КПСС у власти [Николай Николаевич Рутыч] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

говорили выше. Отталкивая от себя либеральную оппозицию, предложившую свое доверие и желавшую разделить ответственность за государство, русская власть того времени толкнула ее, вовсе не желавшую революции, а лишь требовавшую социальных реформ, на обличения того бездарного возглавления, которое осталось после ухода в 1915–1916 гг. последних способных и понимавших положение министров, как, например, министра иностранных дел Сазонова или военного министра генерала Поливанова. Верховная власть в лице императора Николая II оставалась глуха к идущим со всех сторон, в том числе и от высшего генералитета армии, предостережений, что такое положение неизбежно закончится революцией. Приведем одно из многих: «Как ни странно, — писал не кто иной, как великий князь Александр Михайлович 4 февраля 1917 года царю, — но правительство сегодня есть тот орган, который подготовляет революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу».

Революция в России исторически не была неизбежна. Она была возможна постольку, поскольку тормозились социальные реформы, не менялся, не шел по пути демократизации государственный строй. Революция сделалась неизбежной, когда во время войны власть не захотела опереться на общественные силы, расширить свою базу, когда против нее выступило даже реформистски настроенное большинство правящего слоя. И власть пала от первого толчка, не найдя во всей великой нации никаких, даже самых ничтожных, активных сил, готовых ее защищать.

Февральская демократическая революция отдала власть, что и было вполне естественно, в руки российского либерализма, в руки кадетов.

Временное правительство первого состава сделало всё от него зависящее, чтобы осуществить на деле принципы свободы и права. Но у Временного правительства были свои слабости. Главнейшей из них была приобретенная в долголетний период борьбы за общественные и государственные реформы привычка видеть врагов только «справа».

Кадеты, хорошо знавшие партии революционной демократии, прежде всего большевиков и эсеров, вначале видели в них подлинных демократов, признающих права большинства народа. Они долго не видели, что за носителями различных доктрин, в частности, марксизма, кроется диктатура меньшинства, больше того — тоталитарная диктатура небольшой партии, силой навязывающей свою волю народу. Временное правительство и поддерживавшее его большинство народа в 1917 году не видели врагов демократии «слева», исторически просмотрели их, дали им себя победить.

С другой стороны, у российского демократического либерализма не было достаточного государственного опыта. Цвет русской интеллигенции, не неся ответственности в представительных парламентских учреждениях, не обладал ни навыками, ни должной твердостью, чтобы управлять государством во время Первой мировой войны. В то же время, партии революционной демократии, вышедшие из полуподполья или подполья, оттолкнули своей нетерпимостью и лишили возможности соучаствовать в управлении государством ту реформистскую часть правящего слоя, которая, вполне разделяя программу Временного правительства, обладала и необходимым опытом и знаниями.

Наконец Временное правительство сразу было поставлено вплотную перед проблемой войны. В условиях 1917 года, в условиях первой в истории человечества тотальной войны такого масштаба, это был вопрос сохранения целостности государства, вопрос дальнейшего национального бытия.

Ленин столкнулся с этой же проблемой позже, в 1918 году. Он разрешил ее, пренебрегши интересами и целостностью России и заключив «похабный» мирный договор с немцами, приведший к полной дезинтеграции российского целого. Он сделал это ради сохранения своей власти, ради «передышки», прикрываясь химерой «неизбежности западноевропейской революции».

Временное правительство искренне хотело защищать интересы России вовне, стремясь быть правительством национальной обороны. Временное правительство, признавая демократический принцип самоопределения народов (что оно и доказало в своих решениях по вопросам Финляндии и Польши), стремилось быть также всероссийским. Характерно, что именно в 1917 году, после Февраля, термин «всероссийский» в общественной жизни быстро завоевал себе общепризнанное место. Он и до сих пор остался своеобразным символом Февраля.

Но при всех этих намерениях Временное правительство не проявило ни достаточного государственного опыта, ни воли, ни понимания необходимости твердо защищать принципы свободы и демократии. Оно не попыталось даже опереться на свою естественную опору — на почти 14-миллионную армию, представлявшую активную часть мобилизованного народа. До июля 1917 года Временное правительство даже не пыталось серьезно противодействовать усилиям партий «революционной демократии» разложить армию,