Состояния отрицания: сосуществование с злодействами и страданиями [Стэнли Коэн] (pdf) читать постранично, страница - 3

1990 году я начал сотрудничать с
Дафной Голан, директором по исследованиям израильской правозащитной организации «Бецелем» (B'Ttselem) в исследовательском

4

проекте по заявлениям о пытках палестинских заключенных. Наши
доказательства повседневного использования насильственных и
незаконных методов допроса подтверждалась различными и многочисленными источниками. Но нас тут же погрузили в политику
отрицания. Официальная и мейнстримная реакция была враждебной: от прямого отрицания (такого не бывает) и дискредитации
(правозащитная организация является предвзятой, манипулируемой или доверчивой) до подмены понятий (да, что-то происходит, но это не пытки) и неприкрытого оправдания (во всяком
случае, оно было морально оправдано). Либералы были встревожены и выражали озабоченность. Но реального возмущения не
было. Вскоре послышались даже одобрительные отзывы. Дескать,
злоупотребления были продиктованы сложившейся ситуацией;
ничего иного нельзя было сделать, пока не найдено политическое
решение; что-то вроде пыток иногда может быть даже необходимо;
в любом случае, мы не хотим, чтобы нам постоянно об этом
напоминали.
Это мнимое умиротворение казалось трудно объяснимым.
Доклад имел огромный резонанс в СМИ: были широко воспроизведены схематические рисунки стандартных методов пыток, а
табуированная тема стала обсуждаться открыто. Однако очень
скоро всеобщая благодать вернулась. Более того, само то, что пытки
не попали в новости, уже не становилось новостью. Нечто,
существование которого невозможно было признать, теперь
считалось не стоящим обсуждения.
Было что-то вроде негласного заговора молчания (или
демонстративного игнорирования?) по отношению ко всей теме.
Тысячи израильтян и туристов каждый день ходят по главной улице
Иерусалима, Яффо-роуд, в двух шагах от которой, в Русском
подворье, находится «Москобия», тюрьма и следственный изолятор.
Они были хорошо известны как место, где содержались задержанные палестинцы, где их допрашивали и подвергали пыткам
сотрудники Шабака, Службы общей безопасности. 22 апреля 1995
года подозреваемый палестинец Абед ас-Самад Харизат потерял
сознание после пятнадцати часов допроса. Через три дня он
скончался в больнице, не приходя в сознание. Харизату буквально
не давали покоя до самой смерти – трясли за воротник рубашки в

5

попытках добиться какой-нибудь реакции. Израильский адвокат,
действовавший от имени семьи, ходатайствовал о признании этих
действий незаконными. Нет, постановил Верховный суд, встряска –
это нормально.
Пешеходы проходили всего в нескольких метрах от тюремных камер, где это произошло. На улице и в переполненных окрестных кафе (в которых сидят полицейские и сотрудники Шабака) не
было заметно ничего из ряда вон выходящего. На следующий день
после решения Верховного суда я услышал, как двое пассажиров
автобуса между прочим спорили о том, что на самом деле юристы
имели в виду под словом «tilltulim», еврейским словом, означающим
«трясти».
Это было время интифады – палестинского гражданского
восста-ния, которое началось в 1987 году, после двадцати лет военной оккупации. Телевизионный мир следил за ответом Израиля:
избиениями, пытками, ежедневными унижениями, неспровоцированными убийствами, комендантским часом, сносом домов,
задержаниями без суда, депортациями и коллективными наказаниями. Израиль был критически упомянут в международных сводках о
зверствах, таких как годовой отчет Amnesty International. Но по
сравнению с другими странами, в которых процветает цензура,
Израиль кажется раем демократии и верховенства закона. Активные
правозащитные организации и независимые журналисты в критическом плане освещают происходящее. Эта доступная публике
информация может быть проверена и подтверждена личными
наблюдениями. Почти у каждого израильтянина есть собственный
опыт, прямой или косвенный, службы в армии. Солдаты – не
наемники и не призывники из низших слоев населения. Каждый
гражданин без исключения служит сам или имеет мужа, сына,
наконец, соседа, находящихся в запасе. Очень немногие из них
держат в секрете обстоятельства своей службы, не рассказывают о
ней.
Однако даже либералы не отреагировали так, как они
«должны были бы». Мне все время хотелось спросить: «Разве ты не
знаешь, что происходит?». Нет сомнений, знали. Я с очевидностью
обнаружил в этом еще одну форму отрицания – не грубую ложь
циничных апологетов, а хитрую недобросовестность людей, пытаю-

6

щихся выглядеть невинными, просто ни на что не обращая внимания. Оставался ли шанс привлечь их внимание с помощью еще
одного отчета, пресс-релиза, статьи или документального фильма,
мотивированных нашей трогательной верой в то, что «если бы они
только знали»? Едва ли. Информация была получена, но не
«зарегистрирована» или (лучшее клише) не «усвоена». Она внедрилась в сознание, не изменив,