Путь Сатчитананды [Максим Демченко] (fb2) читать постранично, страница - 3

главе «Бхагавадгиты», знаменитого Священного Писания Индии, Кришна передает Арджуне науку полного отречения (санньясы):

«Ты освободишься от положительных и отрицательных последствий кармы с помощью полного отречения (санньяса-йоги). Достигнув освобождения, ты придешь ко Мне» (9.28)^[2].

Санньясу можно сравнить с христианским монашеством. однако в большинстве случаев в отличие от западного монашества санньяса — это полный и окончательный отказ не только от чего-то внешнего и материального, но и от своего собственного «я» в пользу «Я» Высшего, которое, согласно учению философии адвайты, не отлично от Брахмана, Высшего Начала, Абсолюта. Глубину и полноту отречения, необходимого для того, чтобы считать себя истинным санньяси, очень хорошо иллюстрирует рассказ из жизни выдающегося индийского поэта Госвами Тулсидаса (1532–1623)^[3], великого преданного Рамы (героя эпической поэмы «Рамаяна», воплощения вседержителя мира Вишну, который, однако, почитается многими (особенно на севере полуострова) как самодостаточное Высшее Божество) и автора прекрасной поэмы «Рама Чарит Манас» о его подвигах. В молодости Тулсидас был весьма успешным человеком: он никогда не испытывал нужды, успешно женился и его дела шли в гору. Однако, когда он, выражаясь языком поэзии бхактов (экстатических поклонников Бога), «вкусил нектар преданности Сите и Раме», стремление к святости заставило его отказаться от всех материальных благ: поэт отправился в путешествие по святым местам, удостоился серии мистических видений, написал множество вдохновенных стихотворных произведений, прославился как садху. После долгих лет путешествий он вернулся в родной город и стал, согласно обычаю санньяси, просить подаяние, стучась в двери богатых домов. По случайному стечению обстоятельств Тулсидас оказался у дверей родного дома, и ему открыла его собственная жена, которую он, однако, не узнал. Накормив странствующего аскета, женщина предложила ему мешочек со специями, но Госвами сказал, что у него есть собственные пряности. В ответ на это женщина усмехнулась: «Какой же ты санньяси, если у тебя осталось хоть какое-то имущество?» Эти слова сильно смутили святого, и он понял, что осталось нечто, от чего он еще не смог отказаться: оставить все — этот призыв не был полностью выполнен. В тот самый момент он отказался от своих пряностей и от остатков своего собственного «я».

Иисус Христос, медитирующий в позе лотоса («Сатчитананда ашрам»).

2. На пути к диалогу

Идеал санньясы, идеал полного отречения, давно привлекал европейцев: христианские монахи, которые прибывали в Индию с миссионерскими целями, в восхищении смотрели на своих братьев-индусов, которые обладали такой силой духа, что могли полностью посвятить свою жизнь Высшему Идеалу. Конечно, и в католическом мире было много нищенствующих (францисканцы) и созерцательных (бенедиктинцы) орденов, но в индийской санньясе было нечто, что радикально отличалось от европейской монашеской традиции. Это «нечто», возможно, даже более полно соответствовало призыву Христа, обращенному к тем, кто хотел стать его учениками: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною»^[4]. Попытки каким-то образом воспринять обычай санньясы и перенести его на христианскую почву предпринимались начиная с XIX в., однако большинство их натыкалось на глухую стену непонимания со стороны официальной Католической Церкви, для которой до II Ватиканского Собора (1962–1965) индуизм был не чем иным, как проявлением примитивного язычества. Английские колонизационные власти также не слишком интересовались культурой порабощенных народов: большинство исследователей XIX — начала XX в. полагали, что значительная часть философии индуизма в целом и санньясы в частности создавалась под влиянием христианства и имеет весьма позднее происхождение, а не уходит корнями в глубокое индо-арийское прошлое (достаточно вспомнить теорию происхождения «Бхагавадгиты», выдвинутую в конце 1860-х гг. Ф. Лоринзером). С другой стороны, сами индийцы с подозрением относились к попыткам католического духовенства начать диалог с индуизмом: они искренне полагали, что все, что нужно для самосознания, уже дано в ведической литературе и в практиках индийских мистиков и что христианство представляет собой лишь некое второстепенное учение, созданное для того, чтобы «западные варвары» могли хотя бы вкратце ознакомиться с духовной сферой бытия. Справедливости ради надо отметить, что некоторые индуистские философы все-таки пытались выстроить мост взаимопонимания между двумя великими традициями: например, Свами Вивекананда (Нарендранатх Дата (1863–1902)) отмечал, что «христианство не чуждо