Деньги господина Арне [Сельма Лагерлеф] (fb2) читать постранично, страница - 2

было им больше на кого наброситься, как только на бедного Торарина.

При этом он все продолжал уговаривать собаку не выть:

— И что ты, дружище, имеешь против господина Арне? Это же самый богатый и уважаемый в нашей округе человек. Не будь он пастором, быть бы ему хёвдингом нашим.

Но доводы эти на собаку не подействовали. Тогда терпение у Торарина лопнуло, он схватил собаку за загривок и скинул ее с повозки. Но когда он тронулся в путь снова, собака не побежала следом, а осталась прямо на дороге и выла до тех пор, пока Торарин не миновал ворота пасторского двора, по четырем сторонам которого длинными рядами стояли невысокие деревянные строения.

2

В доме за вечерней трапезой в окружении своих домочадцев сидел пастор, господин Арне. Кроме Торарина, чужих в этот вечер не было.

Пастор был стар и сед, но в нем чувствовалась еще и стать, и сила. Рядом сидела его жена. Время не пощадило ее. Голова и руки тряслись, да и слышала она теперь с большим трудом. По другую руку от господина Арне сидел помощник его, бледный молодой человек. Выражение лица у него было очень серьезное, словно бы говорившее о бремени знаний, полученных им за время учения в Виттенберге.^[3]

Все трое сидели во главе стола, как бы отдельно от остальных. Рядом сидел Торарин, за ним работники господина Арне, тоже уже старики. У троих мужчин головы были совсем лысы, спины сгорблены, глаза слезились и часто моргали. Женщин было только две. Были они чуть помоложе и поздоровее мужчин, но все же дряхлы и уже с признаками всяких старческих недугов.

В самом конце стола сидели две девушки — подростки. Одна из них, светловолосая и худенькая, была внучкой господина Арне, на вид ей было не больше четырнадцати. Черты лица ее еще не оформились, но уже было видно, что она обещает стать красивой. Другая девушка была круглой сиротой и всю жизнь прожила в доме пастора. Обе они сидели на скамейке рядышком, и видно было, что между собой они очень дружны.

Ели все в полной тишине. Торарин поглядывал поочередно то на одного, то на другого, но ни у кого не появлялось желания вести во время трапезы разговоры. Старики размышляли про себя: «Большое это дело иметь пропитание и не терпеть нужду и голод, как то часто случалось в нашей жизни. И вот сейчас, за столом должно нам благодарить Господа за доброту его, ни о чем другом не помышляя».

Так что поговорить Торарину было не с кем, а потому он разглядывал дом. У двери стояла большая печь, а в дальнем углу — кровать с пологом. Потом взгляд его от скамей, закрепленных вдоль всех четырех стен, перекинулся на отверстие в крыше, через которое уходил из дома дым от печи, а обратно втекала свежая зимняя стужа, и, разглядывая все это, Торарин, бедный торговец рыбой, ютившийся, наверное, в самой убогой хибарке во всей округе, думал: «Был бы я таким важным человеком, как господин Арне, ни за что не стал бы жить в таком старом доме с одной-единственной комнатой. Я выстроил бы себе высокий дом, вроде тех, в которых живут в Марстранде бургомистр и советники».

Чаще же всего поглядывал Торарин на большой дубовый сундук, стоявший подле кровати. А было это оттого, что он знал: в нем господин Арне хранит все свои серебряные деньги, и монетами, как он слышал, сундук наполнен до самого верха.

Но Торарин, который был настолько беден, что редко в какой день была у него хотя бы одна серебряная монетка в кармане, сказал себе так: «Нет, не хотел бы я иметь у себя все эти деньги. Говорят, будто господин Арне собрал их по большим монастырям, которых в прежние времена было здесь немало, и будто монахи напророчили ему тогда, что деньги эти принесут ему несчастье».

Размышляя об этом, Торарин увидел, что старая хозяйка приставила руку к уху, словно хотела что-то получше расслышать. Потом она повернулась к господину Арне и спросила:

— Зачем они ножи точат в Бранехёге?

В доме стояла тишина, и потому, когда старуха сказала это, все услышали и испуганно повернулись в ее сторону. Увидев, что она сидит и к чему-то прислушивается, они перестали работать ложками и тоже напрягли слух.

На какой-то момент вновь наступила мертвая тишина, но потом старуха снова забеспокоилась. Она положила ладонь свою на руку господина Арне и сказала:

— Не знаю, для чего им такие длинные ножи точить в Бранехёге?

Торарин увидел, как господин Арне погладил ее по руке, успокаивая. Но ничего не ответил, а как и прежде продолжал спокойно есть.

Старуха же все вслушивалась. От ужаса в глазах у нее выступили слезы, а руки и голова затряслись сильнее обычного.

Тогда обе девушки, сидевшие в конце стола, от страха заплакали.

— Разве не слышите вы, как звенят ножи? — спросила старуха. — Разве не слышите вы, как скрежещут они и повизгивают?

Господин Арне сидел молча и гладил руку своей жены. И покуда он молчал, никто не смел произнести ни слова.

Но все верили, что старая хозяйка услышала что-то страшное, что могло принести всем беду. Они почувствовали, как застыла