Кувырков [Николай Семенович Лесков] (fb2) читать постранично, страница - 2

себя Тригопордом IV. Здесь он по распоряжению местной полиции во избежание всякого политического скандала подвергнут строгому одиночному заключению и навсегда погиб для немецкой нации и всего просвещенного человечества.

А сограждане сумасшедшего профессора очень покойно читали в этот день листок своей газеты, в котором, между прочим, значилось: «При поверке полевых меж близ деревни Стумдорф оказалось, что один межевой камень выкопан с своего места каким-то злонамеренным человеком и похищен. Вследствие сего каждый благомыслящий гражданин приглашается сообщить правительству имя преступника, похитившего упомянутый межевой камень, дабы правительство имело возможность подвергнуть этого злоумышленного человека строгому наказанию по законам о повреждении межевых знаков. На похищенном камне было иссечено: Trigo. p. ord. teri., что в сокращении значит: trigonometricum punctum ordinis terri».^[1]

Вот вам и Тригопорды и вся их династия! Профессор не мог сделать ничего достойнее, как сойти с ума при таком страшном скандале; он это и сделал.

«Sic transit gloria mundi».^[2]

III

Лет не более как пять или шесть тому назад жил в Петербурге статский советник и кавалер Алексей Кирилыч Кувырков. Он проходил свое полезное служение сначала где-то в Западном крае, а потом для пользы службы был переведен в Петербург и занимал здесь очень солидную должность. Из западных провинций Кувырков захватил с собою в Петербург свое высокомерное обхождение с младшими, самоуничтожение перед старшими и экономку Кордулию Адальбертовну. После одного незначительного столкновения из рода тех, которые признаются особенно полезными для зазнающихся людей, Кувырков нашел неудобным высокомерное обращение с младшими и более не стучал кулаками, не ругался и не бросал под стол докладов. Но самоуничтожение перед старшими он не хотел оставить, а Кордулию Адальбертовну он не мог оставить, ибо имел полнейшие основания бояться, что она ему сделала бы самый крупный скандал; а Алексей Кирилович, как человек делавший карьеру, терпеть не мог скандалов. Он был воплощенное приличие и сделался жертвою беспредельного почтения к приличию.

Статский советник Кувырков ничем не известен в русской литературе. Алексей Кирилович не был ни литературным деятелем, ни литературным приставником; но хотя на его прямых обязанностях не лежало исправление авторских мыслей, он, однако, усердно наблюдал за журналистикою, аккуратно отмечал красным карандашиком все вольнодумные места, все неблагопристойные мысли и низводил на эти места внимание влиятельных людей. Все это чиновник Кувырков делал con amore,^[3] просто потому, что любил приличие, много соболезновал о зловредном направлении литературы и стремился ко введению единомыслия в России. Подозрительность статского советника Кувыркова разрослась до того, что он всех людей стал считать существами, окончательно развращенными и в высшей степени опасными для нравственности и для государства.

В целом подлунном мире у него оставался на хорошем счету только один стрыечный брат Кордулии Адальбертовны Бонавентура Каетанович Хржонжчковский, у которого был врожденный польский талант снискивать себе всеобщее расположение.

– Это не то, – говорил себе, глядя на Хржонжчковского Кувырков, – ни материализма, ни нигилизма: тих, набожен, почтителен и скромен. Сына бы себе такого даже желал.

И вдруг этот самый Бонавентура Каетанович Хржонжчковский сыграл с Кувырковым самую мерзостную штуку.

IV

Был у Алексея Кириловича подчиненный, надворный советник Бухвостов. Жил этот чиновник на Песках, в собственном доме. Он имел жену, свояченицу, двух сыновей и четыре дочери, из которых самой старшей было осьмнадцать лет, а самой младшей четыре года. Эта четырехлетняя m-lle Бухвостова имела счастие быть воспринятою от купели самим Кувырковым и вследствие того каждое пятое число сентября г. Бухвостов делал вечеринку, на которую всегда, как самого почетного гостя, приглашал крестного отца именинницы. (В экономических видах песковые барышни назывались: Вера, Надежда, Любовь и Софья, чтобы именины их могли праздноваться разом.) Сказано уже, что Кувырков на этих празднествах был первым лицом. Хозяин для него подбирал два сорта гостей. Первый сорт состоял из особ, с которыми высокий гость мог садиться за пульку, не компрометируя своего звания, а ко второму принадлежали люди, обязанные в благоговенном молчании слушать все, что будет сказано устами статского советника, если он солидничает и дерет зоб кверху, и смотреть ему в рот и заливаться хохотом, если Кувырков начинает склабиться и забавляться.

Кувырков был доволен умением Бухвостова составлять общество.

В четвертое тезоименитство своей крестницы Алексей Кирилович отправился к Бухвостову в сопровождении Бонавентуры Каетановича, которого Бухвостов, дороживший расположенностью Кордулии Адальбертовны, тоже пригласил на свое