От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
С любовью в паре несовместно зло.
Зло – это камень, а любовь – стекло.
Гургани
Две недели отпуска, конечно, можно выдержать везде. Но меня все-таки мучило предчувствие – что Муди обязательно попытается оставить меня и Махтаб в Иране навсегда.
Друзья уверяли, что Муди никогда этого не сделает, потому что уже слишком проамериканизирован: живет в Штатах около двадцати лет. Все, чем он обладал, его врачебная практика, все его настоящее и будущее связаны с Америкой. Зачем ему возвращаться к прежней жизни?
Эти аргументы были достаточно убедительны, но никто, кроме меня, не знал сложной натуры Муди. Он был любящим мужем и отцом, но мог холодно пренебречь потребностями и желаниями собственной семьи. Его разум был соединением блестящей интеллигентности и безграничной беспорядочности. В культурном отношении он представлял собой смесь Востока и Запада и сам не знал, что в его жизни преобладало.
У него было достаточно поводов, чтобы после двухнедельного отпуска увезти нас обратно в Штаты. Но были также и другие причины, чтобы заставить нас жить в Иране.
Зачем я согласилась поехать?
Махтаб…
Первые четыре года она была счастливой щебетуньей, радующейся жизни, привязанной ко мне, к отцу и к своему уже изрядно истрепанному плюшевому кролику.
Махтаб…
На фарси, государственном языке Исламской Республики Иран, это слово обозначает «лунный свет».
Но для меня Махтаб – это солнечный блеск.
Когда шасси самолета коснулись посадочной полосы, я взглянула на Махтаб, потом на Муди и уже знала, зачем приехала в Иран. Мы вышли из самолета и сразу же погрузились в обволакивающий тяжелый зной тегеранского лета. А было еще только раннее утро.
Махтаб прильнула к моей руке. Ее карие глаза познавали этот чужой мир.
– Мамочка, – шепнула она, – я хочу в туалет.
– Хорошо, сейчас поищем.
В здании аэропорта нас встретил невыносимо тяжелый запах человеческого пота. Я надеялась, что мы быстро покинем это помещение, но зал был переполнен пассажирами с нескольких рейсов, и все толпились и пробирались к одной стойке, где производился паспортный контроль и откуда был единственный выход из этого зала.
Нам пришлось прокладывать себе дорогу локтями. Я держала Махтаб в объятиях перед собой, чтобы ее не придавили.
Я знала, что женщины в Иране должны закрывать плечи, ноги, лоб, но меня поразил вид сотрудниц аэропорта и большинства пассажирок, которые были почти полностью покрыты чем-то, что, как мне сказал Муди, называется чадрой. Это кусок ткани в форме полукруга, который забрасывается на голову и плечи. Он окаймляет лоб и подбородок, оставляя открытыми только глаза, нос и рот. Наиболее религиозные иранки оставляли открытым только один глаз. Женщины, бегавшие по взлетному полю, таскали в одной руке тяжелые чемоданы, а другой придерживали чадру под подбородком. Длинные полотнища развевались во все стороны. Меня это особенно удивляло, так как носить чадру было вовсе не обязательно. Остальная одежда была в соответствии с суровыми требованиями кодекса, но эти мусульманки по собственному желанию, несмотря на изнуряющий зной, надевали поверх всей одежды еще и чадру. Здесь я воочию убедилась, какую великую власть имели над ними общество и религия.
Не менее получаса нам потребовалось, чтобы пробраться к стойке для проверки паспортов, где хмурый сотрудник посмотрел на наш, один на троих, иранский паспорт, поставил печать и махнул рукой проходить.
– Мамочка, я хочу в туалет, – повторила Махтаб, нервничая.
Муди спросил по-персидски женщину в чадре, куда идти. Она объяснила и поспешно удалилась, занятая собственными делами. Муди остался присмотреть за багажом, пока мы искали туалет, но, когда мы приблизились к входу, дыхание перехватило от невыносимой вони. Все-таки войдя туда, мы нашли только дыру в цементном полу, который был загажен кучами экскрементов с роящимися над ними мухами.
– Здесь очень воняет, – закапризничала Махтаб, оттаскивая меня за руку.
Мы побежали обратно к Муди.
Махтаб мучилась, но предпочитала терпеть, пока мы не приедем в дом сестры Муди, о которой он всегда говорил с большим уважением. Сара Махмуди Ходжи опекала всю семью, и все с почтением обращались к ней не иначе как Амми Бозорг – уважаемая тетя.
«Все будет хорошо, как только мы окажемся в доме Амми Бозорг», – думала я.
Махтаб очень устала, но сесть было негде, и мы распаковали прогулочную коляску. Махтаб тотчас же устроилась в ней.
Вдруг мы услышали чей-то громкий голос, как будто обращенный к нам.
– Да'иджан! – кричал кто-то что было сил. – Да'иджан!
Муди повернулся и радостно ответил на возгласы бегущего к нам человека. Они бросились друг другу в объятия.
– Это Зия, – представил Муди.
Зия Хаким сердечно пожал мне руку.
Он был одним из тех многочисленных молодых родственников мужского пола, которых Муди именовал общим титулом
Последние комментарии
10 минут 48 секунд назад
11 минут 55 секунд назад
29 минут 37 секунд назад
33 минут 3 секунд назад
34 минут 26 секунд назад
37 минут 8 секунд назад