Бойцы Сопротивления [Николай Матвеевич Пронин] (fb2) читать постранично

Бойцы Сопротивления

Политическая консолидация сил Сопротивления во Франции позволила в начале 1944 г. создать внутренние вооруженные силы, наиболее боеспособной и активной частью которых являлись руководимые коммунистами франтиреры и партизаны.

Борцы Сопротивления внесли значительный вклад в победу над фашистскими захватчиками.

Они срывали планы нацистского руководства по превращению Западной Европы в надежный и устойчивый тыл. Патриоты наносили ощутимые удары по коммуникациям и гарнизонам противника, дезорганизовывали работу промышленных предприятий, отвлекали на себя часть вооруженных сил гитлеровской коалиции. Они уничтожали десятки тысяч вражеских солдат и офицеров, изгоняли оккупантов и их пособников из населенных пунктов, городов и обширных районов, а в некоторых странах (Югославии, Греции, Албании, Франции) освободили почти всю территорию или значительную ее часть.

Значение движения Сопротивления не исчерпывается лишь его военной стороной. Оно явилось и важным морально-политическим фактором борьбы против фашизма: даже самые скромные по своим масштабам акции были обращены против всей системы «нового порядка», укрепляя моральные силы народов в борьбе против фашизма.

История второй мировой войны. 1939–1945. Т. 12, с. 85.

Николай Пронин Французские тетради лейтенанта Рябова

Пролог

Он появляется на стройке регулярно, раз в неделю, обычно во второй половине дня. Совсем седой, с глубокой сеткой морщин на лице, но еще статный, прямой, высокий. Он шагает по площадке, ко всему внимательно приглядываясь, словно проверяя, что сделано за то время, пока он отсутствовал, как продвинулись дела на объектах. Спускается в котлованы, вслушивается в трескотню компрессоров, гул бульдозеров, экскаваторов, многоголосый говор строителей… Подолгу вчитывается в надписи на монтируемом оборудовании всевозможных фирм, покачивает головой, удивленный сложностью машин и механизмов, их размерами. А когда устанет, идет к вагончику, в котором размещаются работающие на стройке французские специалисты, или, как их зовут здесь, — шеф-пурьены, садится на скамейку, умиротворенный, вслушиваясь в доносившуюся до него через открытую дверь французскую речь, чему-то улыбается…

В Оренбурге много других строек. Почему же он выбрал именно эту, возводимую в сорока километрах от города в степи, недалеко от границы Европы и Азии, куда и добираться приходится долго, попутным транспортом? И чему улыбается, слушая непривычную для здешних мест французскую речь?

На стройке его знают. И когда я заговорил о нем с прорабом, тот задумчиво сказал:

— Этот человек частый гость у нас. Хотите знать, кто он? О, это целая история… Познакомить с ним? — И, не дожидаясь ответа, подвел меня к все еще сидящему у вагончика седому мужчине, представил: — Иван Васильевич Рябов…

Стоило только нам начать разговор, как я сразу понял, почему прораб считает, что эта строительная площадка для Ивана Васильевича не рядовой объект — в годы второй мировой войны Рябов сражался во Франции, командовал русскими партизанскими отрядами, узнал и полюбил простой народ этой страны, и мирный объект, возводящийся под Оренбургом с помощью французских специалистов, предстал как символ продолжающейся дружбы двух народов…

В первый вечер мы проговорили допоздна… И если бы не документы, письма товарищей по Сопротивлению, боевые награды Франции и СССР, в то, о чем рассказывал мне Рябов, трудно было поверить. Не единожды говорили мы и потом. Я написал и опубликовал об Иване Васильевиче очерк. Однако оставалось ощущение, что чего-то не доделал, не довел до конца. И я продолжал сбор материалов, еще что-то уточнял, до чего-то старался докопаться. Однажды смущенно и чуточку краснея, словно сообщая о себе нечто предосудительное, Рябов признался:

— Вообще-то во Франции я вел дневник. Может быть, он поможет вам? — И тут же забеспокоился: только вот разберетесь ли, в записях? Ведь им тоже досталось немало!

С этими словами он вынул из шкафа сверток, развязал крест-накрест перевязанную бечевкой серую оберточную бумагу и подал мне несколько пухлых тетрадей в коричневых клеенчатых корках. Страницы их были испещрены убористым почерком, от времени пожелтели, пожухли, скрючились, как кожура бобовых стручков. Кое-где бумага оказалась подмоченной, местами склеилась. Читать их было трудно и потому, что то и дело встречались сокращения, вместо имен стояли лишь инициалы, а то и отдельные, на первый взгляд произвольно взятые буквы. Расшифровка всех этих загадок потребовала немало времени… Но в конце концов оказалось, что записи стоили этих больших затрат.

Кроме дневников, в архиве Рябова отыскалось несколько его личных заметок, связанных с пребыванием во Франции, которые Иван Васильевич подготовил по памяти после войны. Много для восстановления давних событий дали мне его