Подкова [Всеволод Вячеславович Иванов] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Иванов Всеволод Подкова
Всеволод Вячеславович Иванов ПОДКОВА Рассказ
I
Перемеченные огнем снарядов — красные, кроваво-красные и тяжелые, низко обламывались облака над городом. Невнятные гулы шли по деревянным тротуарам, между досок их — мокрая, седая осенняя трава. Люди в узких деревянных щелях домов; слышен шепот: — Через Сусловицу перешли… — Сначала коммуну бить… начнут… — Говорят, всех прощают, только масштабы их признавай… — Какие масштабы? — Господи, а мы-то при чем?.. В этот вечер, когда калечили облака желтые — пахнущие углем и серой снаряды, когда солнце в маслянистой крови — как незарубцованная рана, уездный кузнец Василий в горне варил картошку. Был он подслеповат — не от кузнечной, а от портняжной работы; от болезни глаз и в кузнецы пошел. Кузница была под горой — «на подоле»; ниже — город; выше, на горе кладбище. Почему кладбище на горе, а не город — неизвестно. Живым и так весело, а мертвецу с горы лучше видно: может быть, так думали? Подручный Ерошка — кузнец всех подручных Ерошками звал — качал мехи. Голосенко у него какой-то подтянутый, словно пищали мехи или скрипела сухая кожа. Грызя полусырую картошку, махал он тонкой, как ремень, рукой и спрашивал: — А обозы белу муку скоро повезут? Утикают… — Муки белой не полагается, муку белую едят белые, а нам надо исть муку черную. Кузнец погнул в пальцах изржавевший жестяной обручишко, изорвал его в куски и бросил в угол. Обошел вдоль сен, выглянул, вдохнул сладковатой сырости и захлопнул торопливо дверь. — В городе-то — тьма, даже в тюрьме огня нету. Ты картошку не проследи, уплывет… Белые поди сегодня придут, надо б домой идти. Пущай здесь убивают, одна могила, да и та хоть своя, а?.. Всех трудящихся чересчур, говорят, убивают. Возьмут нас, Ерошка, да и повесят вот тут, в станке на перекладинах, где коней куем. — А за ноги вешают? У которых шея поди тонкая, не выдержит, дяденька? — Проси — повесят за ноги. — А на том свете в рай попадем? Василий оттянул котелок, щеточкой попробовал картошку. Седоватая бороденка отсырела и запахла табаком. Ему захотелось курить, он поскоблил в карманах. — А на этом свете в рай хочешь? — Хочу. — Давай табаку, дорогу расскажу. Ерошка выпустил ремень меха и сказал медленно: — Я некурящий. Подумал и, подхватывая ремень, кашлянул тихонько: — У нас, дяденька, парнишки порешили в бога не верить. — Ишь! — Большевики в бога не верют… Кипит!.. — Кипит. Доставай. В крестах, на горе, ухнуло и посыпало мелким треском. — Бонба, — сказал боязливо Ерошка. — Ешь, пока картофель горяч. А сам кузнец не стал есть. Разломил, понюхал: пахнуло сыростью. Отложил. Поднялся и вдруг, ссутулясь, накрыл корчагой угли в горне. Ерошка зачавкал медленнее: — Темно, дяденька. Василий стоял у дверей. Ржала где-то далеко лошадь; по дороге неустанно шел ветер. У станка для ковки, подле кузницы, свистела, как бич, веревка… Кузнецу стало холодно, он вспомнил, что у воротника рубахи нет пуговиц. Тоненько пискнул в углу Ерошка: — Дяденька, темно… Пойдем в город… тут крысы… Обстрел, должно быть, кончился. Щели дверей расширились. Запах угля отяжелел. Здесь, от станка для ковки, глухо и медленно позвал голос: — Хозяин!II
Ерошка для чего-то задергал ремень мехов; метнулась зола в очаге. Василий хотел было промолчать, но туго потер загривок и хрипло крикнул: — Чего ты-ы?.. — Хозя-яин… — протяжно и густо позвал голос. В распахнутую дверь сразу, под бороду и на потную грудь, хлестнуло холодом. У станка, фыркая и звеня уздой, — лошадь. Выше ее — темный, широкий голос: — Подковы есть? Звякнуло стремя, мягко осела земля под пятой. — Кузнец? Василий порылся в карманах, сплюнул и, ленью голоса стараясь преодолеть дрожь, сказал: — Покурить нету? — Огня давай. — Потом, расстегивая одежду должно быть, медленнее добавил: — Коня куй. — Откуда ты? — Куй. Человек стоял поодаль; дыханье у него было медленное. Тонко, прерывисто запахло кислым хлебом. «Крестьянин», — подумал радостно Василий и, стукнув кулаком по бревну станка, твердо выговорил: — Ерошка, дуй уголь. Василий подошел к станку. — За ночную работу берем вчетверо. От ночной работы у меня глаз сочится, оттого ремесло переменил. Опять, кто ночью кует? Лошади спать надо. Каков размер копыта? Так же, словно роняя грузный мешок, повторил тот: — Куй. Огонь в горне поднялся, и отблеск переломился в синей луже за дверью. Огромное и теплое, лежало копыто перед Василием, как темное блюдо. Волос от копыта шел длинный, жесткий и седоватый, пахнущий прелой соломой. Ерошка, стукая пяткой по ящику, тащил подковы. И вот, перекидывая железо, набивая ладонь едкой ржавчиной, стал выбирать Василий подкову. Одна за другой, в связках, в одиночку, старые, стертые, блестящие, и совсем шершавые,- 1
- 2
Последние комментарии
22 часов 9 минут назад
22 часов 23 минут назад
23 часов 31 минут назад
1 день 10 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 11 часов назад