Маленькая пушистая смерть [Ежи Сосновский] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Ежи Сосновский Маленькая пушистая смерть
Был март, а может, конец февраля: никакое время года, мокрое и слякотное, когда ничто еще не предвещает весеннего пробуждения, а от Рождества не осталось даже воспоминаний. Мы с Лидусей ужинали, глядя в телевизор. Говорить не хотелось – мне уж наверняка, но и ей вроде тоже, хотя между спортом и погодой я поймал краем глаза ее обиженный взгляд. Рот у меня был набит кусками бутерброда с сыром и паприкой, собственно, лучше всего сейчас было бы пойти спать, но ведь еще рано – кто же ложится в такое время? – а следующие несколько часов пугали своей пустотой. Я потянулся за газетой, спросил: что после новостей? Лидуся ответила: ничего, я уже проверяла. Понятное дело, не было ничего, что хотелось бы посмотреть, ничего, что хотя бы можно было уговорить себя посмотреть. Потом мы выслушали, что завтра ожидается дальнейшее выпадение осадков в виде дождя со снегом, что в Сувалках температура минус четыре, в центральном районе около нуля, ветер восточный, слабый до умеренного – и когда началась реклама, я со вздохом выключил телевизор. В наступившей тишине слышались только тихое позвякиванье наших колец о ручки чашек, хруст разгрызаемой паприки, негромкое бульканье заглатываемого чая. А вообще, как прошел день? – спросил я наконец деревянным голосом: это должно было означать, что в принципе я жену люблю, но не жду от нее ни исчерпывающего ответа, ни каких-либо откровений. Тихо! – ответила она. Я удивленно поднял голову – странно, что вопрос, который я, в конце-то концов, задаю уже много вечеров кряду, именно сегодня вызвал столь резкую реакцию, – но Лидуся, склонившись над столом, смотрела, нахмурив брови, мимо меня, в темноту прихожей, а значит – понял я – там происходит нечто интересное – и тоже стал прислушиваться. На фоне монотонного гула машин с ближайшей улицы и кряхтения лифта что-то жалобно пискнуло. И еще раз. Ребенок? – попыталась угадать Лидуся. Не лучшая тема для возможной беседы. Ребенок? – переспросил я. На лестнице? – И пожал плечами: наверное, живность какая-нибудь. Лидуся посмотрела на меня; кажется, впервые за сегодняшний день мы встретились взглядами; какая живность, не то спросила, не то просто сказала она, ведь плачет же. Я понял, что, если буду сидеть так и дальше, очень скоро меня сочтут бессердечным чудовищем, а потому встал и направился к двери. Вероятность того, что нам на половичок подбросили новорожденного младенца, была невелика, требовалось как можно быстрее с этим разобраться и вернуться к бутерброду с сыром. Я отодвинул задвижку, повернул ручку и, поскольку на площадке царила темнота, шагнул к выключателю. Осмотрелся. Было пусто и тихо, только где-то далеко отдавались эхом позывные рекламного блока первой программы. Я уже собрался вернуться в квартиру – и тут увидел его. Он стоял посреди прихожей, гипнотизируя взглядом Лидусю, которая всматривалась в него с недоверием и восхищением. Черный хвост трубой легонько подрагивал, рыжее правое ушко – торчком, черное тельце напряжено: то ли дать деру, то ли идти вперед. Кот оглянулся на меня – и сел, аккуратно обернув хвостом передние лапки. В груди у него что-то урчало – то ли от удовольствия, то ли он был болен. – Ты чей? – спросила Лидуся каким-то странным голосом: сладким и мелодичным. Наш уже, мысленно ответил я. Тогда я еще не знал, кого мы на самом деле пустили в дом.Он был слабенький, но быстро оправился. Утром мы без особой охоты развесили у лифтов объявления о находке: Лидуся смотрела на меня с укором и следующие несколько дней вопреки обыкновению не спешила отвечать на телефонные звонки; с другой стороны, для бездомного кот вел себя слишком доверчиво, а значит, следовало соблюсти хотя бы видимость приличий. Проявив героическое упорство, кот уже на третью ночь завоевал право спать в ногах кровати; я говорил, что это негигиенично, что у нас заведутся глисты, но когда закрывал дверь в спальню, он столь немилосердно скребся с другой стороны, что я вынужден был уступить. Впрочем, ветеринар, к которому сразу же побежала Лидуся, вроде бы (я не особенно ей верил) сказал, что кот на удивление чистенький. Вернее – чистенькая: девочка! – торжествующе сообщила Лидуся, когда на следующий день я вернулся с работы; правда, я не сразу сообразил, о ком речь. Хозяин кошки так и не позвонил, а через неделю я сам тщательно отодрал развешанные у лифтов объявления, потому что мне все это даже стало нравиться. В любом случае мы уже не были котокрадами. По утрам кошечка мурлыкала, терлась холодным носом о щеку (баталия за право спать на подушке началась на четвертую ночь и завершилась молниеносной победой) и хотя делала это, несомненно, в корыстных целях – речь-то шла о завтраке, – подобное поведение можно было в какой-то мере считать проявлением симпатии. Приступы неуемного буйства, случавшиеся каждый вечер после ужина, оживили наш дом – и только первые несколько дней мне казалось, что это меня утомляет. Из окон по-прежнему дуло, но холод перестал досаждать мне, ведь где бы я ни садился, у меня на коленях тут же оказывалась кошка – и грела. Черную шерстку так и тянуло погладить, и в моих руках внезапно пробудилась почти забытая нежность. С тех пор мы все чаще проводили вечера втроем, сидя на диване: я в середине, по одну сторону кошка, которой я чесал рыжее ушко или гладил спинку, по другую – Лидуся, как-то вдруг очень похорошевшая. А когда однажды ночью нас разбудил шум – следствие удачной охоты в кухне на таракана, – кошка обрела в нашем доме законный статус. Я тогда вручил ей в награду кусочек вырезки – и она приняла его с достоинством, так, будто бы вполне осознавала свою заслугу. Прошло полгода. Однажды, вернувшись с работы, я застал Лидусю бледной и встревоженной. С ней что-то случилось, жалобно сказала она, ее полдня рвет. Кошка сидела под шкафом и поглядывала на меня круглым глазом, а я говорил ей какие-то ласковые слова. Вскоре она выползла и, сотрясаясь в судорогах, оставила на полу маленькую желтую каплю. Ничего с ней не случилось, сказал я без особой уверенности, но, заметив гримасу жены, молча оделся и понес кошку к ветеринару. Отравилась чем-то, услышал я. Вы отраву дм крыс не раскладывали? – Для крыс? В квартире? – Ну, не знаю, сделаю ей укрепляющий укол, если лучше не станет, приходите завтра. Потом я ехал в лифте, за пазухой у меня сидела кошка – у нее даже не было сил пугаться незнакомых запахов. У меня тогда мелькнула мысль, какой будет наша жизнь без кошки, но она вдруг замурлыкала, и я, обрадовавшись, решил, что просто поддался панике. Когда же она прямо от двери бросилась к мисочке с водой, я с облегчением выдохнул, и даже в покрасневших глазах Лидуси появился блеск. Но утром – была суббота – мы обнаружили кошку на пороге кухни: она лежала неподвижно и, только завидев нас, тихонько мяукнула. Было ясно, что это конец. Лидуся не хотела оставаться дома одна, мы вместе пошли к ветеринару. Он сделал кошке укол и предложил нам пока прогуляться, а он решит, как быть дальше. Мы молча бродили между домами, а когда через час вернулись, ветеринар развел руками: Как вы, надеюсь, уже поняли, в таких случаях я отправляю хозяев на прогулку, чтоб успокоились. В конце концов, при этом вы не нужны. Поверьте, это была легкая смерть. Мы покивали и вернулись домой. Что-то сдавливало мне горло, но я сказал себе, что не стану оплакивать кошку, а потому с каменным лицом вытащил пылесос и приступил к уборке. И только когда задвигал за шкаф мисочки, не сдержался. Мы с Лидусей сели на диван и так и сидели, прижавшись друг к другу, шмыгая носом.
В тот вечер мы не могли оставаться в квартире – слишком пусто здесь стало без нашей пушистой подруги, – поэтому я потащил Лидусю в кино. Не помню, о чем был фильм; обратно мы шли пешком, не хотелось спешить в неуют, где все внезапно пробуждало трогательно-смешные воспоминания. И все же мне казалось, что наша жизнь вернется в норму, что бы это ни значило; незадолго до появления кошки я начал с неопределенными целями навещать Эву, соседку по этажу, мы часто говорили о книгах – она, как и я, любила Маркеса, – и хотя между нами ничего такого не произошло, я вдруг со странным трепетом осознал, что давно у нее не был. Тем временем мы вошли в лифт, но лифт почему-то не захотел останавливаться на нашем этаже, и мы поехали выше. Лидуся спускалась впереди меня; внезапно она застыла как вкопанная, я налетел на нее, едва не столкнув с последней ступеньки, и уже собирался сказать что-то резкое, когда услышал: О Господи. И ее уже нет, она уже бежит к нашей двери, наклоняется, берет с коврика что-то живое, и вот уже на руках у нее как ни в чем не бывало мурлычет черная кошка с рыжим ухом. Посмотри, точь-в-точь такая же, сказала Лидуся, но мы оба прекрасно понимали: не такая же, а та же самая; много ли, в конце концов, черных кошек с рыжим правым ухом? И когда, уже в спальне, погасив свет, я почувствовал, как осторожно ступают легкие лапки по моему животу, то не удивился, услышав голос Лидуси: неужели ветеринар нас обманул? Я не шелохнулся, ощутив у лица что-то теплое, пушистое и урчащее – в голове мелькнуло, что пахнет от нее чуть иначе, – и ничего не ответил. Только немного погодя пробормотал: могу завтра пойти его спросить. Долго стояла тишина, нарушаемая лишь негромким шорохом утаптываемой подушки. А, собственно, зачем? – ответила Лидуся. С этим мы и уснули. Когда я рассказал все Эве, она рассмеялась, явно не поверив ни единому слову. Ты ж ведь знаешь, у кошки девять жизней, она погладила меня по руке. Я задержал ее кисть, возбуждающе гибкую. Думаешь, я сошел с ума, прошептал я, размышляя, что будет дальше. Просто ты очень увлекательно врешь, мне нравится тебя слушать. В замке звякнул ключ – муж Эвы вернулся с работы. Он предложил вместе выпить кофе, но я отказался, почему-то испытывая раздражение. Успокоился я, только когда в темной прихожей Эва подставила на прощание щеку; я наклонился, а она слегка повернула голову, и я нечаянно поцеловал ее в самый краешек губ. Это было приятно, хотя, возвращаясь к себе в квартиру, я подумал, что мы, пожалуй, приблизились к грани, за которой уже есть чего стыдиться. Но Лидуся не заметила моего смущения. Вообще с того дня мне стало казаться, что кошка заняла в ее жизни главное место. Если у нее не было дежурства на радио, она сидела в кресле, напряженно всматриваясь в кошку; когда я возвращался, только и говорила: привет, не сводя с нее глаз, будто надеялась, что длительное наблюдение поможет ей разгадать тайну того уик-энда. Кошка отяжелела, неохотно гонялась за серебряными шариками, которые я, как прежде, делал из шоколадных оберток, а однажды вечером даже не пришла ужинать на кухню, лишь благосклонно позволила себя накормить, лежа на кресле. Я пытался протестовать. Боюсь, как бы она снова не ушла, ответила Лидуся. Я боюсь. Мог бы и сам догадаться. Я убеждал себя, что кошка обленилась, потому что близится осень, но с наступлением ноября забеспокоился всерьез: что, если опасения Лидуси обладают свойством самоисполняющихся пророчеств? Кошка, перекормленная – как мне казалось – моей женой, все время лежала на батарее – на шерстке отпечатывались полоски, будто бы ее завивали щипцами, – или на диване, или на пороге кухни. Не раз мы замечали, как она тяжело дышит, высунув во всю длину розовый язычок. Порой, когда я брал ее на руки, она предостерегающе мяукала. Лидуся бегала с ней в лечебницу за парком – пойти к тому ветеринару нам не хватало мужества, – кормила какими-то таблетками, завернутыми в ломтики вырезки, но лечение не давало результатов. В доме воцарилось уныние; как-то раз я проворчал, что устал жить в кошачьем приюте, но Лидуся даже не ответила – стало быть, я обидел ее сильнее, чем намеревался. Что еще хуже, я как будто накаркал: через три дня, собираясь на работу, мы обнаружили кошку в ванной, около кюветы с песком, недвижную и холодную. Я без слов положил черные останки в пластиковый пакет и вынес в мусоропровод. Что ты с ней сделал? – спросила Лидуся дрожащим голосом, когда я открывал дверь квартиры. Отдал дворнику, чтобы закопал, ответил я. Что ж, это звучало лучше – а впрочем, я ведь не впервые обманывал жену.
Последние комментарии
11 часов 43 минут назад
12 часов 18 минут назад
13 часов 11 минут назад
13 часов 16 минут назад
13 часов 27 минут назад
13 часов 40 минут назад