Переписанная Википедия в области оружия, изредка перемежающаяся рассказами о том, как ГГ в одиночку, а потом вдвоем :) громил немецкие дивизии, попутно дирижируя случайно оказавшимися в кустах симфоническими оркестрами.
Автор несёт полную чушь. От его рассуждений уши вянут, логики ноль. Ленин был отличным экономистом и умел признавать свои ошибки. Его экономическим творчеством стал НЭП. Китайцы привязали НЭП к новым условиям - уничтожения свободного рынка на основе золота и серебра и существование спекулятивного на основе фантиков МВФ. И поимели все технологии мира в придачу к ввозу промышленности. Сталин частично разрушил Ленинский НЭП, добил его
подробнее ...
Хрущёв. Всё стало дефицитом и система рухнула. Шумейко с Геращенко разваравали все средства ЦБ и Сбербанка по торговому договору с МИД Польши. Нотой правительства Польши о нанесение ущерба в 18 млрд. долларов были шантожированы и завербованы ЦРУ Горбачёв с Ельциным. С 1992 года Чубайс ввёл в правительство ЦРУ. Ельцин отказался от программы "500 дней", и ввел через Гайдара колониальную программу МВФ, по которой и живём. Всё просто, а автор несёт чушь, аж уши вянут. Мне надоели стоны автора о его 49 годах, тем более без почвенные. Мне 63 года но я не чувствую себя стариком, пока не взгляну в зеркало. У человека есть душа и подсознание тела. Душа при выходе из тела теряет все хотелки и привычки подсознание тела. И душе в принципе наплевать почти на всё, кроме любви и отношений к другим людям. Только это может повлиять на поступки души. У ГГ молодое тело с гармонами и оно требует своего. Если вы не прислушиваетесь к подсознанию своего тела, то оно начинает мстить, тряской рук, адреналином, вплоть да расслабления мочевого пузыря и заднего прохода. В принципе нельзя чувствовать себя старше тела. В общем у автора логики в написанном нет, одни дурные эмоции расстройства психики. Дельного сказать не может,а выговорится хочется.
Читать не интересно. Стиль написания - тягомотина и небывальщина. Как вы представляете 16 летнего пацана за 180, худого, болезненного, с больным сердцем, недоедающего, работающего по 12 часов в цеху по сборке танков, при этом имеющий силы вставать пораньше и заниматься спортом и тренировкой. Тут и здоровый человек сдохнет. Как всегда автор пишет о чём не имеет представление. Я лично общался с рабочим на заводе Свердлова, производившего
подробнее ...
авиадвигатели во время войны. Так вот будучи не совершеннолетним после училища опоздал на 15 минут в первый день выхода на работу, получил 1 год Гулага. А тут ГГ с другом опаздывают и даже не приходят на работу на танкостроительный завод? Там не с кем не нянчились, особисты с НКВД на фронт не хотели даже в заградотряды и зверствовали по любому поводу и без. У него танки собирают на конвейере. Да такого и сейчас никто не додумался. Вы представляете вес танка и сколько корпусов должен тащить такой конвейер? Где вы видели в СССР краны, позволяющие сбрасывать груз с крюка по кнопке? Я был на многих заводах с кранбалками и не разу не видал такой конструкции. Сколько тон поднимает кран и какой величины и мощности должно быть реле, что бы сместить задвижку под такой нагрузкой? Более того инструкции техника безопасности по работе в цехах не предусматривают такой возможности в принципе. Да и сами подумайте, электро выбрасыватель на крюке, значит нужны провода с барабаном. А кабеля не любят перегибов и даже гибкие. Кто возьмётся в своём уме даже проектировать такое устройство на кранбалке в цеху. Перестрелка ГГ с 5 ворами вообще дебильная. Имея вальтер, стрельбу в упор, ГГ стреляет так медленно, что пьяные в хлам воры успевают гораздо больше, чем ГГ жмет пальцем на курок. Дважды выстрелить из обреза, опрокинуть стол, метнуть нож. И ГГ якобы был воином и остаётся отличным стрелком. Воры с обрезами в городе - это вообще анекдот и вышка при любых ситуациях в те годы. А человеченка в кастрюле при наличии кучи денег? У автора очень странное воображение. Я вообще то не представляю как можно в открытую держать воющую женщину в сарае зимой в населённом пункте? Зачем сжигать дом людоедов, если есть свидетель? Ну убил людоедов - хорошо. Сжёг дом с уликами - другая статья. Глупость во всём полная. "Сунул спичку в бак". Я люблю фантастику и фентази, но не дурацкую писанину. Стиль написания далёк от художественного, всё герои выражаются в одном стиле, больше похожий на официальный язык прожжённого офисного бюрократа. Одни и те же словарные обороты. Так пишут боты.
Написано хорошо. Но сама тема не моя. Становление мафиози! Не люблю ворьё. Вор на воре сидит и вором погоняет и о ворах книжки сочиняет! Любой вор всегда себя считает жертвой обстоятельств, мол не сам, а жизнь такая! А жизнь кругом такая, потому, что сам ты такой! С арифметикой у автора тоже всё печально, как и у ГГ. Простая задачка. Есть игроки, сдающие определённую сумму для участия в игре и получающие определённое количество фишек. Если в
подробнее ...
полуфинале на кону стояло 5000, то финалист выиграл 20 000, а в банке воры взяли чуть больше 7 тысяч. А где деньги? При этом игрок заявил, что его денег, которые надо вернуть 4000, а не на порядок меньше. Сравните с сумой полуфинала. Да уж если ГГ присутствовал на игре, то не мог знать сумму фишек для участия. ГГ полный лох.Тем более его как лоха разводят за чужие грехи, типо играл один, а отвечают свидетели. Тащить на ограбление женщину с открытым лицом? Сравним с дебилизмом террористов крокуса, которым спланировали идеально время нападения,но их заставили приехать на своей машине, стрелять с открытыми лицами, записывать на видео своих преступлений для следователя, уезжать на засвеченной машине по дальнему маршруту до границы, обеспечивая полную базу доказательств своих преступлений и все условия для поимки. Даже группу Игил организовали, взявшую на себя данное преступление. Я понимаю, что у нас народ поглупел, но не на столько же!? Если кто-то считает, что интернет не отслеживает трафик прохождения сообщения, то пусть ознакомится с протоколами данной связи. Если кто-то передаёт через чужой прокси сервер, то сравнить исходящящйю с чужого адреса с входящим на чужой адрес с вашего реального адреса технически не сложно для специалистов. Все официальные анонимные серверы и сайты "террористов" давно под контролем спецслужб, а скорей всего ими и организованы, как оффшорные зоны для лохов, поревевших в банковские тайны. А то что аффшорные зоны как правило своёй твёрдой валюты в золоте не имеют и мировой банковской сети связи - тоже. Украл, вывел рубли в доллары в оффшорную зону и ты на крючке у хозяев фантиков МВФ. Хочешь ими попользоваться - служи хозяевам МВФ. И так любой воришка или взяточник превращаеится агента МВФ. Как сейчас любят клеить ярлыки -иноогенты, а такими являются все банки в России и все, кто переводит рубли в иную валюту (вывоз капиталов и превращение фантиков МВФ в реальные деньги). Дебилизм в нашей стране зашкаливает! Например - Биткоины, являются деньгами, пока лохи готовы отдавать за них реальные деньги! Все равно, что я завтра начну в интернете толкать свои фантики, но кто мне даст без "крыши". Книги о том как отжимать деньги мне интересны с начала 90х лишь как опыт не быть жертвой. Потому я сравнительно легко отличаю схему реально рабочего развода мошенников, от выдуманного авторами. Мне конечно попадались дебилы по разводам в жизни, но они как правило сами становились жертвами своих разводов. Мошенничество = это актерское искусство на 99%, большая часть которого относится к пониманию психологии жертвы и контроля поведения. Нет универсальных способов разводов, действующих на всех. Меня как то пытались развести на деньги за вход с товаром на Казанский вокзал, а вместо этого я их с ходу огорошил, всучил им в руки груз и они добровольно бежали и грузили в пассажирский поезд за спасибо. При отходе поезда, они разве что не ржали в голос над собой с ответом на вопрос, а что это было. Всего то надо было срисовать их психопрофиль,выругаться матом, всучить им в руки сумки и крикнуть бежать за мной, не пытаясь их слушать и не давать им думать, подбадривая командами быстрей, опоздаем. А я действительно опаздывал и садился в двигающийся вагон с двумя системными блоками с мониторами. Браткам спасибо за помощь. И таких приключений у меня в Москве были почти раз в неделю до 1995 года. И не разу я никому ничего не платил и взяток не давал. Имея мозги и 2 годичный опыт нештаного КРСника, на улице всегда можно найти выход из любой ситуации. КРС - это проверка билетов и посажирского автотранспорта. Через год по реакции пассажира на вас, вы чувствуете не только безбилетника, но и примерно сколько денег у того в карманах. Вы представьте какой опыт приобретает продавец, мент или вор? При этом получив такой опыт, вы можете своей мимикой стать не видимым для опыта подобных лиц. Контролёры вас не замечают, кассиры по 3 раза пытаются вам сдать сдачу. Менты к вам не подходят, а воры не видят в вас жертву и т.д. Важен опыт работы с людьми и вы всегда увидите в толпе прохожих тех, кто ищет себе жертву. Как правило хищники друг друга не едят, если не требуется делить добычу. Строите рожу по ситуации и вас не трогают или не видят, а бывает и прогибаются под вас - опыт КРС по отъёму денег у не желающих платить разной категории людей - хороший опыт, если сумеешь вовремя бросить это адреналиновое занятие, так как развитие этой работы приводит часто к мошенничеству. Опыт хищника в меру полезен. Без меры - вас просто уничтожают конкуренты. Может по этому многие рассуждения и примеры авторов мне представляются глупостью и по жизни не работают даже на беглый взгляд на ситуацию, а это очень портит впечатление о книге. Вроде получил созвучие души читателя с ГГ, а тут ляп автора опускающий ГГ на два уровня ниже плинтуса вашего восприятия ГГ и пипец всем впечатлениям и все шишки автору.
Месяца 3-4 назад прочел (а вернее прослушал в аудиоверсии) данную книгу - а руки (прокомментировать ее) все никак не доходили)) Ну а вот на выходных, появилось время - за сим, я наконец-таки сподобился это сделать))
С одной стороны - казалось бы вполне «знакомая и местами изьезженная» тема (чуть не сказал - пластинка)) С другой же, именно нюансы порой позволяют отличить очередной «шаблон», от действительно интересной вещи...
В начале
подробнее ...
(терпеливого читателя) ждет некая интрига в стиле фильма «Обратная сторона Луны» (битый жизнью опер и кровавый маньяк, случайная раборка и раз!!! и ты уже в прошлом)). Далее... ОЧЕНЬ ДОЛГАЯ (и местами яб таки сказал немного нудная) инфильтрация героя (который с большим для себя удивлением узнает, что стать рядовым бойцом милиции ему просто не светит — при том что «опыта у него как у дурака махорки»))
Далее начинается (ох как) не простая инфильтрация и поиски выхода «на нужное решение». Параллельно с этим — появляется некий «криминальный Дон» местного разлива (с которым у ГГ разумеется сразу начинаются «терки»))
Вообще-то сразу хочу предупредить — если Вы ищете чего-то «светлого» в стиле «Квинт Лециний» (Королюка) или «Спортсменки, комсомолки» (Арсеньева), то «это Вам не здесь»)) Нет... определенная атмосфера того времени разумеется «имеет место быть», однако (матерая) личность ГГ мгновенно перевешивает все эти «розовые нюни в стиле — снова в школу, УРА товариСчи!!!)) ГГ же «сходу» начинает путь вверх (что впрочем все же не влечет молниеносного взлета как в Поселягинском «Дитё»)), да и описание криминального мира (того времени) преподнесено явно на уровне.
С другой же стороны, именно «данная отмороженность» позволит понравиться именно «настоящим знатокам» милицейской тематики — ее то автор раскрыл почти на отлично)) Правда меня (как и героя данной книги) немного удивила сложность выбора данной профессии (в то время) и все требуемые (к этому) «ингридиенты» (прям конкурс не на должность рядового ПэПса или опера, а вдумчивый отбор на космонавта покорителя Луны)) Впрочем — автору вероятно виднее...
В остальном — каждая новая часть напоминает «дело №» - в котором ГГ (в очередной раз) проявляет себя (приобретая авторитет и статус) решая ту или иную «задачу на повестке дня»
P.S Да и если есть выбор между аудиоверсией и книгой, советую именно аудиоверсию)) Книгу то я прочел дня за 2, а аудиоверсию слушал недели две)) А так и восприятие лучше и плотность изложения... А то прочитал так часть третью (в отсутсвии аудиоверсии на тот момент), а теперь хочу прослушать заново (уже по ней)) Но это все же - субьективно)) Как говорится — кому как))
Меридел Лесюэр
Я шагала в ногу
Перевод Елены Егоровой
Миннеаполис, 1934
Я никогда раньше не участвовала в забастовке. Это все равно, что наблюдать за тем, что происходит впервые, когда впечатления еще не воплотились в мысли и слова. Если происходишь из средних слоев, слова чаще всего значат для тебя больше, чем само событие. Ты скорее будешь размышлять, и происходящее станет величиной с булавочную головку, но обрастет множеством слов, искажающих его странным образом. Это известно, как "воспоминание о прошлом". Когда же участвуешь в событии, то занимаешь скорее всего четко индивидуалистическую позицию, ты в нем лишь отчасти, да и происходящее волнует тебя больше потом, чем тогда, когда оно происходит. Вот почему таким, как я , трудно участвовать в забастовке.
К тому же, если живешь в Америке, происходящее доносится до тебя как бы издалека и в приглушенном виде. Говорится одно, а происходит другое. Наше общество лавочников зиждется на неимоверном лицемерии, на конкуренции с ножом у горла, которая натравливает людей друг на друга, и в то же время на идеологии, смакующей такие слова, как "гуманность", "правда", "золотое правило"1 и им подобные. Сейчас, во время кризиса, слова отходят на задний план, обнажая зловещую суть этого явления.
Два дня я слышала о забастовке. Я проходила мимо их штаба, прохаживалась по противоположной стороне улицы и видела темное старое здание, где раньше был гараж, и худые темные молодые лица в окнах верхних этажей. Мне пришлось туда часто наведываться. Я заглянула внутрь. В громадном мрачном помещении подобно горящим уголькам, мелькали живые существа с блестящими на потных лицах глазами.
Я видела, как выезжают машины с суровыми людьми, как отправляются пикеты на позицию и ревут моторы. Я остановилась около двери, наблюдая. Я не вошла. Боялась, что меня прогонят. В конце концов, я ведь могла остаться сторонним наблюдателем. Мужчина в шляпе для игры в поло ходил вокруг с большим фотоаппаратом и снимал.
Я с такой точностью описываю те свои ощущения, потому что думаю, и другие представители моего класса испытывают то же, что и я тогда. я думаю, это говорит о том, что и в нас должны произойти важные изменения. Я видела много художников, писателей, разного рода специалистов, даже бизнесменов и женщин, которые тоже стояли на противоположной стороне улицы, и на их лицах я видела такое же горячее сочувствие, те же опасения.
По правде говоря, я боялась. Но вовсе не за свою жизнь - это была жуткая боязнь смешаться с другими, раствориться, стать безымянной, потеряться. Я чувствовала себя неполноценной. Я чувствовала, что никто там меня не признает, и все то, в чем меня научили превосходить остальных, останется незамеченным. Я не могу описать свои ощущения, но может быть, ближе к истине будет сказать: я чувствовала, что превосхожу во многом других, а тут мгновенно поняла, что между этими людьми НЕТ конкуренции вообще, что они выступают в необычном мощном движении, в едином порыве, СООБЩА. И у меня возникло страстное желание действовать с ними заодно и страх, то у меня ничего не выйдет. У меня было такое чувство, будто я рождена в стороне от всех проявлений жизни, чтобы наблюдать за другими одинокими людьми - то состояние, которое я привыкла защищать с разных позиций: цинизма, утонченности, вызова и ненависти.
Это темное и живое здание, набитое людьми, рождало во мне ощущение раскола, хаоса и разрушения, и я понимала, что это неотвратимое и страшное движение, безмолвное и могучее, стягивает людей в плотное, раскаленное целое, словно мощный пожар посреди города. И это вызывало у меня страх и трепет и в то же время вселяло надежду. Я сознавала, то это выступление провозвестник и признак выступлений будущих, и мне хотелось стать частью его.
На нашей жизни, казалось бы, и так лежит отпечаток странного и приглушенного насилия над всей Америкой, а что мужчины и женщины незаметно умирают, что жизнь их проходит среди бедности и бедняков - об этом вообще не было известно; но сейчас от города к городу мчится этот кошмар, вырываясь на открытое пространство, и грандиозные события во всей наготе открываются нашему взору: улица, внезапно вспенившаяся потоком безумного насилия, целые и невредимые люди, внезапно изрыгающие кровь, изрешеченные, словно сито, кто-то придерживает болтающуюся руку, простреленную насквозь, высокий паренек бежит, спотыкаясь о собственные кишки, а за квартал от этого, под палящим солнцем радостные женщины делают покупки и оформитель витрин пытается решить, каким шелком, зеленым или красным, задрапировать манекен.
Сейчас. во время этих ужасных событий невозможно оставаться безучастным. Никто не может оставаться безучастным перед угрозой пуль.
На следующий день, чувствуя, что обливаюсь потом, я прошла мимо трех часовых у двери. Они сказали: "Впустите женщин. Нам женщины нужны". И я знала, что они не шутят.
Поначалу я ничего не могла разглядеть в этом темном здании. Я чувствовала, что множество людей приходит и уходит, что проезжают машины. Меня нестерпимо потянуло в контору, которую я миновала по пути, чтобы попросить какой-то особой работы. Я увидела объявление, гласившее: "Возьмите жетон". Я увидела, что у всех жетоны с датой и номером местного союза. Я не взяла жетон. Мне хотелось остаться неизвестной.
Казалось, будто поток хлынул вниз по деревянной лестнице, к выходу из здания, на улицу, переполненную народом, а затем устремился обратно. Вместе со всеми я двинулась вверх по старой лестницу, забитой разгоряченными мужчинами и женщинами. Поднимаясь, я глядела вниз и видела, как останавливаются машины в ожидании пикетчиков, госпиталь, отгороженный с одной стороны веревкой.
Наверху, выпрямившись на стульях, спали мужчины, их позы говорили об особой, невероятной усталости. Женщина кормила ребенка. Две молоденькие девушки спали вместе на койке, прямо в комбинезонах. Голос, звучавший из репродуктора, заполнял комнату. Страшная жара, казалось, струилась с низкого потолка. Я простояла, прислонившись к стене, целый час. Никто на меня не обращал внимания. Кухня была у черного хода. И оттуда иногда выходили женщины и садились, обмахиваясь фартуками, слушая новости из репродуктора. Грузный мужчина, казалось, вот-вот продавит складной стульчик. Время от времени кто-нибудь на цыпочках подходил к нему и смахивал мух с лица. Большая голова его упала на грудь, и со лба не переставая градом лился пот. Мне стало интересно, почему о нем так заботятся. Все смотрели на спящего с нежностью. Позже я узнала, то он главный в пикете, и на его счету больше полицейских шкур, чем у любого другого.
Три окна выходили на улицу. Я подошла к окну. Рыжеволосая женщина с жетоном "Совет по безработице" смотрела вниз. Я стала смотреть вместе с ней. Внизу, в этом пекле толпился народ и слушал сводку о ходе забастовки. Прямо напротив нас были окна фешенебельного клуба на противоположной стороне улицы, и нам все было видно. Было видно, как из них осторожно выглядывают люди.
Я все ждала, что меня прогонят. Никому до меня не было дела. Не глядя на меня, женщина сказала, кивнув в сторону роскошного здания: "А здорово, когда враг вот так, прямо перед тобой". "Да", - сказала я. Я увидела, что клуб огорожен забором из стальных прутьев выше человеческого роста. "Они знают, зачем вон тот забор там ставили", - сказала она. "Да", - сказала я. "Ну, - сказала она, - мне пора обратно на кухню. И когда эта жара кончится? - На градуснике было девяносто девять градусов. С нас лил пот, обжигая кожу. - В полдень ребята придут, - сообщила она, - обедать. - У нее все лицо было в шрамах. - Сумасшедший дом, да и только!" - "А помощь вам не нужна? " - с надеждой спросила я. "Подумать только! - сказала она. - У нас некоторые разливают кофе с двух часов, и так все время, и никакой тебе передышки". Она собралась уходить. На меня особого внимания она не обращала. Она явно не думала обо мне и явно меня не видела. Я смотрела, как она уходит. Я почувствовала себя отверженной, обиженной. Потом вдруг поняла, что она не видела меня потому, что видал лишь то, чем занималась. Я побежала за ней.
Я разыскала кухню, где работа была организована, как на фабрике. Никто не спрашивает, как меня зовут. Мне выдают огромный фартук мясника. До меня доходит, что раньше я никогда не работала, не назвал своего имени. Сначала мне как-то не по себе, потом я привыкаю. Десятница ставит меня мыть оловянные кружки. Кружек не хватает. Нам приходится их быстро мыть, споласкивать и тут же ставить на раздачу под пахту и кофе, так как очередь растет и люди ждут. Невысокий, крепко сбитый мужчина - профессиональный мойщик посуды - присматривает за нами. Я чувствую, что не смогу отмыть оловянные кружки, но когда вижу, что никто на это не обращает внимания лишь бы кружек хватало - мне становится легче.
Очередь разрастается. Идут с пикета мужчины. Каждая женщина делает что-то одно. Никакой путаницы. Вскоре я узнаю, что не мое дело помогать разбивать пахту. Не мое дело выдавать бутерброды. Мое дело - мыть оловянные кружки. Вдруг я огладываюсь по сторонам, и до меня доходит, что все эти женщины - с фабрик. Я понимаю, что они научились действовать так слаженно и четко там. Я гляжу на круглые плечи женщины, которая режет хлеб рядом со мной, и чувствую, что знаю ее. Кружки возвращаются, моются и ставятся обратно на прилавок. По лицам у нас струится пот, но об этом забываешь.
Потом меня сменяют и ставят разливать кофе. Сначала я смотрю на лица мужчин, потом уже больше не смотрю. Мне кажется, я наливаю кофе для одного и тоже же напряженного грязного потного лица, того же тела, той же синей блузы и комбинезона. Проходит несколько часов, жара жуткая. Но я не устала, и мне не жарко. Я наливаю кофе. Меня захватила самая крепкая и естественная дисциплина, какой я когда-либо подчинялась. Я знаю все, что происходит. Для меня это становится очень важным.
Напряженные взгляды, руки, поднимающие тысячу кружек, горла, пересохшие от жажды, глаза, налитые кровью из-за недостатка сна, тело, напряженное настолько, что отзывается на любой звук, доносящийся с улицы. Пахта? Кофе?
-А муж твой здесь? - спрашивает меня женщина, которая режет бутерброды.
Нет, говорю, потом вру непонятно зачем: всматриваюсь, будто хочу кого-то разглядеть. - Что-то я его не вижу.
Но кофе я наливала живым людям.
Долгое время, где-то до часа дня, казалось, вот-вот что-то должно произойти. Казалось, женщины непрерывным потоком устремляются в штаб, поближе к своим мужьям. По радио была сплошная ложь. И в газетах ложь. Никто не знал точно, что происходит, но все считали: через несколько часов что-то произойдет. Слышно было, как мужчины волнами выкатываются из здания и отправляются в пикет. Одни машины отъезжали, проходило несколько минут и прибывали новые и тоже заполнялись. Голос, звучавший репродуктора, торопил, вызывал людей, вызывал машины пикета.
Я слышала, как говорили о совете по арбитражу, о перемирии, которое, полагали, было достигнуто во время заседания совета в присутствии губернатора. Люди ловили каждое слово из репродуктора. Страшное всеобщее волнение пронеслось по залу, словно огонь по лесу. Мне нечем было дышать. Тело мое теперь принадлежало не мне, а этому волнению. Я чувствовала, что все, что произошло до этого, было не настоящим движением, эти ложные слова и дела были вдалеке от самих событий. Настоящее дело только начинается с его настоящей целью.
Мы продолжали наливать тысячи кружек кофе, кормить тысячи людей.
Шеф-повар с татуировкой на руке как раз раскладывал остатки тушеного мяса. Было около двух часов. Столовая почти опустела. Мы пошли в зал. Люди оттуда будто испарились. Стулья опустели. Голос диктора звучал взволнованно. "Люди столпились на рыночной площади, - говорил он. Сейчас что-то должно произойти". Я села рядом с женщиной, которая, крепко сжав руки ,наклонилась вперед и слушала, широко раскрыв блестящие глаза. Я никогда ее раньше не видела. Она вязала меня за руки. Притянула к себе. Она плакала. "Это ужасно, - говорила она. - Сейчас случится что-то ужасное. У меня забрали обоих детей, и теперь со всеми этими людьми что-то случится". Я держала ее руки в своих. В волосах у нее была зеленая гребенка.
Казалось, действие повернулось вспять. Машины шли обратно. Диктор кричал: "Это убийство". Подъезжали машины. Не знаю, как мы добрались до лестницы. Казалось, опасность собрала всех вместе. Я видела, как толпа внизу зашевелилась, пришла в движение. Я видела, как выносят людей из машин и кладут на носилки, на пол. Сперва я испугалась, замкнутое темное пространство гаража, кровь - тяжкая для меня минута, такое чувство, что я пропала, погибла. Но обратного пути не было. Одна женщина вцепилась мне в руку. К другой меня притиснули вплотную. Если надо в чем-то разобраться, то разберешься в этом тогда, когда работают твои мускулы - в делах и поступках, к которым нас не готовили. Какие-то силы во мне заставили страх уйти в глубину, и я прикладывала спирт к зияющим ранам, которые оставила картечь, разверстым, словно кричащие рты. Раны от картечи раскрываются на теле и потом вздуваются, как волдыри. У Нэсса, который умер, сидело тридцать восемь пуль в теле, в груди и в спине.
Машины с пикетами все прибывали. Некоторые сами дошли с рыночной площади, зажимая свои раны, чтобы не текла кровь. Их движение подобно мощной взрывной волне, и его необычность придает ему сходство с разбушевавшейся до предела стихией.
Со всего города стекаются рабочие. Они собираются на улицу в два больших полукруга, расступившись посередине, чтобы пропустить кареты "скорой помощи". Полицейский-регулировщик все еще регулирует движение на углу, и толпе он порядком надоел. "Даем тебе две секунды, и чтоб духу твоего здесь не было", - говорят ему. Он быстро уходит. На его место встает забастовщик.
Мужчины, женщины и дети толпятся на улицу, образуя живой круг, плотно сомкнувшийся для защиты. Из окон высотного здания конторы бизнесмены взирают на черную массу, которая сгущается, растет, сплотившись для действия - какого, не понятно.
На юбках у нас кровь живых людей.
В тот вечер в восемь часов созвали на митинг всех рабочих. Его решили провести на стоянке в двух кварталах от штаба. Все женщины собираются у здания с коробками для пожертвований, готовые отправиться на митинг. Я не пошла домой. Мне и в голову не приходит уйти. Сумерки сгущаются, мужчины говорят, что шеф полиции собирается разогнать митинг и устроить налет на штаб. Раскаленный застывший воздух пропитан запахом крови. Слухи ударяют по туго натянутым нервам. Сумерки кажутся зловещими из-за того, то может произойти в ближайшие полчаса.
Если у тебя есть дети, - сказала мне одна женщина, - лучше не ходи туда. - Я посмотрела на полные отчаяния лица женщин, на разбитые ноги, потерявшие форму бедра, изнуренные и прекрасные тела женщин, которые так отчаянно мучаются при родах. Меня охватил озноб, хотя было девяносто шесть градусов и уже час, как зашло солнце.
На стоянке, когда мы прибыли туда, было не протолкнуться, и мужчины заполонили соседние крыши. На той стороне улицы находилось роскошное кафе, с крыши его капала вода, и великолепно одетые мужчины и женщины стояли на ступеньках, словно зрители на представлении.
Трибуной служил изрешеченный пулями во время дневной стычки грузовик. Нам сказали встать рядом с этой трибуной, что мы и сделали, образовав центр широкого заполненного круга, который простирался насколько глазу было видно. Мы затерялись, словно камни в груде, стоя вплотную друг к другу. Я вновь ощутила то особое тяжелое молчание, в котором происходящее находит свое истинное выражение. Глаза мои воспалены. Я толком ничего не вижу. Стою, словно зверь в засаде, отзываясь всем своим существом на каждый вздох, все чувства как-то странно обострились. Это волнение, эти люди, которых я вижу и ощущаю - такое все новое, незнакомое. Я лишь отчасти понимаю, что я вижу, ощущаю сейчас, но я чувствую, что это истинная суть и движение будущей жизни. Я вижу яркое пятно - это женщины облепили изрешеченный пулями грузовик. Я одна из низ, но у меня такое чувство, что это совсем не я. Странно, я полна энергии, но при этом впервые в жизни не чувствую себя обособленной. И тут я осознаю, что все мои прежние ощущения основывались на ощущении своей обособленности и отличия от других, а теперь я остро воспринимаю лица, тела, близость, и мой собственный страх - не только мой, и мои надежды - не только мои.
Забастовщики все подгоняют машины. Мы все пятимся назад, чтобы пропустить машины и дать им расположиться между нами и кирпичным зданием, сбоку от стоянки. Подсоединяют громкоговоритель, проверяют. Да, они подгоняют много машин, сквозь толпу, и выстраивают их плотно бок о бок. Теперь народу собралось, наверное, около десяти тысяч, от них исходит жар. Они стоят молча, наблюдая за трибуной, наблюдая за тем, как прибывают машины. Молчанье это поражает, как огромная оболочка, движущаяся сама по себе. Это первое действительно ритмичное движение, которое мне довелось увидеть Сердце у меня жутко колотится. Руки мои распухли и горят. Это движение не вызвано никем. Это то движение, подчиняясь которому, все действуют спокойно, ритмично, страшно.
Сколько я не смотрела на то, то происходит, я не вполне понимала, что вижу. Я смотрела и видела вновь и вновь, что близко к нам, вокруг нас стоят мужчины, и потом вдруг поняла: да, в живой цепи плечом к плечу стоят мужчины, образуя кольцо вокруг группы женщин. Они стояли плечом к плечу, слегка покачиваясь, будто тяжелая лоза, от натиска сзади, но стояли переплетясь, как живая изгородь, мерно покачиваясь
Я увидела, что машины теперь выстроены в ряд, вплотную друг к другу, а забастовщики облепили крыши и подножки автомобилей. Им было далеко видно поверх толпы. "Зачем они это делают? - спросила я. Никто не ответил. Женщины смотрели широко раскрытыми глазами, как и я. Теперь, похоже, на вопросы никто не отвечал. Теперь просто говорили, выкрикивали, одновременно двигались.
Медленно въехала последняя машина, и толпа пропустила их без всякой команды или указания. "Еще ближе, - кто-то сказал. - Смотрите, чтобы они были вплотную". Мужчины вскакивали с мест, чтобы принять какие-то необходимые меры, а затем опять опускались, и ты не успевал заметить, кто же это был. Они выходили из строя, чтобы принять нужные меры, а потом снова вставали в строй, никому не известные.
Мы все внимательно следили за тем, как устанавливают машины. Иногда мы глядели друг на друга. Я не понимала, что значит этот взгляд. Мне было как-то не по себе. Как будто что-то ускользало от меня. А потом друг всем телом я почувствовала, что они делают, словно это передалось мне через тысячу глаз, тысячу молчащих ртов, словно кто-то крикнул изо всех сил.
ОНИ СТРОИЛИ БАРРИКАДУ.
В тот день от ран умерло двое мужчин. Люди выстроились в очередь, чтобы одному из них сделали переливание крови, но он умер. "Черной пятницей" назвали они этот день убийства. Днем и ночью рабочие держали на плечах детей, чтобы те смогли увидеть тело умершего Нэсса. Во вторник, в день похорон, в центре города собралась тысяча новых добровольцев.
В тени по-прежнему было больше девяноста градусов. Я пошла к залу, где выставили тело покойного, тысячи мужчин и женщин толпились там в ожидании на страшном солнцепеке. Группа женщин и детей стояла и ждала уже два часа. Я подошла к ним и стала рядом. Я не знала, можно ли мне идти в колонне. Мне не нравилось участвовать в шествиях. Кроме того, я боялась, что они не захотят меня взять с собой. Я встала в стороне, не зная, пойду ли в процессии. Мне все равно было неясно, смогут ли они вообще ее организовать. Не похоже было, чтобы кто-то проявлял активность.
В три сорок по рядам пронеслась команда. В последнюю минуту я сказала, не подумав: "Я не из вспомогательного отряда - мне можно идти в колонне? Три женщины втянули меня в строй. - Мы хотим, чтобы все шли, - тихо ответили они. Пошли с нами".
Гигантская толпа раскрутилась, как змея, и выпрямилась впереди, и к своему удивлению, там, где дорога шла вверх, я увидела, как шесть колонн сгруппировавшихся людей, по четыре в ряд, с непокрытыми головами двинулись вперед, и по мере того, как они продвигались, толпа позади раскручивалась и тянулась за ними. Я почувствовала, что шагаю, набираю скорость вместе с другими, а ряд вытягивается, выравнивается, потом выдерживает ритм.
Вокруг ни одного полицейского. Похоронная процессия шла, не обращая внимания на светофоры, казалось, она продвигается, повинуясь собственному печальному ритму, исходящему из решимости каждого. Мы добровольно шли в движении естественном, смелом и непостижимом.
Мы прошли сквозь шесть жилых кварталов, сквозь море мрачных лиц, не услыхав ни единого звука. Раздавалось странное шарканье тысяч ног, без барабана и горна, в зловещей тишине - шаг не такой чеканный, как военный, а очень легкий, в точности повторяющий удары сердца.
Я шагала с миллионом рук, движений лиц, и мое собственное движение вторило им снова и снова, создавая новое движение из множества других: шаги, отступление, раскрытый в крике рот, раздувшиеся ноздри, поднятая рука, наносимый удар и протянутая рука, втягивающая меня в строй.
Я почувствовала, как у меня выпрямились ноги. Я почувствовала, как они присоединились к той странной поступи тысяч людей, движущихся к цели, тысяч ног, и как мое дыханье слилось с их могучим дыханьем. По мне будто пробежал электрический ток, полосы мои развевались, я шагала в ногу.
1 "Золотое правило": поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой.
Последние комментарии
9 часов 25 минут назад
11 часов 42 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 11 часов назад