Очень! очень приличная "боярка"! Прочёл все семь книг "запоем". Не уступает качеством сюжета ни Демченко Антону, ни Плотников Сергею, ни Ильину Владимиру. Lena Stol - респект за "открытие" талантливого автора!!!
Написано на уровне детсада. Великий перерожденец и врун. По мановению руки сотня людей поднимается в воздух, а может и тысячи. В кучу собран казачий уклад вольных и реестровых казаков, княжества и рабы. 16 летний князь командует атаманами казачьего войска. Отпускает за откуп врагов, убивших его родителей. ГГ у меня вызывает чувство гадливости. Автор с ГГ развлекает нас текстами казачьих песен. Одновременно обвиняя казаков
подробнее ...
обворовывание своего князя. Читать о всемогущем колдуне и его глупых выходках и рассуждениях просто не интересно.
Владимир Леви
Стихи
* * *
Душа, не умирай. Душа, питайся болью. Не погибай, насытиться спеша. Надежда - злейший враг. Гони ее с любовью. Безумием спасай себя, Душа.
Во взлете весь твой смысл, во взлете - и паренье над суетой - ты крылья сотворишь из кожи содраной, и яд стихотворенья заменит кровь, и ты заговоришь.
.
* * *
Ну, полно... Полноте дурить! Кто Вам сказал, что утро мудро? Его рассыпанная пудра развеяна по мостовой. И сон, качая головой, опохмеляться начинает. Еще плывет страна ночная, еще в глазах обрывки книг из прежних жизней. В этот миг химеры длят совокупление, амур роняет амулет. Спешил на светопреставление, украли проездной билет.
.
* * *
Любовь измеряется мерой прощения, привязанность - болью прощания, а ненависть - силой того отвращения, с которым ты помнишь свои обещания.
И тою же мерой, с припадками ревности, тебя обгрызают, как рыбы-пирании, друзья и заботы, источники нервности, и все-то ты знаешь заранее...
Кошмар возрастает в пропорции к сумме развеявшихся иллюзий. Ты это предвидел. Ты благоразумен, ты взгляд своевременно сузил.
Но время взрывается. Новый обычай родится как частное мнение. Права человека по сущности - птичьи, а суть естества - отклонение,
свобода - вот ужас. Проклятье всевышнее Адаму, а Еве напутствие... Не с той ли поры, как нагрузка излишняя, она измеряется мерой отсутствия?
И в липких объятиях сладкой беспечности напомнит назойливый насморк, что ценность мгновенья равна Бесконечности, деленной на жизнь и помноженной на смерть.
Итак - подытожили. Жизнь - возвращение забытого займа, сиречь - завещание. Любовь измеряется мерой прощения, привязанность - болью прощания...
.
* * *
Мне дела нет, что миллионы раз Картины небосвода повторялись. Я ухожу за поволоку глаз, Туда, где карты мира потерялись, Я ухожу в Тебя, бездонный мир. В незримые поля под тонкой кожей, В иное вещество, в другой эфир, Где все так страшно близко, так похоже, Что не узнать - ни неба, ни себя И сны, как птицы покидают гнезда, И тайно зреют, взрывами слепя, Поющие невидимые звезды. Я ухожу в Тебя - для бытия В не бывших звуках, я освобождаюсь Для снов. Твоих - где, может быть, и я, Не узнанный, в последний раз рождаюсь...
.
* * *
Оглушенный собственным эхом, не узнаешь, поди, сколько силы в груди, то ли ревом ревешь, то ли смехом, оглушенный собственным эхом, не заметишь, поди, что трудов посреди то ли мохом оброс, то ли мехом, заглушенный собственным эхом, заглушенный собственным эхом...
.
* * *
Твой ангел-хранитель ведет себя тихо, неслышно парит над толпой. Спеши, торопись утолить свою прихоть, безумец, ребенок слепой.
Он видит все - как вертится земля, как небо обручается с рекой, и будущего минные поля, и сны твои с потерянной строкой.
За сумраком сумрак, за звездами - звезды, за жизнью, наверное, смерть, а сбиться с дороги так просто, так просто, как в зеркало посмотреть...
.
* * *
Вкус неба: птица и звезда. Вкус бытия: звезда и птица с одной из родственных планет... Всяк облик поначалу снится, потом творится. Много лет душа уламывает тело отдаться. Медленное дело. В последний миг придет ответ... Кто сам себе не удивится, тому не стоило родиться. Хоть и под стать велосипед, Не мускулы вращают спицы, а превращение примет в действительность...
.
* * *
Вдохновение наступает со скоростью смерти. Вот прямая твоя, протяженностью в жизнь, сжалась в точку. Скорость плотнит пространство. Смерть, пружина пружин, разжимается, чтобы состоялась судьба и все твои кривизны исчезли. И нет тебя, есть Вдохновение.
.
* * *
Ты узнаешь меня на последней строке, мой таинственный Друг. Все притрутся, приладятся как-то, зацепятся звуком за звук, Только эта останется на сквозняке, непристроенной...
.
* * *
Ночные мотыльки летят и льнут к настольной лампе. Рай самосожженья. Они себя расплавят и распнут во славу неземного притяженья. Скелеты крыльев, усиков кресты, спаленных лапок исполох горячий, пыльца седая - пепел красоты, и жажда жить, и смерти глаз незрячий...
Смотри, смотри, как пляшет мошкара в оскале раскаленного кумира. Ты о гипнозе спрашивал вчера.Перед тобой ответ земного мира.
Закрыть окно? Законопатить дом? Бессмысленно. Гуманность не поможет, пока Творец не даст нам знать о том, зачем Он создал мотыльков и мошек, зачем летят живые существа на сверхъестественный огонь, который их губит, и какая голова придумала конец для всех историй любви... (Быть может, глядя в бездну бездн, Создатель над Собой Самим смеется. Какая милость тем, кому дается искусство и душевная болезнь!..)
Летят, летят... В агонии счастливой сгорают мотыльки - им умереть не страшно, а с тобой все справедливо, не жалуйся, душа должна болеть, но как?
.
* * *
Всеведенье, я знаю, ты во всех. Ты переулок мой и дом соседний, Ты первая слеза и первый смех, И первая любовь, и взгляд последний. Разбрызгано, как праздничный огонь, По искорке на каждую ладонь, Расколото сызмальства на куски. По одному на единицу крика, Ты плачешь и спешишь, как земляника Засеивать пожарища тоски. Всеведение. Да, твои осколки Я нахожу впотьмах на книжной полке. В кошмарах суеты, в ночном бреду Своих больных, в заброшенном саду, В оставленных кострищах, в женских стонах, В зрачках звериных, в розах озаренных, В видениях на мраморной стене... Я отыщу тебя в последнем сне, В ковчеге тьмы - там твой огонь хранится, В страницах той книги...
.
{Философическая интоксикация}
Жизни смысл угадав, удавился удав.
.
* * *
И каждый вечер так: в холодную постель с продрогшею душой, в надежде не проснуться, и снова легион непрошенных гостей устраивает бал... Чтоб им в аду споткнуться!
Нет, лучше уж в петлю. Нет, лучше уж любой, какой-нибудь кретин, мерзавец, алкоголик, о лишь бы, лишь бы Тень он заслонил собой и болью излечил - от той, последней боли...
О, как безжалостно поют колокола, как медленно зовут к последнему исходу, но будешь жить и жить, и выплачешь дотла и страсть, и никому не нужную свободу...
.
* * *
Вселенная горит. Агония огня рождает сонмы солнц и бешенство небес. Я думал: ну и что ж. Решают без меня. Я тихий вскрик во мгле. Я пепел, я исчез. Сородичи рычат и гадят на цветы, кругом утробный гул и обезьяний смех. Кому какая блажь, что сгинем я и ты? На чем испечь пирог соединенья всех, когда и у святых нет власти над собой? Непостижима жизнь, неумолима смерть, а искру над костром, что мы зовем судьбой, нельзя ни уловить, ни даже рассмотреть...
Все так, ты говорил - и я ползу как тля, не ведая куда, среди паучьих гнезд, но чересчур глупа красавица Земля, чтоб я поверить мог в незаселенность звезд. Мы в мире не одни. Бессмыслено гадать, чей глаз глядит сквозь мрак на наш ночной содом, но если видит он - не может не страдать, не может не любить, не мучиться стыдом... Вселенная горит. В агонии огня смеются сонмы солнц, и каждое кричит, что не окончен мир, что мы ему родня, и чей-то капилляр тобой кровоточит...
Врачующий мой друг! Не вспомнить, сколько раз в отчаяньи, в тоске, в крысиной беготне ты бельма удалял с моих потухших глаз лишь бедствием своим и мыслью обо мне. А я опять тупел и гас - и снова лгал тебе - что я живу, себе - что смысла нет, а ты, едва дыша,- ты звезды зажигал над головой моей, ты возвращал мне свет и умирал опять. Огарки двух свечей сливали свой огонь и превращали в звук. И кто-то Третий - там, за далями ночей, настраивал струну, не отнимая рук...
Мы в мире не одни. Вселенная плывет сквозь мрак и пустоту - и, как ни назови, нас кто-то угадал. Вселенная живет, Вселенная летит со скоростью любви.
.
* * *
Я долго убивал твою любовь. Оставим рифмы фирменным эстетам - не "кровь", не "вновь" и даже не "свекровь"; не ядом, не кинжалом, не кастетом. Нет, я повел себя как дилетант, хотя и знал, что смысла нет ни малости вязать петлю как карнавальный бант, что лучше сразу придушить из жалости. Какой резон ребенка закалять, когда он изначально болен смертью? Гуманней было сразу расстрелять, но я тянул, я вдохновенно медлил и как-то по частям спускал курок, в позорном малодушии надеясь, что скучный господин по кличке Рок еще подбросит свежую идею. Но старый скряга под шумок заснул; любовь меж тем росла как человечек, опустошала верности казну, и казнь сложилась из сплошных осечек. Звенел курок, и уходила цель; и было неудобно догадаться, что я веду с самим собой дуэль, что мой противник не желает драться. Я волновался. Выстрел жил лет пять, закрыв глаза и шевеля губами... Чему смеешься?.. - Рифмы нет опять,
и очередь большая за гробами.
.
* * *
...А потом ты опять один. Умывается утро на старом мосту, вон там, где фонтан как будто и будто бы вправду мост, а за ним уступ и как будто облако, будто бы вправду облако, это можно себе представить, хотя это облако и на самом деле, то самое, на котором мысли твои улетели, в самом деле летят.
...А потом ты опять один. Есть на свете пространство. Из картинок твоей души вырастает его убранство. Есть на свете карандаши и летучие мысли, они прилетят обратно, только свистни и скорее пиши.
...А потом ты опять один.
Эти мысли, Бог с ними, а веки твои стреножились, ты их расслабь, это утро никто, представляешь ли, никто, кроме тебя, у тебя не отнимет. Смотри, не прошляпь этот мост, этот старый мост, он обещан, и облако обещает явь, и взахлеб волны плещутся, волны будто бы
рукоплещут, и глаза одобряют рябь.
А потом ты опять один.
.
* * *
Я садился в Поезд Встречи. Стук колес баюкал утро. Я уснул. Мне снились птицы. Птицеруки, птицезвуки опускались мне на плечи. Я недвижен был как кукла. Вдруг проснулся. Быть не может. Как же так, я точно помню. Я садился в Поезд Встречи. Еду в Поезде Разлуки. Мчится поезд, мчится поезд сквозь туннель в каменоломне.
.
* * *
В этой вечнозеленой жизни, сказал мне седой Садовник, нельзя ничему научиться, кроме учебы, не нужной ни для чего, кроме учебы, а ты думаешь о плодах,
что ж, бери,
ты возьмешь только то, что возьмешь,
и оставишь то, что оставишь.
Ты живешь только так, как живешь,
и с собой не слукавишь.
В этой вечнозеленой смерти, сказал Садовник, нет никакого смысла, кроме поиска смысла, который нельзя найти, это не кошелек с деньгами, они истратятся, не очки, они не прибавят зрения, если ты слеп, не учебник с вырванными страницами. Смысл нигде не находится, смысл рождается, дышит, цветет и уходит с тобою вместе
иди,
ты возьмешь только то, что поймешь,
а поймешь только то, что исправишь.
Ты оставишь все, что возьмешь,
и возьмешь, что оставишь.
.
* * *
...И этот дождь закончится, как жизнь... И наших душ истоптанная местность с провалами изломов и кривизн вернется в первозданную безвестность.
Там, в темноте, Предвечная Река к своим пределам тени предков гонит, и мечутся, как звери, облака под взмахами невидимых ладоней, и дождь, слепой, неумолимый дождь, питая переполненную сушу, пророчеством становится, как дрожь художника, рождающего душу.
...И наши голоса уносит ночь... Крик памяти сливается с пространством, с молчанием, со всем, что превозмочь нельзя ни мятежом, ни постоянством... Не отнимая руки ото лба, забудешься в оцепененье смутном, и сквозь ладони протечет судьба, как этот дождь,
закончившийся утром.
.
* * *
Плачь, если плачется, а если нет, то смейся, а если так больнее, то застынь - застынь, как лед, окаменей, усни.
Припомни: неподвижность есть завершенный Взрыв, прозревший и познавший свой Предел... Есть самообладание у Взрыва. Взгляни, взгляни - какая сила воли у этой проплывающей пылинки. Какая мощь - держать себя - в Себе, Собою быть - ничем не выдавая, что Взрывом рождена,
и что мечта всех этих демонят и бесенят,
ее переполняющих, единственная - Взрыв! - о, наконец, распасться, расколоться - и взорваться!..
Тому не быть. Торжественная сила смиряет их, и эта сила - Взрыв.
.
{Памяти любимого отца}
Судьба строки - предсказывать судьбу и исцелять невидимые раны публичной постановкой личной драмы. На твой спектакль (читай: автопортрет) входной билет хранится столько лет, насколько хватит выпитого неба. В грохочущих сосудах ширпотреба душа сгорает и летит в трубу... В двуспальном переплете, как в гробу, о перемене позы молишь слезно, хрипишь и рвешься - воздуха! - но поздно: ты промотался, ты истратил бронь, ты платишь за украденный огонь...
.
* * *
Районный психодиспансер внутри плюгав, снаружи сер. Я в этот дом служить засел. (А мир на волоске был, как и сегодня.) Для счастья не было причин. Там воздух был неизлечим. Ни пожалеть, ни удивить, а лишь отчасти придавить пятой господня.
.
* * *
Как беспробудно эта ночь темна. О жгучий холод, злой отец, спасибо ты научил нас разводить огонь.
.
* * *
Так испокон: в начале - Слово, а овцы - врозь, без пастухов... Как зверь рождал один другого, стихи рождались из стихов. Ветвями царственных династий цвели великие - в веках, а прочие, мышиной масти, ловили вшей на чердаках. И как бы ни сопротивлялись отцы смененью хромосом, между собой совокуплялись земля и небо, явь и сон. Стерильность ангелам обрыдла, и в наущение богам нектар метафор, как повидло, толпа размажет по губам...
.
* * *
Сколько свободы, о, сколько в Тебе свободы!.. Как Ты делаешь все из свободы, как меня делаешь?.. Океан пью и не выпью, дышу и не надышусь... Ненасытность растет, пьянею, жажду всего и вся... Страж границ моих - страх просыпается поздно! - он позади, а я свободен, пройду все испытания...
.
* * *
Не плачь, не просыпайся... Я слежу За полночью, я знаю расписание. Ты спи, а я тихонько расскажу Тебе про нас с тобой... Луна личинкой по небу ползет. Когда она устанет и окуклится, Песчинками зажжется небосвод, И душный город темнотой обуглится... Не вспыхнет ни фонарик, ни свеча, Лишь тишины беззвучное рыдание. И древние старухи, бормоча, Пойдут во сне на первое свидание. И выйдет на дорогу исполин. И вздрогнет город, темнотой оседланный... Он отряхнет кору песков и глин И двинется вперед походкою дремотною. И будет шаг бесшумен и тяжел, И равномерно почвы колыхание, И будет город каждым этажом И каждой грудью знать его дыхание... Не знает свет, не понимает радуга, Как можно обходиться без лица И для чего ночному стражу надобно Ощупывать уснувшие сердца... Но я узнал, мне было откровение, Тот исполин в дозоре неспроста: Он гасит сны, он стережет забвение, Чтоб ты не угадал, что ночь пуста. Когда-нибудь ты босиком побегаешь По облакам, как наш бумажный змей, Но ты еще не знаешь, ты не ведаешь, Какая сила в слабости твоей.
.
* * *
Во мраке просыпаясь звуки шлю тому, Кого не знаю и люблю, Кого люблю за то, что не познаю. Ты слышишь?... Мы живем на сквозняке. Рука во тьме спешит к другой руке, И между ними нить горит сквозная. Ты чувствуешь? Душа летит к душе. Как близко ты, но мгла настороже Закрытых окон нет, глаза закрыты. Во мраке просыпаясь, звуки шлю тому, Кого не знаю и люблю, и верю, и ищу, Как знак забытый...
.
* * *
Блажен покой, когда, закрыв окно в ненастный день, мы остаемся дома... В ком нет металла, тем и суждено пожаловаться на склад металлолома, тех гнут, и мнут, и плавят, как хотят, пока не отольют искомой формы. О, сколько нас, уступчивых котят, пошло на шапки за доступность корма. А в ком металл - тех можно изломать, но не согнуть. Пока в избытке глупость, легко все положенья принимать и засыпать - но действует упругость. ...Я погибал. Мне выгодный позор знаком до тонкостей, я им проникся еще с дошкольных лет, когда позер во мне уже утюжился и стригся, успешно выступал во всех ролях, какие по сценарию давались. Но зрела тошнота, и на полях заметки кой-какие появлялись...
.
* * *
...Приснилось, что я рисую, Рисую себя - на шуме, На шуме... Провел косую Прямую - и вышел в джунгли. На тропку глухую вышел И двигаюсь дальше, дальше А шум за спиною дышит, И плачет шакал, и кашель Пантеры, и смех гиены Рисуют меня, пришельца, и шелест змеи...
мгновенный озноб. На тропинке - Швейцер, спиною ко мне. Косолю спасает. Головка виснет... Движения рук рисуют рисунки на шуме жизни, а в воздухе кто-то чертит газетные заголовки рисунки на фоне смерти.
{(Не глядя)} - Корцанг...Бечевки... Держите...Возьмите скальпель... ...Все, поздно...
стоять напрасно не стоит. У нас н Альпы Швейцарские, здесь опасно, пойдемте... Вы мне приснились Я ждал, но Вы опоздали, Вы снитесь мне... Вы изменились. Вы то же кого-то ждаль? Не надо, не отвечайте, я слышу. Мы в преисподней учтите...
{(лицом)} ...зачатье мое было в день субботний, когда Господь отдыхает. Обилие винограда в тот год залило грехами Эльзас мой...Природа рада и солнцу, и тьме, но люди чудовищ ночных боятся и выгоду ищут в чуде.
А я так любил смеяться сызмальства, что чуть из школы не выгнали... И рубаху порвал и купался голым. Таким я приснился Баху, он спал в неудобной позе...
Пока меня не позвали, Я жил, как и Вы, в гипнозе, с заклеенными глазами. И вдруг - сюда в Ламбарене, душа, как звук, полетела опять - суета на сцене и шум, но не в этом дело. Здесь Бах посадил трилистник, И встретились, как в концерте, рисунки на шуме жизни, рисунки на фоне смерти.
А я зажигаю лампу и вижу - сквозь дым, сквозь стены седые зрачки сомнамбул, забытых детей Вселенной, израненных, друг на друга рычащих, веселых, страшных... пойдемте. Седьмая фуга излечит от рукопашных.
Я равен любому зверю И знанье мое убого, но скальпель вонзая - верю, что я заменяю Бога иначе нельзя, иначе рука задрожит, и дьявол меня мясником назначит, и кровь из аорты на пол...
Вот истина - Божье жало, м вынуть его не осмелились. Отсюда и боль, и жалость, надежда, и страх, и ненависть, которая смертью лечится, когда не нужна личина... Дитя мое, человечество, неужто - неизлечимо?
.
* * *
Мы сами выбираем образ смерти. Свою тропинку и обрыв следа проносим в запечатанном конверте, а вскрытие покажет, как всегда. Толкая нас на риск и самовольство прохладный господин по кличке Рок использует и веру, и геройство, как искушенный карточный игрок. Он ни при чем, он только исполнитель твоих желаний и твоих побед, твой ревностный помощник и ценитель, твердящий наизусть твой детский бред. И ты идешь за собственною тенью, От самого себя бесследно скрыв, что этот путь - и миг, и лик смертельный всего лишь выбор - выбор и обрыв...
.
* * *
Доверчивость живая!.. Смерть и жалость влекут меня к тебе и тайный звук... Те девят нот, которыми рождалась Вселенная на кладбище наук. Ты родилась, когда предвечный Логос распался, рухнул, сам себя поправ. Ткань истины, как ветошь распоролась, и сонмище изнанок,грязных правд закорчилась в потугах самозванства. Рассыпались начала и концы, раскрылись пасти Время и Пространство, две мнимость, уроды-близнецы. Миг нулевой космического цикла: смерть Знака и зачате Вещества. Но раньше ты, Доверчивость, возникла крик Истины о том, что не права. Живая кровь в сосудах мирозданья, ты и творишь Любовь с тех самых пор, как застонало первое страданье в ответ на первый смертный приговор...
.
* * *
Залив. А может быть, река. Не знаю. Были облака. Их больше нет. Горит заря. Но где-то там, а здесь - не знаю, от куда свет, благодаря какому чуду.
...Вспоминаю: он светит сам, но он обязан и жемчугу своим экстазом, и изумруду.
Здесь я был тому назад всего лишь Вечность.
Я плыл, я видел оконечность полувоздушной суши - мыс, себя теряющий, как мысль, и эти скалы - их оскалы прикрыл покладистый песок, а где не вышло, как лекалы, лишайник лег наискосок...
.
* * *
...и когда придется начать с начала, возвращайся опять сюда, отдохни и снова ищи свой путь, он уведет тебя к дорогам другим, и начало трудно будет припомнить, снова заблудишься и опять придется начать с начала, и снова придешь сюда. Места эти будут другими, но ты их узнаешь.
Последние комментарии
10 часов 32 минут назад
10 часов 32 минут назад
21 часов 55 минут назад
21 часов 56 минут назад
23 часов 57 минут назад
23 часов 59 минут назад