Каркаджу [Резерфорд Монтгомери] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Резерфорд МОНТГОМЕРИ КАРКАДЖУ
Глава 1 • ЗЛОЙ ДУХ
В этот вечер Каркаджу рано вышел на охоту. Он был неограниченным властелином царства, раскинувшегося на сто километров бесплодной, изрезанной каньонами земли. Его царство простиралось от самой Золотой Чаши до Горы Слепней. Хитрыми маленькими глазками он внимательно обшаривал снежные откосы и заглядывал в заросли кустарника. Каркаджу не прятался, не перебегал от куста к кусту, как какой-нибудь заяц-беляк или олень. Он неуклюже трусил по насту, часто перебирая короткими лапами, и никого и ничего не боялся. Он был властелином, и все хищники — начиная с кугуара <Кугуар — горный лев> и кончая медведем-гризли — знали и боялись его. Он властвовал не потому, что превышал их всех размерами — сытый и сонный он весил всего лишь килограммов пятнадцать, но он происходил от хорька и ласки и унаследовал от них безграничную храбрость. Каркаджу дрался не на живот, а на смерть и никогда не уклонялся от битвы. Это знали все звери, потому-то они и признавали его власть. Его ненавидели и боялись, а он знай себе разбойничал и убивал в одиночку. Сегодня ему предстояло весьма важное дело. В его владения вторгся неизвестный зверь. Пробираясь по каньону Юнавип, Каркаджу учуял следы мокасинов, и это разозлило и встревожило его: ведь право охотиться в Юнавипе принадлежало ему одному. Он понял по запаху, что тут проходил индеец-зверолов. Что ж, Каркаджу прогнал из Юнавипа уже не одного охотника. Недаром его прозвали бесом. Ни самые замысловатые капканы, ни соблазнительные приманки не могли спасти куньей тропы для охотника, посягнувшего на его права. Охотники негодовали, возмущались, но в конце концов бросали хорошие места, потому что перехитрить властелина они не могли. Каркаджу уничтожал и их добычу и западни. Но индеец прошёл не один. Рядом со следами мокасинов виднелись глубокие морщинистые следы — отпечатки лап огромного медведя. Пересекая тропу охотника, Каркаджу сунул нос в медвежий след и свирепо зарычал. Видно, плохи дела у медвежьего племени, если они водят дружбу с человечьей породой! Каркаджу присел, лапой заслонил глаза и стал вглядываться в даль, высматривая врага. Толстый, с серым полосатым задом и тупой чёрной мордой, он выглядел в этой позе довольно забавно. Глаза властелина были его единственным слабым местом, и ему приходилось заслонять их от солнца совсем по-человечьи. Ничего не увидев, он встал на слежавшийся снег и снова пошёл по следу. След вёл в Юнавип. Сомнений не было — охотник уже успел расставить западни, и теперь Каркаджу придётся уничтожать их. Каньон сузился. Ручей по названию «Злюка», бежавший под толстенным покровом снега и льда, шумел и бился в ледяных оковах. Каркаджу упорно бежал вдоль его русла. Среди тоненьких, похожих на привидения осин он нашёл первую западню. Она была искусно построена, и приманка в ней была ещё совсем свежая. Каркаджу дважды обошёл западню, потом подполз к ней на животе и толкнул. Ловко отцепил защёлку, сделанную в виде четвёрки, и отпустил пружину. Приманке он уделил больше внимания. Нужно было тщательно исследовать, не отравлена ли она. Кусок рыбы оказался ненадрезанным и не пах дымом. Дело в том, что этот охотник никогда не клал яда в свои приманки. Он уже давно охотился и прекрасно знал, что стрихнин портит шкуру зверя, делает её пятнистой с зеленоватым отливом. Каркаджу не был голоден. Он взял рыбу и отнёс её подальше, на крутой склон каньона. Там, в большом сугробе, он вырыл ямку и закопал свою добычу. Но прежде чем засыпать рыбу снегом, он испачкал её мускусом, чтобы от неё шёл неприятный запах. Теперь на ней лежала печать властелина, и польститься на неё могла разве только голодная лиса. Каркаджу вовсе не собирался возвращаться за этой рыбой, но он смутно сознавал, что пищу нужно запасать впрок, и потому всегда тщательно припрятывал любую добычу. Следующая западня не была похожа ни на одну из виденных им до сих пор. Это была прочная клетка из свежих, крепко перевязанных между собой осиновых кольев. Над входом в клетку торчало толстое бревно, опиравшееся на крепкую ветку с рогатиной на конце. К этой же ветке была прилажена длинная жердь, уходившая далеко в глубь клетки… На конце жерди висела заячья тушка. Наполовину освежёванный заяц выглядел очень аппетитно. Пробегавшие мимо рыси и дикие кошки должны были сразу видеть, что их ждёт прекрасный обед — нужно только сделать несколько шагов и сорвать зайца с жерди. Каркаджу посмотрел на ловушку с подозрением. Сначала он обошёл клетку вокруг, затем вскарабкался на неё. Осиновые колья были поставлены так тесно, что просунуть лапу и достать приманку он не смог. Тогда он попробовал расшатать хоть один кол. Когда и это ему не удалось, он пошёл к открытому входу и сел. Было ясно, что воспользоваться входом нельзя. Уже одно то, что он был так широк, настораживало. Каркаджу долго толкал и тряс западню, но пружина не сдавала. Он ничего не мог понять. Всунул внутрь морду и сразу же отдёрнул. Ничего не произошло. Тогда он дважды обошёл вокруг западни, с силой кинулся на неё и, чуть выждав, снова отправился к входу. На этот раз он всунул внутрь не только морду, но и часть туловища. И опять ничего не произошло. Каркаджу был озадачен. Пятясь из западни, он сердито ворчал. Снег был уже весь испещрён его следами, можно было подумать, что сотня росомах отплясывала вокруг капкана какой-то странный танец. Каркаджу решил попробовать ещё раз. Сначала он осторожно заглянул внутрь, сделал один шаг и остановился. Ещё шаг — и снова остановка. Наконец приманка оказалась прямо перед ним. Снять её было не так-то легко. По-видимому, она была привязана. Каркаджу рванул зайца к себе, потом, изловчившись, он повернулся в узком проходе и с рычанием прыгнул по направлению к выходу, но было уже поздно — послышался противный скрип дерева, в морду ему полетела снежная пыль. Он сильно ударился обо что-то головой и отлетел назад. Огромное бревно, торчавшее прежде над входом, преграждало путь. Убедившись, что ему не выбраться из ловушки, Каркаджу впал в ярость. Он в клочья изорвал мёртвого зайца и принялся острыми когтями царапать бревно, закрывшее вход, — куски еловой коры так и летели во все стороны. Он буйствовал целый час, но вырваться из плена не смог. Тогда он уселся, чтобы хорошенько обдумать своё положение — в трудные минуты Каркаджу становился чрезвычайно изобретателен. Осиновые колья хоть и окаменели от мороза, но были ещё совсем зелёными. Он начал грызть их. Острые зубы отхватывали большие куски коры, рот был полон ею, но сам ствол оказался твёрдым, как железо. Два часа он грыз, а результаты были ничтожны. И всё же он продолжалсосредоточенно грызть, лишь изредка прерывая работу злобным рыком. Пока хищник пытался разломать крепкие стены своей западни, по склону каньона, скользя, спускалась крупная рысь. Это для неё предназначалась западня, и рысь с готовностью устремилась к ней, совсем как рассчитывал охотник. Но, немного не дойдя, она остановилась, повела носом и встревоженно зарычала. Рысь приближалась с наветренной стороны, и Каркаджу учуял её. С яростным рычанием он начал кидаться на стены своей тюрьмы. Рысь распласталась на снегу и одним прыжком очутилась далеко внизу. Она не раз натыкалась на пировавшего Каркаджу, и всегда ей приходилось удирать. И Каркаджу много раз натыкался на рысь, только что убившую кого-то. В таких случаях огромная кошка всегда поспешно уступала властелину свой обед. Однако на этот раз необходимости спасаться бегством не было — заточённый за зелёным частоколом Каркаджу был не страшен. Холодная звёздная ночь тянулась бесконечно. Каркаджу перестал грызть и, решив покориться судьбе, лёг на снег. Два кола были наполовину перегрызены, но переломить их он так и не смог. Рассвело. Затем над снежными вершинами показался бледный диск солнца. Каркаджу съёжился. Он ненавидел солнечный свет: от ослепительной белизны снега у него болели глаза. И вдруг он встрепенулся и с новой силой кинулся на стенку клетки. По тропинке кто-то шёл. Слышно было, как ломается снежный наст под тяжестью грузного тела. Приставив к глазам козырьком лапу, пленник увидел громадного медведя, ковылявшего по направлению к нему. За медведем шёл молодой худощавый индеец. Услышав яростное рычание Каркаджу, они остановились. — Индейский бес! Каркаджу! — закричал охотник. — Мистер Джим, назад! Громадный медведь сел на задние лапы, посмотрел на своего друга и осклабился. Мистер Джим только что хорошо позавтракал: съел миску каши, получил сверх того шесть черносливин, и был весьма доволен жизнью. Охотник по имени Гранитный Утёс в странном волнении приплясывал вокруг западни. За всё время, что он охотился, ему ещё никогда не приходилось поймать росомаху. Лицо его было испуганно; он боялся не того, что свирепый зверь вырвется наружу — на этот случай у него было с собой ружьё, — нет, при виде зверя его охватил суеверный страх. — Назад, Мистер Джим! Не подходи к Каркаджу! Он чёрт! Он злой дух! — приговаривал Гранитный Утёс. Потом он замолчал и стал рассматривать своего пленника. Но Мистер Джим и не собирался подходить к западне. Он видел беса, сидевшего за крепкими стенами, и чуял его запах. Несмотря на то что он попал к людям, когда ему был всего лишь один месяц, у него сохранился инстинкт дикого медведя и знание законов природы. Мистер Джим моментально сообразил, что в клетке находится опасное существо, свирепый хищник, и с удовольствием предоставил расправу над ним своему приятелю Гранитному Утёсу. Он с трудом придал своей запачканной кашей морде серьёзное выражение, но маленькие глазки его весело поблёскивали. Казалось, он хотел сказать: «Ну что ж, надо будет, так и побежим». — Стрелять — может быть плохо, — бормотал Гранитный Утёс. — Выпустить — может быть плохо. Пропадут все западни. Нужно будет уходить… Он уселся на снег. Мистер Джим осторожно пододвинулся вперёд и тоже сел. Ему очень хотелось перекувырнуться на снегу и посмотреть, что сделает этот бешеный Каркаджу. Медведи — паяцы в душе, а Мистер Джим был как-никак медведем. Но Гранитный Утёс не одобрил весёлого настроения своего спутника. Вопрос был слишком серьёзный. Убив росомаху, он мог нанести обиду высшим силам, распоряжавшимся судьбой этого дикого края. Предание, дошедшее до наших дней от старейших воинов, гласило, что Каркаджу — не просто зверь, что в этом уродливом существе живёт душа умершего человека. Охотник был встревожен. Если выпустить Каркаджу на волю, на охоте в Юнавипе можно ставить крест. Росомаха будет неотступно следить за его ловушками и уничтожать добычу. Гранитный Утёс понимал, что ему представляется прекрасный случай избавиться от больших неприятностей и от грозного врага. Ему казалось, что убить индейского беса не может быть грехом — нужно только сделать это по всем правилам. — Прежде чем убивать, мы пойдём и спросим Красного Журавля. — Он махнул Мистеру Джиму и, не оглядываясь, пошёл прочь.Глава 2 • КРЕСТ
Гранитный Утёс и Мистер Джим добрались до дому часов в девять. Их хижина притаилась под сенью пихт, и на искрящемся снежном покрове просеки её можно было заметить только по огоньку, мерцавшему сквозь заменявшую оконное стекло выскобленную шкуру. С вершины горы хижина была похожа на зайца, присевшего на опушке рощицы. Метровый пласт снега покрывал крышу и тяжёлыми складками свисал с карнизов. Дома Гранитного Утёса и Мистера Джима ждал Красный Журавль — старый воин, которому была уже не под силу зимняя охота. Он поддерживал огонь в очаге и следил за тем, чтобы к приходу его друзей всегда был готов ужин — жареная оленина с бобами. Но на этот раз Красный Журавль был не один. В хижине оказались гости, двое бледнолицых: торговец Сэм Коби со своим компаньоном Смельцем. Обстановка хижины была бедна. Стены покрывала копоть. Коек не было. На полу лежало несколько шкур да у одной стены груда поленьев, приготовленных Красным Журавлём. Когда путники ввалились в тёплую избушку, Красный Журавль бросил быстрый взгляд на Мистера Джима, проворчал что-то и хлопнул в ладоши. Сам он сидел, скрестив ноги, на шкуре перед очагом и курил коротенькую трубку. Увидев Мистера Джима, который неуклюже потоптался на месте и сел, Смельц вздрогнул. Ему показалось, что медведь заполнил собой всё помещение. Смельц подошёл ближе к компаньону. Мистер Джим, осклабившись, оглядывался по сторонам. Его маленькие глазки на мгновение задержались на бледнолицем госте, и он насупился. Смельц сделал шаг назад к очагу. — Они что, держат это чудовище в доме? А? — пробормотал он, обращаясь к Коби. — Ну да. Он совсем не страшный, вроде собаки. — Коби усмехнулся. Потом повернулся к молодому охотнику и поздоровался с ним: — Хау, Гранитный Утёс! — Хау! — буркнул в ответ Гранитный Утёс, равнодушно кивнув головой. — Шкур нет? — отрывисто спросил Красный Журавль, вынув изо рта трубку. Охотник бросил свёрток и ружьё на свою постель. — Есть Каркаджу, — коротко ответил он, подошёл к очагу и протянул к огню руки. Красный Журавль смотрел в огонь минут пять. — Ты не принёс шкуры, — медленно сказал он. — Каркаджу живой? Гранитный Утёс кивнул. — Ты говорил, он бес. Мы пришли спросить, как его убить. Охотник нагнулся, взял у Красного Журавля коротенькую трубку и молча затянулся дымом. Старый воин не отрывал глаз от огня. Наконец он встал. — Мистер Джим поест, ты поешь, потом Красный Журавль скажет. Не обращая внимания на бледнолицых, он достал из углубления над очагом две глубокие миски. Из большого глиняного горшка, стоявшего около огня, он положил в них огромные порции дымящихся бобов, перемешанных с кусками жирной оленины. Мистер Джим встал на задние лапы и громко заворчал. С языка его капала слюна, маленькие глазки искрились. Красный Журавль подтолкнул медведю наполненную до краёв миску и хитро улыбнулся. Мистер Джим поискал миску и кончиком языка подобрал два боба. Потом он забавно ухнул и толкнул миску обратно Красному Журавлю. Чёрные глаза старого воина стали ласковыми, и он засмеялся сухим, дребезжащим смешком: — Тебе подходит твоё имя, Мистер Джим. Любишь бобы со сладеньким, как бледнолицые. Всё ещё посмеиваясь, индеец снова просунул руку в углубление над очагом и достал оттуда узкогорлый кувшин. Вытащив пробку, он полил бобы тонким слоем тёмной патоки и опять пододвинул миску медведю. — Это ты испортил малыша, — сказал он Гранитному Утёсу. Гранитный Утёс проворчал что-то. Рот его был набит бобами и олениной. Бледнолицые наблюдали за ними издали. Они уже поужинали часа два назад вместе с Красным Журавлём. Смельц придвинулся к Коби. — Такой медведь принесёт тысячу чистоганом. Меня просили достать… — прошептал он. Коби больно наступил компаньону на ногу. — Хочешь послать Мистера Джима вниз в долину с нами? — немного погодя спросил он равнодушным голосом, обращаясь к Гранитному Утёсу. Красный Журавль бросил на него быстрый взгляд, потом снова уставился в огонь. Гранитный Утёс буркнул что-то с набитым ртом и помотал головой. — Не продаётся, — сухо сказал он, проглотив то, что было у него во рту. Заиндевевшие космы на загривке Мистера Джима стояли дыбом и шевелились. Он сосредоточенно чавкал и после каждого глотка посматривал на горшок с бобами, словно боялся, как бы тот не исчез куда-нибудь. Мистер Джим надеялся получить вторую порцию. — А ты подумал, сколько тебе понадобится бобов, сушёных яблок и рому с патокой, чтобы прокормить такую махину, как Джим, раз ты ему и спать не даёшь и самому кормиться не позволяешь? — Голос Коби звучал весьма убедительно. Гранитный Утёс пошевелился и взглянул на громадного медведя. — Не продаётся, — снова буркнул он. Смельц хотел что-то сказать, но Коби опять перебил его: — Товара в этом году я запас много, но и шкур за него отдать придётся много. А ведь я ещё буду кормить твою ясену и сынишку в Кроссинге, пока ты здесь. — Коби пристально смотрел на молодого охотника. — Будут куницы, будет пума и другие звери. Много! — не допускающим возражений тоном сказал Гранитный Утёс. Коби умел замолчать вовремя. Он снова уселся на пень, служивший ему стулом, и принялся набивать трубку, взглядом предостерегая Смельца от дальнейших разговоров на эту тему. Мистер Джим потребовал вторую порцию и получил её. На этот раз вместе с бобами ему досталась горсть сушёных яблок. Медведь быстро съел яблоки, осклабился и попробовал попросить ещё. Когда же Красный Журавль отказал ему. Мистер Джим стал клянчить, чтобы ему полили бобы патокой с ромом. Он сидел, сложив лапы на толстом, косматом животе, и громко ухал. Красный Журавль покачал головой, достал кувшин и вылил на бобы несколько ложек густого сиропа. Мистер Джим уселся доедать свой ужин. Поужинав, Гранитный Утёс подтянул медвежью шкуру поближе к очагу и разлёгся на ней. Мистер Джим свернулся в углу и очень скоро крепко уснул. Во сне он непрерывно лизал огромную лапу. Мистер Джим вовсе не собирался впадать в спячку. Он не видел в этом необходимости.Добывать себе пищу в снегах ему не приходилось — его кормили, и притом очень вкусно. Красный Журавль уселся возле очага и сгрёб на плоском камне сбоку небольшую кучку горячей золы. Из кармана меховой куртки он достал бисерный мешочек и посыпал золу красным порошком. Заблистали искры, к потолку взвилось облачко дыма и белой струйкой стало опускаться вниз. Красный Журавль с полчаса наблюдал за тем, как эта струйка свивается в причудливые спирали. Наконец он заговорил: — Старики говорят, Каркаджу — злой дух. Красный Журавль тоже так говорит. Индеец-охотник лежит в засаде возле пастбища оленей и убивает. Он строит капканы и убивает. Убивает потому, что ему надо есть и иметь мягкую постель. Но вот охотник идёт на место, где много зверя. Он берёт с собой жену. Он убивает и отдаёт шкуры за бисер, за водку, за товары, которые привозит бледнолицый. За это Великий Дух наказывает индейца. Красный Журавль взял трубку, положенную Гранитным Утёсом, и плотно набил исцарапанную чашечку волокнистым табаком. Бледнолицые внимательно слушали его. Гранитный Утёс, не отрываясь, смотрел в огонь. — Индеец-охотник убивает. Он убивает и ставит капканы, чтобы купить вещи, которые не нужны индейцу. Великий Дух сердится. В лесах нет куниц, нет диких кошек — ничего нет. Пустыня! Охотник умный, он умеет делать разные западни, он может перехитрить каждого зверя. Чтобы наказать индейца, Великий Дух посылает умершего охотника назад в горы — пусть портит живым охоту. Великий Дух обращает его в индейского беса — Каркаджу. Красный Журавль вытащил из огня веточку и раскурил свою трубку. Смельц усмехнулся, но Коби сидел с серьёзным лицом, он знал, как суеверны индейцы, как свято чтят они свои легенды. И ещё он знал, что росомахи действительно обладают необыкновенной силой. В душе Коби почти не сомневался, что Каркаджу действительно воплощённый дьявол. Гранитный Утёс кивнул. Он уже не раз слышал историю Каркаджу. — Великий Дух дал Каркаджу силу в десять раз больше, чем положено ему по росту, и хитрость, которой хватило бы на двух охотников. Каркаджу знает все западни, знает, как они устроены. Он портит их. Он послан, чтобы наказать охотника за то, что тот убивает, не зная меры. Если охотник убьёт Каркаджу, он прогневает Великого Духа. Потому что тогда получится, что охотник хитрее Великого Духа. — Красный Журавль покачал головой. — Нельзя убивать Каркаджу. Гранитный Утёс сел прямо и посмотрел на старого охотника. — Но Каркаджу испортит все наши западни. Он не уйдёт с куньей тропы. Он сделает так, чтобы мы ушли. Красный Журавль бесстрастно покачал головой. — Понадобится — уйдём. Так будет лучше, — сказал он и затянулся глубже. — Я могу помочь вашему горю, — негромко сказал Коби. Красный Журавль даже глазом не повёл в сторону бледнолицего, но Гранитный Утёс посмотрел на него с надеждой. — Нам нельзя уходить. Мы и так вон сколько у него набрали. Как ты будешь помогать? — Молодой индеец напряжённо ждал ответа, уставившись чёрными глазами на Коби. В лице торговца не дрогнул ни один мускул, только взгляд его на секунду задержался на Мистере Джиме. — Великий Дух и так не жалует белых людей за то, что они продают вам бисер, и ножи, и стальные капканы. Коби убьёт Каркаджу и возьмёт вину на себя. Коби не станет спрашивать Гранитного Утёса и Красного Журавля, можно это сделать или нет. Он просто пойдёт и застрелит его, а потом вытащит из капкана и зароет где-нибудь подальше от каньона Юнавип. У Красного Журавля сделался напряжённый вид, он быстро оглянулся через плечо. Затем насыпал на золу ещё красного порошка. Гранитный Утёс улыбнулся. — Верно говоришь, друг Коби. Если ты убьёшь Каркаджу без нашего спроса, мы сможем остаться здесь. Правда? — Охотник повернулся к Красному Журавлю. Красный Журавль следил за белым дымком, струившимся к потолку. Тоненькая спиралька, не доходя нескольких сантиметров до грязных балок, склонилась вправо и начала опускаться вниз. — К молодому месяцу тянется. — Красный Журавль плотнее закутался в одеяло и начал набивать трубку… Коби не улыбался. Он понимал, что победа осталась за ним. Придвинувшись к Гранитному Утёсу, он сказал уже другим тоном: — Я оставлю здесь три мешка бобов, соль, порох, яблоки и патоку. То же самое я завезу твоей жене Серебристой Луне. Может, хочешь стальные капканы? У меня есть на нартах. — Не надо мне стальных капканов. Капкан из брёвен ударит, и к зверю сразу приходит смерть. Стальной капкан ломает кости, льётся кровь, смерть наступает медленно. Мне не надо капканов, а за еду я отдам тебе шкурки весной. — А что, если появится ещё один Каркаджу? Что, если начнутся снежные бури, и звери уйдут с гор, и ты не сможешь добыть шкурки, а? Что я тогда получу за свои бобы и другие припасы? — Коби широко развёл руками. — Я отдам тебе своё ружьё, и ещё ты можешь взять обе мои руки. — Гранитный Утёс сделал жест, словно отрубил себе руки. Коби покачал головой. — Это меня не устраивает. Если не будет шкур, ты дол-ясен будешь чем-то другим заплатить. — Руки не устраивают? — Гранитный Утёс был искренне удивлён. Руки были его единственной ценностью. — Дай мне расписку. Поставь крест в том, что если у тебя не будет ста шкурок, ты отдашь мне медведя Мистера Джима. Это единственный выход. Иначе я не оставлю тебе порох и бобы и жене продуктов не отвезу, — сказал Коби тихим голосом. Гранитный Утёс долго смотрел в огонь. Сто шкурок — это много, но он не раз добывал столько и больше. Было совершенно очевидно, что он скорее готов потерять обе руки, чем Мистера Джима. — Ты, конечно, соберёшь сто шкурок. Я это так, на всякий случай — показать своему компаньону, а то ещё он не отпустит для тебя бобов и пороху, — уговаривал Коби. Гранитный Утёс отвёл глаза от огня. Красный Журавль крепко спал и не мог ничего посоветовать. Он ещё подумал, кивнул и коротко сказал: — Пиши бумагу! Коби взял огрызок карандаша у Смельца, хитро подмигнув при этом своему компаньону. На клочке бумаги он нацарапал: «Обещаю за всё забранное в долг заплатить. Если не смогу — отдам медведя Мистера Джима». Он написал внизу имя Гранитного Утёса и оставил место для креста. Гранитный Утёс поставил крест и возвратил бумагу. Он не понимал, зачем бледнолицему понадобилась расписка. Ни один индеец никогда не нарушил бы обещания расплатиться за еду или другие взятые вещи. За это законы его народа карали смертью. Коби потянулся. — Пора на боковую, — сказал он. — Завтра надо выходить на рассвете — до каньона Юнавип не близко. Гранитный Утёс притворился, что не слышит. Пусть лучше Великий Дух думает, что он неповинен в смерти Каркаджу. Гости и хозяин завернулись в одеяла и улеглись. Брёвна в очаге догорели и превратились в груду раскалённых углей. Мистер Джим громко сопел в углу, не подозревая, что жизнь его является гарантией уплаты за бобы и порох, которые и стоили-то всего долларов двадцать.
Глава 3 • СУДЬБА КАРКАДЖУ
К утру хижина сильно выстыла. Коби и Смельц, стуча зубами, вылезли из-под одеял и принялись разводить огонь в очаге, где всё ещё тлели угли. Коби достал из дупла дерева, росшего перед дверью в хижину, замороженный олений окорок и отрезал от него несколько толстых кусков. Смельц сидел сгорбившись и растирал себе колени. Ему хотелось спать, он был в скверном расположении духа. — Надо додуматься — выходить из дому в такую рань, — ворчал он. Коби бросил взгляд на спящих индейцев. — Нам далеко идти, — сказал он. — До каньона Юна-вип пятнадцать километров и всё в гору. — Ты что, правда собираешься тащиться туда убивать эту поганую росомаху? — Смельц даже глазами сверкнул от негодования. — А как же? Я не успокоюсь, пока мы не найдём Каркаджу и не убьём его. Мы же обещали. — Коби шлёпнул кусок оленины на раскалённую сковородку и занялся приготовлением оладий. Они с жадностью уничтожали завтрак. Оладьи, оленина и чай исчезали с невероятной быстротой. Наконец Коби встал и надел шубу. Натягивая рукавицы, он посмотрел сверху вниз на спящего Мистера Джима и довольно ухмыльнулся. Собак и нарты с припасами они оставили возле хижины. — Заберём их на обратном пути, — буркнул Коби, вскидывая на плечо ружьё. Смельц вышел вслед за ним. Они надели лыжи и с трудом потащились по глубокому снегу. Смельц не привык к лыжам и ещё не вполне оправился от вчерашнего путешествия. Он всё время ныл, но Коби не обращал на него внимания и упорно прокладывал путь вверх по каньону. Возле небольшого ельника он остановился. Издали казалось, что ёлки выгравированы на снегу и закрашены бирюзовой краской. Коби указал наверх: — Вон за теми осинами тяжёлая дорога. — Вряд ли тяжелее, чем сейчас, — проворчал Смельц, едва переводя дыхание. — Игра стоит свеч. В некоторых отношениях индейцы умны, зато в других наивны, как дети. Медведя можешь считать своим. Коби стащил рукавицы и достал трубку. — Это ещё вилами по воде писано, — сухо сказал Смельц, опускаясь на снег. — Не садись! Только застынешь зря. Пошли! — Коби раскурил трубку и побрёл дальше. После двух неудачных попыток Смельц встал на лыжи и последовал за ним. Безмолвие, царившее вокруг, действовало на него угнетающе. Подёрнутые дымкой горы, нахмурившись, смотрели, как они черепашьим шагом, непрестанно петляя, продвигаются вперёд. В этом белом царстве они были единственными тёмными точками. Около десяти часов они обогнули чахлый кустарник, прилепившийся к подножию мрачной отвесной скалы. Две исполинские ели росли прямо из камня — они тянулись вверх, прижимаясь вплотную к каменной стене. Коби присел на небольшой выступ, и жёсткая улыбка появилась на его худом лице. — Вот он — Каркаджу! — крикнул он отставшему Смельцу. Когда Смельц, с трудом одолевший последний кусок пути, остановился рядом с Коби, его глазам представилась клетка, в которой бесновался красноглазый пленник. Каркаджу кинулся на изгрызенную и изодранную решётку своей темницы. Смельц отскочил в сторону и чуть не упал. Коби грубо расхохотался: — Молодые деревца он никогда до конца не перегрызёт! Смельц снял ружьё и приготовился стрелять, но Коби ударил его по дулу. — Не смей, дурак! — резко сказал он. — Отойди! Я покажу тебе, как надо работать головой. А ну-ка уйди с дороги, не загораживай спуск в каньон! Смельц, ругаясь под нос, повиновался. Ему хотелось убраться как можно дальше от разъярённого зверька. Огонь, пылавший в глазах хищника, ясно показывал, что ждёт любого, кто осмелится неосторожно приблизиться к нему. Каркаджу сильно промёрз, да и злобные наскоки на стенки клетки не прошли для него даром, но дикая храбрость не изменила ему. Если бы решётка не выдержала, он, как фурия, бросился бы на незваных гостей. Коби сходил в лес и принёс оттуда толстую, крепкую далку. Просунув её между кольями, над которыми уже хорошо поработал Каркаджу, он начал давить на них, пока колья не затрещали и не надломились. Каркаджу бросился и стал грызть палку, но Коби вытащил её и отошёл обратно к Смельцу.— Он вырвется! — закричал Смельц и помчался вниз по склону со скоростью, которой позавидовал бы профессиональный лыжник. Коби не побежал. Он приложил ружьё к плечу и стал ждать. От ярости Каркаджу долго не соображал, что у него появилась надежда на спасение. В конце концов он наткнулся на надломленные колья и принялся ожесточённо грызть их. Каждый раз, как он ударял клыками, крупные щепки разлетались веером во все стороны. Он перегрыз один кол, затем другой, протиснулся в образовавшееся отверстие и остановился, свирепо уставившись на Коби. Коби молча ждал с ружьём наготове. Каркаджу посмотрел вниз, перевёл взгляд на^ охотника и зарычал. Он сделал несколько скачков по насту, потом ещё раз злобно покосился на Коби и помчался под гору. — Стреляй, а то уйдёт! — закричал Смельц, прятавшийся за выступом скалы. Сам он вскинул ружьё и выстрелил не целясь.
Пуля подняла облачко снежной пыли метрах в трёх позади росомахи. Каркаджу прыгнул в дубовый кустарник внизу — и был таков. Коби надел ружьё через плечо, взял палку, с помощью которой освободил пленника, и пошёл туда, где прятался Смельц. Широкая улыбка сияла на его лице. — Ты дал ему удрать? — с возмущением сказал Смельц. — Ну да. Теперь он будет красть все шкурки, которые удастся раздобыть этим индейцам. Чтобы отомстить им, он останется на их тропе на всю зиму. Они больше не поймают его, можешь быть уверен. И медведь будет твой, Смельц! Коби вытащил трубку. Смельц начал наконец догадываться, в чём заключался план Коби. — А выполнит этот бандит, что от него требуется? — усомнился он. — Боюсь, понюхав раз западни, он стреканёт в соседний штат. — Вот и видно, что ты ничего не знаешь о росомахах. Они умнее нас с тобой и до чёрта злопамятны. Знай этот нахал наверняка, что его снова поймают, он и тогда остался бы здесь, чтобы воровать шкурки и портить ловушки, — вот они какие вредные! — Коби с довольным видом задымил трубкой. — А вдруг индейцы поймут? — предположил Смельц. — Мистера Джима можно было легко увести и спрятать где-нибудь. А теперь мы потеряем тысячу долларов. Этого нельзя допустить. — На обратном пути мы зайдём к ним и скажем Гранитному Утёсу, что росомаха перегрызла решётку и удрала из клетки. Если он придёт сюда, он убедится, что так оно и было. Колья действительно перегрыз этот чёрт, мы только выгнули и надломили их. — Коби осторожно положил палку в расщелину скалы и засыпал снегом. — Ну что ж, пожелаем ему хорошей охоты на всю зиму, — ухмыльнулся Смельц. Он развеселился, и мысль о трудном походе вниз по каньону больше не пугала его. Они отправились в обратный путь. Им нужно было бы снять лыжи и идти прямо по насту, как сделал вчера Гранитный Утёс, — это вдвое сократило бы им время. Но Коби был упрям и считал, что возвращаться надо тем же путем. До хижины они добрались только к пяти часам вечера. Стащили лыжи, обмахнули снег с мокасин и вошли. Индейцы ужинали. Мистер Джим сидел, держа на коленях миску с бобами, и вылизывал её. Он взъерошился при появлении гостей и глухо заворчал. — Мистер Джим! — тихим голосом остановил его Гранитный Утёс. Медведь успокоился, и шерсть, вставшая дыбом на загривке, легла. Его друг был, по-видимому, расположен к этим двум незнакомцам, но сам Мистер Джим им не доверял. Красный Журавль, не переставая жевать, бросил на торговцев непроницаемый взгляд. — Будете есть? — предложил Гранитный Утёс. — Не откажемся. Я оставлю тебе за это лишних десять фунтов бобов и кусок грудинки, — сказал Коби. Они подсели к очагу, достали оловянные тарелки и с верхом наполнили их. Оба были страшно голодны и с жадностью накинулись на еду. Гранитный Утёс дважды накладывал им. Он не спрашивал, увенчался ли успехом их поход, но было ясно, что этот вопрос очень его интересует. Закончив ужин, Коби откинулся назад и достал трубку. Он протянул кисет Красному Журавлю, но тот покачал головой. Красный Журавль брал табак только у тех, кого считал друзьями. Торговцы же в понимании старого воина были всего лишь неизбежным злом. Гранитный Утёс немного отошёл от обычаев отцов: он взял табаку, набил старую трубку из красного камня и закурил. С полчаса все молчали. Наконец Коби заговорил. — Каркаджу перегрыз решётку и удрал, — сказал он, не отводя глаз от лица индейца. Гранитный Утёс спокойно попыхивал трубкой. Лицо его было бесстрастно. Красный Журавль неопределённо хмыкнул. Было похоже, что он рад сообщению. — Он, должно быть, находится сейчас за сто километров отсюда, — продолжал Коби. — Прямо от западни помчался как угорелый. Гранитный Утёс кивнул. Он лучше бледнолицых знал, что будет делать Каркаджу. — Я бы не стал менять места охоты так поздно, — сказал Коби. — Добыча и здесь будет хорошая. А если этот пакостник ещё тебе попадётся, лучше прикончи его. Гранитный Утёс кивнул. Это, однако, не означало, что он согласен с Коби, он даже не слушал его. Он наблюдал за тем, как Мистер Джим выковыривает боб, застрявший в продавленном боку миски. — Мы сразу же ляжем. Завтра придётся помучиться с санями — заносы жуткие. — Коби хотелось поскорее переменить тему разговора. Бледнолицые улеглись на груду шкур. Красный Журавль, который так и не сказал ни слова, завернулся в своё одеяло и повернулся к стене. Скоро дыхание его стало ровным. Мистер Джим похрапывал в своём углу. Гранитный Утёс один сидел и смотрел в огонь. Наконец и он отвернулся к стене и натянул на себя одеяла. Завтра нужно будет встать и выйти рано. Он хорошо понимал, что отныне ему придётся ежедневно обходить все ловушки, чтобы опередить вырвавшегося на волю врага. Засыпая, он подумал, без особой, впрочем, надежды, что, может случиться, Каркаджу не станет мстить ему за свой плен.
Глава 4 • МЕСТЬ
Гранитный Утёс и Мистер Джим тщательно расставили капканы по куньей тропе. Мистер Джим был настроен крайне жизнерадостно. Он до полусмерти напугал матёрого зайца-беляка, скатившись за ним кубарем по откосу. Заяц без большого труда увернулся от медведя, но решил переселиться на противоположный склон. Мистер Джим выкопал из-под снега трухлявый сук и нашёл в нём трёх мороженых червяков. Пока Гранитный Утёс устанавливал капканы, медведь съел это лакомство и поискал ещё. Но он тоже помогал Гранитному Утёсу — принёс со дна каньона бревно для большой ловушки, рассчитанной на дикую кошку или рысь. Обратный путь был особенно приятен. Нагруженный Мистер Джим, шагавший рядом с задумчивым Гранитным Утёсом, развлекался как умел. Он старался пройти по занесённым снегом ложбинам, но каждый раз наст ломался под его тяжестью, он проваливался и начинал барахтаться в мягком, пушистом снегу. Его проказы сильно их задерживали, потому что всякий раз Мистер Джим терял поклажу, которая и без того плохо держалась у него на спине. Кроме того, провалившись, он сразу же начинал кувыркаться. Гранитный Утёс был с ним терпелив — терпеливее, чем обычно: в душе у него жил тайный страх за друга — грядущая зима могла их разлучить. Настроения Мистера Джима не омрачали никакие страхи. Дома их ждал Красный Журавль с дымящимся горшком оленины и бобов. Медведь набил свой огромный живот и теперь блаженствовал. Скоро он уснул в своём углу, свернувшись клубком, и ему всю ночь снились цветущие луга и пчелиные соты. А тем временем далеко в каньоне Юнавип по сугробам куда-то спешила куница. Она и носом не повела, пробегая мимо отпечатавшегося на снегу следа Гранитного Утёса, но у одной из впадин, оставленных лапой Мистера Джима, остановилась на мгновение и зарычала. «Что делает здесь в снежной пустыне, этот увалень? Спать ему давно пора, а он шатается», — подумала она, исчезая в зарослях кустов. Куница — малообщительный хищный зверёк, грабитель и убийца. Она сродни хорьку и росомахе, но у неё свои методы разбоя. У куницы блестящая тёмная шкурка с ярко-рыжей грудкой. По этой грудке её легко заприметить и на вершине вечнозелёных сосен и елей, и на поваленном стволе.Она похожа на лисицу, только ушки у неё более круглые и сама она поменьше. Из-за своего беспредельного любопытства и жадности куница чаще других зверей попадает в капканы и западни. Нет такой куницы, которая не прыгнула бы в западню, увидев там рыбью голову. Она ненавидит вырубки и проложенные по крутым откосам тропы с глубокой лыжнёй. Эти следы пребывания человека гонят её далеко в чащу лесов. Как только долину Юнавип огласили первые удары топора, а в горах на закате стал появляться конный патруль, куница ушла далеко — туда, где громоздятся неприступные скалы. Куница — свирепый зверёк. Счастье ещё, что она не вышла ростом. Она грабит и убивает всех, кто слабее её. Её хорошо знают зайцы, её ненавидят птицы, вьющие гнёзда. Она не любит резвиться, как, например, выдра, и её единственное удовольствие — полежать, растянувшись, на солнышке в промежутках между охотой. Не в пример росомахе, ей не хватает ума разгадать секрет западни, а жадность нередко доводит её до крупных неприятностей. Выскочив из кустов, куница вспугнула полярную мышь, лакомившуюся морожеными ягодами шиповника. Она вихрем налетела на свою жертву. Раздался слабый писк и затем хруст. Спустя две минуты куница выскользнула из кустов, облизывая длинные усы. Она наморщила нос и глубоко втянула воздух — рыба! Тихонько повизгивая, она кинулась к тому месту, откуда доносился соблазнительный запах. Она ни на минуту не задумалась над тем, что рыбе сейчас место в надёжном убежище под толстенным покровом льда и снега. Куница почуяла рыбу, и этого было достаточно! Она юркнула в самую чащу кустарника и остановилась как вкопанная. Перед ней, прямо из снега, подымался частокол. Над ним торчало толстое бревно. За частоколом виднелась рыбья голова, нацепленная на острый сучок. Куница задержалась ровно настолько, чтобы отыскать взглядом гостеприимное отверстие под бревном. Если бы она умела читать цифры, то увидела бы, что бревно опирается на «четвёрку», сложенную из крепких палок. К палке, служившей перекладиной, и была прикреплена рыбья голова. Забыв об осторожности, куница кинулась к приманке. Она проскочила под тяжёлым бревном и ухватила добычу. Едва она дотронулась до рыбы, перекладина соскочила с нарезок, вслед за ней повалились две другие палки, и бревно обрушилось. Куница барахталась недолго. Через минуту гладкое, блестящее тельце вытянулось и застыло. Рыбью голову она так и не выпустила из зубов. Ещё одна куница попала в капкан Гранитного Утёса. В тот час, когда друзья-охотники крепко спали в маленькой хижине, а неосторожная куница спешила к своей гибели, по каньону бродил ещё один охотник. Каркаджу, властитель гор, занимался делом, которое было ему весьма по вкусу. Он следовал куньей тропой Гранитного Утёса. Ловушка за ловушкой подвергались разрушению. Сначала вытаскивались палки, потом с них снимались приманки, и каждый раз тяжёлое бревно падало на промёрзшую землю или на подложенный камень, не причинив никому вреда. В четырёх капканах были уже замёрзшие куницы. Каркаджу тут же обдирал их и съедал немного мяса; затем, запачкав остатки тушки мускусом, хоронил их в снегу. Властелин был охвачен жаждой мести. Он не знал, что, разрушая кунью тропу, вредит сразу двум недругам. Не знал он и того, что играет на руку злейшему своему врагу — бледнолицему. В последней западне Каркаджу обнаружил только что убитую куницу. Ему уже надоело развлекаться, и продолжал он исключительно из пакости. Обойдя раза два вокруг ловушки и убедившись, что поблизости нет стального капкана, он вытащил куницу из западни. Ободрав шкурку, запачкал добычу и зарыл её поблизости, — если зима выдастся суровая, ему ещё могут пригодиться все эти запасы. Далеко в соседнем ущелье раздался вопль. Каркаджу насторожился, и шерсть на хребте у него встала дыбом. Это пума убила кого-то, по всей вероятности оленя или лося. Каркаджу повернулся в ту сторону. Его маленькие глазки сверкнули. Это событие было достойно его внимания. Можно пощекотать нервы и дать выход бешеной энергии, которую мало удовлетворяло разрушение куньих капканов. Он затрусил вверх по покрытым затвердевшим снегом уступам, стараясь выйти на прямой след. Дважды он попадал в густые заросли кустарника, но потом снова выбирался на наст. Он бежал неуклюже и медленно, нисколько не утомляясь. Так, вразвалку, он легко мог пробежать до пятидесяти километров. Да и торопиться было некуда. Пума со своей добычей всё равно никуда не уйдёт. Огромная кошка притаилась за поваленным, занесённым снегом деревом, прикидывая расстояние, отделявшее её от пасущегося лося. Это был великолепный молодой самец, сильный, ещё не сбросивший ветвистые рога, упитанный — зима пока что засыпала не все его пастбища. Затем пума наметила себе прогалину. Отсюда уж она кинется прямо на лося. Не торопясь, она ещё раз примерилась к прыжку. Глаза её сузились, превратились в жёлтые щёлки. Но вот стальные мускулы, скрытые гладким блестящим мехом, напряглись, подобрались, морда вжалась в поваленный ствол. Только хвост продолжал судорожно подёргиваться. Пума начала подниматься. Лишь только её тело отделилось от снега, она прыгнула. Что-то рыжее рассекло темноту звёздной ночи. В одно мгновение пума перемахнула расстояние в пять метров, отделявшее её от намеченной прогалины, задержалась на мгновение, чтобы приготовиться к новому прыжку, и с пронзительным воплем кинулась на лося. Рогатый красавец отскочил, но было уже поздно. Жестокий закон природы, гласящий, что зверь жизнью платит за неосторожность, был ещё раз написан кровью на снегу. Громко мурлыкая и урча, пума приступила к пиршеству. Она даже не посмотрела на лосиху, которая, лишившись мужа и повелителя, как безумная понеслась вверх по склону к вершине, где не было снежных завалов и где можно было бегством спастись от опасности. И тут на сцене появился Каркаджу. Он бежал вприпрыжку, останавливаясь время от времени, чтобы выгнуть спину и грозно зарычать. Каркаджу не испытывал ни малейшего страха, наоборот — он рвался в бой. Через минуту росомаха и пума, раза в три превосходившая ее весом, оказались лицом к лицу. Пума была голодна, она пришла в страшную ярость оттого, что ей помешали. Но ей даже в голову не пришло кинуться на косматого, невзрачного зверька. Она только шипела и злобно рычала. Каркаджу устремился прямо к туше лося. Глаза его сверкали, он злобно рычал. Пума не отступала, только в глазах её что-то дрогнуло. Она понимала, что это вызов на смертный бой. Она ненавидела подлогоКаркаджу: ведь он вовсе не голоден и всё же лезет в драку, которая могла кончиться, только когда кто-то из них испустит последний вздох. Пума была смела, но ей нельзя было отказать в рассудительности. Каркаджу был уже совсем близко, а она всё ещё раздумывала. И вдруг стремительным прыжком она перемахнула через росомаху. Каркаджу подпрыгнул и выставил страшные когти, но лапы у него были слишком коротки, он не смог вцепиться в рыжее брюхо, когда оно проносилось над ним. Тогда он, яростно зарычав, вскочил на тушу и повернулся к пуме. Она сидела на снегу, испуская душераздирающие вопли. Каркаджу не отводил от неё угрожающего взгляда. Стоило ей приподняться, он вставал и делал шаг вперёд. Она садилась, и он отступал. Каркаджу ждал. Немного погодя он соскочил с туши и, не обращая больше на пуму никакого внимания, принялся рвать заднюю ногу лося. Пума издала последний, полный ненависти, вопль и исчезла — решила, что благоразумнее будет заняться поисками удравшей лосихи. Каркаджу ещё раз утвердил свою неограниченную власть. Дело было не в его силе и даже не в ярости, с какой он набрасывался на врага. Пума не спасовала бы ни перед кем. Как бы велик ни был зверь, осмелившийся встать на её пути, она мгновенно бросилась бы на него. Она не задумываясь вступила бы в бой с медведем. Но Каркаджу знали все. Он был невелик и несуразен, но было в нём что-то приводившее в трепет остальных зверей. Он был властелином! Каркаджу не был голоден. Он нехотя объел немного мяса и хрящей с задней ноги и принялся пачкать тушу мускусом. Делал он это методично, теперь даже кабан не польстился бы на неё. Покончив с одним делом, он принялся за другое: теперь он засыпал тушу снегом и притоптал. Посередине образовавшегося холмика он оставил ещё немного мускуса. Это был знак, которым он отмечал свои тайники — знак, достаточно убедительный для всех, кто промышляет охотой. Все — не исключая индейцев и бледнолицых — знали, что мясо, испачканное мускусом, годится в пищу только росомахе.Глава 5 КУНЬЯ ТРОПА ОБРЕЧЕНА
Мистер Джим зевнул четыре раза подряд и протёр глаза косматой лапой. В хижине стоял лютый холод, а Гранитный Утёс и Красный Журавль крепко спали, укутавшись в одеяла. Мистер Джим встал и тихонько подошёл к очагу. Сунув нос в горшок с бобами, он убедился, что тот пуст. Тогда он решил обследовать углубление, где Красный Журавль хранил кувшин с патокой. К большому разочарованию Мистера Джима, его лапища не пролезла в это углубление. Делать было нечего — приходилось будить Гранитного Утёса и требовать завтрак. Он подошёл к охотнику, который спал, закутавшись с головой, и ткнул его мордой. Гранитный Утёс промычал что-то и сел. Сон сразу соскочил с него. Увидев медведя, он улыбнулся. — Ты у меня сегодня двойную поклажу брёвен потащишь в наказание. Выдумал тоже — спозаранку будить! — ворчал он, натягивая мокасины. Мистер Джим сел и грустно сложил лапы на животе. Изо рта у него бежала слюна. Маленькие глазки, прятавшиеся в косматой шерсти, хитро поблёскивали. Гранитный Утёс начал разводить огонь. Мистеру Джиму надоело ждать, он встал на голову и принялся болтать в воздухе задними лапами. От его упражнений затрясся пол: Красный Журавль проснулся и сел на постели. — Бить его нужно, — проворчал он и, высунув из-под одеяла ногу в меховом чулке, хотел шутливо пнуть Мистера Джима. — Ты бей Мистера Джима, а я буду готовить завтрак. Пора вставать и идти проверять западни. Он-то знает. — Гранитный Утёс улыбнулся и начал замешивать тесто из муки, воды и копчёного сала. Мистер Джим сразу же уселся смотреть, как пекутся на сковороде лепёшки. Завтрак был обильный: с десяток больших, толстых лепёшек, тёмная патока из заветного кувшина, бифштексы из оленины и полярная куропатка, зажаренная на углях. Мистер Джим уничтожил остов куропатки, остатки оленины и заел всё холодной лепёшкой, политой патокой. Затем облизнулся и хрюкнул, давая понять, что он готов, так что пусть, мол, Гранитный Утёс лучше поторапливается. На расчищенной от снега площадке перед хижиной зверолов заканчивал последние приготовления к походу. Мистер Джим не возражал против возложенных на него обязанностей, но души в работу не вкладывал. Он внимательно оглядывал ближние горы и голую скалу, трёхсотметровой стеной возвышавшуюся как раз над хижиной. Складки слежавшегося снега на её вершине гигантскими фестонами нависали над их головами. Гранитный Утёс надел на медведя постромки, собрал в вязанку свежесрубленные осиновые колья, привязал поверх них топор и кирку с короткой рукояткой и навьючил всё это на спину медведю, оставив при себе лишь ружьё на случай, если вдруг встретится олень или лось. Судя по началу зимы, запасы мороженого мяса были весьма нужны. Красный Журавль с непроницаемым лицом наблюдал, как покидают стойбище двое друзей. Ни он, ни Гранитный Утёс ни словом не обмолвились о Каркаджу или о добыче, взять которую рассчитывал охотник. Картины одна другой красивее представлялись взору человека, поднимавшегося вверх по склону каньона. В долине царило белое безмолвие. Заросшие голубыми елями горы, казалось, были окрашены в бирюзовый цвет, а их зубчатые вершины отливали сталью и холодом. Первая же кунья западня, к которой направился Гранитный Утёс, наполнила его сердце мраком. Тщательно построенная ловушка подверглась страшному разгрому. Каркаджу расшатал и повыдергал колья, оттащил их подальше и раскидал по склону. Кроме того, он, конечно, зарыл часть кольев в снег и все их запачкал мускусом. — Надо было мне рискнуть и прогневать Великого Духа, — печально сказал Гранитный Утёс, смотря на обрывок прекрасной куньей шкурки. Он перевернул её носком мокасина и втоптал в снег. Мистер Джим потянул носом, ощетинился и стал злобно озираться по сторонам. Как ни грустно было Гранитному Утёсу, он не мог сдержать улыбки. — Если бы Каркаджу увидел тебя сейчас, он, пожалуй, не рискнул бы связаться с тобой, — сказал он и ласково погладил Мистера Джима по взъерошенному загривку. Мистер Джим зарычал и взбил огромное облако снега. Со второй западнёй повторилась та же история, и с третьей тоже. Только две западни остались незамеченными, и вместо десяти превосходных шкурок у Гранитного Утёса оказались только две. Охотник с грустью посмотрел на своего весёлого приятеля, который, усевшись в сугроб, наблюдал за полётом лысого орла. Мистер Джим не представлял себе, какая страшная опасность нависла над ним. У Гранитного Утёса была жена Серебристая Луна и сын Оленёнок, о которых тоже надо было подумать. Охотник должен был заплатить долги и добыть ещё много шкурок, чтобы прокормить их.Так как вся ноша Мистера Джима теперь состояла только из топора и кирки, он решил сам поохотиться. В зарослях кустарника он вспугнул куропатку. Птица взмыла в холодный воздух. Её крылья отчаянно трепетали — казалось, будто частая дробь барабана рассыпается в белом безмолвии. Куропатка взвилась над долиной и стала кружить, высматривая надёжное укрытие. И вдруг откуда-то появился орел и камнем ринулся вниз. Слышно было, как просвистели сложенные крылья. От зорких круглых глаз лысого орла не укрылась спугнутая куропатка. Испустив победный клёкот, он кинулся за ней. Куропатка заметила страшную погоню, но её умишка хватало лишь на то, чтобы лететь по прямой линии и затем у самого укрытия делать крутой поворот. Однако укрытия поблизости не оказалось, а орёл приближался с молниеносной быстротой. Куропатка всё чаще махала крыльями, но царь птиц уже настиг её. Он обрушился на неё со страшной силой. Раздался глухой удар, во все стороны полетели перья. Орёл распростёр крылья, чтобы замедлить свой спуск, а жалкий комочек безжизненно свалился на снег. Прищурив глаза. Гранитный Утёс наблюдал, как приводится в исполнение закон природы. Перед ним разыгралась одна из нескончаемых трагедий обитателей леса — трагедия охотника и жертвы. Гранитный Утёс тихонько позвал Мистера Джима и повернул в сторону Юнавипа. Он свободно мог застрелить орла и взять куропатку себе, но не сделал этого. Мистер Джим был немало возбуждён предвкушением успеха и решил исследовать все кусты, попадавшиеся ему на пути. Наконец достойная награда пришла к нему в виде насмерть перепуганного зайца. Длинноногий зверёк выскочил на открытое место и стреканул вниз по склону. Отбежав метров на сто, он прижал уши, собрался в комок и словно врос в сугроб. Мистер Джим высунулся из кустов, отряхнул с морды снег и стал взволнованно оглядываться по сторонам. «Где же он?» — казалось, спрашивал медведь. Вместо ответа Гранитный Утёс поднял ружьё, прицелился и выстрелил. Заячье мясо вкусно, им стоит пополнить запасы. Мистер Джим следил с негодованием за тем, как Гранитный Утёс поднимает зайца. Он считал, что приятель не должен отнимать добычу, которая, бесспорно, принадлежала ему. Холодное солнце клонилось к западу, и ртуть в термометре упала до тридцати градусов ниже нуля. Гранитный Утёс уверенно шагал по твёрдому насту, покрывавшему выступы скал, и по обнажённым склонам. Мистер Джим всё время отставал от него, но каждый раз, когда осинник или ельник должен был вот-вот скрыть Гранитного Утёса, он со всех ног кидался за ним вдогонку. Однако мало-помалу Мистер Джим начал вырываться вперёд. Вероятно, пустой живот напомнил ему о дымящейся похлёбке и бобах, которые готовит им дома Красный Журавль. По дороге он вломился в еловую рощицу, где земля, защищённая густыми ветвями, почти не была покрыта снегом. Шагавший по глубокому снегу Гранитный Утёс услышал, как кто-то отчаянно взвыл, и тотчас же повернул в ту сторону. Очевидно, его приятель попал в беду. Войдя в полумрак, царивший в ельнике, он увидел Мистера Джима, который сидел и осторожно ковырял переднюю лапу. Напротив него сидел маленький зверёк с чёрными, круглыми, как бусины, глазами. Зверёк был грязновато-жёлтого цвета, весом килограммов семь, не больше, но он и не думал убегать от медведя. Он сидел с равнодушным видом и, помаргивая, смотрел на великана. Увидев Гранитного Утёса, Мистер Джим снова завыл и протянул ему тяжёлую лапу. В ней глубоко засела крупная, цвета слоновой кости колючка с чёрным как смоль кончиком. — Кауквау! — закричал Гранитный Утёс. — Пошёл отсюда, дубина, а то наберёшь колючек! При звуке человеческого голоса Кауквау, или дикобраз, возмущённо дёрнул хвостом и предостерегающе заворчал. Мистер Джим попятился, сел и стал грустно осматривать свою лапу. Гранитный Утёс ухватил колючку, дёрнул и вытащил с мясом. Мистер Джим запрыгал от боли и чуть не свалился на дикобраза. Но, несмотря на то что вой его становился всё жалобнее, он и не пытался мстить обидчику. Кауквау повернулся, отошёл к подножию большой ели и полез на неё. Он не спешил и не проявлял никаких признаков страха. Это было весьма глупое создание, которому природа, однако, сочла нужным дать замечательное средство самозащиты. Индейцы уверяют, что бог создал Кауквау таким смирным и в то же время наградил его иголками, благодаря которым он стал негоден в пищу для других зверей, специально затем, чтобы заплутавшийся в лесу безоружный путник мог напитаться его мясом и таким образом спастись от голодной смерти. Он ни от кого не убегает, и человек, у которого есть ещё силы поднять дубинку, всегда может убить его. Мясо Кауквау вкусно и питательно, и он действительно спас много человеческих жизней ценой своей собственной. Но у Гранитного Утёса было достаточно пищи, поэтому он не тронул зверька, который мог пригодиться другому в трудную минуту. Случается, что зверь, доведённый голодом до отчаяния, набрасывается на Кауквау и убивает его. Но он не человек — он не освежёвывает дикобраза, а сжирает его целиком, вметете с колючками. Вскоре колючки протыкают стенки желудка бедняги. Они становятся смертоносным оружием, и победитель умирает, побеждённый самым тупым из всех лесных обитателей. Мистер Джим слегка прихрамывал. Он больше не убегал вперёд и не проказничал. К тому времени, как они миновали ельник, наступил час вечерней охоты. Солнце скрылось за западной грядой гор, и безмолвные белые просторы начали оживать. Огромная полярная сова низко кружила над лесом, высматривая большими круглыми глазами зайца, кролика или ещё какого-нибудь зазевавшегося зверька. Гранитный Утёс снял ружьё с плеча. Он принял твёрдое решение. В это время Каркаджу обычно выходит на разбой. Если они встретятся. Гранитный Утёс убьёт его — да простят ему Великие Духи Севера! Они спустились вниз метров на сто, повернули назад и прошли чуть повыше куньей тропы, где только утром расставили ловушки. Гранитный Утёс шёл впереди с ружьём наготове. В нескольких метрах от него здоровенная рысь перемахнула через поваленное дерево и скрылась в расщелине скалы. Палец охотника потянулся к крючку, но он не выстрелил. Они обогнули выступ скалы и очутились в занесённом снегом овраге. С трудом пробиваясь сквозь снег, они добрались до каменистого подножия скалы, и вдруг Гранитный Утёс остановился и торопливо вскинул ружьё. Внизу, неподалёку от одного из его капканов, резко выделяясь на снегу, стоял кто-то неуклюжий и приземистый, похожий на медвежонка. Мистер Джим заворчал. Палец охотника нажал на спусковой крючок-Выстрел был сделан наугад. Сумерки уже опустились на землю: не только цель терялась в темноте, трудно было рассмотреть даже мушку. Из дула вырвалось пламя. Мистер Джим с грозным рычанием бросился вниз, на дно каньона, — ему не терпелось добить их общего врага. Но там его встретила целая и невредимая росомаха. Каркаджу был разъярён — он и не думал убегать, он сам шёл в атаку. Мистер Джим поднялся на задние лапы и замахнулся на своего маленького противника. Каркаджу увернулся от удара и кинулся на медведя. Холодный, разрежённый воздух содрогался от резких воплей и звериного рыка. Мистер Джим никак не мог изловчиться и подмять под себя рычащую, изворачивающуюся росомаху. При виде катавшегося по снегу клубка Гранитный Утёс не рискнул стрелять. И в то же время он знал, что в одиночку медведю не справиться с росомахой, разве что ему уж очень повезёт. Одаренный сверхъестественной силой, Каркаджу мог сильно покалечить его большого друга. Индеец бросился к месту сражения, держа ружьё прикладом кверху. Бесстрашный, не задумывавшийся над исходом боя Каркаджу был, однако, хитёр и отлично разбирался в обстановке. Он увидел охотника, представлявшего собой единственную в мире силу, одолеть которую он не мог, и яростно вцепился в медведя зубами. Одновременно он напрягся всем телом и высвободился из стискивавших его неуклюжих лап. Отскочив назад, он круто повернул и бросился наутёк. Гранитный Утёс выстрелил, но промахнулся. Мистер Джим зализывал раны и сердито ворчал. Он готов был биться до конца и был чрезвычайно огорчён тем, что противник обратился в бегство. Но он послушался хозяина и не последовал за ним. — Хорошо, что ты не умеешь говорить, а то разболтал бы Красному Журавлю, что мы с тобой чуть было не убили Каркаджу. — Гранитный Утёс говорил тихо, но твердо. Он знал, что, начав борьбу, ни за что не отступит. Он должен покончить со своим мучителем… Красный Журавль сидел перед очагом и помешивал похлёбку. Старый индеец не обернулся посмотреть, какие шкуры они принесли, и не стал их ни о чём расспрашивать. Чтобы понять, что случилось. Красному Журавлю не нужно было отрываться от работы. Закончив приготовления к ужину, он опустил два пальца в банку с салом и смазал раны на животе и лапах Мистера Джима. — На Каркаджу полез? — коротко осведомился он. Гранитный Утёс сел за ужин в гробовом молчании. Но Мистер Джим шумел за троих. Он чавкал, и чмокал, и сопел, и облизывался, пока не вызвал улыбку на мрачных лицах охотников. Красный Журавль заговорил первым. — Нам надо уходить, — отрывисто сказал он, вытаскивая из очага раскалённый уголёк, чтобы раскурить трубку. Гранитный Утёс покачал головой: — Каркаджу пойдёт за нами. Охотничьим ножом он подцепил ещё кусок оленины и, ре разрезая, отправил в рот. — Я не уйду. Мы с Мистером Джимом победим. Красный Журавль покачал головой: — А Серебристая Луна? А Оленёнок? — У моего брата. Белого Лося, будут шкуры. В этом году Каркаджу не пойдёт к Тихому ручью. Белый Лось сказал, что, если нужно, я могу взять у него. — Гранитный Утёс сказал это без большой уверенности. Конечно, если у Белого Лося будут шкуры, он поделится с ним, но могло случиться, что брату понадобится вся его добыча, чтобы прокормить семью. — Зима будет суровая. Я смотрел, как устраивались на зимовку бобёр и водяная крыса. Их норы вдвое больше и глубже обычного. Может, потом и вовсе не будет охоты. Я знавал годы, когда в лесах совсем прекращалась охота из-за голода. Красный Журавль выбил трубку и отложил в сторону. — У нас ещё много времени, — настаивал Гранитный Утёс. — Ты знаешь срок на бумаге? Ты спросил — когда? — неожиданно задал вопрос Красный Журавль. Гранитный Утёс слегка растерялся. Он думал, что Красный Журавль спал в ту ночь, когда он подписывал обязательство. — Не спросил, — ответил он простодушно. — Я думаю, до весны, когда мы обычно доставляем шкуры. — Но наверное ты не знаешь. — Красный Журавль начал раскладывать на ночь свои одеяла. — От бледнолицых торговцев индейцам одно зло, для охоты одно зло. Дьяволы! — Он укутался в одеяла и повернулся лицом к стене. Долгое время Гранитный Утёс сидел и смотрел в огонь. Он знал, что бледнолицый комендант в Кроссинге заставит его выполнить подписанное обязательство, даже если он объяснит ему, что не спросил, когда точно он должен доставить сотню шкур.
Глава 6 • ПЕЧАЛЬНЫЙ УДЕЛ ОЛЕНЯ-РОГАЧА
Такой стужи, таких заносов Юнавип не видел уже лет десять. Страшные вьюги налетали с севера; ветер наметал в лесу огромные сугробы. Слежавшийся снег белыми складками громоздился по подветренным склонам гор. Обвалы случались там, где их не бывало уже много лет. Снежные лавины, сметая всё на своём пути, с грохотом устремлялись вниз по каньонам, засыпая долины, утаскивая с собой деревья, сворачивая веками стоявшие скалы. Каркаджу стоял на оголённом бугорке, пронизывающий ветер загонял ему крошечные льдинки в промежутки между зубами. Но его не тревожила разбушевавшаяся стихия, скорее наоборот: грозный призрак белого голода зажигал злобный огонёк в его глазах, заставлял довольно скалить зубы. Мелюзга, обитавшая в горных долинах, могла дрожать от холода, прятаться и голодать; властелин же продолжал охотиться, не обращая внимания на снег и пургу. Ему только что удалось избежать смертельной опасности, которую сулила встреча со злейшим врагом его — человеком. До сих пор, вспоминая огромного медведя, осмелившегося вступить с ним в драку, он весь ощетинивался. Красным огнём полыхали глаза Каркаджу, бежавшего навстречу метели. Он ещё не покончил с куньей тропой Гранитного Утёса и не рассчитался с медведем, следовавшим за своим хозяином по пятам, как собака. Неуклюже переваливаясь, он бежал вверх по склону горы, напряжённо всматривался маленькими глазками в каждый занесённый снегом кустик и часто нюхал острый морозный воздух. Ночь ещё только наступила, и впереди у него было много дел. Добравшись до вершины, он стал спускаться вниз, пока не очутился в глубине каньона Юнавип. Отсюда он отправился к куньей тропе с твёрдым намерением обойти все капканы своего врага, установленные на крутом склоне каньона. Первый капкан был пуст. Каркаджу обнюхал его со всех сторон, потом подошёл поближе и остановился в шаге от входа. Вход в ловушку был сделан из трёх брёвен, изображавших цифру «четыре». На острие палки, служившей затвором, была насажена рыбья голова. Но Каркаджу был не так прост, чтобы вторично попасться в капкан с падающим затвором. Он просунул лапу между свежими осиновыми кольями и дёрнул приманку. Сначала он только чуть зацепил её когтями, и защёлка слегка опустилась. Он снова просунул лапу, на этот раз немного дальше. Защёлка открылась. Каркаджу отпрыгнул назад. И в это мгновение тяжёлое бревно, опиравшееся на «четвёрку», с грохотом упало, не причинив ему никакого вреда. Со злобным рычанием Каркаджу осмотрел сломанную ловушку, вскочил на бревно и пробежался по нему взад и вперёд. Он с удовольствием съел бы приманку — рыбью голову, но её придавило бревном. Откопать её оказалось слишком трудно. Яростно рыча, он отщепил от бревна кусок коры и изодрал его в клочки, потом отступил назад, довольно долго стоял и смотрел на капкан, словно изучая, а затем мелкими шажками побежал дальше. Второй капкан был сделан в виде клетки, похожей на ту, в которую недавно угодил сам Каркаджу. Капкан был захлопнут, и внутри, съёжившись, сидела обезумевшая от страха рысь. Кисточки, которыми заканчивались её чёрные уши, были прижаты к широкой шее. Мощные, несоразмерно большие лапы упирались в решётку. Рысь отчаянно билась добрых полчаса, но расшатать зелёные колья, окружавшие её, не смогла. Теперь она лежала и ждала своей участи с фатализмом дикого зверя, попавшего в неволю. Каркаджу сначала учуял рысь и только потом увидел её. Не раздумывая он ринулся на пленницу, налетел с размаху на зелёные колья и с глухим стуком ударился о них. Пойманная рысь попятилась к задней стенке и начала острыми когтями царапать разделявшие их колья. Воздух огласился пронзительными воплями и рычанием. Рысь с радостью скрылась бы от врага на вершине дерева в густых ветвях, но сделать этого она не могла, а Каркаджу приводило в бешенство то, что она не спасается от него бегством. Он снова и снова наскакивал, и каждый раз, наткнувшись на крепкие колья, отлетал назад. Рассвирепевший Каркаджу продолжал осаду с полчаса. Рысь яростно отбивалась, а Каркаджу всеми силами старался проникнуть в ловушку. Наконец он завертелся волчком, отошёл и уселся на сугроб. Он начал думать, и это немного умерило его злость. Минут через пять, придя к заключению, что проникнуть в ловушку невозможно, он соскользнул с сугроба и затрусил вверх по каньону. К запасам Гранитного Утёса прибавилась ещё одна шкура. Каркаджу понимал, что в этом случае победа осталась за врагом. Убитая куница, которую он нашёл в следующем капкане, поплатилась за его поражение — он так изорвал тёмную шкурку, что от неё остались только окровавленные лохмотья. Затем он выдернул колышки, на которых была установлена ловушка — она была небольшая, из тонких жердей, — унёс их подальше и закопал в 'снег. При этом он яростно рычал и грыз их. Эти колышки притащил на спине Мистер Джим — от них пахло медведем! Куницу Каркаджу есть не стал. Жилистый, плохо пахнущий зверёк не прельщал его. Ему хотелось чего-нибудь вкусненького. Он ограбил и попортил ещё три капкана. Но тут внимание Каркаджу привлекла другая дичь. Выбежав на просеку, он верхним чутьём почуял оленя. Оленя-самца! Никто, кроме старого, опытного охотника, хорошо знающего жизнь этих диких мест, не придал бы никакого значения тому обстоятельству, что кровожадный зверёк, весивший пятнадцать килограммов, учуял самца-оленя. Чем мог угрожать какой-то Каркаджу великолепному, сильному оленю, тянувшему под сто килограммов. И всё-таки Каркаджу пошёл по следу. Он неуклюже бежал против ветра, проваливался в рыхлый снег, скользя по снежным наносам, покрытым ломким настом. Тонкий расчёт и тайные замыслы не были его стихией. Преследуя, он не перебегал с места на место, не останавливался, таясь в тени кустарников и напрягая мускулы, чтобы внимательно окинуть взглядом открывшуюся ему поляну. Ему не приходило в голову следить за отпечатками копыт или искать место, где могла бы спрятаться намеченная жертва. Он бежал напролом туда, где — как подсказывало ему чутьё — находился олень. Холодная звёздная ночь пришла на смену метели. Выбежав на край поляны, он увидел пасшегося в ивовой рощице оленя-рогача. Чтобы добраться до молодых побегов ивы и прошлогодней травы, олень вытоптал и разбросал вокруг снег. Каркаджу стремглав летел по занесённой снегом поляне. При этом он то глухо ворчал, то начинал страшно рычать. Атакуя свою жертву, он превращался в исполинского хорька, бесстрашного и обезумевшего от жажды крови. Олень насторожился и захрапел. Затем повернулся и выставил вперёд рога. Каркаджу был уже близко, он прыгнул прямо на грозившие ему гибелью костяные кинжалы. Но в последний момент молодой олень сделал скачок в сторону, в глубокий снег. Как все дикие звери, он не мог противостоять наскоку росомахи. Одним прыжком он очутился на большом расстоянии от Каркаджу. С пронзительным воплем росомаха снова кинулась на него. Молодой олень, забыв про своё уютное пастбище, помчался вверх по склону горы. Каркаджу неловкими скачками отправился в погоню, но рогач в одно мгновение скрылся за гребнем горы, оставив своего преследователя далеко позади. Каркаджу не уселся в досаде на снег и не стал упрекать себя в нерасторопности — обнюхав след оленя, он неровной, но спокойной рысцой заспешил вслед за ним. Глазки его сверкали, как раскалённые угли. Белая полоска на его хребте равномерно приподнималась и опускалась, стальные мускулы ног несли его вперёд. Пробежав с километр вверх по гребню горы, он снова настиг оленя, скрывшегося в осиннике. С бешеным рычанием Каркаджу бросился на него. Рогач снова помчался. Перемахивая через высоченные сугробы, он задевал за них точёными острыми копытами, вздымая тучи снега. И снова Каркаджу всё той же странной иноходью неотступно бежал по следу. Неловкий и неуклюжий на вид, он тем не менее продвигался вперёд неутомимо и упорно. Звёзды и искрящийся снег немного рассеяли ночной мрак. На этот раз олень отбежал далеко. Он не останавливался, пока сильный ветер не стал задувать ему навстречу. Струйки резкого морозного воздуха, обжигавшие лёгкие, вынудили его остановиться. Он уже забыл, что хотел вернуться на свою укромную лужайку с обильным запасом корма. Его начал одолевать неясный страх. Пока что это был только призрак страха, но избавиться от него было уже невозможно. Приближался рассвет, когда Каркаджу снова появился перед оленем. Он неотступно бежал по следу, не остановившись ни разу. Его нимало не беспокоило то, что олень на много километров опередил его. Он и в обычные дни, не задумываясь, отправлялся за сто километров, а эта охота была из ряда вон выходящей. Рогач расположился на ночлег возле старой ели. Он раскидал снег и нашёл под ним мёрзлый мох, хрустящий и сочный. Он пережёвывал его и дремал, понурив голову. Сильные ноги больше не испытывали усталости. Он всё ещё был настороже, но страх перед Каркаджу прошёл, как проходит тёмное облако, заслонившее на время полную луну. И вдруг из морозного безмолвия на него с кровожадным визгом выпрыгнул Каркаджу. Олень вскочил и кинулся вниз по склону. Растерявшись, он круто повернул и помчался назад по собственному следу. За ним, поскуливая, скачками бежал Каркаджу. Олень летел, оставив своего маленького врага барахтаться позади. Каркаджу, злобно рыча, следовал за ним. Он снова бежал вприпрыжку, упорно и спокойно. Иногда ему перегораживали путь сугробы, но он пробивался через них и неуклонно двигался вперёд, как мрачное, тёмное привидение. Олень бежал вниз по склону, закинув назад рога, с раздувающимися ноздрями. Страх завладел им, он гнал его вперёд. Олень начал понимать, что ему не скрыться от злого духа, по пятам преследующего его. Серый рассвет застал его далеко за пределами Юнавипа. Он с трудом переводил дыхание и, перепрыгивая через сугробы, обязательно задевал за верхушку передними ногами. Два раза он спотыкался и каждый раз, вскочив, испуганно оглядывался. Он ничего не видел, но тёмный призрак, настойчиво ковылявший вслед за ним, неотступно находился перед его мысленным взором. Наконец, изнемогая от усталости, он опустился на снег. Он всё ещё отдыхал, когда взошло солнце. Холодные лучи не грели. Олень поднялся на негнущихся ногах и, взяв в рот снега, пожевал его. Потом осмотрелся. Преследователя нигде не было видно. Олень медленно закинул голову и стал пробираться к ивняку, росшему вдоль берега горного ручья. Разбив копытами снег, он добрался до сытного завтрака. Он обдирал кору с молодых ив и с наслаждением перемалывал её зубами. Он ел с аппетитом, но то и дело насторожённо посматривал назад. Каркаджу взобрался на гребень горы, откуда был виден весь Юнавип. Он задержался всего лишь на одну секунду, чтобы окинуть взглядом ослепительно белый пейзаж. Потом он завертелся волчком и снова побежал так же размеренно и неуклюже, как бежал всю ночь. Местами дорогу совершенно замело снегом; глубокие следы почти сровнялись. Но это ничуть не беспокоило Каркаджу. Пума сочла бы, что след остыл и не представляет больше никакого интереса, но Каркаджу знал, что охота продолжается и что намеченная жертва от него не уйдёт. Испуганный кролик, укрывшийся под кустом шиповника, выскочил оттуда в облаке снежной пыли и сразу же провалился в олений след. Каркаджу чуть не угодил туда же. В ярости он зарычал на кролика, толкнул его и прыгнул дальше, оставив беднягу полуживого от страха и недоумевающего, как это случилось, что он избежал клыков кровожадного убийцы. Каркаджу не нужна была всякая мелочь — он охотился на красного зверя. Теперь он бежал по голой местности вдоль русла речки. Маленькие глазки по-прежнему горели красным огнём. Он не испытывал усталости. Он не торопился. Он настойчиво продвигался вперёд. Взошло солнце, ярко осветив всё вокруг негреющими лучами, и голубой туман, как занавес, задёрнул вершины гор. Температура поднялась с минус сорока до минус двадцати пяти, и, когда он снова добрался до леса, осины уже перестали потрескивать. К ивняку, покрывавшему берег горного ручья, Каркаджу вышел около полудня. Сытый олень дремал, опустившись на снег. Каркаджу с бешенством бросился на него. Он ничуть не устал. Наоборот, его силы, его злость, казалось, удвоились. Олень в последний момент увернулся от выставленных вперёд когтей и разящих клыков и прыгнул в самую гущу деревьев. На этот раз он понёсся вниз по горе, не разбирая дороги, не думая о том, куда бежит. Отталкиваясь от земли сильными задними ногами, он перелетал через высоченные сугробы. Он обезумел от страха. Ноздри его со свистом втягивали воздух. Каркаджу спокойно следовал за ним. Он и не пытался догнать оленя — это было бы бессмысленно, — но, раз найдя след, всё той же ровной, размеренной рысцой отправлялся в погоню. Сильные, хоть и короткие ноги несли его вперёд с удивительной быстротой. Олень мчался, пока высокая стена гранита не преградила ему путь и не заставила повернуть обратно. Он описал широкий круг — беда только, что бежать с прежней скоростью он уже не мог. Несмотря на то что он два раза отдыхал и был сыт, силы начали оставлять его. От страха он уже ничего не соображал, непрерывно мотал головой и храпел, ожидая нападения. Круг, который он описал, был широк, тем не менее он привёл его назад к гребню горы, высящейся над Юнавипом. Здесь он остановился, но прилечь на снег не посмел. Вместо этого он пошёл шагом. Теперь Каркаджу уже присматривался к следу. Он нетерпеливо поскуливал и ускорял шаг. Задолго до захода солнца он снова настиг оленя. На этот раз рогач не успел отдохнуть. Всё это время он брёл, бесцельно петляя; около получаса постоял возле какой-то ели, вглядываясь в собственный след, затем обошёл вокруг осинника и углубился в него. Когда хищник настиг его, он с отчаянным храпом бился рогами о старый пень. Каркаджу с яростным рычанием кинулся на оленя, но на этот раз рогач сам в бешенстве бросился на врага. Хищник отпрыгнул в сторону, однако на боку у оленя появились две кровоточащие полосы. Олень не возобновил атаки. Он помчался назад, вниз в каньон Юнавип, не видя и не соображая, куда бежит. Каркаджу побежал за оленем, но скоро потерял его из вида. Тогда он убавил скорость и затрусил по следу, который быстро остывал. И всё же хищник не был обескуражен. Он не признавал поражения, как не признавал страха, потому что природа одарила его силой и выносливостью, в десять раз превышающими силу и выносливость, которые полагались ему по весу. Спустившись в Юнавип, олень снова стал делать круги, но теперь уже не такие большие. Он кружил с дикими глазами, низко опустив голову и непрерывно храпел. Его преследовал чёрный призрак, неуклюжий, медлительный призрак, который тонул и барахтался в сугробах и чуть что не ковылял по незащищённым от ветра пространствам. Олень совершенно обезумел от страха, он больше ничего не соображал. Он зря тратил силы и рассудок. У него было достаточно времени для того, чтобы полежать и набраться сил, но он не смел этого себе позволить. Когда при свете первых звёзд Каркаджу настиг его, было ясно, что молодой олень окончательно выдохся и что охота подходит к концу. Он ускорил шаг. Рогач спотыкался и прыгал из последних сил. Наконец, запнувшись об ёлочку, он рухнул прямо в снег, и тут Каркаджу, как чёрная фурия, кинулся на него. Хищник вцепился в шею оленя и с бешенством вонзил в неё клыки. Это не был поединок равных. Царь горных долин пал жертвой собственного страха. Он умер бесславной смертью загнанного зверя. Хищник пресытился мясом. Он ел отборные кусочки, а потом улёгся спать возле туши. Когда холодное утреннее солнце разбудило его, он протёр подслеповатые глаза и снова сел пировать. Трое суток он ел и спал, ел и спал, забыв о том, что поклялся отомстить Гранитному Утёсу и уничтожить его кунью тропу. На четвёртый день он засыпал снегом обильные остатки своей добычи, предварительно запачкав их мускусом. Потом запачкал и снег над тушей, оставляя повсюду отвратительный запах. Покончив с этим, он направился в Юнавип. Его призывали кунья тропа и месть. Он знал, что не вернётся к своей добыче, не найдёт её даже в случае крайней нужды, и всё же пометил остатки, чтобы каждый зверь понял, что это добыча властелина. Теперь разве что лисицы осмелятся раскопать её и, если будут очень уж голодны, прикончат мясо, не обращая внимания на мускус; другие же хищники ни за что не притронутся к ней.Звёзды снова сияли в небе, когда Каркаджу, исполненный желания мстить и разрушать, устремился вниз по каньону. Он переел и чувствовал тяжесть в желудке, так что двигался медленно. По пути он осматривал заячьи норы, которые вели к лабиринтам под снегом, покрывавшим густые заросли кустарника. Если ему случалось наткнуться на зайца, хищник довольствовался тем, что пугал трусишку. В погоню он не пускался. Первая ловушка, на которую наткнулся Каркаджу, не была похожа ни на одну из виденных им ранее. На трухлявом бревне лежал освежёванный заяц. Без всякого сомнения это была приманка. Над ней торчало коротенькое и широкое дуло ружья, пристроенное в ветвях кустарника. По обе стороны бревна подымались естественные заграждения: с одной — ствол огромной ели, с другой — отвесная песчаная скала. К приманке можно было приблизиться только спереди — разве что голодный посетитель решил бы продраться через частый кустарник сзади. От приманки назад к кустам тянулась верёвка. Каркаджу внимательно осмотрел ловушку. Она не внушала опасений. Опасность безусловно представляла стальная трубка, высовывавшаяся из кустов, но он мог сорвать приманку, не подходя к этой трубке ближе чем на метр. Похоже было, что охотник просчитался, поместив капкан так далеко сзади. Хищник не знал, что позади свинцовых пуль был набит двойной заряд пороха и что верёвка вела к спусковому крючку. Эта ловушка говорила о твёрдом намерении Гранитного Утёса покончить со своим мучителем. К огнестрельной западне он прибегал только в тех случаях, когда бывал доведён до отчаяния. Западня была сделана уже несколько дней тому назад. Иней и тонкий слой снега припорошили и приманку и дуло ружья. Каркаджу не мог решить, что же ему делать. Тут было что-то совершенно новое, он должен был проявить величайшую осторожность и смекалку. Он просидел минут десять, внимательно рассматривая новую выдумку, и наконец решил подкрасться и схватить мясо, лежавшее на бревне. Он знал, что сумеет сделать это, прежде чем спрятанная в кустах палка ударит его. Решившись, он стал осторожно продвигаться вперёд. Еда ему была не нужна, но он твердо решил уничтожать все ловушки Гранитного Утёса. Нетерпеливо пригнувшись, он поднял сильную переднюю лапу, чтобы молниеносно сдёрнуть зайца. Смертоносное дуло ружья чёрным оком смотрело на него.
Глава 7 • ОГНЕСТРЕЛЬНАЯ ЗАПАДНЯ
Эту западню, рассчитанную на то, чтобы прикончить бандита, сделал Гранитный Утёс. Он вычистил старый дробовик, заряжавшийся через дуло, до отказа набил его дробью и приделал к спусковому крючку крепкую бечёвку. Теперь нужно было только добавить убитого зайца, и западня была готова. Гранитный Утёс не знал, что Каркаджу сам отправился на охоту и идёт по следу оленя. Но когда они с Мистером Джимом нашли на верхнем отрезке куньей тропы четыре нетронутые шкурки, охотник призадумался. По пути в дальний конец куньей тропы Гранитный Утёс всё время думал, что же могло произойти. Наконец он пришёл к заключению, что Каркаджу просто решил немного передохнуть. Он вернётся! Охваченный мрачным предчувствием, охотник начал подыскивать место для огнестрельной западни. Поднявшись с километр вверх по склону Юнавипа, он нашёл прекрасное место. Вековая ель росла почти вплотную к скале, а проход позади неё зарос густыми раскидистыми кустами. Мистер Джим уселся и с большим интересом наблюдал за устройством западни. Гранитный Утёс положил между стволом дерева и скалой трухлявое бревно, потом прочно привязал ложе старого дробовика к крепкому суку. Дуло было направлено на приманку. Крупная дробь, туго набитая в это дуло, должна была изрешетить всё на расстоянии нескольких метров от приманки и всё, что приходилось в одну линию с нею. К приманке была прикреплена туго натянутая бечёвка. Она была перекинута через гладкий сучок и вела прямо к спусковому крючку. Смерти не мог избежать ни один зверь, протянувший к приманке лапу. Гранитный Утёс остался доволен своей работой — лучшей огнестрельной западни он ещё никогда не делал. Когда они спустились в каньон, уже начало смеркаться. Мистер Джим делал вид, что усиленно ищет Каркаджу. Он вламывался в рощицы и, вздымая тучи пушистого снега, продирался сквозь густой ельник. В прошлый раз он встретился с Каркаджу вечером и был уверен, что новая встреча с разбойником тоже произойдёт в сумерки. После каждой вылазки медведь возвращался к Гранитному Утёсу и некоторое время шёл за ним по пятам с громким ворчанием, словно хотел сказать: «Прячется, негодяй! Знает, что я его ищу». Но Гранитный Утёс был погружён в свои думы и обращал на него мало внимания. Он знал, что на этот раз с Каркаджу они не встретятся — четыре нетронутые ловушки говорили о том, что хищник, пусть ненадолго, но покинул их места. У охотника были свои заботы. Его тревожила мысль об огнестрельной западне. Будут ли неудачи преследовать его, если он убьёт Каркаджу? Если бы Красный Журавль узнал, что западня сделана, он сразу же сложил бы свои скудные пожитки и ушёл от него — старый охотник твердо верил всем легендам краснокожих. Он не желал слушать советы бледнолицых пришельцев. А Гранитный Утёс решился на этот раз последовать совету бледнолицего. Если он убьёт Каркаджу и неудачи станут с новой силой преследовать его и в конце концов совсем разорят, вряд ли ему будет многим хуже, чем если он оставит в живых неугомонного разбойника. Ему будет плохо и в том и в другом случае, в то же время существовала какая-то доля надежды, что бледнолицый был прав, посмеявшись над рассказом, будто под косматой шкуркой росомахи скрывается дьявол. Как бы то ни было, всё это надо скрыть от Красного Журавля. Счастье ещё, что Мистер Джим не умеет говорить. Если Гранитному Утёсу удастся убить разбойника, он закопает его тайком и постарается забыть о нём. Подойдя к хижине, они увидели Красного Журавля, который рубил дрова на просеке. Старый охотник ворчал, стараясь высвободить острое лезвие топора из смолистой древесины. — Большая буря идёт, — сказал он. Мистер Джим понюхал дверь хижины, потом печально посмотрел на узенький серп молодого месяца. Неужели Красный Журавль забыл приготовить ужин, думал он. — До завтра пурги не будет, но уж когда она придёт, то скоро не уйдёт. Потом и топлива под снегом не отыщешь. — Красный Журавль взвалил на плечи топор и собрался таскать наколотые поленья. Гранитный Утёс пристально посмотрел на горизонт, затем перевёл взгляд на месяц. — Пурга придёт скоро. — Он кивнул. — Дрова будут нужны, может быть, завтра. Затем он швырнул связку ещё неошкуренных куниц на плоский камень, лежавший возле двери и заменявший им крыльцо, и стал помогать носить дрова. Когда они закончили, поленница у северной стены хижины доходила до потолка. Красный Журавль довольно потирал руки. — Пусть приходит буря, — сказал он. — Огонь будет гореть хорошо. — И он занялся приготовлением ужина. Гранитный Утёс принялся свежевать куниц, а Мистер Джим уселся в углу и стал следить за кастрюлей, над которой вился пар. Он разинул рот и поминутно с надеждой облизывал губы. Ужин был готов, прежде чем Гранитный Утёс покончил со шкурами. Красный Журавль подошёл к молодому охотнику. — Каркаджу не взял много? — медленно спросил он. — Четыре капкана остались целы. — Гранитный Утёс натянул на распялки последнюю шкурку. Красный Журавль больше ничего не сказал и снова занялся ужином. Первая порция досталась Мистеру Джиму. Его большая миска была до краёв наполнена бобами и олениной, поверх которых лёг толстый кусок сушёной сёмги. Медведь потребовал, чтобы всё это полили патокой из кувшина. Гранитный Утёс ел вдумчиво и медленно — он не останавливался, пока не подцепил охотничьим ножом последний боб в миске и не проглотил его. Запив еду горячим чаем, он потянулся за трубкой. Красный Журавль презирал напиток бледнолицых. Он пил сильно нагретую снеговую воду. После ужина Красный Журавль долго курил свою трубку. При каждой затяжке она булькала и шипела. Наконец он заговорил, глядя в огонь: — Хорошо, что мы не тронули Каркаджу. Он ушёл. Завтра не будет сломанных капканов. Во всех капканах будут куницы. Помяни моё слово. Гранитный Утёс беспокойно шевельнулся. — И я так думаю, — было всё, что он сказал в ответ. Красный Журавль долго мешкал, всё никак не мог улечься. Он словно ждал бури. Старые кости ныли, предвещая непогоду вроде той, что разыгралась недавно. В конце концов он всё же закутался в одеяла и уснул, так и не услышав завывания метели в елях над хижиной. На следующее утро воздух был прозрачен и холоден, и Гранитный Утёс с Мистером Джимом снова отправились в обход куньей тропы. Ждать два-три дня они побоялись — а ну как вернётся Каркаджу иразорит их ловушки? Они обошли все капканы, и Гранитный Утёс не помнил себя от радости. Он взял двенадцать куниц и одну рысь. Больше же всего он был доволен тем, что огнестрельная западня осталась нетронутой. Он даже чуть было не снял её, но вовремя спохватился — слишком хорошо ему были известны повадки росомахи. Если на Каркаджу не свалилась какая-то непонятная беда, он вернётся и снова примется за свои разбойничьи проделки. Красный Журавль был немного огорчён тем, что ошибся в предсказании погоды, зато предсказание его относительно Каркаджу подтвердилось полностью, и это его вполне утешило. — Завтра ещё больше шкур будет, — сказал он, энергично помешивая содержимое кастрюли на огне. Гранитный Утёс покачал головой: — Так не может быть, когда обходишь капканы каждый день. Красный Журавль попробовал тушившееся в кастрюле мясо с бобами и упрямо закивал головой. — Завтра ещё больше шкур будет, — повторил он. Предсказание чуть было не сбылось. В его ошибке оказалась повинна полярная сова. Злобная пернатая хищница ограбила одну западню. Гранитному Утёсу досталось только двенадцать прекрасных шкурок. Но это не омрачило хорошего настроения Красного Журавля. Да и Гранитный Утёс начинал верить в то, что Каркаджу покинул их края. Одно только его беспокоило — из-за темноты он не смог добраться до огнестрельной западни, а когда они возвращались домой, ему почудилось, будто какая-то тень сопровождает их. Может быть, Каркаджу убит, и теперь его дух будет преследовать их с Мистером Джимом до конца зимы? Предсказание Красного Журавля относительно пурги окончательно провалилось. И всё же он упорно продолжал предсказывать непогоду, и с каждым днём надвигающийся буран крепчал в его воображении. — Пурга идёт. Большой снег. Высокие ивы закроет, — настаивал он и продолжал запасать топливо на случай глубокого снега. Предсказанная им пурга разразилась однажды в полночь. Её бешеные завывания разбудили даже Мистера Джима. Он не хотел ложиться, пока Гранитный Утёс не вылез из-под одеял и не поговорил с ним. Красный Журавль встал и подбросил топлива в очаг. С торжествующим видом он прислушивался к свирепствующей буре. С вершины горы, нависавшей над хижиной, донёсся волчий вой. Матёрый волк выл в унисон буре. Он лежал, задрав кверху морду. «А ну-ка попробуй, смети меня со скалы!» — казалось, подзадоривал он. Оба охотника знали этот особенный вой волка в бурю и с удовольствием слушали, как он вызывает на поединок пургу. А в это время защищённый от ветра скалой, рядом с гигантской елью, стоял всесильный владыка каньона Юнавип. Это был Каркаджу, который уже третий раз возвращался к огнестрельной западне Гранитного Утёса. Он всё не мог забыть, как, увидев её впервые, уже совсем собрался схватить мороженого зайца, служившего приманкой, и только в последний момент инстинкт заставил его остановиться — он попятился от неё и долго неподвижно сидел, не отводя от зайца глаз. Из своего убежища Каркаджу продолжал наблюдать за огнестрельной западнёй и видел, как охотник с Мистером Джимом подходили к ней. Видел он, как Гранитный Утёс обошёл приманку сзади и потрогал бечёвку, терявшуюся в кустах. Это заставило Каркаджу обратить особое внимание на бечёвку. В следующий раз он прополз мимо зайца и понюхал её. Потом спрыгнул, обошёл дерево и заглянул в кусты. Резкий, незнакомый запах ружья заставил его отскочить, и больше он уже не полез в кустарник. Почему-то ему не хотелось подходить близко к ружью. Третий раз он пришёл во время пурги. Ветер дул ему в морду, он сдувал со скалы мелкий снег и кружил его. Каркаджу пришёл в последний раз. Он боялся, что снег занесёт западню, — надо было ещё раз попытаться украсть приманку. Его так заинтересовала эта ловушка, что накануне он забыл ограбить кунью тропу. Но в эту ночь, подгоняемый бурей, он заглянул в каждую западню и уничтожил всё, что мог. Все шкурки были изодраны и испорчены. Теперь он был готов заняться разгадкой тайны стальной трубки и бечёвки. Он оскалил зубы, так что мокрый снег хлестал ему по дёснам, и стал красться мимо зайца. Затем осторожно вошёл в узкий проход, касаясь выгнутой спиной каменной стены, и дотронулся носом до бечёвки. С рычанием он куснул её. Она распалась на две части. Тогда Каркаджу уселся и долгое время смотрел на неё. Было очевидно, что приманка и та отвратительно пахнувшая вещь в кустах больше не соединены между собой. Внезапно хищник схватил зайца и выпрыгнул из щели между елью и скалой. Ничего не случилось. Ветер по-прежнему завывал в ветвях огромного дерева. Налетали слепящие порывы ветра, и лёд вперемешку со снегом вихрем кружился, засыпая всё вокруг. Других звуков не было. Каркаджу не стал есть приманку. Он схватил её просто потому, что это была приманка, и потому, что любую приманку он считал своим долгом уничтожать. Оттащив зайца вниз к руслу Злюки, он закопал его поглубже в сугроб и испачкал снег. Сделав это, он вернулся и обнюхал куст, где было спрятано ружьё. Потом ушёл и укрылся в неглубокой норе между корнями дуплистого дерева. Теперь он мог спать спокойно.Глава 8 • МИСТЕР ДЖИМ ОБРЕЧЁН
Гранитный Утёс и Мистер Джим с трудом пробирались к первому капкану на куньей тропе. Из-за большого снега охотнику пришлось надеть специальные коротенькие лыжи, и это сильно замедляло ход. Кроме того, охотнику приходилось останавливаться и поджидать Мистера Джима, потому что медведь то и дело с головой проваливался в сугробы. Гранитному Утёсу было не по себе. Такого глубокого снега он никогда ещё не видел. Первый капкан был заметён снегом, и они долго откапывали его. При виде того, что он обнаружил в капкане, лицо охотника сильно омрачилось и он погрузился в тяжёлое раздумье. Не могло быть сомнения в том, что грабитель Каркаджу вернулся на кунью тропу. Пробиваться сквозь сугробы было очень утомительно. Они смогли осмотреть всего лишь четыре капкана и в каждом нашли то же самое. Держа в руке лоскуток меха, Гранитный Утёс выпрямился. Чёрные глаза его ярко блестели — только этим и проявилось охватившее его волнение. Он повернулся к Мистеру Джиму, который, сидя на снегу, выгрызал лёд, намёрзший между пальцами задних лап, и сказал обычным тихим голосом: — Мы вернёмся в хижину. Посидим у огня неделю, может быть — две. Снег затвердеет. Каркаджу подумает, что победил, и уйдёт за гору. А мы будем продолжать охотиться и соберём, может быть, сто шкурок. Для Гранитного Утёса это была длинная речь. Мистер Джим так удивился, что перестал грызть лапу и сел прямо. Он подумал с надеждой, что, может, приятель предлагает ему вернуться домой. Ему не нравилась зимняя охота. В голове у него шевелилась смутная мысль, что зимой медведям положено спать, а не таскаться вслед за охотником по куньим тропам. В хижине Красный Журавль выслушал короткий рассказ и кивнул. Затем Гранитный Утёс поведал ему свой план. — Каркаджу уйдёт, и снег слежится. Но сначала снова будет пурга. — Красный Журавль говорил очень медленно. — Куда ещё! — возразил Гранитный Утёс. — Первый раз вижу столько снега. — Будет ещё гораздо больше. Обвалы на всех горах будут. — Голос Красного Журавля не допускал возражений. Вынужденный отдых этих трёх детей природы начался с того, что они хорошо поужинали и рано легли спать. Перед сном Красный Журавль смазал лапы Мистера Джима салом, но медведь, решив, что собственное средство действует лучше, быстро слизнул его и принялся лениво вылизывать лапу. Перед самым рассветом Гранитный Утёс проснулся оттого, что кто-то отчаянно колотил в дверь. Он вскочил и отворил её. Два занесённых снегом, заиндевевших человека ввалились в хижину. Это вернулись Коби и Смельц. — Хау! — коротко приветствовал гостей Гранитный Утёс. — Завтрак будет? — осипшим голосом осведомился Смельц, с беспокойством косясь на угол, где храпел Мистер Джим. — Завтрак скоро, — пообещал охотник, жестом приглашая их к очагу. Он достал два смолистых полена и, склонившись над очагом, стал рукой разгребать золу. Оторвав несколько ленточек просмолённой коры, он бросил их на тлеющие угольки. Через несколько минут пламя взметнулось вверх по глиняной трубе, и во все уголки комнаты стало распространяться тепло. За дверью начали грызню собаки Коби. Их лай разбудил Мистера Джима, и он, ворча, сел. Смельц нервно потянулся за ружьём. — Брось! — резко сказал ему Коби и отшвырнул ружьё в угол. Красный Журавль проснулся при первом стуке в дверь. Он сидел и пристально, не мигая, смотрел на посетителей. Потом, так и не поздоровавшись, он принялся с суровым выражением на морщинистом медно-красном лице натягивать мокасины. Коби поздоровался со старым охотником, но в ответ услышал только ворчание. Мистер Джим направился к двери и, распахнув её, вылез наружу. Гранитный Утёс не обратил на него внимания, двое бледнолицых, забыв обо всём, отогревались у огня. Один Красный Журавль видел, как вышел медведь, и в его выцветших старых глазах мелькнула какая-то искорка. Выйдя наружу. Мистер Джим уселся на крыльце, перед которым расположилась свора не очень породистых лаек, принадлежавших Коби. Они с жадностью смотрели на дверь. Миско — вожак — был огромный пёс с исполосованной рубцами и шрамами мордой. Он был кровожаден и так дик, что достался Коби даром. Непрестанные побои до некоторой степени укротили его нрав, и свою упряжку он теперь не трогал. Он усвоил, что человека надо слушаться и что Коби сам обладает не менее бешеным характером, чем он, и в ярости не остановится ни перед чем. Увидев Мистера Джима, Миско привстал. Коби не раз брал его на медвежью охоту, и он считал, что имеет право броситься на любого медведя, что эта забава ему разрешена. Со злобным рычанием он кинулся прямо на Мистера Джима, захватив того врасплох. Остальные собаки с лаем присоединились к нему. Мистер Джим попятился было, но дверь уже захлопнулась и деревянная щеколда, упав с нарезок, заперла её. Миско предвидел попытку к бегству: медведи всегда спасались от него бегством. Он прыгнул и вцепился Мистеру Джиму в переднюю лапу. Громадный медведь заревел от боли и размахнулся. Его удар мог бы свалить быка, однако Миско сумел увернуться и кинулся с другой стороны. Когда он оторвался от бока медведя, в зубах его оказались клочья шерсти. Теперь уж Мистер Джим обозлился не на шутку. Он встал во весь рост и принялся наотмашь бить беснующихся вокруг него собак. На этот раз тяжёлая лапа обрушилась на голову Миско. Сбитый с ног вожак покатился кубарем. Потом, шатаясь, поднялся на ноги и ошалело завертелся на месте. На собачий лай выбежали Коби и Гранитный Утёс. — Забери этого болвана в дом! — орал Коби. — Я убью его, если он покалечит мне собак! Он подбежал к Миско, который продолжал бессмысленно кружиться на месте, и ударил лайку в бок. — Назад, Мистер Джим! — резко приказал Гранитный Утёс. Мистер Джим глупо ухмыльнулся, желая показать, что нисколько не сердится, и посмотрел на свой бок, откуда Миско выдрал большой клок. Он, очевидно, хотел доказать, что с его стороны были приняты только меры самозащиты. Неуклюже шагая и ворча, он отправился в хижину. Коби тряс и бил Миско, пока тот не пришёл в себя. Наконец пёс перестал вертеться и улёгся на снег, злобно поглядывая по сторонам. — Отдай ты к чёрту этого медведя… — прохрипел Коби. — Если я потеряю хоть одну собаку, мне нельзя будет ехать дальше. — Не надо вам ходить в хижины, где есть медведи, — сухо сказал Гранитный Утёс и, повернувшись на пятках, пошёл внутрь. Завтрак прошёл в молчании. Только когда задымились трубки, хорошее расположение духа вернулось к Коби. — Всю дорогу мы пробивались через сугробы и заносы. Прошлую ночь делали привал всего в километре отсюда. Пришлось остановиться и разгружать сани. — Коби плюнул в огонь. — Куда едете? — медленно выговаривая слова, спросил Гранитный Утёс. Лицо его было бесстрастно, но в душе он сильно тревожился. — Припасы Кри Чарли везём, — лаконично ответил Коби. — Там знаешь как опасно ходить, — сказал Гранитный Утёс. Потом глаза у него стали добрые и наивные. — Кри Чарли взял две черно-бурые лисички. Он говорит, две черно-бурые лисы — всё равно что четыре зимы охоты. — Да? — Коби сделал удивлённое лицо. Он взглянул прямо в глаза Гранитному Утёсу и продолжал: — Ничего не поделаешь, мы обещали ему много всяких припасов, придется пробираться. — Я думаю, это всё враки про двух лисиц, — впервые нарушил молчание Смельц. — И во всяком случае, не так уж много они стоят. Красный Журавль вынул изо рта трубку. — Торговцы с той стороны могут прийти к Кри. Кри сам может пойти на ту сторону, — сказал он. Потом отодвинул ногу в мокасине подальше от огня и добавил: — Черно-бурую лису торговцы любят. — Приехали-то мы за шкурками, только у Кри Чарли брать не будем. Мы думаем получить сто шкурок, которые вы должны мне. — Коби говорил спокойно, но глаза его неприятно поблёскивали. Гранитный Утёс не повёл глазом. Рука Красного Журавля скользнула под полу кожаной куртки и, сжав что-то, оттопырила мягкую кожу. — Весной будет сто шкурок, как я обещал, — тихим голосом сказал Гранитный Утёс. — Каркаджу мешал нам. Большой снег мешал. Трудно ходить в Юнавипе. Коби вскочил: — Что?! У тебя нет шкурок? Я дал слово, что привезу их! У меня твоя расписка. Встал и Гранитный Утёс. — Бумага говорит, когда я должен отдать? — Голос его звучал ровно и негромко. Красный Журавль поднялся и незаметно очутился рядом со Смельцем. Старый охотник всё ещё держал руку под полой куртки. — Бумага говорит — первого января. Коби притворился страшно рассерженным, а Смельц мрачно насупился. — Сколько дней это? — спросил Гранитный Утёс. — Пять дней. Мы вернёмся через пять дней, и тогда нам нужны будут шкурки. Коби повернулся, стараясь не выпускать из поля зрения старого воина. Молодого ещё можно было запугать, но старик не боялся бледнолицего брата и ненавидел его. — Вы получите сто шкурок, а я получу бумагу? — продолжал спрашивать Гранитный Утёс, не повышая голоса. — Конечно! Ведь мы так условились, — ответил Коби. Он с беспокойством посматривал по сторонам. Может быть, он ошибся? Охотник мог где-нибудь спрятать пушнину. Но, сосчитав сушившиеся на виду шкурки, он сильно приободрился: их было только сорок. — А если у меня есть только половина? — спросил Гранитный Утёс. — Тогда ты приведёшь медведя в Кроссинг. — Торжествующая улыбка искривила лицо Коби. — Бумага говорит, что я приведу Мистера Джима в Кроссинг? — настойчиво спрашивал охотник. — Бумага много-много говорит после того, как ты ставил крест. — Голос Красного Журавля звучал мрачно. — Слушай меня, молодой, это дело нехорошее, эти люди нехорошие! — Он выхватил руку из-под куртки — в ней сверкал длинный нож. Смельц попятился и чуть не попал в распростёртые объятия Мистера Джима, который с интересом наблюдал за развёртывавшейся сценой. Смельц стал искать глазами своё ружьё, но Красный Журавль предусмотрительно выставил его за дверь вместе с винтовкой Коби. Испуганно бормоча, Смельц отскочил от медведя и стал рядом со своим компаньоном. — Не надо нож! Когда убиваешь, нужно сначала узнать, правильно ли ты делаешь, — остановил Красного Журавля Гранитный Утёс. — Да, да, убери нож. — Коби встревожился. Он понял, что ружьё его за дверью, а между дверью и ними находился Красный Журавль. — Теперь говорите, что мне надо делать, — сурово спросил Гранитный Утёс, и глаза его заметно потемнели. Коби нервно откашлялся. Вся самоуверенность соскочила с него. — Я показал бумагу коменданту в Кроссинге; он прочёл её и переписал. Когда поведёшь туда медведя, зайди к нему — он прочтёт тебе. ; — Хорошо. А если я достану сто шкурок, Мистеру Джиму не надо ходить? — Конечно, нет! Нам нужны шкурки. Мы обещали доставить к сроку. С нас требуют… — Коби не спускал глаз с разъярённого Красного Журавля. — Вам нужен медведь. Вы хотите забрать его, — прошипел Красный Журавль через остатки зубов. Потом он перевёл укоризненный взгляд на Гранитного Утёса. — Ты дурак и ты не индеец, раз попался в ловушку. Гранитный Утёс жестом пригласил их сесть. | — Если вы вернётесь и у меня нет ста шкурок, вы получите Мистера Джима в Кроссинге. — У тебя нет никакой возможности добыть ещё шестьдесят шкурок, — возразил Коби. — Лучше прямо веди медведя. Гранитный Утёс грустно кивнул. — Может, и так, — сказал он. — Нам пора, — повернулся Коби к Смельцу. — Путь у нас будет трудный — два дня туда и обратно столько же. Красный Журавль с негодующим видом отступил в сторону и пропустил торговцев. Миско уже оправился, и его можно было запрячь и поставить в голове упряжки. Гранитный Утёс помог им выехать. Он был сильно обеспокоен и не обратил внимания на то, что их поклажа совсем не была похожа на мешки с продовольствием. Коби пошёл впереди, прокладывая путь, а Смельц следовал за нартами. Сначала собаки путались и грызлись между собой, но свистящий бич Коби быстро заставил их вытянуться в ниточку. Упряжка стала пробиваться через глубокий снег.В хижине Гранитный Утёс сел подле Мистера Джима, растянувшегося около огня, сгрёб ухо своего приятеля и стал пристально смотреть в пылающий огонь. Красный Журавль курил трубку, погружённый в угрюмое молчание. Отнять бы роковую бумагу у торговцев, угрожая им ножом, — вот это было бы ему по нраву, но Гранитный Утёс знал, что это бесполезно. У коменданта Кроссинга была копия этой бумаги, и, раз так, Мистера Джима всё равно у них отобрали бы. И потом, он должен был думать о Серебристой Луне и об Оленёнке. Что будет с ними, если его обвинят в нарушении закона? Будь у него сотня шкурок, он не задумываясь отдал бы их все Коби. Его брат. Белый Лось, охотился высоко на склонах Каменистого Кряжа. Шкурок, которые он добудет там, должно хватить на покупку еды. Белый Лось содержит только молодую жену. Если надо будет, он сможет приютить в своей хибарке Серебристую Луну и малыша. Красный Журавль встал и вышел. Мистер Джим последовал за ним. Старый воин не скрывал, что не одобряет поведения Гранитного Утёса. Ему не раз приходилось иметь дело с первыми белыми поселенцами и охотниками, и он всегда договаривался с ними с ножом в руке. Он не поставил свой крест ни под одной бумагой. Это всё были скверные делишки, тёмные делишки бледнолицых. Гранитный Утёс не шелохнулся, пока ему не понадобилось достать полено из поленницы, сложенной вдоль северной стены. Он мрачно думал о будущем — и не видел выхода впереди. Теперь он понимал, как глупо поступил, подписав бумагу. Коби использовал для достижения своей цели грабителя Каркаджу. Устремлённые в огонь глаза Гранитного Утёса засверкали. Каркаджу — вот кто был причиной всех его несчастий. Он должен был убить этого разбойника, когда для этого представлялся случай. Хуже, чем теперь, быть всё равно не могло.
Глава 9 • ЧЕРНО-БУРЫЕ ЛИСИЦЫ
Коби остановил упряжку. Отсюда, с вершины горы, открывался вид на весь Юнавип. Миско был бодр, но остальные собаки — плохо тренированные и заморённые — выдохлись. Свистящий бич хозяина уже не мог заставить их бежать вперёд. — Придётся сделать здесь привал! — закричал Коби Смельцу, с трудом взбиравшемуся за ним. Смельц, задыхаясь, добрался до места, где остановились нарты. Собаки лежали растянувшись на снегу. — Почему ты не дашь им немного мяса? — проворчал он. — Буду я тратить вяленое мясо на этих дворняг. Как только вернёмся, выпущу их на волю — пусть уходят в волчьи стаи. Если, конечно, от них что-нибудь останется к тому времени. — Рывком повернув нарты, Коби сел с краю. — Чем-нибудь ты всё-таки собак сегодня покормишь, а то я спать не лягу. Не переношу, когда они рассаживаются и пялят глаза. Ещё сожрут нас во сне. — Смельц говорил совершенно серьёзно. — У меня есть немного мороженой рыбы — только это излишнее баловство. — Тем не менее Коби встал и откинул брезентовую покрышку тюка, лежавшего на нартах. Он вытащил мешок, развязал и засунул в него руку. Налитые кровью голодные глаза неотрывно следили за каждым его движением. Он вытащил кусок рыбы и с хриплым смехом швырнул в кучу собак. Раздалось свирепое рычание, поднялась грызня и свалка. Миско вырвался из кучи, как щенят разбросав остальных собак. Он со страшной жадностью стал рвать и глотать рыбу. Коби швырнул собакам ещё кусок. Ему доставляло удовольствие наблюдать, как ожесточённо дерутся они из-за еды. Лайка, которой удавалось схватить подачку, отскакивала с ней в сторону. В конце концов каждой досталось немного мороженой рыбы, и, растянувшись на снегу, они принялись грызть свои куски. Некоторые пытались проглотить кусок целиком, а если он не пролезал в горло, выплёвывали и снова набрасывались на него. Взяв одну из своих коротеньких, широких лыж, Коби расчистил небольшую площадку. Потом разжёг костёр и поставил на огонь жестянку со снегом для чая. Колючий морозный воздух обжигал щёки, так что путешественникам приходилось то и дело растирать лицо рукавицей. — Нужно немного спуститься по склону и устроиться на ночлег в ельнике, — просипел Смельц. — Здесь мне совсем не нравится — слишком много снега. — Зачем же я тогда скормил псам рыбу? — сказал в ответ Коби. — И всё ради пары лисьих шкур, а может, ещё и мёртвого индейца в придачу. Кажется, мы впутались в хорошую историю… — продолжал ворчать Смельц. — Постараемся обойтись без мёртвого индейца. Зато лисы у нас будут наверняка. И медведь тоже. Черно-бурая лиса с дальнего Севера потянет тысячу долларов за шкуру. Коби, наклонившись, сыпал чай в котелок с кипятком. Голодные лайки сбились в кучу и пристально наблюдали за ним. Только страх перед Коби удерживал их на месте. Если бы не это, они давно бросились бы на людей или на тюк с припасами. — Пристрелить этого краснокожего мошенника всё-таки придётся. Иначе ничего не получится. — Смельц достал оловянную кружку и потянулся за чаем. Положив и размешав сахар, он поднёс кружку к губам. От крепкого горячего чая тепло разлилось по всему телу. Смельц шумно прихлёбывал. — А чего нам бояться… Главное, не трусить и головы не терять, — отрезал Коби. — Припасы мы спрячем так, чтобы от них до хижины Кри было не больше дня ходьбы. Возьмём с собой собак и лёгкие нарты. И будем ждать неподалёку от хижины, пока он пойдёт в обход ловушек. А тогда проберемся внутрь и возьмём, что нам надо. — А вдруг краснокожий не пойдёт в обход ловушек? — спросил Смельц. — Ну что ж, на худой конец, не так уж трудно управиться с одним поганым индейцем. Подумаешь, одним больше, одним меньше! — Коби допил свой чай и откусил большой кусок оленины. — Не нравится мне это. Уж лучше я побуду с собаками, пока ты пойдёшь в хижину, — заявил Смельц. — Ну и отлично! Без тебя обойдусь. — Коби встал. — А что, если Кри Чарли начнёт звонить, что у него украли лис? Ведь Гранитный Утёс и Красный Журавль знают, что мы сюда пошли. — Смельц всячески старался выискать слабое место в плане Коби. — Кто поверит индейцам? Здесь ещё и не такое услышишь! Охотничьи басни! Никто не видел шкур, кроме старого Клэмпа, а он умер у себя в шалаше на прошлой неделе. Мы их припрячем и продадим весной где-нибудь подальше, где никто ни о чём нас спрашивать не станет. А на крайний случай у меня есть один покупатель, который вообще никогда ничем не интересуется и предпочитает ничего не знать. — Компаньон явно начинал раздражать Коби. — И всё-таки мне это не нравится, — проворчал Смельц. — Ну, тогда убирайся к чёрту, да смотри помалкивай! — рявкнул Коби. Лайки попятились и легли. Они знали, чего можно ожидать, когда в голосе хозяина появляются такие нотки. Смельц понуро встал и начал привязывать лыжи. Он знал, что Коби всё равно сделает по-своему и что сам он так и будет таскаться за ним следом, боясь в чём-либо перечить ему, и будет жадно ждать своей доли нечестной добычи. Коби толкал и бил собак, пока они не вытянулись в линейку, затем стал запрягать их. Собаки закоченели от холода, и даже Миско уже не с такой силой налегал на свою упряжь. Некоторое время они медленно бежали вверх по хребту горы, потом, перевалив через гребень, стали спускаться в долину, известную под именем Ущелье Ада. Теперь бежать было легче — путь их шёл вниз по крутому склону. К вечеру они снова очутились в еловом лесу, где снег был глубже и рыхлее, и это опять затруднило продвижение. Коби приходилось подолгу идти впереди на лыжах, прокладывая путь. Наконец он остановился и подождал Смельца, который еле тащился сзади. — Иди-ка теперь ты впереди и протаптывай дорогу. Ты что думаешь, я железный? Вот уж пятнадцать километров, как я иду по пояс в снегу. Смельц нахмурился и, с трудом объехав нарты, подтянулся к Коби. — Во всяком случае, за нарты я не цеплялся, — пробурчал он. Было видно, что Смельц в скором времени окончательно сдаст. Он не обладал железной волей, какую требует от людей жизнь на диком Севере. Одно дело лето, когда природа улыбается. Сейчас, когда она начала проверять закалку своих сыновей, выдержки у Смельца не хватило. Они шли ещё с час, потом Смельц решительно остановился возле небольшого ельника. — Мы заночуем здесь! — отчаянно закричал он, повернув под прямым углом лыжи, и направился к поникшим под тяжестью снега деревьям. Коби хмуро посмотрел на своего компаньона, но ничего не сказал. Он понял, что Смельц всё равно дальше не пойдёт. Они остановились, бросили немного рыбы воющим от голода собакам. Затем втащили нарты на прогалинку под огромной елью, поставили их набок, растянули с наветренной стороны брезент, которым была закрыта поклажа, и подгребли со всех сторон снега, так что лагерь получился вполне уютный. После того как они размели внутри снег, Смельц разложил на земле, устланной прошлогодней хвоей, свой спальный мешок. Скоро в лагере весело трещал костёр, бурлила вода в котелке, куски солонины и вяленой оленины шипели в жестяной кастрюльке. Смельц отыскал жестянку с печеньем и поставил оттаивать у огня. Они с жадностью поужинали и выпили горячего чая, а потом завернулись в одеяла и улеглись ногами к костру. Миско и его заморённая стая расселись на снегу. Они держали морды кверху, смотрели на северную звезду и хрипло завывали. Их вой долго перекатывался между елями, отзываясь в памяти собак смутными воспоминаниями. Они снова чувствовали себя волками, дикими и свободными. Под вой собак Смельц ворочался и бормотал во сне. Коби спал как убитый. Утром они двинулись дальше. Весь день путь должен был прокладывать Коби. Дважды Смельц пытался заменить его, но каждый раз при этом бег упряжки так замедлялся, что Коби начинал злиться и снова выходил вперёд. Задолго до наступления ночи Коби стал подыскивать место, где бы спрятать нарты и припасы до возвращения из хижины Кри Чарли. Наконец он нашёл подходящее место, и они остановились. Устроив привал на ночь, они уселись у огня, чтобы обдумать последние шаги. Собаки были настроены так беспокойно, что Коби пришлось посадить трёх на цепь. — Как же мы возьмём этих визгливых тварей к хижине Кри? Это невозможно! — Как всегда, Смельц настаивал, что чего-то сделать нельзя. — Нескольких привяжем. Дадим им по лишнему куску рыбы и оставим неподалёку от места, где спрячем провизию. — Глаза Коби были полузакрыты — казалось, он созерцал великолепную шкуру черно-бурой лисы. — Нарты и прочую поклажу тоже оставим здесь. — А его хижина далеко отсюда? — спросил Смельц. Коби почудился подвох в вопросе компаньона. — Здесь ты не останешься. Ни в коем случае. Пойдёшь со мной. Если что, ты отвечаешь наравне со мной. У меня всё рассчитано, можешь не сомневаться. — Ладно! Вот только… ты не боишься, что нас могут обобрать? — Смельц пытался заставить свой голос звучать равнодушно. — Уж если я сделаю тайник, его не найдёт ни одно живое существо, — отрезал Коби. — Ну, ты как хочешь, а я ложусь. Он достал одеяла и завернулся в них. Через пять минут послышался громкий храп. Смельц остался сидеть у огня. Ему очень не хотелось принимать участие в этом деле. Жестокость и грубость Коби пугали его. Ему нравилось надувать в торговых сделках или мошенничать в карты, однако прибегать к силе он не любил. Наконец и он залез в мешок, но сон не шёл, и он ещё долго лежал, устремив взгляд на звёзды. Утром Коби принялся мастерить тайник — тайник, который никто не сможет ограбить! Он срубил несколько молоденьких деревьев, выбрал одно — высокое, с развилистой верхушкой, — упаковал еду и постели, засунул тюк в развилку и прислонил деревце к огромной ели, под которой они ночевали. Затем влез на ель сам, обвязал тюк ремешком с петлей на конце и зацепил петлю за ветку. Тюк повис высоко в воздухе. Коби опустился вниз, обрубил все нижние ветки ели и убрал деревце. — Вот это тайник! — с гордостью заявил он. — Каждый идущий мимо индеец увидит его, — возразил Смельц. — Увидеть-то увидит, да не тронет. За такие дела у них полагается кара страшнее смерти. Пора бы тебе это знать. И пора бы знать, что тайники делают, чтобы сберечь провизию от диких кошек, лисиц, ну и… может быть, Каркад-жу. — Коби задумчиво посмотрел на тюк. — А ты оставил еду на дорогу туда и обратно? — с тревогой спросил Смельц. Он опасался, что жестокосердный Коби и его посадит на голодный паёк, как собак. — Оставил. Сухари и вяленое мясо — на день хватит. Всё равно мы сразу же вернёмся. Они отвели собак подальше от места стоянки и четырёх посадили на цепочки, прикрученные к деревьям. Было жестоко привязывать отощавших, голодных лаек в такой мороз, но Коби на этот счёт не задумывался. Миско он отпустил, так как знал, что нельзя сажать на цепь старого вожака — тот скорее удушился бы, чем остался сидеть на привязи. Путники стали спускаться вниз по узкому ответвлению каньона к небольшой долинке с редкой растительностью. Коби шёл впереди, а Смельц следовал за ним. Они настойчиво продвигались вперёд, пока не дошли до густой еловой рощицы. Коби остановился. — Теперь нужно идти осторожно, чтобы нас не заметили. Если будем действовать с головой, через час всё будет кончено, — сказал он, понизив голос. — А не лучше ли нам подождать немного? Пусть Кри уйдёт из хижины, — настаивал Смельц. — Ты, наверное, готов был бы пролежать на морозе всю ночь, — оборвал его Коби. — Ну, а я не собираюсь тратить на это дело больше часа. Они вошли в лесок и сразу же сильно замедлили шаг. Наконец шедший впереди Коби вышел на вершину голого каменистого пригорка. Внизу среди еловых деревьев притаилась крошечная хижина — наскоро срубленная из крупных брёвен. Щели были замазаны глиной. Огромная снежная шапка покрывала крышу; с той стороны, куда ветер нёс дым из глиняной трубы, снег был закопчён. Коби и Смельц остановились. Коби окинул взглядом полянку перед хижиной, высматривая следы. — Похоже, что краснокожий дурак дрыхнет, вместо того чтобы идти в обход ловушек, — проворчал он. — Может, он ушёл осматривать дальние капканы, — предположил Смельц. — Давай заглянем. — Подождём немного. Присядь вон тут за камнями. А когда настанет время, пойдём открыто — прятаться я не буду. Коби опустился рядом со Смельцем за большим валуном. — Может, подождём всё-таки, пока он не выйдет. — Смельц снова начал беспокоиться. Коби помолчал. В щель между двумя камнями ему была видна полянка перед хижиной, и он не отрывал от неё глаз. — Сдаётся мне, что тебе лучше побыть здесь. Ты только будешь мне мешать. Я пойду один. Казалось бы, его предложение должно было обрадовать Смельца, но, пока он сидел и смотрел сзади на бычью шею Коби, его начала мучить одна мысль. Допустим, что Коби добудет эти две шкуры, которые можно продать по тысяче штука. Честным человеком Коби не назовёшь. Одного поля ягода со Смельцем. Вдруг он возьмёт их к уйдёт? Что тогда? Коби мог с лёгкостью обогнать его, он успеет даже снять с ели свёрток и запрячь нарты. Тем более, что обратно ехать по проложенной дороге. Нечего и думать догнать его… — Зачем рисковать одному? — вкрадчиво сказал Смельц. — Я пойду с тобой. Коби с удивлением посмотрел на него. — Сначала боялся, как бы нам стрелять не пришлось. А то вдруг взбодрился. Смельц сразу понял, что компаньон и не думал его обманывать, но идти на попятный было уже поздно. — Будто я не шёл на это дело с тобой? — с притворным негодованием спросил он. — Что от меня требуется, я выполню. Коби хмыкнул. В некоторых отношениях он был наивен, как ребёнок. Вот и теперь ему было невдомёк, что кроется за благородным порывом сообщника. — Ладно уж! — проворчал он. Они посидели ещё с полчаса, и Смельц уже начал было думать, что Коби пересмотрел своё решение кончить дело за час. Но вот Коби поднялся и начал проверять ружьё.— Кри, должно быть, спит. Придётся идти. — Он с опаской посмотрел на небо.—Боюсь, скоро вьюга начнётся. Небо стало пепельно-серым. Чёрные тучи окутали вершины гор. Налетел ветер. Он уже не посвистывал в ветвях елей, а завывал громко и протяжно. Смельц сперва не обратил внимания на все эти признаки и на повышение температуры, предвещавшее близкий снегопад, но теперь, когда Коби сказал об этом, он тоже почувствовал приближение бури. — Пора за дело! — пробормотал он, вытирая губы рукавицей. Коби направился прямо вниз по склону. Лыжи скользили по обледенелому насту. Внезапно он затормозил и повернулся к Смельцу: — Черно-бурых лис Кри, конечно, припрятал. Может, нам придётся кое-что предпринять, чтобы уговорить его достать их. Так чтобы ты рта не раскрывал и делал всё, что я тебе скажу! Смельц кивнул. Он хотел что-то возразить, но поспешно закрыл рот, потому что сильный порыв ветра обрушился на них. Ветер нёс с собой тучу снежной пыли; она завивалась вихрем, обжигала лицо и резала глаза. — Эту вьюгу мы надолго запомним, — мрачно предсказал Коби, снова поворачиваясь к хижине. Смельц оттолкнулся и поехал следом за ним. И тут он вдруг похолодел, и мрачное предчувствие сжало ему грудь, — он пожалел, что не остался на пригорке, защищённый от ветра. Предчувствие было так сильно, что он даже затормозил. Коби обернулся и жестом приказал ему ехать дальше. Они приближались к хижине. Смельц сжал револьвер в руке и бросился вперёд.
Глава 10 • ПРОБЛЕСК НАДЕЖДЫ
Гранитный Утёс сидел возле очага и угрюмо наблюдал, как Красный Журавль готовит ужин. Красный Журавль внёс олений окорок и положил его на расколотое бревно, служившее им столом. Острым охотничьим ножом он терпеливо пилил мороженое мясо. Наконец ему удалось отрезать хороший кусок оленины, и он бросил его в горшок, где уже варились сушёный горох и бобы. Если Гранитный Утёс страдал отсутствием аппетита, то Мистера Джима, сидевшего поодаль от огня, заподозрить в этом было нельзя. Медведь следил за каждым движением Красного Журавля, глазки его поблёскивали, и слюна капала с языка. Гранитный Утёс думал. Он думал уже довольно долго и всё об одном и том же. Красный Журавль не произнёс ни одного слова и не дал ему ни одного полезного совета. Всё говорило за то, что добродушный Мистер Джим в недалёком будущем превратится в чучело и украсит собой или охотничий домик какого-нибудь богача, или вестибюль его городского дома. Гранитный Утёс мало что понимал в таких вещах, но он сознавал, что над его неуклюжим приятелем нависла гибель. Дитя природы Гранитный Утёс, как брата, любил медведя — их сблизила жизнь в пустынных диких местах. Красный Журавль хмыкнул и потянулся за кувшином, стоявшим в углублении над трубой. Увидев, что достают кувшин. Мистер Джим хрюкнул от удовольствия, но, убедившись, что старик не собирается вытаскивать пробку, грустно затих. Он очень любил смотреть, как вытаскивают пробку из кувшина с патокой. Конечно, наблюдать за тем, как сладкая тягучая масса чёрной спиралью ложится на тарелку, было ещё интереснее, но, в общем, это было одно из самых приятных событий в хижине. Вдруг Гранитный Утёс расправил плечи. Он принял весьма важное решение. Это было не так-то легко, но в конце концов он его всё-таки принял. Он понимал, что Красный Журавль вряд ли одобрит его план, но… в этом плане была единственная надежда на спасение Мистера Джима. Красный Журавль озабоченно помешивал содержимое дымящейся кастрюли. — Я знаю, что сделаю, — нарушил долгое молчание Гранитный Утёс. Голос его звучал громче обычного. Красный Журавль продолжал помешивать, он даже не обернулся. Несмотря на подчёркнутое невнимание к его словам. Гранитный Утёс принялся рассказывать старику свой план, так как твердо хотел попытаться привести его в исполнение. — Завтра утром я пойду в Кроссинг и возьму с собой Мистера Джима. Красный Журавль выпрямился. — Поведёшь Мистера Джима под пулю бледнолицего? — Голос его звучал резко. — Я пойду в хижину Белого Лося — моего брата. Гранитный Утёс замолчал. Красный Журавль должен был понять и без слов, зачем он пойдёт туда. Глаза старика потемнели. — Попросишь Белого Лося дать тебе шестьдесят шкурок? — Он так и буравил взглядом молодого охотника. Гранитный Утёс кивнул и заёрзал на месте под осуждающим взглядом старого воина. — У Белого Лося живёт твоя жена и твой сын и его собственная молодая жена. Ты отдашь его добычу, чтобы сохранить медведя, который потом, когда в горы придёт мороз, может погибнуть в западне в чаще осинника? — Старик всё повышал голос. — Мистер Джим не простой медведь, — защищался Гранитный Утёс. — Он всё равно что родной. Мы едим одну и ту же пищу и спим под одной крышей. — Так! Но не забывай, что он всё-таки медведь, — продолжал Красный Журавль. — Может быть, понадобится очень много шкурок, чтобы покупать еду. Снег обязательно будет идти ещё. В белую страну придут голод и смерть. Эту зиму Великий Дух посылает в наказание таким вот, как ты, и бледнолицым. — Красный Журавль был очень возбуждён. — Я пойду. Другого выхода нет, — упрямо сказал Гранитный Утёс. — И может, пока цветы не зацветут снова, тебе придётся самому съесть этого медведя. — Красный Журавль резким движением снял с огня кастрюлю и, сморщив нос, понюхал аппетитно пахнущий пар. Мистер Джим придвинулся поближе; в косматой груди его что-то урчало. Один глаз он скосил на кувшин с патокой, другим следил за паром, поднимавшимся от еды. Красный Журавль ногой придвинул поближе большую миску Мистера Джима и, глубоко зачерпнув, наполнил её почти до краёв. Потом он открыл кувшин. Когда чёрная струя начала кольцами ложиться на тушёное мясо с бобами, Мистер Джим не вытерпел и осторожно пересел к самому очагу. Что бы ни говорил о нём только что Красный Журавль, сейчас он ласково и почти грустно улыбнулся медведю и подтолкнул ему еду. Гранитный Утёс ел мало. О предполагаемом путешествии больше ничего не было сказано, но, ещё не кончив ужин, старый охотник достал из-за двери лыжи и стал проверять ремни. Одной рукой он держал деревянный черпак и набивал себе рот мясом, политым коричневым соусом, другой пробовал крепость сыромятных ремней. После ужина оба улеглись. Спали они крепко. Завтрашний день сулил достаточно тревог, и отдых был нужен им для того, чтобы набраться сил и приобрести ясность мыслей. Мистер Джим не понимал, почему его приятели легли спать так рано, но так как сам всегда рад был прикорнуть в тепле, то и он растянулся и захрапел вместе с ними. На следующее утро Красный Журавль встал первым, чтобы приготовить путникам горячий завтрак. Он заварил кофе — удовольствие, которое они разрешали себе только в исключительных случаях: во время пира или обсуждения важных дел. Кофе был предметом роскоши, и его запасы в хижине были невелики. Гранитный Утёс услышал запах кофе и сел. Было ясно, что старый друг и наставник хочет дать ему важный совет. Или, может быть, он пришёл к заключению, что план Гранитного Утёса разумен, и теперь хлопотал, желая обставить начало похода по всем правилам. Когда они пили горячий кофе. Красный Журавль произнёс небольшую речь: — Возьми Мистера Джима и иди через гору на ту сторону. Оставь его у Кри и скажи, что он убежал. Кри сумеет припрятать его где-нибудь в горах до весны. Красный Журавль устремил пронзительный взгляд на Гранитного Утёса. Можно было не сомневаться, что ему ещё никогда не приходилось говорить за один раз так много — даже в молодости, когда он присутствовал на военных советах. Гранитный Утёс долго сидел, уперев взгляд в огонь, потом допил кофе и отодвинул пустую жестянку, служившую ему чашкой. — Я поставил крест. Комендант в Кроссинге читал бумагу. Я обману только себя самого, и всё равно все люди узнают, даже если бледнолицый не узнает. Красный Журавль встал. — Иди! — сказал он негромко. — Я останусь и буду караулить шкурки. Возвращайся скорее. Если ты не достанешь шестидесяти шкурок, мы закроем хижину и отнесём наши припасы женщинам. Гранитный Утёс встал и начал шнуровать высокие оленьи мокасины. Он знал, что отныне Красный Журавль будет заодно с ним. Старый воин принял его план, и Гранитный Утёс испытывал большое облегчение. Выйдя за дверь, Мистер Джим и его хозяин посмотрели на небо. Красный Журавль покачал головой: — Большая пурга идёт. Белая смерть в горах. Давно-давно, много лун назад, была такая пурга. Красный Журавль тогда ещё молодой был. Мяса нет. Шкурок нет. — Так плохо на этот раз не будет. — Гранитный Утёс с самонадеянностью молодости не верил, что на изобилующий пищей Юнавип может надвинуться настоящий голод. Ему ещё предстояло убедиться, до чего наивен он был и как мало знал. — Я не пойду провожать вас, — сказал Красный Журавль и вернулся в хижину. Гранитный Утёс направился вниз по склону. Мистер Джим, переваливаясь, следовал за ним. Он мог понадобиться на обратном пути — нести шестьдесят шкурок, если они будут получены. Путешествие вниз к переправе занимало целый день утомительной ходьбы. Путь обратно занимал два дня, так как идти приходилось в гору. Позади них километр за километром ускользало вдаль белое безмолвие. Только зелень запорошённых снегом елей и голубоватые горы нарушали ровную белизну, окружившую путников, которые с трудом прокладывали себе дорогу. Вдруг слева от них сорвалась с вершины снежная лавина и с грохотом устремилась вниз по склону, всё сметая на своём пути. Гранитный Утёс остановился. Он знал этот склон. На его памяти здесь никогда не бывало обвалов. Он слышал рассказы о том, как срывается иногда с цепи Великий Медведь, но при нём ещё никогда не выпадало достаточно снега, чтобы это случилось. Вихрь ледяных глыб, обломков скал и с корнем вывороченных деревьев пронёсся позади них, и они пошли дальше. Когда случаются снежные обвалы, когда слышится жуткий гул, предвещающий их приближение, нужно остановиться и стоять как вкопанный — больше ничего сделать нельзя. Минует васгрозный поток — значит, вы родились под счастливой звездой, а бросившись вперёд, можно попасть в самую гущу лавины. Их путь лежал по склону узкого каньона. Скованный льдом Медвежий ручей ревел внизу. Миновал полдень, и стали надвигаться ранние сумерки. Мистер Джим знал, куда они идут, и всё время настаивал, чтобы его пустили вперёд. Темнота настигла их, когда они подходили к широкой долине, на другом конце которой находился небольшой посёлок Кроссинг. Гранитный Утёс не останавливаясь пробирался вдоль занесённой снегом улицы. Мистер Джим исчез в темноте — он хотел первым известить об их прибытии обитателей хижины Белого Лося. Бревенчатые домишки были совершенно погребены под снегом. Перед узенькими окошками были расчищены тоннели, и с улицы виднелись бледно-жёлтые огоньки, мерцающие в домах. К дверям тоже были прокопаны тоннели, или, вернее, норы. Вот эта нора вела в дом коменданта, другая — чуть поодаль — означала, что здесь находится крошечный торговый пункт. Охотник поспешно свернул с утоптанной улицы и пошёл по узкой, малохоженой тропке. Скоро она привела его к аккуратному снежному холмику. Под этим холмиком пряталась хижина Белого Лося. Лыжи Гранитный Утёс снял ещё при входе в деревню и сейчас брёл через снег в мокасинах. Он подходил к двери бревенчатой хижины, когда вход осветился вдруг огоньком коптилки. Чуткий Оленёнок услышал приближение отца. Гранитный Утёс сгрёб своего крошечного сынишку и ввалился в хижину. Через секунду в его объятиях вместе с Оленёнком очутилась и Серебристая Луна. Огромный Мистер Джим, заполнивший собой всю хижину, широко осклабившись, наблюдал за ними. Ему очень хотелось, чтобы Оленёнок сошёл с рук отца и залез ему на спину, но он понимал, что маленький хозяин прежде всего должен поиграть с отцом. — Почему ты так скоро вернулся? — Серебристая Луна отняла смуглую щёку от мехового воротника мужа и с тревогой посмотрела на него тёмными глазами. — Пришёл посмотреть, как вы тут живёте под снегом. А где Фиалка? Белый Лось приходит? — Фиалка ушла на торговый пункт, она должна сейчас вернуться. Белый Лось приходит часто — он ведь молодожён. Завтра утром, наверное, придёт. А то она забеспокоится и не будет есть. — Серебристая Луна улыбнулась и ущипнула мужа за щёку. — Раньше и ты приходил чаще.Гранитный Утёс кивнул и опустил большеглазого Оленёнка на пол рядом с Мистером Джимом. Через минуту малыш уже сидел верхом на медведе и кричал пронзительным голоском. Мистер Джим выгнул спину и сделал вид, что хочет сбросить маленького храбреца. Оленёнок цеплялся за шерсть и что-то лепетал на своём ребячьем языке. — Ну как бы мы могли расстаться с Мистером Джимом? — тихо прошептала Серебристая Луна. Гранитный Утёс наклонил голову и поспешно заговорил о другом. Удачно ли шла охота Белого Лося? Слишком уж он близко от посёлка обосновался, но ведь охотник-то он хороший. Жена покачала головой. Белый Лось чего только не делал, стараясь взять хорошую добычу. Зима предстояла тяжёлая. Говорили даже о нехватке еды, потому что лоси и олени уходят на юг — пробираться в места, где нет таких заносов. Уже больше месяца не подвозили припасов. Комендант сказал, что мужчины должны брать любую дичь и что женщинам надо экономить еду. — Лучше было не приводить Мистера Джима. Он много ест. Коменданту это может не понравиться. Но мы не будем выпускать его на улицу. А уйдёшь ты рано, и никто не увидит. — Серебристая Луна задумалась. — Ничего нам за это не будет, — сказал Гранитный Утёс, но на душе у него стало тяжело. Следующие пятнадцать минут Гранитный Утёс напряжённо думал. Он пришёл, чтобы попросить Белого Лося одолжить ему шестьдесят шкурок, тогда они с Красным Журавлём могли бы остаться в Юнавипе и продолжать охотиться. Теперь же он не мог решиться сказать жене, зачем пришёл. Наконец он встал и натянул рукавицы. — Пойду повидаю коменданта. Я скоро вернусь. Не выпускай Мистера Джима. — Он нагнулся и ткнул пальцем Оленёнка, который закурлыкал счастливым голосом, но так и не слез с косматой спины Мистера Джима. Гранитный Утёс пошёл прямо в хижину коменданта, который на самом деле был всего лишь судьёй, наделённым, правда, неограниченной властью над торговцами и индейцами. Вся жизнь Эбона Уинтерса была связана с лесом. Он был суров. Ветры и непогода избороздили его лицо глубокими морщинами. У него был отсутствующий взгляд человека, который стремится заглянуть за узкие рамки горизонта. Эбону случалось чинить правосудие в самых отдалённых местах. Он всегда жил на границах и всегда был в числе тех, кто заселял новые территории. — Здорово, брат! — приветствовал он посетителя. — Входи и садись. Но Гранитный Утёс остался стоять. Он сразу же приступил к тревожившему его вопросу. — Вы знаете про моего медведя и про бумагу, которая у Коби? — прямо спросил он. Комендант кивнул. — Ты что, не можешь расплатиться с ним? — спросил он. — Приходится расставаться с медведем? — Выцветшие глаза смотрели ласково. — Так будет, если мне не помогут. — Гранитный Утёс с надеждой посмотрел в глаза судьи. Уинтерс покачал головой. — Коби и Смельцу предлагают за этого медведя тысячу долларов. Конечно, они спят и видят, как бы получить его. С другой стороны, парень, в такую зиму, да ещё при нехватке еды, похоже, что они дали тебе всё, что причитается. — Они говорят, чтобы я сейчас отдал шкурки. Я думал весной,, — объяснил Гранитный Утёс. — Ты учился в школе? — внезапно спросил Уинтерс. — Мало. — Умеешь читать и писать? — Я недолго ходил в школу. Я говорю, а читать-писать не могу, — медленно ответил Гранитный Утёс. Уинтерс кивнул. Ничего удивительного! — Закон знает только, что ты поставил крест. Кроме того, я боюсь, как бы твой медведь не понадобился на мясо. Конечно, если бы это был твой медведь, мы не могли бы его взять, но если он станет собственностью Коби и тот захочет сделать из него чучело, медведя можно будет убить и употребить на мясо. Увидев отчаяние в глазах охотника, Уинтерс добавил мягче: — Всё это тяжело, но мы должны как-то питаться, а дороги, вероятно, так и останутся непроезжими, и собачьи упряжки не смогут пробиться сюда. Гранитный Утёс поклонился и молча вышел в темноту. По пути назад в хижину Белого Лося решение было принято. Завтра они с Мистером Джимом вернутся в Юнавип, заберут все припасы, какие у них имеются, и отнесут в Кроссинг женщинам. Они с Красным Журавлём покинут хижину и будут охотиться на оленей и прочую дичь. Мистер Джим был обречён! Когда он вернулся в хижину. Фиалка была уже дома и играла на полу с Мистером Джимом и Оленёнком. — Всё грустишь о своём охотнике? — поддразнил её Гранитный Утёс, пытаясь говорить беззаботным тоном. Фиалка улыбнулась и покачала головой. От больших глаз Серебристой Луны не укрылось, что Гранитный Утёс чем-то огорчён. Она решила дождаться, чтобы Фиалка уснула, и выведать у мужа, в чём дело. Она имела право делить с ним тревоги, а он был чем-то очень встревожен — она это чувствовала. Фиалка со смехом встала. — Он хороший, — наивно сказала она. Оленёнок уснул, прикорнув на огромной лапе Мистера Джима, и сам Мистер Джим, утомлённый дневным переходом по глубокому снегу, охотно последовал примеру маленького охотника. Фиалка закуталась в одеяло и отвернулась к стене. Серебристая Луна подождала, пока её сестра, свернувшись калачиком под тёплым одеялом, не начала дышать ровно. Тогда она подкинула ещё одно полено в очаг и села у ног Гранитного Утёса. Он с улыбкой посмотрел на неё сверху. — Нам тоже пора спать. Завтра на рассвете я уйду. — Мы не ляжем спать, пока ты не расскажешь мне, что случилось. — Жена говорила негромко, но решительно. — А почему ты думаешь, что что-то случилось? — Гранитный Утёс сделал попытку рассмеяться. — Я знаю, — спокойно сказала она. И вдруг охотник почувствовал, что должен рассказать ей. Так будет легче для всех. Серебристая Луна может придумать, что сказать Оленёнку, и это уже будет помощью. Медленно, взвешивая каждое слово, он поведал ей, что произошло. — По моей собственной вине нам придётся потерять Мистера Джима, — закончил он. — Зима очень трудная —ч я не могу попросить Белого Лося дать мне хоть сколько-нибудь шкурок. Серебристая Луна кивнула и погладила его по колену. — Ты же не знал. Это была нехорошая бумага. Бледнолицый Коби обманул тебя. — Голос у неё стал жёстким. — Красный Журавль понял и не читая, а я не спросил его совета, — грустно покаялся Гранитный Утёс. — Теперь будем спать. Что будет, то будет, — твердо сказала Серебристая Луна. — Хватит говорить на сегодня. Оба спали крепко, но сны их были тревожны, и проснулись они рано. Гранитный Утёс съел совсем немного, порция Мистера Джима была гораздо больше. У Серебристой Луны не хватило духа скупиться сейчас на еду медведю. Ткнув пальцем Оленёнка в круглый животик, Гранитный Утёс ушёл. Фиалка так и не проснулась. Сначала Гранитный Утёс хотел остаться и повидать брата, но побоялся, что Эбон Уинтерс может сделать что-нибудь с Мистером Джимом, если узнает, что медведь находится в посёлке. А охотник хотел оттянуть час разлуки со своим другом как можно дольше. Они вышли из посёлка, и вскоре белое безмолвие поглотило их. Только треск сучьев, которые ломал Мистер Джим, пробиваясь через снег, нарушил тишину. Этой ночью они собрались заночевать в густом ельнике, где плотные лапы старых елей почти не пропускали снега. У Гранитного Утёса не было с собой одеяла, но он знал, что тепла, исходящего от Мистера Джима, хватит на двоих, — медведь не раз выручал его в подобных случаях. Вынув из-за пояса топорик. Гранитный Утёс нарубил веток и сделал щит от ветра. Потом он развёл костёр. Ещё не совсем стемнело, но выше в горах уже было не найти такого хорошего местечка. Гранитный Утёс собирался подбросить топлива в костёр и вдруг испуганно вздрогнул — позади него раздался голос. Он обернулся и чуть не уронил от удивления хворост на землю. Перед ним стоял Белый Лось. За спиной молодого индейца был большой тюк. Он сбросил его на землю. — Ты спешишь уйти от помощи, — усмехнулся он. — Я спешу назад к своему горю, — ответил Гранитный Утёс. — Я принёс тебе шестьдесят шкурок, — спокойно сказал Белый Лось. — Откуда ты узнал? Неужели Серебристая Луна… — Глаза Гранитного Утёса потемнели при этой мысли. Белый Лось покачал головой. — Фиалка не спала, — сказал он. — Ты должен бы знать, что женщины всегда чуют беду. Фиалка поняла, что ты что-то скрываешь. — Утром ты унесёшь свои шкурки обратно, — твердо заявил Гранитный Утёс. — Фиалка и я поговорили. Мы тоже хотим маленького, как Оленёнок, и мы хотим, чтобы Мистер Джим был тут и играл с ним. Вот так! Утром я уйду, но без шкурок. А теперь я хочу есть. После тебя осталась плохая дорога: Мистер Джим протоптал большие ямы. Было ясно, что шкурки останутся. Гранитный Утёс достал свои припасы, и братья сели ужинать — теперь им было не до разговоров, потому что старший ел с аппетитом впервые за несколько дней. На следующее утро завыла пурга, но это обстоятельство не пугало братьев. Оба были прирождёнными следопытами — снежные бури были им не страшны. Гранитный Утёс пришёл в прекрасное расположение духа. Они уговорились, что он вернётся в Кроссинг и будет помогать Белому Лосю охотиться на дичь. Они будут жить так, как жили их деды и прадеды — обходиться без припасов белых. Это вовсе не трудно. А шестьдесят шкурок заберёт Гранитный Утёс.
Глава11 • СНЕЖНЫЙ ОБВАЛ
Уже смеркалось, когда Гранитный Утёс радостно ввалился в хижину. В очаге пылал огонь, и треск его почти заглушал рёв пурги. При виде тюка со шкурами, брошенного на пол Гранитным Утёсом, старик улыбнулся. В дверь влез Мистер Джим, окутанный облаком морозной пыли. Его мохнатая морда сплошь заиндевела. Он шумно отдувался и жадно сопел. — У меня готово тушёное мясо с бобами. Его много, — сказал Красный Журавль. — Будут конфеты и будет кофе, — пообещал Гранитный Утёс, стаскивая меховую куртку. Это был не ужин, а настоящий пир. Мистер Джим сидел вместе с ними и ел за двоих медведей. Гранитный Утёс не говорил Красному Журавлю, что надо экономить. Он знал, что еда у них будет в достатке, что дома голод не грозит им. — Эта пурга на много дней, — сказал Красный Журавль. — Не к чему нам оставаться в Юнавипе после того, как она кончится. Всё равно все тропы занесёт снегом. И тогда Гранитный Утёс рассказал ему, о чём порешили они с братом. — Мы будем охотиться на дичь, а не за шкурками. Ты останешься с женщинами, а мы с Белым Лосем проберёмся к нижним посёлкам. Трудно не будет. Это бледнолицым торговцам страшны большие морозы, мы-то их вынесем. Красный Журавль сонно кивнул и отложил трубку. — А теперь будем спать, — проворчал он. Мистер Джим уже спал. Длинный путь утомил его больше, чем хозяина, потому что он всё время проваливался в сугробы, в то время как Гранитный Утёс скользил по снегу на лыжах. Снаружи свирепствовала вьюга. Сильный ветер нёс с севера тучи мелкого снега. Ветер проносился над гребнем горы, у подножия которой прилепилась хижина, и обрушивал на долину снежные каскады. Этот снег, смешиваясь со снежными хлопьями, падавшими с неба, оседал на обледенелом склоне горы и наметал высокие сугробы в лесу. Огромный нанос образовался на самом гребне. Постепенно нарастая, он всё дальше выдавался вперёд и делался всё плотнее и плотнее, пока не затвердел, как лёд, и не покрыл гору морозной глазурью. Около полуночи к хижине явился посетитель и несколько раз обошёл её вокруг. У незнакомца были короткие ноги и крепкое туловище. Он останавливался на каждом шагу, внимательно осматривал странную пещеру, в которой жили человеческие звери, принюхивался и фыркал. Это был Каркаджу, спустившийся вниз с куньей тропы в поисках еды. Последние дни ловушки, расставленные вдоль тропы, мало что дали ему, и Каркаджу пришлось отправиться на поиски места, где можно было бы раздобыть пищу. Он тщательно обследовал хижину и даже потрогал дверь. Голод утолить здесь, по-видимому, было нечем. Очевидно, нужно было снова заняться охотой. Но рассчитывать на удачную охоту, когда слепящий ветер носился, завывая, по долине, не приходилось. Подумав немного, он повернулся и через перевал направился в долину, расположенную по другую сторону горы. На пургу он не обращал внимания. Он презирал её, как всякую силу, направленную против него. Его путь лежал по той же неприметной тропинке, по которой шли Коби и Смельц. Каркаджу скоро понял, что по этой дороге проходили всего лишь несколько дней тому назад. Позёмка замела все следы по хребту, и снег тяжёлой ослепительно белой пеленой покрыл долину, но у Каркаджу были свои приметы. Вот недалеко от вершины огромный пень, возле которого останавливалась собачья упряжка. Миско пометил пень, а на камнях и кустах вокруг ещё сохранялись незнакомые запахи остальных собак. Обнаружив эти отметины, Каркаджу довольно зарычал. Где-то поблизости вся эта компания, конечно, останавливалась на обед или ужин. Возле таких мест ему не раз случалось находить лакомые кусочки. Он бежал без остановки, пока не добрался до перевала. Внизу завывала пурга; было похоже, что это ревёт огонь, прочищая засорённую трубу. Перед ним, объятое бурей, лежало Ущелье Ада. На перевале Каркаджу обнаружил место, где закусывали Коби и Смельц. Он сунул нос в жестянку из-под печенья и принялся разгребать снег; выкопал спитой чай и попробовал его. Но чай не пришёлся ему по вкусу, и Каркаджу снова тщательно закопал его. После получасовых поисков ему удалось обнаружить только огрызок печенья. Пустую жестянку он отнёс подальше и закопал. Каркаджу не смог бы объяснить, зачем ему понадобился этот блестящий кусочек жести. Он просто поступил так, как поступали все росомахи с тех пор, как первая из них — злобная, косматая и вооружённая острыми зубами и когтями — выпрыгнула на землю из заколдованных лесов Великого Духа. Каркаджу уселся спиной к метели — нужно было как следует обдумать все возможности раздобыть еду. Обострённый слух прекрасно различал голоса стихии, и кровь бежала быстрее по жилам, когда вихри снега и измельчённого льда налетали на него. Он мог бы бежать по подветренной стороне, но не хотел. Пусть-ка попробует ветер смести его! Но вот, заглушая вой пурги, раздался страшный гул. Каркаджу тотчас же присел. Гул затих, потом послышался снова и стал нарастать, пока не превратился в сплошной рёв. Где-то поблизости начался снежный обвал. Прямо у него под ногами дал трещину громадный снежный карниз, нависший над обрывом. Низкорослые сосны и приземистые пихты, росшие у подножия скалы, не смогли сдержать все эти тонны льда и снега. Снежная лавина, шириной больше километра, тронулась и медленно поползла вниз. Сначала трещина была всего лишь в несколько сантиметров, затем с полметра; движение лавины было едва заметно. Внезапно трещина превратилась в зияющую пропасть, и лавина поднялась одним концом в воздух, похожая на лезвие гигантского ножа. Каркаджу внимательно слушал, но не двигался с места. Здесь, на вершине, он был в безопасности, зато там, на тропинке, по которой он только что взбежал наверх, царили смерть и ужас. Первый километр своего пути лавина стремительно неслась вниз по обрыву, вздымая тучи снега, завывая и шипя. Но вот она ударилась о покрытый лесом и усеянный валунами склон, находившийся прямо под обрывом. Вой и шипение перешли в скрежет и грохот, потрясшие все ближние горы. Огромные деревья вздрагивали и падали вниз, с тем чтобы снова подняться, как привидения, в бурлящей массе. Величественная скала, веками стоявшая на этом месте, исчезла под бешеным напором и превратилась в гальку и песок, которые осядут со временем на дно Злюки. Лавина неслась вниз по склону, с каждой секундой набирая скорость. Никакая сила в мире не могла бы теперь задержать её, и никто, попавший в этот кипящий водоворот, не вышел бы из него живым. Белая пелена, всего лишь несколько часов тому назад покрывавшая долину, превратилась в грязную массу камней и вывороченных с корнем деревьев. Каркаджу наблюдал за обвалом и вызывающе рычал. Даже пред лицом ужаса, объявшего снежное царство, он не испытывал страха, он по-прежнему готов был помериться силами с кем угодно — хоть с разбушевавшейся стихией. Клокочущее чудовище скрылось во мраке, и ветер унёс с собой рёв лавины и скрипучие стоны исковерканных елей и сосен. Каркаджу встал и направился вниз, в Ущелье Ада. Далеко в долине, на пути лавины, притаилась хижина Гранитного Утёса со своими спящими обитателями. Мистер Джим спал плохо. Он переел подслащённого мяса, и его мучили кошмары. Несколько раз он начинал рычать во сне и вытягивал громадную лапу, отмахиваясь от нападающего на него призрачного чудовища. Гранитный Утёс спал крепчайшим сном человека, который провёл весь день на чистом, морозном воздухе и совершил исключительно трудный переход. Красный Журавль с головой укрылся одеялом, спасаясь от храпа и рычания Мистера Джима. Сновидения Мистера Джима становились всё более беспокойными. То перед ним вставала стена водопада, то на него рушилась скала. Он всё чаще рычал и вертел огромной головой. Ужас надвигался на него с гулом, от которого тряслась земля. Медведь зашевелился, потом снова лёг. Он перевернулся на бок, чтобы не так давило на желудок. Чуть повыше хижины повалился последний ряд ёлок. Деревья ломались с треском и стонами. Цела осталась только небольшая группа их справа от хижины, там, где лавина обогнула выдававшийся край скалы. Грязный, бурлящий поток, как страшный сон, ринулся на просеку. Мистер Джим пошевелился и поднял голову. Хижина содрогалась. Его сон, оказывается, был не просто сном. Медведь вскочил и стал озираться по сторонам, хлопая глазами. Хижина затряслась. Со страшным рычанием Мистер Джим прыгнул к Гранитному Утёсу и так толкнул его, что тот вылетел из одеял. Гранитный Утёс мгновенно проснулся. Через секунду он тряс за плечо Красного Журавля. — Обвал! — крикнул он. Оба вскочили и стояли в темноте друг против друга. — Убегать бесполезно! — крикнул в ответ Красный Журавль. — Останемся здесь! — закричал Гранитный Утёс, и руки их встретились. В этот момент что-то громадное протиснулось между ними. С треском ломалось дерево. Оба охотника инстинктивно вцепились в густой мех Мистера Джима. Страшный удар потряс хижину, и Мистер Джим кинулся вперёд. Он вышиб дверь, как будто это была спичечная коробка, и выпрыгнул наружу. От смолотых в порошок камней в воздухе пахло серой. Вокруг них кружились грязные смерчи. Хижина поднялась в воздух и исчезла. Только благодаря своей невероятной силе Мистер Джим смог удержаться сам и удержать своих друзей, иначе их закружило бы в том же водовороте, что и хижину. Он не мог двигаться против стремительного потока лавины, но прыгал вместе с ней вниз по склону и через просеку. Вековая ель, потерявшая все свои пышные ветви, с начисто ободранной корой, поднялась и рухнула с треском, чуть не задев их. Мистер Джим то нырял в несущуюся массу, то выпрыгивал из неё. Один момент казалось, что он не справится. Он был избит, на нём не осталось живого места, но он не сдавался. Скала, расколовшая лавину, спасла охотников. Мистер Джим пробился туда, где сохранялась полоска нетронутого снега, и остановился. Гранитный Утёс разжал одну руку и стал шарить вокруг. — Ты жив, Красный Журавль? — спросил он, стараясь перекричать вой ветра и рёв лавины. — Я здесь, — отозвался Красный Журавль с другой стороны Мистера Джима, — меня не задело! — Это хорошо. — Гранитный Утёс вздохнул с облегчением. Они стояли, прижавшись к своему спасителю, и напряжённо прислушивались. Из-за вьюги ничего не было видно. Лавина исчезла так же быстро, как появилась.С бешеным рёвом она пересекла ручей Злюку, смела всё на противоположном берегу, проложила широкую просеку в лесу и взвилась ещё почти на километр вверх по крутому склону каньона Юнавип. — Нужно остаться здесь до утра! — прокричал Красный Журавль. И они остались там до утра, приютившись с подветренной стороны скалы, сохранившей им жизнь. У них не было рукавиц, и нашлось всего лишь несколько спичек. Но, собственно, спички были им сейчас ни к чему. Оба были без шапок, а температура опустилась намного ниже нуля. Но и эту проблему разрешил Мистер Джим. Он заменил им и одеяло и печь. Они провели ночь, прижавшись к его огромному, мохнатому животу. Когда забрезжил серый рассвет, их глазам представилось печальное зрелище. Вьюга ещё бушевала. Замотав головы лоскутами, оторванными от шерстяных рубашек, охотники отправились осматривать разрушения, причинённые обвалом. Там, где раньше стояла их хижина, шёл глубокий неровный след лавины. Верхний слой почвы был сорван; ободранная, засыпанная острыми обломками земля — вот всё, что они нашли на поляне. От хижины не осталось ни щепки. Гранитный Утёс с грустью посмотрел в сторону ручья. — Сто шкурок пропало, — хрипло сказал он. — Нам придётся взять Мистера Джима в Кроссинг. Без лыж мы туда не доберёмся. — И Красный Журавль потрепал зверя, сидевшего рядом с ним, по мохнатой шее. — Может, пройти по пути лавины и посмотреть, не осталось ли чего-нибудь? — В голосе Гранитного Утёса сквозила надежда. — Помни, что у нас очень мало времени, — возразил Красный Журавль. — Лишь только утихнет буря, ударит мороз, и мы замёрзнем. Старый охотник знал, что говорит. Как только стихает буря, температура обычно падает до сорока — пятидесяти градусов. Гранитный Утёс поспешил вниз по пути следования лавины. Он обнаружил куски брёвен, из которых была сложена хижина, и нашёл половину одеяла. Это было всё. Все их припасы и сама хижина были погребены под тридцатью метрами снега, камней и вывороченных деревьев, и этот покров уже спрессовался и превратился в ледяную массу. Они сразу же отправились в трудный поход — вниз по каньону Юнавип к посёлку. Мистер Джим, казалось, понимал, что грозит его друзьям, — он шёл первым, энергично протаптывая для них дорогу. Тёплых верхних мокасин и рукавиц у охотников не было. Они шли, засунув руки в рукава лёгких кожаных курток и замотав головы остатками одеяла. Сильный ветер дул в спину — это облегчало путь. Со страшным усилием преодолевали они километр за километром. Мистер Джим ни разу не приостановился и шёл очень быстро — всё для того, чтобы охотники не замёрзли. Пурга не стихала, ветер продолжал ожесточённо дуть им в спину. Наконец они вошли в долину Медвежьей реки. Снег с каждым шагом становился всё глубже. Ранние сумерки спустились на землю, а они всё шли и шли вперёд, с трудом переставляя ноги. В десять часов вечера три усталых и голодных путника проковыляли по тёмной дорожке, заменявшей посёлку улицу. Они постучали в двери хибарки Белого Лося и нашли там тепло и радушный приём. Белый Лось был дома. Они все уселись в кружок, посадили Мистера Джима и Оленёнка в середину, и Гранитный Утёс рассказал им про обвал и про их чудесное спасение. Когда он кончил, заговорил Белый Лось: — У меня не хватит шкурок, чтобы выручить Мистера Джима, но не можем же мы отдать его на смерть. Гранитный Утёс покачал головой: — Коби и Смельц вернутся из Ущелья Ада сегодня, самое позднее — завтра. Они будут требовать, и мы ничего не сможем сделать. — У нас даже нет места, чтобы спрятать его. Пурга замела все дороги, — впервые нарушил молчание Красный Журавль. — Забудем о завтрашнем дне и будем веселиться сегодня. — Это сказала Серебристая Луна. Она встала и начала готовить ужин. Это был настоящий пир. Она словно хотела вернуть их к обычаям предков, к обычаям всех детей природы. «Не думай ни о чём, кроме настоящего момента, — говорили предки. — Живи, смейся, а придёт горе, поплачешь!»
Глава 12 • ТАЙНИК
Миско старался держаться поближе к нартам и к тайнику с припасами, оставленными Коби и Смельцем. Он недаром прожил всю жизнь на Севере и знал, что лучше иметь такого хозяина, как Коби, чем никакого. Остальные собаки бегали неподалёку, выискивая, что бы поесть. Только одна лайка оставалась на привязи. Это был тощий, ослабевший от голода пёс, у которого не хватало сил оборвать цепь. Прежде Миско не раз хотел вырваться из рабства, но годы пресмыканий под кнутом погонщика и ленивая, беззаботная жизнь в лагере держали его в плену у человека. Вьюга, которая принеслась из Ущелья Ада, завывала всё громче. Миско забеспокоился. Что-то жуткое чудилось ему в этом белом хаосе. Вдруг с ближней вершины донёсся волчий вой. Миско не удержался и ответил. Вой голодной стаи сразу же стих, и сквозь рёв бури донеслось нетерпеливое поскуливание: волки услышали его голос. Остальные собаки разбежались по лесу кто куда. Они боялись волков. И только прикованный к дереву пёс равнодушно лежал на снегу. Снова ветер донёс вой волков. Миско дерзко откликнулся. На этот раз вой раздался ближе. Стая приняла вызов неизвестного смельчака и спешила к нему. Миско отскочил назад к перевёрнутым саням и остановился, выжидая. Волки, держась близко друг к другу, бежали прямо вниз по склону, наперерез ветру. И тут Миско завыл протяжно и громко. Что-то оборвалось у него внутри, и ему уже не терпелось встретиться лицом к лицу с противником. Сквозь сумрак начали проступать очертания отдельных волков. Вожаком был мощный лобан с чёрной мордой. За ним по пятам бежали четыре волка помельче. Увидев приготовившегося к бою Миско, они рассыпались полукругом. Вожак бежал прямо. Он прыгнул, стараясь схватить Миско за горло, но рослый пёс был готов отразить нападение и успел пригнуться. Рычащим клубком они покатились по снегу. Стая промчалась дальше. Волки углядели заморённых лаек, прячущихся за деревьями, и с кровожадным воем кинулись на них. Миско грудью встретил натиск вожака, тот отлетел и свалился. Быстрее молнии пёс бросился на него, ободрал ему бок и прикончил бы его, если бы волк в последний момент не отскочил в сторону. Тогда вожак решил перейти к испытанным волчьим приёмам — он кинулся, вцепился Миско в плечо и отскочил назад. Миско сам бросился на вожака, но тот увернулся и снова цапнул его. К этому времени, разорвав привязанную к дереву лайку, стая обрушилась на собак, бегавших на свободе, и с лёгкостью прикончила ослабевших от голода животных. Всё ещё яростно рыча, они окружили пространство, где сражался их вожак с неизвестным псом. Миско медленно повернулся и ощерился. Волк пригнулся и сумел увернуться от него. Миско приготовился к прыжку, но вожак молниеносно отскочил в сторону. Это навело Миско на блестящую мысль. Он приготовился к прыжку, но задержался и кинулся только в тот момент, когда волк отскакивал в сторону. Прыгая, он рассчитывал, что окажется как раз там, куда отскочит вожак стаи. Они сшиблись, и Миско вцепился клыком в густой мех у горла волка. Вожак рванулся назад, затем вбок, но высвободиться из сдавивших ему горло тисков не смог. Они снова покатились по снегу. Волк начал задыхаться. Миско с трудом поднялся на ноги и сдавил ему горло ещё сильней. Тело волка начало медленно обмякать. В разгар битвы из леса появился зритель. Он был коротконог и коренаст и напоминал медвежонка; по хребту у него проходила белая полоска. Каркаджу очутился на месте происшествия, потому что искал тайник с едой или хотя бы место, где недавно останавливались на привал. Он был голоден и свиреп. За последние сутки ему не удалось хотя бы зайца вспугнуть. Миско и вожак не обратили внимания на пришельца, но стая заметила властелина и, заметив, поспешно ретировалась. Волки знали Каркаджу и не собирались оспаривать его право принять участие в драке. Рыча и пофыркивая, Каркаджу шёл вперёд. В двух шагах от сцепившихся противников он взвизгнул и прыгнул. Матёрый волк уже ничего не соображал. Каркаджу угодил прямо на Миско и распорол ему спину. Взвыв от боли, пёс разжал зубы и стряхнул с себя нового врага. Однако, увидев, кто напал на него, он отпрыгнул назад. Хищник вскочил на безжизненного волка и вызывающе посмотрел на Миско. Пёс свирепо зарычал, но не бросился. С минуту он постоял на месте, затем повернулся и побежал, исчезая в тёмных вихрях пурги. Стая помедлила, затем вся, как один, повернулась и последовала за новым вожаком. Миско порвал с людьми. Каркаджу оторвал кусок от предплечья старого волка и попробовал мясо. Оно оказалось невкусным. Он осмотрелся по сторонам, увидел перевёрнутые нарты, слез с убитого волка и подошёл к ним. Но ещё не дойдя до нарт, он заметил тайник, болтающийся на ветке. Вот это было ему больше по вкусу. Он обошёл вокруг дерева и поцарапал когтями ствол. Многие охотники считают, что росомаха не умеет или не хочет лазить по деревьям. Так считают охотники, которые, подобно Коби, не знают по-настоящему Каркаджу. Каркаджу стал, как медвежонок, карабкаться на дерево, добрался до ветки и пошёл по ней. Минут пять он сидел над тайником, покрытым брезентом, и размышлял. Потом сжался и прыгнул вниз на тюк с припасами. Острыми выгнутыми когтями он вцепился в него. Перервать ремешок, на котором висел тюк, было делом одной секунды. Перекувырнувшись в воздухе, он вместе со своей добычей рухнул на снег. Каркаджу принялся неторопливо и с большой осторожностью исследовать тайник. Сперва он в двух местах перегрыз верёвку и стащил брезентовую покрышку. Затем проверил содержимое тюка. Спальный мешок Смельца он оттащил в сторону. Проглотил ломтик грудинки; прежде чем приняться за дальнейшие поиски, съел горсть чернослива, рассыпал чай, осмотрел и отшвырнул две жестянки с печеньем, открыл баночку с сахаром и полизал его. В конце концов Каркаджу съел всё, что можно было съесть, и даже некоторые вещи, которые, казалось бы, были совсем несъедобны — как, например, плеть из сыромятной кожи, ремешок, промасленную бумагу и катушку липкого пластыря. Над оставшимися вещами нужно было подумать. Прежде всего он обратил внимание на спальный мешок. Он отнёс его вниз и закопал в сугроб. С величайшей осторожностью все предметы, находившиеся в тайнике, были один за другим унесены подальше и спрятаны. Тут уж он повиновался инстинкту. А инстинкт говорил ему, что добычу нужно прятать. Не так-то просто было справиться с нартами, но в конце концов он разделался и с ними: перевернул и стащил вниз по склону. Для зверька, ворочавшего брёвна, которые с трудом поднимали двое дюжих мужиков, это не представляло никакой сложности. Пурга всё ещё бушевала, и возбуждение не оставляло Каркаджу. Он был сыт, но спать ему не хотелось: он жаждал деятельности. Ему хотелось бегать и бороться с бурей, пока сон не спорит его. Он побежал вниз и скоро очутился в нижних уступах Ущелья Ада. Вдруг он услышал запах человека и свернул с тропинки, чтобы переждать. В облаках снега показались двое людей, с трудом продвигавшихся вперёд. Тот, что повыше, шёл впереди, не глядя по сторонам, и нёс на спине небольшой мешок. Человеку поменьше, по-видимому, стоило больших усилий не отставать от товарища. Он брёл спотыкаясь и пошатываясь и выглядел очень утомлённым. Каркаджу некоторое время наблюдал за ними и затем снова побежал вниз под гору. Звери из породы людей в данный момент не интересовали его. Он может вернуться и нагнать их позже, чтобы посмотреть, где они сделают привал. Теперь же он должен был найти себе хорошее местечко, потому что, пока он прятался в тени дерева и следил за путниками, ему захотелось спать. Вернувшись в каньон Юнавип, он в конце концов выбрал себе место для отдыха. Это была ямка, скрытая перепутанными ветвями густых кустов, — кормушка большого зайца-беляка. Хозяин ямки ушёл в метель объедать ивовые веточки. Каркаджу вошёл и улёгся. Заяц хорошо разгрёб снег, чтобы добраться до прошлогодней травы и листьев. Это было уютное гнёздышко, и Каркаджу быстро заснул, не обращая внимания на бушевавшую над ним пургу. Владелец этого славного местечка уже несколько часов объедал ивовые побеги, попрыгивая в укромных уголках. Вдруг он навострил длинные уши и прислушался. Кто-то приближался к нему. Заяц прижал уши и замер, стараясь вжаться в снег. Из путаного куста, почти засыпанного снегом, выпрыгнула рысь. Она плотно упёрлась широкими лапами и навострила чёрные кисточки на ушах. Носом она непрестанно потягивала воздух. Когда она вторично повела носом, заяц сделал отчаянный скачок. Он вдруг сообразил, что сидит е наветренной стороны, что его учуяли… Рысь увидела, как он прыгнул, и кинулась в погоню. Бежать было недалеко. Заяц прыгнул под куст — там был его дом. Страх гнал его вперёд, он бежал без оглядки и, упав на что-то чернее и спящее, уже не мог остановиться и, проскочив мимо непрошеного гостя, зарылся в сугроб.Каркаджу открыл глаза. Он мгновенно проснулся и очутился нос к носу с крупной рысью. Глаза рыси, за секунду до этого горевшие кровожадным огнём, сначала сузились, потом расширились от страха. Властелин пришёл в ярость оттого, что какая-то рысь осмелилась напасть на него во сне. Он прыгнул на неё с таким свирепым рычанием, что притаившийся заяц ещё на полметра забился в снег, а рысь отлетела назад, как на пружинах. Каркаджу выскочил из-под куста, готовый в клочки разодрать убегавшую кошку, но увидел лишь, как она одним скачком скрылась в крутящихся вихрях снега. Рысь была опытным охотником и не раз закусывала зайцами, но она ещё никогда не видела, чтобы это трусливое создание на глазах превратилось вдруг в росомаху. Она не останавливалась, пока между ней и тем местом, где она вспугнула зайца, не встали две горы. Наконец она остановилась и заскулила. Ей было страшно, она боялась чего-то непонятного, чего-то такого, что больше и страшнее самого Каркаджу. Рысь охотилась уже два дня — за всё это время ей впервые представилась возможность пообедать.
А Каркаджу стоял неподвижный и грозный. Вокруг него бушевала метель, ветер подхватывал и уносил его презрительное рычание. Наконец он вернулся под куст и улёгся. Больше его не тревожили, так как заяц прорыл тоннель в три метра длиной и вышел с другого конца занесённого снегом куста. И оттуда бросился искать другое место, где бы он мог укрыться под снегом и жить спокойно.
Последние комментарии
16 часов 41 минут назад
18 часов 58 минут назад
1 день 9 часов назад
1 день 9 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 18 часов назад