Переписанная Википедия в области оружия, изредка перемежающаяся рассказами о том, как ГГ в одиночку, а потом вдвоем :) громил немецкие дивизии, попутно дирижируя случайно оказавшимися в кустах симфоническими оркестрами.
Автор несёт полную чушь. От его рассуждений уши вянут, логики ноль. Ленин был отличным экономистом и умел признавать свои ошибки. Его экономическим творчеством стал НЭП. Китайцы привязали НЭП к новым условиям - уничтожения свободного рынка на основе золота и серебра и существование спекулятивного на основе фантиков МВФ. И поимели все технологии мира в придачу к ввозу промышленности. Сталин частично разрушил Ленинский НЭП, добил его
подробнее ...
Хрущёв. Всё стало дефицитом и система рухнула. Шумейко с Геращенко разваравали все средства ЦБ и Сбербанка по торговому договору с МИД Польши. Нотой правительства Польши о нанесение ущерба в 18 млрд. долларов были шантожированы и завербованы ЦРУ Горбачёв с Ельциным. С 1992 года Чубайс ввёл в правительство ЦРУ. Ельцин отказался от программы "500 дней", и ввел через Гайдара колониальную программу МВФ, по которой и живём. Всё просто, а автор несёт чушь, аж уши вянут. Мне надоели стоны автора о его 49 годах, тем более без почвенные. Мне 63 года но я не чувствую себя стариком, пока не взгляну в зеркало. У человека есть душа и подсознание тела. Душа при выходе из тела теряет все хотелки и привычки подсознание тела. И душе в принципе наплевать почти на всё, кроме любви и отношений к другим людям. Только это может повлиять на поступки души. У ГГ молодое тело с гармонами и оно требует своего. Если вы не прислушиваетесь к подсознанию своего тела, то оно начинает мстить, тряской рук, адреналином, вплоть да расслабления мочевого пузыря и заднего прохода. В принципе нельзя чувствовать себя старше тела. В общем у автора логики в написанном нет, одни дурные эмоции расстройства психики. Дельного сказать не может,а выговорится хочется.
Читать не интересно. Стиль написания - тягомотина и небывальщина. Как вы представляете 16 летнего пацана за 180, худого, болезненного, с больным сердцем, недоедающего, работающего по 12 часов в цеху по сборке танков, при этом имеющий силы вставать пораньше и заниматься спортом и тренировкой. Тут и здоровый человек сдохнет. Как всегда автор пишет о чём не имеет представление. Я лично общался с рабочим на заводе Свердлова, производившего
подробнее ...
авиадвигатели во время войны. Так вот будучи не совершеннолетним после училища опоздал на 15 минут в первый день выхода на работу, получил 1 год Гулага. А тут ГГ с другом опаздывают и даже не приходят на работу на танкостроительный завод? Там не с кем не нянчились, особисты с НКВД на фронт не хотели даже в заградотряды и зверствовали по любому поводу и без. У него танки собирают на конвейере. Да такого и сейчас никто не додумался. Вы представляете вес танка и сколько корпусов должен тащить такой конвейер? Где вы видели в СССР краны, позволяющие сбрасывать груз с крюка по кнопке? Я был на многих заводах с кранбалками и не разу не видал такой конструкции. Сколько тон поднимает кран и какой величины и мощности должно быть реле, что бы сместить задвижку под такой нагрузкой? Более того инструкции техника безопасности по работе в цехах не предусматривают такой возможности в принципе. Да и сами подумайте, электро выбрасыватель на крюке, значит нужны провода с барабаном. А кабеля не любят перегибов и даже гибкие. Кто возьмётся в своём уме даже проектировать такое устройство на кранбалке в цеху. Перестрелка ГГ с 5 ворами вообще дебильная. Имея вальтер, стрельбу в упор, ГГ стреляет так медленно, что пьяные в хлам воры успевают гораздо больше, чем ГГ жмет пальцем на курок. Дважды выстрелить из обреза, опрокинуть стол, метнуть нож. И ГГ якобы был воином и остаётся отличным стрелком. Воры с обрезами в городе - это вообще анекдот и вышка при любых ситуациях в те годы. А человеченка в кастрюле при наличии кучи денег? У автора очень странное воображение. Я вообще то не представляю как можно в открытую держать воющую женщину в сарае зимой в населённом пункте? Зачем сжигать дом людоедов, если есть свидетель? Ну убил людоедов - хорошо. Сжёг дом с уликами - другая статья. Глупость во всём полная. "Сунул спичку в бак". Я люблю фантастику и фентази, но не дурацкую писанину. Стиль написания далёк от художественного, всё герои выражаются в одном стиле, больше похожий на официальный язык прожжённого офисного бюрократа. Одни и те же словарные обороты. Так пишут боты.
Написано хорошо. Но сама тема не моя. Становление мафиози! Не люблю ворьё. Вор на воре сидит и вором погоняет и о ворах книжки сочиняет! Любой вор всегда себя считает жертвой обстоятельств, мол не сам, а жизнь такая! А жизнь кругом такая, потому, что сам ты такой! С арифметикой у автора тоже всё печально, как и у ГГ. Простая задачка. Есть игроки, сдающие определённую сумму для участия в игре и получающие определённое количество фишек. Если в
подробнее ...
полуфинале на кону стояло 5000, то финалист выиграл 20 000, а в банке воры взяли чуть больше 7 тысяч. А где деньги? При этом игрок заявил, что его денег, которые надо вернуть 4000, а не на порядок меньше. Сравните с сумой полуфинала. Да уж если ГГ присутствовал на игре, то не мог знать сумму фишек для участия. ГГ полный лох.Тем более его как лоха разводят за чужие грехи, типо играл один, а отвечают свидетели. Тащить на ограбление женщину с открытым лицом? Сравним с дебилизмом террористов крокуса, которым спланировали идеально время нападения,но их заставили приехать на своей машине, стрелять с открытыми лицами, записывать на видео своих преступлений для следователя, уезжать на засвеченной машине по дальнему маршруту до границы, обеспечивая полную базу доказательств своих преступлений и все условия для поимки. Даже группу Игил организовали, взявшую на себя данное преступление. Я понимаю, что у нас народ поглупел, но не на столько же!? Если кто-то считает, что интернет не отслеживает трафик прохождения сообщения, то пусть ознакомится с протоколами данной связи. Если кто-то передаёт через чужой прокси сервер, то сравнить исходящящйю с чужого адреса с входящим на чужой адрес с вашего реального адреса технически не сложно для специалистов. Все официальные анонимные серверы и сайты "террористов" давно под контролем спецслужб, а скорей всего ими и организованы, как оффшорные зоны для лохов, поревевших в банковские тайны. А то что аффшорные зоны как правило своёй твёрдой валюты в золоте не имеют и мировой банковской сети связи - тоже. Украл, вывел рубли в доллары в оффшорную зону и ты на крючке у хозяев фантиков МВФ. Хочешь ими попользоваться - служи хозяевам МВФ. И так любой воришка или взяточник превращаеится агента МВФ. Как сейчас любят клеить ярлыки -иноогенты, а такими являются все банки в России и все, кто переводит рубли в иную валюту (вывоз капиталов и превращение фантиков МВФ в реальные деньги). Дебилизм в нашей стране зашкаливает! Например - Биткоины, являются деньгами, пока лохи готовы отдавать за них реальные деньги! Все равно, что я завтра начну в интернете толкать свои фантики, но кто мне даст без "крыши". Книги о том как отжимать деньги мне интересны с начала 90х лишь как опыт не быть жертвой. Потому я сравнительно легко отличаю схему реально рабочего развода мошенников, от выдуманного авторами. Мне конечно попадались дебилы по разводам в жизни, но они как правило сами становились жертвами своих разводов. Мошенничество = это актерское искусство на 99%, большая часть которого относится к пониманию психологии жертвы и контроля поведения. Нет универсальных способов разводов, действующих на всех. Меня как то пытались развести на деньги за вход с товаром на Казанский вокзал, а вместо этого я их с ходу огорошил, всучил им в руки груз и они добровольно бежали и грузили в пассажирский поезд за спасибо. При отходе поезда, они разве что не ржали в голос над собой с ответом на вопрос, а что это было. Всего то надо было срисовать их психопрофиль,выругаться матом, всучить им в руки сумки и крикнуть бежать за мной, не пытаясь их слушать и не давать им думать, подбадривая командами быстрей, опоздаем. А я действительно опаздывал и садился в двигающийся вагон с двумя системными блоками с мониторами. Браткам спасибо за помощь. И таких приключений у меня в Москве были почти раз в неделю до 1995 года. И не разу я никому ничего не платил и взяток не давал. Имея мозги и 2 годичный опыт нештаного КРСника, на улице всегда можно найти выход из любой ситуации. КРС - это проверка билетов и посажирского автотранспорта. Через год по реакции пассажира на вас, вы чувствуете не только безбилетника, но и примерно сколько денег у того в карманах. Вы представьте какой опыт приобретает продавец, мент или вор? При этом получив такой опыт, вы можете своей мимикой стать не видимым для опыта подобных лиц. Контролёры вас не замечают, кассиры по 3 раза пытаются вам сдать сдачу. Менты к вам не подходят, а воры не видят в вас жертву и т.д. Важен опыт работы с людьми и вы всегда увидите в толпе прохожих тех, кто ищет себе жертву. Как правило хищники друг друга не едят, если не требуется делить добычу. Строите рожу по ситуации и вас не трогают или не видят, а бывает и прогибаются под вас - опыт КРС по отъёму денег у не желающих платить разной категории людей - хороший опыт, если сумеешь вовремя бросить это адреналиновое занятие, так как развитие этой работы приводит часто к мошенничеству. Опыт хищника в меру полезен. Без меры - вас просто уничтожают конкуренты. Может по этому многие рассуждения и примеры авторов мне представляются глупостью и по жизни не работают даже на беглый взгляд на ситуацию, а это очень портит впечатление о книге. Вроде получил созвучие души читателя с ГГ, а тут ляп автора опускающий ГГ на два уровня ниже плинтуса вашего восприятия ГГ и пипец всем впечатлениям и все шишки автору.
Месяца 3-4 назад прочел (а вернее прослушал в аудиоверсии) данную книгу - а руки (прокомментировать ее) все никак не доходили)) Ну а вот на выходных, появилось время - за сим, я наконец-таки сподобился это сделать))
С одной стороны - казалось бы вполне «знакомая и местами изьезженная» тема (чуть не сказал - пластинка)) С другой же, именно нюансы порой позволяют отличить очередной «шаблон», от действительно интересной вещи...
В начале
подробнее ...
(терпеливого читателя) ждет некая интрига в стиле фильма «Обратная сторона Луны» (битый жизнью опер и кровавый маньяк, случайная раборка и раз!!! и ты уже в прошлом)). Далее... ОЧЕНЬ ДОЛГАЯ (и местами яб таки сказал немного нудная) инфильтрация героя (который с большим для себя удивлением узнает, что стать рядовым бойцом милиции ему просто не светит — при том что «опыта у него как у дурака махорки»))
Далее начинается (ох как) не простая инфильтрация и поиски выхода «на нужное решение». Параллельно с этим — появляется некий «криминальный Дон» местного разлива (с которым у ГГ разумеется сразу начинаются «терки»))
Вообще-то сразу хочу предупредить — если Вы ищете чего-то «светлого» в стиле «Квинт Лециний» (Королюка) или «Спортсменки, комсомолки» (Арсеньева), то «это Вам не здесь»)) Нет... определенная атмосфера того времени разумеется «имеет место быть», однако (матерая) личность ГГ мгновенно перевешивает все эти «розовые нюни в стиле — снова в школу, УРА товариСчи!!!)) ГГ же «сходу» начинает путь вверх (что впрочем все же не влечет молниеносного взлета как в Поселягинском «Дитё»)), да и описание криминального мира (того времени) преподнесено явно на уровне.
С другой же стороны, именно «данная отмороженность» позволит понравиться именно «настоящим знатокам» милицейской тематики — ее то автор раскрыл почти на отлично)) Правда меня (как и героя данной книги) немного удивила сложность выбора данной профессии (в то время) и все требуемые (к этому) «ингридиенты» (прям конкурс не на должность рядового ПэПса или опера, а вдумчивый отбор на космонавта покорителя Луны)) Впрочем — автору вероятно виднее...
В остальном — каждая новая часть напоминает «дело №» - в котором ГГ (в очередной раз) проявляет себя (приобретая авторитет и статус) решая ту или иную «задачу на повестке дня»
P.S Да и если есть выбор между аудиоверсией и книгой, советую именно аудиоверсию)) Книгу то я прочел дня за 2, а аудиоверсию слушал недели две)) А так и восприятие лучше и плотность изложения... А то прочитал так часть третью (в отсутсвии аудиоверсии на тот момент), а теперь хочу прослушать заново (уже по ней)) Но это все же - субьективно)) Как говорится — кому как))
Перед рассветом прошел дождь с грозой, а сейчас над Жулановкой поднималось веселое солнце, плавило в синем небе грязноватые клочья ночных облаков. В комнату лился утренний воздух и звон опьяневших скворцов.
Открылась дверь, через порог шагнул длинный, костлявый человек.
— Егора ли Полосухина палаты? — спросил он, оглаживая колючие усы.
— Его, — сказал Егор. — Я тут живу.
— Может, я не испорчу воскресенья? — проговорил пришелец, поставил кожаный потертый саквояжик на скамейку, снял парусиновую фуражку. Его густые, с проседью волосы, свитые в крупные кольца, упали на высокий лоб. Егору эти волосы напомнили что-то далекое, он всмотрелся, обомлел:
— Постой, постой… Нет, не может быть! Никита? Никита!
Брата Егор не видел больше тридцати лет, даже не знал, жив ли тот, а он — вот он, стоит перед ним, чуть не подпирая курчавой головой потолок, опустив до колен длинные руки, глядит сурово и настороженно, точно не веря, что Егор признал его.
Они обнялись, сильно тиская друг друга, расцеловались.
…Через час братья сидели за столом друг против друга. Они были очень непохожи. Егор, полноватый, чуточку загрузневший, лицом белый, волосы прямые, редковатые; светло-зеленые глаза были как-то на виду, в них от выпитой стопки подрагивали веселые искорки. У Никиты глаза желтые, они прятались под густыми бровями, смотрели внимательно, цепко, будто оценивали каждую вещь, на которую натыкались, лицо сухое, желтоватое, как и глаза, скулы широкие, костистые, шея недлинная, крепкая еще.
Ольга, жена Егора, металась от стола к печке. В печи у нее пылали дрова, что-то шипело, жарилось. От огня она раскраснелась, помолодела. Она стирала ладонью капельки пота на висках и все улыбалась мужу и гостю.
— Да-а, высот я в жизни больших не достиг, — рассказывал Никита, рассматривая почему-то свои широкие ладони с узловатыми, плоскими на концах, словно расплющенными пальцами. — Закройщик я верхнего мужского платья, портной, проще сказать. Работаю в ателье там у нас, в городе Рязани. Детей четверо у меня, жена хворая, не работает сейчас. Ничего, кормимся, домик свой имеем, сад с яблоками. Портновское дело не хитрое, а хлебное. Пятьдесят семь сейчас мне, через несколько лет на пенсию уйду, значит… Ну а ты как?
— Обижаться не на что, — сказал Егор. — Вот вдвоем сейчас — я да жена. Дочка неподалеку тут, в Новосибирске, учительствует. Сын тоже там, на заводе, инженер он. А мы здесь, в совхозе. Считай, двадцатый год я тут бухгалтерствую.
— Н-но, двадцатый? — переспросил Никита.
— Почти что. После войны какое-то время счетоводом работал. Потом Никодим Звонцев, бывший директор совхоза, сказал: давай принимай бухгалтерию всю. Помнишь, может, Звонцева? В двадцать восьмом, когда дедушка Глеб увез нас из Жулановки, ты уж холостяжил. Не помнишь?
— Нет.
— Хороший был человек Звонцев. Люди говорили мне: тогда, в двадцатом году, когда кулацкое восстание поднялось, отец наш собственноручно расстреливал его, пули четыре, говорят, всадил. Мужики ночью хотели похоронить, пощупали — а он теплый. Ну, спрятали его, выходили. Только легкие всю жизнь гноились у него. В сорок девятом помер.
— Ты гляди, живучий какой! — В голосе Никиты что-то не понравилось Егору. И еще он был уверен: Никита отлично помнит Звонцева. — Да-а, вот, значит, живу я и все думаю: а здравствует ли где Егорша, брательничек мой? — продолжал Никита, поглядывая на Ольгу.
Глядел он как-то сторожко, косился каждый раз сбоку, когда Егор отворачивался.
— Дед-то наш, Глебушка, помер ведь тоже вскорости, как ты от нас сбежал. Не то в тридцатом, не то в тридцать первом, как в той деревне, где мы жили, колхоз организовали. Не вынес, видно, — усмехнулся Никита. И Егор заметил впервые, что зубы у него все еще целые, только пожелтели, как у старой лошади, да стали почему-то редкими. — Ну а ныне зимой наложил я газетную выкройку на материал, кинулась мне в глаза фамилия под статьей: Е. Полосухин, бухгалтер Жулановского совхоза. Дернуло меня: Жулановка и Полосухин! Не ты ли?! И вот приехал узнать… Ежели не он, думаю, хоть родные места огляжу. Что там, как…
При словах «родные места» Егор внимательно поглядел на брата, но тот провожал желтым глазом выбежавшую в сенцы за какой-то надобностью Ольгу.
— Ладная у тебя бабенка, — сказал он. — Здешняя?
— Нет. С войны привез. — И Егор начал зачем-то рассказывать: — Взяли мы одну деревушку — трубы да стены кое-где торчат. Гляжу, возле трубы девчонка сидит, мороженую картошку чистит. Ну, я подошел, спросил, чего одна сидит, где родители… В той деревушке мы что-то недели три стояли. А после войны заехал туда, отыскал ее да и женился, значит. Вот так…
— А ты воевал?
— Как же… Все воевали.
В ответе его была неопределенность, и чувствовалось, что говорить об этом он не хотел.
— Да, славная бабенка, усадистая, — повторил Никита. — Такие родят легко: прилягут, ойкнут разок — и готово.
За окном, обещая знойный день, играло солнце, его лучи, просеиваясь сквозь густую листву растущих возле дома берез, живыми брызгами плескались в комнату, кипели на крашеном полу, на стене. Егор глядел на эти брызги и думал, что Никита приехал сюда неспроста, не только затем, чтобы повидать его, Егора. Это только предлог, у Никиты есть какая-то иная цель, но что за цель, понять было невозможно.
— Да-а, — протянул он свое, видимо, любимое слово, которое начало чем-то возмущать Егора. — Погляжу, думаю, на родные места перед… Помирать-то хошь не хошь, а придется.
— Зачем о смерти думать? Придет сама, когда положено. Сейчас жить надо.
— Что ж, живем. А как живем — другой вопрос, да-а…
Егор снова поглядел на брата. Тот на этот раз поймал Егоров взгляд, словно прищемил его своими сдвинутыми плотно бровями и, не отпуская, ждал чего-то, молча требовал: ну, говори дальше.
И Егор сказал, пожав плечами:
— Живем, как все. Не хуже других.
Никита пошевелил усами, будто понюхал.
— Может, так, может, нет, — молвил он непонятно. — Жизнь, она как сытый жеребец — несется куда-то. Кто на жеребца сумел забраться, а кто лишь за хвост уцепится, тащится, пока в руках сила есть, полощется по земле, обдирает бока об камни. Обессилеет — выпустит хвост, распластается в пыли… А то еще раньше жеребчик по башке копытом долбанет, расколет ее вдребезги… Зачем человек жил, ради чего за хвост цеплялся, непонятно. А?
Егор помолчал немного, подумал, нахмурился, сказал глухо:
— Ты, Никита, зря приехал сюда.
Никита откинулся на спинку стула, оглядел брата удивленно и строго, сказал опять непонятно:
— Может, зря, может, нет. — И усмехнулся: — Ты, Егорушка, не бойся, я недолго тут, с недельку разве побуду.
И, выпив еще стопку, заговорил другим голосом, без обиды:
— Да-а, я размышлял: везде ты можешь жить, кроме Жулановки нашей. А ты, гляди-ка, тут! Почему именно тут? И как прижился?!
Говорил Никита вроде и без обиды, но голос его все равно был холодным и острым, врезался в мозг, как лопата с хрустом врезается в плотный, затравеневший дерн. Ответить на его вопросы было нетрудно, не хотелось только отвечать, ворошить старое, давно зажившее.
Когда-то все земли Жулановского совхоза принадлежали деду Егора и Никиты — Глебу Полосухину. Был он, как рассказывали потом Егору старики, своенравен и свиреп, всякое себе позволял — и девок насильничать, и мужиков до полусмерти избивать. А единственного сына Кузьму, будущего отца Егора и Никиты, женил на последней беднячке.
Разное говорили в деревне об этой свадьбе, но сошлись на одном: красотой, знать, взяла девка.
В революцию, по рассказам, Полосухины большой пакости людям не делали. Но в двадцатом, когда вспыхнуло кулацкое восстание, показали себя во всем блеске. Правда, сам старик и тут был в тени, зато сын его, Кузьма, живодерничал, не скрываясь, когда поймали председателя жулановского комбеда Никодима Звонцева, лично рвал ему кожу щипцами на животе и груди, а потом, не добившись ничего, погнал его за поскотину, тыкая в спину шашкой, и там выстрелил в него несколько раз, а хоронить запретил, сказал: «Пущай сгниет на виду, вороны пусть склюют».
После подавления восстания Кузьму осудили и расстреляли, а сам Глеб вывернулся. Потаскали его по допросам, но прямых улик не было.
Сошло ему, когда в двадцать пятом удавилась на сыромятном чересседельнике бывшая жена Кузьмы. Опять же всяко говорили об этой смерти: кто — не вынесла, мол, тоски по мужу, а кто и вовсе другое — Глеб-то оказался снохачом, от позора женщина в петлю кинулась…
Егору было тогда двенадцать лет; отчего мать решила себя жизни, он тоже не мог понять. Он знал только, что перед этим ходила она по дому как помешанная, детей не замечала, а всю ночь перед смертью сидела на краешке кровати, гладила его, Егора, по голове, перебирала курчавые волосы Никиты и плакала. Егор притворялся, что спит, шевельнуться почему-то боялся. Потом, позже, вспоминая все это, он думал, что в смерти ее виноват все-таки дед.
В двадцать девятом деда раскулачили и выслали на Север, загород Томск, а через год Егор сбежал от него.
Мыкался по стране Егор долго и много: где бы ни пытался зацепиться за жизнь, всплывала его родословная. Как прокаженный брел Егор дальше.
Наконец за год до войны оказался он в родной Жулановке.
Изумлены были люди: как осмелился Полосухин заявиться? Свежа была еще в народе память об отце и сыне. Жалели только мать, однако ненависть и человеческие обиды к роду Полосухиных пересилили эту жалость. И потребовали они от директора совхоза Никодима Звонцева гнать Егора из деревни.
— Видишь, парень, как, — сказал Звонцев, когда Егор пришел насчет работы, рассказал о своих мытарствах. — Не хотят тебя люди принимать.
Был директор с виду человеком холодным, обозленным на все, поминутно кашлял, а глаза буравили Егора насквозь, точно хотели проглядеть что-то внутри.
— Но, может, если вы скажете, они примут? — тихо спросил Егор.
— Правильно, я попрошу — они примут, — сказал директор. — Только нелегко мне просить за тебя. Ведь это твой отец расстреливал меня…
— Он многих, говорил мне дед, расстреливал. Я-то при чем?
Директор помолчал, еще побуравил Егора глазами.
— Почему же ты именно сюда приехал? В другом бы месте легче тебе.
Егор был на пределе, не выдержал, сорвался, зашипели у него слова сквозь зубы:
— Ладно! Я все испробовал, чтоб по-честному жить! Все! Теперь…
— Напугал-то! — усмехнулся Звонцев.
Егор выскочил из конторы, обернулся, увидел: в открытом окне стоит Звонцев, сурово глядит на него. Сердце Егора обливалось не кровью — кипятком каким-то, он повернулся, побежал, не видя дороги. И сквозь тугой шум в ушах услышал, как директор крикнул кому-то:
— Эй, Филимон, верни-ка этого дурака.
…Егор рассказал все, что было с ним после того, умолк.
— А я, значит, как дед помер, в Рязани поселился, — сказал Никита. — Приехал, никто и не спросил, чей такой да откуда.
…Ночью, лежа рядом с мужем, Ольга тихо шептала:
— Не понравился мне чем-то брат твой, Егор… Я у печки стою и чую: ползают его желтые глаза по мне.
— Я видел, что ползают. Ничего, спи.
— Зачем он приехал-то?
— В гости — слышала же. Родные места поглядеть.
…На другое утро Никита поднялся рано, до солнца еще, с первыми песнями скворцов, вышел из дому. Не было его весь день, вернулся он под вечер, притихший какой-то, сгорбленный, похудевший даже. Руки, как плети, болтались у колен. Глаза под сдвинутыми бровями опустели, казались потухшими.
— Да вы же не емши целый день! — воскликнула Ольга.
Но за стол он сел без охоты, поел немного, все глядел куда-то в сторону, в одну точку.
— Дом-то наш, Егор, пятистенник, где мы жили, — где же он? — спросил Никита. — Я глядел, глядел — нету. И места того вроде нету.
— Школа там сейчас стоит. А дом раскатали, бревна на клуб пошли. Клуб сперва деревянный был, потом каменный построили. А в бывшем клубе сейчас библиотека.
— А-а… — равнодушно протянул Никита. — А завозни наши где? Они же крепкие были, из лиственницы, век бы простояли.
— Сперва в них совхозные кладовые были. Потом на том месте механические корпуса построили. А завозни разобрали…
— На кладбище я тоже был… на могилке матери, — перебил Никита. — Ты обиходил могилку?
— Я.
— А также могилу этого Звонцева видел. Ограда хорошая, из железа, цветы цветут, памятник из каменной плиты с золотыми буквами… — И усмехнулся вдруг: — Может, тоже ты поставил?
— И я, — ответил Егор коротко. — Памятник мы ему в складчину поставили, как основателю совхоза. А цветы школьники садят.
Никита смотрел через окно на улицу, слушал, качал головой.
Ночью он ворочался, кашлял и, кажется, до утра так и не заснул. А утром, едва расцвело небо в окошке, поднялся, взял свой саквояжик, тронул сонного Егора за плечо, разбудил.
— Пойду я на станцию… Может, проводишь маленько?
— Вы же с недельку пожить обещались! — приподнялась и Ольга.
— Одного дня хватило.
— Я хоть на дорогу вам что-нибудь!.. Гостинцы ребятишкам, жене…
— Обойдутся, — невесело усмехнулся он.
Из Жулановки Никита и Егор вышли до солнцевосхода, шли молча. Утро было сухое, неросное, по бокам дороги стояли хлеба, с одной стороны рожь и с другой стороны рожь — две высокие зеленые стены.
Когда поднялись на пригорок, Никита оглянулся. Жулановка, большое село, домов на триста, лежала в лощине, тонула в синеватой утренней дымке. Посреди села белела трехэтажная школа, клуб с колоннами. Показалось солнце, и окна школы медно загорелись, будто в них вспыхнул свет.
— Вот тут, на этом взлобке, помню я, гречиху дед сеял. Хорошо она родила тут, — сказал Никита.
— И мы сеем иногда гречиху. Но чаще рожь. Рожь тут лучше родит. Так что мы глядим, что, где, когда выгоднее.
— Да-а, бухгалтер… — Никита поглядел на пыльные Егоровы сапоги, медленно поволок глаза кверху, провел ими, будто теркой, по его коленкам, по груди, по лицу. — Пишет жизнь письмена! Вот ты скажи мне, Егор… Двадцать лет бухгалтеришь тут, считаешь доходы с нашей… с полосухинской земли. И каково? Не обидно? Хоть раз взяло за сердце?
Ответа ждал Никита молча, напряженно. И терпеливо.
— Вон ты о чем?! — не сразу ответил Егор, тоже усмехнулся и, глядя в лицо брата холодно и враждебно, продолжал: — По-всякому бывает. Когда совхоз с убытком год заканчивает — берет за сердце, давит. А если с прибылью — праздник вроде на душе. Но совхоз крепко сейчас на ноги встал, лет с десять уж не бывает убытков.
Никита насмешливо покачал головой:
— Партийный ты, видать?
— Да, партийный. — Голос Егора прозвенел жестко.
— Ну, хоть и партийный, а дурак. — Желтые глаза Никиты вспыхнули, но тут же погасли, он обвял, сел на обочину дороги. И совсем другим голосом сказал: — Извиняй… Так это я, по глупости да от обиды…
Свесив голову с кудрявыми волосами, он глядел на землю.
— В чем она, глупость твоя да обида? На кого обижен-то?
— Это трудно объяснить, Егорша. Ты сядь. Вот так… посидим на прощание. Видишь ли, я и вправду живу в Рязани, портной я, только нет у меня ни жены, ни детей. Никого нет, один я…
— Как же так? — спросил Егор, обескураженный таким признанием.
— Так вот… Когда ты убег от деда, сказал он мне: все, единственный ты теперь, Никитушка, полосухинский наследник. Помру я — об Жулановке не забывай, земля там наша, и будет поворот в жизни — возвращайся, заявляй права. Верил Глеб в поворот, да-а… Ну, я поболе тебя от матери остался, кой-чего понимал поболе тебя, помнил некоторую жизнь тут, в Жулановке. Дом-пятистенок наш, завозни… Жил после смерти деда, ждал чего-то. Началась война, взяли на фронт, я сбежал к немцам, полицаем у них служил…
Егор слушал откровения брата молча, сжав зубы.
— А ты не бойся, — усмехнулся Никита. — После войны меня чин чином засудили, пятнадцать годов своих отсидел, вышел по закону… Да-а, и в тюрьме и после все об Жулановке думал, представлял, сочилось чем-то сердце больным… Потом все как-то туманиться началось, расплываться, болячки на сердце коростой оделись. И тут газета эта с твоей фамилией попалась. Поеду, думаю, погляжу на родимые места, что там и как? Хотелось, и боялся ехать — закровенится, думаю, опять сердце. И вот…
Солнце всплывало тяжело и медленно, заливало землю нестерпимым утренним светом. Никита задумчиво глядел на сверкающие крыши Жулановки, продолжал:
— Ходил я вчера целый день по Жулановке, в каждый уголок заглядывал, в каждую щель, на людей смотрел, пашни, выпаса… наши бывшие оглядывал. На опушке леса сидел, над речкой, обнимал издали все село, все луга. Думал, прислушивался к сердцу: не застонет ли, как прежде, от обиды, не закровоточит ли? Нет, ничего… молчало оно, как камень, не отозвалось ни на что, ни обиды в нем, ни горя, ни жадности. Все новое тут, чужое, незнакомое, ничего я не узнавал, и меня никто не узнал… Все это ты можешь понять?
— Не знаю, — тихо произнес Егор.
— И тоскливо мне стало: чего я ждал-то всю жизнь, чего жалел, какую обиду в сердце носил? Как и на что жизнь истратил?
Молчали долго. Мимо, обдав пылью, пролетел грузовик. В кузове гремели молочные бидоны, хохотали доярки.
— И что же теперь? — спросил Егор.
— А ты живешь ничего, Егор, — проговорил Никита, поднимаясь. — Я, грешным делом, подумал: ты, как и я, за конским хвостом в пыли полощешься, а ты на самого коня залез… И жинка у тебя славная…
— Как, спрашиваю, жить дальше будешь?
Никита и на этот раз оставил вопрос без ответа.
— Пойду я… До станции недалече, прощай…
— Писать будешь? Пиши, — неожиданно попросил Егор.
— Может, буду, может, нет, — ответил Никита, еще раз оглядел Жулановку. — И не в этом вовсе дело.
И он пошел вдоль дороги, понес длинные свои, сильные, наверно, руки, в одной из которых жалко болтался потертый кожаный саквояжик. Егор молча и долго провожал взглядом высокую, сгорбленную фигуру и думал, что всякая истина людям открывается по-разному, каждому по-своему, одному раньше, другому позже…
От этих мыслей было почему-то чуточку грустно…
Последние комментарии
22 часов 42 минут назад
1 день 59 минут назад
1 день 15 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 21 часов назад
2 дней 41 минут назад