Когда-то [Владимир Евгеньевич Жаботинский] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Владимир Жаботинский Когда-то
(Из жизни римских студентов)
Не припомню где — в Фиуме, или в Анконе, или в Болонье — видел я эту маленькую пьесу на рождественский сюжет. Не помню, чья она, не помню заглавия. Было это проездом. Мне хотелось спать, но как-то неловко было лечь рано, и я заглянул в первый встречный театрик. Там давали эту пьесу. Помню, что актеры говорили стихами. Первая сцена разогнала мой сон. На улице стоял туман и сырость, а пальто мое никуда не годилось. В театре было тепло и светло; я чувствовал тут себя хорошо и уютно. Потому, может быть, и понравилась мне эта пьеса. Когда она окончилась и я вышел снова на улицу, снова на сырость и туман, мне опять захотелось спать. И я пошел в гостиницу и заснул. Оттого теперь, когда я вспоминаю об этой пьеске без заглавия и автора, она мне представляется каким3то интермеццо между сном и сном. Я даже не помню подробно содержания и могу передать его именно так, как рассказывают привидевшийся сон, — одного не досказывая, другое прибавляя, восстанавливая целое по неясным обрывкам воспоминаний.* * *
Это было в Вальдаосте, в сочельник, когда3то давно. Шел густой снег, выла горная вьюга. В замке, в одной из горниц, было тепло и укромно: в камине трещали дрова, восковые свечи горели ярко. Старый граф сидел в кресле у камина. Иоланда, его дочь, придвинула свою невысокую скамеечку к самым ногам старика. Слуги и вассалы, приходившие поздравить с праздником, уже ушли. Граф задумчиво смотрел на огонь и говорил: — Много искорок и огоньков пробежало предо мною за мою долгую жизнь. Много видел, много поработал и устал. Хорошо так отдыхать, у теплого камина, рядом с тобой… Только слишком у нас тихо, Иоланда. — Спеть вам, отец? Граф помолчал. — Не надо. Ты хорошо поешь, Иоланда, но в твоем голосе нет чего-то. Нет лучших, самых звучных нот. Твой голос похож на голос твоей покойной матери, но когда она пела над твоей колыбелью, в ее песнях была глубина, которой я не слышу у тебя. Потому что ты не мать, Иоланда… Я бы хотел, чтобы и ты скоро запела над колыбелью — тогда бы я радостно слушал тебя с утра до ночи… Иоланда поцеловала руку отца. — Когда ты пишешь или мечтаешь, Иоланда, мне пусто. Моя жизнь убывает, мне нужно восполнять ее близостью существ, еще полных жизни. Если бы у меня были внуки, они шалили бы у меня на коленях, а я ворчал бы на них. — Отец, — сказала Иоланда, — не вините меня. Я часто мечтаю, что вот в один прекрасный час зазвенят ступени нашего замка под шагами какого3то сильного и красивого, кто придет и покорит меня. Но проходят месяцы и годы, а он, сильный и красивый, еще не явился. — Разве мало дворян просили твоей руки? Барону Рокка-Груара ты отказала… — Медвежатник, который заснул, когда я пела! — Герцогу Кьяравалле ты отказала… — Я не могу быть второй женой и мачехой. — Первому рыцарю Ломбардии, Джино Малатеста, ты отказала… — Отец, то был действительно сильный, но ведь очень уж некрасивый!.. Старик замолчал и, покачивая головой, следил за огоньками в камине. Иоланда ласково прикоснулась к его руке. — Отец, не сыграешь ли со мной в шахматы? — Не хочу. Вот уже десять раз подряд ты меня побеждаешь, подрывая мою славу искусного игрока. С меня довольно, больше не хочу… И оба замолчали и ушли в свои думы, вдруг за рвом звонко прозвучал рог. Иоланда вздрогнула: — Кто это так поздно? Вошел дворецкий и сказал: — Барон Тебальдо Кальпеста пожаловал в замок. — Бальдино! Старый друг! — радостно сказал граф, подымаясь навстречу. Гость был такой же седой и крепкий старик, как и хозяин; когда они обнимались, смешивая белые кудри, казалось, что два высоких облака на небе сблизились и сочетали свои седые космы. — Здравствуй, друг, — говорил барон Тебальдо, — за эти десять лет ты только побелел, но остался тем же богатырем. А это Иоланда? Контессина [1], десять лет тому назад вы были прелестной раковиной, очаровательной раковиной, но я не представлял себе, какая чудная жемчужина вышла из этой раковины. Мой привет! Как у тебя хорошо и тепло, старый дружище, а в долине так холодно и жутко от волчьего воя. Позволь мне, прежде чем пойти переодеваться, присесть здесь и погреться с тобой у камина и попросить твою прелестную дочь разрешить то же этому юноше, моему пажу Фернандо, который только сегодня — я тебе сейчас расскажу это приключение — спас мне жизнь. Юноша в черном дорожном платье, который, войдя за бароном, учтиво поклонился хозяевам, встретил теперь внимательный взгляд старого графа спокойно и гордо. — Я решил непременно свидеться с тобой на это Рождество, — говорил гость, грея руки у огня, — и выехал третьего дня с этим пажом и тремя слугами. Все шло хорошо, но сегодня, за час до заката, милях в пяти от Борго3Бенедетто нас вдруг окружил добрый десяток молодцов с большой дороги. Все верхами. Если бы дело дошло до свалки, мы бы погибли. Тогда Фернандо срывает с моего пояса кожаный кошелек, подымает его над головой и, привлекши таким образом алчность разбойников к себе, дает шпоры коню. Молодцы растерялись; половина кинулась за пажом, стреляя на скаку из пистолетов. Тут мы поняли, в чем дело, и легко справились с оставшимися шестью, а затем понеслись по следам на помощь Фернандо. Вообрази: не проскакали и трехсот шагов, как наткнулись на одного из мерзавцев, распластанного на снегу. Фернандо удалось на скаку сбросить его метким выстрелом. Еще через сто шагов лежал второй, корчась и хрипя, и, наконец, на лужайке сам Фернандо отчаянно отбивался от двух рассвирепевших врагов. Завидя нас, негодяи ускакали. Фернандо, к счастью, оказался не раненым, и мы могли продолжать дорогу. Граф пытливо смотрел в спокойное и гордое лицо пажа. — Ты храбрый юноша, — сказал он, подходя к молодому человеку, — твой отец должен гордиться таким сыном. Паж слегка покраснел и холодно и твердо ответил: — Мой отец не может гордиться мною, потому что я найденыш без имени и рода. Но зато дети мои будут гордиться тем, что будут носить мое имя. Граф нахмурил брови: — Это нехорошие слова, паж. Даже великая рыцарская доблесть не извиняет в молодом человеке чванства. У пажа засверкали глаза. — Господин, — заговорил он, — ваша слава мне известна. Когда я состарюсь, то с гордостью буду рассказывать внукам: «Я видел его и говорил с ним». Но даже в моменты лучших триумфов вашей жизни вы не испытывали того счастья, которое каждый день и час доступно мне. Это счастье — сознание, что я всем обязан себе. Что ни знатность, ни богатство, ни содействие родных не облегчали моей дороги, что все было против меня, и все, чего я достиг, сделано и завоевано мною, мной одним! — Мальчик, — сурово и резко ответил граф, — тебе удалось, может быть случайно, проявить мужество и находчивость, и это вскружило тебе голову, и ты уже надменно говоришь: все, чего я достиг… Чего же ты достиг? Ты, пожалуй, на хорошем пути — если только твоя самонадеянность не совратит тебя, но на этом пути ты сделал только первые шаги. У тебя еще не может быть и начатков той зрелой мудрости, которая создает истинного рыцаря… Паж засмеялся тихим, но гневным смехом. — Славный старец, — сказал он, — испытай меня. Потягайся со мной, в чем тебе угодно. — Фернандо! — воскликнул барон, возмущенный этой дерзостью, но граф остановил его: — Пусть этот мальчик говорит. — Я не думал оскорбить графа, — холодно сказал паж. — Я не предложил бы ему состязаться в воинской ловкости и силе, так как хорошо понимаю, что за мной преимущество молодости. Но я говорю о более тонких вещах. Я много слыхал о вашей мудрости и начитанности, граф, но и с вами я рискнул бы поспорить глубиной познаний в алгебре, схоластике и поэзии, умением слагать стихи, играть на лютне и толковать бессмертного Данте. Я вижу у вашего кресла шахматный столик; эту игру называют игрой для избранных. Еще никто не победил меня в этой игре. Граф улыбнулся раздраженной улыбкой. — Сыграй с моей дочерью, паж. Она не так хвастлива, как ты, но берегись ее искусства! — Контессина прекрасна, — ответил паж с поклоном, — ее красота ослепительна, но и ослепленный, я не могу быть побежден. Граф потерял терпение. Все лицо его потемнело; в тихом голосе, которым он заговорил, слышалось предчувствие грома. — Иоланда, — приказал он, — принеси шкатулку с шахматами. Иоланда вышла. — Паж, — сказал граф, — бейся со мной об заклад. Я беру в заклад твою голову. — Граф, — сказал паж, — ваша дочь прекрасна. Я беру в заклад вашу дочь. — Что?! — загремел граф. — Если я проиграю, вы берите мою голову. Если я выиграю, ваша дочь моя. Или вы боитесь заклада? Вошла Иоланда со шкатулкой и остановилась посреди горницы. Граф сказал голосом, худо скрывавшим гнев. — Играйте. Иоланда, ты должна победить.* * *
Старики сидели у камина, тихо вспоминая былое. — Что с вами, паж Фернандо? Вы глядите на меня и молчите? — Я смотрю в ваши глаза, которые так прекрасны. — А я тем временем уже сняла у вас третью пешку. Вы рассеяны! — Нет, не рассеян: берегите башню. — Правда. Погибла моя башня. — Ну что, Иоланда, как твоя партия? — Пока еще наравне, отец.* * *
— Что с вами, паж Фернандо: вы глядите на меня и молчите? — Я смотрю в ваши очи, которые так прекрасны. — У вас красивый выговор, какого я никогда не слыхала. Откуда вы родом, паж Фернандо? — Я родом из дикого края. Там солнце горит ярче, чем у вас, и ночи там чернее вашей. Там лето пышет пламенем, зима леденит потоки трамонтаной1. Там любят так, что идут на смерть за любовь; там ненавидят так, что и смерть не убивает ненависти. Там веруют беззаветно, богохульствуют безумно; там все прекрасное трижды прекрасно, все безобразное трижды ужасно; и эта страна лежит далеко-далеко. — В вашем крае, должно быть, много красавиц? — Женщины моей родины очень красивы. У них черные глаза, черные косы. Но небо наше голубое, как ваши глаза; солнце наше золотое, как ваши кудри. Вы прекрасней, чем женщины моей родины… Шах королеве. — Ах!.. Мой бедный конь, я не спасу королевы, если не пожертвую им… — Ну что, Иоланда, как партия? — Контессина проигрывает, граф. — Нет, нет, отец, я еще не думаю сдаваться. — Это напрасно, контессина, когда победа мне нужна, я побеждаю. — А зачем вам так нужна победа, паж Фернандо? — Спросите вашего отца, контессина… Шах королеве. Вы теряете другого коня. — Бедные мои кони!.. Отец, зачем Фернандо так нужна победа? — Он шутит, Иоланда. Я с ним пошутил, и он шутит. — Граф, вы со мной не шутили, и я с вами не шутил. С вами никто и никогда не посмел бы шутить. Если я проиграю, — вы знаете, что я проиграю, если выиграю, — вы знаете, что я выиграю… Шах королю. Вы теряете другую башню. — Отец, он искуснее меня! — Паж, оставь игру. Я пошутил с тобой. Забудь наш спор. Я сделаю тебя богатым, я отвезу тебя ко двору. — Мне ничего не надо, граф. Ваш ход, контессина. — Паж, пока моя дочь обдумывает ход, подойди со мной к камину, я должен сказать тебе два слова… — Я повинуюсь. Ваши два слова? — Зачем тебе моя дочь? — Я полюбил ее с первого взгляда. — Ты любишь ее. Это хорошо. Помни же, если ты потребуешь заклада, ты сделаешь несчастной ту, которую любишь. — Почему? — Ты не знаешь жизни. Женщина, происхождение и красота которой с первых лет обещали знатную, блестящую и роскошную судьбу, не будет счастлива, став женой безымянного бедняка. Она будет страдать — громко или молча. Если молча, это еще хуже. Ты не знаешь жизни. — Паж Фернандо, ваш ход… Паж Фернандо, вы не слышите? Паж Фернандо! Паж Фернандо, очнитесь от вашей задумчивости и займите ваше место. — Простите, контессина… Мой ход? Сейчас… — Что с вами, паж Фернандо: вы глядите на меня и молчите? — Я смотрю в ваши очи, которые так прекрасны… — Слова те же, но звук их другой — печальный. Что вас печалит, паж Фернандо? — Что богатой контессине до печалей безымянного пажа?.. — Вы не безымянный паж, у вас есть имя: это имя — герой, а ваша печаль… ваша печаль… — Договорите, контессина. — Не знаю… Мне как3то не хочется, чтобы вы были печальны. Отчего вы печальны… Ага! Шах вашей королеве. Отчего вы печальны? — Я не печален. У вас в саду есть цветы, контессина? — Да. Если бы не зима, я подарила бы вам цветов. Какие ваши любимые цветы, паж Фернандо? — Гвоздика. Вы срывали когда3нибудь красную гвоздику в полном цвету? — Срывала. — Когда красную гвоздику сорвут в полном цвету, она должна умереть. Но она умирает пышной и прекрасной. Сорванная потом, она вянет и бледнеет, но это уже после смерти. — Да. Мне всегда поэтому жалко рвать цветы. Это все равно, что убить молодое существо. — Почему жаль? Если вы не сорвете гвоздику, она постареет, потускнеет и тоже умрет, но умрет не пышной и прекрасной, а хилой и жалкой. Лучше умереть в расцвете, в самый яркий полдень жизни — тогда все прекрасно, тогда и смерть прекрасна. — Почему вы говорите о смерти, паж Фернандо? Почему ваши глаза потемнели? Вам грустно? — Я не грущу. Я цветок красной гвоздики в полном цвету — как же я могу грустить? — Паж Фернандо, мне жутко. Что вы проиграете, если проиграете? — Ничего такого, что было бы мне дорого. — А что выиграете, если выиграете? — Я не выиграю. Граф, слышите? Я проигрываю! — Отец, я уже сняла у него почти все фигуры, но… мне не по себе. Не оставить ли эту партию? — Ты права, Иоланда. Паж, довольно. Мне не нужно твоего проигрыша. Я пошутил с тобой. — Старик! Никому и никогда не позволял я шутить со мною, не позволю и вам! То, что я проиграю, будет вам отдано, и не от вас зависит помешать мне. Я не похож на вас, знатных и богатых людей: мое слово свято, мне не жаль отдавать то, что я проиграл. — Отец, что это значит, ради Бога? — Паж, твои слова резки… но справедливы. Иоланда! Мы бились об заклад: если он выиграет, ты должна стать его женою; проиграв, он должен… — Граф! Я не даю вам права открывать пред контессиной наш тайный договор! Ваш ход, Иоланда. — Твой ход, Иоланда. Ангел твоей покойной матери да водит твоей рукою, потому что поистине благородная душа трепещет в запальчивом сердце этого юноши… — Контессина, этим ходом вы открываете путь моей королеве. — Мой ход сделан, паж Фернандо. — Девушка, мне не нужно твоего милосердия! Ты нарочно даешь себя победить. — Не сердись на меня, паж Фернандо, ведь ты победил уже меня другой победой… — Шах королеве! — Королева твоя… — Шах королю! — Отец, я побеждена. — Да сбудется воля Божия! Подойди сюда, старый друг мой Тебальдо. В эту ночь родился младенец, сын бедных и незнатных людей, которого Бог поставил превыше царей земных. Оттолкнуть человека, рожденного в бедности, значит оттолкнуть Христа. Моя дочь Иоланда будет женой человека, рожденного в бедности, и я верю, что такова Его святая воля. Будьте благословенны, дети мои.* * *
— Что с тобой, паж Фернандо? Ты глядишь на меня и молчишь? — Я гляжу тебе в очи, которые так прекрасны.1902
Последние комментарии
6 часов 18 минут назад
6 часов 53 минут назад
7 часов 46 минут назад
7 часов 51 минут назад
8 часов 2 минут назад
8 часов 15 минут назад