Немое досье [Габор Йожеф] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Венгерский политический детектив
Дёрдь Фалуш, Габор Йожеф Немое досье
Глава I
1
Над автострадой сгустились сумерки. Машин заметно прибавилось. Заполонив серую ленту бетона, они мчались с рокочущим гулом двумя нескончаемыми потоками. Из вереницы автомобилей, не обращая внимания на встречный поток, то и дело вырывался какой-нибудь лихач и, совершив обгон, снова вклинивался в ряд. В ответ на эти маневры раздавался пронзительный визг тормозов. Водители встречных машин выражали свое отношение к происходящему разъяренными вспышками фар. Владельца кремового «опеля», ехавшего от Будапешта в сторону Татабани, подобное каскадерство оставляло безучастным. Машину он вел уверенно и спокойно, с готовностью прижимаясь к бровке, если его обгоняли, и терпеливо пропуская спешащих по встречной полосе. Пал Ковач вел себя за рулем точно так же, как и жил все последние годы. Хладнокровно и осмотрительно. В свои сорок два он был еще холост. Работал в центральной конторе кооперации ревизором. И если бы кто-нибудь полюбопытствовал у его начальства или коллег, что они думают о Коваче, те, пожимая плечами, ответили бы, что претензий к нему не имеют, и только. Им просто нечего было бы рассказать об этом высоком человеке с резкими чертами лица и не выражающими никаких эмоций глазами, которые смотрели на собеседника, будь то начальник или коллега, всегда одинаковым непроницаемым взором. Ковач взглянул на часы. Но и вид торопливо бегущей секундной стрелки не заставил его прибавить скорости. Он ехал так, будто отправился на загородную прогулку. За изгибом дороги, по левую руку, в глаза ему бросилась сбитая из деревянных кругляшей вывеска «Золотой барашек», зазывавшая посетителей в стилизованную деревенскую корчму, где на горячее наверняка можно было получить что угодно, кроме упомянутого в вывеске барашка. На стоянке перед корчмой он увидел несколько машин, чуть дальше — бело-голубой пикап милицейского патруля. Ковач притормозил, подъехал к разграничительной полосе и включил сигнал поворота, давая знать, что собирается свернуть влево. Он терпеливо ждал, пока поредеет поток набегающих автомобилей. Наконец один из встречных водителей, шофер грузовика, мигнул фарами, показывая, что пропускает «опель». Жестом поблагодарив его, Ковач оглянулся — проверить, не собрался ли кто обогнать его, включил передачу и… в этот момент из-за грузовика на полном ходу вывернул громоздкий зеленый «рено». Ошарашенный Ковач рванул руль вправо. Отчаянно взвизгнули тормозные колодки. Водитель «рено» нечеловеческими усилиями попытался остановить машину. Но было поздно. С адским грохотом металл ударился о металл, автомобили, вращаясь волчком, отскакивали и снова сшибались друг с другом, лопались стекла и фары, рассыпая вокруг град осколков. На террасе корчмы кто-то вскрикнул, и на шоссе воцарилась гнетущая тишина. «Опель» завис над кюветом, врезавшись правой дверцей в дорожный столб. Ковач лежал головой на руле, со лба стекала кровь и, оставляя вдоль носа узенькую дорожку, тяжелыми каплями падала под ноги на ребристый резиновый коврик. Из «рено» выбрались двое мужчин. Один, шатаясь, пошел к обочине, другой бросился к Ковачу. Движение замерло. Из корчмы высыпали посетители, среди них — двое патрульных милиционеров. Тот, что был помоложе, поспешил к радиотелефону, а старший пробился сквозь толпу любопытных к месту происшествия. Ему помогли вытащить Ковача из машины и положить на землю. Кто-то достал уже из «опеля» аптечку, когда с противоположной стороны шоссе подоспела молодая блондинка. — Я врач! — сказала она. Перед ней расступились, пропуская к пострадавшему. — Он жив! — вскоре определила она и, обтирая от крови лицо лежавшего без движения Ковача, добавила: — Сейчас он придет в себя! Молодой патрульный доложил о несчастном случае и принялся опрашивать водителя «рено» и свидетелей. Немного спустя, завывая сиреной, подкатила машина «скорой помощи», следом — оперативная группа автоинспекции. Пока врач «скорой» консультировался с белокурой докторшей, санитары уложили пострадавшего на носилки и вдвинули их в машину. Милиционер постарше — начальник патруля — тем временем с нескрываемым любопытством осматривал «опель». Тут же щелкал своим аппаратом фотограф оперативной группы. Старший патрульный, человек наблюдательный, заметил, что из поврежденной правой дверцы выглядывает что-то вроде алюминиевой капсулы. Он попытался было извлечь ее, но из-за вмявшегося в дверцу дорожного столба это никак не удавалось. Общими усилиями «опель» поставили на дорогу и откатили на несколько метров. Едва он сдвинулся с места, из бреши, пробитой в дверце, посыпались капсулы. Милиционер осторожно открыл одну из них, заглянул внутрь и вытряхнул на ладонь свернутую трубочкой тонкую, полупрозрачную бумажку. На голове у Ковача уже белела повязка. Он пришел в себя и, несмотря на протесты врача, сел, озираясь по сторонам в поисках своей машины. Увидев патрульного, который как раз вскрывал капсулу, Ковач обомлел, в глазах его, обычно таких спокойных и невозмутимых, вспыхнул ужас. Старший патрульный развернул полоску тонкой бумаги. Она была сверху донизу заполнена убористыми столбцами из пятизначных цифр:54 322 17 543 86 358 19 431 26 519 32 417 . .Озадаченный этой цифирью, он с минуту глядел на бумажку, потом двинулся было к Ковачу, но передумал и, подойдя к помощнику, распорядился: — Садитесь в «скорую помощь», рядом с пострадавшим! А я доложу в дежурную часть и последую за вами. Только смотрите в оба! Ссыпав алюминиевые капсулы в карман, он поспешил к патрульной машине, выхватил трубку радиотелефона, набрал код и прерывающимся от волнения голосом заговорил: — Я сто четвертый! Докладываю…
2
В жизни современного человечества все меньше становится благ, которые ничего не стоили бы. Даже личная жизнь стоит денег. Особенно дорого обходится она, когда эгоизм, произвол, непомерное честолюбие делают проблемы сугубо приватные проблемами общества или, во всяком случае, тех его ведомств и институций, которым приходится в них разбираться. Ведь в такой ситуации пострадавший или обидчик — а чаще всего обе стороны одновременно — ищут правды, заверенной официальной печатью, в коих поисках первой инстанцией обычно становится приемная адвоката. В Будапеште приемные адвокатских коллегий размещаются большей частью в помещениях мрачноватых и тесных, бывших некогда складами или лавками. Посетители в ожидании встречи со своими заступниками стоят вдоль стен или бродят по коридорам, едва освещенным двадцатипятисвечовыми лампочками. Контора д-ра Лайоша Немеша, члена коллегии адвокатов, в этом смысле являла собой исключение. В ней было два помещения. Одно — кабинет самого адвоката. В другом работали секретарша и молодой стажер, которые готовили для него материалы. Жуже Шелл, секретарше, в прошлом месяце минуло двадцать восемь. Это была высокая, бесподобно стройная девица с золотистыми мягкими волосами, стриженными по-мальчишески коротко и расчесанными на прямой пробор; серые глаза ее глядели на мир с легким презрением; плотно сжатые губы и все лицо, изящное и в то же время решительное, придавали ей вид неприступности. На Жуже была желтая шелковая блузка, надетая на голое тело, и бирюзовая юбка макси, которая при каждом шаге эффектно обтягивала бедра. Она только что вернулась из похода по магазинам — с сумочкой через плечо, в руках фирменный пластиковый пакет универмага «Люкс». — Босс у себя? — спросила она, останавливаясь у письменного стола, за которым сидел молодой человек с бакенбардами. — У себя, — ответил стажер — рослый парень чуть старше Жужи, добродушный, с карими, слегка навыкате глазами. На широких, нескладных плечах его висела, будто на вешалке, белая тенниска. — Просил не беспокоить его, — добавил он, окидывая фигуру девушки мечтательным взглядом. — Какое мне дело! Пока он тут в кабинетике прохлаждается, я бегаю по жаре, устраивая его дела. Кто я ему, жена, по магазинам носиться? — Она вскинула пластиковый пакет. — Да он и не думает разводиться со своей старой калошей. — А я тебя не устрою? — рассмеялся стажер. — Разве что лет через десять, — пожала она плечами. — Ты знаешь, Ретфалви, я обожаю звучные имена и зрелых мужчин, но картофельный паприкаш и соцстраховские путевки со скидкой меня не прельщают. Жужа вытащила из стола блок «пэл-мэла» и со злостью его распечатала. — Даже о его сигаретах приходится мне заботиться! С двумя пачками сигарет и пакетом из «Люкса» она подошла к кабинету шефа, выпрямилась, чтобы лучше смотрелась линия бюста и бедер, постучала и, не дожидаясь ответа, скрылась за дверью. Д-ру Лайошу Немешу было уже за пятьдесят. Напряженная работа ума оставила на его лице лишь две небольшие морщинки, пересекающиеся над переносицей. Вообще благодаря здоровому образу жизни, достатку и любимой работе он производил впечатление человека без возраста. Работал много, но относился к той категории людей, для которых работа ни при каких обстоятельствах не бывает обузой. Читал он уже с очками, но в волосах еще не было ни сединки. «Труд хорошо консервирует!» — любил говорить он, когда кто-нибудь интересовался секретом его почти идиллических отношений со временем. — Босс, — обрушилась на него Жужа, — я купила рубашку в полосочку и к ней гольфы! — В полосочку я не люблю, — недовольно взглянул он на упакованную в целлофан рубашку. — Что поделать, сейчас это модно! Не брать же какое-нибудь старье! Адвокат поправил съехавшие на нос очки и снова уткнулся в бумаги. — Не слишком она молодит? — пробурчал он с убийственным равнодушием к стоящей перед ним секретарше со всей ее галантереей. — Естественно, молодит! — воскликнула Жужа насмешливо. — Именно потому я ее и выбрала! — Спасибо, — смиренно сказал адвокат, спохватившийся, что, в сущности, ему нужно быть благодарным ей за заботу. Но дел у него было слишком много, чтобы тратить на эту рубашку и какие-то там носки больше полминуты. Жужа проглотила обиду. Она решила быть терпеливой и ласковой. — Преуспевающий адвокат должен одеваться по последней моде, — снисходительно объявила она, чувствуя, как ее разбирает злость, но пытаясь держать себя в руках. — К вашему уму и деньгам остается добавить только мой вкус! — Однако такое распределение ролей показалось ей столь унизительным, что она не выдержала и взорвалась: — Не знаю, стоит ли все это продолжать? Во всяком случае, с меня хватит! — Жужа Шелл швырнула на стол две пачки «пэл-мэла» и вызывающе посмотрела на шефа. Немеш убрал одну пачку в карман, из другой предложил сигарету девушке и закурил сам. — Займемся-ка лучше делом, — невозмутимо сказал он, протягивая секретарше несколько бумаг. — Вот это перепечатайте, на это подготовьте ответ и соберите мне все, что касается дела Феледи против Семеша. Не откажите в любезности, — добавил он с рассеянной улыбкой, которую Жужа могла при желании истолковать как знак примирения и призыв не терять надежды. В приемной разобиженную девицу встретил испытующий взгляд Ретфалви. — Ну как там? — полюбопытствовал он. — Кошмар, Ретфалви! Кошмар! Клянусь тебе, я уволюсь. Этому импотенту лишь бы деньги грести!.. — Тут новое дело прислали… — Он положил перед нею досье. — К черту новое дело! Что ты уставился на меня, не понесу я его. Довольно! Она со смертельно усталым видом упала на стул, раскинула длинные стройные ноги и беспомощно уронила руки на колени. Во рту ее грустно дымилась сигарета «пэл-мэл». Ретфалви встал и, натянув на себя пиджак, купленный явно по случаю распродажи, постучался к Немешу. — Вчера из суда сообщили, что вы назначены защитником по делу о подозрении в шпионаже, — доложил он. — Я принял бумаги и попросил на сегодня свидания с подзащитным. Спокойствие на минуту оставило Немеша. — Как вы посмели принять решение без меня?! — От дел, назначаемых судом, мы обычно не отказываемся! — уверенно ответил Ретфалви. — Но ведь я не успею подготовиться! Во сколько свидание? — В четыре. Немеш взглянул на часы. — Ну, удружили вы мне! Что в деле? — В дела под грифом «особо секретно» я заглядывать не привык! В кабинет вошла Жужа. — Пожалуйста! — положила она перед Немешем тоненькое досье. «Дело Пала Ковача», — прочел адвокат на обложке. Он нерешительно протянул руку к папке. Раскрыл ее. Досье было пусто. — Как это понимать? — воскликнул он изумленно. — Это все! — ехидно заметила секретарша. Немеш хотел еще что-то сказать, но зашелся в приступе кашля. Его душил дым «пэл-мэла». — Довольно с меня! — Он смял сигарету. — К черту весь этот шик! — Преуспевающий адвокат не может позволить себе курить какую-нибудь «симфонию», — не скрывая злорадства, сказала Жужа и повернулась к стажеру: — Идемте, Ретфалви, у шефа много работы!3
На свидание с подзащитным д-ра Немеша сопровождал молодой офицер следственного отдела. Предварительно они коротко посовещались. Информация следователя исчерпывалась несколькими фразами — он и сам пребывал почти в полном неведении. Кроме полосок бумаги, исписанных столбцами цифр, других обвинительных материалов у него не было. Он изложил адвокату обстоятельства катастрофы, заметив, что Ковачу еще крупно повезло — отделался раной на лбу, машины же обе разбиты вдребезги, или, выражаясь языком госстраха, ущерб стопроцентный. Следователь рассказал также, что алюминиевые капсулы были обнаружены в момент, когда Ковач находился без сознания. Надо думать, очнись он раньше, он непременно попытался бы спрятать их. Но вышло так, что патрульный милиционер извлекал эти самые капсулы из «опеля» на его глазах. И с тех пор он молчит, хотя медицинское освидетельствование показало, что органы речи и мозг подследственного в результате аварии не пострадали. Больше следователю сообщить было нечего, поэтому оба молчали, ожидая, пока приведут Пала Ковача. За десятилетия адвокатской практики д-р Немеш усвоил: двух одинаковых дел не бывает, поэтому каждое дело требует основательной подготовки. Но о какой подготовке может идти речь, если к его услугам — лишь немое досье и более чем скупая информация следователя? Он ждал с беспокойством, в воображении рисуя себе камеру, где без галстука и в ботинках без шнурков сидит, уставясь в беленую стену, его подзащитный. У стены — по-военному строго прибранная тюремная койка с пустой полочкой наверху. Деревянный стол с алюминиевой ложкой — единственным предметом казенной сервировки. В углу — унитаз и раковина с зубной щеткой и мылом. Над ней — полотенце. Два конвоира в сопровождении офицера, наверное, уже ведут его подзащитного в помещение для свиданий. Они шагают в гнетущей тишине по крашенным ослепительно белой краской коридорам, перекрытым решетками, вокруг ни души: за минуту до этого по требованию офицера заперли даже тех, кто был занят на хозработах. Подозреваемый понурил голову, руки заложены за спину. Стук шагов по надраенному до стерильного блеска каменному полу отдается от стен гулким эхом. Не намного приятней и обстановка в комнате для свиданий. Посреди нее — стол с двумя стульями по сторонам. Окно с армированными стеклами забрано снаружи решеткой. В дверях, будто еще один предмет обстановки, застыл конвойный. Наконец Пала Ковача привели. Конвоир встал у двери с таким расчетом, чтобы от глаз его не могло укрыться ни малейшее движение присутствующих. На голове у подозреваемого белела узкая повязка — единственное, что напоминало о катастрофе. «И впрямь повезло ему», — подумал, глядя на него, адвокат. — Пал Ковач, — первым нарушил молчание следователь, — за сбор разведывательной информации вам грозит лишение свободы сроком до двенадцати лет! Взгляд Ковача устремился куда-то поверх головы следователя. Тот посмотрел на адвоката и продолжал: — Если вы будете упорствовать в молчании и при этом будет доказано, что шпионажем вы занимались систематически и в составе шпионской группы, то приговор может оказаться и самым суровым!.. Лицо и глаза арестованного застыли, он словно окаменел. С минуту следователь глядел на него в упор, потом круто повернулся. — До свидания! — попрощался он с адвокатом и вышел. — Доктор Немеш, — представился адвокат, протягивая руку Ковачу. — По вашему пожеланию я назначен защитником. Садитесь. Ковач сел, подтянув под себя стул, положил руки на стол, пристально оглядел Немеша и перевел взгляд на стену. Адвокат подошел к нему ближе. — Я спешил увидеться с вами, — начал он дружелюбным тоном, — чтобы попытаться пробудить вашу совесть и здравый рассудок! Единственное, что вам может сейчас помочь, — это чистосердечное признание вины. В ответ молчание. Ковач лишь бросил взгляд на адвоката и снова уставился на беленую стену. Немеш прошелся к окну и, закурив сигарету «пэл-мэл», выпустил струйку голубоватого ароматного дыма. — Должен признаться, — продолжал он, но уже значительно суше, — что дела ваши обстоят весьма скверно. Как смягчающее обстоятельство суд может принять во внимание только полное раскаяние. В этом случае законодательство позволяет определить минимальную меру наказания. Ковач будто воды в рот набрал. Адвокат стал терять терпение. — Коль скоро, — тоном выше взял он, — из целого списка защитников вы изволили выбрать меня, так потрудитесь хотя бы ответить! Тишина. Раздражение Немеша нарастало. Отыскав пепельницу, он загасил сигарету и снова подошел к подзащитному. — Да поймите же наконец, если вы будете играть со мной в молчанку, я не смогу защитить вас. Вы должны мне довериться, слышите? Иначе не ждите помощи! Ни звука в ответ. Немеш потянулся за новой сигаретой. Вынув пачку «пэл-мэла», он угостил подзащитного и жестом предложил конвоиру, на что тот качнул головой: «Спасибо, мол, не курю». Адвокат дал огня Ковачу, закурил сам и, несколько успокоившись, продолжал: — Чистосердечное признание, только оно, повторяю вам, может смягчить вашу участь. Иначе вас сам господь бог не спасет. Ковач глубоко затянулся, медленно поднялся со стула и, словно о чем-то задумавшись, стал прохаживаться, поглядывая на адвоката. Вот он повернулся спиной к конвоиру — и к Немешу — и, неуловимым движением оторвав фильтр сигареты, спрятал его в рукав. Ни тот, ни другой ничего не заметили. В следующее мгновение Ковач уже стоял лицом к ним, продолжая курить. — Я хотел бы остаться со своим подзащитным наедине! — попросил д-р Немеш. Конвоир кивнул и молча вышел из комнаты. Ковач вопросительно посмотрел на адвоката. Тот, вздохнув, продолжал уговаривать: — Убедительно вас прошу быть со мной откровенным! — В голосе его звучали чуть ли не дружеские нотки. — Неужто вам непонятно? С вами все кончено! После провала для ваших работодателей вы больше не существуете! Снова молчание. — В том списке, что вам представили, мое имя значится не случайно. Я готов бороться за вас в меру сил и способностей, требуется только ваше желание!.. Ковач молча курил сигарету, огонек которой уже обжигал ему пальцы. Он был нем. — Ну что вы упрямитесь! — закричал на него адвокат. Молчание. Д-р Немеш развел руками. — Не понимаю вас, — сказал он, отчаявшись, и впился глазами в Ковача. Не выдержав его взгляда, подзащитный отвернулся.4
Ковача увели. Очутившись в камере, он подошел к окну и замер, подняв лицо к свету. Конвоир закрыл за ним дверь, заглянул для порядка в глазок и ушел. Неимоверным усилием воли Ковач заставил себя выждать несколько минут и только потом, не меняя позы, запустил пальцы в рукав, где был спрятан фильтр сигареты. Он осторожно разорвал его и нашел внутри скрученную трубочкой тончайшую полоску бумаги. С замирающим сердцем прочел он отпечатанные на машинке несколько слов:БУТОН ПРИКАЗЫВАЕТ МОЛЧАТЬ! МАК ВЫРУЧИТ ВАС!По сдержанному лицу Ковача скользнула тень облегчения и исчезла столь же быстро, как исчезает тень ласточки, стремительно пролетевшей над головой. Бумажка тут же была разорвана на мельчайшие клочки. Вместе с остатками фильтра Ковач бросил их в унитаз, спустил воду и проследил, чтобы от записки не осталось ни малейшего следа.
5
Приблизительно в то же время, когда Ковач читал в камере эту записку, в фешенебельном номере венского отеля «Интерконтиненталь» беседовали два господина. — …А где сейчас Мак? Он остался в Шопроне? — спрашивал пожилой, седовласый, подтянутый господин. Судя по его тону, он привык отдавать приказы и не терпел возражений. — Сообщив о случившемся, он тут же вернулся в Будапешт. Ведь утром ему нужно быть на работе! — докладывал господин помоложе, с военной выправкой. — Верно, — одобрительно кивнул седовласый. — В сложившейся ситуации он должен быть осторожен, как никогда! Ничего подозрительного, ничего привлекающего внимания! — Именно так я его и проинструктировал! — Правильно сделали! Этот канал нужно спасти во что бы то ни стало, раз уж с Ковачем вышла такая осечка. Если этот несчастный заговорит, рухнет все, что мы с таким трудом возводили в течение десяти лет. Он знает всех наших агентов и потянет их за собой на скамью подсудимых. Я уж не говорю о международном скандале! После Бутона он важнейший наш человек. — Уж лучше бы эта дурацкая катастрофа закончилась его смертью! — произнес молодой. — Арестом! Вот чем она закончилась! — в ярости ударил кулаком по столу седовласый. — Нужно действовать, а не рассуждать! И действовать незамедлительно! Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? — Так точно! — Вы уверены, что Мак говорит правду? У него в самом деле налажена связь с Ковачем? — Мак — один из лучших наших агентов. Выполнив задание, он должен вернуться сюда. Какой ему смысл обманывать нас, да еще так наивно? Он слишком многим рискует. — Пожалуй, вы правы, — помолчав, произнес господин в летах. — Так, говорите, он просит двоих? — Так точно. — Он их получит! — Кого вы имеете в виду? — спросил младший из собеседников. — Задачка будет не из простых. — Мюллер! Вольф! Эти ребята выручали нас в самые трудные времена. — И, кстати, умеют держать язык за зубами! — Ну, это самое меньшее, что от них требуется. Не забудьте, что в нашем деле очень многое зависит от обстоятельств. Я это к тому, что там, — он кивнул, — теперь тоже научились работать. — Равно как и Мюллер с Вольфом. — Я в этом не сомневаюсь. К тому же они сейчас под рукой, готовы отправиться в любую минуту. — Так точно, — кивнул господин помоложе. — Но все же я предлагаю подстраховать их. Проверить, как переправятся. Охрана границы усилена, всех въезжающих тщательно проверяют. Конечно, Вольф бывал там неоднократно, свободно владеет венгерским, но… — Никаких «но»! — раздраженно прервал его собеседник и швырнул на стол карту. Это был план Будапешта, помеченный кое-где зелеными точками с цифровыми обозначениями. — Как по-вашему, для чего я это достал? — похлопал седовласый по карте. Его визави промолчал, зная, что любое его высказывание или вопрос вызовут у хозяина приступ гнева. — Так, не знаете? — подзадоривал его шеф. — Тогда слушайте. Вместе с ними поедет Мадам. Только Мюллер с Вольфом отправятся поездом, а Мадам на машине. Она пересечет границу через час после поезда. В Дёре они встретятся у театра. Не заговаривая с ними, она убедится, что парни благополучно переправились через границу, и проводит их до Будапешта, где на вокзале проверит, нет ли за ними хвоста. — Все понятно. — Я еще не закончил! — Простите! — Да заткнетесь вы наконец?! — Он ткнул пальцем в план Будапешта. — Ежедневно, согласно инструкции, ровно в полдень Мак появляется в точке под номером семь. Здесь Мадам сообщит ему, чтобы он в пункте «2» принял двоих наших людей. Вольф останется с Маком, а Мюллер будет работать самостоятельно. О местонахождении Мюллера Вольф знать не должен. Все ясно? — Так точно. — Какие есть предложения? — Хорошо, если бы Мак доложил затем Мадам о том, что он принял людей. — Согласен. — Когда их отправлять? — Как только я с ними поговорю. Пригласите Вольфа и Мюллера, потом Мадам. Радиостанцию включите на постоянный прием. Хотя едва ли они рискнут сейчас выйти в эфир. — На встрече в Шопроне Мак сказал мне, что в эфир он выйдет только в том случае, если терять уже будет нечего. То есть в случае, если Ковач заговорит. Подтянутый пожилой господин на мгновение замер, лицо его побагровело и кулак с грохотом опустился на стол. — Он не должен заговорить!Глава II
1
Иштван Кути после гимназии учился на телемеханика, но всю жизнь мечтал стать писателем. И вот стал… офицером милиции. Его талант открыл подполковник Балинт Ружа. Правда, открыл он его не для будущих поколений, а для органов внутренних дел. А началось с того, что Кути написал детективный роман, который направлен был на спецрецензирование подполковнику Руже. Тот прочел рукопись в один вечер, а два дня спустя, также вечером, долго беседовал с подающим надежды автором. После знакомства с рукописью он уже знал о юноше очень многое — и, скорее, благодаря не писательскому таланту автора, а своему собственному, следовательскому. О художественных достоинствах романа сказать было просто нечего! — А вы не хотели бы приобрести некоторый профессиональный опыт? — неожиданно спросил Ружа у автора. — Я был бы счастлив, — ничего не подозревая, ответил начинающий беллетрист. С тех пор минуло восемь лет. И все это время Кути постигал опыт профессионала с такой увлеченностью, что к тридцати трем годам, когда он между делом окончил уже не одно соответствующее учебное заведение, ему присвоили звание капитана. Иногда он, правда, давал себе обещание приступить наконец к большому роману — ведь, кроме той первой книжонки, он так ничего и не написал, — но подполковник Ружа, взявший юношу под свою опеку, советовал ему лучше подналечь на чтение. О чем вскоре сам же и пожалел. Свои устные доклады Кути для придания им выразительности сопровождал теперь таким количеством литературных цитат, что подполковнику легче было сообразить, что читал накануне его юный сотрудник, чем вникнуть в суть сообщения. Протоколы допросов выходили из-под его пера, словно мастерские интервью, а донесения были просто художественными репортажами. И, учитывая, что на прокуратуру парламентом возложены функции, от вынесения эстетических суждений весьма далекие, их нередко приходилось переписывать. Так что Ружа нимало не удивился, когда неподалеку от его сада в Будаэрше затормозила черная «волга» и выбравшийся из нее долговязый темноволосый Кути, в мгновение ока перемахнув через изгородь, приветствовал его классическим гекзаметром. — «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!» — нараспев процитировал он, чем-то явно расстроенный. — Ну-ну, — кивнул ему Ружа, опуская распылитель, чтобы не забрызгать Кути ядовитым раствором. — Чем разгневан так наш Ахиллес? — Молчит! — Кто молчит? — Ковач, кто же еще?! — И, распираемый злостью, продекламировал «под Гомера»: — Он молчит, как воды в рот набрал, чтоб его разорвало! — Пойдем в дом. — Ружа грустно взглянул на обработанную наполовину виноградную беседку, сбросил на землю заплечный опрыскиватель, перепачканную робу и, оставшись в майке и шортах, направился к веранде. — Я уже в следственном отделе боюсь показываться, — жаловался, идя рядом с ним, Кути. — Только и слышу от них: собирай доказательства, чем больше, тем лучше, тогда он как миленький заговорит. А где мне их взять, если нет их! Провели на квартире обыск: ничего. Коллег опросили: опять ничего. — Друзья? Родственники? Знакомые? — Ни родственников, ни друзей! Живет в Пеште, одинок, квартира отдельная. Закончил экономический факультет. Ревизор. Разведенный. Есть дочь, с которой сейчас он мог бы отметить ее восемнадцатилетие. — Что значит «мог бы»? — Жена с дочерью во время туристской поездки остались на Западе. Живут в Бельгии. В углу веранды, распространяя пьянящий аромат, стояла корзина с грушами. Кути, не церемонясь, подтащил ее к плетеному креслу, удобно расположился и с жадностью принялся их уплетать. — На аппетит, я гляжу, ты не жалуешься! — заметил завистливо Ружа. Подполковник, пятидесятичетырехлетний, седовласый, широкий в плечах и крепкий еще мужчина с огромными ручищами, не любил фруктов. Врач, обращая его внимание на опасную предрасположенность к полноте, посоветовал ему умерить свой аппетит. «Ешьте фрукты, как можно больше фруктов!» — говорил он подполковнику. К несчастью, сказано это было в присутствии жены, и с тех пор его завтраком, полдником и ужином были фрукты. Бедный Ружа держался только за счет министерской столовой, поскольку давать указания поварам МВД жена все-таки не могла. — Ну а подруга жизни есть у этого Ковача? Кути от неожиданности поперхнулся и закашлялся до испарины. — Ну-ну, — приговаривал, хлопая его по спине, Ружа. — Ты готов задохнуться при одном только упоминании о женщинах. — В том и беда, что у него нет даже женщины. — Да где их нет! — разочарованно махнул рукой Ружа. — Женщины — всюду, иногда даже больше, чем требуется. Кути молчал, зная, что шеф имел в виду жену и невестку. Они жили вместе с молодыми. И поддерживать мир между двумя женщинами, которые и раньше-то не были друг от друга в восторге, с тех пор как в семье год назад появился внук, удавалось с большим трудом. Капитан же не был женат. Уже не раз находилась ему подходящая невеста, но, как только дело доходило до женитьбы, ему казалось, что он не любит свою избранницу по-настоящему. — Что еще удалось узнать? — вздохнув, спросил подполковник. — Как ревизору ему приходилось много ездить. Так что имел возможность вести наружные наблюдения, заниматься сбором разведданных, мог быть использован как связной. — Это только предположения. Нужны доказательства. — Их нет! — Думай, брат! Быть может, он относится к той компании, которую мы уже несколько месяцев держим на подозрении, но пока не имеем конкретных данных! Огорченный Кути уставился снова на желтые груши, взял еще одну и, откусив, стал задумчиво, но с тем же завидным аппетитом пережевывать. — Пока я одеваюсь, — заметил Ружа, — можешь отнести корзину в машину. Разумеется, если в ней еще что-нибудь останется! — Уж не хочешь ли ты сказать, — перестав жевать, с надеждой спросил Кути, — что решил подключиться к делу? — А разве ты не за этим сюда пожаловал? — стоя уже в дверях, ответил Ружа.2
— Не знаю, какой в этом смысл, — говорил Кути шефу, вместе с ним направляясь к месту работы Ковача — центральной конторе кооперации. — Всех, кто мог хоть что-нибудь сообщить о Коваче, я уже опросил. Ружа, не отвечая, неспешно поднимался по лестнице на второй этаж. В том, что шеф решил снова встретиться с теми, кого он уже основательно допросил, капитан усматривал оскорбительное для себя сомнение и потому не без злорадства слушал теперь, каким поучающим тоном, с подчеркнутой сухостью в голосе разговаривает с его начальником секретарша Ковача, старая дева лет сорока. — Как я уже сообщала в предыдущей беседе, которую два дня назад вел со мной капитан, никакими сведениями, которые могли бы помочь вам в работе, я не располагаю. — Ружа хотел было прервать ее, но секретарша с холодным спокойствием продолжала: — Однако, если мои ответы вас не удовлетворили, пожалуйста, спрашивайте еще, только как можно короче, потому что из-за неожиданного исчезновения — назовем это так — коллеги Ковача на меня свалилась уйма работы, но пусть товарищей это не смущает. Я с готовностью вам помогу в меру своих скромных способностей. Она убрала со стола бумаги и, положив перед собой руки, сосредоточилась в ожидании вопросов. Слушая эту женщину, Кути подумал, что если бы учение о переселении душ не было вымыслом, то душа ее в следующей своей жизни, наверное, поселилась бы в мешке с толчеными сухарями. Но Ружа был с ней предельно любезен. — Мы очень надеемся на вас и ваши способности, которые, как я понял из разговоров с вашими коллегами, вовсе не так уж скромны. Честно признаться, я был бы счастлив иметь столь примерную и добросовестную секретаршу, как вы. «Какое предательство! — ужаснулся про себя Кути. — Бедная Кларика!» Но комплимент старую деву не тронул. — Так все говорят, когда что-нибудь нужно. А когда я сделаю все, о чем меня просят, тут же забывают свои обещания! Но это я к слову, к вам это не относится. Задавайте ваши вопросы! — То, что вы нам сообщили, было весьма интересно! — продолжал льстить ей Ружа. («Ничего особенного она не сообщила!» — усмехнулся про себя Кути.) — Об одном только вы умолчали. — О чем же? — Щекотливый вопрос. Поверьте, мне не хотелось бы задавать его такой симпатичной, но все же, как мне показалось, весьма сдержанной, я бы сказал, благонравной даме. Кути, сидевший чуть в стороне у окна и не принимавший участия в разговоре, от изумления раскрыл рот. «Рехнулся старик! Нашел, с кем заводить амуры!» Секретарша воздела руки к затылку и легким движением поправила прическу. — Не смущайтесь! — подбодрила она Ружу. — Обещаю вам не упасть в обморок. — Дело в том, что нас интересует интимная сторона жизни Ковача. — Таковой просто нет! — отрезала секретарша. — Должна быть, — упорствовал Ружа. — Пал Ковач — мужчина здоровый и привлекательный. Не может он жить монахом. — Должна заявить вам, — отчеканила она тоном, не терпящим возражений, — что главное для нас — наша работа. Работа и еще раз работа. Альфа и омега нашего бытия. Такого же мнения придерживался и коллега Ковач. Кути хотел было вставить слово, но шеф жестом остановил его. — Все мои прежние начальники делали мне предложения или, во всяком случае, намекали, я думаю, вы понимаете на что, — продолжала секретарша. — Коллега Ковач никогда не позволял себе ничего подобного. Потому что уважал меня. Мысленному взору Кути представился бессловесный, бесчувственный Ковач, с благоговейным почтением обхаживающий мешок с толчеными сухарями, в который перевоплотилась старая дева. А Ружа, человек терпеливый, спокойный в речах и неторопливый в движениях, за тридцать два года службы научившийся ничему не удивляться, согласно кивал головой, хотя глаза его хитро сощурились, виски порозовели и в уголках губ подрагивала улыбка. — Если не ошибаюсь, у вас прекрасная память, — сдержанно произнес он. — А как же иначе! — воскликнула тщеславная секретарша. — Это же профессиональное качество. — Быть может, вы припомните случаи или случай, недавний или давнишний, когда Пал Ковач посылал кому-нибудь подарки или цветы. Ведь должна была быть причина, по которой он воздерживался от намеков в ваш адрес! — добавил он, с лукавым смущением поглядывая на секретаршу. — Вы понимаете, о чем я? Это просто непостижимо. «Ну, актер!» — улыбнулся Кути, с изумлением вдруг заметив, как преобразилась женщина. Она замерла на мгновение, затем вскинула голову, в глазах вспыхнули огоньки, черты лица разгладились, обнажив глубоко скрытую горечь. Плохо слушающимися пальцами она отыскала в ящике стола несколько старых исчерканных настольных календарей, полистала один, другой, третий. — Вот! — хрипло сказала она, показывая Руже на один из листков. — Это то, что вам нужно! Ружа прочел вслух сделанную от руки запись: — «Эва Ласло, 3-й район, улица Лео Франкеля, 96». Кто такая? — Крестная! — бросила секретарша. — Но я не уверена. — Не уверены? — Представьте себе, нет. Два года назад, вот, взгляните, девятого мая, он попросил меня отослать ей букет красных роз. Меня, понимаете? Сказал, что это его крестная мать. «Ну и ну! Этот Ковач, оказывается, не без юмора!» — мысленно удивился Кути. — Наверняка это так и есть, иначе он не обратился бы с такой просьбой к вам, — продолжал льстить ей Ружа. — Ах, вот как? — насмешливо протянула старая дева. — И почему-то именно тридцать одну розу?! — Почему бы и нет? — возразил ей Ружа. — Вы ведь сами сказали, что женщины его не интересовали! — и тут же понял, что совершил ошибку: помог женщине подавить в себе ревность. Так и случилось. — Впрочем, эта история так стара, что я о ней давно забыла, — после некоторого молчания ответила секретарша. Извиняющая улыбка и задумчивый взгляд были, видимо, адресованы Ковачу. — С тех пор я ни разу ни о ком не слышала. — И что же, эта Эва Ласло никогда не звонила? — Нет, — отрезала секретарша. — Ему вообще никто не звонил. Она была явно недовольна тем, что проговорилась. Зато Кути повеселел. — «Белокура, чернокудра, худощава иль полна, черноглаза, синеока? Как-то выглядит она?» — уже сидя в машине, декламировал он из Петефи. Ружа слушал его, улыбаясь. — Хорошо ли вы осмотрели квартиру Ковача? — спросил он у капитана. — Трижды осматривали, и все впустую. — В таком случае придется мне вместе с Салаи осмотреть ее еще раз.3
Иштван Кути обладал развитой интуицией. Для писателя это крайне важно, полагал он не без основания, но с годами все более убеждался, что чутье выручает его главным образом в расследовании преступлений, изменяя в художественных исканиях. Вот и сейчас, как офицер органов безопасности, он тут же смекнул: Эва Ласло явится для него важной зацепкой. Но о том, что на улице Лео Франкеля, 96 жизнь сведет его с двумя бесподобными персонажами будущего романа, наш писатель догадался далеко не сразу. Видимо, свою роль тут сыграло то обстоятельство, что среди пештских привратников (число которых все убывает!) почти не осталось колоритных фигур. Коммунальные управления, назначая привратников, отдают предпочтение людям со специальностью — электрикам, водопроводчикам и газовщикам — или разного рода халтурщикам, которые только думают, что во всем разбираются. Все они одинаковы, как автоматы, не работающие, пока в них не бросят монету. Разве можно сравнить их с былыми привратниками, умевшими и пошутить, и устроить разнос? С такими, скажем, как тетушка Эта, семидесятилетняя толстуха, которая спала день-деньской, зато ночью, отпирая запоздавшим жильцам ворота, была бодрой, нарядной, с завитыми волосами. Или такими, как дядя Тони, гренадер с огромными седыми усами, что красовался у лифта в неизменном темном костюме и в котелке. А как забыть чету Лукачей?! К восьми утра оба уже были навеселе, успев спустить ночные чаевые и поскандалить, выясняя, кто больше выпил в корчме. В углу двора большого доходного дома они держали уток, резать которых им было жалко, а когда это сделали неизвестные добровольцы из тех, кому не давало покоя беспрестанное кряканье, хмельные супруги оплакали своих подопечных крупными старческими слезами. Откормленную кукурузным зерном птицу они раздали самым щедрым плательщикам чаевых, наотрез отказавшись хотя бы отведать утятинки. А неделю спустя во дворе появилась новая партия желтых пушистых птенцов… Словом, Кути, шагая по улочкам Обуды и думая то о Круди и Геллери, увековечивших в своем творчестве эту окраину Будапешта, то об Эве Ласло, рассчитывал встретить в лице привратника сквалыжника и зануду, с которым намучишься, пока что-нибудь разузнаешь. Каково же было его удивление, когда в привратницкой дома 96 по улице Лео Франкеля он застал двух изящных старушек. Подвижные, хрупкие, седовласые, увешанные тонкими золотыми цепочками и медальонами, с крохотными топазами в ушах, они, живо поблескивая карими глазками, суетились, сновали по комнате. «Как две шустрые белочки», — подумал Кути, с трудом удерживавший их в поле зрения. Мебель, которой заставлена была привратницкая, казалось, попала сюда со сцены Ибсена — громоздкая и тяжелая, в стиле начала века. Огромный овальный стол окружали шесть стульев с высокими жесткими спинками. Буфет на львиных лапах занимал целую стену и был сплошь в резьбе, с тремя большими ящиками посредине и двустворчатыми, украшенными светлой ореховой инкрустацией дверцами по бокам. Такой же инкрустацией был отделан буфет поменьше. На верхней полке высокой горки виднелись серебряное распятие, четки с черными и пурпурными бусинами, кубок, молитвенник с перламутром и золотыми застежками на обложке. Ну а на нижних полках творилось нечто невообразимое: тут были кокошники, душегрейки, ленты, веера, кинжал с позолоченной рукоятью, вазочки, статуэтки, браслеты, засохшие букетики в целлофане и роскошный зеленый венок, перевитый красно-бело-зеленой лентой. Похожий венок Кути заметил и на стене, между картинами с изображением батальных сцен 1848 года. На красной ленте, концы которой были пришпилены к стене кнопками, сохранилась надпись: «Достославным Катице и Оршике!» — До того, как попасть в привратницы, мы играли на сцене, — в такт словам тряся головой, заговорила Оршика, старушка, что выглядела помоложе. — Точнее, в привратницы мы подались, удрав из дома для престарелых актеров. Там было так скучно! — Когда-то мы играли первые роли! — подхватила Катица. — Оршика — примадонна, а я — драматическая актриса. На лестничной клетке послышались чьи-то шаги. Оршика выбежала на кухню и, тут же вернувшись, сказала: — Это Едличка, старая климактеричка, с рынка приволоклась. Она вас едва ли заинтересует. — Как вы узнали, кто пришел, если даже не открывали двери? — удивился Кути. — Как узнала? — игриво переспросила старушка. — Идемте, я кое-что покажу вам. — Она засеменила на кухню, Кути — за нею. На оконной раме снаружи было укреплено большое зеркало от машины, направленное на подворотню. — В нашем доме живет водитель грузовика, он для нас и украл этозеркало, — пояснила Оршика. — И поставить помог! Тут на лестнице показался мужчина в летах, но удивительно крепкого телосложения, с густыми, косматыми бровями. — Оливер Лукач! — взволнованно сообщила Оршика капитану. — Главный наш греховодник! У него целый гарем! Не мешало бы поинтересоваться, откуда он берет деньги на своих курочек! — Ну что ты несешь, дорогуша! — с жаром возразила ей Катица. — Сколько раз тебе повторять, что он никому не платит, а только сулит! — Сестрица моя совсем выжила из ума! — шепнула Оршика гостю. Тем временем Катица достала книгу регистрации жильцов. Кути сел и принялся изучать ее. — Антал, Аради, Бокрош, Хиршлер, этих пропустим, — говорил он, листая книгу. — Оливер Лукач, вы его только что поминали. Возможно, придется проверить. Далее: Ене Керекеш, Эва Ласло, — задумался он с деланным равнодушием, — тоже, как будто, внимания не заслуживают… Старушки разом встрепенулись. — То есть как это — не заслуживают?! Эва Ласло заслуживает в первую очередь! — воскликнула Оршика, показывая в потолок. — Она прямо над нами живет. — Товарищ инспектор прав, — возразила ей Катица. — Не заслуживает она внимания. Вы знаете, к ней ходит симпатичный брюнет, высокий, лет сорока, но они ведут себя так тихо, что удовольствия от них никакого! — махнула она рукой. Кути обмер, услышав ее слова. А Оршика закивала: — Все верно, от них никакого шума! — О чем это вы? — с трудом сдерживая волнение, спросил капитан. Оршика, не говоря ни слова, удалилась на кухню и вернулась с большой стремянкой и толстым граненым стаканом. Ловко взобравшись под потолок, старушка приставила к нему донышко стакана и приложилась ухом. Глядя на это «подслушивающее устройство», Кути не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться. — И что вы там слышите? — спросил он. — Что слышим?! — возмущенно воскликнула Катица. — Ничего! Ни единого вздоха не слышим! Ну разве это мужчина?!4
Ковач жил на четвертом этаже в доме по тихой узенькой улочке Дёндьхаз. Построенный в тридцатые годы, дом в ту пору считался весьма современным по архитектуре. Двери прихожей выходили на лестничную площадку, а застекленная кухонная дверь — на галерею. — Два выхода — обрати внимание, — заметил старший лейтенант Салаи. — Таких квартир в Будапеште тысячи, — махнул рукой Ружа, — так что не думай, будто он специально ее подбирал. Случайно такая досталась. — По-моему, этот человек случайно ничего не делает, — разочарованно ответил старший лейтенант. Золтану Салаи было тридцать два года. В Будапешт он попал из провинции, откуда-то из-под Веспрема, и сохранил характерный для тех мест певучий выговор. Женился на односельчанке, которая вскорости после свадьбы на радостях одарила его двумя прелестными девчушками. Курносый, с высоким открытым лбом, кареглазый Салаи был человеком огромного роста и недюжинной силы. Ни в одном магазине столицы на него не могли подобрать костюм, поэтому он их шил на заказ и по необходимости был самым элегантным мужчиной в министерстве внутренних дел. Его спокойствие и размеренная походка только усиливали это впечатление, и неудивительно, что девушки провожали Салаи долгими взглядами, хотя и знали: старший лейтенант души не чает в жене и кокетничать с ним бесполезно. Квартира Ковача выглядела довольно странно: казалось, в ней никогда не жили; обстановка — роскошная, но безликая, как в гостиничных апартаментах; картины, шторы на окнах напоминали театральные декорации. — Я уж трижды тут побывал, и никаких результатов, — сказал Салаи подполковнику. Тот приступил к осмотру. Двери холла в обе комнаты были распахнуты. В ближней комнате, слева от входа, он увидел тахту, застеленную ярко-красным покрывалом, на ночном столике — будильник в кожаном футляре, телефон, фарфоровый ночник с шелковым абажуром. — Ему не звонили? — спросил Ружа. Салаи отрицательно покачал головой. У тахты стоял книжный шкаф. На окнах — тяжелые парчовые шторы. Посередине комнаты — два кресла, журнальный столик. Дорогие, со вкусом подобранные, совершенно новые вещи. В другой комнате громоздился огромный письменный стол в стиле «ампир» с таким же креслом. Стол был насмешливо, вызывающе пуст. В углу — цветной телевизор, а напротив, на другой половине комнаты, опять тот же «ампир», еще два кресла и столик. Обстановку кабинета дополняли картины: современные, приятные глазу работы, особой ценности, насколько мог судить Ружа, не представлявшие. На столике, в глубокой керамической пепельнице, было полно окурков. Подполковник, сам некурящий, терпеть не мог табачного дыма, а уж вони окурков тем более. Когда в его кабинете кто-нибудь, подчиненный или начальник, гасил сигарету, Ружа тут же брал пепельницу и опорожнял ее в корзину для мусора. И если на совещании — которых, увы, хватало — собиралось десять курильщиков, ему не лень было десять раз подняться, чтобы проделать эту операцию. — Впредь выбрасывайте за собой окурки, — поморщился Ружа, глядя на пепельницу. — Мы здесь ни при чем, они тут были, — сказал Салаи и, подхватив переполненную пепельницу, двинулся в кухню. — А ну покажи, — задержал его Ружа. — Я уже посмотрел, ничего особенного, — сказал старший лейтенант. — Обычные сигареты. Все импортные. — Похоже, — начал Ружа, когда Салаи, выбросив окурки, вернулся в кабинет, — хозяин квартиры сменил мебель, чтобы забыть о семье. Здесь нет ничего, что напоминало бы о присутствии женщины или ребенка. Женщина в этом мрачном великолепии жить не смогла бы… — Не говоря уже о девчонке, — добавил Салаи, опираясь на собственный опыт семейной жизни. — Как я понял, — сменив тон, деловито продолжил Ружа, — фотоэлемент за все это время ни разу не сработал. Но все же подумай, не изменилось ли что в квартире с тех пор, как ты был здесь с последним обыском? — Никаких перемен! — Может, кто-то здесь побывал, кого не заметили наши парни? — Ну, если только в окно залетел, — обиделся Салаи. — Ну и дельце досталось нам! — Трудное, — согласился с ним Ружа. — Одно из труднейших дел за последние годы! Тут терпенье нужно, железная выдержка! Если передать Ковача прокуратуре с теми уликами, которые нам доставил дорожный патруль, суд, скорее всего, признает его невиновным. Он может сказать, что никаких капсул в глаза не видел и понятия не имеет, кто их спрятал в машине и для чего! — На его месте я так и сделал бы! — А ведь эти шифровки он где-то готовил, используя специальные материалы. Где именно? И где хранил реактивы, бумагу, капсулы? Вот что я здесь ищу! Салаи слушал его молча. — Ясно, работала группа преступников. Кроме Ковача, мне нужны его соучастники. А для этого нужно, чтобы он наконец раскрыл рот. Но он его не раскроет, пока мы не выложим перед ним вещественные доказательства! Доказательства и еще раз доказательства! — Ты прав, — согласился с ним старший лейтенант. — Я уж было подумал, что ты просто решил нас проверить. Думал, боишься на нас положиться, — признался он искренне. — Я на себя боюсь положиться, — вздохнул Ружа. — Уже подал в отставку. Так что не знаю, успею ли завершить это дело? — Завершим, я в этом не сомневаюсь! — Я тоже надеюсь. Главное, что заработано мной за долгие годы, — это уважение. Хотелось бы взять его с собою, ведь капитал этот к ежемесячной пенсии, которую будет мне приносить почтальон, никто не приложит.Глава III
1
Время близилось к вечеру. К конечной остановке подвесной канатной дороги в Будайских горах прибывали шумные ватаги школьников-экскурсантов. В очереди к кассовому окошку и у турникетов, куда после разворота плавно подплывали спаренные сиденья канатки, весело толпились люди. Рядом с одной из оживленных групп, стараясь не привлекать к себе внимания, стоял высокий мужчина лет пятидесяти, элегантно одетый и моложавый. Это был Георг Юнг, представитель западной фирмы, поставляющей в Венгрию полиграфическое оборудование. Инженер руководил в Будапеште наладкой печатных станков, которые закупила крупная типография, проводящая реконструкцию. Юнг посматривал по сторонам с беззаботным видом, как будто все, что происходило вокруг, его не интересовало. Глаза его останавливались только на пассажирах подъезжавших к остановке автомашин. Он кого-то ждал. Но вот у дверей застекленного павильона канатки показалась темноволосая стройная женщина лет тридцати пяти в кремовом костюмчике и черной в белый горошек блузке. Сняв солнечные очки, она огляделась и направилась к кассе. Через минуту Георг Юнг уже стоял у нее за спиной. Следом за ней он купил билет и при посадке постарался расположиться так, чтобы оказаться в паре с женщиной. Та как будто не замечала его. Какое-то время они ехали молча, любуясь зеленой долиной. Наконец Юнг нарушил молчание: — Должен сказать вам, Мадам, дело гораздо серьезней, чем можно было подумать. — Успокойтесь, Георг! Люди, которых вы просили, прибыли. Оба профессионалы. Они сделают все, что потребуется. — Хочется верить, что они подоспели вовремя. — Через час они будут ждать вас в пункте «два», — сообщила дама. — Есть ли какие-нибудь указания? — Нет. Все распоряжения, как обычно, будут поступать через Бутона. — Я докладывал, что связь с Ковачем установлена. Она кивнула: — Ваше донесение принято. Из центра еще раз напоминают, что молчание Ковача следует обеспечить любыми средствами. Кроме Бутона, у него была связь и с вышестоящим звеном агентуры. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он проболтался! — Я вас понял, Мадам! — Это приказ центра! — Решительный голос женщины зазвучал еще тверже. — С верхним звеном связан также Бутон, но до Бутона, будем надеяться, им не добраться! Что касается Ковача, или он будет молчать, или его уберут! Решение на этот счет примет Бутон! — Буду действовать соответственно, — почтительно отозвался Юнг. — Устраивайте людей. Через час жду вас на запасной явке. — Понятно. — О местонахождении друг друга они знать не должны. Это мне было велено подчеркнуть вам особо. Юнг кивнул. — И будьте предельно осторожны. Остерегайтесь слежки. Они прибыли на нижнюю остановку канатной дороги. Спутница Юнга поспешила к стоянке такси, а сам он исчез в толпе пассажиров, ожидающих посадки.2
Тюремный двор с четырех сторон окружен высокими стенами. Здесь пустынно, ни кустика, ни травинки. Всюду господствует серый цвет. Правда, наверху голубеет клочок неба, но выведенные на прогулку арестанты видят под ногами лишь красноватый щебень. Они прогуливаются парами, заложив руки за спину, потупив глаза. Разговаривать им запрещается. Из противоположных углов двора за гуляющими присматривают двое часовых. Но вот раздается свисток. — Прогулка окончена, — командует один из охранников. — В помещение! Бегом марш! Шеренга гуляющих оживляется, шарканье ног сменяется топотом. Открываются створки железных ворот, и через минуту тюремный двор пустеет. Высоко над крышами пролетают несколько голубей. Тишина. Снова распахиваются ворота. Входят четверо охранников и встают по углам двора. В сопровождении офицера и двух часовых появляется Ковач. Офицер пропускает его вперед и делает знак рукой, означающий начало прогулки. Ковач на минуту поднимает осунувшееся лицо к небу, затем направляется к середине двора, посыпанной красноватым щебнем. Заложив руки за спину, начинает прохаживаться. Часовые и офицер следят за каждым его движением. Он не обращает на них внимания. Он их не видит. Перед глазами стоит полоска тонкой папиросной бумаги с шестью словами:БУТОН ПРИКАЗЫВАЕТ МОЛЧАТЬ! МАК ВЫРУЧИТ ВАС!
Глава IV
1
— «Что говорить — мне жизнь постыла!» — поэтической строчкой из Ади начал свое донесение Кути, вернувшись с улицы Лео Франкеля. — Что, плохи дела? — сочувственно спросил его Ружа. — Хуже некуда! — простонал Кути. — Эта особа спит с любовником в гробовом молчании… без единого вздоха! — Это все, что тебе удалось узнать о ней? — Все! — падая на стул, только и сказал капитан. — Не так уж и мало, — попытался утешить его подполковник. Он задумчиво помолчал. — Давайте-ка нынче вечером с ней познакомимся. Может, с нами она поведет себя более страстно. — Он поднял трубку телефона: — Кларика! Разыщите старшего лейтенанта Салаи! — И Золи пойдет? — усмехнулся Кути. — Его выдержка нам понадобится. — А вдруг эта дамочка предпочитает интеллектуалов? — Тогда почитаешь ей что-нибудь из поэзии! В кабинет вошел Салаи. — Садись, Золи, — сказал ему Ружа. — Ты нам сегодня нужен. Без твоей выдержки и самообладания мы просто не справимся. — Без твоей осмотрительности мы сядем в калошу! — с иронией подхватил Кути. — Да заткнись хоть на минуту, — осадил его подполковник. — Кто из вас знает какой-нибудь тихий летний ресторанчик? После короткой дискуссии выбор пал на один из ресторанов Городского парка. — Ну и порядок, — подвел черту Ружа. — В таком случае поручаю вам передать Эве Ласло — разумеется, в самой любезной форме — приглашение быть нашей гостьей сегодня после работы. Кути бросил на шефа недоумевающий взгляд. — Боюсь, что от этого приглашения она не только завздыхает, но и застонет, — неуверенно произнес он. — Не бойся, — ответил Ружа, — Золи сделает все корректно, со свойственной ему осмотрительностью, не так ли?2
Юнг остановился на углу площади Мадача у газетного киоска и принялся не спеша разглядывать зарубежную прессу, которой киоск был обложен снаружи снизу доверху. Он наклонялся, брал то одно, то другое издание, некоторые подавал в окошко киоскеру, попутно посматривая по сторонам. Вокруг не было ничего подозрительного. Он снял со стенда еще одну газету, подал ее продавцу. Тот, поднося к глазам каждую, подсчитал общую стоимость. — С вас двадцать шесть восемьдесят, — сказал он. Юнг дал ему тридцать форинтов, взял газеты и, не дожидаясь сдачи, быстро направился к поликлинике. Он уверенно, как человек, бывавший здесь много раз, вошел в здание и поднялся к буфету на площадке между первым и вторым этажами, откуда улица хорошо просматривалась. Заказав себе кофе, Юнг подошел к окну и стал наблюдать за движением. Вскоре со стороны бульвара Танач показался белый автомобиль марки «остин», сбавил скорость и припарковался на стоянке перед поликлиникой. Юнг шагнул к окну, чтобы получше разглядеть машину. За рулем сидела Мадам. Немного подождав, он убедился, что за машиной нет слежки, и, успокоенный, спустился вниз. Выходя, он еще раз оглянулся, из «остина» дали знак фарами. Юнг быстрыми шагами приблизился и сел в машину рядом с Мадам. — Я принес вам газеты, — сказал он, бросая их на заднее сиденье. Мадам, ни слова не говоря, вырулила со стоянки и, набрав скорость, помчалась по направлению к улице Ашбот. — Я бы вам не советовал ездить так быстро, — предостерег ее Юнг, — здешняя инспекция реагирует на это болезненно. Проверка документов нам сейчас ни к чему. — Благодарю за предупреждение, — сказала дама, сбавляя скорость. — Ну как, прибыли парни? — О да, все в порядке. Машина свернула на улицу Юллеи. — Где Вольф? — Вольф остановится у меня. — А Мюллер? Юнг молчал, не спеша с ответом. — Мюллер в надежном месте, — сказал наконец он. Мадам посмотрела на него недоумевающе. — Насколько я понял инструкции, — сказал Юнг, — до начала операции о его местопребывании должен знать только я. Мадам прибавила скорость. Они мчались уже по улице Юллеи. — Куда это мы направляемся? — поинтересовался Юнг. — В Ферихедь, — ответила она. — Я возвращаюсь самолетом. Вы не хотите передать в центр еще что-нибудь? Юнг молчал. — Что еще я могу передать? — раздраженно переспросила Мадам. — Пока ничего! Никаких новостей у меня нет! После длительной паузы, когда они были уже на скоростной автостраде, Мадам снова заговорила: — Еще раз предупреждаю вас: вопрос о судьбе Ковача будет решать Бутон. Без него не предпринимайте никаких шагов. Это приказ! — Приказ! Приказ! — Лицо Юнга исказила гримаса. — Приказывать легче всего. Приказывать будет Бутон, а рисковать собственной шкурой предоставляется мне! — Я могу передать это в центр? — насмешливо спросила Мадам. — Не настаиваю, — спохватился Юнг и, успокоившись, продолжал: — Но войдите в мое положение. Когда здесь все шло уже как по маслу, нужно же было этому идиоту попасть в аварию. Ну ладно бы со смертельным исходом. Так нет же! Отделался легкой царапиной. И все, что мы создавали годами, повисло на волоске. — Он вопросительно посмотрел на спутницу. — Надеюсь, вы понимаете мое состояние? — Понимаю, — отвечала Мадам. — И советую вам, как только кончится эта история, основательно отдохнуть. — Когда она кончится — вот вопрос. Они въехали на стоянку при аэропорте. Мадам, вытащив ключ зажигания, протянула его Юнгу: — Прошу, Мак, машина в вашем распоряжении! Взяв сумочку, она вышла из автомобиля. Юнг потянулся за газетами, но женщина даже не обернулась. Через минуту фигура ее скрылась в здании аэропорта. Юнг пересел за руль и выехал со стоянки, поглядывая в зеркало, нет ли за ним «хвоста». Его никто не преследовал. Через минуту «остин» свернул на скоростное шоссе и затерялся в потоке машин.3
На бульвар Танач, где находилось отделение сберегательной кассы, они отправились на «жигулях» Салаи, решив, что черная служебная «волга» будет бросаться в глаза и придавать их поездке слишком официальный характер. Машину, хотя и не без осложнений, удалось поставить неподалеку от цели — на улице Вешшелени. Единственное свободное место было перекрыто натянутой между мусорными контейнерами веревкой, на которой болталась картонка с надписью: «Выгрузка топлива!» Кути без колебаний отпихнул один из контейнеров. Пока он отбивался от накинувшихся на него теток, которые поджидали машину с углем, Салаи не спеша двинулся к сберегательной кассе. За десятком столов, отделенных от зала длинной, сверкающей черно-коричневым пластиком стойкой, еще кипела работа. У окон с желтыми занавесками трещали две электрические пишущие машинки. В застекленной конторке кассир готовился к сдаче денег. Приблизительно посередине зала старший лейтенант заметил на стойке зеленую табличку с надписью крупными буквами: «Индивидуальный кредит». И ниже, буковками помельче: «Эва Ласло». «Да она красавица!» — сразу отметил про себя Салаи. Эва, стройная голубоглазая блондинка, уже собирала вещи. Глаза ее светились не яркой, кукольно-глупой голубизной, а нежной, улыбчивой. Длинные волосы были собраны сзади в тугой пучок. Из-за мягко очерченных губ влажно поблескивали жемчужные зубы. Сняв халат, она осталась в голубой блузке, чуть приподнятой небольшой девичьей грудью. Под белой, прямого кроя юбкой угадывались тугие бедра. Было заметно, что о своей красоте Эва знает и относится к ней естественно, не пряча, но и не выставляя напоказ. Салаи понял, что девушка не из тех, с кем можно запросто познакомиться и пригласить в ресторанчик. Потоптавшись у стойки, он вышел на улицу и подозвал Кути, который, отбившись от теток, как раз направлялся к сберкассе. — Старик, дело дрянь! — мрачно сообщил он. — Лучше не затевать с ней игру, иначе можем забить гол в собственные ворота! — Что, сдрейфил? — поддел его Кути. — Эх ты! Надо было так и сказать, что боишься, когда шеф давал тебе это задание! Салаи не успел ответить. Рабочий день подошел к концу, и служащие сберкассы группами и поодиночке стали выходить на залитую предвечерним солнцем улицу. Эва Ласло появилась в сопровождении сослуживицы — пожилой седовласой женщины. Остановившись перед витриной соседнего магазина готового платья, они что-то рассматривали. Женщине, видимо, приглянулся какой-то наряд, но размер — она показала это красноречивым жестом — не подходил. Эва сочувственно закивала и, к ужасу наблюдавших за ними двух офицеров, потянула ее в магазин, но та, сложив указательный и большой пальцы, дала понять, что, кроме прочего, от покупки ее удерживают соображения материального свойства. На этом они пришли к согласию и, расцеловавшись, наконец расстались. Дело было за Салаи. Он не очень уверенно шагнул навстречу девушке. Эва встретила его любопытным взглядом, настолько спокойным, что Салаи вконец смешался. Порывшись в кармане, он достал удостоверение. Девушка внимательно с ним ознакомилась. Тем временем Кути подошел поближе, чтобы, насколько возможно, отгородить их от людского потока. — Чем могу быть полезна? — спросила она приятным грудным голосом. — Наш начальник хотел бы с вами поговорить, — ответил Салаи, добавив зачем-то: — По официальному делу, разумеется. — И вам поручено меня доставить? — Ну что вы? — вмешался тут Кути. — Что значит доставить? Мы вас просто проводим. — Куда? — В летний ресторанчик, — сообщил Салаи. — Кофе-гляссе, охлажденное пиво, холодный арбуз, персики, виски со льдом и безо льда и солидный, преклонных лет господин, — перечислил все ожидающие ее прелести Кути. — Разумеется, вы не обязаны с нами идти, — пояснил Салаи. — Но завтра или уже сегодня вечером меня будет ждать повестка? Не так ли? — Вот они, плоды нашей пропаганды правовых знаний! Вы разбираетесь во всех мелочах нашей работы, — с восторгом в голосе констатировал Кути. — В таком случае я предпочитаю кофе-гляссе! — решила девушка. — Где ваша машина? В этот момент мимо них медленно проехала черная «волга», в которой сидел подполковник. «Все в порядке!» — знаком показал ему Кути.4
В Городской парк с девушкой отправился Салаи. Кути остался, наблюдая, не увяжется ли кто-нибудь за ними. Подполковник Ружа поджидал их в одной из беседок летнего ресторанчика. Завидев Эву, он встал, представился и предложил ей сесть. — Спасибо, что приняли наше приглашение, — сказал он. — Надо признаться, без особого удовольствия. Все это очень странно. Никак не пойму, чего вы от меня хотите? — Она села. Салаи удалился, чтобы встретить Кути. — Скажите, знакомы ли вы с Палом Ковачем? — начал разговор подполковник. — Вы, разумеется, уже знаете, что знакома? — с милой улыбкой ответила девушка вопросом на вопрос. — Об этом многие знают! — ничтоже сумняшеся соврал Ружа. — Вот как? — Эва Ласло пристально посмотрела ему в глаза и слегка покраснела. — До этого никому дела нет! Мы оба люди независимые и не обязаны ни перед кем отчитываться! К столику подошел официант и принял заказ. — Когда вы говорили с ним в последний раз? — С Ковачем? Постойте-ка. Кажется, в понедельник. Он позвонил мне, чтобы сказать, что уезжает и вернется только к концу недели. — Как часто он уезжает из Будапешта? — В провинции у кооператива множество отделений. — В голосе девушки вдруг зазвучали нотки настойчивости: — Может быть, вы наконец объясните, зачем меня пригласили и что приключилось с Пали? В этот момент у столика появился официант с кофе-гляссе и чашечкой черного кофе. Перед девушкой он поставил также пирожные. — Пал Ковач находится в предварительном заключении! По основательному подозрению в систематическом сборе секретных данных для заграничных спецслужб! — сообщил подполковник. — Этого не может быть! — воскликнула побледневшая Эва. — Пали не мог заниматься такими вещами! — с трудом проговорила она. — Это он сам вам сказал? — Пока нет! Но не исключено, что нужные нам доказательства находятся у вас дома. — У меня? Вы серьезно так думаете?! Ружа взглянул на часы. — Я хотел бы вас попросить о помощи, — сказал он любезным тоном. — Позвольте нам осмотреть вашу квартиру. — Как вы сказали? — Глаза девушки широко раскрылись. — Вы хотите устроить у меня обыск? — Послушайте, — попытался ей объяснить Ружа, — мне не составит труда получить ордер на обыск вашей квартиры. Но лучше, если вы сами и прямо сейчас дадите согласие на осмотр, это в ваших интересах. — Что в моих интересах? Чтобы вы перевернули вверх дном квартиру?! — Если я получу ордер на обыск, то придется звать понятых. Поймите, я хочу вас избавить от лишних свидетелей и, разумеется, сплетен! Эва Ласло нерешительно посмотрела на Ружу. — Ничего не пойму, — проронила она потерянно. — Ну так как? — торопил с ответом подполковник. — Делайте что хотите! — ответила девушка. В глазах ее стояли слезы. Они поднялись, Ружа оставил на столике деньги и повел Эву к выходу.Глава V
1
— Опять перекопают всю мостовую! — зароптали жильцы улицы Лео Франкеля, когда на левой ее стороне между 90-м и 100-м домами появился вагончик дорожно-ремонтного управления. — Прошу всех успокоиться, мы только замеры произведем! — пытался угомонить собравшихся низкорослый рыжеватый парень, стоя в дверях вагончика. — А мостовую будут вскрывать в следующей пятилетке! Слова его были чистой правдой, ибо можно не сомневаться, что в одну из ближайших пятилеток улицу Лео Франкеля снова перекопают. Оборудование вагончика мало чем отличалось от обычного, если не считать, что наряду с измерительными инструментами дорожников здесь были фотоаппарат «поляроид», делающий моментальные фотоснимки, узкопленочная кинокамера и устройство, регистрирующее сигналы фотоэлемента, установленного на двери квартиры Эвы Ласло. Несколько минут спустя неподалеку от вагончика остановились зеленая «дачия» и оранжевый «вартбург». Пассажиры в обеих машинах сидели спокойно, видимо чего-то дожидаясь. Импровизированный митинг жильцов вскоре закончился, и на улице вновь воцарилось спокойствие. Из продовольственного магазина на углу вышла женщина с кошелками. Поодаль прогуливалась с детской коляской другая. Рядом с ней вопил во всю глотку трехлетний малыш. У одного из домов остановились поговорить двое мужчин, по виду — служащие. Рыжеватый парень, заметив на улице хоть малейшее движение, тут же включал кинокамеру, а его напарник, постарше, подстриженный ежиком, щелкал «поляроидом». Вот из дома 98, на ходу перебирая письма, вышел почтальон. Кинокамера и «поляроид» на несколько секунд повернулись объективами в его сторону. Мужчина, изучив адреса на конвертах, не спеша направился к дому под номером 96. На полутемной лестничной клетке он достал из почтальонской сумки план двух квартир — Эвы Ласло и ее соседей. Проходя мимо двери с табличкой, где значилось имя Эвы Ласло, почтальон усмехнулся, заметив замаскированный глазок фотоэлемента, и остановился у соседней квартиры. Надев перчатки, он позвенел ключами и с нескольких попыток открыл замок. Ориентируясь по плану, он прошел в туалет, открыл окошко, выходящее в световой колодец, и, найдя у стены деревянную лестницу, перебросил ее на карниз такого же окна, выходящего в колодец из туалета соседней квартиры. Потом прополз по лестнице, достал стеклорез и вырезал им отверстие у щеколды. План помог ему сориентироваться и в квартире Эвы Ласло. Прихожая, спальня, из спальни — дверь в ванную комнату. Пятая плитка слева во втором верхнем ряду! Он постучал по ней. Под кафельной плиткой была пустота. Плитку он вынул при помощи ножика, напоминающего хирургический скальпель, и двух резиновых присосок. Все, что было в тайнике: заметки, алюминиевые капсулы, средства тайнописи, код, револьвер, — перекочевало в почтальонскую сумку. Затем, аккуратно поставив плитку на место, он протер ее носовым платком, ликвидируя возможные следы, прошел в спальню и осмотрелся. Ничего интересного. В столовой он обратил внимание на переносной транзисторный радиоприемник довольно больших размеров. Снял его с полки, осмотрел, попытался открыть заднюю крышку, но… С улицы донесся скрип тормозов. Он подошел к окну и глянул вниз сквозь занавеску. К дому подъехала черная «волга» подполковника Ружи. Он вышел первым и помог выбраться Эве Ласло. Сзади подкатили красные «жигули», в которых сидели Кути и Салаи. Все двинулись к воротам дома. Не успели они войти, как затормозила подъехавшая машина с экспертами, из нее показались несколько человек и тоже направились к воротам дома 96. Почтальон, оставив приемник, быстро вернулся в соседнюю квартиру, вышел на лестничную площадку, запер дверь и едва успел привести в порядок свою летнюю униформу. Чуть не столкнувшись в воротах с подполковником, он на мгновение застыл на месте, извинился и небрежным жестом поднял руку к козырьку форменной фуражки. Ружа, глядя мимо него, кивнул и сделал знак девушке и Салаи, пропуская их вперед. Почтальон же дошел до перекрестка, сел на мотоцикл и поехал своей дорогой. — Это ты вызвал съемочную группу? — тихо спросил Кути у подполковника. — А что? Ты ведь не догадался бы! — так же тихо ответил Ружа. — Зайди к ребятам, возьми у них снимки. Кути поспешил к вагончику дорожно-ремонтного управления. — Что случилось? — смеясь, встретил его рыжеволосый. — Ну и демонстрацию вы устроили. Может, не стоило поднимать столько шума? — Не знаю, посмотрим. Сколько снимков вы сделали? — Целую кучу, — ответил фотограф, подстриженный ежиком. — Даже шефа засняли. Взгляни, какой молодец! — А у меня на пленке вся ваша кавалькада. Напишете музыку, и будет почище «Аиды»! — Полно дурачиться! Давайте снимки. — Изволь! Тебе в конвертик упаковать или так сойдет? Взяв фотографии, Кути выбрался из вагончика.2
Похоже, по дороге сюда подполковнику удалось несколько успокоить Эву. Открыв дверь, девушка с готовностью и даже с гордостью хозяйки пригласила следователей: — Прошу вас! Это прихожая, направо кухня, извините за некоторый беспорядок, — чуть смешалась она, — с утра не успела помыть посуду. Здесь кладовка, пустая. Тут туалет. Прямо — гостиная… — Она прошла вперед, открыла дверь в гостиную и вдруг застыла как вкопанная. — Что случилось? — остановился и Ружа, шедший следом за ней. Девушка, бывшая столь любезной, вдруг преобразилась в фурию. — Зачем вы ломали передо мной комедию?! — побелев от негодования, крикнула она Руже. — Зачем спрашивали моего разрешения на обыск, грозились ордером и болтали, затягивая время? Чтобы ваши люди успели перевернуть вверх дном всю квартиру? Она бросила сумочку в кресло. Следователи, недоумевая, смотрели на взбешенную женщину. — Может, вы объясните, что случилось? В вашей квартире никого из нас не было. — Как не было? — язвительно воскликнула Эва. — В таком случае объясните мне, кто поставил это на стол? — показала она на приемник. — Он всегда стоит в стенке, на средней полке. Я не снимала его оттуда с тех пор, как он появился в доме. Как мог приемник оказаться на столе, если ваших людей здесь не было? — Вы уверены, что утром, когда уходили из дому, он был на месте? — спросил Ружа. — Чем угодно вам поклянусь! В семь утра я прослушала новости, выключила приемник и отправилась на работу. — Кто-то опередил нас! — хладнокровно сказал Ружа и обратился к экспертам: — Ищите следы, ребята, фиксируйте каждую мелочь. Приступайте! Те разбрелись по квартире. Подполковник сел на кушетку и предложил девушке сесть рядом. Видно было, что Эва Ласло встревожена не на шутку. — Успокойтесь, — приободрил ее Ружа. Несколько секунд было тихо, слышались только шорохи, производимые занявшимися своим делом следователями. — Ответьте мне на несколько вопросов, — помолчав, обратился к девушке подполковник. Эва Ласло покорно кивнула. — Какие между вами были отношения? Та подняла глаза, протянула руку к сумочке и, вынув платок, промокнула накатившие на глаза слезы. — Как вам сказать, — неуверенно начала она, словно только теперь давая себе отчет о своих отношениях с Ковачем. — Женихом моим он не был, и вообще он об этом никогда не заговаривал. Но был привязан ко мне, внимателен, мы встречались два-три раза в неделю, уик-энд и праздники проводили обычно вместе. Какой он был? Скромный, вежливый… необычный мужчина. — Он переписывался с дочерью и женой? — Дочь обожал. И писал ей регулярно, она же, куда бы ни поехала отдыхать, обязательно присылала ему открытки. О жене я почти ничего не знаю. Пали молчал о ней — видимо, из тактичности. А я, как вы можете догадаться, не интересовалась… — В голосе ее снова зазвучали раздраженные нотки. — Ваши люди перевернут мне весь дом! Велите им прекратить, все равно зря стараются! — Как закончите, — распорядился Ружа, — наведите полный порядок! — Уж это само собой, шеф, — откликнулся парень в очках, один из экспертов. В дверях спальни появился Салаи. Подойдя к подполковнику, он взволнованно что-то зашептал ему на ухо. Ружа вскочил с кушетки. — Идемте! — сказал он девушке и вслед за Салаи направился в ванную. Там под потолком колдовали над кафелем двое экспертов. Во втором верхнем ряду пятая слева плитка, судя по звуку, скрывала какую-то полость. — Снимайте, — скомандовал Ружа. Один из экспертов блестящим зубильцем аккуратно поддел кафельную плитку. Салаи, поднявшись на цыпочки, снял с зубильца налипший материал и подал его подполковнику. — Замазка! — сказал он и, видя, что Эва не понимает, пояснил: — Остальные поставлены на цемент, а эта временно, на замазку. Эксперт снял плитку, за которой открылось прямоугольное углубление. — Пусто! — объявил он, посветив в углубление фонарем. Все выжидающе повернулись к хозяйке. Она испуганно и беспомощно обвела их глазами. — Я не знала об этом, клянусь! — прошептала Эва. — Ну, теперь вы мне верите? — спросил у нее Ружа. — Но это еще ничего не доказывает, — растерянно ответила она. — Я не знала о тайнике. Наверняка его сделал не Пали, а кто-то другой. Во всяком случае, мне так кажется… В квартиру вошел рослый мужчина с грубоватыми чертами лица. — Прибыл по вашему вызову, товарищ подполковник! — доложил он. — Спасибо, что приехал, — обрадовался Ружа, здороваясь с ним за руку. Это был Пал Ладани, капитан милиции, эксперт по технике связи. — Оглядись здесь, — попросил его Ружа. — Салаи тебе все расскажет. Он взял Эву за руку и отвел ее в гостиную. Ладани приступил к работе. Первым делом он распорядился, чтобы эксперты осмотрели транзистор — нет ли на нем отпечатков пальцев. — Они уже осмотрели, ничего нет, — сказал Ружа. — Если и есть, то мои, на ручке настройки и выключателя, — добавила Эва Ласло. Ладани ловкими движениями снял заднюю крышку приемника и, прищурившись, стал разглядывать его внутренности. Салаи во все глаза наблюдал за его работой, словно решил освоить профессию радиотехника. — Эта штука переоборудована, — сказал наконец Ладани, — на коротких волнах она может принимать специально предназначенные для нее сигналы. Наступила глубокая тишина. — Чей приемник? — спросил Ружа. — Это Пали, вернее, мой, — дрожащим голосом ответила Эва Ласло. — Он мне его подарил!.. Но ведь это ужасно! Ладани и Салаи смотрели на нее с участием. — В квартиру проникли через окно туалета, — доложил один из следователей. Ружа вздохнул. — К сожалению, — обратился он к девушке, не сводя глаз с ее испуганного лица, — мы должны считаться с тем, что и вы фигурируете в их списках. — В каких списках? — Те, на кого работал Ковач, видимо, знали адрес вашей квартиры и место, где расположен тайник, знали и о приемнике. — Мне страшно! — прошептала девушка. — Что со мной сделают, если они сюда вернутся? Какое счастье, что меня не было дома! — Да, в противном случае мы едва ли смогли бы сейчас разговаривать с вами, — откровенно признался Ружа. — Я уеду отсюда, — истерически закричала Эва. — Я не вынесу этого! Эти игры не для меня. — Вы можете оставаться в квартире, мы позаботимся о вашей безопасности. — Разве со мной что-то может случиться? — Не знаю, все может быть. Вы достаточно долго общались с Ковачем, и они могут предположить, что вы что-то знаете. — Клянусь, он не говорил со мной ни о чем! И вообще, заметь я хоть что-нибудь подозрительное, я обязательно бы вмешалась и не позволила бы ему впутаться в эту историю! — Каким образом? Обратились бы к нам? — Как ни странно: да! Возможно, он порвал бы со мной, но был бы спасен. — Вы поступили бы правильно, — согласился подполковник. Руководитель группы экспертов подошел к Руже. — Мы закончили! — Благодарю вас! Пусть двое останутся здесь, наведут порядок. Не исключено, что они мне понадобятся. Остальные свободны. Кути, едва начался обыск, пристроился к книжному шкафу, найдя себе занятие по душе и как следователь, и как литератор. Снимая книги, он прочитывал абзац-другой и только потом перелистывал страницы, проверяя, не спрятано ли что между ними. — А что с этим делать? — спросил он, услышав приказ Ружи об окончании обыска, и протянул ему пачку фотоснимков. — Мог бы и раньше мне показать, — с досадой сказал ему Ружа. Кути подошел к столу и аккуратно, по восемь штук в ряд, разложил на нем фотографии. — Вуаля́! — сказал он, театральным жестом приглашая шефа. — Брось дурачиться, — укоризненно покачал головой тот и шепотом отдал распоряжение: — Позови привратниц! Кути вышел в прихожую и послал стоявшего у дверей милиционера за старушками. — Посмотрите, — сказал подполковник девушке, — быть может, кого-то узнаете. Эва внимательно посмотрела на фотографии. — Вот этого почтальона я знаю. Когда он застает меня дома, я угощаю его рюмкой ликера, и он в благодарность частенько приносит мне заказную или служебную почту сразу, как только она поступает. Случается, даже вечером. — Больше никого не узнали? — Нет, — отрицательно качнула головой Эва. — А кто же этот? — показал Ружа на снимок, запечатлевший того почтальона, с которым он столкнулся в воротах. — Привел привратниц! — доложил милиционер. Сестры были убеждены, что наконец-то их ожидают заглавные роли, во всяком случае, они ожидали чего-то подобного и с волнением оглядывали комнату. — Добрый день! — как старого знакомого, приветствовали они Кути. А на Эву бросили колючие взгляды. — Нас пригласили, — пояснили они хозяйке. — Да-да, — сказал Ружа, с трудом сдерживая улыбку. — Нам нужна ваша помощь. Покажите, пожалуйста, кто из этих людей ваш постоянный почтальон? Старушки сунули руки в карманы передников, достали очки и долго их протирали носовыми платочками, разглядывая на свет, достаточно ли чисты стекла. Потом склонились над фотографиями. Каждый снимок они изучали, как ученый изучает под микроскопом какую-нибудь редкостную бактерию. — Это госпожа Буяки из восемьдесят восьмого, — стала перечислять Катица, Оршика согласно при том кивала. — А вот Дежё Киш разговаривает с дядей Дани — разумеется, перед рюмочной… А Яника снова гоняет на велосипеде по тротуару… — Почтальона, пожалуйста, — попросил Ружа. Перебрав почти все фотоснимки, они одновременно схватились за фото с изображением старого почтальона. — Вот он! Он самый и есть! — И, перебивая друг друга, заговорили: — Дядя Гергей его зовут. Через четыре месяца выходит на пенсию. У него есть участок в Эрдлигете, с фруктовым садом… — Большой? — невольно поинтересовался Ружа, но тут же пожалел о своем вопросе. — Двести пятьдесят элей. С однокомнатным кирпичным домиком и сарайчиком для инструментов. У бедняги недавно скончалась жена. Он остался с дочкой и зятем. А на чай дядя Гергей берет только натурой: вином, палинкой или ромом. К обеду он обычно уже навеселе. За исключением дней, когда разносит пенсии. Тут он себя соблюдает. И чаевые берет деньгами… — тараторила Оршика. — Но на следующий день все равно пропивает их, — дополнила ее рассказ сестра. Ружа взял фотографию второго почтальона. — А это кто? Может, разносчик телеграмм? — Мы его никогда не видали, — покачала головой Оршика. — Разносчики телеграмм обычно мальчишки. На велосипедах или мопедах, — добавила Катица. — А этот — взрослый совсем. И потом, кто же разносит телеграммы с такой огромной сумкой! — Стало быть, вы его никогда не видели? — Никогда! — Спасибо за помощь, — улыбнулся им Ружа, — можете быть свободны. — Мы с удовольствием вам и в другом поможем! Стоит нас только спросить! Мы не спешим, верно, Оршика? Но Ружа был неумолим. — Спасибо, мы уже все выяснили, — сказал он. — Все? — разочарованно спросила Катица. — Все, все, — подтвердил подполковник и, не обращая больше внимания на старушек, углубился в изучение фотографии молодого почтальона. Потоптавшись на месте, они ушли с обиженным видом. — Салаи, — отозвал Ружа помощника в спальню, — вот этот снимок нужно срочно размножить и объявить розыск! Всю милицию нужно снабдить, а главное, пограничников. — Так точно! — Салаи убрал снимок в карман. — Но сначала я проверю в министерстве связи, может, там его знают. — Да, проверь, хотя, как мне кажется, этого человека не знает никто. Салаи поспешил выполнять задание. — Теперь-то вы понимаете, что за игра здесь идет? — вернувшись в гостиную, сказал подполковник Эве. — В голове не укладывается, как Пали мог впутаться в эту историю. Подполковник молчал. — Он мне лгал! Подло лгал и использовал меня в своих грязных целях! — взорвалась она, но тут же опомнилась и прошептала упавшим голосом: — Мне страшно! Мне очень страшно! Ища поддержки, Эва ухватилась за руку подполковника. — Что со мной будет?! — Я сказал, что мы вас защитим. — Он задумался, разглядывая черно-красный орнамент ковра. — Но для этого, разумеется, нам потребуется ваша помощь. — Чем я могу вам помочь?! — горько воскликнула девушка. — Ведь я даже не могу доказать свою невиновность! — Я вам расскажу, вот послушайте…Глава VI
1
Было уже совсем поздно, когда черная «волга», в которой сидели Ружа, Кути и Салаи, въехала на мост Маргит. Усталые, погруженные в свои мысли, они задумчиво смотрели на темное зеркало Дуная, на пароходы и баржи, стоявшие у берегов, на слабо освещенный купол Парламента. — Торопитесь домой? — нарушил молчание Ружа, полуобернувшись назад. Он сидел рядом с шофером. — Моя очередная невеста сегодня красуется в новых нарядах на встрече с бывшими однокашниками, — усмехнулся Кути. — Так что я не спешу. — А я уже позвонил жене и предупредил, что сегодня задержусь на работе. Так что, уложив спать детей, она будет смотреть телевизор, — сообщил Салаи. — Тогда домой поедете только вы, — сказал Ружа шоферу, — остальных приглашаю на тарелку фасолевого супа. — Шеф, ты гений! — поспешил принять приглашение Кути. — В последний раз я ел нормальную пищу неделю назад. Кстати, на твоем ранчо. — Держим курс на пивную «Пожонь»! — обратился к шоферу Ружа. — Там фасолевый суп просто великолепен! Водитель свернул под мост и вырулил на Пожоньское шоссе. В ресторанчике, как всегда в будний день, было затишье. Влюбленные парочки сидели по боксам, иностранцы общались с родственниками-венграми или партнерами по коммерции. Сдвинув столы, веселилась туристская группа ИБУСа. Двое гостей с осоловелыми глазами, еле ворочая языками, пытались убедить официанта, что подавать им счет не приспело время и вместо этого лучше подать еще пива. Словом, царила обычная для пивной «Пожонь» мирная атмосфера. Вновь прибывшие довольно быстро нашли себе бокс, по соседству с которым не было посетителей. Ружу здесь, видимо, знали, так как официант подскочил к их столу, едва они сели. — Что будете пить? — спросил он. — Колу! — сказал Ружа. — Воду! — поскромничал Салаи. — Пиво! — весело сказал Кути. Салаи бросил на него завистливый взгляд. — В одном я уверен, — начал Ружа, заглядывая под салфетку на хлебнице, чтобы проверить, хватает ли хлеба и, главное, не успел ли он зачерстветь, — а именно в том, что Ковач является тем звеном, от которого тянутся ниточки к звеньям куда более важным. Они всеми силами пытаются спасти его связи. — Значит, собственно, важен не Ковач сам по себе! — Если Ковачу было бы с самого начала ясно, насколько не важен он сам, он в первый же день нам все рассказал бы. Но он крепко на что-то надеется. — Вот только на что? — наморщил лоб Салаи. — Как раз это тебе и предстоит узнать, братец Салаи! Ружа смолк, видя, что приближается официант с дымящейся супницей. Другой нес напитки. Перед Салаи он с каменным выражением на лице поставил бутылку зельтерской. — Завтра с утра отправишься в следственную тюрьму, — сказал подполковник, обращаясь к Салаи, когда суп был разлит по тарелкам, — и будешь при Коваче, следя за каждым его шагом, за каждым движением и даже за каждым вздохом. — На тюремный паек сядешь, — уплетая суп, ехидно заметил Кути. — А ты не радуйся наперед! — охладил его Ружа. — Ты вообще без пайка останешься! Ложка в руке у Кути застыла. — Что это значит? Пост и молитва, да будет тебе известно, успеху следствия не способствуют! — Ты будешь постоянно дежурить на улице. Организуешь у адвокатской коллегии наблюдение за доктором Немешем и его помощниками. — Но ведь Немеш имеет допуск к особо важным делам, — возразил Кути, — он абсолютно надежен. — Он — единственная живая связь с нашим подследственным, — пресек спор Ружа, — я никого не подозреваю, но нужна полная ясность. Некоторое время Кути молча ел суп. — Истинно говорю тебе, — взглянул он на Салаи, — не пропоет петух, как ты трижды отречешься от меня! — Что, что? — встрепенулся Ружа. — Это я из «Тайной вечери» цитирую. Салаи только рукой махнул.2
Рано утром маленький «трабант» с трудом припарковался у адвокатской коллегии, напротив входа. В машине сидели парень и девушка. Перед ними, на полочке под приборным щитком, лежало устройство с кнопками. Поглядывая за движением, они разговаривали. Юноша как раз что-то объяснял девушке, когда та его вдруг перебила на полуслове: — Смотри! Из ворот вышел д-р Немеш с большим черным портфелем-дипломатом в левой руке. — Адвокат, — сказала девчушка, провожая взглядом Немеша, который быстрым шагом направлялся к своей машине. — Жми три раза… Парень быстро нажал на кнопку. Чуть поодаль в «БМВ» находился Кути с двумя следователями. В аппарате, лежащем на сиденье, трижды вспыхнула лампочка. — Немеш! — оживился Кути. — Приготовиться к старту! Водитель повернул ключ зажигания. Машина Немеша тронулась. «БМВ» последовал за нею.3
Старший лейтенант Салаи не был тщеславен, но все же, направляясь к зданию тюрьмы, он долго размышлял, в каком звании ему там появиться. Наконец он остановился на звании старшего сержанта. Для младшего сержанта или сержанта он был стар, а для старшины — слишком молод. Кряжистый, загорелый старший сержант выглядел в дверях комнаты для свиданий как нельзя лучше. Он стоял на часах и смотрел в оба. Пал Ковач сел к столу с безразличным видом. Время от времени он поднимал взгляд на Немеша, который, теряя последние надежды, еще пытался выудить из него хоть слово. На Салаи подзащитный внимания не обращал. Он был для него таким же охранником, как и все остальные. Немеш занервничал. Перешел на скороговорку. Ковач, не реагируя на его слова, опустил голову. Но вот он оживился. Адвокат достал из кармана пачку «пэл-мэла» и закурил. Потом предложил Салаи, тот махнул рукой, давая знать, что не курит. Немеш показал пачкой на Ковача, спрашивая, может ли он угостить подзащитного. Салаи кивнул. Ковач сделал глубокую затяжку и, открыв рот, с удовольствием выпустил дым. Лицо его смягчилось, он с благодарностью посмотрел на адвоката. Немешу показалось, что наступил благоприятный с психологической точки зрения момент, и, чтобы сделать Ковача еще податливей, попросил Салаи: — Вы позволите мне остаться с подзащитным наедине? — Голос его звучал твердо. Салаи заколебался, однако против процессуального кодекса он был бессилен. Пришлось согласиться. — Пожалуйста! — вытянулся он и повернулся кругом. Но, прежде чем удалиться, оглянулся, чтобы предупредить адвоката: — Я буду рядом, у двери!Глава VII
1
Все было готово к торжественному открытию. Разумеется, на венгерский лад. Над входом возведенного на окраине Пешта современного шестиэтажного здания типографии красовался кумачовый транспарант, на котором оформитель вывел четкими белыми буквами: «Добро пожаловать, дорогие гости!» Между тем во дворе и в цехах еще высились груды мусора. По наружным стенам вились провода и кабели, бригады уборщиц скребли и мыли огромные окна, а в конференц-зале кипели страсти: строители сдавали приемной комиссии здание. Только в машинном зале — сердце всего сооружения, — где собрались инженеры, печатники и наладчики оборудования, было тихо. Приближались волнующие минуты пуска наборной машины с программным управлением — одного из важнейших звеньев реконструкции венгерской полиграфической промышленности, на которую предполагалось затратить не один миллиард форинтов. Между директором типографии и главным инженером стоял, объясняя что-то наладчику, Георг Юнг. Вот он открыл портфель и, порывшись в нем, достал листок с текстом. — Начнем сразу с самого сложного, — предложил он, показывая собравшимся иноязычный текст с какими-то математическими выкладками. Затем запрограммировал формат, шрифты, варианты и обратился к директору: — Кто у вас старший наборщик? — Дядя Немак! Вот он рядом со мной. Юнг взял старика под руку и подвел к машине. — Вам принадлежит право пуска. Я думаю, вы это заслужили. Этот жест всем понравился. — Нажмите на кнопку, вот здесь, — показал Юнг. Старик, робко улыбнувшись, нажал пусковую кнопку, и через несколько секунд, к удивлению всех присутствующих, машина начала выдавать оттиски. Главный инженер подошел к зарубежному коллеге и протянул руку. — Прекрасная работа, господин Юнг, поздравляю! — с восторгом сказал он. — Мы не ошиблись, обратившись именно к вашей фирме. Юнг поблагодарил его. — Я надеюсь, это не последний заказ! Как частное лицо, должен сказать, что с удовольствием провел бы в вашей прекрасной стране еще несколько месяцев. — Это решится в течение ближайших двух недель. Вы ведь пока остаетесь? — Да, две недели, пока идет обкатка, пробуду здесь, а там, если все будет благополучно, отправлюсь домой. — Господин Юнг! — выглянув из застекленной конторки, окликнула его девушка-администратор. — Вас к телефону! — Иду! — Он остановил машину и пошел в конторку. — Георг Юнг! — сказал он, плотно прикрыв за собой дверь, в телефонную трубку. Девушка осталась снаружи. Не хотела ему мешать. В трубке было тихо. Юнг знал, что нужно немного подождать.2
В затемненной плотными шторами квартире горела только настольная лампа. Слабый свет был направлен на телефонный аппарат с автоматическим ответчиком и лежащий у телефона миниатюрный черный магнитофон. Трубку держала чья-то рука в перчатке. — Георг Юнг! — донесся из трубки твердый голос инженера. Затянутая в перчатку рука включила магнитофон и переключила скорость, после чего поднесла трубку к магнитофону. Искаженный замедленной скоростью голос сообщил Юнгу: — Говорит Бутон! Милиция произвела обыск на квартире у Эвы Ласло. Но мы их опередили. Начинайте действовать! Сегодня вечером очередное послание будет в тайнике. Заберите его! И пусть наш второй человек приступает к делу. Следующего звонка ждите в обычное время. — Все понял, — прошептал Юнг. Рука опустила трубку на рычаги. Раздался щелчок. Девушка-администратор, оставшаяся снаружи, видела через стекло, как Юнг еще какое-то время разговаривал по телефону, умолкал, делая вид, что слушает собеседника, и даже смеялся в трубку. Наконец он с улыбкой положил ее на место, вышел из конторки и, поблагодарив девушку за то, что была так любезна позвать его к телефону, вернулся к главному инженеру.3
Ружа сидел за письменным столом без пиджака: на улице нещадно палило солнце, как будто лето, спохватившись, спешило наверстать упущенное в июне — июле. Проникающий в щели жалюзи свет падал лишь на подставку с цветами, придвинутую к окну. В дальнем углу просторного кабинета, создавая иллюзию свежести, гудел вентилятор, направленный на офицеров, которые расположились напротив Ружи за скошенным в виде ромба — и оттого якобы современным — столом для совещаний. Кларика, секретарь подполковника, подавала мужчинам кофе. Кути как посвященный ассистировал ей. Первыми получили гости, подполковник пограничной службы Даниэл и капитан Ладани, потом Ружа, наконец Кути взял чашечку и себе. Салаи жестом дал знать, что кофе не хочет. — Товарищ Кути и Салаи, — начал Ружа, — как ваши наблюдатели? — У адвокатской коллегии полный порядок, — доложил Кути. — В следственной тюрьме тоже, — добавил Салаи. — Что касается Эвы Ласло, — сказала Кларика, — мне только что сообщили: она в сберкассе, работает, внешне спокойна. Свою секретаршу подполковник знал уже ни много ни мало пятнадцать лет. Когда ее прислали к Руже, это была тридцатилетняя темноволосая женщина с большими карими глазами. С тех пор она успела стать бабушкой. «Вот выйду на пенсию, что будете делать?» — спросил ее как-то, месяца два назад, Ружа. «Не пытайтесь меня разжалобить, товарищ подполковник, — ответила Кларика. — Всем известно, что вы никуда не уйдете, пока последний шпион не займется мирным трудом землепашца. Так что вам еще долго придется трепать мне нервы, а мне — возиться с вашим молодняком и литрами варить вам кофе!» В кабинет постучали. Вошли двое экспертов в белых халатах, с восьмимиллиметровым кинопроектором, штативом и переносным экраном. Пока они устанавливали аппаратуру и заряжали пленку, Салаи опустил шторы на окнах. Кларика села за стол, придвинула к себе настольную лампу и приготовила карандаш и блокнот для стенографирования. — Все готово, товарищ подполковник, — сказал один из экспертов. — Начнем! — распорядился Ружа. На экране, перебирая на ходу письма, появился молодой почтальон. Перед тем как войти в дом номер 96 по улице Лео Франкеля, он оглянулся. Лицо его в этот момент было хорошо различимо. — Стоп! — остановил Ружа просмотр. — Сделайте покрупнее! Щелкнул выключатель маленькой настольной лампы, осветившей блокнот и проворный карандаш Кларики. На экране снова поплыли кадры. К дому номер 96 подкатила черная «волга». Из нее бодро выскочил подполковник и помог выйти Эве Ласло. Подъехали другие машины. Следователи и эксперты поспешили к Руже. В это время, уже выходя из дому, в воротах снова показался почтальон. — Стоп! — распорядился подполковник. На лице почтальона была заметна растерянность. — Опешил, стервец, — прокомментировал стоп-кадр Кути. — Но в панику не ударился! — сказал Салаи. — Видно, парень бывалый! — Прямо в руки шел товарищу Руже! — с легкой иронией заметил подполковник Даниэл. — Что верно, то верно, — вздохнул Ружа. — Я мог бы схватить его, стоило только руку протянуть. Да вот не схватил. Придется теперь бедолаге Кути посидеть на сухом пайке. — Ничего, я это переживу, — утешил его капитан. Он достал сигарету и закурил. Даниэл докуривал уже вторую. — Давайте дальше, — велел Ружа киномеханику. — Осталось совсем немного, — сказал тот. Проектор снова застрекотал. Почтальон беспрепятственно удалился, а Ружа со всей своей свитой вошел в дом. Экран вспыхнул белым светом: пленка кончилась. — Конец, товарищ подполковник, — объявил киномеханик. — Ошибаетесь, братец! — усмехнулся Ружа. — Это только начало, до конца еще далеко! Он поблагодарил экспертов за работу. Салаи и Кути подняли шторы. — Аппаратуру и это, — показал Ружа на экран, — заберете после совещания. Эксперты вышли. Подполковник взял слово. — Если в моих рассуждениях вы обнаружите противоречия или ошибочные заключения, прошу поправить меня, — сказал Ружа и продолжил: — Итак, что нам нужно узнать? Кто враги, кто ими руководит и откуда? Сколько их? Куда внедрились? И наконец, какие сведения их интересуют и почему молчит Ковач? Он окинул взглядом собравшихся. — Рассмотрим сперва, что они предприняли, с тех пор как мы начали следствие? Ликвидировали вещественные доказательства того, что Ковач занимался систематическим шпионажем. Одновременно, судя по всему, установили с ним связь, поэтому он держится так уверенно и молчит. — Вполне вероятно, — подтвердил Салаи, все еще раздосадованный, что накануне, уступив просьбе адвоката, вынужден был оставить его наедине с Ковачем. — Вопрос следующий, — продолжал Ружа, — что они намереваются предпринять? Иными словами, к чему мы должны быть готовы? Будут спасаться бегством? По-моему, это исключено, ведь тогда рухнет вся сеть, создававшаяся, очевидно, годами. Этого они себе позволить не могут. На основании сказанного можно предположить, что они пытаются спасти какое-то важное звено агентуры. Любой ценой! И вполне возможно, что пойдут на риск. Затеют опасную игру! — А что мы будем делать? Ждать? — снова прервал его Салаи. — Что будем делать мы? — повторил Ружа вопрос и тут же ответил: — Лично ты отправишься в следственную тюрьму и позаботишься, чтобы была ослаблена изоляция Ковача. — То есть как? — поразился Салаи. — Нужно перевести его в общую камеру, — твердо сказал Ружа. — И следить за ним, следить, не смыкая глаз! — Не слишком ли это опасно? — забеспокоился Кути. — Более чем опасно! Ясно предвидеть успех или неудачу в данном случае невозможно. — Тогда зачем это делать? Прежде чем Ружа успел ответить, заговорил Салаи: — У нас в деревне, — задумчиво начал он, — когда отец поутру выпускал боровов из хлева, чтобы они не только жирели, но и мясо нагуливали, он говорил, бывало: «Пускай побегают по двору, побесятся, подерутся из-за оброненной корки». И если мать беспокоилась: дескать, а ну как они забор повалят иль сорняков ядовитых налопаются, старик отвечал ей, показывая на меня: «На то и глаза у мальца, чтобы следить за разбойниками!» Все засмеялись. — Раз Золи отныне будет прикован к нашему подозреваемому, — продолжал распоряжаться Ружа, — тебе, Кути, придется, кроме наблюдения за Немешем и его сотрудниками, взять на себя и безопасность Эвы Ласло. Твои люди должны ходить за ними будто привязанные, чтобы они не могли шевельнуться без вашего ведома. — Слушаюсь! Ружа повернулся к Ладани. — Тебя попрошу следить за эфиром на случай возможной радиосвязи. Я, правда, не думаю, что в такой ситуации они к ней прибегнут. Но как знать? Если будет уж очень туго, могут совершить и оплошность. Капитан положил перед Ружей листок бумаги. — Нам уже удалось установить, на каких частотах может принимать сигналы обнаруженный в квартире транзистор, — сказал он. — Здесь все написано, оставь это у себя, у нас экземпляров достаточно. — Конечно, оставлю, — кивнул Ружа. — Для суда это важное доказательство. — Наверняка на этих частотах не работает ни одна официально зарегистрированная радиостанция, — высказал предположение Кути. — Неизвестно! — возразил Ладани. — Приемная станция, работающая на этих частотах, у нас действительно не зарегистрирована. Но у них там какая-нибудь фирма или частное лицо могли зарегистрировать передатчик с такими частотами, не сообщая, разумеется, в каких целях намереваются его использовать. Кстати, — доложил он подполковнику, — за эфиром мы уже следим. — Благодарю! Товарищ Даниэл, — обратился Ружа к подтянутому подполковнику погранслужбы, — розыск почтальона объявлен, но все-таки обрати на него еще раз внимание всех начальников контрольно-пропускных пунктов. Он не должен пересечь границу! — Понятно! — Всем спасибо! А теперь за работу! — Ружа встал, чтобы проводить участников совещания. — Постой-ка, — задержал он Салаи. — Скажи, брат, когда вы прирезали тех боровов, о которых ты нам рассказывал? — В ноябре, на день Каталины, — ответил удивленный Салаи. — В наших краях так принято. — Ну, нам-то до ноября ждать нельзя, — улыбнулся Ружа. А оставшись вдвоем с Кларикой, уже совершенно серьезно распорядился: — Просмотрите, пожалуйста, все заявления по поводу въездных виз. Думаю, почтальон прибыл из-за границы недавно. В нашей картотеке мы его не нашли, а начинающий с такой работой не справится. Тут явно работал профессионал. — Сейчас же займусь! — Кларика собрала на поднос кофейные чашечки и направилась к выходу. — И вот что еще, — сказал ей Ружа, показывая на кинопроектор, — эту машину, свидетельницу того позорного факта, что я полностью потерял бдительность, попросите убрать отсюда. Немедленно! — Он глубоко вздохнул, подошел к столу и, взяв пепельницу, с отвращением опорожнил ее в корзину для мусора.Глава VIII
1
В роскошном ресторане не менее роскошного старинного отеля за столиком в центре зала ужинал элегантный широкоплечий молодой человек. Крупная жилка, поднимавшаяся по высокому лбу от виска до корней курчавых темно-русых волос, зеленовато-серые глаза, тонкие губы, орлиный нос — все свидетельствовало о мужественном, волевом характере. Мюллер — это был именно он — сидел прямо, ел медленно, не наклоняясь к тарелке, а почти вертикально поднося вилку ко рту, как делают англичане. Его столик, как и все остальные, освещала мягким опаловым светом антикварного вида лампа на изящной фарфоровой ножке, расписанной стилизованными листьями с золоченой каймой и прожилками. Звон посуды и голоса поглощали пушистые ковры, тяжелые драпировки и морёного дерева потолок с кессонами, с которого свешивались две огромные бронзовые люстры с бесчисленным множеством светильников. В проходе между столиками показался пожилой официант и, с ловкостью эквилибриста балансируя подносом, уставленным бульонными чашками, поспешил к компании, что ужинала у окна. Нож и вилка замерли в руках Мюллера. Как только официант оказался у него за спиной, он едва заметным движением локтя толкнул его под руку. Поднос накренился, и чашки посыпались на пол, обдавая горячим бульоном одежду гостя. Ошарашенный официант был ни жив ни мертв. Такого с ним никогда не случалось. Наконец он опомнился, положил поднос на соседний столик и с готовностью бросился к Мюллеру, чтобы обтереть салфеткой его костюм. Но Мюллер уже вскочил с разъяренным воплем: — Что такое?! Скотина! Ты облил мне костюм! — и ударил официанта по лицу. Тот пошатнулся и, еще более ошарашенный неожиданным нападением, уставился на Мюллера. Многие посетители повскакивали с мест, наблюдая за инцидентом. — Меня, кажется, кто-то толкнул, — пробормотал наконец пожилой официант. — Сию же минуту, сударь, я приведу ваш костюм в порядок! — Его кто-то толкнул?! — заорал Мюллер. — Уж не я ли был этим «кто-то»? Мерзавец, ты еще смеешь подозревать меня! — Он опять замахнулся на официанта. В зале стояла жуткая тишина. В эту минуту подоспел запыхавшийся метрдотель. — Прошу прощения! Это первый случай в нашем ресторане. Позвольте, мы приведем ваш костюм в порядок! Разумеется, за наш счет… — Ни черта я вам не позволю! — орал Мюллер. — Лучше людей своих научите обслуживать по-европейски! А то рекламируют себя, заманивают гостей, и вот что выходит на поверку! Я, между прочим, вам долларами плачу, а не вонючими форинтами! Метрдотель отшатнулся и хладнокровно ответил Мюллеру: — Нам, сударь, вы платите форинтами, а не валютой. Но после всего, что случилось, считайте, что вы ничего не должны. Можете сделать нам только последнее одолжение: воспользоваться помощью одного из служащих, который проводит вас до стоянки такси. — Ты решил меня выставить?! Это меня-то! Ах ты ничтожество! — Он рванул крахмальную скатерть. Зазвенели стаканы, тарелки, разбилась настольная лампа. — Значит, доллары мои прикарманили, а мне — пошел вон! Ишь чего захотели! — кричал Мюллер, швыряя скатерть в лицо метрдотелю. Подбежавшие официанты попытались схватить его. — Не смейте ко мне прикасаться, свиньи! Я гражданин свободной страны! — И он ударил подвернувшегося официанта так, что тот растянулся на ковре. Перепуганный насмерть буфетчик вызвал по телефону наряд милиции. Несколько посетителей посмелее подошли, собираясь призвать к порядку разбушевавшегося хулигана. — Кто дотронется до меня, отведает моего кулака! — пригрозил им Мюллер. В ресторан вошли трое милиционеров. — Вам придется пройти с нами и предъявить документы, — строго сказал ему старшина, командир наряда. — Ты тоже мне не указ, легавый! — толкнул его Мюллер. Милиционеры набросились на него. Мюллер сопротивлялся, но вскоре вынужден был сдаться и, оглашая ресторан воплями и угрозами, пошел с ними к патрульной машине.2
Приблизительно в то же время, когда Мюллер устроил дебош в гостинице, на горе Сабадшаг к стоянке неподалеку от ресторана «Нормафа» медленно подкатил белый автомобиль марки «остин» и остановился под прикрытием деревьев напротив бензоколонки. Водитель выключил фары, и на минуту машину окутал глубокий, непроницаемый мрак, сквозь который вскоре проступило мерцание звездного августовского неба, стали видны огни бензоколонки и — чуть дальше — освещенные окна ресторана. За рулем сидел Юнг, хотя вряд ли его сейчас узнали бы главный инженер и другие работники типографии: на нем был пышный седой парик, а рот и щеки прикрывали мохнатые усы. Заглушив мотор, он всматривался сквозь ветровое стекло в темноту. Кругом было тихо, только прохладный вечерний ветерок шелестел листьями деревьев. В конторе бензоколонки двое служащих при открытой двери подсчитывали дневную выручку. Вдали вспыхнули фары приближающейся машины, но через некоторое время пучки света изменили направление: машина свернула с дороги. Юнг вышел, обошел автомобиль, закрыл его и двинулся в лес. Судя по всему, дорогу он знал хорошо. Пройдя метров сто, повернул в кусты и, продравшись сквозь них, остановился у дуба. Чуть выше его головы в дереве было дупло. Запустив туда руку, Юнг достал две пачки «пэл-мэла» и, не мешкая, зашагал назад. Служащие тем временем подсчитали выручку. Один из них снял комбинезон, положил деньги в сумку и сел в машину. Разворачиваясь, он при свете фар окинул глазами стоянку. Все было спокойно, ничего привлекающего внимание. Юнг дождался, пока он отъедет, и только потом вышел из-за деревьев, не спеша подошел к «остину», сел, включил зажигание. Мотор заурчал. Две пачки «пэл-мэла» Юнг бережно положил в перчаточный ящик. Зажег фары. В этот момент к стоянке подъехала машина автоинспекции, и не успел инженер нажать на стартер, как она преградила ему дорогу. — Здравия желаю! — козырнул ему старший инспектор. — Попрошу вас выйти из машины! Юнг решил сделать вид, что по-венгерски не понимает ни слова. Он смотрел на милиционера с недоумевающей улыбкой, но потом, повинуясь красноречивому жесту, все же выбрался из «остина». Инспектор знаком велел ему пройти за машину и показал, что у нее не работает габаритный фонарь. — А! — обрадованно воскликнул Юнг и залопотал на непонятном милиционеру языке, прижимая руки к груди и уверяя его в своих добрых намерениях, затем показал направление, куда собирается ехать, поясняя при этом: — Сервис! Сервис! — мол, сию же минуту отправится в «автосервис». Инспектора — их было двое — слушали его молча. Разыграв этот трудный спектакль, Юнг достал из кармана пачку «пэл-мэла» и хотел распечатать ее, как вдруг один из инспекторов сказал: — Документы! Юнг понял, чего от него хотят, и раздраженно швырнул сигареты в машину. Непочатая пачка упала под сиденье. С трудом сдерживая дрожь и пытаясь не выдать волнения, инженер подал старшему инспектору паспорт. Пока тот листал документ при свете карманного фонаря, его напарник зашел за машину и, разглядев номер, записал его в свой блокнотик. — Георг Джонсон? — спросил старший инспектор, всматриваясь в фотографию на заграничном паспорте. Юнг кивнул. — Проживает в отеле «Интерконтиненталь», — заглянул в документ другой инспектор. — Запиши номер визы и паспорта, — велел ему командир патруля. Инженер встревожился не на шутку. На губах у него блуждала растерянная улыбка, в глазах застыло напряженное ожидание. Наконец ему вернули паспорт. Инспектор махнул рукой в сторону светофора. Юнг сел за руль, показывая жестами: да, да, мол, немедленно отправляется в «автосервис», только пусть уберут с дороги машину. Он завел мотор, выехал на шоссе, и через минуту «остин» скрылся из виду. Машина автоинспекции медленно тронулась с места. Командир патруля задумчиво посмотрел вслед отъехавшему «остину». — Ишь как помчался! Думаешь, это он в «автосервис» отправился? — Странно, чего он так нервничал? — откликнулся напарник. — Мне показалось, он вышел из лесу — продолжал размышлять командир. — Мне тоже. — Дай-ка мне твой блокнот, — сказал старший инспектор и потянулся к радиотелефону. — Кто знает, с кем мы сейчас повстречались, может, с нечистым духом, — пошутил он. — Надо сообщить его данные и номер тачки… Я сорок второй, — сказал он в трубку. — Дайте центр…3
За первым же поворотом Юнг сбавил скорость, мягко остановил машину и в зеркало заднего вида стал наблюдать за легковушкой инспекторов. Желтые огни бензоколонки просвечивали ее кабину, и Юнг видел, как один из милиционеров, наклонившись к приборному щитку, поднял трубку радиотелефона. Остальное его не интересовало. Он знал, что инспектор докладывает сейчас о нем. Чутье, как всегда, безошибочно подсказало Юнгу, что над ним нависла опасность. Он рванул переключатель скоростей и, не зажигая огней, покатил по склону. Было ясно, что от своего теперешнего «я», то есть от Георга Джонсона, он должен избавиться как можно быстрее и так, чтобы тот уже никогда не воскрес. Решение созрело мгновенно. Резко свернув вправо, Юнг, насколько это было возможно, загнал машину в лес, остановился и вытащил ключ зажигания. Две пачки «пэл-мэла» он переложил из перчаточного ящика в портфель и, бросив машину, отправился к автобусной остановке. С автобуса он сошел, немного не доезжая до конечной остановки. Снова углубился в лес. Вырезал перочинным ножом квадрат дерна, вырыл ямку и, сняв парик и усы, поместил их туда вместе с паспортом и ключами от машины. Дерновый квадрат он приладил на место, расправив чуть ли не каждую травинку. Довольный своей работой, инженер встал с коленей и огляделся. Неподалеку лежал большой камень. Он водрузил его на «захоронение». — Пусть земля тебе будет пухом! — с облегчением простился он с Георгом Джонсоном. Но тут же почувствовал, как по спине поползли мурашки. Думать о смерти инженер не любил. Он хотел жить, и к тому же как можно лучше. Перед тем как отправиться в обратный путь, он тщательно отряхнул одежду и причесался, а подойдя к автобусной остановке, посмотрелся при свете фонаря в карманное зеркальце. Из зеркала на него глядел Георг Юнг.4
Этот вечер Ружа проводил в семейном кругу, скучая у телевизора. Он хотел отоспаться, но жена и невестка решительно потребовали уделить им внимание. Разумеется, он готов был откликнуться на их требование, однако женщины так и не дали ему сказать ни слова. Они без конца спорили между собой то о насморке внука и породивших его причинах, то о новом утюге с увлажнителем, испортившемся неизвестно по чьей вине, и, наконец, о том, зачем покупать невестке новое демисезонное пальто, если можно проходить еще год и в старом. К восьми часам они несколько успокоились, усадили Ружу перед телевизором, принесли печенье, фрукты и заставили его смотреть какой-то занудный фильм. По крайней мере обе при этом молчали. Но, едва в фильме начали наконец развиваться события, зазвонил телефон. — Слушаю! — поднял Ружа трубку. — Это старший лейтенант Тот, дежурный по министерству! Разрешите доложить, товарищ подполковник! — Докладывайте, товарищ старший лейтенант! — Не знаю, заинтересует ли это вас: неподалеку от ресторана «Нормафа» в лесу обнаружен брошенный автомобиль белого цвета, марки «остин», с иностранным номером. — Кем обнаружен? — Служащим бензоколонки. Он возвращался из города после того, как сдал выручку, и при свете фар заметил среди деревьев этот автомобиль. Следователь и эксперт уже выехали на место. — Пришлите за мной машину, — задумавшись на мгновенье, распорядился Ружа и виновато посмотрел на жену с невесткой. Пока он ехал, эксперт уже осмотрел «остин». — Это все, что было в машине, — подал он Руже нераспечатанную пачку сигарет «пэл-мэл». — Спасибо! — сказал подполковник, убирая сигареты в карман. — Направим в лабораторию на срочную экспертизу. Из-за деревьев показался следователь. — Поблизости никого, — сказал он, выключая фонарик. — Ни живых, ни мертвых. Ружа стоял, задумчиво глядя на номер автомобиля: 12-861. — Товарищ подполковник, — позвал его водитель. — Ваша секретарша на связи! — Она и здесь меня отыскала! — проворчал он, направляясь к своей машине. — Ружа у телефона! — Шеф, — услышал он голос Кларики, — мы получили донесение автоинспекции о том, что в 20.15 один из их патрулей проверял недалеко от ресторана «Нормафа» иностранный автомобиль. У него не работал левый габаритный фонарь. Водителя зовут Георг Джонсон, проживает в отеле «Интерконтиненталь». Номер машины 12-861. Как сообщил инспектор, этот Георг Джонсон что-то искал в лесу. — Каким образом вы получили это донесение? И вообще, почему вы не спите в столь поздний час? — Пусть это вас не волнует! — обиделась Кларика. — Сперва они вам позвонили, но не застали дома. Тогда позвонили мне, и я решила поехать на службу, мало ли, вдруг нужна будет моя помощь! — Ну-ну, не сердитесь, — примирительно сказал Ружа. — Вы молодчина! — И, оживившись, добавил: — Но раз уж вы там, срочно пришлите мне собаку-ищейку! И инспектор тот пусть подъедет. Подполковник вернулся к «остину» и попросил зажечь фары. Эксперт щелкнул выключателем, зажглись фары, подфарники. Ружа глянул на габаритный фонарь. Левый не горел.5
— След, Тиги! След! Собака встала передними лапами на коврик под сиденьем водителя и обнюхала педали. — Ищи! — скомандовал ей проводник, младший сержант в штатском. Выпрыгнув из машины, овчарка походила вокруг, отыскала среди множества прочих следы Юнга и, увлекая за собой сержанта, рванулась к шоссе. — Ищи, Тиги! Вперед! Ай, умница! — подбадривал ее проводник. Собака бежала по кустам вдоль шоссе. Метров через двести она остановилась, подошла к кювету, принюхалась и побежала дальше уже по дороге. Но вскоре села на обочине и оглянулась на проводника. — След оборвался! — сказал сержант. — Умница, Тиги! Молодчина! — погладил он овчарку. — Может, и умница, — проговорил запыхавшийся следователь, — только не нашла ничего! — Нашла! — улыбнулся Ружа. — Автобусную остановку. — Он взял из рук следователя фонарь и посветил на столб с синей табличкой автобусного расписания. — Тут он сел в автобус и уехал в город. — Но мы проверяли у него документы не здесь. И не там, где сейчас машина, — сказал старший автоинспектор, обмахивая фуражкой раскрасневшееся после бега лицо. — Мы его на стоянке застигли, около бензоколонки. Он как раз выходил из лесу. — Идемте туда! — решил Ружа. — А вы двое, — обратился он к рядовому милиции и эксперту, — доставьте пока машину в город. Ключ-то найдется? — Что за вопрос! — укоризненно покачал головой парень-эксперт. Все рассмеялись. На стоянке собака без труда отыскала след. Пришлось снова бежать за нею, сперва по тропке, потом по кустарнику. Продравшись через него, собака неожиданно остановилась у дерева и залаяла, прыгая на ствол. Посветив фонарями, они заметили дупло. Следователь пошарил в нем рукой. — Ничего нет! — сказал он. — Разумеется, ничего, — повернул подполковник назад. — По шпионскому правилу, — объяснил он идущему рядом инспектору, — тайник следует опорожнять немедленно, как только в него положили то, что хотят передать. — Он повернулся к следователю: — Нужно установить здесь постоянное наблюдение. Я пришлю людей, а пока останьтесь здесь вместе с инспектором. Только машину отгоните подальше. Ружа связался по телефону с Кларикой. — Я закончил. Выезжаю, — коротко сказал он. Но у секретарши было что ему сообщить. — Звонила в «Интерконтиненталь». Георг Джонсон у них не проживает. И вообще, за последние месяцы постояльцев с такой фамилией не было. — Так я и думал! — Подполковник сделал паузу и добавил: — А теперь отправляйтесь домой и как следует выспитесь! — А вы? — Можете быть спокойны, — проворчал Ружа. — Я тоже посплю. Если усну, разумеется. Так набегался по кустам, что на ногах не стою от усталости. Клари хотела было предложить шефу какое-нибудь хорошее снотворное, но вспомнила, как в ответ на подобные советы уже не раз нарывалась на оскорбительное: «Пусть их пьют старушенции вроде вас!», и потому ограничилась пожеланием: — Спокойной ночи, товарищ подполковник.Глава IX
1
Иштван Кути оглянулся по сторонам: на улице Лео Франкеля в этот ранний час еще не было ни души. Он прошмыгнул в вагончик дорожно-ремонтной службы. — Бритва есть, братцы? — спросил он, ощупывая заросшие щеки. Парень со стрижкой ежиком протянул ему электробритву на батарейках и лосьон для бритья. — Можем налить горячего чая. И вода теплая есть, если хочешь — умойся. — Ну и круги у тебя под глазами, — сочувственно посмотрел на Кути рыжеволосый. — Будто только что двойню родил! Не реагируя на замечание, тот старательно водил бритвой по подбородку. — Ну, как результаты? Узнали хоть что-нибудь? — полюбопытствовал стриженый. — Какие там результаты, старик! — наконец кончил бриться Кути и скинул рубашку. — В пяти местах выставлено наблюдение: здесь, у квартиры Ковача, у адвоката и двух его сотрудников, — сказал он, склоняясь над тазиком для умывания. — Всю ночь носился от поста к посту, контролировал, инструктировал, вразумлял, развлекал. С ног валюсь от усталости. А результатов нет… Может, у вас и поесть найдется? К тому времени, как он умылся и перекусил, улица оживилась. Капитан обошел машины наблюдателей, обмениваясь со следователями словом-другим, и влился в поток утренних пешеходов. — Здравствуйте! Здравствуйте! — услышал он из окна высокого первого этажа радостные голоса двух старушек привратниц. Кути любезно ответил на приветствия и хотел было двинуться дальше, но престарелые дамы явно жаждали сообщить ему нечто важное. — Тут у нас по соседству, в девяносто восьмом, проживает еще одна штучка вроде той, у которой вчера был обыск, — перегнувшись через подоконник, зашептала Оршика. — Надо бы и ее проверить! Правда, она гораздо старше. И сын у нее совсем взрослый. Кути смотрел на них, не зная, что и ответить. — А вот и Эва! — кивнула Катица в сторону подворотни. Оставив старушек, капитан устремился за девушкой, которая вышла из дому и, обгоняя спешащих на работу взрослых и шумные стайки школьников, огибая грузовики, стоящие на разгрузке у магазинов, быстро зашагала к трамвайной остановке. Кути с трудом поспевал за нею. Неожиданно в конце улицы показалась машина и с бешеной скоростью помчалась навстречу людскому потоку. Взрослые и дети в страхе разбегались с проезжей части. Какой-то мужчина в последний момент буквально выхватил из-под колес замешкавшегося мальчугана. Грузчики бросили работу и, разинув от изумления рты, смотрели на сумасшедшего лихача. Остановилась и Эва Ласло. Одной ногой она ступила уже на мостовую, собираясь перейти улицу, но, завидев автомобиль, испуганно попятилась. Водитель резко взял в сторону и с разгону въехал на тротуар. В мгновение ока смекнув, за кем он охотится, Кути бросился к девушке и чудом успел оттолкнуть ее за дерево. Машину занесло, она едва не перевернулась, но водитель все же овладел управлением и помчался дальше. Первым из наблюдателей опомнился шофер «вартбурга» и ринулся было в погоню, но опоздал: люди высыпали на проезжую часть, потрясая в воздухе кулаками и посылая вслед хулигану проклятия. «Вартбург», сигналя, пытался пробиться сквозь них, однако вскоре вынужден был повернуть назад. — Ну и дела! — с трудом приходя в себя, сказал Кути дрожащей девушке. — Мне страшно! — в отчаянии воскликнула она сквозь слезы. — Я сойду с ума! Что я им сделала, чтобы меня убивать?! — Успокойтесь, — неловко утешал ее Кути, вытирая платком взмокший лоб. — Как видите, обошлось и на этот раз. Мы вас охраняем! — Он махнул водителю «вартбурга». — Сейчас вас отвезут на работу, и вот этот симпатичный молодой человек, — показал он на сидевшего рядом с водителем следователя, — останется с вами. Проводив Эву Ласло, Кути с облегчением перевел дыхание, но не успел он еще раз вытереть пот со лба, как кто-то дернул его за рукав. Он оглянулся. За спиной у него стояла Катица, младшая из сестер-привратниц. — XX 37–10! — сообщила она номер машины, пытавшейся совершить наезд. — Вот только не знаю, какой она была марки. — «Жигули-комби»! — сказал капитан. — А сидел в ней тот второй почтальон! — выпалила старушка. — Не может быть! — поразился Кути. — Да, да, мы узнали его! — И в один голос с Оршикой воскликнула: — Молодой почтальон! Хотя на сей раз он был без униформы. Кути почувствовал прилив нежности к старушкам. Только теперь ему наконец пришло в голову, что, если когда-нибудь он все же напишет свой главный роман, они непременно будут в нем фигурировать. Капитан подошел к машине и связался по радиотелефону с Ружей. — Шеф, — доложил он, — в семь тридцать две, используя автомобиль «жигули-комби» с номерным знаком XX 37–10, они попытались убрать Эву Ласло. — Началось! — тяжело вздохнул Ружа. — Да как! — откликнулся Кути. — Они действуют, будто чикагские гангстеры! Ружа молчал. — Верно ты говоришь, — наконец проронил он. Кути чувствовал по тону шефа, что он размышляет. — Как раз это мне и не нравится. Чикагские методы. Чересчур примитивно. В час пик у нас обычно работают карманники, а не убийцы. Ну да ладно, там видно будет. Во всяком случае, я сейчас же проверю, кто владелец «жигулей» XX 37–10. — Почтальон! Тот самый! — сообщил ему Кути.2
Хотя Золтана Салаи в караульном помещении ждала свежая постель, ночь он провел не смыкая глаз, устроившись в конце коридора в деревянном кресле. То и дело он вставал и, подойдя к камере Пала Ковача, заглядывал в глазок. Тот спал сном праведника. — Бывалые спят спокойно, — прошептал дежурный офицер, остановившись после обхода постов у кресла Салаи. — Новички, что по первому разу попались, те психуют. Сидят на койке или мечутся, как в горячке, а то и плачут. После подъема Салаи обождал, пока произведут уборку, раздадут завтрак, назначат людей на хозяйственные работы, и, только убедившись, что Ковач, который за все это время не обменялся ни с кем ни словом, вновь заперт в камере, отправился в контору начальника следственной тюрьмы. Он решил позвонить Руже: доложить, что ночь миновала без приключений. Секретарша начальника, знавшая, кто такой Салаи, предложила ему выпить кофе. — Сейчас будет готов, — сказала она. — А пока, если хотите, можете просмотреть сводку происшествий. Своему шефу я подаю ее вместе с кофе. Салаи облокотился на стол. — Бывают дни, — философично заметил он, — когда вместо кофевпору подавать к ней успокаивающие пилюли. И углубился в сводку:«Городское управление внутренних дел Беренькута заключило под стражу и начало следствие по делу Иштвана Домоша, 1931 г. р., и Имре Печковича, 1937 г. р., ранее судимых жителей Будапешта, которые, вскрыв стену, проникли в 23 ч. 15 мин. в помещение местного кооперативного магазина и похитили несколько радиоприемников, магнитофонов и прочие товары длительного пользования. Имеется подозрение, что подобные преступления совершались ими и в других населенных пунктах страны». «Габор Шёрёш, 1947 г. р., водитель самосвала, на 12-м километре шоссе между Сигетхазой и Рончошом совершил наезд со смертельным исходом на Лайоша Хармата, 64 лет, жителя Рончоша, пенсионера, передвигавшегося на велосипеде с незажженной фарой. Ведется расследование». «Пауль Мюллер, 1938 г. р., иностранный подданный, в 20 ч. 20 мин. учинил скандал в ресторане гостиницы „Надьсалло“. Допускал высказывания, оскорбляющие наш государственный и общественный строй. Совершил нападение на милицейский патруль, пытавшийся пресечь его действия. Произведено заключение под стражу». «Исмаил Таваридж, 1950 г. р., иностранный подданный, в промежутке между 22 ч. 30 мин. и 23 ч. 00 мин. в состоянии алкогольного опьянения угнал на Балатоне лодку, принадлежащую отелю „Серебряный жемчуг“, и утонул во время шторма. Тело обнаружено милицейским патрулем у балатонфюредского мола. Ведется расследование».— Вам сколько сахара? — отвлекла его от чтения сводки секретарша. Салаи поднял два пальца и, повернувшись к телефону, стал набирать номер шефа.
3
— Ну и бумаг у вас! — пошутил Ружа, завидев в дверях кабинета Кларику со стопкой папок в руках. — Да уж, задали вы мне работу! — ответила она, останавливаясь у стола. Кларика выглядела свежей и бодрой, как будто вовсе не она накануне вернулась домой глубоко за полночь. — Вот сведения о машине XX 37–10, — положила секретарша одну из папок на письменный стол подполковника. — Вчера вечером ее взял напрокат Георг Джонсон. На пункт проката прибыл пешком. Просил на три дня. Оплатил долларами. — После чего скоропостижно скончался, оставив машину в наследство почтальону, — пробормотал Ружа, не зная, как недалек он был от истины. — Почтальон пересек границу в Хедешхаломе три дня назад, — положила секретарша на стол начальника следующее досье. — Браво! — воскликнул Ружа. — Прибыл под именем Томаса Вольфа, — продолжала Кларика. — Нигде не прописан. — И не будет прописываться, если чутье мне не изменяет! Но все-таки хорошо, что мы кое-что о нем разузнали. — Он рассматривал фотографию, приложенную к прошению о визе. — Эту тоже размножить и распространить! Не забудьте о Даниэле. Эта лучше, чем та, что мы им послали. Что еще? — Сводка происшествий. Один иностранец напился и утонул в Балатоне. Другой, некий Пауль Мюллер, устроил скандал в гостинице, поносил все на свете, набросился на милиционеров. — Он был пьян? — Не сказано. — Что это, провокация? Кого провоцировал? И зачем? Клари пожала плечами. — Получит год, не более! Или отделается высылкой из страны, — прикидывал будущий приговор подполковник. — Странно: приехать в социалистическую страну для того, чтобы поносить социализм? Он что, ненормальный? — Ружа на минуту задумался. — Или, может быть, даже очень нормальный! Как вы думаете? — Если он вас интересует, я могу посмотреть, нет ли его у нас в картотеке. — Да, будьте любезны. И узнайте, был ли он пьян. Зазвонил телефон. — Ружа слушает. — Говорит Салаи! — Что нового, Золтан? — С Ковачем все в порядке. — Следи за ним в оба. Похоже, они начали свою игру. Нынче утром Эва Ласло едва не стала жертвой автомобильной катастрофы. Наезд пытался совершить молодой почтальон. Мы узнали, что зовут его Томас Вольф, прибыл в страну три дня назад через Хедешхалом. — Когда прибыл? — Что значит — когда? Я сказал: три дня назад! — Прошу прощения, шеф, — смущенно оправдывался Салаи. Ружа тут же пожалел, что повысил голос. Затыкать подчиненным рот было не в его правилах. Он догадался, что старший лейтенант переспросил его не случайно. — А в чем дело? Что ты хотел сказать, Золи? — ободряющим тоном спросил он. — Да вроде бы ничего особенного, — неуверенно начал Салаи. — Я тут в конторе начальника заглянул в сводку происшествий. Там фигурирует некий Пауль Мюллер. — Мы только что говорили о нем с Кларикой. Ну и что? — Не знаю. Странный случай. Я звонил Даниэлу. Узнал, что Мюллер тоже три дня назад пересек границу и тоже у Хедешхалома. — Вот так да! — поразился Ружа. — Молодец, что навел справки. Хотя, — добавил он осторожно, — этим поездом прибыло человек восемьсот. — Но из них семьсот девяносто восемь не устраивали никаких скандалов. Лишь эти двое. — Это верно. — В главном управлении будапештской милиции мне сообщили, что Мюллер вчера был абсолютно трезв. Я спросил, что с ним делать будут? Как — что? — говорят. — Допросим и после обеда отправим в предварительное заключение. Ружу бросило в жар. — У камеры Ковача выставь охрану, а сам жми сюда! — В голосе подполковника, обычно бесстрастном, звучали теплые нотки: — Золи, братец, ты еще слушаешь? Поздравляю тебя! Я тобой горжусь!4
— Итак, к вечеру в следственную тюрьму будет доставлен Пауль Мюллер, который, как ты полагаешь, затеял вчерашний скандал с единственной целью — подобраться поближе к Ковачу, — резюмировал Ружа. — Я в этом уверен, — решительно кивнул Салаи. — Ничего не скажешь, — рассуждал далее Ружа, — наши процедурные правила они знают досконально. Но, как бы то ни было, лисицу заметил ты, значит, тебе и ведать, куда она путь держит. — В курятник, — лаконично ответил Салаи. Подполковник рассмеялся: — В таком случае лисице нужно помочь. Откроем перед бедняжкой дверку курятника. Позаботься, чтобы Мюллера назначили дежурным, и пусть поручат ему работу на этаже, где находится Ковач. — Опасно! — Риск — благородное дело. Но ты, разумеется, не должен спускать с них глаз. Получишь подкрепление. Вот фотография Мюллера. Хорошо, успели размножить, — весело сказал Ружа. Салаи протянул руку за фотографией и тут заметил на столе подполковника пачку «пэл-мэла». — Ты что, закурил? — удивился он. — Нашел на горе Сабадшаг, в пустой машине, — ответил Ружа и рассказал о своем ночном приключении. — Исследовали в лаборатории, никаких следов. Салаи уставился на сигареты, будто удав на кролика. Взял пачку в руки, покрутил, положил на стол, но глаз с нее не спускал. — Что с тобой? — спросил Ружа. — Уж не хочешь ли закурить? Салаи скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. — Знаешь, кто курит такие? — Кому денег не жаль, — предположил Ружа. — Видимо, доктору Немешу, нашему адвокату, их не жаль. Ружа воззрился на сигареты. — Во время свидания он угощал такой сигаретой Ковача, — продолжал Салаи. — И мне предлагал. Подполковник долго молчал. — Есть еще какие-нибудь сюрпризы или все на сегодня? — спросил он наконец. — Не исключено, что будут, — вполне серьезно ответил Салаи. — Сегодня или, быть может, завтра. Если ты дашь мне эту пачку сигарет. — Забирай! — махнул рукой Ружа. Оставшись один, он попытался осмыслить факты. Беспризорный «остин», пачка «пэл-мэла» под сиденьем, пустой тайник в лесу, д-р Немеш, угощающий сигаретами бессловесного Ковача, покушение на жизнь Эвы Ласло и провокация Пауля Мюллера — все это, как догадывался подполковник, было каким-то образом связано, но логика этой связи оставалась ему неясной.Глава X
1
В Буде, в одном из глухих переулков Пашарета, куда не доносился шум автобусов, под сенью деревьев скрывался неказистый с виду особнячок. По сведениям соседей, принадлежал он какому-то венгру, живущему за границей. И в самом деле, иногда в нем появлялся пожилой мужчина — владелец, как полагали некоторые. Однако в последнее время — соседи, будь они повнимательней, могли бы это заметить — вокруг особнячка мелькали люди помоложе, причем передвигались они, за исключением Георга Юнга, с большой осторожностью. Вот и Томас Вольф через час после покушения проскользнул в дом тихо, как мышь. Взятые напрокат «жигули» он оставил в переулке неподалеку от площади Москвы и добрался сюда на автобусе. — Машин на эту операцию не напасешься, — криво усмехнулся он, глядя на Юнга. — За неполных два дня бросаем уже вторую. Юнг молчал, поглядывая на часы. Было половина десятого. Они сидели в гостиной у телефонного столика, погрузившись в огромные кресла. Сквозь густую тюлевую занавеску видна была утренняя улица и полукруглая терраса с резными столбиками. В комнате стоял приятный полумрак. Правый от двери угол ее занимал большой концертный рояль. В горке и двустворчатом, готического стиля серванте со слюдяными стеклами в свинцовых переплетах сверкали хрустальные вазы, серебро, бутылки с напитками и множество граненых фужеров. — Сколько на ваших? — нервно спросил Юнг. — Тридцать две минуты десятого. — Значит, уже не позвонит, — поднялся Юнг. — Или разве что вечером. — Он взял с рояля портфель. — Сидите тихо и не показывайтесь на улице. Вас и так слишком многие видели. — Если бы вы прислали мне девочку, — сказал Вольф, — я пообещал бы вам даже в окно не выглядывать. Юнг пропустил его слова мимо ушей. — Без моего приказа вы не можете покидать этот дом. Мы не вправе рисковать. Понятно? Вольф кивнул и, удобно вытянув ноги, сцепил руки на животе, всем своим видом показывая, что приготовился к затяжному безделью. В этот момент зазвонил телефон. Вольф вскочил. Юнг медленно положил портфель на рояль. Лицо его застыло от напряжения. Выждав еще два звонка, он осторожно поднес трубку к уху. — Бутон! — послышался искаженный магнитофоном голос. — Мак! — отозвался Юнг. — Наш человек проник внутрь! — сообщил голос. — Если возникнут осложнения, проводим операцию «ноль». Но без меня ничего не предпринимать! Понятно? Слушаю ваше донесение! — Все ясно! — сдавленным голосом сказал Юнг. — Записка ушла. Сегодня ее передадут по назначению. Он ждал ответа, но в трубке раздался щелчок, потом частые гудки. Инженер пожал плечами и положил ее на место. — Кто это был? — поинтересовался Вольф. — Я не знаком с ним. Единственный, кто его знает, — Ковач! Юнг взял портфель и вышел из дому.2
За столом в комнате для свиданий сидел Салаи, напротив него — двое сержантов. — Не замечали мы ничего подозрительного, — говорил один из них, грузный, усатый мужчина, державшийся уверенно и степенно. — Ну а ежели адвокат просил выйти, я выходил, как положено, и, уж что они там промеж собой делали, не могу знать. — Разумеется, — сказал Салаи. — Но все же давайте начнем сначала. Только слушайте меня внимательно, — обратился он к грузному сержанту. — Встаньте туда, где вы стояли, когда адвокат был уже в помещении. Сержант подошел к двери, повернулся кругом и посмотрел на Салаи. — Я всегда здесь стою, у дверной ручки! — сказал он. — И в тот раз так стояли? — В точности, как говорю! Салаи обратился теперь к другому сержанту — коренастому парню с жилистой шеей. — А вы сядьте на место Ковача и постарайтесь припомнить весь ход свидания, все до последнего движения. Каждая мелочь может иметь значение… Я буду за адвоката. Наступила напряженная пауза. Салаи встал и, подражая адвокату, принялся расхаживать по комнате. Вот он резко остановился, сунул руку в карман, вынул пачку «пэл-мэла» и, распечатав, предложил сидящему на месте Ковача сержанту. Потом взял сигарету сам и собрался уже прикурить, как охранник, стоявший у двери, сказал вдруг: — Не так это было! Сперва адвокат выкурил сигарету, затем достал вторую и, прежде чем прикурить, предложил Ковачу. То есть сначала он мне предложил, а потом попросил разрешения угостить Ковача, и, когда я кивнул, мол, не возражаю, он протянул пачку подзащитному. Он, кстати, всегда так делает. — Каждого подзащитного угощает такими вот сигаретами? — По-разному, — неуверенно ответил охранник. — Я помню, раньше он курил и «симфонию», — вмешался в разговор коренастый. — Угощал меня как-то. Но я «кошут» предпочитаю. Они ароматнее. — Когда это «раньше»? — допытывался у него Салаи. — Ну, — сержант сделал неопределенный жест, — давно уж. Когда по делу Фичора здесь бывал. Добился-таки для этого типа пожизненного, хотя все готовы были чем угодно поклясться, что ему не спасти свою шкуру. Словом, около года назад. Салаи на минуту задумался, потом снова обратился к охраннику у двери: — Ковач наугад брал сигарету из пачки или же выбирал? — Не выбирал. — А что адвокат делал дальше? — Что он мог делать? Прохаживался, как вот только что товарищ старший лейтенант, говорил, руками размахивал, все уламывал Ковача раскрыть рот. Салаи снова прошелся по комнате, жестикулируя и время от времени останавливаясь. — Так он ходил? — Точно так, — сказал грузный сержант. — То есть иногда закрывал собой Ковача? Верно? Охранник замялся и покраснел. — Ну вот, — осерчал Салаи. — Я ведь вам не экзамен по бдительности устраиваю, а прошу помочь следствию! — Случались, конечно, моменты, — уже с готовностью заговорил сержант, — но поверьте, товарищ старший лейтенант, я с Ковача глаз не спускал, не мог ему адвокат ничего передать. Даже если бы знак подал, и то я заметил бы! — Каким образом? — По глазам Ковача, по выражению лица. Уж поверьте, мы на этом собаку съели. И к тому же они довольно долго были наедине, так что, если адвокату нужно было что-нибудь передать, он спокойно мог это сделать, пока я стоял за дверью. Салаи растерянно посмотрел на сержантов. — Ну ладно, — сказал он после некоторого молчания. — Ответьте еще на один вопрос: Ковач докурил сигарету до конца? — До конца, — кивнул высокий охранник. — А окурок куда девался? — Как куда? После свидания дежурный вынес пепельницу. Как обычно. Салаи, уже готовый поверить, что ошибся в своем предположении, при этих словах оживился: — Почему не сказали об этом раньше? — Откуда мне было знать, что вас это интересует! — спокойно ответил охранник. — Кто дежурил? — Тридцать девятый. — Давайте его сюда, — распорядился Салаи. — Вы останьтесь, — махнул он стоявшему у двери сержанту. За тридцать девятым пошел коренастый. Арестованный под номером 39 оказался долговязым лысеющим мужчиной на голову выше Салаи, с огромными, как лопаты, ручищами. — Вы занимаетесь здесь уборкой? — спросил у него старший лейтенант. — Так точно, гражданин начальник! — вытянулся он. — Когда выносили пепельницу? Великан с подозрением покосился на Салаи, почуяв в его вопросе подвох. — Отвечайте, не бойтесь, — ободрил его старший лейтенант. — Что бы вы ни сказали, вам ничего не будет. — Осмелюсь доложить, — собрался с духом арестованный, — дня два или три назад. — В таком случае вы, наверное, помните, что в ней было? — Помню. Два окурка! Салаи вытряхнул из пачки сигарету и подал ее долговязому. — Такие? Взгляните как следует. Если ответите по совести, сможете оставить ее себе. — Как вам сказать… Один вроде такой был. А другой не совсем. — А какой же? — удивился Салаи. — Без этого, как его. Ну, без фильтра. — Что вы хотите сказать? — А то, что он был оборван. — Откуда вы знаете, что его оборвали? — Вы изволили сказать, — вскинул голову тридцать девятый, — что мне ничего не будет. — Конечно, не будет. Так что выкладывайте. — Я его выкурил. Оттуда и знаю, что не было фильтра. Пальцы себе обжег. Салаи на минуту словно окаменел. Арестованный и сержанты смотрели на него с изумлением. — Уведите, — сказал он наконец охраннику и вручил тридцать девятому несколько сигарет. — Можете выкурить. Под мою ответственность! Салаи сломя голову выбежал из комнаты для свиданий. В конторе начальника тюрьмы он схватил телефонную трубку, набрал номер и радостно завопил: — Кларика! Дайте шефа! Не важно, кто у него! Когда Ружа ответил, волнение старшего лейтенанта несколько улеглось. — Я обещал на сегодня сюрприз, товарищ подполковник! — улыбаясь, сказал он и коротко доложил о своем открытии. — Ты просто гений! — выслушав его, воскликнул Ружа. — Если еще не роздал все сигареты, разорви одну. — Сию минуту. Письменный стол в конторе начальника тут же заполнился желтыми нитями табака, обрывками папиросной бумаги и фильтра. — Ничего не нашел, — разочарованно доложил Салаи через минуту. — Но это ведь не адвокатские сигареты, — успокоил его подполковник. — Мюллера привезли? — Нет пока. — Как привезут, смотри за ним в оба!3
Кларика быстро разыскала по телефону капитана Кути. Он разговаривал с двумя следователями неподалеку от адвокатской коллегии. Когда Ружа подъехал к нему на «волге», Кути начал было докладывать обстановку. — Подожди, — оборвал его подполковник. — Сигареты есть? — Пожалуйста! — протянул он начальнику слегка помятую пачку «симфонии». Ружа взял сигареты, сунул в карман. — И спички! — У меня зажигалка. Вот, возьми. Нажимать нужно на эту кнопку. — А я и не догадался бы! Знаешь что, мне рассказами тебя развлекать некогда, пойдем-ка лучше со мной. Но веди себя умно. То есть помалкивай! Ты меня понял? — Понял, — сказал ровным счетом ничего не понимающий Кути. — Вот и ладно, — улыбнулся Ружа. Они вошли в здание коллегии. В приемной адвоката Ретфалви изучал какой-то документ. Жужа тюкала на машинке. — Мы к доктору Немешу, — сказал Ружа. Он внимательно посмотрел на Ретфалви, перевел взгляд на симпатичную, элегантную девушку, которая, не отрываясь от машинки, холодно бросила: — Кто такие, по какому делу? — Мы сами доложим, — сказал Ружа и прошел в кабинет адвоката. — Какое счастье видеть вас здесь, — вскочил Немеш навстречу им. — Прошу прощения, — смутился Ружа, — я к вам по личному делу. К сожалению, у меня, точнее, у нас тоже случаются личные дела. — Я к вашим услугам, — воодушевился адвокат. — Располагайтесь как дома; сюда, прошу вас, в креслах будет удобнее. Нужно ли говорить, что я с величайшей радостью готов оказать вам любую услугу. Разумеется, и по личному делу. — Спасибо, — сказал Ружа, устраиваясь у курительного столика. — Вы знаете, у меня когда-то был начальник, который любил приговаривать: «Друг мой, за долгую жизнь я усвоил, что из всех дел самые важные — личные». Они рассмеялись. — Да, наверное, это так и есть, — просиял Немеш. — Вот, взгляните на моего коллегу, — показал подполковник на Кути. — Бедняга работать не может из-за всех своих личных проблем. Хватит с меня, заявил я ему нынче утром и повел его к вам за советом. — Слушаю вас, — сидя поклонился адвокат, поворачиваясь к капитану. Тот растерянно взглянул на Ружу. — Дело вот в чем, — начал подполковник, — мой коллега вступил в строительный кооператив… — Понимаю! — кивнул Немеш. Ружа сунул руку в карман, крепко сжал пачку «симфонии», потом расправил ее, достал и вынул одну, другую, третью сигарету. — Что за черт! — выругался он. — Сигареты уже разучились делать. Ни одной целой нет! Немеш схватил с письменного стола пачку «пэл-мэла» и с готовностью предложил собеседникам. Когда все трое задымили, адвокат грустно заметил: — А я уж было надеялся разжиться у вас «симфонией». Я их курил когда-то и иногда, знаете ли, с грустью вспоминаю о них. Так что с этой стройкой? — Сплошные неприятности. Подрядчики обманывают. Не могли бы вы предложить нам опытного юриста, который взял бы дела в свои руки? Ружа курил, стараясь не затягиваться дымом. — Разумеется! — Адвокат взял со стола список и с готовностью стал диктовать: — Доктор Михай Месарош… Он глянул на Кути, назвал адрес и номер телефона. Капитан сидел как загипнотизированный. — Записывай! — велел ему Ружа. Кути спохватился и вынул из кармана блокнот. Подполковник поблагодарил адвоката, встал, попрощался с ним за руку. Кути последовал его примеру и, как воспитанный человек, прежде чем удалиться, хотел загасить сигарету, но подполковник незаметно наступил ему на ногу. Капитан не понял, что означала эта выходка шефа, но инстинктивно остановил занесенную над пепельницей руку, и они с горящими сигаретами вышли от адвоката. Немеш проводил их до дверей приемной. Спускаясь по лестнице, Ружа шепнул помощнику: — Оглянись, только осторожно! Кути поднял глаза наверх. На площадке в ту же секунду от перил метнулась чья-то фигура. — Я даже не успел разобрать, кто это был, мужчина или женщина, — оправдывался Кути. — Не беда, друг мой, — довольным тоном сказал Ружа. — Кто бы то ни был, одно я знаю наверняка: я только что, кроме тебя, наступил на мозоль кому-то еще. И крепко. Они сели в машину и отъехали метров на сто. Расстелив на сиденье газету, Ружа принялся препарировать загашенный еще на лестнице адвокатуры окурок. Кути смотрел на него удивленно. — А ты чего ждешь? Капитан разорвал свой окурок. — Взгляни! — триумфально воскликнул Ружа, вынимая из фильтра тончайшую полоску бумаги. На ней было написано:БУТОН СООБЩАЕТ! НАШ ЧЕЛОВЕК СКОРО ВЫРУЧИТ ВАС! МАК!Кути достал из своей сигареты записку с таким же текстом. — Не сердись, — сказал ему сияющий Ружа. — Не было времени сразу тебе рассказать. И он сообщил капитану о разысканиях Салаи. — Остается вопрос, — продолжил подполковник, — кто посылает эти записки? Адвокат? Может быть, он и есть Бутон? Или Мак? — Или он — «наш человек», который скоро выручит Ковача? — Не знаю, — признался Ружа. — Если Салаи не ошибается, то «наш человек» находится уже в стенах тюрьмы. — Что он может там сделать?! Ведь это не Запад, где ничего не стоит организовать групповой побег. Подполковник не ответил.
Последние комментарии
36 минут 28 секунд назад
38 минут 51 секунд назад
1 час 36 минут назад
1 час 59 минут назад
19 часов 58 минут назад
19 часов 58 минут назад