Её последняя ария [Павел Луговой] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Её последняя ария
Ирина Петровна сегодня не в голосе. Попробуйте быть в голосе, когда вам с утра исполнилось пятьдесят пять. Ария вышла сухой, тоскливой, натужной… Она сидит у себя в гримёрке, на пуфике, перед зеркалом, в одной комбинации, и думает ни о чём. Если ты долго думаешь ни о чём, ничто тоже начинает думать о тебе. Ей не хватает дыхания на последнюю «ре», ей не хватает сил бросить курить, ей не хватает ума не поддаться жалости к себе. Ей всегда чего–нибудь не хватает. Зато лет — с избытком. Но это, кажется, единственное, чем невозможно поделиться ни с кем. Да и кто захочет… Тук–тук–тук… Подождите, дайте угадаю, кто это… Да конечно же он, что уж там. Давно уже в прошлом те времена, когда можно было угадывать и ошибиться. Нынче — не то, нынче без вариантов. Но спасибо ему уже за то, что можно вздрогнуть, услышав «тук–тук–тук». Правда, она давно уже не спохватывается «Ох, я же в одном исподнем!..» и не кричит двери: «Подождите, я не одета». Потому что — без вариантов. Он входит порывисто, врывается с улыбкой на тонких губах, худощавый, стремительный. Молодой. — Царица! — возвещает от порога. — Царица! Бросает букет к её ногам, падает на колено, склоняется в поцелуе. Оторвавшись от руки, поднимается, сладко заглядывает в глаза. — С днём ангела, ангел мой! Фат. — Спасибо, милый. Она целует его в губы. Сухо и нетребовательно. Он поднимает букет, ставит в вазу на туалетном столике. Подходит. Останавливается, пожирая Ирину Петровну взглядом. Статный, широкоплечий, черноволосый и черноглазый, с тонким прямым носом, с демоническим блеском в глазах… Красавец. Харизматичный, утончённый, напористый… и лживый, как обещание вечной юности. Она поднимается с пуфа ему навстречу, обнимает за шею, растворяется опустелым взглядом в космосе его зрачков. — Ириша, ты прелесть. Ты была хороша сегодня как никогда! Ириша… Какая, блядь, Ириша! Иришей она была… Когда? Когда–то же была… — Я заслушался… — глаза его влажны от восторженной слезы. Артист! Или принял уже… — Я улетал! Это было… это… Наклоняется, целует её в плечо. Она ерошит его вихры, вечно будто растрёпанные ветром, податливые. Он отрывается от плеча, целует в висок, в шею. — Выебешь меня? — шепчет Ирина Петровна в его разгоревшееся ухо. Нет, на самом деле ей совсем этого не хочется. Вот именно этого — не хочется. Но вялая тоска, лязгающая в душе одинокой ржавой калиткой близкой старости, заставляет куда–то идти, что–то делать, как–то забыться. «Иди на хуй, старая вешалка», — говорит жизнь. Ну, на хуй, так на хуй… Он наваливается, припадает к её губам. Дышит ей в рот выпитой в буфете рюмкой водки. И послевкусием от жадного и мокрого поцелуя какой–то другой женщины. Кто только не целовал его! Ох уж эти бабы… Туалетный столик не выдерживает напора их тел, с грохотом валится. Ваза с его цветами — вдребезги. На счастье! Хотя, какое уж тут в жопу счастье… Ладно, ваза всё равно стеклянная. Он толкает её к пуфу, задирает комбинацию, сдёргивает трусы. Впивается холёными ногтями в ягодицы, входит в неё одним резким ударом — неосмотрительно, бездушно, больно. Так тебе, старой суке, и надо… Так тебе, так тебе, так тебе… так тебе… так тебе… так–тебе–так–тебе–так–тебе… Так и не научился чувствовать партнёршу и держать ритм… — Андрюшенька, — звонко шепчет она, — не гони, голубчик. И без рывков, а… Не слышит. Эгоист. За что, ну за что его любят бабы?! Ведь ни украсть, ни покараулить… Ебёт и то как мальчишка, который в первый раз дорвался до женского тела — нервно, торопливо, с жадностью, которая подавлена волнением и оттого выглядит жалко… В зеркале она видит себя — стоящая раком пятидесятипятилетняя баба с раскрасневшимся одутловатым лицом; одна отвислая грудь вывалилась из чашки лифчика и болтается при каждом толчке как мешочек с мукой; комбинация собрана на спине, тяжёлый живот в пигментных пятнах, словно сбрызнутый йодом, массивная задница с пожилыми впадинами, климактерическая тоска в глазах… Как быстро и незаметно она постарела! Хорошо, что он не смотрит в зеркало. Стоит, забросив голову, зажмурившись, закусив губу. Позёр. Даже перед самим собой позирует. Даже когда ебёт. Наверное, он просто не хочет смотреть на её вислый зад. Чтобы не опал стояк. Между ног у неё вдруг громко чавкает. Ирина Петровна неловко хихикает. Но он ничего не замечает, он на подходе. Кролик. Через минуту пыхтит со всхлипом, мычит, стонет в нос, замирает, прижавшись так, что чуть не валит её через пуф. Кончил. Ну и ладно. Потом он стоит перед ней, неторопливо и деловито вытирает влажной салфеткой свой отросток. Напоказ. Он любит его. Впрочем, его наверняка есть за что любить. Салфетка воняет химической сиренью. К губе его дымко прилепилась сигарета. Он курит тонкие длинные сигареты с розовым лепестком на фильтре и с ароматом хризантемы. Изымает у неё. Как угораздило её связаться с этим ушлым двадцатисемилетним альфонсом?! Зачем? Что он Гекубе, что ему Гекуба?.. А ему не Гекуба. Ему — деньги. — Ириш, мне неловко спрашивать… Во, как в воду глядела. Он сосредоточенно сопит, застёгивая ширинку. — Ириш, тут такое дело… В общем… — Скажи, Андрюшенька, свет мой, зачем ты приходишь ко мне? — А? Дура ты, дура. Нельзя задавать мужику такой вопрос. Тем более, если сама знаешь ответ. Тем более — вот так, в лоб. Тем более, когда тебе шестой десяток, а ему — третий, и уже завтра он запросто может не прийти. Да и пусть не приходит, пусть. — Ириш, я… я не понимаю. Я что–то не то сделал? Она набрасывает халат. Улыбается ему, кладёт руки на плечи. — Потанцуешь меня? — Легко… — Ладно, не надо. — Ириш… — Уходи, пожалуй, Андрюшенька. Оставь меня. Ну точно дура. Ведь завтра он не придёт! И ты останешься одна, совсем одна — старая иссохшая ветка древнего родового древа. Твоя последняя «ре» будет становиться всё суше и надрывней, короче день ото дня, пока не сойдёт на нет. — Что случилось? — недоумевает он. — Да ничего, солнце моё. Устала просто. Дико устала. Завтра придёшь? Пожимает плечами: — Приду. — Ну и ладно. Она садится на пуфик, смотрит в зеркало, на его неуверенное отражение. Бедный мальчик не знает, как поступить, не может понять, где накосячил. Перебирает варианты и не находит. Да ладно, успокойся ты. Он стоит ещё минуту в раздумье. В бесплодном иссохшем лоне её один за другим умирают обманутые хвостатики. Извините, ребятки, все вопросы и претензии — к вашему хозяину. — Я возьму сигареты? — спрашивает он, уходя. — Угу. …Хлоп… Никогда раньше она не замечала, какая безнадежная тоска сокрыта в стуке закрываемой двери.
Вечером, дома, напившись до косых волос, она ляжет в горячую ванну. Насыплет в ладонь горсть капсул флуразепама и будет долго смотреть на них мутным невидящим взглядом.
Последние комментарии
6 часов 36 минут назад
6 часов 39 минут назад
7 часов 37 минут назад
7 часов 59 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад