ОДИНОЧКА [Джеймс Фелан] (fb2) читать онлайн
Книга 427754 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Джеймс ФЕЛАН Одиночка (цикл)
Книга I Охотники
Посвящается моим родителямИначе, чем другие дети,Я чувствовал и все на свете,Хотя совсем ещё был мал,По-своему воспринимал.Мне даже душу омрачалиИные думы и печали,Ни чувств, ни мыслей дорогихНе занимал я у других.То, чем я жил, ценил не каждый.Всегда один.Из стихотворения «Один» Э. По
Австралийский школьник Джесс ехал в вагоне нью-йоркского метро на экскурсию в Мемориалу жертвам теракта 11 сентября, когда в результате страшного взрыва поезд потерпел крушение. В живых остались только Джесс и трое его друзей. Выбравшись на поверхность, они обнаруживают, что город лежит в руинах, а люди, которым удалось выжить, заражены страшным вирусом, превратившим их в кровожадных зомби…
Прежде…
Я скучал по дому, по австралийской жаре, по лениво загорающим людям, по тишине и покою. Здесь было очень холодно — никогда не думал, что может быть так холодно — и все куда-то спешили. А дома, я точно знал, мои одноклассники сейчас жарят на лужайке перед домом сосиски, играют в крикет, подкалывают друг друга и веселятся на полную катушку. Наверное, со временем я бы смог освоиться в этом городе — человек ко всему привыкает, но пока я здесь не в своей тарелке: Манхэттен кажется мне слишком огромным. Такое чувство, что Нью-Йорк когда-то случайно проглотил небольшую деревеньку, а та стала расти — да так, что теперь городу не под силу её переварить. И теперь Нью-Йорк — совсем как тот змей из мифологии, который сам себя за хвост кусает, а съесть его никак не может. Уроборос, что ли? Вроде да. В нескольких словах я бы сказал про Нью-Йорк так: «Нью-Йорк — город миллионов, бесконечных многоэтажных кварталов, мрачных снеговых туч, постоянно бегущей толпы; город, который пожирает сам себя». В этом городе для меня все — слишком: люди слишком заняты и слишком одиноки. — Эй, Джесс, ты чего такой? Первый раз в подземке? — спросил Дэйв. Для своих шестнадцати Дейв был довольно рослым, по крайней мере, если сравнивать с нами. Полностью его звали Дэвид — ну, как Давида из Библии, — хотя по сравнению со мной он вполне тянул на Голиафа. В общем-то, с первых дней лагеря у нас сложились вполне дружеские отношения, но вот именно сейчас я бы многое отдал, чтобы посмотреть, как он, точно Уроборос, изгибается, засовывает ноги себе в рот и начинает их медленно пережевывать прямо вместе с кроссовками. — С чего ты взял? — мне пришлось оторвать взгляд от компании в середине вагона. Скорее всего, цвета их одежды указывали на принадлежность к одной из уличных банд, и, вероятно, у них даже было оружие — а может, и нет. Я напустил как можно более уверенный вид и посмотрел на Дейва. Улыбнулся, представив, как он жует свой дурацкий кроссовок, а изо рта выглядывает кончик шнурка. — Как-то ты нервничаешь. У тебя дома что, нет подземки? — спросил Дейв. — Есть, но она называется по-другому. Ну и поменьше, конечно, — всего пара станций под землёй. — У вас там все поменьше, наверное? — ухмыльнулся Дейв. Безупречно ровные зубы на фоне темной кожи казались ослепительно белыми — А откуда ты? Что-то вылетело из головы, — вмешалась Анна. Она повернулась ко мне, откинув за спину блестящие чёрные волосы. Анна, хоть и была родом из Индии, жила в Англии. На мгновение весь мир перестал существовать — я видел только её длинные густые ресницы и красные губы. — Из Мельбурна… Язвительное замечание Дейва попало в цель. Ну да, я кажусь ему мелким. Хотя дома никто не считал меня низким: я был такого же роста, как большинство сверстников, просто довольно худощавым. Я ещё не дотягивал до мужчины — подросток как подросток. Нужно было ответить Дейву, нужно было скрыть от Анны, что я растерян. Нам всем было по шестнадцать, но она казалась старше, уверенней. Я выпрямился, немного подался вперёд. — Так что, Джесс, ты первый раз в подземке без мамочки? — продолжал нападать Дейв. Интересно, что на него нашло? До сегодняшнего дня мы вполне нормально общались. Наверное, рано или поздно все, кто вынужден жить в одном помещении, схватывают что-то вроде лихорадки — на какое-то время просто перестают выносить друг друга. — Прекрати, — тихо сказала Мини. Дейв с раздражением глянул на неё. — У меня нет матери, — ответил я. Все трое теперь молчали — они переглянулись и уставились на мокрый пол вагона. Эта фраза всегда срабатывала. Не то чтобы я врал… Нет, но… На самом деле мать у меня была — где-то. И мачеха тоже была — дома, в Мельбурне. Барбара, та ещё змея. А моя родная мать уже, вполне возможно, умерла… — А у меня их целых две, — сказала Анна так, будто речь шла о самой обычной штуке. — Во дела! — не сдержалась Мини. — Кэрол и Меган. — Как это? — сначала сказал, а потом подумал я и поспешил поправиться: — Ну да, наверное, это классно. — Поверь мне, ты немного потерял. — Да уж, — добавила Мини. Повисла неловкая пауза. Что сказать? Подошел бы анекдот, но анекдотов про матерей я не знал. — Посмотрите-ка на остальных, — сказал Дейв. Он был почти на голову выше нас, поэтому и обзор у него открывался получше. Остальные ребята из нашей группы набились в соседний вагон, как кильки в банку: одинаковые такие рыбешки, в светло-голубых куртках. Я смотрел на них, стараясь не встретиться взглядом с парнями из банды. Мы садились в метро на Центральном вокзале, как раз рядом с нашим отелем и штаб-квартирой ООН, и они уже были в вагоне, но вряд ли, как мы, ехали на экскурсию к Мемориальному комплексу 11 сентября. — И не скажешь, что это самые-пресамые шестнадцатилетние со всего мира, — съязвила Анна. И попала в точку. Наряженные в одинаковые голубые куртки с белыми буквами «ООН» на спине и надписью «Молодые послы ООН» на нагрудном левом кармане, выглядели они по-идиотски — как, впрочем, и мы. Забавно получалось: и две наши группы «ооновцев», и членов банды можно легко идентифицировать по цвету одежды. — Да уж, точно в толпе не затеряются, — сказал я. Мини засмеялась. Её тихий, грудной, заразительный смех всегда удивлял меня: казалось, такая миниатюрная девчонка не может так смеяться. — Просто воплощение духа единения. Кроме нас и банды, в вагоне ехало ещё человек пять-шесть пассажиров, не больше. Время близилось к полудню, утренний час пик уже прошел, вечерний ещё не наступил, поэтому в метро было больше туристов, чем местных. — Представляю, какая вонища у них там, — сказала Анна, глядя на дверь в соседний вагон. Мистер Лоусон, один из руководителей группы, как раз засек нашу компанию и направился к двери в наш вагон. — Как у моих братцев в комнате, когда они снимут футбольные бутсы. — Вы как хотите, а я на работу буду добираться на вертолете, — сказал Дейв. — Что, будешь журналистом, который рассказывает о пробках на дорогах? — спросил я. Анна и Мини засмеялись. — Нет, я буду работать в ООН, как дед. — И куртку с надписью носить будешь? Дейв пропустил мои слова мимо ушей: — Только я не собираюсь просиживать штаны в офисе: в зонах военных конфликтов, в местах стихийных бедствий и катастроф полно работы. А вы чем будете заниматься? — Я буду учителем, — выпалила Анна. — В Индии. Буду организовывать школы для детей из бедных семей. Там миллионы бедняков, и у них совсем ничего нет. В свои шестнадцать я понятия не имел, кем собираюсь стать, и домашней заготовки для ответа на этот вопрос у меня не было. Дейв и Анна посмотрели на меня, но я только пожал плечами. Тогда они повернулись к Мини. — Не знаю. Может, врачом или ветеринаром. А может, художницей. А может, выйду замуж за богатого дядечку и буду дурака валять. А что, чем плохо? — Ну, Мин, не так все просто, — сказал я. Мистер Лоусон уже был у самой двери, но от нас его отделяла банда и ещё несколько пассажиров: мы стояли в самом конце вагона. За нами была только чернота уносящегося тоннеля. Мини молча смотрела в темноту, отражаясь в вагонном стекле: смотрела не на летящие рельсы — на меня. На мгновение наши взгляды встретились — и я залился краской. — Думаете, они живут по Золотому правилу? — кивнула Мини в сторону банды. — Ты о чем? — спросила Анна. — Ну, помнишь, во время экскурсии по городу мы видели граффити? Эти типы следуют тому, что там написано? — А то! «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой». По-любому, так они и делают. — А разве это было граффити? Кажется, я читала это на каком-то из зданий ООН, — произнесла Анна. Все задумались и пожали плечами. Даже Дейв, который всегда все помнил. — Давайте хотя бы не трогать их, тогда они не тронут нас, — предложил я. На шее у одного из парней висело огромное золотое распятие. А что, может, у них и правда есть свой кодекс чести? Может, они такая себе группа прикольных священников, исповедующих хип-хоп? Вряд ли, конечно. А с другой стороны, они вполне могут быть не так опасны, как мы о них думаем. — Хотите анекдот? — заговорил Дейв. — Собрались как-то четыре подростка из разных стран — Австралии, Англии, Китая и Штатов — и сели в метро… Анна закатила глаза. Мин заметила: — Я не из Китая, я с Тайваня. — Да какая разница? — А какая разница между тобой и канадцем? — Ну ладно, — согласился Дейв, — с Тайваня. Ну, и что с ними было дальше? — Ничего интересного? — Зады отсидели? — Поиздевались над тупым американским юмором? Но Дейва было не так просто вывести из себя: — Нет, нет и нет. А дальше, они… Вдруг раздался оглушительный шум, вагон тряхнуло так сильно, что мы похватались за поручни. Я моргнуть не успел, как все повторилось, вагон замотало из стороны в сторону, из-под колес в темноте посыпались искры. Мини швырнуло на меня, и я нагнулся, чтобы помочь ей встать. В другом конце вагона люди с криками попадали с сидений. Мы с Мини медленно поднялись. Видно, я обо что-то ударился и рассек бровь, когда вагон тряхнуло, — на лбу была кровь. — О Господи! Ты как? — спросила Мини. Анна достала из рюкзака бумажную салфетку и велела мне прижать её к ране. Свет в вагоне мигал, и парни из банды больше не казались такими страшными. Они как раз помогали пассажирам подняться, во все глаза глядя на нас — вернее, на дверь у нас за спиной. Я обернулся, и оцепенел от ужаса. За поездом мчался огромный огненный шар. Его отделяло от вагона не больше двадцати метров — и расстояние это быстро сокращалось. Я закричал, чтобы другие падали на пол, и повалил Анну. Не успели мы броситься на пол, как вагон снова тряхнуло, — да так, что он слетел с рельсов и стал заваливаться набок. Раздался страшный скрежет металла по металлу, визг тормозов, крики. Потом — ослепительная вспышка и полная темнота.Сейчас…
Глава 1
Вокруг была темнота. Я даже не мог понять, открыты ли у меня глаза. Это напоминало страшный сон, но я точно знал, что все произошло на самом деле. Мне было больно. Меня чем-то придавило. Казалось, я остался один во всем мире. Я ничего не слышал, но точно знал, что где-то там должны быть звуки. Должны быть другие люди. Я почувствовал прикосновение пальцев к лицу — осторожное, но настойчивое, ищущее. Через мгновение осознал, что это моя собственная рука — мокрая и липкая. Левую бровь пронзила острая боль. Я попробовал поморгать, но темнота не рассеялась. Свет рассыпался снопом искр как раз в тот момент, когда ощущение собственного тела вернулось ко мне. На языке чувствовался едкий металлический привкус. Пахло дымом. Я попытался встать и не смог — что-то тяжелое навалилось на спину. Пришлось, ощупывая вокруг себя пространство, выползать из-под придавившего меня предмета… В глаза ударил свет. Поплыли разноцветные круги. Показалось, что голова вот-вот лопнет от такого обилия света. Постепенно зрение вернулось, и я увидел сплошное… — Джесс! Кто-то из наших девчонок позвал меня. Мне помогли подняться, и я окончательно пришёл в себя: будто сердце вновь заработало, стало перегонять кровь по жилам, будто схлынуло страшное наваждение. Я увидел Анну. Это она ослепила меня фонариком. Рядом с ней стояла Мини. Дейв прислонился к крыше вагона. Я сообразил, что поезд завалился на бок. В вагоне было темно, как в брюхе гигантской рыбы. В слабом свете фонарика мои друзья казались бледными и очень напуганными, но, в общем и целом, с ними было все в порядке. Вспыхнул ещё один сноп искр, раздался негромкий хлопок, и я увидел, что стало с другой частью нашего вагона. — А остальные? — спросил я. Дейв отрицательно покачал головой. Я подавил приступ тошноты. Задрожал от внезапного озноба. — А что?.. — Наверное, авария, — тихо произнес Дейв. — Наверное, поезд с чем-то столкнулся и сошел с рельсов. Видимость ограничена, впереди почти ничего не видно. — Но ведь был какой-то огонь, помните? У нас за спиной, сзади. А потом удар, нет, скорее, хлопок. Вряд ли это просто авария. Больше похоже на взрыв, — сказала Анна. Я прекрасно помнил этот звук — будто сильный сквозняк захлопнул тяжелую дверь где-то в дальнем конце дома. Я помнил огненный шар, который нёсся прямо на нас. Ерунда какая-то… Что могло загореться в бетонном тоннеле? Шар догнал вагон, лизнул дверь — и стало темно, мир сошел с рельсов. — Да это точно террористы, — сказала Мини. — Мне ребята говорили, что в Нью-Йорке такое запросто может случиться. Наверное, в поезде была бомба, или на одной из станций. Террористы, точно! — Нет, не террористы… — еле слышно, будто самому себе, сказал Дейв и замолчал. — У нас такое было в Лондоне. Надо выбираться отсюда, — решила Анна. — Нет, не террористы, — громко повторил Дейв. — Если это террористы, могут быть ещё атаки, — сказала Анна. — Поэтому давайте выбираться отсюда. Надо предупредить остальных. Послышалось чье-то дыхание: частое, тяжелое, прерывистое. Я взял у Анны фонарик и посветил вокруг себя. Луч света изогнулся на крыше вагона и выхватил смешавшиеся в кучу ноги, затем головы — это были ребята из банды. На их лицах застыло бессмысленное, растерянное выражение. — Давайте же выбираться! — резко, стараясь не сорваться на крик, выговорила Анна. — А как же другие? — Что другие? Будем сидеть рядом, пока они не умрут? Пока следующий поезд не размажет нас? Анна сделала глубокий вдох и продолжила: — А вдруг будет ещё один огненный шар? Нам нужно позвать на помощь. Нужно найти спасателей. Нужно уходить отсюда. Все стояли молча и не двигались. Мы ждали — ждали, пока кто-то сам найдет нас. Хотя было ясно, что помощь не обязательно придёт быстро. Особенно, если в поезде есть другие выжившие. Анна была права. Я посветил фонариком на заднюю дверь вагона. Саму дверь снесло — в проеме зиял чернотой тоннель. Но вдалеке, откуда-то сверху, сочился слабый свет. — Ну что, как вы? Все могут идти? Мы сумеем добраться до света? — спросил я. Остальные вслед за мной посмотрели вглубь тоннеля. А вдруг этот свет от приближающегося состава? Но свет не становился ярче, не двигался. — Похоже на какой-то прожектор. Может, аварийное освещение… — сказал Дейв. — А может, это с улицы, — предположил я. — Может, там люк или станция. Я оперся рукой о перевернутую скамейку, повернулся и посветил фонариком в противоположный конец вагона. Луч был очень слабый — а чего ещё было ждать от простенького динамо — фонарика: такие выдали всем «ооновцам» ещё в первый день. — Связи нет, — сказала Мини совсем рядом со мной. — Мы же под землёй… — Тсс, — я перебил Дейва, и все замолчали. Слышался какой-то шорох. Я сделал несколько шагов вперёд, осветил фонариком тела ребят из банды. Мистера Лоусона нигде не было видно. За кучей спутанных тел вагон будто сплющило, будто придавило крышей тоннеля. Подступила тошнота. Нет уж, это точно не авария. Один из членов банды пошевелился. Дернул ногой. Протянул руку к свету. Застонал. — О Боже! — выдохнула Мини и прижалась ко мне. Я посветил на поднятую руку, затем на залитое кровью лицо, на глаза, смотрящие на меня. Парень моргнул, а потом медленно смежил веки. — Стой здесь, — приказал я Мини. А сам, осторожно опираясь одной рукой о крышу перевернутого вагона, пошел вперёд, переступая через искореженные тела парней из банды. Я нагнулся, чтобы прощупать пульс, и одновременно посветил фонариком на ноги парня — на их месте была только кровь, много крови. Рядом лежал внушительного вида пистолет, блестящий, автоматический. Я пощупал холодную шею этого парня и как можно быстрее вернулся к своим друзьям. — Надо идти на свет, — сказал я. — А этот… — Нет. Пошли. — Пошли, — сказала Мини. Дейв стал в дверном проеме и помог девчонкам спуститься на рельсы, практически ссадил их на руках, как маленьких. Интересно, это у него такой выброс адреналина и прилив силы, как бывает в экстремальных ситуациях? Когда, например, родители способны поднять целую машину, чтобы вытащить из-под неё ребенка. Я спускался последним и чуть не упал, споткнувшись о шпалу. Еле удержал фонарик. Мы молча шли по путям, будто оглушенные. Все сильнее пахло дымом. Мы двигались цепочкой, положив руки друг другу на плечи. Оказывается, надпись «ООН» на куртках была сделана светоотражающей краской. Мы напоминали команду спасателей, спасателей, которые торопились убраться с места катастрофы. Перед глазами стоял взгляд того парня из банды — я постарался как можно быстрее отогнать это воспоминание. — Пришли, — сказала Анна. Прямо над нами был источник света: на высоте человеческого роста виднелся люк с отодвинутой крышкой, в который вытягивало дым. Серые зимние тучи казались неестественно яркими. — Дай-ка мне фонарик, — попросил Дейв. — Я посвечу, — ответил я и покрутил пластиковый колпачок на конце ручки: луч стал ярче. Я пошарил фонариком по стенам тоннеля, нашёл скобы лестницы. — Все смогут залезть? — спросил Дейв. — Да! — мы ответили быстро, почти одновременно. Первым стал подниматься Дейв, заслонив собой почти весь свет из люка. За ним сразу полезла Анна. Я дождался, пока он поможет Анне выбраться наверх, и направил фонарик прямо на металлические скобы, чтобы Мини было виднее. Когда она поднялась, я посветил на циферблат часов, выключил фонарик и спрятал его в карман. Было начало второго. Получается, целый час в вагоне я пролежал без сознания. Почему же они мне ничего не сказали? Тоже были без сознания? — Джесс! Чего ты там застрял? — донёсся голос Дейва. Я схватился за первую пыльную скобу и полез наверх — скоба за скобой, скоба за скобой. Где-то на полпути мне стало нехорошо, пришлось остановиться. Уши заложило, в голове стучало, будто она вот-вот лопнет. — Джесс! Ну что ты там возишься! — закричала сверху Анна. Уже почти у самого выхода меня подхватили крепкие руки и вытянули из темноты. Вокруг был холодный зимний асфальт. Я стоял на коленях прямо посреди Манхэттена. Машин не было. Привычных звуков — тоже не было. Только издалека доносился шум стройки — будто миллионы строителей одновременно решили возвести целый город. Ребята сидели вокруг меня на корточках. Анна держала Мини за плечо. Шёл снег — крупными мягкими хлопьями — как раз по такому отлично кататься на лыжах. И одновременно шёл дождь, превращая снег на асфальте в грязь. Я закрыл глаза, почувствовал, как на веки опускаются снежинки. — Джесс! Я открыл глаза и вдруг понял, почему не было слышно машин. Они как попало стояли по всей улице, врезавшиеся одна в другую. У некоторых горели фары, у некоторых работал двигатель и дымили выхлопные трубы. Улица в обе стороны была перекрыта бесконечными пробками. — Джесс! — повторила Мини. Анна и Дейв смотрели вперёд. Я проследил за их взглядом и увидел группу человек в тридцать-сорок. — Пойдём к ним? — спросила Анна. Дейв отрицательно мотнул головой. — Посмотри на них. Внимательно. Я присмотрелся к группе. У большинства были задраны вверх головы. Остальные стояли на коленях, будто что-то искали или молились. — Что они делают? Они что… пьют? — выговорила Мини. Люди в группе чуть сдвинулись, и стало видно, что они стоят вокруг сломанного пожарного гидранта, из которого фонтаном бьёт вода. Раскрытыми ртами они пытались поймать воду. Некоторые пили прямо из луж на земле — Вон мистер Лоусон! — воскликнула Анна. Анна не ошиблась. К нам действительно направлялся мистер Лоусон. Выглядел он странно. Рукав на куртке оторван, взгляд застывший, шаг неестественно ритмичный. — Мистер Лоусон! — закричал я. Он не ответил. — Какой-то он странный, — сказала Мини. Даже в десяти метрах мистер Лоусон не замечал нас — смотрел куда-то мимо. — Мистер Лоусон! Прямо перед нами он вдруг остановился, упал на колени и пригоршнями стал зачерпывать воду из лужи, уставившись в неё пустыми глазами. — Мистер Лоусон! С вами все в порядке? Анна хотела было нагнуться к нему, но Дейв её резко остановил. — Боже мой! — выговорил он. — Они… Они там… Я глянул на Мини — она смотрела на людей у колонки — и оцепенел от ужаса. Все происходило как в замедленном кино. Кроме людей, ловящих воду из гидранта, и тех, кто пил прямо с земли, была ещё одна группа, поменьше: они склонились над телами на асфальте. Как животные. В ужасе я понял, что они впились губами прямо в тела погибших. Они пили! Они пили отовсюду! Они пили все! А потом они заметили нас.Глава 2
Так быстро я ещё никогда не бегал. Руки и ноги работали, как поршни двигателя, куртка парусом хлопала за спиной. Я оглянулся через правое плечо: за мной бежал Дейв, за ним Анна и самой последней — Мини. А прямо за ними — наши преследователи. — А мистер Лоусон? — на бегу выдохнула Анна. — Он сам разберется, — ответил я. Я перепрыгнул через скамейку и повернул на Седьмую авеню, понадеявшись, что остальные побегут за мной. Из-за слякоти было очень скользко, и я чуть не упал. Пропустив Дейва с Анной вперёд, я теперь бежал рядом с Мини. — Ну, Мини, давай быстрее! Она ускорилась вместе со мной, и мы чуть не налетели на Дейва и Анну, остановившихся посреди улицы. Повсюду стояли машины. Пустые. Без людей. Многие были сильно помяты, у некоторых ещё работали двигатели, некоторые разнесло на куски. Но остановились мы не поэтому: вся Седьмая авеню, насколько хватало глаз, была разрушена. Вместо домов остались только развалины: будто огромный ребенок, обидевшись, смахнул сделанный из игрушечных кубиков город на пол. Те звуки, которые я до этого принял за шум стройки, были звуками разрушения невообразимых масштабов. На пять-шесть перекрестков вперёд виднелись только груды развалин: одолеть их было по силам разве что скалолазу. Дорогу перекрывала груда обломков высотой в пятиэтажный дом: сплошное месиво острых кусков стекла и металла. Повсюду что-то тлело или горело, воздух был наполнен едким дымом и пылью. Сам не зная почему, я обернулся. Что-то ещё было не так, но не сразу бросилось нам в глаза. Десятки разрушенных офисных зданий, настоящий листопад из бумаг, едкая, ядовитая вонь от горящего пластика и резины… Огромная воронка в самом начале улицы, почти целиком поглотившая школьный автобус. Масштабы катастрофы было невозможно осознать: все казалось ненастоящим. Но я был не на съёмочной площадке, вокруг был самый что ни на есть реальный город… А потом я заметил тела — сотни тел под грудами пепла и мусора. Тела в странных, неестественных позах, будто люди падали с большой высоты. Многие лишь отдаленно напоминали людей, так они были искалечены, многие лежали лицом вниз. Вдруг рассыпался от страшного взрыва фасад десятиэтажки в соседнем квартале. Вырвавшийся из здания огненный шар понёсся сквозь ряд машин. Одна за другой они загорались и взрывались: страшное пылающее домино приближалось к нам. — Бежим! — заорал я. Дейв дернул за собой Мини, Анна побежала за мной. Мы должны были успеть добраться до следующего квартала, пока огненная цепочка машин не настигла нас… Слева со страшным грохотом упал огромный кусок желтого нью-йоркского такси. Через мгновение упал и, как мячик, отскочил от асфальта двигатель, преградив нам путь. И в тот же миг я заметил их. Их было не меньше десятка — и они гнались за нами, совершенно не обращая внимания на несмолкающие вокруг взрывы. Двое отделились и остановились возле тела на углу. Женщина бросилась на землю возле воронки с водой, упала в неё лицом. Я нёсся изо всех сил, кровь стучала в висках. Анна, Дейв и Мини бежали чуть позади. Впереди была Сороковая улица. — Направо! Поворачиваем направо! — выкрикнул я. Вслед за Дейвом и Мини мы с Анной побежали вдоль ряда разбитых такси и фургонов. Я заорал на Мини, когда та стала было оборачиваться, чтобы посмотреть на обуглившиеся тела, оставшиеся позади. На Сороковой улице можно было чуть расслабиться: пешеходная дорожка оставалась свободной. — Люди! — с криком показала Анна на центр дороги. Трое мужчин, истекающих кровью, в оборванной окровавленной одежде, помогали друг другу идти. Они были похожи на трех раненых солдат из фильма про войну, они нуждались в помощи… Но… — Не останавливаться! — заорал я: из-за угла показались другие, гнавшиеся за тремя несчастными. Я подтолкнул Анну, но она и так ускорила бег. Мы с ней вырвались вперёд. Я оглянулся — наши преследователи сворачивали на Сороковую улицу. — Куда дальше? — выкрикнул Дейв. Теперь он бежал впереди и подгонял Мини, чтобы та не отставала. — А что впереди? — То же самое! Машины, пожары, мусор. — Какая улица впереди? Нам надо… Я попытался успеть прочитать название на табличке… — Шестая! На север или на юг? — закричал Дейв. Я взглянул на небо, будто ожидал увидеть какой-то знак. Сзади раздались ужасные крики. Невольно мы почти остановились, обернулись и увидели страшную картину. Преследователи настигли тех троих, повалили на землю… — На север! — выкрикнул я. Дейв свернул за угол, резко дернул за собой Мини — она чуть не упала, поскользнувшись на снежной жиже. Мы с Анной старались не отставать. Мини часто, со свистом задышала, но не успел я спросить, что с ней, как почувствовал сильный удар в лицо. Пришлось на мгновение остановиться. Я провел рукой по лицу — лист, обычный лист белой офисной бумаги. Вокруг нас бушевала настоящая бумажная буря: будто какой-то шутник направил мощный вентилятор на офисный стол. Из-за летящих бумажных лент мы чуть замедлили бег, свернули на Шестую авеню. К середине улицы бумажный вихрь остался позади. В ушах страшно стучало, хотя мы почти перешли на шаг. — Нужно спрятаться где-то, найти городской телефон, — сказал я. Потом глянул на остальных и остановился. В витрине магазина слева от нас лежали тела. Казалось, одна из девушек вот-вот вскочит на ноги. У другой прямо в груди торчал огромный осколок стекла. Мы стояли совсем рядом, мы смотрели на трупы, на залитый кровью пол, мы… Нас вернул к реальности голос Дейва — низкий, уверенный голос, который мы слышали сотни раз ещё в лагере: — Пошли. В следующем квартале должна быть большая торговая галерея, каменная. Вдруг мы сможем до неё добраться. Дейв прошел рядом с витриной, заслонив от нас погибших. Мы побежали, не глядя по сторонам. Интересно, что там в галерее — тепло, светло? Остались ли там люди? А может, там работают телефоны, и приехала полиция, и милая женщина раздает чай и кофе пострадавшим, и спасатели уверенно делают свою работу? Вдалеке послышался вой сирен: да нет, мне просто показалось — мы как раз пробегали мимо перевернутой полицейской машины, врезавшейся в пробку на пересечении с Сорок второй улицей. Полил дождь, холодный, пробивающий насквозь. Непонятно: то ли дождь, то ли снег. Туфли у меня сразу же промокли. Уж лучше бы я был в кроссовках, как Дейв. А ещё неделю назад его наряд — белые кроссовки, голубые джинсы и рубашка навыпуск — казался мне нелепым. А теперь он бежал впереди и, в куртке с надписью «ООН», с коротко стриженным затылком, выглядел как самый настоящий спасатель, герой из фильма-катастрофы, «смелый парень», которому суждено спасти мир. — Сейчас направо, — выкрикнул Дейв. Огибая разбитые машины, мы пересекли дорогу и выбежали на тротуар. Грудь горела огнем, в голове стучало. Я отключил мозги, я просто бежал за двумя спинами в куртках ООН, пытаясь не отставать. Из галереи пахло шоколадом… Показалось, где-то далеко стреляют — наверное, и вправду показалось. Не останавливаясь, мы вбежали в здание со стеклянным фасадом и направились к центру галереи. Галерея казалось надежной, способной защитить — как настоящая пещера. Мы сбавили шаг, затем остановились, жадно задышали — дышать так глубоко на улице было страшно. «Вдыхаешь через нос, выдыхаешь через рот», — звучали в ушах слова тренера по футболу. Я присел, опершись ладонями о колени, во рту пересохло, с волос, со всего тела лился пот. Из рассеченной брови бежала кровь, смешиваясь на белом мраморном полу с потом и растекаясь причудливыми алыми цветами. — Мы в безопасности? — спросила Анна. Она, как и всегда, стояла с ровной спиной, смотрела на двери. Мини брызнула в рот ингалятором от астмы. Мне захотелось обнять их и успокоить, сказать, что все будет в порядке, но я сам не был уверен в этом. Дейв вернулся к выходу и через стеклянную дверь рассматривал улицу. — Там пусто. И льет как из ведра — практически ничего не видно, — сообщил он. Ещё минуту мы приходили в себя. Затем я перетащил к выходу длинную скамейку, чтобы заблокировать изнутри двери. Мы перебрались вглубь галереи. Я особо не смотрел по сторонам — было вполне достаточно того, что тут было тихо, что за нами больше никто не гонится. Мини всхлипнула и заплакала. Заплакала по-настоящему, как маленькая девочка. Она рыдала стоя, закрыв лицо руками, вздрагивая всем телом, захлебываясь, будто не хватало воздуха. — Тише-тише, — Анна крепко обняла её, прижала к себе. Я вспомнил, что испытал, когда один раз оказался вот так близко к Анне. Мы возвращались в отель с экскурсии, пошел дождь, и мы заскочили под навес небольшого магазинчика. Мы стояли рядом, и Анна вдруг поцеловала меня — быстро, неожиданно. Похоже, как только ветер разогнал тучи, она забыла об этом… Анна все ещё не отпускала Мини, продолжала успокаивать её: — Все в порядке. Все будет хорошо. Я поймал взгляд Дейва. Его лицо можно было читать, как книгу, — и сейчас на нем был явственно написан страх. Я отвернулся. Поддержки, на которую я так надеялся, от него не получить. — Нужно заклеить тебе бровь. Я увидел свое отражение в витрине у Дейва за спиной и чуть не рассмеялся: да уж, моё окровавленное лицо удачно гармонировало со стоящим там манекеном, обряженным в розовое кружевное белье. — Хреново выглядишь, — вырвалось у Анны. Я никогда раньше не слышал, чтобы она ругалась, но вышло это у неё вполне естественно, будто она прослушала спецкурс в элитной английской школе, где благородных барышень учат изысканно ругаться. Я уже было открыл рот, чтобы попросить её выругаться ещё раз, но в этот момент она как раз зашла в магазин белья. Мини прекратила плакать и смотрела на меня, широко открыв рот. — Пойду поищу телефон, — сказал Дейв. — Хорошая мысль, — ответил я. Анна по очереди выдвигала ящики под прилавком и заглядывала на полки. — Что-то мне кажется, примерочная вон в том конце магазина — вряд ли под прилавком, — пошутил я. Мини хихикнула. Приятно было видеть, что привычная улыбка почти вернулась к ней. — Ни один автомат не работает, — сообщил Дейв и направился в магазин здорового питания. Появилась Анна с белым пластмассовым ящичком с красным крестом на крышке. — Подержи, — она протянула аптечку Мини. — Так, может быть немного больно… Анна прижала к моей рассеченной брови скомканные трусики, сильно пахнущие дезинфицирующим раствором, потом ещё полила их из бутылочки. — Шелковые? Ну, прямо очень нежные, — не удержался я. Мини засмеялась, а Дейв, как раз вернувшийся к нам, буркнул что-то про неработающий интернет. — Даже не надейся, что и тебе перепадет, Дейв. Для такого бельишка надо, как минимум, расквасить — ай! — пол-лица. Анна в очередной раз с силой промокнула мне рану, полилась кровь. — Анна, ну не то, чтобы мне было больно… Дейв вышел из магазина. — Ни один телефон не работает, — донёсся его голос. — А почему тогда горят некоторые лампы? — спросила Анна, продолжая вытирать мою кровь. Делала она это безо всякой нежности — промакивала резко, будто клевала: с таким же успехом я мог вытереться и сам. Дед в моём возрасте уже сражался на фронтах Мировой войны — интересно, не попадалась ли ему английская медсестра вроде Анны: красивая и безжалостная, знающая свое дело и неприступная. — Наверное, это аварийное освещение, — предположил я. Анна как раз прижала импровизированный тампон к моей ране. — Видишь, горят не все лампы, — я указал на тусклые люминесцентные светильники у нас над головами. — Думаю, где-то в подвале стоит генератор. Слушай, Анна, ты что, специально стараешься сделать мне побольнее? Если да, то у тебя отлично получается. — Мини, поищи в аптечке пластырь, — Анна никак не отреагировала на мои слова, но все же стала обращаться с моей раной несколько бережнее. Часть шелковой детали туалета выскользнула у неё из пальцев и закрыла мне лицо. — Ни фига себе размерчик! Прямо розовые паруса, — съязвил я. Девчонки прыснули от смеха. Анна оторвала кусок пластыря, освободила мне глаза и стала заклеивать рану: её лицо было совсем рядом с моим, одной рукой она прикладывала пластырь, другой прижимала его к моему лбу. От напряжения у неё приоткрылся рот — губы пахли клубникой. — Так, оторваться не должно, но все равно придерживай рукой, пока кровь не остановится. Я взял у неё сослуживший столь странную службу клочок нижнего белья и прижал к рассеченной брови. В витрине было видно наше с Анной отражение: интересно, были бы у нас шансы при других обстоятельствах? Я скосил глаза на прижатые ко лбу трусики: — Неужели тебе их не жалко? И все ради меня? В ответ я получил довольно ощутимый толчок в плечо — даже «ранение» не спасло. Анна отошла, села на пол чуть вдалеке и стала смотреть на входные двери. Вернулся Дейв с большим черным факелом. Заметил, что я прижимаю к голове ярко-розовые женские трусики, и даже не нашелся, что сказать. — Анна пожертвовала, — ляпнул я и засмеялся над собственной шуткой. — Ни один телефон не работает. Электричества нет. Мобильной связи тоже. И людей нет — только мертвый старик-продавец в кондитерской: наверное, у него сердце не выдержало. — Да уж, сладкая смерть, — попытался я разрядить напряжение. Дейв посмотрел на меня так, будто я оскорбил, как минимум, президента США: совсем как в первый день в лагере, когда я отпустил про главу страны едкую шуточку. Вообще, ничего против американского президента я не имел: так вышло случайно. — Ляпнул не подумав, извините, — попытался я сгладить неловкость, но как-то не очень получилось. Привычка язвить всегда и везде снова подвела меня. Потом я вспомнил о тех людях, что гнались за нами, о пустом, бессмысленном взгляде мистера Лоусона — и улыбка сползла у меня с лица. — Так, надо искать помощь. Где-то должны остаться люди, спасатели уже, наверное, вовсю работают. Как думаете? Дейв отрицательно покачал головой. — Почему, Дейв? — А потому, что они уже давно были бы здесь. С момента атаки в метро прошел как минимум час. Посмотрите вокруг: все разрушено, все и везде. А полиции до сих пор нет — так не бывает в Нью-Йорке. Уже давно должны были прилететь вертолеты, примчаться пожарные и полиция с сиренами. Дейв был прав. В каждом манхэттенском квартале на улице дежурила как минимум одна полицейская машина, готовая немедленно примчаться по тревоге. Черт, да только на Центральном вокзале я видел не меньше сотни солдат Национальной гвардии… — А почему мы не пошли на Центральный вокзал? Помните, сколько военных там было утром? — спросил я. — Было, потому что в город приезжал с визитом президент. Военные вместе с дополнительными нарядами полиции дежурили на вокзале всю неделю. — Так пошли туда, — вскочила Анна. — Тут ведь недалеко? А там ещё ООН рядом. Дейв посмотрел на вход и кивнул. — Мы сейчас на Сорок третьей улице. Значит, чтобы выйти к вокзалу, нужно повернуть направо, пересечь Пятую авеню и Мэдисон стрит. — А далеко идти? — спросила Мини, дрожа от холода и кутаясь в шарф. На пол с нас натекли самые настоящие лужи, одежду можно было выжимать. — Бегом — пять минут, шагом — десять, — прикинул Дейв. — Значит, побежим, — сказала Анна. Я кивнул. Девочки облегченно вздохнули. Мы застегнули куртки под самое горло. Свой импровизированный бинт я выбросил в мусорную корзину. Анна положила аптечку в рюкзак — мы наши потеряли ещё в метро, и она единственная была с рюкзаком — подтянула лямки. — Давай? — она протянула руку за фонариком, который держал Дейв. Он отрицательно покачал головой и перехватил фонарик поудобнее. Мне сразу стало спокойнее: Дейв держал фонарь крепко, даже жилы на руке проступили. — Подождите, — вдруг сказала Мини, когда мы направились к выходу. — А что, если там… ну, если там будут эти? Все молчали. — Они… они пили из людей. Почему, зачем? Что с ними случилось? Я взглянул на остальных — на лицах та же растерянность, что и у меня. — Не знаю, Мини, — постарался сказать я как можно спокойнее. — Но и сидеть здесь целый день не имеет смысла. Нужно найти остальных… — Но… — Если вдруг мы встретим людей, которые покажутся нам подозрительными, мы просто убежим, договорились? — я произнес эти слова уверенно, будто знал ответы на все вопросы. — Дейв, до Центрального вокзала нам бежать два квартала, так? Давай назначим запасной аэродром. — Какой ещё аэродром? — Ну, подумай, где ещё будет безопасно, если с вокзалом не выйдет. Мне показалось, что я вижу, как в голове у Дейва завертелись шестеренки… — Может, в библиотеке? Она как раз недалеко от вокзала. Или можно выбрать один из небоскребов на Пятой авеню — оттуда будет хорошо видно город. Я кивнул и направился к выходу. Мы с Дейвом приподняли и немного отодвинули скамейку, чтобы освободить дверь. Пропустив остальных вперёд, я вышел последним. Дейв махнул рукой в нужном направлении, и мы побежали — я позади всех. Думать о том, что делать, если на вокзале нет ни полиции, ни военных, не хотелось. А потом мы свернули за угол, и открывшаяся картина поразила меня… Стало понятно, что на вокзале искать нечего — нужно думать, где спрятаться.Глава 3
— Я все же думаю, что это был теракт, — сказала Анна. Других предположений у нас все равно не было, поэтому мы молча согласились. Возле Центрального вокзала мы увидели людей — мертвых людей, много мертвых людей. Они лежали странно, образуя гигантский веер, будто из дверей их вынесло потоком воздуха адской силы. На месте дороги красовалась огромная воронка: из-за груд асфальта, гравия, бетона перебраться через неё было совершенно нереально. Я поднял голову: у роскошного отеля «Гранд Хаятт», раньше возвышавшегося над зданием вокзала, сохранился лишь остов. Стекла повылетали, обнажив бетонные перекрытия, которые кое-где висели на кусках арматуры, от неоновой вывески осталась только первая буква. Здание вокзала было похоронено под тысячами тонн стекла и бетона, из этого месива валил густой дым. С одного из верхних этажей отеля вдруг свалился матрас и, паря как осенний лист, не спеша опустился на землю, смешался с обломками. Мини и Анна подошли ближе ко мне, я повернулся к Дейву: — Нам нужно место с хорошим обзором, чтобы оценить масштабы случившегося и решить, как быть дальше. Дейв кивнул и стал вглядываться в Пятую авеню, с двух сторон огибавшую Центральный вокзал, похожий на гигантский остров. Мне лично, кроме здания Штаб — квартиры ООН, ничего не приходило в голову. — Так, — произнес Дейв, указывая на север, — нам нужно на первом повороте взять влево, выйти по Мэдисон авеню на Сорок девятую и пройти ещё квартал до Рокфеллера. — Что за Рокфеллер? — спросил я. Я помнил только, что на одной из прогулок по городу Дейв предлагал нам сходить на смотровую площадку «в Рокфеллере». — Ну, я имею в виду небоскреб «Дженерал электрик» в Рокфеллеровском центре, его ещё называют Ар-си-эй. Там есть смотровая площадка, с которой как на ладони виден весь Нью-Йорк.[1] — Отлично, — сказал я. Мини согласно кивнула. Только Анна смотрела куда-то вдаль. Я потянул её за рукав куртки. — Далеко дотуда? — спросила она, не отрывая взгляда от лежащих вокруг тел. Это место гипнотизировало её, забирало от нас. Я повернулся, чтобы идти. — Минут пять, если бежать не очень быстро, — ответил Дейв. Выстроившись цепочкой, мы побежали. Возле двух искалеченных трупов американских военных Дейв перешел на шаг. Я не особо разбирался в военной форме — как впрочем, и Дейв, хотя его отец работал консультантом во время Войны в Персидском заливе. Сложно сказать, кем они были — моряками или солдатами Национальной гвардии: в любом случае, свой долг они выполнили… Неожиданный долг… С виду казалось, что здания на Мэдисон-авеню почти не пострадали. Снова полил дождь, но никто не жаловался. На пути нам попадались только разбитые и брошенные машины. Людей не было — мы наткнулись лишь на одно тело, но не стали останавливаться. Спасибо, что Дейв постарался пробежать от него подальше. Когда я успел привыкнуть к трупам на улицах? Интересно, солдаты в Ираке или Афганистане тоже так быстро переставали считать смерть чем-то из ряда вон? Вряд ли. Все же там их окружала жизнь, люди — друзья и враги. И не скажешь, что хуже: ждать, что у любого прохожего может быть спрятана под одеждой бомба, которую он решит взорвать рядом с тобой, или оказаться на нашем месте: убегать от странных зомби, которые хотят выпить твою кровь. Я вспомнил про оставшийсяв метро пистолет: может, надо было его взять? С Мэдисон-авеню мы свернули на Сорок девятую улицу. Наконец-то наши мечты сбылись! Посреди улицы стояли четыре пожарные машины с включенными мигалками, на проезжей части и тротуарах выставлены защитные барьеры… Но через мгновение наступило горькое разочарование. Людей не было: ни полицейских, ни пожарных, ни обычных выживших. Не было даже мертвых. И все равно, так хотелось, чтобы кто-нибудь вдруг подошёл, положил руку на плечо и сказал: «Эй, чего встали? А ну-ка марш в метро ко всем остальным! Чего вылезли на улицу? Все сидят по убежищам». Ведь на экскурсиях нам рассказывали, что в Нью-Йорке более десяти миллионов жителей, а вместе с пригородами — все двадцать. А мы по дороге до вокзала видели не больше нескольких сотен. Мы обогнули первую пожарную машину — внушительную, с длинными лестницами, выдвигающимися сзади, — и подошли к автобусу Федеральной Спасательной службы Нью-Йорка: координационный центр был напичкан оборудованием не хуже космического корабля — через открытые задние двери виднелись компьютеры, терминалы связи и другие штуки, о назначении которых можно было только догадываться. — Посмотрю, что там внутри, — сказал Дейв и полез в кузов. Анна и Мини отошли от машин и спрятались на крыльце Рокфеллеровского небоскреба метрах в двадцати от нас. Дейв прошел по салону автобуса, уселся на водительское место и стал ловить радиоэфир. Мне показалось, что где-то вдалеке стреляют, но я не был уверен — мешали щелчки радиоприемника и шум дождя. Радио молчало — только иногда прорывались какие-то странные звуки, похожие на стук дятла, и ещё странный треск — так обычно дети изображают пулемет, когда играют в войнушку. — Эфир пустой. Дейв подошёл ко мне с портативным приемником в руке. Мне показалось, он как-то сдулся, стал меньше ростом. — Радио молчит, — повторил он. — Ладно, тогда давай поднимемся на крышу и осмотримся, — решил я и махнул рукой девчонкам. Сквозь стук дождя по металлу машин было слышно, как тяжело вздохнул Дейв. — С девчонками подъем займет много времени. Может, схожу я или ты? Посмотрим, что там, и вернемся? — предложил он. Я повернулся к Дейву и посмотрел ему прямо в глаза: — Дейв, друг, мы должны держаться вместе. Мы… мы вляпались по самые уши. Ты же видел мистера Лоусона, видел этих ненормальных на улицах? Поэтому других вариантов нет — пойдём все вместе. Дейв посмотрел сначала на фонарик в одной руке, потом на радио в другой. Впервые за время нашего знакомства он напомнил мне большого, беспомощного, неуклюжего щенка. — На каком этаже смотровая площадка? — спросил я. — Кажется, на семидесятом. Пока мы подымемся и спустимся, начнет темнеть. Я посмотрел по сторонам. В окнах расположенного на другой стороне Сорок девятой улицы здания информационного канала «Фокс Ньюс» свет не горел, не работало даже аварийное освещение. Мои часы показывали три. Дейв был прав: к половине пятого стемнеет, а подъем на семидесятый этаж займет много времени. — А может, мы переночуем наверху? — предложил я. — Там будет тепло, сухо. А уже утром осмотримся как следует, поищем остальных. Немного подумав, Дейв согласился и снова полез в автобус, стал шарить фонариком по большим пластиковым ящикам. — Что ты ищешь? — Думаю, что может нам пригодиться. Дейв один за другим выдвигал ящики, доставал из них одеяла, термопокрывала, респираторы. Я тоже залез в одну из машин, но ничего нужного, кроме огромной тяжелой куртки от спасательской униформы, не нашёл. Куртку я взял — она показалась мне понадежнее моей ооновской. Дейв вернулся с рюкзаком, из которого торчала ручка небольшого пожарного топорика. Носком кроссовка он указал на какой-то напоминающий двигатель от машины предмет размером с микроволновку. — Это генератор, — пояснил он. На крышку генератора Дейв поставил канистру с бензином, я бросил куртку, и мы, не сговариваясь, попытались поднять его за выступающие металлические трубы. Генератор оказался таким тяжелым, что я аж закряхтел от напряжения, а Дейв только улыбнулся. — Ну, взялись, — выдавил я, и мы потащились ко входу. Наконец-то немного утих дождь. Мини и Анна что-то рассматривали в центре Рокфеллер Плаза. Оставив генератор у входа, мы подошли к ним. Над головами хлопали на зимнем холодном ветру флаги разных стран — настоящий разноцветный лес. Девчонки смотрели на бывший каток. Мне снова захотелось вернуться в галерею. Захотелось, чтобы милая пожилая леди в кафе налила мне чашечку горячего чаю, чтобы отмахнулся строгий занятой полицейский… На месте катка осталась только гигантская дымящаяся воронка, будто в самый центр угодила авиабомба. Слова Дейва прозвучали где-то далеко. Казалось, он сам не верит в то, что говорит: — Каток на Рокфеллер Плаза… Я ходил сюда по выходным. У Анны по щеке скатилась слеза. В день приезда нас возили сюда на экскурсию. Было невыносимо больно видеть, что от хорошо знакомого места ничего не осталось. Будто лишили чего-то очень дорогого, родного. В основании фундамента зияли бесчисленные чёрные выбоины. Казалось, эти ходы ведут к самому центру земли. Повсюду лежали тела людей в униформе. Можно было подумать, что злые подземные духи проснулись, чтобы сожрать весь город, а эти люди оказались единственными, у кого хватило смелости стать у них на пути. — Пойдём, — сказал я. Мини обняла Анну за плечи, притянула к себе. Мы развернулись к Рокфеллеровскому небоскребу. Резкий, громкий звук клаксона пронзил тишину. Впервые в жизни звук показался мне таким нереальным, чужеродным. Я оглянулся. Никого. Но звук нарастал. Его источником оказалась машина, вдруг выскочившая на Пятую авеню. С нашей улицы её было видно лишь мгновение, но все мы успели рассмотреть и запомнить картинку: водитель навалился грудью на руль, а несколько человек, зацепившись за капот и крышу несущегося автомобиля, пытались влезть внутрь. Ещё через несколько секунд за машиной пробежало не меньше двух десятков человек. Звук стал тише, совсем смолк. Опять наступила мертвая тишина. Несколько минут мы стояли неподвижно. Первой развернулась и пошла ко входу в Рокфеллер Мини. Мы растерянно побрели за ней. У входа я глубоко вздохнул, собираясь с силами, — предстояло тащить наверх генератор. Тут до нас донёсся ещё один звук. Где-то близко, на небольшой высоте, пролетел реактивный самолет, оставив белый след на сером небе. Мы видели его всего мгновение. Кричать смысла не было. Похоже, он улетел на северо-запад. Раздался глухой удар, будто разорвавший небо пополам. Звук не стихал, многократно повторяясь в эхе. Мы открыли дверь и вошли в здание. Сырость и грязь остались за порогом нашего нового дома. Внутри было холодно и неуютно, зато сухо и тихо. Каждой клеточкой тела я ощутил любовь к этому месту, к Рокфеллеровскому небоскребу.Глава 4
Дейв не ошибся: верхняя смотровая площадка была на семидесятом этаже. — Ну что сказать, Дейв. Ты оказался, как всегда, прав. — Ого! Дейв — прав? — усмехнулась Мини. Дейв что-то буркнул и сделал пару глотков из бутылки с водой, лежавшей в рюкзаке ФСС. — В плане указано, что смотровая зона занимает этажи с шестьдесят седьмого по семидесятый, — уточнила Анна. — Вот и хорошо, — сказал я и остановился: нужно было перевести дух и дать рукам отдохнуть. Мы сели на пожарной лестнице между двадцатым и двадцать первым этажом. Аварийные лампы немного освещали ступеньки. Я зачем-то высунул голову в просвет между перилами и сразу же пожалел об этом: исчезающий в темноте коридор напоминал дорогу на небеса. Необходимость преодолеть ещё пятьдесят этажей с тяжеленным генератором не внушала оптимизма. Мою куртку несла в рюкзаке Анна, кроме того, они с Мини тащили двадцатилитровую канистру с бензином. Но руки у меня болели так, будто я сам нес не только все эти вещи, но ещё и девчонок в придачу. — Все, я больше не могу, — взбунтовалась Мини. — На фига мы прем наверх эту ерунду? Мне нравилось, когда Мини ругалась. Хоть она и была с Тайваня, владения английскими ругательствами ей было не занимать — в её лексиконе обитали словечки, которых мне и слышать не приходилось. Когда мы только приехали в Нью-Йорк и расселялись в отеле, Мини первым делом залезла в бар, извлекла оттуда чекушку водки и тут же умудрилась опьянеть с совершенно пустячной дозы — мой дядька до такой кондиции доходил только после ящика пива. Именно после этого мы стали называть её «Мини»: этот вариант отлично подходил ей, да ещё и был сокращением от настоящего имени — Мин Пей. — Может, оставим канистру здесь? У меня руки отваливаются, — сказала Анна. Дейв открутил крышечку бака на генераторе и сунул туда палец, потом понюхал его. — Генератор заправлен, — сообщил он и, подсвечивая фонариком, стал читать надписи на корпусе: — Так, генератор фирмы бла-бла-бла… так, это нам не надо. Ага, вот: три разъема питания, объем бака — девять литров, время работы — девять часов. Дейв выключил фонарик и повернулся ко мне. — То есть он расходует литр бензина в час? — Здесь не написано, но будем рассчитывать, что не больше. — Хорошо, получается, на пару часов сегодня ночью нам точно хватит, а может, и на пару часов утром. Давайте оставим канистры здесь. Я поднялся и собрался было идти, но Анна преградила мне путь: — Ты ведь хочешь, чтобы мы донесли их, да? Она как-то странно прищурилась и впервые показалась мне некрасивой. — Ты думаешь, мы пробудем наверху не один день, да? Анна подошла ко мне вплотную, но запаха клубники от её губ я больше не чувствовал. — Так что? — настаивала она. — Из огня да в полымя, да? Сначала за нами гонялись на улице, а теперь мы добровольно запремся на верхушке небоскреба? А что, если в этом здании полно таких же уродов, как мы видели снаружи, а? Об этом ты подумал? Будем сидеть сложа лапки и ждать, пока они нас сожрут, да? Ты вообще свихнулся! Странно: мне-то показалось, что свихнулась она. Но дальше наш спор не зашел — ситуация разрешилась сама собой. Свет на лестнице мигнул один раз, потом ещё раз, а потом раздался тот самый шум, который мы впервые услышали, выбравшись из метро — шум рушащихся зданий. Точнее, в этот раз мы скорее не услышали, а ощутили его. — Это ещё… — Это ещё одно здание рухнуло, Анна! — Боже мой! — глаза её широко раскрылись, она вцепилась обеими руками в перила и посмотрела вниз через лестничные пролеты. — Боже мой! — Это не наш небоскреб, Анна, — голос Дейва, вновь звучавший с былой уверенностью, казалось, привел её в чувство. Она оторвала взгляд от темного пролета и кивнула. — Послушайте, вы и так втащили эту канистру довольно высоко. Давайте сделаем так — оставьте её здесь, а я потом схожу за ней, — сказав это, я подошёл к Дейву, взялся за генератор, и мы потащили его наверх. Почему-то генератор казался мне безумно тяжелым, даже промелькнула мысль, а не халтурит ли Дейв. На пятидесятом этаже мы устроили привал — глотнули воды, немного посидели, отдышались и снова двинулись наверх. На шестьдесят пятом этаже Мини стала задыхаться, побледнела. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Мы с Анной усадили её на ступеньки и стали обмахивать, а Дейв открыл дверь на этаж, подпер генератором, и мы втроём втащили через неё Мини. За дверью оказался большой дорогой ресторан с окнами во всю стену и, как минимум, сотней столиков, расставленных вокруг танцпола. — Это знаменитая «Комната радуги». Отец как-то водил сюда маму, — сказал Дейв. В новой обстановке Мини быстро пришла в себя и уже буквально через минуту как ни в чем не бывало ходила по ресторану. Анна тоже повеселела: она переходила от столика к столику и время от времени выкрикивала: «Ау! Есть кто живой?». Дейв ушёл на кухню, а Мини раздобыла за барной стойкой бутылку кока-колы. Я выглянул в окно: мы будто плыли в облаках из разноцветной сладкой ваты. Красиво, но ничего не видно. Конечно, я расстроился: ведь так хотелось доказать другим, что мы не зря забрались на такую верхотуру, так хотелось осмотреть Манхэттен сверху и увидеть, где прячутся другие выжившие. Утешало только, что здесь было тепло и сухо, и что мы успели хоть как-то защититься от уличных неожиданностей до наступления темноты. Хлопнула дверь, и Дейв выкатил из кухни большую блестящую тележку — на таких официанты обычно развозят блюда. На лице его красовалась довольная улыбка, которую он даже не пытался скрыть. — Света нет, но холодильники ещё не разморозились, — с этими словами он ловко подкатил тележку, уставленную металлическими сияющими ведерками, прямо к столику, за которым устроилась Мини с кока-колой. — Я там нарыл мороженое миллиона сортов. Только шоколадного — полтора десятка видов! — Супер! — я уселся напротив Мини, которая наконец-то улыбнулась. Мы выстроили ведерки с мороженым в центре стола и принялись орудовать роскошными приборами. Анна принесла миску с фруктовым салатом, но нас это отчего-то так насмешило, что в итоге она обиделась и вообще не стала ничего есть. — Официант, счет! — выкрикнул я и провел пальцем по запотевшему ведерку, согнав на белоснежную скатерть струйку воды. — Интересно, а где все? Куда подевались посетители ресторана, я имею в виду? — спросила Анна. — Вернулись домой. Я кивнул. Каким интересным тоном Дейв произнес эту фразу: будто другого ответа и быть не могло. Ну, а почему нет, подумал я. Если бы я работал в этом здании и увидел, что творится в городе, — падают бомбы, летят ракеты или что там ещё могло быть? — то я бы со всех побежал домой. Я бы понёсся по улицам, через мосты и перекрестки, сквозь пыль, пепел, ледяной дождь и снег, чтобы оказаться рядом с близкими, со своей семьей. Так бы поступил и Дейв. Да любой бы так сделал! Любой захотел бы оказаться рядом с родными и близкими. Перед глазами встали кадры новостей, в которых дни или недели спустя будут показывать, как миллионы офисных работников покидают здания на Манхэттене и бегут домой. В ресторане стало темнеть. Мини залезла к Дейву в рюкзак и достала зажигалку, поставила на стол две свечи. Дейв откинулся на стуле и переставил с соседнего столика ещё две. На лицах заиграли оранжевые блики и сразу стало как-то теплее. — Завтра небо прояснится, и утром, думаю, мы сможем осмотреть город, — сказал я. Дейв согласно кивнул: — На смотровой площадке должны быть бинокли и всякая оптика. Разберемся, я думаю. Вид оттуда — закачаешься… Анна и Мини ничего не сказали. До самой темноты мы молча сидели за столом и ели мороженое. Здесь лучше, чем внизу, повторял я себе, лучше для всех.Глава 5
Наступила непроглядно темная ночь. Мы свернулись в креслах в зоне отдыха. Я смотрел на табличку «Выход» с красной подсветкой — хотелось уснуть, прежде чем она потухнет. В какой-то момент я осознал, что больше всего меня беспокоит, как долго ещё протянет аварийное освещение. — А вдруг и мы станем, как те люди? — спросила Мини. — Не станем, — быстро отрезал Дейв, будто сам думал именно об этом. — Откуда ты знаешь? Мы же понятия не имеем, что с ними такое! Повисла тишина, потом раздался всхлип, будто кто-то хотел заплакать, но сдержался. — Отложим все до утра, — постарался сказать я как можно спокойнее. — Мы все равно ничего не изменим, пока не выясним, что произошло, пока не увидим, где остальные. А для этого придется подождать рассвета. Утро вечера мудренее. Глаза сами закрылись, и я провалился в сон — то ли на пару минут, то ли на несколько часов. — Но я не могу ждать до утра, — прошептала в темноте Мини. — Спи, Мини. Время быстрее пройдет. Если бы все было так просто, подумал я. А может, не так все страшно? Может, утром все будет по-другому? Когда я проснулся, уже рассвело. Анна и Дейв стояли возле окна и смотрели на город — совсем как обычные туристы. Я вспомнил, что Дейв — не турист: он всматривался в очертания города, который знал не хуже, чем я Мельбурн. Мини ещё спала на кушетке, придвинутой вплотную к моей. Из-под скатертей, которые она приспособила вместо одеяла, торчала только выкрашенная в красный и черный цвета макушка. Я вскочил и только потом вспомнил, что перед сном разделся до белья. Одежда всю ночь провисела на спинках стульев, но так и не высохла. Пришлось надеть холодные сырые джинсы и футболку, куртку я завязал на поясе. Подошел к окну. С востока наползал утренний туман, закрывая город, но и того, что туман не скрывал, было достаточно, чтобы мне стало нехорошо. Вид на город сверху напоминал безумные картины Джексона Поллока — у отца были всюду развешены его репродукции, казавшиеся мне воплощением хаоса. Именно так выглядел теперь Манхэттен — только что цвета были чуть поярче. Я не верил своим глазам. — Надо подняться на смотровую площадку. Там есть бинокли. Днем будет лучше видно, — сказал Дейв. Я посмотрел на часы: почти девять. Анна ушла будить Мини, а я встал поближе к Дейву. Он недовольно посмотрел, но злился он не на меня. Было ясно, о чем Дейв думает. Мы стоим у западного окна, а его дом находится в Бруклине, на востоке. Со смотровой площадки будет видна та часть города. — Пошли, Дейв. Я пропустил его к выходу на лестницу и пошел следом. Молча мы поднялись на шестьдесят седьмой этаж. На смотровой, как и в ресторане, никого не было. Мы все одновременно подошли к окну и посмотрели в одну сторону — на восток. — Все равно на том берегу Ист-Ривер почти ничего не видно, — мне послышалась радость в голосе Дейва: наверное, он надеялся, что рассеявшийся туман принесет хорошие новости. Дейв, как часовой, так и остался стоять возле окна, не отрывая взгляда от района, где жила его семья. Мы отошли, чтобы не мешать. Выглянуло солнце, туман рассеялся, и открылся вид на город. Настроение у Дейва изменилось, как, впрочем, и у нас. Манхэттен был в плачевном состоянии. Составить полную картину разрушений пока было сложно — рассмотреть детали без бинокля не удавалось, а с ним получалось выхватывать только фрагменты. Если я наводил резкость на одно полуразрушенное здание, то остальные развалины пропадали из поля зрения. Просветами среди обломков оказались улицы, заваленные грудами бетона и битого стекла, потерявшие прежний облик. Нужно было смотреть, как минимум, с вертолета, чтобы понять масштабы катастрофы. А вдруг за пределами Манхэттена дела обстоят ещё хуже? Я постарался отогнать эту мысль. Я навел бинокль на юг: небоскребы Эмпайр-стейт-билдинг и Крайслер-билдинг уцелели. Как обстояли дела с другими «визитками» Нью-Йорка, отсюда видно не было, но, наверняка, выстояли и некоторые другие. Кое-где над городом виднелся дым. А на юге, в районе Нижнего Манхэттена, практически все небо было затянуто зловещей сизой гарью. Не в силах больше рассматривать эти ужасные картинки, я отложил бинокль и пошел на южную смотровую платформу. Подходить к краю было страшно, даже несмотря на надёжное стеклянное ограждение, поэтому я сел на пол и направил бинокль на север. Пришел Дейв. — Похоже, уцелел только Вильямсбургский мост, правда, на нем полно машин и каких-то обломков, но, думаю, перейти по нему на ту сторону все же можно, — сказал он. Я механически кивнул. Я рассматривал Центральный парк и окрестности: вид очень напоминал спокойный сельский пейзаж. Гудзон никуда не делся и привычно терялся на западе. В этой части города вообще, казалось, царило спокойствие. — Вверх по течению Ист-Ривер есть мосты поменьше, они выходят на Вторую и Третью авеню, на Сто сорок пятую и ещё на несколько улиц. — И что, они не разрушены? — Отсюда не видно. Я могу рассмотреть только часть Пятьдесят девятой улицы и мост Трайборо. С острова Рузвельта идёт дым. Что творится на других улицах, отсюда не понять. Какое-то время мы сидели молча. Наверное, Дейв держался только потому, что ничего особо не прояснилось. Хорошо, что он сильный, что способен верить в лучшее. Если у него сдадут нервы, мы точно свихнемся. — А там что за мост был? — спросил я, показывая на остатки висячего моста через Гудзон, от которого уцелели только начало и конец: середина рухнула в реку. — Джорджа Вашингтона. В восточной части Центрального парка поднялось в небо облачко дыма от взрыва и тут же, как карточный домик, сложилось многоэтажное здание. С высоты оно казалось крохотным, но на самом деле это был жилой дом на два десятка этажей, как минимум. Мы с Дейвом переглянулись. На месте дома осталось только облако пыли и дыма. — Может, газ взорвался, — предположил я, глядя, как ветер разносит дым и пыль. — А кто его знает. Может, бензовоз или бомба, или снаряд. Мне пришло в голову, что в небе пусто: раньше над головой постоянно летали самолеты, а сейчас даже пожарных вертолётов не было. Но все же среди облаков виднелись белые следы от реактивных двигателей, не меньше десятка — значит, какая-то жизнь там шла. — Как думаешь, на США напали? — спросил я. — Я имею в виду, напала другая страна — вряд ли террористам под силу организовать операцию такого масштаба. Как ты сказал? Бомбы или снаряды? Кто-то стер город с лица земли, а его жителей превратил в… Ну ведь эти люди, которые охотились на нас, они ведь были ненормальные…Их чем-то заразили… — Ну да, типа того, — Дейв произнес эти слова без всяких эмоций. — Думаешь, мы кончим, как они? Дейв покачал головой: — Если бы мы могли заразиться, то уже заразились бы. Думаю, дождь все смыл. Подошли Анна и Мини. Они вернулись с открытой смотровой площадки семидесятого этажа. Их лица ничего не выражали — как в тот момент, когда мы выбрались из подземки на улицу и увидели, во что превратился мир. — Может, нужно осмотреть здание? Спуститься на пару этажей вниз? — я предложил это, чтобы хоть чем-то заняться. Мини кивнула, Анна же смотрела мимо меня на Центральный парк. — Предлагаю сначала поесть, а уже потом идти на разведку, — сказал Дейв. Анна покачала головой — она явно хотела показать нам что-то. — Туман рассеялся, сверху теперь видна Нью-Йоркская бухта и места, где Манхэттен омывается Гудзоном на юге, на юго-западе… — И? Анна посмотрела на застывшую в кресле Мини. — Мы знаем, где все жители Нью-Йорка. Не дослушав их, мы с Дейвом рванули на семидесятый этаж. Хотелось как можно быстрее понять, что имели в виду девчонки. На берегах Манхэттена были тысячи, десятки тысяч людей. Они не пытались убежать с острова, не общались друг с другом. Их глаза ничего не выражали. Их интересовало только одно: вода. Они с криками пробивали себе дорогу к воде, пили — и не могли утолить жажду. Но борьба за воду, за удобное для питья место не выглядела осмысленной: люди скорее напоминали стадо коров на водопое или на пастбище. Жажда не отпускала их ни на мгновение: они должны пить постоянно, непрерывно. Я навел большую подзорную трубу туда, куда указал Дейв, и еле сдержал приступ тошноты. В нескольких кварталах к югу от нас в разрушенной части Пятой авеню виднелась группа человек в пятьдесят; некоторые из них подбирали с земли замерзшие комья грязи и облизывали их, точно мороженое. Но не они — другие, склонившиеся над изувеченными телами, заставили меня содрогнуться. Я приблизил лицо одного из мужчин, и вдруг он посмотрел прямо на меня, будто знал, что я наблюдаю за ним. Вряд ли он мог видеть меня с такого расстояния, но, клянусь, на секунду наши взгляды встретились. Мне никогда не забыть это лицо. С багровых блестящих губ стекала струйками темная кровь. Мужчина снова впился в лежащее на дороге тело, а мне так захотелось, чтобы он, как те другие, просто пил грязную жижу с асфальта.Глава 6
Днем мы забаррикадировали вход в «Комнату радуги», устроили из ресторана настоящую крепость. Мы таскали мебель, а лицо того мужчины с улицы стояло у меня перед глазами как наяву. Картинка слегка поблекла, лишь когда я уже просто не мог пошевелиться от усталости. После возвращения со смотровой Дейв предложил забаррикадировать мебелью пожарный вход: идея была принята «на ура» — ничего лучше, чем отгородиться от тех людей на улице, все равно не приходило в голову. Мы завалили лестничный пролет тяжелыми ресторанными стульями и столами, обвязали эту кучу найденной на кухне веревкой, а её концы закрепили на перилах, оставив себе только узенький лаз. Затем мы соорудили своеобразное минное поле, разложив на лестничной площадке по нашу сторону баррикады сетку с разноцветными лампочками: если кто-то решит подобраться к двери в ресторан, мы точно услышим. Штуку с лампочками придумала Мини, и мы оценили её по достоинству. Правда, чуть позже Мини призналась, что идею она увела из фильма «Один дома»: там главный герой разбрасывает по гостиной лампочки, чтобы задержать грабителей. Гениально, ну что тут скажешь. Кроме основного выхода, на этаже были ещё два запасных: мы отыскали в подсобке дрель на аккумуляторах и наглухо завинтили эти двери. Вряд ли нью-йоркские пожарные после всех принятых мер допустили бы здание к эксплуатации, но зато нам после трех часов усилий стало гораздо спокойнее. Я нацепил пояс для инструментов, прошелся перед девчонками, раскрутил куртку над головой и киношным жестом отбросил её в сторону. Мои зрительницы рассмеялись, даже Дейв улыбнулся — правда, скорее его насмешило отсутствие у меня мышц, а не моё дефиле, но в любом случае настроение у всех поднялось. После этого Дейв предложил устроить совет. Мы уселись за вчерашний столик (уж не знаю, чем он нас так привлекал), налили себе соку, достали растаявшее мороженое и всякие изысканные пирожные. У меня нашелся карандаш с блокнотом, поэтому я наградил себя полномочиями секретаря. Правда, разговор никак не хотел переходить в серьезное русло. — У-у, шикарные пирожные, — в сотый раз выговорил Дейв и откусил очередной огромный кусок. — Ты себе так диабет заработаешь, — пошутила Анна. — Похоже, мы съели уже все запасы, так что не заработает, — сказал я и улыбнулся испачканным шоколадным кремом ртом. — Газовые плиты работают — хорошо бы приготовить на обед нормальной еды, — предложил Дейв. — На обед? Мы что, не пойдём искать остальных? — в недоумении спросила Анна. — Каких остальных? — Как, каких? Выживших, спасшихся. — Пойдём, но пока мы все равно не знаем, где они, так что давайте отсидимся в безопасности. Я согласился с Дейвом. Анна промолчала. — Под нормальной едой я имею в виду мясо, — вернулся к разговору Дейв. — Надо его съесть, пока не протухло. Холодильники так и ломятся. — Я вегетарианка, — сказала Анна. — Ну, ещё бы! Будь я англичанином, тоже грыз бы одну морковку: после всех ваших скандалов с коровьим бешенством и прочей ерундой мясо в рот не полезет, — сказал Дейв. — Мне просто жалко животных, вот и все. Я вообще не признаю насилия. Поэтому я и записалась в лагерь ООН. Я собирался было вставить свою любимую шуточку про вегетарианцев: «Что? Разве вы не слышите, как морковка пищит, когда вы её едите?», но момент был упущен. Вместо этого я посмотрел в окно: на город спускалась ночь. А зачем я записался в этот лагерь? Потому что учителя отправили? Надеялся на приключения? Хотел новых впечатлений? Хотел избавиться от опостылевших домашних заданий? Потому что не имел своего мнения и всегда поступал так, как мне говорили? Потому что тоже сталкивался с насилием и хотел сделать мир чуточку лучше? Как бы там ни было, стоило приехать сюда хотя бы затем, чтобы встретить этих ребят, ставших моими друзьями. Встретить Анну. — А давайте попробуем запустить генератор? Вдруг заработает телик? — предложил я. — Если передающие станции разрушены, сигнала не будет, — сказал Дейв. — А спутниковое вещание? Ну, должны же идти новости, пусть даже на иностранных каналах, на Би-Би-Си, например. А вдруг интернет работает? — не сдавался я. — На нижних этажах полно офисов. Там должны быть телевизоры, техника. Может, работает чрезвычайный канал, на котором транслируют инструкции для пострадавших… — И заодно объясняют, что произошло, — поддержал я Дейва. В блокноте, под записью «Забаррикадировать входы» я добавил: «Найти телевизор, запустить генератор, попробовать интернет». Остальным и дела не было до моего списка: я будто разговаривал сам с собой на бумаге. — А ещё мы можем смотреть фильмы на DVD, — сообразила Мини. — Мини, ты гений! — сказал я и добавил в свой список «DVD». — Сейчас, только смотаюсь в прокат и устроим ночной кинозал с попкорном, — съязвила Анна. Мини явно обиделась на её слова, да и по выражению лица Анны стало понятно: она жалеет, что не сдержалась. — Прости, Мин. Это хорошая идея — хоть отвлечемся. — Хочешь не хочешь, но нам все равно придется пробыть здесь какое-то время, — сказал Дейв. — И сколько мы здесь просидим? — спросила Мини. — День. Или два. Вдруг помощь прибудет не сразу. Ты же видишь, с Манхэттена не так просто выбраться, а уж добраться сюда — и подавно. Спасателям понадобится время, понимаешь? — Мы будем следить за городом, будем дежурить на смотровой по очереди, — сказал я. — Будем смотреть, пока не заметим что-нибудь. Ночью тоже будем дежурить посменно — а вдруг в каком-нибудь здании загорится свет или включат фонари на улице? Как только мы узнаем, где прячутся другие выжившие, мы сразу пойдём к ним. — А зачем нам вообще здесь сидеть? Я имею в виду: сегодня ночью — даже если спасателям нужно время, мы можем спрятаться в более безопасном месте, — сказала Анна. — В более безопасном? — Ну да, например, в банке или в полицейском участке. Если на нас нападут, мы сможем укрыться…в подвале, например. — В полицейском участке можно будет найти оружие, — предположил Дейв. — А вдруг в полиции и на пожарных станциях полно копов и таких же выживших? — А если нет? А если там пусто, как здесь? — ответил я вопросом на вопрос. — А если здесь — не пусто? — спросила Анна. — Если бы в здании кто-нибудь остался, он бы уже давно поднялся наверх. Анну слова Дейва не убедили. — Мы могли бы пойти в штаб-квартиру ООН… — А что будет, если там никого нет? Зато мы окажемся без защиты на улице, и наверняка столкнемся с этими, — я перевел дыхание. — Выходить на улицу — рискованно. А вдруг мы заразимся? Вдруг у нас тоже начнется эта кошмарная жажда, как у мистера Лоусона? В этом здании три запасных выхода — мы можем убежать через любой, если будет нужно. А в банке или другом похожем месте мы окажемся в ловушке: туда легче зайти, чем оттуда выйти. Кроме того, отсюда удобно следить за ситуацией. Мы сами можем принимать решения. Мы увидим, кто к нам приближается — спасатели или… эти. Как по мне, здесь этим… инфицированным будет гораздо сложнее нас достать. Остальные молчали. — Надо их как-то назвать. Больные или инфицированные? — предложила Анна. — Или ещё как-то. Чтобы отличать от нормальных людей, от выживших, от таких, как мы. — Водохлебы? — Ну ты даешь, Дейв! Представляешь: «Эй, Дейв, у тебя сзади водохлеб!» — съязвила Анна. — Засранцы! Говняные засранцы! — выдала Мини. — Ага! В самый раз: «Эй, Дейв, у тебя сзади засранец!». Все засмеялись, а Дейв невольно оглянулся. — А если охотники? — предложил я. Дейв кивнул. — Ну, вот смотрите. Они гнались за нами, они охотились на тех троих на улице… Анна перебила меня: — А почему? Мы ведь даже не думали, почему с ними такое происходит. Они явно чем-то больны. Может, нам нужно поговорить с ними? Спуститься вниз, подойти к одному из них, заговорить… — Может, и нужно, — сказал я. — Нужно-ненужно… — передразнил Дейв. — Вот если бы у меня было по дробовику в каждой руке, тогда, может, я бы и подошёл к одному побеседовать. А сейчас я и не подумаю выходить на улицу. С меня хватит того, что я видел. Что мы все видели. — А почему они себя так ведут? — спросила Мини. Казалось, что она младше, наивнее нас, хотелось прижать её к себе, защитить. — Кто их знает? Пока понятно только, что они хотят пить и поэтому охотятся на выживших. — Может, это сибирская язва? — предположила Анна, но мы пропустили её слова мимо ушей. — В любом случае, чем бы они ни заразились, этот вирус превратил их в охотников. — Как-то не думаю, что от язвы так срывает башню. — А откуда ты знаешь? Может, это новый штамм, который делает людей злыми. — Злыми? — Ну да. — Получается, мы — добрые, а они — злые? — Получается так, Джесс. Есть мы, и есть они, — подытожил Дейв. — Как-то слишком просто. — Но зло на самом деле существует, — сказала Анна. — Ну не знаю… Не думаю, что они — воплощение зла. Они просто заражены чем-то и из-за этого хотят пить. Не похоже, чтобы они это делали по доброй воле: они мучаются жаждой и утоляют её всем, чем только можно. — Ты правда так думаешь? — А что? — Классно! А если они решат утолить жажду за наш счет? — Мин, ну что ты в этом копаешься. Не все они такие плохие. — Они охотятся на людей! — Мне кажется, они охотятся только на раненых, на тех, у кого идёт кровь. — Может, те охотники, которые гнались за людьми на улице, были с самого начала плохими? Преступниками или извращенцами, а? Мы молчали, не зная, что сказать. Мне хотелось как-то прервать эту тишину, переключиться, чтобы потом не прокручивать весь день в голове наш разговор. — Какая разница, чем они больны? Заразиться больше нельзя, иначе бы мы уже давно схватили этот вирус, — сказал я. — А как заразились охотники? — Через воздух? Может, в охотников превратились люди, оказавшиеся во время атаки на улице, как раз когда распылили вирус? А потом прошел дождь и уничтожил вирус, или что-то вроде такого… — Наверное, скоро они все сползутся к реке пить, — сказала Мини. — Они не особо пьют, — заметил я. — Скорее, делают небольшие глотки, будто у них постоянно пересыхает в горле. У моего дядьки как-то перестала выделяться слюна — он целый месяц мучался. Доктора так и не поняли, из-за чего это было. Потом все само прошло. — А ты как думаешь? — А кто его знает? Может, перенервничал. Может, перепил. Может, из-за лишнего веса. — Или микроинсульт был. — Вполне возможно. — Тогда и у этих людей все может пройти через какое-то время, — с надеждой сказала Мини. — В любом случае, нам придется подождать, — заключил Дейв. — Рано или поздно охотники поймут, что на одной воде из Гудзона им долго не протянуть. Она соленая, кстати. Думаю, скоро они сообразят и перебазируются к озерам Центрального парка. — Они все умрут? — От чего? От соленой воды? Ну, если окажутся такими придурками, что будут пить её целыми сутками, то умрут, — сказал Дейв. — Они не похожи на придурков. Они похожи на нас, просто болеют, — выговорила Мини. — Они были похожи на нас, — поправил её Дейв. — Возможно, они скоро начнут выздоравливать, как дядя Джесса. Или власти пришлют спасателей с противоядием. А пока нам лучше держаться подальше от воды. Я кивнул. Мини украдкой вытерла слёзы. Она успела со многими подружиться в лагере — может, переживала за новых друзей. А может, скучала по дому, как я. — Мин, не переживай. Мы же в Америке. Здесь все под контролем, — мне хотелось её успокоить. — Что бы ни случилось, умные дяди и тети уже решают, как быть дальше, какие меры принять. Ситуации бывают разные. Просто мы должны держаться вместе, пока не придёт помощь. Мини кивнула. Анна все ещё смотрела с недоверием. По далекому рокоту мы поняли, что где-то рухнуло очередное здание, но ничего не сказали. Просто ещё один атрибут прежней нормальной жизни ушёл в небытие. — А вдруг пострадал не только Нью-Йорк? Вдруг разрушена вся страна, и спасать нас некому? Вдруг Штатов больше нет? Вдруг все люди превратились в охотников? Вдруг за стенами этого ресторана рассчитывать больше не на кого? Анна говорила резко, и мне совсем не нравились её слова. Не хотелось верить, что мы остались единственными нормальными во всем мире. Ну, должны же быть другие! Может, они совсем как мы — вместе с друзьями решают сейчас, что делать, или просто живут себе, как раньше. — Страна большая, но что-то в твоих словах есть, — произнес Дейв. — Действительно, могли напасть и на другие города. Мог пострадать не только Нью-Йорк. Но у всего есть пределы — не могли же поразить всю территорию Штатов, я просто уверен! В мире нет страны, способной нанести удар такой силы, чтобы разрушить все-все города в Америке… — А ты откуда знаешь? — Анна подалась вперёд, лицо её горело. — Откуда? Дейв хотел ответить, но сдержался, выскочил из-за стола и быстро ушёл на кухню. Анна, помолчав немного, остыла. В общем-то, меня их ссора не особо взволновала. Зато Мини отвлеклась от происходящего снаружи. — Анна, ты же знаешь, у него семья в городе. Вряд ли они выжили. Нам проще, мы не местные… — попытался я снять напряжение. — Я все понимаю. Она вытерла слёзы и пошла за Дейвом на кухню. Я почувствовал зависть. Лучше бы Анна наорала на меня, а потом стала со мной мириться. Конечно, мысль дурацкая, особенно на фоне всего происходящего, но я не мог ничего с собой поделать. Нечто похожее я чувствовал, когда отец решил жениться во второй раз. К тому времени он уволился из архитектурной конторы и работал на себя, поэтому свободное время у него было. На выходных мы вместе поехали рыбачить — там он мне и сообщил эту новость. С женитьбой на Барбаре все изменилось: отец вернулся в офис, мы переехали в большой дом. А я почувствовал себя одиноким, брошенным. Перегнувшись через стол, я зажег свечи и позвал Мини запускать генератор. На кухне Дейв стоял, глядя в пол, а Анна что-то говорила ему, положив руку на плечо. Мешать было нельзя, как бы мне ни хотелось разъединить их.Глава 7
Вечером мы впервые запустили генератор. Через пару минут стало ясно, что нужно его как-то изолировать — дым валил просто ужасный. Поэтому мы перетащили этот агрегат в один из прилегающих к ресторану баров, плотно закрыли двери, а провода протянули на нашу сторону. В обед мы устроили настоящую пирушку, наготовив всякой всячины. Откуда в плитах газ, мы понятия не имели: то ли он поступал в систему, как обычно, то ли догорали остатки. На всякий случай, чтобы не потухла малая горелка, от которой зажигаются все остальные, Дейв по очереди залез под плиты и перекрыл вентили, оставив только один. Вообще, мы постепенно стали действовать более обдуманно — видимо, смирились с тем, что проведем здесь не один день и ресурсы нужно экономить. Стемнело, и мы разошлись спать. Я соорудил себе «лежбище» из подушек, устроился поудобнее и просто слушал, о чем говорят мои друзья. Их болтовня успокаивала меня, давала надежду. Сквозь сон я думал, как же мне повезло. Пусть Дейв иногда бесит меня, Анна иногда кажется настоящей уродиной, а Мини ведёт себя как нытик, — главное, они рядом. И весь этот ужас мы переживаем вместе. Ночью аварийное освещение погасло. Сложно сказать, когда именно — мы все спали. Что света нет, я заметил в четыре утра, когда встал в туалет. Даже красная надпись «Выход» не горела. Темно было почти по всему городу. В большинстве зданий аварийное освещение отключилось полностью или мигало, как неоновая лампа, которая вот-вот перегорит. Улицами завладела темнота. Мне страшно хотелось, чтобы вновь загорелись таблички с надписью «Выход» — наверное, именно так моряки искали в небе Полярную звезду. До рассвета я просидел у темного окна, погрузившись в теплые счастливые воспоминания. С первыми лучами солнца пришлось возвращаться в реальность. За завтраком мы снова обсуждали причины катастрофы. Мини обвиняла во всем китайцев и старалась в который раз объяснить Дейву, что Тайвань не входит в КНР. — Это вообще могли утроить цэрэушники, — выдала вдруг она. Первой засмеялась Анна, потом и все мы. — Но пока у нас нет против них веских доказательств, — заключила она. — Хотя чисто теоретически это могло быть и ЦРУ, — сказал я, и Анна снова прыснула. Мне показалось, что смеется она не над моими словами, а именно надо мной. — Русские! Это точно, стопроцентно устроили русские, — сказал Дейв. — Да уж, миру повезло, что у тебя нет чемоданчика с ядерной кнопкой, Дейв. А то нанес бы ответный ядерный удар, да? — спросил я. — Смейся-смейся. Только вот у моих родителей в школе проводились специальные учения на случай ядерной атаки со стороны русских: ещё в начальных классах их учили залезать под парты и закрывать голову руками — как в самолете. — О да, во время ядерного удара уж точно выживешь, если закроешь голову руками. Как, впрочем, и если самолет рухнет с десяти тысяч метров, — отбрил я и вызвал у Мини и Анны очередной приступ смеха. Но Дейва было сложно переубедить: — Россия — единственная страна, способная на удар такой силы. Они сбросили бомбы с каким-то веществом и превратили людей в охотников. — У французов тоже полно оружия, — сказала Анна. Похоже, Мини была с ней согласна: по крайней мере, выражение лица у неё немного изменилось после слов Анны. На обед у нас был торт. Постепенно мы уничтожали запасы десертов в ресторане, утешая себя тем, что они все равно испортятся, — так чего на них смотреть. Именно в тот момент, когда Мини вырвало очередным шоколадным пудингом, я решил больше ни разу в жизни не прикасаться к шоколаду в любом виде. Отвратительная, густая, зловонная масса хлынула у неё через нос и через рот сразу прямо на окно возле нашего любимого столика. Вслед за Мини фонтаном стошнило Дейва: я вовремя успел вскочить со стула. После этого он как-то сжался, уменьшился, стал почти как я. Слава Богу, воды у нас хватало, поэтому мы без проблем все отмыли. Вернее, вода в кранах кончилась ещё день назад, но Мини вовремя вспомнила про пожарную сигнализацию на потолке. Мы добрались до пожарных шкафов и открутили вентили, вылив сотни литров воды, остававшейся в трубах. В ресторанном туалете мы с Дейвом набрали из пожарных шлангов несколько ведер воды: он направлял толстый тяжёлый шланг, а я придерживал ведро. Именно тогда Дейв рассказал, что его отец сдавал в Квинсе дом на несколько квартир и пару раз брал его с собой помогать с ремонтом. — У твоего отца есть голова на плечах, раз он вложился в недвижимость в Нью-Йорке. В ответ Дейв пожал плечами: — Город сильно изменился с тех пор, вырос, особенно в той части. Все подорожало, люди стали другими… Я хотел было напомнить Дейву, чтобы онпокрепче держал шланг — вода лилась прямо мне на ноги, — но он как раз стал рассказывать об отцовских квартирантах. — Они просто взяли отца за яйца. Подловили его на каком-то ерундовом нарушении правил аренды: теперь ни выселить их, ни денег взять. Эх, может у них там с мамой все нормально… Черт! Он всегда учит меня держать ситуацию под контролем, а сам… Его никогда нет дома. А, чего тут рассказывать, ничего уже не исправишь… Они все равно скоро разведутся из-за этого Лео… Дейв сплюнул, опустил шланг и посмотрел на пол. — Хуже всего, что отцу, похоже, гораздо больше нравится торчать в Квинсе, чем дома, — сказал он тихо и ушёл, опустив голову. Через некоторое время я нашёл Дейва на открытой смотровой площадке: он изучал восточную часть города. Я сел рядом и вспомнил родителей. Интересно, в их разводе тоже поучаствовал какой-нибудь Лео? Хотя вряд ли. Мама ушла, когда мне было четыре, но до того времени они с отцом казались мне вполне счастливыми. После обеда мы отправились на разведку — в наших планах было осмотреть пять этажей под нами. В надежде найти живых людей мы стали одну за другой осматривать квартиры, внимательно обыскивать офисы. Первые пару дверей мы открывали или взламывали с замиранием сердца — но ни за одной из них людей не было. Каждая новая дверь приносила только разочарование. Мы решили, что вполне можем забирать из квартир нужные нам вещи: все полезное мы аккуратными рядами складывали в коридорах. Внутри мы старались управиться как можно быстрее; главное было не смотреть на семейные фото — в рамках на стенах, на дверцах холодильников, на створках шкафов — на фото счастливых людей, в чьих ящиках мы рылись, чьи вещи примеряли, чью еду пробовали. А еды было много. Не осмотрев ещё и половины квартир между шестьдесят пятым и шестидесятым этажами, мы поняли, что экономить припасы не придется. Меня поразило, как много у людей было еды, а ещё больше — как долго её можно хранить. Молоко длительного хранения можно пить ещё два года. Большинство консервов вообще не имели срока годности, а запихивали в эти банки все, что угодно: фрукты, мясо, овощи, бобы, чечевицу, молоко, сгущенку, даже сыр. Свежие продукты мы забирали и относили на крышу: на уличном морозе они были как в холодильнике. Мусор и испорченную еду сбрасывали с одной стороны небоскреба. Непонятно, почему этот процесс нас так веселил. «Интересно, наберет ли запущенный с такой высоты кочан капусты достаточную скорость, чтобы пробить крышу машины?» — спросил я, и мы решили провести эксперимент, за которым с удовольствием следили, свесившись с крыши. Сначала мы хотели осмотреть все этажи в здании, но потом решили ограничиться пятью. Еды и всякой ерунды мы запасли на несколько лет вперёд, одежды тоже хватало. — Ну, как я вам? Перед нами появилась Мини. Волосы она взъерошила, а позаимствованные в одной из квартир вещи слегка «доработала»: некогда строгий наряд теперь выглядел довольно экстравагантно. — Отлично выглядишь, Мин! Нечто среднее между Эми Уайнхаус и Тейлор Свифт[2], — не удержался я. Следом за Мини продефилировала Анна в вечернем платье и меховом манто — но спросить, как в её сознании мирно уживаются шкурки убиенных животных и вегетарианство, я не осмелился. Дейв переоделся в футболку с символикой какой-то спортивной команды, нацепил на голову повязку да ещё и откопал где-то самый настоящий бронежилет. Я было примерил костюм от Армани, — а что, дорогая вещь, как-никак, — но он оказался на несколько размеров больше. В фойе одного из офисов в стеклянной витрине обнаружился костюм Человека-паука, скорее всего тот самый, настоящий, из кино. Не то чтобы я разбил витрину совершенно без угрызений совести — но и мучился сомнениями недолго, пообещав себе водрузить костюм на место после примерки. Костюм был сшит как на меня, так что я, гордо выпятив грудь, прошелся в нем перед остальными. Правда, Анна одарила меня таким взглядом, что пришлось попрощаться с новым имиджем. В похожем на телестудию помещении, полки которого были заставлены кубками и всякой прочей футбольной чепухой, мы обнаружили огромный плазменный телевизор и DVD-проигрыватель. Технику мы установили на сцене в дальнем конце ресторана и устроили настоящий кинозал, приспособив вместо кресел матрасы. Я притащил себе снизу огромный двуспальный, Мини улеглась передо мной на небольшом односпальном матрасе, Анна устроилась справа от нас, в ковровой зоне, положив два матраса один на другой. Мало того, что она ушла от нас подальше, так ещё и отгородилась настоящей стеной книг. Дейв притащил для себя раскладушку и поставил её почти возле самого окна. Темнело. Я лежал на своей импровизированной кровати, смотрел в потолок и слушал, как Анна играет на ресторанном рояле «Лунное сияние» Дебюсси. Музыка была настолько прекрасна, что заставляла забыть обо всем на свете. Я поднялся и подошёл к Анне. Видимо, она почувствовала моё присутствие, потому что перестала и спросила: — Хочешь, научу тебя? — Вряд ли у меня получится… — Это только кажется, что сложно, начало тут совсем легкое. — Я лучше просто посмотрю и послушаю. Анна кивнула и чуть подвинулась, чтобы я мог сесть рядом. Она играла, а я украдкой рассматривал её почти чёрные глаза, длинные густые ресницы. Вечером мы расправились с большущей коробкой пончиков, найденной в запасах какого-то ценителя, и посмотрели серию «Задержки в развитии»[3]. До этого каждый из нас принес диски с фильмами, которые показались ему заслуживающими внимания. Получилось три стопки: комедии, документальные фильмы и записи концертов, фильмы про конец света и войну. Оказалось, что все, кроме Анны, фильмы из последней стопки уже смотрели. Пересматривать мы их не стали, а вот сюжеты и всякие интересные моменты обсуждали довольно долго, надеясь выудить хоть что-то полезное. — Нужно выработать план на случай, если сюда поднимутся охотники, — сказал Дейв. Мини побледнела: — Ты думаешь, они могут прийти сюда? — Мин, мы должны предусмотреть разные варианты, — я надеялся успокоить её этими словами. — Не волнуйтесь, у меня есть пистолет, «Глок», — сказал Дейв. — Где ты его взял? — Нашел под кроватью в одной из квартир. — А ты умеешь стрелять? — У меня дядька служил в Ираке. Он меня научил. Я не особо поверил Дейву: ну кто ж учит стрелять подростка, которому только исполнилось шестнадцать? — Если хотите, я и вас научу. И как заряжать, тоже покажу. Завтра нам нужно выбрать несколько точек, откуда удобнее всего держать оборону, разработать план. Если охотники придут сюда, мы должны действовать сообща. Разговор сам собой перешел на всякие киношные страшилки, в которых героям удавалось выжить, только если они держались вместе и помогали друг другу. Такие фильмы всем нравятся: страшные, динамичные, про борьбу добра и зла. Только вот в реальной жизни совсем не хотелось оказаться героем одного из них. Мы заснули под телевизором. Мне приснилось, что я проснулся в этом же ресторане, но совсем один — и я по-настоящему проснулся, весь в холодном поту оттого, что громко зову отца. Мин пробормотала мне сквозь сон что-то успокоительное. От этого кошмара сон как рукой сняло. Я встал, выключил генератор, зажег несколько свечей и уселся на свой матрас с пачкой «M&Ms». — Завтра в генераторе кончится бензин, — голос Дейва с матраса прозвучал не громче обычного, но по почти пустому помещению разнёсся эхом. А может, дело было не в голосе, а в словах: мне стало трудно дышать, когда я осознал, что за ними стоит. — Утром, после завтрака, мы все вместе пойдём вниз и принесем бензина. Заодно и разведаем ситуацию, — сказала Анна. Все молча согласились. Генератор был для нас символом прежней, привычной жизни. — Надо стараться не жечь генератор больше трех часов в день. И ещё — кто-то должен постоянно мониторить телеканалы, — пришло мне в голову. — Ага, и смотреть на помехи? — Анна, но ведь все может измениться! Нужно проверять телефоны, интернет, мобильные. — Нужно — то оно нужно, только вот я уже не верю в перемены, — сказала Анна. — Но и сидеть сложа руки нельзя! — возразил Дейв. — Как по мне, достаточно просто наблюдать за городом из окон. Я не обратил внимания на слова Анны. — Нужно зарядить ноутбук и аккумуляторы от фонариков. И стараться не гонять генератор зря. — И айподы — айподы тоже нужно зарядить, — добавила Мини. В осмотренных квартирах мы с Мини нашли десятка три айподов и придумали странную игру: мы слушали записанную на них музыку и пытались представить себе хозяина устройства. — Завтра, когда мы пойдём вниз, не забудь взять пистолет, — сказал я Дейву. — Естественно, — он ответил быстро, будто давно все решил. — И я возьму пистолет, — хотелось, чтобы мой голос прозвучал как можно спокойнее. Мини что-то хмыкнула, но заговорил Дейв: — Ты нашёл пистолет? Я молчал, подбирая слова. — Почему ты нам не сказал? По звуку я понял, что он перекатился на другой бок и смотрит на меня. — Не знаю, — соврал я. На самом деле я не хотел признаваться, потому что сомневался, как поступить, Дейв наверняка стал бы давить на меня. — Что за пистолет? Автоматический? — Да. Думаю, «Глок», как у тебя. Я пока ещё не забрал его — он так и лежит в ящике стола в квартире на шестьдесят третьем этаже. Дейв хмыкнул и отвернулся к окну — снова собрался спать. Я решил, что через некоторое время он встанет и пойдет за пистолетом. Но Дейв не стал этого делать. Я подождал час — он храпел, как ни в чем не бывало. Кстати, храпел Дейв знатно. А вчера ночью к его храпу добавилась и разговаривающая во сне Анна. Я пытался разобрать, что она там такое бормочет — «балу, маугли» — но так ничего и не понял. Моя кровать слегка шевельнулась: я даже подумал, что мне показалось. А потом Мини прошептала мне прямо в ухо: — Почему ты не рассказал нам про пистолет? Даже шёпотом она говорила с легким присвистом — астма давала о себе знать. — Так почему ты нам не рассказал? — Не знаю. Мини залезла ко мне под одело и теперь смотрела мне прямо в глаза. — Наверное, я просто не хотел брать этот пистолет. — Но теперь-то ты его возьмешь? — Да. — А зачем? — Не знаю. Я даже не понимаю, почему не взял его сразу. Но я вообще сейчас мало что понимаю. Мини немного помолчала, потом спросила: — А можно я немного полежу с тобой? — Конечно. Мы лежали на спине и рассматривали люстру у нас над головами. Люстра была хрустальная и, даже не смотря на почти полную темноту, каждая из тысяч хрустальных подвесок играла искорками света, и казалось, что мы лежим под самым настоящим звездным небом. Мы прожили в небоскребе уже три дня. Пока на спасение не было даже намеков. А что, если другого мира больше нет? Стало безумно одиноко, и я заплакал. Мини, конечно, поняла, что я плачу, но не подала виду.Глава 8
Когда я проснулся, Дейв уже собрал рюкзак. Мини ещё спала. Анна приготовила для всех завтрак: на тележку поставила четыре тарелки овсянки, чай и кофе для себя с Дейвом, сок для нас с Мини. Вид у неё был отдохнувший, глаза блестели, привычная красота вернулась. Захотелось хоть раз в жизни почувствовать себя таким же бодрым и полным сил. День был солнечный; небо наконец-то стало ярко-голубым, серые тучи исчезли, и открылся вид на восточную часть города. Я подошёл к окну со стаканом апельсинового сока в руке. Пейзаж оставался прежним. Никаких перемен: ни к лучшему, ни к худшему. — На лестнице чисто, — Дейв плюхнулся на стул и принялся за завтрак. Я сел напротив. Дейв был весь потный, и я понял, что пока остальные спали, он один разобрал баррикаду из столов и стульев, которую мы устроили на лестнице. Мне стало стыдно, но с другой стороны, я просто не мог встать раньше: я очень устал, у меня болели все мышцы. — Я тут подумал, — сказал Дейв с набитым ртом, — нам нужно поднять наверх несколько канистр с горючим. И ещё возьмем в пожарных машинах веревки. — А веревки зачем? — удивилась Анна. — Мы их свяжем, закрепим здесь наверху и спустим в шахту лифта — будет подъемник. Мы сможем поднять сюда хоть канистры, хоть слона, если получится открыть двери лифта на первом этаже. — Классная мысль! Не придется таскать всю эту тяжесть по лестнице! — обрадовалась Анна. Как же хотелось спать. Вообще непонятно, когда эти двое отдыхали. Например, мы с Мини оказались сонями. — А если шахта заблокирована? Ведь если лифт застрял где-нибудь между этажами, ничего не выйдет. Дейв с Анной посмотрели на меня так, будто я плету коварный заговор, чтобы разрушить их замечательный план. — Но попытаться — то можно, — сказал Дейв и подошёл к соседнему столику. Там лежал пистолет, про который я рассказал вечером. — Я его зарядил. Пуль в ящике не было, но он того же калибра, что и мой. Нужно, чтобы ты научился с ним обращаться, прежде чем мы пойдём вниз. Я кивнул и принялся за овсянку. Анна подмигнула Дейву. Я заметил взгляды, которыми они обменялись. Похоже, сегодня утром Дейва утомило не только перетаскивание столов и стульев. Я поднялся из-за стола и взял пистолет. Он оказался неожиданно тяжелым. Вряд ли у меня получится удерживать его на вытянутой руке, да ещё и стрелять при этом. Я оттянул затвор, заглянул в небольшую прямоугольную выемку, откуда должна выпадать гильза после выстрела, посмотрел в пустой патронник. — На всякий случай лучше не досылать патрон, если не собираешься стрелять, — сказал Дейв. — И так понятно, — ответил я раздраженно. — На твоем пистолете нет предохранителя и трехступенчатый спусковой механизм: досылаешь патрон, целишься и стреляешь. Магазин рассчитан на пятнадцать патронов. Кивнув, я засунул пистолет в задний карман джинсов, ремень на которых пришлось затянуть потуже. Кстати, у Дейва был пистолет с магазином на семнадцать патронов. — Ты собираешься доедать? Дейв съел весь завтрак, — сказала Анна. Я мотнул головой, надел куртку и ботинки. — Некогда рассиживаться. Я подошёл к Мини, легенько потряс её за плечо: — Мин, вставай, позавтракай. Мы сейчас пойдём вниз. Мини буркнула в ответ что-то смешное и довольно грубое. Я улыбнулся. Уж очень здорово эта девчонка ладила с природой и со своим организмом: если хотела, могла проспать весь день. У большинства современных людей так не получается. Где-то на задворках сознания я понимал, что в темноте нужно быть начеку, но все равно не мог отказаться ото сна — ведь рядом были друзья. Пока Дейв ел добавку, Мини расправилась с овсянкой, а Анна выпила чай. Я сложил рюкзак, дождался остальных и первым пошел к лестнице. На лестнице было темно, померещиться могло все, что угодно, но мы освещали себе путь фонариками, а Дейв даже достал пистолет. Несколько раз мне чудились какие-то странные звуки, и я останавливался, а за мной и все остальные. Может, вообще не стоило спускаться? Но, переведя дух, мы снова шли вниз. Да, наша вылазка таила опасности, но и привлекала возможностями. Во время спуска только и разговоров было про встречу с другими выжившими. Довольно быстро мы оказались в пустом вестибюле — и страх исчез вместе с темнотой. Вышли наружу. Площадь перед небоскребом была пуста — ни единой души, ни единого движения. Мне показалось, будто я в большом безлюдном соборе. Ночью землю припорошил снег, ещё не успевший растаять под холодным зимним солнцем. — Смотрите: следы, — сказал Дейв. Через самый центр Сорок девятой улицы тянулась цепочка следов. За три последних дня здесь почти ничего не изменилось. Пожарные машины стояли там, где и раньше. Двери фургона Спасательной службы Нью-Йорка были распахнуты. Девять канистр с бензином мы перетащили в вестибюль. Мини с Анной остались внутри, а мы с Дейвом отправились проверить полицейские машины. — Ты попробуй завести вот эту, — указал Дейв на одну из двух машин, брошенных нос к носу посреди Сорок девятой улицы, — а я займусь соседней. В «моей» машине стекло со стороны водителя было опущено, и сидение намокло от дождя, поэтому я повернул ключи в зажигании, даже не садясь за руль. Через пару секунд автомобиль с жутким ревом завелся. — Отлично! А в моей сел аккумулятор. Я улыбнулся. — Пусть прогреется пару минут, — сказал я. Вспомнилось, как отец учил меня водить. Он усадил меня в наш старый огромный «Форд», и я умудрился вписаться в столб на совершенно пустой дороге, потому что у меня не хватило сил повернуть руль. Потом ещё года три отец пересказывал всем этот случай. Ещё бы не посмеяться: одно-единственное препятствие на всей дороге, и то я с ним не разминулся. Дейв бы точно вертел руль нашего «форда» без особых усилий, но я был уверен, что в такой вот полицейской машине от меня будет больше пользы, чем от него. — Слушай, а как насчёт яхты? — предложил я. — В смысле? Дейв сидел в машине и гонял радиочастоты. — Ну, если мы устанем сидеть наверху, мы можем перебраться на яхту. Там будет безопасно. В случае чего, поднимем трап и… По Шестой авеню как раз в нашу сторону шёл мужчина. Непонятно, откуда он появился. У него за спиной было, самое меньшее, четыре полностью разрушенных квартала, горы асфальта, стекла и бетона. Ну, ещё виднелись верхушки деревьев в Центральном парке. — Дейв! — позвал я шёпотом. Дейв заглушил мотор, вышел из машины и засунул руку под полу куртки. Мужчина шёл к нам. Он двигался по тротуару, строго по прямой. Казалось, он смотрит прямо на нас, но в сорока метрах сказать точно было нельзя. Насквозь мокрая одежда висела на нем мешком и казалась на несколько размеров больше. Чем ближе он подходил, тем лучше было видно, как сильно он изможден: ввалившиеся глаза, бледное до синевы лицо. — Стоять! — выкрикнул Дейв и нацелил на него револьвер. — Стоять! Мужчина продолжал приближаться к нам по прямой. — С ним что-то не так, — бросил мне Дейв сквозь зубы и снова выкрикнул: — Стоять! Но мужчина не реагировал на слова Дейва. А я, сам не знаю почему, даже не пытался кричать. Дейв, не опуская револьвера, сделал пару шагов вперёд. Мужчина приближался. — Это охотник, — сказал я. Когда до нас оставалось не больше десяти метров, мы увидели его широко раскрытые, безумные глаза. — Пожалуйста, остановитесь! — я помахал ему, а потом, на случай, если он глухой, выставил вперёд ладони заградительным жестом. Дейв снова закричал: — Стоять! Стоять! В десяти шагах от нас охотника как подменили. От слабости, изможденности не осталось и следа. Он увидел цель, в безумном взгляде вспыхнул голод, и он бросился к нам. Раздался выстрел — очень громкий — и эхом разнёсся по пустым улицам Манхэттена. В последний момент Дейв отвернул голову и, не глядя, выстрелил в бегущего на нас охотника. Я видел, как пуля ударила мужчину, как тот упал. А потом он сделал то, что можно объяснить лишь безумным отчаянием: он прикоснулся к ране в животе, посмотрел на свою окровавленную руку и облизал её. Мы не могли произнести ни слова, охотник тоже молчал, помочь ему было нельзя. Но мы ведь предупреждали! Мы ведь кричали «Стоять!» Он ведь видел у нас оружие! Мужчина опять прикоснулся к ране и слизал с ладони кровь. Казалось, ему совсем не больно. Мы стояли в метре от него. Дейв прицелился и выстрелил ещё трижды. Охотник умер. Я посмотрел на него, потом на дымок, поднимавшийся от дула пистолета, затем назад, туда, где ждали девчонки. Они наверняка все видели — ну уж последнюю сцену точно. Я бросился к сточной канаве — меня вырвало. Затем медленно вернулся к Дейву, взял у него пистолет. Мы пошли обратно к небоскребу. Как прежде уже не будет никогда.Глава 9
Даже восхитительный аромат приготовленной Анной яичницы с ветчиной не заставил Дейва позавтракать. Но понять, что с ним произошла разительная перемена, можно было не только по пропавшему аппетиту. Как же хотелось вернуть время назад, забыть те выстрелы, багровую лужу крови на асфальте. Мы ведь предупреждали его! У нас не было другого выбора! Вчера, после произошедшего, Дейв взял в каждую руку по канистре и без передышек поднялся до ресторана. А мы, хотя и тащили всего две канистры на троих, постоянно останавливались отдышаться. И руки теперь просто отваливались! Ближе к вечеру того дня я нашёл Дейва в мужском туалете: он сидел на полу, разговаривать со мной не стал. К завтраку Дейв не притронулся. Так и просидел над тарелкой, глядя в окно. Девчонки смотрели на Дейва. — Я опять пойду вниз. Открою двери лифта, проверю шахту и попробую соорудить подъемник, чтобы поднять остальные канистры. Анна бросила на меня обеспокоенный взгляд. Я сказал: — Нет, ты оставайся здесь — будешь тащить веревку, а я спущусь и займусь подъемником. — Я хочу найти родителей. Пойду на восток, может, через Вильямсбург или через тоннель. Но по голосу было понятно, что Дейв сам не верит в то, что говорит. — Я возьму полицейскую машину и попробую проехать через тоннель Квинс-Мидтаун. — Ты нужен нам здесь, — Анна взяла его за руку. — Останься. Я тоже хотел, чтобы Дейв остался, но по другой причине. А вдруг Дейву удастся найти родителей, а они окажутся мертвы или заражены? — Дейв, пожалуйста… — повторила Анна. Он посмотрел на неё так, будто видел впервые. Понятно, что Анна права: Дейв нужен нам здесь, но понятно и другое — будь я на его месте, она бы не стала просить меня остаться. Анна, Дейв и Мини с самого начала были вместе, а я всегда оставался лишним. Ну и пусть: пусть я им не нужен, зато они нужны мне. — Она права, Дейв, — сказал я. — Тебе нельзя уходить. Вы трое должны держаться вместе. — Ты про что? — Про то. — Почему ты так решил? — Потому, что решил. Пойду я. Попробую добраться до твоего дома. Так будет лучше для всех. Ребята вопросительно смотрели на меня. Я начал объяснять: — Дейв, кроме тебя никто не умеет стрелять. Поэтому будет лучше, если ты останешься. Я выйду завтра на рассвете. Привяжу канистры к веревке — на том этаже, где шахта будет свободна. А потом на полицейской машине попробую найти дорогу через Ист-Ривер. Я управлюсь до темноты и вернусь. — Джесс, ты же не… — Я возьму карту. У меня вырвался сдавленный смешок. — Анна права, Дейв. Ты нужен здесь. Если мне удастся найти дорогу, в следующий раз мы пойдём вместе. И ещё — уж одно я точно делаю лучше вас всех: бегаю. Если машину придется бросить, я легко убегу. Ни один охотник меня не догонит, как, впрочем, и никто из вас. Пожалуй, я больше пытался убедить себя, чем остальных. Первой согласилась Анна. Стало обидно — уж больно быстро она приняла решение. — Отлично. Дейв останется с нами, а ты пойдешь на рассвете и попробуешь выяснить что-нибудь полезное. Дейв молча пил кофе. Анна долила себе чаю, потом мне, а потом и Мини, которая впервые протянула кружку. Я смотрел на дымок от горячего чая и старался ни о чем не думать. Днем была моя очередь дежурить на смотровой. Я изучал город через бинокль и пытался представить, как будет выглядеть моя самостоятельная вылазка. Глядя сверху на разрушенный город, сложно было поверить, что все это настоящее. Будто мы оказались в какой-то игре — игре, которая после тех выстрелов стала превращаться в реальность. За последние четыре дня я видел много такого, во что поверить было почти нельзя. Здания, прежде сиявшие огнями и неоном, превращались в пыль. Повсюду на улицах лежали мертвые. Люди перестали быть людьми и страдали от дикой жажды, которую утоляли кровью. Все это я видел наяву днем и в кошмарах по ночам. Но к самому ужасному я оказался не готов. Спущенный курок, отнятая жизнь. Я закрывал глаза и видел ту лужу крови на асфальте. Никогда, никогда я не забуду звук выстрела, раздавшийся так близко, не в кино — в обычной жизни. Выстрел ради спасения. Выстрел в охотника, переставшего быть человеком. Достаточно ли этих оправданий? Я вздрогнул от первого выстрела, от второго, от третьего — и не вздрогнул от четвертого. Я видел, как последняя пуля вошла в человека и убила его, а он просто упал, даже не дернувшись. С этого момента смерть перестала быть просто словом — она заполнила мир вокруг. Мои размышления прервала Мини: — Вот! Она подсела ко мне и плюхнула между нами сумку, набитую шоколадками и леденцами. — Спасибо, Мин. Я открыл «Сникерс» и съел его за четыре укуса. — Завтра я один пойду в город и попробую вытащить нас отсюда. — Ты справишься. Мне понравились её слова, понравилось, что в них прозвучал не вопрос, а уверенность. — Но ты не обязан идти. Мини улыбнулась, сверкнув белыми карамельными клыками. Мы засмеялись, и клыки выпали ей на колени. — Я знаю, Мин. Но я сам хочу пойти. Нельзя упускать шанс найти спасшихся. А если я никого не найду, я быстренько вернусь сюда. Ну, то есть, я в любом случае вернусь. Она кивнула. Она верила моим словам больше, чем я сам. Мини протянула мне небольшой флакончик — ингалятор от астмы. — Пожалуйста, принеси мне один такой из города. — Без проблем. А что, ты уже все использовала? Мы же вроде нашли для тебя несколько штук внизу? — Нет, ещё есть, так что особо не парься. Просто, если попадется на пути аптека — захвати несколько ингаляторов этой фирмы. — Не переживай. Буду смотреть в оба. — Чего? — В смысле «чего»? А! Ну, «смотреть в оба» значит «смотреть внимательно». Я обязательно зайду в аптеку. — Спасибо. — Кстати, в Австралии до сих пор аптекарей называют фармацевтами. — Да у нас, в принципе, тоже, но «аптекарь» услышишь чаще: американцы и сюда добрались. — До нас тоже, — кивнул я, попуская Мини в двери ресторана. — От них вообще нигде не спрятаться. — От кого? — спросил Дейв. Он сидел за столиком, на котором мы разложили карты Манхэттена и восточного побережья США. — От американцев и влияния Штатов, — ответил я, снимая куртку. — Весь мир американизирован. — Особо не переживай по этому поводу. Может, кроме нас от Америки вообще ничего не осталось. Несмотря на такие слова, Дейв выглядел чуть бодрее. То ли отдохнул, то ли снова вошёл в образ сильного бравого парня, которому все нипочем. Но если и так, то образ явно утратил часть былой убедительности. — Отец как-то сказал, что две страны, в которых есть «Макдональдс», никогда не станут воевать друг с другом. Это что-то да значит. — Ага, только если «что-то». Меня удивило, что Дейв так быстро пришёл в себя. Весь день я готовился к разговору с ним, подбирал слова. Представлял, как скажу ему, что у него не было другого выбора. А вообще, хорошо, что он сумел принять произошедшее. Под руководством Дейва я стал изучать карту. Он отметил несколько маршрутов и обвёл места, которые были заблокированы развалинами. Где-то через час я занялся рюкзаком, приготовил вещи на утро. Анна к этому времени соорудила обед, а Мини помогла ей накрыть на стол. Мы пировали при свечах куриными ножками — гриль под острым соусом, с рисом и пресными лепешками. Клянусь, ничего вкуснее я в жизни не ел. Я несколько раз ловил на себе взгляд Анны, пока Дейв и Мини болтали. Почему-то на душе стало ещё тревожнее. Мы сыграли пару партий в карты, а потом Мини врубила на полную «Superstition»[4], и мы танцевали, пока не попадали на кровати от усталости. Мы ещё с полчаса болтали и смеялись: дурачились и разговаривали ни о чем, будто старые настоящие друзья — просто старались не думать о завтрашнем дне. Наконец, все разошлись спать. Я лежал и ждал, пока Анна, как всегда, начнет что-то бормотать во сне, а Дейв захрапит, однако он вдруг сказал: — Нам нужно придумать какой-нибудь сигнал на крыше. — Можно нарисовать какой-нибудь знак или написать что-нибудь крупными буквами, чтобы было заметно со спасательного самолета, — предложил я. — Наверняка, в одной из квартир или в подсобке найдется краска. — Я вообще думал о сигнальном огне, чтобы его и ночью было видно, — сказал Дейв. — А крыша не загорится? Мне кажется, это опасно, — возразила Анна. — Не загорится, если мы найдём железную бочку или разложим огонь на кирпичах, — стал объяснять Дейв. — Кроме того, огонь не будет гореть все время: зажжем его, если увидим или услышим что-то. — Дейв прав, — сказал я. — Под покрытием бетонная основа, скорее всего. Можно посмотреть строительные чертежи — думаю, найдутся где-нибудь — тогда мы точно будем знать, можно ли устроить костер на крыше. Дейв как-то невнятно пообещал проверить основание крыши утром. — А что мы будем жечь? Бумагу? — спросила Мини. — Мебель. Книги. Скатерти, в конце-концов. Да что угодно, главное — полить бензином, тогда и пламя будет хорошее, и дым, что надо, — стал объяснять Дейв. — Но зачем жечь нужные вещи? — возразила Анна. Подумала и добавила: — Бензин нам нужен. И ещё — книги жечь нельзя! А я вот спокойно смогу жечь и книги. Да вообще, какая разница, что жечь? — А если поискать в той квартире с огромным камином, помните? — предложила Мини. — Там точно найдутся дрова или другой подходящий хлам. — Да это ненастоящий камин — он на газу работает, — объяснил я. — Мы не сможем поддерживать огонь на крыше непрерывно. Дейв прав: просто нужно все приготовить, чтобы быстро разжечь пламя, когда мы увидим спасателей. Но и жечь вещи, которыми мы пользуемся, тоже нельзя. Нам и так приходится тягать все наверх. У нас сил не хватит через день тягать сюда канистры с бензином. В общем, завтра в городе постараюсь найти что-нибудь подходящее для этого дела — буду смотреть в оба. Мини засмеялась, услышав уже знакомое выражение. — А генератора не хватит, чтобы запустить лифт? Тогда мы бы смогли поднять сюда что угодно, — сказала Анна. — Не хватит. У него три выхода питания, каждый мощностью как обычная домашняя розетка, а лифт весит несколько тонн. И, кроме того, придется переделывать проводку, чтобы лифт заработал. Так что даже и думать нечего, — подытожил Дейв. — Но ведь в здании должен быть большой генератор, не сдавалась Анна. — Если запитать лифты от него? — Он рассчитан на аварийное освещение. И где мы возьмем электрика, чтобы он все подключил, где мы возьмем столько бензина — или на чем он там работает? Не выйдет, — снова убил надежду Дейв. Все молчали. — Нужно подготовить сигнал как можно быстрее, — сказал я. — Вообще непонятно, почему мы об этом раньше не подумали. А то пока на горизонте не видно армии желающих спасти нас. Пока вообще ничего не видно, подумал я, но не стал говорить. Ни спасателей, ни самолетов, ни других людей, кроме охотников. — Я завтра поищу краску и подумаю, какое горючее использовать. Буду обыскивать подряд все квартиры и офисы под нами: наверняка там найдется много интересных и нужных вещей, — сказал Дейв. — Погоди. Вот смотри: заметим мы самолет или вертолёт — у нас будет всего пара секунд, чтобы подать сигнал. Нужен не только огонь на крыше. Может, сигнальные ракеты. С огнем может вообще ничего не выйти, если пойдет дождь или снег, — возразила Анна. Я согласился с ней: — Ты права. Завтра в городе постараюсь найти ракеты. Думаю, они должны быть в пожарных машинах на случай непредвиденных ситуаций. — Я все же займусь сигнальным огнем, — сказал Дейв. — Вытащу наверх кресло, уложу на него груду скатертей, пропитаю их горючим и накрою какой-нибудь клеенкой. Пока других вариантов все равно нет. Я думал, Анна как всегда найдет, что возразить, но она только улыбнулась и еле заметно кивнула. Ещё пару дней назад никто из нас и подумать не мог, что мы будем радоваться таким пустякам. — Слушайте, а может, это Годзилла? — сказала Мини, не отрываясь от экрана телика. Дейв захохотал. — Ага, или эта хрень из «Монстро», — я решил поддержать игру. — Нет, я точно знаю, это инопланетяне из «Дня независимости», — продолжил Дейв. — А может, мы попали в новое реалити — шоу? Мы на огромной съёмочной площадке, повсюду спрятаны камеры, и вот-вот все раскроется, — это Анна. Мы молчали, а потом заговорила Мини: — Как хочется, чтобы мы просто попали в шоу, чтобы все оказалось ненастоящим, как камин в той квартире. Очень хочется.Глава 10
Мы склонились с фонариком над картой, и Дейв начал инструктировать меня: — Быстрым шагом на каждый квартал у тебя будет уходить около двух минут. А ещё лучше — возьми машину. Двигаться будешь с севера на юг. Начни вот отсюда… Указательным пальцем Дейв очертил на карте нужный участок. Солнце почти скрылось за горизонтом, и я светил на карту фонариком. — Тоннель Квинс-Мидтаун. Вот он. Понял, — я запоминал завтрашний маршрут. — Пешком у тебя уйдет, как минимум, час, даже если ты будешь почти бежать. Поэтому лучше попробуй проехать на машине, если тебе повезет и дорога будет свободна. Если там все заблокировано, двигайся на юг, по Третьей авеню, например. Она в паре кварталов от побережья Гудзона. — Почти все охотники ушли с побережья. Ты можешь наткнуться на них где угодно, — сказала Анна. Действительно, с каждым днем охотников на берегах Гудзона становилось все меньше: там остались лишь самые больные и слабые с виду, другие постепенно уходили в сторону Центрального парка. Если по пути кто-то падал от усталости, они проходили мимо. Но если вдруг падавший разбивал об асфальт голову, остальные налетали на него, как стая стервятников. Наблюдая за охотниками, я сделал кое-какие выводы: — Думаю, они не станут гнаться за мной. Они нападают неосознанно: только если добыча сама идёт в руки. Анна посмотрела на меня: — Особо не прельщайся по их поводу. Они гораздо опаснее, чем мы думаем. — А как насчёт тоннелей метро? — спросила Мини. — Вряд ли они разрушены, через них можно будет пройти, наверное. — Наверное, можно. Только там темно и жутко. Все эти дни шёл то дождь, то снег — поэтому там полно воды, а значит, и охотников. Так что я буду держаться подальше от метро. Я вспомнил, как в вагоне выхватил лучом фонарика лицо того парня из банды, как он вздрогнул перед смертью, и как я боялся этой банды до того, как все вокруг превратилось в ад. — Если через тоннель Квинс-Мидтаун можно проехать, то это лучший вариант, — стал рассуждать Дейв. — Прежде всего, до него рукой подать. И это не тоннель метро, Джесс: он гораздо шире и совершенно прямой, так что ты быстро увидишь, свободен ли проезд. Если там чисто — сразу возвращайся к нам. Черт, а вдруг тебе повезет, и ты сможешь проехать на ту сторону! Мама, наверное, готовит в убежище бургеры для пострадавших, а отец вступил в Национальную Гвардию и уже ищет меня. Я кивнул. Пусть Дейв сам не очень верил в свои слова, все равно было приятно, что он немного воспрянул духом — разочаровывать его не хотелось. В найденный в одной из квартир рюкзак я сложил воду и еду на сутки, запасной фонарик и заряженный Дейвом пистолет, засунул куртку Спасательной службы Нью-Йорка на случай дождя. Раздобытые там же, где и рюкзак, кроссовки, хоть и были мне на размер велики, туго шнуровались, поэтому отлично держались на ногах. Под широкие брюки в стиле «милитари» я пододел велосипедные штаны, а под футболку и толстую пайту с капюшоном — безрукавку из термоткани, чтобы уж точно не замерзнуть. Видок у меня был такой, будто я собрался в школьный турпоход, а на самом деле мне предстояла вылазка в огромный пустой город, где воздух еле-еле прогрелся чуть выше нуля, а по улицам бродили странные люди, готовые убить меня и выпить мою кровь. — Все будет в порядке, — сказал я, затягивая потуже стропы рюкзака. — Выйду, прогуляюсь. Если повезет, найду брошенный «Порш» и прокачусь по Третьей авеню с ветерком, а может, и цыпочку какую-нибудь рядышком усажу. Дейв улыбнулся своей белоснежной улыбкой. Щетина на подбородке у него была не в пример гуще моей: я мог на пальцах посчитать, сколько раз за всю жизнь я брился, а Дейв, похоже, познакомился с бритвой чуть ли не после начальной школы. Он положил руку мне на плечо, взглянул на часы и сказал: — Ну, пора. Спуск больше не был проблемой, потому что мы придумали новый способ борьбы с темнотой. Дейв с пистолетом в одной руке и мощным фонариком в другой шёл впереди, я спускался сразу за ним и двумя фонариками светил в лестничный проем справа, так что лучи попадали на следующую лестничную клетку и ступеньки ниже неё. Анна и Мини несли по паре садовых светильников, работающих от солнечных батарей. Наверное, мы напоминали огромный маяк, пламя которого было заточено в бетонные стены. Через час в вестибюле мы попрощались. Я заскочил в полицейскую машину и дал задний ход — пожалуй, чересчур резко: по сравнению с отцовским «Фордом», педаль газа в ней была гораздо мягче. Тело вчерашнего убитого слегка припорошил снег. Мы с Дейвом попытались заслонить его от девчонок, но, по-моему, не успели. Я двинулся на юг вниз по Шестой авеню. До самого поворота на Сорок седьмую улицу я видел в зеркале, что мои друзья машут мне вслед с крыльца нашего небоскреба. Дорога впереди хорошо просматривалась. Я старался ехать не быстрее двадцати километров в час и аккуратно объезжал другие машины. Несколько раз меня заносило на снегу и два боковых зеркала на брошенных авто я все же сбил: как ни старался, затормозить вовремя на скользкой дороге не удавалось. Список нарушений я дополнил ещё и ездой против направления движения на этой улице. А с другой стороны, за рулем полицейской машины можно было похулиганить на дороге. Радио настроить не удалось — в FM диапазоне из динамиков доносился только треск. На пересечении Сорок седьмой авеню и Парк-авеню я стал тормозить, но машину занесло, и я врезался в крышу перевернутого белого грузовичка. Я вжался в сидение, ожидая, что сработает подушка безопасности, но ничего не произошло — видимо, на полицейские машины подушки не ставили. Неудивительно, что я поздно заметил грузовичок: он почти сливался с белой заснеженной улицей. Я посмотрел, не привлек ли шум внимание охотников. Вроде, все было спокойно. Не выключая зажигание, я вылез из машины; дверь оставил открытой. До Парк-авеню оставалось несколько метров. Однако с водительского места я не заметил главного: почти сразу за белым грузовичком дорога кончалась. Здание, когда-то стоявшее на углу Сорок седьмой улицы и Парк-авеню, рухнуло, превратившись в самую настоящую снежную гору. Сначала я хотел вернуться в машину за пистолетом, но передумал: на то, чтобы залезть на грузовик и оценить ситуацию, уйдет не больше тридцати секунд. В северном направлении дорогу завалило обломками: было похоже, что два небоскреба, некогда стоявшие между Сорок седьмой и Сорок девятой улицами, разбомбили, почему-то помиловав роскошный отель «Уолдорф-Астория»: целехонький, он возвышался среди руин нелепым символом былых времен. Проехать в этом направлении было нельзя. Я слез с грузовика и быстро вернулся в машину. Все время, пока я был снаружи, мне казалось, что за мной наблюдают, что кто-то подкрадывается все ближе, неслышно ступая по снегу. Я заблокировал изнутри двери, сдал назад, развернулся в семь приемов и поехал по Сорок седьмой улице на восток, но уже значительно быстрее, свернул на Мэдисон-авеню и двинулся на юг по направлению к Сорок первой Ист. Время от времени я сбрасывал скорость, чтобы свериться с разложенной на пассажирском сидении картой. Кое-где мне приходилось заезжать одним колесом на бордюр или даже ехать по тротуару. Один раз я даже решил не объезжать такси, а просто легенько подтолкнул его своей машиной, чтобы не стояло на дороге: раздался противный скрежет металла по металлу со стороны пассажирского сидения. Через сотню метров стало ясно, что проехать не получится: дорога была завалена обломками и грудами мусора. Придется идти пешком. Машину я глушить не стал: бак был полный, если вдруг скрежет металла привлек чье-то внимание, я дам по газам и уеду. Выходить не хотелось, и я старательно изучал в зеркалах улицу. Никого не было видно, но я не мог отделаться от мысли, что как только я выключу мотор, из ниоткуда появятся толпы охотников и набросятся на меня — тогда придется возвращаться по Мэдисон-авеню, чтобы развернуться. Интересно, у меня получится рвануть с ручника, как показывают в кино? В четвертый, а может, и в пятый раз я сверился с картой, наконец сложил её и засунул в задний карман брюк. Повалил густой снег, и сразу стало почти ничего не видно — мне это было только на руку. Я пару раз глубоко вздохнул, выключил зажигание и вышел из машины. Снаружи было холодно. Сидя в машине с включенной на полную мощность печкой, я и забыл, что на улице подмораживало. А может, стоит залезть в теплую машину, вернуться по Мэдисон-авеню, поехать на запад, затем на восток, объехать вокруг? Но я быстро отбросил эту мысль. Ну да, подумал я, доставая из рюкзака куртку, так можно часами наматывать круги на машине в поисках проезда, а тут всего пара кварталов пешком напрямик. Я засунул ключи от машины поглубже в карман и заодно решил проверить багажник. Там оказалось несколько конусов дорожного ограждения, два тяжелых бронежилета, таких, как надевают полицейские на разгон демонстраций, аптечка и упаковка сигнальных ракет — её-то я и взял. Не торопясь захлопывать багажник, я рассматривал улицу. Огромные сугробы издали можно было принять за людей. Вспомнилась книжка из детства, в которой взрослые никак не желали увидеть на рисунке удава, только что проглотившего слона, а утверждали, что это всего лишь шляпа. Вот уж правда, каждый видит только то, что хочет. Я взял один бронежилет, захлопнул багажник и пошел на юг. Нести жилет оказалось тяжело, поэтому я надел его прямо поверх куртки, а сверху пристроил рюкзак. Теперь я точно напоминал надувного Бибендума — символ шинной компании «Мишлен», но зато чувствовал себя гораздо увереннее и даже сильнее. В полной тишине большими липкими хлопьями падал снег. Его не убирали снегоочистители, не растапливало жаркое дыхание большого города, и он быстро завладевал улицами. Совсем скоро пришлось идти почти по колено в снегу. Небо затянули тяжелые мрачные тучи. Я вспомнил о друзьях, ждавших меня в нашем небоскребе. Захотелось скорее вернуться и тоже смотреть кино, слушать музыку, пить какао. Я ускорил шаг. Следующие вылазки нужно будет тщательно планировать. На улицах стояло полно машин с ключами в зажигании, но только одна из пяти заводилась — главным образом, такси, полицейские машины, иногдагрузовики. Рабочие машины я стал помечать, поднимая дворник со стороны пассажира. В следующий раз мы придём вместе с ребятами и отметим на карте оставшиеся на ходу машины. Может, даже составим для каждой описание: сколько бензина в баке, марка и все остальное, а потом перегоним парочку к нашему убежищу. Ещё я наткнулся на несколько курьерских мотоциклов, но ни один не сумел завести либо просто не смог поднять. Попался мне и наполовину заправленный скутер: на этом бензине можно почти весь день мотаться по городу. Я хотел было взять его, но сразу передумал: пешком получится быстрее — на дорогах слишком много препятствий даже для такого маневренного транспорта. Кроме того, шума от него было больше, чем от большинства легковых машин. А мне совсем не хотелось собирать охотников со всей округи или просто не услышать их приближение. Да и шансы вновь уткнуться в гору обломков и все равно идти пешком были велики. Эх, а вот если бы погонять на этом скутере по крыше нашего небоскреба! Но вот только как его втащишь по лестнице? Никак. А жаль. Было уже почти три часа дня. Я потерял много времени, пытаясь завести и помечая машины. Наверное, пора было возвращаться, чтобы завтра на рассвете снова двинуться тем же маршрутом. До метро я никогда не боялся темноты. А теперь мне было жутко от одной мысли, что я останусь на улице ночью, один… Однако я решил отложить возвращение и пошел на восток по Сороковой улице. Казалось, здания нависают надо мной, как огромные чудища, и хотят схватить. Я перелезал через столкнувшиеся машины, как скалолаз, карабкался на груды обломков и спускался, обошел по самому краю огромную воронку. На пересечении Сороковой улицы со Второй авеню я остановился сделать пару глотков воды, а когда засовывал бутылку обратно в рюкзак, увидел пистолет и вытащил его… За спиной раздался почти неуловимый писк. Белки? Оказалось, нет: ко мне бежали две крысы. В витрине на противоположной стороне улицы я увидел свое отражение и не узнал его. Там стоял мужчина в огромной куртке, в бронежилете — и только «Глок» в руке был точно мой. Я перехватил пистолет двумя руками и резко вскинул, целясь в отражение, опустил руки — и снова вскинул, опустил — и снова прицелился. Крыс стало больше. Уже не меньше десятка серых тварей, сбившись в стаю, бежали прямо ко мне. Интересно, откуда они берутся? О, вот ещё стайка. На снежном фоне бурые и почти чёрные крысы были хорошо заметны. Да их не меньше трех десятков! Но подбежать ко мне они не успели: что-то загрохотало, заглушая крысиный писк. Грохот стал быстро нарастать, а когда достиг максимума, мне показалось, будто я в самом центре грозы. На противоположной стороне Второй авеню, как в замедленном кино, рушился единственный небоскреб. На самом деле падал он не так уж и долго: через пять секунд здание сложилось как карточный домик, а звук превратился в оглушительную барабанную дробь. Сначала меня сбило с ног и опрокинуло на спину воздушной волной, а потом долетела пыль. Она лезла в горло и не давала дышать. Шум оглушал. Закрывая лицо руками от падающих обломков, я пролежал несколько минут. Кое-как восстановил дыхание. Наконец, поднялся на ноги, попытался откашляться. Вздрогнул, увидев в витрине напротив человека, и выбросил вперёд руку с пистолетом. Только через пару секунд до меня дошло, что я целюсь в самого себя: с ног до головы я был покрыт толстым слоем светло-серой бетонной пыли, лишь на лице остались два пятна от ладоней. Я медленно пошел вперёд, выставив перед собой пистолет. На плечи ложился снег, в воздухе кружилась густая пыль. И только через двадцать минут я понял, что иду, совершенно не запоминая дорогу. От страха тошнота подступила к горлу. Захотелось просто сесть и отдохнуть. Заснуть и проснуться, когда все кончится, когда все станет как прежде или даже лучше. Проснуться и увидеть, что мама не уходила, что отец не женился во второй раз, что по воскресеньям они весело смеются на кухне, пока вместе готовят завтрак, а потом отец берет меня на рыбалку… И мы снова вместе — навсегда. Но отгородиться от реальности удалось ненадолго: через пару минут я оказался у тоннеля Квинс-Мидтаун. Пройти через тоннель было нельзя, а внутри творилось такое, о чем я не хочу ни говорить, ни вспоминать. Наверное, именно через тоннель пытались покинуть Манхэттен тысячи людей, и там их нагнал огненный шар. Более страшную смерть было трудно представить. Из тоннеля все ещё шло тепло, пахло горелым пластиком, паленой резиной, бензином и ещё пахло… Не в силах выносить эту вонь, я развернулся и побежал прочь. Не замечая дороги, я бежал на юг, выставив над головой пистолет. Боже, как хотелось сейчас встретить тех, кто натворил все это. Я остановился, только когда во рту у меня появился привкус крови, попытался отдышаться. Из глаз полились слёзы. Умывшись водой из бутылки, я вновь двинулся вперёд. Ноги устали, рюкзак казался страшно тяжелым. Сил не было. Я ступал по снегу… Было невыносимо одиноко и хотелось лишь одного: разрядить обойму в виновного.Глава 11
Я медленно шёл через центральную площадь Стейвесанта, совершенно не соображая, где я и зачем. Просто шёл и слушал, как скрипит под ногами снег. Этот звук напоминал мне о детстве, но я никак не мог понять, о чем именно. На противоположной стороне площади стояли жилые дома из красного кирпича, но, несмотря на свою одинаковость, они производили совсем не такое впечатление, как идиотские бутафорские домишки в фильме «Шоу Трумана»[5]. Это были высокие, надежные и внушительные дома, так называемые «браунстоуны» построенные ещё в середине ХХ века, а то и раньше. Казалось, что деревья перед домами растут вверх ногами: их обнаженная крона напоминала густые корни. От каждой толстой ветви отходили веточки потоньше, а от тех — совсем тоненькие, и все они тянулись к небу в стремлении жить. Минут пять я пытался вспомнить название такого способа размножения — ведь мы это проходили в школе. Потом, наконец, плюнул, чтобы не терять времени. Присев на край замерзшего фонтана, я открыл рюкзак и обнаружил в нем небольшую книжицу. Прочитал название на обложке: «Сиддхартха» Германа Гессе. С одной стороны, странно, а с другой, я почти ждал чего-то подобного. В книжке лежала записка от Анны: «Это любимая книга моего отца. Он впервые прочитал её в твоем возрасте. Удачи. Возвращайся быстрее. А.». Почерк чем-то напоминал мой, только был аккуратнее. Свой инициал Анна написала просто, без всяких закорючек. Я вспомнил наш поцелуй под навесом магазина и тут же постарался забыть о нем. А так хотелось, чтобы рядом оказался близкий человек и помог забыть о смерти, о людях, погибших в тоннеле. Хотелось, чтобы на холодном бортике фонтана сидели вместе со мной друзья… Наверное, сказывались усталость и пережитое потрясение. Но я знал, что должен справиться со всем один. Снег пошел сильнее, и мне пришлось спрятаться в подъезде одного из домов. Я стал рассматривать обложку книги. На ней был изображен худой мужчина в лодке, завернутый в желтое покрывало. Лодка плыла по реке или по морю… Но нет: вода была спокойная, лодку окружали лилии, даже движение лодки не нарушало гладь воды. Я положил книжку в боковой карман куртки — в другом уже лежал револьвер — и натянул капюшон. Я шёл на восток между опустевшими домами, а в голове под скрип шагов на снегу звучали вопросы: «Почему? Почему это случилось?». Шаг — «Почему?», ещё шаг — «Почему?», ещё шаг — «Кто?», шаг — «Россия?», шаг — «Франция?», шаг — «Китай?», шаг — «Корея?», шаг — «ЦРУ?». Я засмеялся. Да уж, почти рэп вышел. Наверное, я сошел с ума, как и те, кто натворил все это. Нормальные люди на такое не способны. Снести с лица земли город, заразить его жителей какой-то гадостью. Зачем кому-то понадобились жизни самых обычных людей? Я не мог придумать ни причин, ни оправданий. Через парк Стейвесант я вышел на авеню Си и решил свериться с картой. До Ист-Ривер было недалеко. Хорошо бы посмотреть, что там делается, откуда-нибудь сверху: с крыши, например. Но тогда придется подниматься одному по темной лестнице — нет уж. Поэтому я решил рискнуть и подойти к берегу, тем более что до него было рукой подать, а я и так уже наплевал на осторожность. Ради Дейва, ради всех нас, я должен был узнать, в каком состоянии мосты. Я спрятал карту, достал пистолет и направился к берегу. Из-за сильного снега не было видно почти ничего. Даже если на берегу остались охотники, они не успеют заметить меня первыми. Чем ближе я подходил к реке, тем сильнее дул ветер и безжалостнее хлестал по лицу снег. Интересно, а если я столкнусь с Охотником, смогу ли поступить, как Дейв? Интересно, а сам он сможет поступить так же ещё раз? Через пять минут я был в конце Двадцать пятой улицы Ист, по пешеходной дорожке прошел под транспортной развязкой и уперся в невысокое ограждение, сразу за которым, если не считать узенькой полоски травы, начиналась река. Берег был пуст — ни охотников, ни животных, ни единой живой души. Я подождал, пока ветер немного разгонит туман над водой. Судя по карте, именно с этого места лучше всего просматривается южное направление. Снег чуть поутих, и открывшийся вид поразил меня. Я будто оказался на месте Дейва, ощутил его боль. Хорошо, что его здесь не было. Вильямсбургский мост рухнул. Опоры сохранились, но само полотно моста свисало двумя обрывками в воду. По течению медленно плыла яхта… Донёсся какой-то звук. Я наклонил голову и прислушался, но ветер и плеск волн все заглушали. Звук повторился. Он шёл из тоннеля под трассой. Я бегом вернулся к тоннелю. На противоположном конце в пятне света был виден темный человеческий силуэт. Он постепенно приближался. Я сразу узнал эту походку, и внутри все сжалось: ко мне шёл охотник. Я отвел затвор. Оказалось, в патроннике уже был патрон, поэтому следующий выпал на землю. И зачем я вообще взял пистолет? Надо было выбросить в реку. Но палец сам лег на спусковой крючок — уверенно, легко. Силуэт приближался, скоро можно будет рассмотреть лицо. Я старался держать пистолет как можно крепче. Может, дать несколько предупредительных в воздух? Ко мне шёл подросток, почти мальчик… Наверное, не старше меня. Такого же роста, как я, такой же комплекции. Самый обычный подросток. Измученный, бледный, очень худой, совсем обессилевший. Так в телевизоре выглядят беженцы. — Стоять! — закричал я. Перед глазами встал мужчина, которого застрелил Дейв, и я сильнее прижал палец к предохранителю. Да, я смогу это сделать. Если он подойдет ближе — смогу. — Стоять! Охотник приближался. Пистолет в руке задрожал. Парнишка не смотрел на меня, он даже не видел меня, он смотрел на Ист-Ривер за моей спиной. Он прошел совсем рядом, в пяти шагах от меня, перелез через ограду и спустился к воде, сложил руки лодочкой, зачерпнул воды, поднес ко рту, отхлебнул, сплюнул — вода была соленая. Его стошнило. Он распрямился и посмотрел на воду так, как я, наверное, смотрел бы на вдруг появившийся спасательный катер. Мальчик отвернулся от реки и увидел меня. Его глаза ничего не выражали — совсем как у мистера Лоусона в первый день. Он перелез через ограду и, не отрывая взгляда, направился ко мне. Каждый шаг давался ему с трудом. Теперь я мог рассмотреть его лицо: очень худое, с острыми скулами. Скорее всего, со дня нападения он ничего не ел. — Стоять! Стоять на месте! Держа его под прицелом, я отступил назад. Он не отрывал от меня взгляда. Интересно, а он вообще слышит меня? Может, я слишком тихо говорю? Ведь я пробыл один довольно долго: вдруг я разучился говорить с людьми? Нас разделяло не больше шага. Когда он собрался сделать этот шаг, я выставил вперёд руку, чтобы остановить его, и он упал. Медленно поднялся, снова двинулся ко мне. Я оттолкну его сильнее, он снова упал и остался лежать на снегу. Сил подняться у него не было. Мне стало жалко его. Я спрятал пистолет в карман, достал бутылку с водой, открутил и приложил к губам парня. Он казался мне почти братом. Он не стал отталкивать бутылку, я влил немного воды ему в рот, подождал, пока он проглотит её. Сначала он пил из моих рук, глядя мне в глаза, а потом сам взял бутылку обеими руками. Мой поступок, казалось, помог ему вспомнить, как ведут себя обычные люди. Он оперся на локти и, полусидя, сделал ещё пару глотков. Он смотрел мне в глаза, а мне было страшно и больно, и только один вопрос звучал в голове: «Кто же ты?» Я достал яблоко, откусил немного и приложил ему его губам. Глаза у него расширились, он слизнул выступивший сок, но даже не попытался откусить мякоть. Руки у него дрожали, кончики пальцев были почти чёрными. К своему стыду, я так и бросил его там на снегу. У нас с ним общее будущее, думал я, возвращаясь по тоннелю под развязкой. Он мог оказаться на моём месте, а я — на его. В этом мире ни он, ни я никому не нужны, любая встреча с другими людьми — всего лишь случайность. В голове зазвучали слова Анны: «Доброта первого встречного»[6]. Её слова все больше походили на слова из книг, которые она читала, слова Мини — на фильмы, которые она смотрела, а Дейв все больше молчал и говорил, лишь когда был очень зол, и преимущественно то, что я сам хотел сказать. В каком-то роде мы все говорили друг за друга. Я возвращался к полицейской машине и наделся только на то, что до захода солнца успею найти дорогу к небоскребу, ставшему моим домом.Глава 12
К машине я вернулся уже в сумерках: зимой темнеет рано. Я включил печку, разулся, снял мокрые носки. Окна запотели, поэтому я включил на максимум обогрева ещё и кондиционер. Фары не зажигал. Минут пятнадцать гонял радио и, наконец, мне удалось поймать хоть что-то: на одной из средних частот еле слышно, с помехами играла музыка — пел Билли Холидей. И только через несколько минут я понял, что песня передается в записи, повторяясь снова и снова. Наверное, где-нибудь в горах сохранилась автоматическая радиостанция. Я никак не мог решить, что делать дальше: ехать или остаться здесь. Снова повалил снег, и стало почти ничего не видно. Можно, конечно, включить дальний свет и противотуманные фары, но тогда я сразу превращусь в мишень. А оставаться ночевать в машине совершенно одному… Ладно, подожду, может, снег чуть утихнет, и я смогу более или менее безопасно доехать до Рокфеллеровского центра. Пока я бродил по городу, сюда кто-то приходил: посреди дороги, недалеко от моей полицейской машины, появился большой и, видимо, тяжёлый, мусорный контейнер. Чтобы проехать, придется идти на таран. Я оценивающе разглядывал его в зеркале заднего вида и понемногу начал ненавидеть, да так, что вдруг остро захотел со всей дури врезаться в него. В рюкзаке я нашёл ещё одно яблоко и три пачки моих любимых орешков кешью — интересно, кто из ребят положил их? Поедая орехи, я рассматривал салон, хотя каждый сантиметр был давно изучен мной вдоль и поперек. Стало почти совсем темно. Ещё через какое-то время стемнело окончательно, и вот тогда стало действительно ничего не видно: наверное, именно так чувствуешь себя в подводной лодке, которая залегла на дно. Фонариком я посветил на указатель уровня топлива: две трети бака. Я согрелся, одежда просохла, и можно было выключить двигатель. Решив никуда не ехать, пока снег не прекратится, я устроился поудобнее, укрылся курткой и постарался уснуть. Дома мне никогда не удавалось вспомнить, что же мне снилось, и я даже думал, а не сон ли — вся моя жизнь. А если моя жизнь все же была сном, то почему вдруг он превратился в такой долгий ночной кошмар? Я проснулся оттого, что машину качало. Я вытер рукавом струйку слюны, вытекшую из уголка рта, и ещё какое-то время пытался сообразить, где я. Мне показалось, что я ещё маленький мальчик и заснул на заднем сидении. Но отца нигде не было — только на приборной панели лежал пистолет. Стекла запотели, но снаружи было светлее, чем внутри. Наверное, вышла луна. Я хотел открыть дверцу и в последний момент отдернул руку: машина все ещё покачивалась на амортизаторах. Будто в меня кто-то врезался сзади или оперся на багажник и раскачивает его. Желудок свело от страха, когда я вспомнил, из-за чего проснулся. Я оцепенел. Закрыл глаза в надежде, что я сплю и проснусь где-нибудь в другом месте. Но ничего не вышло. Вода в бутылке на пассажирском сидении дрожала. Я замер и не шевелился, только смотрел, как изо рта идёт пар. Наконец, вода успокоилась. Рукавом я вытер небольшой кусочек запотевшего стекла. Снаружи искрился снег, светила луна. Никого не было — но отчего тогда качалась машина? Может, её качнуло воздушной волной от очередного рухнувшего здания? Стало не так страшно, но лишь на мгновение: сзади послышался громкий треск. Меня резко затошнило и вырвало на пол возле пассажирского сидения. На лбу и шее выступил ледяной пот. Разогнуться не было сил. Я вытер рот и глянул на часы: немного за полночь. Скрежет снаружи не утихал: было похоже, будто сразу несколько человек пытаются убрать с дороги перевернутый мусорный бак. А вдруг это не охотники? Вдруг это нормальные выжившие люди, как я, и они просто хотят… Но зачем им мусорник? Вокруг тысячи магазинов, в которых еды хватит на несколько лет. Только вот у охотников не хватало ума зайти в любой магазин, открыть любой холодильник и пить, сколько угодно… Я отвел затвор — патрон был в патроннике. Я проделал это так уверенно, что невольно сравнил себя с Дейвом. На Мэдисон-авеню было ещё восемь машин: но стекла запотели только в моей. Если охотники вдруг ищут жертву, то вот он я — на блюдечке с голубой каемочкой. С каким-то странным звуком я сглотнул слюну, и во рту проявился привкус крови. С улицы доносился довольно громкий скрежет: кто-то явно толкал бак по дороге. Я осторожно приоткрыл окно. Раздалось страшное рычание, и в то же мгновение лобовое стекло что-то заслонило, машина снова закачалась. Я рывком завел машину, тут же загудели кондиционер и печка; но включить фары и ударить по педали газа не успел — уловил перед машиной движение. Через приоткрытое боковое стекло я увидел то, что увидеть на нью-йоркской улице никак не ожидал: машину раскачивал не человек. Я включил фары и дворники. Прямо перед капотом, на фоне столкнувшихся машин, стоял огромный белый медведь. Он смотрел на фары, поэтому я переключился на ближний свет и вытер изнутри лобовое стекло. Медведь увидел меня, а потом развернулся и неторопливо направился к баку. Я нашёл в рюкзаке банан и апельсин. Размышляя, что предпочитают белые медведи на ужин — фрукты или подростков, я вылез наружу, спрятался за машину и перебросил к нему фрукты: они упали в снег совсем рядом со зверем. Медведь поднялся на задние лапы, понюхал воздух, выпустив две струи горячего белого пара. Интересно, как его сюда занесло? Наверное, ему неплохо в пустом городе: а что, ходи, где хочешь, делай, что угодно. Медведь снова потянул носом воздух, зарычал, развернулся, опустился на четыре лапы и потрусил по Мэдисон-авеню в противоположную от меня сторону — белая громада на белом снегу. Рядом с медведем я забыл о страхе темноты, но как только зверь ушёл, ужас вновь охватил меня. Я заскочил в машину и заблокировал изнутри двери. Медведь оттащил с дороги мусорный бак, и теперь путь по Мэдисон-авеню в северном направлении был открыт. Я свернул на Сорок вторую улицу, проехал мимо Нью-Йоркской публичной библиотеки. Я возвращался тем же путём, благо, дорога врезалась в память: доехать до Шестой авеню, выехать на Сорок девятую улицу, а там сразу и Рокфеллеровский центр. Я припарковался чуть ли не на крыльце нашего небоскреба, выключил фары, и мир вокруг сразу погрузился в непроглядную темноту. Сердце бешено колотилось, не желая успокаиваться. Интересно, смогу ли я когда-нибудь победить в себе этот страх? Я попытался успокоиться и убедить себя, что все не так страшно, как я себе воображаю. Охотники — тоже люди, к тому же явно слабее меня, поэтому я всегда смогу убежать от них. Я вынул ключи из зажигания. Ещё минуту успокаивался, прежде чем набрался храбрости, открыл дверцу и вышел из машины. Вдохнул побольше воздуха и, не глядя по сторонам, забежал в вестибюль и понёсся по лестнице. Только на четвертом этаже я остановился и достал фонарик. Дыхания не хватало, грудная клетка, казалось, вот-вот разорвется. Подсвечивая лестницу фонариком, я шёл наверх. На двадцать первом этаже сделал передышку — в первый наш подъем мы тоже отдыхали здесь. Вызвавшись пойти в город, я хотел доказать остальным, что смогу сделать это сам. Как же я устал! Я безумно устал, а фонарик светил еле-еле, и я никак не мог пересилить страх, который заставлял меня шарахаться от собственной тени. Если бы рядом был Дейв! Я стал представлять, что он поднимается вместе со мной, смеется над моими шутками, и только благодаря этому преодолел остальные этажи.Глава 13
Той ночью я ещё долго не мог уснуть. Слава богу, остальным тоже не спалось, и они дождались меня, а потом слушали про мои приключения. Сначала я рассказал про Вильямсбургский мост, но Дейв, как ни странно, не особо расстроился. Мне даже показалось, что он ждал чего-то подобного. Я рассказал ребятам о встрече с медведем, о том, что пометил для нас рабочие машины, о рухнувшем здании, о тоннеле, о разрушенных домах. А вот говорить про то, что творилось внутри тоннеля, и про парнишку-охотника, не стал. Почему? Не знаю: видно, ещё не пришло время. — И что мы будем делать дальше? — спросила Анна. — А вы сегодня видели что-нибудь? — в свою очередь спросил я. — Ничего. Интересно, чем они занимались в моё отсутствие? У меня закралось подозрение, что ничем. Нет, слишком многого я не ждал, но чтобы вот так, совсем ничего… Неужели они ничего не видели, ничего не заметили? — Ещё я видел на Ист-Ривер яхту. — Пустую? Или там кто-то был? — спросил Дейв. — Не знаю. Её несло течением. — Вот бы у нас была яхта! Тогда нам никакие охотники не страшны. И мы могли бы уплыть в другой город, — сказала Анна. — Завтра посмотрим по картам, где находятся причалы — там должно быть полно катеров и яхт… — Чего смотреть? А лодочная пристань на Гудзоне? — перебил я Дейва, вспомнив, что в день приезда нас водили обедать как раз на Семьдесят девятую улицу, где находится круглогодичная яхтенная и катерная стоянка. Я тогда сидел за столиком с Анной, Мини и ещё одним парнем, а потом к нам подсел Дейв. Он в тот день много шутил, и мы так заболтались, что даже не заметил, как все остальные ушли на экскурсию по Мидтауну. — Ну да, вроде идея неплохая, — медленно произнес Дейв. — Только вот кто из нас умеет править яхтой? Может, не стоит уходить с суши? Найдем внедорожник и двинем из Манхэттена на север? — Что-то мне кажется, на воде будет спокойнее, чем на трассе, — сказал я. — Особенно ночью. В машине спать опасно, когда вокруг кишат охотники. Яхта в этом смысле лучше, только вот кто будет ею рулить? — А куда мы поплывем? Вверх по реке? — как всегда, стала уточнять детали Анна. — Почему нет? Ну, или вдоль берега, в сторону Бостона. Может, увидим лагеря беженцев, — сказал Дейв. — Именно туда в первый день улетели самолеты, — вспомнил я. Снова нахлынули воспоминания о первом дне после катастрофы, о том, как мы выбрались из метро. Чтобы отогнать их, я постарался как можно быстрее сменить тему: — Завтра утром составим список. — Какой ещё список? — Список мест, куда мы можем направиться. И ещё проработаем маршруты. А потом выберем, куда пойдём, ведь сидеть здесь вечно нельзя. — Но и торопиться уходить не нужно, правда? — спросила Мини. — Мы тут неплохо устроились, поэтому можем все спокойно решить и обдумать. — Так-то оно так, только вот ждать, что придёт добрый дядя и все за нас сделает, нечего, — ответил Дейв. — А спешить зачем? У нас есть все необходимое, ведь так? — настаивала Мини. — Мин, все так, но на всякий случай нужно составить план действий, — я старался говорить как можно мягче, чтобы не обидеть её. — Так я же не против. Просто всегда должен быть выбор. — Как говорил отец, даже если у человека ничего не осталось, выбор у него есть всегда, — добавил я. — Ты, похоже, думаешь, что пришло время этот выбор сделать, — сказал Дейв, — потому что больше нормальных людей не осталось, и именно от нас зависит, что будет дальше. — Мы начнём жизнь с нуля, — сказала Анна. Я удивленно посмотрел на неё: — С нуля? — Ну да, — стала объяснять она. — Для нашей планеты, для Земли, настало время начать все с начала. И именно нам, тем, кто выжил, выпал жребий строить новый мир, мир без войн и жестокости. Мы вот-вот станем взрослыми, мы — новое поколение. — Может, именно так все и происходит в развитии цивилизаций? Однажды все начинается с чистого листа… — мне понравилась её мысль. Дейв перебил меня: — Вы думаете, это нападение таких гигантских масштабов? Ведь раньше такого не было. Нет, ну люди воевали, конечно, но все равно, погибала лишь незначительная часть населения планеты. А тут, получается, что жертв — миллиарды. Получается, что выжили чуть ли не мы одни? Что-то я с трудом в это верю… — Дейв, я говорю немного про другое, — ответила Анна. — Истории известны случаи, когда исчезали целые города, народы, нации. Остров Пасхи, например. — Или цивилизация майя, — добавил я. — У них были города, а потом вдруг опустели. Мы лежали и молча смотрели на линию горизонта, которую лишь несколько дней назад прорезали небоскребы одного из самых населенных мест мира. Город, который никогда не спал, теперь был укрыт белым саваном. — Только вот не превратилась ли эта новая жизнь в ад? — разозлился Дейв. — Охотники уже мучаются от жажды, как грешники в чистилище. И мы кончим так же. — Не кончим! — почти выкрикнул я. — А что, ты прямо всю свою жизнь был ангелочком с крылышками? — Нет, не был. Но и ад я не заслужил. Да и вы тоже. Там будут жариться те, кто все это устроил. Рано или поздно им воздастся по их грехам. Ну, или как там принято говорить? Мы довольно долго молчали. Было слышно, как глубоко и ровно дышит Мини. — Я завтра займусь нашей безопасностью, — тихо заговорил Дейв. — Продумаю запасные варианты. Если мы собрались уходить отсюда, нужно запастись оружием. — Откуда у тебя такие познания? — спросила Анна. — В компьютерных играх научился. Анна хмыкнула. — Отличная идея, Дейв! — сказал я. — Как бы там ни было, пока мы отсюда не ушли, пренебрегать мерами безопасности нельзя, — продолжил Дейв. — А когда мы уходим? — тихо спросила Мини. Я аж подпрыгнул от неожиданности: думал, что она давно спит. — Довольно скоро, Мини. Интересно, она слышала наш предыдущий разговор или все же спала? — Хорошо. Только меня не забудьте, — сказала она сонным голосом и через минуту снова мирно засопела. На рассвете началась буря. За толстыми стеклами небоскреба бушевали ветер и дождь, а внутри было спокойно и тихо. Засыпая, я думал, с чего вдруг Мини это сказала. Я очень надеялся, что своих друзей буду помнить всегда.Глава 14
Я проснулся и увидел на спинке стула костюм Человека-паука. Костюм был чистый, но я никак не мог вспомнить, кто его постирал: я сам накануне похода в город или кто-то из ребят. Чтобы не замерзнуть, я надел костюм, а поверх футболку и джинсы. Мини спала, Анны и Дейва нигде не было. Хотелось верить, что они на смотровой наблюдают за городом. В кладовке за баром я взял баночку колы и пошел наверх. Дейв, одетый как капуста, чтобы не замерзнуть, смотрел в бинокль на открытой смотровой площадке шестьдесят седьмого этажа. Я крикнул, что пойду проверю ещё пару квартир. Он махнул рукой, что услышал, и в знак одобрения поднял вверх большой палец. По пути вниз я заглянул в ресторан и «экипировался»: взял пожарный топорик Дейва, свой пистолет, мощный фонарик и пояс для инструментов — квартиры на нижних этажах я всегда проверял с этим набором. Закрепив пистолет и фонарик на поясе, я пошел на пятьдесят девятый этаж. В общем-то, искать там было особо нечего: здесь располагались несколько крупных офисов. Нет, если бы я вдруг решил открыть страховую компанию или какое-нибудь ООО по выпуску глупых рекламных брошюр, то найденные там вещи мне бы точно пригодились. Я случайно глянул на свое отражение в холле — ну и видок у меня был: слесарь-супергерой с пистолетом за поясом. Я выхватил пистолет и сделал перед зеркалом несколько выпадов, а потом быстро засунул его обратно, вспомнив, что он заряжен. А вдруг Анна где-нибудь тут и видела меня? Интересно, что она подумала? В западном крыле было четыре квартиры. Своей «универсальной отмычкой» — попросту говоря, топориком — я взломал дверь в квартиру 59С: после пятого удара замок выпал. Прислонив топорик к двери, я вошёл в квартиру. Надо сказать, я уже привык вламываться в чужие дома, есть чужие продукты и носить чужую одежду, хотя ещё неделю назад даже сама мысль об этом показалась бы мне дикой. Но в нашей ситуации представления о морали поменялись. В квартире было темно, так что пришлось открыть жалюзи. Входная дверь вела сразу в гостиную, уставленную книгами. На стенах висели чучела животных — была даже голова бурого медведя. Я вспомнил медведя, с которым встретился прошлой ночью: будем надеяться, его ждёт иная смерть. Может, Анна права, и больше ни одно животное не погибнет для забавы человека, может, и правда начинаются новые времена и новая жизнь. В одном из углов гостиной была большая стеклянная витрина, в которой стояли всякие безделушки и висела какая-то медаль — оказалось, медаль лауреата Нобелевской премии по литературе. Гостиная переходила в кабинет, обшитый дубом и от пола до потолка уставленный книжными стеллажами. Я провел пальцем по корешкам и подумал, что нужно будет захватить для Анны хотя бы пяток старинных романов. Она все больше уходила в себя: читала, вела дневник. С одной стороны, я был не против, ведь Анна казалась счастливой, а с другой, она почти не разговаривала с нами, и я скучал по её голосу. На письменном столе стояла старинная пишущая машинка — я такие видел только в кино. Да и стол явно был сделан очень давно: старый, деревянный, со столешницей, обитой потертой зеленой кожей. Я сел на винтовой стул и крутанулся: стул жалобно скрипнул. Я попробовал напечатать на машинке несколько строк. Кнопки были тугие, жесткие — не то, что на ноутбуке. Из кабинета я пошел на кухню и залез в холодильник. В отличие от холодильников в других квартирах, из этого не воняло. Я посветил фонариком внутрь: там не было продуктов, которые могли испортиться: ни мяса, ни фруктов, ни овощей. На полках стояло несколько банок с соусами и целая куча всяких напитков: вода в бутылках, соки, коктейли, слабоалкогольные напитки, пиво, белое вино. Я обнаружил ещё один холодильник поменьше, забитый спиртным и всякими содовыми, тониками. В кладовой стояли консервы, мука, макароны, рис — запасов хватило бы на пару лет, а то и больше. Интересно, что за человек был хозяин квартиры. Я нашёл пачку шоколадного печенья и с удовольствием съел его, пока осматривал другие комнаты. Спальня была большая, с дорогой роскошной мебелью; из окон открывался шикарный вид на запад, Манхэттен отсюда напоминал городок из конструктора «Лего». В шкафах было полно одежды — она явно принадлежала человеку немолодому. Странно, но во всей квартире я не увидел ни одной фотографии. Ещё одна комната напоминала по виду спальню, но там не было кровати, зато валялось полно коробок. В одной из коробок я нашёл женские вещи, в другой — парики, а в ещё одной — фотографии, правда, почти все черно-белые. На фотографиях была одна и та же пара: в день свадьбы, на отдыхе, на всяких вечеринках. Может, женщина ушла, и поэтому её вещи были упакованы в коробки? Хотя нет, тогда бы она забрала их… Дальше в голову полезли только грустные мысли о её судьбе, поэтому я сложил фотографии обратно в коробку и вышел из комнаты. За спальнями была небольшая прачечная, вся заставленная огромными пластиковыми бутылями с водой — такие обычно используют в кулерах. Надо будет сказать ребятам, что я нашёл запасы питьевой воды — вдруг пригодятся. Последняя дверь по коридору была заперта, причём, заперта изнутри. Но удивило меня не только это: замка на двери не было. Я снова покрутил ручку, но дверь не открывалась. Точно, заперта изнутри. Может, на щеколду или что-то в этом роде… И только через несколько секунд я понял смысл того, что дверь заперта изнутри. Как можно тише я вытащил из-за пояса пистолет. Приложил ухо к двери. Выстрелить в область замка или сходить за топориком? От страха дрожали ноги, но я должен был узнать, кто и что скрывается за этой дверью. Я поставил палец на спусковой крючок и прицелился в дверную ручку.Глава 15
Я проснулся от громкого звука, похожего на выстрел. Сел на матрасе, пытаясь восстановить дыхание. Наступило ещё одно мрачное утро, небо было все так же затянуто тучами. Одежда на мне насквозь вымокла от пота. Я положил голову на колени и обхватил её руками. Во рту пересохло, в висках стучало. Костюм Человека-паука висел на спинке стула. Мне стало не по себе, но потом я вдруг сообразил, что и квартира 59С, и фотографии, и закрытая дверь мне всего лишь приснились. Я услышал какой-то шорох: оказалось, это ворочается на кровати Мини. Странно, а я думал, что она давно встала. Анна и Дейв сидели за столом. Дейв читал старую газету, Анна пила кофе и читала Джейн Остин. Стало легче. Я пошел в мужской туалет, умылся, намылил и ополоснул из ведра голову, переоделся и вышел к остальным. Сегодня настроение было гораздо лучше, чем за все последнее время, появилась какая-то надежда. Мини сидела на постели и терла глаза, пытаясь проснуться. Она сделала вид, что не заметила меня; я не стал ничего говорить, просто подсел к Дейву и Анне, залил молоком хлопья. Я сидел, ковырял ложкой хлопья и смотрел в окно: ветер нес тучи, небо понемногу прояснялось. Я уже открыл рот, чтобы попросить Анну подать мне сок, но так и не смог сделать этого. Меня прошиб холодный пот. Рядом с тарелкой Дейва лежала Нобелевская медаль. — Где ты её взял? Дейв поймал мой взгляд и пожал плечами. — Нашел вчера в одной из квартир, — сказал он и снова уткнулся в газету. — В какой? Дейв молчал. — Дейв, в какой? — Что, в какой? Он даже не потрудился отвлечься от газеты. — В какой квартире ты нашёл медаль? — На пятьдесят девятом этаже, я не помню точно. Там ещё много всякого хлама было. — Какого именно? — Всякого. Впору нафталином посыпать. — Чучела были? — Были. Дейв, наконец-то оторвался от газеты: я раздражал его своим допросом. — Да, там были чучела. Гостиная внутри устроена как охотничий домик — такие раньше были в моде; на стенах висят ружья, книг много и ещё всякой чепухи. Прямо экскурсия в прошлое. — А медаль? Её ты где взял? — Ты чего? — Ничего. Я просто хочу знать точно. Она лежала в витрине? — Ты не заболел? Я промолчал. — Да, медаль лежала в стеклянной витрине в гостиной. Ты что, не с той ноги сегодня встал? — А кабинет в квартире был? — Да, кабинет был. Дейв глянул на Анну так, будто хотел сказать, что я совсем того, но она только пожала плечами и снова уткнулась в книжку. Я хотел выяснить у Дейва остальные детали, доказать Анне, что я не свихнулся. — В кабинете был стол? — Столы есть во всех кабинетах. — Старинный стол, обитый зеленой кожей, на нем древняя печатная машинка с тугими кнопками и стул… — …старый скрипучий стул, — перебил меня Дейв. — И спальня с окнами на запад, и ещё одна комната, забитая коробками, и прачечная, и… — …и запертая дверь в конце коридора. Дейв откинулся на спину стула, в глазах наконец-то появился интерес. Анна и Мини теперь внимательно слушали. — Вы про что вообще? — спросила Мини, подсаживаясь к нам. — Дверь в квартиру была закрыта, пришлось выбить замок топориком. Ты туда ходил после меня? — Может, ты был в такой же квартире? — предположила Анна. — Нет, я был именно в этой квартире. Мне приснилось, что вчера я пошел туда, но я проснулся, как раз когда выстрелил в замок последней двери и… — Ну? — Мини смотрела на меня во все глаза. — Дейв, что было дальше? — В смысле? — Что ты увидел за дверью? Дейв посмотрел на меня с недоумением, которое сменилось раздражением, когда он понял, что я требую от него отчета. Он отложил газету, перегнулся ко мне через стол и заговорил так, как обычно мой дядька разговаривал со мной и моей двоюродной сестрой, когда мы были в чем-то виноваты. — Я рассказывал об этой квартире вчера днем, ты что, забыл? Я принес оттуда для Анны целую стопку книг, рассказал тебе о квартире, ещё сок принес, кстати. Ты напялил эту медаль и просидел в ней весь обед. На обед мы ели курицу, которую Мини принесла с крыши, но тебе что-то стало плохо, и ты рано лег спать. Я вопросительно посмотрел на остальных. Анна, не отрываясь от «Гордости и предубеждения», еле заметно кивнула. Мини странно посмотрела на меня, а Дейв ехидно улыбнулся, будто радовался, что я свихнулся. — Да уж, точно крыша поехала, извини, — сказал я. Глядя в окно, я пытался восстановить свой сон, но дальше запертой двери — её-то я мог описать до мелочей — ничего не мог вспомнить. Неужели я такой трус, что живу не своей жизнью, а приключениями Дейва? Дейв глянул на часы: черт, я ведь взял их для себя в одной из квартир. Или нет? Все смешалось. — Ладно, пойду схожу на разведку, — сказал Дейв. Анна обеспокоенно посмотрела на меня. — Зачем? — спросила она. — Поищу хорошую машину. Посмотрю, можно ли добраться до Лодочной пристани. Должен же у нас быть выбор. Не переживай за меня. Если уж Джесс ходил и вернулся живой и здоровый, то со мной подавно ничего не случится. — Отличная мысль. — Отличная? Да уж… — в голосе Анны прозвучала досада. Она поднялась и ушла на кухню. Дейв улыбнулся мне, но какой смысл он вложил в эту улыбку я, не понял, поэтому просто сказал: — Иди, только вернись до темноты. — Само собой. Я вот думаю, если все получится, если мы найдём машину, может, уедем отсюда? Будем ехать, пока не найдём помощь. — Или пока не уткнемся в разрушенные или заблокированные дороги. И что тогда? Будем ночевать в машине? Прямо как ужин на тарелочке, — вмешалась Мини. — С голубой каемочкой, — добавил я. Судя по выражению лица, Мини было не до шуток. Я извинился. Дейва, похоже, раздражало, что я не в восторге от его идеи. — Но если мы найдём джип, дизельный полноприводный джип, который легко идёт по бездорожью? С кенгурятником. Загрузим канистры с топливом, возьмем запас еды и воды, закрепим на крыше запаски… — А запаски ты где собираешься взять? — Снимем с таких же машин. Можно выбирать дороги подальше от воды, поехать на север, в Бостон, например. На его последних словах вернулась Анна. — Я не смогу спать в машине, когда на улице полно этих! — сказала она. — Мы будем как в мышеловке. Я не стану спать в машине ночью и все тут! Я вспомнил белого медведя. С ним было бы не страшно. Уж от охотников он бы нас защитил, почуял бы их приближение и предупредил нас, или бы они сами испугались… Дейв не унимался: — Можно вести по очереди, круглые сутки. Можно делать на ночь остановку каждый раз в новом месте: пустых квартир, домов — полно. — А если мы не найдём помощь? Если вокруг остались только охотники? Если мы застрянем в каком-нибудь затхлом городишке, где не будет ни еды, ни воды, что тогда? — не унималась Анна. — Ну, уж в Бостоне — то точно… — Заткнись, Джесс! Мини взглянула на меня с сочувствием. Дейву, похоже, перестала нравиться собственная идея. — Ну, вспомни, вспомни любой фильм ужасов, — продолжала Анна. — С героями все в порядке, пока они держатся вместе и не рыпаются. Нам и здесь неплохо, так зачем уезжать? Зачем без надобности испытывать судьбу? Вдруг мы уедем, а спасатели придут сюда? Про закон подлости слышал? — Я всего лишь предложил, — стал оправдываться Дейв. — Хочется узнать, что там дальше, поискать. Может, где-то тоже прячутся нормальные уцелевшие люди, как мы… И вдруг я сказал то, что никто не решался произнести вслух: — А если мы ничего не найдём? Стало очень тихо. Молчание было долгим, и я даже испугался, что мои друзья больше никогда не заговорят. — Пусть Дейв сходит в город на разведку, нам это поможет, — сказал я. — Каким, интересно, образом? — Анна смотрела прямо мне в глаза. — Мы сможем составить маршруты ухода из города, по суше или по воде… Анна перебила меня: — Все равно тоннели и мосты, скорее всего, заблокированы. А здесь у нас есть все необходимое. — Может, ты и права. Но я лучше проверю. Я хочу убедиться сам. Мне показалось, что Дейв завидует мне. Завидует, что это я, а не он ходил в город. — Мы договорились держаться вместе. Как только группа распадается, начинаются неприятности, — сказала Анна. — Анна, но если однажды нам просто придется расстаться? Что, если мы просто не сможем поступить иначе? Что если кто-то из нас захочет уйти? — спросил я. — Что ты заладил, Джесс? — она заговорила так, как никогда до этого не говорила: как совершенно взрослая. — Вдруг с воздуха заметят наш знак на крыше? Тогда заберут тех, кто остался здесь, а того, кто ушёл — нет. И как тогда? — Все может быть, Анна. Но пока спасением и не пахнет. Нас вообще могут никогда не найти. Поэтому мы должны сами подумать, что делать, изучить окрестности, продумать варианты. Мы будем делать это вместе, мы будем очень осторожны. Если Дейв считает нужным пойти в город один, пусть идёт. Кто мы такие, чтобы запрещать ему? Похоже, моя речь не показалась Дейву убедительной, но все же на его лице промелькнуло что-то вроде благодарности. — Ты же ходил в город один, — сказал он. — Дейв, дружище, я только «за», чтобы ты пошел. Я ходил один, потому что ты был нужен им… — С каких это пор ты говоришь про нас в третьем лице, а? — спросила Анна. — Не придирайся к словам. Дейв взрослый, сильный, не то, что я. В случае чего он бы сумел защитить вас. Вот и все, что я имел в виду. — Ты отлично справился в городе сам, Джесс, — Мини, наконец, вступила в разговор. — А мы отлично справились тут. Пусть Дейв идёт, если ему хочется. Ну что с нами станет? Анна снова выскочила из-за стола. Дейв молча поднялся, взял рюкзак и ушёл, даже не попрощавшись. Когда Дейв ушёл на разведку в город, всем как-то сразу полегчало, хотя девчонки в этом ни за что не призналисьбы. Я надеялся, что он вернётся с новостями и сразу все решится с маршрутами и вариантами. Или что Дейв найдет организованные лагеря выживших, выяснит, что произошло. Но к полднику Дейв не появился, и мне стало не по себе: что могло случиться? Как мы справимся без него? Даже подумать было страшно, что придется остаться без друзей. До самого захода солнца мы готовили на крыше сигнальный огонь. День был подходящий: хоть солнце и не могло пробиться сквозь густую пелену туч, на голову все же не лило. Перемазавшись по уши желтой краской и бензином, мы написали на крыше «SOS» и приготовили огромный таз со всяким тряпьем, пропитанным керосином и жидким бутаном, чтобы поджечь сразу, как покажется самолет. Безусловно, Дейв в городе старался для всех нас, но и я не бездельничал. Когда мы наконец закончили на крыше, отмылись и сели ужинать, я вдруг осознал, что выход есть из любой ситуации. Да и мир за стенами небоскреба уже не так пугал меня. Я лицом к лицу столкнулся с одним из его представителей — с тем пареньком. Может, далеко не все охотники — исчадия ада, не все — убийцы. Ведь тот мальчик был другим. — А я вот уверена, что охотник обязательно убьет человека, если будет сильно хотеть пить, — сказала Анна, будто прочитав мои мысли. Мы как всегда ужинали за «нашим» столиком в «Радужной комнате». Анна приготовила спагетти с томатным соусом, и я вспомнил, что мы с отцом готовили пасту с очень похожим соусом. Мини почти не ела. — Если другого варианта не будет, если от жажды не будет спасения, охотник точно убьет человека, — все говорила и говорила Анна. Я кивнул, и она улыбнулась. — Неважно, что у них там в голове, важнее, что мы решим. Мы можем сидеть и дожидаться помощи, а можем уйти. Можем разделиться, ведь Дейв сейчас… — сказал я и посмотрел на часы. Анна сделала вид, что не заметила. — Единственное, что у нас есть — это право выбора, причём каждый должен выбирать сам. Вместо улыбки у Анны вышла гримаса. Она молча встала из-за стола и ушла с фонариком читать. Мини тоже улеглась на матрас и уткнулась в айпод. Я задул все свечи, кроме одной, которую отнес к своему «лежбищу». Попытался читать при тусклом мерцающем свете, но из головы никак не шли мысли о ребятах, которые были с нами в лагере ООН. Встань передо мной выбор, с кем остаться после катастрофы, я бы выбрал этих троих — Анну, Дейва и Мини. Анна выключила фонарик, осталась гореть только моя свеча. — Он скоро вернётся, — сказала Анна. — Конечно, — ответил я. — Так, нам нужна на завтра развлекательная программа. Пора отдохнуть. Будем играть в бутылочку, — предложила Мини. — А что, Дейву понравится. — Ещё бы, — сказал я и засмеялся. Девчонки тоже стали смеяться, и постепенно наш смех перерос в самый настоящий хохот. Мы не могли успокоиться несколько минут и насмеялись так, что я забыл, с чего нас разобрало. — Дейв вернётся, обязательно вернётся. Я уверен. Завтра он вернётся.Глава 16
Завтрак был просто шикарный. Анна приготовила фруктовый салат, я принес из нашего снежного «чуланчика» на крыше яйца и йогурты. Срок годности у яиц все равно подходил к концу, поэтому мы, не мучаясь угрызениями совести, слопали сразу по четыре штуки. Жаль, что пирушка проходила без Дейва. У нас даже был свежий хлеб: на чьей-то кухне мы нашли хлебопечку. Хлеб слегка не пропекся, но мы все равно его слопали. По-моему, даже Мини брала добавку. Несколько часов подряд мы играли в «Монополию», пытаясь отвлечься. Кстати, играли на самые настоящие деньги, которые находили в квартирах. Уж не знаю, сколько у нас их было — мы просто набили деньги в большой пакет. Может, сотня тысяч или больше. Хоть Мини с завидным постоянством оказывалась «акулой», мы все равно отлично провели время. Мини скупала все, что видела, Анна предусмотрительно копила деньги, а я отсиживался на полях «Шанс» и «Общественная казна», но такая стратегия мне почти ничего не приносила. Когда Анна купила Бродвей, я попытался остановиться там, заранее представив, как буду изображать страдания по поводу необходимости платить ей аренду, однако покусился на один из отелей Мини и в итоге вылетел из игры. Ещё несколько часов я осматривал квартиры на пятьдесят седьмом и пятьдесят восьмом этажах. В глубине души я понимал, что намеренно избегаю квартиры 59С, которая приснилась мне: наяву я пока был не готов вернуться туда. В одной из квартир под огромной двуспальной кроватью я нашёл пластиковый чемоданчик, набитый наркотиками: белым порошком, пакетиками с веществом, напоминающим кристаллики соли, и несколькими маленькими голубыми таблетками. Может, Дейв в курсе, что со всем этим обычно делают. Мини и Анна, когда я показал им свою находку, отреагировали со смесью любопытства и удивления. Чемоданчик я оставил на стойке бара. — Сбрось эту дрянь с крыши, — сказала Анна. — Зачем? — А нам она зачем? Ты что, собираешься пробовать наркотики? — Нет, конечно, — ответил я, а про себя подумал: «Сейчас — нет, но лет через десять, если ничего не изменится, все может быть» — и сам вздрогнул от этой мысли. Пусть лучше рядом будут друзья — этого вполне достаточно. — Так выброси эту дурь! Нам не нужны наркотики. — А если использовать их как лекарства? — спросил я. — Вдруг кто-то из нас получит серьезную травму и придется вправлять вывих, например? — А что, ты умеешь вправлять вывихи? — подключилась к разговору Мини. — Да ничего он не умеет. А если бы и умел? Как ты собираешься рассчитывать дозу, а? Джесс, просто возьми и выброси их. Я посмотрел на чемоданчик, взвешивая все «за» и «против». В итоге решил, что такая куча наркотиков может нам пригодиться, и покачал головой. — Мы сможем их продать или обменять. Вполне возможно, найдутся люди, готовые в обмен отдать что-то нужное нам. — Что, например? — Пока не знаю. Но мы ведь даже предположить не можем, что теперь ценится в этом мире? Я вот насобирал целый чемодан денег: а вдруг они теперь вообще не нужны? Больше никто ничего не сказал. Анна как-то незаметно ушла: наверное, снова легла читать. — Я все же оставлю их на всякий случай, — сказал я самому себе. — Хотя бы до нашего ухода. Может, в далеком будущем они мне пригодятся. Может, друзья бросят меня, а может, окажется, что они мне не друзья, и тогда я останусь совсем один, один во всем мире. Пусть в таком случае у меня будет право выбора. Несколько послеобеденных часов я провел на смотровых площадках, наблюдая за городом. В Бруклине что-то рвануло, но облако дыма очень быстро рассеялось. По улице пробежала группа людей, но я так и не понял, кто это: охотники или нормальные люди. А вдруг Дейв тоже встретил их и попытался наладить контакт? Потом я поиграл сам с собой в теннис, отбивая мячик от стены. Вспомнился дом. Интересно, чем там занят отец? В Австралии, правда, ещё раннее утро, но, может, он не спит и вспоминает обо мне, как я сейчас вспоминаю о нем? Раньше мне и в голову не приходило, что я смогу жить без отца, а ведь живу… Когда я спустился вниз, Анна с Мини над чем-то хохотали. Сразу стало как-то легче, вернулась надежда. — Я вот говорю Анне, что нам надо поработать над культурной программой, — Мини стала посвящать меня в их «тайны». Анна улыбнулась. Она снова стала сама собой и, вроде бы, забыла про наркотики. — Пошли в Музей современного искусства, — предложил я. — Да ну, рисковать своим задом из-за какого-то Ван Гога или Уорхола, — фыркнула Анна. Я стал складывать домик из карт и с удовольствием подыграл Анне. — А какой риск? Ты думаешь, тамошние экскурсоводы тоже превратились в охотников? — Нет, просто как-то не хочется рисковать из-за искусства и всякой прочей белиберды. Лучше уж из-за еды, бензина, крыши над головой. — А как насчёт домов знаменитостей? — Ты про что, Мини? — Ну почему бы не пройтись по домам всяких звезд — актеров, певиц, спортсменов? — А что, классная идея! — обрадовалась Анна. — А как мы узнаем адреса? Я отвлекся от карточного домика и повернулся к Анне: — О да, идея — лучше не бывает! Ты готова рисковать из-за чего угодно, только не из-за искусства? Она покачала головой: — Нет, я не стану рисковать ни из-за искусства, ни из-за звезд, ни из-за чего подобного. Мы ведь просто мечтаем, чем заняться на Манхэттене, если уж он в нашем полном распоряжении. Если бы ещё охотники куда-нибудь испарились. Представляешь, сколько времени понадобится, чтобы облазить здесь все пентхаузы? — Жизни не хватит, и скоро надоест, — сказала Мини. — Ну, денек можно этому посвятить, — заметил я, пытаясь выставить второй ярус карт. — Ладно, сменим тему. Какая группа самая великая в истории человечества? — спросила Анна. — «Мэйдэй», — выпалила Мини. — Это ещё кто? Какой-то чокнутый тайванский бой-бэнд? — спросил я. — И ничего не чокнутый. Я вспомнил, что Мини уже упоминала про эту группу. — «Радиохед», — предложил я свой вариант. — Как насчёт «Битлз»? Или они вне рейтинга? — спросила Анна. — А я говорю, «Радиохед» — величайшая группа всех времен и народов. У них даже состав не менялся со дня основания. Да что тут объяснять. А твой вариант? — Не знаю… — Как не знаю, ты же сама спросила? Ну, если не считать всякую попсу, какие группы ты любишь? — «Мьюз». — Ты серьезно? Они ж, вроде, ударились в мормонство? — О, а правда, что у мормонов разрешено многожёнство? Я бы вышла за богатенького мормона, — сказала Мини. — Чего — чего? — А что такого? Мне бы не пришлось особо напрягаться — все бы делали другие жены. Анна повернулась и посмотрела на Мини: — Ты не хочешь быть единственной женой? А как же самоуважение? — Да ну, сейчас им вряд ли разрешают заводить по несколько жен. Это раньше так было. Оп! Анна, ты же говорила, что у тебя две матери. — А как они делят обязанности? — спросила Мини. — Одна из них вместо отца? — Кому это теперь интересно? — Нам интересно. Я подошёл к Анне и хотел взять за руку, но Анна отшатнулась. — А почему не должно быть интересно? — спросила Мини. — Наверное, Анна думает, что больше их никогда не увидит. Мы молчали. Нужно было что-то сказать, но я представить не мог, как убедить Анну в том, что она снова встретится с семьей, поскольку сам в это слабо верил. — А вдруг Дейв — мормон? — Мини! Ты собралась замуж за Дейва? — Да нет… Просто подумала. — По внешнему виду определила? Я думаю, он католик, — сказал я. — Ты уверен? — Нет. Я вообще ни в чем не уверен, подумал я и смел домик со стола. — Ну-с, вариантов масса, — сказал я, глядя на большую туристическую карту Нью-Йорка, расстеленную на столе. — По домам звезд мы уже прошвырнулись. Куда дальше пойдём? — В Музей естественной истории? — предложила Анна. — Куда-куда? — А почему нет? Чтобы спрятаться — просто отличное место. — Зря вы так. Давно у Анны не было такой хитрой искорки в глазах. — А ещё есть ратуша в Сити-Холл Парке, Резиденция мэра, Штаб-квартира полиции, — стал перечислять я, глядя на карту. — И Остров Свободы, — добавила Анна. — И Централь… — начала было Мини и замолчала. — Упс. Ошиблась. — В любом случае, там было очень открытое место. Нам нужно здание с небольшим количеством входов — выходов, только тогда мы будем в безопасности. — Интересно, а что бы предложил Дейв? — сказала Анна. И вдруг раздался голос Дейва: — Федеральный резервный банк или Нью-Йоркскую фондовую биржу. Это настоящие крепости, защищенные от атак террористов. Дейв улыбался во все тридцать два зуба. Девчонки радостно подскочили и бросились ему на шею. Меня Дейв хотел было по-дружески толкнуть кулаком в плечо, но в последний момент передумал. — Что за резервный банк? — Там хранят золотой запас, — сказал Дейв, снимая куртку и садясь к столу. — Самое крупное золотохранилище в мире. — Прикольно, — произнес я. После самостоятельной вылазки в город Дейв казался выше, больше. — Только зачем нам золото? — В смысле? — Джесс, наверное, думает, что наркотики куда больше подойдут для обмена и продажи. Золото и деньги, по его мнению, утратили ценность, — ответила за меня Анна. — Да нет, но… — я замолчал на полуслове: лучше закрыть эту тему. Повернулся к Дейву и спросил, кого он встретил на улицах. — Никого. — Как это «никого»? — Так. Никого, — повторил он, разуваясь. — А что же ты тогда видел? — Машины. Трупы. Рухнувшее здание. Он говорил, а у меня, как в кино, прокручивались мои собственные воспоминания о походе в город. Это было кино о смерти и разрушении. — Снега было не особо много, а вот мусора и мокрого пепла — полно. — Пепла? — переспросила Мини. — Ну да, сгорело-то много всего, — стал объяснять Дейв. — Помнишь кадры со взрывами башен — близнецов одиннадцатого сентября? А сколько пыли и грязи было на людях? — Не особо. Зато мы с Анной прекрасно поняли, что Дейв имел в виду. В одной из квартир мы даже нашли фотографию башен в клубах пепла, дыма и пыли. Я снова вспомнил про квартиру 59С. И будто наяву представил, как я стреляю в запертую дверь. Картинка вспыхнула у меня в мозгу — но всего на мгновение. — Так что, какой у нас план? — спросила Анна. — Давайте обсудим варианты. Мы должны принять решение вместе, — сказал я. — Мы уходим отсюда? Анна посмотрела на Дейва, но мне вдруг стало ясно, что ответить должен я. — Да, мы уходим. Дейв кивнул. — Завтра? Я отрицательно покачал головой. Послезавтра. Нам нужно собраться, все подготовить, отдохнуть. По очереди посмотрел на каждого из ребят. — Мы уходим послезавтра.Глава 17
Вечером Дейв рассказывал, как провел в городе эти полтора дня. Рассказ получался скучный и монотонный, так что через какое-то время я ушёл на крышу подышать воздухом. Что-то внутри мне подсказывало, что он просто сидел все это время где-то на лестнице и даже не высовывался наружу. Его рюкзак не стал меньше, не испачкался: будто он ничего не ел и ничего не доставал оттуда. Где были доказательства виденного? А если он врет нам, как ему вообще доверять? Не предаст ли он в самый важный момент? Я смотрел на ночной город, а в голове один за другим вспыхивали вопросы. Если уж я сомневаюсь в Дейве, то насколько остальные доверяют мне? Готовы ли они остаться со мной до конца? С самого начала Дейв был неофициальным вожаком нашей группы, но после выстрела в охотника все переменилось. Все больше и больше я чувствовал свою ответственность за друзей. Впервые я начал понимать, почему мама бросила нас с отцом: возможно, ей оказалось не по силам нести бремя ответственности за нас, не хватило уверенности в себе. Я устал постоянно сомневаться. Пора было принимать решение. В абсолютной темноте на крыше небоскреба возникало странное чувство. Я выбрасывал сверху мусор и не мог избавиться от чувства, что одного за другим я сбрасываю с крыши своих друзей. Мешок за мешком падал в разинутую темную пасть разрушенного катка, а мне казалось, что сама Мать-Земля поглощает то, что не осилил человек. И что в один прекрасный день из этого мусора вырастет густой могучий лес, и белый медведь будет бродить по нему, как самый настоящий царь природы, а вокруг будут играть медвежата. Как же хотелось увидеть новую жизнь на месте разрушенного города, увидеть ту обновленную Землю, про которую мы говорили! Я поднял последний мешок, но как-то неловко и чуть не упал с крыши вместе с ним, еле-еле поймав равновесие на самом краю. От страха мне стало нехорошо, я сел, свесив ноги с крыши и вцепившись в ледяные перила ограждения. Интересно, что будет, если спрыгнуть? Что почувствуешь? Будет страшно? Сейчас страха высоты я не испытывал, потому что все равно не видел ничего дальше носков ботинок. Я чуть наклонился вперёд — в лицо ударил ночной ветер. Интересно, я смогу парить, будто летающий змей? Интересно, а у ветра хватит силы унести меня? А может, просто отпустить руки, слегка оттолкнуться и броситься в пропасть… Я попытался засмеяться, но получился странный звук, больше похожий на всхлип. Неужели у меня хватит смелости на такое? Что же должно случиться для этого? Должны уйти мои друзья? Должна кончиться вода? Должно произойти то, с чем я не смогу жить? Я вспомнил убитого Дейвом охотника, вспомнил паренька возле реки, закрытую дверь в квартире 59С… Пора было уходить. Не важно, останутся друзья со мной или нет, пора было уходить — не только из небоскреба, из города… Я вытер слёзы. Внутри прозвучало: «Не смей!», но я поднялся и заревел в голос — от обиды на мир, на тех, кто все это устроил. Я плакал, и мне становилось легче, жизнь возвращалась, и… Свет! Луч света с соседнего здания полоснул меня по глазам и исчез. Я стоял на высоте в семьдесят этажей, так что о природном источнике света и речи быть не могло. Я смотрел во все глаза, но больше ничего не замечал. Наверное, просто показалось: такая короткая, незаметная вспышка… Тоненький лучик, прорезавший темноту ночи, безлунной ночи. Я хотел было развернуться и уйти, как… Боковым зрением я снова заметил свет: дрожащий луч от фонарика, пропавший так же быстро, как и в первый раз. Но теперь я был уверен: мне не показалось. Этот лучик говорил, что где-то есть жизнь. А свидетельством чего ещё мог быть свет в абсолютно темном здании в это время и в этом городе? Я оглянулся: точно, Дейв решил меня разыграть. Но нет, на крыше никого не было — только я один. Перепрыгивая через две ступеньки, я спустился на шестьдесят седьмой этаж и подбежал к окну, напротив которого видел свет. Схватил бинокль и стал ждать. Мне было не по себе, нашла какая-то необъяснимая тоска. Я ждал и ждал… А вдруг там есть кто-то такой же, как я… Я осматривал окно за окном в здании напротив. Может, бросить все и бежать рассказать остальным? А если я уйду, и свет появится снова? Я вспомнил фильм Хичкока, в котором парню на инвалидной коляске показалось, что он видел убийство в одной из квартир. День за днем он сидел возле окна и смотрел, и видел в темноте убийцу, который следит за ним самим. А вдруг это охотник хочет выманить нас? Да нет, это точно другой выживший! Несколько часов я провел с биноклем, всматриваясь в темноту, и, наверное, заснул, потому что проснулся от холода, от того, что все тело затекло. Рядом сидела Анна. Может, это она разбудила меня. Было немного за полночь. В окне отражалось лицо Анны — нечетко, размыто, будто лицо призрака. Света нигде не было — только темнота. Анна не спрашивала, что со мной, не спрашивала, что я здесь делал, а мне и не хотелось ничего рассказывать. Мы просто молча сидели рядом, но мне казалось, что я могу читать её мысли. — Нам действительно нужно уходить? — наконец спросила она. Я не знал, что ответить. Я пока не решил даже для себя, не знал, как поступить. — Когда мы уйдём, все станет по-другому. — Я знаю. — Возможно, нам придется расстаться. — Я знаю. — Разделиться. — Я знаю. — Разойтись в разные стороны. — Я знаю. — В этот раз — навсегда. У меня по щеке скатилась слеза. Я понимал, что Анна имеет в виду. Она заслужила полное право уйти и быть свободной, жить своей собственной жизнью, найти своего мистера Дарси или кто ей там больше по душе. А может, её место рядом с Дейвом, может, они больше подходят друг другу. У них было что-то общее, а я был чужаком… И уже во второй раз за эту ночь я понял, что пора решаться… — Я понимаю, что нам, возможно, придется разделиться, если мы уйдём отсюда. Но знаешь, если мы останемся, однажды наши дороги все равно разойдутся. Я проснусь, а тебя не будет, — сказал я. — Ты поймешь меня? — тихо спросила она. Я промолчал. Просто смотрел на её красивое отражение в окне и не думал больше ни о чем. Встал, протянул Анне руку. — Пойдём. Завтра — наш последний день и нужно провести его с пользой. Для начала, хотя бы выспаться.Глава 18
До ухода нужно было многое успеть. Во-первых, я хотел попрощаться с некоторыми уголками приютившего нас небоскреба, а во-вторых, я должен был пересилить страх и вернуться в квартиру 59С. Да, я буду скучать по нашему дому, но лишь по некоторым его уголкам. Пора было вставать и приниматься за дело, но так хотелось просто лежать, спать и ждать, пока нас найдут, пока все само собой вернётся на круги своя. Завтрак стоял на столе. Я присел на матрас к Мини и тихонько позвал её по имени, чтобы разбудить. Ели мы молча. В большой походный рюкзак я уложил смену одежды и запас еды на неделю, засунул в боковые карманы два фонарика — наш старый добрый динамо-фонарик и мощный надёжный «Мэглайт», аккумуляторы, два айпода, зубную щетку, пасту и мыло, небольшую аптечку, десяток зажигалок и коробков спичек, патроны в пластмассовой коробочке. Пистолет положил на стол: засуну его в карман перед уходом. Предварительно я достал магазин и высыпал на ладонь патроны, а потом один за другим вставил их обратно. Куртку и самые удобные вещи я повесил на спинку стула. Легкое, но довольно теплое одеяло свернул и пристегнул к верху рюкзака. Я был готов. На одном из столиков в ресторане мы свалили в кучу солнцезащитные очки, найденные в квартирах. Я примерил несколько штук и выбрал одни. Потом прошелся по другим «тематическим» столикам: с шапками, с верхней одеждой, с одеялами, с аккумуляторами, с изолентой, с оружием. Глядя на последний стол, я помянул Дейва недобрым словом, но все же взял оттуда дробовик и самурайский меч. — А если мы встретим других людей? Ну, нормальных людей, как мы? — спросила Мини. — Узнаем, что знают они. Может, где-то есть лагерь, — ответил я. — Мы должны быть осторожны. Я думаю, лучше избегать встреч с людьми, — сказала Анна. — Ты имеешь в виду охотников? — Охотников — само собой. Но мы же понятия не имеем, что творится вокруг. Мы ничего не знаем о выживших, не знаем, что они за люди. Я думал об этом. Свет фонарика вчера ночью говорил о том, что в здании напротив могут быть выжившие, вернее, они там точно есть, просто мы их не видим. Интересно, кто они? Что из себя представляют? Выжидать больше нет смысла — пора действовать. — Ты права, Анна. Осторожность не помешает. Наверное, нужно придумать несколько кодов, шифров… — Например? Все трое сидели за столом и смотрели на меня так, будто я знаю ответы на все вопросы. Лучше бы они помогли мне сложить вещи. — Для начала, назначить ключевые места. Пока у нас их два — этот небоскреб и лодочная пристань. Пусть будут Пункт А и Пункт Б. Если вдруг мы попадем в ловушку или вынуждены будем разойтись, можно просто крикнуть: «Встретимся в Пункте Б!». — А названия поинтереснее придумать нельзя? — спросила Анна. — Твои предложения? — Например, по именам дорогих нам людей. — То есть, наш небоскреб будет «мистером Дарси», а пристань — «Джейн Остин»? Анна пожала плечами: — А почему нет? — Ладно, тогда этот небоскреб — мистер Дарси… — Ну уж нет! — перебил меня Дейв. Через двадцать минут каждый из нас подготовил листочки с вариантами названий, и мы сложили их в большую вазу. В итоге для нашего небоскреба мы вытащили название «Дом» и единогласно приняли его. А вот для пристани мы с удивлением вытащили название «Опра», но в авторстве никто не сознавался, идентифицировать любителя Опры Уинфри по почерку тоже не получилось. Хотя я подозревал Дейва. — Итак, завтра мы отправляемся к лодочной пристани… — К Опре, — поправил меня Дейв. — Ну да, к Опре. Дейв, ты сказал, там есть машины вдоль… — Сколько угодно. — И они все заводятся, и мы можем выбрать… — Именно так. — Отлично. Тогда мы можем поехать на север по Восьмой авеню, которая на пересечении с Пятьдесят девятой улицей переходит в Централ-Парк-Вест, а потом выехать на Семьдесят девятую улицу на западе? Дейв кивнул. — Отлично, — сказал я. Я посмотрел на карту: выбранный нами путь был далеко не самым коротким, но, по словам Дейва, небоскреб компании «Тайм Уорнер» на площади Коламбус-серкл рухнул и перегородил проезд. — И что дальше? Мы найдём яхту или катер и поплывем в Австралию? — съязвила Анна. Мини засмеялась. — В Бостон, — ответил Дейв. — Мы будем идти вдоль берега. Может на Лонг-Айленде или ещё где-нибудь встретим других выживших. — О, Дейв, спасибо! Чуть не забыл бинокль! В боковой карман, где уже лежал пистолет, я засунул маленький, но мощный бинокль. — Итак, мы спустимся по Гудзону, обогнем Лонг-Айленд с юга и… — А если на пристани будут охотники? — спросила Мини. — Мини, нужно говорить «Опра»! — О, черт, забыла! Она встала, почесала голову и, глядя на меня, спросила: — Джесс, но если там будут охотники, что тогда? Нам ведь и здесь неплохо, да? — Мини, там было пусто вчера, — вмешался Дейв. — Это было вчера! Мини почти перешла на крик, хотя раньше всегда говорила тихо и спокойно. Её доводы звучали вполне здраво: — А если там охотники, что мы тогда будем делать? Пойдём в Пункт В, в Пункт Г, в Пункт Д? Вдруг мы уйдём отсюда, а окажется, что идти некуда? Нам нужно ещё одно укрытие, вроде этого. Какой-нибудь дом, здание повыше, чтобы спрятаться от этих. Ну как вы не понимаете! Я кивнул и вытащил из вазы ещё один свернутый трубочкой листочек. «Первомай». Я показал его Мини, и она рассмеялась, хоть и была на взводе ещё секунду назад. — Итак, — сказал я, глядя на карту, — выбираем Пункт С под кодовым названием «Первомай». Это должно быть безопасное место. Какое, по-вашему, место — самое безопасное в Нью-Йорке? — На Манхэттене? — Да, Дейв. — Небоскреб «Башня Трампа». — Серьезно? — А что? — Ну, просто ещё вчера ты называл Фондовую биржу и здание Федерального резерва. — Они все надежные и безопасные. На карте я обвёл кружками все три места. — Как насчёт здания компании «Вулворф»? — спросил я, вспомнив, что видел этот большой небоскреб старой постройки недалеко от Ратуши во второй день нашего пребывания в Нью-Йорке. Он выглядел очень надежным, построенным, как говорится, «на века». — Далековато… — Зато оттуда открывается отличный вид, и оно расположено в Нижнем Манхэттене. — Ну да, неплохой вариант, — сказал Дейв. — Не хуже, чем здесь. — Пятьдесят семь этажей, — прочитал я по карте. — Концертная площадка Мэдисон-Сквер-Гарден? — Слишком открытое место со слишком большим количеством входов и выходов, — объяснил я. — Универмаг «Барниз». Круглосуточный шоппинг! Просто мечта! — Да уж, Анна! Просто мечта! — сказали мы с Дейвом в один голос и закатили глаза. Ещё минут десять мы выбирали варианты, но в итоге остановились на здании штаб-квартиры ООН. Оно-то и стало Пунктом В под кодовым названием «Первомай». Правда, до него было довольно далеко, и находилось оно в противоположной стороне от Лодочной пристани, но мы решили, что нам нужен «запасной аэродром» именно такого типа. Я обвёл взглядом «Комнату радуги», ставшую нашим домом: я наверняка буду скучать по этому месту. Посмотрел на наши уютные «гнезда»: каждое отражало характер хозяина. Мы неплохо проводили здесь время, но уходить все равно придется, так лучше сделать это, когда нам удобно и когда есть время на сборы. Дейв перекладывал собранный им арсенал. Интересно, в Нью-Йорке действовали хоть какие-то ограничения на ношение и хранение оружия? Чуть ли не в каждой квартире и в большинстве офисов были тайники с огнестрельным оружием. За последние несколько дней я научился отлично обращаться со своим «Глоком»: заряжал, стрелял, взводил затвор практически с закрытыми глазами. Мы нашли несколько руководств пользователя к огнестрельному оружию — по словам Дейва, он изучил их от корки до корки. Правда, когда я сам стал читать одно из них, заметил, что написанное там сильно отличается от точки зрения Дейва. Глядя на меня, ребята тоже стали складывать вещи. Они подошли к этому вопросу не менее тщательно, чем я. Одежда, еда, вода, горючее, спички и зажигалки, аптечка, деньги — как минимум, по десять пачек сотенных долларовых купюр и по тысяче евро на каждого. Если путешествие вдоль побережья окажется удачным, если нас спасут — мы будем во всеоружии. Вдруг Мини, пораженная собственной догадкой, сказала: — А вы не думаете, что дождь мог его смыть — вирус, я имею в виду? — Вполне мог, — ответил я. — Или вирус мог погибнуть от холода. Но пока мы точно не знаем, лучше ничего не есть и не пить на улице — вдруг пища или вода окажутся зараженными. Осторожность не помешает. — А как же быть? — Ну не знаю. Может, мыть еду водой из бутылок? — А зачем нам вообще нужно что-то брать с улицы? У нас здесь запасы еды на несколько месяцев, а то и лет. Всегда можно вернуться сюда и взять ещё, — сказала Анна, сидевшая на краешке матраса. Повисла неловкая пауза. Интересно, Дейв и Мини подумали о том же? Мы не собираемся возвращаться сюда. — Пойду последний раз осмотрю квартиры, хотя бы до пятьдесят девятого этажа. Может, мы пропустили что-то нужное, — сказал я. — А пистолет зачем? — спросил Дейв. Я остановился и посмотрел на увесистый пистолет в своей правой руке, а потом, не считая нужным давать объяснения, просто повернулся и вышел из ресторана. На шестьдесят втором этаже находилась квартира некоего Стюарта Хоппера: я прочитал имя хозяина в счетах на кухонном столе. В последние дни я частенько сюда захаживал, пил сок из холодильника и читал «Эсквайр» и «Нэшнал Географик», лежа на кожаном диване. Я зашел в квартиру, пересек кухню, почти целиком сделанную из нержавейки, и подошёл к аквариуму. Сменил там часть воды: слил немного старой и долил свежей из бутылок. Когда рыбы успокоились, я насыпал им корма — сразу двойную порцию. В общем-то, только так я и мог попрощаться с местом своего обитания, лишний пафос был ни к чему. Из квартиры Стюарта Хоппера я сразу пошел вниз. Сам не знаю почему, но дверь в квартиру 59С я решился открыть не сразу: постоял, подождал. Пистолет так и оставался у меня в правой руке, но сил взвести затвор не было. Я готов был развернуться и уйти, поддаться страху — глупому, липкому, необъяснимому страху, который не давал пошевелиться. По лбу градом тек пот. И я решился — пинком распахнул дверь в квартиру, стараясь смотреть только на то место, где раньше был замок. Я был почти уверен, что за дверью в коридоре стоит и ждёт меня пожилой хозяин квартиры. Но ничего необычного не произошло — ровно до тех пор, пока я не переступил порог: тут случилось страшное дежа вю. Я уже был в этой квартире, точно был. Я видел эту комнату и ходил по этим половицам, видел чучела животных, знал планировку. Я зашел в кабинет и посмотрел на стол, обитый зеленой кожей. В старинной машинке торчал лист бумаги:Все мы — писатели. Мы пишем всегда и везде. Это моя история. У меня нет ничего. У меня есть все. Я — совсем один.Именно эта квартира преследовала меня в ночных кошмарах. Именно про неё рассказывал Дейв и предупреждал, что туда не стоит ходить. Глядя на изображения в рамках на стенах, я провел кончиком пальца по столешнице. В рамках были вырезки из старых газет, фото давно сошедших со сцены политиков, морские пейзажи. Палец собрал толстый слой пыли. Печатной машинкой пользовались совсем недавно: на некоторых клавишах пыли не было. Я вспомнил, как в тот день повернулся и пошел в следующую комнату. Теперь я стоял перед дверью, которая ещё пару дней назад была заперта изнутри. Она все так же была закрыта, только ручка выбита выстрелом. Я потянулся к двери… — Не надо. У меня за спиной стоял Дейв. — Почему? — Потому что ты не хочешь заходить туда. — Я хочу знать, что там. — Ты и так знаешь. — Не знаю. — Знаешь, Джесс. Лучше уйти. Я внимательно посмотрел на Дейва. — Что я знаю? Что там, Дейв? — Ничего такого, на что стоит смотреть опять. Пойдём. — Я хочу зайти. — Не надо. — Мне нужно знать. — А мне — забыть. — А ты помнишь, что там? — Помню и не могу забыть. А ты помнишь тоннель, Джесс? Лучше не входи туда. Пойдём назад. Я повернулся к Дейву, но тот уже удалялся по коридору. Я вновь посмотрел на дверь, скрывавшую столько тайн, и понял, что Дейв прав. Лучше не открывать её. И я пошел по коридору за Дейвом, за своим другом. Хотелось верить, что мы уйдём, а все страшные воспоминания останутся за запертыми дверьми.
Глава 19
Когда же прибудет помощь? Эти слова написал кто-то из нас жирным черным маркером на одном из окон ресторана через несколько дней после катастрофы. Тогда мы надеялись вот-вот увидеть в небе самолет или вертолёт со спасателями. Я смотрел на надпись, а за чёрными буквами плыли с востока мрачные тучи. Хотелось верить, что семья Дейва погибла быстро, без боли и страха, сразу же, как только посыпались бомбы. Дейв верил, что родителям удалось спастись, и старался всеми способами ускорить наш уход из небоскреба. Уходить было страшно, но в то же время неизведанное манило нас. Утром Дейв организовал урок стрельбы: мы поднялись на крышу и перевели пару сотен патронов для «Глока». Я попробовал было выстрелить из дробовика, но отдачей мне чуть не выбило плечо. Тренировка пошла на пользу: мы почувствовали себя подготовленными к предстоящему дню. Прицелился, выстрелил, перезарядил. Прицелился, выстрелил, перезарядил. Я довел эти действия до автоматизма. Прицелился, выстрелил, перезарядил. Когда мы спускались с крыши, я не сводил глаз с Анны. Хотелось быть с ней рядом, но я знал, что мы никогда не будем так близки, как мне хочется. Мое сердце было разбито, а её — нет, но она не была в этом виновата. — Оружие не защитит нас, — сказала Анна, не обращаясь ни к кому конкретно, когда мы вернулись в ресторан. Она все ещё не могла успокоиться после стрельбы. — Если охотников будет много, всех не перестреляешь. Пистолет пригодится только в одном случае: он может избавить владельца от страшной смерти, — продолжала Анна. Я отложил «Глок» и взял книжку с комиксами. Интересно, почему Анна это сказала? Кому предназначались её слова? Мне? Может, прочитала какую-нибудь серьезную книгу, и теперь ей в голову лезут мрачные мысли? Как-то мне не хотелось избавлять самого себя от страшной смерти. А может, мне было нужно, чтобы она отговорила меня от последнего шага, на который я уже почти решился? — Я уверен, мы точно найдём нормальных людей, когда поплывем по Гудзону. Как только мы уйдём отсюда, мы встретим других спасшихся, — сказал Дейв. — А что, может, решимся пересечь Атлантику? — сказала Анна довольно весело. — То есть, ты собралась домой? Думаешь, на лодке можно доплыть до Англии? Она никак не отреагировала на моё ехидство. — Ты тоже читал эту книгу? Я подумал, что ответить. — Ну, читал, — почти соврал я. Книгу мне в детстве читал отец, в ней рассказывалось о подростке, который провел несколько месяцев на спасательной шлюпке вместе с бенгальским тигром, после того, как его родители погибли в кораблекрушении. — Слушайте, а ведь в тот день в Нью-Йорк должен был приехать президент, да? — спросила Мини. — Ну и что? — сказал Дейв. — Просто интересно, а он тоже… того? — Сомневаюсь. — А остальные члены правительства? — А что остальные? — Ну, обычно на такой случай для всяких шишек предусмотрен бункер или специальный самолет, — сказала Мини. — А ты откуда знаешь? Дейв не дал Мини ответить на вопрос Анны: — Из компьютерных игр, книг, фильмов… — Они отлично готовят к концу света, — добавил я. — Да уж. — А если даже правительство живо и здорово? Ну, сидят себе всякие министры и генералы в какой-нибудь скале с запасом еды на сто лет. А нам-то с этого что? У нас от этого лампочки не загорятся, когда в генераторе кончится топливо, — сказал я. — В машинах на улице полно топлива. Я прекрасно понимал, к чему ведёт Анна. — Анна, мне надоело тягать канистры на эту верхотуру. Если ты не хочешь уходить, то… — То можно найти где-нибудь в городе двухэтажный дом и жить там. Мы все равно знаем Нью-Йорк гораздо лучше, чем Бостон или любое другое место, куда мы можем доплыть. Почему не обосноваться в одном из таких уютных кирпичных домов, как те, что показывают в «Сексе в большом городе»? — Ты просто выбираешь самый легкий путь, — сказал Дейв. — Почему? — Да потому, что пора убираться с этого долбанного острова. — И рисковать при этом? — Нужно узнать, что творится за его пределами, или ты собралась сидеть тут до скончания веков? Мы должны выбраться отсюда и посмотреть, что творится в мире. — Дейв прав, — сказал я. — Мы отправимся к ло… — К Опре, — поправил меня Дейв. Я вздохнул. — Завтра мы отправимся к Опре. А вообще, ну как верить в то, что правительство в порядке, армия в порядке, остальная Америка в порядке, если за столько времени здесь никто не объявился? В конце концов, мы же не в зоне отчуждения? — Новому Орлеану тоже пришлось ждать помощи. — Но здесь все по-другому, Дейв! Прошло столько времени, а до сих пор — тишина. — Отец говорит, что власти способны только на две вещи: выкачивать деньги и убивать людей, — сказал Дейв. — Почему нас никто не предупредил? Не эвакуировал? — Проглядели. — Отличный ответ, Дейв! — Я уверена, они знали про атаку, — вмешалась Мини. — Самая крутая и богатая страна в мире, самые крутые военные — и что, никто ничего не знал? — Мини, тебе снова мерещится ЦРУ? — спросил я с улыбкой. Остальные тоже заулыбались. — А если охотника укусит комар, а потом укусит кого-нибудь из нас — мы заразимся? — Мини! Ну и фантазия у тебя! — сказал я, но все равно стало не по себе. — Задашь эти вопросы чиновникам, когда они начнут вылезать из своих бункеров. Мы замолчали, думая каждый о своем. Интересно, останемся ли мы друзьями и завтра? Как там моя семья? Все же до Австралии отсюда далеко: может, с ними все в порядке? А вдруг «авторам» всего этого кошмара Австралия тоже показалась удачным полигоном? Я представил, как отца с мачехой выгнали из дому, и они скитаются по улицам, а в нашей столовой обедают захватчики. А потом мне пришла в голову странная мысль: мы ведь тоже рыскаем по чужим квартирам, едим чужую еду, носим чужую одежду — так чем мы лучше? За обедом все разговоры снова вертелись вокруг нашего ухода, но мы больше ничего не планировали, просто болтали: так было легче принять это решение. Где-то глубоко в душе я понимал, что готова даже Анна: хоть она и говорит, что мы можем жить здесь месяцами, все же понимает, что чем меньше у нас еды и воды, тем опаснее наше положение — ведь рано или поздно придется спускаться все ниже и ниже. Друг за другом мы встали из-за стола. Дейв пошел возиться с оружием, девчонки сели играть в «Монополию», а я улегся с книгой, про которую упомянула Анна, — «Жизнь Пи»[7]. Отец читал мне её лет в восемь или в девять, и это была последняя наша с ним книга; да и вообще, с тех пор мне никто не читал вслух. К сороковой странице мне страшно захотелось услышать голос отца, захотелось, чтобы мама спела мне колыбельную. Наверное, я не сумел скрыть своего состояния, потому что Анна и Мини спрятали игру, легли на матрасы и попросили меня почитать вслух. Я посмотрел на них, потом на Дейва, который тоже отложил книгу «Современные карательные операции и борьба с повстанческим движением на Ближнем и Среднем Востоке» и кивнул. Дейв налил себе колы и устроился на лежаке у восточного окна. — Итак, главный герой — подросток по имени Пи, остался один в океане. — Сколько ему лет? — спросил Дейв. — Шестнадцать. — Ух ты, как нам, — сказала Мини. — Да, как нам, только он индиец, из Индии — не индеец. У родителей был свой зоопарк, но они его продали, чтобы переехать в Канаду. Они взяли некоторых животных и сели на корабль, но он по пути затонул. Спастись удалось только Пи. — И больше никому? — Ещё животным. На шлюпке вместе с ним оказались зебра, гиена, орангутанг и бенгальский тигр по кличке Ричард Паркер. — А как зовут мартышку? — Мини, мартышки и орангутанги — совсем разные обезьяны, — вмешалась Анна. — А по-моему, особой разницы нет: обезьяна она и есть обезьяна, — сказала Мини. — Википедия вам в помощь, — пошутил Дейв, и мы засмеялись. — Самку орангутанга зовут Апельсинка. Я прочитал вслух пятьдесят страниц, а когда отложил книгу, все спали. Я выключил небольшой светильник, работавший от аккумулятора, и повернулся на другой бок. Дома, если не хотелось спать, я мысленно прокручивал всякие важные и не очень события из своей жизни и думал, что хотелось бы изменить. Вспоминал, как я опозорился перед одноклассниками, или как на дне рождения у своего пятилетнего друга так смеялся, что намочил штаны. Вспоминал, как на отцовской машине врезался в забор, как украл в супермаркете пенал, как бросался сырыми яйцами в соседский дом, а меня поймали. Только сейчас моё отношение к этим событиям изменилось: каждое из них стало мне дорого. Я стал вспоминать, как мы пришли в этот небоскреб, что мы здесь делали день за днем… …и вдруг понял, что я — часть всего случившегося, что я тоже — на войне. Понял, что я убийца и вор. Я брал чужое и убивал — и почти не чувствовал своей вины. — Спокойной ночи, — прошептала в темноте Мини. — Спокойной ночи.Глава 20
Утром все сели завтракать, а я все лежал и лежал, потому что никак не мог отойти от ночных кошмаров. Я с головой укрылся одеялами, свернулся калачиком и пытался забыть свои сны. Через щель в одеяле я видел, что Дейв готов к выходу — даже пистолет зарядил. — Газ кончился, — сказала Анна. — Может, вскипятим от генератора электрочайник? — В генераторе тоже пусто, — ответил Дейв. — Слушай, а почему американцы называют бензин газолином? Ну, вот газ вы называете газом, а бензин — газолином? Ещё некоторое время Анна с Дейвом переругивались. Дейв обвинял Анну в ненависти к американской культуре. Закончился спор тем, что Дейв выдал: — И вообще, можешь больше не переживать по поводу Америки! — и замолчал. Вылезать из постели не хотелось. — Ну, так какие у нас планы? — не выдержала через час Анна. — Мы уходим сегодня или нет? Мини не было слышно — наверное, ещё спит. Я посмотрел на двери вкухню, и впервые мне захотелось, чтобы оттуда появился кто-нибудь, кроме этих троих. Пусть даже охотник, да кто угодно, лишь бы… — Ты уходишь с нами или остаёшься? — спросила Анна, присев ко мне на кровать. Я не ответил, делая вид, что сплю, хотя прекрасно понимал, что Анна в мои хитрости не верит. Я устал, я не знал, как дальше быть, и меньше всего мне хотелось принимать сегодня важные решения. — Не веди себя как эгоист! У меня горело лицо, дико болело горло. Неужели я схватил ангину? Я вдруг покрылся потом, сердце заколотилось, веки будто отекли. Ну почему спасатели не могут найти меня сами? Почему нельзя остаться здесь ещё на пару дней? — Мы все спланировали, подготовились, а ты начинаешь валять дурака! Между прочим, это была твоя идея. Анна поднялась и ушла в кухню. В тот день я так и не встал с постели. Ребята что-то там обсуждали, складывали и перекладывали вещи, время от времени кто-нибудь подходил ко мне, убеждал подняться, но я не слушал их. Да пусть бы шли без меня! Я прекрасно обойдусь без них! Да, я отлично обойдусь без них! Я поднялся, только когда стемнело, завернулся в одеяло. Ребят нигде не было, но по сумкам я понял, что они не ушли. Взяв из бара банку «Спрайта», я прямо в одеяле пошел на смотровую. Никого не хотелось видеть. Пусть я эгоист — мне все равно. Горло страшно болело — наверное, у меня и вправду ангина. А может, просто сдали нервы. Я посмотрел на запад, на юг и уселся на пол: пил «Спрайт», смотрел и ждал. Казалось, я могу просидеть так бесконечно долго. Может, я тоже становлюсь охотником. На черном ночном небе ярко сияли звезды. Я вспомнил, как в школе ходил в походы, как жаркими летними ночами спал на улице в спальнике и считал падающие звезды. Чем чернее было небо, тем больше падало звезд. Оказалось, Нью-Йорк — самый темный город в мире. Когда-то он весь светился огнями, неоном и бурлил жизнью даже ночью, а теперь повсюду простиралась темнота. Мир будто перевернулся с ног на голову, и чёрное небо стало землёй, а расцвеченная огнями земля — небом. А потом я увидел, как на западе, где-то за Гудзоном, где раскинулся штат Нью-Джерси, вспыхнули огнями несколько зданий. Там был свет! Электрический свет! Самое прекрасное творение человеческого разума! Я не рыдал так искренне и без стеснения с тех пор, как ушла мама. Электрический свет! Чудесный, яркий, он там, где люди! Я был готов уходить.Глава 21
— Нас ждёт Нью-Джерси! Ура! — завопил Дейв. Мы проработали маршрут, обсудили все детали и были готовы к старту. — На катере мы пересечем Гудзон, а оттуда до района, где горит свет, всего пара кварталов. Представляете, мы придём туда, а там все в порядке? — сказал я. И все в курсе, что случилось. И все в курсе, что делать дальше. И у них есть самолеты. Со смехом, просто потому, что не могли не смеяться от радости, мы уминали одну за другой шоколадки с «шоколадного» столика. Мы решили уходить с первыми лучами солнца, чтобы добраться до Нью-Джерси к полудню. Я отлично себя чувствовал и не испытывал ни малейших угрызений совести из-за того, что задержал отход своей болезнью. Ребята стали считать меня первооткрывателем — Куком, Колумбом, Поло, но моё открытие было куда важнее: я не просто увидел новую землю, я нашёл новую жизнь! И, слава богу, эта жизнь состояла не только из меня, не только из нас четверых! Мы болтали без умолку, от возбуждения перескакивали с темы на тему. — А не порулить ли мне пожарной машиной? — вдруг ляпнула Мини: по-моему, она была слегка пьяна. — В какой-то передаче по «MTV» показывали одного рэпера известного, — стал рассказывать Дейв. — Ну, и у него был огромный гараж. Я-то думал, там будут стоять всякие «феррари» и «порши», а там были одни пожарные машины, представляете? А что, мог себе человек позволить. — Фу, ну мерзость! В мире дети голодают, а тут такое! И вообще, ненавижу этот канал, — сказала Анна. — Да, ладно, что там ненавидеть. Это слишком серьезное слово, — сказал я. — А что, ты прямо всех любишь? Я-то думала, что австралийцы ненавидят нас, англичашек. Я с удивлением посмотрел на Анну. Если она решила, что я её ненавижу, то как же она ошибается! — Чего нам вас ненавидеть? У нас даже королева общая. А вот Дейв, да, он вполне может вас ненавидеть. Это ведь его народ воевал с вами за независимость. — Жестко, но правильно! — среагировал Дейв. — Было такое. И мы надерем задницу любому, кто снова попробует провернуть нечто подобное. — Что именно? Колонизировать вас? — Да что угодно. Вы же видели, почти в каждом офисе, в каждой квартире есть оружие. И пусть только чужаки попробуют высадиться на нашей земле — три миллиарда вооруженных американцев будут драться до последнего. — А представляете, если Штаты в свое время не купили бы Луизиану? — вдруг пришло мне в голову. — Наполеон бы отсиделся, перевооружил армию и разгромил бы Британию в пух и прах. — Вот видишь, всё-таки вы нас ненавидите, — сказала Анна, глядя в окно. — Да ладно тебе. Кстати, вполне возможно, что проблема голодающих детей в мире уже снята. — Или наоборот, стоит ещё острее… — Все может быть, — сказал я и посмотрел на свет в окнах Нью-Джерси. — Зато может не быть проблемы глобального потепления. Мы молчали. Каждый думал о том, что готовит нам будущее и как в нем дальше жить. Хотелось верить, что скоро рядом будут люди, знающие больше нас, понимающие, что происходит. Я вырос вместе с интернетом, я привык находить там ответы на все вопросы и моментально узнавать новости. Темнота, информационный вакуум, в котором мы прожили последние десять дней, казались какими-то нереальными. Нам стало не так важно, кто и зачем это устроил, гораздо важнее было знать, что делать дальше, как бороться с последствиями. Совсем скоро мы будем в Нью-Джерси, встретимся с настоящими живыми людьми, узнаем, к чему готовиться в будущем. Ребята задумчиво сидели за столом. Что бы ни готовил нам завтрашний день, что бы мы ни встретили на пути — мои друзья навсегда останутся частью моей жизни, и я всегда буду благодарен им. Мы стали неплохой командой, только вот интересно, смогли бы мы так подружиться в обычной жизни? Вряд ли я узнаю ответ на этот вопрос…Глава 22
В эту ночь мы не спали. До трех часов я ещё старался заснуть, но и минуты не мог пролежать с закрытыми глазами: боялся, что свет в Нью-Джерси погаснет. Но он горел. Наконец, в пять утра мы решили выдвигаться. Я окинул прощальным взглядом место, ставшее на десять дней нашим домом, и вышел последним. Вниз я шёл впереди, освещая ступеньки двумя фонариками. Ещё в темноте мы спустились в вестибюль и вышли на Рокфеллер-Плаза. На Сорок седьмой улице ничего не изменилось: пожарные и полицейские машины стояли ровно на тех же местах. Было холодно и пришлось надеть куртку. Мы решили пересидеть в кабине одной из пожарок до рассвета, а не добираться до Восьмой авеню только при ненадежном свете фонарика. Аккумулятор в машине сел, так что печка не включалась: мы пытались согреть руки дыханием и жались друг к другу. При первых лучах солнца мы вылезли наружу. Я достал из кармана маленькую карту и ещё раз проверил маршрут. Мы прошли пару кварталов на запад и оказались прямо на Восьмой авеню. Несколько раз я спрашивал у Дейва, какие из машин на нашем пути заводятся, но он только пожимал плечами и говорил, что не помнит. Это разозлило меня, ведь он ходил по этому маршруту, и я просил его поднимать дворники на рабочих машинах, а теперь нам приходилось терять время, пытаясь завести хоть что-нибудь. Кстати, за три квартала нам так и не повезло. Одни машины были закрыты, в других не было ключей, в третьих сел аккумулятор, а в четвертых были мертвецы. Я попытался завести джип — безуспешно. — Да уж, Дейв, хорошо, что мы не положились на тебя в плане… — начал было я и тут же замолчал: из-за угла дома прямо перед нами вышло шестеро охотников. Худые, еле живые, готовые вот-вот упасть. Они нагнулись над небольшой выбоиной с водой и стали пить оттуда, совсем как животные на водопое. Я посмотрел на ребят на другой стороне улицы. Они спрятались за такси. Скорее всего, охотники нас не заметят… Но тут один из них поднялся с колен и пошел прямо к нам. Я тихонько сполз по сидению, боясь выдохнуть. Потом осторожно выглянул через стекло: охотник нагнулся, зачерпнул снежной жижи и, поедая её, снова пошел к нам. Дейв сделал мне знак и одними губами произнес «Пистолет!», но я мотнул головой. Остальные пятеро охотников тоже поднялись и двинулись за первым. Шестеро охотников шли прямо на нас! На некоторых были следы засохшей крови, но никаких ран я рассмотреть не мог. До первого оставалось не больше двадцати метров. Я сидел тихо, потому что был уверен: если я шелохнусь, он точно заметит меня. Вдруг один из охотников в группе издал странный высокий звук, похожий на обезьяний визг: другие остановились и ответили ему точно так же. Первый, ушедший вперёд, развернулся и пошел к ним, но поскользнулся и упал. Остальные смотрели на него с интересом. Эта сцена настолько поразила меня, что я чуть шевельнулся, и как раз в этот момент уже поднявшийся на ноги охотник посмотрел в мою сторону… Он заметил меня! Мы смотрели друг на друга: он слегка расцарапал лицо, и со лба у него капала кровь. Охотник повернулся к остальным, но прежде чем успел закричать, они набросились на него, как стая шакалов, повалили на землю и стали пить кровь… Ребята уже перебрались в другое место. Я осторожно вылез из джипа и, перебегая от машины к машине, последовал за ними. Перекресток я просто переполз на четвереньках, стараясь не высовываться из-за скопившихся там машин. Больше всего я боялся, что в любой момент мне на спину бросится охотник. Я полз, полз как можно быстрее, царапая руки об асфальт, осколки стекла и бетона. Лицо и шея горели. Я буду умирать медленно и страшно, каплю за каплей из меня будут высасывать кровь… Друзья ждали меня за углом. Они махали мне. Как сирены, которые заманивают моряков, подумал я. Я дополз до них и прислонился к гладкой стене, боясь открыть глаза: если охотники догнали меня, я не хочу их видеть. Только через несколько минут мне удалось унять страх и заставить себя открыть глаза. Ребята стояли молча. Почему они не подождали? Они не стали оправдываться или объяснять: наверное, просто не знали, что сказать. Дейв рассматривал свои кроссовки. У Мини был полностью отсутствующий взгляд. И только Анна попеременно смотрела на них, будто хотела заставить объяснить хоть что-нибудь. Руки у меня были в крови, замерзли. И как я не подумал про перчатки? Я засунул руки в рукава и молча пошел на запад, к Десятой авеню. Мы шли, и друзья смотрели на меня, а я не мог заставить себя взглянуть им в глаза. Прямо через разбитую витрину мы зашли в кафе. Я снял рюкзак и достал аптечку. Вымыл руки водой из бутылки, вытер антисептиком и перевязал. Вспомнилось, как в галерее Анна обрабатывала мне разбитую бровь. В этот раз она не предложила помочь, просто смотрела на меня. Они все просто смотрели, будто ждали от меня знака, ждали, пока я укажу, куда идти дальше. Спрятав аптечку, я надел рюкзак и первым вышел на улицу. Мы немного прошли и свернули на Десятую авеню. Сыпался мелкий снег, садился на плечи, голову и не таял. На каждом перекрестке мы внимательно осматривали дорогу, заглядывали за углы. В этом районе мусора и разрушенных домов было больше, Пятьдесят четвертая улица Вест и Десятая авеню оказались заблокированы. Я, стараясь не думать о тяжелом рюкзаке, натиравшем плечи, о пистолете, оттягивающем карман куртки, пробирался сквозь завалы, сквозь нагромождение разбитых машин. Нам нужно было выйти на восток, к Девятой авеню. Я шёл первым. Возле пересечения с Пятьдесят девятой улицей мы увидели дом, из окна которого поднимался дымок. Оставив рюкзаки у входа, мы осторожно вошли. Внутри было темно, и я включил фонарик. Но оказалось, что тусклому лучику света нечего освещать — здание заканчивалось ровно там, где начиналось: внутри все было завалено мусором, будто помещение нарочно разрушили изнутри, превратив в пыль и обломки все, что только можно, или будто туда попала какая-то хитрая бомба, не тронувшая лишь стены. Внутри никого не было, а мне и хотелось меньше всего кого-нибудь там встретить. Дымок, который мы видели с улицы, поднимался от нескольких тлеющих куч мусора на остатках верхних этажей: крыши не было, и они образовали что-то вроде атриума. Я присел недалеко от дверного проема: оттуда можно было наблюдать за улицей и оставаться незамеченным. Все молчали. Не знаю, почему: может, нечего было сказать, может, настолько сильно нас потрясло увиденное. Но каждый будто отгородился от остальных, оставшись совсем один. — Грёбаный город! Ненавижу его! Анна и Мини посмотрели на меня со слезами на глазах. — Дейв, а ты ведь не ходил к лодочной пристани… Дейв промолчал, но я и не ждал ответа. Мои слова не были вопросом. — Я знаю, что ты не ходил туда. И не говори, что ты там был, только все забыл, не ври, ладно? Дейв еле заметно кивнул. Он плакал. — Если хотите, мы можем расстаться. Прямо здесь. Я один пойду к пристани, а вы — куда угодно. Я ведь не просил вас оставаться со мной. Ни разу. Я никогда не говорил, что боюсь остаться один. Я и так один почти всю мою жизнь. Меня этим не удивишь, так что можете спокойно оставить меня и идти, куда хотите: я не стану винить вас, я не стану спрашивать, почему вы ушли. Я встал и пошел вглубь здания, пытаясь пробраться сквозь кучи мусора, обдирая одежду о полуразрушенные бетонные стены; увидел пару трупов, уже начавших разлагаться, но мне было все равно. Я больше ничего не понимал. Я устал, и друзья тут не помогут: мне нужно остаться одному. Я прислонился к стене и заплакал: я плакал как ребенок, хлюпая носом, плакал, пока не выплакал все слёзы, пока не остались силы только на всхлипы. И эти жалкие всхлипы так разозлили меня, что я сжал кулаки и стал лупить ими об стену со всей силы. Когда я вернулся к выходу, ребят там не было. Я оцепенел. Не соображая, что делаю, я надел рюкзак, застегнул стропы на поясе, чтобы он, в случае чего, не мешал бежать, спрятал фонарик, достал из кармана пистолет и вышел наружу. На улице меня ждали Мини, Анна и Дейв. Они казались уверенными, сильными — именно такими, как мне и хотелось. Я дослал патрон в патронник. — Я готов. Мы должны добраться до лодочной пристани. Чего бы это ни стоило, нужно найти яхту и к вечеру быть в Нью-Джерси. Чего бы это ни стоило…Глава 23
Впереди шёл Дейв, и мне было гораздо спокойнее: он будто разделил со мной часть непосильной ноши. Пробираться по пустым улицам было страшно, ведь за каждым углом нас могла поджидать опасность, чёрные витрины магазинов будто скалились нам вслед выбитыми стеклами. В южной части Центрального парка мы наткнулись на два десятка охотников и отсиделись в здании кафе, пока те, еле-еле волоча ноги, прошли мимо. Эти казались ещё слабее предыдущих. Они были разных возрастов: от подростков до почти стариков; на них была зимняя одежда, так что, скорее всего, катастрофа застала их на улице, а не в помещении. Стало страшно от того, что между нами и ними не было особой разницы: просто в нужное время мы оказались под землёй. Охотники шли из последних сил, их лица ничего не выражали. Мне страшно хотелось выйти и дать им несколько бутылок воды из кафе. Но я сдержался. Мне ведь только шестнадцать. И не надо лишать себя преимущества, не надо пренебрегать инстинктом самосохранения. — Похоже, ушли, — сказал Дейв, выглянув наружу. — Может, побудем здесь ещё? Ну хоть чуть-чуть? — попросила Мини. — Почему нет, — ответил я. Мы остались в кафе и с удовольствием открыли по баночке колы. Позади был лишь километр, максимум — два. А казалось, что сил больше нет. На каждом шагу поджидала смерть, будто на войне. Нам предстояло сделать серьезный круг, пойти сначала на восток и на север, потом на запад и снова на север, чтобы обогнуть опасный Центральный парк. — Нью-Джерси… — задумчиво произнес я. Дейв эхом повторил: — Да, Нью-Джерси… Никому не хотелось разговаривать, но и молчать было нельзя: — Так хочется в горячий душ! В настоящий горячий-прегорячий душ! — Да! И голову вымыть как следует, — добавила Анна. — И побриться. — И телик посмотреть. Мини была в своем репертуаре. Я улыбнулся: — Да, я тоже хочу телик посмотреть. Друзья болтали о чем-то, а я наблюдал за ними и думал, насколько сильно они изменились со времени той поездки в метро. Мы все изменились. Пожалуй, больше всех изменился Дейв, особенно после вылазки в город. Он ходил по улицам разрушенного Нью-Йорка совершенно один и занимался там непонятно чем. Но мне и не хотелось знать, чем именно. Вариантов было много. Может, он просто сидел в кабине пожарной машины или в каком-нибудь магазине и плакал. Странно, почему мне совсем не интересно, где он провел почти два дня? Да какая мне разница, чем он занимался и где был, — это его личное дело. Лезть к нему с вопросами — все равно, что просить Анну почитать вслух дневник или расспрашивать Мини, о чем она думает. Но вернулся Дейв совсем другим. Может, он видел смерть — такую, как видел я… Анна что-то писала в блокноте — мне нравилось, что даже в такой ситуации она не меняет своих привычек. Хотелось верить, что эти записи помогают ей отвлечься от происходящего, перенестись в другой мир. Она заслужила это право. Анна чуть прикусила губу, склонившись над блокнотом, и мне показалось, что вновь запахло клубникой. Я смотрел на её яркие губы, на длинные ресницы, на то, как она сосредоточенно пишет, и хотел снова поцеловать её. Только вот вряд ли я когда-нибудь сделаю это… Мини. За это время она стала мне дороже всех. Она всегда была рядом — и никогда не мешала, она знала цену вещам — и готова была отдать последнее, она не разбрасывалась эмоциями — и была способна на настоящий поступок. Иногда она наблюдала за мной. Так, как я наблюдал за Анной. Я впервые заметил её взгляд ещё в лагере ООН и понял, что нравлюсь ей. Эти воспоминания заставили меня покраснеть. Я больше не хочу быть подростком, я не хочу находиться здесь. Я хочу перестать проживать воображаемую жизнь и постоянно анализировать свои поступки. Я хочу стать взрослым и сильным, научиться без помощи друзей отвечать на вопросы, которые ставит жизнь… — Выход в пять, — сказал я. Ребята согласились. Из туалета выскочило несколько крыс. Я хотел умыться, но воды в кране не оказалось; на дне раковины были пепел и пыль, а на стене красовалась большая чёрная отметина. Я увидел себя в треснутом зеркале и снова, как наяву, пережил свой ночной кошмар. Я один стою посреди поля. Вокруг что-то мелькает, вспыхивает. Я вижу себя со стороны, сверху. Я посреди Центрального парка, а вокруг — охотники. У меня есть то, что им нужно, и они об этом знают. Им нужна пульсирующая во мне кровь, и я должен отдать её. Бороться нет сил. Кровь с рук капает на землю. Я закрываю глаза, поднимаю вверх руки и кричу, что готов… Мой крик дробится эхом и затихает. Открыв глаза, я вижу, что охотники не шевельнулись. Они смотрят на меня так, как я смотрел на них сотни раз. Круг расширяется: они расходятся от меня, как мелкие рыбешки расходятся от хищной рыбы. Неужели они боятся меня так же, как я боюсь их? Я откашлялся и выплюнул в раковину слюну пополам с пылью. Из глаз потекли слёзы. Вдруг воздух шевельнулся… Позади, в дверном проеме стояла Мини. — Ты не один. Не верь снам. Все будет в порядке. Я посмотрел на неё: откуда она знала про мой сон? Ведь я никому его не рассказывал. А вообще, какая разница? Спасибо, Мини! Во многих вещах она разбиралась гораздо лучше остальных. Интересно, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить её за то, что она помогает мне пережить все это? — Спасибо, Мини. Я ещё раз посмотрел на свое отражение в грязном зеркале и вышел вместе с ней. — Я не хотел доставлять проблем. Со мной все в порядке. Мини ничего не сказала, просто кивнула — показала, что поняла. Она действительно понимала гораздо больше других. Я надел тяжёлый рюкзак и вышел на улицу. Ребята последовали за мной. Снег прекратился, тучи рассеялись, ярко светило солнце, и в жизни снова появилась надежда. — Сюда, — сказал я и пошел на север. Мы дошли до конца квартала и оказались на площади Коламбус-серкл, к которой сходятся Бродвей, Централ-парк-саус и западная часть Пятьдесят восьмой улицы. Людей здесь не было, зато оказалось полно разбитых машин и разрушенных зданий. Чтобы перейти на другую сторону, пришлось пробираться через груды развалин и мусора. Я хотел двинуться на запад по Бродвею, но ничего не вышло: дорогу завалило. Тогда я повел ребят по улице Централ-парк-уэст, но и там мы уткнулись в завал. Спрятавшись за автобусом, я развернул карту. — Почему мы остановились? — спросила Анна. — Придется идти через парк. — Нет! — Придется, — подтвердил Дейв. — Если не через парк, то нужно возвращаться и пытаться как-то обойти этот район. — Давайте так и сделаем. — И потеряем целый день, а то и два? — спросил я. — Тем более, не факт, что другим путём удастся пройти. Зато мы знаем, что через парк выбраться можно. Мы пойдём на север, а через пару кварталов снова окажемся на дороге. Зато обогнем все эти завалы. — Не хочу! — сказала Анна. — Мы осторожно. — Все равно, это опасно. — Мы незаметно. — Ну, пожалуйста, не надо… — Дейв? — Анна, он прав. По-другому не получится. — Но ведь они в парке. Мы же видели их сверху. Они все возле прудов. — Мы будем держаться окраин, не будем сходить с дорожек… — Джесс, их там тысячи! Мне стало нехорошо. — У нас два варианта: либо мы идём через парк, либо возвращаемся. Прямо сейчас, но через парк, или непонятно как и непонятно когда. Анна молчала. Дейв молчал. И только Мини тихо сказала: — Надо идти через парк. Прямо сейчас.Глава 24
В юго-западной части Центрального парка было пусто. Сначала мы пытались идти по окраинам, но они сильно заросли, поэтому пришлось чуть сместиться к центру. На пути был большой пустырь, засыпанный снегом, сквозь который кое-где виднелась обледеневшая трава, оказавшаяся очень скользкой. Я оцепенел от ужаса, когда понял, что именно это место видел в кошмарах. Именно здесь вокруг меня сжималось кольцо охотников, которым нужна была моя кровь. Уж лучше бы мы пробирались улицами. Я уже успел привыкнуть к развалинам и огромным выбоинам в асфальте и даже немного скучал по ним. В Парке было гораздо страшнее. По пустому безлюдному пространству свободно разгуливал ветер. Я представил, как за мной наблюдает десять тысяч пар глаз. Казалось, они смотрят на меня из-за деревьев. Я чувствовал на себе их взгляды. Молча, не сговариваясь, мы побежали. Ноги скользили, но я не падал, я не должен был падать… Я поскользнулся и упал на обледеневшую землю. Поднялся и снова побежал. Вот-вот за мной бросятся охотники. Солнце спряталось за тучи, сразу стало как-то темно, пошел снег. Я бежал изо всех сил. И вдруг раздался звук — странный звук, от которого я успел отвыкнуть: ведь я не слышал его больше недели. Я остановился и поднял голову к небу, всматриваясь в голубые участки, не затянутые мрачными снеговыми тучами. Побежал, глядя вверх. Изо рта шёл пар, было очень холодно. Я снова поскользнулся и упал, тут же вскочил на ноги и побежал дальше, глядя в небо, прислушиваясь. Наконец, я увидел источник звука: он шёл сверху, с востока, от четырех небольших реактивных самолетов, выстроившихся в виде ромба. Они летели с севера на юг, оставляя еле заметные белые полосы в небе. Вряд ли они направлялись к центру города, уж больно далеко отсюда они были — интересно, почему? Я вскинул вверх руки и стал изо всех сил махать самолетам, но они развернулись и ушли над Лонг-Айлендом на восток. — Сюда! Сюда! Сюда! — кричал я. Наверное, остальные чувствовали то же, что и я, но у нас не было времени на разговоры. — Вперед! — выкрикнул я. Мы побежали дальше. И тут раздался новый звук, страшный звук. Из-за деревьев один за другим стали появляться десятки охотников. Они гнались за нами. Мы побежали к западу, пересекли дорогу, я оглянулся: нас и охотников разделяли две сотни метров. Но эти, в отличие от тех, что мы видели раньше, совсем не выглядели слабыми: они бежали быстро, бежали, прекрасно понимая, куда и зачем. Не останавливаясь, я просчитывал дальнейшие действия: надо будет сбросить рюкзак, если они станут нагонять меня. Эти охотники были совсем другими: они не полагались на случай — они хотели человеческой крови и знали, как её добыть. — Быстрее! Быстрее! — заорал Дейв практически мне в ухо, и я понёсся вперёд. Дыхания не хватало. У Мини же астма, а я забыл для неё ингалятор! Она ведь просила меня, а я забыл. Я оглянулся: Мини отстала. Время пришло. Пора было принимать решение. — Ну, быстрее! Быстрее! — закричал я. Мой призыв подействовал. Мы пересекли дорогу и выбежали на Шестьдесят седьмую улицу, ведущую прочь из Парка. Охотники. Прямо у нас на пути ещё два десятка охотников пытались согреться около костра. Они выглядели очень слабыми. Некоторые из них повернули головы и уставились на меня, но, судя по всему, не собирались присоединяться к погоне. И вдруг в глаза мне бросилось знакомое лицо. Я споткнулся о бордюр, еле удержал равновесие. И пробежав мимо, обернулся, чтобы ещё раз посмотреть… Я не ошибся: это лицо было мне знакомо. Охотник тоже смотрел на меня. Тот паренек. Паренек, с которым мы встретились за много кварталов от этого места, на берегу Ист-Ривер, паренек, которому я отдал бутылку с водой. Он стоял возле костра и пил — из бутылки. Из другой, конечно. Все охотники в этой группе пили из бутылок. Да, они были охотниками — никаких сомнений, но они развели в железной бочке огонь и пили из бутылок! Не останавливаясь, я обернулся и увидел то, что меньше всего ожидал: «мой» паренек, а затем ещё двое охотников помахали мне вслед. Я убегал по Централ-парк-уэст, а они махали мне вслед. Махали вслед. Махали именно мне. Неважно, был это жест приветствия или прощания, важно другое: они пили из бутылок, они грелись возле огня, и они махали мне.Глава 25
Охотники гнались за нами по Шестьдесят седьмой улице. Они не уступали нам в скорости и, похоже, не чувствовали усталости. На авеню Колумба я врезался прямо в желтый школьный автобус, сильно ушиб руку, тут же оббежал его справа и снова понёсся вперёд. До Семьдесят девятой улицы оставалось двенадцать кварталов. Двенадцать кварталов на север и три квартала на запад — а там и Лодочная пристань. Резкий визг заставил меня обернуться: примерно в сотне метров позади меня, на перекрестке, поскользнувшись, упала женщина, и другие охотники моментально набросились на неё. Они вонзали в неё зубы, а она выла от боли… Я приостановился лишь на мгновение, но успел заметить ещё одно знакомое лицо. Уже на бегу я вспомнил, где я видел этого мужчину. Воспоминание вспышкой пронзило мозг. Остановка значила неминуемую смерть, и я не останавливался — огибал машину за машиной, кучу обломков за кучей обломков. Я видел этого охотника с крыши небоскреба — он пил кровь из трупа, потом поднял голову и посмотрел прямо на меня. Я оглянулся: ребята бежали за мной, за ними — охотники, но довольно далеко, лиц было не разглядеть. Может, мне просто показалось? Я снова поскользнулся и упал. Дейв крикнул остальным не останавливаться, Анна даже не посмотрела в мою сторону, только Мини оглянулась и позвала меня. — Бегите! — выкрикнул я, поднимаясь. Дейв теперь был первым. Мы побежали на запад по Шестьдесят восьмой улице — она оказалась почти без завалов, взяли вправо на втором повороте и оказались на Бродвее, который должен был вывести нас прямо к Лодочной пристани. — Стойте! — Что такое? Дейв чуть сбавил темп и поравнялся со мной. — Бегите налево на следующем повороте. — А ты? — Я побегу по Бродвею, тогда они не заметят вас — только меня… — Мы не будем разделяться! — выкрикнула Анна, и мы снова набрали скорость. Дорогу перегородили три мусоровоза, за которыми оказалась огромная воронка с несколькими искореженными такси. Пришлось перелезать через одну из машин. — Налево! — заорал я Дейву, и тот свернул за угол Семьдесят третьей улицы. Мини задыхалась. Анна бежала рядом со мной. — Давайте! Отсидитесь пять минут где-нибудь и бегите дальше на запад. — Мы не будем разделяться! Я оглянулся. Охотников видно не было, но вряд ли они отстали больше чем на пару сотен метров. Наверняка вот-вот нагонят нас. — Встретимся… — Мы не будем… — Встретимся у Опры! — Нет! Я был уверен, что Дейв тоже слышал меня, хотя и не остановился. Мини зарыдала, когда поняла смысл моих слов. — Отсидитесь пять минут и бегите вперёд. Дождитесь, пока они пробегут мимо… — кричал я на бегу. — Нет! Анна повернулась и посмотрела на меня так, как никогда раньше не смотрела. И в тот момент я понял, что она любит меня! — Меня им не догнать, а если мы не разделимся, вы отстанете, и мы попадемся все. Просто переждите их! — А если не сработает? — Сработает! Встретимся там. — А если тебя поймают? — Не поймают. Я быстро бегаю. Я сбросил рюкзак и почти одновременно скинул тяжелую куртку. Вид у меня был такой, будто я собираюсь сдавать кросс. Пистолет больше был не нужен — все равно охотников слишком много. Он мог сгодиться только в одном случае, но я не был готов к такому исходу. — Но… — Никаких «но»! Анна, Мини, так нужно! Мини кивнула. Дейв затянул её в какой-то магазинчик. Анна посмотрела сначала на них, потом на меня, так, будто поверить не могла, что они пошли на это. — Ты не заблудишься? — Я знаю дорогу. — Не забудешь? — Не забуду. — Получится? — Получится! Вы трое — всё, что у меня есть. Анна кивнула, всхлипнула и вытерла слёзы. Я хотел подойти к ней, но она отступила назад, в темноту магазина, где её ждали Дейв и Мини. — Я буду ждать тебя. — Я знаю, — ответил я. Я обернулся: охотники уже поворачивали на Бродвей. Я выскочил на середину улицы и завизжал изо всех сил. Заметив меня, они припустили ещё быстрее. Тогда я сдернул с рук бинты и показал им кровь. Теперь им был нужен только я. Я нёсся вверх по Бродвею, перепрыгивал через ямы, огибал машины и думал об охотниках возле бочки с огнем: они не пытались гнаться за мной, они просто махали мне… Я оглянулся в последний раз и увидел, что мои друзья в безопасности — все охотники гонятся за мной. Вряд ли мне удастся убежать от них, а вот найти машину, заблокировать двери, завестись и уехать… До пристани оставалось пять кварталов. Я бежал на пределе возможностей, бежал как в тот день, когда впервые спасал свою жизнь. Кровь стучала в висках, а я думал о друзьях, об охотниках, которые махали мне вслед… Лишь одно я знал наверняка: я не один! Я бежал, как последний раз в жизни. Интересно, друзья дождутся меня? Мы встретимся снова? Встретимся! Конечно, встретимся! Я вспомнил свою одноклассницу: она иногда разговаривала на уроке сама с собой, когда все тихо занимались, разговаривала с воображаемыми людьми. Целый год с ней работал психолог, и она перестала разговаривать сама с собой. И перестала быть сама собой: она будто разучилась улыбаться. Мне нужна яхта или катер, чтобы спуститься по реке, выйти в бухту и уплыть в океан. Подумаешь, я не умею править яхтой: пусть плывет сама, по течению. Пусть плывет куда угодно, главное — больше не думать, не принимать решений, не быть главным… Я хочу просто закрыть глаза и ни о чем не думать. Просто плыть по течению. Мелькнул указатель метро. Я вспомнил о друзьях. Вспомнил звук выстрела и вспышку. Вспомнил, как упал застреленный человек: медленно, беззвучно, будто ангел опустился на укрытую мягким снегом землю. Я оглянулся. Друзей больше не было видно. Они исчезли. Я бежал. Я вспомнил, метро. Тогда мой мир перевернулся: в нем стало темно, душно, пусто. Меня охватила ледяная чернота. Я вылез из-под сидения и в полной темноте пытался нащупать хоть что-нибудь, понять хоть что-нибудь… Я нашёл рюкзак Анны, а в нем фонарик, включил его и увидел своих друзей. Своих неподвижных друзей: Дейва, Анну, Мини. Они лежали рядом: тихие, искалеченные. Мои друзья, которых не стало… Все эти дни мы были вместе, но видел их только я. Только я… Они сделали для меня то, на что я сам был не способен. Это меня рвало шоколадными пирожными, это я одиноко смотрел на восток. Это я выстрелил в человека — и убил его. Это я взломал дверь в квартире 59С и напечатал те слова на старинной машинке. Мои руки были в крови. Я понял всё. Я один выбрался из тоннеля. Я так и не узнал, в чем соль шутки Дейва. Я сам решил идти к Рокфеллеровскому центру и, пока поднимался по лестнице, вспомнил, что Дейв рассказывал о смотровой… Я сам готовил себе завтрак и сам развлекал себя. Сначала я четко слышал голоса своих друзей, но вскоре они почти перестали разговаривать — в основном делали что-то… Они стали исчезать задолго до того, как я решил оставить небоскреб. Я сам мял одеяла на их постелях, сам приносил еду, сам уносил тарелки и старался ничего не замечать. Я сам сидел на смотровой и сам себя сменял на посту. В искореженном поезде метро больше не было выживших, их могло вообще больше нигде не быть. Остались только я, охотники и люди, которые, возможно, были где-то далеко… Я остался один. Теперь у меня нашлись силы это признать. Теперь я не боялся. Интересно, если однажды я расскажу кому-нибудь об этих днях, как они отнесутся к тому, что я выдумал себе друзей и считал их вполне настоящими? Но ведь когда-то мои друзья и вправду существовали. Так почему от них не должно было ничего остаться после смерти? Да, наверное, какой-нибудь умный врач сумеет убедить меня в обратном, но я буду рад просто поговорить о своих товарищах. И я никому не позволю влезть в нашу дружбу и разделить нас. Никогда! Я остался один, но я не одинок. Я убегал от охотников, а эта мысль звучала в голове все громче. Скоро дни станут длиннее, тучи рассеются и на голубом небе засияет жаркое солнце — почти как дома. И друзья всегда будут со мной, так же, как всегда будет со мной моя семья. И не важно, что происходит сейчас, не важно, что будет потом, где я окажусь и что увижу — их голоса не умолкнут. Я буду помнить их лица, их смех и слёзы, их характеры, их привычки. Я нуждался в них, и они стали частью меня. Пошел мокрый снег. Подул ветерок. Я не останавливался. Я один, но я не одинок. Мне все по силам. Все, что угодно, ведь со мной мои воспоминания… Я свернул за угол и забежал в каменное здание. Внутри было темно, как в пещере. Топота ног слышно не было. Я взбежал по пожарной лестнице и подскочил к окну на самом верхнем этаже. Охотники были внизу и пытались понять, куда я делся. Я отошел от окна и посмотрел на свое отражение в стекле. — Я один.Выживший
«Прошло двенадцать дней после катастрофы. Я совсем одна…» Я нажал на паузу и прислушался: снаружи доносился какой-то шум, но в закатном свете из окна ничего нельзя было рассмотреть. Прошлая ночь выдалась невероятно темной. Я до нитки промок от дождя и брызг на совершенно пустой лодочной пристани, а потом спрятался в этом доме. На маленькой камере замигал красный огонек аккумулятора. Двенадцать дней… Сегодня ведь… Сколько дней уже прошло? Двенадцать? Или больше? Я не догадался делать пометки в календаре. Получается, девушка записала эту пленку вчера? Или она считала первым день после катастрофы? Тогда сообщение было записано сегодня. Я усмехнулся: какие-то странные у меня расчеты, ведь запись сделана явно днем раньше. Зря я так неосмотрительно пренебрегал временем. Я решил не возвращаться в небоскреб и заночевал здесь, в доме № 15 на Централ-парк-уэст. Освещая пожарную лестницу еле живым фонариком, взятом в бардачке одной из машин, я увидел приоткрытую дверь в эту квартиру. Я нашёл в квартире еду, перекусил и заснул на кушетке. Проснулся ещё затемно. Увидел на телевизоре маленькую камеру, и последние полчаса просматривал на ней записи. «Люди сошли с ума. Они пьют из луж, они высасывают кровь из умирающих. Вокруг трупы. Вокруг смерть. Крики. Тишина. Выстрелы». Каждый день девушка вела что-то вроде видеодневника и наговаривала на камеру свои впечатления. На вид ей было лет восемнадцать-девятнадцать, симпатичная блондинка, типичная американка. Интересно, много ли таких осталось? Может, она — одна из последних. Где же она теперь? Я снова включил запись. «Сегодня утром я выходила искать других людей, потому что услышала шум. Они где-то рядом, но я слышу их только по ночам, а в темноте мне страшно выходить и приближаться к ним: вдруг они начнут стрелять или ещё хуже…» Девушка замолчала, повернула голову и прислушалась. Записи она делала, установив камеру на кофейном столике перед собой и сидя в кожаном кресле, в котором теперь сидел я. Она молчала и смотрела влево — я повернул голову в ту сторону: входная дверь. Камера воспроизвела какой-то громкий звук, вроде дверного хлопка. Я вздрогнул. Девушка на камере тоже дернулась от неожиданности, тихонько сползла с кресла на пол, не отрывая взгляда от входной двери. Я посмотрел в том же направлении. Дверь была закрыта — первым делом я вчера заперся изнутри на все замки. Камера молчала. В комнате тоже было тихо. Девушка вновь смотрела с экрана прямо на меня. «Сегодня утром я выходила на улицу, но никого не встретила. Я старалась держаться подальше от Центрального парка, потому что там собрались тысячи этих безумцев. Я взяла в магазинчике немного еды, нашла велосипед и на нем поехала назад. Светило солнце и я почти забыла, где я, что происходит, что случилось с миром… Я по привычке приехала в парк — мы с родителям гуляли там тысячи раз. Этот угол парка отсюда не виден — его загораживают деревья». Девушка устроилась поудобнее, выпрямила спину, пододвинула камеру так, чтобы в кадре помещалось лицо целиком. «Я проехала мимо группы этих людей. Они выглядели больными, измученными, как и другие, которых я видела. Их было человек пятьдесят, наверное. Они стояли вокруг огня. И ещё, ещё — они выглядели… дружелюбно». Девушка опустила глаза. Может, у неё, как и у меня, была привычка щелкать пальцами от волнения. «Сейчас почти три. Пока светло, я снова хочу сходить туда. Может, я сумею поговорить с теми людьми у костра в парке». Она сидела молча и смотрела в объектив, смотрела прямо на меня. Потом смахнула слезинку. «Я устала от одиночества». Она глубоко вдохнула и выдохнула. Её нижняя губа еле заметно вздрогнула. Хорошо бы нам встретиться… «Я уже не знаю, кто я…». Девушка потянулась вперёд и выключила камеру. Крохотный экран погас. Я нашёл листок, написал на нем несколько слов о себе и пообещал ждать каждый день в десять утра у входа на каток возле Рокфеллеровского центра, если вдруг она или кто-нибудь другой решится прийти. Я положил записку возле камеры и хотел было тоже наговорить что-нибудь, но передумал: зачем портить её дневник. И вообще, я себе мало нравился на видео: голос получался какой-то писклявый. В квартире были две спальни, одна из них — с большой гардеробной. Я осмотрел вещи и понял, что девушка жила здесь вместе с родителями. В ящиках её отца я нашёл себе чистые носки, футболку, теплую байковую рубашку. Мои джинсы ещё не просохли до конца, но делать было нечего. В комнате девушки нашлась вязанная шапочка. К счастью, кроссовки успели высохнуть за ночь; я затянул шнурки потуже. Потом перебинтовал руки, застегнул под самое горло черную дутую куртку. Я не стал брать в квартире никаких вещей, если не считать свежей одежды: ушёл, как и пришёл, только со слабеньким фонариком. Я окинул квартиру прощальным взглядом: кроме двух спален, здесь была огромная ванная, просторная гостиная — студия и отдельный кабинет. В гостиной было полно фотографий, запечатлевших счастливых, ещё не старых людей и их дочь, которую я видел на камере. Вряд ли я вернусь сюда, но кто знает… Возле запертой изнутри двери я остановился и прислушался. Снаружи было тихо. Только через пять минут, убедившись, что за дверью никто не прячется, я открыл замки и вышел. Тусклый свет фонарика кое-как освещал лестничную клетку. Возле лифта луч выхватил горшок с искусственной орхидеей. Я отломал один цветок и воткнул его в щель рядом с ручкой. Вернувшись, девушка поймёт, что здесь кто-то был, и этот кто-то не желал зла. А если я вдруг решу вернуться, то буду знать, что она или кто-то другой приходил сюда. На улице было очень холодно. И тихо. За ночь снег почти растаял, дождь смыл пепел и грязь, хотя свинцово — серые, покрытые неподвижной пленкой лужи никуда не исчезли. Я прошел квартал в южном направлении. Солнце стояло довольно высоко, небольшие деревья не давали тени, и я наслаждался ярким светом. Несмотря на холод, солнечный свет нес радость и умиротворение. Я чувствовал себя почти как дома. Нужно было подняться в наш небоскреб в Рокфеллеровском центре, поесть, отдохнуть, осмотреть сверху город, составить план на завтра… Резкий звук вернул меня в реальность. Он был похож на шум двигателя и шёл с севера. Я спрятался за такси, вжал голову в плечи. Шум быстро нарастал и вскоре стал настолько громким, что сомнения развеялись: это не легковая машина. По крайней мере, не обычная легковая машина. Больше похоже на грузовик, вернее, на несколько грузовиков сразу. Стараясь не выдать себя, я очень тихо переполз за багажник и, задерживая дыхание, чтобы изо рта не шёл пар, стал наблюдать за дорогой. В двух сотнях метров я увидел людей, идущих в мою сторону. Они шли группой, наблюдая за улицей, а сзади медленно двигались два тяжелых грузовика, оттесняя с дороги машины, блокировавшие проезд. Группа приближалась, и я смог лучше рассмотреть людей. Одни были одеты в черную униформу, другие в камуфляж, все в касках и с оружием. Это были солдаты. И все — совсем молодые. Мальчики вырастают в мужчин, мужчины становятся солдатами, а солдаты идут на войну — будто по-другому и быть не может. Интересно, это люди затевают войны, или они разгораются сами собой, когда человечество заходит в тупик и война становится единственным выходом? Солдаты приближались.Книга II Выживший
Посвящается Тони и Натали
loading='lazy' border=0 style='spacing 9px;' src="/i/54/427754/i_004.png">
Друзья Джесса погибли, и он остался один в огромном разрушенном городе, по улицам которого бродят толпы монстров, готовых в любую минуту расправиться с ним. Но вскоре он понимает, что где-то есть ещё люди, избежавшие заражения. Вот только многие из них опаснее беспощадных зомби…
Прежде…
«Меня зовут Фелисити. Эту запись я делаю у себя дома…» Девушке на пленке лет восемнадцать-девятнадцать, красивая блондинка — типичная американка, таких показывают в молодежных фильмах. Каждый день она садилась перед камерой и рассказывала, как прошел день: «Повсюду трупы. Крики. Тишина. Выстрелы». Мир стал другим в мгновение ока. Камеру я нашёл на телевизоре и последние полчаса смотрю запись. В комнате повсюду фотографии счастливой семьи: пара средних лет и их дочь Фелисити. — Сколько вас ещё осталось? — спросил я вслух. Может, Фелисити — последняя во всем мире и вела видеодневник, чтобы не исчезнуть бесследно, как другие. Я вспомнил искореженные, безжизненные тела своих друзей: Дейва, Анны и Мини. В Рокфеллеровском небоскребе я застилал и мял их постели, накрывал стол на четверых и выбрасывал еду с крыши, притворяясь, что не замечаю полные тарелки. Я много чего старался не замечать. Я сам наблюдал за городом со смотровой площадки и сам себя сменял на дежурстве. Это я прострелил запертую дверь в квартире 59С, это я печатал там на старой механической машинке. Это я стрелял в человека на улице и смотрел, как он медленно оседает на землю. Мы с друзьями не расставались, но после катастрофы видел их я один. За эти дни я не встретил ни одного нормального живого человека. Был я, были охотники и, возможно, где-то ещё были другие люди. А Фелисити — вот она, здесь, рядом, настоящая. Я должен, обязан найти её, должен убедиться, что с ней все в порядке, что она жива. — Где ты? — чуть слышно произнес я, и мой шепот исчез в тишине, как исчезает один хлопок в громе аплодисментов. Вместе со словами изо рта выскользнуло облачко пара, хотя мне было на удивление тепло в этой квартире. Я перемотал пленку на самый конец: «Сегодня на рассвете я ходила искать людей… Мне кажется, они где-то рядом, но я слышу их только по ночам. Я побоялась подходить, побоялась, что они начнут стрелять или…». — Ты видела их? — спросил я девушку на экране. — Ты видела, что они делают? Я вспомнил первую встречу с охотниками. Они подставляли дождю раскрытые рты, жадно ели снежную жижу — но не все: некоторые стояли на коленях возле тел на асфальте, погрузив рты и руки в свежие раны. Их мучила жажда, и они готовы были утолять её чем угодно: даже кровью. «Страшные, безумные люди! Им все равно, что пить. Они пьют кровь из умирающих, ещё живых людей, так же просто, как они пьют из любой грязной лужи», — говорила Фелисити. — Ты все же видела их! — я подскочил на кресле и ударил кулаком воображаемого противника. Фелисити тоже видела их! — Ты настоящая! Ты есть на самом деле! У меня появилась надежда. Я теперь точно знал, что я — не единственный человек, выживший в этом мире! Снова можно представлять себе, чем занимаются мои одноклассники в Австралии; вот-вот начнется учебный год, выпускной класс. Ребята будут рассказывать, хвастаться, кто что делал летом. Я готов на что угодно, лишь бы снова услышать папин голос: он скажет мне, что дома все в порядке, что меня искали, что он скучает, что скоро я буду дома. Пожалуй, я даже обрадуюсь своей ненавистной мачехе. И, наверное, постараюсь найти свою настоящую маму. Только бы… На записи Фелисити настороженно повернула голову и прислушалась. Судя по заднему плану, камеру она ставила на кофейный столик, а сама сидела на том же кожаном диванчике, что и я теперь. Не меняя положения тела, она слегка повернула голову влево — там входная дверь. Раздался стук — я дернулся, хотя в маленьком встроенном динамике камеры он был еле слышен — Фелисити вздрогнула и соскользнула с дивана на пол, не отрывая взгляда от входа. Я снова посмотрел на дверь: накануне вечером, зайдя в квартиру, я сразу же заперся изнутри на все замки. Я поставил запись на паузу и прислушался. На улице что-то происходило. Очень осторожно я подошёл к окну и приоткрыл одну штору. Уже почти рассвело. Снаружи — всё та же тишина и неподвижность, безжизненный пейзаж. За ночь ничего не изменилось. Завернувшись в одеяло, я все смотрел на улицу, надеясь увидеть хоть кого-то, рисуя в воображении возможную встречу. На холодном стекле оставалось облачко тумана от теплого дыхания. Я снова включил камеру — чтобы просто услышать голос девушки, убедиться, что не потерял её так же неожиданно, как нашёл. «Со дня катастрофы прошло двенадцать дней…» Пауза. Двенадцать дней? Неужели я двенадцать дней проверял телефоны и телевидение, вслушивался в треск радиоприемников в надежде услышать человеческий, не важно чей, голос? Двенадцать дней назад мы с друзьями сели в метро возле штаб-квартиры ООН, чтобы доехать до Нижнего Манхэттена. Эта поездка спасла мне жизнь и навсегда изменила её. — Я приехал в лагерь ООН для старшеклассников, — объяснил я Фелисити. — В нем рассказывали, как на самом деле устроен мир и все такое. Я подождал ответа. Конечно, она молчала. И все же девушка на видео была гораздо реальнее друзей, которых я сумел отпустить. Она жила в моём мире. И я снова обратился к камере: — Раздался страшный удар, наш состав слетел с рельсов, все начало гореть и плавиться, погас свет. Через час или около того я пришёл в себя, выбрался из вагона и с фонариком пошел по рельсам к столбу света вдалеке. А снаружи оказалось, что электричество отключено, телефоны не работают. Только это было не самое страшное. Я вспомнил, как в первый день наткнулся на сработавшую ракету. Вспомнил улицы, изуродованные воронками, и небоскребы, превратившиеся в груды мусора. Вряд ли виноваты террористы. Даже для самых безумных террористов — это слишком, ведь разрушен целый город. А если учесть, что радио, телевидение и связь не работают, от властей ни ответа ни привета, то можно смело предположить, что катастрофа затронула всю страну. На камере замигал красный огонек — разряжается аккумулятор, а значит, Фелисити может исчезнуть в любой момент. Нужно точно запомнить её слова. Идет двенадцатый день? Или запись сделана вчера? Как она считала? Вместе с днем катастрофы или со следующего? Неужели прошло двенадцать ночей? Стало не по себе: почему мне даже в голову не пришло отмечать дни? Я снова включил камеру. Мы с Фелисити молча смотрели друг на друга. Потом она заговорила, спокойно, тихо, придвинувшись ближе к камере: «Сначала я никого не видела. Я старалась держаться подальше от Центрального парка, потому что там собрались тысячи этих больных людей. Сегодня утром я вышла за едой, нашла велосипед и решила вернуться на нем домой. Ярко светило солнце, и я вдруг забыла, где я, что происходит вокруг, что теперь все по-другому… По привычке я заехала прямо в парк — мы с детства гуляли там вместе с родителями… — она замолчала на секунду, села чуть ровнее и передвинула камеру, чтобы лицо целиком помещалось в кадр, и снова заговорила: — В нижней западной части парка — отсюда из-за деревьев её не видно — я заметила группу людей, тоже больных, как и все остальные. Человек пятьдесят, наверное. Но они стояли вокруг железной бочки, в которой горел огонь! И ещё… они не показались мне врагами, скорее наоборот, — она посмотрела вниз. Может, у неё, как и у меня, есть привычка щелкать пальцами от волнения. — Сейчас почти три. Пока светло, я снова хочу сходить туда. Может, я сумею поговорить с теми людьми у костра в парке». Она молча смотрела прямо в объектив, смотрела прямо на меня. Затем смахнула слезинку. «Я устала от одиночества». Она глубоко вдохнула и выдохнула. Её нижняя губа еле заметно вздрогнула. Я должен найти её! Она как я: живая, здоровая, она не боится улицы, она ищет выход! «Я так давно одна. Я совсем ничего не понимаю. Я уже не знаю, кто я…» Фелисити потянулась вперёд и выключила камеру. Крохотный экран стал синим. Я выключил камеру. Нельзя было терять времени. Я нашёл листок и написал на нем пару строчек. Сколько таких же листков я прикрепил к стенам полуразрушенных зданий, сколько сбросил с крыши «своего» небоскреба, сколько оставил там, где ходил! Раздавая и расклеивая такие листовки, хозяева ищут потерявшихся домашних любимцев, а я искал людей, потому что нуждался в них. В записке я немного рассказал о себе и пообещал ждать каждый день в десять утра возле входа на каток Рокфеллеровского центра. Я положил записку возле камеры и хотел было тоже наговорить что-нибудь, но передумал: зачем портить её дневник. И вообще, я себе никогда особо не нравился на видео — голос получался тонким и писклявым. В шкафу я взял кое-какие чистые вещи отца Фелисити: носки, пару белья, футболку, фланелевую рубашку. Натянул почти мокрые джинсы; в комнате Фелисити нашлась вязаная шапка. Самыми последними я обул и туго зашнуровал кроссовки, которые с вечера поставил сушиться. Потом перебинтовал изрезанные руки, надел черный пуховик и застегнул его до подбородка. Я не стал ничего брать в квартире: ушёл, как и пришёл, только с одним фонариком, зато отдохнул и набрался сил. Перед тем как выйти, я прижал ухо к двери и минут пять прислушивался. Снаружи было тихо. Убедившись, насколько это возможно, что в подъезде пусто, я открыл дверь. В груди теплилась надежда.Сейчас…
Глава 1
От Манхэттена мало что осталось. Я никак не мог привыкнуть к масштабам катастрофы: смотрел на почти полностью разрушенный небоскреб прямо перед собой и видел только его, не замечая, что соседние дома тоже разрушены… Прошло двенадцать дней, а случившееся никак не укладывалось в голове, взгляд постоянно натыкался на очередную ужасную картину: от медленно тлеющих шин подымаются в морозное небо клубы сизого дыма, чернеют обуглившиеся остовы зданий, машины измяты так, что их не спасет никакой ремонт. Нью-Йорк всегда казался мне слишком большим, слишком безумным, но я даже не предполагал, что безумие может зайти так далеко. Вчера я наконец нашёл силы признаться самому себе в том, что мои друзья мертвы. Анна, Дейв и Мини жили только в моём воображении, только потому, что я так хотел. Нет, я не собираюсь их забывать — просто настало время принять свое одиночество. На небе стало чаще светить солнце, дни немного удлинились, и у меня появилась надежда. А теперь, благодаря Фелисити, я поверил, что выход найдется. С первого дня я старался держаться от хаоса и разрухи подальше. Почти все время я проводил в «своем» Рокфеллеровском небоскребе, наблюдая со смотровой площадки за городом. Я ночевал под самым небом, отделенный от городских улиц семью десятками этажей, а каждую свободную минуту бодрствования проводил, уставившись в бинокли, но в небе не появились самолеты, в бухту не вошли корабли, на улицы не въехали военные колонны. Больше не имело смысла ждать. Прошлая ночь выдалась необычайно темной. До этого я старался вернуться на ночевку в небоскреб, а вчера вдруг отчетливо понял, что сил ещё раз преодолеть почти восемьдесят этажей до так называемого «дома», где я сам себе оставлял послания на окнах, у меня нет — как, впрочем, и желания. Сомнительная перспектива — подниматься по непроглядно темной лестнице только для того, чтобы спрятаться подальше от реальности. Больше нет смысла ходить туда одному. А может, и вообще нет. Поэтому я устроился на ночлег в одной из квартир на Централ-Парк-Вест. И нашёл Фелисти — вернее, указания на то, что она там жила. Теперь нужно отыскать её саму. У подъезда я принялся высматривать следы девушки, но скоро бросил эту затею: рано или поздно они потеряются среди следов охотников. Да, со вчерашнего дня многое изменилось, но охотники никуда не исчезли, не превратились в безобидных существ. Я никогда не забуду, как они, оторвавшись от трупа, смотрели мне прямо в глаза. Я не забуду, как стекали по подбородкам струйки тёмно-красной человеческой крови. Больше всего их собиралось у водоемов в Центральном парке. Как раз туда и лежал мой путь. На улице было холодно и тихо. Ночной дождь немного смыл припорошенные снегом пыль и пепел, но в воронках и выбоинах стояла грязно-серая жижа. Я прошел один квартал на юг: здесь росли невысокие деревья, солнце уже начало пригревать, и мне вдруг захотелось остановиться прямо посреди улицы. Морозный воздух пронизывали яркие солнечные лучи. Я так и стоял, подставив им лицо и наслаждаясь покоем, пока серые тучи не заслонили солнце. Сразу стало зябко и неуютно. Я оперся о бампер какой-то машины и достал из рюкзака шоколадный батончик: от сладкого моментально поднялось настроение, голова заработала лучше. Пора выбираться из этого города — последние сомнения испарились. Только вот одному мне это вряд ли удастся. Нет, я научился выживать на изуродованных и полных опасностей улицах, научился прятаться от охотников, но уйти из города в одиночку, самостоятельно выбраться с Манхэттена я не сумею. Меня вырвал из задумчивости глухой рокот. Я присел за машиной и прислушался. По звуку казалось, что откуда-то с севера приближается машина. Чтобы лучше видеть дорогу, я переполз за желтое такси. Шум нарастал и скоро стал очень громким. Явно работал дизельный мотор, причём мощный, такие не ставят на легковушки: больше похоже на тяжёлый грузовик, а то и бронетранспортер. Очень тихо, стараясь не раскачивать машину, я на четвереньках переполз левее и ухватился за передний бампер. Теперь надо дышать как можно меньше, чтобы пар изо рта не выдал моего присутствия. На дороге показалась группа людей. И это были не охотники. Нас разделяло около двухсот метров. Они шли, внимательно глядя по сторонам, шли прямо на меня. Сразу за ними ехали два тяжелых грузовика с огромными колесами и оттесняли с дороги машины, блокировавшие проезд. Группа приближалась, и я смог лучше рассмотреть людей в ней. Одни были одеты в черную униформу, другие в камуфляж, все в касках и с оружием. И все довольно молодые. Мальчики вырастают в мужчин, мужчины становятся солдатами, а солдаты идут на войну — будто по-другому и быть не может. Интересно, это люди затевают войны, или они разгораются сами собой, когда человечество заходит в тупик, и война становится единственным выходом? Но время для размышлений я выбрал не самое удачное: солдаты приближались.Глава 2
Автоматная очередь прорезала воздух. Пули зазвенели по металлу и повыбивали куски бетона. Солдаты стреляли. Уворачиваясь от посыпавшегося стекла, я отшатнулся в сторону. Стреляли в меня! Боясь пошевелиться, я сжался в комок и прикрыл голову руками. Меня била дрожь. Колени и лоб касались мокрого грязного асфальта, изо рта шёл пар. Я скрутился ещё сильнее, вжался в тротуар. Вдруг стрельба прекратилась. Я отнял руки от ушей, но все равно почти ничего не слышал — выстрелы оглушили меня; закрыл глаза: я достаточно насмотрелся на смерть, и если теперь суждено умереть мне, я не хочу знать об этом заранее. Понемногу стал возвращаться слух: звон в ушах превратился в грохот приближающихся грузовиков. Снег под ногами военных скрипел все громче. Я открыл глаза, и в тот же миг резкий толчок опрокинул меня на спину. Надо мной стоял человек с винтовкой: совсем не такой молодой, как казалось издалека. У него была кое-как стриженая бородка, будто он давно бреется без зеркала, и густые усы. На шее висел противогаз: так, чтобы в любой момент быстро натянуть его. Поверх прорезиненного камуфляжного комбинезона был надет пуленепробиваемый жилет и накинут белый маскхалат. На ногах — тяжелые чёрные ботинки. Винтовка с деревянной ложей и черным стальным прицелом, похожим на охотничий, была направлена прямо на меня. Я смотрел на мужчину, уверенно державшего оружие, и вдруг понял: «Он считает меня охотником! Или, ещё хуже, врагом!». — Не убивайте меня! — попросил я. Ни один мускул у него на лице не дрогнул. Судя по взгляду спрятанных за очками глаз, он не собирался стрелять в меня, но ведь я мог ошибаться и видеть лишь то, что хотел. Каждая секунда дарила мне надежду: направивший на меня винтовку человек был сам себе хозяин, был волен выбирать, что ему делать. — Пожалуйста, не надо. Не надо, не стреляйте. Видите? Видите, я здоровый… — последние слова я произнес еле слышным, сдавленным голосом: ничего удивительного, если столько дней разговаривать исключительно с самим собой. Не вставая с асфальта, я поднял вверх раскрытые ладони, показывая, что безоружен, что я прошу пощады. Скорее всего, вчера я бы повел себя по-другому, но сегодня мне очень хотелось остаться в живых, хотелось узнать, что происходит за пределами Нью-Йорка, хотелось вернуться домой. — Я не враг, — с мольбой в голосе произнес я. Держа меня на прицеле, мужчина нагнулся, и я на спине заелозил назад по снежной жиже, чтобы он не схватил меня, но он шагнул следом, одной рукой схватил меня за куртку и рывком поставил на ноги, а затем пару раз встряхнул на вытянутой руке, чтобы посмотреть на мою реакцию. Я не стал сопротивляться. Трое других военных наблюдали за нами из-за грузовиков с огромными вездеходными колесами. Державший меня мужчина повернулся к товарищам и крикнул: — Он не заражен. — И что? — спросил один из них, залезая в кузов. Когда он приоткрыл брезентовый тент, я увидел внутри деревянный ящик размером с малолитражку: на боку краской под трафарет были выведены какие-то буквы, аббревиатура, но я не знал, как она расшифровывается. — А говорили, что заражены все, — пробормотал сам себе солдат. Он крепко держал меня под воротник, чуть приподняв над землёй и пристально глядя в глаза. — Брось его! У нас нет времени! — прокричали ему из грузовика. И тут же другой голос из кузова добавил: — А лучше пристрели. Сделай для пацана доброе дело! Хлопнула дверь кабины, и грузовики, след в след, двинулись по дороге. На другой стороне улицы остался стоять один из троих, с винтовкой в руках. Может, тот, который меня держит, и не станет стрелять, а вот другого вряд ли что-то остановит. Я сглотнул комок в горле. Может, попытаться убежать? Вырваться и убежать? Броситься прямо через завалы и надеяться, что в меня не попадут. — Пожалуйста… — выговорил я, — пожалуйста, Старки! — на бронежилете был прозрачный кармашек с именем. — Я не болен. Вы не можете убить меня! — Пристрели его! — закричал солдат с той стороны улицы, и эхо разнесло его слова. Неужели оружие дает человеку право делать что угодно? Ведь эти военные — совершенно точно американцы. Так с какой стати им стрелять в меня? Они обозлились, увидев, во что превратился город? Или они боятся? Вряд ли, ведь они явно пришли на Манхэттен недавно, а значит, владеют информацией, понимают, что здесь происходит. Сомневаюсь, что человеку с винтовкой довелось хоть раз испытать страх, подобный моему. Мне не пришло время умирать, я должен выжить и узнать, что случилось с Нью-Йорком. Нужно поговорить с ним, расспросить его и услышать ответы на свои вопросы. Я умоляюще посмотрел на солдата. Он отпустил мою куртку. — Сколько тебе лет? — Шестнадцать. — Эй, мы уходим! — прокричал его товарищ. — Я догоню, — ответил Старки. Звавший его солдат мотнул головой и не двинулся с места: так и остался стоять, держа винтовку на руках как младенца. — Где ты был во время атаки? — обратился Старки ко мне. — Здесь, — я слишком боялся, чтобы пытаться врать. — Где здесь? На этой улице? — Нет. В метро. Я ехал в метро. Старки кивнул. — Сколько вас ещё таких? — Таких? — переспросил я. — Не зараженных. — Не знаю. — Сколько вас там, где ты прячешься? — Только я. — Что? — Я один. Лицо человека в форме выразило, что он думает. Я кажусь ему психом. Наверное, Старки считает, что я пару минут назад вылез из какого-то полуразрушенного здания, увидел разрушенный город и, совершенно не понимая, что происходит вокруг, тронулся умом. Даже если он испытывает ко мне хоть каплю жалости, он имеет полное право решить, что я тоже по-своему опасен, не так, конечно, как заражённые люди, но все равно… На его месте я бы рассуждал именно так. — Есть ещё девушка, Фелисити, — начал объяснять я. — Наверное, она где-то в Центральном парке. Я шёл туда, за ней. Там могут быть ещё люди, но я сам никого пока… Старки перебил меня: — Зато я видел, мальчик. Я много кого видел. Видел, как замечательные люди выделывали такое… — сказал он, глядя в сторону. — Ты понимаешь, о чем я? Я кивнул. Наверное, до встречи со мной ему не раз пришлось действовать по приказу, исполнение которого он пока откладывал. — Скоро… Скоро здесь появятся другие люди, и тогда я ничего не могу гарантировать. Вряд ли тебе понравится то, что начнется с их приходом. — Почему? Я очень, очень-очень хочу, чтобы пришли люди. Двенадцать дней я мечтал встретить хоть кого-нибудь… Старки посмотрел вслед грузовикам, увозившим солдат по никуда не ведущей дороге. Один из сидевших в кабине высунулся через окно и жестом позвал товарища — грузовик как раз сворачивал на перекрестке. — Отстанем, — выкрикнул ждавший на тротуаре солдат, побежал за грузовиком и, подтянувшись на руках, запрыгнул в кузов. Старки тоже собрался уходить. — Кто вы такой? — спросил я. — Я — никто, — ответил он, перехватив винтовку поперек двумя руками. — А ты… лучше не высовывайся лишний раз. Осталось мало времени. Мало времени? — Мало времени до чего? Он молча развернулся и ушёл. Я смотрел вслед удаляющейся спине в белом маскхалате — чем дальше этот человек уходил, тем меньше у меня оставалось надежды. Я побежал за ним, догнал. Пошел рядом. Старки глянул на меня сверху вниз как на пустое место и не сбавил шаг. С каменным выражением лица он осматривал улицу. Горстке людей — Старки с товарищами — не по силам было повлиять на то, что творилось в городе, поэтому они просто делали задуманное, не обращая внимания на такую мелочь, как моё появление. — Не бросайте меня здесь! Возьмите с собой! — я схватил Старки за рукав и закивал головой в сторону удаляющихся грузовиков. — Здесь тысячи этих зараженных… — Им недолго осталось. Они слабеют и болеют от холода, голода, от ран. Человек не может жить на одной воде… — Вы не понимаете! — перебил я его. — Не понимаете! Есть другие, они… — Я все видел, мальчик, — отрезал он, застегивая ворот — резкий порыв ветра бросил нам в лицо колючий снег. — Все заражённые делятся на две группы, да? Ты об этом хотел сказать. Я видел и тех, которые убивают ради крови, и тех, кому все равно, чем утолять жажду. И тем и другим нужно непрерывно пить: у них патологическая жажда психологического происхождения — полидипсия. Они не могут не пить. Только вот я одного не пойму, почему одно состояние получило два разных проявления… И он замолчал, погрузившись в размышления. — Вы поэтому здесь? Старки только пожал плечами. — А может те, которые охотятся на людей, ещё до этого были, ну… плохими? Убийцами, преступниками? — Может быть, мальчик. Но я сомневаюсь: не так все просто, — сказал он, глядя вслед грузовикам. — Им нравится, понимаете, нравится убивать ради крови! Я же видел их, — быстро заговорил я. — Они охотятся, загоняют жертву. И они становятся все сильнее, а те, другие заражённые, слабеют. Разница между все заметнее. Слабые стараются держаться вместе, чтобы обезопасить себя. Я так думаю. Они собираются группами возле источников воды. Сильных гораздо меньше, они часто ходят поодиночке. У них сил столько же, сколько и в первый день, а может, даже больше. — Те, которые пьют только воду, скоро начнут умирать от недостатка питательных веществ, от голода, — сказал Старки. — Черт! Знаешь, у скольких начались необратимые изменения в мозге из-за гипергидратации, перенасыщения водой? — А другие? — А что другие? — пожал плечами Старки. — Они так могут жить очень-очень долго. Почти вечно.Глава 3
— И что же мне делать? Мой спутник пнул валявшуюся на снегу пустую банку из-под колы. В его взгляде читалась боль. — Уходи. Чем быстрее, тем лучше. Не важно, найдешь ты свою подружку или нет, — беги. Беги, не останавливаясь, пока не доберешься до безопасного места. Сразу после взрыва мне безумно хотелось домой, в Австралию. Но мог ли я теперь, после всего, повернуться к Нью-Йорку спиной, если у меня ещё были здесь дела? Где-то в городе оставалась Фелисити… Забыть про все и уйти? Нужно было отдать городу последнюю дань. Дейв говорил, что родители живут где-то в районе Вильямсбурга. Есть ли у меня время сходить туда, найти их? А вдруг за пределами Манхэттена все не так страшно? Я бы мог рассказать его маме и папе, как умер их сын. Или не имеет смысла ворошить прошлое? Ведь чтобы выжить, нужно смотреть в будущее, так? — Беги на север, как можно дальше на север, — сказал Старки. — Почему на север? Вы уверены? — Свою семью я отправил в Канаду. В этом я уверен, как в самом себе. — В Канаде все в порядке? — Говорят, что да. — А в Австралии? Вы слышали про Австралию? Старки молча забросил винтовку на плечо, подтянул ремень, надел капюшон. — Ну, пожалуйста, может, вы что-то знаете… Он пожал плечами. — Я знаю только то, что касается лично меня. И это мне совсем не нравится. Постарайся хотя бы выйти за пределы города, отсидись где-нибудь, найди других — может, в пригородах ситуация получше. Один в поле не воин. И держись подальше от крупных магистралей: там будет много таких, как мы. Да и не таких — тоже… Он посмотрел себе под ноги; бросил взгляд на грузовики, подъезжавшие к следующему перекрестку. — Почему на север? — быстро спросил я. От быстрой ходьбы изо рта шёл густой белый пар. — Инфекция лучше распространяется в тепле, — стал объяснять Старки, глядя на меня сверху вниз. — Вирусы дольше живут в воздухе, на почве, медленнее теряют активность, медленнее умирают, ясно? — Не совсем, — казаться дураком не хотелось, но я должен был выяснить, насколько серьезно Старки говорит со мной, попытается ли он объяснить, в чем дело. — Биологический возбудитель болезни все ещё опасен, понимаешь? Но на холоде он гибнет, не может долго жить без «хозяина». — Через сколько он гибнет? — Через несколько дней, через неделю, я не знаю точно. Но ведь недели должно хватить, чтобы найти Фелисити, найти других людей, убедить их уйти со мной? Ведь чем нас больше, тем мы сильнее, так? — Мы уходим из города. Старки предлагал мне уйти с ними? — Может, вы подождете, пока я побегу найду Фелисити? Я быстро. Он покачал головой. — Я не могу взять тебя с собой. Извини, парень. Мне пора. Я лихорадочно думал. Могу ли я вот так, сразу, забыть о Фелисити? — Если вам нельзя ждать, то… Я ведь даже не уверен, что Фелисити существует на самом деле. Вдруг я выдумал её, как выдумал Анну, Дейва и Мини? В чем я вообще могу быть уверен, проведя в одиночестве двенадцать дней? Судя по взгляду Старки, он не особо мне верит. Это глупо — не воспользоваться шансом на спасение, выпустить единственную тоненькую ниточку, связывающую меня с нормальным миром, ради призрачной надежды отыскать девушку, которой может и не быть… А если… если я найду Фелисити, вернусь, а на самом деле нет Старки? Но ведь все, что происходит сейчас, происходит по-настоящему? Я же не мог сам выдумать про возбудителя болезни? Я же прятался от выстрелов, слышал шум? Я потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, чтобы вернуть ясность мыслей. Нет, Старки существует на самом деле — вот он. И Фелисити существует на самом деле. И выбирать надо на самом деле. — А можно я пойду с вами, прямо сейчас? — Нет! Я хотел было начать спорить с ним, уговаривать, просить, но Старки схватил меня за шиворот и почти оторвал от земли. Мне показалось, что он отшвырнет меня как котенка или заорет мне прямо в лицо. — Найди нормальных людей, таких, как ты. И делай, что я тебе сказал: уходи с ними на север. Пойдешь за нами — пеняй на себя. Больше я тебе не помощник. Я не стану вразумлять ребят, если ты вдруг покажешься им опасным. — Поэтому мне нельзя с вами? — Поэтому тоже. — И Старки отпустил меня. Я понял, что люди на грузовиках не военные. Военные бы так не поступили. Американские солдаты не бросили бы меня. Военные не могут быть так одеты: да, они в форме, но у всех разной длины волосы, у некоторых отросли бороды. И оружие они держат, как попало, и много ещё чего. Рюкзак у Старки почти как мой школьный. И возрастом они как мой отец, а то и старше. Только мне-то с этого что? Ни один из них не повернулся, ни один не воспринял меня всерьез — даже Старки. Они просто бросили меня одного и ушли.Глава 4
Очень осторожно, стараясь не выдать своего присутствия, я пошел за грузовиками. Машины проехали сначала один квартал, потом второй, в третьем остановились. С грузовика спрыгнул один из мужчин и пошел на разведку. Перекресток впереди был заблокирован: расчистить его не получилось бы даже грузовиками. Нет, можно, конечно, по одной оттаскивать машины, но проезд все равно завален кучей обломков высотой в трехэтажный дом. Солдаты повыскакивали из машин, долго спорили о чем-то, кричали, размахивали руками, показывали пальцами то на улицы, то в карты — а может, это были не карты, а снимки города с воздуха. Они искали проезд. Я спрятался на остановке на противоположной стороне улицы и оттуда наблюдал за ними, стараясь смотреть и по сторонам тоже, но охотников пока не было. Сегодня они не высовывались. А я все равно никак не мог избавиться от ощущения их присутствия: казалось, что они следят за мной, наблюдают, держат в поле зрения. Ветер понемногу стих, и повалил снег — мелкий, густой, он укрывал землю безмолвным одеялом. Небо затянули свинцовые тучи. У меня затекла шея, занемело лицо, и страшно замерзли ноги. Огромного диаметра колеса с широким рисунком протектора оставили в снегу глубокие борозды. Грузовики были явно новыми, все металлические детали блестели свежей полировкой, только капот и верхняя часть брезента были неровно покрыты белой краской, будто их наспех залили из пульверизатора, чтобы замаскировать машины. Люди в форме продолжали выяснять отношения. Вслед за водителем первого грузовика, водитель второго залез на крышу такси и рассматривал проезд, на который тот ему показывал. Наконец все расселись по местам, и первый грузовик очень медленно двинулся вперёд, прямо на каменные завалы и искореженные машины, хотя с моего наблюдательного пункта казалось, что проехать там невозможно. Но огромным колесам оказались нипочем два десятка превратившихся в бесформенное месиво легковушек и фургонов: стало понятно, что минут через десять грузовик преодолеет завал. Просто я успел забыть, на что способен хороший автомобиль. Все двенадцать дней я передвигался на своих двоих, ну и пару раз пользовался «своей» полицейской машиной. Пока первый грузовик пробирался через развалины, несколько солдат устроились в вестибюле полуразрушенного офисного здания и зажгли газовую горелку, чтобы вскипятить воду. Старки оставил их и направился к моему укрытию. Молча подошёл — казалось, у него просто не было сил снова меня прогнать, — смахнул со скамейки снег и сел. Теперь он ещё меньше напоминал военного. И глаза казались добрыми: в них не было жесткости, не было злости или раздражения. — Спасибо за все. Меня зовут Джесс. Старки расстегнул ворот куртки. — Мне все равно, — ответил он и оглянулся проверить, что делают его спутники. Один из них как раз направлялся к нам. Он подошёл и протянул Старки железную кружку с горячим кофе. Мужчина был небольшого роста, крепкий; в налитых кровью глазах кипела злоба, ему надо было срочно выпустить пар, например, дать кому-нибудь затрещину. Мне было знакомо такое состояние. — Можно попробовать пройти два квартала на запад, а потом… — начал говорить я, но злобный коротышка оборвал меня: — Тебя никто не спрашивает. — Я просто хотел… — Что-то ты, пацан, слишком болтливый, — сказал он и, уходя, бросил на Старки многозначительный взгляд. Старки протянул мне кружку с кофе, но я отвел его руку. — Ты ведь не местный? Я покачал головой. — На каникулы приехал? — Вроде того. — Ты прямо везунчик. — Где же помощь, спасатели? — Перед тобой. — Шутите? — Нет, — с этими словами Старки снял перчатки и бросил на снег рядом со скамейкой. — Тогда не такой уж я везунчик. Он кивнул и отхлебнул из кружки. На усы с проседью и кое-как постриженную бороду садился снег, и Старки казался добрым, почти родным. — Все крупные дороги с Манхэттена перекрыты блокпостами. Вот и все, что я могу ответить на твой вопрос. — А что делает правительство? — Я бы сам дорого дал, чтобы это выяснить. — А блокпосты? — спросил я. Вдруг замаячила смутная надежда, от волнения засосало под ложечкой. — Зачем блокпосты? — Чтобы перекрыть въезды и выезды. — Значит там, за пределами Нью-Йорка, все в порядке? — Не значит. Я же объяснял тебе, — Старки, прищурясь, смотрел на блеклое солнце, прячущееся за темную тучу. — Там тоже были атаки. Управляемые ракеты или ещё какая-то хрень. Все продумано, все не случайно, все для того, чтобы сделать как можно хуже. Понимаешь? Нет, я не понимал. У меня вертелся миллион вопросов. — Но вы же прошли сюда! Как вы попали на Манхэттен? Мосты разрушены, туннели завалило… Старки кивнул. — Потому что вы военные? — Мы похожи на военных? — улыбнулся он. — Вы в форме. — Мы сумели обойти блокпосты. Хотя это было нелегко. Пригодились и грузовики, и оружие. Я снова задал вопрос: — А что вы здесь делаете? — Не важно. — Вряд ли бы вы рисковали, если бы это не было важно. Я пытался разговорить его, прощупывал почву. — Для тебя — не важно. И на том спасибо. То, что он сказал, ничего не объясняло, а вот то, как он это сказал… Для меня все было важно: каждый признак жизни, каждый лучик надежды. Только Старки вряд ли это поймёт: у нас слишком мало времени. Я представил, как хорошо было бы спрятаться под тентом в одном из грузовиков, укрыться от всех опасностей. Они бы сделали свою работу, а потом мы бы вместе уехали из города туда, где тепло, где люди — друзья, где известно, что произошло, где дадут ответы на все вопросы. — Это война? — Война идёт давно, — ответил Старки, глядя на развалины небоскреба. В его голосе звучал гнев. — Просто сделан следующий шаг. И линия фронта переместилась. Война теперь у нас, у самого порога. Какая война? Против террористов? На Ближнем Востоке? Старки позвали. Перерыв закончился — люди уходили. — Ну все, пора, — сказал Старки. Он похлопал меня по плечу и посмотрел в глаза совсем так, как в последний раз отец, провожая меня в аэропорту. — Будь осторожен, мальчик. Не высовывайся лишний раз. — Нет! Подождите! Раз есть блокпосты, это значит, там, за ними, много незараженных, да? — И поэтому блокпосты? Нет, — он надел одну перчатку, затем другую. — Я бы сказал, делается все, чтобы повсюду ситуация оставалась одинаково тяжелой. Мы имеем огромное скопление людей в Нью-Йорке, на относительно небольшой территории, а что будет, если вирусоносители выйдут за пределы города, в пригороды, где, возможно есть незараженные… Мне не понравилось слово «вирусоносители». Они были людьми. Да, больными людьми, но ведь они не сами выбрали такую судьбу. Взревели двигатели. — Но эта инфекция не передается, она не заразная. — А ты откуда знаешь? Ты врач? — ухмыльнулся Старки и выплеснул остатки кофе. Теплый напиток прожег в снегу лунку и обнажил темный асфальт. Я промолчал. Ведь он прав. Откуда мне знать, что болезнь не заразна? Только потому, что я сам до сих пор здоров? Может, она передается через слюну или кровь, как многие другие? Может, я здоров только потому, что меня до сих пор не укусил охотник? Я считал, что опасность позади: раз я сразу не заразился, значит уже и не заражусь. — Давай посмотрим на ситуацию иначе, — сказал Старки. — Пока никто ничего точно не знает. Правильно? И если здесь все так плохо, то в других местах все может быть гораздо, гораздо хуже. Мне стало страшно: он произнес вслух мои мысли. Старки поднялся и пошел к своим, а я остался смотреть ему вслед — снова. Только в этот раз он повернулся и махнул мне на прощание. — У тебя есть оружие? — С собой нет. — Дать? — спросил он, хлопнув ладонью по небольшому пистолету, висевшему у него на поясе. Я покачал головой: — Я выжил до сих пор. — Выжил, — согласился Старки и чуть заметно улыбнулся. От первой за двенадцать дней улыбки мне сразу стало как-то легче. Я сидел, уставившись себе на ноги, и лихорадочно думал, чем ещё его задержать, как выпросить разрешение остаться с ними. Я бы не мешал, не путался под ногами. Я бы старался помогать. — Самое худшее, что я понял это, как только тебя увидел. — Что поняли? — Что тебе удалось выжить.Глава 5
Ветер стих, и на землю мягко ложились красивые пушистые хлопья. Осторожно, непрерывно озираясь, я шёл по центру улицы: главное было держаться подальше от тёмных витрин, за которыми могло скрываться что угодно, шёл по следам солдат. Мы расстались со Старки полчаса назад. Тишину нарушал только затихающий гул дизельных двигателей. Небо снова затянули серые тучи. Позади осталось несчетное количество рекламных щитов, предлагающих никому больше не нужные товары. Расстояние между мной и грузовиками неумолимо увеличивалось, а я все шагал по следам протекторов — арьергард из одного человека. Рев двигателей казался мне музыкой, потому что был связан с людьми, но он отдалялся все быстрее, а я не находил сил остановиться и следовал за колонной лишь для того, чтобы слышать его; только поэтому я до сих пор не повернул обратно к Центральному парку искать Фелисити. Рокот двигателей напоминал о том, каким невыносимо шумным и суетным показался мне Нью-Йорк в первый день. А теперь, пожалуйста: американская мечта обернулась ночным кошмаром — только вот свидетелей этому почти не осталось. Старки шёл во главе отряда. Один раз он обернулся и заметил меня, но никак не отреагировал: ни взмаха руки, ни угроз — просто зафиксировал моё присутствие и пошел дальше. Раздалось несколько отдаленных выстрелов. Солдаты остановились, чтобы осмотреться и… Вдруг совсем близко, справа, послышался какой-то шум. Я рывком повернулся к разинувшим чёрные выщербленные пасти витринам. За разбитым стеклом прямо напротив меня что-то мелькнуло, раздался шорох, и гулом разнёсся звон от упавшей на пол металлической банки. Я шагнул назад, и в тот же миг в черном дверном проеме показалось лицо: на меня бессмысленным взглядом смотрел человек — очень худой, осунувшийся, с ввалившимися щеками; на потрескавшихся губах и подбородке засохла кровь. Охотник. Охотник, утоляющий жажду кровью. Гораздо выше и крупнее меня, только очень сутулый. Он шарил глазами по улице и заметил меня. Я замер. Не отрывая взгляда, охотник вышел на тротуар и остановился. Он смотрел только на меня. Я почти успел забыть этот взгляд, взгляд, в котором не осталось ничего человеческого. По бокам тела двумя безжизненными чёрными плетями висели обнаженные руки. Он видел страх у меня в глазах. И выражение его лица изменилось: он понял, что я могу ему дать, и как он может это взять. Цель была определена, решение принято. Охотник сделал шаг, второй и прыгнул. Я отшатнулся назад и, поскользнувшись, упал на спину, тут же съежился, свернулся в комок, а охотник вскочил сверху… Раздался громкий выстрел, отразившись эхом на пустынных улицах. Охотник отлетел на несколько метров и стукнулся об стену. Убитый. В груди у него зияла багрово — чёрная дыра: кровь почти не текла из иссушенного жаждой тела. Он лежал неподвижно. Теперь совсем, по-настоящему мертвый. Я вспомнил охотника, которого застрелил возле Рокфеллеровского центра. В пустоте и абсолютной тишине манхэттенских улиц выстрелы показались мне оглушительно громкими. Я тогда посмотрел на упавшего человека, на пистолет в руке, и меня вырвало. В полусотне метров мой неожиданный друг спокойно опустил ещё дымящийся ствол винтовки. Он не помахал мне, ничего не сказал — просто развернулся и направился к своим. Через полчаса я немного успокоился. К тому времени колонна ушла далеко вперёд. Я вернулся на угол Семьдесят третьей улицы Вест и подобрал там брошенный накануне рюкзак. Недалеко от него нашёл свою куртку с эмблемой Федеральной спасательной службы Нью-Йорка: она задубела от холода и стала как деревянная. Достав из рюкзака пачку сухофруктов и бутылку сока, я надел замерзшую куртку прямо поверх пуховика, закинул на спину рюкзак, отрегулировал лямки, застегнул поясной карабин, сунул в карманы завтрак и зашагал на восток. Я не знал, где искать Фелисити: единственной зацепкой было то место в Центральном парке, где мы оба видели охотников, гревшихся возле бочки с огнем. Может, они ещё там, а она с ними. Я представлял, как найду её, как расскажу все, что узнал от Старки — немного, конечно, но в миллион раз больше, чем мне удалось выяснить со дня атаки. Я перешел через дорогу, остановился и повернулся. Хотел запомнить как можно больше. Взгляд натолкнулся на треснувшую витрину небольшого магазинчика. Я увидел там свое отражение, подошёл ближе, уткнулся носом в стекло, но внутри было ничего не разглядеть — только, как в зеркале, отражалось моё собственное лицо. Я устало прислонил лоб к прохладному стеклу и закрыл глаза. Именно здесь я расстался со своими друзьями — Анной, Дейвом и Мини, бросил прощальный взгляд сквозь разбитую витрину на товарищей, чья жизнь разбилась вдребезги. После чего я попрощался с ними, скинул рюкзак и побежал. Я даже не стал брать пистолет: за мной гналось слишком много охотников, и оружие могло пригодиться только в одном случае — а я пока не был готов к такому исходу. Я нащупал пистолет в боковом кармане рюкзака, рядом с динамо-фонариком. Если понадобится, выхвачу их за доли секунды. Вчера на этом месте я сорвал с рук окровавленные бинты и поманил ими охотников, чтобы они гнались только за мной.Сегодня здесь было пусто — ни движения, ни шороха, ни единого намека на человеческое присутствие. Прошел всего один день, а я почти забыл лица друзей. Если на это понадобился какой-то десяток часов, то что я могу забыть завтра, через день, через неделю? Анна, Дейв и Мини жили у меня в памяти, навсегда остались в сердце, а их лица поблекли, растаяли. Я открыл глаза и сделал глубокий вдох. На улице было все так же пусто. Что у меня осталось? Жизнь, в которой никого нет, кроме меня самого? Жизнь с призрачной возможностью разыскать девушку, которую я видел только на крошечном экранчике видеокамеры? Мне нужны были другие люди, я хотел домой. Чтобы вернуться к нормальной жизни, надо уйти из этого города, надо преодолеть блокпосты. Но сначала я должен найти Фелисити. Посмотрев запись, я сразу понял, что эта девушка поможет мне вернуться домой. На полках внутри темного магазина почти ничего не было. Я нашёл несколько банок консервов: суп, фрукты в сиропе, рисовый пудинг; пару бутылок газировки, штук пять шоколадок, пачку быстрорастворимой каши и пакет молока длительного хранения. Рюкзак получился таким тяжелым, что я с трудом закинул его на спину. Достав из бокового кармана фонарик и как следует подкрутив его, я посветил вглубь магазина. На прилавках и в холодильниках портилась еда, на полу валялись разорванные пакеты с гниющими замороженными овощами и фруктами — наверное, магазин регулярно навещали собаки, а может, крысы. Может, полчища грызунов копошатся сейчас под городскими тротуарами, в тепле, сытые и вполне довольные новым миром… Я пошел к Центральному парку.Глава 6
Охотников, которых я искал, на прежнем месте не было. Рядом с бочкой валялись присыпанные ночным снегом пустые пластиковые бутылки и лежал разнесенный ветром седой пепел, но не было ни одного следа, ни одного отпечатка ноги. Может, Фелисити подружилась с ними, и они ушли вместе? А если нет, то почему она не вернулась ночевать домой? На камере девушка выглядела здоровой, сильной, способной постоять за себя. Если ничего не случилось, она должна была вернуться домой. Я бы прошел сквозь огонь, воду и медные трубы, преодолел бы любые препятствия, лишь бы вновь оказаться рядом с семьей и друзьями, даже если от них остались только фотографии на стенах пустого дома. Из поваленной на бок железной бочки высыпался пепел. Сняв перчатку, я прикоснулся к металлу: холодный, но все же не ледяной; наверное, огонь горел до утра и потух всего несколько часов назад. Ногой я пару раз перекатил бочку, чтобы пошевелить чёрно-серое содержимое, и заглянул внутрь: в золе тлело несколько красных угольков. Захотелось взять их с собой — пусть согревают, пусть дают надежду в пути, но я не стал: если «хорошие» охотники вернутся, им они понадобятся больше. Может, у охотников, гревшихся возле бочки, просто кончились вода и горючее, и они отправились на поиски — тогда они скоро вернутся. Или, скорее всего, они нашли другое подходящее место и обосновались там, потом перейдут на новое. Что бы с ними ни случилось на самом деле, здесь мне было нечего делать. Я бросил на «стоянку» прощальный взгляд и пошел на восток, прямо по солнцу. На выходе из парка, пробираясь через густые кусты, я наткнулся на неподвижное тело. Человек будто заснул, укрытый снежным одеялом, и видел вечный сон. Я медленно приблизился к нему и вдруг увидел пятна крови — меня чуть не вырвало. Ногой я перекатил тело на спину. Лица было не разобрать — над ним потрудились грызуны, скорее всего, крысы. Нет, никогда, ни за что я не допущу, чтобы моя жизнь закончилась вот так! Я держался следов протекторов побывавших здесь грузовиков: они оставили на девственно-чистом снегу глубокие чёрные борозды, обнажившие покрытый пеплом асфальт. На углу Пятой авеню, под навесом отеля «Плаза», я остановился. Следы шин уходили на юг и терялись вдали. В северном направлении дорога была завалена обломками, насколько хватало глаз. Из-за непрестанно сыплющего мелкого снега видимость ограничивалась пределами квартала. Сегодня выдался неудачный день для поисков, и меньше всего мне хотелось ночевать где-нибудь на улице. Нужно было найти теплое, надёжное укрытие. Через дорогу мрачной глыбой на белом фоне выделялся Пулитцеровский фонтан, заполненный черной жижей. Снег повалил ещё сильнее. У меня занемело лицо, начали промерзать ноги. Я и так постоянно боялся, что могу пропустить чье — нибудь приближение, а из-за сильного ветра этот страх только усилился. Вход в «Плазу» замело почти до колена, я подергал двери — закрыто. Внутри было совершенно темно. Ничто не указывало на то, что после атаки в этом месте побывали люди, — кроме меток на створках дверей и на углу здания напротив: краской из баллончика там были нарисованы большие знаки в виде буквы «Х» с цифрами и буквами в каждой четверти — явно какой-то код. Вдалеке раздался одиночный выстрел, за ним сразу же последовала очередь. Вниз по Пятой авеню бежали люди. Сквозь плотную пелену снега я мог рассмотреть только тёмные силуэты. Шестеро. Люди приближались. Солдаты? Нет, охотники. Оставаться здесь было нельзя. Пригнувшись и стараясь не высовываться из-за машин, я побежал по Пятой авеню — и уткнулся в гору обломков. Охотники остановились возле «Плазы», именно там, где только я только что изучал сделанный краской знак. Они замерли на фоне здания, торец которого украшала гигантская рекламная растяжка — этажей десять высотой, не меньше. Полуголая девушка рекламировала… сумочку. А может, и нет: сейчас безумных размеров рекламная картинка утратила какой-либо смысл. Даже не получалось представить, что когда-то все это имело значение. Придерживая воротник куртки, чтобы за пазуху не набивался снег, я побежал по правой стороне улицы, стараясь держаться как можно ближе к зданиям. Охотники бежали за мной примерно с такой же скоростью. Я был уверен, что они пока ещё меня не заметили, иначе бы двигались гораздо быстрее — сейчас они шли по моим свежим следам на снегу. И я понёсся вперёд, больше даже не пытаясь прятаться. Границы между тротуаром и проезжей частью стерлись. Повсюду стояли искореженные машины: легковушки, фургоны, грузовики; валялись обломки, торчали острые осколки — и все это было покрыто толстым слоем пепла под грязной ледяной коркой и присыпано свежим снегом. Прямо впереди дорога была полностью перекрыта завалом. В один из первых дней я видел из Рокфеллеровского небоскреба, как рухнуло это здание, а потом ещё долго в воздухе висело облако серой пыли. Развалины ощетинились рваной арматурой и битым стеклом. У меня было три варианта: оббежать преграду по полному опасностей Центральному парку, сделать круг и через квартал или два вывернуть на восток, чтобы с большой вероятностью уткнуться в очередной завал, или развернуться и бежать назад. Я оглянулся. Преследователи на пару мгновений остановились — я еле-еле успел пересчитать их — и снова побежали, только теперь гораздо быстрее. Двое свернули на боковую улочку. Раздумывать было некогда. Я перебежал через дорогу к Центральному парку. Внутри виднелось кирпичное здание с белыми деревянными рамами. Оно очень напоминало самую настоящую, а значит, надежную крепость, с башнями по бокам, высотой в четыре или пять этажей. Ко входу вели полтора десятка ступенек. Атака не коснулась его. Справа от меня была кирпичная колонна с позеленевшей от времени медной табличкой «К зоопарку и кафетерию»; прямо от колонны шла вниз лестница. Я ухватился за железные перила и быстро — быстро стал спускаться по скользким ступенькам, стараясь не упасть. Перебежав через небольшой пятачок, я оказался у подножия лестницы, ведущей к массивным деревянным дверям кирпичного здания. Мне было страшно и очень холодно. Снег сменился ледяным дождем. Я оказался не в то время и не в том месте. Даже если удастся оторваться от охотников, найти убежище до наступления темноты у меня вряд ли получится. Мои преследователи пока ещё не свернули в парк — я видел их наверху, но медлить было нельзя: от «Плазы» они уверенно шли по моим следам, так что скоро будут здесь. Надежда только на то, что дождь немного смоет следы… Я взбежал по лестнице к наполовину застекленным дверям. Заперто. Я замер и прислушался. Топота слышно не было, но зато я прекрасно видел, что охотники вот-вот поравняются с тем местом, где я свернул в Центральный парк. У меня оставалось от силы две минуты. Может, получится разбить стекло и изнутри открыть дверь? Я приложил руки лодочкой к глазам и приник к стеклу, пытаясь рассмотреть, что там внутри, но было темно, как я ни щурился и ни старался различить хоть что-нибудь. Я видел только отражение своих собственных широко открытых неподвижных глаз в черном стекле. А потом глаза моргнули — но я-то не моргал. Я видел не отражение: изнутри на меня смотрел другой человек!Глава 7
Девушка! На кармане рубашки я прочитал имя — Рейчел. Наверное, она была моего возраста, только совсем невысокая и худенькая. Она смотрела, как я стучу в дверь, умоляя впустить меня. Смотрела, не шевелясь, но взгляд её не был пустым — в нем сквозил испуг. Она не была заражена. Мне удалось найти ещё одного нормального, живого человека, такого же, как я! Конечно, девушка боялась. Вполне возможно, что со времени атаки она не видела ни единой живой души. А может, совсем наоборот: она возглавляла группу выживших и не хотела подвергать их опасности, впуская чужого. Видок у меня был что надо — кто угодно перепугался бы, да что там говорить: я сам перепугался собственного отражения пару дней назад. Я больше не был собой. Я стал другим: научился ходить с оружием и стрелять в людей, научился выживать во что бы то ни стало. Рассеченная ещё во время атаки бровь успела затянуться, но остался яркий и довольно зловещий шрам. С головы и одежды текла вода. Нездоровая бледность и заострившиеся черты лица довершали картину. — Пожалуйста, — произнес я одними губами. — Пожалуйста, открой, — повторив мольбу, я затряс дверь. Девушка пошевелилась. Чуть-чуть, почти незаметно, но у меня появилась надежда. — Впусти меня, — я произнес эти слова, почти прижавшись губами к месту, где сходились створки дверей, чтобы она услышала меня. Затем сделал шаг назад и с улыбкой поднял руки: мой жест говорил, что я промок, замерз, что я друг. Она никак не реагировала. — Рейчел, — сказал я, указывая на бирку с её именем, — меня зовут Джесс. Как… как дела? Рейчел перевела взгляд: теперь она смотрела поверх моего плеча. Я обернулся. Охотники были уже у самой вершины лестницы, ведущей к зоопарку. Я застыл. Двое из них задрали головы, раскрыли рты и ловили струи ледяного дождя, утоляя нестерпимую жажду. Они прошли мимо ступенек, даже не взглянув в мою сторону. Может, сбились со следа? Я так и стоял неподвижно — только дождь пополам со снегом стекал ледяными струями с шеи на спину — пока те двое не скрылись из виду. Когда я повернулся к дверям, Рейчел уже не было. Тогда я спустился и побежал вокруг здания. На стене была табличка «Нью-Йоркский государственный арсенал. 1848». Теперь понятно, почему кирпичный дом выглядит так внушительно: самая настоящая крепость посреди города. Может, внутри укрылись выжившие: служащие зоопарка, с друзьями, семьями, а Рейчел только одна из многих. У них есть запасы еды, они владеют информацией, у них весело. Я останусь с ними до прихода спасателей. Я буду ухаживать за животными, буду приносить еду из соседних магазинов и квартир. Или Рейчел поможет мне разыскать Фелисити, и втроём мы выберемся из города, отправимся на север. Я осмотрелся, снял рюкзак и перебросил его через высокий железный забор, затем подтянулся на руках, оседлал забор и тяжело приземлился на другой стороне. За арсеналом стояло ещё несколько кирпичных зданий, соединенных дорожками, а в центре темнел большой бассейн. — Эй! Есть кто? — позвал я достаточно громко, но все же стараясь не наделать лишнего шума. Никто не появился. Только дождь стучал по крышам и по асфальту, превращая снег под ногами в скользкое месиво. — Рейчел! Я приоткрыл дверь в здание с табличкой «Кафетерий» и заглянул вовнутрь. — Ау! Есть кто? В ответ только тишина. Мне стало не по себе. Неужели группа выживших — лишь моя фантазия, неужели я не найду здесь Фелисити, неужели здесь нет никого, кроме Рейчел? Мне стало гадко от мысли о том, что придется иметь дело с такой неприветливой, безразличной девчонкой. Но я должен дать ей шанс все исправить. Дать шанс нам обоим. Я подошёл к следующей двери. Она оказалась неплотно закрыта. — Ау! Эй! — позвал я. Рейчел стояла на верхней ступеньке лестницы в дальнем конце помещения, в тени. — Привет! Можно мне… — У меня ничего нет! — тонким дрожащим голосом выкрикнула она. — А лопата? — спросил я. Она посмотрела на большую совковую лопату у себя в руках, потом снова на меня. Я сказал: — Я не враг. — Ты болен. — Нет. — Точно? — Да. Она посмотрела на вход, перевела взгляд на меня: — Ты перелез через забор? — Ага. Рейчел никак не могла прийти в себя от моего появления, так и стояла молча. Стало ясно, что она не просто напугана или чрезмерно осторожна — она прячется в зоопарке совершенно одна: только она и звери. Нужно было как-то растопить между нами лед, заставить её поверить мне. — Ну, как, не скучаешь без белого медведя? Рейчел сделала ко мне несколько шагов: она изучала меня. Вблизи я увидел, что она не сильно старше, может на год или два, и довольно симпатичная, просто очень усталая и чумазая. — Ты видел медведя? Где? Когда? — она чуть склонила голову на бок и выжидающе смотрела на меня. — Несколько ночей назад, возле библиотеки, на пересечении Сорок второй улицы и Пятой авеню. — А-а… — произнесла она разочарованно, то ли из-за времени, то ли из-за места. — И что он? С ним было все нормально? — Ага! — постарался я сказать как можно жизнерадостнее. — Вынюхивал что-то на снегу. Еда его интересовала гораздо больше, чем я. Вообще, он показался мне вполне довольным. — Он был один? — Да, я видел только одного. Он немного повеселился и потрусил себе дальше. Всплывшая в памяти картинка заставила меня улыбнуться. Может, если я расскажу Рейчел, как встретился с медведем, она поймёт, что я на её стороне — и на стороне животных. — От него было столько шуму, что я страшно перепугался, а потом, когда увидел его, почувствовал себя гораздо увереннее. Мы ведь вместе попали в переплет. Я бросил ему апельсин, но он не стал есть. Похоже, мишка совсем не скучал в одиночестве. Помню, я тогда ещё подумал, что медведь мог бы вынюхивать охотников и предупреждать об их приближении. Они бы боялись его и не подходили. Но я не стал говорить об этом Рейчел: вряд ли идея использовать медведя как телохранителя приведет её в восторг. Скорее всего, она воспринимает его совсем иначе. Она чуть заметно улыбнулась — скорее глазами, чем губами. — А сколько их было? — спросил я её. — Двое. — Думаю, оба мишки в порядке. А где остальные работники зоопарка? — спросил я только для того, чтобы не выдать, как быстро раскусил её одиночество. — Перед тобой, — с этими словами она вышла из здания. Я оставил рюкзак возле заднего хода и последовал за ней. Рейчел принялась за работу. Сначала высыпала ведро корма пингвинам — черно-белые комочки ни на что не обращали внимания, затем подняла с земли игрушку и забросила обратно в бассейн к морским львам. — Куда делись остальные? — спросил я. — Хотела бы я знать, — выдохнула она, поднимая мешок с овсом, но отстранила меня, когда я попытался помочь. — Ты кажешься слишком молодой для… — Я старше тебя. — Извини. Не хотел… Я не хотел обидеть её. Совсем наоборот, хотел сделать ей комплимент. Но, видно, она уже устала быть самой главной, самой старшей, устала от ответственности… — Я учусь в Бостоне на ветеринара, на втором курсе, а здесь на практике. После нападения или что это там было, я единственная осталась на территории зоопарка. Пока достаточно? Я кивнул. — А меня зовут Джесс, я уже говорил. Хорошо, что мы встретились. Рейчел не пожала протянутую руку, не отложила лопату, которой подсыпала корм. — Откуда ты? У тебя какой-то странный акцент. — Из Австралии. Она равнодушно пожала плечами, будто ей было все равно, и продолжила молча работать. Вдруг тишину нарушил громкий настойчивый стук в двери центрального входа. — Кто это? Твои друзья? — У меня нет друзей. Я впервые произнес эти слова вслух и впервые по-настоящему осознал, что пора отпустить прошлое. — Кому ты сказал, что идешь сюда? — Все, кого я в этом городе знал, умерли. Достаточно с неё? Следом за Рейчел я отошел к черному ходу, так, чтобы нас не было видно через дверные стекла. — Это охотники. — Кто-кто? — спросила Рейчел, удивленно глядя на меня с противоположной стороны проема. — Заражённые, больные. — Они не умеют стучать в двери. — Эти умеют. А ещё они умеют выслеживать добычу. Мои слова произвели на Рейчел впечатление. Она, будто не желая верить сказанному, затрясла головой, медленно опустилась на четвереньки и вползла в дверной проем. Я последовал за ней. Стук прекратился. Скорчившись, мы сидели в тени по разные стороны дверного проема и незаметно наблюдали за входом. Перед дверью стояли два охотника. Они явно пришли сюда по следам и теперь искали меня. — Из-за меня ты в опасности. — Похоже на то, — прошептала Рейчел. — Я никогда не видела их так близко. — А я видел. Даже ещё ближе. Правда. — Они такие… — Страшные? — Интересные. Похоже, Рейчел испытывала неподдельное восхищение вперемешку с научным интересом, будто имела дело с новым видом. — Мне кажется, мы в безопасности. Они ведь не умеют лазить через заборы. — Лучше не проверять. — Что будем делать? — требовательно спросила Рейчел. — Будем надеяться, что они уйдут, — вот и всё, что я мог предложить.Глава 8
Стараясь держаться в тени, мы мелкими перебежками добрались до дверей. Охотники спустились и теперь стояли вместе с двумя другими у лестницы на Пятую авеню. Один из них обернулся и посмотрел на вход, но мы спрятались так, что с улицы нас нельзя было увидеть. На верху лестницы появились двое — по-моему, именно те, что минут десять назад отделились от группы. Они то ли что-то крикнули, то ли сделали знак стоявшим внизу, но, так или иначе, те взбежали по ступенькам и исчезли на Пятой авеню. — А чего ты сюда пришёл? — спросила Рейчел, когда мы выходили на территорию зоопарка через задний ход. — За мной охотились эти типы. — Это понятно. Откуда они за тобой шли? — От отеля «Плаза», я как раз вывернул с другой стороны Центрального парка. — А что ты забыл в парке? — Девушку искал. Рейчел удивленно посмотрела на меня и улыбнулась, будто я помешанный. Затем пошла отпирать какую-то кладовку. Внутри было почти ничего не видно — свет туда проникал только через наполовину заметенные снегом окна на крыше, но Рейчел привычно насыпала два ведра корма и вручила мне. Я вышел за ней, согнувшись под неожиданно тяжелой ношей. — И ты полез в парк, где полно этих — как ты их называешь? — охотников, чтобы найти девушку. — Ну да, девушку с видеокамеры. — Ты даже не знаешь её? — Нет. — Не нашёл? — Нет. — Зато теперь я знаю, что ты слегка чокнутый, Джесс. Это ж надо было придумать! — Зато я нашёл тебя. Уже начало темнеть, а я все ходил за Рейчел: она не доверяла мне и старалась держать дистанцию, чтобы в любой момент отскочить, убежать. А мне просто нравилось быть с ней рядом, быть вдвоём и знать, что ты в безопасности. Я надеялся, что скоро она привыкнет ко мне и станет доверять. — Давай помогу. — Казалось, предложив помощь, я смогу быстрее разрушить стену между нами. — Это моя работа. Животные — всё, что у меня осталось, понимаешь? Я понимал. Но ведь мои возможности не ограничивались двумя перенесенными ведрами. Поэтому я старался не пропустить момент, когда понадобится помощь. Рейчел ещё раз подошла к пингвинам, накормила тупиков и морских львов — они так внимательно нас разглядывали. Было видно, что девушка очень устала и подавлена. Наконец, она остановилась и попросила меня принести воды. — Раз уж ты, — восстанавливая дыхание, сказала она и присела на скамейку, — всё равно за мной ходишь… Двумя большими ведрами я стал носить воду с колонки в огромный дом с тропическими птицами. Минут через десять Рейчел тоже взяла ведро и стала помогать мне. В одну из ходок я заметил указатель к вольеру с белыми медведями. Мне захотелось рассказать Рейчел, как я мечтал о «новой земле», о том, что на месте разрушенного катка вырастет чудесный лес-сад и станет домом для белого медведя. Он будет царствовать там и, может, даже заведет медведицу, и у них родятся медвежата. Только, наверное, Рейчел решит, что я псих — ей некогда думать о таких глупостях: изо дня в день она делает все, чтобы звери хотя бы выжили. Интересно, как она представляет себе будущее? В тропической зоне, куда мы носили воду, было гораздо теплее: настоящий зеленый оазис посреди снежной пустыни. Гидродинамические насосы или что-то в этом роде… Папа бы объяснил: он устроил такую систему у нас дома. В грунт укладываются заполненные жидкостью трубы и выводятся в бетонный пол — так земля отдаёт свое тепло. Ну и, конечно, играло свою роль большое количество окон: они позволяли использовать каждый лучик, подаренный скупым нью-йоркским солнцем. Рейчел заметила, что я смотрю на крышу. — Это пассивный солнечный коллектор, — стала объяснять она, показав на секцию с экраном из алюминиевой фольги, к которой сходились большие окна, позволяющие целый день улавливать солнечный свет. — На крыше стоят солнечные панели, от них работают тепловые насосы. Мы выжили только благодаря им. Мне понравилось, что она сказала «мы» о себе и о животных — как об одной семье. Что бы ни готовили нам грядущие дни, будущее, о котором я мечтал, уже наступало. — Чему ты улыбаешься? — спросила она, когда мы остановились, чтобы перевести дух. — Просто так, — ответил я с улыбкой. — Помогать хорошо. Рейчел кивнула и подошла к вольеру с разноцветными птицами. Она провела рукой по спине крупной ярко-красной тропической красавицы — я и подумать не мог, что такие встречаются в природе, — а та даже не дернулась: так и продолжала клевать корм. — Как она называется? — Красный ибис. Наевшись, ибис устроился на толстой ветке и принялся спокойно чистить клювом перья: его совершенно не волновало, что за стенами вольера весь мир пошел кувырком. — Так ты учишься на ветеринара, да? — спросил я. — Да. У меня в семье — все врачи, но это не для меня. — Ты любишь животных больше людей? — Наверное. С ними легче и спокойнее, они не предают. Две недели я заботилась о них, а они спасали меня. Рейчел улыбнулась: её броня дала ещё одну малюсенькую трещину. Она стала немного понятнее. Все это время она жила, заботясь о животных. Она любила птиц — они отвечали ей тем же. Они, как их «хозяйка», все время были чем-нибудь заняты: или клевали корм, или чистили перышки. Я помог Рейчел поправить заборчик в задней части зоопарка, натаскал ещё воды — казалось, руки у меня вот-вот отвалятся, а затем пошел за ней кормить снежных барсов. Рейчел дала им ведро мяса, и мы молча смотрели, как едят огромные кошки. Уже почти стемнело, поднялся ветер. Барсы с треском разгрызали кости. — Зоя и Шоколад, — сказала Рейчел, будто ни к кому не обращаясь. — Меня назначили их смотрителем. Я за них отвечала. — А теперь ты отвечаешь за всех. Рейчел кивнула: она уловила смысл моих слов и, думаю, была довольна, что я понял её. Она смотрела на барсов, а они, не отрываясь от еды, иногда поглядывали на неё. — Я остаюсь здесь только из-за них, — тихо произнесла она и заплакала. — Они умрут, если я уйду. Поэтому я никогда не уйду.Глава 9
Я прекрасно понимал, что Рейчел чувствует себя ответственной за животных в зоопарке, но это никак не вязалось с моим намерением выбраться из города. Интересно, у меня получится переубедить её и увести с собой, или я только потеряю время? Сначала нужно найти Фелисити. На записи казалось, что она и не думает сдаваться: совсем наоборот, готова бороться и искать выход. Может, ей удастся уговорить Рейчел. Наступил вечер. Рейчел по-прежнему была настороже, но, по-моему, немного успокоилась: перестала торопиться и взваливать на себя больше работы, чем нужно. Мы зашли в здание арсенала и плотно закрыли двери; Рейчел задвинула засовы снизу и сверху. Было довольно холодно, но хоть ветер стих. — Ты можешь остаться на ночь здесь, — сказала она, когда мы поднимались по лестнице. — Ванная вон там. Только умываться придется из ведра, ну и смывать тоже. Ничего? — Конечно, ничего. Я привык. Мы зашли в кабинет. Деревянные половицы полуторавекового здания поскрипывали под ногами. Внутри стоял большой старый диван — видно, Рейчел на нем спала все это время; два больших окна закрывали плотные шторы, возле открытого камина лежали дрова. Я посмотрел на импровизированную постель, на небольшую стопку одежды, запас еды и воды: ровно столько, чтобы в одиночку протянуть короткое время. Я снял куртку и мокрые кроссовки. — Разведу огонь, — сказала Рейчел. По вмятинам на ковре с замысловатым орнаментом я понял, что придвинутый к стене огромный деревянный стол с обтянутой кожей столешницей раньше стоял перед камином. В золе ещё тускло тлели угольки. Рейчел пошевелила их кочергой, подложила из стоявшего рядом ведра расколотое бревно и пару угольных брикетов. Она подождала, пока дерево задымится, немного подула, чтобы взялся огонь; затем встала и зажгла керосиновую лампу: самую настоящую, с фитилем под стеклянным абажуром и маленьким колесиком, чтобы регулировать язычок пламени. В свете лампы лицо Рейчел показалось мне мягче и добрее. — Извини, Джесс, — сказала она, обводя рукой скромные запасы пищи, — я не особо богата едой, деликатесов не предложу. — У меня кое-что есть, — с этими словами я начал выкладывать из рюкзака свои припасы. — Будешь суп? — Ещё бы! Рейчел достала кастрюльку и открывашку. Я пристроил в углу свой фонарик лампочкой кверху, так чтобы круг света падал в центр потолка. Вывернув в котелок банку куриного супа и банку овощного, я поставил его на угли в камине. Рейчел сняла флисовую куртку и осталась в одной футболке. Руки у неё были совсем худенькие — гораздо тоньше моих. Она посмотрела на меня и тыльной стороной руки, не снимая рабочих перчаток, вытерла пот со лба. — Ты приехал на каникулы? — На лидерский тренинг в ООН. — ООН? В смысле «Организация объединенных наций»? — Да. — Ну, тогда я ничему не удивляюсь… — Ты о чем? — Что-то ты слишком молод для ООН. Я рассмеялся: — Я приехал в лагерь. Лагерь для старшеклассников. И я рассказал Рейчел о том, как выжил в метро во время атаки, как прятался в небоскребе, и о том, что видел со смотровой площадки. Рассказал обо всем. Даже о Дейве, Анне и Мини, о том, как они прошли со мной весь путь. — Да, непростая история. — Пожалуй, — кивнул я. Рейчел произнесла последние слова очень по-доброму, без всякой издевки, только вот слово «непростая» слабо отражало суть всего, что со мной случилось. Было больно осознавать, что с самого начала я отдалялся от своих друзей, хотя очень хотел, чтобы они были рядом. Я с самого начала обманывал сам себя. Не знаю, плохо это было или хорошо. Я по собственной воле двенадцать дней не желал мириться с реальностью. Во мне постоянно боролись два чувства: желание покинуть свое убежище и желание затаиться и ждать, пока все не образуется само собой. Интересно, что было бы, прими я правду в искореженном вагоне метро? Я бы не сидел здесь вместе с Рейчел — это уж точно. И не нашёл бы видеодневник Фелисити. Так или иначе, всегда приходится чем-то жертвовать. Я рассказал Рейчел все, что знал о Фелисити, о том, что вчера она не вернулась ночевать домой. — Она продержалась одна столько времени, — задумчиво сказала Рейчел. — Думаю, ничего не случилось: ей просто пришлось заночевать в другом месте. — Хочется верить. — Ты ушёл из её квартиры сегодня? — Да. — Всего сутки. Она в порядке, вот увидишь, — с этими словами Рейчел поставила котелок с водой в противоположный уголок камина. — А ты? — я затронул тему, которая, скорее всего, воскресит неприятные воспоминания. — Где ты была во время атаки? — В подвальном этаже. В глазах Рейчел отражались огоньки пламени. — Я услышала взрывы. Они длились около получаса, не меньше. Меня не было в Нью-Йорке в две тысячи первом, но я подумала, что это снова террористы. Решили довести задуманное до конца. Ведь так? Я пожал плечами, не зная, что сказать. Для себя я решил, что все это не может быть делом рук кучки сумасшедших фанатиков, атака такого масштаба по силам только целой стране, армии. Но ведь Рейчел не видела, во что превратился Нью-Йорк за стенами зоопарка. — Когда раздались первые взрывы, начали эвакуировать посетителей и вспомогательный персонал. Остальные спустились в подвал. Мы просидели там несколько часов. Я не хотела выходить, но поддалась на уговоры, — Рейчел улыбалась. По глазам было видно, что она полностью ушла в воспоминания. — Мы поднялись наверх и увидели их… Охотников, да? — Да. — Эти люди были безумными. В тот же вечер мы стали свидетелями того, как они охотятся друг на друга: и здесь, в парке, и на Пятой авеню. Мы не знали, как быть. Нас осталось мало, и мы продолжали ухаживать за животными. А на следующий день все ушли, и осталась только я. Они пытались связаться с семьями, с друзьями, но ничего не работало — ни городские телефоны, ни мобильные, молчало и радио, и телевидение. Было непонятно, что случилось. Они говорили, что приведут помощь, но… — Я тоже все перепробовал. — Как же обидно и страшно было Рейчел, когда её вот так бросили! — Все виды связи, все каналы — везде пусто. На всех радиочастотах либо помехи, либо странный стук, будто дятел долбит. Один раз я вроде поймал музыку в машине, но, наверное, мне показалось от усталости.Глава 10
Я вздрогнул, представив, каково было Рейчел эти двенадцать дней: сидеть вот так и не иметь ни малейшего понятия о том, что творится снаружи. Я молча поправил головешку, чтобы она не выпала на пол, и обрадовался, когда Рейчел нарушила тишину, заговорив совсем о другом. — А где ты жил в Австралии? Мне понравился её вопрос. Целый день мы проработали молча, и я боялся, что из-за шока она замкнулась и теперь сможет говорить только о выживании и ни о чем другом. — В Мельбурне. Это в южной… — Мы летали туда с родителями, когда мне было столько, сколько тебе, — она немного помолчала. — Красивый город, но мы там провели всего пару дней, в основном жили в Сиднее и ездили по бушу[8]. — А ты откуда? — Я родилась в Техасе, в Амарилло. А когда училась в школе, мы переехали на западное побережье. Рейчел рассказывала мне о своем детстве, отвечала на мои глупые вопросы про ковбоев и нефть, говорила о своей семье и о музыке. Мы оба скучали по дому и по многим другим вещам. Оказалось, что я люблю британских рокеров, а она слушает американский панк-рок. Мы оба немного учились играть на фортепьяно, пели под душем и искренне не понимали, почему в жизни не бывает супергероев. — Помнишь Пипца? — Ага. И где наши Убивашка с Папаней[9]? — «возмутилась» Рейчел, макая в суп печенье. — И вообще, где наши Ангелы-хранители[10]? — Это те, которые дежурили раньше у станций подземки в красных беретах и куртках? — Они и сейчас кое-где стоят, — сказала Рейчел и тут же поправилась: — Вернее, стояли. Меня интересует, где армия, где полиция, где власти? И я снова принялся рассказывать, как прожил эти двенадцать дней. Наконец, поделился с Рейчел тем, что произошло сегодня утром, что видел людей в военной форме на грузовиках, передал разговор со Старки. — А ты спросил у него, куда они идут, эти солдаты? — Он бы не сказал. Только… они были не совсем солдаты. — Как это? — Думаю, они действовали против приказа, вне закона. Просто объединились с определенной целью. Они уже не молодые, возраста моего отца. А ещё, — вспомнил я, — в одном грузовике был большой зеленый ящик, размером с хороший холодильник, с какой-то непонятной аббревиатурой, я расшифровал только конец — «армия США». — Ну да, тогда блокпосты выглядят вполне логично. Может, эти люди — первая разведывательная группа, отряд опережения, а за ними придёт настоящая помощь, спасатели… Я думаю, как-то так. — Может и так, только знаешь, что странно: Старки, с которым я разговаривал, сказал, что им удалось обойти блокпосты и так попасть в город. — Обойти? — Именно. Я ещё тогда подумал: значит, предполагается, что их здесь быть не должно. — А они не объяснили тебе, что случилось? Я отрицательно покачал головой. — Я пересказал все почти слово в слово. Мне стало легче после разговора с Рейчел, показалось даже, что она понимает некоторые вещи лучше, чем я. Я постарался есть медленнее и чуть не подавился от смеха. — Ты чего? — Отвык есть в компании. Я двенадцать дней заглатывал еду, как удав, и все. — Не бери в голову. — Понимаешь, я, как умел, старался не сойти с ума. Ни секунды не сидел без дела: изучал здание, приготовил на крыше сигнальный костер, высматривал на улицах и на горизонте признаки помощи. — Работа помогает. Когда занят, не так тяжело. — Ты ведь тоже постоянно трудилась. Я выжил только благодаря тому, что не сидел на месте, — ну, и без удачи не обошлось. — Мы оба родились в рубашке, — сказала Рейчел налив нам по кружке колы. — Ты все время жил на верхних этажах Рокфеллеровского небоскреба? Я кивнул. Дзынь-дзынь — чокнулись мы кружками с колой. В глазах Рейчел отражалось теплое пламя камина. — И больше нет выживших? — Я никого не видел. Но точно сказать нельзя. Может, люди отсиживаются по офисам и квартирам, выжидают, пережидают, надеются, что придёт помощь или смерть — ведь рано или поздно что-то должно случиться. — Ты знаешь, а я так и думала. Мне казалось, что ты должен был видеть других людей. — Нет, я совсем один. У тебя есть родственники на Манхэттене? — тихо спросил я, глядя, как поднимается дымок от чашки с супом. — Нет, почти вся моя родня живёт на юге Калифорнии. Я здесь уже три с половиной месяца, снимаю квартиру в Вильямсбурге — это стразу за Ист-Ривер. Я молча куснул печенье и отхлебнул супа. — Мне нечем было их кормить. — Ты о чем? — О белых медведях. У меня мало корма — на всех не хватило бы, поэтому я выпустила медведей. Неужели она считает, что я осуждаю её, не одобряю её решений и поступков? — Они не пропадут. Сейчас зима, будут держаться снега и выйдут на север, домой… — Я им даже завидую, — сказала Рейчел. — Потому что они сильные? — Да, пожалуй. Они сильные и обладают врожденным чутьем, чтобы выжить во враждебных условиях и найти дорогу домой. А мы сотни, тысячи лет слабели, превращались в ленивых тюфяков, и теперь шансов выжить у нас — кот наплакал. За зашторенным окном бушевала непогода. Мне нравилось есть в компании, только вот для Рейчел наш ужин был чем-то вроде обязанности, повинности: она ела, только чтобы завтра у неё были силы кормить и поить животных — ведь без неё они умрут. Скрестив ноги, обхватив пустую чашку ладонями, она смотрела на огонь. — Ничего, если ты ляжешь здесь? — спросила она, указав на стопку одеял, на которой я сидел. — Без проблем. Я расстелил одеяла, выключил фонарик, забрался в теплое «гнездо» и стащил с себя мокрую одежду. Рейчел молча взяла у меня джинсы, рубашку и аккуратно развесила их на стуле возле камина. — Спасибо, — сказал я. Она присела возле огня, пошевелила угли кочергой, подложила ещё одно бревнышко и пошла ложиться, выключила лампу. В темноте я завороженно наблюдал, как пляшут, отражаясь на потолке, красноватые языки пламени. В маленькой комнате мне было тепло и уютно — наверное, лучше, чем когда-либо до этого. — Я могу остаться и помогать тебе. Хочешь? Рейчел молчала, но я знал, что она не спит и все слышит. — Или… Или я найду Фелисити, и мы — если ты согласишься, — мы вместе попробуем выбраться с Манхэттена. Конечно, бесполезно было предлагать это Рейчел: ни за что, никогда она не согласится бросить своих беззащитных подопечных. Я был уверен, что где-то в глубине души ей очень хотелось домой, но она не могла — просто не могла — оставить зоопарк. Что должно было случиться, чтобы Рейчел передумала? Она долго молчала, и я уже начал засыпать. Вдруг Рейчел заговорила. По голосу стало ясно, что она и не думала спать, а внимательно слушала меня, взвешивала «за» и «против». — Что бы мы ни решили — особой разницы нет. — А что мы можем решить? Мы застряли в этом городе: ни туда, ни сюда.Глава 11
Наступило ясное солнечное утро, но просыпаться никак не хотелось. Я перекатился с бока на спину и лежал, уставившись в потолок. На какое-то время мне удалось забыть, где я. Впервые за тринадцать дней я спал крепко и спокойно. Часы показывали четверть десятого. Я потянулся: из-за лежания на твердом болела спина. Посплю ещё пару минут, подумал я и стал проваливаться в сон. Вдруг подскочил на постели, как от внезапного толчка: двадцать минут десятого! Меня замутило от страха. Я же обещал ждать Фелисити возле входа на каток! Нельзя опаздывать! За ночь одежда высохла — спасибо Рейчел. Кроме того, она оставила мне чистую футболку и пайту с капюшоном. На столе лежало десятка полтора радиоприемников — вернее, портативных раций. Видно, через них переговаривались служащие зоопарка. Но ни одна не работала, потому что сели аккумуляторы. Я засунул две штуки и зарядное устройство в рюкзак: подключу к генератору в своем небоскребе. Да вообще, нужно как можно скорее добыть для Рейчел генератор. Завтракать я не захотел, хотя на столе стояли растворимая каша и молоко: времени не было. Рейчел кормила в вольере обезьян. Я не стал звать её: просто ждал, пока она выйдет, переступая с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. — Ты уходишь? — спросила она совсем без удивления, не прерывая работы: будто у неё и секунды нет остановиться и поговорить. — Ненадолго, — ответил я. Пришлось почти бежать, чтобы догнать её и идти рядом. Рейчел подошла к большой бочке, вытерла рукавом бровь. Она заглянула в бочку, чуть приподняла её, оценивая, сколько там ещё осталось. Внутри лежали мятые подпорченные фрукты, проросшая картошка, какие-то овощи. Рейчел зачерпнула и высыпала в ведро полный ковш, подумала и добавила ещё немного. — Когда у животных кончится корм? — У барсов осталось еды на четыре дня. У других хищников еды чуть больше, но ненамного: морским львам хватит дней на шесть-семь. Остальным я постараюсь растянуть рацион хотя бы на две недели. — Ясно. Разберемся. — В смысле? — Я вернусь с едой, — объяснил я, застегивая куртку. — Принесу, сколько смогу. Рейчел остановилась перед входом в Тропическую зону, опустила ведро, посмотрела на меня: — Ты серьезно? — Конечно, — ответил я, подтягивая лямки рюкзака. — Мне все равно идти в город, а животным нужна еда. — Ты уходишь прямо сейчас? Взглянув на часы, я кивнул. — Хочешь найти эту девушку? — Я же оставил ей записку. — А если… — начала Рейчел и замолчала. По её лицу пробежала тень. Она, вроде, не сомневалась, что с Фелисити все в порядке, так за кого она переживала: за себя, за животных? Или за меня? Я не мог этого понять. — Я вернусь сегодня до темноты, — я не дал ей закончить фразу, потому что и так знал, что она скажет: «А если она не придёт?» или даже «А если она погибла?». — И принесу столько еды, сколько смогу. Рейчел кивнула. Я подошёл и обнял её — какой же маленькой и хрупкой оказалась эта девушка. Я разжал руки и отступил назад. Рейчел не шевельнулась, лицо её не выражало ничего, кроме усталости. Потом она снова принялась за работу. Ну и ладно: пусть не верит мне, посмотрим, что она скажет, когда я приведу Фелисити и принесу столько всякой еды, что ей и не снилось. Через двадцать минут я вышел на пересечение Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы Ист. Стоявший на углу Пятьдесят седьмой и Пятьдесят шестой улиц небоскреб рухнул и завалил перекресток. Скорее всего, этой ночью, потому что на развалинах вообще не было снега, а вокруг ноги проваливались аж по колено. Огромная куча обломков «жила» своей жизнью: какие-то куски, предметы сползали, падали, производя самые разные звуки. Я присмотрелся: вот погнутая тележка для перевозки почты — ей больше не суждено ездить прямо; вот упавший на бок кожаный диван без единой царапины; вот разбитый телик, а рядом — целёхонький бокал; вот оторванная человеческая нога — белая, как снег. Почти бегом я двинулся обратно на восток, обходя завал: я старался держаться середины дороги, чтобы успеть отскочить и убежать, если из какого-нибудь темного магазина вылезет охотник. Миновав квартал, я остановился: из открытой двери банка неспешно вылетали и кружились в воздухе банкноты — бесполезные фантики. Я внимательно присмотрелся к дороге: нет ли следов. Но снег лежал идеально ровным пушистым ковром, переливаясь в лучах утреннего солнца. Передо мной раскинулась Авеню Америк. Постоянно был слышен какой-то странный звук: то ли свистящий, то ли сосущий, но очень тихий. Может, завывание ветра в полуразрушенных зданиях? Раздумывать было некогда. По оглушительно скрипящему в тишине снегу я выбежал на следующий перекресток. Контрастный черно — белый пейзаж ослепил меня. Я повернул на юг и… Ноги потеряли опору. Я стремительно проваливался в снег: вниз ушли колени, пояс, грудь. От сильного удара грудной клеткой остановилось дыхание. Я выбросил вперёд руки, лихорадочно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, задержать падение. Никак не получалось сделать вдох. Я сползал вниз: под толстым слоем снега и льдая просто не заметил дыру в асфальте и теперь висел над пустотой — скорее всего, угодил в открытый люк. Изо всех сил я старался удержаться, но обледенелый асфальт неумолимо скользил под перчатками. Когда над поверхностью оставалась только голова, руки окончательно соскользнули — я упал в темноту.Глава 12
Ветер выл громко и протяжно. В столбе падающего с улицы солнечного света неторопливо кружились снежинки. Мне показалось, что я маленькая песчинка в огромных песочных часах. Яма, в которую я сорвался, не была люком. Короткий полет в пустоту завершился падением на большой кусок дорожного полотна, провалившегося под землю, — упасть полностью ему не давало переплетение подземных труб. Я продолжал медленно съезжать под землю, а улица оставалась все выше и выше. Внизу оказалась станция метро: солнечные лучи тускло высвечивали плиточный пол платформы. В пустом туннеле гудел ветер. Полотно дороги обрывалось на приличной высоте от пола — падать будет больно. Двумя руками мне кое-как удалось ухватиться за торчащий кусок асфальта, ноги повисли в воздухе. Я попытался подтянуться, но руки в перчатках съехали, а кусок асфальта стал рассыпаться. Я сорвался вниз, в пустоту. Удар оказался такой силы, что на какое-то время внутри все сжалось. Я упал на спину — почти пустой рюкзак немного смягчил падение. Вокруг завывал ветер. Грудная клетка болела так, будто сломались все ребра сразу — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Что-то воткнулось в ногу. Я быстро сел. Вокруг было темно. Я сидел в единственном пятне проникающего с улицы света и чувствовал, будто нахожусь на дне глубокого колодца. Сильный сквозняк мел в глаза сыплющийся сверху снег. Я отполз со света и прислушался. В туннеле монотонно гудел ветер, где-то быстро капала вода: будто забыли закрутить большой кран. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я рассмотрел, что на станции белые стены. А затем обнаружил источник дикого сквозняка: потоки воздуха из туннелей засасывало в ещё одну дыру под потолком станции. Я прополз немного и увидел, что слева от меня через небольшое отверстие пробивается дневной свет. Но что-то в туннеле было не так. Меня настораживал запах. Очень аккуратно, стараясь не издать ни единого звука, я снял рюкзак и расстегнул молнию на боковом кармане. Руки вспотели; во время падения я потерял одну перчатку, бинты размотались. Ощупью я вынул фонарик и включил, но тусклого света не хватало: пришлось накрутить его. Яркий луч выхватил толпу людей: все как один они повернулись к источнику света. Охотники. Не меньше сотни бледных, изможденных лиц смотрело на меня. Люди стояли и сидели на платформе, некоторые лежали на рельсах. И все-все до единого — смотрели на меня. Не выпуская фонарика и схватив другой рукой рюкзак, я стал отползать влево. И уткнулся в охотника. Поднял глаза — он был лишь одним среди многих. Я вскочил и рывком бросился сквозь толпу на свет. Обернулся: они не пошевелились, так и стояли молча, равнодушно. Этим охотникам не нужна была кровь — они довольствовались водой. В свет фонарика попало несколько фигур: Охотники, стоя на коленях, пили из луж, в которые просачивалась сверху вода, — некоторые черпали её сложенными лодочкой рукам, некоторые набирали в бутылки. Их было много, и все, как загипнотизированные, устремили взгляды на фонарик. Падая, я мог порезаться до крови, а они, учуяв, увидев её, превратились бы совсем в других охотников: получив легкую добычу однажды, навсегда бы перестали быть тихими и покорными. А вдруг мне суждено погибнуть в страшной подземной западне? Даже улицы этого города норовят проглотить тебя живьем. Я вздрогнул: умру здесь, а кто-то потом будет ходить по моей могиле… Из толпы охотников пришёл и стал быстро нарастать какой-то новый странный звук. Безвольное стадо зашевелилось, ожило: один из охотников рванулся сквозь сбившихся в кучу людей. Я метнул луч света в темноту, пытаясь увидеть выход. Охотники стали расступаться, освобождая дорогу бегущему. Он посмотрел на меня и вытер рукавом окровавленный рот. Я повернулся и побежал. На огромной скорости я врезался в турникет, перекувырнулся через него и упал. Скользкая жижа под ногами не давала подняться. В этот момент охотник схватил меня за рюкзак. Я с разворота ударил его кулаком в голову. Охотник не удержал равновесия и упал, выпустив меня: то ли не слишком удачно схватился за рюкзак, то ли не ожидал удара. До выхода оставалось совсем чуть-чуть, на заснеженные ступеньки уже падал тусклый дневной свет. Не сбавляя темпа, я перепрыгнул через поваленный кофейный автомат. Охотник нёсся по пятам — в ушах отдавался каждый его шаг. Задыхаясь, я карабкался по лестнице, по колено заваленной снегом. Оглянулся: охотник отставал на пять ступенек, а за ним шевелилась чёрная живая стена: сотни глаз вот-вот увидят страшную развязку. Нестерпимая боль пронзала руку, на белый снег быстро капала ярко-красная кровь. Отдавая все силы, на негнущихся ногах, я преодолевал последние ступеньки к свету. Выход почти полностью занесло — в снегу маячило маленькое окошко. Я сжал окровавленную руку в кулак — сквозь пальцы и по запястью полилась теплая кровь — и выбросил её наподобие тарана. Так, с выставленной вперёд рукой, почти плашмя упав на последней ступеньке, я вырвался из метро и оказался на улице. Повернул голову: охотник уже был наверху и смотрел прямо на меня. Теперь моя жизнь зависела только от того, сумею ли я убежать. И я понёсся по улице, лавируя между разбитыми машинами, заскочил на такси, оказавшееся на пути, и на ногах съехал с капота. По глухому удару понял, что мой преследователь на что-то налетел. Я свернул за угол и влетел в темноту какого-то магазинчика. Быстро оглядевшись, рванул к светлевшему за перевернутыми стеллажами выходу. Поскользнулся, потерял равновесие и ударился затылком о полку. До прямоугольника двери, из-за которой пробивался тусклый дневной свет, оставалось совсем немного. В проходе появился силуэт. Я отполз за стеллаж. От страха стучали зубы и колотились сердце. Я пытался дышать как можно тише, но у меня не получалось. Охотник — коренастый, крепкий — вошёл в магазин. Он шёл по следу, он был на охоте. Я нащупал боковой карман рюкзака. Каждый шаг охотника, внимательно оглядывающего магазин, гулко разносился по пустому помещению. Я нашарил и вытащил пистолет: дрожь никак не унималась, рука с «Глоком» ходила ходуном. Спина занемела, каждый вдох отдавался болью. Я вспомнил, как впервые выстрелил. Палец тогда сам лег на предохранитель: страх и уверенность пришли одновременно. Что-то в глубине души настойчиво требовало выкинуть пистолет, никогда больше не прикасаться к оружию. Чем ближе подходил ко мне тот охотник, тем больше я нервничал: почему-то казалось, что он заметил наставленный на него пистолет. Я вспомнил, как целился в еле живого, измученного паренька, который оказался такой же жертвой, как и я. Я бесшумно засунул «Глок» в карман куртки. Не хочу, не буду больше стрелять в людей — ни сегодня, ни завтра, никогда. Прошли ещё три секунды, растянувшиеся в вечность: охотник бродил где-то среди стеллажей. Больше нельзя было ждать. Я прикинул, сколько шагов до выхода, вскочил и побежал. Охотник появился из-за стеллажа прямо передо мной, схватил меня за рюкзак и дернул вправо, заваливая на пол. С диким криком «Нет!» я выхватил из кармана «Глок» и со всей силы ударил наклоняющегося ко мне охотника тяжелым заряженным пистолетом в висок. Он всем весом упал прямо на меня и замер: только чувствовалось, как немного поднимается и опускается грудная клетка. По крайней мере, живой — я его не убил. Кое-как я выбрался из-под обмякшего тела и вышел из магазина. Я брел по улице, держась одной рукой за стены зданий, то и дело останавливаясь передохнуть. Дыра на перекрестке оказалась разинутой пастью страшного монстра, готового сожрать меня в любой момент.Глава 13
Все те же пожарные машины, все та же огромная воронка на месте катка — с тех пор, как я ушёл отсюда, ничего не изменилось. Я бродил по площади, знакомой до каждого сантиметра, в надежде найти следы Фелисити: она казалась мне тем недостающим звеном, которое соединит цепочку, и поможет вернуться домой. На часах было одиннадцать с хвостиком. Если Фелисити прочитала мою записку и пришла, как там сказано, в десять, то я сильно опоздал. Площадь была мертва: только бились флаги и завывал пронизывающий ветер. Я высмотрел на снегу цепочку следов. Они привели меня к Рокфеллеровскому центру, но возле входа Службы новостей затерялись среди множества других — беспорядочных, не имеющих четкого направления. Где-то вдалеке прогремел взрыв, отразившись эхом от зданий, и снова все стихло. Я зашел в Рокфеллеровский небоскреб и почувствовал знакомый запах — запах дома. Все было по-прежнему. Я решил быстро подняться и забрать кое-какие вещи. Хотя и еду, и одежду можно легко найти где — угодно… Всё-таки желание ещё раз посмотреть на город с высоты, снова оказаться в месте, ставшем почти родным, пересилило. Главное, не задерживаться наверху без надобности. Целую минуту я накручивал фонарик. От волнения дрожали руки, во мне боролись страх и любопытство. Яркий луч прорезал темноту, но, конечно, не смог осветить холл целиком. Синеватый свет придавал предметам какой-то неживой, мертвенный оттенок. Там, на станции метро, и без того бледные лица охотников произвели на меня жуткое впечатление: голубоватая полупрозрачная кожа, запавшие глазницы, огромные круги под глазами. Держа наготове пистолет, я открыл дверь на пожарную лестницу. Вроде за две ночи моего отсутствия здесь никто не побывал. Зашел, закрыл за собой дверь. Такая знакомая тишина. Только вот ощущение дома и защищенности пропало. Нахлынул всепоглощающий страх, избавив от малейшего желания подниматься. Я выскочил из непроглядной темноты и жадно вдохнул морозный зимний воздух. Холл небоскреба уже не казался мне уютным, семьдесят семь этажей над землёй больше не прельщали меня. Боясь повернуться к темноте спиной, я пятился до самого выхода, пока не оказался на улице. Не хочу больше подниматься туда, не хочу бороться со страхом и дергаться от неизвестности на каждом шагу. По пути сюда, в районе Сорок девятой улицы, я заметил перевернутый почтовый фургон. Он по-прежнему был там: почта высыпалась из распахнутого кузова на дорогу и размокала под слоем грязи, снега и пепла. Я посветил внутрь фургона — никого. Тогда я вытащил две огромные полотняные сумки с почтой, вытряхнул содержимое на дорогу, аккуратно сложил их и засунул в рюкзак. Думая, что предпринять дальше, я снова пошел по Сорок девятой улице. Прочесать район и поискать Фелисити? Я оглянулся: «мой» небоскреб остался за спиной, низкое зимнее солнце стояло в зените. Наверное, там, наверху, за стеклянными стенами ресторана будет тепло… — Куда дальше? — спросил я вслух, зачерпнув кроссовком снег и пнув банку из-под колы. — Куда идти? Будто кто-то невидимый должен был дать мне ответ. Подсознание обрабатывает всю поступающую информацию, принимает решения, учитывая каждую мелочь: мне не нужно было спрашивать, я сам знал, куда идти. «На юг», — подсказывал внутренний голос. Интересно, почему? Потому что там дом? Потому что я соскучился по солнцу и теплу? Или потому, что у меня там остались незаконченные дела: пробраться через Мидтаун, найти выходы из города? Но я не послушался внутреннего голоса: гораздо важнее выполнить данное обещание. Сегодня я должен принести в зоопарк еду, а завтра будет новый день. Я вошёл в продуктовый магазин, подсвечивая себе фонариком. Солнце почти не проникало внутрь. На прилавке возле кассы лежало десятка полтора раскрытых, разорванных коробок с мобильными — будто кто-то что-то искал. Я стал включать телефоны: большинство были разряжены, у некоторых не хватало аккумуляторов, и только один ожил, но не находил сети. Городской телефон валялся на полу, разбитый на куски. В открытой кассе оставались только самые мелкие монетки. Первым делом я нашёл флакончик с антисептиком, бинты и новые перчатки. Промыв порезанную руку при тусклом уличном свете, — рана оказалась не особо глубокой, просто сильно кровила — я принялся собирать в почтовые сумки консервы. Раздалось тихое шарканье. Я обмер и дернулся бежать, но остался на месте. Слабый луч почти ничего не освещал. Я бешено завращал ручку фонарика — в тишине магазина разнёсся невыносимо громкий звук. И наконец, в пятне света появился… Пес! Самый обычный пес. Метис лабрадора. С большими грустными глазами и дружелюбной мордой. — Привет, дружок… Пес не отреагировал — он просто смотрел на меня. Я протянул к нему руку, чтобы погладить, но он оскалился и зарычал. Пес был худой, но не слишком: видно, все эти дни он питался на мусорных кучах. Я взял с полки пару банок кошачьих консервов и вывалил содержимое на пол рядом с собакой. Лабрадор потянул носом воздух и медленно, глядя мне прямо в глаза, приблизился к еде, а я, пятясь, вышел из магазина. Сумки с едой я тащил за собой по снегу. Через пару кварталов мне попался ещё один продуктовый магазин. Стекла выбило взрывами, и снега намело почти до середины торгового зала, зато на полках осталось много еды. Очень осторожно, чтобы не поскользнуться, я добрался до сухого пола и поставил сумки. На стеллажах лежали разные сыпучие продукты, крупы, макароны, стояли банки с маринованными огурцами и другими консервами. Из холодильника я взял несколько колец сыровяленой колбасы и палок салями, кое-какие мясные полуфабрикаты в вакуумной упаковке, не успевшие испортиться. Открыл соседний холодильник и аж зажмурился от запаха: там лежали сыры. Некоторые головки были точно с меня весом. Я засунул в сумку несколько кусков. Теперь хватит и зверям на первое время и нам. Во вторую сумку я набил побольше разных круп и каш, сухофрукты, несколько банок консервированных фруктов, ещё какие-то пакеты. Подумав, взял пару баночек меда, пакеты с молоком длительного хранения и всякие «вкусности»: артишоки, маслины, пикули — должна же Рейчел что-нибудь из этого любить. Я ещё не застегнул сумку, а уже представлял, как покажу Рейчел свою добычу, как буду выкладывать на стол трофей за трофеем, и она тоже будет радоваться. Она увидит, что я сдержал слово, а значит, на меня можно положиться; поймёт, что я по-настоящему хочу помочь. Только вот готова ли она ответить тем же, пойти мне на встречу? Сумки получились очень тяжелые — не меньше двадцати килограммов каждая. Я протащил их за собой до конца квартала и остановился передохнуть: руки отваливались, лямки натерли ладони. Чтобы хорошо видеть улицу, я взобрался на крышу такси. С такой скоростью я дотащусь к зоопарку в полной темноте. Или ещё хуже, сумки протрутся: снег лежит далеко не везде, да и осколков на дороге полно. — Свежее решение! — громко сказал я. — Нужно найти машину. Одну за другой я пробовал завести более или менее целые машины, но ничего не выходило. Пару раз удача была совсем рядом: я поворачивал ключ в зажигании, мотор вроде начинал работать, но аккумулятор тут же окончательно садился, и автомобиль умирал. Я вспомнил, как мы с отцом заводили наш старенький форд «с толчка». Можно было бы попробовать, но только, во-первых, не было места для разгона, а во-вторых, на снегу колеса, скорее всего, будут буксовать. Через полчаса титанических усилий мне удалось на полметра сдвинуть малолитражный фольксваген. Рейчел ждёт меня с едой, а я теряю время, занимаясь непонятно чем. Вот грузовик вроде военного мне бы подошёл… Но гораздо реальнее найти металлический или просто крепкий гладкий лист и подложить под сумки: тогда я бы легко довез их до зоопарка, как на санках. Можно было бы сегодня притащить одну, а за второй вернуться завтра. Решив именно так и поступить, я оставил сумки и направился к покореженным машинам в поисках чего-нибудь подходящего. — Воруешь почту? — спросил мужской голос.Глава 14
Приближаясь ко мне, он неотрывно смотрел на север. Моего возраста, только на голову выше и шире в плечах, крепкий, но не толстый. Из-под белой вязаной шапочки выглядывали чёрные вьющиеся волосы. — Ну да, именно этим я и занимаюсь: ворую почту, — ответил я. В руках он держал помповое ружье. Голубые глаза за очками в черной оправе пристально всматривались в Парк-авеню. — А если серьезно? Что в сумках? — Тебе-то какое дело? На мгновение он оторвал взгляд от улицы и глянул на меня. — Если еда или что-то необходимое, я тебе помогу. Если деньги, золото, почта или чужое шмотьё — справляйся сам. Ещё один выживший! Мне нравилась его манера разговаривать: серьезно и с юмором одновременно, по существу, без траты сил на пустую ругань и выяснение отношений. Скорее всего, его строгость напускная, а на самом деле он гораздо мягче и добрее. — Без тебя справлюсь, — ответил я, поднял сумку и перекинул её вперёд, насколько смог, затем повторил то же самое со второй. — Вообще, там еда. Я не роюсь по чужим ящикам. Так что всё в порядке. — Всё в порядке? — переспросил он с чуть заметной улыбкой. — Мы вообще о чём? С этими словами я перетащил сумки ещё на пару шагов. — О твоих странных приоритетах, — начал он и замолчал, напряженно вглядываясь в Парк-авеню. Явно заметив что-то, он присел и на полусогнутых ногах перебежал за опрокинутый газетный ларек. — Брось сумки. — Что? — Брось сумки и прячься, быстро! Я заскочил к нему за ларек и присел рядом. — Они идут. Сиди тихо и не высовывайся. Мы вжались в землю. Я ничего не слышал. Не то, что вчера, когда появились солдаты с грузовиками. — Свернули за угол и идут сюда. — Кто? — мне было непонятно, кого он имеет в виду: солдат, охотников, других выживших? — Они, — ответил он и показал на улицу. Я осторожно выглянул. Из-за угла Пятьдесят третьей улицы на Парк-авеню вывернули три охотника, явно из тех, что готовы на все ради теплой человеческой крови. Через тринадцать дней после атаки различать два вида было проще простого: охотники, пившие одну воду, стали слабыми и худыми, больше похожими на бесплотные тени, чем на людей. — Смотри, что они делают, — прошептал мне новый знакомый. Охотники шли не просто так: они внимательно всматривались и вслушивались в улицу, искали добычу. На губах и подбородках влажно блестела свежая кровь. — Я видел… — Такого ещё не видел. Это разведчики, — не сводя глаз с приближавшихся людей, он немного переместился, чтобы в любой момент дать отпор. — Разведывательный отряд, а за ними идёт целая толпа других. До охотников оставалось всего ничего, и я достал из кармана пистолет. Парень удивленно посмотрел на меня и сказал: — Не надо. Из кармана куртки он вытащил пластиковый цилиндр и передал мне: патрон был размером не больше ингалятора для астматиков и казался игрушечным. Он показал мне винтовку: — Это полицейская винтовка, используется против демонстрантов. В участке взял. Стреляет резиновыми пулями или вот такими штуками. Человека из неё не застрелить, а вот отпугнуть — запросто. Я протянул ему патрон. — Оставь себе на память, — сказал он. — А если они пойдут… — Если пойдут к нам, мы не станем их убивать, — в его взгляде смешивались жалость и омерзение. — Они ведь люди, больные, но люди. Американцы. Ты готов убивать? — Нет, но… — Если хочешь убивать, я тебя хватать за руку не стану. Я уйду, а ты развлекайся. И он замолчал, будто ждал моего решения. Проверял? Я столько времени жил только тем, что надеялся найти людей — может, и он все эти дни делал то же самое. Но насколько его устраивала моя компания? С недавнего времени я перестал верить всем подряд, так почему же он должен вести себя иначе? — Нет, — произнес я, глядя на заряженный пистолет в руке: уже в который раз мне хотелось отшвырнуть его подальше. — Я не хочу убивать их. — Хорошо, — с этими словами он вставил в винтовку патрон. — Я стреляю, чтобы задержать их, и через Пятьдесят вторую улицу мы бежим на Лексингтон-авеню. Ясно? — Нужно забрать еду. — Шутишь?! Надо уносить ноги. — Я должен… — начал объяснять я. — Нет. — Тогда я остаюсь. Он посмотрел, будто оценивая моё упорство. — Ладно. Каждому по сумке. Я кивнул. — Только я не собираюсь отдать концы из-за мешка еды, так что, в случае чего, я её брошу и тебя тянуть за собой не стану. — Договорились. — Хорошо. Я начинаю обратный отсчет, ты бежишь за сумками, я стреляю в наших «друзей». Как только попадаю в третьего — убегаем. Я первый, ты за мной, ясно? И спрячь пистолет, пока никого не прибил. Я засунул в карман «Глок» и пластмассовый патрон. Мой новый знакомый раскрыл ладонь левой руки, затянутую в перчатку, и по одному, начиная с большого, стал загибать пальцы. Шаг охотников — палец. — Я Калеб, — сказал он будто между прочим. — Джесс. Отсчитав, Калеб положил руку на винтовку и вышел из-за ларька. Охотники сразу увидели его и побежали. Я рванул к сумкам. Калеб прицелился. Я поволок сумки вниз по Парк-авеню. После первого выстрела один из охотников упал, но других это не остановило: они бежали все быстрее, в их глазах горела жажда. Раздался оглушительный выстрел: упал второй. Калеб накачал винтовку, перезарядил и выстрелил в третий раз, но охотник как раз поскользнулся, и пуля пролетела мимо. Калеб сделал ещё несколько качков — осечка. — Ни фига! — выкрикнул Калеб, вытащил из кармана куртки горсть резиновых шариков и стал по одному заряжать их в казну винтовки. За это время охотник успел подняться. — Быстрее, — заорал я Калебу: у него оставались считанные секунды. Качнув винтовку, чтобы перезарядить, Калеб выстрелил: охотник упал на спину и завыл от боли. Первый все ещё корчился на снегу, но, казалось, вот-вот поднимется и побежит за нами. Второго, вставшего на четвереньки, вырвало кровью, и он снова упал. Калеб закинул винтовку за спину, выхватил у меня обе сумки, поднял их и побежал. Я за ним.Глава 15
Виски пульсировали болью, ледяной воздух обжигал горло. Позади остался один квартал, второй, мы заскочили в какой-то магазин и вышли из него на другой улице, пробежали ещё квартал на север. На углу Калеб остановился, бросил сумки и согнулся пополам, пытаясь отдышаться. — Повесь одну мне на плечо, — сказал я. Он молча кивнул — сил говорить у него не было — помог мне закинуть сумку, и мы снова побежали. — Зря я бросил спорт, когда повредил колено, — стараясь восстановить дыхание, сказал Калеб. — Чем занимался? — спросил я. Мы не одолели и полквартала, а у меня уже не было сил тянуть сумку. — Баскетболом. Но я свое отыграл. — Хорошо играл? — До Леброна[11] не дотягивал, — пошутил Калеб, и мы оба рассмеялись. — На какой позиции? — Мощный форвард, — с улыбкой ответил он: видно, воспоминания были приятными. — Меня звали Еврейский Молот. Если бы не колено, я бы далеко пошел. А так пришлось пойти в колледж. — Тоже неплохо. — Ага. Только я вот смотрю, мой диплом по литературе отодвинулся на неопределенный срок. Лучше бы записался во флот. — Кто ж мог подумать, что такое случится. Калеб промолчал. Лавируя между застывших со дня атаки машин, мы пересекли улицу. — Куда мы бежим? — спросил я, оглядываясь через плечо: охотников не было видно, но они наверняка шли по следам и не отставали. — К пересечению Пятьдесят седьмой улицы и Парк-авеню. Стало быстро темнеть, будто у небесного фонарика разряжалась батарейка. Снова пошел снег. — А что там? Я попытался восстановить в памяти до боли знакомые улицы. Времени, чтобы заглянуть в карту, не было. — Мое логово. Там безопасно. Логовом Калеба оказался книжный магазин на первых этажах отеля «Ритц». Я остановился, задрав голову и разглядывая небоскреб: отцу бы точно понравилось здание. Три первых этажа, облицованных белым известняком, украшала искусная отделка, а сама башня начиналась с четвертого этажа. — Давай сюда, — сказал Калеб, открывая багажник одной из машин у входа, чтобы мы спрятали сумки. Охотников не было видно, но я не собирался посреди улицы дожидаться их появления. По пути Калеб успел рассказать мне, что они стали охотиться организованными группами, и теперь я больше всего хотел спрятаться в надежном месте. — Они правда готовят ловушки? — спросил я. — Сам вчера видел, как они устроили засаду на другого такого же, только слабого. — Как? Пытаясь попасть ключами в замочную скважину на двери магазина — перчатки сильно мешали — Калеб стал объяснять: — Они разделились на три группы, окружили его с разных сторон и загнали в воронку на дороге, при этом действовали очень согласованно, а потом закидывали камнями, пока тот не отключился. Я представил себе эту сцену. Ни за что, никогда я бы не хотел стать свидетелем подобного зрелища, оно казалось мне нереальным, невозможным. У нас за спиной, на противоположном углу улицы лежали руины сгоревшего здания «Ситибанка», ветер трепал на дороге обуглившиеся пачки стодолларовых купюр — призраки прошлого. Пока Калеб возился с замком, повалил такой густой снег, что в паре метров не было ничего видно. Мне показалось, что сейчас из-за снежной стены бесшумными демонами вынырнут наши преследователи. — Они не прекращают охоты даже ночью, — сказал Калеб, придерживая для меня дверь. — Я видел из магазина, как целой группой они выследили раненого и набросились на него со спины. — На зараженного другого вида? — Они будто выбраковывают тех, других, — поделился соображениями Калеб, запирая за нами дверь. — Знаешь, как волки: очищают территорию от соперников, чтобы им досталось больше добычи. Новость о том, что охотники научились выслеживать и загонять «добычу», мне совсем не понравилась, но я был благодарен Калебу за информацию и постарался как можно лучше запомнить все, что он мне рассказал. Только в стенах магазина я стал понемногу успокаиваться. Внутри было довольно темно; в проходах между книжными стеллажами стоял разный спортинвентарь. — Это надёжное место? — Такие магазины защищены гораздо лучше любой квартиры, — сказал Калеб, выдохнув после того, как закрыл двери на замок и опустил на скобы внушительный металлический брус — такому, пожалуй, даже таран не страшен. — Видишь, сюда так просто не прорвешься. В современных магазинах везде ставят ударопрочные многослойные стекла, — с этими словами он постучал костяшками пальцев по двери, будто чтобы подтвердить сказанное. Затем положил на пол небольшой рюкзак, винтовку, снял ботинки, куртку и шапку. Оказалось, что Калеб худее и жилистей, чем мне казалось. Место мне понравилось. Во-первых, оно, как сказал Калеб, надёжное; а во-вторых, всего в двух кварталах до Пулитцеровского фонтана на углу Центрального парка, откуда до зоопарка практически рукой подать. За час я смогу дотащить к Рейчел сумки, а если удастся сделать санки, то даже быстрее. Хорошо было и то, что я узнал много нового о своих врагах: Калеб отлично изучил их повадки. Вдобавок, он гораздо лучше меня ориентировался в городе и мог рассказать о безопасных маршрутах и лазейках. — Я закрасил все окна черной краской из баллончика, но в каждом оставил небольшие отверстия и заклеил их изнутри копиркой, чтобы наблюдать за улицей. — Классная идея, — восхитился я. Через закрашенные стекла проникало немного света, так что внутри не было абсолютно темно, зато снаружи никто ничего не мог увидеть. Я оперся на прилавок. Дыхание почти восстановилось. Одежда после забега была насквозь мокрой от пота. — Пока они пришли в себя, мы уже убежали на квартал вперёд, а потом повалил снег, так что наши следы занесло. Они нас не найдут, — сказал я Калебу, пытаясь убедить скорее себя, чем его. Раздался стук в стекло. Я застыл, глядя на Калеба. Он рванулся к дальнему окну и, приподняв листок копирки, выглянул на улицу. И тут же отскочил, потому что от стука задребезжало стекло совсем рядом с ним. С минуту мы стояли молча, боясь пошевелиться. Затем Калеб рискнул ещё раз посмотреть в «глазок». — Ушли, — тихо сказал он. Чуть слышно звякнуло стекло в дальнем конце магазина. — Они пошли по другой улице. Ты прав, теперь снег заметет наши следы. Я кивнул. — Сними рюкзак, отдохни, отдышись, — сказав это, Калеб поднялся по ступенькам и скрылся в каком-то техническом помещении. На часах было начало второго. Стемнеет ещё не скоро, особенно если уляжется пурга. Останусь на часок, максимум, на два. Поговорю с Калебом, выясню, что он знает, какие у него планы, собирается ли он выбираться из города. С ним нам будет легче. Я уже думал о нас, как о группе: я, Фелисити, Рейчел и Калеб. Они не знают друг друга, и мне придется объединить их. Интересно, что из этого выйдет? Мы с Анной, Дейвом и Мини были совсем — совсем разными. С Дейвом у нас вначале не заладилось, а к моменту атаки мы даже сдружились. Но ведь нас, четверых выживших, должна сплотить общая цель, разве нет? Мы все хотим одного: убежать, выжить. Или я слишком много на себя беру, решая за других? Пока я даже не нашёл Фелисити. — Подымайся, — позвал меня Калеб, перегнувшись через перила и протягивая мне банку с газировкой. — Не бойся, я не кусаюсь. Я сбросил рюкзак и мокрые кроссовки возле прилавка, повесил куртку на уголок книжной полки и устало поднялся наверх. На втором этаже расположилось кафе со столиками и стульями, из арочных окон открывался вид на Пятьдесят седьмую улицу и на Парк-авеню. Приятно было оказаться немного выше городских дорог со всеми их опасностями и сюрпризами. — Пошли наверх, покажу, как я устроился, — позвал Калеб, подавая мне банку. Я поднялся за ним в небольшое помещение с задернутыми шторами и сразу же плюхнулся в кресло-мешок. — Круто, да? — спросил Калеб, открыв банку спрайта. Он щелкнул выключателем на щите питания, и по комнате разлился мягкий свет от прозрачного дюралайтового шнура, закрепленного по периметру потолка на манер гирлянды. Калеб стащил сюда кучу всяких интересных вещей — моё убежище в Рокфеллеровском небоскребе выглядело гораздо скромнее: здесь было два огромных ЖК телевизора с игровыми консолями, кресла-мешки, диваны и несколько огромных пластмассовых контейнеров, набитых пакетами с чипсами, шоколадками, печеньем, сухариками и прочей «вредной» едой. — Для полного счастья тебе не хватает только настольного футбола, — сказал я, щелкнув банкой и залпом выпив содержимое. — Я хотел, но не смог припереть сюда стол — слишком тяжёлый, — ответил Калеб. Он уселся в кресло-мешок и направил пульт на телевизор, а потом на игровую приставку. — Давай сыграем. Все это время я ждал соперника, чтобы вздуть его как следует. Мы сыграли несколько кругов, в основном, в баскетбол, и мне пришлось сдаться, потому что страшно болели содранные в кровь руки. — У тебя хороший генератор. — Я на всякий случай принес две штуки, но включаю их по одному, и только днем, когда я здесь, а заправляю ночью. Я рассказал Калебу о том, как затащил генератор почти на восьмидесятый этаж Рокфеллеровского небоскреба. Вволю нахохотавшись, он протянул мне пачку шоколадного печенья. Затем я рассказал о солдатах. — Получается, они попали на Манхэттен по дороге, так? — Так. Значит, должна быть дорога, чтобы уйти с Манхэттена. — Где-то в северной части острова, — задумчиво произнес Калеб, вытаскивая из пачки кофейное печенье в виде бейсбольного мяча. — Говоришь, у них были большие грузовики? Получается, они использовали их, чтобы расчищать себе путь. — Вот именно! Они въехали в город, проложив дорогу. Значит, мы можем ей воспользоваться. — Мы? — Ну да, чтобы уйти из города. Калеб задумался. — А блокпосты? — Они же прошли блокпосты. — У них было оружие. Может, они из Национальной гвардии или чего-то в этом роде. Думаю, у меня или тебя вряд ли получится, как у них. Я кивнул и постарался сказать как можно убедительнее: — Бьюсь о заклад, где-то должны остаться люди. Нетронутые районы, города. — Ты уверен или тебе так кажется? — Кажется, — не сразу ответил я. — Кажется, — отстраненно повторил он, постукивая кончиком указательного пальца по пустой банке. — Смотри, даже если все крупные города пострадали, то какие-то районы могли уцелеть, а значит, нужен карантин, поэтому устроили блокпосты на входах-выходах. Странно, что этих «солдат» было так мало. — Согласен. — А может, они пришли за золотом или ещё чем-то подобным. Это обычная штука в такой ситуации. — Мародеры? — На войне, после бедствий и катастроф всегда находятся люди, которым на руку отсутствие закона и порядка, — с этими словами Калеб пристально посмотрел на меня. — Но с другой стороны, Старки сказал тебе двигаться туда, где холоднее… Думаю, он прав. Только если он просто мародер, вряд ли бы он стал заботиться о твоей шкуре. — Что значит «прав»? Хочешь сказать, что в теплых районах ещё хуже? — Да. Если это была аэрозольная атака, то в теплом климате она более эффективна, — сказал Калеб и кивнул, будто давно думал об этом. — Или он имел в виду, что последствия гораздо хуже? Может, там совсем другое соотношение разных типов зараженных. У нас охотников, которым нужна кровь, пока меньшинство, а в теплых районах их гораздо больше или они ещё кровожаднее, — с улыбкой подвел итог Калеб. — Ну да, пить-то хочется сильнее. Калеб встал, а я зевнул, потянулся и глянул за окно — на улице почти стемнело. Без четверти пять! У меня внутри все сжалось. Как, как я мог проторчать у него столько времени, потратить драгоценные часы на ерунду? Ведь я обещал Рейчел вернуться сегодня. Обещал, как обещали её коллеги в первые дни… — Я пойду, мне нужно отнести еду, — вяло сказал я, сам не желая верить собственным словам. — Для кого? Тебя ждут друзья? — Ну, не совсем… И я рассказал про Рейчел, про голодных животных, о которых она так усердно заботится. — Она столько времени справлялась сама, одна ночь ничего не решит. — Дело в другом: я обещал. — Она поймёт. Теперь всё по-другому. Не стоит рисковать жизнью ради какого-то обещания. После слов Калеба мне и правда показалось глупым так переживать из-за обещания. — Ну да, ты прав. — Переночуй здесь, а завтра утром я помогу тебе дотащить сумки, идёт? Так будет безопаснее. Зачем рисковать из-за еды, если она пока не вопрос жизни и смерти? Я кивнул, хотя сомневался. Добираться до зоопарка по темноте было безумием, неоправданным риском. До сих пор я выживал, потому что был осторожен. Так и нечего пренебрегать осторожностью. В «логове» было действительно классно. «Круто», как говорил Калеб. Я уступил соблазну остаться и пошел на кухню.Глава 16
Мы устроили настоящий пир: на гриле нажарили говяжьих котлет и сделали с ними огромные бургеры — в свой я засунул несколько ломтиков свеклы и поджаренное яйцо. Откусывая от дымящегося, истекающего жиром высоченного бутерброда, я подумал о Рейчел. А что у неё на ужин? Все ли с ней в порядке? Мы сидим и объедаемся в кафе, а она там совсем одна. Гудение генератора создавало уют и одновременно наполняло меня чувством вины. Весь вечер мы с Калебом проговорили, ни разу между нами не возникло натянутого молчания. Мы болтали, как старые друзья, о спорте, фильмах, играх, девчонках. Казалось, все как в обычной жизни. Будто я снова дома и остался ночевать у одноклассника. Я понял Калеба: он, как Питер Пэн, скрывался от реальности за весельем и шутками, не желая впускать в жизнь ничего мрачного и грустного. Рядом с ним было легко. — А почему ты спрятался в книжном? — Я здесь работаю. Взял на год отпуск перед учебой. Колумбийский универ — дорогая штука. Теперь работаю в Мидтауне, продаю книги дядечкам в костюмах и тетечкам на шпильках. Зато не завишу от родителей, тусуюсь с друзьями и все такое. — Хорошо устроился. — Ага, — хохотнул Калеб. — Я доволен. Ничего сложного, между прочим. Правда, мама слегка в шоке, а папа — в бешенстве. Ещё бы, он же крутится в издательском бизнесе. — Издает книги? — Раньше издавал. Теперь продает. — Тоже продает книги? — В общем-то, да, — снова рассмеялся Калеб. — Только он директор концерна, которому принадлежит издательский дом и ещё куча всяких других компаний: оборонные и космические предприятия, заводы по производству красок и ковров — обычный дьявольский конгломерат. Вся его жизнь проходит в круглосуточной медитации над биржевыми индексами. — Что-то твои взгляды не тянут на истинно американские. — Знаю. Просто обидно, до чего мы докатились. Я не понял, имел он в виду жизнь до атаки или после. — Почему отцу не нравится твоя работа? — Отцу? Он считает, что его сын достоин лучшего, и боится, что я увязну в этом магазине, вместо того, чтобы грызть гранит науки в университете. Мама согласна с ним, но пока молчит. У отца что на уме, то и на языке, а мама втихаря пытается женить меня на толстозадой дочке какого-то важного сукина сына. Поэтому я стараюсь лишний раз у предков не показываться, хотя снимаю квартиру в двадцати минутах ходьбы их дома. Знаешь, в прошлом году я больше общался с матерью на фейсбуке, чем вживую. Правда, забавно? — Ну да, — ответил я. Мне нравилось, что Калеб говорит о родителях в настоящем времени. — Предки держали тебя в ежовых рукавицах до конца школы, а потом ты дорвался до свободы? Он покачал головой. — Я учился в частной закрытой школе. Как мой отец, как его отец, как отец его отца. — Понятно. Вблизи, при неярком свете, были заметны большие чёрные круги у Калеба под глазами, будто он всю жизнь не высыпался. Наверное, раньше, до атаки, он был довольно замкнутым, тихим парнем. По крайней мере, именно так он выглядел. А катастрофа стала его личной удачей, как бы кощунственно это ни звучало: теперь, если хватит сил, он может разорвать круг. Хотя откуда мне знать. Вдруг все совсем не так. Он мог быть душой компании, завсегдатаем вечеринок, отличным сыном — да кем угодно, только не одиночкой. А случившееся все перевернуло с ног на голову. — И как, австралиец Джесс, нравится тебе в Нью-Йорке? — Ага. Вернее, до атаки мне здесь нравилось гораздо больше. Калеб рассмеялся. — А люди? Эгоисты, индивидуалисты, думающие только о себе и о своих проблемах. — Я не заметил, — сказав это, я попытался вспомнить что-то подобное, но со мной никто себя так не вёл: мне попадались только добрые, участливые нью-йоркцы, готовые помочь. — Ты просто не успел таких встретить. Слишком мало здесь прожил. А ещё, американцы любят австралийцев. — Мы же поддерживали вас во всех ваших войнах. — Спасибо большое, — съязвил Калеб. — А если серьезно, Нью-Йорк — классный город. Я бы не променял его ни на какой другой. Тут есть все, что душе угодно и даже больше. Вот смотри… От моей квартиры до Манхэттена всего одна остановка, я живу на том берегу Ист-Ривер, а кажется, будто в другой стране. Проезжаешь эту одну остановку и все, будто в другом мире. Ну, так было до, я хочу сказать. Разные социальные уровни, разные миры. Неприятие других. Перед глазами у меня вспыхнула картинка. — Странные штуки происходят на свете, правда? — Правда. Калеб сидел над пустой тарелкой, и по взгляду было понятно, что он сейчас где-то далеко, что его безмятежность — напускная. Затем, перебрав на столе несколько коробочек и баночек с лекарствами, он взял оранжевый пузырек, вытряхнул из него две маленьких белых таблетки и проглотил. — От колена, — объяснил Калеб и обвёл глазами комнату то ли с чувством гордости, то ли сожаления. — Я люблю этот магазин. Общаюсь с людьми, которые мне приятны, домой работу не беру — только если почитать свежие книжки. Мне не хотелось сразу уходить с головой в учебу, тем более, я ещё вообще не решил, чем заниматься. Вернее, мне хотелось попутешествовать, только вот теперь… Я посмотрел на магазин — стеллажи с книгами растворялись в темноте. — Хорошая работа. Я люблю читать. Особенно комиксы. И у меня есть «Сиддхартха», — сказал я. Книга Анны. Помню, она рассказывала о ней. И положила внутрь записку: там говорилось, что это любимая книга её отца. Перед глазами встал аккуратный почерк Анны. А где сейчас эта книга? Давала ли она мне её на самом деле? Ещё Анна любила «Гордость и предубеждение». Вернусь домой и обязательно начну читать — буду вспоминать Анну. — Очень тонкая вещь, — заметил Калеб. — Я вообще могу читать днями напролет, но ещё мне нравится писать — когда есть настроение. — А что ты пишешь? — Работаю над серией комиксов. Вполне возможно, получится целый графический роман. — О чем он? — Пока рано об этом говорить. Все герои обладают сверхспособностями: используют свой мозг гораздо эффективнее обычных людей. В общем, про суперлюдей. У нас охотно покупают всякую чепуху: в основном, сентиментальные любовные романы и слезливо-сопливые истории, а хорошо написанных книг с захватывающим сюжетом не хватает. Но моя писательская карьера в самом начале, а деньги зарабатывать надо. — Уже не надо, — ляпнул я и тут же пожалел. Мы не говорили об этом, хотя каждая реплика нашего разговора, каждая проведенная здесь минута свидетельствовали об одном: Калеб изо всех сил старается не замечать, что произошло с миром вокруг нас. Вот он сидит передо мной и бодро делится, чем будет заниматься, как напишет книгу. Неужели он не видит разрушенного города? Неужели думает, что все будет как раньше? — А вообще, можно основать компанию и продавать свои книги в электронном виде: для айподов и подобных устройств. Ну а твои планы? — В смысле, чем я хочу заниматься? Скатав из салфетки плотный шарик, я бросил его в стену, а Калеб поймал. Хотелось ответить: «Какая теперь разница», но разница была. Рядом с Калебом мне казалось, что завтра утром мы проснемся, и все будет по-старому. Это ощущение не имело ничего общего с отрицанием действительности — появлялось ощущение, что все возможно. — Два года назад, — сказал я, — мне хотелось служить в военной авиации, стать летчиком — истребителем и, возможно, пойти оттуда в политику. — А теперь? — Не знаю. Кажется, после всего, что я видел… — с этими словами ямахнул рукой в сторону окна. — Не знаю. Хочу как-то помочь. Я даже не понимаю, что такое «теперь»… Калеб кивнул. Мы молча смотрели на мерцавшую между нами свечу. — Хочется создавать, — тихо произнес Калеб, — создавать то, что не исчезнет бесследно. Творить вещи, которые заставляют людей думать, не дают готовых ответов. Мы вели настолько обычный разговор, что было сложно поверить в его реальность. То есть, мне, как и моему собеседнику, нравилось искусство, нравились книжки, только они ли теперь были нужны? Так мы просидели довольно долго. Казалось, ещё чуть-чуть, и наша беседа коснется неловких для обоих тем — в первые двенадцать дней такое со мной бывало не раз. Если за манерами Питера Пэна в Калебе прятался мрачный депрессивный тип, я не желал об этом знать. Ведь может у меня быть друг, которому от меня ничего не надо, у которого могу брать я сам — чтобы убежать от реальности.Глава 17
— Нет! — заорал я и рывком сел на постели. Надо мной стоял Калеб и тряс меня за плечи. — Все нормально? — спросил он. Я кивнул, и он отошел. Я взмок от пота. Сквозь шторы пробивался дневной свет. — Сколько времени? — громко спросил я. — Начало одиннадцатого, — ничуть не тише ответил Калеб. — Сколько?! Я нашёл на полу часы: почти одиннадцать. Снова, снова я опоздал к Фелисити. Черт! Даже если она была жива, нашла мою записку и решилась прийти к назначенному времени, то, дважды не найдя никого в условленном месте, в третий раз она придёт навряд ли. Я лег на спину, обхватив голову руками. Разочарование из-за того, что я проспал, постепенно сменилось воспоминаниями о ночном кошмаре. Я попытался отогнать их, но тщетно. Снова, как наяву, я переживал мучившие меня ужасы. Мы были вчетвером: я, Калеб, Рейчел и Фелисити. Убегали, но не от охотников. Все происходило где-то в верхней части Манхэттена. Мы бежали на север, чтобы выбраться из города, а за нами гнались на лошадях военные. Я сел, постарался отдышаться. Быстро оделся. Калеб стоял на открытой террасе — крыше магазина — и в бинокль наблюдал за городом. Солнце высоко поднялось и ярко светило в почти безоблачном небе. — Ты смотрел «Рассвет мертвецов»? Я подумал, что Калеб старается с помощью шуток и чувства юмора не сойти с ума от страха. — Фильм о зомби? — Да, — он смотрел на кучку ослабевших охотников, которые пили из огромной воронки посреди Парк-авеню. — Помнишь сцену на крыше торгового центра и чувака, который прятался в оружейном магазине? — Ага, — улыбнулся я. — Они выискивали среди зомби двойников знаменитостей. — А чувак из оружейного их «снимал» из ружьишка, — засмеялся Калеб и протянул мне бинокль. — Ну-ка, глянь вон туда, — показал он рукой. Я отрегулировал резкость. — Билл Клинтон. — Ни фига себе! — не удержался я. А что, это вполне мог быть бывший президент. — Правда, худоват. — После пары недель на одной воде… — Рядом с ним, в голубой куртке, — сказал я, возвращая бинокль. — Ну да… — протянул Калеб. — Это вряд ли. — Она самая. Леди Гага. — Молодец. Калеб отложил бинокль, сделал глубокий вдох и обвёл взглядом то, во что превратился его город. Где-то в северной части, может, в Гарлеме, бушевал пожар: в небо поднимались клубы густого черного дыма. — Чем дольше смотришь, тем больше ненависти испытываешь… — сказал он. — Как ты думаешь, кто это сделал? — Ну, только если предполагать, — задумчиво произнес Калеб, потирая подбородок. — Это что-то вроде проекта «Дхарма»… — Мда, — сказал я и засмеялся, сообразив что Калеб имеет в виду один из моих любимых сериалов — «Остаться в живых». — Ты хочешь сказать, что в конце мы все умрем? Я произнес эту фразу вслух, и мне стало не по себе, но Калеб воспринял её как шутку. — Ага, какая-нибудь задница вроде этого обязательно случится, — ответил он. — Наверняка я знаю только одно: если эта инфекция — разновидность зомби-чумы, то она должна быть классифицирована как эпидемия шестого класса опасности. — Как это? — Судный день и конец света. Это самый худший класс опасности. — Откуда ты знаешь? — Посмотри вокруг. — Откуда ты знаешь про номер класса? — Прочитал в книжке про защиту от зомби. — И слушать не хочу, — сказал я. Мы вернулись в магазин. — Я не шучу. Я тут жил столько времени совсем один, так почему было не почитать, что писатели понапридумывали про борьбу с зомби? Очень, кстати, полезная информация, — поделился Калеб, пропуская меня на лестнице. — Ты в курсе, что истории про зомби восходят к религиозному культу вуду, корнями с Гаити… — Но эти люди — не зомби. — Полузомби-полувампиры. Да какая разница. Причина в сильнейшем вирусе, — рассуждал Калеб, пока мы спускались на первый этаж. Внизу он остановился и, выставив винтовку в торговый зал, долго и внимательно прислушивался. — Кстати, они вполне могут оказаться бессмертными. Этот гарвардский дядька в своей книжке рассказывает — хоть он и надутый умник, конечно, — как ездил на Гаити изучать токсины, при помощи которых людей превращают в… — Я правда не хочу об этом знать, — оборвал его я. — Слушай, Калеб, мне нужно отнести Рейчел сумки с едой. — В парк? Я кивнул. — В парк, где вокруг прудов и по всей территории шатаются тысячи зараженных? — Там Рейчел. — И ты должен отнести еду. — Да. — Тогда идём, — сказал Калеб, надевая куртку. — Провожу тебя до угла парка. А то прибьют тебя за дверями магазина, а мне потом любоваться твоей обледенелой задницей, пока её не обгрызут крысы.Глава 18
Я одну за другой спустил сумки по скользкой лестнице к зоопарку. Калеб, как и обещал, проводил меня до угла и исчез. Сказав, что последний раз ходил смотреть на животных ещё в глубоком детстве вместе с родителями, он замолчал, бросил тоскливый взгляд в сторону северо-востока и ушёл. Может, не хотел встречаться с Рейчел. Но если мне удастся убедить этих двоих расстаться с Манхэттеном, познакомиться им все равно придется. Может, не хотел терять личное пространство — тут я его понимал: оно нужно всем, даже очень одиноким людям. За последние две ночи я остро это почувствовал. Так же было со мной и дома. Я рос без братьев и сестер, отец часто переезжал, и мне пришлось сменить несколько школ: каждый раз я приспосабливался, но при этом ни разу не изменял самому себе. Выжить можно, где угодно, главное — оставаться собой: я понял это в Нью-Йорке. Мы все, независимо от того, откуда были родом, стали частью этого города, просто ситуация оказалась неподходящей. Я подошёл к лестнице арсенала, и мир рухнул во второй раз: дверные стекла были побиты, на рамах и на перилах виднелись кровавые потеки. Взбежав по ступенькам, я подергал двери — они оказались заперты. Хороший знак. Ударопрочное стекло все покрылось мелкой сеткой трещин, а в одной из створок была пробита дыра, достаточная, чтобы просунуть голову. Кровь закапала снег и засохла на разбитом стекле. Я замолотил по медной раме, прислушался, снова постучал. Тишина. Закрывшись руками от света, я заглянул вовнутрь. В темноте не было и намека на движение. — Рейчел, — громко позвал я. Имя эхом отозвалось в пустом холле. Никто не ответил. Я посмотрел на улицу — пока ничего угрожающего. Где-то в укромном уголке души зародилась предательская мысль: уйти, вернуться к Калебу, забыть про это место… Я боялся, что Рейчел не окажется внутри или ещё хуже… Быстрым шагом я спустился. Здание арсенала, улица наверху, голые деревья — все пустое и безжизненное. Долетел чуть слышный крик какого-то животного: наверное, морского льва. Я должен пойти, должен выяснить. Как и в первый раз, я перелез через ограду. С тех пор ничего не изменилось, только выпал свежий снег. Следов нигде не было — хорошо. Хотелось верить, что хорошо. Задний вход заперт: а вот это, действительно, хорошо. Быстро осмотрев территорию, я оббежал вокруг центрального бассейна, вышел к кафетерию, заглянул, позвал Рейчел — пусто. Бросился к сувенирному магазину — заперто. — Рей… Она вышла из кладовки, явно испуганная, и остановилась. Я подбежал к ней. — Прости, я не мог вернуться раньше. Я нашёл парня, Калеба… — Они ещё здесь? — перебила Рейчел. — Кто? Охотники? Я не видел, — заторопился я. — Я хотел сразу вернуться, но он классный парень, мы примерно одного возраста, и я подумал, лучше будет уходить группой. Не так опасно, понимаешь? Она молчала. — Рейчел? Наверное, зря я так сразу вывалил на неё вызревший у меня план. Надо было сначала заслужить её доверие. — Ты уверен, что они ушли? — Здесь нет охотников. Рейчел, прости, что я так долго. Как ты тут? В ответ она чуть заметно кивнула. — Они шли за тобой? — Сейчас? Нет. — Точно? — Точно, — заверил я. Рейчел выглядела так, будто всю ночь не спала. Я ещё острее ощутил свою вину. — Что случилось? — Они вернулись. — Вернулись? — Те охотники, которые гнались за тобой. — Именно те? Уверена? — Я видела их. Рейчел была как натянутая струна. Она говорила со мной, а сама ни на секунду не прекращала наблюдать за тем, что происходит вокруг. Девушка была так напугана, что я пообещал себе никогда больше не бросать её и заслужить её доверие. С Калебом, конечно, значительно веселее, но здесь я нужен больше. Я успел принести еду, до того как кончились запасы, но для Рейчел гораздо важнее оказалось, что я вернулся и сдержал слово — это было видно. Если придется повторить вылазку за продуктами, буду предусмотрительнее. А прямо сейчас нужно получше защитить это место и Рейчел от непрошеных гостей. — Центральный вход заперт, — сказал я. — Они били по стеклу куском металлической трубы. Я наблюдала, пока стекло не поддалось, а потом убежала. Рейчел посмотрела в свою каморку. На горелке грелась вода. У неё за спиной лежали стопкой одеяла: должно быть, она спала на них ночью — или просто сидела и вслушивалась в темноту. — Сделаешь мне чаю? — попросил я, чтобы отвлечь её. Рейчел кивнула. Как только появился объект заботы, ей стразу стало лучше. — Я принес еду. Оставил у входа. Пойду схожу за ней. — Подожди! — Их там сейчас нет. Но я буду очень осторожен. Рейчел немножко расслабилась. — Хорошо. — Дашь мне ключ от ворот? Рейчел сняла с шеи связку ключей на шнурке, повесила мне и зашла в каморку, а я побежал к лестнице за сумками. На снегу перед арсеналом были следы. Сердце остановилось и вновь заработало только после того, как я осознал, что они принадлежат мне. Я быстро окинул взглядом улицу — пусто. После ночного снегопада охотники сюда не возвращались. Я снес по ступенькам одну сумку, затем вернулся за другой, открыл ворота и затащил еду на территорию зоопарка. Рейчел снова работала — будто моё возвращение открыло в ней второе дыхание: она была точно такая, как два дня назад. После того, как я показал содержимое сумок, она подошла, положила руку в перчатке мне на плечо и обняла. — Спасибо, что ты вернулся, — сказала Рейчел, не отпуская меня. — Мне было страшно, очень страшно, что я тебя больше не увижу. Какой же она была маленькой и хрупкой, как воробушек. — Я могу о себе позаботиться. Рейчел плакала: мне на шею капали теплые слёзы. Она отпустила меня, вытерла рукавом нос, заморгала. — Я не сомневаюсь, — сказала она, глядя, как едят звери. — Просто я… я подумала… решила, что ты не вернешься. — Неужели ты думала, что я могу о тебе забыть? Нет, конечно, мне очень хотелось вернуться домой, увидеть, что там все в порядке, но здесь и сейчас Рейчел и её звери были для меня всем. Калеб не в счет — он сам по себе. Пожалуй, я был ему нужен гораздо меньше, чем он нам с Рейчел. — Давай я буду тебе помогать. Рейчел кивнула, и мы принялись за дело. Я старался брать на себя самую тяжелую работу. Рейчел рассказывала мне о разных животных, о том, что они едят, что любят, отвечала на мои вопросы про их привычки. Постепенно я понял Рейчел, понял, почему обитатели зоопарка так много для неё значат. Моя жизнь будто наполнилась смыслом. Возникло ощущение, что здесь, в зоопарке, я ближе к дому. Оказывается, все время, проведенное в Нью-Йорке, мне хотелось именно сюда. Если этому месту не суждено стать моим новым домом, то я хотя бы должен, как умею, помогать Рейчел.Глава 19
Весь день Рейчел трудилась, не сбавляя темпа: к вечеру у меня болела каждая мышца, давала о себе знать каждая косточка. Мы накормили всех до единого обитателей зоопарка, нахохотались над выходками морских львов. Пару часов я расчищал снег. Еда из обеих сумок ушла сразу же — теперь я отлично представлял себе, сколько сил потребуется, чтобы кормить зверей изо дня в день. Кроме того… Но я отогнал эту мысль: лучше подумать об этом потом. Рейчел легко управлялась в зоопарке, жила здесь полной жизнью, и, наверное, мир за его стенами покажется ей другой вселенной. — Ты успел вчера на каток? — Да, — ответил я, вспомнив, как проспал сегодня утром. — Никаких следов, что она приходила. — Вы могли разминуться. — Могли. Мы взяли в сарае немного дров. — Или она не возвращалась с тех пор домой. — И не видела твоей записки. — Наверное. Иначе бы она пришла, правда? — Думаю, да. А может, она нашла место, где прячутся другие уцелевшие люди? — Хорошо бы. — Ты опять пойдешь туда завтра утром? — Я должен. — Уверен? Думаю, Рейчел поняла по моему взгляду, что иначе нельзя. Каждый раз, проходя рядом с оградой, я вглядывался в улицу, ожидая появления охотников. Их возвращение было всего лишь вопросом времени. Рейчел заметила. — Они знают, что мы здесь, — сказала она. — Они наблюдают и выжидают. Я чувствовал это, но постарался скрыть страх. Я ведь уже не раз сталкивался с охотниками нос к носу, и до сих пор мне удавалось спастись. Ради Рейчел я готов рискнуть и выжить ещё не раз. — Может, они просто ждут темноты. Или пока ты опять пойдешь за едой. — Тогда нужно проверить. Показаться ненадолго и узнать, будут ли они за мной следить. Рейчел посмотрела на меня, как на умалишенного. — Я узнаю, сколько их, где они собираются, как скоро они решатся напасть, — продолжал рассуждать я. — Безумие! — Я убегу от них. — А если ты поскользнешься, упадешь, что тогда? Я вспомнил, как вчера провалился в дыру на дороге. — Зачем провоцировать без необходимости? Зачем лишний раз стимулировать инстинкты? Они же, как все хищники, очень быстро совершенствуются и учатся получать добычу, — сказала Рейчел. Я всего лишь хотел лучше подготовиться, больше узнать о поведении охотников. Чтобы, когда нам с Рейчел придёт время уходить, — а этот день рано или поздно наступит, — у нас было больше шансов. — Даже если их не видно, они рядом: Центральный парк для них как кормушка. Ты же сам говорил, что возле водоемов полным полно охотников, которым хватает только воды. Рейчел была права. Они были близко, очень близко, просто мы не видели их. Весь день Рейчел проработала; даже волосы взмокли от пота. — Давай готовить ужин, — предложил я. — Мне нужно ещё минут пятнадцать, чтобы закончить дела, — сказала она, прикидывая, сколько осталось до темноты. — Тогда я сам. — Будет отлично, — согласилась Рейчел, отпив из бутылочки с водой. — Есть особые пожелания? Она отрицательно покачала головой: — Пусть будет сюрприз. Чуть не вприпрыжку я пошел в арсенал. Мне хотелось самому приготовить ужин, чтобы хоть так сказать Рейчел «спасибо». Мне было по силам позаботиться об одном человеке. А вот тем, как ей удавалось в одиночку заботиться о целом зоопарке, оставалось только восхищаться. Иногда я думал о своей настоящей маме: интересно, она завела новую семью, родила ещё детей? Рейчел была всего на пару лет старше меня, но я никогда не встречал такого ответственного и заботливого человека. Она была достойна не просто избавления от свалившегося на хрупкие плечи груза забот, но и настоящей награды. Только вот какой? Внутри было зябко, тихо и мрачно. Медленно я прошел по ковровой дорожке, ведущей к центральному входу, остановился. Сквозь дыру в разбитом стекле завывал ветер. Обязательно нужно забаррикадировать эти двери. Прямо завтра, с утра. Нет! Больше никаких завтра! Завтра может не наступить. Пока Рейчел рядом, я должен делать все возможное, чтобы защитить её. Выгрузив из высокого книжного шкафа содержимое, я подпер им двери, вновь поставил книги на полки, подтащил письменный стол, несколько кресел, связки с книгами, картонные коробки с бумагами. Теперь шкаф, загораживающий двери, держало несколько сотен килограммов. По крайней мере, непрошеные гости наделают много шума, если решат пробраться через мою баррикаду, и у нас будет время, чтобы убежать. С чувством выполненного долга я пошел наверх. Было приятно подниматься по лестнице и точно знать, что за тобой никто не крадется, не нападет со спины. Разжечь огонь получилось не сразу. Несколько минут я изо всех сил дул на тлеющие угли, напустил полную комнату дыма, но в итоге остался доволен: дрова занялись, а я не потратил ни капли керосина. Довольно скоро помещение нагрелось, а свежие поленья прогорели, так что можно было ставить еду. Дрова пахли не так, как дома, но я вспомнил, как мы с отцом сидели возле костра, а он рассказывал мне разные истории. От этих воспоминаний у меня на душе потеплело, показалось, что снова все хорошо. Я решил воспользоваться рецептом Калеба. Он клялся, что получится необыкновенная вкуснятина, и выдал мне из своих запасов бутылку белого вина и курицу, которую хранил на крыше. Все нужные продукты у меня были. Я нарезал мясо, вылил в котелок пол бутылки вина, добавил рис, консервированные помидоры, порезал кольцами лук, положил апельсин, чеснок, специи и сушеные травки. Котелок пристроил на углях — оставалось только ждать. Калеб говорил, что часа за полтора все будет готово. Я подошёл к окну: внизу хлопотала Рейчел, стараясь успеть до полной темноты. На мгновение мне показалось, что её мир совершенно нормален, и мой тоже обретает реальность, раз Рейчел верит в него. Но сколько ещё времени она сможет отдавать все силы животным, забывая о себе? Я поработал с ней несколько часов и понял, что даже вдвоём у нас не выйдет долго ухаживать за зоопарком. Рано или поздно запасы еды и воды поблизости закончатся, и что тогда? С самого начала мы были обречены на провал: мы теряли время. Рейчел поднялась, когда на улице совсем стемнело. Она вошла так тихо, что я вздрогнул от неожиданности. — Извини. — Ерунда. Подумаешь, потерял ещё пять лет жизни. Рейчел засмеялась. — В этом городе за каждым поворотом оставляешь по паре лет. Столько, наверное, не живут, сколько раз я пугался. — Я подбросил в огонь небольшое поленце: оно зашипело и задымилось. Еда в котелке почти приготовилась. Рейчел сняла ботинки и куртку. — У тебя было когда-нибудь так: ты совсем одна, а кажется, что рядом кто-то есть? — Пожалуй, — ответила Рейчел, задернув плотные шторы. — Когда я работаю на территории, мне все время кажется, что за мной наблюдают. — Мне тоже, — признался я. Ощущение того, что за тобой наблюдают — то ли охотники, то ли другие выжившие люди — не исчезало, но я имел в виду немного другое. Я помешал содержимое котелка и накрыл его крышкой. — Я не про инфицированных, — сказала Рейчел, снимая свитер. Я улыбнулся: — И я не о них. Мне кажется, за мной наблюдают те, по кому я скучаю. Рейчел кивнула и присела рядом со мной у огня. — О ком ты чаще всего думаешь? — Их не так много. Например, бабушка — она любила разговаривать с дедушкиным прахом, — с улыбкой ответил я, глядя на тлеющие в золе угольки, будто в них скрывались воспоминания. — Он был всего лишь горсткой пепла в урне, а она беседовала с ним, как будто он сидит рядом с ней на диване и внимательно слушает, что случилось за день. — Но ведь он и правда был рядом, разве нет? — Да, пожалуй… Она была по-настоящему счастлива только в те минуты, когда говорила со своим умершим мужем, — сказал я и добавил: — И ещё когда я приезжал на каникулы, и она могла крепко обнять меня и прижать к себе. Вот так вот: разговоры с покойниками и я возвращали ей вкус к жизни. И я дожил до сегодняшнего дня только благодаря тому, что говорил с мертвецами. — И у тебя так было? Рейчел села на краешек кровати и почесала босую ногу. Я кивнул. — С друзьями из метро, да? — Да. — Тогда ты знаешь, как это: теряешь друга или родственника, а кажется, что он жив, что он рядом, — сказала Рейчел и опустилась на колени рядом с камином, протянула к теплу руки. — Я прошла через такое. В седьмом классе погибла в аварии моя лучшая подруга. А мне кажется, что она все время рядом со мной: и в школе казалось, и до сих пор. Каждый день я вспоминаю о ней, каждый день разговариваю с ней. — Правда? Рейчел кивнула. — Тебе повезло, что она рядом, что она всегда с тобой. — Она живёт у меня в душе. Мне не нужна урна с прахом или что-то в таком роде. Её образ не блекнет, не выцветает, не зависит от того, ухаживаю ли я за ним. Не то что звери в зоопарке. В теплом свете камина лицо Рейчел стало мягче. — Животные и я — мы все едим, спим и рано или поздно должны будем уйти. Почему-то мне показалось, что Рейчел говорит не о настоящем. — Дома у меня был парень. Мы встречались больше года, то он приезжал ко мне, то я к нему на пару дней. А потом… — Проблема в расстоянии? — Вроде того. Мы остались друзьями. Просто не сложилось. Рейчел выглядела счастливой, когда говорила об этом. Было приятно узнать ещё одну её сторону. — Ты сейчас одна? — В Нью-Йорке мало хороших парней. — Не знаю, как с этим было раньше, но теперь уж точно, — сказал я. — Не хочется нагонять на тебя ещё больше тоски, но последние события явно сократили выбор достойных женихов. Рейчел не сразу поняла шутку, но зато потом хохотала до слез. Когда она вернулась из ванной, вся чистая и в свежей пижаме, я уже накрыл на стол: поставил свечи, салфетки, два стула, приборы. Подкинул больше дров, чтобы стало тепло. Налил нам в бокалы вина. Рейчел сидела напротив, глядя то в тарелку, то на меня. Она казалась мне старшей сестрой, которой у меня никогда не было. Я с огромным удовольствием приготовил для неё ужин. — Пахнет обалденно, — сказала она. — Спасибо. Надеюсь, на вкус будет не хуже, — ответил я и добавил, что взял рецепт у Калеба. Заодно рассказал о нем чуть больше. — А какими были твои друзья? — спросила Рейчел, глядя на меня сквозь бокал с вином. А почему нет? И я рассказал ей все об Анне, Дейве и Мини. Поделился, как выживал первые дни после атаки. Это была моя история, и я старался передать её как можно лучше: ничего не приукрашивая, описывая события так, как я их видел, считая правдой то, что казалось мне правдивым. Я не торопился, рисовал каждую деталь, каждую мелочь. Люди «новой земли», среди многого другого, по-настоящему умели слушать: они ловили каждое слово, впитывали каждую фразу, наслаждались информацией. Мы изголодались по ней: сложно представить, сколько теряет человек, не получая информации. Но пока есть люди, готовые слушать, рассказывать и доверять свои мысли бумаге, знания не исчезнут. Даже вернувшись домой, я постараюсь сохранить приобретенное здесь умение наблюдать и рассуждать. Мы должны больше говорить друг с другом, больше слушать. — Мы устраивали показы мод, лопали всякую вредную еду, танцевали до упаду — веселились, как могли. Если бы я не смеялся с друзьями, точно бы свихнулся. Как-то мы полдня запускали с крыши нашего небоскреба испорченную еду и спорили, сможет ли гнилое яблоко набрать с верхотуры такое ускорение, что пробьет крышу машины внизу, — сказал я, давясь от смеха и вытирая с глаз навернувшиеся слёзы. Рейчел тоже было весело. — Мы хохотали над всякой ерундой, — договорил я, отсмеявшись. Девушка напротив внимательно слушала, моя история не казалась ей странной или глупой, она не осуждала меня — просто ела и смеялась вместе со мной. Как же чудесно было рассказать ей все, запросто, не боясь условностей. — Тебе повезло, Джесс. Все правильно. — Да, повезло. Спасибо. И спасибо, что выслушала меня. Рейчел улыбнулась. Впервые я видел у неё такую улыбку: от неё точно шла энергия, как от красивого стихотворения или музыкального произведения; это была особенная улыбка, способная остановить время. С Рейчел нельзя было смеяться над всякими глупыми пустяками, как с Калебом, зато ей можно было рассказать что угодно. Поделиться самым сокровенным и важным. Например, своими планами, нашими планами. Я решил, что только правдивая картина происходящего убедит Рейчел в необходимости уйти из города. — А ты мечтаешь вернуться домой? — закинул я удочку. Мой вопрос лег неподвижным поплавком на поверхность воды. — Джесс, сейчас я мечтаю только о том, чтобы на Таймз-сквер снова галдели туристы, город стал таким, как раньше, а этот ночной кошмар закончился. Наступила моя вторая ночь в старом арсенале. Здесь я очень легко засыпал, а в Рокфеллеровском небоскребе, в квартире Фелисити, в книжном магазине Калеба сон почему-то приходил не сразу. В маленькой уютной комнате двухвекового здания я чувствовал себя как в крепости. Мы ночевали в самом центре жуткого Центрального парка, кишмя кишевшего охотниками, но при этом нам было невероятно спокойно. Глаза слипались. Столько ещё предстояло сделать. Нужно разыскать Фелисити, найти способ выбраться из города и вернуться домой. Веки наливались тяжестью, сон постепенно овладевал мной, путая мысли. Я ненавидел такое состояние, но противостоять ему не мог.Глава 20
— А? Меня что-то разбудило. В камине мерцали угольки. Под одеялом вырисовывался неподвижный силуэт Рейчел. Треснуло полено и занялось язычками пламени: оно будет гореть ещё несколько часов, а значит, я задремал совсем недавно, не больше часа назад. Мне приснился тот же кошмар: за мной скачут на лошадях люди в военной форме — и пробуждение стало избавлением от него. Реальность, какова бы она ни была, всегда лучше. Нужно запомнить этот миг: потрескивающие в камине дрова, мирно спящая Рейчел — потому что он полон обещания, полон счастья. Глядя на красноватые язычки пламени, я снова стал погружаться в сон. Из полудремы меня вырвал внезапный звук. Где это? Внизу? В противоположном конце коридора. Я резко открыл глаза, сердце бешено колотилось, не давая спокойно дышать. Раздалось чуть слышное постукивание, затем что-то звякнуло, снова застучало. Может, просто сквозняк в коридорах старого здания? И снова стихло… Я затаился, прислушиваясь к каждому шороху, но скоро усталость взяла свое: веки налились тяжестью, навалилась дремота. Не спать! Я перевернулся на спину и уставился в белый деревянный потолок. Рисунок древесины и сучки складывались под слоем краски в причудливые рисунки. Не спать! Вот машина, вот горный хребет, вот лиса, вот человеческая голова. Снова стук — только громче. Я рывком сел на кровати, сон как рукой сняло. — Рейчел, — тихонько позвал я. Она даже не пошевелилась. — Рейчел. Я быстро встал, натянул джинсы, набросил куртку и подошёл к Рейчел: она крепко спала, улыбаясь сквозь сон. Хотел потормошить её за плечо, но передумал: пусть спит. Где-то внутри звучала мысль: если мои предположения верны, не стоит её будить. Кроме того, я должен доказать самому себе, что… Я обулся, достал из кармана куртки «Глок», проверил его, взял с полки фонарик на батарейках. Рука задержалась на медной ручке — но только на мгновение. Я сделал глубокий вдох, опустил ручку и приоткрыл дверь. В разогретую комнату ворвался холодный воздух. В коридоре было темно и тихо. Я вышел и бесшумно закрыл за собой дверь — из-под неё пробивалась чуть заметная полоска красноватого света. Нужно придумать, как запирать её изнутри — вдруг в арсенал проберутся чужие? Стояла полная тишина: ни единого скрипа, ни единого стука. Неужели мне все приснилось? Я направил луч фонарика вперёд, посветил на лестницу, затем влево, в сторону ванной — ничего. Медленно-медленно, стараясь не скрипеть половицами, я пошел по коридору к ванной, из которой доносились те странные звуки. Яркий луч фонаря выхватывал по пути тёмные тени. Как же мне хотелось просто щелкнуть выключателем и вмиг разогнать ярким электрическим светом зловещую темноту, полную неожиданностей. В ванной никого не было. Ведра с водой стояли на прежнем месте. Я вышел обратно в длинный темный коридор, надеясь, что луч фонарика прогонит не только тени. Дверь напротив входа в ванную немного отличалась от других: один из нижних углов обгорел, и через него тянул сильный сквозняк. Я остановился перед ней, не решаясь открыть. Вспомнилась квартира 59С в Рокфеллеровском небоскребе: некоторые двери лучше никогда не открывать. Но ради Рейчел я решился. За дверью оказалась небольшая комната, похожая на приемную: судя по всему, недавно в ней был пожар. Скорее всего, во время атаки, только почему Рейчел мне об этом не рассказала? Рядом с камином все было в черной саже, на деревянные панели вокруг двери лег толстый слой копоти, будто какой-то монстр изрыгал языки пламени. Почему я до сих пор не заглядывал за эту дверь? Возникло ощущение, что я вновь оказался в туннеле с заживо сгоревшими людьми. Сквозь ровную обугленную дыру в полу виднелся слой гипсового потолка этажом ниже. На столе возле окна стоял обгоревший остов глобуса: ещё один исчезнувший символ некогда единого целого. В комнате было ужасно холодно и тихо. Я вышел, плотно закрыв за собой дверь. На верхней ступеньке лестницы я остановился и прислушался, на всякий случай держась за перила. Может, это выл ветер или шумел какой-нибудь обитатель зоопарка? Может, мне просто показалось? Я выключил фонарик и присел на ступеньке. Темно и тихо. Лестница старая и скрипучая, если кто-то станет по ней подниматься, я обязательно услышу и ослеплю его фонариком. Если понадобится — выстрелю. А вдруг их будет несколько? Я оглянулся на полоску теплого света под дверью комнаты, где спала Рейчел. Темно и тихо. Шорох. Постукивание где-то внизу. У меня за спиной. Во рту моментально пересохло. Я включил фонарик, но ничего не увидел, кроме пара собственного дыхания в луче света. Внизу снова раздался тот же звук — и сразу же повторился за спиной, только тише. Я выдохнул: второй звук был всего лишь эхом первого. Постукивание явно шло не снаружи — его источник находился где-то внутри здания. Кто-то наощупь пробирается в темноте? Один? Несколько? Крепко сжав рукоятку пистолета, я на цыпочках пошел вниз, остановился на лестничной площадке, пригнулся, вглядываясь в темноту. Ничего. Я стал спускаться дальше. Несмотря на все усилия, идти бесшумно не получалось: в полной тишине каждый шаг по паркетному полу вестибюля отдавался громким эхом. Задувал холодный ветер, будто где-то внизу было открыто окно. Яркий луч фонарика разрезал темноту, но никак не получалось избавиться от ощущения, что кто-то постоянно ускользает от меня, прячась на границе света и тьмы, на границе двух миров. Под покровом ночи могло происходить, что угодно. Всех нас эта атака сделала в некотором роде монстрами. Я видел забитый тысячами человеческих тел туннель: огонь настиг там людей, пытавшихся убежать с Манхэттена. Запах горелой человеческой плоти смешался с вонью плавящегося пластика, жженой резины и разлитого горючего. И даже не эта жуткая, невообразимая картина, а страшная вонь заставила меня развернуться и просто бежать — бежать, не разбирая дороги. Я бежал, выставив вперёд пистолет, и если бы мне тогда попались виновники случившегося, я бы выпустил в них всю обойму. Я бы стрелял и стрелял, убивал без жалости и сожаления. Только вот в кого бы я после этого превратился? Я стоял один в пустом, холодном и темном вестибюле. С баррикады, которую я выстроил возле основного входа, упал стул. Свет фонарика отразился в стекле — ничего. Через пробитую охотниками дыру врывался ветер и шевелил наваленные под дверью вещи: в куче что-то позвякивало, постукивало, шелестело. Я засунул пистолет в карман, направил луч фонарика на баррикаду и собрался поднять стул, но внезапно остановился. Ощущалось чье-то присутствие: чуть слышный шорох, шевеление… Я ждал, нащупав в кармане пистолет и положив палец на спусковой крючок. Вытащил руку с пистолетом. Подождал ещё. Больше ничего не было: ни шума, ни движения. Ещё пару минут я стоял на месте, боясь шелохнуться от страха. Выжидал, готовый закричать, выстрелить, броситься на врага. Тишина. Постепенно я стал успокаиваться, сердце забилось медленнее, я чуть расслабился… Там! В луче света что-то проскочило. Крыса! Я поймал её в круг света: она семенила по полу, вынюхивая, шевеля мордой. Всего лишь крыса! Я почти рассмеялся. Никого — только я и крыса. Крыса явно искала выход на улицу, и я приоткрыл заднюю дверь, чтобы выпустить её. Нахлынула чёрная ночная пустота. Свет фонарика растворялся в ней. Я выключил его и немного подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Звезды были закрыты низкими плотными тучами, из-за которых зловеще пробивался лунный свет. Звери. Ледяной ветер. Неизвестность. Скрипнуло дерево, пронеслась в воздухе какая-то ночная тварь. В полной темноте я быстро обошел вокруг центрального бассейна, чернота в котором была ещё гуще, чем чернота воздуха. По периметру зоопарка стояла металлическая ограда на каменном основании: сейчас я мог различить только участок рядом со зданием арсенала. Ограда была одно название: на самом деле она ни от кого не защищала. Но, несмотря на это, я чувствовал себя в зоопарке на удивление безопасно и спокойно, будто под защитой питомцев Рейчел: их глаза и уши всегда настороже, и если на территорию проникнет чужак, они тут же подымут тревогу. Только что потом? До сих пор охотники не перелезали через ограду. Так почему мы должны бояться, что они до этого додумаются? Потому что они становятся умнее? Потому что с каждым днем охотятся все лучше? Потому что придумывают новые способы заполучить добычу? Внезапно я будто проснулся, увидел перед собой цель. Все вдруг стало ясно и понятно, пришла уверенность. Я сел, развернувшись спиной к заднему входу арсенала: как постовой в карауле. Я оберегал Рейчел. И звери оберегали её. Мы были одной семьей и выпутываться нам вместе. Я натянул капюшон — замерзшее лицо стало понемногу отогреваться. Так и сидел, глядя на темный город и ожидая прихода рассвета. — Ты рано встал. Из арсенала вышла Рейчел и положила руку мне на плечо. — Не мог уснуть, — соврал я: если бы мне дали возможность, я бы отсыпался до конца жизни. Ноги и зад затекли от сидения на холодных ступеньках, зато мысли стали яснее после того, как я столько времени слушал тихий пульс одинокого Нью-Йорка. — Тебя разбудил шум? Я подозрительно посмотрел на неё. — Да. — Это арсенал, — сказала Рейчел, регулируя яркость фонаря. — Он живёт своей жизнью: в окна стучатся ветки, в стенах и под полом скребутся крысы и мыши, на крыше гнездятся опоссумы. Здание скрипит из-за перепадов температур. Ничего сверхъестественного. Я устало кивнул. — Пойдём внутрь, — сказала Рейчел, зябко кутаясь в одеяло. Волосы у неё были заправлены за уши. — А то замерзнешь до смерти. Я поставила греться воду. Я поднялся и пошел за Рейчел. Часы показывали почти половину восьмого. В ванной я вымылся нагретой в ведре водой, наслаждаясь теплом и паром. Через небольшое окошко было видно, что уже светает: за голыми ветвями деревьев, стучавшими по стеклу, вставало солнце. Рейчел сварила кашу и поставила передо мной в тарелке. Достала мед, чай, сок. — Спасибо, — поблагодарил я, заливая кипятком пакетики с чаем в чайнике. Мы молча завтракали при сером утреннем свете. Я смотрел, как прямо сидит Рейчел, и тоже старался не сутулиться. Глоток кофе, удар ложкой по тарелке, скрип стула. Эти звуки отвлекали меня, не давали заговорить о самом главном. Мне хотелось спросить только об одном: что заставит Рейчел уйти? Но я боялся услышать ответ. Или я, или само это место должны были убедить её в необходимости покинуть город. — Послушай, Рейчел. Давай уйдём, — нерешительно предложил я. — У нас еды ещё на неделю, — не поняла она меня, пока не подняла глаза. — Ты имеешь в виду, совсем? Из города? Я кивнул. — Джесс, ты же знаешь: я не могу. Не могу бросить их. — А если я найду кого-то, кто будет заботиться о них? — спросил я, понимая, что обещаю невозможное. Рейчел рассмеялась: — Кого? Кого ты найдешь? Я отпил чаю. — Давай я приведу Калеба, он нам поможет. Думаю, он умеет работать. И ещё, он многое знает о выживании. — Он же только окончил школу! — А я только в выпускном классе, да и ты недалеко ушла. — И где же он всему научился? В компьютерных игрушках? По твоим рассказам, он типичный сынок богатеньких родителей, он руки марать не захочет. Неужели ты думаешь, что твой Калеб будет ковыряться в навозе? Будет весь день вкалывать на холоде? — Он поможет, я уверен. — Посмотрим, — сказала Рейчел, медленно доедая овсянку. — Но… Я знаю, что ты чувствуешь. Я тоже сыта по горло, я устала, я соскучилась по семье, по дому. Только сейчас мой дом — здесь. Наверное, это… Я поднялся. — Джесс, я смотрю на вещи реально. А если кроме того, что мы видим, больше ничего не осталось? Ты думал об этом? — Я не хочу в это верить, не для того я прошел через всё… Она скептически посмотрела на меня. — Знаешь, Рейчел, не важно как, но я попаду домой. И не имеет значения, что меня там ждёт.Глава 21
Мне понравилось рано вставать. В Рокфеллеровском небоскребе я постоянно чувствовал себя разбитым: дважды я пытался отоспаться после обеда, но становилось ещё хуже. Просто мне нужны были люди — обычные люди, сумевшие выжить. Я сложил рюкзак, оделся. Пора было отправляться к разрушенному катку, чтобы прийти вовремя и встретить Фелисити. Интересно, она нашла мою записку? Вдруг она стала как Рейчел и теперь боится выходить из дому? От этой мысли мне поплохело. Тогда нужно будет проверить квартиру на обратном пути. Если я найду её, позову на смотровую в небоскреб: мы продумаем маршруты, ведущие из города, и заодно попрощаемся с ним — теперь навсегда. Калеб поможет, обязательно поможет. Нет, он, конечно, не обязан чистить вольеры в зоопарке, зато он наверняка поможет убедить Рейчел. Он просто растерялся, побоялся уходить вот так, без подготовки, в неизвестность, но я докажу ему, что уйти надо, и мы вместе уговорим Рейчел. А что ещё нам всем делать? Сколько можно сидеть и ждать помощи? Почти пустой рюкзак не давил на плечи, и от этого было легко. Весь сегодняшний день казался мне особенным. Появилась уверенность в своих силах: я сам решил, что делать, как распоряжаться своей судьбой. Рейчел была в тропической зоне. Из-за нескольких градусов разницы там казалось гораздо теплее. Я протянул ей рацию. Она удивленно посмотрела на неё, включила — раздался треск. — Я зарядил у Калеба две штуки. Одна тебе — вторую возьму с собой. — Возьмешь с собой? Я кивнул. Рейчел решила, что я ухожу. Грустная, растерянная, она смотрела на искусственную речушку, петляющую среди камней. — У неё небольшая дальность действия… — Я знаю, но пусть будет на всякий случай. Каждый час я буду включать её и говорить тебе «Привет!». Проверка связи, так сказать. — Лучше каждые два часа, — ответила Рейчел, пристегивая рацию на пояс, и то ли виновато, то ли раздраженно опустила глаза. — Давай по четным часам. — Я ненадолго. Только проверить, вдруг придёт Фелисити. — А если не придёт? Вслед за Рейчел я вышел на улицу. Интересно, какой день нам приготовило серое мрачное небо? — Тогда я возьму еды и вернусь. Рейчел разогрелась от работы и сняла куртку. А может, хотела показать, что, пока меня не будет, она станет работать ещё больше, ещё быстрее, ведь помощи ждать неоткуда. — В городе опасно. — Все будет в порядке. — Не заблудись. Погода портится. — Я неплохо ориентируюсь. — Ты можешь не вернуться. Рейчел тяжело опустила два ведра, и вода расплескалась на снег. — Я обязательно вернусь. Мы оба понимали, что она хотела сказать на самом деле. Рейчел боялась, что со мной случится что-нибудь, что у меня просто не будет возможности вернуться. Глядя на разлитую воду, она попросила: — Не ходи. Оставайся со мной. — Может… может, ты пойдешь со мной? — Я не верил, что она согласится, но все же предложил. — Пара часов ничего не решит. Мой вопрос повис в воздухе. — У меня много работы. Рейчел развернулась и начала резать фрукты и овощи на корм. В глазах у неё стояли слёзы. Возле синагоги на Шестьдесят второй улице я свернул с Пятой авеню, прошел пару кварталов на восток, затем ещё немного на юг. Было почти десять часов. Я схожу к катку и сразу вернусь в зоопарк. Принесу еды. И опять приготовлю ужин — найду какой-нибудь рецепт, порадую её, тогда будет легче уговорить её уйти. Проходя мимо разбитой витрины, я услышал громкое хлопанье крыльев. Из магазина вылетело несколько голубей. В потолке зияла дыра — ракета пробила сразу несколько этажей. Вот так: был дом — и нет. На Парк-авеню сыпался мелкий снежок. Воодушевленный, полный надежды, я быстро шёл по улице, но прекрасно понимал, что это ощущение скоро исчезнет: глядя на разрушенный город, встречая смерть на каждом шагу, сложно уберечь надежду. На Пятьдесят девятой Ист я остановился передохнуть и заодно внимательно изучить следы на снегу, явно оставленные сегодня утром. Отпечатки были разного размера. Судя по всему, люди шли на восток тремя группами по четыре-пять человек. Может, они направлялись в убежище — ведь вполне возможно, что в универмаге «Блумингдейл», например, прячутся сотни, тысячи нормальных людей? Снег блестел на солнце до рези в глазах. Я пытался что-нибудь или кого-нибудь увидеть. Ладно, не сегодня, у меня полно других дел. «Не ходи. Оставайся со мной… Ты можешь не вернуться» Слова Рейчел звучали у меня в голове. Я чувствовал себя виноватым, потому что оставил её одну. Интересно, может, вообще никого незнать, быть одиночкой, легче? Обязательства становятся тяжкой ношей: мама не справилась с ней и ушла от нас с отцом. Хватит стоять. Я побежал на юг. Стало ясно, что скоро я вполне могу оказаться перед нелегким выбором: уходить на север одному или нет.Глава 22
На часах было ровно десять. Вывернув на Пятую авеню, я пробежал мимо собора Святого Патрика, между небоскребами на Рокфеллеровской площади, мимо бронзового Атланта, удерживающего на плечах земной шар, и остановился, задыхаясь, у восточного конца катка — вернее, того, что от него осталось. Я согнулся, опершись ладонями о колени, изо рта валил пар. За спиной ярко светило солнце. Чуть придя в себя, я осмотрелся и отправился осматривать территорию возле катка. Она пришла? Ждет, как я, на виду, или спряталась и наблюдает издалека, решая, можно ли мне доверять? Я хотел громко позвать её по имени, но в этот момент тучи закрыли солнце, стало холодно, и я, вспомнив, что в кармане перчатки, полез за ними. Из тени появился человек и медленно направился в мою сторону, затем остановился. Посреди огромной площади стояла одинокая, маленькая фигура: ещё один выживший в огромном городе. На мгновение тучи расступились и выглянуло солнце. Я сделал глубокий вдох — ледяной воздух обжег горло. Это была девушка с видеозаписи: светлые волосы, милое личико. «Каждый день я буду ждать в десять утра у входа на каток возле Рокфеллеровского центра» Стало не по себе. Я остановился. Неужели? Неужели я нашёл их: сначала Рейчел и Калеба, теперь Фелисити. А сколько ещё на Манхэттене осталось таких, как мы? Девушка подошла ближе. Никаких сомнений: это точно Фелисити, именно её я видел на камере в квартире дома номер пятнадцать по улице Централ-парк-Вест. Она все же нашла мою записку, а я, наконец-то, не опоздал. Фелисити смотрела на меня, сомневаясь, стоит ли подходить. Я помахал, и она улыбнулась. — Джесс? Мне понравился её голос: точно такой, как на записи, очень приятный, только теперь он звучал по-настоящему. Мне хотелось слышать его постоянно, хотелось, чтобы Фелисити не умолкала. С Рейчел такого не было, и я снова почувствовал себя виноватым. Вспомнились Анна и Мини из лагеря ООН. Я сдружился с Мини, и судя по тому, как она смотрела на меня, я ей нравился. Но по-настоящему меня тянуло к Анне: меня влекли длинные чёрные ресницы, ярко-красные губы, пахнущие клубникой. В первую неделю лагеря мы попали в грозу по пути в отель. Чтобы не намокнуть, мы спрятались под навесом какого-то магазинчика — и Анна быстро поцеловала меня. Губы у неё были очень горячими. Мне хотелось как-нибудь снова поцеловать её, но она будто забыла о нашем поцелуе, а потом стало слишком поздно. — Да, это я. И быстро пошел к Фелисити: пятьдесят метров, тридцать, десять. Я протянул ей руку, но вместо этого она крепко обняла меня. Мы стояли посреди площади, обнявшись, и смеялись, смеялись от счастья, от радости, что двое выживших нашли друг друга. Затем Фелисити отступила на шаг, не снимая руки с моего плеча, будто боялась, что я исчезну. Она вся была холодная, только теплое дыхание согревало мне шею. В глазах у неё стояли слёзы. На ресницах блестели капельки, из-под вязаной шапочки выглядывали белые волосы, подернутые инеем. Какая же у неё улыбка! — На тебе папина шапка. — Извини, — смущенно сказал я и стал стягивать шапку, надетую под бейсболку. — Тебе идёт. Теперь она твоя. — Спасибо. Фелисити просияла. — Прости, прости, что я не пришёл раньше. — Ты о чем? — Я не приходил все эти дни… — Серьезно? — А что? — Я тоже! Фелисити держала меня за руки. — Я сегодня первый раз пришла, — стала объяснять она. — Только вчера вернулась домой, нашла твою записку. — Только вчера? — переспросил я. Мне полегчало. Я не подвел её. На стеклах полуразрушенных зданий играли ослепительно-жёлтые солнечные блики, непривычно яркие на фоне тяжелого серого неба. В полной тишине опять посыпался снег. Два человека, две крошечных точки, стояли на краю пропасти. — Когда ты ушёл? Я не сразу сообразил, что ответить: — Три дня назад… — Этого я и боялась. Так и подумала, что ты приходил сразу после моего ухода. — Я искал тебя в парке в тот день, когда посмотрел запись, но никого не нашёл — те люди ушли. Я так боялся идти сюда, боялся, что никогда-никогда не найду тебя. — Мы, наверное, разминулись в парке. Я видела там зараженных людей, которые грелись у огня и пили из бутылок… — Мы называем их охотниками. На её лице одновременно отразилось и недоумение, и любопытство: — Кто «мы»? Вряд ли стоило сейчас рассказывать Фелисити об Анне, Дейве и Мини, поэтому я просто сказал ей о Рейчел и Калебе. — Тебе повезло, что ты нашёл людей. Скорее всего, мы видели одних и тех же охотников, просто в разное время. — Да. Я видел их в парке как раз перед тем, как нашёл твою квартиру. Затем оставил записку и ушёл. Фелисити кивнула. Она не выпускала моих рук: ладошки у неё были маленькие, мягкие, теплые даже через перчатки. — Где ты была? — Искала других, чтобы выбраться из города. — И? — Каждый день я выходила на улицу, шла к Гудзону, через Мидтаун до Ист-Ривер… Я пыталась держаться воды, чтобы найти выход с острова, но везде были эти… эти люди. Несколько раз они гнались за мной. — Ты убегала? — Пряталась. Мне было так страшно. Вчера я ночевала в подвале своей любимой кондитерской: у них продавались самые вкусные в мире пончики. До этого я проверила несколько мест, где могли прятаться люди… Все напрасно. У меня опустились руки, я пришла домой, почти потеряв надежду, — и вдруг твоя записка. Я кивнул. Фелисити было очень страшно все это время — страшно, как и мне, но она оказалась сильнее и смелее. Мы смотрели друг на друга и думали об одном и том же: «Что дальше?» Снег усилился. — Надо спрятаться под крышей, — предложил я. Фелисити с улыбкой кивнула. Я понял, что последую за ней куда угодно. А вот она за мной?Глава 23
Мы зашли в булочную, в которой я прятался от охотников около недели назад. Снег и ветер не проникали внутрь, и Фелисити размотала большой шарф и положила его на прилавок. С прошлого раза все оставалось по-прежнему: пол и стеллажи покрывал толстый слой пыли и пепла, в холодильниках стояли напитки, в витринах плесневели булочки и пироги. — Будешь пить? — спросил я. — Воду — с удовольствием. — А что же ещё? — сказал я и покраснел. Что за ерунду я ляпнул? Прямо как старый дед. Может, надо было отвести её в какой-нибудь бар, предложить выпить по-настоящему. Калеб именно так бы и поступил. С горящими щеками я протянул Фелисити бутылку воды. — Твое здоровье! — улыбнулась она. — Твое здоровье! Она сидела рядом, так близко, что чувствовалось тепло её тела, смотрела вместе со мной в окно. — Расскажи, — попросил я, — как ты пряталась от охотников в кондитерской. — Их было очень много, целая толпа, они бежали все вместе. Я поняла, что нужно спрятаться. Уже почти стемнело, на улице стало жутко, но домой было нельзя — они бы меня поймали. Я вспомнила про кондитерскую, побежала туда и сумела по дороге оторваться от них. Фелисити вздрогнула — нелегко ей пришлось. — Они часто ведут себя непредсказуемо. Те, в парке, были из слабых. — Они ушли из парка вниз, к Гудзону — я шла за ними — и спрятались в жилом доме. Я их позвала, но они только помахали, а подходить ближе было страшно. Может, если они больны тем же, что и все, они поправляются? — Только никто не знает, что будет дальше. Вдруг это начало новой стадии или продолжение прежней или… да кто его… — Джесс… — Да, я Джесс. Боже мой! Зачем я это ляпнул? Нужно быть серьезнее, разговаривать с ней как… — Классное имя, мне нравится. Сколько тебе лет? — Шестнадцать. Нужно было приврать, сказать, что семнадцать, или восемнадцать, девятнадцать? — А мне семнадцать. — Правда? Точно, нужно было ответить «девятнадцать». — Правда, а что? — Ничего. — Признавайся! — с улыбкой потребовала Фелисити, шутливо подтолкнув меня локтем. — Просто… — я улыбнулся и замолчал. Пусть хоть измолотит меня локтем, лишь бы не переставала улыбаться. — Я думал, тебе уже двадцать или чуть больше. Наверное, нельзя говорить девушке, что она выглядит лет на пять старше своего возраста? Или семнадцатилетней можно? Да откуда мне знать? Единственными семнадцатилетними девушками, с которыми я общался, были старшие сестры моих друзей: они смотрели на меня как на пустое место и встречались с двадцатилетними чуваками на навороченных машинах. Подростком вообще быть паршиво. У меня, конечно, водились друзья, компания, но я очень многое переживал внутри себя, анализировал, обдумывал, представлял, как могло бы быть. Хотелось стать взрослым, сильным, понять в жизни больше, чем другие. А что, я бы пожертвовал пятком лет, чтобы проснуться завтра утром — а всё как раньше и мне уже двадцать с хвостиком. Только вот такое вряд ли возможно: мир изменился навсегда. — Прикольно. Мне часто об этом говорят, — с искренней улыбкой сказала Фелисити. Она смотрела на пустую заснеженную улицу. — Очень удобно, если идешь куда-нибудь с друзьями. Она, как и Калеб, говорила в настоящем времени. Может, потому, что Нью-Йорк был их родным городом, и они не могли поверить, что все в прошлом, что ничего не вернуть. Как бы там ни было, хорошо, что Фелисити старше всего на год, а не на столько, на сколько я думал. Мне не терпелось поскорее все разузнать, и я попросил: — Расскажи, где ты была… — …когда все случилось? — перебила она меня. — Дома, стирала — у нас прачечная в подвале. — Рейчел замолчала, то ли собираясь с мыслями, то ли пытаясь посмотреть на случившееся со стороны, чтобы оно воспринималось не так болезненно. — Я решила, что началось землетрясение. Даже встала в дверном проеме, как нас учили в школе. Потом все стихло. Я просидела в подвале тысячу лет, а когда решилась подняться в квартиру и выглянула в окно, увидела бегущих людей… Даже не знаю, почему я не выскочила на улицу: просто стояла у окна и смотрела на них. Только через час я попробовала позвонить, но телефоны не работали — ни домашний, ни спутниковый. Телевизор, радио тоже молчали. Свет немного помигал и пропал. За час, за один-единственный час все вокруг рухнуло, исчезло — я осталась совсем одна. Я стояла у окна до полной темноты, а потом всю ночь рыдала на диване. На улице кто-то кричал… Я не могла пошевелиться. — А где твои родители? — Слава богу, они уехали. У нас в Коннектикуте есть ферма, я очень надеюсь, что они там, — Фелисити замолчала, задумавшись, наверное, о судьбе своей семьи, но быстро отогнала эти мысли. — Брат живёт в Денвере, он медик военной авиации, но сейчас в Афганистане, должен вернуться через месяц. — А твои друзья? — Я пыталась их найти. У некоторых оказались разрушены дома, у некоторых заперты квартиры. Одну подругу я нашла, — Фелисити сделала паузу, — вернее, её тело. И больше никого не искала. Её красивое лицо сделалось очень бледным. — Да что это я? Все болтаю и болтаю. — Мне нравится. Я бы весь день тебя слушал, — мои слова были чистой правдой. Фелисити покраснела. — Расскажи о себе. Где ты был эти две недели? — В небоскребе Рокфеллеровского центра, — ответил я и коротко пересказал ей все, что случилось со мной за это время. — А что делали эти военные? — спросила она, когда я закончил рассказ. — Точно не знаю. Я видел два грузовика, но, по их словам, должны быть ещё машины. Они сказали, ситуация будет ухудшаться, последствия вируса гораздо серьезнее там, где теплее. — Они пришли, чтобы спасать людей? — Нет. Не знаю. Мой ответ немного расстроил Фелисити. Но я понятия не имел, зачем они разъезжали по Нью-Йорку, а врать только ради того, чтобы не портить ей настроение, не мог. — Они уехали, — добавил я. — А дальше? — А дальше… Дальше я пришёл сюда. — И вот ты здесь. — И вот я здесь. Господи, зачем я все время повторяю её слова? Она точно решит, что я полный идиот. Нужно было перевести разговор на другую тему и выяснить, что она думает. — Как считаешь, что теперь делать? Какие у тебя планы? — спросил я. Фелисити пожала плечами. — Не знаю. До встречи с тобой я даже была не в курсе, остались ли в городе живые люди — то есть, живые и нормальные. Нужно было кое-что проверить, и я спросил: — Думаешь, в воздухе был вирус? Люди заразились и превратились в охотников? Заболели те, кто оказался на улице? — Получается так. А как ещё? Но в первый день был сильный дождь, потом все время шёл снег, поэтому сейчас воздух чистый. — То есть, сейчас заразиться можно, только если… — начал я и замолчал. — …если охотник напрямую заразит здорового человека, — Фелисити вздрогнула, но все же договорила, — когда станет пить из него кровь. — Я пока ни разу не видел подобного, но это же не значит, что так нельзя заразиться? Нужно быть осторожнее. — Мне нравится идея отправиться на север. Может, нам удастся добраться до родительской фермы, — предложила Фелисити. Я представил, как мы приходим на ферму к родителям Фелисити, а там все в порядке, и невольно улыбнулся. Они наверняка знают, что произошло на самом деле. Возможно, я смогу вернуться домой. Только вот без Рейчел и Калеба уходить нельзя. Нельзя бросить новых друзей, выбрав одну Фелисити. — У тебя есть причины остаться на Манхэттене? — спросил я. Она покачала головой, отпивая из бутылки с водой. Чувствовалось, что Фелисити жалко уходить, и я мог понять её: страшно расставаться с привычными местами ради неизвестности. Что-то похожее я переживал, покидая Рокфеллеровский небоскреб: он успел стать мне почти домом, там я чувствовал себя в безопасности. — Я так хочу к родителям, — произнесла Фелисити. — Ты пойдешь со мной в зоопарк? Нужно уговорить Рейчел. — Она там сама со всем управляется? — Да, но нельзя же сидеть там вечно! — сказал я. — Во-первых, это опасно; во-вторых, в зоопарке слишком много работы. Может, она передумает, когда познакомится с тобой и Калебом. — А если они откажутся уходить? — Надеюсь, нет. Пусть не сразу, но мы их уговорим: они ведь видели, что охотники опаснее с каждым днем. — Мне кажется, Калеб очень привязан к Нью-Йорку. Он родился и вырос здесь. Возможно, произнося эти слова о Калебе, Фелисити думала о себе. Я вспомнил, как Калеб рассказывал о родителях. Может, ему нужно сходить к ним, увидеть все своими глазами, чтобы поверить в реальность? Какова вероятность, что у него дома все окажется гораздо хуже, чем он предполагает? — Думаю, у него хватит ума понять, во что превратился любимый город, и уйти, пока есть возможность, — рассудил я. — Рейчел переживает из-за животных, ждёт помощи, только вот не понимает, что спасатели могут вообще не появиться, что дальше не станет легче. — Да, — только и ответил я Фелисити. Я гнал от себя эту мысль, но мы оба прекрасно понимали: помощь может вообще никогда не прийти. — Сложнее всего будет убедить её в том, что ситуация ухудшается. — Мы вдвоём постараемся объяснить ей это, — сказал я. — А если она откажется уходить? — Я не смогу оставить её одну. — Ладно. — Ладно? — Я пойду с тобой и попробую её уговорить, — пообещала Фелисити, но по тому, как она почесала запястье, стало ясно: её что-то смущает. — Но? — А? — Но есть одно «но», да? Фелисити улыбнулась. — У меня все на лице написано? — Ты третий человек, с которым я говорю за целых две недели. Конечно, я подмечаю каждую мелочь, — объяснил я. — Ясно, — успокоилась Фелисити и подалась вперёд на стуле. — Понимаешь, я не люблю зоопарки. Они напоминают мне тюрьмы. Я не успел ответить — с улицы донёсся какой-то шум. — Что это? — настороженно спросил я, весь обратившись в слух и тут же забыв о признании Фелисити. — Я говорила, что… — Да нет, слушай! Мы замерли. Звук оказался знакомым, только я не сразу это понял. — Что это? — спросила Фелисити. — Похоже на грузовик. Соскочив со стула, я прижался к окну: стекло дрожало. — Солдаты вернулись, — сказал я.Глава 24
Грузовики проехали мимо булочной, где мы прятались, пересекли Сорок девятую улицу Вест и направились на север. Обломки здания, когда-то стоявшего напротив нашего укрытия, завалили всю дорогу и часть Шестой авеню, но для грузовика они не были преградой. Огромные колеса медленно проехали прямо по месиву бетона и арматуры, и мы успели рассмотреть сделанную под трафарет надпись на двери кабины: те же буквы, что я видел на ящике. Фелисити прошептала мне на ухо: — Научно-исследовательский медицинский институт инфекционных заболеваний Армии США. — Это их я тогда видел, — сказал я, осторожно выглядывая из-за прилавка. Грузовик с громким ревом переваливался по обломкам. Двое мужчин сидели в кабине и ещё двое в крытом кузове рядом с ящиком, который я заметил в первый раз. — Давай выйдем к ним, — предложила Фелисити. — Нет! Подожди! — Я остановил её, стараясь рассмотреть военных: Старки среди них не было. — Они не особо мне обрадовались в тот раз. — Но ты же разговаривал с ними! Джесс, они ведь американские военные, понимаешь? Мой брат с ними работал — они хорошие, нам нечего бояться. — Из троих, что я видел, только один был нормальным, два других хотели меня пристрелить. — Ерунда! — Фелисити! Подожди! — я взял её за запястье, чтобы удержать. — Давай хоть немного последим за ними, хорошо? Если ты права — будет классно! Но лучше проверим, ладно? Она посмотрела на меня, затем на грузовик, подминавший под себя искореженные машины, снова на меня и согласилась: — Ладно. На улице я застегнул куртку под самое горло. Мелкими перебежками мы направились за грузовиком, стараясь держаться в полусотне метров. Когда военные были перед зданием Мюзик Холла, Фелисити дернула меня за рукав и затащила за перевернутый автобус. — Что? — Слушай! — приказала она, показывая на небо. Я слышал только рев дизеля, отражавшийся от пустых зданий. — Слышишь? Я хотел было ответить «нет», но вдруг услышал тонкий, похожий на комариный, нарастающий писк. — Это ещё что? — я вертел головой, пытаясь найти источник звука. — Вчера я тоже такой видела, — прошептала Фелисити, указывая вверх куда-то на юг. В небе, на высоте сороковых этажей летел самолет: с тонкими длинными крыльями и без кабины пилота — летел прямо на нас. Почти такой планер дедушка подарил мне на шестнадцатилетие, только у этого явно была акустическая навигационная система и двигатель, шум которого неотвратимо нарастал. До нас оставалось не больше четырех кварталов… — Ложись! — заорал я и повалил Фелисити на асфальт. Под пилоном крыла полыхнуло оранжевым, и в тот же миг из планера с шипением вылетел черный цилиндр, пронёсся над нами, обдавая жаром, и разорвался со страшным грохотом. Нас отбросило взрывной волной и моментально обожгло горячим дыханием огненного шара, который нёсся по улице, со страшным звуком круша стекло и дома. Планер пищал прямо над нами. Задыхаясь от пыли и сыплющихся вместе со снегом осколков, я поднял голову: от грузовика ничего не осталось. Огненный шар снес кузов и разворотил кабину: она горела, то и дело вспыхивая с громкими хлопками. В небо подымался густой черный дым. Выживших быть не могло. Гудение стало отдаляться. Планер пронёсся через столб дыма, закрутив тот двумя сизо — чёрными вихрями. Вдруг назойливый писк снова начал нарастать: самолетик резко ушёл вверх над Пятой авеню и развернулся. — Он возвращается! — закричала Фелисити, пытаясь схватить меня за руку. Я вскочил. — Бежим! — выкрикнул я, потянув её за собой. Мы помчались по Сорок девятой улице. Я успел заметить нескольких охотников в заляпанной кровью одежде: они, пригнувшись к земле, бежали к горящему грузовику! Мы неслись по Пятой авеню в сторону зоопарка. Я постоянно оглядывался: боялся, что планер развернется и сделает нас своей целью. Но он исчез, не было мерзкого комариного писка, а самое главное — нас не преследовали охотники. Мы бежали молча: слышался только скрип снега под ногами и наше тяжелое дыхание. А затем раздался громкий хлопок — и стало темно. Лицо ласкает теплое солнце, папа варит на костре уху, но вот его уже нет и я один на крыше небоскреба. Мимо меня к краю крыши бегут люди — много людей. Я видел их на записи Фелисити: им удалось выжить во время атаки. От кого они убегают? От меня? Я медленно поворачиваю голову: они убегают от солдат, потому что у тех оружие, потому что их лица предрекают смерть. Я хочу крикнуть, остановить бегущих, но слишком поздно. А что я мог сказать? «Стойте»? Я несусь за ними и резко останавливаюсь на краю: семьдесят пять этажей вниз. Были люди — и нет. Они спрыгнули в бездну, чтобы спастись от выстрелов. Я раскрываю кулак: на ладони лежит маленький обсидиановый камушек, переливающийся серыми, коричневыми и чёрными полосами. Мне подарил его в детстве индеец — апач и сказал: «В этом камне слёзы моих предков». Все вокруг было серым. Я открыл глаза и зажмурился, снова открыл и снова зажмурился — пока не вернулось зрение. Увидел небо, увидел высоко в небе облака и облака совсем низко — дым. Дым рвался клочьями прямо над головой, я почувствовал тепло и повернул голову: рядом горела машина. Я отвернулся и уткнулся щекой в холодный снег: с одной стороны обжигал жар, с другой — холод. Между мной и машиной неподвижно лежала Фелисити. Кое-как встав на четвереньки, я подтащил её к себе. Черты лица чуть дрогнули, глаза приоткрылись. — Фелисити, — позвал я, но она не отреагировала. Вроде у неё ничего не повреждено, но пока она без сознания, этого не узнаешь. Я вспомнил друзей, навсегда оставшихся в искореженном вагоне метро. Проглотил комок в горле и оглянулся. Рядом с нами горели три машины. Огонь быстро поглощал их: валил черный едкий дым, что-то трещало и лопалось, ярко вспыхивая. На улице было пусто. Пытаясь заглянуть Фелисти в глаза, я взял её за руки, затем провел тыльной стороной ладони по нежной щеке. — Джесс… — Что? — с надеждой спросил я. — Я не могу пошевелиться. Я представил, что она навсегда останется неподвижной, что у неё парализованы ноги. Тогда я отнесу её в безопасное место, в арсенал в зоопарке. Или нет, если у неё травма позвоночника, тогда, наверное, нельзя её тревожить… — Смотри. — У Фелисити мелко дрожала правая нога. — Это ты сама? — спросил я, глядя, как нога немного повернулась и согнулась в колене. — Не знаю. Не отпуская рук Фелисити, безвольно лежавших в моих ладонях, я прижал их к груди и встал рядом с ней на колени. — Попробуй… Фелисити пошевелила пальцами. — Молодец! Раздалось шипение. Прямо из багажника полузаваленной обломками машины, в клочья разорвав металл, вылетел огненный шар. Взрывной волной меня бросило на спину. Откашливая набившуюся в носоглотку пыль, я пополз к Фелисити, но она уже перекатилась на бок и оказалась рядом. — Можешь двигаться? — Похоже, да, — сказала она, приподымаясь на локте. Я взял Фелисити за руки: теперь даже сквозь перчатку её пожатие было ощутимо сильнее. Встал сам и поднял её. Ноги ещё плохо держали Фелисити, и она стояла, обняв меня, чтобы не упасть. — Мне уже лучше. Сейчас, ещё минутку, — с этими словами Фелисити неуверенно отступила назад. Крепко держа меня за руку, она сделала несмелый шажок, затем ещё один — и мы пошли прочь от машин. У нас за спиной оглушительно рванул бензобак горевшего автомобиля, и сразу же сбоку со страшным звоном осыпалось на землю стекло огромной витрины, которую лизнул ворвавшийся в вестибюль магазина огонь. Мы с Фелисити еле удержались на ногах. Шум и огонь наверняка привлекут охотников. Не успел я подумать об этом, как увидел их. Много. Самое меньшее, десяток за стеной огня и дыма. Они бежали к нам: чёрные силуэты в красноватом мареве. — Быстрее, Фелисити! — сказал я, поправляя её руку у себя на плече, чтобы она опиралась сильнее. Мы двигались слишком медленно. — Что это? — Фелисити остановилась, как вкопанная, и перепугано смотрела на приближающихся людей. Она напомнила мне сбитого с ног игрока в американский футбол: вроде поднялся сам, а ноги не слушаются — тогда его уносят с поля на носилках. Только это был не наш случай: нужно было бежать вперёд! — Стервятники слетелись, — ответил я, почти таща Фелисити на себе. Мы наконец-то добрались до следующего перекрестка. Ветерок доносил запах гари. Фелисити оглянулась. — Не оставливайся! Быстрее! — сказал я, и мы перешли на бег. Фелисити стонала. — Давай за угол. — Оглянувшись, мы снова вывернули на Пятую авеню. — Где они? — У горящих машин. — Охотники как раз миновали их. Сквозь густой дым можно было различить силуэты. — Сюда! — Я втащил Фелисити в магазин одежды. Внутри он оказался огромным, в несколько уровней, с эскалатором. Окна начинались не сразу от пола: белые стены скрывали нас с улицы по пояс. — Не останавливайся! Мы поднялись на второй этаж и, пригнувшись, в полной темноте стали пробираться через ряды вешалок с одеждой, обогнули примерочные, миновали несколько входов на склады и уперлись в двери санузла. Я подтолкнул Фелисити вперёд, зашел сам и закрыл двери. Внутри оказалось совершенно темно. В полной темноте было слышно, как тяжело мы дышим, как громко бьется у меня сердце. Из-под двери пробивалась тусклая, еле заметная полоска света. — Ты… — заговорила Фелисити. Я шикнул на неё, помогая осторожно сесть на кафельный пол и прислониться к стене возле умывальника. Ещё одна внутренняя дверь вела в туалет и закрывалась на точно такой же замок, как и та, которую я только что запер. Если охотники найдут нас, я заставлю Фелисити закрыться в туалете, а сам буду отбиваться. В темноте девушка нащупала мою руку. Я сел рядом. Руки у неё дрожали, у меня насквозь пропотели перчатки. Во рту стояла невыносимая горечь и страшно хотелось пить. Фелисити положила мне голову на плечо. Если нам суждено умереть, пусть это случится быстро. Два часа, не меньше, мы просидели на кафельном полу, почти не шевелясь. От Фелисити шло тепло; я почувствовал, когда её сердце стало биться тише. Два часа мы дрожали в темноте, прислушиваясь к каждому шороху, прежде чем осмелились выйти.Глава 25
Возле арсенала я достал из бокового кармана рюкзака рацию, хотя до назначенного сеанса связи с Рейчел оставалось ещё полчаса. Не успел я её включить, как увидел, что Рейчел сама идёт к нам со стороны технических помещений — привычно быстрым шагом, будто старается подогнать время. — Рейчел, это… — хотел я представить Фелисити, но осекся: что-то было не так, что-то произошло в моё отсутствие. Рейчел, даже не взглянув на Фелисити, смотрела на меня полными ужаса глазами. К воротам она почти подбежала и сразу же открыла их. — Джесс! — выдохнула она. Я заметил, что подол её флисовой пайты в крови. — Барсы, Джесс, снежные барсы, — со слезами на глазах сказала Рейчел. На снежных барсов напали ночью: Рейчел нашла их утром, сразу после моего ухода. Самец уже был мёртв. Самке она вколола успокоительное, чтобы зверь уснул, и перетащила в операционную, обработала антисептиком глубокие резаные раны на боку и возле самого хвоста. Даже измученный и исполосованный ножом, даже в тусклом свете помещения снежный барс казался самым красивым зверем, какого мне доводилось видеть. Фелисити осторожно провела рукой по кончику хвоста и спросила у Рейчел: — Кто мог это сделать? Рейчел ответила с такой болью в голосе, что было ясно: она страдает не меньше красивого зверя: — Охотники, как Джесс их называет. — И подняла полные ненависти глаза. — Ты уверена, что это они? — зачем-то спросил я, хотя прекрасно знал ответ. — Возле вольера были следы. Следы четырех взрослых человек. Они приходили ночью или рано-рано утром. Я нашла обрывки одежды и вот это. — Рейчел подняла со стола большой окровавленный нож — такими разделывают мясо. Вот и все. Зоопарк перестал быть безопасным местом, перестал быть крепостью, в которой так нуждалась Рейчел. Теперь ей придется оставить его. Если они один раз перелезли через забор, то ничто не помешает им сделать это снова. Но я пока не стал делиться своими соображениями, а вместо этого сказал: — Сомневаюсь, что охотники умеют пользоваться оружием. — Но ведь кроме них никто не мог этого сделать? — удивленно произнесла Фелисити. — Нормальные люди не стали бы… Зачем им это? Ради еды? Так еды вокруг полно. Ради развлечения? Нет… Тем более с ножом на хищную кошку. Да нет, не может быть. Рейчел кивнула. Она уже давно обдумала все возможные варианты — и этот в том числе, но мне хотелось, чтобы они поговорили, сблизились. — Чем помочь, Рейчел? — спросил я. Большая кошка лежала на холодном металлическом столе и еле заметно дышала. Рейчел погладила ей шею. — Возле неё надо будет всю ночь дежурить. И ещё, неплохо бы сделать рентген, чтобы посмотреть, нет ли переломов. Только я не уверена, что у меня получится. — Я сделаю все, что будет нужно и что в моих силах, — сказал я. Надо было сразу рассказать Рейчел о военных, об атаке, но её мир и так рушился на глазах. Пытаясь не заплакать, она неуверенно посмотрела на меня, будто не решалась попросить. — Нужен генератор, Джесс. И вдруг я отчетливо понял, как заманить в зоопарк Калеба. — Без проблем. Будет тебе генератор — прямо сейчас. Фелисити вмешалась: — Джесс, мы же только вернулись. Там опасно! Мне показалось, что она не хочет оставаться наедине с Рейчел. — Ты только вернулся, — сказала Рейчел, будто не слышала слов Фелисити, будто той вообще не было. — И ты не спал всю ночь, тебе нужно отдохнуть, набраться сил. На Рейчел нельзя было злиться. Не то чтобы мне хотелось использовать сложившуюся ситуацию в своих целях, но, похоже, нападение на животных помогло ей понять, что нашим жизням угрожает настоящая опасность и что одна, без посторонней помощи она долго не протянет. Рейчел больше не была настроена так решительно. Я пытался убедить себя, что не из-за чего мучиться чувством вины. Я все делал правильно. Да, сейчас нужно остаться, помочь, чтобы потом было легче уговорить её. Хотелось верить, что я все делаю правильно. Пообещав скоро вернуться, я попрощался с Рейчел. Фелисити вышла меня проводить. — Будь осторожен, — сказала она. — Не переживай. И знаешь… поговори с ней, проверь, как она настроена. — Насчёт чего? — Насчёт ухода, — пояснил я и снова почувствовал укол совести. Можно ли так поступать: влиять на Рейчел с помощью Фелисити? Но в её взгляде не было осуждения. — Я очень скоро вернусь. Фелисити пожала мне руку сквозь прутья решетки. Она побудет с барсом, пока Рейчел будет кормить и поить остальных животных. Перед уходом я заставил их зарядить ружье и велел на всякий случай держать его под рукой. Из него можно усыпить белого медведя, а уж чтобы сбросить с забора охотника, вздумай он лезть, ружья хватит и подавно. Только вот если их снова будет четверо? Или ещё больше? Если на зоопарк нападет целая стая охотников? Но это не я защищал и предостерегал девчонок: это Фелисити, закрывая ворота, просила меня быть осторожнее. По ступенькам я вышел на Пятую авеню и направился на юг, к Калебу. Рюкзак брать не стал: только положил в карман куртки пистолет. Выпало много снега, ноги вязли, идти было тяжело. Неужели охотники действительно так хорошо организованы, как рассказывает Калеб? Неужели они на самом деле научились выслеживать и загонять добычу, сбиваясь в группы? Научились звать других, когда находили пищу? Может, они вели себя так только по ночам, поэтому я ни разу не видел ничего подобного? Я знал, что они способны гнаться за жертвой, но выслеживать? Возле книжного магазина все было усеяно следами, а у центрального входа, которым пользовался Калеб, снег был почти полностью вытоптан. Ноги у меня стали как ватные.Глава 26
В панике я замолотил по дверному стеклу. Солнце стояло в зените и, яркие лучи, отражаясь от зеркально — черной поверхности, слепили до слез. Я вертел головой, пытаясь защититься от беспощадного солнечного света, по вискам тек пот. Раздался какой-то звук: я повернулся и — слава богу! — увидел Калеба. Он наблюдал за мной через один из глазков, оставленных в закрашенных окнах. Калеб открыл дверь и, улыбаясь во весь рот, сгреб меня в охапку. — Что случилось? — спросил я, показывая на следы борьбы возле входа и кровь на дверях. Неужели я приводил к друзьям охотников? — Приходили прошлой ночью, — совершенно спокойно ответил он, будто речь шла о погоде. — Сколько их было? Я осмотрелся: тел не было, но здесь явно недавно шла борьба, валялись какие-то обломки, непонятные куски… — Достаточно. — Калеб произнес эти слова так, что стало ясно: тема закрыта. И сразу переключился на меня: — Ты как? Что-то вид у тебя неважный. — В порядке. Я присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть кровавые следы. — Как они открыли дверь? Калеб пожал плечами, почесал в затылке. Я был комком нервов, а он — воплощением спокойствия. — Когда стемнело, в дверь постучали. Я решил, что это ты. — Они постучали в дверь? — Да. А я, болван, открыл, даже не проверив. Я сглотнул слюну, стало трудно дышать. — Их было четверо. Знаешь эти, с засохшей кровью вокруг рта, — продолжил Калеб и пальцем быстро обвёл губы. Я смотрел на его перевязанные руки. — А, пустяк! — сказал он, поймав мой взгляд. Они на меня кинулись, но я успел захлопнуть дверь. Они бы, наверное, прорвались внутрь, но я взбежал по лестнице на террасу и стал бросать вниз сковородки, кастрюли, какие-то тарелки. А когда они чуть отошли, взялся за помповую винтовку. — Дерьмово! — И не говори. А главное, не понимаю, как они догадались, что я внутри — они ведь точно не следили за мной, я уверен. — То есть, ты хочешь сказать, что они запомнили? — Никто ни разу не видел, как я вхожу сюда. — Может, нашли по следам? — Я старался не следить, да и снег выпал. Мне кажется, это те, что гнались за нами. — Шутишь? — Нет. Понимаешь, кроме этих, больше никто не видел, как я вхожу или выхожу. Говорю тебе, они умнеют с каждым днем. — Судя по всему, Калеба злил наш разговор. Он раздраженно сказал: — Я не понял, ты заходишь или нет? — Да, только… Я не смог договорить: вдруг стало нечем дышать, во рту пересохло, к лицу прилила кровь, навалился кашель. Я отшатнулся от двери и двумя руками оперся о капот помятой машины. Постепенно я откашлялся и снова смог нормально дышать. Я поднял голову и глянул сквозь лобовое стекло: в салоне машины сидели люди — семья, родители и дети — и смотрели прямо на меня мертвыми, замерзшими взглядами. Я бегу пустыми улицами Манхэттена. Яркое зимнее солнце греет спину. Сворачиваю за угол и попадаю в мир теней, останавливаюсь: впереди опасность, невидимая, но осязаемая. Кажется, что передо мной темный туннель, а за спиной свет. Здесь много снега, почти по колено. Я хочу вернуться, но они гонятся за мной, они все ближе и ближе. Им нужна добыча, и они не остановятся. Им нужен я, то, что внутри меня — медлить нельзя, каждое мгновение приближает смерть. Дурацкий конец жизни — умереть вот так, жестоко, бессловесно. Выбора нет. Я бегу, несусь вперёд. Несусь мимо черных разбитых витрин. Кажется, за спиной слышен топот ног, но я хочу верить, что это всего лишь стук моего собственного сердца. Такой скорости я долго не выдержу. В следующее мгновение я внутри какого-то здания: в огромном вестибюле некогда роскошного отеля. Ноги скользят на покрытом толстым слоем пепла мраморном полу и я, чтобы не упасть, хватаюсь за перевернутое кресло. В пустом помещении громким эхо разносится моё дыхание. Это здание, как и многие другие, выстояло во время атаки, но его выжег, выпотрошил изнутри странный огонь, разбив стекла и превратив шикарный интерьер в руины. Я снова на улице. Здесь тихо, нет машин. Через дорогу пролегли длинные тени от небоскребов, и она напоминает мне улыбку выщербленного рта. Я останавливаюсь: только на секунду, чтобы перевести дух, сообразить, что делать дальше. Слышу крик преследователей и снова срываюсь с места. Надежда только на одно: я найду надёжное укрытие прежде, чем упаду без сил. И я бегу — бегу ещё три квартала. Наконец, обессилев, останавливаюсь за очередным поворотом. Здесь холодно, сюда не проникают солнечные лучи. Я тяжело дышу, согнувшись и опершись руками о колени. В ушах бешено стучит пульс. Я слышу только этот безумный стук: кажется, сердце вот-вот выдаст отведенные ему на всю жизнь удары и остановится. Изо рта и носа валит белый пар — на каждом выдохе, каждом бешеном ударе сердца. Хочется лечь, отдохнуть, прийти в себя до того, как они настигнут меня. Ведь рано или поздно это все равно случится, я знаю. И ещё, я знаю, что от смерти человек бежит так, как нельзя бежать на самом деле, бежит, выкладываясь на полную. Ведь если на кону жизнь — иного выбора нет. Только бежать! Бежать вперёд! Вокруг было почти полностью темно. Виски пульсировали болью. Голова кружилась. — Джесс… Я повернул голову. Калеб с бутылкой воды в руке сидел рядом с диваном, на котором я лежал. Он обеспокоенно смотрел на меня. — Привет, Калеб, — поздоровался я. Голос охрип. Я должен был срочно что-то спросить у него, но никак не мог вспомнить, что именно. Я попытался сесть, но резко подступила тошнота, и комната каруселью завертелась перед глазами. — Привет, дружище, — ответил Калеб, поднося к моим губам бутылку с водой. Я медленно сделал пару глотков — и он убрал бутылку. Я старался спокойно, глубоко дышать, чтобы хоть как-то избавиться от панического страха, овладевавшего мной безо всяких видимых причин. Что-то не дает мне покоя, что-то нужно срочно решить… — Как самочувствие? — Плохо. — Я смотрел на Калеба из-под полуприкрытых век. — Что со мной случилось? — Ты потерял сознание на улице, возле входа. А в полёте шмякнулся головой о капот машины. — Правда? — Ну да. И никак не хотел приходить в себя, я успел заволноваться. Голова была тяжелая, сил не хватало даже сесть. — Погано же ты выглядишь, — сказал Калеб. Хорошо, что друг вовремя оказался рядом. Мы теперь вместе. Нас не просто свел случай, не просто так мы нашли друг друга среди всего этого. — На, выпей, — сказал Калеб, вытряхнув пару таблеток из оранжевого пузырька с лекарствами. Я проглотил таблетки и провалился в сон.Глава 27
Я разворачиваюсь и бегу. Вверх по лестнице. Темную лестницу освещает только луч фонарика, и я ставлю ноги на ступеньки почти наугад. За две с лишним недели я привык передвигаться вслепую: шестнадцатилетний подросток против вечной тьмы. Я спотыкаюсь и больно бью колени. Пустяки: в борьбе за жизнь случается всякое. Когда я падал, фонарик разбился и потух — придется выбросить. Не сбавляя темпа, я несусь вверх по лестнице в полной темноте. Вот она — самая последняя дверь, в самом верху. За эти дни я привык вот так уходить от преследователей. Я — оставшийся в живых, один из немногих. И теперь я — жертва, добыча. Я наощупь нахожу ручку и распахиваю дверь. За ней — свет, дневной свет. Дверь ведёт на крышу, по щиколотку засыпанную снегом. Я смотрю вниз с высоты нескольких этажей, но их нет на улице, нет возле входа — значит, они уже внутри. Догадаются ли они, что я здесь? Догадаются. Если на тебя идёт охота, нельзя считать охотников глупее себя. Они воспользуются малейшим шансом, чтобы получить то, что им нужно. Им не нужны фонарики, спички или зажигалки: в полной темноте они взлетят по ступенькам гораздо быстрее меня или любого другого, потому что от этого зависит их жизнь. Из бокового кармана рюкзака я вытаскиваю пистолет — тяжёлый, полностью заряженный, готовый стрелять. Сколько же в нем патронов: тринадцать или пятнадцать? Кажется, тринадцать. Это у Дейва было пятнадцать. Дейв. Он был таким… Я соскучился по Дейву. Соскучился сильнее, чем по школьным друзьям, сильнее, чем по отцу. Он был моим ровесником, я знал его всего пару недель, а потом Нью-Йорк сожрал его. Я соскучился по нему и по Мини, и по Анне… — Джесс! Джесс! Сюда! — какая-то девушка зовёт меня. Я узнаю голос, такой приятный. Только этого не может быть. Хотя… в этом городе теперь может быть что угодно. Анна стоит возле поручней и призывно машет рукой. Красавица Анна. Анна, которую я потерял, здесь… — Быстрее! — кричит она. Я бегу к ней по снегу. Но её уже нет на прежнем месте, когда я достигаю края крыши. Я перегибаюсь через перила пожарной лестницы и вижу, что Анна быстро спускается вниз, на дорогу. Я бросаюсь за ней. Половина грохочущей металлом лестницы оказывается позади, когда я слышу наверху шум и чувствую, как начинает дрожать лестница под топотом двенадцати пар ног. Поскользнувшись на обледенелых ступеньках, я слетаю на площадку и так падаю на спину, что внутри все сжимается и кажется, что от страшного удара легкие разорвались, но я вскакиваю и, хромая, бегу вниз. Ещё один пролет — топот за спиной все ближе, все громче. Я спрыгиваю с железного трапа, спускающегося на улицу. Где же Анна? Вот она: сворачивает за угол — и я бегу за ней. Кричу: — Анна! Она бежит быстро, очень быстро — не помню, чтобы она так умела. Когда я добегаю до угла, она уже несется через улицу и, остановившись на мгновение, снова мне машет. Ноги скользят, но я стараюсь не потерять Анну из виду. В следующее мгновение я оказываюсь среди стеллажей с книгами. Впереди горит свет, и я вижу в нём их — моих друзей: Анну, Дейва, Мини. Я думал, что потерял их несколько дней назад, что они ушли навсегда и больше не вернутся. Друзья улыбаются. Мне столько нужно рассказать им, о стольком расспросить. За окном проносятся охотники — они взяли неверный след. Теперь можно не бояться. — Знаете… Но я замолкаю на полуслове. Отступаю на шаг, чтобы лучше видеть друзей. Только это не они. На их месте, прямо передо мной стоят Фелисити, Рейчел и Калеб. Что за шутку сыграл со мной организм, неужели я понемногу начинаю сходить с ума, и друзья привиделись мне?Это уже не имеет значения. Наваждение прошло, вот и все. Нужно что-то сказать троим, стоящим передо мной, а я не знаю что. Я потерялся — и речь не только о словах. Мир летит кубарем, и чтобы не упасть, я хватаюсь за полку с книгами. Вот мои нынешние друзья, им, как и мне, удалось выжить. Я встретил их совсем недавно, уже после того, как остался один, как случилось все это… Может, я сплю? Они молчат. В их глазах видны… Впрочем, я могу увидеть в их глазах все, что вздумается. Жалость. Страх. Непонимание. Любовь. Злость. В их взглядах кроется столько всего, что я не выдерживаю и отворачиваюсь к окну: на улице темнеет. В стекле отражается Анна: чёрные волосы, красивое лицо, ярко-красные губы, от которых пахнет клубникой. Может, я вижу её в последний раз, поэтому я смотрю и смотрю, сохраняя мгновение среди других, которым не суждено повториться, и Анна дарит мне долгий ответный взгляд, а потом растворяется в предательском закатном свете. Горизонт исчезает, стирается граница между небом и землёй, а ты будто остаёшься висеть в бескрайнем небе, в котором одновременно светят солнце и луна, и мерцают звезды. Я все понимаю. Понимаю, поэтому мне грустно. Дейв не может быть рядом, не может стоять у меня за спиной. И Анна не может. Я знаю только одно место, где мы могли бы вот так вот встретиться, где бы одни трое превратились в других троих. С меня хватит — пора уходить, иначе я сойду с ума и сам захочу остаться с ними. Но что-то внутри, пока, к счастью, мне мешает. Ничего, скоро все кончится, и я больше не буду один. — Чего ты на самом деле хочешь, Джесс? — спрашивает Анна. Я смотрю на её отражение и даже сквозь сон чувствую, что из глаз у меня катятся слёзы — я плачу во сне. Я хочу ровно того же, чего хотел все эти дни, — я хочу домой. Только вот все не так просто. Я больше не знаю, где мой дом. Он там, где мои друзья.Глава 28
Я открыл глаза и повернулся на бок. Очень жарко. Я лежал на диване, укрытый несколькими толстыми одеялами. Я страшно устал, и где-то в глубине сознания копошилось что-то важное, но я никак не мог понять, что. Я выпрямил ноги и сбросил одеяла. Рядом сидел Калеб и писал в толстом блокноте. Хорошо, что я здесь, у него, только вот странное ощущение не покидало меня: мне срочно нужно что-то сделать, меня где-то ждут… Но как, как вспомнить? — С возвращением, дружище, — сказал Калеб. Я сонно улыбнулся в ответ. — Я с тобой всю ночь разговаривал, пока ты спал. Ты что-нибудь слышал? — спросил он. Я ничего не ответил, пытаясь высвободить сознание из липкого холодного тумана. — Ты умеешь слушать, должен сказать. Благодаря тебе я кое-что дельное в своей книжке написал. — В книжке? — переспросил я. — Ага. Вот в этой. — Калеб показал мне блокнот. Похоже, это были какие-то комиксы. Целый роман в комиксах, судя по толщине блокнота. — Я ну очень заметно продвинулся. Обложка блокнота показалась мне знакомой: на серо-зелёном фоне черной ручкой была нарисована красивая, но жутковатая картинка. Выжженный земной шар — вернее, его остов, и черный крылатый щит в районе экватора. Щит, защищающий планету? — Мои злодеи-людоеды, — стал рассказывать Калеб, листая и показывая мне страницы. — Это не единственное их «достоинство», конечно. В общем, они охотятся на людей, ловят их всеми способами, не упуская ни единой возможности. Конечно, до конца работы ещё далеко, пока это только концепция, но вполне достойная, я считаю. — С виду неплохо, — ответил я. Рисунки были черно-белые, очень детальные, по девять на каждой странице; герои действовали на фоне города, очень похожего на нынешний Нью-Йорк, вернее, на фоне города, каким Нью-Йорк обещал стать в самое ближайшее время. Я вспомнил, как пришёл к Калебу, как постучал в дверь, как потерял сознание. — Вот здесь я черпаю вдохновение, — сказал Калеб, показывая несколько разложенных на полу открытых книг с репродукциями. Рисунки там были цветные и жуткие, но я все равно не мог отделаться от мысли, что по-настоящему моего нового друга вдохновляли события последних двух недель, а вовсе не шедевры былых мастеров. — Смотри, моя любимая картина. «Плот «Медузы»» Теодора Жерико. Двойной разворот книги занимал кое-как сколоченный деревянный плот, покрытый мертвыми и умирающими в страшных муках людьми; несколько живых сидели и стояли. — Впечатляет… — только и мог сказать я. — Да. В 1816 году французский фрегат «Медуза» потерпел крушение… Художник навещал в госпитале выживших, делал наброски — чтобы все было точно. Он даже построил макет плота. И ещё, не поверишь, хранил на крыше студии замороженную человеческую голову, чтобы достоверно изобразить трупы. Представляешь, он… Слушай, что-то меня занесло. Извини. Я могу часами говорить о живописи и рисунке. Смотри, даже сама композиция полотна… Я кивнул. Рассказ Калеба странно подействовал на меня и вызвал перед глазами целую вереницу непонятных сцен. И, черт побери, они были слишком похожи на то, что происходило вокруг, даже реальнее самой реальности. Может, это из-за того, что я ударился головой? Или из-за таблеток? Может, я до сих пор не разобрался, что происходит по-настоящему, а что — только в моём воображении. От некоторых вещей мне остались одни воспоминания. Я помнил, что жил в счастливой семье, пока не ушла мама. Но были и другие, которые хотелось поскорее изгнать из памяти: сначала мне казалось, что для этого будет достаточно просто уйти из Рокфеллеровского небоскреба, забыть о нем. Но ведь с проведенными там днями было связано не только плохое. А потом я понял, что мне дороги даже вещи, казавшиеся когда-то стыдными и глупыми — ведь их тоже не вернуть. Но, как говорят, жизнь научит — а что, отличное название для какой-нибудь книжки, надо подкинуть Калебу идею: теперь я знал: ни одному воспоминанию нельзя безоговорочно верить, ведь они не подчиняются мне. Я смотрел на другую репродукцию, но никак не мог сосредоточиться, изображение плыло перед глазами. Похоже на фрагменты росписи Сикстинской капеллы: мы ездили с бабушкой в Рим, когда мне было десять лет. Эти фрески меня тогда поразили и вот — они снова возникли из прошлого, напомнив не только о вечной тоске, но и о реальности происходящего. — А что, лучше людоедов ничего не придумалось? — спросил я. Меня мутило от одной мысли о том, что книжка Калеба слишком уж похожа на Нью-Йорк, в котором мы оказались. — Какие-нибудь космические мутанты, например? — И тогда в середине все бы драпали от гигантского кальмара, который хочет разрушить город, да? — А почему нет? И то лучше. Была бы аллегория. — Ты знаешь, я уцепился за эту идею как раз потому, что вокруг все летит в тартарары. Мне с детства эта мысль не дает покоя. Знаешь, ведь каннибализм на самом деле существуют. Помнишь, по телику показывали урода в Европе, который дал в газете объявление, что хочет кого-нибудь съесть? Я помнил. — И главное, ведь нашлись желающие! — Калеб задумчиво постучал кончиками пальцев по столу. — Так что иногда правда даст вымыслу сто очков вперёд. У меня дед работал журналистом в «Нью-Йорк Таймс», так он мне на ночь рассказывал страшилки про своего коллегу, который попался в лапы к людоедам. Наверное, тогда мне эта история засела в голову. И когда я решил написать книгу… В общем, я стал писать о людоедах, потому что решил разобраться, что творится у меня внутри. Зачем выдумывать ужасы, когда их в жизни хватает? — А ты не думал, что люди не захотят больше о таком читать? — Я раскрываю эту тему по-своему, пытаюсь найти ответы на некоторые вопросы. Для меня — это искусство, — ответил Калеб. — Кроме того, у меня «хорошие» найдут способ побить «плохих». — И что это за способ? — спросил я с ощущением, будто меня самого побили. — Превратят их в строгих вегетарианцев, которые даже кровь убитых помидоров пить не станут? — Ха! Может, свистну у тебя идейку. Хотя я задумал по-другому: хорошие будут бороться с этими воплощениями ада, и борьба будет страшной: ведь людоеды ходят по улицам среди обычных людей… — …поедают слабых… — Ага. — И зачем им это нужно? Они забирают силу у тех, кого съели? — Не только. У них целый свод всяких правил, по которым они живут, и людоедство — только одно из них, — сказав это, Калеб спрятал в чехол рисовальные ручки. Я смотрел в потолок. Кровать подо мной медленно вращалась. — Надеюсь, «хорошие» не просто мочат их без разбора? — Конечно, нет! Чем хуже злодеи, то есть, чем лучше проработаны отрицательные персонажи, тем больше внимания нужно уделить положительным. «Хорошие» в моей книжке тоже испытали своеобразное опьянение от насилия, а потом сумели осознать, к каким страшным последствиям оно привело. Именно поэтому они избраны, чтобы защищать человечество. — Ну, звучит неплохо, мне кажется. Задумка классная. Классная… или все же нет? Зачем я сюда пришёл? Что должен сделать? И вдруг я вспомнил: резко и неожиданно, будто густой туман в голове прорезала яркая вспышка. Всю прошлую ночь я не спал! Почему? Посмотрел на часы: почти полдень. Я переутомился и не могу уснуть? Да нет, было что-то ещё. Ночью меня разбудили голоса — нет, странные звуки. Я встал и пошел. Там было холодно. Какие-то старые здания. Зоопарк! Медленно-медленно туман в голове стал рассеиваться. Девочки были вдвоём, в безопасности. А почему ушёл я?Глава 29
Остался миллион вопросов — и ни секунды времени. Калебу, как всегда не сиделось на месте. — Хватит валяться, давай прогуляемся, — сказал он. Я поднялся и пошел за Калебом на террасу на четвертом этаже, устроенную на крыше магазина. Представил, как он банками и сковородками «обстреливал» с неё ломящихся в дверь охотников, достал пневмовинтовку — и «Бах! Бах! Бах!». Классно! И Калеб классный! — Посмотри на перекресток на пять кварталов южнее. — Он протянул мне бинокль. Я повернул бинокль туда, куда указал Калеб. Опять нашёл чьего-нибудь двойника? Но на перекрестке никого не было. Все выглядело как обычно: помятые машины, обломки, полуразрушенные здания. — Я проводил тебя до зоопарка и пошел на разведку. И знаешь, что? Через разбитую витрину магазина как раз вот на том углу я заметил ракету! Целую! Она не сработала. — Ракета? — Да. Большая. — Он там так и лежит? — Да. Похоже, влетела в магазин, врезалась в стену и не взорвалась. — На ней написано что-нибудь? Есть какие-то обозначения? — Типа «Сделано в Китае» или вроде эмблемы из «Затерянных»? Нет. Ничего. Мы спустились и вышли на улицу. Калеб открыл задние двери стоявшего возле входа фургона, разложил пандус и со страшным ревом съехал по нему на мотоцикле. — Классный? — гордо спросил он, заглушив мотор. — BMW 650 GS. Смотри, какие колеса. На таких шинах никакой снег не страшен, так что я мотаюсь по улицам вообще без проблем. — Калеб повернул ключи в зажигании. — Ну что, где твоя жажда приключений? — Я засунул её подальше, чтобы освободить место для жажды выживания. — Прокатимся по-быстрому? — Они услышат шум. — Мы их обгоним. Сам я особо не катаюсь, потому что одному опасно: вдруг мне понадобится остановиться, а какой-нибудь засранец выскочит из-за угла… — Вот и я о том же. — Но вдвоём не страшно. — Слушай, — сказал я, прислонившись к стене книжного магазина. Я ещё не вполне пришёл в себя, но уже вспомнил все, что Калеб рассказывал о себе, и вспомнил, что он боится действительности, не признается самому себе, что случилось. — Может, имеет смысл съездить на твою квартиру, проверить твоих товарищей? — Может, — ответил Калеб и заглушил двигатель. — А куда вы ехали в подземке в тот день? — В Мемориальный комплекс 11 сентября. На экскурсию. Ты там был? — Нет. Меня туда никогда не тянуло. Даже наоборот. — Нужно там побывать. Через некоторые вещи обязательно надо пройти. — Мне показалось, что пришло время произнести эти слова вслух. — Зачем? — Затем, что ты отсиживаешься в своем магазине, как я отсиживался в небоскребе. Калеб смотрел на меня в упор, и я, хотя до нормального самочувствия мне было ещё далеко, тоже смотрел ему прямо в глаза. Его взгляд смягчился. Помолчав, он сказал: — Можем туда съездить. — Давай проедем мимо твоего дома? — Хорошо. Заскочим в Маленькую Италию. Посмотрим, вдруг… вдруг там остались мои ребята. Я улыбнулся. Калеб менялся на глазах. Он согласился не потому, что его влекли приключения, а потому, что начал принимать мир таким, каким он стал. И ему нужны были доказательства. — Мы надолго? — спросил я. У меня точно было мало времени, а вспомнить, почему, никак не получалось. Но сейчас нельзя оставлять Калеба — мы должны побывать там вместе: так будет лучше и для него, и для меня. — Максимум два часа, — ответил он. Я посмотрел на север. Что же не дает мне покоя, что беспокоит? Калеб, заметив мою нерешительность, откинул подножку, слез с мотоцикла и подошёл ко мне: — В другой раз съездим, — сказал он и протянул руку на прощание. Я удивленно посмотрел на вытянутую руку: а куда ещё мне идти, если не с ним? — Поехали! Калеб расплылся в улыбке, услышав мой ответ. Позади осталось несколько кварталов. Ничего интересного мы не заметили. Зато впервые после атаки мы передвигались так быстро! Мотоцикл уверенно держал дорогу, колеса с высоким протектором легко шли и по снегу и по пеплу с грязью; мы залетали на бордюры, лавировали между как попало брошенными машинами, объезжали препятствия. А главное — на непривычно огромной скорости! — Пока ты спал, я немного покатался, — крикнул Калеб через плечо. — Вниз по Гудзону. В Челси Пирс я видел группу выживших, — он замолчал, ожидая моей реакции. Я старался сосредоточиться, но не мог: накатила и стала нарастать резкой пульсирующей волной головная боль. Название места было мне знакомо, но никак не получалось вспомнить карту. — Выживших? — Да. Их там человек сорок. Устроились в большом спортивно — развлекательном центре Челси Пирс. Некоторые собирались уходить, как раз когда я подъехал. Они устали так жить и ждать, решили, что настало время перемен. Понимаешь, они считают, что больше не имеет значения, как люди ведут себя. Я вдруг пришёл в себя. — Как это? — А так: сейчас непонятно, зачем жить, а значит, жить можно как угодно. Вроде как морали больше нет, за свои поступки отвечать не надо. — Калеб снова оглянулся и продолжил: — Знаешь, а я подумал, что теперь, наверное, мораль и наши поступки значат гораздо больше, чем раньше. — Да! Согласен, — прокричал я в ответ, а в голове сидела только одна мысль: почему он сразу не рассказал мне о выживших, зачем столько ждал? — Они знают, что произошло? Кто напал на город? — Есть у них мнение. На второй день в лагерь пришёл коп и рассказал им… — Он в курсе? — Он слышал по рации, что ракеты движутся с востока. — С востока? — Так сказал этот коп. В небе пару минут наблюдали ракеты. Откуда они летели, никто не знает. С Лонг-Айленда, с корабля, с подводной лодки, из Ирака — выбирай, что нравится. — А что коп? — А ничего. Ушел через пару часов. — Ушел? — Сказал, у него семья в Бронксе или что-то вроде. Больше его не видели. — Что эти люди собираются делать? — Некоторые говорят, что пойдут в какое-то место, но оно не в Нью-Йорке. Большинство, я думаю, останется. Туда каждый день кто-то приходит, некоторые уходят, но число людей в лагере все время растет. — Почему ты не остался там? — Не мог же я тебя бросить, — покричал Калеб и захохотал очень похоже на Мини. У неё был глубокий грудной смех, совершенно неожиданный для такой миниатюрной девушки. И такой заразительный. С чего мне вдруг вспомнилась Мини? Они ведь совсем разные… Но я не удержался и тоже расхохотался. Пусть хорошего мало, но ведь могло быть ещё хуже. Надо наслаждаться тем, что имеешь. Мы не могли успокоиться, аж пока Калеб не закашлялся. Восстановив дыхание, он снова заговорил: — Пока я там был, вспомнил, какой странный город Нью-Йорк, и какие разные люди в нем обитают. С Пятой авеню мы выехали на Четырнадцатую улицу и молнией пронеслись по Бауэри. Посреди пустой дороги Калеб остановился и заглушил двигатель. Улица, укрытая нетронутым белым ковром, отлично просматривалась в обе стороны, кое-где виднелись одинокие машины. На мгновение мне показалось, что мы вне времени и пространства. Неужели я стал привыкать к жизни в новом Нью-Йорке? Неужели он стал казаться мне домом? Мотор снова заревел, и мы понеслись на север. На Хестер-стрит повернули направо и выскочили на углу Малберри. Скорее всего ещё в первый день улицу выжгли огненные шары. От большинства зданий остались только почерневшие обугленные остовы. Мотоцикл остановился, и я передал Калебу винтовку, которая во время поездки висела у меня за спиной. — Жди здесь, — быстро сказал он, и пока я не успел возразить, устремился вниз по улице и исчез в доме по левой стороне. Я слез с мотоцикла, отошел на пару шагов. Заглянул в несколько окон с выбитыми стеклами: крысы, маленькая собачка. В припаркованной рядом машине лежала сумка с ноутбуком, планшетом и крутым телефоном — все с разряженными батареями. Хозяин машины заезжал в Макдоналдс: за две недели большой красный стакан размок, и на пассажирское сидение просочилась липкая чёрная жижа. Вонь от бумажного пакета с бургерами тянула невыносимая, но сами они выглядели как только-только приготовленные. Быстрым шагом подошёл Калеб. — Поехали, — тихо сказал он. Я не стал спрашивать, что он увидел дома. Все было понятно по лицу. Какое-то время мы ехали молча. Под навесом большого кирпичного отеля Калеб остановился и выключил двигатель. Когда мы слезли с мотоцикла, я спросил: — Что мы здесь делаем? До Мемориального комплекса оставалось ещё несколько кварталов. — Что надо, — огрызнулся Калеб и направился в вестибюль отеля «Трибека». Я поспешил за ним, даже забыв проверить, не ошиваются ли поблизости охотники. Внутри оказалось светло — через крышу, застекленную по центру, проникал яркий солнечный свет. Калеб уверенно зашел за барную стойку, поискал глазами и снял с полки одну из бутылок, налил из неё в стакан. Он сделал сначала маленький глоток, потом одним махом осушил содержимое, тут же налил ещё, но сразу пить не стал. Я не знал, как себя вести: отвернуться или выйти совсем. Калеб оторвал взгляд от спиртного и посмотрел прямо на меня. Я подошёл к бару, сел на высокий деревянный стул. Теперь нас разделяла только барная стойка, и я увидел, что он плачет. — Я буду колу, — сказал я, чтобы отвлечь его. — Что ты пьешь? — Ничего особенного, это далеко не мой любимый напиток. Обычно я заказываю «Взрыв на Багамах»: янтарный ром, кокосовый ликер, абрикосовый бренди, апельсиновый и ананасовый сок. Лучше всего его готовят в одном плавучем ресторанчике. — Почему именно этот коктейль? Калеб улыбнулся. — Дань воспоминаниям. Головная боль никак не унималась, сердце колотилось, за одно мгновение я покрылся липким потом, но гораздо больше меня смущало другое: я не знал, как дальше общаться с Калебом, перестал понимать его. То ли он всегда был таким несерьезным, то ли что-то ещё? Может, я просто видел в нем лишь то, что хотел: эдакого Питера Пена, вечного ребенка и весельчака, а на самом деле он был совсем другим? Сегодня он открылся мне с другой стороны. Нет, он конечно пытался казаться рубахой-парнем, но прежним уже не был. — Что за воспоминания? Калеб заговорил, уставившись в пустой роскошный вестибюль: — На летних каникулах перед выпускным классом мы с друзьями ездили в Массачусетс, на Кейп Код, и обнаружили один барчик. Мы были там по-настоящему счастливы. — Его губы тронула чуть заметная улыбка, настолько искренняя и заразительная, что и мне передались тепло и радость того лета, о котором рассказывал Калеб. — Этот бар притаился в таком захолустье, что страшно сказать: кругом дюны, почти никакой цивилизации, а внутри все кипит, играет живая музыка, с моря дует знойный ветер. Мы провели там с ребятами целый день. Я вспомнил своих одноклассников. — А друг, с которым ты снимал квартиру, тоже ездил с вами? Было видно, что Калебу больно вспоминать об этом. Может, у него не хватило мужества зайти в квартиру и посмотреть, вернее, осознать, что произошло, и получить ответы на терзающие вопросы. Вдруг его друг мёртв? Вдруг он стал охотником и живёт теперь так, если слово «живёт» здесь вообще уместно, как сам Калеб, жить бы не смог? Калеб кивнул. — Ему там нравилось. Он у них работал одно лето. И вышибалы там нормальные: не стали придираться к нашему возрасту. Там всегда весело и можно по-настоящему расслабиться. Мы каждый вечер любовались закатом, жгли на пляже костер. Знаешь, какая красота! — А девушка была? — Да, была и девушка. Моя первая любовь, первая… сам понимаешь. Она была такая красивая. — Как её звали? Калеб только покачал головой: не хотел то ли ещё больше погружаться в воспоминания, то ли делиться ими со мной. Я не обиделся: я пока тоже не готов рассказать ему об Анне. А может, и никогда не буду готов: он не тот человек. И у меня тоже есть собственное пространство, закрытое для чужих. — Калеб, зачем мы сюда пришли? — спросил я, обводя взглядом отель. Зачем сюда пришёл я? — Я соскучился по этому месту. Я здесь часто бывал. У моего друга в этом баре работала девушка, поэтому нас пускали. Здесь было так классно. Постоянно случалось что-нибудь неожиданное. Ведь затем люди и выходят из дому, правда? Надеются: а вдруг? Вдруг кого-то встретишь, с кем-нибудь познакомишься именно сегодня. Мне тяжело без этого. Все, хватит имен и воспоминаний. От этого только хуже становится.Глава 30
Мемориальный комплекс 11 сентября ни капли не пострадал. Будто не было атак, не было изуродованного Нью-Йорка. Чистый, сияющий, как из другого мира. Мы смотрели из окна на самом верхнем этаже. Плотная пелена туч в одном месте разорвалась, и сквозь неё пробивались яркие солнечные лучи: будет красивый закат, но до него ещё часа два. Мы с Калебом посмотрели друг на друга — у обоих в глазах стояли слёзы. — Когда я услышал одиннадцатого сентября, что произошло, я просто сидел перед телевизором и всё — ничего не мог. Первые несколько дней у меня был шок, в голове не укладывалось. — Калеб осветил фонариком фотографию Всемирного торгового центра, сделанную за мгновение до падения первой башни. — Один миг — и мир стал другим. Повсюду висели фотографии тех дней: люди, спасающие людей, сцены боли и самопожертвования, и увеличенный до огромных размеров заголовок из французской газеты: «Мы все американцы». Люди во всем мире испытали тогда примерно то же самое. Я не мог понять, злится Калеб или расстроен, или все сразу и что-то ещё. — Все мужчины по отцовской линии в нашей семье служили в израильской армии. Все, кроме меня, — сказал он. Я немного повернул голову: Калеб сидел на полу. — А я никогда не хотел служить. Я молча кивнул. Мы смотрели на фотографию пожарных. — Что мы сделали? Чем отплатили? Ничем. Нам просто повезло выжить. — Думаешь, нам повезло? — спросил я и тут же пожалел, но Калеб посмотрел на меня так, что стало ясно: он понял. — Я знаю, что ты чувствуешь. — Он бросил взгляд на панораму города и тихо заговорил, сжимая и разжимая ободранные, опухшие кулаки, будто только после боксерского поединка: — А мне плохо. Или нет: я зол, я очень зол — так точнее. Я понимал, что волновало Калеба. Та же болезнь — если это состояние можно назвать болезнью — мучила и меня. — Мне показалось, когда мы встретились, да и до этого момента казалось, что ты не злишься, — сказал я. — Да, только что ты обо мне знаешь? Луч фонарика выхватил одно из многих фото: на вершине Северной башни человечек размахивает белым полотенцем, чтобы его заметили. Вот он был — и вот его уже нет. Калеб заплакал. Я положил руку ему на плечо. Калеб повернулся ко мне. — Я горжусь, что я американец. И… я знаю, знаю, что свободу нужно заработать. За свободу нужно платить. Но я и подумать не мог, что она обходится так дорого. — Ты не один чувствуешь подобное. — У меня все иначе. Когда одиннадцатого сентября случилось это дерьмо, люди стремились помочь, делали, что в их силах, а я сидел и трясся от страха. Чем ближе была война, тем страшнее мне становилось. — А потом? — Потом жизнь вошла в обычное русло, ну, почти обычное. Авиаперелёт стал приключением. Длинные очереди и тщательные проверки службы безопасности аэропорта. Пассажиры смотрят друг на друга с подозрением: вдруг у стоящего рядом бомба под пиджаком? А зачем у этого перочинный ножик? Какого вероисповедания эта женщина? Я боялся. Я отложил учебу в университете, не пошел работать в газету, потому что не хотел ничего знать. — Мне кажется, со многими так бывает. Срабатывает механизм самозащиты, — сказал я. — Ты понимаешь меня? — Да. Наше поколение утратило связь с истинными чувствами, мы разучились понимать себя. Мы болеем за футбольную команду, но даже и не думаем выйти поиграть в футбол. Нас не оторвать от ящика с новостями, а на самом деле нам все равно, что происходит. Мы всю жизнь возводим вокруг себя стены… — Возводили. — Может быть. — Нет, не «может быть». — Калеб раздраженно поднялся. Он злился не на меня, ему просто нужно было выпустить пар. — Оглянись, Джесс. Посмотри на это место, на этот комплекс, на то, что он символизирует. А ведь он не пострадал! Ни единой царапинки. Как такое могло случиться? Ирония судьбы? — Может, проектировщики предусмотрели защиту от… — Не в этом дело, ты же понимаешь! — Калеб смотрел на два больших квадратных котлована, в которых когда-то стояли башни-близнецы. — Мы всего лишь поколение зрителей. Внизу к воде подошли охотники — четыре десятка ослабевших, изможденных существ. Раньше я бы насторожился, даже испугался, но слова Калеба изменили меня. Я вспомнил книжку «Убить пересмешника»: мы с Калебом как Глазастик с Джимом, а охотники — целая толпа Страшил Рэдли — и невольно улыбнулся. А вдруг и они в конце окажутся хорошими и добрыми? Неужели я боялся всего лишь неизвестности, боялся, что из-за страха потеряю рассудок? Эта догадка разозлила меня. — Были, Калеб! Мы были поколением зрителей! Он усмехнулся. У меня перед глазами возник день нашего знакомства. — Когда мы встретились, — начал я, — ты твердо сказал, что охотников нельзя убивать. — Они люди. — Да, знаю. — В голове одна за другой вспыхивали картинки. — А если… если бы тебе пришлось? Ты смог бы убить? — Не знаю. — Калеб прислонился лбом к стеклу. — Могу я попросить тебя кое о чем, как последнего друга, оставшегося в этом городе? — Конечно. Он смотрел на охотников. Некоторые лежали на земле: мертвые или умирающие — они умирали быстро, очень быстро, как только не могли больше утолять жажду. — Если мне суждено стать одним из них, я лучше умру. Лучше быть мертвым, чем быть охотником, чем быть таким, ты понимаешь? Я промолчал, потому что не мог ничего сказать. В оконном стекле на фоне темнеющего неба отражалось лицо Калеба. — Пожалуйста. Я больше ни о чем не прошу. — Нет. Я не смогу. Он посмотрел мне в глаза. — Сможешь. Это условие договора, который ты подписал, когда выжил на «новой земле». Ставки растут, друг. Время подходит и надо учиться принимать решения. По-другому нельзя. Быть просто зрителем — нельзя.Глава 31
Я стоял перед зеркалом, опершись двумя руками об умывальник в туалете книжного магазина. Через окошко проникал тусклый свет. Он напоминал свет, к которому я вышел по темному туннелю метро после катастрофы. Через открытый люк я вылез на манхэттенскую улицу — и мой мир изменился навсегда. Я посмотрел на отражение в зеркале: из-за теней щеки казались ещё более впалыми, чем на самом деле; изо рта шёл пар. Намоченным бумажным полотенцем я вытер лицо и отмыл со лба запекшуюся кровь — ударился, когда потерял сознание. На полочке стоял пузырек с лекарствами. Что за таблетки я выпил? Наверное, какие-то очень сильные, раз их действие длилось так долго. Я крикнул Калебу: — Что за таблетки ты мне давал? — Снотворное и обезболивающее. Ты бредил. Все в порядке? — Вроде да. Я что-нибудь говорил, перед тем как потерял сознание? — Ты прибежал, никак отдышаться не мог… — Я помню. В ушах стоял постоянный звон, но вдруг донёсся новый звук: Калеб запустил генератор. Генератор! — Калеб! — заорал я и, выскочив из ванной, понёсся в кладовку, где стоял генератор. Калеба там не было. К генератору он кое-как приспособил трубу и вывел её в дыру в потолке, чтобы выходил дым. Я побежал в кафе и, поскользнувшись в носках, растянулся на кафельном полу. — Ты бы сбавил обороты, пока не придешь в се… — Калеб! Скорее! Идём! — И где пожар? — В зоопарке! Нам надо в зоопарк! — И я рассказал ему о раненом снежном барсе, о том, что Рейчел нужен генератор, о том, что именно за этим я пришёл к нему. — Вчера, понимаешь? Он был нужен ещё вчера! Калеб смотрел на меня, будто взвешивая мою просьбу. И выглядел совершенно невозмутимым: всё, что ни случится в его городе, он найдет силы пережить. После атаки он, как и я, остался и выживал в одиночку, только вот казался не в пример сильнее. Неважно, что он решит, зато теперь я увидел в нём совершенно другого человека, который прекрасно понимал, что произошло. — Ну, тогда пойдём, нечего рассаживаться, — сказал он, и я чуть не заплакал от облегчения. Перед нами была лестница, обледенелые ступеньки которой покрывал слой снега. Ноги дрожали. От книжного магазина до зоопарка мы тащили генератор на импровизированных санках: пропустили веревки через железные трубы генератора и водрузили его на несколько ламинированных рекламных постеров; каждые пять-десять метров приходилось останавливаться и решать, как преодолеть очередное препятствие. Очень осторожно мы подкатили генератор к самому краю верхней ступеньки. Не хватало ещё, чтобы он сорвался вниз и разбился, поставив крест на наших усилиях. Я страховал генератор, а Калеб на несколько метров отошел от лестницы и, действуя руками и ботинками, проделал довольно глубокую канаву в снегу — по бокам выросли два приличных холма из снега, пепла и мусора. — Я буду держать и понемногу выпускать веревку, а ты страхуй на том конце, — сказал он. Я посмотрел на подготовленный Калебом «окоп» и кивнул. — Должно сработать. Генератор покачивался на краю «санок». Калеб сел и уперся вытянутыми ногами в стену «окопа», веревка сразу же натянулась; я немного отступил от края лестницы. Медленно-медленно, буквально по сантиметру мы стали отпускать веревку — генератор сдвинулся, тут Калеб резковато, будто поводья, дернул её, и генератор устремился вниз с огромной скоростью. Скользящая веревка через перчатки обожгла руки, но уже через мгновение нам удалось вернуть контроль над ситуацией, и генератор не спеша пополз по ступенькам. Когда натяжение исчезло, я отпустил веревку и посветил вниз фонариком — все было в порядке. Подошел Калеб. Я надеялся, что мы успели. Очень осторожно мы пошли вниз по скользкой лестнице. У меня дрожали от напряжения ноги и руки, виски пульсировали болью и в голове звучал только один вопрос: «А если?»Глава 32
Мы сразу же подключили генератор и помогли Рейчел поднять уколотого снотворным барса на стол под рентген-аппаратом. Подготовительные мероприятия и сама процедура заняли около часа, потом Рейчел наложила ему на заднюю ногу шину и мы перенесли его в послеоперационную комнату. Теперь можно было пойти в арсенал и наконец-то поговорить. Мы успели рассмотреть друг друга, составить первое представление и изменить его — так всегда происходит, когда встречаются и притираются незнакомцы. Конечно, я понятия не имел, что каждый думал о других: да и зачем оно мне было нужно? Мы все оказались в непривычных условиях. Как бы эти трое отнеслись ко мне, встреться мы в лагере ООН? Я, помнится, боялся, что рано или поздно мы с ребятами — Анной, Мини и Дейвом — устанем друг от друга. А уж как в будущем сложатся мои отношения с новыми друзьями, и подавно никто не знает: ведь совершенно непонятно, когда мы доберемся до безопасного места, сколько времени проведем рядом — может, несколько дней, а может, несколько недель. Что бы сказали Анна, Дейв и Мини, когда бы мне пришло время уезжать домой? Пережила бы наша дружба все испытания? Ответить на эти вопросы было непросто — совсем непросто. В какой-то момент я ощутил гордость за то, что собрал всех вместе — но вдруг у нас ничего не получится, и мы снова станем каждый сам по себе? Я ведь сомневался в Калебе, так почему остальные должны безоглядно доверять мне? Кто поведет нас, когда настанет время уходить из города? Чувствуют ли они себя в ответе за меня, как я — за них? Ведь с грузом ответственности за других не так легко справиться, для этого нужно верить в свои силы. Сомнения и колебания нам сейчас очень некстати. Я вслушивался в разговор и ловил каждое слово: не столько ради того, чтобы ещё сильнее сплотиться с ребятами, сколько для того, чтобы увидеть, к чему мы относимся одинаково, а в чем никогда не сойдемся. — Помните, как было в Новом Орлеане после урагана Катрина? — говорила Рейчел. — Людям пришлось очень долго ждать помощи. И сколько ещё времени восстанавливали порядок, боролись с мародерами! А у нас ситуация гораздо хуже — вполне возможно, помощь придется ждать даже дольше… — Джесс, а если тот военный имел в виду как раз это? — присоединилась Фелисити. — Он ведь сказал, что в Нью-Йорке ещё ничего, а в других местах все гораздо хуже. Я смотрел на Фелисити. — Вы же не будете спорить, что с тех пор ситуация ухудшилась, — сказал я. — Охотники стали… Калеб договорил за меня: — …стали значительно лучше соображать и сильно преуспели в своих умениях, так сказать. — А если в других, более теплых, районах вообще творится черт знает что? Меньше всего я хочу наблюдать, как люди пожирают друг друга, — сказала Рейчел. Мы с Фелисити посмотрели друг на друга, и она улыбнулась мне: «Её не так просто убедить. Нужно время», — говорила её улыбка. Рейчел не поблагодарила нас за генератор; она будто вообще не заметила, что мы принесли его, что пришли так поздно, но и она, и мы все чувствовали, что свершилось доброе дело, что лучше поздно, чем никогда. Калеб разжег в камине яркое пламя, и мы с Фелисити приготовили ужин: сварили большую пачку спагетти и сделали томатный соус с оливками. Когда, вымывшись, вернулась Рейчел, Калеб как раз распаковывал рюкзак: он достал две бутылки вина, сок, бутылку водки, несколько упаковок разного сыра и коробки с шоколадными конфетами. — Мой вклад в сегодняшний ужин, — сказал он; затем, пробормотав под нос «Чуть не забыл!», вытащил на стол крутые колонки на батарейках и айпод. — Воспроизведение в случайном порядке, уж не обессудьте. — И заиграла знаменитая песня Элтона Джона «Rocket Man» в современной рок-аранжировке. — Классная песня. Ты всегда будешь желанным гостем, — сказала Фелисити. У неё в глазах блеснули хитрые искорки, и мне пришлось силой заставить себя не пялиться на неё. Возле камина Рейчел сушила полотенцем короткие волосы. Хотелось извиниться за долгое отсутствие, но, похоже, я переживал по этому поводу значительно больше, чем она: мы вернулись, принесли генератор — вот и хорошо. Я накрыл стол на четверых и принес ещё два стула. Калеб разлил по стаканам напитки, а Фелисити поставила в центре котелок со спагетти. Тепло потрескивали в камине дрова, играла приятная музыка и казалось, что все как обычно, как в нормальной жизни… Нахлынули воспоминания о былых временах, когда я был счастлив. Стол, накрытый на четверых. Вот мы и собрались. За несколько коротких дней сбылись мои самые смелые мечты. Даже закрались сомнения, действительно ли нужно уходить из города, рисковать только-только завязавшейся дружбой. Но разум говорил: нужно. Нужно сделать все, чтобы вернуться домой. Калеб рассказывал девчонкам о людях, которых нашёл в Челси Пирс. Хорошо, что он успел поделиться этой новостью со мной первым: теперь я мог наблюдать за их реакцией. — Всё-таки остались ещё люди! — воскликнула Фелисити. — Уверен, их много, просто прячутся кто где, — сказал Калеб. — Как они отнеслись к тебе? Как к своему? — расспрашивала Фелисити. — В общем-то, да. Хотя они говорят, в городе было полно мародеров, особенно в первые дни, пока не прояснилось истинное положение вещей. — Они не собираются уходить? — Не знаю, — ответил Калеб с набитым ртом, затем сделал глоток вина. — Кое-кто настроен уйти и посмотреть, что творится за пределами города, но большинство из тех, с кем я общался, собираются остаться. У них там есть и больные, и дети, поэтому вот так взять и сорваться с места не получится. Рейчел кивнула. Фелисити подняла стакан, приглашая нас чокнуться. Я открыл бутылку минералки. От вкусной еды и тепла хотелось спать. — Они знают, что произошло? — спросила Рейчел, раскладывая нам добавку. — Там каждый думает по-своему, но у меня не было времени их расспрашивать. Все согласны в одном — это события явно эсхатологического характера. — Что это значит? — не понял я. — Связаны с закатом человечества. — Эсхатология — система взглядов о конце света, — пояснила Рейчел, взглянув на наши с Фелисити непонимающие лица. Она ладонями обхватила стакан с вином и поставила локти на стол, на лице у неё играли красновато — теплые отблески пламени. — У меня в школе был курс религиоведения. Насколько я помню, это учение о смерти, страшном суде, рае и аде. — Они там что, ударились в религию? — спросил я. — Некоторые — да, — ответил Калеб, вытирая с подбородка томатный соус. — Вера помогает им выжить. — Апокалипсис, — тихо сказала Фелисити. — Конец… — Конец нашего времени, — договорил за неё Калеб. — Но некоторые хотят выбраться из Нью-Йорка, да? — настаивал я. Калеб взглянул на меня. — Да. Но они решили идти на юг. — Он посмотрел на Рейчел и Фелисити. — Но Джесс считает это ошибкой. — Мне так сказал Старки. Но я же не знаю точно. — Я Джессу говорил: скорее всего, эти солдаты или кто там они на самом деле, пробрались в город, чтобы поживиться. — Не думаю, — вмешалась Фелисити. — Мы видели утром их грузовик. На нем была аббревиатура Научно-исследовательского медицинского института инфекционных заболеваний Армии США. Они учёные, специалисты по вирусам и биологическому оружию. — Ого, какие познания! — удивился Калеб. — Самые обычные. Просто знаю, как расшифровывается название. У меня брат служит в военной авиации, он с ними работал. Уверена, они здесь заняты изучением биологического агента. — Зачем же атаковали их грузовик? Кто это сделал? — спросил я. Вопрос остался без ответа. — Послушайте, мы должны что-то решить. Нас четверо. Мы не можем просто сидеть здесь и ждать непонятно чего. Тем более, охотники становятся все… Я замолчал, поймав перепуганный взгляд Рейчел. Посмотрел на Калеба: поддержит? И сказал: — Может, хотя бы сходим в Челси Пирс? Посмотрим, что там за люди? Калеб неопределенно пожал плечами, кивнул: «Почему нет» — и обратился к Фелисити: — Расскажи подробнее об аппарате, который атаковал грузовик. Она быстро пересказала ему, что мы видели: как внезапно, непонятно откуда, появился самолет, и из него вылетела ракета. Пока они разговаривали, я мыл посуду, а Рейчел пошла проверить четвероногого пациента. — Думаешь, станет хуже? — спросил Калеб у Фелисити. — Вокруг нас, за пределами нашей маленькой компании, которую сумел собрать Джесс, становится хуже каждое мгновение. Он прав: мы должны выбраться из города, если хотим выжить.Глава 33
Я проснулся резко и быстро, весь в холодном поту. Рывком сел на одеяле, и голова закружилась так сильно, что было страшно пошевелиться. Какое-то время я ждал, пока мир вокруг перестанет вертеться и исчезнут звездочки перед глазами. В комнате было темно — только в очаге теплился огонь. Тихо. Я в зоопарке, мы с друзьями ужинали и разговаривали у камина. Сколько я проспал? На часах без пяти минут полночь. Где остальные? Я спустил ноги на пол. Футболка и даже джинсы были насквозь мокрыми от пота. Холодно и жарко одновременно. Я встал и, опираясь на спинку стула, чтобы не упасть, натянул свитер. — Калеб! Рейчел! — позвал негромко. Подошел к двери, приоткрыл её, прислушался: ничего. Выглянул в окно: в лунном свете Рейчел и Фелисити шли к процедурной. Калеба нигде не было. Я пошел в ванную, умылся ледяной водой. Позвал в коридоре: — Калеб! Вышел на лестницу. — Калеб! Ответа не было. Он ушёл. Я должен был догадаться, что он так поступит, что не захочет стать частью нашей группы. Частью любой группы. Но мне была нужна его помощь: нам всем — если мы хотели уйти, разыскать других нормальных людей, тех, из Челси Пирс. Исчезла винтовка Калеба и куртка. Он где-то на улице, ночью — один. Я пошел в процедурную: Фелисити и Рейчел ухаживали за барсом. — Он ушёл около часа назад, — сказала Фелисити в ответ на мой вопрос. — Куда он направился? — Не знаю. — К родителям, — произнесла Рейчел, ставившая капельницу. — Я так думаю. — Нужно его найти. — Слишком опасно, — сказала Рейчел. — Это Калебу там опасно. Рейчел отвлеклась от манипуляций с капельницей и серьезно посмотрела на меня: — Не глупи, Джесс. На улице темно, хоть глаз выколи. — Я не глуплю, — огрызнулся я и, спохватившись, добавил: — Я осторожно. — Ты его сейчас не найдешь. До утра осталось немного. Давай подождём, — вполне разумно предложила Фелисити. Я повернулся к ней: до чего же красивая, даже ночные тени не способны испортить её лица. И вслух сказал: — Мне кажется, ему нужна моя помощь. — Он напился, — сказала Рейчел. — Тогда тем более. — Ты доверяешь ему? — спросила она таким тоном, что стало ясно: она не доверяет. — Конечно! — я постарался вложить в ответ гораздо больше уверенности, чем у меня на самом деле было. — Думаешь, он не соврал про тех выживших? — спросила Фелисити. Девчонки уже успели обсудить ужин и поделиться подозрениями. — Я верю ему. Мы должны емуверить. Ведь эти люди — наш шанс на спасение. И Фелисити встала на мою сторону: — Рейчел, он прав. Если мы хотим найти тех людей, нам нужен Калеб. На счету была каждая секунда. Главное — не упустить возможность: если мы объединимся с другими выжившими, то убедить Рейчел и Фелисити покинуть Нью-Йорк будет гораздо легче. Я вернулся в комнату, где мы вчера ужинали, и нагнулся над картой Манхэттена, которую разложил на столе Калеб. На ней стояла недопитая бутылка вина. Он один на улице. Пьяный, с оружием. Что он там делает? Зачем ушёл? Мы же собирались завтра пойти вместе, какое срочное дело не могло подождать? Я в последний раз взглянул на карту: она была вся в пометках. Через Пятую авеню, мимо книжного магазина, на юг тянулась жирная чёрная стрелка с надписью возле острия: «Ракета». Действительно, Калеб рассказывал, что нашёл застрявшую в стене целехонькую ракету. Рядом была сделана приписка красной ручкой: «Может, военные ищут её?». Неужели он пошел туда за этим? Один посреди ночи? Безумие! На самом ли деле Калеб нашёл в Челси Пирс выживших, или их породило его воображение? Во многом он напоминал меня — такого, каким я был в первые двенадцать дней. Я старался, чтобы каждая минута была занята, ни мгновения не сидел на месте — лишь бы не сойти с ума. Калеб явно не желал принимать реальность. Может, конечно, мне все виделось в мрачном свете и никакой депрессии у Калеба не было и в помине. Но он точно что-то скрывал. Может, он давал волю чувствам в комиксах, над которыми работал. Может, у него была какая-то тайна. Необязательно понимать человека — достаточно ему доверять. Калеб — мой друг, а сейчас дружба важна, как никогда. Я раздраженно ударил кулаком по стене, а потом ещё раз, и ещё — я бил, пока не стало больно. Город сожрал очередной день. Вздохнув, я стал складывать карту и вдруг заметил пометку: в районе Верхнего Ист-Сайда был нарисован черным маркером кружок, а рядом кривыми печатными буквами — Калеб был пьян, когда писал — одно-единственное слово: «Мама». Родительский дом! Озираясь по сторонам, я шёл на север, туда, где жила семья Калеба. Ветра не было, и ночную улицу наполняли звуки, которых я раньше не замечал: вот зашуршал, сползая, какой-то обломок в общей куче, вот треснул под ногой кусок кровли. Отсюда было недалеко до здания ООН: вполне возможно, оно разрушено или выжжено изнутри, как другие. Там не осталось никого из тех, с кем я познакомился в лагере. А может, кто-нибудь остался: мертвый, искалеченный, окоченевший — так ещё хуже. Мне хотелось помнить это место и связанных с ним людей такими, какими я помнил их сейчас. Так Калеб помнил родителей. Получается, я заставил его думать о них, заставил идти проверять, что с ними случилось? А что с ним будет после того, как он все увидит? Реальность вокруг нас страшнее самого изощренного вымысла. С облегчением я понял, что штаб-квартира ООН осталась южнее и мне не придется проходить мимо. Конечно, я испытывал что-то вроде любопытства, но пусть лучше все остается как есть: я вполне могу отложить знакомство с судьбой ооновской штаб-квартиры на потом. Квартал между Пятьдесят девятой и Шестидесятой улицами выглядел так, будто на дорогу пытался приземлиться большой самолет. Прямо посреди проезжей части лежал огромный реактивный двигатель с меня ростом, два квартала зданий по обеим сторонам дороги превратились в руины. От самолета — теперь и не понять, военного или гражданского — мало что осталось: краска обгорела и слезла, листы обшивки висели лохмотьями, крылья превратились в два искореженных металлических скелета. Я попытался пройти напрямик, но толстый слой снега слишком хорошо маскировал ямы и пустоты в завалах. Рисковать не стоило — лучше обойти. Я развернулся. Охотники. Четверо, нет, шестеро. Все мужчины, ещё молодые, чуть старше меня, очень худые, изможденные, с глубоко запавшими глазницами, кажущимися почти чёрными в лунном свете. Успели заметить меня? Идут за мной? Выслеживают, охотятся? Распределение наших ролей в пищевой цепочке не вызывало никаких сомнений, так что у меня был только один вариант: повести себя как жертва, которая вот-вот станет пищей, но совсем этого не хочет. Я пригнулся к земле и побежал.Глава 34
Но далеко я уйти не смог. От ужаса ноги не слушались, и я просто спрятался среди завалов совсем рядом с тем местом, где видел охотников, и сидел тихо-тихо, стараясь не дышать. Прямо передо мной из-под снега торчала замёрзшая рука — синяя, как ночное небо. Меня затошнило от страха — совсем недавно я обнаружил за своим организмом такую особенность. Изо всех сил я подавлял позывы к рвоте. Горло сдавило железной рукой, из глаз текли слёзы. Охотники были рядом, совсем рядом: я слышал шаги, слышал невнятное бормотание. Нас разделял совсем тонкий обломок то ли крыла, то ли фюзеляжа. Я закрыл глаза и превратился в слух: сколько их? Вот один, второй, третий, четвертый… Получается, их было четверо, не шестеро? Если они окружат меня, я окажусь в ловушке, потому что за спиной лист холодного металла и бежать будет некуда. Когда-то я смотрел фильм, в котором самолет упал в отдаленных заснеженных горах Южной Америки, может, в Андах. Фильм был основан на реальных событиях. Выжившим в катастрофе пришлось есть замерзшие трупы других пассажиров, чтобы не умереть. Интересно, Калеб знает про этот случай? Многие из тех, кто не погиб сразу, потом все равно умерли от ран и холода. А спаслись только те, кто питался человеческой плотью. Они провели в горах, на морозе, больше двух месяцев. С каждым мгновением я лучше слышал охотников: шарканье ног, тяжелое дыхание. Я вцепился в кусок металла — всё же это крыло: главное осторожно, чтобы оно не утратило шаткое равновесие и не съехало в яму, наполненную снежной жижей. За крылом меня не видно, я всего лишь ещё одна ночная тень. Чем дольше я неподвижно стоял, вжавшись спиной в ледяной металл, тем лучше видел в темноте. Картина, развернувшаяся вокруг, наталкивала на мысль, что крушение самолета не было случайным: будто он упал специально, чтобы уничтожить как можно больше людей. На «новой земле» больше вообще не происходили случайности. Как-то странно, что на мертвый город вдруг свалился с неба самолет. Может, пилоты не знали, что тут произошло, или внезапно кончилось горючее, и они пытались приземлиться? Вряд ли. Готов поспорить на что угодно — самолет сбили. В первые дни после нападения я несколько раз слышал реактивные самолеты, а один даже на двенадцатый день. Как легко было бы выплеснуть злобу на охотников. Я могу вернуться в Рокфеллеровский небоскреб или пойти в магазин к Калебу, набрать оружия и начать отстреливать их одного за другим. Чем больше жестокости я проявлю, тем в большей безопасности буду. Я легко смогу убить даже самых хитрых, самых сильных охотников. А что? У меня есть такое право, я ведь знаю, кто я такой. Я выживший! Черт! А они? Кто тогда они? Я вспомнил охотника, которого видел с небоскреба. Я тогда выделил его лицо среди десятков таких же, страждущих крови. Он воплотил все мои страхи. Калеб говорил, что настоящий враг — это вирус. Наверное, если будет надо, я смогу убить того охотника, а вот как быть с вирусом? Я отключился от реальности, от звуков, которые казались мне чавканьем ртов, вгрызающихся в человеческие тела. Я представил Калеба с огромной винтовкой: вот он подымает её и одного за другим убивает этих монстров, но воображение вдруг отказалось повиноваться мне, и я увидел, как наводняют улицу охотники — появляются из-за домов, из переходов метро. Рано или поздно их станет слишком много, и мы проиграем. Чертов город! Хочу, чтобы он провалился сквозь землю вместе со всеми потрохами! И пусть прихватит с собой тех, кто все это устроил, тех, кто довел нас до такого! Тех, кто мириады человеческих клеток разложил на углерод. Зачем, зачем они это сделали? Ведь так нельзя! Хотелось оказаться где угодно, только не здесь. Я простоял так минут пятнадцать, прислонившись спиной к металлической обшивке, чтобы ледяной алюминий не обжигал лицо. Я вглядывался в темноту, но не видел признаков движения. Вслушивался, но ничего не слышал. Пусто. Я медленно сполз вниз и сел на край какой-то кучи мусора. Ноги чуть-чуть не доставали до лужи с пепельно-снежной жижей. Руки безвольно повисли вдоль тела. Неудобно подогнутые колени болели, пальцы на левой руке покраснели и опухли. Я посмотрел на голые руки — они дрожали от холода — и натянул перчатки. Снова уставился в пустоту, ловя каждое движение, каждый шорох. По улице след в след пробежали две собаки. Где-то далеко на юге раздались ружейные выстрелы. Я быстро пошел на восток. Луна хорошо освещала дорогу. На углу Лексингтон-авеню и Семьдесят первой улицы горел дом: сигнальный костер в пять этажей. Хищные языки пламени вырывались из окон и проема входной двери. Скоро пожар, подобно раку, захватит соседние дома. Я посветил фонариком на сложенную карту: дом семьи Калеба находился на квартал восточнее. Метрах в пятидесяти появились два человека. Я не сразу понял, охотники это или выжившие, но когда они остановились и, по очереди нагибаясь к сточной канаве, чтобы попить, стали смотреть на пожар, сомнений не осталось. «Глок» я держал в правой руке, а левую не чувствовал от холода. Я вообще ничего не чувствовал. Обернувшись, я увидел на фоне красно-оранжевого зарева двух несчастных охотников. Они стояли там, где ещё недавно стоял я, и смотрели на языки пламени, согреваясь его теплом. Не такими уж и разными мы были. И я четко понял то, что и так, в общем-то, было ясно: никогда, ни при каких условиях я не стану нападать первым. Фонариком я выхватывал номера домов на зеленых навесах над подъездами. Где-то здесь должен быть мой друг. Я проходил дом за домом, вглядываясь в каждый подъезд — пусто. Только немые улицы с холмиками обледенелых и засыпанных снегом трупов. Неужели так все и кончится? Вот так просто? Этот мир будет поглощать нас одного за другим, пока не сожрет всех. Я постарался отогнать от себя эти мысли. Было холодно, очень холодно. Я шёл на юг, смотрел по сторонам, и заставлял себя думать о том, что скоро мы выберемся из Нью-Йорка и отправимся на север, оставив все ужасы позади. На противоположной стороне улицы разбилось стекло. Щёлкнув фонариком, я заскочил под первый попавшийся навес, вжался в стену и, зажмурившись, прислушался. Из подсознания упрямо выплыла давняя картинка: тот охотник, оторвавшийся от теплой кровоточащей раны и смотревший прямо мне в глаза. Я никогда не забуду его лицо: оно стало для меня воплощением мирового зла, воплощением смерти. Ледяной холод, идущий от промерзшей кирпичной стены, пробирал до костей даже сквозь теплую одежду. Снова воцарилась абсолютная тишина. На снегу играли красноватые блики пожарища. Набрав в легкие побольше воздуха и выставив вперёд фонарик и пистолет, я отошел от стены и заглянул в подъезд. На меня смотрело дуло винтовки. — Пожалуйста, не стреляйте!Глава 35
— Джесс? — Калеб! — радостно заорал я. — Убери винтовку. Он послушался, и я направил фонарик в вестибюль. Кроме нас — никого. В куртке нараспашку, с заплаканным лицом, он с силой пнул кофейный столик, затем стал бить прикладом по стенным панелям, проламывая пластик. Я решил не останавливать его: пусть выпустит пар, пусть разрядится. Одно за другим осыпались стекла. — Калеб… Калеб, лупивший кулаками по обшивке, попал по деревянной планке и, вскрикнув от внезапной боли, сполз спиной по стене. Он сидел на корточках, спрятав голову в коленях, и рыдал в голос. Я смотрел на него и не знал, что делать. Дверь была открыта, и я постоянно оглядывался на темную улицу. — Их нет, их нет! — повторял Калеб. Наконец, он перестал плакать, встал, поднял винтовку и вышел на улицу. Я последовал за ним. — Калеб, друг, мне очень жаль, — сказал я. Он не ответил, только закашлялся и зашмыгал носом. Затем прицелился и выстрелил в машину, направил винтовку на ближайший дом и пошел стрелять по всему подряд, выбивая штукатурку со стен, круша стекло и металл. Когда патроны кончились, Калеб вытащил из кармана ещё горсть и быстро перезарядил оружие. Я дернул вверх молнию на куртке и поспешил за ним. Он направлялся к горящему зданию на углу. Лишь бы те безвредные несчастные охотники успели оттуда уйти! Надо было как-то отвлечь Калеба, направить его гнев на что-то другое. Я прекрасно знал, что пережив подобную потерю, меняешься навсегда. — Калеб, послушай, — сказал я, крепко взяв его на плечо. — Мне нужна твоя помощь. Он вырвался резким движением. — Помощь? Чем я тебе помогу? Я даже родителям не сумел помочь! — Калеб… Он развернулся ко мне и толкнул меня в грудь. — Это ты! Ты заставил меня! — орал Калеб, глядя мне в глаза, — Лучше бы я не знал, не видел, что с ними случилось! Зачем ты заставил меня! Моего друга терзала, рвала на части злоба. — Тебе нужно было туда сходить. — На хрена?! — Рано или поздно ты бы узнал. Ведь это твой город и нельзя делать вид, что все как раньше. — А ты думаешь, я не понимал, что случилось? — спросил Калеб немного спокойнее и сделал пару шагов от меня. Я сел прямо на снег. Посмотрел на залитое лунным светом лицо товарища и сказал: — Сейчас тяжело и будет ещё тяжелее, но потом станет легче. Калеб молчал. — Случилась самая настоящая трагедия. Мне тоже тяжело, но я могу только представить, что чувствуешь ты. Сейчас очень многое зависит от твоего решения. Решать только тебе, но я прошу, останься с нами, ты нам нужен. Калеб отвернулся и пошел вперёд, остановился. Выстрелил по машине — один раз, как-то вполсилы. Злость отпускала его. Он протянул мне руку и помог подняться. На следующем перекрестке мы остановились, и в этот миг я уловил далекий, еле слышный звук. Посмотрел на небо: опять самолет или мне послышалось? — Калеб, послушай! Я выключил фонарик. Мы с Калебом стояли посреди Парк-авеню лицом к югу. В ярком лунном свете было очень хорошо видно, во что превратился город. — Слы… — Тсс, — прошипел Калеб, склонив голову набок. Он тоже слышал: нарастающее гудение в ночной морозной тишине. Холод пробирал до костей, навалилась какая-то неодолимая тоска. Где-то на юге прозвучал сильный взрыв — и ещё секунд двадцать или полминуты шла цепная реакция: с интервалом в секунду раздавались взрывы потише. Задрожала под ногами земля. На какой-то машине завыла сигнализация. Мы не знали, что именно рвануло, но взрыв этот точно не означал ничего хорошего. — Бежим! — крикнул Калеб и сорвался с места. Я за ним. Мы забежали за врезавшуюся в тротуар машину. Парк-авеню горела: оранжевые языки пламени лизали здания, поднимался в небо густой черный дым, время от времени сыпались снопы голубых искр. — Смотри туда, — дернул меня за рукав Калеб. Я сразу же узнал машину. — Это второй грузовик, первый взорвали, когда я нашёл Фелисити. — Я не совсем про него. — А про что? — Гудит, как дрон, — сказал Калеб, высовываясь из-за багажника. Грузовик был в трех кварталах от нас и двигался с выключенными фарами, вслепую. — Как что? Не переставая наблюдать за удаляющимся грузовиком, Калеб объяснил: — Дрон — беспилотный летательный аппарат военного назначения. Только не пойму смысла. — Почему? Калеб повернулся ко мне, и его лицо в синевато — белом лунном свете внезапно показалось мне гораздо старше. — Они ведь наши. Его слова поразили меня. — Ты думаешь о том же, что и я? — тихо спросил он. — Зачем нашим бомбить своих солдат? Но мы не успели договорить: жужжание стало резко приближаться. Уже через мгновение дрон оказался над нами, у него из-под крыла вырвалась с громким хлопком ослепительно-оранжевая вспышка.Глава 36
— За мной! — выкрикнул Калеб. Один за другим стали раздаваться взрывы, в полную силу заревел мотор грузовика и с него посыпались выстрелы. Пригибаясь к земле, мы перебежали Парк-авеню. Грузовик нёсся прямо к нам — оставалось не больше квартала. Я поскользнулся, но удержался на ногах, а вот Калебу не удалось сохранить равновесие, и он с разбега врезался в стену и вскрикнул, схватившись за ушибленное колено. Я подскочил к нему, помог подняться. — Ты как? Он зарычал в ответ и обхватил меня рукой за плечи. Мы кое-как доковыляли до магазина с выбитыми стеклами. — Колено разбил. — У тебя кровь идёт, — сказал я, увидев его перепачканные ладони. — Да. — Идти сможешь? — Смогу, все в порядке. — Калеб перенес вес на здоровую ногу и прислонился к стене, перезаряжая винтовку. — С грузовика стреляли… — Я видел. Только вот по кому или по чему? Немного высунувшись из-за колонны в фойе, я провожал глазами грузовик. В кузове, прижавшись к большому контейнеру, стоял Старки, с которым я познакомился несколько дней назад, и стрелял по… — Ложись, — прошипел Калеб. Прямо к грузовику бежали охотники — не меньше десятка. Один упал, подстреленный, и скорчился на обледенелой земле, а потом мы увидели его лицо… Я выдохнул: — Женщина! — И отступил в фойе. — Да что ты? — ехидно спросил Калеб, не отрывая взгляда от неподвижного тела. — Я первый раз вижу женщину… женщину — охотника так близко. — Ты думал, они все мужчины? — Те которые пьют кровь, — да. Думал, может такими становятся те, кто склонен к жестокости… Калеб перехватил винтовку и приготовился стрелять. — Лучше не будем ничего такого думать, — сказал он. Мы ещё немного углубились в фойе. Грузовик замедлил ход: дорога была заблокирована машинами. Охотники стали приближаться, но троих сразу же уложило выстрелами с грузовика, и почти все другие моментально набросились на свежую добычу, за которую даже не надо было бороться. Но четверо преследователей, приостановившись на секунду, разбежались двумя группами по сторонам и спрятались — они испугались! — Что они… — хотел спросить я, но замолчал. Я узнал охотника, заскочившего за перевернутый торговый лоток: я никогда не забуду его лица, оно снится мне в кошмарах — именно его я видел в бинокль с небоскреба. Он оторвал взгляд от грузовика, но не посмотрел в нашу сторону: вместо этого задрал голову кверху. Я услышал нарастающий писк. Мы все услышали и узнали его. — Дрон возвращается, — заорал Калеб, и через мгновение мы уже были на улице и убегали из зоны поражения. Прямо над нами беспилотный самолет с алыми бликами пожара на крыльях резко пошел вниз. Мы не успели пробежать и четверти квартала, как полыхнула яркая вспышка, с пронзительным визгом вылетела ракета и… Оглушительный взрыв.Глава 37
Друзья. Мечты и надежды. Я увидел и вспомнил все… Автоматная очередь вырвала меня из забытья. Жарко. Меня, похоже, тащили куда-то. Вот трое моих друзей. Они помогли мне выдержать и выстоять… Какой-то вскрик. Меня волокут по колючему, холодному асфальту. Я заставляю себя открыть глаза: лицо — и снова реальность ускользает. Я в небоскребе. — Дейв! Анна! Мини! — зову я в пустом зале. Никто не отвечает, а я все зову и зову. Тишина. — Джесс, лежи тихо, я сейчас вернусь, — прокричал Калеб мне прямо в ухо, и я вспомнил дом, отца. Уже один его голос заставлял поверить в то, что все будет хорошо. Мое представление о доме стало очень простым: дом там, где семья. Интересно, где они сейчас, что с ними? Я сделал глубокий вдох, и тут испытал острую, жгучую боль, будто в груди вспыхнул огонь. Закашлявшись, я перекатился на бок: совсем близко шёл по дороге человек — я видел только его ноги в зареве красноватых вспышек, но ничего не слышал. Рядом со мной, не шевелясь, кто-то лежал. Дейв не успел тогда в метро закончить анекдот и не сказал, что будет, если четыре подростка из разных стран вместе сядут в метро. Зато теперь я знаю: они останутся друзьями на всю жизнь. Я могу уйти к ним. Но ведь здесь нет Рейчел и Калеба, нет Фелисити. Вместе нас четверо, мы команда и у нас есть надежда. Весомая причина, чтобы бороться. Я должен разобраться во всем. Должен. Ведь я — остался в живых. — Калеб! — громко позвал я, как только пришёл в себя. Были слышны выстрелы, кричали люди, от разбитого, охваченного огнем грузовика со звоном отскакивали пули. Слева метнулась тень. Перевернувшись на спину, я начал пятиться по скользкому тротуару, но почти сразу уткнулся в машину. И тут же меня придавило сверху. Охотник! На меня навалился охотник: одежда и лицо в свежей, ещё влажной и блестящей густой крови. Пошевелиться и выбраться было невозможно. Во рту у него не хватало нескольких зубов. Он раздирал мне руками лицо, рвал волосы, а я изо всех сил упирался ему в грудь руками, стараясь не подпустить ещё ближе. Меня тошнило от запаха его дыхания. Я оттолкнул его, собрав остатки сил. Бум! Обмякшее тело охотника сползло на землю. Я приподнялся на локте в надежде увидеть, что происходит. Калеб стоял посреди улицы с винтовкой в руках. Это он спас меня. Я позвал его, но изо рта вышел лишь еле слышный хрип. Калеб опустил оружие и подскочил к перевернутому грузовику, который продолжал гореть. Он хотел вытащить оттуда раненого солдата. Старки? Нет, другой. Поскользнувшись, Калеб тут же поднялся и потащил раненого ещё быстрее, сильно хромая на ногу с разбитым коленом. Справа прямо к ним бежали три охотника. — Калеб! — заорал я, на этот раз громче, и он посмотрел на меня. Я полез в карман за пистолетом, но его там не было. Рядом на снегу — тоже не было. Солдату оторвало руку, второй он обхватил Калеба за шею. Они бежали ко мне, а за ними следом — охотники. Щёлк! Охотник упал. Стреляли слева. Я оглянулся: Старки! Он сидел, прислонившись спиной к стене. Взвел затвор, прицелился — Щёлк! — ещё один охотник упал. А третий остановился, внимательно посмотрел на Старки и убежал. Рука солдата, которого тащил Калеб, обмякла, и он сполз на землю. Я сумел подняться на ноги и увидел, что он умер. Калеб тряс его, просил встать. Двое на фоне пылающего адским огнем грузовика, от которого остался только металлический остов и ящик размером с холодильник, чудом задержавшийся на основании кузова. Я подбежал к Старки. Окровавленной рукой он пытался зажать огромную рану в животе. Он удивленно посмотрел на меня — узнал. — Как вам помочь? — Убирайся! — прохрипел он. — Я хочу помочь! — Грузовик! — выговорил Старки и кивнул головой в ту сторону. Калеб замер всего в нескольких метрах от уничтоженной машины, с мертвым солдатом на руках. — В кузове ракета. Я посмотрел на большой ящик, который лизало пламя. — Ракета? — Она не взорвалась во время атаки. В голове сразу же всплыл рассказ Калеба про ракету, застрявшую в стене. — Калеб! — заорал я. — Уйди оттуда! — Послушай, — еле слышно позвал Старки. Я нагнулся к нему. Когда он говорил, на губах пенилась кровь. — Она взорвется, и высвободится биологический агент, ясно? — Что? — Она нагреется, взорвется, и случится то же, что во время первого удара по городу. Я понял. — Вы слишком близко. Попадете в зону действия и станете, как эти. Убирайтесь! — Калеб! — позвал я. — Ты понял? Я кивнул. — Беги! — закричал Старки и оттолкнул меня. — Не стой здесь! Беги! Он схватил ружье — и я побежал: подальше от него, от Калеба, от грузовика… Через два десятка метров я свернул за угол, остановился — улица в южном направлении была охвачена пожаром; снова побежал, оглянулся. На фоне огня выделись два черных силуэта: Калеб спасал человека. Я снова закричал: — Калеб! Нужно… Раздался страшный взрыв. Меня отбросило волной на капот помятого такси, но на этот раз я быстро вскочил на ноги. В небо взлетел огненный шар. Я перебежал по машине и спрятался за углом ближайшего здания. В глазах все плыло. Где Калеб? Вдалеке среди обломков копошились тени. Я попятился назад. Какой радиус действия у этого агента? Насколько быстро он действует? И я снова побежал, пригнувшись к земле. За спиной что-то ярко полыхнуло. Оглянувшись, я увидел, что Калеб поднялся на ноги. Я снова позвал, но он не услышал, поэтому я побежал к нему. Ещё одна яркая вспышка осветила улицу. Калеб склонился над убитым солдатом. Он пил его кровь.Глава 38
Не может, этого просто не может быть… Я будто проснулся. Пересек улицу и приблизился к своему другу, не желая верить в происходящее. Пустые, бессмысленные глаза смотрели на меня — мимо меня, не узнавая. Калеба больше не было. Только лицо, похожее на лицо моего друга, перемазанное лоснящейся густой кровью, и спокойный взгляд, прикованный к ссадинам на моём лице. Я точно знал, что никогда, ни при каких условиях, даже защищая себя, я не смог бы убить его: ни такого, каким он был раньше, ни такого, каким он стал. Ведь он — мой друг. Он — Калеб. Скоро, очень скоро, сюда сбегутся охотники — так приплывают акулы, учуяв в воде свежую кровь, — и накинутся на людей, и станут утолять жажду влагой из жил несчастных жертв. Я бросился прочь. Зачем, почему в последний раз мне было суждено увидеть его таким? Лучше бы я ничего не знал. Эту картину мне не удастся изгнать из памяти. Ничего страшнее просто не может случиться. Я вернулся в книжный магазин. К двери за это время никто не подходил. Я толчком распахнул её и зашел внутрь; в темноте пару раз наткнулся на расставленные где попало тренажеры и мебель. Если мы не собираемся жить в этом нескончаемом ночном кошмаре, нужно собираться в дорогу. Я опустился на пол, так, чтобы через открытую дверь видеть, что происходит на улице. Стояла абсолютная тишина, только разносилось по огромному помещению эхо моего дыхания. Я посветил фонариком вокруг себя. Встал, снял с полки новый рюкзак, положил в него несколько фонариков и запас батареек, пару сигнальных пистолетов и боевые патроны, бутылки с водой, шоколадки, запас чистой одежды — правда, вся она была мне велика, ведь её приготовил для себя мой друг, Калеб. Вернется ли он сюда? Вспомнит ли свое «логово»? Стараясь не думать об этом, я погасил фонарик и выглянул на улицу. Тишина. Ни шороха, ни движения. Охотников нигде не было. Я не стал брать мотоцикл: во-первых, темно, а во-вторых… Может, я вернусь за ним завтра. Оставив рюкзак возле двери, я поднялся с фонариком на второй этаж и взял там тетрадки Калеба. Хотел было уйти, но вернулся. На большой черной доске я написал мелом несколько слов для Калеба. Главное, чтобы он смог прочитать их. Через пару минут я уже шагал по дороге — правда, не очень быстро: с тяжелым рюкзаком и двумя канистрами бензина не побегаешь. Пройдя квартал, я передохнул и не останавливался до перекрестка Пятой и Пятьдесят седьмой улиц. Оттуда в северном направлении дорога хорошо просматривалась. Издалека доносились еле слышные звуки выстрелов из зоны пожара. Может, там до сих пор шла борьба… Я набрал в грудь побольше воздуха. До зоопарка было ещё семь кварталов. И я зашагал вперёд, думая только о том, как врезаются в плечи лямки рюкзака, как Рейчел нужен бензин для генератора, как громко у меня бьется сердце и как валит пар изо рта, как болит голова, как хорошо будет вернуться к девчонкам, как они улыбнутся мне. Одному не страшно. Потому что я никогда не остаюсь в одиночестве. Не оставался и не буду.Глава 39
Я замедлил шаг всего на секунду. Луну быстро затянуло низкими мрачными тучами и стало совсем темно. Кровь оглушительно пульсировала в висках, дыхание не хотело успокаиваться. На востоке прозвучал одинокий, глухой выстрел, а следом за ним — вскрикнул человек. Ноги дрожали от изнеможения, но почти весь путь остался позади. Возле колонн, обрамлявших лестницу к арсеналу, я упал на четвереньки, затем сел прямо в снег. Пятая авеню белела нетронутым снегом в обе стороны, на сколько хватало глаз. По крайней мере, после моего ухода, на ней не было ни единой души. Силы покинули меня. Хотелось не шевелиться и отдыхать. До дружеского тепла оставался какой-то десяток шагов. Я посмотрел на обледеневшую лестницу. Встал и медленно-медленно начал спускаться. Каждый сделанный через силу шаг трясущихся ног отдавался адской болью в голове. Руки так болели под тяжестью канистр, что хотелось завыть. Что меня там ждёт? Я постучал в дверь — задребезжало стекло. В нем дробилось моё отражение, но из-за баррикады не было видно, что делается внутри. Когда я навалил её? Вчера? Или сегодня утром? День кончился или ещё нет? На преодоление последних ступенек лестницы к арсеналу ушли последние силы — я еле держался на ногах, и если Рейчел с Фелисити не услышат меня, я засну прямо здесь, потому что просто не смогу дойти до забора и перелезть через него. Так и сделаю. Я положил голову на колени и закрыл глаза. Через мгновение очнулся и попытался закричать: — Эй! Попробовал позвать девчонок по именам, но вместо крика вышло невнятное бормотание, погасшее ещё до того, как проникло в здание арсенала. Я сидел возле входа. Посветил вокруг себя фонариком, погасил его. Ночная пустота обволакивала меня, стирая очертания предметов. Я нащупал рукой какой-то бугорок на земле. Интересно, что это? Снова включил фонарик: рядом со мной, наполовину вдавленный в снег, лежал маленький черный камушек. Круглый и гладкий, он казался почти прозрачным, совсем как тот обсидиановый шарик индейца — апача, приснившийся мне недавно. Я выключил фонарик, стянул правую перчатку и взял камушек — по ладони разлилось тепло. И вдруг все вокруг залил свет. На крыльцо вышла Фелисити с фонарем. — Вставай, Джесс, я тебе помогу. Чтобы я согрелся, девчонки подбросили в камин дров, и теперь он горел ярко и горячо. Тепло мелкими иголочками покалывало кожу. Большая кружка горячего сладкого какао окончательно согрела и разбудила меня. Я рассказал им обо всем, что произошло этой ночью: как нашёл Калеба в доме, где жили его родители, как мы прятались от дрона, как разорвалась ракета… Рассказал и о том, что стало с Калебом… — Ему не повезло… Он слишком близко стоял… Он хотел спасти раненого солдата, хотел сделать доброе дело, понимаете. Хотел спасти хоть что-нибудь — главное, спасти… — пытался объяснить я. Фелисити слушала меня, широко раскрыв глаза, а потом разрыдалась. Она вздрагивала от плача, и я подошёл обнять и успокоить её, а девушка только повторяла: — Он — один из них. Один из них. Рейчел молча смотрела на языки пламени. — Здесь нельзя больше оставаться. Здесь опасно, — сказал я, повернувшись к ней. — Я долго ждал, Рейчел, но настало время уходить. Мы должны найти людей в Челси Пирс и вместе двинуться на север. Фелисити кивнула в знак поддержки, а Рейчел промолчала. — Рейчел! Неужели ты не понимаешь? Здесь нельзя оставаться! С каждым днем охотники умнеют. Они знают, как забраться сюда, и рано или поздно сделают это. Вполне возможно, что теперь они придут за нами — и умрёт не просто животное, а один из нас. Рейчел вскинула на меня горящие гневом глаза. — Просто животное? — Ты поняла, что я имею в виду. — Всё из-за охотников и этих… этих чертовых уродов, которые посылают сюда самолеты, — вот они опасны, они — зло… — Мы не можем защититься от них, Рейчел, ты же понимаешь, — сказал я. — Не втроём и не здесь. — А животные, Джесс? Как же они? Ты считаешь, я способна вот так взять и бросить их? Я не могу уйти и не уйду, ты прекрасно знаешь об этом. Это моя жизнь, мой выбор. — Рейчел, ну пожалуйста… — Всё ещё всхлипывая, к ней подошла Фелисити, обняла её за плечи, но та резко поднялась, сбросив её руки. — Нет! — выкрикнула Рейчел. — С самого прихода вы оба только и делаете, что говорите об уходе. Так уходите! Я вас не держу! Я встал. — Ты останешься здесь одна. — Жила же я без вас. — Ты не хочешь меня слышать! Сейчас все не так, как вчера, как неделю назад — с каждым днем становится хуже! — Я сделала свой выбор. Я остаюсь! — Может, сбавишь обороты и подумаешь, что речь не только о твоей жизни? — спросил я. — Это не только твой выбор. Ты считаешь, что я смогу уйти без тебя? Считаешь, мы бросим тебя? — Джесс, если Рейчел… — начала говорить Фелисити, но Рейчел перебила её. — Я облегчу для тебя задачу, Джесс! Я больше не хочу тебя здесь видеть! Мне не нужна твоя помощь. Как только ты появился, все пошло кувырком. Я прекрасно чувствовала себя одна, я и дальше отлично обойдусь без вас. Иди ищи неизвестно кого, отправляйся к своему дружку — охотнику! У меня и без тебя полно забот. Рейчел вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью. Я взял рюкзак — делать здесь больше было нечего. Фелисити молча сидела в углу и смотрела на меня. Рейчел не показывалась. — Ты остаёшься, я правильно понимаю? — спросил я. — Ты справишься и без меня, а она — нет, — вздохнула Фелисити. Я кивнул. — Как она? — Держится, много работает. Старается успеть все и везде, но так даже лучше. Особенно теперь, когда стало ясно, что поставлено на кон. — Возможность потерять жизнь в любой момент. — И даже хуже. — Да. Как думаешь, она придёт попрощаться? Фелисити покачала головой. — Скажи ей, пусть не переживает за меня. — Она всё равно будет переживать. Фелисити подошла, прижалась ко мне и поцеловала в щеку, задержавшись дольше, чем следовало. Я почувствовал её тепло, ощутил, какие мягкие и нежные у неё губы. Снаружи только начинало светать, валил снег и дул ледяной ветер. Но от её улыбки день сразу показался мне светлее. — Тебе говорили, что у тебя лучшая в мире улыбка? Фелисити просияла. — Спасибо! Ты тоже хорошо улыбаешься. Нет, мой дом не здесь. В голове звучит голос. Этот голос — часть меня, но я не могу им управлять. Он задает вопросы, строит доводы, предлагает варианты и никогда не смолкает: он со мной навсегда, как яркое южное солнце, которое я обязательно увижу, вернувшись домой. Я сошел с ума? Кто вправе сказать такое? Нет, вполне возможно, что потом какой-нибудь супер-пупер психотерапевт или школьный психолог, или даже отец именно так и решат. Ну и пусть! Пусть анализируют меня, сколько влезет, а я просто буду рядом с ними, лишь бы быть: слушать, говорить, согреваться их присутствием. Сейчас Фелисити и Рейчел должны остаться в зоопарке и ухаживать за его обитателями — я понимаю. Да, Рейчел не поверила Калебу: как не усомниться, что где-то рядом целая группа выживших, если мы еле-еле нашли друг друга, да и то совсем недавно? Но я доверяю Калебу, у меня нет причин считать его слова ложью. Я должен найти людей в Челси Пирс. Я должен вернуться домой, а шансы станут реальными, только если я примкну к другим людям, которые уцелели во время атаки и не заболели. Нужно, как Калеб, выяснить, что делается дома, и будь что будет. Я слишком долго ждал помощи, которая так и не появилась. После нападения прошло уже восемнадцать дней, а изменений в лучшую сторону не произошло: на горизонте не замаячили спасатели, в Нью-Йорк не вошли военные, чтобы спасти тех, кто так в них нуждался. Бомбы и ракеты ливнем падали на город, и за тот час, что я лежал в вагоне метро без сознания, они практически уничтожили его, но и это оказалось не самым страшным. Самое страшное случилось через восемнадцать дней: я видел, как человек, оставшийся живым и здоровым во время нападения, перестал быть человеком. Я не хотел повторить его судьбу: не для того я боролся и выживал все эти долгие дни. Я могу столкнуться в пути с чем угодно. Мне нужно найти людей, о которых я знаю только со слов своего друга Калеба. В общих чертах он объяснил мне, где они обосновались, и сказал, что некоторые хотят выбраться из города. Если они все же есть там, где сказал Калеб, то конечно, они хотят уйти. А если я их там не застану, то они уже ушли. Но у меня есть шанс их найти, а это уже хорошо. Я снова одиночка, но, черт побери, всегда, всю жизнь, человек проводит в одиночку. Один приходит в этот мир, один уходит. Я шагаю по улицам Нью-Йорка, и во мне живёт надежда. Да, я убийца, да, я жертва. Это не важно. Важно другое — я живой.Книга III Карантин
Иначе, чем другие дети,Я чувствовал и все на свете,Хотя совсем ещё был мал,По-своему воспринимал.Мне даже душу омрачалиИные думы и печали,Ни чувств, ни мыслей дорогихНе занимал я у других.То, чем я жил, ценил не каждый.Всегда один.Из стихотворения Э. По «Один»
Джесс выжил после ужасной катастрофы и даже обзавелся новыми друзьями. Теперь в Нью-Йорке объявлен карантин, порядок в городе контролируют военные. Казалось бы, все самое страшное уже в прошлом. Но оказывается, что главная битва за спасение ещё впереди и Джессу предстоит сыграть в ней далеко не последнюю роль.
Последние комментарии
6 часов 39 минут назад
7 часов 14 минут назад
8 часов 7 минут назад
8 часов 11 минут назад
8 часов 23 минут назад
8 часов 36 минут назад