Полоса невезения [Лев Иванович Кузьмин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Лев Кузьмин ПОЛОСА НЕВЕЗЕНИЯ
Жил я до нынешней весны, не тужил, в школу бегал, и всё у меня там шло — о'кей. Да вдруг это «о'кей» кончилось. Урок выучу, а меня не вызывают. День не вызывают, два не вызывают, на третий день я уроков не учу, а меня тут — хлоп! — и к доске. И, конечно, двойка. А потом снова двойка, — и что дальше делать, не знаю. Но вот мой лучший друг Эдя — он уже в седьмой класс ходил, мы с ним сигаретки у нас в подъезде нет-нет да тишком уже покуривали — мне всё растолковал как следует. — А ничего, — говорит, — делать не нужно. Надо лишь знать, Паша, что жизнь — она всегда в полоску. То тебе везёт, то не везёт… Вот и сейчас у тебя наступила полоса невезения. Ну, а раз она наступила сама, то и отступит сама. Твоё дело — ждать, не расстраиваться. Я лично, — говорит Эдя, — не расстраивался из-за двоек никогда, а, видишь, всё равно в седьмом классе… Понял? И я, конечно, понял. И жил опять спокойнёхонько до той поры, пока в школу не вызвали мать. Она из школы вернулась, пальто расстёгивает, шаль снимает да как этой шалью что есть мочи меня хлобыснёт: — Лодырь! Мне от шали не больно, мне обидно от такой грубой несправедливости: — Я не лодырь… Само вышло так. А она шумит: — Не само! Это всё компания твоя! Это всё на тебя влияет твой Эдя! Я за друга заступаюсь: — Эдя здесь ни при чём… И объясняю про полосу невезения, да мать не желает слушать. — Нервов, — говорит, — моих с тобой разговаривать больше нет… Вот приедет отец, пускай он! А отец тут возьми да в тот же вечер и нагрянь домой. Он у нас шофёр. Он от строительной конторы всю нынешнюю зиму, а теперь и весну, в дальние рейсы в подшефный колхоз ездил, дома, бывало, не ночевал сутками, а тут — привет! — прибыл. И мать, ясно-понятно, с полным к нему докладом про меня. В общем, всё в точности как Эдя говорил, всё одно к одному. Да я-то уж знаю: пройдёт и это. Отца, понятно, боюсь, но не слишком боюсь — сам первым перехожу в наступление. Мать после доклада своего суетится, на кухне перед отцом хлеб, соль, горячие щи ставит; ну, а я устроился на всякий случай поближе к двери, поближе к выходу в коридор, и оттуда этаким соловьем заливаюсь про полосу невезения. Заливаюсь, а отец хлебает, слушает. Внимательно так слушает, но всё молчит. Только, когда откусывает от краюхи, зеленоватые из-под рыжих бровей глазища поднимает на меня, лоб морщит, жуя хлеб, шевелит усами. Шевелит и — всё помалкивает. И таким вот манером он до того молчал, что и я замолчал. Я подаюсь теперь подальше, в самый коридор, а отец откладывает ложку, утирает усы да вдруг этаким ужасно спокойным, ужасно твёрдым голосом и объявляет: — Завтра в шесть ноль-ноль утра собирайся в путь-дорогу. — В какую дорогу? — опешил я. — Куда ты его? — напугалась больше моего мать. А он нам так и отрубил: — В колхоз! Отрубил, встал, шагнул из кухни в комнату. Мать тоже вскочила: — Опомнись! Ты что? Зачем Паше в колхоз? — За умом! — отрезал ещё круче отец, ушёл в комнату, повалился там на оттоманку да и захрапел. После дальнего рейса он всегда так. Навернёт тарелки три, а то и четыре горячих-прегорячих щей, на оттоманку повалится, и хоть стреляй над ним из пушки. И вот он нахрапывает, а мы с матерью на кухне сидим, друг на друга смотрим. Причём, если честно говорить, мне даже страшновато. В другое-то время, если бы мне сказали по-хорошему: «В колхоз!», я бы, может, и обрадовался, а тут, чувствую, дело неладно, и едва не реву. — Что это, — говорю, — мама? Неужели он меня насовсем в колхоз-то? Полоса ведь у меня пройдёт… Мать такому обороту не рада и сама. Она тоже разводит руками: — Ох, не знаю, Паша… Подождём утра, голубчик; может, утром папа поотмякнет…Наутро отец не отмяк, но кое-что прояснилось. Встали мы по трескучему нашему будильнику в шесть ноль-ноль: в окошках ещё темь-распротемь, холод. Отец включил свет, со мною по-прежнему ни слова, но матери говорит: — Выдай ему — это мне, значит, «Выдай!» — носки потолще да свитер потеплей. И положи в мою сумку еды на двоих. Раньше, чем через сутки, нам не вернуться. Ну, а раз он так говорит, то, стало быть, вернуться мы всё-таки вернёмся, и я — ожил. Настолько ожил, что пробую от поездки даже увильнуть. — Чего это, — бубню, — в колхоз ехать, когда я — школьник. И у меня теперь школьные каникулы, а в каникулы я должен отдыхать. Но отец — мы в это время уселись завтракать — фыркнул до того презрительно, что я чуть не поперхнулся вчерашними щами. — Отдыха-ать… — передразнил отец. — От чего отдыхать-то? От полосы? И я опять скис. А он вновь замолчал. И так, без единого дальше слова, мы вышли. Молчал отец и в трамвае, пока мы ехали по пустым, зябким улицам; молчком он поздоровался и с вахтёром в гараже; молчком осмотрел да завёл свой старый грузовик, который называл в добрую минуту «газончиком»,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Последние комментарии
5 часов 48 минут назад
13 часов 48 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад