[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Владимир Черевков СМЕРЧ
I
В стекла непрерывно стучал дождь. Накинув на голову тулуп и придерживая концы его руками, Леська выскочил за дверь. И сейчас же, точно поджидал за углом избы, смаху набросился на него сердитый ветер. Вздул парусом тулуп, захлопал пустыми рукавами по голове и захлестал мокрыми тряпками по рукам и ногам. — Деду-у! — крикнул Леська изо всей силы, но ветер подхватил его голос и швырнул куда-то через голову. Тогда, разлезаясь босыми ногами по жидкой грязи, Леська побежал к берегу, где расплывчатым пятном виднелась опрокинутая лодка.
Черные водяные холмы с прометанными в них белыми дорожками пены тяжело хлюпали в пологий берег. Вечернее низкое небо точно падало в озеро, круто загибаясь темным краем. — Ты что? — спросила скорченная у вздернутого борта фигура. Леська пролез под ее рукою в открытый зев лодки и, примостившись поудобнее, таинственно позвал оттуда: — Подь сюда, дед! Что я тебе расскажу-то! Дед ухмыльнулся в бороду, с размаху стукнул молотком над леськиной головой и подождал, хитро сморщив нос. — Да дед жа! — нетерпеливо и глухо прозвучало из-под лодки. И когда темный большой ком, кряхтя, полез на Леську, он зашипел торопливым густым шепотом: — Шпионов ищут… Тех самых! — Каких еще шпионов? — у леськиного уха засипела потухшая трубка. — Эх, дед! — Леська от возбуждения встал на колени. — Намедни в газетине читал я тебе про шпионов? Ну, что из Ленинграда-то сбежали… — Верно, читал, — согласился дед, чиркая спичкой. В полумраке под лодкой заблестели широко открытые леськины глаза. — А в документе у рыжего что сказано? — торжествующе спросил Леська и скороговоркой ответил, — командируются в район Ладожского озера с секретным поручением. И подписано ГПУ. — Ну-к что ж? — спокойно отозвался дед и запыхтел трубкой. — За шпионами и командируются, — убежденно закончил Леська и опрокинулся на тулуп. — Эх, ты… математик! С чего ж взял, что за шпионами-то? — Спросил. — Ну? У их и спросил? — в голосе деда прозвучало любопытство. — У них. Горбоносый так это на меня поглядел. Ты комсомолец? — говорит, — дисциплину партийную знаешь? Ну, так смотри, чтоб ни гу-гу!.. Дед встревожился. Красный огонек мелькнул дугою вниз мимо Леськи. — Непутящий ты, Леська. По-старому говорится — не суй носа в чужое просо, ну, что ты в секретные дела путаешься? — Ничего, сойде-ет, — успокоительно протянул Леська. — Я и тебя, дед, пришил. — То есть, как это пришил? — Деду моему, говорю, Савватию можно сказать. Лучше стараться будет. Он, говорю, хотя и беспартийный, а за советскую власть горой. В семнадцатом Зимний дворец брал и комитетчиком был. Боевой, говорю, старичина… — Ну, ну, — самодовольно перебил дед. — ты расхвалишь. Трубка вернулась на свое место. С треском вспыхнул красный огонек, сверкнули маленькие живые глазки, выскочил широкий нос, и заструилась вниз сивая борода. — Поскорей бы выехать надо, — озабоченно сказал Леська, — торопят они. — Нельзя, брат. Ишь непогодь. До рассвета не угомонится. — Видать, все трое партийные, — голос у Леськи серьезный и задумчивый. — Не иначе, — подтвердил дед, — на такое дело всякого не пошлют. Сумерки сгустились в ночь. Дождь почти перестал, и редкие капли тяжело шлепались над головами в борт лодки. Леська прислонился к дедову плечу и задумался о том большом, о чем думалось ему всегда радостно и нежно, с нетерпеливой грустью, о таких еще долгих для него годах впереди… Леська думал о партии.
II
Над озером виснул прозрачный туман. Было оно в широких розовых складках, ласково трогало берег легкой волной, и с трудом верилось, что это оно так буянило ночью. У берега покачивалась тупорылая большая сойма[1], и с верхушки мачты по свернутому в жгут полотнищу паруса растекалась красная усмешка зари. Леська обогнал трех в шлемах, наклонился к волне, поймал ее горстями и брызнул мутноватою водою себе в лицо. Приятный холодок дробью чиркнул по телу, и Леське стало весело. Приложив руки ко рту, он закричал озеру: — Га-га! И тотчас же сконфуженно обернулся. Сзади стояли трое в переплетах ремней и с револьверами у пояса. Лица у них были строгие, далекие от леськиного веселья.
Леська виновато улыбнулся и сказал в оправдание, махнув рукою: — Озеро… Тогда один из них, рыжий, тоже улыбнулся и острый взгляд его стал мягче. — Знаю, что не море. Однако, мы торопимся. Где же твой дед запропастился? — А вон он! Савватий с багром на плече торопливо спускался к берегу. — Дедун, все готово? — озабоченно крикнул Леська. Савватий молча подтянул лодку ближе к мосткам и только тогда строго ответил: — Можно ехать, товарищи. Суетливо расселись. В движениях трех была тревожная торопливость и настороженность. Леська подметил это, и ему снова стало стыдно за свою ребячливость. «Люди на такое дело, может, на смерть едут, а я…» подумал он смущенно, развязывая бичеву у мачты. Дед налег на багор. Привычно поймав ровную струю ветра, Леська быстро закрепил косой парус. Сойма вильнула круглым носом, припала бортом к воде, но сейчас же выправилась и, вздрогнув, понесла свое, ставшее стройным, тело, ломая волны. — С богом! — глубоко вздохнул рыжий и неожиданно, сняв шлем, перекрестился широким крестом. Леська с удивлением посмотрел на него. «Значит не коммунист,» подумал он разочарованно. Лодка летела птицей, подставив ветру косое крыло паруса. Рыжие от солнца волны, уступая дорогу, звенели о борта тихими всплесками. Туман давно стаял. Солнце грело затылок Леське, и ему было по-особенному хорошо и от солнца, и от легкого быстрого бега, и от сознания, что и он тоже не пятая у собаки нога в этом важном деле. Что ж, что этот не коммунист? Может, они все беспартийные, но раз им доверяют такое, значит стоющие. Вот и они доверились ему, без году неделя комсомольцу. Значит, хорошие люди. И Леське захотелось быть к ним ближе, захотелось сказать что-нибудь ласковое и значительное, от чего повернулись бы к нему их лица и дружески открылись сердца. Рыжий сидел на дне лодки спиной к носу. У борта привалился самый молодой (Леська слышал, как его звали Жоржем) с яркими, как у девушки, губами и бледным истомленным лицом. Только горбоносый кавказец пристально смотрел в сторону Леськи, поверх его головы, словно отыскивая что-то за его спиной. — Спит, — дружески кивнул ему головой на Жоржа Леська. Но тот только прикрыл веками черные с синеватыми белками глаза и снова открыл их, ничего не сказав. «Молчат, всё молчат», с отчаяньем подумал Леська, «неужто в ГПУ все такие неразговорчивые?» Леська перевел взгляд на деда. Савватий заиграл бровями, сморщил нос и улыбнулся седым ртом. Вот с кем Леська живет душа в душу. Однако, на озере тоже строг. Шкипер, сидит у руля, значит — царь и бог, как говорят рыбаки. Ну, а на суше Леська командует. Идеологическую выправку деду дает. Как что не так: «Дед, вспомни Зимний!» Слушается. Гордится он Зимним. Советского покроя старик. Солнце пригревало. Леська уселся поудобнее и не заметил, как вздремнул.
III
— Савватий, — резко сказал рыжий, — поворачивай туда! — и он рукою указал от себя налево. Жест был отрывист и неожидан, как удар ножа. Савватий недоуменно заморгал глазами и выставил вперед бороду. — Куды ж это товарищ? Нашего берега там нету. Финляндия ведь… — Разговаривать будешь? — жестко металлическим голосом отчеканил рыжий и, встав на ноги, положил руку на кобуру. — Военные тайны тебе открывать? «Чего это он так?» — с неудовольствием подумал Леська. Он во все глаза смотрел на деда, ожидая шкиперской команды. — Ну, ждать буду? — крикнул рыжий, и браунинг, матово блеснув, прыгнул у него в руке. — Да ну же, скорей, дурень старый! — одними губами попросил Леська, боясь, что дед заупрямится. Но Савватий метнул в него маленьким гневным глазком и тихо, ровно сказал, как командовал он всегда: — Давай! Глазок перескочил на рыжие усы, и тряся бородой, дед выкинул сбивчивые слова: — Не след это… Ежели надо, и сам сделаю… А этого мы не боимся, приучены… И, нагнув голову, дал руля. Леська уже перекинул парус, и сойма, словно утюгом разгладив мутные волны, повернула от берега в открытое озеро. Возвращаясь на свое место, Леська увидел хищные глаза кавказца, его пружинное тело, припавшее к выставленному колену, и черное дуло револьвера в выброшенной вперед руке. — Фу, черт! Белены объелись, — уже злобно прошептал он. Усевшись, Леська угрюмо посмотрел на Жоржа. С блуждающими глазами он сидел, опираясь спиной о борт. Леська подметил, как судорожно дернулось слева направо его лицо, и шлепнулись без звука губы. — Уже? В Финляндию? — с трудом выговорил Жорж и поочередно взглянул на товарищей. — Нет, в Кремль с повинной, — презрительно оттопырил губу рыжий. — Там ждут таких идиотов, как вы. Леська вздрогнул и впился в обоих глазами. Жорж вскочил и, перекосив в страшной гримасе лицо, крикнул истерично: — Я идиот, а вы предатель!.. — он задохнулся. — Ха! Шпион и предатель! У Леськи похолодели руки. Рыжий побледнел и тяжело оперся рукой о колено. — Замолчи, мальчишка! — негромко и властно сказал он, — а ты кто такой? — Я не поеду с вами в Финляндию! — исступленно выкрикнул Жорж. — Я не могу больше!.. Я вернусь с ними. А вы продавайте Россию! — кричал он уже с безумными глазами. — За эти планы, за такие сведения хорошо платят, вас… Оглушительно бухнул выстрел. Жорж поперхнулся словом, взмахнул руками, словно собираясь прыгнуть, и свалился за борт. Сильно качнулась на ходу лодка.
Это было так неожиданно и быстро, что Леська не заметил даже, кто выстрелил. Он успел только увидеть мелькнувшие в воздухе сапоги и убегающую по воде ярко-красную струю. — Зачем, Авальяни? — спросил рыжий, болезненно скривив лицо. — Так лучше, — ответил тот, хищно обнажив зубы, и хлопнул револьвером себя по ноге. Леська дико закричал. — Замолчи, ты еще! — обернулся Авальяни и ткнул его в бок револьвером. Тогда Савватий, бледный и страшный поднялся во весь рост на корме. — Не трожь парнишку! — крикнул он визгливо, чужим голосом. — Не дурите, Авальяни, — сказал рыжий и оттащил его за рукав от Леськи. Потом он повернулся к Савватию. — Слушай, старик! Объяснять тебе нечего. И так понятно. Вы довезете нас и оставите ночью там, где я прикажу. Если все сойдет благополучно, будете живы. Если же что… — он выразительно взмахнул револьвером, — обоих, понял? Леська подбежал к деду. Тот взял его голову в руки и сказал хрипло: — Ваша сила. И сел за руль. Леська упал около деда, вжал голову ему в колени и сдавил зубы, чтобы не закричать снова. Но крик стоял внутри, и Леська ясно слышал его. Сердце отдавалось в ушах, и голову буравил противный звон. Так пролежал он долго, чувствуя на себе тяжелую и нежную дедову руку. Когда в нем перестало кричать, и в голове стало тихо, Леська разжал сдвинутые клещами зубы и стал ловить взвихренные мысли. Вот главная: — Шпионы… Те самые… И потом одна за другою: — Испугался я… — Везем в Финляндию… — Комсомолец я или нет?.. И последняя: — Как быть?.. Леська приподнял голову и сел возле деда, спиной к тем.
Кругом тихо и пустынно. Берегов не видно. Далеко-далеко одинокими тычками разбросались по водной равнине рыбацкие паруса. Некому помочь. На виске у Леськи билась торопливая тоненькая жилка. Леська потрогал ее пальцем. Ведь это она повторяет: — Как быть? Как быть? Леська искоса взглянул вперед. На носу о чем-то совещались шпионы. Леська всмотрелся в даль за ними и увидел лодку. Под полным парусом, на три четверти против ветра, она прокладывала путь широкими зигзагами. Вот уже простым глазом видны два человека. Один в красной рубахе. Яркое под солнцем пятно назойливо лезет в глаза. Что в них толку! Даже не крикнешь, бандиты всех перестреляют, а сами как-нибудь доберутся. — Как быть? Как быть? — настойчиво билась жилка на леськином виске.
IV
Леська скучными глазами смотрел вперед. Вдруг он приподнялся и встревоженным взглядом впился в горизонт. И тотчас же глаза его расширились и потемнели. — Чего увидел? — всматриваясь, шепнул дед, глаза его уже далеко отставали от леськиных. — Ничего, — твердо ответил Леська и даже зевнул судорожно, — видишь, лодка. Он повернулся лицом к корме. — Дай-ка, дедун, я рулем поправлю. Савватий не успел ответить. Леська за его спиной быстрым движением выдернул руль из закрепок. — Эх, выскочил, черт, — ругнулся он, — исправь-ка дед! — и сунул руль ему в руки. Леська не слышал, как бранился Савватий, всем телом перегнувшись через корму и насаживая руль на место. Жилка на виске уже не билась. Голова была ясна. В нее вошла холодная и простая мысль, от которой давеча потемнели леськины глаза. Леська бросился к мачте. В то же мгновенье на встречной лодке красным комком метнулась рубаха, и тотчас же разом упал парус. У Леськи от сердца в голову забил пьяный буйный хмель. Раздернув полотнище второго паруса, он туго прихлестнул его нижний конец. Гигантской бабочкой лодка развернула в стороны два крыла. Савватий поднялся от кормы, вгляделся вперед и от ужаса у него перехватило голос. Диким зверем прыгнул он к мачте и схватился за парус, беззвучно разевая рот. — Дед, не трожь! — в гневном восторге зазвенел Леська и, вцепившись в веревки, ударил его ногою. Савватий охнул, прижал руки к низу живота и кувыркнулся вниз. — Что такое? — порывисто вскочив, злобно блеснул на Леську глазами Авальяни и выхватил из кобуры револьвер. — Спрячь пушку, гражданин шпион! — куражась закричал Леська. — Смерч идет! Впереди, чуть отделившись от горизонта, вырывалось из воды большое грозное облако. — Что же делать? — упавшим голосом спросил рыжий и, ляскнув зубами, умоляюще посмотрел на Леську. — Ложись наземь! — заорал и топнул ногой Леська. — Вон туда! Шпионы бросились к корме. — Да не мешай мне, как дед! — кричал вслед Леська. — Вишь, он с ума от страху спятил. Может, спасу еще вас! — и озорно рассмеялся. Оба грохнулись вниз и замерли на дне лодки. С трудом встал Савватий, замахал руками и качнулся к Леське. — Сымай паруса! — натужным шепотом просипел он. Леська вскочил на борт. — Брошусь! — в веселом исступлении крикнул он и занес ногу над водою. Дед остановился и оторопело посмотрел на Леську. А он поднял руку и, пригрозив деду, сказал, как клятву, глухо и торжественно, зажигая пожаром своих глаз его глаза: — Вспомни Зимний! — Убира-ай паруса-а! — слабо, чуть слышным эхо донеслось по воде. Это кричали из той лодки. Леська печально улыбнулся. Савватий рванулся к мачте. Леська перекинул ногу через борт и строго, внушительно, как ребенку, повторил: — Дед, вспомни Зимний! Тогда у Савватия потекли слезы по бурым щекам. Он обхватил Леську руками, прижал его к груди и, мягко щекоча шелковистой бородой, зашептал бессвязно и скорбно: — Внученек… Голубок родимый… Жить бы тебе еще сколько, а ты… Господи, прости нас… Леська посмотрел на корму, где виднелись прижатые к доскам две головы в шлемах, и вздохнул долгим облегченным вздохом. Он сделал свое дело. Шпионам не увидать теперь Финляндии. А уже заметались испуганно волны. Уже задрожала всем телом лодка. И все крепчал зародившийся где-то вдалеке, грозный воющий гул. Ближе… Громче… — Прощай, деда! — в смертной тоске прошептал Леська и поцеловал пушистую бороду. И в тот же миг что-то могучее и стремительное со страшной силой ударило в туго натянутые паруса. Застонала лодка. Словно спасаясь от смерти, прыгнула вверх, бешено закрутилась волчком и тяжело рухнула на бок. Дикий разноголосый вопль слился с победным воем смерча, и водяная гора прикрыла собою Леську.V
Когда, поставив вновь парус, двое рыбаков подъехали к этому месту, — на встревоженных волнах, чернея осмоленным дном, колыхалась обезлюдевшая лодка. — Все утопли, — печально сказал тот, что в красной рубахе, и вздохнул. — Должно, катались какие, — сочувственно качнул головой другой, — рыбак парусов смерчу не подставит…
Примечания
1
Сойма — большая рыбачья лодка.
(обратно)
Последние комментарии
16 часов 21 минут назад
16 часов 31 минут назад
16 часов 44 минут назад
16 часов 52 минут назад
17 часов 35 минут назад
17 часов 50 минут назад