Обвинённый в любви (СИ) [Chantale] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

— Хозяин Драко желает, чтобы Тикси убрался в Жемчужном зале?

Юный Малфой позволил себе усмехнуться: эту комнату уже никак нельзя было привести в парадный вид. Именно в ней концентрировалось всё то дурное, что некогда воцарилось в Мэноре, и к уничтожению следов которого он попросту не был готов. Потому что это бы означало, что он стал забывать.

— Тикси, оставь всё, как есть.

— Но хозяйка вчера по камину приказала…

— Но она здесь больше не хозяйка, не правда ли? — резко оборвал лепетания своего домовика Драко.

Он понимал, что мама хочет, как лучше для него, потому что у него «вся жизнь впереди» и «даже Верховный суд признал, что за ним нет никакой вины, поэтому теперь нужно двигаться вперёд с высоко поднятой головой, как и подобает Малфоям». Однако не столь давно именно желание поступать в соответствие с ожиданиями его семьи и условностями их круга и завело Драко на скамью подсудимых. Только вот почему…

Слизеринец с силой зажмурился, пытаясь отогнать навязчивые мысли. Прошло уже более месяца с момента слушания его дела, а он всё пытался разобраться в вынесенном вердикте. В конце концов, он оказался, пожалуй, единственным счастливчиком с Меткой, которого не только полностью оправдали, но и восстановили в правах, вернув титул, средства и владения. Жить бы и радоваться, но как соотнести, например, то, как Паркинсон, даже не носящей уродливой татуировки, этого клейма избранных, лишили всего, пусть и разрешили остаться в стране, в отличие от его матери, в то время как Драко был на коне? Газеты не уставали писать о его прецеденте. Народ возмущался. Министерство и Визенгамот сохраняли упрямое молчание.

Не повезло и в том, что суды, проходившие над Пожирателями, были закрытыми, как и совещательный процесс между судьями в рамках вынесения решения. Малфой так и не знал, кого ему благодарить за столь удачный исход. В рядах судей, между прочим, были его сокурсники: посчиталось наиболее справедливым, чтобы герои войны сами определили, что делать с бывшими противниками на поле боя, как реальном, так и метафорическом.

Изначально Драко полагал, что всё дело в святом Поттере, ведь — опять же, прецедент — тот был не только судьёй в его деле, но и вызвался выступить в роли свидетеля защиты. Понятно, будь речь о ком-то другом, подобный конфликт интересов никогда бы не стал игнорироваться, но с Победителем спорить себе дороже. И Малфоя, своего непримиримого школьного врага, упрямый гриффиндорец (почти тавтология, не правда ли?) защищал с горящими глазами, из раза в раз обращая внимание на то, что у Драко особого выбора и не было, и даже при этом он всё же решился на храбрый поступок, сделав вид, что не узнал Гарри в тот самый злополучный день. Говорил, как несправедливо то, что все они, по обе стороны баррикад, подверглись такому испытанию, да ещё и в подобном возрасте. Утверждал, что каждый имеет право на ошибку, и важно не перечеркивать чью-то жизнь, а дать реальный шанс. И, наконец, — главный аргумент — напоминал, что Дамблдор был осведомлён и о предстоящем нападении армии Темного Лорда на Хогвартс, и о планирующемся на него покушении, и не воспрепятствовал этому, а воспоминания Снейпа, доставшиеся ему одному Мерлину известным путём, выступали тому подтверждением.

Подобная речь и правда могла вдохновить других судей, верных Поттеру во всем и вся. Но потом сам Драко, казалось, непоправимо оплошал.

Потому что, когда его воззвали к ответу, он чуть ли не впервые в жизни решил быть максимально честным. Впрочем, и будь его настрой другим, у него не было особого выбора, учитывая, что всех свидетелей по делу, включая и самих подсудимых, принуждали к принятию Веритасерума.

И Драко, конечно, не мог не эпатировать публику, пусть и в такой ситуации. Он признался, как он сначала гордился своей Меткой, и как страшно ему стало потом, когда он осознал, что привилегии обязательно сопровождаются обязанностями; как много времени ему потребовалось, чтобы понять, как починить шкаф в Выручай-комнате — и, возможно, понадобилось бы меньше, не понимай он, что случится в результате успеха; как он обнаружил, что Снейп следит за ним, и как профессор вызвался помочь ему сбежать после…и как он не помнил почти ничего из того, что произошло в ту самую ночь. Малфой тогда прослеживал каждый свой шаг, и между моментами, когда он направился в Выручай-комнату и очнулся в одном из тоннелей к тайному выходу из школы со Снейпом по его сторону, зияла мучительная тьма. Ему жаль, за все, что произошло. И он уверен, что именно он совершил все это. Но за сами действия он отчитаться не может — а значит, и просить прощения за них. Ведь что-то настолько тёмное должно навеки изменить тебя, не так ли? Пусть ты и не вспомнишь этого. А Драко день изо дня просто мучился незнанием. Глупо и нелепо такое утверждать, особенно понимая, что Поттер видел его тогда.

Вполне очевидно, что отражение трагичных событий в подобном ключе не затронуло струн сочувствия в достопочтимых судьях. Кингсли Шеклбот, ныне министр, перекрестил руки и качал головой. Макгонагалл поджала свои и без того иссохшие до тонкой полоски губы. Грейнджер начало быстро водить пером по пергаменту под рукой, делая явно нелестные заметки с очевидным ожесточением. Поттер уставился на него в шоке, как будто не веря в то, что Малфой осмелился произнести подобное вслух, оскверняя любую попытку Победителя Воландеморта ему помочь. Лонгботтом сидел, сжав кулаки, словно будучи в шаге от того, чтобы не вскочить с места и не ударить подсудимого, смачно, от души и до боли, подобной его. Уизли и вовсе вперился глазами в свои руки, низко опустив голову. Только взгляд Лавгуд был чистым, безмятежным, почти ободряющим, — так она смотрела на него и в начале слушания.

Именно поэтому Драко не ждал положительного исхода событий. Более того, он бы его и не приветствовал, потому что понимал, что ему нет места среди прощенных. Ему его и сейчас нет.

Решение принималось долго: делиберации длились почти пять часов. Вернувшись в судебный зал, вершители его судьбы смотрели на Драко иначе, — будто он и не был Малфоем, как если бы они видели его впервые. Но вот Поттера с ними не было, а Уизли так и продолжил сидеть, вперившись глазами себе под нос.

Не будь этой разительной перемены в их лицах, Малфой бы смирился. Да, он убийца, и что с того? Вопрос в том, даст ли он этому определять всю его дальнейшую жизнь. А так — что его определяет? Что он в действительности совершил? И, самое главное: можно ли его за это по-настоящему возненавидеть — может ли он возненавидеть самого себя?

Однако слизеринцы, как известно, не любят — а потому не умеют — долго страдать, особенно же — в муках самоанализа. Следовательно, около недели после суда Драко вполне логичным образом предположил, что может себе позволить начать задавать вопросы. Самой идеальной кандидатурой для беседы выступал никто иной как, разумеется, Золотой Мальчик.

В письме, впоследствие отправленном филином, Драко постарался быть предельно вежливым, настолько, насколько позволял его характер, понятное дело. Сухо выразив благодарность за поддержку в суде, он интересовался, возможно ли будет для гриффиндорца прибыть в Мэнор для обсуждения отдельных моментов.

«Я понимаю», — писал Малфой, - «что ударяться в детали для тебя, мистер Поттер, было бы невозможным. Впрочем, уверен, ты вполне мог бы мне намекнуть, что именно перевернуло дело с ног на голову. Я это видел, ты это видел, все это поняли, — скрывать тут нечего. Мне очень важно знать».

Но шло время, а мальчик с комплексом героя не подавал и виду, что получал послание подобного содержания. Драко почти не расстроился, его только настораживало, что ответом его не удостоили вовсе, ибо это было крайне противно привычной манере старого школьного недруга.

Можно было утверждать, что осознание собственной беспомощности жгутом скрутило его, заставляя, чуть ли не подобно Империусу, стать пассивным, послушным мотивам повседневности. И ровно сейчас она диктовала, чтобы он сидел, запершись в своём родовом замке, зачитываясь историческими талмудами из библиотеки с неиссякаемыми запасами и потягивая огневиски многолетней выдержки.

Надо же было этому несносному домовому эльфу нарушить его покой. Драко поклялся себе именем Салазара, что, случись это ещё хоть раз в ближайший час, он сошлёт его к матери во Францию. А что? Двум ссыльным явно будет веселее вместе, нежели поодиночке.

— Хозяин Драко, — как нарочно, окликнул его Тикси, прерывая неспешный и мстительный ход мыслей парня.

— Что на этот раз?

— Тикси не хочет вас беспокоить, Тикси хочет быть хорошим эльфом, но к вам посетители. Стучатся в камин.

— Кто? — Драко почти физически ощутил, как кровь лилась по его венам, жгуче, стремительно.

— Мисс Джиневра Уизли, господин.

— Я открою ей доступ к Мэнору, пусть она проходит, а потом пригласи её сюда, в библиотеку, — небрежно приказал слизеринец, хотя внутри у него все замерло от любопытства. Неужто девчонка хочет защитить покой своего драгоценного шрамоголового женишка от назойливых расспросов школьного недруга? Что же, с таким опозданием?

Через несколько минут тяжёлая дубовая дверь в библиотеку отворилась с протяжным скрипом, и в комнату ввалилась младшая Уизли, раскрасневшаяся, полная решимости. На Малфоя она взглянула только мельком, как будто убеждаясь, что тот действительно находился в обозримой близости. Владелец замка решил не прерывать этой непонятной ему игры, пока его ещё не посвятили в её правила, и ему ничего не оставалось, как молчаливо наблюдать за порывистыми действиями незваной гостьи. Та же, обнаружив французский стол эпохи Великой Революции на изящных изогнутых ножках, бросила на него свою кожаную сумочку и, повозившись с замками, стала бережно доставать из неё какой-то предмет, явно тяжёлый.

— Магия расширения пространства? Впечатляет.

— Гермиона научила, — бросили ему через плечо. — Военные нужды заставили её напрячь воображение.

Тут Драко, наконец, обратил внимание на саму вещь на столе:

— Это что, Омут Памяти?

— Как видишь.

— Уизли, зачем? Если ты оскорбилась тем, что я сказал во время суда, — прости, но я, действительно, не помню того, что сделал. Проверяй ты мою память или нет, ничего это не изменит, и в первую очередь — приговора.

— Малфой, — девушка нетерпеливо выставила вперёд ладонь, демонстрируя, что его словесные излияния ей уже успели надоесть. — Я здесь не для этого. Я здесь, чтобы показать тебе делиберацию судей. Гарри дал мне свои воспоминания, но он не знает, что я покажу их тебе.

Драко, пожалуй, впервые в жизни почувствовал себя глупым до невозможности, от волнения у него даже вспотели ладони, чего с ним вообще не бывало до войны.

— Я посылал ему письмо, спрашивал его о суде. Почему он не захотел мне помочь?

— Потому что тебе уже достаточно помогли, Малфой, — процедила Джинни. — И меня бы тут не было, если бы я не думала, что ты обязан знать об этих жертвах. Он…он думает, что ты ему ничего не должен, ты же его ни о чем не просил, — тон девушки все набирал темп, — но не спасать же тебя такой ценой! Он всё потерял, всё! Никто с ним не разговаривает, никто не хочет его знать!.. — В бирюзовых глазах стояла дымка из слез, и слизеринец, пусть всё ещё недоумевая, едва подавил в себе нелепый порыв успокаивающе погладить Уизли по плечу.

— Я, честно, не знаю, как там меня спасал Поттер, но чтобы из-за меня сложилась такая ситуация вокруг Героя… Уизли, право, он убил Воландеморта, кому какое дело?

Джинни шумно вздохнула, на секунду прикрыв глаза, словно собираясь с силами.

— Ты дальше носа своего не видишь, а, Малфой? Скажи: есть ли хоть кто-то в твоей жизни, ради которого ты бы решился предать своих близких?

— Это, эммм, слишком резкая смена темы, не находишь? — губы Драко растянулись в нервной усмешке. — Не знаю. Глупо такое спрашивать, право: полагаю, что только ради своих близких и можно решиться на предательство.

Наступила неловкая пауза, в течение которой девушка оценивающе рассматривала его с ног до головы, как если бы примеряясь, являлся ли он достойным её (Поттера?) тайны.

— Ладно, — наконец изрекла она, — не мой это был выбор, не мне и судить. А из тебя, пока не поймёшь, о чем я тут вообще говорю, все равно никакого толка не выйдет. Эх, да и потом, — тут рыжая неопределенно махнула рукой, — может, что и тем более…

— Уизли, либо ты показываешь, что в Омуте, либо не трать мое время.

— Да, ты как раз так занят, — хмыкнула Джинни. — Окей, Моргана с тобой.

И она отошла от Омута, пригласительно протянув руки в демонстративном жесте.

Драко, мало волнуемый поведением девчонки, приблизился к Чаше и застыл перед ней в нерешительности. Слизеринцы в целом и Малфои в частности особо не заботились о правде, когда дело касалось самосохранения, так не будет ли разгадка этой тайны стоить слишком дорого для его спокойствия?

Плевать! Плевать. Было бы, что терять.

Не дав себе времени на продолжение лишних размышлений, парень приблизился к самой дымчатой поверхности волшебного сосуда.

Картинка проступила сразу же: тесный зал, простые деревянные столы и лавки, непрекращающийся гомон.

— Гарри, я все понимаю, ты благодарен ему и его матери, но он же убийца! — Грейнджер активно жестикулировала, как будто это делало её аргументы более очевидными. — И вся эта история с «я чувствовал, что у меня не было выбора», — она скорчила гримаску, — это полная ерунда. Выбор есть всегда!

— Гермиона права! Он пустил Пожирателей в Хогвартс! — встрепенулся Невилл.

— Я нахожу наиболее отталкивающим тот факт, что мистер Малфой отказался взять на себя ответственность, — чопорно поддержала своих бывших учеников Макгонагалл.

— Он Малфой, ради всего святого! Они только и умеют, что отнекиваться и увиливать. Не вижу, чем его пребывание на свободе будет полезно новому обществу, которое мы стараемся построить, — высказался Кингсли.

— Я…честно, я не знаю… На шестом курсе он постоянно выглядел таким напуганным. Ему необходим шанс, я думаю? — промямлил Поттер в ответ на обрушившийся на него поток мнений.

Шум голосов был прерван грохотом мощного кулака Рона Уизли об стол.

— Прекратите немедленно! Вы забываетесь: Дамблдор был в курсе всего, Гарри правильно сказал! Почему же мы не судим его за роль, сыгранную его же играми в нападении на школу? Посмертно, ну? Ведь в этом весь сыр-бор, скажете, не так? Он взрослый, Малфой — подросток! Где ваши мозги?

Если бы Драко, не будучи лишь проекцией сознания в воспоминание, сейчас мог вскрикнуть от удивления, он бы это сделал. Уизел. Его. Защищает.

Коллеги рыжего гриффиндорца были поражены не меньше.

— Почему ты защищаешь Малфоя? — мгновенно взвилась Грейнджер, одним небрежным жестом перебрасывая густую копну волос с одного плеча на другое.

— Хорошим вопросом тут было бы — почему вы его не защищаете? Мне казалось, это наша работа, быть максимально объективными и всё такое, — было ей немедленным ответом.

Вдруг подала голос до того безмятежно глядевшая в потолок Лавгуд:

— Рональд, скажи правду. Ты ведь просто не можешь иначе, да? Ты бы защитил Драко любой ценой?

Уизли покраснел удушливой волной, но все остальные, приняв это за неприятие подобного комментария, лишь поморщились. Драко кивнул про себя: ну да, Полоумную Лавгуд никто и никогда не принимал всерьёз. Только вот это не помешало ей отличиться на войне.

— Так, ладно, — отмахнулся Рон от слов девушки, — другой момент. Малфой ведь говорил правду. Он действительно не помнит того, как открыл Пожирателям доступ в школу или как убивал директора. Это могло быть вызвано чем угодно: он мог быть под Империусом или другим заклинанием, мог быть напоен сывороткой. Или, положим, Снейп придумал какой-то коварный план. Он ведь хотел помочь Малфою, но не травмировать его, он дал слово Нарциссе. Но и не совершить убийства Драко, хотя бы на словах, не мог, это бы значительно ухудшило положение для него и его семьи. А ещё, может…- вдохновенно продолжил было своё теоретизирование Уизли, но был прерван раздражённым покашливанием Кингсли.

— Рон, мы поняли тебя. Ты почему-то очень хочешь справедливости для своего школьного врага, — иронично заключил Министр. — Но самый простой ответ иногда и есть самый правдивый. В данном случае вероятнее всего то, что Малфой был в состоянии шока после того, как увидел, что совершил, — его память не смогла этого вынести.

— Да, Рон, — голос Гарри приобрёл твёрдость, — я видел, как он убил Дамблдора, не забывай. Это был точно он и он точно был в ясном сознании, по крайней мере, на тот момент. Он так колебался, так дрожал. Было заметно, что ему было очень тяжело. Но все же, он это сделал. И это было его решением, и решением явно сознательным, отдельным от чего бы то ни было, на что пришлось пойти директору. Мы ведь хотели выиграть войну, не в солдатиков играли.

Некрасивые красные пятна поползли по лицу Уизли. Драко не нужно было обладать своим идеальным зрением, чтобы понять, что парень был практически на грани слез. Драко и сам был готов заплакать при взгляде на его, и ему были недоступны причины этой реакции — ни своей, ни гриффиндорца.

— Что, — тут голос рыжего оборвался, сорвавшись в хрип, — хм, хм, что вы собираетесь с ним сделать? В таком случае?

— Я предлагаю Азкабан. — Грейнджер.

— Выдворить из страны. — Лонгботтом.

— Лишить наследства?.. — Поттер.

— Поцелуй, как и положено Пожирателю и Малфою. — Кингсли.

Выкрики, казалось, со всех сторон. Этот обвинительный тон, эта тошнотворная уверенность в своей правоте, эта кичливая ненависть. Мерлин, пусть это прекратится, прекратится, как Драко вообще вовлёк себя во все это!..

— Хватит! — вдруг раздалось контрастом остальным голосам. Сразу двое, Лавгуд и Уизли. Конечно, Уизли. Его неожиданный и явно спятивший после войны защитник.

— Что на этот раз? Почему ты так настаиваешь на том, чтобы Хорёк был оправдан? — снисходительно выгнула бровь гриффиндорская заучка.

— Да потому что, — парень набрал в грудь побольше воздуха, — потому что ему нечего помнить! Он, правда, не делал этого!

— И кто же тогда? — растерянно спросил его Лонгботтом, поражённый праведным гневом друга.

— Мерлин вас всех подери! — в сердцах выкрикнул Рон. Драко с острой отчетливостью неожиданно осознал, что ему было его жаль. — «Кто-кто-кто»? Заладили. Уверены, что хотите знать? Да пожалуйста. Дайте мне Веритасерум. Двойную дозу, чтобы наверняка, — медовым голоском пропел он.

Смена тона и настроения, столь резкая, ввергла всех свидетелей этой сцены, включая самого Малфоя, в глубочайшее смятение.

— И не забудьте проверить меня на все заклинания влияния, особенно заострите своё внимание на приворотных, заранее благодарю покорно.

Однако, когда Уизли закончил с инструкциями, никто и не пошевелился с места. Лавгуд, впрочем, была единственной, кто улыбался, широко и по-своему одухотворенно.

— Что вы все стоите столбом? — рявкнул на всех не желавший успокаиваться или приходить в себя Уизли. — Вы сами этого хотели! Получите-распишитесь, свидетель по делу, вот он я!

Могло создаться впечатление, что парню был приятен устроенный им спектакль: на его губах играла ожесточенная ухмылка. Только вот Драко был готов поставить все своё фамильное состояние на то, что рыжий вот так, неуклюже и зло, пытался замаскировать то, что своими действиями сам резал себя по живому. За него, презренного Хорька.

Вокруг Рона после его выкрика-плача почти сразу началась суета и сумятица: все приготовления заняли заняли как минимум час, и Драко пожалел, что воспоминания нельзя прокрутить. Гениальная затея, по сути, но никому ещё не пришло в голову, как ее осуществить.

Но вот, в конечном итоге, Уизли уселся перед остальными судьями, напичканный сывороткой правды, проверенный на все возможные и невозможные заклинания и даже проклятия. Идеальный свидетель, который, уже не в первый раз за день, был вынужден столкнуться с необходимостью говорить первым.

— Ну, давайте.

— Что «ну», Рон? — Поттер поправил очки на переносице, сфокусировав усталый взгляд на товарище. — К чему ты все это затеял?

— Соплохваста вам за ногу! — глупо выругались ему в ответ. Драко аж поморщился. Уизлевщиной так и несёт, вот что ты с ним будешь делать?

— Спросите меня. Спросите, кто впустил Пожирателей в Хогвартс.

— Кто же? — Грейнджер смотрела на друга, как на избалованного ребёнка.

Глядя прямо ей в глаза, тот выстрелил наповал:

— Я.

— Рон, ну о чем ты… — Шатенка растерянно всплеснула руками. Она явно не знала, как продолжить. Догадка ужасом озарила ее лицо. — Всё! Немедленно прекратите задавать ему вопросы! Гарри, уведи его отсюда!

— Герми, прекрати эту панику. Что вы там все повторяли сегодня по сто раз? «Это его выбор»? Ну, а вот это вот мой. Невинный человек не будет осуждён. Особенно из-за моего молчания и особенно Драко. Я все сказал.

«Особенно Драко». Вот оно как. Глупый-глупый гриффиндорец. Круглый идиот. Нет, вы только вообразите!.. Драко поймал себя на том, что он улыбается, словно какая-нибудь Лавгуд.

— Глупость какая, — нахмурился Гарри. — Это очень тупой розыгрыш, Рон, так и знай, понахватался от близнецов в свое время, да?

Встретив стену гробового молчания, Мальчик-Который-Выжил заозирался по сторонам, пытаясь выцепить выражения лиц остальных судей.

— Вы все сговорились, что ли? — растерянно, жалобно.

Страдания Героя оборвала Макгонагалл, вероятно, сжалившись:

— Мистер Уизли, вы знаете, кто убил директора Альбуса Дамблдора? — сухо, сдержанно.

— Профессор, я… — взгляд Рона заметался, избегая останавливаться на ком бы то ни было, и у Драко просто разрывалось сердце, — я…честно, когда я узнал, на что его обрекли, я никак не мог ему позволить… Я решил, лучше я, чем он. И Дамблдор, он понял меня. Надеюсь, что и нашёл в себе силы простить.

— Рон. Я не понимаю. Так…гм. Кто убил Дамблдора, Рон?

— Гарри, — рыжий тяжело сглотнул, — Снейп сказал, что доставит Драко в безопасное место, откуда они потом смогут незаметно покинуть школу. Он же был редкий выдумщик на заклинания, ну, ты знаешь же, Принц-Полукровка и бла-бла-бла. — Нервный смешок. — И у него было заклинание на смену тел, срабатывало лучше всякого Оборотного. И я… Я был Драко в ту ночь. Я сделал, что ему было приказано, а потом убежал и прятался в пустой классной комнате до тех пор, пока Снейп не поменял нас обратно. После я присоединился к бойне. А до этого я… Да, ну, да. Я выполнил задание, данное Драко Воландемортом. Это я впустил Пожирателей в Хогвартс. И я убил Дамблдора.

Только после обличающих слов Рона Драко стал понимать, на что тот в действительности пошёл ради него. Но зачем? Так просто никто не делает, из-за мимолетной подростковой влюблённости или чего-либо ещё. Малфой был готов поклясться, что даже сумасбродный Поттер не стал бы совершать такое ради своей малютки Уизли.

Между тем, тот самый Поттер был категоричен, как никогда:

— Я не верю. Почему этого нет в воспоминаниях Снейпа?

— Потому что он изменил свои воспоминания. Воландеморт должен был быть уверен в том, что Драко блестяще справился со своим заданием. А то, что он от шока что-то там не упомнил — ерунда. Главное, чтобы все помнил самый верный из слуг, который, как удачно сложилось, по совместительству ещё и мастер в ментальной магии.

Такого даже избирательная логика Поттера не могла просто так отринуть.

— Ах ты тварь!

— Протего! Экспеллиармус Максима! Гарри, что ты делаешь?

— Герми, он предал нас всех!

— Ради Хорька! — поддакнул другу Невилл.

— Вот именно поэтому я отняла палочки у вас всех. Отойдите все от него. Боже, неужто нельзя выслушать его до конца? Это не предательство, если были веские на то причины. У тебя же они были? Рон? — Гриффиндорка просительно всматривалась в лицо друга, будто сама пытаясь найти ответы по одному его выражению.

Вместо этого она получила вымученную улыбку.

— Спасибо, что ты хочешь быть на моей стороне, но… Веские причины были у директора. Они были у Снейпа. Я бы сейчас так хотел сказать тебе, что они были у меня; что Драко нуждался в выручке и глупый я не видел другого выхода; что все остальные отвернулись от него, и я один такой герой; что он не знал другого, не знал лучшего пути, а я знал и именно поэтому шагнул вместо него во тьму; что он лишь один из многих слизеринцев, ну, и не только, оказавшихся в западне своего происхождения, но одного Драко я получил шанс спасти. Только это неправда все. Я просто эгоист, и я хотел, чтобы он был в безопасности, хотел этого исключительно для себя. Иначе, мне кажется, я бы перестал дышать сам.

Такого не бывает. Даже в легендах о подобном не пишут. Это подделанное воспоминание, которое Уизли подсунула бедному наивному Драко.

Пусть, он разберётся с этим позже, — пока же он не мог оторвать взора от неожиданно открывшейся ему красоты Рона. Этот разворот плеч, этот рост исполина, эти решительно-грубые черты… Мерлин.

— Любовь — такое прекрасное чувство, скажи, Рональд? — прощебетала Лавгуд в самый что ни на есть «подходящий» момент.

— Нет. Не-е-т! — Поттер окончательно потерял самообладание, снова пантерой кинувшись к Рону и нависнув прямо над ним. — Они тебе угрожали, да? Люциус, может, кто-то ещё? Тебя хитростью заставили помогать Хорьку?

Рыжий взвился:

— Он у тебя уже опять Хорёк? Ты только что защищал его в суде!

Будоражащее тепло растеклось по нутру Драко: никто и никогда не вступался за него с такой, воистину, львиной неистовостью.

— И нет, Луна, любовь — разрушительное чувство. Оно кислотой изъедает всё твоё естество, непростительным поражает любое другое ощущение, присутствует рядом с тобой неизменно, как вечный молчаливый упрёк, как хогвартский призрак. Но если ты ему поддашься, наконец, сложишь орудие, пусть спустя годы, оно приносит головокружительную легкость, только вот больше ничего другого ты и не захочешь больше знать.

— Да ты поэт, друг, — яд в голосе Поттера мог бы загубить саму чёрную мамбу. — Ты бы так изъяснялся на занятиях, как сейчас, может, обогнал бы саму Гермиону по баллам. И, кстати, не забывайся — ты когда-то сам, с большим удовольствием, чем кто-либо ещё, называл его Хорьком.

— Гарри, пожалуйста, постарайся понять меня. Я так долго боролся с тем, что испытывал. Сначала я принимал это за ненависть, потом — похоть, потом — сумасшествие. Но всё было куда проще. И когда я увидел, как ему плохо, как он тает день ото дня из-за выбора, перед которым его поставили… Да и был ли у него выбор? Он — Малфой. Чувство долга превыше всего. Кто бы из вас поступил иначе? — Уизли отчаянно огляделся вокруг, пытаясь найти если не сочувствие, то хотя бы понимание.

«Когда ты научился читать меня, словно открытую книгу, рыжее ты недоразумение? И как сильно нужно любить кого-то, чтобы решиться на такую глупость? Это ведь и правда так, ты ведь меня…действительно любишь? А за что?»

— Так, хватит, — сбросил с себя созданный эффектом неожиданности морок Кингсли. — Мы тут уже несколько часов точно, все у нас потом будут спрашивать, к чему было столько рассуждать о таком очевидном деле.

— «Очевидном»?! — Рон вскочил, в ярости.

— А с тобой, Рональд, мы позже разберёмся. — Кингсли угрожающе свёл тёмные брови, видимо, доведённый до предела своего терпения.

— Ну уж нет, господин Министр, — голос рыжеволосого парня дрожал от негодования, — не для того я тут распинался, чтобы вы состряпали удобное вам дельце. И раз уж я открыл рот сейчас, то потом мне не составит труда сделать то же самое для газет.

Всё чудасатее и чудасатее, подивился Драко. У Уизли, должно быть, просто стальные яйца, чтобы вот так, как будто и не стесняясь, запугивать Министра Магии.

— Отлично! — взорвался, наконец, Кингсли. — Тогда мы отправим в Азкабан истинного виновного, и плевать я…

— Министр! — предупреждающе одернула его Макгонагалл.

— Я очень сомневаюсь, что вы можете позволить себе засадить Героя Войны, — осторожно ввернула Грейнджер, косясь на Рона.

— Ну и что я должен, позволить вам отправить Малфоя гулять на свободе без всяких последствий? Что мне народ скажет?

— Без всяких, Кингсли, — предупреждающий тон Уизли будто проникал под кожу, — вы оставите всё как есть, от его свободы до средств семьи.

Раздались приглушённые ругательства, а затем кто-то чудовищно громко хлопнул дверью.

Наверняка Поттер, догадался Драко, поскольку воспоминание тут же оборвалось и его сознание было вытеснено из Омута.

========== Часть 2 ==========

— И я должен поверить во что-то подобное?

— А почему бы и нет, Малфой? — с вызовом бросили ему. — Нам обоим хорошо известно, что воспоминания из Омута нельзя подделать, не обладая крайне высоким уровнем и темной магии, и легилименции. То есть это неподвластно никому из, эмм, скажем, ныне живущих. Или мой брат просто слишком хорош, чтобы быть правдой?

— Да…нет, — тут же осекся парень. Раздраженно мотнул головой: — Да вовсе не в этом дело!

— И в чем же?

— Таких чувств не бывает. Особенно у парня к парню. Ему разве зубрила ваша гриффиндорская не нравилась, кстати? И даже если всё не так, ему — любить меня? Я же изводил его все школьные годы! Он что, мазохист?

Его нежданная гостья только развела руками и улыбнулась как-то легкомысленно:

— Да разве можно такое обьяснить? Поверь мне, я пыталась. И он сам, наверняка, тоже.

— Так ты знала?

— О его чувствах к тебе? Конечно, всегда. Я не понимаю, как другие могли не заметить.

Драко задумался: спросить — не спросить? Стоит ли продолжать выводить на поверхность эту историю, всколыхнувшую в нём эмоциональную сторону, с которой он никогда не умел справляться?

— А как удалось заметить тебе? Ты преуспевала в Прорицаниях? — не удержал себя от ехидства Малфой.

— Если балансирование в дюймах от Тролля можно назвать успехом, — хмыкнула младшая Уизли. — Я просто очень хорошо знаю своего брата. Он всегда наблюдал за тобой, говорил о тебе, порой вскипал неожиданно быстро в ответ на твои подначки, хотя он, на самом деле, не такой уж и импульсивный, каким ты его помнишь.

— Ладно, предположим, я производил на него определённый эффект. Этого не достаточно.

Установилось молчание, которое, впрочем, тяготило больше любого рода слов, поскольку гриффиндорка вперилась в Драко тяжелым взглядом исподлобья. Драко ни разу не отвёл взгляда, будто отвечая на вызов.

— Знаешь, Малфой, я ведь не пришла сюда, чтобы что-то тебе доказывать. На самом деле, не очень-то мне и хотелось бы, чтобы ты, как бы это выразить, впечатлился чувствами моего брата.

— Сколько холода в твоём тоне, даже обидно! Неужто не видишь меня будущим членом вашей и без того многочисленной семейки?

— Нет, не вижу, — отчеканили парню в ответ. — Потому что я убеждена, что такие, как ты, любить не умеют. А значит, даже если любовь будет прямо перед твоим носом, она тебе всё равно будет недоступна. Рон, при всей своей слепости, и то сказал мне однажды: «Джин, а что пытаться? Малфои умеют любить только своих».

Как бы ни тяжело было признавать правоту Рыжего, но так оно и было. Драко никогда и ни в кого ещё не влюблялся, более того, ему особо никто и не нравился, хотя он и замечал порой, что у какой-то девушки особенно грациозная осанка, а у парня — безукоризненные манеры.

Ему и в голову не приходило задаться вопросом, почему это так, а не иначе, ведь он был так занят: семьёй, семейными вопросами… Он вздохнул. Теперь рядом с ним не было никого, кто олицетворял бы всё это, так куда деть ту самую «любовь к своим»? Не отправлять же совой во Францию. А с другой стороны, что, в отчаянии или из благодарности бросаться в объятия Уизли? Драко ведь не просил его ни о чём, гриффиндорец и сам признал, что это был его выбор.

Из размышлений, как из тумана, до него донёсся голос Джинни:

— Рон ни в коем случае не должен знать о нашем разговоре. Эй, Малфой, слышишь? Ни полслова об этом!

— Я не понимаю, с чего бы я вообще заводил с ним разговор, Уизли, — холодно, отстранённо, чтобы поверить в это самому. — Мы всегда были из разных миров, случившееся ничего не меняет.

— Так я и думала, — удовлетворенно хмыкнула девушка.

— Тогда зачем ты вообще пришла сюда? — раздражение волнами колыхалось в Драко, угрожая вылиться в словесную атаку.

— Ну… Рон убеждён, что ты ему ничего не должен, но вот я так не думаю. Решила повторно убедиться в том, что слизеринцы просто не умеют быть благодарными. И чтобы предупредить, что, увидя его в том тошнотворном пабе в Лютном, ты можешь не удивляться, не беспокоить его своими псевдо-остроумными ремарками и особенно — не унижать его. Потому что он там из-за тебя.

— Я тебя не понимаю, — искусно выгнутая дугой бровь, жест пренебрежительного недоумения, вырабатываемый поколениями и такой бесполезный сейчас для Драко, у которого внутри всё заныло.

— Он остался практически один на один со своими демонами. Рассказать о твоём судебном процессе, может, и нельзя, но все видят, что Гарри считает его предателем. Народные любимцы всегда правы, Малфой, а Рон, пусть и герой, любим никогда не был, — Драко слушал её, будто забыв, как дышать, а она не прекращала хлестать по нему словами. — Рон сам верит Гарри. Ему невыносимо быть дома, но он и не может просто быть в толпе людей. Поэтому он напивается, окруженый изгоями, уже несколько дней подряд. — Горечь маской застыла на лице его собеседницы, и Драко боялся позволить себе перенять это выражение. Ему нет дела до Уизли, мир таков, что никто никому ничего не должен, и вообще…

— Но ведь есть ты, ты осталась рядом, — вдруг выпалил он вопреки ходу своих мыслей.

— Рон не позволит мне. Он отталкивает меня, как только может, к тому же… Я люблю Гарри, Малфой, я люблю его больше жизни, если ты вообще можешь такое понять. Мне неприятно, что он воспринимает мир только в чёрно-белом цвете, но такой уж он есть, и ему сейчас больно, а значит, я должна быть рядом.

— То есть как?.. — Драко сначала растерялся, а потом разозлился окончательно. — Ты пришла с такой бравадой, пытаясь вызвать во мне жалость, или благодарность, или Мерлину одному известно, что ещё, говорила о высоком, в то время как вот так вот ты выражаешь свои сестринские чувства? Ну да, он чудовищно ошибся, совершил что-то страшное в порыве чувств не к тому человеку, но ведь это не повод… Или в этом всё и дело, а? — голос парня был на грани крика. — Вы, благородные гриффиндорцы, готовы линчевать того, кто рисковал ради вас жизнью, просто потому, что у него дурной, по вашему мнению, вкус?

— Мне самой неприятно об этом вспоминать, но ради всего святого, Малфой, он же убил человека! И сколько ещё их — нас — пострадало, когда он открыл доступ к школе твоим приспешникам?

— И что? И что?! — Драко, казалось, забыл самое себя от гнева. — Дамблдор бы все равно умер, все мои, как ты выразилась, приспешники уже давно убиты или приговорены к Поцелую, считай, всё равно, что мертвы, а твой брат, он — живой! Живой, понимаешь? И ему тоже может быть больно, даже если он не святой Поттер! — Он остановил себя, словно споткнувшись о свои слова, тяжело дыша и стараясь успокоиться.

— Малфой, я…

— Вот не надо! — тут же перебили Джинни, но тон уже был холодный, свистящий. — Знаешь, что я думаю, Уизли? Может, и хорошо, что он остался без всех вас. Может, один он гораздо лучшая для себя компания, чем все вы вместе взятые. Может, и хорошо, что ты мне обо всём рассказала, потому что хотя бы кто-то сможет оценить Рыжего по достоинству. А теперь — вон! И котелок свой забери!

Джинни не нужно было повторять дважды, и уже менее, чем через минуту, за её спиной мягко захлопнулась дверь.

Драко был слишком занят молчаливым распинанием себя за «оценить Рыжего по достоинству», чтобы заметить, что девушка уходила с улыбкой, змейкой то и дело проскальзывающей у неё на губах.

***

Лютный переулок никогда не входил в число облюбованных Драко мест, но сейчас ему хотелось тут быть меньше всего на свете: во-первых потому, что оно стало ещё неуютнее, чем раньше, с полуразрушенными заведениями зияющими своей пустотой; а во-вторых потому, что тут стало опаснее, чем когда бы то ни было — аврорские рейды в поисках «нежелательных элементов» совершались через день, в то время как эти самые «элементы» всё равно стекались сюда рекой. Конечно, эта улица и раньше не была пристанищем светских особ, но Малфой-младший с отцом частенько появлялись здесь в поисках особых артефактов или книг, без стеснения или стыда быть замеченными.

Парень не уставал себя спрашивать о том, почему он вообще намеренно ставит себя в подобное положение. Не знай он, что Уизли стал часто наведываться в местный паб, то, справедливо предположить, и в мыслях бы он не позволил себе такой визит. Но толкало ли его банальное любопытство, чувство вины или искреннее участие? Наверное, Малфой не особо желал бы узнать ответ на этот вопрос наверняка.

В Лютном был только один паб, существовавший, если верить слухам, уже тройку-другую веков. Изначально он был основан, на удивление, каким-то гоблином, предавшим строгий кодекс поведения и намеренно укравший у другого гоблина, а затем передавался с рук на руки, да так часто, что никто и не смог бы назвать имени последнего владельца. Сам Драко бывал там только однажды, и то потому, что Блейз Забини приволок его туда обманом, желая «расширить культурные рамки своего хорошего приятеля». В пабе всё регулировалось сетью защитных заклинаний, способных вышвырнуть агрессивного посетителя или автоматически вызвать авроров в случае, если замечено применение определённого рода магии, но такой контроль был далеко не всеобъемлющ, а потому и атмосфера места оставляла желать лучшего. При всём при этом было поразительно, что на время войны деятельность паба была самовольно приостановлена владельцем, что. впрочем, оказалось крайне хитрым предпринимательским ходом, поскольку в итоге заведение сохранило свою репутацию в глазах закона.

В это своё посещение Драко хотел провести тут минимальное необходимое количество времени: в пабе было душно, горько пахло смесью огневиски и будто каких-то зелий, отовсюду раздавались громкие голоса и смешливый гогот. Положа руку на сердце, он чувствовал себя здесь крайне неуютно, почти как маленький ребёнок, потерявшийся в неблагополучной части города.

К счастью, Уизли нашёлся почти сразу. Даже в приглушенном свете помещения его огненная грива позволяла безошибочно выделить его в людской сутолоке, сидящим прямо за стойкой бара и меланхолично уставившимся в пространство. Его руки были пусты.

— Что, Уизел, тебя уже успели обокрасть? Или гриффиндорцы специально ходят в пабы, чтобы протестовать потребление алкоголя? — «Драко, никогда в жизни ещё ты не звучал так глупо. Кто так начинает разговор? Кто подкрадывается к собеседнику со спины? Соберись, ты же Малфой!».

Рон крупно вздрогнул и выдержал мучительно долгую паузу перед тем, как обернуться. Если бы Драко не знал о…в общем, если бы он был не в курсе его чувств, то подумал бы, что на его месте парень увидел привидение, так сильно исказилось его выражение при одном только взгляде на него.

— Хорёк, уйди, Мерлина ради.

«Что значит — хорёк? Что значит — уйди? Разве ты до дрожи не счастлив встрече со мной? Пфф».

— Разве ты не рад встрече со мной?

Рыжеволосый был, казалось, обескуражен серьезностью тона слизеринца и даже позволил себе кривоватую улыбку:

— Ты так это спросил, будто при встрече я обычно всегда бросаюсь тебе на шею вне себя от счастья.

— Может, в моём сознании именно так это и должно происходить. — Улыбка тут же сползла с лица Рона, и Драко поспешно поправил себя: — В смысле, не только с тобой, Уизли, со всеми. Вообще не понимаю, как кто-то может не быть в восторге от встречи со мной. — «Мерлин, да что я несу? Отец бы сгорел со стыда. Да что там — я сейчас сгорю со стыда! С каких пор я вообще так косноязычен? Хотя, может, и к лучшему, вроде пронесло, Рыжий вроде как заметно расслабился».

— Малфой, ты что, пьян? — почти с умилением.

— Ну…только если чу-уточку, — лукаво протянул Драко, поняв, как может обыграть ситуацию, не потеряв лицо, и сиюминутно плюхаясь на стул рядом с гриффиндорцем.

— Надо же, алкоголь, оказывается, как антидот для твоего яда.

— Считай, у тебя появился шанс увидеть новую сторону меня, умник, — пожурил Рона парень, стараясь сделать вид, будто ни во что не вкладывает слишком много смысла. — Гарсон! В смысле, господин бармен! Огневиски со льдом, пожалуйста!

«Во мне погибает великий актёр».

— Тебе уже не хватит?

— Беспокоишься, Рыжий? — «Естественно, не хватит, иначе даже ты можешь догадаться, что от меня несёт не алкоголем, а парфюмом».

— Ещё чего! — пренебрежительно фыркнулиему в ответ. — Просто не хотелось бы потом присматривать за твоей дурной особой.

— Тебя никто и не просит! — тут же «обиделся» Драко. — И вообще, я прекрасно справляюсь сам, как видишь. Вообще не планировал тебя встретить в подобном месте.

— Ладно, Малфой, не ворчи, — Рыжему явно нравилось происходящее, в его глазах то и дело прыгали смешинки, он даже разрумянился. Или это была просто игра воображения Драко? Хотелось продолжать видеть его улыбку.

— Знаешь, ради приличия ты мог бы избегать моей территории.

— Твоя территория? Лютный, серьёзно? Малфой, ну честно, не смеши меня.

— Смейся-смейся, Уизли! Вот приду в это ваше, как его, «Кафе-мороженое Фортескью», и тогда ты поймёшь, о чем я.

— Ты сам как ребёнок, Хорёк, вот у Фортескью тебе самое и место.

— С чего это я — как ребёнок?

— Ну, знаешь, ты обидчивый, капризный, довольно, — Рон выдержал драматичную паузу, — да, я бы сказал, довольно ранимый.

— Эй! — возмутился Драко, невольно ткнув собеседника в плечо. Сердце же его билось гулко и как-то замедленно, будто стараясь оттянуть что-то неизбежное.

— Но ведь это правда. Ты всегда таким был, — Уизли смотрел прямо на него, развернувшись всем корпусом; Малфой, казалось, забыл, как дышать, потому что ему почудилось нечто, до того ему незнакомое.

В тёмных при таком освещении глазах он увидел такую нежность, что больше не мог отвести взгляда.

— Рыжий, — чуть ли не прошептал Драко, боясь, что у него сорвётся голос, но также боясь, что в шумном пабе иначе его не услышат, а потому склонившись к Рону совсем близко, так, что при других обстоятельствах это было бы просто неприличным, — всё же, почему ты здесь? И почему ты один?

Гриффиндорец тяжело сглотнул, как будто не решаясь ответить.

— А почему ты не уехал во Францию, Малфой? Все твои там.

— Там всего лишь моя мать. Я люблю её, конечно, но, — Драко нервно усмехнулся, — недавно я перестал понимать, кто такие «свои». Наше поместье — это всё, что осталось от наследия Малфоев, от нашего прошлого, будь то блистательного или разрушительного. Я не могу его оставить, ведь всё это — часть меня. А с остальным я разберусь как-нибудь по ходу дела.

— Разберёшься? — Уизли будто переспрашивал невпопад, ещё больше сократив расстояние между собой и блондином.

Малфой отметил, что него приятно пахло: лимонами, кофе и печеньем, каким-то невероятно домашним сочетанием, которое так не вязалось с довольно брутальной внешностью. Сила, которой веяло от него, и нежность, которую невозможно было описать словами. За что он полюбил Драко? Это было всё равно, что ставить на хромую лошадь.

Слизеринец резко отстранился и залпом выпил всё остававшееся в стакане огневиски. Закружилась голова.

— Да, разберусь, только не знаю, с чего начать, — затараторил он. — Поместье такое большое, знаешь, а я там совсем один, я не думал, что однажды такое может случиться. Вот, и… — гордый, самовлюбленный Драко Малфой был вконец смущён, — не хочешь пожить у меня? Могу отдать тебе лучшую гостевую комнату. Или нет — целое крыло!

— Чего? — на него уставились во все глаза.

— А что? Будешь самым что ни на есть своим. В смысле, моим. Гостем, — поспешно добавил Малфой, пунцовея.

Он сам не брался понимать, что с ним происходит. Уизли оказался неожиданно неповторимым, и его не хотелось отпускать, хотелось узнать, что будет дальше, хотелось ближе, хотелось больше. Более того, Драко ощущал необходимость защитить его, укрыть от всех любопытных глаз и толков в большом злом мире, который незаслуженно обидел его, в конце концов загнав в самый недружелюбный уголок магического Лондона.

— Ты головой ударился, что ли, — всерьёз забеспокоился Рон, — ну или ты вот правда совсем не умеешь пить. Пошли на улицу, я тебя аппарирую в поместье. — Он поднялся, не дожидаясь ответа собеседника, и стремительно направился к выходу из паба, не оборачиваясь.

«Он же не убегает от меня? Он убегает от меня!».

— Уизли, стой!

Драко бросился следом с такой быстротой, что вылетел наружу, будто пробка, чуть не сбив гриффиндорца с ног.

— Что ты делаешь, аккуратнее, так же можно и…

— Уизли, я серьёзно, — выпалил блондин, еле переводя дыхание.

— Мерлин, это начинает становиться просто нелепым, — Рон повернул голову куда-то в сторону, закусив губу, боясь отреагировать как-то излишне.

— Уизли, посмотри на меня!

— Как это для тебя типично, требовать к себе внимания во что бы то ни стало!

— Уизли! — выцепить его руки из карманов мантии, беря их в свои, сжать крепко, потому что им обоим сейчас страшно. — Уизли, — мягко, просительно.

— Хочешь себе новую зверушку? — неверящая усмешка, но вырвать ладони он не пытался.

— Ты не узнаешь, пока не попробуешь. Может, я хочу подружиться с тобой. А может, ты и прав. Но я обещаю, что в таком случае буду очень хорошо о тебе заботиться. — И Драко улыбнулся ему широко, искренне, забыв на мгновение, что не позволил бы себе такого раньше. Он много чего не позволял себе раньше. Рон растерянно моргнул, опешив.

— Эмм… Подружиться, значит… Заботиться будешь, — совершенно обескураженно. — Ладно. Мы, это… Мы посмотрим, как пойдёт всё. А теперь давай, держись крепче.

Его привлекли к себе, и теперь, прижатый к сильному телу, растерялся уже Драко.

— Зачем?

— Аппарируем мы. Домой.

Малфой кивнул и удовлетворенно затих в чужих объятиях.

========== Часть 3 ==========

Комментарий к

Каждый раз, возвращаясь к этой работе, я говорю себе, что здесь возможна некая имеющая смысл и в то же время быстрая развязка, и каждый раз всё заканчивается тем, что мне хочется копнуть ещё глубже, добавить очередную грань к отношениям персонажей. Честно, на данном этапе я уже не уверена, сколько времени и глав у меня на это уйдёт, но мне не хочется подавлять своё вдохновение - поэтому прошу вас, пожалуйста, набраться терпения и вместе со мной просто наслаждаться этим процессом. :)

И сомнений быть не могло, что вчера вечером Малфой был вдрызг пьян. Держался-то он хорошо, что ни говори, но любой слизеринец и в куда менее выигрышной ситуации сумел бы сохранить лицо. А уж тем более Драко Малфой…

Альтернативной версии событий Рон как-то даже не допускал: иначе как объяснить, что с ним были так дружелюбны, чуть ли не милы? В определённый момент ему даже почудилось, что Драко проявлял к нему искренний интерес, да такой, будто Рон мог ему — как бы не остановилось сердце от такой мысли — нравиться. Рехнуться можно.

Но теперь Рон не знал, как найти в себе силы подняться и покинуть неожиданно гостеприимное поместье. Вчера вечером, когда они аппарировали сюда, он намеревался оставить Драко и тут же направиться восвояси, несмотря на всякие там разговоры и заверения, потому что — опять же — всё это было слишком уж странно. Только, конечно же, всё пошло не по плану.

Сначала он аппарировал их за пределы поместья, прямиком к высокой кованой ограде. Малфой огляделся как будто растерянно, и Рон всё ждал, когда же он придёт к неминуемому выводу, что его спутник и аппарировать-то нормально не научился. Во всяком случае, это было бы вполне в его, Малфоя, стиле. «Ну конечно!» — воскликнул тот наконец. — «Уизли, я же не настроил на тебя наше антиаппарационное поле. Прошу прощения».

У Рона сразу отлегло от сердца. Тем временем, Драко сделал пару пассов палочкой, что-то зашептал, а потом потребовал, чтобы гриффиндорец тут же переместил их в само поместье — чтобы наверняка.

Он так и сделал, попутно радуясь возможности повторного объятия, только чтобы понять, что на этот раз абсолютно точно напортачил: они оказались в огромной комнате, где буквально всё, от мебели до предметов искусства, было вверх дном. Осколки от покалеченной невероятной красоты люстры неприятно хрустели под ногами; гардины были скошены; стены местами покрыты чем-то, сильно напоминавшим копоть. Гриффиндорец бы ещё долго озирался, неспособный понять, куда же он заволок их на этот раз, но тут его взгляд упал на Малфоя.

Тот, и так обычно невозможно бледный, побелел как лист. Весь сжавшийся, избегавший смотреть куда-либо, кроме как в пол, он заставил Рона действовать по инерции. Приблизившись к блондину со спины, он накрыл правой ладонью его глаза, а левой рукой мягко обхватил его за запястье. К удивлению Уизли, никаких возражений не последовало: Драко тряпичной куклой размяк под его пальцами, молчаливо дозволяя вывести себя из ввергавшего в ступор и странно зловещего хаоса увиденного ими помещения.

За дверью картина была совершенно иной, с изящными невысокими колоннами, вившимися белым мрамором к зеркальному потолку и роскошным ковром, кремовым веером расстелившимся во всю длину на первый взгляд бесконечного коридора. Рон поспешно отстранился от Малфоя.

— Прости.

— За что ты извиняешься? — с какой-то усталой улыбкой спросили у него.

— Я опять занёс нас куда-то не туда. — «Я уверен, что тебе были ни к чему мои прикосновения».

— Почему же? Вполне туда. Это был Жемчужный зал. Эта комната являет собой символ величия Малфой-мэнора.

От ровного тона Драко, тона лектора, перебиравшего факты, гриффиндорцу стало не по себе. Желание броситься к нему и утешить мелкой дрожью отдавалось во всём его существе, но Рон безжалостно подавил его.

— Понятно.

Очевидно ожидая чего-то совсем другого, Драко посмотрел прямо на него с округлившимися в неком детском изумлении глазами:

— Ты правда больше ничего не спросишь?

Рона тронула его реакция, и уже это он не сумел бы скрыть.

— Только когда ты сам будешь готов об этом рассказать, — ласково, так ласково, что в лицо Драко вернулась жизнь, расцветя красками смущения.

— Ладно уж, пошли, — буркнул сконфуженный Малфой, и потащил его куда-то вглубь коридора, беспощадно растягивая ткань на локте у своего рыжеволосого спутника.

К этому моменту гриффиндорец уже позабыл о своих намерениях уйти сразу по благополучному возвращению Драко в поместье. Ему стало всё равно, что вызвало в бывшем школьном враге желание продолжать проводить с ним время в этот вечер — ведь главное, что оно было, как и тепло чужого прикосновения, огнём расходящееся по всему телу.

В этот вечер вообще много всего было: ещё больше огневиски, хотя Рон страшно переживал за Драко (у него самого была почти волшебная способность пить крепкие напитки, не пьянея — прекрасный талант, если забыть, что он вообще довольно бесталанный); бесконечные угощения из яблок, потому что он вскользь упомянул, что обожает их, а Малфой тут же принялся деспотично гонять домовиков, требуя то яблочный пирог, то мусс, а то и вовсе нож: видите ли, ничего им нельзя поручить, поэтому он собственноручно создаст что-то эдакое — всё закончилось тем, что он просто выцарапал львиные морды на по крайней мере дюжине краснобоких фруктов; разговоры обо всём на свете, от квиддича до маггловских изобретений, хотя они очевидно пытались не задевать ничего, что могло бы напомнить об их общей истории и превратить пустяки в причины неловких пауз; и, конечно, сам Малфой, насмешливый, расслабленный, тёплый, Малфой повсюду — у Рона под боком, так, что лунные нити его волос щекочут щёки, в ногах, потому что в какой-то момент они так смеялись, что тот скатился с некомфортного кожаного дивана в странно-уютной просторной гостиной с камином прямо на пол, в мыслях, в чувствах… Драко был как будто везде, обволакивая его своим присутствием, проникая в сам воздух, и впервые Рону захотелось не сопротивляться своему желанию дышать одним им.

Но вечер подошёл к концу, неминуемо обращаясь в прошлое. Нужно было просто встать, сделать один рывок и исчезнуть из мечты — чтобы не думать, не смущать, не дозволять катастрофичного для своего сердца исхода. Однако Рон был вынужден, вновь за последнее время, почувствовать себя пригвожденным к месту своей неспособностью оставить Малфоя, на этот раз, впрочем, в смысле вполне буквальном, ибо Драко спал прямо на нём, растянувшись, как избалованный кот.

Рон не помнил, что могло послужить причиной этому: вероятно, он уснул на этом диване, между прочим, самом настоящем аристократическом оружии пыток для спины, первым, а Драко потом просто… Что, решил полежать с ним? «До какой же степени он не умеет пить?».

Он проснулся как раз оттого, что у него страшно затекли руки — а открыв глаза, понял, что они обвиты вокруг безмятежно посапывающего блондина. Он их тут же расцепил, неуклюже пытаясь вытянуть в ровные непоколебимые струнки. Сердце испуганно подпрыгнуло, только чтобы забиться в разы сильнее, усугубляя неспособность Рона вынести осознание близости трогательно выступающих в раскрывшемся вороте ключиц, почти задевающих его подбородок идеально розовых губ, острого колена, уткнувшегося куда-то ему в… «Лучше бы меня затоптали фестралы», — мученически подумалось ему. Вставать он резко передумал: любое лишнее движение могло потенциально означать, что проснувшийся Малфой тут же осознает всё многообразие его, Рона, к нему интереса.

К тому же, как бы он не желал обезопасить себя, правда была в том, что его было ничем не спасти, и уже давно. Когда ещё появилась бы возможность запечатлеть каждую его черточку, чтобы потом баюкать себя этим воспоминанием?

Драко, такой стройный, с его изящной осанкой и движениями ирбиса, всегда представлялся ему хрупким, словно бы фарфоровым — он был эфемерным, неплотным, как видение. На деле же он оказался поразительно хорошо сложенным: не обременённое мучениями Рона, его сердце билось уверенно и ровно в мускулистой груди. Живой, из плоти и крови. Живой…

Возможно, ему и не нужна была тогда его помощь. Возможно, он избежал бы наказания за неспособность убить Дамблдора — или даже нежелание. Возможно, он бы его убил, и всё равно отделался бы малой кровью в суде, вон, как Гарри за него заступался поначалу, и не подумаешь, что между ними годы взаимной ненависти.

И тогда бы Рон никогда не оказался здесь. Но, что более важно, он бы и никогда не заставил всех, кто был ему когда-либо дорог, почувствовать горечь предательства. Конечно, далеко не все ещё знают о произошедшем, но они догадываются по поведению остальных, что Рон совершил что-то воистину непоправимое, непростительное, да и потерять лишь одного только Гарри — это уже как потерять целый мир. Он и так не всегда был ему таким уж хорошим другом, а теперь — о чём вообще говорить? Гермиона и вовсе, должно быть, чувствовала себя дважды одураченной, она так и сказала потом: «Рон, мне всегда казалось, что ты однажды поймёшь и примешь мои чувства, я не могла и подозревать, что в тебе живёт целый другой Рон, и я его не знаю, и он пугает меня». Зато сам Рон в глубине души всегда догадывался о том, что любовь Гермионы — не только дружеская, но почему-то такие простые для прямолинейного гриффиндорца слова — я уже никогда не смогу полюбить кого-то другого, даже если ты — никогда не были лёгкими или даже очевидными.

Вполне понятно, почему младший сын семейства Уизли был убеждён, что достоин порицания и даже ненависти. Он заслуживает чувствовать дискомфорт в собственном доме, под вопросительными и полными подозрения взглядами родных; заслуживает того, чтобы Кингсли собственноручно отозвал предоставленное ему место в аврорской академии; заслуживает того, чтобы весь остаток своей жизни провести в рефлексии над одним-единственным поступком. Потому что, если быть полностью честным, он сделал то, что сделал, не ради Драко.

Он сделал это ради себя. Малфой никогда его ни о чём не просил, а если бы Рон ему и предложил свою помощь, рассмеялся бы ему в лицо, особенно если бы знал о мотивах такого предложения.

Его любимым предметом в школе был Драко, и за годы он изучил его достаточно, чтобы понимать: несмотря на страх и сомнения, гордый слизеринец костьми бы лёг ради своей семьи, и он не передал бы такую ответственность никому иному. Только сам Малфой мог знать, что правильно для него. Рон отобрал у него такую возможность, вместе с тем заставив Драко поверить в то, что он убийца, причём такой, который даже не помнит содеянного. И сейчас большая часть магического мира считает его таковым, и выходит, что он вынужден нести чужое бремя. Было бы замечательно это исправить, вот так взять и кинуть правду в лицо обществу, но не грозит ли это куда более серьёзными последствиями для Драко из-за ещё большего публичного внимания и неукротимого желания Министерства не дать такому скандалу разрушить репутацию героев войны? Рисковать подобным гриффиндорец никак не мог.

Ведь и тогда, в тот злополучный шестой год в Хогвартсе, он не смог позволить Драко рискнуть собой. Не после того, как он увидел, как его мучало произошедшее с Кэти Белл, и уж явно не после того, как Малфой оказался исполосованным Сектумсемпрой из-за одних только подозрений Гарри. В конце концов, так вышло, что именно в результате этих событий Рон сумел полностью осмыслить всю глубину своих чувств: боязнь потери вынудила его вынырнуть из глубин самоотрицания — кому какое дело до каких-то там мелочных внутренних противоречий, когда важно лишь, чтобы Малфой был, пусть где-то там, не рядом, но живой и свободный?

«Да, нет ничего важнее этого», — со счастливой улыбкой глядя на спящего парня подумал Рон и, не удержавшись, чуть дрожащими пальцами заправил падавшую тому на глаза светлую прядь за ухо.

Драко тут же завозился, недовольно хмурясь, и гриффиндорец сразу же опустил руку и закрыл глаза, пытаясь сам притвориться спящим.

Он чувствовал, как Малфой приподнялся, опираясь руками по обе стороны от его головы, и что-то застыло во всём его существе, когда блондин навис в паре сантиметров от его лица, обжигая своим дыханием. Уизли еле удержал себя от того, чтобы не зажмуриться, и честно пытался сохранить безмятежное выражение на лице. Это мгновение, казалось, длилось вечность: по внутренним ощущениям Рона, Драко пребывал в таком положении по меньшей мере минут пять. «И чего ты так на меня уставился,» — ворчал он про себя, — «в ужасе от того, что вчера позволил себе быть настолько дружелюбным со мной? Да не впадай ты в панику, не приму я твоё щедрое предложение разделять с тобой кров».

Наконец, Малфой, отстранившись, поднялся с дивана. Вскоре за ним мягко лязгнула старинная дверь в гостиную. Рон решил на всякий случай продолжить своё мини-представление, справедливо рассудив, что возможны два исхода: либо блондин сейчас проснётся окончательно и вернётся, чтобы растолкать и выставить его, либо, в рамках хорошего тона, предоставит гостю выспаться и аппарировать себя вон по собственному желанию. В любом случае, он мог себе позволить понежиться тут ещё полчасика, представляя, что та фраза — «будешь самым что ни на есть моим» — вела к реальным последствиям. Что он мог бы остаться здесь и мог бы позволить себе надеяться, и его не удерживали бы ни собственные страхи, ни то, что Драко он, на самом деле, совсем не нужен. И никогда не был нужен, вот ни капельки. И…

— Хей, Ры-ыжий, я знаю, что ты не спишь, — неожиданно пропели совсем рядом с его ухом.

Рон сразу же распахнул глаза и поднялся с места, застигнутый врасплох. Драко смотрел на него с лёгкой усмешкой. Гриффиндорец заметил, что тот успел переодеться в белоснежную рубашку и светлые широкие брюки из какой-то непонятной мягкой ткани, в которых стройные ноги почему-то не терялись, а казались только длиннее. Он так по дому ходит? Да и вообще, Малфой выглядел довольно бодро для человека, у которого была такая длинная ночь, ещё и сопровождаемая алкоголем.

— Я спал! — непонятно зачем попытался запоздало оправдаться Уизли.

— Вруша, — спокойно констатировали ему в ответ, укоризненно склонив голову набок. — Мне прекрасно известно, что ты встал ещё раньше меня.

— Как?.. — искренне удивился было Рон и задохнулся в самом начале вопроса, пойдя некрасивыми красными пятнами. Неужели Драко почувствовал, как он до него дотронулся? Это было всего лишь одно лёгкое прикосновение, он бы никогда не позволил себе большего…

Рон начал злиться. «Тогда тем более, пусть выставит меня уже поскорее, и всё! Только мучает меня лишний раз, змей».

Драко вдруг посерьёзнел, как будто понял его настроение.

— Пойдём уже, в западном крыле нам накрыли завтрак. Хотя, по сути дела, мы уже пропустили даже время обеда.

— З-завтрак?

— А чего ты так удивляешься? — Рон был уверен, что Драко всё понимал, но почему-то старательно разыгрывал непосредственность. — Запомни, в этом доме не приветствуются пропуски приёмов пищи. К тому же, я заставил домовиков порезать тебе яблоки: сделать ломтики с такими, ну, знаешь, как кроличьими ушами?

— Ушами? — тут гриффиндорец совсем опешил. — Это что, какая-то шутка? Такое ощущение, что ты просто заговариваешь мне зубы!

Ответа не последовало. Малфой так и стоял, глядя прямо на него с нечитаемым выражением.

— Так, я — домой! — взорвался Рон окончательно и ринулся было с места, но его перехватили неожиданно сильные руки.

— Мы же договорились. Ты обещал.

— Я не обещал, я сказал, что мы посмотрим! И…- тут парень осёкся. Малфой что, всё помнит? И действительно хочет, чтобы Рон остался?

— Ты вообще был пьян? — спросил он у Драко, медленно переводя взгляд с крепкой хваткой удерживавших его рук на два серых и преисполненных невозмутимости омута.

— Немного.

— Что-то я в этом уже вообще не уверен, — вздохнул Рон. — Зачем тебе это, Малфой?

— Что? — спокойное изумление. «С тобой говорить, что об стенку биться!».

— Зачем тебе я?

— Мы же вчера это обсудили?

— Так ты не отрицаешь, что я тебе для чего-то нужен?

Рон не тешил себя ложными надеждами — в конце концов, для подобного он знал Драко слишком уж хорошо. И если он действительно мог чем-то быть полезным ему, то он никогда бы не смог ему отказать, хотя и ни за что не признает этого в открытую. Поэтому пусть этот невыносимый блондин уже поскорее скажет, чего хочет, Рон это сделает, и ему можно будет отправляться на все четыре стороны, в мир без Малфоя и его неожиданной теплоты, такой, к какому он привык.

И Драко вновь будто прочёл его мысли:

— Ты ведь знаешь, какая самая известная черта, объединяющая всех слизеринцев?

Тут Рону почему-то стало нелогично страшно оттого, что он был прав в своих догадках, и в ответ он только и мог, что продолжать молча таращиться на собеседника.

— Рыжий, ну же, — тон Малфоя был странно мягок, — ты можешь это сказать, меня это не обидит.

— Как будто меня именно это волнует, — ворчливо пробормотал себе под нос гриффиндорец. — Ладно, хотя не понимаю, зачем это так спрашивать: все слизеринцы всегда и во всём ищут своей выгоды. Вот.

— Правильно, — тихо подтвердили ему, и у Рона упало сердце. Тем временем Малфой сделал шаг ему навстречу, оказавшись с ним почти нос к носу.

Прислонившись к самому его уху, Драко заговорил:

— Я хочу поделиться с тобой секретом. — По телу Рона будто прошёл разряд от низких, как если бы интимных ноток в его голосе. — Мы, слизеринцы, всего лишь люди. То, что мы понимаем под выгодой, иногда вовсе не рационально.

— А я тебя вот совсем не понимаю. От и до, — обречённо прошептал Рон.

Драко чуть отодвинулся от него с глазами, полными лукавства:

— Правда? Мне кажется, что ты просто боишься меня понять. В любом случае, я пошёл завтракать.

И блондин действительно направился к выходу. Глядя вслед его безукоризненно прямому силуэту, Уизли старательно игнорировал бурю, вовсю шумевшую внутри из-за пары простых фраз. Безусловно, только этот человек умел так выбивать его из колеи. Так ли уж на самом деле важны его истинные намерения? Если он хочет видеть Рона рядом, то у последнего просто не хватит душевных сил отказать ему, никогда их не было — хотя, конечно, Малфой никак не мог этого подозревать, не правда ли?

Да, это странно, вот так появиться в жизни друг друга, но ведь только за один вечер Драко уже подарил ему столько воспоминаний, каждое — светлое, сопровождаемое воздушной радостью. А ведь таких может быть больше… Пусть он его видит кем-то вроде комнатной собачки, и пусть это уже совсем скоро закончится, Рон был намерен наслаждаться каждым моментом неожиданного сна наяву — всем, начиная с яблок с кроличьими ушами.

========== Часть 4 ==========

Комментарий к

Следующая часть, думается мне, уже станет последней. Ну, либо предпоследней. ;)

Малфой тогда не соврал Рону: цели у него и правда были весьма корыстными.

Пожалуй, во время разговора с Джиневрой Уизли ему бы такое и в голову не пришло. Но стоит принимать во внимание, что на тот момент он был полностью захвачен врасплох тем, что узнал, и его одолевала настоящая буря путаных эмоций, разобраться в которых он не хотел и пытаться.

Да, Рыжий бросился в омут с головой, пожертвовав всем и вся ради него — впрочем, какой гриффиндорец поступил бы иначе, втемяшив себе в голову некий высший идеал? Кто-то бы сказал, что да, это трогательно, в некоторой степени даже трагично. И так безотчётно, воистину сумасшедше Драко, вероятно, уже никто бы не полюбил. Но в этом-то как раз и заключалась проблема.

Отдельные люди могли проживать сотни жизней в бесконечном цикле реинкарнации, и то на их долю не выпало бы вот такого вот Рональда Уизли. Так почему он, Драко, стал избранным (совершенно, конечно, не в таком смысле, как святой Поттер, спасибо судьбе за очередную насмешку)? По убеждению самого слизеринца, единственная его особенность заключалась в том, что сам любить он не особо-то и умел, как раз в этом малышка Уизли была права, как никогда. Любовь была концептом, созданным для романтиков, философов, тонких натур или героев. Неудивительно, что Рыжего никто не понял, а посочувствовала ему одна сестра: вот пойди он на безрассудный поступок ради лохматой зубрилы Грейнджер, все бы, вероятно, поохали и повздыхали, но явно сделали бы попытку войти в его положение.

Глупо было бы отрицать, что Драко был разозлён поведением так называемых близких Рона. Если у слизеринцев и есть пара-тройка положительных черт, то сама явная из них — преданность, лояльность по отношению к семье. Тебя могли выжечь из семейного древа, но даже в этом случае никогда бы не оставили на произвол судьбы. К тому же, после сделанного Рыжим, предоставить ему кров вдали от враждебных взглядов и пересудов было делом чести. Однако уже после, увидев младшего Уизли в злополучном баре, обменявшись лишь первыми фразами, Драко был неспособен отрицать и другое: его тянуло к этому проблемному парню с почти неземной силой. Для кого-то, никогда не знавшего желания, полагающего себя хладнокровным и безучастным, подобное тоже могло показаться безумием лишь само по себе.

Малфой-мэнор и тот, казалось, весь ожил, будто проникся светом изнутри, лишь стоило простодушному гриффиндорцу в нём поселиться. Домовики суетливо радовались присутствию гостя, вокруг которого можно было хлопотать, и который неизменно удивлялся и был страшно благодарен за их расторопность, и втихаря — тому, что их привычно раздражительный и высокомерный хозяин как будто подобрел и словно бы почти обрёл гармонию с миром, позволив своему микрокосму расшириться до двух человек. Безусловно, Малфой частенько ворчал себе под нос, осуждая «местных плебеев, которые явно не умеют обращаться с домовиками, раз так их поощряют», но почему-то всегда улыбался, пусть и коротко, как-то по-воровски, при виде подобных сцен. Рон частенько подлавливал его на таких моментах и посылал ему ответные улыбки: по-мальчишески широкие, безудержные, лучащиеся счастьем. Слизеринец из-за подобного порой ощущал себя старше него на десятки лет, а ещё его неизменно поражало, как кто-то мог остаться настолько открытым и безмятежным после всего, что ему довелось пережить.

В общем и целом, после того самого утра, когда он, вяло посопротивлявшись, остался в Мэноре, Рыжий словно бы отпустил себя. Парень не скрывал того, что наслаждается компанией Драко, и больше не дёргался каждый раз, будто пораженный молнией, когда они случайно соприкасались. Напротив, теперь он сам стал непринужденно нарушать личное пространство Малфоя, то плюхаясь рядом с ним на диване бок к боку; то подкрадываясь сзади к нему в библиотеке, когда блондин чрезмерно увлекался каким-то трудом, с нарочитым комфортом устраивая свой подбородок на остром плече и вчитываясь в те же строки; а однажды он даже позволил себе пожаловать в покои хозяина дома (возмутительно!) и защекотать его до полного пробуждения (нелепо!) — видите ли, уже было за полдень, даже аристократам негоже так долго почивать.

Время от времени Рыжий пропадал, пусть и ненадолго. Он никогда не говорил, куда именно, а впрочем, Драко и не настаивал на объяснениях. Что, тем не менее, ничуть не значило, что подобные отлучки оставались им не замеченными или что они не заставляли его задаваться множеством вопросов: видится ли Рон с кем-то украдкой, например, с Джинни? Но тогда зачем быть таким скрытным — как неподобающе для гриффиндорца! Тогда, возможно, он бегал к Грейнджер, которая наверняка быстро простила неудавшегося возлюбленного (ни от одного наблюдательного слизеринца не укрылось, как та выпендривалась ещё на Святочном балу на далёком четвёртом курсе, стараясь вызвать ревность младшего Уизли). Но в любом случае — для чего? Он скучал по своим? Малфой что-то делал не так, и ему было одиноко наедине с ним? От таких мыслей становилось обидно, ведь, если быть честным с самим собой, Драко как раз только побыв рядом с Рыжим понял, как стремительно может начать таять ледяной панцирь из одиночества, в который он был закован, наверное, с самого детства.

Как-то раз Рон пропал с раннего утра и вернулся только на следующий день. Бедный младший отпрыск семьи Уизли не мог и догадываться, что Малфою придёт в голову приказать домовику подкараулить его в комнате и сразу же отчитаться о его прибытии. Парня немедленно пригласили спуститься к обеду, но он зря обрадовался возможности тут же увидеться с Драко: всю трапезу тот мерил его глазами, мерцавшими холодным гневом, при этом не произнеся ни полслова. Даже Рон почти сразу сложил два и два, поняв, что причина заключалась в его долгом отсутствии. Хотя его возмутило, что Драко почему-то ожидает, что он всегда должен быть подле него, будто действительно подобно комнатной собачке, ему не хотелось с ним ссориться, не после того, как он узнал, каким слизеринец может быть с ним в хорошем расположении духа. Пришлось смело выдержать колкий взгляд и как можно поспешнее выдохнуть:

— Прости.

Светлые брови изогнулись в нарочитом изумлении:

— Совершенно не понимаю, о чём ты, Уизли.

— Так я теперь ещё и «Уизли»? — невовремя отвлёкся Рон.

— Ты всегда им был, разве не так?

— Ладно, не хочу играть в твои игры, Драко. Я обещаю, что больше не буду так задерживаться и заставлять тебя волноваться.

Малфой открыл было рот, чтобы по привычке ему в чём-то возразить, но его собеседник на это только закатил глаза и весело продолжил:

— Не надо отрицать, ты волновался. Но переставай уже дуться! И ещё кое-что. Мне нравится, когда ты называешь меня Рыжим, так что не прекращай, пожалуйста.

Тогда одна эта фраза как будто на мгновение выбила из лёгких Драко весь воздух. Только этот увалень мог так невзначай обнажить чувства другого и продемонстрировать свои собственные, даже этого не заметив. Очевидно, чувства вообще давались ему просто.

Они прожили под одной крышей почти месяц, а Драко не переставала поражать эта совершенно особая способность Рыжего. Тот принимал его всего без лишних вопросов и уточнений, словно бы так оно и было с самого их знакомства, словно он был по его сторону всегда. Но ведь это было не так! Рон не спрашивал больше о том, что двигало Малфоем, и его ничуть не удивляло то, что во многом их существование стало замкнутым друг на друге. Юный аристократ с неудовольствием признавал, что видел подобное раньше: именно в таком духе проходили почти все слизеринские вечеринки к концу шестого курса, — ты знаешь, что такой возможности завтра у тебя может и не быть, у тебя вообще может не случиться завтра, поэтому сегодня ты ни в чём себе не отказываешь, отпустив ситуацию полностью, живя, как во сне. И в рамках такой логики становилось бесславно очевидно, что Рыжий боялся не успеть им надышаться, уже зная наверняка, что потеряет его.

Это раздражало по двум причинам. Во-первых, Драко стал обнаруживать у себя наличие подобного же страха, пусть и был полностью неспособен его объяснить, хотя и понимал, что он идёт рука об руку с другими новыми и странными вещами — например, такими, как желание постоянно прикасаться к Рону (действительно ли его губы такие пухлые, какими кажутся?) и спрятать его от всего мира (мало ли, вдруг он увидит одну из тех паршивых статеек в Пророке, спекулирующих о разрыве в Золотом Трио, и чувство вины таки переборет в нём всякие другие?). Во-вторых, подобное поведение Рыжего означало, что он не верил в долговременность сложившейся ситуации. А как по мнению Драко, так ему и всей жизни не хватит, чтобы разгадать, за что же этот парадоксальный человек его полюбил! Без этого знания слизеринец не мог оценить жизнеспособность этой любви, а если конкретнее — как сильно нужно ему поменяться, чтобы соответствовать своему образу в розовом мировосприятии Рона, и хватит ли её на них двоих.

Таким образом, его корыстный план заключался в том, чтобы вывести формулу вечной любви Рональда Уизли. Только вот к его сожалению, сколько Драко не прослеживал каждый задумчивый взгляд, всякую ласковую улыбку и неосторожное слово, ближе к истине он не становился. О том, зачем ему вообще нужна подобная формула, Драко старательно не задумывался. Это ведь как в зельях, да? Какая разница, что вдохновило тебя на эксперимент, если ты в конечном итоге проведёшь его удачно.

Возможно, у Малфоя ничего не получалось, потому что в какой-то момент Рыжий подловил его на излишне пристальном внимании к своей персоне, и произошло это при обстоятельствах самых смущающих.

Где-то по прошествии двух недель мирного сосуществования Драко подумал о том, что неплохо бы окончательно зарыть ещё один из символов топора войны между ними и сыграть с Рыжим в квиддич: в конце концов, в своё время он доставил гриффиндорцу немало неприятных моментов, издеваясь над ним в полёте. Идея ему настолько понравилась, что парень решил не дожидаться завтрака и поставить Рона перед фактом сию же минуту — только вот ворвавшись в чужую спальню, он обнаружил, что она была пуста. Пока Малфой позволил себе секунду недоумения, дверь в комнату отворилась.

— Хей, Драко! — весело окликнули его.

Блондин развернулся, да так и застыл. Рон стоял перед ним абсолютно…мокрый. Струйки воды мерно стекали по рельефным мускулам, вторя светлой, почти не заметной дорожке волос, пропадающей за едва прикрывающим пах полотенцем, и Драко ощущал острое желание проследить весь этот путь своим языком, заострив особое внимание на ярко выраженных кубиках пресса.

— Малфой, ты чего? — снова заговорило видение. Драко моргнул, раз, второй, и морок спал.

Он сделал шаг навстречу к Рону:

— Я хотел… — и ощутил, как заваливается назад, теряя всякий контроль над своим телом. Зажмурившись изо всех сил, уже ожидая столкновения с полом, он к своему удивлению обнаружил, что его спину и шею обхватили крепкие руки.

Распахнув глаза, Драко столкнулся с синим немигающим взором парня, склонившегося над ним непозволительно близко, так, что при желании можно было сосчитать веснушки у него на лице. Вместо того, чтобы встать и разорвать это недобъятие, впрочем, Малфой еле сдерживался, чтобы не вжаться в распростертое над ним тело и потеряться в горячечных прикосновениях.

-…если ты хотел этого, то мне нравится, продолжай, — мягкий, обволакивающий, чуть дразнящий шёпот.

— Ничего подобного! — возмутился было Драко и резко встал, но в противоречие его словам его руки оказались на плечах у Уизли.

Тот понимающе усмехнулся.

— Знаешь, я замечаю, как пристально ты смотришь на меня иногда.

— И как же? — теперь на шёпот перешёл уже Малфой, будто не найдя сил на большее.

— Как змея, надеющаяся загипнотизировать кролика. — «Если бы ты знал, как ты близок к истине, Рыжий». Но в ответ блондин только фыркнул:

— Сказано очень банально.

— Пусть так. Но я всё-таки лев, Драко, — и тут Малфой ощутил, как его резко притянули к себе за талию, — не играй со мной.

Слизеринец правда хотел найти правильные, смущающие, сочащиеся сарказмом слова, чтобы парировать эту не самую изысканную попытку его соблазнить, но его парализовала атмосфера момента, в котором властвовал Уизли. Сейчас он не казался своим привычным добродушным собой, всё в нём было какое-то хищническое, опасное и, что греха таить, невыразимо сексуальное. Но Драко был бы не Драко, если бы промолчал совсем:

— Я вообще-то хотел в квиддич сыграть.

— Да? Я думал, ты только умеешь скандировать. «Рональд Уизли — наш король, Рональд Уизли — наш герой»… Ну же, повторяй за мной, — выдохнули Драко уже куда-то в губы.

Только Рыжий, гриндилоу ему в завтрак, мог взять строки из издевательских стишков, по дурости сочинённых самим же Малфоем, и превратить их во что-то настолько пошлое! Внизу живота предательски потяжелело, и был неровен час, когда Уизли бы понял, что Драко готов поддаться его чарам, чего допустить было никак нельзя, не до того, как Малфой порядком бы во всём разобрался.

— Почему пол вообще был мокрым? — постаравшись напустить в голос строгости выпалил он.

Рон тяжело вздохнул и расцепил кольцо из рук, растерянно улыбаясь и будто становясь прежним собой.

— Я забыл полотенце в шкафу в комнате.

— Ты что, прямо из ванной сюда за ним вернулся? — «Голым?».

— Ну да, пришлёпал. А что мне было делать, пытаться докричаться до тебя? — Рыжий оправдывался с совершенно детским выражением святой невинности.

— Да не до меня, до до-мо-ви-ка! Недотёпа.

Пробурчав эти слова, Драко стремительно покинул спальню. Он очень надеялся, что его ворчливо-нравоучительный тон отвлёк гриффиндорца от его горящего лица.

Впрочем, впоследствии он не раз проклинал себя за то, что испугался собственной реакции и не позволил чему-то случиться, потому что, хотя и позволяя себе порой лёгкий флирт, столь честным в своей страсти Рыжий больше с ним не был.

Вообще, с бегом времени было намного труднее игнорировать повседневный до скрежетания зубов вопрос: «А что дальше?». Рон в «дальше» как будто и не верил, все дни с Драко для него сливались в один, а сам Малфой искал ответы на вопросы, которые для нормальных, умеющих функционировать в присутствии других людей в их жизни, личностей были вовсе не обязательны. В итоге ничего не менялось, кроме, конечно, того, что представлять существование без Рыжего становилось всё мучительнее. Точкой невозврата стал, на удивление, разговор с Нарциссой.

Она связывалась с сыном через камин примерно раз в неделю, предпочитая это письмам, поскольку так Драко «не мог притворяться, что ещё ничего не видел, и после молчать сутками». Парень долго и старательно скрывал присутствие в поместье третьего лица, ибо не знал, как начать объяснять что-то, что не готов был объяснить даже себе. На этом, собственно, его и подловили.

— Я слышала, у тебя гости. Уже с месяц как. — «Проклятые домовики!».

— Да. И что с того?

— Ничего, — деланно вздохнула леди Малфой. — Я ведь так полагаю, это не какая-то юная благородная особа, которая принесёт гордость нашему роду?

— Вы полагаете правильно, maman, это не девушка. Хотя убеждён, что вы и без меня прекрасно осведомлены вплоть до имени, кто это.

— К чему же так официально, Драко? Неужто ты злишься на меня за настолько невинный вопрос, дорогой?

— Я прошу не считать это грубостью, но мне кажется, с меня довольно попыток принести гордость нашему роду.

— И поэтому ты решил выбрать в сожители этого мальчика, Уизли? Причём, ты мог выбрать любого из сыновей этой семьи предателей крови, но с какой-то фатальной очевидностью остановился на самом невзрачном.

Драко никогда не позволял себе терять лицо при родителях, ни разу, даже во время войны. Но от таких слов матери у него просто вскипала кровь.

— Не смейте, maman! Вы его совершенно не знаете. И более того, возможно, такие вести не доходят до Франции своевременно, но мы живём в новое время. Такого понятия, как «предатель крови», больше нет, и быть не может.

Разговор очень хотелось закончить побыстрее, тем более, что парню показалось, что он услышал кого-то в коридоре.

— Ну будет тебе, Драко, мы же взрослые люди, — примирительно пропела Нарцисса. — Я просто хочу, как лучше для тебя. Возможно, ты считаешь, что выгодно иметь при себе такой…экземпляр. Только ты ошибаешься: влияние Рональда Уизли как героя войны и раньше было ничтожно по сравнению с его соратниками, а теперь он и вовсе, Мерлин, как это сказать? Est rejeté?

— «Отвергнут»? Maman, прекратите свои ужимки, вы просто хотели, чтобы я сам сказал это вслух. И вы ищете зацепки не там. Я вовсе не стремлюсь к своей выгоде в этой ситуации. — «По крайней мере, не такой, какую тыспособна представить, мама».

— А, — женщина как будто просияла. — Так это для тебя эксперимент. Что ж, поживи вволю, пока ты так молод.

— Да нет же!.. — Драко почти перешёл в крик. — Мы просто друзья, — уже сдержаннее. — Как вы можете помнить, у меня таких никогда не было.

Не в силах больше выносить покровительственный тон родительницы и будучи неспособным донести до неё свои реальные чувства, Малфой потушил камин. В кабинете стало пронзительно тихо, и только это позволило услышать Драко эхо стремительно удаляющихся шагов.

Бежать вслед за Роном тогда показалось бессмысленным. Ведь он не сказал ничего такого, за что следовало бы оправдываться? Это всё мама. Более того, Драко даже пытался его, Рыжего, защитить, по крайней мере, настолько, насколько ему позволили нервы и нормы поведения в их семье.

Как выяснилось, Малфой совершил страшную ошибку в своих суждениях: с того момента гриффиндорец стал держать дистанцию. Сначала Малфой по привычке списывал это на свою паранойю, но после пары дней он уже явственно ощущал, как невидимый барьер между ними растёт и ширится. Порой Уизли заносил было руку, чтобы прикоснуться к Малфою, тронуть его за плечо, например, и резко отдёргивал её, как если бы ошпарившись. Улыбался он тоже всё реже, а взгляды, которыми парень провожал Драко, вместо лучистых стали тоскливыми. Получалось, как если бы они вернулись к самому началу - и даже хуже.

Малфой понимал, что пришло время поговорить с ним по душам, но даже не представлял, с чего начать. Потенциально любая правда о том, какое место он отводил Уизли в своей жизни или как он к этому пришёл, могла оттолкнуть Рыжего навсегда. Говорят, чувства, даже самые сильные, рано или поздно начинают угасать — так может, обрывки его разговора с матерью стали тем самым моментом для Рона? Тогда что и пытаться его переубедить? Первобытный страх потери сковывал разум, не позволял чувствовать вкус еды и мешал спать по ночам.

Но всё-таки прямолинейный гриффиндорец не выдержал первым, когда Драко прошёл мимо него в коридоре западного крыла, смотря прямо перед собой.

— Драко! Эй, Драко!

Малфой развернулся с каким-то обречённым видом.

— Да?

— Ты неважно выглядишь, — с беспокойством вглядываясь в него и тут же забывая о собственных переживаниях, которые нянчил уже некоторое время, сказал Рон. — Может, ты заболел? — в этот момент показалось правильным подойти к нему и положить ладонь на лоб, чтобы проверить температуру.

Парень сделал это без всякой задней мысли, по инерции повторяя то, что столько раз наблюдал за своей заботливой матерью. Но Драко в ответ вскинул на него свои серые омуты и посмотрел с какой-то особенной, грустной серьёзностью. Младший Уизли испугался, сам толком не понимая, чего, и руку тут же убрал.

— Ну вот опять, — безжизненно прокомментировал его действия Драко. — Я так и знал, что ты так сделаешь.

— Что? — Рон совсем растерялся.

Блондин недовольно прошипел что-то себе под нос.

— Что? Что не так? — переспросил его Рон.

— Мне это надоело, — сказал Драко уже громче, снова уставившись прямо на него, и гриффиндорец оцепенел от ужаса. Малфой хочет сказать, что ему надоел…он?

Не давая ему опомниться, Драко обхватил его за затылок, прислоняясь лбом к его лбу. Прикрыл глаза, втягивая знакомый, ставший родным запах и пытаясь сосредоточиться, желая донести до Рона что-то важное без того, чтобы признаться в самом главном. Наконец, обессиленный своими страхами, он выдохнул, сдаваясь:

— Не отказывайся от меня. Я знаю, это до смешного просто.

— Драко, о чём ты опять… — пробормотал Рон, силясь скрыть застарелую боль.

— Нет, дай сказать, — он отстранился, но лишь достаточно для того, чтобы видеть Рыжего, наблюдать его реакцию. Одной рукой он стал поглаживать затылок парня, а вторую положил ему на щёку, большим пальцем очерчивая нижнюю губу. Рон против своей воли таял от его прикосновений, до конца не веря в происходящее.

— Не делай этого только потому, что это так просто. Это не какой-то недолговечный эксперимент, между нами явно что-то есть, и если я пока просто не могу этого выразить в словах, то ты трусливо убегаешь от трудностей.

Рон возмущенно дёрнулся под его руками, но явно собирался дослушать туманную отповедь Драко до конца. Слизеринец победно улыбнулся и продолжил тоном искусителя:

— Ты же лев, не так ли, Рыжий? Так вот, я доигрался. Я устал бояться. Что насчёт тебя?

«Это не совсем то, что я хотел бы услышать от тебя, избалованный ты манипулятор. Но мне хватит и этого».

Вместо того, чтобы произнести что-либо вслух, парень вжался в губы напротив, терзая их, кусая, облизывая, попутно расстёгивая верхние пуговицы рубашки Драко, оголяя так полюбившиеся ему ключицы, оглаживая их, царапая; Малфой, в первые мгновения буквально задохнувшись от порывистости Рона, стал охотно отвечать на поцелуй, углубляя его, проникая языком в чужой рот, попутно прижимаясь к телу напротив так сильно, будто намеревался раствориться в нём насовсем.

…слава Мерлину, он добился того, что Рыжий куда-либо деваться от него пока явно не планировал.

========== Часть 5 ==========

И всё ожидаемо вернулось на круги своя. Должно ли было это его радовать? Рон больше не был так в этом уверен.

Как выяснилось, безответная любовь — забавная штука. Некоторые бьют себя в грудь кулаком, клянясь и божась, что они счастливы, что полюбили. Несмотря на всю боль, они бы никогда не выбрали иной судьбы. Такой опыт делает их лучше, сильнее, чуть ли не возносит на новую ступень развития. Другие стискивают челюсти в ночи, моля своё сознание о забвении: нужно быть проще, отвечать взаимностью тем, кто уже испытывает к тебе что-то. Пусть это чувство будет примитивнее, наноснее, без душевных фейерверков и громких слов, но оно хотя бы будет реальным, потому что всё остальное — увы, в твоей голове.

Юный гриффиндорец не был счастлив тому, что полюбил Драко. Жить было бы намного легче, затопчи он в себе самые заростки этого «вечного и светлого»: солнце бы грело сильнее, моральные дилеммы рассыпались бы в прах, будущее бы не зияло чёрной дырой одиночества. И не то, чтобы он не делал искренних попыток излечиться, ощутив первые симптомы, ведь это чувство делало его слабым и жалким, потому что он сам себе больше как бы и не принадлежал, и его счастье оказывалось из раза в раз в прямой зависимости от происходящего в жизни несносного Хорька. Предоставь ему кто такой выбор, остановился бы Рон на другом предмете обожания, ком-то добром, нежном — правильном? Конечно. Только выбора у него никогда и не было, ни разу с того самого момента, как взгляд упал на лунные пряди, а ухо уловило издевательские, пряные, тягучие нотки тогда ещё совсем детского голоса. Выбор в любви — иллюзия, дитя консьюмеристкого общества.

Только строить из себя великомученика во благо великого чувства оказалось куда проще, когда оно так и остаётся безответным, аккуратно запаянным в отдельную сферу твоего существования и демонстрируемым на уважительной и не предоставляющей возможности обзора дистанции. А Драко ринулся с места в карьер, будто беспричинно, и принялся активно эту дистанцию сокращать.

Сначала Рон сказал себе, мол, ничего, он будет плыть по течению реки капризов Малфоя, упиваясь каждым моментом, что подарком судьбы, возводя им мысленный монумент, чтобы потом прохаживаться по внушительным залам дворца памяти и любоваться, наслаждаться, мечтать, после того как странный слизеринец бросит пытаться выискать какую-то нерациональную выгоду в общении с ним.

Затем он стал замечать, как Драко смотрит на него порой: вовсе не украдкой, внимательно. Голодно. Внутри победным рыком зашёлся оркестр, но парень одёрнул себя, потому что не было никакого случая для праздника. Слизеринца можно было подколоть и даже немного подразнить по этому поводу, но ни в коем случае не забывать, что жертвой среди них двоих мог быть только Рон, в то время как одичавший Малфой лишь следовал запаху крови из раны, которую агнец услужливо сам же себе и нанёс — чтобы его нашли наверняка.

А потом он попросил от него не отказываться. «Трусливо сбежать от трудностей» — да с радостью, запросто! Рон прямо тут же бы пошёл наперекор его просьбам, вот так, играючи. И вовсе не потому, что эта заледенелая леди Малфой посчитала их отношения экспериментом, а Драко решил поспорить и сделал ещё хуже, окрестив их друзьями. Гриффиндорец вообще бы не стал прислушиваться к этому разговору, шёл бы себе мимо, не звучи тон блондина ненастроенной возмущенной струной.

…просто, как же. Оно сразу и видно, что Малфой в таких вопросах абсолютный профан. Рон слишком хорошо его изучил: Драко по привычке вёл себя с ним, как его научили обращаться со всеми в целом. В глазах блистательных аристократичных слизеринцев люди — марионетки, которые, чуть дрогнет рука кукловода, уже норовят вырваться из-под контроля. Из ниоткуда взявшийся страх потери в нём — не «между нами явно что-то есть», а муки незавершенной препарации. За какие ниточки дёрнуть, чтобы Уизел мне всегда улыбался и кивал, как болванчик, на любую мою просьбу?

Наивный мальчик. Невольных не нужно искушать, но он пока не может этого знать. Милый Драко, твой Рыжий сдвинет горы, перекрывающие твой, давай признаемся, не столь уж и искромётный путь, приволочится назад с языком на плече и не попросит и ломаного кната взамен. Но это, увы, не значит, что ему это будет нравиться. Напротив: с каждым днём рядом с тобой он станет презирать себя всё больше, потому что с отчаянной ясностью истинного знатока понимает — Драко Малфой никогда не полюбит раба. При этом жадность в нём будет расти, и это тоже будет его мучить, потому что он всегда себя убеждал в том, что ничего не хочет взамен, что не имеет права на такую жадность. Тут даже ты можешь проникнуться, серебристый змей. Ты приблизишь его к себе, будешь отщипывать от себя по кусочку: тут улыбка, там прикосновение, кожу же всё равно менять. Возможно, ты даже предоставишь ему в ренту своё тело, хотя большинство юношей благородного дома Малфой никогда бы не решились на подобное попрание многовековых заветов. Но в конечном итоге неблагодарный неизбежно захочет невозможного, захочет тебя всего — тело с сердцем, твою самую душу.

Рон, конечно, понимал, что так не может продолжаться вечно. Малфою недоступно понять его муки, они излишни, надуманны, да он и вовсе не обязан их понимать. Однажды появится блистательная аристократка, или загадочный итальянец с тёмным прошлым, или кто угодно, кто не он, на самом-то деле, и Драко оставит свою блажь. Он уже стал потихоньку возвращаться к жизни: почти сразу после памятного разговора блондин с энтузиазмом предложил на пару взяться за восстановление Жемчужного зала к дням былой роскоши. А ещё как-то ненароком, вскользь, заметил, что до начала нового учебного года осталось меньше полугода: в его мечтах, какое у Рыжего будущее? Не мог же гриффиндорец ему ответить, что профессиональные мечты его уже пошли прахом, только вот всё это не столь и важно, потому что будущее без Малфоя в нём будет одинаково безликим, стань он мракоборцем или нет. Слишком уж это сопливо. Поэтому вышла полуправда, мол, хочу всерьёз изучать защиту от тёмных искусств, но когда-нибудь потом, может, когда попутешествую и выберу осесть где-то ещё, не в Англии. Драко задумчиво кивнул и почему-то не стал выяснять, чем парню не угодила родина. А встречный вопрос Уизли задать не решился, нужно же понимать, что Малфой уже наверняка давно чётко представлял себе своё будущее, а что сейчас сидел, чуть ли не круглосуточно запершись в поместье, то это так, он только решил проехаться по объездной дороге в силу тормознувшей его войны. Замечательно, если Рон его немного повеселил, помог оправиться, но какой с него прок в дальней поездке?

И если даже — о чудо — невозможное случится, Рон был уверен, что не сможет удержать Драко. Пусть тот пока ни о чём не спрашивает, видимо, предполагая только лишь взаимное влечение, в один прекрасный день он всё равно узнает, что чувства некогда ненавистного нищеброда Уизли куда глубже его собственных, со стороны пугающей и очень тёмной; что он его подставил, очернил его имя, лишил свободы воли, сделав то, о чём никто не просил; что миссис Малфой права, Рон — не равный ему, и, если мыслить практически, ничего не может ему дать по-настоящему, кроме самого себя, а это так по-плебейски, да и любовь его отчаянная, выстраданная, жалкая, наконец. Недостойная.

Именно поэтому, как Рон пробовал себя уговорить, он должен радоваться тому, что у него есть сейчас, он просто обязан! Мог ли он когда-либо себе представить, что Драко возникнет в его жизни вновь, выскочит, как чёрт из табакерки, начнёт дурить, а потом они будут вот так дурманяще близки друг с другом, что к нему можно будет прикасаться и не искать этому оправданий, и что слизеринец будет искать дурацких поводов прикоснуться к нему как бы невзначай? Надо убедить себя быть счастливым, перестать себя жалеть, вспомнить, что они — дети войны, и не всем так повезло, и когда-то до этих месяцев прямиком из параллельной вселенной самым важным было, чтобы Малфой просто был.

Да и на самого Драко в последнее время было просто любо-дорого посмотреть: традиционно чинно прохаживающийся по дому в своих щегольских одеждах, он всё чаще забывал набросить на плечи мантию, наглухо застегнувшись, и бывал растрёпанным и улыбающимся, настолько, что можно было наконец поверить, что ему нет и девятнадцати. А сегодня блондин и вовсе спустился к завтраку позже обычного, да ещё и в пижаме. Его шёлковая ночная рубашка была распахнута, нагло демонстрируя нежный алебастр кожи, поджарый живот и, конечно, те самые невозможно-острые, перерезающие самое дыхание наблюдателя ключицы. Рон самым комичным образом забыл дожевать очередного несчастного яблочного кролика, тяжело сглотнув, и, естественно, позорно закашлялся. Драко сел прямо перед ним с выражением самым блаженным и даже не сделал попытки помочь своему визави.

— Хоть бы по спинке постучал, Малфой, ну честное слово, — укоризненно бросил ему гриффиндорец, как только к нему вернулась способность нормально говорить.

— Это месть, — спокойно объяснили ему. — Не всё же тебе полуголым разгуливать, совесть нужно иметь.

— Один раз! Это было один раз и вышло абсолютно случайно!

— Хорошо, если тебе так будет проще, то можешь думать, что я сделал это, уже просто не зная, как ещё тебя соблазнить.

Парень вновь был абсолютно равнодушен в своём тоне, и ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он наблюдал Рона, покрывшегося густо-красным румянцем.

— Я-то думал, у вас на Гриффиндоре в силу вседозволенности царит та-акой разврат. Ан нет, мне досталось само воплощение непорочности.

Малфой, может, и издевался, но не так уж и далеко ушёл от истины: Рон целовал Лаванду Браун, и однажды, по глупости, но совсем кратко, Гермиону. Так что понятное дело, что, как бы он ни храбрился, близость с Драко пугала его. Тогда, в начале, он надеялся оттолкнуть его своей горячностью, но тот поддался, из интереса ли, из неосознанного ли желания ещё больше опутать его своей властью по рукам и ногам. А ещё говорят, что у чистокровных аристократов бывают весьма непростые отношения с сексом.

— Мерлин, — протянул Драко со смехом, — я так и вижу, как в голове у тебя вершится мучительный самосуд. Расслабься, Рыжий, нам торопиться некуда.

Вот с этим Рон бы поспорил.

Малфой подмигнул ему:

— К тому же, тем интереснее мне будет тебя развращать.

Перед глазами так и замелькали картинки: Драко, его прекрасное тело, над ним, под ним — да какая, в сущности, разница… А потом резко подумалось о том, откуда же слизеринец набрался опыта, чтобы так убеждённо и без стеснения предлагать ему себя. Рон ведь точно знал, что он не мог ни с кем встречаться в Хогвартсе!

Истязаемый зелёным демоном, парень даже не успел отреагировать, когда блондин перегнулся через стол и, чуть приподняв его подбородок, легко поцеловал в губы. Затем тут же, без пауз, щёлкнул его по носу и сел обратно:

— Ай! — возмутился Рон в уже который раз за завтрак.

— Чтобы думалось меньше, — довольно пояснил Драко, бесстрастно жуя тост.

— Ну раз уж ты так просишь.

Как и полагалось гриффиндорцу, он действовал по импульсу: в секунду обогнул длинный обеденный стол, напоминавший хогвартский, и приземлился на соседний с Малфоем стул. Головокружение от его близости напало мгновенно, и вот уже Рон пробует на вкус беззащитную шею, спускаясь всё ниже, дразня…

— Рыжий, у тебя явно фетиш, — слышит он насмешливый голос Драко, но как сквозь пелену, да и голос этот ломается, будто вот-вот сорвётся в стон, — иногда м-мне кажется, что тебе нравлюсь вовсе не я, а только эта часть меня.

Рон тут же отстраняется, смотрит сердито:

— Ты себя слышишь?

Руки Малфоя уже у него в волосах, и точёные, изящного мрамора пальцы холодом спускаются на затылок:

— Дурак ты гриффиндорский, ты чего остановился?

И вот другой поцелуй: грубый, властный, отнимающий весь воздух — и Рон хочет ответить не менее яростно, но их прерывает деликатное сухое покашливание.

— Хозяин Драко, Тикси не хочет Вас беспокоить, — начал было эльф, и Малфой скривился.

— Ничего хорошего эта твоя фраза мне обычно не сулит. Ну, — величественный кивок головы, — кто там пожаловал?

— Господа Панси Паркинсон и Блейз Забини у дверей, хозяин.

— Скажи им, что меня нет дома.

— Но Тикси уже сказал, что пойдёт спросит, готовы ли вы принимать гостей сегодня. Тикси сделал всё неправильно, да, хозяин, Тикси плохой эльф? — большие мутные глаза стали стремительно наполняться слезами.

Блондин тяжело вздохнул, помедлил, взглянув на Рона, а потом всё же сказал:

— Так и быть, пусть проходят.

Домовик поспешно раскланялся и убежал.

— Мне уйти? — по-своему понял ситуацию гриффиндорец.

Ему вцепились в запястье:

— Даже не думай.

— Но, Драко, мне кажется, это избавит нас от необходимости объяснений…

— Мы не обязаны ничего никому объяснять.

— Ещё как обязаны, дорогуша, — противоречит Драко томный, низкий женский голос.

— Панси, — Малфой хмурится, но кивает девушке и её спутнику. — Блейз.

— Ты совсем пропал, Драко, а ведь в последнее время в наших кругах только и разговоров, что о тебе.

— И ты решил разузнать всё лично, да, Забини?

— Почему бы и нет? И естественно, захватил с собой очаровательную компанию.

— Я вижу, — хмыкнул блондин, мельком оглядывая смуглую ладонь на талии слизеринки. — А было время, когда Панс чуралась твоих ухаживаний. Видимо, только война могла стать истинной проверкой…эм, чувств.

Рон не совсем понял, что именно подразумевал радушный хозяин дома под этими словами, но по резко побледневшим лицам гостей вполне можно было рассудить, что он сказал какую-то гадость. Впрочем, Забини быстро оправился, нацепляя маску улыбчивой вежливости:

— Да, я думал, что мне нужно поторопиться, чтобы завоевать нашу факультетскую принцессу — мало ли, вдруг кто-то типа тебя меня опередил бы. Но, судя по всему, я не должен был так из-за тебя переживать, — сделал он выразительный жест в сторону Рона.

— Это совсем не то, — начал было тот, панически замахав руками перед собой, но Малфою хватило лишь одного сердитого цыка, чтобы оборвать его.

— Могу ли я предложить вам позавтракать вместе с нами? — излишне любезно.

— Как гостеприимно, правда, Блейз? Я думаю, мы согласимся, — заявила Паркинсон, царственно приземляясь напротив юношей. Забини показательно закатил глаза, но всё же сел рядом с ней.

— Уизли, да ты похорошел, — вдруг заявила девушка, беззастенчиво оглядывая гриффиндорца.

Не зная, как реагировать на неожиданный комплимент, Рон смущенно пожал плечами:

— Да ладно.

— Нет, правда, — подхватил Забини. — Малфой рядом с тобой прямо-таки бледная немощь. Несмотря на изящный торс, — поспешно добавил он, ухмыльнувшись на приподнятые белобрысые брови.

— Я думаю, что Драко очень красив, — негромко, но твёрдо возразил ему Рон.

На мгновение в обеденной зале воцарилась тишина, ровно до того момента, пока Блейз и Панси, переглянувшись, дружно не рассмеялись.

— Гриффиндорцы.

— Вас так легко развести на откровенность.

Рыжеволосый растерянно перевёл взгляд на Малфоя, но тот лишь сидел, поджав губы.

— Но всё же, Уизли, — снова обратилась к нему Паркинсон, отсмеявшись, — если-таки наш Дракуля тебе надоест — а мы его хорошо знаем, этот день не за горами — то ты всегда можешь отправить нам с Блейзом весточку. Правда, дорогой?

— Да, конечно, дорогая. Мы всегда открыты идее ménage à trois с горячими гриффиндорцами.

Тут Драко резко поднял голову от тарелки: спина его была неестественно прямой, глаза метали молнии.

— Только посмотрите, как вы спелись. Комическое дуо, что ни говори.

— Но мы вполне серьёзны, Дракуля, — надула губки Панси.

Нехарактерно для себя, Рон решил не вмешиваться, молча наблюдая за развитием беседы. Пока складывалось впечатление, что его собственное мнение эту троицу интересовало до смешного мало. Не успел он сделать для себя такие выводы, как Паркинсон упрекнула его:

— Уизли, это что, игра в одни ворота? С тобой флиртует леди, пофлиртовать в ответ — только вежливо.

Малфой показательно фыркнул на слове «леди», но от комментариев на этот раз себя отговорил.

— Кхм, — у гриффиндорца неожиданно пересохло в горле, словно он предчувствовал неминуемое торнадо, — спасибо вам за предложение, конечно, это всё очень смешно и прочее, но я воздержусь.

— Да не смущайся, Рон, — ладонь Забини как будто успокаивающе накрыла его собственную, чёрные воронки зрачков пытались утащить прямо на свои глубины, — тут все свои. Нам и так известно, что ты, как герой войны, решил заняться реабилитацией побежденных в манере самой личной.

Нагрубить в ответ хотелось, мечталось до зубного скрежета. Однако, как Уизли напомнил себе, как бы они не вели себя друг с другом сейчас, эти двое, пожалуй, были одними из самых близких к Драко людей в школе. Поэтому, приложив неизмеримое усилие над собой, он всё же выдавил:

— Я абсолютно не понимаю, о чём ты, Блейз.

— Видишь, дорогой, так всегда бывает. Живёшь-живёшь, весь такой красивый, думаешь, они сами пойдут прямо тебе в руки, а появляется вот такой вот далеко не столь же красивый и абсолютно зацикленный на себе мальчишка, как Драко, и они уже в штабель уложились, — Панси состроила скорбную мину. — Да что там: отринули напрочь лавры победителя и своих старых друзей и присоединились к этому мальчишке в затворничестве.

— Мда, — разочарованно протянул Забини. Похлопал его по руке: — Она-таки права, Рон, прямо сейчас мы от тебя мало чего добьёмся, слишком уж ты одурманен парами ядовитого очарования нашего друга. Или всё же?.. Как ты думаешь, Драко?

Малфой тем временем с видом крайне отрешённым дожевывал, очевидно, тот самый, ранее отложенный тост, но, если присмотреться, можно было заметить, что он удерживал его в странно-цепкой манере, до абсолютно побелевших пальцев.

— Понятно, — чему-то улыбнулась Паркинсон. — Кстати, Уизли, ты тут пока вертел головой, я заметила у тебя на шее шрам. Можно посмотреть?

— Зачем?

— Просто любопытно.

— Это Панси скромничает, — вмешался Забини. — Она изучает колдомедицину, даже хочет написать компаративную работу по регенеративным свойствам тканей под воздействием различных зелий.

— Правда? — переспросил гриффиндорец, несколько обескураженный этой кашей из слов.

Паркинсон кивнула, и Рон послушно встал, несколько наклонив голову вбок, демонстрируя начало зажившей и когда-то явно крайне глубокой режущей раны. Девушка критически её осмотрела, а потом попросила рыжеволосого снять футболку.

— Она же у тебя явно проходит вдоль всего плеча, если не руки.

Не видя в этом ничего слишком особенного — ну и ладно, если это очередная форма насмешки, не съест же она его — Рон стянул с себя футболку. Паркинсон прошлась кончиком наманикюренного красным пальца по шраму, будто оглаживая его.

— Интересно, какое же заклятие могло ударить именно так.

— Не заклятие, нож, — коротко пояснил Уизли.

— Но если рана не темномагическая, значит, от последствий можно было избавиться элементарной хирургической магией, — непонимающе констатировала слизеринка.

— Да, я не захотел.

— Как необычно, — прокомментировал со своего места Забини.

— И очень брутально, — вновь захлопала ресницами Паркинсон. — Наверное, ты её заработал, пока бегал по лесам с Поттером. Как и это тело, я полагаю.

Ладонь девушки взметнулась с плеча Рона ему на грудь, скользнув дальше, вдоль пресса. Чувствуя себя под этими прикосновениями максимально некомфортно, он уже было хотел отскочить от приставучей Панси, но у него это вышло сделать не раньше, чем когда непререкаемо пророкотал голос вскочившего на ноги Драко:

— Уберите же от него свои руки, наконец! К нему могу прикасаться только я.

— Ревнуешь, Дракуля?

— Нисколько, — ярость в тоне обратилась в вечную мерзлоту. — Всего лишь не переношу, когда трогают что-то, принадлежащее мне.

— Вот оно как. Значит, Уизли тут не в одиночку помешался, — заключил Забини задумчиво.

Малфой поморщился:

— Я вынужден попросить вас обоих покинуть мой дом тотчас и не возвращаться без приглашения. Если, конечно, вы не хотите пасть жертвой охранных чар Мэнора, — тонкая, почти приглашающая улыбка.

— Ладно, — не стал спорить Блейз. Потянул Панси за рукав: — Дорогая, пойдём скорее, а то Малфой готов потерять всякое чувство собственного достоинства из-за своей игрушки.

Когда злосчастная парочка удалилась из комнаты, Драко отошёл к окну, выходящему в аккурат на парадный вход в поместье. Убедившись, что они скрылись куда-то в сторону ворот, парень несколько успокоился, но всё же позволил себе прошипеть:

— Завистливые гады.

— Так значит, я принадлежу тебе? — неожиданно выстрелил в лоб Рон, глядя куда-то себе под ноги.

— Зачем ты вообще поддался на их уловки? — вновь взъярился слизеринец. — Очевидно, что они хотели спровоцировать реакцию! Любую реакцию.

— Я это понял, пусть и не сразу, — не стали спорить с ним. — Только вот в итоге самую бурную реакцию они спровоцировали всё-таки у тебя.

Малфой, резко развернувшись на пятках, подошёл прямо к нему, брови вразлёт:

— Ещё секунда, и коготки Панси были бы на твоём члене, а длинный язык Блейза — у тебя в глотке!

— Тебе не приходило в голову, что это уже мне решать?

Конечно, Рон имел ввиду, что никогда бы не позволил ничему такому случиться, но его слова, казалось, лишь раззадорили гнев блондина:

— Ну, ты не то, чтобы активно противился. Просто унизил меня тем, как легко тебя уговорить!..

— Ах, я унизил тебя? — подозрительно тихо переспросил гриффиндорец.

— Да, безголовый ты гриффиндурок! — «Узнали о моей главной слабости, и с какой лёгкостью». — В следующий раз просто сиди молча и вообще не отходи от меня, ради Мерлина!

— Я тебе что, новый Крэбб? Или Гойл? — По лицу Рона прошла тень: Малфой, сам того не зная, бил по больному.

— Что за глупости, — бездумно отмахнулись от него, — я не представил бы ни одного из этих троллей в своей постели даже в страшном сне.

— Ну да, — горько усмехнулся Рон, — я-то не тролль. Я просто принадлежу тебе.

— Да в чём дело, что ты заладил? Или, — парень замер, как пантера перед прыжком, — у тебя уже есть кто-то другой на примете?

Самые страшные догадки Рона подтверждались, и он пока не знал, как оправиться от покорёженной надежды — значит, вопреки всякому здравому смыслу, она всё же когда-то в нём жила. Ведь если стороннему глазу и могло представиться, что Драко реагирует так остро потому, что действительно что-то чувствует по отношению к нему, то ему казалось, что это — ничто иное, как желание владеть безраздельно. Малфой не станет делиться своим обожающим питомцем, правда же? Даже если однажды ему самому он осточертеет.

И поэтому Рон только и мог, что возмущаться, возмущаться, пока власть Драко над ним не стала по-настоящему неограниченной.

— А что, если и есть? Кто дал тебе право решать за меня?

— Не драматизируй, — попытался сбавить обороты блондин, втайне замерев от страха, что, пойди этот разговор дальше, и ему может быть нанесён непоправимый удар.

— Что бы ты там ни говорил, Хорёк, а я живой человек! Неужели ты думаешь, что если я всегда был в твоих глазах нищебродом и геройским прилипалой, если я дылда и не вышел лицом, то у меня нет души, нет сердца? Потому что они есть, слышишь! — Рон отпихнул подавшегося было ему навстречу Драко от себя. — Такая же душа, такое же сердце. И в этом я равен тебе.

— Рыжий, я же не имел ввиду…

— Ой, оставь всё это! — поморщился гриффиндорец. — Я прекрасно знаю, что ты имел ввиду. А ещё знаешь, что? Я не могу остаться и превратиться подле тебя в ничто.

«Я буду в разы достойнее тебя, если я никогда не буду с тобой».

— Нет, нет, — вдруг зачастил Драко. Вцепился ему в плечи: — Что ты такое говоришь? Ты всё-таки отказываешься от меня?

«Это всё потому, что я так и не успел понять, как соответствовать его ожиданиям».

— Малфой, мы нормально общаемся от силы два месяца. Ты же прагматик, ты знаешь, что нам будет даже проще по отдельности, и никто ничего не потеряет.

— Я не понимаю, — голос Драко дрожал, — я… Ты, ты ведь любишь меня!

Что-то внутри у Рона оборвалось и полетело в пропасть от этих слов.

«Он не может знать наверняка. Правда же? Это невозможно. А я не могу сейчас поддаться его блефу, иначе будет ещё тяжелее его оставлять».

— С чего ты это взял?

Малфой посмотрел на него в неверии. Расцепил руки:

— А ты можешь быть таким жестоким, да, Уизли?

— Я просто говорю, как есть. Кто влюбляется в тех, кого когда-то ненавидел, за пару недель?

— Идиот, какой же ты идиот, — прошептал на это Драко. «Почему ты так откровенно врёшь мне?» — Но мы оба знаем, что я не стану тебя останавливать, если ты на самом деле уйдёшь.

— Конечно, — усмехнулся Рон, — ещё не хватало тебе до такого опуститься.

— Но, — будто пропустил мимо ушей его саркастическую ремарку Малфой, — ты не уйдёшь, пока я не услышу того, что хочу услышать.

— И как же ты планируешь…

Драко вытащил из рукава палочку:

— Nudabo plene!

Рон зажмурился, толком не понимая, чего можно ожидать от неизвестного ему заклинания, а распахнув глаза, был слишком шокирован, чтобы выдавить из себя хоть слово.

— Непорядок, — недовольно покачал головой Малфой, приближаясь, — ты будешь бесполезен, если так и будешь стоять, как суслик.

— Ты…почему ты…я…только же поссорились… Зачем? — гриффиндорец то краснел, то бледнел, но был явно не в состоянии перебороть собственное возбуждение, что блондин, конечно же, не мог не заметить.

— Я же сказал, мне нужно от тебя кое-что услышать, — Драко резко прижался к нему, кожа к коже. Прошептал, провоцируя волну мурашек вдоль спины: — Одежда лишь усложняет процесс.

— Секс не имеет ничего общего с любовью, — вновь начал было Рон гнуть свою линию, — и вообще…ах, — тут Малфой остервенело укусил его за губу, а его рука, между тем, уже беззастенчиво шарила у гриффиндорца между ног.

— Слишком много оценочных суждений, — коротко прокомментировал ситуацию Драко, опрокидывая парня на пол, — ты достал.

— Ну что ты делаешь, — выдавил Рон с отчаянием куда-то слизеринцу в макушку.

— Если это просто секс, Рыжий, то ты будешь просто наслаждаться процессом.

Уизли хотел или выбраться из-под него, или оттолкнуть его от себя, чтобы уже положить конец пугающему своей спокойной обдуманностью безумию Малфоя, но тот уже сам привстал — правда, только чтобы уже в следующее мгновение оседлать его бёдра.

Резкость его движений, нагота их тел, накал эмоций на пике их ссоры, комбинация всего этого мешала ясно думать и быстро реагировать. Настолько, что Драко, исступленно насаживающийся на его член, поначалу видится через марево, как лихорадочная фантазия. Но потом он вскрикнул, застонал в приступе боли, и картинка прояснилась: слёзы в глазах, закушенная до крови губа.

— Драко, хватит! Драко!

Малфой не останавливался, напротив, ускорив свой темп.

— Да что ты делаешь! Ни смазывающего, ничего, ты не готов, я же чувствую!..

— Ну и что? — заносчиво вздёрнутая бровь, даже сквозь слёзы.

— Я порву тебя.

— Пусть.

Для него это не было ни горячкой, ни мазохистской фантазией: у Малфоя была цель. Сбрось гриффиндорец его с себя, тот бы просто создал новые условия для продолжения совместной пытки экстазом.

И поэтому Рон привстал, подаваясь вперёд, достаточно, чтобы обвить руки вокруг талии парня, спрятать лицо, зарывшись в его шею, и глухо признаться:

— Я люблю тебя.

— Чего? — невозможный, неумолимый, обожаемый.

— Да люблю я тебя! Люблю! — Рон уже не прятался, а смотрел прямо на Малфоя, тряся его за плечи.

— Как сильно? — тот, уставший, измученный, не сдавался до последнего.

— Больше самой жизни.

— Хорошо, — Драко тут же расслабился, повалился на него, изможденный. — Это хорошо.

Рон потом ещё долго гладил его по голове, отводил светлые пряди со взмокшего лба, а сам думал: как так вышло, что его собственные чувства, тяжелые, тёмные, оказали такое влияние на слизеринца? Неужели они вызывали худшее в нём, делая зависимым от безусловной и не совсем-то здоровой или вообще нормальной любви Рона, а значит, опасным для самого себя?

Весь остаток его дня прошёл рядом с Малфоем. Рон буквально носил его на руках: нанёс заживляющее, наполнил ему ванну, отнёс в спальню, предварительно напоив отысканной среди бездонных запасов поместья успокоительной настойкой, а после держал бледную руку в своей, сидя на постели Драко, пока он не заснул.

За всё это время они почти не говорили. Малфой был доволен, что вновь получил желаемое, и, видимо, был уверен, что после произнесённого их ссора будет забыта; Рон же не хотел нарушать душевный покой Драко, опасаясь, что тот снова начнёт спор, на который ни у кого из них не было сил.

Слизеринец не мог знать, что его поступок лишь укрепит желание Уизли прекратить эти отношения, которых он ни за что бы в своей жизни не мог предвидеть, предугадать, предотвратить наперекор своему глупому сердцу. Как повелось, если Рон и думал о своём будущем крайне мало, то вот о будущем Драко — постоянно. И в нём его кривоногой любви, так видимо коррумпировавшей желавшего владеть ею Малфоя, просто не могло быть места.

И Рон исчез тогда же, без объяснений и прощаний, твёрдо веря в то, что Драко будет верен своим словам и своей натуре и никогда не унизиться до того, чтобы броситься на поиски кого бы то ни было. А особенно — на поиски человека, который посмел оставить его, даже любя его так сильно.

***

Малфой и правда не явился по его душу, ни через неделю, ни через месяц, ни через два. Несмотря ни на что, юный Уизли ощущал некое разочарование, но его с лихвой перекрывало облегчение: теперь всё пойдёт, как и должно было — Драко будет жить своей блистательной жизнью, а Рону можно выдохнуть и перестать цепляться за призрачную надежду.

Однако его повседневность всё равно перестала выглядеть прежней, так как стала попеременно нарушаться рядом неожиданностей.

Сначала на его пороге возникла Гермиона.

Она долго держала его за руки и всё глядела глазами горького шоколада, ничего не говоря. Потом обняла, порывисто, крепко. А затем затараторила, в своей особой манере:

— Ох, как я скучала по тебе! Все мы скучаем. Просто, Рон, пойми, никто не ожидал, что в тебе живёт столько сложностей и противоречий. И Малфой? Боже мой, это было слишком шокирующе, а ведь после войны и так нервы на пределе, душевные травмы и иже с ними, ты же должен понимать. Но ведь ты столько сделал для нас, для победы, мы через столькое прошли вместе. И, наверное, будь я на твоём месте, а ты — на месте Малфоя…или Гарри, или Джинни, — поспешно добавила девушка, чуть краснея, — я бы заступилась за вас. Убила бы, предала, заплатила любую цену.

— Герм, не надо, — остановил её Рон, когда разговор зашёл о самом пугающем, — спасибо, что поняла. И прости, что я не мог тебе рассказать об этом.

Гермиона вновь обняла его и с той поры частенько заглядывала на огонёк, впрочем, стараясь больше не упоминать ни о других их друзьях, ни о Драко, ни о самом конфликте.

О Малфое не говорили и Паркинсон с Забини, которые появлялись то парой, то по отдельности, всяческими уловками пытаясь вытащить его из четырёх стен. Менее слизеринцами, они, конечно, не стали, но флирт свой прекратили вовсе, и Рон приспособился и подыграл их намеренному молчанию, как-то приноровившись почти наслаждаться их компанией. Надо же было с кем-то общаться в этом дивном новом мире.

Через некоторое время объявился и Невилл, правда, в письменной форме. Он писал о том, что отправился в экспедицию по северной Африке в поисках новых видов лечебных трав, что понял, как ещё они молоды и глупы, несмотря на то, что одержали победу над опаснейшим тёмным волшебником их времени, а ещё — что влюбился.

»…она из магглов, Рон, но она пережила не меньше, чем мы в последние пару лет, а ведь у неё нет возможности толком себя защитить, нет какого-то заклинания, чтобы мигом прекратить гражданскую войну, наркотрафик, никчёмное кровопролитие, напрасные смерти. И я признаюсь, потому что именно ты меня наверняка поймёшь: иногда, лёжа в ночи наедине со своими демонами, я ловлю её неслышное дыхание и представляю, как Авадой гашу жизнь всем местным лидерам, включая её отца и брата, топчу их, как саранчу, потому что они посмели заставить её плакать. По сути — больше крови, больше смерти, ничего это не изменит, и она меня только возненавидит за такое, но помечтать-то можно?

Брат, ты пиши. Не мне тебя осуждать».

Рон ещё мог допустить, что это всё влияние Гермионы, не иначе, но ветер перемен дул всё сильнее, и уже только дипломатическим тактом подруги его становилось рационализировать всё сложнее.

Если в Мэноре «Пророк» и другие издания почему-то не водились, когда Рон наконец начал их почитывать, упоминаний о себе он уже не находил вообще. Во всяком случае, до поры до времени, потому что вскоре, пусть и изредка, начали печататься заголовки вроде: «Рон Уизли: забытые герои» и «Рональд Билиус Уизли: что он сделал для победы», всё с перечислением тех боевых и тактических действий, в которых он участвовал, как-то нарочито исключая нападение Пожирателей на Хогвартс. Гермиона добавила масла в огонь, прислав копию «Ведьмополитена», в данном выпуске которого был обширный биографический профиль на Рона, как утверждалось, «самого загадочного, а значит, и сексуального персонажа послевоенной эпохи».

Самой резонансной, однако, доказала себя статья на первой странице «Воскресного пророка», где проводилась чёткая связь между тем, как Рон пытается реабилитировать поколение детей Пожирателей, налаживая с ними дружеское общение (и, естественно, наглядным подтверждением этому выступали колдографии с ним и друзьями Драко во время их встреч на публике), наставляя их, так сказать, на путь истинный, чтобы без ненависти, без рецидивов, а новое руководство Министерства его наказывает за благородные порывы души, бессердечно и, кстати, чуть ли не незаконно отнимая возможность стать аврором.

Кингсли по такому поводу даже отправил ему Вопиллер:

«Уизли, я должен был посадить тебя, пока у меня была такая возможность! У меня же люди скандируют теперь под окнами: «Рональда Уизли — в новые министры», и кто только додумывается до таких рифм! Ради Мерлина, да делай ты, что хочешь, иди ты в этот Аврорат, только приходи на Бал в честь Победы этим летом. И лучше — с кем-то из твоих слизней!».

У самого гриффиндорца от таких эмоциональных качелей стала порядочно раскалываться голова на регулярной основе. Он, медля недели с две, уже почти было отправил своё заявление на поступление в аврорскую академию (таков ведь и был изначальный план, уговаривал он себя), как ему пришло письмо из Парижского университета магических искусств, места крайне элитарного и, как водится, престижного, в котором его звали изучать ЗОТИ и намекали, хотя и выражениях очень туманных, на будущие карьерные перспективы в академии. Это звучало куда лучше, чем снова драться, спасаться и жить на грани, и Рон, не давая себе лишний раз обдумать, откуда такое предложение вообще могло взяться, тут же принял его.

Однако окончательно в своих догадках Рон утвердился, лишь когда одной ночью, часа в три, его растолкал Гарри. А кто ещё не расщепился бы при аппарации, будучи пьяным вдрызг, как неМальчик-который-выжил? Пришлось включать везде свет, делать ему кофе, слушать малосвязные восклицания и пытаться выцепить из этого что-то по-настоящему важное. Такое, как, например: «Если бы не ты, то всю грязную работу всё равно Снейпу бы делать, не этому трусу, а я так неправильно о нём думал, так виноват, не хочу повторяться». Или: «Джинни несчастливая, да и я, ну и как к свадьбе готовиться прикажешь? Без брата и лучшего друга, не, не пойдёт». И, наконец: «Ты не думай, я это, не хотел так напиваться, но Огденское это такое крепкое, ух! Говорит, чуть ли не его пра-прадед им запасался, представляешь? А я не поверил человеку, сидел же такой нелепый, яблоки резал,» — удар поддых, разрыв аорты, а ведь даже имени никто и не произносил.

До звёздочек перед глазами хотелось его увидеть, прижать к ближайшей твёрдой поверхности и смачно разбить точёный гордый нос, только вот в некотором смысле Малфой чего-то подобного и добивался, разве не так? До каких только крайностей не дойдёт человек с таким дурным характером.

Чаша терпения гриффиндорца переполнилась, когда к нему заявился солиситор, помахивая портфельчиком, и предложил продать бар.

— С чего Вы вообще взяли, что он мой? Я просто тут подрабатываю, а хозяин разрешает мне жить в комнатах наверху.

— Будет Вам, мистер Уизли, кто ищет, тот всегда найдёт, а мой клиент очень заинтересован. Пусть это было закрытой сделкой между Гринготтсом и предыдущим владельцем, ему доподлинно известно, что Вы получили это место в наследство сразу после войны.

— Ну, предположим.

— Мы готовы предложить Вам около 2,2 миллионов фунтов за него. — Увидев нахмурившегося в непонимании Рона, мужчина добавил, улыбаясь чуть смущенно: — Извините, я много работаю с магглами, у нас, магов, всё как-то больше нерушимые клятвы и закрепляющие рукопожатия, бизнес мельчает. Я имел ввиду 440 тысяч галлеонов.

Рон замер с приоткрытым ртом, силясь взять себя в руки.

— Или, или! — с энтузиазмом продолжил его посетитель, видимо, не привыкший получать отказ. — Вы только дослушайте! Мой клиент вполне допускает, что Вам может нравиться владеть баром. Поэтому мы готовы предложить обмен: это место — на «Вейловы мечты» на углу Диагон-аллеи.

— Кто, говорите, Ваш клиент? — занервничал Рон.

— Какое это имеет значение? Мой клиент пожелал остаться анонимным лицом, это правда, но его предложение вполне реально.

— Я даже как-то не сомневаюсь, — зло пробормотал парень себе под нос. — Этот бар не стоит и трети того, что Вы предлагаете. Мне любопытно узнать, что такого в этой дыре, привлекающей разве что криминал и мракоборцев, что Ваш клиент готов отдать за неё самый популярный бар магического Лондона.

— Мистер Уизли, это, конечно, такой деликатный момент, но криминальные элементы — это ведь тоже клиентская база, и она может быть очень обширной! Он наймёт истинного профессионала на позицию менеджера, и вскоре Ваш бар будет приносить доход, возможно, даже больший, чем «Мечты».

— Правда? — деланно восхитился Рон. — Спасибо за идею, я сам, пожалуй, так и поступлю!

— То есть Вы отказываетесь? — кисло переспросил солиситор, недовольный тем, что он сам себя одурачил.

Младший Уизли задумался, а потом решился:

— Не совсем. Если Драко Малфой придёт лично и объяснит мне, почему он готов переплатить за мой бар, то я готов передумать.

— Но лорд Малфой не… — завёл оправдательную речь мужчина, на что Рон только покачал головой.

— Я отдам Вам должное, Вы пытались. Либо этот Ваш анонимный клиент тащит сюда свою тощую аристократическую задницу, — нет, Вы так и передайте! — либо я посчитаю, что он сдался.

На том солиситор и откланялся, пообещав уведомить его о решении своего клиента через сову. Имя клиента вслух он упорно не произносил до последнего.

Никакого уведомления, конечно же, не последовало. Рон бесился, следя за дверью бара даже в самые загруженные ночные часы, вздрагивая от любого лишнего скрипа днём, но ни к чему, кроме кругов под глазами, это не вело.

Малфой ведь не умел по-человечески. Он заявился через понедельник, деликатно постучал во входную дверь: бар был закрыт после бурной воскресной пьянки, и Рон как раз бегал из угла в угол, пытаясь магией приспособить любой годящийся для уборки предмет. Он не мог знать, но, вопреки всякому смыслу, всё-таки знал, кто стоит по ту сторону двери, и проигнорировал этот стук. Последовали ещё, один, второй, третий. Рон уже не бегал, а просто стоял, с тряпками через плечо, не двигаясь с места и едва позволяя себе дышать.

— Алохомора, — меланхолично произнесли наконец, и дверь всё-таки отворилась.

Первым, что сказал ему блондин, было критическое:

— Твои охранные чары не действуют только на меня, или они в целом настолько плохи?

— Не нравится — не покупай, — мгновенно отреагировал Рон, отходя вглубь помещения.

— Мелочь, исправим, — деловито ответили ему, впервые оглядывая бар в дневном свете. — А в целом, тут не так и плохо.

— Почему ты хочешь его купить?

Малфой вздохнул, стягивая с плеч мантию и кидая её на ближайший стул:

— Сразу к делу, да? Неужели даже не предложишь мне выпить?

— В одиннадцать утра?

— Вина можно выпить и перед обедом.

— Пей с Гарри, — парировал Рон.

— Он совсем не умеет, — не стал отнекиваться слизеринец.

— Всё, хватит твоих ля-ля! — парень от всей души бухнул кулаком по барной стойке, туда же с негодованием кинул все никчёмные тряпки. Поморщился.

— Больно? — тут же бросился к нему Драко. — Дай посмотрю!

— Жить буду, — пробурчал Рон, отходя в сторону и глядя на собеседника исподлобья. — Говори, но по делу.

— Да уж, надо бы, пока ты себя не покалечил вконец, — ядовито заметили ему.

— Малфой! Калечить себя - это, скорее, по твоей части.

— Ладно, ладно. Лучше, наверное, сразу правду, — тонко усмехнулся Драко, с каким-то подспудным удовольствием ловя очередной мрачный взгляд. — Это жуткое место, где сам воздух пропитан отчаянием и безнадёжностью — пожалуй, последнее место, где тебе нужно было бы находиться.

— Больно ты знаешь, что мне нужно.

— Рыжий, ради Мерлина, даже само название — «Лилия» — уже определяет состояние души владельца. Другие, может, и не обращают внимания, столько хозяев сменилось, всё-таки, но я-то знал, на что смотреть.

— На что ты намекаешь? — возмутился Рон. — Что я возьму, сменю «Лилию» на «Дракона» и буду тут упиваться жалостью к себе?

— Не совсем. Что ты всё вечно передёргиваешь? Гиппогриф тебя затопчи, Уизли, вот поэтому я и не хотел появляться лично!

— Да? Чтобы продолжать играть в принца из сказки в ближайшей тени? Чтобы я впечатлился, зашёлся тут слюнями и сам прибежал к тебе обратно?

— Нет! Уже проходили, знаем. Ты вернёшься, снова начнёшь сомневаться, сам себя взвинчивать, и в итоге уйдёшь вновь. Я, в принципе, готов за тобой гоняться беспрестанно, — слабая улыбка в его сторону, — но хотелось бы прийти к более перманентному решению.

— А ну-ка, порази меня, — неприятно усмехнулся Рон. — Будет очередная манипуляция великого стратега.

— В том-то и дело, что мне так не хочется, Рыжий, — Драко вскинул на него какие-то совершенно больные глаза. — Когда ты в тот раз исчез, я задумался. Вспомнил, что ты говорил до этого, во время ссоры. Спрашивал себя: «Он безумно любит меня, а я не хочу отпускать его, совсем, никогда. Так почему же он не может просто быть счастливым? Почему этого недостаточно?».

Рон отвёл взгляд: и правда, почему?

— Я честно попробовал поставить себя на твоё место, — Драко, видимо, решил выговориться до конца, превращая диалог в отповедь. Пожал плечами: — Не знаю, насколько хорошо это у меня вышло, я, в общем-то, раньше никогда не испытывал в этом необходимости. Представил себя тобой. Представил, как тяжело любить кого-то, совсем на тебя не похожего, скрывать это ото всех, включая него самого. Стыдиться этой любви. И стыдиться себя.

Гриффиндорец наконец осознал, что Малфой знал, знал обо всём. Но как давно? И разве его это знание не должно было оттолкнуть?

— Постой, я ещё далеко не закончил, — опередил все его вопросы парень, правильно трактовав изумлённо-испуганное выражение лица Рона. — Ты обменял свою любовь на всё остальное, когда-либо имевшее для тебя значение. Ты наверняка не хочешь это так называть, но это всё-таки была жертва, Уизли, причём жертвоприношение на крови. Потому что потом вышло так, что у меня снова было всё — поместья, счета, друзья, семья, свобода — как выражается маман, «вся жизнь впереди», а ты остался ну совсем ни с чем. И, уж прости, но ты ещё и приобрёл клеймо предателя и убийцы. Пусть не все знали, но все, кто был важен, да?

Опять закружилась голова. Рон, вконец очумевший, присел на барный стул, гадая, как угомонить кровь, барабаном лошадиной дозы адреналина стучащую в висках.

— Прости, — осёкся Драко. — Я вовсе не желаю довести тебя до обморока, просто не хочу больше недосказанностей.

— Нет, ты…ты продолжай.

— Я просто пытаюсь сказать, что осознал, пусть не мгновенно, не за раз, что не могу быть для тебя всем. Не должен быть для тебя «больше самой жизни». Конечно, очень бы хотелось, — не стал лукавить Малфой, — но, кажется, это делает тебя несчастным. А больше, чем владеть тобой единолично, мне только хочется видеть твою счастливую улыбку. И… — наверное, Рон впервые видел, что Драко способен так краснеть, — важнее этого нет ничего.

— И ради какой-то там улыбки ты поднял на ноги всё СМИ и поил ненавистного Гарри Поттера своим лучшим Огденским?

— Не лучшим, — хитро улыбнулся слизеринец. — Но всё же очень и очень неплохим. А вообще, Рыжий, знаешь, бывший Пожиратель или нет, но если у тебя есть деньги — значит, есть и власть.

— На кой, по твоей логике сильного мира сего, мне нужны были Вопиллеры Кингсли?

— Не только же, — не дал разговору уйти в очередной обмен остротами Малфой. — Идея была в том, чтобы вернуть тебе всё то, что любовь ко мне у тебя отняла. Чтобы ты не думал о ней, как о жертве или грязном секрете. Чём-то, что только разрушает. Потому что, пусть и всепоглощающая, она всё же красивая, трогательная, светлая. Очень храбрая. Я так им и сказал, всем этим твоим друзьям, что ради любого из них ты сделал бы что-то равно самоотверженное и страшное. Твоя любовь — лишь продолжение тебя.

Драко замолчал на мгновение, переводя дыхание. Столько искренности — больше, чем за весь его прожитый век. Только ради этого импульсивного гриффиндорца был он готов держать душу нараспашку так долго. Рон смотрел на него, даже будто не мигая, очевидно, пытаясь осознать, что же именно сейчас произошло, однако в какой-то момент резко крутанулся на барном стуле, предоставляя Малфою на обзор свою сгорбленную фигуру. Тот вздохнул:

— Я что-то сказал не так?

— Нет, — стало приглушенным ответом. — Всё так!

Уизли повернулся обратно так же стремительно, как и до этого. Выглядел разъяренным донельзя:

— Какой ты добренький, Малфой! Вот чего ты вдруг стал таким добреньким, а? Пожалел меня? Отблагодарить захотел? Молодец, долг отработал, у меня теперь всё снова просто обалденно! Вот даже не думаю, что ты мне вообще теперь нужен, вот как у меня всё обалденно!

Драко стремительно сократил расстояние между ними, нависнув над сидящим Роном. Снова тяжело вздохнул:

— Ты меня вообще слушал?

Оттянул его голову, резко дёрнув за волосы на затылке, заставляя поднять лицо навстречу ему — поцелуй вышел жалящим и безжалостным, потому что гриффиндорец упорно не отвечал, и их зубы попеременно сталкивались. Сдавшись, Малфой отпустил его.

— Ты сказал, что даже не хотел появляться передо мной лично. Это подразумевает чувство отработанного долга, Хорёк.

— Да нет же, идиот. Я просто хотел дать тебе время, чтобы ты пришёл в себя, вернулся к своей жизни, соскучился по мне, в конце-то концов!

— Окей. Считай, что я соскучился. Скучал по тебе каждый грёбаный день. И что ты со мной теперь будешь делать, дальше спасать от самого себя?

Блондин грузно присел на соседний барный стул, глубоко задумавшись.

«Вот как ему втолковать? Не лев, а самый настоящий осёл, не переупрямить».

— А знаешь, — заговорил он осторожно, — даже в начале это не была просто благодарность. Действительно, я примчался в эту твою «Лилию», преисполненный намерений защищать тебя от всего мира, включая твоих близких, которые тебя, моего защитника, не поняли и подвергли остракизму. Но увидел тебя, и всё, считай, уже пропал. Только я был потом бесконечно занят тем, что всё мучился: как мне заставить тебя быть со мной всегда? И какие свои стороны мне показать, а какие скрыть, чтобы ты меня точно никак не разлюбил? Потому что, если так пораскинуть, что ты такого во мне нашёл? Ничего же особенного нет, казалось мне. И поэтому я уж точно никогда не думал, что ты хуже меня, что любовь делает тебя слабее. Напротив, я пытался дотянуться до тебя.

— Серьёзно? — Рон вновь смотрел на него во все глаза, не веря, что слизеринец может признаваться в чём-то настолько личном.

— И хотел бы я преувеличить своё безумие, — самокритично заметил Малфой, — но куда уж дальше? Смысл в том, Рыжий, — он убеждающе положил руку ему на колено, — что я был так занят заманиванием твоей любви в своей капкан вечности, что и не заметил, как сам полюбил не менее сильно.

— Но, Драко, это…

— Что, Малфои не умеют любить? Я слишком эгоистичен для этого? Это всё, возможно, и похоже на правду. Даже не могу сказать точно, люблю ли я своих помешанных на роде и долге родителей или продолжаю так это называть ради приличия. Так я ведь и не претендую на звания и награды. Я только учусь любить, Рыжий. Могу тебе гарантировать, что буду так же доводить тебя своими капризами, хитростями и ревностью, не буду жаловать в гостях не только своих друзей, но и твоих, буду редко говорить о переживаниях или чувствах вслух. Но зато я буду очень стараться, чтобы ты был счастлив. Я уже стараюсь.

— Ты так говоришь, как будто у нас есть общее будущее.

— А почему его не должно быть? Ты же принял приглашение из Парижа?

— Только не говори, что и тут ты… — снова схватился за голову Рон.

— Ну конечно, я! Но заметь, я просто предоставил тебе такой выбор, ты мог его и не делать. Всего-то нужно было написать их ректору, поделившись твоими данными. Ещё бы он отказал иностранной знаменитости, — хмыкнул Малфой.

— И что же, ты тоже собрался в Париж?

— Да, но я не планирую просто слепо следовать за тобой, Рыжий. Мне всегда были интересны зелья, так что я записался на курсы в том же университете. Это значит, что я пока не буду полноценным студентом, но это даст мне возможность понять, действительно ли я хочу этим заниматься профессионально. Хотя и шанс встречать тебя после занятий, приглашать на свидания, показать мой Париж, сделать его нашим — не такой уж и малый бонус. Плюс, у меня есть замечательные апартаменты с видом на Монмартр, и…

— Драко, стой, ты забегаешь слишком далеко вперёд. Для меня. Ты только не обижайся, но я ещё должен хотя бы толком привыкнуть к самой мысли. Ну, что ты, и что я, и что ты всё знаешь, и что это взаимно.

— Хорошо, — легко согласился Малфой, и, не делая пауз, завлёк его в поцелуй. Вышло ласково, легко, успокаивающе. Рон прикрыл глаза, будто боясь проснуться. Задыхаясь от нежности, Драко прошептал ему в губы: — Ты можешь говорить мне обо всём, чего хочешь, Рыжий. Планы могут и будут меняться, но сам я никуда не денусь. Моя судьба — здесь, по твою сторону, потому что только здесь — истинно равный мне.

— Значит, у нас всё ещё впереди, Драко?

Сейчас Рон был похож на ребёнка, которому подарили на Рождество зараз и книззла, и пол-Сладкого Королевства, и только что вышедшую модель «Нимбуса». Он всё-таки решил довериться ему! У Малфоя защемило в сердце.

— Значит, привыкай, — только и смог сказать он, будучи в очередной раз не вполне уверенным, как выразить то, для чего попросту не может быть достаточных слов, и щёлкнул своего возлюбленного сомневающегося по носу, уже зная наперёд, что это станет жестом, понятным только им двоим, как и эта любовь, непредсказуемая, глубокая и завораживающая, подобно океану.