Душа за месть (СИ) [first lucius] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Невольник гордо бросил на снег предложенную ему шкуру и молча сверлил глазами своего нового хозяина. Снег невыносимо холоден, и даже легкий ветерок нещадно студил тело. Скалы радостно выпивали тепло, но он уже даже не смущался своей наготы, глядя с вызовом, как бы говоря: «Хочешь? Подойди и попробуй взять». Он в кандалах и слаб, его шатает, но ему после всего пережитого уже не страшно. Он заждался своей смерти, и отнюдь не ее страшится. Скорее наоборот — того, что не прикончат, и снова — рынок…

Какое-то время его хозяин смотрел на него так оценивающе, будто не купил уже его, а только впервые увидел.

Ветер заставил поежиться, но выглядело это так, будто невольник смутился. Его хозяин отвернулся точно так же, демонстративно. Словно ему было все равно, чем за его спиной занимается раб и не пытается ли бежать. Да и куда ему было бежать? Позади — снежная равнина, которую ему не пересечь на своих двоих без теплой одежды. Впереди — угрюмого вида замок, огромный и живой. Проще сразу броситься на хозяина, чтобы нарваться на его кинжал — слуги увели коней, равнодушные к рабу.

Конь. Кажется, полжизни прошло с тех пор, как он в последний раз скакал на коне. Не как мешок, перекинутый через седло, не бежал за ним, привязанный к стремени хозяина, а верхом, в седле, наравне со всеми. Его вновь передернуло.

— Если хочешь — ты можешь идти на все четыре стороны.

Косой взгляд через плечо резанул столь же болезненно, как и невероятные слова.

— Однако кандалы можно сбить лишь в кузне, поэтому советую идти за мной.

Не дожидаясь своего раба, человек уверенно зашагал к воротам, в нескольких шагах от которых спешился сам, а его невольника заставили неловко спрыгнуть с коня.

Ему дали возможность сбежать.

— И советую все же накинуть шкуру, если не хочешь простыть слишком сильно и обморозить конечности.

Он подчинился, уже наплевав на гордость. Его не считали здесь ни за человека, ни за малейшую, достойную внимания вещь. Сбить кандалы? Хорошо. Посмотрим, что владелец замка предложит вместо них.

Стража на воротах — двое звероподобных громил, проводили взглядом невольника, и ему отчетливо представилось, как их руки шарят по его телу, а потом…

Он устал от этого. Люди ломаются и на меньшем. Продержаться столько, сколько удалось ему — несказанный подвиг, и он должен благодарить свой характер, что ни разу не проявил слабости, не умолял ни о чем. Почти не кричал, не радовал своих хозяев готовностью служить или раздвигать ноги по первому требованию.

Его трясло. От слабости, недавних побоев, холода и ожидания.

Навстречу его хозяину открыли тяжелую дверь из морёного дуба, окованную железом. Едва он вошел, к нему подошло сразу несколько слуг. Молодая девушка приняла его плащ из шкуры черного медведя и звонко рассмеялась, когда на ее обнаженные руки осыпался снег с нее. Она тут же убежала куда-то в сторону, а хозяин тем временем уже передавал очередному слуге перевязь с оружием и отдавал распоряжения остальным.

На раба посмотрели хорошо если только раз. За его спиной уже закрылась дверь, и теперь бежать он точно не смог бы.

Закончив со слугами, его хозяин обернулся и подозвал мальчишку, который до этого выглядывал из-за угла коридора, думая, что его не видят, и рассматривал новоприбывшего. Юный слуга насторожено подошел к хозяину, и тот кивнул ему на раба.

— Проводи его в малую кузню, а потом ко мне.

Мальчик кивнул. Взгляды раба и хозяина вновь скрестились едва ли не со скрежетом, но владелец замка не стал долго поддерживать это противостояние и взглядом приказал следовать за проводником.

Гоня недостойные мысли о том, как просто было бы убить ребенка, идущего впереди с гордо поднятой головой, просто перекинув через его голову короткую цепь кандалов, сведя запястья и резко рванув, невольник шел, внимательно осматривая свой новый дом.

Интересного здесь не было ничего. Внешняя угрюмость вполне отражала внутреннее содержание. Коридоры освещены неярко, хотя здесь всюду довольно тепло. Нет блеска драгоценностей и ярких красок. Такого аскетизма он не видел давно, но, присмотревшись, заметил, что эта простота — кажущаяся. Здесь просто не было ничего лишнего и безвкусного. Здесь не кичились богатством, но и ни в чем не нуждались. Как не нуждается сила в браваде.

Цели они достигли совершенно неожиданно. Обычно кузня стоит отдельно, во всяком случае — поодаль от остальных строений, но здесь они не покинули замковых стен. Мальчик с усилием толкнул тяжелую дверь и крикнул еще с порога:

— Мастер!

Изнутри доносился негромкий перестук — явно не отзвуки ковки. Звук был легкий и тонкий — возможно, чеканка.

Мальчишка кивком велел рабу идти за собой, и тот вновь подчинился. Стук тем временем прекратился. Навстречу им шел такой же здоровяк, как и те, что были у ворот, и так же внимательно и оценивающе смотрел на раба. За его спиной пленник увидел рабочий стол, освещенный масляной лампой — дорогое удовольствие, видимо, тонкая и дорогая работа, хотя, глядя на внушительные мышцы, нельзя было сказать, что мастер — ювелир. Такой сразу три-четыре подковы переломить сможет, пожалуй.

— Новенький?

Мальчишка быстро-быстро закивал, и кузнец вновь взглянул на трясущегося от холода раба. Тот все же предпочел закутаться в шкуру, чтобы не приближать момента, когда его телом захотят воспользоваться.

— Покажи.

Он даже не понял, что обращаются к нему. Тогда кузнец шагнул ближе.

— Покажи руки.

Он почувствовал, как в голове раздается тяжелый звон. Там, на рынке, они тоже приказывали… он почти по-звериному оскалился, как делал всегда, когда ему приказывали.

— Отправляйся к чертям.

Почуяв неладное, мальчик отошел подальше. Кузнец, однако, смутился не сильно. Он своей рукой схватил цепь между железными браслетами и дернул руки раба, поднимая их. Невольник инстинктивно попытался вырваться — его тело помнило, что следует за неподчинением, но это было бесполезно.

От рывков шкура сползла и упала на пол. Опустив глаза, он прошипел:

— Ну что, нравится?

Вместо ответа он услышал фырканье и почувствовал, что его руки отпустили. Краем глаза он заметил ребенка, рассматривающего жуткие следы плетей торговцев. Кузнец тем временем отошел и, пройдя вдоль стены, выбрал нужный инструмент.

Вернувшись, он, так же насильно держа за цепь, буквально оттащил невольника к наковальне и уложил его руки так, как было нужно.

— Не дергайся. А то без рук останешься.

Передразнивая его, раб хмыкнул.

— Что, слишком дорого обошелся?

Прежде чем начать работу, кузнец долго смотрел в глаза раба, очевидно, желая многое ему сказать, но все же промолчал, только лицо его потемнело от злости.

Удар. Удар. Две заклепки выпали, стоило лишь чуть шевельнуться, и мастер рывком сдернул железо с раба. Он швырнул кандалы в ящик, где уже были свалены куски лома.

— А теперь проваливай и не попадайся мне на глаза.

Потирая запястья, невольник отвесил шутливый поклон, заодно подбирая шкуру.

— С удовольствием, мастер.

На обратном пути мальчик постоянно со страхом оборачивался и чуть ли не бежал впереди, но приказа хозяина нарушить не посмел, показав дорогу до его кабинета.

Его хозяин стоял у окна спиной к двери и держал в ладонях исходящую паром глиняную кружку.

Слуга почти влетел в помещение, едва успев постучать и получить разрешение открыть дверь.

— Как вы приказали, милорд.

Хозяин обернулся.

— Спасибо, Оллин. Можешь идти.

Мальчик обошел невольника по дуге, подбираясь к двери.

Раб остался наедине со своим господином. Он исподлобья посматривал на купившего его человека, который стоял перед ним и скорее лениво, чем заинтересованно, рассматривал его. Он медленно и молча обошел вокруг.

— Чем ты так напугал мальчишку?

Пленник не ответил, тогда хозяин замка задал следующий вопрос.

— Как тебя зовут?

Раб мгновенно вскинулся.

— Какая тебе разница? Ты так и будешь болтать или перейдешь к тому, зачем меня купил?

С этими словами он вновь сбросил шкуру на пол.

И вновь — во взгляде хозяина ни крупицы вожделения. Равнодушие и еще что-то темное, но не то, что он привык видеть у покупателей. Губы его нынешнего владельца презрительно сжались в тонкую полосу.

Снова пройдя мимо раба, он коротко приказал:

— Иди за мной.

Ему хотелось спросить, сколько еще так ходить, но идти оказалось недалеко. Рывком распахнув дверь, хозяин втолкнул его в комнату. Здесь было жарко — большой камин давал много тепла. Возле него стояла большая лохань с водой, стол, два стула, на одном из которых лежали полотенца, и кровать, уже постеленная.

Понимающе улыбнувшись, раб одобрительно кивнул.

— Я уже и забыл, каково это, когда тебя имеют на кровати. Меня почти не отвязывали от станка.

Он обернулся. На лице его хозяина отчетливо проступила ярость.

— Прости, но ласкам меня не научили. Хочешь — бери, но тебе лучше связать меня.

Несмотря на показуху, все внутри него скручивалось в тугой ком ожидания боли и отвращения. Он не успел отреагировать на движение и вздрогнул от резкого стука, с которым рука его хозяина опустила небольшую баночку из толстого темного стекла на стол.

— И что это? Думаешь, меня недостаточно растягивали?

Хозяин заговорил не сразу, и голос его несколько удивлял. Он был каким-то бесцветным и неживым.

— Вымойтесь и ложитесь спать. Я приду утром. Это поможет вам согреться, но натираться придется самому, здесь нет рабов.

Он подвинул баночку чуть вперед и резко развернулся. Уже закрывая дверь, он небрежно бросил:

— Спокойных снов, граф Моле.

Невольник осел на край кровати, словно ему перерубили ноги. Не лишись он разом дара речи, он бы окликнул своего покупателя. Все эти месяцы или уже, наверное, годы никто не знал, кем торгуют на рынке, и кто развлекает богачей своим норовом и вновь оказывается на рынке по причине непокорности. Если бы его узнали — он был бы мертв, причем смерть эта была бы гораздо болезненнее, чем от ножа взбешенного хозяина. Награда за его голову была колоссальная — половину среднего города можно было бы купить. Лакомая добыча после короткой, но кровопролитной войны.

А этот его узнал. Он горько усмехнулся.

«Что ж, граф Моле. Вот и окончились ваши приключения. Больше вы на рынок не вернетесь. Раз он знает о вас, то знает и о награде — конкуренты позаботились, а значит, через два-три дня унижения у станка покажутся вам самым желанным времяпрепровождением.

Ну, раз уже ничего не изменить, нужно хотя бы привести себя в порядок, чтобы соответствовать титулу. Все, что осталось — это твой титул, Моле. Да и то — только в твоей собственной голове, грязное ты животное. С тобой обошлись, как со смертником — дали возможность вымыться и поспать напоследок. Этим нужно воспользоваться».

Он собирался просто обтереться влажным полотенцем, но совершенно неожиданно вода оказалась горячей, и у него закружилась голова. Великие боги, сколько он жил, как зверь, уже забыв, что означает настоящее мытье.

В воде плавала разбухшая уже губка, и он с наслаждением опустился в лохань. Слуги рассчитали точно — ни капли не выплеснулось на пол. Закрыв глаза, он позволил себе расслабиться, пытаясь при этом не заснуть. Замерзшее тело невыносимо кололо, но боль была сладкой, и он не удержал стона, отвыкнув стесняться.

Когда вода начала остывать, он нехотя принялся тереть тело губкой, смывая грязь и остро жалея, что слуги не меняют воду. Стоило бы.

Выбравшись из водяного плена, он с недоверием взял со стола подозрительный сосуд. Он помнил подобное. Его хозяева увлекались разными играми. Кто-то предпочитал разогревающие мази, кто-то — охлаждающие. Кто-то просто любил наблюдать, как раб извивается и воет от дикого жжения, как всегда гордый взгляд плывет, а тело предает его и само стремится быть заполненным игрушками всех форм и размеров. Как он кончает или, наоборот, кричит, если ему перевязывают член.

Стеклянная пробка была плотно притерта к горлышку. Когда он вытащил ее, по комнате поплыл густой аромат винного уксуса, смешанного с медом и специями. Неизвестный его не обманул. Этот рецепт был знаком ему с детства, когда матушка натирала своему болезненному малышу тело после очередных игр в снегу.

Знала бы она, во что превратился ее сын. Как он спасался от собственных подданных. Она бы умерла от горя, если бы еще была жива. И отец.

«Боги… когда же всё это закончится?»

Под полотенцами обнаружилась расческа.

Торговцы перед продажей привели его в порядок. Побрили, вымыли, расчесали волосы и подровняли их, но теперь на голове было нечто, напоминающее воронье гнездо — потенциальные покупатели любили наматывать его длинные волосы на свои потные ладони, пока их члены пробовали его горло на способность вместить их. Они оценили это удобство.

Он предпочел бы срезать волосы, а не распутывать, но ему благоразумно не оставили ничего острого. Пришлось помучаться. За это время он ощутил, как подействовало снадобье. Его стало клонить в сон, и, закончив с расчесыванием, он поддался ему.

Настоящая кровать. Полжизни, казалось, он спал на тощем гнилом одеяле, прямо на станке, на полу — где угодно, но не на кровати, где было постелено белье свежее снега. Теперь можно было и умереть, о чем он и мечтал, закрыв глаза, проваливаясь в мягкие объятия сна и впервые не чувствуя звериной вони перевозбужденных хозяев.

Проснулся он так же впервые сам, без злого окрика, отлично выспавшись. Однако пока он спал, кто-то побывал в его комнате. Лохань исчезла, вместо нее появился небольшой таз и кувшин с водой, свежие полотенца и…

Одежда. Простая, но добротная, из хорошей ткани. Высокие сапоги. В целом — неплохой дорожный костюм. Значит, раньше. Ближе. И раньше все закончится. Не будет тех двух-трех дней ожидания. Все закончится уже сегодня.

Он успел одеться и снова расчесал волосы, вновь заблестевшие, когда он смыл с них пыль, когда в дверь постучали, и он машинально откликнулся:

— Войдите.

И тут же опомнился — кому пришло в голову стучать в дверь комнаты раба? На пороге возникла седоволосая опрятная женщина с добрым округлым лицом.

— Милорд просил узнать, не желаете ли вы разделить с ним трапезу? И не нужно ли вам чего-нибудь?

При одном упоминании о загадочном милорде он почувствовал, как грудь сжимают лапы тревоги и злости на очередного претендента на его тело или желающего заработать на его голове. Впрочем, не исключено и то, и другое одновременно.

Вместо ответа он зло огрызнулся на ни в чем не повинную женщину.

— А у меня есть выбор?

Она удивленно хлопнула длинными ресницами. На побледневшем лице проступили алые пятна — будто он ударил ее.

Женщина опустила глаза и скомкала в пальцах край передника.

— Вы ошибаетесь в нем, милорд. Он спас вас.

— Купить для своих нужд — это называется спасти?

Он рассмеялся, но в ее глазах неожиданно появились слёзы, и он замолк.

— Веди.

Она кивнула и пошла впереди него, не успокоившись. Он ждал, что обещанная трапеза состоится в покоях его хозяина, и за ней последует… что-либо, но не отгадал. Как не отгадал и время суток.

Хозяин ждал его на балконе, где уже был накрыт стол для ужина. Получается, он проспал больше суток. Что ж. Вполне объяснимо. Слуги накинули на его плечи плащ из шкуры, такой же, как у хозяина.

Холод уже не жег — он согрелся в комнате и немного ожил. Ужин на свежем воздухе с видом на вечернюю зарю. А его хозяин — ценитель прекрасного. И место для замка выбрал живописное, если сам строил. Сами строения кажутся продолжением скал. Настоящее орлиное гнездо.

Только вот не похож он на орла. Лицо бледное и усталое. И такое же неживое, как его голос. Будто его заставляют здесь присутствовать, а не раба.

Один из стульев Моле занял, не дожидаясь разрешения, но неизвестный “спаситель” ничего не сказал по этому поводу.

Стол был невелик, и пищи на нем размещалось немного. К тому же она была предельно проста — не королевский и даже не графский ужин, но отнюдь не от бедности. Это интриговало.

Сочная оленина, кабанина с луком и грибами, рыба речная с коричневатой корочкой. Сыр, соленые грибы и сливы. Скорее, ужин охотника, чем правителя, но мастерство поваров не скрыть, даже если они пытались это сделать.

Моле откинулся на спинку стула, позволяя себе насладиться мягкостью меха плаща. В конце концов, не так уж много ему осталось наслаждаться. Его снова потянуло высказаться.

— Итак. Кто вы? Вы знаете, кто я, но ваше лицо мне незнакомо. И это место тоже.

Сев напротив него, неизвестный пару мгновений ничего не отвечал, словно сомневаясь в словах графа Моле.

— Триас Ральдо. Герцог Варкано.

Какое-то время Моле изучал его лицо, а потом усмехнулся.

— Вы самозванец, кем бы вы ни были. Герцог Варкано — Сальво Перье, старик, доживающий свои годы. А трое его наследников — юнцы, пропивающие наследство. Кроме того, я их знаю в лицо. Всех. Сделайте милость, скажите мне правду — все равно я ваша собственность. Никто ничего не узнает.

Триас Ральдо — или кем он был на самом деле — покачал головой, и его лицо снова стало суровым.

— Если вы не заметили, граф, с вами обращаются лучше, чем с рабом.

Тот кивнул.

— Премного благодарен, я действительно заметил. Но это не отменяет того факта, что вы купили меня на рынке. Купили для определенных целей. Явно не для работы — тогда выбрали бы кого-то поздоровее, а не шлюху, которую поимело всё окрестное население. Не того, кто опозорил свой род, проиграв войну и попав в рабство. Но хотя бы здесь я на своем месте. Только вот не научился подчиняться.

Он перетянул себе на тарелку кусок оленьей ляжки, сдобренной черносливом. Отрезав кусок и начав жевать, он ощутил привкус превосходного черного пива — вот почему мясо было таким бесподобно нежным.

Дождавшись, пока граф займет свой рот, герцог налил себе вина, оставив бутылку на середине стола — гость не неженка, сам себе нальет.

— Вы закончили? Отлично. Для начала — теперь именно я — герцог Варкано. Так сложилось, что ни старика, ни его сосунков здесь больше нет и не будет. Отныне это мои владения. Мое имя настоящее, и неважно, что вы думаете о нем. И второе ваше заблуждение — вы не моя собственность и вольны покинуть это место, когда пожелаете.

Риану Моле дорогого стоило не выронить из рук вилку и нож, но в остальном он надеялся, что сумел скрыть свое состояние.

— Вот как? Предположим. И зачем же вам понадобилось спасать позор вымершего рода от невольничьего рынка? Решили обзавестись должниками? Хороший ход для нового герцога, но со мной вы прогадали. Я больше не граф. У меня нет ни денег, ни земель, ни — как выяснилось — друзей. Все что у меня есть — моя задница, мой рот и мой член. Всё это богатство к вашим услугам в любое время суток. Так и быть — не стану сопротивляться и кусаться, раз вы хотите казаться столь благородным. Конечно, еще за мою голову назначена награда, так что выгоднее меня все же продать моим врагам. Вряд ли вы захотите меня после того, как во мне перебывало столько народа. Заодно и зрелищем насладитесь.

С громким треском лопнуло стекло, и Моле уставился на лужицу красного вина на столе из полосатого, черно-желтого дерева. Лицо герцога было непроницаемо, когда он, взяв салфетку, протер ею ладонь, небрежно ногтями выдернув осколок. Белоснежную ткань он сжал в кулаке.

— Вы ошибаетесь, граф Моле. Мне не нужны ни ваше тело, ни что-либо еще. От вас мне вообще ничего не нужно.

Тот качнул головой.

— Тогда зачем было покупать меня? Не с кем больше ужинать? У вас нет женщины? Вы не бедны, как я вижу, так в чем же проблема? Только позовите — вас окружат красотки. Или красавцы, кого вы больше любите?

— Это не проблема.

Голос герцога был спокоен, хотя губы чуть заметно подрагивали от злости.

— Вы верно заметили. Я достаточно богат, чтобы поступать правильно. Я не считаю рабство правильным. И не держу рабов. Здесь только слуги, которым я плачу за работу.

Риан фыркнул, но герцог Варкано одним движением поднялся. К пище он так и не притронулся. Граф же уже был сыт, отвыкнув от хорошей пищи.

— Идите за мной.

Триас не ждал его, как и тогда, у ворот. Его уверенный шаг был очень широк и быстр.

Когда они оказались на другом балконе, граф Моле присвистнул от удивления.

Внизу расстилался почти что город. Здесь был более пологий склон, и весь он был занят домами — жилыми и мастерскими.

Руки герцога Варкано легли на ограждение.

— Вы слишком недоверчивы, граф, но я вас понимаю.

Моле снова усмехнулся.

— Как вы можете понять раба?

Триас обернулся, и Риан невольно вздрогнул.

— Я был рабом, как и вы, граф Моле. Я знаю, что это такое. Я знаю, что вы чувствуете, и сверх того еще немного.

Риан недоверчиво покосился на собеседника.

— И как же вы стали герцогом?

Ральдо пожал плечами, словно говорил о само собой разумеющемся.

— Просто. Убил старика Перье и его сыновей, объявив их предателями, благо, знал, где копать. Родня как-никак, хоть и не близкая. Троюродная.

Теперь уже Риан Моле смотрел на него во все глаза.

— И вам позволили?

Триас снова кивнул.

— У них не было выбора. Спасибо дядюшке Перье — у него осталось множество доказательств чужих ошибок. Я дал слово молчать. Остальные поддержали меня. Это было выгодно всем. Мне удалось поднять и наладить здесь торговлю и кое-какие ремёсла. В казну потекли деньги.

— Да уж. Вы сама добродетель.

Герцог Варкано усмехнулся, холодно и недобро.

— Никогда к этому не стремился. Просто я не люблю ложь. Стерпеть могу многое, но я не святой и не умею прощать.

— Тогда вы просто обязаны меня наказать за мою вольность.

Снова взгляд, косой и острый, как удар кинжала наемника.

— Прекратите паясничать, граф. Я не держу рабов и не унижаю людей. А убивать вас не за что. Я просто посчитал, что вам не место там, на рынке. Обычно я покупаю людей, которые что-то умеют, кроме того, чтобы быть двуногим скотом. Мастера, лекари. Попадаются даже те, кто сведущ в науках.

Он обвел взмахом руки город под стеной.

— Это все — бывшие рабы. Сейчас они свободны. Не богаты, но и не нуждаются. Они заводят семьи, их дети здесь учатся грамоте. У них бы этого никогда не было, но они сами это сделали. Я лишь собрал их вместе и кое в чем помогал. Теперь это место приносит доход, а не гниет, как при семейке Перье. Как видите, моя добродетель ни при чем. Я просто умею делать деньги.

— И вы хотите сказать, что они здесь по своему желанию?

— Абсолютно, граф. Каждый из них имел шанс покинуть меня. Некоторые им пользовались. Те, у кого есть, куда идти. Я давал им немного денег на дорогу. Кое-кто возвращался, когда оказывалось, что они зря тешили себя надеждами. Некоторые оставались сразу.

Прищурившись и еще не веря, граф посмотрел на герцога.

— И как давно вы начали?

— Четыре с небольшим года назад.

— Большая работа. Вы многое успели.

Триас кивнул.

— Я был не один. Им самим это понравилось.

Риан мечтательно улыбнулся.

— Хотел бы я уметь так же. Только вот родни богатенькой не осталось — убивать некого.

Герцог Варкано мог лишь пожать плечами и промолчать.

— А что вас заставило пролить родную кровь? Чем лично вам они так насолили?

Триас Ральдо развернулся, уперевшись поясницей в камень и положив локти на парапет. В глазах его на мгновение плеснулась боль, но он быстро вернул равнодушное выражение лица.

— Они продали меня работорговцам, потому что мой отец выкупил часть имущества, которое они проиграли. Я должен был унаследовать не только свои земли, но и эти.

— И долго вы были невольником?

Герцог Варкано явно не испытывал особого желания говорить.

— Шесть лет. И еще два года ушло на то, чтобы исправить последствия.

Риан сглотнул. По его подсчетам выходило, что он в таком положении был никак не больше полутора лет. Может, меньше — он не мог вести подсчеты времени по вполне объективным причинам.

— Расскажите, герцог. Простите, но мне любопытно. Если это вас смущает, то не стоит, конечно.

Триас прикрыл глаза и его взгляд перестал жечься.

— Ничего. За эти годы я отвык от стеснений. Всё было просто. От меня избавились, чтобы я не претендовал на чужое. Продали за бесценок в первом же городе. Потом перепродавали — никому не нужен строптивый раб, хотя ребенком я был красивым.

— Сколько вам было?

— Девять. Едва исполнилось.

— О боги.

Герцог Варкано махнул рукой.

— Всё в прошлом.

Риан внимательно посмотрел на собеседника.

— Не для вас.

Триас вновь пожал плечами.

— Так для всех. Мне повезло: я сумел сбежать. Обустроился. Но всё в прошлом.

— Вы говорили о последствиях?

— Да. Мне пришлось долгое время провести у лекарей, которые приводили в порядок мое тело. Это тоже научило меня многому. В конечном итоге я сумел извлечь пользу изо всего этого.

— Что ж. Рад за вас, герцог. Я благодарен вам, но привык сам решать свои проблемы. Если у вас нет ко мне требований, я предпочел бы покинуть ваш уютный замок.

Ральдо кивнул.

— Единственное, чего я требую ото всех — не попадаться вновь, чтобы мне не пришлось выкупать вас дважды. Я распоряжусь приготовить для вас все нужное и дам провожатых до города в долине.

Риан отстранился от парапета.

— Тогда, если вы позволите, я вздремну еще немного перед дорогой.

— Я не против.

Уходя, граф Моле спиной чувствовал тяжелый взгляд серых с прозеленью глаз.

Утром у ворот его ждали четверо всадников на крупных сильных конях, способных легко преодолевать заснеженные пространства. Теплая одежда, немного денег, провизии и письменное поручительство — чтобы никто из охотников за рабами не посмел поднять на него руку. Возможно, поможет.

Без пышных прощаний отряд неспешно выдвинулся по дороге, ведущей в долину. За ночь выпало еще немного снега. Широкие копыта с хрустом сминали его, оставляя крупные следы.

Риан обернулся. Ему казалось, что в спину снова смотрит, словно целясь, этот странный человек. Он упорно не помнил, чтобы хоть что-то слышал о роде Ральдо.

— Он надеялся на вас.

Граф Моле обернулся. Рядом, стремя в стремя, ехал слуга герцога Варкано. Один из его свиты. Он помогал графу влезть в седло, когда его купили.

— У герцога слишком болтливые слуги.

Едущий рядом молодой мужчина обернулся с таким презрением на лице, что граф почти решил, что в чем-то не прав.

— Его слуги обязаны ему не только жизнями. А мне он дороже всего на свете.

Граф Моле не собирался вести беседу со слугой, но против желания все же присоединился — дорога обещала быть долгой и скучной.

— И почему же?

Причин разговорчивости слуги он еще не знал.

— Мы росли вместе. Он был четвертым и самым слабым сыном в семье. Его не выводили в свет, о нем даже не знали — он всегда был в тени отца и братьев. Только мать любила его. Она вообще была хорошей женщиной, доброй и набожной. Это от нее он почерпнул нелюбовь к рабству. Он не был похож на отца ничем, и за это тот его ненавидел, постоянно ругал жену за то, что родила такого сына. Лучше бы дочь — ее можно было выгодно выдать замуж. А четвертый сын был ни к чему. Миледи решила, что ее сыну стоит подружиться хоть с кем-нибудь, и ее выбор пал на меня — мы были ровесниками, моя семья служила у них уже которое поколение. Нам позволили дружить и проводить время вместе. Это помогло: молодой герцог перестал быть замкнутым, стал веселее, но неожиданно миледи умерла, и всё пошло вразнос. Замок принадлежал ей, и только она им занималась. Ее муж знал лишь, куда потратить деньги. Выпивка, игры, любовницы. Трое старших сыновей пошли по его стопам. Младший же не переставал отпускать нравоучения.

Граф Риан поднял руку, останавливая рассказ.

— Зачем мне все это знать?

И едва удержался в седле. Слуга герцога направил своего коня так, что он ударил грудью коня Риана. Голос его стал настолько злым, что казалось, еще слово — и он нападет.

— Затем, что я устал видеть, как его помощь отвергают такие, как ты.

Он отвел коня в сторону, и граф, совладав с эмоциями, приподнял подбородок.

— Он сам дал мне выбор. Назовись, чтобы я мог потребовать от него компенсации за твое поведение.

— Мое имя Ириго. И я сам в состоянии ответить за свои поступки. Ваш титул для меня ничего не значит, граф. Я знаю, кто вы, и мне достаточно того, что за мной больше власти. Я говорю это не потому, что у моего господина болтливые слуги. Он научил меня, что ложь и недоговоренность — это зло, но сам он, как бы смешно это ни звучало — беспомощен.

Это откровение интриговало. Лицо слуги было каким-то тоскливо-собачьим.

Граф милостиво кивнул.

— Хорошо, продолжай. Что ты мне хотел сказать?

— Я говорил, что слишком многие не знают благодарности и уходят. Бросают его.

— Он дает выбор.

— Да. Потому что знает, что бесполезно держать насильно.

— Он говорит, что ему хватает людей. По крайней мере, я понял это так.

Ириго усмехнулся так горько, что Риану показалось, будто в его собственных словах было оскорбление герцога.

— Он сказал вам, скольких он выкупает и сколько остается с ним?

Граф качнул головой.

— Нет. Не уточнял.

— Десятки из сотен. Он не жалеет денег. После того, что было с ним… с нами — он как одержимый скупает рабов и отпускает их.

— Ты был с ним и в рабстве?

Слуга кивнул с отвращением на лице.

— Благодаря ему я еще жив.

— Как получилось, что вы вместе попали туда и вместе выбрались?

Ириго внимательно посмотрел на графа, словно пытаясь удостовериться — точно ли тот хочет знать это.

— Он никому не рассказывает всего, и меня это тоже злит. Он пытается убедить себя, что это просто прошло, но до сих пор живет в тех воспоминаниях, и это хуже того, что когда-то было. Он ведь сказал вам, что его продали дядя с сыновьями?

Риан кивнул, почувствовав, что сейчас он услышит то, что, в принципе, не предназначено для чужих, и непонятно, почему его посвящают в тайну. Взгляд слуги стал хищным, и это добавляло уверенности догадке.

Ириго отвернулся, глядя на дорогу промеж ушей коня. Его голос неожиданно задрожал.

— Это был не дядя. Это был его отец.

Моле почувствовал легкую тошноту. Час от часу не легче. Герцог просто сумасшедший, да и родня у него такая же… Ириго же продолжил.

— Его отец и братья. Они напились, а он снова влез со своими замечаниями о том, что лучше бы им позаботиться о хозяйстве. Он попал под горячую руку, и они его не щадили. Он успел крикнуть мне, чтобы я спрятался, и я исполнил его приказ. Иначе они бы убили меня. Все же он был их братом, а я никем.

Риан заметил, как сжались пальцы слуги на поводьях — точно в таком же жесте герцог Варкано сжимал стакан, когда тот лопнул.

«Вот оно что. Этот почти каменный характер скрывает такое, что проще научиться лгать самому себе, чем с этим смириться и забыть».

— Может, лучше бы они убили нас тогда. Вместо этого они долго насиловали его. Когда он уже не мог вырываться — они позвали слуг. Когда он надоел и им — его отдали собакам. Мы были детьми, но я помню это до мельчайшей детали. Это было чудовищно. Они истязали его больше суток, а потом отвезли в таком виде на рынок. Когда увидели, что я увязался следом — схватили и меня. Юного герцога продали за бесценок, а меня отдали и вовсе почти что в довесок. И тут же отправились в таверну, пропивать заработок — она как раз была напротив, я видел. Работорговец был дальним родственником старшего герцога — он не стал спорить или отговаривать. Взял нас с удовольствием, правда, выгоды не получил. Мы были слишком несговорчивы. Покупатель вернул нас на следующий день, и, чтобы не терять престиж, он больше не пытался продавать нас. Оставил себе и стал воспитывать. Увы, я был не таким стойким, как мой господин. Я не выдержал издевательств и пыток и сдался. Герцог Триас так ни разу и не сделал ничего добровольно. Его насиловали целыми днями, пытаясь сломать, но ничего не получалось. Они не знали, что ломать уже нечего, а упрямиться он мог бесконечно долго — его воля была прочнее этих скал. А я подчинился им. Я научился ублажать своего хозяина, и тогда он не трогал герцога, хотя порой его отдавали забавы ради слугам и охране. Он до сих пор считает, что обязан мне, потому что из-за него меня постигла эта участь. Он никогда не думает о себе, и именно поэтому я ненавижу тех, кто уходит. Он не просит ничего, но он боится одиночества.

— А ваша дружба?

Ириго тяжело вздохнул.

— Я — только лишнее напоминание о прошлом. Он винит себя и избегает меня. Ему слишком тяжело. У него слишком хорошая память.

— И вы жили так шесть лет?

Слуга кивнул.

— Нам удалось сбежать благодаря ему. Он вытащил меня и еще нескольких. Правда, тогда с ним остался лишь я, прочие сбежали. Он решил возвратиться домой, поговорить с отцом и братьями, и не слушал меня. Он до последнего верил, что они жалели о том, что сделали. Несмотря ни на что — он чтил законы крови и не осмелился поднять на них руку. Для них же он был давно мертв. Он ушел в замок один, а утром я нашел его недалеко от ворот. Он еле полз, истекая кровью, а они смеялись на стенах и бросали вниз камни, словно в пса. Целых костей почти не осталось, он не мог идти — они перебили ему хребет. Тогда он сказал мне, что я был прав. Я не надеялся, что он выживет. Он умирал у меня на руках, я ничего не мог сделать. Сидел на дороге, держа его, когда у него начинались судороги, и ждал последнего вздоха, чтобы можно было оставить его, пойти в замок и попытаться отомстить или хотя бы умереть, пытаясь это сделать.

Слуга явно увлекся, и Риан с интересом наблюдал за ним.

— Но он не умирал. Неожиданно возле меня остановился человек в длинных одеждах и сказал, что знает, как помочь. Он дал мне какое-то снадобье и велел привезти хозяина в порт. Я сделал все, как он велел, и герцог уснул, его перестали мучить конвульсии — не знаю, что за средство дал тот человек. Его корабль отплывал в полночь, и он забрал с собой моего господина, велев через два года быть на этом же месте.

Он вновь повернулся, глядя в глаза графу Моле.

— Я отдал его, не зная, что с ним сделают и куда отвезут. Я обезумел от страха его потерять и схватился за надежду. Впрочем, незнакомец не солгал. Ровно через два года герцог вернулся. Он сам спустился с корабля, но…

Ириго задумался на мгновение.

— Это был уже не он. Он стал равнодушным — он не был таким даже в худшие дни у работорговца. Он дорого заплатил за то, чтобы выжить и отомстить за предательство. И отомстил. Не только за нас. Он считал, что смерть матери на совести кого-то из них. Я видел, как он хладнокровно убивает своих отца и братьев, хотя до этого не осмеливался даже защищаться от них. Его словно подменили. Мне есть с чем сравнить. Его тело вернулось оттуда, но душа — осталась там, куда его забирали. Потом он собственноручно уничтожил свой герб и написал прошение королю, чтобы тот позволил ему сменить имя. Потому оно вам не знакомо. Он сознательно прервал свой род, отрекся от прошлого и будущего. А замок и земли по праву принадлежат ему. У него нет наследника, и его дело — просто попытка забыться. Оно рухнет, когда его не станет. Ему придется назвать наследника, либо ему укажут кого-то — у его братьев остались незаконнорожденные дети здесь, в замке, от служанок — они всех, кажется, успели здесь перелапать. Тот мальчишка, что водил вас в кузню — старший из них. Он знает всё: что служит убийце и может претендовать на его место. Я не сомневаюсь, что он воткнет нож в спину хозяину при первом удобном случае, а тот не станет даже противиться — ему плевать на жизнь, он не хочет ничего слышать.

— И зачем ты рассказал мне это?

Слуга посмотрел на него с какой-то неожиданной надеждой.

— Вы тоже не сдались, граф. Вернитесь, поговорите с ним. Я не знаю, чем ему помочь. Помогите мне спасти его, как он спас вас. Вы ведь пытались вынудить его убить вас.

Неожиданно для себя самого, Риан кивнул.

— Я не знал о нем ничего. Сейчас вроде бы знаю, но никак не могу понять. Я не имею ни малейшего понятия, как и в чем его убедить. Я даже не понимаю, чего ты хочешь. Кто ты, Ириго?

Слуга удивленно вскинул брови.

— Граф?

Тот задумчиво смотрел на собеседника.

— У меня такое чувство, что это не просто преданность. Скажи честно — ты любишь его? После всего, что с вами было, ты узнал новое чувство и смирился с ним?

Ему не нужно было слышать ответ — достаточно было видеть, как густо покраснели уши и шея Ириго.

— Граф, это к делу не относится.

— Зато многое объясняет.

Моле натянул поводья, заставляя коня остановиться.

— Скажи мне, чего ты хочешь от него и от меня? Говори прямо, без этих намеков и историй.

Слуга потерянно опустил голову, но Риан взял его за подбородок пальцами и приподнял голову.

— Ты хочешь, чтобы твой господин обратил внимание на тебя или нашел себе жену, которая обеспечит его наследником? Учти, эти варианты исключают друг друга.

Долг и чувства. Граф знал, как сложно выбрать правильный ответ, и чего будет стоить неверный выбор. Он наконец понял, почему слуги, а в особенности этот, так смотрят на своего хозяина — он не думал о себе. Все, что он делал — делал ради них, выгода была лишь громкой отговоркой.

В честных глазах слуги ответ отличается от того, который он выбрал бы умом. Граф понимал его. Времени в цепях ему хватило, чтобы понять — ломаются все. Как ни хорохорься, но когда на тебя надевают железо — меняешься сразу. И с каждой минутой становится всё труднее помнить, что может быть иначе, и уже кажется правильным то, что есть, иначе можно сойти с ума.

Ириго лжет себе и графу. Лжет своему хозяину. Его желание простое и понятное для того, кого превратили в подстилку, но еще не научили хотеть своего хозяина. Тем не менее, он отчетливо ощущал это и в себе.

— Почему ты ему не признаешься?

Ириго отвел взгляд, не имея возможности опустить голову.

— Он не поймет. И я не имею права. Ему нужна жена. Нужно продолжить род.

Моле покачал головой.

— Ты лжешь. Ты боишься, что он отвергнет тебя. Ты ведь говоришь, что он дорог тебе. Ты не доверяешь ему?

Слуга собрался с силами и вырвался из хватки графа.

— Дело не в доверии. Зачем ему эта моя блажь?

Риан улыбнулся.

— Поэтому я должен выступить сводником? Чтобы ты мог успокаивать себя этим?

Ириго отстранился.

— Мои чувства не имеют к нему отношения. Это только моя проблема, и мне ее решать. Я просил вас поговорить с ним о будущем. Вам будет проще найти общий язык. Ну, и если вы откажетесь…

Он многозначительно коснулся рукой эфеса шпаги.

«Ты как малый ребенок. И твой хозяин тоже. Наконец-то я понимаю, что вы оба скрываете друг от друга. Трусливые слепцы. Вам проще приплести третьего в свои отношения, чем решить проблему самим».

Граф Моле развернул коня.

— Ладно, я поговорю с ним. Но ты мне будешь должен. И за это, и за твои угрозы. А еще за дерзость.

Ириго тяжело сглотнул, затравленно взглянув на графа.

— Я сделаю все, что вы прикажете, господин.

Риан улыбнулся, когда слуга смущенно отвернулся. Забавный. Видно же, что до смерти боится его, чужака. Боится, что причинит вред своему драгоценному герцогу, но сам не решается с ним даже поговорить — их связывают узы пройденных испытаний. Тяжело, когда оба считают себя должниками друг друга. Это всё будет тяжело, к тому же Триас старше. Станет ли слушать его, мальчишку? А этот несчастный готов расплатиться собственным телом — привык, хотя ему и противно. Сколько он скрывает свои чувства? Тяжело это — заставлять жить того, кто этого не хочет.

«Триас, Триас. Что же там произошло? Что, во имя Всевышнего, случилось, что ты перестал замечать своего слугу и друга, что твой взгляд похож на взгляд мертвеца? Ты пережил предательство собственного отца,пережил шесть лет ада, но тебя все же убили два года неизвестно где, о которых ты не рассказал даже тому единственному, кто прошел всё это с тобой. Ты оставил в живых потенциального убийцу, который не станет тебя жалеть. Так не терпится умереть? Я тебя понимаю, но любопытство у меня от матери, и раз уж твой слуга так требует моего вмешательства, так отчаялся — я просто не могу не согласиться вмешаться не в свое дело.

Кто же ты, Триас Ральдо? Предположим, я понял, почему ты злился — я вел себя глупо, не оценил заботы, но это было слишком невероятно».

Ворота и дверь им открыли без вопросов, слуги увели коней, а все та же улыбчивая девушка забрала ворох теплой одежды и отнесла сушиться к очагу — снова снег посыпался крупными хлопьями.

Ириго довел Риана до дверей кабинета герцога и удалился.

«Дитё малое, ей богу. Самому проще было бы сознаться, чем ждать реакции от потерянного хозяина».

Проводив его взглядом, граф постучал, и, получив разрешение, вошел.

Сидя в кресле спиной к двери — как непредусмотрительно, герцог — Триас читал что-то, с тихим шорохом переворачивая страницы большого манускрипта.

Почувствовав что-то не то, он обернулся и нахмурился.

— Граф. Что-то забыли?

Тот повел плечами, и, подойдя к столу, наполнил из бутылки бокал. Убедившись, что в обоих сосудах жидкости примерно поровну, он прошел к окну и протянул бокал герцогу. Триас приподнял бровь.

— За что пьем?

Моле принюхивался к горлышку, пытаясь оценить букет.

— Я бы предложил выпить за вас, но мы еще плохо знакомы. Потому предлагаю выпить за ваших заботливых слуг, особенно Ириго.

Уже собиравшийся сделать глоток, Триас опустил бокал.

— Что-то случилось?

Граф пытался решить, с чего бы начать, но начал с большого глотка прямо из горлышка — в свете бы не оценили, но он больше не носит титула как такового, терять уже нечего.

— Пока ничего, но вполне может.

Взгляд герцога стал еще более встревоженным. Нужно было ослабить это давление.

— Для начала я должен извиниться. Я обидел ваших слуг своим недоверием.

Ральдо кивнул, но продолжал смотреть в глаза, ожидая подвоха.

— Что касается Ириго — он переживает за вас.

Триас тяжело вздохнул и тоже сделал глоток вина.

— Он всегда переживает. Ему приказали заботиться обо мне, и он воспринял это слишком буквально.

Еще большой глоток, и, пока хватает смелости, Моле произнес, чувствуя себя так, будто себе же вгоняет кинжал под ребра.

— После тех двух лет ты ничего не замечаешь вокруг. Что там произошло?

Герцог Триас Ральдо смотрит на него застывшим взглядам, а по пальцам вновь стекают багровые струйки.

«Ты чудовищно силен, герцог. Это стекло отнюдь не тонкое, а в твоих судорожно сжатых пальцах вновь лопается как мыльный пузырь. Что же там произошло, что в глазах мелькает ужас от преследующего тебя прошлого?».

— Тебя это не касается.

— Разве?

Взгляд герцога очень выразителен: «Лучше бы тебе молчать, бывший граф. Лучше бы ты не разворачивал коня, поддавшись на уговоры болтливого слуги, доведенного до грани отчаяния, завороженный его неожиданным доверием».

Он залпом допил содержимое бутылки и поставил ее на подоконник, на котором сидел.

— Ты непоследователен, герцог Варкано. Ты пытаешься спасать людей, ты пытаешься спастись от одиночества, но, как только делаешь это — ты их не замечаешь. Ты причиняешь боль и себе, и им. Разве это твоя цель?

— Да что ты понимаешь…

Риан мотнул головой.

— Достаточно. Мне не нужно даже понимать. Твой Ириго в отчаянии — а ты этого не видишь.

Ральдо сжимает виски пальцами.

— Я ничего не понимаю. Чего ты хочешь?

Граф Моле пожал плечами.

— Пока что — понять, что произошло тогда с вами, герцог. Потому что ваш слуга сходит с ума от неизвестности, раз попросил меня вмешаться. Вы дороги ему. Он пытается это скрыть, но я вижу, что он вас любит.

Триас замедленно кивнул.

— Я стараюсь не обижать слуг. Им не на что жаловаться.

Моле усмехнулся.

— Ты слеп, герцог. Он любит тебя не как слуга хорошего хозяина, хотя и верен как пес. Я не об этом. Он любит тебя… как мужчину.

Глаза герцога Варкано расширились от гнева и удивления. Хорошо, что больше бокалов нет.

— Что ты несешь?

Риан больше не смеялся.

— Вижу, я не ошибся. Как и он. Он боится признаться из-за того, что ждет вот такой реакции. Он боится быть ненужным. Как и ты, кстати. Не скрывай это — ты плохой актёр. Вы оба прошли через одно и то же, но умудряетесь бояться друг друга. Он считает себя помехой тебе — ты должен обзавестись наследниками. Это тяготит его, и ничего хорошего это не принесет.

— Не через одно.

Триас не слышал последних сказанных ему слов, он твердил лишь одно, глядя невидяще в пол.

— Не через одно. Но если бы я сказал ему, что там произошло, я бы втянул его в то, чего ему не стоит знать, иначе он снова будет винить во всем себя. И этого он точно не переживёт.

Граф Моле сложил руки на груди.

— Ну же, герцог. Говорите. Что произошло там, что вы лишаете покоя своего друга, отговариваясь заботой о нём?

И герцог Триас Ральдо поднял наконец свой взгляд на того, чью жизнь он так неосторожно выкупил.

— Я проиграл, граф. Я сдался. Я продал свою честь за возможность отомстить.

Его лицо скрылось в ладонях. Голос звучит приглушенно.

— Я не должен был выжить, не говоря о том, чтобы вновь двигаться как раньше. Моя семья хорошо постаралась. Они переломали мне почти все кости и вышвырнули за ворота, не удосужившись добить — им было интересно, сколько еще я проживу, как далеко смогу уползти с единственной целой рукой. А я знал, что Ириго будет ждать меня. Я понимал, что умру, и смалодушничал. Я не думал, что обреку его на страдания, мне просто страшно было закончить свой путь в одиночестве. Мы всегда были вместе. Он нашел меня, и я был почти счастлив тогда. Потом он что-то дал мне — я понадеялся, что это яд, но проснулся от качки на корабле, и его не было рядом. Вообще никого не было. Представьте мое удивление, граф. Я засыпал и просыпался, и все еще был жив, но рядом не было никого. Момент, когда я оказался на суше — я пропустил. Когда я очнулся, меня окружали люди в балахонах. Заметив, что я пришел в себя, они заговорили, и я поначалу не поверил, потом разозлился, а потом и задумался.

Триас оперся о подлокотник, уже одной ладонью закрыв глаза, вздрагивая от мучительных воспоминаний.

— Они говорили, что смогут помочь мне отомстить, что вылечат меня, и честно сказали, что это будет черное колдовство, что нужны будут жертвы, и в том числе — от меня. Я был зол, и не долго раздумывал. Я согласился. Тогда еще я не знал о цене, которую они назовут. Я лежал на алтаре, по-прежнему просыпался и засыпал под их пение, а мое тело согревала жертвенная человеческая кровь и пламя костров. Я не берусь сказать, скольких они убили, мне было все равно, но это были не десятки, а сотни людей. Когда всё закончилось, они сказали, что боги были милостивы — за пять дней я исцелился полностью. Прошу помнить, что раны были смертельны. На шестой день мне позволили встать и дойти до реки, чтобы отмыться. Когда я вернулся, меня ждали, чтобы огласить цену моего исцеления.

Вновь руки герцога вцепились в волосы от отчаяния.

— Они потребовали полного добровольного подчинения. Отказаться я не мог. Стоя на коленях, я на собственной крови дал клятву, что исполню любое их желание как свое. Моя жизнь будет принадлежать им эти два года. За возможность отомстить я продал им свое тело и свою душу. У них были странные ритуалы. Где-то требовалось пролить немного крови — и тогда я добровольно отдавал свою. Когда их племя славило своих богов — я вынужден был обслуживать их всех, наравне с их женщинами, причем предлагать себя, и бревном отлежаться я не мог. Иногда ритуалы требовали еще более унизительных вещей — мной пользовались их тотемные животные.

Ральдо жадно хватал ртом воздух, а граф Моле смотрел на него во все глаза.

«Так вот что ты скрываешь от своего слуги, пытаясь защитить его. Что ж. Это правильно. Если он узнает, на что обрек хозяина – сразу же бросится на меч».

— И знаешь, что было там страшнее всего? Не это всё само по себе. Не то, что каждый день мог принести смерть, если у них под рукой не будет нужной жертвы. Хуже всего был страх, что я никогда не отвыкну добровольно подставлять свое тело под жертвенный нож и их руки. Страшнее всего было то, что я начал привыкать. С тех пор прошло четыре года, но я до сих пор чувствую ошейник, который они надевали на меня, чтобы хищные звери не могли перегрызть мне шею, если попытаются удержать, решив, что под ними настоящая самка. Теперь его нет, и потому мне кажется, что чего-то не хватает.

Он потер горло кончиками пальцев, и Риан осознал, как часто уже видел у него этот жест, но не придал значения.

— Вы вернулись домой. Вам нужно жить.

Герцог отрицательно покачал головой.

— Мне так и не удалось оттуда вырваться, граф. Вы сами это видите. Я уже мертв — меня убило то колдовство и желание пролить кровь отца и братьев. Мне больше не за что цепляться в этой жизни. У меня нет ничего.

Риан вздохнул вновь.

— Вы глухи, герцог. Я только что живописал вам, как о вас беспокоится ваш друг, а вы утверждаете, что у вас нет ничего. Как минимум у вас есть он.

Ральдо вновь махнул рукой.

— Мальчишка, не успевший повзрослеть. Он придумал себе долг и исполняет, как может.

Настало время графу Моле массировать гудящие виски.

— Возраст здесь ни при чем, к тому же вы ровесники.

Помедлив, он сознался, видя скептицизм в глазах герцога Варкано.

— Попросив меня вмешаться, заставить вас одуматься, он предложил мне себя.

Тяжело было смотреть в эти заледеневшие серо-зеленые глаза.

«Ты ведь тоже скрываешь свои чувства, герцог. Ты тоже, после всего что случилось, смотришь на него не только как на друга. Даже голос зазвенел».

— И вы, как вижу, согласились?

«Я не встану между вами. Разберитесь со своими детскими проблемами сами».

— Помочь — да. От него я вынужден отказаться. Не выношу одолжений, знаете ли, даже таких, навязываемых.

«Не веришь? По глазам же вижу. Не веришь. И что это? Уже ревность?»

— Я не лгу герцог, могу поклясться на крови. Он не хочет меня. Я вполне в состоянии это понять, опыт у меня есть, поверьте. Ему нужны вы и только вы, его старый надежный друг, которому он доверяет и который доверяет ему. И вы нужны ему живым. Бог с вами — молчите о том, что было, но не загоняйте его в могилу своими руками — вам обоим туда еще рано. Позовите его прямо сейчас и разберитесь. А я, пожалуй, пойду.

— Все-таки уезжаете?

«Это жалость? Герцог, вам не хочется прощаться? Вы запутались…»

— Пожалуй, я повременю с этим. У вас чудесно готовят оленину, а ваше вино пробуждает голод. Я еще не завтракал и хотел бы наведаться на кухню, если вы не против.

Холодноватая улыбка.

«Не веришь?»

— Я не против, граф. Погорим с вами позже. Быть может, окажете честь, и украсите собой мой город?

За смешком пришлось прятать кашель — захлебнулся воздухом от удивления.

«Прости – что? Украшу собой город? Надеюсь, ты не виселицу имеешь в виду? Романтик…»

— Буду ждать вызова, милорд.

Герцог немного нервно улыбнулся. Самое время уйти, пока он еще держит себя в руках.

«Ох, Ириго, не завидую я тебе. Он, конечно, дорожит тобой, но резок излишне и неумел в общении. Было бы все не так скомкано — я бы рассказал ему, в чем его проблемы, но я уже достаточно топтался по вашим собственным делам, дальше просто рискованно».

========== Часть 2 ==========

Стоит черту перейти лишь раз

Делом ли, словом ли –

Можно легко из огня попасть

В жаркое полымя.

Ветер приносит с материка

Сумерки мглистые.

Значит, должна быть броня крепка –

Выжить и выстоять.

Долго по краю ходить нельзя –

Грань истончается.

Выбрать, враги вы или друзья,

Не получается.

Если опять упустить момент,

Большим не станете –

Даже не думай искать ответ

В собственной памяти!

Твой город надежд несбывшихся –

Гавань крепких цепей…

Но каждый свободен лишь когда

Сам позволит себе.

Кто сбросит оковы холода,

Встанет к спине спиной,

Тот защитит, что дорого –

Можно любой ценой.

Пускай по-другому дышится,

Здесь не остаться прежним,

Но город надежд несбывшихся

Станет твоей надеждой.

К свету тянуться из темноты

Хватит ли смелости?

В мире глупей не найти черты,

Чем неуверенность.

Станут убежищем для чужака

Узкие улицы…

Будет ли так же мечта сладка,

Если вдруг сбудется?

Что по частям собирал внутри,

Сложится в целое.

Вот же свобода – давай, бери!

Только что делать с ней?

Прошлое крепче иных оков

Держит на привязи –

Знаешь, но силу даёт любовь

Многое вынести.

Твой город надежд несбывшихся –

Гавань крепких цепей…

Но каждый свободен лишь когда

Сам позволит себе.

Кто сбросит оковы холода,

Встанет к спине спиной,

Тот защитит, что дорого –

Можно любой ценой.

Пускай по-другому дышится,

Здесь не остаться прежним,

Но город надежд несбывшихся

Станет твоей надеждой.

Чароит – Гавань цепей

****

— Герцог.

Рукопожатие за прошедшие месяцы стало по-настоящему дружеским.

— Граф, благодарю, что пришли.

Уже который месяц он исправно приходил каждый день под вечер к хозяину замка, чтобы подвести итог дня, недели, а сегодня и, собственно, месяца. Он перестал смущаться, когда Триас Ральдо называл его согласно давно потерянному титулу.

Он не любил оставаться в долгу — это его и подвело в свое время, отказ от того, чтобы стать вечно обязанным прочим сильным мира сего. Слуга же герцога уличил его в неблагодарности, и Риану пришлось признать это, хоть и нехотя. Кроме того — ему некуда было идти. Здесь ему нашлась работа, в этом городе-мечте без рабов.

Герцог Варкано сдержал слово — не польстился на обещанное золото и не продал опального графа, не унизил его ни словом, ни делом, не воспользовался своим положение, чего Риан все же исподволь ожидал. Они, как равные, обсуждали дела за бокалом восхитительного вина, и граф время от времени вспоминал откровения, услышанные месяцы назад.

Ничего не изменилось с тех пор. Словно каменная статуя, Триас Ральдо хранил непроницаемо-спокойное выражение лица, а его слуга и друг Ириго избегал лишний раз показываться на глаза.

Легкий ветерок на балконе приятно освежал. Дело шло к настоящей весне — снег уже растаял, и даже закатное солнце согревало всё вокруг. Стали возвращаться птицы, и воздух звенел от их голосов — начиналась делёжка гнезд и самок, поиск еды и другие насущные проблемы.

— У вас великолепное вино, герцог, но я никак не пойму, откуда оно.

Не заподозрив еще ничего, Триас пожал плечами.

— Местное. Его делают мои люди.

— Странно. Мне прежде не доводилось встречать такого сорта винограда. У него привкус…

— Это не виноград, граф. Он здесь не растет. Это вишня.

Моле изумленно поднял бровь. Удивительно находчивые люди.

Герцог тем временем отвлекся на что-то внизу во дворе, и Риан подошел ближе, следя за его взглядом. Он невольно улыбнулся.

На длинной привязи в загоне бегал по кругу великолепный конь. Второй конец грубой веревки был в руке обнаженного по пояс слуги. Граф покосился на ставшее задумчивым лицо герцога. От тел человека и животного поднимался пар — оба разгорячились даже при ощутимой прохладе.

«Все же герцог, иногда вы не столь каменный, как вам хочется, но вас сложно не понять. Ириго красив, несмотря на большое число следов от поцелуев плети. Им сложно не соблазниться».

Граф Моле одернул себя и прервал созерцание этого великолепия.

— Хорош.

Ральдо кивнул.

— Редкой породы. Купил его на прошлой неделе.

«Потрясающе вывернулись, но в глазах мелькнула опаска. И не зря — обман не удался. А вы все еще боитесь…».

— Я про вашего слугу. Вы так и не говорили с ним?

Герцог дернулся.

— Это не ваше дело, граф.

— Я знаю. Тем не менее — я объяснял причину своего желания вмешаться.

Лицо владельца замка потемнело, хотя он явно не подозревал об этом.

— Вы получили свою оплату?

На миг это заставило задуматься, но потом Риан качнул головой.

— Я же говорил — мне это не нужно. Я хочу помочь ему и вам из благодарности.

— Странное у вас понятие благодарности — уложить нас в постель. И чего ради?

«Вы упрямы, герцог. Если честно, я и сам начинаю теряться в догадках, зачем это мне».

— Ради того, чтобы вы перестали бояться друг друга. Ради того, чтобы вам было ради чего и кого жить.

Ральдо криво усмехнулся.

– Если я соглашусь, вы оставите меня в покое, граф?

Почувствовав первые ростки злости, граф Моле глубоко вздохнул.

— Не делайте мне одолжений — это нужно вам двоим. Вы не хотите замечать того, что с ним творится. Он мучается тем, что плохо справляется с работой. Думаете, мне нравится быть сводником?

— А разве нет?

— Поверьте, нет.

— Тогда не лезьте не в свои дела.

Потеряв самообладание, Риан шагнул ближе и сильно сжал плечи герцога. Неслыханная вольность, но он устал от непроходимого твердолобия.

— Послушайте, герцог. Ваши дела здесь не значат ничего, это простой эгоизм. Пытаетесь за чужой счет казаться лучше, чем вы есть на самом деле. Потому это не работает. Потому вы сами не видите результатов, которых ждете.

Лицо герцога Варкано стало белым от гнева.

— Граф, не зарывайтесь.

Разжав пальцы, тот опустил руки.

— А то что?

Больше он не успел издать ни звука. К его горлу метнулась рука, и жесткие пальцы сжались капканом. Спиной его вжали в камень — вырваться было невозможно. Он вцепился в запястье удерживавшей его руки.

Надо было отдать должное Ральдо — он быстро опомнился. Риан согнулся пополам от раздирающего горло кашля. Отдышавшись, он выпрямился.

— Кажется, вы были правы, герцог. Я лезу не в свои дела. Спасать смертников — слишком неблагодарная работа. Более я вас этим не потревожу, но запомните: если с ним что-то случится — это будет ваша вина.

Он уже развернулся, чтобы уйти, когда ему в спину донеслись слова, сказанные абсолютно равнодушно.

— Не беспокойтесь, граф. Я позабочусь, чтобы ничего не произошло.

Риан не сдержал ухмылки.

— Если что-то случится с вами — это все равно не будет иметь значения. Вы не цените своих людей. Вы просто самоутверждаетесь за наш счет. Пользуетесь верностью. Ему ведь было бы достаточно даже знания, что ваш род не прервется.

Голос герцога стал усталым. Смертельно усталым. Маска наконец треснула.

— Он не прервется, не беспокойтесь. У меня есть наследник.

Риан обернулся.

— Я не стану пытаться устраивать свою жизнь, граф. Я устал терять близких и друзей, тем более что их и так слишком мало. Он не знает ничего, я намеренно скрыл это. У меня есть сын от женщины, умершей его родами. Она должна была стать моей женой, но это стало последней потерей. Я больше не могу, граф. Мой сын растет в надежном месте. Я скрыл своего наследника, потому что он теперь — последний из нашего рода, и других не будет. Надеюсь, эта тема закрыта?

Граф Моле нехотя кивнул.

— Как пожелаете. Это меня не касается.

Он развернулся и быстро прошел к двери, но прежде чем скрыться за ней, обернулся снова. Нужные слова подбирались на редкость тяжело.

— Вы пытаетесь защитить их любой ценой. Но для них эта цена больше, чем для вас.

Вздохнув, Триас бросил взгляд вниз. Ириго стоял у загона, рассеяно трепля коня за ухом и глядя на своего хозяина. Тот кивнул ему, приветствуя.

***

Триас Ральдо провел ладонью по лицу. Сложно признавать правоту пришлого графа. Сложно мириться с тем, как легко тот тычет его носом в созданные самим герцогом проблемы, словно щенка в лужу. Сложно не сорваться, услышав в очередной раз его слова — словно попытка запихнуть двух мужчин в постель и посмотреть, что получится.

С другой стороны — что должно твориться в душе его слуги, которого слугой назвать язык не поворачивается уже давно, если он сначала угрожал, а потом предложил графу себя, не зная, как самому решить чужие проблемы?

«Ириго… верный друг и помощник. Что мне делать? С тобой, с собой, с этим пронырливым Моле, решившим вмешаться не в свое дело и так откровенно и совершенно без опаски продолжающего гнуть своё».

Есть ли смысл во всем этом? В этом его упорствовании. Конечно, это странно и неправильно. И из самой глубины сознания пришел издевательский смешок.

«А он ведь прав даже больше, чем понимает сам. Посмотри на себя, герцог. Буквально — посмотри».

И он посмотрел. На дрожащие руки, вцепившиеся в камень ограждения. До побелевшей кожи на кончиках пальцев и костяшках, до мокрых ладоней. Дыхание, нервно сбивающееся, как только…

«Не обманывай себя, герцог. Ты давно стал другим. К тебе давно не применимо то, что нормально для других. Тебе не удалось спастись. Признай это. Признай, что защищаешь ты не их. Ты защищаешь себя — ими. Ты приносишь их в жертву. Те, немногие, кто остался с тобой — что они получили? Твое равнодушие и твой страх, скрытый за этим равнодушием. Тебе удавалось его скрывать, пока не пришел тот, кто не страшится говорить правду тебе в глаза, потому что бояться он уже не может. Он видит тебя насквозь, но он хотя бы честен. Цени это, Триас. Большего дара сложно пожелать».

Мотнув головой, герцог Варкано попытался избавиться от странных мыслей.

Он даже не удивился, когда, открыв дверь, увидел стоящего в коридоре графа. Прислонившись к противоположной стене, тот внимательно смотрел на владельца замка.

— Ты знал?

— Догадывался. Когда-то я был таким же, как вы.

Риан усмехнулся. Каждый из них мог поделиться опытом. Каждому было, что сказать, хотя не каждый был готов услышать и узнать это всё.

— Идемте, герцог. Я все же намерен довести дело до конца. Если вы, конечно, не решите меня казнить за слишком длинный язык.

Граф осторожно улыбнулся, но собеседник не отреагировал. Маска безразличия сменилась не менее неподвижным выражением тяжелых размышлений.

Для начала он все же выбрал ту тему для разговора, с которой и пришел — нужно было решить несколько вопросов по снабжению замка и мастерских, возложенных на него — герцог находил достойное занятие каждому, и волей-неволей приходилось справляться. Проигрыш Риана в войне его нимало не озаботил — в этом не было исключительной вины молодого графа. Он не мог в одиночку справиться с предательством остальных, а здесь старался оправдать ожидания. Первое время он еще с подозрением посматривал на герцога Варкано, и время от времени в его речи проскальзывали попытки называть его хозяином. Он бы даже не разочаровался, если бы обещанная сказка обернулась дымом, и в один прекрасный день он снова был бы прижат к стене чужими руками.

Он, пожалуй, даже ждал этого. Когда твоя жизнь зависит от чужой воли — очень быстро привыкаешь ждать. Ожидание заменяет надежду, потому что надеяться больше не на что — цепи не порвать, стены слишком высоки, а нож у горла слишком остёр. Причем именно умирать ему не хотелось. Живое стремится жить: что бы кто ни говорил, что бы он сам ни утверждал — жить ему хотелось, иначе он бы уже совершил какую-нибудь глупость сверх тех, что он все же сделал. Конечно, судьба и боги тоже явно благоволили ему.

Выйдя в сад, где уже готовы были распуститься цветы на деревьях, оба молчали — вопросы “по делу” были решены. Вопросы, ради которых они пришли, еще следовало сформулировать так, чтобы разговор не закончился как обычно.

Молчание нарушил герцог Варкано, тяжело роняя слова. Это звучало то ли как приговор, то ли как слова сдающего позиции врагам.

— Как этого можно желать добровольно?

Поймав вопросительный взгляд, он уточнил:

— Я помню, как это было. Как можно желать этой близости?

«Боги, герцог. А как может нравиться огонь? Умеете вы задавать вопросы…»

— Герцог, разрешите бестактный вопрос?

Получив в ответ кивок, граф Моле осторожно поинтересовался:

— Ваша… жена. Разве она была против?

Смущение на лице Триаса Ральдо стоило того, чтобы разбить очередную маску.

— Граф, я бы не хотел…

Продолжить ему Риан не дал.

— Нет, герцог. Я неспроста вас спросил об этом. В этом ответ — всё зависит от вашей цели. Словом и жестом человека можно убить, а можно спасти — это, вроде бы, не новость.

— Еще одно ваше измышление, граф?

Тот примиряющее улыбнулся.

— Нет. Это придумал кто-то еще до меня. Я лишь услышал. Я видел вас и вашу реакцию — вы пытаетесь лгать, но…

Моле развел руками.

— Я вижу, что вы с ним любите друг друга. Это спасло вас в свое время, не так ли?

Ральдо осторожно кивнул.

— Откуда вы это знаете?

— Я испытал подобное на себе. Однажды это помогло мне выжить.

Приподнятая бровь стала знаком к продолжению, на которое граф Моле возлагал большие надежды.

— Это был один из телохранителей моего второго хозяина. Первый меня вернул на рынок в тот же день, что и купил — ему хотелось кого-то более покладистого. Заплатил он за меня много, и потому не стал пытаться меня принудить и портить товарный вид. А вот второй решил, что ему такой раб очень подойдет. Он хотел развлечений, но…

Риан не удержался от смеха, хотя на краткий миг всё внутри обледенело от воспоминаний.

— Ну, знаешь. Он был уже не в том возрасте, когда такие подвиги еще возможны. Поэтому только смотрел. У него я пробыл больше месяца, и всё это время меня оставляли в покое только когда сам хозяин изволил отдыхать. Я ведь говорил — меня почти не отвязывали…

Он еще помнил широкие кожаные ремни и дерево перекладин, отполированное телами других несчастных, потемневшее от въевшейся крови. Наверное, у многих богачей были подобные пыточные инструменты для таких строптивых рабов. И, наверное, он уже никогда не забудет звериной похоти и нечеловеческой жестокости дорвавшихся до бессильного помешать человека.

— Вначале я вырывался, угрожал, ругался. Они лишь смеялись. Он приказал привязать меня во дворе, чтобы каждый желающий мог воспользоваться мной — его друзья, потом слуги. Даже рабы. Знаешь, они были явно не против. Они неплохо отыгрались за свое положение.

Риан поежился, вспоминая.

— Потом, когда прошло слишком много времени, я уже не хотел сопротивляться. Это было несколько дней без сна. Я терял сознание, а они обливали меня ледяной водой. Им было не интересно мое безучастие. Они стали придумывать новые развлечения, но долго продержаться я не мог, не мог кричать столько, чтобы они наконец насытились. Меня отвязали и перетащили в подвал — приходить в себя в темноте и одиночестве. Я едва не сошел с ума от того, что они сделали со мной. Еще немного, и, возможно, я превратился бы в простое двуногое животное, слушающееся плети и исполняющее любую прихоть хозяина. Самая большая помощь приходит в самый неожиданный момент. Меньше всего я ждал ее от тех, кто меня…

— Ты уверен, что хочешь это вспоминать и рассказывать?

«Вы заботливы, герцог. Но у меня нет выбора».

— Уверен.

Триас Ральдо посмотрел на графа с недоверием, но тот продолжил.

— Личный охранник моего хозяина. Его лицо мне было незнакомо. Не ручаюсь за свое здравомыслие тогда, но мне показалось, что он не был среди претендентов на мое тело. Он и те, кто ко мне лез — были совершенно разные. Животные чувствуют человека и то, что он собирается делать, а раб мгновенно понимает, что ждет его.

Риан взглянул в глаза герцога.

— Он меня пожалел. Один из всех. Он принес мне воды и немного хлеба. До этого я питался только за счет тех, кто пользовался моим ртом.

Граф вновь криво усмехнулся, не скрывая омерзения.

— Я все ждал, что он кинется на меня. Я не верил в то, что он мог прийти без этого умысла. Для меня он тогда ничем не отличался от остальных. Он вывел меня из подвала, помог дойти до колодца и позволил вымыться. Всё это время я ждал. А он даже не смотрел на меня. Он озирался по сторонам, как вор, и потом сознался, что ему этого не приказывали. Он проявил маленькое милосердие, а я все это время подозревал его в злом умысле. Три дня обо мне не вспоминал никто, кроме него. Я понемногу приходил в себя, а на третью ночь он сказал мне, что хозяин решил меня перепродать. Помню, мне тогда стало не по себе, а он впервые подошел ко мне очень близко, и я подумал — вот оно. Сейчас он это сделает. Напоследок, так сказать. Он же остался без своей доли моего тела.

Риан замолчал, провожая взглядом небольшую стаю птиц. Ральдо ждал, когда граф придет в себя, но он не торопился.

— И что он сделал?

Граф Моле неожиданно сделал шаг к герцогу, и, вцепившись в его шею, привлек к себе, не встретив сопротивления. Холодные сухие губы поддались его напору, но он не стал увлекаться и быстро шагнул назад, пока Триас Ральдо не очнулся от этого наваждения.

— Это. Это был первый и единственный раз, когда от меня почти ничего не требовали. Первый раз, когда я поддался, и поддался не силе. Он не принуждал меня. Я сам сделал это — отдался ему, и это, смею вас заверить, было великолепно. Можете считать, что он купил меня водой и едой, но для меня всё иначе. В конечном счете, я получил даже больше, чем он. Я узнал, что бывает по-другому, что насилие — это проявление слабости. Свою силу ты проявляешь, не выставляя ее напоказ. До этого я боялся того, что со мной могли сделать, а потом перестал. После всего этого насилия я мог ждать только смерти. Все последующие хозяева ничем не отличались от предыдущих. От вас я ждал того же, просто потому что такими были все, а вы ничего тогда не сказали.

Риан внимательно смотрел на герцога. Тот вряд ли слышал последние его слова. Но он был живым. Частое дыхание, то бледнеющее, то краснеющее лицо, ошарашенный взгляд и кончик языка, скользнувший по губам.

«Вам понравилось, герцог, не правда ли? Вот только как сознаться? А придется, иначе вы бы убили меня, причем еще раньше, когда я сказал об этом впервые».

***

Он любил вспоминать тот момент. Он оказался переломным в его жизни. Точно так же, как внезапное предательство, когда со своими людьми он оказался окружен бывшими друзьями. Честь была дороже крови, и они насмерть сцепились в бесполезной схватке. Его спасло лишь то, что еще от предков повелось, что избранная сотня солдат носит такую же броню, как их командир, а внешность его была вполне обычной, хотя и пользовалась потом спросом на невольничьем рынке. Ему повезло, и он оказался далеко от тех, кто мог его узнать, хотя везение было сомнительно. Оказавшись в цепях, он вынужден был выбрать, что дороже теперь, и рвался как дикий зверь, приводя в восторг или бешенство своих покупателей. Каждый пробовал на нём всё, на что хватало фантазии, но после той ночи он почти не реагировал на все эти пытки, сохраняя по возможности молчание и гордое выражение лица. Постепенно его перестали пытаться покупать, товар поизносился, и торговец просто сдавал его всем желающим, устроив под помостом уголок для развлечений. Раб был дёшев, желающие были, но постепенно их тоже стало меньше — не всем нравилась ненависть в хищных глазах измученного человека, да и быть в нём непонятно каким по счету — тоже.

Его давно уже не били — какой смысл, если вырваться он был не в состоянии, во рту было кольцо, из-за которого лицо почти полностью онемело. Но даже в таком состоянии он умудрялся волком смотреть на любого, кто подходил к нему, и, когда увидел хозяина с ножом в руке, через силу и боль умудрился изобразить улыбку.

Он тут же получил удар наотмашь по лицу, ремешки, удерживавшие кольцо, развязали — железо еще пригодится для другого раба, которого не удастся продать, но можно будет получить от него хоть немного выгоды.

Его не стали убивать на месте, чтобы не отмывать потом дерево. Его оттащили чуть в сторону, и в этот момент ему вновь улыбнулась судьба, хотя тогда так не казалось, — и его вновь купили, заставили влезть на коня, что было одновременно мучительной пыткой и чем-то невероятным, но холодный голос покупателя ясно дал понять — путь неблизкий, и потому раб едет верхом. Его привязали к седлу — по вполне понятным причинам он не мог сидеть нормально, да еще и постоянно проваливался в забытьё. Дорога и остывающий воздух привели его в чувство, а потом был замок и неожиданные откровения. После были двое странных людей, пытающихся защитить друг друга от себя же. Это сводило с ума. Вместе с тем, после всего случившегося он знал — нет ничего невозможного, а наиболее ценная добыча получается с трудом. Он понимал этих двоих одинаково хорошо и знал, что либо они перестанут обманывать сами себя, либо горечь осознания, когда станет слишком поздно, рухнет непосильной ношей.

Это он тоже понял в свое время. Необходимо действовать сразу, иначе потом может не оказаться рядом нужного человека. Возможно, все могло тогда обернуться иначе. Впрочем, возможно, что это ничего бы не решило. В числе предателей был тот, кого он когда-то любил, но так и не сказал об этом, ограничиваясь дружбой и осторожными шутками. Побоялся спугнуть. Побоялся насмешки. Побоялся быть отвергнутым.

После того рокового боя он понял это, когда оплакивал своего бывшего друга, но это должно было быть сделано. Предательство должно было быть наказано, какие бы чувства не рушились из-за этого. Он винил себя, и вряд ли простит себя когда-нибудь — часть преступления была и на нём.

С этим тоже пришлось смириться, чтобы не сломаться самому, чтобы не порадовать тех, кто этого хотел, чтобы с вызовом смотреть на каждого, кто хотел бы видеть страх или обожание.

Ошибки, промедления и неуверенность стоят дорого. Они стоят крови и жизней, и, глядя на двоих упрямцев, он чувствовал жалость и иррациональное желание вмешаться, показать им, доказать, что их упорство ничего не стоит кроме возможных ужасных последствий.

***

Он говорил. Говорил об этом, подробно и красочно описывая всё, через что прошел, будто мало было герцогу его собственных испытаний, что нужно было добавить лишнее, но он все равно говорил.

Его остановил жестом герцог Варкано.

— Граф, я знаю всё это.

Он коснулся одной из веток, густо усыпанных бутонами, и безжалостно отломил ее.

— Это моя вина.

Пару секунд он смотрел на темную тонкую палочку. Пять бутонов никогда не раскроются, никогда не принесут плодов. Потом с тем же равнодушием он швырнул ее в траву. На собеседника он старался не смотреть.

— Моя вина в том, что он испытывает ко мне эти чувства.

Потом он резко обернулся и вновь удивил Риана, растеряв свою холодность.

— Я пытался спасти его. Два года он, как пёс, ждал меня в порту, нашел работу, которая вместе с ожиданием едва не сгубила его. То колдовство, которое поставило на ноги меня, я решил испробовать на нем. Он был всем, что у меня оставалось, и я не хотел его терять — я не спросил его ни о чем. Конечно, я не мог знать всего, что знали колдуны, и использовал самое простое — зелье, чтобы передать ему часть своей жизненной силы или чего-то вроде этого. Я обрек его на это, но он до сих пор ничего не знает. Он не простит мне этого.

«Вот вы и сдали карты, герцог».

Поняв, что сказал лишнее, Триас замолк, затравленно глядя на своего собеседника, на лице которого вопреки его воле появилось удовлетворенное выражение.

— Вы его любите, герцог. Сейчас, один на один, скажите мне это.

Поздно было отступать, и, потупившись под взглядом невольного сводника, Триас Ральдо впервые признался самому себе:

— Я люблю его, граф. Мой сын и Ириго — это…

Риан шагнул вперед и, наплевав на условности, коснулся указательным пальцем губ Триаса, помешав ему сказать что-то еще.

— Замолчите и выслушайте меня.

Наконец заполучив нужное, он теперь мог безбоязненно говорить всё, что нужно.

— Это не ваша вина, герцог. Не колдовство его заставило. Это его собственный выбор, сделанный еще раньше. Примите это как должное и не пытайтесь ничем оправдать или объяснить. Иногда это просто не нужно. Просто скажите ему то, что сказали мне — и он тоже всё расскажет. Вы доверяли ему свою жизнь, и он ни разу вас не подвел. Доверьте ему чуть большее, чтобы в один момент не потерять вообще всё. Жизнь непредсказуема.

Взгляд Триаса Ральдо стал недоверчивым, и Риан почувствовал, что упускает ниточку власти над ним.

— И что он еще вам рассказывал, граф?

«Великие боги. Вы боитесь признаться ему, что любите, но при этом ревнуете, узнав о том, что он был откровенен со мной? Что ж. Рубить — так сейчас».

Качнув головой, граф Моле сделал шаг назад.

— Я бы предпочел, чтобы он сам вам всё рассказал. Я останусь лишь свидетелем для вас обоих, и могу заявить, что вы оба — трусы. Если вас это оскорбляет — могу предложить дуэль, но пока вы оба не докажете обратное — я продолжу это утверждать.

«Вот так. Хорошо. Ярость лучше безразличия. Наконец-то мне удалось вас заинтересовать по-настоящему. Только не переусердствуйте, герцог. Не спугните его. За годы вы стали подобны камню, но ваш слуга в этом не преуспел. Ему никогда не было всё равно. Все эти годы он жил только ради вас, даже когда вы об этом не подозревали».

Герцог Варкано наконец совладал со своим гневом, хотя взгляд его был тяжел.

— Я поговорю с ним.

Не дожидаясь ответа, он резко развернулся и пошел по направлению двора, где был его друг, которого он никогда не звал слугой. Риан долго смотрел ему вслед, а затем перевел взгляд на сорванную ветку.

«Герцог. Вам бы армии водить. С вашим характером и привычкой рубить с плеча вы стали бы олицетворением ужаса любого врага. Будьте осторожны с ним. Не потеряйте этот бесценный дар. Он верен, но верность должна быть оправдана».

***

Искать пришлось долго, но в конце концов герцог увидел знакомую спину, исполосованную шрамами от плетей и — он знал — ногтей сластолюбцев, дорвавшихся до тела его слуги. Они так и не пропали и, похоже, что долго будут напоминать о прошлом.

И невольно поймал себя на непрошенной мысли, заставившей его смутиться. А могли бы они быть ближе друг с другом? Мог бы он оставить свой след на теле друга?

Глубоко вздохнув, он хотел было окликнуть его, но не успел. Раздался крик, и, холодея, он поднял голову.

Это было так неосмотрительно. Канат не выдержал веса каменного блока, который поднимали на верх стены строители, и начал рваться — они кричали людям, чтобы те не подходили близко.

— Ириго. Боги, нет.

Он был уже близко, под самым камнем, уже начал поднимать взгляд, чтобы узнать, в чем дело. Словно продлевая пытку, время все замедлялось и замедлялось.

«Вот о чем ты говорил, граф. Вот что делает судьба, когда мы не пользуемся ее милостью. Боги. Прошу. Жизнь за жизнь, но пусть он живёт. Ириго, будь ты проклят, беги».

Он уже говорил это. Больше десяти лет назад, когда его хватали руки пьяных отца и братьев.

Могло ли всё быть связано уже тогда? Кто знает…

Он рухнул на колени, вцепившись в землю от отчаяния, и не смог даже закричать. Время вновь вернулось в нормальное русло, вокруг бегали и суетились люди, оседала пыль от расколотого блока…

В двух шага от него застыл слуга, удивленно глядя на своего господина. Из-под блока красноватой струйкой сочилась не впитавшаяся в землю кровь.

Триас Ральдо поднял взгляд наподошедшего человека, покрытого мелкой пылью. Тот отер лицо и протянул руку.

— Господин, вы в порядке?

Нерешительно поднимаясь на ноги, герцог провел рукой по собственному лицу.

— Да. Ириго?

Слуга кивнул.

— Кто там был?

Посмотрев на блок и не скрывая сожаления, тот нехотя ответил:

— Мальчик. Оллин. Не знаю, откуда он взялся. Мне показалось, что вы окликнули меня. Я мог бы успеть его спасти.

Судорожно переведя дух, Триас посмотрел уже с недоверием.

— Ты же когда-то призывал меня избавиться от него?

И, глядя на кровь, струящуюся по земле, понял сам, что жертва должна была быть принесена. Не появись там мальчишка — погиб бы его друг. Вот только — что боги потом потребуют за свою помощь? Или…

Странное озарение заставило его обернуться. Взгляд отступившего в тень графа Моле был крайне выразителен.

— Вы не велели его трогать, господин.

Страшное напряжение сменилось таким чувством легкости, что хотелось найти опору.

— Ириго…

Слуга насторожено замер.

— Да, господин?

Триас Ральдо качнул головой.

— Сколько раз я просил тебя не звать меня господином?

Было похоже, что Ириго решил назвать точное число и как раз занялся подсчетами.

— Но…

Не желая слушать, герцог безжалостно оборвал его на полуслове.

— Замолчи.

И, пока слуга не успел отреагировать, просто и беззастенчиво за затылок притянул его к себе, как совсем недавно это сделал граф. Он не отпускал друга до тех пор, пока ему самому не понадобилось вздохнуть. Отпускать его он, однако, не спешил, теперь просто прижав его голову к своей груди.

— Прости, Ириго. Я трус и глупец. Я люблю тебя.

***

Примерно за 4 года до описанных событий …

— Прости, Ириго. Ты меня не слышишь, но это к лучшему. Выживи, друг. Боги, пусть он переживет эту ночь, пусть станет прежним.

Сидя у постели слуги, Триас сжимал его ледяную ладонь, прижав ее к своему лбу. Собственное тело было горячим, как от лихорадки — он не спал почти три дня, пытаясь загладить свою вину за то, что заставил ждать себя так долго. Он уже не помнил о том, что сделали с ним, это ушло на задний план по сравнению с этим. Верный друг был на грани, и виновником этого был сам герцог.

— Прости, но я не вижу иного выхода. Боги, помогите нам обоим.

Он всё же решился. Отпустив руку Ириго, он поднялся, пошатнувшись от слабости, и подошел к столу. Он не знал, сможет ли повторить то, что видел, но это оставалось последним, что он мог сделать.

Это могло убить кого-то из них или их обоих. Его это не останавливало. Он знал, что если сейчас потеряет друга — не выживет и сам, и в молитвах просил жизни лишь ему.

Ледяное лезвие коснулось кожи, огрубевшей от того, что ладони постоянно цеплялись за дерево того самого позорного приспособления, к которому его так часто привязывал хозяин, не сумев добиться покорности. Металл не хотел резать, и пришлось надавить сильнее.

Он не боялся боли. Семь лет пытки сделали свое дело.

— Выживи, друг. Прошу. Не оставляй меня одного. Я слишком слаб, чтобы справиться со всем в одиночку.

Густые красные капли с таким знакомым запахом упали в приготовленное уже зелье. Они тут же расплылись и потонули в мутной зеленоватой жиже, запахом напоминавшей болотную воду. По крайней мере — это было похоже на то, что делали колдуны.

Самое простое было сделано. Самым сложным было то, что Ириго так и не очнулся.

Коснувшись бледного исхудавшего лица, бывший наследный герцог Перье опустился на колени возле ложа друга. Поздно было отступать, и, поборов отвращение, он набрал в рот немного зелья.

«Прости, что это происходит так. Наш первый поцелуй, да?»

Это будет тяжело, он знал. Едкая жидкость болезненно обжигала, но он очень осторожно заставил раскрыться бледные губы друга. Хоть поцелуй и был первым — он не пролил ни капли. Каждый последующий был всё тяжелее, но, в конце концов, кубок опустел. Тяжело дыша, герцог застыл возле кровати Ириго, касаясь лицом его ничуть не согревшейся ладони и прижав к окровавленным губам кусок ткани. Кожа на губах не просто полопалась — она сползла лоскутами, и рот тоже наполнился кровью. От колдовского питья онемело всё тело, но в том, что оно работает, он уже не сомневался. Оно всегда работает так, что чувствуешь, когда часть твоей жизни наполняет другое тело. Он надеялся только, что его сил хватит его другу.

— Боги, помогите ему.

***

Кто-то в сердце твоём что-то хочет найти,

Своей тёплой рукой твоё держит запястье.

Он бы мог просто встать, развернуться, уйти —

Может, это и есть настоящее счастье,

То, которое ты полжизни искал

В людях, умирающих рядом с тобою.

И тот, которого ты потерял,

Слёзы вытирает бессильной рукою.

Не оставляй меня в темноте…

Хельга Эн-Кенти – Не оставляй меня в темноте (чуть перефразировано)