Как это видел я (СИ) [ste-darina] (fb2) читать постранично

========== Холодов ==========

Когда я увидел это, мне показалось, я сошёл с ума.

Рогозина плакала.

Навзрыд.

Рыдала, размазывая по щекам тушь вперемешку со слезами, вздрагивала, судорожно сжимала ополовиненный стакан. Почему-то в первый момент мне в глаза бросилось то, что она в блузке – пиджака не было. Я ещё подумал: вот странность. Где же пиджак? Она ведь никогда, кажется, без пиджака не ходила? Видимо, тогда я остолбенел настолько, что мне казалось странным именно отсутствие пиджака. А вовсе не то, что полковник сидит в своём кресле, глотает какое-то коричневое пойло и ревёт – отчаянно, громко, морщась и шмыгая носом.

*

Чего греха таить, я не раз думал о том, плакала ли когда-нибудь Рогозина. Да и не я один. Наверное, каждый из нашей конторы хоть раз ловил себя на этой мысли – странной, скользкой, едва ли не постыдной. Смешно, конечно, но все мы будто всё время ждали от неё какой-то слабости, какого-то чувства, выдавшего бы несовершенство. Мы будто хотели увидеть собственными глазами, когда же и как она сумеет оступится. Но ждали не со злорадством, а со скребущимся, любопытствующим, подленьким страхом – тем самым, что влечёт за запретную черту.

Видимо, такова человеческая природа – нам хотелось знать, даёт сбои эта совершенная машина под названием «Полковник Рогозина».

Да, я не раз думал об этом. Но мне всегда казалось, что она должна плакать по-другому. Благороднее как-то, что ли. Скупо, сдержанно, беззвучно. Как там у классиков?.. Надрывно, без слёз?.. В общем, что-то подобное. Если она и представлялась мне плачущей, то явно не такой, какой я видел её сейчас, - с покрасневшими натёртыми глазами, мокрыми манжетами блузки, которыми она утирала лицо, растрёпанной причёской. Где-то в горле даже мимолётно клокотнуло возмущение – будто меня обманули в ожиданиях и вместо проявившей слабость железной леди подсунули ревущую белугой девчонку.

Я не знаю, когда я успел всё это вспомнить и прокрутить в памяти, - сейчас, когда думаю об этом, вижу только два момента: вот я осоловело пялюсь на неё, стоя в дверях кабинета, а вот – уже валяюсь на полу, и висок неприятно холодит приставленное вплотную дуло. Наверное, все эти мысли – о блузке, о своих думах и о рогозинских слезах – промелькнули в те мгновенья, когда я кинулся к ней и тут же был свален под стол чьим-то метким ударом в спину.

В общем, дальнейшее я наблюдал уже оттуда – из-под стола.

Рогозина продолжала плакать, время от времени отпивая из стакана. Её руки тряслись так, что капли жидкости то и дело попадали ей на брюки. Снизу мне было хорошо видно, как она, едва удерживая стакан кончиками пальцев, расплескала почти четверть себе на колени.

Я довольно долго лежал на полу и смотрел на всё это с каким-то священным, трепетным ужасом, прежде чем понял: это не шутки. Что-то происходит. Что-то дикое, неясное и дурное.

Бинго, Холодов! Рогозина рыдает в своём кабинете, какой-то урод держит её на прицеле, ты сам валяешься на полу с дулом у виска, и лишь спустя пять минут до тебя доходит, что не всё в порядке в вашем королевстве!

Надо что-то делать. Что-то делать. Что? Что?!

Пока я пытаюсь отвлечься от её всхлипов и найти выход, откуда-то сверху и справа раздаётся голос:

- Слишком долго. Быстрее. Иначе они начнут умирать. - Одновременно с этими словами я ощущаю чей-то небрежный пинок. Надо полагать, «они» в первую очередь относится ко мне. Рогозина всхлипывает ещё громче и подносит стакан ко рту, чтобы залпом допить остаток, но закашливается, захлёбывается слезами, и я вижу, как тонкая коричневая струйка стекает по её подбородку.

- Повторяю: либо умираете вы одна, здесь, сейчас и относительно безболезненно, либо все ваши сотрудники, но уже долго и гораздо более изысканно.

Рогозина сглатывает, мотает головой и хрипло выдыхает:

- Оставьте… их в покое. Я сейчас допью.

До меня доходит, что она пьёт яд. Я взбрыкиваю раньше, чем вспоминаю о пистолете у собственного виска. Успеваю дёрнуться по направлению к ней, выкрикнуть что-то вроде «Не пейте, Галиниклвна!..» и отрубаюсь от острой боли в боку.

========== Круглов ==========

Привычки въедаются крепко - так крепко, что я начинаю думать о том, что делаю, уже после того, как вызываю ОМОН.

Да, начало четвёртого – это почти ночь, порядочные люди в это время спят или, по крайней мере, сидят по домам. «Свои в такую погоду дома сидят» - некстати всплывшая в голове фраза. Из «Простоквашино», кажется? Хотя… Может, как раз и кстати. Свои в такую погоду дома, нынче к нам пришли чужие.

Я понимаю это по тяжёлому, маслянисто-спиртовому запаху-таким у нас никогда не пахнет, - по тёмным отпечаткам на натёртом полу. По приглушённым голосам в кабинете Рогозиной.

Я не слишком