Ты или я (СИ) [ste-darina] (fb2) читать онлайн

====== Уехала без вести. ======

В половине второго в кабинете Рогозиной зазвонил телефон. Она разговаривала недолго, буквально полминуты, но с первых фраз сильно побледнела. От кого был звонок, она так и не сказала, только быстро собрала всех в совещательной и объявила, что уезжает до вечера в Подмосковье. Ребята, конечно, удивились подобной спешке, но ведь и у начальника могут быть свои дела, тем более ненадолго.

Слушая твёрдый, мерный голос, никто не обратил внимания, что под столом её пальцы нервно теребят носовой платок…

- Всё, ребята, вечером доложите, что там с этой машиной, которая числится в угоне. И отпечатки не забудьте у свидетелей снять! Все свободны.

Унёсся в лабораторию Тихонов, захватив папку с результатами экспертизы, ушла Белая, Антонова, не задерживаясь, тоже направилась в морг.

- Петрович, – Майский окликнул задумавшегося Круглова. – Пошли? У нас в допросной перец один скучает…

- Да, сейчас, Серёга, начинай без меня, подойду через минуту…

Майский понимающе усмехнулся и исчез в коридоре.

В конце концов в совещательной остались только Рогозина и Круглов. Он оглянулся на дверь, потом подошёл к ней и тихо спросил:

- Галь, что случилось?

- С чего ты взял, что что-то случилось? Звонил папа, попросил срочно приехать, вот и всё, – Рогозина бросила на него хмурый взгляд. – Коль, сколько можно? Это моя жизнь, мало ли кто мне звонит! Не обязательно всем об этом знать. Иди и занимайся своими делами.

- Галя, может быть, я могу чем-то помочь…

- Товарищ Круглов! Я сказала – идите и займитесь своими непосредственными обязанностями! – Рогозина достала сумку и начала выкладывать из неё какие-то бумаги. – По-моему, в вашу компетенцию не входит слежение за начальством!

Круглов хотел что-то сказать, но раздумал и, тяжело вздохнув, направился к выходу. У дверей его остановил голос Рогозиной.

- Коль, это правда срочно, – чуть мягче произнесла она. – И я не могу тебе ничего сказать. Ну вы же не дети малые, поработаете и без меня до вечера! Тем более никуда выезжать не надо, Лисицына с Соколовой можешь отпустить, только за Тихоновым проследи, чтоб не забыл ни одну вещь проверить из той квартиры…

- Галя… Ну что случилось? Скажи хотя бы, куда ты едешь!

Поморщившись, Рогозина устало посмотрела на Круглова.

- Коль, я тоже не маленький ребёнок. Не нужно обо мне беспокоиться.

Она накинула плащ, мельком взглянула на своё отражение в стеклянной поверхности шкафа и направилась к дверям. Выходя вслед за ней, Круглов внезапно заметил под плащом очертания кобуры…

- Ладно. В общем, если что – звони, хотя вряд ли там сигнал будет. До вечера, Коль, – она на секунду остановилась, всматриваясь в него, потом кивнула и скрылась в глубине коридора.

А на сердце отчего-то было ох как неспокойно…

*

Круглов подошёл к допросной. Майский с очередным подозреваемым уже были там. Серёга, усевшись на стол, выкладывал перед невысоким, крепким мужиком ворох экспертиз, подтверждающих виновность, сопровождая свои действия громкими комментариями.

Круглов сел на стул и бездумно уставился в стекло, за которым подозреваемый с криками сметал со стола бумаги.

Зачем Галя взяла с собой пистолет? Что-то опасное? Но что такого мог сказать ей отец, что она буквально сорвалась с места, одна, да ещё и с оружием! Могла бы, в конце концов, хоть пару оперов взять… Хотя, может там дела семейные, что-то личное… Но опять же, зачем тогда пистолет?

- Петрович! Ау! Ну и что ты думаешь по этому поводу? – оказывается, Майский уже стоял рядом, держа в руках измятые листы экспертизы.

- А? – Круглов рассеянно поднял голову и выхватил из рук Майского первую попавшуюся бумажку. – Это что? Анализ ДНК?

- Я тебя спрашиваю, веришь ты ему или нет, а не прошу разбираться в его ДНК. Ты чего, Петрович? Не выспался что ли?

Круглов покачал головой и, выкинув листок, сказал:

- Серёга, Галя с собой пистолет взяла. Мне кажется, вряд ли она поехала к отцу. Что-то случилось.

Майский ответил не сразу. Нагнулся, поднял с пола брошенный Кругловым листок, хмыкнул.

- Знаешь, Петрович… А я ведь сегодня с утра видел, как она в тир спускается… Она там патроны новые взяла, два комплекта. Я ещё удивился, зачем ей – всё равно почти никогда не выезжает, да и личным оружием не помню чтобы пользовалась…

- Выходит, она ждала этого звонка? И знала заранее, что понадобится пистолет?

- Выходит, так. Ну и что делать? За ней?..

- Куда? – Круглов зло двинул стулом. – Она кому-то сказала? Ещё ведь не дозвонишься поди! – он начал нервно набирать номер, но сигнала действительно не было. – Недоступна!

- Слушай, а может, нам стоит чуть-чуть подождать… Если бы это было действительно опасно, она бы не поехала одна.

- Ну да, а пистолет для понту взяла, так? Серёга, ну почему она такая? Ну почему было не рассказать, не объяснить?.. – меряя шагами комнату, раздражённо спросил Круглов.

- Потому что это Рогозина, Петрович. Так вот… Короче говоря, пошли к Тихонову, пусть по мобильнику вычислит, где она сейчас. Вмешиваться пока не станем, но будем держать под контролем.

Они вышли из допросной и только свернули к лаборатории, как из-за угла вылетела испуганная Алла.

- Николай Петрович! Николай Петрович!.. Только что!.. – она дрожащими руками протянула ему небольшую распечатанную коробку. – Курьер принёс, сказал, вам… Она открыта была!..

- Что там? Успокойся, Алла! – Майский обхватил её за плечи и посмотрел в покрасневшие глаза. – Что там такое, Петрович?

- Галина Николаевна… – пискнула Алла, заливаясь слезами. – Там.. её…

Майский обернулся. Коробка с обрывками обёртки валялась у ног застывшего Круглова. В руках он держал чёрную, узкую, чуть выпуклую полоску.

– Что это?...

Предмет в руках Круглова неярко заблестел, на металлической бляшке отчётливо виднелись несколько волосков…

- Это Галина заколка, – медленно выговорил Круглов. – Серёжа. Что с ней?!

====== Письмо. ======

«Коля! Не ищи меня. Прощай.

Раз и навсегда. Юле, Косте, Серёже и остальным передай, что я буду скучать. Ключи мои найдёте рядом с буклетом. Валя знает, они на вахте . Около начала пятого позвоните Султанову. Скажете, я уволилась. Всё. Никого жадть не буду. Люблю. Справитесь без меня. Галина Николаевна. © Оревуар.»

Грязный, смятый лист с этим письмом оказался на самом дне коробки, в которой прислали заколку – его нашёл Иван, когда снимал отпечатки. Сейчас листок лежал на столе в совещательной. На него уже не смотрели – каждый столько раз прочёл это прощальное письмо, что все уже знали его наизусть.

- Не верю я в это. Ну ни на грош не верю, – расхаживая взад-вперёд, бормотал Майский. – Не могла она так. Не предупредив… И вообще, такое чувство, будто не она писала!

- И мне так кажется. Совсем не её стиль… – растерянно согласилась Антонова. – Тем более с орфографическими ошибками – это «жадть»…

- Может, её заставили написать? – подал голос Тихонов. – Вот от волнения и перепутала буквы…

- Галя? Перепутала? – буркнул Круглов. – Что ты чепуху мелешь! Не могла она случайно перепутать!

- Случайно… Слушайте, а если она нарочно так написала? Кстати, буквы-то какие-то неодинаковые… – вглядываясь в ровные строчки, произнесла Белая. – Смотрите: то прописью, то печатные…

- Ну-ка! – Майский, сощурившись, перечитал письмо, глядя ей через плечо. – И правда… Смотри, Петрович!

- Я вообще не понимаю, что это за ерунда! Какой ещё буклет? При чём тут Султанов? И этот копирайт… Она что, с ума сошла? – в сотый раз рассматривая письмо, пробормотал Тихонов.

- Ещё раз про неё так скажи только! Я тебя сам с ума сведу – по лбу получишь, поумнеешь, авось! – Круглов рявкнул это так яростно, что сидевшая рядом Антонова вздрогнула.

- Эй-эй, Петрович, не заводись! Мы пока ничего не знаем, спокойно!

- Вот именно – ничего не знаем! Где Галя, с кем она, зачем такое нам написала, и что это за дрянь! – Круглов отшвырнул письмо и обернулся к Алле. – Ты уверена, что это точно её почерк?

- Да, точно… – испуганно ответила та. – Только там и правда буквы разные… Валя, а что за буклет такой на вахте?

- Не имею понятия, – растерянно ответила Антонова. – Я уже ходила туда, разговаривала с дежурным – никаких буклетов там никогда не было…

- А Галя в последнее время ничего такого не упоминала? Может, рекламки какие или брошюры?

- Нет, ничего…

- А «оревуар» – что за словечко… Когда это Галина Николаевна так выражалась? И всё-таки меня настораживает это «жадть»… Главное, «а» и «д» – печатные, а остальное – курсив… А… д… а…ааа! Ваня! Дай письмо! Быстро!

- Что?

- Какие в этой строке ещё буквы не прописные? «Никого жадть не буду. Люблю. Справитесь без меня. Галина Николаевна. ©»… Н… а и д наши… е… ю? Не понимаю, печатная она или?..

- Вроде да, дальше давай! – быстро произнёс Майский. – С – вот, первая в слове «справитесь»… и мягкий знак тоже вроде… Потом н, а… и всё, кажется…

- И что получается? – Круглов медленно сложил выделенные буквы и прочёл по слогам: – На-де-юсьна.. ва… Ва? И что это?

- Николай Петрович, вот же, копирайт! Это как буква «с»! Надеюсь на вас – вот что это!

- Надеюсь на вас… Галя… – со слезами прошептала Антонова. – Что с ней?

- Так, стойте. Какие ещё буквы есть печатные? – Тихонов ещё раз пристально всмотрелся в текст. Остальные, сгрудившись около него, с замиранием сердца ждали. – Ничего не понимаю… Тут только одно слово «буквах»… Что к чему? – озадаченно поднял глаза Иван.

- «Буквах»… «буквах»… при чём тут буквы? «Ключи мои найдёте»… в буквах? Может, из букв какой-то шифр?

- Значит, так, – твёрдо произнёс Круглов. – Тихонов, Белая, идите и сейчас же запеленгуйте её сотовый. Алла, свяжись с отделом криптографии, у них в дешифровке опыта побольше, чем у нас. Юля, вы с Костей попробуйте определить время написания письма – вдруг она его заранее составила…

*

Полчаса спустя взвинченный Тихонов влетел в совещательную.

- Не получается ничего! Не знаю, куда Галина Николаевна заехала, но там никакого покрытия! Запеленговать невозможно…

- Ччёрт! Галя, Галя, ну куда тебя понесло… – со стоном произнёс Круглов. Сколько времени?

- Четвёртый час…

- Николай Петрович! – в дверях показалась Юля. – Вас…

- Что-то выяснили? – прервал её Круглов.

- Нет, – со вздохом ответила Соколова. – Я хотела сказать, Галину Николаевну на совещание вызывают в министерство… Что-то важное. Раз её нет… нужно, наверно, вам ехать.

- Какое… совещание?! Очень вовремя! Когда оно?

- Сегодня, в пять. Султанов лично просил доставить материалы по делу о том маньяке…

Круглов сдавил виски, что-то бормоча сквозь зубы.

- Ладно, поеду. Пусть Алла соберёт бумаги.

====== Полтора часа назад. ======

Полтора часа назад.

По стёклам хлестал проливной дождь, быстро темнело, тяжёлые осенние тучи низко нависли над мокрой землёй. Рогозина свернула с МКАДа и въехала на просёлочную дорогу, ведущую к одной из подмосковных деревень.

Не отрывая взгляда от грунтовки, она проверила, на месте ли пистолет. На месте. Главное сейчас – не паниковать, и всё пройдёт как надо. Только бы успеть, слишком много потеряно времени…

Подсознательно она давно ждала сегодняшнего звонка. Учитывая бывшую профессию отца, рано или поздно это должно было случиться.

Сегодня в ФЭС позвонил его старый друг, Иннокентий Антонович. Бывший прокурор. Они с отцом работали вместе, общее дело дало начало долгой и крепкой дружбе. Рогозина тоже неплохо знала Иннокентия, даже бывала у него в гостях пару раз, но близко они никогда не общались, тем более не перезванивались. И сегодня, увидев на дисплее телефона его номер, она сразу поняла – что-то случилось. Чутьё не подвело.

- Да, Иннокентий Антонович, здравствуйте.

- Здравствуй, Галя, – собеседник тяжело вздохнул. – Плохие у меня новости.

- Что-то случилось?..

- Помнишь громкое дело в начале девяностых, когда большую преступную группировку посадили? – Иннокентий сделал паузу, позволяя ей подумать. – Убийства, грабежи, наркотики – у них целая сеть была по всей стране… Человек двадцать самых влиятельных за решётку угодили.

Рогозина кивнула, забыв, что собеседник не может её видеть.

- Так вот… главарь у них, когда ему приговор зачитали, поклялся отомстить, во что бы то ни стало. И судье, и прокурору. Догадываешься, кто были те судья с прокурором?

Сердце неприятно закололо. Понятно. Иннокентий Антонович и папа…

- И?.. Сколько ему дали?

- Пожизненный срок у него, Галя. Только он сбежал года два назад, сейчас в розыске. Да тебе лучше знать, как у нас беглых преступников разыскивают… Он сбежал, и решил, что время мстить пришло.

- Что с папой?

- Сегодня утром я ему звонил – не отвечает. А полчаса назад слышу, в окно стучат. Мальчонка какой-то. Сунул в руки бумажку и был таков. В общем, Галь, украли Николая. Тот самый главарь…

- Требует выкуп? Какие условия? – механические слова, ровный голос. А пальцы дрожат.

- Ничего нет. Только довели до меня, что я – следующий. И, честно сказать, испугался. И за себя, и за Кольку… Галя, я не знаю, к кому ещё обратиться. Поэтому и позвонил тебе. Кроме того, есть у меня кой-какие соображения, где они могут скрываться… Галя…

- Иннокентий Антонович, я еду.

- Спасибо, Галь, – голос прозвучал устало, совсем по-стариковски. – Жду.

Трубка с глухим стуком скользнула на рычаг. В голове метались бессвязные мысли. Спокойно. Если что-то случится с отцом, похитители ей в любом случае сообщат. Иначе – никакого мотива! Сейчас нужно взять себя в руки и решить, что делать.

Она опустилась на стул и сжала виски. Ребят привлекать нельзя – слишком заметно. Сначала необходимо осторожно выяснить, где папа. Для этого – найти Иннокентия Антоновича быстрее, чем до него доберутся похитители. Срочно ехать к нему. Кого взять с собой? Серёжу? Костю? Нельзя, это может оказаться слишком опасным, она лично знала главаря той группировки… Колю?.. Колю… Нет. Нужно ехать одной, всё узнать. А уже потом…

- Галина Николаевна, голова болит? – голос незаметно вошедшего Тихонова резко вырвал из раздумий. – Что-то случилось?

- Нет, нет, Вань, – она подняла голову и вымученно улыбнулась. – Не выспалась, наверно. Что у тебя?

- Вот, ещё одни пальчики, мне кажется, это как раз у того…

- Давай так, – перебила его Рогозина. – Собери всех в совещательной, там всё и расскажешь. Я сейчас подойду.

Иван пожал плечами, недоумённо собрал бумаги и уже у двери, обернувшись, спросил:

- Точно ничего не случилось, Галина Николаевна?

- Точно, точно, Ваня. Иди.

Подождав, пока стихнут его шаги, Рогозина вышла из кабинета и, осторожно притворив дверь, направилась в тир. Привычному лифту она предпочла нечасто используемую боковую лестницу – не хотелось, чтобы кто-то её заметил.

В тишине полутёмного, пропахшего порохом помещения она огляделась, разыскивая ключи от сейфа с оружием и патронами – самой ей нечасто приходилось ими пользоваться...

Железный ключ неохотно провернулся в замке, с тугим скрипом отошла бронированная дверца, и вот она уже держит в руках две плотно запечатанные металлические коробки – Heckler&Koch, 9×19 мм Парабеллум.

На всякий случай.

*

- Всё, ребята, вечером доложите, что там с этой машиной, которая числится в угоне. И отпечатки не забудьте у свидетелей снять! Все свободны.

Задвигались стулья, зашуршали бумаги… Через минуту совещательная опустела.

Так, теперь нужно всё проверить. Магазин полон, вторая коробка патронов в сумке, пистолет полностью исправен. Телефон заряжен. Что ещё?.. Да, лучше бы, конечно, переодеться… Рогозина подошла к шкафу и только тут заметила отражение Круглова в стеклянной дверце.

– Галь, что случилось? – как не вовремя! Сколько времени прошло с тех пор, как она разговаривала с Иннокентием Антоновичем!

- С чего ты взял, что что-то случилось? Звонил папа, попросил срочно приехать, вот и всё, – она хмуро посмотрела на Круглова. – Коль, сколько можно? Это моя жизнь, мало ли кто мне звонит! Не обязательно всем об этом знать. Иди и занимайся своими делами.

- Галя, может быть, я могу чем-то помочь… – Коля, Коля… Чем ты тут поможешь? Не хочешь по-хорошему уйти…

- Товарищ Круглов! Я сказала – идите и займитесь своими непосредственными обязанностями! По-моему, в вашу компетенцию не входит слежение за начальством!

Круглов хмыкнул и направился к дверям. Неожиданно остро захотелось, чтобы он поехал с ней.

- Коль, это правда срочно. И я не могу тебе ничего сказать. – отворачиваясь, тихо произнесла Рогозина. – Ну вы же не дети малые, поработаете и без меня до вечера! Тем более никуда выезжать не надо, Лисицына с Соколовой можешь отпустить, только за Тихоновым проследи, чтоб не забыл ни одну вещь проверить из той квартиры…

- Галя… Ну что случилось? Скажи хотя бы, куда ты едешь!

Всё, довольно. Пора идти, некогда разводить сантименты.

- Коль, я тоже не маленький ребёнок. Не нужно обо мне беспокоиться. Ладно… В общем, если что – звони, хотя вряд ли там сигнал будет. До вечера, – сказала и сама себе не поверила. Ведь сигнала там точно не будет…

====== Рюково. ======

Наконец машина въехала в полузаброшенный, заросший пожухлой осенней травой двор на окраине деревни. Рогозина заглушила двигатель и выбралась из салона в холодный октябрьский день. В воздухе пахло мокрой смолой, дымом и прелым сеном.

- Иннокентий Антонович! – негромко позвала она, стучась в дверь. – Это Галя!

Никакого ответа. Рогозина обошла дровяной сарай, прилепившийся к стене дома, и заглянула в окно. Света не было, хотя на улице уже сгущались ранние прозрачные сумерки.

- Иннокентий Антонович! – уже громче повторила Галя, оглядывая пустой двор. – Где вы?

И снова – только тишина. Это ещё что за шуточки?

Внезапно в глаза бросился пёстрый ситцевый клочок, красневший на крайней штакетине забора. Пожалев, что не захватила перчатки, Рогозина взяла его в руки. Клочок, кажется, от рубашки. Да, вот и пуговица – значит, манжета. Зацепился?

Или нарочно оторвал?..

Ткань была вымазана чем-то чёрным, видимо, углём. Однако присмотревшись повнимательней, Рогозина поняла, что это не просто грязь. Угольные черты складывались в неясные слова, переплетённые с красными клетками узора. «Р… юково» – с трудом разобрала она. Рюково… Что это такое? И где, в конце концов, Иннокентий Антонович?

Украли? Украли, уволокли, спрятали, если уже не убили… Как и папу...

И эта тряпица – подсказка, его последнее слово. Рюково… Похоже на какое-то название.

Края тряпки были неровными, сильно мохратились. Бесцельно вытягивая нитки из засаленного клочка, Рогозина вспоминала все похожие названия. Раково. Рюново. Речково. Всё неправильно…

Неожиданно в голову пришла мысль, что стоять вот так посреди двора – не лучшее в сложившейся ситуации. Листья уже опали, и над садами деревни шумят только тонкие, голые ветви, так что всё тут как на ладони, особенно если смотреть с высоты. И если утренний звонок Иннокентия Антоновича могли отследить, то её наверняка уже ждут... Нужно срочно уходить.

Рогозина резко рванула на себя дверцу машины и, как назло, зацепилась рукавом за ручку. Стараясь не нервничать, она высвободила рукав – крючок рядом с пуговицей тихо звякнул по краске, оставив еле заметную борозду. Но Рогозина уже не думала об этом. Крючок. Крюк. Крюково. Так вот что это за загадочное название! Просто одна буква, видимо, смазалась – всё-таки углём писал, да ещё, скорее всего, второпях!.. Село Крюково – совсем недалеко отсюда, буквально десять километров. Как-то раз они с отцом ездили туда на рыбалку…

Через минуту машина выскочила на дорогу и полетела вдоль широкого подмосковного леса. На заднем сиденье молчаливо подрагивал мобильник.

В это время, почти за полсотни километров, до неё безуспешно пытался дозвониться Круглов.

Крюково оказалось тёмным, забытым людьми селом, совсем не таким, как запомнилось Рогозиной. Покосившиеся дома, чёрные от старости заборы, сплошная грязь и непросыхающие зловонные лужи.

Она оставила машину у обочины дороги и пошла пешком, не совсем понимая, что делать дальше. Здравый смысл подсказывал, что нельзя соваться сюда одной, нужно быстро звонить в ФЭС и вызывать подмогу. Но страх за отца упрямо твердил, что потом может оказаться поздно, непоправимо поздно… И этот страх гнал её вперёд, мимо изб с подслеповатыми окнами, развалин и куч мусора.

Телефон так и остался на заднем сиденье…

Вокруг было тихо, только шуршал гнилыми листьями ветер. Серая пустота глухой, почти ощутимой тяжестью наваливалась на плечи. Куда идти? Где, в котором из этих мёртвых домов могут быть отец и Иннокентий Антонович?

Дальше, дальше… Ветер, скрип собственных шагов, редкие вскрики птиц… И внезапно – чужие человеческие голоса. Рогозина резко остановилась, а потом медленно, очень медленно отошла в тень ближайшего дерева. Неразборчивые слова доносились из вросшей в землю, почти незаметной с дороги избушки. Говорящих видно не было, и Рогозина рискнула подобраться ближе.

Стараясь не ступать на похрустывающий листья, она, согнувшись, подбежала к самой стене больше похожей на землянку избушки. Потом, привалившись к холодному, покрытому мхом и плесенью боку, прислушалась. Разговор продолжался, слова стали яснее.

- … и никакого смысла. Я убью его, слышишь?! Он убил мою жизнь. А я убью его. Вот и всё, – полный ярости полукрик.

- Эй-эй, спокойно, Лис. Всё под контролем. Не нужно просто убивать. Нужно извлекать из этого пользу и удовольствие. Нужно ждать, Лис, – убеждающий, спокойный тон.

- Чего ждать? Когда о них кто-нибудь вспомнит? Ты всегда хотел нажиться! А мне ничего – слышишь, ничего! – не нужно! Только отомстить за срок. За зону. За двадцать лет. Слышишь меня?!!

- Лис, обожди. Ещё три дня. И – делай с ними что хочешь. Я ещё тогда сказал… – окончания фразы Рогозина не уловила, звук голосов затих. Но услышанного было достаточно. Пора действовать. Папа в землянке. Интуиция в такие моменты не подводит.

Доставая из-под плаща пистолет, она случайно опустила взгляд на замшелую стену и увидела незамеченное прежде крошечное окно у самой земли. Опустившись на колени, чувствуя, как колотится сердце, она заглянула внутрь. В темноте полуподвала виднелись неясные очертания двух фигур. В одной, сгорбившейся у стены, Рогозина безошибочно узнала отца.

====== Не успела. ======

Главное – спокойно. Расчётливо. Сосредоточенно. Мягкая кожаная перчатка с тихим, глухим стуком выбивает стекло. В это же время за редкой порослью осинника по дороге проезжает тяжёлый грузовик. Из-за скрипа и грохота шин звона стекла почти не слышно.

Теперь аккуратно, очень аккуратно, сантиметр за сантиметром, пролезть в это неширокое оконце. Так, чтоб не привлечь внимания – ни преступников, ни отца с Иннокентием Антоновичем. Не нужно лишнего шума.

Высокие туфли чувствуют утоптанный земляной пол. Пальцы рискуют отпустить дряхлую оконную раму. Секундное падение – и вот она уже стоит за их спинами в лиловой темноте подвала. Мягкий удар подошв – и оба тут же обернулись на шорох.

- Галя!

- Папа! Живые? – руки помимо воли судорожно обвивают его шею, взгляд ощупывает знакомое морщинистое лицо. – Надо быстро выбираться!

- Галь… Ты как нашла? Ты одна?!

- После, после, всё после! Иннокентий Антонович, давайте, сначала вы! – прошептала Рогозина, кивком указывая на окно. Здесь, изнутри, оно оказалось только на уровне плеч. – Быстрей!

Но не успел он сделать и шага к окну, как издалека послышался грохот и громкие голоса. За стеной глухо заурчал какой-то механизм…

- Ну! – Рогозина вместе с отцом бросилась к окошку вслед за Иннокентием, краем глаза заметив, как с потолка прямо на них падает что-то железное… – Папа! Стой!

Но было поздно. Сверху на их головы опускалась железная решётка. Что ж, знакомый ЦРУ-шный приём…

Оставалось одно.

- Иннокентий Антонович, выбирайтесь! Папа, давай, залезай! Не успеешь!

- Я без тебя не уйду, Галя!

- Быстро! – вот уж не думала, что когда-нибудь с отцом придётся разговаривать тем же тоном, что и с подчинёнными.

Решётка опускалась всё ниже, пробираться к окну можно было только согнувшись. Ещё несколько секунд – и оно станет недосягаемо…

- Галя, иди первая! – крикнул отец, но его слова потонули в шуме приближающихся шагов. – Галя!

Она, не слушая, уже выталкивала его из подвала. Сверху, с улицы, ему протягивал руку Иннокентий.

- Папа! Иди!!!

Едва он оказался на улице, решётка, поглотив окно, остановилась. Согнувшись в три погибели, Рогозина рылась в кармане, отыскивая ключи. Ну куда они могли завалиться! Наконец за подкладкой звякнула тяжёлая связка. Некогда, некогда! Она рванула карман, и тонкая плащовка с хрустом прорвалась. Пальцы стиснули холодную металлическую головку ключа, и Рогозина, не теряя больше времени, крикнула:

- Ловите! Моя машина на обочине стоит, уезжайте! Быстро!

Где-то сверху мелькнуло лицо отца, блеснули пролетевшие между прутьями решётки ключи, сзади с шумом распахнулась дверь…

- Бегите!

- Галя!..

- Ах ты!.. Стоять! – чей-то голос за спиной, резкое, холодное прикосновение чем-то острым – и темнота.

Темнота.

Темнота…

====== Пиши, Галя, пиши. ======

- Ну, здравствуй, красавица! Не ждали…

Вокруг медленно вырисовывались тёмные бревенчатые стены. Несколько неясных фигур, грубо сколоченный стол совсем рядом. На нём что-то блестит. Что-то чёрное, ребристое и очень знакомое. Heckler&Koch, её пистолет. Если бы только дотянуться… Руку протянуть…

А где, собственно, руки? Ах, ну конечно, связаны за спиной. Классика жанра. Крепко? Да, крепко. Не порвать.

- Не молчи уж, раз в гости заглянула. Ты вообще кто такая? – насмешливые слова прямо над ухом, на лице – горячее дыхание. Рогозина чуть обернулась и наткнулась взглядом на высокого, крепко сбитого мужчину. Одет по-деловому, костюм, галстук. Чисто выбрит, аккуратная стрижка. И не скажешь, что преступник. Он, между тем, взял со стола незамеченную раньше корочку – её удостоверение.

- Так кто ты? Полковник? Глава Федеральной Экспертной Службы? Ого! – с издёвкой процедил мужчина, изучая удостоверение. – Что ж ты у нас забыла? А, Рогозина ты, вот в чём дело… За папашей за своим, значится, пришла… Хитра, хитра, ничего не скажешь. Ушли они-таки. Ушли… Видишь, как Лис рассердился? – он кивнул на стоящего в стороне худого, жилистого человека лет шестидесяти. Он, беззвучно матерясь, бил кулаками стену. – Не нужно Лиса сердить, Галина Николаевна. Он мстительный…

Не особо вслушиваясь в слова неизвестного интеллигента, Рогозина оглядывала помещение. Окон нет. Дверь только одна, в дальнем конце комнаты, с тяжёлым запором. К тому же около неё – четверо бугаев с автоматами. Не сбежать.

- … короче говоря, будем ждать. Сначала закинем приманку. Напишешь им что-нибудь душещипательное, пусть понервничают. А потом и мы свои условия подкинем. Негоже ведь совсем без навара оставаться. Ну, пустим мы тебя по кругу… Мне бы, конечно, хватило, но Лис просто так не согласен. Нужно хотя бы денег стрясти с этой твоей ФЭС. Да и с папаши тоже… В общем, – резкий щелчок ножа, верёвки сзади с шорохом свалились на пол, – пиши, Галя. Имей в виду, я проверю!

На стол перед ней упал огрызок карандаша и смятый лист. Написать. Что написать? Нельзя упустить такую возможность. Думай, Галя, думай!

Онемевшие пальцы плохо слушались, мысли путались, грубый смех, разговоры, а главное, сама обстановка, мешали сосредоточиться. Нужно как-то передать ребятам название этого села…

- Что-то долго ты копаешься! – один из присутствующих вырвал листок из её рук и пробежал глазами текст. – И пишешь, как курица лапой… Но ничего, слушай, ничего так получилось? Кто такой Коля – бойфренд твой? – на этих словах компания мужиков у двери громко заржала. – Только больно путано… Ну-ка, Лис, глянь!

Пока Лис рассматривал исписанную бумажку, кто-то сзади резко дёрнул Рогозину за волосы.

- А это – вещественное доказательство того, что ты у нас, – тот, что в галстуке, усмехнувшись, поднёс к лицу Рогозиной её тёмную узкую заколку. Будет бонусом к твоему письмецу! А пока нам недосуг с тобой возиться…

Ещё один короткий, резкий укол в электрошоком в шею – и снова – темнота…

====== Никого. Кроме тебя. ======

До совещания в министерстве оставалась четверть часа, не больше, но Круглов не спешил – в голове роились совсем другие мысли. Что с Галей? Где она? Какого чёрта он едет к Султанову вместо того, чтобы её искать? Хлопнув ладонью по рулю, он раздражённо засигналил перебегавшим дорогу подросткам.

Свернув на Тверскую, Круглов попал в километровую пробку. Дохлое дело. Теперь вовремя на совещание точно не попасть. От нечего делать майор достал из нагрудного кармана Галино письмо и в который раз начал его перечитывать.

«Коля! Не ищи меня. Прощай.

Раз и навсегда.

Юле, Косте, Серёже и остальным передай, что я буду скучать.

Ключи мои найдёте рядом с буклетом. Валя знает, они на вахте .

Около начала пятого позвоните Султанову. Скажете, я уволилась.

Всё. Никого жадть не буду. Люблю. Справитесь без меня. Галина Николаевна. ©

Оревуар.»

Ну что за ерунда! Что за «прощай»? Что, в конце концов, с ней случилось? В том, что написанное – неправда, Круглов не сомневался. Заставили. Заставили написать именно так. Но к чем всё-таки эта бессмыслица, чехарда с буквами? «Надеюсь на вас. Галина Николаевна»… Галя… Если она смогла передать это, может, есть и ещё что-то…

Почему именно «около начала пятого»? И к чему было слово «буквах»? Буквы около начала пятого… Или просто буквы около начала… Буквы около начала… Ключи мои найдёте буквы около начала… Начальные буквы. Какие? Первые буквы слов? Или строк?..

«Коля… Раз… Юле… Ключи…Около…Всё… Оревуар». К. Р, ю. К. О, в, о. Крюково. Крюково. Господи, Галя! Галочка моя, вот ты где!

Машина резко развернулась, проехав через двойную сплошную. Сбоку возмущённо просигналила легковушка, с металлическим хрустом смялся чей-то бампер… Неважно!

Круглов лихорадочно набирал номер Майского, бешено вращая руль. Ну, ну же! Где тебя носит, Серёга? Гудки, гудки, гудки…

*

Десять минут спустя Султанов зашёл в свой кабинет, опустился на стул и привычно оглядел знакомые лица. Одно место пустовало.

- Где Рогозина? – требовательно спросил он у секретарши.

-Не знаю, Руслан Султанович… Может, в пробке… Опаздывает…

- Это она-то? Опаздывает? Не смеши. Звони ей.

Секретарша не дозвонилась.

Круглов не дозвонился.

Майский не отвечал.

Галя сидела одна в кромешной тьме подвала.

Разбрызгивая колёсами чёрные лужи, автомобиль Круглова нёсся по просёлочной дороге в село Крюково…

Дверь открылась и впустила в черноту подвала волну яркого белого света. Он резанул по глазам, заставив на мгновенье прикрыть веки.

Крик. Ругань. Скрип. Звуки ударов, щелчок. И дверь снова захлопнулась.

В проёме всполохом обозначился чей-то силуэт, но тут же растворился во тьме. Вошедший сделал несколько неуверенных шагов.

Рогозина медленно отошла в угол, хотя и понимала, что шансов справиться с неизвестным в темноте нет.

Тишина. А через несколько секунд – еле различимый шёпот полувопросом:

- Галя?..

- Коля, это ты?

*

И неважно, что было до этого. Неважно, как Круглов доехал до Крюкова, как он нашёл заброшенный дом. Неважно, что там его уже ждали. Неважно, что произошло перед тем, как он встретился с Галей…

Важно то, что они встретились. И впереди у них – длинная осенняя ночь, и до утра никто больше не откроет тяжёлой железной двери…

- Ты никого не предупредил? – отчего-то шёпотом.

- Нет. Никого, – такой же шёпот в ответ.

- Зачем было так рисковать? Зачем ты поехал сюда один? – она хочет говорить строго, но обстоятельства не те. Слова звучат даже не укоряюще.

- Затем же, зачем и ты. Галь, что-то ведь с твоим отцом случилось, да?

- Да. Старые знакомцы похитили. Его и прокурора, с которым он вёл дело.

- И где они сейчас?

Рогозина тяжело вздыхает и пожимает плечами.

- Ушли. Очень хочу надеяться, что они ушли… Но это – мой отец. Я не могла не искать его. А ты? Ты зачем один поехал сюда? – снова повторяет она.

Многое можно сказать, зачем он сюда поехал один, не дожидаясь подмоги, так и никого не предупредив. Многое можно сказать, но вся суть – только в одном.

- Потому что у меня нет никого.

Она молчит. Убегают секунды.

- Никого. Кроме тебя.

====== Ты или я? ======

Глаза постепенно привыкли к темноте, вокруг стали различимы очертания стен, дальняя чёрная дверь. Больше ничего в подвале не было.

Только они двое.

Сколько времени?.. Вечер, может быть, уже ночь. Непонятно.

Непонятно, что дальше…

- Коля, это сумасшествие. Никто не знает, что мы здесь. По-моему, это конец, – произнесла Рогозина, внимательно оглядывая дверь. – Не открыть.

- Сейчас – не открыть. Но можно попробовать потом… когда за нами придут, – отозвался Круглов, подходя ближе.

- А если не придут? Может, они вообще решили нас тут голодом заморить? – Рогозина говорила полушутя, в её голосе невозможно было услышать страх. Только руки, ощупывавшие замок, подрагивали.

- Мне кажется, раз уж они проворонили своих первичных жертв – твоего отца с прокурором, – теперь их цель – выкуп.

- Ну да, они так и сказали, – кивнула Рогозина. – Потому и заставили меня это письмо написать. Но не слишком внимательно прочли его сами, – она чуть усмехнулась. – Вообще-то расчёт был на то, что вы забеспокоитесь, будете нервничать, а дня через два они пришлют требование о выкупе. Эмоционально перегоревшие люди обычно не думая согласны на любые условия. Только мне этот расклад не понравился. Я же знала, что кто-нибудь догадается о шифре. Вот ты и догадался. На наши с тобой головы…

Прислонившись к стене, Рогозина закрыла глаза. В холоде всегда хочется спать.

- Галь, по-моему, сейчас уже поздно об этом говорить. Мы ничего не можем поменять. Нужно просто ждать, – тихо сказал Круглов, стаскивая пальто. Галя кивнула в темноту, пряча в рукава озябшие ладони. Потом спросила:

- Зачем ты пальто снял? Замёрзнешь. Не хватало ещё заболеть.

- Согласен, – кивнул Круглов, набрасывая пальто на её плечи. – Не хватало тебе ещё заболеть!

- Коля! – Рогозина попыталась скинуть пальто, но сильные руки, обхватив её сзади, не давали пошевелиться. – Что ты делаешь? Пусти!

- Я закалённый, я не замёрзну. А ты можешь простудиться. Тут слишком холодно.

- Майор Круглов! Что вы себе позволяете?! – в голосе гнев, а по рукам бегут мурашки. Только не от мороза.

Ближе, крепче…

Даже сквозь драп пальто он чувствовал, как она напряжена.

- Круглов!!!

Секунды. Тишина. А потом её плечи медленно опускаются. Медленно, очень медленно…

И уставшее, истосковавшееся тело, уже не слушая слабые протесты хозяйки, наконец позволяет себя обнять.

Перед глазами – только чернота стен. Нет сил сопротивляться. Незачем.

И не хочется.

– Коля! Коля…

Тепло, но не от пальто.

От горячих рук, полуобнявших плечи. От нечастого дыхания в темноте. От того, что кружится голова...

*

Господи, я сошла с ума…

Ты или я

Толчок ключа в замке. Железный скрежет. Щелчок.

- Галь…

Рогозина открыла глаза и рывком поднялась на ноги. Пальто майора, скользнув по плечам, мягко опустилось на пол. Сам Круглов стоял рядом, пристально глядя на открывающуюся дверь.

Из светлого проёма в подвал, грубо смеясь, вошёл дюжий лысый детина. За его спиной маячили несколько неясных силуэтов с автоматами…

- Ну, как дела, голубки? Хорошо переночевали? – почти добродушно поинтересовался он. Потом подошёл ближе и, помахивая пистолетом, в котором Галя узнала свой Heckler&Koch, произнёс:

– Привет вам от Лиса! Особенно тебе, Рогозина! Сумела ты ему досадить… – он покачал головой, вздохнул, промокнул лоб и продолжил: – Мы с ним думали, думали… Какой нам резон за вас обоих выкуп требовать? Мы люди не жадные, нам и за одного хватит. Но опять же, мы хоть и преступники, – он коротко хохотнул, – однако мораль имеем…

Нехорошо улыбаясь, лысый положил пистолет на пол у входа. Холодный металл зловеще звякнул о бетон.

- … так что выбирайте сами, кто из вас останется, а кого придётся убрать.

Уже с порога он оглянулся, в гробовой тишине всматриваясь в окаменевшее лицо Рогозиной.

- Уж кому-кому, а тебе, полковник, нужно бы знать, что такое выбор. Помнишь поди, как папка твой, судья, выбирал… – прищурившись, прошептал он. И добавил после паузы: – В общем, я прихожу сюда вечером и вижу один труп. Иначе трупами станете оба. Ваше время пошло.

Дверь захлопнулась, отрезая подвал от остального мира. Для кого-то из них она захлопнулась в последний раз.

Ты или я?

====== Поцелуй меня. ======

А зачем тут слова? Разве непонятно, что скажет каждый?

Каждый ответит «я».

И что делать?

Наверное, прошло несколько часов с того момента, как захлопнулась дверь. Круглов подошёл к Гале, снова накинул на неё пальто и присел рядом. Хотел что-то сказать, но она приложила палец к губам и заговорила сама.

- Коля, – после долгого молчания голос звучал чуть хрипло. – Я знаю, ты скажешь, что никогда не сделаешь этого. И именно потому я приказываю тебе это сделать. Приказываю как старший по званию и как непосредственное начальство. Прямо сейчас.

- Никогда. Никогда, слышишь! Я не позволю тебе! – почти крик.

- Не позволишь? – Рогозина иронично приподняла брови, глядя в его лицо. – Чего ты мне не позволишь? Взять пистолет и застрелиться? На это не спрашивают разрешения, тем более у подчинённых.

- Да, не позволю, Галя! Положи пистолет. Положи!

Рогозина провела пальцем по знакомой ребристой рукоятке, сжала ладонью холодное дуло. Дотронулась до курка. Потом опустила пистолет на пол, рядом с собой.

- Коля, это внештатная ситуация. У меня, как у главы спецподразделения МВД, есть чёткие инструкции на данный счёт. Что бы ни случилось, мой служебный долг – защищать подчинённых. То есть тебя. Любой ценой. Вот и всё.

Галя… как же ты можешь говорить об этом так спокойно, так спокойно смотреть мне в глаза, поглаживая пистолет… Даже чуть улыбаясь. Чему ты улыбаешься? Ты думаешь, я соглашусь? Какое мне дело до твоих инструкций? Кто их выдумывал – какие-то снобы, никогда не ходившие по лезвию?

Твой служебный долг… Нет уж, мой долг, Галя. Человеческий. И он подсказывает мне, кто из нас уже не увидит сегодняшнего вечера.

Ты ничего не сможешь поделать. Хоть ты и сильная. Что ты там говоришь? Да, ты права, я тебя не слушаю… Наверное, в первый раз я тебя не слушаю. Но всё равно говори: для меня это – твои последние слова. Я просто ощущаю их, их мелодию, их металлические ноты… Но, перебивая, прошу тебя на прощанье:

- Поцелуй меня, Галя.

Так вот глупо. В сыром и холодном подвале. И ничего больше не надо, и пусть кончится жизнь. Просто поцелуй меня, Галя.

Ты замолкаешь на секунду. Полковник Рогозина, ты сейчас объявишь мне выговор, да?

И нет ответа. И нет, и нет, и нет…

Стало ещё темнее, я ничего не вижу. Я только ловлю твоё резкое движение. Порывистое, почти отчаянное. Рядом, вплотную, касаясь меня – твоё лицо, руки, плечи… Солоноватые дорожки по щекам. Ты плачешь, Галя?..

Солёный, терпкий, обжигающий поцелуй ледяными губами, твои неожиданные, невозможные слёзы, шаги за дверью, время вышло, холод пальцев, грохот, свет, крик, толчок в грудь и …

… и краем глаза, вмиг разучившись дышать, я вижу, как ты жмёшь на курок приставленного к виску пистолета.

- Галя! Галя!!!

- Галина Николаевна!

- Петрович, что это?.. Галя?!

Майский, Тихонов, Соколова,Лисицын. Ещё кто-то. ОМОН. Нашли нас всё-таки. Поздно, слишком поздно.

Я смотрю на неё. Бледная, мокрое лицо. И кровавая нитка тянется от виска.

А я так и не вспомнил, как дышать.

- Эй, Петрович! Ты чего это? Ну-ка, очнись!

Майский бил Круглова по щекам, Юля с Иваном бросились к Рогозиной, кто-то уже вызывал «Скорую»…

- Серёжа! Нужно её быстро в реанимацию! Очень плоха, минут двадцать есть!

====== Ты или я. ======

[iТы или я[/i]

«Минут двадцать есть» – простая фраза. Да и треть часа – совсем короткий отрезок времени. Только кто мог знать, что за него случится…

[i]Семь минут.[/i]

Бешеная гонка до Москвы – не на машине, на вертолёте. Воздух толчками входит в лёгкие, комок страха физически ощутимо пережимает горло. Галя почти не дышит, лежит на белой каталке, опутанная сетью трубочек, проводов и капельниц. Из вены торчит катетер. Над ней – суетливые, сосредоточенные, бледные медсёстры.

Облака за окном рябят ночным дождём. Ветер, шум, треск лопастей смешиваются и ввинчиваются в опустошённый мозг. Пульс редкий.

[i]Восемь минут.[/i]

Прилетели. Посадка на крыше Главного клинического госпиталя МВД. Ещё не улеглись воздушные волны, а санитары, бережно держа носилки, уже выпрыгнули из вертолёта. Где-то в дождливой темноте распахнулась дверь, вспыхнул нестерпимой белизной приёмный покой. Бесконечные коридоры… Вместе с санитарами и группой врачей Галя исчезла за стеклянной матовой стеной. Кто-то – видимо, Майский, – пытается оттащить от входа в операционную.

60 ударов в минуту.

[i]Десять минут.[/i]

Из операционной выбегает сестра в сбившемся халате. Несколько терминов на латыни, брошенных фельдшеру, – и они вместе торопятся прочь.

- Что случилось? Что с ней? – яростно, громко, отчаянно…

- Ведите себя прилично, гражданин! Вы ей кто? Муж? Родственник? Нет? Тогда обратитесь за информацией на рецепшен.

- Убери руки, Серёга!

- Стой, Петрович! Стой! Куда ты собрался?

- Мне… надо… её видеть!!!

- Сестра, дайте успокоительного! – Майский, сам не находя себе места, суёт в руки Круглова стакан воды. – Подожди, Петрович, всё будет нормально, всё будет нормально!

57 ударов в минуту.

[i]Одиннадцать минут.[/i]

Всё в тумане. Чьи-то лица. Голоса. Руки, трясущие за плечи.

- Родственники в Москве есть? Отец? Где он? Нужна срочная пересадка костного мозга.

Круглов поднимает голову, отрешённо смотрит на врача.

- Нет её отца в Москве. Неизвестно, где он. Вчера – не поверите! – сбежал из плена.

Кажется, доктор подумал, что Круглов не в себе. Начинает выспрашивать о том же у Майского. А Серёга-то тем более не в курсе, где сейчас Галин отец. Он же ничего не знает… А почему, собственно, именно отец?..

- Я могу быть донором? – вопрос вырывается даже прежде, чем успевает оформиться в мозгу. Хирург задумчиво глядит в лицо. Потом смотрит на часы. Склонив голову набок, говорит:

- Ваш костный мозг может не подойти. Кроме того, для периода реабилитации донора требуются специальные медикаменты. Их подбор нуждается в длительном исследовании. А времени у нас в обрез.

- Не тяните! Я могу стать донором или нет?

- Можете. Но, повторяю, без правильно подобранных лекарств операция может иметь для вас летальный исход. Если вы согласны, мы рискнём, но шансы на успех ничтожны.

Согласен ли он? Разве может встать такой вопрос? Особенно после того, что сделала Галя?

50 ударов в минуту.

[i]Тринадцать минут.[/i]

Кварцевый свет операционной режет глаза. То, что это может быть последний свет в его жизни, даже не приходит в голову. В голове вообще нет ничего, кроме единственной мысли о Гале. Гале, которая, угасая, лежит где-то за клеёнчатой перегородкой.

Тёплая игла вонзается в кожу, по телу разливается тяжёлая сонливость, и Круглов уже не видит, как блестит, отражая серебряные звёзды, острый скальпель…

49 ударов.

[i]Пятнадцать минут[/i].

В операционной колдует бригада высококлассных медиков. Часы беспощадно тикают в огромном белом холле. Майский нервно ходит из угла в угол, ожидая результатов анализов. Если они потеряют ещё и Колю…

Валя тихо плачет, уткнувшись в плечо Тихонова. Иван бессмысленно смотрит на портрет Пирогова, висящий напротив. Рядом, на диване, сгорбилась Юля. Лисицын остался в Крюкове – разбираться с похитителями…

40 ударов в минуту…

[i]Восемнадцать минут.[/i]

Двери операционной распахиваются, выкатываются носилки, спешат врачи… Никаких объяснений. Единственные выхваченные из страшной толпы слова – клиническая смерть.

И спокойное, спящее, почти счастливое лицо Рогозиной.

120 ударов в минуту.

[i]Девятнадцать минут.[/i]

Валю унесли в ординаторскую – потеряла сознание. Пошатываясь, туда же пошёл Майский. Иван даже не пошевелился – так и смотрел, не отрываясь, на Пирогова.

100 ударов в минуту.

- Отторжение костного мозга. Новокаин, три кубика!

- Пульс учащённый. Пятнадцать секунд.

- Разряд! Время!

- Двадцать две секунды. Пульс – 115 ударов в минуту.

- Давление?

- 140 на 100.

- Парааминобензойную кислоту, внутривенно! Пульс?!

…

И полторы минуты – этот страшный сон.

[i]Двадцать минут.[/i]

- Эритроциты в норме. Пульс – 81 удар в минуту.

- Всё. В реанимацию. Морг отменяется, господа! – и с усталой, серой улыбкой главный хирург стягивает маску с вспотевшего лица. – Кто она хоть?

- Полковник Рогозина, глава ФЭС.

- Вот те на! Давненько хотел познакомиться, да только не так, конечно! Как там у донора дела?

- Пока ещё жив…

[i]Пока ещё жив.[/i]

[iТы? Или я?[/i]

====== Только Чудо. ======

Утро узкими лучами прорывалось сквозь набрякшие дождём тучи. Хирурги Главного клинического госпиталя МВД дремали после бессонной ночи: две операции, и обе – на грани смерти.

За первую пациентку уже не беспокоились – явная положительная динамика, требуется только время для реабилитации. Возможно, всё обойдётся минимальными последствиями, курс лучевой терапии – и можно отпускать домой.

Зато второй – донор, – вызывал серьёзные опасения. Когда человеку за пятьдесят, настоятельно не рекомендуется использовать его костный мозг для пересадки. Но на пятьдесят он не выглядел, а минувшей ночью было некогда выяснять подробности – речь шла буквально о секундах. Возраст, однако, всё-таки брал своё: состояние тяжёлое, основные показатели ниже нормы, в сознание не приходил вот уже несколько часов… Если в ближайшие сутки количество эритроцитов в крови не повысится, наступит кома. Замедленная полусмерть.

*

Вокруг разлитыми чернилами болталась слабая темнота. В ушах ещё звучал тонкий, резкий и острый выстрел. В ладони – ощущение холодной, тиснёной рукоятки пистолета. Голова тяжёлая, невероятно тяжёлая. И невнятные мысли бьются, путаются и дробятся, захлёстывая сознание. Мысли. «Мыслю, следовательно, существую» – слова сами собой пришли на ум, как нельзя кстати. Существую… Живу… То есть не умерла?

Ничего не помнилось, кроме сухого щелчка затвора.

Холодный металл. Горячие руки. Чужие руки. Жаркие, жгущие, солёные слёзы. Поцелуй.

Это предсмертный бред? Или снится? Или это… было на самом деле?

Попыталась пошевелить рукой. Рука повиновалась. Ладонь к лицу. Длинные пальцы, а сквозь них просвечивают светло-салатовые стены и окно, запруженное облаками. Где я?

Безучастный взгляд бродит по потолку, спотыкаясь на трещинах и выбоинах. Жива или не жива? Совсем неинтересный вопрос, потому что ничего нет в памяти, за исключением этого поцелуя. Кого я целовала? Когда? Я его люблю?..

Шум откуда-то сбоку. С трудом поворачиваю налитую свинцом голову. Оказывается, это дверь открылась. На пороге – мужчина и женщина.

Мужчина накачанный, привлекательный, но довольно необычной внешности. Высокий, одет подчёркнуто небрежно, длинные волосы перехвачены резинкой в хвост. На плечах – наспех накинутый халат.

Женщина тоже симпатичная. Немолодая уже, но выглядит хорошо. Светлые волосы, приятное лицо, стройная. Как и мужчина, в халате.

Оба вошедших чем-то встревожены, у обоих – круги под глазами, усталый вид. И им явно что-то нужно от меня. Это пробуждает лёгкое любопытство, и я приподнимаюсь на локте, вглядываясь в своих посетителей. В памяти, непонятно откуда взявшись, царапаются тёплые, полузнакомые картины: кабинет со стеклянными стенами, помещение с двумя огромными шкафами-холодильниками, пропахшее борной кислотой, – кажется, морг… Круглый стол с компьютерами, что-то вроде буфета…

- Галя? – Здесь никого больше нет, значит, женщина обращается ко мне. Следовательно, я – Галя. Хм. Га-ля. Неплохое имя. Стеклянное. Тонкое. Галя. Мне нравится, пусть будет Галя.

- Галочка, как ты себя чувствуешь? – женщина неуверенно подходит ближе, садится на край серой простыни.

Нужно что-то ответить. Но я её совсем не знаю, эту светловолосую женщину… А она вглядывается в моё лицо робко, как-то с надеждой и одновременно – со страхом.

- Галя? Слышишь меня? – осторожно берёт мою руку, несильно сжимает пальцы. От неё веет чем-то тёплым, почти родным. Странно. Я ведь вижу её в первый раз.

Между тем оба – уже настороженно, – ждут моего ответа.

- Слышу, – выходит как-то сипло, будто я разучилась говорить. – Кто вы?

Женщина отшатывается от меня, зажимая рот рукой. Мужчина садится на корточки рядом с кроватью, внимательно смотрит в глаза.

- Галя, это мы. Валя и Серёжа. Коля сейчас в реанимации. Остальные уехали в ФЭС, когда узнали, что ты пришла в себя... – ещё какие-то фразы, но я не вслушиваюсь. Я думаю.

Валя и Серёжа. Какой-то Коля. ФЭС. Незнакомые люди.

Я пытаюсь вспомнить, мучительно, до дрожи, сжимая виски: а кто вообще мои знакомые люди? Где они? И есть ли?..

Со страхом понимаю, что нет. Нет в мире никого, кого бы я знала. Только эти двое, которые сидят сейчас рядом и, видимо, что-то спрашивают. Я не слышу их голосов, вижу только, как шевелятся губы. Вопросительно поднимаю глаза на женщину.

- Нет-нет, Галь, ты не думай, всё пройдёт! Вот отоспишься, отдохнёшь – и сразу полегчает. И на работу снова, с новыми силами! Так ведь, Серёжа? – женщина растерянно оборачивается к своему спутнику, будто ища поддержки.

- Конечно. Галя, ну скажи мне, ты ведь знаешь, что случилось? Помнишь ведь, как ты в Крюково одна поехала?

Недоумённо качаю головой. Какое Крюково? Я никуда не ездила и ничего не делала в своей жизни. Ничего.

Чистый лист.

А они так упорно хотят добиться от меня каких-то несуществующих вещей…

*

Дверь тихо отворилась, и в палату зашёл пожилой хирург в голубом халате. Сидящие у кровати Антонова с Майским его даже не заметили, только Рогозина, прищурившись, подняла голову. Если её ещё можно было назвать Рогозиной…

Хирург, улыбаясь и потирая морщинистые руки, подошёл к кровати.

- Ну, как наше самочувствие, товарищ полковник? Мне кажется… – он осёкся на середине фразы, наткнувшись на отрешённый Валин взгляд. – Что-то случилось?

- Она не помнит нас, – глухо откликнулся Майский. – Она ничего не помнит.

Хирург тяжело вздохнул, и, разом посерьёзнев, положил руку на плечо Антоновой.

- Редко. Очень редко, один на миллион случается такое. Но случается… Неполная амнезия.

Молчание. И – недоверчиво, почти зло:

- И что? Она теперь никогда?.. Не вспомнит?

Слёз нет, только пустой, глубокий, густо-чёрный ужас в глазах.

- Вероятней всего, да. Здесь может помочь только сильное, яркое воспоминание, толчок к реальности, нечто необыкновенное. Только то, во что не верит медицина, – хирург развёл руками и ещё раз вздохнул. – Только чудо.

====== Ещё один – солёный, терпкий, ледяной... ======

Снова ночь. По коридорам ходят дежурные ординаторы, периодически привозят новых больных, гудят аппараты и приборы – монотонный, ввинчивающийся в уши шум.

И только для троих в целом госпитале темно и тихо.

Для Вали, которая, неловко сгорбившись, спит в кресле рядом с кроватью Рогозиной. Темно и тихо от глухого, бесслёзного, чёрного сна. Этот сон – как продолжения дня, проведённого в поисках того, что помогло бы Гале вспомнить… Её память не откликалась ни на что: ни на знакомые фотографии, ни на имена, ни на термины… Она читала даже протоколы недавних дел – ничего не помогло. И страшно, невероятно страшно смотреть, как за белой маской беспамятства проглядывают до боли узнаваемые Галины черты: она прищуривается по-прежнему, прежним жестом накидывает на плечи халат, как прежде строго звучит её голос…

Для Коли, который лежит в реанимации, так до сих пор и не придя в сознание. Темно и тихо оттого, что нет мыслей, нет реальности вокруг, нет самого себя. И даже жужжащие и моргающие огоньками приборы не могут разогнать эту темень…

Для Гали, которая смотрит в потолок широко открытыми глазами, перебирая в голове картины долгого дня. Темно и тихо, оттого что лица, мысли, события и слова будто разбиваются о непроницаемую стену вчерашнего утра, за которой – он чувствует, – прячется её жизнь, где есть Валя, Серёжа, Коля, Юля, Ваня и много-много других людей…

Темно и тихо.

Без одной минуты полночь.

Внезапно делается тяжело дышать, резко схватывает сердце. Тревожная слабость разливается по телу, и смутно, беспокойно, до панического страха хочется бежать без оглядки туда, где вот-вот случится непоправимое.

Непоправимое случается в реанимации. С каждым полночным ударом курантов Круглову стремительно становится хуже.

Днём, несколько часов назад .

Несмотря на запреты врачей, Антонова всё-таки добилась того, что Рогозину пустили в реанимацию. С замиранием сердца она присела рядом с Галей около Круглова. Это последнее, что может помочь...

Тишина. А затем:

- Кто это?

Валя бессильно отвернулась к окну, смаргивая слёзы. Судорожно сглотнула и тихо спросила:

- Ты совсем не узнаёшь его, Галя?.. Это человек, который любит тебя так, что готов умереть...

«Готов умереть» – слова кольнули ладонь холодной тяжестью пистолета, хлестнули по мыслям ослепительно яркой секундной картиной: чёрный подвал, и кто-то рядом. Кто-то. Этот мужчина. Который любит её настолько, что готов умереть…

Но ничего больше.

Тревога не проходила, на душе было муторно, тяжело. Осторожно встав с кровати, Рогозина подошла к двери, притворила и тихо вышла из палаты в коридор. Где-то за углом мягко золотилась лампа на столе дежурной, негромко тикали часы.

Несколько десятков шагов, две лестницы, стеклянные двери… Чем ближе она подходила к реанимации, тем яснее чувствовала, чем вызвано невнятное, колючее беспокойство. Кем вызвано. Тем неизвестным мужчиной, к которому днём её отвела Валя. Странно, но, несмотря на подтянутую фигуру, он вызывал ассоциацию с чем-то круглым…

Еще пара неслышных шагов, без скрипа открытая дверь, – и Рогозина снова оказалась в реанимации, в этом царстве белизны, мелькающих огоньками приборов и судорожно трепещущего пульса.

Снова присела у кровати. И, повинуясь так несвойственному ей внезапному порыву, взяла Колю за руку, с силой сжав его пальцы.

Темно.

Холодно, сыро и одновременно – безумно горячо.

Резкий вдох, и вместе с ним – осколок далёко вчера…

Рядом, вплотную, касаясь меня – твоё лицо, руки, плечи… Солоноватые дорожки на щеках, и на губах – лёгкая соль. Пустота, почти пустота, и вспыхнувшие в ней такие несбыточные, невероятные три слова: поцелуй меня, Галя. Просто поцелуй меня, Галя – шёпот, шёлковая подкладка плаща… Волосы щекочут лицо, ничего не разобрать, перед закрытыми глазами – алость век, ослепительный, решительно-страшный порыв. Только так. Но голова отказывается работать, когда дыхание сбивается, сливается с чужим дыханием, дробится и падает куда-то вниз всё, что есть вокруг…

Судорожно, до головокружения, будто полусон, и мир раздвоился: горький, горячий поцелуй, и рука, сжимающая ледяной пистолет. И рука поднимается, выше и выше, неслышно и быстро, к виску… Ребристый холод отрезвляет, вырывает из нежно-безжалостной сказки. Воздуха нет в лёгких, он кончился, но вдыхать больше нет смысла.

Раз – всего один из нас. Сильно, уже не рассчитывая – только выиграть время, – толчок в грудь. Ты падаешь, Коля… Прости. Потому что так надо.

Два – зачем ещё слова? Я же понимаю, ты не дал бы мне сделать этого. Но всё-таки я женщина, и я умею целовать. Ты вовремя попросил. Я вовремя взяла пистолет. Поэтому ты сейчас лежишь на полу и смотришь остановившимся взглядом, как я медленно нажимаю на курок. Ты уже не успеешь. Потому что в этой партии меня не обыграть.

Мне только хочется, чтобы ты знал: я давно этого ждала, только боялась себе признаться. А теперь можно. Теперь всё можно, можно даже бояться. Но недолго. Потому что…

Три – секунда и умри.

Пронзительно взвизгнул аппарат, вспыхнул монитор, ладонь обожглась о горящую щёку, и тёмным потоком обрушился, ворвался в мысли полуслепой поток воспоминаний.

Но жизнь разбита на мгновенья, у каждого из них – свой смысл. И то мгновенье, которое называется «сейчас», из всех сорока лет этой помгновенной жизни вырвало всего одно – полукриком, полувзглядом, с надрывным страхом:

- Коля! Коля, очнись!

В темноте гаснут огни приборов. Перестаёт светиться монитор. Затихает жужжащий кардиостимулятор.

Потому что всё это ненужно и неважно, когда есть две пары сияющих глаз и ещё один солёный, терпкий, обжигающий поцелуй ледяными губами.

====== Мы вместе. ======

Ночь была сумбурной, торопливой, какой-то ненастоящей. Память, боль, беспокойство, мысли и чувства – всё вернулось разом, нахлынуло, накрыло… Отчаянно хотелось домой, прочь от этих страшных дней. Единственное, что удерживало в госпитале (увещевания врачей, стационарное лечение и прочая ерунда – не в счёт) – страх за Круглова. Слава Богу, он пришёл в себя, доктора делают всё необходимое, угроза для жизни миновала… И всё равно почти каждый час Рогозина навещала отдельную крошечную палату в конце коридора.

Часов в десять утра в госпитале буквально открылся филиал ФЭС – не хватало только Холодова и Амелиной, занятых очередной сверхсрочной работой. Даже в палату все втиснулись с трудом. Галя для порядка попыталась отчитать своих подчинённых за самовольный уход со службы, но под конец смеялась уже вместе с ними… Все вместе разрезали огромный осенний арбуз и хохотали, глядя как Майский проносит мимо бдительных медсестёр огромный кусок для Круглова… В итоге кровать, пол и даже стены были забрызганы алым соком в крупинках сахара… Ушли ребята во втором часу, но минут через двадцать уже начали по очереди названивать Рогозиной. Когда на дисплее в четвёртый раз высветился номер Ивана, она набрала Майского и сказала, что ложится спать и отключает телефон. Засунув мобильник под подушку, Галя вышла из пропахшей арбузом палаты и уже в который раз направилась к знакомой двери угловой палаты…

Через неделю Круглова наконец выписали, порекомендовав постельный режим ещё хотя бы на несколько дней. Пожилой хирург давал последние наставления, прощались с ним ставшие друзьями соседи по палате…

Майский с Рогозиной ждали его на крыльце госпиталя.

- Галь, я вот тут подумал… Ему ж постельный режим велели соблюдать. Он ведь не будет, я знаю. Завтра же прилетит на работу. Может, к нему сиделку вызвать? На пару дней? Как думаешь?..

- Я думаю, не надо, – чуть улыбаясь, ответила Рогозина. – Обойдётся и без сиделок. Просто сейчас мы поедем ко мне. На Ленинградку.

Майский серьёзно кивнул. А потом, помедлив, тихо спросил:

- Галя… Скажи, а что у вас там такое произошло в Крюково? Зачем ты всё-таки туда ломанулась?

Рогозина не успела ответить – в дверях показался Круглов, на ходу расстёгивающий пальто.

- И не думай даже! На этот раз я не замёрзну!

Она отвернулась, забираясь машину.

Майский вёл, Круглова посадили сзади, рядом с Тихоновым. Рогозина села на переднее сиденье и, изредка поглядывая в зеркало, всякий раз встречала там взгляд Круглова...

- Эй, Серёга, ты забыл, где я живу? – майор хлопнул Майского по плечу, указывая на дорогу. – Или мы сначала Галю завезём?

Майский усмехнулся и ответил деланно строгим голосом:

- Куда начальство велело тебя доставить, туда и еду.

Тихонов прыснул в кулак, Круглов непонимающе уставился на Рогозину, а она, не отрываясь, смотрела в окно.

- Галя?..

- Врачи сказали, тебе нужен уход. Вот и будет тебе уход, – спокойный и бесстрастный голос. Как будто и не было ничего…

Наконец фэсовская машина, сигналя, отъехала от подъезда. Тихонов ещё что-то пытался выкрикнуть сквозь заднее стекло… Фары исчезли за пеленой редкого осеннего снегопада.

Они стояли у дверей одни, в снежно-стеклянном мире, вырванном ценой друг друга у самой смерти. Было тихо и бело, лёгкое небо сгущалось светло-сиреневыми сумерками вокруг серебряных фонарей… В этой предзимней, замершей тишине они просто стояли, смотря на снег. Просто стояли. Просто жили. Просто были рядом.

*

В замке щёлкнул ключ, дверь отворилась, и оба вошли в прихожую. Квартира пустовала уже несколько дней, выстыла, от этого было холодно – почти как на улице. Коля снял пальто и накинул его на Галины плечи. Он не видел, но знал, что сейчас она улыбается.

И медленно, тихо и бережно привлёк её к себе…

*

- Чаю хочешь?

- С удовольствием! И с ватрушками, желательно!

- Вам ещё и ватрушки, майор Круглов? Не слишком ли?..

- А вы мне обещали надлежащий уход, полковник Рогозина! Я больной, и моим капризам нужно потакать!

В кухне вспыхнул ровный тёплый свет, уютно зашкворчал чайник, звякнули тарелки… Внезапно по квартире резонансом прошёлся звон осколков. И – мгновенная тишина.

- Что случилось? Галя?

Она стояла около стола, невидящим взглядом смотря на белый тетрадный листок.

- Что это?

Круглов нагнулся над столешницей и прочёл в подрагивающем свете бра:

«Ты думала, что мы одни? Ты думала, вы оба так просто уйдёте? Ты, твой отец, твой майор? Нет, полковник Рогозина, ты ошибалась. Лис всё знает. Лис знает, что сейчас, когда ты читаешь это, твой майор где-то рядом. Ну так знай и ты: тут побывали мои ребята. И невзначай разили по полу один интересный, быстро испаряющийся состав. Вы же ничего не заметили, правда? Ни вкуса. Ни цвета. Ни запаха. Достаточно вдыхать его в течение минуты – и токсины попадут в кровь. Минута уже прошла, не думаешь? Посмотри на подоконник. Видишь ампулу? Это противоядие. Одна доза. Жить вам осталось десять часов, за это время другой антидот не найти и не изготовить. Так что всё-таки придётся выбирать! Уж кому-кому, а тебе, полковник, нужно бы знать, что такое выбор. Считай это моим прощальным приветом. Лис.»

Ты или я

Мы вместе

- Ты уверен, Коля?

- А ты сомневаешься в моём выборе?

Галя улыбалась, дёргая шпингалет на оконной раме. Улыбалась, обернувшись к Круглову, стоявшему в глубине кухни. Улыбалась…

Но взгляд был тяжёлый, горький. Всё-таки не так-то легко уходить, даже вместе.

Наконец окно распахнулась, в кухню ворвался свежий, морозный поток первых снежинок. Запахло зимой, чёрным мокрым асфальтом…

- Да? – она в последний раз оглянулась на Колю, осторожно беря из его рук крохотную ампулу. И прочитала в его глазах ответ. Да.

А через мгновенье стекляшка с антидотом уже летела вниз, смешиваясь с пушистым снегом... Откуда-то издалека, словно из другого, живого мира до них донёсся тихий стеклянный звон.

- Вот и всё. Коля, пойдём спать. Я так устала…

- Пойдём, Галь. Пойдём.

*

Широкая кровать, мягкий, тёплый, небрежно наброшенный плед. Ласковый свет оранжевого торшера. Чернильные сумерки за окном.

Рогозина, облокотившись на подушку, дочитывала Конан Дойля. Любимая с детства книга, да и профессии соответствует… Круглов сидел рядом и просто смотрел на неё. Смотрел и не мог насмотреться, понимая, что уже никогда не успеет. Не сможет больше никогда вот так открыто заглянуть в эти густо-серые глаза, вдохнуть горьковатый, слабый, такой знакомый запах духов, почувствовать её дыхание совсем рядом… Это было невероятное, дикое ощущение – знать, что завтра их больше не будет. Не будет, и всё. Останется снег, останутся осень и Москва, останется ФЭС. Всё так же будут совершаться и раскрываться преступления. Всё также будут жить люди. А их осень остановится под пожелтевшие от времени страницы Конан Дойля.

Но страшно не было. Было как-то тихо на душе, почти спокойно.

В конце концов за ту ночь, проведённую с Галей, за её слова, за то, что она просто была рядом, смерть – совсем невысокая цена. Жаль только, что и ей придётся заплатить. А она спокойная, как всегда, ни следа тревоги. Только видно, что очень устала…

Рогозина перевернула последний лист. Косой свет лампы упал на завершающие строки:

«…человека, которого я всегда буду считать самым благородным и самым мудрым из всех известных мне людей.»

Самым благородным и самым мудрым. Самым любимым.

Галя захлопнула обложку и положила книгу на тумбочку рядом с кроватью. Слабо улыбнулась, посмотрев на часы.

- Ну вот, Коля. У нас есть ещё целых полночи. Я раньше никогда не задумывалась, как это много.

- Полночи, – медленно повторил Круглов. – Полночи… Пара-тройка вскрытых трупов. Один выезд. Несколько докладов, совещание…

Рогозина усмехнулась, взбивая подушку.

- А ещё – сотня страниц какой-нибудь хорошей книги. Или ночная прогулка. Представляешь, лес, ветви шумят, темно, и редкие, дальние звёзды…

- Или море, – подхватил Круглов. – В черноте, и где-то далеко солнце становится почти синим от воды.

- Ты был на ночном море?

- Да. Как-то по-особенному – немного страшно, и хорошо, и пусто внутри…

- А я не была никогда, – Рогозина вздохнула, закрыла глаза. – Хотя теперь это неважно. Не успеем мы уже ни в лес, ни на море, ни на совещание… У нас осталось только одно. И знаешь… я ведь счастлива. Потому что у нас ещё целых полночи. Только спать хочется… Ну что ты там делаешь? Господи, Коля, мы завтра умрём, а ты собрался спать на ковре. Ложись…

Щелкнул выключатель, погас оранжевый свет. Они лежали на разных краях кровати, думая каждый о своём. Галя ощупью нашла в темноте ладонь Круглова. Он взял её холодные, безжизненные пальцы и поднёс к губам.

- Как же я люблю тебя, Галя…

Рогозина не ответила, Круглов подумал, что она уже уснула. В последний раз. В этом было что-то жутко-комичное: уснуть в последний раз… Он обнял её и, уткнувшись в рассыпавшиеся по подушке волосы, вдыхал их горьковатый, травяной запах…

Но она не уснула. Просто тихое, домашнее эхо немного запоздало, повторяя её слова:

- Как жаль, что ты сказал это только сейчас... Но какое счастье, что ты успел это сказать, – она замолчала, обернулась к нему, мягко улыбнулась темноте. – И я успею. Я люблю тебя.

====== Часть 14 ======

Часы показывали половину шестого. За окнами плавала сырая, осенняя серость, было холодно и как-то пусто – на душе и во всём мире. Не спалось.

Рогозина встала с кровати и пошла на кухню. Не зажигая света, достала стеклянную чашку, расписанную камелиями, вынула из шкафа сахарницу. Подумала и поставила сахар обратно.

Не хочу сладкого.

С удивлением вспомнила, что чай кончился – нужно открывать новую упаковку. Отстранённо усмехнулась – чуть-чуть не хватило, всего одного пакетика. В темноте нашарила на верхней полке пачку «Earl Grey».

Нужно сорвать тонкую плёнку, но пальцы не слушаются.

Взяла нож – первый, который попался – и полоснула по пачке чая. Плёнка бесшумно лопнула, но она не рассчитала силы, и лезвие прошлось по ладони. По пальцам тут же потекли смолянистые тёмные капли.

Аккуратно положила нож на стол, достала пакетик, убрала на место коробку с чаем и только потом открыла кран. Вода упала в раковину с тяжёлым звоном – упругая, тугая, чернильно-прозрачная струя. Подставила руки под кран. Хорошо…

Только через несколько секунд она увидела сквозь темноту, как от раковины валит пар. Чуть удивлённо посмотрела на свои руки, вынула из-под струи. Ничего. А спустя мгновенье пришла тупая, навязчивая боль в обожжённых кистях. Ещё одна отстранённая усмешка – кипятком обварилась. В первый раз в жизни. И в последний…

Вытерла руки – на полотенце остались тёмные дорожки крови, – заварила чай. Почти с остервенением размешивала густую заварку – так сильно, что прорвала пакетик. Его содержимое тут же заволокло чашку.

Погадать, что ли…

Хотелось горячего, крепкого, горького, угольно-чёрного чая.

Глоток. Ещё. И ещё.

А Коля спит… Конечно, легче умирать во сне. Но ей, видимо, не позволена такая роскошь. Если ты Рогозина, то будь Рогозиной до конца. И не прячься от смерти в ласковое забытье ночи. Не прячься, а разглядывай беспощадные часы, оттикивающие твой предпоследний час. И глотай горечь этого чая цвета темноты.

*

Шаги сзади.

И ему не спится…

Молча подошёл, сел рядом.

Тоже смотрит на часы. Потом в глаза.

Потом улыбается. Чему? Сошёл с ума? И я хочу.

*

Вздыхает тихо. Потом погромче. Потом смеётся.

И смех всё ярче, желанней, звонче, за час до солнца.

В какие дали меня зовёт?

И что мне снится в моей темнице, когда нам нужно с тобой

Проститься?

Нельзя забыться…

*

На столе начинает вибрировать мобильник. Загорается экран, раздаётся невнятный шум звонка.

- Валя.

- Возьмёшь?

Она сидит в темноте, только дисплей телефона слабо освещает снизу её лицо. Бледным, холодным, мертвенным светом. Она от этого ещё красивей.

Давно, как же давно я знаю, что она красивей всех женщин на земле.

Галя…

А она берёт трубку.

- Да, Валя. Что случилось? Почему так рано? – в голосе – ни следа этого истерического смеха. Ни следа слёз. Ровно, обыденно. Её самообладания хватит на сотню.

====== Когда любят больше жизни, не умирают. Поверь. ======

- Всё хорошо, конечно. Да, да, Валь, не беспокойся, – голос спокойный, а в горле встаёт комок. Стоит огромного труда не разрыдаться в трубку. Но не нужно им сейчас говорить. Чем позже узнают, тем лучше. Зачем расстраивать…

- Галь, сможешь сейчас приехать в ФЭС?

- Сейчас? – сглатываю. Темнота перед глазами редеет. Я не смогу приехать в ФЭС. Я уже не успею… Но нужно договорить. – В чём дело?

- Твой папа пришёл, буквально минуту назад, не может до тебя дозвониться!

Папа?.. Господи, за что? Я умру, и он останется один. Получается, он переживёт нас обеих: и маму, и меня… Зачем, Валечка, зачем ты напомнила мне о нём? Что теперь делать?

- Галя! Ты слышишь?

Я молчу. Нет сил ответить. А голос у неё уже встревоженный. Наверняка что-то заподозрит…

- Галя!!!

– Валь, ни слова не разобрать, видимо, помехи! Передавай папе привет! – последние слова получаются скомканными, сдавленными от подступивших слёз. Ещё секунда. И – совсем шёпотом: – Прощай…

Она, наверно, не поняла.

Вздох, щелчок – и телефон выключен. Отрезать ниточки. Так проще для всех. Всё.

*

Сидят и молча смотрят друг на друга. Но больше не смеются.

Стрелка часов подползает к половине седьмого.

За окном медленно, неумолимо светлеет…

В воздухе разлито напряжение . Оно почти ощутимо, оно давит на плечи, оно всверливается в мозг…

Наползает тяжёлая, липкая дремота, время странно растягивается, каждая минута проходит, словно вечность. И перед глазами – лица, люди, звуки, слова, запахи, шаги, голоса, снег… и отчего-то – яркие воздушные шары. Целая связка вырывается из рук и улетает в сиреневое зимнее небо... Далёкое-далёкое детское воспоминание.

За ним – ещё череда полузабытых сцен: снежные ангелы на берегу Москвы-реки, деревенский хлеб прямо из печки – сама делала! – тёмный сад с гроздьями волшебных светлячков, бледные осенние ирисы… Тёплые руки – мамины.

- Знаешь, Коль, а умирать не так и обидно. Много было хорошего. Только не ценили… Время не ценили.

Круглов не ответил. Сидел, опустив голову, молчал. Кто знает, может, у него в жизни хорошего было меньше. Кто знает… хотя теперь никто уже не узнает.

- Чаю хочешь?

- Давай. С ватрушками. – В голосе – едва заметная улыбка. Хочешь поиграть напоследок? Хорошо.

- Вам ещё и ватрушек? Не слишком ли, майор Круглов?

- А вы мне обещали надлежащий уход, полковник Рогозина! Я больной, и моим капризам нужно потакать!

Галя отвернулась, задумчиво посмотрела в окно. К чему было повторять этот диалог? Может, действительно, испечь ватрушек? За работой мысли отступают – это тысячу раз проверено на собственном опыте.

- Ну, если так… – с этими словами она полезла в шкаф за мукой – вроде ещё должна остаться.

- Галь, ты что? Я же пошутил!

Резкий дверной звонок. Рука дрогнула, и по квартире резонансом прошёлся звон осколков.

- Ты кого-то ждёшь?..

- Наверно, дверью ошиблись…

*

Полчаса назад в ФЭС.

- Что-то мне совсем не нравится её голос. Помехи ещё выдумала… К отцу не хочет ехать. Не, Валь, что-то не то, – Майский прищёлкнул языком и поднялся со стула. – Что-то у них там случилось, ежу понятно.

- И мне так кажется. Хотя не исключено, что мы просто слишком мнительны…

- Слушай, Валя, а если у них там… ну… что-то личное?

- Не смеши меня, Серёжа. Никакое личное для Гали не будет важнее отца. А она, только о нём услышала, сразу отключилась. Где он, кстати?

- В буфете. Юля его чаем угощает. Ну так что?

- Что-что… – Антонова подняла на Майского усталый взгляд. – Поехали к ним. В крайнем случае, просто уйдём обратно, и всё.

*

В дверь продолжали настойчиво трезвонить. Потом забили кулаками.

- Это, наверно, воры, – полушутя-полусерьёзно произнёс Круглов.

- Ну да. Только какие-то чересчур вежливые воры, не находишь? Во всяком случае, нам они уже не страшны.

Рогозина бесшумно подошла к двери, посмотрела в глазок. И отшатнулась.

- Зачем? – беззвучно, обречённо, одними губами.

- Кто там?

Стук стих. За дверью послышался невнятный шёпот. А потом – решительный голос Майского:

- Галя, Коля, открывайте сейчас же! Ломать будем!

Рогозина бессильно прислонилась к стене. На вопросительный взгляд Круглова покачала головой.

- Не будем. Не хочу.

Круглов кивнул.

И они ушли в кухню – под новую непрерывную трель звонка.

*

- Ну что, Валь, ломаем?

- Ломай. Это уже не смешно. Ясно же, что они в квартире.

*

Кухня. На полу – разбитая чашка, тёмная лужица чая с осколками стекла. Рогозина стоит у окна, за столом, сжимая скомканный тетрадный лист, сидит Круглов. Тишина.

Которую внезапно пронзает выстрел.

Это Майский сбил дверной замок. Стук, быстрые шаги – и они с Антоновой уже на кухне. Круглов встаёт им навстречу.

- Петрович, это что такое? Решили с ума нас свести? – Майский осекается на полуслове, наткнувшись взглядом на Рогозину, неподвижно стоящую у окна. – Что у вас тут?..

- Галя? – Валентина быстро подходит у окну, обнимает её за плечи. – Всё в порядке? Галя?!

- Не трогай её, – угрюмо, мрачно произносит Круглов. – Уйди. Зачем вы пришли?

- Так, Петрович, давай начистоту. Что стряслось?

Круглов зло бросает Майскому исписанный листок.

- Вот, смотри.

Майский медленно читает. Валя через его плечо тоже всматривается в кривоватые чёрные строчки. Заканчивают читать одновременно. И – враз:

- Дураки! И чего вы здесь сидите?!

- Галя! Быстро поехали! Сколько ещё времени? Где ампула?

Майский уволакивает Круглова в прихожую, Антонова трясёт Галю за плечи, пытаясь увести из квартиры…

Рогозина, словно очнувшись, смотрит как-то сквозь, и произносит:

- Куда, Валя? Бесполезно. Поздно, – осторожно убирает её руки, улыбается страшной улыбкой: – До восьми час остался. Дай мне его прожить спокойно.

*

Но они всё-таки поехали в ФЭС. Майский даже успел раскопать в свежем снегу осколки ампулы с антидотом – вдруг пригодятся…

Молчали.

Внезапно Рогозина спросила:

- Валя, что-нибудь новое без меня было? Какое-нибудь дело?

- Да, – Антонова удивлённо подняла глаза. – А зачем тебе?.. – спросила – и тут же поняла, как бестактно это прозвучало. Галя усмехнулась и ответила:

- Просто хочу знать. Я же начальник. Имею право. Расскажи, Валь…

*

Едва машина остановилась, Антонова потащила обоих в лабораторию.

- Нужно взять анализ крови! Сравню с остатками этого антидота, посмотрю, что можно сделать. Где там Тихонов шляется? Серёжа, быстро зови этого биолога-недоучку! Но чтоб больше никому ни слова!

Удивительно, но до лаборатории они дошли никем не замеченными. Валя уже колдовала над пробирками, когда в двери ворвался встрёпанный Тихонов с кипой бумаг.

- Что случилось, Галина Николаевна?

Рогозина поморщилась, как от боли, и устало посмотрела на Валентину:

- Ну он-то тут при чём? Господи, Валя, ты уже ничего не сделаешь… Пусти меня в свой кабинет хоть, что ли… На прощанье.

- Галина Николаевна! – Иван недоумённо вглядывался в апатичное лицо Рогозиной. – На какое прощанье? Что такое?

- Да понимаешь, – раздражённо ответила от стола Антонова, – эти два дурака надышались смертельным ядом, выкинули антидот и, никому не сказав, решили помереть в одиночестве. Веришь, нет, Тихонов, это наше начальство!

- Чего? Какой яд?

Рогозина переглянулась с сидевшим рядом Кругловым.

- Коль, правда, какое мы с тобой начальство ответственное… Никого даже не предупредили…

- Это правда? Галина Николаевна, это правда? – с ужасом уставившись на неё, выдавил Тихонов.

- Правда, Вань, правда. Нам полчаса осталось. А Валя вот что-то ещё хочет сделать. Тебя в помощь позвала…

Иван бросился к Вале, на ходу бросив:

- Успеем!

Дальше – смутно. Может, предубеждение, может, яд начал действовать, но перед глазами помутнело. Захотелось выйти из душной лаборатории. Пока Тихонов с Антоновой изучали состав крови, Рогозина, кивнув Круглову, незаметно исчезла за дверью.

И не торопясь пошла по длинному коридору к своему кабинету.

На полпути встретила двух полицейских с очередным задержанным.

- Новый подозреваемый? В КПЗ? Нет, давайте в допросную.

Бросила взгляд на часы. Двадцать пять минут. Для допроса вполне достаточно.

*

Знакомая белая комната. Стол, два стула. Села на привычное место. Посмотрела на задержанного. Молодой – совсем ещё мальчик. У него вся жизнь впереди…

- Рассказывайте, Грибченко, за что вы убили свою девушку.

*

- А у меня был выбор? Был, я вас спрашиваю?! Он меня шантажировал! Он убил бы меня, убил, если бы Аля осталась в живых!

Интересное совпадение. Его девушку звали Аля. Меня – Галя.

- И вы хладнокровно отравили её стрихнином? Подсыпали в чай?

- Да, – он опустил голову, потом истерично вскинулся: – Быстро, незаметно, и она ничего не почувствовала! Просто уснула, и всё!

Да, Грибченко, твоей Але повезло. Она просто уснула, и всё. Нам с Кругловым повезло меньше.

- А вы не раздумывали, кто из вас был больше достоин жить? Почему вы выбрали её? Вы могли умереть сами. Шантажист убил бы вас, а она сейчас сидела бы здесь и давала показания. Живая.

- А я был бы мёртв?

- А вам важнее собственная шкура? – голос безвольно срывается на крик.

- Как будто вам – нет! Как бы вы поступили на моём месте? Смогли бы выбрать? – отвечает дерзко, и в то же время – чуть не плача. Хочется зарыдать вместе с ним.

Минуты проходят…

- Я уже выбрала,– глухо и очень тихо. – Я уже выбрала…

Он не слышит, он упивается своим горем, своей непонятостью…

Сколько он льёт тут эти крокодиловы слёзы?

Внезапно в кармане начинает вибрировать телефон. Взгляд неосторожно падает на часы. Без двух минут. Пожалуй, уже пора.

Снова Валя.

И снова приходится взять трубку.

Руки не слушаются, пальцы онемели. Дышать трудно. В последнюю минуту становится дико, до тошноты страшно. Видимо, это заметно – этот мальчишка, Грибченко, так странно уставился…

- Вам нехорошо?

- Всё в порядке, Грибченко, это уже не ваши проблемы. Вас сейчас должно волновать собственное положение.

Невозможно сидеть. Поднялась со стула, выдохнула.

Телефон продолжает вибрировать. Нужно ответить, а то опять они с Майским ворвутся…

Мысли плывут абстрактно, несвязно, глупо.

Каждая мышца, каждая клеточка тела сжалась в ожидании. Ну, ну, скорее же… Хотелось лишь одного: чтобы всё произошло прямо сейчас, пока она ещё стоит ровно, пока не утратила власти над собой, не выдала своего страха…

Рогозина не знает, что, в метре от неё, за непрозрачным стеклом, столпилась почти вся ФЭС. Что все уже помнят наизусть текст рокового тетрадного листка. Что Тихонов бьёт по стеклу кулаком, выкрикивая что-то невнятное… Что Юля с Лисицыным чокаются кружками кофе… Что Майский сжимает Круглова в медвежьих объятьях… А Валя, плача от радости, снова и снова набирает знакомый номер начальницы…

*

Восемь ноль одна.

- Да, Валя, я слушаю.

- Галя, Галочка! – Антонова захлёбывается словами, плачет и смеётся одновременно. – Галя! Ты бы знала! Ты бы только знала!

В трубке слышны голоса, крики, какие-то восклицания…

- Говори, Валя!

Чему они смеются? Быстрее, Валя, вот-вот уже…

- Галя! Ничем вы с Кругловым не отравились, понимаешь! Ничем! Помнишь, Майский взял образец так называемого антидота? В нём яд и был, вас хотели элементарно развести! Чистые вы оба! Слышишь, Галя, слышишь?

Ноги подкашиваются. Медленно опускаюсь на стул. Глубокий вздох. Я не верю. Всё ещё восемь ноль одна.

Допрос нужно закончить.

- Вы могли спасти её, Грибченко. Могли. Можно было обратиться в полицию. Можно было поставить в курс дела её родителей. Можно было найти тысячу возможностей. Если вы её любили.

- Я любил её! Больше жизни!

- Нет, – жёстко, безапелляционно. – Когда любят, умирают вдвоём. А когда любят больше жизни, не умирают. Поверь. Уведите задержанного!

Вошёл сотрудник в форме, плачущего Грибченко увели прочь.

И только тогда, в полной тишине, в душу запоздало пришло осознание. Осознание того, что мы живы. Мы живём. Мы будем жить.

Ты и я.

С трудом встала. Спина прямая, лицо каменное. Подошла к двери. Дёрнула ручку, вышла. И только тогда, на пороге, без сил упала на руки Круглова.

====== В общем, Галь... ======

С трудом встала. Спина прямая, лицо каменное. Подошла к двери. Дёрнула ручку, вышла. И только тогда, на пороге, без сил упала на руки Круглова.

Следующие полчаса – бесконечные и такие короткие полчаса – были только их. Как и та ночь в тёмном подвале. Как и ещё одна ночь – в госпитале МВД. Как и ночь в квартире на Ленинградке… Только их.

А потом – как всегда. Отпечатки, экспертизы, отчёты, совещание в конце дня… Оба избегали мыслей о наступающем вечере. Что теперь?

Вчера всё было иначе. Вчера они были уверены, что это в последний раз. И, быть может, могли позволить себе долгожданно-случайную слабость.

А сегодня всё как будто вернулось, почти вернулось на круги своя…

Около девяти Рогозина вышла из кабинета. По коридору, навстречу ей, шёл Круглов. Сердце непривычно дрогнуло.

Спокойно.

Он встал рядом, молча улыбнулся – совсем по-другому, совсем не как вчера. И она улыбнулась в ответ. Тоже совсем иначе…

- Галь… А поехали сегодня ко мне?

Темно. Пусто – только они двое. Тихо. И слишком близко.

Рогозина не успела ответить.

- Тебя Валя просила зайти, – всё ещё задыхаясь, прошептал Круглов. – Я тебя подожду внизу, хорошо?

Она кивнула и быстро исчезла в черноте коридора. Шла и ощущала на губах привкус сцелованной помады…

*

- Что хотела, Валюш?

Антонова отвернулась от монитора, поднялась. Подошла к Рогозиной и посмотрела прямо в глаза:

- Галь, скажи, у вас вчера было?

- А в чём дело? – чуть сощурившись, внимательно разглядывая Валентину. Даже не покраснела.

- Я утром, когда яд у тебя в крови искала… кое-что обнаружила, – Валя нахмурилась, подбирая слова, снова опустилась на стул, вздохнула.

И, чуть улыбаясь, закончила:

- В общем, Галь, ты беременна.

Истеричный смешок.

Этого не может быть.

Сколько раз они со Славой пытались… Так хотели завести ребёнка…

- Кто-то ещё знает?

Антонова отрицательно покачала головой:

- Только я.

- Никому ни слова, Валя, – медленно проговорила Рогозина. – А тем более – Коле. Дай, пожалуйста, воды…

*

Беременна. От Круглова. От подчинённого. Абсурд. Аборт.

Или нет?..

Слишком, слишком поздно, уже не тот возраст, она уже совсем не девочка…

Это перевернёт всю жизнь, весь размеренный распорядок, всё на свете.

Она не в том положении, чтобы иметь детей. Нет, нет, нет, это была случайность, глупая слабость.

Нет.

Уже на пороге морга Рогозина оглянулась:

- Валя, как ты думаешь, где можно без огласки достать мифепристон?

====== Не останавливайся. ======

А на следующее утро Антонова нерешительно вертела в руках крошечную коробку с матовыми желтыми капсулами. Конечно, это Галин ребёнок. И только Гале решать его судьбу. Но если она ошибётся… В её возрасте после аборта детей уже не родить. Ох, Галя, Галя… Ты просто не знаешь, какое это счастье – быть матерью.

Валентина аккуратно вспорола упаковку, вынула серебристую пластинку с капсулами. Одним движением смяла холодную фольгу и швырнула комок слипшихся желтоватых таблеток в мусор.

Через минуту в пачке прерывающего беременность лекарства «Мифепристон» лежали безобидные комочки лактофлавина – витамина B12.

Надеюсь, у Гали нет опыта в таких делах…

*

- Таким образом, экспертиза доказала, что Грибченко на момент совершения убийства пребывал в состоянии аффекта. Кроме того, он написал чистосердечное признание… Учитывая все смягчающие обстоятельства, думаю, ему дадут минимальный срок.

- Слушай, Галь, а что с другой девушкой? С подругой убитой? – постукивая пальцами по столу, спросил Майский.

- Объявлена в розыск. Есть основания подозревать, что именно она шантажировала Грибченко.

Рогозина устало потёрла виски, сложила бумаги в папку. Обвела взглядом сотрудников:

- Есть ещё вопросы? Если нет, то все свободны, можете…

Внезапно, не закончив фразы, она без сознания упала на головой на стол.

*

- Галь? Галя! Жива?

В нос ударил резкий, неприятный запах нашатыря, темнота перед глазами начала медленно рассеиваться, из тумана выплыло бледное лицо Вали. Рогозина с трудом подняла налившиеся свинцом руки и прижала ладони к горящим щекам. В висках тяжёлыми, дробными толчками стучала кровь.

- Жива… Что со мной? Побочный эффект от таблеток?

Знала б ты, Галя, что вместо таблетки с утра витаминку съела…

- В крови повышено содержание адреналина. Я думаю, это последствия шокового состояния – такое случается после сильных стрессов. Организм не выдержал перенапряжения – и обморок…

Галь, тебе лучше сейчас полежать немного, и чая выпить – крепкого, послаще…

Рогозина слабо кивнула и попыталась подняться на ноги.

- Знаешь, Валь, я, наверно, домой поеду. Только у меня машина не здесь…

- Куда ты поедешь? В таком состоянии нельзя за руль садиться! Пусть уж лучше тебя Круглов отвезёт…

- Пусть… – она согласно прикрыла глаза. – Скажи ему, ладно? А я чуть-чуть посижу и спущусь…

*

Когда Рогозина подошла к машине, дверца услужливо распахнулась, а изнутри выглянула довольная физиономия Тихонова.

- Галина Николаевна! Я подумал – а вдруг Николаю Петровичу тоже станет плохо? На дороге-то это не шуточки! Вот и решил сам вас отвезти. Сейчас его подождём и поедем.

- Ваня-Ваня… – Рогозина опустилась на сиденье и с облегчение откинулась на мягкую спинку. – Хорошо, подождём…

Тихонов захлопнул дверь, чуть опустил стекло и включил зажигание. Негромко затарахтел двигатель. Внезапно к привычному шуму мотора примешались резкие щелчки.

- Что это?.. Вы слышите?

Оба настороженно вслушивались в неровный гул, всё чётче улавливая дробный, рассыпчатый звук…

Понимание пришло одновременно: таймер детонатора.

- Едь, быстро! Чего стоишь? – крикнула Рогозина, дёргая ключ зажигания.

Машина рванула, неловко выехав со двора, и понеслась по серой, запруженной снегом дороге.

Под приборной панелью крошечный кубик чутко реагировал на все движения автомобиля. Секундная остановка – и детонатор будет приведён в действие.

====== Авторская ремарка. ======

Небольшое отступление от темы.

Обращаюсь к тем, кто иногда почитывает этот фик...

Я решила, что для одного фанфика приключений вполне достаточно, даже немного перебор. Поэтому давайте будем считать, что с того момента, как Валя подменила таблетки, начался новый фик – “Не посметь ошибиться”.

В качестве эпилога к фику “Ты или я” мне хочется поместить безумно понравившееся стихотворение Bis Bald.

вместо эпилога

Пожалуйста, дай мне выстрел.

Сожги мосты.

Моя несдержанность станет моим клеймом.

пожалуйста, не надейся.

Мне – только стыть.

И я снимаю время с отметки «сто».

Пожалуйста, не забудь о моей душе.

Когда все закончится, вычеркни горечь, боль.

Я возвращаю время к отметке «шесть».

У нас была жизнь.

Теперь остается стон.

Пожалуйста – хотя, что я. Тяжелый вздох.

И в нашем выборе: «Кто остается жить»,

- время беспомощно. С нами не спорит Бог. –

я без сомнения вновь отвечаю:

Ты.

*

Bis Bald,ещё раз спасибо за замечательный стих – тебе, и всем тем, кто читал и оставлял отзывы...

*

Отдельно: и этот новый фик “Не посметь ошибиться” посвящается Моему Комментатору”.

Спасибо, моя добрая Волшебница...

====== И не отвлекайся на меня. ======

К счастью, им удалось проскочить пробки на предельной скорости. Густо застроенные кварталы и переполненные машинами улицы остались позади, автомобиль выехала на окраину Москвы. В который раз затрещал мобильник – звонил Круглов.

- Галина Николаевна, возьмите! – Тихонов на мгновенье оторвал взгляд от дороги. – У нас бензина на час осталось…

- А что они могут сделать? – откликнулась Рогозина. – Сапёров наперехват нам послать? Боюсь, не выйдет. За нами ещё от ФЭС газель едет – вон, чёрная, только свернула, – думаю, как раз за тем, чтобы не допустить чьего-либо вмешательства. Ждут, пока мы остановимся…

- И что делать?

- Будем прыгать, что нам ещё остаётся. Только нужно оторваться от них. Когда останется минут пятнадцать, начинай петлять…

Иван кивнул. Рогозина подумала, что он неплохо держится – сидеть за рулём заминированного автомобиля – нелёгкое занятие.

- А почему вы всё-таки не возьмёте трубку?

- Есть у меня предчувствие, что этот детонатор не только на скорость реагирует, а ещё и на радиоволны. Так что, знаешь, лучше совсем телефоны отключить. Где твой?..

- Не нравится мне это стадо газелей! – поглядывая в зеркало заднего вида, произнёс Тихонов. – Смотрите, их уже три штуки!

- Вижу, вижу… – Рогозина кивнула, бросив взгляд на спидометр. – Давай, Вань. Ускоряйся, иначе не успеем.

Вместо ответа Тихонов взлохматил волосы и выжал полный газ.

И понеслось…

Из-за дальних деревьев наперерез машине выскочил огромный джип и попытался протаранить правое крыло. Тихонов, круто вывернув руль, чудом ушёл от столкновения.

- Хотят нас остановить! Быстрей!

От страха и неожиданности мысли путались, дорога мелькала перед глазами, бешено скача вверх-вниз, шины преследующих автомобилей с визгом проворачивались в мягком лесном грунте…

Из джипа выстрелили. Пуля с звоном застряла в непробиваемом заднем стекле.

Через несколько минут, после невероятной тряски, хруста ветвей под колёсами и головокружительных поворотов машина вылетела на одно из подмосковных шоссе.

- Давай, ещё чуть-чуть! – непонятно кому крикнул Тихонов. – Галина Николаевна, они отстают!

Проскочив очередной тёмный участок дороги, они попали в лужу яркого света перед круглосуточной заправкой.

Там их уже ждали.

Ещё несколько машин бросились навстречу. Отчаянно петляя, Тихонов проскочил между их чёрных бортов и съехал на обочину, прямо в овраг. Он оказался настолько глубоким, что машина почти упала на дно. Сильно тряхнуло, руки безотчётно вцепились в руль, но автомобиль уже нёсся по пружинящей, гниющей траве кювета. Иван гнал быстрее и быстрее. Надсадно шумел двигатель, из-под колёс разлетались комья земли и жухлые листья… Оба – и Рогозина, и Тихонов, – потеряли ориентацию в пространстве.

- Куда ехать? – проорал Иван, когда в бок им снова ткнулся чёрный нос джипа. – Куда ехать, Галина Николаевна?

- Разворачивайся, Ванька! Надо их сбить!

Резко развернувшись, он кинулся навстречу преследователям и влетел в самую гущу. Бросив беглый взгляд назад, взвыл – то ли от восторга, то ли от страха…

Кто-то в кого-то врезался, кричал, звенели стёкла, трещали автоматы… Окончательно запутавшись в гаме и воплях, Иван въехал в чей-то бампер. Потом резко дал задний ход и снова стукнулся об другую машину. Детонатор безжалостно запищал…

Окружили.

Тихонов судорожно дёргал руль, его безумными усилиями машина всё ещё двигалась. Высоченный водитель джипа вылез и бросился к двери фэсовского автомобиля. Сейчас остановит…

- Галина Нико… – задохнулся Иван.

Внезапно громила упал от прямого выстрела в лоб. Бледная Рогозина сжала пистолет так, что побелели костяшки пальцев.

- Вперёд! – Тихонов даже не понял, крик это был или шёпот…

*

В память врезались только отдельные мгновенья: Рогозина, с силой толкнувшая его на пол, красная точка, прочертившая по воздуху огненную дугу, глухой хлопок, и долгая, долгая мёртвая тишина.

Как в замедленной съёмке машина, следовавшая за ними, взлетела в воздух. На кустах и земле заплясали короткие рыжие пятна. Захрустел и съёжился пластик в багажнике, запахло горелой травой и раскалённым металлом…

- Иван… Я, кажется, им в двигатель выстрелила, – хрипло произнесла Рогозина. – Вот и рвануло. Давай, нужно туда свернуть и…

Она осеклась.

Из тумана неожиданно выскочила кирпичная, бесконечная стена. За ней виднелись тёмные силуэты огромных труб. Некуда сворачивать…

Рогозина чуть слышно чертыхнулась.

- Всё, Вань. Приехали.

– Что случилось?

- Это «Маяк», заброшенный авиационный завод. Нас, похоже, загнали в проходную зону – отсюда только назад можно ехать. А я-то думала, чего они отстали… Мы с тобой элементарно попались в ловушку. Назад нельзя, стоять нельзя…

- А если вперёд? – замирая, спросил Тихонов.

- Вперёд? – Рогозина усмехнулась. – Тут три пары ворот до выезда. Правда, без охраны… Как мы их проскочим?

- А какая там система защиты?

- Завод старый, заброшенный. Думаю, ничего особенно сложного – замки, наверно…

Рогозина ещё не договорила, но по засветившимся глазам Тихонова уже поняла, что он хочет сделать.

- Нет, Вань. Не сможем.

- Галина Николаевна! – почти умоляюще.

Сумасшедшая идея. Хотя… Ладно, я, но Ванька-то молодой совсем… Жалко.

Вгляделась в его непривычно серьёзное лицо, бросила взгляд на почти обнулившийся счётчик бензина. И кивнула.

- Давай.

Но на подъезде к первым воротам у него сдали нервы. Невидяще глядя на дорогу, глухо сказал:

- Зря я предложил. Дур-рак…

- Ты видишь другой выход? Теперь уже поздно ехать обратно. Иначе не выберемся.

- Галина Николаевна… – скосил глаза, нерешительно, почти шёпотом добавил: – Давайте лучше я…

Эх, Ванька, ты что ли за меня переживаешь? Глупый ты мой…

Сама собой иронично приподнялась бровь.

– Иван, скажи честно, ты пистолет в руках держал?

*

Мимо проносились деревянные бараки и будки, въезд остался далеко позади, из ноябрьской темноты уже выплывали очертания первых железных ворот. Где-то среди мутных, рваных облаков трещал вертолёт. Видимо, уже с неба ищут…

- Так, всё, – из голоса ушли всякие эмоции, остался только холодный металл. – Веди аккуратно, около ворот чуть сбросишь скорость. Что бы ни случилось – не останавливайся. Сворачивай, объезжай, петляй – что хочешь, главное, чтоб с вертолёта машину не выцелили.

Рогозина перезарядила пистолет, сняла замшевые перчатки, до предела опустила стекло – с улицы сразу повеяло слякотным, холодным ветром.

Отстегнула ремень безопасности и высунулась в окно.

Глухой пробный выстрел в грязный снег под колёсами.

Всё получится.

Последний раз оглянулась на вцепившегося в руль Тихонова.

- И не отвлекайся на меня.

====== Кто первый. ======

Первые ворота. Ближе, ещё ближе… Осталась какая-то сотня метров. Ветер бьёт по щекам, широко раскрытые глаза слезятся, на лице – влажные, тонкие дорожки. Колючий снег забивается в рукава, судорогой сводит пальцы. Судорогой холода и страха. Не ошибиться, только не ошибиться…

Железные створки бросаются навстречу из ниоткуда, главное – выстрелить вовремя, выдержать, выждать момент.

Тихонов послушно сбавляет ход. Мелькание перед глазами замедляется, сердце бьётся в такт с щелчками детонатора. Раз, два, три…

Выстрел.

Рука не дрогнула, точно и резко, первый замок сбит.

Тихонов ослабевшими пальцами цепляется за руль, машину ощутимо потряхивает.

- Соберись! – жёстко, громко, перекрикивая мотор и ветер. – Прямо! Не останавливайся!

Собрался, выровнялся. Больше не трясёт. Зато от запоздалого ужаса немеют руки, начинает ломить спину, в локоть безжалостно вгрызается острый край рамы…

Вторые ворота. Снова – чуть медленней. Колёса проворачиваются, разбрызгивая снежные капли, взгляд никак не может сфокусироваться на запоре…. К горлу подкатывает комок, начинает тошнить. Нет, не время, не время! Нет нервов, есть стальные тросы – такие же, как ледяной пистолет в окаменевшей ладони.

Ещё один выстрел. Немного скосила. С тяжёлым визгом машина таранит ворота, но замок поддаётся, под натиском двигателя створки распахиваются и впускают автомобиль в узкий каньон между бетонными гаражами – внешняя линия. Остались последние ворота.

Кажется, Иван уже плохо соображает. И у самой нервы ни к чёрту. Рука дрожит, пистолет ходит ходуном, всё окончательно расплывается в мерцающем сером мареве…

Короткая передышка. Слишком жарко. Лбом к ледяной раме, закрыть глаза на мгновенье.

- Ааа!..

Колёса буксуют в грязи, машину заносит, бампер скрежещет о бетон стен… Впереди, почти над головой, нависают пласты металла с блестящей точкой засова. В голове молнией вспыхивает страшная мысль: последний патрон.

Не посметь ошибиться.

Не ради себя.

Ради Ваньки.

Треск, дробь выстрела. Резкая чернота в глазах… Удар…

В лицо летят осколки лобового стекла, шифер крыш осыпается, царапая крылья, на белой щеке лиловым расцветает широкая, рваная, пересёкшая бровь царапина… Но машина уже вываливается на шоссе, тяжело подскакивая на жухлых наледях. Смогли.

- Молодец, Ванька… – губы почти не шевелятся, нет сил даже поднять стекло.

В ответ – мутный, нетрезвый, бесконечно восхищённый взгляд.

- Галина Николаевна, я Вас люблю...

Рогозина даже не удивляется. Только слабо, истерично смеётся, вытирая слёзы дрожащими руками.

- Дурачок мой… Сейчас прыгать будем.

Распахивает дверь, резко вытолкнув Тихонова, разворачивает руль. Машина по инерции толчками уходит вперёд… А оба пассажира вываливаются на грязный снег обочины.

Через секунду в десятке метров от них автомобиль взлетает на воздух, вспыхивает багровым огнём и разрывается на части, извергая облака пепла. Огонь жадно пляшет на капоте, сжирает крышу и колёса, от шин уже поднимается удушливая вонь чадящей резины…

- Жив? – Рогозина, с трудом дыша, подползла к засыпанному пеплом Тихонову.

- Жив…

- Пошли. Не дадут нам долго рассиживаться…

Они добрались до Москвы к ночи. Решили не испытывать судьбу и не соваться в здание ФЭС – если в их машину сумели подложить бомбу, наверняка и там есть чужие.

- Поехали к Круглову.

Тихонов не ответил, только устало кинул. Конечно, непривычно после офисной работы по лесам шататься целый день…

*

Около дома Круглова стояла целая эскадрилья полицейских машин, завывали сирены. Сердце болезненно сжалось. Что на этот раз?

Кажется, первым их заметил какой-то оперативник из районного УВД. И тут же закричал:

- Руслан Султанович! Руслан Султанович! Вот она!

- Рогозина? – Султанов быстро развернулся и чуть не побежал им навстречу. – Живая! Откуда? Пошли, пошли…

- Куда пошли? Что тут происходит?

- Эх, Галина Николаевна! Что-то нынче везёт вам на приключения. Здание ФЭС захвачено, сотрудников захватили в заложники, – Султанов поднял взгляд на её посеревшее лицо и тихо добавил: – Галь… Всё возможное делаем…

Сухие красные глаза и резкие отрывистые фразы:

- А надо – невозможное! Что им нужно?

Султанов странно усмехнулся, хмыкнул и тяжело произнёс:

- А что им нужно? Тебя им нужно зачем-то…

Фэсовцев увезли на окраину города, в старый заброшенный тир. Рогозина, Тихонов и Султанов примчались туда буквально через полчаса.

- У вас есть предположения об их дальнейших действиях?

- Сложно сказать. Но вряд ли их интересует выкуп.

- Ну да… и мне они ещё тогда сказали, что хватит одного… – тихо произнесла Рогозина. В том, что захватили фэсовцев старые знакомые её отца, она не сомневалась. И это, и похищение в Крюково, и ампула, и детонатор… Тот же почерк.

Но слишком много всего одновременно. Ещё чуть-чуть – и порвутся даже стальные тросы.

- Тяни время, Галь. Выкарабкаемся. Слышишь? Я тебе генерал-майора обещаю… Если что – будем штурмовать. – Султанов судорожно что-то говорил, но она почти не слышала, глубоко уйдя в свои мысли. До сознания достучались только его последние слова: – Галя… Уверена?

Рогозина даже не ответила. Только кивнула Тихонову и зашла в чёрный проём тира.

*

Глаза привыкли к темноте почти сразу.

Тихо, не скрипнув ступенями, поднялась по лестнице. Толкнула чёрную железную дверь.

Конечно, знакомые лица. Сидят на поваленных досках, курят, о чём-то разговаривают. А за ними…

Господи, за ними стоят ребята, мои ребята… Валя, Оксана, Юля, Алла, Майский и Круглов. Угораздило же вас в ФЭС остаться… Могли бы пораньше уйти домой, и ничего бы не случилось… Господи, защити их!

Судорожно вздохнула – слишком громко. Заметили.

- А! Вот и наш полковник пришла! И снова здравствуй! Мы уже тебя заждались!

*

-Я ведь не напрасно выбрал тир. Ты сегодня уже отлично постреляла, видно мастера. Знаешь, нам совсем эти твои, – небрежный кивок в сторону фэсовцев, – не нужны. Поэтому мы решили поступить гуманно…

Передёрнуло, до тошноты, до отвращения. Я помню, что такое по-вашему гуманно…

- Значит, так. Всё просто. Один выстрел – один коллега. Промажешь – ну, что поделать… Тогда мы стреляем в коллегу, уже в упор. Поняла?

Рогозина не ответила. Во рту было не то что сухо – было никак. Во всём теле было никак. Тогда, между тремя воротами проходной, были детские игры. Настоящее – сейчас, когда от каждого её движения зависит чья-то жизнь. Вот они, стоят в десяти шагах, все – белые, без кровинки в лице. И смотрят на неё.

.

Страшно, страшно до багровых теней перед глазами. Руку жжёт раскалившийся лёд пистолета. Где-то впереди, в темноте, мишени.

Незаметно тряхнула окаменевшей кистью – напряжение ушло на доли секунды, не больше. Хотела поглубже вздохнуть, но дышать вообще получалось плохо. Холодно, темно, больно…

Но выбора нет.

Почти неосознанно, краем сознания уловила чужой безжизненный голос:

- Я готова.

И только спустя вязкую чёрную секунду поняла, что голос принадлежал ей.

Ну что ж… Отступать некуда. За мной – ФЭС.

Искрящимся холодным серебром вспыхнул свет. Дальняя мишень алой точкой ввинтилась во взгляд, воздух с хрипом вырвался из лёгких.

- Кто первый?

- А это уж тебе решать, полковник.

Хуже всего. Кто первый? Нет сил – моральных, душевных сил – чтобы поднять на них глаза. Валя? Алла? Оксана? Взгляд против воли бессильно падает на его лицо. Он смотрит навстречу – горячо, остро, трезво. Ты понимаешь его без слов: не бойся, Галочка. Постарайся только за молодёжь отстреляться…

Сглотнула, на секунду прикрыла глаза – всё поняла, Коль, я постараюсь. И подняла руку с пистолетом.

Как и ожидала, рука начала мелко подрагивать, пистолет казался чужим, непривычно тяжёлым.

Взгляд впился в алую танцующую точку впереди, спина напряглась, сердце сжалось в один тугой комок ужаса и ожидания…

- Алла.

И, не давая себе времени на раздумье и страх, резкий щелчок. Не чувствуя своего пульса, не ощущая дыхания, Рогозина, казалось, видела, как медленно, убийственно медленно летит пуля. Глухой металлический удар о фанеру дошёл на несколько секунд позже реальности – она осознала, что не промахнулась, только когда сбоку к ней бросилась Аллочка, с плачем пытаясь повисая на шее.

- Всё, всё, пошла! – кто-то грубо оттолкнул её, но она не хотела уходить. Надо ей сказать, чтоб бежала отсюда, но невозможно, невозможно, нет сил ни на что больше…

Коля всё понимает – глазами приказывает ей уйти. Алла, всхлипывая, исчезает в дверном проёме. Какие-то мгновенья – и с улицы уже слышны крики и вопросы. Что-то громко спрашивает Султанов.

В тире стоит мёртвая тишина, и его слова отчётливо долетают даже сквозь забитые досками окна:

- Что с Рогозиной?!!

====== Отстреляется за всех – если хватит патронов. ======

- Оксана.

Снова щелчок, мгновенный, чтоб не успеть перегореть, не успеть испугаться. И снова – далёкий, глухой, будто во сне, звук удара. Дальше – короткий выдох Амелиной и стук её каблуков. И – шум с улицы… Значит, она уже в безопасности.

Сосредоточиться. Спокойно.

Резко сжала левый кулак – по кисти пробежали жаркие мурашки, зато смогла немного прийти в себя. Ещё четыре раза, и всё будет позади. Четыре раза – и всё.

Палец уже вдавил курок, когда Рогозина запоздало вспомнила, что не назвала имени. Дрогнувшим голосом произнесла:

- Юля.

И вместе со вторым слогом упала ещё одна мишень.

Осталось трое.

Ти-хо. Ти-хо. Ти-хо. Сердце бешено колотится, странно, что никто даже не слышит…

*

Майский приобнял дрожащую Валю. От каждого выстрела на секунду прерывался пульс – у всех шестерых. Потом пятерых. Четверых. Теперь их осталось трое…

Антонова была близка к обмороку. У сжимавшего её плечи Майского предательски вздрагивала бровь. Круглов что-то шептал, шептал, шептал не прекращая посиневшими губами…

А в метре от них, не дрогнув, Рогозина взялась за пистолет обеими руками и, не успев, не захотев вдохнуть, выстрелила ещё раз. И ещё раз – в цель.

Серёжа холодными руками подтолкнул Валю к выходу. Нетвёрдо ступая, она отошла. И только с улицы послышались её глухие, надрывные рыдания.

- «Скорую»! Вызовите быстрее!

А Рогозина, казалось, не видела и не слышала ничего. Снова подняла воспалённый взгляд на мишень. Глубоко вдохнула, задержала дыхание.

За секунду до очередного выстрела Майский дёрнул Круглова за рукав:

- Петрович… А ты в курсе, что у вас с Галей…

Удар. Треск. Попала.

- … ребёнок будет?

Круглов ошарашенно, отстранённо посмотрел в спину Майского.

А тот, уходя, ненароком задел Рогозину за локоть.

- Всё будет хорошо. Давай, Галь, – почти не разжимая губ.

Когда Майский скрылся в дверях, один из шайки подошёл и забрал пистолет из её вялых пальцев.

- Ну точно мастер. Это надо же, ни одного патрона впустую. Но их тут много ещё осталось. А у тебя всего один, – он небрежно кивнул в сторону Круглова.

Плохо понимая, что происходит, Рогозина услышала глухую дробь, свист и мимолётное шевеление воздуха около лица. Только потом она осознала, что лишние пули были выпущены вхолостую, практически в неё – в каком-то миллиметре от щеки. Видимо, напугать. Но нервов, кажется, уже не осталось, реальность переставала быть реальной, и адекватно воспринимать её получалось лишь с запозданием. Только в голове билась мысль о последнем выстреле. Последний раз поднять руку, впиться взглядом в цель, зажать курок…

- Ну вот, остался один патрон. На одного. Я даже не сомневаюсь, что ты попадёшь. Просто дело в том, что у нас твоих ещё двое…

Сознание вынырнуло из тумана, резкий вздох отозвался болью в груди, а перед глазами появилось невозможное.

Нет, нет, нет, это не так, не может он тут быть, это сон, страшный сон…

И тем не менее это был не ночной кошмар. Жестокая и суровая явь. Потому что…

Рядом с Колей стоял её отец.

Двое. Их двое. Самых дорогих на свете людей. А патрон в магазине остался только один.

====== Время пошло. ======

Горячие, редкие капли обжигают глаза. Не могу. На этот раз не могу сдержаться даже я.

- А я знал, что ты не сможешь выбрать! Что, всё-таки попали мы тебе в сердце, полковник? Однако есть предложение.

Вскинула голову, посмотрела в его лицо. Изверг.

- Согласна на всё?

Сухой кивок.

- Держи, – в лицо летит мобильник. Реакция не подвела. Мобильник в ладонях. – Звони Султанову. Скажешь, что мы отпускаем заложников – кроме тебя – и уходим сами. Пусть они не мешают. И не появляются здесь в ближайшие два часа. Ни в коем случае. Звони.

Пальцы пролетают мимо кнопок. Гудки дробятся, но недолго: трубку берут практически сразу.

- Руслан Султанович…

- Галя? Галя, что с тобой?

- Руслан Султанович, они уходят. Не мешайте. Никто не должен входить в здание следующие два часа. Всё ясно?

- Галя! Галя, подожди, ОМОН уже на подходе…

- Всё ясно? – почти криком, чуть-чуть ещё – и будет плачем.

- Ясно, ясно! Галя, минут пятнадцать оста…

Рогозина отключила мобильник.

- Теперь ваша очередь.

- Наша так наша. Уходите, не задерживаем боле.

А теперь нужно закрыть глаза. Ни в коем случае не смотреть в их лица – лица двух Николаев. Иначе исчезнет, растворится в страхе и боли последнее самообладание. А нужно выдержать ещё два часа…

Рогозина открыла глаза, только когда шаги на лестнице стихли.

.

И снова – тишина. И в помещении, и на улице. Тишина…

- Тут уж, прости, тебе никак не выкрутиться. Присаживайся. На пол, на пол, некуда больше.

С облегчением опустилась на грязные доски, почти сползла по стене – ноги уже давно отказывались держать.

Стало легче.

- Садись, садись поудобней. Время у нас ещё есть.

Всё, что оставалось в её положении – бросить на чужое холодное лицо презрительный взгляд.

- Что вы собираетесь делать? Вам не выйти.

- А это уже не твоя забота. Ну-ка… – он вытащил из-под рубахи толстую махровую верёвку, присел рядом с Рогозиной и начал связывать её лодыжки. – Скажи, а зачем тебе вообще это надо? Ушла бы домой спокойно и забыла обо всём. Нет же… Горой за своих, да?

Закончив с лодыжками, ещё одним мотком верёвки он привязал её спиной к батарее у стены.

- Смотри-ка, греет до сих пор! – с некоторым удивлением похлопал по радиатору отопления и снова обернулся к Рогозиной. – Ну ничего, тебе теплее будет. Давай руку.

С улицы слышались непонятные звуки – не то скрежет, не то визг. Она хотела обернуться к окну, но широкая верёвка чуть выше груди не давала пошевелиться.

- Куда? – грубые руки, схватив за плечи, резко развернули обратно. По спине разошёлся неприятный горячий зуд. – Сиди и не рыпайся!

Кисти вздёрнули вверх, привязав к свисавшему с потолка шнуру.

- Последний штрих, – наклонившись, он заклеил рот широкой полоской скотча. – А то вдруг решишь звать на помощь…

Отошёл, покопался в куче старого хлама у противоположной стены, что-то достал. И, осторожно ступая, вернулся обратно.

- Теперь слушай внимательно. Видишь провод? Если его дёрнуть, тир взлетит на воздух. И это произойдёт раньше, чем кто-то успеет тебя отсюда достать. В принципе, у тебя вполне есть шанс выжить. Если, конечно, не будешь шевелиться в ближайшие два часа, – с этими словами он аккуратно обмотал провод вокруг связанных над головой рук. – Я активирую его через пару минут. Когда уйду вот по тому подземному ходу. А дальше…

Задумчиво посмотрел на связанную Рогозину, дотронулся до её щеки.

- А ведь жалко, жалко… Такая женщина. Прощай, полковник Рогозина. Больше не увидимся.

Отвернулся, сгорбился как-то. И исчез.

А через минуту негромко щёлкнул активатор.

Время пошло.

====== Слишком долго была сильной. ======

Сначала – никак. Потом становится горячо, руки немеют. В голове клубятся непрошеные мысли о том, что два часа всё равно не выдержать. Не проще ли не мучиться, опустить руки и просто отключиться? Навсегда…

Перед глазами вспыхивают холодные, чёрные звёзды. Хочется дотянуться до них, потрогать, ощутить их гладкий лёд растрескавшимися, сухими ладонями, но отчего-то между ними мелькают доски, обшарпанные стены и заколоченные окна.

Что, я всё ещё не умерла? Оказывается, нет… Лёгкое, отстранённое удивление. А звёзды – это вовсе не звёзды, а острые иголки, разбегающиеся от локтей.

Кисти странно потяжелели и будто исчезли. Только что-то давит, безжалостно давит на плечи, пригибая к полу.

Кровь яростно стучит в висках, застилая сознание. Режет запястья. Сколько прошло времени? Жаль, нет часов…

В конце концов, главное, что все живы. И папа, и ребята.

Я не ошиблась, не посмела ошибиться. Только совсем не успела пожить… Коля, что тебе стоило сказать всё раньше? Произнести те слова, которые ты прошептал вчера ночью, лёжа рядом со мной? И всё бы изменилось, всё было бы по-другому. Ты представляешь, Коля, у нас была бы семья… Какой бред. А сейчас… Сейчас ничего не будет. Потому что я не смогу, не выдержу больше. Пусть это будет ошибка. Моя единственная ошибка.

Слабость волнами накатывает на тело, усталый, пересыщенный впечатлениями мозг периодически отключается, проваливаясь в чёрное забытье. В спину впиваются обжигающие рёбра радиатора…

А руки так и не опустились.

Даже слёз нет.

Сколько прошло времени?..

Со времени звонка Рогозиной прошло около получаса. В тире стояла тишина, никакого движения. Майский нервно мерил шагами двор.

Остальных он отправил по домам – кроме Круглова. Его отвезли в больницу – во время захвата ФЭС пуля оцарапала локоть. Не опасно, но медики настояли на госпитализации.

Галин отец, резко поседевший за пару дней, стоял рядом. Бледный, с каменным лицом. Совсем как она сама полчаса назад.

Не в силах больше выносить ожидания, Сергей подошёл к Султанову.

- Руслан Султанович, что-то тут нечисто. Чем они там занимаются? – Кинул короткий взгляд на тир, понизил голос: – Давайте я тихонько посмотрю…

- Зря, по-твоему, Рогозина за вас отстреливалась? Снова туда лезть хочешь? – рыкнул Султанов. – Велено два часа не входить. Она же сказала! Слышал ведь!

- Слышал, конечно. Да вы же сами понимаете… Что за чертовщина! Фиг знает, что там могут устроить за два часа! Может, они там бомбу собирают, хотят всех нас подорвать? И Рогозину в первую очередь?!

Султанов выругался сквозь зубы, в упор посмотрел на Майского.

- Иди.

*

Ни звука. Ни вздоха. Осторожно и бесшумно, как лис. Ступени, поворот, дверной косяк… Вот он – чёрный полуразрушенный зал. В темноте белеют сумеречные провалы окон. И никого.

- Галя? Галя! – негромко, настороженно, в пропитанную страхом пустоту.

Майский медленно вошёл, огляделся, привыкая к темноте. И внезапно заметил её.

- Галя!

Рогозина отчаянно заморгала – лишь бы не дёрнул, не прикоснулся… Нашёл, слава Богу, нашёл и пришёл, только не испорти всё, не убей случайно нас обоих!

- Сейчас, – он уже бежал к ней сквозь полутёмное, пахнущее порохом помещение. – Сейчас, Галя, иду!

Он был в двух шагах, он не видел этого проклятого шнура вокруг её рук, он не догадывался, что это бомба… Рогозина поймала его взгляд и мучительно указала глазами вверх – не трогай, не хватай!

Майский не понял, но, видимо, что-то заподозрил. Остановился в шаге, упал на колени и сорвал со рта скотч.

- Там взрывчатка… не трогай… – хрипло произнесла Рогозина, борясь с дурнотой. – Сапёров зови…

Догадался, мгновенно бросился прочь. Уже снизу раздался его вопль:

- Где тут сапёры? Быстрей! Быстрей!!!

А сам снова метнулся обратно, подхватил, поддерживая, её онемелые руки и прошептал:

- Сейчас, чуть-чуть ещё, потерпи, Галя!..

Преступников нашли и схватили – всех, не ушёл никто. Даже по подземному ходу. Здание ФЭС освободили и разминировали – оказалось, и там они понапихали жучков и взрывчатки.

Вроде бы всё пришло в норму.

.

Вернувшись в ФЭС, Рогозина заперлась у себя в кабинете.

- Я хочу побыть одна. Валя, позаботься о папе, ладно? – произнесла негромко, без всякого выражения. Заметив напряжённые взгляды, добавила: – Всё в порядке. Я просто хочу отдохнуть.

Закрыла дверь, опустила жалюзи.

Упала в кресло, трясущимися руками налила воды.

Стакан выпал из ослабевших, негнущихся пальцев. Осколки неестественно громко зазвенели по полу.

Посмотрела на мокрые ладони. Закрыла глаза.

И внезапно наружу вырвался весь страх, вся горечь, боль и усталость последних дней.

.

Она рыдала глухо, бесслёзно, надрывно.

Не от слабости.

Порой человек плачет из-за того, что он слишком долго был сильным.

*

Когда из кабинета раздались грохот и звон стекла (она разбила о стену графин), ребята сломали дверь и ворвались внутрь.

Рогозина, опустив голову на руки, не шевелясь полулежала за столом.

Валя схватила её безжизненную вялую руку. Её расширившиеся стеклянные глаза фэсовцы запомнили на всю жизнь.

- Пульса … нет…

====== Галина Николаевна. ======

Топ. Топ. Топ.

Ты неожиданно совсем сама делаешь первый шаг.

Широко раскрываешь глаза – от удивления, страха и восторга. Ванька на коленях ползёт рядом – подхватить тебя, если ты упадёшь. Улыбается от уха до уха, смеётся и кричит на всю ФЭС:

- Галина Николаевна! Галина Николаевна, идите сюда!!!

Откуда-то выбегает встревоженная мама с кипой бумаг под мышкой.

- Что случилось, Иван? Галя?..

Видит тебя – не привычно ползающей, а стоящей на ногах, – и на секунду закрывает глаза. Потом подбегает, подхватывает тебя на руки и тожеулыбается. Тепло, мягко и немного печально.

Так может только мама.

- Галина Николаевна, представляете, сейчас вместе ползали, и вдруг – раз! – Тихонов захлёбывается словами, он сам сейчас похож на маленького ребёнка…

Сзади незаметно подходит дядя Серёжа. Треплет тебя по тёмным волосам:

- Что, пошла наша Галочка? Всех опередила. А вот мы-то тут действительно ползать скоро будем от работы… – потом поднимает взгляд на маму: – Слушай, Галь, может, в честь такого дела чаю выпьем?

Рогозина с маленькой Галей на руках кивает, всё так же продолжая улыбаться. Фэсовцы давно заметили: с тех пор, как у неё появилась дочь, она стала улыбаться чаще. Ещё бы – крошечный кудрявый медвежонок с черешневыми глазами ещё год назад прописался в ФЭС…

Ты ползаешь по кабинетам, играешь пробирками и учишься читать по криминалистическим экспертизам. Бывает, засыпаешь рядом с мамой прямо на совещании, и сопишь, сонно теребя её рукав. А мама под столом крепче сжимает твою маленькую ручонку и отдаёт тебя няне Ване. Который уже вполне привык, что ты катаешься у него на спине…

А сейчас, сидя на столе в мамином кабинете, ты разглядываешь знакомых синих жучков на экране (ты пока не умеешь читать и не понимаешь, что это не жучки, а буквы, складывающиеся в имя твоей семьи – ФЭС).

На пару с Ванькой ты грызёшь шоколад, не вслушиваясь в разговор за столом. Ты даже не знаешь, о чём идёт речь. Как не знаешь ещё и многих, многих вещей…

Не знаешь, что около года назад здесь же и ты, и твоя мама чуть не погибли. Что вас спасло только чудо – иначе не назовёшь.

Не знаешь, что после сильнейшего эмоционального и физического потрясения мама на шесть месяцев впала в кому. И все эти шесть месяцев от неё не отходили два Николая – твои папа и дедушка.

Не знаешь, что она не хотела рожать. Не из-за того, что не желала ребёнка. Просто боялась. Она слишком привыкла быть одной. Одной и одинокой…

Не знаешь, что, когда она пришла в себя, делать аборт было уже поздно. И именно благодаря этому появилась ты. А ещё благодаря Вале, которая подменила таблетки, прерывающие беременность, на обыкновенные витамины… Ты даже не подозреваешь об этом, для тебя Валя – добрая сказочница, которая на ночь рассказывает волшебные истории.

*

Ты любишь всю свою большую семью. А твоя семья любит свою Рогозину-младшую, маленькую Галочку, вторую Галину Николаевну.

И ты ещё не знаешь, что годы спустя будешь сидеть вот в этом же кресле, в этой же должности. Полковник Круглова-Рогозина Галина Николаевна, глава Федеральной Экспертной Службы.

Но это будет ещё через много-много лет, а пока… Пока обе Гали, сидя спиной к дверям, не замечают, как по коридору идёт их Коля, на неделю раньше вернувшийся из командировки. Как он, приложив палец к губам, тихонько заходит в кабинет, заговорщически смотрит на Майского и Антонову. Как подходит ближе, останавливается у спинки кресла и обнимает двух своих самых любимых на свете людей…