Ребра жесткости [Андрей Николаевич Лещинский] (fb2) читать постранично

Андрей Лещинский РЕБРА ЖЕСТКОСТИ ^{(Повесть)}

1.

«Все хорошо. Все очень хорошо. Я здоров, мне всего тридцать семь лет, я богат, ну пусть не богат, но деньги есть, а уж по нашим российским понятиям, во всяком случае петербургским, богат так, что будь здоров. Долгов нет, проблем нет, все хорошо». Так говорил себе майским утром 1999 года высокий полный мужчина, заворачивавший с Невского проспекта на Михайловскую улицу так, что желто-белое здание погоревшего несколько лет назад банка оставалось справа от него. В руках он нес черную кожаную папку и телефон на веревочке. Бежевые брюки, светло-серая мягкая куртка, темно-желтые замшевые полуботинки и белая плотная рубашка были обычными, почти все не слишком богатые и не слишком бедные петербуржцы мужского и многие женского пола ходили в брюках и куртках, но выглядели очень чисто, фирменно и дорого.

На углу безобразно неуклюже и громко дудел, пытаясь собрать деньги на прожитие и удовольствия, полупьяный духовой оркестр. Дальше по улице многими рядами, мешая друг другу, заинтересованно толпились разнообразные легковые машины, ожидавшие заработков от богатых клиентов гранд-отеля «Европа».

«Все хорошо», — повторил мужчина, проходя меж уставленных наискось к тротуару темно-синих огромных японских джипов, огибая микроавтобус, минуя длинный белый лимузин «Европы», рядом с которым стояли блестевшая желтыми трубками багажная тележка и паренек в гостиничной униформе, и ступая на тротуар перед широким парадным подъездом отеля. В его папке лежал только что подписанный в одном недалеком офисе протокол о намерениях, открывавший короткий и скорый путь к давно замышленному и очень выгодному договору с некоторой голландской фирмой. Весь день, да что день, всю неделю, от которой оставалось четыре с половиной дня, можно было вообще ничего не делать и все равно считать эту неделю исключительно удачной.

«Все хорошо», — еще раз почти что вслух сказал человек, проходя через сердито пищавшие на его телефон воротики, и вдруг длинно и громко вздохнул, признаваясь самому себе, что говорил неправду.

Так вроде бы все и было хорошо, снаружи незаметно, но человек, которого деньги, положение в обществе, образованность, внешность, что там еще обязывали быть спокойным и самоуверенным, а неплохо бы и самодовольным, чувствовал внутри себя, в горячей и темной полости под кожей и костями безостановочную резкую дрожь, вроде дерганий какого-нибудь моторчика, который гнал энергию изнутри наружу, разогревал кожу, легким трепетом волновал мышцы, сушил губы и излучением этой энергии создавал вокруг тела человека невидимую и, кажется, несуществующую пленку, преграждавшую пути нормального общения с окружающим миром и создававшую странное ощущение многолюдного, неудобного и труднопереживаемого одиночества.

Он повернул направо, поднялся на несколько ступеней. Глазам явился роскошно блестевший полированным мрамором и стеклянными бликами витрин коридор. Навстречу шли три человека в черных костюмах, белых рубашках и сложноузорных ярких галстуках. Один был иностранцем с длинным мелкоморщинистым лицом и безразличным пустым взглядом, двое — местными, с круглыми потными довольными физиономиями. Тот, который был старше и толще, так что пиджак застегнуть не смог, пояс брюк завернулся наружу, обнажив часть подкладки, а галстук не висел, а лежал на выпуклости живота, сунул в карман платок, которым вытирал влагу со лба, торопливо шагнул влево и протянул руку, явно обозначая намерение быть вежливым и дружелюбным, но не отказываться от деловитости и стремительности:

— Евгений Викторович! Здорово! Как жизнь молодая?

— Спасибо, — сказал человек, глядя на толстяка и сильно моргая веками глаз, как бы напряженными мышцами помогая воле, пытавшейся сквозь пелену рассмотреть размывавшееся и уплывавшее в нечеткость лицо. — А у вас как? Все в порядке?

— А как же! — громко крикнул тот и пошел догонять спускавшихся в вестибюль спутников. Обернулся, крикнул еще раз: — Валентина Юрьевича давно видел?

— Вчера.

— Как он?

— Нормально.

Крики затихли за коричневой колонной, обозначавшей край последней ступени. Евгений Викторович вдохнул глубоко — кислород помогал, пошел прямо, потом налево вверх по белым ступенькам с желтенькими огоньками подсветки и вышел в огромный, трехэтажной высоты светлый зал уставленного настоящими и искусственными цветами кафе «Европы».

Здесь было очень тихо, чисто, красиво и просторно. Пелена отодвинулась и стала почти незаметной, дрожь ослабла под благотворным воздействием покоя, Евгений Викторович сел в мягкое кресло, положил рядом папку и телефон и стал читать меню. Он заказал подошедшей официантке большую чашку кофе, бутерброд с селедкой и миндальное пирожное. Цены были бешеные. Легкий завтрак обходился в пятьсот рублей — приблизительную зарплату уборщицы или полторы пенсии обычной старушки. Старички при