Утерянные колдографии (СИ) [Rapunzel Ka] (fb2) читать постранично

========== Первая колдография ==========

Не стоит держаться за то, что не приносит должного удовольствия.

Эта установка не давала покоя Малфою всю сознательную жизнь. Наверное, потому что приходилось делать всё с точностью до наоборот.

Он посещал скучные приёмы потому что: «Так положено, милый». Нарцисса осторожно гладила его по безупречно уложенным волосам и мягко улыбалась. И он шёл. Маленький Драко очень не хотел расстраивать Нарциссу. Ведь, не положено расстраивать того, кого любишь.

Малфой обучался танцам. «Ты должен быть безупречным партнёром, дорогой». И он стал таковым. Впрочем, это, действительно оказалось весьма полезным навыком в обольщении женской половины человечества. Девушкам нравятся джентльмены.

«Стремись общаться только с тебя достойными, Драко, или с теми, кто может быть полезен». Отец всегда искал выгоду — в связях, в положении, в материальном благополучии. Во всех аспектах жизни. Он старался научить этому своего единственного сына.

Малфой уважал родителей и всегда считал их эталоном, никогда не перечил и строил жизнь так, как хотели они. Как правильно. Как положено. Так как следует.

А что сейчас?

Он положил на стол Главы Отдела Гражданской Ассоциации Восстановления Независимости Эльфов пергамент об увольнении. Так как хотел он. Потому что устал возвращать репутацию семье, похоронившей своё положение под обломками Второй магической войны. Разве должен сын расплачиваться за грехи отца? И, если да, то как долго?

Кружка в руках начальницы заметно дрогнула и звякнула о фарфоровое блюдце. Драко был слишком внимательным, чтобы не заметить, как затряслись её руки.

— Хорошо всё обдумал?

Голос глухой, а взгляд — серьёзный. Вся натянулась как тетива лука. До предела.

— Да. Уже давно. Я ненавижу это место.

И это чистая правда. Малфой никогда не мечтал помогать тем, кто беззащитнее и слабее. Он не видит ничего предрассудительного в труде домашних эльфов и не станет делать вид, что это его хотя бы капельку заботит. Даже сейчас. Особенно сейчас.

— Знаю.

Ей неуютно под его взглядом. И от его слов. Хотя они совершенно очевидны. Драко всей душой ненавидит этот отдел. Он пошёл сюда только потому что должен был. Всего лишь холодный расчёт. Как и учил Люциус.

— Значит, всё?

— Всё.

Руководитель еле заметно кивает и, отводя взгляд, указывает ему на дверь.

— Хорошо. Иди.

Малфой уходит, оставляя это ненавистное место. Оставляя эти неоправданные заботы и ложные надежды. Глупо двигаться в том направлении, в идеологию которого ты ни на кнат не веришь. Нужно уступить данную возможность энтузиастам своего дела. Ведь, у них вполне может что-то получиться. Но не у него, нет. Ему это не нужно.

Дверь закрывается мягко и почти бесшумно.

***

Негромкий стук заставляет вздрогнуть Гермиону, застывшую посреди комнаты. Целый день она сама не своя.

Ладонью быстро смахивает солёную жидкость с ресниц и спешит в коридор, специально минуя зеркало и не заглядывая в него. Зачем лишний раз расстраиваться, правда?

Два оборота. Замок щёлкает и открытая дверь впускает в помещение полоску света с площадки, а вместе с ней и…

— Ты?

— Я. А ты ещё кого-то ждала?

Малфой привычно щурится. Она смотрит на него потерянным остекленевшим взглядом и шепчет:

— Я думала, ты не придёшь.

Драко хмыкает, перешагивая через порог и прикрывая за собой дверь. Его глаза несколько секунд внимательно изучают её, а затем тёплая ладонь привлекает Гермиону к себе.

— Какого чёрта ты плакала, Грейнджер?

— Я думала, ты не придёшь… — повторяет, словно во сне, не веря, что он здесь — обнимает её и слегка хмурится.

— Можно уйти с нелюбимой работы и от слегка двинувшейся на независимости магических существ напарницы, но от тебя, Грейнджер, уйти невозможно. Поэтому, даже не надейся, что ты так просто от меня избавишься. Не сегодня. Не в этот раз…

Его губы касаются её лба, и с этим мягким прикосновением растворяется пустота внутри, образовавшаяся с того момента, когда желтоватый лист пергамента лёг к ней на стол ранним туманным утром.

Хочется разрыдаться от собственной глупости прямо у него на груди. Но, кажется, она уже выплакала месячную норму слёз, и теперь может только обнять его так крепко, насколько хватит сил.

Так нелепо, что она убедила себя, будто он оставит её. Сможет оставить.

— Ты с ума сошла, если подумала, что отношения с тобой — то, от чего я смогу отказаться, — укорительно прошептал, крепче обхватывая её талию. — Глупо и неправильно оставлять то, что дорого сердцу, Грейнджер. Разве ты не считаешь