На прощанье (СИ) [Веллет] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Высокий путник в надвинутом на глаза капюшоне разлепил мокрые губы и слизнул холодную сладковатую дождевую воду. Шорох дождя всегда его успокаивал, даровал душе покой — давно забытый. Но сейчас, уставший и измученный долгим переходом, путник не радовался дождю. Для ночевки нужно было искать место особенно тщательно — внимательно следя, чтобы не оказаться под старым деревом или в яме, да и просто улечься и прикрыться плащом было нельзя.

Путник понимал, конечно, что это не жизнь — шататься по лесам в опасной близости от Яруги, но сейчас, пока были еще слишком свежи шрамы недавней войны, здесь было безопаснее всего.

Пройдет несколько месяцев — и можно будет оглядеться, решить, что делать дальше. Но теперь для путника «дальше» означало только то, чтобы найти еду и ночлег на сегодня.

За спиной раздался шлепок и сочное ругательство, и путник вздохнул. Его нынешних спутников никак нельзя было назвать подходящими для совместного выживания в непростых условиях. Низкий и квадратный — поперек себя шире — краснолюд, в отличие от своих сородичей-бойцов, вовсе не был хорошим воином или толковым следопытом. Единственная от него польза — то, что он некогда был мастером-кузнецом и умел править оружие чуть ли не с помощью одних только ругательств. Во всем прочем вреда от него было больше, чем пользы: и шагал он слишком шумно, и ел много, и пожаловаться на судьбу был не дурак.

Но по сравнению со вторым спутником краснолюд был подарком небес. Второй спутник, молодой парнишка из d’hoinе, не только не владел никаким оружием, не только норовил шлепнуться или запутаться в ветках, но и в принципе не был способен к кочевой жизни. Вот только никакой другой жизни для него не осталось — после того, как его селение сгорело дотла.

И все-таки путник в капюшоне был благодарен тем, кто шел с ним рядом. Их наличие и их вера в то, что Железный Волк поможет, поддерживали и не давали впасть в мрачное забытье. Если бы путник был один, он бы, может, и сдался. Но теперь, когда от него зависели жизни — грубого краснолюда и смешного человеческого мальчишки — он уже не мог себе позволить просто так отказаться от всего.

Один раз он это уже сделал — когда сорвал с плеча нашивку бригады «Врихедд». Второй раз, если это случится, станет последним.

— Тише, — невольно уронил он, обращаясь назад.

Исенгрим давно уже перестал пытаться заглушить шум, что производили спутники, но сейчас… Что-то насторожило его, что-то заставило положить руку на эфес меча.

Он настолько редко подавал голос, что спутники собрались и сделали для себя почти невозможное — затихли.

Исенгрим сделал несколько неслышных шагов вперед, пользуясь тем, что шум дождя заглушал едва слышный шорох мокрой травы, и остановился.

— Когтезуб, — проронил он негромко.

— Что это? — рычащим шепотом осведомился краснолюд. — Зверь?

— Нет, капкан, — тихо сказал Исенгрим. — И поставили его не охотники. Точнее, охотники, но не на зверей.

— Кто? — пискнул парнишка.

Исенгрим оглянулся и увидел, как тот пятится назад, совсем не глядя, куда ступает. Реакция у бывшего скоя’таэля была отличной, но остановить ногу мальчишки, занесенную над кривой веткой, которой тот не видел, не успел бы и лучший чародей. Ветка громко хрустнула, сломалась, а сам незадачливый путешественник полетел на землю с оглушительным чавканьем и треском. И уже оттуда, дрожа всем телом, выпалил:

— Это эльфы, это они! Это они!

— Встань, — коротко бросил Исенгрим. — Даже если это «они». Встань.

— Ты не понимаешь, — мальчишка сел, подтянул к себе перемазанный грязью плащ и попытался подняться. — Они пришли, а потом, потом… Что мы им сделали?

Широко распахнутые глаза его налились слезами, а губы дрожали — то ли от воспоминаний, то ли от страха. И он закончил безнадежно:

— Если это белки, то мы уже покойники.

— Вот еще, — краснолюд заговорил громко, словно стремился своим голосом разогнать страх. — Ну, скотоели, и что? Им, поди, теперь тоже несладко. А еще с нами Железный Волк, а он тоже эльф. Эльфы с эльфами же договориться могут? Не трясись, парень, мы сейчас тихонечко этих скотоелей обойдем — и все хорошо будет.

Исенгрим едва заметно искривил уголок губ. Была ли это улыбка или горькая гримаса, он и сам бы не смог сказать. Впрочем, на лице его это смотрелось одинаково.

Но одно он знал точно: впереди именно скоя’таэли. И уйти можно будет, только если они разрешат.

Он почти не сомневался, что удастся договориться, но… Но он тоже боялся. Не того, что белки могут сделать с путниками, хотя и сам подобное проделывал не раз. Он не знал, кого именно встретит — и это пугало больше всего.

Кто из них? Кто из тех, с кем он когда-то пил или пел, или даже просто здоровался, желая процветания на Старшей Речи… Кто?

— Пройдем стороной, — скомандовал он своему жалкому отряду. — В ловушки соваться не будем. Идите за мной, и лучше бы след в след. Не падать, не шуметь.

Исенгрим не сомневался, что они уже обнаружены. Или будут обнаружены в самое ближайшее время. Ловушки — это не только предупреждение; ловушки — это своеобразный способ пометить территорию, которую скоя’таэли — временно — считают своей. А на своей земле они…

Дождь зашумел еще громче, а, может, просто поднялся ветер. Исенгрим поглубже натянул капюшон, стараясь уберечься от холодных порывов, и вдруг увидел впереди то, чего никто из спутников ни увидеть, ни оценить бы не смог.

В этом лесу не было троп. Но даже легендарные «белки» не могли жить, совсем не оставляя следов. И сейчас по малейшим деталям Исенгрим понимал, что те близко: чуть примятый лист лопуха, прибитое дождем к земле серое перышко — из оперения для стрел, тонкий запах льняного масла, которым начищали клинки…

— Пахнет, — веско заметил краснолюд позади. — Оружием пахнет.

— А зачем… — начал было парнишка, но закончить не успел.

Перед Исенгримом свистнула стрела и воткнулась под ноги. Кто бы там ни был впереди, шагать дальше было неразумно. Сейчас враги… или друзья?.. покажутся сами.

Мальчишка, шедший последним, неожиданно рванулся вперед, схватил за локоть, дернул на себя… Исенгрим раздраженно поморщился, оборачиваясь. Знал прекрасно, что лицо его от эдакой гримасы обретает поистине пугающие черты, но паренек даже не отшатнулся, а зашептал горячо:

— Железный Волк, ты же нас защитишь? Ты же сможешь поговорить с ними? Вдруг они не станут нас…

— Убивать? — Исенгрим хотел было успокоить парня, но тот сжал локоть сильнее и выдохнул:

— Убивать — пусть. Только не надо, как с моим братом… И как с мамой… Пожалуйста, поговори с ними!

— Поговорим, — вдруг раздался голос, и Исенгрим замер.

Этого просто не могло быть!

Крона одного из стоящих поодаль деревьев зашевелилась, зашуршала. Крупные капли воды плюхались с потревоженной листвы на землю, разбрасывая мелкие брызги. Следом за ними на скользкую землю изящно и безукоризненно точно спрыгнул эльф. Исенгрим не мог себя заставить поднять взгляд, но голос уже успел услышать.

Поверить было не проще, чем выжить.

— Ты, — Исенгрим выдавил это с трудом, и невольно заговорил на Старшей Речи. — Ты жив.

— Я — жив, и это удивительно, — бросил эльф. — Но что еще удивительней… ты жив. Я знаю, какая судьба постигла тех, кого увели. Нам рассказывали это, в подробностях. Выходит, это неправда?

— Правда, — Исенгрим чуть приподнял голову, и в глаза бросились знакомые сапоги. — Риордаин и Ангус… Я видел все собственными глазами. Должен был стать следующим, но… сумел уйти. А ты…

Он хотел было задать встречный вопрос, но успел окончательно поднять взгляд — и замолчал.

— Любуешься? — ожесточенно уточнил собеседник. — Теперь мы даже чем-то похожи.

Исенгрим слышал голос, но не мог сопоставить его с движениями губ. Когда-то тот смотрел своими прозрачными зелеными глазами, словно в душу заглядывал, и требовал больше, чаще, сильнее — а теперь…

Единственный зеленый глаз сощурился, как будто его обладатель точно знал, какое направление приняли мысли Исенгрима, а губы — тоже такие знакомые — исказились в усмешке:

— Уже не столь красив, да?

— Йорвет… — Исенгрим покачал головой.

— Йорвет, — кивнул тот и с непередаваемым ироничным изяществом поклонился. — Партизан, скоя’таэль, офицер бригады «Врихедд»… к твоим услугам.

Исенгрим шагнул вперед — хотелось встряхнуть собеседника за плечо или даже ударить, лишь бы не видеть, но вместо этого… Исенгрим и сам не понял, как оказался в объятии — коротком, крепком и тоже безумно знакомом.

Краснолюд прицокнул языком, безнадежно махнул рукой, а парнишка, до того наблюдавший за беседой круглыми глазами — ни слова же не понимал, сдавленно выпалил:

— Так вы что… знакомы?

— Кто это? — Йорвет, кажется, даже улыбнулся — так, как он это умел, одними глазами. Глазом. — D’hoinе? Твой спутник? Не узнаю тебя, Железный Волк.

— Я тоже с трудом тебя узнал, — парировал Исенгрим, а потом и повернулся, переходя на общую речь. — Нам не сделают дурного.

— По крайней мере, пока вы ведете себя хорошо, — Йорвет тоже снизошел до понятного мальчишке языка.

— Железный Волк, — голос паренька задрожал. — Ты что, тоже из… из них?

— Ты скрыл от своих спутников свою достославную карьеру? — в зеленом глазу Йорвета заискрились знакомые огоньки. — Ты слишком скромен для нильфгаардского полковника.

— Заткнись, Йорвет, — буркнул Исенгрим на Старшей Речи и попробовал успокоить паренька, который, кажется, был готов отдать концы прямо здесь и сейчас. — Эй, я же не сделал тебе ничего плохого, пока мы шли вместе. Отчего теперь должен?

— И от кого я это слышу, — съязвил Йорвет, но тоже вздохнул. — Эй, хватит дрожать, у тебя портки, небось, одни. Куда путь держишь, Железный Волк?

— Если бы я знал… — Исенгрим пожал плечами. — Я со своей рожей слишком приметен. Ни в одну деревню даже не сунешься. За едой вон парня отправляю, а краснолюда — чем придется торговать. Был из меня офицер, да весь вышел.

— А имена-то у них есть вообще? — красноречиво покосился на пришельцев Йорвет.

— Парень — Матиас, краснолюд… Имени не говорит, а прозвище у него неприличное.

— Найрес, — буркнул тот. — Хорошее прозвище.

Йорвет постоял немного, помолчал, а потом несколько сдавленно произнес:

— Все в порядке, краснолюд.

— Вот и я его предпочитаю по имени не звать, — негромко произнес Исенгрим.

— И куда ты теперь? — Йорвет перевел мигом посерьезневший взгляд прямо в лицо давнему другу. — Останешься с нами? Тебе будут рады.

— Я? — Исенгрим покачал головой. — Нет. Но мне бы хотелось поговорить с тобой. А кроме того, я уже давно не спал на сухом. Да и вообще почти не сплю — на такой дозор опасно рассчитывать.

— Ясно, — Йорвет, конечно, никак это не прокомментировал, и, скорее всего, просто желал отложить беседу до более удобного случая. — Ну что ж, раз так, то веди своих спутников с собой. Этой ночью вы хотя бы выспитесь. Ну, по крайней мере, ты. Остальные, мне кажется, лучше бы в болоте спать легли.

— Идем, — Исенгрим махнул рукой, призывая компанию за собой. — Не бойтесь, никто вас не тронет.

Исенгрим чувствовал, что где-то в груди что-то рвется — настолько знакомо всё было в лагере.

Сам лагерь был аккуратно устроен между двух скал, чтобы огни костров не выдавали, что эти места обитаемы. Негромкие голоса, чей-то смех, вздымающиеся в глухое ночное небо искорки от огня… Знакомая похлебка из бобов с добавлением сала, травяной чай.

И все-таки лагерь скоя’таэлей производил гнетущее впечатление. Кроме знакомых огней и привычно звучащей речи, Исенгрим видел и другое: потрепанные, залатанные одежды, разномастное вооружение, бережно хранимые мелочи, которые даже самый последний кмет бы назвал расходным материалом. Вдоволь у нынешних скоя’таэлей было только трав и воды. На этом долго не проживешь.

Когда-то Исенгрим приходил в глухую ярость, глядя на то, как его отряд вынужден опускаться до примитивного воровства, чтобы выжить. Ныне те времена казались счастливыми и покойными.

И все-таки приятно было согреться у настоящего костра, под кожаными пологами просушить вещи, поесть знакомой еды — все-таки, какой бы простой ни была похлебка, она чем-то неуловимо отличалась от той же, что готовили среди d’hoinе.

Йорвет успокоил своих, когда привел оборванных и грязных «гостей», споро раздал приказы… Исенгрим привычно залюбовался им. И никакие пытки, и никакая грязь не могли сделать Йорвета менее значимым, менее сильным, менее решительным. Эльфы выслушали распоряжения — и как-то сразу над костром появился котелок, а в руку кто-то подсунул кожаную флягу с водой.

Краснолюд с завидным удобством устроился среди двоих худых эльфов — те явно были из мечников, и что-то втолковывал им, тыча толстым пальцем в кинжал нильфгаардской работы — остатки былой роскоши. Эльфы слушали внимательно, напряженно…

Матиас, парень из d’hoinе, от эльфов шарахался, и в конце концов прибился к костру, у которого сидели три эльфки — единственные в этом отряде, больше женщин здесь не было. Исенгрим рассеянно подумал, что человеческому мальчишке, наверное, женщины кажутся менее опасными. Зря, женщины из скоя’таэлей порой были изощреннее мужчин, но парню это знать, в общем-то, было ни к чему. Исенгрим бы и хотел того успокоить и даже, может, взять к себе, чтобы не дергался попусту, но Йорвет, походя мимо, бросил коротко, что скоро придет, и Исенгрим терпеливо ждал. Разговоры, которые пойдут у этого костра, парню из людей слышать точно ни к чему.

Над костром мелькнула тень, и Йорвет опустился рядом — так же неслышно, как и всегда. Но видеть его изувеченное лицо Исенгриму все еще было непривычно. Бордово-бурый шрам рассекал щеку, бороздил пустую глазницу и заканчивался у самых губ — как знал Исенгрим, мягких и умелых.

— Могу предложить вина, — бросил Йорвет и отвернулся. — Незачем так на меня смотреть. Все уже привыкли. Даже я.

— Но я-то еще нет, — возразил Исенгрим, однако продолжать этот разговор не захотел. — А откуда такое богатство? Вино?

— Для дорогого гостя, — губы Йорвета дрогнули. — И вино, и теплая постель. Твоим спутникам тоже везет — их никто не убьет.

— Надеюсь, они оценят, — Исенгрим покосился на Матиаса.

Йорвет проследил за его взглядом, увидел, как паренек жадно доедает остатки похлебки из котелка, который ему несколько брезгливо протянула одна из эльфок. Видимо, командир приказал накормить всех гостей.

— Где ты их таких набрал? И зачем они тебе? Милосерднее было бы убить, — заметил Йорвет.

— Я нужен им, а они нужны мне, — Исенгрим пожал плечами. — Я больше не вижу смысла их убивать. Всегда кто-то придет на место тех d’hoinе, что я уничтожил. А эти… Матиаса я подобрал за деревней, которую вы спалили. Он был настолько глуп, что попытался стянуть у меня кошелек. Я сразу понял, что долго он с такими умениями не проживет. Да и не было в моем кошельке ничего, ни единой монетки.

— Я понял, — медленно проговорил Йорвет. — Богатые d’hoinе иногда заводят бесполезных зверей, вроде комнатных собачек. Стареешь, Исенгрим, если решил завести себе такую.

— Наверное, — Железный Волк даже фыркнул, настолько точным было сравнение. — А краснолюда подобрал, когда мимо города шел. Там его повесить хотели. За пособничество твоему отряду. То, что он ничего про вас не знал, людей не остановило. Он кузнец, и я счел, что он мне пригодится. Тогда у меня не было даже толкового ножа, зато уже был этот парень из людей. Надо же было что-то делать?

— И что же ты сделал? — настолько язвительно поинтересовался Йорвет, что яд едва не капал.

— Взял и этого с собой, — в тон откликнулся Исенгрим. — Вооружил мотыгой, которую спер в поле. Что ты смеешься? С помощью этой мотыги мы потом меч добыли у стражника. С мотыгой и мечом определенно лучше, чем с одной мотыгой. Еще несколько лиг пройдем — и, глядишь, и парню что-нибудь достанется…

— Я дам тебе оружие, если ты решишь уйти, — вдруг бросил Йорвет. — Но при одном условии: ты решишь, куда.

Слова неожиданно обожгли не хуже травяного чая, который Исенгрим пил с жадностью, дорвавшись до знакомого и родного вкуса лесных трав. И в душе медленно поднялся, но быстро нарастал протест.

— Куда? — вязко произнес Исенгрим, а потом его словно прорвало. — А куда идешь ты? И, главное, зачем? Где ты набрал этих тощих эльфов и чего вы теперь добиваетесь? Тебе явно нелегко пришлось, по лицу, уж прости, вижу! Как ты выжил? Зачем выживаешь сейчас?

— Тише, — бросил Йорвет, и Исенгрим даже послушался — потому что неожиданно резко вспомнил, как совсем недавно пытался так же заткнуть мальчишку. — Я могу рассказать, как я выжил. Но расскажу только тому Железному Волку, которого знаю. А что я вижу теперь? Ты идешь без цели и смысла с одним из своих… наших!.. врагов. И пусть этот щенок не опаснее бабочки, он такой же, как все! Сегодня, завтра вы выживете. Но что ты будешь делать потом? Я предлагал тебе пойти со мной. И даже оставлю твоих друзей, — его губы скривились, — в живых. Отпущу, пусть идут на все четыре стороны. Если тебе незачем жить, то оставайся. Я… был бы рад.

На миг перед внутренним взором Исенгрима мелькнули… то ли мечты, то ли воспоминания. Вновь проснуться поутру перед дозором, поесть вкусной каши — пусть даже не вдосталь. Вновь ощутить азарт охоты и вкус победы. Вновь вспомнить, что такое…

— Нет, — глухо ответил он, разрушая собственные мечты. — Я больше не хочу. Все нас предали, Йорвет.

— Я не предавал тебя, — внятно произнес Йорвет, а потом вдруг склонился к лицу, как уже тоже было когда-то — словно с намерением поцеловать. — Может быть, это заставит тебя вспомнить, остановиться и решить?

Точно так же было и тогда, когда он наставлял молодого еще бойца Йорвета — слишком горячего, слишком пылкого для такой войны. Но приподняв веки, он увидел бордовое пятно шрама — и все разом встало на свои места.

Исенгрим коротко огляделся — нет, за ними никто не наблюдал. Да даже если и наблюдал…

— Нет, — повторил он. — Вернуть ничего нельзя. Я не понимаю тебя, Йорвет. Зачем преследовать цели, которые нужны не тебе?

— Затем, что ничего больше у меня не осталось, — Йорвет с досадой прикусил губу и отодвинулся. — Но я пошел на эту войну не для того, чтобы добывать для Нильфгаарда земли и величие. Я пошел на нее, потому что это была моя война. И если Нильфгаард предал меня, то я себя не предавал. Мы погибаем, и я это знаю. Но я уйду, захватив с собой столько d’hoinе, сколько смогу. И если кто-то потом заставит меня думать иначе, я должен до этого дожить. Любая борьба, любая война — лучше, чем то, что происходит с тобой.

Исенгрим невидящим взором обвел лагерь, и на душе внезапно стало полегче. Он по-прежнему не понимал старого друга и не был согласен с ним, но именно это противоречие заставило его подумать о том, что что-то еще может быть. Что-то, чего он не видел — так же, как сейчас не замечал, что Матиас уронил себе на ногу поданную ему флягу, а эльфка рядом закатила глаза; что Найрес с помощью кривой железяки взялся править чей-то меч…

— Я понимаю, — наконец уронил Исенгрим. — Нельзя просто так уйти. Но знаешь, Йорвет, когда я видел, как мучились Риордаин и Ангус, я собрался бежать не для того, чтобы избежать кошмарной участи. Ничто не мешало мне утопиться там же, когда цепи тянули на дно. Я просто захотел жить. Только… не здесь. Я уйду, Йорвет. Но… спасибо. Так бы я ушел огорченным и раздосадованным. А теперь я уйду, пожелав тебе удачи в твоей войне. Я воспитал достойного скоя’таэля, уже этим можно гордиться. Наверное, я действительно старею, Йорвет.

— Вина? — глухо предложил тот.

— Давай, — согласиться почему-то стало легко. Исенгрим выразил, зачем пытается выжить — и допустить небольшую вольность стало как-то проще.

Фляга, ничем не отличающаяся от той, второй, с водой, тоже легла в руку привычно. Он и сам раздавал такие, когда удавалось красиво завершить операцию. И сейчас, отхлебнув, он мгновенно сделал вывод — хорошее вино из старых темерских кладовых.

— Где достал? — улыбнулся он.

— Украл, где же еще я мог что-то достать, — Йорвет усмехнулся, но острый момент был пройден, и теперь усмешка эта была, скорее, добродушной. — Тот господин, кажется, был готов мне душу продать, а не только вино, лишь бы его голова осталась на месте. Жаль, что его душа мне была не нужна… А вот его голову мне обнаружить не удалось. Откатилась куда-то…

— Рад, что ты еще сохраняешь свое чувство юмора, — фыркнул Исенгрим — и вдруг почувствовал, что говорит искренне. — Может, расскажешь все-таки, как тебе удалось выжить? Я перед тобой ничего не скрываю. Пока d’hoinе пытали наших друзей, я точил цепь. Риордаин и Ангус погибли, и только их смерть позволила мне выжить.

— Так сделай их жертву не напрасной, — буркнул Йорвет и перевел взгляд на огонь костра. — После того, как вас троих забрали, нас погнали пешком. В цепях, под палящим солнцем, в кандалах… Потом у другой реки ждали корабля. Чем дольше ждали, тем больше скучали стражники. В тот вечер их командир уехал — разбираться, почему до сих пор нас никто не перевез. А его подчиненные пошли пить. Я сразу понял, что в тот вечер что-то будет.

Йорвет замолчал. Молчание затягивалось, и Исенгрим подтолкнул:

— И что было?

— Двое пришли… Вначале ничего особенного не было. Так на всем пути после Диллингена было — насмехались, кого-то избили, но не сильно, чтоб идти еще мог. Почувствовали… волю. А потом забрали Дайлана. Осмотрели его и решили, что сойдет, раз женщин нет.

— Предсказуемо, — глухо проронил Исенгрим. — А потом?

— А потом я сам вызвался, — резко, но тихо ответил Йорвет. Помолчал — и добавил, словно высказанное могло избавить его от воспоминаний: — Сказал, что умею. Что у меня уже такое было. Что мне все равно.

— Оценили? — усмехнулся Исенгрим. В груди неприятно что-то ворохнулось, но тут же затихло.

— Даже обещали дать выпить, если хорошо постараюсь. От Дайлана, правда, так и не отстали. Забрали нас обоих. Потом… Потом кандалы с меня сняли. Я сказал, что мне неудобно.

— Надо же, поверили.

— Я был убедителен, — цинично усмехнулся Йорвет и заговорил отрывисто и коротко. — А они пьяны. Впрочем, ты теперь единственный, кто об этом знает. Тех пятерых d’hoinе, что знали, убили мы с Дайланом. На крики прибежала охрана, их было, наверное, около пятнадцати… Мы с Дайланом отступили к лесу. Он был в оковах, не мог быстро бежать. Его убили там же. Потом я… почти ничего не помню. Не помню, как мне удалось бежать, искали ли меня, и почему не нашли. Помню только постоянную боль и то, что я брел через лес. Меня нашли наши же бойцы, из «Врихедда». Я бы умер, если бы не они. Пришел в себя уже в Брокилоне.

— Ты не знаешь, бежал ли кто-то еще? — спросил Исенгрим.

— Не знаю. Насколько мне известно, я тоже не бежал. Как я слышал, и меня, и Дайлана успешно судили и повесили в Дракенборге. Говорят, подыхал я долго, а перед смертью угрожал всем d’hoinе страшной смертью. Это хорошо, пусть думают, что я возвратился из ада. Тем более, что это не будет неправдой. Даже внешность теперь подходящая.

— Йорвет, — как Исенгрим ни старался, голос все-таки дрогнул. — Преврати это в оружие, как и все остальное. Твоего имени еще будут бояться. И твоего лица — тоже. Но оружие нужно использовать в подходящее время. У тебя есть какая-нибудь чистая тряпка?

Йорвет помедлил, а потом опустился на локоть, запустил руку в ближайший мешок — и выудил оттуда темно-красную тряпку вроде длинного лоскута.

— Зачем тебе?

— Давай сюда, — Исенгрим потянулся за тряпкой, ощутил дорогую, приятную на ощупь ткань и поднялся на ноги, обойдя друга со спины. Перевязывать кого-то было не слишком удобно, такое Исенгрим проделывал только на себе, но с третьей попытки ему удалось достаточно ладно устроить платок и завязать его аккуратным узлом. Йорвет поправил тряпку, чтобы не сползала на губы и уставился внимательным, острым взглядом, едва Исенгрим уселся на место.

— Ну как? — в голосе его звучала неуверенность.

— Краше не стал, — безжалостно ответил Исенгрим. — Но теперь твое оружие в ножнах. Достанешь, когда будет нужно.

— Достану, — кивнул Йорвет. — Пойдем. Хочу посмотреться в ручей на свою нынешнюю красу.

— Приглашаешь посмотреться в ручей вместе?

— И на звезды тоже, — усмехнулся Йорвет.

— Зачем тогда? — Исенгрим понимал, куда и зачем его зовут. — У нас не выйдет счастливой любви, Йорвет.

— Будто я не знаю, командир, — язвительно отозвался тот.

Исенгрим помедлил. Он мог отказаться так же тихо и твердо, как отказался остаться с нынешним отрядом Йорвета. Этот отряд был тенью, слабым напоминанием о том, как сильны и опасны были скоя’таэли в те времена, когда сам Исенгрим верил.

Железный Волк не сомневался: если будет еще хотя бы один шанс вернуть утраченное, Йорвет воспользуется им. Так же, как он пользовался любой оплошностью врага в бою — быстро, изобретательно и… точно.

И этих качеств он не терял никогда.

— Это может тебе навредить, — последний раз предупредил Исенгрим. — Я уйду, это решено. Зачем тебе косые взгляды твоих же бойцов?

Йорвет упрямо вздернул подбородок, скривился…

— Я отвечу, если кто-то спросит. На тех, кто дипломатично молчит о разных убеждениях, я уже полагался. Теперь я могу доверять только тем, кто со мной… таким, какой я есть.

— Но ведь ты не рассказал им..? — Исенгрим даже запнулся.

— Незачем, — Йорвет отвернулся. — Этого я точно не выбирал.

— Тогда пойдем.

Исенгрим поднялся, наскоро оглядывая лагерь. Не хотелось, чтобы в отсутствии командира кто-то из скоя’таэлей…

— Можешь так не смотреть, — Йорвет тоже встал, и его тень, искажаясь и ломаясь, упала далеко, словно он и впрямь был чудовищем, которого надо бояться. — Никто твоих питомцев не тронет. Я бы никогда не допустил, чтобы в мое отсутствие мои бойцы…

Он шумно перевел дыхание и закончил резко и отрывисто:

— Мы — не d’hoine. Возможно, если меня не станет, с другим командиром будет иначе. Но пока я жив, никто не нарушит приказа в мое отсутствие.

Исенгрим вновь почувствовал, как щемит в груди. Йорвет — тот самый немногословный, но упрямый боец, которого он когда-то сам натаскивал — стал настоящим командиром. Это звание получают не из рук людей; это звание достается само — и порой дорогой ценой.

Йорвет, кажется, даже не заметил одобрительного и печального взгляда. Исенгрим сейчас как никогда остро чувствовал, что стареет — и вместе с годами уходит и вера, и желание побеждать. Но Железного Волка, грозу Темерии, еще долго будут вспоминать. Не только как хорошего командира; не только как грозу дорог и лесов.

Исенгрим шагнул в тень, слепо потянулся и привычно нащупал руку друга. Только теперь Йорвет вел его за собой. И Исенгриму сейчас действительно был нужен тот, кто сумеет указать путь.

Лагерь с его негромким и ровным шумом остался позади, и теперь Исенгрим отчетливо различал звук льющейся воды. Берега ручья были острыми, изрезанными, словно кто-то, кто создавал этот мир, сначала пытался создать красивые изгибы, а потом с досады перечеркал все пером.

Бывший скоя’таэль внимательно вглядывался вдаль. Дождь все шел и шел, и ручей, до которого Йорвет довел очень скоро, явно разлился. Вышел из берегов, блестел серебряными искорками медленно бегущей воды. Исенгрим убрал с лица влажные волосы и следом за другом подошел к ручью.

Отражение видно было плохо. Стемнело, да и гладь воды была не больно-то гладкой — капли дождя заставляли блестящие воды дрожать и преломлять невеликий свет. Исенгрим вгляделся внимательней, напрягал зрение, но лучше не стало. Напротив, когда он приблизился и встал плечо к плечу с Йорветом, ему показалось, что время обернулось вспять.

Отражение было мутным, неясным. Угадывались только общие черты, и в этот миг Исенгриму показалось, что он видит вовсе не то. Не двоих изуродованных, разочаровавшихся воинов, а тех эльфов, что когда-то во что-то верили.

Сам Исенгрим и тогда уже был не юн, а вот Йорвет был молод, горяч и упрям. С годами молодость сменилась горьким опытом, горячность — циничностью, и только потрясающее упрямство осталось с ним. Впрочем, и его Йорвет сумел обратить себе во благо, превратив в несгибаемость и стальную волю.

Но ручей, который лениво и неспешно тек, как время сквозь пальцы, помнил те, другие, времена. Помнил и сурового наставника, и молодого, не очень сдержанного воина, что так стремился вступить в настоящий бой… И пусть это время давно прошло, ручьи, деревья и горы будут это помнить. Будут помнить те времена — и те, что были еще раньше, когда эльфы вели совсем другую жизнь.

Исенгрим почувствовал, как его ладонь сжимает чужая рука, и встряхнулся. Ему никогда не была присуща сентиментальность, так откуда же теперь такая печаль? Он словно прощался с дорогим ему миром. Словно только теперь осознал, что в прошлое канула целая эпоха. И он сам — один из реликтов прошлого, которого вроде и стоит почитать, а вроде и задвинуть на дальнюю полку проще…

— Я помню, каким ты был, — вдруг уронил Йорвет. Как будто подслушал мысли, но вероятнее — ему те же воды напоминали о том же самом. — Я не хочу вернуть тебя. Что было — то было, пусть остается. Но ты когда-то учил меня, и я не хочу, чтобы ты ушел… вот так. Я хочу, чтобы ты помнил.

— Я тоже хочу это помнить, — Исенгрим кивнул, а потом, ощутив, что пальцы на его руке сжимаются сильнее, добавил негромко: — И я хочу, чтобы ты забыл… о тех.

— D’hoine, — голос Йорвета прозвучал глухо и резко. — Будто мало от них грязи. Им всегда хочется больше.

Исенгрим почти беспомощно огляделся. Он только теперь задумался о том, что и где собирается делать.

Когда-то, укладывая Йорвета порой в самых неподходящих для этого местах, он шутил, что в покоях с шелковым бельем ему, гордому скоя’таэлю, наверняка не понравится. А сейчас… Сейчас он мог уложить его только в грязь. И это было почти символично. Больше ничего не осталось.

Исенгрим поднял голову, оценивающе взглядывая на давнего любовника, но видел не изможденного, изуродованного эльфа в кольчуге явно с чужого плеча, а своего Йорвета, предложить которому лечь в раскисшую, чавкающую землю он не мог и не хотел.

— Испытываешь затруднения, командир? — насмешливо бросил Йорвет в ответ на взгляд, а потом и отступил ближе к скале, укрывающей лагерь.

Там было немного суше, но только немного, а под ногами уже ощущался твердый камень. Йорвет с негромким звяканьем расстегнул пояс и бережно пристроил его под выступающим «брюхом» скалы. Потом потянул через голову кольчугу, оставаясь в потрепанной белой рубахе с закатанными рукавами, замявшейся под плотным плетением кольчужного кружева.

Исенгрим невольно сглотнул. Шрамов у друга явно прибавилось, особенно выделялся один, совсем свежий. Темный, бугрящийся, он проходил по предплечью вдоль, немного косо.

Йорвет поймал взгляд и пояснил:

— Пытался прикрыться от ножа. Это я еще помню.

Исенгрим кивнул, хотя подробностей схватки ему знать не хотелось. И так он видел и знал слишком много. Но с губ невольно сорвалось:

— А меня повесили?

Йорвет хмыкнул, устраивая кольчугу рядом с поясом:

— Нет. Тебя пытали и убили в Диллингене. Разбойники, должно быть, поскольку суд в Дракенборге был справедливым и беспристрастным.

— Должно быть, хорошо организованная засада, — усмехнулся в ответ Исенгрим. — Действовали слаженно и неукротимо, потому как народные мстители.

— Рад, что твое чувство юмора осталось при тебе, — вернул ему его же слова Йорвет, а потом и потянул к себе за руку, опираясь спиной на влажный камень.

Исенгрим даже передернул плечами, буквально загривком ощутив холод соприкосновения с мокрой скалой. В Темерии наступала осень, но дни стояли сырые и прохладные, а ночью уже было зябко даже в плаще.

— Тебе не холодно?

— Привык, — коротко бросил Йорвет, а потом и сощурился. — И надеюсь согреться.

А вот это уже был прямой вызов. В былые времена Исенгрим бы рассмеялся на эти слова и погнал бы нахального ученика на дополнительную тренировку, а потом брал бы его, когда тот, окончательно выбившись из сил…

Но теперь Исенгрим только криво улыбнулся и прижал любовника к скале, опираясь рукой на неровный камень, привычно нащупывая губами чернильные линии татуировки и языком повторяя знакомый узор. Йорвет откинул голову назад, упираясь затылком в скалу, запрокинул острый подбородок, так, что почти не было видно кошмарного шрама на лице, обхватил рукой за плечо.

Исенгрим чувствовал его всем телом: как тот изгибается под горячей ладонью на поясе, как его пальцы сжимаются на мягкой коже плаща, как бьется вена на открытой шее. Это было странно — вновь ощутить к кому-то доверие, безусловное и безоглядное, и встретить абсолютно то же в ответ. Исенгрим шире расстегнул ворот, спускаясь прикосновениями губ к ключице, и вдруг предложил:

— А хочешь меня?

— М? — Йорвет даже голову опустил, а потом и недвусмысленно прижался к бедру. — Даже этому тебе нужны доказательства?

— Нет, я… не о том, — Исенгрим тяжело дышал, а ощущение прижавшейся к бедру твердой плоти сбивало с мысли. — Я имею в виду… Поменяться. Местами.

Зеленый глаз широко распахнулся, а на губах Йорвета появилась знакомая усмешка, неистребимая даже во время самых интимных мгновений.

— С чего вдруг? Раньше ты никогда…

Исенгрим даже чуть отстранился, поглядел на любовника и неловко попытался объяснить собственные не слишком ясные пока чувства:

— После того, что ты пережил… Твоя жизнь изменится, Йорвет. Теперь ты станешь командиром. Ты уже изменился. И не в шрамах дело.

— Вот как? — Йорвет рассмеялся — остро и колко. — Ни разу не слышал, чтобы звание командира передавалось таким путем. Или теперь мне следует найти себе преемника и со вкусом его иметь?

— Только если захочешь, — Исенгрим даже улыбнулся.

— Ты же знаешь, — рука Йорвета взметнулась, пальцы вплелись в мокрые, растрепанные волосы на затылке Железного Волка, — я предпочитаю мужчин постарше… Хотя неизвестно, как жизнь сложится. В последнее время ни на что нельзя полагаться.

Исенгрим подумал, что только друг на друга они и могут положиться. По крайней мере, пока. Йорвет был прав: как дальше сложится жизнь, даже предугадать было трудно.

Но сейчас Исенгрим притиснул к себе любовника. Разговоров было достаточно, настала пора действовать. Когда-то он сам этому Йорвета учил: сначала все выяснить, не считаясь со временем, а потом действовать — не считаясь с потерями.

Йорвет горячо выдохнул в шею, стоило придавить его своим весом к скале, а потом Исенгрим почувствовал, как на мочке уха смыкаются ровные кромки зубов. Йорвет действительно его знал; и знал, разумеется, что от этого почти невинного действия наставника — а потом и командира — прошивает острая, горячая волна дрожи. Исенгрим сжал ягодицы под шершавой, но мягкой тканью штанов и почувствовал, как любовник выгибается навстречу. В юности Йорвет был жаден до удовольствий, с годами стал больше ценить качество и долгие ласки.

Однако сейчас, вблизи от лагеря, в котором остались скоя’таэли в компании сомнительного краснолюда и человеческого детеныша, долгие ласки были слишком большой роскошью.

Эльфы давно научились обходиться малым, но сейчас это ощущалось особенно остро. Исенгрим поймал своими губами раскрывшиеся губы любовника и поцеловал — словно извинялся за отсутствие тех самых шелковых простыней. Но стоило Йорвету ответить на поцелуй, как в душе разлилось успокоение.

Шелковые простыни — для мерзавцев, политических шлюх и их комнатных собачек. Двое офицеров бригады «Врихедд» умели иначе.

Однако от Исенгрима не укрылось, как вздрогнул Йорвет, стоило опустить пальцы ниже. Стоя делать это было неудобно, Исенгриму пришлось приложить силу, и…

И он сам себя мысленно обругал. Наверняка это навевало на любовника не самые приятные воспоминания.

— Прости, — выдохнул он Йорвету в ухо. — Может, сначала разденемся?

— Ни к чему, — сквозь зубы процедил Йорвет, вновь запрокидывая подбородок. — Тебе вообще незачем раздеваться.

Исенгрим с сомнением глянул вниз. Если не раздеваться, то выбор возможностей, и без того невеликий, сужался до одной. Но слова Йорвета о d’hoine, которые воспользовались пленниками, не выходили из головы. Исенгриму хотелось поправить это — хоть как-то. Смотреть в глаза, целовать, ласкать — уж насколько позволяют походные условия.

— А тебе… — он приостановился, не зная, как спросить.

— Разверни и трахни уже, — выплюнул Йорвет ожесточенно. — Постарайся не порвать.

— Йорвет, — Исенгрим покачал головой, но больше ничего не сказал.

Зато постарался выразить то, что чувствовал, действием. Снова поцеловал искривленный в циничной усмешке рот, развел пальцами ягодицы, осторожно массируя вход в тело. Поймал губами судорожный вздох.

Йорвет позволял, но сам не подался навстречу пальцам, и это сказало Исенгриму больше, чем тот бы мог предположить. Исенгрим предполагал воспользоваться слюной, но теперь дело осложнилось. Слюна не слишком подходила, а напомнить Йорвету о проклятых стражниках Железный Волк не хотел.

— На поясе — мешочек, — выдохнул Йорвет между поцелуями. — В мешочке — льняное масло, для кинжалов.

— Всегда готов к бою? — фыркнул Исенгрим.

— Так точно, командир, — ядовито откликнулся Йорвет. — И оружие… держу под рукой.

Исенгриму пришлось его отпустить, хотя сделать это было не так-то легко. И желания не было, и пальцы Йорвета цеплялись за волосы довольно чувствительно.

И все-таки, присев и торопливо нашаривая клетчатый мешочек, Исенгрим не мог отделаться от мысли, что Йорвет теперь носит это с собой, как иные носят яд — в случае захвата и плена… Впрочем, в мешочке было довольно всяких склянок, и если масло Исенгрим узнал сразу — золотистая густая жидкость со вкраплением пузырьков воздуха, — то назначение некоторых осталось для него загадкой. Он узнал, разумеется, «волчью ярость» — зелье для поддержания сил, когда рука подводит и не может твердо держать оружие; узнал «релевиум» — первое средство от ран; узнал едкую «красавицу» — эта дрянь нередко применялась для пыток, а залитая в горло, в глаза или в иные не менее чувствительные места вызывала острое желание поделиться всем сокровенным… Может, среди этих склянок был и яд, этого Исенгрим не знал.

Он поднял голову, собираясь подняться, но все еще сомневался. Поступить так, как требовал Йорвет — развернуть и нагнуть — казалось чем-то… недостойным. И пусть раньше такое бывало, и не раз, Исенгрим вовсе не горел желанием поступать так же, как те пьяные стражники. Только теперь до Железного Волка дошло, отчего Йорвет так болезненно воспринял предположение, что в его отряде в отсутствие командира кто-то может обойтись с краснолюдом и человеком скверно. Йорвет слишком хорошо это знал…

И сейчас, взглянув наверх и увидев, что любовник терпеливо его дожидается, отвернувшись и сжимая пальцы на задранных рукавах рубахи, Исенгрим вдруг подумал, что может это изменить. Может показать, что ему дорог сам Йорвет, а не его умение отдаваться.

Исенгрим неловко переступил, поднимаясь на колено, а потом и потянулся к штанам любовника, торопливо развязывая шнуровку и стягивая шершавую ткань вниз. Йорвет дрогнул, опустил голову, непонимающе уставился единственным глазом…

Исенгрим действительно спешил. Не сомневался в том, что бывший ученик способен парой хлестких фраз отправить задуманное к черту на рога. И когда перед лицом качнулся тяжелый, налитый кровью член, Исенгрим обхватил его ртом, не давая себе времени на размышления.

Обветренные губы, конечно пересохли от желания и не самых приятных размышлений, а растянутые, отозвались болью, и Исенгрим четко ощутил, как верхняя лопнула. К терпкому вкусу сочащегося предсемени приплелся солоноватый привкус крови, но Исенгрим не остановился. Чувствовал, как замер под его действиями любовник и стремился… сделать хоть что-то, что отличало бы его от насильников.

— Командир, — глухо выдохнул Йорвет, сжимая кулаки, — этого я тебе не прощу.

Исенгрим и хотел бы ответить, но не мог, а потому только выгнул бровь, на несколько мгновений становясь прежним — тем, кто мог поднять непослушного ученика на смех, когда тот упрямствовал и не желал усваивать полезные для выживания навыки.

Железный Волк мог поклясться, что не чувствует взгляда — должно быть, Йорвет отвернулся или закрыл глаз, но сопротивление и напряжение исчезли. Исенгрим даже позволил себе отстраниться и облизнуть губы. Верхняя все ещекровоточила, но двигаться после этого стало легче, и он услышал, как стонет Йорвет — тихо, почти неслышно.

И в голосе Йорвета звучала настоящая ярость, когда он выпалил:

— Зачем?! Я же сейчас…

Закончить он не успел. Исенгрим все прекрасно понимал: и разочарование Йорвета, и его возбуждение, — но чувствовал, что поступает правильно. И скользить по твердому, горячему члену было приятно; он ощущал вкус кожи, нащупывал языком заметные вены… Не пришлось даже подниматься к чувствительной головке, когда Йорвет глухо охнул, выгнулся, а корень языка обожгло горечью. Исенгрим невольно вцепился во вздрагивающего любовника, а потом и аккуратно соскользнул. И не мог не отметить, что Йорвет, несмотря ни на что, все еще… желает. Быть может, не так сильно, но естество его все еще приподнималось над бедрами.

Исенгрим поднялся с колен и, не давая любовнику вставить ни слова, бросил:

— Повернись. И будет лучше, если ты наклонишься.

Йорвет замер. Резкие слова так и не сорвались с его губ. Он коснулся лба, наткнулся на повязку, почти машинально поправил ее, а потом послушался. Сам Исенгрим уже с трудом сдерживался.

Но Йорвет повиновался, хоть и медленно. Развернулся, опустил растерзанные штаны пониже, шире расставил ноги. Переступил, облокотился на скалу сначала ладонью, потом и локтем. Опустил голову, явно ожидая, прогнулся в спине…

Исенгрим торопливо вскрыл склянку. Масло густо плеснуло, и он размазал его большим пальцам по остальным, а потом зубами закрыл крышку. И спрятал в карман плаща, чтобы не мешалось…. Или, если понадобится, чтобы просто было достать.

Йорвет ждал. Но стоило начать привычный процесс, как он уже не оставался безмолвным участником. Исенгрим чувствовал, как поддаются тугие мышцы, как хрипло и тяжело дышит любовник… Он понимал, конечно, что стоит повременить, пока Йорвет восстановится для второго круга, но сделать это было нелегко. Исенгрим чувствовал, как прохладной темерской ночью на лбу, на висках и на спине проступает испарина, но, как и любой эльфский командир, действовал согласно плану: медленно втиснулся, медленно ласкал. Надеялся, что не слишком спешит, когда добавил второй палец. Надеялся, что Йорвет простит, когда добавил третий.

Йорвет — было слышно — глубоко и ровно дышал. Слишком глубоко и слишком ровно для того, кто желает показаться спокойным.

Стало совсем темно, но Исенгрим все равно видел, как Йорвет изгибается, опираясь на скалу. И это не оставило никаких сил к сопротивлению.

Он крепче надавил любовнику на поясницу, а потом и прижался к нему, скользя по раскрытой ложбинке твердым, болезненно-напряженным членом. Йорвет сдавленно простонал, а потом и подставился, ловя движение, и с этим Исенгрим уже справиться не мог. Голова почти кружилась, как будто не хватало воздуха, как тогда, под водой. Он осознал, что до скрипа сжимает зубы, только тогда, когда надавил плотью на тугие мышцы — и вошел.

И — видит Дева и все демоны ада — не мог больше держаться, когда проникал глубже, когда натягивал любовника на свой член. Йорвет пытался расставить ноги шире, но безуспешно — штаны мешали, а потому он замер под жадными до ласк руками. Исенгрим старался вернуть ощущения сторицей — гладил и ласкал везде, где мог дотянуться, но все равно самым главным было ощущение, как тесно сжимается тело любовника.

Исенгрим обхватил его за живот, притискивая к себе, и, наконец, почувствовал, как тот расслабляется. Принимает уже не яростно и требовательно, а желанно и раскованно. Исенгрим вошел до конца, не сдержавшись от громкого выдоха, а потом и заставил любовника распрямиться, опираясь на скалу.

Йорвет позволял, пытался двигаться, постанывал и прогибался. Исенгрим чувствовал каменные мышцы живота, спустился чуть ниже, обхватил ладонью полувставшую плоть. Йорвет застонал. Движения его стали резче и сильнее, и Исенгрим жестко двинул бедрами, чтобы обозначить, что он… Впрочем, дальше думалось плохо.

От первого же резкого движения в голове помутилось. Исенгрим крепче зажал любовника под собой и начал двигаться — размашисто, сильно. Руку он поднял, заставляя Йорвета разогнуться. Теперь он держал его локтем за шею, не позволяя ни соскользнуть, ни увернуться.

Но Йорвет и не пытался. Он охотно поддавался на сильные движения бедер, когда член входил плотнее и жестче. Исенгрим чувствовал, как туго сжимаются мышцы, и с трудом находил в себе силы не схватить любовника за волосы, чтобы натянуть именно так, как хотелось.

— Ну давай уже, — вдруг хрипло выдохнул Йорвет. — Так, как хочешь. Я…

Он не закончил, потому что подавился стоном, когда Исенгрим потянул его за разметавшийся под повязкой неаккуратный хвост.

Когда-то, Исенгрим помнил, Йорвет носил длинные волосы с мудреной косичкой сбоку. Теперь…

Йорвет охнул, изгибаясь, и Исенгрим потянулся к его члену. Задравшаяся рубаха, влажная кожа под ней; сползшие ниже колен штаны; сжавшиеся до побелевших костяшек кулаки… Окончательно отвердевшее естество в руке заставили Исенгрима усилить натиск. И Йорвет уступил.

Исенгрим пытался сдержаться, но сам себе уже не доверял. Йорвет, ощутив руку на плоти, охнул и поддался так, что не уступить не было ни малейшей возможности.

Исенгрим задвинул так глубоко, как мог, а потом и сорвался. Не выдержал. Позорно уступил своему же ученику.

Когда-то, в тренировочных схватках, когда Йорвет уже давно перестал быть учеником, они не уступали друг другу. Но в такой «схватке» — друг другу уступали оба.

Йорвет обхватил его ладонь своей — и двух резких движений хватило, чтобы Исенгрим ощутил вторую волну наслаждения.

Исенгрим тяжело отдышался, а потом постарался как можно бережней освободить любовника. Йорвет уткнулся лбом в камень, а потом и натянул штаны — неловко, как будто был ранен. А потом и процедил, не поворачиваясь:

— Я кончал тогда. Дважды. Первый раз — просто оттого, что у меня давно никого не было. Второй… Он точно знал, что следует делать с мужчиной, который раздвинул под ним ноги. Я не мог не… Меня не били, я даже на боль отвлечься не мог.

— Замолчи, — Исенгрим тоже отстранился и попытался привести себя в порядок. — Даже не вздумай чувствовать вину за это. Помни, что они поплатились за это жизнью.

— Иногда этого недостаточно, — глухо отозвался Йорвет, и так же глухо звякнули звенья кольчуги, которую он подхватил так ровно и ловко, как будто собирался в обычный утренний дозор.

Исенгрим вдруг вскинулся, прищурился… Йорвет двигался размеренно и выверенно, но кольчуга звенела чуть резче, ткань шуршала чуть громче, чем как если бы он был спокоен. Не хотелось причинять бывшему ученику большей боли, но еще один урок для него у Исенгрима остался. Горький урок, который, однако, лучше усвоить вначале.

— Тебе придется вести остатки нашего народа за собой, — Исенгрим постарался придать этим словам вес. — Помни, что командир не имеет права на слепую ненависть. Старшие Расы должны умирать за себя, а не за тебя.

Йорвет дернулся, перевел дыхание, а потом бросил:

— Я не стану уподобляться d’hoine.

Исенгрим немного помялся, но все-таки высказал и то, что он уже не мог произносить уверенно и наставительно. Скорее, это больше тревожило его самого — и ему не с кем было поделиться этим.

— И еще… Среди всех и всегда есть исключения, Йорвет. Наступают такие времена, которых я никогда застать не хотел, но одно знаю точно: всё всегда стремится к равновесию. И если сегодня кто-то предал, то завтра кто-то другой спасет. И ни от первых, ни от вторых ожидать этого было нельзя. Вчера. А сегодня — уже нужно. Тебе будет сложнее, чем мне, командир.

— Я не надеюсь на «завтра», — Йорвет не посмотрел в глаза и не приблизился, а наклонился за поясом, окончательно приводя внешний вид в порядок. Неуверенно коснулся повязки на лице, слепо подтянул узел. — Так куда ты пойдешь?

— На юг, — Исенгрим пожал плечами. — На север мне теперь дороги закрыты… Не сказать, чтобы это сильно меня огорчало.

— Ты пойдешь один? — уточнил Йорвет.

— Один, — Исенгрим кивнул. — Моя последняя просьба: отпусти моих спутников.

Йорвет зло затянул ремень, поправил кинжалы на поясе. Рывком приблизился, заглянул в глаза.

— Проверяешь, наставник?

— Уже давно перестал, — хмыкнул Исенгрим. — А теперь и права на то не имею. Скорее, мне следует поблагодарить тебя.

— За гостеприимство, — скривился Йорвет. — Очаг, кров, стол и ласку. Краснолюд может остаться с нами, если захочет. А твоего мальчишку мне девать некуда. Могу разве что гавенкарам отдать, но ты, наверное, не этого бы хотел? Он ведь понимает, что сейчас в этих краях действует только наш отряд? Понимает, к кому попал?

— Он боится, — покачал головой Исенгрим. — И едва ли что-то понимает.

— Как пожелаешь, — Йорвет наконец отступил. — Раз ты просишь за него, я подброшу его в какой-нибудь человеческий храм. Будет непросто, но я попробую. Это всё, что я могу для тебя сделать.

Исенгрим вдруг почувствовал, как в душе разливается покой. Он оправил повязку на лице Йорвета не как друг и не как любовник. Наверное, так прощаются отцы со своими повзрослевшими сыновьями…

— Ты уже сделал больше, — как Исенгрим ни старался, в голосе все равно прозвучала светлая печаль. — Ты сделал исключение для мальчика из d’hoine, и я знаю, что могу доверить тебе судьбу всех нас. Сам я так мудр не был. Я уйду с легким сердцем, Йорвет. Жаль, что мне не удалось дать тебе того же.

Исенгрим отвернулся и отступил к ручью. Дождь все так же продолжал капать, и так легко было убедить себя, что только поэтому щеки мокрые, а воды — мутные. Он не слышал шагов Йорвета за спиной, но когда тот заговорил, голос его звучал совсем близко.

— Хорошо, что ты никогда ничего мне не обещал, — и теперь голос Йорвета был действительно спокойным. — Это закалило. И сейчас мне стало легче. Когда ты соберешься уйти, я пожелаю тебе легкой дороги, Исенгрим.

Железный Волк улыбнулся, не поворачиваясь. Все так же смотрел в воды ручья. Впервые бывший ученик назвал его по имени.

— Я пожелаю тебе нелегкой борьбы, — усмехнулся он в ответ. — Или легкой смерти, если с борьбой не заладится.

Командирский опыт, увы, нельзя передать ни словами, ни каким иным путем, но отчего-то сейчас Исенгрим был уверен, что так и сложится. И мог надеяться только на то, что ему судьба отведет немного покоя.