Трус (СИ) [caravella] (fb2) читать постранично

========== Часть 1 ==========

Удивительно, насколько непохожими могут быть родные друг другу люди. Об этом — а еще о непостижимой магии имен — размышлял Антонин почти каждый раз, когда глядел на свою младшую сестру. О чем думала мать, когда в жаркий августовский день, изможденная затяжными родами, мокрая от пота, взяла его дрожащими от слабости руками и нарекла именем, обязывающим к пожизненной борьбе? И что предрекала своей новорожденной дочери, когда, быстро и легко произведя ее на свет в середине января, подарила ей имя, символизирующее мир и спокойствие?

Он называл сестрицу Ариной, родители — Аришей, а когда они все вместе перед самой магловской войной, погубившей миллионы жизней, перебрались из суровой России в туманную Германию, она, повзрослевшая и похорошевшая, внезапно превратилась в Ирэн. А он, как был, так и остался Антоном для родни, Антонином для всех остальных, и Антошей — для нее. «Антоша»… Ничто так не раздражало и не умиляло одновременно, как это имя в ее устах.

В день, когда Альбус Дамблдор одержал победу над Геллертом Гриндевальдом, Ирэн была единственной в их семье, на чьем лице не отразилось особого сожаления.

— Да он трус, — выплюнул Антонин, комкая длинными узловатыми пальцами волшебную газету.

— Гриндевальд? — переспросила Ирэн, глядя на него прозрачными серыми глазами.

— Дамблдор, конечно, — он метнул на нее яростный взгляд. — Только трус может обречь достойного соперника на гниение в тюрьме вместо того, чтобы по-честному убить.

— Так ты считаешь, что милосердие — это трусость? — Ирэн захлопнула книгу, явно намереваясь втянуть его в долгий бессмысленный разговор, но при этом оставалась спокойна, как озеро в безветренный день.

— Это не милосердие, — он встал и подошел к двери, ему не хотелось слышать ее тихий увещевающий голос, больше подходивший для проповедей, чем для беззаботных светских бесед. — Милосердие — это когда одним ударом обрывают мучения. А Дамблдор — трус, он не смог.

Злой на себя, на мир и на Альбуса Дамблдора, раздавленный и разочарованный, Антонин вышел из комнаты, не забыв погромче хлопнуть дверью. Контроль над эмоциями всегда давался ему с трудом.

С точки зрения Антонина, трусостью было и их поспешное бегство из Германии после того, как прошел слух о предстоящих арестах. Семья Долоховых была на хорошем счету в кругах, поддерживающих идеи Гриндевальда, а в глазах его врагов это было достаточным основанием для преследований.

*

Франция приняла их равнодушно. По ней, как и по многим другим европейским странам, катком проехалась война — и магловская, и магическая — но почему-то никому здесь не было дела до волшебной семьи с сомнительным прошлым и подозрительной иммиграционной историей. Подделав документы и фамилию, Долоховы превратились в Дельсартов и поселились в небольшой квартирке на окраине парижского магического квартала.

Именно во Франции три года спустя Антонин познакомился с Томом Марволо Риддлом, талантливым и харизматичным молодым магом из Великобритании. Он был ненамного старше самого Антонина — но в нем ощущалась такая невероятная и зрелая сила, какую редко встретишь и у взрослого мага. Красивый — высокий, темноволосый, с аристократичными чертами лица — он манил, словно магнит, притягивая к себе и женские, и мужские взгляды, полные интереса и восхищения.

Антонин встретился с ним случайно, в один из тех бесконечно длинных вечеров, которые он коротал в одном из волшебных баров, прячась от всепоглощающего уныния, поселившегося в глазах отца и матери, и тихой печали во взгляде сестры. Он сидел в самом углу заведения и пил вино из хрустального бокала, водя пальцами по кружевной скатерти — все-то у этих французов дышало изыском и шиком, черт бы их побрал!

— Ты не похож на того, кому по вкусу хмельное безделье, — приятный мужской голос вывел Антонина из полузабытья.

Долохов хотел было послать куда подальше непрошеного собеседника, но, подняв взгляд, осекся и проглотил застрявшее в горле оскорбление. Стоявший перед ним молодой человек был слишком красив, чтобы ему грубить, а в глубине его темных глаз, смотревших прямо и уверенно, полыхал алый огонь, который совсем не хотелось вызывать на себя.

— Я присяду, — не спросил, а поставил перед фактом.

Французский у него был неважный.

— Ты из Британии? — перейдя на английский, уточнил Антонин.

— Угадал, — усмехнувшись краем рта, ответил его визави. — А ты…

— Немного русский, немного немец, теперь вот… немного француз, — Долохов хохотнул и сделал глоток вина.

— Немного немец, говоришь, — волшебник откинулся на спинку изящного стула, помолчал немного, оценивающим взглядом скользя по лицу Антонина. — Раз уж ты немного немец, то, должно быть,