До Михайловского не дотягивает. Тема интересная, но язык тяжеловат.
2 Potapych
Хрюкнула свинья, из недостраны, с искусственным языком, самым большим достижением которой - самый большой трезубец из сала. А чем ты можешь похвастаться, ну кроме участия в ВОВ на стороне Гитлера, расстрела евреев в Бабьем Яру и Волыньской резни?.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
Он никак не ожидал увидеть перед собой такую роскошную виллу, да и владелицу ее несколько по-другому представлял. В свои сорок лет мадам Шалон совсем не походила на убийцу — она не казалась ни Клеопатрой, ни старой ведьмой. Не женщина, а Минерва, решил он сразу же. У нее были большие влажные глаза, чуть светлее кобальтовой сини Средиземноморья, сверкающего в лучах солнца за окнами салона, где они сидели вдвоем.
Не совсем Минерва, подумал он, присмотревшись к ней повнимательнее. Ее щеки сохранили персиковый румянец восемнадцатилетней девушки, и вся она была такой округлой и гладкой, соблазнительной, и пусть от этого менее царственной, но куда более привлекательной. Не столь грациозная женщина при ее весе наверняка бы в будущем стала тучной, но он инстинктивно почувствовал, что ее тело сохранит свой вес и свои формы, и в шестьдесят лет она будет выглядеть так же, как сейчас, и ничуть не хуже.
— Рюмку дюбонне, инспектор Мирон?
Она уже приготовилась налить ему немного вина. Он на секунду помедлил с ответом, и в ее глазах зажегся лукавый огонек удивления, но вежливость не позволила ей выразить его вслух.
— Спасибо.
Он был недоволен собой и сказал это чересчур резко.
Мадам Шалон пригубила вино первой и как будто тактично заметила ему:
— Вот видите, господин Мирон, вам нечего бояться.
Вино было хорошим, даже слишком хорошим.
Она слегка улыбнулась и сказала так просто, без обиняков:
— Вы пришли узнать, как я отравила своих мужей?
— Мадам!
Он смущенно улыбнулся:
— Мадам, я…
— Должно быть, вы уже успели побывать в префектуре. Вся округа Вильфранш верит в это, — безмятежно сказала она.
Он взял себя в руки и заговорил официальным тоном:
— Мадам, я прошу вашего разрешения произвести эксгумацию тел господина Шарля Вессера, умершего в январе 1939 года, и господина Этьена Шалона, умершего в мае 1946 года, для официального обследования некоторых органов. Вы уже отказали в этой просьбе сержанту Люшеру из местного полицейского участка. Почему?
— Люшер начисто лишен вежливости. Мне он показался отталкивающим типом. В отличии от вас, в нем нет галантности. Я отказала человеку, а не представителю закона.
Она поднесла рюмку к полным губам:
— Вам я не смогу отказать, инспектор Мирон, — в ее глазах было нечто похожее на восхищение.
— Вы очень любезны.
— Потому что, — продолжала она ласковым голосом, — зная методы вашей парижской полиции, я совершенно уверена в том, что эксгумация трупов уже была тайно проведена.
Она заметила, что румянец на его щеках стал сильнее, но не подала виду.
— А необходимое обследование, — продолжала она как ни в чем не бывало, — уже закончено. Вы в растерянности. Вы ничего не нашли. И теперь хотите понять, что я за человек, стараетесь определить мой характер, узнать, насколько я хладнокровна — и между делом попытаетесь повернуть наш разговор так, чтобы я призналась в своем преступлении.
Эти стрелы настолько метко поразили цель, что оправдываться было бы последней глупостью. Лучше уж обезоруживающая прямота, — решил инспектор.
— Совершенно верно, мадам Шалон. Вы попали в точку. Но… — он посмотрел на нее пристально, — …когда у женщины умирают оба мужа одного возраста — причем не очень старых — и оба от желудочного расстройства, через два года после своей женитьбы, и каждый раз вдове достается весьма значительное состояние… Вы меня понимаете?..
— Конечно, — мадам Шалон подошла к окну и повернулась так, что инспектору стали видны ее тонкий профиль и высокая грудь, четко вырисовывавшиеся на фоне морской синевы. — Может быть, вам угодно выслушать мое признание полностью, инспектор Мирон? — Инспектор насторожился. Она была настолько женственна, соблазнительна, и голос ее журчал так ласково, что он понял: хладнокровие ему придется сохранять с трудом.
— Если вы будете так любезны, мадам Шалон, — ответил он, стараясь казаться как можно непринужденнее. Опасная женщина. Чрезвычайно опасная женщина.
— Тогда я расскажу вам, — мадам Шалон больше не улыбалась. Ветерок, прорвавшийся в окошко, донес до него аромат ее духов. Или это запах цветов в саду? Осторожности ради он не стал доставать из кармана записную книжку. Не может быть, чтобы вот так просто расскажет обо всем. И все-таки…
— Вы что-нибудь смыслите в искусстве кулинарии, господин Мирон?
— Не забывайте, я парижанин.
— А в искусстве любви?
— Как я уже говорил, я парижанин.
— В таком случае, — она глубоко вздохнула, и грудь ее приподнялась, — заявляю вам, что я, Гортензия Евгения Виллеруа Вессер Шалон постепенно и преднамеренно умерщвляла моего первого супруга, господина Вессера, пятидесяти семи лет, а также своего второго супруга, месье Шалона, шестидесяти пяти лет.
— У вас, без сомнения, была на то какая-то причина?
Что это — сон? Или безумие?
— Я вышла замуж за месье Вессера по принуждению семьи. Я была уже далеко не девочка и через две недели поняла, что месье Вессер — свинья, свинья с ненасытным аппетитом. Он был неотесанным мужланом, инспектор, грубияном, хвастуном, который обворовывал бедных и обманывал простодушных, да к тому же еще и обжора с нечистоплотными манерами — короче говоря, были все пороки преклонного возраста, но начисто отсутствовали присущие зрелости мягкость и достоинство. И, как следствие этого, у него был слабый желудок.
Инспектор кивнул. Он ознакомился с делом месье Вессера еще в Париже и получил примерно такую картину.
— А месье Шалон?
— Он был старше — так же, как и я, когда выходила замуж за него.
— У него тоже был слабый желудок? — с мягкой иронией поинтересовался инспектор.
— Естественно. Лучше сказать, со слабой волей. Может быть, не столь груб, как Вессер. Но по сути своей, возможно, хуже, потому что здесь у него было много знакомых среди немцев. Зачем они так лезли из кожи вон, чтобы у нас были самые лучшие, самые недоступные продукты и тонкие вина, когда дети на улицах падали в обморок от голода? Может быть, я и убийца, инспектор, но прежде всего я француженка. Поэтому я без всяких угрызений совести решила для себя, что Шалон должен умереть так же, как умер Вессер.
Очень спокойно, чтобы не прервать нить ее рассказа, инспектор спросил:
— Как, мадам Шалон?
Она повернулась к нему. На лице играла улыбка:
— Скажите, вам знакомы такие блюда, как «индейка, фаршированная каштанами»? Или «котлеты де-воляй из дичи по-индийски»? Или «бифштекс из вырезки на сухариках»? Или «омлет-сюрприз по-неаполитански»? Или «наваристый суп а-ля Багратион»? Или «баклажаны по-турецки»? Или «заливное из куропаток под соусом бельвю»? Или?..
— Достаточно, мадам Шалон! Я и голоден и пресыщен одновременно. Какое богатство блюд! Какое…
— Вы интересовались моими методами, инспектор Мирон. Я воспользовалась этими блюдами и еще сотней других. И в каждое из них мною было вложено немного… — она внезапно замолчала.
Инспектор Мирон невероятным усилием воли заставил не дрожать руку, в которой была рюмка дюбонне.
— Вами было вложено немного чего, мадам Шалон?
— Вы проводите расследование. Вы знаете, кем был мой отец.
— Жан-Мари Виллеруа, шеф-повар высочайшего класса, непревзойденный ученик несравненного Эскофье. Его называли единственным достойным учеником Эскофье.
— Да, и перед тем, как мне исполнилось двадцать два года, мой отец незадолго до своей смерти признался, что за исключением одной незначительной мелочи — это касается тушения мяса, — ему было бы не стыдно считать меня равной ему по классу.
— Очень интересно. Я преклоняюсь перед вашим искусством.
Инспектору Мирону с трудом удавалось совладать с своими нервами: его удивляла способность этой женщины говорить о не относящихся к делу вещах.
— Но вы сказали, что в каждое из этих несравненных блюд вы вложили немного… чего?
Мадам Шалон повернулась к нему спиной. «У нее красивые плечи, — заметил он, — талия тоже не так уж плоха, а бедра просто восхитительны». Глядя на море, она произнесла:
— Всего лишь капельку своего искусства — и ничего более, инспектор. Искусства Эскофье или Виллеруа. Разве такие люди, как Вессер или Шалон, могли перед ним устоять? Три или четыре раза в день я кормила их самыми разнообразными и изысканными блюдами. Я заставляла их есть до отвала, спать и снова есть, заставляла их пить много вина, чтобы они снова могли есть еще и еще. Странно даже, что они и столько-то прожили, куда уж дольше!
Тишина напоминала доносящееся издалека тиканье часов.
— А при чем тут любовь, мадам Шалон? Простите меня, но именно вы заговорили об этом первой.
— Вкусная пища порождает любовь — или хотя бы некоторое ее подобие. То, что называют любовью, инспектор. У них была я. Я позволяла им иметь несколько подружек на стороне. И так они оба умерли — месье Вессер в возрасте 57 лет и месье Шалон в возрасте 65 лет. Вот и все.
Теперь от этой тишины у инспектора зазвенело в ушах. Инспектор Мирон поднялся так внезапно, что женщина вздрогнула и резко повернулась. Лицо ее несколько побледнело.
— Сегодня ночью мы отправимся с вами в Ниццу, мадам Шалон.
— В полицейский участок, инспектор Мирон?
— В казино, мадам Шалон. Выпьем шампанского, послушаем музыку. Еще немного поговорим.
— Но, инспектор Мирон!..
— Послушайте, мадам. Я холостяк. Мне сорок четыре года. Говорят, я не слишком плохо выгляжу. Есть у меня и кое-какие сбережения. Может быть, я не слишком большая находка для вас, но все же не стоит мною пренебрегать.
Он посмотрел ей в глаза.
— Я хочу умереть.
Он расправил плечи и принял эффектную позу. Глаза мадам Шалон оценивающе рассматривали его самым откровенным образом.
— Если хорошей пищей питаться в меру, — наконец задумчиво произнесла мадам Шалон, — то это совсем не смертельно. Не будете ли вы столь любезны поцеловать мне руку, инспектор Мирон?
Последние комментарии
2 дней 5 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 6 часов назад
2 дней 6 часов назад
2 дней 8 часов назад
2 дней 8 часов назад