Размышления впустую (СИ) [Grafonorojdennuy] (fb2) читать онлайн

========== Опустивший руки ==========

За пыльным стеклом старого окна медленно собиралась ночь. Темень, казалось, просачивалась сквозь пожелтевшие от времени жалюзи. Воздух сдавливал легкие, с трудом протискиваясь через гортань. В ушах гулко билось сердце: бум-бум, бум-бум, бум-бум… Оно уже отвыкло от… таких нагрузок.

Лайонел тяжело вздохнул и вытер лоб дрожащей рукой. Складки мягкого одеяла окутывали его, как морской прибой. Старый матрас давно продавился, и в образовавшейся выемке ему было невероятно удобно. Спокойно, тепло, хорошо… Какой-то миг. Может, два или три. Все-таки послеоргазменная нега способна на какое-то мгновение сгладить острые углы неудовлетворённости во всем; — даже в зависимости от порошка.

Сквозь шум в ушах прорывались рваные вздохи. Рядом с ним прогнулся матрас, и немного приподнялись складки одеяла. «Морское чудище», — с едва заметной улыбкой подумал Доусон, а вслух прохрипел:

— Ты меня уморишь, малец. Уже не двадцать чай.

В ответ — невнятное бормотание и слабое прикосновение. Кончик носа ткнулся ему в плечо и провел кривую линию до предплечья. Лай дернулся и, фыркнув, покосился на его обладателя.

— Щенок, — пробормотал он, приподнимая руку, чтобы видеть мальца получше. — Вечно носопырка холодная.

Махровое одеяло начало подниматься выше и выше, и выше, и выше… Пока из-под него не показалась — «морда чудовища» — вихрастая голова и силуэт ровных нешироких плеч. Темень скрывала его лицо, но мужчина и так знал, что парень улыбается. Он вообще много улыбается, его Сэми.

Мальчишка поднырнул под его руку и приблизился к лицу. Его дыхание отдавало чем-то пряным и душным. Легкой кислинкой. Лай прикрыл глаза.

— Это из-за оттока крови, — прошептал Сэм, тыкаясь холодным носом ему в щеку.

— Вся вниз ушла, да? — хмыкнул Доусон. — Хотя о чем это я. Говорю так, будто не чувствовал… все два часа.

— Да прям, — фыркнул малец и быстро чмокнул его в подбородок. Мягкие губы пощекотали жесткую щетину. — От силы один. Не преувеличивай…

— Это ты себя не обделяй, — шикнул Лай. — Что-что, а трахаешься ты, как Бог, мелкий.

Сэми поморщился, но в кои-то веки промолчал. Слегка выгнув спину — видимо, чтобы размять затекшие мышцы — он стек Доусону на грудь, попутно оставив несколько легких поцелуев на шее и около подмышки. Густые черные волосы неопрятной шелковистой копной рассыпались у Лайонела по плечу. Мужчина с невероятным удовольствием запустил пальцы в эти космы. Да, мелкий. Да. Морщись — не морщись, а трахаешь ты меня отменно.

Хотя в чем-то мальчишка, может, и прав. Лай все возводит в абсолют, но у него, мать вашу, есть на это причины. Они с парнем сошлись, как это говорится, «по резьбе». Зубчик к зубчику, выемка к выемке. Он ещё в том магазине отметил, что сложен мальчуган точно по его вкусу: крепкий, но гибкий, стройный — скорее жилистый вьюнок, чем накаченный шкаф. Косматая шапка черных, как смоль, волос была в легком — и явно намеренно уложенном — беспорядке. Карие глаза с легкой зеленцой смотрели на него спокойно и, главное, не узнавая. Только потом, присмотревшись, паренек начал подозрительно щуриться и коситься, но окончательно все понял, только когда Лай сам все сказал.

«О, а я вас знаю, — объявил он тогда. — Доусон, ага? Это имя я навсегда запомнил. Спасибо брату».

«Твой брат — фанат футбола?» — спросил Лайонел.

«Ага, — кивнул паренек и продолжил с поразительной непосредственностью: — Он вас терпеть не мог. Вечно орал, сидя перед теликом: «Чтобы этому Доусону ноги выдрали!» Или: «Чтоб этот Доусон говном подавился!» Или там: «Доусон, еб…» Эм. «…гребаная сволочь!» Помню, во время одного матча вас такими матами крыл, что…»

«Лондон-Сидней 19**-го? — с улыбкой предположил Лайонел, невольно ощутив прилив ностальгии. — Мы раскатали вас почти всухую».

«Хер его, — пожал плечами Сэм. — Я тогда мелким был. Да и футбол не люблю».

На футболистов, однако, его «нелюбовь» не распространялась — «будь они хоть бывшие, хоть нынешние». Уже на выходе из ТЦ, в котором Сэм умудрился с непривычки заблудиться, они обменялись телефонами. Уже к концу недели, на которой произошло их знакомство, они решили устроить ночевку у Лая с чипсами и пивом. Уже в конце месяца, после, как минимум, семи встреч, они переспали на небольшом диване в гостиной дома Доусона. Лайонелу до сих пор было стыдно это вспоминать — из-за долгого воздержания, половой слабости на фоне постоянного сидения на порошке и, возможно, от переизбытка пылкости его не хватило и на десять минут.

Однако Сэм не растерялся. Поцеловав его в побагровевший, блестящий от пота лоб и понимающе улыбнувшись, пацаненок принялся его гладить и тискать везде, где только можно. Через полчаса он снова был в строю, как штык, и парень вовсю объезжал его, притиснув к спинке дивана, ероша его короткие волосы и покусывая топорщащуюся во все стороны бороду. Та ночь стала точкой невозврата.

Лай никогда не сходил с ума от секса — этой чести был достоин «белый» и только он. С бывшей женой было так же просто, как с любой другой женщиной. С бывшим любовником Бредли было жарко и страстно, но в то же время коротко и жестко. С Сэмом было просто… и жарко, и страстно, и коротко, и жестко… и медленно, и мягко, и нежно, и «с оттягом», и «за пять минут», и… Словом, резьба вошла, как влитая. Не успел он очухаться от полуночных «скачек», как утром паренек уже мял влажными ручонками его поясницу и тыкался липкими губами в ухо, шепча: «Я ток поглажу».

С женой распределение ролей было традиционным, Жокей не терпел никаких «активных» поползновений в свою сторону. Сэму было насрать. Ему и руки было достаточно, если совсем уж невмоготу. В то утро он, впрочем, рукой не ограничился — треп про «поглажу» себя не оправдал. Впрочем, Лаю бы ныть — скулил под мальчишкой, как вшивый пес, да слабо хватался за его шею дрожащей рукой, силясь поцеловать. Было не особо больно, да Сэм ещё и зашлифовал это дело под конец парочкой нежностей и ласк. В общем, сделал все от себя зависящее, чтобы Доусон на следующий день проснулся с ноющей болью во всех возможных местах и в полдень.

Без пацаненка. Оказалось, что тот занятой человек — работает на какую-то фирму непонятно кем. Упер он рано, не успел пот ещё обсохнуть, а Лайонел — глубоко заснуть. Приехал вечером, поздно. И сразу полез лизаться.

Все достаточно быстро полетело к чертям. В своем возрасте и со всем тем грузом дерьма, что он собрал за жизнь, Лай не думал, что может еще на кого-нибудь запасть. Оказывается, может. Да так, что ближе к ночи каждые пять минут выглядывает в окно с высунутым языком — не видно ли вихрастой темной головы?

Голову эту Доусон полюбил особенно. У него с волосяным покровом всегда было не очень. И если борода ещё росла (став едва ли не гуще прежнего), то на башке медленно, но верно растекалось неприглядное светлое «озерцо», волосня редела и истончалась, хотя, по словам Сэма, все ещё была мягкой, приятной на ощупь… что, впрочем, ни в какие сравнения не шло с шикарнейшей шевелюрой самого парня. В такие густые шелковистые космы одно наслаждение зарываться пальцами или носом. Кончики пахли горьковатым одеколоном, но ближе к корням прорезался отчетливый густой аромат кожи. Лайонел млел от этого дерьма. Млел от своего мальчишки, как гребаная старшеклассница-девственница.

Где-то на задворках сознания, затянутого зыбкой пеленой наркотического бреда, он понимал, что дело в физическом влечении. Ему в руки попался счастливый билет — молодой симпатичный заботливый парень, с которым можно поговорить о чем угодно, который не лезет в душу и кувыркается в постели, как самый настоящий демон похоти. Доусон истосковался по ласке, по нежности, по страсти.

А ещё ему просто надо отвлечься. Забыться. Это не будет чем-то долгим и значительным. Когда мальчишка подустанет (или найдет себе кого получше), он сбежит, не забыв на прощанье нежно чмокнуть в щеку, и все вернется на круги своя. Нет смысла привязываться. Более того — это опасно. У него и так в последнее время в жизни творится форменный кошмар. После расставания с Бредом получать хорошую дозу наркоты бесплатно он больше не мог, и как ему теперь жить с этим Лай представлял очень смутно. Можно, конечно, поискать кого-то… попросить кого-то… да ту же…

НЕТ! До такого он не опустится! Бедная девочка с таким трудом вылезла из той ямы, в которую добрый отчим так любезно помог ей спуститься. Не хватало ещё толкать ее на эту скользкую дорожку снова. Ее мать так и не простила ему это… да и, очевидно, никогда не простит. Лай понимал ее, но все равно мучился. Мучился от нехватки внимания, от болезненной неудовлетворенности, от вновь обрушившегося одиночества.

И понимания, что все выше надуманное — размышления впустую, а мальчишка по-настоящему стал ему нужен. Вот, мать твою, нужен, как воздух. Вот! Во-о-от в чем была с ним главная проблема.

— Я хочу остаться с тобой на этих выходных, — неожиданно заявил Сэм, прижавшись щекой к его груди. — Можно?

Лайонел натужно рассмеялся, а внутри его всего опалило холодом от ужаса. Два дня с пацаном это, конечно, изумительно, волшебно… страшно. Черт его еби во все щели… Доусон протер лицо и разгладил бороду.

— Тебе чего, заняться нечем? — хмыкнул он, пропуская сквозь пальцы черные вихры. — Никакая хорошенькая девчонка не ждет?

— Нужна она мне, — фыркнул паренек. И быстро лизнул его сосок. — У меня ты есть.

«И больше мне никто не нужен». Парень это не сказал, но воспаленный мозг Лая сам все услужливо дофантазировал. Лайонелу хотелось выть. Его мир ебнулся вкрай, а он сам в кратчайшие сроки терял все возможные ориентиры. Черт с ней, с наркотой — до ломки ещё есть время подумать, что с этим делать. Черт с ней, с острой нехваткой денег — он какая-никакая, но звезда, сможет на своем полузабытом имени что-нибудь да наскрести. Но что делать с этим прилипчивым щенком? И что Доусону делать с собой?..

Он влип. Он влип настолько серьезно, что даже не хочется представлять в полной, мать ее, мере насколько. Казалось бы, два первых неудачных опыта должны были ясно дать понять: любовь и наркотики — мало совместимые понятия. Лай потерял и жену, и Бреда именно из-за своего «увлечения». И он бы соврал, если бы сказал, что был способен поступить иначе, а главное — что иначе будет способен поступить. Лай не представлял свою жизнь без героина. Грядущая волна абстинентного синдрома заставляла его сердце замирать. Он плохо помнил прошлые ломки — время и порошок многое стерли из памяти — но понимал на каком-то интуитивном уровне, что это будет ужасно. И долго — все же он наркоман со стажем. А тут ещё и Сэм…

— Может, не в этот раз, мелкий? — слабо усмехнулся Лай. — Мы с тобой вообще не просыхаем. Надо же хоть иногда отдыхать друг от друга.

— Нел…

У Лайонела дернулся кадык. Нел. Нели. Громкое, надрывное, шипящее, тягучее, тихое, сдавленное… «Не-е-ели-и-и…» Никто его так не называл. Никогда. Только он, его мальчишка. Да ещё как называл!.. У Сэма хороший голос, высокий и сильный от природы. Он, должно быть, отменно поет. И просто невероятно охерительно кричит. Кричит, стонет, вздыхает, шепчет. Будь он хоть под Лаем, хоть над ним, хоть прижимая его щекой к подушке, хоть елозя губами по его шее, парень звучит охерительно, и Доусону каждый раз сносит башню. Пацаненок, видимо, этот момент раскусил, потому что часто меняет тональность и силу голоса. А, может, и не раскусил. А, может, и раскусил… а, может, и нет… а, может, и да… а, может… Да хер его знает, блять!

Лайонел понятия не имел, как мелкий к нему относится. Что он для него — мимолетное экзотическое увлечение? Способ самоутвердиться, разнообразить скучную рутину?.. Или нечто иное. Разве парням «на-один-вечер» звонят каждый день со словами: «Не хочешь поболтать? Я соскучился…» Разве им дарят тупорыленькие, но милые плетеные браслеты с емким и лаконичным «his»? Разве им покупают продукты, завозят лекарства, готовят обед? У них справляются о здоровье, семье, прошлом?

О том, любят они по-настоящему или нет?

— Нели…

Лайонел страдальчески скривился, понадеявшись, что в темноте этого не будет видно. Нет, пацаненок ещё не спрашивал его про любовь. Он сам как будто стремится всячески избежать этой темы. Но не потому что, сука, не хочет, неа. Потому что сам боится. Боится обжечься. Боится услышать «пшел вон». Так Лаю казалось, и его из-за этого трясло.

— Не надо, Сэм, — слабо выдохнул он в темноту.

Не надо тебе все это, малыш. Не надо. Не надо смотреть на всю эту грязь, отклеивающиеся обои, растрескавшуюся мебель, худое слабое тело, на котором тонкая кожа висит, как старая одежда на вешалке. Не надо видеть, до чего его можно довести, что за дрянь можно в него влить и чем это в итоге для него обернется. Не надо знать, как оно выгибается в агонии судороги, как скалится разбитый рот, как из глотки рвутся скулеж, хныканья и вопли. Тебе не надо быть со мной, малыш. Не надо тратить молодого и прекрасного себя на жалкого и прогорклого урода. Ты себе не представляешь, как от него несет во время приступа… и тебе не надо это представлять! Выйди на улицу, вдохни свежий вечерний воздух, сделай шаг в новую жизнь и оставь позади все, что таится в этом доме, пропитанном болезненными воспоминаниями и застарелым бредом. Тебе оно не надо. Не надо, заклинаю тебя. Не надо…

— Почему? — спросил парень. — Почему ты… такой?

— Какой? — чуть нахмурился Лай.

— Загадочный, — после долгой паузы ответил Сэм. — Тихий. Ты вечно в себе в последнее время. Только отвернусь, и у тебя глаза становятся стеклянными. Дело во мне? Или у тебя что-то?..

Лайонел расхохотался. В голос и от души. Вот ведь мелкий чертенок. Внимательный, прозорливый, дотошный. Доусон обнял его и с удовольствием провел ладонью по ровной линии позвоночника.

— У меня финансовые трудности, — неплохо — как ему показалось — отбрехался Лай. — Моя заросшая старая рожа уже никому не всралась, потому мерч, тачки, диски и прочее барахло тупо простаивают у поставщиков. Деньги вот-вот кончатся. Думаю теперь где взять.

Пацаненок притих на время. Как будто задумался. Точно… вон шестеренки как в голове звенят. Не успел Лай открыть рот, чтобы его остановить, как мелкий затараторил:

— Знаю пару ребят, которые на подработку берут без вопросов и дипломов. Даже не посмотрят в паспорт. Работа, канешн, не самая крутая, и зарплата такая себе, но если ты им понравишься, то…

— Не неси херь, — поморщился Лай. — Что я там делать буду? Ящики таскать? С моей-то комплекцией?

— Могут дать тебе бумажки всякие перебирать, — не успокоился пацаненок. — Деньги немножко посчитывать. Может, тексты пописывать. Как у тебя со слогом?

— Как в плохом хокку, — буркнул Лай и резко добавил, не дав парню заговорить: — Послушай, мне это не подойдет. Я… не очень хорошо себя чувствую.

— Насколько нехорошо? — моментально напрягся малец. — Лекарства какие-нибудь нужны? Может, к врачу?

«Только не к врачу», — содрогнувшись, подумал Доусон, а вслух произнес:

— Ерунда. Так, недомогание. — «Обыкновенная ломка. Ничего необычного». — Мне бы такую подработку, чтобы не выходить из дома. Пару идей, как этого добиться есть, но способы их реализовать… в процессе обдумывания. Потому у меня, собственно, — он щелкнул парня по носу, — вечно стеклянные глаза и постная харя. Прости, что не удовлетворяю, пацан.

— Херня, я тебя любого люблю.

Лайонела словно обожгли раскаленным свинцом, вдобавок ещё и дав хорошенько обухом по голове. Он растерянно моргнул, покосившись на пацаненка. Тот все ещё жался к его боку, припав гладкой щекой к ребрам и положив ладошку на дряблый живот. Большой палец медленно крутил волоски в дорожке волос, идущей от паха. Лица его не было видно, но сам по себе он казался расслабленным. Словно, только что не признание выдал, а простой комплимент отвесил.

— Так ты не хочешь провести со мной выходные? — спросил он, наконец, как ни в чем не бывало. — Прост у меня на следующих контрольный экзамен на курсах. Занят буду по горло.

Доусон долго молчал. Воздух в комнате давил на легкие, душил так, что с трудом получалось вдохнуть. У него все ещё ныла задница и горели синяки на бедрах. Он на миг представил, что с ним будет под конец двух выходных дней, и голова сама собой пошла кругом. Пацан от него отлипнуть не сможет. Порой он ведет себя как гребаный маньяк, и это одновременно возбуждает и пугает. Чего в нем, исхудавшем от недоедания на фоне героиновой зависимости ш-ш-шкелете, такого привлекательного? Мелкий не говорит, но целует так, будто душу выпить хочет. Язык у него юркий и искусный — никаких сравнений с женой или Бредом. Подбородок гладкий, кожа нежная, еще молоденькая. Пальцы цепкие, сжимают крепко, как тиски. Сэм, судя по всему, где-то занимается, потому что фигурка у него в меру подтянутая, а попец вообще что надо — Лай тискал бы и тискал до изнеможения. Впрочем, пацан тоже в долгу никогда не остается… и эти два дня не станут исключением. Но даже не в этом проблема.

Пацаненок ведь не только на секс намекает — Лай уже достаточно хорошо его знает, чтобы читать скрытые желания между строк. Ему хочется поваляться, поспать, посмотреть какой-нибудь фильмец и выпить чего-нибудь некрепкого. Скорее всего, он захочет с ним поболтать о всякой ерунде, повспоминать о чем-то, о чем-то ему рассказать. Балабол он знатный, но слушать его всегда интересно — Лаю, по крайней мере, очень нравилось. Они обязательно послушают рок, съедят что-нибудь жирное или сладкое в два часа ночи, займутся любовью — не путать с обычным трахом! — под какую-нибудь пронзительную симфоническую мелодию. Парень доведет его до пика, сорвет ему крышу, выпьет его всего до самого конца… Чтобы на утро понедельника с трудом расстаться с ним у двери россыпью ласк и поцелуев.

Да, такое уже бывало. И не раз. Пару ли дней, несколько ли… Все равно. Каждая такая встреча выжимала Лайонела досуха… и все сильнее сплавляла его с неугомонным мальчишкой. Что херня, на самом деле. Редкостная херня. Нельзя было такое допускать. Но…

Блять. Кого он обманывает? Он чертов наркоман. По жизни. В принципе. Если что-то доставляет ему с такой силой, что невозможно после этого нормально дышать и жить, то он моментально становится зависим. Жажда внимания, героин, секс… Сэм — его новый, блять, сорт наркотического вещества. Даже нет, хуже. Он — его новая грань зависимости, не схожая ни с какой другой. Зависимости от отношений. От этих сраных нескольких дней, на протяжении которых они живут в своем собственном тесном мирке, недоступном для посторонних. Ему нужна его рука в своей руке, ему нужен шелк его волос между своими пальцами, ему нужны его слова и поддержка в минуты, когда все летит под откос. Ему нужен Сэм Глеррен. Нужен, блять, и все.

Судьба завалилась к нему, как всегда, не вовремя и, как и положено, не спрашиваясь. С небрежным «на» впихнула ему в сердце этого мелкого засранца и свалила хрен знает куда — иметь мозги и души другим несчастным. Лайонел никогда не врал себе и прекрасно понимал, что человек он слабый и ведомый. Падкий на все подряд. У него не было сил сопротивляться. И желания. И ещё меньше его оставалось, стоило только заглянуть в темные блестящие глазенки. Он попался на крючок, как беспомощная маленькая рыбка.

Лайонел боролся с собой, как мог. В этом случае особенно. Наркотики и исчезнувшая слава — это сугубо его дело, никому не сдавшееся и никого, кроме него, не касающееся. Но вот отношения… это уже была игра на двоих. И решения влияли на них обоих. Лай это знал. Всегда знал. Знал, что рано или поздно превратит сказку в кошмар. Погубит все снова — и все равно добровольно тянул эту тянучку дальше. Сладкую тянучку, нежную и вязкую… Знал, да. Он все знал. Ещё в самые первые мгновения.

Лайонел знал, что не откажется от своей зависимости… пока зависимость, измочалив и измотав его до бессознанки, не откажется от него сама.

— Если ты так хочешь, малец, — тихо произнес Доусон, поглаживая нежное молодое плечо.

— Как иначе-то? — хмыкнул Сэм и полез к нему с поцелуем.