Sickness (СИ) [Нюта_Диклониус] (fb2) читать постранично

========== Часть 1 ==========

Отвратительный.

Темноволосый мальчик, упершись трясущимися ладонями в раковину и опустив голову, снова плачет в пустой школьной уборной. Всхлипывает, вздрагивает, старается сдержаться, как может, но слёзы текут сами собой. Это невыносимо. И он просто считает про себя секунды, когда же под потолком уже наконец зазвенит этот чёртов звонок. Уроки — единственное время, в которое никто его не трогает и в которое он может хоть немного успокоиться. Максимум в затылок прилетит маленькая скомканная бумажка и сзади послышится весёлое хихиканье. Но это ведь мелочь по сравнению с остальным, даже не больно, в отличие от удара кулаком…

Отвратительный. Да меня просто тошнит от тебя!

И множество детских голосов, насмешливо повторяющих одно и то же слово, осколками разлетаются в голове. Бьются в ушах, раскатываются гулким эхом от черепной коробки. Так громко, так жутко… И кто ещё удивляется тому, что во многих ужастиках главное воплощение зла — это именно дети? Этот кто-то явно никогда не бывал в школе. Или просто предпочёл мирно забыть, как вместе с одноклассниками задирал того, кто просто был слабее.

Хиде всегда был слабее других. Любимый родителями и бабушкой, трепетно воспитанный, он не привык драться, не привык кулаками отбивать своё право на спокойную жизнь. Ведь это не было ему нужно. Ровно до тех пор, пока он не пошёл в школу. Не попал в этот ад, в котором ежедневно приходилось выслушивать в свой адрес множество колкостей и терпеть щипки, которые с каждым годом, по мере того, как одноклассники взрослели, становились всё жёстче и больнее. Он мог бы пожаловаться родителям или учителям, которые хорошо к нему относятся. Но боится, что из-за этого всё станет только хуже. Лучше уж терпеть, убегать, прятаться, судорожно глотая горькие, обидные слёзы… Надеяться, что это когда-нибудь закончится.

Может, не просто так говорят, что все наши кошмары обычно родом из детства?

Отвратительный. Урод, зубрилка, подлиза!

Хиде давно уже понял, что бы он ни делал и как бы ни старался — одноклассники всё равно найдут, за что к нему пристать. А порой им даже повода не надо, чтобы обозвать, ударить. Ну да, он не похож на них. Несимпатичный, полненький мальчик, тихий и застенчивый, да ещё и учится хорошо и пользуется любовью преподавателей — почему бы не навесить кучу ярлыков и не начать дразнить. Злые существа, хуже взрослых. Им обязательно надо задирать кого-нибудь.

Отвратительный. Отвратительный! Отвратительный!

Истошный крик вырывается из горла, и снова противный смех бьётся где-то совсем близко, хотя рядом даже никого нет. Удар ладонями в стенки раковины, вспыхнувшие яростью воспалённые светло-карие глаза.

— Да сдохните вы все уже! Ненавижу!

***

Знакомый потолок спальни. Такой белый и чистый, что от этого к горлу подкатывается густой липкий ком. Опять кошмар. Хиде нервно сглатывает и, пошевелившись на кровати, прикрывает глаза согнутой дрожащей рукой. Он весь мокрый, дрожит, как мышь, попавшая под проливной дождь, длинные розово-чёрные волосы облепили лицо и шею, покрывшиеся испариной, на майке расплылись неровные тёмные пятна. Болит всё. Плечо, голова, живот. Плечо — от ремня гитары, репетиция накануне слишком затянулась, на весь день. Голова — от недосыпа, от кофе и энергетиков, которые он хлещет литрами. А живот просто напоминает, что его с вечера покормили всего одним небольшим кусочком жареной рыбы. И именно этот кусочек и ворочается сейчас в желудке, тяжёлый, будто он камень проглотил… Просто мерзость. И самое обычное ночное состояние Хиде.

Мацумото тяжело дышит, приходя в себя и убеждаясь, что больше не слышит детских голосов. Садится медленно, ощущая себя сломанной куклой — руки и ноги почти не сгибаются. Надо умыться и переодеться в сухое… И, еле-еле встав, Хиде бредёт в ванную.

Удивительно, до чего же живучими почти всегда оказываются детские кошмары и комплексы. Двадцать лет прошло, а Хиде всё ещё видит и слышит их во снах. Журналисты часто расспрашивают его о детских годах. И кривят губы, когда Мацумото наотрез отказывается рассказывать об этом. Считают, что он это из вредности делает, вздорный, зазвездившийся. Они понятия не имеют, что он пережил. И хотят заставить его пережить это ещё раз.

В большом зеркале, окружённом мелкими лампочками, он видит очертания своей фигуры. Хрупкие плечи, деформированная грудная клетка, выпирающие под тонкой кожей рёбра, узкие мальчишеские бёдра. Весь как одна сплошная торчащая кость, острый. А венчает этот почти скелет осунувшееся, худое печальное лицо в обрамлении густых розовых волос, спутанных и встрёпанных без должной укладки. Бледный, тощий, почти бестелесный. Зато теперь уж точно никому и никогда в голову не придёт обозвать его свиньёй.