О смерти и о любви [Анастасия Алексеевна Макарова] (fb2) читать онлайн

Анастасия Макарова О смерти и о любви

Простыни.

Если Бог и говорит с нами , то только устами влюблённого.

Было бы слишком пошло написать после этого : "окрылённого ", ведь это история вовсе не о полёте , а о приземленности, твердости и земле.

Скорее о родине, что от слово родитель и родинки, которые генетически перерождаются на комочке любви этих влюблённых.

Она заходит в комнату, на кровати лежит обнаженный от пелёнок младенец и рядом его отец , он рассматривает своё дитя – его голову, шею, туловище, пальцы , а потом поднимает голову на мать ребёнка , смеётся и говорит , я насчитал у неё своих родинок 10, а твоих 12, ты победила . Она подходит ближе, ложится рядом и обнимает его.

А простыни, на которых лежат эти влюблённые пахнут небом и детским мылом.

25.10.2018

Наш дом.

Первым в квартиру внесли рояль, потом забежала она – свет моих очей, душа моя – русая девчушка шести лет отроду. Адочка, мой ангел, – крикнул я ей. Она обернулась лишь на секунду и убежала прочь. В квартире запахло молоком и булочками, и пространство наполнилась уютом и теплом, все, что казалось бы нужно было этому дому – это маленькая девочка, которая пахла французскими булочками – моё сердце, что жило в другом человеке и рояль. Она открыла крышку рояля и начала стучать по клавишам своими маленькими и грязными пальчиками, которые она испачкала чем-то вкусным. И тут я понял, это была конфета, а кусочки шоколада уже прилипали к клавишам, она обернулась, и начала хохотать с набитым      ртом      от конфет.

"Знаешь, папа, мне нравится тут, – она схватила подбежавшего к ней маленького белого пса, зажала его и начала кружиться и кричать – "наш папа вернулся, Фифа и теперь это наш дом, Фифа, Фифа, у нас снова есть дом, мы больше не вернёмся к тёте Зое. Никогда-а». Так продолжалось до тех пор, пока она резко не остановилась, подошла ко мне и прижалась к моему животу.

"Я люблю тебя, папа, и буду любить всегда, даже если нам придётся всю жизнь спать на твоей куртке и бетонном полу."

Я постелил ей свое старое пальто, которые было пропитано кровью солдат, которых я выносил с поля боя в лазарет, на крышку рояля, посадил Аду на него, снял с неё ботинки, зажег огрызок свечи, что лежал у меня в кармане брюк и сел за рояль. Я играл Венский вальс, Иоганна Штрауса. Ада легла на живот и смотрела в окно, наблюдая за снежинками, что летели на свет одинокого фонаря и качалась из стороны в сторону в такт мелодии. Я самый богатый, подумал я – богаче меня не было во всем мире в эту минуту. И маленькая девочка засопела в этот момент, бурча под нос "дом, дом, наш прекрасный дом".

"Наш дом», – повторил я шёпотом, и погасил свечу.

20.12.2018.

Венчание.

Ее движения были резки, остры и зычны. Она вошла на кухню уверенной и твёрдой поступью, как будто намеренно разрушая энергию золотисто-багряных лучей заката, которые сыпались на обеденный стол, на котором лежали старые пластинки Вертинского, стояла коралловая миска с недоеденной утренней кашей, и литровая банка с хабариками. Она села на деревянную табуретку, согнула левую ногу в колене, не заметив при этом как заноза стремительно вошла в пятку, правой ногой оттолкнулась от липкого линолеума, который был покрыт маленькими чёрными дырочками – будто снимок рентгена, умирающего от рака лёгких, и начала качаться на табуретке, устремляя пустой взгляд в окно. Спустя пару минут она достала из пачки сигарету, засунула ее в рот, прикурила, но вынимать не стала, сигарета повисла на ее сухих потрескавшихся губах. Из ее алого рта повалил дым, окутывая ее каштановые кудри, что падали на плечи. Не вставая со стула она нагнулась к полу, на котором стояла на половину полная бутылка коньяка – открыла бутылку и начала пить из горла. Коньяк лился по гортани настолько жадно, будто это была борьба за молоко матери, а это его последнее вкушение.

Через четверть часа она вышла во двор, размашисто села на скамью, откинула голову и устремила взгляд в небо. Через долю секунды из парадной вышла девочка лет семнадцати. Женщина вскочила со скамьи, подошла к девочке и коснулась ее предплечья:

–Милая, ты торопишься? Составь мне компанию на сигаретку? Девочка ничего не ответила, они сели и закурили. Сидели молча. Девочка докурила первая, встала со скамьи чтобы выкинуть хабарик в урну и в этот момент женщина заговорила.

–Знаешь, а я никогда его не любила. Нее-т (звучало очень пьяно), я конечно думала, что любила, точнее я врала себе, все эти 25 лет, что мы прожили вместе, я врала себе, что люблю этого прекрасного человека. Ты только не подумай ничего, мы приличные, я вон Вертинского весь день слушала, рыдала:" Пей, моя девочка, пей моя милая, это плохое вино. Оба мы нищие, оба унылые – счастия нам не дано. Нас обманули, нас ложью опутали, нас заставляли любить…"

И она завыла, завыла волчьим воем, захлебываясь в собственных слюнях.

Юная особа всё ещё стояла у урны.

Дама наклонила голову к коленям и невнятно продолжила говорить, задыхаясь от слез.

-Вертинский он прекрасный, да и муж мой чудесный – интеллигент, порядочный, аж противно, ещё и добрый. Но не люблю я его, и эта ёлка тут ни при чем, он припер ее из этого вот леса, на который мы с тобой смотрим каждый день через окно. Ты же над нами живёшь? Да, я видела тебя, ты хорошенькая, лицо у тебя правда злое, но твоя душа, она такая светлая, такая чистая. Милая, ты уж прости меня, что я вот так тебе, тут говорю это всё. Не могу я больше. И уйти от него я не могу. Пять раз мы ходили, и пять раз нам отказали. Может на коленях пойти. Ну что вот мне делать?

Она замолчала. Девочка села рядом, женщина взяла ее за руку и начала целовать её руку.

–Мы встретились случайно, на танцах, мне было около тридцати, у меня уже был ребёнок и муж, я туда пришла с моими школьными подругами, десять лет не виделись.

Он будто влетел в помещение, как

лань, ей богу, а я лишь бросила на него взгляд. И это было так странно, я почувствовала что-то абсолютно иное.

Женщина закурила. -Это слишком комично, правда, ну вот ты веришь в любовь с первого взгляда? Ха-ха-ха. Нет, ты послушай, – я почувствовала спокойствие, такое, вот помнишь, как в детстве, когда мама задерживалась, а позвонить ей было невозможно, телефонов то не было, и мы так волновались, что, вот я, например, иногда даже плакала, я рыдала в голос, от того что мама потерялась, где моя мама, думала я. А потом мама приходила, мы грели чай, я забиралась к ней на колени и утыкалась носом в шею. И все было хорошо и становилось очень спокойно, безграничное какое-то спокойствие.

Так вот умножь это спокойствие на пять. Он вошёл, и я ощутила себя в утробе у матери, будто сам Бог меня туда поместил и убаюкивал, качал на самых нежных облаках. Энергия, понимаешь. Нет, мне не захотелось ему отдаться в туалете, ничего такого. Господи, почему я вообще сказала про этот туалет. Это же даже не любовь, не эта человеческая любовь – это чудо какое-то. Спокойствие. Это так приятно. И уверенность. Это вообще странно, ну как-то так, необычно, это не то, о чем пишут в книгах: ее там тянуло куда-то, они писали письма друг другу. Нет! Спокойствие. Нега, я ощутила негу, возвращение домой. Как-будто кто-то стукнул меня по голове в тот момент и сказал: "ТЫ НЕ ОДИН". И все, вот, нашлось. А глаза – это была какая-то смесь всех глаз моих любимых людей.

Он подошёл ко мне и дотронулся до руки, при этом задавая как бы инертное движение.

Я задрожала от этого прикосновения, но в этой дрожи не было страха – скорее слияние.

Наступила пауза. Женщина стала очень серьёзной, ее веки отяжелели.

–Нам не дают развод в церкви, мы венчались с ним, юные такие, красивые. Пять раз ходили и не дают.

Знаешь, как я устала? Наступила ещё одна пауза. Дама взяла себя за шею руками, так, что ее локти прижались друг к другу. Голова повисла.

-А тому парню я сказала, что я замужем.

Девочка разрушила позу женщины, буквально вырвав ее руку. Дама повернулась к юной особе и впервые посмотрела в ее глаза. В этих земляных глазах она увидела Бога, она увидела храм внутри себя – энергия искрилась. Женщина поцеловала девочку в лоб, сжала очень крепко её руку, после встала и ушла в противоположном от дома направлении.

Молодая барышня сидела на лавочке и очень тихо пела, как бы бурча под нос: "Хитро и тонко, так тонко запутали, даже не дали забыть…"

22.12.2019.

Весы.

Ранним зимним утром, едва открыв глаза, я обнаружила, что наш дом завалило снегом. Сквозь большие окна было почти не видно неба, чёрного зимнего неба, вероятно укутанного звёздами. Я пошла на зов аромата яблочного чая и блинчиков, что готовила мама к завтраку на кухне. С пустым взглядом и ещё не пробудившимся сознанием, я съела завтрак, который на ощущения был сладок. В такое раннее утро вряд ли можно ощутить что-то больше, чем просто констатацию факта вкуса. После завтрака собрав свои вещи и лениво натянув одежду, я вышла из дома. Щеки обдало морозом, по коже побежал тремор, и пробудившаяся полуулыбка на лице не заставила себя ждать. Я шла в школу, падая в каждый сугроб, что встречался мне по пути – моё персональное приветствие снежного царя.

На уроках было скучно, на переменах весело, еда на вкус несколько преобразилась – булочки с сахарной посыпкой казались неземным лакомством, ощущения пробуждались, мир оживал вокруг.

К полудню за мной пришла бабушка, едва уловимая грусть читалась на ее лице, но я сочла это за привычную взрослым серьёзность. Мы шли к нашему дому, и я весело пела песенку, которую мы около часа назад придумали с моей подругой Катей. Бабушка молчала.

Когда мы поднимались по лестнице в наш дом, бабушка спросила у меня, не чувствую ли я чего-то необычного. Я не чувствовала.

Мы зашли в дом, бабушка прошла в гостиную и села в кресло, мягко попросив меня составить ей компанию. Я села рядом, и бабушка сказала:

-Дедушка Коля умер.

И замолчала.

Я смотрела на бабушку и молчала тоже.

В этот момент я ощутила, как наш дом опустел, это чувство можно сравнить с весенним днём, когда с окон снимают портьеры, чтобы их вымыть, и дом будто бы становится нагим. Вся мебель отодвинута от окон и для воздуха будто бы становится больше места, места, которому нет применения. Пустота.

Тогда мне было восемь лет и это был первый раз, когда я познакомилась со смертью. Когда я познакомилась со смертью в шестой раз мне было двенадцать, кажется смерть – это мой лучший друг, думала я.

С каждым новым приходом смерти приходило и смирение. В шестой раз я уже не орала во все горло на кладбище, а стояла в стороне и перебирала пальцами сухую промерзшую землю. Тогда я научилась чувствовать и ощущать каждое мгновение, научилась даже по утрам различать вкусы.

Только вот кутья, которую подавали на каждые поминки, мне была отвратительно сладкой, будто бы я ела чистый сахар.

13.03.2019.

Мёд.

Декабрь 1990 год. Москва, 05:12. Аэропорт Внуково.

Она резко толкнула от себя чёрную, будто только что выкрашенную дверь и застыла в проходе. Деревянное полотно заерзало на петлях и совершило ряд ударов о кафельную плитку. На третьем ударе мужчина, что мыл свои ботинки в раковине обернулся, и ещё не успев разглядеть лицо женщины одел на своё лицо маску ехидной улыбки и покосившегося взгляда, на без того узкие, иссиня -чёрные глаза.

-Выйдите, -тихо сказала женщина, но к последнему слогу добавила серьёзности (это звучало примерно так: Вый-ди-ТЕ!).

Мужчина засмеялся.

-Мне нужно воспользоваться уборной, – продолжила женщина.

-Проходите, проходите – я вам не помешаю , – сквозь ироничный смешок бросил мужчина.

Женщина облокотилась правой рукой о дверь , плотно прижав ее к плитке и молчала.

-Какая фифа, – сказал мужчина, и продолжил мыть ботинки.

-Неужто ваши ботинки так испачкались , пока вы ехали до аэропорта. Не похоже, что вы добирались сюда на трамвае.

Мужчина засмеялся снова, закрыл кран и направился к выходу из уборной.

Подойдя вплотную к женщине он сказал:

-Не думаю, что вас расстроил бы факт моей чистоплотности, будь я вам мужем.

Женщина сделала четыре с половиной уверенных шага вперёд, повернула голову в пол-оборота и сказала:

-Тогда, вероятно ваши ботинки мыла бы я, упаси Господь.

Они засмеялись . Смех был чист и будто искрился вместе с лучиками света от ламп накаливания, которые забрались на уголки кафельной плитки.

***

Мужчина стоял у уборной, почти полностью облокотившись о стену, все с той же ехидной улыбкой.

Дама вышла.

-Когда ваш рейс ? -спросил мужчина.

-Посадка через 30 минут.

-У нас ещё есть время, пойдёмте в кафе, -сказал мужчина утвердительно.

Женщина ничего не ответила, они прошли в кафе и сели за столик.

Байховый чёрный чай обжигал стенки керамической кружки в цветочек и очень приятно грел пальцы женщины.

-Вы из Москвы? Куда летите? -, спросил мужчина.

-К родителям , на север. Нет, я из Балаково, – ответила женщина и откинула чёрные кудри, которые буквально повисли на спинке стула, а большие золотые серьги кольца совершили ряд волнительных колебаний.

Мужчина захохотал.

-Вам смешно? – спросила женщина.

-Я из этого же города. Это судьба, – сказал мужчина, сквозь смех, который набирал обороты.

-Действительно, совпадение.

-Когда вы вернётесь в Балаково ?

-Через месяц.

-Оставьте мне ваш номер телефона.

-Но, я даже не знаю вашего имени.

-Не думаю, что в нашем случае это так важно. Мы с вами знаем друг о друге несколько больше, чем такие условности, -ответил мужчина и протянул блокнот с ручкой.

На лице женщине впервые с их встречи появились улыбка. Обволакивающая тёплая улыбка. Будто в этот момент в байховый чай положили ложку цветочного мёда.

Женщина написал свой телефон. -Мне пора, – сказала она, встала и пошла к выходу на посадку.

-Я вам позвоню , – крикнул мужчина. Прошло семь секунд.

-И через год вы родите мне дочь, -крикнул мужчина ещё громче.

Женщина обернулась. Они впервые посмотрели друг другу в глаза. Мед расплавился.

24.06.2019.

Танец.

Каждую весну во всех домах принято снимать портьеры и мыть окна – открывать для себя возможность созерцать пробуждающийся ото сна мир, во всей полноте красок.

В нашем небольшом южном городе, в тот год, весна пришла довольно рано и выпала на мои школьные каникулы. Собрав сумку с необходимыми вещами на неделю, я села в автобус и отправилась гостить к бабушке. Сладкий морской бриз искрился в воздухе, и окутывал меня, пробиваясь сквозь открытую форточку. Я думала о предстоящих днях свободы и тепла.

На конечной остановке меня встретила бабушка, поцеловала, вручила горсть конфет "на дорожку» (которая составляла 10 минут пешком) и мы пошли к нашему дому. Шли по городской улице, которая оживала и наполнялась воодушевленными весной жителями. Проходя мимо одного из домов, я заметила, что на последнем этаже этого дома нет балкона, балконная дверь открыта и сквозь это пространство в воздух поднимается и развевается на ветру тюль и штора, как бы создавая танец. Я поинтересовалась у бабушки, почему в этой квартире нет балкона.

-Балкон обрушился несколько дней назад, а дама, что стояла на балконе трагично умерла, – поведала мне бабушка.

-Какой ужас! – воскликнула я , резко остановилась и будто оцепенела, не моргая смотря на развевающиеся по ветру ситцевые ткани.

В последствии , проходя мимо этого дома я иногда бросала взгляд на дверь, что теперь вела прямиком в небо, или останавливалась на время и созерцала ситцевые, теперь уже тяжёлые, будто облачённые в бетон, ткани, у которых больше не было возможности вырваться наружу и представлять прохожим свой танец. Я так и не узнала, была ли эта дама одинока или имела большую и любящую семью. Но, ни дверь, ни окно, ни даже форточку я ни разу не видела открытой. Квартира превратилась в вакуум – пространство, которое не нуждалось в жизни. Ибо, теперь, лёгкая душа неизвестной дамы каждую весну танцевала вальс над городом, как бы производя омовение горожан воздушным бризом, что витал в воздухе.

22.04.2019.

Баночка синей краски.

У меня был друг, он жил в деревне на опушке леса, его звали Юрий. Мне тогда было восемь лет, а ему около шестидесяти. Он жил в деревне, куда я приезжала в гости к прабабушке на летние и зимние каникулы. Моя прабабушка была активная, веселая и дерзкая женщина семидесяти двух лет. Всю жизнь она проработала на железной дороге. Она умела гадать на кофейной гуще, но была воспитана, скорее даже собой, в жестких рамках религиозной конфессии, и гадание считалось грехом. Правда иногда, она гадала моей маме. В ее доме все члены семьи всегда должны были трудиться: рано вставать и идти в огород или за плиту. Но, мне судьба подарила наслаждение, я могла высыпаться, завтракать вкусно, не обязательно полезно, могла капризничать и таскать шоколадные конфеты-батончики из комода. И бегать по деревне в платье в горошек.

Однажды мы пошли с бабушкой в гости, там я и познакомилась с дедушкой Юрой. Он был веселый и худощавый, у него был кудрявый черный пес и хомячки. Юрий уделил мне время, и мы начали беседы. Позже я заходила к нему в гости уже одна, играла с хомячками, рассказывала ему свои детские истории, делилась мечтами и горестями, и бегала по двору за псом.

В окрестностях было несколько лесов, мы с дедушкой Юрой ходили в походы, и он рассказывал мне про местность, про заброшенные места, про природу и про жизнь, про жизнь леса и про свободу. Дедушка Юра никогда не пил, в отличии от обывателей деревни. Он всегда был спокойный, веселый и жизнерадостный. Ему не хватало любви, его дети и внуки почти не навещали его, у них были свои дела и заботы.

Год за годом, лето за зимой, я приезжала к бабушке в гости, но всё свое время я проводила с дедушкой Юрой. Я бежала к нему, как только наш автомобиль останавливался, бежала по маленькой улочке и ломилась в дверь. Он открывал и улыбался.

В лесах всегда было свежо, всегда было светло и чисто, я никогда не знала страха, я не знала страха с ним.

Он был моим другом, старшим приятелем, он был тем героем из книжек, самым настоящем волшебником.

Я давала ему свою детскую любовь, свою легкость и свою ветреность. А он наделял меня силой и уверенностью. Любовью. Истинной любовью.

Я всегда возвращалась к нему. Всегда.

Однажды мы сидели у него дома, он разбирал кладовую комнату, и я увидела синюю краску и попросила ее у него. Он отлил мне в маленькую стеклянную баночку немного краски.

Я увезла ее в город, но не найдя ей применения, поставила в кладовой слева на вторую полку сверху.

К моему следующему приезду в деревню дедушка Юра умер.

Я прожила в своей квартире до шестнадцати лет, потом еще три года она пустовала, но баночка с синей краской продолжала ждать.

А я больше не ездила в деревню, потому что там больше не было моего друга.

Теперь он всегда был со мной.

29.07.2014.

Тёплое мороженое на Рождество.

Сегодня, так же, как и вчера мужчина в сером пальто зашёл в парадную на Моховой улице, в дом по номеру 3, поднялся на второй этаж, машинально открыл дверь своей квартиры и нажал на клавишу выключателя света. Сонный белый пёс бежал по недавно отлакированному, но уже весьма старому паркету, цокая коготками. Виляние хвоста маленького и нежного друга было настолько сильным, что внесло в прихожую большую прохладу, чем снег, что упал с пальто мужчины.

Опустившись на колено, мужчина погладил пса, и шерстка заблестела от мягких влажных рук ещё больше.

Сняв верхнюю одежду мужчина прошёл в комнату с камином и сев в кресло зажег торшер. Полумрак помещения сверкал частицами уюта – так видел он, хотя возможно кто-то иной, увидел бы в этом туманное одиночество.

Мужчина смотрел в небольшой оттаявший от морозного узора кусочек в окне. Напротив, в доме горел тусклый свет, но это был не свет торшера, как в помещении, в доме по номеру 3, это был свет свечи.

Нашему герою очень нравилось наблюдать за этим окном, и подмечать тот факт, что лед на окне тает именно в радиусе света свечи. Волшебство, думал он, и сразу же усмехался внутри себя над этой мыслью, и забывал. До следующего дня. До каждого последующего дня.

За несколько дней до Рождества, в двадцатых числах декабря, мужчина так же, как и в прошлые дни зашёл в парадную, поднялся на нужный этаж, зашёл в квартиру, погладил пса, снял пальто и сел в кресло. Но взгляд его будто застыл – окно полностью было покрыто льдом. Подойдя к окну и отогрев его своими ладонями мужчина удивился ещё больше – в окне напротив не горел свет. Свет не горел и все последующие дни до Рождества. И на Рождество.

В Рождество мужчина не снял пальто, не разулся и не погладил пса, а вернувшись в дом решительно прошёл в комнату с камином, бросил резкий взгляд на окно и ещё более уверенно распахнул дверцу серванта и достал с полки последнюю свечу. Мужчина вышел из парадной и направился в дом, напротив. Раз-два-три, считал мужчина пролеты, кажется это здесь. Три тихих удара о входную дверь и тишина.

Через минуту дверь распахнулась.

Женщина в красном платье и светлым лицом открыла дверь.

–С рождеством,– сказал мужчина и протянул свечу, -кажется вам нужнее.

Женщина улыбнулась, в смущении опустила глаза, а вот уголки губ поднялись в верх.

–Благодарю, -сказала женщина, и через некоторое время продолжила, – но кто вы? Откуда вы узнали, что у меня закончились свечи.

–Я живу в доме, напротив. В доме по вечерам так холодно, что лишь ваша свеча отогревает кусочек моего окна, -произнёс мужчина.

Теперь они улыбались вдвоем.

Женщина пригласила мужчину войти, зажгла свечу и легонько, на пол бёдра присела на краешек табуретки.

–Даже не знаю, чем Вас угостить, я не праздную Рождество. В одиночестве этот праздник приносит только большую грусть, сказала женщина и задумчиво повернула лицо, что мужчина впервые увидел ее профиль.

–Ничего не нужно, благодарю…, – начал было мужчина и женщина его перебила.

–Я вспомнила, у меня есть два шарика мороженого, для моих внуков, сегодня они уже вряд ли приедут, а позже я куплю ещё, ну, чтобы было, мало ли они решат навестить свою старушку, – и женщина расплылась в улыбке, от своей задумки.

–Это очень мило с Вашей стороны, но я несколько приболел, думаю мороженое не пойдёт мне на пользу сейчас, -произнёс мужчина, и нотка грусти в его голосе дала знать даме, что он не хотел ее разочаровать отказом.

–А давайте я его погрею, и у нас будет тёплое мороженое. Тёплое рождественское мороженое, – очень игриво произнесла дама и почти взлетела с табуретки.

Мужчина улыбался.

Дама в красном платье погрела два шарика мороженого на керосиновой лампе, поставила глубокую тарелку посередине стола и положила две ложки на стол.

–Тарелка к сожалению, только одна, -смущенно произнесла женщина.

–С рождеством, -произнёс мужчина и поднял ложку с мороженым, совершая такой жест рукой, будто это был бокал с шампанским, засунул ложку в рот и продолжил, – Рождество – это же рождение Бога, а Бог – это единство. Вот и у нас, единая тарелка с самым прекрасным яством, что я когда-либо мог вкушать.

–Это лучшее Рождество, -произнесла женщина, и нырнула в тарелку с мороженым своей ложкой.

Когда тарелка опустела, и наши друзья наговорились, мужчина сказал женщине, что ему пора домой, там его ждёт маленький пёс.

–Как жаль, что мы не оставили ему мороженого, но может быть, вы заберёте тарелку, и он хоть немного порадуется.

–Да, это прекрасная идея.

Мужчина вернулся домой, и первым делом зашёл в комнату, убеждая себя в том, что он хочет проверить, правда ли это все что с ним случилось и увидеть свет в окне, напротив. Хотя на самом деле, он хотел узнать, оттаяло ли окно.

И окно оттаяло!

Волшебство, это точно волшебство, -воскликнул мужчина и присел на колено рядом с псом и поставил миску из-под мороженого.

Пёс всю ночь возил металлическую миску по деревянному полу: дзынь-дзынь-дзынь;цок-цок-цок – будто следущий такт подхватывали коготки .

Мужчина не спал, слушал песню, что играл пёс. Это была песня о волшебстве.

Песня о рождественской сказке:дзынь-дзынь-дзынь;цок-цок-цок.

01.12.2019.

Обед.

Тишину за столом разрушила молодая дама, что очень вальяжно уселась на стул, немного поерзала, окинула живыми и горящими глазами обеденный зал и резко перевела внимание на соседей по столу. Напротив, дамы сидел парниша с бледно-зелёными глазами, яйцевидной головой, слегка покрытой каштановыми волосами и крючковатым носом, который очень стремительно был направлен в тарелку с супом. Слева от парня сидел очень светлый старичок, будто прозрачный: белые пушистые волосы висели на черепушке комочком пушистого и рассыпчатого снежка, лицо было осыпано морщинами, а пустые, напряжённые и глубокие серые глаза будто застыли в яблоках и лишь изредка наполнялись солоноватой жидкостью. Напротив, старика сидела соседка по комнате той дамы, что только что вошла в обеденный зал. Соседка имела Иссиня -чёрные волосы, едва касающиеся плеч, цепкие карие глаза и сияющую кожу, которая будто отражала лучи утреннего солнца.

–Сегодня впервые за это долгое и северное лето вышло солнце, вы очень удачно прибыли, произнесла соседка молодой дамы.

–Да, весьма. Моя поездка сюда состоялась неожиданно, буквально несколько дней назад мой муж подарил мне путёвку …, и дама начала длинный и очень открытый рассказ, который перетекал в истории и множественные лирические отступления, и был не свойственен для здешних обитателей. Когда приём пищи был завершён, дама улыбнулась. Ярко- красная помада все ещё ровным и гладким слоем лежала на ее губах, два острых каблучка ударили о кафельный пол, дама встала, пожелала прекрасного дня своим новым знакомым и скрылась за горизонтом.

Так проходили все приёмы пищи, нарядная дама никогда не меняла цвет помады, рассказывала истории, делилась событиями и впечатлениями от увиденного в природных рельефах и очень звонко покидала залу: цок-цок-цок. А соседи по столу всегда молчали, как и все остальные в обеденном зале. Дама явила собой выражение энергии, от которой обитатели будто оцепенели.

Все эти дни в санатории на берегу Балтийского моря светило яркое и пламенное солнце: оно обжигало плечи тех, кто проводил много времени у воды, придавало румянец тем, кто принимал солнечные ванны по расписанию и у всех обитателей возбуждало жажду к жизни.

Спустя три дня в конце ужина дама заявила о своём скором отъезде, а спустя час, когда она уже собирала вещи в своём номере, у неё состоялась такой диалог с соседкой:

–Эти мужчины такие не разговорчивые здесь, погружённые в себя, – произнесла дама, с лица которой все так же не сползала ослепляющая улыбка.

–Они вас так ждали, думаю это стеснение, им это свойственно больше, – ответила соседка.

–Ждали? Что это значит? удивлённо произнесла дама и впервые за все время выражение ее лица изменилось.

–Мы все приехали сюда в первый день лета, почти два месяца здесь, и лишь одно место в обеденном зале пустовало. За неделю до вашего приезда сказали, что скоро прибудет дама. Мужчины спрашивали о вас каждый день, будто ждали в вас спасения.

–Какие забавные, -произнесла дама и закрыла крышку чемодана.

Солнце не покидало санаторный городок до самого конца лета и отъезда отдыхающих. И каждый день в обеденном зале вели бурные и насыщенные разговоры о даме.

24.07.2019.

Игра в прятки.

Первое, что я услышала, ещё сквозь сонное сознание было хихиканье бабушки на кухне и тихий шёпот дедушки. И тут же приятным шлейфом зазвучал аромат и мягкое дыхание булочек с корицей, что лился сквозь щель из-под двери. Я повернулась на спину и открыла глаза, на потолок падала тень от тюли в цветочек, создавая игривый танец с солнечными лучами. Дверь отворилась и заскрипела, это была очень тяжёлая дубовая дверь, неаккуратно выкрашенная, настолько неаккуратно, что капли от краски повисли на ней, как большие бородавки. Бабушка вошла в комнату и тихо села на кровать, правой рукой коснулась моей левой ноги и погладила.

–Зайчик, пора просыпаться, сегодня родительское, мы едем на кладбище, -сказала бабушка.

А на улице потрясающая весна, воздух такой чистый и влажный, продолжила бабушка, вставая с кровати и распахнула портьеры.

Солнце залило комнату. Я встала и побежала на кухню.

–Привет, деда,-промямлила я, села на табуретку и сунула пальцы в середину булочки, вытащила самую сладкую часть и съела, хитро бросая взгляд на дедушку. Он не мог себе такого позволить, ему нужно было есть и жесткую корочку, и всю булочку. А я могла. И сделала тоже самое со второй и третьей булочкой.

Через тридцать минут мы сидели в машине. Это было желтое жигули с темно-зелёным бархатным салоном (салон сшила бабушка). Мы ехали по узким улицам нашего провинциального города к выезду из города и далее по трассе. По пути мы проезжали ТЭЦ, близ которой были выстроены ряд арок. Бетонные огромные арки – самое любимое место в нашем городе (кроме ещё одного). Когда мы подъезжали к аркам я ерзала по сиденью, а мои глаза горели, душа наполнялась предвкушением. Подъехав совсем близко я опрокидывала голову на спинку заднего сиденья и через заднее лобовое стекло начинала смотреть. И считать. Иногда я насчитывала 106, иногда 116, иногда 124. Это было тайной для меня, но число всегда было разное. Истину я так никогда и не узнала.

Дальше мы выезжали за город и пейзажи менялись: лесополоса сменяла безграничные поля ржи, подсолнухов и кукурузы.

–Когда я вырасту и выйду замуж мы с моим мужем построим дом в одном из этих лесов, -говорила я, пока мы ехали. Но, мы обязательно будем венчаться, продолжала я мечтать. У меня будет белое и пышное платье. А вы будете моими самым званными гостями.

Дедушка говорил: а мужа то ты уже нашла? И смеялся.

Через час мы припарковались у входа на кладбище, вышли из машины, выгрузили сумки и пошли к могиле. Я несла пакет с печеньем и конфетами, параллельно обгладывая сухое печенье, я бы даже сказала, что я его сосала, какое-то это очень странное было действо. Кладбище было многолюдно в тот день, деревья и кустарники, что были высажены у могил уже цвели, и будто закрывали могилы. В целом кладбище можно было сравнить с парком. Я себя там так и ощущала. Очень спокойно и свободно. На тот момент я уже много раз была на кладбище, поминках и похоронах у знакомых моих бабушки и дедушки. Это было такой нормой, среднестатистическим времяпрепровождением выходного дня. Как только мы подошли к могиле, бабушка начала выдёргивать сорняки, а дедушка сажать цветы. А я села на металлическую скамью за стол, который был выкрашен в белый. Но от краски почти ничего уже не осталось: а то, что осталось, вздыбилось пузырями, которые отлетали, как только ты присаживался. На стол я положила пакет с яйцами и начала их чистить: тук-тук-тук, стучала я по столу. У этого стука было особенное эхо, будто я стучала в пустой шар. Закончив с яйцами я отправилась гулять по соседним могилам. Я рассматривала фотографии, цветы и оградки. Я ходила между могилами как по лабиринту и загадывала в голове, а вот сейчас будет женщина, а вот тут мальчик, а вот тут старик. Особенно мне нравились не белые памятники, а памятники фигуры или, например, памятник в виде ангела.

Я не понимала, что это когда-то были живые люди. То есть понимала, но не могла ощутить скорби и грусти от того, что их больше не было. Я ощущала свободу и покой. Будто мы приехали в гости, где мы так любимы и любим. Только нам почему-то никто никогда не отвечал.

Когда бабушка и дедушка заканчивали работу у могилы, мы выпили чай из термоса, оставили немного конфет и пряников на могиле и поехали домой.

К следующему «родительскому» умер дедушке по папиной линии, ещё через два года умер мой отец, далее бабушка, прабабушка и дядя. Каждая смерть была овеяна тревогой, страхом и горечью. Первые разы я не понимала, что я теряю этого человека навсегда. Казалось, что это какая-то ошибка. А потом я прочувствовала – это чувство потери можно сравнить с пулей, что вылетает из дула пистолета, где пуля – это человек, а пространство куда стреляют это бесконечность. Конечность.

Больше я не ощущала на кладбище покоя, бродить между могил как по лабиринту перестало быть актуальным и интересным, игра перестала быть игрой. Я шла по кладбищу так, как шёл теперь каждый взрослый: напряжённо и целеустремлённо. К кому-то конкретному. К кому-то с кем очень хотелось поговорить.

01.03.2019.

Поцелуй в сердце.

Одиннадцать лет, раз в месяц, четвёртого числа я посещаю библиотеку Маяковского, с намерением продлить или взять новые книги для домашнего чтения. Ни один раз я задавилась внутренним вопросом, от чего я не покупаю книги, а выбираю этот путь, и у меня был ответ: библиотечные книги несут в себе помимо информации создателя сокровенность и историю тех, кто их читает – предыдущие чтецы всегда оставляют после себя пометки и разнообразные закладки в виде обёрток от конфет, газетных обрывков или выписок со счётов. Я так же оставляю послания своим незнакомым, но уже очень близким друзьям.

Выходя из библиотеки с полным рюкзаком книг я направляюсь вверх по набережной реки Фонтанки и пройдя несколько кварталов и вдохнув свежий речной воздух, сворачиваю на узкую и тихую улицу. Улица носит название Шпалерная. На втором этаже третьего дома по чётной стороне, некоторое время спустя после моего первого посещения библиотеки, в жаркий июльский полдень я увидела бабушку, что смотрела в открытое окно, облокотившись на подоконник. Я помахала бабушке, и она ответила мне тем же жестом и улыбкой. Спустя месяц бабушка снова была в окне, увидев ее я остановилась. Мы смотрели друг на друга и улыбались.

Проследив тенденцию моих визитов в библиотеку в течении года, бабушка начала встречать в окне меня все чаще и чаще. Пока это не превратилось в безмолвное ежемесячное свидание. В зимний период времени бабушке приходилось готовиться ко встрече со мной – растирать ледяное стекло своими сухими, но тёплыми руками.

С тех пор моё посещение в библиотеку стало сокровенным таинством. Четвёртое число отмечено на невидимом календаре встречей с близким другом – сияющими зелёными глазами и увесистым предзнаменованием в виде взмаха ее руки. В этом взмахе таиться живительная сила – сила проживания истинного момента нашего существа и духовной близости.

Этот жест стал для меня самым тёплым воздушным поцелуем. Поцелуем в сердце.

13.05.2019.

Гладь.

Каждую весну уже как 30 лет я встречаю в лесу. Первого марта я собираю рюкзак с чаем, орешками, бутербродами, беру трубку, табак и отправляюсь в Комарово. Этот год не стал исключением, я прибыл в лес, долго бродил один, слушал первое пение птиц. Каждое дерево мне казалось одновременно и очень знакомым и очень новым. Вот это подросло, вот это срубили.

На этом пути я всегда обращал своё внимание на один дом, в котором всегда горел свет, даже днём, но с каждым годом он становился все более шатким, было видно, что никто не занимается его поддержанием и ремонтом. Я бросал на него взгляд, ловил себя на этой мысли и всегда проходил дальше. Я не решался зайти. Но не сегодня. Я отворил калитку к дому, как ни странно она не была заперта, подошёл к двери и постучал.

Мне открыла дверь очень маленькая и улыбчивая старушка. Она посмотрела мне в глаза, немного наклонила голову, как бы выражая недоумение и немного отодвинулись от прохода, распахнув широко дверь, давая понять, что я могу войти.

Первое, что я увидел, когда вошёл были ярко-розовые розы, огромный букет, около 300 штук, что стояли на столе.

–Какие прекрасные у вас цветы, – сказал мужчина.

–Утренние, – ответила женщина, закрывая входную дверь, и добавила – проходите в гостиную, я недавно растопила камин.

Мы сели у камина, и я спросил:

–Вы живете здесь одна?

–Да, уже давно. Хозяйки дома 19 лет как ни стало, – ответила старушка и глубоко вздохнула.

–Сегодня день ее смерти. Она у нас утопленница, в тот день, девятнадцать лет назад так же, как и сегодня, весна оказалась очень ранней, лёд сошёл ещё в феврале. Пойдёмте я покажу вам его.

Мы прошли по коридору и вышли в столовую, где из окон открывалась идеальная гладь. Складывалось такое ощущение, что его вообще не существовало, бездна.

–Ого! – Воскликнул я. Никогда не видел такой глади.

Старушка улыбнулась и предложила чай.

Я сел у камина,

Старушка принесла чай:

–Меня зовут Дороти, а вас?

Я представился и задал вопрос:

–А как звали даму?

–Эрна, в переводе с немецкого борющаяся со смертью. Она и боролась, была писателем, все время хотела увековечить слова, будто они живые. У нас целая библиотека, я покажу вам позже. Мы переселенные немцы, во времена Екатерины род Эрны прибыл в Россию, а я приехала с мамой, она служила, а когда я подросла стала служить тоже. Я почти и не покидала этого имения с детства.

–А в каком возрасте утонула Эрна? Спросил я.

–Ох, она была так молода, так юна и наивна. Но в ней была какая-то зрелость, я думаю ее поступок был очень зрелым. Но, это, наверное, я сужу по ее творческой душе, такой легкой и светлой, как весеннее небо, которое здесь так редко. И Доротея разлила чай по кружкам, приговаривая: кажется, заварился.

–Расскажите?

–В тот день она проснулась рано, около 5 утра, вышла в столовую и долго смотрела на гладь озера, отказалась от завтрака, а позже заперлась в библиотеке и не выходила до вечера.

Вечером она спустилась к ужину, нарядная. Я обратила внимание на ее глаза в тот вечер, они были припухшие, было видно, что она очень долго плакала. Но глаза были красивые, в обычные дни веки у неё были опущены, такое строение, а как только она поплачет, они набухали и превращались в миндалины, и так горели, так горели, но горели от горечи, превращаясь постепенно в стекло.

После ужина, она сказала мне, чтобы я не запирала никакие двери на ночь. И что она ляжет раньше.

Утром следующего дня она не спустилась, я пошла ее проверить и не обнаружила в комнате и постель не была расстелена со вчерашнего дня. Я отправилась в библиотеку и там обнаружила письмо и ещё кое-что, пойдёмте я вам покажу.

Мы вошли в библиотеку, это была круглая комната, с очень высокими потолками, наверное, метров 5 или 6, и на каждой книжке была приклеена какая-то записка. Стол стоял посередине.

–Зачем каждая книжка подписана? -удивлённо спросил я.

–А вы подойдите поближе, посмотрите, сказала старушка.

Я подошёл к стеллажу и наклонился, чтобы прочитать, там было написано: «я люблю тебя», на каждой записке которую я мог рассмотреть было написано: «Я люблю тебя».

–И на верхних полках тоже самое? Почему вы до сих пор их не сняли?

–Да. Ещё она оставила письмо, лучше я вам его зачитаю, так будет более ясно.

–Да, конечно. И я ощутил у себя в груди легкое недомогание.

Доротея начала читать:

Я проснулась сегодня и поняла, что ты уже не придёшь. В своей груди я почувствовала жжение, как будто маленький еж поселился там, будто он бегал по кругу и царапал своими иголками мою грудь. Я прошла в столовую к завтраку, но съесть ничего не смогла, долго смотрела на гладь озера и не могла ни о чем думать, тремор охватил мое тело, ёж размножался. Я ушла в библиотеку и написала для тебя эти записки с «я люблю тебя». Я никогда не говорила тебе этих слов прежде, потому что не чувствовала этого, не чувствовала любви. Я чувствовала тепло, нежность иногда злость, но не любовь. Я так думала. А оказалось это и была любовь, я писала через любовь к тебе. Я теперь поняла, что не смогу писать.

Каждое утро я просыпалась от прикосновения твоей руки к моей спине, ты гладил меня каждое утро, день изо дня, но не сегодня. И я поняла, что я не смогу жить без твоей руки, без этого прикосновения. Мне кажется, что я и писать то не смогу, как будто я не из своей энергии это дарила миру, как будто твои прикосновения были этой энергией. Прости меня, но я не смогу пережить даже дня без тебя, я не смогу жить надеждой, что ты вернёшься, что ты будешь гладить меня, как и прежде. Эти животные съедят меня изнутри. Эта боль не сопоставима с физической болью. Мне нужно чтобы меня гладили, как оказалось, что это важнее еды, воды и воздуха. Мне нужно чтобы меня гладил ты. Я не могу себе представить, что это будет кто-то иной. Когда я представляю себе это, эти ежи пожирают меня, в этот момент я испытываю самую сильную боль. Ты.Ты.Ты. Только ты. Я люблю тебя. Я была так резка с тобой последнее время, говорила тебе о ненависти, но ты продолжал гладить меня, каждый день, каждый день, но не сегодня. Прости меня, прости за это. Если бы я знала, что я тебя люблю, я бы сделала иначе. Ибо я чувствую иначе. Но эту боль мне не пережить. Я утону сегодня чуть раньше полуночи, если ты не придёшь. А ты не придёшь. Я знаю. Твоя Эрна.

Старушка сделала паузу, после посмотрела на меня, и повернула корпус тела к окну, встав ко мне профилем.

На самом деле она рассталась с Павлом намного раньше, его никто никогда не видел, она встречалась с ним в Петербурге. Подробностей их истории я не знаю. Эрна умерла спустя несколько лет. Она оставила записку и для меня, где она рассказала, что определила для себя так: с того дня как они расстались, она писала каждый день записку и приклеивала ее на книгу, когда была приклеена записка на последнюю книгу, в тот день она и утонула. Ещё она наказала мне держать все двери открытыми, потому что у Павла клаустрофобия и никогда не выключать свет. Собирать каждый день из нашего ботанического сада сорок розовых роз и ставить в гостиной, каждый день разжигать камин к пяти вечера и готовить ужин. Я делаю это уже девятнадцать лет, каждый день.

Дама замолчала. Мы допили чай, отужинали и распрощались.

Я вышел из дома и закурил. Подошёл к озеру и долго долго на него смотрел, вспоминая ее голос: «Павел», из ее уст мое имя всегда звучало по-особенному.

–Я знала, что когда-нибудь вы решитесь зайти. Жаль так поздно, – этими словами Доротея нарушила тишину. -Это вам, и протянула Павлу маленького ангела, связанного из белых ниток. – Она хотела отдать Вам его в тот вечер, когда вы не пришли на знакомство с родителями. Она связала двух ангелов. Второго ангела похоронили с ней.

Мои руки дрожали, я стоял и смотрел на ангела, что лежал в них, ангел буквально танцевал от моего дрожания.

В этот момент Доротея погасила свет в доме, и я услышал щелчок затвора.

Раз-два-три.

08.03.2020.

Восприятие.

Край ситцевого платья виноградного цвета едва колыхался на ветру, привнося цветочкам цвета ржи, что гурьбой раскинулись по всему подолу, первую прохладу. Нежное мятное дыхание таилось в этом ветре, будто сегодня на рассвете Бог разлил мятный чай и его бриз накрыл горожан. Виноградная ткань едва касалась голеней юной барышни, а вот россыпь цветов была прижата серым драповым пальто и приятно грело колени, которые немного напряглись от звука рельс и дрожащего асфальта – будто от шторма.

Трамвай № 24 прибыл на остановку и распахнул двери. Раз-два-три – барышня ступала острожно, легко и звонко – удары каблучков о ступени создали на улице Марата эхо в еще сонном Петербурге.

Всего три места были занятыв трамвае: у самого входа в трамвай сидела пожилая и миниатюрная дама с короткими и седыми волосами, которые блестели ярче хромовой ручки, за которую она держалась одной рукой. На руке очень гармонично разместился перстень с аметистом, который хорошо выделял зеленые глаза. Когда дама в платье спелого винограда вошла в трамвай зелёные глаза мягко взглянули на юную пассажирку и мгновенно вернулись на страницу книги Набокова «Приглашение на казнь».

Второе место в трамвае занимал мальчик лет восьми, с огромным синим рюкзаком. Карие глаза блестели и вносили контраст с титаново белыми яблоками – если бы это были глаза не ещё чистого и невинного ребёнка, любой заглянувший в них ужаснулся бы – страшно увидеть Бога в начале седьмого утра.

На другом конце трамвая, в самом хвосте стоял мужчина неясного возраста облокотившись на поручень и держа двумя пальцами дубовую трость. Чёрная кожаная куртка имела потертости, пуговицы были небрежно пришиты нитками разных цветов уже много лет назад и висели, от чего жесткие ткани рубашки в синюю с когда-то белой клеточкой проступали на обозрение. Лицо мужчины было очень серьёзным, но расслабленным, а уголки губ взмывали вверх, казалось, что если дотронуться до них и совершить полукруг они завьются в петлю.

Ия села на одиночное сидение недалеко от мужчины с вечной улыбкой, положила на колени сумку, поерзала ногами и почти тут же закрыла глаза. Двери трамвая закрылись, холодный ветер жадно залетел в салон, но через шесть с половиной секунд остыл в проигрыше с печкой, которую затопили ещё при выходе трамвая из депо.

Трамвай необычно качался из стороны в сторону, это ощущение можно сравнить с томным качанием младенца в колыбели.

Зрачки юной барышни совершили ряд забегов в правый и левый угол глазных яблок и успокоились, Ия заснула.

«Ия стояла у парадного входа огромного дома из красного кирпича с окнами, на которых остекление было разделено на отсеки. В каждом окне маленьких окошечек можно было насчитать около пятидесяти. Фонари тускло освещали улицу. Ия уверенным шагом прошла в здание и принялась подниматься по ступеням. Подступенки были низкими, а проступи широкими, за счёт этого казалось, что ступени не закончатся никогда. Спустя пятнадцать прилётов юная дама поднялась на последний этаж и сразу же оказалась в большой зале без окон. Эта зала больше напоминала арену в цирке – большая круглая площадка, а по периметру кресла. Ия встала в самом центре арены и в этот момент яркий свет прожекторов ослепил ее на несколько секунд. Когда глаза привыкли, юная особа увидела вокруг себя людей – рядом с ней стояли четыре человека: ее мама, жених и две подруги. На креслах поодаль сидели все друзья, приятели и знакомые Ии – по градации близости, на ближних рядах были близкие друзья, выше приятели и на последних рядах сидели едва знакомые ей люди и бывшие любовники.

Мама подошла к Ие первой и слегка коснулась плеча нежной ладонью, нежность прикосновения можно сравнить с лепестком отцветшего тюльпана, который падает тебе руку, когда ты едва касаешься бутона. Юная особа посмотрела в мамины тяжелые глаза и взяла ее за другую руку.

В руке лежала записка, которую мама передала Ие, сказав при этом:

–Милая, мы все собрались здесь сегодня для того, чтобы рассказать тебе о своём восприятии тебя, каждый приготовил для тебя записку.

Ия развернула листок и принялась читать записку от мамы:

«Иногда я думаю, что родила дьявола, от твоей ярости, иногда, что ангела, от нежности тебя переполняющей. Ты злая и добрая одновременно, сильная и волевая, резкая, серьезная …», на этом Ия сложила записку и подняла глаза, перед ней уже стоял парень с ослепляюще белой кожей, покрытой веснушками и бледно-зелёными глазами и протянул записку:

«Когда мы познакомились, в институте, ты была очень дерзкая, неугомонная и резкая, но когда мы оставались наедине: уязвимая, томная и нежная…».

– «Дальше», оборвала Ия, перебив юношу.

К молодой барышне подошла подруга. Они долго смотрели в глаза с напряженными, но спокойными лицами. Подруга передала записку:

«Ты злая! Как коршун. Но какая-то чистота будто таиться за этим всем, будто маленький и беззащитный зверь прячется за этой злостью…». Подруга отошла и на ее место встала вторая:

«В тебе очень много боли и разума. Ты состоишь из любви и цветов, которые много раз ранили. Не дай им пересадить их на обочину, я знаю тебя так хорошо, что мне больно думать об этом…».

Ия подняла глаза и посмотрела на людей сидевших в креслах, они кидали свои записки в воздух и через несколько секунд эти записки были у нее в руках – это было бесконечное количество записок: «злая», «добрая», «надёжная», «искренняя», «заботливая», «токсичная» …

Ия закричала: «НО ЭТО НЕ Я». «НЕ Я» – прозвенело эхом пять раз и все исчезли. Над ареной повисла пронзающая тишина. Молодая барышня побежала по лестнице вниз, считая пролеты: раз- два-три. На третьем пролёте она споткнулась и полетела кубарём вниз.

В этот момент трамвай остановился на остановке и его шатнуло вперёд, Ия резко открыла глаза и увидела, что трамвай все так же пуст. Юная особа наклонилась за книгой Набокова, что упала на пол и в этот момент двери трамвая распахнулись. Молодой юноша поднялся по ступеням.

–А мне больше нравится у Набокова «Защита Лужина», и улыбнулся, прищурив глаза.

Ия подняла свои блестящие карие глаза и мягким взглядом посмотрела на юношу, произнеся:

–Не читала, – одновременно укладывая книгу на колени.

Юноша заглянул в глаза молодой барышне и перевёл взгляд на цветные нитки, которыми были неаккуратно пришиты пуговицы и затем на кольцо с аметистом.

–В музее Набокова отмечают 90 лет роману «Защита Лужина», составите мне компанию? – спросил юноша, но интонацией задал тон утверждения.

Ия растерялась и смущённо посмотрела юноше на воротник – на рубашку в сине-белую клеточку.

В этот момент молодой парень достал блокнот, вырвал листок, написал на нем шесть слов, номер телефона и протянул его юной особе, приговаривая:

–Позвоните мне.

Ия взяла листок и едва коснулась горячих и очень нежных подушечек пальцев нового знакомого.

–Моя остановка, – тревожно произнесла Ия, схватила книгу и выбежала из трамвая.

Добежав до пешеходной части она развернула листок, прочитала послание и обернулась. Уголки ее губ в этот момент совершили ряд волнительных оборотов и завились в петлю. Юноша смотрел на Ию мягким и родным взглядом, будто это был ее муж, с которым она прожила шестьдесят лет вместе.

В записке было написано:

«В ваших глазах я увидел Бога».

30.08.2020.

Зеркало.

Она распахнула шторы резким движением, настолько резким, что казалось запястье не выдержит и слетит с руки. Многозначительные браслеты совершили ряд волнений и звеня повисли на опустившейся руке.

–Эмма уже уехала, – произнесла в пустоту До, и уже более рассредоточенным взглядом окинула свою спальню.

Кровать с мягким бархатным изголовьем цвета топленого молока была расстелена, на кресле с дубовыми подлокотниками, что стояло справа лежало письмо и букетик из сухоцветов. Напротив, кровати стояло большое зеркало, что отражало спальное место и даже клён, который нахально запустил ветку через только что распахнутое окно. Капли дождя зазвенели, падая на паркетную доску, уложенную елочкой и внесли в комнату прохладу октябрьского утра.

Мягкие и ещё тёплые ото сна пальчики молодой барышни очень мягко донесли ее до края кровати.

До села и поджала под себя ноги, но поджала их как-то наполовину, так, будто ей хотелось все ещё ощущать пол, то как он остывает. Большой пальчик правой ноги слегка касался пола и был проводником, единственной частью тела, что едва касаясь этого мира отождествлял До.

Волосы пахли мёдом и маком и наполняли этим ароматом всю комнату, аккуратно падая на плечи.

До смотрела в зеркало. Но это был взгляд не на себя, а на зеркало. В зеркале не было и намёка на ее отражение, будто ее нет, будто она призрак. Такое бывает с двойными зеркалами, когда между смотрящим и зеркалом есть пустота – пространство. Это пространство заполняла тень ее истинного я, что только что вырвалась наружу и впервые посмотрела на себя.

И, о как далеко она была в этом путешествии.

Слёзы заполнили ее глазные яблоки и потекли по щекам и далее на пол. Через пятнадцать секунд эти солёные капли будто заигрывали с каплями воды, что капали с ветки клена. Спустя ещё несколько секунд слёзы уже вступили в бой, и явно выигрывали поединок.

Она пошевелила ногой, вскочила ещё более резче, чем, когда открывала шторы и резко ударила пяткой в самую середину зеркала. Слёзы с щёк упали на зеркало градом, будто в этот момент встряхнули ветку. По зеркалу побежали трещины. До внимательно наблюдала за тем, как зеркало наполняется венами, этими четкими и холодными линиями. У зеркала не было шансов выжить.

Юная особа провела пальцем по самой острой линии осколка и ощутила тепло, кровь побежала по запястью и овила его ещё одним браслетом.

–Кажется мне пора идти, – произнесла До и улыбнулась, бросив теперь уже мягкий и безразличный взгляд на письмо, что лежало на кресле, игнорируя при этом букетик цветов.

Улыбка растекалась по ее лицу так скоро и так искренне, как возникает радуга после дождя, которая также вовремя подоспела, и бросила свой зелёный луч на пятки юной барышни, что убегали прочь из спальни.

26.08.2020.

Перерождение.

На кровати лежали двое. Женщина открыла глаза очень резко, будто вынырнула из воды и начала жадно глотать воздух. Мужчина уже проснулся и смотрел в потолок почти не моргая, казалось, что он ещё спал, и все, что подтверждало его пробуждение – это глубокое и томное дыхание, которое лишь изредка нарушал треск от корочки льда, которой были покрыты стёкла окон спальни этих двоих.

После пробуждения они не коснулись друг друга и не поздоровались.

Женщина села на кровать, положила голову на ладони, просидела так пять секунд и выпрямила спину, издавая глубокий и недовольный выдох. Через пятнадцать секунд она встала, надела тапки и прошла на кухню. Войдя, она включила настольную лампу, налила в чайник воды, зажгла газ и поставила его на плиту. Обернувшись она увидела своё отражение в зеркале, что висело над обеденным столом – лицо было напряженное и осыпано морщинами, будто мелкими шрамами, седые волосы копной падали на плечи, а вот маленький прямой нос был вздёрнут так же, как когда ей было восемь, но этот факт придавал ее пустому взгляду ещё большую грусть. Создавалось впечатление, будто ее глаза выцвели, так же как розовые, когда-то цветочки, которыми было усыпано ее ночное платье.

Через несколько минут на кухню вошёл мужчина и сел рядом с зеркалом.

Женщина приготовила завтрак, налила вишневый чай, но садиться не стала. Она стояла все так же напротив зеркала, но теперь уже смотрела на мужчину, зеркало отражало его загорелую и морщинистую шею, как у шарпея, покрытую длинными и колкими седыми волосами. Затылок был лысый, а ворот рубашки выцвел насколько сильно, что определить принадлежность цвета было почти невозможно.

Ни один из них не произнёс за утро ни одного слова и ни разу они не взглянули друг на друга.

Женщина покинула квартиру через сорок три минуты восемнадцать секунд от пробуждения, мужчина пятью минутами позже.

Около шести вечера мужчина вошёл на кухню, где уже горела настольная лампа, кипел чайник, и женщина так же, как и ранее утром стояла напротив зеркала, только уже в сером классическом костюме. Юбка карандаш не подчеркивала голени, а лишь уродовала их и пережимала вздутые вены.

Мужчина сел на тоже место рядом с зеркалом и под стихающий свист чайника произнёс не смотря на женщину, а куда-то вдаль бесконечного коридора:

–Мне сегодня приснился сон…

Женщина оборвала его, острой фразой:

–Пф, тебе каждый день что-то снится.

Затем поставила кружку с чаем рядом с мужчиной с такой яростью, будто кинула в него гранату.

–Мне приснился очень необычный сон, продолжил мужчина очень мягким, совсем не свойственным ему последние лет десять голосом.

–И что же тебе приснилось? таким же язвительным, как и прежде голосом спросила женщина, но на одну терцию снизив тембр.

–Я сидел в тёмной комнате на стуле, по бокам от меня стояли двое мужчин с направленными на меня оружиями. Напротив, меня сидел мужчина, которого мне приказали убить, если я хочу выжить или нас убьют обоих.

На этом я проснулся.

Женщина перебила мужчину снова:

–Веня, я же говорила тебе, смотри поменьше фильмов на ночь, приснится же такое.

Мужчина не обратил внимания на женщину и продолжил говорить:

–Я думал об этом весь день. Думал о том, смог бы я убить человека, ради своей жизни, или по совести приговорил бы к смерти нас обоих.

–И что же ты надумал? -перебила женщина мужчину снова, задавая язвительный тон на ещё одну терцию меньше.

–Я бы убил его, потому что я не все завершил здесь. У меня ещё остался ряд незавершённых поцелуев.

И мужчина впервые за весь день взглянул на женщину.

–Я вспомнил тебя юную, мы сидели в кафе, а я наблюдал за тобой в профиль, солнце заливало твои русые волосы, плавно спускаясь на длинную и тонкую шею. Ты щурилась и откидывала волосы назад, и передо мной появлялась мочка уха, на которой гурьбой собирались маленькие белые волосики – будто сам Бог посадил этот нежный шуток к тебе на мочку, на это сокровенное место, до которого может коснуться лишь избранный. Затем ты подворачивалась ко мне, совсем зажмурив глаза. Ты ничего не видела, но улыбалась. Улыбалась по-особенному, это была мелодичная улыбка, звонкая, с придыханием и глубоким выдохом, замирающая и останавливающая на восемь с половиной секунд земной шар.

А я сидел и думал только о том, как сильно я хочу коснуться твоей мочки уха.

Наступила пауза. Через три с половиной секунды мужчина продолжил.

–И я бы убил этого мужчину, лишь бы ещё раз поцеловать тебя в мочку уха.

Женщина смотрела на мужчину и плакала, серый костюм от слез окрасился в цвет мокрого асфальта.

Она присела рядом с мужчиной, положила голову на его колени и краем глаза увидела, как из зеркала струёй льётся солнечный свет.

Мужчина наклонился к женщине и впервые за много лет поцеловал ее в мочку уха.

В эту же секунду на лице женщины появилась та самая улыбка с придыханием, которая длилась на много дольше чем восемь с половиной секунд, потому что мужчина не переставал больше целовать женщину.

08.09.2020.