Удачный взгляд [Алексей Аверьянов] (fb2) читать онлайн

Алексей Аверьянов Удачный взгляд

Это был плохой день, дождливый и холодный, несмотря на то, что близилась макушка лета. Я шёл с работы, где моё «обожаемое» начальство в очередной раз устроило головомойку самому виноватому из людей, я ещё и зонт не взял, с первыми каплями настроение упало совсем. Пройдя пару кварталов, я вспомнил, что совсем сегодня не ел, а так… позавтракал на бегу, и всё. Почему? Да сам не знаю, в обед была куча дел, и я всё утешал себя, что позже народу в столовой будет меньше, а когда разобрался с самым необходимым, в столовой всё равно была толпа, я плюнул и ушёл. В отделе чайник сломался: ни чаю, ни кофе, а есть бутерброды всухомятку было совсем тяжко. Вот такой вот день, не задался, и всё меня злило, вспомнил о еде, и в животе заурчало. Конечно же, рядом ничего не было, ну хоть «Ростикс» какой завалящий, так нет, пустая улица, лишь изредка пробегают люди под зонтами и скрываются в одних им ведомых подворотнях. Я, вообще, человек неприхотливый, мне бы и шаверма какая подошла. Ну вот, все мысли только о еде.

Пройдя ещё около сотни метров, я заметил ступеньки и неприметную вывеску «Мы открыты» и ещё меньше — «Литографическое Подворье». Решив хоть от дождя спрятаться, побрёл вниз. Массивная дверь с окошком, дёрнул — закрыто, но рядом звонок, яркий такой, зеленовато-оранжевый, как сразу не заметил, позвонил. С той стороны послышалась тихая музыка и через несколько минут шаги.

— Почитать или поесть?

Я опешил и постоял несколько секунд молча, потом до меня дошла комичность ситуации, и я робко ответил:

— Поесть, у вас же кормят.

Мне открыли. Молодой человек в ярких бриджах и потускневшей рубашке.

— Вы у нас впервые, насколько я понимаю? — я кивнул, и он продолжил. — Смотрите, вон столики, — он показал зал и подвёл меня к порогу комнатки, — здесь бар, можно выпить и послушать музыку, в зале, что за порогом, едят и читают. Говорит только тот, что на сцене, — я посмотрел в зал, но там было темно, — сейчас сцена пуста, — молодой человек улыбнулся. — Также одна из особенностей — это то, что нужно хлопать после выступления: чем громче хлопают, тем больше автор может получить еды и выпивки бесплатно. Меню на столиках, сейчас вас проводят.

Он махнул рукой, и к нам подошла девушка со свечкой в руках.

— Новенький. Проводи в зал на первые ряды, сегодня много не соберём, — девушка кивнула и, достав зажигалку, стала поджигать свечу, молодой человек удалился.

Мы двинулись к входу в зал, девушка была серьёзна, и мне её хотелось как-то развеселить, странно, но мне здесь уже нравилось, хотя обстановка желала лучшего, уж как-то странно всё здесь.

— А позволите вопрос??? — я спросил шёпотом, на грани слышимости, но девушка дёрнулась и, взяв меня за руку, потащила из зала, мы всего пару метров прошли.

— Да, конечно, спрашивайте. Но впредь даже не думайте говорить в зале и телефон выключите, вибрацию слышно.

Я улыбнулся, впервые я был в кафе, где правило тишины строже, чем в библиотеке.

— А почему у вас здесь всё так строго, в зале же почти никого нет и никто не читает. И вообще, что читают, кому хлопать? Объясните, мне очень интересно, я впервые у вас, но что-то есть в этом… кафе.

— Ох… А когда новеньких будет больше, что мы делать будем… О чём Кактус думает… — она замолкла, а я пытался понять смысл последней фразы. Предвкушение еды уже не так успокаивало, и я начинал опять нервничать и злиться.

— Кактус — это наш начальник, вы с ним говорили на входе, это его кафе. Сцена пуста, потому что ещё никто на ней не читает, мы никого не торопим и не заставляем. Читают у нас стихи и прозу, рассказы маленькие или отрывки, но чаще стихи. Почему такая обстановка? Не знаю. Правила Кактус вычитал у Робинсона Спайдера в «Детях Сатаны», там такой же бар был, только музыкальный. Ещё вопросы? — я мотнул головой, идея хорошая, персонал ни к чёрту, я бы даже сказал, ни к сатане.

Мы снова вошли в зал, пламя свечи колыхалось, и я заметил ещё несколько человек, сидевших за столиками: кто-то просто ел, кто-то что-то писал, один мужчина средних лет просто спал. Зал был переделанным залом кинотеатра, сцену я заметил не сразу. Она была, была… даже не знаю, как выразиться… отвратительна. На заднем фоне висел старый хромакей, вернее, два или три сшитых вместе, доски были грубыми, и из них торчали гвозди, их было, наверно, очень много, при свете свечи с расстояния в три-четыре метра всего не разглядишь. Наверху были «Юпитеры», новые и мощные, были и колонки, но микрофона я не заметил, была и кулиса, почему-то одна. А сам зал был в контраст сцене: тяжёлая мебель, только кресла театральные, пол дощатый, но так крепко сбит, что и малейшая досочка не смогла бы скрипнуть, на стенах обои — в полумраке они казались чёрно-белыми, но я видел, видел же, как они отблескивали всеми цветами радуги. Странное место, но даже если не смотреть на сцену, то весьма добротно всё сделано. Мы подошли к столику, девушка опрокинула и придержала мне сидение, я сел, она показала рукой на столик, там лежали три меню, пока я тянулся к одному из них, девушка поставила свечу на стол и ушла. Я всё же взял меню, есть очень хотелось, на первом, красном было написано «Золотой век», на синем — «Серебряный век», и лежала тетрадь в девяносто шесть листов с надписью «Новодел». В «Золотом веке» были деликатесы, как я понял, самые дорогие и редкие, я закрыл. «Серебряный» оказался более или менее привычным, стандартным, усреднённым меню кафе. Я с любопытством открыл «Новодел», там было всё максимально просто, листая его, складывалось впечатление, что его составляли с одной целью: чтобы каждый студент или даже школьник мог себе что-то из него позволить. Под меню лежала памятка: «Если вы захотели поесть, просто поднимите руку, к вам подойдут. Если вы пожелаете выступить, поднимите две руки, вас запишут на выступление. P. S. Между выступлениями Господа обслуживаются только по одному меню. Лица старше восемнадцати — не более пяти блюд «Новодела», лица старше двадцати одного — не более трёх блюд «Новодела», лица старше двадцати пяти из меню «Новодел» не обслуживаются. Исключение составляют выступающие. Если Господа пожелали расплатиться, оставьте свои средства на столике, их позже заберут. Если Господам не хватает средств на то, чтобы расплатиться полностью, оставьте сколько есть. Будете при деньгах, доплатите». Я трижды перечитал последнее предложение и поднял одну руку.

Через полчаса это место было не узнать: почти все столики были заполнены, и то там, то здесь поднимались руки — когда одна, когда две. Я поначалу стеснялся хлопать, и проходящие мимо официантки, улыбаясь, беззвучно показывали мне, как это нужно делать. Я расслабился, хлопал, когда это было действительно хорошо, и хлопал тихо и коротко, когда это было не очень. Я никогда не любил, да и, вернее, не понимал поэзии, большой литературы, я даже художников не понимал, а здесь я окунулся в атмосферу, где творчество было важнее еды, где свобода духа превосходила муки тела. Про муки это мне парень какой-то написал, он выступал, а потом присел за мой столик. Достал блокнот, развернул и просто написал «привет», я улыбнулся и поздоровался с ним, тоже письменно. Оказывается, гвозди торчат специально, это я не ошибся, чтобы было неудобно стоять, хотя те, кто там бывал не раз, знают пятачок, где гвоздей нет, а напарываются лишь новички. Он взял четыре блюда из тетради, всё съел, аж тарелку вылизал и положил на стол лишь пятнадцать рублей да записку «Кактус, прости. Через две недели стипендия, если повезёт, верну. Роман Тохин». Парень убежал, и я остался один за столом. Слушал стихи, трое читали прозу, один раз вышел художник, и я не поверил: спустилась камера и онлайн показывала, как он рисует. Он первый, кто сорвал банк. Я забыл сказать: когда выступления кончались, справа было табло, и чем больше, дольше и громче хлопали, тем больше выступающий мог поесть за счёт заведения. Так этот художник, не произнеся ни единого слова, догнал шкалу почти до золота, два деления не хватило. Но это ерунда, к нему потом Кактус подходил и сам протянул красную папку. Я забыл всё, мне было так хорошо, что когда на сцену повесили табличку «Мы закрываемся через… Скоро» и я глянул на часы, было уже полвторого ночи. Я просидел три часа, как пятнадцать минут, такого не было со студенческих лет, и то мы тогда курсовик писали всей комнатой, а не отдыхали душой. Я вытащил кошелёк и, отсчитав себе на такси, вытряхнул всё на стол. Встал и с глазами, в которых уж чересчур быстро накапливалась влага, пошёл на выход.

В дверях меня догнала девушка, которая провожала за столик, протянула деньги.

— Вы съели гораздо меньше, чем положили. Возьмите, это, наверно, ошибка, — она улыбнулась милой и такой тёплой улыбкой, что влага в глазах могла и побороть плотину, что я держал изо всех сил.

— Это был лучший вечер в моей жизни, у вашего заведения много должников, Рома Тохин, к примеру. Всё то что я тут испытал стоило гораздо большего, чем я оставил, каких-то денег.

С тех пор жизнь моя изменилась, я стал чуть счастливее. Я знаю место, где всё это время пряталась моя душа, она живёт там, желудок её только поддерживает.