Игра в имитацию (СИ) [Эфемерия] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Комментарий к Часть 1

Саундтрек:

Neoni — Wonderland

Приятного чтения!

— Нет, я просто не могу поверить, что он так со мной поступил… — Энид захлёбывается слезами, драматично уронив голову на руки. Она рыдает оглушительно громко, и все присутствующие в кафе с интересом поглядывают на разыгравшуюся сцену. — После всего, что между нами было! Расстаться по смс, Боже милостивый… Это худшее унижение в моей жизни! Нет, ну неужели я не права?!

— Ты права, — меланхолично отзывается Уэнсдэй, с тотальным спокойствием прокручивая в руках изрядно опустевшую кофейную чашку.

Она абсолютно не разделяет столь бурного негодования, будучи твёрдо убеждённой, что институт отношений переоценен и бессмыслен. Но вступать в полемику с соседкой по комнате априори бесполезно. В сущности, Синклер вовсе и не требуется диалог — ей вполне достаточно собственного бессвязного потока слов, который поминутно перемежается всхлипами.

— Вот и я так думаю! — блондинка резко вскидывает голову и шмыгает носом, даже не пытаясь утереть с лица мокрые дорожки слёз вперемешку с тушью. С сокрушенным вздохом она тянется к бокалу с остатками белого вина и опустошает его одним большом глотком. — Нет, я не собираюсь страдать из-за него вечно! Какого хрена этот ботаник вообще о себе возомнил?! Да он должен был радоваться до конца жизни, что я вообще обратила на него внимание!

— Должен был, — равнодушно подтверждает Аддамс, неодобрительно покосившись на пустой бокал соседки. Уже шестой по счёту. А тем временем, Энид только перешла ко второй стадии принятия неизбежного — отрицание сменилось гневом. Всё в точности как в базовом учебнике по психологии. Вот только такими темпами до последнего пункта она попросту не дойдёт. Свалится в алкогольную кому намного раньше. Пожалуй, мелодраматичная сцена излишне затянулась. Пора с этим заканчивать. Уэнсдэй решительно поднимается из-за стола и нащупывает в кармане кожанки ключи от машины. — Энид, поехали домой. Завтра утром нам обеим нужно на занятия.

— Как ты можешь думать о занятиях, когда у твоей подруги случилось… такое?! — Синклер верещит так громко, будто её режут скальпелем без анестезии. Неконтролируемый поток рыданий возобновляется с новой силой. Блондинка ударяет кулачком по столешнице, чудом не задев пустой бокал на изящной тонкой ножке. — Меня никто никогда не бросал, как ты не понимаешь?! Тем более такой недоумок! Да ещё и по смс… Господи, да это же уму непостижимо! Поверить не могу…

— Всё когда-то случается впервые, — философски отзывается Аддамс, машинально возводя глаза к потолку.

По правде сказать, она и сама была немало удивлена поступком Юджина — тот на протяжении лет пяти ходил за Энид хвостиком и буквально заглядывал ей в рот с ужасающим раболепием. А в последний год перед выпускным самопровозглашенная королева школы неожиданно сдалась под напором тихого отличника в нелепых очках — и следующие несколько месяцев элитная академия Невермор стояла на ушах, обсуждая самую странную парочку за последнее десятилетие.

Вот только выпускной неожиданно стал для их отношений финальным аккордом. Синклер поступила в Гарвард, Оттингер остался на родине в Арканзасе. Всё лето они созванивались по видеосвязи, а аккурат перед началом нового учебного года Юджин внезапно отправил лаконичную смс, в которой сухо сообщил о своём намерении расстаться.

И по его милости Уэнсдэй уже третий час выслушивала бурную истерику соседки по комнате вместо того, чтобы готовиться к занятиям. И оттого всерьёз подумывала съездить на выходные в Джерико, чтобы засунуть в глотку Оттингеру его идиотские круглые очки.

— Поехали отсюда, Энид, — с нажимом повторяет она, повысив голос на полтона, чтобы перекричать завывания блондинки.

— Я знаю, что нужно делать! — внезапно заявляет Синклер и с неожиданным энтузиазмом принимается рыться в карманах нелепого розового пальто. А мгновением позже извлекает наружу телефон в чехле кислотно-малинового цвета. — Я позвоню ему прямо сейчас и скажу, что он ублюдок! И что он пожалеет! И что…

— Нет, — Уэнсдэй холодно обрывает эмоциональную словесную тираду. — Ты не будешь никому звонить. Живо вставай и поехали домой.

— Я не хочу домой… — канючит Энид, капризно надувая губы, накрашенные отвратительным розоватым блеском. — Я знаю, как это будет. Ты засядешь за учебники и не будешь со мной разговаривать. А у меня трагедия, понимаешь?! Полный крах, провал, фиаско!

— Никогда не предполагала, что у тебя такой обширный словарный запас, — Аддамс скрещивает руки на груди и закатывает глаза минимум в десятый раз за последние три часа.

Идея оставить невыносимую соседку и уехать одной призывно маячит на горизонте, но неприятное чувство царапает грудную клетку изнутри и не позволяет ей направиться к выходу из кафе. Кажется, люди называют это совестью.

Чертова Синклер явно пьяна и может натворить глупостей. Oh merda, и за какие грехи ей в подруги досталось это невыносимое создание в тошнотворно-ярком платье с оборочками?

— Вставай немедленно, — безапелляционным тоном заявляет Уэнсдэй и, приблизившись к блондинке, решительно дёргает её за рукав.

— Ладно… — сокрушенно вздохнув, та неуверенно поднимается на ноги.

Повышенный градус алкоголя в крови крайне неблагоприятно сказывается на координации Энид. Пошатнувшись на высоких каблуках, она едва не падает — и лишь железная хватка Уэнсдэй спасает её пустую голову от неминуемого столкновения с кафельным полом дешёвой забегаловки.

Почти скрипя зубами от раздражения, Аддамс тянет соседку к выходу, но Синклер отчего-то упирается. На них снова начинают оборачиваться немногочисленные посетители кафе — некоторые даже перешептываются.

— Подожди… — бормочет блондинка, путаясь в собственных ногах. — Смотри.

— Что ещё? — Уэнсдэй с нескрываемым недовольством оборачивается к ней, взмахнув тугим высоким хвостом. Чертовски неудобная причёска, но на привычные удобные косы сегодня катастрофически не хватило времени.

— Йоко зовёт нас на вечеринку, — Энид тычет ей в лицо телефоном.

— Я не знаю, кто такая Йоко. И не хочу знать.

— Вообще-то это наша соседка из общежития ZETA, — деловито сообщает Синклер совершенно бесполезную и заведомо неинтересную информацию. — Смотри, это совсем недалеко отсюда. Давай поедем туда?

— Я скорее отдам на отсечение собственную руку, нежели проведу хоть один час в подобной алкогольной вакханалии, — категорично отрезает Аддамс. Воспоминания о школьном выпускном ещё свежи у неё в голове — и не вызывают ничего, кроме безотчетного раздражения.

— Ну пожалуйста… — голубые глаза блондинки снова наполняются слезами, и она вцепляется в локоть соседки с удвоенной силой. — Мне нельзя быть одной… Иначе я от отчаяния позвоню Юджину, а потом буду неделю корить себя за это. А тебе, между прочим, придётся выслушивать…

Уэнсдэй вскидывает смоляную бровь.

Шантаж это или нет — но аргумент достаточно весомый. Она молчит с минуту, мысленно взвешивая все «за» и «против» — и приходит к закономерному выводу, что лучше вытерпеть час-другой, нежели минимум неделю.

Помимо всех прочих недостатков, Синклер всегда отличалась излишней ветреностью по части романтических связей. А значит, есть немалая вероятность, что на вечеринке она отыщет новый объект воздыханий, и страдания по Оттингеру хоть ненадолго прекратятся.

— Два часа и ни минутой больше, — твёрдо заявляет Уэнсдэй, недовольно поджав губы.

Энид принимается воодушевлённо кивать, всеми силами выражая своё согласие.

Её бестолковый энтузиазм изрядно раздражает — но всё же это лучше бурной истерики.

Похоже, стадии депрессии и торга блондинка благополучно перескочила. Неплохо.

В последний раз окинув захудалую забегаловку презрительным взглядом и мысленно пообещав себе никогда больше сюда не заглядывать, Аддамс решительно направляется к выходу.

Хвалёная вечеринка явно в самом разгаре — когда чёрный Мазерати сворачивает к двухэтажному дому, под колёса буквально вываливается вусмерть пьяное подобие человека. Уэнсдэй едва успевает ударить по тормозам. Колодки жалобно скрипят, и автомобиль останавливается как вкопанный в нескольких миллиметрах от потенциального суицидника.

У Аддамс невольно вырывается вздох облегчения — для полного счастья не хватает ещё поцарапать свежеотполированный капот.

Мысленно проклиная Синклер и её гениальные идеи, она паркует машину на значительном расстоянии от дома. Блондинка нетерпеливо ёрзает на пассажирском сиденье, поминутно прикладываясь к крафтовому стаканчику, в котором налит вовсе не кофе.

Просторный двухэтажный дом, выкрашенный уродливой голубой краской, заполнен людьми, оглушительными басами техно и стойким алкогольным амбре. Уэнсдэй лавирует в толпе, брезгливо скривив губы — окружающая вакханалия не вызывает ничего, кроме омерзения и раздражения. Энид теряется из виду практически сразу, ещё с порога завидев новых друзей — за неделю в кампусе она успела познакомиться с доброй половиной студентов. Её гиперобщительность всегда была за гранью понимания Аддамс.

Длинный коридор приводит на кухню.

Гранитный островок завален грязной посудой и пустыми коробками из-под фастфуда.

Машинально расправляя несуществующие складки на платье, Уэнсдэй подходит ближе и осматривается в поисках пригодной выпивки.

Выбор алкоголя крайне невелик — дешёвое пиво в зеленых стеклянных бутылках, белое вино неизвестной марки и явно сомнительного качества… И водка.

Шестерёнки в голове стремительно вращаются, производя нехитрые математические вычисления. Сто грамм крепкого алкоголя эквивалентно значению 0,5 промилле в крови. Максимально допустимое для вождения — не более 0,8.

Один стакан не повредит.

И однозначно поможет пережить окружающее мракобесие.

Смешав в красном пластиковом стаканчике водку пополам со спрайтом, Уэнсдэй возвращается в гостиную и с ногами взбирается на подоконник. Немигающий взгляд угольных глаз скучающе скользит по шумной толпе — никого из присутствующих она не знает, да и не хочет знать. Большинство людей скучны.

Обычно надменного выражения лица оказывается достаточно, чтобы отпугнуть окружающих, но не в этот раз.

Алкоголь явно притупляет базовые инстинкты самосохранения — уже через несколько минут от шумной компании на диване отделяется парень в тёмной футболке. Судя по тому, как сильно хлопковая ткань обтягивает рельеф мышц, он намеренно выбрал меньший размер, чем полагается.

— Привет, красотка, — парень усаживается на подоконник рядом с ней, сохраняя минимальную дистанцию. — Не хочешь к нам присоединиться? Кстати, меня зовут Кент, а тебя?

Уэнсдэй обводит его внимательным немигающим взором. Сканирует с хирургической пристальностью, отмечая про себя несколько характерных черт. Излишняя самоуверенность в сочетании с типичной внешностью качка. Судя по нахальной улыбочке, интеллект в данном случае — признак скорее рудиментарный.

Слишком примитивно.

Слишком скучно.

И явно ниже её достоинства.

— Проваливай, Кент, — она выносит непоколебимый вердикт с абсолютно равнодушным выражением лица.

— Вот так сразу? — парень явно не привык к категоричным отказам. Тем хуже для него. Кент придвигается ещё ближе и осторожно тянет руку, словно намереваясь дотронуться до её колена. — Может, передумаешь?

— Я знаю минимум три способа сломать тебе палец, — Аддамс выразительно изгибает бровь и понижает голос до вкрадчивого шепота. — Какой продемонстрировать?

— Рехнулась, что ли? — он отдёргивает руку так поспешно, словно коснулся открытого огня.

Уэнсдэй награждает его самым уничижительным взглядом из всех возможных. Кент торопливо подскакивает на ноги и удаляется обратно к дивану, бормоча себе под нос непечатные выражения.

Она едва заметно усмехается и делает небольшой глоток из пластикового стаканчика — слабо разбавленная водка обжигает горло своей крепостью.

Скользнув безразличным взглядом по пёстрой и одновременно безликой толпе, Аддамс пытается отыскать глазами Синклер, но безуспешно. Неугомонную блондинку словно ветром сдуло. В лучшем случае, она предаётся страстному грехопадению из чувства мести Оттингеру. А в худшем… Даже вообразить сложно. Особым благоразумием Энид не отличалась никогда.

Но как только она решает отправиться на поиски соседки, пропажа обнаруживается сама. Синклер выскальзывает из чулана под лестницей и нетвёрдой походкой направляется к Аддамс, опасливо озираясь по сторонам.

Судя по растрёпанным белокурым локонам и не до конца застёгнутому платью, грехопадение всё же имело место быть.

Впрочем, отчитывать блондинку за случайные половые связи Уэнсдэй вовсе не намерена.

Даже наоборот. Пуританские взгляды — архаизм, а биологические потребности есть у каждого — и для их удовлетворения вовсе необязательно ввязываться в сомнительную авантюру под названием «отношения».

— Смотри, что у меня есть… — запыхавшаяся, но довольная Энид усаживается рядом с ней на подоконник и украдкой протягивает руку. На ладони лежат три розоватые таблетки в маленьком пакетике. — Один парень дал мне попробовать. Это настоящий экстази, представляешь?

Аддамс резко вскидывает голову, встречаясь с соседкой глазами — к немалому облегчению, зрачок в центре голубой радужки не расширен.

По крайней мере, ей хватило мозгов посоветоваться, прежде чем глотать неизвестную дурь.

Зная Синклер, это почти подвиг.

— Дай сюда, — Уэнсдэй решительно забирает пакетик и прячет в плотно сжатом кулаке.

— Что ты делаешь? — Энид возмущённо округляет глаза. — Я сотню баксов заплатила!

— Тебе противопоказано употреблять наркотики, — отрезает Аддамс ледяным тоном, не терпящим возражений. — В твоём мозгу и без того катастрофически мало нейронных связей. Жди меня здесь.

Ей категорически претит слоняться по дому в поисках туалета, чтобы спустить в унитаз сомнительные вещества — и за неимением других вариантов Уэнсдэй снова возвращается на кухню. Обойдя островок, она останавливается возле раковины и вытряхивает на столешницу таблетки в форме сердечка.

Розовая химическая пыль взвивается в воздух.

— Жаль, что Нэнси Рейган больше не проводит собраний, — низкий насмешливый голос позади заставляет её невольно вздрогнуть. — Ну знаешь… Просто скажи «нет» и всё в таком духе.{?}[Социальная кампания, часть американской программы «Война с наркотиками» получила широкое распространение в 1980-х и в начале 1990-х годов. Слоган был придуман и использован первой леди Нэнси Рейган в годы президентства её мужа.]

Аддамс резко оборачивается.

В дальнем углу кухни, вальяжно прислонившись плечом к холодильнику, стоит высокий парень с длинными каштановыми волосами, забранными в небрежный пучок на затылке.

Его чётко очерченные губы кривятся в ироничной усмешке.

Проследив направление его взгляда, она раздражённо закатывает глаза.

— Это не моё, — заявляет Уэнсдэй и лишь секунду спустя осознаёт, что это слишком похоже на банальную попытку оправдаться.

— Разумеется, — кривоватая ухмылка становится чуть шире. — Я сразу так и понял.

— А ты у нас кто? — она презрительно прищуривается и мгновенно переходит в атаку. — Наркоконтроль или полиция нравов?

— Не угадала, — он небрежно пожимает плечами с самым равнодушным видом. — Но по воскресеньям я особенно великодушен и готов дать тебе ещё одну попытку.

— Лучше засунь её себе в задницу, — едко парирует Аддамс, будучи твёрдо убеждённой, что лучшая защита — это нападение.

— А тебе палец в рот не клади, да? — парень остаётся тотально невозмутимым.

— Ты необыкновенно проницателен.

Обычно люди уходят, когда она говорит такое.

Сарказм — лучшее оружие от непрошеных назойливых собеседников.

Но он продолжает стоять возле холодильника, разглядывая её так внимательно, словно пытается решить сложную математическую задачу. Это кажется слегка любопытным. Похоже, дешёвая водка ударила в голову гораздо сильнее, чем она предполагала.

— Тебе это не нужно, — назидательно сообщает шатен, кивнув в сторону экстази.

— Откуда тебе знать, что мне нужно? — Уэнсдэй с вызовом вскидывает голову.

И хотя она крайне негативно относится к веществам, вызывающим изменение сознания, его неимоверное спокойствие провоцирует желание продолжить дурацкий спектакль.

Не совсем понимая, зачем она это делает, Аддамс подставляет руку к столешнице и смахивает на раскрытую ладонь розовые таблетки. А потом демонстративно сжимает кулак и прячет руку за спиной — и с мстительным удовольствием отмечает, что парень недовольно хмурит брови.

Цокнув языком, он подходит ближе и крепко стискивает её запястье, принуждая разжать ладонь. Уэнсдэй подчиняется скорее от неожиданности — столь бесцеремонное вторжение в личное пространство на долю секунды выбивает её из колеи.

Таблетки летят на кафельный пол.

Две закатываются под кухонный островок, одна остаётся лежать неподалёку.

— А теперь можешь поблагодарить, — он не торопится отстраняться, практически вжимая её в столешницу своим телом. Вопреки ожиданиям, это вовсе не вызывает отвращения. Черт бы побрал дешёвую водку. — Я только что спас тебя от бэд трипа. И, наверное, от спонтанного секса с каким-нибудь из местных придурков.

— Не самый худший вид взаимодействия, — Аддамс скользит по нему пристальным взглядом исподлобья. Острые скулы, насыщенно-зелёные глаза, приятный древесный аромат парфюма. Вполне приемлемо. Цепкий взор угольных глаз невольно задерживается на его губах чуть дольше положенного, и градус напряжения неуклонно повышается. — Я имею в виду спонтанный секс.

— Вот как? — парень улыбается, от чего на щеках появляются крохотные ямочки. — В таком случае, можешь называть меня Ксавье.

— Довольно дурацкое имя, — колко припечатывает Уэнсдэй и слегка подаётся вперёд, уничтожая последние миллиметры расстояния. Близость сильного мужского тела сиюминутно отзывается приятной тяжестью внизу живота.

— А своё назовёшь? — он наконец разжимает железную хватку на её запястье. Широкие ладони перемещаются на тонкую талию, обжигая своим теплом даже сквозь плотную ткань чёрного платья.

— Эта информация тебе ни к чему, — она понижает голос на полтона, чувствуя, как сердечный ритм стремительно разгоняется. — Вероятность, что мы встретимся снова, составляет меньше одного процента.

— Как хочешь, — к счастью, Ксавье принимает правила игры без возражений. — Что предпочитаешь выпить?

— Я за рулём.

— Я могу заказать тебе такси… после.

— Избавь меня от своих патриархальных замашек, — Уэнсдэй возводит глаза к потолку. Но мысль с такси кажется вполне сносной. — Чёрный ром. Три кубика льда и долька лимона.

Она намеренно выдвигает заведомо завышенные требования, памятуя о скудных запасах алкоголя на этой убогой вечеринке.

Но Ксавье и бровью не ведёт — отходит на пару шагов и открывает один из кухонных шкафчиков, извлекая оттуда непочатую бутылку рома.

Довольно неожиданно.

Очевидно, удивление на секунду отражается на её обычно бесстрастном лице — он тут же самодовольно усмехается.

— Этот дом принадлежит моему хорошему другу, — сообщает Ксавье, доставая из верхнего шкафа два стеклянных рокса. — И здесь есть практически всё. Если знать, где искать.

— Не пытайся меня впечатлить, — Уэнсдэй равнодушно пожимает плечами.

Он копирует её небрежный жест и недвусмысленно кивает головой в сторону лестницы наверх. Мысль вполне здравая — окружающий шум вовсе не способствует хоть немного приятному времяпрепровождению.

Похоже, Ксавье не соврал.

Он действительно прекрасно ориентируется в этом непомерно огромном доме — пропустив первые несколько дверей в длинном коридоре второго этажа, он безошибочно открывает пятую по счёту. За ней оказывается небольшая спальня с широкой двуспальной кроватью и мебелью из светлого дерева.

В простом дизайне нет ничего примечательного — но и вызывающего раздражение тоже.

Вполне приемлемо.

Пока Ксавье разливает тёмно-янтарную жидкость по стаканам, Уэнсдэй усаживается на край кровати, скучающе оглядываясь по сторонам. Круглые настенные часы показывают уже половину второго ночи.

Oh merda.

Всего через пять часов ей вставать на занятия.

Пожалуй, стоит поторопиться.

— У меня мало времени. Давай опустим ту часть, где полагается делать вид, что мы хотим узнать друг друга получше, — Аддамс решительно заводит руку за спину, нащупывая замок на платье.

— Мало времени? — он снисходительно усмехается, стараясь казаться отстранённым, но Уэнсдэй не обмануть наигранным спокойствием. Потемневший взгляд зелёных глаз говорит сам за себя. — Выходит, ты трахаешься строго по расписанию?

— А ты хочешь обсудить моё расписание? — молния расстёгивается с негромким характерным звуком, и плотная чёрная ткань слегка спадает с одного плеча.

— Нет.

Ксавье оставляет бутылку рома на комоде и подходит ближе, не разрывая прямого зрительного контакта. Уэнсдэй поднимается на ноги и неторопливо стягивает платье, позволяя ему упасть на пол. Сквозняк из приоткрытого окна приятно холодит обнажённую кожу — она чувствует, как соски стремительно твердеют под тонкой паутинкой чёрного кружева.

Он восхищённо выдыхает, скользнув тяжёлым взглядом по её телу, и садится на кровать.

Аддамс изгибает бровь и выразительно постукивает по своему запястью без часов.

Он иронично усмехается, но больше не медлит — быстро избавляется от тёмно-синего поло и ловко ловит её за запястье, притягивая к себе.

Уэнсдэй усаживается сверху, ощущая грубую ткань джинсов и твёрдость напряжённого члена.

Ксавье стискивает её талию — очень крепко, почти до синяков, практически до хруста рёбер.

Нежность ему явно не по вкусу.

Неплохо. Очень даже.

Он тянется к её губам, но Аддамс отворачивается в самую последнюю секунду.

— Не называешь имени. Не целуешься, — в его голосе отчётливо угадываются саркастичные нотки. — Что ещё?

— Не привязываюсь к людям, — равнодушно сообщает она.

— Я почти чувствую себя использованным.

— Расскажешь об этом своему психологу.

Ксавье не отвечает.

Его губы ложатся на её шею, задевая бьющуюся жилку и оставляя влажную дорожку до ложбинки между ключицами. Одна рука настойчиво сжимает грудь сквозь кружево бюстгальтера, а вторая скользит по впалому животу и останавливается между бедёр. Длинные пальцы нащупывают клитор — уже от первого умелого прикосновения всё тело Уэнсдэй словно пронзает мощным разрядом тока.

Мышцы внутри сиюминутно отзываются тянущей пульсацией, требовательно сжимаясь вокруг пустоты — и нижнее бельё мгновенно становится влажным.

Не желая тратить драгоценное время на бессмысленные предварительные ласки, она быстро расстёгивает пряжку ремня на джинсах Ксавье и запускает тонкую руку внутрь. Скользит ладонью вдоль напряжённого члена, задевает пальцами чувствительную головку — с его губ срывается низкий приглушённый стон.

А в следующую секунду расстановка сил стремительно меняется.

Ксавье резко опрокидывает её спиной на постель и нависает сверху — окончательно теряя контроль над собой, Уэнсдэй нетерпеливо извивается всем телом, подаётся бедрами ему навстречу, прижимается грудью к обнажённому торсу. Жгучее возбуждение плавит привычную холодность, заставляя её дрожать от желания поскорее ощутить в себе твёрдый член.

Он осыпает хаотичными быстрыми поцелуями её лицо, шею, ключицы… Местами грубо прикусывает зубами разгорячённую кожу, оставляя мелкие созвездия лиловых синяков.

Аддамс катастрофически не хватает дыхания, чтобы возразить против этих собственнических замашек. Но удержаться от маленькой мести она не в силах — бледные пальцы с заострёнными чёрными ногтями впиваются ему в спину, безжалостно раздирая кожу до кровавых царапин.

— Черт, какая ты горячая… — банальный пошловатый комментарий режет слух, но прямо сейчас ей тотально наплевать на любые слова.

Пусть говорит, что угодно.

Только бы не останавливался.

Уэнсдэй прикрывает глаза, концентрируясь на невозможно ярких ощущениях — по артериям словно бежит жидкий огонь, а каждое нервное окончание становится оголённым проводом под смертоносным напряжением. Требовательная пульсация мышц становится невыносимой.

Нижнее бельё давно промокло насквозь, и обжигающая влага стекает по разведённым бёдрам, пачкая светлое покрывало.

Возбуждение туманит мозг и отключает разум — словно сквозь плотный слой ваты она слышит звон пряжки ремня и шелест фольги от презерватива. А в следующую секунду чувствует, как его пальцы отодвигают в сторону мокрую полоску нижнего белья.

А сразу после — первый грубый толчок.

Восхитительное ощущение наполненности срывает с вишневых губ приглушённый стон.

Ксавье мгновенно ускоряет темп движений, погружаясь в неё в жёстком быстром ритме.

Импульсы удовольствия растекаются по всему телу жаркими волнами — Аддамс настолько распалена, что это не займёт много времени.

Острые ногти раз за разом впиваются в его спину, оставляя глубокие следы в форме полумесяцев. Подушечками пальцев она чувствует бисеринки тёплой липкой крови.

Это одуряюще приятно.

Закусив губу в попытках сдержать стоны, она подаётся бедрами ему навстречу и шире раздвигает ноги — угол проникновения меняется, интенсивность ощущений возрастает.

Она настолько мокрая, что с каждым толчком раздаётся характерный пошлый звук.

Он вколачивается сильнее и глубже, погружаясь по самое основание — каждое движение пронзает током неистово пульсирующие мышцы.

Отчаянно желая приблизить момент долгожданной разрядки, Уэнсдэй опускает руку между ног и касается набухшего клитора. Грубые толчки в сочетании с прямой стимуляцией отзываются во всём теле сокрушительным импульсом удовольствия — и через пару минут оргазм накрывает её с головой. С искусанных губ срывается громкий стон, едва не переходящий в крик, а мышцы внутри трепетно сжимаются, обхватывая его член плотным кольцом.

Ксавье делает ещё несколько жёстких размашистых толчков — и замирает с глухим низким стоном, полностью погрузившись в неё.

Аддамс выжидает секунд тридцать, чтобы унять тахикардичное сердцебиение, а потом решительно отталкивает его и принимает сидячее положение, осматриваясь в поисках своей одежды. Он откидывается на подушки, закинув руки за голову, и внимательно следит за её движениями из-под полуопущенных ресниц.

— Черт… Детка, это было потрясно, — судя по интонации, Ксавье улыбается.

— Не называй меня детка, — холодно отрезает Уэнсдэй, машинально закатив глаза.

— Ты так и не сказала, как тебя зовут.

— И не скажу.

Отыскав глазами брошенное на пол платье, она поднимается на ноги и быстро одевается. Приходится повозиться с заевшей молнией — но Аддамс не намерена опускаться до просьбы о помощи. Им больше не о чем разговаривать.

Отныне этот парень со странным именем — навсегда пройденный этап. Приятная, но абсолютно незначительная связь.

— Оставишь свой телефон? — его самонадеянность заслуживает уважения. И одновременно чертовски раздражает.

— Не в этой жизни.

Ей наконец удаётся застегнуть платье.

Наспех поправив высокий хвост, Уэнсдэй быстро покидает спальню и спускается вниз.

Энид обнаруживается на диване — сидя на коленях у парня в нелепой шапке, блондинка сливается с ним в продолжительном поцелуе под дружный свист толпы.

Мерзковатое зрелище.

— Поехали домой, — Аддамс грубо перехватывает её локоть и резко дёргает на себя, отчего Синклер испуганно взвизгивает и едва не падает.

— Где ты была? — немного обиженно спрашивает соседка, надув губы и глядя на неё совершенно пьяными глазами. — Я тебя везде искала.

— Неважно. Нам пора.

Разумеется, незапланированная ночная вылазка не прошла даром — следующим утром Уэнсдэй с поистине титаническим трудом отрывает голову от подушки.

Энид повезло больше — вместо первой лекции у неё окно, и счастливая блондинка продолжает видеть десятый сон, обнимая обеими руками омерзительного плюшевого медведя.

Аддамс едва подавляет желание запустить в неё чем-нибудь тяжёлым, но заметать следы преступления абсолютно нет времени.

Наспех приняв душ и не успев даже выпить кофе, она покидает общежитие, на ходу сверяясь с расписанием. Очевидно, его составлял непроходимый идиот — Уэнсдэй не имеет ни малейшего представления, на кой черт история искусств входит в обязательный список предметов на факультете филологии и английской литературы.

Необъяснимый парадокс.

Благо, нужный корпус расположен совсем неподалёку от общежития ZETA — начинать первый учебный день с опоздания совсем не хочется.

Впрочем, преподаватели Гарварда явно не отличаются элементарной пунктуальностью.

Когда Аддамс входит в аудиторию, до отказа забитую студентами — и кто бы мог подумать, что чушь вроде истории искусств может быть такой популярной — массивный стол перед огромной доской оказывается пуст.

Она окидывает просторное помещение пристальным немигающим взглядом.

Свободных мест практически нет, если не считать самых дальних рядов.

Впрочем, плевать.

Так даже лучше.

Поднявшись по широким ступеням на самый верх аудитории, Уэнсдэй принимается аккуратно раскладывать на столе тетрадь с мягкой обложкой из чёрной кожи и изрядно потрёпанный учебник из местной библиотеки.

Негромко хлопает входная дверь, и мгновенно воцаряется звенящая тишина — очевидно, опоздавший профессор наконец соизволил почтить своим присутствием занудную лекцию.

Аддамс не поднимает головы, продолжая выкладывать на парту письменные принадлежности.

— Прошу прощения за опоздание, — голос преподавателя отчего-то кажется ей смутно знакомым. Странно. А следующая фраза разом вышибает весь воздух из лёгких. — Меня зовут Ксавье Торп, и весь следующий семестр я буду вести у вас историю искусств. Надеюсь, мы все чудесно проведём это время.

Oh merda.

Комментарий к Часть 1

А вот и новая аушка.

Да, я решила, что не только Торпу можно трахать всё, что движется 😅

С нетерпением жду вашего мнения 🖤

========== Часть 2 ==========

Комментарий к Часть 2

Саундтрек:

IAMJJ, Baker Grace — A Different Kind of Blues

Приятного чтения!

— Самые ранние произведения первобытного искусства относятся к позднему палеолиту, — самозабвенно вещает парень с довольно дурацким именем. Ах да, это ведь было вчера. Сегодня он мистер Торп, преподаватель истории искусств в Гарвардском университете. Небрежным жестом откинув назад спадающие на лицо каштановые пряди, чертов профессор отворачивается к доске и принимается сосредоточенно выводить жирным чёрным маркером особенно важные фразы из откровенно скучноватой лекции. — Пожалуйста, пометьте у себя, что поздний палеолит — это временной промежуток от тридцати пяти до десяти тысяч лет до нашей эры. Этот вопрос обязательно войдёт в экзаменационную программу в конце семестра.

Уэнсдэй сидит с неестественно-прямой осанкой и лениво накручивает на палец смоляной локон, выбившийся из высокого хвоста — конспектировать такую элементарную информацию ей совсем не нужно. Она и без нудной лекции знает исторические эпохи наизусть. Но остальные студенты послушно склоняют головы над тетрадями, старательно записывая каждое слово преподавателя.

Oh merda, похоже, она учится с непроходимыми тупицами.

— Кто скажет мне, где были обнаружены первые рисунки времён палеолита? — Торп надевает крышечку на маркер и вальяжно усаживается на край стола, обводя студентов внимательным взглядом.

В аудитории воцаряется мёртвая тишина.

Только две девицы, сидящие на пару рядов ниже Аддамс, не перестают глуповато хихикать и перешёптываться — совершенно очевидно, их бестолковый диалог никоим образом не затрагивает тему лекции.

— Неужели совсем никто не знает? — с наигранным огорчением переспрашивает Ксавье, опуская глаза на собственные руки.

Его длинные пальцы лениво прокручивают крышку на толстом маркере — и в голове Уэнсдэй невольно всплывают дьявольски чувственные и абсолютно бесполезные воспоминания. Всего несколько часов назад эти пальцы — которые больше подошли бы талантливому музыканту или художнику, но никак не обычному преподавателю — властно сжимали её широко разведённые бёдра. Принимая душ сегодня утром, она обнаружила россыпь светло-лиловых синяков на коже.

Зрелище оказалось довольно… возбуждающим.

Oh merda.

Какого черта она об этом думает?

Уэнсдэй машинально моргает и сжимает руки в кулаки до побеления костяшек — заострённые уголки ногтей впиваются в ладони, и слабая вспышка мимолётной боли действует отрезвляюще. Непрошеные образы вчерашнего грехопадения мгновенно отступают.

— Профессор Торп, — одна из хихикающих девиц вскидывает руку и поднимается на ноги, одёргивая вызывающе короткую джинсовую юбку. — Извините, но мы не знали, что к первой лекции нужно было подготовиться.

— Видите ли, мисс… — зелёные глаза Ксавье пристально прищуриваются.

— Эванс. Лилиан Эванс, — девушка снова поправляет юбку и распущенные чёрные кудри, словно пытаясь привлечь побольше внимания к собственной персоне. Её скудоумная подружка снова хихикает как умственно отсталая. — Можно просто Лили.

— Мисс Эванс, готовиться нужно абсолютно всегда, — назидательно сообщает Торп, проигнорировав неприкрытое кокетство. — Попрошу вас всех принять эту информацию к сведению. Что ж, раз никто не знает…

— В пещере Альтамира, — резко выпаливает Уэнсдэй, с вызовом вздёрнув подбородок. Она вовсе не планировала привлекать к себе внимание, но уподобляться кучке безмозглых идиотов оказалось непосильной задачей.

— Тот, кто хочет ответить, должен… — Торп на долю секунды умолкает, столкнувшись с ней глазами. Аддамс спокойно выдерживает прямой зрительный контакт, пока он ровным тоном договаривает остаток фразы. — Поднять руку и встать.

Надо отдать должное его самообладанию — если неожиданная встреча со вчерашней случайной пассией и выбила его из колеи, то Ксавье этого ничем не показал. На его лице с чёткими выразительными чертами не дрогнул ни один мускул. Неплохо. Очень даже.

— Марселино де Саутуола обнаружил пещеру неподалёку от своего поместья в конце девятнадцатого века, — невозмутимо продолжает Уэнсдэй, не утруждая себя необходимостью подняться на ноги.

— Абсолютно верно. Как ваше имя, мисс? — он слегка склоняет голову набок, взирая на неё со странным любопытством.

— Узнаете на экзамене, когда будете ставить мне высший балл, — саркастично отзывается Аддамс, надменно изогнув бровь.

Студенты начинают тихонько перешептываться и озираться на неё с самыми разными выражениями лиц — от удивления до неприязни. Впрочем, ничего необычного. Уэнсдэй давно привыкла к подобной гамме эмоций, направленных в её адрес.

Стандартная реакция скудоумной серой массы — чего ещё можно от них ожидать?

Тотально невозмутимым остаётся лишь профессор Торп.

— Продолжим лекцию, — он с самым равнодушным видом поднимается со стола и поворачивается к доске. — На своде пещерной камеры Альтамира было изображено стадо бизонов. Целых двадцать три фигуры, если не считать те, от которых сохранились лишь контуры.

Аддамс скучающе подпирает голову рукой и отворачивается к окну — историю о испанском первооткрывателе ей рассказал дядя Фестер ещё в пять лет. Старший брат отца всю жизнь грезил исследованиями самых интересных мест и объездил полмира в бесплодных попытках совершить своё собственное легендарное открытие. Правда, все старания оказались тщетны, и в последние годы старший Аддамс забросил экспедиции, обосновавшись в родовом поместье.

Не зная, чем себя занять, Уэнсдэй украдкой достаёт из рюкзака телефон в чёрном чехле и сверяется с расписанием — вместо следующего занятия у неё окно, а потом — лекция по семиотике. Наука о знаковых системах кажется более интересной, нежели история искусств.

Пожалуй, нужно будет заглянуть в библиотеку, чтобы подготовиться получше.

Упасть в грязь лицом перед достопочтенными профессорами Гарварда будет слишком унизительно — она слишком привыкла быть лучшей всегда и во всём.

Остаётся надеяться, что с преподавателем семиотики её не связывает случайный секс на убогой вечеринке. Впрочем, это было бы даже иронично.

Наконец раздаётся дребезжащая трель звонка. Студенты поспешно вскакивают со своих мест, не дожидаясь разрешения Торпа, и принимаются быстро запихивать тетради и учебники в сумки. Уэнсдэй следует общему примеру, желая поскорее покинуть аудиторию — не то чтобы её сильно волнует произошедшее накануне, но оставаться с Ксавье наедине совсем не хочется. Большинство людей склонны романтизировать интимные отношения, а подобная перспектива категорически претит её несокрушимым принципам.

Но слиться с толпой и незаметно выскользнуть в коридор ей не удаётся — когда Аддамс проходит мимо преподавательского стола, чертов Торп незамедлительно обращает на неё внимательный взгляд своих тёмно-зелёных глаз.

— Мисс, задержитесь на минутку.

Oh merda.

Какого черта ему понадобилось?

Уэнсдэй недовольно поджимает губы и машинально расправляет несуществующие складки на платье, пока студенты проходят мимо. Ксавье вальяжно откидывается на спинку крутящегося кресла и скрещивает руки на груди, не отрывая от неё раздражающе пристального взора.

Когда аудитория пустеет, он потирает переносицу двумя пальцами и подтягивает наверх высокий ворот чёрной водолазки. Но Аддамс успевает заметить красноватый след от собственного укуса на его шее. Абсурдность ситуации искренне забавляет — и уголки её вишневых губ невольно дёргается в слабом подобии усмешки.

— Как ваше имя? — упрямо спрашивает Торп уже в третий раз со времён их странного знакомства.

— Уэнсдэй Аддамс, сэр, — она намеренно выделяет обращение особенно ядовитой интонацией и дерзко вскидывает голову.

— Мисс Аддамс, я хотел бы обсудить ваше…

— Расписание? — саркастически вворачивает Уэнсдэй, невольно вспомнив вчерашний диалог перед сексом.

— Нет, — он и бровью не ведёт, сохраняя абсолютное непроницаемое спокойствие. — Ваше неумение соблюдать субординацию. Видите ли, ваша склонность дерзить преподавателю может оказаться весьма… чревата. Прошу учесть это на будущее.

— Ваша склонность трахать студенток может оказаться ещё более чревата, — сиюминутно парирует Аддамс, испытывая раздражение от того, что он пытается отчитывать её словно неразумного ребёнка.

— Ах да, об этом… — Торп снова потирает переносицу небрежным жестом. Если он и испытывает неловкость, то мастерски это скрывает. — Надеюсь, вам хватит ума не трепаться об этом незначительном инциденте. И следите за языком, ваши пошлые фразочки совершенно неуместны в стенах учебного заведения.

Его поучительный тон отчего-то вызывает неуемное раздражение — ей требуется приложить немало усилий, чтобы сохранить привычное бесстрастное выражение лица.

Очередная ядовитая колкость вертится на языке, но Уэнсдэй заставляет себя промолчать. Ни к чему идти на поводу у внезапной вспышки эмоций. Подобная экспрессия явно будет лишней.

— Можете идти, мисс Аддамс, — Торп кивком головыуказывает на дверь и отворачивается к столу, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен.

— Приятно осознавать, что в моих руках вся ваша карьера. Очень повышает тонус, — негромко бросает Уэнсдэй сквозь зубы, прежде чем быстро покинуть аудиторию.

Последнее слово как всегда осталось за ней.

Внезапно накатившее раздражение мгновенно унимается, уступая место мстительному триумфу.

Разумеется, она не намерена рассказывать кому-то о случайной сексуальной связи с преподавателем и тем более опускаться до шантажа — но жизнь часто бывает непредсказуема, и столь выгодный козырь никогда не будет лишним.

Кампус Гарварда поистине огромен.

За неделю пребывания здесь Аддамс не запомнила и половины корпусов, даже несмотря на свою феноменальную память. Неторопливо шагая вдоль аккуратно подстриженных изумрудных газонов и на ходу застёгивая кожанку — сегодняшняя пасмурная погода неимоверно радует — она поминутно сверяется с картой на телефоне.

Навигатор приводит её к двухэтажному зданию из серого камня с высокими окнами и стройными рядами массивных колонн. Великолепие архитектурного стиля весьма впечатляет. Неплохо. Очень даже.

Но стоит Уэнсдэй занести ногу над первой из многочисленных ступенек, телефон в руке взрывается громкой трелью траурного марша Шопена — на экране появляется имя Энид.

Похоже, соседка соизволила оклематься от вчерашней убогой попойки.

Не без раздражения закатив глаза, Аддамс нажимает на зелёный кружок, принимая вызов.

— Чего тебе? — недовольно спрашивает она, впившись холодным немигающим взглядом в собственные массивные ботинки.

— Уэнс, слава Богу, ты ответила! — в голосе блондинки отчётливо угадываются истеричные нотки. — Где ты?! Нам срочно нужно поговорить! Случилось кое-что действительно ужасное!

— Последний раз ты так верещала в пятнадцать, когда лишилась девственности, — чрезмерно эмоциональная болтовня соседки неимоверно злит. Чертова Синклер совершенно не способна излагать информацию чётко и по делу.

— Господи, при чём тут моя девственность?! — как и следовало ожидать, сарказма она не оценила. — Ты можешь прийти в общежитие? Это очень срочно! Правда срочно, пожалуйста!

— Ты кого-то убила?

— Что?! Конечно, нет.

— Тогда я абсолютно не понимаю, почему твой «правда очень срочный» вопрос нельзя обсудить по телефону, — не желая тратить драгоценное время на бессмысленные пререкания с невыносимой подругой, Уэнсдэй быстро поднимается по широкой лестнице библиотеки. И уже намеревается сбросить звонок, но следующая фраза Энид заставляет её замереть на месте.

— Вчера на вечеринке пропал человек.

В их комнате, разделённой на две диаметрально разные половины — утончённую монохромную и тошнотворную яркую — помимо взволнованной Синклер, присутствует ещё одна девушка. Высокая брюнетка в тёмных круглых очках, надёжно скрывающих следы вчерашней алкогольной вакханалии, поминутно всхлипывает и утирает мокрые дорожки слёз дрожащими руками.

Остановившись на пороге и прислонившись плечом к дверному косяку, Аддамс неодобрительно взирает на драматичную сцену.

— Это Йоко Танака, наша соседка по общежитию, — быстро тараторит Энид, ободряюще поглаживая рыдающую девушку по спине. — Прошлым вечером её подруга ушла с вечеринки, но в комнату не вернулась.

— И что? — Уэнсдэй презрительно закатывает глаза, искренне не понимая, чего ради разводить такую бурную истерику. — Может, она осталась у кого-то из знакомых.

— У Дивины здесь нет знакомых… — плаксиво сообщает брюнетка, шмыгая носом. — Мы вместе приехали из Детройта всего пару дней назад. С ней что-то ужасное случилось, я уверена…

Остаток фразы тонет в очередном приступе рыданий. Синклер жалобно изгибает брови домиком и заключает Танаку в объятия — а потом бросает в сторону Аддамс заискивающий взгляд, полный надежды.

— Мои соболезнования, — бесстрастно отзывается Уэнсдэй, не испытывая и тени сочувствия.

— Господи, Уэнс, что ты такое говоришь?! — на щеках блондинки вспыхивает яркий румянец, крылья тонкого носа возмущённо трепещут. Она ёрзает на омерзительно ярком лоскутном покрывале и сильнее прижимает к себе истерично воющую соседку. — Немедленно прекрати нагнетать!

— У моего отца сеть ритуальных агентств, — невозмутимо продолжает Аддамс, раздражаясь с каждой секундой всё больше. — Могу предложить хорошую скидку на гроб.

— Господи, зачем ты её позвала?! — надрывно верещит Танака, уткнувшись лицом в плечо Энид и щедро поливая крокодильими слезами её шёлковую пижаму цвета фуксии.

— Тут я с истеричкой согласна, — Уэнсдэй снова возводит глаза к потолку. До следующей лекции остаётся меньше часа — очевидно, идти в библиотеку уже нет смысла.

— Когда мы учились в школе, Уэнс сама раскрыла дело о маньяке, — не слишком уверенно сообщает блондинка, немного повысив голос, чтобы перекричать надрывные рыдания Йоко. — Она сможет отыскать Дивину, я точно знаю. Неверморского маньяка не могла поймать даже полиция, но Уэнсдэй…

— Я не собираюсь этого делать, — Аддамс холодно обрывает воодушевленную речь Синклер.

Какого черта эти двое вообще решили, что она станет им помогать?

Даже если не брать во внимание очевидное объяснение — пропавшая Дивина явно укатила в закат с каким-нибудь местным самовлюблённым кретином — Уэнсдэй попросту не намерена размениваться на такие скучные дела. Поиски незнакомой девчонки в списке её приоритетов находятся где-то между лекциями по дурацкой истории искусств и разнузданными студенческими вечеринками.

— Ну пожалуйста… — умоляюще канючит Энид, в очередной раз изгибая брови домиком. Во взгляде небесно-голубых глаз теплится робкая надежда. — В полиции отказались принимать заявление, потому что прошло слишком мало времени. Сказали ждать семьдесят два часа…

— И они абсолютно правы, — перебивает Аддамс ледяным тоном, не терпящим возражений.

— Но за это время может случиться, что угодно! — Йоко резко вскидывает голову, безуспешно пытаясь подавить рвущиеся из горла всхлипы.

— Именно, — равнодушно подтверждает Уэнсдэй, лениво разглаживая складки на чёрном атласном платье. — Например, она может объявиться сама. А если нет, скидка на гроб остаётся актуальной. Мне пора на лекцию.

И она быстро покидает комнату, игнорируя доносящиеся из-за спины рыдания.

Корпус, где проходит семиотика, расположен значительно дальше — а опаздывать абсолютно не в её правилах.

Не без труда отыскав нужную аудиторию на третьем этаже, Уэнсдэй усаживается на первый ряд, сочтя предмет достойным своего внимания. Здесь студентов гораздо меньше, нежели на истории искусств — тем лучше. Скудоумная серая масса явно не способна оценить науку о свойствах знаковых систем. До начала лекции остаётся пятнадцать минут, но на большой белой доске уже выведено маркером имя преподавателя. Роуэн Ласлоу. Благо, этот человек ей незнаком — очередной неприятной встречи можно не опасаться.

— Привет, Уэнсдэй.

Oh merda.

Знакомый мужской голос заставляет её недовольно закатить глаза.

Что за проклятая ирония судьбы?

Аддамс медленно поворачивает голову, встречаясь взглядом с кудрявым парнем в нелепой клетчатой рубашке. Тайлер Галпин.

Ещё один пройденный этап, явно не желающий оставаться таковым — во время вступительных экзаменов они приятно провели вместе пару ночей. Всё было вполне приемлемо — до тех пор, пока на третью встречу он не притащил огромный букет пошлых красных роз. Романтичную мерзость Уэнсдэй не оценила — и в тот же день занесла его номер в чёрный список, будучи абсолютно уверенной, что никогда больше с ним не столкнётся. Тайлер намеревался поступать на факультет медицины, и общих занятий у них не предвиделось.

Похоже, что-то пошло не так.

— Зачем будущему врачу семиотика? — прохладно спрашивает она вместо приветствия, скользнув по нему равнодушным немигающим взглядом.

— Я пролетел с медициной, — Галпин широко улыбается, демонстрируя ямочки на щеках, и взъерошивает короткие русые кудряшки. — Недобрал баллов… Всего шесть, представляешь? Пришлось срочно подавать документы на литературный.

— Ясно, — Аддамс отворачивается от него, внутренне досадуя на собственную невезучесть. Пожалуй, в следующий раз стоит поискать кого-то за пределами университета.

— Как у тебя дела? — он придвигается ближе, не оставляя попыток завести заведомо бессмысленный диалог.

— Было неплохо, пока ты не появился, — ядовитый сарказм всегда был лучшим оружием против навязчивых собеседников.

— А ты не меняешься… — Тайлер беззлобно усмехается и наклоняется вперёд, стараясь заглянуть в её бесстрастное лицо. — Слушай, летом всё как-то скомкано получилось… Может, попробуем заново? Сходим куда-нибудь поужинать?

— Я не хожу на свидания, — бросает она сквозь зубы, отодвигаясь на пару сантиметров подальше. Бесцеремонное вторжение в личные границы вызывает неуклонно нарастающее раздражение.

— Да-да, я помню… — не унимается он. — Никаких поцелуев и никаких свиданий. Но это и не свидание. Просто дружеская встреча.

— Я не дружу с теми, с кем трахалась, — решительно отрезает Уэнсдэй, наградив его коротким уничижительным взглядом. — Проваливай, Тайлер.

Галпин выглядит сконфуженным.

Между бровей залегает морщинка, а лицо искажает унылая гримаса, как будто она влепила ему пощечину.

Аддамс раздражённо барабанит пальцами по деревянной столешнице, ожидая, что он наконец заткнётся и уйдёт — но упрямый Тайлер продолжает сидеть рядом.

Краткий звук входящего смс избавляет её от необходимости продолжать бесполезный диалог. Уэнсдэй достаёт из рюкзака телефона и утыкается в экран, всем своим видом демонстрируя, что разговор навсегда окончен.

Пожалуй, впервые в жизни Синклер написала вовремя — вот только секундная благодарность мгновенно сменяется новым приступом раздражения. Неугомонная блондинка отправила фотографию пропавшей Дивины и скриншот её последнего сообщения, адресованного Йоко: «Хочу лечь пораньше, поеду домой. Повеселись там за нас двоих».

Хм. Непохоже, что она намеревалась продолжить вечеринку в другом месте.

Возможно, Синклер и Танака не так уж неправы, разводя ненужную панику раньше времени.

— Ты тоже знаешь, что она пропала? — неожиданно спрашивает Галпин, о присутствии которого Аддамс уже успела позабыть. Он кивком головы указывает на экран телефона с фотографией темноволосой голубоглазой девушки. — Ну, эта… Дивина Флоренс?

— Как ты об этом узнал? — она подозрительно прищуривается, скосив угольные глаза в сторону Тайлера.

— Мой отец — местный шериф, — с готовностью сообщает он, не отрывая сосредоточенного взгляда от снимка пропавшей. — Сегодня утром её подруга пыталась подать заявление, но ты же знаешь правила полиции… На самом деле жуть берёт, что это снова случилось.

— Снова? — Уэнсдэй резко поворачивается к нему, взмахнув тугим высоким хвостом. Похоже, дело принимает неожиданный оборот. Любопытно. Очень даже.

— Ну да… — кивает Галпин, понизив голос до заговорщического шепота. — Отец рассказал, что в прошлом году пропала ещё одна девушка, и её до сих пор не нашли.

Аддамс выдерживает длительную паузу, обдумывая полученную информацию — если это не первое исчезновение в Гарварде, есть небольшая вероятность, что оба случая связаны между собой. Она бросает короткий внимательный взгляд в сторону сына шерифа, который, сам того не ведая, стал для неё значительно интереснее.

Возможно, с его помощью удастся выяснить подробности. Стоит попробовать.

— Что ты там говорил насчёт дружеской встречи?

========== Часть 3 ==========

Комментарий к Часть 3

Саундтрек:

YOHIO — Merry Go Round

Приятного чтения!

— А в детстве я каждое лето проводил на ранчо в Техасе. Дедушка тогда занимался разведением лошадей, так что сидеть в седле я научился раньше, чем ходить… — с живым энтузиазмом вещает Тайлер, то и дело бросая на неё заискивающее взгляды, полные надежды. — Но после великой рецессии{?}[Мировой экономический кризис 2008-2013г.] его бизнес загнулся, и ранчо пришлось продать.

Уэнсдэй слушает его рассказ вполуха, мысленно прикидывая, каким образом завязать беседу о прошлогоднем исчезновении.

Они сидят в стареньком Бьюике Лесейбр, припаркованном напротив кинотеатра — ради желания докопаться до истины ей пришлось вытерпеть двухчасовой сеанс низкосортного бестолкового хоррора. И ровно четыре попытки Галпина взять её за руку — впрочем, ни одна из них не увенчалась даже минимальным успехом.

— Расскажешь о себе? — его негромкий шепот раздаётся почти над ухом, и Аддамс поспешно отодвигается поближе к боковой двери.

— Что тебе рассказать? — бесстрастно спрашивает она, уставившись прямо перед собой пристальным немигающим взглядом.

— Что угодно… — она не смотрит на него, но судя по интонации, Тайлер улыбается. — Чем занимаются твои родители? Кем хотела стать в детстве? Почему именно Гарвард?

— У отца сеть ритуальных агентств по всей стране. Мать — домохозяйка, — Уэнсдэй выбирает из множества вопросов наиболее безобидный, не желая затрагивать излишне личные темы. Откровенничать с людьми не в её правилах. Даже для пользы дела.

— Это очень круто, — простодушно усмехается Галпин. — А я свою мать практически не помню. Она умерла, когда мне было шесть.

Oh merda.

Аддамс едва подавляет желание закатить глаза или отпустить саркастичную колкость — даже в самых худших ночных кошмарах она не могла представить, что будет вести душещипательные беседы с человеком, на котором решительно поставила крест пару месяцев назад.

Всё происходящее слишком напоминает свидание. Отвратительно.

Впрочем, чего ради заниматься самообманом?

Это и есть свидание — они вместе сходили в кино, Тайлер купил ей большой стакан солёного попкорна, а теперь несёт ужасающе скучную чушь в надежде на продолжение вечера.

Превосходно.

Она благополучно пробила дно.

— Хочешь, я покажу тебе своё любимое место в городе? — спрашивает Галпин с таким самодовольным видом, будто где-то окрестностях Бостонской агломерации запрятана как минимум Атлантида.

— Хочешь трахнуть меня на заднем сиденье вдали от посторонних глаз? — ядовито осведомляется Аддамс, наградив его коронным надменным взглядом.

— Зачем ты так, Уэнсдэй? — он выглядит смущённым, а на щеках медленно расцветают яркие пунцовые пятна. — Не надо обесценивать мои чувства.

Oh merda.

Вот и кульминация этого гадостного вечера — он заговорил о каких-то там чувствах.

Глупо было надеяться на иной исход — тот пошлый букет из пятнадцати алых роз явно был первым тревожным звоночком.

Нет, к черту это всё. Напрасно она согласилась на якобы дружескую встречу. Никакое расследование не стоит того, чтобы ввязываться в столь сомнительную авантюру.

— Мне пора в общежитие, — заявляет Аддамс безапелляционным тоном и уже начинает открывать дверь ржавого Бьюика, но широкая ладонь Галпина ловко перехватывает её руку повыше локтя.

— Подожди, Уэнсдэй…

Она резко оборачивается, угрожающе сверкнув угольными глазами — Тайлер мучительно краснеет до самых кончиков ушей и мгновенно разжимает пальцы. Но всё же решается продолжить фразу.

— Давай я отвезу тебя, — предлагает он. — Небезопасно одной бродить по кампусу, когда там пропадают люди.

Замечательно.

Он сам завязал нужный разговор.

Уэнсдэй наигранно сомневается с минуту, а потом захлопывает приоткрытую дверь автомобиля и откидывается на спинку сиденья.

Галпин снова бестолково улыбается.

Как предсказуемо.

Почему все люди такие примитивные?

— Правда думаешь, что это не случайность? — как бы между прочим интересуется она, пристально глядя на него исподлобья. Приходится пару раз моргнуть, чтобы придать своему лицу менее равнодушное выражение.

— Конечно, не случайность, — Тайлер поворачивает ключ в зажигании, и многострадальный мотор ветерана американского автопрома заводится с таким звуком, будто встряхнули ведро с болтами. Похоже, у старого Бьюика серьёзные проблемы с фазовращателем. Галпин тяжело вздыхает и задним ходом выезжает с парковки. — В прошлом году была точно такая же история. Девчонка ушла с вечеринки, а в общежитие не вернулась. Весь Гарвард на ушах стоял, а что толку… Отец с коллегами целыми сутками бродили по лесам, но ничего не нашли.

— Как её звали? — требовательно спрашивает Аддамс, усевшись вполоборота и не сводя с собеседника хирургически пристального взгляда.

— Клеменс вроде бы… — он задумчиво хмурит брови, крепко сжимая руль обеими руками.

— А фамилия?

— Мартен или что-то такое. Не помню точно. В общем, что-то французское, — Тайлер выдерживает продолжительную паузу, словно обдумывая особенно важную мысль.

Уэнсдэй нетерпеливо ёрзает на сиденье, испытывая странный азарт от возможности приблизиться к разгадке тайны. Дело об исчезновении соседки по общежитию больше не кажется ей заурядным — похоже, в кампусе действительно орудует серийный маньяк. Будет даже жаль, если Дивина неожиданно объявится, и догадки не подтвердятся.

— Уэнсдэй… Ты ведь поехала со мной не потому, что я тебе нравлюсь, да? — его внезапная прямолинейность на секунду выбивает её из колеи. Ровно на одну секунду, после чего Аддамс равнодушно пожимает плечами и отворачивается к окну.

— Я никогда и не говорила, что ты мне нравишься, — отзывается она, разглядывая собственные ногти с чёрным маникюром.

— Тогда зачем ты со мной спала? — похоже, Галпин действительно решил устроить выяснение отношений, которые существуют исключительно в его голове.

Она не считает нужным отвечать на очередной бессмысленный вопрос — молча одёргивает простое чёрное платье в мелкий белый горошек, уставившись в боковое окно бесстрастным немигающим взглядом. Ничего необычного. Подобные диалоги в её жизни случались и раньше. Люди скучны и слишком предсказуемы, чего ещё можно от них ожидать?

— Если ты хотела выяснить подробности расследования, могла бы просто спросить, — бурчит Тайлер с явной обидой. — Только ума не приложу, зачем тебе это?

— Пропала моя подруга. Я волнуюсь, — наспех придуманная ложь звучит не слишком убедительно, но Галпин сочувствующе вздыхает. Заметив его реакцию, Аддамс решает попробовать развить импровизированную легенду. — Мы живём в одном общежитии и были вместе на той вечеринке. А теперь я испытываю… чувство вины.

— Не знал, что ты умеешь, — беззлобно фыркает он, сворачивая на шоссе, ведущее к кампусу университета. — Но… Если это правда так важно для тебя, я могу попросить отца начать расследование в обход правил.

— Такое же успешное, как в прошлом году? — Уэнсдэй не может удержаться, чтобы не закатить глаза.

— Я смотрю, ты невысокого мнения о полиции.

— Статистика раскрываемости преступлений говорит сама за себя.

— Статистика раскрываемости? — непонимающе переспрашивает Галпин, смерив её немало удивлённым взглядом. — Черт, и почему ты не поступила на криминалиста?

Уэнсдэй не отвечает, обдумывая внезапно открывшиеся перспективы — похоже, Тайлер и впрямь готов сделать всё, что она захочет.

Просто поразительно, насколько легко манипулировать людьми, используя пресловутые чувства — и ей несказанно повезло, что собственный эмоциональный диапазон оставляет желать лучшего.

Галпин плавно нажимает на педаль тормоза, и видавший виды Бьюик останавливается напротив общежития с увитой гирляндами надписью ZETA.

Она не торопится покидать салон — выдерживает продолжительную паузу, боковым зрением наблюдая за его действиями. Тайлер глушит двигатель и садится вполоборота, уперевшись одной рукой в руль. На его щеках всё ещё горит яркий пунцовый румянец, но пристальный взгляд ореховых глаз становится странно сосредоточенным и… выжидательным?

Ах да, в его банальной картине мира после свидания ведь полагается прощальный поцелуй.

Какая наивность.

В последний раз она целовалась лет в шестнадцать — и абсолютно не намерена изменять железобетонным принципам.

— Можешь достать для меня материалы прошлогоднего дела? — напрямую спрашивает Уэнсдэй, не утруждая себя длительными вступлениями.

— Для тебя? Черт, да зачем? — очередной поток бесполезных вопросов вызывает неуклонно нарастающее раздражение. Галпин растерянно хлопает глазами, а мгновением позже отрицательно качает головой. — Уэнсдэй, кража официальных документов — это ведь преступление. Даже если бы я мог такое провернуть, то не стал бы. Да и вообще… Не надо тебе в это ввязываться, это может быть опасно.

— Трусость — тоже преступление, — холодно парирует она и тянется к ручке на боковой двери. — Не могу сказать, что хорошо провела время.

Тайлер что-то говорит ей вслед, но Уэнсдэй уже не слушает — быстро покидает машину и решительно направляется к дверям общежития.

Похоже, в манипуляциях она всё-таки не сильна. Весьма неприятное осознание.

За спиной раздаётся оглушительный рев мотора, и Аддамс машинально оборачивается через плечо, провожая задумчивым взглядом старый Бьюик. Интуиция подсказывает, что Тайлер знает гораздо больше, чем говорит — но она привыкла доверять не эфемерному шестому чувству, а неопровержимым фактам, которых не имеется. По крайней мере, пока.

Энид, уже облачённая в вызывающе короткую комбинацию, коротает время за просмотром очередной мыльной оперы. Впрочем, это даже плюс — по крайней мере, соседка полностью увлечена низкосортным сюжетом и не пристаёт с неуместными расспросами. Только тяжело вздыхает и отрицательно качает головой в ответ на вопрос Уэнсдэй, не объявилась ли исчезнувшая студентка.

Наспех приняв душ и сменив платье на пижаму, Аддамс забирается в постель и включает настольную лампу на прикроватной тумбочке. Достав из верхнего ящика новый блокнот в твёрдом переплете и чёрную гелевую ручку, она погружается в напряжённые размышления. Шестерёнки в голове начинают стремительно вращаться, прикидывая примерный план расследования — пожалуй, для начала стоит осмотреть место преступления. Дом, где проходила вечеринка, и весь путь до кампуса университета.

Сосредоточенно нахмурив брови, Уэнсдэй делает несколько соответствующих пометок на первой странице блокнота.

На самом деле, ей вовсе не требуется записывать нехитрый план, но визуализация процесса способствует концентрации.

Кажется, именно так утверждал доморощенный психолог, посещать которого её обязал суд после третьего исключения из школы. Впрочем, всё сказанное мистером Дэниэльсом — или как там его звали — стоит делить надвое и умножать на ноль. Особенно, если учесть тот факт, что уже после четвёртого сеанса он взял отпуск за свой счёт и отправился на Мальдивы залечивать пострадавшую нервную систему.

Вторым пунктом в намеченном плане становится допрос свидетелей — всех, с кем общалась Дивина Флоренс за несколько дней до своего исчезновения. Неплохо бы отыскать и родственников, но это будет гораздо сложнее.

И в обязательном порядке стоит проверить её личное дело — очередная задачка со звёздочкой. Вряд ли в архиве Гарварда пойдут навстречу и услужливо предоставят настолько конфиденциальную информацию.

Придётся прибегнуть к старому доброму способу, которому её научил дядя Фестер в далёком детстве — взлом с проникновением всегда действует безотказно.

Покончив с первой теоретической частью расследования, Аддамс убирает блокнот в ящик прикроватной тумбы и сверяется с завтрашним расписанием занятий. Вместо второй пары у неё окно — полутора часов будет вполне достаточно, чтобы добраться до предполагаемого места преступления и повторить маршрут, которым шла Дивина тем злополучным вечером.

Предвкушение нового занимательного дела будоражит кровь, вызывая приятное чувство сродни физическому возбуждению.

Но невольная ассоциация мгновенно вызывает поток непрошеных воспоминаний — как ни крути, а ночь вечеринки была неплохой.

Даже очень. Даже немного жаль, что парень со странным именем оказался преподавателем.

Oh merda, какого черта она думает о мимолётной интрижке вместо того, чтобы сосредоточиться на расследовании?

Но чувственные воспоминания оказывается неожиданно полезными — в памяти Уэнсдэй внезапно всплывает фраза, брошенная Торпом как бы невзначай. Этот дом принадлежит моему хорошему другу.

Она резко садится в постели.

— Энид!

— Что? — блондинка нехотя ставит мыльную оперу на паузу и поворачивает голову в сторону монохромной половины комнаты.

— Кто был организатором той вечеринки?

— Хм… — на лице Синклер появляется несвойственное ей задумчивое выражение. Она сводит брови на переносице и выдерживает томительную паузу. — Если честно, понятия не имею. Йоко пригласили туда её знакомые, а она позвала меня… Ну то есть, нас. А что?

— Ничего, забудь, — Аддамс вновь откидывается на подушку, уставившись пристальным немигающим взглядом в черноту потолка и обдумывая странное стечение обстоятельств.

Какого черта преподаватель Гарварда делал на студенческой вечеринке? И какого черта алкогольная вакханалия проходила в доме его так называемого хорошего друга, которого никто толком и не знает?

Выглядит довольно подозрительно.

Удивительно, что она не задумалась об этом сразу. Пожалуй, из архива стоит позаимствовать ещё одно личное дело.

Погрузившись в водоворот напряжённых размышлений, Уэнсдэй машинально начинает моргать чаще обычного — и очень скоро сознанием овладевает сонное состояние.

Завтрашний день обещает быть трудным — поспать однозначно не помешает.

Ранний подъем в безбожные семь тридцать утра ожидаемо приносит отвратительное настроение и неуемное желание совершить пару-тройку жестоких убийств по дороге на лекцию по герменевтике. И это желание только усиливается, когда на подходе к нужному зданию к ней подскакивает омерзительно жизнерадостная девчонка в голубой бейсболке.

— Подпишите петицию против ослабления природоохранного законодательства в штате Массачусетс! — тараторит она раздражающе громко, размахивая перед лицом Уэнсдэй внушительной кипой бумаг. — Необходимо ввести мораторий на текущий экологический надзор, потому что…

— Проваливай, — Аддамс холодно обрывает невыносимо эмоциональную тираду.

— Не останемся равнодушными в борьбе с…

— У тебя слух атрофировался? — она едва подавляет желание отнять у скудоумной идиотки увесистый талмуд и настучать им по её пустой черепной коробке. От неминуемой расправы ту спасает лишь тот факт, что до лекции по герменевтике остаётся всего три минуты.

— Извините, — девица сконфуженно морщит нос и поспешно ретируется, завидев за спиной Уэнсдэй следующую жертву непримиримой борьбы за экологическую обстановку.

Oh merda, почему вокруг одни кретины?

Очередное неоспоримое доказательство патологического несовершенства американской образовательной системы.

Лекция по герменевтике почти так же скучна, как история искусств — темнокожая преподавательница во фривольно обтягивающем красном платье монотонно зачитывает информацию из учебника, не утруждая себя дополнительными пояснениями.

Большинство студентов вяло зевают и тихо перешептываются, обсуждая самые разнообразные темы, максимально далёкие от науки о принципах интерпретации текста.

Аддамс нетерпеливо барабанит пальцами по столешнице — время тянется ужасающе медленно, а ей жутко не терпится поскорее приступить к новому расследованию.

Спустя бесконечные полтора часа звонкая трель наконец извещает о завершении нудной лекции. Судя по всему, профессор Барклай ждала этого момента едва ли не больше сонных студентов — она поспешно захлопывает потрёпанный учебник и откидывается на спинку стула, уткнувшись в экран телефона.

Похоже, преподавателей в престижный Гарвард набирают по объявлению в захудалой местной газетёнке. Торп трахает студенток в свободное от работы время, Барклай даже не пытается демонстрировать заинтересованность в собственном предмете. Относительно адекватным пока выглядит только тихий профессор Ласлоу, который ведёт лекции по семиотике — если не брать во внимание его явные проблемы с дикцией.

Убрав в рюкзак тетради и письменные принадлежности, Аддамс быстро покидает аудиторию, мысленно прикидывая, каким образом можно установить личность таинственного хозяина дома. Просто приехать по нужному адресу и постучать в дверь будет максимально глупо — если так называемый хороший друг Торпа и впрямь причастен к исчезновению Дивины, он мгновенно заподозрит неладное. И уж точно не назовёт своё имя.

Нужно придумать более надёжный способ.

Полностью погрузившись в собственные мысли, Уэнсдэй выходит на улицу и усаживается на первую попавшуюся лавочку.

— Подпишите петицию против ослабления природоохранного законодательства в штате Массачусетс! — неугомонная экофанатичка снова тут как тут. Похоже, помимо очевидного скудоумия, девица в бейсболке страдает последней стадией Альцгеймера.

Аддамс одаривает её самым уничижительным взглядом из всех возможных и уже намеревается отпустить особенно ядовитую колкость, но мгновенно осекается.

А вот и решение проблемы.

— Дай мне это, — Уэнсдэй решительно вырывает из рук несносной активистки папку с петициями и, немного поразмыслив, сдёргивает с её головы идиотскую голубую кепку с эмблемой какого-то природоохранного сообщества.

— Но… — светловолосая девушка в нелепых квадратных очках непонимающе округляет глаза.

— Позже верну, — безапелляционным тоном отрезает Аддамс и поднимается со скамейки.

Назойливость ненормальных защитников экологии может быть как нельзя кстати — если она постучится в нужный дом с предложением подписать бесполезную петицию, таинственный хозяин ничего не заподозрит. Вдобавок она сможет узнать его имя. Нужно только убедить его поставить подпись в конце внушительного талмуда.

Добравшись до нужного адреса, Уэнсдэй паркует машину на значительном расстоянии от дома — вряд ли защитники природы ездят на Мазерати. Лучше минимизировать подозрительные факторы. Идиотская голубая бейсболка категорически не вяжется с её строгим образом, состоящим из свитера в чёрно-белую полоску, кожаных шортов и высоких ботфортов, но переодеваться абсолютно не было времени. Наплевать.

Отбросив за спину смоляной водопад распущенных волос, она осматривается по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии ненужных свидетелей, и уверенно направляется к огромному двухэтажному дому.

Перед тем, как постучать в деревянную дверь, Аддамс несколько раз повторяет про себя речь скудоумной экоактивистки — а потом заносит руку над круглой кнопкой звонка.

Но дверь никто не открывает — ни после первого нажатия, ни после пятого.

Проклятье. Боковым зрением она замечает кипу газет, выпавших из почтового ящика. Самая поздняя из них датирована вчерашним числом.

Похоже, хозяева не навещали своё жилище как минимум сутки. Странно, чертовски странно.

Цепкий немигающий взгляд угольных глаз осматривает окружающую обстановку с хирургической скрупулезностью, подмечая множество незначительных деталей — все жалюзи на окнах опущены, газон возле подъездной дорожки не стрижен минимум неделю и повсюду валяются красные пластиковые стаканчики с вечеринки.

Дом выглядит абсолютно нежилым — и это неизбежно вызывает подозрения.

Аддамс уже всерьёз подумывает прибегнуть к своему излюбленному способу — взлому с проникновением, но на пустой улице внезапно возникает движение. Из-за ближайшего поворота выезжает огромный Шевроле Тахо белого цвета. Нечего и думать, чтобы успеть незаметно добраться до своей машины.

Уэнсдэй поспешно спускается с высокого крыльца и обходит дом, спрятавшись за стеной с восточной стороны. Торопливо засунув в рюкзак папку с петициями и нелепую бейсболку, она достаёт из косметички металлическую пилку с острым концом — с виду дверной замок выглядит максимально простым. Пилочки должно быть достаточно, чтобы его взломать.

Приближающийся шум мотора неожиданно затихает. Невольно затаив дыхание, Аддамс вжимается спиной в стену и осторожно выглядывает из-за угла.

Белый Шевроле стоит на подъездной дорожке совсем рядом — дверь машины негромко хлопает, и на улицу выходит не кто иной, как профессор Торп. Более того — он озирается по сторонам с явным напряжением, совсем как она сама несколькими минутами ранее, а потом быстрым шагом направляется к двухэтажному дому. До чуткого слуха Уэнсдэй доносится скрежет ключа в замочной скважине, а затем — тихий звук захлопнувшейся двери.

Аддамс неподвижно замирает на месте.

Отрицать очевидное невозможно — чертов профессор и впрямь ведёт себя странно.

Oh merda, неужели он действительно причастен к исчезновению Дивины и той другой девушки?

Никаких веских доказательств нет — но эта версия определённо заслуживает пристального внимания. Ей точно понадобится позаимствовать ещё одно личное дело.

Стараясь двигаться как можно тише, Уэнсдэй медленно подходит к окну и приподнимается на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь дома — но низко опущенные жалюзи не позволяют этого сделать. Вдобавок до начала следующего занятия остаётся меньше сорока минут, а она ещё не успела повторить пеший маршрут пропавшей студентки. Решив отложить взлом с проникновением до лучших времён, Аддамс возвращает пилку в рюкзак и почти бегом покидает территорию странного дома.

Самая короткая дорога отсюда до университетского кампуса пролегает через парк — но нельзя исключать вероятность, что Дивина шла иным маршрутом. Решив, что нужно начать с наиболее вероятного пути, Уэнсдэй за двадцать минут доходит до Гарварда и обратно.

Но на первый взгляд, ничего подозрительного не обнаруживается. Впрочем, расследования в реальной жизни мало похожи на избитые сюжеты детективных сериалов, когда копы находят кучу важных улик в первый же день.

Когда она возвращается к своей машине, белого Шевроле на подъездной дорожке уже нет.

Похоже, Торп приезжал сюда по делу — но по какому? Очередной вопрос без ответа.

Остаток дня тянется катастрофически медленно. Сидя на заднем ряду, Аддамс вполуха слушает лекцию профессора Торнхилл о классической английской литературе — но мысли витают далеко. Чтобы проникнуть в архив и выкрасть оттуда личные дела, придётся дождаться позднего вечера.

На выходе из аудитории с ней вновь пытается заговорить Тайлер — зовёт по имени, безуспешно пытается нагнать её в толпе других студентов, но Уэнсдэй одним ледяным взглядом категорически пресекает заведомо бесполезный диалог. Разочарованный Галпин тяжело вздыхает, но не решается продолжать бесплодные попытки — тем лучше.

Возвращаться в общежитие не хочется, поэтому она долго сидит в местном кафетерии, пролистывая учебник по семиотике без особого энтузиазма.

И лишь когда на кампус опускаются мягкие осенние сумерки, Аддамс решает приступить ко второй части намеченного плана.

Здание университетского архива стоит в отдалении от всех прочих — одноэтажный каменный исполин местами зарос зелёным плющом. Свет в окнах не горит, за исключением одного-единственного. Разумеется, тут есть охрана — иного она и не ожидала.

Придётся запастись терпением.

Остановившись в тени аккуратно подстриженных деревьев, Уэнсдэй скрещивает руки на груди, напряжённо обдумывая подходящий план действий.

Но долго ждать не приходится.

Охранник в форменной тёмной рубашке выходит на крыльцо уже спустя минут пятнадцать — покопавшись в карманах просторных брюк, он достаёт пачку сигарет и закуривает. Сейчас или никогда.

Аддамс несколько раз моргает, чтобы придать своему лицу менее бесстрастное выражение — а потом оставляет чёрный кожаный рюкзак под ближайшим кустом и выходит из тени.

— Сэр, помогите мне, прошу вас… — ей приходится приложить немало усилий, чтобы голос прозвучал встревоженно. Благо, сгущающаяся темнота пасмурного вечера скрывает её лицо. Она наигранно всхлипывает и делает вид, что утирает слёзы тыльной стороной ладони. — Мой рюкзак… Какой-то парень подбежал и отнял его.

— Да? — охранник, явно не обременённый лишним интеллектом, глубоко затягивается сигаретой и задумчиво почёсывает бритый затылок свободной рукой.

— Да! — с фальшивым драматизмом восклицает Уэнсдэй, неопределённо махнув в сторону деревьев. — Он побежал туда. Пожалуйста, помогите… Там все мои документы, телефон и ключи от дома. Я теперь даже не смогу попасть в свою комнату…

Она снова всхлипывает с артистизмом, достойным премии Оскар.

Охранник с минуту колеблется, оглядываясь за спину — похоже, свод инструкций запрещает ему покидать рабочее место.

Но потом идиотская патриархальная склонность к рыцарству побеждает. Он отбрасывает на землю недокуренную сигарету, затаптывает её носком ботинка и подходит ближе.

— Куда он побежал, мисс?

— Туда! — Аддамс снова тычет пальцем в вымощенную камнем дорожку между аккуратными рядами деревьев. — Прошу вас, скорее…

— Не волнуйтесь, мисс, — скудоумный амбал ободряюще улыбается и поправляет увесистую дубинку, закреплённую на поясе. — Я его мигом догоню. Как ваше имя?

— Кэтрин, — она часто-часто моргает, словно пытаясь сдержать рвущиеся наружу слёзы.

— Не волнуйтесь, Кэтрин, — повторяет охранник и с поразительной для своей плотной комплекции скоростью срывается с места.

Когда его широкая спина скрывается из виду, Уэнсдэй достаёт из кармана заранее подготовленную пилку и решительно направляется к зданию архива.

Ей приходится вскрыть несколько дверей, прежде чем обнаружить нужное помещение — ровные ряды маленьких ящиков с буквами в алфавитном порядке тянутся вдоль стен. По левую руку от картотеки возвышается несколько шкафов, посередине кабинета стоит массивный деревянный стол, заваленный какими-то разноцветными папками. В воздухе отчётливо витает запах пыли и старых бумаг.

Включив фонарик на телефоне, Аддамс обводит пристальным взглядом ряды ячеек в поисках нужной буквы. Флоренс, Мартен и Торп.

Решив начать с последнего пункта, она подходит к ящику под буквой «Т» и отточенным движением скрывает хлипкий замок. Таддли, Тадман, Талботт… Бледные пальцы с чёрным маникюром проворно перебирают папки в поисках нужной.

Позади тихо хлопает дверь.

Уэнсдэй резко оборачивается — и тусклый свет фонарика на телефоне вырывает из окружающей темноты знакомый высокий силуэт.

Oh merda.

— Что вы здесь делаете, мисс Аддамс?

Комментарий к Часть 3

Как всегда, очень жду вашего мнения 🖤

========== Часть 4 ==========

Комментарий к Часть 4

Саундтрек:

Foreign Figures, EJ Michels — Dark Room

Приятного чтения!

— Хотела взглянуть на своё личное дело, — Уэнсдэй мгновенно выключает фонарик на телефоне, а потом делает крохотный шаг влево, скрывая за спиной приоткрытый ящик картотеки и надеясь на спасительную окружающую темноту.

Чертов Торп почему-то не спешит включать свет — очевидно, столь внезапная встреча выбила его из колеи. Тем лучше. Усилием воли Аддамс выдавливает фальшивую виноватую улыбку и незаметно заводит руку за спину, пытаясь беззвучно захлопнуть злополучную ячейку.

— Не знал, что ваша фамилия начинается на букву Т, — она практически не видит его лица, но зато явственно слышит саркастическую насмешку в тихом низком голосе.

Oh merda.

Уэнсдэй молчит несколько секунд, чувствуя себя так, будто на ноге сомкнулся капкан. Черт бы побрал его неожиданную внимательность.

Шестерёнки в голове начинаютстремительно вращаться, взбудораженные резким всплеском адреналина — и новая ложь рождается в голове практически сиюминутно.

— Один парень оказывает мне знаки внимания. Очень настойчиво. Хотела проверить, нет ли у него скелетов в шкафу, прежде чем начать… отношения, — кажется, она несёт полнейшую чушь, но лучше вытерпеть пару унизительных минут и выглядеть мнительной дурой, чем вылететь из университета в первую же неделю.

— Обычно для подобных целей проверяют соцсети, — у Торпа вырывается снисходительный смешок, и Аддамс едва не скрипит зубами от раздражения.

Но роль нужно отыграть до конца.

Она слегка пожимает плечами, стараясь максимально правдоподобно изобразить смущение — опускает глаза в пол, нарочно принимается теребить низ свитера в чёрно-белую полоску, наигранно-сокрушенно вздыхает. Какое кошмарное унижение.

По крайней мере, выбранная тактика работает.

По крайней мере, чертов профессор не торопится включать свет или звать охрану — и это немного воодушевляет.

Наверное.

— У меня нет соцсетей.

Потому что они пожирают человеческие души взамен на фальшивое одобрение.

Аддамс вовремя прикусывает язык, чтобы сдержать рвущуюся наружу резкость — ядовитая фраза категорически не вяжется с образом наивной безмозглой идиотки, который она так отчаянно пытается изобразить.

Она часто-часто моргает, бросив на Торпа короткий взгляд из-под пушистых трепещущих ресниц. Большинство представителей мужского пола склонны тешить собственное эго мнимым рыцарством. И хотя обычно Уэнсдэй считает ниже своего достоинства прибегать к подобному методу, отрицать его эффективность глупо.

Особенно, когда живой тому пример делит с ней комнату в общежитии — Синклер успешно сдала вступительные экзамены в Гарвард во многом благодаря тому, что надела блузку с декольте глубже Марианской впадины.

— И что прикажете с вами делать? — Ксавье вздыхает и прислоняется к дверному косяку, скрестив руки на груди. Но наживка успешно проглочена. Он явно колеблется и изображает сурового преподавателя скорее по инерции. — Мисс Аддамс, вы же понимаете, что подобная выходка грозит строгим выговором вплоть до исключения?

— Профессор Торп, — в тон ему отзывается Уэнсдэй, с вызовом вскинув голову. Наигранное смущение испаряется без следа, но ей уже наплевать. Настало время достать козырь из рукава. — Вы же понимаете, что если меня исключат, я не стану молчать о нашем с вами незначительном инциденте?

Она выделяет последнюю фразу особенно ядовитой интонацией — и с мстительным удовлетворением отмечает, что он шумно втягивает воздух сквозь зубы.

Туше.

— Это уже шантаж, мисс Аддамс.

— Ничего личного, — Уэнсдэй захлопывает ячейку картотеки и решительно направляется к выходу. Миссия провалена, но это не страшно. Она непременно вернётся сюда завтра — и желательно поздней ночью, чтобы минимизировать риск быть обнаруженной. — До встречи на лекции, профессор.

Но в ту же секунду до её чуткого слуха доносится звук шагов из коридора. Мысленно чертыхнувшись, Аддамс резко оборачивается к закрытому окну — нескольких секунд должно хватить, чтобы его отпереть, но Торп внезапно опережает её намерения. В два широких шага он стремительно сокращает расстояние между ними и, крепко стиснув её руку повыше локтя, практически силком тащит Уэнсдэй к одному из высоких шкафов. Быстро распахивает дверцу, отпинывает в сторону хаотично разбросанные на дне бумаги и вталкивает её внутрь — а потом внезапно залезает следом.

Она возмущённо выдыхает, намереваясь спросить, какого черта он вытворяет, но широкая горячая ладонь зажимает ей рот.

В узком шкафу практически нет места для двоих — проклятый Торп буквально вжимает её в деревянную стенку своим телом. Ощущая чудовищный дискомфорт от такого бесцеремонного вторжения в личные границы, Аддамс пытается оттолкнуть его, но только усугубляет ситуацию. В кромешной темноте абсолютно ничего не видно — она неловко переминается с ноги на ногу, отчего проклятые бумаги начинают шуршать под подошвой ботфортов. Недовольно цокнув языком, Ксавье грубо протискивается коленом между её ног, блокируя все попытки пошевелиться.

— Не дёргайся, идиотка, — едва слышно шипит он, склонившись к уху Уэнсдэй и опаляя прохладную кожу обжигающе горячим дыханием.

Она намеревается укусить его за руку — желательно до крови — но уже в следующее мгновение неподвижно замирает на месте и невольно задерживает дыхание.

Слышится скрежет ключа в замочной скважине, а следом — неразборчивое бормотание охранника и скрип открываемой двери. Щёлкает выключатель, и в узкую щель между створками шкафа просачивается тоненький луч жёлтого электрического света. Шумно шаркая ботинками по полу, охранник проходит вглубь кабинета.

Oh merda.

Трижды. Нет, десятикратно.

Аддамс кажется, что её сердце стучит в грудной клетке так сильно, что тупоголовый амбал непременно услышит — но к огромному облегчению, этого не происходит.

Однако уходить чертов охранник почему-то не спешит. Даже наоборот. Спустя несколько секунд до её напряжённого слуха доносится звук, напоминающий скрип ножек отодвигаемого стула. Вероятнее всего, так и оно и есть.

Шаги стихают, зато раздаётся неприятный треск радиопомех, а через мгновение — оглушительно громкие музыкальные басы и омерзительный речитатив низкосортного рэпа.

Проклятье. Вместо того, чтобы исполнять свои прямые обязанности и заниматься обходом территории, скудоумный охранник решил скоротать время за прослушиванием жалкой пародии на музыку именно в этом злополучном кабинете. Именно в этот злополучный момент.

Лучше и вообразить нельзя.

Похоже, он тут надолго.

Как и они.

Воспользовавшись тем, что невыносимо громкие басы глушат все посторонние звуки, Уэнсдэй мстительно сильно впивается зубами в ладонь Ксавье. Тот шипит от боли и резко отдёргивает руку — крохотный луч света слегка разбавляет темноту шкафа, и она может различить гримасу злости, исказившую его черты. Аддамс победно усмехается. Хоть что-то приятное в этой абсурдной ситуации.

Торп крутит пальцем у виска, недвусмысленно выражая своё отношение к её выходке.

Она надменно поджимает губы и машинально старается отодвинуться подальше, но двигаться некуда.

Охранник переключает радио на другую волну, и вместо рэпа начинают звучать оглушительные басы инди-рока — не менее мучительная пытка для её музыкального слуха. Уэнсдэй тяжело вздыхает, скрестив руки на груди. Ксавье упирается ладонью в стенку шкафа непозволительно близко от её лица, практически касаясь пальцами распущенных иссиня-чёрных волос. Между ними расстояние всего несколько сантиметров, и она почти физически чувствует, как бьётся чужое сердце. Слышит учащённое дыхание и горьковато-древесный аромат его парфюма.

Непрошеная близость сбивает с толку, вызывая в голове поток бесполезных и дьявольски чувственных воспоминаний.

А секундой позже Аддамс вдруг чувствует, как сильная мужская ладонь ложится на её талию — ощущения притуплены плотной тканью шерстяного свитера, но прикосновение чертового профессора всё равно вызывает волну жара. Горячий импульс прокатывается по спине, останавливаясь между бедёр, где по-прежнему находится его колено.

Досадуя на себя за неуместную реакцию, Уэнсдэй впивается в его запястье ногтями и грубо отталкивает наглую руку. Торп неопределённо хмыкает в ответ, но подчиняться не спешит. Вместо этого он подаётся вперёд, уничтожая последние миллиметры расстояния.

Oh merda.

Она едва успевает упереться ладонями ему в грудь, чтобы не допустить катастрофы. Нет, грехопадение в шкафу архива с возможным похитителем — это уже чересчур.

Даже для неё. Наверное.

Но настырные мужские руки требовательно скользят вдоль талии к бёдрам. Проклятые кожаные шорты слишком короткие, и буквально спустя пару секунд ладони Ксавье опускаются ещё ниже, касаясь голой кожи.

Аддамс впивается в него своим коронным надменным взглядом — но он спокойно выдерживает прямой зрительный контакт, способный ввести в ступор большинство людей.

В окружающей темноте насыщенно-зелёные глаза Торпа кажутся абсолютно чёрными, и его пристальный взор неизбежно вызывает тянущий спазм внизу живота.

А почему, собственно, она так упорно сопротивляется? В прошлый раз ведь было совсем неплохо — нет ничего зазорного в том, чтобы повторить. Вдобавок чертов профессор прямым текстом дал понять, что тот случайный секс совершенно ничего не значит — и он точно не станет донимать её собственными неуместными чувствами.

Вполне приемлемый вариант.

Да, есть вероятность, что Торп прямо или косвенно причастен к исчезновению студенток. Но Аддамс бы солгала, сказав, что идея трахаться с возможным преступником абсолютно неприемлема. Угроза приятно будоражит кровь. Вызывает стойкое жгучее возбуждение и неуклонно нарастающую пульсацию между бедёр.

Поразмыслив несколько секунд, она сама расстёгивает пуговицу на шортах и тянет вниз язычок молнии. Ксавье самодовольно усмехается — отчаянно желая стереть с его лица это напыщенное выражение, Уэнсдэй протягивает руку, и тонкая бледная ладонь слегка сжимает очевидное свидетельство его возбуждения сквозь плотную ткань брюк. Показная спесивая маска мгновенно слетает. Он шумно втягивает воздух сквозь плотно стиснутые зубы и запрокидывает голову, рефлекторно подаваясь навстречу её порочным прикосновениям. Отлично.

Добившись желаемой реакции, Аддамс мстительно быстро отстраняет руку.

Торп едва не шипит от возмущения — но сдерживается, памятуя о присутствии охранника. Она триумфально усмехается самыми уголками губ.

А в следующую секунду его широкая ладонь властно ложится на её затылок, притягивая ещё ближе, пока вторая рука проникает в узкие кожаные шорты. Уэнсдэй невольно вздрагивает, ощутив прикосновение пальцев к клитору сквозь тонкую ткань нижнего белья. Нервные окончания мгновенно пронзает мощным импульсом — словно разрядом тока, и она шире расставляет ноги, облегчая ему доступ. Пальцы Ксавье скользят дальше, отодвигают в сторону промокшее кружево, касаются нежных складочек, собирая горячую влагу… Oh merda. Её сиюминутно бросает в жар — приходится до крови закусить губу с внутренней стороны, чтобы сдержать стон.

Осознание, что они действительно делают такое всего в паре метров от бестолкового охранника, вызывает мощный всплеск адреналина, многократно усиливающий яркость ощущений. По артериям струится жидкий огонь, разгоняя сердечный ритм до тахикардии и заставляя Аддамс нетерпеливо подаваться бёдрами навстречу его руке. Градус возбуждения разом подскакивает до критической отметки.

Благо, Торп не настроен медлить — уже в следующую секунду она чувствует, как длинные пальцы уверенно проникают внутрь. Движение выходит слишком грубым и стремительным, но лёгкая секундная боль только усиливает упоительное ощущение наполненности. Пульсация мышц распространяет волны сокрушительного удовольствия по всему телу. Он умело изгибает пальцы, вскользь задевая точку наибольшего скопления нервных окончаний — и острое напряжение мгновенно возрастает. Уэнсдэй чувствует во рту солоноватый привкус крови из прокушенной губы. Ей хочется застонать в голос. Хочется свести подрагивающие бедра — но колено Торпа между ног не позволяет этого делать.

Она машинально зажмуривается и глубже насаживается на его пальцы — непозволительно громкий вздох против воли срывается с приоткрывшихся вишневых губ. Ксавье поспешно зажимает ей рот, ускоряя темп движений и задевая костяшкой большого пальца набухший клитор. Проклятье. Это больше, чем она может выдержать. В поисках точки опоры Аддамс цепляется за его плечи, яростно впивается ногтями сквозь ткань тёмно-серой рубашки.

Музыка на заднем плане неожиданно стихает.

Чертов профессор мгновенно замирает и прекращает двигать рукой внутри её разгоряченного тела.

Уэнсдэй почти сходит с ума от желания.

Настолько, что она готова самолично придушить проклятого охранника. Но вскоре раздаётся шарканье ботинок, а потом — щелчок выключателя, погрузивший кабинет во тьму. Когда спустя несколько секунд мучительного промедления хлопает дверь, и стихает звук шагов в коридоре, Ксавье наконец возобновляет чувственные движения пальцев. Он набирает темп с каждым толчком, лаская клитор большим пальцем — и она наконец стонет ему в ладонь, уже не пытаясь сдерживаться.

Торп почти рычит сквозь зубы, прижимаясь к ней всем телом — настолько, что становится трудно дышать. Она настолько мокрая, что обжигающая липкая влага стекает по внутренней стороне бедёр, пачкая кожаную ткань шортов. При каждом толчке его пальцев раздаётся характерный пошлый звук, тесное пространство шкафа заполняет терпкий аромат разгорячённых тел. Аддамс теряется в водовороте невыносимо ярких ощущений.

Наслаждение накатывает и отступает жаркими волнами.

Он снова прижимается большим пальцем к клитору, массируя чувствительное место умелыми круговыми движениями — и спустя несколько секунд сокрушительный оргазм накрывает Уэнсдэй с головой. Словно мощный ураган пятой категории, словно взрыв атомной бомбы… Oh merda. Она содрогается всем телом, по спине бегут мурашки, неистово пульсирующие мышцы трепетно сжимаются, распространяя импульсы концентрированного удовольствия по всем нервным окончаниям.

Торп медленно отстраняется — и с наслаждением слизывает с пальцев горячую влагу, пробуя её на вкус.

Аддамс тщетно пытается унять бешеное тахикардичное сердцебиение и проводит тыльной стороной ладони по взмокшему лбу, убирая с лица прилипшие растрёпанные пряди.

Проходит не меньше двух минут, прежде чем она приходит в норму — пульс замедляется, учащённое дыхание выравнивается, дурман возбуждения спадает, уступая место привычному рациональному мышлению.

Он тяжело дышит и пристально смотрит на неё, явно ожидая ответной ласки.

Какая трогательная наивность.

Зачем ей это?

Своё она уже получила.

— До встречи на лекции, профессор, — небрежно роняет Уэнсдэй, прежде чем выбраться из шкафа.

Кажется, Торп пытается поймать её за локоть, но она ловко уворачивается, не считая нужным продолжать — она уже и не думает о сексе.

Идти по коридору слишком рискованно, поэтому Аддамс поспешно достаёт из кармана металлическую пилку и ловко вскрывает окно. Прохладный ночной воздух приятно холодит разгорячённую кожу, окончательно возвращая ненадолго утраченное здравомыслие.

Увы, сегодняшний день оказался провальным в плане расследования — ничего критичного, завтра она продолжит с удвоенным усердием.

И уж точно не позволит себе так глупо попасться. Несказанная удача, что ей удалось так легко отделаться от проклятого Торпа.

И лишь на крыльце общежития ZETA разум Уэнсдэй осеняет внезапная мысль — а какого черта он вообще полез вместе с ней в этот злополучный шкаф? Ведь преподавателям открыт доступ в архив в любое время.

Если только он не пытался сделать то же, что и она — выкрасть конфиденциальную информацию.

Oh merda.

Похоже, она и впрямь переспала с маньяком.

Снова.

Следующий день выдаётся невыносимо загруженным.

К лекциям добавились практические занятия, на которых даже безразличная к своему предмету профессор Барклай устраивает самые настоящие перекрёстные допросы — но Аддамс с честью выдерживает поток непростых вопросов и успешно получает высший балл по герменевтике.

Но большая часть остальных студентов едва не впадает в панику — одна из скудоумных идиоток, имени которой Уэнсдэй не знает и не хочет знать, даже вылетает из аудитории, заливаясь слезами.

Тайлер вяло мнётся над ответом на вопрос о религиозно-феноменологическом дискурсе, стараясь незаметно заглянуть в учебник и временами бросая умоляющие взгляды в сторону Уэнсдэй, явно ожидая подсказки.

Но его жалкие потуги оказываются практически бесполезными. Барклай недовольно поджимает губы — и в итоге задаёт Галпину написать целое эссе к следующему занятию.

Наконец мучительно долгий учебный день подходит к концу.

Студенты сбиваются в кучки подобно глупым овцам, оставшимся без пастуха — и рассаживаются по всем газонам кампуса, чтобы насладиться отвратительной солнечной погодой и подготовиться к завтрашним парам на свежем воздухе.

Впрочем, это даже плюс — не потребуется слоняться по общежитиям, чтобы допросить возможных свидетелей.

Вооружившись блокнотом и гелевой ручкой, Аддамс поочередно подходит к компаниям первокурсников, чтобы задать каждому ряд основных вопросов.

Знакома ли вам Дивина Флоренс?

Посещали ли вы вечеринку в минувшее воскресенье по указанному адресу?

Не замечали ли там ничего подозрительного?

Кто был организатором вышеупомянутого мероприятия?

Не вела ли мисс Флоренс себя странно или необычно?

Не делилась ли она планами о продолжении вечера в каком-нибудь другом месте?

Несколько человек отказались отвечать. Большая часть студентов отсеивалась из круга свидетелей уже после первых двух вопросов, а остальные выдавали бесполезную чушь в ответ на третий — Уэнсдэй узнала, что некая Мелани Уотерс изменяет своему парню с качком из общежития KKZ, две девчонки подрались из-за общего бывшего, а тупоголовый Кент плотно сидит на экстази ещё с десятого класса. Совершенно ничего, что могло бы подтолкнуть её к разгадке.

И никто, абсолютно никто не смог ответить на четвёртый вопрос — личность владельца дома и организатора злополучной вечеринки так и осталась окутана таинственными мраком.

Но малую толику полезной информации Аддамс всё же добыла — в ту роковую ночь Дивина была мертвецки пьяна, чем не преминул воспользоваться тот самый Кент и с удовольствием затащил её наверх. А сразу после вероятного грехопадения девушка больше ни с кем не разговаривала и поспешила уйти домой. Двое студентов с юридического в один голос утверждали, что своими глазами видели, как она вышла за дверь примерно в два часа ночи.

Убив на допрос больше четырёх часов, Уэнсдэй возвращается в общежитие совершенно измотанной — и хотя ей не терпится подробнее проанализировать полученную информацию, глаза предательски слипаются. Энид как обычно сидит на своей тошнотворно-розовой кровати, бесцельно уткнувшись в экран ноутбука и жалобно всхлипывая над сюжетом очередной низкобюджетной мелодрамы. Удивительно, как её мозг ещё не атрофировался от такого количества розовосопельного шлака.

Аддамс чертовски хочется забраться под ледяной душ, а потом с головой зарыться в одеяло — но едва она успевает разложить учебники по полкам и расстегнуть молнию на платье, раздаётся громкий стук в дверь.

Проклятье, кого там ещё принесло?

— Только не говори мне, что ты решила устроить очередной идиотский девичник, — Уэнсдэй раздражённо стреляет глазами в сторону соседки.

— Нет, — Синклер утирает мокрые дорожки слёз и ставит на паузу унылый кинематографический выкидыш. — Я никого не жду. Может, это к тебе?

Аддамс не успевает ответить.

Дверь слегка приоткрывается, и в образовавшемся проёме возникает кудрявая голова Джоанны Стивенс — доморощенного президента их бестолкового сообщества ZETA.

Всего за неделю в кампусе она уже успела изрядно набить оскомину своей неуемной активностью и идиотской фальшивой улыбочкой, намертво приклеенной к вульгарно накрашенному лицу.

— Что у вас за жуткий перформанс на двери? Уже к Хэллоуину готовитесь, что ли? — девица глуповато хихикает, словно озвучила лучшую шутку в мире.

— О чём ты? — холодно переспрашивает Уэнсдэй, скрестив руки на груди и наградив ту особенно уничижительным взглядом.

— А вы не видели? — раздражающе широкая улыбка Джоанны мгновенно гаснет.

— Не видели что? — не выдерживает Энид, подскакивая с кровати, и быстро выходит в коридор. А спустя секунду глаза блондинки шокировано распахиваются, а с кукольного личика разом исчезают все краски. — Уэнсдэй… Иди сюда. Ты должна это увидеть.

Oh merda, какого черта они обе так побледнели, будто там валяется растерзанный труп?

Недовольно закатив глаза, Аддамс дёргает вверх язычок молнии на наполовину расстёгнутом платье и выходит в коридор.

И невольно замирает на месте — к двери их комнаты длинным мясницким ножом прибита её собственная фотография. На снимке Уэнсдэй сидит на лужайке кампуса, беседуя с группой студентов с юридического и низко склонив голову над раскрытым блокнотом.

Сомнений не остаётся — маньяк свободно разгуливает по территории Гарварда.

И он знает, что она его ищет.

— Что это, Уэнс? — тянет Синклер испуганно дрожащим голосом, прижав ладонь к губам.

— Доказательство того, что я на верном пути, — отзывается она абсолютно бесстрастным тоном.

Очевидно, преступник считает, что подобная жалкая угроза способна её напугать.

Какая наивность.

Даже забавно.

— Я вообще-то не за этим заходила… — неуверенно вставляет Джоанна, переводя растерянный взгляд со снимка на Уэнсдэй. — Аддамс, там к тебе пришли. Какой-то симпатичный парень… Сказал, что его зовут Тайлер. И что это очень срочно.

========== Часть 5 ==========

Комментарий к Часть 5

Саундтрек:

Rudy Mancuso — Lento

Приятного чтения!

Надо признать, красноречивая угроза на двери подействовала лучше излюбленной тройной порции эспрессо — сон мгновенно как рукой сняло.

Пока Уэнсдэй торопливо спускается вниз по лестнице в просторную гостиную общежития, напряжённый мыслительный процесс стремительно набирает обороты.

Яснее ясного, что похитителем является кто-то из обитателей кампуса — студент, преподаватель, технический работник… Черт, да это может быть кто угодно, даже тот безмозглый охранник из архива.

За минувший день Аддамс опросила столько свидетелей, что сложно даже приблизительно прикинуть их количество. Теперь добрая треть Гарварда прекрасно осведомлена, что она пытается докопаться до истины. И хотя главным подозреваемым по-прежнему остаётся профессор Торп, игнорировать другие варианты ни в коем случае нельзя.

Например, это может быть Тайлер.

Какого черта его принесло сюда в такой поздний час? Странно. Чертовски странно.

И хотя он вовсе не похож на потенциального маньяка, ей доподлинно известно, что истинные преступники часто скрываются под личиной вполне безобидных людей. Банди, Гейн, Чикатило — все они благополучно уходили от правосудия долгие годы лишь из-за благопристойного внешнего облика. Настоящие волки в овечьей шкуре. И очередное доказательство, что нельзя никому доверять.

— Привет, Уэнсдэй, — завидев её, Галпин резко подскакивает с дивана, нечаянно свернув одну из пухлых бежевых подушек. — Как дела?

— Ты пришёл сюда в одиннадцать часов вечера, чтобы осведомиться о состоянии моих дел? — Аддамс награждает его холодным непроницаемым взглядом исподлобья и скрещивает руки на груди.

— Нет… — он выглядит привычно сконфуженным, как и всегда в её присутствии. И если прежде Уэнсдэй списывала подобную идиотскую реакцию на его неуместные романтические чувства, теперь поведение Тайлера невольно вызывает подозрение. Как знать, вдруг он пытается замаскировать истинные намерения под маской смущённой растерянности? Галпин неловко переминается с ноги на ногу и выдерживает длительную паузу, прежде чем продолжить. — Я просто хочу, чтобы ты знала. Я не трус.

И с этими словами он запускает руку в задний карман джинсов и извлекает оттуда маленькую серебристую флешку.

Аддамс вопросительно изгибает бровь.

— Оригиналы документов я забрать не смог… — Тайлер понижает голос до заговорщического шепота и неуверенно косится в дальний угол гостиной, где болтает по телефону белокурая девица, имени которой Уэнсдэй не помнит ввиду отсутствия даже малейшего интереса. Впрочем, соседка по общежитию явно даже не замечает присутствия третьих лиц. — Но зато смог их отсканировать и скинуть на флешку.

Неожиданно.

Настолько неожиданно, что она даже машинально моргает, впившись в маленькое электронное устройство хирургически пристальным взглядом угольных глаз.

Но когда Уэнсдэй протягивает Тайлеру раскрытую ладонь, он хмурит брови и поспешно заводит руку за спину.

— Подожди. Прежде чем я отдам тебе это, я хочу кое о чём попросить…

— Что тебе нужно? — её буквально распирает от азартного желания приблизиться к разгадке, а долгие вступительные речи Галпина вызывают острое раздражение. — Если хочешь денег, просто озвучь нужную сумму, и завтра с утра я первым же делом выпишу чек.

— Господи, Уэнсдэй, зачем мне твои деньги? — Тайлер запускает свободную ладонь в волосы, небрежно взъерошивая русые кудряшки. — Речь совершенно не об этом.

— Тогда что? — Аддамс подозрительно прищуривается, внезапно осознав, что он вполне может попросить о втором свидании.

— Ты можешь меня не перебивать?! — он на секунду немного повышает голос, но мгновенно осекается, вернувшись к приглушённому шепоту. — Спасибо. Я только хотел сказать, что я волнуюсь. Похоже, ты ввязываешься в какое-то дерьмо… И это может плохо закончиться. А мне вовсе не наплевать, что с тобой будет.

— Просто отдай чертову флешку и избавь меня от своей бестолковой заботы, — ей категорически претят его бессмысленные нравоучения. — Я в этом не нуждаюсь.

— Могла бы просто поблагодарить, — Галпин обиженно хмурится, потупив глаза в пол.

Вдобавок он не торопится отдавать флешку.

И хотя Уэнсдэй едва не скрипит зубами от раздражения, тактику приходится сменить — не ровен час, Тайлер и вовсе передумает.

Впрочем, она никогда не стеснялась приврать, чтобы получить желаемое, будучи убеждённой, что цель оправдывает почти любые средства.

— У меня был трудный день, — Аддамс не без труда выдавливает слабое подобие улыбки, больше напоминающее оскал. Приходится выдержать продолжительную паузу, чтобы подобрать подходящие слова. — Но я… действительно благодарна за твоё содействие.

Благо, он с готовностью проглатывает насквозь фальшивую речь — хмурое лицо проясняется, взгляд ореховых глаз ощутимо теплеет.

Всеми силами стараясь сохранять наименее убийственный вид, Уэнсдэй подходит ближе на пару шагов и снова протягивает раскрытую ладонь. Когда драгоценное устройство наконец перекочевывает к ней в руку, она невольно выдыхает с облегчением — и мгновенно отступает назад, возвращая необходимую социальную дистанцию.

— Уэнс, слушай… — идиотское неуместное обращение режет слух, но она вынуждена воздержаться от сарказма. — Может, попробуем снова куда-нибудь сходить?

— Возможно, — уклончиво отзывается Аддамс, здраво рассудив, что сына городского шерифа лучше держать на коротком поводке. Его содействие может оказаться весьма полезно. Но прежде чем воодушевленный Галпин успевает ответить, она поспешно кивает в знак прощания. — Увидимся на занятиях.

И торопливо направляется к лестнице, пока он не решился продолжить неудобный диалог или того хуже — назначить дату следующего бессмысленного свидания. Даже возможность раскрыть таинственное исчезновение по горячим следам не способна перевесить перспективу настолько унылого времяпрепровождения.

Приходится пообещать Синклер три новых лака для ногтей и согласие освободить комнату в любой вечер по первому требованию, чтобы отвоевать у неё ноутбук. Оставшись без слезливой мелодрамы, блондинка принимается вертеться перед зеркалом в своей вызывающе короткой комбинации и поминутно щёлкать фотографии на телефон — судя по всему, страдания по Оттингеру благополучно вытеснил новый объект симпатии.

Наградив ветреную соседку снисходительным взглядом, Уэнсдэй с ногами забирается на кровать и вставляет флешку в ноутбук.

Надо признать, Тайлер подошел к своей задаче максимально ответственно и отсканировал каждый листок внушительного дела — материалов здесь столько, что для подробного изучения потребуется ни один день.

Но основные моменты удаётся вычленить уже спустя час. Клеманс Вайолет Мартен явно не отличалась пуританским нравом и к своим девятнадцати годам имела несколько приводов в полицию за мелкое хулиганство, парочку краж и распространение наркотиков — но каким-то невероятным чудом на неё не было заведено ни одного уголовного дела.

Впрочем, Уэнсдэй точно знает, что чудес не бывает — разгадка неприкосновенности пропавшей обнаруживается уже через пару страниц. Её мать владела внушительным трастовым фондом, а миллионы на счетах всегда помогали избежать правосудия.

В общем и целом, прошлогодняя история исчезновения удивительным образом перекликается с пропажей Дивины. Разнузданная студенческая вечеринка, с которой Клеманс ушла пешком в полном одиночестве и в крайне нетрезвом состоянии. С той лишь разницей, что тревогу забили только спустя четыре дня — ничего удивительного, учитывая её образ жизни.

Никаких улик найдено не было, многочисленные допросы свидетелей не принесли результатов. Словно она бесследно провалилась сквозь землю. Расследование продвигалось более-менее активно первые полгода, а затем постепенно сошло на нет.

Кем бы ни был серийный маньяк, его мастерство невольно вызывает восхищение — не так-то просто похитить человека и не оставить ни единой зацепки.

Захлопнув ноутбук, Аддамс потирает кончиками пальцев виски — время давно перевалило за полночь, и у неё предательски слипаются глаза.

Вдобавок первым занятием в завтрашнем расписании стоит чертов семинар по истории искусств. Опаздывать ни в коем случае нельзя — вряд ли профессор Торп питает к ней нежные чувства после инцидента в архиве.

Будет чудом, если он не решит отыграться за собственную неудовлетворённость.

Но чуда, разумеется, не происходит.

Как только в аудитории раздаётся звонок, извещающий о начале занятия, чертов профессор обводит притихших студентов цепким внимательным взглядом — и останавливается на Уэнсдэй.

Она гордо вскидывает голову, спокойно выдерживая продолжительный зрительный контакт. И тем самым окончательно подписывает себе приговор.

— Мисс Аддамс, — Ксавье выделяет её фамилию особенно ядовитой интонацией. — Назовите нам основные свойства, характерные для искусства древнего Египта.

Простейший вопрос не вызывает ни капли затруднений — демонстративно захлопнув лежащий на парте учебник, Уэнсдэй поднимается на ноги, машинально одёрнув простое чёрное платье с длинными рукавами.

— Изображение предмета с помощью схематичного изображения его частей. Например, оперение птиц в виде отдельных перьев, — уверенно отвечает она, с вызовом глядя Торпу прямо в глаза. Если он решил воспользоваться служебным положением и занизить оценку, ему придётся хорошенько постараться. — Изображение предметов и людей в разных ракурсах, например, голова в профиль, а глаза — в анфас.

— Хорошо, — Ксавье коротко кивает и мгновенно переходит к следующему вопросу, практически не связанному с предыдущим. Он явно вознамерился прогнать её по всем сорока двум страницам параграфа. — Назовите основные периоды истории древнего Египта.

— Додинастический. Раннее, древнее, среднее и новое царства, — перечисляет Аддамс самым бесстрастным тоном, отметив про себя, что сложность вопросов неуклонно возрастает. — И эллинистический Египет.

— Вы пропустили позднее время, мисс Аддамс. Это целых два века, — его губы кривятся в ироничной снисходительной усмешке, вызывающей острое безотчётное раздражение. — Но так и быть, попробуем продолжить. Как назывался самый ранний памятник додинастического периода?

— Плита Нармера, — сиюминутно отзывается она.

— Что изображено внизу данной плиты?

И если до этого момента у Аддамс оставались смутные сомнения, то теперь они испаряются окончательно — этот вопрос однозначно не входит в обязательную программу и буквально взят с потолка. Проклятый профессор Торп намеренно мстит за вчерашнюю выходку, нагло используя служебное положение.

Она на мгновение прикрывает глаза, пытаясь воскресить в памяти пиксельное изображение из учебника, но ничего не выходит — все мысли Уэнсдэй заняты новым расследованием, и нечёткая картинка неизбежно ускользает.

Пока она безуспешно напрягает извилины, на выручку неожиданно приходит Тайлер.

— Профессор, но картинка в учебнике плохого качества, там почти невозможно что-то рассмотреть… — неуверенно вставляет тот.

— Мистер Галпин. Начнём с того, что в обучении есть ровно три одинаково важных столпа: лекции, семинары и самообразование, — наставительно извещает Торп, повернувшись к нему и вальяжным жестом ослабляя галстук, словно неуместные комментарии Тайлера действуют утомительно. — И если вы действительно намерены добиться успеха, ваша самостоятельная подготовка не должна ограничиваться стандартной программой одного учебника. Вы согласны со мной?

Галпин сконфуженно молчит, заливаясь краской до самых ушей, и коротко кивает.

Взволнованные студенты начинают нервно листать учебники, заблаговременно готовясь к допросу с пристрастием.

— И в следующий раз будьте добры поднять руку, прежде чем говорить, — в ровном голосе профессора отчётливо угадывается неприкрытая издёвка. Какая мстительность, даже немного неожиданно. — Мисс Аддамс, вы определились с ответом?

Увы, она не определилась — но категорически не намерена доставлять Ксавье удовольствие своим замешательством.

— Царь в короне южного Египта убивает северянина, — Уэнсдэй наугад выдаёт первую попавшуюся мысль, уже заранее зная, что ответ окажется ошибочным.

— Неверно, мисс Аддамс. Вы абсолютно не готовы, — победно заключает Торп и оборачивается к доске, небрежно бросив через плечо. — Напишете к следующему семинару эссе на тему искусства додинастического периода. Объем не менее семи страниц. И обязательно подготовьтесь к дополнительным вопросам.

Проклятье, только этого не хватало.

Следующее практическое занятие уже в понедельник, и на выполнение задания у неё есть всего три дня. Тотальное сокрушительное фиаско — особенно учитывая, что завтрашним вечером Аддамс планировала повторить попытку пробраться в университетский архив.

Едва не скрипя зубами от раздражения и титаническим усилием воли подавив желание отпустить какую-нибудь саркастическую колкость, она опускается на стул. Тонкие пальцы сжимают чёрный карандаш с такой силой, что мертвенно-бледные костяшки становятся совсем белыми.

— Какого черта он сегодня как с цепи сорвался? — тихо бормочет Тайлер, осторожно придвигаясь ближе. — И на тебя взъелся ни с того, ни с сего. Ты же идеально отвечала…

— Полагаю, проблемы в личной жизни, — Уэнсдэй даже не старается понизить голос до шёпота, впившись в спину проклятого профессора пронзительным тяжёлым взглядом угольных глаз.

Наверняка, чертов Торп расслышал едкую реплику — ведь добрая половина студентов тут же принимается злорадно хихикать — но он абсолютно не подаёт вида, оставаясь тотально невозмутимым. Быстро записав на доске несколько основных тем семинара, Ксавье снова поворачивается к аудитории.

— Мисс Эванс, перечислите нам животных, чьи образы наиболее часто использовались в искусстве древнего Египта, — настолько простой вопрос, адресованный глуповатой темноволосой девице в короткой юбке, заставляет Аддамс раздражённо закатить глаза.

— Эм… — скудоумная девчонка поднимается со своего места и одаривает профессора широкой ослепительной улыбкой. — Кошка и… жук-скарабей?

— Верно, мисс Эванс, — Ксавье кивает с таким одобрительным видом, словно бестолковая идиотка разгадала все тайны пирамид. — Спасибо за ответ, присаживайтесь.

Настолько предвзятая несправедливость возмущает до зубного скрежета — Аддамс чувствует, как кровь резко приливает к обычно бледным щекам. Многострадальный карандаш в её руке ломается пополам с предательски громким треском. Проклятый профессор мгновенно бросает в её сторону короткий равнодушный взгляд и едва заметно усмехается, явно наслаждаясь ощущением собственного превосходства.

Вспышка ледяной ярости блокирует доводы рационального мышления — и Уэнсдэй резко вскидывает руку, даже не успев подумать.

— Да, мисс Аддамс? — усмешка на губах Ксавье становится чуть шире.

— Как вы и сказали, я уделила немало времени изучению дополнительных материалов по теме занятия… — выпаливает она на одном дыхании, отчаянно желая стереть с его лица невыносимое выражение мстительного триумфа. — Но нигде не смогла найти объяснения, почему египтяне перестали строить пирамиды. Полагаю, специалист вашего уровня должен знать ответ на этот вопрос.

Вот только ответа на вопрос не существует, и Уэнсдэй прекрасно об этом известно — причина прекращения строительства пирамид и по сей день остаётся одной из самых главных загадок человечества.

Ухмылка Торпа мгновенно гаснет, уступая место задумчивому выражению. Он молчит несколько секунд, явно прикидывая, как выйти из неловкой ситуации, не уронив собственного достоинства.

— На этот счёт существует несколько теорий, мисс Аддамс… — начинает Ксавье, потирая переносицу двумя пальцами. Базовые знания психологии подсказывают, что этот машинальный жест выдаёт замешательство, и она не может сдержать лёгкой усмешки в уголках губ. — Наиболее современная из них гласит, что экстремальные колебания температуры неблагоприятно влияли на известняк, вследствие чего…

— Эта информация есть в общем доступе на первой же странице поисковика, — с наигранным разочарованием перебивает Уэнсдэй и небрежно пожимает плечами. — Я подумала, что вы знаете более вескую причину. Прошу прощения, видимо, я переоценила ваши способности.

— Ауч, — преувеличенно громко вставляет Тайлер, а остальные студенты как по команде начинают шептаться и посмеиваться.

— Пятнадцать страниц эссе, мисс Аддамс, — и хотя интонация профессора остаётся ровной, его чётко очерченные скулы заостряются ещё сильнее. — Полагаю, это не будет слишком сложной задачей для вашего блестящего ума.

И хотя перспектива провести за написанием дурацкого эссе большую часть свободного времени вовсе не вдохновляет, приятное чувство отмщения перевешивает любые сопутствующие неудобства.

Этот раунд она однозначно выиграла.

Занятия заканчиваются только к пяти вечера, но по пути домой Уэнсдэй вынуждена заглянуть в библиотеку, чтобы взять оттуда дополнительные материалы для выполнения задания по истории искусств. Внушительная кипа книг не помещается в рюкзак — приходится нести их в руках. Уставившись прямо перед собой задумчивым взглядом, Аддамс быстрым шагом подходит к вычурному зданию общежития ZETA.

Ей жутко не терпится поскорее заняться изучением прошлогоднего дела, но дурацкое эссе не терпит отлагательств.

— Вам помочь? — незнакомый мужской голос отрывает её от размышлений о правильной расстановке приоритетов.

Аддамс резко вскидывает голову — на подъездной дорожке припаркован пафосный Кадиллак Эскалейд ярко-красного цвета, а рядом с ним, прислонившись спиной к водительской двери, стоит парень в светлом пиджаке. Его лицо кажется смутно знакомым, но на студента Гарварда этот человек не похож.

Наверное, показалось.

Наплевать. У неё нет ни малейшего желания вступать в диалог с незнакомцем, поэтому Уэнсдэй отрицательно качает головой и решительно проходит мимо.

Поднявшись в свою комнату, она обнаруживает Энид при полном параде — блондинка, облачённая в вызывающе короткое обтягивающее платье, вертится перед зеркалом, примеряя одно украшение за другим.

Завидев соседку, Синклер резко оборачивается, и на ярко накрашенном лице расцветает широкая блаженная улыбка.

— Как я выгляжу? — спрашивает она, взбивая руками и без того пышные золотистые кудри.

— Как всегда вульгарно, — безразлично роняет Аддамс, водрузивтяжёлые учебники на письменный стол и потирая затекшие запястья.

— Значит, всё идеально! — экспрессивно восклицает блондинка и вихрем подскакивает к Уэнсдэй, попытавшись заключить ту в кольцо невыносимых объятий. — Боже милостивый, ты не представляешь, как я счастлива…

— Значит, это твой Ромео истоптал нам весь газон? — Аддамс недовольно поводит плечами, сбрасывая настырные руки назойливой подруги.

— Его зовут Аякс, — в небесно-голубых глазах, подведённых кислотными тенями цвета фуксии, появляется идиотское мечтательное выражение. — И я точно знаю, что он тот самый…

— Ты про каждого так говоришь, — колко отзывается Уэнсдэй, возводя глаза к потолку.

— Нет, это совершенно особенный случай… — горячо возражает Энид. — Это судьба, понимаешь? Мы встретились на той вечеринке в прошлое воскресенье, но ты так быстро утащила меня домой, что я даже не успела взять его номер. А позавчера вечером я пошла на пробежку, и мы снова…

— Подожди, — Аддамс холодно обрывает чрезмерно эмоциональную речь. — Он тоже был на той вечеринке?

— Ох, ты совсем меня не слушаешь, что ли… — укоризненно вздыхает блондинка, цокнув языком. — Да, Аякс там был, и мы даже поцеловались, но потом внезапно появилась ты. Кстати, где ты была до этого?

— Неважно, — она на минуту умолкает, обдумывая неожиданную информацию. Если новоиспечённый воздыхатель Синклер тоже присутствовал в злополучном доме в тот вечер, он вполне мог увидеть что-то подозрительное. Или знать имя организатора вечеринки. Или… Oh merda, этого парня просто необходимо допросить. И по возможности так, чтобы не вызвать подозрений. Омерзительно довольная Энид уже намеревается покинуть комнату, но Уэнсдэй ловко хватает её за руку. — Ты должна мне помочь в расследовании.

— Я? — глаза соседки удивлённо округляются, становясь похожими на огромные чайные блюдца. — Но как?

— Ты должна устроить мне встречу со своим Ромео, — безапелляционным тоном заявляет Аддамс, крепче стиснув её запястье. — И желательно в неформальной обстановке, чтобы всё выглядело максимально естественно. Устрой вечеринку и пригласи его.

— Но, Уэнс… — робко возражает Синклер, безуспешно пытаясь высвободить свою руку из железной хватки. — У нас всё только началось, и если ты начнешь допрашивать Аякса, он может всё неправильно понять… Может испугаться и не захочет больше со мной видеться. Я не хочу ничего испортить, понимаешь?

— Нет, я не понимаю, — раздражённо шипит Уэнсдэй сквозь зубы. — Не ты ли слёзно умоляла меня заняться этим дерьмом?

— Да, но Йоко сказала, что теперь делом занялась полиция. Не знаю, как ты, а я до сих пор боюсь оставаться в комнате одна после вчерашнего послания на двери, — Энид невольно ёжится и изгибает брови домиком. — Не лучше ли тебе прекратить лезть в это дело?

— И не подумаю, — в ровном тоне Аддамс звенит металл. Однако, взглянув на испуганное лицо соседки, она сиюминутно решает сменить тактику. — Послушай, Ниди…

Несколько лет назад, когда они с невероятным трудом сумели ужиться в одной комнате престижной академии Невермор, а потом едва не погибли после нападения сумасшедшего маньяка, Синклер гордо заявила, что отныне и навсегда они связаны крепкой дружбой до конца жизни — и предложила скрепить клятву кровью.

И хотя повод был более чем идиотский, идея кровавого ритуала показалась Уэнсдэй весьма занимательной. Они написали текст на тетрадном листке в клетку, одновременно порезали пальцы и поставили багряную печать в конце импровизированной клятвы. А ещё неугомонная блондинка предложила подписаться сокращениями имен — Уэнсди и Ниди — аргументируя глупую затею тем, что больше никто во всём мире не будет этого знать.

Шифры Аддамс любила.

Даже такие — простые до идиотизма.

И потому согласилась.

И никогда не гнушалась использовать выдуманное слащавое обращение, чтобы добиться желаемого.

— Ниди, — с нажимом повторяет она, пристально вглядываясь в растерянное лицо соседки. — Это очень важно, поняла?

— Ладно… — сокрушенно вздыхает Синклер, с досадой нахмурив брови. — Я что-нибудь придумаю. Но если ты испортишь мои отношения, я сожгу весь твой кошмарный чёрный гардероб.

Когда Энид наконец скрывается за дверью, помчавшись на крыльях гормонального шторма навстречу своей новой якобы вечной любви, Уэнсдэй усаживается за стол и открывает учебник по ненавистной истории искусств. Взгляд угольных глаз то и дело падает на верхний ящик, в котором лежит флешка с материалами дела Мартен, но титаническим усилием воли Аддамс останавливает себя.

В конце концов, она приехала сюда учиться — чтобы закончить престижный университет с отличием, чтобы получить литературную степень и чтобы ни одно издательство в мире больше не смогло упрекнуть её в писательском непрофессионализме.

Проклятое эссе пишется из рук вон плохо — несмотря на разумные доводы рационального мышления, мысли Уэнсдэй витают бесконечно далеко. И потому, когда спустя несколько часов дверь комнаты снова хлопает, она почти искренне рада возвращению соседки.

— Ну и?

— Всё прошло просто превосходно! — восторженно восклицает Синклер, сбрасывая туфли на катастрофически высоких каблуках, и проходит вглубь комнаты танцующей походкой. — Мы были в ресторане греческой кухни. Оказывается, у Аякса есть греческие корни, представляешь? Ты когда-нибудь пробовала стифадо? Если нет, то ты просто обязана…

— Мне это неинтересно. Ближе к делу, — Аддамс недовольно скрещивает руки на груди, впившись в блондинку прохладным немигающим взглядом. — Ты позвала его на вечеринку?

— О, я придумала ещё лучше… — чрезмерно довольный тон Энид не предвещает ничего хорошего. Уэнсдэй невольно напрягается. И опасения подтверждаются уже спустя секунду. — У Аякса есть друг, он недавно переехал из Европы и почти никого не знает в Бостоне… И завтра мы с тобой идём на двойное свидание. Там и спросишь про своё расследование. Правда, я здорово придумала?

Oh merda.

========== Часть 6 ==========

Комментарий к Часть 6

Саундтрек:

Plazma — Freedom Is Finally Mine

Приятного чтения!

— Я по-прежнему твёрдо убеждена, что все твои идеи априори отвратительны, но эта просто пробила дно, — она прокручивает на указательном пальце кольцо брелка от машины, наблюдая, как невыносимая соседка подтягивает бретельки бюстгальтера в надежде, что внушительный пуш-ап поможет исправить досадную оплошность природы.

— Идти на свидание в джинсах — вот что значит пробить дно, — Синклер неодобрительно поджимает губы, поймав немигающий взгляд Аддамс в отражении большого напольного зеркала. — Умоляю, переоденься… Из-за тебя я даже не могу надеть своё любимое красное платье, потому что буду выглядеть вульгарно на твоём фоне.

— Ты выглядишь вульгарно на любом фоне, — равнодушно парирует Уэнсдэй, недвусмысленно намекая на катастрофически низкий вырез на блузке блондинки. — И я не стану переодеваться. Мы не на увеселительное мероприятие идём, если ты забыла.

— Я иду на свидание с парнем, который мне чертовски нравится, и планирую закончить вечер в его постели, — с энтузиазмом возражает Энид, критически рассматривая собственное отражение. Уже минимум в десятый раз. — Да и тебе не помешало бы снять напряжение. Ты после того кудрявого красавчика на вступительных ни с кем не спала, а ведь прошло уже больше двух месяцев.

Она молчит, не считая нужным сообщать неугомонной соседке, что информация несколько устарела — то, что знает Синклер, знают все подписчики её идиотского блога, а подобная популярность Аддамс вовсе ни к чему.

— Если мы не выйдем из дома сию же секунду, сегодняшний вечер ты закончишь не в постели Ромео, а в больнице с тяжкими телесными повреждениями, — Уэнсдэй демонстративно стучит по своему запястью без часов и раздражённо возводит глаза к потолку.

— На Рождество я попрошу Санту, чтобы он заставил тебя влюбиться, — полушутливо-полусерьёзно отзывается невыносимая подруга, с головы до ног обливаясь своим омерзительно приторным парфюмом. — Душу бы продала, чтобы посмотреть, как это случится.

— Как мне несказанно повезло, что твоя душа и даром никому не нужна, — с вишневых губ слетает очередная колкость.

— Не зарекайся, Уэнсди, жизнь непредсказуема, — Энид хитро подмигивает и подхватывает с кровати миниатюрный клатч, наконец завершая традиционный обмен любезностями. — Всё, можем ехать.

Выбранный Петрополусом ресторан находится едва ли не на противоположном конце Бостона — дорога сквозь вереницу нескончаемых пробок занимает без малого полтора часа. К концу пути Уэнсдэй готова придушить голыми руками абсолютно всех, начиная от незадачливого воздыхателя соседки и заканчивая его таинственным другом.

Наверняка, он такой же слащавый кретин с непомерно раздутым эго. Если никто из участников проклятого двойного свидания — oh merda, даже звучит тошнотворно — не закончит вечер в морге, в честь её самообладания можно будет смело воздвигать памятник.

Вычурная вывеска заведения на итальянском языке буквально кричит, что это место является обителью всех элитарных снобов Бостона. Возле высоких двустворчатых дверей даже топчется швейцар в идеально отглаженном бордовом костюмчике и атласных белых перчатках. С лица пожилого мужчины ни на минуту не сходит широкая фальшивая улыбка — даже когда он бросает короткий неодобрительный взгляд в сторону Аддамс, которая так и не потрудилась сменить широкие чёрные джинсы на более приемлемый наряд.

Она презрительно кривит губы — швейцар мгновенно опускает глаза на собственные начищенные до блеска ботинки и покорно распахивает перед ними дверь.

Внутри ресторана обстановка ещё хуже.

Уэнсдэй машинально моргает, чтобы не ослепнуть от кошмарного обилия бело-золотых тонов. Жемчужно-белые скатерти, огромные золочёные люстры под потолком, официанты в светлых рубашках и белых перчатках, проворно снующие по просторному залу.

Oh merda, какое отвратительное зрелище.

Зато у Энид вырывается восхищённый вздох.

— С ума сойти… — щебечет она, озираясь по сторонам с выражением идиотского блаженного восторга. — Аякс говорил мне, что это лучший местный ресторан, но я даже представить не могла, что тут настолько красиво.

— Дамы, могу я сопроводить вас за стол? — к ним подскакивает один из официантов, галантно держащий согнутую левую руку за спиной.

— У нас бронь на имя Аякса Петрополуса, — Синклер ослепительно улыбается и заправляет за ухо золотистую прядь. Привычка кокетничать с любым мало-мальски симпатичным представителем мужского пола в ней поистине неискоренима.

— Вас уже ждут, прошу… — официант указывает взмахом руки в дальний конец зала.

Уэнсдэй без особого интереса скользит взглядом в указанном направлении. За столиком возле широкого панорамного окна сидят двое — Аякс приветственно машет рукой, пока второй мужчина, сидящий спиной ко входу, медленно оборачивается. Но она успевает узнать его ровно за одну секунду до того, как встречается взглядом с насыщенно-зелёными глазами проклятого профессора Торпа.

Аддамс останавливается как вкопанная, словно споткнувшись о невидимую преграду.

— Я не пойду, — решительно заявляет она.

— Что? Почему это? — Энид непонимающе вскидывает брови, замерев рядом прямо посреди пафосного зала. — Матерь Божья, он же красавчик… Какого черта, Уэнсдэй?

— Плевать. Я ухожу, — она уже намеревается повернуть обратно, но блондинка мгновенно вцепляется в её руку повыше локтя.

— Ты не можешь уйти вот так… — с досадой шипит Синклер. Остальные посетители ресторана начинают оборачиваться на разыгравшуюся сцену. — Подумай хотя бы обо мне. Ты ведь ставишь меня в жутко неловкое положение… И ты же сама хотела, чтобы я организовала эту встречу.

Повисает минутная пауза, после чего на ярко накрашенном лице Энид появляется выражение осознания.

— Ты знаешь его, верно? — безошибочно угадывает она. — Один из тех несчастных, на ком ты поставила крест, да?

— Вроде того, — нехотя кивает Уэнсдэй, не желая посвящать соседку в щекотливые подробности личной жизни.

— Господи, ну что мне теперь делать… — Синклер едва не хнычет от досады. — Это же ведь ужасно неудобно… Что я теперь скажу Аяксу? Боже милостивый, ну почему у меня вечно всё через задницу?

Oh merda. Вечная склонность блондинки к излишнему драматизму только усиливает безотчётное раздражение, возникающее у Аддамс всякий раз в присутствии Торпа.

Они стоят прямо посреди зала уже несколько минут — и напряжение висит в воздухе натянутой гитарной струной.

— И когда ты только успеваешь… — продолжает сокрушаться Энид, переводя растерянный взгляд со столика в дальнем углу на недовольную Уэнсдэй. — Он же только недавно приехал из Европы, где вы вообще познакомились?

Аддамс не смотрит на неё — тяжёлый немигающий взгляд угольных глаз направлен прямиком на ненавистного профессора. И главного подозреваемого по совместительству. И человека, с которым она умудрилась переспать уже дважды меньше чем за неделю.

Oh merda, худшего комбо и вообразить нельзя.

Торп как всегда спокойно выдерживает прямой зрительный контакт — а мгновением позже надменно усмехается, прекрасно осознавая причины её замешательства.

Уже знакомая вспышка ледяной ярости снова блокирует рациональное мышление — и вместо того, чтобы незамедлительно покинуть ресторан, Уэнсдэй совершает очередной необдуманный поступок. Делает решительный шаг вперёд. А потом ещё один, таща за собой вцепившуюся в её локоть Синклер.

Голос разума отчаянно надрывается на задворках сознания — истошно вопит, что по вине проклятого профессора она раз за разом поддаётся недопустимым всплескам эмоций, но прямо сейчас Аддамс тотально наплевать.

Она сотрёт спесивое выражение с его лица, так или иначе.

— Чудесный вечер, не правда ли? — иронично заявляет она, усаживаясь на стул рядом с Торпом. Аякс непонимающе округляет глаза, но Энид буквально виснет у него на шее, заключая в объятия, и тот не успевает ничего спросить.

— Детка, познакомься, это мой друг Ксавье… — Петрополус мягко отстраняется от своей новоиспечённой девушки. — Бро, это Энид.

— Очень приятно, Энид. Аякс так много о вас рассказывал, — чертов профессор галантно вставляет самую избитую фразу, и Уэнсдэй презрительно фыркает.

— А это её подруга… — Аякс продолжает играть дурацкую роль хозяина вечера. — Простите, мисс, не знаю вашего имени.

— Не утруждайся, друг, — Ксавье небрежно усмехается. — Мы уже знакомы.

— К сожалению, — ядовито роняет Уэнсдэй, наградив его самым уничижительным взглядом из всех возможных.

Назревающую перепалку вовремя прерывает появление официанта. Аддамс наугад тычет пальцем в первое попавшееся блюдо в обширном меню, поминутно бросая уничижительные взгляды в сторону саркастично ухмыляющегося Торпа. Энид заказывает салат из морепродуктов с вычурным труднопроизносимым названием, пока её воздыхатель выбирает вино.

— Кьянти подойдёт? — неуверенно вопрошает Аякс, растерянно покосившись в сторону своего проклятого дружка и явно не понимая причин происходящего. — Или может, лучше…

— Чёрный ром с двумя кубиками льда и долькой лимона, — неожиданно заявляет чертов профессор со своей коронной кривоватой усмешкой. — Сто грамм. Хотя нет. Лучше сто пятьдесят.

— От ста граммов крепкого алкоголя в головном мозге необратимо погибает до восьми тысяч нейронов, — едко вворачивает Уэнсдэй.

— Моей даме то же самое, — Торп небрежно кивает в её сторону, и дурацкое неуместное обращение мгновенно отзывается новой вспышкой холодной ярости. — У неё как раз нейронов в избытке. Сократим количество.

— Полагаю, это твой жизненный девиз? — её ровный голос так и сочится ядом.

— Народ, что происходит? — Петрополус непонимающе косится в сторону Синклер, но та лишь молча пожимает плечами и одновременно пинает Аддамс под столом.

Когда фальшиво улыбающийся официант принимает заказ и уходит, за столом повисает напряжённое тягостное молчание. Уэнсдэй сидит с неестественно прямой спиной, искренне недоумевая, как её угораздило вляпаться в подобный цирк абсурда. Нечего и думать, чтобы незаметно допросить Аякса в присутствии главного подозреваемого. Шестерёнки в голове стремительно вращаются, прикидывая, какую пользу для расследования можно извлечь из нелепой ситуации — но идей ничтожно мало. Наиболее выгодным кажется вариант выяснить домашний адрес профессора, чтобы устроить очередной взлом с проникновением в его отсутствие… Но Аддамс не имеет ни малейшего понятия, как это провернуть.

— Ксавье… — неугомонная блондинка предпринимает робкую попытку разрядить обстановку. — Аякс сказал, что вы совсем недавно переехали из Европы?

Сама того не ведая, Энид задаёт неожиданно правильный вопрос — если профессор и впрямь раньше жил не в Штатах, вероятность его причастности к прошлогоднему исчезновению становится ничтожно мала. Стараясь ничем не выдать заинтересованности, Уэнсдэй незаметно косится в его сторону, внимательно наблюдая за реакцией.

— Да, последние несколько лет я жил во Франции, — совершенно невозмутимо отзывается Торп, вальяжно откинувшись на спинку стула. — Вернулся на родину только этим летом и устроился на работу в Гарвард.

— Так вы преподаватель? — на лице Синклер медленно расцветает выражение тотального шока, а чётко очерченные брови взлетают вверх над ярко подведёнными глазами. — Оу…

Oh merda.

Черт бы побрал его внезапную откровенность.

Напоровшись на удивлённый взгляд соседки, Аддамс непроизвольно сжимает руки в кулаки с такой силой, что белеют костяшки пальцев. И едва заметно качает головой, недвусмысленно намекая, чтобы Энид не вздумала развить щекотливую тему. И хотя ту буквально распирает от любопытства, извилин в её блондинистой голове оказывается достаточно, чтобы мгновенно умолкнуть.

Впрочем, легче от этого не становится.

Допроса с пристрастием уже не избежать.

— Мне нужно в уборную, — заявляет Уэнсдэй, решительно поднимаясь из-за стола.

Ей катастрофически необходимо остаться наедине с собой хоть на несколько минут, чтобы привести в порядок спутанные мысли и разработать новую стратегию поведения.

Самым благоразумным вариантом было бы покинуть пафосный ресторан, но сбежать отсюда равно сдаться. А сдаваться она не привыкла.

Оказавшись в уборной подальше от лишних глаз, Аддамс поворачивает кран с холодной водой на полную мощность и упирается обеими руками в столешницу раковины, пристально вглядываясь в собственное отражение.

Расклад не радует. Мало того, что чертов профессор продемонстрировал крайнюю степень кретинизма, сболтнув о своей должности в Гарварде, весь план выяснить новые подробности злополучной вечеринки благополучно отправился псу под хвост.

Позади громко хлопает дверь.

Уэнсдэй нет нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто нарушил её уединение.

— Уэнсдэй Аддамс, — невыносимая соседка едва не вопит от возмущения. — Как долго ты собиралась скрывать от меня, что спишь со своим преподавателем?!

— Не ори, — шипит она сквозь зубы, машинально возводя глаза к потолку.

— Боже милостивый, это… У меня просто слов нет! — экспрессивно восклицает Синклер, останавливаясь за спиной Аддамс и театрально всплеснув руками. — Как тебя вообще угораздило? Нет, он, конечно, красавчик и всё такое, но… Господи, даже не знаю, что и сказать. Я просто в шоке!

— Если не знаешь, что сказать, просто заткнись.

Но совет нисколько не работает.

Энид продолжает сокрушаться с невыносимым драматизмом. По всей видимости, сам факт запретной связи её не особо волнует — лишь то, что Уэнсдэй утаила случившееся от «лучшей и единственной подруги, с которой должна делиться абсолютно всем». Аддамс слушает её бурные излияния вполуха, напряжённо обдумывая, под каким предлогом можно выяснить адрес главного подозреваемого.

Решение проблемы приходит само собой.

Кажется, всё это время оно было на поверхности.

— Энид, — она резко оборачивается к соседке, скрестив руки на груди. — Твой Ромео и его дружок приехали сюда на машине?

— Нет, конечно, — Синклер наконец прекращает сетовать на скрытность соседки. — Мы ведь планировали хорошенько выпить, а потом поехать к нему и…

— Ты сейчас же вернёшься в зал и скажешь своему воздыхателю, что хочешь домой. К себе или к нему, неважно, — решительно заявляет Уэнсдэй. — И попросишь, чтобы я вас отвезла. Всех вас. Ясно?

— Но зачем? — блондинка снова непонимающе округляет небесно-голубые глаза. — Мы же только пришли… Даже поесть не успели.

— Ты хочешь, чтобы я испортила ваш тошнотворный вечер? — шантаж всегда действует безукоризненно. — Или всё-таки хочешь оказаться в постели Ромео?

— Конечно, я хочу переспать с Аяксом, — фыркает Энид таким тоном, будто это нечто само собой разумеющееся. — Но я не понимаю, какого черта ты задумала…

— Тебе и не нужно понимать, — Уэнсдэй категорически претит посвящать соседку в тайны следствия. Полагаться на её способность держать язык за зубами — заведомо провальная идея. Лучше ей оставаться в неведении. — Просто сделай, как я сказала, и все останутся в выигрыше.

— Ладно, — Синклер тяжело вздыхает, но всё же кивает в знак согласия. — Но при одном условии. Пообещай, что завтра расскажешь мне все подробности своего нового романа.

И хотя слово «роман» явно не подходит в качестве определения для её странных отношений с профессором, Аддамс решает, что спорить бессмысленно. Главное, чтобы неугомонная соседка в точности исполнила свою часть плана — а остальное неважно.

Когда блондинка покидает уборную, Уэнсдэй выжидает ещё несколько минут, а затем возвращается в ослепительно белый зал.

И не без удовольствия видит, что Энид уже топчется возле выхода, пока Аякс по-джентельменски набрасывает на её плечи пальто цвета пудровой розы. Торп стоит рядом, прислонившись спиной к массивной колонне и медленно потягивая ром из гранёного рокса.

— Спасибо, что согласилась нас отвезти, — завидев Аддамс, новоиспечённый воздыхатель блондинки простодушно улыбается.

— Да, огромное спасибо, Уэнсдэй, — с готовностью подхватывает Энид. Пожалуй, надо отдать должное её актёрскому мастерству. — Жаль, что у меня так невовремя разболелась голова.

— Куда ехать? — совершенно бесстрастно интересуется Аддамс, хотя разумом овладевает приятный азарт предвкушения от возможности ещё на шаг приблизиться к раскрытию дела. И пусть теперь причастность Торпа под сомнением, отметать эту версию из-за одной нестыковки — пусть и достаточно весомой — было бы крайне неразумно.

— Я живу на Паблик-Элли 420, дом 193, а Ксавье — на Юг-Рассел-стрит, 49. Это совсем недалеко отсюда, — сообщает Петрополус, заботливо приобнимая Синклер за плечи. Та театрально вздыхает и прикладывает пальцы к якобы ноющим вискам. Ей определённо стоило бы задуматься об актёрской карьере вместо высшей школы дизайна.

Покинув ресторан, они садятся в припаркованный неподалёку Мазерати.

Чертов профессор занимает переднее сиденье, сладкая парочка оккупирует задние. Уэнсдэй усаживается за руль и, неодобрительно покосившись на их страстные попытки обоюдного каннибализма, заводит машину.

Мощный мотор отзывается утробным рычанием.

Торп вдруг тянется длинными пальцами к брелку в виде скорпиона, висящему на зеркале заднего вида, и Аддамс намеренно резко вжимает педаль газа в пол — от стремительного маневра профессора отбрасывает назад на сиденье, и он не успевает коснуться серебряной фигурки, сделанной на заказ в память о её погибшем домашнем питомце.

— Смотрю, правилам дорожного движения ты не подчиняешься… — иронично хмыкает Ксавье, кивнув в сторону спидометра, стрелка на котором за несколько секунд пересекает отметку в сотню километров в час.

— А тебе какое дело? Плохую оценку мне поставишь? — едко парирует она, крепко сжимая руль обеими руками и впившись пристальным немигающим взглядом в идеально прямую линию полупустой дороги. Благо, невыносимые пробки почти полностью рассосались.

— Не за это, — он вальяжно откидывается на спинку сиденья, вытягивая ноги. — Кстати, почему ты не пишешь эссе, а шатаешься по ресторанам?

Уэнсдэй не отвечает и не смотрит на него, но почти физически ощущает на себе цепкий взгляд насыщенно-зелёных глаз.

Дискомфортно. Слишком.

Она вновь задаётся риторическим вопросом, каким образом умудрилась вляпаться в этот невыносимый театр абсурда.

— И где твой парень, ради которого ты пробралась в архив? — никак не унимается чертов профессор. Словно они на допросе в полицейском участке, а он задаёт вопросы и одновременно светит фонариком ей в лицо.

— Мы не сошлись характерами, — роняет Аддамс сквозь зубы. — Он слишком много болтал, когда следовало бы заткнуться.

Она тянется к бортовому компьютеру и включает музыку погромче, чтобы заглушить звуки жарких поцелуев с заднего сиденья и прекратить поток неуместных вопросов. Реквием Моцарта в исполнении симфонического оркестра звучит поистине громоподобно, и Торп недовольно морщится, театрально прикладывая пальцы к ушам. Едва заметно усмехнувшись, она прибавляет звук ещё на несколько делений.

— Очень изысканная пытка, Уэнс, — едва слышно бормочет Энид позади. — Но нельзя ли это выключить? Мы тут все оглохнем!

— Нельзя, — безапелляционным тоном отрезает Аддамс и круто выворачивает руль влево, выезжая на Паблик Элли.

По обе стороны ярко освещённой улицы высятся двухэтажные дома из красного кирпича — такие тошнотворно-идеальные и одинаковые, будто отпечатаны на ксероксе. Впрочем, иного она и не ожидала. Новый дружок Синклер явно принадлежит к категории элитарных снобов, которые устраивают ежегодное соревнование, чей газон зеленее и аккуратнее. Единственное, что отличает дома друг от друга — номерные таблички с витиеватыми цифрами.

Не без труда отыскав нужный адрес, Уэнсдэй резко сворачивает направо, слегка зацепив передним колесом низкую клумбу с яркими махровыми фиалками. У Петрополуса вырывается разочарованный вздох, различимый даже сквозь оглушительно гремящую музыку.

— Маму хватит удар, когда она вернётся из Нью-Йорка… — растерянно бормочет он и торопливо покидает салон вместе с Энид, намертво вцепившейся в его руку.

— Ты тоже в двадцать пять лет живёшь с родителями? — колко осведомляется Аддамс, слегка уменьшив громкость на бортовом компьютере и смерив Торпа прохладным бесстрастным взглядом.

— Мне двадцать восемь, — невозмутимо отзывается тот, проводив глазами слащавую парочку. — И нет, я живу один, если тебя по какой-то причине это интересует.

Недвусмысленный намёк в его ровном тоне заставляет Уэнсдэй раздражённо закатить глаза. Но это можно перетерпеть — зато теперь она точно знает, что не напорется на его домочадцев, когда решит организовать очередной взлом с проникновением.

Благо, остаток пути проходит в молчании.

Концерт симфонического оркестра подходит к концу, и Аддамс уже мысленно предвкушает, что сможет провести целую ночь за изучением материалов дела без назойливой трескотни соседки прямо под ухом.

Но её поджидает разочарование.

Дом под номером сорок девять на Юг-Рассел-Стрит — многоквартирная девятиэтажка, а вовсе не пафосный частный коттедж с идеальным газоном, который она успела нарисовать в своём воображении.

Oh merda.

Задача выяснить точный адрес профессора мгновенно и многократно осложняется.

Уэнсдэй сбрасывает скорость, лихорадочно пытаясь придумать за оставшиеся пару минут, каким образом узнать номер квартиры.

Взгляд угольных глаз падает на полупустую бутылку вишнёвого Маунтин Дью, оставленную Синклер в подстаканнике возле бардачка.

Что поделать, трудные времена требуют решительных мер.

Покосившись на Ксавье краем глаза — к счастью, он не смотрит на неё, целиком и полностью сосредоточив своё внимание на ярких огнях, медленно плывущих за боковым окном — Аддамс достаёт бутылку и откручивает крышку свободной рукой. Ещё раз убедившись, что взгляд профессора направлен в другую сторону, она делает небольшой глоток — а потом нарочно выливает большую часть ярко-малиновой газировки себе на джемпер.

— Вот черт… — шипит Уэнсдэй с наигранной досадой, брезгливо оттягивая мокрую липкую ткань в чёрно-белую клетку. — Это был мой любимый джемпер. Проклятье.

— Я смотрю, тебе везёт на неловкие ситуации, — иронично отзывается Торп, обернувшись к ней, и небрежно потирая переносицу двумя пальцами. — Думаю, если застирать прямо сейчас, можно будет его спасти.

— Похоже, что у меня в багажнике припасена стиральная машинка? — она надменно изгибает смоляную бровь. Повисает секундная пауза, после чего Ксавье неопределённо хмыкает и пожимает плечами.

— Можешь воспользоваться моей ванной.

Отлично. Наживка успешно проглочена.

После нескольких секунд наигранных сомнений Аддамс коротко кивает в знак согласия и останавливает машину на парковке перед вычурной многоэтажкой.

Всю дорогу в лифте они оба хранят непроницаемое молчание — Ксавье с преувеличенной заинтересованностью листает пёструю ленту соцсети, Уэнсдэй изучает отстранённым взглядом собственные массивные ботинки. Слегка покачнувшись, лифт замирает на девятом этаже, и двустворчатые двери разъезжаются в стороны.

Достав из кармана ключи от квартиры, профессор подходит к ближайшей двери под номером девяносто один. Аддамс неотрывно следует за ним, хирургически пристально рассматривая замочную скважину — с первого взгляда, замок кажется достаточно простым.

Но лучше будет захватить с собой более надёжные инструменты, нежели металлическая пилка для ногтей.

Когда Ксавье распахивает дверь, взгляду предстаёт небольшая квартира преимущественно в светло-серых тонах — интерьер неплохой, но обстановка выглядит несколько безликой. Словно хозяин жилища был настолько равнодушен к окружающим его вещам, что не внёс ни единого корректива в задумку дизайнера. По правую руку вдоль стены тянется кухонный гарнитур из светлого дерева и небольшой обеденный стол, слева — гостиная с длинным диваном графитового цвета и журнальным столиком, на котором стоит открытый ноутбук. Несколько полок с книгами, парочка комодов, наглухо задвинутые плотные шторы на окнах. В глубине гостиной виднеются две одинаковых двери, очевидно, ведущие в спальню и в ванную комнату.

— Тебе туда, — Торп на ходу снимает пальто и кивает на левую дверь, подтверждая её догадки.

Не утруждая себя проявлением благодарности, Уэнсдэй проходит в указанном направлении и щелкает выключателем. Прикрыв за собой дверь, она поспешно стягивает многострадальный джемпер и подставляет его под струю холодной воды, даже не пытаясь оттереть следы липкой газировки.

На испорченную вещь ей наплевать.

Главное, что миссия выполнена.

А теперь пора убираться отсюда.

Но стоит ей протянуть руку, чтобы закрутить кран, дверь ванной беззвучно распахивается.

Мысленно чертыхнувшись, Аддамс резко оборачивается — и немигающий взгляд угольных глаз сталкивается с насыщенной зеленью радужек проклятого Торпа.

— Как это понимать? — она дерзко вздёргивает подбородок и машинально поправляет распущенные волосы, скрывая за смоляными локонами чёрное кружево бюстгальтера. — По какому праву ты врываешься без стука?

— Не строй из себя дуру, тебе не идёт. Чего ты добиваешься, Аддамс? То пытаешься унизить меня при всех, то намеренно проливаешь на себя газировку, чтобы оказаться полуголой в моей ванной, — после длинной разоблачительной тирады чертов профессор кривовато усмехается, скрестив руки на груди. Невыносимо самодовольное выражение на лице Торпа вызывает настойчивое желание вогнать парочку иголок ему под ногти. — Да, я заметил, что это была никакая не случайность. Если таким образом ты надеешься привлечь моё внимание, то ничего не выйдет. Я не ищу отношений. А если бы и искал, точно не стал бы встречаться со студенткой.

Уэнсдэй чувствует, как её губы против воли слегка приоткрываются в немом удивлении.

Oh merda, он действительно считает, будто она испытывает к нему какие-то… чувства?

Худшего сценария и вообразить нельзя.

Она невольно замирает на месте, лихорадочно обдумывая, как прокомментировать столь неожиданную речь. Но в голову упорно ничего не идёт. Сказать правду нельзя. Но солгать и подтвердить его догадки — ещё хуже.

Молчание затягивается, становясь гнетущим.

Проклятье, нужно что-то ответить.

И желательно как можно скорее.

— Ты ошибаешься. Меня не интересуют серьёзные отношения, — наконец выдаёт Аддамс, чувствуя, как ледяная броня самообладания предательски трещит по швам. Невыносимо пристальный взгляд его насыщенно-зелёных глаз вкручивается в мозг, словно кюретка для лоботомии. Титаническим усилием воли она заставляет себя продолжить. — Только секс… без обязательств.

Oh merda, что она несёт?

Разумеется, она сказала правду, но… спать с возможным преступником на постоянной основе явно не лучшая затея.

С другой стороны, Макиавелли однажды сказал, что друзей нужно держать близко, а врагов — ещё ближе. Если отбросить вопросы морали — которым она никогда и не уделяла особого внимания — перспектива вырисовывается весьма неплохая. Можно совместить приятное с полезным. Втереться в доверие, иметь возможность следить за Торпом, не вызывая подозрений. В конце концов, можно будет тщательно осмотреть его квартиру, не прибегая к незаконным способам проникновения.

Вот только есть одна загвоздка. Ксавье молчит с совершенно равнодушным выражением лица, словно внезапное предложение его абсолютно не заинтересовало. Словно это не он выпрашивал её номер телефона меньше недели назад.

Это даже немного оскорбительно.

Совсем немного.

По большей части, ей наплевать.

— Ничего не скажешь? — Уэнсдэй вопросительно изгибает смоляную бровь.

— Ты чертовски странная, Аддамс, — его цепкий взгляд скользит чуть ниже и замирает где-то в районе её груди, скрытой тонкой кружевной паутинкой белья и водопадом иссиня-чёрных локонов. На губах Торпа медленно расцветает раздражающая снисходительная усмешка. — Но… Как я могу отказаться, когда ты стоишь передо мной в таком виде?

Как будто он делает ей одолжение.

Как же унизительно. Как же бесит.

Аддамс с трудом подавляет жгучее желание вогнать нож ему под рёбра. Но вместо этого она делает глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду — и заводит руку за спину, нащупывая застёжку бюстгальтера.

— Не здесь, — Ксавье отрицательно качает головой. — Пойдём со мной.

Ей ничего не остаётся, кроме как подчиниться и последовать за ним. Недлинный путь приводит в полутёмную спальню — остановившись возле широкой кровати спиной к Уэнсдэй, чертов профессор принимается неторопливо развязывать галстук.

— Обсудим детали? — предлагает он таким тоном, словно они заключают деловой контракт. Впрочем, в большей степени так оно и есть. Вот только конечные цели у них явно разные. — Думаю, ты прекрасно понимаешь, что никто в университете не должен знать.

— Поздно, — бесстрастно констатирует Аддамс, расстёгивая молнию на джинсах и до сих пор не веря, что добровольно ввязывается в настолько сомнительную авантюру. — Моя соседка уже в курсе. А она что-то вроде самопровозглашенной королевы сплетен.

— Значит, ты поговоришь с ней и убедишь держать язык за зубами, — Торп остаётся тотально невозмутимым и, отбросив в сторону галстук, принимается за пуговицы тёмной рубашки. — Никаких свиданий, согласна?

— Ненавижу свидания, — по крайней мере, хоть в чём-то они солидарны. — И никаких поцелуев.

— Да, я помню, — в его ровном тоне смутно угадываются ироничные нотки. — Не расскажешь, кстати, откуда у тебя такая неприязнь к поцелуям?

— Нет, — категорично отрезает Уэнсдэй, избавляясь от джинсов и аккуратно набросив их на спинку одинокого мягкого стула. — И никаких идиотских вопросов о детстве, планах на жизнь или что там обычно полагается спрашивать.

— Без проблем. Можем вообще не разговаривать, — полушутливо-полусерьёзно отзывается Торп, снимая рубашку и оборачиваясь к ней.

— И больше никаких сцен на семинарах, — она честно старается смотреть ему в глаза, но немигающий взгляд против воли падает на выступающие вены на руках и контуры мышц пресса.

Аддамс никогда не пыталась классифицировать мужчин подобным образом, но чертов профессор довольно… хорош собой.

Внизу живота сиюминутно возникает приятное тянущее чувство. Заметив пристальное внимание к собственной персоне, Торп снова самодовольно усмехается — но теперь его кривоватая улыбка вызывает гораздо меньше раздражения, нежели десять минут назад.

— Если только ты не забудешь про эссе, — он подходит ближе, медленно сокращая расстояние между ними до минимального.

И наконец оказывается совсем близко — длинные пальцы невесомо очерчивают контур приоткрытых губ, касаются хрупких ключиц, плавно опускаются ниже, вскользь задевая затвердевший сосок сквозь тонкую преграду из чёрного кружева. Даже такие едва ощутимые, почти невинные прикосновения вызывают неожиданно острую реакцию. Сердечный ритм резко подскакивает до критических значений, по спине бегут колючие мурашки, а дыхание мгновенно учащается, становясь сбивчивым и прерывистым.

Oh merda. Уэнсдэй чувствует, как теряет контроль над ситуацией — медленно, но верно.

Жгучая волна возбуждения прокатывается по всему телу, концентрируясь где-то глубоко между бёдер. Все мысли о расследовании — о том, что он всё ещё подозреваемый, а она должна незаметно обыскать квартиру — неизбежно отходят на задний план, уступая место порочному желанию.

Широкие ладони Ксавье ложатся ей на плечи, нарочито неспешно стягивая вниз бретельки бюстгальтера и медленно обнажая грудь. Она отбрасывает за спину водопад густых смоляных локонов, ощущая предательскую дрожь во всём теле. А секундой позже Торп властно надавливает на её хрупкие плечи, принуждая Аддамс опуститься на колени. Она тут же награждает его тяжёлым надменным взглядом, но… неожиданно даже для себя подчиняется.

Подползает ближе, пристально глядя снизу вверх и машинально облизывая губы — рациональное мышление приходит в ужас от её действий, но сокрушительный пожар возбуждения испепеляет сомнения в правильности происходящего.

Бледные пальцы с чёрным маникюром быстро расстёгивают металлическую пряжку ремня и дёргают язычок молнии. Уэнсдэй торопливо стягивает вниз его брюки вместе с боксерами, высвобождая твёрдый член. Требовательная пульсация между ног мгновенно возрастает, и она рефлекторно сводит бёдра вместе, чтобы хоть немного ослабить тянущее напряжение. Но это почти не помогает — мышцы внутри сжимаются вокруг пустоты, а тонкое кружево нижнего белья намокает всё сильнее с каждой секундой.

Сердце гулко стучит в груди, когда Аддамс крепко обхватывает член у основания и немного подаётся вперёд, прижимаясь губами к горячей головке. Торп шумно втягивает воздух сквозь плотно стиснутые зубы и инстинктивно толкается бёдрами вперёд, заставляя её шире приоткрыть рот. Напряжённый член плавно скользит вдоль языка, погружаясь глубже — и очень скоро упирается в горло.

Уэнсдэй невольно морщится от слишком резкого проникновения. Стараясь дышать носом, она подаётся назад — а потом снова вперёд, обводя кончиком языка контур выступающей венки.

Тёмно-вишневая помада размазывается, смешиваясь со слюной. Тяжёлая мужская ладонь ложится ей на затылок, пальцы запутываются в волосах, не позволяя отстраниться слишком далеко.

Но она и не намерена отстраняться.

От глухих стонов, поминутно срывающихся с губ профессора, все органы внизу живота скручиваются в тугой узел. По артериям словно бежит жидкий огонь, а нервные окончания пронзают импульсы возбуждения — будто маленькие разряды электрошокера.

Аддамс вновь обхватываетоснование члена дрожащими от возбуждения пальцами, сжимает немного сильнее, двигая кистью вперёд и назад в устойчивом быстром ритме. Торп почти рычит, запрокидывая голову — и этот приглушённый низкий звук действует на неё подобно мощному афродизиаку.

Свободной рукой она скользит вдоль собственного тела, отчаянно жаждущего разрядки. Касается кончиками пальцев напряжённых сосков, проводит ладонью по впалому животу и наконец отодвигает в сторону насквозь промокшую полоску чёрного кружева. Первое же прикосновение к нежным складочкам, истекающим обжигающей влагой, прошибает мощным разрядом тока. Уэнсдэй слегка отстраняется, выпуская изо рта напряжённый член — с приоткрытых вишневых губ срывается первый приглушенный стон.

— Если бы это входило в экзаменационную программу, я бы однозначно поставил тебе высший балл… — Торп усмехается, но из-за сбившегося дыхания ему не удаётся придать своему тону обычную язвительность.

Она оставляет ироничный выпад без ответа.

Во многом потому, что в голове почти нет мыслей — сокрушительное желание парализует рациональное мышление, заставляя лихорадочно дрожать в предвкушении.

Чертов профессор потемневшими от возбуждения глазами следит за тем, как она ласкает себя. А спустя несколько секунд склоняется над Аддамс и мягко сжимает тёплыми ладонями её плечи, принуждая подняться на ноги — а потом увлекает её в сторону широкой кровати, застеленной тёмно-серым покрывалом, попутно избавляясь от остатков своей одежды. Она подчиняется, мысленно ужасаясь собственной покорности. Такой внезапной и совершенно для неё не характерной.

Машинально кусая губы, Уэнсдэй ложится поперёк постели, ощущая, как гладкий атлас покрывала приятно холодит обнажённую спину — и призывно раздвигает ноги. Торп нависает над ней, глядя прямо в глаза. Насыщенная бархатная зелень его радужек почти полностью скрыта под чернотой расширенных зрачков.

Он склоняется к её груди, припадает губами к соску, опаляя горячим дыханием ледяную бледную кожу… Oh merda. Она стонет громче, инстинктивно выгибая спину в безотчётном стремлении усилить тактильный контакт.

Сильные мужские руки ложатся на бёдра, пальцы яростно впиваются в выступающие хрупкие косточки, пока зубы Ксавье на секунду смыкаются вокруг затвердевшего соска.

Яркость ощущений зашкаливает до критической отметки — мышцы внутри требовательно сжимаются вокруг пустоты, выделяя всё больше горячей липкой смазки.

Обжигающие губы скользят ниже, оставляя влажную дорожку на впалом животе с напряжённым прессом. Но ей нужно больше, намного больше этих дразняще лёгких поцелуев. Повинуясь первобытным инстинктам, она шире разводит ноги и приподнимает бёдра, позволяя ему стянуть насквозь промокшее нижнее белье. Отбросив на пол невесомую паутинку чёрного кружева, Торп опускается на колени перед кроватью и решительно подтягивает Аддамс к самому краю постели.

Она снова стонет и зажмуривается, почувствовав первое прикосновение его губ к изнывающему клитору — это слишком острое ощущение, чтобы можно было сдержаться.

Жалкие остатки самообладания рассыпаются на осколки, когда Уэнсдэй запускает тонкую руку ему в волосы, притягивая ближе к себе.

Чертов профессор явно знает, что делает.

Горячий язык умело описывает несколько круговых движений, заставляя её стонать в голос и извиваться всем телом от нетерпения.

От интенсивности воздействия по спине бегут мурашки, все нервные окончания воспламеняются. Длинные пальцы скользят вдоль нежных складочек, собирая влагу — а мгновением позже раздвигают их и медленно проникают внутрь. Совсем неглубоко, всего на одну фалангу. Но даже это подобно тысячевольтному разряду тока.

— Глубже… — бессвязно шепчет Уэнсдэй, неистово кусая губы в бесплодных попытках унять рвущиеся из горла стоны. — Жестче…

— Какая ты нетерпеливая, — даже в такой волнующий момент проклятый профессор остаётся верен своему извечному ироничному тону.

Но приказ, больше напоминающий отчаянную мольбу, он всё-таки выполняет — два пальца погружаются глубже в обжигающую влажность её разгорячённого тела. Изгибаются под особым углом, задевая место наибольшего скопления нервных окончаний и срывая с искусанных вишневых губ короткий вскрик. Начинают двигаться в жёстком быстром ритме, даря крышесносное удовольствие вперемешку с лёгкими отголосками упоительной боли.

Ей нестерпимо жарко и невыносимо хорошо. А ещё мало, отчаянно мало — Уэнсдэй изнывает от желания поскорее ощутить в себе его член.

Словно угадав её мысли, Торп плавно отстраняется и снова опускается сверху, вжимая её разгорячённое тело в мягкую постель всем своим весом. Губы ложатся на шею, горячий язык скользит вдоль неистово пульсирующей сонной артерии, издевательски медленно спускаясь к ложбинке между ключиц. Аддамс вздрагивает от восхитительно болезненных укусов — похоже, завтра ей понадобится платье с высоким воротником, чтобы скрыть лиловые отметины от его зубов.

Ксавье словно нарочно тянет время, стремясь довести её до безумного исступления.

И у него получается — пульс шкалит за сотню, обнажённая грудь тяжело вздымается, а пожар возбуждения между призывно разведённых бёдер безжалостно испепеляет все мысли, кроме одной — поскорее почувствовать внутри грубые глубокие толчки.

Но подобная расстановка сил Уэнсдэй решительно не устраивает. Она не привыкла быть в пассивной роли, хоть и не может отрицать, что это невероятно волнующе.

Тонкие бледные пальцы с чёрными ноготками впиваются в плечи Ксавье, а мгновением позже она резко переворачивает его на спину, устраиваясь сверху. Профессор издаёт низкий гортанный стон, когда Аддамс скользит влажными складочками по твёрдой головке, позволяя ему в полной мере ощутить степень своего возбуждения. И хотя ей чертовски хочется отомстить за недавние изысканные пытки, сил медлить давно уже нет — и одним резким движением она опускается на напряжённый член, насаживаясь до самого основания.

Глубина проникновения разом вышибает из лёгких весь воздух. С протяжным громким стоном Уэнсдэй выгибается в спине, запрокидывает голову, закрывает глаза… Острота ощущений пронзает разгорячённое тело ударом молнии, электрическим импульсом оголённого провода — и она сиюминутно начинает двигаться, сразу задавая жёсткий быстрый ритм. Пульсирующие мышцы трепетно сжимаются вокруг твёрдого члена, распространяя волны удовольствия по всему телу. Мужские пальцы с силой впиваются в её подрагивающие бёдра, оставляя россыпь мелких синяков на мертвецки бледной коже.

Градус возбуждения настолько высок, что Уэнсдэй не потребуется много времени — особенно, когда собственнические прикосновения Ксавье перемещаются на набухший чувствительный клитор. Он почти рычит сквозь плотно стиснутые зубы, она почти задыхается от крышесносных ощущений.

Кровать жалобно скрипит под ними, Торп подхватывает яростный темп движений и двигается бёдрами ей навстречу — толчки становятся намного глубже и интенсивней.

Проходит не больше пары минут, прежде чем пульсация мышц многократно возрастает, а очередная обжигающая волна сокрушительного наслаждения накрывает её с головой.

Содрогаясь всем телом от невероятно сильного оргазма, Аддамс безвольно опускает голову ему на грудь, уткнувшись носом в ямку между ключиц и окончательно пьянея от терпкого аромата разгорячённой кожи и насыщенного древесного парфюма. Воспользовавшись её невменяемым состоянием, Ксавье ловко перехватывает инициативу — опрокидывает Уэнсдэй на спину, раздвигает дрожащие ноги почти до дискомфорта и снова врывается внутрь одним грубым толчком.

Совершенно не отдавая отчёта в собственных действиях, она обхватывает его бёдра своими, прижимается обнажённой грудью к его крепкому торсу… Хрупкие пальчики с заострёнными ногтями вонзаются во взмокшую спину, безжалостно сжимая и раздирая кожу до кровавых царапин. Торп сдавленно шипит от боли и ускоряет темп движений, вколачиваясь в неё глубоко и яростно. Концентрированное удовольствие снова закручивается внизу живота тугим узлом, и каждое упоительно грубое движение напряжённого члена неуклонно приближает Аддамс к новой разрядке.

Между их телами нет ни миллиметра расстояния — в такой позе её клитор трётся о его живот, и она едва может дышать в секундных перерывах между неистовыми быстрыми толчками.

Когда зубы Ксавье в очередной раз смыкаются на искусанной шее, Уэнсдэй содрогается во второй раз. Он погружается особенно глубоко и на секунду замирает — а потом резко подаётся назад с хриплым протяжным стоном. Сквозь дурман наслаждения она едва чувствует капли тёплой жидкости на своём животе и едва слышит его сбитое тяжёлое дыхание.

Разжав стальную хватку объятий, Торп окончательно отстраняется — и откатывается в сторону, тыльной стороной ладони убирая с лица взмокшие каштановые пряди.

На несколько секунд воцаряется тишина, нарушаемая лишь учащённым дыханием в унисон, после чего Аддамс медленно принимает сидячее положение, стараясь унять разогнавшееся сердцебиение и привести в порядок спутанные мысли.

Oh merda, а она ведь почти забыла об изначальном смысле этого мероприятия.

Ощущения оказались слишком… яркими.

Слишком упоительными — настолько, что на несколько минут ей словно напрочь сорвало крышу. Это плохо, чертовски плохо.

Она не должна поддаваться подобным вспышкам эмоций. Даже если это оказалось безумно приятно.

Дыхание Ксавье постепенно выравнивается и замедляется. Обернувшись через плечо, Уэнсдэй видит, что его глаза расслабленно прикрыты, а резкие черты лица постепенно разглаживаются, становясь почти мягкими.

Выждав минут десять и убедившись, что Торп действительно заснул, она осторожно подползает к краю кровати и опускает ноги на пол. Ламинат из светлого дерева приятно холодит обнажённые ступни, и утраченное ненадолго здравомыслие постепенно возвращается. Она должна исполнить свою главную миссию — осмотреть квартиру.

Бросив на спящего мужчину ещё один долгий пристальный взгляд, Уэнсдэй встаёт с кровати и на цыпочках покидает спальню, плотно прикрыв за собой дверь.

Немигающий взор угольных глаз сканирует окружающую обстановку с хирургической пристальностью — и внимание Аддамс сразу привлекает несколько деталей.

Открытый ноутбук на журнальном столике она отметает практически сразу — там наверняка стоит пароль, взлом займёт слишком много времени, которого у неё сейчас нет. Торп может проснуться в любую минуту. Разумеется, в таком случае она соврёт, что просто намеревалась принять душ, но лучше обойтись без загвоздок.

Какие-то папки рядом с компьютером — скорее всего, ничего интересного, но взглянуть стоит.

Два одинаковых комода вдоль стены — неплохо, можно проверить в первую очередь.

Определившись с планом действий, Уэнсдэй быстрым бесшумным шагом подходит к комоду и выдвигает верхний ящик. На первый взгляд, совершенно ничего интересного. С десяток мелких коробочек с аккуратно сложенными галстуками, две пары серебристых наручных часов, несколько флаконов парфюма. Она осторожно стучит костяшкой указательного пальца по дну ящика — подобные комоды вполне могут иметь двойное дно, но догадки не подтверждаются. Звук слишком глухой.

В среднем ящике тоже не обнаруживается ничего примечательного, если не считать вскрытой упаковки презервативов, лежащей поверх футболок и джинсов. Похоже, Торп отличается немалым перфекционизмом — все вещи идеально отглажены и педантично уложены в ровные стопки.

Самый нижний ящик оказывается складом разнообразного мелкого хлама — бутыльки с масляными красками, парочка скетчбуков, наборы кистей… Аддамс уже намеревается задвинуть его обратно, но в самую последнюю секунду цепкий взгляд угольных глаз падает на один бутылёк с остатками этикетки, отличающийся от остальных цветом крышки — оранжевая вместо одинаковых чёрных.

Невольно затаив дыхание, она извлекает наружу загадочную бутылочку. На кончиках пальцев мгновенно остаётся ощущение чего-то жирного, масляного… и бесцветного. Что бы это ни было, на краску однозначно непохоже.

Уэнсдэй крутит странный бутылёк под разными углами, силясь разобрать надпись на сорванной этикетке. И наконец замечает в самой нижнем углу часть надписи: «…retta».

Что-то знакомое. Определённо. Понимание вспыхивает в голове лишь спустя пару секунд.

Oh merda, и как она не догадалась сразу?

Ведь точно такие же бутылочки фирмы Beretta хранились в подвале её родового поместья, приспособленном дядей Фестером под оружейный арсенал. Это масло для чистки огнестрельного оружия.

Комментарий к Часть 6

Други мои, не забывайте, что лучшая награда для автора — ваши лайки и отзывы 😍

А также, если вы ещё не подписаны на мой тг канал со спойлерами и ламповой атмосферой, буду рада видеть каждого: https://t.me/efemeriaaa

P.S. Когда там наберётся двести подписчиков, вас ждёт приятный сюрприз 🤗

========== Часть 7 ==========

Комментарий к Часть 7

Саундтрек:

Fun Lovin’ Criminals — Ballada of NYC

Приятного чтения!

И на кой черт преподавателю Гарварда понадобилось огнестрельное оружие?

Уэнсдэй задаётся этим вопросом всё время, пока стоит под ледяными струями воды и тщательно смывает с разгорячённой кожи следы их недавней близости. Мысли ворочаются в голове тяжело и медленно, подобно склизским медузам, выброшенным на отмель во время шторма — сказывается усталость прошедшего дня. Вдобавок возникает закономерный вопрос — что делать дальше? Одеться и уехать домой или… остаться здесь на ночь? Рациональное мышление мгновенно подсказывает, что второй вариант может оказаться более полезным.

Завтра суббота, занятий нет. Можно отправить Торпа за утренним кофе, а самой тем временем обыскать оставшиеся шкафы или даже попробовать взломать пароль на его ноутбуке.

Идея занятная. И всё бы ничего, но… ей придётся заснуть с ним в одной постели.

Впервые в жизни лечь в кровать с другим человеком, практически незнакомцем — и не с целью заняться сексом. Oh merda.

Закрутив кран с водой, Аддамс в очередной раз мысленно повторяет, что тяжёлые времена требуют решительных мер, и тянется к огромному белому полотенцу. Мягкая пушистая ткань надёжно скрывает обнажённое тело, даруя призрачное ощущение комфорта.

Сделав глубокий вдох, словно перед решающим шагом в пропасть, она осторожно открывает дверь ванной — и невольно вздрагивает, когда немигающий взгляд угольных глаз падает на чертова профессора. Торп, облачённый только в тёмные пижамные штаны, сидит на диване в гостиной, уткнувшись в экран ноутбука.

— Что ты тут делаешь? — вопрос слетает с губ раньше, чем Уэнсдэй успевает подумать. Всего минуту назад она была абсолютно уверена, что он крепко спит в своей постели — и тут такая неожиданность. Oh merda, а что, если он только притворялся спящим? Что, если он прекрасно слышал, чем она занималась, прежде чем пойти в душ?

— Что, прости? — Ксавье выглядит совершенно безмятежно, и мимолётное волнение слегка утихает. Похоже, он и впрямь не заметил ничего подозрительного в её поведении. Или просто очень умело притворяется. Сложно сказать наверняка, чертовски сложно.

— Я… — Аддамс невольно запинается и выдерживает короткую паузу, тщательно взвешивая каждое слово. — Я думала, ты спишь. Не хотела будить.

— Спасибо за заботу, — он кривовато усмехается самыми уголками губ и снова переводит взгляд в экран ноутбука. — Я проснулся и уже решил, что ты сбежала… Пока не услышал шум воды в ванной.

— Почему я должна была сбежать? — она тщательно старается придать своему голосу необходимую степень растерянности.

— Потому что ты проделала это уже дважды.

Аргумент более чем резонный.

Уэнсдэй снова умолкает на несколько секунд, быстро обдумывая наиболее пригодную линию поведения — но отвечать ей не приходится.

— Иди спать, уже поздно, — совершенно равнодушным тоном предлагает чертов профессор, не отрывая от ноутбука пристального взгляда. Настолько внимательного и сосредоточенного, что она невольно задаётся закономерным вопросом — что же именно он там изучает. Ей определённо стоит попытаться взломать пароль. — Я поработаю ещё немного и тоже приду, договорились?

— Конечно, — Аддамс кивает с самым безразличным видом, стараясь ничем не выдать своей чрезмерной заинтересованности. Не без труда выдавив слабое подобие улыбки, она поправляет полотенце на груди и уже делает несколько шагов в сторону приоткрытой двери в спальню, но останавливается, краем глаза заметив направленный на неё цепкий взгляд.

— В комоде есть одежда, — буднично сообщает Ксавье, неопределённо махнув головой в сторону двух одинаковых комодов, которые она тщательно обыскала двадцать минут назад. — Можешь взять оттуда футболку.

Обострённое шестое чувство, которое Уэнсдэй предпочитает называть детективным чутьём, сиюминутно распознаёт двойной смысл в его ровных интонациях.

Впрочем, нельзя исключать, что ей просто показалось. Но даже если нет, на такую бесхитростную уловку она не попадётся.

Главное — быть начеку и ни на секунду не ослаблять бдительность.

— В каком именно? — она снова дёргает уголками губ, продолжая отыгрывать роль невинной овечки. Пожалуй, Оскар за актёрское мастерство заслужила не только Энид.

— Слева, — Торп слегка улыбается в ответ, но пристальный взгляд тёмно-зелёных глаз остаётся холодным. — Средний ящик.

— Спасибо, — фальшивая благодарность даётся труднее всего, но Аддамс твёрдо намерена гнуть свою линию до победного. Даже если проклятый профессор и впрямь заподозрил неладное, она заставит его ослабить бдительность — так или иначе.

Здравый смысл подсказывает, что недавняя угроза на двери их комнаты в общежитии говорит сама за себя — но маловероятно, что Торп решит напасть на неё прямо здесь и сейчас. Стены слишком тонкие, соседи услышат шум и могут вызвать полицию.

Нужно быть полным идиотом, чтобы пойти на подобный риск — а при всех многочисленных недостатках чертового профессора, идиотом он точно не является.

И потому Уэнсдэй продолжает игру. Подходит к указанному комоду, с самым непроницаемым выражением лица выдвигает средний ящик и вытягивает из аккуратно сложенной стопки вещей простую чёрную футболку.

Оказавшись в спальне и потушив свет, она быстро отбрасывает в сторону пушистое полотенце и переодевается — огромная футболка доходит ей практически до колен. Сочтя свой внешний вид относительно приемлемым, Аддамс забирается под одеяло и, отодвинувшись на самый край кровати, закрывает глаза.

Но, несмотря на чудовищную усталость после длинного трудного дня, заснуть никак не удаётся. От подушки и простыней исходит отчётливый аромат древесного парфюма, ни на секунду не позволяющий забыть, что она находится на чужой территории — враждебной и опасной. Буквально делит постель с потенциальным маньяком, серийным похитителем… А может, и убийцей. Маловероятно, что пропавшая год назад студентка до сих пор жива. Как и Дивина.

Уэнсдэй продолжает лежать с закрытыми глазами, погрузившись в напряжённые размышления о расследовании и потеряв счёт времени. Когда дверь спальни открывается с едва различимым скрипом, а следом раздаётся звук тихих шагов, она не двигается и не поворачивается, старательно изображая спящую — но все мышцы рефлекторно напрягаются, готовясь отразить возможный удар.

Но удара не происходит.

Вместо этого она чувствует, как матрас прогибается под чужим весом, а одеяло слегка натягивается, соскользнув с её плеча.

Аромат древесного парфюма становится более концентрированным — а в следующую секунду Аддамс вдруг ощущает лёгкое, практически невесомое прикосновение к собственным лопаткам. Мужские пальцы, обжигающие теплом даже сквозь хлопковую ткань футболки, медленно скользят вдоль линии позвоночника — и тут же исчезают.

Проклятье.

Это ещё что такое?

Зачем он это сделал?

Благо, Ксавье больше не предпринимает никаких попыток вторгнуться в её личное пространство — совсем немного ворочается и быстро затихает. Его дыхание постепенно выравнивается, становясь медленным и спокойным. Вопреки всем законам здравого смысла и всем инстинктам самосохранения, едва уловимый звук чужого дыхания действует на неё успокаивающе. Напряжённые мышцы податливо расслабляются, закрытые веки постепенно тяжелеют — и очень скоро Уэнсдэй проваливается в глубокий сон без сновидений.

Следующим утром её будят странные звуки, доносящиеся из-за не до конца прикрытой двери — нечто смутно напоминающее звон посуды. Приподнявшись на локте и вяло потирая глаза, Аддамс оборачивается через плечо — как и следовало ожидать, вторая половина постели оказывается пуста.

Часы с электронным табло, стоящие на прикроватной тумбочке, показывают всего шестнадцать минут девятого. Мысленно проклиная иррациональное желание Торпа подскочить в такую безбожную рань субботним утром, она без особого энтузиазма выбирается из-под одеяла и медленно плетётся в гостиную.

— Привет, Уэнсдэй, — он выглядит раздражающе бодрым и вдобавок снуёт вдоль кухонного гарнитура, помешивая что-то в большой стеклянной миске. — Как спалось? Кстати, я нашёл для тебя запасную зубную щётку.

— Как чудесно, — врождённая нелюбовь к ранним подъёмам бесследно испепеляет фальшивые зачатки её тактичности.

А мгновением позже немигающий взгляд угольных глаз падает на маленькую домашнюю кофемашину, стоящую посреди кухонного островка… И Аддамс мгновенно понимает, что вчерашний план — сослать Торпа куда подальше под благовидным предлогом и спокойно обыскать квартиру в его отсутствие — изначально был обречён на провал.

Oh merda, всё это было зря.

Она была вынуждена заснуть с ним в одной постели просто так, без какой-либо минимальной пользы для расследования.

Хуже и придумать нельзя.

И где только эта проклятая кофемашина была спрятана вчера?

Не удостоив Ксавье больше ни единым словом и ни единым взглядом, Уэнсдэй скрывается за дверью ванной комнаты. И хотя ледяной душ ощутимо бодрит, настроение по-прежнему уверенно стремится к нулевой отметке.

Покончив с необходимыми утренними процедурами, она возвращается в кухню-гостиную и устраивается за круглым обеденным столом. Распущенные волосы чертовски мешают, поминутно спадая на лицо, но все резинки и заколки остались в рюкзаке на заднем сиденье Мазерати — она ведь не планировала задерживаться тут больше, чем на десять минут. Но все намерения благополучно пошли прахом. В который раз.

— Как относишься к итальянской кухне? — с живым интересом вопрошает Торп, одаривая её своей коронной кривоватой улыбкой и склоняясь над включенной духовкой.

— Ты не похож на человека, который умеет готовить, — Аддамс изгибает бровь, даже не стараясь скрыть саркастичные нотки в голосе.

— До шеф-повара мне далеко… — он улыбается шире, отчего на щеках появляются крохотные ямочки, кардинально не вяжущиеся с его привычным образом сурового преподавателя. — Но паста или что-то простое вполне по силам. Например, вот это.

Ксавье извлекает из духовки нечто напоминающее запечёный омлет с ветчиной и сыром и источающее аппетитный аромат.

Ловко раскладывает странное блюдо по тарелкам — и с нескрываемой гордостью водружает их на стол.

— Ешь, — заявляет он безапелляционным тоном, положив рядом вилку с ножом. — Это фриттата. Итальянский омлет. Помню, когда я был ребёнком, мама готовила нам это блюдо почти каждое утро и…

— Я не завтракаю, — Уэнсдэй решительно отодвигает тарелку. И хотя желудок сводит тянущим спазмом от голода, есть или пить что-либо в доме потенциального маньяка — крайне неблагоразумная идея.

— Зря, многое упускаешь, — Торп небрежно пожимает плечами с таким безмятежным видом, словно её отказ ни капли его не огорчил. — Может, тогда кофе?

— Нет, — несмотря на то, что сонный организм отчаянно требует спасительную дозу тройного эспрессо, рациональное мышление одерживает верх. — Просто воды. Можно из-под крана.

Он удивлённо хмыкает, но требование исполняет — повернувшись к кухонному шкафчику, достаёт оттуда высокий стакан и доверху наполняет его водой из тоненького крана с фильтром.

Аддамс коротко кивает в знак благодарности, напряжённо обдумывая, каким образом изменить план, чтобы добиться желаемого. Вот только в голову упорно ничего не идёт — если не считать самых идиотских вариантов вроде просьбы сходить за круассанами в ближайшую кофейню, которую она успела приметить ещё вчера.

— У меня болит голова, — заявляет она, сочтя эту затею наиболее приемлемой. — У тебя не найдётся Тайленола?

Уэнсдэй нарочно выбирает наименее популярный из анальгетиков, отчаянно надеясь, что подобный препарат трудно будет отыскать в стандартной домашней аптечке.

Но, похоже, удача окончательно повернулась к ней задницей — Ксавье мгновенно кивает и откладывает в сторону вилку с ножом. Пока он роется в нижнем ящике кухонного шкафчика, она мысленно проклинает всё на свете, начиная от неудавшейся импровизации и заканчивая безбожно ранним пробуждением, вызывающим желание пустить себе пулю в лоб.

— Держи, — вернувшись к столу, чертов профессор ставит перед ней белый бутылёк с красной крышкой и яркой этикеткой. — У меня тоже временами случаются мигрени. В преподавательстве, знаешь ли, год идёт за два.

— Не сомневаюсь, — бесстрастно отзывается Аддамс, высыпав на ладонь несколько продолговатых маленьких капсул. В висках и правда болезненно-неприятно пульсирует, поэтому она отправляет одну таблетку в рот и тянется к стакану с водой.

— Слушай, Уэнсдэй, раз ты не голодна… — Торп методично разрезает аппетитно пахнущий омлет на мелкие кусочки и поднимает на неё цепкий пристальный взгляд. — Не то чтобы мне не нравится твоя компания, всё более чем отлично, но… Видишь ли, продолжительное совместное времяпровождение противоречит нашей вчерашней договоренности. В общем, не могла бы ты поехать домой?

Её рука замирает на полпути к стакану, а проклятая капсула обезболивающего мгновенно застревает где-то в горле. Неожиданная просьба, по интонациям больше напоминающая безапелляционное требование, на пару секунд выбивает Аддамс из колеи.

Он что, в самом деле… решил её выгнать?

Бесцеремонно выставить за дверь, словно дешевую шлюху после секса?

И хотя она и сама планировала убраться отсюда как можно скорее, подобное предложение звучит практически оскорбительно.

Уэнсдэй машинально моргает, выдавая своё внезапное смятение.

— Ничего личного, не обижайся, — поспешно добавляет проклятый профессор, явно заметив её реакцию. — Просто мне нужно поработать, а я привык делать это в одиночестве. Надеюсь, это не проблема?

— Разумеется, нет, — на секунду утраченное самообладание быстро возвращается, и мимолётное выражение растерянности сиюминутно сменяется обычной бесстрастной маской тотального равнодушия.

— Отлично, тогда увидимся позже, — он улыбается безмятежной, ничего не выражающей улыбкой и вновь принимается за еду.

Ответить на эту дежурную, абсолютно ничего не значащую реплику нечего — поэтому Аддамс молча поднимается из-за стола и направляется в сторону спальни. Она запоздало вспоминает, что её одежда безнадёжно испорчена вишнёвой газировкой — ещё одна дурацкая авантюра, не имеющая практически никакого смысла, кроме обнаруженного в нижнем ящике масла для чистки оружия — но, оказавшись в спальне, с удивлением обнаруживает, что джемпер аккуратно лежит посреди незастеленной кровати, и пятна на нём больше нет.

Как трогательно. В кавычках.

Наспех переодевшись и приведя распущенные волосы в относительное подобие порядка, Уэнсдэй быстро покидает квартиру профессора, не удостоив того прощанием.

Впрочем, ему этого явно и не требовалось.

За те пару минут, пока она надевала ботинки в прихожей, Торп не проронил ни слова и ни разу не поднял головы.

Несмотря на выходной день и раздражающе ранний час, дороги Бостона уже скованы пробками — путь до кампуса занимает невыносимо много времени.

К моменту, когда блестящий чёрный Мазерати занимает последнее парковочное место напротив общежития ZETA, уровень её настроения благополучно пробивает дно, почти достигнув земного ядра.

Но испытания только начинаются.

— Рассказывай мне всё! — радостно взвизгивает невыносимая соседка, едва Аддамс переступает порог их комнаты.

— Нечего рассказывать, — хмуро отрезает она, бросив рюкзак на кровать, и подходит к шкафу. Джемпер в чёрно-белую клетку теперь пахнет чужим кондиционером… а ещё чрезмерно стойким древесным парфюмом. Пожалуй, стоит облить его бензином и сжечь на заднем дворе.

— Нет, ты не отвертишься! — упрямо возражает Энид, никак не желая угомониться. — Ты точно провела ночь получше, чем я… У тебя вся шея в засосах.

Oh merda.

Уэнсдэй резко захлопывает дверцу шкафа — с внешней стороны висит узкое длинное зеркало, в отражении которого… Черт побери. На мертвенно бледной коже ярко горят соцветия красновато-лиловых отметин. Тянутся от мочек ушей, проходя вдоль сонной артерии и скрываясь за плотной тканью джемпера.

Их так много, что не удастся спрятать даже под самым высоким воротником — можно и не стараться.

Проклятье. Какой ужасающий кошмар.

Как она такое допустила?

Почему напрочь потеряла контроль?

Ведь никогда прежде ничего подобного не случалось.

— Представляешь, мать Аякса вернулась из командировки на пару дней раньше… — жалуется Синклер, и его непрерывная болтовня немного отвлекает Аддамс от самобичевания за мимолётное проявление слабости. — Мы выпили чаю с печеньем, как школьники, а потом он отвёз меня домой, представляешь? Я пыталась намекнуть, что совсем не против секса в машине… Но он сказал, что наш первый раз должен быть особенным.

— Я думала, тебе по душе тошнотворная романтика, — Уэнсдэй поддерживает диалог скорее по инерции. И от нежелания, чтобы неугомонная соседка переключилась на подробности её личной жизни.

— Да, но мы уже несколько дней ходим вокруг да около… — сокрушается блондинка с театральным драматизмом. — Сколько можно ждать? Может, он не решается, потому что мне ещё нет восемнадцати? Как думаешь?

— Может быть, — равнодушно подтверждает Аддамс, быстро стягивая злополучный джемпер и отбрасывая его на пол с нескрываемым отвращением. Но терпкий аромат древесного парфюма никуда не исчезает, словно этот запах намертво въелся под кожу.

— Но я ведь не говорила ему, что я несовершеннолетняя… — жалобно канючит Энид, обнимая обеими руками огромного плюшевого медведя. — Тем более, мне исполнится восемнадцать уже через десять дней. Может, стоит рассказать ему правду и объяснить, что я не из тех девчонок, кто после секса бежит в полицию с обвинениями?

— Может быть, — повторяет Уэнсдэй, доставая из шкафа большое чёрное полотенце. Остаётся надеяться, что полчаса под ледяным душем помогут избавиться от навязчивого аромата, так явственно напоминающего о незапланированном грехопадении.

— Кстати, а твой профессор знает, что нарушает закон? — блондинка ехидно хихикает и понижает голос до вкрадчивого шепота. — Похоже, он не робкого десятка, раз с тобой связался. И давно у вас это началось?

— Если хоть одна живая душа об этом узнает, я собственноручно отрежу твой длинный язык, ясно? — Аддамс резко оборачивается к соседке, прижимая полотенце к груди и угрожающе сверкнув глазами.

— Уэнсди, я не дура… — та обиженно надувает губы, но в небесно-голубых глазах по-прежнему сквозит хитрое выражение. Но спустя мгновение Синклер качает головой и становится непривычно серьёзной. — Пару лет назад я была подписана на одну девчонку из Кембриджа… И её исключили за роман с аспирантом. Будь осторожнее, прошу тебя. Ты ведь можешь испортить себе жизнь… Никакой красавчик того не стоит.

Уэнсдэй изгибает бровь.

Неожиданно слышать настолько рассудительные умозаключения из уст ветреной блондинки — но она абсолютно права.

Расследование чревато многими рискованными последствиями — и исключение из университета лишь верхушка айсберга.

Нельзя ослаблять бдительность ни на секунду.

И ни в коем случае нельзя терять контроль.

Потратив на водные процедуры больше часа и наконец избавившись от раздражающе насыщенного аромата древесного парфюма, Аддамс устраивается на кровати вместе с ноутбуком соседки — сама Синклер умчалась по магазинам в поисках подходящего наряда для «особенного первого раза».

Немного поразмыслив над дальнейшим планом, Уэнсдэй наводит курсор мыши на голубой значок Скайпа и, открыв чёрный список, нажимает кнопку «Разблокировать» возле одного-единственного контакта.

Оттингер отвечает после первого же гудка — но воодушевлённое выражение на его лице мгновенно гаснет, когда он видит на экране вовсе не бывшую возлюбленную.

— Юджин, мне нужна твоя помощь, — сходу заявляет Аддамс, не утруждая себя дежурным приветствием и бессмысленными банальными вопросами о состоянии дел. — Как взломать пароль на ноутбуке?

— Ты опять за старое, да? — бывший одноклассник хмурит густые тёмные брови и посильнее надвигает на переносицу круглые очки в толстой оправе. — Думаю, бессмысленно спрашивать, зачем тебе это понадобилось.

— Рада, что мы понимаем друг друга, — она выразительно изгибает бровь. Во времена академии они с Оттингером неплохо ладили, но после громкого расставания Уэнсдэй была вынуждена принять сторону подруги и оборвать всякое общение с её бывшим.

— Ну… — неуверенно начинает Юджин, взъерошивая чёрные кудряшки на лбу. — Можно переустановить систему, но тогда сотрутся все данные, а тебе вряд ли такое подходит.

— Именно.

— Вообще есть одна занятная программа, которая автоматически подбирает пароли ко всем аккаунтам, — он понижает голос до приглушённого шёпота, украдкой бросив опасливый взгляд через плечо. — Могу отправить тебе ссылку на скачивание. Сбросишь её на флешку, вставишь в нужный ноутбук — и готово.

— Сколько времени уйдёт на взлом? — Аддамс склоняется ближе к экрану, пристально вглядываясь в пиксельное изображение.

— Ну… если никакой дополнительной защиты нет, то минут семь. Максимум десять, — Оттингер выдерживает продолжительную паузу, прежде чем задать вопрос, совершенно не относящийся к главной теме разговора. — Как там Энид?

— Раздавлена. Убита горем. До сих пор в жуткой депрессии, — врёт Уэнсдэй, не моргнув и глазом. — Скидывай свою программу.

— Да, сейчас… — он снова мнётся, поминутно поправляя круглые очки. — Как думаешь, у меня есть шанс её вернуть? Если честно, я жалею о той дурацкой смске, я ведь…

— У меня соединение барахлит, — не желая выслушивать рассказ о чужих душевных метаниях, она решительно нажимает на крестик вверху экрана, завершая сеанс видеосвязи.

Отложив в сторону ноутбук, Аддамс тянется к верхнему ящику прикроватной тумбочки и извлекает оттуда блокнот с планом расследования. Задумчиво прикусив колпачок от ручки, она мысленно прикидывает, как именно подключить флешку с программой взлома к компьютеру профессора. Как ни крути, наиболее простым вариантом является снова встретиться с ним вне занятий… И переспать уже в четвёртый раз.

Oh merda.

Ещё никогда в жизни она не позволяла себе настолько длительных связей, будучи твёрдо убеждённой, что событие, произошедшее единожды — случайность, дважды — совпадение, трижды — закономерность… А вот на четвёртый раз — это уже система.

Это перебор. Это нечто, выходящее за рамки допустимого и категорически противоречащее всем её принципам.

Нет. Однозначно нет. Абсолютно точно нет.

Она ни в коем случае не позволит мимолётной связи с возможным преступником перейти в иную плоскость. Она больше никогда не позволит порочным желаниям одержать верх над доводами рационального мышления.

Остаток дня уходит на изучение материалов дела, но ничего стоящего выяснить не удаётся — многочисленные свидетели с прошлогодней вечеринки в один голос утверждали, что Клеманс Мартен вела себя как обычно. Только выпила лишнего, после чего сослалась на плохое самочувствие и отправилась в кампус. А по пути бесследно исчезла. Её сумка была обнаружена в мусорном баке спустя неделю после пропажи — все личные вещи, в том числе и кошелёк с документами оказались на месте. Не нашли только телефон, но определить его местоположение не удалось.

Абсолютно глухо. Никаких улик, никаких свидетелей, никаких следов преступления.

К моменту возвращения Энид солнце уже клонится к закату. Пока неугомонная соседка примеряет многочисленные обновки, как всегда шокирующие своей откровенностью, Уэнсдэй устало откидывается на подушки, уставившись в потолок и не имея ни малейшего представления, что делать дальше.

Расследование грозит зайти в тупик, едва начавшись. Шестерёнки в голове стремительно вращаются, предлагая множество сомнительных вариантов — во второй раз опросить свидетелей, во второй раз попытаться пробраться в странный дом… Или в архив.

Точно. Архив. Она совсем позабыла об этом за последние пару дней, выдавшиеся чрезмерно насыщенными. Далеко не факт, что в личных делах Клеманс и Дивины удастся отыскать хоть одну зацепку — полиция наверняка уже перечитала их вдоль и поперёк — но зато личное дело Торпа может пролить хоть немного света на его таинственную личность.

— Я прогуляюсь, — Аддамс решительно поднимается на ноги, напрочь проигнорировав вопрос Синклер о том, какая из двух откровенно вульгарных юбок смотрится лучше.

— Ладно, — блондинка поглощена созерцанием собственного отражения и даже не поворачивает головы в её сторону. — Ты вернёшься или опять с ночёвкой?

Игривый тон соседки заставляет Уэнсдэй раздражённо закатить глаза.

— Я иду не к нему.

— Как скажешь.

Непохоже, что Энид поверила.

Мысленно проклиная её чрезмерную склонность к романтизации любых видов взаимодействия между людьми, Аддамс достаёт из шкафа чёрное худи и быстро натягивает его прямо поверх домашней футболки — объёмный капюшон надёжно скрывает лицо. Незачем привлекать к себе лишнее внимание, когда собираешься нарушить закон.

На улице уже стемнело, а небо затянуто низкими свинцовыми тучами, грозящими вот-вот разразиться проливным дождём. Далеко на горизонте видны всполохи молний и слышны пока что слабые раскаты грома. Идеальная погода, чтобы остаться незамеченной — шум грозы заглушит лишние звуки, а ливень обеспечит отсутствие лишних свидетелей.

Уэнсдэй направляется в сторону здания архива быстрым шагом, низко склонив голову и сунув руки в карманы бесформенного худи.

Прошлая неудачная вылазка оказалась не совсем бесполезной — теперь ей известно точно местоположение нужного кабинета, и больше нет нужды пробираться через главную дверь. Гораздо рациональнее проникнуть в архив через окно.

Оказавшись в нескольких метрах от цели, Аддамс обходит здание с западной стороны и обводит пристальным немигающим взглядом одинаковые ряды тёмных окон, выискивая два нужных. А потом запускает руку в висящий на спине рюкзак и наощупь извлекает оттуда небольшую монтировку.

Первый оглушительный раскат грома раздаётся ровно в ту секунду, когда Уэнсдэй вставляет плоский конец монтировки в узкую щель между карнизом и деревянной оконной рамой. Быстро осмотревшись по сторонам и не обнаружив в зоне видимости случайных свидетелей, она решительно надавливает на рычаг — и хлипкий замок по ту сторону окна ломается с негромким треском.

Выждав пару минут, чтобы убедиться, что попытка взлома осталась незамеченной для охраны, она решительно поднимает вверх оконную раму и быстро залезает в кабинет.

Тусклый свет фонарика на телефоне выхватывает из окружающей темноты уже знакомые ящички картотеки.

Стараясь ступать как можно тише, Аддамс осторожно выдвигает первую ячейку под буквой «М» и торопливо перебирает одинаковые тёмные папки. Майер, Манфред, Маркс… Мартен. Вот и оно. Вытянув из ящичка нужное дело, она переходит к следующей ячейке, обозначенной буквой «Т» — а затем и«Ф».

Когда все три личных дела перекочевывают в рюкзак за её спиной, Уэнсдэй достаёт из кармана заранее подготовленную упаковку влажных салфеток и тщательно стирает оставленные на ячейках отпечатки пальцев. Маловероятно, что кто-то заметит пропажу в ближайшее время, но дополнительные меры предосторожности однозначно не помешают.

Покончив с сокрытием следов преступления и выдохнув с заметным облегчением, Аддамс покидает архив тем же путём — выскальзывает через окно в сгущающуюся темноту ненастной ночи.

Ливень уже стоит стеной, и всего за несколько минут ходьбы вся её одежда промокает до нитки. Но это незначительные мелочи — главное, что вылазка в архив прошла без единой накладки и наконец принесла закономерные плоды.

Уэнсдэй ускоряет шаг, отчаянно желая поскорее оказаться дома, стянуть неприятно липнущую к телу одежду и засесть за изучение новых материалов дела. Но когда до пафосного здания ZETA остаётся не больше пары сотен метров, чуткий слух Аддамс улавливает звук шагов за спиной — настолько громких и торопливых, что слышно даже сквозь шум дождя и оглушительные раскаты грома. Рефлекторно стиснув руки в кулаки, она останавливается как вкопанная и резко оборачивается. Где-то в боковом кармане рюкзака лежит складной перочинный нож — но вряд ли получится его достать за оставшиеся три секунды.

Но никакой опасности нет.

Парень в джинсовой куртке и красной толстовке с капюшоном проходит мимо, даже не взглянув в сторону Уэнсдэй. Не похититель и не убийца — просто студент, спешащий в общежитие.

Oh merda, такими темпами расследование доведёт её до паранойи.

Вот только лицо парня отчего-то кажется смутно знакомым. Аддамс провожает быстро удаляющуюся фигуру пристальным немигающим взглядом, силясь напрячь память — и в голове мгновенно вспыхивает одно из событий той злополучной вечеринки.

— Привет, красотка, — парень усаживается на подоконник рядом с ней, сохраняя минимальную дистанцию. — Не хочешь к нам присоединиться? Кстати, меня зовут Кент, а тебя?

Кент. Один из свидетелей упомянул, что видел, как он поднимался наверх вместе с Дивиной.

А значит, он мог быть последним, кто разговаривал с ней перед исчезновением.

Упускать такой шанс нельзя. В несколько стремительных шагов Уэнсдэй догоняет парня и мёртвой хваткой вцепляется в его руку повыше локтя, резко разворачивая к себе.

— Что за хрень?! — он вздрагивает, а на лице без видимых признаков интеллекта проступает растерянно-испуганное выражение. — Ты что такое творишь?!

— Надо поговорить, — заявляет она тоном, не терпящим возражений, и силой отталкивает оторопевшего Кента в сторону ближайшего здания. Тот не сопротивляется, явно пребывая в состоянии полнейшего непонимания происходящего. Затащив его в низкую арку между двумя корпусами, Уэнсдэй стягивает с головы капюшон и скрещивает руки на груди. — Расскажи мне всё, что знаешь о пропаже Дивины Флоренс.

— Чего? — шокированный Кент бестолково таращится на неё во все глаза и отступает на несколько шагов сторону, словно намереваясь сбежать, но Аддамс решительно преграждает ему путь. — Да какого хрена?!

— Лучше расскажи по-хорошему, — она угрожающе прищуривается и запускает руку в боковой карман рюкзака, нащупывая холодную рукоять ножа. Как правило, люди склонны проявлять куда большую откровенность, когда к их горлу прижата остро заточенная сталь. Но перед своей любимой стадией допроса Аддамс решает дать кретину последний шанс. — Я знаю, что вы с ней переспали на вечеринке в прошлое воскресенье. Так что в твоих интересах отвечать максимально честно.

— Твою мать, да кто ты вообще такая?! Какого черта тебе надо? — Кент шире распахивает глаза и инстинктивно отступает на шаг назад, упираясь спиной в стену. Судя по всему, их недавнее мимолётное знакомство стёрлось из его памяти под влиянием убойной дозы алкоголя и психотропных веществ. — Я не знаю никакую Дивину, ясно тебе?

— Ты врёшь, — одним стремительным движением Уэнсдэй вытаскивает нож и резко подаётся вперёд, прижав к горлу парня широкое серебристое лезвие. — Говори правду.

— Черт, да ты поехавшая, что ли?! — парень дёргается всем телом, пытается отстраниться — но остро заточенная сталь сильнее впивается ему в горло, чуть царапая кожу. Вся его дерзость мгновенно испаряется. — Ладно, ладно… Я знаю её! Я расскажу, только отпусти!

— Ну? — она чуть ослабляет давление ножа, но не отходит ни на шаг.

— Я с ней не трахался, понятно?! — нервно восклицает Кент, бестолково хлопая глазами и вскидывая ладони в сдающемся жесте. — То есть я хотел… Но ничего не было. Мы поднялись наверх, и она вдруг начала реветь.

— Почему?

— Да она бред несла… Обдолбалась кислоты и была не в себе, — бормочет он, потупив взгляд вниз. — Сказала, что ей угрожают.

— Кто? — шипит Аддамс сквозь зубы, раздражаясь от необходимости вытягивать ценную информацию по крупицам.

— Да не знаю я! — истерически вскрикивает Кент и снова вздрагивает, когда лезвие ножа оставляет новую царапину на горле. — Убери эту штуку, ради всего святого!

— Отвечай на вопрос, — чеканит Уэнсдэй, даже не думая исполнять его просьбу.

— Ладно, ладно… — он совершенно по-идиотски трясёт головой, вжимаясь в стену из красного кирпича. — Она сказала, что ей кто-то отправляет смски с угрозами… Она не знала, кто это был, номер неизвестный. Но я не поверил, решил, что она просто приход под дурью поймала. А потом она ушла и всё. Я больше ничего не знаю, клянусь!

Похоже, скудоумный кретин не лжёт.

Но проще не становится — новая информация только добавляет вопросов.

Аддамс отводит руку с ножом и отступает на шаг назад — воспользовавшись ситуацией, Кент тут же срывается с места и бегом выскакивает из арки под проливной дождь. Проводив его презрительным взглядом, она возвращает оружие в боковой карман рюкзака и покидает импровизированное укрытие.

Энид уже спит, закутавшись в одеяло и обнимая обеими руками омерзительного плюшевого медведя. Но Уэнсдэй вовсе не хочется спать — азарт предвкушения приятно будоражит кровь.

Быстро избавившись от насквозь промокшей одежды, она натягивает пижаму и забирает влажные волосы в высокий пучок. А потом устраивается на кровати и достаёт из рюкзака личное дело профессора Торпа.

Ну что ж, настало время познакомиться с ним поближе.

========== Часть 8 ==========

Комментарий к Часть 8

Саундтрек:

Shivaree — John, 2/14

Приятного чтения!

P.S. Поскольку тут указано много конкретных дат, считаю нужным сообщить, что события фанфика происходят в 2022 году.

Увы, информации в досье обнаруживается не так много, как хотелось бы. Всего полтора листа с сухими фактами из биографии — и они едва ли способны пролить много света на таинственную личность профессора.

Имя: Ксавье Фредерик Торп

Родители: отец — Винсент Кристофер Торп, мать — …

Дата рождения: 12.10.1994

Место рождения: д. 126, ул. Запад Вашингтон Плейс, Гринвич-Виллидж, г. Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк, США, 10003.

В графе текущий домашний адрес стоит жирный прочерк, напротив телефона — тоже.

Впрочем, эта информация ей уже не требуется. Ёрзая на кровати от нетерпения, Уэнсдэй пододвигает папку поближе к тусклому свету настольной лампы и погружается в чтение.

Образование: средняя школа Гринвич-Виллидж, школа искусств Тиш экстерном, Йельский университет.

Но никаких сведений о специальности по необъяснимым причинам не обнаруживается.

Аддамс невольно задаётся закономерным вопросом, каким образом профессора приняли на работу в престижный университет лиги Плюща с таким скудным досье. Блестящее образование в лучших школах Манхэттена отнюдь не является гарантом успешной карьеры. Здесь что-то явно нечисто.

Опыт работы: Дартмутский колледж с 2017 по 2019 год, Парижский университет Сорбонны с 2019 по 2022 год, Гарвардский университет с 2022 года по настоящее время.

Научные работы: статья «Феномен импрессионизма и проблема его дефиниции» для журнала Connaissance des Arts, статья «Импрессионизм как способ восприятия мира» для онлайн-портала музея Флоренс Грисуолд, кандидатская диссертация «Алебастровые предметы из гробницы Тутанхомона и художественный стиль амарнского периода».

ORCID: 0000-0002-6032-4045{?}[Международная система идентификации авторов научных трудов.]

Больше никакой информации на первом листе не прописано, а вторая страница представляет собой подробное и обстоятельное письмо из университета Сорбонны с хвалебными одами в честь невероятного профессионализма и других замечательных качеств мистера Торпа.

И всё. Больше ничего интересного. Вопреки обыкновению, к личному делу даже не прикреплена фотография.

Уэнсдэй с досадой захлопывает папку и отбрасывает бесполезное досье на прикроватную тумбочку, а потом достаёт из верхнего ящика чёрный блокнот в твёрдом переплёте и делает несколько незначительных пометок. Но расследование ни на йоту не сдвигается с мёртвой точки.

Похоже, необходимы более решительные меры.

Похоже, очередного акта грехопадения во благо правосудия ей не избежать — хотя бы для того, чтобы вставить флешку в ноутбук профессора и воспользоваться программой взлома.

Но помимо личного дела Торпа, она позаимствовала из архива ещё две папки.

Как знать, может быть, в досье Клеманс Мартен и Дивины Флоренс имеется что-то, способное пролить свет на их таинственные исчезновения с разницей ровно в один год? Серийники зачастую бывают весьма последовательны в выборе жертв — нужно лишь отыскать связующее звено между двумя пропавшими девушками.

Но изменчивая удача явно повернулась к Аддамс задницей. Настенные часы показывают уже без четверти три, Энид преспокойно видит десятый сон на своей тошнотворно-розовой половине комнаты, а Уэнсдэй перечитывает скудную информацию о пропавших уже в который раз, но никак не может уловить между ними взаимосвязи.

Клеманс родилась в самом Бостоне, Дивина — в маленьком городке Коламбус в персиковом штате.{?}[Прозвище штата Джорджия.] Сведения о родителях и ближайших родственниках в досье Мартен полностью отсутствуют, хотя в материалах уголовного дела фигурировала как минимум мать. Зато у Дивины указан довольно внушительный список вплоть до двоюродных тёток и троюродных братьев — очевидно, у них довольно большая семья.

Но совершенно непохоже, что пропавшие девушки когда-либо пересекались. Если мать первой владела многомиллионным трастовым фондом, то вторая выиграла стипендию на обучение в престижном университете в каком-то региональном конкурсе. Если Мартен отличалась разнузданным нравом и склонностью влипать в различные передряги, то Флоренс явно была тихой отличницей до мозга костей — и лишь страх после угроз маньяка вынудил её вусмерть напиться на той злополучной вечеринке и попробовать попросить защиты у скудоумного качка, который даже не воспринял её слова всерьёз.

Промаявшись ещё минут сорок, Уэнсдэй аккуратно собирает разложенные по кровати листы и складывает их обратно в папки.

Глаза предательски слипаются, что вовсе не способствует концентрации — и окончательно сдавшись, она решает просто лечь спать.

Если не считать необходимости написать идиотское эссе по истории искусств, завтрашний день полностью свободен — а значит, можно будет с новыми силами взяться за расследование. Например, вернуться к дому, где проходила вечеринка и попробовать разузнать у соседей имя хозяина.

Благополучно проспав первые два будильника, она поднимается с кровати только к одиннадцати утра. Соседка уже бодрствует и занимается совершенно непривычным для себя делом — сидит над учебниками, недовольно насупив брови и поминутно издавая сокрушенные вздохи.

— Господи, ну зачем я сюда поступила… — едва не плача, канючит Энид и роняет голову на раскрытую тетрадь с длинным конспектом.

— Ученье — свет, — бесстрастно бросает Уэнсдэй, собирая волосы в аккуратный высокий пучок и подхватывая с верхней полки шкафа большое чёрное полотенце.

— А неученье — приятный полумрак! — страдальчески восклицает блондинка, с досадой захлопнув увесистый талмуд и пренебрежительно толкнув книгу на край стола. — Давай съездим в город позавтракать? Мне срочно нужен огромный кусок чизкейка и чашка самого сладкого латте. Основы графического дизайна вгоняют меня в депрессию.

— А привычка поглощать сладости в таких количествах может вогнать в инсулиновую кому, — иронично возражает Аддамс, набрасывая шёлковый халат поверх короткой пижамы. — И у меня сегодня другие планы.

— Какие такие планы? — Синклер мгновенно обращает на неё заинтересованный взгляд и хитро подмигивает. — Поедешь к своему красавчику-профессору?

— Оставь свои фривольные фантазии при себе, — смерив невыносимую соседку ледяным взором, она решительно направляется к выходу из комнаты, намереваясь поскорее принять душ и приступить к более важным делам.

Но с обратной стороны двери Уэнсдэй поджидает неприятный сюрприз — прямо на полу в коридоре лежит очередная её фотография с аккуратным красным крестиком в области лица. Украдкой бросив взгляд через плечо на соседку — благо, чрезмерно впечатлительная Энид снова склонилась над учебниками и не может лицезреть новую угрозу — Аддамс наклоняется и осторожно подхватывает снимок за уголок.

Изображение нечёткое, пиксельное, словно сделанное издалека и специально увеличенное на компьютере. На фотографии она стоит вполоборота в одном из коридоров Гарварда, прижимая к груди внушительную кипу книг. Судя по одежде, это тот самый день, когда она ходила в библиотеку, чтобы взять оттуда дополнительные материалы для написания эссе.

Сложив листок пополам, Уэнсдэй быстро убирает его в карман халата и направляется в ванную, погрузившись в напряжённые размышления.

Довольно странно.

К чему всё это? Предупреждение, чтобы она прекратила расследование? Или знак того, что она следующая жертва? Пазл из мелких деталей никак не складывается в голове.

Дивина тоже получала угрозы — только по телефону. Но если маньяк сумел раздобыть номер Флоренс, зачем ему теперь так сильно рисковать и регулярно пробираться в общежитие ZETA?

Множество вопросов без ответов.

Запутанная паутина неразгаданных тайн.

Быстро покончив с водными процедурами, Аддамс возвращается в свою комнату и снова распахивает шкаф — за десять минут в душе она успела придумать подходящую легенду для опроса соседей. Как правило, люди не склонны запоминать представителей докучливых профессий вроде социальных работников или риэлторов. Нужно только подобрать неприметный образ. Поразмыслив с минуту, Уэнсдэй снимает с вешалки строгий брючный костюм в мелкую полоску, который она надевала лишь раз на финальный вступительный экзамен в Гарвард — и то по настоянию матери, чтобы не шокировать приёмную комиссию вызывающе-мрачным видом.

— Если ты к своему красавчику, то лучше выбери что-нибудь посексуальнее, — Синклер неодобрительно косится на строгий закрытый пиджак и застёгнутую на все пуговицы белую блузку. — Похожий костюм моя бабушка обычно надевает на похороны.

— Вставай, поедешь со мной, — заявляет Аддамс тоном, не терпящим возражений, попутно зачёсывая смоляные пряди в гладкий низкий пучок на затылке. Раз уж ей предстоит сыграть роль риэлтора, заинтересовавшегося таинственным домом, понадобится и фальшивый покупатель.

— Куда? — блондинка удивлённо вскидывает брови, но всего секунду спустя нежелание заниматься учёбой перевешивает, и она с готовностью подскакивает на ноги.

— Завтракать, конечно, — уверенно врёт Уэнсдэй, не моргнув и глазом. — Но сначала заедем в одно место. И оденься нормально, а не так, будто на тебя стошнило единорога.

Приходится потратить ещё добрых двадцать минут, чтобы выбрать из гардероба соседки наряд, не способный спровоцировать приступ эпилепсии. Ценой титанических усилий Аддамс удаётся заставить Синклер надеть простое бежевое платье до колен и избавиться от всех кричаще-ярких аксессуаров.

А ещё приходится рассказать ей об истинной причине вылазки в город — чтобы неугомонная соседка не ляпнула лишнего в самый неподходящий момент.

— Мне совсем это не нравится… — заключает Синклер, выслушав план действий. Она с нескрываемым недовольством скрещивает руки на груди, а обычно беззаботное лицо приобретает несвойственное ей хмурое выражение. — Полиция уже ищет Дивину. Почему бы тебе не оставить это дело?

— Если не хочешь, можешь не ехать, — невозмутимо отзывается Уэнсдэй, прекрасно зная, что Энид уже не откажется. Помимо невыносимой докучливости, блондинка обладает обострённым стремлением заботиться обо всех и вся. Обычно это раздражает до зубного скрежета — но сейчас может оказаться весьма полезно.

— Я ни за что не позволю тебе ехать одной, это ведь может быть опасно! — с энтузиазмом возражает соседка, явно не осознавая, что только что благополучно повелась на простейшую манипуляцию.

Аддамс вовремя прикусывает язык, чтобы не отпустить саркастичную колкость о том, что в случае опасности от Синклер не будет никакого толку. Если план с допросом соседей провалится, придётся прибегнуть к излюбленному взлому с проникновением — и будет совсем не лишним, если блондинка постоит на страже. В любом случае, её содействие сейчас как нельзя кстати — поэтому Уэнсдэй заставляет себя воздержаться от ядовитых комментариев и молча подхватывает висящий на спинке стула рюкзак.

Всю дорогу до злополучного дома Энид ёрзает на пассажирском сиденье и нервно комкает отделанный кружевом подол платья — на её лице написано такое волнение, словно маньяк может схватить их обеих посреди бела дня в оживлённом районе. Уэнсдэй же делает про себя закономерный вывод, что привлекать соседку к расследованию было абсолютно идиотским решением. Та слишком непоследовательна и совершенно не способна к самоконтролю. Пообещав себе больше не совершать подобных ошибок, Аддамс паркует автомобиль на значительном расстоянии от дома и оборачивается к растерянной блондинке.

— Говорить буду я. А ты просто стоишь рядом и молчишь, ясно? — с нажимом повторяет она, заглядывая в лицо Энид, с которого схлынули все краски. — Никаких комментариев и никаких вопросов. Мы просто приехали посмотреть дом.

— Да-да, я поняла… — бормочет та, заправляя за уши тщательно уложенные белокурые локоны.

Они выходят из машины — Уэнсдэй аккуратно разглаживает несуществующие складки на строгом деловом костюме, поправляет и без того идеально гладкий пучок и первой переходит дорогу, направляясь к нужному коттеджу. Энид семенит следом, громко цокая по асфальту тоненькими низкими каблучками.

Оказавшись на пороге, Аддамс для вида негромко стучит в дверь.

Ответа ожидаемо не следует.

Постаравшись придать своему лицу относительно приветливое выражение, она с наигранной растерянностью озирается по сторонам, сканируя обстановку.

На соседнем участке парочка детей пинает мяч прямо на газоне, на террасе одноэтажного дома через дорогу молодая женщина читает книгу, а ещё через несколько домов пожилая леди возится над пёстрой клумбой с гортензиями.

Вот и подходящий вариант — как правило, подобные дамочки знают все сплетни о соседях за последние три десятилетия.

— Мэм, прошу прощения, — усердно стараясь выглядеть дружелюбной, Уэнсдэй подходит к пожилой даме и останавливается на границе между идеально подстриженным газоном и безупречно чистой подъездной дорожкой. Энид покорно следует за ней словно молчаливая тень. — Вы не поможете нам?

— Да? Чем же? — женщина поднимает голову, заслоняя лицо от палящего солнца рукой в грязной хозяйственной перчатке. На вид ей около пятидесяти. Из одежды — домашняя футболка и спортивные штаны с вытянутыми коленками, но на запястье красуется увесистый золотой браслет, буквально кричащей о высоком достатке его обладательницы.

— Меня зовут Маргарет Уилсон, я из риэлторского агентства «Беллами и Беллоуз». А это моя клиентка — Рози Дэниэльс, — Аддамс с готовностью и без запинки выдаёт заранее отрепетированную ложь. Деловито поправив пиджак, она указывает в сторону злополучного дома небрежным взмахом руки. — Понимаете, у нас назначена встреча с хозяевами вон того дома. Насчёт продажи… Но, к большому сожалению, я случайно удалила их номер телефона. Вы не знаете, как с ними можно связаться?

— Хм… Продажи? — с сомнением переспрашивает женщина, переводя задумчивый взгляд с пустующего двухэтажного коттеджа на Уэнсдэй. — Наверное, это какая-то ошибка. В том доме уже минимум полгода никто не живёт.

На долю секунды Аддамс успевает показаться, что весь план потерпел крах — но потом пожилая леди тяжело вздыхает и продолжает.

— Этот кошмарный человек всё-таки умудрился довести бедняжку Мэдди до нервного срыва… А теперь ещё и дом её решил продать. Как будто своих денег мало, — женщина неверяще качает головой, уставившись на раскопанную клумбу. — А я ведь предупреждала её, что он мерзавец. Ещё много лет назад, когда они только поженились. Но кто меня слушал…

— Простите, не совсем понимаю вас, — с наигранной растерянностью вворачивает Уэнсдэй, выдавив слабое подобие улыбки.

— А вообще… знаете, что?! — с неожиданной злобой восклицает пожилая женщина, резко подскочив на ноги. — Передайте мерзавцу Винсенту, что у него ничего не выйдет! Пусть он запер несчастную Мэдди в психиатрической лечебнице, он не сможет отобрать у неё дом! И живо убирайтесь с моего газона, пока я не вызвала полицию!

Любопытно. Даже очень.

Винсент. Это имя она уже видела прошлой ночью — в графе «родители» в личном деле профессора Торпа, когда как сведений о матери там указано не было. И на простое совпадение это нисколько не похоже.

И хотя Синклер, окончательно перепугавшись упоминания полиции, настойчиво тянет её прочь, Аддамс решает задать последний вопрос — чтобы окончательно подтвердить и без того очевидные догадки.

— Вы говорите о Винсенте Торпе? — уточняет она, отступив на шаг назад и прожигая разгневанную женщину пристальным взглядом. У Энид вырывается вздох изумления, но, к счастью, блондинке хватает ума промолчать.

— Ну разумеется! — рявкает леди, багровея от злости. — Это же он вас подослал! Так и передайте ему, что он ничего здесь не получит!

Зато сама Уэнсдэй получила здесь немало.

Уголки вишневых губ дёргаются в подобии улыбки — на этот раз вполне искренней.

— Немедленно объясни мне, что тут происходит, черт побери?! — рассерженно шипит Синклер, как только они отходят на значительное расстояние. — Кто такой этот Винсент Торп?

— Неважно, — Аддамс не терпится поскорее оказаться в одиночестве, чтобы спокойно проанализировать полученную информацию. Но уже и без этого предельно ясно, что отец Ксавье некогда был женат на хозяйке злополучного дома. И вероятнее всего, эта самая «несчастная Мэдди из психиатрической лечебницы» и является матерью профессора. Потому в его личном деле и нет о ней никакой информации — подобное пятно на репутации могло бросить огромную тень на личность преуспевающего преподавателя…

— Нет, ты расскажешь мне всё! — горячечно восклицает Энид и бесцеремонно дёргает Уэнсдэй за плечо, отвлекая её от мыслительного процесса. — Почему у них с твоим бойфрендом одинаковые фамилии?! Он отец или брат, или кто?! Матерь Божья, куда ты опять ввязалась?!

— Торп мне не бойфренд, — Аддамс довольно грубо вырывает руку из железной хватки блондинки, наградив ту уничижительным взглядом исподлобья. — А всё остальное тебя не касается.

— Ты его подозреваешь, да?! И поэтому с ним спишь?! — соседка внезапно демонстрирует удивительную проницательность. Её можно было бы даже похвалить за догадливость — если бы только Синклер не верещала как резаная на всю улицу.

— Живо заткнись.

Уэнсдэй практически силой заталкивает чрезмерно эмоциональную подругу в машину и захлопывает дверь. Но как только она садится за руль и сдёргивает чёрную резинку с тугого пучка, позволяя смоляным прядям рассыпаться по плечам, допрос возобновляется с новой силой.

— Нет, это уму непостижимо! — блондинка верещит так оглушительно, будто её режут скальпелем без анестезии. — Я даже успела порадоваться, что у тебя наконец-то появилось подобие нормальных отношений, но такое… Если ты и правда его подозреваешь, мы должны сказать полиции! И ты не должна оставаться с ним наедине!

Аддамс раздражённо закатывает глаза, всем своим видом демонстрируя отношение к происходящему, и заводит машину.

Но неугомонная соседка никак не желает уняться — бурная тирада продолжается.

— Господи, а если твой бойфренд и вправду маньяк… — голубые глаза широко распахиваются. Как и губы, накрашенные нелепым малиновым блеском. Энид умолкает на пару секунд, жадно хватая ртом воздух и театрально схватившись за сердце. — Тогда и Аякс тоже может быть причастен, они ведь друзья. О боги, нет… Этого просто не может быть. Уэнсди, открой окно… Мне кажется, у меня опять начинается паническая атака!

Синклер и впрямь выглядит так, словно вот-вот рухнет в обморок.

Приходится немного опустить боковое стекло — приток свежего воздуха немного облегчает её приступ паники. Уэнсдэй снова возводит глаза к потолку, перемещая ногу на педаль газа и выезжая с парковки задним ходом.

Но винить соседку в чрезмерной впечатлительности трудно — особенно если учесть тот факт, что всего полтора года назад они обе едва не погибли от рук чокнутого неверморского потрошителя.

И если Аддамс обладала устойчивой психикой и восприняла случившееся скорее как нестандартное приключение, Синклер следующие восемь месяцев не вылезала из кабинета психотерапевта и поглощала успокоительные пачками.

И вот опять. Похоже, по какой-то нелепой иронии судьбы они обе как магнитом притягивали неприятности.

— Успокойся. Ещё ничего не доказано. Помни о презумпции невиновности, — бесстрастно заключает Уэнсдэй, потрепав блондинку по плечу. Максимальный уровень поддержки, на который она способна.

— Да-да… Ты права, — та едва не плачет от ужаса, но всеми силами пытается дышать ровнее и пододвигается ближе к опущенному окну. Краем глаза Аддамс наблюдает, как губы девушки беззвучно двигаются — помнится, школьный психотерапевт мисс Кинботт учила Синклер избавляться от панических атак при помощи идиотских считалочек. Но метод работает. Уже через несколько минут приступ волнения отступает, и насмерть перепуганное лицо Энид заметно проясняется. Вот только после этого она переходит к стадии отрицания. — Уэнсди… Но почему ты вообще решила, что твой Торп причастен к исчезновениям? Только потому, что в его доме проводилась та вечеринка? Это ведь ничего не значит.

— Прекрати. Ты просто не хочешь верить, что Аякс может покрывать преступника, — резонно возражает Уэнсдэй, притормаживая на красном светофоре. — Но подумай сама: зачем преподавателю устраивать в своём доме вечеринку для студентов?

— Нет, я всё равно не верю… — Синклер упрямо мотает головой и нервно теребит кружево по краю платья. — Если ты сумела выяснить личность хозяина дома всего за несколько минут, шериф тоже сможет. Зачем ему так подставляться?

Блондинка неожиданно озвучивает довольно здравую мысль — и хотя Аддамс твёрдо убеждена, что в полиции работают одни дилетанты, отрицать очевидное бессмысленно. Копам достаточно лишь поднять документы из реестра недвижимости, чтобы докопаться до истины.

Хм. Может ли быть такое, что она идёт по ложному следу?

Нужно добыть более весомые доказательства.

Или же более значимые опровержения.

И как бы ей не хотелось этого признавать, самый простой способ — снова переспать с возможным преступником.

Остаток дня проходит в непростых попытках договориться с самой собой — чтобы уделить время учёбе, а не отвлечься на расследование. И хотя эссе по истории искусств выглядит в разы менее привлекательным, нежели материалы уголовного дела, Уэнсдэй напоминает себе, что изначально она приехала в чертов Гарвард вовсе не для того, чтобы гоняться за маньяками. И что неофициальная работа частным детективом мало поможет ей добиться успеха на писательском поприще. А вот диплом университета лиги Плюща — да.

Поэтому предоставленная Галпином флешка отправляется в верхний ящик стола, как и все три папки, реквизированные из архива.

Утро понедельника начинается вполне приемлемо — на улице стоит замечательная пасмурная погода, и Аддамс даже удаётся выспаться. Вот только без ложки дёгтя не обходится — семинар по ненавистной истории искусств стоит в расписании самым первым.

Впрочем, беспокоиться не о чем.

Подробное и обстоятельное эссе длиной в шестнадцать страниц написано идеально.

Даже если профессор Торп вновь попытается устроить допрос с пристрастием, она с легкостью выдержит любые нападки.

— Доброе утро, — он входит в аудиторию уверенной быстрой походкой.

Как всегда педантичный, собранный и облачённый в стильный тёмно-коричневый джемпер и чёрные классические брюки. Распущенные каштановые волосы придают образу небольшую небрежность, а… Стоп.

Что ещё за неуместные мысли?

Oh merda, и с каких пор она стала обращать внимание на его внешний вид?

Уэнсдэй поспешно опускает взгляд на конспект с прошлой лекции, посвящённой искусству аккадского периода Месопотамии.

— Прошу вас закрыть учебники и отложить их на край стола. Сегодня у нас внеплановая контрольная работа, — сообщает профессор Торп, и по аудитории прокатывается дружный вздох огорчения. — Не беспокойтесь, ничего сложного. Всего лишь небольшой тест. Мисс Аддамс, будьте добры, раздайте всем бланки.

Она едва заметно хмурится.

Но вступать в очередную конфронтацию в окружении нескольких десятков студентов как минимум неразумно — особенно учитывая, что у неё сегодня весьма обширные планы на профессора в целом и его ноутбук в частности.

Флешка с программой взлома паролей покоится на дне рюкзака, и запортачить хитроумный план в самом начале совершенно непозволительно.

Поэтому Уэнсдэй покорно поднимается со своего места и подходит к преподавательскому столу. Ксавье извлекает из ящика стопку бланков с контрольной работой и протягивает ей, пристально глядя ей прямо в глаза — Аддамс забирает бумаги, и на долю секунды их пальцы будто бы случайно соприкасаются.

Мимолётное прикосновение неожиданно отзывается потоком мурашек, прошедших по позвоночнику. Она поспешно отворачивается и принимается раскладывать листы на каждой парте, все ещё ощущая его невыносимо пронзительный взгляд между лопаток.

Oh merda, какого черта он так смотрит?

Внешне лицо Уэнсдэй остаётся совершенно бесстрастным, но разум атакуют неуместные чувственные воспоминания. И хотя суровое рациональное мышление в очередной раз напоминает, что их запретная связь — не более, чем вынужденная необходимость, тело отзывается совершенно немыслимым образом.

Мышцы внизу живота мгновенно сводит сладкой тянущей судорогой, а следы его губ и зубов, тщательно скрытые высоким воротником платья, словно вспыхивают адским огнём.

Вдобавок обонятельные рецепторы явственно улавливают насыщенный аромат древесного парфюма среди всех прочих запахов.

Отчаянно стараясь абстрагироваться от стремительно нарастающего возбуждения, Аддамс усаживается за парту и утыкается взглядом в тест.

Что изображено на стеле царя Нарам-Суэна?

Уэнсдэй скользит грифелем чёрной гелевой ручки вдоль вариантов ответов и ставит галочку возле последнего пункта: победа царя над лулубеями Из Суз.

И хотя контрольная совсем лёгкая, ей приходится по несколько раз перечитывать каждое слово, чтобы вникнуть в вопрос.

Черт. Черт. Черт. Ещё никогда прежде она не была так рада собственному железному самообладанию, позволяющему сохранять бесстрастный вид даже тогда, когда разум предательски плавится в огне похоти.

Пару раз Аддамс украдкой поднимает глаза — и тут же натыкается на цепкий взгляд тёмно-зелёных глаз проклятого профессора. Интересный цвет. Необычный.

Не весенняя зелень и даже не изумруд… Скорее болотная трясина.

Да, именно так. Трясина, в которой она увязает всё глубже с каждым днём. И если всего неделю назад Уэнсдэй была уверена, что охоту ведёт именно она, то теперь чувствует себя так, словно стоит в шаге от собственного капкана.

— У вас осталось пять минут, — невозмутимо сообщает Торп, и Аддамс запоздало осознаёт, что добрая треть теста так и осталась нерешённой.

Рациональное мышление укоризненно качает головой на задворках сознания, охваченного пожаром возбуждения.

Кажется, аналогичный курс по истории искусств преподаёт президент университета и декан литературного факультета по совместительству — профессор Лариса Уимс. Если так пойдёт и дальше, ей придётся внести коррективы в учебный план и отказаться от лекций Торпа. Иначе о дипломе с отличием можно забыть.

Прикусив губу с внутренней стороны, чтобы хоть немного отвлечься от проклятого тянущего ощущения внизу живота, Уэнсдэй едва ли не наугад ставит галочки в последних семи вопросах.

— Сдаём, — Ксавье негромко хлопает в ладоши, оповещая, что время вышло. — И можете быть свободны.

До конца семинара остаётся целых сорок минут, поэтому возможность уйти пораньше все студенты воспринимают как настоящий праздник — кто-то даже радостно улюлюкает с задних рядов. Аддамс и сама рада нежданному избавлению от необходимости оставаться с профессором в замкнутом пространстве.

И хотя его открытый макбук призывно маячит с преподавательского стола, сейчас явно не лучшее время для осуществления коварного плана — когда всё тело изнывает от желания, ни о каком холодном расчёте не может быть и речи. Слишком велик риск совершить ошибку.

Гораздо разумнее будет снять напряжение наедине с собой и встретиться с Торпом позже.

Вот только у него, похоже, другие планы.

— Мисс Аддамс, задержитесь, — заявляет он безапелляционным тоном, когда Уэнсдэй практически швыряет на стол наполовину проваленный тест. — Вы должны мне эссе.

— Оно ещё не готово, — oh merda, это ведь ложь. Всего час назад она вошла в аудиторию с гордо поднятой головой, будучи готовой с честью выдержать любой допрос с пристрастием, а теперь пытается трусливо сбежать, испугавшись катастрофически недопустимой реакции на его близость. Какой ужасающий кошмар. Какое немыслимое унижение. Хуже и вообразить нельзя.

— Вот как? — Торп дёргает уголком губ в слабом подобии усмешки и выразительно изгибает одну бровь. — Почему же?

— Уэнсдэй, сходим в кафетерий? — Тайлер, которого она сегодня даже не заметила, останавливается в дверях аудитории и взирает на неё со щенячьей надеждой. Но впервые за долгое время Аддамс искренне рада его присутствию.

— Будет готово к следующему занятию, — поспешно бросает она, смерив профессора ледяным взглядом. По крайней мере, она надеется, что взгляд получился таковым. Нужно убираться отсюда, пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля. — Извините, меня ждут.

— Подождут, — Торп словно и не замечает Галпина, неловко мнущегося в дверях.

— И вы подождёте, — едко парирует Уэнсдэй и, выдержав театральную паузу, добавляет. — Я про эссе, разумеется. До свидания… сэр.

И быстро направляется к выходу из аудитории, ни разу не обернувшись назад и стараясь игнорировать учащённый пульс, гулко стучащий в висках. Дело принимает совсем уж нехороший оборот — и ей катастрофически необходимо разобраться с этим как можно скорее, пока иррациональное влечение к главному подозреваемому не вышло за рамки банального физического желания.

— Уэнсдэй, подожди! — Тайлер догоняет её уже на середине коридора. Заискивающе заглядывает в лицо, пытаясь подстроиться под её шаг. — Так что насчёт кафетерия?

— Твоему отцу удалось что-то выяснить? — Аддамс резко останавливается и оборачивается к нему, прожигая пристальным взглядом исподлобья.

— Да откуда мне знать? — Галпин неопределённо пожимает плечами и пытается улыбнуться. — Думаешь, он мне рассказывает?

— Ясно. Тогда пока, — категорично отрезает она, не желая продолжать заведомо бесполезный диалог.

— Постой, постой… — он ловит её за локоть, не позволяя уйти. Уэнсдэй недовольно закатывает глаза и раздражённо дёргает рукой, сбрасывая его ладонь. Но Тайлер явно не намерен легко сдаваться. — Не веди себя так. Я ведь просто хочу помочь.

— Если правда хочешь помочь, расспроси шерифа и выясни, смогли ли они что-то разузнать, — не то чтобы она всерьёз верит в успех такого сомнительного предприятия, но попробовать стоит. — Тогда и поговорим.

— Хорошо, — неожиданно быстро соглашается Галпин.

Странно. С чего вдруг такое рвение?

Аддамс подозрительно прищуривается, мысленно прикидывая, не преследует ли сын шерифа какие-то собственные цели.

Вдруг он кривит душой и намеренно старается сбить её с верного следа? Но если так, зачем ему было красть материалы дела? Бесчисленное множество вопросов без ответа.

Oh merda, такими темпами расследование доведёт её до паранойи. Вот только иногда паранойя оказывается отменно работающей интуицией.

— Договорились, — заключает Уэнсдэй, смерив Тайлера очередным пристальным взглядом, но он спокойно выдерживает прямой зрительный контакт, ничем не выказывая и тени смятения.

— Ну тогда… я позвоню? — он слегка улыбается, демонстрируя ямочки на щеках.

— Разумеется, — она коротко кивает, даже не пытаясь улыбнуться в ответ. — Как только узнаешь что-нибудь стоящее.

Вместо следующей лекции у неё окно — и свободное время Аддамс решает посвятить поездке в канцелярский магазин, чтобы обзавестись небольшой магнитной доской на ножках. Наглядная визуализация зачастую помогает установить закономерности, которые трудно заметить, записывая информацию в блокнот.

И новый метод приносит свои плоды практически мгновенно — наклеивая стикеры на доску, Уэнсдэй замечает странное совпадение.

Обе пропавшие были в скаутском летнем лагере «Рокет камп» в Аппалачах. В разные сезоны и в разные годы, но всё-таки… Любопытно.

Дивина провела там полтора месяца перед поступлением в университет, Клеманс — половину июля и весь август четыре года назад.

Открыв на телефоне приложение браузера, она вбивает в строку поисковика название лагеря — помимо навыков выживания в дикой природе, там проводятся психологические тренинги для социализации трудных подростков.

И если с Клеманс всё более чем очевидно, то скромная отличница Дивина мало похожа на проблемного подростка. Впрочем, черти водились в тихом омуте испокон веков. Нужно будет подробнее изучить её биографию и хорошенько расспросить Танаку.

— Господи, что это? — в комнату входит запыхавшаяся Энид в бархатном спортивном костюме тошнотворного цвета фуксии. Судя по внешнему виду соседки, она благополучно прогуляла первую пару и предпочла ей утреннюю пробежку. — Зачем это тут?

— Визуализация расследования, — Уэнсдэй скрещивает руки на груди и отходит на пару шагов назад, скептически разглядывая результат своего творения, а потом переводит взгляд на настенные часы. До семинара по герменевтике остаётся всего пятнадцать минут. Надо бы поторопиться. Несмотря на явное отсутствие интереса к собственному предмету, профессор Барклай не жалует опоздавших. — Ничего здесь не трогай, поняла?

— И в мыслях не было, — Синклер вытаскивает наушники из ушей и плюхается на кровать с книгой, название которой бесконечно далеко от будущей профессии блондинки. Такими темпами первый семестр обучения в Гарварде грозит стать для неё последним.

Но у Аддамс абсолютно нет времени вправлять мозги нерадивой подруге — её мысли заняты совершенно другими делами. Флешка с программой взлома по-прежнему покоится на дне рюкзака, ожидая своего часа. И чем раньше она сумеет добраться до ноутбука Торпа, тем лучше. Странное наваждение, овладевшее разумом и телом на утренней лекции, наконец отступило — теперь Уэнсдэй чувствует себя гораздо увереннее.

Остаток учебного дня проходит весьма продуктивно. На герменевтике она получает высший балл заответ на вопрос о символических формах Кассирера, а на английской литературе успешно справляется с внеплановой контрольной работой по ранним произведениям Байрона.

А когда звенит звонок, известивший о конце последнего занятия, Аддамс быстро убирает учебники в рюкзак и наконец решает воплотить намеченный план в реальность.

Флешка перекочёвывает в карман платья, а злополучное эссе по истории искусств — в руки.

Всю дорогу до кабинета профессора Торпа она мысленно выстраивает подходящую линию поведения. С мыслью о неизбежности очередного грехопадения Уэнсдэй уже смирилась — и потому настроена максимально решительно.

— Я принесла эссе, — она входит в кабинет без стука, втайне надеясь застать Ксавье за каким-нибудь компрометирующим занятием. Но он просто сидит за столом в окружении хаотично разложенных листов — очевидно, проверяет их контрольные работы.

— Вы порядком действуете мне на нервы, мисс Аддамс, — бесстрастно роняет Торп, даже не подняв головы на звук её голоса. — Мне казалось, мы пришли к консенсусу.

— Не понимаю, о чём вы, — невозмутимо отзывается она, окидывая кабинет пристальным сканирующим взглядом.

Здесь два стола, но второй абсолютно пуст — похоже, каким-то образом профессору удалось выбить отдельный кабинет в единоличное пользование. Цепкий взор угольных глаз скользит по ровным рядам книжных полок, нелепым вазам с сухоцветами на широком подоконнике единственного окна — и останавливается на открытом макбуке.

— Мы ведь договаривались обходиться без сцен, — Ксавье наконец откладывает в сторону проверенный тест, сцепляет руки в замок и поднимает на неё внимательный взгляд. — Что ты устроила после семинара?

— Мы не договаривались, что я должна раздвигать ноги по первому требованию, — Уэнсдэй надменно вскидывает подбородок, выразительно изогнув смоляную бровь. Молчаливая борьба взглядов длится несколько секунд, после чего Торп вздыхает и отводит глаза.

— Не должна, — кивает он, разделяя стопку бумаг на две половины и отодвигая их на край столешницы. — Но и дерзить мне в присутствии других студентов ты тоже не должна. Особенно — в присутствии своих поклонников.

— Тайлер мне не поклонник, — немало заинтригованная последней репликой, она слегка склоняет голову набок, внимательно наблюдая за реакцией профессора. — У нас кое-какой… совместный проект.

— Ну разумеется, — Торп едва заметно морщится, словно упоминание Галпина вызывает у него раздражение. — А смотрит он на тебя голодным взглядом исключительно из научного интереса.

Хм. Любопытно. И неожиданно.

Даже её скудных познаний в человеческой психологии оказывается достаточно, чтобы распознать в словах профессора плохо скрытую ревность.

— Не припомню, чтобы мы клялись друг другу в вечной верности, — и хотя его внезапные собственнические замашки вряд ли помогут ходу расследования, Аддамс решает продолжить провокацию. — Секс без обязательств такого не предполагает.

— Не предполагает, — снова соглашается Ксавье, потирая переносицу двумя пальцами. — Но, знаешь ли, я не привык, чтобы моя женщина спала с кем-то ещё.

— Тогда мне очень повезло, что я не твоя женщина, — в два шага приблизившись к столу, она небрежно роняет на гладкую деревянную поверхность чёрную папку с эссе.

— Это ведь предлог. Ты пришла совсем не ради эссе, — Торп не спрашивает. Просто констатирует факт. И слегка дёргает уголками губ в снисходительной усмешке. Черты его лица выглядят обманчиво расслабленными, но взгляд тёмно-зелёных глаз остаётся пристальным и сосредоточенным.

— Проницательно, — Уэнсдэй подавляет желание отпустить какую-нибудь ядовитую колкость, вовремя напомнив себе об основной цели всего этого мероприятия. Ноутбук с горящим значком откушенного яблока призывно маячит с левого края стола, а значит, игра должна продолжаться. Вот только она уже не уверена, что исполняет роль ведущего.

— Иди сюда, — чертов профессор подзывает её небрежным взмахом указательного пальца. Уэнсдэй едва не скрипит зубами от раздражения — таким же вальяжным жестом Мортиша Аддамс обычно подманивает свою любимую болонку по кличке Вещь.

Но деваться некуда. Цель должна оправдать любые средства, рано или поздно.

Ко всему прочему, оказавшись в непосредственной близости от Торпа, она снова начинает ощущать насыщенно-древесный аромат его парфюма — и заодно предательский жар внизу живота.

Oh merda. Что за парадоксальная амбивалентная реакция?

Каким образом один и тот же человек может вызывать одновременно и неуемное острое раздражение и жгучее неконтролируемое желание? Словно они идеально подходят друг другу физически, но абсолютно не совпадают на уровне характеров.

Такого не случалось никогда прежде — и это катастрофически сбивает с толку. Запутывает. Выбивает из колеи. Заставляет её чувствовать такую непривычную… растерянность.

Аддамс медленно обходит стол.

Торп откидывается на спинку мягкого стула с невыносимо самодовольным видом.

Но играть по его правилам она категорически не намерена — и вместо того, чтобы сесть к нему на колени, Уэнсдэй пренебрежительно сбрасывает на пол обе стопки контрольных, а потом вальяжно усаживается на край стола.

Профессор неодобрительно косится на воцарившийся хаос — она мстительно усмехается, памятуя о его педантичности.

Прожигая Ксавье тяжёлым немигающим взглядом исподлобья, она нарочито медленно скользит ладонями по бёдрам, приподнимая подол плотного чёрного платья. И с удовлетворением замечает, как тёмная зелень его радужки медленно скрывается под чернотой расширяющихся зрачков.

В голове мельком проскальзывает невольная мысль, что мужчинами парадоксально легко управлять. Всего одно движение — будь то невинный взмах ресниц или же порочное прикосновение пальцев вдоль широкой кружевной резинки чулков — и они как по команде теряют голову. Туманится взгляд, учащается дыхание. Бьющаяся венка на шее начинает пульсировать быстрее.

И хотя Аддамс обычно не одобряет настолько фривольных способов манипуляции, отрицать их эффективность нет смысла.

А секундой позже она запускает руку под платье и слегка приподнимается, чтобы дразняще медленно стянуть нижнее бельё. Плотное чёрное кружево скользит вниз по ногам, слегка царапая нежную кожу. Уэнсдэй успевает подумать, что надеть простые лодочки вместо более привычных ботинок на массивной подошве определённо было отличным решением — совсем не хотелось бы портить сцену коварного соблазнения вознёй с обувью… А потом Торп резко подскакивает на ноги — и, крепко стиснув её талию, рывком подтягивает к краю стола.

У Аддамс невольно вырывается предательски громкий вздох. То ли от неожиданности, то ли от разом накатившего возбуждения.

Довольно трудно дать здравую оценку ситуации, когда сильные мужские ладони скользят вдоль изгибов её тела без единого намёка на нежность. Грубовато сжимают грудь. Беспощадно сминают плотный атлас тщательно отглаженного платья. Требовательно оттягивают высокий воротник, обнажая мертвецки бледную шею с лиловыми следами прошлого безумства.

Она дышит тяжело и загнанно, глядя ему прямо в глаза — насыщенной бархатной зелени там почти не видно, только бездонная чернота зрачка. И отчего-то этот пристальный взгляд действует совершенно гипнотически, распаляя самые низменные желания и разжигая пожар возбуждения глубоко внутри. А мгновением позже ладони Торпа ложатся на её бедра и властно разводят в стороны предательски дрожащие ноги. Уэнсдэй рефлекторно прикрывает глаза, концентрируясь на крышесносных тактильных ощущениях — но голос разума отчаянно вопит, что перед ней враг, возможный преступник, серийный маньяк… Что она должна сохранять холодность рассудка и трезвость ума. Вот только тело реагирует совершенно противоположным образом.

Жадные прикосновения его обжигающе горячих пальцев запускают пульсацию между ног, заставляют мышцы внутри требовательно сжиматься вокруг пустоты. А когда ладонь профессора оказывается на внутренней стороне бедра, Аддамс и вовсе приходится сильно прикусить нижнюю губу, чтобы сдержать стон.

Она невольно подаётся навстречу его руке, отчаянно желая большего.

Но ситуация выходит из-под контроля за считанные секунды — Торп рывком дёргает её на себя, стащив со стола, и резко разворачивает спиной. И тут же властно надавливает на поясницу, принуждая наклониться вперёд и упереться ладонями в гладкую поверхность столешницы. Подобная расстановка сил Уэнсдэй категорически не устраивает — поворачиваться спиной к врагу в высшей степени неблагоразумно.

Бросив на проклятого профессора красноречивый разгневанный через плечо, она пытается обернуться — но не успевает.

Он неожиданно проворно наматывает на кулак распущенные смоляные локоны и натягивает до лёгкой боли, безжалостно блокируя все попытки сопротивления. Аддамс дёргается всем телом, инстинктивно пытаясь вырваться, но ничего не выходит — у Торпа поистине железная хватка.

Слышится звон пряжки ремня, а в следующую секунду он рывком задирает её помятое платье и резко подаётся вперёд.

Первый толчок выходит довольно болезненным — несмотря на высокий градус возбуждения, её тело оказывается совершенно не готово к такому грубому проникновению. Вдобавок подвздошные косточки врезаются в острую грань столешницы, усугубляя ситуацию.

Всё внутри словно обжигает огнём.

Уэнсдэй невольно морщится и сдавленно шипит сквозь плотно стиснутые зубы.

— Ты правда думала, что твоя дерзость останется безнаказанной? — его хриплый шепот звучит прямо над ухом, опаляя ледяную кожу обжигающе горячим дыханием. — А я ведь честно старался быть с тобой милым… Но, похоже, ты из тех, кто принимает доброту за слабость.

Ещё один толчок — сильнее и глубже предыдущего. Это снова больно… и приятно.

Мышцы податливо расслабляются против её воли, впуская твёрдый член по самое основание. Острый импульс наслаждения вперемешку с болью пронзает всё тело тысячевольтным разрядом тока.

И когда Торп снова подаётся вперёд, Аддамс впивается ногтями в столешницу и сильнее прогибается в спине, чтобы углубить проникновение. Отчаянно хочется застонать, но она сдерживается, не желая доставлять ему удовольствие своей реакцией — и вдруг запоздало вспоминает, что даже не заперла дверь кабинета.

Но риск быть пойманными лишь сильнее будоражит кровь, провоцируя мощный всплеск адреналина и многократно обостряя ощущения от каждого толчка.

— И это всё, на что ты способен? — ядовитая колкость слетает с приоткрытых вишневых губ вместо рвущегося наружу громкого стона.

Ксавье лишь усмехается в ответ, ускоряя темп движений — а его рука отпускает её волосы и перемещается на горло. Сильные мужские пальцы крепко сжимаются, частично перекрывая доступ кислорода. По спине Уэнсдэй бегут мурашки — то ли от болезненного наслаждения, то ли от внезапного осознания, что он и вправду может задушить её прямо сейчас. Но эта мысль совсем не вызывает страха, а лишь усиливает возбуждение. Настолько, что при каждом толчке раздаётся влажный пошлый звук.

Oh merda, ей действительно это нравится.

Чертовски нравится, что прямо сейчас её грубо имеет потенциальный серийный маньяк.

Похоже, та история в академии плохо сказалась не только на психике Энид.

Похоже, она зря прогуливала сеансы у школьного психолога.

Торп набирает скорость, вколачиваясь в податливое тело с беспощадной жестокостью на грани боли и удовольствия — и все рациональные мысли исчезают под его напором. Аддамс подаётся бёдрами навстречу каждому мощному толчку, окончательно пьянея от недостатка воздуха.

Наслаждение накатывает и отступает горячими волнами, а с её губ начинают срываться хриплые сдавленные стоны.

Уже абсолютно не отдавая отчёт в собственных действиях, она запускает руку под несчастное помятое платье и касается клитора двумя пальцами. Теперь острый край столешницы больно врезается в запястье, но Уэнсдэй тотально наплевать — желание поскорее достигнуть оргазма перевешивает всё.

Ощущение грубых движений его члена глубоко внутри и ощущение прикосновений её пальцев к набухшему клитору смешиваются воедино. Каждое нервное окончание становится оголённым проводом под смертоносным напряжением, пульс давно шкалит за сотню, а перед затуманенными страстью глазами вспыхивают цветные мушки от кислородного голодания. Чертов профессор на секунду ослабляет стальную хватку на горле, позволяя сделать короткий спасительный вдох — и тут же сжимает снова, ни на секунду не сбавляя темпа яростных толчков.

Ей одуряюще хорошо.

Так, как не было никогда прежде.

Аддамс смутно чувствует, как пульсация мышц многократно усиливается, а по внутренней стороне бёдер течёт горячая влага.

А несколько секунд спустя Торп погружается особенно глубоко — и замирает с глухим низким стоном. Она ощущает, как тёплая жидкость заполняет её изнутри, и это чувство становится последним спусковым крючком, проклятым взрывом атомной бомбы, сокрушительным ураганом последней категории… Импульс острейшего наслаждения прошибает всё тело так сильно и так крышесносно, что в глазах мгновенно темнеет от интенсивности оргазма.

Кажется, если бы не рука профессора, по-прежнему крепко сжимающая её горло, Уэнсдэй не смогла бы устоять на ногах.

Oh merda, какой ужасающий кошмар.

Почему ей это нравится… настолько сильно?

Они оба замирают на несколько мгновений, безуспешно пытаясь привести в норму сбитое дыхание.

— Ты в порядке? — Ксавье мягко разворачивает её к себе, почти бережно сжимая дрожащие плечи широкими ладонями. Его лицо вдруг становится обеспокоенным. — Я… перегнул?

Она не знает, что ответить.

Просто несколько раз моргает, глядя ему в глаза абсолютно расфокусированным взглядом.

Ей совсем не хочется признавать поражение и говорить правду, поэтому Аддамс делает то, что умеет лучше всего — прячет внутреннее смятение за ядовитым сарказмом.

— Всё-таки мне повезло, что я не твоя женщина, — и хотя тело окутано приятной истомой после невероятно сильного оргазма, голос звучит как всегда твёрдо и уверенно. Она одёргивает атласное платье, которое уже не спасёт никакая глажка, и недовольно дёргает плечами, сбрасывая его наглые руки. — Держу пари, их ты так не трахаешь. Принеси мне воды… и салфетки.

— Подожди тут, — от его мимолётного беспокойства не осталось и следа. Торп кривит губы в коронной небрежной усмешке, быстро застёгивает молнию на брюках вместе с ремнём, а потом выходит из кабинета.

Как только за ним закрывается дверь, Уэнсдэй молниеносно достаёт из кармана многострадального платья флешку с хакерской программой Оттингера и вставляет её в макбук.

На экране появляется всплывающее окно с предупреждением относительно подозрительного содержимого USB-носителя, и она щёлкает по длинной клавише пробела, разрешив доступ. Оповещение меняется на иконку загрузки с процентами — к огромному облегчению, их число растёт довольно быстро.

Аддамс напряжённо барабанит пальцами по столешнице. Ближайший кулер с водой находится в коридоре этажом ниже. Туалет, где можно взять бумажные полотенца — и вовсе в противоположном конце крыла.

Расклад более чем отличный. У неё есть примерно четыре-пять минут до возвращения Ксавье. Времени должно хватить.

Она всё ещё чувствует липкость на внутренней стороне бёдер, а низ живота ощутимо ноет — но это скорее приятно. А вот в груди ощущается неприятное волнение, не позволяющее пульсу прийти в норму. Стараясь абстрагироваться, Уэнсдэй отводит взгляд от экрана ноутбука и склоняется над разбросанными по полу листами. Сложив контрольные в одну аккуратную стопку, она уже собирается выпрямиться и положить их обратно на стол, но вдруг боковым зрением замечает фотографию в светлой рамке на книжной полке.

На снимке запечатлён более молодой профессор в окружении нескольких парней в одинаковых синих футболках и бейсболках на фоне панорамы гор… и с одинаковыми эмблемами лагеря «Рокет камп».

Oh merda. Напрочь позабыв обо всём остальном, Аддамс швыряет бумаги на край стола и быстро подходит к шкафу. С лихорадочной поспешностью вынимает фотографию из рамки и переворачивает — на обратной стороне снимка каллиграфическим аккуратным почерком выведено «Самому лучшему вожатому от друзей. Август 2018, Аппалачи». Тот самый год и тот самый сезон, когда в лагере отдыхала Клеманс Мартен.

Выходит, Торп её знал.

Но проанализировать информацию Уэнсдэй не успевает — из коридора отчётливо доносится звук приближающихся шагов.

Наспех сунув фотографию обратно в рамку, она стремглав бросается назад к столу и быстро выдёргивает флешку из макбука. Иконка с загрузкой в 92% исчезает с экрана.

Oh merda. Она не успела.

Всё было напрасно.

— Ксавье, вы здесь? — в кабинет входит профессор Ласлоу, и при виде Уэнсдэй его глаза под огромными круглыми очками удивлённо распахиваются. — Эм… Мисс Аддамс? А вы что тут делаете?

Его шок вполне оправдан.

Она догадывается, как сейчас выглядит.

Растрёпанные волосы, помятое платье.

Всё более чем очевидно.

— Мисс Аддамс принесла мне эссе, — в коридоре позади Роуэна появляется сам виновник торжества с пластиковым стаканчиком в руках. Уэнсдэй успевает заметить, как он торопливо прячет в карман несколько бумажных салфеток. — Но она уже уходит, верно?

— Да, — крепче сжав в кулаке флешку, оказавшуюся абсолютно бесполезной, Уэнсдэй небрежно подцепляет брошенный на пол рюкзак и покидает кабинет, сделав вид, что не заметила подозрительного взгляда профессора Ласлоу.

Наплевать. Это вовсе не её проблема.

А вот тот факт, что Торп был в одном лагере в одно время с пропавшей студенткой — да.

И ещё какая.

Комментарий к Часть 8

Напоминаю, что у меня есть атмосферный тг-канал со спойлерами к будущим главам и самыми разными плюшками: https://t.me/efemeriaaa

Буду рада видеть всех и каждого 🖤

Ну и конечно, жду ваших отзывов 🖤

Всех люблю, всех обнимаю 🖤

========== Часть 9 ==========

Комментарий к Часть 9

Саундтрек:

Night Club — Misery Go Round

Приятного чтения!

Когда она выходит на улицу, на ходу разглаживая несчастное помятое платье и наспех поправляя растрёпанные волосы, университетский кампус уже погрузился в сумеречный полумрак. Где-то вдали слышится заливистый смех и звуки музыки — похоже, в одном из общежитий в самом разгаре разнузданная попойка. На мгновение в голове проскальзывает шальная мысль заглянуть на огонёк и выпить что-нибудь покрепче — Аддамс крайне раздосадована провалом.

Oh merda, не хватило всего-то нескольких секунд. И какого чёрта профессор Ласлоу появился так несвоевременно?

Но после непродолжительных размышлений она отметает заманчивую идею предаться алкогольной интоксикации. От ста грамм спиртного в головном мозге необратимо погибает до восьми тысяч нейронов — а жертвовать настолько бесценными ресурсами во время запутанного расследования почти преступно. Нужно сохранять трезвый рассудок и не поддаваться минутным слабостям.

Ненадолго остановившись, Уэнсдэй убирает в рюкзак злосчастную флешку, и в ту же секунду её телефон начинает подавать признаки жизни — раздаётся негромкий звук входящего сообщения.

Надеюсь, ты на таблетках.

Вот же мерзавец.

Аддамс невольно морщится от раздражения.

И быстро набирает саркастичный ответ.

Вообще-то нет. Надеюсь, у нашего ребёнка будут твои глаза. Зелёный — неплохой цвет.

Разумеется, это неправда.

Но проклятому профессору знать об этом совершенно необязательно — пусть помучается неизвестностью. Мстительно усмехнувшись собственным мыслям, она отправляет сообщение и тут же выключает телефон, забросив дурацкое устройство на дно рюкзака.

Следующие несколько дней проходят без особых значимых сдвигов в расследовании.

Прибегнув к помощи Энид, ей удаётся разыскать аккаунты Торпа в соцсетях — но личных фотографий там практически нет, если не считать парочки селфи почти двухгодовой давности. В основном, лента профиля заполнена его набросками относительно неплохого качества и краткими описаниями, что именно вдохновило профессора на тот или иной рисунок. Разве что в самом конце обнаруживается ещё одна фотография из лагеря «Рокет Камп», почти идентичная той, что стоит в его кабинете. Ничего нового, но… Внимательно присмотревшись, Уэнсдэй замечает на заднем плане девушку, подозрительно похожую на пропавшую Клеманс — но она стоит в отдалении от компании вожатых, рукой заслонив лицо от палящего солнца, и разглядеть точно не представляется возможным. Но Аддамс не верит в случайные совпадения и окончательно убеждается, что Ксавье был знаком с исчезнувшей студенткой задолго до её поступления в Гарвард.

Незаметно наступают выходные, и в пятницу вечером сияющая Синклер сообщает соседке, что намеревается отпраздновать своё предстоящее совершеннолетие в загородном коттедже на берегу залива Массачусетс.

Пока неугомонная блондинка в красках описывает план грандиозной вечеринки в пиратском стиле, Уэнсдэй молча сидит на кровати и без особого энтузиазма перечитывает лекцию по герменевтике — профессор Барклай обещала устроить контрольную работу на следующем семинаре.

— Выезжаем в субботу после обеда, а вернёмся в воскресенье вечером. Нужно будет сходить по магазинам и подобрать наряд… — щебечет довольная Энид, едва не подпрыгивая на месте от переполняющих её эмоций. — И даже не думай отвертеться, ты тоже будешь в костюме! Я присмотрела потрясный корсет, но нужно подыскать настоящие пиратские шляпы и…

— У меня завал по учёбе, — не особо надеясь на успех, Аддамс предпринимает попытку получить амнистию от идиотского маскарада. — Давай просто сходим поужинать сегодня, а на вечеринку ты съездишь одна.

— Что?! — голубые глаза блондинки, густо подведённые ярко-салатовыми тенями, шокировано распахиваются. — Нет, ни в коем случае! Это же мой день рождения, такое событие бывает раз в жизни!

— Не хочу разрушать твои приятные иллюзии, но такое событие бывает каждый год, — Уэнсдэй с нескрываемым недовольством возводит глаза к потолку.

— Да, но восемнадцать мне исполнится всего раз в жизни! — возмущённо восклицает Синклер и самым наглым образом забирается на кровать к Аддамс, заискивающе заглядывая в лицо соседки. — Ты не можешь меня бросить в такой важный день… Так нельзя. Ты же моя лучшая подруга. Иначе я смертельно обижусь и больше никогда не буду с тобой разговаривать!

— Вот видишь, сколько плюсов, — иронично отзывается она, не отрывая пристального взгляда от мелких строчек конспекта.

Но целиком и полностью сосредоточиться на учебном процессе никак не удаётся. Уэнсдэй уже который раз перечитывает одно и то же предложение и никак не может вникнуть — мысли то и дело возвращаются к главному подозреваемому. Что ещё связывает таинственного профессора с двумя пропавшими студентками, кроме лагеря в Аппалачах?

— Ну Уэнсди… — жалобно канючит Энид, легонько дёрнув её за рукав, чтобы привлечь к себе внимание. — У меня даже нет машины. На чём я доберусь, если ты не поедешь?

— Почему бы тебе не использовать своего Ромео в качестве таксиста? — Аддамс бросает в сторону соседки равнодушный взгляд.

— Мы с Аяксом взяли паузу… — блондинка тяжело вздыхает и ёрзает на постели, усаживаясь поудобнее. — По твоей милости, кстати. Не могу перестать думать, что он замешан во всём этом дерьме… Лучше бы я ничего не знала.

Маска чрезмерного веселья на мгновение спадает с её кукольного личика, уступив место тоскливому выражению. Уэнсдэй невольно чувствует лёгкий укол совести — было ошибкой посвящать впечатлительную подругу в подробности расследования. Впрочем, Петрополус и впрямь может быть опасен.

— Ладно, я отвезу тебя, — ей приходится уступить. — Но до воскресенья не останусь. После полуночи уеду обратно. У меня уйма дел.

— Спасибо, Уэнсди! Я знала, что ты не сможешь мне отказать! — поникшее настроение Синклер мигом меняется на привычно безмятежное, и в порыве эмоций она пододвигается ближе и заключает Аддамс в кольцо крепких удушающих объятий. — А теперь вставай, нам срочно нужно поехать по магазинам!

Oh merda.

Совместный шоппинг в лучшем случае сравним с последним кругом Ада.

Потратив почти час, чтобы добраться сквозь бесконечные пробки в самый большой торговый центр Бостона, Уэнсдэй вяло плетётся за неугомонной блондинкой от одного бутика к другому. Энид трещит без умолку, то жалуясь на непомерно высокую стоимость аренды домика, то пускаясь в восторженные рассказы о грандиозном размахе мероприятия — и бесконечно примеряет тошнотворно яркие наряды, способные спровоцировать приступ эпилепсии у любого нормального человека.

— Примерь эту бандану, вдруг подойдёт вместо шляпы… — в двенадцатом по счёту магазине Синклер подскакивает к соседке и практически силой набрасывает на голову Аддамс пёструю тряпку непонятной расцветки.

— Я ни за что не надену это омерзительное недоразумение, — шипит Уэнсдэй похлеще разъярённой кобры, отшатнувшись назад.

— Но у нас же пиратская вечеринка… — не унимается блондинка и хватает с ближайшей вешалки белую рубашку с открытыми плечами и широкими свободными рукавами. — Посмотри, какая прелесть… Тебе очень пойдёт!

— Такое ощущение, что тебе исполняется десять, а не восемнадцать, — сердито ворчит она, но всё же забирает рубашку, сочтя это наименее отвратительным вариантом. — Как ты вообще додумалась до подобного цирка?

— Да ладно тебе. Пиратский маскарад — это очень сексуально, если правильно подобрать наряд, — Энид заговорщически подмигивает и подскакивает к соседнему рейлу. Покопавшись в висящих на нём вещах, она выуживает приталенную чёрную жилетку. — Дополним образ вот этим… И сюда обязательно нужны джинсовые шорты! И колготки в сетку!

— Это историческая неточность, — Аддамс раздражённо закатывает глаза, набросив рубашку на сгиб локтя. — Джинсы появились только в середине девятнадцатого века, а закат эры пиратства случился в восемнадцатом.

— Не будь занудой, — Синклер небрежно отмахивается от неё, перебирая вызывающе короткие шорты, сложенные в аккуратную стопку. — Это просто стилизация.

Желая поскорее завершить мучительную пытку пародией на высокую моду, Уэнсдэй покорно забирает предложенные блондинкой вещи и оплачивает их, не утруждая себя примеркой.

А фатальность собственной ошибки осознаёт только на следующий день, когда переодевается в идиотский маскарадный костюм за полчаса до выезда из кампуса — ужасающе короткие шорты едва прикрывают стратегически важные места, а чёрные колготки в мелкую сетку идеально дополняют образ дешёвой портовой путаны.

Зато Энид приходит в бешеный восторг от её фривольного внешнего вида.

— Обалдеть можно, да ты просто красотка! — восхищённо восклицает блондинка, облачённая в ещё более короткое красное платье с тугим корсетом и широкополую шляпу с огромным пером. Вдобавок к кожаному поясу прикреплена бутафорская шпага. Вдоволь налюбовавшись на собственное отражение, Синклер ярче подводит глаза, становясь похожей на панду, и довольно хихикает. — Сегодня мы точно возьмём на абордаж парочку красавчиков.

— Избавь меня от своих грязных планов, — презрительно фыркает Аддамс, скрестив руки на груди.

— А что так? Обычно ты не против подобного времяпрепровождения, — Энид оборачивается к соседке и подозрительно прищуривается. Беззаботное выражение кукольного личика вмиг становится настороженным. — Ради всего святого, только не говори мне, что всерьёз запала на этого профессора-маньяка.

— Чушь какая. Хоть изредка думай, что ты мелешь, — недовольно чеканит Уэнсдэй, наградив блондинку уничижительным взглядом.

— Уэнсди, мне это совсем не нравится… Я волнуюсь за тебя, — та сокрушённо качает головой и принимается нервно комкать подол вульгарно короткого платья. — Прекрати с ним видеться… Прошу тебя. А ещё лучше сходи в полицию и расскажи о своих подозрениях.

— Я с ним и не вижусь, — это даже не ложь. После той неудачной попытки взломать ноутбук они с Торпом пересекались исключительно на занятиях — и он больше ни разу не попытался завязать разговор, не относящийся к теме предмета. Довольно странно. И слегка интригующе.

— Тогда почему это звучит так, будто ты сожалеешь? — Синклер не сводит с неё внимательного взгляда, словно пытаясь считать малейшие проявления эмоций. Но лицо Аддамс остаётся тотально бесстрастным, от чего соседка немного успокаивается. — Просто поставь на нём крест, это ведь никогда не было для тебя проблемой. И вообще… Поехали скорее, подыщем тебе новую жертву.

Новую жертву Уэнсдэй искать не намерена — незачем отвлекаться на случайные связи во время серьёзного расследования. Раз уж профессор решил её игнорировать, потребуется максимум усилий, чтобы докопаться до истины.

Она ведёт машину на предельной скорости, ловко лавируя в потоке других автомобилей.

Сидящая на пассажирском месте Энид ни на минуту не вылезает из телефона, обзванивая многочисленных приглашённых и уточняя последние детали. Блондинка то и дело хмурит брови — на горизонте клубятся низкие свинцовые тучи, обещающие ненастную погоду, которая никак не вяжется с идеей устроить барбекю прямо на побережье залива.

Дорога до пункта назначения занимает чуть больше пары часов — и к моменту, когда Мазерати останавливается напротив двухэтажного домика из красного кирпича, на улице уже начинается дождь. Тяжёлые крупные капли шумно стучат по лобовому стеклу, а неасфальтированная подъездная дорожка в самое ближайшее время грозит превратиться в слякотное хлюпающее месиво.

— Дерьмо… — ворчит Энид, поправляя огромную пиратскую шляпу. — А я так хотела огромный костёр… Как в летнем лагере.

— Так отпраздновала бы в крематории, — язвит Уэнсдэй и тянется к бардачку, чтобы достать оттуда миниатюрный продолговатый футляр из чёрного бархата. И хотя день рождения блондинки официально начнётся после полуночи, у Аддамс нет ни малейшего желания произносить стандартную торжественную речь на публике. — Скоро ты станешь на шаг ближе к смерти. Наслаждайся.

Синклер слегка морщится в ответ на своеобразное поздравление, но при виде коробочки ярко накрашенные голубые глаза вспыхивают неподдельным интересом.

На семнадцатилетие подруги Уэнсдэй преподнесла ей коллекционный набор для таксидермии, но блондинка брезгливо скривилась, с явным усилием подавив приступ тошноты, и тут же засунула небольшой чемоданчик на самую дальнюю полку, чтобы никогда больше к нему не притронуться. Кажется, он так и остался в их комнате в общежитии Офелия-Холл.

Поэтому в этом году Аддамс честно попыталась подобрать подарок в соответствии с предпочтениями Синклер — выбор пал на широкий браслет из сплава золота и кобальта, придавшего изделию глубокий чёрный цвет.

— Ух ты… Обалдеть, какая красота! — похоже, Энид немало впечатлена. И хотя Уэнсдэй трудно понять, каким образом банальное ювелирное украшение может вызывать такой восторг, на лице блондинки написана настолько искренняя радость, что Аддамс едва заметно улыбается ей в ответ.

Оставив несчастный Мазерати мокнуть под проливным дождём, они забирают из багажника многочисленные пакеты с выпивкой и закусками и проходят в дом. Убранство внутри довольно скромное — небольшой кухонный гарнитур с гранитным островком, продавленный диван с красным покрывалом в крупную клетку, отделанный светлым камнем камин, широкая скрипучая лестница на второй этаж.

Под потолком гостиной развешана гирлянда из мелких круглых лампочек Эдисона — вопиющее пренебрежение правилами противопожарной безопасности. Судя по дешёвой мебели и окружающей обстановке, дом сдаётся как раз под разнузданные студенческие попойки.

Пока Синклер хозяйничает на кухне, смешивая классический пунш в огромной пластиковой миске, Аддамс поднимается на второй этаж, чтобы тщательно осмотреть каждую комнату.

Небольшая мера предосторожности — слишком уж неблагополучно заканчиваются вечеринки в этом городе. Но всё спокойно. Разве что с улицы доносится шум автомобильного двигателя и приглушённые голоса незнакомых людей — понемногу начинают прибывать многочисленные приглашённые, которых она не знает и не особо хочет знать.

Первый этаж быстро заполняется людьми.

Большая часть гостей — сокурсники Синклер из высшей школы дизайна. Шумное сборище псевдотворческих людей, больше похожих на откровенных фриков. Дешёвые маскарадные костюмы в пиратском стиле только усиливают впечатление, будто на берегу залива Массачусетс остановился бродячий цирк.

Уэнсдэй, по своему обыкновению, подхватывает со стола красный пластиковый стаканчик с пуншем и забирается на подоконник в самом дальнем углу гостиной в надежде, что стандартное хмурое выражение лица отпугнёт желающих завязать заведомо бесполезный диалог. Зато Энид явно чувствует себя как рыба в воде — заливисто смеётся, болтает со всеми подряд и игриво стреляет глазами в сторону неизвестного парня в чёрной бандане с Весёлым Роджером.

Пунш оказывается отвратительно приторным на вкус, громкая электронная музыка — отвратительно скучной, и очень скоро Аддамс начинает ощущать чудовищную досаду, что тратит драгоценное время таким бестолковым способом. Впрочем, минимальную пользу для расследования из создавшейся ситуации извлечь всё-таки можно. Отыскав глазами высокий силуэт Танаки, она спрыгивает с подоконника и направляется в сторону девушки.

— Надо поговорить, — заявляет Уэнсдэй тоном, не терпящим возражений.

— О чём? — Йоко взирает на неё с искренним недоумением. Непохоже, что она слишком уж сильно переживает о судьбе пропавшей подруги.

Не утруждая себя лишними объяснениями, Аддамс молча кивает в сторону лестницы — поколебавшись с минуту, японка отделяется от толпы гостей и первой направляется на второй этаж. Оказавшись в длинном коридоре, она скрещивает руки на груди и оборачивается к Уэнсдэй, склонив голову набок.

— Ты знала, что твоей соседке угрожали? — без предисловий начинает Аддамс, не отрывая от собеседницы пристального немигающего взгляда, чтобы считать малейшие изменения в мимике.

— Она упоминала что-то подобное… — уклончиво отзывается Йоко, неопределённо дёрнув плечами с таким видом, словно чего-то недоговаривает.

— Почему ты сразу об этом не сказала? — она подозрительно прищуривается.

— Слушай… — девушка выдерживает продолжительную паузу, будто раздумывая, стоит ли быть откровенной. Но спустя минуту размышлений тяжело вздыхает и начинает рассказ. — Дивина — очень славная девчонка, мы дружили с самого детства. Но у неё были небольшие проблемы с головой. Паранойя или вроде того… Когда ей было лет десять, в их дом пробрался грабитель и зарезал ножом её отца и младшую сестру. Такое не проходит бесследно, понимаешь? Кажется, мать даже отправляла её в какой-то лагерь для подростков с отклонениями. Как же он назывался…

— Рокет Камп, — подсказывает Уэнсдэй.

— Точно, — Танака не без удивления вскидывает бровь. — Терапия вроде как помогла, но иногда Дивина заигрывалась, и ей всюду мерещились убийцы и маньяки. Поэтому когда она рассказала мне про угрозы, я решила, что это просто очередной бред. Кто ж знал, что всё это происходило на самом деле…

Йоко сокрушённо вздыхает и виновато опускает взгляд в пол — должно быть, её и впрямь мучают угрызения совести. Но у Аддамс абсолютно нет желания уверять соседку, что та совершенно ни в чём не виновата.

Вместо этого она решает задать последний вопрос.

— Почему Дивина не обратилась в полицию?

— Она обращалась. Но шериф Галпин отказался заводить дело. Старый козёл сказал, что это просто чей-то дурацкий розыгрыш.

Любопытно. Даже очень.

Особенно учитывая, что Тайлер ни разу не упоминал ни о чём подобном.

Закономерный вопрос напрашивается сам собой — а так ли сильно Галпин-младший хочет помочь в расследовании, как сам уверяет?

Пожалуй, не стоит сбрасывать их семейку со счетов. Паутина из неразгаданных тайн разрастается всё сильнее с каждым днём.

Когда Уэнсдэй возвращается в гостиную, за окном становится совсем темно — сказываются ранние осенние сумерки в совокупности с холодным проливным дождём, который буквально стоит стеной. Время медленно, но верно приближается к полуночи.

Осмотревшись по сторонам, она глазами находит Энид. Виновница торжества, даже не дождавшись официального совершеннолетия, уже успела изрядно поднабраться — завидев подругу, неугомонная блондинка устремляется к ней нетвёрдой походкой и повисает на локте.

— Уэнсди… — бормочет она, пьяно сверкая голубыми глазами. — Я поняла, что скучаю по Аяксу. И я не верю, что он плохой человек… Держу пари, это просто дурацкое совпадение. Как ты думаешь, может, стоит ему позвонить?

Oh merda. Стандартная песня Синклер под влиянием убойной дозы алкоголя — желание позвонить бывшим, будущим и несостоявшимся.

За все годы знакомства Аддамс наблюдала подобное уже с десяток раз.

— Если хочешь — позвони, — она ловко выворачивается из железного захвата блондинки и отступает на шаг назад, возвращая минимальную социальную дистанцию.

— Думаешь, стоит? А если я не уверена? — с сомнением переспрашивает Энид, заметно пошатываясь на высоких каблуках.

— Тогда не звони, — логично заключает Уэнсдэй и запускает руку в карман ужасающе коротких шортов, нащупывая ключи от машины. Пожалуй, пора заканчивать с этим унылым времяпрепровождением. — Мне пора. А ты постарайся никуда не вляпаться и ни в коем случае ничего не употребляй.

— Слушаюсь и повинуюсь, мамочка… — Синклер пьяно хихикает и предпринимает попытку заключить Аддамс в объятия, но та успевает предотвратить тактильный контакт.

Земля вокруг дома уже превратилась в сплошную грязную лужу, а вода льёт с пасмурного неба с такой силой, что впору немедленно начинать строить второй Ноев ковчег. Всего за тридцать секунд, пока Уэнсдэй идёт до припаркованного неподалёку Мазерати, она успевает промокнуть до нитки. Тонкая белая рубашка неприятно липнет к телу.

Оказавшись в салоне, она поспешно заводит мотор и включает на полную мощность обдув лобового стекла — но даже кондиционер справляется со своей задачей откровенно дерьмово, и обзор оставляет желать лучшего.

Приходится потратить добрых минут пятнадцать, чтобы выехать с подъездной дорожки на шоссе и не увязнуть в грязи.

Наконец мерзкие хлюпающие лужи под колёсами сменяются ровным асфальтированным покрытием — и Аддамс уверенно прибавляет газ.

Езда по пустынному ночному шоссе располагает к размышлениям. Напряжённо всматриваясь в окружающую темноту, едва разбавленную желтоватым светом фар, она скрупулезно раскладывает по полочкам полученную информацию. Одно ясно совершенно точно — обе пропавшие девушки в своё время считались трудными подростками. Были в одном лагере и наверняка посещали там одного и того же психолога. Вот только даже если удастся отыскать контакты их мозгоправа, врачебную тайну никто не отменял.

Можно было бы надавить на Тайлера, убедить его повлиять на отца, чтобы шериф уделил внимание лагерю в Аппалачах, но… Теперь она совсем не уверена, что милому кудрявому мальчику в клетчатой рубашке можно доверять.

Паранойя. У неё точно развивается паранойя.

В голове мгновенно оживает суровый голос рационального мышления — твердит, что подобная подозрительность ко всем окружающим чревата самым настоящим психическим диагнозом, но… Аддамс никак не может избавиться от интуитивного ощущения, что упускает какую-то важную деталь, не позволяющую сложить единую картину.

Сама того не замечая, она неосознанно давит газ в пол ещё сильнее — стрелка на спидометре жмётся к максимальному значению. На очередном крутом повороте мокрой дороги Мазерати слегка заносит, но Уэнсдэй ловко выкручивает руль и немного сбрасывает скорость, предотвращая потерю управления.

Отполированный до блеска автомобильпослушно выравнивается — и в ту же секунду яркий свет фар вырывает из темноты силуэт собаки, бегом метнувшейся через дорогу.

Рефлексы срабатывают быстрее мозга — Аддамс круто выворачивает руль, и едва не попавшее под колёса животное скрывается из виду. Она мимолётно успевает подумать, что всё обошлось… но подводит скользкий от дождя асфальт. Шины на секунду теряют сцепление с дорожным покрытием, и Мазерати на полной скорости вылетает на обочину. Уэнсдэй быстро бьёт по тормозам, но уже слишком поздно — морда автомобиля резко ухает вниз, угодив прямиком в огромную лужу, больше напоминающую болото.

Приборная панель гаснет, двигатель глохнет.

Oh merda, только этого не хватало.

Она в сердцах ударяет кулаком по рулю и нажимает на кнопку зажигания — но мотор издаёт лишь странный короткий хлопок и отказывается заводиться. Похоже, вода проникла через воздухозаборник прямиком в двигатель и вызвала гидроудар.

А значит, она застряла посреди пустынной трассы поздней ночью под проливным дождём.

Худшего расклада и вообразить нельзя.

Бурча себе под нос непечатные выражения на итальянском, Аддамс выходит из машины — холодная грязная вода в проклятой луже доходит почти до середины икры и тут же заливается в ботинки. Не особо понимая, что можно предпринять в такой плачевной ситуации, она открывает капот и включает фонарик на телефоне — но тусклый рассеянный свет не позволяет толком ничего рассмотреть.

Да и какой в этом смысл?

Совершенно очевидно, что потребуется капитальный ремонт двигателя. Вот только выбраться отсюда глубокой ночью — явно задачка со звёздочкой.

Вернувшись в машину, она торопливо открывает строку поисковика и вбивает запрос «Эвакуаторы Бостона». Первые два номера не отвечают, а по третьему сухо сообщают, что в данный момент свободных эвакуаторов нет, и рекомендуют перезвонить через пару часов.

Перспектива торчать неизвестно сколько времени на обочине дороги абсолютно не прельщает. Уэнсдэй напряжённо барабанит пальцами по кожаной оплётке руля, раздумывая, кому можно позвонить.

И хотя лимит доверия к сыну шерифа Галпина немного иссяк, выбора особо нет — пролистав вниз список контактов, она набирает номер Тайлера. Но он не отвечает. Ни после первого гудка, ни после пятого. Оно и немудрено, часы в верхнем левом углу экрана показывают пятнадцать минут третьего — большинство людей в такое время уже преспокойно спят в своей постели. И только она одна сидит в заглохшей машине в идиотском насквозь мокром маскарадном костюме.

Немигающий взгляд угольных глаз снова падает на разблокированный экран телефона. Строчкой выше в списке контактов идёт фамилия проклятого профессора. И хотя рациональное мышление упрямо твердит, что предлагать потенциальному маньяку приехать за ней на пустырь глубокой ночью — абсолютно безрассудная затея, Уэнсдэй размышляет всего несколько секунд — и нажимает кнопку вызова.

— Да? — он снимает трубку после первого же гудка. Голос звучит неожиданно бодро — по всей видимости, профессор не спал.

— Здравствуй, — дежурное приветствие, просто вынужденная дань банальной вежливости. Аддамс выдерживает тягостную паузу, подбирая подходящие слова. Задача не из лёгких. Она не привыкла просить о помощи и абсолютно не умеет этого делать. — У меня проблема.

— Вот как? И что же с тобой приключилось в такой поздний час? — в ровном мужском голосе отчётливо слышатся снисходительные, даже насмешливые интонации. Ей приходится совершить над собой поистине титаническое усилие, чтобы не отпустить ядовитую колкость и не сбросить звонок.

— Я на шоссе Сейлем Тернпайк. Сломалась машина, — Уэнсдэй едва не скрипит зубами от досады, всеми силами стараясь не обращать внимание на снисходительный тон проклятого профессора. — Вылетела с дороги в лужу на обочине. Думаю, произошёл гидроудар.

— Ты цела? — небрежная расслабленность в голосе Торпа мгновенно исчезает, сменившись чем-то похожим на беспокойство.

— Вполне. Чего не скажешь о машине, — она обводит печальным взглядом потухшую приборную панель и открытый капот.

— Сбрось координаты в SMS, я сейчас приеду, — неожиданно заявляет Ксавье, избавив её от необходимости опускаться до просьбы. Даже неожиданно, что он согласился так быстро.

— Спасибо, — благодарность срывается с губ совершенно на автомате. Просто осознание, что ей не придётся торчать на обочине пустынной трассы до самого утра, приносит несказанное облегчение, только и всего. Невольно смутившись собственной нестандартной реакции, Аддамс поспешно сбрасывает звонок и быстро отправляет сообщение с координатами местоположения.

Дождь немного успокаивается — тяжёлые крупные капли шумно барабанят по лобовому стеклу, но видимость становится чуть лучше.

Вот только в заглохшей машине очень быстро становится холодно, а насквозь промокшая тонкая рубашка и короткие джинсовые шорты ничуть не греют.

Уэнсдэй обнимает себя руками, потирает дрожащими ладонями плечи в попытке разогнать кровь, но ничего не помогает — к моменту, когда на горизонте появляется свет фар профессорского Шевроле, у неё буквально не попадает зуб на зуб.

Сделав глубокий вдох, как перед прыжком в ледяную воду, она выходит из машины, окончательно промочив ноги в глубокой грязной луже и останавливается у края извилистого шоссе. Огромный белый внедорожник мигает поворотником и замедляет ход, чтобы припарковаться возле обочины.

— Привет, — Торп выходит на улицу, подсвечивая себе фонариком на телефоне. Обводит внимательным взглядом Мазерати, по самые фары увязший в топкой грязи, и его дрожащую от холода хозяйку, после чего сокрушённо цокает языком. — Чёрт, и как ты вообще умудрилась?

— Собака на дорогу выскочила, — неохотно отзывается Аддамс и зябко ёжится в бесполезной попытке согреться.

— Не знал, что ты у нас любительница бродячих пёсиков, — чёртов профессор иронично усмехается, но тут же становится предельно серьёзным, заметив её плачевное состояние. — Чёрт, да ты же вымокла как лягушка.

Проигнорировав раздражённый колючий взгляд, он подходит ближе, на ходу снимая своё чёрное пальто — а потом набрасывает ей на плечи, оставшись в спортивных штанах и светло-голубой футболке. Судя по явно домашней одежде, он сорвался из дома сразу же после её звонка.

Знакомый древесный аромат парфюма окутывает Уэнсдэй подобно облаку, а плотная шерстяная ткань, ещё хранящая тепло его тела, значительно облегчает пронизывающий до костей холод. Она машинально запахивает на груди лацканы огромного пальто, доходящего ей почти до щиколоток.

Ксавье тем временем осматривает несчастный Мазерати, сосредоточенно нахмурив брови.

— Ездила когда-нибудь на буксире? — спрашивает он спустя минуту. Аддамс в ответ отрицательно качает головой. Он вздыхает и запускает широкую ладонь в волосы, взъерошив и без того небрежный пучок. — Ладно. Это несложно, справишься. Пошли, посадим тебя обратно за руль.

Уэнсдэй послушно делает шаг в сторону машины, но профессор совершенно неожиданно подходит совсем близко — она невольно вздрагивает от осознания, что находится посреди пустыря наедине с потенциальным преступником.

Но дальнейшие события принимают совсем уж шокирующий оборот: слегка наклонившись, Торп подхватывает её под колени и решительно сгребает на руки. На мгновение потеряв равновесие, она рефлекторно вцепляется руками ему в шею.

— Какого чёрта ты делаешь? — шипит Аддамс и пытается освободиться, но проклятый профессор держит слишком крепко. Oh merda, какое ужасающее унижение.

— Не хочу, чтобы моя лучшая студентка промочила ноги и свалилась с простудой, — судя по ироничной интонации, Торпа искренне забавляет её бессильная ярость.

— Избавь меня от своих патриархальных замашек, — она отстраняется настолько далеко, насколько это вообще возможно в позорном создавшемся положении. — Я могу дойти сама.

— Можешь, конечно, — скорее для галочки подтверждает он, решительно шагнув в глубокую лужу. — Но лучше я.

Оказавшись возле чёрного кабриолета, Ксавье распахивает дверь с водительской стороны и буквально заталкивает её на сиденье. Уэнсдэй награждает его самым уничижительным взглядом, едва не скрипя зубами от раздражения и отчаянно жалея, что не дождалась эвакуатора.

— Зажми тормоз, поставь на нейтральную, выкрути руль вправо до упора и жди моей команды, — ужасающе самоуверенно заявляет он, улыбнувшись самыми уголками губ. — А потом плавно отпускай педаль. Только без резких движений, поняла?

Аддамс коротко кивает в знак согласия, уставившись хмурым взглядом прямо перед собой. Торп закрывает дверь и на несколько секунд исчезает из поля зрения — а потом возвращается с тросом в руках и склоняется перед бампером Мазерати, подсвечивая себе фонариком на телефоне.

Кошмар. Она сжимает руль обеими руками до побелевших костяшек, тяжело вздыхает и мысленно обещает себе, что никогда в жизни не расскажет об этом позоре ни одной живой душе.

Вытянуть крепко увязший Мазерати удаётся не с первой попытки — но спустя пару минут возни топкая грязь под колёсами наконец сменяется ровным асфальтом.

Обратный путь тянется катастрофически медленно из-за черепашьей скорости.

Поначалу Уэнсдэй предполагает, что они едут в автомастерскую — но спустя часа два вдруг ловит себя на мысли, что окружающие улицы кажутся ей странно знакомыми.

А когда в зоне видимости появляется девятиэтажка со светоотражающей табличкой «49, Юг-Рассел-Стрит», она наконец понимает — проклятый профессор, будь он трижды неладен, привёз её к себе домой.

Стоп-сигналы на Шевроле вспыхивают красным светом, и Аддамс поспешно зажимает педаль тормоза, медленно останавливаясь на полупустой парковке.

— Какого чёрта мы здесь делаем? — она быстро выходит на улицу, преувеличенно громко хлопнув дверью от досады на саму себя.

— Переночуешь у меня, а утром я вызову эвакуатор и отправлю твою машину в автомастерскую, — деловито заявляет Торп, шаря по карманам штанов в поисках ключей от квартиры. — Уж извини, но возиться с этим дерьмом посреди ночи у меня нет ни времени, ни желания.

— Я справлюсь сама, — Уэнсдэй решительно стягивает с плеч огромное пальто и швыряет ему прямо в руки. Связка ключей выпадает из кармана на мокрый от дождя тротуар.

— Ты специально это делаешь или стервозность — твоё перманентное состояние? — профессор изгибает бровь, дёрнув уголком губ в кривоватой усмешке. — Могла бы просто поблагодарить. Держу пари, не так уж много желающих оказалось сорваться к тебе на помощь глубокой ночью.

Она не отвечает — просто молча сверлит его ледяным взором исподлобья.

Налетает порыв пронизывающего осеннего ветра, заставляя снова поёжиться от холода.

— Чудно выглядишь, кстати, — Ксавье скользит пристальным взглядом по её ногам, облачённым в идиотские сетчатые колготки. — Не расскажешь, почему ты одета… так необычно?

Oh merda, да он издевается.

Чёрт бы побрал мерзавца.

— Не твоё дело, — сердито огрызается Аддамс, с вызовом вскинув голову.

— Как скажешь, — его тотальное спокойствие поистине непробиваемо. — Сама дойдёшь до подъезда или тебя донести?

Уэнсдэй неприязненно морщится.

Бросает короткий взгляд через плечо на многострадальный Мазерати, испачканный в грязи, потом на свои ноги — в ботинках противно хлюпает ледяная вода.

И первой направляется в сторону вычурной многоэтажки, мысленно понося сегодняшнюю ночь самыми непечатными выражениями.

Поднявшись на девятый этаж и остановившись напротив двери под номером девяносто один, Торп вставляет ключ в замочную скважину и галантно пропускает её вперёд. Но стоит Аддамс переступить порог, как на запястье смыкаются сильные мужские пальцы.

— Не так быстро. Ты же не думаешь, что я позволю тебе пройти в квартиру в грязной одежде и всё тут испачкать? — его цепкий взгляд с хитринкой заставляет её раздражённо закатить глаза. — Раздевайся прямо тут.

Oh merda, ну какого чёрта она не дождалась эвакуатора и добровольно обрекла себя на это кошмарное унижение?

Но Уэнсдэй категорически не намерена доставлять ему удовольствие своим замешательством — и потому с непроницаемым выражением лица стягивает насквозь мокрую рубашку через голову, демонстрируя отсутствие бюстгальтера. Затем переступает с ноги на ногу, сбрасывая массивные ботинки, оставившие грязные следы на светлом ламинате.

А мгновением позже начинает расстёгивать молнию на шортах — и с мстительным удовольствием отмечает, что профессор отводит глаза. Что-то новенькое. И куда только запропастилось его извечное бахвальство?

— Ты знаешь, где ванная. Футболку можешь взять на сушилке, — бормочет Торп заметно севшим голосом и как-то слишком поспешно проходит в гостиную. — Пойду сделаю кофе по-ирландски. Тебе надо согреться.

Так-то лучше.

Вернув ненадолго утраченный контроль над ситуацией, Аддамс вновь начинает чувствовать себя уверенно — и раз уж волей случая её угораздило опять оказаться в квартире главного подозреваемого, нужно извлечь максимальную пользу из создавшейся ситуации.

Покончив с водными процедурами, Уэнсдэй выбирает среди вещей на сушилке футболку самого тёмного оттенка и натягивает прямо на голое тело. Когда она выходит обратно в гостиную, профессор уже сидит на диване, уставившись в открытый ноутбук и вальяжно вытянув ноги на низкий журнальный столик.

Длинные пальцы быстро порхают по клавишам, между бровей залегла крохотная морщинка, выбившиеся из пучка пряди спадают на лицо — Торп то и дело сдувает их со лба.

Поймав себя на унизительной мысли, что разглядывает его самым откровенным образом, Аддамс торопливо проходит мимо дивана к кухонному островку, на котором уже стоит дымящаяся чашка. И хотя она зареклась ничего не пить и не есть в этой квартире, насыщенный кофейный аромат оказывается слишком манящим. Вдобавок рациональное мышление подсказывает, что если бы профессор действительно намеревался убить её, то сделал бы это несколько часов назад — на обочине пустынной дороги без лишних свидетелей.

Но по каким-то необъяснимым причинам Торп её не тронул.

— Бессонница мучает? — как бы между прочим осведомляется она, сделав большой глоток горячего кофе с капелькой ирландского виски, и осторожно обходит диван сбоку, пытаясь заглянуть в экран макбука.

— Вроде того, — увы, Ксавье быстро захлопывает ноутбук и отставляет его на журнальный столик. — Сижу ночами в своей холостяцкой берлоге в ожидании, когда позвонит какая-нибудь бедовая дама и попросит о помощи. К слову, как ты вообще там оказалась? Не самая оживлённая дорога.

— Сбежала со дня рождения соседки по комнате, — нехотя признаётся Аддамс, устраиваясь на подлокотнике дивана и не сводя с профессора пристального немигающего взгляда. — Терпеть не могу шумные сборища.

— Серьёзно? — он вальяжно потягивается, принимает полулежачее положение и подсовывает под голову миниатюрную подушку. — Верится с трудом, учитывая, при каких обстоятельствах мы познакомились. Мне показалось, ты в подобном не новичок.

— Тебе показалось, — в сущности, Уэнсдэй глубоко наплевать, какое мнение о ней сложилось у преподавателя, трахающего на досуге молоденьких студенток, но его снисходительный тон злит до зубного скрежета. Сделав ещё один глоток обжигающе горячего кофе, она предпринимает попытку повернуть диалог в нужное русло. — Последняя стоящая вечеринка у меня была в летнем лагере лет в пятнадцать.

— Ясно, — равнодушно отзывается Ксавье. Отвратительное слово, на корню убивающее любой разговор. Он сонно зевает и поднимается на ноги, одёрнув светлую футболку. — Пойдём лучше спать. И дай мне ключи от машины, завтра встану на утреннюю пробежку и заодно отправлю твою машину в мастерскую.

Продолжать попытки заговорить о лагере бессмысленно — не хватало ещё, чтобы профессор заподозрил неладное.

Поэтому ей ничего не остаётся, кроме как с наигранной покорностью отдать Торпу ключи — а потом проследовать за ним в спальню, устроиться на самом краю кровати и забраться под одеяло. Ничего страшного. Когда он отправится на пробежку, у неё будет вагон времени, чтобы тщательно обыскать квартиру.

Жаль только, что флешка с программой взлома осталась в общежитии университета.

Профессор ложится с противоположного края постели — благо, он держит дистанцию и не пытается бесцеремонно вторгнуться в тщательно оберегаемые личные границы.

Вот только достаточно ли тщательно она их оберегает, если уже второй раз засыпает рядом с потенциальным преступником? Совершает прокол за проколом. Добровольно ступает на вражескую территорию, где всё пропитано проклятым ароматом древесного парфюма.

Рациональное мышление укоризненно качает головой на задворках сознания, но усталость после бессонной ночи делает своё дело — и угрызения совести быстро затихают под гнётом подступающего сна без сновидений.

Утром её будит омерзительно яркий солнечный свет, проникающий сквозь узкую щель между тёмно-синими плотными шторами. Аддамс машинально морщится, сонно потирая осоловевшие глаза — парадоксально, но она чувствует себя полностью отдохнувшей.

Однако Уэнсдэй не успевает вдоволь посетовать на собственную безалаберную безрассудность. Обонятельные рецепторы улавливают аппетитный аромат, доносящийся с кухни, от чего желудок сиюминутно сводит тянущим чувством голода. Она запоздало вспоминает, что последний раз ела вчера днём — и тут же решает пойти на очередной компромисс с базовыми инстинктами самосохранения.

Раз уж вчерашний кофе по-ирландски оказался без примеси цианида калия, и она до сих пор жива и здорова, очень маловероятно, что Торп решил сыпануть яда в завтрак.

Пониже натянув объёмную футболку, Аддамс выбирается из постели и выходит в гостиную.

Явившаяся взгляду картина вызывает лёгкое чувство дежавю — как и в прошлый раз, профессор снуёт вдоль кухонного гарнитура.

На гранитном островке стоит тарелка с панкейками, щедро залитыми сладким сиропом.

— Доброе утро, — Торп оборачивается к ней с лёгкой улыбкой. Не иронично-снисходительной, как бывает обычно, а вполне себе искренней. — Надеюсь, ты ешь сладкое?

Ей хочется ответить отрицательно.

Хочется напомнить себе, что за этой фальшивой приветливой улыбкой и трогательными ямочками на щеках скрывается хладнокровный серийный маньяк… Возможно, даже убийца.

Но колкие слова застревают в горле, когда чёртов профессор обходит кухонный островок и неожиданно бережно берёт её за руку, переплетая хрупкие пальчики со своими.

Oh merda, что ещё за наваждение?

На секунду растерявшись от непривычного иррационального чувства, Аддамс покорно позволяет ему усадить её за обеденный стол.

— Ешь, — Ксавье устраивается напротив и пододвигает к ней тарелку с панкейками, немного испачкав пальцы в кленовом сиропе. Он машинально подносит руку к губам, кончиком языка слизывает липкую сладость, и от этого ничем не примечательного зрелища Уэнсдэй вдруг бросает в жар.

Она поспешно отводит взгляд, опасаясь снова потерять контроль — и, не зная, куда себя деть, молча принимается за еду.

Вопреки ожиданиям, приторная инсулиновая бомба оказывается довольно приемлемой на вкус. А возможно, просто сказывается голод.

Сама того не замечая, Аддамс опустошает добрую половину тарелки.

— Вкусно? — Торп наблюдает за ней с той же странной безмятежной улыбкой.

— Сойдёт, — уклончиво отзывается она и невольно моргает пару раз, вперившись взглядом в едва заметное пятно от горячей чашки на поверхности столешницы.

— У тебя сироп на губах… Вот тут, — он протягивает руку через стол, кончиками пальцев коснувшись уголка плотно сомкнутых губ.

И это мимолётное прикосновение действует совершенно немыслимым образом — по позвоночнику прокатывается волна колючих мурашек, концентрируясь приятной тяжестью внизу живота. Словно крошечный разряд электрического тока. Уэнсдэй выдыхает чуть громче положенного, вишневые губы слегка приоткрываются — и, разумеется, проклятый профессор тут же это замечает.

— Кажется, ты собирался на пробежку, — она тщетно пытается придать своему тону необходимую степень равнодушия, но выходит откровенно слабовато.

— Это подождёт, — его голос звучит немного хрипло, и Аддамс успевает мельком подумать, что контроль теряет не только она.

А секундой позже она резко вскидывает голову, напоровшись на потемневший от возбуждения взгляд глубоких малахитовых глаз.

И всё, просто всё.

Тотальное, сокрушительное фиаско.

Низменные желание плоти мгновенно одерживают верх в непродолжительной борьбе с суровым голосом рационального мышления. Болотная трясина снова смыкается над головой, не оставляя ни единого шанса выбраться.

Адское пламя между бёдер разгорается всё сильнее с каждой миллисекундой, заставляя мышцы внутри сжиматься вокруг пустоты.

Торп подскакивает со своего места так стремительно, что позади с грохотом опрокидывается стул. Аддамс невольно вздрагивает от неожиданно громкого звука, но мгновением позже сильные мужские руки смыкаются на талии, и всё остальное становится побочным и неважным.

Профессор рывком усаживает её на стол, опрокинув чашку с недопитым эспрессо — его ладони перемещаются на обнажённые колени, принуждая Уэнсдэй шире раздвинуть ноги.

Она рефлекторно вцепляется пальцами в острые края столешницы, пока его рука уверенно скользит по внутренней стороне бедра и решительно проникает под футболку, под которой нет совершенно никакой одежды.

— Да ты же чертовски мокрая… — прерывисто шепчет он, а длинные пальцы тем временем умело описывают круги на набухшем клиторе.

Она не может удержаться, чтобы не выгнуться навстречу раскованным прикосновениям.

И не может сдержать приглушенный стон, когда два пальца грубовато раздвигают нежные складочки и проникают глубоко внутрь, вскользь проходясь по месту наибольшего скопления нервных окончаний.

Едва не рыча от возбуждения, Торп наматывает на кулак распущенные смоляные локоны и тянет назад, принуждая Аддамс запрокинуть голову.

Горячие губы впиваются в шею жадным поцелуем, а затем и болезненным укусом.

Его пальцы быстро исчезают, оставляя после себя ощущение тянущей пустоты и требовательную пульсацию истекающих смазкой мышц — но всего долю секунды спустя Ксавье решительно дёргает шнурок на своих спортивных штанах. Уже абсолютно не отдавая отчёт в собственных действиях, Уэнсдэй помогает ему стянуть лишнюю одежду и нетерпеливо ёрзает, пододвигаясь ближе к краю стола. Сжимает твёрдый член подрагивающими от желания пальцами и сама направляет внутрь.

Первый толчок выходит болезненно-глубоким — но эта сладкая боль только сильнее распаляет возбуждение. Кусая губы в бесплодных попытках сдержать громкие стоны, Аддамс подаётся бёдрами навстречу каждому его движению, подстраиваясь под устойчивый быстрый темп. Стол начинает шататься, опрокинутая чашка скатывается на пол и разлетается на мелкие осколки.

Плевать. На всё плевать.

Уэнсдэй распалена настолько, что требуется совсем немного времени — пульсация мышц внутри разгорячённого тела стремительно нарастает. Концентрированное наслаждение накатывает и отступает горячими волнами — и всего пару минут спустя, когда Торп входит особенно глубоко, оргазм накрывает их обоих практически одновременно.

Железная хватка на её растрепавшихся волосах ослабевает, широкая мужская ладонь почти ласково скользит вниз по спине, словно пересчитывая хрупкие позвонки.

Сердечный ритм постепенно выравнивается, сбитое дыхание приходит в норму, но болотная трясина никак не отпускает — чёртов профессор смотрит ей прямо в глаза. Неотрывно, пристально, обезоруживающе внимательно.

И вдруг медленно опускает взгляд на искусанные вишнёвые губы. Oh merda.

Банальнейший, старый как мир намёк.

Но хуже всего другое — Аддамс почти не против. Почти. Титаническим усилием воли она напоминает себе, что всё происходящее — фальшь от первой до последней секунды, просто лживый спектакль для одного зрителя.

Ничего более. Ни эмоций, ни чувств, ни искренности. Он лжёт ей, она — ему.

— Мне нужно в ванную, — Уэнсдэй отворачивается в самый последний момент, и губы Торпа смазанным поцелуем касаются бледной скулы.

— А мне — на пробежку, — профессор отстраняется, торопливо поправляя одежду, и больше не пытается посмотреть ей в глаза.

Когда входная дверь негромко хлопает, она быстро спрыгивает со стола и практически бегом бросается в спальню. Рывком распахивает дверцы огромного шкафа — одна половина полок занята аккуратно сложенными вещами, зато вторая заставлена книгами и коробками со всяким барахлом.

Внимание Аддамс мгновенно привлекает сейф, стоящий на самой верхней полке — и хотя количество числовых комбинаций, которые можно составить из четырёх цифр, превышает десять тысяч вариантов, попробовать взломать код однозначно стоит. Большинство людей выбирают самые банальные сочетания. Например, последовательность от одного до четырёх. Или от четырёх до одного. Или свою дату рождения. Или год рождения.

Не тратя драгоценное время на то, чтобы пододвинуть к шкафу стул, Уэнсдэй наступает ногой на вторую полку и подтягивается на руках.

Сейф наконец оказывается на уровне глаз — и она на мгновение задумывается, какой код лучше попробовать ввести первым.

А потом ступня вдруг соскальзывает с края злополучной полки.

Пытаясь сохранить равновесие, Аддамс рефлекторно вцепляется пальцами в одну из картонных коробок. Ей удаётся удержаться, но коробка летит вниз — крышка открывается, и наружу вываливается куча каких-то бумаг.

Мысленно чертыхнувшись, Уэнсдэй спрыгивает на пол и принимается быстро собирать разбросанные листы, уже не заботясь, чтобы сложить их надлежащим образом.

И вдруг краем глаза замечает титульный лист диссертации на тему «Алебастровые предметы из гробницы Тутанхомона и художественный стиль амарнского периода». Именно эта кандидатская работа значилась в личном деле профессора — и всё бы ничего, если бы не одна-единственная строчка.

Автор: Герберт М. Тёрнер.

Oh merda. Трижды. Десятикратно.

========== Часть 10 ==========

Комментарий к Часть 10

Саундтрек:

Eivør, J2 — I Am Fire

Приятного чтения!

Убирая злополучную коробку обратно в шкаф и придирчиво осматривая результат собственных действий, Уэнсдэй никак не может избавиться от странного амбивалентного ощущения.

С одной стороны, косвенных улик против профессора набирается всё больше — совершенно очевидно, что его личное дело со множеством научных работ и лестных характеристик сфабриковано от первой до последней буквы. Но с другой… Стоя на пороге разгадки, она почему-то совсем не испытывает триумфального предвкушения, как это было во время прошлого расследования.

Но на анализ нестандартных внутренних ощущений сейчас категорически нет времени. Если диссертация Торпа — фальшивка, нужно выяснить, есть ли вообще хоть капля правды в его личном деле. Самым лучшим вариантом кажется позвонить напрямую в университет Сорбонны, представиться работником отдела кадров и постараться выяснить у болтливых французов, что им известно о загадочном профессоре, но сегодня как назло воскресенье. Придётся подождать до завтрашнего дня. И постараться за это время отыскать что-нибудь ещё.

Напряжённо прислушиваясь, не донесётся ли из прихожей скрежет ключа в замочной скважине, Аддамс наугад вынимает из шкафа другую коробку и усаживается на край кровати, поставив её на колени. Внутри обнаруживается разного рода барахло — несколько дисков со старым артхаусным кино, парочка блокнотов с карандашными набросками и серия почти одинаковых полароидных снимков, изображающих Торпа рядом с какой-то девушкой.

Уэнсдэй без особого энтузиазма просматривает маленькие фотокарточки одну за одной. Профессор на них выглядит гораздо моложе нынешнего возраста и уж точно гораздо беззаботнее — нет привычного хитрого прищура в уголках тёмно-зелёных глаз, нет ироничной кривоватой усмешки. Темноволосая девица довольно улыбается, весело кривляется на камеру, буквально висит у него на шее, а на последнем снимке демонстрирует левую руку с кольцом на безымянном пальце. Тонкий золотой ободок с небольшим аккуратным камнем в бриллиантовой огранке — кольцо явно помолвочное.

Хм. А это уже любопытно.

Выходит, Торп был женат?

Но никаких сведений о супруге в личном деле не упоминалось. Впрочем, это ничего не значит — достоверной информации в этом документе явно немного, одна сплошная фикция.

А значит, вполне может статься, что он даже не в разводе. Не самое приятное осознание. Но не такое критичное, как то, что она регулярно спит с потенциальным маньяком.

Недовольно нахмурив брови, Аддамс поворачивает снимок под разными углами, словно таинственная невеста профессора может ответить на множество вопросов, роящихся в голове. Интересно, где сейчас эта женщина? Знала ли она тогда, что принимает предложение руки и сердца от серийного убийцы? Жива ли она вообще?

Потянувшись за телефоном, Уэнсдэй открывает камеру и делает несколько фотографий полароидного снимка — можно будет воспользоваться программой поиска по лицу.

Продолжать обыск квартиры рискованно.

Она не имеет ни малейшего представления, сколько времени потребуется Торпу, чтобы совершить пробежку и отправить машину в сервис. Вполне возможно, что он уже поднимается в лифте. Пора заметать следы.

Аккуратно сложив содержимое коробки обратно и вернув её на законное место, Аддамс покидает спальню и устраивается на диване, открыв на телефоне сайт университета Сорбонны. Пролистывает страницу до раздела контактов и сохраняет номер отдела кадров. Благо, разница во времени между Бостоном и Парижем составляет шесть часов — а значит, звонить туда можно уже сегодня ночью.

Едва слышный скрежет ключа в замке подтверждает недавние опасения, и Уэнсдэй невольно выдыхает с облегчением, что успела вовремя убраться из спальни. Она машинально подбирает ноги под себя и откидывается на спинку дивана, стараясь принять максимально непринуждённую позу. Но расслабиться трудно — особенно теперь, когда она точно знает, что преподавателем этот человек не является.

Пока он медленно проходит в гостиную, на ходу стягивая объемную футболку и демонстрируя свою коронную ничего не выражающую улыбку, Аддамс всеми силами старается дышать ровнее, чтобы ничем не выдать волнения.

Её лицо остаётся тотально бесстрастным, но разум атакует множество тревожных мыслей.

Угрозы под дверью их комнаты с вероятностью в девяносто девять процентов были делом его рук. А значит, Торп прекрасно знает про расследование. Но почему он до сих пор не попытался её убить? Предпочитает вдоволь наиграться в кошки-мышки? Или есть какая-то другая причина?

— Не скучала тут? — спрашивает он, обернувшись у дверей ванной комнаты.

— Нисколько, — она выдавливает слабое подобие улыбки, с наигранной небрежностью накручивая на палец смоляную прядь. — Читала книгу в телефоне.

— Должно быть, интересная книга, — Ксавье переводит пристальный взгляд на осколки разбитой чашки, слетевшей со стола во время очередного акта грехопадения. Oh merda, она ведь совсем забыла их убрать.

— Очень. Она о том, как девушка по незнанию вышла замуж за серийного убийцу, — столь откровенная провокация крайне рискованна, но Аддамс чертовски хочется увидеть хоть какую-то искреннюю эмоцию на равнодушном лице профессора. Если он хочет сыграть в игру, так тому и быть. Но пусть не думает, что лишь ему одному известны правила. — Но пока не знаю, чем закончится. Наверное, он и её убьёт.

— Наверное, — проклятый Торп и бровью не ведёт. Какое поразительное самообладание. — Некоторые девушки бывают очень наивны и по незнанию ввязываются в опасные дела.

— Хорошо, что не все такие, — она рефлекторно косится на обеденный стол, на котором лежат ножи с вилками, и на всякий случай прикидывает расстояние. Что ж, добежать в случае чего она успеет.

— Хорошо, — совершенно спокойно подтверждает он, а потом внезапно меняет тему. — В сервисе сказали, что твою машину починят в лучшем случае к концу недели. Я оставил им твой номер телефона, они должны перезвонить и уточнить стоимость.

— Спасибо, ты очень мне помог, — кивает Уэнсдэй, не испытывая и сотой доли признательности. Нет никакой гарантии, что серийный маньяк не доплатил своим дружкам в автомастерской, чтобы они испортили тормоза или вроде того. Нужно будет особенно тщательно проверить машину после так называемого ремонта.

— Я собираюсь принять душ и поехать по делам в город. Отвезти тебя в общежитие?

Вот и оно.

До этого момента она никак не могла понять внезапного рвения профессора помочь с машиной, а теперь всё стало ясно как белый день. Пазл складывается идеально — глубокой ночью все обитатели дома спали, и никто не видел, как они приехали сюда. В последний раз её видели на вечеринке за многие километры от Юг-Рассел-Стрит, откуда она уехала посреди ночи в плохую погоду. А теперь её машина в неизвестной автомастерской, где несчастный Мазерати уже наверняка разбирают на запчасти. И теперь Торпу ничего не стоит отвезти её в укромное место, чтобы учинить расправу — и полиция никогда в жизни не сможет установить верную взаимосвязь между её таинственным исчезновением и благопристойным преподавателем с идеальной репутацией. Конечно, есть ещё Энид, которая знает о их запретной связи… Но вряд ли маньяк оставит в живых такого важного свидетеля.

Умно. Надо отдать ему должное.

Все эти размышления проносятся в её голове за считанные секунды, пока шестерёнки в мозгу вращаются с бешеной скоростью, подбирая наиболее выгодную линию поведения. Отказываться нельзя — иначе фальшивый профессор может напасть прямо сейчас, и далеко не факт, что она сумеет с ним справиться голыми руками.

— Договорились, — Аддамс снова изображает благодарную улыбку, отчаянно надеясь, что её мимика не напоминает хищный оскал.

— Тогда я быстро, — и в ту же секунду Торп поспешно скрывается за дверью ванной.

Уэнсдэй молниеносно подскакивает на ноги и стремглав бросается в прихожую — вот только из всей её одежды там стоят только насквозь промокшие массивные ботинки. Шорты она сняла уже в ванной, а рубашки и вовсе нигде не видно. Впрочем, наплевать. Она наугад подхватывает с вешалки огромную кожаную куртку с заклёпками и всовывает босые ноги в ботинки, не тратя время, чтобы их зашнуровать.

Дверь ожидаемо оказывается заперта на оба замка — один из них открывается поворотом язычка изнутри, но для второго нужны ключи, которых в зоне видимости не обнаруживается. Ещё несколько драгоценных секунд уходит на то, чтобы бегом вернуться в гостиную и быстро обыскать ящики комодов. Благо, в самом нижнем обнаруживается набор канцелярских скрепок.

Замок поддаётся не с первого раза — тонкие скрепки оказываются слишком мягкими для прочного механизма и мгновенно гнутся, не сумев исполнить своего предназначения. Аддамс торопливо распрямляет проклятые скрепки подрагивающими пальцами, а потом скручивает их между собой. И едва успевает вставить нехитрую конструкцию в замочную скважину, как шум воды в ванной стихает.

Oh merda. Затаив дыхание, она осторожно поворачивает скрепки до упора — и наконец раздаётся долгожданный тихий щелчок открывшегося замка. У неё вырывается вздох облегчения, а в следующую секунду Уэнсдэй рывком распахивает дверь и бегом выскакивает в коридор.

Ждать лифт нет времени — электронное табло над металлическими створками показывает, что лифт находится на третьем этаже, поэтому она быстрым шагом устремляется к лестнице, на ходу открывая приложение заказа такси.

Вот с адресом возникает заминка. Если Торп сумел дважды проникнуть в общежитие, чтобы оставить послание под дверью, ему не составит труда сделать это и в третий раз. Нет, вернуться в кампус сейчас — всё равно что подписать себе смертный приговор.

Аддамс больше не питает фальшивых иллюзий относительно намерений этого человека. И потому вбивает в строку пункта назначения первый пришедший на ум отель.

Когда она усаживается на заднее сиденье канареечно-жёлтого Форда и слишком громко хлопает дверью, водитель мгновенно обращает на неё заинтересованный взгляд.

Ах да, нормальные люди ведь не выскакивают на улицу в непомерно огромной кожанке поверх мужской футболки. И не озираются по сторонам с таким встревоженным видом, будто за ними гонится разъярённый зверь.

— Мисс, с вами всё в порядке? — участливо спрашивает немолодой мужчина, протягивая Уэнсдэй непочатую бутылку воды.

— Нажмите на газ, чёрт возьми, — она награждает водителя ледяным взглядом исподлобья и плотнее запахивает куртку на груди, скрывая убогий наряд под ней.

— Если вас кто-то обидел, я могу вызвать полицию… — скудоумный кретин никак не желает уняться и засунуть в задницу свою неуместную заботу. — Или может быть…

— Делайте свою работу молча, — шипит Аддамс сквозь зубы, то и дело оглядываясь на подъездную дверь высотки.

Таксист наконец умолкает, возвращает воду в подстаканник и перемещает ногу на педаль газа. Автомобиль плавно трогается с места, а Уэнсдэй устало откидывается на сиденье, ощущая, как сердце лихорадочно бьётся в груди, словно загнанная в клетку птица.

Но идея с полицией вовсе не кажется бредовой. Если Торп и вправду серийный маньяк — в чём она уже практически не сомневается — он непременно должен оказаться за решёткой.

Вот только что она скажет в полиции?

Шериф потребует доказательства, а ей совершенно нечего предоставить. Поддельная диссертация ещё ничего не значит, а всё остальное — просто домыслы, не подкреплённые реальными уликами. Этого даже не хватит, чтобы профессора заключили под стражу. Он останется на свободе и успеет добраться до неё прежде, чем копы нароют что-то существенное. Если нароют вообще. Ведь за целый год расследование по делу Мартен не сдвинулось ни на йоту.

Нет, так дело не пойдёт.

Нужно добыть весомые доказательства.

И начать следует со звонка в университет Сорбонны. Вот только придётся запастись терпением на целый день.

В воскресенье дороги практически свободны от пробок — уже через двадцать минут Форд останавливается на парковке напротив чёрной вывески Boston Park Plaza. Здание отеля, отделанное светлым камнем и увенчанное флагом Соединённых Штатов, выглядит относительно приемлемо — особенно учитывая, что оно было выбрано и забронировано буквально за считанные секунды, пока она бегом спускалась по лестнице.

Пару минут спустя, когда Уэнсдэй уже стоит напротив стойки ресепшена и терпеливо дожидается, пока администратор отыщет в компьютере номер бронирования, телефон в кармане начинает подавать признаки жизни.

Разумеется, звонит Торп.

Она равнодушно сбрасывает звонок, не желая слушать очередную тщательно отрепетированную ложь — но следом приходит сразу несколько сообщений:

Немедленно возьми трубку. Ничего не собираешься объяснить?

Какого чёрта ты вытворяешь?!

Что ты сделала с моей дверью?! Ключи лежали в прихожей, на кой хрен ты раскурочила замок?!

Аддамс, живо ответь. Это несмешно.

Какой трогательный драматизм.

И какая впечатляющая актёрская игра.

Она сбрасывает очередной вызов и без колебаний заносит его номер в чёрный список.

Настало время поставить крест на всём этом дерьме и наконец перейти к решительным действиям. Преступник должен сидеть в тюрьме — и она приложит максимум усилий, чтобы это произошло как можно скорее.

Получив ключ-карту от номера, Уэнсдэй не торопится подниматься на нужный этаж, здраво рассудив, что сначала нужно сменить убогий внешний вид на более приемлемый.

Благо, в шаговой доступности от отеля обнаруживается несколько бутиков. Переодевшись прямо в примерочной в простые чёрные джинсы и свитер с высоким горлом, она безо всякого сожалениявыбрасывает футболку и куртку Торпа в ближайший мусорный бак.

Несмотря на напряжённость создавшейся ситуации, погода слегка смягчает мрачное настроение — пронизывающий осенний ветер пробирает до костей, а свинцово-серые облака скрывают омерзительный солнечный диск, и Аддамс решает немного прогуляться, чтобы привести в порядок спутанные мысли.

Прихватив с собой тройную порцию эспрессо, она пешком доходит до Бостон Паблик Гарден и устраивается на первой попавшейся лавочке. Медленно потягивает обжигающе горячий крепкий кофе, равнодушно наблюдая за редкими прохожими, и погружается в размышления.

Oh merda, она совсем позабыла про Энид — соседка ведь планирует вернуться в общежитие сегодня вечером и даже не подозревает, что её там может поджидать чокнутый маньяк. Срочно нужно её предупредить.

Синклер снимает трубку только после третьего звонка подряд — голос на том конце провода звучит совсем сонно, несмотря на то, что время уже близится к одиннадцати утра. Ничего удивительного, учитывая, в каком анабиозном состоянии она находилась вчера.

— Уэнсди? Зачем ты будишь меня в такую рань? — неразборчиво бормочет блондинка, поминутно зевая. — У меня жуткое похмелье, давай я перезвоню тебе позже…

— Нет, это срочно, — Аддамс решительно её перебивает. — Слушай меня очень внимательно и не задавай вопросов. Ты не должна возвращаться в город, пока я не скажу.

— Что? — непонимающе переспрашивает Энид, и хотя Уэнсдэй не может видеть её лица, но прекрасно представляет, как соседка растерянно хлопает своими огромными небесными глазами. — В чём дело?

— Это не телефонный разговор, — лучше ничего не объяснять, иначе чрезмерно впечатлительная блондинка непременно поднимет панику и всё испортит. — Просто останься за городом ещё на день-другой. Прогулов у тебя и так более чем достаточно, ещё несколько пропущенных занятий особой роли не сыграют. Я всё решу и перезвоню тебе.

— Но, Уэнсди…

— Даже не пытайся спорить, — она уже нащупывает кнопку блокировки, чтобы завершить диалог, но следующая фраза Синклер вмиг заставляет её передумать.

— Я уже в городе, — виновато сообщает Энид на уровне едва различимого шёпота. — Я вчера прислушалась к твоему совету и уже хотела позвонить Аяксу, но он позвонил мне сам, представляешь? Он забрал меня, ну и…

Oh merda. Блондинка вполголоса бормочет что-то ещё — кажется, восторженно шепчет, что Петрополус дождался её совершеннолетия подобно благородному рыцарю и страстное грехопадение наконец-то состоялось, — но Уэнсдэй почти её не слушает.

Вот и вторая часть пазла. Внешне безобидный Аякс явно в сговоре со своим дружком-преступником и успешно заманил в свои сети второго важного свидетеля. Сердце Аддамс невольно пропускает удар, а мгновением позже заходится в бешеном тахикардичном ритме от осознания, что ужасающе наивной Ниди грозит смертельная опасность, о которой та даже не подозревает.

— Слушай меня очень внимательно, — чеканит Уэнсдэй в трубку твёрдым безапелляционным тоном. — Просто отвечай «да» или «нет» без лишних комментариев. Аякс сейчас рядом?

— Да, — взволнованно шепчет Синклер и тут же игнорирует инструкции, добавив. — Но он спит.

— Отлично, — она выдыхает с небольшим облегчением. — Ты сможешь быстро собраться и уйти оттуда? Так, чтобы его не разбудить?

— Да… Думаю, да, — голос блондинки заметно дрожит, в интонациях отчётливо слышатся подступающие слёзы. — Ради всего святого, скажи мне, что происходит? Мне страшно…

— Живо возьми себя в руки, — Аддамс безжалостно обрывает неуместную паническую тираду. — Сейчас не время. Не клади трубку и делай, как я сказала. Быстро одевайся и выходи на улицу. Найди оживлённое место с большим количеством людей и смешайся с толпой. Если он будет звонить, не отвечай. И сама никому не звони. Я сейчас за тобой приеду, поняла?

— Да-да… Я поняла, — Энид тихо шмыгает носом, и на том конце трубки слышится неясный шорох — очевидно, она выбирается из постели.

Выждав ещё пару минут, чтобы убедиться, что сообщник маньяка не проснулся, Уэнсдэй смахивает вверх экран со звонком и открывает приложение для заказа такси. Благо, адрес Петрополуса она помнит наизусть — и уже через несколько секунд приходит оповещение, что ближайшая машина прибудет через четыре минуты к южному выходу из парка.

Когда она забирается на заднее сиденье подъехавшего автомобиля, в трубке снова раздаётся дрожащий голос насмерть перепуганной соседки.

— Я на улице, — сообщает Синклер, не переставая жалобно всхлипывать, и Аддамс выдыхает с невероятным облегчением уже в который раз за это бесконечное утро. — Тут через пару кварталов Старбакс, я иду туда.

— Никуда не уходи оттуда. Я уже еду, — Уэнсдэй сбрасывает звонок и убирает телефон в задний карман джинсов.

Нечеловеческий сердечный ритм понемногу унимается, а волнение постепенно утихает.

По крайней мере, Энид теперь в относительной безопасности, и очень скоро всё это закончится. Нужно только дождаться трёх часов ночи, позвонить в университет Сорбонны, чтобы окончательно убедиться, что там никогда не слышали о некоем профессоре Торпе — и можно будет обратиться в полицию.

Такси останавливается на переполненной парковке рядом со Старбаксом — растрёпанная Синклер, по-прежнему облачённая в идиотский маскарадный костюм, мгновенно забирается на заднее сиденье. Кукольное личико блондинки залито дорожками слёз вперемешку с тушью, но в светло-голубых глазах горит яростная решимость — и она сходу пускается в атаку.

— Уэнсдэй Фрайдей Аддамс! — соседка с недюжинной силой вцепляется в локоть Аддамс и разворачивает к себе, заставляя посмотреть ей в глаза. — Ты сию же секунду объяснишь мне, что за дерьмо тут происходит!

— А ты сама не догадываешься? — сердито огрызается Уэнсдэй, резким рывком сбрасывая руку блондинки, и понижает голос до шёпота, чтобы любопытный водитель ничего не услышал. — Твой Ромео в сговоре с Торпом. Неужели тебя нисколько не удивило, с какой такой стати он так неожиданно объявился, хотя вы решили взять паузу?

— Он сказал, что просто испугался разницы в возрасте! — горячечно возражает Энид, упрямо не желая принять очевидное. — А потом понял, что это всё не имеет значения, если мы действительно нравимся друг другу!

Она на секунду умолкает, недовольно нахмурив брови — а потом окидывает салон такси долгим растерянным взглядом.

— Уэнсди, а где твоя машина?

— Вот именно, — победно заключает Аддамс, раздражённо закатив глаза. — Твой Ромео вспомнил о тебе как раз в тот момент, когда я попала в аварию и попросила Торпа забрать меня с Сейлем Тернпайк. Забавное совпадение, не находишь? И очень удобное для них.

— Боже праведный… — окончательно утратив самообладание, Синклер прячет заплаканное лицо в дрожащих ладонях. — Нет, я не верю… Аякс не мог так поступить. Он не преступник… Мы с ним договорились провести весь день вместе, должны были съездить на конную ферму к его дедушке… Это же абсурд!

— Нет никакой фермы, Энид, — устало выдыхает Уэнсдэй, откинувшись на спинку сиденья. Очередные детали пазла складываются в единую цельную картину. — Перед тем, как я сбежала из квартиры Торпа, он предложил подвезти меня до кампуса. Они бы отвезли нас куда-нибудь подальше и просто убили. Держу пари, ты никому не сказала, куда и с кем сорвалась прошлой ночью.

— Некому было говорить, к тому моменту все уже жутко напились… — едва различимо подтверждает блондинка сквозь непрекращающиеся глухие рыдания.

— Вот видишь, как удобно, — Аддамс коротко кивает собственным мыслям, массируя кончиками пальцев болезненно пульсирующие виски. — Никаких свидетелей. Полиция не нашла бы следов.

По прибытии в отель Энид с порога бросается к мини-бару и выуживает оттуда огромную бутыль шотландского виски. Яростно откручивает крышку зубами и отбрасывает в сторону — а потом заполняет пузатый рокс на два пальца и опустошает одним большим глотком, закашлявшись от сорокоградусной крепости. Уэнсдэй суёт ей в руки плитку горького шоколада, а немигающий взгляд угольных глаз невольно падает на початую бутылку. И хотя она твёрдо убеждена, что алкоголь необратимо уничтожает нейронные связи в головном мозгу, нервное напряжение настолько велико, что Аддамс тянется к виски и щедро отпивает прямо из бутылки. Терпкая жидкость жжёт горло своей крепостью, но прямо сейчас ей тотально наплевать — их обеих ждут мучительные часы ожидания перед последним решающим шагом, так почему бы не скоротать их в приятном алкогольном дурмане?

К моменту, когда за широким французским окном сгущаются мягкие осенние сумерки, Синклер уже спит, развалившись прямо в одежде посреди огромной неразобранной кровати. Но Аддамс не может заснуть.

Тяжёлые мысли ворочаются в голове подобно противно склизким медузам, выброшенным на отмель во время шторма — и даже убойная доза виски не смогла этого исправить.

Она ощущает странное иррациональное опустошение, что непродолжительное в общем-то расследование движется к своему закономерному завершению. Триумфа почему-то нет. Гордости за то, что ей удалось обыграть серийного маньяка — тоже.

Впрочем, гордиться пока нечем.

Профессор всё ещё на свободе.

Она почти не чувствует опьянения — и, промаявшись ещё пару часов в мучительном ожидании, решает спуститься в лобби.

На первом этаже отеля практически никого нет, если не считать пожилой дамы с чемоданом, которая поминутно сверяется с наручными часами — наверное, ждёт такси до аэропорта. Заказав тройную порцию эспрессо со льдом, Уэнсдэй бесцельно меряет просторный вестибюль широкими шагами, сунув руки в карманы джинсов. Мандраж скручивает внутренности в неприятный тугой узел, стрелки на циферблатах настенных часов ползут невыносимо медленно, и Аддамс невольно задумывается — а что, если она ошибается? Что, если всё это время она шла по неверному следу, неосознанно подтасовывая имеющиеся доказательства в пользу своей главной версии?

Прямых улик ведь как не было, так и нет.

Лагерь, фальшивая диссертация, странное поведение профессора — всё это нельзя привязать к реальному уголовному делу.

Как знать, вдруг он сорвался к ней на помощь в три часа ночи вовсе не потому, что это был коварный план по уничтожению лишних свидетелей? Люди ведь поступают подобным образом и в других случаях. Например, когда… Нет. Нельзя думать о Торпе в таком ключе. Это неправда. Уэнсдэй усилием воли отгоняет непрошеные мысли.

Спустя бесчисленное количество времени часы с табличкой «Париж» наконец начинают показывать девять утра. Аддамс усаживается в мягкое светлое кресло в самом дальнем углу и делает несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом решительно достаёт из заднего кармана телефон и пролистывает список контактов до номера университета Сорбонны.

Что ж, вот и настал момент истины.

— Bonjour, département des ressources humaines de l’Université Paris Sorbonne, — звучит приветливый женский голос на том конце провода. — Comment puis-je vous aider?{?}[Здравствуйте, отдел кадров Парижского университета Сорбонны. Чем могу вам помочь?]

— Bonjour, je m’appelle Melanie Walter, — она заблаговременно разузнала имя подходящего сотрудника. Вот только во французском Уэнсдэй особо не сильна. Приходится делать длинные паузы между словами, чтобы сформулировать правильную фразу. — Je suis du département des ressources humaines de Harvard. Puis-je parler à quelqu’un qui connaît l’anglais?{?}[Здравствуйте, меня зовут Мелани Уолтер. Я из отдела кадров Гарварда. Могу ли я поговорить с кем-нибудь, кто знает английский?]

— Bien sûr, une minute, Mademoiselle,{?}[Конечно, одну минуту, мисс.] — повисает непродолжительная пауза, смутно слышится неясная возня, а полминуты спустя в трубке раздаётся голос мужчины с сильным акцентом. — Доброе утро, мисс Уолтер. С вами говорит Пьер Гаррель. Чем я могу вам помочь?

Аддамс успевает запоздало подумать, что французов может смутить, что звонок поступил в три часа ночи по бостонскому времени — но отступать уже поздно. Тем более, что пока диалог идёт как по маслу.

— Ваш бывший сотрудник подал своё резюме для устройства на работу в Гарвард, — невозмутимо сообщает она, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. — Но тут небольшая неточность с датами. Могу я уточнить у вас конкретные сроки?

— Мисс, для этого нужно подать официальный запрос в канцелярию, — мягко, но решительно отрезает мужчина. — Направьте соответствующее сообщение на нашу электронную почту, она указана…

— Прошу прощения, Пьер, — из многочисленных пособий по психологии Уэнсдэй известно, что гораздо проще расположить человека к себе, если обращаться к нему по имени. — Официальный запрос займёт слишком много времени, а мне необходимо уточнить совсем небольшую деталь. Всего-навсего пару дат. Не думаю, что это может быть серьёзной проблемой.

— Мисс Уолтер… — возражает собеседник, но в его голосе отчётливо угадывается тень сомнения. Отлично, нужно только ещё немного надавить на совесть.

— Поймите, Пьер. Я работаю здесь совсем недавно и очень волнуюсь за свою карьеру, — всё-таки солидная доза виски не прошла даром, развязав ей язык, что сейчас весьма кстати. Приходится совершить над собой усилие, чтобы придать интонациям оттенок беспокойства. — Мне хотелось бы исполнять свою работу как можно лучше. Это ведь не отнимет у вас много времени, а мне очень поможет.

— Ладно, хорошо, — мужчина на том конце провода сдаётся позорно быстро, и Уэнсдэй не может сдержать едва заметной победной усмешки. — Как имя сотрудника?

— Ксавье Торп, — с готовностью сообщает она. — Он преподавал у вас историю искусств. Мне нужно уточнить, с какого года по какой это было.

— Одну минуту, мисс… — слышится негромкое клацанье компьютерных клавиш, и на несколько томительных минут в трубке повисает тишина. Аддамс невольно задерживает дыхание, вцепившись ногтями в мягкий подлокотник кресла и ощущая, как в висках гулко стучит стремительно нарастающий пульс. А потом Пьер вновь начинает говорить. — Должно быть, это какая-то ошибка, мисс. В нашей базе данных такой сотрудник не значится.

Вот и всё. Финальная деталь ложится на середину пазла, идеально встраивается в паутину лжи и обмана, которую создал вокруг себя фальшивый профессор. Но через несколько часов, когда над горизонтом взойдёт солнце, она отправится прямиком в полицейский участок — и тогда капкан на его ноге захлопнется.

Туше. Шах и мат. Флеш Рояль.

Но триумфа от победы Уэнсдэй по-прежнему не чувствует — только иррациональную катастрофическую усталость и противную головную боль от выпитого алкоголя.

Пожалуй, стоит просто поспать.

До самого утра она ворочается в постели, то и дело отпихивая Синклер на противоположную сторону кровати — соседка невнятно бормочет что-то сквозь сон и с ужасающим упрямством пытается придвинуться ближе. Чёрт бы побрал её невыносимую тактильность даже в бессознательном состоянии.

С поистине титаническим трудом Аддамс удаётся задремать только под утро, но уже через пару часов оглушительно громкая трель будильника на телефоне безжалостно вырывает её из объятий Морфея.

Ощущая непривычную разбитость, Уэнсдэй вяло поднимается с постели и бредёт в ванную — но даже ледяной душ не спасает от проклятой головной боли и идиотского чувства странной опустошённости.

Oh merda, ну что за бредовые мысли?

Все эти недели она шла к своей цели с таким рвением, раз за разом соглашалась на сомнительную сделку с собственной совестью, допуская главного подозреваемого в тщательно оберегаемые личные границы — а теперь чувствует себя как в пять лет, когда родители на Рождество подарили вместо полноценного набора для вскрытия всего-навсего пару незаточенных скальпелей.

Тщательно расчесав волосы и собрав их в одну свободную французскую косу, Уэнсдэй упирается обеими руками в столешницу ванной и долго стоит напротив зеркала, разглядывая собственное отражение. Рациональное мышление нисколько не сомневается в правильности её намерений пойти в полицию, но какая-то крошечная и не самая благоразумная часть сознания робко шепчет, что, возможно, нужно подыскать побольше весомых доказательств — как знать, вдруг прямо сейчас она собирается выдвинуть такие серьёзные обвинения против невиновного человека? За подобные деяния Торпу однозначно светит пожизненное.

Oh merda, неужели она всерьёз не доверяет сама себе? Какая несусветная глупость.

Разозлившись на проявление неуместной слабости, Аддамс решительно отходит от зеркала и возвращается в общую комнату.

— Куда ты? — болезненно бледная Энид обращает на неё тоскливый взгляд, обеими руками обнимая большую подушку с вышитой эмблемой отеля. Судя по покрасневшим глазам с лопнувшими капиллярами, она уже успела начать своё утро с очередной порции рыданий.

— В полицию, — бескомпромиссно заявляет Уэнсдэй, направляясь к выходу из номера.

— Ты точно уверена? — робко переспрашивает блондинка, которая совсем недавно старательно убеждала её в необходимости заложить Торпа копам. Поразительно, какими слабыми людей делает привязанность. Всего одна ночь в объятиях Ромео — и наивная дурочка уже начинает сомневаться в его причастности. — Может, пока не стоит говорить им про Аякса? Вдруг он ничего не знал?

— Если бы я не позвонила тебе вчера, ты бы уже лежала где-нибудь в парке в отдельных пакетах, — безжалостно отрезает Аддамс, испытывая колоссальное раздражение от невыносимой слабохарактерности соседки.

И быстро покидает номер, не желая больше слушать бессмысленные слезливые речи.

За Синклер она почти не беспокоится — та всегда отличалась ветреностью по части бестолковых романтических чувств. Не пройдёт и месяца, как она снова будет без умолку трещать об очередной любви всей своей жизни. В самом крайнем случае, ещё раз запишется на полный курс у психолога.

Несмотря на ранний час, полицейский участок забит людьми — какая-то грузная дама громогласно сокрушается, что у неё украли кошелёк на станции метро, другая женщина неопределённого возраста и помятого вида прикладывает салфетку к разбитому носу, молодой паренёк в яркой бейсболке слёзно уверяет, что какого-то Тревиса арестовали по ошибке… Oh merda, какой ужасающий бардак.

Но Уэнсдэй категорически не намерена топтаться в ожидании своей очереди — улучив момент, она ловко проскальзывает к двери с табличкой «шериф Галпин» и без стука вламывается в кабинет. Немолодой мужчина в форменной куртке и с двухдневной щетиной на суровом вытянутом лице мгновенно обращает на неё недовольный взгляд. Судя по всему, большую часть внешних черт Тайлер унаследовал вовсе не от него.

— Что Вам, мисс? — сухо бросает он, не утруждая себя приветствием.

— Вы расследуете дело о пропаже студенток в Гарварде, — разумеется, это не вопрос, а утверждение. Аддамс прикрывает за собой дверь и усаживается на стул напротив стола шерифа, заваленного множеством папок. — У меня есть важная информация по этому поводу.

— Откуда такая осведомлённость? — Галпин-старший ничем не выказывает интереса, даже напротив — вальяжно откидывается на спинку мягкого кресла, закинув за голову сцепленные в замок руки. Уэнсдэй мгновенно охватывает интуитивная неприязнь к этому человеку, но усилием воли она удерживает себя от рвущейся наружу колкости.

— У меня свои источники информации, — лаконично отзывается она, небрежно ткнув пальцем стоящий на столе маятник Ньютона. Блестящие серебристые шары начинают ритмично ударяться друг о друга с негромким звоном. — Я знаю имя преступника.

— Вот как? — снисходительно хмыкает шериф, неприятно осклабившись. — И откуда же?

— Я успешно провела собственное расследование, пока Вы просиживали штаны в своём кабинете, — реакция Галпина вызывает неуклонно нарастающее раздражение, и реплика получается слишком ядовитой. Впрочем, плевать. Ей не нужно расположение этого человека. Только его профессиональное содействие. — В университете есть человек, который притворяется преподавателем, но на деле таковым не является. У него поддельное личное дело и фальшивая диссертация.

— Мисс, вы пришли заявить по поводу подделки документов или по поводу пропажи людей? — с неприкрытым сарказмом уточняет шериф, подозрительно сузив выцветшие голубые глаза.

— И то, и другое, — невозмутимо отзывается Уэнсдэй, наградив собеседника ледяным взглядом исподлобья. — Его зовут Ксавье Торп.

— Вы осознаёте серьёзность выдвинутых обвинений? — Донован наконец подаётся вперёд, демонстрируя хоть малую долю заинтересованности в диалоге. — Имейте в виду, если Вы просто решили оболгать преподавателя за плохую оценку или что-нибудь ещё, дача ложных показаний также карается законом Соединённых Штатов.

Oh merda, да он издевается.

Даже не пытается скрыть, что принимает её за бестолковую малолетнюю идиотку.

Аддамс едва не скрипит зубами от острейшего раздражения. Но деваться некуда.

— Разумеется, осознаю, — шипит она почище разъярённой гадюки. — Вы собираетесь что-то предпринять или будете продолжать сидеть тут, как делали это весь прошлый год?

— Хорошо, мисс, — Галпин вздыхает с таким сокрушенным видом, будто весь диалог чертовски его утомляет. — У Вас есть какие-нибудь доказательства?

— Разумеется, — ей хочется добавить, что поиск доказательств вины преступника — прямая профессиональная обязанность шерифа, но Уэнсдэй благоразумно сдерживается. — В его личном деле указано, что он работал в университете Сорбонны, но такой сотрудник в их базе не числится. Кандидатская диссертация поддельная, и несколько лет назад он был в одном лагере с пропавшими девушками.

— Нет, Вы меня не поняли, — шериф отрицательно качает головой и вскидывает руку, словно призывая её умолкнуть. — У Вас есть доказательства того, что мистер Торп причастен к исчезновению двух студенток?

Диалог неизбежно заходит в тупик.

Теперь Уэнсдэй начинает понимать, что имела в виду Йоко, когда сказала, что старый козёл отказался расследовать угрозы, которые получала Дивина незадолго до исчезновения.

— Вы уже однажды пустили всё на самотёк, — она решает достать из рукава последний имеющийся козырь. — Никогда не задумывались, что могли бы предотвратить второе исчезновение, если бы вовремя отреагировали? Она ведь приходила к вам, верно? Спокойно спите ночами после такого?

— Мисс, душещипательными речами меня не пронять. Я признаю только факты, а их у Вас, будем откровенны, нет, — Галпин совершенно спокойно пожимает плечами. — Вы приходите сюда и выдвигаете громкие обвинения, не подкрепляя их никакими существенными доказательствами. Подделку документов мы проверим, но на этом всё. У меня нет никаких оснований полагать, что мистер Торп причастен к пропаже мисс Мартен и мисс Флоренс. До свидания.

Аддамс впивается в шерифа тяжёлым немигающим взглядом — но он остаётся тотально невозмутимым, сосредоточив своё внимание на ближайшей открытой папке.

Она прекрасно видит, что его глаза даже не двигаются — проклятый Галпин не читает, а просто-напросто пытается от неё отделаться.

Что ж, придётся пойти ва-банк и добыть более весомые доказательства, после которых он уже не сможет так небрежно от неё отмахнуться.

Уэнсдэй решительно поднимается из-за стола и направляется к выходу — но шериф окликает её у самых дверей, словно угадав роящиеся в её голове намерения.

— И да, мисс Аддамс… — его насмешливый хрипловатый от курения голос раздражает до зубного скрежета. Настолько, что Уэнсдэй даже не сразу осознаёт, что Галпин назвал её по фамилии, хотя она не представлялась. — Настоятельно советую Вам не вмешиваться в дела полиции. И не впутывать в них Тайлера. В следующий раз кража материалов дела не сойдёт с рук ни ему, ни Вам.

Oh merda, ну разумеется, сынок шерифа безбожно раскололся перед суровым папашей. Поэтому и не взял трубку позапрошлой ночью. Поэтому и не потрудился перезвонить наутро.

Глупо было ему доверять. Очередное доказательство, что доверять в этом мире можно исключительно себе.

Так она и поступит.

Сообщники в расследовании ей больше не нужны — от них одни проблемы.

Нужно действовать в одиночку и максимально быстро — сыграть на опережение и добыть веские доказательства вины Торпа, прежде чем он доберётся до неё.

А если не знаешь, с чего лучше будет начать — всегда начинай с самого начала.

Двухэтажный дом, выкрашенный местами облупившейся краской уродливого голубого цвета, встречает её наглухо зашторенными окнами. Газон по-прежнему завален мусором, опавшими сухими листьями и стопками газет, которые никто не забирает уже несколько недель — снаружи жилище матери Торпа выглядит так, будто люди не посещали его уже давно, но Уэнсдэй интуитивным чутьём ощущает, что это неправда. Всё неспроста. Профессор смело впустил её в свою квартиру лишь по одной простой причине — там не было ничего стоящего. Всё здесь. Все доказательства его вины, все проявления его скрытой натуры маньяка — в этих стенах, за этими пыльными окнами, за этими нелепыми занавесками в мелкий цветочек.

Наспех оглянувшись по сторонам и не обнаружив случайных свидетелей, она без тени сомнений хватает с увядшего газона увесистый булыжник и запускает прямиком в окно. Раздаётся звон бьющегося стекла, и одна из створок разлетается на мелкие осколки. Приходится немного повозиться, чтобы вытащить остатки разбитого стекла из хлипкой деревянной рамы — а потом Аддамс уверенно просовывает руку в образовавшееся отверстие и нащупывает замок в нижней части окна.

Рама медленно ползёт вверх — ещё раз осмотревшись вокруг, Уэнсдэй упирается ногой в невысокий фундамент и быстро забирается внутрь дома, с которого началась цепочка странных событий последних недель.

Несмотря на внешнее запустение, внутри царит педантично идеальный порядок — ни миллиметра пыли ни на одной из горизонтальных поверхностей. Похоже, это место посещали гораздо чаще, чем казалось изначально. Стараясь ступать как можно тише и невольно затаив дыхание, Уэнсдэй пересекает просторную прихожую и сворачивает на кухню.

На первый взгляд, всё выглядит совершенно обычно, но… На кухонном островке лежит увесистая папка, раскрытая на середине.

Аддамс подходит ближе — и почти не удивляется, когда видит несколько фотографий Дивины и отсканированные выдержки из её медицинской карты. Медленно перелистывает страницу за страницей, даже не стараясь особо вчитаться — и без того кристально ясно, что здесь собрана вся биография обеих пропавших девушек вплоть до самых ранних лет.

Интересно, что теперь скажет чёртов шериф Галпин?

— Уэнсдэй, Уэнсдэй… — вкрадчивый тягучий голос позади заставляет её инстинктивно вздрогнуть и резко обернуться.

Фальшивый профессор стоит в дверном проёме, вальяжно скрестив руки на груди и прислонившись плечом к косяку — на его лице каменной маской застыло привычное снисходительное выражение, один уголок губ кривится в небрежной ироничной усмешке.

Очевидно, он ждёт, что она начнёт паниковать или бросится бежать. Как бы не так.

Страха Аддамс не испытывает — даже столкнувшись лицом к лицу с серийным маньяком, она совершенно не боится.

Шестерёнки в голове начинают вращаться с удвоенной скоростью, подкидывая наиболее подходящие варианты спасения.

— Нехорошо вламываться в чужие дома, Уэнсдэй, — Торп произносит её имя какой-то особенно ядовитой интонацией, словно испытывает искреннее наслаждение, что поймал в ловушку очередную жертву.

Вот только жертвой она никогда не была и не будет. Боковым зрением Уэнсдэй замечает слегка выдвинутый ящик кухонного островка — обычно в таких ящиках хранятся столовые приборы. Ножа или даже вилки будет вполне достаточно. Главное, успеть всадить их ему в глотку. Или в глаз. В сущности, это не так уж важно. Гордо вздёрнув подбородок, она делает будто бы случайный шаг в сторону, упираясь обеими ладонями в гладкую гранитную поверхность островка. Профессор не сводит с неё пристального взгляда, и Аддамс решает вступить с ним в диалог, чтобы выгадать время.

— Я так и знала. Знала, что всё это время это был ты, — бесстрастно сообщает она, продолжая по миллиметру двигаться влево, и очень скоро заветный ящик оказывается за спиной. Отлично. Теперь нужно незаметно его открыть. — Но зачем? Всегда хотела понять, как мыслят поехавшие психи.

— Если хочешь понять, как мыслят поехавшие психи, займись самоанализом, — криво усмехается Торп, скользнув долгим взглядом по её фигуре. — Кто вообще в здравом уме и твёрдой памяти добровольно трахается с серийным маньяком?

— Может быть, у меня такой фетиш, — едко парирует Аддамс, немного выдвинув ящик и запустив руку внутрь. Кончики пальцев мгновенно нащупывают холодное лезвие ножа. — Но это теперь уже не имеет значения.

Она машинально делает глубокий вдох, а в следующую секунду резко хватает нож и угрожающе выставляет руку прямо перед собой.

Но лжепрофессор не выказывает и тени волнения — только сокрушённо вздыхает, потирая переносицу двумя пальцами.

— Убери железку. Нарвёшься на поражение, — наставительно сообщает он.

— А ты подойди и проверим, — Уэнсдэй машинально напрягается, готовясь в любой момент отразить нападение. От резкого выброса адреналина все мышцы будто наливаются расплавленным металлом.

— Всё, мне надоели эти игры, — он утомлённо отмахивается от неё как от назойливого насекомого, а мгновением позже заводит руку за спину и вытаскивает оттуда пистолет. — Брось нож. Считаю до трёх, а потом стреляю. Раз.

— Можешь убить меня прямо сейчас, но далеко тебе не уйти, — и хотя от вида круглого чёрного дула, направленного прямо на неё, всё внутри холодеет, Аддамс категорически не намерена сдаваться. — Энид знает, где я. Она вызовет полицию, если я не вернусь через полчаса.

— Ты идиотка, Аддамс, — фальшивый профессор раздражённо возводит глаза к потолку. — И я не куплюсь на твой дешёвый блеф. Никто не знает, что ты здесь. Два.

— Тебе это с рук не сойдёт, — Уэнсдэй сопротивляется скорее по инерции, уже отчётливо понимая, что все пути отхода отрезаны. Но в голове никак не укладывается мысль, что она действительно может умереть вот так. Oh merda, это же нелепость.

— Какая клишированная фраза, — Торп снова издевательски усмехается. — Если честно, от тебя я ожидал большего. Три.

Оглушительно громкий выстрел на долю секунды закладывает уши.

А следом за ним позади Аддамс с грохотом разлетается на осколки что-то стеклянное — чёртов профессор снова обманул её, нарочно выстрелив мимо. Так и не почувствовав ожидаемой боли, она рефлекторно оборачивается на громкий звук и тем самым совершает фатальную стратегическую ошибку. В мгновение ока Торп оказывается рядом и грубо вцепляется в её запястье — с силой ударяет её рукой о гранитную столешницу, и спасительный нож выскальзывает из дрогнувших пальцев.

Он властно заламывает её руку за спину, крепко прижимая к островку всем телом и блокируя любую возможность пошевелиться.

— Ты действительно была права, Уэнсдэй, — шепчет он ей на ухо, задевая мочку горячими губами. — Я и правда не профессор.

========== Часть 11 ==========

Комментарий к Часть 11

Саундтрек:

Nina Chuba — Lips Shut

Приятного чтения!

— Я и так это знала, — зло цедит Аддамс сквозь плотно стиснутые зубы и невольно морщится от противного болезненного звона в ушах.

В висках неприятно шумит кровь, а низкий вкрадчивый голос фальшивого профессора доносится словно сквозь плотную толщу воды — выстрел в крохотном пространстве кухни прозвучал поистине громоподобно.

Однако звон в ушах сейчас является самой наименьшей из её проблем. Вряд ли на том свете ей пригодится острый слух.

Не желая так легко сдаваться в лапы старухи с косой, Уэнсдэй предпринимает инстинктивную попытку пнуть проклятого Торпа под колено. Но он ловко переступает с ноги на ногу, уходя из-под удара, и её массивный ботинок бестолково рассекает воздух.

Безусловные рефлексы и чисто животное стремление выжить любой ценой заставляют её продолжать бесплодные попытки освободиться. Аддамс резко дёргает обеими руками, неловко выворачивая собственные суставы до вспышки тянущей боли — но у противника поистине железная хватка.

— Прекрати брыкаться, идиотка, — угрожающе шипит Ксавье, прожигая её раздражённым неприязненным взором.

Болотная зелень радужки затянута чернотой расширившихся зрачков, отчего его взгляд кажется слегка безумным. Или не кажется. Вполне возможно, что он действительно не в своём уме — потому и похитил двух несчастных студенток.

Впрочем, какая теперь разница?

Она уже угодила в капкан.

— Пошёл нахрен, грёбаный ублюдок, — огрызается Уэнсдэй, ни на секунду не прекращая попыток освободиться.

Ей уже абсолютно наплевать, что бурное сопротивление может его окончательно взбесить. Возможно, это даже к лучшему — если Торп разозлится по-настоящему, есть шанс, что он прикончит её быстро.

Смерти Аддамс не особо боится.

А вот перспективы умирать медленно и мучительно — да. При одной мысли, что фальшивый профессор может запереть её в подвале без еды и воды, внутренности будто сковывает толстой коркой льда.

Нет, так дело не пойдёт.

Нужно действовать решительнее.

Резко подавшись вперёд, она ухитряется извернуться, приподняться на цыпочки и вцепиться зубами ему в шею — но не игривым лёгким укусом, как во время их бурных совокуплений, а самым настоящим — яростным, безжалостным и агрессивным. Торп негромко шипит от боли, и Аддамс мстительно сжимает челюсти ещё сильнее, ощутив во рту металлический привкус чужой крови.

— Совсем рехнулась?! — он наконец разжимает стальную хватку на ноющих хрупких запястьях и одним грубым толчком отшвыривает её прочь.

Не сумев удержать равновесия, Уэнсдэй отлетает в сторону на добрых полтора метра и позорно валится на пол, больно приложившись спиной и затылком о кухонный шкафчик.

От сильного удара на пару секунд темнеет в глазах — а когда зрение фокусируется, она вновь видит направленное на неё дуло пистолета. Oh merda, вот и конец.

Но умирать на коленях она не намерена, это слишком унизительно. Слишком жалко.

Поэтому Аддамс цепляется рукой за столешницу кухонного гарнитура и медленно поднимается на ноги, стараясь игнорировать пульсирующую боль в затылке.

— Ты наглухо поехавшая, — хмуро констатирует профессор, свободной рукой коснувшись своей шеи и стирая алые бисеринки крови, выступившие на месте яростного укуса.

— Зато я не похищаю людей, — колко отрезает Уэнсдэй. Приходится приложить немало усилий, чтобы голос прозвучал ровно и бесстрастно — но она никак не может отвести взгляд от чёрного дула, и сердце в груди предательски сжимается вопреки всем законам нормальной анатомии.

Интересно, это будет очень больно?

Куда он выстрелит? Сразу в лоб или сердце, чтобы она умерла мгновенно? Или в грудную клетку, чтобы она мучилась, захлёбываясь собственной кровью? А может, в живот?

Oh merda. Всю свою жизнь Аддамс философски относилась к смерти, будучи твёрдо убежденной, что это единственная неизбежная вещь. Ты можешь добиться небывалых высот, обрести бесчисленные богатства, положить к своим ногам весь мир — но однажды настанет момент, когда старуха с косой сожмёт костлявые пальцы на твоём горле, и деваться будет некуда. Но теперь… Когда она стоит посреди кухни убогого дома Торпов, выкрашенного уродливой голубой краской, Уэнсдэй вдруг понимает, что совсем не хочет умирать.

Не здесь. Не так. Не сейчас.

Она ведь так много не успела сделать.

Не стала всемирно известной писательницей, не побывала на всех шести континентах… да даже в Италию ни разу не съездила, постоянно откладывая путешествие на потом. И это только первое, что приходит на ум.

— Успокоилась наконец? — раздражённый голос фальшивого профессора вырывает её из пучины тягостных сожалений об упущенном.

Отчего-то он не торопится стрелять — и у Аддамс возникает нехорошее предчувствие, что лёгкая и быстрая смерть ей не светит.

Пока она лихорадочно раздумывает, каким образом можно спровоцировать его спустить курок, Ксавье тяжело вздыхает и потирает переносицу двумя пальцами, чуть обагрёнными разводами крови.

— Я не профессор, но и не маньяк, чёрт тебя дери. Можешь не верить, но я никого не похищал и не убивал, — внезапно говорит он со смутным подобием усталости в ровном тоне.

— Маньяк сказал бы тоже самое, — и хотя она слегка выбита из колеи столь неожиданной репликой, Уэнсдэй искренне недоумевает, с чего вдруг она должна поверить ему на слово.

— Я понимаю, — Торп коротко кивает головой в знак согласия и подозрительно щурит насыщенно-зелёные глаза. — Давай заключим сделку. Сейчас я уберу пистолет, а ты не выкинешь никакой несусветной дичи. Не будешь верещать и не попытаешься сбежать.

Аддамс презрительно фыркает.

Кратковременный липкий страх понемногу отступает, и в голове включается голос рационального мышления — как только он опустит пушку, у неё появится крохотный шанс успеть добежать до двери.

Один из ста, но лучше что-то, чем ничего.

Минуту назад у неё не было и этого.

Поэтому она дерзко вздергивает подбородок и с наигранной покорностью медленно поднимает вверх обе руки с раскрытыми ладонями.

— Договорились, — чеканит Уэнсдэй безэмоциональным голосом, стараясь не смотреть в сторону коридора, чтобы ничем не выдать своих намерений. Ещё никогда в жизни она не была так рада своему железобетонному самообладанию, позволяющему держать лицо даже в самых критических ситуациях.

— Вынужден отдать должное. Ты хорошо блефуешь, Аддамс, — его губы трогает тень коронной кривоватой усмешки. — Но я тебе не верю. Прежде чем ты рванёшь к двери как ошпаренная и попытаешься вызвать полицию, попробуй сложить дважды два.

— О чём ты? — этот вопрос вырывается у неё против воли.

Oh merda, зачем она вообще продолжает этот странный разговор?

Вероятнее всего, чёртов Ксавье просто пытается сбить её с толку. Испытывает от её замешательства извращённое удовольствие. Хочет сыграть в кошки-мышки с будущей жертвой. Вдоволь насладиться неторопливым процессом мучительной расправы, прежде чем отправить её на тот свет окончательно.

Или нет? О чём идёт речь?

Что за ересь он несёт?

С какой стати ему вообще приспичило вести с ней такой длительный диалог?

Но минимальная польза в его внезапном желании поговорить всё-таки есть — мерзкое парализующее чувство страха окончательно отступает, и шестерёнки в голове Аддамс начинают вращаться с бешеной скоростью, прикидывая возможные пути отхода.

— Ты же умная девочка, Аддамс, — Торп иронично усмехается. Его правая рука с зажатым в ней пистолетом немного опускается вниз, но он продолжает держать Уэнсдэй на прицеле, не позволяя претворить в жизнь дерзкую попытку побега. — Не успела подумать, каким образом я узнал, что ты будешь здесь?

— Это и так ясно. Ты за мной следил, — она поводит плечами с наигранной небрежностью, хотя в крови бушует адреналиновый шторм, а сердце лихорадочно колотится о рёбра. — Ты догадался, что рано или поздно я обращусь в полицию и караулил меня возле участка.

— Чёрт, Аддамс… Я бы поаплодировал тебе, да только руки заняты, уж извини, — фальшивый профессор откровенно насмехается над ней.

Несмотря на прямую угрозу в виде направленного на неё пистолета, Уэнсдэй неизбежно начинает злиться. Ледяная ярость струится по артериям, затапливает грудную клетку изнутри, отравляет разум — она окончательно перестаёт понимать происходящее, и это неимоверно бесит.

К чему он вообще клонит?

Зачем все эти шарады?

— Потрясающе, — его плечи заметно подрагивают в приступе беззвучного смеха. — Потрясающая способность выдумывать теории и находить для них якобы неоспоримые доказательства. Нет, серьёзно… Я впечатлён. Тебе бы романы писать. Ах да, ты же и так их пишешь. Не пробовала издаваться, кстати?

— Шериф Галпин с тобой заодно? — Аддамс озвучивает первую пришедшую на ум мысль, лишь бы оборвать этот раздражающий поток сарказма. Но неожиданная догадка кажется вполне логичной, и она решает попробовать развить разговор в нужном направлении, чтобы потянуть время. Может, тогда Торп ослабит бдительность, и ей удастся улизнуть. — Именнопоэтому он замял дело Клеманс и не принял заявление от Дивины. Но зачем ему это? Ты ему платишь? Или угрожаешь?

— Ладно, чёрт с тобой. Я больше не могу слушать твою занимательную бредятину, — Торп небрежно отмахивается от неё, словно отгоняет назойливое жужжащее насекомое.

А мгновением позже вдруг опускает пистолет.

Вот и долгожданный шанс. Уэнсдэй одним стремительным движением бросается в сторону коридора — все мышцы инстинктивно напрягаются, словно готовясь к худшему. Сейчас раздастся звук выстрела, и пуля вонзится ей в спину между четвёртым и пятым ребром. Или Торп просто догонит её и задушит голыми руками…

Но единственное, что летит ей вслед — короткая фраза, разом заставившая замереть на полпути к спасительному выходу из дома.

— Я частный детектив.

Аддамс останавливается как вкопанная, словно внутри разом выключили рубильник, отвечающий за способность конечностей к передвижению. И хотя все инстинкты самосохранения истошно вопят, что отсюда нужно немедленно убираться — этот человек опасен, он направил на неё оружие, а до этого он выстрелил всего в паре сантиметров от её головы — она больше не может сдвинуться с места. Идеально сложенный в мозгу пазл разлетается на тысячу мелких деталей, которые больше не состыковываются друг с другом.

Уэнсдэй не спешит поворачиваться. Несколько раз делает глубокий вдох и выдох, несколько раз растерянно моргает, сжимает руки в кулаки с такой силой, что заострённые уголки коротких ногтей впиваются в ладони. И оборачивается к снисходительно ухмыляющемуся Торпу лишь спустя пару минут, ушедших на осознание услышанного.

— Повтори, — требовательно заявляет она, смерив его хирургически пристальным взглядом исподлобья и всё ещё не понимая, стоит ли ему верить или это очередная умелая ложь.

— Я не профессор. И не маньяк. Я частный детектив, — произносит Ксавье так размеренно и обстоятельно, будто разговаривает с умственно отсталым человеком. — Ты путалась у меня под ногами, желая докопаться до правды, так? Вот тебе правда. Я работаю на себя, но сотрудничаю с полицией, поэтому после твоего визита шериф позвонил мне и сказал, что одна заноза в заднице основательно под меня копает. Было совсем нетрудно догадаться, каким будет твой следующий шаг.

Oh merda.

Она чувствует себя так, словно из груди одним мощным ударом вышибли весь воздух. Тотальный шок от осознания собственной ошибки парализует мыслительный процесс.

В голове никак не укладывается понимание, что все эти недели она шла по ложному следу.

Во рту становится нестерпимо сухо, приходится прокашляться, чтобы снова обрести способность нормально говорить — но говорить продолжает Торп. С чувством, с толком, с расстановкой. Словно он репетировал этот откровенный монолог не единожды.

— В Гарвард я устроился для прикрытия, чтобы узнать больше подробностей, — невозмутимо сообщает фальшивый профессор, убирая пистолет за спину и одёргивая тщательно отглаженный джемпер. — Свидетели далеко не всегда откровенничают с полицией, но по пьяни способны выболтать что угодно.

— Как тебя взяли? — на автомате спрашивает Аддамс севшим от напряжения голосом. Но догадывается обо всём раньше, чем Ксавье успевает ответить. — Руководство университета тоже в курсе. Твоё личное дело — топорно сфабрикованная фальшивка, его бы ни за что не приняли просто так.

— Браво, детектив Аддамс, — он изображает театральные беззвучные аплодисменты и шутливо склоняет голову в знак наигранного восхищения. — Но не всё руководство, иначе бы слухи просочились. Только президент Уимс.

Уэнсдэй успевает мельком подумать, что президент Уимс явно слишком помешана на безупречной репутации своей элитной богадельни — настолько, что готова допустить человека с фальшивым личным делом к преподаванию. Хотя спокойно могла бы взять его на должность уборщика. Впрочем, представить этого педантичного элитарного сноба в униформе технического работника — самая настоящая задачка со звёздочкой.

— Но за невысокую оценку моего личного дела даже немного обидно, — Торп неопределённо хмыкает. Длинные пальцы снова тянутся к шее, на которой уже запеклись капельки крови от её зубов, и он недовольно морщится. Должно быть, такой глубокий укус вышел довольно болезненным. Плевать. Так ему и надо. — Та поддельная диссертация обошлась мне почти в четыре тысячи баксов. Кстати, неужели нельзя было сложить мои бумаги поаккуратнее? И вещи, кстати, тоже. Ты весь комод перерыла и надеялась, что я не замечу, серьёзно?

— Много чести, — презрительно отрезает Аддамс, а потом в голове вдруг загорается яркая лампочка от очередного выбивающего из колеи осознания. — Почему ты мне не сказал?

Oh merda, и как она не поняла раньше?

Выходит, проклятый подставной профессор знал о её расследовании практически с самого начала — и продолжал молчать, намеренно водил её за нос, специально сбивал со следа. Вместо того, чтобы признаться честно и объединить усилия для поимки настоящего преступника.

— Какого чёрта? — ледяная ярость, ненадолго уступившая место тотальному шоку, накатывает с новой силой, подобно сокрушительному цунами. Уэнсдэй делает несколько шагов вперёд, решительно переступает порог кухни и впивается в невыносимо спокойное лицо Торпа пронзительным взглядом, способным конкурировать по холодности с вековыми льдами Антарктиды. — Какого чёрта ты это делал? Почему ты молчал? Я ведь тоже получаю угрозы от маньяка, мы могли бы…

— Ты никогда не получала угроз от маньяка, Аддамс, — он неспешно подходит к высокому барному стулу и вальяжно садится, откинувшись на низкую металлическую спинку. — Эти бумаги под дверь вашей комнаты подбрасывал я.

— Что? — ей буквально кажется, что светлая кафельная плитка уходит из-под ног. Все догадки, все теории, все зацепки, на поиск которых ушли долгие недели, рассыпаются как хрупкий карточный домик без возможности восстановления. — Но… Зачем?

— Потому что я надеялся, что тебя это отпугнёт. Думал, ты струсишь и отступишь от расследования, но ты оказалась гораздо более чокнутой, чем я предполагал, — Торп красноречивым жестом проводит ладонью по лицу, недвусмысленно демонстрируя своё отношение к происходящему.

— Каким образом ты попадал в моё общежитие? Входная дверь запирается на замок, — чеканит она, поминутно сжимая и разжимая кулаки. — Его не открыть без ключа, а следов взлома не было, я проверяла. Так как?

Аддамс сыплет вопросами скорее по инерции, словно пытаясь найти несостыковку в его рассказе. Мелкую деталь, способную разнести всё услышанное в пух и прах. Подловить Ксавье на лжи. Ей отчаянно не хочется верить, что вся кропотливо проделанная работа была напрасной — и на самом деле она ни на шаг не приблизилась к серийному маньяку.

— Потому что у меня есть ключ, — в подтверждение своих слов он запускает руку в карман тёмных джинсов и извлекает оттуда маленький ключик с ярким девчачьим брелком.

— К подделке документов и незаконному проникновению на чужую территорию следует добавить ещё и воровство? — голос Уэнсдэй так и сочится ядом. — Это шериф тоже покрывает?

— Я не воровал ключ, — что-то в его отстранённом тоне неуловимо меняется, и Торп выдерживает длительную паузу, прежде чем продолжить. — Я забрал его из полиции вместе с остальными вещами моей младшей сестры. Сестры, которая пропала ровно год назад.

Всего за секунду до этой фразы Аддамс наивно полагала, что её уже ничем не удивить — но фальшивому профессору уже который раз за последний час удалось повергнуть её в состояние кататонического ступора.

— Клеманс Мартен — твоя сестра?

— Да. У неё фамилия матери, потому что родители развелись незадолго до её рождения.

На несколько томительных минут на кухне повисает звенящая непроницаемая тишина. Уэнсдэй тщетно пытается разложить полученную информацию по полочкам, соотнести с имеющимися зацепками, заново собрать разрозненные детали мозаики — но выходит на редкость дерьмово. У неё по-прежнему немного звенит в ушах, ощутимо побаливает ушибленный затылок и ноют от растяжения запястья. А ещё её грызет отвратительное чувство тотального провала по всем фронтам и глубокое разочарование в самой себе.

Ощущать подобное… неприятно.

Непривычно. Странно.

На негнущихся ногах Аддамс подходит к ближайшему барному стулу — но не садится, а просто вцепляется пальцами в холодный металл резной спинки. Словно в слабое подобие якоря, вряд ли способное выстоять перед бушующим внутри штормом.

Оh merda, она тотально облажалась.

Так сильно, как никогда прежде.

Свободной рукой Уэнсдэй оттягивает высокий воротник свитера, нервно сглатывает колючий комок в горле и на секунду прикрывает глаза, силясь собраться с мыслями.

— Я мало знал свою сестру, — зачем-то продолжает рассказывать Торп, хотя она больше не задаёт вопросов. — У нас с матерью были не самые лучшие отношения, мы виделись пару раз в год по праздникам. А потом Клем связалась с плохой компанией, начала пить и употреблять наркотики. Отец настоял, что её нужно отправить в лагерь для трудных подростков. И убедил меня поехать с ней, чтобы присматривать. Но это мало помогло и…

— Заткнись. Мне это неинтересно, — резко отрезает Аддамс. Но пошатнувшееся самообладание неизбежно подводит, и голос звучит на пару октав выше обычного. Какой ужасающий кошмар. Прикусив щёку с внутренней стороны, она заставляет себя успокоиться и продолжить. — Я больше не желаю ничего слышать. Вместо того, чтобы заняться важным делом, я тратила время на твои бездарные уловки.

Разжав онемевшие от напряжения пальцы, Уэнсдэй совершенно машинальными движениями потуже затягивает высокий хвост, одёргивает плотный свитер и делает глубокий вдох. Подобные механические действия помогают вернуть в норму качнувшийся маятник душевного равновесия. Внутреннее смятение немного унимается — она уже почти способна рассуждать с привычным хладнокровием.

Плевать. Да, она пошла по неверному следу, напрасно потратила уйму времени и сил… Сглупила — но всё это ничего не значит.

Проиграна битва, но не война.

Она непременно исправит ошибку.

— Прекрати всё это, Уэнсдэй, — внезапно говорит Торп и соскальзывает со своего стула, чтобы в несколько широких шагов сократить расстояние между ними до минимального. Аддамс мгновенно отшатывается от него как от огня, возвращая необходимую социальную дистанцию и всем своим видом демонстрируя нежелание продолжать этот бессмысленный разговор. Но проклятый профессор, или кто он там, упорно не умолкает. — Тебе не нужно ввязываться в эту выгребную яму, поверь мне. Забудь о расследовании и займись наконец тем, ради чего ты вообще здесь оказалась. Просто учись и не вмешивайся.

— Ты мне не указ, — его назидательный тон раздражает её буквально до зубного скрежета.

— Ещё как указ. И в твоих интересах меня послушаться, — невозмутимо возражает Ксавье, пристально глядя на неё сверху вниз. — Иначе я расскажу всем, что мы спали, и тебя исключат. И не только из Гарварда. Ты не сможешь поступить ни в один университет Лиги Плюща.

— Ты блефуешь. Тебя в таком случае уволят, — Уэнсдэй сопротивляется скорее по инерции, прекрасно осознавая, что здесь никто не станет с ней церемониться. Никто не будет разбираться, насколько настоящим был профессор, перед которым она охотно и неоднократно раздвигала ноги.

— Да и плевать. Как ты уже знаешь, у меня даже нет преподавательского диплома, — Ксавье небрежно разводит руками, словно пытаясь наглядно продемонстрировать степень своего безразличия. — Единственное, что я потеряю в таком случае — прикрытие. Но это ерунда, расследование можно продолжать и без него. А ты погубишь свою жизнь.

— Вздор, — она сводит на переносице смоляные брови и упрямо мотает головой.

— Никакой это не вздор, Уэнсдэй. Ты ведь планируешь стать писательницей, верно? Так вот. Я расскажу, как это будет, — его голос становится более тихим и одновременно более вкрадчивым. Вкручивается ей в мозг словно кюретка для лоботомии, словно заевшая пластинка. Оседает тяжёлой свинцовой пылью на задворках сознания. Сеет в голове полнейший хаос и ворох сомнений. — Ни одно мало-мальски крупное издательство не примет твою книгу, им не нужны проблемы с подмоченной репутацией. Даже если это всплывёт не сразу, то в будущем журналисты не оставят без внимания твоё исключение из Гарварда и докопаются до истины. О широкой известности можешь сразу забыть.

Аддамс молчит, понуро потупив взгляд в пол и рассматривая собственные ботинки на массивной подошве. Она знает, что проклятый профессор абсолютно прав — но ни за что не доставит ему удовольствия насладиться её согласием. Много чести.

— Подумай головой, глупая ты девчонка. Ты готова рискнуть своим будущим ради тех, кого ты даже не знала? — в обычно равнодушных интонациях Ксавье смутно угадывается странная смесь эмоций. Досада, злость… И что-то ещё, чему Уэнсдэй не может подобрать конкретное определение. — Пойми наконец. Клеманс моя сестра, потому я и разыскиваю её. А ты… ты ведь плохой детектив, Уэнс. Ты не замечаешь ничего вокруг, кроме того, что хочешь замечать. Ты строишь теории в своей голове, а потом подгоняешь под них имеющиеся факты.

Это звучит… обидно.

Чертовски обидно.

Настолько, что на ум даже не идёт ни одна колкая фраза из многочисленного арсенала.

Ей нечего ответить, нечем крыть — нет абсолютно никакой возможности поставить Торпа на место. Потому что он говорит кристально чистую правду, пусть и щедро приправленную щепоткой нравоучений.

— Ты не ведёшь расследование по-настоящему. Не имеешь ни малейшего представления, как это делается, — с каким-то садистским упорством он продолжает давить её уязвлённое самолюбие тяжёлым дорожным катком. Горечь поражения уже ощущается пеплом во рту, а Ксавье всё никак не заткнётся. — Ты просто развлекаешься. Играешь в игры, которые могут плохо закончиться. Либо тебя убьют, либо ты бездарно спустишь в унитаз своё будущее. А я не хочу наблюдать, как это случится.

— С чего вдруг такая забота? — Аддамс цепляется за последнюю фразу с отчаянием утопающего, тщетно пытаясь не уронить собственное достоинство к центру планеты.

— Потому что ты потрясающая девушка, Уэнсдэй. Серьёзно. Да, детектив так себе, но в остальном… Ты красивая, умная, талантливая… Смелая и самоотверженная, — столь неожиданная смена вектора окончательно выбивает её из колеи.

Настолько, что она даже не сопротивляется, когда Торп вдруг оказывается совсем близко и невесомо касается пальцами её подбородка. Мягко тянет наверх, принуждая Аддамс поднять голову и встретиться с ним взглядом.

Болотная трясина его радужек снова затягивает её, оплетает вязкой тиной грудную клетку, не позволяя сделать полноценный вдох.

Зато ноздри щекочет густой аромат древесного парфюма — и Уэнсдэй вдыхает этот насыщенный дурманящий запах вместо жизненно необходимого глотка свежего воздуха.

— И если бы мы встретились до всей этой истории, всё могло бы быть по-другому, — заканчивает Ксавье, как будто выносит смертный приговор, не подлежащий обжалованию.

Oh merda, зачем он это сказал?

Чтобы чрезмерно бурное воображение сыграло с ней злую шутку? Чтобы она могла представить — мельком, мимолётно, всего на сотую долю секунды — но всё-таки представить, что их странные отношения начались бы не со спонтанного секса и обоюдной лжи?

Нет. В этой истории никогда не планировалось счастливого финала. Ей самой никогда не был нужен пресловутый хэппи-энд с пафосным «долго и счастливо», на котором заканчивается любая фальшивая сказочка. А дальше начинается суровая реальность из паутины взаимных недопониманий — но об этом пишут уже не в сказках, а в учебных пособиях для доморощенных семейных психологов.

Наваждение спадает, болотная трясина расступается, лёгкие насыщаются кислородом — и Уэнсдэй уверенно делает шаг назад, разрывая тактильный контакт. И заодно — все хрупкие связующие ниточки между ней и этим странным человеком, которого она никогда не знала по-настоящему.

— Если бы мы встретились до всей этой истории, не было бы вообще ничего. Я не сплю с женатыми мужчинами, — едко заявляет Аддамс с привычным бесстрастным выражением лица. — Что с ней стало, кстати?

— Выходит, ты и про Элисон знаешь? Может, я немного недооценил твои детективные способности, — Торп слабо усмехается, потерев переносицу двумя пальцами. Но стандартная кривоватая улыбка выходит не такой снисходительной как обычно. — Ничего. Мы даже не поженились. Просто расстались. Представь себе, такое случается.

— Только не обольщайся. Мне на самом деле всё равно, — она равнодушно пожимает плечами и отступает ещё на пару шагов назад, постепенно приближаясь к двери.

Пора наконец принять единственное верное решение за последние несколько недель — немедленно уйти отсюда и никогда больше не переступать порог этого дома. Или любого другого, в котором будет Ксавье. Навсегда поставить на нём жирный крест и заняться собственной жизнью, больше не пытаясь спустить её в унитаз и нажать кнопку смыва.

К чёрту расследование. К чёрту маньяка, Клеманс, Дивину… к чёрту его.

Торп сверлит её невыносимо пристальным взглядом, но не останавливает. Тем лучше.

Аддамс в несколько стремительных шагов достигает двери — и наконец уходит, не прощаясь и не оборачиваясь.

Всё кончено.

Решительно.

Бесповоротно.

А когда спустя битый час она добирается до университетского кампуса сквозь вереницу пробок, то едва не спотыкается о кислотно-яркие чемоданы, стоящие на пороге их совместной с Синклер комнаты. Блондинка сидит на голом матрасе, и глаза у неё опять на мокром месте — едва завидев соседку, Энид порывисто подскакивает на ноги. Но тут же останавливается, сморщив раскрасневшееся кукольное личико в болезненной гримасе.

— Уэнсди, я… — тоненький голосок заметно дрожит от едва сдерживаемых слёз. Синклер умолкает и выдерживает длительную паузу, словно пытаясь составить в уме складную речь. А потом принимается лихорадочно тараторить на одном дыхании. — Прости меня, прости… Но пойми, я больше так не могу. Я хочу забыть о том, что было в Неверморе и жить нормальной жизнью. А пока я рядом с тобой, мне такого не светит, понимаешь? Ты постоянно влезаешь в опасные передряги… Втягиваешь меня и даже не спрашиваешь, хочу я этого или нет. Вдобавок ты чуть не разрушила мои отношения, и это… Это… К счастью, Аякс не злится, что я так сбежала. Он всё понял… А мог бы и не понять, понимаешь? Решил бы, что я чокнутая и был бы абсолютно прав, поэтому…

— Да мне насрать, — Аддамс отчего-то распирает смех. Сбросив массивные ботинки, она проходит вглубь комнаты и падает на свою кровать, не заботясь о том, чтобы сменить уличную одежду на домашнюю.

— Что? — Энид буквально задыхается от переполняющих её эмоций, бестолково хлопая огромными небесными глазами с безобразно слипшимися ресницами. — Я не очень…

— Что слышала, Ниди, — ядовито усмехнувшись собственным мыслям, Уэнсдэй повыше натягивает покрывало, с головой забираясь под чёрную атласную ткань. — Вали отсюда нахрен и закрой дверь. И засунь себе в задницу ту идиотскую клятву на крови. Чтобы ты знала, я никогда не хотела её давать.

Комментарий к Часть 11

Что ж, многие тайны раскрыты, и теперь я наконец смогу ответить на все ваши отзывы к прошлой главе без риска проспойлерить. Займусь этим в самое ближайшее время.

И, конечно, очень жду вашего мнения по поводу этой главы. Оправдались ожидания или не очень? 😏

========== Часть 12 ==========

Комментарий к Часть 12

Саундтрек:

Charlie Scene — Pray For Me

Приятного чтения!

На протяжении всей своей сознательной жизни Уэнсдэй Аддамс никогда не воспринимала одиночество как нечто плохое.

Скорее наоборот — первые несколько дней после того, как чрезмерно шумная соседка собрала свой тошнотворно-яркий гардероб в не менее омерзительно-пёстрый чемодан и покинула их комнату с высоко поднятой головой, Аддамс искренне наслаждалась блаженным уединением. В её монохромном личном пространстве больше не было невыносимого обилия всех оттенков розового, способных спровоцировать приступ эпилепсии. Отвратительная поп-музыка больше не насиловала барабанные перепонки, а бесконечная трескотня излишне эмоциональной блондинки не вкручивалась в мозг подобно кюретке для лоботомии.

Оставшись наедине с собой, Уэнсдэй наконец смогла уделять учёбе должное количество времени, всего за неделю написала пять длинных глав своего романа и даже регулярно успевала поиграть перед сном на любимой антикварной виолончели.

Но через пару недель, в пятницу вечером, она впервые поймала себя на мысли, что сидеть в четырёх стенах немного… скучновато.

Самую малость. Этого было недостаточно, чтобы наступить на горло собственной гордости и набрать заученный наизусть номер Синклер — но вполне хватило, чтобы впасть в некое подобие уныния. За прошедшее время они с бывшей подругой практически не пересекались, если не считать пары-тройки случайных столкновений в студенческом кафетерии.

В первую такую встречу Энид с вызовом задрала подбородок и молча прошла мимо, чтобы занять своё место в окружении стайки пустоголовых девиц из общежития Sigma Alpha Mu — теперь она жила вместе с ними.

От этого зрелища Уэнсдэй брезгливо скривилась и поспешила отвернуться, пока её не стошнило от омерзения прямо в тарелку с безвкусной овсянкой.

Но во второй раз блондинка нарочно замедлила шаг, глядя на бывшую соседку с выражением робкой надежды на броско накрашенном кукольном личике. И даже повела рукой в странном жесте — словно намеревалась помахать ей, но остановила себя в самый последний момент. Аддамс не ответила ни на заискивающий взгляд, ни на слабое подобие приветствия. Залпом допила остатки обжигающе горячего эспрессо, который противно кислил из-за сбитого помола, и покинула кафетерий.

Энид сделала выбор — и Уэнсдэй вовсе не намеревалась её отговаривать.

Свой собственный выбор Аддамс тоже сделала.

И хотя уязвлённое самолюбие отчаянно противилось такому решению и буквально вопило на задворках сознания, что расследование необходимо продолжить, она решительно отнесла на помойку магнитную доску с материалами дела и безжалостно стёрла с флешки всю информацию о пропавших девушках. Она была вынуждена признать, что проклятый фальшивый профессор прав — сравнять с землёй блестящее будущее в угоду собственным амбициям было бы слишком неразумно.

После той напряжённой конфронтации в доме матери Торпа они больше не разговаривали.

И даже не виделись — Уэнсдэй перевелась в группу к профессору Уимс.

Вот только клишированный принцип а-ля «с глаз долой — из мыслей вон» сработал не слишком хорошо. В те редкие минуты, когда она не нагружала себя подготовкой к семинарам или творческим процессом, Аддамс неизбежно возвращалась к воспоминаниям о Торпе.

В грудной клетке болезненно жгло от осознания, что он задел её самолюбие так сильно, как никому не удавалось прежде.

Буквально разнёс в пух и прах.

Фиаско. Туше. Шах и мат.

Но со всем присущим упрямством Уэнсдэй гнала прочь непрошеные мысли, регулярно напоминая себе об изначальной цели поступления в Гарвард. Когда у неё на руках будет диплом университета Лиги Плюща, издателям волей-неволей придётся пересмотреть своё решение о том, что её романы не подходят для публикации.

Элитарные снобы в идеально отглаженных пиджачках, сидящие в вылизанном до блеска офисе Харпер Коллинз, больше не смогут небрежно от неё отмахнуться.

Аддамс непременно заставит их считаться с её мнением — так или иначе. И потому она с удвоенным усердием взгрызалась в гранит науки, раз за разом получая высшие баллы на всех семинарах и контрольных. Теперь, когда она свернула расследование о серийном маньяке, свободного времени было предостаточно.

Так пролетел целый месяц, и совершенно незаметно наступила вторая четверть октября.

Рано утром Уэнсдэй просыпается от назойливой трели будильника — на часах всего лишь половина седьмого, но на прошлой неделе профессор Ласлоу нагрузил своих студентов необходимостью написать реферат по семиотике. Не меньше пятнадцати страниц мелким шрифтом и с узкими полями.

Чёрт бы побрал его невыносимую дотошность.

Отбросив в сторону чёрное одеяло, Аддамс садится на постели и опускает босые ноги на холодный пол, безуспешно пытаясь разлепить осоловевшие глаза. Вчера она допоздна засиделась за печатной машинкой — и теперь искренне убеждена, что ранние подъёмы впору причислить к восьмому кругу Ада.

Но деваться некуда.

Наспех приняв ледяной бодрящий душ, Уэнсдэй без особого энтузиазма бредёт к шкафу и выуживает оттуда узкие чёрные джинсы и свитер крупной вязки с высоким горлом. Собирает водопад густых смоляных локонов в высокий гладкий хвост, отточенными до автоматизма движениями рисует короткие стрелки, наносит на губы тёмно-бордовую помаду и промокает излишки бумажной салфеткой. Отходит на пару шагов назад, критически осматривая собственное отражение в напольном зеркале — удовлетворившись результатом, набрасывает на одно плечо лямку кожаного рюкзака и покидает комнату.

На улице накрапывает мелкий осенний дождь, а небо наглухо затянуто низкими свинцовыми тучами. Пожалуй, стоило было надеть сверху пальто, но в любом случае ненастная погода ей по душе — и Аддамс замедляет шаг, с упоением вдыхая густой аромат мокрого асфальта и прелых листьев. Сегодня вместо первой пары у неё окно, но в последнее время Уэнсдэй редко готовится к занятиям в своей комнате, предпочитая выбираться в библиотеку или занимать столик в дальнем углу кафетерия.

Несмотря на ранний час, кампус университета наводнён людьми. Студенты снуют туда-сюда по вымощенным камнем дорожкам, прикрывая головы учебниками. Уборщик в канареечном дождевике недовольно бурчит что-то себе под нос, сгребая в кучу ворох опавших листьев.

Гарварду определённо идёт осень — величественные здания из красного кирпича в окружении пожелтевших аккуратно стриженных кустов выглядят поистине великолепно.

Прежде Аддамс мало обращала внимание на университетскую архитектуру, будучи полностью поглощённой расследованием. Но теперь невольно испытывала восхищение перед этим историческим местом, что взрастило в своих стенах Теодора Рузвельта и Джона Кеннеди.

Добравшись до студенческого кафетерия, она занимает любимый столик в самом дальнем углу и делает стандартный заказ из тройной порции эспрессо и овсянки — но к еде практически не притрагивается, довольствуясь пищей для ума. Вокруг как всегда шумно и полно народу. Монотонный гул толпы неприятно давит на мозг, но оставаться в полном одиночестве в пустой комнате ей почему-то неприятно. За последние годы Уэнсдэй слишком привыкла к постоянному присутствию взбалмошной соседки — и вынужденное одиночество больше не кажется таким заманчивым. Какой ужасающий кошмар.

Обложившись учебниками словно баррикадами, ограждающими её от всего остального мира, Аддамс открывает конспект по семиотике и погружается в чтение. Вот только особо сосредоточиться не удаётся — она уже который раз перечитывает ровные строчки, выведенные идеальным каллиграфическим почерком, но никак не может вникнуть в написанное.

Мысленно чертыхнувшись, Уэнсдэй с досадой захлопывает тетрадь и решительно поднимается на ноги, намереваясь заказать ещё одну убойную дозу эспрессо со льдом.

Качество зерна в этой ущербной богадельне оставляет желать лучшего, ровно как и умение бариста настраивать помол — но Мазерати по-прежнему в ремонте, а в шаговой доступности других кофеен попросту нет.

Она уже делает шаг в сторону барной стойки — и тут же останавливается как вкопанная, напоровшись на пристальный взгляд знакомых чернильных глаз.

Oh merda. Что он тут делает?

В небрежно взъерошенных чёрных волосах поблескивают крохотные капельки дождя, серое драповое пальто распахнуто на груди, а на лице сияет широкая приветливая улыбка.

— Ну здравствуй, колючка.

Давно забытое дурацкое прозвище заставляет Аддамс сморщить нос с нескрываемым неудовольствием — но парня напротив нисколько не смущает подобная реакция.

— Ты совсем не изменилась, — беззлобно подмечает он, сунув руки в карманы пальто.

— Стабильность — признак мастерства, — невозмутимо парирует она, изогнув смоляную бровь. — А вот ты изменился.

Последняя фраза вырывается совершенно непроизвольно — но это чистая правда.

Он действительно стал совсем другим. На смену нелепым очкам пришли линзы, вместо лаконичной короткой стрижки на его голове красуются беспорядочно уложенные и изрядно отросшие чёрные лохмы, а от нескладной подростковой худобы не осталось и следа.

Кажется, он даже загорел и подкачался.

И в этом парне практически ничего нет от того мальчика, с которым они когда-то провели два месяца в идиотском летнем лагере. А потом провстречались ещё целых два года.

— Даже не обнимешь меня? — иронично поддевает он, хотя прекрасно помнит, насколько сильно Аддамс ненавидит неуместные тактильные контакты при посторонних людях.

— Что ты здесь делаешь, Джоэль? — она едва заметно хмурится. Слишком уж странно снова произносить это имя спустя столько времени.

Oh merda, сколько они не виделись?

Год? Полтора? Больше?

В школе имени Нэнси Рейган он учился на класс старше — но в последний год перед выпускным сына миссис Гликер в очередной раз вышла замуж, и они всей семьёй переехали во Флориду к четвёртому по счёту отчиму.

Уэнсдэй очень хорошо запомнила их последний разговор. Джоэль долго мялся, потупив виноватый взгляд в пол, а потом вдруг резко вскинул голову и бескомпромиссно сообщил, что им необходимо расстаться, что он не верит в успешные отношения на расстоянии, что так будет лучше для них обоих… И великое множество других стандартных фраз, подводящих черту. Она в ответ не проронила ни единого слова — только сухо кивнула с бесстрастным выражением лица и ушла.

И заодно дала себе непоколебимое обещание никогда больше ни к кому не привязываться. Никого не целовать. Никого не любить.

— Мама развелась с Крисом и теперь снова выходит замуж, — Гликер пожимает плечами с таким видом, будто это всё объясняет. — За бэттера{?}[Нападающий в бейсбольной команде.] из Бостон Ред Сокс, представляешь?

— Я не спрашиваю, что ты делаешь в этом городе, — недовольно хмыкает Аддамс, сгребая учебники со стола в рюкзак. Похоже, нормально позаниматься сегодня уже не удастся. — Я спрашиваю, что ты делаешь именно здесь.

Она нарочно выделяет последнее слово особенно ядовитой интонацией, но тут же запоздало вспоминает, что надменное выражение лица и саркастичный тон на Джоэля никогда особо не действовали. Первые недели в летнем лагере он таращился на неё с нескрываемым восхищением, когда Уэнсдэй всего парой-тройкой хлёстких фраз могла осадить даже матёрых вожатых. А потом и вовсе заявил, что находит её нелюдимую манеру общения чрезвычайно… милой.

И разозлиться она тогда почему-то не смогла. Как и сейчас.

— Разве я не могу просто поздравить тебя с Днём Рождения? — Гликер тепло улыбается, демонстрируя крошечные ямочки на щеках, и помогает ей запихнуть в рюкзак увесистый томик по семиотике.

— У тебя мозги от тропического климата расплавились? — Аддамс раздражённо закатывает глаза, но не отталкивает его наглые руки, ловко застёгивающие молнию на забитом доверху рюкзаке. — Мой день рождения завтра.

— Я знаю, колючка. Неужели ты думаешь, что я могу забыть такую дату? — он хитро подмигивает, не прекращая улыбаться.

Она прекрасно понимает, на что он намекает — её пятнадцатый день рождения совпал с освобождением дяди Фестера из горного Алькатраса. Аддамсы закатили бурное торжество сразу по двум поводам, пригласив всех родственников и соседей, в том числе и семейство Гликеров. Мексиканская текила лилась рекой, за подростками никто особо не следил — и уже в середине шумного празднества, пока захмелевший Гомес учил гостей исполнять традиционную мамушку, Уэнсдэй и Джоэль оказались в её комнате.

Первый в жизни алкоголь будоражил кровь, провоцируя всплеск гормонов, и она даже не заметила, как невинные детские поцелуи перешли в горизонтальную плоскость.

Было жутко неловко, очень больно… и чертовски приятно.

— Не называй меня так. У меня есть имя, — она пытается забрать у него миниатюрный кожаный рюкзачок, но Гликер отрицательно качает головой и набрасывает тяжёлую ношу себе на плечо. Ох уж это неуместное рыцарство.

— Хорошо, Уэнсдэй, — Джоэль нисколько не реагирует на её хмурое настроение. — Ладно, есть и другие причины. Я всё расскажу… Но сначала выпью кофе, если ты не против.

— Не советую. Здесь готовят мерзкую жижу, по вкусу напоминающую песок, — Аддамс награждает бариста за барной стойкой ледяным взглядом исподлобья, отчего тот краснеет до самых ушей и поспешно отворачивается.

— Ничего страшного, я на машине. Покажешь, где тут нормальный американо? — Гликер внимательно взирает на неё сверху вниз, явно ожидая положительного ответа.

И хотя она искренне убеждена, что проводить время с бывшими всё равно что пытаться поджечь промокшие дрова — тлеет, но не горит — Уэнсдэй коротко кивает в знак согласия.

Как ни прискорбно признавать, в последние недели ей действительно немного не хватало простого человеческого общения. Первой мириться с Синклер она категорически не хотела, а другими друзьями попросту не обзавелась. Не до того было. Сначала все силы и свободное время отнимало расследование, потом — учёба.

Джоэль галантно открывает перед ней дверь кафетерия и приглашающим жестом указывает на припаркованный неподалёку серебристый Порш 911. Похоже, его мать успешно поправила некогда плачевное финансовое положение при помощи нескольких браков подряд.

Аддамс снова закатывает глаза, когда Гликер опережает её, чтобы распахнуть дверцу с пассажирской стороны. В салоне приятно пахнет мятной жвачкой и свежей химчисткой.

— Итак, куда нам ехать? — он забрасывает её рюкзак на заднее сиденье и устраивается за рулём. — Только чтобы там можно было перекусить, я жутко голоден. И держу пари, ты по-прежнему пропускаешь завтрак.

Уэнсдэй на минуту задумывается.

За два с лишним месяца в Бостоне она практически нигде не бывала — если не считать студенческого кафетерия и пафосного итальянского ресторана, куда её приволокла Энид на дурацкое двойное свидание с лжепрофессором. А ещё она была в его квартире на Юг-Рассел-Стрит. И в доме его матери… Oh merda. Опять.

Аддамс раздражённо морщится — слишком много в её новой жизни оказалось завязано на проклятом Торпе. Но всё это в прошлом.

Молчание затягивается. Джоэль поминутно бросает на неё внимательные озадаченные взгляды, явно подмечая малейшие изменения невыразительной мимики, но пока не решается задать закономерный вопрос, в чём тут дело.

— Дорчестер Авеню, 1739, — она называет первый пришедший на ум адрес, вспомнив, что Синклер вроде бы пыталась затянуть её в этот ресторанчик, бурно нахваливая феттучини с грибами.

Немало заинтригованный Гликер молча вбивает нужную улицу в навигатор и заводит машину. Мощный мотор незамедлительно отзывается из-под капота тихим утробным рычанием, и серебристый Порш, выехав с парковки задним ходом, быстро набирает скорость.

Аддамс не спешит нарушать тишину — ни в течение сорока минут, ушедших на дорогу до ресторанчика, ни даже тогда, когда они занимают маленький столик в дальнем полутёмном углу. Подобное место больше подходит для слащавой парочки, которая намеревается скоротать время ожидания еды за страстными поцелуями, но она не возражает.

По крайней мере, в этой части зала практически нет других людей. Джоэль заказывает самую большую чашку американо и пасту с морепродуктами, Уэнсдэй ограничивается стандартной порцией эспрессо, проигнорировав его настойчивые увещевания нормально поесть.

— Итак. Давай поговорим, — стоит официанту принять заказ и отойти на пару шагов, Гликер кладёт на белую накрахмаленную скатерть сцепленные в замок руки и сводит брови на переносице. Подобная сосредоточенная поза обычно означает, что он настроен предельно серьёзно. — Только не подумай, что я собираюсь учить тебя жизни, ладно? Просто пару дней назад мне позвонила Энид и…

— Всё ясно, — раздражённо перебивает Аддамс и откидывается на спинку стула, скрестив руки на груди. — Она настучала на меня, а ты как настоящий благородный рыцарь примчался спасать бедовую даму, так?

— Нет, не так, — невозмутимо отрезает Джоэль, машинально облизнув губы и прикусив нижнюю. Ещё один признак тщательно скрываемой нервозности. — Я действительно приехал на свадьбу матери и вовсе не собирался… Точнее, я знал, что ты поступила в Гарвард… Но я не стал бы вмешиваться в твою жизнь и путаться под ногами. Но Энид волнуется. И я тоже.

— Я не нуждаюсь в няньках, — Oh merda, какого чёрта все вокруг обращаются с ней как с умственно отсталой? — Так и передай Ниди.

— Прекрати. Я — последний человек в мире, который бы всерьёз поверил, что ты нуждаешься в чужой заботе, — он усмехается и вздыхает так тяжело, словно это осознание действительно его огорчает. — Но как насчёт помощи? Что там за расследование?

— Можете прекращать скакать вокруг меня как курицы-наседки, — категорично отрезает Аддамс, хотя его готовность помочь немного уменьшает степень яда в ровных интонациях. — Я давным-давно отказалась от этого дела.

— Правда? Почему? — Гликер недоверчиво прищуривается, склонив голову набок.

Фальшиво улыбающийся официант возвращается с подносом — пока он аккуратно расставляет на столе еду и напитки, Уэнсдэй мысленно прикидывает, стоит ли посвящать бывшего в череду запутанных событий последних месяцев. Помнится, когда-то между ними не было абсолютно никаких тайн. Но это было невообразимо давно, с тех пор утекло слишком много воды. Она больше не маленькая девочка с двумя тугими косичками, а он — уже не маленький мальчик в нелепых круглых очках.

Но чертовски уязвлённое самолюбие и досада на саму себя продолжают точить её разум подобно могильным червям, которые копошатся в мёртвой плоти. Аддамс выдерживает продолжительную паузу, уставившись немигающим взглядом в ароматную кофейную жидкость на дне миниатюрной чашки — а потом начинает говорить. Подробно и обстоятельно рассказывает обо всех событиях, начиная с дурацкой вечеринки в таинственном доме и заканчивая финальным аккордом в виде последнего разговора с лжепрофессором.

Джоэль слушает предельно внимательно. Откладывает в сторону вилку, отодвигает на край стола тарелку с практически нетронутой пастой — и просто молча слушает, подперев подбородок ладонью. Иногда его брови удивлённо взлетают вверх, изредка он сокрушённо качает головой, но не перебивает Уэнсдэй на протяжении всего монолога.

И выносит окончательный вердикт лишь после того, как она наконец умолкает.

— Чёрт возьми, колючка… Да ты и вправду влипла по-крупному. Даже не ожидал.

— Я и без тебя знаю, что облажалась, — хмуро огрызается Аддамс, залпом допивая остатки эспрессо. Признавать свою ошибку нелегко, но за прошедший месяц она успела частично свыкнуться с поражением. — Неверно истолковала все факты, а в действительности не сумела нарыть ничего стоящего…

— Да я не про это! — Гликер вдруг начинает смеяться в голос, чем окончательно выбивает её из колеи. Пока Уэнсдэй сверлит его рассерженным взглядом исподлобья, он запускает ладонь в волосы, сильнее взъерошив хаотично уложенные пряди, и неверяще качает головой. — Да чтоб меня… Ты же влюбилась!

— Ты упал и ударился головой об асфальт? — она шипит похлеще разъярённой гадюки, окончательно утратив всякую терпимость. — Что за несусветную ересь ты мелешь?

— Честно говоря, мне бы тоже хотелось, чтобы это оказалось ересью, — Джоэль резко перестаёт хохотать как скудоумный кретин и вмиг становится предельно серьёзным. Снова облизывает губы и тяжело вздыхает. — Знаешь, Уэнс… Пока я тебя не увидел, даже не подозревал, как сильно скучал. Я ведь после тебя ни с кем больше не встречался. Ни одна девушка не дотянула до твоего уровня… Но теперь я точно опоздал. Идиот.

Oh merda, только этого не хватало.

Ейчертовски хочется хорошенько встряхнуть Гликера, чтобы выбить из его головы подобные неуместные мысли — но они по-прежнему находятся в общественном месте, и такой возможности нет. Пока Аддамс с недовольством размышляет, в какой момент её жизнь начала напоминать сценарий низкосортной мыльной оперы, в дешёвом спектакле внезапно начинается второй акт. Дверь ресторанчика распахивается, и на сцене появляется новый персонаж — в просторный зал неожиданно входит не кто иной, как проклятый Торп.

Сердце в её груди сиюминутно делает кульбит и срывается куда-то в пятки.

Нет. Такого просто не может быть.

Какого чёрта из огромного количества заведений Бостонской агломерации фальшивый профессор выбрал именно это? И именно в тот момент, когда здесь находится она? Да ещё и в компании бывшего парня, который весьма недвусмысленно намекает, что не прочь бы вернуться в статус нынешнего.

На протяжении целого месяца Аддамс везло не сталкиваться с Торпом в пределах университета — и тут такая неожиданность. Если пресловутая судьба действительно существует, у неё очень ироничное чувство юмора.

— Что с тобой? — разумеется, проницательный Джоэль тут же замечает тень эмоций на её лице.

— Всё нормально, — Уэнсдэй пожимает плечами с наигранной небрежностью, но взгляд угольных глаз продолжает пристально следить за каждым движением высокой фигуры профессора.

Ксавье аккуратно складывает тёмный зонт и отряхивает его от капель дождя — а потом подходит прямиком к барной стойке и принимается изучать кофейную карту.

Благо, он не смотрит в сторону их столика и ничего не замечает. Но… когда он заберёт заказ и начнёт оборачиваться в сторону выхода, дальний угол зала непременно попадёт в его поле зрения. Oh merda, настолько дурацкая ситуация попросту не может происходить в реальной жизни, это слишком похоже на клишированную сцену из третьесортной мелодрамы — но всё же это происходит.

— Уэнс, я же вижу, что ты врёшь. Ты побледнела, — не унимается Гликер и садится вполоборота, проследив направление её взгляда. Глупцом он не был никогда — а потому мгновенно складывает дважды два. — Это тот самый профессор, о котором ты говорила?

— Чем ты слушал? Вытащи дерьмо из ушей. Никакой он не профессор, — сердито огрызается Аддамс, принимаясь нервно комкать бумажную салфетку, чтобы чем-то занять предательски дрожащие руки.

Она тщетно пытается залатать трещину в железобетонном самообладании, но тело отказывается подчиняться воле рационального мышления — Уэнсдэй чувствует, как бледные щеки вспыхивают румянцем, а пульс стремительно разгоняется. Заметив её плохо скрытую нервозность, Джоэль мягко улыбается и осторожно накрывает тонкую бледную ладонь своей — широкой и загорелой, чтобы прекратить издевательства над многострадальной салфеткой.

И ровно в эту секунду проклятый Торп поворачивает голову в сторону их столика.

Даже с расстояния в несколько метров Аддамс отчётливо видит, как вытягивается его лицо, как враз заостряются выразительные черты, как челюсти сжимаются с такой силой, что на шее проступают жилы… И мстительное желание нанести ответный удар окончательно срывает чеку с невидимой гранаты. Уэнсдэй быстро переводит взгляд на бывшего — и уголки вишнёвых губ приподнимаются в улыбке.

Она искренне надеется, что это выглядит обольстительно, а не кровожадно.

Гликер вопросительно вскидывает бровь, немало удивлённый такой неожиданной переменой настроения — но не протестует, покорно принимая правила игры. Помнится, его умение подстраиваться под неё в любых ситуациях неоднократно спасало их отношения от краха.

— Поедем ко мне, — решительно заявляет Аддамс на полтона громче положенного.

И тут же стреляет глазами в сторону лжепрофессора, чтобы убедиться, что он прекрасно расслышал вышесказанное — судя по тому, что Торп сверлит спину Джоэля ледяным взглядом, никаких проблем со слухом у него нет. Превосходно. Идеально.

Осталось только произвести контрольный выстрел в голову — и противник будет повержен. Долгожданная месть свершится, и можно будет спокойно жить дальше.

— С удовольствием, детка, — сообразительный Гликер с готовностью подхватывает свою роль в импровизированном спектакле. — Никак не мог дождаться этого момента.

Пожалуй, он слегка переигрывает.

Но его извечная готовность без тени сомнений вляпаться в любую авантюру по одному щелчку пальцев изрядно подкупает — поэтому Уэнсдэй готова простить и раздражающее фривольное обращение, и отсутствие актёрского таланта.

Джоэль первым поднимается из-за стола, галантно протягивая ей руку. Аддамс вкладывает свою ладонь в его, краем глаза наблюдая за поведением профессора — тот едва не скрипит зубами от раздражения и не обращает никакого внимания на попытки бариста уточнить детали заказа.

Она мысленно усмехается — а потом одним резким движением притягивает Гликера максимально близко к себе. Почти с нежностью поправляет воротник его бежевой рубашки, обвивает руками шею и приподнимается на цыпочки. Джоэль немного наклоняется — и их губы встречаются в неприлично жарком для общественного места поцелуе. Снова целоваться с бывшим спустя столько времени немного странно, но довольно… приятно.

А вкупе со сладостным чувством отмщения и вовсе замечательно — адреналиновый всплеск будоражит кровь, пуская колючие мурашки вниз по позвоночнику. Широкие мужские ладони ложатся на её талию, поглаживают спину через вязаную ткань свитера, плавно скользят от шеи до поясницы и обратно… А несколько секунд спустя Гликер осторожно отстраняется.

— Браво, колючка. Ты стала гораздо стервознее с нашей последней встречи, — на уровне едва различимого шепота бормочет он, глядя на Торпа поверх её макушки. — Если бы этот парень умел убивать взглядом, я бы уже склеил ласты.

Запечатлев короткий ласковый поцелуй в районе её виска, Джоэль уверенно берёт Уэнсдэй за руку и тянет к выходу из ресторана, на ходу подхватив с вешалки своё пальто.

Уже в дверях она оборачивается, с вызовом вскинув голову — и с упоением видит, как проклятый Торп буквально швыряет на барную стойку несколько смятых купюр. Туше.

— И что ты намерена делать дальше? — с интересом спрашивает Гликер, когда они возвращаются в машину. — Только не говори, что ничего. Эта твоя выходка… Любому дураку ясно, что ты по уши влюблена в этого пижона.

— Я не влюблена, — возражает Уэнсдэй, но в ровных интонациях нет привычной суровости. Отомщённое самолюбие больше не грызёт мозг, и её настроение заметно улучшается. — Он унизил меня, я унизила его. Ничего личного.

— Ну да, конечно, — иронично хмыкает Джоэль, включая левый поворотник и сворачивая на широкий бульвар Галливан под мигающий жёлтый сигнал светофора. — Уэнсдэй Аддамс, которую я знаю, никогда не стала бы вешаться на одного мужика, чтобы побесить другого.

— Ты меня не знаешь, — невозмутимо отзывается она, лениво разглядывая собственный маникюр. — Мы не виделись с шестнадцати лет, всё изменилось.

— О да, ты стала стервой высочайшего класса. Пожалуй, мне повезло, что я встретил тебя гораздо раньше, — беззлобно поддевает он, смерив её внимательным взглядом с лёгкой хитринкой. — Слушай, колючка. Раз уж я здесь… Давай ты прогуляешь занятия и просто потусуемся вместе как в старые добрые? Как друзья, конечно. Честно говоря, мне тебя не хватало.

Хм. Она задумывается на несколько секунд, мысленно взвешивая все «за» и «против» — с одной стороны, перспектива дружбы с Гликером выглядит изрядно сомнительной. Особенно, если учесть его недавнюю фразу о том, что никакая другая девушка не сумела выдержать с ней конкуренции. Но с другой стороны, Джоэль не останется в Бостоне навсегда — он ведь учится на медицинском факультете Дартмута за многие километры отсюда. Пара дней в его компании ничего не изменят, зато помогут ей встряхнуться и избавиться от некоего подобия депрессивной фазы. Вполне приемлемо.

— Всегда хотела посетить Салем, — Аддамс едва заметно усмехается и решительно тянется к навигатору, чтобы вбить в строку поиска название самого загадочного города Америки, который располагается всего в сорока минутах езды от Бостонской агломерации.

День пролетает быстро и незаметно.

Добравшись до городка, они сначала отправляются в дом Корвина — единственное сохранившееся строение, непосредственно связанное с судебным процессом над ведьмами, потом заезжают в бистро, чтобы взять кофе на вынос и пару хот-догов с острым горчичным соусом, и в итоге оказываются в Салемской гавани, откуда по сей день регулярно отходит шхуна, являющаяся точной копией каперского корабля 1812 года.

Джоэль болтает без умолку, рассказывая о своей жизни, учёбе в Дартмуте и двухмесячной летней стажировке в городской больнице Хановера. Уэнсдэй больше слушает, чем говорит — но всё же находит довольно увлекательным его монолог о буднях будущего врача. Впервые за последние недели ей удаётся отвлечься от тягостных мыслей о безбожно проваленном расследовании… и о фальшивом профессоре, который так ловко обвёл её вокруг пальца. Психологический принцип замещения срабатывает практически безукоризненно.

Всю обратную дорогу в Бостон она молчит, напряжённо обдумывая шальную мысль, невольно возникшую в голове, когда Гликер осторожно коснулся подушечкой большого пальца её плотно сомкнутых губ, чтобы стереть остатки горчичного соуса. В ту секунду внутри робко шевельнулось что-то давно забытое, заброшенное на задворки сознания за ненадобностью и покрытое вековой пылью.

Вот же он — совсем рядом, всегда понимающий, никогда её не тормозящий, готовый ввязаться в любую авантюру, очертя голову… И когда-то они любили друг друга. Подходили друг другу как две детали одного пазла. Всё было вполне приемлемо.

Оставив машину мокнуть под проливным дождём на парковке общежития ZETA, Джоэль провожает Уэнсдэй до её комнаты. Пока он с интересом рассматривает письменный стол, доверху заваленный учебниками, она сидит на краю своей кровати, вцепившись бледными пальцами в атласное чёрное покрывало.

И всё думает-думает-думает.

Настенные часы громко тикают, отсчитывая секунды и минуты, а Аддамс никак не может принять окончательного решения. Чаши невидимых весов колеблются из стороны в сторону, учащённый пульс гулко стучит в висках, но что-то глубоко внутри неё отчаянно противится закономерному решению выбить клин клином.

Oh merda, ну что за несусветный бред? Для неё никогда не было проблемой безжалостно поставить крест на одном человеке и заменить его другим. Что изменилось теперь?

— Пожалуй, мне пора, — будто бы нехотя сообщает Гликер и тянется к своему пальто, наброшенному на спинку стула. — Рад был тебя увидеть, колючка. Если захочешь поговорить…

— Нет, — Уэнсдэй резко подскакивает на ноги.

— Что? — он удивлённо вскидывает брови, замерев на полпути к выходу из комнаты.

— Останься, — выпаливает на одном дыхании, опасаясь сдаться и передумать.

Джоэль в замешательстве оборачивается, переводя немного растерянный взгляд с деревянной тёмной двери на Уэнсдэй, которая пару раз невольно моргает, но не отводит глаза, всем своим видом демонстрируя непоколебимость принятого решения. Прямой зрительный контакт продолжается добрых несколько минут, после чего он тяжело вздыхает и отрицательно качает головой.

— Нет, колючка, — категорично заявляет Гликер, но Аддамс знает его слишком хорошо и легко может уловить тень сомнения в деланно спокойном тоне. Румянец ползёт по его щекам, окрашивая загорелую оливковую кожу в пунцовые оттенки. — Я не думаю, что…

Она не позволяет ему договорить.

В несколько стремительных шагов преодолевает незначительное расстояние между ними и приподнимается на цыпочки, чтобы прижаться к его губам коротким, но жарким поцелуем. Джоэль не отвечает на поцелуй и поспешно отстраняет Уэнсдэй от себя, перехватив её руки повыше локтей.

— Это не выход, — очень серьёзно говорит он, заглядывая в её обсидиановые глаза, горящие поистине маниакальным блеском. — Так нельзя, понимаешь? Ты ведь меня больше не любишь.

— Заткнись, — Аддамс бесцеремонно прерывает поток вялых возражений очередным поцелуем, на этот раз — более продолжительным и голодным.

После месяца вынужденного воздержания тело чертовски остро реагирует на чужую близость — физические животные инстинкты быстро берут верх над укоризненным голосом рационального мышления. Наплевать. На всё наплевать.

Если это поможет вырвать из мыслей ядовитый сорняк иррациональных чувств к лжепрофессору, таким шансом непременно нужно воспользоваться.

Гликер сопротивляется, пытается отодвинуться, но уже без особого энтузиазма — и когда он наконец размыкает губы на выдохе, Аддамс немедленно проникает языком ему в рот, не оставляя никаких путей к отступлению. И тут же понимает, что победила. Мужские руки отпускают её локти и перемещаются на тонкую талию, притягивая ближе к себе. Даже сквозь плотную ткань вязаного джемпера она чувствует тепло его ладоней, и это ощущение будоражит кровь, путает мысли и пускает поток колючих мурашек вдоль позвоночника.

Не разрывая жадный поцелуй, Уэнсдэй настойчиво увлекает Джоэля в сторону кровати — колени подгибаются, и они оба падают на мягкую постель, заправленную атласным чёрным покрывалом. Старые пружины жалобно скрипят под весом двух тел, объятых пламенем порывистого животного желания. На секунду оторвавшись от её губ, Гликер приподнимается на локте, нависая над ней и пристально вглядываясь в бесстрастное лицо. Словно даёт последний шанс остановиться.

Но она не намерена останавливаться.

Зов плоти испепеляет все сомнения в правильности подходящего, а требовательная пульсация между бёдер глушит любые доводы разума. Уэнсдэй решительно тянет наверх свой джемпер, снимает его через голову и отбрасывает на пол. У Джоэля вырывается вымученный полувздох-полустон.

— Господи, что же ты творишь… — сокрушённо бормочет он, но при виде её мертвенно-белой груди в паутинке тонкого чёрного кружева его зрачки резко расширяются.

Аддамс победно усмехается и тянется к металлической пряжке его ремня — но Гликер снова перехватывает хрупкие запястья одной рукой, не позволяя избавить себя от лишней одежды. Вместо этого он ловко поддевает пуговицу на её джинсах и расстегивает молнию. Она нетерпеливо ёрзает на постели, и приподнимает бёдра, чтобы помочь ему стянуть неудобные узкие джинсы вместе с обувью и бельём. Уэнсдэй остаётся практически обнажённой, если не считать кружевного бюстгальтера, в то время как на Джоэле по-прежнему слишком много одежды. Она уже открывает рот, чтобы возразить — но мгновением позже он резко опускает голову между призывно раздвинутых ног, и вместо протеста с её губ срывается тихий стон.

Горячий язык скользит вдоль нежных влажных складочек — то поднимается чуть выше, чтобы коснуться набухшего клитора плавными круговыми движениями, то снова опускается вниз, чтобы проникнуть внутрь её изнывающего тела. Аддамс словно пронзает крошечным разрядом тока, и она рефлекторно выгибается в спине, стремясь оказаться ближе. Гликер глухо стонет, ни на минуту не прекращая ласкать её языком и губами — этот тихий низкий звук сиюминутно резонирует по всему телу.

Но… что-то не так.

Одуряюще приятно, да.

Но совсем не так.

Его прикосновения слишком сильно отдают невыносимой нежностью, чрезмерной бережностью. Будто она — хрупкая фарфоровая статуэтка, способная разбиться на осколки от неосторожного обращения. Раздражаясь от отсутствия желаемой реакции, Уэнсдэй грубо впивается пальцами ему в волосы, беспощадно оттягивая смоляные пряди. Ласки становятся более уверенными и интенсивными, мышцы внутри неё начинают сжиматься вокруг пустоты, удовольствие накатывает плавными тёплыми волнами, но долгожданная разрядка никак не наступает.

Oh merda, ну что за чертовщина?

За все два года их отношений у них никогда не возникало проблем в постели — и хотя Гликер временами проявлял излишнюю осторожность, ей всегда удавалось направить его в нужное русло. Удавалось пробудить в нём низменную тягу к желанию обладать. Удавалось заставить его побороть мягкий характер и быть грубее.

Но теперь идеально отлаженный механизм отчего-то дал сбой.

Джоэль прижимается большим пальцем к её клитору, описывая круги — у Аддамс вырывается негромкий стон, но ощущения по-прежнему кажутся какими-то притуплёнными и неяркими. Окончательно теряя терпение, она отталкивает его голову и надавливает на плечи, принуждая Джоэля лечь на спину. Он покорно подчиняется, позволяя ей исполнять ведущую роль. Отбросив назад растрепавшийся высокий хвост, Уэнсдэй сдувает со лба чёлку и устраивается сверху на его бёдрах. Торопливо расстёгивает пряжку ремня, резко дёргает язычок молнии и стягивает джинсы вниз, высвобождая напряжённый член. Чуть подрагивающие от желания пальцы смыкаются у основания, скользит вверх, ложатся на чувствительную головку. Гликер на мгновение прикрывает глаза, неосознанно подаваясь навстречу умелым движениям её руки — становится значительно лучше, градус возбуждения нарастает, приближаясь к критической отметке. Но пару секунд спустя он опять перехватывает её запястье, заставляя остановиться.

— Подожди секунду… — севшим голосом бормочет Джоэль, принимаясь шарить по карманам наполовину спущенных джинсов.

Oh merda, ну что ещё?

Уэнсдэй едва не шипит от возмущения.

Упоительный момент безнадёжно испорчен, и неуклонно нарастающее раздражение неизбежно испепеляет желание.

— Проклятье, у меня нет с собой презервативов, — с досадой вздыхает он, выдавливая виноватую полуулыбку. — Прости, я не думал, что мы…

— Я на таблетках, — у неё абсолютно не остаётся сил ждать. Сейчас или никогда. Аддамс впивается в его лицо тяжёлым немигающим взглядом исподлобья. — Слушай внимательно. Либо ты трахнешь меня сию же секунду, либо я придушу тебя голыми руками.

— Прости, — чёртов Гликер снова извиняется непонятно за что, усиливая неуемное желание ударить его ножом под рёбра.

Но всё же берёт себя в руки.

Сжимает горячими ладонями её бёдра, немного приподнимая над собой — и плавно опускает, насаживая на напряжённый член до самого основания. Долгожданное чувство наполненности заставляет Уэнсдэй зажмуриться от удовольствия и запрокинуть голову с протяжным стоном. Она мгновенно принимается двигаться в быстром жёстком ритме, позволяя ему выходить практически полностью и тут же погружаться обратно. Тугие внутренние мышцы, истекающие обжигающе горячей влагой, требовательно сжимаются вокруг твёрдого члена, посылая импульсы наслаждения по всем нервным окончаниям. Джоэль пытается коснуться изнывающего клитора двумя пальцами, но она безжалостно отталкивает его руку и начинает ласкать чувствительное место самостоятельно.

А потом случается тотальное сокрушительное фиаско — взбудораженное воображение взрывает в голове бомбу замедленного действия, и на обратной стороне опущенных век калейдоскопом проносятся непрошенные воспоминания. Как проклятый фальшивый профессор с упоительной беспощадностью трахал её в своём кабинете… И кровати в своей квартире. И на кухонном столе. Грубо, властно, бесцеремонно — не спрашивая разрешения, не позволяя отстраниться и полностью контролируя ситуацию.

Oh merda. Эти неуместные мысли становятся последней каплей. Пульсация внутри стремительно нарастает, а лихорадочно быстрый темп толчков быстро приближает желаемую разрядку. Проходит не больше пяти минут, прежде чем по всему телу Аддамс прокатывается волна дрожи, а с припухших губ срывается протяжный громкий стон. Оргазм наконец-то накрывает её с головой, наполняя каждую клеточку концентрированным удовольствием.

— Твою ж мать… — голос Гликера доносится словно сквозь плотный слой ваты, но в нём отчётливо слышится неприкрытое раздражение, обычно ему несвойственное.

Уэнсдэй упирается ослабевшими ладонями ему в грудь и распахивает глаза — Джоэль отчего-то выглядит непривычно злым. А потом и вовсе совершает немыслимый поступок. Буквально сбрасывает её с себя и решительно поднимается на ноги, принимаясь с лихорадочной поспешностью натягивать джинсы и застёгивать ремень.

— В чём дело? — она отползает к стене и недовольно скрещивает руки на груди, искренне не понимая причин столь внезапной смены настроения. Что вообще на него нашло? Ведь всё было более чем приемлемо.

— Я сразу сказал, что не надо было этого делать! — Гликер внезапно повышает на неё голос. Впервые в жизни. Движения его рук дёрганные, на щеках алеет гневный румянец, крылья носа возмущённо трепещут. — Я, конечно, всё понимаю… Мы давно расстались, ничем друг другу не обязаны… Но у меня тоже есть чувство собственного достоинства, хоть тебя это никогда и не волновало! И знаешь ли, я не привык, чтобы в постели меня называли чужим именем. Это уже за гранью, серьёзно.

Oh merda.

Она… что?

Уэнсдэй замирает на месте, словно каменная статуя, не в силах поверить в услышанное. Немыслимо. Невозможно. Такого просто не могло случиться. Но хуже всего другое — она даже не помнит, в какой именно момент с её губ сорвалось чужое имя.

Блаженная послеоргазменная дымка мгновенно растворяется в резко нахлынувшей вспышке ледяной ярости.

Аддамс злится. Чертовски сильно злится.

На проклятого Торпа — за то, что проник в её разум и отравил сознание, словно смертельно ядовитый рицин, не имеющий антидота.

На чёртового Гликера — за то, что он оказался неспособен исполнить роль спасительной вакцины от непрошеных чувств к неподходящему человеку.

А больше всего на саму себя — за то, что позволила ничего не значащей порочной связи зайти настолько далеко, что проявила недопустимую слабость, что самым кощунственным образом попрала собственные несокрушимые принципы… И ради чего?

— Я ухожу, — безапелляционным тоном заявляет Джоэль, набрасывая на плечи драповое пальто и вытаскивая из кармана ключи от машины.

Уэнсдэй его не останавливает. Попросту не видит в этом смысла — принцип замещения нисколько не сработал, разжечь костёр на пепелище давно потухших чувств им не удалось. И уже не удастся.

Уже у самых дверей Гликер оборачивается, понуро ссутулив спину и глядя на неё невыносимым взглядом побитого щенка. Крохотный укол совести вонзается Аддамс между четвёртым и пятым ребром, но она упрямо хранит молчание, не видя смысла бередить давно зажившие раны.

— Как бы там ни было… мы не чужие люди. Если тебе понадобится помощь, ты всегда можешь на меня рассчитывать, — с явным усилием произносит он, хотя в ровном тоне слышится плохо скрываемая горечь обиды. — Но спать с тобой я больше никогда не буду, уж извини. Это довольно… больно, знаешь ли. Кстати. С днём рождения.

Она сухо кивает в ответ, мельком глянув на часы. Стрелки показывают пятнадцать минут первого — вот и наступило тринадцатое октября. Самый обычный день в году, которому люди привыкли придавать неоправданно важное значение.

А когда за Джоэлем закрывается дверь, Уэнсдэй решительно сползает с кровати и направляется прямиком в ванную, где долго сидит под ледяными струями воды, обнимая руками колени — и тщетно пытается прогнать непрошеные мысли, что Гликер был прав.

Она действительно крепко влипла, вляпалась, облажалась… влюбилась.

Следующее утро начинается с пульсирующей головной боли в ноющих висках. С титаническим усилием оторвав голову от подушки, Аддамс бродит по комнате, собирая в рюкзак нужные учебники. Телефон на прикроватной тумбочке раз за разом разражается назойливой трелью — но она не намерена отвечать. Наверняка, это родители, желающие поздравить её с днём рождения и выдать очередную пафосную речь о взрослении и неуклонном приближении к смерти. Нет, такой пытки с утра она однозначно не выдержит. Лучше оставить телефон в комнате и перезвонить вечером.

Покончив с рутинными сборами, Уэнсдэй выходит за дверь — и тут же останавливается как вкопанная. За порогом снова лежит её фотография, взятая из личного дела и щедро политая чем-то багряно-красным, явно имитирующим кровь. В грудной клетке сиюминутно вспыхивает пламя жгучей ярости — какого чёрта проклятый Торп опять взялся за старое? Решил таким образом отомстить за вчерашнюю выходку в ресторане? Что за идиотское ребячество?

Нет, этого она так не оставит.

Ни за что на свете.

Фальшивый профессор перешёл всякие границы допустимого и должен получить по заслугам. Подобное буквально не лезет ни в какие ворота — с чего он вдруг взял, что имеет право так бесцеремонно вмешиваться в её жизнь?

Аддамс решительно подхватывает фотографию и возвращается обратно в комнату, намереваясь набрать его номер и разнести мерзавца в пух и прах. Берёт с прикроватной тумбочке наконец умолкший телефон и начинает быстро пролистывать короткий список контактов — но останавливается на середине, внезапно уловив характерный металлический запах, исходящий от снимка. Она подносит фотографию поближе к носу, чтобы окончательно удостовериться, что обонятельные рецепторы её не обманывают.

И верно — это отнюдь не краска, а самая настоящая кровь. Поразительно, насколько сильно Торп заморочился, чтобы создать этот идиотский перформанс. Даже не пожалел собственной крови. Oh merda, у него точно основательно подтекает крыша, никакой нормальный человек не пошёл бы на такое.

Она быстро находит нужный номер и уже собирается нажать на кнопку вызова абонента, но телефон начинает звонить сам — на экране появляется фотография безмятежно улыбающейся Синклер.

Совершенно не вовремя и не к месту.

В первую секунду Уэнсдэй намеревается сбросить вызов и занести номер бывшей соседки в чёрный список, но останавливает себя. Что-то внутри отчаянно противится настолько кардинальному решению. Кажется, большинство людей называют это противное чувство угрызениями совести. Немного поразмыслив, Аддамс принимает звонок, внутренне готовясь выслушать экспрессивную поздравительную чушь.

— Уэнсди, слава Богу, ты ответила! — странно, но в голосе неугомонной блондинки нет никакого намёка на весёлый праздничный тон. Зато есть плохо скрываемая дрожь и волнение. — Только не бросай трубку, это очень важно! Аякс запретил мне говорить тебе об этом, но я решила, что ты должна знать!

— В чём дело? — требовательно спрашивает Уэнсдэй, интуитивно предчувствуя неладное.

— Ты только не волнуйся… — самая идиотская избитая фраза, которая никогда и никому не помогла прекратить волноваться. — Профессор Торп сегодня утром попал в аварию. Говорят, кто-то повредил тормоза на его машине… Он сейчас в реанимации. Аякс только что оттуда вернулся. И… врачи сказали, что шансов практически нет.

========== Часть 13 ==========

Комментарий к Часть 13

Саундтрек:

Valerie Broussard — Paint it black

Приятного чтения!

— Мисс, я ещё раз повторяю: Вы не можете пройти в реанимацию, — сидящая за стойкой медсестра с уставшим помятым лицом упрямо качает головой. И хотя она взирает на запыхавшуюся Аддамс с искренним сочувствием, но всё равно остаётся непреклонной даже после попытки дать солидную взятку. — Мне очень жаль, но посещения только для близких родственников. Можете подождать в коридоре. Когда доктор Портман освободится, он к Вам подойдёт.

— Мне не нужен ваш чёртов доктор, — Уэнсдэй прожигает девушку в белом халате суровым немигающим взглядом и уже в который раз повторяет одну и ту же фразу словно заученную наизусть мантру. — Мне нужно попасть в палату. Немедленно.

— Мисс, пожалуйста, присядьте, — та вымученно вздыхает, с досадой покосившись на накопившуюся сзади очередь. — Вы задерживаете других посетителей. Если Вы не отойдёте от стойки, я буду вынуждена вызвать охрану, чтобы они сопроводили Вас на выход.

Словно в подтверждение своих слов медсестра опускает руку под стол, нащупывая тревожную кнопку. Уэнсдэй в сердцах ударяет кулаком о белую поверхность стойки, заставив девушку нервно дёрнуться — но всё же отступает на пару шагов, пропуская вперёд женщину средних лет с маленьким ребёнком.

Нечего и думать, чтобы пробраться в палату к лжепрофессору законным путём. Придётся снова прибегнуть к излюбленному методу взлома с проникновением.

Аддамс внимательно озирается по сторонам в поисках отделения реанимации, безуспешно пытаясь унять бешено стучащее сердце. Противный липкий страх сковывает все внутренности толстой коркой льда, и только природное самообладание позволяет ей сохранять непроницаемое выражение лица и рациональную трезвость рассудка. Но глупое сердце отказываться подчиняться воле разума — бьётся и трепещет в клетке из рёбер будто угодившая в паутину муха. Титаническим усилием воли Уэнсдэй напоминает себе, что излишнее волнение никак не поможет делу.

Из короткого телефонного разговора с бывшей соседкой она узнала, что авария случилась сегодня утром по пути в университет — на оживлённом перекрёстке Мейн-стрит и Мемориал Драйв машина Торпа на полном ходу влетела в дорожное ограждение, и лишь по счастливой случайности не зацепила другие автомобили. После беглого осмотра покорёженной груды металла полиция установила, что причиной стал повреждённый тормозной шланг. Сам профессор был не пристёгнут, получил черепно-мозговую травму третьей степени тяжести и в данный момент находился в медикаментозной коме после проведения трепанации.

Разумеется, Аддамс ни на секунду не поверила, что авария была случайной — с чего бы вдруг на относительно новом Шевроле сам по себе лопнул тормозной шланг? Очевидно, за прошедший месяц Торп подобрался к маньяку слишком близко, и тот решил сыграть на опережение, нанести ответный удар, пока его окончательно не прижали.

Она отходит в дальний угол приёмного отделения и усаживается на приставленную к стене скамейку — но цепкий взгляд угольных глаз ни на секунду не прекращает сканировать окружающее пространство.

Массачусетская клиника общего профиля представляет собой поистине огромное здание из нескольких этажей, и отыскать здесь отделение реанимации будет крайне непросто. Но Уэнсдэй категорически не привыкла сдаваться. В сущности, она даже не особо представляет, что будет делать, когда наконец проберётся в нужную палату — но сидеть сложа руки слишком невыносимо.

Пожалуй, стоит запастись терпением и дождаться позднего вечера, когда в больнице не останется лишних людей, за исключением дежурных врачей и охраны.

Покопавшись в картах на телефоне, она находит расположенный совсем неподалёку Старбакс, работающий до восьми — вполне подходящий вариант, чтобы скоротать время и не привлекать к себе излишнего внимания медицинского персонала, бестолково сидя в приёмном отделении.

В кофейне практически нет других посетителей. Аддамс занимает угловой столик у панорамного окна и заказывает привычную убойную дозу эспрессо. Желудок сводит неприятным чувством голода, которое напоминает, что во рту не было ни крошки после вчерашнего хот-дога, но она не уверена, что сможет проглотить хотя бы кусочек еды в нынешнем эмоциональном раздрае. Первые часы она пребывала в неком подобии состояния аффекта — и лишь сейчас Уэнсдэй накрывает неутешительным осознанием, что профессор действительно может не выйти из комы.

Мысль странная.

Кажущаяся нереальной.

Ей невероятно трудно представить Торпа на больничной койке в виде бессознательного беспомощного овоща, подключённого к аппарату искусственной вентиляции лёгких. С тугой повязкой на голове, с датчиком сатурации на указательном пальце… Ледяная волна липкого страха прокатывается по позвоночнику, сковывает сердце, парализует разум. Оh merda, он ведь не может умереть таким банальным способом, абсолютно никак не может.

Руки начинают предательски дрожать — и Аддамс машинально вцепляется пальцами в обжигающе горячую чашку, чтобы унять волнение. Но помогает слабо.

Приходится сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, мысленно сосчитать до десяти, а потом в обратном порядке — лишь бы только окончательно не свалиться в бездну бесполезной паники.

Нехитрая психологическая уловка срабатывает относительно неплохо.

Становится чуть легче.

По крайней мере, в голове оживает хладнокровный голос рационального мышления, который упорно твердит, что излишняя эмоциональность нисколько не поможет делу. Нужно сконцентрироваться и разработать новый план действий — раз уж лжепрофессор вышел из игры, настало её время сделать свой ход. Больше некому.

Пожалуй, завтра стоит вернуться в дом его матери, чтобы забрать оттуда папку со всей имеющейся информацией, а потом…

— Уэнсди, слава Богу! — запыхавшаяся Энид буквально падает за её столик и мгновенно принимается сбивчиво тараторить со всей присущей ей экспрессивностью. — Наконец-то я тебя нашла! Обежала все кофейни в округе!

— Что ты тут делаешь? — Уэнсдэй прохладно взирает на невесть откуда взявшуюся бывшую соседку, вопросительно изогнув бровь.

— Как что? — блондинка с искренним недоумением округляет ярко подведённые глаза. — Я не могла оставить тебя наедине с таким дерьмом! Мы ведь… друзья.

— О да. Друзья. Настолько близкие, что ты благополучно смоталась к скудоумным девицам из Сигмы, — хлёстко припечатывает Аддамс, смерив Синклер надменным немигающим взглядом и машинально отпивая большой глоток ароматного кофе, чтобы скрыть тотальное внутреннее смятение.

Какая-то самая безвольная часть её сознания даже рада тому, что Энид первой сделала шаг к примирению — но другая настойчиво твердит, что соседка пошла по пути наименьшего сопротивления и попросту бросила её в ту поистине исключительную минуту, когда Уэнсдэй и впрямь не отказалась бы от чужого участия. И куда только подевались громкие обещания о вечной нерушимой дружбе?

— Я ведь объяснила, почему так поступаю. А ты взяла и нагрубила в ответ, — импульсивно возражает блондинка, обиженно надув губы. — И даже сейчас, когда я прогуливаю занятия, чтобы поддержать лучшую подругу, ты ведёшь себя как… как… в общем, ужасно!

— Уж не обессудь, что я не рассыпаюсь в благодарностях за твой героический поступок, — хмуро огрызается Аддамс, хотя в глубине души ей совсем не хочется продолжать ссору. Она на мгновение прикрывает глаза, понимая, что может наговорить лишнего и пожалеть о необдуманных словах. — Прости.

— И ты меня прости, — Энид тянется к ней через весь стол и крепко сжимает ледяные бледные пальцы своими. Выдерживает продолжительную паузу и немного смущённо добавляет. — Только скажи мне одну вещь… Честно. Ты же не всерьёз жалеешь о нашей клятве? Потому что если да, то я…

— Я не жалею о клятве, Ниди, — она сдаётся позорно быстро. Безвольная часть сознания неизбежно побеждает. А ещё ей совсем не хочется дожидаться вечера, сидя в полном одиночестве в углу полупустого Старбакса.

Синклер расплывается в улыбке.

К счастью, она всегда была отходчивой и никогда не держала долгих обид — а потому уже спустя пару минут блондинка принимается трещать без умолку на отвлечённые темы, тщательно избегая самой главной.

Её нескончаемая болтовня впервые в жизни оказывается полезной. Тяжёлые гнетущие мысли отступают на задний план — и хотя полностью абстрагироваться от переживаний за лежащего в коме профессора у Уэнсдэй не выходит, она немного успокаивается.

В конце концов, современная медицина достигла достаточно высокого уровня, а Массачусетская клиника по праву считается одной из лучших больниц в округе — недаром там работают многие выпускники Гарварда.

Торп непременно выкарабкается.

Иначе попросту не может быть.

Верно?

— …зато мы поговорили с Аяксом, и он объяснил, почему поначалу пытался меня избегать! — восторженно восклицает Синклер, эмоционально всплеснув руками. — Он знал, что твой Торп ведёт расследование и опасался случайно мне в чём-нибудь проболтаться.

Фамилия фальшивого профессора заставляет Аддамс напрячься — и отступившая было нервозность накатывает с новой силой.

Она с преувеличенной силой стискивает изящную ручку миниатюрной кофейной чашки и машинально моргает, чувствуя, как быстро нарастает сердечный ритм. Энид испуганно ойкает, сообразив, что ляпнула лишнего.

— Прости, Уэнсди… Господи, вечно у меня язык как помело, — она с досадой хлопает себя по лбу и тут же предпринимает попытку склонить диалог в обнадеживающее русло. — Возможно, всё не так плохо, как кажется. Ох, ну что я такое говорю? Конечно, просто ужасно, что с ним случилось… такое. Я просто хочу сказать…

— Сменим тему, — Уэнсдэй отводит взгляд, ткнув пальцем заблокированный экран лежащего на столе телефона. Часы показывают только половину пятого, а она уже вся извелась в напряжённом ожидании. Oh merda, какой ужасающий кошмар.

— Нет! Ты так сильно переживаешь, а я не могу на это смотреть и ничего не делать! — невыносимо эмоциональная блондинка решительно подскакивает на ноги. — Живо вставай и пошли в больницу. Я помогу тебе пробраться к нему в палату, понятно?!

— Энид, — Аддамс скептически хмурится.

— Уэнсдэй, — но подруга непреклонна.

— Я сама. Нужно только дождаться темноты, — она сопротивляется скорее по инерции, упрямо не желая принимать помощь.

— Ни в коем случае. Что я за подруга такая, если позволю тебе разбираться с этим дерьмом в одиночку? — Синклер протестующе мотает головой, а на кукольном личике вспыхивает несвойственная ей непоколебимая решимость.

Что ж. Попытка не пытка.

И хотя Уэнсдэй слабо верит в успех наполеоновских планов подруги, томительное ожидание слишком невыносимо — она молча кивает в знак согласия и поднимается на ноги.

В приёмном отделении стало ещё более многолюдно. Лёгкая на коммуникации Синклер умело строит жалобное лицо и протискивается сквозь внушительную очередь к стойке медсестры — Аддамс стоит в отдалении, но до чуткого слуха долетают некоторые обрывки разговора. Кажется, соседка пытается выяснить нужный этаж и номер палаты. Информация полезная, но что толку пытаться незаметно пробраться в отделение реанимации, когда повсюду снуёт бдительный медперсонал?

Поблагодарив медсестру, Энид отходит от стойки и едва не вприпрыжку подскакивает к Уэнсдэй.

— Третий этаж, палата 27, — сообщает она, явно чертовски довольная собой. Аддамс машинально возводит глаза к потолку, намереваясь резонно возразить, что в любом случае придётся дожидаться окончания рабочего дня, но Синклер вскидывает руку в предостерегающем жесте и понижает голос до вкрадчивого шепота. — Я всех отвлеку, и у тебя будет пара минут, так что не тормози.

Уэнсдэй не успевает ответить.

Энид театрально прижимает пальцы к вискам, издаёт преувеличенно громкий вздох, а мгновением позже оседает прямо на белый кафельный пол, имитируя обморок — причём настолько убедительно, будто делает это далеко не впервые. Толпа вокруг удивлённо оборачивается на актёрскую импровизацию, начинает встревоженно перешёптываться…

И сомнительный план срабатывает безукоризненно.

— Тут человеку плохо! — громко вскрикивает какой-то парень и подскакивает к лежащей блондинке, весьма убедительно изображающей состояние тотального анабиоза. Бережно приподнимает её светловолосую голову и озирается по сторонам. — Позовите врача!

Воспользовавшись всеобщей суетой, Аддамс стремглав бросается в сторону лестницы, не желая тратить драгоценное время на ожидание лифта. К счастью, на неё никто не обращает внимания — мимо бегом проносится женщина в белом халате, не удостоив её даже взглядом.

Уэнсдэй буквально влетает на третий этаж, даже не замечая, что в правом боку начинает болезненно покалывать от быстрого темпа марш-броска вверх по лестнице.

Здесь намного тише и совсем нет людей. Похоже, изменчивая Фортуна сегодня на её стороне. По левую руку от лестничной площадки над широкими двустворчатыми дверями с непрозрачным стеклом призывно маячит надпись «Отделение реанимации и интенсивной терапии» — и Аддамс снова устремляется в нужном направлении, уже не заботясь о необходимости вести себя незаметно.

Вполне вероятно, охрана больницы уже обнаружила несанкционированное проникновение через камеры видеонаблюдения, а потому нужно действовать максимально быстро. Она даже не совсем понимает, что будет делать, когда увидит погруженного в медикаментозную комупрофессора — но оставить это просто так не может.

Безликие двери палат сливаются воедино.

В висках гулко стучит тахикардичный пульс, дыхание перехватывает от бега, но Уэнсдэй не сбавляет шаг. Седьмая палата, одиннадцатая, двадцать третья… Двадцать седьмая.

Вот и оно. Но добравшись до заветной цели, она замирает на месте как вкопанная, не решаясь толкнуть дверь от себя. Сознанием снова овладевает безотчётный страх за жизнь практически незнакомого человека, внезапно ставшего таким значимым. Oh merda, похоже, ядовитый росток непрошеных чувств — вовсе никакая не иллюзия.

Досадуя на непривычную собственную нерешительность, Аддамс делает глубокий вдох словно перед прыжком в бездонную пропасть — и одним резким движением распахивает злополучную дверь, за которой… только пустая больничная койка и выключенные мониторы.

Лихорадочно бьющееся сердце пропускает удар, резко ухает вниз с километровой высоты, а в голове проносится стремительный вихрь самых жутких, самых леденящих душу мыслей — она не успела, Торп умер, и в следующий раз она увидит его только в гробу со сложенными на груди руками. А потом больше не увидит никогда. В горле возникает мерзкий колючий комок, очертания пустой палаты начинают вращаться перед глазами. Уэнсдэй приходится вцепиться в дверную ручку, чтобы сохранить равновесие, но это почти не помогает.

Oh merda, нет.

Такого просто не может быть.

Он не мог умереть… так.

Да и вообще никак.

Это же просто несусветный, абсолютно невозможный бред.

Аддамс машинально моргает несколько раз подряд, словно это поможет развидеть ужасающую картину аккуратно заправленной койки. Но жестокая реальность не меняется — с каждой секундой становится только хуже.

Больнее. Многократно.

Так больно, что она даже не может сдвинуться с места, замерев на пороге как неподвижная каменная статуя и впившись невидящим расфокусированным взглядом в чёрный экран ближайшего монитора.

Едва уловимый звук движения сбоку доносится до её слуха словно сквозь плотный слой ваты — наверняка, это охрана, которая сейчас вышнырнет её на улицу за проникновение на запрещённую территорию. Титаническим усилием воли Уэнсдэй соскребает воедино жалкие остатки самообладания и очень медленно поворачивает голову к источнику звука. И ей тут же начинает казаться, что она окончательно лишилась рассудка. Просто напрочь свихнулась на почве нервного потрясения. Иного объяснения нет.

Живой и практически невредимый профессор Торп сидит в дальнем углу палаты на приставленном к стене диванчике и молча взирает на неё с искренним удивлением. Чуть повыше левой брови красуется маленький белый пластырь, но в остальном на нём нет никаких следов от жуткой аварии.

Не в силах произнести ни слова и будучи совсем не уверенной в реальности происходящего, Аддамс скользит по нему неверящим взглядом. На смертельно больного пациента он явно не похож — хотя бы потому, что облачён не в бесформенную больничную рубашку, а в обычную домашнюю футболку и клетчатые пижамные штаны. Oh merda, у неё точно начались галлюцинации.

— Что ты тут делаешь? — абсолютно спокойным тоном спрашивает Торп после нескольких секунд звенящей тишины.

Его голос звучит как обычно — слегка снисходительно и чуточку иронично, отчего Уэнсдэй окончательно теряется, не понимая, каким образом её мозг сумел сгенерировать настолько правдоподобную галлюцинацию.

Так. Стоп. Или это никакая не галлюцинация?

Она невольно трясёт головой, силясь сбросить до странности реальное наваждение — но ничего не меняется.

— Ты… — ей приходится прокашляться, чтобы продолжить говорить. — Ты не в коме.

Это звучит абсолютно по-идиотски.

Как чёртов тотальный сюр.

Но Аддамс просто обязана удостовериться, что собственные глаза её не обманывают.

— Ты очень наблюдательна, — он кривовато усмехается уголками губ, но очень быстро становится предельно серьёзным. — А теперь живо закрой дверь и объясни, какого чёрта ты снова решила испортить мне весь план.

— План? — эхом переспрашивает Уэнсдэй, безуспешно пытаясь разобрать по полочкам непонятные события последних минут.

Выходит скверно — рациональное мышление парализовано крайней степенью шока вперемешку с волнением, и её скудный эмоциональный диапазон никак не может справиться с таким торнадо из самых разных чувств. Шестерёнки в голове вращаются предательски медленно, практически со скрипом, но одну мысль из хаотичного потока сознания вычленить всё же удаётся.

— Никакой аварии не было? — неуверенно бормочет Аддамс совсем севшим голосом.

— Была, — Торп поднимается на ноги, оставив на диване чёрный пистолет, который она изначально даже не заметила. В несколько широких шагов он сокращает расстояние между ними и буквально силком затаскивает её в палату, плотно прикрыв дверь. — Маньяк догадался, кто именно за ним следит, и попытался меня убрать. Но я предвидел такой расклад. Ремни безопасности творят чудеса.

Она ничего не отвечает.

Просто-напросто продолжает стоять посреди безликой больничный палаты словно безмолвный памятник самой себе, не в силах выдавить ни звука. Но профессору диалог вовсе не требуется — он возвращается к диванчику и вальяжно усаживается на подлокотник, скрестив руки на груди. И продолжает говорить.

— Но маньяк должен был думать, что его план удался. Поэтому я велел Аяксу пустить по университету слух, что авария была серьёзной, и я лежу в больнице при смерти, — подробно и обстоятельно вещает Ксавье, будто они снова находятся на семинаре и обсуждают историю искусства древнего Египта. — Тогда он бы ослабил бдительность, явился меня добить, и мы бы его взяли. Но ты как всегда решила вмешаться и спутать все карты.

Oh merda. Что?! Серьёзно?!

У него действительно хватило наглости её обвинить? Да это же уму непостижимо!

Уэнсдэй чувствует, как глаза против воли шокировано округляются — пока она мучилась от пугающей неизвестности, строила хитроумные планы, как пробраться в палату, лишь бы только его увидеть, этот проклятый мерзавец прохлаждался на удобном диване и ни о чём не беспокоился.

Разом накатывает ярость. Слепая бесконтрольная злость опускается на мозг красной пеленой, застилает разум, в щепки разносит пошатнувшееся самообладание — и сиюминутно возвращает ей способность складывать мысли в слова.

— Поехавший ублюдок. Вот ты кто, — выплёвывает она, вперившись в лицо Торпа ненавидящим взглядом лихорадочно сверкающих глаз. Адреналин бурлит в крови, срывая чеку всякого здравомыслия, и Аддамс несёт со страшной силой. Она уже совершенно не способна умолкнуть и гордо покинуть палату. Только не после всего этого дерьма. — Ты мог бы меня предупредить. Но в твой сраный эгоистичный мозг такой вариант даже не пришёл, верно?

— Предупредить? — Ксавье иронично усмехается, стараясь выглядеть спокойным. Но её не обмануть — даже с расстояния в несколько шагов Уэнсдэй отчётливо видит, как он сжимает челюсти с такой силой, что на шее проступают жилы. — Ты сейчас серьёзно?

Их взгляды сталкиваются в непримиримой борьбе. Угольно-чёрный обсидиан против холодного зелёного малахита.

Фальшивый профессор выдерживает короткую паузу, будто бы пытаясь остановить себя от необдуманных слов — но когда Аддамс презрительно морщит нос, эта попытка проваливается с оглушительным треском.

— Какое тебе вообще до меня дело? — зло бросает он, резко взвиваясь на ноги. — Ты вроде неплохо проводила время с тем щенком. Или это было специально? Думаешь, я не заметил, как старательно вы двое изображали бурную страсть? Чуть не сожрали друг друга!

— Бурную страсть мне приходилось изображать только с тобой, — ядовито припечатывает Уэнсдэй, втайне испытывая мстительный триумф от осознания, что сцена в ресторане настолько сильно ударила по профессорскому самолюбию. Пожалуй, стоит произвести контрольный выстрел. — А с ним, чтоб ты знал, всё было искренне.

— Так какого хрена ты сейчас не с ним? — Торп повышает голос на полтона, по сантиметру сокращая расстояние между ними. — Что ты делаешь здесь? А?

Он движется вперёд очень медленно, но она почти физически ощущает исходящую от него опасность. Словно большой хищник осторожно подбирается к своей жертве перед смертельным броском.

Вот только она вовсе не жертва.

И она не отступит. Не позволит ему в очередной раз уязвить её самомнение. Последнее слово сегодня непременно останется за ней.

— Не смогла удержаться, чтобы не испортить твой идиотский псевдогениальный план, — деланно ровный голос Аддамс буквально сочится ядом. — Каким надо быть кретином, чтобы всерьёз поверить, что Энид послушается твоего дружка и ничего мне не расскажет?

— А какой надо быть дурой, чтобы трахаться с подозреваемым? — Торп издевательски усмехается, но в его извечном фасаде спокойствия давно пробита брешь. Скулы заостряются, зрачки расширяются, на шее лихорадочно бьётся жилка. — Или тебе просто нравилось, как я тебя трахаю?

— Не льсти себе. Это было ужасно, — она закатывает глаза с максимально надменным выражением, хотя внутри всё сводит от странного коктейля бушующих чувств.

Пожалуй, не зря говорят, что злость и страсть — чувства единой природы, две крайности одной и той же сущности.

Жгучая ненависть смешивается с отголосками предательского возбуждения, сокрушительная ярость — с недавним осознанием, что проклятый профессор глубоко проник в её разум, словно грёбаная раковая опухоль.

Но Уэнсдэй не позволит ему насладиться собственной слабостью. Не допустит, чтобы чёртов Торп догадался, насколько глубоко она увязла в этой кошмарной трясине.

— Знаешь ли, сложнее всего было имитировать оргазмы, — продолжает Аддамс, смакуя каждое слово и желая уколоть побольнее, задеть за живое, безжалостно сковырнуть коросту с незаживающей царапины. — А потом приходилось подолгу отмываться в душе от твоего мерзкого парфюма.

— Мне тоже было несладко, — с готовностью подхватывает лжепрофессор, остановившись в нескольких сантиметрах от неё и презрительно глядя сверху вниз. — Мало приятного возиться с амбициозной малолетней идиоткой, которая портит абсолютно всё, к чему прикасается.

Она едва не скрипит зубами от бесконтрольного раздражения, но его недопустимая близость изрядно выбивает из колеи. Уэнсдэй всеми силами старается сохранять лицо бесстрастным, но тело отказывается подчиняться воле рационального мышления — по позвоночнику бегут мурашки, жгучая волна иррационального желания воспламеняет все нервные окончания и разливается влажным жаром между бёдер, делая мокрым нижнее бельё. Oh merda, какой ужасающий кошмар.

Они ведь ссорятся. Буквально поливают друг друга любым пришедшим на ум дерьмом — глупо, нерационально, без намёка на конструктивный диалог, с оскорбительным переходом на личности.

Почему это действует на неё… так?

Нет, пора прекращать этот балаган.

Она должна немедленно уйти, пока окончательно не пробила дно.

— Пошёл к чёрту, ублюдок, — зло выдаёт Аддамс, лишь бы что-то сказать.

— Сама иди к чёрту, чокнутая ты стерва, — разумеется, Торп не остаётся в долгу.

Впрочем, наплевать.

Она фыркает со всем возможным презрением и уже начинает поворачиваться в сторону выхода из палаты, но у Торпа явно другие планы — цепкие мужские пальцы смыкаются на её запястье, и он грубым рывком разворачивает Уэнсдэй к себе. Вспыхнув от такого бесцеремонного обращения, она резко замахивается, чтобы влепить мерзавцу хлёсткую пощечину — но Ксавье ловко перехватывает её тонкую руку в паре сантиметров от своего лица.

Она сверлит его ненавидящим взглядом исподлобья буквально долю секунды, а потом сокрушительное цунами чувств окончательно прорывает плотину здравомыслия. Проклятый фальшивый профессор в мгновение ока подаётся вперёд и… впивается жадным поцелуем в плотно сомкнутые вишнёвые губы. Быстро, решительно, не спросив разрешения.

И всё. Просто всё.

Всё то, что Аддамс старательно прятала за непроницаемой маской тотального равнодушия, вырывается наружу мощным ураганом.

Она отвечает ему практически сиюминутно — приоткрывает рот, позволяя горячему языку скользнуть внутрь, и тут же безжалостно сильно прикусывает нижнюю губу Торпа. Металлический привкус крови становится последним катализатором сильнейшей химической реакции, способной спровоцировать взрыв атомной бомбы в Хиросиме.

Земля мгновенно уходит из-под ног. Прежде Уэнсдэй была свято убеждена, что это просто клишированная избитая фигура речи… Но на поверку это оказывается очень даже реальным ощущением — голова предательски кружится, очертания палаты вращаются перед глазами, и она невольно цепляется за шею Ксавье обеими руками, притягивая его ещё ближе к себе.

Его ладони перемещаются на талию и требовательно оглаживают все изгибы хрупкой фигуры, бесцеремонно забираются под одежду, задирают вверх вязаную ткань свитера. Прикосновения голодные, жадные, собственнические — они плавят лёд, воспламеняют нервные окончания и расцветают на коже бледными красноватыми отметинами от мужских пальцев. Близость его тела и одуряющий аромат древесного парфюма туманят разум, словно пущенный по вене героин. А она — зависимая, давно и бесповоротно подсевшая на эту иглу.

Торп разрывает продолжительный глубокий поцелуй и отстраняется на пару миллиметров, но только для того, чтобы подтолкнуть её в сторону застеленной больничной койки.

Аддамс подчиняется без возражений.

Возбуждение за несколько секунд достигает критической отметки — её предательски безвольное тело слишком сильно изголодалось по его рукам и губам, чтобы она могла найти в себе силы протестовать.

Он хочет отыметь её прямо здесь, в палате, на пропахших лекарствами простынях?

Пусть так. Лишь бы только не медлил.

Поэтому Уэнсдэй покорно отступает на шаг назад. Вслепую нащупывает кнопку, чтобы опустить мешающий бортик медицинской кровати, а затем садится на край, быстро стягивая свитер через голову. Фальшивый профессор неотрывно следит за её действиями потемневшими от желания глазами — и от этого пронзительного порочного взгляда внизу живота всё скручивается в тугой узел. Мышцы внутри отчаянно сжимаются вокруг пустоты, обильно выделяя липкую горячую влагу, насквозь пропитавшую тонкое кружево белья.

— Долго тебя ждать? — она дерзко вскидывает голову, стремясь спровоцировать ответную реакцию. Одной рукой Аддамс впивается в светлое больничное покрывало, а второй дразняще проводит по своей груди, скрытой паутинкой из чёрной ткани. Соски мгновенно каменеют от интенсивности воздействия, и она с упоением подмечает, что Торп нервно сглатывает. — Или мне стоит начать самостоятельно?

Вопреки обыкновению, профессор игнорирует ироничный выпад. Вместо этого он стремительно срывается с места и стальной хваткой стискивает обнажённые плечи Уэнсдэй, принуждая её откинуться на спину. Она снова принимает правила игры, сгорая от неумолимого желания поскорее ощутить его внутри себя.

Ксавье явно не настроен медлить — быстро расстёгивает пуговицу на её джинсах, дёргает вниз язычок молнии и стягивает лишнюю одежду вместе с бельём. Нависает сверху, уперевшись одной рукой в матрас рядом с её головой, смотрит прямо в угольные глаза, затуманенные крышесносным возбуждением.

Аддамс дышит загнанно и часто, грудь высоко вздымается, сердце тахикардично колотится в тесной клетке из рёбер. По артериям словно бежит жидкий огонь — та самая божественная смесь биохимических элементов, отвечающих за животное желание секса. Практически не отдавая отчёт в собственных действиях, она обвивает подрагивающими руками шею Торпа, старается притянуть его ещё ближе… Но он беспощадно останавливает её порыв одной-единственной фразой:

— Поворачивайся спиной.

Oh merda.

Всего два слова прошибают её тело высоковольтным разрядом тока — градус возбуждения разом пересекает критическую отметку, а тягучее требовательное чувство между бёдер заставляет Уэнсдэй инстинктивно свести ноги. Мышцы внутри отчаянно пульсируют, трепетно сжимаются. Не имея никаких сил противостоять острейшему желанию, она приподнимается на локтях и переворачивается на живот, становясь на колени поперёк дурацкой больничной койки.

Лжепрофессор удовлетворённо хмыкает — Аддамс не может видеть его лица, но почти физически ощущает тяжёлый взгляд болотных глаз, скользнувший от гибкой спины с выступающими хрупкими позвонками к призывно приподнятым бёдрам. Он подходит максимально близко, прижимается к её заднице, позволяя Уэнсдэй в полной мере почувствовать степень своего возбуждения — спасибо идеально отрегулированной высоте больничной койки. Даже сквозь его пижамные штаны она ощущает твёрдость напряжённого члена. И от этого из лёгких вышибает весь воздух.

— Ты очень плохо себя вела, Уэнс, — Торп нависает над ней, уперевшись рукой в бортик у изножья кровати. Жаркий шепот опаляет мочку уха, заставляя её вздрогнуть и позорно застонать сквозь плотно стиснутые зубы. — Мешала расследованию, испортила мне замок в квартире, украла вещи, разбила окно в доме… И целовалась на моих глазах с тем щенком. За такое наказывают, ты понимаешь это?

Природная строптивость не позволяет ей согласиться с подобным — и хотя между ног всё пылает, а внутренние мышцы сводит от дикого неукротимого желания, Аддамс упрямо молчит, уставившись затуманенным взглядом в светлое покрывало. Но чёткое устное согласие профессору, похоже, вовсе не требуется.

Он выпрямляется, почти с нежностью скользит кончиками пальцев вниз по спине, щёлкает застёжкой бюстгальтера, ловко избавив Уэнсдэй от последнего элемента одежды — а потом вдруг заносит руку и с размаху ударяет её по ягодице. Резко, больно, с оттяжкой.

Аддамс шумно втягивает воздух и инстинктивно пытается отодвинуться, но вторая рука Ксавье запутывается в её волосах. Он наматывает на кулак длинные смоляные пряди и безжалостно сильно тянет на себя. А потом снова шлёпает её по заднице раскрытой ладонью — аккурат по тому же самому месту. Второй удар ощущается гораздо болезненнее, и Уэнсдэй невольно дёргается всем телом, едва сдержавшись, чтобы не зашипеть. Но вместе с тем она чувствует, как острая вспышка боли отдаётся глубоко между ног, многократно усиливая и без того невыносимое желание.

Странная реакция обескураживает, неизбежно сбивает с толку — никто и никогда не обращался с ней настолько грубо.

Настолько властно.

Настолько… великолепно.

Ни в постели, ни в жизни.

Острота новых неизведанных ощущений опьяняет, порабощает голос разума, на корню тушит искру возмущённой ярости — когда профессор заносит над ней руку в третий раз, Уэнсдэй сильнее прогибается в спине, подставляя задницу под очередной безжалостный удар. Кожа на месте шлепка ощутимо горит, но эта сладкая боль действует на неё подобно мощному афродизиаку, и с припухших губ слетает тихий несдержанный стон. Между ног становится так мокро, что влага уже пачкает внутреннюю сторону бёдер.

Не желая больше тратить время на его игры в чёртового доминанта — хоть это и вправду оказалось очень… волнующим — Аддамс строптиво дёргает головой, высвобождая спутанные смоляные пряди из стальной хватки мужских рук. Торп отпускает её волосы и снова проводит пальцами вдоль позвоночника.

Невесомо. Дразняще.

Издевательски медленно.

— Чего ты ждёшь? — шипит она, обернувшись на профессора через плечо. — Хочешь дождаться маньяка и предложить ему присоединиться?

Уэнсдэй язвит нарочно, не желая сдавать позиций — неискоренимое упрямство не позволяет ей признать очевидного. Что его грубость распалила её до предела. Что она до потемнения в глазах хочет ощутить его член внутри себя. Что она действительно чувствует к нему так непозволительно много, что от этого эмоционального коктейля Молотова напрочь срывает крышу.

— Нет, Уэнсдэй. Я больше не хочу ни с кем тебя делить, — внезапно признаётся Ксавье, почти бережно поглаживая её бледную кожу в том месте, где ярко алеет след от широкой ладони.

Oh merda. Подобная внезапная откровенность обезоруживает, и все колкие фразы застревают у неё в горле. Аддамс машинально закусывает нижнюю губу, затем пару раз моргает — но она по-прежнему стоит на четвереньках поперёк убогой больничной койки, и подобная поза нисколько не способствует серьёзным разговорам. А вот очередному безудержному грехопадению — более чем. Поэтому она шире разводит колени и самым бесстыдным образом прижимается задницей к его эрекции.

Плевать. Остальное подождёт.

— Тогда трахни меня наконец, — с вызовом заявляет она, и все внутренности сжимаются от сладкого предвкушения.

Призыв к действию срабатывает незамедлительно. Торп поспешно отстраняется, чтобы стянуть свои пижамные штаны вместе с боксерами, высвобождая стоящий колом член — а потом плавно подаётся вперёд, проводя головкой по нежным влажным складочкам.

Уэнсдэй не может удержаться, чтобы не дёрнуться ему навстречу, попытаться насадиться на напряжённый член.

Но профессор не позволяет ей играть ведущую роль и удерживает на месте, стиснув широко разведённые бёдра с такой силой, что пальцы впиваются в мягкую плоть. Она уверена, что увидит на бледной коже россыпь мелких синяков, когда посмотрит в зеркало.

Его руки скользят вдоль изгибов стройного тела, внимательно изучая каждый сантиметр словно в первый раз. Аддамс теряется в водовороте упоительных ощущений, вызванных почти невесомыми прикосновениями. Каждое нервное окончание наэлектризовано, каждая клеточка пылает в огне безудержного вожделения. Дыхание сбивается в ноль, сердечный ритм шкалит за сотню — никогда прежде чужие касания не вызывали в ней такого мощного фейерверка чувств. Кажется, ей нужно совсем немного, чтобы накрыло окончательно.

С искусанных в кровь вишнёвых губ поминутно срываются жалобные стоны, больше напоминающие жалкий скулёж. В другое время Уэнсдэй посчитала бы подобное поведение унизительным и недостойным, но только не теперь — только не тогда, когда разум буквально плавится от возбуждения.

Спустя несколько мучительно-упоительных мгновений проклятый профессор наконец прекращает изысканную пытку промедлением. Склоняется на ней, податливой и дрожащей, оставляет короткий поцелуй на выступающей косточке шейного позвонка — и одним резким движением проникает внутрь, погружаясь по самое основание. Твёрдый член скользит между тугими влажными мышцами, мимолётно задев скопление нервных окончаний на передней стенке, и от этого Аддамс словно прошибает ударом электрошокера. Она чувствует себя невероятно полной, растянутой до предела на напряжённом члене. Из горла против воли вырывается протяжный громкий стон.

Острота ощущений ошеломляет.

То ли всему виной длительное воздержание — вчерашний инцидент не в счёт, там не было и толики происходящего сейчас — то ли пресловутые чувства, отравившие разум без шанса на спасение. Неважно. Наплевать. Довольно сложно заниматься самоанализом, когда Торп движется внутри её изнывающего тела так глубоко и жадно. Он сразу берёт быстрый темп, раз за разом выбивающий у неё стоны и не оставляющий возможности продержаться подольше. При каждом грубом толчке раздаётся влажный пошлый звук.

Краем затуманенного сознания Уэнсдэй думает, что им стоило бы вести себя потише — недвусмысленный шум из незапертой палаты может привлечь внимание персонала.

Но сдерживаться трудно.

Практически невозможно.

Особенно тогда, когда сильная мужская рука скользит вниз по её впалому животу и останавливается между бёдер — пальцы Ксавье тут же нащупывают набухший клитор и принимаются ласкать чувствительное место плавными круговыми движениями. Он то замедляет, то ускоряет темп касаний, быстро доводя Аддамс до состояния полнейшего беспамятства. Желаемая разрядка уже совсем близко, но проклятый профессор нарочно оттягивает момент кульминации. Всё-таки он невыносимый мерзавец, и этого не отнять.

Не имея никаких сил ждать, она утыкается лбом в пропахшее лекарствами покрывало, переносит вес своего тела на левую руку, а правую опускает вниз и накрывает его широкую ладонь. Ощутимо сильно впивается заострёнными уголками ногтей, царапает костяшки пальцев и решительно надавливает на его руку, принуждая Торпа ускориться.

Кажется, он самодовольно усмехается.

Ничего страшного. Уэнсдэй непременно отомстит за всё происходящее — возможно, когда-нибудь позже, когда отступит почти болезненное желание получить оргазм.

Ритм несдержанных толчков меняется, становясь почти бьющим — амплитуда сокращается, скорость возрастает.

Липкая влага стекает по внутренней стороне бёдер, каждое проникновение отзывается в теле острым импульсом наслаждения, каждое прикосновение растекается по разгорячённой коже электрическим разрядом. Ей нестерпимо жарко и одуряюще хорошо. Настолько, что перед закрытыми глазами начинают вспыхивать цветные мушки. В какой-то момент Ксавье надавливает на изнывающий клитор особенно сильно, и это становится катализатором.

Оргазм обрушивается на Аддамс сокрушительной волной цунами, двенадцатибалльным ураганом по шкале Бофорта, грёбаным стихийным бедствием… Крышесносным и восхитительным. С губ срывается особенно громкий стон, мышцы внутри сжимаются тугим кольцом вокруг твёрдого члена, и на несколько секунд она напрочь теряет связь с реальностью.

Конечности отказываются её держать, и Уэнсдэй обессиленно опускается на осквернённое больничное покрывало, пока Торп с животным рыком вколачивается в её безвольное тело, преследуя уже собственное удовольствие. Проходит не больше пары минут, прежде чем он входит особенно глубоко — и замирает с низким глухим стоном. Аддамс смутно чувствует, как тёплая жидкость заполняет её изнутри — а мгновением позже слабо ощущает нежное прикосновение губ аккурат между взмокших лопаток.

Двигаться не хочется.

Разговаривать тоже.

Хотя им надо бы поговорить.

По логике вещей и всем законам межличностных отношений, после бурного примирительного секса непременно должен следовать обстоятельный диалог с обсуждением текущего расклада событий.

Но в переговорах Уэнсдэй никогда не была особо сильна, особенно после крышесносного оргазма. Сейчас она чувствует себя медузой, выброшенной на отмель во время шторма.

Вдобавок начинает клонить в сон. Но поддаваться слабости и засыпать здесь категорически нельзя. Приходится приложить колоссальные усилия, чтобы оторвать голову от постели — Торп слоняется по палате, собирая разбросанные вещи и складывая их в аккуратную стопку на белом диванчике.

Ох уж эта его извечная педантичность.

— Останешься? — вдруг спрашивает он, остановившись посередине комнаты и едва заметно улыбнувшись уголками губ. — Можем покараулить маньяка вместе. Не самое романтичное занятие, но ничего другого пока предложить не могу, уж извини.

Такого исхода она не ожидала.

Аддамс предполагала, что профессор поспешит спровадить её куда подальше — и даже была внутренне готова к этому. Но его внезапное предложение удивляет ещё больше.

Вот только она уже не чувствует былого азарта по отношению к расследованию. Тут нет абсолютно никакой заслуги Уэнсдэй, а разделять чужой триумф ей категорически претит. Вдобавок она попросту не понимает, как вести себя теперь — ненавидеть его было куда проще, нежели… Oh merda. Аддамс отрицательно качает головой, машинально моргает, а потом сползает с больничной койки, не глядя сунув ноги в массивные кожаные ботинки.

Спасаться бегством от этих странных, едва зародившихся отношений чертовски унизительно — но иного выхода она попросту не видит. Нужно всё тщательно взвесить, нужно хорошенько подумать, нужно просто-напросто остаться наедине с собой.

Слишком долго она избегала любых проявлений чувств, чтобы так легко сдаться во власть иррациональной влюблённости в практически незнакомого человека. У них ещё будет время для неудобных разговоров. И для всего остального тоже.

— Энид ждёт на первом этаже. И у меня завтра занятия. Нужно идти, — бесстрастным тоном сообщает Уэнсдэй, стараясь говорить как можно убедительнее, чтобы это не прозвучало как наспех выдуманная отмазка.

— Ты уверена? — с сомнением переспрашивает лжепрофессор, но всё же протягивает ей аккуратно сложенные джинсы и свитер. — Думаю, нам стоило бы многое обсудить.

— Обсудим. Позже, — она подхватывает валяющиеся на полу трусики. Надевать обратно грязное мокрое бельё чертовски противно, но реанимационная палата не предполагает наличия даже минимальных удобств.

— Договорились, — если его и расстроил её отказ вести душещипательную беседу, Торп не подаёт виду.

Оставив одежду на краю койки, он возвращается к дивану и усаживается, вальяжно вытянув длинные ноги. Но глаза не отводит, пристально наблюдая за её торопливыми сборами — под цепким взглядом Аддамс невольно начинает ощущать небольшую нервозность. Бюстгальтера в зоне видимости не обнаруживается, поэтому она поспешно натягивает колючий вязаный свитер прямо на голое тело и быстро застёгивает молнию на джинсах. Не особо понимая, как полагается прощаться в настолько нестандартной ситуации, она молча кивает и направляется к двери.

— Уэнсдэй, подожди.

Oh merda, ну что ещё?

Ей дискомфортно и до крайности странно. Чертовски хочется поскорее уйти, но Торп поднимается с дивана и приближается к ней. Запускает руку в карман пижамных штанов и выуживает оттуда тонкий кожаный браслет с подвеской в виде египетского коптского креста.

— Возьми это, — не дожидаясь ответа, он тянется к запястью Уэнсдэй и защёлкивает на нём застёжку браслета. Она вопросительно изгибает бровь, переводя непонимающий взгляд с маленького серебряного украшения на непроницаемое лицо Ксавье. — Это символ вечной жизни и защитный талисман. Он не мой. Это из вещдоков по делу Клеманс.

— Даришь мне браслет пропавшей сестры? — вслух это звучит ещё более бредово. Как и вера профессора в силу талисманов. — Зачем?

— Не нужно везде искать глубинный смысл, — Торп усмехается со своей привычной снисходительностью, но секундой позже подносит её руку к губам и запечатлевает на мертвенно бледных костяшках короткий поцелуй. — Если строить слишком много логических цепочек, рискуешь пойти по неверному пути. Я просто хочу, чтобы он был у тебя. Хотя бы в честь дня рождения.

Откуда он вообще знает?

Наплевать. Это некритично.

Аддамс кивает в знак согласия и снова решительно оборачивается в сторону выхода — благо, Торп больше её не останавливает.

Оказавшись в прохладном больничном коридоре, она наконец возвращается в перманентное бесстрастное состояние.

Но не полностью — сердце всё равно лихорадочно колотится в грудной клетке, а противная липкость между бёдер не позволяет игнорировать навязчивые мысли о произошедшем.

Вот только Уэнсдэй абсолютно не понимает, что будет дальше. Что значили его странные реплики? Кто они теперь друг другу? Как ей себя вести? Стоит ли прийти сюда завтра или в какой-то другой день?

Вопросов гораздо больше, чем ответов, и это изрядно сбивает с толку. С Джоэлем всё получилось само по себе, она не прилагала никаких усилий для развития отношений, первое время действовал только он. Но теперь всё обстоит иначе, и Аддамс не имеет никакого представления, как распутать этот клубок.

Полностью погрузившись в водоворот напряжённых размышлений, она незаметно преодолевает все лестничные пролёты и возвращается в приёмное отделение. Здесь по-прежнему настолько многолюдно, что никто даже не смотрит в её сторону — оказывается, со спектакля Энид прошло совсем немного времени, даже солнце не успело полностью опуститься за горизонт. Зато по внутренним ощущениям минула целая вечность.

Кстати, об Энид.

Блондинки нигде не видно, и Уэнсдэй решает набрать её номер — но телефон не отзывается на нажатие кнопки блокировки. На чёрном экране на пару секунд появляется индикатор разряженного аккумулятора, а потом дисплей полностью гаснет. Очевидно, связаться с соседкой или вызвать такси не получится.

От Массачусетской клиники до университетского кампуса идти пешком не меньше часа, но это даже к лучшему — ей жизненно необходимо проветрить голову и хотя бы попытаться привести в порядок спутанные мысли.

Опавшие листья приятно хрустят под ногами, город утопает в мягких осенних сумерках, шумные улицы понемногу пустеют. Ночной Бостон нравится Аддамс гораздо больше дневного — после заката становится меньше людей, меньше давящего на барабанные перепонки монотонного гула, меньше бестолковой окружающей суеты.

Она никуда не торопится.

Покупает тройной эспрессо навынос в крошечной кофеенке с незнакомым названием, успевает зайти в Кембриджский антикварный магазин за двадцать минут до закрытия, присмотреть там парочку занимательных предметов в комнату, и даже делает небольшой крюк, чтобы прогуляться по парку Линкольн.

Температура воздуха едва ли превышает десять градусов, но Уэнсдэй это нравится — свежий уличный воздух уже отдаёт скорыми заморозками и приятно пощипывает разгорячённые щёки, возвращая ясность ума.

Понемногу становится совсем темно.

Приходится слегка ускорить шаг, чтобы успеть подготовиться к завтрашним занятиям. За прошедшие два дня она не прочитала ни строчки из учебников, и теперь настала пора нагонять пропущенный материал. Перспектива получить диплом с отличием призывно маячит на горизонте, отказываться от такого нельзя.

Уже на подходе к Гарварду Аддамс решает сократить путь через Ирвинг Террас — крохотный короткий перешеек с одинаковыми безликими домиками. Здесь почти не горят фонари, если не считать одного-единственного в самом конце переулка. В голове проносится мимолётная мысль, что она поступила чрезвычайно глупо, оставив рюкзак с остро заточенным отцовским подарком в своей комнате — разгуливать по улицам без ножа сродни самоубийству. Впрочем, шанс наткнуться на серийного маньяка именно сейчас чертовски мизерный.

Но когда позади вдруг раздаётся странный шорох, Уэнсдэй резко оборачивается и рефлекторно принимает оборонительную позу, готовясь отразить удар. И тут же закатывает глаза, досадуя на себя за внезапно обострившуюся мнительность — источником шума оказывается бродячая собака, которая копается в мусорном баке в поисках еды.

Oh merda, как можно было вздрогнуть от подобной ерунды? Расследование явно обострило у неё паранойю.

А долю секунды спустя Аддамс снова вздрагивает всем телом — потому что правую ногу повыше колена неожиданно простреливает уколом резкой боли. Она машинально опускает растерянный взгляд вниз.

Oh merda.

Трижды.

Десятикратно.

Стократно.

Даже в окружающей темноте на фоне чёрных джинсов ярко выделяется красный наконечник шприца от дистанционного инъектора.

Уэнсдэй едва успевает подумать, что маньяк действительно выбрал очень ловкий метод, чтобы похищать жертв абсолютно бесшумно — а потом мышечный релаксант начинает действовать в полную силу, веки опускаются, конечности становятся ватными, и она безвольно оседает на грязный асфальт.

========== Часть 14 ==========

Комментарий к Часть 14

Саундтрек:

Rialto — Monday Morning 5.19

Приятного чтения!

Чертовски хочется пить.

В горле воцарилась самая настоящая Долина Смерти, словно Уэнсдэй крепко перебрала дешёвого пойла на студенческой вечеринке. Мучительная жажда и катастрофически сильное желание сделать хотя бы крошечный глоток воды становится первым катализатором, который помогает запустить цепочку нейронных реакций в одурманенном мозгу.

Следом приходит боль.

Неприятная тянущая боль от затекших в неудобной позе мышц, скованных выпущенным издалека релаксантом.

Аддамс инстинктивно пытается пошевелиться, на пробу дёргает руками, которые сейчас кажутся совершенно ватными, сжимает ладони в кулаки — и постепенно к ней возвращается слух. Звон лязгнувшего металла доносится словно сквозь плотную толщу воды, после чего надпочечники начинают активно выбрасывать в кровь адреналин, сердцебиение моментально ускоряется, и все прочие органы чувств наконец-то запускаются в полную силу. Обонятельные рецепторы улавливают душный затхлый запах давно нестиранного постельного белья, по глазам бьёт яркий свет желтоватой электрической лампочки, а в голове взрывается калейдоскоп смутных воспоминаний.

Она шла в кампус университета.

И практически добралась до цели.

Если бы не вонзившийся в ногу шприц с конской дозой проклятого мышечного релаксанта.

Oh merda.

Трижды.

Десятикратно.

Стократно.

Приходится несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать рассеянный взгляд — а потом Уэнсдэй с усилием приподнимает голову, чтобы осмотреться по сторонам. Она лежит ничком на металлической кровати, застеленной некогда белыми простынями, которые давно утратили первоначальный оттенок и пожелтели от старости. Затёкшие запястья закованы в наручники с длинной цепью, прикреплённой к ржавым прутьям низкого изголовья.

Прежней одежды нет — вместо свитера и джинсов на ней надета убогая пуританская ночнушка в мелкий цветочек, чем-то напоминающая больничную сорочку с завязками на плечах.

Правое бедро, куда вонзился злополучный шприц, до сих пор кажется онемевшим. Каждое движение даётся с титаническим трудом, мозг и тело ещё не до конца отошли от действия мощного препарата.

Oh merda. Она в клетке.

И вовсе не в фигуральном смысле, а в самом буквальном — низкая койка стоит аккурат посреди просторной клетки с низким бетонным потолком, похожей на загон для животных в зоопарке. Окон здесь нет, и единственным источником освещения является одинокая лампочка в узком коридоре по ту сторону решётки. По всей видимости, это помещение является неким подобием бункера — и он наверняка находится глубоко под землёй.

Худшего расклада и вообразить нельзя.

— Эй… — откуда-то сбоку доносится тихий женский голос. — Слышишь меня?

Шестерёнки в затуманенном мозгу вращаются предательски медленно — и лишь теперь Аддамс замечает, что она здесь не одна.

Ну разумеется. По обе стороны расположены ещё две точно таких же клетки с толстыми металлическими прутьями и одинаковыми кроватями… И они обе заняты.

На левой койке спиной к Уэнсдэй, свернувшись клубком и укрывшись видавшим виды одеялом, лежит темноволосая девушка — давно нечёсаные каштановые пряди со множеством колтунов спадают до самого пола.

Аддамс не нужно видеть лицо пленницы, чтобы догадаться, кто это — слишком уж знакомым кажется оттенок волос. Пропавшая в прошлом году Клеманс Мартен и по совместительству непутёвая младшая сестра лжепрофессора.

А в клетке справа прямо на грязном бетонном полу сидит Дивина Флоренс, которая взирает на Уэнсдэй с нескрываемым сочувствием на округлом личике с ввалившимися щеками. Её тонкие руки тоже крепко связаны, но вместо толстой цепи наручников на запястьях красуется джутовая верёвка, позволяющая девчонке свободно перемещаться по своему карцеру.

— Эй, как ты? — обеспокоенно спрашивает Дивина, подползая поближе к решётке и скрестив ноги по-турецки. — Как тебя зовут?

— Где… — ей приходится прокашляться, чтобы продолжить говорить. Но во рту по-прежнему сухо как в пустыне, отчего голос звучит совсем глухо и надтреснуто. Невыносимая жажда путает мысли. — Где мы? Что это за место?

— Это место? — эхом переспрашивает Флоренс, а мгновением позже понуро опускает голову, скрывая лицо с почти детскими чертами за спутанными короткими лохмами. Она вдруг начинает раскачиваться из стороны в сторону как умалишённая, обнимая острые коленки связанными руками. Уродливая сорочка задирается на бёдрах, демонстрируя россыпь лиловых синяков на молочной коже.

Похоже, девчонка не в себе.

Отчаявшись добиться от неё мало-мальски вразумительного ответа, Уэнсдэй упирается ослабевшими локтями в жёсткую как камень подушку и пытается принять сидячее положение. Получается не сразу.Даже такое простое привычное действие сейчас даётся ей с титаническим трудом — голова идёт кругом, в ушах противно шумит, а холодный металл болезненно впивается в тонкие запястья.

Но поддаваться слабости категорически нельзя, иначе она рискует в самое ближайшее время разделить плачевную участь тронувшейся умом Дивины.

Ничего страшного ещё не случилось.

Выхода нет только из гроба.

И то не всегда.

Помнится, двоюродная прабабушка со стороны матери однажды впала в глубокий летаргический сон — её сочли мёртвой, похоронили со всевозможными почестями, а спустя пару часов миссис Фрамп выбралась из могилы и вернулась домой к мужу и детям. Её благоверный от увиденного схлопотал инфаркт и скоропостижно скончался, но сама прабабка Донателла прожила ещё много лет.

Аддамс машинально встряхивает головой, чтобы отогнать неуместные воспоминания о семейных байках. Всё-таки человеческий мозг порой генерирует странные мысли — очевидно, это просто защитная реакция организма, чтобы предотвратить приступ паники. Нет времени размышлять о посторонних вещах, сейчас необходимо сконцентрироваться на поисках выхода. Первым делом нужно попробовать вскрыть замок на наручниках. Вот только у неё нет ни одного подходящего инструмента — ни ножа, ни скрепки, ни чего-либо другого, что можно использовать в качестве отмычки.

Не сумев придумать ничего лучше, Уэнсдэй складывает пальцы правой руки вместе и поворачивает кисть под разными углами, пытаясь выдернуть тонкое запястье из металлического кольца.

Но ничего не выходит.

Холодная сталь впивается в костяшку большого пальца и неизбежно застревает, не сдвигаясь ни на миллиметр выше. Бледная кожа краснеет и начинает ощутимо гореть от болезненного трения. Проклятье. Можно пойти на риск и попробовать самостоятельно вывихнуть сустав большого пальца, но Аддамс не имеет ни малейшего представления, какие опасности поджидают её за пределами клетки — и травмировать руку в высшей степени неразумно.

По крайней мере, пока что.

Лучше оставить этот вариант на самый крайний случай.

— Не делай этого, — на этот раз болезненно слабый женский голос раздаётся слева.

Невольно вздрогнув, Уэнсдэй оборачивается на звук и упирается взглядом в сестру Торпа — Клеманс теперь лежит на другом боку, подперев голову рукой со множеством чернильно-чёрных синяков от уколов на сгибе локтя. И в этой девушке нет совершенно ничего от той дерзкой оторвы, что Аддамс увидела на фотографии в личном деле. Нынешняя Клеманс больше напоминает скелет, обтянутый белой как пергамент кожей. Словно из неё разом выкачали всю жизнь, оставив только слабое подобие человеческой оболочки. Под ввалившимися глазами залегли огромные тёмные круги, а бескровные губы покрыты мелкими трещинками от явного недостатка витаминов и солнечного света.

— Лучше не надо. Им не понравится, если ты себя покалечишь, — едва слышно бормочет Мартен и очень медленно моргает, как будто даже такое незначительное действие даётся ей через силу. Её голос звучит так тихо, что Уэнсдэй вряд ли смогла бы разобрать хоть слово, если бы не умение читать по губам. — Мы нужны им здоровыми.

Стоп. Им? Им.

Значит, маньяк действует не в одиночку.

Странно, что такая мысль не пришла к ней в голову раньше — ведь совершенно очевидно, что одному человеку было бы крайне непросто похитить и удерживать двух девушек.

Нет, не двух. Трёх.

Теперь она тоже пленница.

Больше не охотник, а новая жертва.

— Зачем? — Аддамс ненадолго оставляет попытки освободиться от наручников и поворачивается всем корпусом к сестре фальшивого профессора — настолько, насколько позволяют крепкие стальные оковы. Похоже, Мартен удалось не повредиться рассудком за год заточения. Неплохо. Нужно её расспросить, чтобы наконец выяснить мотивы похитителей. Сбежать это вряд ли поможет, но желание докопаться до истины упорно точит разум подобно могильным червям. — Что здесь происходит? Что они делают с вами?

Вместо ответа Клеманс очень медленно тянет вниз тонкое грязное одеяло. От увиденного Уэнсдэй на несколько долгих секунд напрочь теряет дар речи — слишком уж парадоксально в окружающей обстановке смотрится заметно округлившийся живот, обтянутый тканью уродливой сорочки в мелкий цветочек.

— Они… насилуют вас? — и хотя ответ кажется предельно очевидным, она не может не задать этот вопрос. Слишком уж леденящей и жуткой выглядит подобная перспектива. Не то чтобы Аддамс питала фальшивые иллюзии в отношении парочки безумных маньяков, но от осознания, что ей тоже предстоит пройти через подобный кошмар наяву, сердце предательски сжимается вопреки всем законам анатомии.

— Лучше бы так, — девушка грустно улыбается, становясь в этот момент ужасно похожей на старшего брата. — Это лаборатория.

Oh merda, что?

Уэнсдэй чувствует, как всё внутри обрывается и ухает вниз с километровой высоты — если до этого момента у неё ещё оставалась тень сомнений в профессионализме похитителей, то теперь хрупкие надежды разлетаются на мелкие осколки. Они не дилетанты. И даже не классические маньяки, которые испытывают извращённое удовольствие, удерживая людей против воли. У них есть конкретная цель, наверняка возведённая воспалённым коллективным разумом в ранг высшего блага или какой-то схожей невразумительной ереси.

Но уточнить подробности она не успевает.

Из полумрака длинного коридора доносится громкий скрип открываемой двери, а следом — звук неторопливых тяжёлых шагов.

Все мышцы инстинктивно напрягаются, мощный выброс адреналина разгоняет пульс выше сотни, и Аддамс с удвоенным усердием возобновляет попытки избавиться от наручников. Хоть и понимает, что это заведомо бесполезная затея. Но сидеть сложа руки в ожидании неизвестности слишком невыносимо.

Однако жгучее любопытство подстёгивает её на секунду обернуться через плечо.

По ту сторону решётки стоит невысокая, но очень грузная женщина в бесформенном джинсовом комбинезоне, клетчатой рубашке поверх него и абсолютно идиотских круглых очках. Уэнсдэй стопроцентно уверена, что никогда не встречала её прежде, но грубоватые крупные черты лица по необъяснимым причинам кажутся ей смутно знакомыми.

Впрочем, наплевать.

Кем бы ни была эта женщина, ничего хорошего ожидать от неё не приходится.

Поэтому Аддамс поспешно отводит взгляд и возвращается к прежнему занятию — измученное запястье неприятно ноет, раскрасневшаяся кожа буквально горит огнём от трения о твёрдый металл, а проклятые наручники всё никак не поддаются.

Скверно, чертовски скверно.

— Можешь не стараться, пташка. Ничего не выйдет, — психопатка издевательски ухмыляется, наблюдая за бесплодными попытками сбросить оковы. — Даже если освободишься, над нами три метра земли, а вокруг на многие километры — ни души.

— Отлично. Значит, мне не придётся копать для тебя могилу, — едко огрызается Уэнсдэй, наградив женщину самым уничижительным взглядом, на который только способна.

Предательский липкий страх сковывает сердце толстой коркой льда — но она ни за что на свете не позволит этой мерзкой жирной дряни насладиться её слабостью.

Простейшее правило выживания из животного мира. Если дикий зверь учует запах твоего страха, он непременно нападёт. Нельзя поддаваться панике, нельзя терять самообладание, нельзя сдаваться.

Вопреки ожиданиям, женщина даже не пытается предотвратить попытки Аддамс освободиться — просто продолжает стоять на одном месте в паре шагов от толстых прутьев клетки, слегка склонив голову набок и внимательно наблюдая за её действиями. Словно учёный, проводящий эксперимент, за сколько минут подопытная лабораторная мышь сумеет отыскать выход из лабиринта. Уэнсдэй с невольной опаской косится на неё через плечо. Неизвестная женщина по-прежнему кажется ей смутно знакомой — и это чертовски странно.

А пару минут спустя из темноты коридора, ведущего в неизвестность, снова доносится лязг проржавевших дверных шарниров.

Похоже, в бункер нагрянул сообщник психопатки. Шаги на этот раз звучат гораздо тише, словно второй похититель нарочно ступает крадучись, стараясь казаться как можно незаметнее. Аддамс отпускает металлическое кольцо наручников и резко оборачивается всем телом, чтобы увидеть, как из окружающего полумрака медленно выходит второй человек.

Человек, которого она видела в Гарварде практически ежедневно. Человек, на которого ни разу не упала тень подозрений. Человек, который всегда казался настолько безобидным, что она даже мельком не могла предположить, что за всем этим кошмаром стоит именно он.

— Профессор Ласлоу? — вопрос срывается с пересохших губ против воли.

Уэнсдэй несколько раз моргает, не в силах поверить, что собственные глаза ей не лгут.

Тихий занудный очкарик лет тридцати пяти, монотонно бубнящий себе под нос лекции о свойствах знаковых систем — он поминутно заикался, постоянно утирал носовым платком вспотевший от волнения лоб, повсюду носил с собой ингалятор… Oh merda, кто бы мог подумать, что за образом классического девственника из низкосортных ромкомов скрывается хладнокровный изощрённый серийник?

А мгновением позже Роуэн Ласлоу плотоядно усмехается и начинает говорить — и в его ровном голосе неожиданно звенит металл без намёка на нарушения речи.

— Добро пожаловать в мой настоящий мир, Уэнсдэй Аддамс, — он разводит руками, словно демонстрируя собственные владения. — Я должен сказать тебе спасибо. Всё это время ты мне очень помогала, сама того не ведая.

Она ничего не отвечает, впившись в профессора ледяным немигающим взглядом исподлобья. Несмотря на то, что ситуация складывается откровенно дерьмовая, в голове вспыхивает ироничная мысль, что в пафосном Гарварде серьёзные проблемы с кадрами. Один оказался частным детективом, другой — маньяком. Президенту Уимс явно стоит пересмотреть критерии отбора в преподавательский штат.

— Впрочем, как и профессор Торп, он тоже оказался невероятно полезным, — продолжает Роуэн, неприятно осклабившись и посильнее надвинув на переносицу нелепые очки. — Взялся словно из ниоткуда, странно себя вёл… Спал со студентками. Идеальный преступник. Кто же на его фоне заподозрит бедного заикающегося профессора Ласлоу?

Он театрально загибает пальцы, имитируя конвульсивные движения, а потом вдруг разражается заливистым смехом, явно испытывая колоссальный восторг от собственного триумфа. Уэнсдэй закатывает глаза и брезгливо морщит нос, всем своим видом демонстрируя максимальную степень неприязни. Пусть чокнутый псих не думает, что она его испугалась. И пусть не надеется, что им удастся её сломить — сдаваться не в её правилах.

— Ах да, я ведь забыл вас друг другу представить, — профессор с наигранной досадой ударяет ладонью по лбу, словно на него внезапно снизошло озарение. — Познакомься с моей матерью. Миссис Джеральдина Ласлоу, практикующий врач-психотерапевт.

Ах вот оно что.

Несмотря на туман в голове, разрозненные детали пазла складываются воедино практически моментально — обе пропавшие девушки посещали сеансы психотерапии в лагере для трудных подростков, и их врачом наверняка была эта грузная женщина в идиотском джинсовом комбинезоне.

Oh merda, а ведь в какой-то момент Уэнсдэй действительно задумалась над тем, чтобы разыскать их психотерапевта, но быстро отмела эту затею, сочтя её трудноосуществимой… Подумать только. Прояви она тогда чуть больше стараний, всё могло бы быть иначе. Она бы точно не оказалась в клетке для животных со скованными ноющими запястьями.

— Благодаря маме мы заочно познакомились с этими двумя юными леди. И я точно знал, что никто не станет прилагать больших усилий, чтобы их отыскать, — подробно и обстоятельно вещает Ласлоу, тем самым подтвердив закономерные догадки Аддамс.

Псих явно смакует каждое слово своего монолога — буквально живое воплощение избитых клише о кинематографических злодеях, которые любят растрепать жертве о своих мотивах, прежде чем учинить расправу.

Но раз ему так хочется поболтать, пожалуй, стоит поддержать разговор. Чтобы выяснить побольше ценной для суда информации.

— Что это за бункер? — спрашивает Уэнсдэй, обводя пристальным взглядом низкий бетонный потолок, покрытые пятнами ржавчины прутья решётки и останавливаясь на массивном амбарном замке, висящем на двери клетки.

— Я бы рад рассказать, но… Боюсь, у нас слишком плотный график, — заявляет Роуэн так деловито, будто они находятся на офисном совещании. — Тебе придётся подождать.

Подождать чего?

Аддамс едва заметно хмурится, но решает не продолжать задавать вопросы — гораздо лучше будет, если семейка маньяков уйдёт отсюда. За время отсутствия надзирателей она непременно что-нибудь придумает. Должна придумать.

Мамаша Ласлоу шарит по карманам и после непродолжительных поисков извлекает наружу увесистую связку ключей. Уэнсдэй мгновенно впивается в ключи алчным пристальным взглядом — их много, и они наверняка открывают каждую дверь в этом бункере.

Вот только у неё нет ни одной идеи, каким образом можно завладеть спасительной связкой. Пока нет. Ничего. Это поправимо.

Джеральдина решительно шагает вперёд и ловко отпирает замок на клетке Дивины. Девчонка вздрагивает всем телом, словно моментально приходит в себя — и тут же испуганно отползает в самый дальний угол, забившись туда как загнанный дикий зверёк. Грузная женщина недовольно цокает языком и безо всякой опаски приближается к пленнице — Аддамс отмечает про себя, что в руках мамаши Ласлоу даже нет никакого оружия. Хороший знак. Значит, сталкиваться с сопротивлением похитители не привыкли. Что ж, в скором времени их ожидает неприятный сюрприз — пусть только рискнут подступиться к Уэнсдэй. Она уж точно не станет исполнять роль покорной безвольной овечки.

Но вот Дивина оказывается совсем лёгкой добычей. Стоит Джеральдине приблизиться к ней, насмерть перепуганная девушка боязливо втягивает голову в плечи и зажмуривается, будто бы ожидая удара. Психопатка мёртвой хваткой вцепляется в её связанные запястья и грубо дёргает на себя, принуждая Дивину подняться на ноги. Та тихо всхлипывает, но беспрекословно подчиняется — позволяет мамаше Роуэна выволочь себя из клетки и увести вдаль по коридору. Сам Ласлоу ещё секунд тридцать неотрывно наблюдает за оставшимися пленницами, после чего резко разворачивается и скрывается в полумраке.

— Куда они её повели? — спрашивает Аддамс, как только стихает звук негромких шагов.

— В лабораторию, — вяло отзывается Мартен, с явным усилием перевернувшись на спину. Она выдерживает непродолжительную паузу, прежде чем собраться с духом и наконец выдать объяснение. Уже вполне очевидное… Но от этого оно не становится менее жутким. — Они проводят над нами эксперименты… Забирают яйцеклетки, оплодотворяют и вводят обратно.

Oh merda. Господи.

Она невольно зажмуривается. Сердце пропускает удар, чтобы через секунду зайтись в бешеном тахикардичном ритме. Уэнсдэй предполагала что угодно, перебрала в голове с десяток вариантов мотивов, которыми в теории могли руководствоваться преступники, но даже не могла вообразить, что правда окажется настолько пугающей — и настолько отвратительной, что её буквально передёргивает от омерзения.

— Вернее, все медицинские манипуляции проводит только Роуэн, его мамаша в основном ухаживает за нами… — бесстрастно продолжает Клеманс. Её голос звучит абсолютно отстранённо и так равнодушно, словно речь идёт не о ней. — Кормит, водит в душ и всё в таком духе… Но будь с ней осторожна, она неуравновешенная. Лучше подчиняться. За неповиновение жестоко наказывают.

— Мне плевать. Я их не боюсь, — вот только это ложь, прозвучавшая совершенно неубедительно.

Теперь Аддамс становится по-настоящему страшно. Так страшно, что она напрочь забывает о бесплодных попытках освободиться и ложится обратно на жёсткую койку, устроившись на боку и инстинктивно подтянув колени к груди. Длинные пряди распущенных волос падают на лицо — противно щекочут, лезут в глаза, но Уэнсдэй их не поправляет.

Ей даже не хочется знать, с какой целью безумный маньяк вознамерился превратить похищенных девушек в живые инкубаторы.

Ей просто хочется, чтобы всё происходящее оказалось неправдой — всего лишь жутким ночным кошмаром, просто плодом разыгравшегося воображения, не способным причинить реального вреда. Да, именно так. Стоит только посильнее ущипнуть себя за руку, и бетонные стены мгновенно исчезнут, стальные оковы спадут, а она проснётся в своей комнате в родительском поместье.

Oh merda, она ведь совсем позабыла о родителях… Даже не успела подумать о них в водовороте невообразимого дерьма.

Мама, должно быть, уже оборвала все телефоны в бесполезных попытках до неё дозвониться, а взволнованный отец пачками глотает таблетки от давления.

Отогнать гнетущие мысли никак не получается.

Что, если она больше никогда не увидит собственную семью? Что, если она больше никогда не вернётся в родной Нью-Джерси? Что, если она никогда не выберется отсюда?

Уэнсдэй даже не знает, какой сейчас день.

Сколько времени прошло с тех пор, как она оказалась в ловушке? Как долго она валялась в отключке? Возможно, прошло уже больше семидесяти двух часов — и теперь полиция и сердобольные волонтёры развешивают её фотографии по всей округе с яркой надписью: «Внимание! Пропал человек!».

Сколько раз она видела подобные кричащие заголовки на фонарных столбах и остановках общественного транспорта? И никогда всерьёз не задумывалась, какая именно жуткая история кроется за каждой такой листовкой.

По статистике, в Штатах ежегодно пропадает без вести около шестисот тысяч человек.

И теперь она одна из них.

Но Клеманс продолжает говорить — рассказывает медленно, подробно и обстоятельно, неотрывно глядя в низкий потолок каменного мешка. Её слабый и какой-то совершенно механический голос вкручивается в сознание Аддамс словно кюретка для лоботомии, не позволяя абстрагироваться.

— Раньше тут была лаборатория ветеринарной фармацевтической компании. В клетках содержались животные, на которых тестировали новые препараты. Но лет двадцать назад случилась вспышка сибирской язвы, и лабораторию прикрыли. Папаша Роуэна тут работал, подцепил заразу и умер.

Хм. Ясно. Отец трагически скончался, а семейство дружно слетело с катушек.

Вполне классическая история — всё как по книжке о становлении личности очередного серийного маньяка, основанной на реальных событиях. В детстве Уэнсдэй читала подобную литературу взахлёб. Тогда это казалось невероятно увлекательным.

Помнится, все работники публичной библиотеки в Джерси-Сити косились на неё с нескрываемой настороженностью. Жаль только, что она упускала из виду другие книги — истории реальных жертв похитителей. Возможно, такое чтиво могло бы оказаться более полезным.

— Хочешь пить? — вдруг спрашивает Мартен спустя несколько минут звенящей тишины.

Да. Ей чертовски хочется пить.

Но озвучить свои желания вслух не выходит.

Уэнсдэй только молча кивает, даже не будучи уверенной, что Клеманс это видит.

— У меня есть немного воды… — сообщает сестра Торпа. — Но я не уверена… Не уверена, что смогу встать. Сил совсем нет.

Как ни странно, эти простые слова действуют немного отрезвляюще. Oh merda, какого чёрта она разлеглась и позволила себе так позорно расклеиться? Если продолжать бездействовать, она рискует превратиться в копию несчастной Клеманс — живой скелет, обтянутый кожей, не имеющий элементарной возможности принять сидячее положение. Нет, такого допускать нельзя. Пока что у неё ещё есть силы.

А значит, надо бороться.

Уэнсдэй резко садится на кровати, опустив босые ноги на шероховатый бетонный пол.

Цепь наручников натягивается, холодная сталь впивается в ноющие покрасневшие запястья, но мимолётная вспышка боли подстегивает её к активным действиям. Она наклоняется вперёд, осматривая ножки койки — к счастью, они не приварены к полу. Отлично. Можно попробовать сдвинуть. Аддамс поднимается на ноги, сдувает со лба мешающую чёлку, а потом вцепляется обеими руками в ржавые прутья изголовья и тянет на себя. Проклятая кровать со скрипом сдвигается влево на пару сантиметров.

Мышцы по-прежнему кажутся ватными, будто бы окоченевшими. Каждое движение даётся с невероятным трудом, грёбаная койка явно весит не меньше пятидесяти килограмм, но спустя несколько минут Уэнсдэй наконец удаётся дотащить тяжеленную металлическую махину до левого края клетки. Клеманс без особого энтузиазма наблюдает за её усилиями, повернув голову набок — а потом просовывает руку под подушку и вытаскивает оттуда пластиковую бутылку, на одну треть заполненную желтоватой водой.

Расстояние между клетками составляет не больше полуметра, плюс ещё шагов шесть-семь от койки до решётки.

Сестра Торпа болезненно морщится, приподнимаясь на локте — её руки тоже связаны верёвкой, но на вид совсем некрепко. По всей видимости, похитители уже успели увериться, что ослабевшая за год заточения жертва никуда не денется, и ослабили бдительность.

Девушка делает глубокий вдох, покачивает бутылку в руке, примеряясь, а потом осторожно бросает её вперёд — пластиковая бутыль ударяется о прутья решётки и отскакивает обратно. Но относительно недалеко, буквально на десяток сантиметров. Дотянуться можно. Надо попробовать. Уэнсдэй рефлекторно облизывает пересохшие от обезвоживания губы, а потом садится на пол и просовывает ногу между толстыми прутьями. Цепь наручников натягивается ещё сильнее, боль в запястьях становится ощутимее, но всё это сейчас воспринимается совершенно побочно — ведь от невыносимой жажды у неё уже пульсирует в висках и противно саднит в горле.

Миллиметр за миллиметром она тянется к драгоценной бутылке, пытаясь зацепить тонкое горлышко большим и указательным пальцем ноги. До заветной цели остаётся буквально полсантиметра, и взбудораженное воображение уже рисует в голове картинки, как она откручивает крышку, как чувствует на языке спасительную прохладу воды… Но со стороны коридора внезапно доносится громкий скрип дверных шарниров и звук тяжёлых шагов.

Oh merda, похоже, чёртова надзирательница решила вернуться.

Наплевать. На всё наплевать.

Аддамс не оставляет попыток дотянуться до проклятой бутылки — даже когда видит краем глаза, как мамаша Роуэна проходит вглубь бункера и останавливается напротив её клетки.

— Нет уж, дорогуша, — женщина цокает языком и шутливо грозит пальцем, словно отчитывает нашкодившего ребёнка. — Не так быстро.

Джеральдина отпирает замок.

Уэнсдэй не реагирует.

Сейчас это неважно.

Значение имеет только вода.

Ей удаётся схватить горлышко бутылки ровно в тот момент, когда Ласлоу оказывается рядом и одним резким рывком отдёргивает кровать от решётки. Ножки койки с надрывным скрипом прокатываются по полу на добрых полметра — а вместе с ней по неровному бетону всем телом проезжается и прикованная Аддамс, в кровь сдирая колени.

Это больно. Довольно-таки ощутимо.

Но недостаточно, чтобы заставить её издать хотя бы один звук.

Уэнсдэй дерзко вскидывает голову, впиваясь в женщину тяжёлым взглядом исподлобья, полным непоколебимой надменности.

Пусть не думают, что им под силу сломить её волю. Это не будет лёгкой задачей.

— Двигать. Кровать. Запрещено, — по слогам чеканит мамаша Ласлоу, а мгновением позже обходит койку и вцепляется Аддамс в волосы, с силой дёрнув вверх и буквально забрасывая её обратно на продавленный матрас.

Уэнсдэй строптиво дёргает головой, пытаясь ослабить железную хватку на волосах. Это срабатывает — Джеральдина и впрямь разжимает кулак, но только для того, чтобы достать из кармана чёрный матовый электрошокер. Слышится характерный треск, электроды прижимаются к шее, и всё тело Аддамс мгновенно прошибает болезненным разрядом. Она невольно вздрагивает и зажмуривается — но тут же стискивает зубы, чтобы с пересохших губ ни в коем случае не сорвался позорный стон.

Проклятая мамаша Роуэна удерживает шокер в течение минуты, показавшейся вечностью. Вспышки боли терзают нежную кожу на шее, распространяясь обжигающими волнами по всем нервным окончаниям. Уэнсдэй всеми силами старается сохранять непроницаемое выражение лица, хотя ей кажется, что мощный разряд пробирает до самых костей.

Но демонстрировать слабость нельзя.

Она должна держать себя в руках.

Клеманс что-то сдавленно кричит на заднем плане, но нарастающий шум в ушах не позволяет разобрать, что именно — концентрированная жгучая боль затмевает абсолютно всё.

Секунда, вторая, третья.

Oh merda, когда же это прекратится?

Но Аддамс упрямо молчит, стиснув зубы.

Она не позволит чокнутой психопатке сполна насладиться происходящим.

Наконец шокер исчезает, но остаточные импульсы боли вызывают мелкую дрожь во всём теле. Уэнсдэй смутно чувствует, как Джеральдина двигает кровать обратно в центр клетки, но не открывает глаз. Это слишком трудная задача. Шея горит огнём, в ушах шумит кровь, а невыносимая жажда неизбежно парализует мыслительный процесс.

— Я принесла тебе воды, — с издевательским участием сообщает мамаша Роуэна.

Вода. Вода. Вода.

Аддамс резко распахивает глаза, чтобы увидеть, как женщина нарочито медленно достаёт из нагрудного кармана серебристую фляжку.

В горле стоит колючий ком, она инстинктивно пытается сглотнуть, но ничего не выходит — в пересохшем рту нет даже слюны. Только мучительная сухость калифорнийской Долины Смерти, не позволяющая переключиться ни на что другое.

— Но ты её пока что не заслужила.

И с этими словами женщина откручивает крышку и выливает спасительную жидкость прямо на бетонный пол. Уэнсдэй вяло наблюдает из-под полуопущенных ресниц, как вода растекается небольшой прозрачной лужей… Наверное, она должна бы испытать отчаяние. Подумать о том, что спасения ждать неоткуда. Решить, что сопротивление бесполезно.

Ведь цель похитителей именно в этом — заставить жертву поверить в необходимость беспрекословно подчиняться, сломить волю, примириться со своей плачевной участью.

Но вместо этого она чувствует, как внутри жидким огнём разливается слепая ярость, сокрушительная ненависть и неуёмное желание отомстить.

А когда Джеральдина Ласлоу покидает клетку, навешивает на прутья двери амбарный замок и исчезает в полумраке ведущего в неизвестность коридора, Аддамс вдруг понимает, что именно она должна сделать.

Побег — не вариант.

Это слишком просто.

Она должна их убить.

========== Часть 15 ==========

Комментарий к Часть 15

Саундтрек:

Tommee Profitt, brooke — Can’t Help Falling In Love (DARK)

Приятного чтения!

Заснуть не удаётся.

И хотя голос рационального мышления упорно твердит, что она должна беречь силы, чтобы в подходящий момент нанести похитителям решающий удар, сна нет ни в одном глазу. Уэнсдэй неловко ворочается на скрипучей пружинной койке, безуспешно стараясь принять наиболее удобное положение — но ничего не выходит. Мучительная сухость во рту парализует мыслительный процесс, не позволяя сосредоточиться на разработке плана действий. Вдобавок чертовски сильно ноют затекшие покрасневшие запястья и болезненно саднят содранные в кровь колени.

Очень скоро ей начинает казаться, что бетонные стены постепенно сдвигаются, смещаются ближе к клетке по сантиметру в минуту, и каменный мешок вот-вот сомкнётся и раздавит убогую металлическую койку с пристёгнутой к ней пленницей… Oh merda.

И хотя умом Аддамс отчётливо понимает, что это полный бред, порождённый воспалённым сознанием, абстрагироваться от пугающих фантазий никак не удаётся. Сердце яростно стучит в грудной клетке, разгоняя по венам липкий страх от внезапно начавшейся клаустрофобии.

Клеманс больше не предпринимает попыток заговорить — изредка Уэнсдэй бросает в её сторону короткие взгляды, но измождённая исхудавшая девушка равнодушно пялится в низкий потолок. На посеревшем лице узницы нет ни единой эмоции, словно мысли Мартен бродят где-то бесконечно далеко от её несокрушимой темницы.

Наверное, так оно и есть.

Наверное, это единственный способ не сойти с ума в заточении — просто впиться в потолок невидящим взглядом и бесконечно фантазировать о свободе, которая вряд ли случится. Титаническим усилием воли Аддамс напоминает себе, что погружаться в пучину бесплодных грёз не имеет абсолютно никакого смысла. Пустые мечты не освободят от наручников, не помогут покинуть эти унылые стены, не поспособствуют побегу.

— Эй… — шепчет Уэнсдэй севшим от жажды голосом, неловким движением переворачиваясь на бок и подтягивая ободранные колени повыше к груди. Говорить трудно, в горле стоит мерзкий колючий комок, но она упорно заставляет себя складывать слова в предложения. — Что там снаружи? Куда вас выводят?

В клетке нет ни унитаза, ни душа, ни даже какого-нибудь ведра, подходящего для справления базовых нужд организма — а значит, пленниц должны выпускать отсюда минимум один раз в день. А значит, нужно воспользоваться первым же подвернувшимся шансом, пока у неё ещё достаточно сил.

Вот только Клеманс продолжает отстранённо молчать, изучая потолок настолько рассеянным взглядом, что Уэнсдэй вскоре начинает казаться, что она и вовсе не ответит. Но несколько минут спустя девушка хрипло прокашливается и очень медленно поворачивает голову к Аддамс.

— Я была… только в двух помещениях, — едва различимо бормочет она, даже не пытаясь смахнуть или хотя бы сдуть упавшие на лицо каштановые пряди. — Санузел, который находится через стенку. И лаборатория, которая сразу за ним. Остальные двери всегда заперты… И их очень много.

Что ж, этой информации вполне достаточно.

Уэнсдэй машинально кивает — мысли ворочаются в голове предательски медленно, буквально со скрипом, но додуматься до самого элементарного ей всё же удаётся.

Чисто в теории в санузле вполне может оказаться стеклянная дверца душевой кабины. Или зеркало. Или длинный шланг от лейки душа. Да хоть что-нибудь, что можно использовать как орудие убийства.

Мамаша Роуэна вооружена как минимум электрошокером. У самого Ласлоу явно имеется неплохой запас мышечных релаксантов.

Если попытка побега не увенчается успехом, в лучшем случае её приложат шокером и вырубят мощным препаратом, в худшем… Одному Дьяволу известно. Убить вряд ли убьют, но точно усилят бдительность — и тогда повторить задуманное будет невероятно сложно. Если вообще возможно.

Нет, второго шанса не будет.

Нужно действовать наверняка.

Аддамс облизывает пересохшие губы и на минуту прикрывает глаза, стараясь сконцентрироваться на самой главной задаче — но мозг отказывается подчиняться, подсовывая тягостные и совершенно неуместные воспоминания о родителях, единственной подруге… и о Торпе.

Oh merda, ну почему она не осталась в палате вместе с ним?

Как знать, вдруг его хитроумный план по поимке преступника оказался бы удачным?

Тогда она бы не попала сюда.

Тогда всё могло бы быть по-другому.

Или не могло? Роуэн ведь выследил её целенаправленно. Что, если маньяк шёл за ней от самой больницы? Что, если он действительно намеревался пробраться в палату, чтобы закончить начатое, но остановился, услышав их голоса? Очевидно, всё было именно так.

Бесчисленное множество вопросов без ответов атакует разум словно рой пчёл — воспалённое сознание слишком измученно жаждой, чтобы Уэнсдэй могла нормально соображать.

Очень скоро к невыносимому желанию пить присоединяется тянущее чувство голода и пульсирующая головная боль. Всё это в совокупности катастрофически мешает здравомыслию, тянет последние силы из стремительно слабеющего организма, повергает разум в состояние полубреда.

Теперь Аддамс гораздо проще понять, почему погибающие от жажды путники видели в пустынях несуществующие оазисы и отчаянно стремились к ним, всё дальше забредая в смертоносные безжизненные пески.

Правда оазисы ей не мерещатся.

Зато в голове спутанным калейдоскопом закручиваются бессвязные воспоминания о детстве, об уютной комнате в родительском особняке, об изысканных фарфоровых куклах с отсечёнными головами, о давно умершем домашнем скорпионе, названном в честь самого жестокого римского императора…

Вернётся ли она туда когда-нибудь? Сможет ли вновь увидеть строгую чопорную мать, эксцентричного добродушного отца, улыбчивого бестолкового брата?

В общем-то, Уэнсдэй никогда особо не ладила со своими родными, считая семейные узы чем-то сродни вынужденному заточению в одной тюрьме, но теперь… Кажется, она готова отдать всё на свете, лишь бы вновь проснуться в собственной постели в мрачном особняке Аддамсов. Или в своей тесной комнатушке на втором этаже общежития ZETA, разделённой на две диаметрально противоположные половины. Или в квартире проклятого лжепрофессора, где всё насквозь пропитано древесным ароматом его парфюма, а с кухни тянет приторным запахом свежеиспечённых панкейков.

Да где угодно. Только бы не здесь.

К моменту, когда в коридоре возникает движение, ей удаётся погрузиться в зыбкое состояние на грани сна и реальности. Но звук шагов приближается с каждой секундой, поэтому Аддамс переворачивается обратно на спину и не без усилия пододвигается поближе к металлическому изголовью, принимая полусидячее положение. Роуэн входит в помещение, держа под локоть заплаканную Дивину — девушка кажется совсем апатичной и безразличной к окружающей обстановке, словно её накачали лекарствами. Маньяк ловко отпирает клетку и вталкивает пленницу внутрь, предварительно стянув хрупкие запястья толстой джутовой верёвкой. Та покорно проходит в центр клетки и сворачивается в клубок на тонком грязном матрасе. Лязгает тяжёлый навесной замок — а потом Ласлоу ненадолго удаляется, чтобы вскоре вернуться с большим крафтовым пакетом.

— Ужин, дорогие дамы, — торжественно оповещает он, извлекая наружу три пластиковых контейнера и три бутылки воды.

Аддамс мгновенно впивается в заветную бутыль жадным взглядом — гордость тут же испаряется под гнётом мучительной жажды.

Но проклятый маньяк нарочно тянет время. Издевательски медленно отпирает клетку Мартен, тщательно протирает чёрную пластиковую вилку бумажной салфеткой, оставляет контейнер в изножье кровати и несколько раз передвигает его на пару сантиметров с таким сосредоточенным видом, будто сервирует стол к важному мероприятию. Затем повторяет те же манипуляции в клетке Дивины.

Oh merda. Уэнсдэй невольно воображает, как было бы здорово воткнуть эту чёртову вилку ему в глаз — но это лишь бесплодные мечты, скованные запястья не позволят провернуть подобное. Наконец чокнутый похититель снимает замок с её клетки и степенно проходит внутрь, держа в руках последний контейнер и спасительную бутылку воды, заполненную на две трети. От вида капель конденсата, скопившихся на пластиковых стенах, у Аддамс окончательно пересыхает во рту — ей чертовски хочется поскорее ощутить на языке вкус блаженной прохлады, но титаническим усилием воли она останавливает себя, чтобы не накинуться на воду в присутствии Ласлоу. Нельзя, категорически нельзя допускать, чтобы он увидел настолько явное проявление слабости. Чтобы у него закралась мысль, как она близка к отчаянию.

Надо держать себя в руках.

Поэтому Уэнсдэй изо всех сил стискивает зубы и надменно вскидывает голову, прожигая своего похитителя пристальным взглядом, полным ледяного презрения. Роуэн едва заметно усмехается одними уголками губ, поправляя идиотские очки с толстыми линзами, а мгновением позже нарочито медленно оставляет еду и воду на полу возле койки.

И он не торопится уходить — внимательно разглядывает её лицо, словно пытаясь отыскать визуальные признаки того, что она сдалась.

Как бы не так. Аддамс равнодушно выдерживает прямой зрительный контакт — непоколебимое желание отомстить подпитывает ослабевший организм.

Ничего страшного.

Всё в порядке.

Они ещё не знают, с кем связались.

Они непременно пожалеют о том дне, когда решили схватить её и запереть в этой убогой клетке для подопытных животных.

А пока пусть упиваются мнимой иллюзией власти — ведь наслаждаться безнаказанностью им осталось совсем недолго.

Спустя несколько бесконечно долгих минут Роуэн неопределённо хмыкает себе под нос, а затем разворачивается и быстро уходит — разумеется, не забыв запереть здоровенный амбарный замок. Когда звук его шагов окончательно стихает, Аддамс наконец позволяет себе расслабиться. Поспешно переворачивается на бок и опускает ноги на пол — бутылка с водой стоит совсем рядом, но недостаточно близко, чтобы суметь дотянуться скованными руками. Обхватив бутыль босыми ступнями, она неловко затаскивает её на кровать и невольно выдыхает с облегчением.

Собственное бессилие и ограниченность в движениях чертовски угнетают, но все унижения меркнут и бледнеют в сравнении с осознанием, что невыносимая пытка жаждой вот-вот прекратится. Торопливо открутив синюю ребристую крышку, Уэнсдэй на всякий случай принюхивается к воде — впрочем, даже если бы запах оказался подозрительным, она вряд ли смогла бы остановиться. К счастью, вода пахнет как обычно. Поэтому она с жадностью голодного зверя припадает к горлышку и залпом опустошает добрую половину.

От первого же глотка в голове заметно проясняется, пульсирующая боль в висках немного утихает, и спустя считанные минуты к ней возвращается привычная собранность.

К еде Аддамс пока не притрагивается — по сравнению с жаждой голод не кажется таким страшным и мучительным.

Отлично. Так гораздо лучше.

Теперь можно заняться делом.

Благоразумно оставив часть воды на потом, она переводит взгляд с одной пленницы на другую, мысленно прикидывая, кто из них может сообщить побольше полезной информации.

Для начала неплохо бы выяснить, в какое время их отводят в санузел — хотя ощущение времени в этих стенах неизбежно стирается. Ласлоу говорил об ужине, значит, с большей долей вероятности сейчас вечер…

— А ты почему здесь? — внезапно спрашивает Дивина, за обе щеки уплетая еду из контейнера.

— Что? — Уэнсдэй не сразу понимает, что этот странный вопрос адресован ей.

— Почему тебя никто не будет искать? — перефразирует девчонка, поглядывая на неё со слабым интересом из-под полуопущенных ресниц. — Я имею в виду… Они ведь нарочно выбирают тех, до кого никому нет дела.

И хотя подобная догадка уже приходила в голову Уэнсдэй во время расследования, это всё равно звучит странно. Особенно, если учесть, с каким яростным рвением профессор Торп разыскивает пропавшую сестру. И он ведь практически добрался до цели — вот только маньяк решил сыграть на опережение.

Oh merda, а ведь сама Клеманс наверняка даже не догадывается, что о ней не забыли, что во внешнем мире по-прежнему есть человек, которому не наплевать на её судьбу.

— Это неправда, — горячечно возражает Аддамс, машинально потирая ноющие запястья, на которых уже проступили лиловые полосы синяков. А потом резко поворачивается к молчаливой Мартен и выпаливает на одном дыхании. — Твой брат разыскивает тебя. Он уже раскрыл личность маньяка. Как только Роуэн выйдет отсюда, его арестуют и допросят…

— Чушь какая, — неожиданно резко перебивает Клеманс, и в её слабом сиплом голосе впервые звенит металл. — Моему брату на меня насрать. Я всегда была для него обузой.

— Это не так, — и хотя Уэнсдэй немало удивлена столь внезапной смене настроения, ей хочется уверить несчастную пленницу, что надежда на спасение ещё есть. Разумеется, она вовсе не намерена сидеть сложа руки в ожидании помощи извне, но сбрасывать Торпа со счетов однозначно нельзя. — Он…

— Не защищай его. Ты вряд ли хорошо знаешь моего брата, раз всерьёз думаешь, что ему не наплевать на кого-то, кроме самого себя, — хлёстко припечатывает Мартен, на несколько секунд становясь ужасно похожей на тудерзкую девчонку, чью фотографию Аддамс видела в украденном личном деле. — Ты понятия не имеешь, о чём сейчас говоришь. Если хочешь знать, вся моя семья — сборище грёбаных моральных уродов. Мамаша сплавила меня в этот поганый престижный университет, лишь бы только я не мешалась под ногами. Отцу всегда было наплевать, мы даже не общались. А Ксавье просто послал меня нахрен, когда я умоляла его о помощи, ясно?! Во время вступительных я сбежала из дома, приехала к нему, умоляла пожить хотя бы несколько дней, а он взял и захлопнул дверь у меня перед носом!

Клеманс резко умолкает и напряжённо сводит брови на переносице — очевидно, такая бурная продолжительная тирада далась ей нелегко. Посеревшее лицо с ввалившимися щеками приобретает страдальчески-болезненное выражение, грудь тяжело вздымается под тонкой тканью рубашки, а пластиковая вилка выпадает из ослабевших пальцев. Несколько секунд изнеможённая девушка содрогается в беззвучных рыданиях, а потом с явным усилием отворачивается к стене и с головой зарывается в тонкое одеяло.

Растерянная Уэнсдэй машинально моргает, будучи сбитой с толку от такой неожиданно острой реакции. Не то чтобы она всерьёз верила в тёплые родственные отношения в семье Торпов — воспоминания о рассказе их соседки были ещё свежи — но даже не могла представить, что всё окажется настолько плачевным. Выходит, громкие слова Ксавье были просто враньём, и всё это время профессором двигала вовсе не братская любовь, а эгоистичное чувство вины.

Внезапное открытие изрядно обескураживает. Oh merda, она ведь действительно совсем его не знает… Впрочем, наплевать. Сейчас это не имеет совершенно никакого значения. Куда важнее сосредоточиться на плане побега.

Поскольку Клеманс всем своим видом демонстрирует нежелание продолжать разговор, Аддамс переключает внимание на другую пленницу.

— Что именно они с вами делают? — этот вопрос вырывается у неё против воли. Вряд ли понимание мотивов ненормальной семейки поможет на пути к свободе, но Уэнсдэй важно узнать, к чему стоит готовиться в случае неудачи. — Зачем всё это?

Откровенно говоря, она не особо надеется на ответ, ожидая, что Дивина снова впадёт в полубезумное состояние. Но девушка только тяжело вздыхает и отодвигает в сторону контейнер с недоеденной кашей. Несколько секунд она хранит молчание, разглядывая собственные руки, стянутые тугими верёвками, а потом наконец начинает говорить — медленно и монотонно, словно зачитывая наизусть заученный текст.

— Ласлоу считает себя непризнанным гением, а мать ему в этом потакает. Старуха совсем чокнутая, а Роуэн… Вообще-то он очень разговорчив. Любит поболтать во время… осмотров, — Флоренс выделяет последнее слово особенной интонацией и горько усмехается самыми уголками потрескавшихся губ. — Его папаша подцепил здесь какой-то вирус и умер. Поэтому он хочет создать человеческий организм, невосприимчивый к разной заразе. Вроде как модифицирует генетический код, а потом… подсаживает эмбрионы. Но пока ничего не получилось… Они все оказались нежизнеспособны.

Oh merda. Такого Уэнсдэй не ожидала.

Попросту не могла представить, что всё может оказаться настолько серьёзно — даже весьма поверхностных познаний в генетике оказывается достаточно, чтобы прикинуть, какая колоссальная подготовка требуется для подобных экспериментов.

Это дело не одного дня и даже не одной недели. Чтобы незаметно оборудовать всем необходимым заброшенную лабораторию, потребовались месяцы, если не годы.

И за всё это время никто из окружения профессора совершенно ничего не заподозрил.

Просто поразительно, насколько невнимательными подчас бывают люди.

— Его мать считает, что гораздо легче управлять людьми, у которых шаткая психика. Иногда она приходит сюда и читает нам проповеди, чтобы мы искренне поверили, что служим благому делу… — Дивина на секунду умолкает, неопределённо дёрнув худенькими плечами, а потом понижает голос до вкрадчивого шёпота и сконфуженно выдавливает признание. — Наверное, я бы и правда поверила… Если бы была здесь одна. Но Клем не позволила мне. Не знаю, что со мной было бы, если бы не она.

Аддамс машинально косится налево и упирается рассеянным немигающим взглядом в сгорбленную спину, укрытую пожелтевшим одеялом. А ведь сестра Торпа провела в одиночестве целый год — беспомощная, обессилевшая, исхудавшая, исполняющая отвратительную роль живого инкубатора в руках двух безумных психопатов. Страшно вообразить, что ей пришлось пережить за эти бесконечно монотонные месяцы. Как ей вообще удалось не свихнуться за такой долгий срок?

Тоскливое чувство безысходности давит тяжёлым дорожным катком — и как бы сильно Уэнсдэй ни пыталась гнать прочь неуместные мысли, липкий страх ползёт мурашками вверх по позвоночнику. Прежде её чертовски сильно увлекали истории громких преступлений, таинственных похищений и нераскрытых убийств. Вот только в жизни это оказалось совсем не таким интригующим, как на страницах многотомных уголовных дел. Теперь она чувствует себя древнегреческой богиней Персефоной, заточённой безжалостным Аидом в подземном царстве, но это сравнение отнюдь не кажется поэтичным. Оно кажется по-настоящему жутким.

Время тянется невыносимо медленно, а похитители никак не возвращаются.

Промаявшись бесплодным ожиданием примерно час, Аддамс сдаётся — неловко складывает на подушку скованные руки, безуспешно стараясь принять наименее неудобную позу, и в конце концов ложится на спину. Мышцы неприятно тянет, то и дело сводит болезненной судорогой.

Но организм реагирует на стресс вполне закономерным образом, словно активируя энергосберегающий режим — глаза закрываются сами по себе, и очень скоро она проваливается в прерывистый тревожный сон без сновидений.

А когда просыпается от тихого звона лязгнувшего замка, не сразу осознаёт, где именно находится. Приходится несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать осоловевший взгляд — а мгновением позже Уэнсдэй поворачивает голову влево, чтобы увидеть обоих Ласлоу, склонившихся над кроватью сестры Торпа. Они о чём-то переговариваются на фоне едва различимого шёпота — слова разобрать невозможно, но интонации кажутся встревоженными.

Oh merda, что произошло?

Аддамс резко садится, отчего цепь наручников натягивается, и стальные браслеты снова впиваются в припухшие ноющие запястья.

Но она едва замечает это, интуитивно предчувствуя неладное.

Нехорошая догадка подтверждается моментально — мамаша Ласлоу переступает с ноги на ногу, немного подвинувшись в сторону, и Уэнсдэй тут же видит, как на отброшенном к изножью одеяле растекается крупное багровое пятно.

Заметив движение в соседней клетке, похитители обмениваются взглядами — словно ведут между собой бессловесный диалог.

Роуэн неопределённо поводит плечами, Джеральдина удовлетворённо кивает с таким видом, будто они только что успешно пришли к консенсусу. Но к какому?

— Что случилось?! — на заднем плане громко взвизгивает едва проснувшаяся Дивина. — Что с ней такое?! Клем! Клеманс! Господи!

— Угомони их. Живо, — коротко и безапелляционно приказывает мамаша Ласлоу таким тоном, будто отдаёт команду верному цепному псу, и Аддамс моментально делает вывод, что роль организатора в преступном дуэте принадлежит именно этой грузной коренастой женщине.

— Нет! Скажите, что с ней, пожалуйста! — в дрожащем голосе Флоренс слышится подступающая истерика. Однако она не решается ничего предпринять — продолжает сидеть на кровати, хотя её руки не прикованы к прутьям изголовья, а только связаны между собой. — Клем! Прошу вас, помогите ей!

Повинуясь воле матери, Роуэн торопливо выходит в коридор, подходит к клетке истошно вопящей Дивины и принимается шарить по карманам, извлекая наружу связку ключей и серебристый металлический шприц.

Уэнсдэй на секунду зажмуривается, наспех обдумывая план действий — очевидно, маньяк собирается вырубить их обеих при помощи мышечного релаксанта. Пока он занимается Дивиной, она вполне может успеть вывихнуть большой палец и освободить руки.

Вот только расклад вырисовывается совсем неутешительный — их двое против неё одной. У мамаши в нагрудном кармане комбинезона наверняка припрятан электрошокер, у Роуэна — мощный препарат, парализующий все мышцы в течение нескольких секунд. Вдобавок у неё будет травмирована рука, а Клеманс явно нуждается в экстренной медицинской помощи, оказать которую Уэнсдэй попросту не сможет.

Oh merda. Скверно, чертовски скверно.

Момент однозначно неподходящий — слишком велик риск проиграть.

Дивина истошно верещит на фоне, отвлекая Аддамс от тщательного взвешивания всех «за» и «против». Ещё несколько мгновений слышится неясная возня и звуки борьбы, которые быстро затихают — распахнув глаза, Уэнсдэй видит, что девчонка уже лежит на кровати в бессознательном состоянии, а Ласлоу навешивает амбарный замок на её клетку.

Что ж, момент безнадёжно упущен.

Вероятно, оно и к лучшему — непродуманная импровизация редко доводит до добра.

Поэтому она нисколько не сопротивляется, когда психопат в идиотских очках проходит внутрь её карцера и умело вгоняет шприц в плечо. Уже знакомое онемение растекается по всему телу прохладной волной, сгущая туман в голове и сковывая каждую мышцу.

Краем ускользающего сознания Уэнсдэй думает, что бездействие определённо было самым разумным решением на данный момент — похитители не позволят Клеманс умереть, ведь она нужна им живой. Каждая из пленниц нужна им живой. Мартен и Флоренс — в качестве живых инкубаторов для плодов запрещённых экспериментов, а сама Аддамс… Чёрт знает. Вероятно, в качестве приманки для главного врага, который ухитрился подобраться слишком близко к их логову.

По всей видимости, на этот раз доза релаксанта была совсем минимальной, необходимой только для того, чтобы пленницы не действовали на нервы и не мешали вынести бессознательную Клеманс из её клетки.

Уэнсдэй приходит в себя довольно быстро, и все органы чувств запускаются разом — если не считать затекших от неудобной позы рук. Она несколько раз сжимает и разжимает кулаки, практически не чувствуя собственных пальцев, а потом машинально оглядывается по сторонам.

Дивина приглушённо всхлипывает, уткнувшись лицом в подушку.

Oh merda. Чужие слёзы никогда не вызывали у Аддамс сочувствия — лишь только раздражение и омерзение, но в создавшейся ситуации ей трудно винить несчастную девчонку в проявлении слабости.

— Эй… — Уэнсдэй честно старается придать бесстрастному тону хоть минимальный оттенок участия. — Не плачь. С ней всё будет хорошо.

— А тебе-то откуда знать? Что ты вообще понимаешь? — понуро огрызается Дивина, громко шмыгая носом. — Она говорила… Что такое уже случалось, когда меня здесь не было. Дважды. И Клем оба раза чуть не умерла. Они решили, что вся проблема в ней… Поэтому решили похитить ещё и меня.

Не то чтобы эти слова удивили Аддамс.

Она и сама предполагала, что предыдущие эксперименты пошли не по плану, раз чокнутой семейке потребовался второй живой инкубатор.

Вот только проблема явно была не в этом — а в ошибочных модификациях генетического кода, сделавших эмбрионы нежизнеспособными.

Зато теперь становится понятно, отчего сестра Торпа выглядела такой измученной — удивительно, что она вообще осталась жива после двух выкидышей подряд, случившихся в настолько кошмарных условиях. А теперь, похоже, произошёл и третий. Скверно, чертовски скверно.

Оставив бесплодные попытки успокоить Дивину, Уэнсдэй решает сосредоточиться на наручниках. Достаёт из-под подушки благоразумно припасённую воду — всё внутри отчаянно противится подобному решению, опасаясь скорого наступления мучительной жажды, но иного выбора нет. Открутив крышку, она выливает часть содержимого бутылки на правую руку и возобновляет попытки стянуть с запястья металлический браслет. Как и в первый раз, наручники застревают на костяшке большого пальца, больно впиваясь в покрасневшую кожу. Но теперь Аддамс категорически не намерена сдаваться. Пока похитители заняты операцией, у неё есть реальный шанс успеть выбраться.

Напряжённо стиснув зубы, она упрямо тянет ноющую правую руку из стальных оков — очень медленно, по миллиметру серебристый браслет соскальзывает вниз по кисти… Нежная кожа буквально горит огнём от пульсирующей боли — но наручники понемногу поддаются, и в душе Уэнсдэй постепенно зарождается робкая надежда.

Ещё чуть-чуть.

Осталось совсем чуть-чуть.

Где-то в глубине коридора негромко хлопает дверь. Едва не взвыв от отчаяния — ведь освобождение было так близко, буквально маячило на горизонте — Аддамс быстро падает обратно на кровать, притворяясь спящей. Но слегка приоткрывает один глаз, чтобы иметь возможность незаметно наблюдать за происходящим. Сквозь непрекращающиеся всхлипы Дивины смутно доносится звук приближающихся шагов и невнятное бормотание мамаши Ласлоу.

— Отвези вещи подстилки детектива куда-нибудь подальше отсюда, — командует она вполголоса, очевидно, обращаясь к своему чокнутому сыночку. — Копы должны найти их и отвлечься на ложный след. А потом сразу возвращайся. Скоро у нас будет много работы.

— Он же знает, что это я… Разумно ли сейчас выходить на поверхность? — жалко бормочет Роуэн, и хотя Уэнсдэй не может видеть его лица, но отчётливо представляет затравленное выражение и панику в светло-зелёных глазах под толстыми стёклами нелепых очков.

Он явно чертовски напуган.

Торп преуспел в расследовании, раскрыв личность главного подозреваемого — и проклятый безумный ботаник прекрасно осознаёт, что теперь его разыскивают все копы Бостона. Потому и боится высовывать нос из своей норы, опасаясь быть арестованным.

Вот только для самих пленниц такой расклад всё равно не предвещает ничего хорошего — скорее всего, загнанные в угол похитители скоро рванут в бега и просто-напросто бросят их умирать в этом каменном мешке. Если преступников не поймают, никто и никогда не узнает об этом кошмарном месте, и заброшенная подземная лаборатория станет для троих девушек братской могилой.

Нет, надеяться на полицию ни в коем случае нельзя. Нужно действовать самостоятельно — и как можно скорее.

— Прекрати ныть, — грубо отрезает Джеральдина. — Что бы сказал твой отец, если бы увидел, что ты скулишь как щенок?!

— Мы можем предложить ему обмен, мы же так и хотели… — лепечет Ласлоу, явно пребывая в ужасе от необходимости добровольно покинуть бункер. — Пусть забирает свою мелкую шлюху и оставит нас в покое! Он согласится, вот увидишь!

Ах вот оно что.

Вот зачем она им понадобилась.

Уэнсдэй горько усмехается про себя — тут семейка психопатов явно просчиталась.

Она слабо верит, что лжепрофессор действительно согласится на подобное предложение. Вряд ли Торп питает к ней настолько глубокие чувства, чтобы отказаться от расследования взамен на её жизнь.

А помимо него, существует ещё и целый полицейский штат Бостона — и хотя шериф Галпин вызывает у Аддамс чувство глубокой неприязни, он не слишком-то похож на человека, готового пойти на сделку с преступниками.

— Прекрати болтать и положи девку на кровать! — раздражённо прикрикивает мамаша Ласлоу, и только сейчас Уэнсдэй понимает, что Клеманс снова здесь.

Она резко распахивает глаза и оборачивается настолько, насколько позволяет длинная цепь от оков. Чёртов Роуэн держит на руках бессознательную девушку. Голова Мартен безжизненно запрокинута назад, давно нечесаные каштановые пряди почти касаются пола, а тонкие руки с лиловыми следами уколов висят словно плети. Грязновато-белая сорочка заляпана пятнами крови, а выступающий живот заметно уменьшился в размерах.

Oh merda. Аддамс не знает, что именно случилось — но и без того совершенно очевидно, что несчастная Клеманс находится на грани жизни и смерти. А раз похитители явно запаниковали, они вряд ли питают надежды, что пленница выживет. Мамаша Ласлоу говорила, что вскоре их ждёт много работы — как знать, вдруг эта работа заключается в том, чтобы спрятать труп? Проклятье. Дело совсем дрянь.

Пока семейка психопатов отпирает клетку Мартен, Уэнсдэй лихорадочно обдумывает план действий. Никакой сделки с детективом Джеральдина однозначно не допустит, этот план для них больше не актуален — сейчас Роуэн подбросит улики в совершенно другое место, чем собьёт полицию со следа, а потом они вдвоём с мамашей отправятся в бега, чтобы скрыться от правосудия. Если она ничего не предпримет в самое ближайшее время, последние шансы на освобождение безнадёжно исчезнут.

Разом накативший страх провоцирует мощный всплеск адреналина, и впервые за всё время в заточении мыслительный процесс запускается в полную силу. В общем-то, Аддамс уже тотально наплевать, выживет ли Клеманс и что будет с Дивиной — инстинкты самосохранения берут верх над всеми прочими чувствами.

— Стойте! — она едва узнаёт собственный голос, заметно севший от нервного напряжения.

Наплевать.

Это неважно.

Важно то, что оба Ласлоу, собравшиеся было уйти, останавливаются посреди коридора.

— Чего тебе? — Джеральдина взирает на неё с таким презрительным отвращением, будто увидела противное насекомое.

— Мне нужно в туалет! — выпаливает Уэнсдэй первую пришедшую на ум мысль. Ей категорически претит унижать себя мольбой, но сейчас это единственный способ добиться желаемого, и ей приходится пойти на сделку с собственным упрямством. — Пожалуйста. Очень нужно. Всего на минуту, прошу вас.

Мамаша Роуэна явно колеблется, задумчиво поджав тонкие губы. На одутловатом лице с крупными мясистыми чертами отчётливо читается сомнение — по всей видимости, она уже поставила на пленницах крест и не видит смысла утруждать себя заботой об их естественных потребностях. Где-то на заднем фоне захлёбывается рыданиями Дивина, но никто не обращает на неё внимания.

— Пожалуйста, — повторяет Аддамс, всеми силами стараясь вложить в это простое и такое непривычное слово как можно больше убедительности. — Я больше не могу терпеть.

— Мам, ну отведи её. Что эта пигалица может сделать? — задумчиво тянет младший Ласлоу, и ещё никогда в жизни Уэнсдэй не была так рада своей обманчиво миниатюрной комплекции.

— Ладно, чёрт с тобой, — наконец кивает Джеральдина, и сердце Аддамс пропускает удар, чтобы через секунду зайтись в бешеном тахикардичном ритме.

Oh merda, у неё только что появился шанс.

Совсем крохотный, один из ста, но всё-таки… В эту клетку она больше не вернётся при любом раскладе — либо она убьёт мать Роуэна, либо та убьёт её. Третьего не дано. Плевать. Лучше уж так, чем мучиться неизвестностью, медленно сходя с ума от невыносимой жажды и собственного бессилия.

— А ты пока возьми машину и займись наконец уликами, — приказывает женщина безапелляционным тоном, шаря по карманам заляпанного джинсового комбинезона в поисках нужных ключей.

Младший Ласлоу понуро вздыхает, но подчиняется без возражений — быстро разворачивается и скрывается в темноте коридора, уходящего в неизвестность.

Тем лучше. Теперь у Аддамс остался всего один противник на пути к свободе.

И она непременно победит.

Нужно только подобрать наиболее благоприятный момент для нападения, потому что второго такого шанса уже не представится. Необдуманные действия равны самоубийству, поэтому Уэнсдэй решает не торопиться — старательно изображает покорную благодарность, пока женщина отпирает её клетку и приближается к кровати. И даже когда Джеральдина вставляет маленький ключик в наручники, чтобы снять один металлический браслет с покрасневшего и припухшего запястья, Аддамс титаническим усилием воли заставляет себя не дёргаться. Только наблюдает краем глаза за выражением одутловатого лица похитительницы — но на нём нет совершенно никаких эмоций. Сложно сказать, какие мысли роятся в голове мамаши Ласлоу — верит ли она в наспех придуманную импровизацию или подозревает неладное… Загадка.

Вытянув длинную цепь из прутьев изголовья, Джеральдина довольно грубо обхватывает мясистыми пальцами запястье Уэнсдэй и снова защёлкивает браслет. Мимолётное ощущение свободы мгновенно испаряется, но природное самообладание помогает Аддамс сохранить бесстрастное выражение лица. Только сердце лихорадочно-загнанно бьётся в клетке из ребёр словно попавшая в паутину муха.

Она напоминает себе, что лишних эмоций допускать нельзя. Эта грузная женщина — практикующий опытный психотерапевт. С ней нужно быть осторожнее, иначе весь план неизбежно пойдёт прахом.

Ласлоу наматывает цепь на кулак и резко дёргает на себя, отчего Уэнсдэй едва не падает с кровати, но вовремя успевает опустить ноги на пол — и тут же отмечает про себя, что физической силы противнице явно не занимать. Прикончить её будет непросто.

Мерзко осклабившись, женщина буквально выволакивает её из клетки, таща за собой словно жалкую собачонку на цепи. Содранные ушибленные колени ощутимо побаливают при каждом шаге, но бушующий в крови адреналин немного притупляет неприятные ощущения.

Они выходят в коридор, тускло освещённый желтоватым светом нескольких лампочек, которые болтаются под потолком. По обе стороны тянется множество запертых дверей непонятного назначения. Аддамс украдкой оборачивается через плечо — и упирается взглядом в решётку пустой шахты лифта.

Oh merda, на какой вообще глубине находится эта чёртова лаборатория, если здесь используется лифт вместо лестницы?

Но подумать об этом нет возможности. Джеральдина быстро вышагивает по коридору, и Уэнсдэй приходится смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться в окружающем полумраке.

Спустя несколько секунд Ласлоу останавливается напротив одной из ржавых металлических дверей, которая внешне ничем не отличается от остальных — разве что отсутствием замочной скважины.

Женщина косится на свою пленницу с откровенной неприязнью, после чего толкает дверь от себя и буквально впихивает Аддамс внутрь, заходя следом.

Они оказываются в тесном помещении, исполняющем роль санузла.

В воздухе стоит удушающий запах сырости и затхлости. Стены вымощены местами отколовшейся голубоватой плиткой и кое-где покрыты чёрной плесенью, в одном углу возвышается унитаз без стульчака и крышки, но с многочисленными подтёками ржавчины на некогда белоснежном фаянсе, в другом углу — поддон душевой с торчащей прямо из стены лейкой. Шланг, который Уэнсдэй успела себе вообразить, отсутствует. Зато есть зеркало — крохотный и помутневший прямоугольник, висящий над небольшой раковиной. Вот только разбить его совершенно нечем.

— Долго собираешься прохлаждаться? — мамаша Ласлоу отпускает цепь наручников и кивком головы указывает на видавший виды унитаз. — У меня нет на тебя времени.

— Вам нужно выйти, — резко выпаливает Аддамс, но мгновением позже прикусывает язык и наигранно-сконфуженно добавляет. — Извините, но я так не смогу.

— Ещё чего, — фыркает женщина, презрительно сощурив светло-зелёные глаза, чем-то напоминающие рыбьи. — Раз не можешь — значит, не хочешь.

Джеральдина уже подаётся вперёд, намереваясь снова перехватить длинную цепь оков, но Уэнсдэй проворно отшатывается назад, не позволяя к себе притронуться.

— Ладно, — за неимением иного выхода Аддамс примирительно вскидывает перед собой обе ладони, всеми силами стараясь продемонстрировать собственную безобидность. — Но вы можете хотя бы отвернуться? Пожалуйста, всего на минуту.

Женщина неприятно усмехается и закатывает глаза, но все же соглашается — разворачивается на низких каблуках потёртых ботинок и тут же извлекает из кармана джинсового комбинезона электрошокер.

Но Уэнсдэй уже не обращает внимания на молчаливую угрозу, лихорадочно озираясь по сторонам. На раковине стоит полупустой флакон жидкого мыла, и новый план рождается в голове практически сиюминутно.

Только бы хватило времени, только бы хватило… Не желая вызывать подозрений, она брезгливо морщится, но всё-таки перебарывает себя — подходит к унитазу и задирает подол уродливой рубашки, стараясь ни в коем случае не прикоснуться голой кожей к грязному фаянсу. Отвратительно и унизительно, но другого выхода попросту нет. Несколько секунд спустя Аддамс нажимает на кнопку смыва и на полную выкручивает кран раковины — но вместо того, чтобы подставить руки под струю воды, она тянется к флакончику с мылом и нажимает на дозатор, выдавливая как можно больше.

От волнения перехватывает дыхание, а всё тело бьёт предательской мелкой дрожью как при сильной лихорадке. Первобытный животный страх ползёт мурашками по позвоночнику, но Уэнсдэй тщательно распределяет жидкое мыло по скованному запястью и на пробу тянет металлический браслет. Наручник соскальзывает гораздо дальше, чем во время предыдущих попыток, но всё равно неизбежно застревает, причиняя уже привычную пульсирующую боль. Мысленно чёртыхнувшись, она удваивает усилия, дёргает немного резче — и тем самым совершает фатальную стратегическую ошибку. Чуть покачнувшись, длинная цепь ударяется о край раковины и издаёт ужасающе громкий лязг.

— Ах ты дрянь!

Каким-то невероятным чудом Аддамс успевает рефлекторно отшатнуться в сторону — и бросившаяся к ней Ласлоу промахивается, задев трещащим шокером лишь воздух. Отскочив на шаг влево, Уэнсдэй забивается в угол как дикий зверёк — загнанный, но не сломленный. Вот только бежать ей больше некуда. Стремительно багровея от ярости, Джеральдина наступает на неё, выставив вперёд руку с электрошокером. Блёклые зеленоватые глаза женщины с крохотными точками угольных зрачков горят затаённым внутренним безумием, быстро набирающим силу, а на одутловатом лице с мясистым носом вспыхивают пунцовые пятна гневного румянца. Она больше не похожа на человека, скорее на какую-то уродливую безумную карикатуру — живое воплощение сумасшествия и слепой безудержной ярости.

Странно, но Аддамс не чувствует страха.

Только машинальное безотчётное желание бороться до смерти — её или чужой.

Словно какая-то часть безумия Ласлоу передалась ей воздушно-капельным путём.

Джеральдина решительно шагает вперёд, отрезая последние пути к отступлению — но Уэнсдэй и не намерена отступать. Из этой тесной комнатушки живым выйдет только один человек. Шокер угрожающе трещит мощным электрическим разрядом, прошедшим между двумя электродами, и этот звук словно служит последним спусковым крючком, сигнальным выстрелом из пистолета, что оповестил о начале схватки не на жизнь, а на смерть.

Аддамс резко срывается с места и набрасывается на противницу разъярённой кошкой, целясь кулаком в переносицу — но подводят закованные в цепи руки. Из-за невозможности нормально замахнуться удар выходит совсем слабым, Ласлоу только слегка запрокидывает голову, но не падает и даже не отшатывается. И одним ловким движением вжимает электрошокер в рёбра Уэнсдэй, схватив её за волосы и пригвоздив к холодной кафельной стене — всё тело мгновенно прошибает мощным разрядом, волна боли прокатывается от макушки до кончиков пальцев, заставив девчонку сдавленно зашипеть.

Воспользовавшись секундной потерей ориентации, женщина отводит руку с шокером и сдавливает горло Аддамс локтём, перекрывая доступ кислорода. Жадно хватая пересохшими губами стремительно заканчивающийся воздух, Уэнсдэй ухитряется пнуть Джеральдину под колено. Железная удушающая хватка ослабевает всего на мгновение, но ей достаточно и этого — Уэнсдэй выворачивается из захвата, чтобы инстинктивно рвануть в сторону. Вот только проклятая Ласлоу никак не отпускает растрёпанные смоляные локоны, и несколько прядей остаётся у неё в кулаке. Наверняка это чертовски больно, но всплеск адреналина блокирует неприятные ощущения, заставляя мышцы налиться свинцом.

Влетев в противоположную стену, Аддамс на долю секунды задерживает дыхание, хватается левой рукой за металлический браслет на правой — и одним резким движением срывает его с запястья. Сустав большого пальца противно щёлкает, изогнувшись под неправильным углом, а от вспышки острой боли моментально темнеет перед глазами.

Но у неё нет времени отвлекаться на сопутствующие травмы — потому что в следующее мгновение Джеральдина издаёт какой-то совершенно животный рык и бросается на Уэнсдэй, сбив её с ног. Они валятся на пол, Аддамс ощутимо ударяется затылком о кафельную плитку, Ласлоу неловко барахтается рядом и снова заносит руку с электрошокером, целясь куда-то в шею. Повинуясь безотчётным инстинктам, Уэнсдэй в самый последний момент успевает перехватить противницу за запястье — и изо всех сил впивается зубами в мясистую потную ладонь. Чокнутая психопатка взвизгивает как свинья, но цель уже достигнута. Электрошокер выпадает из её пальцев и отлетает под раковину.

С отвращением разжав зубы, Аддамс отталкивает руку женщины и рывком перекатывается на живот, силясь дотянуться до матового шокера кончиками пальцев… Не хватает буквально пары миллиметров.

Мамаша Роуэна снова хватает её за волосы и с невероятной силой впечатывает лицом в пол. Это больно. Настолько больно, что Уэнсдэй не может сдержать сдавленного вскрика, утонувшего в крови, хлынувшей из разбитого и наверняка сломанного носа.

Солоноватая жидкость с привкусом металла заполняет рот, покалеченная переносица нещадно пульсирует, распространяя острые болезненные импульсы по всему телу.

Удар повторяется, но на этот раз Аддамс успевает выставить ладони перед собой, чтобы вновь не встретиться лицом с залитым кровью кафелем. И тут же вслепую бьёт локтем — куда-то назад, чисто инстинктивно, абсолютно не имея возможности прицелиться.

Однако хватка на волосах становится чуть менее крепкой, и ей удаётся неловко вывернуться, выиграть всего две-три секунды форы, чтобы вскочить на ноги.

Этого времени вполне бы хватило, чтобы схватить шокер, но Уэнсдэй отметает эту идею — слишком бессмысленно. Разрядом электричества мерзкую безумную дрянь не прикончить, не хватит мощности.

Ласлоу с неожиданным для своей грузной комплекции проворством тоже взвивается на ноги и снова бросается в атаку, замахиваясь обеими руками, сжатыми в кулаки. Первые несколько ударов удаётся блокировать, но третий или четвёртый попадает точно в цель — крепкий кулак врезается в подбородок, разбивая нижнюю губу. Аддамс едва удаётся устоять на ногах, отлетев назад и вцепившись в край раковины. С отвращением сплюнув скопившуюся во рту кровь, она впивается в Джеральдину ненавидящим взглядом исподлобья.

А потом решение приходит само.

Кажется, оно всё это время было на поверхности. Вернее, болталось на левой руке в виде длинной металлической цепи от наручников.

Рефлексы срабатывают быстрее мозга.

Когда чокнутая психопатка снова переходит в наступление, Уэнсдэй резко срывается с места и в два широких стремительных шага оказывается слева от мамаши Роуэна — а потом набрасывает цепь ей на шею и натягивает из последних оставшихся сил. Женщина хрипит от недостатка кислорода, неловко дёргает обеими руками в бесплодных попытках ударить девчонку, но мясистые пальцы хватают только воздух.

Стиснув челюсти от напряжения, Аддамс удобнее перехватывает цепь, наматывает звенья на кулак, чтобы усилить давление на горле противницы. Ласлоу переступает с ноги на ногу, её колени неизбежно подгибаются — но вместо того, чтобы мешком рухнуть на пол, она неловко разворачивается и приваливается к стене, зажав Уэнсдэй всем своим телом.

Дышать становится тяжелее, а льющаяся из носа кровь только усугубляет ситуацию — ей никак не удаётся сделать вдох полной грудью, и силы стремительно покидают измученное тело. Зато чёртова психопатка никак не теряет сознание, хотя цепь натянута так крепко, что почти полностью скрывается в складках уродливой жирной шеи… Перед глазами Аддамс уже вспыхивают тёмные пятна от чудовищной усталости.

Oh merda, похоже, ей не удастся довести дело до конца. Она вот-вот отключится, и мамаша Роуэна безжалостно её прикончит.

А мгновением позже расстановка сил внезапно меняется. Каким-то невероятным чудом Ласлоу удаётся дотянуться рукой до висящего на стене зеркала — кулак несколько раз врезается в гладкую отражающую поверхность, и зеркало разбивается, осыпавшись осколками в раковину. Прежде чем Уэнсдэй успевает среагировать, женщина хватает самый крупный осколок и резко заводит руку за спину, вслепую вонзив острый кусок зеркала ей в бедро.

Сильная режущая боль парализует сознание, нервные окончания буквально вспыхивают огнём, и Аддамс практически моментально разжимает ладони. Цепь слетает с горла Джеральдины. Освободившись от удушающих оков, женщина неловко подаётся вперёд и вцепляется обеими руками в край раковины, явно намереваясь схватить ещё один осколок, чтобы прикончить взбунтовавшуюся пленницу. Спустя секунду всё будет кончено.

Уэнсдэй хватается за стену позади себя, лишь бы только не рухнуть на пол — но очертания санузла хаотично вращаются перед глазами, и в голове проносится мысль, что это последнее, что она видит в своей короткой жизни.

Битва проиграна. Ей уже не выбраться.

Oh merda, а ведь никто даже не найдёт её тела, чтобы безутешные родители могли похоронить единственную дочь на семейном кладбище.

Она навсегда останется безликой строчкой в длинном списке без вести пропавших, фотографией в яркой рамке на фонарном столбе, неуклонно тускнеющим воспоминанием… Одной из многих, кому попросту не повезло.

Словно в замедленной съёмке Аддамс наблюдает, как мамаша Ласлоу очень медленно оборачивается к ней, сжимая в руке новый осколок зеркала — острее и длиннее предыдущего. Чёртова психопатка тоже выглядит изрядно потрёпанной, под левым глазом расплывается фиолетовый синяк, короткие тёмно-русые лохмы беспорядочно взъерошены, на мясистой шее виднеется лилово-красный тонкий след от неудачной попытки удушения, а блёклые зеленоватые глаза горят пламенем безумия.

Уэнсдэй машинально сглатывает солоноватую горячую кровь и зачем-то хватается покалеченной рукой за болезненно пульсирующую рану на правом бедре, откуда до сих пор торчит осколок зеркала… И ослабевшее тело вдруг оказывается под полновластным контролем животных инстинктов, главным из которых является инстинкт самосохранения. Дрожащие тонкие пальцы обхватывают осколок, порезавшись об острые грани — и резко вытягивают его из глубокого пореза.

А потом жалкие остатки последних сил разом концентрируются в последнем рывке.

Уже не контролируя себя, Аддамс молниеносно срывается с места и одним сокрушительным движением вонзает обагрённый кровью осколок аккурат в горло психопатки. И тут же проворачивает в другую сторону, вспарывая острыми краями мышцы и разрезая жизненно важные сосуды.

Первую секунду мамаша Ласлоу выглядит искренне удивлённой — растерянно округляет рыбьи глаза, словно она не ожидала от раненной пленницы такой прыти. А потом из её глотки вырывается булькающий хрип вместе с брызгами алой артериальной крови, и женщина безвольно обмякает, рухнув на кафельный пол, вымощенный идиотской голубоватой плиткой. Под ней быстро расползается багряное пятно. Всё кончено. Теперь уже точно.

Уэнсдэй обессилено сползает вниз по стене и устало прикрывает глаза. Головокружение стремительно нарастает, предвещая неминуемую потерю сознания — больше всего на свете хочется лечь прямо тут, но смутный голос рационального мышления твердит, что если она допустит подобную слабость, то больше уже не сможет подняться на ноги.

Приходится распахнуть осоловевшие затуманенные глаза и на четвереньках подползти к мёртвой психопатке, чтобы обшарить карманы джинсового комбинезона.

В одном из них обнаруживается увесистая связка ключей — та самая, заветная, открывающая все двери в бункере, которые ведут к спасительной свободе. Вот только свобода уже не избавит её от воспоминаний о том, что здесь случилось.

Но думать об этом нельзя.

Надо выбираться.

Пока ещё остались силы.

Стиснув зубы, Аддамс медленно принимает вертикальное положение и выходит в коридор, неловко подволакивая травмированную ногу. Каждый крохотный шаг отзывается невыносимой болью во всём теле, но она продолжает двигаться вперёд, цепляясь на стены. Спустя бесчисленное количество времени в поле зрения наконец оказываются три клетки. В одной из них Дивина раскачивается из стороны в сторону, обнимая худые коленки обеими руками, в другой на уродливой жёсткой кровати в неестественной позе лежит бессознательная Клеманс, а третья пустует. Не имея никаких сил отпереть замок, Уэнсдэй кое-как доползает до клетки Флоренс и швыряет связку ключей через прутья решётки.

И тут же вздрагивает, услышав позади себя странный сдавленный всхлип. Бросает короткий расфокусированный взгляд через плечо — и ей тут же хочется горько рассмеяться от того, насколько иронична порой бывает жизнь. Oh merda, а ведь спасение было так близко.

Роуэн. Он здесь.

Стоит прямо посреди коридора.

Непонимающе хлопает глазами, которые кажутся слишком огромными из-за толстых стёкол нелепых квадратных очков.

Но очень быстро на его растерянном лице расцветает осознание произошедшего.

А потом он вскрикивает как раненый зверь и в несколько широких шагов подскакивает к Аддамс, вцепившись обеими руками ей в горло.

Она больше не сопротивляется. Попросту не имеет для этого сил и уже не видит смысла — долгожданного спасения не случилось, им не сбежать. Кислород догорает в лёгких, сознание уплывает и растворяется в холодном дыхании неотвратимо подступающей гибели.

Так глупо.

Так чудовищно глупо.

Всё было напрасно.

Персефона не вырвалась из подземного царства, она навсегда осталась там — править такими же мёртвыми, какой стала сама.

Выстрел кажется галлюцинацией.

Бредом воспалённого разума, уже впавшего в полубессознательное состояние от фатального недостатка воздуха. Ровно как и то, что сжимающие горло руки внезапно исчезают, а вместо них появляются другие — обнимающие измученное тело со странной нежностью.

— Уэнс… — затуманенное сознание вспарывает тихий взволнованный шёпот. — Уэнсдэй.

Ну разумеется, это галлюцинация.

По всей видимости, она уже умерла и находится на полпути к яркому свету в конце тоннеля.

Иначе как объяснить, что она явственно слышит голос Торпа и видит прямо перед собой его лицо, искаженное такой непривычной гримасой страха? Этого попросту не может происходить на самом деле.

— Ты слышишь меня? Пожалуйста, ответь, — лжепрофессор настойчиво трясёт её как тряпичную куклу, и дурман от кислородного голодания понемногу спадает.

Oh merda, неужели это не бред?

Неужели он и правда здесь?

— Конечно же, я здесь… Я с тобой, — очевидно, какой-то из мысленных вопросов она умудрилась задать вслух. Ксавье выглядит совсем непохожим на себя, совершенно растерянным и даже напуганным, но ноздри щекочет до боли знакомый аромат древесного парфюма, почти окончательно убедивший Уэнсдэй в реальности происходящего. — Тише, тише… Всё закончилось. Всё хорошо. Полиция уже едет, слышишь меня?

— Нет! — на заднем плане истошно взвизгивает Дивина. — Господи, нет! Клеманс!

Аддамс с невероятным трудом поворачивает голову к источнику звука — Флоренс успела воспользоваться ключами и выбраться из своей клетки. А теперь она сидит на коленях возле койки Мартен и рыдает с истерическим надрывом, уронив голову ей на грудь.

Фальшивый профессор враз становится белее снега и осторожно опускает Уэнсдэй обратно на каменный пол. Очень медленно выпрямляется и на негнущихся ногах проходит вглубь клетки, где больше года прожила его родная сестра — а потом тянется заметно дрожащими пальцами к её шее, чтобы проверить пульс.

И тут же резко отшатывается назад, будто бы обжегшись. Прячет лицо в ладонях, содрогается всем телом в беззвучных рыданиях… Аддамс отводит глаза, мгновенно осознав, что случилось. Он не успел. И она тоже.

Клеманс Мартен больше не выберется из смертельного капкана, не увидит ясного неба, не вдохнёт свежий морозный воздух, не сделает ни единого шага вне этих страшных стен.

Вот кто на самом деле оказался несчастной Персефоной, навеки заточённой под многотонной толщей земли.

Усилием воли Уэнсдэйприподнимается на локтях, сглатывая кровь во рту и мерзкий колючий комок в горле — и упирается взглядом в распростёртое тело Роуэна. Но, в отличие от Мартен, чокнутый ублюдок жив. Ласлоу сдавленно стонет от боли, хватаясь рукой за простреленное плечо в попытках остановить кровотечение.

А секунду спустя Ксавье резко выскакивает из клетки мёртвой сестры и набрасывается на маньяка голыми руками, словно напрочь позабыв о пистолете. Раз за разом наносит мощные удары по его лицу, хватает за воротник рубашки, впечатывает затылком в каменный пол… Раздаётся мерзкий хруст костей.

Насмерть перепуганная Дивина визжит от ужаса, а Уэнсдэй… Уэнсдэй не чувствует ничего. В груди холодной волной разливается бессильное опустошение, сковывающее внутренности толстой коркой льда.

Вот только рациональное мышление внезапно оживает, заставляя задать вслух единственный интересующий её вопрос.

— Как… Как ты нашёл это место? — её голос звучит совсем хрипло и очень тихо. Аддамс даже не совсем уверена, что Торп способен её сейчас услышать.

Но он слышит.

Отстраняется от обмякшего и наверняка уже мёртвого Ласлоу, с заметным отвращением вытирает кровь с костяшек об его рубашку, сдувает со лба взмокшие каштановые пряди — и наконец смотрит ей прямо в глаза странным взглядом. Виноватым взглядом.

— Твой браслет. В нём был маячок. Сразу он не сработал. Бункер слишком глубоко. Видимо, сегодня его вынесли на поверхность.

Короткие отрывистые фразы срываются с его губ словно остро заточенные кинжалы, летящие аккурат в центр мишени. Вот только мишенью оказалась сама Уэнсдэй. Вместе со всеми её идиотскими чувствами к этому человеку, который без тени сомнений подставил её под удар. Сделал живой приманкой. Жалкой наживкой в собственной игре.

Ей вдруг становится смешно.

Самообладание неизбежно подводит.

Аддамс откидывается назад на спину, уставившись невидящим взглядом в низкий бетонный потолок — и начинает смеяться в голос, даже не стараясь себя сдерживать.

Oh merda, а ведь он был прав. Во всём прав.

Она действительно непроходимая идиотка.

— Уэнс… — голос Торпа звучит так сдавленно, словно ему тяжело говорить. Словно он искренне сожалеет. Какая потрясающая филигранная ложь. — Клянусь, я не знал, что так будет. Это была просто подстраховка. Я не знал наверняка, что они в самом деле решат тебя похитить… Я хотел тебя защитить.

Ей хочется сказать, чтобы он немедленно заткнулся.

Что все его громкие слова — пустой звук.

Что никакие извинения и клятвы уже не исправят случившееся.

Что даже в самых страшных ночных кошмарах он не сможет себе представить, что ей пришлось пережить в этих стенах.

Но все упрёки застревают в горле, и наружу вырывается только истерический хохот.

— Уэнсдэй! — лжепрофессор подскакивает к ней и падает на колени, обеими руками схватившись за испачканную в крови хрупкую ладонь. — Прошу тебя, будь благоразумна. Пойми, у меня не было иного выбора.

— Выбор был, — непостижимым образом ей всё-таки удаётся облечь хаотично роящиеся мысли в слова. — Ты мог сказать мне.

А потом Аддамс резко дёргает рукой, вырывая свою ладонь из цепкого захвата мужских пальцев, и разрывает зрительный контакт, не желая больше тонуть в этой болотной трясине.

— Никогда больше не смей ко мне прикасаться. Не смей со мной разговаривать. Не смей даже приближаться ко мне. Я тебя ненавижу.

Такая длинная фраза становится последней каплей — силы неизбежно покидают, голова кружится, сознание плывёт и туманится.

Уже почти отключившись, она смутно слышит топот приближающихся шагов и разговоры полицейских, а потом наступает темнота. И тишина.

========== Часть 16 ==========

Комментарий к Часть 16

Саундтрек:

Broken Back — Survive

Приятного чтения!

В больничной палате тихо и уныло.

А ещё настолько удушающе пахнет медикаментами, что Уэнсдэй начинает казаться, будто этот резкий аромат намертво въелся в волосы и под кожу. Она здесь уже больше недели, и время тянется невыносимо медленно, словно нарочно затормозило свой ход.

В самый первый день, когда она пришла в себя в окружении стерильно-белых простыней и капельниц, Аддамс едва помнила случившееся. Очевидно, сработали какие-то защитные механизмы мозга, напрочь вычеркнувшие из памяти жуткий бетонный мешок с тремя клетками. О том, что она действительно провела в плену у семейки чокнутых маньяков без малого трое суток, свидетельствовали только многочисленные травмы. Сотрясение мозга средней степени тяжести, туго перебинтованное бедро, лангетка на правом запястье и два огромных чернильных синяка, которые расцвели под обоими глазами из-за сильного ушиба переносицы. К огромному облегчению, перелом носовой перегородки не подтвердился. Рана от осколка на бедре тоже оказалась относительно безобидной, жизненно важные сосуды не были задеты, но несколько швов всё-таки наложили.

Первое, что увидела Уэнсдэй, с трудом разлепив отяжелевшие веки — мирно спящую Энид. Подруга трогательно свернулась клубочком в углу низкого и явно неудобного диванчика, накрывшись больничным халатом и устроив голову на сгибе локтя.

За приподнятыми наполовину жалюзи стояла кромешная темнота безлунной ночи, поэтому блондинка спала очень крепко — Аддамс пришлось трижды позвать её по имени, прежде чем Синклер начала шевелиться и осоловело моргать. А секундой позже резко вскинула голову, встрепенулась всем телом, сбрасывая оковы Морфея, и воззрилась на соседку с таким ошарашенным видом, словно Уэнсдэй только что воскресла из мёртвых. А потом надрывно всхлипнула, стремглав рванула к больничной койке и заключила подругу в кольцо удушающих объятий.

Из длинного диалога с блондинкой, поминутно перемежающегося слезами и причитаниями, Аддамс узнала, что в тот роковой вечер Синклер забила тревогу уже после полуночи.

А когда пришла в их комнату и обнаружила в одном из ящиков стола ту самую угрозу, сразу же помчалась прямиком в полицейский участок. Удивительно, но шериф Галпин отнёсся к отчаянно паникующей девушке с неожиданным участием — напоил чаем и клятвенно заверил, что полиция сделает всё возможное, чтобы отыскать Уэнсдэй.

А потом набрал номер Торпа.

Лжепрофессор примчался в участок прямо из больницы, даже не потрудившись сменить домашнюю пижаму на более подходящую одежду. Их разговора Энид почти не слышала, но диалог вышел эмоциональным — детектив и шериф о чём-то долго спорили на повышенных тонах, заперевшись в кабинете последнего. Кажется, Ксавье настаивал, что Роуэна необходимо немедленно взять под стражу и подвергнуть жёсткому допросу. Галпин же выражал опасения, что сообщник маньяка может испугаться и в панике сотворить непоправимое.

К общему знаменателю они в ту ночь так и не пришли, поэтому Торп пулей вылетел из кабинета шерифа и забрал Синклер с собой, чтобы в подробностях посвятить её во все события последних месяцев.

Ничего удивительного, что чрезмерно впечатлительная блондинка прониклась историей частного детектива под прикрытием и теперь настаивала, что Уэнсдэй необходимо поговорить с ним, а не рубить с плеча «так категорично и необдуманно».

Но Аддамс была непреклонна.

Разумеется, она прекрасно понимала, что фальшивый профессор не мог наверняка знать, что семейка Ласлоу нацелилась именно на неё, но… Уэнсдэй злилась совсем не из-за того, что Ксавье вполне осознанно подверг её опасности.

Самым сокрушительным ударом стало совсем другое — он не посвятил её в свои планы.

А ведь она бы без тени сомнений согласилась помочь. Торпу нужно было только попросить.

Но он решил поступить по-своему. Очевидно, в очередной раз счёл ниже своего достоинства приобщать её к расследованию. В очередной раз отнёсся к ней с унизительным пренебрежением, в очередной раз не поставил её вровень с собой. Как делал всегда.

И такого она простить не могла.

Это было уже слишком.

Перешло всякие границы допустимого и стало последней каплей в чаше её терпения.

На следующий день из Нью-Джерси приехали родители — Мортиша и Гомес влетели в палату с одинаково округлившимися глазами.

Мать сочувственно гладила Уэнсдэй по волосам, поминутно издавая томные сокрушённые вздохи. Отец и вовсе был не в состоянии скрыть своего беспокойства — громогласно сотрясал воздух, переходя с английского на итальянский в порыве эмоций и обещая разнести Гарвард в пух и прах за невозможность обеспечить элементарную безопасность для студентов. И хотя Аддамс была искренне рада видеть своих родных, их присутствие изрядно утомляло — поэтому она выдохнула с облегчением, когда Мортиша и Гомес удалились в отель через дорогу.

А ближе к вечеру её неожиданно навестил тот, кого Уэнсдэй меньше всего ожидала увидеть. Тайлер долго мялся на пороге палаты, комкая в руках крафтовый пакет со свежими фруктами, а потом потупил взгляд ореховых глаз в пол и начал извиняться за всё подряд.

— Ещё в начале года отец говорил, что в Гарвард заслали крота… Но не называл имени. Прости, я должен был предупредить тебя, — растерянно бормотал он, понуро ссутулив плечи и преувеличенно внимательно рассматривая собственные кроссовки. — Но я даже не мог представить, что всё настолько серьёзно. Если бы я знал, чем это обернётся, я бы ни за что не позволил тебе связаться с этим Торпом.

Что ж, она была не единственной, кто винил фальшивого профессора во всех смертных грехах. И хотя Аддамс не нуждалась в подобных проявлениях заботы и уж точно не послушалась бы Галпина, попытайся он её остановить, настолько искреннее рвение немного подкупало. А ещё ей чертовски хотелось поговорить с кем-то непричастным — с кем-то, кто не был вовлечён в запутанный клубок из откровенного дерьма и бесконечной лжи.

Поэтому она не стала возражать, когда Галпин устроился на низком диванчике и принялся трепаться обо всём на свете. Жаловался на дотошность профессора Барклай, сетовал на обилие домашних заданий, из-за которых ему пришлось пропустить вечеринку братства, в красках рассказывал, что на днях познакомился с очаровательной девушкой по имени Лорел с факультета искусств.

Уэнсдэй больше слушала, чем говорила — ей было невероятно странно осознавать, что люди вокруг жили самой обычной жизнью, пока она запальчиво гонялась за серийными маньяками.

А уже перед уходом Тайлер предложил сходить в пиццерию, когда её выпишут. И как бы между прочим добавил, что у Лорел есть старший брат Гаррет, который в этом году заканчивает Гарвардскую школу стоматологии — «реально крутой чувак, вам стоит познакомиться, он точно без двойного дна». Аддамс безрадостно усмехнулась про себя, но предложение приняла.

В конце концов, жизнь должна продолжаться.

О прошлом стоит забыть.

И как можно скорее.

Монотонные дни сливались воедино, превращаясь в бесконечно тоскливую вереницу, наполненную однообразной суетой.

В семь утра Уэнсдэй будила медсестра, чтобы воткнуть в вену иголку от капельницы, к восьми приносили завтрак, обычно состоящий из каши и пары тостов, к десяти заглядывал дежурный врач, чтобы задать стандартные вопросы о её самочувствии. Вывихнутый сустав и порез на бедре заживали достаточно быстро, но врачи наотрез отказывались отпускать её из больницы, опасаясь последствий сотрясения.

После обеда приходил психотерапевт — чтобы убедиться во вменяемости несчастной жертвы похищения. Аддамс всякий раз раздражалась до зубного скрежета, когда седовласый мозгоправ принимался копаться у неё в голове, упорно выуживая не самые приятные воспоминания о пережитом. Казалось, он пытался убедить Уэнсдэй, что у неё непременно должно остаться посттравматическое расстройство или что-то в этом духе. Вдобавок доктор Штерн носил идиотские очки в квадратной роговой оправе, так сильно напоминающие очки Ласлоу, что эта деталь ещё больше усиливала неприязнь.

Пару раз её навещали копы — почему-то постоянно разные. Допрашивали с осторожностью, тщательно взвешивая каждое слово. Задавали многочисленные вопросы так аккуратно, будто боялись спровоцировать нервный срыв. Это раздражало ещё больше, чем нудные сеансы психотерапии. Поэтому Аддамс преимущественно отмалчивалась и преподносила информацию очень дозированно, ссылаясь на провалы в памяти, вызванные стрессом и сотрясением.

Так было удобнее.

Проще.

Конечно, она лгала.

Воспоминания о случившемся вернулись ещё на вторую ночь в больнице — тогда она проснулась от жуткого кошмара, в котором грузная женщина с неживыми рыбьими глазами раз за разом вонзала ей в бедро острый осколок зеркала. Едва сумев отдышаться и успокоить бешено стучащее сердце, Уэнсдэй залпом осушила два стакана воды, а потом с головой зарылась в одеяло. Но всё равно не сомкнула глаз, пока за окном не забрезжил рассвет.

Однажды пришёл Джоэль.

Он уже собирался возвращаться в Дартмут, но решил заглянуть в последний раз перед отъездом. Забравшись в изножье кровати прямо в пыльных кедах, он болтал без умолку, подробно рассказывая о пышной свадьбе своей матери и старательно обходя стороной тему о профессоре Торпе.

Словно это имя стало негласным табу.

Она догадывалась, кого на самом деле стоит благодарить за такую деликатность — наверняка неугомонная Синклер растрезвонила Гликеру, какой фатальный крах потерпела вторая в жизни Аддамс попытка начать нормальные отношения.

В общем, посетителей было немало.

За восемь дней пребывания в унылых больничных стенах её навестили даже те из знакомых, кого Уэнсдэй едва помнила.

Многочисленные дурацкие букеты на прикроватной тумбе едва успевали сбросить первые лепестки, как на их месте оказывались новые, а на апельсины она уже буквально не могла смотреть, искренне недоумевая, откуда вообще пошла дурацкая традиция приносить пациентам цитрусы. Всё это чертовски напоминало нескончаемую панихиду, когда куча людей вспомнила об умершем лишь после того, как он благополучно отошёл в мир иной — идиотский раздражающий театр абсурда.

Вот только среди бесчисленных визитёров недоставало одного человека.

Торп так и не пришёл к ней — ни на второй день, ни на пятый, ни на восьмой.

Первое время Аддамс зачем-то искала ему оправдания. И ведь даже находила — фальшивый профессор наверняка был занят организацией похорон младшей сестры, завершением длительного расследования или ещё чёрт знает чем.

Но постепенно бессмысленные оправдания окончательно себя исчерпали, и волей-неволей ей пришлось смириться с неизбежным.

Он не приходил, потому что ему было тотально наплевать — и это осознание оказалось в стократ больнее всех полученных ран.

Oh merda, ну чего она ожидала?

Безмозглая наивная идиотка.

Всё это время она была только пешкой в жестоком противостоянии двух ферзей.

А теперь чёрному ферзю поставлен безоговорочный разгромный мат, и чудом уцелевшая пешка убрана обратно в коробку вместе с другими шахматными фигурами.

Чудовищная обида тлела внутри словно пепелище несбывшихся надежд, но Уэнсдэй старательно гнала прочь неутешительные мысли, по привычке пряча истинные эмоции за бесстрастной маской абсолютного равнодушия.

Это было совсем несложно.

Это она умела лучше всего.

Накрывало только ночами — когда она резко распахивала глаза после очередного леденящего кровь кошмара. Тогда Аддамс позволяла себе недопустимую слабость и невольно представляла, что она здесь не одна. Вспоминала насыщенный аромат древесного парфюма, обволакивающее тепло чужих рук, жаркий шёпот на ухо… Это помогало заснуть.

А утром она в очередной раз давала себе непреложный обет никогда больше не думать о проклятом профессоре — чтобы снова нарушить обещание после захода солнца. Нескончаемый порочный круг, вырваться из которого никак не удавалось. Но Уэнсдэй твёрдо знала, что невыполнимых задач для неё не существовало. Нужно только немного потерпеть.

Девятый день пребывания в больнице ознаменован радостным событием.

Измерив давление и внимательно пролистав тонкую медицинскую карту, дежурный врач расплывается в довольной улыбке — и почти торжественно сообщает, что если все показатели останутся в норме, её выпишут уже завтра. Это звучит настолько воодушевляюще, что Уэнсдэй слегка приподнимает уголки губ в слабом подобии ответной улыбки.

Но остаток дня тянется ужасающе медленно. Аддамс бесцельно слоняется по палате и в итоге принимается щёлкать пультом от телевизора, переключая каналы в надежде отыскать хоть что-нибудь стоящее. На экране транслируется старый чёрно-белый фильм с Ингрид Бергман — история о встрече циничного владельца игорного клуба с бывшей возлюбленной, в прошлом принесшей ему множество страданий. И хотя Уэнсдэй всю жизнь была равнодушна к мелодраматичным сценариям, сюжет оказывается неожиданно увлекательным. Стянув с постели одеяло, она подхватывает с тарелки на прикроватной тумбе зелёное яблоко и с ногами забирается на низкий диванчик в углу палаты.

На сцене откровенного разговора главного героя с нынешним мужем его возлюбленной раздаётся негромкий стук в дверь.

Хм. Странно. Сегодня Аддамс уже не ждала посетителей, поэтому невольно вздрагивает, едва не уронив недоеденное яблоко.

Oh merda, похоже, навязываемое мозгоправом посттравматическое расстройство всё же имеет место быть — иначе как объяснить, что она позорно дёргается от каждого шороха?

Пока Уэнсдэй размышляет о собственных психических диагнозах, дверь палаты беззвучно приоткрывается, и в образовавшемся проёме появляется голова небезызвестного воздыхателя Синклер.

— Привет. Извини, что я заявился вот так… без предупреждения, — Аякс как-то неуверенно улыбается, пониже надвинув на лоб идиотскую синюю шапку. — Можно войти?

— Ты уже почти вошёл, — она выразительно изгибает смоляную бровь, кивнув на ногу в белом кроссовке, переступившую порог.

— Да, точно. Прости, — Петрополус виновато пожимает плечами, но мгновением позже проходит в палату, плотно прикрыв за собой дверь. — Как ты себя чувствуешь, Уэнс?

— Что тебе нужно? — мысль о том, что лучший друг лжепрофессора и по совместительству бойфренд соседки решил навестить её без видимых на то причин кажется абсурдной. Логично предположить, что у этого внезапного визита есть конкретная цель. — Ближе к делу. Я занята.

— А… — он машинально косится на экран телевизора, после чего запускает руку в карман коричневой кожанки и вытаскивает оттуда знакомый брелок с эмблемой трезубца Посейдона. — Я пригнал твою машину. С ней пришлось повозиться, поэтому получилось дольше обычного… Головку блока цилиндров пришлось заказывать аж из Европы. Итальянские машины очень капризны в обслуживании, но теперь всё в полном порядке, твоя фурия как новенькая.

— Хм. Спасибо, — Аддамс не без удивления хмурит брови, но быстро протягивает руку, и Аякс вкладывает ключи от Мазерати в её раскрытую ладонь. — Не знала, что ты автомеханик. Сколько я должна за ремонт?

— О, что ты… Конечно, нет, — он добродушно смеется, слегка сморщив греческий нос. — Я мало что в этом понимаю… Просто у отчима сеть автомастерских по всему Массачусетсу. Поэтому чек выписали только за запчасти, сама работа бесплатная.

И хотя теперь визит Петрополуса выглядит вполне оправданным, каким-то интуитивным чутьём она подозревает, что здесь что-то нечисто. Уэнсдэй оставляет размашистую подпись внизу чека, пристально наблюдая за неожиданным собеседником боковым зрением. Аякс неловко переминается с ноги на ногу, сунув руки в карманы расстёгнутой кожанки — даже её скудных познаний в человеческих эмоциях оказывается достаточно, чтобы явственно уловить в этой напряжённой позе плохо скрытое волнение. Он явно чего-то недоговаривает.

— Слушай, Уэнсдэй… Вообще-то это не всё, — Петрополус подтверждает закономерные догадки сразу же, как только убирает подписанный чек в нагрудный карман. — Я хотел очень серьёзно с тобой поговорить. Речь пойдёт о Ксавье.

Oh merda, ну конечно.

Аддамс заподозрила что-то подобное практически в ту же секунду, как только увидела лучшего друга фальшивого профессора на пороге своей палаты. Что ж, Торп оказался ещё большим мерзавцем, чем ей думалось изначально — даже не потрудился явиться самостоятельно, а заслал вместо себя парламентёра. Какая вопиющая наглость. И какая идиотская наивность.

— Ясно. Можешь ничего не говорить, — холодности её тона впору потягаться с зоной вечной мерзлоты за полярным кругом. Уэнсдэй презрительно кривит губы, уставившись на заметно смущённого Аякса немигающим взглядом исподлобья. — Это он тебя послал, верно? В таком случае, передай этому мудаку, что я больше не желаю ничего…

— Нет-нет, подожди… Ты всё неправильно поняла, — Петрополус окончательно теряется, беспомощно озираясь на работающий телевизор с такой надеждой, словно герой Хамфри Богарта вот-вот выберется из экрана и поможет ему подобрать слова. — Меня никто не присылал. Я сам решил тебя навестить. Ксавье даже не знает, что я здесь. И вообще-то он запретил тебе об этом рассказывать, но…

— Мне всё равно, — Аддамс бесцеремонно перебивает его и взвивается на ноги, отшвырнув в сторону пропахшее лекарствами одеяло. Слетевшее с дивана яблоко закатывается под больничную койку. — Я не хочу ничего о нём слышать. Живо проваливай отсюда.

— Чёрт, да послушай ты наконец! — он повышает голос на пару тонов, возмущённо всплеснув руками. — Всё это время Ксавье не приходил к тебе не потому, что не хотел. Он очень хотел тебя увидеть, просто… Понимаешь… Его арестовали.

Шокированная Уэнсдэй замирает на месте в статичной позе, разом растерявшись. Она чувствует, как глаза против воли широко распахиваются от удивления, а искусанные губы слегка приоткрываются. Приходится несколько раз моргнуть, чтобы дать себе время хоть немного переварить услышанное.

Oh merda. Торпа арестовали.

Но… Как? За что? Почему?

Подобного расклада она не предполагала, даже не могла подумать об этом. Такая мысль попросту не приходила в голову.

— Его обвиняют в убийстве Роуэна Ласлоу, — продолжает Аякс, отвечая на незаданные, но очевидные вопросы. — На самом деле мне мало что известно. Вроде как из трупа этого козла достали пулю и установили, что она была выпущена из пистолета, зарегистрированного на имя Ксавье. Шериф попытался замять дело, списать на самооборону, но ему не позволили.

— Почему? Кто не позволил? — в её голосе отчётливо слышится предательская дрожь. Oh merda. Кошмар. Аддамс машинально сжимает здоровую руку в кулак с такой силой, что заострённые ногти впиваются в ладонь, причиняя отрезвляющую боль.

— Да откуда ж мне знать… — Петрополус с досадой поджимает губы и сокрушенно вздыхает, пожав плечами. — За годы работы Ксавье много кому перешёл дорогу. Ты не хуже меня знаешь его сложный характер… Он часто сотрудничал с копами, был в полиции кем-то вроде гражданского консультанта. И успел нажить целую кучу врагов.

— Ясно. Не продолжай. Я поняла, — Уэнсдэй коротко кивает собственным мыслям и отступает на шаг назад, усевшись на широкий подлокотник дивана.

Она безуспешно старается разложить по полочкам полученную информацию, но в голове царит тотальный хаос. Шестерёнки в мозгу вращаются раздражающе медленно, и нормально сосредоточиться никак не получается. С одной стороны, ей не должно быть никакого дела до человека, который вполне осознанно подставил её под удар и даже не удосужился предупредить о возможной опасности. Но с другой…

— Что говорит адвокат? Какие прогнозы? — скороговоркой выпаливает Аддамс и резко вскидывает голову, впившись в лицо Петрополуса хирургически пристальным взглядом. Сердце неистово колотится в тесной клетке из рёбер в ожидании ответа.

— Да нихрена хорошего она не говорит, — тот снова морщит нос в гримасе досады напополам с презрением. — Адвокат государственный. Полная идиотка со скачанным из интернета дипломом. Вчера было слушание по поводу освобождения под залог, и мы проиграли. Суд отклонил ходатайство. У меня есть кое-какие сбережения, поэтому пытаюсь подыскать кого-то более толкового, но пока безуспешно.

— Но почему этим занимаешься ты? — она уже совсем не понимает происходящего. Всё это кажется каким-то парадоксальным абсурдом, бредом воспалённого сознания. — У него ведь есть влиятельный отец. Обеспеченная мать.

— О, знала бы ты их семейку… — Аякс возводит глаза к потолку и мотает головой из стороны в сторону. — С отцом Ксавье не общается уже лет восемь, да и раньше у них отношения были, мягко говоря, дерьмовые. Винсент хотел, чтобы он продолжал семейный бизнес, Ксавье отказался, и папаша вычеркнул его из завещания. А мамашу я вообще видел всего два раза. Она обеспеченная, да… Но алкоголичка. Не вылезает из швейцарских клиник, да только пользы от этого никакой… Вдобавок родители до сих пор грызутся из-за денег, а на детей им глубоко наплевать. В общем, на них надеяться нет смысла. А собственных сбережений у него практически нет. Разве что квартира и машина.

Oh merda. Трижды. Десятикратно.

Нет ничего удивительного, что несчастная Клеманс пыталась сбежать из змеиного гнезда и искала поддержки у единственного более-менее адекватного родственника. Вот только это не закончилось ничем хорошим.

Усилием воли Уэнсдэй заставляет себя отвлечься от неуместных воспоминаний о плачевной участи Мартен. Это лишнее. Той уже всё равно, а вот Ксавье… У него ещё есть шанс.

Как ни крути, а она ведь обязана ему жизнью — не выстрели он тогда в проклятого Ласлоу, она не сидела бы сейчас на мягком диване, а лежала бы под толстым слоем земли на кладбище по соседству с Клеманс.

Долг должен быть уплачен, и прощать Торпа за многочисленные промахи для этого совсем необязательно.

— У нас есть семейный адвокат. Валери Кинботт, она широко известна в определённых кругах, — решительно заявляет Аддамс и быстрым шагом направляется к прикроватной тумбочке, в верхнем ящике которой лежит мобильник. Вышеупомянутая адвокатша сколотила неплохое состояние на дяде Фестере, выиграв несколько громким дел с его участием. Она непременно справится с этой задачей. Или не справится никто. — Я позвоню ей и обо всём договорюсь. А ты пока поезжай к Торпу и заставь его уволить нынешнюю идиотку.

— Спасибо, Уэнс, — на лице Петрополуса расцветает широкая искренняя улыбка, но мгновением позже гаснет, сменившись прежним странно растерянным выражением. Насколько секунд он нерешительно переминается с ноги на ногу, а потом понижает голос до вкрадчивого шёпота и начинает говорить. — Но по правде сказать, это не всё. У меня есть очень серьёзная просьба. Ты вправе отказаться, и я не буду тебя за это осуждать, но если согласишься…

— Говори, — Уэнсдэй прекращает листать список контактов и обращает на Аякса цепкий немигающий взгляд угольных глаз.

— В общем… — он говорит так тихо, словно опасается быть подслушанным. — Не знаю, сообщили тебе уже или нет, но ты будешь выступать в суде в качестве свидетеля… Только ты одна. Ту вторую девчонку признали психически невменяемой.

Ах вот оно что.

Разрозненные детали пазла разом складываются в единую цельную картину.

Вот зачем был нужен бесячий мозгоправ в квадратных очках — его отправили, чтобы выяснить, способна ли она выступать на слушании. Очевидно, в итоге Штерн вынес положительный вердикт.

— Я знаю, что там произошло на самом деле. Ксавье мне всё рассказал ещё до ареста, — едва слышно бормочет Петрополус, нервно теребя пальцами язычок молнии на коричневой кожаной куртке. — Я знаю, что он правда убил этого урода голыми руками. И знаю, что это происходило на твоих глазах. Поэтому и хочу попросить… Если он тебе хоть немного дорог… Если тебе не всё равно, что с ним будет… Соври на суде, Уэнс. Скажи, что это была самооборона, что Ласлоу набросился сам, что он угрожал вашим жизням… Да что угодно. Пожалуйста. Ксавье такого не заслужил.

Аддамс молчит несколько секунд.

Перспектива уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний её нисколько не пугает — Кинботт, будучи настоящей акулой на адвокатском поприще, неоднократно отмазывала дядю Фестера и от более тяжких преступлений. Дело совсем не в этом. Просто Уэнсдэй чувствует себя полностью выбитой из колеи. За прошедшие дни ей начало казаться, что жизнь налаживается, что бездонная болотная трясина постепенно отпускает её, что нужно только потерпеть ещё немного — и всё вернётся на круги своя, а пережитый кошмар навсегда останется позади. И вот опять.

Но Петрополус расценивает повисшее молчание как знак сомнения и принимается приводить новые аргументы, обжигающие своей излишней откровенностью.

— Пойми, Уэнсдэй. Послушай. Что бы ты там не думала, он совсем не плохой человек. И когда ты пропала… Чёрт, да Ксавье места себе не находил, буквально с ума сходил от волнения. Никогда его таким не видел… — с каждым словом Аякс подходит ближе и настойчиво заглядывает ей в глаза, явно стараясь вложить в свой сбивчивый монолог как можно больше убедительности. — Даже когда он расстался с Элисон, а она ведь бросила его за пару недель до свадьбы. Я серьёзно, Уэнс. Знаю, он толком не умеет этого показывать, но ты правда ему нужна. Подумай над этим… Каждый человек ведь заслуживает второго шанса, правда?

Ей совсем не хочется этого знать.

Чертовски не хочется, чтобы каменные стены отчуждения, заново возводимые по кирпичику с таким титаническим трудом, рухнули по воле слепой надежды на лучшее. Она уже обожглась слишком сильно, чтобы снова полететь на манящее пламя как жалкий мотылёк.

— Аякс. Я сделаю всё, что от меня требуется.

Всё, что угодно. Только замолчи.

Пожалуйста, только замолчи.

Согласие должно было прозвучать холодно и уверенно, но голос предательски надломился как треснувший при половодье лёд.

Аддамс на секунду зажмуривается, титаническим усилием воли возвращая пошатнувшееся было самообладание.

Она соврёт на суде.

Она не позволит ему оказаться за решёткой.

Но на этом всё. Финальная точка уже поставлена, и никакие проникновенные речи из уст Петрополуса не смогут этого изменить.

На следующий день Уэнсдэй выписывают из больницы. А ещё через две недели назначают дату слушания — и она исполняет обещанное.

С самым непроницаемым выражением лица кладёт руку на Библию, клянётся говорить правду и только правду — а потом подробно и обстоятельно проговаривает тщательно отрепетированную ложь, заранее согласованную с Кинботт.

Заметно сникший прокурор допрашивает её без особого энтузиазма, присяжные сочувственно вздыхают, глядя на совсем юную жертву двух безумных маньяков, чудом выбравшуюся из смертельной мясорубки. Когда Аддамс начинает равнодушно рассказывать об издевательствах над пленницами, одна из женщин на скамье присяжных начинает тихонько всхлипывать. Другая поспешно протягивает ей носовой платок, смаргивая набежавшие на глаза слёзы.

— А затем Роуэн начал душить меня. Я уже практически потеряла сознание, когда появился мистер Торп, — ей приходится больно прикусить щёку с внутренней стороны, чтобы подавить желание обернуться на подсудимого. Нет. Нельзя. Это лишнее. Нужно сосредоточиться на своей заученной наизусть речи. — Он схватил Роуэна и отшвырнул в сторону. Потом подошёл ко мне, чтобы помочь. И в этот момент Ласлоу набросился на мистера Торпа сзади, выхватил у него пистолет. Началась драка. Мистеру Торпу удалось отнять пистолет и выстрелить Роуэну в плечо. Но он не остановился. Драка продолжилась. В какой-то момент мистеру Торпу удалось оттолкнуть Ласлоу, он упал и ударился головой. Это вышло совершенно случайно. Но если бы мистер Торп этого не сделал, мы все были бы мертвы.

Уэнсдэй умолкает и переводит отстранённый взгляд на прокурора, ожидая нового потока вопросов — но в зале суда висит гробовая тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами, доносящимися со скамьи присяжных.

— Мистер Картер, у обвинения есть вопросы к свидетелю? — судья поворачивает голову в сторону прокурора, но вместо ответа тот лишь отрицательно качает головой и потупляет глаза в длинный стол. — Мисс Кинботт?

— У защиты нет вопросов, ваша честь. Тут всё кристально ясно, — с готовностью отзывается Валери, приподняв уголки ярко-алых губ в машинальной, ничего не выражающей улыбке.

— Ваша честь, — решительно зовёт Аддамс, привлекая внимание пожилой женщины в чёрной судейской мантии. — Если допрос окончен, могу я уйти отсюда? Мне слишком тяжело вспоминать о случившемся.

В большей степени это ложь.

И хотя Уэнсдэй с неутешительным постоянством продолжает просыпаться посреди ночи от однообразных кошмаров, крепкая от природы психика позволила ей пережить недавние жуткие события без серьёзных последствий. И она уж точно не испытывает ни малейших сожалений, что вогнала осколок в горло чокнутой психопатке. Джеральдина Ласлоу сполна заслужила свою участь — быть прирезанной как свинья в убогом подземном сортире. После всего, что она сделала, такой конец казался даже слишком лёгким.

Нет, Аддамс отчаянно жаждет поскорее покинуть зал суда вовсе не потому, что воспоминания о пережитом причиняют ей мучительные страдания — ей просто-напросто не хочется лишний раз встречаться взглядом с фальшивым профессором. Она слишком опасается снова увязнуть в топкой болотной трясине, выбираться из которой невероятно трудно. Если вообще возможно.

Удостоверившись, что стороны защиты и обвинения не возражают против ухода главного свидетеля, судья позволяет ей покинуть зал — и Уэнсдэй быстрым шагом проходит мимо ровных рядов скамеек, стуча высокими каблуками и ни разу не повернув головы в сторону Торпа.

Отныне всё кончено. Настала пора сделать то, что она умеет лучше всего. Поставить на нём крест и двинуться дальше.

Следующие несколько дней проходят в стандартной, ничем не примечательной рутине. Большую часть времени Аддамс проводит за учебниками, стремясь нагнать пропущенный материал и отрываясь от академических талмудов лишь для того, чтобы принять душ или наспех перекусить. Заметно обеспокоенная Энид неоднократно предпринимает попытки растормошить её, вытянуть на вечеринку или просто съездить в город, но Уэнсдэй остаётся непреклонна, категорически отвергая любое проявление заботы.

Ей совсем не хочется лишний раз общаться с людьми — большинство окружающих по-прежнему взирает на неё с нескрываемым сочувствием. Словно она какая-то калека.

Это раздражает едва ли не до зубного скрежета, поэтому она всячески старается минимизировать количество вынужденных социальных контактов.

А ещё Аддамс упорно ограждает себя от любой информации по делу Торпа. Задача отнюдь не из лёгких — все новостные порталы пестрят громкими заголовками, перемывая кости подставному профессору, студенты шушукаются за её спиной, и даже преподавательский состав бесконечно обсуждает произошедшее. История о семейке серийных маньяков и детективе под прикрытием обрастает всё новыми слухами, зачастую бесконечно далёкими от истины.

Через пару дней после суда из случайно подслушанного в библиотеке разговора она узнаёт, что присяжные заседатели единогласно вынесли оправдательный приговор.

В грудной клетке что-то предательски ёкает, глупое слабое сердце невольно сжимается вопреки всем законам нормальной анатомии — но Уэнсдэй лишь стискивает зубы и заставляет себя снова склониться над учебником по герменевтике. Что ж, она вполне искренне рада, что справедливость восторжествовала… Теперь они квиты. Долг за спасённую жизнь уплачен.

А в следующий понедельник её внезапно вызывает на ковёр президент Уимс.

Всю дорогу до корпуса администрации Аддамс тщетно пытается избавиться от нехорошего предчувствия, но интуиция подсказывает, что дело принимает совсем уж нехороший оборот. Незадолго до судебного заседания Валери настоятельно посоветовала ей нигде не упоминать о запретной связи с преподавателем, но информация всё равно просочилась — Уэнсдэй своими глазами видела несколько статей в жёлтой прессе, где практически прямым текстом говорилось, какие именно отношения связывали похищенную студентку и подставного профессора. Неудивительно, что грязные слухи очень скоро дошли до управленческой верхушки Гарварда.

Президент Уимс восседает в своём кожаном кресле с почти царственным видом — когда Аддамс проходит в её кабинет, статная белокурая женщина закрывает макбук, сдвигает в сторону многочисленные папки и кладёт на столешницу сцепленные в замок руки.

Твёрдый внимательный взгляд светло-голубых глаз изучающе скользит по вошедшей студентке, ярко-алые губы задумчиво поджимаются, но выражение лица Ларисы остаётся сдержанным и трудночитаемым. Самообладания ей явно не занимать.

— Добрый день. Рада видеть вас в добром здравии, мисс Аддамс, — пафосно изрекает она, покровительственно кивнув в сторону кресла напротив. — Присаживайтесь. Нам предстоит очень серьёзный разговор.

Уэнсдэй покорно занимает предложенное место и складывает ладони на коленях, выпрямляя спину. Она уже примерно догадывается, о чём пойдёт речь — и это осознание изрядно пугает, ведь ей доподлинно известно, чем чревата сексуальная связь с преподавателем. В штате Массачусетс подобное запрещено на законодательном уровне, а в самом Гарварде карается безоговорочным исключением с занесением в личное дело. Остаётся надеяться лишь на снисходительность этой строгой женщины, поэтому Аддамс вынуждена поубавить спесь и попытаться придать своему лицу выражение искреннего сожаления.

Но всё надежды разлетаются на осколки, как только Уимс вздыхает и начинает говорить.

— До суда эта информация не дошла, но во время расследования вскрылись некоторые подробности ваших взаимоотношений с мистером Торпом, — декламирует она таким тоном, будто выносит смертный приговор. Впрочем, отчасти так оно и есть. — Я говорила с шерифом. Мистер Галпин обмолвился, что в некоторой степени всему виной стала ваша аморальная связь с преподавателем. Со взрослым мужчиной. И я полностью разделяю его мнение. Мне искренне жаль, что вам пришлось пережить похищение, но… Мисс Аддамс, я попросту не могу допустить такого вопиющего безобразия в стенах вверенного мне учебного заведения.

Oh merda. Нет. Только не это.

Уэнсдэй было открывает рот, но Лариса вскидывает руку, призывая её к молчанию и всем своим демонстрируя, что никакие возражения не принесут пользы.

— Не поймите меня превратно, мисс Аддамс. При другом раскладе я могла бы проявить снисхождение и закрыть глаза на ваш возмутительный проступок… Тем более что мистер Торп не являлся настоящим преподавателем, — президент Уимс выдерживает короткую томительную паузу, а секунду спустя немного склоняет голову набок и наконец озвучивает безапелляционный вердикт. — Но репутация Гарварда и без того висит на волоске. Я попросту не могу рисковать, не имею на это права как президент. Мне действительно очень жаль поступать подобным образом, но иного выхода нет. Я уже подписала приказ о вашем немедленном исключении.

Она медленно бредёт в общежитие ZETA на негнущихся ногах, невидящим взглядом уставившись прямо перед собой — вокруг суетливо снуют беззаботные студенты, наслаждаясь последними тёплыми деньками в преддверии скорой зимы. Многие сидят прямо на аккуратных изумрудных газонах, местами усыпанных опавшими листьями. Идеально ровные каменные дорожки, величественные старые здания из красного кирпича… Вот только Аддамс больше не является частью этого великолепного мира. Все предостережения Торпа сбылись. Теперь у неё не будет ни единого шанса получить престижный диплом университета Лиги Плюща, который должен был открыть все двери в писательский мир. Отныне и навсегда она здесь лишняя.

В горле противно першит, в уголках глаз предательски пощипывает — тотальное разочарование в самой себе ложится на плечи неподъёмным грузом, заставляя неловко ссутулить всегда идеально прямую спину.

Oh merda, она впервые в жизни абсолютно не представляет, что делать дальше. От мысли о том, что ей предстоит вернуться в родительский особняк в Нью-Джерси и снова встретиться с бывшими одноклассниками, Уэнсдэй становится совсем тошно. Всего несколько месяцев назад она покинула унылый провинциальный городишко с гордо поднятой головой и полной уверенностью в собственномуспехе. А теперь возвращается безбожно проигравшей — чтобы влачить бесконечно унылое существование и со стороны наблюдать, как её самые заветные мечты сбываются у кого-нибудь другого. Самый худший ночной кошмар, воплощённый наяву.

— Уэнсди, но это же так несправедливо… — Энид обливается горькими слезами, помогая соседке укладывать вещи и переносить многочисленные коробки в багажник Мазерати. Поминутно шмыгает носом, громко всхлипывает и запальчиво тараторит одно и то же. — Нет, так нельзя! Не уезжай, подожди до завтра! Я прямо с утра пойду к Уимс и всё ей выскажу!

— Не стоит, Ниди, — Аддамс с нескрываемой тоской скользит пальцами по гладкому корпусу печатной машинки. — Это не поможет. Ты ничего не добьёшься, только создашь себе дополнительные проблемы.

— Но как я могу бездействовать?! — экспрессивно восклицает блондинка, усевшись на огромный чемодан и чрезмерно резко дёрнув язычок молнии. — Как я буду тут без тебя?!

— Даже не думай, — бескомпромиссно отрезает Уэнсдэй, смерив подругу тяжёлым взглядом исподлобья. — Я не позволю тебе спустить свою жизнь в унитаз. Хватит и моей.

Спустя час размеренных сборов в машину перекочёвывает последняя дорожная сумка.

Захлопнув багажник, Аддамс в последний раз окидывает долгим рассеянным взглядом вычурные буквы ZETA на покатой крыше общежития, настежь распахнутое окно своей комнаты на втором этаже и безукоризненно аккуратный газон.

Забавно всё-таки вышло.

Она должна была покинуть университетский кампус только через четыре года, получив диплом с отличием и шапочку выпускника, но теперь этому никогда не бывать. Внутри сосущей воронкой закручивается тягостное опустошение, поглотившее все чувства и эмоции словно космическая чёрная дыра.

Совершенно разбитая Энид долго висит у неё на шее, щедро орошая слезами строгое драповое пальто — Уэнсдэй удаётся вывернуться из удушающих объятий только минут через десять.

Солнце уже понемногу клонится к закату, заливая кампус мягким оранжевым светом, а до Нью-Джерси почти пять часов езды.

Придётся поторопиться, чтобы успеть засветло.

Впрочем, плевать. Родители не ждут её — потому что ещё не знают об исключении. Аддамс так и не смогла набрать номер матери, чтобы рассказать о своём фатальном провале.

— Уэнсди, я буду очень скучать! Обещай, что будешь звонить! — неугомонная блондинка снова порывается наброситься с объятиями, но Уэнсдэй ловко отшатывается назад, предотвращая тактильный контакт.

Она запускает руку в карман пальто, извлекая наружу брелок от Мазерати, решительным шагом подходит к водительской двери — и замирает как вкопанная, вдруг напоровшись на взгляд глубоких глаз цвета болотной трясины. Oh merda. Торп стоит на расстоянии нескольких метров, вальяжно привалившись спиной к стволу огромного раскидистого дуба.

Сердце пропускает удар, разом ухнув вниз с километровой высоты, чтобы через секунду разогнать пульс до бешеной тахикардии. Аддамс пару раз моргает, безуспешно силясь прогнать неожиданно накатившую галлюцинацию, но картинка не меняется. Фальшивый профессор и правда здесь — снисходительно наблюдает за её идиотским замешательством, кривовато усмехаясь одним уголком губ.

Правда он выглядит немного иначе, чем обычно. Вместо светло-бежевого пальто — почти байкерская кожанка с заклёпками, вместо идеально отглаженного джемпера — плотная чёрная водолазка с высоким горлом, вместо аккуратного низкого пучка на затылке — небрежно распущенные волосы.

Она не сразу осознаёт, что позорно пялится на него добрых пару минут, будучи не в силах прекратить. Словно проклятый Торп держит её на невидимом поводке, не позволяя разорвать чрезмерно долгий зрительный контакт.

— Уэнсдэй. Мы можем поговорить? — ровным тоном спрашивает Ксавье, и звук его низкого голоса резко отрезвляет её, тут же избавляя от мимолётного наваждения.

— Нам не о чем говорить, — холодно отрезает Аддамс, безуспешно стараясь нащупать на брелке кнопку, открывающую дверь. — То, что я помогла тебе, отнюдь не значит, что я хочу с тобой разговаривать. Ты спас мне жизнь, я вытащила твою задницу из тюрьмы. Мы квиты.

— Я не отниму у тебя много времени, — бесстрастная маска на долю секунды слетает с его лица, между бровей залегает крохотная морщинка, скулы слегка заостряются, выдавая плохо скрытое напряжение. — Пожалуйста. Мне это важно. Всего один разговор, и я больше никогда тебя не потревожу. Обещаю.

И по ледяной броне её самообладания мгновенно проходит первая трещина.

Уэнсдэй беспомощно озирается назад, словно пытаясь отыскать поддержки у Энид — но блондинка торопливо ретируется, помахав рукой на прощание. Судя по тому, как быстро она сбежала, Синклер имеет самое прямое отношение к появлению лжепрофессора и теперь опасается жестокого возмездия.

Чёрт бы её побрал.

— Уэнсдэй, пожалуйста, — с нажимом повторяет Торп, глядя ей прямо в глаза.

Oh merda, похоже, он не отстанет.

Прямой пристальный взгляд малахитовых глаз пригвождает её к месту, парализует волю, заставляет колебаться… Но это ровным счётом ничего не значит. Просто прошло слишком мало времени, и она не успела окончательно вытравить ядовитый сорняк болезненной привязанности. Вот только Аддамс категорически не склонна менять собственные решения. Один разговор ничего не исправит.

— У тебя ровно десять минут, — она убирает ключи от машины обратно в карман и скрещивает руки на груди, с вызовом вздёрнув подбородок. — Время пошло.

— Не здесь же, — Ксавье осматривается по сторонам и кивает в сторону лавочки, стоящей в окружении аккуратно подстриженных кустарников. — Давай хотя бы присядем.

Они одновременно подходят к низкой деревянной скамейке и усаживаются по краям. Уэнсдэй неосознанно отодвигается как можно дальше, внутренне опасаясь, что насыщенный аромат древесного парфюма может стать катализатором катастрофы. Нужно быть осторожнее, нельзя допустить очередного проявления слабости. Поэтому она старается сосредоточиться на запахе прелых листьев и тщательно избегает прямого взгляда глаза в глаза, изучая собственные ногти с отросшим за время пребывания в больнице маникюром.

Торп не торопится начинать разговор — наклоняется вперёд, подхватив сухой кленовый лист ярко-оранжевого цвета, и принимается крутить его в пальцах, понемногу превращая в мелкую труху. Вполне в его духе — разрушать всё, к чему он может прикоснуться.

Покосившись в сторону мужчины, Аддамс недвусмысленным жестом стучит по своему запястью без часов. Ей абсолютно некогда тратить время на молчаливые посиделки.

— Я хотел бы извиниться, — наконец произносит Ксавье, окончательно стерев в пыль многострадальный лист и небрежно сдувая оранжево-коричневые песчинки с раскрытой ладони. — Не только за маячок. Видишь ли, у меня есть дурная привычка — я постоянно тебя недооцениваю. Всегда думаю, что ты не справишься… А ты справляешься. Я был не прав. Если бы я не отверг твое предложение о совместном расследовании, всё могло бы быть иначе. Возможно, Клем была бы жива.

— Она кое-что рассказала мне о тебе. Там, в бункере, — Уэнсдэй колеблется, с трудом подбирая слова. Но этот вопрос вертелся у неё в голове слишком долго, чтобы она могла промолчать. — Почему ты прогнал её, когда она приезжала к тебе перед поступлением?

Торп отвечает далеко не сразу.

Тяжело вздыхает, касается ладонью распущенных волос, хаотично взъерошивая каштановые пряди. Похоже, воспоминания о погибшей сестре, которую он не успел спасти, и вправду причиняют лжепрофессору боль.

Будь Аддамс немного тактичнее, она не стала бы об этом спрашивать — но чувством такта она напрочь обделена. Наверное.

— Потому что моя сестра мне мешала, — нехотя признаётся Ксавье, виновато склонив голову. — Она ведь была наркоманкой. Мы выросли по отдельности, совсем друг друга не знали. И я не понимал, с чего вдруг должен возиться с её проблемами, когда мне хватало своих собственных. Очевидно, я просто идиот.

— Нет. Ты не идиот, — Уэнсдэй не должна испытывать желания его утешить, но слова срываются с губ против её воли. — Ты просто человек. Людям свойственно ошибаться.

— Наверное, ты права, — он кривовато усмехается, но отчего-то это выглядит совсем не так снисходительно как обычно. — Я только и делаю, что совершаю ошибки. Особенно во всём, что касается тебя.

Аддамс морщится. Ей хочется зажать уши руками, лишь бы только не слышать его слов.

Зачем? Какой теперь в этом смысл?

Они оба наломали дров, беспощадно уничтожив всё, что было и что могло быть.

Бесчисленных ошибок уже не исправить, время вспять не повернуть — иногда держать гораздо больнее, чем отпустить. И их странные ненормальные отношения яркий тому пример.

— Знаешь, Уэнс… Моя главная ошибка в другом, — очередная тягостная пауза, буквально выворачивающая наизнанку. — Мне гораздо проще было отталкивать тебя, нежели признать, что я… так сильно к тебе привязался.

Аддамс подскакивает на ноги так стремительно, что кампус пафосного университета начинает плыть перед глазами — очевидно, последствия сотрясения, о которых её предупреждали врачи.

Рациональное мышление упорно твердит, что она должна немедленно уйти. Вот только уйти не получается. Незримая несокрушимая цепь никак не отпускает, и болотная трясина снова затягивает её по самую макушку, лишая возможность глотнуть свежего воздуха.

Oh merda.

Наверное, она могла бы остаться.

Правда могла бы — был бы только повод договориться с собственной совестью.

Ведь на самом деле она совсем не хочет уходить и не хочет возвращаться к родителям.

Но никакого повода нет.

— Это ничего не меняет. Всё время, начиная с самой первой встречи, мы лгали друг другу, — скороговоркой выпаливает Аддамс на одном дыхании, больше всего на свете опасаясь передумать. И одновременно отчаянно желая передумать. — Да я даже не знаю тебя настоящего. А ты не знаешь меня. И если ты всерьёз считаешь, что с такими исходными данными у нас может что-то получиться, то ты действительно непроходимый идиот. Мне пора.

— Подожди, — Торп стремительно взвивается со скамейки и стальной хваткой сжимает пальцы на её локте, рывком разворачивая к себе. — Ты немного неверно поняла. Я ничего такого и не предлагаю. Но у меня есть другое предложение. Деловое. Тебя ведь исключили, верно? Чем ты планируешь заняться теперь?

Настолько неожиданный вопрос изрядно выбивает из колеи, и она не сразу находится с ответом — несколько секунд молча хлопает глазами, непонимающе вглядываясь в сосредоточенное лицо Торпа.

— Видишь ли, эта история в какой-то мере меня прославила… — объясняет он и сильнее сжимает её локоть, словно опасаясь, что Аддамс опять предпримет попытку побега. — Теперь только ленивый не полощет моё имя на каждом углу. И я подумал, что неплохо было бы этим воспользоваться, и решил открыть своё собственное детективное агентство.

— Рада, что у тебя такие грандиозные планы, — язвит она, машинально закатив глаза и всё ещё не понимая, к чему ей подобная информация.

— Дослушай до конца, пожалуйста. Я уже продал машину, даже присмотрел подходящее помещение… — чеканит Торп таким тоном, будто снова зачитывает лекцию по истории древнего Египта. — Но мне очень нужен напарник. Кто-то достаточно сообразительный, чтобы хватало мозгов распутывать сложные дела. Достаточно смелый, чтобы не растеряться в случае опасности. И достаточно хитрый, чтобы добывать информацию, не привлекая к себе внимания. По всем критериям подходишь только ты одна.

Oh merda, что? Он всерьёз предлагает ей работу? И не просто работу — а совместную.

Уэнсдэй издаёт нервный смешок, безуспешно пытаясь переварить внезапное предложение, ударившее по голове тяжёлым обухом.

Это даже звучит абсолютно бредово.

Какие из них напарники?

Что у них может быть общего?

Как им работать вместе… после всего?

Но шестерёнки в мозгу уже начинают стремительно вращаться, тщательно взвешивая все «за» и «против» — и рациональное мышление преступно быстро встаёт на сторону Торпа, сочтя эту безумную затею вполне… возможной.

В конце концов, а что ей делать в Нью-Джерси? Рассылать по издательствам черновики романов, неизменно получая отказ за отказом? Часами торчать в оранжерее вместе с матерью, срезая бутоны с чайных роз? Неустанно упражняться в фехтовании вместе с отцом? Слушать рассказы дяди Фестера о головокружительных приключениях, не имея ни единой возможности принять в них участия? Медленно покрываться вековой плесенью, превращаясь в затворницу непомерно огромного дома? Разве не от этой набившей оскомину жизни она сбежала в Бостон?

— Если ты всё решила, я уважаю твою позицию и обещаю больше не поднимать вопрос об отношениях, — увещевает Ксавье вкрадчивым голосом змея-искусителя, с каждым аргументом пробивая брешь в её уверенности. — Только совместная работа и не более. Соглашайся, Аддамс. Мы будем друг другу полезны. Ты же не хочешь в Нью-Джерси, я это прекрасно вижу.

И последняя фраза неминуемо становится той самой крохотной песчинкой, склонившей чашу весов в одну сторону. В конце концов, лучше попытаться и потерпеть крах — ведь в таком случае есть как минимум пятьдесят процентов на успех. Гораздо больше, чем ничего. А вернуться в Нью-Джерси она всегда успеет.

— У меня есть одно условие, — Уэнсдэй награждает его пристальным немигающим взглядом, полным нескрываемой иронии. — Постарайся больше не убивать маньяков.

— И ты тоже, напарник, — фальшивый профессор кривит губы в саркастической усмешке и кивком головы указывает в сторону припаркованного Мазерати. — Поехали, покажу тебе будущее место работы.

Вокруг стремительно сгущаются мягкие октябрьские сумерки — и налетает порыв ледяного ветра, предвещающего скорое приближение нового времени года.

Нового времени жизни.

the end