Ожог [Соня Меньшикова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Соня Меньшикова Ожог
Если ничего не хочется делать, дай себе возможность ничего не делать. Вообще ничего — отложи телефон, убери еду, выключи музыку и просто сядь. Спустя какое-то время тупежа и смотрения в одну точку тебе обязательно станет скучно. После того, как почувствовал зуд в руках и невыносимую скуку, берись за дело — и не просмотр тиктока или череду переписок, а что-то созидательное, то, что ты откладывал часами. Накопившейся энергии хватит на то, чтобы сделать все не отвлекаясь, потому что, погружаясь в мысли, ты тут же захочешь вынырнуть на поверхность материального и динамичного. Главное — не разрешай себе отвлекаться на телефон и другие источники дешевого дофамина для мозга. Так психотерапевты советуют бороться с прокрастинацией. Однако этот способ никогда не работал со мной. Убрать гаджеты, задуматься о своем и сидеть в тишине, изредка зачем-то подходя к зеркалу с понурым лицом — нет ничего лучше. Врачи вообще недооценивают этот древний русский досуг — прийти домой со школы, сесть на кровать, спустить штаны и пялиться в одну точку четыре часа. Чем больше времени я провожу наедине с собой и своими мыслями, тем легче я себя чувствую. Хотя бы не засоряю время и пространство тем, чем заниматься не хочу. Наверное, по старой классификации я бы был интровертом, хотя черт его уже разберет, по каким тонкостям и критериям это можно определить. Раньше людей делили на экстравертов и интровертов, а сейчас — на токсичных и экологичных. Среди моих друзей есть и те, и другие, но считается, что у вторых, вроде как, больше привилегий. Из размышлений меня выдернул телефонный звонок. Вкладыш в правом ухе завибрировал, отдаваясь ритмом старой песни “Toxic” в барабанной перепонке. Слушаю. Алло, Витя? — задорный женский голос звучал так четко, будто подруга находилась совсем рядом. Я живо представил высокую блондинку с длинными серьгами. — Привет, сегодня все в силе? Мы с ребятами в продуктовый заехали, что взять? Мне только безалкогольное пиво. На другом конце провода прыснули от смеха. Будто бы кто-то из нас собирается пить. Я брякнул “ну, тогда давай” и коснулся вкладыша, завершая звонок. До прихода друзей оставалось немного времени, и единственное, что могло вытянуть меня из безделья — оплата счетов. Рутина, которая не дает мне ни реализации, ни вдохновения, ни счастья, настолько плотно заполняет мою жизнь, что я давно не ищу возможности найти что-то свое. Крутиться в ежедневных обязанностях большого города уже кажется подвигом. Я крепко зажмурился и активировал линзу. Зараза, к новой всегда нужно привыкать и щурить глаза. Это жуткий производственный баг — я сужаю глаза для того, чтобы настроить линзу, а ее датчики считывают мои кривляния за проявление этноксенофобии. Такое было пару раз вчера — щурился изо всех сил, пытаясь приблизить картинку в Гугле на все свое поле зрения, и тут сияющий красный флаг возникает перед носом — мол, “Вы были замечены в неэтичной пародии на малые народности”. Еще чуть-чуть — и пришлось бы расписываться за штраф. Сейчас, в темноте, на внутренней стороне века проступили нежно-голубые неоновые буквы: “Вход в Госуслуги”. Я открыл глаза, и белый интерфейс Госуслуг пятнышками затмили черные зерна. Потряс головой, потемнение исчезло. Вот она, хрупкая маскулинность, о которой мы мечтали. Падаю в обмороки от малейшего перенапряжения. Так, два уведомления… Коммунальный платеж, оплатить. Ну и набежало в этом месяце за свет. Обустройство умной ванной никому не обходилось дешево. И еще одна трата — налог на безработицу. Я вздыхаю и подмигиваю своему профилю, тем самым подтверждая платеж. Удивительный закон — платить налог из самого пособия на безработицу. Можно было бы сразу вычитать эту сумму из пособия, но так, самостоятельно соглашаясь отстегивать деньги за свою непристроенность, я чувствую себя еще более жалко. Крепко жмурюсь, и голубая надпись “Выход из Госуслуг” искрится в темноте. Открываю глаза, и тут же слышу уведомление от домофона — умная камера распознала людей на крыльце и пустила их внутрь. Время в Интернете всегда текло быстрее, чем кажется, и я тороплюсь доставать закуски из холодильника.***
Нет, ну это же так — я впахиваю без выходных на его же проект, и этот цисгендерный фашист отказывается выписывать премию за месяц… — говорила Лиза, постукивая длинными ногтями по стакану с лимонадом. — Если ему немного напрячь мозги, он бы понял, что кроме меня никто не подходит под эти задачи. Сотрудник на вес золота! Мы с Наташей посмеивались в кулак, сидя напротив нее, пока Антон переводил взгляд то на нас, то на Лизу. Что за проект-то? — спросил он. Теперь уже Лиза хитро прищурила глаза и быстро посмотрела на Антона, затем на нас. Я невольно откинулся на стул и обнял Наташу за плечи одной рукой, а второй прикрыл рот. Женские плечи ощутимо напряглись под моей рукой, но лишь из-за того, что она уже сама пыталась не засмеяться. Ну, как же, — будничным тоном произнесла Лиза, сделав глоток лимонада. — Новая коллекция капроновых гольфов для рыбаков, весна-лето. Ты что, не носишь? Антон уставился на нее, задержав глоток лимонада во рту. Я же говорила, гольфики и балаклава в трех цветах, прорези для глаз. От самых разных насекомых… На этот раз пробуем не сто, а сорок ден, потому что расцветка хаки не то чтобы не добавляет феминности, то и напоминает о позорной эпохе милитаризма, — Лиза поморщилась. — Но увы, ничего лучше для походной одежды не найти. От летающих гадов — самое то. А потоньше будут — так хоть токсичную маскулинность убавят. С агендерностью твоего дизайна понятно, — торопливо сказал Антон. — Никак не могу допетрить, что у тебя за травма. Я быстро посмотрел на Лизу, но ее лицо было приветливым и невозмутимым. Обсуждать свою травму считается абсолютно нормальным, а мне все еще кажется это диким и чересчур интимным. Более того, в специальной анкете на поступление в вузы есть графа “Ваша наиболее значимая детская травма”. Она определяет всю жизнь. То горе, которое случилось в детстве, устанавливает наш тип привязанности, жизненные стремления, способы справляться с трудностями. По типу травмы подростки выбирают себе профессию. Очень рационально: вместо того, чтобы, как раньше, ломать себе голову в семнадцать лет и выбирать вуз из-под палки, мы пользуемся давним шаблоном. В зависимости от того, что мы пережили в детстве, выбор работы будет примерно следующий: сексуальный харассмент: врач, дизайнер верхней одежды, секс-просвет-коуч; буллинг в школе: психолог, учитель, вожатый, профессиональный снайпер; падение с высоты: авиация, туризм, строительство; побои: боевые искусства, дрессировщики; эмоционально холодные родители: художник, ветеринар… И так далее, иные методички насчитывают более трехсот страниц с поясняющими таблицами. Я могу оправдать свое пренебрежение к этой традиции тем, что сам так и не нашел свое предназначение и бешусь от зависти. Но у Лизы был действительно особый случай. Такое дело, Антон, — загадочно начала она, придав лицу самый кислый вид. — Когда мне было восемь, я играла на даче у бабушки. Дед разрезал арбуз, и я села на скамейку со своим куском. Ела так, что за ушами трещало — то было свое, приморское… И как-то так вышло, что сок капнул на ноги, потом под коленом что-то укололо, смотрю — шмель сидит. Я как бросила этот арбуз, как закричала, бабушка подбежала и отогнала его, с тех пор аж вздрагивала, когда рядом кто-то жужжал. Укус, кстати, прошел, но тот внезапный укол, — Лиза как-то горько цокнула языком. — До сих пор перед глазами темнеет, как вспомню. Ну, а потом выросла, и мне в выпускном классе уже сказали, что работа будет связана с тем, чтобы защищать людей от насекомых. Тем и живу — балаклавы, перчатки, всякие цветные обмотки, ну и гольфы — последний писк. Антон понимающе кивнул головой, но было видно, что он с трудом сдерживает улыбку. Как я тебе благодарен, что ты не размусолила это на подкаст о ментальном здоровье! — я хлопнул в ладоши, и девушки хихикнули. — В лучших традициях следовало бы принести тебе салфеток и два часа слушать с понимающим видом, при этом раздавая социально одобряемые советы. Какой ты злой, — буркнула Наташа, но тоже с улыбкой на лице. — Когда ты уже сам пойдешь мусолить твою шизу к терапевту, м? Ты мне дай направление не эко-нёрду с подходами из разряда “все проблемы — из детства” или “как ты хочешь свою мать?” — там и посмотрим. Ребята игриво переглянулись между собой, и, прежде чем я открыл рот, Наташа мягко ускользнула из-под моей руки и вытянулась во весь рост, заставив меня приковать взгляд к ее талии. Витя, — торжественно начала она, подходя в сторону ребят, чтобы они находились в моем поле зрения, словно на фотографии. Лиза отставила стакан, и все смотрели на меня так, будто я уже лежал в психлечебнице, а они приехали проведать меня с нескрываемой жалостью и любовью. — Знаем, ты просил без подарков, но мы хотим дать тебе, так сказать, не материальную вещь, а впечатление. Это — тебе, — Антон протянул мне белый конверт, и я бережно взял в его в руки. — С днем рождения! Я всматривался на надписи на плотной, дорогой бумаге. “Доктор Бржевски. Сеанс, который изменит Вашу жизнь” — гласила не печать, а строгий почерк черными чернилами. Я потрогал края конверта и прижал его к груди, поднимая глаза на друзей. Очень старомодный чувак, приверженец доказательной медицины, — махнула рукой Лиза, прищурившись на слове “доказательной”. Скорее всего, она не была уверена, но, в любом случае… Спасибо, ребят, — сказал я и добродушно усмехнулся, но мое сердце и правда было переполнено благодарностью. Я распахнул объятия, начиная с Антона, чтобы оставить Наташу напоследок. Надеемся, это уже будет последний психотерапевт в твоей жизни, — улыбался он, искренне обнимая меня в ответ. *** На следующее утро я пришел к нему. Кабинет был наполнен стерильным белым светом. Матовое окно оттеняло лучи, пробивающиеся сквозь облака низкого неба. Голубоватая кушетка подо мной была из мягкой кожи. Когда моя поясница коснулась ее, я почему-то понял, что сеанс будет долгим. Рядом, на стуле сидел доктор Бржевски. Самое примечательное в нем было то, какой он высокий. Его огромная фигура смотрелась органично в кресле этой белой комнаты, но я все равно неуютно поежился под его взглядом. Голубые глаза смотрели прямо, не изучая и не разглядывая. В руках были блокнот и ручка — единственные старые предметы в этом пространстве. Давайте начнем. Виктор, двадцать шесть лет, — сказал он, глянув в блокнот. — Итак, какие у Вас жалобы? Я поднял взгляд на его лицо и понял, что у него не активированы линзы на глазах. Так странно, давно не видел, чтобы кто-то писал от руки, а не фиксировал мысли сразу в облачное хранилище. Если так сразу, то… — я прочистил горло. — В общем, я не могу найти себя. Давно стоило обратиться, знаю, просто устал платить налог на безработность. Ничего не нравится. Я выждал паузу, ожидая, что он спросит меня о травме. Но доктор Бржевски все еще смотрел на меня непроницательным взглядом голубых глаз и мне казалось, что даже без линз он с легкостью анализирует мои малейшие эмоции. Вырос в абсолютно обычной семье, никакого абьюза, эмоциональной депривации, гиперопеки, — я перечислил умные термины для того, чтобы он не спрашивал про семью, но тут же почувствовал себя глупо. — Все как-то шло своим чередом, и я… никогда не испытывал особых потрясений. Никаких серьезных болезней? Опыт лечения в российской больнице? — аккуратно спросил он. Никогда. Аллергий тоже нет. Доктор откинулся в кресле и внимательно смотрел на меня. Отношения с одноклассниками? — медленно спрашивал он, то и дело прищуривая глаза. — Досуг в провинциальном дворе? Собачий кайф? Не пробовал, — я поморщился. — С одноклассниками все здорово, до сих пор общаемся. Значит, следующее. Подростковым оккультизмом увлекались? Вызовы духов, гадания? Никогда. Доктор Бржевски черканул себе что-то в блокноте. И все, с кем бы я пообщался из Вашего окружения, подтвердят мне это? Я поежился и неосознанно скрестил руки на груди. Ох уж эти психотерапевты старой этики, — не прием, а допрос! Ну, ничего, на самом деле, я был благодарен за его беспристрастность. Если бы он попытался традиционно закомфортить меня тем, что спросил бы мои местоимения и стоп-слово, я бы в который раз развернулся и ушел. Да, это верно. Доктор Бржевски встал, отложил блокнот на стол и вернулся на свое кресло в полной тишине. Давайте вернемся в детство. Вспомните, когда вам было 5–6 лет. О чем вы мечтали в то время? Ого. Такой подход, связанный с глубинными желаниями, а не с травмой, давно уже считается старомодным и очень циничным. Где-то на одном уровне с той идеей, что женскую истерию следует лечить вибратором. Однако доктор Бржевски говорил таким скучающим тоном, будто за его методы он не рискует лишиться лицензии. Я совершенно не помню, — сказал я шепотом, сам не осознавая этого. Наверное, боялся, что нас могут застать за довольно-таки нетрадиционной процедурой. — Когда мне было пять-шесть, я только читал и не хотел стать там космонавтом или ветеринаром, как остальные. Просто… ничего подобного. Я специально упомянул это классическое “космонавт или ветеринар”, давая доктору понять, что я не просто не против его методов, но и даже разбираюсь в них. Но его лицо оставалось непроницаемым. Ничего такого, что вы хотели в глубоком детстве, но затем эту мечту испортило родительское отношение, комплексы и чужие мнения? Такого не может быть, — монотонно проговорил он, затем по его лицу проскользнула тень какой-то новой мысли. — Виктор, что-то не нравится мне в вашем восприятии детства. Мечты никакой не было, травмы тоже… Как насчет гипнотического сеанса? Я шумно выдохнул. Приверженность старой этике, бесцеремонность и подход “все из детства” подкупили меня вначале, дав надежду на неожиданный исход сеанса. Однако доктор Бржевски оказался обыкновенным мозгоправом, спихивающим проблемы на бессознательное и иррациональное. Наташа была права, и смешно было поддакивать ему, давая понять, что мне нравилось направление его мысли. Все одно, все одно… Валяйте, — выдохнул я, мрачно отводя взгляд. Доктор, однако, не отреагировал, он встал, достал из шкафа бланк согласия и протянул его мне. Я бегло просмотрел бланк. Осведомлен о неэкологичности процедуры, готов к непродуктивному выхлопу и рискам проблемы самоидентификации, бла-бла… Подписав, я отдал лист доктору и снова откинулся на кушетке. Но то, что последовало далее, засттавило меня расширить глаза от удивления. Из нагрудного кармана доктор достал старинный черно-белый круг на цепочке. Разве гипноз не вводится через маску? — недоверчиво спросил я, посмотрев на доктора, как на совершенного идиота. Нет нужды лишний раз травить организм газом или таблетками, — великодушно ответил он. — Теперь, пожалуйста, отключитесь от сети. Я на мгновение задумался, а затем осторожно вытащил вкладыш из уха. Тот отозвался на прикосновение несколькими новыми уведомлениями, но я сразу крепко зажмурился и отключил линзу, честно лишая себя возможности укрыться в уютной сети Интернета. Готово, — сказал я. Доктор Бржевски нажал кнопку под кушеткой и я с гудением приблизился к его креслу. Давайте начнем. Примите удобную позу и постарайтесь не отрывать взгляда от круглого медальона, — методично произнес он, поднимая в воздух черно-белый круг. Я смотрел на медальон, сложа руки на груди. Доктор завел тихую речь: Некоторые части тела легче почувствовать, а другие будто заблокированы. Ощутите, как вес тела начинает давить на кушетку. Почувствуйте всю свою тяжесть. Сейчас вы не легкая пушинка, а ты человек, который заполняет все пространство, на которое оказывает давление, — медальон передо мной начал раскачиваться, и, следя за ним, я чувствовал внимательный взгляд доктора на своем лице. Было неуютно. Расслабьте мышцы лица, — как бы заметив мою напряженность, продолжал он. — Позвольте ногам и бёдрам стать тяжелыми. После этого была долгая пауза, и голова у меня пошла кругом. Немного приглядевшись к медальону, я понял, что черно-белая воронка в нем начала механически кружиться. Сделайте глубокий вдох и выдох… И ещё раз глубокий вдох и расслабленный выдох. И пока ваше дыхание течёт естественно, потихоньку начните ощущать тело как единое целое, — голос доктора тек медленно и плавно, что совершенно не подходило его непроницаемому лицу. Головокружение начало меня утомлять, и стало сонно. Интересно, он действительно не видит, что гипноз на меня не действует? Почувствуйте свои губы, рот, челюсть, что там происходит прямо сейчас? — трехэтажный мат, вот что. — Перенесите внимание на горло почувствуйте свою шею, плечи и ниже. — речь лилась словно точно мне в уши, минуя расстояние между нами и шум ветра за холодным белым окном. — А теперь почувствуйте грудную клетку, ощутите всю область грудной клетки, почувствуйте биение жизни в своём сердце. С каким темпом оно стучит? — сердце отзывалось глухим уханьем, и я устало вздохнул. — Постепенно переносите своё внимание на область живота. Что вы там чувствуете, напряжение или расслабленность? Какие эмоции возникают в вашем теле прямо сейчас? Начните концентрироваться на напряжённых точках. Есть ли в стопах напряжение? Если да, то сконцентрируйтесь именно на этом месте и чувствуйте, как постепенно оно начинает расслабляться и становиться мягче, — последовала долгая пауза. — А теперь неторопливо направьте внимание на глаза.
что ты чувствуешь, что ты чувствуешь
А теперь давайте направимся вниз, в ноги, — я поморгал, отгоняя сон, и из вежливости решил дослушать доктора. Ох и сочный негативный отзыв ждет эта клиника сегодня вечером. — Почувствуйте бёдра, колени, щиколотки, подошвы стоп, пальцы ног. А теперь попробуйте осознать все тело как единое целое. Как оно ощущается? Какие части тела сильные или пульсирующие, а каким нужно больше внимания и поддержки?
а что что ты чувствуешь на животе прямо там
Представьте ситуацию, когда вы испытываете сильную эмоцию, такую как гнев или беспокойство. В каких частях тела оно отзывается? Где вы ее ощущаете?
— А сейчас представьте: над вашей грудной клеткой в невесомости парит шар насыщенного желтого цвета, — медальон перед глазами заставлял саму комнату пошатываться перед глазами, но я терпел, даже если после сеанса меня укачает и будет тошнить. — Этот шар наполнен огромной сильной энергией. Той, которой вам не хватает именно сейчаc. Почувствуйте, как рядом с грудью вам становится тепло. Этот шар парит возле вас, но не касается вашего тела, но вы уже чувствуете, какое тепло…прямо под сильным и пульсирующим сердцем что что покажи мне
тепло это где КРОВИЩА У ТЕБЯ на животе на животе на животе
…излучает этот шар. Сейчас по моей команде вы сделаете вдох, и эта энергия через грудь проникнет внутрь вас. Вдох, — долгая пауза. — Выдох. Представьте, как он центра груди желтый поток энергии начинает расплываться…
на животе тепло и пахнет таким теплым
…и заполнять все внутреннее пространство вашего тела. Перетекая в руки, живот, заполняя всю голову и растекаясь по ногам. Внутри вашем абсолютное тепло и спокойствие. Почувствуйте это. — от сонливости руки упал у меня по бокам, и я чувствовал, что на шее образовался мягкий второй подбородок. — Потихоньку возвращайтесь к дыханию, сделайте глубокий вдох и выдох. Когда ты почувствуете, что готовы, можете вернуться в палату. Я почти моментально отвел взгляд от медальона и устало потер глаза, затем тряхнул головой. Укачало, как в поезде дальнего странствия. Доктор, если вы позволите, я отойду, — и, не замечая его лица, я на ватных ногах направился в туалет. Тошнота и темные пятна перед глазами заставили меня жалко удержаться за дверной косяк, когда я зашел в санузел и увидел умывальник.
почувствуй живот ты чувствуешь
Я уперся ладонями в края раковины, и холодный металл уколол кожу на руках. Кран плыл перед глазами, и я ушиб руку,
а помнишь как теплый шар прожег твой живот
включая напор воды. Я запустил ледяную воду в ладони, погружая лицо
тепло РАЗЪЕЛО твой живот почувствуйте
в холодную муть и выдыхая в эту воду, расплескивая ее по уши. Я торопливо набрал еще воды в ладони и задержал их на лице, случайно вдохнув. Руки не слушались меня, я отбросил их и снова ударился, шумно кашляя и хватаясь за скользкую раковину. Я посмотрел на свое отражение в широком зеркале.
хорошо Наташ я не снимаю футболку
Я завороженно смотрел в свое мокрое лицо, не смея пошевелиться или отвести взгляд. Словно прикованный вниманием к крутящемуся медальону, боковым зрением я видел в отражении свое помолодевшее юношеское тело в одних пижамных штанах. Звуки исчезли, и вместо стерильного санузла я видел в широком зеркале свою старую комнату в родном доме. Мягкий свет просачивался сквозь шторы, и в нос ударил запах хвои и легкого перегара. Смутно напоминало отцовский парфюм.
не двигайся иначе папа тебя защекочет
Я перестал дышать, и что-то резко укололо меня возле пупка. В зеркале, на животе ровным кружком краснел ожог от сигаретного бычка. Тихонько потрескивала закипающая кровь и, когда я снова вдохнул
а на утренник у тебя будет образ пепельницы
в нос мне ударил запах железа. Капелька крови устремилась вниз, оставляя за собой тонкую алую дорожку. Я поднес ладонь к ожогу, и в зеркале моя рука превратилась в волосатую смуглую ладонь с перстнями-татуировками.
ты гнида и гнида и ощутите свой живот
Против моей воли пальцы игриво показали сморщенный сигаретный бычок и с силой вдавили мне чуть выше пупка. Раскаленное красное жало вонзилось в кожу, и по щекам потекли слезы, на утренник будешь как обычно гнидой
пока я тушил о себя сигарету чужой, онемевшей рукой. Давясь непрошенным всхлипом, я опустился перед раковиной на корточки. Темные круги перед глазами застилали зеркало, и шум в ушах перебил шум воды из-под крана, пока мир окончательно не поплыл перед глазами.
*** Была половина четвертого ночи. Плотные шторы дали трещину ровно посередине окна, и сквозь эту трещину в комнату сочился желтый свет от фонаря. Стояла тишина, нарушаемая лишь гулом машин на улице. Ушной вкладыш валялся где-то на полу, а я лежал на кровати с открытыми глазами. Темнота перед глазами окутывала мое поле зрение, не украшенное подсветкой или количеством уведомлений на линзе. Та покоилась в ванной, небрежно смявшись в капле воды, где я ее оставил. Снять линзу впервые за долгое время было достаточно болезненно, и теперь я просто не хотел видеть эту круглую деталь, без которой не мог обходиться годами. Круглая деталь. Я затаил дыхание в абсолютной тишине и темноте, запуская ладонь под футболку, для самого себя пытаясь сделать этой тайком. Пальцы встретили маленькие скользкие вмятины на коже. Не дыша, я водил рукой по своему животу, трогая ожоги, почти любовно оставленные там двадцать лет назад. Целая жизнь, которая могла бы сложиться совершенно иначе. Вкладыш на полу тихо завибрировал, и я одернул руку от себя. Я понимал, что в такое время мне звонит только Наташа, но все равно не чувствовал себя в безопасности. Прождав несколько секунд, я поднял вкладыш, но он уже замолк. Через некоторое время пришло уведомление. Я не стал идти за линзой, просто дважды стукнул по вкладышу, заставляя ее прочитать сообщение. Тихий механический голос с мягкими интонациями, подслушанными у Наташи, зазвучал в комнате: — Витя, привет, пожалуйста, перезвони мне, как только сможешь. Не знаю, что наговорил тебе Бржевски, но все еще можно поправить. Если ты чувствуешь, что вы расковыряли что-то лишнее, это совершенно не означает, что это что-то теперь определит ход твоей жизни, — последовала пауза. Значит, сообщение оборвалось, и через некоторое время пришло новое. — Слушай, бог с ней, с работой, ты всегда можешь обрести себя в семье… Даже в механическом голосе мне послышалась заискивающая надежда. Я бросил вкладыш на пол и встал с кровати. Какая семья, глупая, ни один несчастный больше не унаследует гены старого извращенца. Я включил большой свет и распахнул шкаф. Где-то в барахле он должен быть. На пол полетел сложенный пуховик, термобелье, а затем с грохотом повалились коробки из-под техники: большая для планшета, поменьше — для вкладыша, линзы, испорченной линзы, напульсника, увлажнителя для воздуха… Инструкции и гарантии на корейском разлетелись по комнате. Я бережно вытащил старую широкую коробку и сел на кровать, случайно наступив на вкладыш. Тот отозвался жалобным треском. На пробу дунув в коробку, я зажмурился от пыли. Скотч красовался на стенках из старинного желтого картона, а внутри лежали старые бумаги. По одной я доставал их и клал друг на друга на кровать, боясь повредить ветхие листы. Свидетельство о рождении прадеда, бирка на запястье из роддома, купюра 100 рублей, даже СНИЛС в формате А4… Сколько раз друзья предлагали продать их копии на цифровом аукционе, но меня что-то останавливало. Моя рука коснулась потрепанного корешка на самом дне, я подхватил его и достал старую записную книжку. Эта травма всегда лишала меня возможности заняться чем-то всерьез. Я хотел просто найти себя, папа, но теперь не знаю, как с ней жить. Я открыл книжку, и листы чуть не вывалились из потрепанной обложки. На первой же странице были записаны номера телефонов в столбик. Цифры, каракули и маленькие рисунки ручкой. Я разглядывал свои письмена, не решаясь достать старый телефон. Я рисовал это все шариковой ручкой двадцать лет назад. Я знаю, что ты тоже не выкинул телефон, старый кретин. Мы с тобой обречены держаться за старое. Сенсорная нокиа молчаливо глядела на меня со дна коробки черным экраном. Я взял ее и бережно включил. Мелькнула рваная пиксельная анимация. Если есть шанс освободиться из той тюрьмы, в которую ты меня посадил, — это только подать тебе руку через прутья. А затем схватить за горло и сказать, что завтра из моего паспорта исчезнет отчество, и ничего, кроме любви к старому барахлу, не будет нас связывать. Я набрал номер и перепроверил его дважды, прежде чем позвонить. Пошли гудки. Гудки, гудки, гудки.
Последние комментарии
1 день 22 часов назад
1 день 22 часов назад
1 день 23 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 1 час назад
2 дней 1 час назад