Женская одежда народов Поволжья [Нина Ивановна Гаген-Торн] (pdf) читать онлайн

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

^

ЖЕНСКАЯ
ОДЕЖДА
НАРОДОВ

ПОВОЛЖЬЯ

>••'.•• v-iV >&.':-V*;<

X£-V4X\<

(мдтериллы к ЭТНОГЕНЕЗУ)

Чувашское государственное
Чебоксары — 1960

издательство

:=&v

Работа рекомендована к печати Этнографическим отделением
Географического общества Союза ССР при Академии наук СССР.

Книга дает сравнительный анализ женской одежды народов Поволжья, рассмат­
ривая одежду как один из ключей к раскрытию этногенеза. Современная наци­
ональная одежда народов Поволжья сохраняет в себе следы древних культурных
связей между этническими группами, из которых сформировались современные
народности Поволжья. Покрой ее отражает две этнохозяйственные структуры:
охотничье-земледельческую, связанную с лесными, финскими, племенами, и степную,
скотоводческую, связанную с тюркскими племенными объединениями. Обе эти куль­
турные среды сливались в мощном государственном- образовании Булгарского
царства.
Наиболее ярко»элементы булгарской культуры сохранились в одежде срединной
группы чуваш (ангат'енчи). Доказательством этого служит тесная общность чуваш­
ской и бесермянской одежды. В течение последних пятисот лет бесермяне, обитаю­
щие в удмуртской среде, никаких связей с чувашами не имели, следовательно, соз­
дание культурной общности их может быть обыскано, с наибольшей вероятностью,
в общих исторических к®р,нях -7- Булгарскбм государстве.
Сохранение в чувашской одежде ш. орнаментике булгарских элементов позволяет
нам говорить о близости к ним дунайских болгар: и македонцев. Общность эта
имеется у всех народов Поволжья: македонские сокаи чрезвычайно похожи на ма­
рийские тюрики, болгарский головной убор XVII в. чрезвычайно напоминает мор­
довский. Эти> параллели' слишком! многочисленны,, чтобы быть случайными,— они
указывают на л'ревние историко-культурные' связи предков современных народов
Поволжья с предками дунайских болгар.

ОТ

АВТОРА

Человек научился делать одежду, чтобы защитить свое тело от
холода и повреждений. В примитивном, синкретическом сознании
одежда представлялась как защита не только от видимых опасностей,
но и как защита от невидимых, воображаемых бед. Изобретение
одежды и ее дальнейшее развитие было творческим актом и, как вся­
кий творческий акт, оно получало осмысление, соответствующее иде­
ологии эпохи, его создавшей: человек понимал, зачем и почему он
создавал ту или иную форму одежды. В дальнейшем ж е однажды
созданная форма канонизировалась и могла жить, уже в силу тради­
ции, с утратой первоначального понимания или его переосмыслением.
В задачу исследователя, занятого происхождением одежды, входит
стремление, по мере сил и возможностей, найти это первоначальное
понимание и ответить на вопрос, почему возникла именно эта форма
одежды в данной культуре.
Покрой одежды создавался в зависимости от приема, найденного
в данной группе людей, для наиболее рационального и экономного
использования ткани, которую научились делать,— покрой связан
с шириной и качеством ткани.
Так называемые «украшения» одежды — вышивки, окраска, a n
пликации, узорное тканье — возникали не из стремления к красоте,—
у человека было еще слишком мало сил и свободного времени, чтобы
заниматься эстетикой, — они создавались как знаки, помогающие'
определить положение человека и его принадлежность к определен­
ной родовой rpynne.j Если бы украшения создавались из стремления
к красоте, в них с самого начала допускались бы индивидуальные
различия, но нам твердо известно, что индивидуальные узоры — очень
поздняя вещь: вначале все члены группы обязаны были носить в ор­
наменте внаки своей группы, и эта традиция, очень устойчивая, сох­
раняла орнамент в течение многих столетий. «Украшения», f. е.
отметка одежды, понимались как связь человека с его родовой r p y n
пбЙг с ее видимой, живущей на земле частью, так как по этим знакам
j

j

з

можно узнать сородича и защитить его, в случае нужды; и невидимой
частью рода, предками, так как эти знаки призовут их и послужат
защитой от враждебных,~чужих, невидимых сил.
Человек от холода закрывает жилище и запахивает одежду. По
аналогии с этим он стремится укрыться и от невидимой опасности,
как от видимой: шаман, зашаманивая жилище, особо останавливался
на входных отверстиях, чтобы через них не вошли духи. Д л я защиты
от нечистой силы, по христианским обрядам, окна и двери закрег
щивались.
Одежда, как и жилище, служит человеку защитным покровом.
На ней, естественно, тоже нужно охранить отверстия от враждебных
невидимых сил, в полной аналогии с видимыми: надо сделать защит­
ные знаки по краям и отверстиям. Поэтому у ворота, рукавов, по
краю подола и по швам располагается цветная оторочка и вышивка:
они служат отпугивающими и защищающими знаками.
История одежды — это язык вещей, рассказывающий о социаль­
ных отношениях и социальном сознании людей, ее носителей.
При рассмотрении одежды ученый может: 1) выяснить идеологию
социальной среды, ее создавшей, и творческие процессы, которые
позднее воспринимаются как стремление к эстетике: возникновение
украшений вызывается не чистым исканием красоты, а стремлением
выразить при помощи символики орнамента мысли людей. Анализ
ученого должен раскрыть смысл знаков.
2) Может ученый проследить и изменения социальных и хозяй­
ственных отношений в среде носителей одежды. Язык одежды ука­
жет на процессы этногенеза, на сложение народа из различных
племенных групп. Производственные и социальные отношения отра­
жаются преимущественно в материале и покрое одежды.
Исследование одежды народов Поволжья представляет с этой
стороны большой интерес, так как в Поволжье бытуют, в тесном со­
седстве и несомненно многовековых связях, многочисленные народно­
сти с выкристаллизовавшейся национальной культурой. Сравнитель­
ное изучение их одежды поможет осветить многое в исторических
процессах не только самого Поволжья, но всей Восточной Европы,
потому что Волга —древний торговый путь и район древних торговых
государств — Половецкого, Хазарского, Булгарского и Казанского
ханств. Это не могло не наложить отпечатка на культуру обитавших
но Волге племен, создавая элементы общности и связывая их с народа­
ми, живущими далеко от Поволжья.
Рассматривая одежду как памятник исторических процессов, сле­
дует особо обратить внимание на женскую одежду, так как мужская
одежда обычно легче нивелируется и теряет национальные особен4

ности, женская же сохраняет дольше и яснее следы древних напла­
стований. В женской одежде для вопроса этногенеза важнее всего
остановиться на нательной одежде и головных уборах, потому что
они лучше всего хранят традицию и тем самым дают нам возмож­
ность установить исторические процессы. Моменты идеологии обычно
отстают от производственных отношений, поэтому в расположении
вышивок часто сохраняются формы уже ушедшего покроя, и по их
расположению можно восстановить изменения формы одежды. Дан­
ная работа рассматривает одежду как материал к этногенезу народов
Поволжья; исходя из изложенных выше положений, в ней следует
остановиться на нательной женской одежде, рассматривая вышивку
и украшения как ее составную часть.
О национальной одежде отдельных народностей Поволжья имеет­
ся довольно значительная литература, содержащая детальные и под­
робные ее описания. Но это — описания национальной одежды такой,
как она оформилась у существующих в настоящее время националь­
ностей: чуваш, удмуртов, мари, татар, мордвы. Они не дают сравни­
тельного изучения форм одежды у всех народностей Поволжья и тем
самым служат лишь материалом, но отнюдь не ключом, при помощи
которого можно открыть прошлое. Обилие материалов по одежде
требует дать наконец сводку, чтобы сделать общие выводы. Попыткой
сделать эти выводы и является настоящая работа.
Прежде чем приступить к исследованию, необходимо определить
район, к которому оно относится, и указать источники, которыми
пользовался автор. Под термином Поволжье здесь понимается гео­
графический район, охватывающий не только Волгу, но и бассейны»
рек Камы, Вятки, Чепцы на севере, Оки, Десны и Цны на западе и
башкирское Заволжье на востоке. Постараемся показать на материа­
ле одежды, что этот район объединен общими и очень старыми
культурными традициями.
Материалами для данной работы послужили: 1) Личные наблю­
дения и записи автора: а) во время экспедиций в 1926—28 гг. в Чу­
вашской АССР; в 1928 г. в районах русской мещеры (бывший Спас­
ский уезд Тамбовской губернии и Спасский уезд Пензенской
губернии, по административному делению того времени),—проведен­
ные в экспедициях ГАИМК'а; б) поездки по Мордовской АССР в
1934 г. (от Института истории мордовской культуры).
2) Изучение коллекций по одежде в Государственном музее этно­
графии народов СССР (ГМЭ) и Музее антропологии и этнографии
АН СССР в Ленинграде (МАЭ), в бывшем Музее народоведения в
Москве, а также в ряде музеев — в городах Саранске, Казани, Са­
ратове и Чебоксарах.
v

5

3) Литературные данные,, относящиеся к одежде народов По­
волжья.
Не останавливаясь на историографии изучения одежды, отметим,
что обилие работ, необходимость их сводки и общей классификации
одежды позволяют построить работу дедуктивно, избегая повторений
всем известных по литературе описаний и приводя описание лишь
как иллюстрации к мыслям автора, сложившимся в определенную
концепцию в результате длительного изучения материала.

ЧАСТЬ П Е Р В А Я

I

ТИПЫ ЖЕНСКОЙ РУБАШКИ

Наиболее существенной частью женского костюма всех народно­
стей Поволжья является рубашка, служащая не только нательным,
но и выходным платьем.
Женские рубашки всех народностей Поволжья имеют один общий
признак, который Б. А. Куфтин назвал «туникообразный покроем»
рубашки . Его отличие в том, что полотнища, из которых шьют одеж­
ду, не имеют шва на плечах. Б. А. Куфтин разделяет туникообразный
покрой на два подтипа: 1) с двумя полотнищами из цельных точей
холста, перекинутых через плечи и сшитых посередине; 2) с одним
основным полотнищем — точей холста, перекинутой со спины на
грудь. В ней делается вырез для ворота; к этой центральной точе при­
шиваются рукава с ластовицами и под ними боковые точи.
Если брать рубашку в распластанном виде, как это делал
Б. А. Куфтин, давая свою классификацию, различие будет, на первый
взгляд, не так значительно, и эти два приема рационального исполь­
зования ширины ткани, действительно, можно считать двумя подти­
пами одного основного типа.
Но один признак туникообразности не может помочь в изучении
истории одежды: туникообразная одежда существовала в Риме и Ви­
зантии, туникообразный покрой существует в японских кимоно, в одеж­
де айнов, гиляков и т. д. Это — естественно приходящий в голову спо­
соб кроить одежду, экономно используя всю ширину ткани, созданной
на примитивном станке.
Классификацию для истории одежды следует установить, взяв
покрой не в распластанном виде, а в сочетании со способом ношения
и связанными с ним украшениями: только при таком рассмотрении
станет понятен смысл развития одежды на данном историческом от­
резке времени, ее связь с условиями жизни и культурной традицией
населения.
1

1

Б . А. К у ф т и н . Материальная культура
Государственного музея Ц П О » , вып. 3, М , 1926.

русской

мещеры,

ч. I. «Труды

Рис. 1. Женская рубашка мордвы-эрзи. XVIII в.
МАЭ, колл. № 766 П. С. Палласа. Фото А. В. Маторина.

Рассматривая рубашки Поволжья с этой точки зрения, мы обна­
ружим следующие типы.
Первый, судя по всем данным, более древний для Поволжья тип
(первый подтип по классификации Б. А. Куфтина) сохранился в чи­
стом виде лишь у мордвы-эрзи. Остатки его видны в расположении
украшений всех мордовских рубашек, как эрзянских, так и мокшан­
ских. Он представляет собой следующее: два полотнища перекинуты
через плечи так, что швы, их соединяющие, приходятся посредине
спины и груди и по бокам одежды. Вся рубашка образует ровный
8

Р у б а ш к а м о р д в ы - э р з и ( п о H e i k e l , y ) . Ч е р т е ж № 1.

•четырехугольник, не расширяющийся книзу, в верхней части которого
под прямыми.углами, вшиты рукава с ластовицами.
Такова отмеченная Б. А. Куфтиным рубашка мордвы-эрзи Тамт
бовской губ. и рубашка нижегородской мордвы из коллекции Палласа, относящаяся к XVIII в. и описанная в статье Т. А. Крюковой .
(См. рис. 1).
Такая ж е рубашка у мордвы-эрзи, по нашим наблюдениям, еще
бытовала в Качкуровском районе, Мордовской АССР, в 1934 г. Она
приведена у Гейкеля для многих районов, заселенных мордвойэрзей . (См. чертеж № 1).
Кроме двух основных полотнищ, она имеет следующие характер­
ные особенности:
1) Ворот , хранящий очертание двух не до конца сшитых полот­
нищ, образующих спереди, на груди, продолговатое отверстие, кото­
рое суживается книзу, где сшиты полотнища, и расходится вверху,
облегая шею.
•
2) Скрепление грудного разреза застежкой. Это объясняется тем,
что когда-то оба плечевые полотнища не были сшиты, одежда явля­
лась распашной, за что говорит и сохранившийся как раз по передне­
му шву, наиболее развитой орнамент у разреза на подоле, спереди,
по линии шва.
2

3

4

5

2

Б . А . К у ф т и н . М а т е р и а л ь н а я к у л ь т у р а русской м е щ е р ы , ' с т р . 2 3 .
Т. А . К р ю к о в а .
К о л л е к ц и я П . С. П а л л а с а по н а р о д а м П о в о л ж ь я . « С б о р ­
ник М А Э » . Л . , 1949, т. X I I .
3

*. А . О . H e i k e l .
T r i c h t e n und Muster der M o r d v i n e n . . . E t n i g r a p h l s c h e Fors c h u n g e n auf dem G e b i e t e der Finnischen V o l k e r s c h a f t e n , Helsingfors, 1899, t. C X L V I l i .
П о д в о р о т о м з д е с ь п о д р а з у м е в а е т с я шейный вырез и г р у д н о й р а з р е з .
5

9

Р у б а ш к а м о р д в ы - м о к ш и ( п о H e i k e l . y ) . Ч е р т е ж № 2.

3) И, наконец, ношение рубашки, высоко подобранной поясом
так, что ноги женщины остаются до ко'лен открытыми. Ноги всегда
при этом обуты и обмотаны очень толстыми онучами, придающими
им форму ровных обрубков. Подбирается рубашка поясом, плотно и
низко подпоясываемым, так, что над ним образуется- напуск, пазуха,
что особенно резко видно на мокшанской рубахе.
Высоко подобранная поясом рубаха и толсто замотанные ноги бы­
ли вполне рациональны и удобны для лесной полосы, для жизни в
лесах, где важны и свобода движения и защита ноги.
Пояс, необходимый при земледельческих работах и при собира­
тельстве в лесу, в сознании его носителей становился племенным отли­
чием: «беспоясые бусурмане», кочевники, противополагались нося­
щим пояс земледельцам. О значении пояса и поясных украшений уже
писалось в целрм ряде работ . Ниже мы остановимся на них под­
робнее.
Вышеописанному типу рубашки противополагается в Поволжье
2-й тип (См. чертеж № 2). Особенности второго типа следующие:
1) Основным является одно полотнище, точа холста, перекинутое
через спину и грудь, с вырезом по овалу шеи и прямым грудным раз­
резом по самой середине груди, симметрично в середине точи.
К основному полотнищу пришиваются под прямым углом рукава с
ластовицами и боковые полотнища, обязательно расширяющиеся кни­
зу. Это расширение достигается либо добавкой к прямому, во всю точу,
6

б Н . П . Г р и н к о в а . Очерки по истории р у с с к о й о д е ж д ы , поясные у к р а ш е н и я .
« С о в е т с к а я э т н о г р а ф и я » , 1934, № 1—2.
, Н. И. Г а г е н-Т о р н. К м е т о д и к е
изучения
о д е ж д ы . «Советская этногра­
фия», J 933, № 3 — 4 .
ГО

К р о й б о к о в ы х клиньев р у б а х и . Ч е р т е ж № 3.

боковому полотнищу дополнительных клиньев, либо тем, что точа,
идущая на боковое полотнище, перекраивается следующим образом:
она складывается по диагональному разрезу, широкая с широкой,
а узкая с узкой стороной. Узкая часть идет к рукавам, широкая обра­
зует подол (см. чертеж № 3). Необходимость расширения подола
объясняется условиями жизни скотоводов-кочевников, где и женщины
садятся верхом на коня.
2) Устройство ворота (т. е. шейного выреза и грудного разреза)
рубашки этого типа* резко отличается от 1-го типа. Шейный вырез
сделан вплотную по шее, в старых формах не имеет никакой обшивки.
Грудной разрез идет прямо по середине грудной части рубашки, ли­
шен всякой подполки и оставляет открытую щель. За этой щелью
рубашки, чтобы прикрыть грудь женщины, носится особая часть
одежды — нагрудник. Никакой застежки-пряжки с рубашкой данно­
го типа не носится. Завязывается рубашка около шейного выреза
тесемками или завязками. Эта рубашка, в старых формах, носится с
особым ожерельем, облегающим шею и представляющим род отрезг
ного воротника •— оплечья.
3) Рубашка этого типа закрывает голени женщины и носится или
вовсе без пояса (у татар и башкир), или с поясом, не подбирающим
рубашку и не образующим пазуху (у чуваш).
Рубашка 2 типа встречается у многих народов Поволжья, и мы
можем легко проследить ее эволюцию. В XVIII веке она была белой,
холщовой, с оттенением красным цветом продольных швов и вышив-

кой по вороту, рукавам и подолу; такой мы застаем ее к началу XX
века только у чуваш анат енчи (средненизовых). В течение XIX
века происходит у ряда этнических групп замена белой холщовой
рубашки 2-го типа пестрядинной рубашкой, вначале сохраняющей
вышивки, но постепенно заменяющей их нашивками из кумача. Это—
процесс общий для низовых чуваш, мари, удмуртов, бесермян, кряшен, мещеряков и д а ж е некоторых групп мордвы. Пока употребля­
лись красители собственного изготовления, окраска ниток на ткань
одежды была достаточно сложным процессом, и холст оставляли
белым. Белый холст легко грязнится, и как только проникают покуп­
ные краски и слабеет непоколебимость старины, начинается окраши­
вание нитей. Широко распространяется ношение рубашки из тканной
в синюю или красную клеточку пестряди, носящей название «алача»
(у татар, башкир, мари, удмуртов) или «удача» (у чуваш). Материа­
лы дают возможность проследить смену белой рубашки пестрядинной
у разных народов Поволжья, а также постепенное изменение ее
украшений.
Пестрядинная рубашка — наиболее позднее общее явление в на­
циональной женской одежде у всех народов Поволжья.
Более ранним» тоже общим для всего Поволжья, процессом
является скрещение рубашек 1 и 2 типов, варианты которого мы мо­
жем наблюдать у разных народностей. Постараемся проследить эти
процессы у отдельных народов.
МОРДОВСКАЯ

РУБАШКА (ПАНАР, ЩАМ)

Наиболее ярко покрой древней рубашки 1-го типа сохранился в
рубашке мордвы-эрзи. Эта рубашка бытовала в Мордовской АССР
вплоть до предвоенных лет, сохранив все свои особенности.
В старых образцах она имеет два перекинутых через плечи полот­
нища, соединенных швами: по бокам, сзади и спереди. Ворот, плечи,
рукава от плеча до кисти вышиты черной, красной и синей шерстью.
Шерстью вышиты продольные полосы, от плеч до подола. Число и
расположение вышивок варьирует от двух до шести полос в разных
районах. Остается неизменной вышивка, идущая от грудного разре­
за ворота до подола, сплошь покрывая передний шов и переходя в
орнаментированный нижний разрез на подоле. Правильнее, пожалуй,
говорить не о разрезе внизу, а о том, что в старинных рубашках две
основные точи оставались внизу несшитыми. Место, где они расхо­
дятся, отмечалось наиболее богатой и развитой вышивкой. Такая
рубашка имеется в коллекции XVIII в., привезенной П. С. Палласом и
12

Рис. 2. Мордовская женщина (фиг. 1, 2) и девушка (фиг. 3). XVIII в.
По книге П. С. Палласа, Фото А. В. Материна.
7

хранящейся в МАЭ. Коллекция описана Т. А. Крюковой (см. рис.1)
и приведена в таблицах у А. О. Гейкеля . На изображении мордовки,
в книге П. С. П а л л а с а (см. рис. 2 ) , мы видим такую рубашку с боль­
шой пазухой. Рубашка застегнута на груди пряжкой-фибулой —
«хюльгамом». Подробное описание этой рубашки дано Т. А. Крюко­
вой, следует лишь пристальнее обратить внимание на устройство ее
ворота. Он представляет собой просто щель вдоль двух полотнищ, не
сшитых вверху у плечей. Ложась вокруг шеи, отверстие естественно
принимает форму треугольника, опущенного книзу вершиной. На гру­
ди разрез скреплен пряжкой. Вдоль разреза идет вышивка, которая
продолжается по шву до самого низа, где полотнища опять не сши8

9

г

Т. А. К р ю к о в а . Коллекция П. С. Палласа по народам Поволжья. сСборник
Музея антропологии и этнографии», т. XXII, М.— Л., 1949.
А. О. H e i k e l . Trachten tmd Musttr der Mordvinen, t. CXLVIII.
П. С. П а л л а с. Путешествие по различным провинциям Российского
государства, СПб., 1789.
8

e

13

ваются и вышивка разделяется по разрезу. Такая композиция вышив­
ки и устройство ворота заставляют предполагать, что в древности
два полотнища совсем не сшивались спереди и нательная одежда
мордвы, быть может, была распашной, как это сохранилось в верхней
женской одежде. Нательная одежда скреплялась пряжкой на груди
и поясом. Когда она стала сшиваться, вышивка и разрез внизу
сохранили древнюю композицию ворота. Некоторое усовершенст­
вование ворота создало подгибание уголков разреза у шеи так, что
ворот получил форму треугольника, опущенного вниз вершиной. Тако­
вы рубашки мордвы-эрзи, бытовавшие в течение XIX в. в самых раз­
личных районах. Они имеются |в коллекциях Музея антропологии и
этнографии АН СССР для саратовской мордвы (село Телятниково,
Хвалынского уезда, колл. № 1Й80-1), самарской эрзи Бузулукского
уезда (МАЭ, колл. № 1040-6, рис. 3 ) , для нижегородской мордвы (кол­
лекция 1312-1); их многочисленные изображения даны Гейкелем".
В более новых экземплярах у мордвы-эрзи покрой изменяется, но
расположение вышивки остается органически связанным с опи­
санным выше покроем: вместо двух полотнищ, со швом посереди­
не, начинают кроить рубашку из одного основного полотнища, обра­
зующего грудь и спину, пришивают к нему рукава и боковые полот­
нища. В этом основном полотнище вырезают ворот треугольником,
так, как он, совершенно органически, получался при крое из двух
полотнищ. Центральная вышивка продолжает идти от ворота до по­
дола, как бы имитируя не существующий здесь больше шов и соеди­
няя ворот с разрезом на подоле. Разрез на подоле еще бытует неко­
торое время, а потом остается только вышивка, изображающая этот
разрез. Этот этап отчетливо виден на рубашках мордвы-мокши
(см. таб. 1, рис. 2). У мордвы-мокши рубашки с покроем из двух ос­
новных полотнищ отсутствуют; они кроятся из одного основного
полотнища, в котором вырезан треугольный или трапециевидный
ворот, а внизу сделан прорез. Он вызывается не потребностью расши­
рить шаг, а является постепенно отмирающим рудиментом древней
традиции. На это указывают материалы Н. И. Спрыгиной по одежде
мордвы-мокши Краснослободского
(бывш. Темниковского) уезда.
Н. И. Спрыгина в 20-х годах XX в. собирала там коллекции для Пен­
зенского музея. В селе Лесное Кичатово ею были приобретены в
семье Мозяровых два старинных панара, принадлежавшие бабушке
Лукерье и прабабушке Марии; последний панар приблизительно сто­
летней давности. Н. И. Спрыгина писала: «Сравнивая панары двух
старших поколений семьи Мозяровых, мы отмечаем, что они имеют
1 0

А. О. H e i k e l . Trachten
рубах № 16, 17, 18.
14

und

Muster,

таб. LXXXTX и чертежи

женских

МАЭ,

Рис. 3. Рубашка мордвы-эрзи. XIX в.
колл. № 1040-6. Фото А. В. Маторина,

одинаковый покрой. Различие между ними в следующем: 1) клин,
вставленный в рукав в панаре бабушки Лукерьи, имеет иные разме­
ры — под мышкой он такой же ширины, как на панаре прабабушки
Марии, но значительно длиннее; 2) спереди на подоле место про­
решки, «урмаць-йотка», в панаре прабабушки Марии действительно
15

Рис. 4. Рубашка мордвы-мокши (с. Старые Пичуры
Наровчатекого уезда Пензенской губернии). XIX в.
МАЭ, колл. М 2040-16. Фото А. В. Материна.

прорезано, вышито по краю и затем зашито, в панаре же бабушки
Лукерьи прорешки нет, но вышивка сохраняет прежние формы и
как бы симулирует прорешку» . Здесь видно, что процесс идет следую­
щим образом: сначала устройство и вышивка ворота и подола, органи­
чески связанные с покроем из двух основных полотнищ, переносятся на
одно среднее полотнище, которое, приспособляясь к традиционному
расположению вышивки, получает такой же треугольный ворот и
разрез основного полотнища внизу. Потом разрез зашивают или во11

11

Н. И. С п р ы г и н а. Одежда мордвы-мокши Краснослободского и Беднодемьянского уездов Пензенской губернии. Пенза, 1928, стр. 12.

16

все перестают делать, оставляя лишь имитацию его в расположении
вышивки. В более поздних рубахах исчезает и имитация разреза и в
вышивке сохраняется лишь выступ центрального медальона на месте
бывшего разреза, имеющий специальное название. На мокшанских
рубашках постепенно меняется вышивка, все более увязываясь с из­
менением покроя рубашки, переходом ее от двух основных полотнищ,
образующих прямоугольный мешок, к одному основному полотнищу
(см. рис. 4). Процесс этот, прослеженный Н. И. Спрыгиной для быв.
Краснослободского уезда Пензенской губернии , можно считать при­
мером вполне определенной закономерности во взаимном влиянии фор­
мы покроя одежды и расположения вышивок. При стабилизации вы­
шивка сохраняет свою композицию даже тогда, когда покрой уже
изменился. Устойчивость вышивки связана с ее социальным значе­
нием: она зависит не от личного вкуса исполнительницы, а служит при­
знаком этнической или территориальной принадлежности: все женщи­
ны и девушки данной деревни, по обычаю, носили рубашки с одной,
вполне определенной гаммой цветов в узорах, с определенной компо­
зицией этих узоров, в которых допускаются лишь вариации на обще­
принятую образную тематику. Н. И. Спрыгина утверждает, что распо­
ложение, расцветка и характер вышивки мокшанской рубашки, наряду
со способом ношения рубашки, могут служить основным отличитель­
ным признаком разных этнографических групп мордвы.
«Вышивки мокшанских рубах первых трех вариантов делаются
шерстями синего, темно-красного, зеленого и оранжевого цвета, в вы­
шивках ж е четвертого и пятого вариантов преобладает черный или
темно-синий цвет. Расположение вышивок и орнаментов их так ж е ,
как и у эрзи, различны в вариантах костюма мокши, резко отличая
между собой одни варианты и указывая на близость других»,—писа­
ла Н. И. Спрыгина .
Устойчивость орнамента на одежде связана с его смысловым зна­
чением. Она характерна не только для мордовской рубашки, но и для
всякой древней формы одежды. В 20-е годы XX в. нам приходилось
наблюдать одежду населения на больших ярмарках в с. Рузаевке,
быв. Пензенской губ., куда сходился народ «из мордвы», «из мещеры», «из тюрюхан», «из мишарей». Жители совершенно безошибочно
указывали, из какой деревни любая женщина, узнавая это по голов­
ному убору, расцветке, расположению и характеру вышивки на ее
одежде.
Присмотревшись к тому, на каких местах располагаются вышивки
12

13

1 2
! Э

Н. И. С п р ы г и н а .
Там же, стр. 42.

2. Н. И. Гаген-Торн.

Одежда мордвы-мокши, стр. 13—14.
17

на женских рубашках у народностей Поволжья, мы можем констати­
ровать, что они оттеняют наиболее важные части человеческого тела.
Вышивка располагается обычно вдоль руки, на лопатках, на плечах,
на груди и вокруг шеи. Н. П. Гринкова в работе «Отражение произ­
водственной деятельности руки в русской орнаментике» привела ряд
убедительных доказательств того, что сосредоточение в определенных
местах рубашки вышитой и браной орнаментации имеет целью маги­
чески защитить и усилить руку. Т. А. Крюкова отметила такое же
охранительное значение вышивки в марийской рубашке. Нагрудная
вышивка называется там «чызе орол», в буквальном переводе —
«сторож грудей» .
Нельзя не согласиться с утверждениями Н. П. Гринковой и
Т. А. Крюковой, что устойчивость расположения украшений на груди
и по местам, связанным с движением руки, убедительнее объясняется
стремлением защитить руку и грудь при помощи охранительных ма­
гических приемов, чем стремлением украсить эти места одежды:
вряд ли можно считать вышивку на ластовице, где она мало заметна,
стремлением к украшению. Помимо вышивки на груди и рукавах, у
некоторых мордовских рубах отмечались углами и ромбами из крас­
ной материи лопатки. Так в Теньгушевском районе Мордовской
АССР, в селах Шокша и Сокаево, на спину рубашки, покрывая лопат­
ки женщины, нашивались два квадрата 10 X 10 см из кумача, носив­
шие название «кала патця» . Такие же, как на мордовских рубашках
Теньгушевского района, красные кумачовые ромбы нашивались на
русских женских рубашках в быв. Тверской губернии, на мужских
рубашках у русской мещеры в быв. Спасском уезде Тамбовской
губ. . Углами и ромбами из красной ткани отмечаются лопатки на
старых марийских рубашках, как мы увидим ниже. Т. А. Крюкова
права, утверждая, что в них нельзя не видеть знаков, служащих для
охранения носительницы.
Кроме вышивок, рубашки мордвы-мокши отличаются от эрзянских
рубашек по способу ношения: мокшанки носили высоко подобранную
рубаху с большой пазухой, так что ноги' женщины были открыты до
колен и обертывались толстыми онучами. Эрзянки в XIX в. носили спу­
щенную до голени рубаху. В связи с этим женщины не обматывали
толсто икры ног. В соответствии со способом ношения, стал отли­
чаться покрой: если рубашка высоко подобрана, она сохраняла покрой
14

15

16

17

1 4

Н. П. Г р и н к о в а . Отражение производственной деятельности руки в рус­
ской орнаментике. «Советская этнография», 1935, № 1.
Т. А. К р ю к о в а. Марийская вышивка. Л., 1951, стр. 21.
Полевые материалы автора. 1934 г.
Н. П. Г р и н к о в а .
Отражение производственной деятельности руки,
стр. 73.
1 5

1 6

1 7

18

прямоугольного мешка, сшитого из четырех цельных точей; опущен­
ная до щиколоток рубашка начала расширяться в подоле, чтобы уве­
личить шаг. Этим она приближается к рубахам 2-го типа с одним
основным полотнищем и боковыми клиньями, расширяющими ее в
подоле. Резкое своеобразие мордовской рубахи, как у мокши, так и у
эрзи, отмечается особым, свойственным 1-му типу покроем ворота.
МАРИЙСКАЯ РУБАШКА (ТУВЫР, ТЫГЫР)

Марийские женские рубашки, как и мордовские, имели ряд разли­
чий по районам.
Вот как описывает женскую нательную одежду виднейший спе­
циалист по марийской культуре Т. А. Крюкова: «Основу женского
костюма составляла холщовая рубаха, богато украшенная вышивкой
(«тувыр», «тыгыр»). Одевалась она непосредственно на тело, была
одновременно и нательной и верхней одеждой, заменяющей платье.
Рубаха.эта чаще всего шилась из четырех полотнищ белого конопля­
ного холста и только у восточных (уральских) марийцев, наряду с
белой одеждой, встречалась одежда из пестряди (цветной домотка­
нины) . Покрой ее почти повсеместно был одинаковым — туникообразным, прямым (без клиньев).. Средняя часть рубахи, перед и спина,
выкраивалась из одного полотнища и перекидывалась назад, без шва
на плечах. Рукав пришивался по прямой линии, со сгибом среднего
полотнища» . Эти белые вышитые рубашки варьировались по раз­
ным районам характером вышивки, различиями в украшениях и в
способе ношения. Но для основной массы марийского населения в
XIX веке национальной одеждой нужно считать белую вышитую ру­
баху, о которой говорит И. Н. Смирнов, описывая костюм черемис
( м а р и ) . (См. рис. 5).
Резкими были отличия в рубашках луговых и горньюс мари.
Старинная рубашка луговых мари несомненно примыкала к 1-му
типу туникообразного покроя: 1) она шилась из четырех цельных то­
чей, не расширяясь к подолу, 2) носилась высоко подобранной поясом,
оставляя ноги женщины, обернутые в толстые суконные онучи, от­
крытыми до колен, 3) застегивалась при помощи пряжки фибулы,
носящей у марийцев название «ширкама». Об этой пряжке
В. М. Черемшанский писал: «У черемисов на вороту, против грудей,
рубаха застегивается большой медной запонкой. На сей запонке у
некоторых пришивается широкий ремень с висящими на нитках
18

19

1 8

Т. А. К р ю к о в а . Материальная культура марийцев XIX века. ЙошкарОла, 1956, стр. 126.
И. Н. С м и р н о в. Черемисы. Историко-этнографический очерк. Казань, 1889,
стр. 93.
1 9

2*

19

Рис. 5. Рубашка женщины мари (Иошкар-Олинский район
Марийской АССР). XIX в.
Из книги Т. А. Крюковой «Марийская
вышивка».
20

большими корольками» . Рубашку скрепляли по грудному разрезу,
нацепляя до шести штук пряжек.
Все эти черты, присущие также и мордовской рубашке, харак­
терны для 1-го типа.
2 0

В.
стр. 181.
20

М. Ч е р е м ш а н с к и й.

Описание Оренбургской

губернии. Уфа, 1859,

Отличается марийская рубашка устройством ворота: она имеет
овальный шейный вырез без обшивки, а грудной разрез ее окружен
плотной и широкой вышивкой. Расположение вышивки сильно варь­
ирует: в некоторых районах она идет по середине груди, в других —
с правой или с левой стороны. При этом композиционно вышивка
иногда располагается так, что идет в середине груди, а разрез при­
ходится с боку вышивки, или ж е вся вышивка строится по разрезу.
По отдельным локальным группам мари различается также ма­
нера прикреплять нагрудные пряжки, затягивать рубаху поясом,
закладывать ее в складки, более или менее высоко открывать ноги
и заматывать их онучами в форме чурбашек. Но несмотря на эти
отличия, мы можем говорить об общем, национальном типе рубашки
у луговых мари и ее национальной вышивке.
Рубашка горных мари сильно отличалась от рубашки луговых,
как и весь комплекс одежды, зато он был почти неотличим от одеж­
ды верховых чуваш-вирьял смежных районов. (См. рис. 6). Женская
рубашка горных мари туникообразного покроя .шилась из четырех
цельных точей, с одним основным полотнищем, образующим спину
и грудь. К нему, под прямым углом, пришивались рукава из одной
сложенной вдоль точи. Рукав у кисти в одних районах слегка су­
живался и оканчивался узкой полоской вышивки, в других — соби­
рался в сборки и обшивался оборочкой. В основном полотнище для
ворота рубашки вырезали овальное отверстие по величине шеи и
спереди, в середине, делали грудной разрез, сантиметров на 18—20
длиной. По краям грудного разреза шла узкая, не шире 2 см, очень
мелкая вышивка темных тонов, с преобладанием малинового шелка
с черной окантовкой. Завязывался ворот двумя тесемочками у самой
шеи. Шейный вырез не имел никакой обшивки: он был плотно прик­
рыт шейным украшением. На плечах, по линии соединения рукава с
основным полотнищем, делали узкую вышивку зеленой или черной
нитью, продолжая ее ниже рукава по линии соединения основного
полотнища с боковыми. В боковом полотнище делался надрез, куда
вшивалась квадратная ластовица. На плече, вдоль шва, соединя­
ющего рукав с основным полотнищем, рядом с дорожкой вышивки,
пришивалась шерстяная полоска, около 4 см ширины и сантиметров
35 — 40 длины, вытканная разноцветными, продольно идущими
полосами. При стирке эту полоску наплечника спарывали, а потом
вновь пришивали. Наплечники были одним из ярких отличий горно­
марийской, как и чувашско-вирьяльской, рубашки. Вторым отличием
было отсутствие нагрудной вышивки и вышивки на рукавах. Третьим
резким отличием был способ ношения рубашки высоко подтянутой
до колен, с большой пазухой и поясными ^украшениями. Рубашка
горных мари почти не отличалась от рубашки соседивших с ними
21

Рис. 6. Рубашка горных мари.
МАЭ, колл. № 483-1. Фото А. В. Материна.

чуваш-вирьял, которую мы опишем ниже. (См. чертеж № 8, стр. 54).
В ней, как и во всем комплексе их одежды, видна тесная связь этих со­
седящих этнических групп. В рубашке луговых мари также отражалось
влияние соседних народов, оно еще более разделяло одежду луговых
и горных мари: там, где луговые мари жили рядом с удмуртами или
22

с башкирами, они, как и их соседи, в конце XIX века начали перехо­
дить к ношению пестрядинной рубашки, а сохраняя белую рубашку,
придавали ей черты, связывающие ее с соседними народностями.
Так, в Музее антропологии и этнографии Академии наук СССР
имеется марийская женская рубашка из деревни Старые Турбаслы
Уфимской губ., где мари соседят с башкирами (собиратель Ареньев Н. Ф., см. рис. 7, стр. 24). Это белая льняная рубашка с одним
основным полотнищем 123 см длины. К нему пришиты под прямым
углом рукава, ластовки рукавов квадратные, из покупной ткани, как
и волан 12 см ширины, которым заканчивается подол. Ворот имеет
прямой грудной разрез, окаймленный вышивкой б см ширины, и от­
ложной воротник из пестряди 8 см ширины. Внизу по обеим сторо­
нам грудного разреза вышиты маленькие медальоны (3 см ширины),
по технике и орнаменту чрезвычайно напоминающие
нагрудные
украшения чувашских рубашек «кёскё», о которых мы будем
говорить ниже. На этой рубашке сочетаются элементы, сближаю­
щие ее, по вороту с отложным воротником, с рубашкой башкир и
мишарей, по нагрудному орнаменту — с чувашской старинной ру­
башкой. (См. чертеж № 4, стр. 32).
Просматривая многочисленные фотоколлекции Государственного
музея этнографии народов СССР в Ленинграде, изображающие ма­
рийскую одежду самого конца XIX и начала XX века, мы можем
отметить, что в Бирском уезде Уфимской губернии марийские жен­
щины и девушки изображены носящими белые рубашки с плотной
нагрудной вышивкой и косым разрезом ворота; рубашки высоко
подобраны и оставляют открытыми обутые в толстые черные онучи
ноги; рядом изображены женщины в пестрядинных рубашках до
щиколоток с широким воланом по подолу.
Фотографии из Елабужского и Сарапульского уездов Вятской
губ. изображают марийских женщин в пестрядинных рубашках,
подпоясанных без напуска и закрывающих ноги. Подол их обшит
широким воланом из покупной материи. Грудной разрез рубашки
окаймлен лентами из цветастого ситца или другой покупной материи
(колл. № 1086). Соседящие с елабужскими и сарапульскими марий­
цами удмурты также носили пестрядинные рубашки, очень близкие
по покрою и украшениям к марийским. Восточные мари, соседившие
с башкирами, носили пестрядинные рубашки, приближающиеся к
башкирским.
На основании этих материалов мы можем несомненно констатиро­
вать, что пестрядинная рубашка не является у мари старинной
женской одеждой и пришла к ним сравнительно недавно, сменяя
белую холщовую, вышитую рубашку. Заимствовали ли пестрядин­
ную рубашку марийцы от какого-либо другого соседнего народа, для
23

Рис. 7. Рубашка мари (дер. Старые Турбаслы Уфимской губ.).
МАЭ, колл. № 2027-36. Фото А. В. Маторина.

которого она была исконной одеждой? Пересмотрев женскую одеж­
ду всех народов Поволжья, мы отметили один и тот ж е процесс: как
более древний пласт народной одежды можно отыскать у всех белую
вышитую рубашку со своеобразной орнаментацией, а на смену ей
приходит пестрядинная рубашка, постепенно теряющая вышивку и
заменяющая ее отделкой из яркой покупной материи.
Таким образом, пестрядинную рубашку, появившуюся у мари в
конце XIX в., нельзя приписывать заимствованию от каких-то сосе­
дей. Она бытовала, как определенный культурный пласт, у всех
народов Поволжья, сменив белую рубашку. Смена эта произошла
не одновременно, у разных народов различно, но в силу одной и той
ж е причины: развития товарных отношений, проникновения покуп­
ных материй и анилиновых красок, при помощи которых легче было
окрашивать холст и ткань в пестрядь, практически гораздо более
удобную, чем требующий постоянной стирки белый холст. Тот же
процесс смены белой рубашки пестрядинной у удмуртов и башкир
прошел на несколько десятилетий раньше, чем у мари.
УДМУРТСКАЯ (ВОТСКАЯ) РУБАШКА ( Д Э Р Е М )

«Нательной одеждой и одновременно верхним рабочим и выход­
ным платьем для женщины-удмуртки служила и служит в отдель­
ных районах и в настоящее время рубашка (дэрем), сшитая из
белого холста или пестроткани ( а л а ч а ) . Шили рубашку чаще все­
го на руках, льняными нитками» , — писала В. Н. Белицер в моно­
графии по удмуртской одежде.
Она различает три типа удмуртской женской рубашки: 1-й,
наиболее древний тип — туникообразная льняная белая рубашка,
с вышитыми шелком и шерстью рукавами, по покрою почти совпа­
дающая с рубашкой луговых мари. Одно основное полотнище, сос­
тавляющее перед и спину; бока из прямых полотнищ, без клиньев в
подоле; рукава из одной точи пришиваются перпендикулярно к
основному полотнищу. Отличие их от марийских в том, что ластовка под рукавом не квадратная, как на марийских рубашках, а
треугольная. По вороту В. Н. Белицер не делает различия, относя
к 1-му типу как рубахи с треугольным воротом (женская рубашка Балезинского района, рис. № 11), аналогичным мордовскому так и
рубашки с овальным вырезом по шее и косым грудным разрезом.
Более детальное разделение, несомненно, было бы существенно для
монографии по одежде удмуртов, так как указывало бы на мордов­
ские или марийские связи в отдельных районах.
21

8 1

В. Н. Б е л и ц е р . Народная одежда удмуртов. Материалы к этногенезу.
«Труды Института этнографии АН СССР. Новая серия», т. X, М., 1951, стр. 34.
25

2-м типом удмуртской рубахи В. Н. Белицер считает получившую
широкое распространение на территории Удмуртской АССР пестря­
динную рубаху, того ж е типа, что и выше описанная нами туникообразная пестрядинная рубаха мари. Одно прямое основное полот­
нище из домотканой пестряди доходит несколько ниже колен,
откуда начинается волан из пестряди ж е или из покупной материи.
Ворот имеет вырез по шее, обшитый невысокой полоской, в 1,5—2 см
вышины, и прямой грудной разрез, обшитый вышивками или лента­
ми покупной ткани. Ворот застегивается у шеи на пуговицу и петлю.
Рукава пришиваются к основному полотнищу под прямым углом
и имеют ластовицы. Боковые полотнища раскраиваются по диагона­
ли, сшиваются и пришиваются к основному полотнищу так, чтобы
широкая сторона образовала расширяющийся подол. Варианты этой
рубашки по отдельным районам тоже аналогичны вариантам
пестрядинной рубашки у мари и у чуваш: расширяетсяволан-оборка,
расширяются рукава, и тогда они собираются в сборки по линии шва с
основным полотнищем. (См. чертеж № 7).
3-й тип рубашки, по классификации В. Н. Белицер, по существу
является дальнейшей эволюцией рубашки 2-го типа и переходом к
городскому платью. От туникообразного покроя в нем остается
только кокетка, к которой под прямым углом пришиваются рукава.
Вместо прежних ластовиц, к рукавам под мышками пришивают
длинные клинья, доходящие почти до обшлага. Воротник рубашки
стоячий, застегивается на крючок. Грудной разрез плотно застеги­
вается на пуговицу. К кокетке спереди пришиваются два полотнища,
часто из пестряди другого цвета, чем кокетка, а сзади — одно полот­
нище и боковые клинья. И перед, и спина собраны в сборку у
кокетки. Это — остов рубашки, доходящий до талии; ниже, вместо
прежнего волана, идет как бы юбка из многих клиньев пестряди
или из покупной материи. «Эта рубашка является переходной фор­
мой к городскому платью и верхней одежде, так как все чаще
надевается как выходная, поверх нижней рубашки. Последнее
назначение подтверждается и названием ее—«верхняя одежда»
(кыскет дйсь или выл дйсь)» ,— пишет Белицер.
Таким образом, В. Н. Белицер за основу своей классификации
берет изменение покроя удмуртской рубашки во времени, определяя
первым наиболее древний тип, вторым — последующий во времени
и, наконец, третьим — переходный к городскому платью тип. Она не
затрагивает других различий в удмуртской рубахе, которые, несом­
ненно, имеются в локальных особенностях отдельных районов и
которые могли бы указать на старые племенные различия и связи.
Это было бы весьма существенно для достижения той цели, которую
22

22 В, Н. Б е л и ц е р . Народная одежда удмуртов, стр. 42.
26

Рис. 8. Женская рубашка удмуртов «дэрем»
Глазовского уезда Вятской губ.).
МАЭ, колл. № 2045-1.

(с. Карауль

ставила себе В. Н. Белицер, — анализировать одежду как материал
к этногенезу.
Варианты и эволюция пестрядинной рубашки не могут послужить
материалом к этногенезу, так как ее распространение охватило в
течение XIX в. все народности Поволжья, а служат они главным
образом материалом для изучения процесса межэтнических связей
этих народов. Национальные традиции наложили на эту рубашку у
разных народов лишь незначительный отпечаток.
27

В коллекции МАЭ № 2045 есть полный костюм женщины и де­
вушки-удмуртки из с. Карауль Глазовского уезда Вятской губ.,
присланный в МАЭ собирателем Щенниковым в начале XX в. Там
имеется женская рубашка «дэрем» (№ 2045-1) из белого холста
с вышивкой на рукавах и на подоле ( с м . р и с. 8). Носится эта ру­
башка с нагрудником «кабачи», одеваемым на рубашку и видным
через распашную верхнюю одежду «шабур». Стоит отметить как
национальную особенность в одежде удмуртов сохранившееся до
XX в. различие в орнаментации женской и девичьей рубашки.
Девичья рубашка из того же с. Карауль, приобретенная в то же
время, что и женская, отличается от нее по вышивке (см. рис. 9).
Это белая рубашка из холста, туникообразного покроя, с одним ос­
новным полотнищем. Ворот ее имеет овальный шейный вырез без
всякой обшивки и грудной разрез с правой стороны. Пуговиц нет,
ворот завязывается у шеи на шнурочки. На рукавах имеется вышив­
ка шелками и шерстью крупного медальона, носящего название
«колтормач». Кругом него идут вышитые красные треугольнички
«пель» (т. е. «ухо»). На груди девичьей рубахи нашит треугольник
из полоски красной покупной материи. «Такие треугольники обяза­
тельно пришиваются к рубашкам девушек на грудь», — сообщает
собиратель И. Н. Смирнов, описывая одежду удмурток, тоже подчер­
кивал различие в девичьей и женской рубашке: «По направлению
вышивки можно отличить женскую рубашку от девичьей: на женской
рубашке она идет широкой полосой вдоль рукава, а на девичьей
помещается почти на плече и делается поперек рукава» . С разли­
чием в грудном разрезе и вышивке рукавов между девичьей и жен­
ской рубашкой мы еще столкнемся при описании чувашского мате­
риала (см. стр. 34 и 46).
Характерной особенностью удмуртской одежды можно считать,
что удмуртки, в отличие от чувашек и от мариек, чаще носят две
рубашки одна на другой, а не одевают поверх рубашки распашную
одежду. В коллекциях МАЭ, правда, приводится, в качестве верхней
одежды, одеваемой на рубашку, распашная одежда шабур или шортдэрем, но в большинстве описаний в литературе XIX в. сказано, что
на рубашку дэрем одевают вторую верхнюю рубашку, часто из пестря­
ди, «шортдэрем».
В. Н. Белицер называет «шортдэрем» не верхнюю рубашку, а рас­
пашную прямосшитую одежду, описывая несколько типов такой
одежды (см. стр. 133) . Видимо, замена распашной одежды
второй верхней рубашкой была одним из этапов изменения удмурт23

24

2 3

И. Н. С м и р н о в . Вотяки. Историко-этнографический очерк. Казань, 1890,
стр. 94.
В. Н. Б е л и ц е р . Народная одежда удмуртов, стр. 47.
2 4

28

Рис. 9. Девичья рубашка удмуртов «дэрем» (с. Карауль
Глазовского уезда Вятской губ.).
МАЭ, колл. № 2045-25.

ской едежды в течение XIX в. В связи с тем, что на рубашку всегда
одевалась верхняя одежда, на нижней удмуртской одежде рано
исчезла вышивка рукавов. Так как замужние женщины одевали на­
грудник поверх нательной рубашки, под верхнюю одежду, то на него
29

перешла нагрудная вышивка. Происхождение вышивки нагрудника
и связь его с разрезом рубашки ясно видны еще на старинном нагруд­
нике, изображение которого приведено в книге. В. Н. Белицер на
рис. 20 .
Девушки не носили нагрудников, и девичья рубаха сохраняет на
груди орнамент — красный треугольник из покупной материи
(см. рис. 9). По аналогии с чувашскими подобными же треугольника­
ми и ромбами из красного кумача, пришедшими на смену нагрудной
вышивке, есть основания думать, что рубашки удмуртских девушек
тоже имели вышивку на груди. Процессы изменения в рубашке уд­
муртов нам станут яснее при дальнейшем знакомстве с рубашкой
чуваш.
25

ЧУВАШСКАЯ РУБАШКА (ХЁРАРАМ КЕПИ)

Покрой мужской и женской старинной чувашской рубашки в ос­
новном одинаков и может быть отнесен ко 2-му типу туникообразных
рубашек.
В противоположность мужской, женская рубашка у чуваш почти
не подвергалась русскому влиянию и сохранила до 30-х годов XX в.
старые формы, почти совпадающие с изображениями чувашского ко­
стюма XVIII века по Палласу (см. рис. 10). Она может быть отнесена,
тоже почти без изменений, и к гораздо более древним временам.
Женские рубашки чуваш, в соответствии со всем комплексом ко­
стюма и диалектальными различиями их названий, распадаются на
три варианта: а) анат енчи (средненизовые), б) анатри (низовые) и
в) вирьял (верховые) .
а) Рубашка чуваш анат енчи. Наиболее древней и основной для
чуваш формой является рубашка анат енчи (см. чертеж № 4, стр. 32).
Она бытовала еще 20-е годы XX в. в северо-восточной части ЧАССР,
там, где чуваши живут сплошной массой, не соприкасаясь и не соседя
ни с какой другой народностью, кроме разве крайне редких и недавних
русских поселений. Занимают анат енчи серединную часть Чуваш­
ской АССР, расположенную между реками Большой Цивиль и
Кубня .
26

27

25 В. Н. Б е л и ц е р . Народная одежда удмуртов, стр. 47.
26 Разделение чуваш на различные этнографические группы впервые описал
Г. И. К о м и с с а р о в . Чуваши Казанского Заволжья. ИОАИЭ, т. XXVII, вып. 5.
Казань, 1911. Подробное описание одежды чуваш имеется в нашей статье .
украшают себя большими пряжками и нагруд317—бс/З.
никами да висящими от пояса на стороне
пестро вышитыми лоскутьями с бахромой, что у них «сар» называет­
ся» . (См. рис. 10, стр. 31).
На рисунке П. С. Палласа изображена чувашка с двумя выши­
тыми и отороченными бахромой прямоугольными кусками ткани на
бедрах. Были ли эти куски ткани концами пояса, заправленными и
завязанными на боках, или они продевались, как в Аликовской во­
лости, на поясок, непонятно, так как сам поясок спрятан под рубаш­
кой.
и

М

А

с

Э

к

о

л

л

№

7

7

П. С. П а л л а с . Путешествие по разным провинциям, ч. I, стр. 136.
107

Рис. 51. Типы поясных подвесок «сара»
а) «Сара» (Цивильский у е з д ) . 1907 г. ГМЭ, колл. № 1239-133. б) «Сара» -гового
типа, 1907 г. ГМЭ, колл. № 1239-136. Фото А. А. Гречкина.

Другой тип поясных украшений у чуваш получался, когда концы
сара завязывались сзади. В 1927 г. в Чувашско-Сорминской волости
Ядринского уезда и Шихазанской волости Цивильского уезда, в Бо­
городской волости Чебоксарского и Батыревской волости Батыревского уезда носилось поясное украшение в виде маленького назадника
из холста трапециевидной формы, обшитого кумачом по краям,
вышитого в середине шелком и окаймленного снизу бахромой чер­
ной шерсти. Оно называлось «сара». Орнамент вышивки этого укра­
шения разделялся на две части расположенной сверху вниз полоской
кумача (см. рис. 51). В тех же местах, где бытовал указанный
сара, нам удалось найти более старую форму его, состоящую из двух
лопастей, скрепленных между собой.
108

И. Н. Смирнов описывал доставленные им в ГМЭ вещи: «пояс
верховой чувашской женщины, состоящий из двух холщовых клинь­
ев, сшитых вместе узкими концами своими и вышитых на широких
концах разноцветным шелком (орнамент геометрический), на одном
вышитом конце имеется шелковая бахрома красного цвета, на
другом она оборвана
(с. Ядрино, Казанской губ.)»
(колл.
№ 279-161, 162).
Под сара сзади обычно прикреплялся «хуре», что означает в пере­
воде хвост. Это — кисть из разноцветного бисера, сантиметров
20—25 длины, с медным кольцом в основании. Верховые чувашки но­
сили хуре с медными трубочками, продернутыми на черный конский
волос и зацепленные крючками за медное кольцо у пояса . Такие же
медные трубочки у пояса носили и марийские женщины.
Иногда хуре сделано из сплошных нитей бисера, в других ж е слу­
чаях это нити красной шерсти, с вплетенными в них бисеринами и
более крупными бусами на концах. Хуре привязывалось за кольцо к
поясу. Девушки привязывали к поясу конец тесемки, вплетенной в
косу, как пояснили нам, «чтобы коса не болталась в разные стороны».
Хуре прикреплялось к этой же тесемке. Весьма вероятно, что хуре,
носимое как поясное украшение, связано по происхождению с накосником. Переход сара, носимых чувашками на бедрах, в назадник,
по-видимому, явление сравнительно недавнее и относится к концу
XIX века. Во всех районах, где нам встречался этот тип сара, еще
помнят, «что раньше сара было два». В старинных экземплярах дей­
ствительно сохранились две лопасти, лишь слегка скрепленные между
собой (см. рис. №. 51а).
В некоторых районах перекинутый назад сара сменил другое укра­
шение, которое в 1927 г. почти ушло из памяти населения. Нам уда­
лось записать рассказы о нем и найти два случайных экземпляра
в с. Шихазанах и дер. Нюргечи Цивильского уезда. Это треугольник
из холста, покрытый красным кумачом. Середина треугольника вышита
черной шерстью, красным и зеленым шелком, с орнаментом свастики.
На кумач, обрамляющий вышивку, были пришиты, по-видимому,
цветные ленты (они спороты, и остался только след). Оба катета
окаймлены бахромой из зеленого бисера. К концам гипотенузы при­
шиты холщовые тесемки. Называется весь треугольник «чалма».
О способе ношения ее население не имеет уже ясного представления:
в селе Шихазанах рассказывали, что его надевали сзади на пояс, а в
деревне Нюргечи сообщили, что «чалму» одевали во время свадьбы
жениху на плечи. Некоторые, однако, уверяли, что одевали на спину,
8

8 П р о ф. Н. И. В о р о б ь е в ,
А. Р. С и м о н о в а . Чуваши, стр. 332.

А.

Н.

Львова,

Н.

Р.

Романов,
109

J

Рис. 52. Чувашское поясное украшение «чалма» (Цивильский
у е з д ) . 1907 г.
ГМЭ, колл. № 1239-149. Фото А. А
Гречкина.

а не на плечи, но точно никто не помнил. В коллекциях ГМЭ (колл.
№ 1239-40-142,
см. рис. 52)
встречаются экспонаты под на­
званием «шарса чалма» (т. е. бисерная чалма) из Цивильского уезда
Казанской губ., приобретенные в 1902 г., названные «женское поясное
украшение». За то, что они употреблялись в качестве поясного укра­
шения, говорит присутствие аналогичной чалмы в сложном поясном
украшении из той же коллекции (колл. № 1239-93), зарегистриро­
ванном как старинный пояс «сум тутри», надеваемый свахами поверх
кафтана во время свадьбы в Чебоксарском уезде, Казанской губ.
И. Н. Смирнов, собиратель колл. № 1239, пишет: «Шарса чалма—
поясное украшение — треугольник, лицевая сторона обшита красным
кумачом с полоской зеленого ситца между двух рядов узкой белой
тесемочки «городки»; по середине расположен квадрат вышивки
красным шелком и зеленой шерстью в виде геометрического орнамен­
та, на нижнем углу бахрома из зеленого, красного и белого бисера; на
боковых узлах завязки из холста.
Оно состоит из: а) треугольника, покрытого кумачом, называемо­
го хуре, аналогично описанной выше «чалме», б) вышитых и обшитых
шелковыми тесемками полос — сара, в) пришитых к треугольнику
маленьких кусков красной материи, отороченных бахромой— «чори
хуре», г) подвесок, прикрепленных к поясу, называемых «яркач», ана­
логичных встреченным нами яркач Тораевской волости, д) протянутой
110

между сара полосы из двух нитей крупно­
го черного бисера на медных кольцах, на­
зываемой «шерепе».
Этот свадебный убор объединяет це­
лый ряд поясных украшений и подвесок,
встреченных нами отдельно, в одно слож­
ное целое, закрывающее зад и бедра
женской одежды почти д о колен. Таким
образом, по-видамому, назадник и набед­
ренники бытовали у чуваш совместно.
Поясное украшение в виде назадника
из вышитого куска холста, обшитого ку­
мачом с бахромой из черной шерсти,
которое бытовало в 1927 г. в ЧувашскоСорминской волости Ядринского уезда,
Шихазанской волости Цивильского и
Батыревской волости Батыревского уез­
да, имело в 20—30-х годах XX века наи­
более широкое распространение, прости­
раясь на юг до границы ЧАССР.
В 1957 г. мы с А. Н. Львовой зафик­
сировали его в самой южной части
ЧАССР в деревне Старые Чукалы и в се­
ле Трех-Изб-Шемурша Шемуршинского
района. По рассказам, оно бытовало там
до Отечественной войны 1941—45 гг.,
Рис. 53. Женщина в старинном
а в послевоенные годы вышло из упо­ наряде, в головном
уборе
требления, но еще хранилось в сундуках
« х у ш п у » и с « с а р а » , повязан­
(см. рис. 53).
ным
поверх
сурпана
(дер.
Шемур­
Распространение поясных подвесок из Т р е х - И з б - Ш е м у р ш а
ткани охватывает район гораздо более шинского района Чувашской
А С С Р ) . 1957 г.
широкий, чем Поволжье. Длинные, под­
Фото Н. И.
Гаген-Торн.
вешенные к поясу по бокам полосы вы­
шитой ткани встречаются у ижор Ленин­
градской области под названием «каттирет» (см. рис. 54, стр. 112) .
Анализу поясных подвесок
посвящена специальная
работа
Н. П. Гринковой . Н. П. Гринкова привела обширный материал бы­
тования поясных подвесок у русского населения, главным образом,
бывш. Воронежской губернии, где к поясу прикрепляются однолопа9

10

9 Н. Ф. П р ы т к о в а. О д е ж д а ижор и води, К И П С , 1929, стр. 318.
•° Н. П . Г р и н к о в а . . Очерки по истории русской о д е ж д ы . Поясные укра­
шения. «Советская этнография», 1934, № 1—2.
111

стные и двухлопастные подвески, но­
симые обычно
вместе с
женской
понёвой.
«Мы застаем,— пишет она,— у рус­
ского населения следы поясных укра­
шений, в виде нашивок и вышивок на
понёвах, в эпоху строительства социа­
лизма и бесклассового общества на
территории СССР. Углубляясь даль­
ше, в эпоху капитализма, мы видим
в ряде мест отдельно бытующие пояс­
ные подвески в слабом, не ярко выра­
женном оформлении; эти же подвески
в ярко выраженном оформлении в эту
же эпоху находим у ряда соседящих
народов. Наконец, идя ретроспектив­
но в глубь времен, мы обнаруживаем,
при помощи археологических данных,
наличие тех же самых поясных подве­
сок в эпоху раннего феодализма.
Дальше этого исторического периода
наш вещественный материал нас не
может вести, за отсутствием фактиче­
ских данных. Естественно, что возни­
кает вопрос, следует ли ограничиться,
в исторической трактовке интересую­
щего нас элемента, эпохой феодализ­
ма и трактовать этот элемент, как по­
рождение возникающего на террито­
рии Восточной Европы
классового
общества, или же попробовать идти
дальше, в доклассовое общество, и
Рис. 54. Ижорка в старинной
одежде с поясными подвеска­
искать там, в структуре доклассового
ми «каттирет».
общества, тех же самых элементов» .
По книге
И. Ф.
Притковой.
Археологические данные по ма­
териалам А. А. Спицына, В. А. Городцова и П. П. Ефименко, относящиеся к районам Волго-Донскому.
Волго-Камскому и Окскому, свидетельствуют, что в могильниках
находятся богатые материалы по поясным привескам и однолопастцого, т. е. носившегося сзади, и двухлопастного, носившегося на бедрах,
типа. Лингвистический анализ приводит Н. П. Гринкову к убеждению,
11

11

1 12

Н. П. Г р и н к о в а .

Очерки по истории русской одежды, стр. 79.

что эти подвески имеют культовое значение, причем они теснейшим
образом увязываются автором с имеющим культовое значение
поясом. Анализ поясных подвесок у русского населения показывает,
что поясные подвески связаны с поясной одеждой и сама поясная
одежда женского южнорусского костюма — понёва — тоже являет­
ся разросшимися орнаментированными поясными подвесками. Приво­
дя целый ряд фактов по расположению орнамента на понёве, украше­
нию ее швов и способу ношения, Н. П. Гринкова блестяще доказала
свое положение, что «южная понёва данного типа развилась из
отдельных полос, позднее получивших соответствующие украшения:
эти полосы являлись подвесками к поясу. Таким образом, упомяну­
тый тип понёвы возможно связать с той группой вышеописанных
поясных подвесок, которые прикрепляются в виде парных на поясе» .
На тесную связь подвесок с поясом указывает, у мордвы-эрзи, и оди­
наковость названия: каркс — пояс и каркс — поясные украшения.
Внимательно рассматривая изображения мордовской женщины и
девушки в книге П. С. Палласа (см. рис. 2 ) , мы видим у девушки
парные подвески на бедрах, а у женщины куски орнаментированной
ткани, сплошь покрывающие спину и бока, как поясная одежда. Куски
ткани оторочены кружевами и черными кисточками. Предметы, имею­
щиеся в старинной мордовской коллекции МАЭ, позволяют нам луч­
ше понять условный рисунок в книге П- С. Палласа. Эти предметы
колл. XI1-5 представляют скрепленные между собой, перегнутые напо­
добие украинской плахты полотенца. Вышитые и отороченные круже­
вами концы их доходят от пояса до колен женщины, как поясная
одежда, закрывая зад и бока. Спереди на том же пояске продеты
подвески из снизок раковин-ужовок. Эти мордовские поясные поло­
тенца неоспоримо подтверждают высказанное Н. П. Гринковой поло­
жение, что между поясной одеждой — поневой, с одной стороны, и
поясными подвесками, с другой стороны, нет резкой грани: как та,
так и другие представляют собой магические символы, служащие
оберегом для владельца. Гораздо сомнительнее и менее доказательна
та схема этапов развития поясных украшений, которую выдвинула
Н. П. Гринкова.
Несколько искусственно и утверждение Н. П. Гринковой о полной
идентичности в происхождении поясных украшений, или, правильнее
сказать, магических знаков, носимых на поясе, с самим поясом и увяз­
ка их культового значения с культовым значением пояса.
Культовое отношение к поясу, мне кажется, имеет по происхожде­
нию своему не столько культ неба, сколько племенное отличие, свя­
занное с отличиями производственными: кочевники-скотоводы на
12

Н.
в. Н.

И.

П.

Г р и н к о в а . Очерки по истории русской одежды, стр. 74.

Гаген-Торн.

ИЗ

нательной одежде, и в особенности на женской одежде, не имеют поя­
са, и он им не нужен. Для земледелия или собирательства и охоты в
лесу — пояс необходим и неизбежно употреблялся всеми народами
Это стало восприниматься как племенное отличие: беспоясые — это
«проклятые бусурмане», кочевники и враги. Носящие пояс — земле­
дельцы, свои. Племенное отличие тем самым уже становится священ­
ным, к поясу же подвешиваются особые предметы, служащие обере­
гом. Происхождение этих предметов станет несколько яснее, если мы
разобьем их не на двухлопастные и однолопастные, как делает автор,
а постараемся проследить цели, для которых их употребляли, осмыс­
лить их значение. Мы можем заметить тогда, что все поясные приве­
ски по своей функции разделяются на две группы.
Первая группа связана со священными предметами, типа талис­
мана или амулетов, надеваемых на себя человеком. Сюда относятся
служащие оберегом предметы: раковины-ужовки, бусы из коралла,
янтаря, куски металла (в особенности гремушки из металла). Подве­
шивают на себя все эти предметы, обычно в виде кистей или цепочек,
на шерстяных нитях красного или черного цвета, причем красный или
черный цвет и материал — шерсть — тоже являются не случайностью,
а сами по себе служат оберегом, как мы увидим ниже. Характерным
примером подвешивания такого рода священных предметов может
быть приведенная Н. П. Гринковой связка куриных костей, одетых на
пояс,—«вставаранка»— в бывш. Землянском уезде бывш. Воронеж­
ской г у б . .
Вторая группа подвесок—не священные предметы, а куски ткани,
сила которых в покрывающих их знаках. Это — своего рода пиктогра­
фическое письмо: кусок материи, служащий покровом, становился
священным и мог быть оберегом в силу знаков, поставленных' на нем
рисунком, вышивкой или тканьем.
Между этими двумя типами оберегов есть существенная разница,
причем второй тип, несомненно, является позднейшим, так как связан
уже с умением обработать покров для тела. Для того чтобы наносить
знаки на одежду, надо знать ткачество или иметь выделанную кожу,
а не просто шкуру.
Таким образом, нам кажется, что подвески в виде кусков материи
относятся к более позднему этапу развития, чем подвески со священ­
ными предметами или просто с кистями цветной шерсти. Самое скреп­
ление кистей шерсти с металлическими гремушками в единое целое,
как в пулаях мордвы-эрзи или назадниках мари, развивается вместе
с представлением о покровах, которым они подражают и с которыми
скрещиваются, создавая более сложные типы украшений.
13

Н. П.
114

Г р и н к о в а . Очерки по истории русской одежды, стр. 74,

Н. П. Гринкова связывает культовое
значение всех типов подвесок с куль­
товым значением пояса. Но так ли уж
сильна связь кусков материи, укра­
шенных магическими знаками, именно
с поясом? Короткие полотнища, по­
крытые вышивками, «кеск руця» у
мордвы-мокши, носятся на поясе. Но
«руця» у мордвы-эрзи значит не пояс,
а верхняя одежда и сводится, при
дальнейшем рассмотрении этого сло­
ва, к понятию покрова. Шокшинская
мордва Теньгушевского района Мор­
довской АССР носит такие же поло­
тенца не на поясе, а прикрепляет их
на спине у лопаток, к лямкам украше­
ния «ожа-нучка». тоже называя их
«руця».
Чуваши носят вышитые куски ма­
терии в виде поясных подвесок —
сара, но эти же чуваши имеют выши­
тые аналогичными приемами куски
материи, которыми на свадьбе обрядово меняются жених и невеста. Это так
называемые «свадебные платки», «сулак», «солык». Они представляют со­
бой прямоугольный кусок холста, со
всех сторон покрытый вышивкой, из
алого С небольшой примесью зеленого
с- Сваха с полотенцами,
и желтого шелка и черной шерстью,
ГМЭ,
колл. №
1086-60.
отороченной бахромой. Богатые кол­
лекции этих полотенец из ЧАССР имеются в ГМЭ в Ленинграде
(колл. № 279-101-110). Такие же «солык» есть и у мари.
У марийцев «солык» называются короткие куски вышитого холста,
которые носятся на поясе, но «солык» же называется и покрывало
невесты, и платок жениха и свахи (ГМЭ колл. № 2848-4,5). На
свадьбе эти платки, вернее, короткие полотенца с орнаментированны­
ми концами, не только продеваются за пояс, но и подвязываются сва­
хами у кистей рук, поверх кафтана, как это изображено на фотогра­
фии свахи в ГМЭ (см. рис. 5 5 ) .
У удмуртов «сюлык» называется вышитое покрывало из холста,
которое одевается поверх женского головного убора « а й ш о н а » .
Р и

5 5

14

и В.
8*

Н.

Белицер.

Народная о д е ж д а у д м у р т о в , стр. 66.
115

У чуваш одним и тем же словом «чалма» обозначается как вышитый и
отороченный бисерной бахромой треугольник, одеваемый на пояс, так
и треугольник из холста, которые женщины в Цивильском и южной
части Чебоксарского уездов повязывают на голову, поверх сурпана.
Слово «сара», обозначающее у чуваш поясные подвески, состоит
в несомненной генетической связи как со словом «сорпан, сурпан,
сарпан», так и со словом «сорока», «сарока», обозначающим головные
уборы, и со словами «сорочка» и «сарафан» у русских, применяемыми
к одежде. Все эти слова восходят к понятию охранительного покрова.
К этому же понятию покрова подводит нас и термин « с о л ы к » ,
употребляемый как для кусков холста, так и для покрывал головных
уборов, и термин «руця», служащий для обозначения и полотенца и
одежды .
Из этого следует, что покровом, оберегом, являлись куски материи
с накрашенными, вышитыми или вытканными на них символическими
знаками, весьма вероятно — знаками тотема. Эти куски были частями
одежды, одевавшимися на требующие наибольшего оберега части тела.
Их носили как покров головы (с чем мы сталкиваемся в дальнейшем)
и как покров — поясная одежда, носимая на боках или сзади.
15

16

ПЕРЕДНИКИ

Наряду с кусками материи, прикреплявшимися к поясу по бедрам
и на спине, в Поволжье бытовали куски ткани, подвешиваемые спе­
реди, которые проделали иную эволюцию в связи с новыми формами
одежды, давшими разнообразные варианты передника у разных
народов.
Чувашские женщины и девушки поверх рубашки носили и носят
передники, фартуки. Называются фартуки у вирьял «хвартук» или
«сапан». Более новый сапан у вирьял, начиная с 20-х годов XX в.,

~°™
А. В, Материна,
носившейся поверх белой вы­
шитой рубашки, по покрою
близок к мордовско-эрзянской руце, отличаясь от нее рукавом до
локтя и прорезом в верхней части рукава у плеча (см. рис. 62).
Во втором типе шортдэрема совсем отсутствовали рукава, в бока
вставляли по три клина с каждой стороны, а на подол пришивали
ситцевую оборку, что говорит о более позднем оформлении этого
типа. Отсутствие рукавов наводит на мысль о влиянии татарских и
башкирских безрукавок. Третий тип шортдэрема шили из пестряди
или цветной покупной ткани, он был не распашной одеждой, а плать­
ем, которое одевалось на нательную рубашку. В- Н. Белицер отме­
тила в нем наличие городских влияний.
В коллекции ГМЭ есть летняя удмуртская одежда, несколько
отличающаяся от типов, описанных В. Н. Белицер. Это прямоспин12

г

1 2

В.

Н.

м

э

к о л л

593

9

ф

Б е л и ц е р . Народная одежда удмуртов, стр. 47—49.
133

ная холщовая одежда с одним
основным полотнищем и пер­
пендикулярно пришитыми к
нему прямыми рукавами, без
разреза у плеча, очень прибли­
жающаяся по покрою к мор­
довской руце (см. рис. 62).
У марийцев летней верхней
одеждой был «шовыр», « ш о быр». Т. А. Крюкова описала
три типа шобыра у
мари.
1) Наиболее старый—прямая
распашная одежда из белого
холста, туникообразного пок­
роя, длиной до колен. Она не
имеет воротника, соединяется
на груди завязками, грудь, про­
дольные швы и рукава покры­
ты богатой вышивкой. Рука­
ва — прямые, длинные, с лас­
товицами. Этот тип одежды,
употребляемой и мужчинами и
женщинами, очень близок к
чувашским мужским свадеб­
ным кафтанам XVIII в. (см.
Рис. 63. Марийский кафтан начала XIX в.
рис. 59). 2) Второй тип шо­
(Тоншаевский район Горьковской области).
быра — со швами на плечах,
По книге
Т. А.
Крюковой
«Марийская
выкроен в талию, с неотрезной
вышивка». Фото Т. А. Крюковой.
спиной и боковыми клиньями.
На спине, у начала клиньев,
вышивались розетки или пришивались снизки бисера и ракушек-ужовок . 3) Третий тип шобыра бытовал у горных мари. Он не
отличался от «шобора» чуваш-вирьял, т. е. был сшит в .талию,
с отрезной спинкой кафтаном, с борами, запахом передней полы,
застегивающейся на крючки на левую сторону, и низкой обшивкой
по шее (см. чертеж № 18, стр. 135). Д о тридцатых годов XX в. чувашки-вирьялки, как и горные мари, носили шобры из белого, домашнего
холста. За последние двадцать лет материал изменился: шобры
стали шить из покупной материи черного цвета. Осенняя одежда ма13

13 Стремление подчеркнуть и украсить место начала расходящихся вниз от
талии клиньев встречалось и на мордовской верхней одежде, сшитой в талию, и на
одежде южных славян, у которых на спине верхней одежды, около начала клиньев,
размещены наиболее богатые украшения.
134

Типы марийской верхней одежды (по J. А. Крюковой),

чертеж № 18.

рийцев из домашнего сукна шилась: 1) у луговых мари обычно из
белого или серого сукна, с прямой спиной и двумя клиньями от та­
лии; 2) у горных мари — из темного домашнего сукна с отрезной
спинкой и борами по талии, как и у чуваш-вирьял.
Таким образом, наиболее старым слоем в верхней одежде, как
летней, так и зимней, у мари, удмуртов, мордвы и чуваш можно
считать прямоспинную одежду туникообразного покроя с прямыми
длинными рукавами, с ластовкой и воротником в виде маленькой
стойки или совсем без воротника. Позднее появляется покрой в талию,
но еще без отрезной спинки, и, наконец, в одежде делают отрезную
спинку с борами по талии, т. е. мы можем констатировать тот же
процесс, что и в восточнославянской верхней одежде.
135

Другого типа и, видимо, иного происхождения верхняя одежда
казанских татар и башкир. Она отличается значительным количест­
вом вариантов и разнообразием форм. Характерно широкое распро­
странение безрукавок — «камзолов» татар, «камзулов»
башкир
Шились они всегда из покупной материи (от нанки и китайки до
шелка и бархата), плотно облегая талию и расширяясь в подоле
Длина, как и материал, была очень разнообразна. Проф. Н. И. Во­
робьев отмечает, что у казанских татарок в старину встречались
камзолы с рукавами . Примерно такая же, судя по описанию, одеж­
да у башкир носила название «бишмет» и употреблялась как женщи­
нами, так и мужчинами. Бишмет у башкир был шире распространен,
чем безрукавный камзул . Бишмет носили и казанские татарки, но в
описании проф. Н. И. Воробьева неясно их различие. Из прямоспинных одежд с рукавами у татар бытовал «жилэн», а у башкир «сэкмэн»— чекмень, у женщин из белого, а у мужчин из темного домо­
тканого сукна. Сэкмэн не имел застежек и просто запахивался на
левую сторону; мужчины подпоясывали его широким поясом, а
женщины никогда не подпоясывали. Наиболее богато украшенной
верхней одеждой башкирок был длинный, сшитый в талию с боль­
шим количеством украшений на спине, около пояса, кафтан —«елэн».
То, что одежды татар и башкир шились из покупных, привозных,
русских или среднеазиатских тканей, указывает, что они — более
позднего происхождения и не сохранили архаических черт, свойст­
венных примитивным общественным формам. Следует отметить, что
при изучении марийской, чувашской, мордовской одежды мы имеем
дело с одеждой, хранившейся в крестьянской среде,— классовая вер­
хушка у этих народов не сохраняла национальных особенностей:
она или русифицировалась или отатаривалась; у башкир и татар
развитие национальных форм одежды шло не только в крестьянской
среде, но формировалась и сохранялась она и в богатых феодальноторговых группах этих народов, что несомненно накладывало свою
печать не только на материал, но и на покрой.
Вероятно, не без влияния татарско башкирских элементов проис­
ходили изменения и в одежде удмуртов: 2-й тип шортдэрема, сшитый
в талию и без рукавов, и сшитый в талию с отрезной спинкой и
широкими к подолу полами кафтан южных удмурток. В. Н. Белицер
связывает его с распространенным у русского населения зипуном,
но эта связь, на наш взгляд, относится скорее к названию, чем к по­
крою одежды, так как у русских «зипуном» называется обычно одеж­
да без отрезной спинки.
14

15

И Н. И. В о р о б ь е в . Казанские татары, стр. 246—249.
•5 С. И. Р у д е н к о . Башкиры, стр. 176—177.
136

Интересен кафтан у удмуртов, живущих в Марийской республике.
Он имеет рукава много длиннее кистей рук, с прорезями у плечей.
Носили его в накидку или вдевая руки в эти прорези. Устойчивое
бытование этой одежды с длинными ложными рукавами зафиксиро­
вано исследователями начиная с XVIII по XX вв. Аналогию к ней
различные исследователи находили и в Польше, и у народов Кавка­
за, но как и по каким причинам она получила устойчивое (на двести
лет) бытование у удмуртов, остается неясным.
Также неясно происхождение и выпадающей из общего стиля
чувашской одежды обрядовой одежды свахи у чуваш, бытовавшей в
Чебоксарском уезде в XIX в. Она вышла из употребления и сохрани­
лась лишь в коллекциях ГМЭ в Ленинграде, в Чувашском краеведче­
ском музее в Чебоксарах и в Государственном музее Татарской АССР
в Казани. Одежда эта, носящая название «пус. тёрлё шупар» или
«каптал», состоит из двух частей: верхняя представляет собой дохо­
дящую до талии распашную кофту из яркого ситца, с прямыми рука­
вами, собранными у кисти рюшем, квадратными ластовицами и от­
ложным воротником. К этой кофте пришита собранная борами
нижняя часть из черной покупной ткани, отороченной по подолу
цветной полосой. Все вместе составляет распашной кафтан. Наиболее
характерно у него украшение спины, с определенной, устойчивой для
всех экземпляров, аппликацией из шнуров, полос материи и мишуры.
Этот сделанный аппликацией орнамент собственно и носит название
«пус. тёр», т. е. «главный узор», по которому называется одежда «пус
тёрле шупар». В коллекциях она обозначена, как «старинная одежда
свахи». То, что это ритуальная одежда, как будто говорит за ее стари­
ну. Но употребление аппликации, а не вышивки, которая обычна для
старинной чувашской одежды, и покупная пестрая материя застав­
ляют сомневаться в глубокой древности этой одежды. Видимо, это
шупар нового типа, т. е. кафтан с отрезной талией и сборками,
верхняя часть которого делается из яркой покупной ткани, а нижняя
остается из черной. Что означает узор на спине, одинаковый во всех
сохранившихся экземплярах, каково ритуальное значение этой одеж­
ды — остается неясным. Она локализована в нескольких деревнях
Ядринского и Чебоксарского уездов, и в других местах ЧАССР памяти
о ней не сохранилось. В противоположность двухсотлетней устойчиво­
сти удмуртского кафтана с откидными рукавами, эта одежда бытова­
ла, видимо, очень недолго. Верхняя одежда часто отражает случайно
занесенные элементы, так как шьется обычно захожими мастерами и
быстрее подвергается переменам, чем нательная одежда и головные
уборы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЖЕНСКИЕ И ДЕВИЧЬИ ГОЛОВНЫЕ УБОРЫ
Покрой одежды, как показано в 1-й части настоящей работы, соз­
дается в результате производственной деятельности и географических
условий, окружающих человека. Орнаментировка, расцветка, вышив­
ка одежды, как мы подробнее увидим ниже, отражают идеологию об­
щественной группы, их создавшей, они вызываются не производствен­
ными, а надстроечными моментами. Еще сильнее этот надстроечный,
идеологический момент выявляется при изучении головных уборов.
Высокий, тяжелый и твердый женский головной убор, вроде покрыто­
го монетами кожаного «хушпу» чуваш или удмуртского «айшона», не
мог создаться ни из каких рациональных или производственных сооб­
ражений. Трудно объяснить их и бессмысленной модой. Убор этот вы­
рос как символ определенной идеологии: это знак, указывающий на
социальное положение и роль его носительницы. Так как вся идеоло­
гия родового и феодального общества пронизана системой различных
верований и попыток воздействия при их помощи на окружающий
мир, эти стремления должны были найти свое отражение и в создании
головного убора: он служит оберегом носительницы. Прежде чем
перейти к описанию конкретных головных уборов народов Поволжья,
нам необходимо объяснить значение волос и головного убора, как
оберега, у всех народов Восточной Европы.

1

МАГИЯ ВОЛОС
Вера в магию вызывает потребность создать оберег, охраняющий
важнейшую часть тела — голову. При дальнейшем развитии общества
значение и понимание оберега может видоизменяться или стираться,
но закрепленный в вещь оберег создает образ, вызывающий цепь
ассоциаций, служит символом.
Всякий одетый человеком на себя и затушеванный оберег-символ
зависит от роли носителя в обществе, от требований, которые к этому
носителю предъявляются. Головной убор женщины должен уяснить
место и указывать социальную роль, занимаемую ею в обществе.
Л . Я. Штернберг в краткой статье о головном уборе писал , что в
основе его лежит чисто утилитарное значение—скрепить волосы.
Но сам же он приводил такое количество фактов, говорящих о рели­
гиозном и магическом значении головного убора и прически, что его
рационалистическое объяснение, из «естественной потребности», само
собой отходит на задний план. Посмотрим значение женского голов­
ного убора у восточных славян.
Д . К. Зеленин дал рационалистическое объяснение происхождению
головных уборов восточных славян — девичьей повязки и женской
«кибалки». «Вряд ли можно сомневаться в том, — писал он, — что кибалка развилась из перевязки, которою обвязывались некогда волосы
вокруг головы. У великорусских рабочих, особенно шерстобитов, и до
наших дней сохраняется обычай обвязывать веревкой или ленточкой
волосы на голове, «чтоб зря не трепались» при движениях корпуса» .
Но им же приводится в начале работы характерное отличие де­
вичьих головных уборов от женских, состоящее в том, что женские
головные уборы всегда и непременно стремятся закрыть волосы жен­
щины, в то время как девичьи оставляют их открытыми. Вряд ли это
1

2

Л
Я. Ш т е р н б е р г . Убор головной. «Энциклопедический словарь Брокга­
уза и Ефрона», т. 67.
Д . К. З е л е н и н . Женские головные уборы восточных (русских) славян.
«SIavia», вып. 3, Прага, 1926/27, стр. 327.
1

2

139

отличие можно объяснить потребностью скрепить волосы. Социаль­
ное, а не практическое значение головного убора резче всего сказы­
вается на ритуальном значении его в свадебной обрядности. Обряд
перемены убора и прически — один из центральных моментов
свадьбы.
В литературе отмечен существовавший в русской свадьбе, особенно
в северном ее варианте, специальный обряд расплетания девичьей
косы и прощания с «девьей красотой», т. е. девичьей прической и свя­
занным с ней девичьим головным убором.
«Гуляй, Сашенька, пока волюшка своя,
Не покрыта голова,
Покроется голова.
Минуется вся гульба»,—
3

поют девушки в Чебоксарском уезде» ,— писал В. К. Магницкий.
Церковное венчание, на которое был перенесен центр тяжести
брачной обрядности русских после христианизации, раскололо обряд
перемены прически и головного убора на две части, стушевав его
центральное значение. Первая часть — расплетание косы, плач над
ней невесты и снятие девичьего головного убора — стала происходить
накануне или за несколько дней до венчания, часто сочетаясь с обря­
довым хождением невесты в баню. Вторая часть—устройство бабьей
прически и бабьего головного убора — перенеслась к моменту возвра­
щения от венца. Иногда это делалось тут же в церковной сторожке,
иногда по приезде в дом мужа. Но там, где нет церковного элемента,
стирающего более старую обрядность, обряд перемены прически и
головного убора не разделен и играет центральную роль. Так у кер­
жаков, старообрядцев Пермской губ. Чердынского уезда, у которых
нет церковного венчания, по описанию Чеснокова, «весь церемониал
брака заключается в обрядах и главным образом в расплетении косы,
после которого девица уже считается мужнею женой» . У кержаков
девушке расплетают косу, и она причитывает в это время о своей
«русой косыньке», «девичьей красоте»; потом начинается свадебный
стол, за которым поют ей песню:
4

Нынче мою русу косыньку
Учесали да угладили,
Что две свашеньки княжие,
Что Ивана то Васильевича,
Белу кийку понакинули,
Белу кийку то женскую,
3

В. К. М а г н и ц к и й . Нравы и обычаи в Чебоксарском уезде. Этнографи­
ческий сборник. Казань. 1888, стр. 82.
« Ч е с н о к о в . Свадебные обряды и песни кержаков. « Ж и в а я Старина», 1911,
№ 1, стр. 58.
140

Мужней женой меня назвали,
Что Ивана то Васильевича,
Верной слугой меня назвали,
Что Василия то Антоновича ( с в е к р а ) .
5

Перемена прически, «бела кийка» — женский головной убор —
ясно символизирует новое положение, в которое вступает девушка,
подневольное положение в чужой семье.
Вступление в брак в патриархальном обществе — это закрепоще­
ние женщины чужим родом, где она занимает подчиненное положе­
ние. Свадебные обряды отражают символику зависимости, подчинен­
ности воле мужа. Естественно, что именно эту зависимость должен
отражать центральный момент обряда — перемена головного убо­
ра, — он оформляется, как плач по девичьей воле.
Девичья прическа и головной убор в песнях, кроме эпитета «девья
красота», имеют еще употребляющийся как синоним эпитет «вольная
воля». Девушка, расставаясь с головным убором и обрядово ища ему
место, в Олонецкой губ. причитает:
Положу я дорогу волю
Выше плеча да на головушку,
Пусть-ка волюшка по-старому
Дорога моя по-прежнемуб.

Обряд оплакивания косы — это плач по теряемой девичьей неза­
висимости:
Уж как час к часу минуется.
Скоро воля коротается,
Я со волюшкой расстануся,
С подневолюшкой спознаюся?.

На Пинеге, когда на посиделках подруга расплетает невесте косу,
невеста держится за нее обеими руками, не давая расплести, и при­
читает:
Не гора ли рассыпается,
Трубчата коса да расплетается,
Дивий век да коротается.
Дивья жира лебединая,
Дивье прозвище дахорошо,
Женская жира да не дородна,
Женское званье да нехорошо.

И дальше:
_________

Уж мои русы природны да волосыньки,
Уж ничего они да не боялися,

6

Ч е с н о к о в . Свадебные обряды и песни кержаков, стр. 8 1 .
П. В. Ш е й н. Великорус в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказ­
ках, легендах и т. п., т. 1, вып. 2, СПб., 1900, № 1643, стр 491.
Там же, стр 492.
8

7

141

Ничего они да не страшилися,
Уж теперь им будет да натерпеться,
Уж теперь им будет да настрашиться .
8

Архангельская песня, приводимая у Шейна, дает яркий образ ж е н ­
ского головного убора, как символа подневольного состояния замуж­
ней женщины: «девья красота уходит», «бабья красота», то есть ее
головной убор,
Сидит за пецьным столбом,
Она сидит все и топорщица,
Растит крылья ястребиные,
Растит когти совиные,
Налететь хоцет, напорхнути,
На мою, на буйну голову,
Она вцепить хоцет когти вострые
Во мои русы волосы .
9

Таким образом, у русских женский головной убор, закрывающий
волосы девушки, символически закроет и ее волю.
Д. К. Зеленин считал закрывание женщиной волос остатком по­
крывания лица , которое имело две причины: первая — суеверный
страх, так как укрывание служит оберегом от чар, и вторая — рев­
ность мужа, который хочет уберечь свою собственность.
Но если бы причиной закрывания волос был оберег от чар вообще,
го в таком обереге не меньше нуждается девушка, в особенности де­
вушка-невеста, которая больше всего подвержена чарам и нападению
злых духов. Она должна бы так же тщательно прятать волосы, как
замужняя женщина. Однако невеста не закрывала волос, и д а ж е
когда она прикрывала лицо и голову платком, волосы ее оставались
распущенными по спине .
Гипотеза о том, что закрывание волос есть остаток закрывания
лица, Д. К. Зелениным никак не доказана. Самый факт обязательного
закрывания лица женщиной Восточной Европы отнюдь не может
считаться установленным. Мы склонны думать, что если эти факты и
имели место, они относились только к женщинам высших классов
эпохи феодализма, и влияние их было очень поверхностно. Во всяком
10

11

8

Н . К о л п а к о в а. Свадебный обряд иа реке Пинеге. «Искусство Севера»,
Госуд ин-т истории искусства. Л., 1928, стр. 125.
П. В. Ш е й н . Великорус в своих песнях, № 1351, стр. 399.
Д . К. З е л е н и н . Головные уборы восточных (русских) славян, журн.
Slavia», 1926, стр. 317.
п «Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР, сб. под
ред. Л . Я. Ш т е н б е р г а, Л . , 1926. В. И. Ц и н ц и у с и К . Н. М ы л ь н и к о в а .
«Русская свадьба», стр. 105. В этом' случае следует различать, к чему относится
покров. Свадебный покров на голове — защита от сглаза. Волосы им прикрыты по­
стольку, поскольку закрыта голова. Они распущены, как еще второй оберег от
сглазу.
9

1 0

142

случае, ими не представляется возможным объяснить устойчивое за­
крывание волос всеми женщинами.
Для этого может быть выдвинуто другое, более правдоподобное
объяснение: мы видели уже, что головной убор рассматривается пес­
ней, как символ подчиненного положения женщины и вхождения ее
в новую семью, в чужой род. В причете Вологодской губернии чрез­
вычайно четко говорится:
Тяжело расстаться с родом, племенем,
А еще того тяжелее
Расставаться с вольной волею.
Со девичьей своей красотой...
От венца от золоченого
На чужую дальнюю сторону
Увезли меня подневольную... .
12

Так как главное отличие женского убора — закрытые волосы,
следует предположить, что они-то и являются символом подчиненно­
го положения. Многочисленные материалы подтверждают это: замуж­
няя женщина, по воззрениям русских, ни в коем случае и никому не
должна показываться без головного убора. Если она выйдет «просто­
волосой» в сени, ее может домовой схватить за косы и утащить на­
верх . «Засветить волосом», то есть выставить его наружу или пойти
с открытой головой,— большой позор и грех . Открытые волосы
женщины приносят несчастье и вред. Украинцы верили даже, что
если замужняя женщина выйдет, не покрыв головы и не закрыв все
до единого волосы, она навлечет неурожай, градобитие, падеж скота .
Чуваши считали, что замужняя женщина, выйдя без головного поло­
тенца, навлекает несчастье. В прежнее время чувашки д а ж е скотину
рано утром выгоняли в головном уборе хушпу' .
«Опростоволосить» женщину, лишить ее головного убора, значило
опозорить ее брак, и из-за этого оскорбления на Руси были судебные
дела.
В работе по головным уборам восточных славян Д. К. Зелениным
приведено большое количество фактов, подтверждающих обязатель­
ность для замужней женщины прикрыть волосы головным убором.
Девушки Восточной Европы не только носили волосы открытыми,
13

14

16

6

12 П. В. Ш е й н . Великорус в своих песнях, № 1398, стр. 415.
Д . К . З е л е н и н . Женские головные уборы восточных (русских) славян.
Ж у р н . «Slavia», 1926, стр. 315.
Т а м же.
В . В. И в а н о в . Ж и з н ь и творчество крестьян Харьковской губернии
«Очерки по этнографии края». Харьков, 1898, т. 1.
Полевые записи автора Быв. Хормалинская волость Батыревского уезда,
1927.
1 3

1 4

1 5

1 6

148

но и гордились ими: «Девичья коса — всему городу краса»,— говорит
русская пословица.
Карельская девушка считала, что в волосах заключается ее
«lembi», то есть слава: эта слава не в обыкновенном смысле слова, но
все ее обаяние, чары над молодыми людьми и магическая сила , то,
чем девушка больше всего должна дорожить. Слава пропадет, если
девушка будет небрежно обращаться с волосами.
В соответствии с этим в карельской свадьбе есть моменты, ярко
связанные с волосами: 1) во время смотрин невеста стоит за занаве­
ской. У занавески стоит повивальная бабка невесты и ее подруги,
которые требуют выкупа за нее от «патвашки» (тысяцкого) и жени­
ха. Им дают денег, занавеску открывают и все входят. Невесту держат
за косу ее крестная мать и сестра и требуют денег на выкуп косы 2) При обряде расплетения косы и чесания головы невесты патвашка
в селе Каменное Озеро три раза собирал с гребенки волосы невесты
и клал их к себе в карман; в селе же Бабьей Губе он три раза дергал
невесту за волосы, говоря: «Держи ум в голове и будь послушной
своему мужу» . В карельской свадьбе точка зрения на волосы, как
на магическую силу, выражена чрезвычайно ясно: в волосах заклю­
чается lembi девушки, поэтому-то во время свадьбы представитель
жениха прячет волосы, а вместе с ними и кусочки этой силы, себе
в карман или же дерет за волосы, требуя, чтобы она была послушной,
т. е. не употребляла свою магическую силу во зло тому новому роду,
в который она входит.
Тем самым становится ясен смысл спрятанных замужней женщи­
ной волос: их прятали с целью обезопасить и предохранить род мужа
от ее магической силы, принадлежащей чужому роду и могущей при­
нести вред.
Именно этим объясняется, что домовой, представитель и храни­
тель рода, хватает ее за волосы, если она выйдет в сени с непокрытой
головой. Поэтому может она причинить страшное несчастье, если
«засветит волосами».
Открыть волосы — страшный грех, потому что это — освобождение
магической силы, бунт против чужого рода и брачных уз, к нему при­
вязавших. Открыть волосы — значит нарушить брак. Во время «бабье­
го праздника» у ижор, который нам удалось наблюдать и описать ,
женщины обязательно снимали головные уборы и сидели простоволо17

18

19

20

1 7

Н. Л е с к о в . Поездка в Карелу. « Ж и в а я Старина», 1895, вып. Ill—IV,
стр. 296.
Г. X. Б о г д а н о в . Свадьба Ухтинской Карелии. «Карельский сборник Ака­
демии наук СССР», Л., 1929, стр. 44.
1 Там же, стр. 48.
Н. И. Г а г е н-Т о р н. Бабьи праздники у ижор Ораниенбаумского района.
«Этнография», 1930, № 2.
1 8

9

2 0

144

еыми. Это был один из характерных для бабьего праздника моментов,
связанный с несколько оргическим характером, вытекающим из куль­
та плодородия, который носил «бабий праздник» — несомненно, день
разрушения брачных уз, отдаленный пережиток матриархата. Снятие
головного убора, раскрепощая женщину, восстанавливая ее магиче­
скую силу, освобождает ее от рода мужа.
Магическая сила человека очень часто осмысляется как сила пло­
дородия. Д л я земледельческого этапа общественного развития есте­
ственно связывать ее с земледельческими обрядами.
В старой работе Б. Л . Богаевсксго магическое отношение к воло­
сам объясняется именно связью с земледельческими обрядами и
с культом растительности . Из общей концепции земледельческого
мировоззрения, в котором элементы культа плодородия наблюдается
по отношению к волосам на приводимом им, главным образом, грече­
ском материале, Б. Л. Богаевский считал аналогию человека с хлеб­
ным полем характерной для аграрных культов. Брак и половая жизнь
человека сопоставляется с посевом хлебных злаков и ростом расти­
тельности, что отражается в целом ряде свадебных моментов. Но если
тело человека — поле, растительность этого тела связывается с расти­
тельностью поля. Поэтому жертва локона волос, который юноша в
Аттике бросал речному богу, это то самое, с точки зрения Б. Л. Богаевского, что принесение в жертву початков и молодых побегов. Упо­
минание о волосах на свадьбе — это часть культа растительности.
Самую форму заплетания волос в косы Б. Л. Богаевский считал ими­
тацией хлебного колоса: «Со вниманием наблюдая за хлебными поля­
ми и находясь с ними в тесных отношениях,— писал он, — человек
рано задумал сопоставить свои волосы с хлебным полем... А затейли­
вая и красивая работа природы, заплетавшая незримыми путями
косы колосьев, также рано подала мысль человеку и свои волосы
заплести в форме колосьев» .
Представления о связи волос с растительностью, действительно,
очень распространены. В Смоленской губернии женщины, чтобы вы­
звать урожай, садились в поле и, срывая друг у друга платки и дергая
друг друга за волосы, желали, чтобы урожай был лучше . В Воло­
годской губернии женщины тоже срывали друг с друга платки и, дер­
гая друг друга за волосы, желали, чтобы лен рос длиннее .
В приведенном нами обряде оплакивания «девьей красоты» «девья
21

22

23

24

2 1

Б. Л . Б о г а е в с к и й . Колосья волос. «Известия Отделения русского языка
и словесности Академии наук», 1912.
Б. Л . Б о г а е в с к и й . Колосья волос, стр. 110.
В. Д о б р о в о л ь с к и й
Егорьев день в Смоленской губернии. «Живая
Старина», 1908, вып. I, стр. 152.
Материалы корреспондентов Тенишевского этнографического бюро, храня­
щиеся в библиотеке ГМЭ в Ленинграде.
2 2

2 3

2 4

10. Н. И. Гаген-Торн.

145

красота» иногда фигурирует в виде украшенной и «убанченной» лен­
тами елочки (Новгородская г у б . ) или изображается в виде искусст­
венных волос — косы изо льна, которую вывешивают на веревке около
дома невесты (Кадниковский уезд); ее невеста приносит на послед­
нюю беседу и сжигает, прощаясь с подругами и причитая:
25

Подружки вы мои милые,
Ушла моя волюшка в о л ь н а я ^ .

В данном случае (Вышневолоцкий и Валдайский уезды Новгород­
ской губ.) кудель, лен явно замещают волосы. Что эта замена не слу­
чайна й вызвана не только подменой настоящих волос искусственны­
ми, благодаря сходству кудели с волосами, указывает замена «девьей
красоты» не только куделью, но и украшенной елочкой или березкой,
что наблюдалось в свадебных обрядах: в быв. Костромском уезде «на
сговорках» выносили «девью красоту» в виде «убанченной елочки»,
с зажженными свечами, ее ставили на стол подруги невесты с соот­
ветствующими обрядовыми песнями. Поезжане жениха, т. е. его родня,
за нее одаривали девушек деньгами и тушили свечки на елочке В данном случае воспоминание о «девьей красе», как о девичьем
головном уборе и волосах, уже совершенно утеряно, елочка восприни­
мается, по утверждению собирателя, как символ девичества, девствен­
ности. Обряд перемены прически, который, как мы это уже видели,
разделен обрядом венчания на две части, делится здесь еще раз:
после вынесения елочки на сговорках, уже в самый день свадьбы, про
исходит расплетение косы невесты свахою жениха. Чтобы затруднить
это расплетение, в волосы втыкают иголки, завязывают их узлами,
смазывают сахаром. Невеста сидит рядом с сестрой или другой моло­
дой родственницей; сваха выкупает у последней место рядом с неве­
стой и принимается распутывать ее волосы, заплетая их в одну косу .
Наконец, после венца молодую «крутят», т. е. одевают ей «бабий
шлык» в церковной сторожке. Священнику дают при этом особый
«крутильный» пирог . Таким образом, обряд перемены головного
убора разбит здесь на три части, с выделением елочки в особый акт,
связь которого с волосами становится понятной при сравнительном
анализе, вместе с употреблением на свадьбе растительности, как ча­
сти, входящей в обряд перемены прически.
Связью волос с культом растительности могут быть объяснены
27

28

29

25 «Материалы по свадьбе и семейно-родовому строю народов СССР». Сб. под
ред. Л . Я - Ш т е р н б е р г а, В . Ц и н ц и у с
и К- М ы л ь н и к о в а .
Русская
свадьба, стр. 53.
26 Т а м ж е , стр. 53.
27 Н. В и н о г р а д о в . Народная свадьба в Костромском уезде. «Труды Кост­
ромского об-ва изучения местного края», стр. 87.
28 Там же, стр. 112.
29 Там же, стр. 121.
146

многие и не свадебные обряды, где волосам придается магическое
значение. Так, например, в древнем аграрном обряде опахивания по­
лей и селений, которое совершают ночью девушки с распущенными
волосами в случае засухи, падежа скота или эпидемии, магическая
сила волос может быть связана с растительностью.
Очень частым является при этом требование, чтобы обряд совер­
шали именно девушки, что понятно, так как девушки принадлежат к
тому же роду, и их магическая сила будет, несомненно, благодатнее,
чем сила женщины-чужеродки. Связью с растительностью можно
объяснить длинные распущенные волосы русалок или то, что ведьмы
отправляются с распущенными волосами на Лысую Гору или на сбо­
рище Вальпургиевой ночи. Колдуньи, чтобы сделать залом во ржи,
также обязательно должны были раздеться догола и распустить свои
волосы (Лужский уезд, Ленинградской обл. Записи автора в 1918 г.).
Связью волос с растительностью может быть объяснен и чрезвычайно
распространенный фольклорный сюжет, когда герой (обычно девуш­
ка), спасаясь от преследования, вынимает из своих волос гребенку,
бросает ее назад, и из нее вырастает частый лес. Мы склонны думать,
что здесь имеет место не магия по аналогии — зубьев гребня с лесом
и деревьями, но связь гребня с волосами, представляющими собой
лес человеческой головы. Гребень тут магический предмет не сам по
себе, а благодаря связи с волосами, которые он замещает и от кото­
рых получает силу.
Однако не во всех поверьях, связанных с волосами, можно уловить
зависимость от культа растительности и объяснить их магическое
значение этим культом. Например, никаких мыслей о растительности
нет в суеверном убеждении, что сон помнится до тех пор, пока не по­
шевельнешь свои волосы (корреспондент Сарапульского уезда Вят­
ской губ., Тенишевские этнографические материалы ГМЭ в Ленин­
граде).
Вряд ли можно увязать с культом растительности и ту помощь,
которую, по поверию, оказывают женщине волосы при трудных родах
При родах женщине почти всюду снимают головной убор и распу­
скают волосы. Казалось бы, этот обычай может быть объяснен так
же, как обычай развязывания узлов, открывания двери и ворот, зам­
ков и т. д., стремлением развязать узлы и открыть отверстия, чтобы,
по аналогии, открыть выход ребенку. Но с волосами здесь связана ве­
ра в другое значение: если роды затягиваются, женщине вкладывают
в рот волосы (Орловская губерния) . Точно так же для выхода после­
да ее заставляют глотать свои волосы (Вятская губ., Сарапульский
уезд). В действительности, это глотание волос оказывает свое благо30

30 Корреспонденция Этнографического бюро Тенишева.
Государственного этнографического музея в Ленинграде.
10'

Рукописи

библиотеки

147

творное действие тем, что вызывает рвотные движения, но восприни­
мается как использование силы самой женщины, заключенной в воло­
сах. Подтверждается это тем, что в Орловской губ. (Карачевский
уезд) пуповину ребеька перевязывают обязательно прядью волос с
правого виска матери, чтобы он был к ней привязан. Если же у ребен­
ка «зацветет» рот, мать должна протереть его своими волосами (Сарапульский уезд Вятской губ.).
Волосы обладают охранительной силой не только для живых, но
и для покойников, для духов.
Так в Белоруссии, по сведениям, сообщенным покойным этногра­
фом Б. Г. Крыжановским, был обычай, чтобы женщина ткала себе са­
ван с основой из собственных волос. Такая сорочка хранилась в
Минском музее.
Примеры, доказывающие признание особой силы волос, можно
увеличить до отдельной работы, но в данной работе ограничимся
лишь незначительным их количеством, отсылая к своей прежней
статье, где эти материалы были приведены подробнее .
Существует ли особое отношение только к женским волосам? Не
меньшее количество фактов можно привести о важном значении муж­
ских волос. Так по волосам, остриженным во время крещения, у рус­
ских гадают о судьбе ребенка без различия пола: если закатанные в
воск и брошенные в купель волосы утонут — младенец умрет, если они
всплывут — он будет жить (Костромская, Нижегородская губер­
н и и ) . Чрезвычайно распространен особый обряд при первой стрижке
волос у ребенка: в русских деревнях эта обрядность существовала до
начала XX в., и многочисленные корреспонденты Тенишевского этно­
графического бюро сообщают о ней из разных губерний. Назывался
этот обряд «застрижки» и заключался в том, что, когда ребенку испол­
нится год, а иногда два, крестный отец или мать, в зависимости от
пола ребенка, в первый раз подстригают ему волосы, надевают при
этом новую рубашку или платье и опоясывают пояском. После этого
читают молитвы, а иногда и служа! специальный молебен. В старину
это празднество справлялось еще торжественнее и называлось
«постриг». Лаврентьевская летопись приводит ряд постригов сыно­
вей великих князей. Так в 1192 г. «быша постриги у великого князя
Всеволода, сына Георгиева, внука Володемеря Мономаха, сыну его
Георгиеви, в граде Суждали, тот же дни и на конь его всади; и бысть
радость велика в граде Суждали» .
31

32

33

31 Н. И. Г а г е н - Т о р н . Магическое значение
дебных обрядах Восточной Европы, «Этнография»,
32 Д . К. З е л е н и н . Обрядовое празднество
ских. «Живая Старина», 1911, вып. 2, стр. 235.
Д . К З е л е н и н . Обрядовое празднество
ских, стр. 235.
3 3

148

волос и головных уборов в сва1933, № 5—6.
совершеннолетия девицы j рус­
совершеннолетия девицы у рус­

Важное социальное и магическое значение, которое придают
прическе большинство народов, отмечено Л. Я. Штернбергом, причем
он устанавливает, что обычай обривать себе голову или носить длин­
ные волосы в одном и том же племени разделяется обычно пополам:
там, где женщины носят бритую голову, мужчины устраивают себе
сложную прическу (у некоторых негритянских племен, например),
и наоборот .
Таким образом, прическа являлась часто одним из половых отли­
чий в человеческом обществе. Этот факт ясен на прическе сибирских
шаманов: меняя пол, чукотские шаманы меняют также свою прическу,
на женскую .
В коллекциях Музея антропологии и этнографии Академии наук
СССР имеется несколько экземпляров шаманских поясов и культо­
вых головных уборов из человеческих волос . Сделанные из волос
головные уборы служат не только шаману, но и всем молодым людям
племени Чама-Кокон во время исполнения ритуального танца уро­
жая и плодородия. К сожалению, из описи нельзя установить,
кому принадлежат данные волосы.
Пояса из человеческих волос наблюдаются на примитивных эта­
пах общественного развития и употребляются в качестве одежды,
например, у некоторых австралийских племен. Быть может, и пояс­
ные украшения из шерсти, черной и красной, которые употребляются
у ряда народов Поволжья, следует объяснить употреблением шерсти
как оберега, заменяющего волосы.
Восходя к глубокой древности, магическое отношение к волосам
и прическе находит свое отражение и в развитых религиях — магоме­
танстве и христианстве.
Материалы о почитании волос и признании их магической силы
у самых различных народов очень велики. Нам важно было привес­
ти здесь незначительную часть, далеко уйдя от материала, непосред­
ственно относящегося к Поволжью, чтобы пояснить значение, которое
придают волосам. Если для более ранних общественных этапов это
отношение формулируется как признание за ним жизненной силы, то
для классового общественного строя оно переосмысливается, как со­
циальный признак господствующих классов. Бритье головы является
при этом социальным выражением рабского, подневольного состояния:
например, не только в Риме рабам брили голову или часть головы, но
и на Руси крепостной девке в знак позора брили голову.
34

35

36

3 4

Л . Я- Ш т е р н б е р г . Убор головной. «Энциклопедический словарь Брокга­
уза и Ефрона», т. 67, стр. 410.
В. Г. Б о г о р а з К психологии шаманства. М., 1910.
Коллекции Музея антропологии и этнографии Академии наук СССР по Се­
верному Чако, опись № 1977.
3 5

3 6

149

Возвращаясь к волосам и прическе в свадебных обрядах Восточ­
ной Европы, мы можем заметить в этом отношении различные на­
слоения. С одной стороны, женщина должна прятать волосы потому,
что, входя в чужой род, она может повредить ему своей магической
силой. Этот захвативший ее в брачные узы род порабощает силу ее
плодородия, как свою собственность. С другой стороны, в более
позднем осмыслении, женщина должна прятать волосы потому, что
это символизирует ее подневольное положение: в более отдаленную
эпоху она должна была д а ж е не только прятать волосы, а срезать
или брить их, выходя замуж, как мы читаем в старинных описаниях
обычаев води и ижор, приводимых Н. Ф. Прытковой . Православное
духовенство в Новгороде XV—XVI вв. вело борьбу с обычаем бритья
головы замужней женщины, как с еретической языческой стариной .
Так при описании старинной свадьбы води Цетреус говорит, что
жених обрядово должен был срезать косу девушки Мать, передавая
ему волосы дочери, говорила при этом: «Возьми косу вместе с голо­
вою, будь ее господином, а она будет твоею рабою». Передача косы
есть символ передачи власти над человеком. Обычай срезания волос
существовал и у русских. Древность этого обычая, как и момент
возникновения его, кажется, становятся достаточно ясны и поясняют
значение обычая закрывать волосы замужней женщины. Головной
убор женщины есть прежде всего символ ее брачного состояния, при
начале господства патриархального рода — ее подчиненного положе­
ния. Снять головной убор публично — значит нарушить брак. У чунаш акт развода, по словам И. Г. Георги, заключался в следующем:
«Если муж женой недоволен, то он разрывает ей покрывало и тем
уничтожает навеки супружеский между ними союз» .
П. С. Паллас приводит обряд развода у чуваш несколько иначе:
собираются старики, мужа и жену связывают спинами друг к другу
сурпаном жены, спросив их еще раз, точно ли они желают развестись,
разрезают сурпан, супруги расходятся в ра шые стороны . Женский
головной убор сохранил в сознании свое обрядовое значение, как
часть одежды, указывающая на социальное положение носителя.
В силу своего ритуального значения, женские головные уборы гораз­
до устойчивее девичьих, храня до последнего времени всю сложность
свою и многообразие.
37

38

39

40

3 7

Н. Ф. П р ы т к о в а. Одежда води и ижор. «Западнофинский сборник. Тру­
ды КИПС Академии наук СССР», 16, 1930, стр. 324—327.
Н. И. К о с т о м а р о в . Очерк домашней жизни и нравов великорусского
народа в XVI—XVII вв. Цит. по Д . К . З е л е н и н у . Женские головные уборы.
39 И. Г. Г е о р г и . Описание всех обитающих в Российском государстве на­
родов, ч. 1, СПб., 1799, стр. 41.
П. С. П а л л а с. Путешествие по разным провинциям Российского государ­
ства, ч. I, СПб., t773.
3 8

4 0

ISO

II

ДЕВИЧЬИ ГОЛОВНЫЕ УБОРЫ
Наиболее распространенный в последнее время в Поволжье го­
ловной убор девушек, в течение XIX в. постепенно вытеснивший ста­
ринные уборы, это покупной платок. Он носился различными спосо­
бами: 1) оставляя открытой макушку волос, платок повязывали
в виде повязки вокруг головы, 2) покрывали голову треугольно
сложенным платком, завязывали концы его на затылке, 3) по­
крывали голову, повязывая концы сложенного треугольником платка
под подбородком.
Венцы-повязки Платок, повязанный вокруг головы, как повязка,
оставляющая открытыми волосы на макушке, тесно
связана с более древними девичьими повязками — венцами, суще­
ствовавшими у многих народов Восточной Европы. Они встречались
я описаны Д . К. Зелениным, в качестве девичьего головного убора,
почти у всех восточных славян . О повязках, называвшихся «ленты»,
у русских девушек района верховьев Десны и Оки писала Н. И. Ле­
бедева. Это твердые венцы из картона, обшитые материей, украшен­
ные позументом, которые девушки одевали вокруг лба, завязывая
сзади и оставляя открытой макушку головы . У южнорусского насе­
ления и русской мещеры быв. Моршанского уезда Тамбовской губ.
во время свадьбы, по нашим наблюдениям в 1925 г., девушки одева­
ли высокий твердый венец из луба, обшитый материей, украшенный
лентами и бисером. Назывался он «ленка».
У соседней мордвы-мокши девушки одевали, не только на свадь­
бы, но в любой праздничный день, головной платок из парчи, свер­
тывая его в несколько раз и вставляя внутрь полосу бересты или
картона. Платок венцом поднимался над головой и завязывался
1

2

1

Д . К. З е л е н и н . Женские головные уборы восточных (русских) славян.