Для тебя я восстану из пепла (СИ) [Екатерина Александровна Дибривская] (fb2) читать онлайн

Для тебя я восстану из пепла

Пролог

– Ты знала! – рычит он. Не спрашивает. – С самого начала знала, кто я такой! Зачем притворялась, будто ничего не помнишь? Снова затеяла играть в свои игры, Лада?!

Его строгий взгляд метает молнии, мягкие и нежные губы сейчас сжаты в тонкую, презрительную нить. Ненависть, озлобленность, исходящие от мужчины, вызывают у меня на душе шторм, целую бурю эмоций, подобную быстрым шумным водам Катуни у подножия скал.

– Я просто пыталась тебе помочь, Глеб, – шепчу с сожалением. – Я же вижу, как ты страдаешь, как тяжело тебе пережить то, что произошло…

– Не смей! – грубо перебивает мужчина. – Никогда не смей даже думать на эту тему! Ты ни черта не знаешь обо мне. Ты, твоя поганая семейка – это вы виноваты в том, что случилось! Мне никогда не пришлось бы тащить этот груз из вины и сожалений, если бы я не встретил тебя, маленькую испорченную эгоистку, которая решила погулять на стороне перед свадьбой!

Я задыхаюсь. Перед глазами всё плывёт. Сердце устремляется вниз. Кажется, перестаёт биться вовсе. Во рту пересыхает. Закладывает уши, словно я снова падаю в бездну.

– Да как ты смеешь?! – кричу нечеловеческим голосом, бросаясь на Глеба, мужчину, которого люблю с восемнадцати лет. Который бросил меня после первой и единственной ночи, хотя обещал, что всё только начинается. – Ты бросил меня! Уехал, даже не попрощавшись, ничего мне не объяснив… Ты женился, Глеб. Пока я хотела сдохнуть от боли твоего предательства, ты просто строил своё счастье с другой…

Хочу отвесить ему звонкую пощёчину, но он перехватывает мою руку, и, сжимая её почти до боли, резко притягивает к себе.

– Что же с нами случилось, Мармеладка? – с горечью выдыхает Глеб в мою макушку, и я захожусь в рыданиях, услышав милое прозвище из прошлого.

Того прошлого, где я была так счастлива, где верила, что он, этот мужчина, будет со мной навсегда.

Того прошлого, которому не оставили ни единого шанса стать настоящим, если бы судьба снова не толкнула меня в его, Глеба Давыдова, объятия.

1. Лада

Бесконечное звёздное небо. Угадываются тёмные вершины гор. Холодный воздух пахнет травами, тонкие цветочные нотки растворяются в густом тумане. Горячие губы жалят, дурманят, вызывают запретные, порочные желания. Крепкие ладони скользят под тонкий хлопковый сарафан, обхватывают ягодицы, несильно сжимают, отчего низ живота сводит судорогой…

– Что желаете: рис с курицей или пюре с котлетой?

Сон обрывается внезапно. Нехотя открываю глаза и натыкаюсь на взгляд своего мужа.

– Чего ты хочешь на обед?

“Развестись”, – вертится на языке, но я поворачиваюсь к стюардессе и переспрашиваю:

– Какие варианты?

– На выбор: рис с курицей или пюре с котлетой, салат “Оливье”, шоколадный маффин, чай или кофе.

– Давайте рис с курицей, – решаю я. – Спасибо.

Стоит ей выставить перед нами порции и отойти, как Лёша говорит:

– Приятного аппетита. – И, не сдержавшись, поддевает: – А могли бы сейчас обедать в любимом ресторане, но тебе же приспичило полететь в отпуск на Алтай!

Идея поехать хоть куда-нибудь – всё равно куда – пришла в голову моей матери. Как идеальное средство, чтобы вдохнуть новую жизнь в мои ухудшающиеся из года в год отношения с мужем. Наш брак трещал по швам, и я знала, что нет никакого средства, чтобы его склеить. Мы просто никогда не любили друг друга и вынужденно притворялись идеальной парой десять лет. Поэтому все вокруг, включая маму, считали, что мы живём душа в душу. Поэтому, когда я подняла тему развода, мама настояла, чтобы я предприняла ещё одну попытку наладить отношения с мужем. Поэтому мы летим в самолёте через полстраны.

Алтай же я выбрала неслучайно. Понадеялась, что возвращение в эти места всколыхнёт ускользающие от меня за давностью лет воспоминания, которые я свято хранила, ценила и берегла, несмотря на всю пережитую боль. Когда-то помнила так ясно, словно только вчера было, а теперь детали начали путаться, картинки – терять чёткость, я стала забывать целые фрагменты разговоров. И испугалась, что вскоре не останется ничего, что я так и не смогу понять, почему всё это тогда произошло.

Вяло поковыряв вилкой в еде, отставляю контейнеры, толком ничего не поев, и прикрываю глаза в надежде снова вернуться в то же место. Но остаток полёта проходит в темноте и пустоте.

Трансфер до базы отдыха. Всю дорогу я смотрю в темноту, пытаясь разглядеть очертания гор, но вижу лишь своё отражение. Покрасневшие глаза, тусклые и печальные, слишком бледная кожа лица. Уголки губ опущены вниз. Я уже и не помню, когда искренне улыбалась в последний раз…

– Там хотя бы есть удобства? – вклинивается в мои мысли Лёша. – Или придётся ходить в общий туалет с дыркой в полу?

– Я забронировала домик класса “Люкс”, – отвечаю, даже не поворачиваясь к мужу. – Там есть всё, что только можно пожелать, в том числе вай-фай, мини-бар и джакузи на террасе с видом на горы и Катунь. Это престижный горнолыжный курорт, а не село в Тьмутаракани, Лёш, в этих местах сейчас вся Москва отдыхает. Это новый тренд, потому что Сочи им уже порядком надоел.

– Ну раз вся Москва!.. – цинично цедит он, и начавшийся было разговор исчерпывает себя, едва начавшись.

“Нужно просто развестись, – приходит в голову. – Плевать на отцовскую фирму, если Лёша действительно сможет её отсудить. Матери хватит с лихвой денег на счетах до конца жизни, а я придумаю что-нибудь. Я больше так просто не могу!..”

Но вслух говорю:

– Мы уже почти приехали. На ужин пойдём в ресторан или закажем прямо в домик?

– В домик, – отвечает он, и я удивляюсь.

В последний год Алексей пропадал на работе 24/7, практически не появлялся дома, возникая в моей жизни только по случаю официальных мероприятий или воскресных обедов с моей матерью. Мама считала, что так он переживал стресс после моего последнего выкидыша. Я же думала, что причина кроется в другом. И оказалась права.

Две недели назад я застала их в кабинете. Секретарша отлучилась на обед – я видела её, проезжая мимо офиса. Решила заскочить к Лёше, раз всё равно выехала в город, беспрепятственно вошла в здание – все сотрудники знали, кому принадлежит фирма по бумагам, тихо открыла дверь в кабинет генерального директора и увидела, как муж трахает какую-то девку прямо на отцовском столе. Тихо прикрыла дверь и уехала.

Я не почувствовала ничего: ни ревности, ни злости, ни жалости к себе. Только удовлетворение, что догадка себя оправдала.

***

Ужинать мы сели по раздельности. Я – прямо на веранде, усыпанной золотым свечением гирлянды, игнорируя сырой влажный ветер, непроглядную темноту осеннего вечера, собственные стучащие друг об друга зубы.

Лёша раскупорил бутылку коньяка, устроился прямо перед телевизором в гостиной на первом этаже. Когда я отправилась спать, он ещё пил, даже не притронувшись к еде.

Идея совместной поездки всё настойчивее казалась мне провальной. С неясным предчувствием я легла спать. Проснулась с рассветом. В пустой постели было холодно, и я отправилась в душ, чтобы отогреться.

Стоя под горячими струями воды, более мягкой, чем в нашем доме в ближайшем Подмосковье, я принимаю окончательное решение. Сегодня я поговорю с мужем о разводе.

Лёша обнаруживается в гостиной, спящим на диване во вчерашней одежде. Несколько минут я смотрю на него, раздумывая, стоит ли укрыть его пледом или и так перебьётся, но просто проскальзываю мимо, в спальню, одеваюсь и выхожу на улицу.

С час гуляю по территории, поглядывая на великолепный, завораживающий вид гор в осеннем убранстве. Яркие жёлтые и красные мазки поднимают настроение, привносят в мою жизнь немного уюта, ощущения спокойствия, гармонии, счастья. Природа действует как бальзам на мою израненную душу.

На завтрак я отправляюсь в ресторан. С удовольствием съедаю порцию блинов со свежими ягодами и шоколадным сиропом, выпиваю чашку травяного чая. Беру порцию омлета с беконом на вынос для Алексея. Возвращаюсь нехотя, длинной дорогой вокруг всей территории.

– Я принесла тебе завтрак, – оповещаю проснувшегося Лёшу. Смотрю на нетронутую тарелку с ужином, но никак не комментирую.

– Что там?

– Омлет с беконом. Заварить тебе чай или сделать кофе?

– Кофе. Спасибо. – на автомате отвечает он. – Я в душ, минут через пятнадцать подашь.

– Я хочу пойти на прогулку по горной тропе, – ставлю его перед фактом. – Пока ясно и нет туч.

– Позавтракаю, и пойдём, – отвечает муж, вызывая у меня удивление.

Но я ничего не говорю. Тем лучше. В спокойной и прекрасной обстановке, в тишине осеннего леса, где нет ни единой души, я уверена, нам удастся поговорить без переливания из пустого в порожнее. Обсудим варианты, подберём компромиссное решение, которое устроит нас обоих.

“Неужели, – думается мне. – Он сам не устал так жить?”

За десять лет три безуспешные попытки родить ребёнка. Бесконечная вереница врачей. Анализы. Исследования. Диагнозы. Зачем ему мучиться дальше, если я прекрасно понимаю, что причина во мне?

Мы даже не живём фактически вместе. Уже давно, едва я выписалась из клиники после чистки замершей беременности, он съехал в московскую квартиру, а я осталась в огромном доме одна. Жила в одной комнате, изредка посещая кухню, почти не готовила, лишь разогревала блюда из заказанного плана питания, которые мне доставляли раз в три дня. Меня устраивало затворничество, меня угнетали вынужденные поездки с мужем на разные корпоративные мероприятия, меня бесили традиционные обеды с матерью. Первые пару месяцев после больницы мне удавалось отказываться от встреч по причине слабости, плохого самочувствия, душевных переживаний, а потом пришлось снова выйти в свет. Но был и неоспоримый плюс: Лёша больше не интересовался мною физически. Очевидно, окончательно разочаровался из-за моей неспособности выносить ему наследника и нашёл для этого кого-то более подходящего.

Через пятнадцать минут я выставляю на столик подогретый омлет и чашку чёрного кофе без сахара. Лёша выходит из душа в одном лишь полотенце, и я едва сдерживаюсь, чтобы не попросить его одеться.

“Потерпи ещё немного, Лада”, – призываю себя.

Я не стану ждать до завтра или до конца отпуска. Всё должно решиться сегодня.

***

– Так куда именно ты хочешь пойти? – спрашивает муж, когда мы выходим из домика на залитую солнцем поляну, полностью экипированные для прогулки.

Я регулирую лямки рюкзака и указываю направление.

– Вон там, чуть левее, видишь плато? Оттуда открывается просто невероятный вид.

– Ты собралась карабкаться на скалу? – скептически спрашивает Лёша.

Я закатываю глаза и терпеливо отвечаю:

– Туда ведёт хорошая туристическая тропа. Я следила за постами в соцсетях всю неделю, чтобы убедиться, что ничего не размоет до нашего приезда. Всё в порядке, местный гид сказал, что это популярный пешеходный маршрут, поэтому там безопасно.

– А реку эту ты вплавь будешь преодолевать?

– Зачем вплавь? – удивляюсь я. – Через три километра навесной мост, доедем до него на такси, перейдём на ту сторону и начнём восхождение. Там идти-то всего-ничего, около восьми километров протяжённость тропы до смотровой площадки. Туда-обратно займёт часов шесть, если придерживаться нормального темпа.

– Н-да, – цокает Алексей. Я уже хочу предложить ему остаться, ей-богу, проще пойти одной, чем слушать его нытьё всю дорогу! Но он первым направляется к стоянке такси.

Найти желающего отвезти нас к мосту труда не составляет. Мы берём у водителя две визитки, чтобы вызвать его, как будем снова у моста. Всю непродолжительную поездку добродушно улыбающийся Саня – так представляется таксист – травит байки, которые Лёша слушает со скучающим видом, а я пропускаю мимо ушей.

– Будьте аккуратнее, – предупреждает Санёк на прощание. – Гроза надвигается. Если тучи начнут сгущаться, не идите до конца, сразу разворачивайтесь.

Я внимательно изучаю небо, на котором сейчас нет ни облачка, и выдавливаю улыбку:

– Спасибо, мы вам обязательно позвоним.

– Спасибо за совет, дружище! – хмыкает муж, но простоватый парень не замечает иронии. А стоит таксисту отъехать, как Лёша припечатывает вслед: – Тупой деревенщина.

Ничего не говоря, прохожу мимо и уверенно ступаю на покачивающийся мост. Внизу, в щелях между толстыми досками, прямо под моими ногами бурлит горная река. Вода какого-то нереального бирюзового цвета шумным течением врезается в камни, в скалистые берега, извивается, меняет направление, чтобы воссоединиться снова, когда препятствия миновали.

Я держусь за стальные тросы обеими руками и делаю шаг за шагом. Чем ближе я к середине моста, тем больше его качает и шатает. От тяжёлых шагов Алексея деревянное покрытие под ногами часто подпрыгивает в такт. Мне даже кажется, что он делает это специально – чтобы позлить или ребячества ради, я не знаю, но мне становится тревожно. Впрочем, тревога постепенно спадает, стоит ступить на твёрдую поверхность противоположного берега реки.

Мы уходим по вытоптанной тропе всё глубже в лес. Здесь ещё влажно после тумана, но на дорожке нет грязи, ноги не проскальзывают по земле. Среди вечнозелёных сосен яркими красками взрываются жёлтые листья берёз и клёнов. Разогревающийся от солнечных лучей воздух пахнет хвоей, сухой травой, горной свежестью. Я судорожно вздыхаю его на полную грудь и медленно выпускаю.

Где-то через час тропинка резко вихляет вверх. Лёша берёт меня за руку и идёт первым. Моя рука в его ладони ощущается странно. Я уже отвыкла от тесных телесных контактов с кем-либо.

Муж затаскивает меня на первую горку и отпускает мою руку. Мы идём дальше. Иногда перебрасываемся незначительными фразами, вроде: “Смотри, какой вид” или “Интересное растение”, немного обсуждаем эту тему и снова надолго замолкаем. Лицо супруга постепенно разглаживается, и вскоре Лёша даже начинает насвистывать бодрый мотивчик.

Чем выше мы поднимаемся, тем больше сгущаются облака, а тропинка – сужается. Твёрдая земля под ногами всё чаще перемежается скользкими камнями. Наступать на них не особо приятно – ноги так и норовят разъехаться в разные стороны.

Температура понижается, а до облаков, кажется, можно дотянуться руками. Я смотрю под ноги, чтобы не запнуться, изредка бросая взгляд по сторонам. Тропа проходит в каких-то полуметрах над резким обрывом и убегает всё ближе к краю.

Здесь проходит самый опасный участок пешего маршрута – между выдающейся вбок скалой и обрывом, о чём свидетельствует предупреждающая табличка. Несмотря на то, что тропа достаточно широкая, чтобы пройти нормально, я всё равно начинаю двигаться более медленно и плавно, практически семеня бочком.

Лёша оборачивается взглянуть на меня.

– Лада, ты как? Нормально?

– Да, всё хорошо.

– Давай руку, трусишка! – усмехается он. – От страха-то, поди, коленки трясутся?

– Есть немного, – сдержанно улыбаюсь ему.

Обхватываю протянутую руку, и Лёша проводит меня по этому участку. А за поворотом поджидает неприятный сюрприз. Видимо, произошёл какой-то сход горных пород – тропа прерывается из-за груды камней, палок и прочего мусора. Зато начинаются подвесные мостки, чтобы обогнуть препятствие.

– Хочешь пойти вперёд? – спрашивает муж, пока я изучаю хлипкую на первый взгляд конструкцию. – Могу пойти первым…

– Давай.

Лёша уверенно ступает на мост, немного отходит и говорит мне:

– Иди следом, почти не качает даже.

Я до побеления сжимаю руки вокруг натянутых тросов и медленно продвигаюсь по мосту.

На противоположной стороне – тоже на горе – практически сразу начинается второй мост, возвращающий обратно на тропу, уже за обвалом.

– Можем немного передохнуть? – спрашиваю у Лёши.

– Конечно, – пожимает он плечами.

Я скидываю со спины рюкзак, достаю из него термос с чаем и наливаю себе и мужу.

Плюхаюсь на пожухшую траву, опираясь спиной о шершавую кору дерева.

Некоторое время пьём чай в тихшине, нарушаемой лишь редким пением птиц да тихим шорохом опадающей листвы.

Алексей заканчивает первым. Протягивает обратно стакан и спрашивает:

– Зачем мы сюда приехали на самом деле, Лада?

– Мне нужно было сменить обстановку, – отвечаю ему, набираясь храбрости, чтобы высказаться до конца. – Устала… Так смертельно устала, Лёш…

– От чего ты устала? От сидения дома? – с усмешкой спрашивает он. – Так найди себе хобби – абсолютно любое, в средствах мы не стеснены. Когда делом занят, уставать, знаешь, как-то особо некогда!

– Я не физически устала, Лёша. – протягиваю в ответ. – От жизни такой устала. Устала изображать счастливую жену, когда мы даже не живём вместе. Ну неужели тебе самому не надоело тащить меня за собой? У тебя же есть кто-то, Лёш… Я знаю, я видела вас в офисе…

Мой голос опускается до шёпота.

– В этом всё дело? – хохочет муж. – Ну да, я тебе изменяю, Лада. Только не говори, что тебе не всё равно! – Мне всё равно, но я молчу. Должна вопить, должна топать ногами, требуя развода, но молчу. – А может, я поэтому и изменяю, не думала? Ты же спать со мной не хочешь. Подчиняешься, уступаешь, но ни разу за все эти грёбанные десять лет ты этого не хотела по настоящему! Вот уж повезло, так повезло! Я думал, ты настоящий алмаз – возьми да ограни! Девственность до свадьбы берегла, чистая, светлая, непорочная… Думал, научу тебя всему, чего душа только пожелает. А ты никакой не алмаз, Лада. Стекляшка обыкновенная. Пустышка! Сухая, пресная, неинтересная… Фригидная девственница! Даже мужу дать нормально не в состоянии. Но это даже половина беды, Ладка. Хуже другое.

Я слушаю молча. Не возражаю, не плачу – Боже упаси! Он абсолютно прав.

Моё счастье было слишком непродолжительным и разлетелось с громким звоном, словно хрустальная ваза. И после этого я даже отдалённо не испытывала ничего подобного в реальности. Лишь в своих снах.

– Хуже то, – продолжает Лёша, – что ты даже ребёнка мне родить не в состоянии. Ты совершенно бесполезное приложение к фирме своего покойного отца. Кукла, красивая и неживая, которая годится, разве что, в качестве “плюс один” для выхода в свет. Больше ты ни на что не годишься, Лада!

– Так давай разведёмся, – спокойно предлагаю ему. – Ты сможешь быть с той, с которой тебе приятно и интересно проводить время, с кем тебе нравится спать, кто родит тебе детей…

– Это исключено, и тебе это известно не хуже меня! – кричит муж. – Никакого развода не будет. Никогда!

Я кусаю губу. Внутри разливается разочарование, но я предпринимаю ещё одну попытку:

– Лёш, мы можем оформить как-то документально, мы обязательно найдём выход. Мне ничего не нужно, ты же прекрасно это знаешь.

– Лада, тупая ты кукла, – со злостью цедит он. – Мы не можем ничего оформить документально! Не можем, прими это как данность и скажи спасибо своему папочке, он хорошо позаботился о твоём благополучии!

Виски начинает ломить от накатывающей волнами головной боли.

– Пусть так. Я могу продолжать числиться по бумагам владелицей компании, но заправлять всем всё так же будешь ты. Мне ничего не нужно, маме назначишь приличное содержание, собственную прибыль сможешь тратить по своему усмотрению… Ничего не изменится, просто мы больше не будем вынуждены играть в счастливую семью.

– Ага. Всё будет так же, – издевательски протягивает Алексей. – Конечно, Лада. Ничего не изменится. Ровно до того момента, пока тебя не окучит какой-нибудь деятельный и ушлый мужик и не турнёт меня из компании, которой я отдал десять лет своей жизни, продвинул хорошенько вперёд, вывел на новый уровень, увеличил штат сотрудников почти в десять раз и в тысячи – обороты!.. Это моя компания, Лада. А ты – моя жена. Я подписался под всё это на таких условиях и не собираюсь ничего менять.

– Неужели тебя не интересует ничего, кроме денег? А как же счастье, Лёш? Как же обычное человеческое счастье?! – вопрошаю я, больше не в силах сдерживать слёз.

Я больше так не могу. Не могу! Меня душит такая жизнь. Господи, ну зачем папа это сделал? Зачем оформил чёртовы бумаги таким образом, что я не имею права передавать их никому, даже своему мужу?! Что за странный способ сохранить своё наследие и полностью разрушить мою жизнь?!

– А я и счастлив, Ладушка. Просто невероятно счастлив! Да я же чёртов везунчик! Едва окончил экономическую школу Кембриджа, встал во главе перспективной компании, женился на такой красавице, которая досталась только мне… – его слова звучат с насмешкой. – Я раньше думал, что ещё нужно, Лад? Мы были так молоды, самое время влюбляться, предаваться страсти… Да ты же ни одного шанса мне не дала. Так что да, Лада. Я тебе изменяю. Со страстной девушкой, которой нравится секс. Я тебе больше скажу: она беременна. Она родит моего ребёнка. А воспитывать его будешь ты, радость моя, раз сама мне родить не в состоянии!

Я морщусь:

– Ты чудовище, Лёш. Самое настоящее чудовище. А о ней, любовнице своей, ты подумал? Думаешь, ей не хочется выйти замуж за отца своего ребёнка, жить с ним вместе, воспитывать вместе этого ребёнка?..

– Она получит щедрые откупные. Это просто секс, Лада. И просто аналог услуги суррогатного материнства. Я ничего не собираюсь менять в своей жизни. Не собираюсь рисковать успешной предпринимательской карьерой ради бабы, с которой сплю и которая от меня залетела. Ты хотела ребёнка? Ты его получишь. Не столь важно, откуда взялся младенец, он будет моим… и твоим.

Я поднимаюсь. Собираю термос. Начинаю монотонно складывать в рюкзак выложенные вещи.

– Я не хочу и не буду воспитывать чужого ребёнка. И быть твоей женой я тоже больше не хочу!..

– Нет, Лада. – холодно говорит муж. – Ты будешь. Будешь моей женой. Будешь воспитывать моего ребёнка. Как ты помнишь, у тебя нет другого выхода. Всё, что ты сейчас имеешь, сделал я. Это я пахал как проклятый, чтобы развить дело твоего отца. И уступать его никому другому я не собираюсь!

– Выбор есть всегда, – отвечаю ему с отчаянием. – Должен быть. Иначе зачем вообще жить? Я сама найду юристов, чтобы обеспечить тебя всеми необходимыми гарантиями, что на твоё заслуженное место на фирме никто никогда не сможет претендовать, но дальше так продолжаться не может. Я просто не могу и дальше продолжать быть твоей женой. Женой вообще… Я устала, Лёша. Не хочу больше играть на публику. Да я жить не хочу, как ты не понимаешь? Мне невыносимо так существовать!

В глазах мужа появляется мрачная решимость, когда он начинает наступать на меня.

– Невыносимо? Не мил я тебе? Ни капельки чувств за десять лет отыскать в себе не смогла? – Он подходит ближе. Я отступаю назад. – А ты пыталась? Или сразу решила не оставлять мне никаких шансов? Да ты же просто эгоистичная избалованная стерва!

Неожиданно он со злостью толкает меня в грудь. Почва как-то внезапно уходит из-под ног, и я лечу, задевая мысками трекингов торчащие на небольшом склоне камни, пытаюсь снова нащупать опору, но разверзнувшаяся пустота за моей спиной слишком хочет меня поглотить.

Немного удивлённо смотрю в перепуганное лицо мужа. Понимает ли он, что убил меня? Желал ли этого или сделал непреднамеренно? Получит ли теперь вожделенный доступ к акциям, как единственный законный наследник первой очереди?

Уши закладывает. Сердце сжимается от страха. Адреналин насыщает кровь. На короткое мгновение я испытываю настоящее счастье и улыбаюсь Лёше. А потом он отступает назад и его образ скрывается за краем скалы.

Полёт кажется бесконечным. Я закрываю глаза, вспоминая любимые руки и губы, пытаясь воссоздать в памяти знакомое до каждой чёрточки лицо…

Тело врезается в ветки деревьев. Что-то хрустит, ломается – возможно, это мои кости, потому что боль, которая вспыхивает везде разом, невозможно описать словами, – а от жёсткого соприкосновения с землёй мир и вовсе перестаёт существовать, и в этой темноте наконец больше нет абсолютно ничего.

Тусклый свет совсем не похож на свет в конце туннеля. Он подобен нарастающей вспышке, ослепляющей, вызывающей нестерпимую головную боль. И там, за этим светом, я различаю образ, явившийся ко мне из прошлого.

Это рай или ад?

Господи, какая, к чёрту, разница, если здесь меня встречает Глеб!

Я хочу улыбнуться. Хочу протянуть руку, чтобы коснуться его лица, испещрённого морщинами. Хочу узнать, какая на ощупь его густая борода. Но свет исчезает, забирая у меня и придуманный образ мужчины из прошлого.

2. Глеб

Когда в сырой взвеси, осевшей в ущелье, начинает явственно накрапывать дождь, я вздыхаю и зову своего пса:

– Бимка, домой! Где дом?

Он навостряет уши, но устремляется вперёд, всё дальше отдаляясь от меня, уходя всё дальше от дома.

Я осматриваю расположение низких туч и хмурюсь. Сейчас вольёт! Размоет все тропы, дороги. Как бы беды не случилось! Тяжёлые будут ближайшие пару дней.

Бимка, он же вельш-корги пемброк с заковыристым именем из родословной – Бартоломью Бимо Алтай Принц Кузбасский – изредка оборачивается на меня с фирменной улыбкой и словно подмигивает одним глазом, мол, давай, пап, догоняй. Его должны были поить воображаемым чаем из кукольных чашечек на светских приёмах и балах среди других игрушек; он должен был задорно бегать по детским площадкам, должен был догонять по дорожкам парка удаляющиеся велосипеды или катиться, высунув от удовольствия язык, в забавном шлеме в корзинке одного из них… Он должен был принимать участие в выставках, а не месить грязь где-то в горах Алтая. Но пёс принимает жизнь такой, какая она есть, какая доступна. Ему нравится просто бежать по лесу, вот и тянет меня всё дальше и дальше, невзирая на погоду. В отличие от меня, он не может представить, какой была бы его жизнь, если бы не стечение обстоятельств.

Ещё некоторое время я уступаю, следую за псом. Но когда дождь усиливается, я добавляю в голос стали и кричу:

– Бимо, а ну возвращайся назад!

Этот негодник со скулежом бросается в противоположную от меня сторону – дальше по едва различимой тропе, и я ускоряюсь, чтобы догнать пса и взять на поводок. Однако перед развилкой он плюхается на зад, наклоняет голову набок, пасть растягивается в улыбку, и Бимка высовывает язык.

– Ах, ты, негодник! – щёлкаю ему по носу пальцем. – Непослушный мальчик! Сказано: домой, значит, домой.

Раскрываю карабин, но только собираюсь пристегнуть поводок к ошейнику, как Бим улепётывает в сторону кустов. И снова плюхается на зад.

– Думаешь, я играть с тобой буду? Нет, Бимо, скоро будет ливень. Нам нужно возвращаться. Дома покидаю тебе мяч. – обещаю ему. Пес пятится назад, просяще поскуливая. Я качаю головой и говорю: – Ну уж нет! И шагу больше не ступлю. И вообще, я разворачиваюсь и ухожу один. Хочешь, оставайся тут один.

Усмехаясь себе под нос, разворачиваюсь и правда делаю несколько шагов от Бима, но всё же оглядываюсь. А его уже и след простыл. Чертыхнувшись, снова бросаюсь за ним, на этот раз точно намереваясь без лишних церемоний схватить его за ошейник и пристегнуть чёртов поводок.

Догоняю нашкодившего пса, хватаю за ошейник, заставив замереть на месте, но он словно в одно место ужаленный начинает извиваться и лаять на меня. Я опускаюсь на корточки.

– Эй, дружище, ты чего? – спрашиваю, почёсывая между ушами. – Бимка, ну куда ты меня тянешь? – Пёс скулит, пытаясь вырваться, и я тяжело вздыхаю: – Ну ладно, будет по-твоему. В первый и последний раз!

Он нетерпеливо вертится, пока я пристёгиваю поводок.

– Давай, Бимо, беги, куда хотел! – разрешаю ему, и он срывается с места.

Ведёт меня к подножию скал, где проходят туристические тропы. Ну, если шашлык учуял, я ему устрою сладкую жизнь!

Ещё издали вижу что-то жёлтое, и это не очередное дерево. Я притормаживаю, подтягивая пса к себе, едва различаю в этом пятне куртку. Ветронепроницаемую, влагозащитную куртку ярко-жёлтого цвета, одетую на лежащем навзничь теле.

– Сидеть, Бимо! – велю я. Тон мгновенно говорит ему, что шутки шутить мы закончили.

Я привязываю поводок к стволу тоненького деревца и сразу же бросаюсь к месту происшествия. Месту падения, как оказывается при ближайшем рассмотрении.

Женщина. Летела спиной. Я прослеживаю вероятное место срыва, амплитуду падения, отмечаю переломанные ветви деревьев, изучаю неглубокий ручей, в котором она лежит. Подхожу ближе. Ноги утопают в мягкой кашице грязи примерно по щиколотку. Хороший расклад.

Склоняюсь над телом. Осторожно убираю с лица тёмные волосы, и сердце пропускает удар.

Лада.

***

“Позывные дождя в полутёмной беседке.

Осень тянется в запертой клетке

Долго, долго до самой весны.

Ты узнаешь её из тысячи

Её образ на сердце высечен.”

(примечание автора: слова песни группы Корни “Ты узнаешь её”, автор текста (слов): Жагун П.)

Я узнаю её из тысячи… Из миллионов узнаю. Из всех восьми миллиардов на Земле узнаю! Даже ослепнув, даже перестав существовать…

Невозможно не узнать, если именно её образ первым пробуждается в сознании по утрам, если её имя шумит в голове, если в памяти возникает её голос. Если я помню её запах, цвет глаз, каждый изгиб тела; какая приятная на ощупь её кожа… Хотя не должен, это чудовищно неправильно, но против правды не попрёшь. И это последняя ситуация, в которой я мог бы лгать самому себе.

Я узнал бы её и через сотни лет, а она даже почти совсем не изменилась с тех пор. Передо мной Лада. Сомнений нет.

Оставляя все галдящие назойливо в голове вопросы на потом, заставляя умолкнуть все сомнения, я достаю из кармана небольшой фонарик, раздвигаю пальцами веки… Есть контакт!

Тянусь трясущейся рукой до её шеи, пытаюсь нащупать пульс. Задерживаю дыхание, начиная отсчитывать секунды. Через семь секунд удаётся прощупать первый слабый отклик. Облегчение проходит сквозь всё тело, и я засекаю минуту, считая удары её сердца. 43 удара в минуту. Критическое значение. Начнёт опускаться ниже, придётся реанимировать, что в экстренных условиях практически нереально из-за невозможности оценить степень повреждений, включая внутренние.

– База, это Давыдов, как слышно? Приём, – говорю, зажимая кнопку на рации.

– Это база. – отвечают мне через мгновение. – Давыдов, что у тебя? Приём.

– Четвёртая зона, участок 17. Женщина, на вид 25-30 лет, сорвалась с прогулочной тропы в районе обвала. Пульс слабый, 43 удара, реакция зрачков прямая, внешние и внутренние повреждения оценить невозможно, открытых ран и переломов, на первый взгляд, нет. Нужна экстренная эвакуация и транспортировка в больницу. Приём.

– Отправляю бригаду. Расчётное время прибытия 17 минут. Хорошая работа, Давыдов.

– Хорошая будет, если она выживет, – вырывается у меня.

Марина вздыхает:

– Ты нашёл её. Ты нашёл её живой, а это уже хорошая работа. В горах это большое везение, сам знаешь, Глеб. Ты её ангел-хранитель.

– Конец связи, – глухо говорю оператору и отпускаю кнопку. Бимо деликатно тявкает, но я отмахиваюсь от него: – Не сейчас, место. Ты молодчина, Бимка, скоро пойдём, а пока мне нужно поработать.

Страшно представить, что было бы, если бы собакен не тащил бы меня вперёд, если бы я развернул его раньше… Вероятно, назавтра спасать уже было бы некого, и этот расклад вызывает в моём сознании настоящий хаос.

Снова замеряю пульс: 45 ударов. Изучаю руки, ноги, аккуратно прощупывая пальцами прямо через одежду. Кажется, что никаких переломов нет, нет типичной припухлости, отёчности. Возможно, удалось отделаться ушибами и ссадинами. Кожа лица сероватая, что с огромной вероятностью может говорить о внутреннем кровотечении, но органы повреждены не критически, в этом я уверен. Я не хочу допускать обратного. Запустив пальцы в волосы, максимально осторожно веду по голове. В районе затылка пальцы становятся влажными и липкими. Я тяну руку на себя и изучаю. Кровь. Это может быть всё, что угодно: от ушибленной раны мягких тканей головы до открытого перелома затылочной части черепа. Памятуя, что реакция зрачков в норме, я надеюсь, что мозг не сильно пострадал даже в случае перелома.

Густые кроны деревьев, ещё не сбросивших золотую листву, значительно смягчили приземление. Как и вязкая жижа под ногами. У неё неплохие шансы выкарабкаться, я знаю это, но накатывающая периодически паника практически лишает рассудка. Хочется поднять её из ручья, прижать к себе, привести в сознание, утешить, убедиться, что с ней всё в порядке, отогреть. Но я просто сижу рядом. Допустимый максимум, который себе могу позволить, это замерять периодически пульс и накрыть самые кончики её холодных пальцев своей ладонью.

“Лада, Лада, Лада…” – отбивает нервную дробь моё сердце. Что она здесь делает? Давно ли перестала бояться высоты, бояться гор? По какой причине сорвалась вниз? Почему именно я нашёл её? У судьбы всегда отменное чувство юмора, вот и сейчас она забавы ради устроила весь этот цирк.

Раньше думал: встречу – убью! А теперь снова готов начать молиться, лишь бы она продержалась ещё немного, лишь бы её удалось спасти.

Раньше думал, что ненавижу. Должен ненавидеть. За всё. Но сейчас готов в лепёшку расшибиться сам, если это поможет её спасти.

Снова и снова осматриваю траекторию падения и поджимаю губы. Быстро проверяю карманы. Телефона нет, вообще ничего нет. Только сложенная пополам картонная карточка. Значок такси, имя Александр, номер телефона.

Не совсем соображая, что творю, убираю визитку во внутренний карман, и в этот самый момент до меня долетают голоса моих коллег. Нескладно получилось. Карман прожигает сокрытая подсказка, но назад в карман Лады её уже не засунешь. А внутри меня зреет уверенность, что она непременно потребуется.

– Глеб, – зовёт меня Колька, шутник и балагур нашей смены. – Ну что тут у тебя?

Я отодвигаю руку подальше от пальцев Лады, ощущая из-за этого практически физический дискомфорт.

– Молодая женщина сошла с тропы, – указываю на переломанные ветки. – Смягчили падение.

– Повезло бескрылой птичке, значит, – хмыкает он, заставляя меня поморщиться.

Мужики раскладывают носилки, и мы максимально осторожно размещаем на них женское тело, фиксируя ремнями.

– Ну, отправились, мужики, – командует Колян. – С богом! Донесём нашу птичку до врачей без эксцессов, в целости и сохранности.

Я добегаю до деревца и отвязываю Бимо. Спускаю с поводка и велю не крутиться под ногами. А потом мы с мужиками вчетвером синхронно поднимаем носилки, чтобы как можно скорее передать Ладу врачам.

До ближайшего посёлка крюк примерно в одиннадцать километров. Мы вынуждены идти под проливным ледяным дождём, от которого сводит суставы пальцев, но мы движемся без лишних остановок, привычно удерживая средний темп.

– Глеб Денисыч, – обращается ко мне Ванька, самый молодой спасатель нашего отряда. – Эта птичка же ваша первая?

– Первая, первая, – отвечает вместо меня Колька. – Почти три года без происшествий протянул, рекордсмен.

Я усмехаюсь. И правда, в Алтайском поисково-спасательном отряде я оттрубил почти три года, и до сегодняшнего дня мне везло. Ни разу во время обходов я не находил сорвавшихся с высоты туристов или альпинистов, переломанных лыжников, попавших под обвалы или снежные лавины людей, заблудившихся потеряшек. Всё это я встречал, конечно же, когда мы шли по точечным вызовам или отправлялись на поиски не отметившихся на следующей точке групп. Всё это рассказывали парни по вечерам, после тяжёлой смены, когда мы собирались на ужин в столовой. Но никогда прежде мне не доводилось встречать их на своих обходах. Я знал, что однажды столкнусь с чужой бедой. Такая работа. Но никогда в жизни я не смог бы подготовиться к тому, что первое происшествие на моём участке произойдёт с Ладой.

Ещё издали виднеются сине-красные всполохи мигалки неотложной помощи. Едва мы достигаем медиков, они выкатывают каталку, и мы с парнями, совершая синхронные действия, быстро отстёгиваем и перекладываем тело молодой женщины с носилок на каталку. Ладу мгновенно завозят в карету.

– Колян, забросишь Бимку домой? – спрашиваю у приятеля. Пёс понуро семенит ко мне, и я сажусь на корточки. – Бимо, пойдёшь с парнями домой.

Он преданно утыкается в меня, и я чешу его за ухом.

– Глеб, а ты с ними, что ли, собрался? – волнуется Николай. – Ты это брось… Теперь нормально всё будет.

– Коль, да я и не сомневаюсь, – говорю ему с напускной улыбкой. – Но хочу убедиться наверняка, всё-таки моя первая. Для меня важно знать, что я не опоздал…

Голос опускается, становится хриплым. Репин сочувственно сжимает моё плечо и перехватывает ошейник Бимо.

– Ну, коли важно, – вздыхает он. – Поезжай. Держи только в курсе, Глеб.

Я запрыгиваю в скорую, когда она уже трогает с места. Фельдшер смотрит удивлённо, но вопросов не задаёт. Пристраиваюсь тихо в уголке, расстёгивая мокрую куртку, и устало смотрю, как с женского тела слой за слоем срезают дорогую одежду.

Практически вся поверхность кожи по бокам и со спины представляет из себя один сплошной лилово-фиолетовый кровоподтёк, и я морщусь.

– Переломы четырёх рёбер слева. Наблюдаются признаки раздражения брюшины, вероятно, разрыв селезёнки. Дыхание поверхностное, затруднённое. Пульс нитевидный. Ушиб или прокол левого лёгкого, полученные вследствие переломов рёбер. Кислородную маску.

Я запускаю пальцы в волосы и с силой оттягиваю. Для этого судьба привела меня к ней? Чтобы я увидел её смерть собственными глазами? Сколько раз на стену лез, подыхал от боли, сколько проклинал её – и не счесть, но ведь был не серьёзен, Боже. Ведь ты знаешь, всегда знал, что я думал на самом деле! Ведь за мысли свои я и расплатился непомерно высокой ценой! Но забирать Ладу? Сейчас, когда я только встретил её снова? Не слишком ли жестокая насмешка?..

– Сердечный ритм повышается, – переговариваются между собой врачи. – Продолжайте насыщать кислородом. Тазобедренные кости целы. Ноги в порядке. Позвоночник и шейный отдел навскидку в норме. Ушибленная рана головы. Вероятность закрытой черепно-мозговой травмы. Общее состояние пациента оценивается как тяжелое.

Провожу ладонью по лицу, смахивая выступившие крупные капли пота.

– Жить будет, док? – спрашиваю у женщины, которая тут за главную.

– Пока сложно оценивать прогнозы, – сдержанно отвечает она.

– Но шансы неплохие?

Она ничего мне не отвечает. Остаток пути до больницы я провожу с закрытыми глазами. Не могу, не хочу, отказываюсь видеть тяжелое состояние Лады. Не хочу наблюдать, как врачи монотонно обрабатывают раны и ссадины, как постоянно замеряют пульс, как вкалывают одну за другой дозы препаратов. Там, за моими закрытыми веками, я вижу Ладу, здоровую, цветущую, счастливую.

Она лежит на поляне, прямо в сочной зелёной траве, в окружении луговых цветов. Солнце отражается в её глазах. Она так близко, и я жадно ловлю губами её дыхание. Губы Лады растягиваются в соблазнительную улыбку, на щеках вспыхивает румянец…

– Мы приехали, – тихо говорит мне врач. – Вы травмированы? Вам требуется медицинская помощь?

– Нет, спасибо. Я в норме, просто хочу убедиться, что с пострадавшей всё будет в порядке.

Она пожимает плечами и скрывается из виду. На ходу застёгивая куртку, я добегаю до приёмного отделения, издали наблюдая, как Ладу спешно увозят на каталке в недра больницы.

Спрашиваю у смешливой медсестрички, имеется ли у них вендинговый аппарат, но она предлагает налить мне кофе. Я не отказываюсь. Ночь обещает быть длинной.

Примерно в три часа из дверей, за которые увезли Ладу, появляется медсестра. Я поднимаюсь.

– Здравствуйте! Я хотел узнать о состоянии пациентки, которую привезли на скорой. Она сорвалась со скалы…

– Вы её муж? – спрашивает она.

– Нет, – с досадой отвечаю ей. – Я – спасатель, обнаруживший эту женщину.

Лицо медсестры смягчается.

– Надо же, столько лет работаю в больнице, а такое впервые встречаю: чтобы спасатель дожидался окончания операции…

– И всё же? Пожалуйста, скажите, в каком она состоянии.

– Состояние тяжелое, но оперировать закончили двадцать минут назад. У девушки был разрыв селезёнки, произвели ушивание ран в надежде, что удастся сохранить орган. Ушибы почек, печени, лёгких, будут следить за динамикой. Четыре ребра сломаны, ещё в двух незначительные трещины. Небольшое смещение шейного позвонка, не критичное. Сильный ушиб головного мозга в затылочной части, разрыв мягких тканей головы – потребовалось наложить швы. Сейчас пациентка введена в состояние медикаментозной комы и находится в реанимации.

– Спасибо, – отзываюсь я.

Женщина советует:

– Поезжайте домой. Ближайшие три дня станут решающими, если никаких осложнений не будет, её выведут из комы и переведут в обычную палату. Можете оставить на посту свой номер, мы свяжемся с вами, чтобы сообщить о состоянии пациента.

Так я и поступаю. Записываю свой номер и выхожу в ночь. Редкие огни города сопровождают меня всю дорогу до автовокзала, где я сижу остаток ночи, дожидаясь первого автобуса.

С Ладой всё будет хорошо. Теперь я в этом не сомневаюсь. Страхи и паника отходят на второй план, уступая место другим важным вопросам.

***

Последующие три дня заняты рутиной. Ничего не происходит, я безвылазно сижу в посёлке, поэтому у меня выдаётся много времени для размышлений.

В частности, меня занимает следующее: как мне следует вести себя с Ладой теперь, после нашей новой встречи? Понятное дело, что о возвращении в исходную позицию и речи вестись не может, слишком много воды утекло. Но должен ли показывать ей, что до сих пор держу смертельную обиду, что по прошествии времени всё только усугубилось?.. Я не знаю. И не могу найти решение. Наверное, мне будет проще понять, как себя вести, когда Лада будет в сознании. Когда я пойму, как сама Лада теперь относится ко мне…

От нашего же разговора будет зависеть и многое другое. Например, дадут ли ход делу о покушении на её жизнь. Мой отчёт уже готов, и согласно заключениям упасть самостоятельно она не могла. Но эти знания я пока держу при себе на случай, если сама Лада не захочет поднимать шум, что кажется мне абсолютно невозможным. Но я снова и снова одёргиваю себя: я не знаю её. Никогда не знал. И что творится в её голове, что она решит делать – для меня загадка.

Меня смущает – самую малость, – что я скрываю ото всех наше знакомство, и Лада лежит в больнице безымянной. Ещё больше смущает, что близкие не торопятся её искать. Думаю, поэтому я с завидным упорством молчу и не раскрываю никому её данных. И утешаю себя тем,что стараюсь поступить правильно для её же безопасности. Потом я переложу ответственность на саму девушку. Когда она придёт в себя, сможет решить, что делать в этой ситуации, а пока… Я просто жду, когда она поправится.

Каждый день я звоню в больницу, чтобы справиться о состоянии девушки. Чтобы услышать обнадёживающие новости. Но по телефону мне говорят лишь стандартные фразы: “Состояние стабильно тяжёлое”, “Никаких изменений пока нет”.

На четвёртый день, так и не дождавшись благих вестей, я решаю поехать в больницу сам. И приезжаю как раз вовремя: Ладу выводят из искусственной комы. Я выписываю круги по коридору несколько часов, прежде чем та самая смешливая медсестра из приёмного не зовёт меня.

– Вашу пациентку перевели в обычную палату, – заговорщицки шепчет она. – Девушка ненадолго пришла в себя, но запаниковала, пришлось вкатить ей успокоительное. Она спит.

– Могу я дождаться, пока она проснётся, и навестить её? – испытывая облегчение, спрашиваю у медсестры.

– Не знаю, сколько времени пройдёт до её следующего пробуждения, – закусывает она губу, размышляя, может ли закрыть глаза на явное нарушение больничного распорядка.

– Послушайте, Анна, – бросив быстрый взгляд на бейдж, говорю ей проникновенно, понизив голос до хриплого шёпота. – У нас в поисково-спасательном отряде спасателей, обнаруживших людей на грани жизни и смерти, которых удалось доставить до медиков, благодаря чему они выжили, называют ангелами-хранителями. Эта девушка, считайте, негласно моя подопечная, а я со всей серьёзностью подхожу к выполнению своей работы. Я спасаю людей, а вовсе не собираюсь никому здесь вредить. Ну посмотрите на меня, Анечка, разве я похож на негодяя и подлеца?

Она смущённо хихикает и манит меня пальцем, в подсобке выдаёт мне халат и предлагает оставить куртку здесь же. Я не отказываюсь. Набрасываю на плечи чуть меньшего размера медицинский халат, бахилы, даже мою руки. И она провожает меня в палату Лады.

Она лежит в одноместном боксе – то ли всех после реанимации переводят сначала в одноместную палату, то ли мест больше не было, а может, и вообще по иным причинам, я не знаю. Но тихо вхожу внутрь, устраиваясь на одинокой табуретке напротив койки.

Лада очень бледная; почти прозрачная кожа светится в полутьме палаты. И это внутреннее свечение согревает мою душу. Она поправится. Она обязательно вернётся к своей прежней жизни. Или начнёт всё заново. Не это сейчас важно.

Руки, увитые трубочками капельниц, спокойно лежат вдоль тела. Я быстро придвигаюсь ближе, сжимаю её пальцы и тихо говорю:

– Ты обязательно поправишься. У тебя всё будет хорошо.

Провожу кончиками пальцев по её лицу, прекрасному и измученному одновременно. Ей больно? Страшно?.. Какие думы её одолевают? Захочет ли она видеть меня? Сделает ли вид, что мы не знакомы, что она не узнаёт меня? Как мне себя вести с этой молодой женщиной, знакомой незнакомкой?

Я переплетаю наши пальцы и начинаю просто ждать.

Накатывает усталость. Утыкаюсь головой в край матраса, и меня вырубает. А просыпаюсь от того, что меня трясут за плечи.

– Кто вы? – шипит женский голос. – Как сюда попали?

Спросонья я даже не сразу понимаю, где нахожусь, пока взгляд не упирается в мои пальцы, сжимающие тонкие, женские. Слишком личный, практически интимный жест не укрывается от глаз лечащего врача Лады, и она хмурится.

Я хочу скормить ей свою байку. Даже заранее зная, что она не купится. Но неожиданно врач отвлекается на свою пациентку, и я резко перевожу взгляд на Ладу.

Несколько мгновений после пробуждения она близка к панике, и я ободряюще сжимаю её пальцы, словно говоря: “Ничего не бойся, я с тобой”, и она удивлённо смотрит на наши переплетённые пальцы. Переводит взгляд на меня. Короткая вспышка узнавания живо мелькает в глазах. Лада слабо улыбается, облизывает пересохшие губы и еле слышно произносит:

– Это вы! Я видела вас… там… – Она хмурится. – Но где – там? Ничего не помню… Вы знаете, кто я? Где я?

От неожиданности я отпускаю её руку. Врач толкает меня в плечо, намекая, чтобы я освободил проход, и я двигаюсь в сторону вместе с табуретом.

Она быстро осматривает Ладу, которая испуганно смотрит прямо в мои глаза.

– Как вас зовут? Вы помните, откуда приехали? Имена ваших родных и близких, возможно, кого-то из друзей? – засыпает девушку вопросами врач.

Лада качает головой:

– Ничего не помню. Только его. Был свет, такая яркая вспышка. У меня сильно болела голова. Потом я увидела его, – сбивчиво говорит Лада. – Больше ничего не помню.

Врач переводит взгляд на меня, и я быстро поясняю:

– Я – спасатель, Алтайский ПСО, подразделение “Катунь”. Это я обнаружил эту девушку, сорвавшуюся с туристической тропы, проходящей по скалам.

– Вы знаете, кто я? – спрашивает Лада звонко. Её глаза полны слёз.

Я знаю, да. Знаю о ней так много и не знаю абсолютно ничего. И сейчас я не уверен, что должен говорить, кто она. Памятуя о собственных подозрениях, пусть я трижды совершаю самую большую глупость, но я не могу рассказать, кто она, пока не разберусь, какого чёрта с ней произошло.

– Я просто спасатель, – говорю им обеим. – Я выполнил свою работу и просто хотел убедиться, что с пострадавшей на моём участке будет всё хорошо.

Я поднимаюсь, не зная, куда деться от внутреннего смятения. Назойливо бьётся мысль, что Лада не помнит своего прошлого, не помнит даже собственного имени, а значит, забыла меня. И чтобы не наделать ещё больше глупостей, чтобы лишить себя возможности вернуть то прошлое, я должен, обязан убраться подальше от неё. Оставить всё, как есть. Ради собственного блага. Хотя это последнее, чего мне хочется. Видит Бог, я слаб. Я хочу быть искушённым. Но это не может закончиться ничем хорошим. А снова я этого не вынесу.

– Вижу, что с вами теперь точно всё будет хорошо, – говорю Ладе. В её глазах плещется разочарование. Прости, Мармеладка, я делаю это и для тебя тоже. – Вы обязательно поправитесь. С вами всё будет хорошо. Спасибо, док, позаботьтесь о ней как следует.

Я покидаю палату, чтобы не передумать. Заставляю делать каждый новый шаг, который даётся труднее предыдущего. Сердце глухо отбивает ритм, и если прислушаться, то наверняка смогу услышать в нём: “Ду-рак. И-ди-от.”, но я уверен, что поступаю правильно. Мне нужно держаться подальше от Лады, пока всё не вышло из-под контроля, и я решаю направить энергию в более безопасное русло.

Покинув здание больницы, я извлекаю из внутреннего кармана куртки сложенную вдвое картонную карточку и набираю номер неведомого Александра.

3. Глеб

– Здравствуйте, это вы вызывали такси? – спрашивает у меня мужчина лет тридцати пяти. Лицо открытое, круглое, добродушное. Надеюсь, что память его не подводит.

– Да, я. Здравствуйте, – говорю, садясь на переднее сиденье.

– Куда едем? – спрашивает водитель.

Я открываю на экране телефона фото Лады, одно из самых последних, которые нашёл в её соцсетях, и спрашиваю:

– Скажите, пожалуйста, вы на неделе не подвозили случайно эту женщину?

Таксист бегло смотрит в мой телефон и вздыхает:

– Ясно… Значит, никуда не едем?

– Зависит от того, есть у вас интересная информация или нет. Но я заплачу как за поездку в любом случае, – прямо говорю ему.

– А чего случилось-то? – чешет голову водитель, размышляя, стоит мне что-то говорить или нет.

– Да жена, – доверительно протягиваю я, понизив голос, – боюсь, что с любовником где-то здесь развлекалась. Сказала, что в командировку улетает, а пока её не было, с работы позвонили… В вещах нашёл твою визитку, посмотрел в интернете номер и приехал потолковать с глазу на глаз.

– Понимаю, мужик, – сочувственно говорит он. – Но порадовать не смогу. Подвозил твою бабу с другим мужиком. Тут недалеко отель для зажиточных, вот там они и сели ко мне в машину. Ехали совсем малость, до подвесного моста через Катунь, на тропу направлялись. В машине ни о чём не разговаривали. Мужик – ну чисто сноб, всё нос воротил, а она тихой мышкой позади меня сидела.

Я задумчиво листаю её страничку, пока не нахожу фото почти семилетней давности – единственное фото с мужчиной на каком-то мероприятии, размещённое на чужой страничке. Аккаунт удалённый, но отметка осталась. Только одна – Лада Крылова. Характер мероприятия торжественный, скорее всего чья-то свадьба, поэтому я смело предполагаю, что рядом с Ладой её муж.

– Глянь, не этот товарищ, случайно? – снова спрашиваю у водителя. Он разглядывает фото и осекается:

– Начальник ейный?

– Ага, – не вдаваясь в подробности, киваю в ответ.

– Кажись, он. Сейчас чуть старше и выглядит немного по-другому… Но, вроде, он.

– Ясно, – вздыхаю я. – Больше ты их не видел?

– Нет, обратно со мной не возвращались. Я их больше не встречал, хотя часто стою на точке прямёхонько возле территории гостишки.

– Понятно. Ну давай ты меня отвезёшь сначала до той гостишки, а потом уже к мосту. Оплачу по двойному тарифу.

Он согласно кивает и трогает с места, а я глубоко задумываюсь.

Лада пошла на тропу с мужем. Что между ними произошло? Мог ли он столкнуть её вниз? А если не он, то кто? Мог ли кто-то на них напасть? Вдруг где-то поблизости к месту обнаружения Лады лежит ещё и труп её мужа? Столько вопросов, и пока нет ни одного ответа! Но я надеюсь, что мне удастся что-то разузнать в отеле.

– Это здесь, – показывает мне Саня.

– Спасибо! – говорю ему, протягивая пару купюр. – Дождись меня, пожалуйста, и я удвою сумму.

Быстрым шагом пересекаю ухоженную территорию и нахожу административный корпус. Зайдя внутрь светлого помещения, сразу направляюсь к стойке ресепшн.

– Здравствуйте, – говорю вежливо молодой симпатичной девушке. – Я бы хотел узнать, в каком домике остановились мои друзья. Мы договорились о встрече, я приехал издалека, а теперь не могу дозвониться до них…

Она смотрит на меня с вежливым выражением.

– Здравствуйте, давайте проверим, на какую фамилию они арендовали шале?

– Уверен, что на имя Лады Крыловой, – говорю ей.

Она проверяет по базе и выдаёт:

– К сожалению, гости съехали задолго до конца оплаченного периода проживания.

– Ого! – присвистываю я. – Как же так? Вот и друзья, называется!

– У него жена отравилась сильно, – неожиданно говорит девушка. – Так он сказал, когда пришёл ключи сдавать и о возврате спрашивать. Сказал, жене стало плохо, её отправили в больницу, и он спешно выезжает в город. Спросил, каким образом оформляется возврат. Я как раз работала в то утро, это было… Как раз три дня назад. Я ещё удивилась.

– Удивились? – переспрашиваю у неё.

– Я заступила на смену в восемь утра, а девочки из другой смены ничего не рассказали про ночной вызов скорой. Я потом ещё разгоняй им устроила, а они объяснили, что скорая не приезжала и скорее всего он жену на такси в город повёз, там её госпитализировали, а он за вещами вернулся.

– Нескладно получилось, – вздыхаю я. – Спасибо за помощь. Буду искать их дальше.

– Да не за что, – сочувственно улыбается она.

Я возвращаюсь в такси.

– До моста? – с готовностью спрашивает Санёк.

– До моста, – киваю я.

Сам не знаю, чего рассчитываю там найти, учитывая, что прошло несколько дождливых дней и всё ясно как божий день. Ладу столкнул с одной из площадок её муж, а потом спокойно провёл ночь в отеле и бросился заметать следы. И пока Лада пребывает в беспамятстве, она находится в потенциальной опасности. Я оказался прав, когда решил замолчать наше знакомство и её имя.

***

Попрощавшись с Саньком, я быстро прохожу по мосту и иду по маршруту Лады до места падения, внимательно осматриваясь по сторонам. Привыкший за годы работы в отряде ходить по горным тропам, я с лёгкостью преодолеваю это расстояние в предельно сжатые сроки. Не прогуливаюсь – ищу. И действительно нахожу.

Серый рюкзак лежит под обвалом, в груде всякого мусора среди камней. Швырнул, значит, куда подальше, умник? Презрительно хмыкнув, изучаю мостки, подхожу к пологому краю скалы, обрывающейся резким выступом. Смотрю сверху-вниз, туда, где обнаружил Ладу, и кровь закипает в жилах. Хочется достать этого мужа из-под земли и придушить голыми руками!

Интересно мне знать, как он планирует скрывать произошедшее с Ладой? У неё же есть друзья, родители, опять же… Ну не может быть, чтобы никого не было! Вот как он собирается выкручиваться?

Пока действия этого мужа выглядят откровенно бредово. Я не вижу в них логики, но логика там определённо должна быть. Не настолько же он тупой?..

Версия его тупости мне кажется удобоваримой, но я не исключаю варианта, в котором не могу понять логику убийцы, потому что сам не такой. Я – спасатель. Двадцать лет только и делаю, что спасаю людей. Сначала – противопожарная служба МЧС, потом – после происшествия – поисково-спасательный отряд МЧС. Для меня априори чудовищно всё плохое, что происходит с людьми. По воле стихии, по воле злого умысла, по воле стечения обстоятельств – не суть. Поэтому у меня в голове не укладывается, как он мог столкнуть Ладу, свою жену, с обрыва, а потом спокойно расхаживать по отелю, предпринимать какие-то жалкие попытки создать видимость того, что она жива. Зачем ему это? Что он планирует делать дальше?

Так и не сумев найти ответов на многочисленные вопросы, я нахожу наиболее безопасный спуск и добираюсь до рюкзака. А спустившись вниз, расстёгиваю отсыревшую молнию и изучаю содержимое.

Термос, немного запасов еды: какие-то снеки, орешки, пара яблок, фонарь, спички, тонкий плед, выключенный телефон практически на самом дне. Вряд ли наш муж подумал, что Лада взяла с собой телефон, иначе бы не оставил. Слишком опасно. Да и вообще, ведёт он себя глупо, как кретин. Но проблема не только в том, что я не понимаю логики преступника, но ещё и в том, что я слишком предвзято к нему отношусь.

Складываю вещи назад, раздумывая, как поступить. По хорошему счёту я должен сдать находку в полицию и рассказать о знакомстве с Ладой. Но я не могу. Муж уже пытался её убить, а теперь она в беспамятстве. Прямых доказательств у меня нет, лишь собственное умозаключение. Свидетелей, кроме таксиста нет. Но муж легко может отбрехаться, что они передумали идти на тропу, или, например, поссорились и разошлись… Или ещё как. Вариантов много. Слова респектабельного москвича против слов алтайского бомбилы. Как пить дать, отбрешется!.. А потом попытается избавиться от Лады снова – раз в первый раз не получилось. Или – что ещё проще – оформит ей недееспособность и упечёт в клинику, где Лада проведёт остаток дней под действием сильных препаратов. И никогда не вспомнит ничего, включая меня.

Слишком сложный выбор, от которого зависят жизнь и здоровье молодой женщины. Которая мне небезразлична вот уже десять лет.

Немного поразмыслив, я закидываю рюкзак на плечо и возвращаюсь горными тропами домой, где первым делом прячу находку на чердаке, в грудах старого хлама. Знаю, что впоследствии пожалею, что сам создаю себе лишний геморрой, но не могу поступить иначе. Не с ней.

Следующую неделю я обрываю телефоны больниц, консультируясь с врачами по вопросам амнезии, мониторю объявления о пропавших без вести по региону и всей стране, ищу ориентировки на поиски Лады. Но тщетно. Пока в следующий понедельник не натыкаюсь на новость, что Лада… погибла в дтп, направляясь в свой подмосковный дом ночью в воскресенье.

Чёртов сукин сын! Вот что он задумал? Обставил всё так, словно они вместе вернулись в Москву и спустя неделю Лада погибла там, в совершенно другом месте? Решил, что, если его до сих пор никто не связал с обнаруженным в горах телом, он сможет спрятать концы в воду, обрубить все ниточки?

Отвратительная ситуация теперь не нравится мне ещё больше. В ближайшее время опознанный как Лада Крылова труп захоронят в Москве, пока сама Лада не может вспомнить даже своего имени, не говоря уже о причинах, по которым оказалась в больнице. У её мужа-негодяя развязаны руки: она погибла официально, и если объявится женщина без памяти, утверждающая, что она его жена… расклад тот же. Он запрячет её в психушку и будет пичкать пилюлями, пока не изведёт. Можно ли надеяться, что в её окружении есть адекватные люди, если за прошедшие две недели никто не начал её искать, вопрос хороший. И для себя я решаю, что надеяться на это не стоит.

Я знаю, как должен поступить, знаю. Это не моё дело – разбираться в преступлениях. Но в то же время, я чувствую, что должен позаботиться о Ладе, пока она всё не вспомнит, пока она не сможет заботиться о себе сама.

***

Подхватив на поводок Бимо, я иду по посёлку, раздумывая, как донести до начальства своё желание забрать чужую и незнакомую для меня женщину без документов и без памяти. Точнее… Желания, как такового, нет. Я прекрасно понимаю, чем чревато наше близкое соседство для меня, для нас. Но, даже несмотря на то, что всё давно изменилось и сам я давно изменился, я не могу бросить Ладу на произвол судьбы. Должен поступить по уму, но всё внутри отчаянно сопротивляется.

Я знаю, что пожалею, едва она поселится где-то поблизости. Я знаю, что буду страдать, что буду желать, что слишком тяжело будет устоять перед соблазном, когда всё, о чём я грезил долгие, бесконечные десять лет, будет так близко, совсем рядом, стоит лишь протянуть руку. И я прекрасно понимаю, какие невероятные усилия придётся приложить, чтобы удержаться, чтобы не воспользоваться случаем и её беспамятством!.. Но это не отменяет и другого знания – что я должен взять ответственность за судьбу Лады на ближайшее обозримое будущее, раз больше некому. Сколько бы я не убеждал себя в обратном, Лада была, есть и будет близким и небезразличным мне человеком.

Такая любовь, которую я испытываю к ней, – любовь, которую не выжечь обидой и ненавистью; любовь, нездоровая, подобно раковой опухоли, уничтожающая, разрушающая; любовь, которая причиняет одну лишь боль, но заставляет биться моё сердце, заставляет меня просыпаться по утрам, – такая любовь не может пройти бесследно. Она живёт во мне, и я не могу просто отмахнуться от девушки. Что бы нас ни связывало в прошлом, я не могу оставить её один на один с проблемами в абсолютно беспомощном и беззащитном положении.

Пёс тянет меня в сторону столовой, и я, глубоко погруженный в свои мысли, уступаю. Повариха Марья Андреевна смотрит с недовольством, но не перечит: все привыкли, что я ношусь с Бимкой, как с дитём малым. Или как с лучшим другом, членом семьи.

Бимо уверенно чешет через всю столовку до зоны выдачи, плюхается на зад и начинает гипнотизировать повара.

– Тёть Маш, ну дайте уже стралальцу котлетку посочнее! – усмехаюсь я.

– Глаза бы мои этого страдальца не видели! – смеётся она. – Ты, Глебушка, взрослый мальчик, а всё таскаешь собаку сюда! А здесь, между прочим, люди кушают.

– Бимка тоже почти человек, – не соглашаюсь я. – Воспитанный вон какой, никому ведь не мешает.

Повариха вздыхает, качая головой:

– Смотри, Глеб, придёт новый повар и запретит тебе употреблять пищу в компании пса!

– Хорошо, что это случится ещё ой, как нескоро! – парирую в ответ, и Марья Андреевна осекается:

– Да вообще-то, Глеб, я до конца недели дорабатываю, к дочке уезжаю. Всё, хватит, наработалась.

– На кого же вы нас бросаете? – спрашиваю я. Бимо недовольно тявкает, и повариха резво подхватывает салфеткой котлету и устраивает перед ним. Бимка принюхивается и начинает надкусывать лакомство, и женщина говорит мне:

– Ну вот, Глеб, найдут рано или поздно нового повара. А новая метла, сам знаешь…

– Да, – протягиваю я. – Дела…

Беру поднос и занимаю отдельный стол. Поднимаю Бимо вместе с его котлетой на стул и смотрю по сторонам, пока не натыкаюсь взглядом на Марину, оператора и радиста нашего отряда.

Заметив меня, женщина примерно моих лет подхватывается и занимает место напротив, рядом с Бимо.

– Привет, Глеб! Ну как ты?

– Здравствуй, Марин. Да потихоньку, – пожимаю плечами. – Ну, а ты как?

– Как-как? Работа, дом, работа. – вздыхает она. – У нас иначе не бывает.

– Это точно, – вежливо поддакиваю ей.

Игнорирую откровенно просящий взгляд голодной до мужского внимания бабы. Здесь я ей точно не помощник, хотя сводничеством занимается весь отряд. Как у них всё просто: она вдова, я вдовец, работаем в одной смене. Можно было бы и перестать выёживаться, съехаться с одинокой женщиной, и она ведь совсем не против. Да только никак им в толк не взять, что мне этого всего не нужно. Нельзя жить с нелюбимыми. Это не заканчивается ничем хорошим.

– Слышал уже, что Минский затеял ремонт клуба? Хочет к новому году успеть, дискотека будет, представляешь?

– Да, хорошая новость. Хоть какой-то досуг появится в посёлке, – усмехаюсь я.

– Так может, сходим вместе посмотреть? – цепляется она за возможность, и я торопливо пресекаю:

– Марин, я не любитель всяких мероприятий, извини, компанию не составлю.

Некоторое время мы едим без лишних разговоров. Бимо спрыгивает со стула и бродит между столами в надежде, что добрые люди его угостят чем-то вкусненьким. Я усерднее работаю ложкой, пока тётя Маша не осерчала окончательно. Уже собираюсь распрощаться с Мариной, как она говорит:

– Глеб, слышал? Птичку твою никто так и не ищет! Представляешь? Вот так жил человек в окружении людей, а в беду попала, так даже и помочь некому! И куда она теперь подастся? Небось в социальный приют заберут…

– Так поговори с Аркашей, – удерживая маску равнодушия, предлагаю ей. Знаю, что Марина добрая, сердобольная женщина, самая отверженная альтруистка. Не упустит возможности помочь человеку, особенно, имея на то все рычаги. – Марья Андреевна наша увольняется, кто работать будет? Можно пристроить пока эту птичку, а там, глядишь, или сама вспомнит, кто она, или родственники объявятся.

– Думаешь? – с сомнением спрашивает она.

– Конечно, – отмахиваюсь я. – Убьём одним выстрелом двух зайцев. Уж не совсем она, наверное, безрукая, а здесь не мишленовский ресторан.

– И то верно, – вздыхает женщина. – Поговорю с Аркадием сегодня же.

Я пожимаю плечами, словно мне всё равно, но гора спадает с плеч. Хотя бы тут не придётся врать и изворачиваться, не нужно искать причину, почему Ладу нужно забрать в посёлок. Сама того не ведая, Марина оказывает мне огромную услугу.

***

Через пару дней я словно невзначай захожу в диспетчерскую. Марина разговаривает по телефону, и, чтобы себя занять, я просматриваю открытые заявки.

Закончив разговор, Марина отъезжает на стуле от компьютера и оказывается возле стола, ближе ко мне.

– Привет, Глеб! Не ожидала, что ты заглянешь…

– Да какая-то тишина несколько дней, вот и решил проверить, не прячете ли вы от меня работёнку! – отшучиваюсь я.

– Сезон дождей, – глубокомысленно изрекает Марина. – Хоть немного передохнуть можно, пока снег не ляжет.

– Ну да, – киваю я. – Хотя с нашей работой никогда не знаешь, когда ждать беды. Иногда она возникает на пустом месте, когда совсем того не ждёшь.

– Тьфу-тьфу-тьфу, Глеб! – перекрестившись, произносит она. – Сплюнь. Кто же перед обходом такие вещи говорит? Нет происшествий, и слава богу! Считай, после птички твоей ничего и не случалось пока.

– Родные не объявились? – спрашиваю у неё, хотя прекрасно знаю, что нет. Отслеживаю ситуацию по всем возможным каналам связи, регулярно звоню в больницу…

– Нет, никто не ищет, – вздыхает женщина. – Это же просто немыслимо!..

Да, согласен. Просто немыслимо, что с ней сделал муж. У меня в голове не укладывается, что он просто похоронил Ладу, даже не убедившись, что она действительно погибла. Как он обставил аварию, кто был в машине на самом деле, на данном этапе меня заботит мало.

Понимание, что лишь чудо – из разряда тех, в которые я теперь не верю, – спасло девушку, только усугубляет. Если бы она разбилась насмерть, придурку бы просто всё сошло с рук. А так есть мизерный шанс, что удастся его засадить. Если Лада всё вспомнит, если даст показания, ему уже не будет просто отвертеться от содеянного. Но до тех пор у него имеется веский повод стереть жену с лица земли. А мысль, что Лада не существует со мной в одной реальности, что её нет ни в одной точке планеты, вызывает невыносимую боль и глухую безнадёжную тоску.

Я не питаю иллюзий, давно уже. Слишком много времени ушло безвозвратно. Слишком много событий – счастливых и трагических – произошло в моей жизни, в жизни Лады. Невозможно запросто отмахнуться от десятка лет и пуститься во все тяжкие, особенно, памятуя, чем окончилась прошлая попытка. Но и существовать в мире, где нет Лады, где мне больше некого любить, я не смогу. Слишком больно. Лишь столкнувшись с настоящей бедой, я ясно осознал это. Все эти годы я злился, тосковал, желал; думал, что прошло, что переболел, но потом снова и снова вспоминал, любил, сожалел; сравнивал – и сравнение никогда не было в пользу жены; ненавидел себя, ненавидел Ладу; пытался забыть, нуждался в этом, но помнил досконально, до каждого вздоха, до биения сердца под рукой… Так и не смог забыть. Так и не смог отсечь как нечто ненужное, неважное, незначительное. Страдал, заставлял страдать других. Получил такой урок, который уж точно должен был поставить мозги на место!.. Проклинал Ладу, так ненавидел первое время, что казалось, любовь умерла в том пожаре, вместе с моей семьёй. Был один, был пустой. Помнил всё, но чувства притупились. Думал, всё. Перегорело. Наконец я свободен и получил то, чего когда-то желал. Но то была лишь защитная реакция на боль потери, на неугасающее чувство вины, на бесконечные сожаления о том, что я не смог стать в достаточной мере хорошим мужем из-за нездоровой, отчасти мазохистской любви к другой женщине. Теперь я ясно понимаю: люблю. Ничего не изменилось. Как и тот факт, что Лада никогда не испытывала того же.

Пока я убеждаю себя, что смогу просто присматривать, не сближаясь снова с Ладой, Марина спохватывается и наливает чай, продолжая вещать:

– Аркадий Степанович, конечно, возбухал для видимости. Как, говорит, я должен оформить на работу женщину без документов! Я покумекала, предложила ему, пока меня и Люду оформить на полставки в столовую. По документам будем числиться мы, а работать и зарплату получать твоя птичка.

– Согласился? – уточняю я.

– А куда ж он денется, этот Минский? Я ему сразу сказала: в эту дыру желающих ехать особо нет, а мы с Людкой ещё и кухню тянуть не станем. Мужиков кормить надо? Надо. Перспектива готовить самому ему, видимо, тоже не понравилась, вот и скрипя зубами согласился взять пока эту женщину.

– Ясно. – протягиваю, испытывая радость предвкушения. Ох, не к добру это, чую! Резко поднимаюсь, остро нуждаясь заняться чем-то, лишь бы поскорее выбросить из головы дурь, которая появляется там вне зависимости от моего решения держаться в стороне. – Ладно, пойду на обход.

– Глеб, а как же чай? – немного обиженно спрашивает Марина.

– В другой раз, Мариш, – вздыхаю я. – Хочу успеть до дождя.

– Ну… тогда до свидания?

– Пока, Марин, – киваю ей и тороплюсь домой, чтобы взять Бимку.

Следующие дни проходят в ожидании встречи. Не должен об этом думать, не должен думать о ней, но ничего не могу с собой поделать. Мысли сами лезут в голову, прошлое перемешивается с настоящим, и я больше не понимаю, чего хочу на самом деле.

Начало следующей недели знаменуется тем, что меня вызывает к себе Минский, руководитель нашего отряда. Косяков за мной не числится, по крайней мере, тех, о которых ему было бы известно, поэтому я не знаю, чего ожидать.

– Давыдов! – кивает мне Аркадий, едва я заглядываю в его кабинет. – Проходи, садись, потолковать нужно.

– Случилось чего, Аркадий Степанович? – осторожно спрашиваю.

– Случилось, – кивает он. – Не знаю, в курсе ты или нет, но Марина Сергеевна выступила с инициативой, чтобы мы, значит, взяли под опеку обнаруженную тобой девицу. Её никто не ищет, среди пропавших без вести никого подходящего нет, по базам разыскиваемых преступников пробили – тоже нет… – Крепкий мужчина хмурится чуть заметно. – Словно не существовала до этого, не нравится мне это. Помяни моё слово, не оберёмся проблем мы с ней… Но пока решение такое: девушку мы забираем под свою ответственность, будет работать в отряде, помогать по мере сил, проходить реабилитацию, а там будет видно, может, и найдётся чья-то пропажа.

Это вряд ли, но я благоразумно помалкиваю.

– Понял, – киваю коротко.

– Ты вот что, Давыдов, – продолжает начальник. – Бери мою машину и поезжай в больницу, забери её.

– Почему я? – с ноткой возмущения спрашиваю у Минского.

– Ну, Глеб Денисович, что же, я должен прописные истины глаголить? – вздыхает он. – Она только тебя помнит. Кроме врачей и медсестёр, никого в целом мире не знает, лишь тебя, своего спасителя. Думаю, во избежание недоразумений тебе лучше самому забрать её из больницы. Сегодня выписать готовы, но у неё нет абсолютно никаких вещей, всё порезали в скорой. – Он поднимается, достаёт из платяного шкафа пакет и добавляет: – Бабы вон повыбирали кой-чего, свези, чтобы хоть было в чём идти. Пока так, а там, может, скинемся отрядом на какой-никакой запас одежды для Птички.

Я потираю лицо ладонью. Что ж, встреча с Ладой неминуема и состоится уже сегодня. Только бы не сорваться…

4. Глеб

Передав вещи уже знакомой смешливой медсестре Анне, я занимаю низкую кушетку. Весь я напряжён: мозг не перестаёт думать ни на мгновение, тело скованно до лёгких судорог литых мышц. Сижу, широко расставив ноги и сцепив руки в замок. Каждая минута ожидания сжирает очередную нервную клетку и без того истощённого организма.

В машине дожидается Бимо. Его я взял с собой для верности. Как будто пёс сможет остановить меня от глупостей, реши я их в самом деле сотворить!..

– Здравствуйте, – долетает до меня словно в вакууме, так тихо шелестит голос Лады. – Это же вы?.. Вы меня спасли?

Резко вскидываю взгляд на неё, замершую нерешительно в паре метрах от меня. Всё ещё бледная, но уже более здорового цвета кожа лица, мягкая улыбка едва касается иссохшихся губ, невозможно огромные печальные глаза, всматривающиеся в мои пытливо. Тёмные волосы небрежно собраны в пучок, одежда с чужого плеча слегка великовата, но Лада всё равно выглядит ослепительной красавицей. Ни до, ни после знакомства с ней я таких не встречал.

– Да, это я, – торопливо вскакиваю с кушетки, и Лада вздрагивает. Боится незнакомца? – Здравствуйте. Врачи рассказали вам о нашем предложении?

– Да, спасибо, – тихо вздыхает она. – Если честно, я пока не очень понимаю, что происходит, но, вероятно, другого выхода у меня всё равно нет…

– Всё образуется, вот увидите! – заверяю её. – Врачи дают неплохие прогнозы относительно вашей амнезии.

– Хорошо бы, – снова вздыхает она. – Очень странное чувство: знать названия знакомых предметов, иметь неплохой словарный запас, уметь делать все обычные вещи, которые ежедневно делает человек, но не помнить абсолютно ничего. То есть, я знаю, как пользоваться вилкой и ножом, но откуда, кто меня этому научил – понятия не имею. Есть ли у меня родные? Живы ли родители? Имеются ли братья, сёстры? А вдруг я замужем, вдруг у меня есть дети? А что, если я вообще мать-одиночка? Кто я такая? Откуда взялась? Столько всего в голове вертится, но нет ни одного ответа. Словно кто-то стёр все до единого личные воспоминания… Всё, что я помню до того, как пришла в себя, это свет и ваше лицо. Словно ничего до этого момента не существовало вовсе. Словно я появилась, родилась, начала существовать лишь в это мгновение, когда вы спасли меня. Это, должно быть, очень странно звучит, словно я сумасшедшая… Простите меня.

– Вам не за что извиняться, – говорю с каким-то особым чувством. Словно начинаю тлеть изнутри. – С вами случилась неприятность, но всё обошлось. Главное, вы живы, относительно целы, а память со временем, скорее всего, восстановится.

– И ещё хорошо, что мне не приходится просто выходить на улицу незнакомого города в совершеннейшем одиночестве и не имея ни малейшего представления, что делать дальше, без документов, денег и каких-либо знакомых, – сдержанно улыбается она. – Спасибо, что спасли и продолжаете спасать меня.

От её улыбки сводит внутренности, которые начинают гореть. Сердце заходится в частых ударах. Кажется, того и гляди, проломит грудную клетку и шмякнется прямёхонько ей под ноги.

– Спасать людей – наша работа, – произношу механически, каким-то чужим, незнакомым голосом. – Готовы ехать? Нам нужно будет ещё заехать в пару мест…

– Да, конечно, – быстро кивает она. – Как скажете, так и будет. Теперь я полностью завишу от вас.

Её слова вызывают трепет и горечь, но я торопливо засовываю эти эмоции как можно глубже в недра сознания. Моя собственная зависимость, полностью зависящая от меня, – слишком яркая, слишком великолепная картина, для того чтобы быть правдой.

Открываю дверь, пропуская Ладу вперёд. Она щурит глаза от солнца, с любопытством осматривается по сторонам. Осторожно делает шаг за шагом, следуя за мной.

Я неторопливо довожу её до парковки, распахиваю перед девушкой переднюю пассажирскую дверцу, и любопытствующая морда Бимо мгновенно возникает перед нами.

– Ой! – удивлённо вскрикивает Лада. – У вас есть собачка!

На её лице появляются настолько счастливое выражение и радостная улыбка, что это буквально душит меня, мгновенно отправляет меня к похороненным в глубинах памяти сценам из счастливого прошлого.

Очерчиваю пальцами припухшие от поцелуев губы и прошу:

– Расскажи мне что-нибудь о своём детстве.

– Например?

Лада быстро разворачивается в моих руках, приподнимается на локтях. Её шелковистые локоны струятся по телу, скрывая от моего ненасытного взгляда красивую девичью грудь.

Я подхватываю прядки, намеренно цепляя пальцами сморщенные бусины сосков, откидываю волосы на спину, открывая чарующий вид на обнаженное женское тело, и говорю:

– Хочу знать о тебе всё, Мармеладка! Но у нас впереди ещё вся жизнь, можно не торопиться и начать с малого. – Я улыбаюсь от пришедшей на ум идеи. – Была ли у тебя в детстве мечта, которая до сих пор не сбылась, но ты не перестала об этом мечтать?

Лада обиженно надувает губки и отвечает:

– Это просто, Глеб. С самого детства я мечтала о собаке, но родители были против, не позволяли мне оставить уличных дворняжек, не соглашались покупать породистую собаку.

– Ты хочешь собаку? – с усмешкой целую кончик её носа. Что ж, такую простую мечту я смогу осуществить в два счёта! – Всё равно какую или определённой породы?

– Я подумываю о корги, они такие забавные! – с горящим взглядом сообщает мне девушка. – Обязательно куплю себе корги, когда съеду от родителей!

– Когда ты съедешь от родителей ко мне, я подарю тебе щенка корги, – обещаю ей.

Лада начинает визжать от радости, бросаясь мне на шею, отыскивая губами мои губы. Наше дыхание перемешивается, становится прерывистым от быстрых пламенных поцелуев. Скольжу руками по плавному изгибу поясницы, очерчиваю мягкую округлость ягодицы…

– И как же тебя зовут, собачка? – до безобразия довольный голос Лады возвращает меня в суровую реальность.

– Бимо, Бимка, Алтай, – говорю ей хрипло, с тяжестью сглатывая огромный ком, вставший поперёк горла. – Он отзывается на любое из этих имён.

– Так ты, значит, мальчик, да, Бимо? – склоняется над моим псом девушка.

Бимка с удовольствием даёт ей себя погладить и почесать за ушком, а мне вдруг думается: “Исполнил ли кто-то твои мечты вместо меня, Мармеладка?”

Сердце наполняется горечью. Внутри бурлит огненная лава сокрушающих эмоций. Мне хочется орать, крушить всё вокруг, но я лишь сильнее сжимаю челюсть да до хруста сминаю руки в кулаки, наблюдая за таким простым и искренним счастьем этой хрупкой женщины.

Неожиданно Лада начинает заливисто смеяться, и я подаюсь вперёд, чтобы увидеть, как Бимо облизывает шершавым языком её лицо.

– Нам пора ехать, – говорю из чистой вредности. Не могу больше… Не могу!.. – Успеете ещё познакомиться поближе.

– Хорошо, – испуганно дёргается Лада. Поднимает на меня взгляд – невозможный, неправильный, полный откровенного интереса – и спрашивает чуть смущённо: – Кстати, о знакомстве… Я до сих пор не знаю, как зовут моего спасителя.

– Глеб, – выдыхаю я. В её глазах молниеносно вспыхивает что-то, что мне не удаётся распознать. – Глеб Денисович Давыдов, спасатель первого класса, МЧС России.

– Глеб, – протягивает Лада, словно пробует на вкус моё имя. От знакомого звучания моего имени на её губах спина покрывается мурашками, а в груди разливается тепло. – Красивое имя, мне нравится.

“Слово в слово”, – проносится в голове, но мозг уже выдаёт реакцию, и я спрашиваю у девушки, как тогда:

– Разрешите и мне поинтересоваться, милая сударыня, как вас зовут?

Лада закусывает губу и улыбается. Глядя на неё, я агонизирую, горю в персональном аду, но не смею пошевелиться, отвести взгляда.

– Я не помню, – смущается она. Щеки стремительно покрываются румянцем, блестящие глаза наполняются слезами, и я торопливо заверяю:

– Не страшно. Память обязательно вернётся.

Или нет. И я, боюсь, теперь и не знаю, какой вариант для меня предпочтительней.

***

Стоит мне тронуться с места, как Лада, и так сидящая вполоборота и не прекращающая перебирать пальцами шерсть Бимки, чуть подаётся вперёд, ближе ко мне.

– Как вы думаете, – спрашивает она, резко выдыхая. Её жаркое дыхание врезается в мою кожу, расползается по ней, проникает под неё, проникает в кровь, бежит по венам. Словно героинщик, дорвавшийся до новой дозы спустя десять лет полной завязки, я моментально пьянею, дурею, завожусь. В тесном пространстве салона с работающим подогревом запах Лады постепенно становится всё ярче, и это лишь подстёгивает оголённые до самого предела нервы. – Раз я не помню своего имени, могу я временно взять себе другое? Мне же придётся знакомиться с людьми, как-то с ними общаться… Как-то ведь должны они меня называть.

Быстро поворачиваю голову от дороги, чтобы в упор посмотреть в её глаза. Так близко, что я могу разглядеть в них каждую знакомую крапинку. Зрачки Лады заметно расширяются, она судорожно облизывает губы, и я отворачиваюсь.

– Пока вас все называют Птичкой, но, думаю, будет уместно, если вы выберете временно имя, которое придётся вам по вкусу, – быстро говорю ей.

– Вы не могли бы мне помочь с этим? – тихо просит женщина. – Мне пока сложно сконцентрироваться, вот вижу что-то и в голове возникает название, а вычленить знакомые имена из какофонии слов в памяти – это настоящее испытание для меня…

– Просто называть вам женские имена? – перебиваю её вопросом. – Чтобы вы могли выбрать подходящее?

– Думаю, да, – соглашается Лада.

Я перечисляю:

– Оля, Лена, Таня, Катя, Наташа, Марина, Маша, Света, Оксана, Ксюша, Лиза, Полина, Ульяна, Марьяна, Алёна, Настя, Галя, Юля, Тамара, Влада…

– Стойте! – вскрикивает девушка, и я в панике бью по тормозам прямо посреди проспекта. Лада удивлённо смотрит на меня и смущённо улыбается: – Не в том плане “стойте”, что остановите машину, а в плане, что имя Влада кажется мне… моим. Знакомым, понимаете?

Понимаю. Прекрасно понимаю. Ведь сознательно назвал именно его, а не её настоящее имя!..

– Значит, Владой пока будете? – переспрашиваю у неё.

– Влада, Влада, Влада, – произносит она на одном дыхании. – Такое чувство, что что-то не то, словно лишнее что-то, но это имя мне нравится больше всех прочих.

– Хорошо, – киваю я. По крайней мере мне не придётся называть её Матильдой или Ефросиньей!.. – Тогда, Влада, мы почти приехали. Сейчас заскочим в полицию, и поедем дальше.

– В полицию? – пугается она, и я заверяю:

– Ничего страшного, простая формальность. Нужно оставить им адрес вашего местонахождения и контактные номера для связи на случай, если вас будут искать родные.

– А если меня никто искать не будет? Если до сих пор никто не объявился, может, у меня совсем никого нет? – задумчиво протягивает Лада. – А может, кто-то есть, но им просто всё равно? Может, я настолько плохой человек, что никому нет дела, где я, что со мной? Может, меня никто в целом мире не любит?

Она жалобно всхлипывает. Потерянная, запутавшаяся, сбившаяся с пути. Оставшаяся один на один с огромным жестоким миром, для которого она лишь частица, молекула, пыль. Но для меня именно она – целый мир. Я люблю её.

Стремительно, словно боясь передумать, накрываю ладонью её руку. Лада тихо ахает, меньше всего ожидая от незнакомца такого тесного контакта, такого интимного жеста. Но она не торопится отстраниться, не пугается. Я чувствую, как от мелкой дрожи потряхивает её пальцы, и сжимаю руку чуть сильней.

Моё тепло перемешивается с её прохладой, и на выходе, в местах, где наша кожа соприкасается, возникает энергия – неуёмная, непоколебимая, невероятной мощи. Эта энергия порабощает меня, ломает любое сопротивление, подчиняет железную волю. Заставляет сердце колотиться на износ. Заставляет кровь закипать в венах. Заставляет воспоминания причинять боль. И тут же исцеляет надеждой, наполняет верой, приносит облегчение и желание жить.

– Я уверен, что вы не плохой человек, Влада, – говорю девушке тихо и проникновенно. – И что в этом мире непременно отыщется человек, который любит вас так, словно это вы для него – целый мир.

Лада резко вскидывает на меня взгляд. Бьёт прицельно, по всем нервным окончаниям разом.

– Прямо уверены? – спрашивает с блуждающей улыбкой, едва притаившейся в уголке губ.

– Уверен, – коротко киваю ей. – Иначе просто быть не может. Вы должны верить…

– Я вам верю, – перебивает она. – Не знаю, почему так, но чувствую, что могу вам верить.

Тушуюсь под её взглядом. Отпускаю её руку, мгновенно ощущая холод и пустоту. Шутка ли – когда я всегда хотел её касаться, а теперь получил от судьбы такую возможность, но права воспользоваться ею не имею? И что это за подарок судьбы на самом деле: второй шанс или возмездие?

– Не стоит доверять незнакомцам, – говорю ей. – Сейчас вы особенно уязвимы из-за амнезии. Даже ваши возможные враги могут прикинуться друзьями и выжидать момента, чтобы ударить вас побольнее.

– А вам? – резко спрашивает Лада. – Вам я могу доверять?

Я вздыхаю, поигрываю желваками и отвечаю:

– Да.

Однозначный ответ. Для меня очевидный. И я хочу, чтобы Лада знала это.

– Моё присутствие вас утомляет? – неожиданно спрашивает девушка.

Я взрываюсь от смеха, и она непонимающе сканирует меня взглядом. Я чувствую это, даже не глядя в её сторону.

– Утомляет?.. – переспрашиваю, резко обрывая смех. – Нет, Влада, вы не утомляете меня. Всё, что угодно, только не это!

– И что бы это могло значить? – задумчиво протягивает Лада.

Заводит, причиняет боль, вредит, отравляет, делает цельным, заставляет делать каждый новый вдох, воскрешает давно позабытые эмоции… И ничего из этого я бы не променял на жизнь без её присутствия в ней, на жизнь, которую вёл долгие десять лет, до того самого дня, пока не обнаружил Ладу во время обхода.

И ничего из этого я не могу ей сказать. Иначе она может оказаться под угрозой. Пока сама она ничего не помнит, я буду молчать. Я смогу держаться в стороне, приглядывая за Ладой, пока память не восстановится, пока она не решит, что делать дальше. Я буду рядом и помогу ей справиться со всем. А потом, когда она захочет уйти, просто отпущу. Именно так я должен поступить в соответствии со всеми принципами и нормами морали.

Но несмотря на принятое, казалось бы, взвешенное решение, сложно удержаться. И я поддразниваю Ладу:

– Расскажите, когда найдёте ответ на этот вопрос! – бросаю с усмешкой, скашивая взгляд на девушку. Лёгкий флирт не проходит незамеченным: Лада улыбается, закусывая губу, и томно вздыхает:

– Ох, боюсь, для этого будет мало одной совместной поездки!

– Ну это же не ралли, здесь скорость не важна. – замечаю я, поигрывая бровями. – У вас будет много времени на поиски ответа.

Всё моё время, если быть точнее. Всё равно каждая секунда моей жизни предназначена только ей.

– Значит, моё любопытство вы удовлетворять отказываетесь, – кокетливо говорит Лада. – Бросаете мне вызов?

– Это будет интересно, не сомневаюсь, – отвечаю ей, улыбаясь уголком губ. Но тут же становлюсь серьёзным: – Мы приехали.

Лада изучает вход в отделение полиции и рвано выдыхает:

– Это действительно необходимо?

– Да. Человек не может существовать без имени, без прошлого… Когда-нибудь всё встанет по своим местам, вы всё вспомните или объявятся ваши родные, вам потребуются какие-то справки, чтобы восстановить документы, чтобы как можно скорее вернуться к прежней жизни…

– Думаете, стоит? – тихо спрашивает Лада, заглядывая мне в лицо. – Думаете, прежняя жизнь была достаточно для этого хороша?

Была или нет, дело десятое. Однажды Лада уже выбрала эту жизнь, и у меня нет ни единого основания полагать, что сейчас она не поступит так же.

– Я не знаю, – снова предельно честно отвечаю ей.

– Перестаньте! – горько усмехается она. – Прошло больше трёх недель, а меня до сих пор никто не ищет. Уж не знаю, что это была за жизнь, но вряд ли она сделает меня счастливой.

– Считаете, что жизнь с чистого листа, без воспоминаний о прошлом, может сделать вас более счастливой? – спрашиваю, задерживая дыхание в ожидании ответа.

“Что будешь делать, Глеб, если она скажет “да”?” – проносится в голове стремительная мысль.

Ответа на данный вопрос у меня нет. Слишком велик соблазн воспользоваться случаем, заполнить жизнь Лады новыми воспоминаниями о нас и новыми счастливыми моментами. Но это будет нечестно по отношению к девушке. Это будет нечестно во всех отношениях. Нельзя построить счастье на осколках двух судеб. Нельзя делать вид, что прошлое навсегда останется похоронено в моей памяти. Нельзя нарушать слово, данное самому себе. Нельзя верить, что счастье возможно, когда я так сильно виноват.

– Я думаю, что да. – прицельно бьёт прямо мне в голову Лада. И добивает: – Я не знаю, кто я, откуда, есть ли у меня близкие. Но сейчас я словно нахожусь на своём месте. Я просто знаю, что это правильно. Словно я очень давно искала это место и наконец нашла. Такое чувство внутри, знаете… – она подбирает слова. – Словно после долгих лет отсутствия я наконец вернулась домой. Словно только начала жить по настоящему, хотя едва не умерла. Это действительно очень сложно объяснить словами…

– Мне хорошо знакомо это чувство, Лада, – тихо отзываюсь я. Снова предельно честно.

А как иначе, если сам я чувствую то же самое? Если сам я вернулся в тот же самый дом после долгого отсутствия?

На мгновение её взгляд смягчается, искрится от нежности. Или мне хочется этого.

Быть честным не только с ней, но и с собой крайне важно в этой непростой ситуации. Я хочу, чтобы она помнила меня, хочу, чтобы хоть немного испытывала то же, что и я. Хотя бы на одно мгновение мне хочется прикоснуться к прошлому, снова ощутить его вкус. Но я хочу, чтобы она помнила эти моменты, чтобы тоже желала этого. Дилемма.

– Нам пора? – немного разочарованно спрашивает Лада, и я также разочарованно киваю в ответ.

Время нашего пребывания в полицейском участке проходит быстро. Дела не занимают нас надолго. Я лишь расписываю адреса и номера телефонов, мы перебрасываемся несколькими фразами с капитаном, занимающимся делом Лады. Мужик он толковый, но без очевидных зацепок никому не связать найденную в горах женщину с погибшей неделей позже в Москве Ладой Львовной Крыловой. Тем лучше для меня. Тем больше времени у Лады будет на восстановление памяти, если, конечно, врачи правы и она действительно вспомнит всё. А если нет… Что ж, на нет и суда нет.

Я убеждаю себя, что мной руководит не эгоистичное желание провести с ней чуть больше времени, а лишь надежда на её спасение. Но маленький червь сомнения грызёт изнутри: вдруг я совершаю ошибку, влезая со своим мнением туда, где мне давно путь заказан?

Меня швыряет из стороны в сторону. Я путаюсь в лихорадочных мыслях, хотя внешне остаюсь совершенно невозмутим. Этому я научился за годы брака, за время принятия потери. Никому и в голову не придёт, какие страсти бурлят внутри меня, холодного, невозмутимого, отстранённого от всего и всех. Никого не подпускать к себе, никому не позволять увидеть израненное нутро – вот моё жизненное кредо. Но теперь я нахожусь под прицелом любимых глаз, полностью беззащитный перед ней. Возникает ощущение, словно она видит меня насквозь.

Чуть хмурюсь, когда Лада устало прикрывает глаза, и говорю капитану:

– Нам пора, девушка ещё слишком слаба для долгих поездок.

– Будут новости, позвоню, – кивает капитан. – Поправляйтесь, гражданочка. Ежели чего вспомните, сразу ко мне!

– Обязательно, – обещаю ему вместо Лады. Подхожу к девушке и протягиваю руку. – Давайте я вам помогу.

– Спасибо, – выдыхает она.

Я внимательно поглядываю на неё всю дорогу до парковки. Она кажется слабой, видимо, боль и переутомление после недель лежания на больничной койке сказываются. Однако на улице, она становится чуточку бодрее.

Но я все равно вежливо интересуюсь:

– Выдержите ещё одно небольшое приключение? Более приятное.

– Ну, раз более приятное, тогда выдержу, конечно! – усмехается она.

Я открываю для неё дверцу, закатываю глаза на Бимо, примостившегося на переднем сиденье, и тороплюсь сесть за руль. Задуманное, безусловно, мелочь. Капля в море. Но мне безумно хочется подарить ей немного радости и частичку прежней комфортной жизни.

5. Лада

Я немного удивлённо озираюсь по сторонам, пока следую за широкой мужской спиной в недра торгового зала большого магазина. От яркого света и обилия ламп в висках начинает зарождаться боль, лоб покрывается испариной. Я чувствую, что уже на грани. Слишком устала. Да и действие обезболивания рано или поздно закончится, и всё моё тело снова будет болеть. И я заранее содрогаюсь от этой мысли.

Глеб часто оборачивается, чтобы убедиться, что я иду за ним. Этот мужчина вызывает в моей душе волнение, трепет. Мне приятно, что он бросил все дела и возится со мной. Мне приятна его компания. А его вертлявый пёс внушает мне какое-то безоговорочное доверие к своему хозяину. Я уверена, он не желает мне вреда.

– Выбирайте всё необходимое, – врезается в мои мысли голос Глеба. – Ну, и всё, что пожелаете…

Он поспешно отворачивается, не оставляя мне возможности посмотреть в своё лицо. Я пытаюсь сдержать улыбку – чуть недоверчивую, смущённую, но губы упрямо растягиваются в разные стороны.

Мы посреди отдела с женской одеждой. Здесь имеется всё: от нижнего белья до обуви и шуб. Чтобы не занимать его время, которого он и так уже потратил немало, решаю не задавать глупых вопросов, а просто хожу между рядами, снимая вешалки. Несколько практичных комплектов нижнего белья, аккуратных, но симпатичных; хлопковые футболки спокойных оттенков в количестве пяти штук, джинсы, свитер, спортивный костюм, несколько пар носков.

Глеб невозмутимо смотрит на кипу одежды в моих руках и перехватывает её, когда я в очередной раз появляюсь в поле зрения.

– Обувь и куртка, – говорит мне, кивая головой в сторону стеллажей с кроссовками. Я бросаю взгляд на свои ноги, обутые в единственный уцелевший предмет гардероба из своей прежней жизни – удобные высокие спортивные ботинки, и Глеб, перехватив мой взгляд, добавляет: – Скоро похолодает, советую посмотреть какие-то дутики или валенки.

– Спасибо, так и поступлю. – Направляюсь прямиком к сапогам, но не выдерживаю и спрашиваю у мужчины, следующего за мной: – Надеюсь, все эти покупки… Это не слишком обременительно для вас?

Взгляд Глеба темнеет, но он улыбается мне одними губами:

– Вам не о чем беспокоиться, я не бедствую.

– Я не имела в виду, что вы кажетесь мне не достаточно обеспеченным. – смущаюсь я, чувствуя, как щёки становятся горячими. Неловкий момент, ведь я вовсе не хочу его зацепить или невольно обидеть!.. – Я помню, что вы работаете спасателем, наверняка, у вас приличный заработок. Но, вероятно, у вас есть свои планы, в которые не вписывается покупка гардероба для чужого человека.

– У меня весьма скудные траты и весьма приличные накопления ввиду этого, я могу себе позволить помочь человеку, попавшему в беду. – непонятно с чего злится он.

– Окей, – примирительно поднимаю руки и говорю ему. – Простите, что поинтересовалась. Я просто переживаю, что создаю вам слишком много проблем.

– Послушайте, Влада, – морщится он. – Вы не можете ходить голая, а в посёлке не так много женщин, которые могут помочь вам вещами. Очевидно, что своей одежды у вас нет, как и пока нет собственных средств на её приобретение, поэтому всем будет проще, если мы сразу купим вам всё необходимое, пока не уехали из города. Это не напрягает, не обременяет меня. И это ничего не будет стоить для вас – если вдруг вы решили, что от вас что-то потребуют взамен, это не так. Иногда нужно просто принять руку помощи, безо всяких “но”, хорошо?

Нерешительно киваю мужчине:

– Хорошо.

– Вот и чудно. – констатирует он. – Выбирайте всё необходимое; всё, что посчитаете нужным. Часто ездить в город не получится, поэтому лучше заблаговременно похлопотать о том, чтобы у вас был приличный запас вещей на все случаи жизни. И, пожалуйста, не думайте, что создаёте этим проблемы. Мне будет приятно позаботиться о вас, Влада.

Глеб улыбается. Колючий взгляд смягчается, словно… словно… словно его слова значат что-то большее банальной вежливости. Сердце ёкает в груди. Хочется расплакаться, но я держу себя в руках.

Мой мир разрушен и больше никогда не станет прежним. Как знать, возможно, на его руинах мне удастся взрастить нечто новое?

Выбрав две пары сапог – утеплённые резиновые на случай сырости и зимние дутики на морозы, я беру первые попавшиеся тапочки и верчу их в руках. Понятия не имею, где буду жить и понадобятся ли мне эти пушистые тапки, но Глеб уверенно выхватывает их из моих рук, водружая сверху разрастающейся горы предстоящих покупок.

Я замечаю среди вешалок вещи, которые не выбирала, но ничего не говорю. Не уверена, что смогу переспорить мужчину, поэтому решаю сказать после примерки, что что-то из одежды не подошло по размеру.

Но, когда я захожу в кабинку, Глеб садится на пуфик в соседней и бросает:

– Показывайте наряды, как наденете, я посмотрю со стороны, чтобы всё было идеально. – Я нервно хватаю первую попавшуюся под руку вешалку, невидящим взглядом изучаю чёрное кружевное бельё и смущённо стреляю взглядом на Глеба: успел ли заметить? О, да! Он успел!.. Лицо мужчины покрывается красными пятнами, и он поспешно добавляет: – Кроме этого.

С моих губ слетает смешок, и я спрашиваю:

– Не по вкусу чёрное? – Резко задёргиваю шторку и крепко зажмуриваюсь.

Мозги, что ли, отшибло?! Веду себя как идиотка!

От этой мысли я начинаю тихо смеяться, и Глеб вырастает за шторкой.

– Влада? У вас всё в порядке?

– Да, простите, Глеб… – Я выглядываю и упираюсь взглядом прямо в его обеспокоенное лицо. – Это нервы. Так стараюсь не напортачить, а получается, кажется, только хуже! Вы, наверное, уже сто раз пожалели, что связались с такой дурой!..

– Нет, я не стал бы жалеть, даже будь вы сто раз дурой, но это не так. – заверяет Глеб со странным выражением на лице. Не берусь анализировать его поведение, пока просто присматриваюсь. – Вы очаровательны, хоть и немного рассеяны, но ваше состояние легко можно понять, учитывая пережитое.

– Вы очень добры ко мне, – шепчу ему. Хотела бы я знать почему!

Он смотрит пронзительно, забираясь взглядом под кожу. От этого взгляда хочется сжаться – до того он осязаем! Но я выдерживаю его.

– Примеряйте обновки, – усмехается он наконец.

Я киваю, снова прячась за шторкой. Напрягаю слух, но не различаю звука его шагов. Как в тумане сбрасываю вещи, чувствуя лёгкое головокружение. Он что, так и остался стоять за шторкой? Доступны ли его взору случайные отражения меня, примеряющей нижнее бельё?

Эта мысль волнует меня не на шутку. Кожа покрывается мурашками, стоит представить, что за мной тайком наблюдает Глеб. Из-за внутреннего волнения меня начинает слегка лихорадить. Руки потряхивает, движения становятся неуклюжими, и я с досадой думаю, что снова только всё порчу. Тоже мне, соблазнительница нашлась, с трясущимися поджилками!

Закончив с бельём, даже выдыхаю с облегчением. Надеваю джинсы, футболку, свитер и распахиваю шторку. Глеб стоит прямо за ней, упираясь рукой в каркас соседней кабинки. Нависает надо мной, окидывая тяжёлым взглядом.

“Он всё видел”, – проносится на задворках сознания, но виду я не показываю.

– Вот, – очерчивая небрежным жестом руки своё тело, говорю мужчине.

Он отрывает руку, приближается ко мне. Горячие ладони ложатся на мои плечи, и я судорожно втягиваю носом воздух. Кажется, сейчас он поцелует меня. Легонько толкнёт назад, в кабинку, задёрнет шторку и будет целовать, пока не наступит конец света. Ох, ну что за крамольные мысли?..

Глеб легонько толкает меня назад, быстро разворачивая перед собой. Я вижу в зеркале своё отражение. Лицо пылает, глаза лихорадочно блестят. Рядом возникает невозмутимо спокойное отражение Глеба. Он становится слишком близко ко мне: в спину упирается широкая грудь, и я чувствую его горячее дыхание на виске.

Пространство внутри тесной примерочной кабинки сужается. Как-то резко перестаёт хватать воздуха. Соски моментально твердеют и явственно выступают под гладкой поверхностью бежевого свитера мелкой вязки. Между ног становится слишком горячо – я едва могу устоять спокойно, игнорируя желание скрестить ноги.

Глеб проводит ладонями от плечей вниз, вдоль моих рук, и я закусываю губу, чтобы не начать умолять его об одном крошечном поцелуе. Какая же я жалкая!

– Мне нравится, – хрипло говорит Глеб почти в самое ухо. Его обжигающее дыхание опаляет ушную раковину, плавит мозг, сжигает волю. Сердце взлетает к самому горлу, и я выдаю в ответ нечто невразумительное:

– Оу, ммм, окей.

Неожиданно мужская ладонь ложится чётко поверх ягодицы. Глеб смотрит прямо мне в глаза и выдыхает:

– Идеальная посадка, я срываю бирку.

Стоп. Что?!

Мне сложно собрать мозги в кучу, поэтому я непонимающе смотрю через зеркальную поверхность, как мужчина быстро цепляет пальцами бумажку, пришитую к заднему карману джинсов, и резко дёргает за неё.

– Так-то лучше! – подмигивает он мне, показывая картонку с названием фирмы. – Примеряйте дальше.

Мужчина оставляет меня в одиночестве, задёргивая шторку, и я едва не падаю – ослабшие вмиг ноги отказываются меня держать. Хватаюсь пальцами за зеркало, прижимаюсь щекой к прохладной глянцевой поверхности и стою так некоторое время, глядя себе в глаза.

Я же не одна чувствую, как искрит между нами? Я же не сошла с ума?

***

К счастью или к сожалению, остаток примерки проходит без столь тесного взаимодействия. Когда я надеваю следующий комплект одежды и сдвигаю шторку в сторону, Глеб предельно собран и отстранён. И больше не вторгается в моё личное пространство, вызывая такие мысли, которые только с очень большой натяжкой можно назвать приличными.

Пребывая в этом странном состоянии, я забываю про свой план по избавлению от нескольких вещей и вспоминаю об этом уже после того, как Глеб прикладывает карту к терминалу, оплачивая покупки. По дороге к выходу из торгового центра мужчина предлагает мне заглянуть в магазинчик с косметикой и парфюмерией. Довольно настойчиво, надо сказать.

Он попросту тормозит у входа, обвешанный пакетами с одеждой и обувью.

– Внутрь с этим не пойду, – предупреждает он. – Ещё снесу всё со стеллажей. Но вы идите и выберете всё необходимое.

– Да мне ничего не нужно, – отнекиваюсь я.

– Глупости! – закатывает глаза Глеб. – Крем, тушь, не знаю, помада наверняка понадобится. Шампунь, дезодорант, всякие женские штучки… – Он слегка краснеет. – Ей-богу, когда вы увидите местный магазин, вы станете жалеть, что не послушали меня раньше.

– Думаете?

– Знаю, – кивает он. – Возьмите карту и купите всё, что вам нужно.

Взглядом он показывает на нагрудный карман рубашки, куда запихнул пластиковый прямоугольничек. Я едва заметно киваю и подхожу к мужчине; привстав на цыпочках, скольжу пальцами в карман и хватаю карту.

Мнусь, но всё же спрашиваю:

– Пин-код?

– 0506, – ни на секунду не задумываясь, выдаёт Глеб.

Я открываю рот, но внимательный взгляд мужчины мгновенно тормозит рвущийся возглас удивления.

– 0506, – послушно повторяю цифры. – Я быстро.

Не дожидаясь ответа, резко разворачиваюсь на пятках и скрываюсь в магазине. Подальше от его глаз.

Беру крем для ухода за кожей лица, крем для рук, по паре бутылей шампуня и геля для душа. Дезодоранты – спрей и стик. Поразмыслив немного, набираю несколько бальзамов для губ. Впереди холода, которые я проведу высоко в горах, мне однозначно потребуется какой-то минимальный уход. Просто на всякий пожарный случай прихватываю простенькую тушь, жидкую подводку и палетку теней. Скромная помада цвета пыльной розы завершает список покупок.

Уже у самой кассы я бросаю взгляд на средства для женской гигиены и складываю в корзину для покупок запас прокладок и тампонов, рассчитанный примерно на полгода.

Расплатившись и тщательно упаковав всё по пакетам, я выхожу из магазина и застаю Глеба на том же месте. Кажется, он так и стоял, не двигаясь за время моего отсутствия ни на миллиметр.

– Всё взяла, – говорю ему, показывая два небольших пакета. – Спасибо.

– Да не за что, – усмехается он. Я подхожу ближе, опускаю банковскую карту в его карман. – Право слово, это самое меньшее из того…

Глеб резко замолкает, когда мне невыносимо хочется узнать продолжение. Самое меньшее из чего?

– Пойдёмте? – спрашиваю, не дождавшись продолжения. – Наверное, вам тяжело держать все эти баулы…

– Тяжело? – веселится он. – Мне прекрасно известно, что такое “тяжело”… А пакеты… Вовсе нет.

Я пожимаю плечами. Немного странный он всё-таки.

Мы доходим до машины, и Глеб ставит пакеты с багажник.

– Перед выездом нужно немного погулять с Бимо и зайти в продуктовый магазин. Можем прогуляться вместе, если вы не устали. – Он показывает дорогу через сквер. – Или можете подождать в машине, я быстро свожу пса на прогулку, потом сделаем крюк, и я заскочу в магазин.

– Я не устала, – заверяю его, хотя чувствую слабость. Но ни за что не признаюсь ему в этом. Нащупываю в кармане бумажку с назначениями и, помявшись немного, говорю: – Глеб, я совсем забыла… Тут вот. Ещё в аптеке нужно кое-что прикупить.

Он поджимает губы. Мне неловко, что мужчине приходится тратиться на меня, и я уже хочу извиниться, как он укоризненно вздыхает:

– Это самое важное, что нужно было покупать в первую очередь, как вы могли забыть? Хорошо, что ещё не уехали, Влада!..

– Ну простите, – улыбаюсь ему. – Я не специально. Просто так всё быстро происходит, а я словно до сих пор лежу на больничной койке…

– Я понимаю. – перебивает он. – Нужно было самому всё разузнать у вашего лечащего врача. Возле супермаркета есть аптека, давайте список, всё купим.

– Спасибо, Глеб, – тихо говорю ему.

Он кривовато улыбается, открывает дверцу и подхватывает на поводок собаку. Бимо первым делом бросается ко мне и вертится возле ног, периодически запрыгивая на них. Я смеюсь и наклоняюсь, чтобы обхватить его пушистую морду. Глеб подходит ближе, становится рядом со мной. Наклоняется, чтобы погладить пса по голове.

Наши плечи соприкасаются. Мужчина тихо выдыхает и делает глубокий вдох – с таким наслаждением, словно очень давно не дышал.

– Счастлив до безобразия, – замечает он. Не сразу я понимаю, что Глеб говорит о Бимо. – Ему нечасто перепадает женская ласка…

“А тебе, Глеб?” – хочу спросить я, но вовремя прикусываю язык. Не думаю, что имею право задавать такие личные вопросы. К тому же, скоро я и сама это пойму. Да и как не понять, если, как сказал сам Глеб, в посёлке живёт не так много женщин? И если одна из них имеет виды на этого мужчину… Это точно не пройдёт мимо моего внимания.

***

Мы приезжаем в горный посёлок затемно. Я вглядываюсь в горящие уютным светом окна жилых домов, испытывая волнение. Где и как я буду теперь жить? С кем меня поселят? С Глебом?

Мужчина доезжает до погруженного в темноту дома и чуть разворачивается ко мне:

– Покупки занесу пока к себе. – Он тормошит пса, сопящего на мне – стоило нам выехать из города, как Бимо забрался ко мне на колени и проспал так всю дорогу. – Вставай, дружочек, мы дома.

Заслышав знакомое слово, сулящее долгожданный отдых и обещание вкусного ужина, Бимо ловко перебирается на водительское кресло, едва Глеб покидает салон. Забавно повертев задом, словно присматриваясь для удачного приземления, пёс спрыгивает и семенит к калитке, иногда оборачиваясь на меня. Словно удивляется, почему я не иду вместе с ним.

Какой же он смешной! Мне хочется с ним подружиться, хочется тискать без конца, хочется иметь такого верного компаньона. Собаки, в отличие от людей, не предают, не бросают. И я прекрасно вижу, что Глеб по настоящему привязан к своему питомцу. Возможно, ближе Бимо у мужчины никого и нет, не знаю, но меня радует, что есть хотя бы он, маленький пушистый друг.

Глеб в две ходки перетаскивает все сумки в дом. Не думаю, что раскладывает что-то из продуктов по местам, ведь его походы не занимают много времени, однако в одном из окон загорается тусклый свет, который хозяин оставляет включенным, несмотря на то, что кроме пса, очевидно, в доме никого нет.

Глеб снова устраивается за рулём и заводит мотор.

– Ну, – протягивает сухо. – Поехали знакомиться.

– Знакомиться с кем? – спрашиваю я.

– С новой жизнью, – быстро глянув на меня, отвечает мужчина.

Какой она будет, эта жизнь? Я не знаю. Но знаю, что буду жить её на полную и непременно буду счастливой. Судьба не разбрасывается вторыми шансами просто так, и раз уж я оказалась здесь в отчаянном положении, значит, так и должно быть.

Через несколько минут мы на месте. Глеб останавливается возле вытянутого одноэтажного здания, явно административного. Возле входной двери табличка, которая гласит, что это штаб подразделения “Катунь” Алтайского ПСО.

За дверью тепло, пахнет какой-то едой, слышится гомон голосов, который смолкает, стоит нам войти в большую комнату, где за столом сидят трое мужчин и одна женщина. Взгляды всех присутствующих устремляются ко мне, и я неуверенно переступаю с ноги на ногу, прячась за плечом Глеба Давыдова.

– Ну наконец-то! – восклицает по виду самый старший из мужчин. – Мы уж вас заждались!

– Я решил позаботиться о гардеробе для Влады… на первое время, – объясняет Глеб, жестом приглашая меня выйти вперёд. – Имя выбрали тоже временное. Влада, разрешите вам представить: Аркадий Степанович Минский, руководитель нашего поисково-спасательного отряда. Именно он предложил вам работу, взяв под свою ответственность.

Я подаюсь вперёд и протягиваю руку, которую мужчина тут же пожимает.

– Спасибо, Аркадий Степанович. Я очень признательна вашему предложению и понимаю все риски, учитывая, что обо мне ничего не известно. Надеюсь, вам не придётся разочаровываться в принятом решении.

– Вы кажетесь мне приличным человеком… Влада, да? – уточняет он, и я киваю. – Я рад, что вы целы. Вот увидите, здесь вы найдёте новую семью, раз уж были одиноки, по всей видимости, до происшествия. У нас работают простые, добрые и честные люди, царит прекрасная здоровая атмосфера в коллективе. Мои ребята примут вас и помогут, не переживайте на этот счёт.

– Хорошо, не буду, – смеюсь я. – Уже успела заметить, что спасатель – это не просто профессия, а, скорее, призвание. Глеб Денисович очень мне помог и поддержал сегодня. Спасибо ему и вам за это.

Аркадий Степанович слегка разворачивается, обращаясь к сидящим за столом:

– Ребята, знакомьтесь с новенькой.

Первой встаёт женщина. Она старше меня, ближе к возрасту Глеба, ближе к сорока годам. Но представляется просто:

– Марина, оператор. Принимаю сигналы о бедствиях и происшествиях, координирую работу спасателей.

– Влада, – отвечаю ей.

– Добро пожаловать в наш дружный коллектив, – тепло улыбается она мне. Мельком смотрит в сторону Глеба и чуть поджимает губы. – Это спасатели нашей смены, которые эвакуировали вас до медицинской службы, Иван и Василий Саныч. Николай отскочил, скоро вы познакомитесь. Ну а с остальными встретитесь уже завтра и в ближайшие дни.

– Спасибо большое… за всё, – говорю всем им разом. – Пока все эти события не укладываются в голове, но я думаю, что теперь быстро начну втягиваться.

– Сегодня был нагруженный день, – доносится до меня голос Глеба. – Наверное, пора заселяться и отдыхать. Куда вы её определили?

– В дом Марьи Андреевны. – говорит руководитель ему и поясняет специально для меня. – Дом небольшой, конечно, но чистенький и светлый. Всякая кухонная утварь, мебель имеется. Марья Андреевна печку топила дровами, брала в сарае у Глеба Денисовича – он ближайший сосед. Думаю, и вам в помощи не откажет, да, Давыдов?

– Не откажу, – усмехается он.

– Марина Сергеевна всё там намыла, свежее постельное бельё постелила, на сегодня переночевать хватит, а там пообвыкнетесь и со всем разберётесь.

– Хорошо, спасибо. – киваю Аркадию Степановичу. – Когда мне нужно приступать к работе? И что это за работа?

– Завтра проснётесь, осмотритесь, вещи разложите. И подходите ко мне в штаб, я вам всё покажу и расскажу, обсудим график и всё остальное, – потирает руки большой начальник. – А пока – отдыхать!

Мы прощаемся. Глеб не говорит ни слова, пропуская меня в коридор, но самого мужчину тормозит за руку Аркадий Степанович.

– Глеб, насчёт трат, прикинь, по сколько нам скинуться, чтобы тебе возместить, – тихо говорит он, но я всё равно разбираю.

– Да не нужно ничего возмещать, – отмахивается Глеб. – С меня не убудет. У меня расходов, разве что, на корм Бимке, больше ведь нет никого. А у ребят – у кого семьи, дети. Не нужно, Аркадий. Всё в порядке.

– Смотри, Глеб. Ежели что, свистни. Мы своих в беде не бросаем, знаешь же.

– Знаю, – вздыхает Глеб. – Давайте тогда, до завтра. Провожу новую соседку да покажу, как с печью обращаться и всё остальное по хозяйству.

– Глеб, нужна помощь? – заинтересованно спрашивает Марина. Достаточно громко, чтобы я точно услышала.

– Спасибо, Мариш, справимся сами, – отвечает ей Глеб. – Я к тётке Маше как по часам ходил, всё там знаю.

Он выходит из комнатушки, догоняет меня. Поравнявшись, заглядывает в лицо и ободряюще улыбается.

– Значит, соседями будем? – спрашиваю у мужчины, едва сдерживая улыбку.

– Значит, будем, – пожимает плечами он. Якобы равнодушно, но я успеваю заметить проскользнувшее в его взгляде облегчение и что-то ещё.

Что-то, что заряжает меня верой и надеждой.

6. Лада

Посёлок небольшой: примерно двадцать жилых домов, штаб, столовая, магазин, общественная баня. Чтобы пройти его весь неторопливым шагом, получаса хватит за глаза! И мы довольно быстро проходим по центральной улице, сворачиваем в тупик и останавливаемся у двух последних домов. Дальше – только лес, постепенно поднимающийся в горы.

Глеб указывает на домик с резными наличниками.

– Здесь жить будете. Мой дом, как видите, совсем рядом, между участками есть калитка. Идёмте, я покажу вам дровницу.

Я молчаливо следую за ним. Его территория выглядит необитаемой. Несколько деревьев, никаких грядок или теплиц. Словно он просто сравнял тут всё под газон и периодически стрижёт траву, чтобы участок не зарос. Мы доходим по вытоптанной дорожке до крепкого сооружения без дверей, где вдоль стен от пола и до самого потолка выложены ровные рядки нарубленных дров.

Глеб берёт в углу тележку, накладывает с горкой дрова и идёт через весь участок к забору.

– Вот тут калитка, она неприметная, но при свете дня обнаружить нетрудно. Если закончатся дрова, можете брать без спросу. Удобств в доме никаких, – он усмехается себе под нос, но никак не комментирует. Зато, стоит нам попасть на соседний участок, указывает на небольшое сооружение у дальней стороны забора. – Нужник вон там. Имеет смысл ставить на ночь ведро, чтобы не приходилось бежать до туалета. Уж простите, такова деревенская жизнь.

– Возможно, моя прошлая жизнь мало отличалась от этой, – немного резковато говорю ему. – Подобная перспектива не вызывает у меня отторжения.

Он пожимает плечами и продолжает вводить в курс дела:

– В основном, все моются в общественной бане. Четверг и воскресенье женские дни. Из доступных альтернатив: нагреть воду в кастрюле и помыться в тазу прямо в доме. Вроде у Марьи Андреевны даже небольшое корытце имелось, что-то вроде детской ванночки. Либо можете обращаться ко мне, у меня своя баня, топлю почти каждый день. Париться и перегреваться вам после операций, пожалуй, пока не стоит, а вот ополоснуться без проблем пущу, если ничего не смущает. Всё ближе, чем в общую баню бегать.

– Спасибо за щедрое предложение, – тихо благодарю его. Жар снова приливает к щекам, а в голове ярко рисуются картинки тесного закутка бани с приглушенным светом, где мы случайно очутились вдвоём…

Пока я витаю в облаках, мы успеваем достигнуть невысокого порога, и Глеб отыскивает в одном из вазонов ключ. Быстро справившись с замком, мужчина проходит в дом первым, попутно включая везде свет.

– Небольшая кухня, зал и спальня. Есть две кладовки. Отопление от печи. – Глеб заводит меня в чистую кухоньку, настолько маленькую, словно в кукольном доме. – Дрова тёть Маша хранила здесь же, возле печи. Можно и на террасе сгрузить…

– Пусть будут здесь, – отзываюсь я. В голове всё вверх дном. Как я справлюсь с бытом в деревенском доме самостоятельно?

– Хорошо, – покладисто соглашается мужчина и быстро перетаскивает с улицы охапки дров.

У него всё получается слаженно. Он разжигает печь, проверяет, чтобы пошло тепло. Показывает, в каком положении нужно держать заслонку печи, как включить воду и как – газ. Я пытаюсь всё запомнить, но паника накатывает с жуткой головной болью и тошнотой.

Глеб уходит в свой дом, чтобы принести мои вещи, а я, борясь с подкатывающими рыданиями, наливаю и ставлю чайник и плюхаюсь на табурет, не решаясь пойти изучать новый дом.

– Влада, – тихо зовёт меня мужчина. – Куда ставить пакеты?

– Бросьте у входа, потом разберусь, – глухо отзываюсь я.

Он выбирает из всех сумок одну и приносит в кухню.

– Некоторые продукты для вас, завтра занесу ещё.

– Спасибо, – шепчу я, начиная плакать. Ничего не могу поделать, слёзы просто льются из глаз.

Как, должно быть, жалко я выгляжу! Но мне всё равно. В больнице я была окружена людьми. Даже если лежала в палате за закрытыми дверьми, знала, что стоит выйти в коридор, встречу множество людей. А теперь я остаюсь совершенно одна, и это осознание впервые пугает меня.

Глеб вздыхает. Подходит ближе, опускаясь на корточки, и заглядывает в моё лицо.

– Что случилось? Устали, болит что-то, что-то беспокоит?

– Всё беспокоит! Вдруг у меня не получится топить печь? Вдруг я не справлюсь? Мне так страшно, Глеб! Я совершенно не готова оставаться одна…

Он поджимает губы.

“Не отталкивай меня!” – требую мысленно. И он, словно читая мои мысли, берёт меня за руки и говорит:

– Я помогу вам адаптироваться, научу топить печь, справляться с любыми бытовыми проблемами, хорошо? Я понимаю, как сложно очнуться в новой реальности, и вы всегда можете отправиться в социальный центр, если сочтёте, что всё это для вас слишком. – Он улыбается. – Но что-то мне подсказывает, что в душе вы настоящая бунтарка и с лёгкостью справитесь со всеми сложностями. А я буду рядом, в соседнем доме, и помогу вам.

Я смеюсь и плачу. Тепло его ладоней, бережно сжимающих мои руки, согревает душу. И несмотря на глубокую осень и кажущуюся непроходимой безнадежную ситуацию, в ней расцветает весна.

Пока я, хлюпая носом, пытаюсь взять себя в руки, Глеб хозяйничает на кухне. Разбирает пакет с провизией, сооружает бутерброды, заваривает и разливает по чашкам ароматный чай.

Выставив чашки на блюдечке на стол, он занимает соседний стул и улыбается мне.

– Наверное, проголодались?

– Не знаю, – честно признаюсь ему. – Не понимаю. От стресса кажется, что кусок в горло не полезет.

– Ну что же вы? – мягко и деликатно спрашивает Глеб. – Вы в безопасности, у вас есть работа, крыша над головой. Это куда больше, чем есть у других людей, попавших в такую же непростую жизненную ситуацию.

– Да, наверное, – пожимаю я плечами. – Честно признаться, меня пугает одиночество. Нелегко, знаете ли, принять, что никому не нужен. Вам, вероятно, неизвестно это чувство, а мне, стоит лишь подумать, что вы сейчас уйдёте к себе домой и я останусь совсем одна, как сковывает неясный страх, оцепенение… Я совершенно не готова остаться одна. Возможно, тут есть какое-то общежитие, или я могла бы ночевать в штабе, ведь там наверняка кто-то дежурит по ночам…

– Вы привыкнете, – перебивает мужчина. – Вот увидите, всё образуется. Знаете, у меня появилась прекрасная мысль! Давайте сегодня я посижу в доме, пока вы не уснёте? Вам будет спокойнее, что кто-то есть рядом, а потом я тихонько покину вас.

– Наверное, это будет уже верхом наглости с моей стороны, если я соглашусь на подобное!.. – вспыхиваю я.

– Вовсе нет, – успокаивает Глеб. – Я предложил вам сам этот вариант, он устраивает меня, если устроит вас. Ну же, Влада, решайтесь… Я не маньяк и не какой-то извращенец, честное слово!

Я смеюсь:

– Скажете тоже! Вот на кого вы меньше всего похожи, так это на маньяка! И тем более, если бы хотели, давно бы причинили вред. А потом сказали бы, что я от вас сбежала. Делов-то!

– Но причинять вам вред я не хочу, – подводит он итог. – А теперь вы должны поесть, выпить чаю, а я поставлю вскипятить воды, чтобы вы умылись перед сном.

Уже лёжа в кровати, я беспокойно ёрзаю, постоянно оглядываясь на кресло, где сидит мужчина. В доме ещё свежо, и, несмотря на одеяло, толстое покрывало и тёплый спортивный костюм, я никак не могу согреться в достаточной степени, чтобы меня наконец сморил сон. А Глеб, хоть и сбегал домой переодеться, расслабленно сидит в углу комнаты. В темноте мне не видно, куда направлен его взгляд, но почему-то кажется, что он наблюдает за мной.

Примерно через час я не выдерживаю и протяжно выдыхаю:

– Не могу так! Не могу сомкнуть глаз, без конца думая о вашем дискомфорте!

– Мне весьма комфортно, – усмехается он в темноте. – Может, мне стоит уйти?

Я качаю головой, позабыв, что Глеб не может этого разглядеть.

– Нет. Я не хочу, чтобы вы уходили.

– А чего же вы хотите? – снова усмехается он. Я молчу, кусая губы. – Могу составить вам компанию на кровати.

Сердце делает кульбит. Мне не послышалось? Он предложил… что?

– Хотите прилечь? – спрашиваю свистящим шёпотом.

– Если этого хотите вы, – уточняет мужчина.

С губ слетает нервный смешок:

– Думаю, так я усну быстрее!

Он резко поднимается, отчего под ножками кресла скрипит пол. Моё сердце тоже скрипит, трещит, трепещет, с лязгом срастается. Пока я наблюдаю, как Глеб медленно пересекает комнату, чтобы приблизиться ко мне, меня бросает то в жар, то в холод. Поджилки трясутся… от страха ли? от предвкушения?

Словно завороженная смотрю, как мужчина откидывает край одеяла и быстро, словно может передумать, ложится рядом со мной. Он деликатно подтыкает сдвинутое одеяло под меня, образуя этакий кокон, в котором я лежу, будто огромная гусеница или, скорее, шаурма.

– Так лучше? – спрашивает скептически, устраиваясь удобнее на соседней подушке. Его лицо оказывается в считанных сантиметрах от моего. Я чувствую его жаркое, тарахтящее дыхание, которое он всеми силами сдерживает, чувствую вибрации матраса от каждого исполинского вдоха-выдоха и… неожиданно успокаиваюсь.

– Гораздо лучше, – говорю ему. – Спасибо! Спокойной ночи, Глеб.

Плавясь в тепле человеческого присутствия, его, Глеба, присутствия, я прикрываю глаза, чтобы не смущать мужчину, но продолжаю наблюдать за ним через опущенные ресницы.

Через некоторое время он тихо – практически одними губами – произносит:

– Спокойной ночи, Лада.

Горло сдавливает спазм, и лишь огромным усилием воли мне удаётся сдержать слёзы.

***

Тогда

Июль. Жаркий, удушливый июль, который я впервые провожу в городе. Совсем недавно отгремели школьные экзамены и выпускной, месяц назад, 5 июня, я встретила своё совершеннолетие, а теперь рассылаю заявки в ведущие вузы страны.

Три дня назад родители уехали в деловую поездку, впервые оставив меня одну. Условно одну. Технически каждый день ко мне заглядывает моя старая няня, которая приносит мне обед и ужин, а ещё за мной условно приглядывает мама моей подруги Ники, наша соседка Светлана Александровна.

Стоит вспомнить Нику, по большой квартире разносится развесёлая трель звонка, и я, предварительно выглянув в глазок, отпираю все засовы.

– Привет, – пыхтит Ника, вваливаясь ко мне. – Ну и жарища на улице, просто пипец!

Она швыряет сумку по коридору, и та глухо шмякается об паркет.

– Провалила? – с замиранием сердца спрашиваю у неё.

Ника фыркает:

– Сдала на отлично!

Мы кричим, визжим и скачем, обнимая друг друга. Бедные мои соседи! Но новость, что Вероника сдала свой последний экзамен и окончила первый курс, гораздо важнее их комфорта.

– А мы решили поехать на Алтай! – сообщает мне Ника. – Поехали со мной, Лада! Пожалуйста!

– Мы – это кто? – спрашиваю я, меняясь в лице. Очевидно же, что родители никогда меня не отпустят!..

– А… Да так, несколько девчонок и парней с моей группы, не бери в голову. – отмахивается подруга. – Я уже всё придумала, мама отмажет тебя перед родаками.

– Не думаю, что это хорошая идея, – испуганно говорю ей. – Мне кровь из носу нужно поступить.

– Ты окончила школу с золотой медалью, обязательно поступишь в любой вуз. А такое лето у нас может выдаться одно!

Через два дня мы садимся в купе скорого поезда. Половина вагона, если не больше, заняты сокурсниками Ники, и я чувствую себя среди них белой вороной. Вчерашняя школьница в компании второкурсников! До сих пор не понимаю, как согласилась!.. И как только родители позволили?!

Я занимаю верхнюю полку и открываю электронную книгу, но постоянно отвлекаюсь на болтовню соседок по купе.

Моя Ника, Лена и Наташа. Они трещат без умолку. Обсуждают недавнюю сессию, преподов, парней, поездку. И так несколько часов подряд.

К вечеру в купе набиваются их друзья. Кто-то из парней приносит выпивку, кто-то – гитару, и я поджимаю губы.

– Как зовут, сладкая? – спрашивает парень с колечком в носу.

– Отстань от неё, Ромашка! – угрожающе говорит Ника. – Это моя младшая сестра.

Парень хмыкает:

– А имя у тебя есть, младшая сестра? Туризм предполагает очень тесную, порой, ограниченную общину. Странно не знать, кто спит в соседней палатке.

– Лада, – говорю быстро, только чтобы отстал.

– А меня Ромой зовут, сладкая. Замёрзнешь, приходи в мой спальник, я быстро тебя отогрею.

Все смеются над его словами, а я вспыхиваю. Неуклюже соскакиваю с полки и выхожу из купе, слыша, как Ника начинает отчитывать этого Рому. Зря я поехала!..

Покачиваясь от движения состава, дохожу до туалетного тамбура и натыкаюсь на молодого мужчину. То, что это не такой же студент, почему-то понятно сразу.

Навскидку ему лет двадцать пять, может, тридцать. Футболка плотно облегает мускулистое тело, шорты открывают вид на развитые икроножные мышцы; руки и ноги покрыты грубыми, жёсткими волосками; взгляд серьёзный, внимательный.

– Очередь? – спрашиваю у него немного взволнованно. Меня смущает и его взгляд, и его присутствие в тесном закутке перед туалетом, куда я направляюсь, и то, что намерение это очевидно для незнакомца.

– Да, – просто отвечает он, продолжая разглядывать меня.

– Тогда за вами буду.

Не успеваю я это произнести, как из туалета выплывает женщина. Незнакомец придерживает дверь и говорит мне:

– Проходите вперёд.

Пожав плечами, я захожу внутрь, тяну на себя дверь, которую удерживает мужчина.

– Спасибо, – говорю ему, смущённо улыбаясь.

Дверь поддаётся и хлопает между нами. Я быстро прокручиваю защелку и делаю свои дела. Умывшись прохладной водой, покидаю туалетную комнату, но незнакомца и след простыл.

Мне не хочется возвращаться в купе, где тусуются друзья Ники, поэтому я встаю у окна, чуть в стороне от входа в купе, откуда слышится смех и звуки переборов струн гитары.

Неожиданно двери купе открываются,и я натыкаюсь на взгляд незнакомца. Неужели я ошиблась и он тоже однокурсник Ники?

– Вы из этого купе? – спрашивает он у меня. Я киваю и отворачиваюсь.

Мужчина подходит ближе, становится рядом. Меня обдаёт жаром его тела, нос щекочет от его запаха: горячей, загорелой кожи, пота, дезодоранта. Всё в одном.

– Не торопитесь возвращаться, – он не спрашивает, констатирует. – Вам неприятна компания, собравшаяся в вашем купе?

Я закатываю глаза, ничего не отвечая. Тогда он продолжает:

– Я велел им разойтись после одиннадцати.

Резко поворачиваюсь к нему.

– Велели? Думаете, они вас станут слушать?

– Конечно, станут. Я – спасатель, сопровождаю вашу туристическую группу.

Инструктора я видела, он садился с нами, и Ника его представила. А вот то, что будет ещё кто-то, не упоминала. Поэтому я немного настороженно смотрю на мужчину.

С лёгкостью угадывая мои мысли, незнакомец коротко усмехается и говорит:

– Я вошёл в вагон за две минуты до отправления поезда, еле успел. Еду в одном купе с Виктором, вашим инструктором. Он, кстати, тоже спасатель, мой коллега.

– Хорошо. – пожимаю я плечами. – Буду знать. Могу поинтересоваться, как же вас зовут, спасатель?

– Глеб. – улыбается он. – Глеб Денисович Давыдов, спасатель второго класса, МЧС России.

– Глеб, – протягиваю я. В моём окружении не было человека с таким именем. Оно одновременно звучит твёрдо и мягко и невероятно подходит к образу незнакомца. – Красивое имя, мне нравится.

– Разрешите и мне поинтересоваться, милая сударыня, как вас зовут? – спрашивает он.

Я закусываю губу. Губы так и норовят расползтись в улыбке. В его словах мне чудится флирт, и это – внимание мужчины – впервые не пугает меня до чёртиков.

– Лада.

– Красивое имя, мне нравится, – усмехается он, возвращая мне мои же слова. – Невероятно подходит к невероятному цвету ваших глаз и к вашей невероятной, чарующей улыбке.

Щёки вспыхивают, как алое знамя на ветру. Он же не может говорить серьёзно? Что это – насмешка или развод?

– Ну же, Лада! – говорит Глеб, снова каким-то образом угадывая мои мысли. – Это простая констатация факта. Прекрасные девушки не должны смущаться из-за комплиментов, тем более, когда они лишь отражают суть. У меня отличная идея! Идёмте пить чай в наше купе! Зачем вам стоять в проходе и ждать, когда стукнет одиннадцать и все вернутся по своим местам?

Я бросаю взгляд на часы. Почти девять. Что ж, стоять здесь несколько часов мне бы не хотелось, но и идти с незнакомым мужчиной в его купе, где находится ещё один взрослый мужчина, мне страшновато. Как же всё сложно!..

Но Глеб с лёгкостью понимает моё молчание и заверяет:

– Я – спасатель, Лада. Спасать людей – это наша работа. Спасать, а не причинять им вред. И я не хочу вам навредить. И вы большая молодец, что не доверяете первому встречному. Вам будет спокойнее, если я пообещаю, что купе будет открыто всё время, пока вы будете находиться внутри? Или мы можем прогуляться до вагона-ресторана…

– Хотите пригласить меня? – спрашиваю свистящим шёпотом. Во рту так сухо, словно это пустыня.

– Если этого хотите вы, – усмехается Глеб.

С губ слетает нервный смешок:

– Думаю, так мне будет спокойнее!

К моменту, когда Глеб провожает меня обратно к нашему с Никой и другими девочками купе, мы успеваем перейти на “ты”, а все мои страхи и смущение рассеиваются стараниями мужчины.

Он совсем не похож на моих долбанутых одноклассников, не похож даже на однокурсников Вероники. И дело, конечно, не в развитой мускулатуре крепкого, совершенно не юношеского тела! С ним я забываю о стеснении, о страхе, что каждая неловкая фраза будет высмеяна и опошлена. Он видит во мне человека, интересного собеседника, красивую девушку, и я вижу, что ему действительно интересно всё, о чём он спрашивает, а не задаёт мне вопросы, чтобы казаться заинтересованным и получить доступ к моим трусикам.

По крайней мере, такие чувства я испытываю рядом с ним. Ошибочны они или нет, я не знаю. Как и не знаю, можно ли доверять своим чувствам. Поэтому решаю пока просто наблюдать за развитием событий. Я не из тех, кто готов пуститься во все тяжкие с первым встречным, пусть и таким обаятельным, хорошим. И пусть мне кажется, что он такой и есть, я не собираюсь расслабляться ни на мгновение, не собираюсь забывать, что у взрослого мужчины куда больше опыта по части соблазнения, чем у любого смазливого парня, с которым я когда-либо ранее была знакома. Поэтому особенно важно держать ушки на макушке и не упустить тот момент, когда он проявит своё истинное лицо.

Ну а пока, за неимением другой нормальной компании, я буду наслаждаться его обществом.

– До завтра, Лада! – улыбается мне Глеб, и я улыбаюсь в ответ.

– До завтра, Глеб!

Несмотря на то, что все давно разошлись по своим купе и девочки давно спят, мне не спится. Я не могу перестать прогонять в памяти диалоги, сотни или даже тысячи обрывков фраз, пытаясь разгадать какой-то тайный смысл лёгкости, возникшей на душе.

На рассвете в дверь тихонечко стучат. Я спускаюсь с верхней полки и отпираю замок, стараясь не разбудить соседок. В образовавшейся щели вижу Глеба. Мужчина стоит с двумя стаканами в ажурных подстаканниках и улыбается.

Я распахиваю дверь, ёжась от утренней свежести, засовываю босые ноги в кеды и выскальзываю в коридор, плотно прикрывая дверь купе.

– Доброе утро! – приветствует меня Глеб. – Прямо чувствовал, что ты уже не спишь!

– Да? – с сомнением спрашиваю у него.

Неудобно стоять перед ним неумытой, нечесаной, во вчерашней одежде. Хотя я и почистила зубы на ночь, сейчас всё равно ощущаю дискомфорт из-за возможного утреннего дыхания, тогда как мужчина, судя по всему, успел совершить все необходимые утренние ритуалы. А ещё его, вероятно, ничуть не смущает мой внешний вид и внутренние переживания.

– Да, – кивает он. – Приглашаю тебя на свидание за чашечкой кофе.

– Свидание? – тихо охаю я. – Настоящее свидание?

– А ты против? – прямо спрашивает Глеб. – Не мастак я ходить вокруг да около, привык называть вещи своими именами. Поэтому, да, Лада, ты мне нравишься и я зову тебя на свидание. Это ни к чему тебя не обязывает, просто я хочу, чтобы ты изначально правильно поняла мои намерения.

– Ого, Глеб Денисович! Вот так вот сразу юную девушку и на свидание? – присвистываю я, не зная, как относиться к такой прямоте.

– Это ни к чему тебя не обязывает, – ещё раз говорит Глеб. – Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать. И точно не собираюсь тащить в койку после первого свидания за чашечкой кофе! – Он подмигивает, протягивая мне один из стаканов. – Обычное свидание. Просто общения ради.

Я поджимаю губы, чтобы не рассмеяться, но всё-таки прыскаю:

– Это будет самое неожиданное и нелепое свидание в моей жизни!

– И самое запоминающееся, – улыбается Глеб, ещё не догадываясь, как сильно он окажется прав.

А может, он заранее знал всё наперёд, когда задумал позвать меня на это свидание?

***

Мы выходим в тамбур, и Глеб подзывает меня к окну. Мимо проносятся леса, поля, редкие населённые пункты, небольшие речушки и водоёмы, но я смотрю лишь на отражение мужчины, чей взгляд точно так же изучает моё отражение.

– Граждане пассажиры, освобождаем проход! – отрывает нас от важного занятия проводница.

– Остановка? – спрашиваю я у неё.

– Канаш-1, время стоянки 15 минут, – объявляет женщина.

Глеб с интересом смотрит на меня.

– Хочешь размяться?

– А можно? – с сомнением спрашиваю я.

– Конечно, – пожимает он плечами. – Подожди минутку, ладно?

Я киваю, и мужчина торопливо уходит. Поезд замедляется, ещё некоторое время практически ползёт мимо промзоны на окраине города, мимо частного сектора. Глеб возвращается. Часто переглядываясь и улыбаясь друг другу, мы дожидаемся, пока поезд затормозит и проводница откроет дверь.

Следом за проводником на низкую платформу сходит Глеб. И протягивает мне руку. Я осторожно вкладываю пальцы в его ладонь и стускаюсь по ступенькам поезда.

На часах около половины шестого. На станции пустынно, если не считать нас, вышедших из вагонов проводников и редких пассажиров.

– Пирожки домашние, отварная картошечка, не желаете? – спрашивает, бросаясь в нашу сторону, старушка, одна из тех, кого я приняла за пассажирку.

– С чем пирожки? – вежливо интересуется Глеб.

– Картошка, капуста по пятьдесят, беляш с мясом за сто, с повидлом – сорок.

– Хочешь что-нибудь? – спрашивает мужчина у меня.

– Бери, дочка, свежий завтрак, только из печи, – уговаривает старушка.

Мне неудобно отказываться, и я киваю:

– Давайте. Два с капустой, – запинаюсь. Поразмыслив, исправляюсь: – Четыре с капустой, четыре с повидлом. Ой, только я деньги в вагоне оставила, сейчас…

– Я взял, Лада, – отмахивается Глеб. Он заказывает ещё пирожков, видимо, тоже с расчётом на соседа, инструктора Виктора. Расплатившись, спрашивает у бабушки: – А мороженое в это время можно где-то купить?

Она указывает через пути. У здания вокзала сидит ещё одна старушка, и Глеб, вручив мне пакеты с пирожками, бросается туда.

Я, немного взволнованно, наблюдаю за ним. Страшно, что поезд тронется, уедет без нас. Ещё страшнее, если Глеб останется здесь, а я уеду…

Но вот он бежит обратно, и я различаю в его руках мороженое и… букет пионов.

С довольной улыбкой мужчина подлетает ко мне как раз в тот момент, когда проводница зовёт всех вернуться в поезд.

– Это тебе, – говорит Глеб, протягивая мне букет.

Я смущена и удивлена. С осторожностью, с недоверием принимаю цветы и краснею.

– Зачем?.. – лепечу я, пока он втягивает меня в тамбур. – Не нужно было тратить деньги… Завянут же…

– Я же сказал, что у нас свидание! А какое свидание без цветов? – усмехается он.

Я опускаю лицо в роскошные шапки цветов, пряча между прохладными ароматными лепестками пылающие щёки и глупую счастливую улыбку во весь рот.

Больше двух суток в пути, долгая дорога на автобусе, длительный поход до первого кемпинга были бы изнуряющими, если бы не одно “но”. Я влюбилась.

Это произошло столь неожиданно, внезапно, что я даже сама не заметила, как это произошло. То ли в тот момент, когда стояла рядом с Глебом, вдыхая аромат цветов, то ли когда он позвал меня в своё купе и мы несколько часов разгадывали сканворды, то ли во время походов в вагон-ресторан, то ли когда мужчина с видом доброго волшебника доставал из-за спины небольшие подарки или угощения после каждой крупной остановки поезда, хотя вроде бы был всё время на виду… Я не знаю. Я просто поняла, что влюбилась. Осознала так же ясно, как знала своё имя, знала, как дышать.

Ника лишь загадочно улыбалась, глядя на меня. А сам виновник торжества улыбался вполне понятно – так же, как я.

Несмотря на огромную по моим меркам разницу в возрасте – почти одиннадцать лет! – Глеб не торопил события. Редкие робкие прикосновения происходили вынужденно – подать руку, приобнять в тесном проходе, невзначай подставить руку под голову, чтобы я не зашиблась; или и вовсе случайно – прикоснуться пальцами во время движения или за столом, столкнуться лбами, склонившись над журналом кроссвордов одновременно. Оттого близость мужчины мной воспринималась особо остро, а каждое прикосновение оставляло яркое пряное послевкусие. Мне хотелось большего. Моё тело жило своей жизнью, губы саднило и покалывало от жажды поцелуев. Но Глеб держался подчёркнуто вежливо, хотя его мужской интерес читался явно и однозначно. Рядом с ним я чувствовала себя особенной, рядом с ним я была особенной. И очень быстро это заметила вся наша небольшая туристическая группа.

Когда мы наконец прибываем на конечную точку нашего маршрута – на площадку для кемпинга на территории базы отдыха “Утёс над Катунью”, ребята под руководством Виктора и Глеба устанавливают палатки достаточно далеко от других групп, но в достаточной близи друг к другу. Мы с девочками изучаем территорию, находим туалеты и краны с питьевой водой у административного корпуса, ставим поздний ужин на костре.

Позже сидим с металлическими мисками вокруг костра. В тёмном небе столько звёзд, и кажется, словно до них можно дотянуться рукой!..

Мне на плечи мягко опускается тёплая куртка, и я удивлённо оборачиваюсь. Хотя чему удивляться, если Глеб быстро проглотил свою порцию и куда-то отлучился?

Мужчина несильно сжимает мои плечи и улыбается.

– Не мёрзни, Лада.

– Спасибо, – улыбаюсь я в ответ.

Глеб возвращается на своё место, а ко мне придвигается Ника.

– Ладка…

– Ладка-лошадка! – ржёт придурок из числа однокурсников подруги, тот самый, что подкатывал ко мне в начале поездки, Рома, кажется.

– Фу, как грубо, Ромашка! – цыкает на него Вероника. – Можно же что-то и помилее придумать, если голову включить!

– Например, что? – продолжает глумиться парень. – Автоваз? Лада Калина? Лада – весенняя прохлада? Ладон – ган…

– Мармеладка, – перебивает его Глеб. – А ты, по всей видимости, Ромашка – вредная букашка?

– Да он не просто букашка, – со смехом вклинивается в разговор Лена. – А самая настоящая какашка!

Все прыскают, и я в том числе. Когда разговор возвращается в привычное русло, Ника снова шепчет мне:

– Эй, Лад, слушай, я спать иду, башка разболелась. Ты со мной?

– Наверное, приду попозже, – отвечаю ей, стреляя взглядом в Глеба, тихо разговаривающего с Виктором.

– Понимаю, – вздыхает подруга. – Слушай, Глеб, конечно, жутко классный и все дела, но ты же не собираешься с ним переспать в ближайшее время?

– С ума сошла? – обиженно фыркаю я. – Мы же только познакомились!

– Я вижу, как между вами искрит, Лад, и опыта у меня побольше будет.

– На целый год? – прыскаю в ответ на её слова.

– На целых трёх парней, дурёха! – тычет она мне в ребро. – Я просто не хочу, чтобы твоё глупое сердечко впоследствии оказалось разбитым, Лада.

– Мы просто общаемся, – спешу заверить подругу. – Отдавать девственность первому встречному никогда не входило в мои планы, тебе ли не знать?

Ника звонко целует меня в щёку и шепчет: “Не заблудись!”. Она уходит, и я сразу начинаю корить себя, что не ушла вместе с ней. Но недолго. Место подруги занимает Глеб, и все тревоги отступают.

Виктор велит всем долго не засиживаться и уходит в свою палатку. Постепенно разбредаются парочки и девчонки, уходят несколько ребят. Один из парней начинает бренчать на гитаре, а я всё чаще зеваю.

– Лада, ты совсем устала, – замечает Глеб. – Давай я провожу тебя до палатки.

– Хочу ещё побыть с тобой, – тихо говорю ему.

– Может, тогда мне стоит составить тебе компанию? – с усмешкой спрашивает он.

Во рту пересыхает. Он предложил… что?!

Видимо, испуг явно читается на моём лице. Глеб поспешно добавляет:

– Я предлагаю только полежать с тобой. В отдельных спальных мешках. Безо всяких подтекстов, Лада. Если этого хочешь ты.

– Хорошо, – облизывая губы, киваю ему. – Я хочу.

Глеб помогает мне перетащить некоторые вещи из нашей с Никой палатки до своей. Провожает по всей территории базы отдыха и терпеливо ждёт, пока я схожу в туалет и почищу зубы. Сам справляется с этим гораздо быстрее, но ни слова мне не говорит. Хотя, я думаю, с лёгкостью понимает, что я попросту тяну время.

И вот, наконец, мы оказываемся в палатке. Она достаточно просторная для нас двоих, но всё же более тесная, чем любое место, где мы прежде оказывались наедине.

Глеб дожидается, пока я не улягусь, накрывает меня дополнительным одеялом и ложится рядом. Гасит фонарь.

Моё сердце бьётся так оглушающе громко, что он наверняка отчётливо слышит каждый его стук.

Глеб ворочается, ложится набок, разворачиваясь лицом ко мне.

– Удобно устроилась? Тепло тебе, Лада?

– Да, всё супер, – отзываюсь я.

– Хорошо, – улыбается он. – Если проснёшься ночью – неважно зачем, обязательно разбуди меня, одна не ходи.

– Ладно, – соглашаюсь и тихо вздыхаю. – Обычно я сплю крепко и спокойно до самого утра.

– Со мной ты в безопасности, Лада, – серьёзно говорит мне мужчина. – Я никогда не причиню тебе зла.

Вместо ответа я зеваю и шепчу:

– Спокойной ночи, Глеб!

Устало прикрываю глаза, но сон не наступает мгновенно. Некоторое время я наблюдаю за мужчиной сквозь полуопущенные ресницы, но ничего не происходит. Он просто смотрит на меня. Точнее, не “просто” смотрит. Скорее, любуется.

– Спокойной ночи, Лада, – шепчет одними губами.

А потом он тянется вперёд и невесомо целует мой лоб.

Меня затапливает лавиной нежности. Повинуясь внезапному порыву, я высовываю из-под одеяла руку и делаю то, о чём столько мечтала: провожу пальцами по слегка шершавой и колючей от щетины щеке. Мужчина льнёт лицом к моей ладони, бегло целуя самый её центр, касаясь губами кончиков каждого пальца. Я замираю, испытывая трепет, волнение, невесомость, полёт бабочек.

Широкая и грубая ладонь оглаживает контур моего лица. Большой палец очерчивает губы и резко исчезает.

Глеб смотрит пытливо, словно решает в голове сложную задачку, и тогда я сама тянусь к его губам.

Наш первый поцелуй прекрасен. Нежный, мягкий, неторопливый, настолько правильный, что я испытываю облегчение. Глеб обнимает меня ручищами, притягивая к себе, и целует-целует-целует, словно нет в целом мире занятия важнее.

Но постепенно поцелуй сходит на нет. Глеб целует уголок моих губ, щёку, скулу, висок, медленно опускаясь на подушку.

– Я знал, что твои поцелуи будут слаще, чем мёд, – улыбается он. – Спи, моя Мармеладка… Доброй ночи!..

Я утыкаюсь в него, пряча смущённое, пылающее лицо. Сердце поёт, танцует, ликует. И сердце мужчины стучит с ним в унисон.

Сейчас

Глеб тянется вперёд и нежно целует мой лоб.

Слёзы всё явственнее подступают к глазам, но я пока могу сдерживаться.

Быстро достаю руку из-под одеяла и делаю то, о чём мечтала невероятно долго: касаюсь кончиками пальцев густой, ухоженной бороды, ныряю в неё, добираюсь до кожи…

Глеб льнёт к моей ладони, целует самый её центр. Касается губами кончиков каждого из пальцев. Его руки обхватывают мою голову, пальцы путаются в волосах, и я тянусь к его губам.

Он не мешкает. Ни секунды на сомнения; он встречает мои губы на полпути. Нежность, страсть, облегчение прошибают словно током. Ненасытный поцелуй пьянит, сводит с ума, ранит и воскрешает. Это самое правильное, самое прекрасное, самое невероятное, что только могло случиться.

– Лада… Ладушка… Мармеладка моя… – бессвязно шепчет он в те наносекунды, когда мы прерываемся, чтобы делать крошечные вдохи. – Мармеладная моя девочка…

Не ведая, что творю, начинаю тянуть с Глеба кофту, но неожиданно встречаю сопротивление. Мужчина обхватывает мои руки, отрывается от моих губ. Дышит тяжело, словно раненное животное.

Смотрит прямо мне в глаза, делая частые, глубокие вдохи и протяжно выдыхая.

А потом резко поднимается и, не говоря ни слова, убирается… Подальше от меня.

Тщательно сдерживаемую весь день плотину слёз прорывает, и я с тихим скулежом начинаю рыдать, рассыпаясь от боли на осколки, на частицы, на молекулы.

7. Глеб

Вырвавшись на холодный воздух, сжимаю лицо рукой. Запах и вкус Лады заполнили все рецепторы, играют фантастическими нотками послевкусия поцелуя на языке. Вызывают тахикардию и каменный стояк.

Мне нельзя её касаться, нельзя целовать. Мне нельзя находиться настолько близко, чтобы снова был возможен срыв. Срыв моей решительности и взрыв гормонального фона.

Нервы на пределе. Хочется расколотить что-то. Хочется вернуться, до одури, лишая воли, разума, рассудка. Войти в дом. Войти в вожделенное тело. Неважно как, в каких позах, как долго это будет продолжаться. Чертовски привлекателен любой вариант, включающий меня и её.

Но вместо этого я торопливо убираюсь домой.

Заслышав, что я вернулся, Бимо семенит за мной на кухню. Я вываливаю в его миску корм, достаю из загашника бутылку, за неимением в доме рюмок выставляю на стол граненый стакан.

Наливаю водки примерно на треть. Хлебаю жадно, словно огненная вода может помочь справиться с проблемами. Но мне прекрасно известно, что она не поможет.

С досадой поморщившись, убираю бутылку куда подальше и сам убираюсь, подальше от искушения напиться и забыться, хотя бы на один вечер. Падаю в кресло в зале. Бимка садится передо мной и смотрит понимающе.

– Не знаю я, ясно? – со злостью говорю ему. – Не знаю я, как решить этот вопрос!

Отвожу взгляд, лишь бы не видеть чересчур внимательных пуговок глаз. Докатился, твою мать!.. Глаза натыкаются на сервант, откуда с немым укором взирает с траурного снимка Аня.

Чёрт возьми! Ну почему всё обязательно должно быть так сложно? Мне невыносимо смотреть в глаза жены, пусть даже они теперь всего лишь отпечатаны на фотографии.

Резко поднявшись, сдвигаю стекло в сторону и достаю рамку. Открываю первый попавшийся ящик и запихиваю фото туда, подальше с глаз. И почти не испытываю угрызений совести по этому поводу. Их вполне хватает по всем остальным.

Например, полная, абсолютная невозможность устоять перед Ладой. Если бы сегодняшняя ситуация повторилась сотню или даже тысячу раз, я бы не смог сдержаться каждый из них. Невзирая на собственные убеждения и данное самому себе слово, что я не заслуживаю ни намёка на счастье и личную жизнь.

Пять лет назад я был раздавлен, разбит, ненавидел Ладу. Тогда я и представить не мог, что когда-либо снова встречу её. А уж ситуация, как это произошло, и вовсе не пришла бы в голову ни одному здравомыслящему человеку.

Тогда, зная, что никогда не встречу Ладу, что у меня никогда не появится искушения её целовать, желать большего, что у меня никогда не будет возможности реализовать это желание, конечно, я с лёгкостью мог пообещать себе больше никогда не заводить каких-либо отношений с противоположным полом. Как бы я не ненавидел свою любовь к этой девушке, так же я знал: любовь никуда не денется. Ни случайный секс, ни алкоголь, ни поспешная женитьба, ни рождение детей, ни ответственность за семью со всеми вытекающими последствиями не смогли вытравить из памяти хрупкий образ моего единственного счастья, моей единственной любви.

Однажды мама сказала: “Когда ты встретишь женщину, с которой захочешь провести всю свою жизнь, ты сразу это поймёшь.”. Она оказалась права. Несмотря на здоровый скептицизм, какой только бывает у молодого мужчины на пороге тридцатилетия, я сразу понял, что встретил её. Стоило мне бросить один-единственный взгляд на Ладу, как земля ушла из-под ног, из груди словно выкачали весь воздух, из моей вселенной пропали все остальные женщины, потому что всей моей вселенной стала она одна.

Я никогда не любил прежде, даже не влюблялся. Испытывал симпатию, какие-то личные предпочтения, но никогда не испытывал такого. Никогда даже не думал, что так бывает. Никогда не верил в любовь с первого взгляда, считая это не иначе, чем романтическими бреднями. Но это произошло со мной в самом неожиданном месте, где я и оказался лишь по случайности, в последний момент подменив коллегу, так не вовремя сломавшего руку. Поездка испортила мне планы на отпуск, но подарила мне счастье, любовь, новый смысл жизни. Возможно, такое случается с одним на миллион или даже на миллиард, возможно, так не бывает вовсе. Но я встретил Ладу и сразу почувствовал: это она. Та, с кем я проведу всю свою жизнь. Та, о которой говорила мне мать.

Слишком молодая, совсем девчонка; с которой я не знал, что делать, слишком боялся спугнуть, заговорить боялся, но знал, что однажды она станет моей женой, иначе жизнь пройдёт впустую.

***

Выныриваю из прошлого, когда Бимо утыкается головой в мою ногу. Он жалобно скулит, не понимая моего подавленного состояния. Я опускаюсь на колени, обнимаю пса и долго перебираю пальцами шерсть.

– Ну что ты, малыш? Испугался? – спрашиваю у него. – Прости меня, дружок, ладно? Придумаем что-нибудь. Найдём правильное решение.

Но ни на следующий день, ни даже к концу недели я не могу нащупать верных ответов на многочисленные вопросы, главным из которых остаётся всего один: что мне делать с Ладой, которая перекочевала из нескончаемого потока мыслей прямиком в домик напротив.

Я знаю, как правильно. Нужно рассказать ей всю правду о нашем знакомстве, о её браке, который окончился у подножья скалы. Однажды она уже выбрала не меня, один случайный поцелуй не даёт мне права лишать её выбора и возможности принять собственное решение. Но страх – реальный, осязаемый страх, что этот выбор может привести к настоящей беде, – заставляет меня держать все признания глубоко внутри.

Я знаю, что лишь с натяжкой можно считать, что это – единственная причина для моего молчания. Мне эгоистично хочется видеть её здесь, рядом, так близко. Хочется, чтобы это время длилось вечно. И страх – реальный, осязаемый страх, что она узнает правду и снова исчезнет из моей жизни, – заставляет меня молчать.

Я знаю, что оставаться наедине с ней опасно, поэтому избегаю встреч. Успокаиваю себя тем, что ребята из отряда не бросят её, помогут. Но сам не решаюсь. Лада делает меня слабым. Я сорвусь, непременно сорвусь. А потом буду винить себя, что воспользовался её состоянием в своих эгоистичных целях. А потом, когда Лада узнает правду, то возненавидит меня за эту слабость, не простит того, что я, зная правду, скрывал её и таким образом манипулировал девушкой.

Все эти дни я малодушно скрываюсь, прячусь, не хожу в столовую. Новости узнаю у Марины или Кольки – они в достаточной мере словоохотливы и не задаются вопросами относительно моего интереса. И, что немаловажно, им не интересно, почему у меня вообще имеется интерес и почему я не узнаю всё у самой новенькой.

Я знаю, что Лада вышла на работу. Готовит завтраки, обеды и ужины. И у неё, если верить Кольке, неплохо это получается. Марина же, как женщина, подмечает детали иначе. Она говорит о затухающим с каждым приёмом пищи взгляде новенькой, правда списывает это не на моё отсутствие, а на хандру или хворь. Но именно мысль, связывающая ухудшающееся состояние Лады с тем, что я её избегаю, первой приходит на ум.

Нужно что-то делать, как-то объяснить и поцелуй, и свой побег, но я не могу найти в себе сил на этот разговор. Что я должен ей сказать? Что поцелуй был ошибкой? Соврать, что я жалею о нём, словно это не самое лучшее, что случалось со мной за последние если не десять, то пять лет точно? Убедить, что мы не можем быть вместе, что я в этом не нуждаюсь, когда она необходима мне как воздух? А если не врать?.. Тогда мне придётся вывалить на неё всё и будь что будет?..

В полной задумчивости я подхожу к окну и изучаю её дом, погруженный в темноту. Где Лада? Работа должна была кончиться ещё час назад… Задержалась где-то? Не будь кретином, где здесь можно задержаться? В пробке? В очереди в супермаркете? Заехать в бассейн? Посетить фитнес?

Я усмехаюсь, как последний придурок. Если Лада и задержалась, то вовсе не “где”, а “с кем”!

– Бимка! – зову я пса. Слышу цокот коротеньких лап по линолеуму и говорю: – Пойдём-ка прогуляемся, дружок!

Он радостно растягивает пасть в подобие улыбки и вертит задом: такое приключение ему вполне по душе.

Но в тот момент, когда я, обувшись, торопливо накидываю куртку, раздаётся тихий и робкий стук в дверь.

– Глеб, – доносится до меня голос, от которого мгновенно закипает моя кровь. – Это я, Влада. Я вижу, что вы дома. Пожалуйста, Глеб… Я просто хочу извиниться…

Я распахиваю дверь.

В тусклом свете, льющемся из коридора, стоит Лада. Она смущённо – так потрясающе! – улыбается, и этот вид завораживает, приковывает всё моё внимание. Я не сразу понимаю, что она говорит.

– Мне очень стыдно перед вами, Глеб. То, как я поступила, было некрасиво, даже подло. – тараторит она. – Вы были так добры ко мне, а теперь – избегаете, испытываете отвращение за мою несдержанность… Сама не знаю, что на меня нашло. Это было так… низко! Словно я какая-то распутница… Я места себе не находила, понимая, что вы теперь не желаете меня видеть. Меня мучили угрызения совести, и я больше не могла их терпеть. Поэтому решила испечь вам мясной пирог и извиниться, что… – Она забавно округляет глаза и добавляет шёпотом, словно кто-то может услышать и осудить её: – Повела себя, как похотливая самка, и вешалась на вас.

– Решила, что я тебя избегаю из-за отвращения? – присвистываю я. Выхожу за порог, быстро смотрю в сторону дороги и втягиваю девушку в свой дом. – А если совсем наоборот? – Заглядываю в её глаза, чуть склоняя голову ниже. – Если я, напротив, счёл, что повёл себя несдержанно и некрасиво по отношению к тебе, и избегал встреч только по этой причине?

– Не понимаю, – тихо вздыхает Лада, хмуря бровки. Терзает зубами нижнюю губу. – Я вас поцеловала…

– Технически это я тебя поцеловал. Потому что хочу тебя целовать.

– Не понимаю, – снова вздыхает Лада. Пуще прежнего кусает губу, вызывая у меня улыбку.

Краем уха слышу удаляющийся осуждающий топот лап Бимо, который словно отбивает: ну и гад ты, хозяин, позвал гулять, а сам стоишь тут с незваной гостьей!..

– Да чего же тут непонятного? – спрашиваю, едва сдерживая усмешку. Стремительно сокращаю расстояние между нами и шепчу ей в самые губы: – Хочу тебя целовать.

Глаза Лады расширяются, с губ слетает взволнованный вздох, и мне нестерпимо хочется её поцеловать. Но я лишь перехватываю блюдо с пирогом и мягко тяну из её рук, медленно отстраняясь.

– Но не думаю, что имею на это право, – говорю ей.

– Я не буду против, – торопливо бросает мне девушка.

– Ты успела поужинать в столовой?

– Что? – хмурится она.

– Ты уже ужинала? Составишь мне компанию? – терпеливо поясняю. – Если поела, могу предложить чай. У меня вроде есть какие-то конфеты. Пройдёшь или так и будешь стоять на пороге?

– Хорошо, я пройду, – кивает она, немного обиженно поджимая губы.

– Мы вернёмся к разговору о поцелуях, – обещаю ей. – Чуть позже.

Девушка смотрит непонимающе, но больше я ничего не добавляю. Не знаю, как подступиться к разговору о прошлом, как обезличенно рассказать ей о нас, о её замужестве, обо всём. И главное, как поведать о своих подозрениях, как безэмоционально сказать, что тот, кого она выбрала вместо меня, просто избавился от неё. И сделает всё, чтобы правда никогда не всплыла, в этом я уверен.

Ставлю чайник, ставлю на печь пирог и говорю Ладе:

– Располагайся, я выйду буквально на пять минут с Бимо.

Девушка кивает, проходя в кухню. Я кличу пса, распахиваю для него дверь и выхожу следом.

На улице темно, свежо и безлюдно. Здесь, на краю посёлка, кажется, словно в целом мире не осталось больше никого. Только я, Бимо, а теперь ещё и Лада. Идеальная картинка из прошлого, таким когда-то виделось будущее. Но до безусловного спокойствия и безмятежного счастья ещё слишком далеко. Да и будет ли оно, счастье, или Лада промелькнёт ослепляющей вспышкой над горизонтом моей жизни, чтобы снова раствориться во времени и пространстве?

Бимка семенит до калитки, и я говорю:

– Бимо, может, не сегодня? У тебя в гостях такая очаровательная девушка, которая готова тебя тискать и целовать, а ты уходить от неё собрался?

Пёс смотрит с любопытством, но не торопится ко мне.

– А знаешь, что Лада нам принесла? – продолжаю словно между прочим. – Мясной пирог! Настоящая вкусняшка, которую тебе нельзя, но Лада об этом не знает. Уверен, она даст тебе попробовать кусочек!

Бимо навостряет уши, медленно подкрадывается ко мне, внимательно приглядываясь, словно решает, можно доверять моим словам или нет.

И тогда я добиваю его ещё одним заманчивым обещанием:

– А я, так и быть, сделаю вид, что не замечаю, как Лада тебя подкармливает, и не стану говорить, что тебе такое есть нельзя. Хочешь?

Бимка припускает к двери, и я, довольно усмехаясь, тороплюсь вернуться в дом.

Едва войдя внутрь, я пытаюсь ухватить пса за ошейник, чтобы вымыть лапы, но отвлекаюсь на свист кипящего чайника. Чертыхнувшись себе под нос, выпускаю сопротивляющегося Бимку, и он улепётывает подальше от меня. Наверняка, решил, что это забавная игра, и сейчас уже топчется по кровати!..

Скинув ботинки, выключаю чайник и отправляюсь на поиски Лады. Грешным делом мне в голову даже закрадывается мысль, не привиделась ли она мне, существует ли на самом деле. И я выдыхаю с облегчением, когда обнаруживаю её в зале. Но облегчение длится недолго, ровно до того момента, как до меня не доходит, что Лада сосредоточенно разглядывает за стеклом в стареньком серванте.

Вздыхая, я подхожу к ней и тихо говорю:

– Чайник закипел.

Лада вздрагивает. Резко оборачивается.

На её лице читается ужас.

– Вы женаты? – спрашивает она. – А это – ваши дети?!

Перевожу взгляд на фото, испытывая щемящее чувство в груди. Два белокурых ангела в пышных платьицах на моих руках. В этот день им исполнилось четыре. Хохотушка Яна и царевна-несмеяна Аля. Такие разные, такие непохожие, как и их родители, я и Аня.

– Я был женат, – говорю Ладе. – Сейчас нет. Это мои дочери.

– Очаровательные малышки, – отзывается она. Бегло осматривает комнату и хмурится. – Они здесь не бывают? Вы с ними не общаетесь?

С трудом проглатываю вязкий ком сожалений и боли – моих вечных спутников на протяжении пяти с лишним лет, и отвечаю:

– Они с матерью. Слишком далеко… – На миг прикрываю глаза, останавливая подкатывающие слёзы. – Навещаю, конечно, когда бываю в тех краях.

– Как их зовут? – спрашивает Лада. – Сколько у них разница в возрасте?

– Разница у них всего в несколько минут. Янина и Алевтина – двойняшки. Яна больше похожа на маму, а Алька – на меня.

Лада поворачивается ко мне. На её лице явно читается печаль, и на миг мне кажется, что она знает. Хотя откуда? Даже если бы она помнила меня, сомневаюсь, что её когда-либо интересовала моя судьба. Из нас двоих только я цеплялся за счастливые воспоминания, которые лишь разрушали мою жизнь, пока не уничтожили всё и всех.

– Вы скучаете по ним, – тихо говорит Лада. – Я слышу, с какой тоской вы о них говорите, и в моём сердце разливается такая же печаль. Словно мне знакомо это чувство тоски по своему ребёнку.

– Думаешь, у тебя остался ребёнок? – хватаюсь за возможность перевести тему. – И ты теперь скучаешь по нему?

– Нет, немного другое чувство… Скорее, словно его больше нет, – шепчет Лада, глядя прямо мне в глаза.

Словно под дых ударяет. Из груди разом пропадает весь воздух. Кое-как я беру себя в руки и предлагаю:

– Пойдём пить чай. Я обещал Бимо, что ты угостишь его кусочком пирога, и боюсь, если не сделать этого в ближайшее время, он расстроится!

Лада кивает. Я действительно рад возможности закрыть сложную тему, отложить хотя бы ненадолго. Я никогда и никому не рассказывал о своих мыслях и чувствах после случившегося. И никогда бы не подумал, что обнажать душу придётся перед Ладой, хотя она единственная, перед кем я могу и готов рассказывать обо всём. Но для того, чтобы она поняла меня правильно, мне придётся сначала рассказать ей всю правду о нас. А к этому я абсолютно не готов, но как-то начинать надо. Без прошлого нет будущего, как себя не убеждай.

– Какие чувства из прошлого ещё приходят к тебе? – спрашиваю между прочим, наливая чай.

– Не знаю, – закусывая губу, говорит Лада. – Вроде ничего особенного. Сейчас вот о детях разговаривали, стало тоскливо. Печёнку готовила и поняла, что терпеть её не могу. А во время нашего поцелуя…

Она резко замолкает и стремительно краснеет, вызывая у меня любопытство такой силы, что удержаться невозможно.

– Что ты почувствовала?

– Притяжение, желание… – Она нервно передёргивает плечами. – Думаю, это нормально, если говорить о мужчине и женщине в целом. Но навряд ли это можно назвать нормальным, говоря о мужчине и женщине в первый день знакомства.

– Бывает в жизни и такое, что любовь случается с первого взгляда, – замечаю я. Искренне, правдиво. – Может, и с нами произошло нечто такое?

– Ваша теория нравится мне гораздо больше моей! – смеётся девушка.

– И что же это за теория? – с усмешкой спрашиваю у неё.

– Ну мало ли! Может, я была девушкой гулящей и мне всё равно с кем?

Я начинаю смеяться, и Бимка прибегает на этот звук. Смотрит озадаченно, шокировано даже. Нечасто ему приходилось слышать мой смех!..

Лада отвлекается на пса. Утягивает со стола кусок пирога и опускает руку вниз. С совершенно счастливейшим выражением на наглой морде Бимо дефилирует к ней и сметает всё за три секунды. А я, как и обещал, закрываю глаза на эту маленькую шалость.

Позже, убрав всё со стола и припрятав остатки пирога в холодильник, подальше от бездонного желудка Бимки, я жестом приглашаю Ладу последовать за мной в зал.

Я сажусь на диван, предоставляя ей право выбора: устроиться рядом или в кресле напротив. Девушка немного смущённо садится рядом, в считанных сантиметрах от меня. Неестественно прямая, напряжённая, она теребит пальцами край толстовки, не решаясь заговорить. Я же, напротив, расслабляюсь. Откидываюсь на спинку дивана. Беру Ладу за руку и притягиваю к себе.

Лада осторожно устраивает голову на моём плече. Переплетая наши пальцы, я целую её макушку. Сидеть вот так рядом с ней мне уютно, тепло разливается внутри.

– Ты спросил, что я почувствовала… – тихо говорит Лада, резко переходя на “ты”. – Ну… во время нашего поцелуя. Было ещё кое-что, помимо притяжения и желания.

– Что именно? – спрашиваю у неё, понимая, что мы приближаемся к важному разговору. И оказываюсь прав.

– Облегчение, знаешь?.. – Лада поворачивает лицо ко мне. – Словно так невыносимо долго этого ждала. Словно это самое правильное, что случалось в моей жизни. Твои руки, твои прикосновения, твой запах, твоё тепло, твои поцелуи… Всё было таким знакомым, таким родным. Я просто знала, что могу доверять тебе… Это сложно объяснить на словах. Я даже в своей голове не знаю, как это можно объяснить. Но рядом с тобой я… словно на своём месте. Видимо, теперь ты точно сочтёшь меня сумасшедшей!

Она заливисто смеётся, но мне не до смеха. На смену уюту и комфорту на душе разгорается пожар, сметающий всё на своём пути.

Я тяжело сглатываю и говорю:

– Не думала, вдруг мы были знакомы раньше?.. Вдруг мы были близки?.. Вдруг твои чувства – лишь отголоски прошлого?

– Прошлое… прошлое… – с сомнением протягивает Лада. – Не хочу я о нём ничего знать. Ты пойми, я чувствую, что оказалась на своём месте, чувствую лёгкость, чувствую счастье. А вдруг это происходит впервые в моей жизни, ты не думал? Возможно, я проживала её как узница, вынужденно заточенная в каких-то условиях, которые не приносили мне ни счастья, ни удовольствия. Меня никто не ищет. Может, и некому? А может, им это не нужно? Куда мне возвращаться, Глеб? В жизнь, которую я не помню? Ты знаешь меня? Ты знаешь, как я жила последний год, пять, десять лет? Ты можешь гарантировать, что там, в той жизни, я была счастлива?

– Нет. – отвечаю я на самый последний вопрос. – Я не знаю, как ты жила.

Я лишь предполагаю, что эта жизнь едва не оборвалась по желанию её мужа. Особым счастьем не пахнет.

По щеке Лады скатывается одинокая слеза. Я прослеживаю её путь до самых губ, пока девушка быстрым движением языка не слизывает её.

– Я ничего не знаю о прошлом. Не знаю, вспомню ли когда-нибудь хоть что-то, – говорит Лада. – Но я уверена, что мне совершенно не хочется возвращаться туда, где меня никто не ищет и не ждёт. Я знаю, что хочу остаться здесь и посмотреть, куда приведёт меня эта дорога.

– А если она приведёт тебя в тупик? Если в конце пути тебя будет ждать разочарование?

– А если нет? – философски замечает Лада. – Зачем-то я здесь оказалась, зачем-то встретила тебя. Ты же тоже чувствуешь это притяжение? Как его объясняешь себе ты?

Я задумываюсь, принимая одно из самых сложных и судьбоносных решений в своей жизни. Глубоко внутри я знаю, что не имею права замалчивать правду. Но Лада смотрит умоляюще, таким жалобным взглядом, что решение кажется мне очевидным.

– Может, это любовь с первого взгляда? – протягиваю наконец.

– Думаешь, так бывает? – спрашивает она.

– Знаю, что бывает. И я собираюсь поцеловать тебя, чтобы мы могли убедиться, что точно чувствуем что-то, – предупреждаю её. Зрачки Лады расширяются, губы призывно приоткрываются, и я стремительно сокращаю расстояние между нами. – Если ты меня не остановишь прямо сейчас.

Лада быстро подаётся вперёд, врезаясь в мои губы. Боль, горечь, сладость – всё перемешивается на стыке наших губ. В мыслях наступает гармония, больше нет неправильного решения, которое непременно аукнется мне в будущем. Есть только она, я и вспыхнувшая с новой силой моя любовь. Наша любовь.

8. Глеб

Обхватываю рукой женское тело. Расположив ладонь на пояснице, подтягиваю Ладу предельно близко, и она перебрасывает через меня ногу и оказывается сверху. Седлает, прижимаясь промежностью к моему паху, и запускает пальцы в мои волосы.

Я скольжу руками под толстовку, касаюсь пальцами прохладной кожи, слегка давлю на поясницу, вынуждая прижаться теснее, создать трение, утолить вспыхнувший голод.

У меня очень давно не было женщины. Ещё дольше – не было Лады. А теперь она тихо стонет в мой рот и трётся о внушительный стояк.

От этого сорвало бы любые тормоза – в случае, если бы они имелись. Но их в отношении Лады у меня нет. Поэтому я попросту отпускаю все запреты, все убеждения, все обещания самому себе. К чёрту!

Сжав в руке края толстовки и футболки, тяну женскую одежду наверх, на долю секунды отрываясь от её губ. Мельком изучаю реакцию: не передумала? не испугалась? Но глаза Лады лихорадочно блестят, пока она сама нетерпеливо кусает губы в ожидании продолжения поцелуя.

Однако, когда она оказывается топлес, я зависаю. С каким-то особым упоением разглядываю женскую грудь, идеально округлую, с ровными ореолами, с заострёнными, твёрдыми, как камушки, сосками.

Медленно поднимаю руку – Лада отслеживает её движение взглядом – и располагаю в центре грудной клетки. Под ладонью ощущается биение сердца, быстрое, словно сотни бабочек трепещут на ветру. Небрежно скольжу вниз, накрывая сразу обе груди, чувствуя, как в ладонь упираются сразу оба соска, и чуть сжимаю ладонь. Наполненность ладони ощущается идеально. Идеально всё: приятная тяжесть, невесомая нежность, тепло женского тела.

Круговыми движениямиладони ласкаю оба соска, и Лада зажмуривается. Дыхание девушки сбивается, становится тяжёлым. Я чувствую, как она напрягает бёдра, теснее прижимаясь к топорщащемуся в штанах естеству. Интересно, она всё ещё может быстро кончить от лёгких ласк груди?

Я накрываю её губы быстрым, жалящим, пламенным поцелуем, смещая руку чуть ниже. Кончиками двух пальцев упираюсь в соски и глажу без устали по кругу.

Ладу заводит происходящее. Женские бёдра приходят в движение, воспроизводя одно и то же скольжение, как заезженную пластинку, имитируя порочные скольжения плоти о плоть.

Сладкие стоны растворяются в поцелуе, пока не достигают апогея, кульминационной – и безупречно логичной – развязки: Лада трясётся напротив раскалённого до предела члена; Лада прогибается в пояснице, вжимаясь сосками в мои пальцы; Лада кусает меня за губу, пытаясь сдержать перерастающие в крики страстные стоны.

Стоит ей затихнуть и осоловело посмотреть на меня, концентрируя затуманенный от быстрой разрядки взгляд, я поднимаюсь, крепко удерживая её на себе. Лада закидывает руки мне на плечи, смотрит немного удивлённо, словно всерьёз гадает, куда я её несу. А я лишь перемещаюсь в спальню, на широкую кровать, где нам будет куда удобнее делать все те вещи, которые я хочу с ней делать.

Ошалев от непонятной – но однозначно безумно интересной! – игры хозяина с милой гостьей, Бимо бежит следом. Но перед самым его любопытным носом я плотно прикрываю дверь спальни. “Прости, дружок, эта игра не для детских глаз!..”

Даже не включаю свет. В полной темноте дохожу до кровати, нетерпеливо отбрасываю в сторону одеяло и опускаю Ладу на холодную простыню. От разницы температур девушка тихо вскрикивает, и я усмехаюсь:

– Не бойся, сейчас я отогрею тебя поцелуями!

– Ох! – со вздохом шепчет она. – Окей.

Моего терпения не хватает, чтобы расстёгивать мелкие пуговицы, поэтому я расстёгиваю всего парочку и стягиваю рубашку через голову. Следом избавляюсь от футболки. Быстро стягиваю штаны.

Цепляю пальцами резинку спортивных брючек Лады, поднимаю взгляд на её лицо и спрашиваю ради приличия:

– Ты же не против?

Вместо ответа она приподнимает бёдра, облегчая мне задачу, и я, счастливо посмеиваясь, избавляю её от остатков одежды.

Её тело, хоть и претерпело едва заметные изменения за прошедшие годы, но всё ещё идеально. Изящная, стройная девичья фигура, ровно такая, какой запомнилась мне, какой вспоминалась все эти годы разлуки. На белоснежной гладкой коже всё ещё отчётливо видны синяки и припухлости от недавнего происшествия. На идеально плоском животе виднеются свежие шрамы после перенесённых операций. Но это та самая Лада, которую я знал, которую я люблю.

Нависая над ней, провожу пальцами вдоль тела, и девушка дрожит от предвкушения. Я – так и вовсе горю, испытываю невыносимое желание, но не собираюсь торопиться. Эта ночь не для меня. Для неё. Для нас.

Неторопливые поцелуи нарастают постепенно. Мои руки везде: касаются, гладят, сжимают, ласкают, проникают. Руки Лады поначалу скользят по моему телу неуверенно, но постепенно ласки становятся откровенней. Когда тонкие пальцы обхватывают каменную плоть, я хочу стиснуть зубы – до чего же мне невообразимо приятно!..

Но я осторожно, чтобы не обидеть Ладу, чтобы не умалять её желание сделать мне приятно, отстраняюсь. Неловко было бы закончить, даже не начав…

Спускаюсь поцелуями по шее, облизываю ключицы, поочерёдно вбираю в рот соски, аккуратно прокладываю дорожку поцелуев вдоль лиловых, едва затянувшихся шрамов, и наконец располагаюсь меж широко разведённых в стороны ног.

Лада приподнимается на локтях, смотрит на меня взволнованно, нерешительно, как-то разом теряется, начинает переживать о чём-то своём, девчачьем. Но с громким удивлённым охом падает обратно на подушки, стоит мне впиться губами в горячую влажную плоть.

Это похоже на эйфорию. Вкус Лады ударяет в голову почище элитного алкоголя, дурманит лучше любого существующего наркотика. Хотя я и не пробовал ни одного, я твёрдо убеждён в правоте этого суждения.

Снова и снова провожу языком по чувствительной плоти, слизывая возбуждение, словно это божественный нектар, от которого зависит моя жизнь. То мягко толкаюсь внутрь жаркого входа, то посасываю набухший клитор, пока Лада не сжимает пальцами простыню, пока не начинает стонать, бесстыдно вжимаясь в меня центром средоточия своего изумительного, искрящегося удовольствия.

Пока она приходит в себя, я снова нависаю над девушкой, резко врываясь одним толчком бёдер до самого основания. В ней так узко, так тесно, так влажно, так горячо, что я теряю рассудок и начинаю несдержанно вколачиваться в вожделенное тело. Как долго я грезил об этом моменте! Сколько раз представлял в самых мельчайших подробностях!.. Но реальность гораздо ярче, страстней, вкуснее!..

Лада давит на мой затылок, вынуждая опустить голову вниз, к её губам, и мы сливаемся в поцелуе, забывая дышать.

– Глеб, боже, как же мне хорошо! – стонет девушка. – Пожалуйста, только не останавливайся… Никогда не останавливайся… Пожалуйста, Глеб…

– Лада, сладкая моя, я никогда не остановлюсь, – обещаю ей украдкой между поцелуями. – Больше… никогда… не остановлюсь… Лада…

Чувствуя сокращения мышц вокруг члена, я, из последних сил сдерживая собственный финал, максимально продлеваю её наслаждение, её полёт. А потом с удовольствием присоединяюсь к ней.

Впервые за долгое время сон мой безмятежен, спокоен, сладок. В прекрасном расположении духа, отлично выспавшись, открываю глаза и тут же хмурюсь. В постели, отчётливо пахнущей сексом, я один.

Короткая инспекция комнаты говорит мне, что Лада где-то в доме. На полу беспорядочной кучкой лежат наши вещи. Все, включая женские трусики. Напряжение спадает, и я отправляюсь на поиски.

Едва завернув за угол, сразу вижу её. Лада стоит на пороге, в распахнутых дверях. В моей рубашке, надетой на голое тело, она выглядит потрясающе, моментально поднимает мне давление.

Я делаю несколько шагов назад, подхватываю с кровати тёплый плед, накидываю его на плечи и уверенно подхожу к девушке. Прижимаюсь грудью к изящной прямой спине, завожу руки вперёд крест-накрест, кутая Ладу в плед – и свои объятия.

– Я тебя потерял, – шумно целуя пушистую макушку, говорю ей. – Проснулся, а тебя рядом нет.

– Бимо скулил под дверью, вот я и вышла, чтобы ты мог поспать, – с улыбкой в голосе объясняет она. – А тут первый снег пошёл!

Я удивлённо осматриваюсь: действительно, за ночь мир вокруг преобразился, а землю и дорожки припорошил первый снег. Бимка носится от порога до калитки и обратно, принюхиваясь к собственным следам на снегу, периодически тявкает в небо и пытается поймать снежинки пастью.

Я тихо смеюсь, сжимая ручищами крохотное женское тело – сладкое, милое, нежное, хрупкое, теснее прижимаясь к нему.

– Наш первый первый снег, – говорю тихо. – Хороший знак, просто замечательный. Как думаешь, Лад?

И Лада наконец расслабляется в моих руках, отпуская все тревоги и волнения.

Жмётся ко мне, как ласковая кошка к хозяину, и я сильнее запахиваю плед. Бегло целую висок, скулу, уголок глаза, вызывая счастливый смех девушки. Она изворачивается, заводит руки за мою спину, обнимая.

– Совсем озябла, – протягиваю недовольно, почувствовав прикосновение ледяных пальцев, и зову пса: – Бимка! Домой!

Маленький проказник, хоть и чуть обиженно, но семенит к нам, с важным видом протискивается первым, словно это целиком и полностью его собственное решение, и я втягиваю Ладу в тесный закуточек и закрываю входную дверь. Миновав маленький коридорчик, где храню старые куртки и сезонную обувь, плотно прикрываю и вторую дверь. И лишь в прихожей быстро скидываю плед с себя, снова укрывая им Ладу.

– Ты зачем раздетая на холоде стояла? – журю её, звонко целуя в нос. Бимо с любопытством поглядывает из-за угла, переводя свои блестящие глаза с меня на Ладу. – Бегом греться возле печки, несносная леди, пока ничего не застудила!

Она поджимает губы, чтобы не рассмеяться, но всё же послушно кивает и проходит на кухню, волоча краешек пледа по полу.

Я придвигаю табурет к печке, подкидываю дровишек, и Лада садится. Я стараюсь не думать, что она так близко и без белья.

– Сейчас согрею чайник и соображу что-нибудь на завтрак. – говорю ей. – Ты сегодня работаешь?

– Да, – отзывается она. – Впрочем, как и завтра, и послезавтра, и вообще каждый день.

– Аркаша тебе ни одного выходного не сделал? – осекаюсь я.

– Я, вроде как, сама напросилась… – тихо отвечает Лада. – А что мне было делать? Я так и не разобралась, как топить эту дурацкую печку, вот и сидела до последнего в столовой. Приходила домой, куталась потеплее и сразу ложилась спать.

Я корю себя на чём свет стоит. Вот же дурак! Слов не мог найти, сомнения испытывал!.. А Лада все эти дни не только места себе не находила, испытывая душевные терзания из-за нашего поцелуя, так ещё и мёрзла, потому что я дал обещание и не сдержал.

Резко подхожу к ней и сажусь на корточки, заглядывая ей в лицо.

– Прости меня, ладно? Я не должен был бросать тебя в такой непростой период в одиночку справляться с трудностями.

– Ты не обязан извиняться, – шепчет она. – Я тебе никто. Случайная соседка. Не твоя вина, что мне было боязно сделать что-то не так.

Поджимаю губы и цежу:

– Ну… теперь ты мне не никто. И не просто случайная соседка. Знаешь, у меня есть хороший обогреватель, работающий от электричества. Перетащу его после завтрака к тебе на экстренный случай.

Я сомневаюсь, что в ближайшем обозримом будущем он ей понадобится. Потому что и сегодняшний вечер, и завтрашний, и все вечера, дни, ночи и каждое последующее утро до конца своей жизни я планирую провести с ней. Но огорошивать этой новостью притихшую Ладу не спешу. Пусть всё произойдёт плавно и постепенно, пока все её нехитрые пожитки не окажутся перенесены в мой дом.

Эта мысль – что Лада будет жить под одной крышей со мной – очень мне нравится. Я жарю яичницу, напевая бодрый мотивчик себе под нос. Бимо, услышав запах готовящейся еды, прибегает на кухню, и я вскрываю банку собачьих консервов и накладываю в его миску.

Пёс долго принюхивается, и я со смешком говорю:

– Всё, Бимка, праздник живота кончился. Теперь только правильное питание!

– Ему нельзя есть пироги? – догадывается Лада.

Я киваю:

– Стараюсь не кормить со стола, для них это вредно. Только специализированный корм. Консервы и сухой.

– Ой, а это ничего, что я ему вчера целый кусок скормила? – пугается она.

– Вчера я разрешил. – улыбаюсь ей. – Нужно же было и его побаловать в такой большой день!

– Большой день? – удивляется девушка.

– Конечно. Для меня – очень особенный. Как и последующая ночь.

Лицо Лады покрывается смущённым румянцем, и она больше не задаёт вопросов.

После завтрака я незаметно бросаю взгляд на часы. Чуть больше, чем через полчаса, мне и Ладе нужно быть на рабочих местах, и мы не увидимся, в лучшем случае, до обеда.

– Я поговорю с Аркадием насчёт выходных для тебя, – говорю ей, поднимаясь из-за стола.

– Может, не нужно? – ойкает она. – Неудобно как-то…

– Марья Андреевна не работала в воскресенье, и никто не умер с голода. Вот и тебе не нужно. Это поначалу кажется, что ничего сложного, а месяц без выходных оттрубишь и усталость станет изнуряющей. Обязательно нужен хоть один выходной, чтобы хорошенько выспаться, заняться собой, просто отдохнуть. Побыть со мной, опять же. У меня не всегда, но выпадают выходные и на воскресенье.

Я подмигиваю ей, и губы Лады растягиваются в очаровательную улыбку. Быстро целую её, проходя мимо, скрываюсь ненадолго в спальне, одеваюсь и аккуратно складываю все обнаруженные женские вещи в стопочку. Остатки гардероба отыскиваю в зале и возвращаюсь на кухню, чтобы отправить Ладу одеваться.

Девушка как раз протирает стол. Случайно задевает вазочку с конфетами рукой, и та летит на пол. Конфеты рассыпаются по полу, и Лада наклоняется, чтобы их собрать.

Мне открывается великолепный вид на обнаженные ягодицы и слегка припухшие от ночных ласк половые губы. Несколько секунд я любуюсь этой крышесносной и возбуждающей картиной, а потом не выдерживаю.

Тихо прикрываю кухонную дверь. Подхожу ближе. Обхватываю женские бёдра руками.

– Оставь это, я уберу чуть позднее. А пока у меня есть предложение поинтересней.

– И какое же? – глухо отзывается она, нетерпеливо покручивая бёдрами.

Я провожу ладонью по выпуклости ягодиц, скольжу пальцем по ложбинке между, обвожу по кругу клитор и медленно толкаюсь в истекающий соками вход.

– У нас очень мало времени, сладкая, – предупреждаю её. – Но будь уверена: тебе понравится!

Не дожидаясь от неё ответа, приспускаю штаны, высвобождая член. И тут же приставляю распирающую головку туда, откуда выныривает палец. От желания темнеет в глазах, но я не тороплюсь. Мучительно медленно проникая в обжигающую влажность миллиметр за миллиметром, я задираю рубашку, обнажая спину Лады. Прокладываю быструю дорожку поцелуев вдоль позвонков, перехватываю женское тело удобнее и поднимаюсь, вынуждая её выпрямиться вслед за собой.

Начиная совершать плавные нежные толчки, я скольжу одной рукой по животу вниз, пока пальцы не отыскивают клитор, однозначно нуждающийся в моём внимании. Второй же рукой накрываю женскую грудь, которая словно специально вылеплена под мою ладонь таким образом, чтобы я без проблем мог одновременно гладить, сжимать и ласкать сладкие вздёрнутые горошины сосков.

Подмахивая бёдрами учащающимся проникающим ударам, Лада заводит руки назад, обхватывая мою шею. То ли сама пытается удержаться таким образом, то ли в страхе, что я вздумаю отстраниться хоть на миллиметр, оставив её ни с чем.

Щёлкаю языком по мочке уха, вбираю её в рот, обсасывая и кусая, как хотел бы целовать соски или клитор, но это придётся отложить до более удачного момента. Сейчас же я делаю всё, чтобы как можно скорее довести Ладу до полного исступления, чтобы заставить стонать, кричать моё имя. И благодаря точечным касаниям стратегически важных точек её тела это не заставляет себя долго ждать. Когда она обмякает в моих руках, я совершаю три финальных мощных толчка и отправляюсь в долбанную нирвану.

Может ли секс приносить удовольствие до полной остановки сердца, отключки разума, потери способности мыслить, когда остаются лишь оголённые провода нервов, бьющие через край эмоции, всепоглощающие чувства?.. Может, если дело касается любви всей твоей жизни.

“Не разменивайся на мелочи, – поучала меня мать. – Доступные женщины не смогут утолить твоего голода. Ты никогда не получишь настоящего удовольствия без любви. Без искренних чувств страсть не может существовать долго.”

В двадцать слова матери казались вздором, в тридцать я начал что-то подозревать. Теперь же, готовясь переступить порог пятого десятка, кажется, я понял всё. К чему бы не привела меня новая встреча с Ладой, я знаю, что больше не коснусь ни одной другой женщины.

Сжимаю её подбородок пальцами, вынуждая повернуть голову ко мне, и требовательно накрываю пухлые искусанные губы поцелуем. Лада подчиняется. Лада сводит меня с ума своей покорностью, желанием угодить… Хотя… какое, к чёрту, желание угодить, если она так же сильно увлечена процессом, если её, словно магнитом, притягивает ко мне?

С трудом отрываясь от девушки, я наливаю в ковшик воды из чайника, разбавляю до нормальной температуры и смачиваю в воде чистое пушистое полотенце. Опустившись на колени перед удивлённой Ладой, бережно провожу влажным полотенцем по интимным местам девушки, снимая излишки наших жидкостей. Наблюдая за мной, она краснеет, но позволяет мне проявить заботу, уважение, любовь.

За руку веду её в зал, где одеваю, словно куклу, не позволяя ей ни капли самостоятельности. Я так долго грезил об этом во сне и наяву, что теперь мне не терпится делать всё и сразу.

Уже в дверях вспоминаю про обогреватель и возвращаюсь за ним в спальню, пока Лада с Бимкой выбегают подурачиться на снегу. Ещё семь минут уходит на то, чтобы занести обогреватель в её спальню и дождаться, пока девушка быстро сменит одежду.

По дороге в центр посёлка то и дело поторапливаю Бимо, который все никак не может перестать нюхать и периодически жевать снег, изредка с подозрением поглядывая на меня, словно я собираюсь… не знаю… попрятать по карманам всё это белоснежное великолепие? Ну, или запретить ему с увлечением есть его. С ещё большим подозрением пёс смотрит на Ладу, которая часто загребает полные ладошки снега, делает из них идеальные ровные комочки и бросает ему. Вот и косится животинка, боясь пропустить возможность включиться в эту игру с забавной девчонкой.

У штаба курят мужики. Они сразу примечают нашу небольшую процессию и бесцеремонно начинают пялиться на нас. Это раздражает и нервирует. Предавать гласности близость с Ладой не входит в мои планы, по крайней мере, пока. Слишком опасно привлекать к ней столь скоро внимание. Слишком подозрительно столь резко менять привычки и попускать принципы. Лишние вопросы мне ни к чему.

– Ну… – протягиваю я. – Добежишь сама до столовой?

Лада улыбается:

– Конечно. Ты придёшь на обед?

– Постараюсь, – отвечаю уклончиво. Не хочу обижать её, но никогда не знаешь наперёд, что принесёт новая смена, да и обозначать перемены в личной жизни перед отрядом ещё рановато.

Лада поджимает губы и кивает:

– Ладно.

Я хочу объяснить ей, что это никак не связанно с ней или моим нежеланием видеть её, но тут нас нагоняет Марина.

– Доброе утро! – приветствует она нас, поглядывая с интересом. Ревностным каким-то, нездоровым. – Глеб, ты идёшь? На совещание опаздываем.

– Да, сейчас догоню, – говорю коллеге, но она не двигается с места. Тогда я вздыхаю и обращаюсь к Ладе: – До свидания, Влада. Хорошего вам рабочего дня!

Она хмурит бровки и отвечает:

– Спасибо. И вам, Глеб Денисович. Всего доброго, Марина Сергеевна. – Лада торопливо отводит взгляд и машет рукой псу: – Бимка, пока-пока, веди себя хорошо.

Тот навостряет уши и устремляется к ней. Девушка быстро опускается, гладит его по голове, счастливо улыбаясь и приговаривая:

– Приходи ко мне на обед, малыш, я сделаю тебе паровую котлетку без соли и специй, из вкусного мяса, полную полезных овощей… – Она шутливо чмокает его в нос, стреляет быстрым взглядом в меня и торопливо убегает в сторону столовой.

Бимка ошалело бросается за ней, но я зову пса:

– Бимо, нельзя! Пора работать! – И он с несчастным видом семенит в сторону штаба.

– А они успели подружиться, – вежливо замечает Марина, стоит нам двинуться по дорожке ко входу в здание.

– Бимо вообще очень общительный и дружелюбный, – говорю ей. – Он любит внимание и вкусную еду. Соседка накормила его мясным пирогом и играла с ним в снежки всю дорогу, теперь он просто без ума от неё!

Как и я.

Марина никак не комментирует мои слова. Лишь смотрит с каким-то беспокойством, которое я никак не собираюсь анализировать. Можно подумать, я давал ей – или кому-либо – хоть один повод думать, что заинтересован во внимании!..

После краткого разбора происшествий за минувшие сутки время тянется в час по чайной ложке. Я устраиваюсь с книгой в общей комнате, Бимо заваливается спать под моим креслом. Кажется, мы оба только и ждём наступления обеда, чтобы наведаться в столовую и снова увидеть Ладу.

Но когда до обеда остаётся каких-то полчаса, Марина принимает срочный вызов на поиски пропавшей группы туристов, которые не пришли на контрольную точку маршрута вовремя, и все мои планы летят в тартарары.

9. Лада

Из-за волнения всё валится из рук с самого утра. Из-за воспоминаний о прошедшей ночи и не менее восхитительном утре я чрезмерно рассеяна, а с губ не сходит улыбка. Наверняка со стороны я выгляжу окончательно спятившей идиоткой. Возможно, я такая и есть, но мне всё равно. От глупого, беспечного счастья хочется петь и танцевать. Что я и делаю возле плиты или у зоны выдачи.

Редкие посетители сначала поглядывают косо, но вскоре начинают сдержанно улыбаться, словно моё счастье заразно и передаётся по воздуху.

К обеду народ начинает стекаться пошустрее, и я с широкой улыбкой встречаю каждого нового посетителя, но среди них нет того единственного, которого я действительно хочу видеть. Однако вспыхнувшее было разочарование удаётся погасить, стоит мне заметить, что на обед не явились все спасатели из смены Глеба.

Постепенно я запоминаю лица и имена, привыкаю к этому месту и начинаю разбираться, как здесь устроена жизнь. Поэтому отсутствие всей смены вызывает тревогу. Ещё большую тревогу вызывает непрекращающийся снег. Я не представляю, насколько тяжело спасательному отряду выполнять свою работу в таких погодных условиях и насколько это небезопасно. Тревога за Глеба неосознанно крепнет, и я понимаю, что не успокоюсь, пока снова не увижу его. И всё моё чудесное настроение растворяется под действием новых эмоций.

К вечеру единственной новостью в посёлке гремит сообщение, что группа спасателей, отправившихся на поиски пропавших туристов, до сих пор не вернулись, более того, из-за непогоды возникли какие-то неполадки со связью. Я нервно выглядываю в зал на каждый скрип входной двери и лишь больше впадаю в панику, когда обнаруживаю, что очередной посетитель не Глеб.

Меняются люди, мелькают лица, кого-то я уже успела запомнить, в чьих-то пока именах путаюсь. Но всех их объединяет одно: эти люди, спасатели из отряда Глеба или редкие местные жители, охотно делятся со мной новостями. Точнее, их отсутствием.

Когда стрелки часов переваливают за девять, я больше не могу найти для себя занятий в столовой. Всё перемыто, и не один раз. Я медленно тащусь через весь поселок, неосознанно притормаживая возле штаба ПСО, впрочем, зайти не решаюсь.

Дома первым делом перетаскиваю обогреватель в маленькую комнату по соседству с кухней, единственную, окна которой выходят на дом Глеба. Включив его на полную мощь, я кое-как перетаскиваю из спальни кресло, кутаюсь в плед и сажусь перед окном. Боюсь моргнуть лишний раз, уснуть ненароком, хоть от усталости глаза и слипаются. Страшно пропустить возвращение мужчины. Страшно проснуться с утра в неведении. Страшно, что он может не вернуться ко мне.

В какой-то момент я всё же начинаю дремать, а когда открываю глаза в следующий раз, в доме напротив горит свет. Находу сунув ноги в сапоги и накинув на плечи куртку, я бросаюсь к дому Глеба и без стука врываюсь внутрь.

На меня удивлённо смотрит Марина. Она рыскает по кухне, но оборачивается на звук распахнувшейся двери.

– Влада? Что вы здесь делаете?

– А вы? – весьма невежливо отвечаю вопросом на вопрос.

Она морщится:

– Бимка… Глеб оставил его на меня, в штабе, он всегда так поступает, если нужно срочно выдвигаться на сложный вызов. Но сегодня всё идёт через одно место!.. Ребята не выходят на связь уже несколько часов, мне нужно быть на линии, а этот паршивец отказывается есть, лишь лежит и смотрит умирающим взглядом. Вот я и пришла, чтобы взять что-то из еды и специальных вкусняшек, которые Глеб постоянно скупает для него.

– Бедный малыш, он переживает за папочку, – вырывается у меня. – Вы оставили его одного в штабе?

– Нет, конечно. С ним и пришла. Глупый пёс забился под плед на кровати и не высовывается, а мне… Мне нужно возвращаться на смену… Парни в любой момент могут пытаться связаться…

– Я останусь с ним. – перебиваю её. – Ступайте в штаб, занимайтесь своими делами, я присмотрю за Бимо и накормлю его.

– Не думаю, что это будет удобно. Вряд ли Глебу понравится, что чужой человек будет в его доме…

– Бимо знает меня, как и его хозяин. Глеб Денисович очень поддерживал меня всё время, с тех самых пор, как спас, и я должна отплатить ему тем же.

Женщина мнётся, но выхода у неё нет. Ей не хочется возиться с глупым псом Глеба, да и нет у неё времени на этого паршивца.

– Ай, ладно! – цыкает она. – Сейчас нет времени спорить.

– Всё будет хорошо, – успокаиваю я её.

Но женщина перебивает:

– Потом разберёмся. – Она бросает взгляд в сторону большой комнаты, и мне чудится в этом какая-то тоска, безнадёжность. А потом она снова переводит взгляд на меня, и я читаю в её глазах всё невысказанное. – Мне не нравится это. Мы с Глебом… Мы…

– Вам пора вернуться к работе, – говорю ей чуть грубовато. Но мне всё равно. Не хочу думать о Глебе и этой женщине в одном предложении.

– Я хочу сказать, что у нас с Глебом есть все шансы найти поддержку и утешение друг в друге, скоротать вместе остаток дней. Мы подходим друг другу, Влада. И если вы оставите его в покое…

– Марина Сергеевна, вам пора! – перебиваю её. Голос дрожит, выдавая излишнюю эмоциональность. От жгучей ревности к горлу взмывает желчь. – Возможно, спасатели прямо сейчас пытаются связаться со штабом…

Она поджимает губы и, забыв попрощаться, покидает дом Глеба, оставив меня в полном смятении на душе. Я отыскиваю в кухонном шкафчике собачьи лакомства, загребаю полную ладошку и иду в спальню. Забираюсь под плед, ложусь рядом с Бимо, поглаживая его за ушком. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю внимательный грустный взгляд Бимо.

– Он вернётся к нам, – шепчу пёсику. Он копошится, подползает ближе и кладёт мордашку на моё плечо, не сводя с меня умненьких бусинок глаз, полных тоски и печали. Тихо поскуливает, словно жалуется, и я обещаю:

– Не волнуйся, малыш, я буду с тобой. Я тебя не оставлю. Мы вместе дождёмся твоего папочку, всё будет хорошо, Бимо, но ты должен покушать, чтобы его не расстраивать… – Тихонько подсовываю ему под нос вкусняшку, и он, продолжая лежать на мне, медленно грызет лакомство. – Вот так, Бимо. Ты такой хороший мальчик, умница!

Скармливаю ему все вкусные кусочки, прихваченные с кухни. Когда он успокаивается и, кажется, так и засыпает, уткнувшись в меня влажным носом, я укладываюсь поудобнее, но сон не идёт. Запах Глеба, которым пропитан весь дом, а особенно – постель, окутывает меня, даря ощущение тепла и уюта, комфорта и безопасности. И он же вызывает глухую тоску на грани отчаянья.

“Пожалуйста, Глеб, вернись ко мне. – молю я мысленно. – Пусть с тобой всё будет в порядке!”

Утро встречает усилившейся метелью. Нервы звенят от напряжения, но я стараюсь сохранять спокойствие, чтобы не пугать Бимо. Собираю с собой еды для пса, с трудом нахожу комплект ключей и запираю дом Глеба. Переодевшись, беру Бимку на поводок, и мы идём через посёлок прямиком к штабу. Отбросив ненужное стеснение, я прохожу внутрь и пытаюсь найти хоть кого-то, пока не натыкаюсь на Марину.

Женщина закатывает глаза и невежливо интересуется:

– Чего притащилась?

– Есть новости? – в тон ей бросаю я.

– Нет никаких новостей. Да даже если бы были, то я ничего не обязана тебе говорить. Ты никем не приходишься ни одному из наших сотрудников.

– Я – соседка Глеба и забочусь о его собаке, – мило улыбаюсь ей. Вот же сука!..

– Можешь оставить пса здесь и считать миссию выполненной, – предлагает она. – И перестань таскаться за Давыдовым, даже для обеспамятевшей бедняжки слишком жалко напрашиваться на внимание мужика и врываться в его дом. Отстань от него!

– А иначе что? – скептически спрашиваю у неё. Она молчит. Тогда я говорю: – Знаете, думаю, если бы у вас были доверительные и близкие отношения с Глебом, вы бы так не переживали из-за нашего общения. Я скажу вам прямо, Марина Сергеевна: я не отстану от Глеба, если он сам об этом не попросит. Я не стану прислушиваться к вашему мнению или мнению кого-либо другого. Двое людей вполне способны разобраться в отношениях без стороннего вмешательства.

Бимо упирается в мою ногу, словно хочет столкнуть с места, увести отсюда. И я разворачиваюсь на пятках, чтобы успеть унести ноги до того момента, как наговорю кучу лишнего.

Внутри клокочет ярость. Злость. Ревность. Но я не собираюсь делать поспешных выводов, пока не поговорю с Глебом. Больше нет.

***

Тогда

Наутро по палатке разнёсся аромат кофе и жареного на костре хлеба. С любопытством приоткрыв глаза, я увидела, как Глеб сооружает бутерброды с сыром, колбасой и помидорами. На небольшом ящике стояли две металлических кружки, от которых и исходил запах настоящего кофе.

Я приподнялась на локтях и нерешительно сказала:

– Доброе утро?.. Что это ты делаешь?

Глеб поднял взгляд и подмигнул с широкой улыбкой:

– Завтрак в постель для моей прекрасной гостьи!

Он приблизился ко мне, нежно поцеловал мои губы, невероятно смущая, но делая это утро прекраснее, чем было секунду назад. Осторожно потянул за руку, помогая подняться, и я села на своей лежанке. Глеб подал мне кружку кофе, бутерброд, и мы завтракали, часто и подолгу переглядываясь, отчего завтрак длился бесконечно долго, ведь жевать и улыбаться одновременно не так-то и просто.

Когда с едой было покончено, мужчина помог мне выбраться из палатки. На полянке уже собралась почти вся наша группа, и я, завидев настороженное лицо подруги, поспешила к Нике.

Мы отправились умываться. Выяснять отношения при других ребятах и, тем более, при Глебе мне не хотелось. Избежать вопросов Ники вряд ли бы удалось. Поэтому я поспешила утянуть её под благовидным предлогом.

Стоило нам только достигнуть умывальников, как подруга набросилась на меня с вопросами:

– Ты что, спала с красавчиком-спасателем? С ума сошла?

– Просто спала. – шикнула я. – Не кричи, Ник. Я просто спала в его палатке. Ничего не было. Он не такой. Он… не станет настаивать. Глеб совсем не похож на других парней.

– Ну ты и наивная! – Откуда не возьмись появилась Лена, подруга Ники. Она высунулась из-за ряда рукомойников с зубной щёткой в руках и окинула меня смеющимся взглядом. – Взрослый мужик, куда более опытный. Никакой он не другой, просто умело разводит тебя на секс, подруга. Сама не заметишь, как окажешься под ним без трусиков. А потом – брошенкой с разбитым сердцем. Скорее всего, он вообще женат, а ты уши развесила.

– Лен, скройся, а? – фыркнула Ника. Схватила меня за руку и потянула за собой, словно тряпичную куклу. – Не слушай её.

– Но ты считаешь, что она права? – тихо спросила я.

– Неважно, что считаю я. Важно, что чувствуешь ты.

– Я влюбилась, Ник, – призналась подруге. – Понимаю, как это глупо и неосмотрительно. Глупо влюбиться в первого встречного. Неосмотрительно влюбиться в такого взрослого и опытного мужчину. И мне действительно страшно, что всё это лишь игра, манипуляция мною с одной-единственной целью. Чтобы затащить меня в койку.

– Ну ты же не собираешься переспать с ним прямо сегодня? – спросила Ника, щёлкнув меня по носу. – И точно не в ближайшее время?

– Конечно, – удивилась я. – Тебе ли не знать.

– Вот и всё тогда. Если он особенный, то настаивать не станет, будет терпеливо ждать, пока ты сама не будешь готова. А если нет, то переключится на кого-то другого и ты всё поймёшь. Всё просто!

Но просто было только на словах. На деле же… я волновалась, впадала в панику от каждого прикосновения Глеба. Слова Лены не шли из моей головы, я постоянно искала во фразах и действиях мужчины двойное дно, фальшь, и это здорово нервировало меня.

Теперь я сбегала в нашу с Никой палатку в числе первых, боясь находиться рядом с Глебом, избегая любой ситуации, когда мы могли бы остаться наедине.

Глеб внимательно приглядывался, но ко мне с расспросами не лез. И это расстраивало ещё больше. Словно такое поведение в достаточной мере доказывало, что я интересовала его только во вполне понятном смысле.

Однако через три дня, когда мы отправились в пеший поход на утес, возвышающийся над Катунью в нескольких километрах от кемпинга, мужчина дождался момента, когда я останусь одна, и спросил прямо:

– Я сделал что-то не так, Лада? Поторопился, испугал тебя? Тебе не понравилось со мной целоваться?

Я недоверчиво хохотнула:

– Шутишь? Всё было очень хорошо: и поцелуй, и завтрак… И ты очень стараешься, даже слишком…

– Но?..

– Я ничего не знаю о тебе. Кроме того, что ты старше, опытней, и всё такое.

– Для этого люди и общаются, – мягко заметил он. – Чтобы узнать друг друга, познакомиться поближе. Это куда важнее поцелуев и всего прочего, физического. Нам некуда торопиться, Лада. Мы никуда не спешим, у нас много времени, чтобы узнать друг друга и постепенно пойти дальше.

– Разве тебя не смущает необходимость ждать?

– А почему она должна меня смущать? – удивлённо вскинув брови, спросил он. – Откуда у тебя такие мысли? Разве я давал тебе повод думать, что мне требуется от тебя физическая близость так скоро? Наоборот, я всячески старался дать понять, с каким трепетом отношусь к тебе…

– Точно, так и есть, – вздохнула я. – Девчонки болтают всякое, вот я и накрутила себя. Даже чувствуя, что ты другой, всё равно накрутила. Я такая глупая!..

– Нет, Лада, ты вовсе не глупая. – возразил Глеб. – Ты правильно опасаешься. Доверять первому встречному крайне неосмотрительно. Бросаться в омут с головой – тоже. Поэтому я хочу, чтобы ты дала мне шанс и мы познакомились поближе, а уже потом ты принимала бы какие-либо решения. Я буду ждать столько, сколько времени тебе потребуется, не стану настаивать на чём-либо, обещаю. Но, пожалуйста, не бойся говорить мне прямо, что тебя беспокоит, и не слушай никого. Двое людей вполне способны разобраться в отношениях без стороннего вмешательства.

Настроение сразу поднялось от его слов. Это же Глеб! Мой Глеб! Удивительный, необыкновенный, тонко чувствующий все мои страхи и сомнения Глеб! Ему важны мои мысли и чувства. И я знала, что могу ему доверять.

Он протянул мне руку, и я без сомнения взялась за неё. Неважно, что думают другие, неважно, что они говорят. Я хотела верить Глебу. И я верила, что он меня не обманывает. Несмотря на колкие взгляды других девчонок, несмотря на обидные шепотки за спиной, которым я не позволяла отравить нечто прекрасное и нежное. Свою первую любовь.

***

Сейчас

Кажется, мир застывает в ожидании вестей. Я прячу Бимо в раздевалке, приношу две тарелки: для воды и еды, обустраиваю грустному пёсику лежанку. Посетителей мало, поэтому мне даже толком не у кого выспросить про пропавших спасателей.

К обеду Бимка начинает скулить за закрытой дверью, вызывая у меня панику. А в следующее мгновение я испытываю облегчение: дверь столовой распахивается и внутрь вваливается человек десять, включая группу пропавших спасателей и самого Глеба.

Я не знаю, куда себя деть, испытывая одновременно и смущение, и радость, и полное, абсолютное непонимание того, как должна себя вести рядом с ним на людях. Хочется броситься к нему на шею и никогда не отпускать, но я сдержанно стою на выдаче, наполняя тарелку за тарелкой и прислушиваясь к разговорам.

Когда передо мной возникает Глеб, губы сами по себе расплываются в улыбке. Мужчина улыбается в ответ:

– Здравствуйте, Влада, – говорит он мне. – Спасибо, что позаботились о моём псе.

– Здравствуйте, Глеб Денисович, – церемонно отвечаю ему, окидывая взглядом сидящих за столом посетителей. Глеб в очереди последний, и я открываю проход в зону кухни и говорю: – Не за что. Бимо просто чудесный, и он действительно очень расстроился. Вам стоит скорее показаться ему.

Глеб усмехается:

– Тогда ведите!

Он проходит мимо, скрываясь за выступом стены, отрезающим зону выдачи от кухни. Я возвращаю на место ограничитель, окидываю взглядом людей и вижу Марину. Она, нахмурившись и поджав губы, недовольно смотрит на меня. Я торопливо шмыгаю за выступ, скрываясь от её взгляда. И тут же врезаюсь в тело Глеба.

Мужчина сгребает меня в объятия. Я оказываюсь прижатой к стене, пока наглые горячие губы зацеловывают моё лицо, а наглые грубоватые ладони бесцеремонно ощупывают моё тело.

– Я боялась за тебя, Глеб, – шепчу ему. Звучит так, словно говорю обиженно, но больше – со страхом. И мужчина понимает всё правильно:

– Пришлось рыскать по ущелью, а там связи нет совсем. Чтобы не терять времени зря, решили заночевать там же, в палатке. С рассветом продолжили поиски, и всё обошлось. Нашли ребят относительно целыми, у одного перелом ступни, перемёрзли, испугались, но теперь с ними точно всё будет в порядке.

– А ты? – дрожит мой голос. – Ты в порядке? Мне было страшно, что ты не вернёшься…

– Со мной всё хорошо, Лада. – торопливо заверяет он, скрепляя слова пламенным поцелуем. – А теперь всё ещё лучше. И будет ещё лучше, если ты согласишься прийти после работы ко мне.

Я внимательно всматриваюсь в его глаза и спрашиваю:

– А как к этому отнесётся Марина Сергеевна?

Брови Глеба удивлённо взлетают вверх, складываясь в аккуратные треугольнички. Он чуть заметно хмурится и спрашивает:

– А нам есть дело до мнения посторонних людей? Не вполне понимаю, почему меня должно заботить чьё-то отношение к моим отношениям. Мужчина я холостой, обещаний никому не давал…

– Я приду. – торопливо перебиваю его.

– Хорошо, – кивает он. – Натоплю баню и приготовлю ужин к твоему приходу. – Он упирается лбом в мой лоб. – Не задерживайся, ладно? Не хочу ещё больше оттягивать то, что планировал делать с тобой ещё прошлой ночью.

Глеб с усмешкой отталкивается от стены, отходит от меня. К щекам приливает жар от его невысказанного обещания. Сердце в груди колотится так, словно выскочит прямо сейчас. Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться, и наблюдаю за радостью встречи Бимо с хозяином, с его человеком. Хочется так же, как и пёс, высунуть язык и повиливать задом от счастья, как бы жалко это не выглядело со стороны.

Я неуклюже опускаюсь на колени рядом с Глебом, тискающим довольного питомца, и мужчина одной рукой обнимает меня, а Бимо тычется носом в мою ладонь.

– Вся семья в сборе, – шепчет Глеб, прижимаясь щекой к моей макушке. – Как же хорошо!

В глазах дрожат слёзы, но я изо всех сил стараюсь их не пролить. Лишь сильнее льну к крепкому мужскому телу, кутаясь в его жар и наполняясь счастьем этого неповторимого момента.

10. Глеб

Едва стрелки часов переваливают за семь вечера, меня начинает потряхивать от нетерпения. Закончив строчить отчёты о проведении поисковых работ, я вернулся домой и не знал, чем себя занять. От нечего делать я впервые за долгое время провёл тщательную уборку во всех комнатах, скрутил, чтобы позже хорошенько выбить на снегу, ковры, поснимал на стирку посеревшие от времени тюли, даже вычистил печь.

Минуты тянулись бесконечно. Я приготовил ужин, включил какой-то дурацкий фильм, надеясь скрасить остаток времени до прихода Лады, но не мог усидеть на месте. Отправился навести порядок в бане, перемыл все полки, полы и стены, натаскал воды побольше, подготовил свежие полотенца и простыни.

И вот, уже не зная куда себя деть, я застываю у калитки, выжидательно глядя в сторону дороги. Бимка носится вокруг, очумевший от кучи интересных дел, которые я собирался переделать уже давно, да всё откладывал. Меня мало заботит эстетическая сторона вопроса, но для Лады мне хочется создать некое подобие уюта вокруг. Как минимум навести порядок и чистоту.

Опираясь руками на шаткую калитку, я размышляю, в частности, о том, как долго мыльный пузырь моего внезапного счастья получится беречь от проколов и как отреагирует Лада, когда узнает правду. Решит ли она, что я воспользовался её беспомощностью, соблазнил, заведомо зная, как действовать?.. Подумает ли, что я решил отомстить за наше прошлое – то прошлое, в котором я хотел бросить весь мир к её ногам, как мог, как умел, но она, как оказалось, не нуждалась в этом. То, что я принимал за чистую монету, было жалкой подачкой, девичьим любопытством, последним курортным романом перед вступлением во взрослую жизнь с замужеством на правильном, в отличие от меня, парне, рождении законных наследников – голубых кровей, не иначе; с огромным состоянием, дорогостоящей недвижимостью, приносящими стабильный доход фирмами, дорогущими ресторанами, тряпками из бутиков. Моя сказочная девочка-мечта предпочла привычный мир раю в шалаше, который предлагал я, ничего удивительного, если хорошенько пораскинуть мозгами.

Оттого происходящее здесь и сейчас вызывает отторжение, недоверие, потерю чувства реальности. Словно долбанный сюр, в котором Лада, как богиня с небес, снизошла в мир простых смертных и не морщит нос при виде деревенского клозета. Насколько я идиот, если рассчитываю, что так будет всегда? Что она когда-либо осознанно выберет меня, что снова не сбежит в свою прекрасную жизнь, лишенную забот и хлопот?

Чувствуя, как горечь оседает внутри тяжким послевкусием умозаключений, я отталкиваюсь от забора и зову Бимку в дом. Но не успеваем мы даже дойти до крыльца, как из-за спины меня окликает радостный и довольный голос Лады:

– Глеб! Бимо! Я вернулась с работы!

Пёс срывается с места, убегая встречать свою… подругу, и я оборачиваюсь. Я должен ей сказать. Всё, как есть. Выложить как на духу. Но в памяти звучат, словно намертво оттеснены на закорках мозга, её слова: “Сейчас я словно нахожусь на своём месте. Я просто знаю, что это правильно. Словно я очень давно искала это место и наконец нашла. Словно после долгих лет отсутствия я наконец вернулась домой. Я чувствую лёгкость, чувствую счастье. Возможно, это впервые происходит со мной. Может, я прожила жизнь как узница, вынужденно заточенная в каких-то условиях, которые не приносили мне ни счастья, ни удовольствия? Ты можешь гарантировать, что там, в своей жизни, я была счастлива?”

Нет. Я не могу гарантировать этого. Я ни черта не знал о её жизни до того самого момента, пока не обнаружил её у подножия скал, куда её отправил тот, кто должен был заботиться, любить и исполнять её мечты вместо меня. И даже если мне придётся пожалеть о своём решении – а я точно знаю, что придётся, – я засовываю все тяжёлые мысли и сомнения в глубины своего сознания.

Я буду молчать. Если повезёт – всю нашу жизнь. Не из эгоизма, хоть мне и хочется удержать её рядом, ведь я так долго этого желал. Я сделаю это из любви к ней: чтобы она была счастлива, покуда это возможно, чтобы улыбалась именно так, как сейчас.

Я смогу с этим жить, зная, что она счастлива сейчас, здесь, со мной. А со всем прочим будем разбираться по мере поступления проблем.

Я наблюдаю, как Лада и увивающийся за ней Бимо медленно подходят ко мне, и улыбаюсь, распахивая объятия.

– С возвращениемдомой! – говорю с удивлением, с особым трепетом, больше не испытывая сомнений. Я просто чувствую, как правильно происходящее. И довольная улыбка торопливо прильнувшей ко мне Лады – лучшее тому подтверждение.

Пока Бимка крутится вокруг наших ног, я помогаю Ладе снять куртку. Девушка потирает озябшие руки, едва скрывая любопытство, оглядывается по сторонам. Она не решается задавать вопросов, поэтому я говорю ей сам:

– Затеял генеральную уборку. Подумал, что принимать в сложившемся за долгие годы бардаке такую важную и очаровательную гостью слишком некрасиво.

– Ой, да не стоило, Глеб! – смущается Лада. – У тебя и так довольно уютно, мило, по-домашнему… В том доме, где я живу, совсем не так! Там чувствуется, что это не мой дом, а здесь… Словом, совсем не так.

– Может, это потому, что тебе больше нравится проводить время со мной, чем в одиночестве? – усмехаюсь я. Она краснеет, стремительно отводит взгляд. – А, понял! Всё дело в Бимо! Это в него невозможно не влюбиться, а я так… огромное приложение к питомцу!

Девушка тихо прыскает, и я не могу сдержать смех. Утягиваю её за руку на кухню, усаживаю на уголок.

– Сейчас я тебя накормлю, а потом искупаю, – говорю, многообещающе поигрывая бровями. – А потом мы займёмся любовью.

– Таков твой план? – улыбается Лада. – Всё ради того, чтобы затащить меня в постель?

– Вспоминая вчерашнее утро, – протягиваю я. Делаю эффектную паузу, выставляя на стол тарелки и блюдо с картошкой и мясом из печи. – Это не обязательно должна быть именно постель. Но обязательно – ты.

Лада закусывает губу. Боже, как мне хочется её поцеловать! Прямо сейчас, невыносимо. И я наклоняюсь к её лицу, даже не пытаясь бороться с этим искушением.

Лада обхватывает ладонями моё лицо, полностью отдаваясь на волю моих губ, моего жадного рта, который не может насытиться приторно-сладким, самым восхитительным вкусом её поцелуев. Слаще мёда. Словно насыщает невиданным дивным нектаром, и все невзгоды жизни отступают, освобождая место чему-то прекрасному, невесомому, лёгкому.

Бимо запрыгивает на уголок и бесцеремонно втискивается на колени Лады, поближе к её тарелке. Вздыхая, я отрываюсь от девушки, выкладываю в собачью миску консервы и ставлю прямо на уголок.

– Давай, дружок, ты будешь ужинать с нами, но своей полезной едой, ладно?

Бимка смотрит в ответ опечаленным взглядом, но садится рядом с нашей гостьей и приступает к еде.

Пока наша еда не остыла, выкладываю по тарелкам и достаю из холодильника банку маринованных огурцов. Уже и не вспомню, кто угостил, но сейчас они кстати: хочется хоть как-то разнообразить её рацион. Свежих овощей и фруктов здесь особо не сыскать в это время года, пусть будет хоть так.

Мы едим молча. При виде её, с удовольствием хрустящей огурчиками и с аппетитом уплетающей мою стряпню, небольшое волнение сходит на нет. Невольно ожидаю того момента, когда она скривит лицо, осознав, как сильно эта жизнь – моя жизнь – отличается от мира, в котором она привыкла жить, как многого она лишилась из-за моего молчания. И тут же одёргиваю себя: если я прав, Лада вполне реально могла оказаться в психушке или вообще в могиле. Её безопасность и жизнь куда важнее моих раненых чувств, когда всё закончится – логически верно, но так чертовски неправильно по-человечески.

Видимо, что-то такое отражается на моём лице, поскольку Лада откладывает в сторону вилку.

– Что-то не так?

– Всё в порядке, – отмахиваюсь я.

– Я же вижу, что это не так. – Лада быстро протягивает руку и сжимает ею мою. – Думаешь о последней рабочей миссии? Наверное, нелегко такое переживать раз за разом?

Работа – это меньшее, что меня заботит. Но тема кажется мне максимально безопасной, поэтому я отвечаю:

– Я, так или иначе, работаю спасателем уже двадцать лет. Не могу сказать, что со временем привыкаешь к чужим бедам. Невозможно к такому привыкнуть. Это тяжёлая работа, но и иначе уже невозможно.

– Ты делаешь мир лучше, – тихо говорит Лада. – Благодаря тебе люди, столкнувшиеся с бедой, возвращаются к любимым, продолжают жить, любить…

– Ты преувеличиваешь, но спасибо. – вежливо улыбаюсь ей.

– Ты преуменьшаешь, а я говорю правду, ведь я и есть один из спасённых тобой людей.

– Ты необъективна, – с усмешкой говорю ей. – Во-первых, ты не помнишь, как жила раньше. Возможно, пребывание здесь это никакое не спасение, Лада? Во-вторых, ты испытываешь ко мне симпатию, поэтому тебе кажется, что я чуточку лучше, чем есть на самом деле. Я вовсе не делаю ничего особенного, просто выполняю свою работу. Стараюсь делать это хорошо, чаще получается. Но не идеализируй меня, ладно? Я совершаю ошибки, порой, непростительные ошибки, как и любой другой человек.

– В работе? – спрашивает она. – Хочешь сказать, что из-за твоих неверных решений или действий гибли люди, которых ты должен был спасти?

– Нет. – мрачнею я. – В жизни.

– И много ты совершил такого, о чём приходится жалеть?

– Дай-ка подумать, – протягиваю медленно, борясь с удушливым чувством вины за всё разом. Меня угнетает этот разговор, но в то же время я испытываю облегчение от возможности выговориться. Или хотя бы приблизиться к этому моменту. Не то, что бы её не было раньше, скорее, большее значение имеет именно человек напротив. – Три вещи, пожалуй.

– Хочешь поделиться? – проникновенно шелестит Лада. – Вовсе не обязательно сейчас, если ты не готов. Просто знай, что я всегда смогу тебя выслушать и никогда не стану осуждать.

– В другой раз, – хватаюсь я за эту соломинку. Не представляю, как можно рассказать ей о прошлом, не упоминая о нас. – А сейчас нам лучше ускориться с ужином, если мы не хотим, чтобы баня совсем остыла.

Лада сдержанно кивает, возвращаясь к еде. Тень набегает на её лицо, но девушка ничего не говорит. Я досадствую. Почему любой разговор с ней напоминает хождение по минному полю? Чувствует ли Лада, что я что-то скрываю, недоговариваю? Принимает ли это на свой счёт? Какие мысли по этому поводу у неё возникают?

Я не знаю. Но знаю, что девушка захлопывается, как музыкальная шкатулка, и всё её чудесное настроение куда-то исчезает. Это расстраивает меня.

Я быстро убираю со стола и перемываю посуду. Лада поглаживает Бимо, устроившись прямо на полу. Закончив с делами, я сажусь рядом с ней, за её спиной. Обхватив женское тело руками, прижимаю к себе и целую основание шеи.

– Ну что не так? – спрашиваю прямо. – Я чем-то тебя задел, обидел?

– Да нет, – отмахивается она. – Всё в порядке. Просто я решила, что между нами что-то большее, чем секс… Что проскочившая между нами искра значит куда больше, чем просто страсть. Но, наверное, я слишком тороплю события или просто-непросто ошибаюсь… Прости…

– Мы слишком торопимся, да. – осторожно соглашаюсь я. Внутри всё сжимается, когда я понимаю, как всё это выглядит для Лады.

Для неё я – незнакомец, по сути. Пусть она и чувствует притяжение, которое не может себе объяснить. В её версии вселенной мы знакомы от силы неделю. Чуть больше месяца, если учесть время с момента её обнаружения мной. Это для меня она пусть и чужая, пусть и давно, а может, и всегда незнакомая, но горячо любимая мной Лада. Моя сладкая Мармеладка. А для неё я – просто случайный мужик, который нашёл её на грани жизни и смерти и спас. Для неё я никто, тогда как для меня она всё.

– Мы слишком торопимся, – повторяю глухо. – Думаю, что понимаю твои чувства. Тебе будет комфортнее, если мы сбавим обороты и притормозим, узнаем друг друга получше, прежде чем решить, двигаемся мы дальше или..?

– Нет! – торопливо перебивает Лада. Взгляд перепуганного оленёнка – до того жалостливый, что хочется спрятать, прикрыть собой, никогда не отпускать, всегда держать на виду, оберегать, – устремляется в мои глаза, словно отыскивая там что-то. – Нет, Глеб. Я не хочу тормозить. Я едва не погибла и меньше всего на свете я хочу терять время на притормаживание. Думаю, мне просто хотелось понять, испытываешь ли ты то же, что и я, что для тебя это нечто большее, чем только секс.

– Не сомневайся, – хмурюсь я. – Это куда больше, чем обычный секс. Мне жаль, что для тебя это выглядело иначе. У меня слишком давно не было отношений, я уже забыл, что и как в них нужно делать.

– Мне очень нравится твоё видение отношений по части интимной близости, – хихикает Лада. – Не хотелось бы ставить эти моменты на паузу.

– Поверь, мне тоже, малышка, – усмехаюсь в ответ. – Но тут наверняка кроется какое-то “но”?..

– Безо всяких “но”, – торопливо заверяет она. – Просто… я практически ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты старше, опытней, работаешь спасателем, вкусно готовишь, крышесносно целуешься и даришь мне фантастические оргазмы.

– Для этого люди общаются, – задумчиво протягиваю я, снова ощущая странное, давящее чувство повтора, дежавю. – Чтобы узнать друг друга, познакомиться поближе…

– И это столь же важно, как и всё физическое, происходящее между нами, – шепчет Лада. – Нужно брать от жизни всё, нельзя откладывать ни секунды, ведь невозможно узнать заранее, не решит ли судьба что-то переиграть…

Как проницательно. И не поспоришь. Мысли Лады как нельзя кстати отражают мои мысли, чувства и желания. Чем бы не окончилась наша новая встреча, я собираюсь взять у жизни каждую секунду рядом с Ладой. Судьба мне крепко задолжала!

Не тратя больше ни единого мгновения, я целую податливые губы девушки. Почувствовав, что ему перестали уделять должное внимание, пёс обиженно топает по коридору в сторону зала, а я, практически не отрываясь от губ Лады, каким-то чудесным образом умудряюсь укутать её в тулуп и отнести на руках до бани.

Несмотря на явное возбуждение, у меня нет и не было цели заняться любовью здесь, но все установки летят к чертям, стоит мне обнажить красивое, стройное женское тело, и вот обычная процедура мытья превращается в полную кричащей похоти игру.

Я размазываю ароматный гель для душа голыми руками, полностью игнорируя мочалки и губки. Сначала массажными движениями по спине и рукам. Лада учащенно дышит. Потом я притягиваю девушку к себе – чтобы разнести скользящую мыльную субстанцию по груди, поигрывая с твёрдыми сморщенными сосками, провести по по животу вниз, едва коснуться половых губ и чувствительного клитора.

С тихим вздохом Лада чуть шире расставляет ноги и прижимается аппетитной попкой ко мне, прямо к торчащему колом члену.

– Ох! – до безобразия счастливо и довольно стонет Лада, елозя задом вдоль крепкого стояка.

Я шлёпаю рукой по внутренним сторонам бёдер, вынуждая её расставить ноги ещё шире, и она безропотно подчиняется. Скользкие от геля пальцы начинают порхать вокруг клитора; девушка чуть наклоняется вперёд, облегчая доступ длч моего скорейшего проникновения, но я перехватываю её тело, накрывая грудь второй рукой и вынуждая выпрямиться.

– Не так сразу, сладкая, – шепчу ей в ухо и облизываю мочку. – Сначала мы позаботимся о тебе.

Лада хнычет:

– Пожалуйста, Глеб! Пожалуйста! Хочу тебя… в себе… сейчас…

– Детка, ты меня с ума сводишь, – усмехаюсь я, отчего мурашки бросаются врассыпную по тонкой коже женской шеи. – И это не просто секс…

Резко отступаю в сторону, и Лада разочарованно наблюдает за моими неторопливыми движениями: я выхожу в предбанник, нахожу и выкладываю несколько полотенец на банную лавку и набираю в таз воду.

– Иди сюда, Лада, – подзываю девушку. – Давай смоем с тебя мыло. Я люблю твой вкус, а вкус геля для душа мне вряд ли понравится.

Она улыбается, закусывает губу и подходит ко мне. Мне нравится, что она не испытывает стеснений, какого-либо дискомфорта, когда мы находимся в тесном помещении абсолютно обнаженными. И мне нравится жадно рассматривать её тело, касаться его, ласкать, целовать. Это приносит мне удовольствие, наслаждение. Настоящая услада для глаз! И на какой-то срок эта услада принадлежит только мне!..

Хищно ухмыляясь, наскоро смываю с женского тела мыльные разводы и сажусь на импровизированное ложе, притягивая Ладу за руку.

Её грудь оказывается прямо напротив моего лица, и я с нескрываемым удовольствием вбираю в рот соски, поочерёдно уделяя время то одному, то другому, жадно обсасывая, заигрывая с ними шершавым языком, прикусывая нежно зубами и невесомыми поцелуями снимая эту приятную ноющую боль. Лада крепко удерживает мою голову, вжимаясь пальцами в макушку, не позволяя отпрянуть, перестать ласкать её грудь.

Я знаю, что она близка. Осторожно коснувшись пальцами половых губ, буквально утопаю в обжигающем сиропе её возбуждения. Он сочится прозрачной смолой, орошая пальцы, падая под собственным весом капель прямо на деревянный пол, стекая неровными струйками по ногам. Он наполняет тёплый воздух влажного помещения запахом страсти, солнца, мёда из высокогорных трав, лета, молодости; формирует единственно возможную связь: я и Лада, мы связаны, едины, гармоничны. Она принадлежит мне.

Вхожу на два пальца, резко, до основания. Хлюпающий звук сопровождается гортанным стоном девушки. Большим пальцем касаюсь жемчужной головки клитора и массирую по кругу, доводя до исступления, заставляя желать большего, врезаться в мои пальцы, неистово прижиматься грудью к лицу. Стоны перерастают в крики, потом в мольбы остановиться, но я лишь ускоряюсь, выводя её оргазм на новый уровень.

Лада напрягается. Пытается оттолкнуть меня руками, но точка невозврата уже пройдена. Быстрыми толчками пальцев я продлеваю снова и снова накатывающие волны наслаждения, от которых она сотрясается, выплёскивая обильные струи сквирта.

Дрожащие ноги подгибаются, и девушка наваливается на мои плечи. Покрывая поцелуями её шею и лицо, притягиваю её бёдра к себе, располагаю сверху, чтобы быстро скользнуть внутрь.

Крепко удерживаю Ладу стальными объятиями. Она заглядывает затуманенным размытым взором прямо в мои глаза. Мы молчим. Лишь точечные плавные толчки, которые я совершаю, создают тихие хлюпающие звуки. В этот момент мы – единый организм. Делим на двоих дыхание, сердцебиение, испытываем общую потребность, страсть, любовь.

– Между нами не просто секс, Лада. – тихо говорю ей. – Между нами любовь.

11. Глеб

На рассвете меня будит деликатное поскуливание Бимо, и я выбираюсь из тёплой постели, аккуратно сдвигая Ладу чуть в сторону от себя. Она чуть хмурится, пытается нащупать рукой жар моего тела, но не просыпается. Рука так и застывает на месте, где я лежал всего мгновение назад.

Я выгуливаю пса, грею чайник и возвращаюсь в постель. Бимка пускается бежать вперёд меня, толкает лбом неплотно закрытую дверь в спальню и с довольным видом забирается на кровать рядом с Ладой, занимая моё место.

– Негодник! – говорю ему строго. Бимо прижимает уши и отползает подальше, перебирается через женское тело, укутанное в одеяло и плед, к самой стене.

Я ложусь на бок. Глажу лицо Лады, её губы, расползающиеся в улыбке, целую самый её краешек.

– У твоей улыбки сладкий вкус, – шепчу ей. – Так бы и съел!

– Только улыбку? – тихонечко спрашивает Лада.

– Всю тебя бы съел. – усмехаюсь я. – Доброе утро, сладкая моя девочка!

– Доброе утро, Глеб!

Девушка распахивает глаза, и я тону под весом чувств, задыхаюсь от эмоций, мелькающих в её взгляде. Памятуя о нашем вчерашнем разговоре, я говорю:

– Итак, пока у нас есть немного времени до работы, успеем немного поболтать, как считаешь?

– Ммм, поболтать? Это о чём, например?

– Ну даже не знаю… О чём бы ты хотела узнать?

– Я хочу знать о тебе всё, – нерешительно отвечает Лада, и я ободряюще улыбаюсь.

– У нас впереди много времени, чтобы узнать друг друга. Ты можешь спрашивать о том, что тебя интересует, а я буду отвечать.

– Твоя жена… – выстреливаете Лада словами. – Какая она?

В первое мгновение мне хочется отбрехаться какой-то глупостью, сказать что-то вроде: “Ты забыла? Я холост.”, но я должен быть честен с Ладой. Слишком мало шансов, что наши отношения сработают, но жить во вранье точно не получится. Поэтому мне пора начинать говорить правду.

– Я никогда не любил свою жену, – вырывается у меня. Лада меняется в лице, в глазах мелькает удивление, испуг и что-то ещё, невесомое, едва уловимое. Но она слегка кивает, побуждая меня продолжать. – Аня… Мы познакомились случайно. Одна случайная связь в веренице случайных связей. У меня был непростой период в жизни, я много работал, много пил и периодически проводил ночи со случайными знакомыми. Одна из таких ночей, проведённых с Аней, привела к неожиданным последствиям, и спустя полтора месяца она сообщила мне о беременности. У неё вопрос “рожать или нет” не стоял, она ничего не требовала, просто сообщила о предстоящем отцовстве, предоставив мне возможность самому решать, что с этим знанием делать. Я решил, что это знак, решил, что можно построить счастье без любви, главное, чтобы мой ребёнок рос в полноценной семье. Мы скромно расписались, съехались жить вместе, узнали, что у нас будет двойня. Честно говоря, я плохо помню то время. Брал двойные смены и частые дежурства, почти всегда пропадал на работе, заново продвигаясь по карьерной лестнице и пытаясь, конечно, заработать больше для внезапно образовавшейся семьи. Потом родились девочки. Несмотря на отсутствие чувств к их матери, несмотря на пустыню на душе, оставшуюся после прошлых отношений, дочек я полюбил сразу, с первого мгновения их жизни. Я всё так же много работал, а выходные проводил с ними. Я души в них не чаял и был благодарен Ане за то, что она сообщила мне о них. В целом, у нас была обычная, дружная семья. Мы часто вместе гуляли, ходили в парк аттракционов, в кино, ездили в отпуск, обзавелись семейными друзьями. Мы с Аней держались за руки, радовались маленьким успехам и победам наших дочек, она провожала меня на работу, встречала свежим ужином. Но я не любил её.

– А она? – спрашивает Лада. Её глаза полны слёз.

– Думаю, любила. По-своему, но любила. Пусть между нами и в сотой доле не было такой страсти, которую я испытываю с тобой, но мы прожили вместе пять лет. Я старался быть хорошим отцом и мужем, чтобы никто из них не страдал от отсутствия внимания… Но, наверное, женщины чувствуют сразу такие вещи… – пожимаю плечами. И добавляю, опережая любые последующие вопросы: – Нам пора завтракать, если мы рассчитываем успеть вовремя.

Я не знаю, понимает ли Лада или нет, что пока мы достигли моего личного предела в этой беседе. Но она послушно кивает, и мы закрываем тему. Временно. Я знаю, что со временем расскажу ей всё. И готов к этому, если это будет значить, что пришло время перевернуть страницу и пойти дальше. Вместе с Ладой.

***

С приближением новогодних праздников количество работы увеличивается. Практически каждую смену наш отряд отправляется на новые поиски, сопряжённые с повышенными осложнениями в виде огромного количества снега, частых снегопадов, короткого светового дня. Зачастую, выбираясь из посёлка с рассветом, мы возвращаемся в глубокой темноте, измотанные и продрогшие, и единственным желанием служит просто завалиться в кровать.

Благодаря Ладе, которая встречает меня с работы натопленной баней, хорошо прогретым домом, горячим сытным ужином, чаем с горными травами и мёдом, ухоженным питомцем, окончательно разбалованным заботой и лаской молодой хозяйки, качество моей жизни взлетает на недостижимый прежде уровень. Лада заботится обо мне, о моём комфорте, она привносит гармонию и стабильность в мою жизнь. И если ещё совсем недавно дом был просто местом, где я проводил свободное время и ночевал, то теперь дом – это место, где поселилась любовь.

За прошедшие недели Лада стала неотъемлемой частью этого места. Вместе с ней в нём появилась душа. Именно к ней я торопился после долгих изнуряющих смен, едва заполнив отчёты и попрощавшись с коллегами, которые даже не замечали перемен. На людях я старался не афишировать изменений в личной жизни. Просто на всякий случай. Я не знал, когда отголоски правды вскроются, но с содроганием ждал этого момента. Чем больше мы с Ладой сближались, тем нереальней казалось это сказочное счастье. И я неминуемо ждал часа расплаты, когда моя новая реальность рухнет как карточный домик.

– Глеб, мы сегодня с мужиками в картишки решили перекинуться, по рюмашке пропустить, – говорит Колян, когда я надеваю куртку. – Может, присоединишься?

– В другой раз, – отмахиваюсь я. – Устал как чёрт.

– Ну-ну, – ухмыляется приятель. – А на дискотеку завтра хоть придёшь?

С усмешкой закатываю глаза. Тоже мне, глупости.

– Коль, какие в сорок лет могут быть дискотеки? Тут суставы бы в порядок привести к следующей смене, а не костями греметь под звуки музыки.

– Ну как знаешь, – отмахивается Николай. – А я схожу. Слышал, Аркаша расстарался, фуршет готовит. Будет у нас впервые настоящий корпоратив, а не как обычно, праздничный ужин в столовке.

– Фуршет? – протягиваю я.

– Ну да, Влада, повариха новенькая, к нему прибегала, он ей задание дал. Она сказала, что сделает всё в лучшем виде. Продуктов вон целая машина пришла. – объясняет он. Внезапно ухмыляется, словно его только сейчас осенило: – Приударить, что ли, за ней? Она вон какая хорошенькая, нелюдимая только какая-то, всё в стороне держится, но немного внимания и шипучих пузырьков в шампанском, уверен, сделают её более сговорчивой!

Поигрываю желваками, всерьёз раздумывая зарядить ему в зубы или переломать ноги. Его план меня бесит, просто из себя выводит! Лада – моя. Точка.

Появление в комнате Марины и Минского отвлекает от мрачных дум.

– О, Давыдов! – говорит Аркадий. – А ты идёшь завтра на новогодний корпоратив? Музыка, танцы, фуршет…

– Да Глеб Денисович никогда не ходит на подобные мероприятия, – усмехается Марина. – С чего бы ему менять привычки?

Все трое смотрят на меня.

– Посмотрим, – говорю неоднозначно. – Может, и загляну ненадолго. Там видно будет.

– Вот и правильно, – кивает Минский. – Негоже отбиваться от коллектива.

– Ладно, давайте. – прощаюсь я и ухожу, пока не наговорил много лишнего.

Как бы я не уважал своих коллег, только присутствие Лады на празднике может послужить мотивацией заявиться туда. Ревность скользким ужом опутывает внутренности, расползается тягучей горечью в крови. Я не хочу, чтобы кто-то решил за ней приударить, не хочу, чтобы кто-то приглашал её танцевать, не хочу, чтобы ей нравилось чужое внимание. Лада только моя. И кажется, пришло время заявить об этом миру.

***

Дом встречает теплом, светом, звуками музыки, запахом выпечки и мяса. Пританцовывая и подпевая, Лада крутится в зале, а Бимка нарезает круги у её ног. Вокруг его тела обмотана новогодняя мишура, и он совершенно точно счастлив до умопомрачения.

– Что это вы тут делаете? – подозрительно спрашиваю я.

– Ой, Глебушка, напугал! – ойкает Лада и начинает смеяться.

Буря в душе затихает. Я прохожу в комнату, наклоняюсь, чтобы погладить пса между ушами, обнимаю Ладу, озадаченно глядя на небольшую искусственную ёлку, возвышающуюся на табурете возле телевизора.

На ёлке мигают разноцветные огоньки, красуются блестящие шары и прозрачные шишки. И ничего этого однозначно не было в моём доме ещё с утра.

– Ты не злишься? – тихо спрашивает Лада.

– Нет, конечно. Почему я должен?.. – удивляюсь я.

– Не знаю, – пожимает она плечами.

– Я очень ценю твою деликатность, – шумно выдыхаю и целую её макушку. – Но, прошу, не нужно думать, как я отреагирую на то, что ты делаешь для нас. Я всё пойму правильно и мне всё понравится.

– Глеб, я…

– Не сейчас, Лада. Пожалуйста. – прошу её. Резко отпрянув, иду в спальню, чтобы переодеться.

Скинув одежду, замираю перед зеркалом, вглядываясь в свои глаза. Меньше всего я нуждаюсь в её жалости. Меньше всего мне хочется, чтобы она оплакивала мою жизнь.

Когда три дня назад в своих разговорах мы добрались до трагедии моей жизни, я не задумывался, что впоследствии Лада станет осекаться после каждого слова, жеста или действия.

– Вы с женой расстались, потому что она чувствовала, что ты её не любил? – спросила девушка тогда.

Мы вместе готовили ужин, и вопрос прозвучал неожиданно. Вдвойне неожиданно, потому что тема моего брака давно не поднималась. Лада интересовалась семьёй, местом работы до этого, как и почему я завёл Бимо, сколько живу здесь, каким вижу будущее. Разговоры с ней приносили мне удовольствие, мне нравилось строить планы и делиться ими с ней. Впервые за долгое время жизнь не казалась мне беспросветной.

– Первые три года всё было удовлетворительно, – ответил я. – Сложности появились буквально в последний год. Друзья позвали нас на Алтай, у их родни тут дом, а я… Словом, я отказался ехать. И Аня с девочками отправилась одна. По возвращении она сказала, что устала, что ей невыносимо знать, что даже через столько лет, имея семью, детей, я продолжаю жить прошлым и любить другую женщину.

– А ты любил другую женщину? – тихо спросила Лада, и я честно признался:

– Никогда не переставал.

– Поэтому вы с Аней не вместе?

– Нет, не поэтому, – вздохнул я. – Ни она, ни, тем более, я никогда не решились бы на развод. Из-за них, Али и Яны. Для них мы держались, были хорошими родителями, но наши личные отношения окончательно испортились. Ближе к их четвёртому дню рождения мы начали узнавать, что они хотят в подарок. Девочки попросили братика. Чувствуя неловкость от разговора, я придумал какие-то глупые причины, почему мы не сможем подарить им брата, и пообещал купить собаку. Самую лучшую собаку. Так у меня появился Бимо. А Аня окончательно разочаровалась во мне, как в муже. Её сильно задели мои слова, сильнее, чем она когда-либо показала при дочках. При них она улыбалась и поддерживала меня, но стоило мне уложить девочек, как она закатила скандал, каких ещё не бывало ранее. Она кричала, что её душит наш брак, что она больше не может тратить на меня лучшие годы своей жизни, что у неё ещё есть время найти свою любовь, мужчину, который не будет воспринимать её, как пустое место, а станет любить до опустошающего безумия. Как любил я, только не её… Она не разговаривала со мной до самого дня рождения дочек. Единственная фраза, сказанная не при детях, была: “Я хочу провести этот день только с малышками. Без тебя.”. Я не возражал. Вечером мы всё равно бы сели за праздничный стол, задули бы все вместе два комплекта свечей… Ей нужно было время, чтобы обида улеглась, чтобы решить, как жить дальше, и я с пониманием ей его давал. Отменил отгул, вышел как всегда на работу. День выдался суматошный, много вызовов, мне не то, что телефон было некогда в руки взять, мы даже поесть не успевали. А после четырёх вечера как гром прозвучало сообщение о пожаре в торговом центре. Все команды спасателей были переброшены срочно туда. Какой там творился кошмар, я даже не могу передать словами. Давка, паника, хаос… Много пострадавших, погибших. Отключив эмоции, я просто выполнял свою работу, спасая тех, кого ещё можно было спасти.

Погрузившись снова в воспоминания о том вечере, я и сам не заметил, как Лада подошла вплотную и взяла меня за руку. Эта безмолвная поддержка позволила мне завершить свой рассказ:

– Их нашли после, разгребая завалы. Всё это время они были в соседнем зале, ждали помощи. Аня сидела на полу, прижимая девочек к себе. Позже я открыл переписку. Весь день Аня присылала мне фотографии, сопровождая их отчётом, что они делают или собираются делать. Она написала мне последнее сообщение из этого чёртового зала кинотеатра, и если бы я просто взял в руки телефон, если бы я был, как и планировалось, в отгуле, если бы я настоял и поехал с ними… Я мог бы их спасти, они были бы живы…

Лада крепко прижалась ко мне, сотрясаясь от рыданий.

– Мне так жаль, Глеб, – снова и снова повторяла она, словно знала, как долго я винил в произошедшем именно её. – Мне так жаль!..

В тот вечер мы ещё долго разговаривали. Я делился с ней своей болью и чувствовал, что исцеляюсь.

Многие люди за прошедшие почти шесть лет говорили мне, что я не виноват в том, что произошло, но эти слова ничего не значили для меня. Лада не говорила ничего подобного. Она просто была рядом, позволяя мне переживать боль так, как я мог и хотел.

А теперь она пугается моей реакции на ёлку!..

Я с досадой ударяю по створке шкафа и слышу быстрые шаги.

Лада прижимается к моей спине, обвивая руками тело, скрещивая их на моей груди.

– Прости, – шепчет она, целуя местечко под лопаткой, там, где неистово бьётся моё сердце. – Прости меня. Я так боюсь тебя обидеть, задеть, не хочу, чтобы ты решил, что мне нет дела до твоих чувств. Когда ты переживаешь последствия такой трагедии, а я думаю о празднике и наряжаю без спросу твой дом…

– Ты поступаешь абсолютно правильно, Лада, – глухо говорю ей. – Нельзя жить всю жизнь в скорби. Я всегда буду помнить и жалеть, думать, анализировать, как и что могло бы быть, если бы… Но жизнь продолжается. Я так долго стоял на месте, что успел это забыть. Спасибо, что каждый день напоминаешь мне об этом. Спасибо, что делаешь меня счастливым и наполняешь мою жизнь смыслом и надеждами на будущее.

– Я люблю тебя, Глеб, – со слезами в голосе шепчет Лада. – Кажется, не было ни единого дня, когда я бы тебя не любила.

Я накрываю её руки ладонями. На миг прикрываю глаза. А снова открыв, чувствую себя другим человеком: тем, кто действительно готов пойти дальше.

– Могу я пригласить тебя на свидание? – спрашиваю у неё. – Завтра. Ты согласишься сопровождать меня на новогодней вечеринке?

Замираю в ожидании ответа, словно Лада может мне отказать.

– Конечно, Глеб! – мгновенно отвечает она. – Я так счастлива, что ты предложил!..

***

Ни свет ни заря Лада убегает в столовую готовить пиршество. Я обещаю присоединиться позднее, чтобы помочь накрыть столы в свежеотремонтированном клубе, а сам приступаю к домашним делам из разряда отложенных когда-нибудь на потом. Смазываю скрипящие петли на двери, прикручиваю расшатавшуюся ножку стула, подкручиваю подтекающий кран. Бимо со скучающим видом лежит в кресле, наблюдая за миганием огоньков на ёлке, но навостряет уши стоит мне засобираться.

– Ладно, дружок, – вздыхаю я. – Нечестно, если самый отважный спасатель пропустит всё веселье, как считаешь?

Пёс веселеет. С важным видом спрыгивает с дивана, быстро хватает вчерашнюю мишуру и пересекает комнату, чтобы устроить её у моих ног.

– Принярядиться хочешь? – усмехаюсь я. – Хорошо, уговорил, возьмём с собой, и Лада сообразит что-нибудь.

Заслышав знакомое – и уже ставшее близким и любимым – имя хозяйки, Бимо навостряет уши и свешивает набок язык. Словно ухмыляется, пытаясь сказать: “Хорошо, что нашли её, да?”. Да. Хорошо!

– Ты молодчина, Бимо, – хвалю его. – Хороший мальчик! Сам свою хозяйку нашёл, помог нам обоим. Мы больше не одни, Бимка!

И надеюсь, нашего обаяния хватит, чтобы навсегда покорить Ладу!..

Бимо прижимается ко мне лбом, будто отвечает на невысказанное: “Конечно, хватит! Может, от тебя ещё можно уйти, а от меня – никогда!”, и уверенными шажками семенит к двери. Пора.

В столовой обнаруживаю, что тут и без меня помощничков хватает. Присланные Минским или явившиеся по собственной инициативе мужики, мои коллеги, таскают блюда, подносы и кастрюли, накрытые пакетами, через несколько зданий, в открытый накануне после ремонта клуб. Несколько женщин помогают что-то резать и упаковывать тарелки для транспортировки. Однако я не вижу Ладу.

– А где?.. – спрашиваю у Ольги, жены Василия Саныча.

– Они там столы накрывают, всё расставляют, – отмахивается женщина. – В клубе.

Они?..

Мы с Бимо идём до клуба. Пристроив куртку на крючок в гардеробе, я достаю из кармана мишуру и сжимаю в руке. В зале приглушен свет, разноцветные огоньки мигают в ритм тихой музыке. Вдоль одной из стен выставлены столы, возле которых сейчас и рассредоточены Николай и Ванька. А руководит ими она.

В простеньком чёрном платье с фатиновой юбкой и раздобытых невесть откуда туфлях-лодочках на небольшом каблучке Лада выглядит стильно, словно из прошлой жизни. Тёмные волосы заплетены в объёмную косу, на лице – лёгкий, мерцающий от новогодних огней макияж. И когда только успела?..

Почувствовав мой взгляд, она поднимает глаза и улыбается.

Бимо прикусывает свисающий конец мишуры и тянет меня к Ладе, посапывая от нетерпения. Девушка тихо смеётся, наблюдая за этим. Кажется, она понимает намерения пса без слов и лишних пояснений, ведь стоит нам подойти, как Лада опускается на корточки, перехватывая мишуру чуть ниже моей руки, незаметно скользнув пальцами по моей коже.

От этого простого, но такого интимного жеста я наполняюсь теплом и нежностью. Пока Лада оборачивает Бимку мишурой, как вчера дома, я поворачиваюсь к мужикам.

– Давно тут воюете? – спрашиваю у Коляна.

– Да, может, с полчаса, – чешет он голову.

– На самом деле быстро получается, – говорит Иван. – Почти всё уже было готово, наши дамы запаковывают, мужики таскают, а мы тут под руководством Влады всё расставляем.

– А чего мне не позвонили?

– Глеб Денисович, – мнётся Ванька. – Вы, вроде как, не собирались… Никогда не ходите…

Со стороны входа слышится гвалт. Забрав последние тарелки, все из столовой переместились в клуб. Минский и ещё пара крепких парней тащат коробки с алкоголем. В руках Марины большой пакет с одноразовой посудой: сквозь белый полиэтилен видны разноцветные бумажные тарелки и стаканчики в красно-зелёную клетку.

– Ну что ты у нас за красивый пирожочек, Бимо? – умиляется Лада. Я с усмешкой перевожу взгляд на пса, который крутится, не веря в собственное счастье: в блестящей мишуре отражаются блики огоньков гирлянд, она забавно шелестит от каждого вертлявого движения этого пройдохи.

Лада поднимается, проводит руками по платью, оглаживая и выпрямляя юбку.

– Ты отлично выглядишь, – тихо замечаю я.

Девушка легко считывает удивление и отвечает:

– Рискнула и заказала наряд, когда Лариса с Виктором ездили в город. Пришлось в пору, вот, – она кружится вокруг себя, показываясь во всей красе. – Вы с Бимо тоже замечательно выглядите.

Я словно невзначай пожимаю плечами. Словно не наглаживал целый час белую рубашку и брюки, которые просто пылились в шкафу вплоть до этого момента.

Лада подаётся вперёд и расстёгивает самую верхнюю мелкую пуговицу на моём воротничке. Дышать становится легче. И причина не только в сдавливающей горло немного тесноватой рубашке, конечно.

Руки Лады дрожат, не скрывая её волнения. Мы впервые проявляем свою тесную связь на людях, и она, очевидно, пока сомневается в моих мотивах.

– Так лучше, – говорит она смущённо.

– Спасибо, – улыбаюсь я ей. Беру девушку за руки, притягиваю к себе и осторожно целую, чтобы не смазать красивую розовую помаду.

Лада обвивает моё тело руками, обнимает, прижимаясь ближе. Кажется, весь мир застывает, затихает, позволяет нам побыть только вдвоём.

– У-ля-ля! – присвистывает Колян. – Так танцев у меня сегодня, значит, не будет? Девушка на сегодня уже ангажирована?

Я смеюсь и отвечаю:

– Иди ты! Девушка – моя. И на сегодня, и навсегда.

– Ну наконец-то ты признался, думал, уже никогда не дождёмся, – ухмыляется Колян. – Ванёк, гони тыщу, проспорил ты! Мы поспорили, что Птичка растопит неприступное сердце Глеба Давыдова, и я оказался прав!

– Дуралей, – резюмирую я беззлобно, приобнимая смущённую Ладу.

– Рад за вас, голубки, – Колян отвешивает шутливый реверанс и добавляет серьёзно: – Давно пора, Глеб. Рад за вас.

– Спасибо, – так же серьёзно отвечаю ему и спрашиваю у Лады: – Что тут доделать нужно?

Спохватившись, девушка развивает активность, говоря всем, что делать, что куда ставить, и вскоре праздник начинается.

И несмотря на засевшую занозой в сердце боль и скорбь от самого кошмарного, что только может произойти с родителем, сейчас, проводя вечер с дурацкими играми и конкурсами в компании коллег и танцуя с Ладой, я получаю настоящее удовольствие от происходящего.

12. Лада

Дни после праздника в клубе проносятся стремительно. Глеб вежливо отказывается от многочисленных приглашений в гости в новогоднюю ночь, и я очень рада этому. Мне нравится уютное чувство, когда мы вместе, без оглядки на других людей, тем более, это наш самый первый совместный праздник, который хочется провести тихо. По-семейному.

Поэтому Новый год мы встречаем вдвоём. Точнее, втроём. Бимо, конечно, восседает с важным видом в кресле за столом в зале. В честь праздника ему разрешено перехватить со стола немного овощей и даже кусок запечённого мяса, и вскоре после боя курантов этот маленький обжора засыпает прямо за столом.

Глеб подливает в мой бокал шампанского, но сам не пьёт ни глоточка. Кроется ли причина в банальном нежелании или страхе снова вернуться к пагубной привычке, мне неведомо. И на данный момент я не хочу спрашивать. Не хочется портить настроение воспоминаниями о прошлом. По крайней мере, не в эту великолепную ночь!..

Когда мужчина начинает убирать со стола, я подрываюсь было ему помочь, но он лишь качает головой:

– Отдыхай, Лада, и так весь день у плиты торчала.

– Вообще-то, ты тоже! – возражаю я в ответ.

– Да, но у тебя сейчас есть занятие поважнее, – странно усмехается он. – Иди-ка лучше глянь, не оставил ли тебе подарочек под ёлкой пролетающий мимо Дед Мороз!..

Издав счастливый писк, я бросаюсь к мерцающей огнями маленькой ёлочке и отыскиваю в складках белой простыни, скрывающей механизм крепления ёлки к стойке-основанию и табурет, на котором она стоит, небольшую коробочку, упакованную в яркую блестящую плёнку.

– Ух ты, подарочек! – с предвкушением цепляю бант и перевожу взгляд на Глеба. – Спасибо!

Он берёт в руки салатник с оливье, но застывает в дверях большой комнаты.

– С Новым годом, Ладушка! С новым счастьем! – просто отвечает он и продолжает заниматься делами, пока я расправляюсь с упаковкой.

Внутри обнаруживается телефон одной из последних моделей. Довольно дорогая игрушка, которую то и дело рекламируют по телевизору. Ума не приложу, зачем он мне нужен, но верчу в руках и внимательно рассматриваю яркий розовый силиконовый чехол с забавным изображением корги.

– Нравится? – безразлично спрашивает Глеб, но за показным равнодушием кроется что-то другое. Он боялся мне не угодить?

– Конечно! Очень! Особенно чехольчик! – смеюсь я. – Не уверена правда в целесообразности такого подарка… Ну кому мне звонить?

Глеб отвлекается от уборки, садится рядом.

– Современные смартфоны это же не только средство связи! – возражает он. Берёт телефон из моих рук, покручивает и вздыхает: – В посёлке весьма сносно работает связь, ловит мобильный интернет. Ты можешь искать новые рецепты, читать книги, смотреть смешные видео или фильмы и сериалы, чтобы скрасить время за готовкой на работе. В этой модели по заверениям консультанта отличная камера, много всяких режимов. Возможно, ты захочешь что-то запечатлеть… А ещё ты могла бы писать мне милые сообщения…

– Спасибо! Ради этого, пожалуй, стоит иметь телефон! – широко улыбаюсь я.

– Да не за что, – отмахивается Глеб. – Долго думал, что тебе подарить, но ничего более интересного не пришло в голову.

– Ой! Вот только у меня нет для тебя подарка! – спохватываюсь я, расстраиваясь по этому поводу. И как я не подумала об этом? – Знаешь, у меня есть идея! Я приглашаю тебя на свидание! Нам нужно обязательно спланировать поездку в город на один из совпадающих выходных. Мы будем гулять, сходим, может, в кино, а потом обязательно заглянем в кафе… Словом, проведём романтический день вместе за пределами дома!

– Как скажешь, так и будет! – с готовностью кивает Глеб. В его взгляде умиротворение, спокойствие, счастье. Мы оба чувствуем, как гармонично и правильно происходящее между нами.

Переполненная счастьем, я откладываю телефон в сторону и забираюсь на мужчину. Платье задирается до неприличия, открывая вид на трусики, но кого из нас это смущает?

Закидываю руки на крепкие мужские плечи, тогда как его ладони скользят по бёдрам под платье, коротко сжимают ягодицы, уверенно сдвигают в сторону трусики.

Пальцы сразу же отыскивают и дразнят жаркий вход, не проникая внутрь, вызывая дрожь по моему телу. Поведя бёдрами в поисках желанного чувства наполненности, вижу блуждающую усмешку на губах Глеба, и обиженно поджимаю губы. Мужчина подаётся вперёд, быстро и пламенно целуя меня. И в тот же миг резко входит на два пальца, ловя несдержанный стон своим ртом.

Пока он совершает плавные толчки пальцами внутри меня, а большим пальцем снова и снова обводит клитор, заводя меня всё сильнее, доводя меня до вершины блаженства, я забываю, как дышать. Сейчас моё дыхание – это он. Его поцелуи. Его ласки. Глеб Давыдов, весь он – мой воздух, моя любовь, моя жизнь.

– Не оставляй меня, слышишь? – шепчу в его губы в короткие перерывы между напористыми, дерзкими поцелуями. – Никогда не оставляй меня, Глеб…

И он отвечает:

– Будь всегда рядом со мной…

А потом его губы крадут все слова, стирают страхи, уничтожают сомнения.

Потом его пальцы умело заставляют меня воспарить над землёй, улететь в космос, позабыть обо всём неважном, второстепенном. В этом мире любви и счастья есть только мы, и мне не хочется его покидать. Никогда.

За пределами сознания слышу характерный “вжик” молнии. Глеб высвобождает горячую каменную плоть и с глухим стоном наполняет меня. Медленно, плавно, нежно опускает и вновь поднимает меня, управляя моими бёдрами. Каждый новый толчок ощущается так пронзительно остро, так великолепно, что мне хочется плакать от счастья. Эта близость между нами – физическая и духовная – самое невероятное чудо. Словно мы две половины одного целого, созданные друг для друга. Словно я – его часть, принадлежу ему. Всецело. Без остатка. Как и должно быть.

Постепенно ускоряясь, Глеб отыскивает потайную молнию платья на спине, расстёгивает, стягивает платье с плечей вниз, оголяя грудь, подтягивает меня выше, совершает частые резкие фрикции, поигрывая языком с сосками. Эта ласка – сочетание нежности и мягкости с грубой животной силой размеренных толчков – быстро доводит меня до исступления, и я содрогаюсь в мужских руках, чувствуя, как эластичные стенки внутри наполняются жаром вязкого семени.

– Этот год будет удивительным, фантастическим, самым лучшим, Лад! – посмеиваясь, говорит мне Глеб.

– Думаешь? – устало отзываюсь я. – Хорошо бы…

– Ну а как иначе? – Мужчина звонко целует мой лоб. – Слышала,говорят: как Новый год встретишь, так его и проведёшь!.. Я совсем не против никогда не переставать заниматься с тобой любовью!

– Эй, – притворно обижаюсь я. – А как же наше свидание?! Неужели тебе от меня нужен только секс?

– Нет, не только. Мне ты нужна.

Глеб с лёгкостью поднимается, словно его нисколечко не напрягает тяжесть моего тела, выключает гирлянду, попутно гасит свет во всём доме, унося меня в спальню. Утром начнётся новый день, самый первый день нового года. И этот новый год будет удивительным, фантастическим, самым лучшим, я в этом уверена, ведь каждый его день мы проведём вместе и, надеюсь, ничто не сможет этого изменить.

***

Когда за окном настоящая зимняя сказка, меньше всего хочется думать о прозе жизни. Но на деле снегопад, покрывающий пушистыми шапками деревья и дома, приносит одни лишь хлопоты. И дело не только в том, что мужчины вынуждены часто выходить с лопатами и расчищать дорожки посёлка, но и в количестве запросов на проведение поисково-спасательных работ.

Начиная чуть ли не с первого января, команды спасателей то и дело уходят в горы, чтобы выполнить свою работу. Постепенно привыкая к этому месту и к этим людям, я, подобно всем жителям посёлка, заражаюсь тревогой за отважных ребят. И в десятикратном размере – когда дело касается Глеба Давыдова.

В очередную субботу, когда за окном ещё стоит непроглядная темень, нас будит писк телефона – сообщение о срочном вызове, и Глеб привычно начинает собираться в дорогу. За окном настоящий буран, и мне тревожно, поэтому я хожу за ним хвостом.

– Ступай в кровать, – велит мне Глеб. Я качаю головой, поджимая губы. – Я серьёзно, Лада. Ещё такая рань, ты можешь подремать ещё часочек.

– Разве я усну? – отмахиваюсь от его слов. Вместо того, чтобы прислушаться, пока Глеб наскоро завтракает, завариваю термос с чаем, сооружаю бутерброды, складываю всё это в его походный рюкзак.

Уже перед самым выходом мужчина притягивает меня к себе и целует.

– Я скоро вернусь. Завтра мы едем на свидание – думай об этом и не забивай голову ерундой, договорились?

– Хорошо, – послушно киваю я, подставляя губы для поцелуя. Хочется заставить его остаться. Неожиданное чувство страха – беспричинного, но острого, волнующего – полностью завладевает разумом. Но я молчу, памятуя о нехитрых правилах жизни в спасательном отряде, пожалуй, главное из которых: никогда, ни при каких обстоятельствах не говорить о страхах и опасениях, о возможных неудачах перед выходом команды спасателей на миссию.

– Вот и умница, – усмехается Глеб. Долго смотрит на меня, словно пытается запомнить каждую деталь, и мне снова становится не по себе. Но вот он широко улыбается и кричит: – Бимо, слушайся маму, – и добавляет уже тише: – Не скучайте.

Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, я устраиваюсь на диване и читаю статьи о жизни с корги. Бимка забирается ко мне на колени и смотрит с интересом на картинки забавного пёсика в разноцветном свитере.

– Тебе тоже нужен свитер, да, Бимо? – смеюсь я, чмокая его макушку. Пёс поднимает ко мне мордашку и облизывает щёку. От прикосновения шершавого языка мне становится щекотно и весело, и тревога понемногу утихает.

Пока до работы есть ещё немного времени, я инспектирую шкаф и нахожу там старый свитер Глеба с елками и оленями, который ему, очевидно, давно мал. Думаю, мужчина несильно расстроится, если я пущу лежащую без дела одёжку на благо Бимо. Поэтому смело беру в руки ножницы и отпарываю горловину и рукава.

– Бимка, топай сюда! – зову питомца, и он семенит ко мне через всю комнату. Обнюхивает лежащий на полу свитер, и я беру его в руки, чтобы примерить на Бимку.

Пёс сопротивляется, пока я натягиваю на него одежонку. Но потом ходит по кругу с важным видом, когда я критически осматриваю его.

– Придётся немного отрезать, – говорю ему. – Чтобы по земле не болталось и не мешалось при ходьбе.

Цепляю прищепки по бокам, регулируя объём изделия, проделываю фокус с раздеванием пса и быстро обрезаю лишнее, тут же прихватывая края ниткой. Вскоре всё готово, и мы вместе отправляется на работу.

Всю дорогу я любуюсь Бимо и даже делаю несколько удачных кадров, которые тут же оправляю Глебу.

Через некоторое время, уже приступив к работе, получаю ответ: “Ого! Ну что за красавчик! Уже скучаю.”

Быстро пишу: “По Бимо, конечно?”

“Конечно!” – отвечает Глеб. – “По Бимо я скучаю, без тебя же мне просто невыносимо!”

“А мне без тебя”, – пишу с улыбкой. Как же я счастлива, Боже!

К обеду, когда обычно начинает стекаться основная масса посетителей, на удивление тишина. Я выжидаю для верности час, одеваюсь, зову Бимку на прогулку и иду до штаба. По дороге бросаю псу снежки, которые он ловит пастью и тут же перекусывает зубами. А потом смотрит так расстроено, что я делаю новый снежок, чтобы снова бросить ему.

У входа в здание стоит и курит Марина. Она скептически смотрит на нашу игру, а стоит мне подойти ближе, фыркает:

– Всё играешься? Настроение у тебя хорошее?

– Может, вам тоже собаку завести? – невежливо отвечаю ей в том же хамовитом тоне. – Для поднятия настроения?

– Так ты не слышала?.. – осекается она.

– А что я должна была слышать? Народу нет, вот и пришла узнать, не случилось ли чего… Почему на обед никто не идёт?

Марина Сергеевна меняется в лице. Бросает в урну окурок и кивает:

– Идём.

– Что случилось? – спрашиваю я, чувствуя, как от страха деревенеют мышцы.

– Вторая смена, команда Давыдова, перестали выходить на связь.

– Опять пошли в ущелье?

Марина вздыхает:

– Метеорологи сообщают о нескольких крупных сходах снежных лавин.

Мы как раз достигаем комнатушки, где обычно сидят спасатели. Сейчас тут нет никого. Марина вешает пуховик в шкаф, щёлкает кнопкой электрического чайника и продолжает:

– Три из них совсем близко от того места, где пропал сигнал у ребят.

– Что это значит? – громко спрашиваю я. – Я не понимаю, вы хотите сказать, что они попали под лавину?

– Первая смена уже вышла в ту зону для проведения поисковых работ, но…

– Но?! – вырывается у меня со свистом. Сердце колотится в ушах, рот наполняется металлическим вкусом панического страха. Бимо скулит у моих ног, вероятно, считывая волну паники, и я подхватываю его на руки.

– До того, как начнёт темнеть, осталось всего ничего времени, это раз, – спокойно, даже чересчур хладнокровно говорит мне женщина. – Три крупных схода снега обследовать за раз у них не получится. Это два. Если они вообще пропали вместе со связью в той зоне, это три. Ребята могли побросать оборудование, рюкзаки, чтобы скорее убраться подальше от лавины. Их могло накрыть другим сходом, в какой-то другой зоне… Это хуже. Сначала будут искать поблизости с местом, где пропал сигнал, на сколько растянутся поиски, неизвестно…

Я начинаю плакать, и Бимо утыкается носом в мою щёку.

– Ну есть же где-то поблизости и другие спасательные отряды? – спрашиваю с отчаянием. – Нужно больше людей…

– Аркадий Степанович сейчас как раз пытается организовать всё это: больше людей, специализированное оборудование, реагирующее на тепловые излучения… Но это всё займёт время.

– А у нас есть это время?!

– Они опытные спасатели, будут держаться до последнего… – отвечает Марина, и я начинаю завывать в голос, тихо опускаясь на пол.

Некоторое время просто ною от глухого, безнадёжного чувства, разрывающего внутренности на мелкие кусочки. Прижимаю к себе притихшего Бимо, который даже не осознаёт, что мы, возможно, лишились нашего самого дорогого человека.

***

Тогда

– Ты решила не сплавляться? – спросила Ника. – Останешься в лагере?

– Мне страшно, Ник, – призналась ей. – Тем более, Глеб остаётся присматривать за другими ребятами…

– Всё, можешь даже не продолжать! – усмехнулась подруга. – Желаю отлично провести время с персональным секси-спасателем!

– Иди уже, сплавляльщица! – рассмеялась я, но Ника крепко обняла меня и шепнула на ухо:

– Смотри не залети, а то в радиусе трёх километров звенит сексуальное напряжение между вами!

– Дурочка, – беззлобно бросила я ей. – Беги, а то без тебя уплывут.

– До встречи через несколько часов!

– Давай, увидимся!

Я послала воздушный поцелуй смеющейся подруге и смотрела, как она пустилась бежать по тропинке, догоняя группу во главе с инструктором. Даже не заметила, как ко мне подошёл Глеб, пока он не обнял меня со спины.

– Украду тебя ненадолго, Мармеладка. Ты не против? Хочу показать тебе одно место.

– Тогда веди!

Мы шли горной тропой. Глеб крепко держал мою руку, помогал подниматься на возвышенности, преодолевать препятствия. Я с опасением смотрела на резкий обрыв, расположенный совсем рядом с тропой, но твёрдо знала: рядом с Глебом я в безопасности. Он никогда не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое.

Через некоторое время мы вышли на залитую солнцем поляну, откуда открывался потрясающий вид на горы, бурлящие потоки буйного течения Катуни, на бесконечное голубое безоблачное небо.

Не доходя примерно метр до обрыва, Глеб сел прямо на траву и мягко потянул меня за руку. Неловко приземляясь рядом с ним, я нервно одёрнула подол сарафана, до неприличия задравшегося, оголяя бёдра и открывая вид на трусики, но мужчина, казалось, даже не смотрел туда. Он не сводил взгляда с моего лица.

– Здесь красиво, – заметила я, чтобы хоть как-то сгладить напряжение между нами. Казалось, наэлектризованный воздух искрит, потрескивает.

– Ты красивая, – улыбнулся Глеб. – Хочу тебя поцеловать. Позволишь?

Я неуверенно кивнула. Глеб мягко повалил меня в траву. Несколько мгновений он изучал меня, и я улыбнулась. Коротко усмехнувшись, мужчина медленно приблизился ко мне и накрыл мои губы своими.

Из мягкого, нежного, неторопливого поцелуй быстро перерос в полный необузданной страсти. Широкая горячая ладонь скользнула по бедру, нырнула под белый хлопок сарафана, сжала ягодицу, отчего низ живота свело судорогой.

Глеб замер, внимательно глядя в мои широко распахнутые глаза. Осторожно надавил на внутреннюю сторону бедра, заставляя меня слегка раздвинуть ноги, и я подчинилась. Внутри всё бурлило от страха, предвкушения, истомы. Я хотела и не хотела того, что, как я предполагала, могло произойти дальше.

Мягко толкаясь языком в мой рот, Глеб деликатно и мягко накрыл лобок ладонью, сжимая ткань трусиков и немного сдвигая их в сторону. Когда мужской палец скользнул вдоль складок, с моих губ сорвался всхлип, который Глеб жадно проглотил.

– Я только сделаю тебе приятно, – прошептал он. – Дальше мы не станем заходить.

Не дожидаясь от меня какого-либо решения – если бы я была в состоянии что-то решать, – он углубил поцелуй, лёгкими касаниями дразня клитор. Вторая его рука легла на мои груди, и он начал двумя пальцами оглаживать по кругу затвердевшие соски. Эти простые действия вызывали у меня жар, не иначе. Всё тело горело: как снаружи, так и внутри, пока вдруг, сконцентрировавшись в одной точке, напряжение не лопнуло, словно натянутая струна.

Я стонала и извивалась под настырными, будоражащими, пьянящими ласками. Я воспарила где-то высоко-высоко над землей и не хотела, чтобы этот полёт когда-либо прекратился.

Сердце колотилось об рёбра, звенело в ушах, поднималось до самого горла. Едва переводя дыхание, я почувствовала, как Глеб возвращает на место мои трусики и поправляет сарафан, сводя поцелуй на нет.

Не отводя взгляда от моего смущённого лица, мужчина медленно поднёс руку – ту самую руку, которой трогал меня там! – ко рту и со смаком обсосал.

– Сладкая, мармеладная моя девочка, – с довольной усмешкой сказал он мне, и я крепко зажмурилась, чувствуя, как пылает моё лицо.

Он повалился на траву, притянул меня к своей груди, шумно поцеловал макушку.

– Не смущайся того, что получаешь удовольствие от моих ласк. – попросил он. – В этом нет ничего постыдного. Это прекрасно.

– Разве тебе не нужно… ну… – нерешительно промямлила я.

– Я получил удовольствие, доставив его тебе. Придёт время, и мы разделим его вместе.

Ощущая подозрительное пощипывание в глазах, я прошептала:

– Спасибо.

– Не переживай, Лада. Я знаю, что ты пока не готова к большему, и буду ждать. Тебе не стоит беспокоиться по этому поводу, я никогда не сделаю того, чего ты не захочешь.

Я раздумывала над его словами, не зная, что ответить. Да и ждёт ли он какого-либо ответа, я тоже не знала.

Однако ответ так и не понадобился. У Глеба затрещала рация, и голос инструктора Виктора оповестил о ЧП. Кто-то из ребят не справился с течением, байдарка перевернулась, ударившись о подводные камни.

Обратно в лагерь мы почти бежали. Меня трясло от ужаса: что, если кто-то сильно пострадал? Ещё больше страха нагоняла мысль, что Ника могла пострадать. Но наибольшую панику вызвало сообщение Глеба, что он прыгнет в байдарку и бросится догонять ребят.

– Я скоро вернусь, – щёлкнув меня по носу, улыбнулся Глеб. – Не волнуйся, помогу им там, и совсем скоро мы все вернёмся в лагерь.

– А если нет? Если с тобой что-то случится? – заплакала я.

– Со мной ничего не случится, Мармеладка, вот увидишь.

– А если случится? Если ты тоже врежешься в камни, свалишься в воду, стукнешься головой… Тебе же даже помочь будет некому!..

– Лада, Лад, – тихо позвал он. – Я вернусь. Обещаю. А если вдруг со мной когда-нибудь что-то и случится, то знай, что в это мгновение я буду думать о тебе. Помни об этом всегда.

***

Сейчас

– Так, и что это у нас тут за плач Ярославны? – гаркает за спиной Аркадий Степанович. – Сырость разводить домой топай, а хочешь помочь – прекращай голосить.

Я затихаю. Минский помогает мне подняться, задумчиво гладит Бимо и говорит:

– Красивый у него свитер, ему идёт.

– Спасибо, – сиплю я и громко икаю. – Есть новости?

– Хороших пока нет. Спасатели прибудут через пару часов, но будет уже темно. Я просил прислать вертолёт с тепловизором, но из ближайшей точки смогут прислать только к завтрашнему вечеру, в лучшем случае.

– Неужели ничего нельзя сделать?! – спрашиваю у него. – Есть же какие-то частные организации? Должны быть, ну неужели здесь нет частников с вертолётными прогулками? Здесь активно развивается туризм, популярные горнолыжные курорты совсем близко…

– Частники есть, а вот денег на аренду такого вертолёта нет.

– Сколько?

– Что сколько? – непонимающе переспрашивает Аркадий Степанович.

– Сколько стоит аренда такого вертолёта? – глухо спрашиваю я.

– Тридцать, пятьдесят, может, сто тысяч в час или даже больше, особо не интересовался нынешними расценками. Вы поймите, Влада, у нас нет средств на такие мероприятия. Даже если мы скинемся всем посёлком и наскребём на пару часов поисков, вдруг понадобится больше времени? Что тогда?

На мгновение прикрыв глаза, я тяжело сглатываю и выдыхаю:

– Деньги не проблема. Я покрою все расходы, только свяжитесь с нужной конторой и уточните сумму и реквизиты. Пожалуйста, Аркадий Степанович, сделайте всё как можно скорее.

Я не смотрю ни на мужчину, ни на Марину. Безучастно стою в стороне, пока начальник ПСО совершает необходимые звонки и уточняет все детали, записывая информацию на лист, а после – протягивает его мне.

– Могу я попросить пару минут уединения? – тихо спрашиваю у мужчины. – Мне нужно позвонить в банк.

Он поджимает губы, но кивает, предлагая пойти в его кабинет.

Я открываю сайт банка и набираю номер. Нервно постукивая по столу в ожидании ответа оператора, стараюсь отключить все мысли, но получается слабо.

– Здравствуйте, оператор Ксения готова ответить на все ваши вопросы.

– Здравствуйте, – говорю ей дрожащим голосом. Но пытаюсь сделать его твёрже. – Я являюсь клиентом вашего банка, у меня открыт резервный счёт на предъявителя. Мне необходимо совершить операции по счёту, вы можете мне помочь восстановить доступ к онлайн банку? Дело в том, что я потеряла телефон и сменила номер…

– Да, конечно. Сейчас мы быстро всё восстановим. На кого оформлен счёт? – вежливо интересуется она.

– На Крылову Ладу Львовну. – выдыхаю после секундного промедления. – Это я.

– Ваша контрольная фраза? – спрашивает девушка, и я отвечаю. – Доступ к счёту разрешён. Сейчас я направлю на ваш номер телефона – тот, с которого вы сейчас звоните, – логин и временный пароль для входа в онлайн банк. После авторизации вы должны будете установить новый пароль, после этого сможете совершать любые операции по счёту. Скажите, нужна ли вам помощь в подключении?

– Нет, благодарю вас за помощь. Дальше я справлюсь сама.

– Приятных покупок, Лада Львовна! Спасибо, что выбираете наш банк!

– Хорошего дня, – отзываюсь я и вешаю трубку, услышав короткий сигнал, оповещающий о входящем сообщении.

Быстро ввожу данные. Во всплывающем окошке меняю временный пароль на новый и тут же вбиваю реквизиты компании для осуществления предоплаты.

Глупо и наивно было верить, что мне удастся притворяться всю жизнь. Но даже если Глеб возненавидит меня за эту маленькую ложь, я не могу поступить иначе. Не тогда, когда рискую потерять Глеба где-то под толщами снега, едва познав настоящее счастье от жизни с ним.

13. Лада

– Всё готово, – оповещаю я Аркадия Степановича и Марину.

– Хорошо, – коротко кивает мужчина. – Чай? Кофе?

– Не стоит беспокойства, я сама заварю, – вежливо отвечаю ему. Марина как-то незаметно подхватывает кружку и исчезает, плотно прикрывая дверь.

Я вздыхаю. Что ж, полагаю, разборок не избежать? Иначе зачем начальник попросил оставить нас наедине, правильно? В то, что Марина Сергеевна удалилась по собственной инициативе, верится с трудом.

Усиленно соображая, чего стоит говорить, а чего нет, и памятуя о том, сколько сделал для меня Минский, я наливаю чай и сажусь рядом с ним. Бимо ложится у моих ног, не позволяя впасть в панику: ни по поводу предстоящих признаний, ни по поводу туманных перспектив будущего.

– Кто вы такая? – прямо спрашивает начальник отряда. – Как давно к вам вернулась память, или…

– Или, – вздыхаю я. – Меня зовут Лада. Я прилетела в отпуск со своим мужем, и мы отправились гулять по туристической тропе, откуда я и сорвалась.

– Вас столкнул муж?

– Да. Мы… словом, начали выяснять отношения, и в какой-то момент он толкнул меня. Я полетела вниз. Я думала, что умерла, пока не пришла в себя в больнице и не узнала, что чудом отделалась легкими травмами.

– Почему вы сразу никому не рассказали, что с вами произошло? – мягко, по-отечески интересуется Минский.

“Потому что боялась снова потерять Глеба”, – проносится мысленно, но вслух я говорю совсем другое:

– Думаю, мне нужно было всё осмыслить, разобраться… Мне было страшно возвращаться в прежнюю жизнь и заниматься разборками с мужем. Тогда идея стать другим человеком показалась мне более удачной. Я была слаба, буквально, разбита, муж просто бросил меня умирать. Даже родная мать по каким-то причинам не искала меня. Это сложно объяснить, правда, но у меня не было никакого злого умысла.

– Мне очень жаль, что с вами такое произошло, – говорит Минский. – Я окажу вам всяческую поддержку и помощь, когда вы будете готовы к общению со следствием. Давыдов знает?

Я качаю головой. Признаваться в том, что мы были знакомы раньше, я не спешу. Очевидно, Глеб тоже скрыл этот факт от начальника, значит, мне не стоит подставлять его.

– Если бы не сегодняшнее происшествие, не думаю, что была бы готова раскрывать свою личность, – говорю тихо. – Но я не могу стоять в стороне, когда Глеб и другие парни в серьёзной опасности.

– Вам придётся рассказать ему всю правду. Глеб Денисович имеет право знать, коли уж у вас вспыхнули отношения… И мне бы хотелось, чтобы это сделали вы, в противном случае, боюсь, у меня не останется другого выхода, кроме как поведать ему о нашем разговоре.

– Я понимаю, – быстро говорю ему.

Слёзы облегчения срываются и торопливо сбегают по щекам. Начальник отряда не прогоняет меня из посёлка, не заставляет немедленно каяться правоохранительным органам, а даёт время прийти в себя и набраться решимости. Но разговора с Глебом избежать не удастся.

Не представляю, как он воспримет новость, что всё это время я прикидывалась обеспамятевшей. И ради чего? Ради того, чтобы остаться с ним рядом, ради того, чтобы попытаться наладить наши отношения, ради того, чтобы понять, что произошло в прошлом, понять причины, по которым он бросил меня тогда, ведь этот вопрос мучил и терзал меня все эти долгие десять лет.

Тогда

Меня трясло. Слёзы никак не желали останавливаться. Я всё плакала, плакала и плакала, сидя у палатки Глеба, судорожно сжимая пальцами подол сарафана, я ни на секунду не прекращала рыдать. К моменту, когда толпа во главе с Виктором появилась со стороны деревьев, мне казалось, я уже выплакала все слёзы.

Вглядываясь с усталые, серьёзные лица ребят, я пыталась понять, насколько всё ужасно. Увидев Веронику, я бросилась бежать к ней.

– Господи, я так испугалась! – причитала я, крепко прижимая её к себе.

– Ромашка идиот! Весь отдых обломал! Сам чуть не убился и других чуть не покалечил. Вместо сплава пришлось ждать помощи. Пока всех потом собрали – кто первый шёл, на несколько километров успели отплыть! Пока дотащили байдарки назад… Жуть, одним словом. Ты как знаешь, а я иду спать, сил совсем нет.

Я сочувственно погладила подругу по голове, и она побрела в сторону палатки.

В числе последних из-за деревьев появился Глеб, и моё сердце забилось так, словно останавливалось на время его отсутствия.

Мужчина двигался по прямой. Прямо ко мне. Покачал головой, недовольно поджав губы, при виде моего зарёванного лица, но мгновением позже притянул к себе, кутая в свои объятия от всего мира и любых невзгод. Я уткнулась лицом в центр широкой груди. Сердце мужчины билось глухо и часто, постепенно сердечный ритм успокаивался рядом со мной.

Мне хотелось навсегда остаться в таком положении, забраться к нему под кожу, полностью раствориться в нём. Эта ситуация, страх за него, до ужаса пугающая возможность реальной потери показали мне очень важную вещь: никогда не знаешь, что случится завтра или даже через несколько минут, поэтому нужно торопиться. Нельзя откладывать на потом самые важные вещи. Нельзя жизнь откладывать на потом.

Я посмотрела в его глаза и прошептала:

– Я готова. Я хочу разделить удовольствие с тобой.

***

После заката Глеб взял из палатки кое-какие вещи, и мы вернулись на поляну, на которой успели побывать с утра. Остаток дня он уговаривал меня не торопиться, мол, у нас впереди вся жизнь, но я не собиралась терять ни секунды из этой жизни.

Всю дорогу я жалась к мужчине, боясь оступиться и сорваться вниз. Тусклого света фонарика мне было слишком мало, и я надеялась, что сам Глеб гораздо лучше различает дорогу и окружающую нас местность.

Когда деревья расступились и мы вышли на полянку, Глеб сразу начал обустраивать любовное ложе: расстелил спальные мешки, накрыл их пледом, простынёй, бросил небольшую подушку и тёплое одеяло.

Я старалась не смотреть на его приготовления. Испытывая переживания о том, как всё пройдёт, я блуждала взглядом по темноте тёплой летней ночи.

Бесконечное звёздное небо над самой головой. Угадывались тёмные вершины гор. Остывающий воздух пах травами, тонкие цветочные нотки растворялись в густом тумане, который стелился по земле как взбитые сливки. Глеб взял меня на руки и аккуратно опустил в центр импровизированной постели. В прозрачных банках, расположенных по бокам, горели свечи, добавляя романтические штрихи к обстановке.

Горячие губы жалили, дурманили поцелуями, буквально сводили с ума, вызывали порочные желания, наполняли напряжением, возбуждением. Крепкие ладони скользнули под сарафан, обхватили ягодицы, несильно сжали, отчего низ живота свело судорогой.

Избавив меня от трусиков, Глеб помог стянуть через голову сарафанчик, и я осталась абсолютно обнаженной. Сидя под звёздным небом где-то на алтайских вершинах я больше совсем смущалась восхищенного, горящего от страсти мужского взгляда. И совсем не боялась первого раза.

А потому смело взялась за низ мужской футболки и начала стягивать её. Жадно касалась кубиков пресса, крепкой груди. Горячая, чуть влажноватая кожа скрипела под пальцами. Я взялась за пряжку ремня, и Глеб спросил, накрывая мои руки ладонями:

– Ты уверена? Точно хочешь этого?

– Точно, – улыбнулась я ему.

Мужчина быстро избавился от одежды. Разглядывая впервые так близко огромную напряжённую плоть, я чуть было не запаниковала: вот это должно каким-то образом поместиться во мне?! Но поцелуи и ласки Глеба быстро смели все сомнения. Оторвавшись от моих губ, он целовал мои шею, грудь, уделяя повышенное внимание соскам, пока вдруг не опустился ниже, широко разводя мои ноги в стороны.

От его взгляда, направленного прямо туда, я ощутила прилив жара. Он стремительно накрыл своим ртом изнывающую плоть, и я застонала, громко и несдержанно, смущаясь и стыдясь этих откровенных звуков, слетающих с моих губ откуда-то из самых потаённых уголков души. Но они заставляли Глеба целовать меня быстрее, жарче, нырять языком в тугой девственный вход, скользнуть туда пальцем, касаясь какой-то неведомой точки внутри, отчего удушливыми приливами волн ослепляющего удовольствия накатил оргазм.

Разомлевшая от пережитых ярких и волнующих эмоций, я почти не почувствовала ни страха, ни боли от медленного и осторожного проникновения. Боясь навредить мне, Глеб был предельно аккуратен и внимателен, считывал малейшие перемены в настроении, а не найдя признаков того, что я передумала продолжать, одним резким толчком завершил начатое, навсегда связывая нас вместе этим удивительным моментом.

Я была счастлива, любима, влюблена. Слёзы счастья торопливо сбегали по щекам, эмоции переполняли и захлестывали, сердце трепыхалось в груди, но всё это не могло перебить нежности во взгляде Глеба, когда он снова и снова скользил внутрь и наружу.

– Мы всегда будем вместе, – сказал он мне. – Такая любовь случается только однажды, и нам нельзя упускать её.

Мы лежали на поляне до самого рассвета. То молча разглядывали звёздное небо, то утопали в нежности объятий и сладости поцелуев, то перебрасывались тихими фразами и строили планы. И мне безумно хотелось остаться в этом месте навсегда.

Через пять дней мы сошли с поезда на перрон Казанского вокзала в Москве. Глеб крепко держал мою руку и тащил все наши вещи. Заприметив издалека водителя отца, я затормозила.

– Что такое? – непонимающе спросил Глеб.

– Дальше мне лучше пойти одной, – смущённо пробормотала я. – Наверное, всем будет спокойнее, если я сама расскажу родителям о нас, нежели водитель доложит об увиденном папе…

– Если тебе так будет спокойнее, – согласно кивнул Глеб. Я видела, что ему не нравится моё решение, но он не спорил.

Я быстро привстала на цыпочки и поцеловала его.

– Увидимся на днях?

– Будь моя воля – мы бы и не расставались, – усмехнулся он.

Я потянула за ручку сумки, и Глеб нехотя её отпустил. Сердце разрывалось от тоски, хотя мы стояли в полуметре друг от друга.

– Я люблю тебя, – шепнула, чувствуя, как глаза обжигает от слёз.

– А я тебя. Всё будет хорошо, Мармеладка, вот увидишь. – ответил Глеб. – У нас обязательно всё будет хорошо.

Я позвала Нику, и мы поспешили к водителю. И я даже не догадывалась, что больше никогда не увижу своего любимого.

***

Сейчас

В течение часа вертолёт снабжают необходимым оборудованием, и пара спасателей отправляется с пилотом на поиски.

Время застывает. В ожидании новостей я боюсь даже пошевелиться, прислушиваясь к редким сообщениям по радиосвязи. Обрывки фраз едва долетают из каморки связистов до комнаты, где сидим мы с Бимо и Аркадием Степановичем.

Несколько часов подряд круг за кругом безрезультатных полётов, когда им не удаётся обнаружить ни намёка на человеческое тепло. С каждым сообщением об отсутствии результатов очередного полёта над очередной зоной поисков во мне умирает вера и затухает надежда. От горя я не могу даже плакать, не могу дышать.

Глубокая ночь. Резкое падение температуры за окном, благодаря чему метель, наконец, успокаивается. Я поднимаюсь со стула и иду к выходу. Не могу, просто не могу больше слышать глухое подтверждение, что моя жизнь разбита. Снова. С одной лишь поправкой: больше у меня точно не будет второго шанса.

– Лада, вы куда? – спрашивает Минский в спину, но я не отвечаю. Выхожу в коридор, дохожу до двери, даже не заботясь о том, пошёл ли со мной Бимо. Я умираю. Чувствую, как всё внутри звенит от боли. Я становлюсь пустой. Нет больше ничего, только опустошающая боль, которую невозможно вынести.

Берусь за ручку и слышу треск рации в радиорубке.

– Нашли! – хрипит потрескивающий голос. – Судя по тепловому излучению, человек десять. Скорее всего, тут какой-то вход в пещеру, они укрылись, но его завалило при сходе лавины. Сейчас скину координаты. Мы начинаем спасательные работы, а вертолёт вылетает за подмогой.

Я обрушиваюсь на колени, начиная плакать от облегчения. Снова и снова повторяю нехитрую молитву, чтобы там, среди этих людей, за которых я, конечно, тоже очень рада, находился Глеб, целый и невредимый, но главное, безусловно, живой.

Бимка жалобно жмётся ко мне, и я обнимаю пса. Не знаю, кто из нас кого утешает, но мы сидим так, пока я не успокаиваюсь.

Наконец понимаю, что нужно сходить до дома, как минимум, накормить пса. Это у меня кусок в горло не лезет, а он, уверена, давно оголодал. Поэтому я зову его на улицу, и мы пересекаем посёлок.

Накормив Бимо, я беру запас корма с собой, и мы возвращаемся в штаб. Ещё несколько часов, практически до самого рассвета, я сижу и не могу сомкнуть глаз, хотя Бимо посапывает в соседнем кресле. Периодические отчёты спасателей теперь воспринимаются иначе: я жду, когда они доберутся до людей, чтобы узнать, что с Глебом всё в порядке.

– База, это Меркулов, как слышно? Приём. – разносится по коридору, и голос Марины торопливо отвечает:

– Меркулов, это база. Что у вас? Приём.

– Мы внутри. – отвечает спасатель. Я поднимаюсь и быстро иду до кабинета связистов. – Один тяжелый, предположительно, перелом позвоночника плюс обморожение конечностей. Накрыло лавиной, долго доставали изнутри. Остальные пострадали незначительно.

– Спасатели второй смены там? – с тревогой спрашивает Марина.

– А где же им быть, – усмехается Глеб, очевидно, перехватывая у коллеги рацию. – Марин, у вас там всё нормально?

Женщина манит меня пальцем, кивая на микрофон, и нажимает на кнопку.

– Думается, ты сейчас, Давыдов, хочешь вовсе не со мной поговорить! – по-доброму усмехается она.

Чувствуя, как слёзы струятся по лицу, я быстро произношу:

– Глеб, слава Богу, ты жив! Я так боялась за тебя…

– Со мной всё в порядке, честно. – быстро заверяет он. – И я всё ещё собираюсь сводить тебя на свидание. Ты в норме?

Я смеюсь и плачу:

– Да со мной-то что будет? Просто перепугалась до ужаса! – судорожно выдыхаю. Весь ужас ожидания в прошлом! Он в порядке! – Я очень жду тебя, Глеб. Вернись ко мне, пожалуйста.

– Скоро буду, – обещает он, и связь обрывается.

Я обессиленно сажусь на корточки, упираясь руками в стол. Утыкаюсь в них лицом и плачу. От пережитого стресса, от облегчения, что Глеб не пострадал, от страха перед грядущим откровенным разговором.

Марина сочувственно вздыхает, приносит стакан воды и пузырёк маленьких таблеток. Ободряюще сжимает моё плечо:

– На вот, выпей. Это пустырник, поможет немного успокоиться. – Она кладёт на мою ладонь две таблетки, и я тут же заглатываю их, запивая большим глотком воды. – Нелегко жить со спасателем, я прекрасно это знаю. У меня муж здесь погиб, никто из них, к огромному сожалению, не застрахован от происшествий во время поисково-спасательных операций. Нам остаётся либо просто принять это, либо бежать из таких отношений, как от огня.

– Так разве ж сбежишь, если любишь? – горько всхлипываю я. Вопрос ненадолго повисает в воздухе, пока Марина тихо не отвечает:

– Нет, конечно. Я не сбежала, и ты не сбежишь. Молись и верь, что твой мужчина после каждой вылазки будет возвращаться живой.

– Хорошо. Буду, – киваю я.

– Вот и умница, – улыбается она. – Давыдову повезло встретить тебя. Ты не держи на меня зла, ладно? Боязно мне за мужика было: что память к тебе вернётся и ты бросишь его тут одного страдать. Он и так семью потерял, и я просто не хотела, чтобы ты окончательно добила его.

– Я бы никогда не смогла поступить так с Глебом. Я… Я правда его люблю.

– Вот и чудно! – заключает она. – Пойдём тогда чай пить?

Я с улыбкой киваю этой женщине. Лучшими подругами мы, конечно, не станем, но почему-то я уверена, что больше Марина не станет сыпать в мою сторону едкими замечаниями. Отряд спасателей словно единая семья, а родственников, как известно, не выбирают. Общее горе и страх за близких сближает. И сегодняшняя ночь, прошедшая в нервном ожидании, в какой-то степени сблизила нас.

На рассвете я зову Бимо домой и растапливаю печь. Готовлю сытный завтрак, чтобы встретить Глеба горячей едой в тёплом доме.

Мужчина заваливается в коридор, и я бросаюсь к нему. Мгновенно подхватив меня в объятия, он с лёгкостью отрывает меня от пола. Отыскивает губами мои губы. Целует так, словно ему это жизненно необходимо.

Я даже не сразу замечаю, насколько он продрог в сырой от снега одежде.

А заметив, хмурюсь и велю:

– Давай помогу раздеться.

Глеб с усмешкой принимает мою заботу. Я стягиваю слой за слоем пропитанной влагой одежды, пока полностью не обнажаю его. Бросаюсь к шкафу, беру стопку чистых пушистых полотенец, насухо растираю кожу до лёгкой красноты, всячески игнорируя восставшую мужскую плоть.

Но делать это совсем не просто, когда я, стремительно опускаясь на корточки, начинаю растирать ноги. Эрегированный на всю мощь член прямо перед моими глазами. Даже не покачивается, а стоит по стойке смирно.

Глеб столько раз ублажал меня своим ртом, что и не счесть. Я же никогда не делала для него ничего подобного.

Но сейчас мне хочется показать ему свои чувства, свою любовь, свою способность дарить и приумножать. Подобно тому, как он щедро одаривает меня ласками, мне хочется ответить ему взаимностью.

Поэтому я придвигаюсь ближе, обхватываю ладонью крепкий ствол, касаюсь горячей головки губами.

Глеб шумно выдыхает. Его ладонь ложится на мою макушку, пальцы утопают в волосах.

Вбирая в рот миллиметр за миллиметром его плоти, я испытываю небольшие опасения. Вдруг меня оттолкнёт его запах или вкус? Вдруг мне не понравится?

Но я не чувствую ни брезгливости, ни даже дискомфорта. Это Глеб. Я его люблю. Это самое правильное и естественное, что только может быть. От терпкого вкуса его кожи рот обильно наполняется слюной, и я ускоряюсь, шумно сглатывая. Член входит до самого горла, прежде чем я, втягивая щёки, словно создаю вакуум, плавно выпускаю его.

Глеб задаёт ритм, ненавязчиво, но всё же надавливая на мою голову, пыхтит и гортанно стонет от удовольствия, пока не предупреждает глухо, немного охрипшим голосом:

– Лада, я сейчас…

Я лишь успеваю коротко кивнуть, и рот наполняется горячим вязким семенем. Крупное тело мужчины дрожит и сотрясается от оргазма. Я выпускаю опадающий после разрядки орган, а в следующее мгновенье Глеб хватает меня за руки и быстро ставит перед собой, столь стремительно поднимая, что у меня кружится голова.

Не испытывая никакого смущения или брезгливости, он накрывает мои губы поцелуем.

“Он поймёт, – убеждаю я себя. – Не может не понять. Мы же любим друг друга!.. Мы обязательно со всем разберёмся.”

14. Лада

После завтрака я уговариваю Глеба пойти поспать, и он соглашается с одним лишь условием: если я лягу с ним. Чуть позже, когда Глеб засыпает крепким богатырским сном, а я начинаю дремать, на постель забирается Бимо и ложится между нашими ногами.

Я чувствую спокойствие, умиротворение, гармонию в тихом сопении мужчины и пса. Кажется, так и засыпаю с улыбкой на губах.

Проснувшись, несколько минут таращусь в потолок. Мне снился кошмар, но что именно – я не помню. Только сердце заходится от ужаса.

Постепенно страхи рассеиваются. Бимка дрыгает лапами во сне, Глеб переворачивается, сгребая меня в охапку, смазанно целует скулу и снова проваливается в сон.

Я на своём месте. Здесь, рядом с ними, я чувствую себя живой. В конце долгого пути, длиною в десять лет, я наконец нашла свой дом.

Тихонько выбираюсь из кровати и потягиваюсь, боясь побеспокоить Глеба. Однако минут через пять на кухню прибегает Бимо, а ещё через несколько – появляется и его хозяин.

Он прижимается ко мне, отвлекая от мытья посуды.

– Опять сбежала от меня, – усмехается мужчина, украдкой целуя меня за ухом.

– Тебе нужно было выспаться.

– Я выспался, – подтверждает он. – А теперь хочу вернуться к нашим планам и отвезти тебя на свидание.

– Скоро стемнеет, Глеб, не думаю, что нам стоит куда-то ехать. Тем более после происшествия тебе лучше отдохнуть…

– Во-первых, я уже давно заказал столик и всё организовал, во-вторых, это место находится совсем недалеко, всего в часе езды. В-третьих, я уже и так отдохнул, а после таких моментов, как вчера, очень хочется жить… Я не хочу ждать следующего раза, чтобы сводить тебя на настоящее свидание, ведь он может даже не наступить.

– Хорошо, – киваю я, резко разворачиваясь в его руках.

Я разделяю его чувства, мысли, эмоции. Они слишком хорошо мне знакомы. Когда-то давно он стал моим первым мужчиной, потому что я побоялась ждать более подходящего случая. Стоило ли торопиться? Сейчас у меня нет однозначного ответа на данный вопрос, но я не стану отговаривать Глеба, а сделаю так же, как поступил он: превращу наш особенный момент в по настоящему волшебный, волнующий. Я не знаю, чем обернётся наш признательный разговор, и на всякий случай хочу иметь в копилке памяти ещё одно потрясающее воспоминание, связанное с Глебом.

– Формат нашего свидания подразумевает платье или штаны? – спрашиваю у него со смешком.

– Ммм, дай-ка подумать… – усмехается он. – Платье! А я, так и быть, надену брюки и свежую рубашку, чтобы не смотреться рядом с тобой как обычный работяга-спасатель!

Я закатываю глаза. Скажет тоже!

Время близится к закату, когда мы приезжаем в небольшой посёлок. Я смотрю в окно, но Глеб проезжает мимо территории единственной гостиницы, минует все дома. Дорога тянется вдоль озера с редкими ответвлениями куда-то в стороны, пока вдруг не заканчивается небольшой парковкой у административного здания.

Информационная табличка гласит, что мы находимся на территории лебединого заказника. От восторга я начинаю визжать и бросаюсь на шею Глеба, а он со смешком сгребает меня в охапку и кружит.

Об этом месте мне рассказал он. В мой первый приезд на Алтай, во время одной из наших прогулок в самом начале нашего знакомства. Я мечтала вернуться сюда зимой, чтобы увидеть лебединое озеро своими глазами, а Глеб обещал, что обязательно покажет его мне. И вот, спустя десять лет он исполняет это обещание. Как и то, что подарит мне корги, когда я перееду к нему… Ведь это что-то да должно значить?..

Мужчина покупает билеты на мостки и корм, галантно подставляет локоть, за который я тут же берусь.

– Готова?

– Конечно! Спрашиваешь! – широко улыбаюсь ему.

– Тогда идём!

Солнце садится за деревья на горизонте, окрашивая низкие облака в золотой и розовый. По тёмной глади воды плавают сотни прекрасных птиц. Мы – единственные сегодняшние посетители, поэтому занимаем лучшие места и кидаем практически синхронно птичий корм из пакетиков. Делаем несколько кадров: я снимаю Глеба, он говорит мне, куда встать для лучшего кадра, мужчина вытягивает руку и делает селфи, быстро прижимаясь ко мне. А когда корм заканчивается, Глеб обнимает меня и мы молча наблюдаем за лебедями, пока в небе окончательно не сгущаются сумерки.

– Это прекрасное место, – шепчу я. Хочется добавить, что он был прав и я не зря ждала столько лет, когда он привезёт меня сюда, но я, конечно, не решаюсь.

– Мы сюда ещё вернёмся, – обещает Глеб так же тихо, словно, как и я, боится спугнуть этот момент. – А теперь нам пора, думаю, столик уже накрыт.

Я не особо удивляюсь, когда мы останавливаемся у гостиницы. В конце концов, поблизости это единственное место, где имеется ресторан, на многие километры пути до сюда.

Помогая мне устроиться за столиком у панорамного окна с видом на то же лебединое озеро, где в темноте, словно тусклые звёздочки, виднеются вдалеке птицы, мужчина галантно целует мою руку и тут же лихо ухмыляется.

– Ты не рассердишься, если я признаюсь, что это свидание запланировано на всю ночь?

– А как же Бимо? – вырывается у меня.

– Марина покормит его вечером и с утра. – Только я открываю рот для следующего вопроса, как Глеб на него отвечает: – Аркадий Степанович дал добро на твой прогул по семейным обстоятельствам. Не волнуйся, всё под контролем. Проведём ночь в лучшем номере, завтра ещё что-нибудь посмотрим, а потом вернёмся домой.

– Звучит романтично! – говорю ему, не испытывая особого энтузиазма. Разрешение Минского прогулять работу кажется мне весьма ощутимым намёком. У меня есть меньше суток, чтобы признаться Глебу во всём, иначе ему всё расскажет начальник отряда.

Смогу ли я, хватит ли у меня духу? Хороший вопрос!

***

Вечер проходит довольно мило. В небольшом зале ресторана мы одни, не считая официантов и хостес. Они ненавязчиво скрываются из виду, поэтому мы с Глебом позволяем себе много нежностей, выходящих за рамки приличия.

Пылкие поцелуи и прикосновения отвлекают от еды, и в конце концов я не выдерживаю.

– Глеб Денисович, не хотите ли вы сопроводить меня в номер?

– Уже устала, Лада? – деланно удивляется он и усмехается. – Ну пойдём отдыхать!

Едва мы входим в номер, Глеб прижимает меня к стене, целует несдержанно, шепчет всякие милые глупости.

– Совсем забыл рассказать тебе главную новость: тут есть настоящий душ! – заговорщицки говорит мне он, начиная тянуть за руку дальше от закрытой двери. На ощупь отыскивает выключатель и ручку двери и заводит меня вчистенькую ванную. От белого глянцевого кафеля с непривычки начинает резать глаза.

Глеб быстро избавляется от одежды и медленно раздевает меня. После каждой снятой вещи его губы случайным образом попадают на оголённые участки кожи; словно током прошибает от этих быстрых крошечных поцелуев.

Мужчина включает воду и втягивает меня в душевую кабинку, чтобы тут же слиться со мной в дурманящем поцелуе. Его губы алчно терзают мои. Его пальцы порхают по телу, разжигая точечными касаниями огонь желания.

Резко развернув меня спиной к себе, Глеб вжимает меня в прозрачную стенку кабины и резко входит до самого основания, прикусывая тонкую кожу на шее. Сейчас между нами нет нежности. Это не исключительно акт любви, но однозначно акт жизни. Импульсивные толчки сопровождаются громкими шлепками: его живот врезается в мои ягодицы, отчего я каждый раз ударяюсь о жёсткий пластик. Глеб кусает, лижет, посасывает мою кожу, наверняка оставляя после себя отметки. Засосы. Следы зубов. Возможно, царапины. Я не торможу его. На самом деле он не груб. Не причиняет мне боль.

На самом деле то, что происходит между нами, это как некий переход на новый уровень близости. Более откровенно. Более пошло. Более эротично.

Глеб словно торопится. Словно боится упустить хоть секунду своей жизни. Торопится урвать все подарки судьбы. И от понимания, почему это происходит, от понимания, что он действительно чуть не погиб, мне хочется взвыть от горя, даже при условии, что он рядом, со мной, во мне.

Позже мы лежим обнявшись.

– Больше всего я боялся, что не вернусь к тебе, – глухо говорит Глеб, и обжигающие дорожки слёз торопливо сбегают из моих глаз.

– Ты вернулся… – шепчу я в ответ, глотая слёзы.

– Нам повезло. Если бы не вертолёт… Вряд ли мы протянули бы до утра, не говоря уже о том, что поиски могли затянуться на несколько дней. Ты не представляешь, чего стоят минуты и часы промедления в таких условиях… Да тебе лучше и не нужно это представлять… Просто поверь на слово: нам очень повезло, что волонтёры организовали вертолётные поиски…

Я тяжело сглатываю. Вот оно, идеальное время для моего признания. Мысленно повторяю заготовленную фразу, но она кажется мне наигранной, нелепой.

И, в итоге, я просто тихо говорю:

– Глеб, это я оплатила вертолёт.

Мужчина ничего не отвечает. Тогда я поворачиваюсь к нему и вижу, что он спит.

Со вздохом укладываюсь удобнее. Придётся отложить признание на завтра.

Утром мы долго нежимся в кровати, вместе принимаем душ – теперь неторопливо, тщательно намыливая друг друга и смывая пушистую пену. Спускаемся на завтрак и снова занимаем тот же столик, за которым сидели вчера. Я разглядываю лебединое озеро при свете дня, и Глеб предлагает заехать туда ещё раз. Я рассеянно киваю.

Как назло разговор никак не клеится в нужном направлении, а говорить на столь важную тему с бухты барахты кажется мне неправильным.

После завтрака мы отправляемся на прогулку, и я всё жду удобного момента. Это нервирует меня, выжимает практически все соки. И Глеб всё больше хмурится, трактуя моё состояние по-своему.

– Тебе наскучило моё общество? – с присущей ему прямотой спрашивает он.

– Не говори глупостей! – отмахиваюсь я. – Наше свидание проходит великолепно. Просто столько всего… Столько эмоций за прошедшие пару суток…

– Понимаю, – мягко улыбается мужчина. – Скоро мы вернёмся домой и будем отдыхать. Только заедем в одно место, если ты не против.

Я улыбаюсь ему, пытаясь скрыть нервную дрожь и волнение. Время на признание, выделенное начальником спасательного отряда, на исходе, а я всё ещё не призналась Глебу!..

Без особого труда узнаю место, когда мы останавливаемся снова после довольно продолжительной поездки.

Мы на территории лагеря, где останавливались на кемпинг во времена нашего первого знакомства.

Теперь здесь какое-то модное местечко, глэмпинг, как принято это называть. Я лишь мажу взглядом по деревянным домикам в скандинавском стиле, на огромную расчищенную стоянку под дома на колёсах и палатки, но мы не задерживаемся надолго. Минуя территорию, Глеб ведёт меня на тропу. На нашу поляну.

– Не опасно ли нам идти в горы? Вдруг будут новые сходы снега? – спрашиваю я, испытывая чувство тревоги.

– Нет, на этой высоте сейчас уже не опасно, – отвечает мужчина.

Зимой здесь всё совсем иначе. Не так, как было тогда, меньше всего похоже на картинки, сохранившиеся в памяти.

Я смотрю на завораживающий вид: белоснежные горы, сосны под пушистыми шапками снега, река, бурлящая шумным течением.

– Это очень особенное место для меня, – говорит Глеб, и у меня перехватывает дыхание. – Я часто возвращался сюда, словно оно могло поведать мне о том, что я больше всего желал понять: как и когда всё пошло не так, почему всё так запуталось…

– Ты нашёл ответы? – тихо спрашиваю я. Облизываю непослушные пересохшие губы, собираясь произнести своё признание.

– Нет. И сейчас я думаю, может, мне и вовсе ни к чему возвращаться к проблемам прошлого? Можно жить без оглядки на них, начать всё сначала, теперь я знаю, что это реально.

– Можно делать вид, что тебя не волнует прошлое. До поры до времени можно закрывать глаза на отсутствие ответов. Когда ты ослеплён счастьем, легко делать вид, что всё нормально… Я прекрасно тебя понимаю, Глеб. Но я думаю, что рано или поздно вопросы из прошлого неминуемо снова дадут о себе знать. Как минимум, отголоском страха снова совершить те же ошибки, потому что так и не понял, как и когда всё пошло не так… И мне страшно, Глеб… Мне так страшно, Глеб…

Сквозь слёзы смотрю прямо в лицо мужчины. Он морщится, словно съел что-то кислое, и я вижу: он всё понял. Теперь он знает, что я всё помню.

***

Тогда

Я переживала, как мама с папой воспримут новость, что я влюбилась, что буду встречаться с мужчиной, взрослым, самодостаточным, с серьёзной работой и не менее серьёзными планами на меня, на наши отношения. Я волновалась, как родители отреагируют на то, что, возможно, уже к осени, а если и не к осени, то к новому году точно я перееду в квартиру Глеба. Но дома родители и сами огорошили меня новостью, что папа неизлечимо болен: четвёртая стадия рака поджелудочной железы. Это сообщение выбило почву из-под моих ног. Я моментально позабыла о своём счастье, о том, что планировала рассказать им о Глебе сразу. На некоторое время я и о Глебе старалась не думать, не вспоминать: на фоне семейного горя, сидя рядом со страдающей матерью и стремительно угасающим отцом, мне было стыдно испытывать такие диаметрально противоположные чувства, как любовь и счастье.

До последнего родители посещали разные зарубежные клиники и искали врача, который бы подарил надежду. Но чуда не случилось. Мой папа умирал, ему становилось хуже день ото дня, и я не смела заводить казавшегося мне в то время нелепым разговора о своей первой пылкой влюблённости.

Я даже не сразу заметила, что Глеб… пропал, не звонил, не писал, не пытался договориться о встрече. Я была настолько погружена в жалость к себе – любимой папиной малышке, – что напрочь отсекала всё побочное, на что у меня ещё будет много времени после, в отличие от общения с папой, на которое оставалось всё меньше времени до.

Примерно через три недели отец завёл серьёзный разговор.

– Лада, ты знаешь: всё, что я делал, чего добивался, всё сделано для тебя, для твоего блага. Ты – моя единственная дочь, единственная наследница, и всё моё останется тебе. – завёл он знакомую пластинку. Столько раз я слышала эти слова, но впервые понимала – сейчас папа говорит серьёзно. Скоро всё, что принадлежит ему, станет моим по праву наследования. Я разразилась горькими слезами. Папа гладил меня по голове, продолжая: – Мир бизнеса очень жесток, малышка, а у тебя нет ни должных знаний, ни опыта. Кто-то решит обмануть тебя, лишить всего: обанкротить фирму, забрать все деньги со счетов, оставить без последних трусов. Я должен, просто обязан позаботиться, чтобы этого никогда не произошло. Обещай мне одну вещь, Лада.

– Всё что угодно! – опрометчиво выпалила я.

– Я хочу, чтобы ты вышла замуж. – сказал отец. Я непонимающе уставилась на него. – Алексей, сын моего приятеля, Анатолия Казакова, очень хороший, воспитанный парень. Осенью он оканчивает экономическую школу в Кембридже и возвращается домой. Когда вы поженитесь, он станет тебе хорошим мужем, но главное, он будет управлять нашей фирмой, удержит её на плаву, сможет позаботиться о твоём благополучии. Я пообщался с Алексеем, он уже дал положительный ответ.

– Что? – покачала я головой, не веря в то, что отец на самом деле решает подобное за моей спиной. – Я не могу выйти за него замуж, папа. Я же его не люблю!..

– Любовь – это удел для нищих, – грубо перебил он. Но тут же смягчился: – Ладушка, ты ничего не смыслишь в этом, но поверь папе на слово: со временем ты полюбишь его. Ты будешь с ним счастлива. А главное, тебе никогда не придётся переживать о своём благополучии или о мамином достатке.

– Я не люблю его, папа. – проявила я твёрдость. – Я не буду с ним счастлива. Я не полюблю его со временем. Никогда не полюблю, потому что я знаю, что это такое. Потому что я уже люблю. У меня есть тот, кто может позаботиться обо мне и моём благополучии, тот, кто делает меня счастливой, потому что любит…

– Кто он? Я его знаю?

– Нет, папа. Мы познакомились в поездке на Алтай. Глеб работает спасателем, в МЧС. Он очень хороший человек, и я правда люблю его. А он любит меня. И я так счастлива с ним, папа… Разве это не важно?

– И где же этот золотой парень?! – спросил папа. – Почему я не наблюдаю его рядом с тобой, когда ты нуждаешься в его поддержке?

– Потому что я не хотела тебя расстраивать, папа. Огорошить умирающего отца новостью о том, что у меня есть мужчина, как-то не приходило мне в голову.

Папа нахмурился при слове “мужчина”, но не стал задавать уточняющих вопросов.

– Ну тогда пригласи его к нам на ужин, посмотрим на этого… классного парня.

Номер Глеба был не доступен. Сообщения оставались непрочитанными. Несколько дней я звонила и писала в разное время, списывая отключенный номер на занятость на работе. Папа спрашивал о встрече, нервируя меня. Я не понимала, куда делся Глеб.

Попросила Нику помочь его найти, и подруга разузнала, из какой части были сопровождающие нас в поездке спасатели. Вероника отправилась со мной.

Стоя возле окошка дежурного, я сбивчиво объясняла, кого ищу, и молодой парень в форме, проверив что-то в компьютере, ответил:

– А Давыдов здесь больше не работает! Перевёлся в Кемерово сразу после отпуска.

Я поверить не могла, что Глеб просто уехал, даже не связался со мной! После всех его слов, после вспыхнувших между нами чувств, после идеальных планов на ближайшее будущее, он собрал вещи и уехал за тысячи километров от меня, даже не попрощавшись.

Я не понимала, что происходит. Ника лишь поджимала губы, не решаясь высказать предположение, которое ещё через неделю бросил прямо мне в лицо отец:

– Поматросил и бросил тебя этот фантастический и любящий парень?

– Я уверена, что тут какая-то ошибка… Глеб не мог… Ты ведь можешь узнать, почему он перевёлся служить в другой город, папа? У тебя ведь есть разные знакомые…

– Хорошо, Лада. Я узнаю.

Я винила себя. Почему, погрязнув в своём горе, я ни разу не набралась смелости хотя бы написать Глебу сообщение?! Я рыдала ночами в подушку, потому что думала, что как-то обидела его. До меня даже не доходило: даже если я не писала и не звонила, почему Глеб не пытался связаться со мной?!

Ответ пришёл прямиком из Кемерова в тонком конверте спустя пару недель после обещания папы всё разузнать.

Справка из ЗАГСа, в которой чёрным по белому было написано, что Глеб Денисович Давыдов подал заявление на регистрацию брака с некой Анной. Размытые снимки – кадры с камер наружного видеонаблюдения, где отчётливо видно, как Глеб входит в здание ЗАГСа с незнакомкой примерно своего возраста, бережно приобнимая её за талию.

От увиденной картины меня замутило. Я не понимала, как Глеб – мой Глеб – мог жениться на другой, даже не объяснившись со мной?! От боли разрывалось сердце. Мне было невыносимо от мысли, что он обольщал, обманывал, играл моими чувствами, воспользовался моей наивностью. Я больше никогда не хотела испытывать ничего подобного. Я никогда не хотела никого к себе подпускать.

На фоне всех стрессов я стала хуже выглядеть, цикл сбился. Если бы мне было дело хоть до чего-то, кроме жалости к себе, этот факт должен был меня насторожить. Но я застыла в своей боли. Жалкая брошенная девчонка с умирающим отцом, состояние которого резко испортилось, с вечно рыдающей у его постели матерью. Я тенью скользила по дому, лишь бы меня не трогали. А родители в это время готовили мою свадьбу. Мне было абсолютно всё равно. Я мечтала умереть, но никогда бы не решилась на что-то подобное.

К октябрю я начала стремительно набирать вес. Стресс, в котором я жила всё лето, начавшаяся учёба в вузе, усыхающий отец, который страдал от болей и орал по ночам, не давая высыпаться нам с мамой, поочерёдно сидящим около его кровати – всё это служило причинами для нарушения гормонального фона, резким скачкам настроения, непонятным свистопляскам с аппетитом: я то ела как не в себя, то не могла заставить себя проглотить хоть кусочек.

Близился день, когда Алексей Казаков, молодой и перспективный выпускник экономической школы, вернётся в Москву и мы сыграем свадьбу. Но на очередной примерке свадебного платья, оказалось, что корсет не сходится. Мама забила тревогу и за руку отвела меня к врачу. Диагноз не заставил себя долго ждать: беременность, 16 недель.

Мой первый и единственный в жизни секс оставил последствия не только в виде огромной пустоты в душе. Во мне рос ребёнок предателя, того, кто бросил меня и уехал в Кемерово, чтобы жениться на другой, чтобы быть счастливым, пока я страдала!..

Мать орала и визжала. После всех напряжений последних месяцев новость о моей беременности окончательно довела её. Я молча выдержала все упрёки, хлёсткие удары по лицу. Я позволила матери решить эту проблему.

Где она нашла врачей, сколько заплатила, учитывая, что законные сроки давно вышли, как ей удалось скрыть всё от папы, я не знала. Мне было просто всё равно. Ничего не могло отменить того факта, что я никогда не была нужна Глебу. Даже если бы я умерла, этот факт не изменился бы. Но так я хотя бы перестала чувствовать эту боль.

Через три недели я вышла замуж. Платье пришлось спешно ушивать прямо на мне: во время стимуляции искусственных родов я потеряла много крови и сильно исхудала, восстанавливаясь после операции. Некоторое время мне удавалось избегать близости с мужем, но вечно так продолжаться не могло. Пластическая хирургия порадовала Лёшу и совесть моей матери, видимо. В нашу первую брачную ночь он избавил меня от талантливо восстановленной девственной плевы и был счастлив. А я попала в самый настоящий ад длиною в десять лет.

Однажды я проснулась от кошмара, и больше меня не покидали сомнения: было что-то подозрительное в спешном отъезде Глеба из Москвы. Я отказывалась верить, что он так просто, смеха ради, развлекался со мной, чтобы впоследствии просто бросить. Но и узнать наверняка не решалась. Мне не хватало смелости, чтобы сесть в самолёт и постучать в его дверь. Я жила в своих счастливых воспоминаниях, стараясь не думать о том, что ничего не мешало мужчине связаться со мной все эти годы.

15. Глеб

– А я всё гадал, откуда взялись такие шустрые волонтёры, – шумно выдыхаю я. Мысли в голове прокручиваются с такой скоростью, что я не успеваю вычленять какую-то конкретную из этого хаоса.

– Это была я, – тихо отвечает Лада.

– Как давно?.. – спрашиваю у неё. Сил на большее не хватает. Они словно разом покидают меня, и я старею на сотни лет. Лада молчит, а до меня вдруг доходит. – Ты знала! С самого начала знала, кто я такой! Зачем притворялась, будто ничего не помнишь? Снова затеяла играть в свои игры, Лада?!

Меня злит, просто невообразимо бесит эта ситуация. Я молчал, чтобы защитить её. А вот какого хрена, спрашивается, молчала она?! Считает меня настолько ничтожеством, который откажется поддержать бывшую возлюбленную, попавшую в действительно скверную историю?!

Я даже не берусь анализировать эту тему, чтобы не вспылить. Хочется хорошенько встряхнуть её, но вместо этого я спрашиваю:

– Зачем ты это затеяла, Лада?!

Чего ей не хватало? Она могла вернуться к своей прежней жизни, засудить мужа и не переворачивать мою жизнь с ног на голову!

Только я решил, что всё можно начать сначала, как-то переосмыслить, исправить, как выясняется, что переосмысливать придётся куда больше! Как я должен воспринимать наш роман, каждый долбанный день из прошедших месяцев?.. Решила ли она просто зализать раны, спрятавшись от всего мира у меня за спиной, чтобы потом снова бросить? Что я должен думать?!

“Давай же, Лада, помоги мне! – проносится в голове. – Неужели ты не понимаешь, как важны для меня твои ответы?”

– Я не планировала ничего такого, – осторожно начинает она. – Ну… до того, как увидела тебя в своей палате. Ты так изменился, постарел… В твоём взгляде было столько печали… Моя жизнь уже была разрушена, и я просто пыталась тебе помочь, Глеб, – еле слышно шепчет она. – Я же вижу, как ты страдаешь, как тяжело тебе пережить то, что произошло…

Мне не нравится её ответ. Всё во мне сопротивляется. Я не нуждаюсь ни в чьей жалости. И меньше всего хочу получать её от Лады.

– Не смей! – вырывается у меня. Сердце сжимается от боли, но впервые за долгое время совсем по другому поводу. Я чувствую, как горечь разочарования оседает внутри, и выплёвываю, больше не в силах сдерживаться: – Никогда не смей даже думать на эту тему! Ты ни черта не знаешь обо мне. Ты, твоя поганая семейка – это вы виноваты в том, что случилось! Мне никогда не пришлось бы тащить этот груз из вины и сожалений, если бы я не встретил тебя, маленькую испорченную эгоистку, которая решила погулять на стороне перед свадьбой!

Удушливыми волнами накатывают воспоминания.

В тот же день, когда мы расстались на вокзале, ко мне заявились двое с посланием от отца Лады. Внушительная сумма в пухлом конверте и простое и понятное пожелание забыть её. Скупые объяснения, что девочка просто развлеклась перед свадьбой, но теперь не знает, как это всё объяснить и закончить.

Нет, я понимал, что, теоретически, такое возможно. В мире больших денег договорные браки не редкость. Как и шалости избалованных девочек. Но всё же хотел бы услышать это не от двух амбалов, прихвостней отца Лады. Да и девушка не казалась мне такой. Разве же влюбился бы я с первого взгляда в испорченную самовлюблённую стервочку?!

Нет. Однозначно. Моя Лада была особенной. Она делала особенной мою жизнь. Я не тешил себя иллюзией, что родители девушки окажутся в восторге от меня, простого спасателя со служебной однушкой, ненормированным рабочим графиком и вовсе не выдающимся доходом. Но даже в страшном сне я не мог представить такого поворота.

Скупо поблагодарил. Отыскал её домашний адрес и тут же отправился туда.

Стоит ли упоминать, что меня даже на порог не пустили? Так и забили в вычещенном до лоска подъезде элитного дома на Патриарших, когда я решил набрать Ладу и сообщить, что я стою у неё под дверью.

Телефон разбили, сим-карту сожгли. А мне пообещали кучу проблем, если я продолжу донимать семью Крыловых. Если я не понимаю нормально, что девушка не желает меня знать, а хочет спокойно вернуться к своей жизни и выйти замуж, то есть и другие способы избавить её от моего общества.

Меня перевели из Москвы в Кемерово, откуда я родом, в небольшую пожарную часть с вечной текучкой кадров из-за пьянки. Прямо не говорили, но и сам не дурак, прекрасно понимал, что если не уймусь, то пострадает моя мать, получающая кардиологические препараты по льготе.

Я пил не просыхая, женился “по залёту” и не смотрел в сторону столицы. Просто на всякий случай. Знал, что сорвусь. Увидел в новостях соцсетей репортаж со свадьбы Лады. Закрыл страницу. Пробухал с неделю. Постарался жить дальше, забыть, перетерпеть, простить. Но помнил всегда.

Все мои планы на жизнь отправились псу под хвост из-за одного случайного романа. Но не было ни единого дня, когда я бы не вспоминал Ладу. Ненавидел, проклинал, но всё так же любил.

Так закончилась история этой любви.

Должна была закончиться.

Если бы не новая случайная встреча, которая подарила мне надежду. А теперь я снова не знаю, чего ждать от будущего, которое ещё пять минут назад было простым и понятным.

Из тяжких дум меня вырывает полный боли крик Лады:

– Да как ты смеешь?! Ты бросил меня! Уехал, даже не попрощавшись, ничего мне не объяснив… Ты женился, Глеб. Пока я хотела сдохнуть от боли твоего предательства, ты просто строил своё счастье с другой…

Слова, срывающиеся с её губ, вызывают отторжение. Ясное, до банальности простое объяснение происходящему выстраивается в чёткую картинку. Я даже испытываю облегчение от этого осознания.

Лада замахивается, но я перехватываю её руку и прижимаю к своему телу так сильно и крепко, покуда это возможно, чтобы не причинить боль.

– Что же с нами случилось, Мармеладка? – тихо выдыхаю я. Лада плачет-плачет-плачет. Так горько, что от этого разрывается моё сердце.

Это моя вина. Я должен был бороться, ведь знал, чувствовал это. Так просто позволил себя сломить, разлучить нас. Отпустил из-за перебитых рёбер и косвенных угроз в сторону матери. А должен был сдохнуть, но бороться до конца…

– Всё будет хорошо, девочка моя, – глухо обещаю ей.

– Ох, Глеб! – захлёбываясь слезами, тоненькой скрипкой завывает Лада. – Я так боялась, что ты не позволишь мне остаться… Что не захочешь, чтобы я была рядом…

– Тшш, – покрывая поцелуями влажное лицо, успокаиваю я. – Не думай об этом, Мармеладка.

– Мне было так страшно! До сих пор страшно, что всё это неправда! Разве так бывает, Глеб? Разве мы могли вот так встретиться? Кажется, словно счастье просто рассыплется как карточный домик. Мне так страшно снова остаться без тебя!..

– А я боялся, что ты вернёшься в свою жизнь и снова вычеркнешь меня как нечто неважное, – говорю ей, чтобы отвлечь от слёз. – Что снова выберешь не меня.

Лада затихает. Утирает слёзы.

– Разве ты не понимаешь, Глеб? – спрашивает с грустной улыбкой. – В тот момент, когда я очнулась и увидела, как ты сжимаешь мои пальцы, в тот момент, когда я решила солгать, что ничего не помню… В тот момент я выбрала тебя и больше никогда не хотела возвращаться в свою прошлую жизнь. Я же говорила тебе, Глебушка, разве ты не помнишь? Мне кажется, не было ни дня, когда я бы тебя не любила. Даже когда ненавидела и страдала, я бесконечно, беззаветно, невыносимо сильно любила тебя.

Она заглядывает в мои глаза. В её взгляде столько вопросов, а мне меньше всего хочется её разочаровывать, ломать картину её мира. Но я ободряюще улыбаюсь ей.

– Мы обязательно всё обсудим и разложим по полочкам, что и как произошло между нами тогда, сейчас. У нас впереди вся жизнь. Будь уверена, больше я тебя не отпущу. Но есть один вопрос, на который мне очень важно знать ответ. – Лада едва заметно напрягается, но кивает, показывая готовность отвечать. – Деньги на оплату аренды вертолёта… Твой муж увидит пропажу внушительной суммы со счётов? И как скоро он сможет это обнаружить?

Лада отрицательно качает головой и торопливо объясняет:

– Это только мой счёт, Лёше о нём не известно. Мой отец открыл его, когда я только родилась, делал туда отчисления… Когда папа умер, я нашла банковские документы в его бумагах. Счёт на предъявителя, предъявителем могу выступить только я и только верно назвав кодовую фразу. Я никогда не пользовалась этими деньгами, никому о них не рассказывала. Какие-то отчисления шли на счёт автоматически, видимо, с прибыли отцовской фирмы. Плюс я периодически пополняла вклад, потому что… не знаю, зачем… Но Лёша ничего не знал, иначе обязательно бы спросил.

– Хорошо, коли так, – медленно выдыхаю я. – Он уже раз пытался тебя убить и сделает это снова, как только поймёт, что ты жива и где находишься. Чем дольше он будет считать, что у него всё гладко, тем безопаснее для тебя.

– Гладко? О чём ты? Откуда ты вообще знаешь, что он пытался?.. – пугается Лада.

– Это я нашёл тебя, ты забыла? Место и характер падения весьма красноречиво свидетельствовали о том, что упала ты не самостоятельно. Пока ты была в больнице, я поболтал с таксистом, съездил в гостиницу, прошёлся по тропе. Но даже, если бы не совокупность всех этих факторов, Лада… Он инсценировал твою гибель в Москве, об этом писали в новостных каналах, когда я знал наверняка, что ты жива и находишься в алтайской больнице.

– Мою гибель? – Девушка отшатывается. Поверить не могу, что она не поинтересовалась последними новостями из своей жизни!.. – Значит, я свободна?..

– Не уверен, что правильно тебя понимаю, Мармеладка! – осекаюсь я.

– Если для всех я погибла, значит, я могу просто остаться здесь, с тобой? Мы будем тихо жить в посёлке, и ни одна душа не узнает…

– Нет, Лада. Так не выйдет, – перебиваю её жаркую, торопливую речь. – Нам придётся обратиться в органы и заявить о том, что произошло. Я подумаю, как это лучше сделать, что тебе стоит говорить, а о чём умолчать, чтобы избежать всяких неприятных моментов. Но обратиться придётся, Лада. – Она вся сжимается, сразу становясь меньше размером, и я импульсивно прижимаю её к себе. – Я знаю, сладкая, что ты не хочешь участвовать в разборках. И вероятно, не горишь желанием встречаться с мужем. Но это необходимо. Тебе нужны документы и жизнь без оглядки на страх, что однажды вы столкнётесь, что он узнает, где ты прячешься, что он придёт, чтобы разрушить твою жизнь.

– Ты будешь рядом? – тихо спрашивает она.

– Не сомневайся. Я никогда тебя не оставлю.

– Дай мне немного времени… – просит Лада. – Не могу так сразу.

Сжимая девушку в своих руках, я утыкаюсь подбородком в её макушку, заставляя умолкнуть всем внутренним противоречиям.

Лада со мной. Она сознательно выбрала меня. Она не торопится с признаниями не по причине того, что снова собирается меня бросить.

***

Всю следующую неделю мы много разговариваем о прошлом и осторожно, деликатно заговариваем о будущем. По прошествии десяти лет всё происходящее кажется слишком сказочным, нереальным, ненастоящим, но Лада, которая жмётся ко мне, словно боится хоть на мгновение потерять этот тесный контакт, ни на секунду не даёт мне усомниться в реальности своего присутствия. В реальности своих чувств.

– Почему ты уехал? – спрашивает она, лёжа на моей груди. Её ладошка расположена прямо над моим отбивающим частую дробь сердцем. Бимо бесцеремонно плюхается на одеяло между нами, привлекая внимание к своей персоне.

Я сразу понимаю, о чём она спрашивает. Нет нужды уточнять.

И я, стараясь не придавать излишней эмоциональной окраски своему рассказу, сухо посвящаю её в мою часть истории о прошлом.

Лада не причитает, не заламывает руки. Словно уже и сама догадалась, что это возможно, не доказывает, что такого не может быть. Выслушивает мой ответ и вздыхает:

– Понятно. Значит, водитель рассказал отцу об увиденном и тот сразу поспешил избавить свою дочурку от нежелательных знакомств. Впереди намечался разговор о выгодном – ему выгодном – браке, а на мои чувства им всегда было попросту наплевать.

– Уверен, он считал, что поступает как лучше для тебя, – мягко замечаю я.

– Он поступил как лучше для его грёбаного бизнеса! – в запале вырывается у Лады. – Он сделал меня заложницей в этом браке. Я не была счастлива ни секунды. Моё счастье, моя любовь остались на вокзале, в твоих объятиях, Глеб. Меня лишили всего… Они забрали у меня всё…

Она всё же начинает тихо плакать. У меня душа рвётся в клочья от несправедливости, с которой ей пришлось столкнуться. Больно, когда предают. Я знаю. Я так долго жил с этой болью. Но осознать, что тебя предали собственные родители… Я не представляю, каково Ладе сейчас.

Чем больше проходит дней со времени нашей поездки, с момента её признания, тем яснее у меня в голове бьётся мысль, что лучше не затягивать с разбирательствами. Просто на всякий случай.

Лучше действовать на опережение, пока этот недомужик считает, что у него всё под контролем.

Но Лада снова и снова умоляет меня дать ей ещё немного времени.

Дескать, она не готова встречаться с ним и с матерью. И я мирюсь, покуда это возможно.

Вернувшись с работы в очередной день, я застаю Ладу поливающей слезами свой телефон. Бимка жалобно поскуливает у неё на коленках. И я бросаюсь к ним, чтобы выяснить, в чём дело.

– Что случилось, Лада? Что случилось, моя хорошая? – покрывая поцелуями её влажное от слёз лицо, спрашиваю я.

Она открывает статью о своих фальшивых похоронах. Я бегло читаю текст, попутно разглядывая снимки, но не понимаю, что так сильно расстроило её.

– Это же всё бред, – успокаиваю девушку. – Ты жива, с тобой всё в порядке. А этот твой… муж просто мошенник и преступник.

– Не в этом дело, – всхлипывает Лада. – Это Лёша. Это мама. – Она показывает их мне на фото. – Куча знакомых. Ты видишь на лицах печаль? Скорбь? Жалость?

– Похороны всё больше стали светским мероприятием, – осторожно говорю ей, боясь ранить.

– Это Ника. Ты помнишь мою подругу Нику? – она показывает мне фотографию сгорбленной фигуры в трауре. – Она единственная плачет. Она единственная оплакивает меня. Даже несмотря на то, что я перестала с ней общаться. Она, наверное, единственная видела Лёшу и всю эту ситуацию насквозь и постоянно поддевала меня. И она постоянно убеждала меня, что я совершаю ошибку, что я должна, просто обязана, найти тебя. А когда узнала, что мать заставила меня сделать аборт, сказала, что я рохля и позволяю собой манипулировать, что сама позволяю им ломать мою жизнь. Я знала, что она была права, но мне нужна была… поддержка, полагаю. А не правда. Меньше всего я хотела слушать правду. И тогда я послала Нику. Она ушла. Больше не приходила, никогда не здоровалась при встрече. Вообще делала вид, словно мы незнакомы. А когда я пыталась заговорить с ней сама, Ника сказала, что я выбрала путь в никуда. Что если я способна предать свою любовь, саму себя и даже собственного ребёнка, то… в общем, плохой человек. А теперь я смотрю на эти фотографии и вижу, что она единственная, кто оплакивал меня…

– Что ты сделала? – глухо переспрашиваю у неё, думая, что вероятно, ослышался. Неправильно понял. – Что ты позволила сделать своей матери? Отвести тебя на аборт?.. Ты была беременна, Лада?! Ты избавилась от моего ребёнка?

Лада застывает. В её глазах проскакивает паника, ужас. Она кусает губы до крови, пока по её лицу струятся нескончаемые потоки слёз.

– У меня была депрессия. Папа умирал, ты бросил меня, ну так я думала, родители давили с замужеством, – тихо говорит она, а я вдруг понимаю, что ничего не желаю слышать. – Мать… словом, она орала, унижала меня, хлестала по лицу, а я была настолько подавлена, что просто хотела, чтобы всё прекратилось… Вообще, всё, понимаешь? Но впоследствии, когда я осознала, что натворила, что позволила сделать с собой без какого-либо сопротивления… Не было ни дня, чтобы я не жалела, не оплакивала это дитя, наше дитя. И я буду расплачиваться за этот поступок всегда, уже расплачиваюсь, и я это заслужила. После этого у меня было три попытки выносить ребёнка… Как ты понимаешь, неудачные…

Её голос тише шёпота. Почти неслышный. Мне невыносимо то, что ей – нам обоим – пришлось пережить. Мне невыносимо, что она осталась одна, что она проживала это в одиночку. Что меня не было рядом, чтобы не позволять её матери портить жизнь Лады, чтобы защитить её – их обоих.

Но окончательно добивает полный боли дрожащий голос:

– Прости меня, Глеб. Прости, прости, прости. Я так виновата… Я во всём виновата… Знаю, что не могу даже надеяться, что ты меня простишь за то, что я сделала…

– Бедная моя девочка! Я никогда не посмел бы винить тебя! – говорю, чувствуя, как глаза обжигает от слёз. Столько боли, ищущей выход… Не передать словами, как долго она копилась во мне. – Ты больше никогда не будешь одна, слышишь? В горе и в радости… Я буду рядом с тобой, что бы ни случилось.

Она всё плачет-плачет-плачет. И кажется, будто никогда не иссякнут эти бесконечные потоки слёз. Они терзают моё сердце, причиняют почти физическую боль, меня грызёт совесть, потому что в этом есть и моя вина. И невозможно всё исправить, изменить, переписать… Но можно жить дальше. Непременно долго и счастливо.

16. Лада

– Срочный поиск, – говорит мне Глеб после обеда. Все спасатели вереницей тянутся к столу для грязной посуды, оставляя подносы с тарелками и стаканами. – Большая группа туристов пропала, мы выходим в ближайшее время. Я вернусь поздно, согрей мне постель.

Я застенчиво улыбаюсь, когда он тянется ко мне для поцелуя. Сложно привыкнуть к таким проявлениям нежности на людях. Кажется, словно чужие взгляды крадут маленькие кусочки нашего счастья, которое хочется уберечь, удержать, сохранить втайне от всего мира.

– Я буду ждать тебя! – говорю ему на прощание. Приоткрываю вход в кухню и зову: – Бимка, иди ко мне, малыш.

Пёс вздыхает, смотрит на Глеба, надеясь, что тот позовёт с собой, но, не дождавшись приглашения, семенит ко мне. Я наклоняюсь и глажу его шёрстку, пока за Глебом не закрывается дверь.

Внутри заседает привычная тревога. Страшно каждый раз смотреть, как Глеб уходит в горы, и осознавать, что он может не вернуться. Думать об этом нельзя, я знаю. Но не думать об этом невозможно.

Чтобы скрасить время ожидания новостей, я перемываю горы посуды и ставлю ужин. Народ начинает постепенно стекаться в столовую, и я выдыхаю от облегчения. Значит, поиски проходят гладко.

Приходят и первые спасатели из смены Глеба. С ними немного стыдливо, смущённо в столовую проскальзывают незнакомцы, найденные туристы. Все они выглядят уставшими и расстроенными. И стыдятся, словно не понимают, как умудрились заплутать в горах. Всем, кто не нуждается в медицинской помощи и кто попадает сюда – в посёлок – в ожидании трансфера, неловко от этого, хотя по статистике поиски пропавших людей происходят, пожалуй, в миллион раз чаще, чем вызовы на чрезвычайные ситуации.

Является Ваня с ещё одной партией туристов. Поначалу все они рассаживаются, занимая свободные столики, постепенно отогреваются, начинают раздеваться, а потом уже идут к зоне выдачи.

За работой я едва успеваю поглядывать на дверь. Глеб один из смены до сих пор не вернулся, и мне волнительно. За этими переживаниями я особо не разглядываю лица незнакомых мужчин и женщин, поэтому, когда подходит последний человек из очереди, я выставляю перед ним поднос и в который раз за этот вечер говорю:

– Здравствуйте! Сегодня на ужин пюре и тефтели, есть подлива. Салат из свежей капусты или винегрет. Чай, кофе, компот. – А потом поднимаю глаза, и чувствую, что в глазах темнеет.

Передо мной Лёша.

Стоит, ухмыляется.

– Здравствуй, милая. – тихо говорит он, чтобы слышала только я. – Вижу, узнала, значит, слухи о твоей амнезии среди этих тупых деревенщин сильно преувеличены.

Почувствовав мой страх, Бимо подбегает и встаёт перед моими ногами, будто в самом деле собирается защищать от обидчика. Будто я позволю самому милому псу в мире иметь дело с таким, как мой муж.

– Бимо, место! – говорю тихо. Скорее, шиплю сквозь зубы. Бегло осматриваю зал, людей, бросаю взгляд на дверь.

– Кого-то ждёшь, родная? – спрашивает Алексей и мерзко ухмыляется. – Спасатель Иванушка-дурачок был достаточно болтлив. Всю дорогу трепался о местном житие-бытие. Повезло наткнуться именно на него… А не на твоего мужика, с которым ты решила начать новую жизнь. Так же лучше, да, золотце?

– Зачем ты приехал? Что тебе нужно? – шепчу я.

Остальные вопросы не озвучиваю. Откуда узнал, где искать? Что собирается делать?

Не убивать же пришёл при всех этих людях?

Словно читая мои мысли, Лёша усмехается:

– Ты же не собираешься обсуждать наши личные дела здесь?

– Я вообще не собираюсь ничего с тобой обсуждать, – отрезаю я.

– Не спеши отказываться, милая. Вдруг от этого зависит жизнь и здоровье твоего спасателя?

Я вглядываюсь в его лицо. Он же не серьёзно? Берёт на понт, угрожает, хочет вынудить уйти из безопасного места…

– Влада! – зовёт меня Иван, сидящий в первом ряду столиков. – Вам Глеб Денисович не звонил? – Я отрицательно качаю головой. – Странно. До сих пор не отметился по возвращении и не выходит на связь.

– Сходов лавин не было? – спрашиваю с замиранием сердца.

– Не-а. Народ разбрёлся сильно, ходили, собирали. Он пустой ушёл чуть дальше, проверить, не осталось ли кого в лесу, граждане точно не могли ответить, кто из их группы куда отправился искать выход или помощь; сказал, догонит. Может, связи нет или батарейка в рации сдохла.

А может, Лёша приложил руку. Может, он явился сюда с кем-то из охраны, со своими головорезами. Может, Глеба загнали в ловушку, отвлекают, чтобы сам Лёша мог преспокойно увести меня подальше от людей.

– Хочешь, чтобы твой мужик вернулся? – подтверждает муж мои страшные домыслы. – Собирайся и выходи. Я выйду следом, поговорить нужно. Будешь хорошей девочкой, я дам сигнал Саше с Юрой, чтобы они перестали водить кругами твоего спасателя. Станешь дурить, сигнал тоже будет, не сомневайся. И из леса он не вернётся, в этом тоже не сомневайся. Мне терять уже нечего.

– В кухне есть задняя дверь, – быстро говорю ему. – Я выйду через неё, чтобы лишних вопросов не задавали.

– Молодец, Лада! – Улыбка мужа больше напоминает волчий оскал. – Я знал, что ты сделаешь правильный выбор.

На грани отчаянья я смотрю вслед уходящему мужчине. У меня не возникает даже малой толики сомнений в том, что ничем хорошим его приезд не закончится. И мне нужно сделать всё возможное, чтобы последствия коснулись только меня. Нельзя допускать, чтобы Глеб пострадал из-за меня, из-за моего страха и нерешительности.

Я скрываюсь в закутке кухни, где беспокойно крутится на месте Бимо.

Завидев меня, пёс успокаивается и прижимается к моим ногам.

Я глажу его нос и тихо говорю:

– Мне нужно кое-куда сходить, малыш. А ты должен остаться здесь и дождаться папочку, ладно?

Всеми силами сдерживаю слёзы. Глеб вернётся. Иного я не допускаю.

Я надеваю пальто, прячу в кармане нож. Не уверена, что смогу им воспользоваться, но так мне спокойнее. Незаметно выскакиваю через заднюю дверь. А там уже ждёт Лёша.

– А вот и ты, дорогая жёнушка! – скалится он. – Молодец, не кинула. Соображаешь, значит, что к чему!

– Честно говоря, соображаю слабо, – признаюсь ему. – Зачем ты приехал? Ты ведь устроил по мне шикарные поминки…

– Идём, Лада. Как раз по дороге и поболтаем.

– Я никуда с тобой не пойду, – говорю ему.

– Тогда твой любовничек сгинет в лесу. Одно твоё слово против, и я отдам нужные распоряжения, – цедит Алексей. – Пока ребята водят его кругами и играют в прятки, но ведь могут и по голове стукнуть да снежком присыпать.

Лишь на секунду замешкавшись, я повторяю:

– Я никуда с тобой не пойду, пока ты не велишь своим прихвостням отпустить спасателя. Ты сейчас же свяжешься с ними и отдашь приказ оставить его и убираться оттуда. А когда Глеб Денисович выйдет на связь и я буду уверена, что он в полной безопасности, тогда безо всяких отговорок пойду с тобой и сделаю всё, что ты захочешь.

– Ты смотри-ка, зубки отрастила, милая? – гогочет муж.

Я едва сдерживаю отвращение. Мне нужно потерпеть совсем немного. Когда Глеба оставят в покое, я не собираюсь молчать, к чему бы это не привело. Но пока я молчаливо проглатываю поддёвки Лёши.

– Тебе нужна я, ведь так? – смотрю в упор на мужчину.

На удивление я не испытываю страха перед ним, только брезгливость и недоумение. Как мой отец мог отдать меня такому ничтожеству? Разве папенька не видел, что это за человек?

Лёша кивает:

– Только ты, дорогуша.

– Отпусти Глеба, Лёш, – тихо прошу его. – И я пойду с тобой по доброй воле.

Он поигрывает желваками и зло отвечает:

– Хорошо, но если вздумаешь отчебучить что-то эдакое…

– Не вздумаю, – перебиваю его. – Ты же знаешь, какая я.

Он снова кивает.

Ту Ладу, которую он так просто столкнул со скалы, Лёша знает прекрасно. Безвольную, слабую, неспособную сопротивляться и бороться за собственное счастье. Но теперь я другая. Ради себя, ради Глеба я должна бороться.

Нехотя, искоса поглядывая на меня, словно ожидая, что я прямо сейчас начну отчебучивать что-то эдакое, Алексей вынимает из внутреннего кармана рацию и коротко отдаёт приказ отступить сотрудникам своей охраны. Ну, конечно! Это у наших спасателей допотопная техника и вечно нет связи, а эти щеглы закупились лучшим оборудованием, кто бы сомневался! Этот факт вызывает досаду.

Если бы я только могла передать Глебу сообщение, то не стояла бы сейчас здесь и не размышляла бы о своей судьбе!

Примерно минут через двадцать мой телефон пиликает в кармане, оповещая о новом сообщении. Я смотрю на экран и выдыхаю от облегчения.

Марина пишет в общем чате, что Давыдов вышел на связь и на пути к дому. Слава богу!

– Убедилась, дорогая? – усмехается Лёша. Я лишь киваю. Разом пропадают все силы и внутренний настрой. – А теперь идём, пока тебя не хватились.

Честно говоря, я очень рассчитываю на это. Что кто-то хватится, обратит внимание, что меня уводит в неизвестном направлении пришлый турист. Или что по дороге мы встретим Глеба, который снова решит все мои трудности.

Но Лёша до боли сжимает локоть и тянет меня в темноту, приговаривая:

– Не беси меня, Ладуся. Я пока добрый, но ведь и передумать могу.

Его глаза сверкают в темноте невиданной до сих пор злобой, ненавистью. Я и старого-то Лёшу особо не торопилась узнавать, а этого совершенно не знаю. И чего ждать от него – не знаю.

– Куда ты меня ведёшь? – решаюсь спросить у него. Вариантов на самом деле не очень много, но хотелось бы знать наверняка, чего ждать от будущего и как долго у меня ещё есть это будущее.

Неуёмная тревога за Глеба наконец уступает место инстинкту самосохранения. Я пытаюсь сконцентрироваться, чтобы не упустить нужный момент: заорать, сбежать или начать обороняться.

– Не боись, дорогая жена, – смеётся он. – С охраной в условленном месте встретимся и домойполетим.

Я запинаюсь.

– Лёш… Ты же похоронил меня… Как это домой?

– Чудо воскрешения случится, – бросает он через плечо. – Ну или объявим, что ты проходила лечение от наркотической зависимости и реабилитацию после передоза. Ты мне живой нужна там, поверь, если нужно будет свяжу и силком до Москвы дотащу.

– Ты не получил фирму? – догадываюсь я. – Даже после моей якобы смерти в результате дтп?

Скрипнув зубами, всё ещё муж отвечает:

– Не делай вид, что для тебя это сюрприз. Твой отец предусмотрел всё: убить я тебя не могу, смерть от естественных причин или в результате несчастного случая не канает, мол, не сберёг наследницу, значит, и фирмы не видать. По условиям завещания акции перейдут твоей матери без права передачи третьим лицам. В случае её смерти – 30% перейдут в равных долях собранию акционеров, остальное распределят между сотрудниками по бросовой цене. А я?.. Я всю молодость потратил на тебя и эту фирму!

Он со злостью сплёвывает. Я даже сочувствую ему. Самую малость. Завещание отца состоит из нескольких томов. Перед смертью он предусмотрел, казалось бы, все нюансы, но всё равно прогадал, поставив не на того зятя.

Эх, папа, папа. Сколько же ты жизней переломал в надежде на долгую и счастливую жизнь своей настоящей любимой дочки – собственной фирмы, которую начал поднимать ещё в голодные девяностые. Каждую копейку пускал в дело. Было время, мы откровенно нищенствовали, но папа вкладывался в бизнес, бесконечно верил в него.

Это потом уже случились и баснословные доходы, и огромная квартира на Патриарших, и элитный лицей, и путешествия по всему миру. Но папа так хотел перед смертью, чтобы его дело процветало и дальше, что пожертвовал во имя этого мной. А может, то была не жертва? Возможно, отец прекрасно осознавал, насколько амбициозен будущий зять, вот и оставил меня, как овцу на заклании, человеку, который столь же яростно готов бороться за эту фирму.

Я начинаю смеяться. Да чтоб эта фирма сгорела синим пламенем!.. Сколько ещё я буду страдать из-за неё?!

Но Лёша расценивает мой смех по-своему.

– Что ты ржёшь, идиотка?! Довольна, что папенька так всё провернул? Ну ничего. Сейчас вернёмся в Москву, отпразднуем счастливую случайность, по которой погибла твоя подруга, а сама ты угодила в больницу и пробыла в беспамятстве, а потом решим вопрос с законным наследником.

Мне бы крепко держать язык за зубами, но удержаться сложно. Поэтому я спрашиваю:

– А с незаконным ты решил, как поступить?

– А нет никакого незаконного, представь себе! Эта кретинка залетела незнамо от кого и решила меня папиком назначить, раз я так сильно хотел ребёночка. А как узнала о моих небольших сложностях, во всём созналась. Много нового о себе узнал. Эта дурёха всё по полочкам разложила. Дескать, это у меня проблемы с зачатием. Ну, раз две бабы и обе мимо, то точно во мне косяк. Ты тоже так думаешь?

“Господи, да мне всё равно!” – вертится на языке. Но вслух я говорю иное:

– Мы не проверяли тебя. Только меня. Как ты помнишь, априори считалось, что это я фригидная и бракованная.

– Ну теперь-то мы оба пройдём нужные обследования и ты наконец получишь своего младенца.

Кажется, я поняла. Лёша окончательно спятил! Не может же он в самом деле говорить всерьёз все эти вещи?

– Значит, ты приехал за мной… – протягиваю я, отвлекая его от идеи о совместных младенцах. Мы углубляемся в лес. Тропинка становится всё уже, пока не перерастает в одиночные следы в снегу, кого-то из спасателей, совершающих регулярные обходы.

Мне тревожно. И это связано не только с присутствием в опасной близи Лёши. Я никогда не уходила из посёлка без Глеба, знающего местность как свои пять пальцев, и теперь я не уверена, что, в случае чего, смогу найти дорогу обратно. Поэтому рассчитываю максимально отсрочить наш заход в глубину леса, куда-то в горы.

– Значит, ты приехал за мной, – повторяю я громче. – Потому что без меня не срослось? А если бы я погибла по настоящему, слетев с горы тогда? Что бы ты делал, Лёш?

– Что, что? Да придумал бы что-нибудь! На худой случай оплатил бы пластику какой-нибудь замухрышке и ты “нашлась” бы в какой-нибудь больничке, изуродованная, без памяти… Вариантов много, цыпленочек. Но получилось всё гораздо лучше!

– Да? – с притворной вежливостью интересуюсь у него. – И что же случилось?

– Ну как что? Я нашёл тебя. Живую!

Он сверяется с картой местности, корректирует направление.

– Ага, – отзываюсь я. – А как нашёл?

– Аудиторская проверка проходит на фирме. Нашли парочку счетов, на которые совершались регулярные отчисления годами. Установить, на кого оформлены счета, не удалось, зато я нашёл хакера, который мониторил расходы с этих счетов. И вот удача: недавно совершается оплата. На Алтае. Вертолётные услуги для поисково-спасательного отряда. В совпадения я верю слабо, поэтому позвонил в вертолётную фирму и разузнал что к чему. Потом связался с вашим главным под видом журналиста, мы мило поболтали о триумфальном спасении людей в снежной лавине, о прочих интересных случаях, например, о том, как нашли в горах женщину с амнезией. Я разработал целую операцию, – Лёша задорно смеётся. – Организовал выездной корпоратив в предельно сжатые сроки, выбрал базу отдыха недалеко, приплатил гиду, чтобы завёл нас в лес, так, чтобы мы и потерялись, и в то же время оказались ближе к спасательному посту. И всё ради тебя!

Тихо фыркаю себе под нос. Тоже мне, рыцарь без страха и упрёка!

Нащупываю в кармане телефон и смахиваю экран вправо, включая камеру. Надеюсь, всё получится, иначе… иначе у меня может не быть другой возможности получить его признание.

– Скажи, ты хотел меня убить там, на прогулке, или это получилось случайно? – спрашиваю я. Лёша смотрит на меня с подозрением, замедляя шаг. Я тороплюсь оправдаться: – Ты пойми, мне очень важно услышать твой ответ, раз уж мы возвращаемся домой.

– Понимаю, – кивает он. – Конечно, не собирался. Ничего такого не планировал. Знала бы ты, как я перепугался, когда ты полетела вниз…

– Я знаю, – говорю, чувствуя безразличие. Кажется, словно в прошлой жизни было. А в этой… я хочу вернуться домой, к Глебу и Бимо. Они – моя семья, а не этот полоумный недомужчина. – Ты испугался и вернулся в Москву, заметая следы. Ты сразу решил подстроить аварию, чтобы выглядело так, словно я погибла там?

– Я стоял и смотрел, как ты лежишь внизу, распластанная на земле. Я даже предположить не мог, что можно выжить после такого падения. Я ждал, что за мной придут, когда кто-то обнаружит твоё тело. Но шло время, никаких громких новостей не было, меня никто не торопился обвинять в твоём убийстве.

– И тогда ты решил, что если я погибну в аварии по дороге домой, то всё пройдёт успешно и ты получишь фирму? – Он кивает. – Кто был в машине?

– Она… Мила. Моя бывшая любовница. – тихо отвечает Лёша. – Глупость вышла в ходе ссоры. Почти как у нас с тобой, только с более тяжёлыми последствиями. Я сорвался, стоило ей сказать, что ребёнок не мой, высказать все гадости о моей мужской несостоятельности… Я не хотел, само вышло. Упала она неудачно, Лад. Вот я на ходу и придумал выход. Мне пришлось.

Меня мутит от признаний мужа. Это какой-то психоз? Или именно так люди и сходят с ума? Он чуть не убил меня, прикончил свою беременную любовницу, прикрыл оба преступления фиктивным дорожно-транспортным происшествием… Что дальше?

– Как получилось, что её приняли за меня?

– Тачка выгорела сильно, вместе с телом, соответственно, я заплатил судмедэксперту, он подтвердил состояние зубов по твоей карте из стоматологической клиники.

И смешно, и плакать хочется. Если у тебя есть деньги, то можно делать всё, что твоей душе угодно. Кто-то оплатит аренду вертолёта для спасательной операции из своих глубоко эгоистичных соображений, а кто-то подкупит всех и вся, чтобы поскорее похоронить все свои проблемы и заполучить наследство, тоже из чистого эгоизма. Недостаток вроде один, но как по-разному проявился!..

Вот и сейчас у нас битва эгоизма: Лёша готов на всё, чтобы вернуть меня домой и сохранить фирму, а на что готова я, чтобы остаться с Глебом?

Правильным решением стало бы моё лживое согласие на отъезд. В аэропорту, на вокзале или уже в Москве – в любом людном месте – я могла бы заявить на Алексея. Бороться. Отстаивать свои права. Пока я ему нужна, я в безопасности. Но как быть с Глебом, который непременно бросится на поиски, непременно бросится догонять? Что способен сотворить с ним Лёша? Могу ли я так сильно рисковать?

В принятие решения вмешивается господин Случай.

Всю округу заливает трель звонка моего телефона. Дурацкая песенка с собачьим лаем из видео про корги, которое так нравится Бимке. Шутки ради я поставила её на звонки Глеба. Уж больно мне нравится, как пёс начинает дурачиться, едва заслышав её, а кроме Глеба мне никто не звонит.

Но сейчас эта песня играет против меня. Словно Лёша забыл о том, что возле столовой я держала в руках телефон, а мелодия вдруг напомнила ему об этом, муж злится и кричит:

– У тебя что, всё это время был с собой телефон?!

– Да, конечно. При тебе же сообщение получила. Да и это просто звонят, потеряли, видимо, в столовой, – пытаюсь отговориться я. – Сейчас я отвечу, успокою…

Я достаю из кармана телефон, но он перестаёт звонить. Зато на экране прекрасно видно, что до звонка я снимала видео. И на это обращает внимание Лёша.

– Ах, ты, сука! – свирепеет он, тянется, чтобы вырвать из моих рук телефон, и я понимаю: действовать придётся сейчас или никогда.

Заношу руку с телефоном назад и резко выбрасываю вперёд, прямо в перекошенное от злости лицо. Мечусь в переносицу. Сила удара плюс жёсткость телефона действуют именно так, как я и рассчитываю. Из носа без пяти минут бывшего мужа хлещет кровь, он сгибается пополам, а больше я не жду – бросаюсь бежать в обратном направлении.

– Стой, дрянь! – летит мне в спину, и я ускоряюсь.

И ещё сильнее – когда слышу позади приближающийся топот.

Сердце взмывает к самому горлу, во рту стоит невыносимый металлический привкус, ноги становятся ватными, колет бок. Я никогда не была спортивной, но страх не позволяет мне остановиться. Не знаю, насколько меня хватит, но я, как могу, мысленно подбадриваю себя.

В просвете между деревьями мне чудится дом, и я бросаюсь туда. Неужели ноги принесли меня в посёлок? Осталось только кликнуть помощь и…

Я выбегаю из лесу и сразу понимаю, как сильно ошиблась. Это не наш посёлок. Это вообще никакой не посёлок.

На небольшой опушке, в окружении леса стоит избушка. Чуть поодаль от неё – смотровая вышка.

Было бы у меня время, можно было бы залезть наверх. Тогда бы я сразу увидела посёлок, тогда я поняла бы куда нужно держать путь. Но у меня есть в лучшем случае несколько минут. Полезу наверх – потеряю драгоценное время на спасение, а спущусь прямо в руки Алексея. Но мне требуется передышка.

Я добегаю до дома в надежде укрыться в нём.

Но внутри лишь разруха, полное отсутствие мебели, голые стены.

“Все было зря”, – мелькает мысль на грани отчаяния.

Я обессиленно опускаюсь на пол и начинаю рыдать.

– Ла-а-а-а-а-да! – несётся по опушке крик Лёши. – Ну где же ты, милая? Я иду тебя искать.

Я судорожно смотрю по сторонам. Разбитые окна, обшарпанные стены, хлам и мусор на полу.

Изба типовая, очень похожа на домик бывшей поварихи. Возможно, в кухоньке тоже есть подпол.

Бросаюсь туда, падаю на колени и разгребаю руками мусор. Убеждаю себя, что это сработает, что Лёша, будучи вполне себе зажиточным всю жизнь, не додумается искать подпол, что решит, будто я побежала дальше в лес.

К моменту, когда я наконец поднимаю створку и буквально сигаю вниз, в сенях уже слышится возня. Распахивается дверь. По дому разлетаются глухие шаги.

Я отступаю вглубь подвального помещения, в темноту, натыкаясь спиной на деревянную стену, из-за которой веет могильной холодностью.

Шаги становятся всё отчётливей. Лёша явно направляется к кухне. Если он обратит внимание, что хлам здесь на полу кучкуется в стороне, в отличие от большой комнаты, если сообразит что к чему…

Я тихо скольжу по стеночке в угол, крепко сжимая в кармане рукоять ножа. Если он спустится, я нападу первой.

Неожиданно натыкаюсь бедром на какой-то выступ на стене. Ощупываю. Ручка.

Терять мне нечего, поэтому я приоткрываю дверь, а за ней глаза, привыкшие к темноте, различают какой-то подземный туннель. Вдоль стен длинные ряды полок, кое-где стоят запылившиеся банки. Погреб для хранения провизии или вроде того.

– Лада, – сквозь толщу земли и дерева голос мужа слышится приглушенно. – Чёрт!

Усиленно прислушиваясь к происходящему наверху, я постепенно успокаиваюсь. Кажется, повезло! Ни голоса Лёши, ни его шагов больше не слышно.

Для верности я выжидаю некоторое время, прежде чем выбраться из земляного хранилища в подпол и рискнуть высунуться.

Подсвечивая путь фонариком в телефоне, я то и дело проверяю наличие сигнала, но связи нет. Практически под самым потолком подвала – полом кухни – мне чудится запах дыма, а едва приоткрыв дверцу погреба, вижу, что от выхода меня отсекает бушующее в доме пожарище.

Прощальный подарок моего мужа.

17. Глеб

На подходе к столовой меня перехватывает Ванька.

– Глеб Денисович, ну вы даёте! Мы вас уже потеряли! И чего вы там так долго блуждали? – спрашивает он.

– Да знаешь, чувство такое было, что бродит кто-то в деревьях, – протягиваю я. Чутьё редко меня подводит, но сегодня явно не мой день. Только стаптывал ноги почём зря. – Ошибся, с кем не бывает. Туристы знатно натоптали в лесу, следов просто море…

Ванька кивает:

– И то верно! Давненько стольких потеряшек не было. Слышали? Говорят, что корпоративный отдых Московской фирмы, лучших сотрудников наградили по итогам прошлого года. Нас бы кто так награждал!

Парень завистливо вздыхает, и я усмехаюсь:

– А тебе то, Вань, за каким лешим сдалась путёвка на Алтай, ежели ты тут и так работаешь?

– Ай, ну вас, Глеб Денисович! – смеётся он. – Я, может, в Москву хочу.

– Переводиться тебе нужно, Иван, невесту в городе сподручнее найти, – вздыхаю я.

– А может, мне тоже повезёт. Как вам. Встречу свою Владу где-то прямо в лесу.

Искренняя улыбка растягивается на всё моё лицо. Ничего не могу поделать: любая мысль о Ладе заставляет сердце плясать под ритмы счастья.

– Как она, кстати? Надеюсь, её не успели на уши поставить, что я пропал? – осекаюсь я.

Ванька отвечает:

– Да в курсе она. Домой, наверное, побежала, может, телефон сел… Бимка есть, хозяйки нет.

Он пожимает плечами и начинает идти в сторону штаба.

– Погоди, – хватаю его за рукав. – Что значит – убежала? Она никого не предупредила, что отойдёт?

– Ну я не слышал, Глеб Денисович, а там кто знает.

– Понял, ступай, – киваю коротко, хмуря брови. Не похоже на Ладу. Совершенно не в её духе бросить рабочее место, бросить Бимо…

Набираю номер девушки, но она не отвечает. Это не нравится мне. Я влетаю в столовую и первым делом осматриваю кухню. Бимка увивается под ногами, но мне не до него. Мне решительно не нравится спешное исчезновение Лады.

Я выхожу в зал и громко спрашиваю:

– Кто-то видел, когда ушла наша повариха? Молодая, красивая, темноволосая женщина, на вид примерно двадцать пять – тридцать лет. Может, говорила по телефону? Или кто-то с ней общался?

Местные лишь покачивают головами. Зато среди залётных туристов проходит шепоток, и одна дама неуверенно говорит:

– Наш генеральный долго с ней разговаривал, а потом куда-то ушёл. Сама повариха из кухни больше не появлялась. Потом уже кто-то из ваших спасателей заглянул, всё звал: “Влада, Влада”, но так и не дозвался. Молодой такой, кажется, Иван. Я ещё подумала, как странно, сначала Алексей Михайлович куда-то запропастился, потом повариха ваша.

Общая безрадостная картина с лязгом складывается в мозгу. Фирма московская, генеральный директор – тёзка мужа Лады. И оба куда-то делись. Возможно ли такое совпадение? Не думаю.

Невольно руки сжимаются в кулаки. Если этот мудак вздумает хоть пальцем её тронуть, мокрого места не оставлю!..

– Бимо! – зову я пса. – Ищи мамочку, малыш! Где Лада?

Ему не нужно повторять дважды. Пёс срывается с места, я еле поспеваю за ним. Сначала забегает за угол, и я догадываюсь, что женщина вышла через заднюю дверь; потом бежит за здание, на самую окраину посёлка, и в лес.

Я всего на мгновение торможу его: чтобы передать запрос на помощь по рации в штаб и чтобы прицепить поводок к ошейнику. А потом мы бежим.

В течение двадцати минут лес наполняют спасатели. Мне на выручку выходят все, и мы привычно прочёсываем секторы, переговариваясь по рации.

По счастливой – для меня, а не для него – случайности именно я натыкаюсь на мужчину, пытающегося уйти кустами. Я замечаю его раньше, чем он меня, и подаю Бимо знак молча дожидаться меня на тропе.

В условиях зимы и снега подкрасться бесшумно невозможно, но к этому я и не стремлюсь. Лишь подбираюсь на максимально близкое расстояние. Когда муж Лады, которого я узнаю по снимкам с недавнего репортажа о её похоронах, поворачивается на звук и видит меня, я, не медля ни секунды, бросаюсь на него и валю с ног, придавливая своим телом.

Хочется хорошенько выбить всю дурь из этого лощённого напыщенного индюка, но есть задача поважнее. Первоочередная.

– Где она?! – спрашиваю у него.

– Кто? – по-дебильному округляя глаза, спрашивает придурок.

С размаху ударяю его по роже, откровенно наслаждаясь хрустом костей или зубов. Он стонет от боли, и я встряхиваю его.

– Учти, долго цацкаться с тобой я не собираюсь. – предупреждаю единожды. – Где Лада?

– Так это ты её новый трахарь? – ухмыляется он разбитыми губами. – Понятия не имею, где моя шлюхастая жёнушка.

Бью его снова. И снова. И снова. Бью, спрашивая одно и то же:

– Где Лада? Что ты с ней сделал, мерзавец?

Несмотря на вполне приличный вид снаружи, парень вскоре кажется мне абсолютным психом. Чем больше и сильнее я бью его, тем громче он ржёт, сильнее выводя меня из себя. Я уверен, произошло непоправимое. И это сводит меня с ума.

Колька буквально сшибает меня с Алексея.

– Глеб, ты сбрендил?! – окуная меня головой в снег, говорит друг. – Все руки уже разбил. Давай-ка я тебя сменю!..

Постепенно к нам подтягиваются все парни. Колян нависает над мужем Лады и тихо цедит сквозь зубы:

– Без обид, мужик. Нас много, ты один. Мы можем пытать тебя часами, а потом прихороним там, куда не ступает нога человека. Тебя же никогда не найдут, дурень! Это наша вотчина, даже ежели запрос на поиски получим, оформим в лучшем виде. Либо ты можешь помочь моему другу найти девушку и будешь жить. Решайся, это хорошая сделка. Я таких, как ты, как облупленных знаю: тебе ведь собственная шкура куда дороже какой-то бабы, да?

– Да не знаю я, где она. – поворачивая голову набок, сплёвывает он кровь.

Ощущая новый прилив ярости, я снова бросаюсь в его сторону, но парни удерживают меня.

– Правда не знаю, – говорит муж Лады. – Думал, в дом забежала. Выкурить хотел. Ждал, пока крыша не обвалилась, а она так и не вышла. Видно, не в дом побежала, а в лесу затаилась, вот и упустил я её. Искал потом, но так и не нашёл. Увидел фонарик и начал отходить, прячась за деревьями, пока этот меня не свалил.

– Что за дом? – спрашиваю я.

– Не знаю, хижина какая-то в лесу. Рядом сооружение ещё из брёвен, вроде башни, – отвечает мужчина.

– Это старая противопожарная станция с каланчой, – говорит мне Ванька. – На моём участке, сто раз мимо проходил. Раньше вахтовики в сезон лесных пожаров приезжали, там жили. Я у Аркадьича спрашивал.

– Дорогу найдёшь? Проверить нужно. – бросаю самому молодому спасателю отряда.

– Да, идёмте.

– Глеб, да нет там её, – хватает меня за рукав Николай. – Он же сказал…

– А ещё он столкнул Ладу со скалы, и она чудом выжила, – отмахиваюсь я. – С него станется живьём её спалить, а потом заливать байки, что она в лесу потерялась. Я должен проверить, Коль. Если её там нет, будем искать дальше.

– Ладно, – соглашается тот, быстро пиная москвича. – С этим что делать?

– Пара человек, думаю, управится, чтобы оттащить его в штаб, я вернусь и вызову полицию. А остальных всё же вынужден просить пойти со мной.

– Да, конечно, Глеб. Это как раз не обсуждается, – качает головой приятель и отдаёт распоряжения: – Саня, Костян, вы товарища к Аркадьичу ведите, глаз не спускайте, попытается уйти, вырубайте нахер. Остальные с нами. Пойдём дальше зазнобу давыдовскую искать, а то жрать самим придётся готовить.

Его шутливый тон немного разряжает обстановку, но не для меня.

В голове набатом звучат слова Алексея: “Ждал, пока крыша не обвалилась…”, и я не представляю, как буду жить дальше, если опоздал.

***

Весь недолгий путь, следуя за Ванькой, я пропускаю все разговоры коллег. Мысли путаются от осязаемого, такого реального страха потери. Неожиданно Бимо, идущий рядом с моей ногой, напрягается и вытягивается, начинает вырываться. А в следующее мгновение я вижу среди деревьев зарево пожара и кидаюсь туда со всех ног.

Если совсем недавно на этой лесной полянке и стоял дом, то теперь от него осталось одно лишь напоминание. Крыши и стены повалились, образуя бесноватое пламя, взмывающее практически до небес, почти до самых верхушек елей и сосен, выжигая снег и всю растительность под ним вокруг себя.

Непослушными руками привязываю сопротивляющегося пса подальше от огнища и подхожу ближе, пока жар пламени не становится невыносимым. Внимательно изучаю две пары следов к избе. И лишь одну – обратно. Изучаю весь периметр, все возможные отходы к лесу. Ничего…

Горечь дыма перемешивается с горечью внутри. Если Лада в этом доме… Шансов нет. Ни единого.

Я падаю на колени, не обращая внимания на жидкую кашицу грязи вперемешку с золой. Вспоминается почему-то не Лада. Вспоминаются Аня и девочки. Я не смог их спасти, вот и Ладу не уберёг. Не имел права на это счастье, вот Бог или кто-то другой забрал её у меня. В назидание. В качестве немого укора за прожитую зря жизнь. За загубленные жизни. За то, что я никогда не любил жену, как должен был. Как любил Ладу.

Где-то за спиной воет Бимо, кто-то кричит. Но боль оглушает. Я немею, впадаю в оцепенение, мечтая лишь об одном – сдохнуть, чтобы не чувствовать этой боли. Чтобы не жить с осознанием, что встреча с Ладой не была наградой. Что с самого начала я был прав: судьба не оставляет вторых шансов.

Мужики начинают забрасывать пламя снегом. “Это бесполезно,” – хочу сказать я, но губы не слушаются. До меня даже не сразу доходит, зачем они делают это. Они не пытаются спасти Ладу. Они останавливают огонь, чтобы он не перекинулся на деревья.

Проходит несколько минут или несколько часов, прежде чем передо мной остаётся лишь дотлевающие обгоревшие брёвна и доски. Я взираю на абсолютно бессмысленные действия: спасатели отряда зачем-то слаженно разгребают завал.

Я не могу заставить себя подняться. Не могу им помочь, потому что сам вид пепелища снова и снова возвращает меня сразу в две реальности, в прошлое, когда в пожаре погибла моя семья, и настоящее, этот огонь, забравший у меня Ладу.

Тогда я так и не смог вернуться к работе в пожспасе. Помню, как приступил к работе спустя несколько недель после гибели семьи, но так и не смог войти внутрь горящего дома. Смотрел на огонь, слышал детские крики изнутри, но застыл, видя перед глазами лишь мёртвых Аню, Алю и Яну, и всё думал: кричали ли мои девочки, успели ли испугаться или ушли тихо стараниями своей матери?

Вернувшись тогда со смены, где на счастье никто не пострадал благодаря работе моей бригады, мне предложили отпуск. Я пил беспробудно, уволился со службы, заблудился в своём горе. Проклинал Ладу, виня её во всех бедах. Так продолжалось, пока мать не слегла. Только это и привело в чувства. В заботах о матери после инсульта на стакан не оставалось времени. Я продал свою квартиру и перебрался к матери. Она протянула около двух лет. Похоронив её рядом со своей семьёй, я собрал вещи и попросился в Алтайский псо в надежде, что горы меня исцелят.

Но исцелила меня Лада. Именно её появление вернуло меня к жизни. Именно рядом с ней я начал снова дышать, чувствовать, любить, снова испытал желание жить. А теперь её больше нет.

Я медленно поднимаюсь, отвязываю Бимо. Дома у меня имеется запас огненного пойла, как раз на этот случай. И теперь он точно наступил.

Но пёс упирается. Совсем, как в тот день, когда я обнаружил сорвавшуюся со скалы Ладу. Это воспоминание злит, и я с силой тяну поводок на себя. Бимо оскаливается и бросается на мою ногу. Такое у нас впервые. Опешив от подобного выпада добродушного пса, я выпускаю из рук поводок, и он устремляется на поляну. Рыскает в снегу, метрах в пяти-семи от пепелища, да так усердно, что я начинаю волноваться.

Подхожу ближе, с интересом поглядывая на пса. Он пытается раскапывать лапами снег, и я сгребаю его руками, незнамо зачем начиная помогать.

– Если там чьи-то кости, пущу тебя на котлеты, – глухо предупреждаю его. В ответ он одаривает меня таким взглядом, словно я распоследний кретин. Засмеялся, если бы я ещё мог, ей-богу!

Я добираюсь до стылой земли. Бимо ложится на прошлогоднюю траву и громко, протяжно, просто невыносимо, скулит.

Я припадаю к земле и думаю, что спятил окончательно, ведь откуда-то снизу, тихо, едва слышно, до меня долетает голос Лады: “Я здесь! Помогите!”

Я бросаюсь к пепелищу, чтобы отыскать хоть что-то, пригодное для копания. Подбираю одну доску, другую. Осматриваю, с досадой отбрасываю в сторону.

– Глеб, что ты делаешь? – спрашивает Колян.

Я лишь отмахиваюсь:

– Копать надо. Лада где-то под землёй. Я слышу её.

– Ты смотри-ка, ай, да Ванёк, ай, да молодчик! – смеётся Николай. – Я думал, брешет про погреба.

– Какие погреба?

– Ну, вахтёры, мол, огромные погреба себе сделали, чтобы еда и водка в тепле не хранились. Вот те крест, младой так и сказал: ежели Влада наша была в доме, то могла в погребе спрятаться и выжить, надо, говорит, разгребать.

– Долго, – протягиваю я. – Копать быстрее.

– Погоди, Денисыч, – тормозит меня Колян. – А если грунт посыпется прямо на неё? Копать опасно. Это без воздействия погреб не осыпался, а коли от неловкого движения трещина пойдёт, да всё рухнет?..

– Ты прав, – киваю я. – Значит, нужно разгребать.

Присоединяюсь к мужикам. В свете фонариков получается медленно и не особо ловко, учитывая мою спешку. Схватившись за очередное бревно, я напарываюсь на гвоздь, который глубоко входит прямо по центру ладони рабочей правой руки, но я заверяю спасателей, что решу проблему самостоятельно, лишь бы никто не отрывался от работы. Ладе помощь нужна куда больше, чем требуется мне.

Сцепив зубы, я резко отрываю руку от бревна, снимая себя с гвоздя, расстёгиваю куртку и отрываю кусок рубашки, кое-как перевязываю кровоточащую рану – не до этого!.. – и снова приступаю к разбору.

Все грязные, замудоханные и взмокшие от трудной работы, мы всё же добираемся до сгоревших полов и отыскиваем заваленный лаз в подпол. Ещё немного усилий, и Ванька, как самый лёгкий и молодой, свешивается вниз и светит в глубину фонариком.

– Есть кто живой? – кричит он.

Секунды пронзительной тишины кажутся мне вечностью, пока где-то совсем рядом не слышится дрожащий голос Лады.

– Вы нашли меня!.. Слава богу!.. Думала, окоченею тут насмерть!

Я порываюсь было вперёд, но Колька кивает на пораненную руку:

– Не геройствуй, только хуже ведь будет.

С досадой киваю, ведь он чертовски прав. Не удержу ещё, не стоит так рисковать.

Николай с Иваном, пока их держат и страхуют остальные мужики, за руки вытягивают Ладу. При виде её, целой, живой, абсолютно невредимой, я, кажется, переживаю долбанный катарсис и обрушиваюсь на колени, начиная рыдать от облегчения.

Бимо ошалело носится от меня к хозяйке, пока она медленно не опускается, усаживаясь прямо на меня. Обнимает крепко, покрывает поцелуями перепачканное сажей лицо.

– Глеб, – зовёт тихо. – Глебушка, всё в порядке. Всё хорошо. Ты нашёл меня. Ты меня спас.

– Я думал, что потерял тебя, Мармеладка. – глухо шепчу в ответ. – Я думал, что навсегда потерял тебя. Что не уберёг. Что не успел.

– Я же обещала, что никогда тебя больше не оставлю, Глеб! – заливается слезами Лада. Теперь я целую её, убирая губами крупные слёзы. – Я знала, что должна выжить, что должна вернуться к тебе. И я вернулась. И я всегда буду возвращаться, куда бы не ушла. Для тебя я всегда буду рядом, куда бы ты меня не повёл. Для тебя я восстану из пепла, если придётся. Но никогда не оставлю тебя одного.

Мягко улыбаясь, Лада нежно целует мои губы, и напряжение постепенно отпускает меня. Бимо пытается втиснуться между нами, недоумённо поскуливая, словно говоря: “И чего вы, такие бестолковые, не берёте меня обниматься?” В конце концов, он впихивает свою наглую морду между нашими подбородками, и мы смеёмся, целуя довольного пса с двух сторон.

***

После бессонной ночи мы наконец добираемся до дома.

Пока мы все вернулись в посёлок, пока дождались полицию, пока дали показания, за окнами успел задребезжать рассвет. И пусть молодой следователь и нашёл кучу нестыковок в рассказе Лады, я уверен, он закроет на них глаза. И в том, что муж – в скором времени бывший – сядет надолго, я тоже уверен. Вот просто уверен и всё.

К слову, почти бывший муж довольно живо и активно давал показания, честно признавшись во всех своих злодеяниях. То ли понял, что на этот раз выкрутиться не удастся, то ли совесть проснулась и заныла… А может, не терпелось убраться подальше от нашего дружелюбного спасательного отряда, дружно возвышающегося по кругу в общей комнате штаба и поглядывающего на задержанного; отряда, который, в случае чего, мог действительно спасти мир от этой мрази… Но факт остаётся фактом: Алексей Михайлович полностью признал вину и отправился в следственный изолятор. И, кажется, только тогда, глядя вслед удаляющемуся уазику с решётками, Лада выдохнула, словно почувствовала настоящую свободу.

Едва дождавшись, пока баня нагреется хоть немного, мы моем друг друга и постоянно целуемся, словно это единственное, что важно, важнее, чем не забывать дышать. Словно поцелуи это и есть наше дыхание.

Быстро перебравшись в дом, я подхватываю Ладу на руки и отношу сразу в кровать, не позволяя ей отвлечься на домашние дела, и плотно прикрываю дверь спальни, чтобы Бимка не отвлекал хотя бы сейчас от жизненно необходимой близости с этой женщиной.

Мы невесомо касаемся друг друга, покрываем каждый сантиметр кожи друг друга поцелуями, пока не принимаем замысловатую позу: бёдра Лады оказываются рядом в моим лицом, тогда как её голова находится у моих бёдер.

Я притягиваю её ближе, вынуждая перекинуть через меня ногу. Понимая, что я замыслил, девушка чуть шокировано и чуть смущённо хихикает, но стоит мне направить бёдра вниз и подразнить языком чуть влажноватую плоть, ей становится не до смеха. Несколько мгновений она с тихими стонами наслаждается откровенными ласками, а потом опускает туловище к моим ногам, проводя языком по вздыбленному члену и медленно вбирая его в рот. Не сразу, но мы выстраиваем синхронный ритм наших движений, даря друг другу невероятное удовольствие, бесстыдно ублажая друг друга оральными ласками, разделяя секунды оргазма на двоих…

После мы лежим, крепко обнявшись, пока полностью не восстанавливаются силы.

Едва окрепнув, я медленно вхожу в горячее и влажное лоно до самого основания и так же медленно выхожу, раз за разом, доводя нас обоих до исступления, пока Лада не заходится в громких криках удовольствия, а я обессилено не падаю прямо на неё, укрывая собой, пряча за своим телом.

– Люблю тебя, – шепчет она. Или мне это уже снится?

После нескольких часов сна мне кажется, что всё случившееся лишь кошмар. Но разгорающаяся боль в ладони мне явно не мерещится. Как и сбитые костяшки рук. Как и ломота многострадальных коленей.

Лады нет рядом, и спросонья меня кидает в холод. Быстро подскочив с кровати, я иду по дому в чём мать родила и успокаиваюсь, лишь увидев Ладу на диване. Она почёсывает Бимо за ухом, читая ему вслух очередную заметку о корги, а пёс, заметив меня, словно фыркает и пытается закатить глаза.

– Ты сбежала, – говорю с улыбкой, плюхаясь на диван и прикрывая подушкой причинное место.

– Бимо был крайне недоволен тем, что кое-кто его не пустил в комнату, – смеётся она, звонко чмокая пса в нос.

– Кое-кто может порадоваться, что его не заперли в бане, – усмехаюсь я.

– Не слушай его, Бимо, папа шутит. А если не шутит, то, скорее, сам отправится спать в баню, – категорично заявляет Лада.

– Папа шутит, – не спорю я с ней. – А ты у меня настоящий герой, Бимка, настоящий спасатель.

Возгордившись от моих слов, пёс важно задирает нос и чуть не скатывается с коленей Лады. Я хохочу в голос, стараясь и близко не подпускать мысли, что ещё немного – и всего этого у меня никогда бы не было.

Лада улыбается, бросая на меня понимающий взгляд. Между нами особая идиллия и особая связь. Словно не было десяти лет разлуки, целых прожитых раздельно, не менее важных, жизней. Мы не просто начали сначала. Мы продолжили с того места, где вынужденно остановились.

И я предлагаю девушке:

– Лад, а поехали на свидание в город?

– Прямо сейчас? – удивлённо спрашивает она.

– Да.

– Хорошо, – пожимает она плечами.

Чуть позже, собравшись в поездку, мы идём до штаба, где я рассчитываю одолжить машину для поездки. Предлог более чем благовидный – посещение врачей. Всё-таки мы многое пережили и заслужили немного снисхождения со стороны начальника. Лада посмеивается, думая, что её минует участь посетить больницу, но я хочу перестраховаться. Она настрадалась с этими приключениями больше всех, и небольшое обследование будет только кстати. Но больше всего я предвкушаю её реакцию, когда она поймёт, зачем я привёз её на самом деле. И мне не терпится эту реакцию узнать.

Однако по дороге от штаба к припаркованному автомобилю мы встречаем Ваню. Пока Лада дурачится с Бимо, мы перебрасываемся парой слов.

– А я ходил на пепелище, – сообщает мой младший коллега. – Представляете, как Владе повезло! Мужики-то трубу закопали, ровнёхонько недалеко от того места, где Бимо рыл, выход воздуховода. Наверное, потому вы её и услышали, а так, разве ж кто чего разобрал бы из-под земли?

– Наверное, – пожимаю я плечами, внутренне холодея. А если бы мужики не начали разгребать завал? А если бы я утянул-таки Бимку?.. – И тебе за любознательность отдельное спасибо. Ты ещё раньше меня про погреб сообразил. Если бы не ты, она могла задохнуться или замёрзнуть намертво.

– Ну, кислород к ней бесперебойно поступал, завал лаза не давал угарному газу выжечь воздух, так что не угорела бы. А вот замёрзнуть – да, могла. Хорошо, что всё обошлось. Хорошая мы команда!

Я импульсивно притягиваю парня к себе, хлопая по спине.

– Отличная, Вань. Настоящая сплочённая семья.

На подъезде к городу Бимка отрубается на коленях у Лады, а сама она тихо подпевает звучащей из динамиков песне: “Ты узнаешь её из тысячи… Её образ на сердце высечен…”

– А у меня на сердце высечен твой образ, – говорю ей чистую правду.

Девушка кокетливо строит глазки и затихает до самой больницы.

Сдавая её на поруки врачей, тихо спрашиваю:

– Сама справишься или мне остаться с тобой? Просто я хотел успеть заскочить в одно место…

– Да ступай, конечно, Глеб! – говорит она. – Я же в своём уме. И памяти. Справлюсь.

Ухмыляясь себе под нос, покидаю здание больницы и доезжаю до лучшего ювелирного, где покупаю тоненькие и простенькие обручальные кольца и ещё одно побогаче, с крупным бриллиантом на золотом ободке. Просто и со вкусом. Совсем как наши отношения.

Возвращаюсь не просто вовремя – ещё и ждать приходится. Погрузившись в свои мысли, Ладу замечаю не сразу. А заметив, хмурюсь.

Медленно ступая ко коридору по направлению ко мне, девушка то и дело смахивает слёзы. Я тут же вскакиваю с кушетки и размашисто иду навстречу к ней.

– Что они сказали? Что-то не так? – спрашиваю, напряжённо разглядывая её.

– Всё так, – отвечает она загадкой, неожиданно начиная смеяться и плакать одновременно. – Всё просто невероятно, волшебно, потрясающе так, Глебушка!

Она заглядывает в мои глаза, и я вижу в них столько счастья, любви и умиротворения, что вдруг понимаю: чего бы это ни было, всё так.

А потом она говорит то, что переворачивает и мой мир тоже:

– У нас будет ребёночек, Глеб! Ты слышишь? Глебушка, я беременна!

Не знаю, что происходит быстрее: она бросается в мои объятия, или я подхватываю её, но в этот момент моя жизнь становится полной, яркой, идеальной. Настоящей. Словно я, совсем как птица феникс, когда-то давно сгорел дотла, а теперь для неё я восстал из пепла вновь.

Эпилог

Лада

Утопая в сочной зелени и аромате луговых трав, я прыскаю со смеху, щурясь от ослепительного солнечного света. Глеб заваливается рядом, быстро льнёт к моим губам, сердце привычно запинается, прежде чем ускорить ритм. А когда крепкая мужская рука скользит под подол сарафана, мне кажется, сердце тарахтит громче, чем шумные воды Катуни у подножия скал.

Интересно, наступит ли такой момент, когда мы насытимся друг другом, когда перестанем желать близости, испытывать прекрасное и волнующее чувство влюблённости?..

Бимо деликатно тявкает, и я поджимаю губы, чтобы не рассмеяться.

Впрочем, кое-какие перемены в нашей личной жизни всё-таки наступили.

Глеб усмехается в мои губы и шепчет всего одно слово.

“Ночью.”

Ловко отрывается от меня, от земли, подаёт мне руку, помогая подняться. Пока я поправляю плед, муж достаёт из автопереноски толстощёкого карапуза по имени Стёпка, нашего семимесячного сынишку. Бимо провожает хозяина обеспокоенным взглядом – иногда мне кажется, что пёс считает Степашку своим ребёнком и не доверяет нам, его родителям! – и, крадучись следом, устраивается в непосредственной близи ко мне.

– Это что за сладкий мальчик проснулся? Это чьи щёчки мамочка сейчас слопает? – сюсюкаю я, протягивая руки к малышу, но Глеб не передаёт его мне на весу. Аккуратно опускается рядом и только потом вкладывает в мои руки.

Зацеловывая ребёнка, я наблюдаю за мужем: как разглаживается его лицо, как губ касается улыбка, как счастье заполняет взгляд.

Знаю, что невольно он каждый раз вспоминает пожар и думает, что мог потерять нас обоих. Что мог даже не узнать о сыне. Что мог остаться один.

Я и сама часто думаю об этом. Но, в конечном итоге, всё светлое перевешивает. Вот и у Глеба так же, только чуть дольше.

Сейчас, глядя на крепенького и крупненького Стёпу, я уже с трудом вспоминаю тревоги и волнения во время беременности. Одному Глебу известно, как я тряслась от страха каждый божий день, потому что боялась, что не выношу ребёнка. Но, видимо, Алексей тогда мне не солгал и причины моих проблем крылись, всё же, в нём. Или всё куда глубже: судьба решила, что нам с Глебом было отмерено достаточно мучений, и наградила нас самым бесценным сокровищем. И в положенный срок родился наш Стёпушка, богатырского веса и размера, огласив мир сильным и уверенным плачем. Он заплакал. Заплакала я. И с этими слезами ушли последние тревоги.

Я прикладываю сына к груди, и Глеб накрывает мою руку своей, поигрывая колечком с камушком. Я едва сдерживаю улыбку, вспоминая, какой пыткой для него стало ожидание одобрения моего развода. Четыре месяца с того самого дня, как я сообщила ему о беременности и мы торжественно обменялись клятвами и кольцами прямо на пороге загса, между прочим! До окончания следствия Глеб доставал следователя, суд, сотрудников загса и даже немножко меня, поэтому все дружно выдохнули, когда я получила заветное свидетельство о расторжении одного брака, чтобы тут же, буквально, моментально, вступить в новый, теперь уже точно на всю жизнь.

В посёлке нас ждал сюрприз: торжество в местном клубе организовали ребята-спасатели и их прекрасные половины, девочки-операторы, даже сам Аркадий Степанович, который безустанно повторял, что сам лично подработал купидоном в нашей судьбе, ведь если бы он не позволил мне устроиться на работу, то мы бы сейчас не гуляли на свадьбе века. Мы с Глебом лишь улыбались, тактично замалчивая историю знакомства в прошлом. Если мы так счастливы, то почему бы не делиться этим счастьем с другими, правильно?.. Свадьба громыхала на весь посёлок целую неделю!.. И даже без особого участия нас.

После суда над Лешей отцовская фирма вернулась ко мне. За неимением возможности избавиться от чуть не сломавшего мне жизнь наследства, я здраво рассудила, что найду, куда пустить прибыль и стала постоянным спонсором одного отдельно взятого поисково-спасательного отряда, благодаря чему тяжёлая работа ребят стала чуть проще, а главное, в разы безопаснее. А ещё я всё так же делала отчисления на свой тайный счёт, который теперь ни от кого не приходилось скрывать, планируя будущее Стёпы и всех остальных возможных детей. И Глеб полностью поддерживал мою инициативу. И, конечно, часть средств уходила на содержание моей матери, которая не сильно восторгалась моей жизнью чёрт пойми где и неизвестно с кем, но я не очень переживала по этому поводу. Возможно, ещё наступит время, когда мы сможем общаться нормально, но пока мы обе понимали, что как прежде теперь не будет. Я больше не собиралась позволять ей собой помыкать, а без признания её безоговорочного авторитета общение не задавалось.

Но всё это – новости недавнего прошлого. В моём настоящем есть только счастье, радость, любимая и любящая семья и один ответственный пёс, настоящий спасатель. А ещё одна маленькая тайна, которую я хотела раскрыть в свой день рождения, а лучше – в годовщину нашего с Глебом знакомства.

А сейчас понимаю – не хочу и не могу ждать.

– Глеб, Глеб! – нетерпеливо говорю мужу, отрываясь от созерцания самого прекрасного в мире создания, сонно посасывающего мою грудь.

– Что, Мармеладка? – отзывается он с улыбкой, поднимая на меня взгляд.

– У меня есть для тебя подарок. Возьми в сумке, там сразу увидишь белый свёрток.

Глеб с интересом находит бумагу, перевязанную двумя лентами, синей и розовой, и спрашивает:

– Что там?

Трясёт около уха. Тихое бряканье о бумагу, конечно, ни о чём ему не говорит. Да и я помалкиваю, показываяглазами, чтобы открывал самостоятельно.

Глеб неуклюже развязывает ленточки и разворачивает свиток, читая вслух каждое новое слово, появляющееся на каждом новом обороте:

– Ты… скоро… станешь… папой! – И на колени ему падает сделанный накануне положительный тест.

Такие вот новости, да.

Я счастливо жмусь теснее к мужу, он обнимает мои плечи, едва ли не лопаясь от радости и гордости, пёс озабоченно заглядывает к Стёпе – вдруг бестолковые родители забыли о сыночке? – и я глубоко вдыхаю на полную грудь свежий и вкусный высокогорный воздух.

Как же я счастлива! Так и знала, что та поездка на Алтай расставит всё по своим местам, восстановит пробелы, принесёт мне успокоение… А вышло всё куда лучше.

– Глебушка, – шепчу мужчине, которого люблю с восемнадцати лет, единственного, кого любила всю свою жизнь. – Я дочку хочу.

Он с усмешкой целует меня в лоб и отвечает:

– Будет тебе дочка, Мармеладка. Даже если не второй, так третья – точно.

***

Заметки ради: спустя десять лет у нас их будет четверо. Три замечательных сыночка и лапочка-дочка.

Конец

Оглавление

Пролог

1. Лада

2. Глеб

3. Глеб

4. Глеб

5. Лада

6. Лада

7. Глеб

8. Глеб

9. Лада

10. Глеб

11. Глеб

12. Лада

13. Лада

14. Лада

15. Глеб

16. Лада

17. Глеб

Эпилог