Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918) [Николай Степанович Гумилев] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Николай Гумилев. Полное собрание сочинений в десяти томах. Том третий. Стихотворения. Поэмы (1914–1918)
Стихотворения. Поэмы 1914–1918
1
2. Акростих восьмерка
3. Мик
Африканская поэма
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
X
4. Юдифь
5. Почтовый чиновник
6. Ольге Людвиговне Кардовской
1 марта 1914 г., Анна Ахматова, Царское Село
7
16 марта 1914 г.
8
9. Вечер
10. На острове
11. Сон
12. Новорожденному
С. Л<озинскому>
13. Китайская девушка
14. Наступление
15. Война
М. М. Чичагову
16. Смерть
17
18. Солнце духа
19
20
21. Больной
22. Восьмистишие
23. Счастье
1
2
3
4
5
24. Средневековье
25. Сестре милосердия
26. Ответ сестры милосердия
«...Омочу бебрян рукав в Каяле реце,утру князю кровавые его раны на жестоцем теле».Плач Ярославны
27. Дождь
28
29
30
31. Ода Д’Аннунцио
К его выступлению в Генуе
32. Рай
33. Пятистопные ямбы
М. Л. Лозинскому
1912–1915
34. Старая дева
35. Конквистадор
36. Мадригал полковой даме
37. Змей
38. Андрей Рублев
39. Деревья
40
Марии Лёвберг
41. Всадник
42
43. Городок
44. Детство
45. Рабочий
46. Ее императорскому высочеству великой княжне Анастасии Николаевне ко дню рождения
Прапорщик Н. Гумилев. Царскосельский лазарет. Большой Дворец. 5 июня 1916 г.
47. Юг
48. Командиру 5-го Александрийского полка
49
23 сент<ября> 1916
50
51. Канцона
22 февраля 1917
52. Канцона
53. Творчество
54. Акростих
24 марта 1917
55
56. Мужик
57. Ледоход
58. Осень
59. Природа
60. Девушка
61. Анне Радловой
Май 1917
62. Швеция
63. Стокгольм
64. Норвежские горы
65. Утешение
66. Купанье
67. Рыцарь счастья
68. На Северном Море
69. Прапамять
70. Песенка
71. В Бретани
72. Предзнаменованье
73. Хокку
74
75
76. Роза
77
78
79. Телефон
80
81. Самофракийская Победа
82. Я и вы
83
84
85
86. Канцона
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96. Эзбекие
97
98
99
100. Два Адама
101. Рассыпающая звезды
102
103
104. О тебе
105. Ангел боли
106. Канцона
107
108. Гончарова и Ларионов. Пантум
109
110. Два сна
Китайская поэма
I
Стихи, прочитанные Тен-Веем
* * *
111
112
113. Приглашение в путешествие
113-а
114. Франции
Стихотворения, приписываемые Гумилеву
115
116
117. На добрую память
Другие редакции и варианты
В данном разделе помещаются все варианты стихотворных произведений Гумилева, зафиксированные по его прижизненным публикациям и сохранившимся автографам. Варианты приводятся согласно порядку стихов в основном тексте произведения. Под номерами строк (или строф) в левой колонке указывается источник варианта, оговоренный в комментариях. Если он не указан, это означает, что источник тот же, что и для предыдущего варианта. Если текст ранней редакции коренным образом отличается от окончательного, он воспроизводится целиком. Авторская орфография не исправляется. Первоначальный слой автографов, как правило, указывается в соответствующем разделе комментария.1
6, автограф 13
загл., Колчан Два отрывка подзагол. Из абиссинской поэмы др. ред. фрагментов IV и VII глав1
2
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава первая
VI
1) Ночные шумы, 2) Сон Мика, 3) Мик спускается, 4) Луи лежит на <нрзб.>, 5) Смерть Луи, 7) Попытка Мика уйти, 8) Появление духа лесов, 9) Он среди обезьян, 10) Он ободряет Мика на путь.
II
III
IV
V
VI
VII
1) Скачка, 2) Египет, 3) Сахара, 4) Марокко, 5) Конго, 6) <нрзб.>, 7) Верховья Нила, 8) Новая встреча с духом лесов, 9) Жалобы Мика, 10) Совет Духа.
I
II
III
IV
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
5
загл., Новая жизнь Мотив для гитары 18
20, ПС 19239
1–2, автограф 110
загл., Колчан, автограф 2 Стансы 5, Альманах стихов, Колчан, автографы 1, 211
Воля народа без загл. 2, КСЗ12
загл., ПС 1923 Новорожденному С. Л. посвящ., автограф 2 Сергею Лозинскому 17, ПС 192313
8, Русская мысль14
7, Аполлон, В тылу, автограф 115
Отечество, Аполлон, В тылу, автографы 1, 2 без посвящ. 3, автограф 216
Голос жизни без загл. 7, автограф 118
загл., Невский альманах жертвам войны Как могли мы прежде жить в покое22
посвящ., Вершины В. К. Шилейко 224
между 4 и 5, Вершины27
6, Русская мысль28
17, Полон29
загл., Новый журнал для всех Жалобы влюбленных посвящ., автограф 1 Татьяне Адамович 930
1–2, автограф 131
подзагол. отсутствует 6, Биржевые ведомости34
16, Новая жизнь (журн., альм.)35
загл., автограф 1 У столба пыток автограф 2 без загл. посвящ. Александру Ивановичу Тинякову 2, автограф 136
1–2, ПС 192237
посвящ., автограф 2 Марии Левберг 1–4, Аполлон, автографы 1, 2, 4 отсутствуют 2–4, автограф 338
1, Аполлон, автографы 1, 239
1–2, Аполлон, автограф 141
8, ПС 1922, 192342
загл., автографы 2, 3, 4 Второй год 8, Нива, ПС 1922 цензурная купюра 12, автограф 343
Солнце России, автограф 2 без загл. 1144
Нива, автограф 3 без загл. загл., автограф 2 Травы, Нива между 4 и 545
Одесский листок, автограф 2 без загл. 10–12, Одесский листок47
загл., автограф 1 Песня автограф 2 без загл.52
автограф 2 без загл. строфы 1–8, автограф 153
автограф 1Пропавший день
54
2, ПС 1922, ПС 192355
загл., автограф 1 Любовь весной 8, Литературная мысль, автографы 1, 2, ПС 192356
автограф 2 без загл. 6, автограф 157
12, автограф 158
загл., автографы 1, 2 Картинка 2, Тринадцать поэтов, автограф 159
2, автографы 1, 260
автограф 1 без загл. 1262
загл., автографы 1, 3 Швеции 363
18, автограф 164
2–3, автограф 165
2–4, автограф 168
загл., автографы 1, 2 В Северном Море 1369
загл., автограф 1 Жизнь70
Возрождение без загл. вместо 1–2073
загл., автограф 1 Танка загл., автограф 2 Хокка ПС 1922, ПС 1923 без загл. 2, автограф 174
загл., автограф, ПС 1923 Прогулка 8, автограф, КСЗ, ПС 192375
загл., автограф Сирень 176
КСЗ без загл. 6–8, КСЗ, автограф 177
загл., автограф 1 Унижение загл., автограф 2 Позор 478
загл., автограф Ночь79
КСЗ без загл.80
загл., автограф Синяя звезда 9–16 отсутствуют 1781
КСЗ без загл. загл., автографы 1, 2 Самотрасская Победа 3, КСЗ, автографы 1, 282
КСЗ без загл. загл., автограф 2 Вступление 2, КСЗ, Новый Сатирикон83
загл., автограф Богатое сердце84
загл., автограф Портрет 185
загл., автограф Любовь 886
КСЗ, автограф 2 без загл. 5–8, КСЗ, автограф 193
загл., автограф Последнее стихотворение в альбоме 1594
загл., автограф Новая встреча 1795
загл., автографы 1, 2, 3, ПС 1923 Девочка вместо 1–8, автограф 296
загл., КСЗ Езбекие автограф 2 без загл. 4, КСЗ98
загл., автограф Предложенье 6–799
загл., ПС 1923 Утешение 5–8 отсутствуют 10100
Цех поэтов, ПС 1923 без загл. 8101
КСЗ, автограф 2 без загл. загл., автограф 1 Песенка 5, КСЗ, автограф 1102
загл., автограф Прощанье 3–4103
5, автограф104
КСЗ без загл. 9, КСЗ, автограф 1106
загл., автограф 1 Обещанье автограф 2 без загл. 2, автограф 4107
загл., автограф Уста солнца 2110
загл., автограф 1 В Китае подзагол. (Начало поэмы) вместо 1–8, ВозрождениеДва сна
3
ПС 1923111
Посв. С. А. Абаза Возрождение112
загл., автограф Прощенье 7113
автограф 1 (редакция 1)Приглашение в путешествие
Приглашение в путешествие
114
1–3, автографКомментарии
«Наступила война, а с нею для Гумилева военная страда, — писал в некрологическом очерке 1922 г. А. Я. Левинсон. — Войну он принял с простотою совершенной, с прямолинейной горячностью. Он был, пожалуй, одним из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 215). Говоря о «готовности» Гумилева к войне, следует помнить, что, начиная с возвращения поэта из последнего африканского путешествия (октябрь 1913 г.) вплоть до лета 1914 г., в его жизни тянется сплошная полоса всевозможных творческих и личных неудач, в конце концов окончательно разрушивших в его глазах остатки обаяния декадентского «жизнестроительного новаторства», сохранявшегося еще и в «акмеистическом» 1913 г. Все письма этого времени наполнены жалобами «на злейшую аграфию, которая мучит <...> уже полгода» (письмо к Д. М. Цензору // Неизд 1986. С. 130). Характерно, что в первой половине 1914 г. в творческой деятельности Гумилева резко вырастает количество переводов (в марте — отдельное издание «Эмалей и Камей» Т. Готье, в марте-апреле — перевод пьесы Р. Браунинга «Пиппа проходит» в двух книжках «Северных записок»; тогда же им подготовлены стихотворные фрагменты из «Сестер Рондоли» Г. де Мопассана и «Абиссинские песни, собранные и переведенные Н. Гумилевым»), помимо того он работает над редактурой материалов африканского путешествия, подготовив к публикации заметку «Умер ли Менелик?» («Нива». 1914. № 5. февраль) и очерк «Африканская охота» (опубликован значительно позже, в 1916 г.). Ностальгически-«ретроспективный» характер носит «африканская поэма» «Мик», воскрешающая картины Абиссинии. Вне подобной тематической экзотики оригинальные художественные произведения этого периода очень немногочисленны и носят характер случайных публикаций (в «Гиперборее», «Златоцвете» и «Новой жизни») или экспромтов. Со всей очевидностью обозначилось противоречие между акмеистической теорией «здорового искусства» и сложностью практического воплощения принципов такого искусства художниками, бывшими плотью от плоти петербургской декадентской предвоенной богемы. «Рационалистические и позитивные рецепты — равновесия, гармонии, полноты и т. д., — писал о крушении акмеизма в «Первом цехе поэтов» Вас. В. Гиппиус, — остались фразами — жизнь поэзии развивается по неписаным законам. Новой школы из акмеизма не родилось потому, что школы творятся только мировоззрениями. Оттолкнувшись от берегов символизма и мистики, акмеисты не знали, куда пристать... и очутились в открытом море. Им оставалось одно — отдаться волнам; так оно и случилось» (Гиппиус Вас. В. Цех поэтов // Анна Ахматова. Десятые годы. М., 1989. С. 84). Акмеистический «адамизм», ранее, на заре «бунта» против символизма, представлявшийся Гумилеву духовной работой, формирующей у художника «мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь» (ПРП 1990. С. 55), теперь, по прошествии двух лет, окончательно трансформировался у большинства поэтов «Цеха» в эстетскую игру, вообще свойственную модернистскому искусству 10-х гг. с его интересом к «биологической парадигме» в мировосприятии (см.: Rusinko E. Adamism and Acmeist Primitivism // Slavic and East European Journal. 1988. Vol. 32. No. 1. P. 84–97). «Ни Нарбут, ни Зенкевич даже не подозревали, что существует такая вещь, как миропонимание и основная идея, на которой строится личность, — свидетельствовала Н. Я. Мандельштам. — Да и до личности им дела не было. Для них личность это шутка, забава, игра...» (Мандельштам Н. Я. Вторая книга. Париж, 1978. С. 66). Взаимное непонимание среди поэтов «Цеха» привело к внутренним расколам группы, что, в свою очередь, стало причиной целого ряда конфликтов, возникавших, как водится, большей частью по достаточно мелким организационным поводам. Однако, в конце концов, в марте 1914 г. прекратилось издание журнала «Гиперборей», а несколькими неделями спустя Гумилев без обиняков обвинил С. М. Городецкого в «предательской» деятельности по устранению «первого синдика» из «Цеха поэтов». В ответ Городецкий заметил: «От акмеизма ты сам уходишь, заявляя, что он не школа; также и из Цеха, говоря, что он погиб. Я только требую соответствия между образом мыслей и поступками» (Неизвестные письма Н. С. Гумилева / Публ. Р. Д. Тименчика // Известия АН СССР. Сер. лит-ры и яз. Т. 46. № 1. 1987. С. 71). Конфликты творческие тесно переплетались с житейскими: как чрезвычайно существенное обстоятельство личной жизни Гумилева этого времени следует упомянуть знакомство и продолжительный роман с Т. В. Адамович (Татьяна Викторовна Адамович, в замужестве — Высотская (1899–1970), сестра поэта и критика Г. В. Адамовича, в будущем — известная балерина, создательница собственной балетной школы; ей посвящена книга «Колчан»), приведший в конце концов к разрыву с Ахматовой (Гумилев предложил жене развод, но вмешательство Анны Ивановны Гумилевой, резко протестовавшей против разлуки с внуком — Л. Н. Гумилевым, которому тогда было около двух лет, — помешало этому — см.: Жизнь поэта. С. 162–163). События лета 1914 г. — объявление Австрией войны Сербии 15-го и Германией — России 18 июля — круто изменили состояние Гумилева. «Меланхолия моя, кажется, проходит...» — пишет он Ахматовой накануне, а в следующем письме, помеченном 17 июля, сообщает о своем участии в антигерманских манифестациях в Петербурге. 30 июля, съездив предварительно в Слепнево повидать семью, Гумилев начинает собирать документы для поступления в действующую армию добровольцем («охотником»),Состав книги «Колчан»[37]:
Татияне Викторовне Адамович Памяти Анненского (№ 66 в т. II) Война (15) Венеция (№ 96 в т. II) Старые усадьбы (№ 114 в т. II) Фра Беато Анджелико (№ 84 в т. II) Разговор (№ 115 в т. II) Рим (№ 80 в т. II) Пятистопные ямбы (33) Пиза (№ 81 в т. II) Юдифь (4) Стансы (10) Возвращение (№ 85 в т. II) Леонард (№ 111 в т. II) Птица (№ 87 в т. II) Канцоны: 1 (29) 2 (30) Солнце Духа (18) Средневековье (24) Падуанский собор (№ 105 в т. II) Отъезжающему (№ 100 в т. II) Снова морс (№ 101 в т. II) Африканская ночь (№ 107 в т. II) Наступление (14) Смерть (16) Видение (№ 83 в т. II) Я вежлив с жизнью современною (№ 89 в т. II) Какая странная нега (№ 108 в т. II) Я не прожил, я протомился (28) Счастие (23) Восьмистишие (22) Дождь (27) Вечер (9) Генуя (№ 79 в т. II) Китайская девушка (13) Рай (32) Ислам (№ 102 в т. II) Болонья (№ 97 в т. II) Сказка (№ 86 в т. II) Неаполь (№ 104 в т. II) Старая дева (34) Почтовый чиновник (5) Больной (21) Ода д’Аннунцио (31) Два отрывка из поэмы (3)«Колчан» вызвал многочисленные и преимущественно положительные отклики — вообще, если судить по реакции критики, это — самая «благополучная» из книг Гумилева. Фактически все без исключения авторы критических заметок согласились с мнением В. М. Жирмунского, утверждавшего, что «Гумилев вырос в большого и взыскательного художника слова» (Жирмунский В. М. Преодолевшие символизм // Русская мысль. 1916. № 12; цит. по: Русский путь. С. 423). Как торжество акмеистических принципов творчества расценила З. Бухарова появление «Колчана»: «Красной нитью проходит по всей этой книге отрицательное отношение к неясному, расплывчатому приятию мира, к нечеткой, приблизительной фиксации мысли и образа, ко всему недоговоренному и подразумеваемому. Слово, до конца верное определяемому им понятию, правдивая, вплоть до прозаизма, подлинность рисунка — вот что хотят провести в современную поэзию акмеисты и адамисты. Многое в этом credo имеет хорошее, ясное, светлое будущее. Молодая поэзия наша — в громадном количестве своих представителей — заблудилась на туманных дорогах всяких нездоровых западнических течений, и вернуть ее на ясный, солнечный, трезвый путь — более, чем желательно» (ЕЛПН. 1916. № 7. С. 456; подп. З. Б.). Для З. Бухаровой Гумилев — «прежде всего рассудочен и уравновешен, в творчестве его философ всегда берет верх над лириком», а лучшими стихами в книге она сочла «Вещи, навеянные войной <...>, достойным и сознательным участником которой является даровитый автор “Колчана”» (Там же. С. 457). С. Парнок, напротив, полагала, что «стихи, посвященные войне, значительно ниже других стихов сборника», объясняя это тем, что для превращения эстета времен «Чужого неба» в солдата, захваченного общим патриотическим порывом, «нужно случиться чуду преображения. В целом ряде стихов то размышляя, то попросту радуясь, Гумилев дивится этому чуду и пытается утвердить свершение его. Но очевидно, что творческий момент в данном случае одновременен с процессом этого чуда, что художник “кору снимает за корой” с материала еще не подготовленного для творческой руки: поэт, так сказать, еще не пришел в себя, не успел собрать своей воли, поэтому слова обнажены, чувства не облечены образами и зачастую кажутся поэтически-бессильными, рассудочными и прозаическими» (Северные записки. 1916. Июнь. С. 218–219; подп. Андрей Полянин). Природу поэтической «инаковости» «военных» стихов «Колчана» раскрывает Б. М. Эйхенбаум, для которого путь автора «Пятистопных ямбов» представляется путем воцерковления — от «акмеиста-конквистадора» до «смиренного» неофита-молитвенника: «Он раскаивается, что возлюбил сушу и море. Жизнь предстала ему как дремучий сон бытия...» (Русская мысль. 1916. № 2. Отд. III. С. 19). «Так вот как подготовлялось его славословие войне, — восклицает Б. М. Эйхенбаум, — вот почему его “военные” стихи приняли вид псалмов об “огнезарном бое”. Он и здесь неудержим в своем тяготении к большим словам: серафимы за плечами воинов, обращения к Господу, чтобы Он благословил “подвиг сеющих и славу жнущих”, солнце духа, которое “благостно и грозно разлилось по нашим небесам”, древо духа, с которого люди скоро снимут “золотые, зрелые плоды”, — с такими словами надо быть осторожнее: они слишком торжественны и полнозначны сами по себе, они слишком дороги всем людям, ими поэт и облегчает свою поэтическую задачу, и умаляет ее. Но не знаменательно ли самое стремление поэта — показать войну как мистерию духа?» (Там же. С. 18–19). Откровенно панегирическими были отзывы о «Колчане» И. Гурвича (см.: Известия книжных магазинов т-ва М. О. Вольф. 1916. № 2. С. 46–47) и С. М. Городецкого (см.: Лукоморье. 1916. № 18. С. 19–20), в качестве же критического мы можем привести заметку Б. Олиодорта, в которой, помянув известное высказывание З. Н. Гиппиус о писателях «описывающих, но не пишущих», автор причисляет к таковым и Гумилева: «Зоркий глаз легко приметит в поэзии Гумилева основные стремления: перечеканить уже раз отчеканенное, из картины в музее, из учебника по истории создать несколько красиво-звучных стихов. Ибо “Муза Дальних Странствий” Н. Гумилева — образованная муза и никогда не забудет прихватить с собой Бедекер: пригодится для справки» (Приазовский край (Ростов-на-Дону). 1916. 6 октября. № 263). Знаменательно, что главные оппоненты акмеистов — Брюсов и Вяч. Иванов — встретили «Колчан» молчанием. Развернутую характеристику художественно-философского миросозерцания, отразившегося в стихах «Колчана», дала в пространной «аполлоновской» статье М. М. Тумповская. По ее мнению, «Колчан» содержит в себе некую «сверхидею», что придает книге целостность, позволяющую говорить о «Колчане» как о «поэме», «может быть, о мире, а, может быть, о самом поэте». Таковой «сверхидеей» М. М. Тумповская считает идею «всеединства», выразившуюся в попытке автора преодолеть раздробленность хаотически движущегося бытия актом волевого творческого мировосприятия, примирить противоречия «внешнего» и «внутреннего» в жизнеобращении человека. «Необычайным и сложным путем приходит творчество Гумилева к тому спокойствию и тому единству, которое отмечает собой законченное в искусстве. Он находит их, двигаясь в движении. И в этом залог того, что завершенное не станет для него “мертвым ложем”. <...> Каким станет его будущее — мы не знаем. Никто не предскажет того, что можно от него ждать, если оно измерит и победит пространства, отделяющие поэтические эскизы от созданий большого творчества. Эти пространства не могут еще не показаться подавляющими в своей громадности. И есть один только большой залог: это “Дух Колчана” в его раскрытии» (Аполлон. 1917. № 6–7. С. 69). В 1918 г. Гумилев планировал переиздать «Колчан», однако замысел остался неосуществленным. В позднейшем высоко оценивали «Колчан» Ю. Н. Верховский, открывавший этой книгой этап «зрелости» в своем очерке творчества Гумилева (см.: Верховский. С. 117) и Г. П. Струве, отмечавший, что, по его мнению, «именно тут <...> проходит грань в творчестве Гумилева: мастерство достигнуто, начинается внутреннее созревание и углубление. Сквозь бесстрастие взыскательного мастера, ученика Готье, ремесло поставившего подножием искусству, прорывается настоящая лирическая струя» (СС II. С. XXI). В юбилейном гумилевском сборнике 1986 г. была опубликована статья С. Шварцбанда, посвященная архитектонике «Колчана». Вслед за М. М. Тумповской, С. Шварцбанд пытается найти «ключ» к единству произведений, вошедших в книгу, для чего предлагает достаточно сложное деление на тематические «восьмерки» стихотворений, долженствующие, по мнению исследователя, иллюстрировать развитие «антиномий сознания», разрешаемых автором в финальных стихотворениях — так, что вся книга представляется «сиюминутным срезом бытия поэта» во всей сложности «сцепления» всевозможных, присущих данной «минуте» идей (см.: Шварцбанд С. Колчан: «Четвертая книга» стихотворений Н. Гумилева (квазиповествовательный текст: система и организация) // Berkeley. P. 293–310). В советском литературоведении «Колчан» воспринимался исключительно как сборник «военных» стихов и потому практически не поминался, либо служил неким «одиозным» символом, обозначающим «агрессивно-шовинистическую» природу гумилевского творчества. Впервые после многих лет запрета на упоминание книги пространную характеристику содержания «Колчана» и его роли в творческом развитии Гумилева дал А. И. Павловский, заключая свои рассуждения изящной формулировкой: «Если сравнить, как, по-видимому, и предполагал Гумилев, стихи этой книги со стрелами, то все они остриями своими направлены не вовне, не по-конквистадорски в противника, а в собственную душу поэта. “Колчан” — книга большой печали и просветленной запоздалым раскаянием мудрости» (БП. С. 42). Февральская революция застала Гумилева в Новгородской губернии, где он находился в служебной командировке за фуражом, в свободное время часто наезжая в Петроград. Он был свидетелем военных возмущений в городе 26 февраля (см.: Жизнь поэта. С. 196–197). В начале марта — тяжело заболел (воспаление легких с подозрением на туберкулез) и был помещен в военный лазарет на Английской набережной, где пробыл около двух — самых драматических в русской истории XX века — недель. Разумеется, все события этих дней так или иначе в лазарете становились известны: реакцией Гумилева на происходящее стал «распутинский» цикл произведений («Мужик», «Ледоход», первый набросок повести «Веселые братья», повторяющий сюжет «Мужика»). Однако от окружающих он тщательно скрывал свои чувства. Яркое описание Гумилева этой поры мы находим в воспоминаниях Г. В. Иванова, навещавшего поэта после выписки: «Худой, желтый после недавней болезни, закутанный в пестрый азиатский халат, он мало напоминал вчерашнего блестящего кавалериста. Когда навещавшие его заговаривали о событиях, он устало отмахивался: “Я не читаю газет”. Газеты он читал, конечно. <...> Помню одну из его редких обмолвок на злобу дня: “Какая прекрасная тема для трагедии лет через сто — Керенский”. Летом Гумилев уехал в командировку в Салоники» (Иванов Г. В. О Гумилеве // Иванов Г. В. Собр. соч.: В 3 т. М., 1993. Т. 3. С. 549). Упомянутая мемуаристом «командировка», точнее — перевод в офицерский состав особых пехотных бригад, действующих на Салоникском фронте, — результат настойчивых хлопот Гумилева, тянувшихся всю весну 1917 г. и завершившихся успехом благодаря содействию М. А. Струве, поэта, служившего тогда при штабе Петроградского военного округа. Однако до места нового назначения Гумилев не добрался: в Париже, куда он прибыл транзитом (до того побывав в Швеции, Норвегии и Англии), он был оставлен в составе управления Военного Комиссара Временного Правительства (им тогда был Е. И. Рапп) «для разбора разных солдатских дел и недоразумений», как определил сущность предстоящей работы сам поэт (В мире отечественной классики. М., 1987. Вып. 2. С. 470–471). Среди «недоразумений» особое место занимал мятеж в войсках Русского экспедиционного корпуса во Франции, поднятый солдатами гарнизона Ля Куртин, возглавляемыми большевиками и анархистами. Гумилев, будучи офицером для поручений при Военном Комиссаре, принимал непосредственное участие в подавлении мятежа и был свидетелем всех ужасов, всюду сопровождавших массовое разложение русской армии в 1917 г. Обстановка в самом Управлении русских войск во Франции ухудшалась день ото дня, зеркально отражая те деструктивные процессы, которые происходили в России. После падения Временного Правительства и наступления уже неприкрытой анархии и паники в штабных кругах Гумилев пытается устроиться в войсках союзников, едет снова в Англию, думая получить назначение на Месопотамский фронт, но, убедившись, что это в ближайшее время не представляется возможным и будучи крайне стеснен в средствах, принимает решение вернуться в Россию. В конце апреля 1918 г. он приезжает в Петроград. Говоря о творчестве Гумилева 1917 г., нужно учитывать, что, вне всякого сомнения, под воздействием увиденного за эти месяцы поэт переживает нечто, что вполне можно назвать мировоззренческой катастрофой: усвоив за годы войны официальную — имперскую и православную — идеологию, пережив эйфорию, вызванную преодолением индивидуализма и кажущимся обретением подлинного единства с «народом» (мечта многих поколений русских интеллигентов), Гумилев был вынужден признать несостоятельность своих представлений о России и ее исторической судьбе. «Разочарование в войне Гумилев тоже перенес и очень горькое, — вспоминала Анна Ахматова, — <...> Но потом (1921 г.) он, вспоминая, любил себя солдатом» (цит. по: Тименчик Р. Д. «Над седою, вспененной Двиной...». Н. Гумилев в Латвии // Даугава. 1986. № 8. С. 131). Отсюда и изменение тематики произведений этой поры — умаление «военной» темы, создание ряда «историософских» произведений и новое обращение к «экзотике», перекликающееся со вновь возникшей в его творчестве «эзотерической» тематикой, носящей откровенно «еретический» характер. Особое место в его творчестве 1917 г. занимает свод лирических стихотворений, опубликованный после смерти поэта под общим заглавием «К синей звезде» (1923). Существует версия о том, что данная книга состоит, в основе своей, из стихов, посвященных Е. К. Дюбуше, в которую Гумилев был безответно влюблен во «второй» парижский период своей жизни, в 1917 г. Стихи эти были записаны в альбом, местонахождение которого ныне неизвестно (в ПС 1923 упоминается «альбом, находящийся в Париже у одного частного лица», где имеется цикл «Картонажный мастер», являющийся, как явствует из контекста, собранием ст-ний, вошедших в КСЗ, а в преамбуле к комментариям КСЗ очень туманно упоминается «подлинник» некоей рукописи, «хранящейся в Париже» как источник публикаций — см.: КСЗ. С. 71). М. Д. Эльзон высказал предположение, что книга, известная ныне под названием «К синей звезде» является посмертным изданием гумилевской рукописи, собравшей лирические стихотворения, обращенные к разным адресатам, но объединенные общей любовной и философской тематикой (близкой к «софианству» В. С. Соловьева — П. А. Флоренского, восходящего, в свою очередь, к «мистическому эросу» Данте), составленной в 1920 г. и озаглавленной в первоначальном виде «Посредине (так. — Ред.) странствия земного» (см.: БП. С. 538–539, а также — вступительную статью к ПСЗ). Признавая за доводами М. Д. Эльзона право на существование, следует все же заметить: Ахматова была уверена, что название «Посередине (так. — Ред.) странствия земного» является первоначальной версией названия книги стихов «Огненный столп» (см.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М., 1996). Так или иначе, ст-ния, собранные в КСЗ (часть из них вошла в книгу «Костер»), являют собой самое большое собрание любовной, по преимуществу, лирики Гумилева, которое мы, с большой долей вероятности, можем признать авторским.
Согласно свидетельству И. В. Одоевцевой, сам Гумилев отзывался об этих стихах достаточно уничижительно: «Я застрял в Париже надолго и так до Салоник и не добрался. <...> Ну и, конечно, влюбился. Без влюбленности у меня ведь никогда ничего не обходится. А тут я даже сильно влюбился. И писал ей стихи. Нет, я не могу, как Пушкин, сказать о себе: “Но я любя был глух и нем”. <...> А я как влюблюсь, так сразу и запою. Правда, скорее петухом, чем соловьем. Но кое-что из этой продукции бывает и удачно» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1989. С. 166). Достаточно сурово оценил КСЗ и Н. А. Оцуп, считавший ст-ния, вошедшие в книгу, неудачным подражанием Петрарке: «Здесь <...> видно, что автор не дилетант. Его добродушие, его юмор, его рыцарская нежность вызывают симпатию. Но читатель также замечает, что эти стихотворения однообразны, что Гумилев не выглядит тем всемогущим творцом, тем вдохновенным певцом, которым мы восхищались в его африканских или военных стихотворениях. Его похвалы той девушке, которая “еще не ведала любви”, патетичны, но, закрыв книгу, читатель больше не помнит об этой волшебнице, ибо поэт не раскрывает нам никаких именно ей свойственных черт» (Оцуп. С. 109). Более снисходителен к книге был С. К. Маковский, полагавший, что «стихи <...> искренни и отражают подлинную муку», но оговаривавшийся, что «неосторожно было бы приравнивать их к трагической исповеди», что они «часто небезупречны» (Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 96). Между тем, у молодых русских читателей 20–30-х гг. эти стихи пользовались несомненным успехом. Сохранились свидетельства того, что стихи КСЗ становились своеобразным любовным «кодом», как ранее, если использовать параллель Н. А. Оцупа, — стихи Петрарки (см.: Горелик Г. Е., Френкель В. Я. Матвей Петрович Бронштейн: 1906–1938. М., 1990. С. 27–28). «Это не отдельные стихотворения, а большая поэма одной несчастной любви», — писал Л. В. Горнунг, отмечая, что от этой «грустной и задумчивой» книги «разгорелось и померкло искупительное пламя “Огненного столпа”» (цит. по: Чет и нечет. М., 1925. С. 39–40). В наши дни некоторые из ст-ний КСЗ назвал «шедеврами “поздней” любовной и философской лирики Гумилева» А.И. Павловский (БП. С. 52); обстоятельное исследование книги содержится в работе К. Ичин: Циклус «Плава Звезда» Николаја Гумильова. Београд, 1997 (см. также рец.: Николаенко В. В. Письма о русской филологии. Письмо третье // Новое литературное обозрение. 1998. Т. 29. № 1. С. 355). В архиве Г. П. Струве находится другой альбом, содержащий, по-видимому, полный свод стихотворений и переводов, созданных Гумилевым в 1917 — начале 1918 гг. и собранных автором воедино перед отъездом на родину. Этот альбом был оставлен Гумилевым на сохранение Б. В. Анрепу, от которого и перешел к крупнейшему зарубежному издателю гумилевского наследия. Во втором томе «Собрания сочинений Н. Гумилева» Г. П. Струве дает следующее подробное описание этого альбома: «...альбом <...> представляет собой довольно толстую тетрадь в зеленом сафьяновом переплете с надписью золотым тиснением “Autographs” (возможно, что альбом этот был куплен Гумилевым в Петербурге, в Английском магазине). В альбом вошло 76 стихотворений. Все стихи, занимающие 79 страниц альбома, вписаны рукой Гумилева, его мелким, тщательным почерком. Названия выделены красными чернилами. Заглавный лист альбома представляет собой цветочный орнамент (желтый, красный, коричневый) акварелью, работы Н. С. Гончаровой, с ее подписью и датой “1916”. Акварелью же написано: “Н. Гумилев. Стихи”. На обороте заглавной страницы и поверх текста первой страницы — двойной рисунок в красках Д. С. Стелловского, иллюстрирующий стихотворение “Змей”. <...> Кроме того, имеются рисунки в красках без подписи к следующим стихотворениям: “Андрей Рублев” (орнамент, по всей вероятности, работы Н. С. Гончаровой), “Мужик” (два рисунка — вероятно, М. Ю. Ларионова — на лицевой и оборотной страницах, на которых записано это стихотворение), “Картинка” (орнамент — вероятно, Н. С. Гончаровой), “В Северном Море” (“морской” орнамент тоже на лицевой и оборотной сторонах, по всей вероятности, тоже руки Н. С. Гончаровой). Стихотворения записаны в альбом в следующем порядке[39]:Состав книги КСЗ:
Из букета целого сирени (75) Много есть людей (85) Мы в аллеях светлых пролетали (74) Вероятно, в жизни предыдущей (77) Мой альбом, где страсть (87) Цветов и песен благодатный хмель (76) Застонал я от сна дурного (11) Лишь черный бархат (84) Пролетала золотая ночь (78) Об озерах, о павлинах белых (88) Однообразные мелькают (89) Неожиданный и смелый (79) Отвечай мне (93) Дремала душа твоя (83) В час моего ночного бреда (81) Да, я знаю, я Вам не пара (82) Я вырван был из жизни (80) Храм твой, Господи, в небесах (86) В этот мой благословенный вечер (90) Луна восходит (перевод[38]) Еще не раз Вы вспомните (91) Так долго сердце боролось (92) Я говорил (98) Езбекие (96) Ты не могла (102) Нежно небывалая отрада (103) С протянутыми руками (106) Ты пожалела, ты простила (112) О тебе, о тебе, о тебе (104) Не всегда чужда ты (101) Неизгладимый, нет (107) Временами, не справясь с тоскою (95) На путях зеленых и земных (94) Так вот платаны, пальмы (отрывок из трагедии «Отравленная туника», входит в 5 том наст. изд.)
Змей (37) Андрей Рублев (38) Деревья (39) Городок (43) Второй год (42) Детство (44) «Перед ночью северной, короткой...» (55) Юг (47) Мужик (56) Рабочий (45) Ледоход (57) Канцона первая (52) Осень (58) Природа (59) Девушка (60) Швеция (62) Стокгольм (63) Норвежские горы (64) Утешение (65) Купание (66) Рыцарь счастья (67) На Северном Море (68) Прапамять (69) Песенка (70) В Бретани (71) Предзнаменование (72) Хокку (73) «Мы в аллеях светлых пролетали...» (74) «Из букета целого сиреней...» (75) Роза (76) Сон (11) Позор (77) «Пролетала золотая ночь...» (78) Аннам Телефон (79) «Я вырван был из жизни тесной...» (80) Самофракийская победа (81) Дом Соединение Я и вы (82) «Дремала душа, как слепая...» (83) «Лишь черный бархат, на котором...» (84) «Много есть людей, что полюбив...» (85) Канцона вторая (86) Отражение гор «Отвечай мне, картонажный мастер...» (93) «На путях зеленых и земных...» (94) Фарфоровый павильон Три жены мандарина Природа Поэт Луна на море Дорога Девушки Лаос Кха Девочка (95) Детская песенка Эзбекие (96) Творчество (53) Странник Счастье «Я говорил: “Ты хочешь, хочешь?..”» (98) Предупреждение «Я, что мог быть лучшей из поэм...» (99) Два Адама (100) Рассыпающая звезды (101) «Ты не могла, иль не хотела...» (102) «Нежно-небывалая отрада...» (103) О тебе (104) Ангел боли (105) Канцона третья (106) «Неизгладимы, нет, в моей судьбе...» (107) «Среди бесчисленных светил...» (111) «Ты пожалела, ты простила...» (112) Приглашение в путешествие (113)На предпоследней странице альбома в два столбика написано “Содержание”. В нем перенумеровано 70 стихотворений. Против семнадцати переводных стихотворений, из которых шестнадцать вошли затем в “Фарфоровый павильон”, стоит черточка красными чернилами, причем против первого из них написано “пер<евод>”, а после последнего — красными чернилами цифра “17”. Около половины остальных стихотворений помечено крестиками после названия. Против 27 названий крестика нет. Смысл крестика остается неясным, ибо помеченные таким образом стихотворения включают и такие, какие Гумилев потом включил в “Костер”, и такие, которые туда не вошли... <...> Шесть стихотворений почему-то не были включены Гумилевым в оглавление[40] <“Купание”, “Рыцарь счастья”, “Прапамять”, “Два Адама”, “Богатое сердце”, “Ночь”>. Страницы с этими стихотворениями были вырезаны, но оставлены в альбоме. Одно из них <“Прапамять”> вошло в “Костер”. В самом альбоме стихотворения не нумерованы, но за исключением вырезанных порядок их соответствует порядку “Содержания”. Помимо “Содержания” в лондонском альбоме имеется еще страница (вырезанная, но, по-видимому, следовавшая сразу за текстом записанных стихотворений), на которой рукой Гумилева записаны четыре списка стихотворений. Первый из них озаглавлен “Отлунье” (возможно, что так Гумилев предполагал назвать свой следующий сборник). Сюда вошло 17 стихотворений, из которых все, кроме одного, были включены потом в “Костер”. Вот этот список: “1) Да, я знаю; 2) Травы; 3) Картинка; 4) Деревья; 5) Ледоход; 6) Природа; 7) Стокгольм; 8) Мужик; 9) Рабочий; 10) На С<еверном> Море; 11) Езбекие; 12) Змей; 13) Городок; 14) Андрей Рублев; 15) Вт<орой> год; 16) Утешенье; 17) И вот вся жизнь”. От этого первого списка чертой отделен второй — тоже из 17 названий, но на этот раз включающий как старые стихотворения, так и еще тогда не напечатанные: “1) Жираф; 2) Волш<ебная> скр<ипка>; 3) Семир<амида>; 4) Товарищ; 5) Капитаны; 6) Из г<орода> Киева; 7) Я верил, я дум<ал>; 8) Турке<станские> ген<ералы>; 9) Аб<иссинские> п<есни>; 10) Памяти Анненского; 11) Побег; 12) Я вежлив; 13) Сказка; 14) Деревья; 15) Стокгольм; 16) Я и вы; 17) Два Адама”. Значение этого второго списка непонятно: едва ли Гумилев думал об издании сборника в таком составе. Может быть, он записал стихотворения разных периодов, которые считал наиболее для себя характерными. Список охватывает период от “Романтических цветов” до тогда еще не напечатанного “Костра”. После новой черты следует список из 15 названий. Все названные здесь стихотворения были записаны в парижский или лондонский альбомы и некоторые потом вошли в “Костер”. Вот этот список: “1) Танка; 2) Портрет; 3) Я и вы; 4) Любовь; 5) Прогулка; 6) Роза; 7) Бог<атое> сердце; 8) Тел<ефон>; 9) Сам<офракийская> поб<еда>; 10) Не всегда чужда; 11) О тебе; 12) Сон; 13) Я гов<орил>; 14) Девочка; 15) Езбекие”. Последний список самый длинный. Он разделен на четыре подотдела и включает 52 стихотворения, все к тому времени не входившие ни в один из уже изданных сборников. Приводим этот список, стихотворения в котором, может быть, долженствовали составить новый сборник стихов: “I. 1) Рублев; 2) Деревья; 3) Травы; 4) Мужик; 5) Рабочий; 6) Картинка; 7) Стокгольм; 8) Сон; 9) Я и вы; 10) Езбекие; 11) Два Адама; 12) Девочка. II. 1) Змей; 2) Городок; 3) Песня; 4) Ледоход; 5) Канцона; 6) В С<еверном> Море; 7) Роза; 8) Портрет; 9) Самотр<асская> П<обеда>; 10) Я, что мог...; 11) Не всегда чужда; 12) Вт<орая> канц<она>. III. 1) Вт<орой> год; 2) Любовь весной; 3) Природа; 4) Девушка; 5) Танка; 6) Любовь; 7) Прог<улка>; 8) Тел<ефон>; 9) Богатое сердце; 10) Я говорил; 11) Прощенье; 12) О тебе; 13) Уста солнца; 14) Новая встреча. IV. 1) Швеции; 2) Норв<ежские> горы; 3) Утешенье; 4) Жизнь; 5) В Бретани; 6) Ночь; 7) Карт<онажный> м<астер>; 8) Сирень; 9) Униженье; 10) Всю ночь гов<орил> я с ночью; 11) Нежно неб<ывалая> отр<ада>; 12) Ангел боли; 13) Прощанье; 14) Обещанье”. Почти все стихотворенья этого списка и целый ряд в других разделах вошли потом в “Костер”» (СС II. С. 273–275). Стихотворения 1917 г. — начала 1918 г. были изданы Гумилевым по возвращении в Россию в книге «Костер».
Судя по материалам, сохранившимся в архиве М. Л. Лозинского, работа над «Костром» была начата Гумилевым еще в 1916 г., когда Гумилевым был составлен сборник «Отлуние», содержащий восемь стихотворений, шесть из которых затем вошли в «Костер»: «Змей», «Андрей Рублей», «Деревья», «Городок», «Второй год», «Детство», «Рабочий», «Перед ночью северной, короткой...». Сборник, однако, издан не был. В архиве Лозинского имеется также и рукопись «Костра», очевидно, представленная Гумилевым по возвращении из-за границы в возобновленное издательство «Гиперборей». Состав рукописи имеет некоторые отличия от окончательного варианта в подборе, расположении и оформлении текстов: «Я и вы» (под загл. «Вступление», которое затем было снято), «Андрей Рублев», «Осень» (под загл. «Картинка»), «Детство», «Городок», «Ледоход», «Деревья», «Канцоны I–III», «Miniature persane» (на французском языке), «Стокгольм», «Творчество», «Мужик», «Рабочий», «На Северном море», «Утешение», «Телефон», «Роза», «Самотрасская победа», «Юг», «Рассыпающая звезды», «О тебе», «Сон», «Девочка», «Два Адама», «Эзбекие», «Змей», «Природа». Наконец, в архиве имеются и гранки «Костра» с пометой М. Л. Лозинского: «Верстать, согласно образцу» и датой: 21 июня 1918 г. По дарственной надписи на экземпляре «Костра» в архиве Лозинского — 17 июля 1918 года — можно точно определить время выхода книжки. Тираж «Костра» не указан. Известно несколько критических отзывов, посвященных «Костру», — чрезвычайно кратких, содержащих преимущественно оценку книги, без распространенной аргументации и аналитического разбора стихов (эпоха «военного коммунизма» была в разгаре, и периодика в России была почти разгромлена). «...“Костер”, последовавший за радостно-фантастическим “Колчаном” первого года войны, рисуется как эпизод, довольно краткое <...> intermezzo, — писал А. Я. Левинсон. — Душа, возвеличенная жертвенным подвигом воина, вновь погружена в марево северных туманов, в чистилище смутных кошмаров, над которым лишь в высоте сияет воскрылие серафимов (бесконечно любимый Гумилевым образ). Он сам ощущает “Костер” как “зловещую ночных видений тетрадь”, томится в своем гиперборейском изгнании <...> И не тот ли это очистительный костер, из пепла которого, по ветхому уподоблению, — должен грянуть Феникс? Я обнажил, мне кажется, интимный стержень нового цикла. Между тем, Гумилев слыл и слывет у многих парнасцем по содержанию и форме, т. е. безличным и педантичным нанизывателем отраженных чувствований, собирателем живописных эпитетов и радостных звонов. Не может быть большего заблуждения. Лиризм его — выражение сокровенной и скрытой чувствительности; другой в нем признак душевного волнения, его юмор, юмор без широкой усмешки: Гумилев улыбается одними глазами. Да, конечно, он мастер и фанатик формы: но что есть поэзия, если не постижение мира через образ и звук» (Жизнь искусства. 1918. 24 ноября. № 22). В подобном же достаточно сочувственном духе высказались о «Костре» К. В. Мочульский (Одесский листок. 1919. 2 марта (№ 56), б. п.) и А. А. Смирнов (Творчество. 1919. № 3). Как пример остроумного критического выпада можно привести выдержку из статьи В. Г. Шершеневича: «“Костер” написан по очень простому рецепту. Н. Гумилев зоркий критик. Он совершенно верно предугадал: по какому пути пойдет В. Брюсов после 1916 г. И забежал вперед. Он написал все то, что должен был написать В. Брюсов (может, даже пишет). И потому, что Брюсов сейчас пишет скучно и о скучном, Н. Гумилев написал скучный “Костер” — это гениальный плагиат еще не написанной книги Брюсова, и невольно вспоминается пушкинское: “Жалею я о воре”» (Свободный час. 1918. № 7. С. 15). В позднейших упоминаниях о «Костре» — весьма немногочисленных, преимущественно в очерках биографического толка, особенно выделялась «русская тематика», присущая ряду ст-ний книги. «Он пишет проникновенно-лирические стихи о русском детстве, сохранившемся в его памяти нежным воспоминанием, о русской багряно-рябиновой осени, о провинциальном городке “над широкою рекой пояском-мостком перетянутой”, о ледоходе на Неве и о творениях Андрея Рублева... В стихотворении “Мужик” сквозит горестное недоумение перед темной силой, вытолкнувшей в российскую историю зловещую фигуру Григория Распутина. Но все же и в “Костре”, несмотря на прорвавшуюся русскую тему, он остается рыцарем Музы Дальних Странствий и продолжает искать свою подлинную — духовную — родину всюду, лишь изредка останавливаясь на мысли, что она может находиться именно в России» (Павловский А. И. Николай Гумилев // БП. С. 50). Обстоятельный разбор «Русской темы» в «Костре» дан Н. А. Оцупом (см.: Оцуп. С. 137–154) и А. И. Михайловым (см.: Исследования и материалы. С. 55–75). Совершенно по-иному подошел к интерпретации «общей идеи» «Костра» Р. Эшельман, утверждавший, что «“Костер” отличается (от других книг Гумилева. — Ред.) прежде всего попыткой <...> описать некую дискретную область — в данном случае природы — отмеченную привилегированной метафизической ценностью. С этой целью Гумилев по-своему обращается к романтическому понятию магической природы» (далее следует анализ «пейзажных» ст-ний книги; см.: Eshelman. P. 89 и далее). После выхода в 1922 г. второго, посмертного, издания «Костра» в периодике РСФСР и русского зарубежья появился ряд рецензий (В. Б. Шкловского, В. О. Лурье, М. Л. Слонима), имевших — в силу обстоятельств, — некрологический характер. Среди прочих откликов подобного рода особенно выделяется позднее высказывание М. И. Цветаевой: «Не “мэтр” был Гумилев, а мастер: боговдохновенный и в этих стихах уже безымянный мастер, скошенный в самое утро своего мастерства-ученичества, до которого в “Костре” и окружающем костре России так чудесно — древесно! — дорос» (см.: СС II. С. 360). В данном разделе комментарии к каждому произведению, обозначенные соответствующим номером, начинаются с библиографической справки, в которой перечислены в хронологическом порядке прижизненные публикации с указанием на наличие вариантов и других редакций. Шрифтовое выделение обозначает источник, по которому текст печатается в настоящем издании. Как правило, это последняя авторская публикация (отступления от этого принципа оговариваются в каждом отдельном случае). Затем дается свод важнейших посмертных публикаций в следующем порядке: отдельные издания; альманахи и сборники; журналы; газеты (с 1922 по 1997 г.). Вслед за печатными источниками указывается наличие автографов (с приведением вариантов первоначального слоя автографов), обосновывается датировка и сообщаются сведения о переводах на иностранные языки. Далее освещается творческая история произведения, дается историко-литературный комментарий, а также пояснение (применительно к контексту) малоизвестных реалий.Состав книги «Костер»:
Деревья (39) Андрей Рублев (38) Осень (58) Детство (44) Городок (43) Ледоход (57) Природа (59) Я и вы (82) Змей (37) Мужик (56) Рабочий (45) Швеция (62) Норвежские горы (64) На Северном Море (68) Стокгольм (63) Творчество (53) Утешение (65) Прапамять (69) Канцона первая (52) Канцона вторая (86) Канцона третья (106) Самофракийская победа (81) Роза (76) Телефон (79) Юг (47) Рассыпающая звезды (101) О тебе (104) Сон (11) Эзбекие (96)
1
«Златоцвет». 1914. № 3 (январь). СС III, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), ОС 1989, СПП, Кап, СС (Р-т) III, Соч I, Круг чтения, Престол, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Душа любви, Ленинградская правда. 1988. 8 июля (№ 158 (22300)). Автограф 1 с вар. — РГАЛИ. Ф. 543 (Д. М. Цензора). Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 2. В ст. 3 вместо «ветер» ранее было: «запах». Автограф 2 с вар. — РГАЛИ. Ф. 95 (А. Л. Волынского). Оп. 1. № 993. Л. 1. Дат.: январь 1914 г. — по дате публикации. Ст-ние было приложено к письму Гумилева Д. М. Цензору: «Многоуважаемый Дмитрий Михайлович, сейчас только получил Ваше письмо и, несмотря на злейшую аграфию, которая мучит меня уже полгода, пишу Вам и посылаю стихи. Ане я передам Вашу просьбу, и она наверно пришлет Вам тоже. Очень интересно будет посмотреть на Ваш “Златоцвет”. Жму Вашу руку. Ваш Н. Гумилев» (Неизд 1986. С. 130). Цензор Дмитрий Михайлович (1877–1947) — поэт, с февраля 1913 г. — член «Цеха поэтов»; редактор журнала «Златоцвет» (1913–1914).2
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Соч I, Даугава. 1987. № 6, Русская литература. 1988. № 2, публ. К. М. Азадовского и Р. Д. Тименчика. Автограф — ИРЛИ. Ф. 649 (Ф. Ф. Фидлера). Оп. 1. Ед. хр. 19. Л. 280; против ст. 6–7 запись Ф. Ф. Фидлера: «Что означает сей бред?» Дат.: 8 февраля 1914 г. — по датировке К. М. Азадовского и Р. Д. Тименчика. «8 февраля 1914 года, в день основания Санкт-Петербургского университета, в ресторане “Мало-Ярославец” состоялся торжественный обед участников романо-германского семинария во главе с известным филологом Ф. А. Брауном. Гумилев, учившийся на романо-германском отделении университета (по воспоминаниям коллег, он предпочитал прогулки по длинному коридору посещениям лекций), записал в фидлеровский альбом “В ресторане” восьмистишие “Акростих — восьмерку”, обыгрывая название стихотворной книги К. Бальмонта “Фейные сказки”» (Тименчик Р. Д. Неизвестные экспромты Николая Гумилева // Даугава. 1987. № 6. С. 112). Фидлер Федор (Фридрих) Федорович (1859–1917) — педагог, коллекционер, мемуарист; преподавал немецкий язык в гимназии Я. Г. Гуревича во время пребывания там Гумилева; впоследствии — знакомый Гумилева по «кружку Случевского» (см. об этом: Русская литература. 1988. № 2. С. 171–173).3
Колчан, отрывок, с вар., Аргус. 1917. № 9–10, отрывок, с вар., Мик: Африканская поэма. СПб., 1918. Мик 1922, Колч 1923, СС 1947 II, СС II, Мик 1980, Неизд 1986, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, Изб (Кр), Изб (М), ЗС, СС (Р-т) II, СПП, Колч 1990, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Круг чтения, ОЧ, ВБП, Изб (Сар) 2, Граффити: Лит.-худож. альманах. Вып. 2. Киев, 1996, вар. автографа 1. Автограф 1, др. ред. — ИРЛИ. Ф. 163 (Е. А. Ляцкого). Оп. 3. Ед. хр. 48: машинопись первых пяти глав с авторской правкой. В ст. 5[41] вместо «их» ранее было: «вся». В ст. 6 вместо «Вся» ранее было: «Их». Между ст. 8–9 ранее было: «Непроходим тот край и дик / И рассердился Менелик». В ст. 28 вместо «увидать своих» ранее было: «смерить взорами». Между ст. 38–39 ранее было: «Но и в преклонные года / Не трепетавший никогда». В ст. 44 вместо «увертливо» ранее было: «увертливый». Между ст. 59–60 ранее было: «И от болот, и от озер». Между ст. 74–75 ранее было: «И ослепленное зверье / Как будто впало в забытье». Между ст. 80–81 ранее было: «И, обезумев, меж собой / Они вступили в грозный бой». Между ст. 82–83 ранее было: «А дух лесов людей забыл. / Он дико гаркнул с высоты / И растащил их за хвосты». В ст. 85 вместо «шести» ранее было: «осьми». Между ст. 85–86 ранее было: «Забытого его людьми». Между ст. 89–90 ранее было: «Ворчал, неся его старик». В ст. 129 вместо «навеки» ранее было «повеса». В ст. 176 вместо «котлу» ранее было «нему». Между ст. 190–191 ранее было: «От глаза тоже — знал герой, / Что у французов глаз дурной». В ст. 289 вместо «нора» ранее было: «пора». Между ст. 322–323 ранее было: «Но тот его не замечал. / Он павиана представлял, / Как тот, и сильный, и большой, / Запрятался в траве густой». Между ст. 350–351 ранее было: «И вдруг услышали вдали / Удары бубна, гул земли: / Пред ними странный караван / Идет, волнуясь, как туман. / Пятьсот высоких негров в ряд / Горящие стволы влачат, / Другие пляшут и поют, / Трубят в рога и в бубны бьют, / А на носилках из парчи / Царевна смотрит и молчит. / Прошел и скрылся караван, / И Мик, тоскуя, говорил: / “Не надо мне счастливых стран. / Когда б рабом ее я был. / Она — поклясться я готов — / Дочь духа доброго лесов — / Живет в немыслимом саду, / В дворце, похожем на звезду, / И никогда, и никогда / Мне, Мику, не войти туда”. / Луи смеялся: “Ну не трусь, / Войдешь, как я на ней женюсь!”» Вместо ст. 362–363 ранее было: «Сойтись и вместе обсудить / Как им отныне нужно жить». Между ст. 364–365 ранее было: «Чтоб не стыдиться пред людьми, / Хоть и друзьями и детьми». В ст. 365 вместо «Уселись» ранее было «И сели». Между ст. 372–373 ранее было: «И бегая вперед, назад, / Как рой веселых бесенят». В ст. 375 вместо «умник» ранее было «умный». В ст. 382 вместо «похоже» ранее было: «другое». В ст. 384 вместо «Ему безжалостно» ранее было: «Безжалостный ему». Между ст. 401–402 ранее было: «И вместо скиптра дал пока / Кость околевшего быка». В ст. 403 вместо «после отдались» ранее было: «там отдалися». Автограф 2, др. ред. — Архив Лукницкого: ксерокопия рукописи первых пяти глав (местонахождение самой рукописи неизвестно), почти совпадающей с редакцией автографа 1, с добавлением всех изъятых оттуда фрагментов и со следующими изменениями. В ст. 24 вместо «жестокие» ранее было: «суровые». Ст. 32 — «Размахивает топором:». Ст. 59 — «Бегите от лесов и гор». В ст. 64 вместо «так» ранее было «здесь». Между ст. 68–69 ранее было: «И зверь чудовищный». Ст. 84–85 — «Гано споткнулся уходя / О мальчугана лет семи». В ст. 124 вместо «совсем» ранее было «увы». Между ст. 128–129 ранее было: «Он только (нрзб. — Ред.) / Пребольно (нрзб. — Ред.) себя обжег». В ст. 252 вместо «И» ранее было «Как». Ст. 254 — «Он до сих пор не ел конфет!». В ст. 263 вместо «нравиться» ранее было «любо, но». Ст. 280 — «Смотри, чтоб не было беды!». Ст. 288 — «А на день прятались в кустах». Ст. 291 — «Спустился вечер — снова в путь!». Ст. 305 — «Мне улыбается судьба». Ст. 318 — «Пусти, иль будешь сам не рад!». Во вставке между ст. 322–323 вместо «Как тот и» ранее было: «Зачем он,», а следующий стих завершался «?». Ст. 328 — «Налево вам, направо мне)». Во вставке между ст. 350–351 вместо «Прошел и скрылся караван» ранее было: «Прошел как призрак караван»; ст. «Мне, Мику, не войти туда» завершается «!». Ст. 386 — «Не то! Мы выберем царя!» Ст. 388–393 — «Царя, царя, хотим, хотим... / Ты самый старый, будь царем... / Нет, лучше Мика изберем... / Не надо Мика! Что нам Мик? / Луи... Он властвовать привык... / Луи! Нет, Мика! Нет, Луи...». В ст. 464 вместо «молоды» раньше было «глупые». В автографе 2 отсутствуют также многие грамматически обязательные знаки препинания. Автограф 3, др. ред. — РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. № 9. Л. 1–20: рукопись шести первых глав (шестая глава не завершена), наброски шестой-восьмой (?) глав, трудночитаемые, с отсутствием многих грамматически обязательных знаков препинания, а также — отдельный вариант начала первой главы. В ст. 18[42] вместо «лучника» ранее было «спящего». В ст. 20 вместо «застрелили» ранее было: «окружили». Между ст. 54–55 ранее было: «Он думал выйдет молодой, / Не вор он почести чужой — / Но если нету никого, / Его довольно одного». Между ст. 64–65 ранее было: «Так, нападая на быка, / Пантера выжидает миг, / Потом дерет ему бока / И грудь, издав победный крик». Ст. 65–70 отчеркнуты Гумилевым. Между ст. 66–67 ранее было: «Лишь взор его врагам простил / Он умер яростно, как жил». Ст. 71–74 отчеркнуты Гумилевым. Ст. 77–78 отчеркнуты Гумилевым. В ст. 84 вместо «и пугните» ранее было: «растопчите». В ст. 104 вместо «Он спотыкнулся» ранее было: «Гано споткнулся». Ст. 111–120 отчеркнуты Гумилевым. Между ст. 116–117 ранее было: «Служи исправно, да расти, / А о прошедшем не грусти». Между ст. 126–127 ранее было: «А поздно вечером к костру / Идет готовить инжиру / И, получая свой кусок, / Спешит в укромный уголок: / А то ведь сглазят на беду / Его вечернюю еду». Между ст. 130–131 ранее было: «В глухих горах Ато-Гано / Его поймал не так давно / И из-за прихоти привез / В Адис-Абебу, город роз». Между ст. 134–135 ранее было: «Но злейшая его беда / Была — собаки: те всегда / Сбегались лаять перед ним, / И, злобной яростью томим, / Он поднимался на дыбы, / Рыл землю и валил столбы». Между ст. 136–137 ранее было: «И, отгоняя злобных псов, / Не трепетал его зубов». Между ст. 138–139 ранее было: «И наконец они сошлись: / Под вечер оба глядя ввысь,». Между ст. 144–145 ранее было: «И, забывая горький плен / Под звуки (нрзб. — Ред.) и рев гиен». Ст. 147–158 отчеркнуты Гумилевым. Ст. 161–170 отчеркнуты Гумилевым. Между ст. 196–197 ранее было: «Но, от обиды сам не свой, / Он не пошел за инжирой». Между ст. 198–199 ранее было: «И только извинившись, Мик / С ним примирения достиг». Ст. 205 подчеркнута Гумилевым. Между ст. 208–209 ранее было: «Был мул белей, чем полотно. / Был в красной мантии Гано». Ст. 211–212 отчеркнуты Гумилевым. Между ст. 232–233 ранее было: «Когда б о рае слышал он / Он не был бы так удивлен, / Сказал бы душу взял мою / Господь, и я теперь в раю». Между ст. 236–237 ранее было: «Спадают волосы волной / На край матроски голубой, / Движенья ловки и быстры / И весь он создан для игры, / Для беготни и болтовни / В святые солнечные дни». Между ст. 268–269 ранее было: «Как будто запахи цветов / И звук забытых голосов, / Тепло привычного огня / Слились и радуют, дразня». В ст. 270 вместо «Крича» ранее было: «Кричит». Между ст. 282–283 ранее было: «И сладко вспомнил старый вождь / Про бой под Адуей, где дождь / И пуль и ядер слаще был, / Чем первой молодости пыл, / Где итальянский генерал / Пред Менеликом побежал, / Где он зарезал пятерых / И взял коней и ружья их». Ст. 282–286 отчеркнуты Гумилевым. Между ст. 286–287 ранее было: «Звериным нюхом чуял он, / Что в этом мире есть закон — / Чего не знаешь не ищи, / Чего не видишь — трепещи!». Между ст. 306–307 ранее было: «Послы из дальней стороны / И в пестрых тряпках колдуны; / Поклонник дьявола порой / С опущенною головой / Спешил в гористый Анкобер, / Где в самой темной из пещер / Живет священная змея. / Земного матерь Бытия». Ст. 307–313 отчеркнуты Гумилевым. Между ст. 312–313 ранее было: «Гиена взвоет на пути, / Но не посмеет подойти, / Мелькнет пантера меж камней / Пятнистой шкурою своей / И вновь такая тишина, / Что слышно, как плывет луна». В ст. 331 вместо «земли» ранее было: «страны». Между ст. 338–339 ранее было: «Где в стрекотании стрекоз / Вставали веера мимоз / Да в трещинах огромных скал / Зверей чудовищный оскал; / Луны уж не было, и высь / Как низкий потолок была / Но звезды крупные зажглись / И стала вдруг она светла, / Переливаясь... и внизу / Стеклянный воздух ждал грозу». Между ст. 340–341 ранее было: «И видят путники растет / Во мгле сомнительный восход». В ст. 352 вместо «знатен он» ранее было «он богат». Между ст. 354–355 ранее было: «В арабских сказках принца нет, / Калифа, чтобы ей сказать: / «Моя жемчужина, мой свет, Позвольте мне вам жизнь отдать!» / В арабских сказках гурий нет, / Чтоб с этой девушкой сравнять». Ст. 369–376 отчеркнуты Гумилевым. После ст. 438 Гумилевым сняты (зачеркнуты) две финальные строфы:4
Новая жизнь. 1914. № 12. Декабрь, Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, СС I, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), ОЧ, Изб 1997, ВБП, Изб (Сар) 2. Автограф 1 — ИРЛИ. Р. 1. Оп. 5. № 248, черновой набросок. Автограф 2 — Архив Лозинского. Дат.: начало 1914 г. — по датировке В. К. Лукницкой (здесь и далее — по материалам П. Н. Лукницкого — Жизнь поэта. С. 175). Ст. 1. — Пифия — в Древней Греции жрица-прорицательница. Ст. 3–4. — Согласно библейской «Книге Юдифи», благочестивая вдова Юдифь с целью спасения своего города от осады ассирийского полководца Олоферна соблазнила его и отрубила ему голову. Ст. 15–16. — Небесный бык («бык крылатый»), по ассирийской легенде, был создан верховными богами по просьбе богини Иннин для мщения Гильгамешу, отвергнувшему ее любовь («Гильгамеш» был издан в России в 1919 г. в переводе Гумилева). Ст. 19–20. — Об источниках этого образа — контаминации евангельского сюжета об усекновении главы Иоанна Предтечи (Мф. 14:3–12; Мк. 6:17–29) и сюжета одноактной драмы О. Уайльда «Саломея» (1893) — см.: БП. С. 572.5
«Новая жизнь». 1914. № 3. Март, с вар., Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ОЧ, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Свиданье. Дат.: март 1914 г. — по дате публикации. Э. Д. Сампсон указывает, что это — единственное ст-ние Гумилева, целиком написанное трехстопным ямбом (см.: Sampson Earl D. Studies in the Poetic Technique of Nikolaj Gumilev. Harvard, Mass., 1968. P. 34. Неопубл. докторская дисс.). В связи с этим ст-нием И. Винокурова выдвинула мнение о существенной разнице между восприятием России Гумилевым и символистами, Блоком и Белым: «То, чего больше всего боялись, чего не хотели и все-таки обнаруживали в России символисты, — ее стремительное “обуржуазивание”, особенно явственное в больших городах, — как раз этого-то и не видит Гумилев. В его поэзии вообще нет русских городов, даже их названий. Города как бы остались для него в Европе. В гумилевской России — одни только “тихие углы”, как говорится в ст-нии “Почтовый чиновник”, где идет, а вернее, стоит неподвижная, тусклая жизнь» (Винокурова И. Блок и Гумилев: Двойной портрет через 70 лет // Русская мысль. 10 авг. 1990. № 3840. С. 10). Помимо указанной Н. А. Богомоловым переклички этого ст-ния с «Телеграфистом» А. Белого, О. А. Лекманов указывает на «не менее важный источник образности, фабулы и жанра ст-ния Гумилева» — ст-ние Саши Черного «Колыбельная (для мужского голоса)» (ср. первоначальный вариант гумилевского заглавия «Мотив для гитары»): «Если Саша Черный в очередной раз варьирует свой излюбленный сюжет о пошлой и беспросветной жизни “маленького человека”, в ст-нии Гумилева слова и словечки из лексикона сатириконцев чуть ли не в строгой последовательности чередуются с “высокими” образами, характерными для раннесимволистской поэзии. А предпоследняя строфа гумилевского “Почтового чиновника” и вовсе превращает мещанский “жестокий романс” в монолог нового Гамлета. Эта строфа (разумеется, непреднамеренно) отвечает на “метафизический” вопрос, сформулированный в ст-нии раннего Ф. Сологуба “Больному сердцу любо...”:6
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. СП (Тб), СП (Тб) 2, Соч I, Панорама искусств. Вып. 7. М., 1984 (публ. Е. Д. Кардовской), Памятники культуры: Новые открытия. Ежегодник 1986. Л., 1987 (публ. Ю. А. Козловой), Душа любви. Автограф — Альбом О. Л. Делла-Вос-Кардовской (список рукой Ахматовой), архив семьи Кардовских (СПб.). Дат.: 1 марта 1914 г. — по датировке в альбоме. Об истории создания данного ст-ния сохранились воспоминания Ахматовой: «В альбоме Кардовских стихотворение, написанное рукой А. А., принадлежит на самом деле Гумилеву. “Я не знала тогда, что написать, и Николай Степанович тут же придумал...” Из дневника Лукницкого. 3 января 1925 г.)» (СП (Тб). С. 483). Вероятно, импровизация Гумилева, вызванная силою случая, в образности своей восходит к картине Делла-Вос-Кардовской, некогда преподнесенной поэту в качестве подарка к свадьбе: «...Я подарила ему свою небольшую работу, изображавшую царскосельскую статую на фоне весеннего неба и деревьев» (Делла-Вос-Кардовская О. Л. Воспоминания о Н. С. Гумилеве // Жизнь Николая Гумилева. С. 34). Кардовская (Делла-Вос-Кардовская) Ольга Людвиговна (1877–1952) — живописец и график, царскосельская знакомая Гумилева, автор одного из ранних портретов поэта — «с цветком и шляпой», автор воспоминаний о Гумилеве. См. посвященное ей ст-ние (№ 155 в т. I наст. изд.) и комментарий к нему.7
Тамаре Платоновне Карсавиной «Бродячая собака». СПб., 1914 (факсимильное воспроизведение автографа). Неизд 1986, СП (Тб), факсимильное воспроизведение автографа в иллюстрациях, СП (Тб) 2, факсимильное воспроизведение автографа в иллюстрациях, Соч I, Престол, ВБП, МП, Мир искусств в образах поэзии. Архитектура. Скульптура. Живопись. Танец. Музыка. М., 1922 // Русский альманах. Париж, 1981, факсимильное воспроизведение автографа (публ. С. Лифаря и И. Одоевцевой), Даугава. 1987. № 6 (публ. Р. Д. Тименчика). Автограф — Тамаре Платоновне Карсавиной «Бродячая собака». СПб., 1914 (факсимильное воспроизведение). Дат.: 16 марта 1914 г. — по дате на факсимиле автографа. Ст-ние посвящено балерине Карсавиной Тамаре Платоновне (1885–1978), в то время ведущей солистке труппы С. П. Дягилева, и навеяно впечатлением от ее выступления 26 марта 1914 г. на ее юбилейном вечере в петербургском артистическом кафе «Бродячая собака». «Отказ Тамары Карсавиной, о котором рассказывает его стихотворение, написанное 16 марта 1914 г., сменился согласием прославленной балерины на вечер ее танцев в богемном подвале. К этому вечеру был выпущен сборник «Тамаре Платоновне Карсавиной “Бродячая собака” 26 марта 1914 г.», в котором и воспроизведено факсимильно гумилевское стихотворение <...> Балладные интонации этого мадригала развились в сюжет, основанный, увы, на фактической ошибке — 80-летний Эдгар Дега в ту пору здравствовал (он умер в 1917 г.). Может быть, потому Гумилев не возвращался к этому экспромту, не перерабатывал и не перепечатывал его» (Тименчик Р. Д. Неизвестные экспромты Николая Гумилева // Даугава. 1987. № 6. С. 114). Примечание С. М. Лифаря в «Русском альманахе»: «Оригинал этого стихотворения находится в альбоме маркизы де Рипон, переданном мне ее дочерью Лэди Джюлетт Дафф в Лондоне в 1930 году. Весь этот альбом в двух частях посвящен Тамаре Карсавиной» (С. 80). По мнению Н. А. Богомолова, речь идет не об автографе Гумилева, а о все той же факсимильной копии его в указанном выше сборнике (см.: Соч I. С. 558).8
Лукоморье. 1914. № 1. ПС 1922, с вар., ПС 1923, с вар., СС II, с вар., СП (Тб), с вар., СП (Тб) 2, с вар., Ст ПРП (ЗК), с вар., ОС 1989, с вар., Ст ПРП, с вар., Изб (Слов), с вар., ОС 1991, с вар., СП (XX век), с вар., Изб (Слов) 2, с вар., СС (Р-т) II, с вар., СП (Ир), с вар., Соч I, СП (К), с вар., ВБП, МП, СП 1997, Ст (Куйбышев), Душа любви, Знамя. 1986. № 10, Книжное обозрение. 1986. 26 сентября (№ 39). Дат.: весна 1914 г. — по времени публикации.9
Альманах стихов, выходящих в Петрограде. Вып. 1. Пг., 1915, с вар., Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, СС I, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Русский путь, ОЧ, Ст 1995, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ст (Куйбышев), Русские поэты серебряного века, Душа любви, Русская поэзия сереб. века, Знамя. 1986. № 10. Автограф 1 с вар. — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 3. Автограф 2 с вар. — РГАЛИ. Ф. 543 (Д. М. Цензора). Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 4., список рукой Ахматовой, вместе со ст-нием № 10. Автограф — Архив Лозинского. Дат.: 20 мая — середина июня 1914 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 175), с уточнением дат пребывания Гумилева и Ахматовой в Слепнево весной-летом 1914 г. (Соч III. С. 387). Упоминание Ахматовой о «конце лета 1914», как о времени написания данного ст-ния в Слепнево (см.: Соч I. С. 521) — очевидная аберрация памяти. Перевод на франц. яз. («Soir») — La Poésie Russe. Edition Bilingue / Ответственный ред. Elsa Triolet. Paris, 1965. P. 268. Перевод на англ. яз. («Evening») — SW. P. 73. Перевод на чешский яз. («Vecer») — Honzík. Первые 4 стиха этого ст-ния были процитированы И. Оксеновым в его рецензии на «Колчан» как одно из достоинств книги: пример «довольно изощренной наблюдательности поэта» (Новый журнал для всех. 1916. № 2–3. С. 74). Другой современник Гумилева писал: «Рост его творчества не кончился. Оно становилось все углубленнее, в него проникали философские моменты, оно начало было развиваться под знаком той большой мысли, что поэтам, властелинам ритмов, доверены судьбы вселенского движения и что они1906
10
Альманах стихов, выходящих в Петрограде. Вып. 1. Пг., 1915, с вар., Колчан, с вар. и разбивкой на строфы, Нива. 1918. № 9. Колчан 1923, вар. Колчана, СС 1947 II, вар. Колчана, СС I, вар. Колчана, Ст 1988, вар. Колчана, СП (Волг), вар. Колчана, СП (Тб), вар. Колчана, БП, вар. Колчана, СП (Тб) 2, вар. Колчана, СП (Феникс), вар. Колчана, Изб (Кр), вар. Колчана, Ст ПРП (ЗК), вар. Колчана, ОС 1989, вар. Колчана, Изб (М), Ст ПРП, вар. Колчана, СПП, вар. Колчана, Колч 1990, вар. Колчана, Кап, вар. Колчана, СС (Р-т) I, вар. Колчана, Изб (Х), Соч I, вар. Колчана, СП (Ир), вар. Колчана, Ст (Яр), вар. Колчана, Круг чтения, вар. Колчана, Изб (XX век), вар. Колчана, ОЧ, вар. Колчана, Изб 1997, вар. Колчана, ВБП, вар. Колчана, Изб (Сар) 2, Поэзия серебряного века: 1880–1925. М., 1991, Акаткин. Автограф 1 с вар. — РГАЛИ. Ф. 543 (Д. М. Цензора). Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 5 — 5 об., список рукой Ахматовой, вместе со ст-нием № 9. Автограф 2 с вар. и разбивкой на строфы — Архив Лозинского. Дат.: 20 мая — середина июня 1914 г. — по датировке предшествующего ст-ния. Об этом ст-нии в связи с общей духовной эволюцией поэта писала М. Тумповская: «Таково свойство этого творчества, что сложный и мудрый рисунок обычной жизни, углубленная жизнь души в ее повседневной рамке — уходят от него. <...> Но вот пространства расширяются, вражда обоих миров становится мистически-беспредельной, сатира вырастает в печаль, насмешка идола становится вдруг сама заклятьем разгневанного божества, а окружающее и враждебное — желанной и недоступной, буколической страной людей <приводятся ст. 1–8> и вот уже встает томление по человеческому, печаль о том, чего не было <приводятся ст. 21–24 варианта “Колчана”>. Так, не довольствуясь самым ярким и героическим, что поэт способен найти в реальной и земной жизни, он расширяет ее пределы и вводит свое творчество в мир фантастики» (Тумповская М. М. «Колчан» Н. Гумилева // Аполлон. 1917. № 6–7. С. 63). Особое эстетическое содержание этого ст-ния отмечали и другие современники Гумилева. «Существовало общепринятое мнение: “Блок красивый, Гумилев — некрасивый”. Противоположности во всем. Не могу примкнуть к этому суждению. Есть стать, осанка, мерный шаг, глубокий голос, нежно и твердо очерченные губы, тонкие пальцы белых рук, а главное — окружающая атмосфера — все не укладывается в понятие “некрасивый”. В нем очень чувствовалась его строфа:11
Альманах «Аполлона». СПб., 1914, Воля народа. 1918. 19 мая, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (А), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., ИС 1946, СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, вар. КСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), ЛиВ, Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, В мире отеч. классики, Чудное мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Кн. 2. М., 1988, Ст (Куйбышев), Душа любви, Русская поэзия сереб. века, Антология русской поэзии и прозы XX века. В помощь учащимся 11 класса. Ч. 1. М., 1994, Школа классики, Новый мир. 1986. № 9, Смена. 1988. № 3. Автограф 1 с вар. — Архив Лозинского. Автограф 2 — Архив Лозинского, гранки Костра с авторской правкой. Автограф 3 — Альбом Струве. Автограф 4 — Архив Струве, черновые наброски, не поддающиеся расшифровке. Дат.: первая половина 1914 г. — по дате публикации. Перевод на англ. яз. («The Dream») — SW. P. 83. Ахматова считала, что ст-ние обращено к ней (см.: Комолова Н. П. «Италия» Ахматовой и Гумилева // Россия и Италия. М., 1993. С. 259). По версии В. Л. Полушина, ст-ние перекликается с монологом Трапезондского царя в трагедии Гумилева «Отравленная туника» («И даже ночью стану я с мечом / Перед дверьми в ее опочивальню»), что доказывает обращенность ст-ния к Е. К. Дюбуше (см.: Полушин В. П. Рыцарь русского ренессанса // Гумилев Н. С. В огненном столпе. М., 1991. С. 42). До сих пор ст-ние интерпретируется в сугубо эмоциональном плане. Так, Ю. Н. Верховский писал: «Эта высокая человечность наиболее полно сказалась в стихотворении “Сон”: <цит. ст. 1–20>» (Верховский. С. 133). «Жемчужиной лирики» назвал это ст-ние наш современник И. А. Панкеев (см.: Изб (Слов). С. 34), а Л. А. Смирнова заключает: «Нигде, как здесь, не звучал такой сладостный восторг перед женщиной. Но счастье — лишь во сне, в бреду. А реально — томленье по непостижимому» (Смирнова Л. А. «...Припомнить всю жестокую милую жизнь» // Изб (М). С. 23).12
Новый журнал для всех. 1915. № 2, с датой «20 июля 1914», В тылу. Альманах. Пг., 1915. ПС 1923, с вар., СС II, вар. ПС, СП (Тб), вар. ПС, БП, вар. ПС, СП (Тб) 2, вар. ПС, Изб (Кр), вар. ПС, Ст ПРП (ЗК), вар. ПС, ОС 1989, вар. ПС, Ст ПРП, вар. ПС, СПП, вар. ПС, Кап, вар. ПС, СС (Р-т) II, вар. ПС, Соч I, с дат., СП (Ир), вар. ПС, Круг чтения, с дат., Русский путь, вар. ПС, Изб 1997, вар. ПС, ВБП, с дат., МП, с дат. Автограф 1 — Архив Лозинского, черновой набросок карандашом с датой, проставленной рукой М. Л. Лозинского: «20 июля 1914 г.». Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского. Дат.: 20 июля 1914 г. — по датировке автора в первой публикации. Ст-ние написано по поводу рождения у М. Л. Лозинского сына и вступления России в мировую войну. «В стихотворении “Новорожденному”, — пишет Ю. В. Зобнин, — трагизм войны — это трагизм, схожий с изначальным, “бытийным” трагизмом конца и начала, рождения и смерти. Это — трагизм объективный, равно относящийся ко всему сущему, которое всегда должно исчезнуть, чтобы уступить место другому. Война, как и природные катаклизмы, лишь обнажает, делает явным этот извечный, общий закон; крик новорожденного младенца, сливающийся с грохотом орудий и ревом боевых труб, напоминает уходящим на смерть бойцам о вечном круговороте жизни. С этой диалектикой начала и конца, смерти и рождения связана и христианская (трагическая) проповедь жертвенности:13
Русская мысль. 1914. № 7, с вар., Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, СС I, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Изб (М), Ст ПРП, СС (Р-т) I, ОС 1991, СПП, Колч 1990, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), ОЧ, НШБ, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2. Автограф — Архив Лозинского, корректура Колчана с авторской правкой. Дат.: июль 1914 г. — по дате публикации. Перевод на англ. яз. («My bower is blue») — Modern Poems from Russia. London, 1942 (2-е изд. — Westport, Connecticut, 1977). В. М. Жирмунский причислял это ст-ние к ряду лучших «экзотических» ст-ний «Колчана», которые «могут быть примерами словесной четкости и строгости» (Жирмунский В. М. Преодолевшие символизм // Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 230). В записных книжках Гумилева имеется перевод данного ст-ния на французский язык (СС II. С. 268–269), авторство которого не установлено (Г. П. Струве, а вслед за ним ряд авторитетных исследователей считали это автопереводом). По утверждению С. Фошеро, «это стихотворение, которое Гумилев счел возможным самому перевести на французский, восходит к Готье, а не к китайской поэзии» (Fauchereau S. Où Pound et Eliot rencontrent Goumilev, Mandelstam et Akmatova // Revue litteraire mensuelle. No. 601. 1979. P. 60; там же цитируется «Chinoiserie» Готье). «Является это стихотворение оригинальным или переводным — неясно, — пишет М. Д. Эльзон. — Опубликованный в Собрании сочинений (СС — Ред.) французский текст сопровожден примечанием, что это — автоперевод из записной книжки. Но, судя по тому, что там же был неверно атрибутирован Гумилеву перевод стихотворения “Камень” <...>, данное стихотворение также может оказаться копией не установленного пока источника» (БП. С. 575). Ст. 19. — Танка — древняя восточная форма пятистрочного ст-ния без рифм и ясно ощутимого метра. Ст. 24. — Речь идет о сдаче экзаменов на право замещения административной должности.14
Аполлон. 1914. № 10, с вар., В тылу. Альманах. Пг., 1915, с вар. и цензурными купюрами — ст. 4, 21–24, Колчан, Весенний салон поэтов. М., 1918, перепечатка из «Колчана». Колч 1923, ИС 1946, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ОЧ, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, The Oxford Book of Russian Verse. Ed. Maurice Baring. Oxford, 1925. 2nd ed. 1953 (русский текст), Акме, Слово. Вып. 1. М., 1989, Душа любви, Русская поэзия сереб. века, Акаткин, Свиданье, Поэзия серебряного века. Антология. СПб., 1996, Русский собор. 1993. № 6, Вечерняя Москва. 1989. 15 апреля (№ 88). Автограф 1 с вар. — Собрание В. А. Петрицкого (СПб.). Автограф 2 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат: октябрь 1914 г. — по дате публикации. Переводы на англ. яз. («The Attack») — Modern Poems from Russia. Tr. Gerald Shelley. London, 1942; («Offensive») — SW. P. 70. В ст-нии описываются события конца октября 1914 г. — наступление русской армии в пределы Восточной Пруссии и бои под Владиславовом (подробно об этом эпизоде в военной биографии Гумилева см.: Соч II. С. 447–449). О состоянии поэта в момент написания ст-ния мы можем судить из письма к М. Л. Лозинскому от 1 ноября 1914 г.: «Пишу тебе уже ветераном, много раз побывавшим в разведках, много раз обстрелянным и теперь отдыхающим в зловонной ковенской чайной. Все, что ты читал о боях под Владиславовом и о последующем наступлении, я видел своими глазами и во всем принимал посильное участие. Дежурил в обстреливаемом Владиславове, ходил в атаку (увы, отбитую орудийным огнем), мерз в сторожевом охранении, ночью срывался с места, заслыша ворчание подкрадывающегося пулемета, и опивался сливками, объедался курятиной, гусятиной, свининой, будучи дозорным при следовании отряда по Германии. В общем, я могу сказать, что это лучшее время моей жизни. Оно несколько напоминает мне мои абиссинские эскапады, но менее лирично и волнует гораздо больше. Почти каждый день быть под выстрелами, слышать визг шрапнели, щелканье винтовок, направленных на тебя, — я думаю, такое наслаждение испытывает закоренелый пьяница перед бутылкой очень старого, крепкого коньяка. Однако бывает и реакция, и минута затишья — в то же время минута усталости и скуки. Я теперь знаю, что успех зависит совсем не от солдат, солдаты везде одинаковы, а только от стратегических расчетов — а то бы я предложил общее и энергичное наступление, которое одно поднимает дух армии. При наступленьи все герои, при отступленьи все трусы — это относится и к нам, и к германцам» (Изв. АН СССР. Сер. Лит-ры и яз. 1987. № 1. С. 72–73). В черновом варианте «Записок кавалериста» мы также находим схожие мотивы при описании тех же событий: «Невозможно лучше описать картины наступления, чем это сделал Тютчев в четырех строках:15
Отечество. 1914. 23 ноября. № 4, др. ред., Аполлон. 1915. № 1, с вар. и редакционной сноской: «Стихотворение это печатается дополненным и в новой редакции», В тылу. Альманах. Пг., 1915, с вар., Война в русской поэзии. Пг., 1915, Колчан. Колч 1923, ИС 1946, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), НШБ, Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Русский путь, ОЧ, ЧН 1995, Ст 1995, НШБ, Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Слово. Вып. 1. М., 1989, Свиданье. Автограф 1 с вар. — Архив Лозинского. Автограф 2 с вар. — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 4 об. — 5. Дат.: ноябрь 1914 г. — по дате публикации. Перевод на англ. яз. («The War») — Modern Russian Poetry: An Anthology with Verse Translations. Ed. with an introduction by Vladimir Markov and Merrill Sparks. [N. p.], 1966. Перевод на чешский яз. («Valka») — Honzík. Ст-ние было прочитано Гумилевым на вечере в «Бродячей собаке» 27 января 1915 г. — см.: Ю. В-н (Волин Ю. С.). Вечер поэтов в «Бродячей собаке» // Петроградский курьер. 1915. 29 января; БП. С. 570. Об этом чтении сохранились воспоминания Н. А. Оцупа (Оцуп. С. 94, см. также вступительную статью к разделу «Комментарии»). Современники Гумилева восприняли это ст-ние по-разному. «Чем-то “своим” веет от стихов г. Гумилева о войне. В этих стихах гула пушек, лязга сабель, стонов раненых не слышно. Поэт видит всюду подвиг, но и подвига самого не воспевает. Ему важнее труд подвига: <цит. ст. 5–16>» (Гурвич И. Ласкающие стрелы // Известия книжного магазина т-ва М. О. Вольфа. 1916. № 2. С. 47). По поводу ст. 9–16 отозвался Н. Венгров: «Можно весьма откровенно рассказать о своей дыре в душе — это блестяще сделал Гумилев своими блестящими стихами. Но говорить в таком же тоне о войне — это выше всякой меры! Ведь война — не “молочно-белый мрамор Каррары”, ведь там люди умирают» (Венгров Н. Н. Гумилев. Колчан // Летопись. 1916. № 1. С. 416). В общефилософский план перевел трактовку ст-ния «Война» Ю. И. Айхенвальд: «Наконец, по земле-звезде странствует наш путник-поэт непременно с оружием в руках; его скитания — завоевания; и созвездия чужих небес. Южный Крест, кресты, топоры, загорающиеся в небесных садах, нередко освещают его бранные дела. Вообще Гумилев — поэт подвига, художник храбрости, певец бесстрашия. Мужчина по преимуществу, он чувствует себя на войне, как в родной стихии; он искренне идеализирует ее, и в его устах, устах реального воина (на идеализацию имеет право только реалист), не фразой звучит утверждение: “Воистину светло и свято дело величавое войны”» (Айхенвальд Ю. И. Поэты и поэтессы. М., 1922. С. 38). В советское время отдал дань уважения Гумилеву Ан. Тарасенков. Процитировав строфу из его ст-ния «Война» — «И воистину светло и свято...», он пришел к выводу: «Военная поэзия Гумилева — умная поэзия. Она никогда, например, не скатывается к примитивному националистическому сквернословию по адресу немцев, она вся — пафос отвлеченного наступления, абстрактной победы, неземного бесстрастия. И это было вполне объяснимо с точки зрения внутренней логики империалистического мировоззрения, которое было у Гумилева. Цели войны 1914 года были настолько отвратительны, что говорить о них откровенно, т. е. конкретно — Гумилев не мог. В этом он оказывался значительно дальновиднее многих из своих коллег по политическим идеям и литературной школе <...>. Гумилев дал своему классу необходимые ему в 1914 году мотивы натиска, победы, бесконечной самоуверенности, — вдребезги расшибленные впоследствии, когда после Октябрьской революции Гумилев погрузился в мистический пессимизм и созерцательство» (Тарасенков А. К. Поэзия и война 1914 года // ЛОКАФ. 1931. № 5–6. С. 161). С этим не соглашалась Р. Мессер: «Религиозные мотивировки благости и святости войны даны в героических тонах, а не в упадочно-мистических <цит. ст. 9–12>. Благословение на воюющих призывается не как на мучеников, а как на производителей земных ценностей, война подается как положительное земное дело, при этом освященное свыше: <цит. ст. 14–16>. У Гумилева в его подходе к мировой войне проявляется внутренняя сращенность буржуазно-дворянской идеологии: активно-империалистическая их устремленность, осложненная религиозными доводами» (Мессер Р. Д. Русские символисты и империалистическая война // Ленинград. 1932. № 7. С. 74). На это указывал и А. Селивановский: «Атрибутом гумилевской поэзии стал образ Георгия-победоносца: <цит. ст. 9–12>. Как и символизму, 1917 год принес акмеизму смерть, хотя акмеизм оказался более живучим, чем его старший брат» (Селивановский А. Очерки русской поэзии XX века. Глава вторая. Распад акмеизма // Литературная учеба. 1934. № 8. С. 26). Подытожил оценку «военных» стихов Гумилева О. В. Цехновицер: «Итак, чувство веры сильнее всего. Здесь залог и победы, и личного сомнения. Задача воина заключена лишь в том, что должен он бездумно и безропотно следовать высшему религиозному идеалу. Это положение о самоотвержении ради высших целей развивает Гумилев в ряде своих поэтических произведений. <...> По мнению этих идеалистов, страдание оправданно, ибо война должна обновить жизнь. Война есть религиозный подвиг, очищающий земную скверну. И Гумилев видит за плечами бойцов крылатых серафимов» (Цехновицер О. В. Литература и мировая война 1914–1918 годов. М., 1938. С. 196). Г. П. Струве увидел в этом ст-нии «сочетание русской воинской и христианской традиции, традиции Сергея Радонежского» (Струве Г. П. Три судьбы (Блок, Гумилев, Сологуб) // Новый журнал. № 17. 1947. С. 201). В последние десятилетия трактовка ст-ния «Война» стала разнообразной. «...В его стихах мы встречаем не только “крылатых серафимов” за плечами воинов, но и “тружеников, медленно идущих на полях, смоченных в крови”, и таких же, как и те, “что гнутся под сохою”. Самая война раскрывается в образах сельского пейзажа: <цит. ст. 1–4>» (Евгеньев Н. Н. Модернистские течения и поэзия межреволюционного десятилетия // Русская литература конца XIX — начала XX в. 1908–1917. М., 1972. С. 312). С. И. Чупринин заявляет: «Во всяком случае, для того, чтобы патетически произнести <цит. ст. 9–12> не обязательно, право же, было жить в окопах: такой война могла открыться и из петербургского кабинета» (Чупринин С. И. Из твердого камня. Судьба и стихи Николая Гумилева // Октябрь. 1989. № 3. С. 20). Все большее внимание привлекает общефилософское содержание ст-ния. О. Б. Черненкова услышала перекличку Гумилева со строками Г. Р. Державина: «Свыше пастырь вдохновенный / Пред ними идет со крестом; / Венцы нетленны обещает / И кровь пролить благословляет / За честь, за веру, за царя». «Двух поэтов роднит чувство причастности к великим событиям (война, победа, смерть), их высокая гражданская оценка мужества знаменитого полководца и рядового солдата, понимание воинского долга как дела чести, освященного небесными силами» (Черненкова О. Б. Черты типологического сходства в поэтике Г. Р. Державина и Н. С. Гумилева // Творчество Г. Р. Державина. Специфика. Традиции: Научные статьи, доклады, очерки, заметки. Тамбов, 1993. С. 234). «Герой “Колчана” — христианин-воин, и само название сборника вызывает в памяти таких “идеологов войны”, как Гераклит, Г. фон Клейст (“Молитва Зороастра”), Ницше (раздел “Афоризмы и стрелы” из книги “Помрачение кумиров”) и др.» (Десятов В. В. Фридрих Ницше в художественном и экзистенциальном мире Николая Гумилева. Автореф. канд. диссертации. Томск, 1995. С. 11). «Сфера идеального, мистического в гумилевской модели «макрокосмоса» лежит за пределами “нечеловеческой” стихии, поскольку она неведома и существует в нематериальных, иных формах, нежели “мир” и “жизнь людей”. Это не просто бытие по иным законам, но качественно иное бытие. Подобно тому как общий природный “стихийный” мир включает в себя “жизнь людей”, так и эта “третья” сфера включает в себя “бытие”, определяя некий “мировой ритм”, подчиняя все “сверхзакону” космической гармонии <...>. В непрерывном движении всего сущего, в совершающихся стихийных катаклизмах, в “медленных, инертных преображениях естества”, таким образом, скрыт высший призыв, высшее побуждение, “первоначальные слова”. Чем активнее движение, тем слышнее этот, не имеющий никакой видимой или умопостигаемой формы и причины “зов”. Таким образом, <...> сквозь гром и скрежет грозы-войны лирический герой военного цикла слышит и неведомый гармонический “призыв”, увлекающий его в стихию навстречу гибели. В стихотворениях этот “призыв” является то “голосом войны”, то “песней судьбы”, то “пением ангелов”, то “ослепительным светом”. Вторжение в стихотворения военного цикла христианской символики тесно связано с ощущением этого высшего, “провиденциального” зова — так “мир иной” сквозит за красками и событиями “мира”:(Зобнин. С. 133–134)
16
Голос жизни. 1915. 27 мая, с вар., Война в русской поэзии. Пг., 1915, Колчан. Колч 1923, ИС 1946, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Русский путь, ОЧ, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Слово. Вып. 1. М., 1989. Автограф 1 с вар. — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 5 об. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: конец 1914 г. — начало 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (СП (ТБ). С. 478), с корректировкой противоречий между приводимыми ею сведениями. О «метафизике» ст-ния говорится в статье С. Н. Булгакова: «Всякая великая война являет собой этот образ последнего столкновения добра и зла, ангелов и демонов, Христа и князя мира сего, в котором всегда есть две борющиеся стороны. Если не включить 1000-летнее царство ввиду таинственности и, может быть, даже незримости его, то история и по Откровению представляет собой ряд военных волн, чередующихся между собой вплоть до последнего восстания Гога и Магога. Пацифизм, как таковой, потому уже бессилен одержать победу, что возбудитель войны есть личный носитель зла в мире, князь сего мира и его слуги — антихристы. И может быть, надо прямо это сказать, мир недобрый, сатанический пацифизм может стать не благом, но разложением, человек безнаказанно не выносит дарового покоя, обывательского благополучия. Несение креста, конечно, может оставаться и чисто духовным, ибо существенным является не тот или другой образ крестоношения, но он сам, его сила. Однако духи злобы никогда не слагают своего оружия, доколе не будут извергнуты из мира в бездну небытия, доколе мир не будет освобожден от них. На путях борьбы духовной, происходящей в мире, почти неизбежно возникают и войны. Война не есть единственный, а, может быть, и не худший вид зла в мире для открытой борьбы с ним. В этой борьбе есть разные стороны. Духовная победа может и не совпадать с победой бранной, ибо сплетена с ней в один сложный комплекс, с плюсом или минусом на обеих сторонах. Война есть мировой пожар истории, в котором многое сгорает, ценное и бренное, многое переплавляется и обновляется к жизни. И в том смысле она есть все-таки начало жизни, а не смерти, хотя и смертным путем. “Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода” (Ио. XII:24). Эта жизнь приносится к ногам Источника Жизни, Воскресителю умерших, Который ведет мир за порог смерти, к новой жизни воскресения.(Н. Гумилев)»
(Чулков Г. И. Поэт-воин // Неизд 1986. С. 206–207)
(Оцуп. С. 95)
17
Биржевые ведомости. 1915. 1 февраля (№ 14646, утренний выпуск). СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Кап, СС II, Ст 1986, ОС 1991, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Душа любви, Родник (Рига). 1988. № 10. Автограф — Архив Лозинского. Дат: конец 1914 г. — начало 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с учетом времени публикации и биографических данных о поездках с фронта в Петроград (см.: Соч III. С. 390). И. Оксенов в начале своего критического обзора литературы 1915 г. дал высокую оценку этого ст-ния: «...вот, например, эстетизма в России больше нет, ибо эстетизм сейчас был бы кощунством. Н. Гумилев, глава акмеистов, побывал на войне, написал прекрасные стихи, в которых совсем нет любования какой-нибудь изысканной красотой. Мы хотим привести его строки, которым присуждена вечность: <цит. ст. 25–28>. Тоска по невозможному и немыслимому, искания Бога, тоска по лучшей жизни, которая наступит “через 300 лет”, стремление к идеальному женскому образу — вот настроения, владеющие русской литературой с чеховских времен» (Оксенов И. Литературный год // Новый журнал для всех. 1916. № 1. С. 57). В дневнике П. Н. Лукницкого (март 1926 г.) читаем: «До вчерашнего дня А<нна> А<ндреевна> смутно чувствовала его (Вийона. — Ред.) влияние на Гумилева, знала, что оно есть, но не знала, в чем именно оно выражается. Вчера она уловила это. И вот — что именно: у Виллона есть строки, где он перечисляет женские имена и говорит об их смерти. <...> Эти строки несомненно повлияли на стихотворение Гумилева “Священные плывут и тают ночи” — в котором есть такое же перечисление имен (И. Энери, Ахматова, Карсавина) и Гумилев говорит о смерти. Но уже не об их смерти, — а о своей собственной. (И этот прием перенесения чего-либо относящегося у влияющего поэта к 3-му лицу на себя — в своих стихах — известен за Гумилевым.) Кстати. В тех же строках Виллона есть и “сиренный голос” — “Voix de sirene”» (О Гумилеве: Из дневников П. Лукницкого / Публ. В. К. Лукницкой. Примеч. В. К. Поливанова // Литературное обозрение. 1989. № 6. С. 88). Т. В. Адамович-Высоцкая рассказала о вечерах в родительском доме, где собирались известные поэты, музыканты, художники. В их числе упоминается и Ирина Энери. В комментарии к публикации ее воспоминаний отмечено: «Быть может, об этих вечерах Гумилев вспоминал в своих военных стихах “Священные плывут и тают ночи...”» (Жизнь Николая Гумилева. С. 89, 251). Эту версию развивает И. Панкеев: «Стихотворение “Священные плывут и тают ночи...”, не вошедшее затем ни в один из авторских сборников, не случайно было прочитано в “Привале комедиантов” наряду со стихами о войне. Ибо здесь грусть по былому смешивалась с уверенностью в себе, а все это увязывалось с самыми светлыми именами в биографии поэта и с самыми теплыми воспоминаниями, в свою очередь связанными с этим подвальчиком, с этим кабаре...» (Панкеев И. А. Николай Гумилев. М., 1995. С. 85). Р. Д. Тименчик пишет о ярком впечатлении, какое производили на современников батальные сцены у Гумилева, в том числе «каталог образов смерти» в данном ст-нии (см.: Тименчик Р. Д. «Над седою, вспененной Двиной...»: Н. Гумилев в Латвии // Даугава. 1986. № 8. С. 116). Общефилософскую трактовку ст-ния предлагает Ю. В. Зобнин: «В стихотворении “Священные плывут и тают ночи...” — катарсический “выход” из того же “исконного” единства — противостояния жизни и смерти — основывается на утверждении безусловной победы жизни: человек оказывается так тесно связан с существующим вечно миром, что, даже умерев физически, он продолжает жить, бессмертный в той любви, которую он оставил после себя в мире:18
Невский альманах жертвам войны. Вып. 1. Пг., 1915, с вар., Война в русской поэзии. Пг., 1915, Колчан. Колч 1923, ИС 1946, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Слово. Вып. 1. М., 1989, Душа любви, Бог и человек в русской классической поэзии XVIII–XX веков. СПб., 1997. Дат.: конец 1914 г. — начало 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 175), с учетом времени публикации и данных Е. Е. Степанова (см.: Соч II. С. 447). Перевод на англ. яз. («The Sun of the Spirit») — SW. P. 72. О переживаниях, ассоциирующихся у него с образом «солнца духа», Гумилев писал в «Записках кавалериста»: «Чувство страшного торжества переполняло мое сознание. Вот мы, такие голодные, измученные, замерзающие, только что выйдя из боя, едем навстречу новому бою, потому что нас принуждает к этому дух, который так же реален, как наше тело, только бесконечно сильнее его. И в такт лошадиной рыси в моем уме плясали ритмические строки:(Зобнин Ю. В. С. 136–137)
19
Вершины. 1915. № 8 январь, как первое ст-ние цикла «Любовь» (вместе со ст-нием № 20). СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, СПП, Соч I, СП (Ир), ЧК, Круг чтения, Ст 1995, Изб 1997, МП, Душа любви, Русская литература XX века. Хрестоматия для 11 класса средней школы. Ч. 1. М., 1993. Дат.: начало 1915 г. — по дате публикации. Ст. 7–8. В трагедии В. Шекспира «Отелло» ее героиня Дездемона поет песню про иву (Действие 4, сцена 3).20
Вершины. 1915. № 8 (январь), как второе ст-ние цикла «Любовь» (вместе со ст-нием № 19). СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Ст 1995, Изб 1997, МП. Дат.: начало 1915 г. — по дате публикации.21
Вершины. 1915. № 25, Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Русский путь, ОЧ, ЧН 1995, Изб 1997, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Русские поэты серебряного века, Душа любви. Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: 10 марта — конец мая 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с уточнением дат пребывания Гумилева в госпитале (Соч III. С. 391). Перевод на англ. яз. («The Sick Man») — SW. P. 69. Перевод на чешский яз. («Nemocný») — Honzík. В восприятии современников Гумилева это ст-ние вызывало разные ассоциации с другими поэтами. Один из них писал: «В пении души растворились и “нежданные и певучие бредни” “одинокой музы” “последнего из царскосельских лебедей”: какой-то заглушенный, но глубокий отзыв голосу И. Ф. Анненского всплывает вдруг на поверхность, когда, например, —(Верховский. С. 139)
22
Вершины. 1915. № 25, с вар., Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1986, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ОЧ, ЧН 1995, Ст 1995, НШБ, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Акме, Ст (Куйбышев), Русские поэты серебряного века, Душа любви, Русская литература XX века: Хрестоматия для 11 класса средней школы. Ч. 1. М., 1993, Русская литература. XX век. Учебная книга для учащихся старших классов. Ч. 1. Смоленск, 1995, Свиданье, Знамя. 1986. № 10, Литература в школе. 1990. № 5, Книжное обозрение. 1986. 26 сентября (№ 39). Дат.: 10 марта — конец мая 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с уточнением дат пребывания Гумилева в госпитале (Соч III. С. 391). Перевод на чешский яз. («Osmiversi») — Honzík. Появление «Восьмистишия» в «Колчане» было воспринято благожелательно. «...“Огнезарный бой”, “рокочущая труба побед”, “зудящие грозно бомбы”, шрапнели, которые “жужжат”, “словно пчелы, собирая ярко-красный мед”, оказались маловдохновительными для Гумилева как для стихотворца, и стихи, посвященные войне, значительно ниже других стихов сборника, среди которых есть превосходные (так, например, “Восьмистишие”...)» (Андрей Полянин [Парнок С. Я.]. Н. Гумилев. Колчан // Северные записки. 1916. № 6. С. 218–219). «...Красивая страница, которую он вписал ею (своей поэзией. — Ред.) в историю нашей литературы, получает еще новое излучение смысла как от его общей веры в божественность живого слова, идущего за пределы земного естества, так, в частности, иот идеи его “Восьмистишия”» (Айхенвальд Ю. Поэты и поэтессы. М., 1922. С. 49). О связи этого ст-ния с общими принципами акмеизма размышляет Н. Богомолов: «Вот в чем дело: теперь поэзия окончательно становится не заклинанием, а лишь способом почувствовать неведомое, приблизиться к нему и “изобразить душу в те моменты, когда она дрожит, приближаясь к иному”. Не случайно именно в “Колчане” напечатано “Восьмистишие”, смысл которого внешне совершенно ясен: <цит. ст. 1–8>. “Высокое косноязычье” здесь — не просто индивидуальное сочетание, а явная проекция на библейский текст, где Моисей жалуется Господу, что он косноязычен, и слышит в ответ: “...пойди; и Я буду при устах твоих, и научу тебя, что тебе говорить” (Исход. 4. 12). Высокое косноязычье даруется не всякому, а только тому, кто заключил завет с Богом, кто в силах провозгласить истину, которая выше него» (Богомолов Н. А. Читая Гумилева // Изб (XX век). С. 15–16). О библейском подтексте пишет и О. Ронен: «В одном из самых значительных ст-ний акмеизма Гумилев сформулировал принцип “высокого косноязычья”, который роднит поэта с Моисеем (Исх. 4:10). Не позже 1910 г. Мандельштам ввел эту тему в ст-ние “Мне стало страшно жизнь отжить” <...>: “И в пустоте, как на кресте, / Живую душу распиная, / Как Моисей на высоте, / Исчезнуть в облаке Синая”» (Ronen O. An Approach to Mandel’štam. Jerusalem, 1983. P. 168). Программное значение формы «восьмистишия» для поэтов-акмеистов — Ахматовой, Городецкого, Мандельштама в 1913–1914 гг. отмечено Р. Д. Тименчиком и А. В. Лавровым (см.: Тименчик Р. Д., Лавров А. В. Материалы А. А. Ахматовой в Рукописном отделе Пушкинского дома // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1974 год. Л., 1976. С. 58–59).23
Колчан Колч 1923, СС 1947 II, СС I, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), Кап, СС (Р-т) I, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ОЧ, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Душа любви. Автограф — Архив Лозинского. Дат.: 10 марта — конец мая 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с уточнением дат пребывания Гумилева в госпитале (Соч III. С. 391). Ст. 7–8. — Упоминание героини известной сказки-притчи Г.-Х. Андерсена «Принцесса на горошине» здесь следует понимать как символ тайной помехи, ощущаемой лирическим героем среди кажущегося благополучия и великолепия его духовной жизни. Ст. 21–22. — Упоминаются два евангельских эпизода: исцеление прокаженного (Мф. 8:2–3) и воскрешение дочери Иаира (Мк. 5:41), а также — притча о бедном Лазаре (Лк. 16:19–31), сказанная в полемике со сребролюбивыми фарисеями.24
Вершины. 1915. № 29–30, др. ред., Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, СС I, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, ВБП, МП, Изб (Сар) 2, Акме. Автограф 1 — Архив Лозинского. Автограф 2 — Архив Лозинского, список рукой Ахматовой. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: 10 марта — конец мая 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с уточнением дат пребывания Гумилева в госпитале (Соч III. С. 391). Ст-ние обращено к А. Л. Бенуа, дочери архитектора Л. Н. Бенуа, работавшей тогда в Лазарете деятелей искусств на Введенской улице, где находился на излечении Гумилев (см.: Соч III. С. 391). Возможно, «масонские» темы ст-ния обусловлены общением как с ней, так и с ее родными (известно, что Гумилев устраивал из госпиталя «побеги», во время которых наносил визиты своим петроградским знакомым (см.: Жизнь Николая Гумилева. С. 48)). О «масонской» образности ст-ния достаточно много упоминается в самых различных исследованиях. Так, В. И. Новиков, утверждая, что «Гумилев — “самый масонский” из русских поэтов», пишет: «Стихотворение “Средневековье” <...> можно даже понять как картинку из средневековой жизни. Здесь все названо своими именами. Масоны заняты своим прямым делом: они — и камнетесы, и камнерезчики и просто строительные рабочие. Великий Мастер, покрытый каменной пылью, как дирижер из центра храма руководит их трудами. Тайный смысл раскрывается в заключительных строках: <цит. ст. 29–32>» (Новиков В. И. Масонство и русская культура. М., 1993. С. 55–56). На это же обращает внимание и Н. А. Богомолов, отметив, что «во многих стихотворениях “Колчана” и “Костра” прежнее мистическое настроение стихов-заклинаний объективируется, становится предметом изображения» — и приводил как яркий образец подобной «объективации» — «Средневековье», где «эти самые настроения выносятся в текст, становятся видны невооруженным глазом» (см.: Богомолов Н. А. Читая Гумилева // Изб (XX век). С. 16). М. Иованович называет «Средневековье» «масонским поэтическим документом» (Иованович М. Николай Гумилев и масонское учение // Н. Гумилев и русский Парнас. СПб., 1992. С. 36). Следует, впрочем, отметить, что в «военном» творчестве Гумилева — в отличие от последующего творчества «революционных» лет — тема масонства, по крайней мере в подобной открытой форме, — скорее всего исчерпывается настоящим ст-нием. В ст-нии активно используется масонская символика: «Каждый символ имеет свое объяснение и толкование. Так, например, линейка и отвес символизируют равенство сословий. Угломер — символ справедливости. Циркуль служит символом общественности, а наугольник, по некоторым толкованиям, означает совесть. Дикий камень — это грубая нравственность, хаос, кубический камень — нравственность “обработанная”. Молоток служит для обработки дикого камня. Молоток, являясь принадлежностью мастера, служит символом власти. Молоток — символ молчания, повиновения и совести, по другим объяснениям молоток означает веру. Лопаточка — снисхождение к слабости человека и строгости к себе. Ветвь акации — бессмертие; гроб, череп и кости — презрение к смерти и печаль об исчезновении истины. Молоток, наугольник и циркуль считаются наиважнейшими символами» (Иванов В. Православный мир и масонство. М., 1993. С. 6–7). Ст. 19–20. — Имеется в виду так наз. «легенда Хирама» — история построения мастером Хирамом-Абиффом Храма Соломона, умерщвления мастера и воскресения его — важнейшая аллегорическая формула масонского дела. Ст. 25. — Великий Мастер — в жесткой иерархии тайной масонской организации — глава объединения нескольких лож. Нивелир — оптико-механический инструмент, служащий для выравнивания поверхности при земляных и каменных работах; несет символический смысл равенства.25
Петроградские вечера. Кн. 4. Пг., 1915. СС II, Изб (Огонек), СП (Тб), СП (Тб) 2, Изб (Кр), СС (Р-т) II, Соч I, ВБП, МП, Душа любви. Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: 10 марта — конец мая 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с уточнением дат пребывания Гумилева в госпитале (Соч III. С. 391). Ст-ние обращено к А. Л. Бенуа (см. комментарий к № 24). С сильной иронией в Советской стране 1930-х гг. было истолковано это ст-ние: «Вера Гумилева в силу духа и религиозного чувства настолько крепка, что он в своем поэтическом послании “Сестре милосердия” предлагает ей не думать о сплетении мышц и костей, о “святой работе и долге”, ибо все это <...> сказки для детей. Воин, если дух у него здоров, сам собой поправится, “под попреки санитаров и томительный бой часов”. <...> И, поскольку вера Гумилева в исцеляющую силу духа сильнее веры в мощь лечебной помощи, он в качестве идеала ставит женщину не в белой косынке, а подругу, в серьгах и кольцах, которая “от духов и притираний обольстительна вдвойне”. Он вспоминает об англичанке, песней славшей мужчин на бой и поцеловавшей воина перед восторженной толпой. Эта девушка, по мнению поэта, лучше всех сестер милосердия поняла свой юный долг» (Цехновицер О. В. Литература и мировая война 1914–1918 годов. М., 1938. С. 195–196). Иные трактовки появились в последующие годы. «Наряду с натуралистическими зарисовками (см. “Записки кавалериста”) он (Гумилев — Ред.) прославлял религиозные чувства и силу духа русских воинов, повелевающие им, “голодным, измученным и замерзающим”, едва выйдя из одного боя, бесстрашно идти навстречу новому. Таковы строки из стихотворного послания “Сестра милосердия”, прославляющего “здоровье духа солдат”» (Вильчинский В. П. Литература 1914–1917 годов // Судьбы русского реализма начала XX века. Л., 1972. С. 248). По мнению Е. Томпсон, в ст-нии наблюдается сдача критического мышления силе идеологии. Поэт призывает медицинскую сестру не тратить время на ухаживание за ослабевшими жертвами войны, а поверить в здоровье русского духа. Метафоры полета и молнии, как то часто бывает у Гумилева, сопряжены с агрессией. «Знакомая тенденция приписывать победу добродетели, а не силе, также налицо: дух, а не военная мощь, как будто, приведут русских в глубь Западной Европы» (Thompson E. N. S. Gumilev and the Russian Ideology // Berkeley. P. 316–317). С такой концепцией спорит Ю. В. Зобнин: «Рыцарство — если уйти от внешних расхожих атрибутов, от исторического антуража — было самой совершенной формой деятельного личностного религиозного “жизнестроительства”, воплощением во внешнем действии внутреннего духовного “движения”. Для истории европейского религиозного сознания рыцарство было величайшей школой усвоения личностью соборного достояния католичества, утверждением “общего” действия в “частном”. Не случайно тема “рыцарства” была чрезвычайно актуальна для тех русских мыслителей, которые пытались угадать возможность выхода из духовного кризиса, в который попала вступившая в полосу затяжных революций Россия. “К горю нашему, в русской истории не было рыцарства, — писал Н. А. Бердяев. — Этим объясняется и то, что личность не была у нас достаточно выработана, что закал характера не был у нас достаточно крепок... Нравственно прекрасен наш бытовой демократизм, наша простота... но в отсутствии аристократии была и наша слабость, а не только наша сила. В этом чувствовалась слишком большая зависимость от темной народной стихии, неспособность выделить из огромного количества руководящее качественное начало”. Этой мысли Бердяева созвучны стихи Гумилева <цит. ст. 29–32>» (Зобнин Ю. В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н. С. Гумилева) // Русский путь. С. 35). Р. Томсон приводит данное ст-ние (ст. 25–28) как образец эффектной комбинации анапестического дольника с четырех- и пятистопным хореем, вообще характерной для Гумилева (см.: Thomson R. D. B. The Anapaestic Dol’nik in the Poetry of Akmatova and Gumilev // Russian Language Journal. Special Issue. Spring. 1975. P. 50).26
Петроградские вечера. Кн. 4. Пг., 1915. СС II, Изб (Огонек), СП (Тб), СП (Тб) 2, Изб (Кр), СС (Р-т) II, Соч I, ВБП, МП, Душа любви. Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: 10 марта — конец мая 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с уточнением дат пребывания Гумилева в госпитале (Соч III. С. 391). По мнению Е. Томпсон, в ст-нии передается самоуничижительное сознание русских в то время, как военные победы воспринимаются как само собой разумеющееся. Медицинская сестра допускает, что русские вернутся из дальнего похода победителями, но одновременно обращается к плачу из «Слова о полку Игореве». Таким образом, она воспринимает себя как попранную и неоцененную жертву агрессии. «Установка на Ярославну» придает ст-нию скорее племенное, чем общечеловеческое значение. Иначе говоря, внешняя агрессия русского государства не подрывает самовосприятие россиян как униженной нации, страдающей от исторической несправедливости. Ст-ние, по мнению толкователя, представляет собой скорее рифмованное воспроизведение клише, чем поэтическую интерпретацию новых мыслей (см.: Thompson E. N. S. Gumilev and the Russian Ideology // Berkeley. P. 317).27
Русская мысль. 1915. № 7, с вар., Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), ОС 1989, Ст ПРП (ЗК), Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), Кап, ОС 1991, Изб (Х), Соч I, Ст (М), СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ОЧ, ЧН 1995, Ст 1995, НШБ, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ст (Куйбышев), Русские поэты серебряного века, Душа любви. Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: 10 марта — конец мая 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182), с уточнением дат пребывания Гумилева в госпитале (Соч III. С. 391). Современник Гумилева заметил по поводу двух его ст-ний: «Есть у Гумилева довольно изощренная наблюдательность, доказательством чего служат стихотворения “Дождь” и “Вечер”» (Оксенов И. «Колчан» Н. Гумилева // Новый журнал для всех. 1916. № 2–3. С. 74).28
Полон: Литературный сборник. Пг., 1916, с вар. и опеч., Колчан, Весенний салон поэтов. М., 1918, перепечатка из «Колчана». Колч 1923, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1986, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), ОЧ, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ст (Куйбышев), Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия. Л., 1991, Душа любви, Русская литература XX века. Хрестоматия для 11 класса средней школы. Ч. 1. М., 1993, Русская поэзия серебряного века, Хрестоматия по отечественной литературе XX века. Для учащихся 11 класса. М., 1995, Бог и человек в русской классической поэзии XVIII–XX веков. СПб., 1997, Литература в школе. 1990. № 5. Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: 3 (15) апреля 1915 г. — по смыслу ст-ния, с учетом указания В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182). Перевод на англ. яз. («It Wasn’t Living») — SW. P. 74. Перевод на чешский («Ja neprozil, ja promucilse jen...») — Honzík. О значении этого ст-ния в творческой эволюции Гумилева писал Б. М. Эйхенбаум: «...недаром совсем трагическим, совсем необычным становится стиль Гумилева в стихотворении, которое кажется мне наиболее цельным, наиболее напевным из всего сборника: <цит. ст. 1–8>. Это ли не измена Музе Дальних Странствий? Он раскаивается, что взлюбил сушу и море. Жизнь предстала ему как дремучий сон бытия — это ли словарь акмеиста-конквистадора?» (Эйхенбаум Б. М. Новые стихи Н. Гумилева // Русская мысль. 1916. № 2. Отд. III. С. 19). Его поддерживал Ю. Верховский: «В начале этого второго периода (творческого развития Гумилева. — Ред.) поэт, как бы перешагнув рубеж, задумчиво и “молитвенно” отмечает пройденные полпути: <цит. ст. 1–4>. Он тоскует с “тихой и грустной думой” о непреодоленной “молодой силе”: <цит. ст. 13–16>» (Верховский. С. 118). Иначе ст-ние трактовалось в последующие годы. «Чувство боли и ущерба характерно для всего творческого пути Гумилева. Он пугается своих “дум”, которые как “коршуны”, “зловеще и угрюмо” “требуют мести”. Поэт грустит у “сонной заводи”, где “днем так приятно плавать, а вечером плакать”. Даже в сборнике “Колчан”, где собраны стихи наиболее “оптимистического” периода Гумилева — кануна и начала империалистической войны — упаднические мотивы звучат рядом с “бодрыми”. В стихотворении “Счастье” он обращается к богу с вопросом: “За что же?” — предчувствуя, что бог “отринет” “бедную душу” поэта. В другом стихотворении этого сборника Гумилев подводит мрачные итоги своему жизненному пути: <цит. ст. 1–8>» (Волков А. А. Очерки русской литературы конца XIX и начала XX веков. М., 1952. С. 464). О мотиве самоосуждения в этом ст-нии рассуждает Е. Б. Тагер, цитируя ст. 1–12: «Речь идет, понятно, не просто о противопоставлении земной любви христианской аскезе; в религиозной оболочке стихотворения Гумилев предпринимает своего рода пересмотр собственного идейно-художественного credo. Влюбленность в “сушу и море”, “самоценность” любого явления, любой данности утрачивает значение важнейшей заповеди художника, наоборот, осознается ее ущербность перед “горним светом”, то есть некими высшими ценностями, существование и превосходство которых не может не признать поэт. В то же время он не в силах — да в тайне и не хочет — вырваться из сладкого плена, стряхнуть “дремучий сон бытия”: “Но любовь разве пламень малый, что ее легко погасить?”» (Тагер Е. Б. Модернистские течения и поэзия межреволюционного десятилетия // Русская литература конца XIX — начала XX вв.: 1908–1917. М., 1972. С. 292–293). На связь «лермонтовско»-задумчивых интонаций («Молитва») с этим ст-нием указывала Л. Хихадзе (Хихадзе Лина. Гумилев и Кавказ // Литературная Грузия. 1988. № 12. С. 119), о достижении «высокого косноязычья», когда Гумилев окончательно выходит на собственный путь, когда «путь “конквистадора” в том его виде, как до сих пор, уже отринут окончательно», утверждает И. А. Панкеев (Панкеев И. А. Посредине странствия земного // Изб (Слов). С. 29). Ст. 2. — Ср.: «Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу...» (Данте А. Божественная комедия. Ад. Песнь 1, пер. М. Л. Лозинского). «Половиной жизни» некоторые из комментаторов Данте называют 30-летний возраст. Ст. 5. — Имеется в виду Преображение Господне, происшедшее на горе Фавор: «По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, и преобразился перед ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф. 17:1–2). Полемика вокруг природы «Фаворского света» играет значительную роль в православной мистике.29
Новый журнал для всех. 1915. 5, с вар., Колчан, как первое ст-ние цикла «Канцоны» (вместе со ст-нием № 30). Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ОЧ, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Русские поэты серебряного века. Автограф 1 с вар. — Собрание А. Н. Кирпичникова (СПб.), карандашная запись на обороте титульного листа и шмуцтитуле Ж 1910 (факсимильное воспроизведение — БП. С. 228). Автограф 2 — Канцоны. Запись авторского чтения Гумилевым этого ст-ния (без последней строфы) — см.: Кругозор. 1989. № 12. С. 4–5. Дат.: 15 апреля 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182). В связи с этим ст-нием рецензент «Костра» писал: «В поэзии Гумилева мы часто встретим такое полное слияние духовного и чувственного образа, что нельзя различить, происходит ли воплощение первого, или спиритизация второго.30
Вершины. 1915. № 31–32 (август), Колчан, как второе ст-ние цикла «Канцоны» (вместе со ст-нием № 29). Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ОЧ, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Barański Z., Litwinow J. Rosyjskie manifesty literacki. Cz. 1. Poznań, 1974, под загл. «Канцоны», Rosyjskie kierunki literacki: Przelem 19–20 wieku. Warszawa, 1983, под загл. «Канцоны», Поэтические течения в русской литературе конца XIX — начала XX века: Литературные манифесты и художественная практика. Хрестоматия. М., 1988, Русские поэты серебряного века. Автограф 1 с вар. — Архив Лозинского. Между ст. 4 и 5 вместо «холод кожи» ранее было: «мрамор тела», вместо «Теперь лишь ямб магических озер» ранее было: «Всё спит в земле, дрожит на дне озер», вместо «Звенящий ветр, волшебных бездорожий» ранее было: «Сиренным голосом им гибель пела». В ст. 15 вместо «идешь» ранее было: «живешь». В ст. 16 ранее было: «Для беспощадного уничтоженья». Третья строфа в автографе приписана в конце после подписи. Автограф 2 — Канцоны. Дат.: 15 апреля 1915 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 182). В первых отзывах на «Колчан» это ст-ние послужило поводом для разговора о некоем переломном моменте в творчестве Гумилева: «...ему открылись новые пути. Недаром грустью овеяны его итальянские стихи <...> недаром аттические выси воспеты им так скорбно: “Печальный мир не очарует вновь <...> Стучавшая торжественно и дивно”» (Эйхенбаум Б. М. Новые стихи Н. Гумилева // Русская мысль. 1916. № 2. Отд. III. С. 19). Конкретнее этот «поворот» охарактеризовал В. М. Жирмунский в статье «Преодолевшие символизм» (Русская мысль. 1916. № 12): «В последних сборниках Гумилев вырос в большого и взыскательного художника слова. Он и сейчас любит риторическое великолепие пышных слов, но он стал скупее и разборчивее в выборе слов и соединяет прежнее стремление к напряженности и яркости с графической четкостью словосочетания. Как все поэты “Гипорборея”, он пережил поворот к более сознательному и рациональному словоупотреблению, к отточенному афоризму, к эпиграмматичности строгой словесной формулы. Лучшие из экзотических стихотворений в “Колчане” (“Об Адонисе с лунной красотой...”, “Китайская девушка”, “Болонья”) могут быть примерами словесной четкости и строгости» (цит. по: Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 130). Ст. 1. — Адонис — в греческой мифологии прекрасный юноша, возлюбленный Афродиты; убитый на охоте вепрем, он был превращен богиней в анемон, из сочувствия ее горю боги даровали ему частичное освобождение из царства мертвых. Ст. 2. — Гиацинт — мифический спартанский юноша, любимец Аполлона, случайно убитый им при метании диска; из крови Гиацинта вырос цветок, носящий его имя. Нарцисс — красавец, наказанный богами за его равнодушие к страдающим от любви к нему женщинам безумной влюбленностью в собственное отражение в воде; умерший от безотрывного лицезрения себя самого, он был превращен в «красивый, но холодный» цветок нарцисс (см.: Мифы народов мира. Т. 2. М., 1992. С. 201). Ст. 3. — Имеется в виду героиня греческой мифологии Даная, на ложе к которой спустился в виде золотого дождя верховный бог Зевс, от него ею был рожден герой Персей. Ст. 7–8. — Речь идет об эпизоде из «Одиссеи» Гомера: дочь царя феаков Навзикая дает приют потерпевшему кораблекрушение, выброшенному бурей на берег Одиссею, который сравнивает ее стройность с пальмой:(Песнь шестая. Перевод В. А. Жуковского)
31
Биржевые ведомости. 1915. 12 мая. № 14837, с вар., Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), СП (Ир), Изб (Х), Соч I, Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ОЧ, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Слово. Вып. 1. М., 1989. Автограф 1 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Автограф 2 — РГБ. Ф. 245 (Л. М. Рейснер). К. 5. Ед. хр. 20. Л. 11, список рукой Рейснер и перевод его на франц. язык. Дат.: 5–12 мая 1915 г. — по датам публикации и тематике. Ст-ние является откликом на речь широко известного в России начала XX в. итальянского писателя Габриэле Д’Аннунцио (1863–1938), обращенную с призывом к войне против Германии. Речь была произнесена 5 мая 1915 г., в день памяти о начале похода интернационального отряда Д. Гарибальди во время итало-австрийского конфликта 1860 г. По поводу речи в петербургской газете «Биржевые ведомости» в заметке «Речь д’Аннунцио» (15 мая 1915 г., утренний вып.) сообщалось: «О пламенной речи Габриэля д’Аннунцио, произнесенной на острове Кварто, подле Генуи, в юбилейный день экспедиции славной гарибальдийской тысячи, уже были краткие телефонные сообщения <...>. Речь эта — блестящее соединение образной латинской риторики с пламенной неподдельной непосредственностью». Далее шли выдержки из самой «речи»: «Поднятая длань нашего национального героя указывает нам путь, которым мы должны идти теперь. Она указывает на море! Ах, если когда-либо камни в мечтах пророков получали дар речи, то сегодня мы видим воочию это воплощение мечты. Эта бронза громко и страстно говорит нам о нашем долге! В эту ночь не остывший еще металл будет ярким пламенем рдеть над темносиней рябью моря, и другие герои, которых воскресит в эту ночь все еще живое пламя души Гарибальди, бросят нам великие слова: “Хвала Богу! Итальянцы вновь зажгли огонь на алтаре Италии” <...> мощный голос его (Гарибальди. — Ред.) взывает ко всей Италии: — Все, все отдайте пылающей Италии! Блаженны юные, блаженны имеющие целомудренную душу, сильное тело и мать, достойную сына-героя <...>. Блаженны те, которые безмолвно и безропотно примут великую необходимость и не пожелают быть последними, а двинутся первыми. Блаженны юные, алчущие и жаждущие славы, — они будут утолены. Блаженны милостивые — им предстоит святая радость милосердия. Блаженны те, которым суждено вернуться увенчанными победой, — они узрят преображенный лик Рима и ликующую красоту обновленной Италии!» Глубоко солидарное с пафосом этой речи, как бы раскрывающее ее духовно-исторический смысл ст-ние Гумилева имеет в истории отечественного литературоведения противоречивые оценки. «В Италии д’Аннунцио произносит воинственную речь на открытии памятника Гарибальди и его тысячи в Кварто <...> Демагогическая речь поэта была полна призыва вступить в войну на стороне тройственного согласия <...>. Гумилев, перекликаясь с д’Аннунцио, славит его шовинистическое выступление в Кварто (“Ода д’Аннунцио”). Эти воинственные призывы к личному участию в утверждении колониально-захватнических идеалов на время захватывают довольно значительное число литераторов по обе стороны фронта. Этот наиболее яркий представитель русской империалистической поэзии со всей рьяностью служит делу войны и в результате награждается двумя георгиевскими крестами» (Цехновицер О. В. Литература и мировая война 1914–1918 годов. М., 1938. С. 101). «Непосредственным поводом к стихотворению Гумилева послужила речь Д’Аннунцио, с которой он выступил 5 мая 1915 г. и призвал Италию вступить в начавшуюся первую мировую войну на стороне Антанты, а значит, и на стороне России. Эта идея итальянского поэта совпала с патриотическими чувствами самого Гумилева, добровольно ушедшего на фронт. Гумилев приветствовал поэтому позицию Д’Аннунцио и видел в ней подтверждение особой миссии поэта в обществе» (Комолова Н. П. «Италия» Ахматовой и Гумилева // Россия и Италия. М., 1993. С. 265). «Через д’Аннунцио Гумилев, — размышляет о внутренней связи между обоими поэтами Л. Аллен, — как будто проецирует самого себя. Не является ли, в самом деле, знаменательным фактом, что “изнеженный поэт”, порицаемый народниками всех мастей, модернист, который сотворил из своей жизни пир, предоставляя другим заботиться о социальной справедливости, ослепил мир своим мужеством, став глашатаем битвы <цит. 5 строфа>. Быть может, д’Аннунцио, так воспетый Гумилевым, не воздал такую безоговорочную хвалу войне. Но именно здесь мы, кажется, касаемся великой тайны, когда Гумилев поддается иностранному влиянию. Это влияние служит ему, главнее всего, реактивом для проявления его вдохновения» (Аллен Л. У истоков поэтики Н. С Гумилева. Французская и западно-европейская поэзия // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994. С. 250). О значении этого ст-ния в общей структуре книги «Колчан» С. Шварцбанд пишет: «В “Оде д’Аннунцио” Гумилев синтезировал все “подлежащие” сорока двух стихотворений (книги. — Ред.) в “логически музыкальном, непрерывном <...> развитии образа-идеи”, представленном как “сказуемое” книги “Колчан”:32
Голос жизни. 1915. 27 мая (№ 22), Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, СС I, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2. Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: до 27 мая 1915 г. — по дате публикации. Перевод на англ. яз. («Paradise») — Modern Poems from Russia. Tr. Gerald Shelley. London, 1942; перепеч. — Westport, Connecticut, 1977. Перевод на чешский яз. («Raj») — Honzík. Ст-ние вызвало восхищение Н. А. Оцупа (назвавшего его «чудесно искренним») полным отсутствием в нем рефлексии, несмотря на, казалось бы, явное признание поэтом за собой противоречивых свойств («плоти <...> не мог смирить» и — «душа моя чиста»): «У него нет и следа тех сомнений и угрызений совести, которые слышатся в воззваниях, заклинаниях и горьких сетованиях Ахматовой» (Оцуп. С. 41). По определению Е. Тагер, сопоставившей это ст-ние с близким по теме ст-нием Ф. Сологуба «Я испытал превратности судеб...» (1919), у Гумилева в качестве «мотивировок права на вход в рай» выступают «добродетели вполне почтенные, но, так сказать, рядовые, доступные каждому», в то время как Сологуб (также не отрицающий своей «человеческой греховности») претендует на вход в рай как поэт — «носитель высшего творческого дара»: «Здесь сталкиваются разные концепции человеческой личности, концепции “малого” и “большого” мира» (Тагер Е. Модернистские течения в русской литературе и поэзия межреволюционного десятилетия (1908–1917) // Тагер Е. Избранные работы по литературе. М., 1989. С. 426). Э. Папля видит в ст-нии выражение «основной черты мировоззрения Гумилева-художника», а именно «принятие определенного порядка бытия, в основе которого лежит принцип иерархии и особое чувство “равновесия обязанностей”: поэт воспевает земной мир Божий, — тот же, в свою очередь, вознаграждает его вечной жизнью. Понятно, что этот своеобразный договор приводит к заметной трансформации образа Бога: сейчас Он — как “договорщик” — становится ближе герою, доверявшему Ему свои поступки для справедливой оценки. Герой, следовавший законам этики — те же, как известно, у Гумилева связаны прежде всего с традиционными мужскими добродетелями, с “рыцарским этосом” — может рассчитывать на толерантность. Такая позиция, не лишенная доли кокетства, заметна в стихотворении “Рай” (1916), шуточной полу-биографии, полу-исповеди. Однако доверие и надежда на милость не нарушают иерархии: все мы, смертные, рано или поздно должны явиться перед лицом праведного Судьи» (Папля Э. Homo peregrinans в лирике Николая Гумилева // Berkeley. P. 217). По определению Ю. В. Зобнина, ст-ние является выражением непошатнувшейся веры поэта в христианскую церковь как непреходящую живую религию: «Впервые для художника-декадента “традиционная”, “историческая”, если следовать терминологии Мережковского, церковь и ее догматика не были чем-то чуждым, чем-то, что нужно “преодолеть”, но явились средой для применения всего арсенала богатейшей “декадентской” эстетики. Гумилев мог с полным правом сказать о себе:33
Колчан. Колч 1923, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, Изб 1986, Ст 1986, Ст 1988, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), ОЧ, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Силард 1979, Силард 1983, В мире отеч. классики, Слово. Вып. 1. М., 1989, «Люблю я вас, богини пенья...»: Антология. М., 1989, Об Анне Ахматовой. Л., 1990, неполная публ., Ст (Куйбышев), Русские поэты серебряного века, Новый мир. 1986. № 9, Голос Родины. 1989. Ноябрь. № 44 (2708). Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: октябрь — 15 декабря 1915 г. — период работы над окончательной редактурой «Колчана», до выхода его в свет (см.: Соч III. С. 393). Перевод на чешский яз. («Petistope jamby») — Honzík. Данный текст представляет собой окончательную — после первой редакции 1913 г. — редакцию ст-ния. Ввиду особой программной роли обеих редакций ст-ния «Пятистопные ямбы» в творческой биографии Гумилева, а также — из-за резко отличных исторических реалий в первой и окончательной версиях, обе редакции публикуются во 2 и 3 томах настоящего издания по правилам, соответствующим публикации самостоятельных произведений — см. № 98 в т. II наст. изд. и комментарии к нему. Библиографические сведения и, по возможности, комментарии, относящиеся к первой редакции, в данной статье не повторяются. Напомним лишь, что первая редакция «Пятистопных ямбов» вышла в № 3 журнала «Аполлон» за 1913 г., в коллективной подборке произведений, долженствующих, как то было сказано в заметке «От редакции», «служить иллюстрацией к <...> теоретическим соображениям» идеологов акмеизма. В первой редакции ст-ния рассказывалось о становлении новой эстетической группировки, сопоставимой, по мнению тогдашнего Гумилева, с деятельностью некоей всемирной масонской ложи по построению символического Храма. Впрочем, уже в первых отзывах на ст-ние в афишированной в журнальном сопровождении «акмеистичности» ему было отказано: «Пока, к сожалению, этой бодрости, этого “акмеистического” духа еще не видно. Пока в их стихах преобладают те же старые тона и образы, что в прежних их произведениях — до объявления себя акмеистами, и мало чем отличаются от таковых у символистов <...> “Пятистопные ямбы” Н. Гумилева проникнуты неподдельной грустью, истинным разочарованием в жизни» (Долинин А. Акмеизм // Заветы. 1913. № 5. С. 160). Непреодоленность в этих стихах символизма отмечалась и значительно позже: «В большинстве случаев слишком очевидна была их (акмеистов. — Ред.) связь с поэзией символизма. Заметна она была и в “Пятистопных ямбах” Гумилева, в которых экзотические мотивы переплетались с туманной символикой ставших уже традиционными поэтических образов» (Тимофеева В. Поэтические течения в русской поэзии 1910-х годов. Поэзия акмеизма и футуризма. Н. С. Гумилев. А. А. Ахматова. О. Э. Мандельштам. В. Хлебников // История русской поэзии: В 2 т. Л., 1969. Т. 2. С. 372). Однако значительной частью исследователей мотив «разочарований» и «печали» в этих стихах объясняется не влиянием символизма, а личными обстоятельствами жизни поэта в период их написания, а именно разрывом с Ахматовой: «В стихотворении, которое долгие годы толковали чуть ли не как гимн милитаризму, заключено печальное прощание с возлюбленной <...> Здесь отзвук реальной драмы Гумилева — его разрыв с первой любимой женой — Анной Андреевной Горенко (А. Ахматова)» (Смирнова Л. А. «...Припомнить всю жестокую, милую жизнь...» // Изб (М). С. 8–9). В исповедальных строках этого ст-ния, посвященных разрыву с любимой женщиной, некоторые исследователи находят смысл, значительно превышающий семейную драму: «Печаль этого прощания неизгладима. Кажется, она сильней любви, а облик женщины — строго величавый — соотносим не только с конкретным именем, но с представлением о Вечной Женственности, оставляющей поэта. Не случайно возникает сходство-созвучие с блоковской строкой: “Ты в синий плащ печально завернулась...” Возможно, в эту минуту, уходя, любовь запечатляется в поэтическом образе глубже, чем в реальности. “Синий плащ” и “темное платье” — уже не собственно одежда, а эмблема, оттеняющая непреклонность женщины, чей уход скорбен, но неотвратим» (Размахнина В. К. Серебряный век. Красноярск, 1993. С. 87). По утверждению же самой Ахматовой, пессимизм «Пятистопных ямбов» связан с потерей поэтом веры в смысл своих странствий и поисков: «А путешествия были вообще превыше всего и лекарством от всех недугов <...> И все же и в них он как будто теряет веру (временно, конечно). Сколько раз он говорил мне о той “золотой двери”, которая должна открыться перед ним где-то в недрах его блужданий, а когда вернулся в 1913 году, признался, что “золотой двери” нет. Это было огромным ударом для него» («Самый непрочитанный поэт»: Заметки Анны Ахматовой о Николае Гумилеве // Новый мир. 1990. № 5. С. 223). Преобладающей, однако, является точка зрения на «Пятистопные ямбы» как на выражение жизненной и творческой зрелости поэта, подведение им итогов перед началом нового пути, что отмечалось уже в рецензии Б. М. Эйхенбаума: «Это стихотворение, кажется мне, можно рассматривать как поэтический итог пережитого, как поэтическую оценку пройденного пути». Здесь же обращалось внимание на то, что «поэтический словарь Гумилева меняется. Конец поэмы насыщен, даже с некоторым излишком, молитвенными выражениями, а заключительная строфа полна такой экзальтации, которая может показаться совершенно неожиданной в его творчестве для того, кто не вспомнит, что он предпочел чистые краски Анжелико <...> Это ли прежний акмеист, славивший пути конквистадоров и преданный горделивой Музе Дальних странствий? И право, он, как неофит, не знает меры новым словам (чувство меры, вообще, не свойственно его поэзии), когда говорит о своей душе <...> И не удивителен ли конец?..» (Эйхенбаум Б. М. Новые стихи Н. Гумилева // Русская мысль. 1916. № 2. Отд. III. С. 17–18). Современными исследователями усматривается в этом обновлении поэзии Гумилева ее поворот к большей человечности, душевной теплоте и боли, чем это было присуще ей раньше: «“Пятистопные ямбы” — одно из наиболее сильных произведений Гумилева не только по отточенности найденной им строфы, верности психологической и вещной детали, по воздушности всей постройки, несмотря на живущую в стихотворении тяжелую печаль. Оно похоже на маленькую поэму, где есть все: война, любовь, разлука, сомнения, раскаяние — одним словом, живая, не надуманная, не экзотическая жизнь» (Павловский А. И. Николай Гумилев // БП. С. 42). Это — «камертонное произведение сборника; оно — как туго натянутая тетива, с которой слетают стрелы воспоминаний о прежней и оценок былой жизни <...> Оно, как узором по ковру, выткано нитями лет и дней, формировавших основу души поэта...» (Панкеев И. А. Николай Гумилев. М., 1955. С. 13, 81). Тема войны в «Пятистопных ямбах» отмечается как центральная почти всеми исследователями — с существенными различиями в ее трактовке. Дерзость и одновременно достоинство находит в ней Н. А. Оцуп, — то, что «Гумилев посмел признаться, что он пошел на войну во имя войны», но также и то, что ни в одном из стихотворений, «посвященных войне, не воспевается парадная Россия, Россия политических сектантов. Его Россия полна достоинства, чувства долга, религиозной веры и даже милосердия к врагу» (Оцуп. С. 143). Наоборот, «романтизм завоевателя» увидел с позиций вульгарного социологизма и классовой борьбы в этой теме критик Комакадемии О. Бескин (см.: Литературная энциклопедия. М., 1930. Стлб. 83). Новое выражение жизненного долга (после дела «мореплавателя и стрелка») находит в теме войны этого ст-ния современный исследователь, полагая, что «именно военный опыт у Гумилева (как и на Кавказе у Лермонтова) оказался решающим в его становлении» (Иванов Вяч. Вс. Звездная вспышка (Поэтический мир Н. С. Гумилева) // Взгляд: Критика. Полемика.Публикации. М., 1988. С. 347). По мысли другого исследователя, тема войны мотивирована здесь «лирическим исповеданием веры», востребованием «истинного преображения в жертве героического подвига» (Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л., 1989. С. 141). Попытка разобраться в сложных перипетиях войны и веры в этом стихотворении приводит к выводу, что, по Гумилеву, «воевать и побеждать значит уже быть угодным Богу. Под христианской оболочкой видим религию викинга» (Ульянов Н. И. Гумилев // Человек. 1990. № 1. С. 176). Полная реабилитация военной темы в этом ст-нии (с существенным ее уточнением) содержится в суждении: «Гумилев пишет о войне в эпической традиции, уходящей к древним истокам ратоборства. Всего превыше в нем “дух войска”, который захватывает каждого воина и поднимает его на гребень бесстрашия <...> Все это есть и в русской и мировой литературе, но никогда не трактовалось как “прославление милитаризма”, в чем много раз обвиняли Гумилева. Что война — страдание и гибель, он знал лучше многих обличителей войны. Но она — факт человеческой истории, и менее всего поэт в этом факте повинен. Он видит его как данность, требующую от человека действия, выбора. “Я вдруг услышал песнь моей судьбы” — в этом нечто большее, чем безотчетный порыв. И сознание опасности, возможной смерти, жертвенности не отвращает от выбора, а поднимает поэта над дремотной заурядностью покоя. Он больше не принадлежит себе. Былые каждодневные заботы становятся ничтожными перед лицом великого деяния, которым теперь поглощена душа <...> Отказавшись от личных забот, он вверяет себя высшей силе — Богу и судьбе. Это освобождение от дольнего мира и прославляет поэт» (Размахнина В. К. Серебряный век. Красноярск, 1993. С. 89). Темой войны объясняется и усиление в «Пятистопных ямбах» религиозного чувства поэта, «которое было у него и раньше», — уточняет Н. Никитенко, приводя затем рассказ о его непосредственном выражении: «Гумилев, обнажив голову и привлекая внимание прохожих, широко крестился на каждую церковь, в храме становился на колени, а в конце, подходя ко кресту, целовал руку священника. Поэтому вряд ли можно сомневаться в истинной религиозности Гумилева» (Никитенко Н. К 50-летию расстрела Н. С. Гумилева // Русская мысль. 1971. 23 сентября (№ 2861). С. 8). Эту же тему продолжает М. В. Смелова (Роль христианства в картине мира Н. С. Гумилева // Ахматовские чтения. А. Ахматова, Н. Гумилев и русская поэзия начала XX века. Сб. научных трудов. Тверь, 1995). Отметив, что «Гумилев в “Пятистопных ямбах” утверждает, что военные дороги святы», и процитировав ст. 67–72, исследовательница заключает: «Поэт, бившийся в тисках неразрешимых противоречий и сомнений, находит в себе мужество поверить. Необходимый опыт дает война, а мужество, сильная воля у поэта уже есть. Гумилев осознает, что, принимая Бога, он не теряет ни себя, ни своего мира, а, наоборот, включает себя в мировую целостность. Он становится как бы соучастником всей силы бытия и воли Бога и одновременно ее выразителем. Поэт понимает, что полноты истины нет нигде и ни в чем, кроме Бога» (С. 30–31). Современными исследователями отмечается также внутренняя идейно-образная созвучность «Пятистопных ямбов» с отечественной поэтической классикой: «Военные стихи Гумилева с их искренним пафосом перекликаются с державинскими одами, часто растянутыми, громоздкими, но не менее торжественными и искренними: <цит. ст. 73–78>» (Черненькова О. Б. Черты типологического сходства в поэтике Г. Р. Державина и Н. С. Гумилева // Творчество Г. Р. Державина. Специфика. Традиции: Научные статьи, доклады, очерки, заметки. Тамбов, 1993. С. 234). По поводу последних строк ст-ния Н. А. Оцуп пишет: «Не напоминает ли этот “пустынный монастырь из камня белого, золотоглавый”, куда поэт мечтает уйти, “покинув мир лукавый”, ту “надоблачную келью”, где Пушкин стремился “спрятаться в соседстве с Богом”? Сходство между творением Гумилева и созданием автора чисто русской поэмы “Евгений Онегин”, лишенное какого бы то ни было псевдопатриотизма, является для Гумилева высшей хвалой» (Оцуп. С. 142–143). Сопоставляя обе редакции ст-ния (с «масонской» концовкой в первом и «военно-христианской» — во втором), Н. А. Богомолов находит оба завершения «функционально равнозначными, поскольку являются всего лишь различными путями “приближения к иному”, становящемуся “внутренней сущностью” единого метода изображения и преображения действительности, на который теперь рассчитывает Гумилев» (Богомолов Н. А. Читая Гумилева // Изб (XX век). С. 16–17). Относительно самой стихотворной формы «Пятистопных ямбов» высказывалась мысль о некоторой несогласованности частей и «явном перегружении эффектами, что мешает им стать “совсем прекрасными”» (Тумповская М. «Колчан» Н. Гумилева // Аполлон. 1917. № 6–7. С. 60), а также о «несколько искусственном (правда, и очень искусном) строфическом построении», что, однако, «не мешает свободной текучести лирического повествования» (Верховский. С. 135–136). Лозинский Михаил Леонидович (1886–1955) — поэт, переводчик, секретарь редакции журнала «Аполлон», издатель журнала «Гиперборей», близкий друг и доверенное лицо Гумилева. В ответ на посвящение ему «Пятистопных ямбов» он писал Гумилеву 21 октября 1915 г.: «...я хочу просить у тебя позволения украсить посвящением тебе мои пятистопные ямбы, трактующие о каменьях, растущих, как лилии, о бездонной тьме, о племенах беспечных, о башнях Эдема и об эдемском луче. Их поток родился на той же вершине, что и твои “Пятистопные ямбы” (помнишь нашу беседу об автобиографических ямбах)...» (Неизд 1986. С. 149; речь идет о ст-нии Лозинского «Каменья», опубликованном в его сб. «Горный ключ» (Пг., 1916). Ст. 12. — Вечный Жид или Агасфер — персонаж поздних средневековых легенд, иерусалимский башмачник, проклятый Богом и осужденный на вечные скитания за то, что отказал Христу в отдыхе во время крестного пути. Ст. 15. — Имеются в виду картины, привезенные Гумилевым из поездки в Абиссинию в 1913 г., из которых четыре были подарены им художнице Е. С. Кругликовой, передавшей затем их в Музей антропологии и этнографии Петра Великого (см.: Огонек. 1987. № 15. С. 21). Ст. 25. — Левант — общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря (Сирия, Ливан, Египет, Турция, Греция). Ст. 27–28. — Имеются в виду герои поэмы В. А. Жуковского «Наль и Дамаянти», представляющей собой вольный перевод поэмы немецкого поэта Рюккерта, в которой в свою очередь использован эпизод индийского эпоса «Махабхарата». Гумилев здесь не точен: в поэме Наль проигрывает в кости не свою жену Дамаянти, а только свои владения, из которых уходит вместе с нею. Ст. 54. — «Буди, буди» — выражение, подкрепляющее данную клятву, подобное «аминь, аминь» (см., напр.: Числа. 5:22). Ст. 73–74. — Похвала Богородице: «Честнейшую херувим, и славнейшую без сравнения серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем».34
Новая жизнь. 1915. № 11. Ноябрь, с вар., Колчан, Новая жизнь: Литературно-общественный альманах. Кн. 1. М., 1916, перепечатка публ. 1915 г. Колч 1923, СС 1947 II, СС I, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), СП (Ир), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2. Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: ноябрь 1915 г. — по дате публикации. Перевод на чешский яз. («Stará panna») — Honzík. Ю. Н. Верховский отнес это ст-ние (наряду со ст-ниями «Городок», «Старые усадьбы» и «Почтовый чиновник») к таким, в которых обнаруживается новое качество поэзии Гумилева — умение изображать предмет «изнутри», проникать «в душевное человеческое и в самую душу вещей»: «...в такую поэзию уже не только всматриваешься со стороны, чтобы полюбоваться ею; она начинает вовлекать в себя и, преломляясь, будить отзвук себе, тоже изнутри» (Верховский. С. 120–121). Е. Б. Тагер использует первую строчку этого ст-ния (в ее статье «Модернистские течения в русской литературе и поэзии межреволюционного десятилетия (1908–1917)», сопоставив ее с блоковским стихом «Жизнь пуста, безумна и бездонна» из «Шагов командора» (1910–1912), для подтверждения своей мысли о том, что «в целом акмеизм утратил ту далекую перспективу, которая обогащала поэтический образ символистов», что стих Блока «существует в контексте высокой и общезначимой трагедии: «Выходи на битву, старый рок!» А строчка Гумилева вводит в микродраму частной, унылой судьбы...» (Тагер Е. Б. Избранные работы. М., 1988. С. 425). И. Винокурова ссылается на него, высказываясь о том, что «русские стихотворения, которыми переслоены в “Колчане” “итальянские”, выделяются на их фоне своей неизбывной грустью» (Винокурова И. Блок и Гумилев: Двойной портрет через 70 лет // Русская мысль. 1990. 10 августа (№ 3840). С. 10). По определению Н. А. Оцупа, оно (вместе со ст-нием «Почтовый чиновник») «погружает нас в атмосферу чеховской России» (Оцуп. С. 145). Ст. 23. — Стансы — небольшое ст-ние, каждая строфа которого имеет свое замкнутое, требующее отдельного осмысления содержание.35
Лукоморье. 1915. № 50 (12 декабря). ПС 1922, ПС 1923, ИС 1943, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, СС (Р-т) II, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, МП. Автограф 1 с вар. — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 1 — 1 об. В ст. 18 вместо «полог» ранее было: «купол». Автограф 2 с вар. — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 27–28. Дат.: до 12 декабря 1915 г. — по дате публикации. И. Ростовцева приводит это ст-ние в доказательство своей мысли о том, что «история проделала с Гумилевым удивительную вещь, превратив его из автора в героя поэмы, баллады или величественного эпоса»: «Но, может быть, к этому и стремился? Не случайно же он с 1914 года числил себя “воином, а не поэтом” <...> не случайно, как и воспетый им конквистадор, он смог еще при жизни заглянуть в даль — “до области ада” — и увидеть, что будет дальше...» (Ростовцева И. Судьба. Шаг судьбы. К 75-летию со дня смерти Николая Гумилева // Литературная Россия. 1996. 23 августа (№ 34). С. 10). Конквистадор — см. комментарий к № 36 в т. I наст. изд. Ст. 20. — Треба — церковная служба, совершаемая по заказу (потребности); здесь имеется в виду кощунственный молебен, совершаемый сатанистами. Ст. 23. — Эльдорадо — название вымышленной страны, которая по представлению испанцев — искателей удачи в Южной Америке, — изобиловала золотом и драгоценными камнями. Ст. 33–36. — Реминисценция из ст-ния Э. По «Эльдорадо».36
При жизни не публиковалось. Печ. по ПС 1923. ПС 1922, с вар., ПС 1923, СС II, СП (Тб), СП (Тб) 2, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, Соч I, СП (Ир). Дат.: 1915 г. — по времени службы Гумилева в Лейб-гвардии Уланском полку и датировке Г. В. Иванова в ПС. Неожиданное уподобление в этом ст-нии войны раю (вызвавшее у современников протест, в частности, пародию В. Пяста) Б. Хелман объясняет тем, что Гумилев («хотя его воинская карьера впечатляет») «был сравнительно благополучен и нечувствителен к тому, что происходило вокруг него <...> Гурии никогда не лишаются девственности при всей полноте интимных переживаний в мусульманском раю» (Hellman B. A Houri in Paradise. Nikolaj Gumilev and the War // Studia Slavica Finlandensia. T. 1. Helsinki, 1984. P. 26). В. Л. Полушин, наоборот, считает, что за разговором о войне «как об увеселительной прогулке» (в беседе с любопытствующими на эту тему друзьями) и чтением в доказательство «посвященных полковым дамам мадригалов» Гумилев скрывал свое истинное, серьезное отношение к войне как к «священному долгу перед родиной», которую он «должен защищать <...> в любых условиях» (Полушин В. Л. Рыцарь русского ренессанса // Н. Гумилев. В огненном столпе. М., 1991. С. 35). Мадригал — небольшое лирическое ст-ние, содержащее комплимент определенному лицу, обычно женщине. Ст. 2. — Гурия — в мусульманской мифологии вечно юная дева, услаждающая в раю праведников. Ст. 3. — Лейб-гвардия — в монархическом государстве привилегированные войска, в задачу которых входила охрана особы императора и его семьи; Уланский полк — кавалерия, вооруженная пиками, саблями и пистолетами; во 2-й маршевый эскадрон лейб-гвардии уланского Ее Величества полка был назначен в конце сентября 1914 г. Гумилев.37
Аполлон. 1916. № 1, другая ред., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС II, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX — начала XX века. Л., 1991, Душа любви, Серебряный век русской поэзии, Школа классики, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола, 1997. Автограф 1 другой ред. — Архив Лозинского. Автограф 2 другой ред. — Собрание А. К. Станюковича (Москва). Автограф 3 с вар. — Альбом Струве. Автограф 4 другой ред. — Отлуние. Автограф 5 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: конец 1915 г. — начало 1916 г. — по местоположению в Альбоме Струве (с учетом близости расположения материала в нем к хронологическому) и дате публикации. Назвав это ст-ние «мифологическим», Н. А. Оцуп видит в нем увлечение Гумилева «отражением всеобщих старых верований индоевропейских племен доисторических времен». Не создавая нового мифа, Гумилев, по его словам, сближает здесь «легенду о драконе с легендой о Вольге, герое русской эпопеи». Далее Н. А. Оцуп интерпретирует: «Стихотворение “Змей” одновременно эпическое и лирическое. Автор почти жалеет похитителя красивых девушек, из которых ни одна не остается в живых после похищения. Они умирают одна за другой во время полета, и змей бросает их тела в море. Вот почему могучее чудовище жалуется и воет, завидуя простым пастухам, чьи мелодичные песни привлекают молодых красавиц. Со стилистической точки зрения “Змей” является искусным переложением народных сказок с их красочным языком <...> Афанасьев, Орест Миллер, Потебня, Александр Веселовский и другие ученые-фольклористы отнесли бы, вероятно, “Змея” к категории сказок с исторической основой. Ведь Гумилев упоминает мимоходом “Золотую Орду”, “пестрый грохот равнины китайской”, Китай. Поэта привлекал этот таинственный большой мир. Китай, кстати, дал ему одну из его любимых тем, тему дракона» (Оцуп. С. 149–150). Эту мысль подтверждает современный исследователь: «Древний восточный образ Дракона, чья смерть начинает письменную историю, у Гумилева так или иначе связан со старыми славянскими преданиями о волшебных змеях» (Иванов Вяч. Вс. Звездная вспышка (Поэтический мир Н. С. Гумилева) // Ст ПРП. С. 30). Ст. 22. — Лагор — древний город Индии, столица провинции Пенджаб. Ст. 33. — Вольга (или Волх) — герой одноименной былины киевского цикла, богатырь-оборотень, обладающий властью над силами природы. К числу других редакций этого ст-ния следует прибавить два расшифрованных Н. М. Иванниковой черновых наброска «эпической поэмы на русскую тему», относящихся к 1914 г.: «На заседании Общества ревнителей художественного слова 25 февраля 1914 г. автор не только озвучил “Мика”, но и “изложил свои взгляды на эпический род, к коему он причисляет свою поэму, и на современные его возможности. Основная мысль сводилась к утверждению, что единственной областью, в которой еще возможно большое эпическое творчество, есть поэзия “экзотическая”. Большинство участников прений “оспаривало теоретические воззрения автора; общий вопрос о современной эпической поэзии остался открытым”[43]. Возможно, под влиянием этих споров поэт сразу же попробовал написать эпическую поэму на русскую тему. Два ее черновых наброска (разделенных чертой) записаны на обороте листа[44] с черновым текстом монолога Пиппы из драмы Р. Браунинга “Пиппа проходит”, перевод которой Н. С. Гумилев закончил в феврале 1914 г.[45]38
Аполлон. 1916. № 1, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Ст 1986, Кост 1979, Изб (Огонек), Сп (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Мир искусств в образах поэзии. Архитектура. Скульптура. Живопись. Танец. Музыка. М., 1922, Собеседник. Литературно-критический ежегодник. Вып. 8. М., 1987, Ст (Куйбышев), Душа любви, Поэзия серебряного века: 1880–1925. М., 1991, Хрестоматия по отечественной литературе XX века. Для учащихся 11 класса. М., 1995, Огонек. 1986. № 17. Автограф 1 с вар. — Архив Лозинского. Автограф 2 с вар. — Альбом Струве. Автограф 3 с вар. — Отлуние. Автограф 4 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: конец 1915 г. — начало 1916 г. — по местоположению в Альбоме Струве (с учетом близости расположения материала в нем к хронологическому) и дате публикации. Ахматова в беседе с П. Н. Лукницким (28 мая 1925 г.) отнесла это ст-ние (хотя оно и навеяно, по ее словам, книжным впечатлением, а именно, статьей Н. Пунина «Андрей Рублев» в «Аполлоне» — 1915. № 1) к «русскому Гумилеву», т. е. к стихам, написанным в «период, когда он полюбил Россию», что совпадает с его «пребыванием на войне» (Жизнь поэта. С. 164, 165). Рецензент «Костра» приводит его в доказательство того, что «при всем своем постижении чужеземной жизни автору по-прежнему знакомы красоты родной природы, родного искусства, и в творчестве Андрея Рублева ему, совершенно неожиданно для нас, открываются совсем другие моменты земной жизни» (Шкловский В. Н. Гумилев. «Костер» // Книга и революция. 1922. № 7 (19). С. 57). По словам другого современника поэта, «Россия духа глядит на него с иконы Андрея Рублева» (Айхенвальд Ю. И. Поэты и поэтессы. М., 1922. С. 46). Ст-ние послужило поводом для Н. А. Оцупа отметить особый характер религиозности поэта: «В демонстрации своего религиозного сознания Гумилев так сдержан, даже стыдлив, что у него малейший намек часто имеет исповедальное значение. Так случается в стихотворении, посвященном Андрею Рублеву (“Костер”). Поэт изображает величайшего иконописца, или точнее одно из его творений, со свойственной ему исключительной аккуратностью (немцы называют это свойство “Sachlichkeit”). Он с гордостью заявляет, что “с искусством иноков знаком”. Жизнь иноков, кстати, сильно привлекала Гумилева» (Оцуп. С. 146). По словам современного исследователя, ст-ние относится к тем, «в которых лирический герой осознает себя наследником предшествующих художников» и более того: «В данных стихах лирический герой удваивается в другом герое. Такое удвоение характерно для романтизма. Одинокая, порвавшая с миром и людьми личность жаждет понимания и участия. Поэтому-то романтическое “я” и удваивается порой в стихотворении» (Корман Б. О. Лирика и реализм. Иркутск, 1986. С. 81). Своеобразную концепцию женского начала в творческом сознании мужчины обнаруживает в этом ст-нии Р. Эшельман: «По своеобразной логике гумилевской метафизики, женский персонаж может участвовать в трансцендентности, недоступной проецирующему этот персонаж поэту-мужчине. Это наиболее программно выражено в ст-нии “Андрей Рублев”, в котором показывается, как иконописец проецирует женскую фигуру, состоящую почти целиком из эмблем трансцендентности: однако его жизненный путь — печален, — вероятно, потому что он, в качестве проецирующего, не причастен идеальности проецируемого образа» (Eshelman. P. 96). По наблюдению Ю. В. Зобнина, эпитет «сладкий», присутствующий в первой строке ст-ния, в творчестве Гумилева чаще всего употребляется в значении «сакральности» «определяемого им объекта», что в аксиологической системе поэта напрямую соотносится с предпочтением «незнания» над знанием, поскольку ценность первого в том, что оно дает возможность верить в то, что «разум “целомудренного” художника-акмеиста не может “познать”. “Неведомое”, по Гумилеву, дает нам “детски-мудрое, до боли сладкое ощущение собственного незнания” <...> “неведомое” порождает сакральное (“сладостное”) переживание необыкновенной интенсивности (“до боли”) — в этом, по мнению Гумилева, его главная и единственная ценность» (Зобнин Ю. В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н. С. Гумилева) // Русский путь. С. 42). Ст. 9. — Сирин — в средневековой мифологии птица радости, райская птица, изображавшаяся с женским лицом и грудью.39
Аполлон. 1916. № 1, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ежов-Шамурин 1925, Акме, Душа любви, Ежов-Шамурин 1991, Серебряный век русской поэзии, Акаткин, Свиданье, Поэзия серебряного века. Антология. СПб., 1996, Антология акмеизма. М., 1997, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола, 1997. Автограф 1 с вар. — Архив Лозинского. Автограф 2 с вар. — Альбом Струве. Автограф 3 с вар. — Отлуние. В ст. 13 вместо «точа» ранее было: «дробя». Автограф 4 — Архив Лозинского; рукопись Костра. Дат.: конец 1915 г. — начало 1916 г. — по местоположению в Альбоме Струве (с учетом близости расположения материала в нем к хронологическому) и дате публикации. Переводы на англ. яз. («Trees») — Lyrics from the Russian. Trans. Gilbert E. Cunningham. N. p., 1951; A Second Book of Russian Verse. Ed. C. M. Bowra. London, 1948. Trans. Y. Homstein. Перевод на чешский яз. («Stromy») — Honzík. И. А. Груздев относит это ст-ние (наряду со ст-ниями «Память» и «Слово») к значительным образцам философской лирики Гумилева, представляющим его как «подлинно большого поэта», переставшего производить впечатление «продолжателя и эпигона Брюсова» (Груздев И. А. Русская поэзия в 1918–1923 гг. // Книга и революция. 1923. № 3 (27). С. 33). По утверждению Р. Эшельмана, оно одно из многих ст-ний периода «Костра» о «магической природе». «Характерно, что Гумилев тут не жалуется на недоступность для него тайной сообщности природы, так как эти знаки он воспринимает скорее риторично, чем семантично, как эмблемы трансцендентной области, а не носителей тайного значения, которое нужно расшифровать. Его единственное желание — найти аналогичное идеальное пространство, где бы он освободился от своего эсхатологического томления. В этом стихотворении он создает свободное романтическое пространство — от “глубин земли” до звезд, из которого он себя строго исключает» (Eshelman. P. 91). Исходя из этого ст-ния, Л. Аллен размышляет о цветовой семантике в поэзии Гумилева: «Зеленый цвет — самый любимый у Гумилева <...> обладает религиозной символикой. Этим объясняется тот факт, что в его поэзии зеленый цвет часто соединяется с красным как парные цвета, естественно входящие в гармонический союз» (Аллен Л. «Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилева: Комментарии к строфам // Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л., 1989. С. 126). Подчеркнув ст. 9–10, Блок (в экземпляре подаренного ему Гумилевым «Костра») сделал напротив приписку: «Французское убожество» (Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. I. Л., 1984. С. 253). Ст. 9. — С этим стихом перекликаются строки Ахматовой из «Мартовской элегии» (1960): «И огромных библейских дубов / Полуночная тайная сходка...» (обратил внимание Р. Д. Тименчик: Timenchik R. Akhmatova’s «Macbeth» // Slavic and East European Journal. 24. (1980). P. 366, 368. Note 11).40
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. БП, СПП, Соч I, Круг чтения, Душа любви. Автограф — Собрание А. К. Станюковича (Москва). Дат.: январь 1916 г. — по датировке К. М. Азадовского и Р. Д. Тименчика (Русская литература. 1988. № 2. С. 185). Лёвберг Мария Евгеньевна (урожд. Купфер, 1894–1934) — поэтесса, драматург, переводчица, с нею Гумилев познакомился осенью 1915 г. на одном из заседаний «Кружка Случевского», членом которого она являлась. Ее книгу стихов «Лукавый странник» он в письме к ней характеризовал: «Стихи Ваши обличают Вашу поэтическую неопытность. В них есть почти все модернистские клише, начиная с изображения себя как рыцаря под забралом, и кончая парижским кафе, ресторанами и даже цветами в шампанском... Конечно, это еще не книга, а только голос поэта, заявляющего о своем существовании. Однако во многих стихотворениях чувствуется подлинно поэтическое переживание, только не нашедшее своего настоящего выражения. Материал для стихов есть: это — энергия солнца в соединении с мечтательностью, способность видеть и слышать и какая-то строгая и спокойная грусть, отнюдь не похожая на печаль» (Жизнь поэта. С. 178). Ст-ние, по словам адресата, было написано «в Музее антропологии и этнографии, где Гумилев и Лёвберг осматривали экспонаты. Передавая ей стихотворение, Гумилев предупредил, что оно недоделано, в особенности последняя строфа. У Гумилева с Лёвберг был роман осенью 1915 г. Ей посвящен первый вариант стихотворения “Змей”» (см.: Азадовский К. М., Тименчик Р. Д. К биографии Н. С. Гумилева (Вокруг дневников и альбомов Ф. Ф. Фидлера) // Русская литература. 1988. № 2. С. 185).41
ЕЛПН. 1916. № 2. ПС 1922, с вар., ПС 1923, с вар., СС II, СП (Тб), вар. ПС, БП, СП (Тб) 2, вар. ПС, Ст ПРП (ЗК), вар. ПС, ОС 1989, Ст (XX век), Ст ПРП, вар. ПС, СПП, Кап, СС (Р-т) II, Соч I, СП (Ир), вар. ПС, СП (К), Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997, Семья. 1993. № 26. Дат.: февраль 1916 г. — по дате публикации. Ст. 3. — Волчье солнце — образ, заимствованный из ст-ния Т. Корбьера «Волчье солнце» (перевод с франц. Б. Лившица; таково же название и второй книги стихов самого Лившица — 1914).42
Нива. 1916. № 9 (27 февраля), с цензурными купюрами. Печ. по автографу 1, как самому близкому к версии прижизненной публикации. ПС 1922, с вар. (цензурная купюра), ПС 1923, с вар., Неизд 1952, вар. автографа 3, СС II, вар. автографа 3, СП (Тб), вар. ПС 1923, БП, вар. автографа 4, СП (Тб) 2, вар. ПС 1923, Изб (Кр), вар. ПС 1923, Ст ПРП (ЗК), вар. ПС 1923, ОС 1989, вар. автографа 4, Ст ПРП, вар. ПС 1923, СПП, вар. автографа 4, Изб (Слов), вар. ПС 1923, Кап, вар. автографа 4, СС (Р-т) II, вар. автографа 3, СП (XX век), вар. ПС 1923, Изб (Слов) 2, вар. ПС 1923, СП (Ир), вар. ПС 1923, Соч I, вар. автографа 4, Круг чтения, вар. автографа 4, Изб (XX век), вар. автографа 4, Русский путь, вар. автографа 2, Ст 1995, вар. автографа 4, ВБП, вар. автографа 4, МП, вар. автографа 4, СП 1997, вар. автографа 4, Силард 1979, Силард 1983, Душа любви. Автограф 1 — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 7. Л. 26. Автограф 2 с вар. — РНБ. Ф. 124 (П. Л. Вакселя). Ед. хр. 1398. Л. 2. Автограф 3 с вар. — Альбом Струве. Автограф 4 с вар. — Отлуние. Дат.: февраль 1916 г. — по дате публикации. Перевод на чешский яз. («Druhy rok») — Honzík. Ст-ние отражает перелом в отношении Гумилева к войне. Интерпретируя его, Р. Д. Тименчик пишет: «...приподнятая риторика ранних военных стихов уступила место видениям мрачным и прогнозам фантастическим. Затянувшаяся война обращала всю культурную историю человечества вспять. На рубеже 1916 года Гумилев переписал свое старое стихотворение 1911 года. Новый вариант смешал воедино восторги пророческого ужаса с тревожной сумятицей фронтового настоящего...» (Тименчик Р. Д. «Над седою вспененной Двиной...» Н. Гумилев в Латвии: 1916–1917 // Даугава. 1986. № 8. С. 118). Этот же перелом в воззрении Гумилева на войну отмечает и Ю. В. Зобнин, сопоставляя данное ст-ние с его же ст-нием «Солнце духа» (1915): «Между ними совсем небольшой промежуток времени, и в том и в другом стихотворении понимание войны неизменно — это все та же стихия, гроза и одновременно — “заря”. Но в отличие от радостного, светлого восхождения “Солнца Духа” — это “заря зловещая” <...> Страх возникает оттого, что человек, попавший в горнило войны, “крылатый гений” которой “буйно издевается” над людской “мудростью”, превращается не столько в “нового Адама”, сколько в дикаря <...> Желанный прогресс обернулся регрессом, вместо ожидаемого “преображения” произошло “одичание”. Наверняка, подобное изображение войны <...> было “синтезом реальных впечатлений”» (Зобнин. С. 139–140). В ст-нии Гумилев использовал несколько стихов из ст-ния «Двенадцатый год» — см. № 17 в т. II наст. изд. и комментарии к нему.43
Солнце России. 1916. Март. № 317, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Акме, Душа любви, Серебряный век русской поэзии, Свиданье, Поэзия серебряного века. Антология. СПб., 1996, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола, 1997. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Отлуние. Автограф 3 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: март 1916 г. — по дате публикации. Рецензентом «Костра» в ст-нии был отмечен элемент «фламандской живописи» и само оно отнесено к стихам, в которых «очень полновесен эпический элемент», дающий повод предполагать, что поэт «должен быть хорошим прозаиком» (Медведев П. Н. Гумилев. «Костер» // Записки Передвижного общедоступного театра. Пг., 1919. Вып. 24–25 (август-сентябрь). С. 15). Аналогию с живописью отмечает и Н. А. Оцуп: «В стихотворении “Городок” продолжается ряд картинок русской провинциальной жизни. Это стихотворение написано пером, которое снова напоминает нам кисть Фра Анжелико <...>. “Городок” изобилует русизмами в области стилистики. Выбор слов показывает намерение поэта фиксировать что-то специфически русское» (Оцуп. С. 146). По мнению Е. Томпсон, ст-ние представляет собой картину невинной Руси, в которой преобладают внутренняя пассивность и простота. Отсюда — не «“солдаты”, а “солдатики”, а суда капитанов-победителей (кораблей в цикле “Капитаны”) превращаются в “лодочки”» (Thompson E. N. S. Gumilev and the Russian Ideology // Berkeley. P. 319). И. Винокурова считает, что «при всей своей подчеркнутой игрушечности» ст-ние «дает представление о характере и направлении пути, о “русской идиллии” навырост <...> Гумилева вовсе не пугает угроза “сытости”, “благополучия”, “торгового” существования, якобы умерщвляющего дух. Он твердо знает, что дух не умертвить...» (Винокурова И. Жестокая, милая жизнь // Новый мир. 1990. № 5. С. 257). А. И. Михайлов приводит последнюю строфу как исключение в подтверждение своей мысли о том, что в целом Гумилев, изображая «православную Русь», не поднимается над «долом реальности низшей», в противоположность Н. Клюеву, А. Ремизову и попыткам А. Блока, — к «Руси сокровенной» (Михайлов А. Николай Гумилев и Николай Клюев // Исследования и материалы. С. 68). Блоком в подаренном ему Гумилевым экземпляре «Костра» подчеркнуто слово «настоящая» в ст. 6 и напротив написано: «Так вот что настоящее». В ст. 12. подчеркнуто «совсем лунатики» и рядом поставлены восклицательный и вопросительный знаки. Ст. 21–28 отчеркнуты Блоком фигурными скобками, напротив им же написано: «Одно из двух» (Библиотека А. Блока. Описание. Л., 1984. Кн. I. С. 253).44
Нива. 1916. 12 марта. № 11, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Ст 1986, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), СП (К), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, Изб (Слов) 2, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Слово. Вып. 1. М., 1989, Душа любви, Свиданье. Автограф 1 — РНБ. Ф. 124 (П. Л. Вакселя). Ед. хр. 1398. Л. 1 — 1 об., черновые наброски, практически нечитаемые. Автограф 2 с вар. — Альбом Струве. Автограф 3 с вар. — Отлуние. В ст. 19 вместо «Что» ранее было «Где». Автограф 4 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: март 1916 г. — по дате публикации. Переводы на англ. яз. («Childhood») — SW. P. 94; Russian Poetry: The Modern Period. Ed. John Glad and Daniel Weissbort. Iowa City, 1978 (Trans. Joseph Kiegel). Перевод на чешский яз. («Detstvi») — Honzík. Н. А. Оцуп отмечает биографическую точность этого ст-ния (детство поэта прошло в Царском Селе): «Тут изображен царскосельский ландшафт. Царская резиденция изобиловала “пахнущими лугами”, где паслись прекрасные стада с окружающих ферм, где растили большое количество отборного скота» (Оцуп. С. 12–13). По утверждению Л. Хихадзе, в ст-нии выражено «острое ощущение <...> прекрасной изначальности» жизни, хотя в целом поэту свойственно активное неприятие ее «как повседневности» (Хихадзе Л. Гумилев и Кавказ // Литературная Грузия. 1988. № 12. С. 122). Э. Папля находит в нем выражение характерного для зрелой лирики Гумилева «чувства особого согласия с природой», в нем (как и в ст-нии «Костра» «Канцона вторая») «сенсуальное и духовное начало гармонически сопряжены, — пример того, что Пруст назвал однажды “содействием религиозного духа и любви вещей”» (Папля Э. Homo peregrinans в лирике Николая Гумилева // Berkeley. P. 216). Оно, по утверждению Л. Аллена, относится к тем ст-ниям Гумилева о России и себе в связи с Россией, которые «полностью опровергают легенду о “нерусскости” поэта. Оглядываясь на свое прошлое, например, в стихотворениях “Детство” и “Память”, Гумилев недвусмысленно осознавал свою принадлежность к родной национальной стихии» (Аллен Л. У истоков поэтики Н. С. Гумилева. Французская и западноевропейская поэзия // Исследования и материалы. С. 251). В. С. Баевский видит в этом ст-нии образец «высокого достижения» поэта в области дольника (как «романтического метра русской поэзии XX века»), «одним из самых последовательных создателей» и мастером которого Гумилев был (Баевский В. С. Николай Гумилев — мастер стиха // Исследования и материалы. С. 84). Ст. 17–20 отчеркнуты Блоком в подаренном ему Гумилевым экземпляре «Костра» (Библиотека А. А. Блока. Описание. Л., 1984. Кн. I. С. 253). Ст. 12. — Возможно, аллюзия-антитеза на мандельштамовское: «Неужели я настоящий, / И действительно смерть придет?» («Отчего душа так певуча...», 1911).45
Одесский листок. 1916. 10 апреля (№ 97), с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), ИС 1943, ИС 1946, СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Ст 1986, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), Соч I, Изб (Слов) 2, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ежов-Шамурин 1925, Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма (München, 1973; The Penguin Book of Russian Verse). Harmondsworth, 1965 (русский текст с подстрочным прозаическим переводом на англ. яз.), The Heritage of Russian Verse. Ed. Dmitri Obolensky. Bloomington, Indiana, 1976, Силард 1979, Силард 1983, Русская поэзия начала XX века. Дооктябрьский период. М., 1988, Поэтические течения в русской литературе конца XIX — начала XX века: Литературные манифесты и художественная практика. Хрестоматия. М., 1988, Слово. Вып. 1. М., 1989, К огню вселенскому. Русская советская поэзия 20–30-х годов. М., 1989, Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия. Л., 1991, Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX — начала XX века. Л., 1991, Душа любви, Ежов-Шамурин 1991, Бавин С., Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. М., 1993, Антология русской поэзии и прозы XX века. В помощь учащимся 11 класса. Ч. 1. М., 1994, Акаткин, Свиданье, Поэзия серебряного века. Антология. СПб., 1996, Антология акмеизма. М., 1997, Школа классики, Простор. 1986. № 12, Дон. 1987. № 12, Звезда. 1993. № 6. Автограф 1 — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Отлуние. Автограф 3 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Машинописная копия с разночтениями — РГАЛИ. Ф. 1334 (А. Е. Крученых). Оп. 1. Ед. хр. 1131). Дат.: до 10 апреля 1916 г. — по дате публикации. Переводы на англ. яз. («A Workman») — SW. P. 97; («The Worker») — Modern Russian Poetry: An Anthology with Verse Translations. N. p., 1966; Twentieth Century Russian Poetry. London, 1993. Первоначальная интерпретация этого ст-ния, породившего в дальнейшем множество истолкований, касающихся биографии, судьбы и провидческого дара поэта, носит весьма ограниченный характер сопоставления Гумилева с В. Брюсовым на предмет неизжитых влияний последнего на первого: «Кто же, как не Брюсов, может допустить такую рифмованную прозу: “Все он занят отливаньем пули, что меня с землею разлучит” <...> Конечно, говорится о немецком рабочем. Но почему у него блуза “светло-серая”? Почему “отлитая” и “вспененной”, а не “отлитая”, “вспененная”? Что значит: “она пришла за мной”. Кто она? Грудь? За что воздаст Бог? За то, что невысокий человек, которого в “большой” (!) (это у рабочего-то?) постели ждет жена, занимался “отливаньем пули”? Весь ералаш этого стихотворения, неудачность эпитетов, абстракция — все это вина и Гумилева, и Брюсова» (Гальский Г. <В. Г. Шершеневич> Панихида по Гумилеву // Свободный час. 1918. № 7. С. 15). Высоко был оценен «Костер» другим рецензентом, но за исключением как раз данного ст-ния: «Все это, если не считать неудавшихся “Мужика” и “Рабочего” с их намеренной грубостью поз и вымученно-примитивной сентиментальностью, хорошо, интересно, ярко, сильно, звучно» (Медведев П. Н. Гумилев. «Костер» // Записки Передвижного общедоступного театра. Пг., 1919. Вып. 24–25 (август-сентябрь). С. 15). На всех последующих оценках «Рабочего» лежит печать неизменного осознания трагической гибели поэта, все их авторы в более или менее скрытых выражениях исходят именно из него. Классово-антагонистический характер конфликта в этом ст-нии не вызывал у современников сомнения: «На нашей памяти Гумилев писал о том, что рабочий отливает пулю для него, — и ведь сбылось» (Крученых А. Гибель Есенина. М., 1926. С. 4). «Поразительным стихотворением» называет его Ю. И. Айхенвальд. Не слишком распространяясь, возможно, ввиду «опасной темы», он обобщает: «Так наш русский рыцарь гадал о своей судьбе и угадал свою судьбу. Трагический отсвет на его поэзию бросает его жизнь и смерть» (Айхенвальд Ю. И. Поэты и поэтессы. М., 1922. С. 51). Последним робким напоминанием в 20-е годы о значительности этого ст-ния было цитирование Е. Ф. Никитиной двух строк из него, характеризующих, по ее мнению, общую тональность «Костра»: «...нужно отметить необычайно грустный тон всей книги (“Господь воздаст мне полной мерой за недолгий мой и горький век...”)» (Никитина Е. Ф. Поэты и направления (Пути новейшей поэзии) // Свиток. М., 1924. Кн. 3. С. 134). На долгий затем период безраздельное право монопольной «интерпретации» этого ст-ния на родине поэта переходит в руки партийно-официозного литературоведения: «К буржуазному же настоящему, в котором, пусть еще угнетенной, но действующей силой является рабочий класс, — Г<умилев> питает отвращение. В “Рабочем” он рисует представителя этого класса, от к<оторого> он ждет своей гибели <...> Поэт ненавидит “серого” человека. И, спасаясь от этого призрака, гоняющегося за представителями старого барства, поэт не за страх, а за совесть примыкает к стану империализма, становясь его верным, проникновенным певцом» (Бескин О. М. Гумилев // Литературная энциклопедия. М., 1930. Т. 3. Стлб. 84). «Гумилев учил свое социальное поколение не только жить и властвовать, но и умирать, не боясь смерти, как “старый конквистадор” <...> С точки зрения Гумилева, брюсовское отношение к грядущей пролетарской революции (в ст-нии “Грядущие гунны”, 1905. — Ред.) было бы ничем не оправданным интеллигентским слюнтяйством. Трезво и холодно глядел Гумилев в будущее, и чем далее шли года, тем яснее становилось ему, что борьба с восставшим пролетариатом неизбежна. В стихотворении “Рабочий” он писал о своем враге без истерических кликушеств, он знал, что смертельная борьба неизбежна, и готовился к ней <...> И немудрено, что Октябрьскую революцию Гумилев встретил без колебаний — в том смысле, что он был заранее подготовлен к контрреволюционной поэзии» (Селивановский А. П. Очерки истории русской поэзии XX века // Литературная учеба. 1934. № 8. С. 27–28). «Мы знаем подлинную цену «беспартийности» этого“почетного синдика”. Он как был, так и остался твердолобым империалистом, непримиримым врагом пролетариата. Достаточно ясно он выразил свою ненависть к этому классу, перестраивающему мир, в стихотворении “Рабочий” <...> Как раз в то самое время, когда Гумилев особенно рьяно проповедовал “беспартийность” искусства, он являлся прямым шпионом империализма, участником контрреволюционного таганцевского заговора» (Волков А. А. Поэзия русского империализма. М., 1935. С. 212–213). В записи Ахматовой (Записная книжка. 5 авг. 1963) тенденция трактовать образ рабочего в этом ст-нии с позиций классового антагонизма решительно отвергается: «Фразы вроде “Я люблю только «Огненный столп»”, отнесение стих<отворения> “Рабочий” к годам Революции и т. д. ввергают меня в полное уныние, а их слышишь каждый день» («Самый непрочитанный поэт»: Заметки Анны Ахматовой о Николае Гумилеве // Новый мир. 1990. № 5. С. 223). В последнее десятилетие круг интерпретации этого ст-ния существенно расширился, наряду с антагонистически-классовой доминантой появились другие: «Рапповская критика 20-х и 30-х годов расценивала стихотворение Гумилева “Рабочий” как предчувствие контрреволюционером своей гибели от пули сознательного пролетария. Грубая подтасовка фактов. “Рабочий” написан до революции, когда поэт, проявив незаурядную храбрость (награжден двумя Георгиями), воевал на русско-германском фронте, проходившем по Двине. Речь в стихотворении идет о немецком рабочем, готовящем пулю для русского солдата, не случайно строфу, которая называет место действия, рапповцы, цитируя стихотворение, — исключали» (Стихи Николая Гумилева. Предисловие и публикация М. Шаповалова // Дон. 1987. С. 152). Р. Д. Тименчик ярко фиксирует биографический контекст ст-ния, ссылаясь на перевод Гумилева в новый, гусарский полк — «в Аузинии (Овсеевку) под Даугавпилсом»: «Но первые стихи на новом месте отнюдь не были выдержаны в двухвековой традиции гусарского эпикурейства. Приближалось тридцатилетие прапорщика Гумилева — 3 апреля по старому стилю. Можно было подводить какие-то жизненные итоги. И мысль о смерти приобрела предельно-конкретные, реальные до галлюцинации, мелкие и необязательные подробности. Островерхие черепичные крыши латвийских городков вызывали ассоциации с враждебным миром германского средневековья. И за окошком какого-нибудь, похожего на вот эти, аккуратного домика привиделся его обитатель, этакий литейщик у Круппа» (Тименчик Р. Д. Над седою, вспененной Двиной... Н. Гумилев в Латвии: 1916–1917 // Даугава. 1986. № 8. С. 115). К версии об антагонизме уже на новом уровне, выделяя в нем не столько классовый, сколько духовный характер, обращается А. И. Михайлов, замечая, что уже ранее понятие «рабочий» ассоциировалось у Гумилева со смертью («За гробом», 1908). Соглашаясь с тем, что в первом варианте ст-ния 1916 г. «рабочий», возможно, и задумывался поэтом как представитель враждебного государства, он далее пишет: «Однако при включении в 1918 г. стихотворения в сборник “Костер” что-то заставило поэта лишить своего героя черт военного противника. Он стал просто рабочий. И в стихотворении четче обозначилась оппозиция между беззаветно влюбленным в жизнь поэтом, в жизнь с ее горестями и радостями, с ее ностальгией по прошлому и страстной тоской по небу и его убийцей — почти безликим человеком, всецело сосредоточившимся лишь на одном деле смерти <...>. Душа поэта, продиктовавшая его перу волю переключить конфликт из плана национальной войны в план социально и духовно-антагонистического характера, оказалась пророческой... Гумилев действительно пал от пули, отлитой не во вражеской стране, а в собственном отечестве — пал жертвой террора “диктатуры пролетариата” <...>. В дальнейшем от пули, отлитой своим же рабочим, предстояло погибнуть еще многим и многим поэтам» (Михайлов А. И. Николай Гумилев и Николай Клюев // Исследования и материалы. С. 73). Р. Эшельман отмечает здесь весьма своеобразную «тематизацию зла, которое имеет лишь контингентное значение: оказывается ведь, что рабочий выполняет функцию, предопределенную божеством. К тому же со стороны Гумилева тут не простое желание смерти, а приближение к стоическому понятию <...> судьбы: главная задача стоика заключается в примирении поэта с путями Логоса, которые неизменимы, и неизбежно включают в себя и его смерть» (Eshelman. P. 92). В близком направлении интерпретирует ст-ние Ю. В. Зобнин: «Рабочий из одноименной баллады 1916 г. — уже не человек, собственно, он орудие провидения, у него нет собственной воли, его воля — слепая, нечеловеческая воля стихии. Он не вовлечен в военную бурю, но сам часть этой бури; он так же бесстрастен, лишен эмоций, так же прост в своей нечеловеческой правоте, как и сама война. Два начала — стихийное и человеческое — здесь сливаются, вернее: человеческое подчиняется стихийному. Связь Рабочего, его упорной деятельности с исполнением не его воли, связь с провиденциальным началом открыто декларируется в финале баллады <...> И этот “искомый” синтез, этот исход, который обещало встающее Солнце Духа, неприемлем для поэта, страшен, поскольку деятельность Рабочего лежит за пределами морали, за пределами добра и зла — всего человеческого. Полное единство “стихийного” и “человеческого” невозможно, поскольку это означает смерть человечества. Освобожденный от моральной ответственности за судьбу каждого, переложивший эту ответственность на внешние силы стихии, человек утрачивает себя, превращается в бездушный автомат...» (Зобнин Ю. С. 140). Е. Сампсон отмечает стилистический сдвиг в ст-нии после 3 строфы (т. е. в середине ст-ния) — от сугубо реалистического описания к возвышенному и абстрактному: «Главное средоточие стихотворения, конечно, на мгновении смерти, и ее торжественность и значение невозможно передать одними физическими реалиями» (Sampson E. Nikolai Gumilev. Boston, 1979. P. 127–128). Комментируя ст. 13–16, Б. О. Унбегаун констатирует: «Параллельная грамматическая конструкция ритмически так сильна, что она едва ли не устраняет перенос между <ст. 15 и 16>. Кроме того, совмещение двух противоположных приемов — синтаксического параллелизма и переноса — выявляет блестящее мастерство и неотразимую прелесть» (Unbegaun B. O. Russian Versification. Oxford. 1956. P. 122).46
При жизни не публиковалось. Печ. по публикации. ЛГ-досье. 1992. № 2 (публ. Н. Обуховича). Автограф — ГАРФ. Дат.: 5 июня 1916 г. — по дате на автографе. Обнаружено в личном фонде в. к. Анастасии Николаевны (1901–1918) — младшей дочери Николая II. Преподнесение этого послания состоялось в период, когда Гумилев, заболев весной 1916 г. бронхитом, находился на излечении в Царском Селе в лазарете Большого дворца (см.: Лукницкая В. Николай Гумилев. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л., 1990. С. 183). Там же несли службу дипломированных сестер милосердия императрица Александра Федоровна и две ее старшие дочери Ольга и Татьяна, принимавшие участие в самых сложных операциях. Младшие, Мария и Анастасия, тоже постоянно посещали раненых и больных, подолгу беседовали с ними. Под стихами Н. Гумилева, преподнесенными Анастасии ко дню рождения, поставили свои подписи еще 15 раненых (см.: ЛГ-досье. 1992. № 2). Ср. также с воспоминаниями О. Н. Арбениной-Гильдебрандт, относящимися также к лету 1916 г.: «На просьбу (Гумилева. — Ред.) пойти меня проводить я могла только сказать, что я не одна — телефон ему дала — еще он сказал: “Я вчера написал стихи за присланные к нам в лазарет акации Ольге Николаевне Романовой — завтра напишу Ольге Николаевне Арбениной”» (Исследования и материалы. С. 429). Вероятно, здесь произошла контаминация памяти мемуаристки, основанная на двойном совпадении ее имени с именем старшей дочери царя (О. Н. Романова, 1895–1918). Впрочем, вполне возможно, что гумилевская стихотворная эпистолярия, обращенная к царствующим особам, и не исчерпывается публикуемым текстом.47
Творчество. Кн. 2. М., 1918, без деления на строфы, Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Ст 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Любовь многоцветная. Избранные стихи. Иваново-Вознесенск. 1922, Чудное мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Кн. 2. М., 1988, Ст (Куйбышев). Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись “Костра”. В рукописи входило в цикл «Песенки» вместе со ст-нием № 101. Дат.: начало июня 1916 г. — по датировке В. К. Лукницкой (СП (Тб). С. 479). По воспоминаниям О. А. Мочаловой, посвящено Маргарите Марьяновне Тумповской (1891–1942) — поэтессе, переводчице, литературному критику (рецензировала сб. ст-ний Гумилева «Колчан»), близкой подруге поэта: «В то лето Николай Степанович написал прелестное стихотворение — “О самой белой, о самой нежной...”» (Мочалова О. А. Николай Гумилев // Жизнь Николая Гумилева. С. 118). В. К. Лукницкая, основываясь на данных П. Н. Лукницкого, считает адресатом ст-ния А. Н. Энгельгард (СП (Тб). С. 479). О. Н. Арбенина уверена, что в ст-нии говорится о ней (см.: Исследования и материалы. С. 433). Очень вероятно, что «правы все», и мы имеем дело со свойственным Гумилеву «синхронным посвящением» одного и того же ст-ния нескольким адресаткам, жаждущим «бессмертия». По мнению М. Малин, «все элементы ландшафта способствуют тому, чтобы возвращать поэту образ его возлюбленной. Вещь малозначительная, которая все-таки подкупает своей красотой и весьма продуманной законченностью своего построения» (Maline M. Nicolas Goumilev. Poète et critique acméiste. Bruxelles. 1964. P. 117).48
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. СП (Тб), СП (Тб) 2, Соч I. См. также: Степанов Е. Е. Несколько страниц из жизни прапорщика гусарского полка Николая Гумилева // Даугава. 1994. № 2. С. 149–150. Автограф — Архив Лукницкого, список рукой П. Н. Лукницкого. Дат.: 30 августа 1916 г. — по дате полкового праздника (см.: Соч III. С. 396). В материалах П. Н. Лукницкого и публикации в СП (Тб) текст ст-ния помещен с неверным названием полка в загл. («Александровский») и указанием адресата — («Никитину»). Правильно название полка, в который Гумилев был переведен 28 марта 1916 г. в только что полученном звании прапорщика, — 5-й Александрийский Ее Величества государыни императрицы Александры Федоровны гусарский полк, командовал же им полковник А. Н. Коленкин (см.: Исследования и материалы. С. 261). По поводу возможных обстоятельств появления этого ст-ния в условиях военной службы поэта исследователь замечает: «Армейские будни не обходились без прикладного стихотворчества. То это была здравица сослуживцу ко дню рождения <...>, то — мадригал командиру полка к полковому празднику...» (Тименчик Р. Д. «Над седою вспененной Двиной...» Н. Гумилев в Латвии: 1916–1917) // Даугава. 1986. № 8. С. 117). Действительно, сослуживцы Гумилева вспоминали, что среди офицеров полка было много поклонников Гумилева-поэта. «Командир полка, полковник А. Н. Коленкин, — вспоминал Ю. А. Топорков, — человек глубоко образованный и просвещенный, всегда говорил нам, что поэзия Гумилева незаурядная, и каждый раз на товарищеских обедах и пирушках просил Гумилева декламировать свои стихи, всегда был от них в восторге, и Гумилев всегда исполнял эти просьбы с удовольствием, но, признаюсь, многие подсмеивались над его манерой читать стихи. <...> Всегда молчаливый, он загорался, когда начинался разговор о литературе и с большим вниманием относился ко всем любившим писать стихи. Много у него было экспромтов, стихотворений и песен, посвященных полку и войне» (Жизнь Николая Гумилева. С. 92–93). «При встрече с командиром четвертого эскадрона, подполковником А. Е. фон Радецким, — дополняет изложенное выше В. А. Каразин, — я его спросил: “Ну, как Гумилев у тебя поживает?” На это Аксель, со свойственной ему краткостью, ответил: “Да-да, ничего. Хороший офицер и, знаешь, парень хороший”. А эта прибавка в словах добрейшего Радецкого была высшей похвалой. Под осень 1916 года подполковник фон Радецкий сдавал свой четвертый эскадрон ротмистру Мелик-Шахназарову. Был и я у них на торжественном обеде по этому случаю. Во время обеда вдруг раздалось постукивание ножа о край тарелки, и медленно поднялся Гумилев. Размеренным тоном, без всяких выкриков, начал свое стихотворение, написанное к этому случаю. К сожалению, память не сохранила мне из него ничего. Помню только, что в нем были такие слова: “Полковника Радецкого мы песнею прославим...” Стихотворение было длинное и было написано мастерски. Все были от него в восторге. Гумилев важно опустился на свое место и так же размеренно продолжал свое участие в пиршестве. Все, что ни делал Гумилев — он как бы священнодействовал» (Жизнь Николая Гумилева. С. 94–95).49
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд. 1980, СП (Тб), СП (Тб) 2, Соч I, МП, В мире книг. 1987. № 4. Автограф — РГБ. Ф. 245 (Л. М. Рейснер). К. 6. Ед. хр. 20. Л. 1 (факсимильное изображение — Жизнь поэта. Вклейка между с. 160–161). Дат.: 23 сентября 1916 г. — по дате автографа. Посвящено Ларисе Михайловне Рейснер (1895–1926) — журналистке, публицисту, участнице гражданской войны (явилась прообразом Комиссара в «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского), дипломату. Была близкой знакомой Гумилева в 1916–1917 гг. Лери — обращение, отсылающее равным образом и к ее имени Лариса, и к героине гумилевской драматической поэмы «Гондла» — Лере, деве-воительнице. Гумилев познакомился с Рейснер в 1916 г. в артистическом ресторане-кабаре «Привал комедиантов». Ею вдохновлены многие ст-ния «Костра». Данное ст-ние представляет собой одно из писем к ней Гумилева в стихах. О его увлечении Л. Рейснер свидетельствует письмо, посланное им из действующей армии в начале ноября 1916 г.: «...больше двух недель как я уехал, а от Вас ни одного письма. Не ленитесь и не забывайте меня так скоро, я этого не заслужил. Я часто скачу по полям, кричу навстречу ветру Ваше имя, снитесь Вы мне почти каждую ночь. И скоро я начинаю писать новую пьесу, причем если Вы не узнаете в героине себя, я навек брошу литературную деятельность» (Жизнь поэта. С. 187). В ответ на обращение к ней «Лери» Рейснер называла Гумилева «Гафизом». В своем последнем письме Гумилеву она признавалась в его благотворном влиянии на нее: «И моя нежность к людям, к уму, поэзии и некоторым вещам, которая благодаря Вам — окрепла, отбросила свою собственную тень среди других людей — стала творчеством. Мне часто казалось, что Вы когда-то должны еще раз со мной встретиться, еще раз говорить, еще раз все взять и оставить. Этого не может быть, не могло быть. Но будьте благословенны Вы, Ваши стихи и поступки. Встречайте чудеса, творите их сами. Мой милый, мой возлюбленный. И будьте чище и лучше, чем прежде, потому что действительно есть Бог. Ваша Лери» (Там же. С. 189). В черновых набросках задуманного «обзора о состоянии современной поэзии» Рейснер в 1916 г. писала о Гумилеве: «С совершенно языческой смелостью, подобно Платону, который над бренным и смертным миром создал царство чистых и абсолютных идей, Гумилев наделяет искусство безграничной свободой, идеальным бытием, которое не знает уничтожения и не боится вечности» (цит. по: Шоломова С. Судьбы связующая нить (Л. Рейснер и Николай Гумилев) // Исследования и материалы. С. 486). Узнав о гибели Гумилева, она писала в конце 1922 г. из Афганистана (где находилась в должности дипломата) своей матери: «Если бы перед смертью его видела, — все ему простила бы, сказала бы правду, что никого не любила с такой болью, с таким желанием за него умереть, как его, поэта, Гафиза, урода и мерзавца. Вот и всё» (Там же. С. 484). Ст. 2. — «И под столом лежит Сократ» — т. е. том «сократических» сочинений Платона или Ксенофонта, содержащих запись устных бесед и диалогов древнегреческого философа Сократа (ок. 470–399 до н. э.). Ст. 24. — Острова — острова невской дельты в Петербурге: Елагин, Крестовский и каменный, застраивавшиеся дачами и особняками знати, а также являвшиеся излюбленным местом прогулок и увеселений горожан. Ст. 31. — «Эмали и камеи» — книга стихов французского поэта Теофиля Готье (1811–1872), изданная в переводах Гумилева в 1914 г. Ст. 35. — Психоневроложка (простореч.) — Психоневрологический ин-т, ныне им. В. М. Бехтерева, в котором училась Л. М. Рейснер.50
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1980, СП (Тб), СП (Тб) 2, Соч I, Изб (XX век), ВБП, МП, В мире книг. 1987. № 4. Автограф — РГБ. Ф. 245 (Л. М. Рейснер). К. 6. Ед. хр. 20. Л. 11. Дат.: 6 февраля 1917 г. — по дате на штемпеле открытки. Ст-ние было послано Л. М. Рейснер на открытке с репродукцией картины Л. Авилова «Гусары смерти в плену». «Посылаю Вам военный мадригал, только что испеченный. Посмейтесь над ним», — писал Гумилев. Текст «Мадригала» написан рядом с картинкой. Ст. 5. — Бессмертные гусары — традиционное название гусар, служащих в 5-м гусарском Александрийском полку (см.: Тименчик Р. Д. «Над седою вспененной Двиной...» // Даугава. 1986. № 8. С. 116).51
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1980, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Кап, ОС 1991, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Душа любви, «В мире книг». 1987. № 4. Автограф — РГБ. Ф. 245 (Л. М. Рейснер). К. 6. Ед. хр. 20. Л. 13, на открытке с изображением акварели Г. Нарбута «Св. София». На открытке были стихи, зачеркнутые рукой Гумилева:52
Юг. 1918. № 2 (данные П. Н. Лукницкого, в современных книгохранилищах такое издание не обнаружено), Костер (с указанием порядкового номера в загл.: «Канцона первая»). Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Избр 1959, СС II, Кост 1979, Неизд 1980, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Серебряный век русской поэзии, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола, 1997, В мире книг. 1987. № 4. Автограф 1 другой ред. с иной строфикой — РГБ. Ф. 245 (Л. М. Рейснер). К. 6. Ед. хр. 20. Л. 14 — 14 об., на открытке с изображением картины Н. Самокиша «В австрийской деревне». Автограф 2 с вар. — ИРЛИ. Ф. 474 (К. А. Сюннерберга). Ед. хр. 462. Л. 3–4, машинопись с подписью и авторской правкой. В ст. 3 вместо «караваны» ранее было: «караванов». В ст. 17 вместо «беспокойной» ранее было: «одинокой». Автограф 3, с вар. — Альбом Струве. Автограф 4 — Архив Лозинского, рукопись “Костра”. Автограф 5 с вар. — Канцоны. Автограф 6 — архив семьи Рождественских (СПб.). Дат.: 23 февраля 1917 г. — по штемпелю на открытке (автограф 1). Вяч. Вс. Иванов указывал на «блоковскую» метрику ст-ния: «Подобные бесспорные совпадения именно у позднего Гумилева делают очевидным возрастающее влияние на него Блока (что не имеет никакого отношения к достаточно напряженным их личным и литературно-общественным отношениям)» (Иванов Вяч. Вс. Звездная вспышка (Поэтический мир Н. С. Гумилева) // Ст ПРП. С. 10–11).53
Юг. 1918. № 2 (данные П. Н. Лукницкого, в современных книгохранилищах такое издание не обнаружено), Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Престол, Изб (XX век), Русский путь, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Поэзия серебряного века: 1980–1925. М., 1991, Свиданье, Театр. 1986. № 9. Автограф 1 другой ред. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: 23 февраля 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой (СП (Тб). С. 479). Перевод на англ. яз. («Creation») — SW. P. 89. Перевод на чешский яз. («Tvorba») — Honzík.54
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. ПС 1922, с вар. и без загл. (последнее, очевидно, техническая ошибка при печати), ПС 1923, с вар., СС II, вар. ПС, СП (Тб), вар. ПС, БП, СП (Тб) 2, вар. ПС, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), вар. ПС, ОС 1989, вар. ПС, неправильное оформление загл., Ст ПРП, вар. ПС, СПП, Кап, СС (Р-т) II, вар. ПС, Соч I, СП (Ир), вар. ПС, ЧК, Круг чтения, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Образ Ахматовой. Антология. 2-е изд. Л., 1925, Силард 1979, Силард 1983, Свиданье, Родник (Рига). 1988. № 10, Посвящается Ахматовой: Стихи разных поэтов, посвященные Ахматовой / Сост. П. Дэвидсон и И. Тласти. Tenafly, New Jersey, 1991, с неверной датой: 1911, Вечерняя Москва. 1989. 15 апреля. № 88. Автограф — РГАЛИ. Ф. 13 (А. А. Ахматовой). Оп. 1. Ед. хр. 175. Л. 1–2. Дат.: 24 марта 1917 г. — по дате на автографе. В ст-нии изложена версия о происхождении мира, присущая валентинианству — гностической ереси II в. н. э. Образование мира, согласно этой ереси, — следствие отпадения одного из эонов (т. е. «сущего» начала, в отличие от «существующего», производного: валентиниане обозначали этим понятием Бога в Его «характеристиках» — истечениях) от Плеромы (т. е. общей полноты Божественного бытия), а именно — Премудрости, попавшей под влияние эротической страсти к Отцу-первоначалу. «Выпав» из Плеромы, Премудрость, по учению валентиниан, отделилась от света и качественно частично преобразилась, превратившись в Ахамот (т. е. мудрость) — Душу нашего Мира, состояние которой и определяет посюстороннее космическое бытие. «...От страха же и печали (Ахамот. — Ред.) получило начало все остальное. Именно: от слез его произошла всякая влажная сущность, от смеха — светящаяся; от печали и изумления — телесные стихии мира. Ибо, как говорят (валентиниане. — Ред.), оно то плакало и печалилось о том, что оставлено одно во тьме и пустоте, то веселилось и смеялось, когда ему приходил на мысль оставленный им свет, то опять впадало в страх, а иногда в недоумение и изумление» (Св. Ириней Лионский. Творения. М., 1996. С. 30–31 (Б-ка Отцов и Учителей Церкви)). Несомненно, что существенную роль при создании ст-ния играло созвучие имен Ахамот — Ахматова (последняя также, в какой-то мере, являлась «Душой» творимого ею художественного мира). Ст-ние открывает собой «второй» еретический период в творчестве Гумилева, вызванный идейным и жизненным кризисом в эпоху революции. По определению Э. Ф. Голлербаха, ст-ние близко «по духу» к лирике Ахматовой, которой «тесно в мире», где мечты о любви и свете омрачены «предвечным ужасом». Одна строка этого акростиха — «“хрупких рук испуг и содроганье” говорит больше, чем иной законченный портрет» (Голлербах Э. Ф. Образ Ахматовой // Антология. Л., 1925. С. 10).55
Творчество. Кн. 1. Пг., 1917. Литературная мысль. Пг., 1922, другая ред., ПС 1923, другая ред., ИС 1946, другая ред., Неизд 1952, вар. автографа 1, СС II, вар. автографа 1, СП (Тб), другая ред., БП, с ошиб., СП (Тб) 2, другая ред., Ст ПРП (ЗК), другая ред., ОС 1989, другая ред., Ст (XX век), Ст ПРП, другая ред., СПП, с ошиб., Изб (Слов), другая ред., Кап, с ошиб., СС (Р-т) II, вар. автографа 1, ОС 1991, другая ред., СП (XX век), другая ред., Изб (Слов) 2, другая ред., СП (Ир), другая ред., Соч I, с ошиб., СП (К), другая ред., ЛиВ, Круг чтения, с ошиб., Ст 1995, с ошиб., Изб 1997, другая ред., ВБП, МП, с ошиб., СП 1997, Литературная мысль. Альманах. Кн. 1. Пг., 1922, другая ред., Петербург в русской поэзии (XVIII — начала XX века): Поэтическая антология. Л., 1988, Ст (Куйбышев), Душа любви, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8, вар. автографа 1, Знамя. 1986. № 10. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 другой ред. — Отлуние. Дат.: весна 1917 г. — по времени публ., месту в Альбоме Струве и содержанию. Ст-ние подробно анализируется Д. Мицкевичем относительно выделенных им в специальные подзаголовки тем: морфогенетики (текстологии), многоплановости, референциальной неопределенности (возможности буквального и метафорического прочтения: дорога — как peregrinatio vitae и т. п.), текстуальных перекличек, доминанты (ключевых слов), плотности словесных перекличек, вещественности слов, возможности воздействия на его словесную структуру теории «лучизма» (в частности, «реалистического лучизма», теории прозрачности и 4-го измерения), аллегории рефлективности (действие излагается как отражение реифицированных цветов неба), звуковых усилений (инструментовки), звуковых жестов (как своеобразного признака «школы Гумилева»), тональности речи, вещественности и силы воздействия образов, балансированных ассиметричностей, полисемичности на уровне семантики, полифункции, поэтической функции, мифопоэтики (любовь, ведьма, дракон, царевна, рай), сиюминутной реальности (времени действия), реального адресата (намечаются многие интертекстуальные связи с Ахматовой), переклички с другими ст-ниями Гумилева. По мнению Мицкевича, семантический охват этого ст-ния достаточно широк и его содержание достаточно богато, чтобы выдержать приподнятый тон его дикции. В этой зрелой вещи давно установившаяся высокая теоретическая компетентность Гумилева находится в полном соответствии с его усовершенствующейся стихотворной практикой (см.: Mickewicz D. Functioning Poetics and Poetic Functions: Gumilev’s Poem «Pered noc’ju severnoj, korotkoj...» // Berkeley. P. 155–214). Ст. 19. — Горний Иерусалим (то же, что «новый», «небесный») — символ ожидаемого духовного спасения человечества в лоне победившей христианской церкви, обозначаемой столицей древней Иудеи Иерусалимом, что предсказывается уже в Ветхом Завете Библии: «Восстань, светись, Иерусалим, ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою... И придут народы к свету твоему...» (Ис. 60:1–3). Эпитет «горний» происходит, во-первых, от характера самого месторасположения города — с находящейся в нем святыней — Ковчегом Завета — (на холме Сион): «И пойдут многие народы и скажут: приидите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева» (Ис. 2:3), а во-вторых, от представления о недостижимо высоком обитании самого Бога, царство которого предназначено только для праведников: «...вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму...» (Евр. 20:22); для прочих же это пока еще только пророческое видение будущего: «И я Иоанн увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба <...> И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и он будет обитать с ними; они будут Его народом...» (Откр. 21:2–3). Гумилев использует этот образ в весьма условном применении к пейзажу, как бы преображенному «небесным», «горним» обликом возлюбленной поэта (см. концовку ст-ния № 52, где образ Иерусалима также ассоциируется с любовью, возлюбленной).56
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Ст 1986, Изб 1986, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма. München, 1973, The Penguin Book of Russian Verse. Harmondsworth, 1965 (русский текст с подстрочным прозаическим переводом на англ.), The Heritage of Russian Verse. Bloomington, Indiana, 1976, Петербург в русской поэзии (XVIII — начала XX века): Поэтическая антология. Л., 1988, Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX — начала XX века. Л., 1991, Ст (Куйбышев), Душа любви, Серебряный век русской поэзии, Свиданье, Антология акмеизма. М., 1997, Школа классики, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола, 1997, Знамя. 1986. № 10, Дон. 1987. № 12, Звезда. 1998. № 9. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве (в альбоме ст-ние иллюстрировано М. Ф. Ларионовым, репродукцию рисунка см.: СС II, вклейка между 12 и 13 страницами). Автограф 2 с вар. — Отлуние. Автограф 3 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 4 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: весна 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 200). Перевод на англ. яз. («The Muzhik») — SW. P. 98. Почти всеми интерпретаторами этого ст-ния его героем признается легендарно известный Григорий Ефимович Распутин (наст. фамилия Новых; 1872–1916) — сибирский крестьянин, ставший в семье последнего русского императора в силу своих исключительных природных способностей (обаяния, силы внушения) фаворитом (в качестве целителя, «святого старца», пророка) и убитый придворными заговорщиками из опасения его отрицательного влияния на государственную политику царя. Именно из его феномена исходят истолкователи гумилевского ст-ния, пытаясь прежде всего определить весьма неявно выраженное само отношение поэта к своему герою. М. Цветаева писала: «Что в этом четверостишии (имеются в виду ст. 19–22. — Ред.)? Любовь? Нет. Ненависть? Нет. Суд? Нет. Оправдание? Нет. Судьба. Шаг судьбы. Вчитайтесь, вчитайтесь внимательно. Здесь каждое слово на вес крови <...> Дорогой Гумилев, есть тот свет или нет, услышьте мою, от лица всей поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам — как писать стихи, историкам — как писать историю. Чувство истории — только чувство Судьбы» (СС II. С. 356). Н. А. Оцуп объясняет отношение Гумилева к Распутину путем истолкования сложности, исторической многоликости и художественной универсальности образа этого последнего в ст-нии: «Мог ли такой сомнительный человек вдохновить благородное стихотворение? Гумилев доказывает, что да. Если бы он ограничился тем, что передал в стихах биографию Распутина, то не достиг бы намеченной цели. Если бы Гумилев изображал Распутина только как символ, стихотворение лишилось бы своей жизненной силы. Гумилев же рисует Распутина как великий художник. Он и восхищается им, и выражает одновременно свое глубокое отвращение к нему. Восхищение Гумилева глубже, чем умиление своим героем у безымянного сочинителя — создателя Фрола Скобеева, лица, рожденного народным воображением. Мужик Гумилева не только мошенник, которому улыбнулось счастье. Он, конечно, обладает чрезвычайной ловкостью. Но Фролу ведь удалось только присвоить себе достояние тестя, а гумилевский мужик стал, хоть на время, вершителем судеб необъятной России. Сами масштабы его грандиозного торжества позволяют предчувствовать неизбежную трагическую развязку. Будучи связанным историчностью своей темы, поэт, впрочем, не нуждался ни в каких изменениях в “ткани” повествования. Он лучше справился со своей задачей, создавая легенду на основе фактов, изложенных во всех газетах мира. Его мужик — изображение не одного лишь реального исторического лица. С одной стороны, можно усмотреть в нем “Соловья-Разбойника” известной былины. С другой стороны, он — духовный брат таких исторических фигур, как “Пугач” и Стенька Разин. Строгий голос русского монашества, которое не дозволяло никакого покушения на святость религиозных символов, чувствуется в следующих строках <цитируются ст. 27–30>. Крушение царизма и наступление революции — вот настоящая тема стихотворения Гумилева, которое напоминает до известной степени исторические песни русского народа <...> Сколько песен посвящалось одному только Ивану Грозному! Но почти везде и всегда его страшное имя окружено ореолом восхищенной симпатии. “Мужик” Гумилева трактуется в том же духе. Поэт испытывает отвращение к своему герою, но он знает, что именно этот герой является настоящим «строителем» своей родины <...> Из всех тех, кто писал о Распутине, один Гумилев сумел сравнить его с героями народных легенд, не лишая своего персонажа тех правдивых черт, которыми отличались древнерусские летописи <...> Гумилев утверждал, что “поэзия и религия — две стороны одной и той же монеты”. Мифотворчество было для него настоящей целью большой поэзии. “Мужик”, как и некоторые другие стихотворения Гумилева, может рассматриваться как попытка мифотворчества» (Оцуп. С. 148, 149). В трактовке К. Баура Гумилев воспринимает Распутина как полноправного представителя народной России: «Во-первых, в своем вступительном рассказе о Распутине, как детище дикой природной глуши, он возвеличивает традиционные черты мужика-крестьянина. Распутин и в самом деле был воссоздан в масштабе, неестественно большем, чем жизнь, и Гумилев изображает его таким образом для того, чтобы подчеркнуть, отчасти, ту огромную пропасть, которая должна была бы отделять его от Императрицы и, отчасти, его первобытную власть и могучую личность. Во-вторых, Гумилев, считая Распутина чудовищем, все-таки по-своему справедливо относится к нему. В приписанных ему Гумилевым предсмертных словах он обращается к русскому народу, спрашивая, кто теперь защитит сироту, и утверждая, что в его стране — еще много подобных ему “мужиков”, “гул” чьих шагов слышен по дорогам. Это — дань несомненному авторитету Распутина, как представителя русского народа» (Bowra C. Poetry and Politics. 1900–1960. Cambridge, 1966. P. 24). «Торжественной эпитафией» Распутину называет это ст-ние А. Эткинд, обращая внимание на то, что предсказанное Распутиным будущее («Слышен по вашим дорогам / Радостный гул их шагов») «желанно было» и Гумилеву, «одной из ближайших его жертв» (Эткинд А. Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века. М., 1996. С. 114). И, наоборот, никакого сочувствия своему герою не находит у Гумилева А. И. Павловский: «В стихотворении “Мужик” сквозит горестное недоумение перед темной силой, вытолкнувшей в российскую историю зловещую фигуру Григория Распутина» (Павловский А. И. Николай Гумилев // Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Л., 1988. С. 50). «Аристократическую» и одновременно мифологическую трактовку Гумилевым Распутина обнаруживает в этом ст-нии Ю. В. Зобнин: «В поздних произведениях (Гумилева — Ред.) иррациональная, бесформенная стихия “масс”, историческое “дионисийство” трактуется поэтом как “темное” начало, противостоящее аристократическому творчеству отдельных личностей, встающих на пути слепого демократического порыва, налагающих на хаос исторической “стихии” морфологические узы “цивилизации”. Очень ярко подобное отрицание стихии проявляется в известном стихотворении “Мужик”, посвященном “распутинской” тематике. История возвышения и падения Распутина опознается Гумилевым как проекция в русскую конкретику 1914–1916 гг. мифа о торжествующем, страдающем и возрождающемся Дионисе. В стихотворении всячески подчеркивается “земляная”, хтоническая природа “мужика”, его исступленная “веселость”, родственная оргийному плясу. Во всех действиях Мужика ощущается “сонное”, “бредовое” начало — провозглашенная еще от Ницше дионисийская “радостная необходимость сонных видений”. Гумилевский Мужик-Распутин преосуществляет “дионисово” действо — умирает, чтобы воскреснуть во множестве таких же “мужиков” <...> Гибель Распутина — гибель Феникса, костер на котором в марте 1917 г. сжигали вытащенный из-под царскосельской часовни труп “старца” — ритуальный жертвенник, “революционные массы” — своеобразные “мэнады”, терзающие божество, чтобы воплотить в себе его бродящие “стихийные” силы. В общем, весь этот историософский “шифр” довольно традиционен для творчества поэтов “новой школы”, однако оценочные акценты Гумилевым решительно изменены. С “дионисийским” началом в истории связывается нечто отвратительное, серое, вызывающее безнадежную, “смертную тоску”. Гумилевский “мужик” — Распутин-Дионис — подобен “гадам”, живущим в “болотах”, в “мохнатых и темных” логовищах. В хаотическом безумии “масс” не проявилось даже отрицательное, “злое”, но внешне-яркое начало “мощи”. Грандиозная “историческая оргия” Февральской революции воплотилась в апофеоз “распутинщины”. Ни с этической, ни даже с эстетической точки зрения подобное “действо” не могло быть оправдано» (Зобнин Ю. В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н. С. Гумилева) // Русский путь. С. 48–49). Находится, наконец, среди интерпретаций героя этого ст-ния и достойный двойник: «Не подлежит сомнению, что основным прототипом “Мужика” из второй части стихотворения послужил Григорий Распутин. Более существенным, хотя и менее очевидным, кажется нам сходство героя гумилевского стихотворения с другим знаменитым “Мужиком”, олонецким поэтом Николаем Клюевым. Так или иначе в стихотворении Гумилева представлены почти все составляющие клюевского биографического шифра. Уже вторая строчка “Мужика”: “У оловянной реки” — провоцирует читательское сознание на воспоминание о клюевском Олонце <...> В стихотворении Гумилева присутствуют непосредственные переклички с “сектантской” поэзией самого Клюева. Так, строка “Чуя старинную быль”, возможно, навеяна заглавием клюевского стихотворения “Святая быль” <...> В свернутом виде присутствует в стихотворении “Мужик” и еще один элемент клюевского биографического мифа. Строки Гумилева “Обворожает царицу / Необозримой Руси” наряду с очевидным “распутинским подтекстом”, как представляется, содержат отзвук рассказа Клюева о чтении стихов перед царским двором <...> Разрушительное начало оказалось в русском мужике более сильным, чем пресловутые патриархальность, милосердие и добросердечие. Благостный Клюев обернулся Распутиным» (Лекманов О. Еще один мужик (к теме «Гумилев и Клюев») // Russian Studies. 1996. P. 137, 138, 140). Структурный анализ этого ст-ния дает Е. Томпсон повод утверждать, что оно «свободно от обычного для трактовки темы о Распутине у “русских идеологов” проповедничества. Оно строится не на выражении политических взглядов или описаний событий, но за счет поразительных коннотаций его образов. Сочетаются в одном и том же персонаже странник Влас и жадный конквистадор. Значение стихотворения покоится в структуре, от которой оно неотделимо» (Thompson E. N. S. Gumilev and the Russian Ideology // Berkeley. P. 320–321). Ст. 7. — Стрибог — божество древнерусского языческого пантеона, кумир которого до крещения Руси находился в Киеве. Ст. 8. — Эта строка, в подтверждение версии О. Лекманова о Клюеве — как прототипе гумилевского «Мужика», явно перекликается (даже ритмически) с клюевским — «Чуять, как сказочник — руль / Будит поддонные были» («Тучи, как кони в ночном...», 1912 или 1913). Ст. 10. — Печенег, печенеги — народ тюркского происхождения, занимавший в X в. степи между Доном и Дунаем и постоянно нападавший на Русь. Ст. 11. — Подчеркнуто Блоком в экземпляре «Костра», подаренного Гумилевым, слово «гадом» и против поставлен вопросительный знак (см.: Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 253). Ст. 29–30. — Казанский собор — кафедральный собор во имя Казанской иконы Божией Матери (архитектор А. Н. Воронихин), Исаакий — кафедральный собор во имя Святого Исаакия Далматского, Исаакиевский собор (архитектор О. Монферран), главные соборы Петербурга. Ст. 39–40. — Реминисценция строк ст-ния В. Брюсова «Грядущие гунны» (1905): «Слышу ваш топот чугунный / По еще неоткрытым Памирам».57
Тринадцать поэтов. Пг., 1917, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, СС II, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, СП 1997, Акме, Петербург в русской поэзии (XVIII — начала XX века), Поэтическая антология. Л., 1988, Ст (Куйбышев), Душа любви, Знамя. 1986. № 10, Смена (Л.). 1990. 27 мая (№ 122). Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 с вар. — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: весна 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 200). Перевод на. англ. яз. («Ice Floes and the River Neva») — SW. P. 93. Перевод на чешский («Odchod ledu») — Honzík. По мнению Р. Эшельмана, это ст-ние — самое яркое выражение положительной теодицеи Гумилева. Хотя вступительное описание заставляет считать, что Нева — злая по своей природе, к последней строфе уже понятно, что угроза, которую представляет река, — обман. Такой эсхатологический «обратный ход» показывает, что противоборство добра и зла — лишь поверхностно, и приводит к заключению, что все — в том числе и то, что кажется отрицательным — имеет положительную функцию (см.: Eshelman. P. 92–93). Вас. В. Гиппиус писал: «Открываю новые книги Гумилева “Фарфоровый павильон” и “Костер”. Первая целиком состоит из пряников — по китайскому рецепту. Пряники сыплются и из второй. Вот, напр<имер>, что удалось сделать Гумилеву, когда воображение его остановилось на теме невского ледохода:58
Тринадцать поэтов. Пг., 1917, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, СС II, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС1989, Кост 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Русский путь, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Акме, Душа любви. Автограф 1 с вар. и разделением на строфы в 7, 6, 4 и 8 ст. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: весна 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 200). Перевод на англ. яз. («Autumn») — SW. P. 95. В рецензии на «Костер» П. Н. Медведев писал: «О себе и своем личном Н. Гумилев говорить не любит. Вообще ему чужд тот интимный музыкальный лиризм, который составляет такое очарование стихов хотя бы Фета или Блока. Н. Гумилев в поэзии не инструменталист, а пластик. В своих стихах он дает объективную картину средствами ярких, скульптурных, большей частью, чисто зрительных образов. В поисках за этими образами Н. Гумилев нередко тянется памятью к экзотике, к Востоку, но его экзотика опрозрачена и умиротворена резиньякцией, она не дурманит ни его самого, ни читателя. Дионис прошел мимо нее стороной. Вообще, все, в чем бродит хмель экстаза, вся мистика и все подполье человеческой души далеки от Н. Гумилева. Его песни не об изначальном и не о последнем, а о среднем, “нормальном”. Любимая им литературная форма — баллада. Во многих стихах Н. Гумилева очень полновесен эпический элемент; он должен быть хорошим “прозаиком”. Все эти начала остаются незыблемыми и в “Костре”, последней книге стихов Н. Гумилева. Они довлеют и в своеобразном построении “Осени”, где очень оригинален пушкинский прием характеристики через подбор соответствующих жанровых образов...» (Медведев П. Н. Н. Гумилев. «Костер» // Записки Передвижного общедоступного театра. Пг., 1919. Вып. 24–25 (август-сентябрь). С. 14–15). «Это красочное и картинное стихотворение, — писал Ю. Н. Верховский, — показательно своей действенной, передающейся динамикой. Изобразительность его — не только внешняя, но настолько одушевленная, что, например, совершенно непосредственно передается этот момент, когда вдруг останавливается стремительное движение — и, задыхаясь, тупо удивляешься неподвижным краскам и тупо слушаешь ветер, в котором только что жил, и рвался и несся» (Верховский. С. 120). Метрическому разбору ст-ния посвящена специальная статья: Gránicz I. A háromhangsúlyos tagolóvers ritmikai variációinak eloszlása N. Gumiljov «Ősz» c költeményében // Helikon. 1969. № 15. P. 407–414. Л. Лосев отмечает точные словесные совпадения первых трех строк с таким же лишенным сентиментальности описанием Царского Села в ст-нии Ахматовой «Царскосельская статуя» (окт. 1916): «Уже кленовые листы / На пруд слетают лебединый, / И окровавлены кусты / Неспешно зреющей рябины» (Loseff L. The Toy Town Ruined // A Sense of Place: Tsarskoe Selo and Its Poets. Columbus, Ohio, 1993. P. 45). Для Гумилева безусловно важным является момент слияния движения — внутреннего и внешнего — поэта-мистика и мощного «космического» ритма окружающего его мира. Ю. В. Зобнин подчеркивает: «В гумилевском акмеистическом манифесте эта идея выражена недвусмысленно: “...Ощущая себя явлениями среди явлений, мы становимся причастными к мировому ритму, принимаем все воздействия на нас и в свою очередь воздействуем сами”. А в стихотворении “Осень” — на первый взгляд, эскизной импрессионистической зарисовке — подобное переживание момента единения с мировой, природной динамикой и последующего разлада с ней передано с исключительной “чувственной наглядностью”» (Зобнин Ю. В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н. С. Гумилева) // Русский путь. С. 17–18).59
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Изб 1986, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Акме, День поэзии (М). М., 1986, Русская поэзия начала XX века. Дооктябрьский период. М., 1988, Человек и животные. М., 1988, Русские поэты серебряного века, Душа любви, Смена (Л.). 1987. 9 апреля (№ 83 (18633)). Автограф 1 с вар. — ИРЛИ. Р. 1. Оп. 5. Ед. хр. 248. Л. 2. Автограф 2 с вар. — Альбом Струве. Автограф 3 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: весна 1917 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 200). Переводы на англ. яз. («Nature») — A Second Book of Russian Verse. London. 1948; SW. P. 88. Ю. И. Айхенвальд писал об этом ст-нии: «Свои дальние путешествия он совершает не поверхностно, он не скользит по землям, как дилетант и турист. Нет, Гумилев оправдывает себя особой философией движения, “божественного движения”, которое одно преображает жизнь. Кроме того, у него есть чувство космичности: он не довольствуется внешней природой, той, которой “дух не признает”; он прозревает гораздо глубже ее пейзажа, ее наружных примет, когда видит луг, “где сладкий запах меда смешался с запахом болот”, когда слышит “ветра дикую заплачку, как отдаленный вой волков”, когда видит “над сосной курчавой скачку каких-то пегих облаков”, то, возмущенный этим показным убожеством и преднамеренной бесцветностью, глубокомысленно восклицает <цит. последние две строфы>» (Айхенвальд Ю. И. Поэты и поэтессы. М., 1922. С. 37–38). Говоря об этом ст-нии, Вяч. Вс. Иванов, в частности, отмечает: «Из поразительных обращений, одновременно угадывающих и стихи будущего атомного века, и размышления над ним, стоит упомянуть окончание стихотворения “Природа” <цит. ст. 13–16>. Интересно сравнить это обращение с откровенно футуристическим “Болезни земли” Пастернака того же времени:60
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу 2. СС 1947 IV, Неизд 1952, СС II, БП, СП (Тб) 2, Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8. Автограф 1 с вар. — РГАЛИ. Ф. 95 (А. Л. Волынского). Оп. 1. Ед. хр. 993. Л. 1 — 1 об. Автограф 2 — Альбом Струве. Дат.: весна 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве, с учетом вероятной обращенности ст-ния к Л. М. Рейснер (см. комментарий). В ст-нии нашли отражение обстоятельства романа Гумилева с Л. М. Рейснер. В недатированном письме (очевидно, начала 1917 г.) она пишет: «Если по Каменному <проспекту> дойти до самого моста, до барок и большого городового, который там зевает, то слева будет удивительная игрушечная часовня. И даже не часовня, а две каменных ладони, сложенных вместе со стеклянными, чудесными просветами. И там не один св. Николай, а целых три. Один складной, и два сами по себе. И монах не знает, который влиятельней. Потому свечки ставятся всем заодно» (Неизд 1980. С. 136–137). В одном из последующих писем она вновь повторяет: «Ваш угодник очень разорителен: всегда в нескольких видах и еще складной с цветами и большим полотенцем» (Там же. С. 138). В письме говорится о часовне храма Иоанна Предтечи (архитектор Ю. М. Фельтон) — одного из самых «литературных» храмов Петербурга, связанного с именами Г. Р. Державина и А. С. Пушкина. В 1937 г. храм был закрыт и поруган — здесь был устроен склад, а затем — спортивный зал военного санатория. В 1990 г. храм и часовня возвращены Православной Церкви (см.: Михайлова М. На Каменном острове // Православный Петербург. 1997. № 12 (66). С. 4).61
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1986, СП (Тб), СП (Тб) 2, Соч I, МП, Даугава. 1987. № 6. Автограф — РГАЛИ. Ф. 147 (Н. С. Гумилева). Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 1 (на листке дневника-календаря за 16 августа, с подписью и датой). Дат.: май 1917 г. — по дате автографа. Радлова Анна Дмитриевна (урожд. Дармолатова; 1891–1949) — поэт, переводчик (известная более всего как создатель собственной «шекспировской» школы перевода, вызвавшей в 30-е годы бурную полемику), жена известного режиссера С. Э. Радлова. Одна из красивейших женщин «литературного Петербурга» 10–20-х гг., в годы революции активно поддерживавшая «новые веянья» и ратовавшая за радикальное обновление искусства (преимущественно — театра). Погибла в лагере.62
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Неизд 1980, Ст 1986, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Школа классики, «В мире книг». 1987. № 4. Автограф 1 с вар. — РГБ. Ф. 245 (Л. М. Рейснер). К. 6. Ед. хр. 20. Л. 15, на почтовой открытке с припиской: «Привет и извинение за такие стихи». Автограф 2 с вар. — ИРЛИ. Р. 1. Оп. 5. Ед. хр. 248. Л. 2. Автограф 3 с вар. — Альбом Струве. Автограф 4 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: 30 мая (н. ст.) 1917 г. — по дате автографа 1. Перевод на англ. яз. («Sweden») — SW. P. 9. Говоря об этом ст-нии, Н. А. Оцуп, в частности, писал: «он (Гумилев. — Ред.) обращается к своей стране со следующим вопросом: <цит. ст. 17–20>. Земля, которая была по словам древних хроник “большой и обильной”, но нуждалась в порядке, не могла, по мнению Гумилева, обойтись без внешней организующей силы. Отсюда его дань признательности древней Швеции, которая подняла Русь, свою сестру,(Оцуп. С. 152–153)
63
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, СС II, Ст 1986, Кост 1979, СП (Волг), СП (Т6), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Русский путь, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Русская поэзия советской эпохи. Будапешт, 1973, Русская поэзия советской эпохи. 2-е изд. Будапешт, 1984. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: июнь 1917 г. — по биографическим данным (Соч III. С. 400–401), с учетом датировки ст-ния № 62. Перевод на англ. яз. («Stockholm») — SW. P. 90. «Скрытая жизнь», по наблюдению Ю. Верховского, проявилась и в ст-нии «Пиза», «и под готикой “Падуанского собора”, и под жанровыми картинами “Генуи”, “Болоньи”, “Неаполя”. Далее, тоже молитва или колдовство одушевляют образы, вызываемые к жизни “норвежскими горами” или сном о Стокгольме с его гулом и грохотом, похожим на безмерно потрясенный орган, с его прозрачною тихой водою, окрестными рощами, лесами, полями <цит. ст. 13–20>. Так мы видим сначала как бы слияние души личной с этими душами городов и душевного с внешнереальным, но потом эти воплощения вскрываются, как только этапы странствований и блужданий самой души» (Верховский. С. 122). По мнению Вяч. Вс. Иванова, процитированные строки предвосхищают внимание поэта к «бездне времен», образ которой появится в «Заблудившемся трамвае» (Иванов Вяч. Вс. Звездная вспышка. Поэтический мир Гумилева // Ст ПРП. С. 7–8). На связь этих стихотворений обратил внимание и Ю. Л. Кроль, уточнив, впрочем, «что “бездна времен” указывает на глубь (или неизвестное множество) разных времен; что эти времена — “не наши”, т. е. иные, чем настоящее время; и что между ними существуют “слепые переходы” или “глухие коридоры”, позволяющие человеку переходить из одного времени в другое; это происходит в особом состоянии — во сне — или, как в “Заблудившемся трамвае”, с помощью “машины времени”» (Кроль Ю. Л. Об одном трамвайном маршруте. («Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилева) // Русская литература. 1990. № 1. С. 215). В контексте гумилевского пространства Р. Эшельман находит в этом стихотворении прямую «тематизацию того свободного, но недоступного человеку пространства, о котором речь идет в “Деревьях”» (Eshelman. P. 91). «Север для него — порог его родины, — писал об этом ст-нии Н. А. Оцуп, раскрывая конкретные историко-пространственные его истоки, — но разве эта родина серая и однообразная? Сколько влияний и культур скрещивается в этих безграничных просторах! Строгий византийский аскетизм, славянская древность, восточные легенды и мифы, завоевательный дух Норманнов... Блок почти не выходит из границ России — “существа”, сознающего свои непомерные страдания. Гумилев восхищается ее разнообразием. <...> Гумилев начинает с Севера, где он уверен, что нашел своих предков» (Оцуп. С. 152). Р. Матло упоминает о ст-ниях А. Рембо как о возможных источниках ст-ния Гумилева (Matlaw R. Gumilev, Rimbaud and Africa: Acmeism and the Exotic // Actes du VI Congrès de l’Association Internationale de Littérature Comparée. Stuttgart, 1975. P. 658). В своих комментариях к «Заблудившемуся трамваю» Н. А. Богомолов приводит слова Ахматовой: «а строка “Он заблудился в бездне времен” — из старинной, еще от Лонгфелло идущей темы». В пояснении к этому Н. А. Богомолов цитирует «Дня нет уж...» в переводе И. Анненского: Не тех грандиозных поэтов, / Носителей громких имен, / Чьи стоны звучат еще эхом / В немых коридорах Времен. «Следует отметить, — продолжает исследователь, что более близкая параллель к строке Лонгфелло находится в стихотворении Гумилева “Стокгольм”» <цит. ст. 17–18> (Соч I. С. 544–545).64
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, СС II, Ст 1986, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), СП (К), ЧК, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Школа классики. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: июнь 1917 г. — по биографическим данным (Соч III. С. 400–401), с учетом датировки ст-ния № 62. «В ст-нии “Норвежские горы”, — писал Н. Оцуп, — поэт, кажется, подчеркивает внешнюю убогость пейзажа для того, чтобы возвеличить богатство северного духа. Он не знает, значит ли гимн этих гор “кощунство или псалом”. Он вспоминает Бранда, Пера Гюнта и их творца Ибсена, который “сдвигал лавины именем Творца”. Память Гумилева, возбужденная северными голосами, стала какой-то прапамятью, “Индией духа”, чем-то надисторическим, неотразимо влекущим его. Первые модернисты посвящали многие стихотворения Греции, Китаю, Персии, Индии, Вавилонии и вообще странам и истории Востока. Большинство этих стихотворений обладают книжным характером. Гумилев не избегает этого недостатка, но он подражает другим только в начале своих географических и исторических открытий. Как только он проверил на собственном опыте то, что он узнал в книгах, штампы исчезают из его творчества. Нельзя, конечно, путешествовать в глубины древности, но поэтическая интуиция, помогая наблюдениям над теперешней жизнью и размышлениям над былой жизнью, способствует восстановлению в сознании образов безвозвратно ушедших времен» (Оцуп. С. 153). Современное осмысление «шведского цикла» Гумилева допускает сопоставление ст-ния с творчеством «высоко ценимым им (Гумилевым. — Ред.) Николаем Рерихом, считавшим важным и полезным скандинавское влияние на русскую культуру. Недаром в стихотворении “Норвежские горы” мы находим прямые ссылки на скандинавских классиков <...>, постоянное сравнение Скандинавии с родной землей. По Гумилеву, Скандинавия — это сестра России, “земля такая же, как наша”» (Николай Гумилев и Север / Публ. и коммент. В. Бондаренко // Север. 1988. № 1. С. 80). «Ощущение “тайного единства” мира, скрытого от глаз непосвященных, но случайно, “внезапно” открывающегося взгляду умеющего “видеть сквозь туман” мистика — так, как некогда нагота Дианы открылась Актеону <...>, — не покидало Гумилева всю его краткую, но чрезвычайно творчески интенсивную жизнь. Иногда это ощущение проявлялось непосредственно-поэтически, так, например, как в стихотворении “Норвежские горы” с их великолепным антропоморфизмом, выстроенным на последовательно развитой метафоре одушевления: <цит. ст. 17–20>» (Зобнин Ю. В. Странник духа (О судьбе и творчестве Н. С. Гумилева) // Русский путь. С. 17). По мнению Э. Д. Сампсона, хотя в этом ст-нии отсутствует тематика сна и смещение временных планов, его атмосфера более кошмарная, чем в «Стокгольме». Это происходит оттого, что линия между реальной жизнью и фантастикой проведена весьма нечетко. «Субъективное, импрессионистическое воссоздание поэтом реального пейзажа граничит с фантастикой. Объективное и субъективное взаимопроникают, и нельзя уже понять, представляет ли это собой воздействие поразительных природных явлений на воображение поэта, или же проекцию его субъективной точки зрения на объект. Являются ли, например, “дыры в ад” лишь зрительно эффективным изображением пещер, или же настоящим признаком присутствия злой силы». Далее исследователь находит, что в ст-нии — два кульминационных выражения ужаса: во второй и последней (пятой) строфах. По его мнению, вторая строфа гораздо сильнее в отношении словаря, но она менее тревожит, потому что ее «кошмарность» обезврежена — тем, что она переносится на продукт чужого творчества. А в последней строфе поэт непосредственно передает свою собственную тревогу (Sampson E. D. Nikolai Gumilev. Boston, 1979. P. 121–122). «“Норвежские горы” имеют так называемый выровненный ритм: все три начальные стопы имеют приблизительно или точно одинаковое количество ударений. Вот как распределяются ударения в “Норвежских горах”: 16, 16, 16, 3, 20» (Баевский В. С. Николай Гумилев — мастер стиха // Материалы и исследования. С. 88). Ст. 17–20 отчеркнуты Блоком в экземпляре «Костра», подаренного Гумилевым (библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 253). Ст. 5–12 — Пер Гюнт, Бранд — герои одноименных драм Г. Ибсена.65
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Неизд 1952, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского. Автограф 3 — Архив Лозинского, рукопись Костра, текст зачеркнут Лозинским и на полях помечено: «Природа?» (очевидно, предполагалось заменить это ст-ние в составе Костра на ст-ние № 59). Автограф 4 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: июнь 1917 г. — по биографическим данным (Соч III. С. 400–401), с учетом датировки ст-ния № 68. Перевод на англ. яз. («Consolation») — SW. P. 101. По наблюдениям Р. Эшельмана ст-ние несомненно построено по образцу «Les cydalies» де Нерваля. Есть семантическое совпадение (в могиле — «au tombeau»), одинаковые метрическая и строфическая структура, тематическое сходство: тайна жизни — в смерти, и этот факт преподносится в утешение адресата. «Утешение» достигает почти что чистого, неоклассического модернистского стиля, однако его неориторический успех означает и его крах (неуспех) с точки зрения модернистской эстетики: его статичность, догматичность подтверждается возвращением к романсам XIX в. «Стихотворение не представляет собой своего рода подчеркнутую фигуру: оно дает понять, что смерть (в смысле жизнь после смерти) является утешением. Эта традиционная христианская точка зрения подкрепляется авторитетным, аподиктическим тоном поэта: анонимной возлюбленной рассказывается, что она взойдет на небо “по его мольбе”. И это повторяется, как будто бы заклинание» (Eshelman. P. 98–99). Ср. также с лермонтовским «Из Гете».66
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1952, СС II, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, СПП, Соч I, СП (Ир), Престол, Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Школа классики, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8. Автограф — Альбом Струве. Дат.: июнь 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве.67
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1952, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, СПП, Соч I, СП (Ир), Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Поэзия серебряного века: 1880–1925. М., 1991, Акаткин, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8, «Юность». 1988. № 7. Автограф — Альбом Струве. Дат.: июнь 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («A Knight of Happiness») — SW. P. 131. «Николай Гумилев, наверное, самый светлый поэт XX века, — писал А. В. Доливо-Добровольский. — Он по праву наследует определение “светлое имя”, принадлежавшее А. С. Пушкину. Сколько светлого и радостного оптимизма надо было иметь в душе, чтобы написать эти задорные и жизнеутверждающие строки: <цит. ст. 1–8>. Историческое значение Гумилева и созданного им акмеизма в том, что он пытался вернуть русскую поэзию к ее истокам от уже распадавшегося символизма и нарождающегося футуризма, вообще отрицавшего классическое наследие. Он успешно противостоял и декаденсу, и мистицизму, и популярному в те годы нигилизму. Недаром Г. Адамович писал “о героической фигуре Гумилева среди глубокого и жалкого помрачения наших дней”. Поэт и литературовед Л. Страховский писал: “Николай Степанович Гумилев — один из прекраснейших русских поэтов, приведший русскую поэзию опять к чистоте, простоте, точности и ясности после ее засорения туманностями символизма”. Многие современники ставили его имя сразу за именами Пушкина и Лермонтова. Ведущие литературоведы называли акмеизм петербургским классицизмом или неоклассицизмом» (Доливо-Добровольский А. В. Гумилев — светлый рыцарь русской поэзии серебряного века // Бюллетень Петербургского Дворянского Союза. 1997. Май. № 1. С. 14).68
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Неизд 1952, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Ст 1986, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, СП (XX век), СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Акме. Автограф 1 с вар. — Архив Лозинского. Автограф 2 с вар. — Альбом Струве (в альбоме ст-ние иллюстрировано (Н. С. Гончаровой?)). Автограф 3 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 4 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: конец июня 1917 г. (н. ст.) — по времени письма к М. Л. Лозинскому (см.: Известия АН СССР. Сер. Лит. и языка. Т. 46. № 1. 1987. С. 76, дат. Р. Д. Тименчика). Из письма Гумилева к М. Л. Лозинскому (Лондон, конец июня 1917 г.): «Отношение к русским здесь совсем не плохое, а к революции даже прекрасное. Посылаю тебе одно из моих последних стихотворений, если папа захочет, пусть печатает в “Аполлоне”, с твоего одобрения, потому что я еще не знаю, хорошо оно или плохо...» (Неизвестные письма Н. С. Гумилева (Публ. Р. Д. Тименчика) // Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка. Т. 46. № 1. 1987. С. 76). Папа Мако — прозвище С. К. Маковского (Прим. Р. Д. Тименчика). “Срываться с высоких башен” — в этом стихе Гумилев ссылается, должно быть, на сон Григория в “Борисе Годунове” Пушкина» (Аллен Л. «Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилева. Комментарии к строфам // Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л., 1989. С. 125). В работе В. В. Десятова «Фридрих Ницше в художественном и экзистенциальном мире Николая Гумилева» (Томск, 1995. С. 13) в ст-нии выявляется ницшеанский подтекст (наряду с такими произведениями, как «Два Адама», «Детство», «Деревья», «Слово»). Пометы Блока: заглавие заключено в скобки, напротив — надпись: «Зачем стоит скромное заглавие?» (Библиотека А. А. Блока. Описание кн. I. Л., 1984. С. 253). Вероятно, помета Блока вызвана совпадением названия ст-ния Гумилева с блоковским ст-нием, вошедшим в «Вольные мысли» («В северном море»). Ср. ст-ние Гумилева также со ст-нием К. Д. Бальмонта «Из рода королей...» и бальмонтовским переводом «Странствия Мальдуна» А. Теннисона с его мотивом «Острова Башен Двойных». Возможно, в ст-нии нашли отражение беседы Гумилева с Б. Анрепом, ср. характеристику последнего в письме А. Хаксли к брату Леонарду от 1 октября 1916 г.: «Сегодня приехало (в Гарсингтон, под Оксфорд. — Ред.) странное существо по имени Анреп... с поразительным цинизмом относится к войне, которую он рассматривает, как конфликт татар с гуннами, русских с немцами — ничего для него не имеет значения, кроме вопроса о расе. К тому же, он весьма бодро смотрит на ужасы... все весьма радостно оправдывает тем, что война есть война, что мы стремимся лишь к тому, чтобы разбивать и убивать и по мере возможности уничтожать Германию, и что немцы вправе делать то же самое с нами» (Letters of Aldous Huxley. London, 1969. P. 115).69
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Ст 1986, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Акме, Ст (Куйбышев), Русские поэты серебряного века, Душа любви, Хрестоматия по отечественной литературе XX века. Для учащихся 11 класса. М., 1995, Знамя. 1986. № 10. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: конец июня — начало июля 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве и по содержанию. Перевод на англ. яз. («Reincarnation») — A Second Book of Russian Verse. London, 1948; SW. P. 96; Russian Poetry: The Modern Period. Iowa City, 1978. «Как и «Ледоход» <...>, стихотворение «Прапамять» содержит две аналогичные строки, где подряд используется одна и та же редкая до того ритмическая форма, полностью преображающая традиционный четырехстопный ямб:70
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1952, СС II, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, Соч I, СП (Ир), Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, Возрожденье. 1926. 26 августа, др. ред., Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8. Автограф — Альбом Струве. Дат.: конец июня — начало июля 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («A Little Song») — SW. P. 132.71
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1952, СС II, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, Соч I, СП (Ир), Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, Русский сонет: Сонеты русских поэтов начала XX века и советских поэтов. М., 1987, Сонет серебряного века: Русский сонет конца XIX — начала XX века. М., 1990, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8. Автограф — Альбом Струве. Дат.: конец июня — начало июля 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве и по содержанию. Данное ст-ние упоминается в воспоминаниях О. А. Мочаловой, близкой знакомой Гумилева, размышляющей о понимании поэтом любви: «Он — неустрашимый — чувствовал себя беспомощным “перед страшной женской красотой” <...> Он только один раз (в своей поэзии — Ред.) произнес слово “страшная”» (Мочалова О. А. Навсегда // Жизнь Николая Гумилева. С. 115).72
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1952, СС II, Ст ПРП (ЗК), Ст (XX век), Ст ПРП, СС (Р-т) II, Соч I, СП (Ир), СП (К), Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8. Автограф — Альбом Струве. Дат.: конец июня — начало июля 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве и по содержанию. Приводится в авторском стихотворном переводе в статье: Rusinko E. An Acmeist in the Theater: Gumilev’s Tragedy «The Poisoned Tunic» // Russian Literature. 1992. Vol. 31. P. 411. Е. Русинко указывает на сходство между пессимизмом этого ст-ния и пессимизмом «Отравленной туники», которая учит: «Если есть выход из политической коррупции и морального разложения, которые правят миром, то только через веру в вечный план божественной мудрости и духовной транцендентности, поддерживающий политический строй, несмотря на видимость обратного» (Там же. С. 410–411).73
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу 3. ПС 1922, с вар., ПС 1923, с вар., Неизд 1952, вар. автографа 1, СС II, вар. автографа 1, СП (Тб), вар. ПС 1923, БП, СП (Тб) 2, вар. ПС 1923, Ст ПРП (ЗК), вар. ПС 1923, ОС 1989, вар. автографа 1, Ст ПРП, вар. ПС 1923, СПП, Изб (Слов), вар. ПС 1923, Кап, СС (Р-т) II, вар. автографа 1, СП (XX век), вар. ПС 1923, Изб (Слов) 2, вар. ПС 1923, СП (Ир), вар. ПС 1923, Соч I, Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997, Русская поэзия советской эпохи. Будапешт, 1973, вар., Русская поэзия советской эпохи. 2-е изд. Будапешт, 1984, вар., Даугава. 1987. № 6, факсимильное воспроизведение автографа, Дон. 1987. № 12. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — альбом Н. Э. Радлова, см. факсимильное воспроизведение в статье Р. Д. Тименчика «Неизвестные экспромты Николая Гумилева» (Даугава. 1987. № 6), без указания местонахождения альбома. В автографе — рисунок Гумилева, изображающий экзотический пейзаж. Автограф 3 — Альбом Э. Ф. Голлербаха (РНБ. Ф. 207 (Э. Ф. Голлербаха). Оп. 162-а. Ед. хр. 105, между записями от 30 авг. и 1 сентября 1920 г.). Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в альбоме и содержанию. Перевод на англ. яз. («Tanka») — Twentieth Century Russian Poetry. London, 1993. P. 149. «В Париже Гумилев страстно влюбился. Юная красавица, полурусская-полуфранцуженка, из обедневшей интеллигентной семьи — Елена Карловна Дюбуше. Гумилев называл ее Голубой Звездой. <...> Елена оказалась вполне “земной”. Поэту она предпочла американского богача и уехала с ним в Америку <цит. ст. 1–3>» (Жизнь поэта. С. 199). См. также ст-ния № 75, 87, 90. Хокку — устойчивый жанр японской поэзии, афористическая по содержанию трехстишная строфа с не выраженным ясно метром. Восходит к первой полустрофе танки, от которой отличается простотой поэтического языка, отказом от канонических правил, повышенной ассоциативностью.74
Воля народа. 1918. № 6. ПС 1923, с вар., КСЗ, с вар., СС 1947 IV, вар. КСЗ, СС II, вар. автографа, СП (Тб), вар. ПС 1923, БП, вар. КСЗ, СП (Тб) 2, вар. ПС 1923, СП (Феникс), вар. КСЗ, Изб (Кр), вар. КСЗ, ОС 1989, вар. ПС 1923, СПП, вар. КСЗ, Изб (Слов), вар. ПС 1923, Кап, вар. КСЗ, СС (Р-т) II, вар. автографа, ПСЗ, вар. КСЗ, Изб (Слов), вар. ПС 1923, Соч I, вар. КСЗ, Круг чтения, вар. КСЗ, Изб (XX век), вар. КСЗ, Изб 1997, вар. КСЗ, ВБП, вар. КСЗ, МП, вар. КСЗ, СП 1997, вар. КСЗ, Душа любви, Поэзия любви, Школа классики. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве.75
При жизни не публиковалось. Печ. по КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, ЛиВ, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Гимн любви: Трехтомное издание избранной лирики поэтов мира. Т. 1. Лирика русских поэтов. М., 1991, Поэзия любви. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Е. Русинко отмечает, что в стихах «К синей звезде», как правило, мало индивидуальных черт стилистики или характера. Гумилев прибегает к устойчивым эпитетам любовного обряда. Цветы, например, служат обрамляющей метафорой — сирень представляет собой подарок от его возлюбленной, символизирующий ее любовь к нему, а также ее прощальный подарок («Об озерах, о павлинах белых»; «Я говорил: ты хочешь, хочешь?») (см.: Rusinko. P. 157).76
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., СС 1947 III, СС 1947 IV, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, СП (XX век), СП (Ир), Соч I, СП (К), ЧК, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Русский сонет. Сонеты русских поэтов начала XX века и советских поэтов. М., 1987, Сонет серебряного века. Русский сонет конца XIX — начала XX века. М., 1990, Русские поэты серебряного века, Русский сонет. Сонеты русских поэтов XIX–XX вв. М., 1997. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. В ст. 1 вместо «благодатный» ранее было: «сладострастный». В ст. 2 вместо «ветхие» ранее было: «старые». Автограф 2 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на чешский яз. («Ruze») — Honzík. «Метр-Гумилев в “Костре” заключил в строгую формулу задание новой поэзии: “Лишь девственные наименования / Поэтам разрешаются отсель”. Задание явно невыполнимое, но ослепительно дерзкое, — писал К. Мочульский. — Не значит ли это уподобиться Творцу? Отныне поэт не довольствуется сладкими звуками <...> Выражение “искусство для искусства” для него не имело смысла. Он стремится созидать, строить,“делать” <...> Апатию романтической лирики и статичность “настроений” и “переживаний” сменяют энергия, активность, конструктивность, и в этом титаническом деле поэта ведет вера в могущество слова. Поэтому все новые поэты крайне вербалисты» (Мочульский К. Классицизм в современной поэзии // Современные записки. 1922. № 11. С. 371). «Из напряженно-эмоционального чтения <...> Джауфре Рюделя Гумилев извлекает общий урок о постоянстве и, следовательно, повторяемости человеческих чувств, побуждающих во все времена к поэтическому творчеству. Эмоциональный и духовный опыт, питающий литературное творчество, в сущности, не меняется: “число образов”, как констатирует Гумилев в другом стилистическом ключе, “ограничено, подсказано жизнью, и поэт редко бывает их творцом”» (Баскер М. «О пьяном дервише» Николая Гумилева // Вестник русского христианского движения. 161–162 (1991). С. 222–223). «Бесконечное доверие к “вещности” и “плоти” не устраняло в акмеизме тяготения к культурно-историческому пониманию проблем творчества. На внутреннем противоречии между декларативно заявленной программой возвращения к “первоначальным словам” — “девственным наименованиям” и бытием художественного образа в истории культуры строится сонет Гумилева “Роза”. Реальный чувственный образ — та самая роза, которой акмеисты вернули цвет и запах, утраченные в символистскую эпоху, когда она была лишь символом, в то же время несет в себе память о своем культурном прошлом, в нем оживают глубинные мифопоэтические смыслы. Поэтический образ, взятый в его культурной парадигме, выступает хранилищем человеческой памяти (в том числе и “памяти жанра”). Поэтический текст превращается в палимпсест культуры, где одно слово проступает сквозь другое, “играя” смыслами и ассоциациями из истории многовековой культуры» (Грякалова Н. Ю. Н. С. Гумилев и проблемы эстетического самоопределения акмеизма // Исследования и материалы... С. 122). «Иногда Гумилев умышленно манипулирует образами и условностями традиционной любовной лирики, вследствие чего выявляются его личные интонации и акмеистический опыт. Так, в “Розе” намечается своего рода романтическая ирония в адрес акмеистической установки на освобождение поэзии от общих мест литературного языка. Хотя Гумилев как будто бы отказывается от своих принципов, сочиняя стихи на тему розы, на самом деле этот сонет служит хорошей иллюстрацией к наблюдению Городецкого о ценности розы самой по себе, а не как символа чего-то другого. В подтекст стихотворения входят все традиционные коннотации традиционной поэтической образности, но в более узком смысле, роза является лишь тем, чем кажется — цветком, оставленным поэту его возлюбленной. Сопоставление с книгой сонетов Рюделя служит метонимией, которая приводит на ум другие традиционные поэтические трактовки темы любви, одновременно включая стихотворение в традицию, и указывая на его отличие от нее» (Rusinko. P. 158–159). В архиве П. Н. Лукницкого имеется пространный комментарий к ст-нию, составленный, возможно, не без участия Ахматовой: «К стихотворению Н. С. “Цветов и песен благодатный хмель...” Джауфре Рюдель (Жофре Рюдель) — провансальская литература. Один из трубадуров. Около 1140–1170 гг., происходил из знатного рода графов Ангулемских и владел княжеством Блай. <...> Мотив “любви издалека”, проходящий через лирику этого знатного трубадура, послужил основанием для создания легенды о любви Джауфре к Мелисинде, графине Триполитанской (графство Триполитанское существовало от 1103 до 1200 г.), эту легенду разрабатывали вымышленные биографии.Кансона
77
При жизни не публиковалось. Печ. по КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, вар. автографа 1, СП (Тб), БП, вар. автографа 2, СП (Тб) 2, СП (Феникс), вар. автографа 2, Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, вар. автографа 2, Изб (Слов), Кап, вар. автографа 2, СС (Р-т) II, вар. автографа 1, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, вар. автографа 2, Ст (Яр), Круг чтения, вар. автографа 2, Изб (XX век), вар. автографа 2, ЧН 1995, вар. автографа 2, Ст 1995, вар. автографа 2, Изб 1997, ВБП, вар. автографа 2, МП, вар. автографа 2, СП 1997, Школа классики. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 другой ред. — Архив Лозинского. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод с англ. яз. («Did I My Father») — SW. P. 77 «Со своим «Костром», — писал Н. А. Оцуп, — поэт возвращается на родину. И становится очевидным, что все преувеличения “гумилевщины”, бряцание оружием, заимствованное от чужих стран, не были случайными. Гумилев ненавидел серую, однообразную жизнь:78
При жизни не публиковалось. Печ. по КСЗ, с исправлением опечатки в ст. 1. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, вар. автографа, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, вар. автографа, ОС 1991, ПСЗ, Соч I, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве.79
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Ст 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, СПП, Изб (Х), ПСЗ, Соч I, СП (Ир), СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Акме, Мысль, вооруженная рифмами. Поэтическая антология по истории русского стиха. 2-е изд. Л., 1987, Чудное мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Кн. 2. М., 1988. Автограф 1 — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. О. Н. Гильдебрандт-Арбенина вспоминала: «Первое, что он прочел обо мне: “Женский голос в телефоне, Упоительно-несмелый... Сколько радостных гармоний в этом голосе без тела...” Стихи были довольно длинные, и я их не помню. Очень пылкие и шли crescendo, как в “Самофракийской победе”... Увы! эти самые стихи он через год «отдал» Елене из Парижа (Елена Карловна Дюбуше. — Ред.), конец пропал — и он отрубил им хвост. У “нее” звучало: “Женский голос в телефоне — неожиданный и смелый”» (Гильдебрандт-Арбенина О. Н. Гумилев (Публ. М. В. Толмачева, прим. Т. Л. Никольской) // Исследования и материалы. С. 431). См. также комментарий к № 73. И. Делич, говоря о Гумилеве, в частности, отмечает: «В последних стихотворных сборниках и поздних драмах поэт почти неизменно сочетает самобытность экзистенциального зрения с высокой экспрессивной техникой. Стилистические сбои случаются лишь в любовной поэзии, в которой поэт и прежде нередко терпел неудачу. Эти характерные погрешности стиля могут проиллюстрировать гумилевскую склонность к напыщенности: <цит. ст. 5–8>» (Делич И. Николай Гумилев // История... С. 500). Ср. со стихотворением О. Мандельштама под тем же названием, написанное в июне 1918 г.80
При жизни не публиковалось. Печ. по КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, Изб 1959, СС II, вар. автографа, Изб 1986, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, вар. автографа, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), ЛиВ, Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Ст 1995, НШБ, Изб 1997, МП, СП 1997, Русская поэзия советской эпохи. Будапешт. 1973, вар., Русская поэзия советской эпохи. 2-е изд. Будапешт, 1984. вар., Свиданье, Дон. 1987. № 12. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («The Dark Blue Star») — SW. P. 78. Ст-ние приводится полностью (6 строф) в англ. переводе: Sampson E. Nikolai Gumilev. Boston, 1979. P. 119; при этом Сампсон добавляет, что ключевым элементом в трактовке этой темы Гумилева стала сопряженность опыта идеальной и земной любви. Поэт возвращается из «той сферы» на землю, но возвращается измененным, с неизгладимой печатью «того» мира: ср. предпоследнюю строфу со ст-нием «В скольких земных океанах я плыл» (см.: Там же. С. 119). Ср. также с блоковским ст-нием «В те дни, когда душа трепещет» (1900). По мнению М. Иовановича, герой ст-ния проходит «испытание огнем», одной из четырех стихий, чтобы достичь масонского статуса «ученика», «подмастерья», «мастера» (Иованович М. Николай Гумилев и масонское учение // Н. Гумилев и русский Парнас. С. 40). Проиллюстрировав первую строфу, Е. Русинко отмечает: «Любовная лирика Гумилева превозносит благородную эмоцию рыцарской любви, отличающейся культом чувств и утонченностью выражения. Любовь является наивысшей духовной ценностью и возвышает любовника над уровнем повседневной жизни» (Rusinko. P. 156). «“Ослепительное”, — обращает внимание С. Л. Слободнюк, — один из непременных атрибутов божественного, сопутствует здесь прямо противоположному началу, не ведет к светлому мосту, к “вереницам ангелов-звезд”, а функционирует в окружении “золотой ночи” с “искрами синего огня”. Осложненная любовной темой “звезда” Люцифера начинает распадаться на звезду-ангела и звезду-дьявола, принимающие черты друг друга. Героиня, которую поэт называет “синей звездой”, при подобной интерпретации предстает образом двуплановым, а синий цвет дает четкую отсылку к “утренней звезде”, привнося дьявольский оттенок в образ девушки, к которой обращена любовь. Можно предположить, что одно из скрытых значений названия сборника (“К синей звезде” — Ред.) имело и этот смысл: “к дьяволу”» (Слободнюк С. Л. Н. С. Гумилев: Проблемы мировоззрения и поэтики. Душанбе, 1992. С. 58).81
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, с вар., СП (XX век), СП (Ир), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Душа любви, «Лит. Россия». 1986. 11 апреля (№ 15 (12111)). Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («The Winged Victory of Samothrace») — SW. P. 100. В рецензии на «Костер» А. Я. Левинсон писал: «Что до формы, Гумилев и точно блюдет закон стиха: его размер. Но какие бури ритма могут волновать его стих среди гранитных набережных метра, об этом свидетельствует для примера хотя бы его “Самофракийская победа”» (Левинсон А. Я. Николай Гумилев. «Костер» // Жизнь искусства. 1918. 24 ноября (№ 22). С. 2–4). По мнению Р. Эшельмана, в этом ст-нии, которое свободно использует словарь и тематику мистической романтической поэзии (т. е. Тютчева), «наблюдается поверхностное сходство с военными стихами, которое, на самом деле, гротескно преломляется. Самофракийская победа изображается как аллегорическое целое, однако не имеет ни рук ни головы и только одно крыло и, кажется, слепо бросается вперед. Неизбежная целеустремленность, некогда изображенная в “Наступлении”, гротескно модифицируется словом “слепое”, и ассоциируется с замкнутым движеньем и потерей ориентации («рождает головокруженье»). Чувство гротескного перелома еще усиливается в последней строфе, где смеющийся взгляд подрывает обычную серьезность гумилевского поэтического жеста, и, как кажется, является издевательством над теми, кто следует за Победой» (Echelman. P. 94). А. Алексеева связывает образы и темы «Костра» с именем Ларисы Рейснер, приводя в подтверждение текст ст-ния (см.: Алексеева А. «Я часто скачу по полям, крича навстречу Ваше имя»: О переписке Н. С. Гумилева и Л. М. Рейснер // Хронограф. 89. Ежегодник. М., 1989. С. 295). Самофракийская победа — Ника Самофракийская, греческая мраморная статуя (IV или II в. до н. э.), один из шедевров Лувра.82
«Новый Сатирикон». 1918. № 16, с вар., Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., ИС 1943, СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Изб 1986, Ст 1986, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), ЛиВ, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ежов-Шамурин 1925, Силард 1979, Силард 1983, Акме, Мысль, вооруженная рифмами. Поэтическая антология по истории русского стиха. 2-е изд. Л., 1987, Русская поэзия начала XX века. Дооктябрьский период. М., 1988, Чудное мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Кн. 2. М., 1988, Поэтические течения в русской литературе конца XIX — начала XX века, Литературные манифесты и художественная практика. Хрестоматия. М., 1988, Ст (Куйбышев), Гимн любви: трехтомное издание избранной лирики поэтов мира. Т. 1. Лирика русских поэтов. М., 1991, Русская литература XX века. Дооктябрьский период. Хрестоматия. Л., 1991, Душа любви, Ежов-Шамурин 1991, Серебряный век русской поэзии, Русская поэзия сереб. века, Поэзия любви, Хрестоматия по отечественной литературе XX века. Для учащихся 11 класса. М., 1995, Акаткин, Свиданье, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола. 1997, «Аврора». 1987. № 12. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. В ст. 8 вместо «Водопадам и» ранее было: «И клубящимся». В ст. 9 вместо «араб» ранее было: «путник». В ст. 10 вместо «к воде» ранее было: «к земле». Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Переводы на англ. яз. («I and You») — A Book of Russian Verse into English by various hands. London, 1943. P. 114; Twentieth Century Russian Poetry. London, 1993. P. 144–145; SW («You and Me»). P. 92. Перевод на чешский яз. («Ja a Vy») — Honzík. Думая о Гумилеве, Э. Ф. Голлербах писал: «Смерть в постели. Гроб. Венки. Но прислушайтесь к другим словам, к этим уверенным, поступательным, мужественным анапестам, с перебивающимся от ликующего волнения ритмом <цит. последние две строфы>. Не было не только “врача и нотариуса”, не было близких, родных... В последний, единственный час жизни — никого близкого. Вздрогнул ли он, зарыдал ли <...> Вспоминается мне его голос — густой, какой-то тягучий и хмельной, прыгающий от низких баритональных нот к высоким, почти писклявым. Размерно, точно скандируя, он говорил “с чувством, толком, расстановкой”: “Нужно всегда идти по линии наибольшего сопротивления. Это мое правило. Если приучить себя к этому, ничто не будет страшно”. Он шел по линии наибольшего сопротивления, действуя, где нужно, локтями, наступая на ноги (говорю, конечно, метафорически). И поэтому имел немало недоброжелателей, почти врагов» (Голлербах Э. Ф. Н. С. Гумилев // Исследования и материалы. С. 584). Ст-ние было процитировано В. М. Саяновым в рапповской полемике с Г. Лелевичем (См.: Саянов В. М. Очерки по истории русской поэзии XX века. Л., 1929. С. 85). Если В. Саянов и Г. Лелевич спорили о «геральдизме» Гумилева, то А. Селивановский через несколько лет писал: «Гумилев оказался в русской поэзии предшественником фашистской идеологии, ее расовой теории, ее отвращения ко всякого рода демократическим проявлениям “слабости духа”: <цит. вторая строфа>» (Селивановский А. П. Очерки русской поэзии XX века // Лит. учеба. 1934. № 8. С. 27). Под «фрейдистским» углом зрения смотрел на лирического героя ст-ния Н. А. Оцуп: «Не является ли Гумилев в любви духовным братом персидских поэтов Фирдоуси и Хафиза? Он осыпает свою любовь и свою возлюбленную самыми роскошными метафорами в восточном вкусе, но ни на минуту не забывает о прямой цели — вожделении самца. Он отказывается воспевать любовь “хриплым голосом скопца” <цит. третья строфа>» (Оцуп. С. 41). «Тема романтического объединения поэтов в этом стихотворении, — пишет Вяч. Вс. Иванов, — относится не только к смерти, но и ко всей жизни, к художественным вкусам, занятиям, любви. Гумилев неожиданно (как и во многих других поздних своих стихах) сближается с эпатажем футуристов и их предшественников — французских “проклятых” поэтов, но во всем противостоит буржуазной прибранности и правильности: “И мне нравится не гитара, / А дикарский напев зурны”» (Ст ПРП. С. 11–12). Далее автор статьи «Звездная вспышка» находит перекличку этого ст-ния с «Поэмой начала», написанной почти в одно время с этими стихами. (Там же. С. 30). «“Любовь к смерти” является одним из пунктов кодекса масонского “мастера”. В творчестве Гумилева этот мотив проникает, начиная с “Костра” (см. особенно стихотворения “Я и вы” и “Рабочий”), становясь одним из самых навязчивых мотивов его последних лет» (Иованович М. Николай Гумилев и масонское учение // Н. Гумилев и русский Парнас. С. 45). «В августе 1921-го все (в отношении к Гумилеву-поэту) изменилось. Когда поэт пишет: “И умру я не на постели, при нотариусе и враче”, а затем умирает обычной “буржуазной” смертью — это верх пошлости. Гумилева судьба от этого спасла — впрочем, для русских поэтов XX века смерти “при нотариусе и враче” вовсе не предусматривалось» (Шубинский В. «Я тот, кто спит...» 25 августа — 75 лет со дня гибели Николая Гумилева // Вечерний Петербург. 23 авг. 1996. № 159 (20861)). «Близки, например, гумилевские (“Я и вы”) и ницшевские (“К мистралю”) представления о рае» (Десятов В. В. Фридрих Ницше в художественном и экзистенциальном мире Николая Гумилева. Автореферат диссертации на соискание уч. степени кандидата филологических наук. Томск, 1995. С. 13). Любопытные сведения о восприятии этого ст-ния студенчеством в годы репрессий см.: Свирский Г. На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. Лондон, 1979. С. 94–96.83
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ, с исправлением опечатки в ст. 1. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, вар. автографа, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, вар. автографа, ОС 1991, ПСЗ, ЛиВ, Соч I, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Ст 1995, Изб 1997, СП 1997, Мир искусств в образах поэзии. Архитектура. Скульптура. Живопись. Танец. Музыка. М., 1922, Душа любви. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве.84
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС II, под загл. автографа, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, под загл. автографа, ОС 1991, ПСЗ, Соч I, СП (Ир), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997. Автограф с вар. — Альбом Струве. В ст. 10 вместо «так же» ранее было: «дивно». В СС II упоминается еще один автограф с посвящ. «Н. В. Е.» и датой — «4 апреля 1918. Лондон». В этом автографе ст. 1 был — «Лишь нежный бархат, на котором», ст. 6 — «Тревожит смутной белизной» (С. 319). Местонахождение его в настоящее время неизвестно. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («The Portrait») — SW. P. 135.85
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, ИС 1946, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), ЛиВ, Соч I, Круг чтения, Изб (XX век), Ст 1995, НШБ, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Душа любви, Русская литература XX века. Хрестоматия для 11 класса средней школы. Ч. 1. М., 1993, Школа классики, Свиданье. Автограф с вар. — Альбом Струве. В ст. 12 вместо «иные» ранее было: «другие». Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве.86
Юг. 1918. № 2 (данные П. Н. Лукницкого, в современных книгохранилищах такое издание не обнаружено), Нива. 1918. № 30 (27 июля), без разделения на строфы, с вар., Костер (с указанием порядкового номера в загл.: «Канцона вторая»). Кост 1922 (Б), с опеч., Кост 1922 (М-П), с опеч., КСЗ, с вар., ИС 1946, СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Кост 1979, Изб 1986, Ст 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Любовь многоцветная. Избранные стихи. Иваново-Вознесенск, 1922, Русская мысль (София). 1922. № 1, «Печать и революция». 1922. № 2. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Автограф 4 с вар. — Канцоны. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («Canzonet 2») — SW. P. 86. По мнению С. Л. Слободнюка, «“линия огня”, тесно связанная со “звездой”, получает в эти годы трактовку, отличную от периода “Жемчугов” («огонь» как носитель смерти): <цит. ст. 17–20> “Скрытый пламень” переходит в “огонь” из преисподней, зажженный “молнией господней”: древние боги, уступившие новой силе, стали дьяволами. Однако характер адского пламени, вставшего до небес, предвещает новые превращения, которые породят не просто синтетическую фигуру, объединяющую “Господа и дьявола”, но и дадут толчок к переосмыслению понятий Добра и Зла» (Слободнюк С. Л. Н. С. Гумилев: Проблемы мировоззрения и поэтики. Душанбе, 1992. С. 56). «Девушка, явившаяся герою “молнией слепительной господней”, обрекает его на муки: <цит. две последние строфы>. Как отсюда видно, адский огненный столп сжигал лирического героя Гумилева за три года до написания поэтом последней книги (“Огненного столпа”. — Ред.). Но тогда столп еще не обрел всей мощи» (Там же. С. 82). Ср.: «...в сознательной любви женщины есть еще неожиданность, и молния, и ночь рядом со светом» (Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М., 1990. С. 51). О. Б. Черненьковой была предпринята попытка сопоставления этого ст-ния со ст-нием Г. Р. Державина «Дар». По ее мнению, последняя строфа ст-ния Гумилева как бы завершает державинскую мысль: «Я доволен, света Бог / Даром сим твоим небесным / Я богатым быть не мог, / Но я мил женам прелестным» (Черненькова О. Б. Державин и Гумилев // Творчество Г. Р. Державина: проблемы изучения и преподавания. Материалы юбилейной межвузовской конференции 14–16 сент. 1993 г. Тамбов, 1993. С. 106). Размышляя о герое зрелой лирики Гумилева, Э. Папля замечает, что ему «незачем было отправлять в потусторонние миры в поисках sacrum. Господь говорил с ним на доступном каждому смертному языке Своего Творения, не пугая ни демонами, ни адскими муками. Характерно, что <...> у Гумилева не появляется диавол, зато ангелы тихо парят над весенними полями, а серафимы участвуют едва ли не в каждом сражении <...> Обыкновенный пейзаж полон знаков Божьего присутствия: <цит. ст. 1–8>» (Папля Э. Homo peregrinans в лирике Николая Гумилева // Berkeley. P. 222–223). «Поэт вынужден опираться на “знаменья свыше” для подтверждения ценности его собственных жестов» — так комментирует это ст-ние Р. Эшельман (Eshelman. P. 78); см. также: «Daj mne, Gospodi, znak»: Das Kryptische in Gumilevs akmeistischer Dichtung // Wiener Slawistischer Almanach. 21. (1988). P. 23–37. В экземпляре, подаренном Гумилевым Блоку, ст. 3 подчеркнут Блоком. Против надпись: «редко» (Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1884. С. 253).87
При жизни не публиковалось. Печ.: по КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, Изб 1959, СС II, Изб 1986, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, ЧК, Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997, Свиданье. Дат.: июль 1917 г., по отношению к ст-нию № 73, а также к ст-нию № 93, с учетом, что данного ст-ния нет в Альбоме Струве и, очевидно, оно входило в не дошедший до нас альбом «Картонажный мастер» (альбом «Синей звезды» — Е. К. Дюбуше — см. вступительную статью к разделу «Комментарии»), и по содержанию. По мнению Е. Русинко, несмотря на забавный сюжет и легкую тональность, это — серьезное и значительное ст-ние, ибо оно раскрывает побуждения и стремления автора цикла «К синей звезде». Оно указывает на наличие у него отчетливо осознанной цели <...> и бросает иронический свет на весь сборник. Гумилев заключает свои эмоциональные переживания в художественное обрамление и замыкает их в искусственное временное и пространственное построение, двояко отстраненное за счет развернутой метафоры альбома (Rusinko. P. 163). Ст. 10 — Фриско — Сан-Франциско. Ст. 25. — Лигейя — героиня одноименного рассказа Э. По. Русинко отмечает, что она, помимо чистоты, мудрости и возвышенной натуры, обладает «газельими глазами». Именно этот эпитет многократно повторяется в гумилевском цикле (Rusinko. P. 166). Ст. 31. — см. № 73.88
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), СП (Тб) 2, Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, Соч I, СП (Ир), Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997. Дат.: июль 1917 г., по отношению к ст-нию № 93, с учетом, что данного ст-ния нет в Альбоме Струве и, очевидно, оно входило в не дошедший до нас альбом «Картонажный мастер» (альбом «Синей Звезды» — Е. К. Дюбуше — см. вступительную статью к разделу «Комментарии»), и по содержанию.89
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, ИС 1946, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997. Дат.: июль 1917 г., по отношению к ст № 93, с учетом того, что данного ст-ния нет в Альбоме Струве и, очевидно, оно входило в не дошедший до нас альбом «Картонажный мастер» (альбом «Синей Звезды» — Е. К. Дюбуше — см. вступительную статью к разделу «Комментарии»), и по содержанию. С. Л. Слободнюк, сопоставляя данное ст-ние со ст-нием Блока «Ты не ушла, но может быть...» (1913) и ссылаясь на свидетельство Ахматовой (которая вспоминала слова Гумилева о Блоке: «Неужели и его пошлют на фронт? Ведь это то же самое, что жарить соловьев»), пытается оспорить мысль Вяч. Вс. Иванова о том, что зрелый Гумилев подхватывает «основную тему раннего Блока» (см.: Ст ПРП (ЗК). С. 21). Он утверждает, что за три года до указанного исследователем срока (1921. — Ред.) произошло «окончательное оформление отношения Гумилева к своему оппоненту (т. е. Блоку): соловей был умерщвлен» (Слободнюк. С. 33–34). По мнению М. Баскера, в этом ст-нии Гумилев дал «своеобразную вариацию» на традиционную тему соловья-поэта. «Она вошла в “мифологемы” акмеизма как мотив “тоски по мертвым соловьям” (ср. тему “соловья безголосого” и “песни чужой” в стихотворении Ахматовой “Как вплелась в мои темные косы...”)». Дальнейшее развитие темы М. Баскер связывает со ст-нием «Пьяный дервиш», где в последней строфе появляется образ одинокого соловья. Но в «Пьяном дервише» он отождествляется с «живым» поэтом и его заботой о творческой преемственности (Баскер М. О «Пьяном дервише» Николая Гумилева // Вестник русского христианского движения. 161–162 [1991]. С. 224). Ст. 11 отсылает к масонской символике повязки (См. Иованович М. Николай Гумилев и масонское учение // Гумилев и русский Парнас. С. 40); ст. 12 отражает масонский мотив испытания героя одной из четырех стихий — «испытание воздухом» (Иованович М. Там же. С. 40).90
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, ЧК, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997. Дат.: июль 1917 г. — по отношению к ст-нию № 93, с учетом того, что данного ст-ния нет в Альбоме Струве и, очевидно, оно входило в не дошедший до нас альбом «Картонажный мастер» (альбом «Синей Звезды» — Е. К. Дюбуше — см. вступительную статью к разделу «Комментарии»), и по содержанию. Е. А. Подшивалова, анализируя это ст-ние, приходит к выводу: «Жизнь человека в истории остается у Гумилева драматичной <...>, но жизнь человека в культуре с ее специфическим функционированием, позволяющим преодолеть притяжение пространства и зависимость от времени и найти собеседника невзирая на разделяющие границы и века, снимает этот драматизм: <цит. ст. 1–24>». Отзвуки гумилевской культурологической идеи Е. А. Подшивалова находит в строках О. Мандельштама из статьи «Слово и культура» (1921): «В священном исступлении поэты говорят на языке всех времен, всех культур» (ОС 1991. С. 17). По наблюдению Е. Русинко, поэт совсем не отличает реальность его персонажей от собственной реальности. «Они настолько же реальны, что и он <...> или же, возможно, он настолько же фантастичен, что и они. Однако его возлюбленную не трогает его поэтический дар, и поэт приходит к выводу, что женщина, воодушевившая его поэзию, ее вовсе не ценит» (Rusinko. P. 161). В ст-нии упоминаются персонажи и образы многих произведений Гумилева: Ст. 5–8. — Гондла, волки, лебеди — «Гондла»; Гафиз — «Дитя Аллаха»; Ст. 9. — Муза Дальних Странствий — «Открытие Америки»; Ст. 10. — Зоя — «Отравленная туника»; Ст. 12 — Золотой и шестикрылый зверь — «Укротитель зверей»; Ст. 13. — Мик и Луи — «Мик»; капитаны — «Капитаны»; Ст. 15. — Дон Жуан — «Дон Жуан в Египте»; Ст. 16 — Фанни — «Укротитель зверей»; Ст. 19. — Камбоджианцы — «Фарфоровый павильон»; Ст. 22. — Дракон — «Два сна»; Ст. 23. — Будда — «Возвращенье».91
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, ИС 1946, СС 1947 IV, СС II, Ст 1986, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), ЛиВ, Соч I, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997, Силард 1979, Силард 1983, Душа любви, Бавин С., Семибратова И. Судьбы поэтов серебряного века. М., 1993, Хрестоматия по литературе для средней школы. 10–11 классы. Астрахань, 1994, Свиданье. Дат.: июль 1917 г. — по отношению к ст-нию № 93, с учетом того, что данного ст-ния нет в Альбоме Струве и, очевидно, оно входило в не дошедший до нас альбом «Картонажный мастер» (альбом «Синей звезды» — Е. К. Дюбуше — см. вступительную статью к разделу «Комментарии»), и по содержанию. Перевод на англ. яз. («You’ll still remember me») — SW. P. 133. В рецензии на сб. «К синей звезде» Л. В. Горнунг, цитируя целиком данное ст-ние, замечает: «Здесь, думается нам, заключена тема всей этой книги, грустной и задумчивой, как и “Костер”, от которого разгорелось и померкло искупительное пламя “Огненного столпа”» (Горнунг Л. В. Гумилев. «К синей звезде» // Чет и нечет. М., 1925. С. 40). А. Алексеева рассматривает это ст-ние в контексте отношений Гумилева и Л. М. Рейснер: «Время идет и разводит Гумилева и Рейснер. Все более различаются их представления о том, каким богам служить, на какой арене выступать — и на литературной, и на политической. Отголоски этих разногласий сквозят в стихах поэта: <цит. ст-ние>» (Алексеева А. «Я часто скачу по полям, крича навстречу ветру Ваше имя...» О переписке Н. С. Гумилева и Л. М. Рейснер // Хронограф. 89. Ежегодник. М., 1989. С. 294). По мнению В. К. Размахниной, начальные строки ст-ния (ст. 1–4) «сегодня прочитываются как прощальное слово поэта, обращенное к читателям» (Размахнина. Серебряный век. Очерки к изучению. Учебное пособие. Красноярск, 1993. С. 95). «С первого взгляда, стихотворение изображает любовный конфликт, — считает Э. Русинко, — но его более глубокой темой является значение поэзии и искусства. “Нелепый”, но “обманный” мир искусства противопоставляется “простой и грубой” прелести мира. Там, где непоэтическая натура видит лишь грубость, дар поэтической интуиции преображает ее в “песню” и “огонь”. Тема поэзии является лейтмотивом всего любовного цикла Гумилева» (Rusinko. P. 162).92
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, Соч I, СП (Ир), Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997. Дат.: июль 1917 г. — по отношению к ст-нию № 93, с учетом того, что данного ст-ния нет в Альбоме Струве и, очевидно, оно входило в не дошедший до нас альбом «Картонажный мастер» (альбом «Синей звезды» — Е. К. Дюбуше — см. вступительную статью к разделу «Комментарии»), и по содержанию. Первые две строфы приводятся Е. Русинко как характерный для Гумилева пример неразрывной связи поэтического дара и творческого процесса с эротическим чувством (Rusinko. P. 160). По мнению М. Иовановича, ст. 9–10 отражают мотив масонского «путешествия и испытания “землей”» (Иованович М. Николай Гумилев и масонское учение // Н. Гумилев и русский Парнас. С. 40).93
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, Изб 1959, СС II, печ. с названием автографа, Изб 1986, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, печ. с названием автографа, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, Круг чтения, Изб (XX век), НШБ, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Русская поэзия советской эпохи. Будапешт, 1973, вар., Русская поэзия советской эпохи. 2-е изд. Будапешт, 1984, вар. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. М. Д. Эльзон, ссылаясь на сообщение Г. В. Иванова, утверждает, что сборник «К синей звезде» мог бы иметь другое название — «Картонажный мастер». По его мнению, издатели отказались от него «из-за его “обыденности”» (БП. С. 539). Однако очевидно, что это ст-ние действительно было последним в альбоме Е. К. Дюбуше, до нас не дошедшем, стихи из которого, минуя Альбом Струве, вошли в КСЗ (ст. № 87–92). М. Иованович в первоначальном названии цикла видит искусное обыгрывание «ряда моментов и символов синтетически понимаемого масонского ритуала». «Лирический герой, — утверждает он, — показан в ситуации посвящаемого в “ученики”, “подмастерья” и “мастера”. <...> Герой должен пройти через испытания четырьмя стихиями и совершить символические путешествия. Испытание землею реализуется в стремлении героя сохранить верность “этому”, “земному”, “историческому” миру: центральным стихотворением в данном отношении является “Отвечай мне, картонажный мастер”...» (Иованович М. Николай Гумилев и масонское учение // Н. Гумилев и русский Парнас. С. 39–40). По мнению О. Ильинского, это ст-ние «очень типично» для Гумилева. Развивая любовную тему, оно включает многие и основные мотивы его творчества: «здесь есть и тема мироздания, и большие пространства, и Беатриче, и древний мир; есть и тема смиренного, но одновременно волевого, и в этом смысле целеустремленного, отречения от того, что встает на пути к его последней цели. Тон любовной лирики Гумилева обычно несколько приподнятый, облик женщины у него носит отпечаток изящной “старинности”, который тоже стилизован» (Ильинский О. Основные принципы поэзии Гумилева // Записки русской академической группы в США. 1986. № 19. С. 389). Это ст-ние явилось поводом для Н. А. Оцупа поразмышлять о сочетании романтических и реальных черт в творческой личности Гумилева: «Но как только Гумилев снова становится самим собой, как только он перестает горевать, восторгаться, преувеличивать, развлекать самого себя; как только серьезная, мужская сторона его личности берет верх, он находит выразительные, простые, “гумилевские” слова: <цит. ст. 17–25>» (Оцуп. С. 109–110). В этом ст-нии Э. Русинко находит следы позы конквистадора из ранних сборников Гумилева. Однако здесь он использует давно знакомые мотивы «в более сложном контексте, в более утонченной стилистической обработке». Русинко также отмечает, что, несмотря на заголовок («Последнее стихотворение в альбоме»), это далеко не последнее ст-ние в цикле, и голос страсти, как будто бы спевшей тут свою лебединую песню, отчетливо слышится во многих последующих ст-ниях. Такая ирония является одним из способов стилизации — отстранения от непосредственной эмоции (см.: Rusinko. P. 159, 162).94
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, ИС 1946, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, Ст (Яр), Круг чтения, Ст 1995, Изб 1997, СП 1997, Душа любви, Хрестоматия по литературе для средней школы. 10–11 классы. Астрахань, 1994. Автограф с вар. — Альбом Струве. Между ст. 16–17 ранее было:95
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. ПС 1923, с вар., КСЗ, ИС 1946, СС 1947 IV, СС II, вар. ПС, СП (Тб), вар. ПС, БП, вар. автографа 3, СП (Тб) 2, вар. ПС, СП (Феникс), вар. автографа 3, Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), вар. ПС, Ст ПРП, вар. ПС, СПП, вар. автографа 3, Изб (Слов), вар. ПС, Кап, вар. автографа 3, СС (Р-т) II, вар. ПС, ОС 1991, вар. ПС, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, вар. ПС, СП (Ир), вар. ПС, Соч I, вар. автографа 3, Круг чтения, вар. автографа 3, Изб (XX век), вар. автографа 3, Ст 1995, вар. автографа 3, Изб 1997, вар. автографа 3, с ошиб., ВБП, вар. автографа 3, МП, вар. автографа 3, Силард 1979, вар. ПС, Силард 1983, вар. ПС. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра, зачеркнут. В ст. 28 вместо «Счастьем» ранее было: «Солнцем». Автограф 3 с вар. — РГБ. Ф. 1 (С. А. Абрамова). К. 4. Ед. хр. 23. Л. 1–2. Дат.: июль 1917 г. — по местоположению в Альбоме Струве. В большинстве источников в качестве прототипа героини ст-ния называется Ахматова. Однако, по свидетельству дочери М. М. Тумповской М. Л. Козыревой, ст-ние посвящено ее матери. Тумповская Маргарита Мартемьяновна (1891–1942) — поэт, критик, переводчик. Она писала рецензию на сб. Гумилева «Колчан» (Аполлон. 1917. № 6–7. С. 58–69) (см. комментарий к публикации: Н. С. Гумилев в переписке П. Н. Лукницкого и Л. В. Горнунга. Публ. И. Г. Кравцовой / при участии А. Г. Терехова // Исследования и материалы. С. 509). Ст. 7–8. — Известна ироническая характеристика Вяч. Н. Иванова: «Гумилев — мальчик, который читает Майн-Рида», а Ахматова — «девочка, которая читает Мюссе» (цит. по: Тименчик Р. Д. Николай Гумилев и Восток // Памир. 1987. № 3. С. 124).96
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., СС 1947 III, Изб 1959, СС II, Изб 1986, Ст 1986, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, вар. КСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Русская поэзия советской эпохи. Будапешт, 1973, Русская поэзия советской эпохи. 2-е изд. Будапешт, 1984, Акме, В мире отеч. классики, Ст (Куйбышев), Серебряный век русской поэзии, Поэты серебряного века. Йошкар-Ола. 1997, Новый мир. 1986. № 9. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: конец июля — начало августа 1917 г., время годовщины посещения Гумилевым сада Эзбекие (см.: Соч III. С. 353). Перевод на франц. яз. («Ezbequie») — Anthologie de la Poésie Russe. La Renaissance du XX-e siècle. Paris, 1970. P. 166–169. Источником этого ст-ния является биографический факт. В «Трудах и днях» П. Н. Лукницкого имеется запись об этих событиях: «1908. Осень. Все время в подавленном состоянии. Преследуем мыслью о самоубийстве. Поездка в Египет связана с ней.По-видимому, в Египте была сделана попытка самоубийства (последняя в его жизни). Поездка в Египет резко повлияла на его отношение к самоубийству. С этого времени Н. Г. не возвращался к мысли о нем и относится к нему весьма отрицательно». «Хотел покончить с собой вдали от родины» (Цит. по: Давидсон А. Муза странствий Николая Гумилева. М., 1992. С. 47). По мнению Н. А. Богомолова, сходные настроения (хотя отчасти и пародируемые) заметны в письме Гумилева к В. К. Шварсалон из Каира (декабрь 1909 г. Соч I. С. 528): «Здесь очень хорошо. Каждый вечер мне кажется, что я или вижу сон, или наоборот проснулся в своей родине. В Каире, вблизи моего отеля есть сад, устроенный на английский лад, с искусственными горами, гротами, мостами из цельных деревьев. Вечером там почти никого нет, и светит большая бледно-голубая луна. Там дивно хорошо. Но каждый день мне приходит в голову ужасная мысль, которую я, конечно, не приведу в исполнение, — это отправиться в Александрию и там не утопиться, подобно Антиною, а просто сесть на корабль, идущий в Одессу. Я чувствую себя очень одиноким и до сих пор мне не представилось ни одного случая выпрямиться во весь рост (это не самомнение, а просто оборот речи)» (Неизвестные письма Н. С. Гумилева / Публ. Р. Д. Тименчика // Известия АН СССР. Сер. лит-ры и яз. Т. 46. № 1. 1987. С. 68). Ахматова писала в заметках о Гумилеве: «А путешествия были вообще превыше всего и лекарством от всех недугов <цит. “Эзбекие”>. И все же и в них он как будто теряет веру (временно, конечно). Сколько раз он говорил мне о той “золотой двери”, которая должна открыться перед ним где-то в недрах его блужданий, а когда вернулся в 1913, признался, что “золотой двери” нет. Это было страшным ударом для него» («Самый непрочитанный поэт»: Заметки Анны Ахматовой о Николае Гумилеве / Публ., сост., прим. В. А. Черных // Новый мир. 1990. № 5. С. 223). В рецензии на сб. «Костер» П. Н. Медведев, отмечая «эпический элемент», присущий всей книге, обращал внимание на «сосредоточенно-экзотические образы» этого ст-ния (Медведев П. Н. Н. Гумилев «Костер» // Записки Передвижного общедоступного театра. Пг., 1919. Вып. 24–25 (август-сентябрь). С. 15). Ю. Н. Верховский, развивая мысль об эпичности творчества зрелого Гумилева, писал: «Эта маленькая поэма имеет в наших глазах чрезвычайно существенное значение — в смысле того синтеза, о котором мы говорили по поводу “Паломника”: и внешним образом, как стройный синтез лично-лирического, и внутренне — как некое гармоническое слияние онтологической основы с миром вещей или, иначе, душевно-музыкального с красочно-пластическим восприятием чувственного мира. Такой синтез, как основное, наполняет глубоким одушевлением зрелое эпическое творчество Гумилева» (Верховский. С. 137). Эзбекие — сад в Каире, площадью более 80000 кв. м. А. Давидсон высказывает предположение, что Гумилев «читал описание этого сада в роскошно изданном томе, на титуле которого значилось: “23000 миль на яхте «Тамара»”. Путешествие их Императорских Высочеств Великих Князей Александра и Сергея Михайловичей в 1890–1891 г.» В книге говорилось о бесчисленных растениях каирского сада, «совершенно неизвестных» европейцам, и о зданиях, «окружающих этот прекрасный, обнесенный железной решеткой сад» (Давидсон А. Муза странствий Николая Гумилева. М., 1992. С. 46). По наблюдению Д. Доэрти, в образе сада намечается характерное для Гумилева сочетание христианской символики с исламской, в которой сад олицетворяет будущий рай (Doherty J. Three Poetic Responses to the Death of Nikolai Goumilev // Slavonica. 1996–1997. № 3/2. P. 39).97
При жизни не публиковалось. Печ. по публикации К. Парчевского. Соч I, МП, Даугава. 1987. № 6, Звено (Париж). 1924. 7 января (№ 49) (публ. К. Парчевского). Дат.: 14 (27) сентября 1917 г. — по дате на автографе. Об истории создания этого ст-ния сообщает К. Парчевский: «Летом 1917 года Гумилев был назначен офицером для поручений при комиссаре русского корпуса во Франции. С осени началось разложение русских частей во Франции, и было решено их расформировать. К этому периоду относится первое письмо из любезно предоставленных нам полковником В. стихотворных посланий покойного поэта к своему ближайшему начальнику, г-ну Б. Послание представляет собой рапорт, написанный на бланке с обозначением: “Офицер для поручений при комиссаре, прапорщик 5-го Гусарского Александрийского полка Гумилев. 27/14 сентября 1917. Париж”: <цит. ст-ние>» (Звено (Париж) 1924. 7 января; Жизнь Николая Гумилева. С. 100. См. об этом: Тименчик Р. Д. Неизвестные экспромты Николая Гумилева // Даугава. 1987. № 6. С. 115). Ст. 11. — Camp Cournos — лагерь русских солдат Курно. Ст. 12. — Солдаты лагеря ля Куртин летом 1917 г. подняли мятеж, который был с трудом подавлен после продолжительных (и безрезультатных) переговоров с главарями мятежников (анархистами и большевиками). Местное население было терроризировано, и французская администрация настояла на применении силы.98
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Вопросы в начале первой строфы — одна из традиционных риторических фигур (наряду с повторами, оксюморонами, восклицаниями), которыми, по мнению Е. Русинко, изобилуют стихи «К синей звезде», написанные в стандартном декламаторском ключе с соблюдением всего любовного обряда художественной традиции, почти при полном отсутствии своеобразных, личных интонаций поэта. «Это — специальные эффекты, рассчитанные на то, чтобы пленять и развлекать. В определенном смысле, стихи Гумилева подобны балладам трубадуров, которые исполняются и для слушателей, и для возлюбленной, и в этом заключается тот искусственный, творческий слой, который преобладает в его любовной лирике» (Rusinko. P. 158).99
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. ПС 1923, другая ред., Неизд 1952, Изб 1959, ред. ПС, СС II, Изб 1986, ред. ПС, Ст 1986, СП (Тб), ред. ПС, СП (Тб) 2, ред. ПС, Ст ПРП (ЗК), ред. ПС, ОС 1989, Ст ПРП, ред. ПС, СП (Ир), ред. ПС, Соч I, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997. Автограф — Альбом Струве. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. S. Franklin («I, who could have been...») — Twentieth Century Russian Poetry. London, 1993. P. 149–150. Рапповская критика в 20-е гг. не обошла вниманием это ст-ние Гумилева. Один из «неистовых ревнителей» с удовлетворением констатировал: «Гумилев сознает свою пустоту и ненужность: <цит. ст-ние>. Непонимание жизни, робость перед ее сложностью и трудностью — эти теоретические мотивы кажутся такими странными у Гумилева, гордо заявлявшего о себе: “И верю, как всегда, в мою звезду, / Я конквистадор в панцире железном”» (Ермилов В. В. О поэзии войны // На литературном посту. 1927. № 10. С. 2–3). Л. Аллен обращает внимание на постоянный мотив «мировой скорби», который проявляется и в этом ст-нии. Он сопоставляет данное ст-ние с «Заблудившимся трамваем», замечая, что в более позднем ст-нии звучит не «заглушаемый вопль души, а крик» (Аллен Л. «Заблудившийся трамвай»: Комментарий к строкам // Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л., 1989. С. 142).100
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу 2. ПС 1923, с вар. и опеч., Неизд 1952, вар. автографа 1, СС II, вар. ПС с загл., Изб (Огонек), вар. ПС с загл. автографа 1, СП (Тб), вар. ПС, БП, СП (Тб) 2, вар. ПС, Ст ПРП (ЗК), вар. ПС, ОС 1989, вар. автографа 1, Ст ПРП, вар. ПС, СПП, Изб (Слов), вар. ПС, Кап, СС (Р-т) II, вар. ПС с загл., Изб (Слов) 2, вар. ПС, СП (Ир), Соч I, Круг чтения, Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Цех поэтов. Кн. 3. Пг., 1922, с вар. и опеч., Душа любви. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, рукопись Костра. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Используя методологию структуралиста Я. Мукаржовского, Е. Русинко анализирует данное ст-ние в контексте темы «творческой личности». В ст-нии Русинко видит отображение того «естественного раздвоения личности», которое происходит, когда поэт обращается к самому себе (об этом говорится в статье Гумилева «Читатель»). Герои ст-ния — два Адама — рассматриваются в соотношении с адамистической тематикой Гумилева. Один из них является традиционным, старым Адамом — первобытным, стихийным элементом человеческой природы, другой — более духовным, новым Адамом — Христом Нового Завета, который должен искупить грехи и преобразить первого. В ст-нии отражается борьба человека с его совестью, причем «внутренний Адам» — совесть, критик и судья, «томимый злобой», напоминает «Адаму внешнему» — поэту и любовнику — с одной стороны о своей любви к свободе, а с другой стороны — о своей ответственности. Он упрекает «внешнего Адама» не только с этических позиций, но и из-за личной заинтересованности, ибо брошенная повесой женщина является единственной возможностью примирения, интеграции двух личностей. Но создается впечатление, что его увещевания недейственны, и что борьба будет продолжаться. Русинко считает это ст-ние средним звеном между ст-нием «Разговор» и ст-нием «Душа и тело», в котором своеобразно снимается неразрешенная в «Двух Адамах» амбивалентность. Ст. 21–22, по мнению Э. Русинко, перекликаются с «Балаганчиком» А. Блока: «И всю ночь по улицам снежным / Мы брели — Арлекин и Пьеро...», «Он шептал мне: “Брат мой, мы вместе, / Неразлучны на много дней...”». Возможно, эти строки ст-ния Гумилева восходят к трактовке темы Пьеро в пьесе Т. Готье «Pierrot posthume», где нетрадиционный образ Пьеро является Гамлетом, беседующим с самим собой (Rusinko E. The «Two Adams»: Gumilev’s Creative Personality // Berkeley. P. 243–267).101
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, ШЧ, Изб (Слов), Кап, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, с вар., СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), ЛиВ, Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ст (Куйбышев), Душа любви, Поэзия любви. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. В рукописи входило в цикл «Песенки» вместе со ст-нием № 47. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («She Who Scatters Stars») — SW. P. 84. В одной из первых рецензий на «Костер» П. Н. Медведев, называя это ст-ние и ст-ние № 104, замечает: «Перед нами в этих стихах — напряженная и словоохотливая лирика любви. Н. Гумилев — лирик, мечтатель, заглядывающийся в вышину, в небо, поэт любви — это ново. <...> В Гумилеве, как поэте, происходит серьезный сдвиг и значительная переоценка былых, казалось бы, нерушимых ценностей» (Медведев П. Н. Н. С. Гумилев «Костер» // Записки Передвижного общедоступного театра. Пг., 1919. Вып. 24–25 (август-сентябрь). С. 15). В экземпляре, подаренном Гумилевым Блоку, в ст. 8 подчеркнуто «светами магической», с пометой: «Пусто» (Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 254).102
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, вар. авт., СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, вар. авт., ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), ЛиВ, Соч I, Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Душа любви. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве.103
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, СС II, СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), ЛиВ, Соч I, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Душа любви. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. По мнению М. Иовановича, в ст-нии заметен масонский мотив испытания героя стихией воды (Иованович М. Николай Гумилев и масонское учение // Н. Гумилев и русский Парнас. С. 40). О принципах гумилевской поэтики вспоминал А. Я. Левинсон: «Он <...> влекся к закону, симметрии чисел, мере; помнится, он принялся было составлять таблицы образов, энциклопедии метафор, где мифы всех племен соседствовали с исторической легендой: так вот сакраментальным числом, ключом, было число 12: 12 апостолов, 12 паладинов и т. д.» (Современные записки. Париж. 1922. № 9. С. 314). В числе 12 Иованович М. видит «масонский знак» (Там же. С. 39).104
Костер. Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), ЛиВ, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Чудное мгновенье: Любовная лирика русских поэтов. Кн. 2. М., 1988, Ст (Куйбышев), Душа любви, Поэзия любви, Антология акмеизма. М., 1997, Школа классики. Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой (строфа 3 вписана от руки). Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на чешский яз. («O Tobe») — Honzík. Неожиданную интерпретацию получило это ст-ние в концепции Ю. И. Айхенвальда. Он соединял любовную лирику Гумилева и дух воинственности: «Только воинственность эта не имеет грубого характера и не отталкивает от себя. Грубое вообще для него не писано, он — поэт высокой культурности, он внутренне знатен, этот художник — дворянин. Если понимать под дворянством некоторую категорию, некоторую уже достигнутую и осуществленную ступень человеческого благородства, ту, которая обязывает (noblesse oblige), то в этой обязывающей привилегированности меньше всего откажешь именно Гумилеву. Принадлежит ему вся красота консерватизма. И когда читаешь у него слова: <цит. ст. 5–6>, то в связи с другими проявлениями его творчества это наводит на мысль, что он — поэт геральдизма» (Айхенвальд Ю. И. Гумилев // Айхенвальд Ю. И. Поэты и поэтессы. М., 1922. С. 39–40). С. К. Маковский подметил, что в лирическом цикле Гумилева звучит «все та же обида и тот же зов к ней (Ахматовой. — Ред.), развенчанной любви и стремление преодолеть ее всепримиряющей правдой иного мира (может быть, лучшие из всех — “Юг”, “О тебе”, “Эзбекие”)» (Маковский С. К. Николай Гумилев // На Парнасе Серебряного века. Мюнхен, 1962. С. 215; То же // Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 65). Размышляя над секретом долговечности любовной лирики Гумилева, И. Ростовцева считает, что он «кроется в лиричности ее автора и в немалой степени — в том безукоризненном совершенстве формы (гармонии, красоты), которая ее отличает. Как истинно романтический поэт Гумилев привнес в стихи о любви куртуазность, рыцарство, поклонение, преклонение перед женщиной — всю благородную и сдержанную, лишенную, однако, мистического тумана партитуру красок и звуков. Ее он разнообразил до бесконечности: “<цит. ст. 1–2 и др.>”» (Ростовцева И. Судьба. Шаг судьбы. К 75-летию со дня смерти Николая Гумилева // Литературная Россия. 1996. 23 августа. № 84 (1750). С. 10–11). Е. А. Подшивалова отмечает, что лирический герой Гумилева, «строя отношения между “я” и “ты”, за точку отсчета принимает мир “ты”: <цит. ст. 1–2>. Героиня самоценна, ее внутренний мир оказывается для героя той закономерностью, с которой он не может не считаться, выражая свое любовное чувство. Не его чувство оказывается абсолютной ценностью, а отношение героини к этому чувству. И часто он ощущает свое бессилие перед волеизъявлением героини, перед направленностью ее интересов, жизненных требований. Последнее становится источником драмы для героя» (ОС 1991. С. 18–19) Вяч. Вс. Иванов, как и некоторые современники Гумилева, обратил внимание на реминисценции из Блока: «“Ты — как отзвук забытого гимна / В моей черной и дикой судьбе” у Гумилева отозвалось дважды: почти дословно и с сохранением точно этого же размера в “О тебе”: <цит. ст. 3–4> и с изменением размера, остающегося трехсложным, в финале “Канцоны первой”: <цит. ст. 17–18>. Подобные бесспорные совпадения именно у позднего Гумилева делают очевидным возраставшее влияние на него Блока (что не имеет никакого отношения к достаточно напряженным их личным и литературно-общественным отношениям)» (Иванов Вяч. Вс. Звездная вспышка (Поэтический мир Гумилева) // Ст ПРП. С. 10–11). Помимо блоковских параллелей в этом ст-нии можно обнаружить перекличку с «военно-любовным» ст-нием С. Городецкого «О тебе, о тебе, о тебе» (1916). У Городецкого также рифмуется тебе / судьбе в первой строфе, сходная тематика — тьмы и света, земли, звезд, вышины. Ст. 3 — ср. со ст-нием Бальмонта из цикла «Одинокому» «Будем как солнце»: «О Христос! О рыбак! О ловец / Человеческих темных сердец...» Против ст. 13–16 в экземпляре, подаренном Гумилевым Блоку, надпись: «И так, и нет» и вопросительный знак (Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 254).105
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу. Неизд 1952, СС II, СП (Тб), СП (Тб) 2, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ЛиВ, Престол, Соч I, СП (Ир), Изб (XX век), Ст 1995, ВБП, МП, СП 1997, Новый журнал (Нью-Йорк). 1944. № 8. Автограф — Альбом Струве. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Истоки этого ст-ния М. Баскер видит в «пробуждении чувства детской любви: <цит. ст. 5–8>. Какова бы ни была жизненная реальность, трудно поверить, что Гумилев в 1917–1918 годах мог бы не осознавать литературно-биографические ассоциации — не только с Байроном и Лермонтовым, но также с Данте или Вл. Соловьевым — автором “Трех свиданий”. Приблизительно в то же время, если вспомнить свидетельство Георгия Иванова, Гумилев дал несколько иное, устное описание детской страсти, в котором он изобразил себя в байроновско-лермонтовском свете. Долго и безмолвно, следив за ничего не подозревавшим объектом своего увлечения <...> молодой Гумилев наконец нашел мужество открыть свои чувства, чтобы быть отвергнутым. Эмоциональное потрясение первого отвержения оказалось не менее сильным, чем первая любовь. Это надолго запомнилось и возникало с той же смесью смеха и боли, как и первый любовный опыт Лермонтова». Далее М. Баскер приводит свидетельство Г. Иванова из статьи «Блок и Гумилев» (Сегодня. 1929. 6 окт. № 277. С. 5): «Гумилев был потрясен. Ему казалось, что он ослеп, оглох. Ночами он не спал, обдумывая планы мести: сжечь дом, стены которого видели его позор? Сделаться разбойником и похитить ее? Обида, нанесенная двенадцатилетнему Гумилеву была так сильна, что и в тридцать лет он вспомнил о ней, смеясь, но с горечью» (Basker M. Lermontov and Gumilev: Some Biographical Parallels // Mikhail Lermontov: Commemorative Essays (1991). Birmingham, 1992. P. 17–18). Ст. 5–16 — ср. со словами Дон Гуана: «Но с той поры, как вас увидел я, / Мне кажется, я весь переродился. / Вас полюбя, люблю я добродетель / И в первый раз смиренно перед ней / Дрожащие колена преклоняю» (А. С. Пушкин. «Каменный гость»).106
Костер (с указанием порядкового номера в загл. «Канцона третья»). Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), КСЗ, др. ред., СС 1947 III, СС 1947 IV, ред. КСЗ, Изб 1959, СС II, обе ред., Кост 1979, Изб 1986, СП (Волг), СП (Тб), БП, опеч., СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, обе ред., ОС 1991, ПСЗ, ред. КСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Изб (Х), Соч I, СП (К), Ст (Яр), Круг чтения, Carmina, Изб (XX век), Русский путь, ЧН 1995, Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Ст (Куйбышев), Душа любви, «Знамя». 1986. № 10. Автограф 1 другой ред. — Альбом Струве. Автограф 2 с вар. — Архив Лозинского, рукопись Костра. Автограф 3 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой. Автограф 4 с вар. — Канцоны. Автограф 5 с вар. — архив семьи Рождественских (СПб.). Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. («Canzonet-3») — SW. P. 87. Блок следующим образом зафиксировал услышанную им авторскую оценку ст-ния: «Тут вся моя политика, сказал мне Гумилев» (Библиотека А. А. Блока. Описание. Кн. 1. Л., 1984. С. 254). «Идеалом Гумилева были древнеирландские жрецы-поэты — друиды. О возвращении верховенства к ним после многовекового владычества других каст Гумилев говорил в стихотворении “Канцона третья” из сб. “Костер”: <цит. ст. 5–12>» (Тименчик Р. Д. Комментарии // ПРП. 1990. С. 362). «Привычный для скептически мыслящего интеллигента взгляд на мир перестает удовлетворять поэта, — пишет М. В. Смелова. — Он все более отчетливо осознает, что противоречия человеческого бытия не могут быть решены без обращения к благодати. Человек во многие моменты своей жизни бывает совершенно одинок. Задумываясь о смерти, о тленности всего земного, он должен задуматься над смыслом своей жизни. В религиозно-философском смысле начинает решаться проблема выбора и свободы, и этот смысл можно найти только в Боге <цит. ст. 3–4>. Почему эта свобода страшна? Когда человек стоит перед лицом вечности, Божье величие подавляет человека, — и это будет “последняя, страшная свобода”» (Смелова М. В. Роль христианства в картине мира Н. С. Гумилева // Ахматовские чтения. А. Ахматова, Н. Гумилев и поэзия начала XX века. Тверь, 1995. С. 29–30). Ст. 2 — ср. у Блока: «Весь я — память, весь я — слух» («В темном парке под ольхой...»)107
При жизни не публиковалось. Печ. по: КСЗ. КСЗ, СС 1947 IV, Изб 1959, СС II, загл. автографа, Изб 1986, СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СПП, Кап, СС (Р-т) II, загл. автографа, ОС 1991, ПСЗ, Соч I, СП (Ир), Ст (Яр), Престол, Изб (XX век), Ст 1995, НШБ, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Байконур — Вселенная: Стихи. М., 1987, Душа любви. Автограф с вар. — Альбом Струве. Дат.: август 1917 г. — весна 1918 г. — по местоположению в Альбоме Струве. Перевод на англ. яз. — Sampson E. Nikolai Gumilev. Boston, 1979. P. 118. По мнению О. Ильинского, «женский облик в поэзии Гумилева несет <...> двойную функцию: он дает выход эмоции огромного напряжения, а кроме того, властно, ярко и пластично преображает мир вокруг себя. В этом смысле он способен вместить в себя любые реалии, любое художественное содержание. Любовь к женщине есть для него одновременно и любовь к жизни и сам процесс переживания жизни в художественном образе и соотнесенность с космосом: <цит. ст. 5–8>» (Ильинский О. Основные принципы поэзии Гумилева. К столетию со дня рождения Гумилева // Записки русской академической группы в США. 1986. № 19. С. 388).108
При жизни не публиковалось. Печ. по: Сполохи (Берлин). 1922. № 4. Неизд 1952, СС II, СП (Тб), СП (Тб) 2, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, СС (Р-т) II, ОС 1991, Соч I, СП (Ир), Изб (XX век), Русский путь, ВБП, МП, СП 1997, Душа любви, Сполохи (Берлин). 1922. № 4, Воля России. 1931. № 1/2, Россия и славянство. 1931. 29 августа, с фотокопией автографа. Автограф — Альбом Н. С. Гончаровой и М. Ф. Ларионова, местонахождение неизвестно. Дат.: вторая половина 1917 г. — весна 1918 г. — по времени возможных контактов Гумилева с адресатами ст-ния с учетом приезда Гумилева из Англии во Францию на краткий срок перед возвращением в Россию (см. воспоминания М. Ф. Ларионова: Жизнь Николая Гумилева. С. 101). История создания и концепция ст-ния подробно изложены Р. Д. Тименчиком: «М. Ф. Ларионов и Н. С. Гончарова жили в Париже с 1915 года. В ноябре 1917 года Гумилев писал Ахматовой из Парижа: “Я по-прежнему постоянно с Гончаровой и Ларионовым, люблю их очень”. Наталья Гончарова еще в 1913 году в предисловии к каталогу персональной выставки обозначила свой путь “к первоисточнику всех искусств, Востоку”, в котором она видела истоки русского искусства: “Если восточное влияние попало к нам не по прямой дороге, то это ничего не доказывает, путь его был с Востока, и на Запад, так же как и теперь, служил только передаточным пунктом. Достаточно посмотреть на изображения арабские и индийские, чтобы установить происхождение наших икон и искусства, которое до сих пор живет в народе”. Петербуржец и акмеист Гумилев мог бы подписаться под каждым словом москвички и футуристки Гончаровой. Он и выразил свою солидарность с “восточничеством” Гончаровой в мадригале, записанном в альбоме адресатов и сложенном в форме пантума — малайской строфы: <цит. ст-ние>. Фотография этой альбомной страницы была помещена в 1931 году (29 августа) в газете “Россия и славянство”. <...> Вместе с тем, предусмотренное пантумом повторение рифмующихся строк сначала на четном, а потом на нечетном месте позволило переплести “Восток” (и любимых гончаровских павлинов — одна ее композиция 1911 года называлась “Художественные возможности по поводу павлина”) с “жизнью настоящей”. <...> По поводу третьей строфы пантума композитор-футурист <...> Артур Лурье приветствовал Гумилева, “на всем художественном пути искавшего утвердить себя в художественных традициях и основах западной культуры, но знавшего эту родную природу русского искусства”. Для Гумилева же русская самобытность неотделима от стремления Вольги Святославовича к далеким сказочным странам, от грез Афанасия Никитина, от того “странного перекрещивания культур византийской, финской колдовской и индийской, в атмосфере которого рождалась Русь”» (Тименчик Р. Д. Николай Гумилев и Восток // Памир. 1987. № 3. С. 129–131). Анализу этого ст-ния посвящена специальная статья английского искусствоведа А. Партона, который, в частности, обращает внимание на финал: «Духовное величье, которым обладает Ларионов, можно найти, как утверждает Гумилев, в прелестных миниатюрах, столь милых сердцу Гончаровой. И по всему миру, если только твой взгляд способен это воспринимать, существует красота “Востока и нежного и блестящего”» (Parton A. Goncharova i Larionov: Gumilev’s Pantum to Art // Berkeley. P. 225–242; там же — перевод ст-ния на англ. яз.). Гончарова Наталья Сергеевна (1881–1962) и Ларионов Михаил Федорович (1881–1964) — русские художники, жившие в Париже. Они сотрудничали с С. П. Дягилевым и оформляли многие спектакли Русского балета. Опубликованы письма М. Ф. Ларионова о Гумилеве (см.: Письма М. Ф. Ларионова о Н. С. Гумилеве: Из писем Б. В. Анрепа // Мосты (Мюнхен). Кн. 15. 1970. С. 403–412).109
При жизни не публиковалось. Печ. по публикации К. Парчевского. Соч I, МП, Памир. 1987. № 3, Звено (Париж). 1924. 7 января. № 49 (публ. К. Парчевского). Дат.: 8 января 1918 г. — по справке публикатора и биографическим данным (Соч III. С. 404). По свидетельству К. Парчевского, данное ст-ние представляет собой второе письмо Гумилева к своему начальнику — полковнику Б., в котором в начале 1918 г. просит отправить его в Персию (Парчевский К. Гумилев в Париже // Жизнь Николая Гумилева. С. 100–101). 8 января 1918 г. Гумилев подал рапорт представителю Временного правительства с просьбой о назначении на персидский фронт. 16 января Гумилев был откомандирован в Лондон за назначением, но к концу января 1918 г. Управление военного комиссариата было расформировано (Там же. С. 255). Стремиться на персидский фронт Гумилев начал задолго до 1918 г. Как замечает Р. Д. Тименчик, «в начале 1917 года из окопов на берегу Западной Двины он писал Л. М. Рейснер о том, что начинает подумывать о персидском фронте: “Переведусь в кавказскую армию, закажу себе малиновую черкеску, стану резидентом при дворе какого-нибудь беспокойного хана, и к концу войны кроме славы у меня еще будет дивная коллекция персидских миниатюр. А вы ведь знаете, что моя главная слабость — экзотическая живопись”» (Тименчик Р. Д. Николай Гумилев и Восток // Памир. 1987. № 3. С. 131–132).110
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу 2. ПС 1923, фрагмент, не вошедший в основной текст, Неизд 1952, вар. «Возрождения» и набросок отдельной строфы, публикация Г. П. Струве, СС II, вар. «Возрождения», набросок отдельной строфы и фрагмент ПС, Неизд 1986, публикация основного текста и вар. авт. 1 (Ш. Грэм, М. Баскер), СП (Тб), вар. авт. 1, СП (Тб) 2, вар. авт. 1, Ст ПРП (ЗК), фрагмент ПС, Ст ПРП, фрагмент ПС, ЗС, основной текст, вар. «Возрождения», набросок отдельной строфы, фрагмент ПС, некорректное оформление публикации, СС (Р-т) II, вар. «Возрождения», набросок отдельной строфы и фрагмент ПС, Соч I, основной текст, фрагмент ПС, некорректное оформление публикации, СП (Ир), фрагмент ПС, ВБП, основной текст, фрагмент ПС, некорректная публикация, Возрождение (Париж). 1926. 26 августа, публикация, без указания источника (возможно, публикатором был Г. В. Иванов, ранее опубликовавший фрагмент ПС и занимавшийся разбором бумаг Гумилева после смерти поэта). Автограф 1 с вар. — РГБ. Ф. 1 (С. А. Абрамова). К. 1. Ед. хр. 21. Автограф написан коричневыми чернилами по старой орфографии. Заглавие вычеркнуто другой рукой и заменено заглавием «Два сна. Китайская поэма». Той же рукой вычеркнута подпись «Н. Гумилев» и заменена инициалами «Н. Г.» (согласно пометке архивиста, данная правка проведена Блоком (?!)). Автограф 2 — РГБ. Ф. 1 (С. А. Абрамова). К. 5. Ед. хр. 6. Автограф написан зелеными чернилами по новой орфографии, текст трудночитаем из-за плохой сохранности автографа. На полях — шесть редакторских помет, указывающих местоположение предполагавшихся иллюстраций, а под последним стихом — помета редактора: «концовка». Дат.: зима-весна 1918 г. — по примечанию Г. В. Иванова в ПС 1923 и наличию набросков поэмы в «лондонском» архиве Гумилева (впоследствии — Архив Струве). Замысел «китайской поэмы», очевидно, возник у Гумилева в момент работы над переводами из китайских поэтов, вошедших впоследствии в книгу «Фарфоровый павильон». На это указывает замена в автографе 2 ст-ния, читаемого героем в первом варианте поэмы, на перевод ст-ния Ли Вея (IX–X в. н. э.) «Луна на море», ранее записанного в Альбоме Струве с неправильным написанием имени автора — Ли Сун Чан (см.: СС II. С. 305; БП. С. 582). Текст этого ст-ния, вошедший в окончательный вариант гумилевской поэмы, полностью совпадает (кроме отсутствующего заглавия) с текстом «Фарфорового павильона», тогда как текст Альбома Струве — с рукописью «Фарфорового павильона» (архив Лозинского), подвергавшегося в процессе подготовки к печати значительной коррекции (см.: БП. С. 581–582 и комментарии к ст-ниям с приведением других редакций). Можно предположить, что, работая над своими китайскими переводами, Гумилев уточняет сведения об источнике перевода — и узнает имя, схожее с именем его героя (возможно — вновь обратившись к переводам из китайской поэзии, выполненным Жюдит Готье и изданных ею в «Яшмовой книге»; здесь имя поэта указано как Ли Оэй — см.: СС II. С. 303–305). Отсюда и введение в окончательном варианте подзаголовка, отделяющего переводной текст от оригинального, отсюда и очевидная перекличка — Тен Вей — Ли Вей. По крайней мере, связь работы над поэмой с работой над «Фарфоровым павильоном» устанавливается здесь несомненно. В Архиве Струве находится и черновой набросок редакции ст-ния «Сон» (№ 11, см. также комментарии к нему), созданный, очевидно, при переработке ст-ния для «Альбома», на обороте которого находится следующий текст:«А в легком утреннем тумане Над скалами береговыми Еще переливалось имя, Звенело имя Муаяни. Глава I. Утро. Домашний дракон, мальчик, мандарин. Глава II. Сон о Муаяни. Глава III. Печаль. Разговор об Индии (золотая гора). Дракон недоволен. Глава IV. Приключения Муаяни. Глава V. Побег Ю-Це с лодочниками. Глава VI. Встреча с Муаяни. Возвращение. Глава VII. Жизнь в павильоне. Глава VIII. Возвращение Ли-Бо. Глава IX. Опять сон о Муаяни (единорог и принц). Глава X. Свадьба. Вся в женских рифмах»План, как мы видим, весьма далек от окончательного текста, но, конечно, общее направление развития работы над новым большим эпическим произведением (вторым после «Мика», еще ожидающего в то время публикации) заявлено этим документом достаточно ясно. В ПС 1923 Г. В. Иванов поместил отрывок из «китайской поэмы», также озаглавленный «Два сна» и снабженный следующими комментариями: «Отрывок из детской поэмы (1918). Была написана целиком. Утрачена при жизни поэта». Текст этой публикации см. в разд. «Другие редакции и варианты». История создания «Двух снов» представляется следующим образом. Начав работу над поэмой еще за границей, вероятнее всего — в Лондоне, Гумилев, к моменту возвращения в Россию, уже располагал завершенным текстом, по крайней мере, первой главы (автограф 1), — который и предложил к публикации в издательство «Творчество», принадлежащее С. А. Абрамову, рассчитывая, по своему обыкновению, на «рекламно-презентативный» эффект такого издания (подобно тому как публикация «Двух отрывков» предшествовала появлению «Мика», а позднее — отрывок из «Отравленной туники» завершал КСЗ). При приеме рукописи в работу, возможно, было проведено ее обсуждение, результатом которого стала коррекция предложенного текста (этому также способствовала и идущая параллельно работа над «Фарфоровым павильоном»). Возможно также — хотя и достаточно спорно — что название текста действительно было предложено Блоком, ибо «два сна» действительно соответствуют двум главным эпизодам-«картинкам» (сцене в саду и сцене за обедом), которые оказываются как бы «снами о Китае», экзотическими «фресками», обладающими в глазах поэта-модерниста композиционной самодостаточностью. Однако нужно помнить и то, что тема «двух снов» присутствовала и в первоначальном плане, так что вполне возможно, что новое — и более эффектное — название было предложено Гумилевым и лишь зафиксировано для памяти кем-то из присутствующих (Блоком?). Через некоторое время Гумилев перебелил — уже в правилах новой орфографии — текст, который и был принят к печати (автограф 2), а сам продолжил работу над поэмой — и завершил ее (если верить Г. В. Иванову) полностью. Затем текст «оказался утрачен» — либо уничтожен самим Гумилевым (что маловероятно), либо потерян при разъездах с квартиры на квартиру в 1918–1920 гг. П. Н. Лукницкий упоминает о некой рукописи «Двух снов», которая была передана во второй половине 1918 г. К. И. Чуковскому для публикации в «детском издательстве», где «затерялась» (Жизнь поэта. С. 213). Возможно, впрочем, что текст был изъят при обыске. Так или иначе, но Г. В. Иванову, разбиравшему архив Гумилева после гибели поэта, достался только небольшой фрагмент, который и попал в ПС 1923. Поскольку Иванов был посвящен в историю «китайской поэмы», он смог правильно атрибутировать текст. Очень вероятно, что второй оставшийся фрагмент Ивановым опубликован не был — ибо он дублировал начало «Двух снов», которое должно было, несмотря на двухлетнюю паузу, все-таки появиться в печати. По крайней мере, мы знаем со слов Л. В. Горнунга, что еще 16 февраля 1926 г. рукопись «Двух снов» (очевидно, автограф 2) был предоставлен С. А. Абрамовым для чтения в литературном кружке П. Н. Зайцева (см.: Исследования и материалы. С. 499). По прошествии времени, уже за границей, Иванов, не связанный в новой ситуации издательской этикой, публикует второй фрагмент в пятую годовщину расстрела Гумилева — а текст «Двух снов» оседает в СССР на долгие годы в хранилище РГБ. Впрочем, может быть, текст был предоставлен «Возрождению» и Б. В. Анрепом — тогда нужно признать, что работа над поэмой была весьма интенсивной еще в «лондонский период». В ИРЛИ существует машинописная копия фрагмента ПС 1923 с дополнительной, не вошедшей ни в один из известных источников, строфой (после строфы 12):(СС II. С. 342–343)
(ИРЛИ. Р. III. Оп. 1. № 1009)
Последние комментарии
8 часов 23 минут назад
9 часов 56 минут назад
13 часов 49 минут назад
13 часов 54 минут назад
19 часов 14 минут назад
2 дней 6 часов назад