Танец маленьких искр. Антре. Том 1 [Иван Аккуратов] (fb2) читать онлайн

Танец маленьких искр. Антре. Том 1

Глава 1. Корабли. Часть 1

Прежде всего следует уяснить главное. То, о чём пойдёт речь – есть божественный дар.

Корабли показались на восьмой день. Тонкими нитями мачт, устремлённых к небу, вынырнули из пучин бездны прямо на горизонте. Размытыми пятнами парусов расплылись в тёмно-синем утреннем тумане.

Первым их заметил Кирк, дозорный. Сбежал с мачты, в два шага подпрыгнул к Персивалю, взволнованно задышал, выпуская едва заметные облачка пара.

— Капитан, — выдохнул он. — Капитан, вы видите?

Персиваль прищурился. Ветер, приносящий морские брызги и мелкий дождь, мешал рассмотреть гостей, так что он взял у дозорного бинокль, подошёл к фальшборту.

— Проходят мимо, — заключил он. — Три... Нет, четыре судна.

— Фрегаты, сэр, — с нарастающей тревогой заметил Кирк.

Персиваль вернул матросу бинокль. Подушечкой большого пальца вытер слёзы, образовавшиеся в уголках глаз.

— Доложил подполковнику?

— Никак нет, сэр... — матрос слегка смутился. — Рации вышли из строя, и я...

Он умолк, и Персиваль едва не зарычал:

— Подполковник Орсел с нами на одном судне, болван! Прибыл на шлюпке около двух часов назад. Удивительно, что ты хотя бы корабли заметил до того, как они начали по нам стрелять. — Матрос после каждого слова становился ниже, будто просачивался между насмоленными досками. — Ну? Ждёшь особого приглашения?

— Но ведь... — Кирк облизал обветренные губы, по всей видимости пытаясь набраться смелости. Вздёрнул юношеский подбородок. — По уставу я не могу покидать пост. На случай, если... — Он робко кивнул в сторону кораблей. — Ну... Появятся враги. Я должен доложить старшему по званию, а вы — капитан абордажного отряда. Я и подумал...

— Бездна... — процедил сквозь зубы Персиваль. И без лишних слов почти бегом бросился в капитанскую рубку. На пороге, опёршись о косяк, раскуривал самокрутку Граф, один из его подчинённых.

— Неприятности? — бросил он, без всякой тревоги, расслабленно выпустив колечко дыма. Персиваль молча прошёл мимо него, перешагнул порог капитанской рубки и обвёл взглядом собравшихся.

Капитан судна, Лоуренс Ботфорт, поднялся из-за стола с бумагами и картой, провёл по лысой голове рукой — всегда поступал так, когда нервничал. Два офицера с длинноствольными ружьями, стоявшие с двух сторон от стола, повторили этот жест, будто две его пугающих тени. Обернулся штурман, подняли головы трое механиков, которые вместе с радистом корпели возле аппаратуры в дальнем углу небольшой каюты. Даже наводчик, мирно дремавший в кресле в углу, разлепил глаза.

Подполковник Альбрехт Орсел стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел в широкое окно по левому борту. Неизвестные корабли отсюда скорее напоминали серое танцующее пятнышко, порой полностью исчезавшее из виду.

— Идут к нам? — спросил он, не оборачиваясь.

— От Иль’Пхора к мёртвым водам. Или к Иль’Тарту. Боги разберут, — признался Персиваль.

На несколько мгновений повисла пауза. Затем подполковник развернулся к остальным.

— Сколько? — спросил он, имея ввиду время, через которое корабли пройдут мимо.

— Пять миль, — отчеканил Персиваль и увидел, как помрачнели лица. Странное дело, он, в отличии от остальных собравшихся, ощущал лишь приятное, растекающееся по телу возбуждение. Словно наконец-то чешешь свербящий уже несколько часов укус насекомого. Так всегда было с ним перед боем.

— Мы должны доложить генералу Даунстренду, — буркнул капитан Лоуренс. — Мы отклонились от маршрута, и не можем...

— Ты, забери тебя шторм, видишь здесь генерала? — поморщился подполковник Орсел. — Связи нет, мы отрезаны от Иль’Пхора. Глухие и слепые, что буря.

— Сэр... — прервал его бородатый радист Томас Олфи. Слегка смутился, потеребил усы двумя грязными от масла пальцами. Подполковник коротко кивнул, глядя на него, и он закончил: — За окном... Кажется, они отправляют нам сигнал.

Теперь и Персиваль увидел тусклый красный свет, лучом бьющий в небо с палубы одного из неопознанных кораблей. Он то затухал, то вновь вспыхивал едва различимой искоркой. Подполковник Орсел сделал шаг к окну, словно предполагал, что это поможет лучше рассмотреть его в утренней дымке.

— Расшифруй, — коротко приказал он.

Радист, покопавшись среди бумаг, сваленных кипой на столе, выудил чистый листок и карандашом начал быстро записывать буквы и цифры:

— Семь, — произнёс он вслух. — Четырнадцать. Ирт. Восемнадцать. Двадцать четыре.

Красный огонёк на какое-то время пропал, а затем начал моргать заново, дополнив последовательность числами один и тридцать два. Затем, после всё тех же нескольких мгновений, начал в третий раз. Потом снова.

— И это всё? — подполковник Орсел поднял бровь.

— Похоже на код торговой гильдии, подполковник, — вкрадчиво заметил капитан Ботфорт. В голосе появились нотки облегчения и даже укора. — Думаю, нам стоит оставить их в покое и идти по собственному маршруту. Быть может, ещё удастся вернуться на остров к сроку и не поднять всех на уши.

— Они могут глушить нам связь? — Подполковник не сводил глаз с бородатого радиста.

Тот слегка замешкался, пожевал губу.

— Эм... Теоретически, такое возможно, сэр. Я видел эти устройства: подлая штука, позвольте доложить. При неправильной настройке может всю аппаратуру выпотрошить. Не далее, как год назад, на судне моего товарища... — Он увидел грозный взгляд подполковника и осёкся. — Я хочу сказать... Сама вероятность этого существует. Но обрубить все каналы на патрульном корабле столицы, да ещё и с такого огромного расстояния...

— Подполковник Орсел, — вмешался капитан Ботфорт, уже не скрывая раздражения. — Зачем, по-вашему, кому-то такая морока? Если это торговцы, им куда проще было бы назвать код нашему радисту и двигаться по своим делам. Не разумнее ли предположить, что у них, в точности, как и у нас, отсутствует связь? Только этим можно объяснить, что они передают свой код на многие мили, рискуя при этом привлечь внимание пиратов.

— Это не торговый маршрут, капитан, — холодно отчеканил подполковник Орсел. — Эти корабли обходят Иль’Пхор по кругу. Движутся едва ли не из мёртвых вод.

— Может быть, попали в шторм и сбились с курса, — дёрнул плечами капитан.

— И идут именно там, где обычно не проходят наши патрули?

Капитан прикусил губу, и в воздухе вновь почувствовались едва заметные искорки напряжения. Персиваль даже облизнулся, словно котёнок, учуявший молоко.

— Сэр Томас, — подполковник переключился на штурмана. — Сколько времени нам понадобится на перехват?

— Пять миль? — кисло усмехнулся он, косясь на мрачного капитана. — Можем догнать за час-другой. Предоставлю вам маршрут через пару минут, сэр. Даже ветер будет дуть в спину.

— Бездна, — прорычал капитан Ботфорт. — Сперва мы теряем почти сутки, пытаясь устранить проблемы со связью. Потом ты заставляешь флот отклониться от курса к самой границе. А теперь что, будем атаковать торговые суда?

— Мы будем делать то, что я прикажу, — чеканя каждое слово, произнёс подполковник.

— Ах вот как? — Лицо капитана Ботфорта исказилось, сделалось жёстче, напиталось силой. — Не знаю, кому тебе пришлось отлизать, чтобы заполучить мои корабли, и не знаю, зачем тебе это понадобилось. Знаю лишь, что я командую этими кораблями двадцать семь лет, а ты через неделю опять превратишься в серую штабную крысу, перекладывающую бумажки и вздрагивающую, если хоть почувствовал на своей шёрстке брызги. Мы — военный флот. И идём по самой границе. Одно наше неверное решение, и война в этот раз может начаться на несколько недель раньше.

Молчание в комнате будто сменило тональность. Лезвием резануло по ушам. Зазвенело в черепе. Стало тяжёлым и холодным, будто кубометры бездны, обрушившиеся на корабль, попавший в шторм. Подполковник скривил губы в неприятной ухмылке:

— Хорошо, что тебе дороги эти люди. Я тоже надеюсь вернуть в порт каждого. И хочу, чтобы никто из них не оказался повешен за неподчинение старшему по званию. Тем более, не хочу, чтобы это произошло с тем, кто служит... сколько ты сказал? Двадцать семь лет, верно?

Капитан оскалился, открыл рот, будто рыба, хватающая воздух, а затем закрыл его, так и не издав ни звука. Персиваль ухмыльнулся. Он любил красивые поединки. И уже успел узнать, что не каждый из них должен был включать в себя наточенные клинки или заряженные порохом мушкеты.

Подполковник Орсел продолжил атаку:

— Вот только, капитан, в ваших словах есть одна неточность. Неопознанные суда двигаются не по самой границе. Утром вы докладывали мне, что до неё нам одиннадцать часов пути. А значит, они, как и мы, сейчас в водах Иль’Пхора. — Он вздохнул и продолжил куда более мягким тоном: — Капитан Ботфорт, я уважаю ваш опыт. И готов прислушиваться к вашим советам. Однако, вы правы — мы сейчас на борту военного корабля столицы. Да, мы возвращаемся в порт, как приказал генерал. Но мы не имеем права игнорировать то, что можно счесть за угрозу. Допускаю... нет, даже надеюсь, что эти корабли окажутся сбившимися с курса торговцами — возможно Иль’Тарт перенаправил один из своих торговых путей. Да пусть даже пиратами — оставим их в покое, как только убедимся, что они не представляют угрозу для острова.

На этот раз никто не возразил. Капитан лишь вздохнул, вложив в этот вздох, казалось, всю усталость, накопленную за двадцать семь лет службы. Пожалуй, ему следовало бы сказать: «Есть, сэр», но это, вероятно, показалось ему ниже его достоинства.

Все понимали, что дело странное. Торговый путь Иль’Тарта у самой границы? Никто в здравом уме не решился бы на такое за несколько недель до войны. Торговцы, отклонившиеся от торгового маршрута? Для чего, если у них есть их долбанный код? А если код недействителен, то, даже если им удастся обойти патрули, их попросту не поднимут ни на один из островов.

Штормов не было несколько недель. Да и вряд ли флот из четырёх фрегатов взяли бы на борт столь неопытного навигатора, что он увёл их настолько далеко от маршрута.

Подполковник упомянул пиратов. Что ж, Персивалю и этот вариант казался маловероятным. Хитрые, изворотливые, словно морские ужи, благодаря своим людям в департаменте торговли, администрациях двух столиц и, вполне вероятно, в каждой из воинских частей, они всегда заранее знали, где и в какой момент пройдут патрульные корабли.

Да, их могла застать врасплох случившаяся в этот раз восьмидневная заминка. Однако, лишь заметив боевые фрегаты с красно-синими флагами, они бы пересекли границу и скрылись из вида, даже не позволив солдатам увидеть названия, написанные у них на борту.

У Персиваля было другое предположение. Предположение, от которого огонь горячил кровь, заставляя сердце биться быстрее. И, где-то внутри, нечто тёмное подталкивало его схватиться за меч.

Вражеские суда Иль’Тарта. Вот, кем могли быть неопознанные корабли.

Персиваль не мог припомнить, чтобы враг нападал, пока острова ещё не вышли из облаков, ведь ни один корабль не смог бы добраться до города на панцире воздушного бога. Однако это могла быть разведывательная миссия или, к примеру, врагу не терпелось начать войну пораньше.

А ещё — и это будоражило даже больше — это могла быть ловушка.

Но Персиваль, как и все прочие, промолчал. Капитан, похоже, отчаялся переубеждать офицера, который был его вдвое моложе, но старше по званию. Остальные, боясь взбучки, имитировали какую-то деятельность. А Персиваль... Персиваль просто был рад, что эти два проклятых года мира наконец-то подходили к концу.

— Болло, — окликнул его подполковник. — Не стой, как истукан. Удостоверься, что твои люди готовы. Марк, — Альбрехт Орсел обернулся к развалившемуся в кресле наводчику, — приготовь орудия. Томас, отправь кого-нибудь на остальные корабли с новым курсом. И... — он взглянул на радиста. — Сделайте уже что-то с этой проклятой связью!

Глава 1. Корабли. Часть 2

Следующий час Персиваль провёл на палубе. Прислонившись к фальшборту следил, как размытые точки медленно принимают очертания боевых кораблей. Сейчас было не его дежурство, а даже если бы и его, перед возможным боем членам абордажного отряда полагался сменщик. Но Персиваль не хотел сидеть без дела в каюте. Не хотел есть, пить или играть в карты, как несколько его подчинённых.

Его переполняло возбуждение, просто жгло изнутри. Не страх перед битвой, не любопытство, вызванное неизвестными кораблями, но странное чувство, будто он наконец-то участвует в чём-то важном. Будто томительное, нестерпимое ожидание наконец подходило к концу. Заканчивалось время спокойствия между Спусками. Прошли два года, когда Иль’Пхор и Иль’Тарт — два крупнейших Титана королевства — находились в облаках, а жизнь Персиваля была заполнена скучными разведывательными рейдами, патрулированием границы и погонями за пиратами, больше похожими на детскую забаву.

Но сегодня всё было иначе. Это читалось в напряжённых позах сослуживцев, в их голосах, лицах. Немногословные, хмурые — их сковывал страх или, по крайней мере, тревога. Персиваль же предвкушал долгожданное освобождение. Как пленник, с которого сорвали холщовый мешок, и он впервые за долгое время может вдохнуть полной грудью.

Наслаждаясь каждым мгновением — казалось, даже морской воздух стал свежее и чище, — он не заметил, как рядом с ним возник подполковник Орсел. Обошёл его со спины, замер у самого борта, сцепил руки на груди и устремил взгляд вдаль, теперь напоминая скорее корабельную ростовую фигуру, чем человека. Несмотря на сосредоточенный взгляд, он казался немного рассеянным, словно ещё не решил, что делать дальше.

— Зелёные флаги Иль’Тарта, — будто бы выругался себе под нос подполковник. — Ведут торговый корабль. Заметили нас и даже вымпелы не сняли. Боги, почему здесь? Трижды перепроверил. Идут по нашим водам. Судя по курсу, от Иль’Пхора на восток — к Иль’Тарту. Но... не к торговому маршруту, а в сторону мёртвого моря.

Подполковник хрустнул костяшками пальцев и слегка поморщился.

— Может быть, везут дипломата, поэтому обходят патрули? Но... мы единственные в этом районе, нас бы точно предупредили, — продолжал он бросать предположения в пустоту, будто надеясь получить ответ от бездны. — Ещё эта шквальная рация... Ты что думаешь, Болло?

Обычно Персиваль предпочитал воздерживаться от советов старшим по званию. Отец учил его беспрекословно выполнять приказы. Не думать, не спорить, не сомневаться. Словно меч, который врезается в неприятеля, повинуясь руке. Но сейчас ему хотелось ответить. Чуть-чуть подтолкнуть ситуацию в столь желанном направлении.

— Думаю, что они слишком уж не хотят пускать нас на свою палубу, сэр, — сказал он, окидывая взглядом приближающиеся корабли. Красный луч, моргая, по-прежнему бил вверх, окрашивая далёкие облака в бледно-розовый.

Корабль неощутимо тряхнуло. Капитан Ботфорт выстраивал корабли в клин. Первым теперь шло «Лезвие» — их судно со всем офицерским составом. Два других фрегата, поменьше — «Брунгильда» и «Ястреб», — слегка обгоняя неприятеля, двигались ему наперерез, временами выплёвывая облачка пара из турбин.

— Подойдём ближе, — в голос подполковника Орсела вернулась привычная сталь. Хороший знак, нет ничего хуже неуверенного в себе командира. — Затем отправим к ним шлюпку с белым флагом. Болло... Удостоверься, что твои люди готовы к бою. Я собираюсь действовать, как можно осторожнее, но...

— Но порой этого бывает недостаточно, — закончил Перси. Подполковник поморщился, а затем кивнул, и добавил:

— У меня очень дурное предчувствие.

Персиваль разделял эти опасения, к тому же устал стоять без дела, так что отдал честь и отправился к корме, где ждал его абордажный отряд.

— Ну что, повеселимся сегодня? — поинтересовался Рыжий. Здоровяк, с щербатым лицом, был новеньким: присоединился к отряду только несколько месяцев назад — то есть уже после прошлого Спуска. Так что он хорохорился за двоих, пытаясь произвести впечатление умелого воина.

— Подполковник приказал приготовиться, — только и ответил Персиваль.

— Приготовиться? — послышался задорный смешок Графа, молодого парня, получившего прозвище за вечно застёгнутый мундир с высоким воротом и слишком бледную для островитянина кожу. — Подполковник думает, мы не заметим, если наш корабль пришвартуется к вражескому?

— Боится, что ты будешь пьян, как вчера вечером, и не сможешь достать меч из ножен, — буркнул вечно всем недовольный Фарви, ещё один член отряда. — В таком случае, я успел бы окунуть тебя головой в бочку с форелью. Так сказать, придать заряд бодрости.

— Оставьте свои шуточки до возвращения на Иль’Пхор, — прервал их Персиваль, хоть ему и нравился этот настрой, эти летающие в воздухе искорки напряжения. Подколки перед боем — неплохой способ почувствовать уверенность в своих силах, заразиться азартом. И порой это требуется, чтобы рискнуть жизнью.

— Не могу, кэп, — посетовал Граф. — Я из семьи бухгалтера. Двое братьев служат в канцелярии в ратуше. Дома никто не поймёт шутку, если в ней не говорится про числа или финансовый отчёт.

— Так возьми с собой Счетовода, — хлопнул его по плечу Рыжий, и все вновь ухмыльнулись. — Чё, Счетовод, двинешь с Графом?

Счетовод — матрос с длинными, вечно спутанными волосами до плеч и слегка раскосыми глазами, — казалось, почти не замечал остальных.

— Четыре корабля, сорок восемь пушек, — только и ответил он. — Останется двенадцать.

Счетовод был странным малым. Почти всегда отвечал невпопад и только о числах или... процентах, долях, бездна его разберёт. Однако бойцом был умелым, возможно, даже лучшим в команде. А прозвище своё получил, когда, вернувшись с первого абордажа, сказал только слово «одиннадцать» — точное число убитых им врагов.

— Ну вот и я о том же, — теперь похлопывания по плечу удостоился сам Счетовод. — Вот в точности, как дома.

— Гляньте-ка, — пробормотал Фарви. Он единственный не улыбался. Возможно, и вовсе не умел этого делать. — Враг тоже сменил строй.

Матрос был прав. Два корабля — один фрегат сопровождения и торговое судно — отклонились в сторону. Изменили курс и, похоже, двинулись строго к Иль’Тарту.

— Уходят, что ли? — буркнул Рыжий, и Персиваль услышал в его голосе отражение собственной досады. — Другие два тоже разворачиваются.

— Нет, — неожиданно не согласился Счетовод. — Не пять градусов, а тридцать семь.

Все посмотрели на него, затем вновь на корабли неприятеля. Персивалю потребовалось мгновение, чтобы догадаться.

— Боги, он прав... Два не отходят — кажется, они разворачиваются на месте, чтобы...

Громыхнул пушечный залп. Рубанул по ушам. Завис в воздухе назойливым гулом.

Персиваль ожидал этого, но всё же вздрогнул, отступил на шаг. Две дюжины чёрных точек взметнулись в небо, устремились к кораблям Иль’Пхора. Нет... Всё же чуть дальше — похоже, неприятель поспешил.

«Лезвие» взревело турбинами. Дёрнулось, заскрежетало металлом и деревом. Накренилось, уходя левее, и Персиваля обдало брызгами ледяной воды. Затем выровнялось, и один из вражеских кораблей оказался прямо по курсу.

Палуба в мгновение ожила, как встревоженный пчелиный улей.

— Приготовиться к залпу! — орал наводчик.

— Свистать всех наверх! — кричал капитан Ботфорт, и из его уст это почему-то звучало не приказом, а мольбой о помощи.

— Занять, вашу мать, позиции! — яростным рыком подгонял людей подполковник Орсел.

«Лезвие» ушло ещё левее, будто целясь носом в корму ближайшего фрегата врага. Пушки громыхнули снова. В этот раз несколько ядер зацепили мачты. Обдали Персиваля и команду «Лезвия» градом щепок. Проделали дыры в парусах.

— Левее! Бездна дери, ещё левее! — голос Альбрехта Орсела тонул в общем шуме. Прогремели новые выстрелы: нестройные, выбивающиеся из ритма. Отстрелялась «Брунгильда», за ней «Ястреб». «Лезвие» на всех парах уходило в сторону, освобождая им обзор. И только теперь Персиваль понял смысл манёвра.

— Идём на перехват, — каркнул он отчего-то пересохшим горлом.

Фарви, Граф, Рыжий — все устремили взгляды левее кормы вражеского корабля. Заметили торговое судно. Оно уходило под прикрытием последнего оставшегося фрегата Иль’Тарта. Однако, несмотря на вырывавшиеся из турбин сгустки серо-белого пара, всё же двигалось медленнее остальных.

— Не успеем, — выдохнул Фарви. Хотел сказать что-то ещё, но свист вырвавшегося из маневровых турбин пара помешал ему. Ближайшие фрегаты неприятеля пытались развернуться, пытались поспеть за «Лезвием». И всё же оставляли небольшой зазор.

«Лезвие» отстрелялось из четырёх носовых пушек, едва задев корабль неприятеля. Противник же ответил третьим залпом. Ядра прошли мимо, но часть из них взорвалась под водой, подняв высокие фонтаны брызг.

— Новые игрушки, что б им пусто было! — недовольно пробурчал Фарви. Персиваль же, наоборот, испытал восторг. Разрывные снаряды говорили о том, что фрегаты противника оснащены по максимуму. А это значило только одно.

Война наконец началась.

Следующий взрыв рванул возле правого борта, и «Лезвие» хлестнуло волной. Персиваль едва не упал, но, схватившись за фальшборт, сумел удержаться. Выпрямился, провёл по мокрым волосам рукой. Осознал, что пора действовать, пока он не пропустил всё веселье.

— Ну что? — едва не смеясь, прокричал он. — Кто из вас хотел повеселиться? За Иль’Пхор!

Отряд поддержал его задорным рёвом. Боги, как же он по этому скучал. И теперь практически чувствовал, как ликование его людей впитывается в кожу вместе с дождевыми каплями. В такие моменты, Персиваль ощущал себя цельным, свободным, живым. Будто оказался в кругу семьи.

Кто-то протянул ему длинноствольный мушкет, и Персиваль выхватил его. Приказал людям прицелиться, навёл оружие сам. Увидел силуэты, словно назойливые мошки мельтешащие по палубе вражеского судна.

— Ну? — нетерпеливо бросил Граф. Персиваль выждал ещё мгновение.

«Лезвие» подошло совсем близко к противнику. И, вновь используя маневровые, юркнуло в зазор между кормой фрегата неприятеля и носом преследовавшего их «Ястреба».

Фарви ошибся. Они успевали перехватить торговое судно. Подполковник Орсел принял единственно верное решение, несмотря на риск.

Фрегат, который «Лезвие» почти обошло с кормы, громыхнул очередным пушечным залпом. Отгремели все пушки, что были на его правом борту и корме, и небо украсила россыпь чёрных точек. Однако Персиваль знал, что это — лишь проявление отчаяния. Их корабль не успел полностью развернуться и не имел возможности попасть.

«Лезвие» с рёвом ушло в сторону. Матросов тряхнуло, но Персиваль был готов, придерживаясь за борт свободной рукой. Он перехватил мушкет, поднёс к лицу, выцеливая один из силуэтов на вражеской палубе. Унял бушующее в сердце возбуждение, вдохнул поглубже и выдохнул, отдавая наконец приказ.

Прогремела череда выстрелов, и одна из чёрных теней дёрнулась, упала, и сразу несколько его подчинённых заявили о том, что поразили цель. «Лезвие», словно только и ждало этого, ускорилось, и прямо перед Персивалем промелькнула беззащитная корма вражеского корабля. И люди — враги, — спешно пытавшиеся занять боевые позиции.

Он вновь отдал команду стрелять, и в этот раз сразу три или четыре человека — а теперь, после сближения, можно было рассмотреть даже ужас, скрививший их лица, — рухнули на палубу. И только после этого по «Лезвию» тоже открыли огонь.

Персиваль пригнулся, перекатился дальше, перезаряжая мушкет. Приподнялся, чтобы сделать прицельный выстрел. Ощутил щекочущий запах пороха в ноздрях. Оружие пело в его руках и руках его людей, вторя пушечным залпам.

«Лезвие» набирало скорость, преследуя торговое судно. Единственный военный фрегат, который остался для его защиты, теперь на всех парах отступал, бросив сопроводительную миссию. Сзади «Брунгильда» и «Ястреб» вступили в бой с двумя другими фрегатами неприятеля, отвлекая огонь на себя, но капитан одного из них всё же сумел найти момент, чтобы попробовать достать флагманский корабль Иль’Пхора.

Несколько ядер попали в «Лезвие». Разорвали обшивку по правому борту ближе к корме. Одно, последнее, врезалось в мачту, едва не переломив её пополам. Взорвалось, и палубу осыпало металлической крошкой. Краем глаза Персиваль увидел, как какой-то матрос неподалёку схватился за горло и упал, захлёбываясь кровью. Плевать. Персиваль не знал даже имени этого парнишки, а повреждения почти не сказались на скорости корабля.

Скомандовав последний залп по удаляющейся корме оставшегося сзади фрегата, Персиваль перевёл отряд к противоположному борту. «Лезвие» приближалось к торговому судну, шло с ним в одном направлении, отчего целиться и стрелять стало проще. Расстояние между кораблями стремительно сокращалось, и отряду Персиваля с каждым залпом удавалось достать хотя бы одного или двух врагов, несмотря на то что они прятались за ящиками с такелажем, мачтами и бронированным фальшбортом.

— Ещё один! — веселился Рыжий. — Давайте следующего!

— Семь, — пробубнил счетовод, не выражая ни радости, ни заинтересованности, и вновь поднял длинноствольный мушкет.

— Долбанный встречный ветер, — ревел Фарви, — что б ему пусто было, мать его!

Персиваль стрелял с остальными. Молча, планомерно, целиком и полностью отдаваясь делу. Когда-то на курсах в академии ему рассказывали про медитацию — и сейчас он, пожалуй, полностью постиг тот урок. Вдохнуть, задержать дыхание, поймать в прицел врага. Выстрелить. Вдох, выдох. Залп, щелчок. Залп.

Кто-то дотронулся до его плеча, и Персиваль едва не врезал тому прикладом.

— Кэп, — отшатнулся Граф. — Смотри.

Только теперь Персиваль услышал прорывавшийся сквозь грохот крик радиста.

— Подполковник! Нам удалось наладить связь! Похоже, кто-то установил в нашем трюме глушилку! Её обнаружили между бочками с порохом. Передача всё равно дерьмо, но я смог вызвать Иль’Пхор!

Персиваль нашёл командира взглядом. Тот, отбросив мушкет, бежал к рубке. Затем, схватив радиста за грудки, втащил его внутрь, и дверь за ними закрылась. Это... выглядело скверно. По мнению Персиваля, это выглядело куда большей проблемой, чем могли бы стать ещё три фрегата, неожиданно пришедшие на помощь неприятелю.

— Выясни, что происходит, — приказал он.

— Точно? — Граф постучал пальцем по нашивке рядового.

— Проклятье, — прорычал Персиваль — Ладно, я сам!

С трудом он заставил себя отдать мушкет, а затем, пригнувшись, поспешил в рубку.

Вбежав в каюту, он тут же замер, слившись с дюжиной остолбеневших истуканов.

Давящую, густую тишину разрывал голос — шипящий, искрящий помехами. Голос генерала, раздававшийся из починенной рации. Он выкрикнул приказ. Повторил его снова. И ещё раз. Вот только менее невыполнимым он от этого не стал.

— Отступайте, боги вас сожри! — очередной крик вырвался из мерзкого шипения помех. — Приказываю немедленно выйти из боя! Уносите нахрен свои задницы! Не ввязывайтесь в...

Со звонким щелчком голос исчез. И подполковник Альбрехт Орсел убрал руку от кнопки. Обвёл столпившихся людей взглядом.

Все молчали. Лицо радиста было мертвенно бледным, под цвет седой бороды. Капитан Ботфорт тёр двумя руками лысую голову. Два сержанта, похожие будто капли воды, казались спокойными, но зрачки их глаз перескакивали от одного офицера к другому.

Каждый из них, включая Персиваля, знал — слишком поздно для такого приказа. Во-первых, это будет означать поражение. Наглецы, открывшие огонь по военному флоту Иль’Пхора, скроются, не понеся никакого наказания — а ведь они были почти у них в руках.

Во-вторых...

Любая попытка выйти из боя будет стоить им либо «Лезвия», находившегося между тремя кораблями противника, либо «Брунгильды» и «Ястреба». А в худшем случае — всех трёх кораблей сразу.

Сейчас, когда корабли так сблизились, после столь удачного и рискованного манёвра подполковника, не было никакого шанса выйти из боя. По крайней мере, живыми.

— Готовьтесь к абордажу, судари, — в голосе Альбрехта Орсела не нашлось места эмоциям. Последнее слово утонуло в грохоте взрыва — одно ядро разорвалось где-то рядом, а может даже зацепило корабль. Сейчас это никого не волновало.

Видя, что никто не двигается, подполковник посчитал нужным добавить:

— Немедленно всем морпехам занять боевые позиции. Дент, прикажите людям продолжать огонь. Лоуренс — вы останетесь в рубке и поведёте корабль по прежнему курсу. Я же собираюсь присоединиться к абордажному отряду.

— Сэр... — Капитан в очередной раз смахнул с лысины капельки пота. — Я не могу нарушить прямой приказ генерала...

— К сожалению, мы не решили неполадки со связью, — с нажимом отчеканил подполковник, глядя прямо на него. — Печально, но поломки иногда случаются в самый ответственный момент. С остальным разберёмся, когда... Когда разделаемся с врагом.

Больше вопросов не последовало. После секунды тишины и после очередного залпа пушек рубка вновь пришла в движение.

— Болло, — окликнул подполковник Персиваля. — Готовь своих людей. Я хочу взять судно на абордаж, пока от нашего корабля ещё хоть что-то осталось.

— Есть, сэр, — без промедления отозвался Перси. — Люди готовы. Знал, что не будет другого выхода.

— Знал? — Альбрехт Орсел подошёл ближе. Скривил губы, взглянул в окно. За ним трепетали на ветру золотые флаги торгового судна. — Ну что ж, хорошо, что хоть кто-то был готов к такому раскладу. Действуй, Болло. Не подведи меня.

Персиваль вытянулся по струнке и отдал честь. Развернулся, побежал к своим людям, не обращая внимания на продолжавшийся обстрел. Дотронулся рукой до ножен, приятно позвякивающих на поясе. И почувствовал вдруг, что губы сами собой растянулись в улыбке.

Глава 1. Корабли. Часть 3

Нос «Лезвия» впился в борт торгового судна под названием «Надежда». Со скрежетом прочертил огромную вмятину, разворачиваясь, рыча и извергая пар. Громыхнул, вздрогнул. Замер.

Борта двух кораблей соприкоснулись. На мгновение, но его хватило, чтобы десять гарпунов, установленных на палубе по приказу подполковника Орсела, успели выстрелить. Огромные стрелы вгрызлись в дерево. Смяли металл. Притянули торговое судно ещё ближе, так что доски взревели, а обшивка полыхнула искрами. Схватили. Сжали в тиски. Беспощадно, как паук, скручивающий попавшую к нему в сети мушку.

Громыхнул залп мушкетов. Сперва отстрелялись обороняющиеся, однако большую часть снарядов взяли на себя защитные укрепления, за которыми прятались абордажные отряды. За ними, по команде наводчика, атаковали мушкетёры Иль’Пхора, прикрывая установку перекидных мостиков.

Персиваль запрыгнул на ближайший. Застыл на миг, окутанный грохотом выстрелов и рёвом ветра. Увидел своих людей, которые ждали приказа, и заорал, победоносно вскинув руку с абордажной саблей:

— Вперёд! За Иль’Пхор!

За словами из груди вырвался животный рык. Ведь для того, чтобы победить в сражении, недостаточно хорошо владеть мечом, уметь терпеть боль, сохранять концентрацию, отдавать верные и своевременные приказы. Порой требовалось стать зверем. И в этом, пожалуй, Персивалю не было равных.

Однако для начала, он хотел сам насладиться сражением. Попробовать неприятеля на зуб.

Одним прыжком он преодолел расстояние между кораблями. Спрыгнул с прогнувшегося фальшборта прямо в зазор между штыками врага. Увидел лезвие меча, оттолкнул его ногой, прыгнул в сторону. Врезался плечом в ближайшего противника, поймал его саблю на гарду, а затем нанёс несколько быстрых ударов абордажным топориком, зажатым в правой руке, и едва не упал вместе с обмякшим телом.

Заметил отблеск клинка, отпрянул, пропуская врага за спину. Выгнулся пружиной, замахиваясь и атакуя вновь. Разя наповал. Движения сплелись в единый танец — кровавый и жестокий. Именно такой, как Персиваль и любил.

Сразу трое кинулись к нему, заставляя отступить на шаг. Он отбил меч топором, ушёл от второго удара, парировал следующий. Кинулся в атаку с утроенной яростью. Почувствовал плечо кого-то из подчинённых — кажется это был Фарви, только он любил обвешиваться гремящими мушкетами, используя разные, чтобы не перезаряжать их. Ощутил уверенность. Спокойствие. Братское плечо.

Два врага в зелёной форме рухнули на палубу, и Персиваль опустил саблю. Опустил, чтобы занести снова. Удар левой рукой, и лезвие отсекло кому-то кисть. Удар правой, и топор вошёл прямо в грудь зазевавшемуся вояке. Удар левой, и наточенная сабля с едва заметным сопротивлением обезглавила кого-то из противников. Правой — топор лёг криво, но обухом сбил ещё одного с ног.

Ещё. Ещё. Ещё!

Враги отступали под натиском его бойцов. С каждым шагом люди теснили неприятеля глубже, и всё больше морпехов Иль’Пхора оказывались на корабле.

С одной из невысоких пристроек выбежало трое. Матросы — кто-то из обслуживающего персонала. Устремились к двум перекошенным спасательным шлюпкам. Персиваль ощерился — не желал тратить время на безоружных, но знал, что не должен позволить им уйти.

— Убейте их! — скомандовал он, и мимо него рванули пятеро бойцов в сине-золотых мундирах.

Мечи вновь взметнулись в воздух, разрезая мглу. Послышались крики. Они давно не пугали Персиваля. Он привык к ним. Сделал их частью себя.

Вдруг Персиваль встрепенулся. Увидел ещё одну группу людей. Небольшой отряд, вооружённый мушкетами и короткими кортиками, пробирался от капитанской рубки к спасательным шлюпкам. Разношёрстный отряд: гребцы в лохмотьях, техники в рабочих комбинезонах, даже две девицы в пышных платьях, которые им теперь приходилось приподнимать. Боги, даже сейчас — на пороге смерти — они боялись испачкать подолы. Однако рядом с ними были и офицеры, а также, похоже, капитан.

Персиваль двинулся в их сторону, оттолкнув одного врага в зелёном и проткнув грудь второму. Но кто-то схватил его за плечо, и Персиваль, оскалившись, развернулся.

— Они мои! — крикнул ему подполковник Орсел. — Мы зачистим рубку. Займись теми, кто поднимается с нижних палуб!

Персивалю потребовалось мгновение, чтобы осознать приказ. Сперва он ощутил, будто у него только что забрали заслуженную добычу. Вырвали кость из зубов. Он видел перед собой капитана торгового судна. Надеялся взглянуть ему в лицо. Убедиться, что он знает, кто нанёс ему поражение.

Однако, как говорил его отец, не всегда можно получить то, что желаешь. А Персиваль привык слушать отца. И привык выполнять приказы.

Он добил последнего оставшегося рядом врага. Обернулся и успел остановить Графа, который вылез чуть вперёд и едва не бросился вслед за подполковником и его группой. Нашёл взглядом подъём с нижних палуб, и увидел морпехов, закрепившихся возле кормы по левому борту. Указал своему отряду направление, но всё равно пожелал остаться первым.

Где-то за спиной громыхнул выстрел. Как раз в ту секунду, когда сам Персиваль врезался в толпу, ломая строй. Топор впился во что-то жёсткое, похоже попал в кость, и потребовалось усилие, чтобы освободить его. Удар, ещё удар — Персиваль вновь закружился в танце. В нём было величие. Было изящество. Они, а ещё... смерть.

Что-то кольнуло изнутри. Звякнуло цепями. Попросилось на волю. И он решил позволить, наконец, зверю внутри него тоже насладиться смертельной пляской. Ну... Или, хотя бы, получить объедки.

Он открыл клетку. Сознание его тут же спуталось, потерялось, как бывало всегда. Тело больше не принадлежало ему, и сам он остался лишь едва ощутимым огоньком в груди другого Персиваля Болло. Нового, преобразившегося. В груди зверя, получившего контроль.

До него всё ещё доносились крики. Кожу приятно покалывало, когда на неё попадала кровь. Он ощущал, как зверь метается из стороны в сторону. Как ищет новую жертву. Как находит её, убивает и ищет вновь. Он ощущал его восторг — лишь тень того восторга, что зверь чувствовал, убивая врагов. Чувствовал, как кровь течёт по его рукам. Чувствовал, как громогласно смеётся. Чувствовал, как сабля и топор разрывают чужую плоть так беспощадно и безжалостно, будто оружие стало когтями.

Через какое-то время Персиваль остановился, тяжело дыша. Зверь отступил. Не от бессилия или страха. Лишь потому, что вокруг не осталось врагов.

Персиваль огляделся. Увидел с десяток тел вокруг себя. Некоторые ещё постанывали, пытались отползти, но большинство не двигались. Увидел и своих людей, добивавших оставшихся. Увидел других солдат в синей форме.

Он перешагнул мертвеца, который в неестественной позе навалился на фальшборт и стеклянными глазами таращился в небо. Опустился к нему, вытер об его плащ саблю и топор и убрал их за пояс.

Чьи-то крики и звон стали ещё доносились из дверцы, ведущей на нижние палубы, но было ясно, что бой уже подошёл к концу. Персиваль вздохнул поглубже, успокаиваясь, возвращая себе полный контроль. В такие моменты это давалось мучительно больно.

Он обернулся назад — к «Лезвию». Борт опоясывали трещины. Мачта покосилась. Парусина свисала мокрой паклей. Корабль потрепало, но он, хотя бы, держался на плаву, а не хлебал воду, как «Надежда», на палубе которой Перси находился.

Чуть позади были «Ястреб» и «Брунгильда», которые тоже успели разделаться с неприятелем, и теперь их команда обыскивала вражеские корабли в поисках трофеев.

Персиваль увидел и подполковника Орсела, стоявшего у носа корабля с кучкой офицеров. Они наблюдали за последним отступившим фрегатом. Хорошо он дал дёру — теперь не догнать. Можно было бы дать пару залпов — они не принесли бы успеха, но ещё сильнее припугнули бы этих трусливых Иль’Тартовских крыс.

Это была победа. Кристально чистая и безоговорочная. Первая за этот Спуск. Первая из многих.

И, подумав об этом, Персиваль расхохотался. Ликующе закричал, поднимая оружие вновь над головой. Подчинённые последовали примеру, и звон клинков ознаменовал его триумф. Он снова зашёлся раскатистым смехом. Позволил новой вспышке эмоций поглотить его. Затрясся, не пытаясь сдерживаться. Он смеялся, а небо и бездна вторили ему.

Боги... Давненько он так не веселился. Но теперь, когда Спуск уже через несколько недель...

Похоже, у Персиваля и его зверя вновь будет много работы.

Глава 2. Неизбежное поражение

Солнце показалось на горизонте. Растеклось вдали алым пятном. Раскрасило облака вокруг Иль’Прита в бледно-розовый. Подсветило пустырь возле самого края острова. Скользнуло по силуэтам людей, образовавшим неровный круг на тренировочной площадке.

В центре этого круга стояли двое. Девушка по имени Сайнир, укутавшаяся в чёрную робу, так что было видно лишь лицо и торчавшую из-под полы рукоять клинка, и мужчина, грузный и низкий, с редкими тёмными волосами, одетый в кожаную инструкторскую броню — Безелик Лофт.

Заметив, что царившая вокруг тишина затянулась, инструктор поёрзал на месте. Откашлялся, будто набираясь уверенности, а затем с силой ударил в гонг. Воздух зазвенел, словно напуганный. Звук эхом устремился в сторону низеньких деревянных домиков лагеря. Растворился.

Астра вздрогнула. Почувствовала, что в этот раз выберут её.

И не ошиблась.

— Астра, Сайрус! В центр площадки!

Круг людей медленно пришёл в движение. Задвигался, расползся в стороны. Люди отпрянули от девочки, будто та стала заразной. Все кроме Зеф, которая ободряюще стукнула Астру в плечо. Осторожно, тоже ощущая тревогу. С должной степенью сочувствия.

Астра шагнула вперёд, проклиная всё вокруг. Свои тренировки, которые не принесли должного результата. Капитана боевого отряда Сайнир, решившую устроить визит так не вовремя. Инструктора Безелика, который специально назвал её имя, надеясь, что она опозорится. Его сына Сайруса, которого ей не одолеть.

Она прокляла бы даже бога Иль’Прита, на спине которого сейчас находилась. Однако он на отрез отказывался с ней говорить, как бы она к нему не взывала. А тратить слова на тех, кто не желал слушать, было выше её достоинства.

— Ну! — сухо рявкнул Безелик. — Быстро!

Астра несмело шагнула вперёд и взяла тренировочный меч. Ступила на влажный песок. Сделала несколько шагов по кругу, чтобы солнце оказалось за её спиной, хотя и не верила, что это поможет.

Сайрус вальяжно прошёл в центр площадки. Играючи покрутил деревянный меч в руках, опустил себе на плечо, а свободной рукой провёл по лысой голове. Ещё вчера он был красавчиком. Гордился своими тёмными, густыми волосами, едва прикрывавшими левый глаз; любил проводить по ним рукой, будто расчёсывая. Но вчера он сбрил их. Сбрил, словно говоря: я уже прошёл испытания. Я лучше вас всех, ребята. Лучше тебя, Астра, и лучше всех прочих. И именно я стану членом боевого отряда через несколько недель.

Без сомнения, он любил красоваться. Однако он был одарённым, и никто не спешил с ним спорить.

Астра тоже считала себя особенной. Исключительной. Такой её называла мать. Даже её волосы у единственной во всём лагере были огненно-рыжего цвета. Вот только её мать Тифон исчезла в пожаре восемь лет назад, спалившим дотла дом Астры. Пожаре, после которого лагерь закрыл свои ворота от всех остальных жителей города. Пожаре, после которого все в этом лагере стали относиться к Астре и её отцу так, будто они виноваты во всех их бедах. И с тех пор, её исключительность заиграла новыми красками и... Стала обузой.

Ах да, и ещё кое-что. Дар. Дар, который был у Сайруса. Дар, который делал некоторых слушателей особенными. Она — Астра — его никогда не чувствовала.

Плевать. Она готовилась к этому дню. Готовилась дать отпор любому, проявить себя. Думала, это случится на испытаниях, но начать можно было уже сегодня. Нужно было лишь собраться. Отбросить все мысли, и...

Сайрус бросился вперёд, держа деревянный меч остриём к девочке. Она охнула, отпрыгнула в сторону, и её противник рубанул вниз — задел её левую ногу, и она растянулась на песке, крепко сжав зубы и стараясь не закричать.

— И это всё, полукровка? — усмехнулся он, застыв на месте, и вновь положив оружие себе на плечо. — Я думал будет сложнее!

Состязания длились уже час — это был пятый поединок. И, без сомнения, самый быстрый. Бездна!

— Ты слышишь Бога? — странный, вкрадчивый южный акцент Сайнир сейчас обдал холодом. Она впервые заговорила за то время, что шла тренировка. — Не так ли, мальчик?

Сайрус горделиво поднял голову, с вызовом посмотрел на неё, зная, что этот вопрос не требует ответа.

—Понятно, — она кивнула. — И это Иль’Прит приказал тебе атаковать без команды? Иль’Прит велел наплевать на слова инструктора и броситься вперёд, словно последний дурень?

— Я победил, — с вызовом бросил он. — Разве не это главное?

Сайнир слегка склонила голову на бок, обвела юношу оценивающим взглядом, затем ответила:

— Ты пытаешься оскорбить меня своей дерзостью? Или унизить учителя? Хочешь сказать, что мастер Безелик не рассказал, что в бою главное дисциплина, послушание, концентрация? Если бы ты был в моём отряде и кинулся в атаку без приказа, я лично прирезала бы тебя, как свинью.

— Если б смогла, — огрызнулся он тихо, так что услышала только Астра. У Астры всегда был чуткий слух. Очередная, что б ей пусто было, особенность.

— Ещё раз, — приказала Сайнир, и все переглянулись. — Встаньте в боевые стойки.

Инструктор Безелик после секунды замешательства откашлялся, попробовал возразить:

— Солнце уже встало, капитан, — произнёс он, косясь на Сайруса. — Стоит ли нам затягивать тренировку? Детям уже пора в храм, где через полчаса начнётся священное пение, а потом...

— Теперь я вижу, кто научил тебя перечить приказам, — не глядя на Безелика, вздохнула Сайнир. — Займите свои позиции. Начнёте по команде инструктора. Как полагается. Покажите, чего вы стоите.

Астра с трудом поднялась на ноги, отряхнула песок с тёмно-зелёного тренировочного костюма, подняла деревянный меч. Сайрус презрительно фыркнул, прошёл мимо, толкнув девочку плечом, затем бросил:

— Отлично. Давай потанцуем, полукровка. Теперь я не буду спешить.

Девочка встала в боевую стойку. Почувствовала укол боли, когда облокотилась на больную ногу. Выругалась про себя. Боги, ей хватило позора и в первый раз. Неужели Сайнир так хочет посмотреть, как её отделают?

Сайрус тем временем занял своё место. Закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов, готовясь к поединку.

Астре это не требовалось.

— Безелик? — напомнила Сайнир.

— Конечно, — недовольно проскрежетал тот. — Начинайте!

В этот раз Сайрус не понёсся вперёд. Юноша снял меч с плеча и выставил перед собой, сделал шаг назад, слегка согнул колени и застыл на месте в защитной стойке. Затем сделал несколько ложных движений, пугая девочку. Играя с ней. Усмехнулся, когда она купилась на одно из них, вальяжно ударил снизу-вверх.

Астра отпрыгнула, отразив удар. Двинулась вокруг Сайруса, ища брешь в защите. Конечно её не было — не могло быть. Однако она должна была попытаться. Провела серию быстрых атак, отскочила, ударила тычком без замаха.

Сайрус с лёгкостью отбивал удары. Прыгал по площадке. Но не атаковал сам, надеясь подольше растянуть представление. Покрасоваться перед зрителями и инструкторами. Он даже успел подмигнуть Сайнир, будто спрашивая: «ну что, теперь довольна?». Но та, конечно же, никак не отреагировала. Долбанный паяц. И всё же умелый, раз Астра не могла его достать.

Она снова кинулась в атаку. Увидела, что юноша опустил меч ниже колена, и ударила в голову — вложила всю силу в этот выпад, и на мгновение ей даже показалось, что успевает. Юноша отпрянул, вскидывая меч, отступил, упираясь левой ногой в песок. Отбил удар, но Астра и не думала останавливаться. В конце концов, это был тренировочный бой, и её задачей было показать всё, на что она способна.

Она по очереди перебирала удары, которым обучилась за два последних года. Рубанула снизу, на уровне пояса, ведя меч по широкой дуге. Затем изменила его траекторию, провела серию из трёх быстрых атак, кинулась вбок, ударила снова — в бедро, затем выше, целясь в шею.

Сайрус отражал удары, даже не выказывая беспокойства. С лёгкостью, которой Астра могла лишь завидовать. Как она вообще должна была победить? Как одолеть одарённого?

Наконец, устав обороняться, он тоже сделал несколько выпадов. Каждый из них казался таким простым, бесхитростным, но скорость, с которой юноша наносил удары, завораживала. Астра с трудом отбила каждый, и всё же постепенно отступала под натиском. Отходила вглубь — к краю круга, и место для манёвра быстро сужалось.

— Размажь её! — раздался женский крик из толпы. Кричала Беври, подружка Сайруса, которая души в нём не чаяла.

— Только площадку не уделай! — пробасил здоровяк Алемон, брат Беври, который всегда, будто хвост, следовал за этой парочкой.

Астра почувствовала, как внутри закипает ярость. Почему именно ей достался такой соперник? Почему именно сегодня, когда у неё был шанс проявить себя? Хороший шанс. Первый за все два года.

Поймав на гарду меч Сайруса, она контратаковала. Быстро — на пределе возможностей. Но всё, чего добилась, заставила юношу отступить на шаг. Зарычав, атаковала снова, надеясь, что сможет хотя бы достать врага, хотя бы собьёт с его лица самодовольную ухмылку. Вновь провела быструю серию — ту самую, которую оттачивала последние несколько недель. Сделала всё безупречно, но и близко не добилась успеха.

Попробовала снова, надеясь, что ей удастся вымотать Сайруса быстрыми выпадами, — она не проиграет, пока будет атаковать без устали, — однако чувствовала, что сил остаётся всё меньше.

Сайрус отбил удар, второй, третий, отпрыгнул, отбил следующий. Он двигался плавно, но в тоже время быстро, и ни на секунду не терял концентрации. Бездна.

В третий раз, проводя одну и туже серию, Астра почувствовала, как рука дрогнула. Девочка хотела ударить сверху — в шею — но скорости не хватило, и Сайрус оттолкнул её плечом, с такой силы, что она едва не свалилась с ног. И всё же... Астра заметила, как юноша при последнем ударе начал поднимать меч раньше времени, уже зная, куда последует атака.

Это был шанс. Шанс достать наконец мерзавца.

Сжав рукоять клинка, она кинулась на противника. Сайрус отбил выпад слева, увёл клинок вниз, а затем поднял его выше и...

Девочка тычком ударила его в грудь на неудобной высоте. Он выдохнул от неожиданности и отбил выпад, качнулся, неуклюже атаковал сам, однако Астра бросилась в противоположную от клинка сторону.

Сайрус дёрнулся, стараясь вернуть равновесие, но не успевал. Она видела это. Уловила, как изменилось выражение его лица, как сбилось дыхание. Сделала ещё шаг, ударила, и...

Юноша, выдохнув, исчез.

А через мгновение оказался на пол шага дальше — ровно настолько, чтобы меч Астры прошёл мимо и врезался в песок. На секунду в глазах Сайруса промелькнул страх, но тут же сменился яростью, и он рубанул наотмашь. Астра не успевала увернуться, да, в общем-то, и не собиралась...

Плечо зажгло болью, и из горла вырвался предательский вскрик. Астру развернуло, швырнуло на песок. Краем глаза она увидела, как Сайрус навис над ней, занёс клинок, и лишь зажмурилась, приготовившись к новой порции боли.

Она проиграла. Конечно же, проиграла.

— Довольно! — Сайнир остановила поединок за секунду до того, как меч Сайруса обрушился на беззащитную Астру. Девочка открыла глаза, увидела, как её противник замер, не окончив удар. Ещё секунду он стоял с занесённым клинком, будто раздумывая, подчиниться ли капитану. Затем опустил его, облизнул губы и фыркнул:

— Говорил же, тебя меня не достать. — Он вновь нацепил надменную маску, но всё же тяжело дышал после поединка. Что ж, это уже можно было считать достижением.

— Встань и подойди ближе, — приказала Сайнир, и девочка подчинилась. Капитан откинула капюшон чёрной робы, и солнце осветило её сухое лицо, прищуренные холодные глаза, светлые волосы, убранные в тугой хвост. — Так значит, ты и есть дочь... — она осеклась, подбирая слова, — Значит, ты и есть та самая?

— Она — никто, капитан, — встрял инструктор. — Не наделена должным талантом! Не стоит тратить ваше время на...

— Я сама разберусь, на что именно мне тратить время, Безелик, — Сайнир и не попыталась скрыть раздражение. Но затем более мягко — не без усилий — добавила: — если не возражаете, мастер.

Мужчина помрачнел, словно туча, но не успокоился, а, наоборот, затараторил с утроенным рвением:

— Сайрус — выдающийся ученик. Может быть, сегодня был не лучший его бой, и он будет за это наказан. Несколько раз он уступил в скорости, но ни один воин никогда не сравниться со слышащим. А здесь...

— Что ты сказал? — Сайнир обронила эти слова небрежно, с толикой презрения, как кидают милостыню бездомным, но инструктор отшатнулся, будто его хлестнули плетью, сник, покраснел от макушки до шеи.

— Я... Я не имел ввиду... Конечно, я говорил не про тебя, и...

— Помолчи, — перебила его Сайнир. Затем перевела взгляд на Астру. — Ты и впрямь не слышишь Иль’Пхор? Или... — Она огляделась по сторонам. Облака серой дымкой застилали почти весь остров, кроме этой площадки. — В данном случае — Иль’Прит.

Астра поморщилась. Это давно не было тайной, и всё же по-прежнему ранило. Она могла подслушать разговор на расстоянии в сто шагов. Могла, прислушавшись, уловить дуновение ветра в лагере в десяти минутах пешей ходьбы. Даже слышала сейчас доносящиеся оттуда голоса, визг пил на лесопилке, грохот топоров, окрики бригадиров и какое-то странное потрескивание возле самых стен города на спине воздушного бога. Но сам остров... Сами божества... Их голоса, их песни, стук их сердец... Они не даровали ей эту привилегию.

Вместо неё ответил инструктор:

— Капитан, её мать была не из наших, и кровь была испорчена. Такое иногда случается, и...

Сайнир подняла руку, и мастер вновь замолчал.

— Когда ты сражалась, о чём ты думала?

Астра вздрогнула от такого вопроса. Затем отчеканила заготовленное:

— О победе!

— О, первые слова, и уже ложь... — Голос Сайнир вдруг напомнил шипение змеи. — Я видела это во взгляде, чувствовала в твоих движениях. Ты думала о том, как трясутся твои худые ножки. Думала о том, как стучат зубы от страха! Думала о том, как бы не опозориться. О несправедливости, что тебя выставили на этот бой. О том, как было бы здорово, если бы я и Безелик сорвались с края острова, рухнули в бездну, где нас бы сожрали морские боги. Разве я не права?

Астра отвела взгляд. Затем в полголоса ответила:

— Сайрус, он... — Она поджала губы, чувствуя, как щёки налились румянцем. — Он — одарённый. Мне никогда не одолеть его.

— Опять ложь! — Сайнир резким движением схватила девочку за подбородок и подняла её голову. — Видишь меня? Я не слышу пение острова, но всё же прошла испытания. В моём отряде восемь человек, трое из которых — одарённые.

Девочка поморщилась. Хотела было возразить, что Сайнир тренировали почти с рождения. Что уже в восемь лет она была выдающимся бойцом, затем — одной из лучших на курсе. И тем не менее прошла испытания лишь с третьего раза. Хотела сказать, что она — Астра — совсем на неё не похожа. Но вместо этого почему-то ответила другое:

— Я могу лучше, — буркнула она едва слышно.

— Можешь? — вновь прошипела Сайнир. — Правда? Докажи.

— Я буду тренироваться ещё больше, и...

— Нет, — отрезала Сайнир. — Докажи сейчас! Сможешь?

Астра с удивлением посмотрела на капитана. Услышала, как за её спиной зашептались люди. Ощутила странное чувство у себя в груди. Не веру в победу, нет. Но желание доказать, что она чего-то стоит. Стоит не меньше, чем этот одарённый говнюк Сайрус.

— Смогу, — прошептала она одними губами, и Сайнир тут же решительно кивнула.

— Отлично! Твой противник совершил две ошибки. Одной ты почти воспользовалась, пусть и не рассчитывая выиграть бой. Вторая была ещё раньше. И она у вас общая. Найди её и исправь, и ты победишь.

Безелик, нахмурившись, шагнул в их сторону.

— Капитан, нам уже давно пора...

— Ещё раз! — рявкнула Сайнир, даже не глядя на него. — Та же пара! Вышли на центр площадки! Безелик, командуй!

— Но... — он поймал её взгляд и осёкся. Нахмурил густые брови, покачал головой. Затем махнул рукой Сайрусу. — Ладно, давай, парень.

Тот не собирался спорить. Занял своё место, крутанул меч, вытянул руку, направляя деревянное лезвие на девочку. Ухмыльнулся и процедил сквозь зубы:

— Теперь я размажу тебя, дрянь. И это будет уроком для вас обеих.

Астра тоже вышла на центр и подняла с песка меч. Подвигала рукой — боль пульсировала в плече, но не сковывала движений. Хорошо, значит хуже сражаться она не станет. Но чего хочет от неё Сайнир? Победить? Разве это и правда возможно?

Она действительно на такое не рассчитывала, выходя против Сайруса. Даже во время последней атаки знала, что не сумеет его достать — наделась лишь, что заставит юношу использовать дар, и инструктор и капитан оценят её уловку. Но победить...

Бой показал, что Астра могла сравниться с Сайрусом в скорости и умении. Его техника не была идеальной. Комбинация из трёх ударов, которой девочка воспользовалась, почти достигла цели. Отбивая первые два выпада, юноша уводил меч слишком сильно, и ему приходилось гадать, куда последует третий. Если Астра проведёт серию идеально, у неё будет мгновение на принятие решения: Сайрус уводит клинок вверх заранее — она бьёт ниже. Юноша оставляет меч на месте в ожидании удара — Астра целится в голову.

И, что бы она не выбрала, затем он воспользуется даром. Преимуществом, которому ей нечего было противопоставить. Даром, который мог на миг дать ему нечеловеческую скорость — такую, что даже глаза не видели движений. Разве можно одолеть такого врага?

Боги, думай! Сайнир сказала про одну общую ошибку. Что она имела ввиду? Девочка прокручивала в голове состоявшийся только что бой и искала, что могла сделать не так. По правде, она гордилась тем, как провела поединок, да и Сайрус действовал почти идеально. Ни один из предыдущих бойцов не показал подобных умений, а Астра смогла продержаться так долго.

Из недостатков она могла отметить лишь, что каждый раз, атакуя, он замирал на месте. Упирался левой опорной ногой в песок, чтобы придать атаке силы, теряя в мобильности. Но, во-первых, так не делала сама Астра, а во-вторых, какая разница, если он в любом случае мог воспользоваться даром и уйти от любой атаки с его помощью.

Может быть, ещё раньше? Что она упускает? Атаки были быстрыми, оборона надёжной, разве что... В самом начале поединка, он кинулся прямо на девочку слишком уж неосмотрительно, и, если бы она была к этому готова, — возможно, смогла бы достать его. Боги... Ну конечно.

Сайнир говорила не о приёмах. В отличии от всех остальных бойцов, он полагался на свой дар. Был уверен, что может позволить себе шероховатости в технике, потому что, в случае чего, увернётся. Астра и сама так считала, поэтому не пыталась найти ключ к победе. Но, если всё же попробовать, что именно ей понадобится сделать? До этого момента она искала брешь в его защите, не беря в расчёт дар, но, чтобы победить, ей требовалось одолеть его, учитывая способности юноши. Но как именно?

При всей своей силе, дар требовал огромной концентрации и самообладания. Астра это знала. Лишь несколько человек смогли отточить его, чтобы использовать для отдельных мышц или частей тела, и, конечно же, Сайрус был не одним из них — может быть, и станет когда-то, если продолжит тренироваться, но пока он лишь мог быстро уклониться, в случае необходимости. Попробуй он, к примеру, воспользоваться даром, чтобы усилить удар, и, скорее всего, ему бы оторвало руку.

А значит, дар — лишь один единственный приём — сильный, но не безупречный. Уворот, на который противник будет рассчитывать, и в тоже время не сможет использовать постоянно. А значит, девочка не могла избежать этого приёма, но могла заранее предугадать, когда он последует. Вынудить Сайруса использовать его в нужный для неё момент...

Идея, ещё не сформировавшаяся окончательно, вспыхнула где-то внутри неё маленькой, неокрепшей искоркой. И в этот момент мастер Безелик вышел на центр площадки, взмахнул рукой и отчётливо рявкнул:

— Начинайте!

Сайрус бросился вперёд. Нанёс три быстрых удара, отпрыгнул, атаковал снова. Девочке еле хватало скорости, чтобы отводить атаки. Деревянные мечи врезались друг в друга, выбивая стук. Удар, другой, третий. Астра отвела меч в сторону, увернулась — бросилась в бок, снова выставила клинок и отбила.

Сайрус атаковал безжалостно, не сбавляя темп. В один момент меч зацепил её зелёную куртку, в другой — прошёл всего в паре пальцев от щеки, и она охнула, едва не потеряв концентрацию, и еле успела отразить следующую, не менее быструю, атаку. И всё же... она успевала. Чувствовала, как дрожат в напряжении ноги. Чувствовала, как трясутся руки от усталости. И всё равно... успевала.

Попробовала провести контратаку — больше для виду, чтобы Сайрус ничего не заподозрил. Получилось нескладно — всё-таки силы кончались. Дура! Ещё пара таких попыток, и противник тебя размажет!

Она отступила, надеясь получить хоть пол секунды передышки, но Сайрус без промедления бросился на неё. Прыгнул остриём вперёд, пытаясь достать, ударил сверху-вниз, едва не зацепив девочку.

Она отступала — медленно, но верно шла к краю круга.

Сайрус, чувствуя, что побеждает, увеличил темп, надеясь закончить одним быстрым ударом. Обрушил на девочку меч, и та едва сумела поймать его на гарду. Боги, какой силы удар... Она еле смогла оттолкнуть Сайруса от себя, попятилась ещё дальше и почувствовала прямо за спиной невысокий деревянный забор, разделявший площадку и зрителей.

Отступать больше было некуда. Сайрус нанёс очередной выпад, и Астра, не без труда, отбила его. Перешла в атаку. Ударила раз, второй: быстро, на пределе возможностей. Увидела, как меч юноши медленно пополз вверх.

Боги, как же велик был соблазн воспользоваться этим. Показать зрителям, инструктору, Сайнир и самому Сайрусу, что её техника лучше, чем у одного из самых способных учеников курса. Ударить понизу, заставить противника снова воспользоваться даром. Вот только для победы, ей требовалось нечто большее. И она решилась рискнуть.

«Сейчас», поняла она, и ударила сверху — именно так, как и ожидал от неё Сайрус. Тот с лёгкостью парировал, отвёл меч девочки в сторону, и его лицо озарила мерзкая, довольная ухмылка. Глаза заблестели азартом, и он произнёс:

— Похоже, пора заканчивать это представление...

Он нанёс удар. Сильный, почти без замаха. Удар, который девочка не успела бы парировать, даже если бы попыталась. Но ей это не требовалось.

— Ты прав... — прошептала она едва слышно, а затем бросилась вперёд, прямо на врага. Кинулась в сторону меча, пригнулась и на коленях проскользнула рядом с опорной ногой Сайруса. Клинок просвистел буквально в волоске от её спины, чиркнул по одежде. И прошёл мимо.

«Успела!»

Сайрус опешил, разворачиваясь. Меч его врезался в песок, едва не попав в кого-то из зрителей — которые отскочили от забора. Юноша был теперь с самого края площадки. Девочка увидела ногу — левую, опорную, которой он всегда упирался в песок. Знала, что он не успеет её убрать, и атаковала.

Сайрус увидел движение, вдохнул и... понял, что ему некуда деваться. Прямо перед ним была Астра, за спиной — зрители. Используя дар, он отпрыгнул на пол шага, врезался в деревянный забор, едва через него не перевернувшись, а затем клинок Астры саданул ему по лодыжке, и юноша заорал, падая на песок.

— А-а! Ах ты, сука! Бездна! Как же больно!

Астра замерла на месте, тупо уставившись на поверженного противника. Боги, неужели...

И вдруг он резко развернулся, сжимая что-то в руке.

Горсть песка полетела прямо в лицо Астры. Интуитивно она вскинула меч, но разве мог он остановить проклятые песчинки? Глаза резануло острой болью, она зажмурилась, отступила, пытаясь проморгаться и скорее услышала, чем увидела удар.

— Мразь!

Что-то врезалось ей в лицо, и мир вокруг закружился. Девочка почувствовала, как сделала шаг назад, ощутила ветер, и вдруг песок площадки врезался в неё, ударил в затылок. Перед слезящимися глазами возникло серое небо с клубящимися вокруг острова облаками. Далёкий, закрытый серой пеленой диск солнца.

Затем лицо Сайруса.

— Я же говорил, что одолею тебя, полукровка, — сказал он и сплюнул на песок. А затем, хромая, двинулся к краю площадки.

Ему на смену пришла Сайнир. Встала рядом с девочкой, наклонилась, по всей видимости, изучая рану. Покачала головой:

— Ничего не изменилось, не так ли? Даже когда победа была у тебя в руках, ты не смогла в неё поверить. Нет безвыходных ситуаций до тех пор, пока ты стоишь на ногах и держишь в руках меч. Надеюсь, разбитый подбородок будет напоминать тебе этот урок какое-то время. — Она выпрямилась и взглянула, как большинство ребят расходятся. Некоторые из них подходили к Сайрусу и ободряюще хлопали по плечу. Вдруг Сайнир заговорила вновь. — Знаешь на что похож его дар? Музыка. Он слышит музыку — песню самого Бога. И может быть, если он достаточно талантлив, может поменять какую-нибудь ноту. Но и ты можешь не хуже. В следующий раз, когда окажешься в безвыходной ситуации, заглуши свой страх, отбрось мысли и сомнения. Прислушайся, и ты тоже услышишь её. Не так как он, конечно, но музыка будет. Она есть у каждого танца. Надеюсь, этот урок ты тоже запомнишь.

Сказав это, она отправилась вслед за всеми в сторону лагеря. Астра лежала, тяжело дыша, ощущая, как кровь сочится по подбородку. Закрыла глаза. Услышала, как свистит ветер. Как с гулким уханьем поднимаются и опускаются вдалеке крылья Иль’Прита, разгоняя облака. Как кричат птицы. Удаляющиеся голоса людей. Шум просыпавшегося города на спине воздушного бога.

И всё ещё какой-то странный треск... Такой далёкий, тихий, но отчего-то знакомый. Заставляющий кровь леденеть в жилах.

— Эй, ты весь день собираешься прохлаждаться?

Зеф, ехидно ухмыляясь, нависла над девочкой. Затем протянула руку, и помогла подняться.

— Пойдём. Священное пение скоро начнётся. Хотя прежде, думаю тебе стоит приложить что-то холодное к своему лицу. Красавицей это тебя не сделает, но кровь остановит. Эй... — Она посмотрела прямо на Астру, которая как раз, морщась, ощупывала рану. — Хороший поединок. Ты и впрямь хорошо дралась.

Астра с прищуром посмотрела на подругу. Сейчас, когда подбородок заливала кровь, её слова звучали как издевательство.

— Недостаточно хорошо, чтобы победить, — сказала наконец девочка и пошла в сторону лагеря, вслед за всеми. И в этот момент...

Услышала крик.

Глава 3. Отголоски прошлого

Тонкий женский голос вынырнул на мгновение из спокойствия утреннего города. Взвился с потоком ветра. Резанул по ушам. Затих, бесследно исчезнув.

— Совсем рядом... — встревоженно выдохнула Беври, косясь на Сайруса.

Сайрус кивнул, сорвался с места. Бегом пустился сквозь невысокий кустарник в сторону города. Зеф бросилась следом.

— Бездна... — сквозь зубы прорычала Астра, сжала рукоять деревянного клинка на поясе, побежала за ними. Не то чтобы ей было дело до происходящего в городе. Просто... Она не собиралась позволить Сайрусу одолеть её хоть в чём-то.

— Стойте! — крикнул Безелик им вслед. Запоздалый и бессмысленный приказ. Всё равно, что велеть ветру прекратить дуть.

Астра прыжком перемахнула через высокий кустарник, едва не порвав тренировочные штаны. Свернула на тропинку. Оказалась всего в нескольких шагах от Сайруса и Зеф. Те уже приближались к низеньким деревянным домам.

Звуков — тревожных, выныривающих из шума леса, — становилось всё больше. Звон железа. Стоны. Мольба. Пугающий, всё усиливающийся, будто собираясь подмять под себя остальные звуки, треск.

Трое ребят выбежали из-за домов почти одновременно. Тут же увидели двоих солдат с зелёными плащами. Один держал в правой руке длинный клинок, а в левой факел. Второй орудовал только кинжалом.

Крик повторился. Женщина лет сорока, с красивыми светлыми волосами, которые лишь немного схватила седина, прижимала обе руки к рваной ране на животе одного из горожан. Он лежал у неё на коленях. Смотрел в небо и шевелил губами, пытаясь что-то сказать. Даже Астра с такого расстояния не могла разобрать слова. И не хотела.

Солдат ещё раз занёс короткий клинок, больше похожий на расширяющийся в середине нож, целясь в девушку. Небрежно, не ожидая сопротивления. Сайрус прыгнул к нему, выхватив деревянный меч. Врезался в солдата плечом так, что тот едва не потерял равновесие. От удивления он неловко взмахнул клинком, и Сайрус легко увернулся. Ударил в грудь и непременно убил бы мерзавца, если бы владел настоящим оружием. Однако меч был деревянным, а солдат облачён в броню, поэтому он только вскрикнул от удивления и досады. Вскинул кинжал, ударил.

Сайрус совершил ошибку. Выставил перед собой меч, собираясь отбить удар. И тот треснул, поймав на себя стальное лезвие. Щепки разлетелись в стороны, и Астре показалось, будто меч солдата зацепил Сайруса. Но тот успел выдохнуть, отпрыгнул на шаг и с удивлением посмотрел на обрубок меча в собственных руках. Солдат уже атаковал снова.

Бездна... Слишком быстро, чтобы Сайрус ещё раз воспользовался даром!

Зеф закричала, закрывая лицо руками. А Астра бросилась вперёд. Её и Сайруса разделяла лишь пара шагов, и она толкнула одарённого в спину двумя руками, и тот полетел на пыльную почву лицом вниз, по-ребячески вскрикнув.

Астра увидела перед собой кинжал солдата. Увернулась, отводя своим деревянным клинком, лезвие в сторону. Крутанулась на месте, резко рубанула солдата по запястью, вынуждая выпустить оружие. Пригнулась и, что было сил, ударила ещё раз — сбоку в колено. Нога неестественно выгнулась в другую сторону, и солдат взвыл, падая на почву. Астра была уже над ним. Ударила клинком в лицо. Затем ещё раз. И третий...

Кто-то схватил её за руку. От неожиданности она обернулась, осознав, что совсем забыла про второго солдата — с факелом. Однако это оказался Безелик. Безелик, каким девочка его ни разу не видела. Сухое, будто каменное лицо, ледяные глаза, плотно сжатые в струнку губы. И этот жестокий, беспощадный, будто арбалетный болт, взгляд...

— Отставить... — Прорычал он. И с силой дёрнул девочку в сторону от солдата.

Женщина совсем рядом закричала вновь. Астра увидела, что мужчина на её руках закрыл глаза, перестал что-то шептать. Он ещё дышал, но руки ослабли, отпустили рану. Кровь ручьями потекла ещё быстрее, а из-под рваного свитера показались бледно-серые внутренности.

Зеф побежала к нему. И Безелик тут же потерял интерес к Астре. Перекрыл дорогу Зеф так, что она едва не врезалась в него. Схватил за шкирку, и её волосы, заплетённые в тугие тонкие косы, упали копной на лицо.

— Пусти! — крикнула Зеф. — Я смогу!

— Сможешь что? — рявкнул Безелик.

— Я смогу помочь! Я должна! Должна попытаться!

— У горожан есть врачи! — отрезал Безелик. — Пусть они разбираются! Иди прочь!

Астра поморщилась. Женщина, склонив голову над телом, даже не смотрела на них. Только плакала и гладила мужчину по волосам окровавленной рукой.

Астра почувствовала, что её сейчас вырвет. Отвернулась, сделала несколько глубоких вдохов. И теперь заметила, что происходило вокруг.

На улице, где они находились, лежали тела — Астра видела по меньшей мере пятерых. Один, возможно, ещё дышал, — не хотелось прислушиваться и проверять, — остальные точно были мертвы. Впереди — со стороны торговой площади раздавались крики и звон стали. А в небо поднимались чёрные столбы дыма и смешивались с облаками.

Астра отступила, ощутив настоящий ужас. Никто... Никто и никогда не нападал на дочерний остров Иль’Пхора. Она слышала про войну, слышала про столкновения в море. Один раз остров даже обстреливали с кораблей. Но это...

Она ударилась обо что-то ногой и чуть не упала. Обернулась, увидела Сайруса, сидевшего на почве с таким же испуганным лицом. Протянула ему руку, собираясь помочь подняться. Он посмотрел на неё растерянно, будто забыв, где находится. Но затем поморщился, оттолкнул руку и поднялся на ноги сам.

Безелик тем временем оттащил Зеф от... От трупа молодого горожанина на руках безутешной женщины. Астра не прислушалась к его дыханию. Она, почему-то, и так знала, что теперь он был мёртв.

— Сумку, — приказал инструктор Юрту, младшему из учеников. — Раздай всем. Надеваем робы.

Все удивлённо переглянулись. Робы? К чему эта маскировка сейчас? Когда город охвачен огнём? Однако спорить с инструктором никто не решился. Особенно когда первой робу надела Сайнир. С момента окончания тренировки она была образцом послушания. Капитан отряда с Иль’Пхора и, формально, старшая здесь по званию, девушка, похоже, прекрасно осознавала, что является на этом острове лишь гостем. И всё же, Астра видела, как её рука раз за разом прикасается к рукояти короткого ножа. Девочка была уверена — если Сайнир посчитает нужным, то тут же заберёт руководство у Безелика.

— Возвращаемся в лагерь! — приказал инструктор, и они побежали. В чёрных длинных мантиях, с закрытыми лицами — тени, сотканные из дыма этого пожара.

До лагеря было не больше десяти минут ходьбы — бегом они преодолели это расстояние быстрее вдвое. Молча. Ощущая, как тревога лишь густеет, превращая кровь в дёготь. Чёрные, безликие и молчаливые — такие, как и должны быть слушатели.

До самого лагеря их никто не видел. Никто, ведь они бежали по дороге, где только что прошли вражеские солдаты. А вот Астра... Астра видела разрубленные тела. Горящие дома. Раненных, которые ждали помощи. Видела и заставляла себя отвернуться. Наверное, как и все.

Ворота в лагерь были открыты. Возле них лежал Лун — одарённый, который сегодня дежурил. Астра прислушалась и поняла, что его сердце не бьётся, но, только подойдя ближе, увидела колотую рану на шее.

— Умер быстро... — неопределённо буркнула Беври, то ли пытаясь утешить кого-то, то ли унять собственный страх.

Безелик без лишних слов забежал в ворота. Астра и остальные последовали за ним. В первую секунду Астра боялась, что увидит разрушенный лагерь и трупы — так же, как в остальном городе. Стоило признать, она плохо ладила с другими. Друзей, кроме Зеф, у неё не было. И всё же, при мысли о том, что даже те, кто ей не сильно нравился, но не делал ничего плохого, сейчас лежат в крови посреди дороги, желудок вновь скрутило неприятным спазмом.

Однако с лагерем, похоже, было всё в порядке. Безелик поднял с почвы второго дежурного стражника — Люфта. Его голова была разбита, и по седым волосам стекала кровь, капая на бороду и одежду.

— Что, бездна дери, здесь случилась? — рявкнул инструктор.

Астре нравился Люфт. Несмотря на преклонный возраст, он умел обращаться с оружием, к тому же охранял ворота с такой важностью, словно приставлен к сокровищнице или спальни самого короля. Не пропускал ни одного священного пения и каждую неделю приносил в храм печенье, которое готовила его жена — сухое, но пахнущее уютом. Порой Астру злила его улыбка — ехидная, спрятанная в густых усах, будто ему известно куда больше остальных, — но сейчас девочка отдала бы многое, чтобы увидеть её снова.

Но Люфт не улыбался. Лицо его было бледным, словно мел. Губы дрожали. Глаза остекленели от ужаса.

— Они... — попытался произнести он, но вышел лишь скрип сухих половиц. Прочистил горло, попробовал снова, но получилось также хрипло. — Они застали нас врасплох. Прости, Безелик... Это моя вина.

— Кто?

Люфт поморщился, отвёл взгляд. Наткнулся им на тело Луна — молодого слушателя, лишь два года назад прошедшего испытания. И Астра будто бы увидела, как что-то внутри этого старика надломилось. Оборвалось. Будто он выдохнул последнюю жизнь из лёгких.

Безелик резко встряхнул его. Заставил взглянуть на себя.

— Кто застал вас врасплох? Отвечай!

— Мне доложили, что на остров напали, — взгляд Люфта всё ещё оставался пустым, но голос стал чуть увереннее. — Час назад, может чуть больше. Я сообщил капитану и старейшине, и они направили отряд к главным воротам — восемь человек... решили, что этого будет достаточно. Я должен был найти Сипа, Неда и тех, кто вернётся из города, и привести к этим воротам на случай, если солдаты обойдут лагерь с другой стороны, но... Без, они пришли слишком быстро.

— Что, бездна раздери, значит слишком быстро?

— Я... Я не знаю, Без... Если спросишь меня, основная группа солдат двигалась от порта — они до сих пор орудуют в городе и плевать хотели на лагерь. Но был ещё кто-то. Пять, может быть, шесть человек. Они пришли с южной стороны. Либо прилетели раньше, либо залезли на остров с помощью гарпунов, не знаю...

Безелик наконец отпустил Люфта. Сжал кулаки, но Астра успела увидеть, как дрожат его руки.

— Без, они... — Люфт поморщился, дотронувшись до раны, и отдёрнул руку. — Они не простые солдаты. Или, по крайней мере, один из них... Без, я бы не оставил Луна одного, если бы не был в нём уверен... Он бы справился хоть с десятком солдат, ты же мне веришь? Скажи, что ты понимаешь, Без?

— Твою мать... — просипел Безелик. — Проклятье!

И тут же, словно по команде, он и Сайнир побежали вперёд — ниже по улице, в сторону главной площади с питьевым фонтаном — пожалуй, самое людное место в лагере. Именно там ежедневно раздавали еду и питьевую воду. Там устраивали собрания, делились планами, расписывали городские обязанности и делали важные объявления.

Все ученики, без всяких команд, побежали следом за инструктором. Астра знала это чувство — никто сейчас не желал оставаться один. Всем был нужен кто-то, способный взять на себя ответственность, отдать приказ. Так... так было хоть немного спокойнее.

На площади действительно оказалось людно. Куда больше обычного. И у Астры немного полегчало на душе. В лагере проживало чуть меньше двух сотен человек. А одарённых набралось бы от силы три дюжины. Плотники, служители двух храмов, кухарки и прачки — все они сейчас вышли на улицы, пытаясь понять, что происходит. И все они... были живы. Это сейчас было самым главным.

Безелик и Сайнир подбежали к ближайшему одарённому. Им оказался Бенти — грузный мужчина с проседью в бороде, глубокой морщиной на лбу, перебитым носом и вечной ухмылкой.

— Что с лагерем? — без промедления начал Безелик.

Одарённый оскалился, осматривая группу учеников с деревянными мечами.

— Ты с ребятами пропустил всё веселье, Без. Вот была бы тренировка.

— Зато Лун не пропустил.

Улыбка тут же сползла с лица Бенти.

— С лагерем всё в порядке, — сказал он сухо. — Люди, которые проникли сюда, тут же скрылись. Исчезли, будто в бездну провалились. Их видели только у храма.

Лицо Безелика исказилось болью. Однако первой отреагировала Сайнир. Она схватила Бенти за плечи.

— Храм? — выдохнула она. — Со старейшиной всё в порядке?

— Бездна, женщина, ты не поняла. Не храм старейшины. Другой, на окраине. Даже внутрь заходить не стали — боги разберут, что им понадобилось. Может, случайно в лагерь забрели, а?

— И убили Луна? — спросил Безелик. На это Бенти лишь дёрнул плечами, мол, всякое бывает. Но все знали — нет. Такого не бывало ещё никогда. Просто не могло быть. Никто не нападал на острова до Спуска из облаков. Никто не заходил в лагерь слушателей. Никто с того момента, как Луна взяли в училище, ещё ни разу его не одолел.

Бездна... Солдаты были возле самого храма. Того самого, где Астра должна была сейчас быть — участвовать с остальными в утреннем пении. Быть может, не задержи Сайнир тренировку, им бы удалось что-то сделать. Удалось остановить мерзавцев?

Судя по лицам — многие сейчас думали о том же. И Астре хотелось впитать эту мысль, наполниться ей и раствориться в гневе. Гнев очень часто давал ей силу. Но... она не могла сосредоточиться. Что-то мешало... вновь этот проклятый треск.

Астра отвернулась от инструктора и остальных. Посмотрела в ближайший переулок. Сосредоточилась на раздражавшем звуке. Вытащила из задворок сознания.

Он разросся. Окреп. Стал громким, назойливым. И вдруг к нему прибавился запах. Запах дыма.

— Вы... Вы чувствуете? — спросила она, но недостаточно громко, чтобы кто-то обратил внимание. Медленно пошла дальше по улице, ведомая звуком. Он расцветал с каждым шагов, и сомнений в его источнике уже не было, и всё же Астра удивилась, когда вышла к одному из трёх одноэтажных общежитий — тому, где жила она и остальные ученики Безелика.

И увидела, что здание охвачено огнём.

Языки пламени облизывали ставни. Тонкими, жёлто-красными подрагивающими дорожками тянулись к чёрной крыше. Кусали её. Отхватывали маленькие кусочки. Жидкими каплями падали на почву, превращая зелёную траву возле крыльца в чёрный пепел. А в окнах — внутри дома — огонь уже танцевал свой танец, пожирая всё.

Астра зажала рот двумя ладонями, но смогла лишь превратить крик в приглушённый стон. Ноги задрожали, стали ватными, будто чужими. Это... Это не могло быть правдой! Должно было оказаться чьей-то злой шуткой, только и всего, верно?

В глубине души Астра понимала, что сейчас всё не так, как восемь лет назад. Это был другой дом — не тот, что в её детстве. Другой лагерь. Другой остров. И главным отличие было то, что сама девочка теперь была снаружи, а не внутри. Однако страх скрутил ей внутренности, сдавил горло латной перчаткой, превратил в безвольную тряпичную куклу.

Когда подбежал Безелик и встал перед ней, закрывая её от огня, девочка едва не упала без сил. Инструктор схватил её за плечи. Заставил отойди подальше. А затем развернул так, чтобы она не видела всполохов огня, пожиравших дом.

Следом за Безеликом подошла Сайнир. С опаской посмотрела на девочку. Затем на Безелика.

— Горожане потушат огонь? — спросила она. — Город ещё можно спасти?

Если бы Астра не была так испугана и не думала, что пламя сейчас проглотит её, словно морской бог сошедший с торгового пути корабль, она бы, наверное, рассмеялась над этим дурацким вопросом. Это же, бездна, город! Разве с целым городом может что-то случиться? Вот только сейчас ей было совсем не смешно.

— Здесь лесопилка и самые большие запасы сухого дерева, — отчеканил Безелик почти без эмоций. Указал рукой в направлении трёх столбов дыма на севере. — Огонь через несколько часов будет здесь.

Сайнир кивнула.

— Тогда...

И вдруг вперёд выступил Сайрус.

— Отец! Мы можем помочь! — сказал он настойчиво и уверенно. Так, как умеют лишь дети. — Мы справимся с солдатами. И у нас есть ещё один источник воды. Два, если считать питьевую!

— Ты ничего не будешь делать, — прорычал Безелик. — Для этого есть слушатели. Ты пока не один из них, чтобы ты там о себе не думал.

— Я не...

— Это приказ, — отсёк Безелик. Снова взглянул на Сайнир. — Собери людей и лети на Иль’Пхор.

Сайнир странно улыбнулась.

— Нет, мистер Безелик, я вынуждена настаивать, чтобы именно вы сопровождали собственных учеников. Я помогу собрать первую группу людей, но покину остров позже, когда поговорю о случившемся со старейшиной. Ещё лучше — улечу вместе с ним.

Безелик поморщился.

— Не уверен, что это возможно — он ещё ни разу не покидал храм. И сейчас... Сайнир, сейчас это не следствие его глубокой веры, а скорее... раны уставшего разума.

Сайнир дёрнула плечами и улыбнулась.

— Попытка не пытка, а? Не переживай, мы вернёмся. Корабль, на котором я прибыла, не покинет остров без моего приказа — даже если у него начнут гореть мачты.

— Как знаешь, — вздохнул наконец Безелик. Повернулся к ученикам. — Дети... — нескладно начал он, хотя никогда их так не называл. Похоже, тоже нервничал. — У вас есть час на сборы. Не забудьте надеть мантии. Затем я жду вас на площади. Мы двинемся в порт, и... и покинем Иль’Прит. — Он оглядел их испуганные, растерянные лица, затем добавил: — Выполняйте! Ну же!

И сам двинулся в сторону главной площади вместе с Сайнир.

Некоторые ученики последовали за ним. Но большинство остались рядом с Астрой. Им некуда было идти. Не было вещей, которые можно было взять с собой. И всё, что им всем оставалось — стоять и смотреть, как пламя пожирает место, которое целое лето было для них домом.

Глава 4. Полезные инструменты

Эндрил Тан Гурри бежал.

Знал, что наследный принц не может позволить себе такой роскоши. Знал, что выглядит глупо и непристойно. Знал, что никто уже давно его не преследует. И всё же не мог остановиться.

Преодолев подъём по стволу — лишь два последних этажа, но ему пришлось проделать этот путь на своих двоих, — юноша добрался до кроны восточного Царь-древа. Ветви под ногами, а вернее их сплетения, стали мягче, податливее, словно приветствовали путника. Улицы перед ним изменились. Разбежались в стороны, превратились в ухоженные бульвары и парки, а кое-где даже в целые площади и плотно застроенные кварталы. Золотая ветвь, служившая ему здесь указателем, уходила левее, убегала сквозь домики вдаль, но он и сам знал дорогу и решил последовать другим, менее людным маршрутом.

И тут же пожалел об этом.

По обе руки раскинулась вереница каменных домов — серых и безжизненных, как небо над головой. Обитель гостей Царь-древа, чиновников и улыбчивых спекулянтов. Даже сейчас, вечно мрачным утром, тут кипела жизнь. Не умолкала ни на минуту. Оглушала гомоном, грохотом лифтов и повозок.

Стоило оказаться здесь, и Эндрил почувствовал на себе долгие чужие взгляды. Не враждебные, нет. Скорее заинтересованные: так смотрят на диковинку, которой никак не могут подобрать верную цену. На магический амулет, светящийся в темноте, или невиданную рыбу с пастью, полной зубов. На солнце, на несколько мгновений показавшееся из облаков.

За взглядами пришёл и едва слышимый ропот. Конечно же. Расхохотаться прилюдно было, пожалуй, даже более предосудительно, чем нестись по улице, сломя голову. Аристократы предпочитали другие инструменты. Снисходительная улыбка, надменная усмешка, едкое, ироничное замечание. Заговорщицкий шепоток.

Думая об этом, Эндрил даже начинал скучать по Северу. На Норт’Длоне, где он провёл последние два года, людям было плевать, что он носит, с кем спит и какая у него стрижка. А разногласия там предпочитали решать в дуэлях. В грязных, прямолинейных сражениях один на один был свой шарм, хоть для Эндрила это тоже было через чур экстремально. Будучи выходцем из мира роскоши Царь-древа и привыкшим к привилегиям королевской семьи, он бы предпочёл нечто среднее. Компромисс.

Замечая сейчас на себе всё больше липких взглядов, он размышлял: мог ли кто-то узнать его? Братья Курентер справились без труда — даже смогли подкараулить его в городе и подло напасть со спины. Однако их, как был уверен Эндрил, кто-то предупредил о его прибытии. Они знали, где и когда нужно подстеречь юношу. А что касается простых прохожих...

Принц изменился за время отсутствия в столице: кожа немного потемнела, волосы стали короче. На подбородке появилась почти мужественная щетина — болезненный и долгий процесс для светловолосых членов его семьи, который порой затягивался надесятилетия. Лицо погрубело, на подбородке возник едва заметный шрам — скорее красивый, чем уродливый, но тем не менее. Принц даже вырос на несколько пальцев, а может, просто перестал горбить спину.

Ко всему прочему, юноша не знал о последних веяниях моды на Царь-древе и одет был в брюки и простой камзол поверх голубой рубашки. На плечах — тёмно-серая меховая мантия, какие в ходу у солдат на Севере, на которой он приказал вышить герб своего дома тонкими золотыми нитями.

Пожалуй, он напоминал телохранителя какого-нибудь прибывшего на Царь-древо дипломата. Даже имел при себе мушкет — купил на самой границе и ни разу не пускал в ход. Ему понравилась золотая вязь, оплетавшая ствол и прекрасно сочетавшаяся с узором на мантии, да и рукоять хорошо ложилась в руку. Первые дни после покупки, Эндрил много раз выдёргивал мушкет из кобуры и, казалось, отточил этот навык до совершенства. Жаль только, что совсем забыл о нём, когда вероломные братья Курентер показались из переулка.

Нет, пожалуй, сейчас никто не мог узнать в нём наследника престола. По крайней мере, с полной уверенностью. Вот только много ли нужно зевакам, чтобы распустить нелицеприятный слух? Требуется ли им увидеть его лицо, чтобы рассказать продавцу соседней лавки о встрече со старшим сыном короля, бегущим по городу, будто огонь кусает его за пятки? Требуется ли услышать его голос, чтобы добавить к этой истории растрепавшиеся волосы или порванную одежду? А может быть, слёзы на глазах и всхлипы? О! Народу бы такое понравилось!

Эндрил наконец перешёл на шаг. Он и сам не заметил, как оказался в объятиях Цветущих врат — последнем рубеже перед Дворцовой Аллей. Дальше был мир, в котором Эндрил провёл всё детство. Мир бархата и шелков, золота и рубинов. Мир женщин, столь прекрасных, что жемчужины поднятые со дна бездны, меркнут на их фоне. Мужчин, чьи имена могут вести за собой флотилии и захватывать города, даже если обладателя этого имени и нет поблизости или, к примеру, он, пьяный и беспомощный блюёт где-то в трюме.

Каждый, попавший на Царь-древо впервые, яростно желал оказаться именно на Дворцовой Аллее — хоть краем глаза увидеть жизнь, непохожую на его собственную. Прикоснуться на мгновение к роскоши и величию королевской семьи. Почувствовать себя частью мира, где тебе дозволено всё: вершить судьбы, управлять королевством, приказывать Богам.

Жаль только, что, если и впрямь заглянуть за эту ширму, то увидишь лишь людей, которые мучаются от безделья, топят себя в плотских утехах и раз за разом проигрывают дуэли своим комплексам — что, правда, дарит прекрасные образцы местной архитектуры и искусства на радость экскурсоводам.

Трусость и праздность, маскирующаяся под верность традициям и глубокую веру в сложившиеся устои. За привычные идеалы! За короля! Ура!

Нет. Дворцовая Аллея только отвлекала внимание от поистине самого интересного места на Царь-древе. Цветочных врат. Рыночной площади с несколькими рядами шатров, установленных прямо перед сплетёнными в виде арки древними ветвями. Город внутри города, а может быть — и целый мир. Скрытый у всех на виду, но от того ещё более завораживающий.

Богатейшие из торговцев, градоначальники островов, представители Высоких домов, которым принадлежали порой целые ветви, — все они вели свои дела здесь. Здесь крылась истинная власть. Здесь таилась настоящая магия. Здесь, на этих аккуратных, украшенных цветами, плетёными фонариками, гобеленами и мраморными памятниками ветвях, история творилась куда охотнее, чем во дворце или в его окрестностях. Именно здесь — в самом сердце великой кроны — судьбы сплетали самые немыслимые узоры. А ещё здесь исполнялись мечты. Любые мечты.

Если во всём мире Песни существовало нечто, что можно было купить, в Цветочных вратах непременно нашёлся бы продавец, предлагающий за этот товар свою цену. Диковинные травы и амулеты, привезённые с самых отдалённых уголков мира? Сверните от золотой ветви влево и найдите усача Риффера. Требуется поднять сокровища со дна бездны? Длентир Аверен, кажущийся на первый взгляд простоватым улыбчивым стариком, устроит вам встречу с одним из двух десятков пиратских капитанов, которые будут рады принять заказ.

Служанка для великого дома, знающая два редких наречия? Советник, производящий сложнейшие математические изыскания в уме? Боевой корабль? Берите выше — здесь можно было приобрести целую армию, если кошель полнится осколками. Великие боги, да, если бы кто-то захотел заполучить королевский трон отца Эндрила, наверняка нашлась бы хоть парочка торгашей, которые назвали бы цену этой услуги.

Интересно, какой бы она была? Наверняка меньшей, чем стоят годы ожидания, наполненные пафосными и бессмысленными речами о чести, доблести и правильных поступках от бесконечной вереницы одинаковых, будто вылепленные на заказ фигурки, лебезящих советников; скучными, как созерцание ветра, приёмами; а также отцовскими нравоучениями, подзатыльниками и выговорами за каждую мелочь. Пожалуй, было бы у Эндрила побольше осколков, стоило бы поспрашивать.

Однако сейчас принцу от этой обители тайн и сокровищ требовалось нечто иное.

Эндрил снял капюшон своей мантии, позволяя ветру растрепать волосы. И в тот же момент почувствовал, что оказался дома. Возле кроны даже воздух был особенным. Чистым, наполненным ароматами цветов. Тёплым, но не удушающим, как в облаках. Свежим, но не пронизывающим насквозь, как возле самой бездны. Правильным и родным.

Он улыбнулся и даже позволил себе провести несколько мгновений стоя на месте, подняв лицо к зелёной кроне, через которую едва виднелись серые, быстро бегущие облака и согревающие лучи солнца.

Да, вполне вероятно, его узнают — скорее всего это уже случилось. Однако Цветущие Врата умели хранить свои секреты. И принц с фиолетовым фингалом под глазом, который только-только заставил руки перестать дрожать, не войдёт даже в десяток самых интересных за день. Как он надеялся, и его покупка — тоже.

И всё же он прошёл по самому краю площади — там, где с одной стороны его скрывала стена из зелёных листьев. Выбрал ближайшую палатку, где увидел на прилавке высушенные травы и эликсиры, и подошёл ближе.

В отличии от пышных дворцов аристократов, высоких замков и особняков, которыми были усыпаны верхние ветви Царь-древа, палатки Цветочных врат, наоборот, казались маленькими и невзрачными. На первый взгляд.

Знать соревновалась друг с другом, выставляя напоказ свои богатства и привилегии. Мужчины участвовали в турнирах, демонстрируя доблесть и прыть. Покупали любовниц, просто чтобы продемонстрировать своё могущество и благосостояние. Содержали стражу, сравнимую с небольшой армией, покупали корабли, даже если не собирались на них плавать. А девушки сверкали нарядами, украшениями и даже пудрили кожу, стараясь, не дай боги, не прослыть полукровками — в особенности, если их семья совсем недавно перебралась на Царь-древо с одного из островов. Их валютой были даже не золото и осколки — общественное мнение, вот что ценилось здесь. И люди продавали себя без остатка. Со всеми потрохами, если кто-то давал хорошую цену.

Торговцы в Цветочных вратах были честнее. Тем, кто смог оказаться здесь, не требовалась лишняя реклама. Им не нужно было врать, изворачиваться, тянуть в свою обитель покупателей, будто осьминог, вцепившийся в свою жертву всеми щупальцами. Они... помогали. Оказывали услуги. И, даже если на людях торговцев ни во что не ставили, Эндрил знал — их уважали на Царь-древе не меньше, а может и больше, продажных и беспринципных лордов.

И всё же бедняками торговцы тоже не казались. Конечно же, ведь бедный торгаш — сродни фрегату, без парусов, солдату без меча или королю без короны. Просто действовать им приходилось более тонко и изящно.

Ларёк, перед которым остановился Эндрил, исключением не был.

Тканевый шатёр был сшит из ниток тёплых цветов — жёлтых, коричневых, оранжевых, с вкраплением зелёного — и почти сливался с окружением. Одним богам было известно, где торгаш нашёл столько дорогих оттенков красителей. В паре шагах от шатра — крохотный загон, в котором ездовой карус без аппетита клевал зерно. Рядом — табличка, с аккуратно выжженными буквами: имя продавца, ничего больше. В качестве прилавка — украшенная резьбой двухъярусная повозка, накрытая скатертью.

На скатерти взгляд Эндрила задержался.

Белая атласная ткань, на которой тонкие золотые линии сплетались в замысловатый узор. Почти идеальный, но лишь почти, что выдавало ручную работу. На одну такую скатерть у швеи могла уйти неделя, если не больше. Настоящая картина от мастера своего дела, которая не затерялась бы даже во дворце. Произведение искусства, спрятанное от невнимательного взора и служащее лишь для того, чтобы разложить товар.

А вот что приковывало внимание, так это сам продавец, стоявший за прилавком. Статный мужчина с круглым животом, круглолицый и розовощёкий. Лет пятидесяти, но с огнём в глазах и лукавой улыбкой в уголках губ. Синяя хлопковая туника была заправлена в просторные шаровары, а на плечи накинут распахнутый бархатный кафтан, открывавший кожаный жилет, украшенный золотом, и медальон торговой гильдии. Рукава кафтана были собраны до локтей, демонстрируя сильные, волосатые руки, что было дикостью в любом уголке Песни, однако, почему-то прижилось у торговцев.

Он носил странную короткополую шляпу с воткнутым в неё лиловым пером, и постоянно теребил напомаженные тонкие усики над верхней губой, которые придавали его простоватому лицу какую-то странную хитрую искорку.

Из всех возможных украшений торговец определённо питал страсть к кольцам и браслетам, которых в общей сложности набралось бы с дюжину, если бы Эндрил решил их сосчитать.

Продавец окинул принца внимательным взглядом. Ему предстояло принять решение, как именно следует приветствовать гостя, и Эндрил не собирался помогать ему в этом нелёгком деле. Однако помощь торговцу и не требовалась. Он поколебался с секунду, но стоило ему встретиться с юношей взглядом, как тут же переменился в лице и повеселел. Конечно же. Простое и вычурное одеяние могло бы смутить графа, знатную леди и даже, возможно, невнимательного стражника, но человеку, чьё ремесло напрямую связано с умением распознавать людей с первого взгляда, увидеть правду не составило труда.

Что ж, тем лучше. Эндрил и сам уже устал от этого маскарада. Не затем он прибыл в столицу, чтобы собирать взгляды полные отвращения и презрения, которых успел заметить на себе уже с пару дюжин.

— Добро пожаловать в моё скромное заведение, добрый господин, — заговорил торгаш с заметным, и, как показалось Эндрилу, даже чересчур наигранным акцентом. — Не изволите ли испробовать шкатулку с сюрпризом?

Угощение? Эндрил слегка приподнял бровь. Удивительная проницательность.

Предлагать лакомство полагалось в том случае, если гость на несколько порядков выше по статусу. Когда-то считалось, что здесь — на Царь-древе — даже гадать на этот счёт было невежливо, ведь стоит ткнуть в любого проходимца, и он наверняка окажется сыном какого-то лорда. Знать привыкла считать торгашей людьми из низшего сословия — вернее, вообще не считать за людей. И не заметила, как эти самые умельцы зарабатывать монеты научились играть по их правилам и даже выигрывать.

Кому как не торговцам было знать, что всё на свете продаётся — в том числе и родовое имя или, например, герцогский титул. Кого волнует, кем был твой отец, если денег у тебя столько, что ты можешь обеспечить приданым любую знатную девицу, чья семья живёт на Царь-древе уже десять поколений, и у тебя ещё останутся осколки, чтобы одарить девушку драгоценными камнями и платьями, а её отца новым замком?

К тому же, если бы торговцы лебезили перед каждым лордом, будто бы само парящее в небесах божество обратило на них свой взор, то это обесценило бы сами дары. Так что торгашам пришлось постичь более тонкое искусство — искусство, близкое к магии, если спросить Эндрила, — с первого взгляда опознавать, кто перед тобой, и чего этот человек достоин.

Угощение получали лишь самые высокие лорды: жители верхних ветвей, держатели флота или армии, казначеи и близкие королевские советники, генералы и, конечно, члены королевской семьи.

И Эндрил, довольный, что его облик не сбил торговца с мыслей — ведь что, если не это выдавало мастера своего дела, заслуживающего доверия — учтиво, но с нотками превосходства, слегка склонил голову.

— Это большая честь, для меня, добрый господин. Могу ли я поинтересоваться, что это за шкатулка такая? Признаюсь, я не сильно люблю сладости. Считаю, что любовь к сахару расхолаживает и более свойственна женщинам, чем мужчинам. В тоже время, алкоголь мне сейчас так же противопоказан, ведь я спешу на важную встречу.

Торговец поклонился и подвинул в сторону Эндрила стеклянную рюмку, широкую снизу и сверху, но узкую по середине. Принц слышал, что такие в ходу на юге, однако не знал, что именно из них принято пить.

— Сладости пусть останутся детям, к коим вас, милорд, никак не отнести, — промурлыкал он. — Предлагать же алкоголь перед соглашением — признак обмана и манипуляций. Я никогда не позволил бы себе такой дерзости. Мой товар — есть магия в чистом виде. И именно её частичку я хотел бы, чтобы вы попробовали.

Эндрил, удовлетворённый ответом, поднял рюмку, взяв её за широкую часть сверху. Она была столь маленькой, что держать её приходилось двумя пальцами. А от жидкости — прозрачной и бесцветной — к крыше шатра тянулся едва заметный пар.

Эндрил с опаской поднёс рюмку ко рту, но торговец тут же яростно замахал волосатыми руками.

— Обождите, милорд! Сейчас это лишь шкатулка. Её нужно открыть, чтобы получить подарок! Прошу вас, обождите! Вы увидите, когда настанет пора!

Эндрил вдруг заметил, что жидкость, бывшая бесцветной ещё секунду назад, стала теперь голубой. А затем — прямо на глазах юноши — приняла тёмно-синий окрас.

— Море, — восторженно выдохнул торговец. — Не каждому выпадает эта стихия. Это говорит о вашем величии. О свершениях, которые ждут впереди. О свободе, которой горит ваш дух. И, без сомнения, о силе, которая у вас внутри. Силе, сравниться с которой может лишь сама бездна.

Эндрил не мог отвести глаз от напитка. Синий цвет пульсировал в рюмке, будто всполохи костра. Оттенки сплетались, переливаясь зелёным, синим, чёрным. Густые снизу и почти прозрачные возле пальцев юноши. И принцу показалось, что он вдруг увидел отражение своего взгляда. Или... частичку своей души.

— Почти пора, — прошептал торговец одними губами, но Эндрил услышал даже в шуме торговой площади. Услышал, потому что и сам откуда-то узнал это. — Лишь последний штрих.

В руках торговца появился лимон — совершенно обычный продолговатый фрукт, надрезанный с одного края. Однако, стоило мужчине надавить на него большим и указательным пальцами и дождаться, пока одна единственная капля скатится в рюмку, как жидкость из тёмно-синей вновь стала прозрачной.

Эндрил заворожённо выдохнул. А затем, всецело ощутив, что момент настал, испил содержимое до дна.

Удивительно, но напиток не обжог язык и нёбо, как этого можно было ожидать, по идущему от него пару. Наоборот, слегка терпкий, сладковатый, но с небольшой кислинкой вкус оказался освежающим. Однако уже через мгновение приятная теплота разбежалась по всему телу Эндрила. Он почувствовал, будто что-то обновилось внутри него. Будто бы он наполнился силой, энергией.

И теперь был готов к любым подвигам.

— Что скажите, милорд? — торговец улыбался во весь, полный золотых зубов рот. — Знала моя милая жена толк в чае?

Эндрил не ответил. Он пытался справиться с бурей эмоций, бушевавшей где-то внутри него. И боялся, что, если сейчас откроет рот, то заплачет от нахлынувших чувств. Вот это будет зрелище для проходящих мимо зевак, право слово. Хотя, сейчас сей факт его почти не беспокоил.

— Она всегда говорила, что правильно заваренные травы могут исцелить любую болезнь, включая душевную. Могут наделить силами или... отнять их. Могут подвигнуть на великие свершения или заставить воздержаться от поспешных действий. В травах содержится мудрость этого мира — величие природы, — а также, часть души воздушного бога, на спине которого они выращены. Но хороший чай не получится без третьего ингредиента: мудрости и умений человека, заварившего его. Так достигается гармония между окружающим миром, богами и людьми. Именно гармония делает чай столь вкусным. И она же необходима для совершения хорошей сделки.

Даже напоминание о воздушных богах, которое можно было счесть дерзостью здесь, на Царь-древе, не заставило принца усомниться в том, что перед ним именно тот торговец, который ему нужен.

Он поставил пустую рюмку на белоснежный атлас.

— Я... — Голос всё ещё слегка подрагивал от волнения, и он прочистил горло. — Я пришёл, чтобы совершить покупку.

Торговец прищурился.

— Конечно, это не секрет для меня, милорд. И вы, несомненно, пришли, куда нужно. Учитывая, специфичность товара, который вам требуется.

Эндрил захлопал глазами.

— Вы... в курсе, что мне нужно?

Торговец развёл руками, будто признавая свою вину в каком-то проступке.

— Мы, торговцы, — исполняем желания. Словно джины.

— Джины? Кажется, это — магические существа из южных сказок? Я слышал, что они, обычно, злые.

— Только с теми, кто сам не знает, чего хочет. — Торговец вздохнул. — Позвольте продемонстрировать. Я уже знаю, зачем именно вы обратились, но, чтобы убедить вас, я озвучу свои аргументы. И, если я окажусь прав, вы возьмёте товар бесплатно.

Эндрил почувствовал странное облегчение. Всё утро он мучился, раздумывая, как именно объяснить, что он хочет. Как сделать это так, чтобы сохранить инкогнито, не породив множество слухов и кривотолков. Как добиться, чтобы история о специфичном приобретении не дошла до короля, который, без сомнения, придумает какой-то изощрённый способ устыдить и наказать юношу. И, того хуже, неверно истолкованная причина покупки могла бы навредить не только самому Эндрилу, но и всей его семье, а может, и всему королевству.

Кроме того, произносить слова «средство, способствующее преждевременному выкидышу» было попросту стыдно, и каждый раз до этого вгоняло Эндрила в краску.

Так что он решил подыграть.

— Хорошо, я внимательно слушаю.

Торговец поднёс усыпанную перстнями и браслетами ладонь к лицу и медленно поскрёб пальцами подбородок.

— Могу я быть откровенен, милорд? Прошу, чтобы всё сказанное, не было воспринято вами, как оскорбление чести — только в этом случае, я могу продолжить.

— Конечно, — кивнул Эндрил.

— Думаю, вы здесь из-за женщины.

Эндрил охнул, даже не пытаясь скрыть, как метко торгаш поразил цель. Удовлетворённый такой реакцией, мужчина продолжил:

— Не думаю, что мне стоит пояснять свою догадку. Ваша красота, статус, величие, богатство. Всё это, без сомнений, служит магнитом для прекрасных дам. А ещё... — он осмотрелся по сторонам и перешёл на шёпот, — создаёт проблемы. Как и в этом случае.

— Проблемы? — не переставая удивляться, принц тоже понизил голос.

— Взгляните по сторонам, милорд. Что вы видите? Стройные ряды шатров, украшенные золотом, полнящиеся покупателями. Броские, яркие, заметные. Они идут по всем трём улицам, по всей широте золотой ветви.

Эндрил медленно кивнул, наблюдая, как две дамы в просторных шёлковых платьях осматривают два зонтика из кожи златорыбы, и совершенно не понимая, к чему ведёт торговец.

— Но вы в них не вошли, — пояснил тот, с довольным видом пригладив усы. — Не потому, что вас не устроила цена — я сразу вижу, что за деньгами дело не встанет. К тому же любой продавец, будет сражаться за вас и обеспечит лучшей ценой, даже себе в убыток. Дело и не в том, что вы не доверяете северянам, к примеру, или предпочитаете товары только с Царь-древа, как некоторые узколобые лорды. Это понятно, ведь я сам родом с северной границы.

Эндрил вновь кивнул, хотя, до этого момента предполагал, что торговец с юга. На эту мысль его навела форма рюмки, вьющаяся вязь на атласной скатерти и то, как мужчина раз за разом тянул гласные буквы в словах (вероятно специально, чтобы не отпугивать своим происхождением покупателей). Однако принц не подал виду, ведь, в сущности, откуда родом продавец, его и впрямь не беспокоило.

— И последнее, вы избрали лавку со снадобьями, — торговец придвинулся ближе, и Эндрил уже чувствовал ветерок его дыхания на своей щеке. — Лекарственные травы, эликсиры, спреи, мази для растирания — всё это есть у меня, но есть и много где ещё. Вас же привлекло нечто иное.

Эндрил захлопал глазами. Сказать по правде он совершенно не понимал, о чём идёт речь, и терялся в догадках.

— Оружие! — пропел торговец, вновь растягивая слово. Вздёрнул указательный палец с огромным красным рубином в золотой оправе. И, подняв голову, Эндрил и впрямь обнаружил, что верхняя полка полнится мечами, саблями, а рядом висит несколько кинжалов, два арбалета и круглый щит без герба. — Вот, что притянуло такого война, как вы. И вот он тот последний намёк, который я получил. Этого мне, пожалуй, достаточно.

— Мне не нужно оружие, — пробормотал принц.

— О, конечно же, не нужно, я в этом уверен. Вам нужно решить проблему другого рода и совсем другим способом. Само собой, — он закивал.

— Я... — Эндрил смотрел, как торговец открыл какой-то ящик, скрытый под прилавком, достал оттуда ступу, схватил со стола несколько пучков неизвестной высушенной травы и принялся их толочь. — Вы уверены, что это то, что мне требуется? Я выбрал эту лавку совершенно случайно. Ни о каком оружии и речь не шла.

Торговец плеснул из одного из синих пузырьков по левую руку несколько капель воды.

— Семь... восемь... девять... хм... В самый раз. — пробубнил он под нос. Затем, не переставая перемешивать превратившуюся в зеленую кашу субстанцию, поднял взгляд на Эндрила. — Ваше высочество... Простите, что говорю прямо, но, думаю, столь рассудительный человек, уже догадался, что я узнал вас.

Эндрил, поджал губы, хотя и впрямь понял это с самого начала.

— А вместе с тем, я знаю всё, о вашей... хм... ситуации. Так позвольте же мне помочь вам.

Эндрил густо покраснел. Конечно же... Сколько раз он покупал один и тот же товар на Цветочных вратах? Три? Четыре раза? «Торговцы никогда не делятся тайнами», ха! Как же! Вот и прекрасное подтверждение обратному. Кто же это был? Кривая старуха Елена? Одноглазая, к которой Эндрил заходил последней?

Стоит ли опасаться, что весь город уже знает, что Эндрил несколько раз приобретал столь неординарное средство? Пожалуй, он был не единственным из знати, кто так делал, однако слух определённо не добавит ему плюсик в и так запятнанную репутацию. В особенности, если... когда, он наконец-то взойдёт на престол.

— А знаете, — Эндрил отступил на шаг. — Наверное, я передумал. Пожалуй, в этот раз я обойдусь, без... — он не смог произнести вслух. — Прошу прощения... И дела давно уже ждут меня, так что я...

— Всё готово, — серьёзно сказал торговец. Эндрил заглянул в ступу и обнаружил там почти бесцветную жидкость. Вода, не отличить.

Торговец, убедившись, что принц не уходит, аккуратно слил снадобье в стеклянный пузырёк размером не больше двух фаланг пальца и протянул принцу.

— Бесплатно, — произнёс он. — Как мы и договаривались.

Эндрил, чувствуя, как горят щёки, поспешно убрал пузырёк во внутренний карман меховой накидки с гербом королевской семьи — щитом и мечом, вышитыми алым на золоте.

— А оно... — Юноша безумно хотел побыстрее убраться с площади, скрыться от людей, которые теперь, как ему казалось, пялились только в его сторону, забыв о своих делах. Будто бы каждый знал, кто он и чем именно занят.

— Снадобье не имеет вкуса и запаха, — тоном старого учителя сообщил торговец. — К тому же, ни один из местных или северных докторов не найдёт его ни одним из известных науке способов. Ни следа.

Эндрил кивнул, будто бы получил последнюю причину всё же совершить покупку, которая, формально, уже была совершена. Отступать было поздно и бессмысленно. Оставалось лишь уйти, сохранив остатки чести и самообладания.

Он медленно отступил от шатра, ещё раздумывая о том, как вежливо отблагодарить торговца, и вдруг его взгляд зацепился за меч, висевший рядом со щитом, отдельно от другого оружия. Золотая рукоять, завершавшаяся красным камушком; ножны, на которых было описано настоящее сражение рыцаря с каким-то огромным чудищем, напоминавшим воздушного бога.

— Могу я... Могу я купить ещё и этот меч?

Торговец удивлённо захлопал глазами и не сразу понял, о чём говорит принц. Затем расплылся в улыбке.

— О, ваше высочество. Это прекрасное решение. Порой, оружие всё же может понадобиться, верно? Когда себя исчерпали иные инструменты.

Мужчина, поднявшись на маленький табурет, не доходивший и до колена, снял с тонкого гвоздика клинок и аккуратно положил его на витрину.

— Мне следует упаковать его, или...

— Нет, — отрезал Эндрил. — Я немедля прицеплю его к поясу. Думаю... — он прикусил нижнюю губу. — Уверен, так встреча, которая мне предстоит, пройдёт более удачно.

— Оружие — один из предметов переговоров, — кивнул торговец. — Я всегда так говорил. Девятнадцать кристаллов. — Увидев замешательство принца, вызванное, как он наверняка решил, ценой, он затараторил. — Меч сделан по специальному заказу на юге. Всем я говорю, что его выковал сам мастер Дложиус, с Саут’Приста. Но на самом деле — это работа его подмастерья. Мальчику всего пятнадцать, но он уже во всём превосходит отца — разве что, кроме известного имени.

Эндрил поднял удивлённый взгляд на торговца. Тот, почтительно склонив голову, протянул оружие юноше, и тот почувствовал странный трепет, которого не ощущал никогда раньше. Волнение и тревогу, вызванную покупкой, как волной смыло. Эндрил взялся за холодную позолоченную рукоять, и клинок с приятным звуком вышел наружу. Засверкал, ловя рассеянный свет солнца, проходившего сквозь облака и лиственную крону.

— Сабля выкована три года назад, — продолжил торгаш. — Всего таких сделано тринадцать. Две из них достались мне от одного северного пирата, по кличке «чёрный матрос Боб». Его не зовут Боб, а цвета герба, который он сам же и нарисовал, зелёный и синий, однако почему-то он решил, что непременно желает быть чёрным матросом Бобом. Почему не чёрным капитаном? Одним богам известно.

Эндрил почти не слушал торговца. Вместо этого он полностью обнажил клинок. Поиграл им в руке — тот был лёгким, практически невесомым. И казался невероятно острым. Юноша мгновенно представил, как обнажит такой в битве или при абордаже. Хотя... Нет, в пылу сражения, никому нет дела до красоты оружия. Есть идея получше. Он вскинет меч над головой, когда принесёт королевству новую, неслыханную победу. И это оружие станет символом. Символом величия и славы, которые будут ассоциироваться с его именем. Скоро. Уже вот-вот.

— Тиморена, — продолжал рассказ торговец. — Торговое судно из Иль’Ниора двигалось прямиком к Царь-древу, когда чёрный матрос Боб ограбил его. Но клинок всё же добрался до Царь-древа, как видите, и теперь...

— Я возьму его, — властно провозгласил Эндрил. С этим клинком он и впрямь ощущал себя кем-то вроде короля. Или, как минимум, адмирала.

Торговец замолчал и вновь удовлетворённо склонил голову. Как и подобает, когда перед тобой Эндрил рода Тан Гурри. Старший сын короля восточного Царь-древа.

Впервые за это утро, начавшееся так скверно, всё было правильно.

Эндрил отсчитал необходимую сумму. Подумав, добавил двадцатый угловатый камушек размером с мизинец чуть заметно светящийся синим. И пошёл прочь от шатра торговца. Вперёд. Прямиком туда, где возвышался королевский дворец.

Глава 5. Встречают по одёжке. Часть 1

Эндрил отошёл на добрых двадцать шагов прежде чем, убедившись, что никого нет рядом, вновь обнажил клинок. Сказать по правде, принц мало смыслил в оружии. Он участвовал в нескольких турнирах — даже победил в одном из них, — надевал парадную саблю на приём в честь собственного дня наречения, а в детстве даже разыгрывал несколько сцен морских баталий, и всё же оружие в этих случаях либо было выбрано кем-то из слуг, либо... было игрушечным.

Обычно он не испытывал по этому поводу никаких сожалений. Наверное, когда боги создали его, забыли отсыпать необходимое для аристократа количества страсти к военному делу, заменив это любовью к выпивке и красивым светловолосым девушкам.

И всё же... Он купил этот клинок без промедления, без даже толики сомнений. И на то имелось две, как ему казалось, веских причины.

Во-первых, боги... Не требовалось никаких знаний, чтобы с уверенностью заявить — эта сабля была произведением искусства. Рукоять идеально ложилась в руку. Два красных камня поблёскивали, инкрустированные в навершие. Восемь тонких золотых линий тянулись от них к самой гарде, а затем исчезали возле лезвия и будто бы превращались в отблески света, играющие на холодной серой стали.

Эндрил даже встал в боевую стойку. Аккуратно взмахнул мечом, затем ещё раз, увереннее, ударил с плеча. Срубил с ближайшей ветви несколько зелёных листочков, и те покорно упали к его ногам. Клинок двигался легко и беззвучно — практически был продолжением его руки. И принц определённо начал понимать, от чего вокруг красивого оружия столько шума.

Но была и вторая причина. Он прибыл на Царь-древо ради разговора с отцом. Одного единственного разговора, который непременно превратится в поединок. Разговора, в котором всё, чем он сможет сражаться — это слова. Правильные слова, точные, своевременные. И Эндрил знал: эти слова у него есть. Есть план, который поможет ему вернуться домой. А вместе с тем и превратит все последние неудачи отца в победы. И, в конечном итоге, заставит его гордиться.

Вот только, чтобы перейти к этому разговору, потребуется ещё кое-что. Потребуется убедить отца, что Эндрил этого разговора достоин. Что он больше не тот юнец, каким отбыл на Север. Что он изменился, возмужал, стал серьёзнее. Взрослее.

Конечно, воинская меховая мантия, щетина на подбородке и новенький клинок не сделают всю работу. Однако они могут помочь с первым впечатлением, а Эндрил знал, в политике, как и с женщинами, оно может стоить очень дорого.

А кроме того... Даже на поясе, куда юноша отправил саблю сразу после будоражащего и абсолютно бессмысленного удара по листьям, клинок вселял уверенность. Уверенность, которой всё утро отчаянно не хватало. Будто бы это был последний элемент мозаики — маленький атрибут, бессмысленный сам по себе, но прекрасно завершающий картину. О, будь у него это оружие часом раньше, и мерзавцам Куррентерам не удалось бы заставить его бежать.

С этой мыслью Эндрил воодушевлённо двинулся к дворцу. Проследовал сквозь рынок, нигде больше не задержавшись. Прошёл под второй лиственной аркой, кивнув двум охранникам. Те не отреагировали — вероятно решили, что он из знати, но не признали в нём принца.

Эндрил преодолел аллею дворцов и вернулся на золотую ветвь — дорогу, которая вела его прямиком к тронному залу. Представив, как через несколько минут окажется дома, увидит мать, сестру, отца... А если точнее, как они увидят его — и его синее вздувшееся пятно вокруг правого глаза — он остановился, почувствовав новый прилив нервозности. Ещё раз отряхнул мантию, обнаружив на ней несколько незамеченных ранее пятен, поправил ворот рубашки, у которой слегка загнулся один уголок, провёл ребром ладони по немного мятому жилету. Выдохнул, вдохнул.

И вдруг услышал впереди голоса.

Подняв голову, он обнаружил толпившихся у ворот дворца людей. Много людей — пол сотни, а то и больше. Одеты в самую разную одежду, от аристократских просторных платьев и цветных кафтанов, которые часто носят торговцы, до чинушичьих приталенных строгих костюмов и даже хлопковых туник и льняных сарафанов. Были здесь и солдаты в военных мундирах — однако с нашивками других ярусов, а то и вовсе без них.

Эндрил даже опешил. Подумал сперва, не началось ли восстание. Присмотрелся и прислушался, опасаясь подходить ближе. Люди и впрямь что-то кричали или, вернее, скандировали. Было сложно выцепить что-то из нестройного хора голосов, однако «Слава королю!» точно звучало как минимум трижды. Да и общий фон, был какой-то... Праздничный? Голоса звенели смехом, восторженные выкрики полнились ликованием. Лица людей пылали радостью, восторгом, искрились улыбками. Здесь были даже музыканты, играющие на лютне, и девушка рядом с ними, мелодично напевавшая какую-то мелодию.

Рядом с музыкантами группа подростков, кружась в танце, передавали друг другу внушительных размеров бутылку оранжевого вина. А прямо за ними какой-то оборванец мочился в клумбу с редкими и безумно дорогими синими каллами.

Эндрил поймал себя на том, что уже какое-то время просто стоит с открытым от удивления ртом и смотрит, как эти люди кричат и веселятся. Нет, он и прежде видел, как знатные детишки напиваются и устраивают на аллее дворцов бедлам. Когда он сам организовывал последнее мероприятие такого характера — всё закончилось поджогом. Но... не перед самыми же вратами дворца! По середине дня! Да ещё и на виду у стражи!

Принц заставил себя сдвинуться с места. Обошёл толпу по кругу, стараясь не показывать лишний раз лицо. Увидел двоих стражников в серебряных с алым плащах, которые прямо сейчас разнимали драку двух пьяниц — всё равно, что пытаться оживить окоченевший труп пощёчиной, если спросить Эндрила. Обошёл их, поспешил к воротам, как вдруг край мантии за что-то зацепился, а затем... дёрнул назад.

— Эй ты! А ну, куда собрался!

В военной академии принца учили: всегда будь готов к нападению. Смотри в оба, внимательно изучай местность, прикрывай спину. А если же всё-таки прозевал первый удар, отвечай немедленно и решительно. Говорили, что первая секунда — самая важная, ведь следующей уже может не быть. И без сомнений, были правы — Эндрил знал это.

Вот только знать, что делать, и сделать это — совсем не одно и тоже. Именно поэтому, кроме мудрых наставлений, инструктора заставляли учеников заниматься по пять или шесть часов каждый сутки. Повторять одни и те же проклятые движения — доводить их до идеала. Оттачивать навыки, скорость реакции. И правда была в том, что только это и было нужно, чтобы отбить неожиданное нападение — это, а не десяток бесполезных советов, которые красиво звучат на страницах книг.

А Эндрил... замешкался. Никогда он не был самым прилежным учеником, особенно после того, как закрутил роман с дочкой своего учителя по фехтованию. И ещё когда осознал, что ему — сыну короля — совершенно ничего не будет, какие бы проступки он не совершал. Да ещё и эти два года на Севере — на тёплом острове, который почти не выходил из облаков, в огромном особняке, окружённый телохранителями, караульными, стражниками и доверенными слугами, где он, похоже, подрастерял даже прошлую сноровку.

Он дёрнулся, стараясь вырваться — медленно, неумело, словно и вовсе не проходил военной подготовки. Оступился, путаясь в собственной мантии, к которой пока не успел привыкнуть. Почувствовав, что падает, развернулся и ударил не глядя. Надеялся попасть в запястье неприятеля и сбить руку с плеча, но лишь чиркнул костяшками по латной перчатке. Едва слышно крякнул от боли.

Противник потащил его на себя, развернул резким движением. Перед Эндрилом предстал ещё один стражник, которого принц заранее не приметил. Высокий, широкоплечий. Шлема на нём не было — так было принято у дворцового караула, — и юноша увидел лицо. Большой лоб, короткие волосы, тёмные на концах, густые брови, искорки в маленьких, прищуренных глазах. Самодовольная, наглая ухмылка.

— Думал пройти мимо меня, гадёныш? — Его низкий, хрипловатый голос не был злобным. Похоже, он был даже рад поймать кого-нибудь, вместо того, чтобы стоять без дела. Что ж... До этого момента, Эндрилу всегда нравились люди, которые получают удовольствие от своей работы. — Сказано же, не приближаться ближе десяти шагов!

Принц уже приготовился ответить. Ещё не придумал слова, но был уверен, что непременно найдёт их. В конце концов, на Севере простыми разговорами он смог отделаться от будущей жены, получить собственный остров, а затем и небольшой флот, сопроводивший его домой. Что уж говорить о простом королевском стражнике. Вот только... Как и в поединке, в разговорах порой бывает важна... скорость.

Стоило ему открыть рот, как стражник перехватился поудобнее. Отпустил плечо юноши, зажал в кулаке мантию возле горла, намотал на руку, а затем дёрнул вверх. Глаза Эндрила полезли на лоб, когда пряжка — крепкая, зараза, раз смогла выдержать его вес, — сдавила горло. Почувствовал, как ноги оторвались от коры ветви.

— Бо... Боги! — едва слышно захрипел он, барахтаясь в стальной хватке. — Да поставь же меня! Я — твой принц! Старший сын короля!

Стражник услышал. Слегка наклонил голову набок, окинул Эндрила быстрым взглядом, на мгновение остановив его на фингале под правым глазом. Затем серьёзно кивнул:

— Принц. Ну точно. А я тогда — богиня цветов Аурелия. Убирайся подобру-поздорову, пока я не пустил в ход пику!

Пика у стражника и впрямь была: в нескольких шагах от него, возле самых ворот, аккуратно прислонённая к стене. Это можно было бы счесть грубым нарушением всех правил караула, однако рядом с ней стоял четвёртый стражник, держа своё оружие и придерживая оружие напарника. Его Эндрил тоже сперва не увидел — может быть, тот был внутри дворца или где-то в толпе. Однако сейчас их взгляды пересеклись. И у мужчины возле ворот глаза поползли на лоб.

Эндрил тоже узнал его. Это был капитан Бруно Ферпс. Он охранял эти ворота и два года назад, и десять, а может и того раньше. Вечно серьёзный, с вздёрнутым вверх подбородком, густыми усами, похожими на щётку, появлявшийся на всех светских мероприятиях в накрахмаленном мундире — он гордился, что служит самому королю, пусть даже и не часто его видел.

Его, конечно же, не обманул наряд Эндрила. Не обманула проросшая на подбородке щетина, слегка потемневшая кожа, фиолетовое пятно под правым веком, и даже новый меч в ножнах. Рот его в изумлении открылся, лицо побледнело, и он забормотал едва слышно:

— Болд... Болд...

— Секунду, сэр! У нас тут шустрик нарисовался. Как думаете, отпустить его в честь праздника, или всё-таки угостить...

Эндрил видел, как Бруно Ферпс подбирал слова. Они буквально роились в его курчавой голове. Он нахмурился, сведя вместе брови, поджал губы так, будто мыслительный процесс стоил ему физических усилий. Рот его несколько раз открылся и закрылся, словно у рыбы. И наконец, по всей видимости не придумав ничего лучше, он плюхнулся на колени.

— Ваше высочество, караул дворца рад приветствовать на Царь-древе наследного принца! — он произнёс это восторженным голосом, почтительно склонив голову вниз, и молча застыл в раболепной позе.

Повисла долгая, тягучая пауза. Даже два пьяницы неподалёку перестали драться и освободившиеся двое охранников тоже обернулись на Болда и Эндрила. Смех поутих, голоса смолкли — лишь приятная мелодия лютни и пение молодой девушки звучало в воздухе. Оно и хрип наследного принца.

Пожалуй, если бы пряжка не царапала ему кадык, а воздух в лёгких не норовил вот-вот закончиться, он бы непременно оценил комичность ситуации. Посмеялся бы над глупостью капитана Бруно, который мог бы просто отдать приказ, и юноша был бы свободен. Его насмешило бы лицо Болда, который теперь озирался, словно побитый щенок, — красное, с выпученными глазами. Даже то, как сам принц молотил руками по воздуху, а пальцами ног пытался достать кору, вполне можно было найти весёлым зрелищем. Но Эндрилу почему-то смешно не было.

— Ты, бездна...

— Я же... — растерянно пробормотал Болд. — Мне приказано... И я...

— Может быть, уже отпустишь? — с яростью просипел принц. Хотя вряд ли он выглядел устрашающе. Вряд ли это в принципе возможно, когда тебя держат за шкирку над дорогой. Так что можно было и не стараться. — Я, конечно, не ожидал тёплого приветствия, но...

Пальцы стражника разжались, и Эндрил от неожиданности плюхнулся на задницу. Подскочил, заставив себя не тереть ушибленную ягодицу. С яростью посмотрел на караульного. Размахнулся.

— Болван! — Он выбирал между пощёчиной, подзатыльником и ударом под дых, но так ничего и не выбрав, фыркнув, опустил руку. Хорошенькое приветствие приготовил родной дом. Не доставало теперь к саднящей шее, пульсирующему фингалу под глазом, разбить ещё и руку. И вдруг он заметил неуверенное движение провинившегося стражника и чуть не поперхнулся от изумления. — Даже не вздумай падать передо мной на колени! Мы и так уже устроили отличное представление для зевак.

Стражник неуверенно покосился на капитана, затем на Эндрила. И всё же остался на ногах.

— Хорошо, — кивнул принц. — Вы уже начали меня слушать. Хорошо.

Быстрым движением он отряхнулся. Обнаружил, что по новой мантии расползлось новое грязевое пятно — прямо рядом с тем, что осталось после драки с Курентерами, — и, шумно выдохнув, отбросил её за спину. Затем махнул остававшимся вдалеке двум стражникам, подзывая ближе.

— Вы — сержант, Болд? — спросил он у здоровяка, посмотрев на его нашивки.

— Так точно, сэр, — отчеканил тот. — Уже восьмой день пошёл в этой должности.

— Восьмой, да? — усмехнулся принц, слегка потеплев. Представил, как парень теперь будет рассказывать эту историю людям. Интересно, каким в ней предстанет сам Эндрил? Надеялся, что великодушным правителем, не снизошедшим до наказания, а не визгливым слабаком. — Что ж, в следующий раз, попытайся не бросаться на первого, кого видишь. Это дворец, а не базарная площадь. Большинство людей здесь не потерпят такого обращения, и следующая твоя ошибка может дорого обойтись. Понял?

— Да, сэр! Так точно, сэр!

— Ваше высочество, боги! Ты же не впервые видишь члена королевской семьи, не так ли?

— Впервые, сэ... Эм... Ваше высочество! Один раз его высочество король отправился на площадь в экипаже, но тогда была не моя смена.

— Хорошо, я не доложу отцу о том, что случилось. Но считай это последним предупреждением.

Он не успел ответить, так как двое стражников подошли ближе и дважды ударили себе в грудь и склонили головы.

— Ваше высочество!

— Вы трое, разгоните эту толпу, пока отец или мать не увидели, что они делают. Вряд ли вы спасёте клумбы с каллами, но может быть сможете сохранить в целости памятник или мраморные скамьи.

Они тут же подчинились, и Эндрил перевёлвзгляд на оставшегося на коленях капитана. Он не двигался, не смотрел на принца и, будто бы, даже не дышал. Как бы, учитывая его возраст, не схлопотал сердечный приступ — хорошенькое получится завершение этого мероприятия.

— Капитан Ферпс, поднимитесь уже наконец.

Капитан послушался. Неловко опёршись на копьё, встал и выпрямился по-солдатски. Встречаться взглядом с принцем он всё ещё не решался, так что просто, с видом висельника, таращился себе под ноги.

— Кто эти люди? — спросил Эндрил.

— Жители нижних ветвей. — доложил капитан, скользнув взглядом по толпе. Поморщившись, добавил: — И беженцы, выше высочество.

Эндрил уставился на капитана. Даже не сразу нашёлся с уточняющим вопросом, потому что не мог решить, чьё именно нахождение на верхних этажах, в святая святых королевства, кажется более странным.

— С каких пор кому-то кроме жителей аллеи можно подходить так близко к дворцу? — спросил он наконец.

— Его высочество, король Тан Гурри, повелел отменить охрану у Цветочных врат, оставив там лишь небольшой караул. Теперь здесь действуют отряды полиции, но...

— Кто угодно может попасть за Цветочные врата? — Эндрил сам когда-то предлагал отцу похожий указ и всё же не мог поверить. — Но ведь это — нарушение древних традиций! Дворцовая аллея — священное место, и здесь не должно быть никого из этих... Боги.

— Их пускают только по особым праздникам, ваше высочество, — будто извиняясь, сообщил капитан.

— По особым... Может быть, мне изменяет память, но сегодня же обычный день, разве нет?

Только теперь капитан Бруно Ферпс наконец встретился с ним взглядом. И то лишь для того, чтобы смущённо отвести глаза. Было в них что-то, напугавшее принца. Словно стражник случайно поделился секретом, забыв, что его необходимо скрывать.

— Капитан? Не удостоите меня ответом?

— Сегодня... Эм... Сегодня король объявил государственный праздник. Многие заведения верхних ветвей не работают.

— Так? — Эндрил склонил голову набок, ожидая продолжения.

— И... Эм... Ваше высочество, мне кажется, будет лучше, если ваша мать расскажет остальное.

Эндрил поднял бровь. Тревога ещё настойчивее заскреблась под кожей. И теперь он вдруг осознал, что во взгляде стражника было ещё кое-что. Жалость.

— Говори. Сейчас же.

Капитан поморщился. Вздохнул. Но всё же ответил.

— Сегодня... День наречения.

Эндрил открыл было рот, чтобы с усмешкой спросить, не впал ли отец в маразм, и не забыл ли, что до дня, когда Эндрил получил имя, оставалось ещё несколько месяцев, а день наречения его сестры прошёл уже полгода назад. И вдруг догадался.

— У короля родился сын, не так ли?

— Двое, — нехотя признал стражник. — Оба мальчики.

— О! Так значит, сегодня у моих братьев праздник. Похоже, радостный день, верно солдат?

Вызывающий тон Эндрила не предполагал ответа, и капитан отвечать не стал.

Принц помрачнел. Почему ему не сообщили о рождении братьев хотя бы письмом? Почему не пригласили в столицу? Что ж, ответ был очевиден. Отец сдался. Отбросил попытки вернуть сына домой. И просто... решил жить дальше.

Проклятье! Бездна! Разве это было справедливо? Справедливо, что отец, который бился за один долбанный остров несколько десятилетий, так быстро оставил попытки, когда жизнь его старшего сына была на кону? Справедливо, что вся его семья праздновала пополнение, а его даже не пустили за ворота? Справедливо, что эти долбанные люди вокруг пьют и гуляют, хотя, когда он получал своё имя, никто не останавливал мастерские по всему Царь-древу, и уж точно не подпускал горожан к стенам дворца с бутылками и песнями. А он — Эндрил — был старшим сыном и наследным принцем. Кому, как не ему, должна была достаться такая честь?

Но главное... Разве справедливо было то, что Эндрил вернулся с планом, как всё исправить, именно в тот момент, когда... Когда отец уже и сам нашёл выход из положения. Пусть и совсем не тот, на который рассчитывал сам принц.

— Где мне найти мать и отца? — спросил он куда резче, чем собирался.

— Наречение происходит в соборе. Её величество королева велела соорудить вокруг него уличный кухни и беседки, чтобы гостям было удобнее. Я слышал, что король лично собирается их поприветствовать.

— Гостям? — фыркнул принц. — Ну конечно.

Он вдруг ощутил спиной чужие взгляды. Горячие, царапающие кожу. Осознал вдруг, что люди с момента его прибытия обо всём знали. Они улыбались, глядя ему в след. Насмехались. А может быть, того хуже, его жалели.

— Спасибо за пояснение, капитан, — буркнул он Бруно Ферпсу и поспешил к воротам дворца, боясь, что если не поторопится, то просто сгорит от стыда.

Глава 5. Встречают по одёжке. Часть 2

Дворцовая площадь ослепляла. В первую очередь светом и лишь во вторую — золотом.

Свет лился с самого неба. Оно было близко, практически, можно достать рукой. Свет проходил сквозь густые, почти белые облака, пробивался широкими лучами через лиственную Крону и будто бы стекал по стенам дворца, разлетаясь в стороны мелкими брызгами. Искрился, отражаясь от цветных оконных стёкол, блестящих набалдашников и резных парапетов, а также украшенных золотом и драгоценными камнями башенок.

Нельзя было не ахнуть, попав сюда. Не зажмуриться, на мгновение потеряв способность видеть. Не обомлеть. Даже Эндрилу, который провёл здесь почти всю жизнь, пришлось прикрыть глаза ладонью.

Монструозных размеров дворцовый комплекс высился перед ним, уютно расположившись между четырьмя исполинских размеров ветвями, будто, как и они, вырастал из самой дворцовой площади. Ветви эти, покрытые многовековой корой, почти цепляли листвой облака. Но и само здание было им под стать. Массивные каменные стены, огромные деревянные створки дверей, мраморные колонны на крыльце. Бесконечное количество башенок и полукруглых балконов, напоминавших грибы на нижних ярусах Древа.

Главное здание — башня по середине комплекса, построенная вокруг золотой ветви, проходившей сквозь тронный зал, — была выше остальных и завершалась куполом. Куполом, сложенным из янтаря с кусочками цветного стекла между тонкими золотыми перекладинами. Куполом, который возвышался над остальным дворцом и почти соприкасался с самыми высокими ветвями Древа, будто хотел посоревноваться с природой в величии.

Эндрил бывал там — на самом верху. Всё детство он любил забираться на узкую платформу между двух балок прямо под куполом. Смотреть на рассеянный свет, льющийся сквозь листья. И всегда надеялся, что увидит солнце, вечно скрытое за серой пеленой облаков. Что ж, это была одна из первых юношеских надежд, которой не суждено было сбыться. Зато, как он узнал позже, платформа отлично подходила, чтобы звать туда девчонок, и это, честно говоря, сильно сгладило его разочарование.

Крона восточного Царь-древа. Весь этот этаж называли так, но именно дворцовая площадь была Кроной с большой буквы. О Кроне говорили полушёпотом, с придыханием, как сплетничают о соседской старухе, которая гадает по крови.

Вокруг этого места ходили самые разные, полные магии, слухи. Что здесь скрыты тайны всего мироздания. Что, побывав здесь, можно излечиться от всех болезней. Узнать истинное предназначение своей жизни и даже заглянуть в будущее. О, как Эндрилу сейчас хотелось, чтобы хоть что-то из этого оказалось правдой.

Однако у этих слухов была довольно очевидная причина. Практически все жители Песни, Восточного королевства и даже этого Царь-древа никогда не видели Крону вблизи. Воздушные боги опускаются за многие тысячи шагов до Царь-древа и подлетают лишь к его корням. Кораблям вокруг Кроны летать запрещено — исключение лишь королевский флот, но даже он размещён четырьмя ярусами ниже. Можно получить приглашение, да. Но эта честь выпадала лишь градоначальникам островов, важным послам и дипломатам, членам семей великих домов. Ну и ещё любой из любовниц Эндрила. Всех остальных король принимал в другом замке — за пределами Цветочных врат.

До этого дня.

Эндрил опешил от того, сколько людей было на дворцовой площади. Слуги носились с подносами. В четырёх уличных кухнях, построенных, судя по всему, наспех, жарили на вертелах грибы, овощи и мясо. Звенел хрусталь, музыка, смех. Две девочки, со светлыми, будто небо, волосами, заплетёнными в косички, крича что-то друг другу, пробежали мимо Эндрила. Три дамы, в свободных платьях, широкополых шляпах и с почти одинаковыми синими ожерельями, прошли мимо, бросили на принца оценивающий взгляд и, фыркнув, отвернулись.

Он посчитал себя в праве фыркнуть им в ответ, чем остался вполне доволен. Однако...

Теперь он стыдился своего внешнего вида. Кто бы мог подумать, что военный наряд доставит ему столько проблем. Стиснув зубы и решив не обращать ни на кого внимания, он зашагал по дороге в сторону дворцового собора — деревянного здания в дальнем конце путанной тропинки, которую теперь выложили жёлтым камнем и украсили клумбами с цветами по бокам и низенькими кустарниками с какими-то розовыми ягодами.

И с каждым шагом людей становилось всё больше. Здесь были не десятки гостей — сотни человек. Пожалуй, скажи Эндрилу кто-нибудь, что во дворец пришёл каждый житель пяти верхних ярусов, он бы, не раздумывая, поверил.

Чтобы подойти к крыльцу собора, ему даже пришлось оттолкнуть нескольких зазевавшихся юношей в строгих тёмных костюмах с бархатной красной вышивкой на рукавах. Боги... Судя по их одежде и смуглой коже, они были островитянами, а не выходцами с Царь-древа. Похоже, сюрпризы никогда не кончатся.

Он побежал вверх по лестнице, гадая, что его ждёт внутри, но, когда добрался до последней ступеньки, двухстворчатые дверцы собора с медным королевским гербом, вдруг открылись, и из помещения выбежала девочка в светло-зелёном сарафане. По всему её виду можно было предположить, что она убегает от погони — в точности, как Эндрил часом раньше. Прядка светлых, отливающих золотом волос выбилась из замысловатой причёски, щёки залились румянцем, дыхание сбилось и клокотало в груди. Замерев на мгновение в дверях, она окинула крыльцо взглядом, будто ища укрытие, поправила золотую ленту в волосах, развернулась к лестнице и... увидела Эндрила.

Конечно же, он узнал сестру. Видел её в последний раз, когда ей было четыре. Она была ниже вдвое, со смешными, почти белыми кудрями, носила дутые штаны с перьевой прослойкой, бегала, забавно перебирая маленькими ногами, и заливисто хохотала, если падала. Сейчас она стала взрослее. Изменились лицо, фигура, одежда — всё. Но взгляд не желал цепляться за эти перемены, вместо этого выхватывая знакомые и родные детали. Маленький аккуратный носик, озорную искорку во взоре, пухлые щёчки, ямочку под нижней губой, в точности, как у матери. Золотую ленту в волосах, подаренную отцом.

Увидев принца, она широко распахнула зелёные глаза, захлопала ресницами. Даже немного приоткрыла рот в изумлении, а затем стрелой кинулась к брату, ныряя между толпившимися гостями. Не добежав два шага, она прыгнула к Эндрилу, и тот едва успел поймать её, заключив в объятия.

— Эндрил! — закричала она и вдруг отстранилась. Принюхалась, насторожилось, будто белка. — Ты пахнешь солью, и... — в момент размышления она выглядела такой взрослой, что у Эндрила даже перехватило горло. — Ты пахнешь приключениями! — нашла она нужно слово. Затем, сцепив за спиной руки, осмотрела его сперва с одной стороны, затем с другой. — Так ходят на Севере, правда?

— Не переоделся с плавания, — соврал он.

— Плавание... — Она в предвкушении облизала губы, будто ей предложили изысканное лакомство. — Ты и впрямь плыл по самой бездне? А по воздуху летал?

— К самым облакам, — улыбнулся юноша.

— И видел воздушных богов? — от восторга она даже дёрнула его за мантию.

— Конечно. А ещё и пиратов! — подмигнул он.

— Пиратов? — недоверчиво переспросила девочка. — Ты охотился на них? Помогал северному королю ловить их?

— Ловить? Ну... можно сказать и так.

— Я слышала они на Севере носят шлемы с рогами? А ещё шьют плащи из вороньих перьев! И отращивают к старости клыки, потому что едят только мясо!

— А ещё... — Эндрил наклонился к ней и перешёл на шёпот. Затем слегка откинул полу мантии. — Носят вот такие мечи.

Девочка засияла, кинулась к оружию, и Эндрил едва успел вывернуться.

— Дай посмотреть! Ну дай! Это настоящий меч с Севера? Или ты забрал его у пиратов? Ну дай, Эндрил!

Она настойчиво потянулась к мечу и, несмотря на все усилия принца, почти добралась тонкими пальчиками до ножен, как вдруг двери собора вновь открылись.

Вслед за сестрой показалась и мать Эндрила — королева Ризанна Тан Гурри. Она, несомненно, искала дочь. Выбежала, распахнув двери собора, увидела девочку, затем Эндрила, и застыла в нерешительности.

Она была одета в бежевое с медным чайное свободное платье. Волосы распущены — хоть и убраны за плечи. На левой руке браслет, в ушах серьги с маленькими голубыми осколками кристаллов. Она почти не изменилась с их последней встречи. Даже, как показалось Эндрилу, будто бы стала моложе.

И от вида матери, принц впервые за сегодняшний день потерял дар речи.

Два года он провёл на Севере. Два года только и думал, что об этом дне. Дне, когда он сможет вернуться. Строил планы, искал возможности, союзников, вербовал людей. И так много размышлял, что именно скажет отцу, что совсем забыл обо всём остальном.

Но сейчас, глядя на лицо матери, на едва заметные морщинки возле её глаз, на появившиеся невесть откуда седые прядки, впервые осознал, что вернулся домой.

Домой, где его совсем не ждали.

— Мама, смотри! Здесь Эндрил! — Энжи подскочила к королеве, всплеснув руками, уже и забыв о мече. Юноша воспользовался этим, чтобы незаметно прикрыть его мантией. — Он был на Севере! Летал к воздушным богам и охотился на пиратов!

Королева Ризанна быстрее сына вернула самообладание. Улыбка скользнула по её губам, не затронув глаза. Женщина потрепала дочь по волосам и нежно произнесла:

— Энжи, милая, тебя ждут внутри. Церемония скоро начнётся, и ты должна повторить свои слова.

— Но мама! Эндрил вернулся! Можно я побуду с ним ещё немного? Я хотела показать ему братиков!

— Иди милая. Ты увидишься с братом позже.

Королева мягко направила девочку в собор, и та нехотя подчинилась. Когда двери за её спиной закрылись, мать оглядела Эндрила. Он поймал её взгляд, надеясь найти в нём тепло, но не обнаружил даже крупицы. Вместо него в нём была печаль, холодная, словно нож, который воткнули под рёбра.

— Эндрил, ты... — Она нахмурилась, подбирая слова. — Почему ты здесь?

Он открыл рот, а потом закрыл его. Что именно он должен ответить на такой вопрос? Потому что здесь его дом? Его королевство? Его, боги раздери, трон? Потому что он — наследный принц и старший сын короля, а значит должен быть в столице? Потому что он уже взрослый, и может делать то, что ему вздумается? Потому что он единственный, кто хочет объединить их семью? Они оба знали — ничто из этого не было поводом нарушить королевский приказ.

— Я... Я хотел бы поговорить с отцом. У меня есть для него новости. Не мог доверить их письму, поэтому прибыл лично.

Она, конечно, поняла, что это враньё. Почувствовала боль, томящуюся у него в груди. Он знал, что это так — знал, что матери всегда о таком знают. Подошла ближе — настолько, что он почувствовал запах её духов. Знакомый, уносящий в прошлое. Дыхание в миг перехватило, сердце забилось чаще. Ему захотелось сгрести мать в охапку, прижать к груди и не отпускать как можно дольше. Если это помешает им завязать разговор, станет только лучше. Ведь всё, что они скажут друг другу, лишь отдалит их. Он знал, что это неизбежно.

Взгляд королевы скользил по Эндрилу и наконец наткнулся на фингал. Остановился. Веки женщины дрогнули, и она несколько раз быстро моргнула, будто отгоняя слёзы. Подошла вплотную, несмело протянула руку и провела по щеке юноши тыльной стороной ладони.

— Боги, Эндрил... Ты в порядке? Что с тобой случилось на Севере?

Он отстранился, не сдержав злую усмешку. О, на Севере всё было отлично. Если не считать того, что он был лишён родного дома и семьи. Был вынужден пресмыкаться перед северной королевой — мегерой, каких поискать. Был вынужден проводить время в компании этой набитой двенадцатилетней дуры, которая писать то не научилась. Был вынужден искать пути вернуться домой. Но самое смешное заключалось в том, что здесь — на Царь-древе, где он провёл лишь пару часов — было в разы хуже.

Но он не сказал этого. Взял себя в руки, приосанился по-военному — жест, подсмотренный у отца, — и произнёс:

— У меня всё хорошо, матушка. Что до синяка — на море был шторм, и я оступился и врезался в дверной косяк. Ничего страшного — в академии бывало и не такое.

Она поморщилась от его официального тона. Да и, наверное, от очередного вранья.

— Почему ты не предупредил меня, что вернёшься? Я бы поговорила с отцом. Мы бы подгадали наилучшее время, и...

— И я бы не помешал столь пышному празднику, — с издёвкой закончил Эндрил. — Никогда ещё во дворце не видел столько гостей. Если бы я остался на Севере — непременно услышал бы пение, смех и звон посуды. Почувствовал бы запах жарящихся на костре овощей и мяса. Услышал бы звон колокола собора, воспевающий рождение двух моих братьев. Видимо, это был бы самый простой способ узнать о том, что это произошло.

Стоило словам сорваться с языка, как Эндрил тут же пожалел о них. Мать съёжилась, поморщилась, будто от пощёчины. Её взгляд потух, затем окаменел, отгоняя чувства, и она отвернулась. Он знал, что это не справедливо. Знал, что мать любит его всем сердцем. Однако она никогда и не при каких условиях не перечила отцу. Слушалась короля во всём, даже если была с ним не согласна. По правде сказать, юноша даже уважал эту черту и восхищался ей. Надеялся, что, когда у него появится спутница жизни, она будет также относиться к его решениям.

Он почувствовал необходимость оправдаться.

— Мама, послушай... Я вернулся не просто так. Знаю, что были причины, почему отец отправил меня на Север. Но кое-что изменилось. И я изменился. И намерен доказать ему это.

— Ты... — она посмотрела на него с надеждой. — Ты приехал, чтобы всё исправить?

— Да. Об этом я и говорю. И, поверь, у меня всё получится. В этот раз наверняка.

Она, помедлив мгновение, кивнула.

— Эндрил, отец сейчас принимает послов в тронном зале.

— Важные, должно быть, птицы.

— Да, это так. Может быть... Может быть, ты подождёшь его здесь? Увидишься с братьями? Побудешь на церемонии. Я найду какое-нибудь место, где никто не обратит внимания на твой... эм... наряд.

Он поморщился, вновь убедившись, что идея с одеждой была не лучшей. Представил, как войдёт в собор. Представил, как будет стоять, слушать речь священника. Увидит, как его мать и сестра держат двух новорождённых младенцев — его братьев, которых он ни разу даже не видел. Братьев, о рождении которых ему никто не сказал. Как люди будут ликовать и чествовать их, пока он стоит один, в дальнем уголке. Чувствуя себя чужим в собственном доме.

Или он мог бы вместе с семьёй выйти на сцену. Показаться людям — поприветствовать их, чтобы они знали, что их принц наконец вернулся. Однако, как отреагирует на такое неповиновение отец, если придёт на церемонию? Отчитает его перед всеми? Выгонит из собора перед взором богов? Или проглотит его неповиновение, а затем уж точно не станет его слушать?

Нет, он должен был сделать всё правильно. Сделать всё так, как и собирался. Как бы сложно это теперь не казалось.

— Прости, мама. Но дела не требуют отлагательств. Я непременно посещу собор после того, как встречусь с отцом, если он позволит. Увижу братьев, расскажу вам с Энжи про Север. Сделаю это позже, как только смогу. Но пока... Пока я должен увидеть отца.

Она молча кивнула, и он, чтобы не передумать, уже собрался уйти.

— Эндрил, — позвала она. — Удачи.

Он весело усмехнулся, вновь почувствовав уверенность в своих силах. Уверенность, что у него всё получится.

— Она не нужна мне, матушка. Поверь. Ведь у меня есть план.

Глава 6. Сын короля. Часть 1

Было время, когда Эндрил Тан Гурри боготворил отца. Так, наверное, происходит с каждым ребёнком. Слушая истории о его подвигах, глядя, как он раздаёт приказы советникам, как прославленные генералы ходят перед ним по струнке. Глядя, как солдаты клянутся ему в верности. Как мать улыбается, слыша его имя. Как меняются лица людей, когда Эндрил с гордостью задирает подбородок, и произносит: «Я — сын короля».

Эндрил был уверен: любое решение отца — верное. Любые слова — нерушимая истина. Верил, что нет во всём мире человека мудрее, смелее, сильнее. Верил, что никто не станет ему перечить. Не только потому, что не наберётся храбрости, но и из-за того, что отец всегда выберет наилучшее решение, найдёт единственно верный выход из любой ситуации, всегда окажется прав.

И это приводило его к совершенно закономерному выводу. Чтобы стать хорошим правителем, достойным мужем и честным человеком, нужно лишь слушаться отца. А в дальнейшем — стать таким же.

А потом это прошло. Не в одночасье рухнуло, как обычно бывает с верой. Лишь поползло трещинами и медленно осыпалось, как нерушимая стена разрушается под натиском ветра.

Нет, его отец — Мелтен Тан Гурри — и впрямь был великим человеком. Тем самым персонажем легенд и песен. Тем, кто ведёт за собой людей, готовых выполнить всё, что он скажет. Готовых отдать за него жизнь. Да что там людей — говорили, даже боги были готовы ему подчиняться, и, зная отца, вряд ли это было преувеличением.

Он выиграл свой первый турнир в девятнадцать. Одержал первую крупную военную победу в двадцать четыре: отбил у северян небольшой производственный остров. Затем закрепился на северной границе, совершил ещё несколько крупных побед, а однажды едва не довёл флот до северного Царь-древа.

В том же году он женился — сам выбрал себе невесту. Из числа знатных родов, как требовали традиции, и всё же. И даже — одним богам известно как — заставил её по-настоящему себя полюбить.

Получив престол в тридцать два, он немедленно отстранил всех, кто когда-либо плохо отзывался о нём, их семье, решениях его отца. А затем и всех прочих, кто мог с ним спорить. Заменил их теми, с кем сражался на войне. И снова повёл их на Север.

Корона одерживала победу за победой, громила неприятеля. Устраивала государственные праздники, каждый раз, когда отец победоносно возвращался домой. В портах Царь-древа стояли военные корабли — новые, блестящие, с белыми, словно атлас, парусами. Солдаты, набранные с самых корней из переселенцев или обедневших семей, красиво маршировали на военных парадах.

Люди рукоплескали отцу. На островах ставили памятники в его честь. Его обожал народ, боялись градоначальники, а враги дрожали, при упоминании его имени.

Или, по крайней мере, так говорили на Царь-древе. В окружении Эндрила.

Тем необычнее было видеть отца измотанным, хмурым. Видеть, как он возвращается усталым с собраний. Как собирает новые, безуспешно пытаясь утихомирить вечно грызущихся друг с другом глав великих домов. Видеть, как отец запирается в тронном зале, не выходит оттуда днями, корпя над картами. А затем улетает с Царь-древа на Север, и вновь пропадает по несколько месяцев.

Однажды Эндрил врезал одному сынку лорда за то, что он сказал: «Эта война — лишь долбанная трата времени». Разбил ему нос до крови, а затем ещё пару раз добавил туфлей по рёбрам. Хотел даже вызвать мерзавца на дуэль, но тогдашняя подружка принца его отговорила. Эндрил уже не помнил её имени. Помнил лишь, как она сказала: «Не обращай внимание на глупости, которые говорят вокруг. Идиоты всегда будут сплетничать». Помнил, потому что не последовал её совету.

Тем же вечером Эндрил пробрался в тронный зал. Откопал несколько отчётов. Прочитал про последние экспедиции. Затем — и отец ещё никогда не был им так горд, — начал посещать военные собрания.

Война не была бесполезной. Нет. Она оказалась губительной. Огромные ресурсы тратились на непрекращающиеся стычки, без значимого продвижения одной из сторон. Всё больше людей и денег требовалось, чтобы продолжать её. А острова близ северной границы, богатые металлом, — те самые, за которые и боролись два королевства, — вообще не могли функционировать.

Война высасывала и прочие острова, мешая их развитию. Отвращала от короны лордов. Пагубно влияла на торговлю. В конце концов, она уносила сотни и тысячи жизней.

И это было только полбеды. Регулярное отсутствие отца на Древе тоже не обходилось без последствий. Лорды объединялись в альянсы. Проталкивали договора, которые им требовались. И в конечном итоге наживались на всём, связанным с войной, всеми возможными способами. Что делало её продолжение лишь дороже и бессмысленней.

Все знали: никакого наказания не последует, если продолжать снабжать короля людьми. Так что у каждого лорда появились обширные гарнизоны, которые вербовались на островах, обучались и тут же отправлялись в бой. И, благодаря нескольким удачно принятым законам, спонсировались они короной, а кроме того, давали обширные налоговые послабления.

При всём этом, уважение к отцу неизменно падало. Солдаты, назначенные им на руководящие должности, поредели. А пришедшие им на смену ушлые чиновники пользовались тем, что происходящее в другом королевстве его волновало куда больше, чем в собственном.

Дальше больше — напряжённость на южной границе. Несколько стычек там, — и южане поняли: Мелтен Тан Гурри не готов воевать на два направления. Массивную атаку сдерживало то, что на южной границе шли постоянные стычки между двумя крупными островами — Иль’Пхором и Иль’Тартом, — однако наступление и не требовалось южанам. Небольшие группы разграбляли торговые пути, лишая торговцев заработка, и оставляли лишь один — где брали себе кругленькую сумму, которую король должен был отдавать, ведь без этого вообще остался бы заперт в собственном королевстве.

Эндрил пытался образумить отца. Тряс перед его лицом бумагами, рисовал схемы, кричал. Но ничто, казалось, не могло разубедить его. А затем... Случилось чудо.

Умер Бальмер Н Саммер — король севера и по совместительству злейший враг отца (хотя даже тогда Эндрил понимал, сколь абсурдно в его возрасте было вообще иметь такого). Его смерть казалась немыслимой удачей. Она заставила флот северян отступить к границе и занять безопасные оборонительные позиции. Дала передышку. Но Эндрил чувствовал — Север слаб. И сейчас тот самый момент, когда требуются решительные действия.

Бальмер не имел сыновей. Лишь дочь Лилли, ещё маленькую, чтобы взойти на престол. А значит, ближайшие четыре года управлять всем должна была Изерн Саммер — королева. И её советники.

Эндрил почти ничего не знал об этой женщине. По рассказам шпионов она показалась ему непримечательной и даже невзрачной. Безликая, бесхарактерная, слабая — так её описывали. Из нового поколения — держала несколько предприятий на дочерних островах, руководила шахтами, занималась некоторыми торговыми сделками. И никогда не лезла в дела мужа. Мало что смыслила в тактике боя. И, конечно же, не могла вести в бой флот, находясь на передовой.

Эндрил надеялся, что сумеет найти с ней общий язык, хоть и не знал, как к ней подобраться. Но Изерн сама предложила встречу её отцу. Если точнее, рыцарский турнир. Она готова была привезти на Восток свою семью, а также лучших бойцов. И готовила дипломатическое соглашение. Уже лучше, чем армию вооружённых до зубов головорезов, как решил принц.

Советники тоже убеждали принять это предложение. Хотя бы выслушать, что именно она хочет, узнать её, найти слабости и воспользоваться ими. Отец же был уверен, что женщина лишь тянет время, набирая войска. Диалог зашёл бы в тупик, если бы Эндрил не предложил лично участвовать в турнире — козырь, который пришлось разыграть.

Делегация прибыла всего через несколько дней. Это, как и само предложение именно рыцарского турнира, должно было навести Эндрила на мысли о хитрости королевы. Однако он списал это на ослабевшие позиции флота на границе и перебои с продовольствием, которые устроил им флот отца.

Эндрил встретил их лично вместе с королевской стражей. Провёл с ними один вечер, стараясь узнать их планы. Все оказались к нему доброжелательны и благосклонны — каждый заверял, что они здесь для заключения мира. Затем всю ночь и весь следующий день Эндрил вновь изучал документы, карты, предыдущие дипломатические соглашения или хотя бы предложения, которые отправляли друг другу дипломаты двух королевств. И разработал, как ему казалось, идеально подходящий для всех вариант.

Нашёл компромисс.

Он помнил, как следующим утром спешил во дворец. Помнил, как колотилось в груди сердце. План казался беспроигрышным. Он собирался предложить провести новую границу. Отдать Северянам дальний от торговых путей, но богатый металлом остров — они обязаны были проглотить эту наживку, учитывая собственные проблемы с этим ресурсом, — а также ещё несколько небольших островов на границе.

Он выбрал их не случайно. Во-первых, два острова за северной границей оставались Востоку. На них не было никаких ресурсов. Однако вместе они образовывали безопасный маршрут. Это полностью бы решило проблему со снабжением флота отца, если война когда-либо начнётся вновь. Это было прекрасным подспорьем для торговли с Севером — ведь от них было просто попасть на Северное Древо, минуя опасные места. А ещё, именно с них, можно было в дальнейшем попасть и на Запад — маршрут, конечно, был длинным, однако именно его когда-то давно выбирали торговцы, так как на пути располагались сразу три самых богатых острова северян. Если разместить там торговый пост, укрепить оборону, развить инфраструктуру, договориться с торговой гильдией — глазом не моргнёшь, как все торговцы, летящие на Север и Восток, будут проходить через это место. А это... боги, это сулило немыслимую прибыль.

Эндрил предусмотрел всё. Вычислил несколько слабых мест Северян, чтобы надавить на них. Подготовил ещё одно предложение, по которому Восток хотел забрать себе почти всё. Затем следующее, когда острова делились поровну. Всё это для того, чтобы они согласились на финальный вариант. А, если и этого не случится, у него были ещё уступки, на которые Восток мог пойти без больших для себя потерь.

Учитывая, что Восток вёл эти переговоры с позиции силы, это обязано было сработать. Эндрил предусмотрел всё. Он был в этом уверен. И ошибся.

За переговорами с советниками, составлениями соглашений, прописыванием всех пунктов... он совсем забыл о турнире. Конечно, он и не собирался в нём участвовать. Нашёл бойца себе на замену. Отличного дуэлянта — Гевена Лоуэла, с которым учился в академии. Эндрил доверял ему как себе — был уверен в его подготовке, сноровке, ловкости и силе. Однако, как всегда говорил его тренер Курт Боул: никогда нельзя недооценивать два человеческих качества — доблесть и глупость. Особенно, когда они идут рука об руку.

Гевен Лоуэл победил в турнире. И не просто победил — разгромил каждого противника, попавшегося на пути. Не оставил лучшему северному бойцу и шанса. Стал любимчиком трибун — даже немногочисленная северная делегация аплодировала ему, а маленькая северная принцесса по просьбе матери подарила ему красный шип — редкий цветок с их Царь-древа.

И, пожалуй, всё это, учитывая громкую — как любил отец — победу, вполне могло бы сойти Эндрилу с рук. Однако Гевен, уверенный, что отстаивает его честь, сам представился принцем. Заставил всё королевство поверить, что именно Эндрил одержал эту блистательную, эффектную победу. Всё королевство, а ещё отца.

Конечно, ложь быстро раскрылась. Меньше чем через час Лоуэл уже был в трактире, где, избавившись от шлема, пил до следующего утра, рассказывая всем и каждому о своей великой победе.

А Эндрил... Отец узнал об этом ровно в тот момент, когда воодушевлённый собственным продуманным планом юноша подходил к тронному залу.

Отец был в гневе. Пинком он выгнал Эндрила из тронного зала, не смутившись даже гостей и советников. А затем велел повесить министра финансов Фрэда Стоунза, через которого юноша — уже из темницы — передал свой вариант договора. Несчастного удалось спасти, хоть он и лишился должности при дворе и части титулов. Но Эндрил и сам получил наказание ничем не лучше.

У Северной королевы тоже было предложение. Не такое продуманное, не такое хитрое. И король отверг его. По большей части. Однако согласился на последний пункт — свадьбу между своим старшим сыном и юной северной принцессой. И уже следующим утром, в огромном дипломатическом судне «Бегущий по ветру», Эндрил отправился в своё первое путешествие. На далёкий Север.

Два года он думал над своими ошибками. Готовил следующий шаг. И искал повод вернуться. Повод, которым он воспользовался сейчас — разгромное поражение флота отца на границе, — не был идеальным. Но в тот момент, Эндрил всё ещё тешил в сердце надежду, что отец лишь проверяет его. Жёстко, сурово — но с некоторой долей любви.

Вернувшись же домой, узнав о рождении двух братьев, Эндрил уже не был так уверен. Однако... Хуже, чем в прошлый раз всё пройти не может. Верно?..

Выложенная массивными жёлтыми камнями дорожка наконец вывела его к воротам главного здания дворца. Здесь тоже было людно. Но контингент странным образом изменился. Мужчины в меховых телогрейках, с сильными, мозолистыми руками. Женщины с пронзительной тоской в глазах. Дети, испуганно таращившиеся по сторонам, прячась за юбки. Сбившиеся в кучки семьи занимали всю обширную площадь, а также два сада с декоративными деревьями по бокам. И, судя по разбросанным рядом с ними пожиткам, остаткам еды и нескольким палаткам, они провели здесь уже много часов или даже несколько суток.

По всей площади расползлись стражники. Массивные, в этом мире маленьких, измученных людей, статуи из железа. Тяжёлая броня, консервные банки шлемов, ловящие солнечные блики алебарды и арбалеты. На Эндрила они не обратили никакого внимания, позволяя подняться на крыльцо, отворить широкие, навевающие воспоминания, двери. Эндрил чувствовал, будто готовится выйти на бой — на тот самый турнир, который пропустил несколько лет назад. Вот только ставки сегодня были куда выше.

Он прошёл в просторный приёмный холл. Двинулся вперёд по ковровой дорожке. Перед ним раскинулся главный блок дворца — поблёскивающий обсидианом и золотом, с высокими сводами, мраморными силуэтами колонн, янтарным куполом над головой.

Сколько он себя помнил, здесь кипела жизнь. Не часто дворец принимал гостей — для этого были два других блока. Так что это место обычно было приспособлено для административной работы. В несколько рядов здесь были расставлены маленькие одноместные столики, высокие книжные шкафы, тумбочки, забитые бумагами. Тихая обитель писарей, чиновников и секретарей. Запах пыли и старых книг, глухой шёпот, скрежет перьев по бумаге, вот что Эндрил помнил об этом месте.

Сейчас всю мебель отнесли к самым стенам, спрятали в тенях колонн. А сам зал оккупировали люди. В основном — женщины и дети. С бледными лицами, впалыми глазами, неестественно выпирающими скулами. Будто скелеты, нацепившие кожу не по размеру. Ещё более худые, жалкие, измученные, чем те, что были снаружи, — будто их годами держали в плену без воды и пищи.

Здесь стоял почти осязаемый смрад. Удушливый, кислый воздух забивался в нос, до тошноты сдавливал горло. Запах потных тел, грязной одежды, мочи и рвоты. Запах страха. Запах смерти.

Быстрым шагом идя сквозь зал, Эндрил зажал лицо рукой — правда, это почти не помогало. Казалось, смрад лип к его коже, пропитывал меховую мантию. Принц отошёл в самый край зала — к проходу, между стеной и колоннами. Пошёл вперёд, петляя между поставленными друг на друга столами, сваленными в кучи книгами, стульями с бархатной обивкой.

Эндрил никогда не любил жалких людей, выставлявших на всеобщее обозрение свои проблемы. Всегда считал это таким же приёмом манипуляций, как лесть или, к примеру, взятки. Был уверен, что каждый, независимо от его положения, сталкивается в жизни с трудностями. И каждый должен уметь преодолевать их, исходя из талантов, которыми он наделён. Всегда можно найти выход. Всегда можно отыскать лазейку. Всегда есть компромисс.

Сейчас, глядя на бездомных в оборванной одежде, он ощущал несовершенство этой логики. Глупо отрицать, что решение любой проблемы найти куда как проще, когда ты наследный принц, со связями, деньгами, образованием и возможностями. А прохладные отношения с отцом не столь серьёзная проблема, как умирающий от голода ребёнок или отсутствие крыши над головой.

И всё же эти люди вызывали отторжение. Вернее, не они сами, а то, что они символизировали. Отец редко пускал в тронный зал посетителей. И уж точно, старался очень избирательно к ним подходить. Люди, которые оказались здесь сегодня, лишь доказывали это. Бедняки, лишённые дома. Разрушенные семьи. Загубленные жизни. Всё это было выставлено на показ. Чтобы бросить это в лицо лордам. Чтобы устыдить их. Чтобы заставить их почувствовать ярость. Чтобы заставить их действовать.

Манипуляция. Явная, поданная прямо в лоб. Однако Эндрил и не подозревал, что его отец способен хотя бы на такую. Что ж, может быть, за эти два года изменился не только принц? Как бы то ни было, стоило отдать плану должное. Даже у Эндрила возникало желание сделать всё, что потребуется, лишь бы избавиться от этих людей, и... их запаха.

Но Эндрил просто не смотрел на них. Сосредоточил взгляд на картинах, висевших по всей стене зала, и выглядывающих теперь из-за груд мебели. Огромные гобелены, с принца в высоту, с суровыми и серьёзными лицами на них. Портреты предыдущих королей. Эндрил досконально знал историю правления каждого — к этой части обучения он отнёсся предельно серьёзно.

Раньше он любил бывать здесь. Любил размышлять о том, что этот зал символизирует. Во-первых — постоянство. Сколько бы ни было трудностей и неудач, его семья правила уже сотни лет, и всегда находила выход из ситуации. Во-вторых — сменяемость. Времена менялись, как и приоритеты. Безжалостные воины, приходили на смену спокойным архитекторам. Их сменяли дипломаты, а тех, в свою очередь, справедливые и мудрые законотворцы. Перемены были если не частью самого механизма, то маслом, которое заставляло шестерёнки крутиться. А люди — молодые, амбициозные, наполненные свежими идеями и лучше других чувствующие дух времени, — топливом.

А больше всего, ему нравилось видеть свободное место между портретом отца и входом в тронный зал. Размышлять о том, каким правителем он станет. Куда приведёт королевство. Что о нём расскажут потомки. Наверное, он бы и сейчас мог уделить этому несколько минут — в конце концов, такие мысли обычно помогали ему успокоиться и набраться уверенности. Но, дойдя до этого места, он вдруг заметил впереди движение.

Возле входа в тронный зал оставили один небольшой столик. За ним сидел секретарь, которого окружили несколько посетителей. Они разительно отличались от остальных благодаря свободным тонким платьям и дорогим браслетам на шее и запястьях. Из чего не сложно было сделать вывод, об их происхождении.

Один из них, развернувшись, заметил Эндрила и поспешил к нему почти бегом. Элрон Сет — один из великих лордов. Лицо его, покрытое глубокими морщинами, выглядело ужасно встревожено. Обвисшие щёки тряслись от каждого шага, а впалые глаза были широко распахнуты.

— Ваше высочество! — воскликнул он, подбежав ближе. — Боги, наконец-то вы прибыли! Что... Что случилось?

Он скользнул взглядом по лицу Эндрила, и тот непроизвольно прикоснулся к саднящему веку.

— Что случилось? — зашипел принц. — Ты рассказал кому-то о моём прибытии — вот что! Долбанные братья Куррентер подкараулили меня в порту! На моём родном Царь-древе!

— С-святые боги... — поперхнулся Элрон. — Приношу свои извинения. Я вынужден был рассказать остальным членам коалиции. Видимо... Видимо лорд Куррентер обсуждал это со своей семьёй, и...

— Они не отделаются простыми извинениями! — рявкнул принц, заставив несколько человек обернуться.

— К-конечно, ваше высочество. Джон и Юлт Куррентеры будут наказаны. Даю слово.

— Плевок стоит дороже твоего слова, — огрызнулся принц, однако почувствовал, что, выговорившись, немного успокоился. — Что здесь делают все эти люди? Кто они такие?

Элрон обвёл присутствующих презрительным взглядом и поморщился.

— Беженцы, — с отвращением фыркнул он, будто это слово было ругательством. — С Иль’Рокуэла.

Эндрил вздрогнул. Иль’Рокуэл был одним из самых крупных островов на границе с Севером. И Эндрил слышал, как северяне хвастались, что разрушили город до основания. Даже к нему на Норт’Длон прибыло несколько кораблей с теми, кто жил там. Однако принц предпочитал надеяться, что в этих историях немало преувеличения и хвастовства, которое обязано быть в каждой военной байке.

Теперь он видел, что правды, похоже, в них также было с избытком. Не мог он до конца понять лишь одно. Отец, вместо того, чтобы прятать свидетельство собственного поражения, выставил его напоказ. Что это: спланированный ход? Или проявление отчаяния?

— Ты нашёл, что я приказывал? — сменил тему принц.

— Да, конечно... — закивал Элрон. — Мне пришлось прошерстить весь архив за последние восемь лет!

— Тебе? — скривил губы Эндрил. — Не делай из меня дурака, ты и пальцем не шевелил.

— Слуги были выбраны лично: только те, кому я полностью доверяю! — с обидой заявил Элрон. Затем вздохнул и поскрёб складки на подбородке. — По правде сказать, слуги, которые не знают, что ищут, — не сильно полезней рук, которыми обшариваешь пол в темноте.

— Это оправдание? — поднял бровь принц. — Только не говори мне, что я зря вернулся в столицу.

— Н-нет, ваше высочество, что вы. Конечно же, нет. Я нашёл всё, что осталось в архивах торговой гильдии. Сразу несколько сделок похожи на те, что вы просили. Желаете взглянуть?

Элрон был сразу в нескольких просторных накидках, да ещё и в платье — очень по-аристократски и, само собой, очень неудобно — так что ему пришлось какое-то время копаться в одежде, прежде чем он нащупал поясную сумку. Затем он выудил оттуда несколько засаленных и смятых вчетверо листков и передал принцу.

Эндрил быстро пробежал глазами текст.

— Да, — кивнул он. — Думаю, этого должно хватить.

Он убрал документы и поднял глаза на Элрона.

— Я слышал у отца сейчас важная встреча. Кого именно он принимает?

Элрон сопроводил ответ ещё одной миной полной отвращения — почти как, когда говорил про беженцев.

— Пирса Эрсона, Тоуэла Бронкса и Ричарда Эгга, ваше высочество.

Эндрил кивнул. Три самых верных генерала отца. Вот он — нынешний совет. Вот они люди, которые решают судьбу королевства. Верные и преданные... дуболомы, извилин в голове у которых куда меньше, чем нашивок за проявленную отвагу. А изобретательность ограничивается изученными в академии построениями флота.

Доблесть и глупость. Не стоит их недооценивать.

— Вместе с ними два человека из торговой гильдии, ваше высочество, — неожиданно добавил Элрон. — Правда, я не знаю их имён.

Эндрил вздёрнул одну бровь.

— Торговцы на военном совете?

— Южане, на сколько я могу судить. По крайней мере, их корабль прибыл с юга. Уверен, они здесь, чтобы ещё сильнее запудрить вашему отцу мозги. Представители торговой гильдии последние месяцы часто ошиваются на Царь-древе. Уверен, они плетут какой-то заговор. И мне кажется, королю как никогда нужна помощь кого-то сильного и умного.

Эндрил улыбнулся. Смешно было слышать речи об интригах из уст человека, который, будь его воля, был бы рад оплести короля собственной сетью. Вот только он не обладал для этого ни умом, ни хитростью, ни талантом.

— Само собой, вы не о себе, да, Элрон?

— Король не прислушивается к советам великих лордов! — от гнева у Элрона затрясся второй подбородок. — Он лишь требует от нас всё больше золота, людей, пороха и стали. Он будто бы решил выжать все наши запасы досуха! — Эндрил не отреагировал, хотя был уверен, что отцу и впрямь стоило бы забрать всё у этих бесполезных неженок. — А неделю назад я слышал, что король и вовсе думает о том, чтобы упразднить совет! — И тут Эндрил тоже с радостью поддержал бы его. — Его решения в последнее время... эм... Могу я говорить откровенно?

— Не можешь, — отмахнулся Эндрил. Перед возвращением домой, он изучил всё, что здесь происходило. Был в курсе почти каждого соглашения, о котором вообще стоило знать. И ему совершенно не требовалось мнение этого подхалима. К тому же, он от него просто устал. Устал от жалоб. — Мы в тронном зале, Эрлон. В святая святых Царь-древа, моего дома. Давай сохраним хоть капельку приличия.

— К-конечно, ваше высочество, — Элрон вновь поморщился, но тут же склонился в пояс. Куда ниже, чем ему позволял этикет. «Плохой знак», решил Эндрил. Быть может, стоило уделить ещё пару секунд этому толстяку? Ведь люди, которые с тобой вежливее необходимого, могут быть куда опаснее тех, кто постоянно тебе грубит. Хотя, пожалуй, Элрон был образцом лорда с Царь-древа, какими за последние годы их сделал отец. Практически бесполезный как в качестве союзника, так и в качестве врага.

Принц коротко кивнул лорду и, не говоря больше ни слова, уверенно направился в сторону двухстворчатых дверей.

Стражники в тронном зале с его отбытия из столицы не поменялись — принцу даже показалось, что один из них, сразу после ссоры с отцом, вытащил Эндрила из дворца за шиворот, словно обделавшегося на покрывало котёнка.

— Ваше высочество! — поспешил отдать честь ближайший. — Мы рады приветствовать вас во дворце, однако у его величества короля сейчас важная аудиенция. Он приказал не впускать никого, и...

Эндрил одним взглядом заставил солдата умолкнуть. Хорошо. Значит, на Севере он не растерял всю свою репутацию. Несколько крупинок всё же осталось.

— Ты остановишь принца? — спросил он, напустив суровости. — Я вернулся с Севера. Прибыл сюда в качестве посла. И не потерплю, чтобы меня задерживали.

Эндрил знал, что рискует, срывая отцовскую встречу. Но, если дожидаться, пока он обсудит план дальнейших действий с дураками-генералами, можно и вовсе никогда не получить приглашения. Или, того хуже, обнаружить, что отец взял один из военных кораблей и сам отправился на Север сеять бессмысленные разрушения.

К тому же, если быть совсем честным, Эндрил хотел взглянуть на гостей с Юга. Хоть одним глазком.

— С дороги, солдат, — он решительно двинулся вперёд, краем глаза заметил, как стражник дёрнулся в его сторону, опустив немного пику, но тут же опомнился и отступил в сторону, позволяя Эндрилу пройти в тронный зал. Эндрил кивнул, одобряя это решение.

А затем толкнул высокую дверь плечом.

Глава 6. Сын короля. Часть 2

Просторное помещение тронного зала открылось перед Эндрилом, и он на секунду вновь ощутил себя ребёнком, пробравшимся сюда в тайне. Вспомнил, как расхаживал между золотыми колоннами, рассматривал постоянно меняющийся узор на сводчатом янтарном потолке, диковинное оружие, развешенное на стенах, памятники, подсвеченные канделябрами.

Вновь увидел ствол Царь-древа — вернее золотую ветвь, вокруг которой был построен дворец, и которая проходила через этот зал насквозь, словно копьё. Ствол, испещрённый узором потрескавшейся коры, принявший здесь золотой оттенок, устремлённый ввысь и распадающийся ветвистой лозой под самым куполом. Лозой, оплетавшей зал и делающей его частью самой кроны.

Увидел трон, установленный на возвышении, куда вели восемь ступеней. Трон, на который так любил забираться в детстве и делать вид, что отдаёт указания генералам, отчитывает советников или благородно помогает просителям. Кто бы мог подумать, что теперь они здесь и впрямь будут.

Сейчас этот трон пустовал.

Шесть человек окружили большой деревянный стол, на котором была расстелена карта, а по краям стояли стопки бумаг, такие высокие, что были вот-вот готовы рассыпаться по великолепному, вычищенному до блеска мраморному полу.

Трое — спиной к Эндрилу в тяжёлых блестящих латах. Огромные и решительно здесь не уместные — в точности, как и сами генералы на совете. Будто стальные голлемы, созданные отцом для устрашения. У каждого из них даже был меч — такой же огромный и неуместный, как они сами. Боги, с кем именно они собирались сражаться в тронном зале? Хотя, пожалуй, такой штукой можно было немного подпилить разросшуюся по одной из стен лозу, которая почти уже добралась до мебели.

Напротив них стояли торговцы. Два человека в пышных красных кафтанах, увитых золотыми нитями. Пожилые, светловолосые, похожие друг на друга, будто близнецы. Полные, блестящие от пота лица, поднятые в ухмылках уголки губ. У одного — похоже, главного, — аккуратная седая бородка, оставленная для подчёркивания возраста и, соответственно, статуса и опыта.

На шее у каждого виднелся обязательный атрибут. Плоская золотая монета, диаметром с кулак, на серебряной цепочке. Монета, которая была символом их гильдии. И прекрасно давала понять их отношение к короне. Именно драгоценные металлы выбрали торгаши для своего символа. Их, а не кристаллы, позволяющие кораблям подниматься в воздух, добываемые на Царь-древах и являющиеся основной валютой всех королевств. Или, вернее, считающиеся таковыми. Многие острова уже полностью или частично перешли на оплату золотом и серебром. И даже в Цветочных вратах можно было совершать сделки с помощью таких монет.

Что ж. Эндрил всегда считал, что перемены — спутник гармонии и постоянства. Необходимость, без которой любой организм погибнет. Эволюция, если уж на то пошло. Но вместе с этим верен был и другой тезис: далеко не все перемены ведут к чему-то хорошему. Хотя, пожалуй, отцу он об этом говорить не станет.

Король Мелтен Тан Гурри, конечно же, тоже был здесь. Он никогда не одевался по моде Царь-древа. Не носил свободных одежд, которые, как он считал, больше походили на платья. Даже мантию и ту надевал не всегда, предпочитая строгие камзолы или военный мундир. Будь его воля, был уверен Эндрил, он бы и по дому ходил с мечом, пристёгнутым к поясу. Если бы, конечно, не пожелал держать его в руке.

Сейчас он так же был в военном мундире. Сером, с белыми полосками. И выставленной напоказ нашивкой верховного главнокомандующего на плече. Пустой выпендрёж, конечно. С другой стороны, разве не стоило порадоваться тому, что отец и сын, в коем то веке, одеты пусть и по-разному, но в едином стиле?

Он стоял — стульев в зале вовсе не было, если не считать таковым трон, — во главе стола, держа в руке какую-то исписанную почти целиком бумагу с несколькими печатями снизу. И все, похоже, молча ждали, пока он закончит читать.

Эндрил сделал шаг вперёд, обдумывая первую фразу. Он считал, что почти всегда стоило начать с шутки, чтобы разрядить атмосферу. Однако той, что насмешила бы столь разных людей, у него при себе не имелось. Заходят как-то генерал, торговец и изгнанный из столицы наследный принц в таверну...

Однако из раздумий его выбил оглушительный, будто вой горна, голос церемониймейстера:

— Приветствуется его высочество принц Эндрил Тан Гурри, третий своего имени!

Эндрил застыл на месте и поморщился. Боги, и как он забыл об этом старике, вечно прячущемся в тени колонн. И ведь узнал же, что б его! И даже мгновения не помедлил. Хорошо делает свою работу, боги его раздери. Даже, пожалуй, слишком хорошо.

Король оторвал свой взор от бумаги и повернулся ко входу. Торговцы выпрямились, хоть и не полностью. Каким-то образом эти мерзавцы всегда умели сочетать в своей позе одновременно и надменность, и раболепие. Генералы, гремя железом, развернулись ко входу в зал.

Эндрил чопорно поклонился. Никто, не взирая на этикет, не ответил на это приветствие.

— Ваше величество! — крикнул принц, игнорируя гостей.

— Сын, — со странной вопросительной интонацией произнёс король, будто бы не веря ни церемониймейстеру, ни собственным глазам. — Что ты здесь делаешь?

— Я? — Эндрил не ждал такого вопроса от матери, но из уст отца он даже не показался оскорбительным. Будто он спросил «как провёл вечер», или «как у тебя дела». — Увидел людей возле тронного зала, — Эндрил безмятежно дёрнул плечами. — Решил выяснить, не пригласил ли ты шута, который проводил праздник три года назад. Пожалуй, только он имел столько поклонников. Хотя... Твоя компания тоже выглядит весьма ярко. Уверен, представление, которые вы все готовите, понравится людям ничуть не меньше.

Тоуэл Бронкс, один из генералов, ощерился, как сторожевой пёс, и зарычал, обращаясь к королю:

— Это не слыханно! Мы не закончили разговор, ваше величество! Учитывая всё случившееся мы должны действовать решительно!

— Без отлагательств, — кивнул второй. Пирс Эрсон. Как всегда, готов был примкнуть к тому, кто казался сильнее. Удивительно, но это, как выяснилось, даже в армии хорошая стратегия карьерного роста.

Король медленно смерил их обоих взглядом. Задумчиво скрестил руки на груди. Он умел вложить в этот жест всё величие, превращаясь в пугающий монолит и сминая своего собеседника. Однако сейчас вид его был каким-то... усталым и задумчивым.

— У нас было достаточно времени, Бронкс. Вы дали мне пищу для размышлений, теперь мне нужно время, чтобы всё обдумать.

Бронкс стоял неподвижно, плотно стиснув губы. Всем своим видом он выражал несогласие, но не произносил ни слова. На помощь ему пришёл генерал Эгг, самый старый из всей этой компании.

— Ваше величество, учтите, что с каждым днём наш враг только крепнет, а наши силы растеряны и рассредоточены после поражения. Моральный дух флота сейчас низок, как никогда. Я уверен, если бы они могли увидеть короля...

— Разве не вы, мистер Эгг, должны заниматься дисциплиной на своих кораблях? — Голос короля громом прогремел в пустом зале. О, вот теперь Эндрил вновь узнавал прежнего отца. — Точно так же, как вы должны были отвечать за оборону Иль’Рокуэлла!

— Я не... — насупился Эгг. Маленькие глазки под огромным лбом забегали по залу. На мгновение они уткнулись в принца, и он увидел ненависть пополам со страхом. — Наша разведка не докладывала о столь крупном наступлении, и я...

— Я читал ваш отчёт, генерал, — оборвал его король. — И там нет ничего, что могло бы оправдать ваш провал. Ничего, что могло бы оправдать низкую дисциплину и плохую разведку. И ничего, что могло бы оправдать ваше неподчинение сейчас.

Воздух буквально звенел от напряжения. Однако Эндрилу даже нравился этот звук. Приятно было осознавать, что весь гнев отца извергается не на него. Глядишь, к их разговору, его немного поубавится.

— Я готов понести любое наказание, — выпалил наконец Эгг, вытянувшись по струнке.

— Для начала, просто покиньте этот зал и дайте мне подумать, — тяжело вздохнул король, опуская плечи. Затем он развернулся и направился к трону. Остановился возле торговцев. — Я не знаю, благодарить ли мне вас за то, что вы привезли, или ненавидеть.

Один, тот что был с седой бородкой, заискивающе улыбнулся:

— Дом не построишь без досок, а хороший план — без информации. Лишь мастер решает, как поступить с тем или иным инструментом. Наша же роль — предложить товар.

— Чужие тайны могут приоткрыть завесу будущего, — произнёс король и медленно зашагал дальше. — Как и то, кто этими тайнами делится и в какой момент. Вы свободны. Если вы желаете остаться во дворце, сообщите об этом слугам. Вам будут выделены подходящие апартаменты.

— Это огромная честь, ваше величество, — склонился торговец. Также низко, как Элрон, немного раньше. — Однако, к огромному сожалению, нас ждут ещё кое-какие дела. И в ближайшие дни мы вынуждены будем покинуть Царь-древо, даже несмотря на ваше, по истине королевское, гостеприимство.

— Как вам будет угодно, — сухо и холодно сказал король, садясь на трон и ставя свой скипетр рядом, в специальное углубление возле левой руки. — Балу, проводи наших гостей.

Из-за спины отца вышли четверо гвардейцев. Облачённые в тяжёлую броню с золотым плащом за спиной они выглядели достаточно устрашающе, чтобы, кто бы ни оказался в тронном зале, им не пришлось произносить ни слова. Эндрил даже не видел у них оружия — пожалуй, так было даже внушительнее.

Генералы Эгг и Эрсон развернулись и медленно двинулись к выходу. Бронкс, так и сжимавший кулаки возле стола с картой, фыркнул и наконец последовал за ними. Торговцы отвесили ещё один низкий поклон королю и также двинулись в сторону выхода. Когда они обошли стол, взгляд Эндрила вдруг зацепился за странный предмет на шее одного из торговцев — зелёную бабочку. И мужчина, проходя мимо, улыбнулся ему и, боги свидетели, подмигнул.

Эндрил так опешил, что даже ничего не сказал, а гости уже вышли восвояси. Когда дверь за последним закрылась, король со вздохом произнёс:

— Март, я сегодня больше не принимаю гостей. Пусть остальными займётся Блинд или Серен. Особенно важные случаи перезапиши на следующую неделю.

— Эм... — Церемониймейстер слегка замялся. — Почти все оставшиеся просители — беженцы с Иль’Рокуэла.

— Их отправь восвояси. Нечего им делать на ветвях, да и... — Он помедлил всего секунду, но Эндрил увидел, как по лицу его пробежала какая-то тень. — Сейчас мне нечего им дать.

Церемониймейстер почтительно поклонился и вышел из тронного зала. Только теперь король позволил себе со вздохом откинуться назад в чуть более расслабленной позе и облокотиться на украшенный зеленоватыми осколками подлокотник.

— Стража, — приказал король, — оставьте нас.

Эндрил проследил, как суровые бравые парни в сияющих будто солнце доспехах тоже покинули зал. Плохой знак. Любые важные вопросы отец не боялся обсуждать при гвардейцах. Была лишь одна вещь, которую он не мог сделать в присутствии других людей. Отчитать сына.

— Сын, — произнёс он. — Ты опоздал.

Глаза Эндрила от неожиданности полезли на лоб. Он ожидал, что получит взбучку за возвращение. За драку в порту, за что-то ещё менее значительное. Но... это?

— Опоздал, ваше величество?

— Да, — кивнул король, не отрывая от Эндрила взгляд. — Я вижу, как ты одет. Знаю, какие флаги были на кораблях, которые ты привёл в столицу. И делаю вывод, что ты выполняешь роль посла. Дрессированной шавки Севера.

Эндрил сжал губы, пытаясь выдержать удар. Он был готов к этому. Хотя и, почему-то, лишь сейчас осознал, как именно выглядит северная мантия поверх военного мундира. И всё же он и не ждал от отца тёплого приветствия. Или понимания. Или даже доверия.

— На самой границе нам пришлось пережидать шторм, ваше величество. И он повредил одно судно — мачту переломило порывом ветра. Так что...

— Я отправил письмо на северное Царь-древо три месяца назад, — резко оборвал его отец.

Эндрил приподнял бровь. О, это было интереснее. И это было правдой. Принц слышал об этом письме. После поражения восточного флота, король Мелтен Тан Гурри написал письмо королеве Севера, предлагая переговоры. Не королеве-регентше, хотя она, конечно, его и получила, а Юри — будущей жене Эндрила (предполагаемой, как он надеялся). А значит, это фраза была проверкой.

Но что именно хотел узнать отец? На сколько глубоко Эндрил посвящён в дела Северян? На сколько сблизился с этой девочкой? Рассчитывал ли он, что Эндрил следит за северянами, или подозревал, что он прибыл шпионить на Восток?

— Да, я действительно получил это письмо, — кивнул юноша, глядя за реакцией отца. Её не было. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Жаль, ведь Эндрил выбирал из множества вариантов ответа. Чтобы хорошо лгать, нужно добавить крупицу лжи в кувшин, полный правды. Смешать их, взболтать и лишь потом разлить по стаканам. В точности, как с ядом.

Он и впрямь ознакомился с содержанием письма. Оставил нескольких доверенных людей на северном Царь-древе, которым пришлось подкупить других, уже менее доверенных людей. Эндрил узнал о планируемых переговорах примерно через месяц. И он подозревал или, вернее, был почти уверен, что королева Изерн сама убедилась в том, чтобы он это письмо получил.

— Королева Изерн отдала мне его через несколько дней после прибытия твоего посла. Однако я не мог отправиться раньше. Советники вместе с королевой согласовывали, что именно собираются сделать.

Наверняка, они так и делали. В то время, пока Эндрил умолял их отпустить его домой. Ему пришлось чуть ли не ползать на коленях. И это при том, что для Севера такой посол был прекрасным поводом как позлорадствовать над отцом, так и склонить его в нужную сторону. Однако это и прекрасно. Ведь компромисс можно найти лишь тогда, когда договор всех устраивает. Или вернее, когда все стороны уверены в том, что договор их устраивает. А если сказать ещё точнее, когда все стороны уверены, что именно они окажутся в выигрыше.

— Ждал команды, словно цепной пёс, — поморщился отец. — От северян. Северян, которых я и твой дед убивали сотнями.

Король пристально смотрел на сына. И Эндрил сжался под тяжестью этого взгляда. Слишком свежи в памяти были воспоминания о десятках подобных разговоров наедине. Нужно отдать отцу должное, он никогда не отчитывал юношу в присутствии слуг, посторонних или, тем более, членов семьи. Однако, стоило им остаться вдвоём, и он всегда смотрел вот так — осуждающе, разочарованно. Будто юноша в чём-то провинился. Будто даже его мысли, способ мышления, расстраивали отца. И Эндрил всегда терялся под этим взглядом. Стеснялся самого себя.

Но сейчас всё должно было быть иначе.

Эндрил поднял глаза.

— Отец, прости. Я был рад любой возможности вернуться. Пусть и с опозданием. — примиряюще сказал он. — За два года я соскучился по матери, сестре. Соскучился по двору и ветвям Царь-древа. Это не говоря уже про погоду, которая пусть и не идеальна, но всяко лучше, чем на Севере.

— Как я погляжу, — медленно произнёс король, глядя на его лицо. — наше Царь-древо тоже соскучилось по своему принцу.

Эндрил вздрогнул. О, это был хороший выпад. Удар по самому плохо защищённому месту. Гордости принца и его самолюбию.

Он не ожидал, что король может узнать о случившемся в порту, по крайней мере так быстро. Без сомнений, на каждой из ветвей у него были свои люди. Даже если они не видели потасовку и постыдный побег Эндрила, слухи определённо дошли бы до них рано или поздно.

Вот только, если это случилось, разве не должен уже лорд Куррентер быть взят под стражу? Он или его сыновья. Нападение на кровного принца — независимо от теплоты их с королём отношений — это не избиение служанки или кража столового серебра из дворца. Это практически государственная измена. И, если о таком знает король, она не должна остаться безнаказанной. Даже если наказание станет пустой формальностью.

Вот только в зале не было лорда Куррентера, и пронырливый Элрон ничего не знал о его преследовании или чём-то подобном. А отчитать за случившееся король решил Эндрила.

— Не ответишь? Хорошо. Возможно, ты немного поумнел на Севере. Хотя другие твои действия говорят об обратном. Завязать стычку с отпрысками одного из важных родов в первый же день после двухлетнего отсутствия. Как по-твоему это должно сказаться на моей репутации?

— Завязать стычку? — опешил Эндрил. — Сынки Петера Куррентера на меня напали! Прямо в порту! На Царь-древе! На моём Царь-древе! Можешь такое представить? И ты обвиняешь в этом меня?

— До меня дошли слухи, — также спокойно продолжил отец, — что перед тем, как отправиться на Север, ты обесчестил старшую дочь их дома.

Эндрил дёрнулся будто от пощёчины и отступил ещё на шаг назад, пряча лицо.

О, оказывается, прошлый удар был лишь проверкой. Лишь финтом перед настоящей атакой. Подлой, неожиданной и болезненной.

Конечно же, принц знал, что интрижка с Луизой может выйти ему боком — девушка была ветрена и любила пикантные сплетни. Как и рисковать, флиртуя с ухажёрами, будучи помолвленной. Делалась такой недоступной, но в тоже время раз за разом подтрунивала других. Именно этот риск отчасти и заинтересовал принца два года назад.

Знал он и о том, что, если произошедшее откроется, разговор с отцом будет неизбежен. Король терпеть не мог копаться в чужом грязном белье, но никогда бы не упустил очередной случай отчитать сына. А потому Эндрил знал и как следует поступить в этой ситуации.

Всё, что от него требовалось — опустить глаза, состроить невинное личико и напустить на себя маску раскаяния. Покаяться, что его дружеское общение с дочкой лорда было расценено, как нечто большее. Признать, что был неосмотрителен или даже глуп, а также заверить, что в ближайшие дни он проглотит свою гордость, встретится с главой семьи Куррентеров и принесёт глубочайшие извинения. А затем переходить к разговору, ради которого он прибыл.

Была лишь одна проблема. Знать, как поступить, и сделать так — порой совсем не одно и тоже.

Он едва не задохнулся от гнева. Всё накопленное за утро смешалось, закипело внутри. Ненависть к мерзавцам, которые на него напали. Его собственное бессилие. Несправедливость, которая преследовала его с прибытия домой. Сам факт того, что этот дом совсем не рад его видеть. Лицо матери, полное сожаления. Братья, которых он даже не увидел. Радостное приветствие подросшей сестры, которая искренне не понимала, почему была разлучена с ним так долго.

Несколько недель Эндрил предвкушал этот разговор. Разговор, который должен был вернуть ему расположение отца. Помочь вновь обрести дом, семью. Дать наконец шанс сделать что-то великое. Помочь королевству и даже, может быть, обрести славу.

И он знал, что ему могут помешать лишь собственные чувства. Собственная неосторожность или несдержанность. Его глупость и ребячество. Те качества, по которым и станет бить отец.

И всё же не смог сдержаться.

— Почему, — с ненавистью процедил принц, — все так любят использовать это слово? Ты ведь говоришь о девчонке из семьи торгашей, лишь недавно получивших место в совете. О семье, чей отец распустил армию их дома, чтобы выгадать побольше денег. О семье, чей отец подкладывал свою дочь под каждого долбанного проходимца, у кого в кошельке звенели монеты. О семье, которая понятия не имеет, что вообще значит слово «честь». И о девушке, которая была рада оказаться товаром. Словно ведро гвоздей или ящик с сушёной рыбой. И такой же безмозглой, кстати. Так почему же ты, отец, решил использовать слово «обесчестил»? Не правильнее было бы сказать «оказал честь»?

Эндрил увидел, как лицо отца побагровело от гнева. И почувствовал, что прямо сейчас завис над самой, мать её, бездной.

— Нет уж послушай! — закричал он, сделав несколько шагов к постаменту. — Послушай полностью, не кривя лицо! Ведь это ты встретил меня во дворце с этими гнусными сплетнями! Так позволь же мне ответить на них, отец! Я действительно виделся с Луизой Куррентер перед полётом на Север. И да, я провёл её во дворец. Мы гуляли по парку на золотой ветви. Она умилялась лебедям и синим калам, и — это было удивительно, — мне спела. А после этого я отвёл милашку Луизу обратно к цветочным вратам, попрощался с ней, поцеловав руку, и больше ни разу её не видел, так как был на долбанном северном Царь-древе, куда ты меня отправил!

Эндрил замолк, тяжело дыша.

Для хорошей лжи требовалась правда. Хотя бы крупица. И Эндрил нашёл её в праведном гневе, который испытывал.

Ведь именно Луиза подсела к нему на одном из скучнейших балов, прямо перед прибытием северян на Царь-древо. Она же придумала способ выбраться незамеченными и обмануть охрану возле ворот дворца. Именно дочка не слишком именитого лорда, которую Эндрил даже не сразу узнал, утащила с кухни бутылку отвратительного восточного вина — отец презирал все прочие, — отыскала пустующую комнату кого-то из слуг и затащила юношу внутрь. Из всего этого Эндрил мог сделать вывод, что Луиза Куррентер была заинтересована в их встрече куда больше самого принца. Настолько, что даже оторвала ему пуговицу от любимой рубашки.

Так может быть, именно ему следовало пожаловаться отцу?

Он, пытаясь успокоиться, смерил короля взглядом. Отец выглядел довольным. Он никогда не умел скрывать радость победы. И, конечно же, он не верил ни единому слову Эндрила. Готов был поверить слухам и дочери какого-то лорда, но не собственному сыну.

— Как бы то ни было, — произнёс Эндрил, всё ещё дрожащим голосом. — Почему мы вообще говорим об этом? Даже, если сказанное тобой, было бы правдой — а это не так, — разве дом Куррентер может позволить себе возмутиться? На полном серьёзе в открытую предъявить что-то королевской семье?

— Безмозглый дурак, — зарычал король. — Разве ты до сих пор не понимаешь, что любые твои слова или действия будут сказываться на мне? И какой урон ты способен нанести короне, нарушая шаткое равновесие в столице?

И тогда Эндрил, неожиданно даже для себя, расхохотался. Пожалуй, это было самым непристойным из сделанного за день, а может, и за всю его жизнь — а ему было с чем сравнивать. Однако сдержаться он не смог.

— Знаешь, — начал он, отсмеявшись. — Всё детство я слушал истории о Мелтоне Тан Гурри. О твоих подвигах, победах. О доблести и силе. О непоколебимости, чести, уме. Они буквально преследовали меня. На любое моё достижение падала твоя тень. Любую победу обесценивал груз огромных ожиданий. Я окончил академию с отличием, отлично овладел мечом и мушкетом, изучил историю, дипломатию, юриспруденцию, военную науку. И всё это лишь для того, чтобы соперничать с тобой. Но уже заканчивая академию, я знал: человека, с которым я соревнуюсь, не существует. Он лишь плод мифов и легенд, которыми обросла твоя жизнь и подвиги. И тем не менее... Многие твои действия я осуждал, со многими решениями был не согласен. Но я всегда уважал тебя. Уважал за то, что ты был себе верен. Верен собственным идеалам и стремлениям. Верен своему пониманию правды и чести. И верен своей цели, непоколебимый и несдвигаемый, будто долбанный огромный валун. Но теперь... — Эндрил с вызовом взглянул прямо на отца, в глазах которого блеснул неподдельный интерес. — Теперь я вижу, что передо мной нет даже этого человека. Остался какой-то жалкий призрак. Кривое отражение. Актёр, напяливший маску и силящийся сыграть роль, которая давно уже ему не под силу.

Он отдышался, а затем заговорил снова, чувствуя, что тишина вокруг стала слишком густой, слишком давящей, слишком громкой.

— Сейчас я вижу перед собой лишь труса. Труса, который боится своих подданных. Труса, который боится признать, что всё королевство вокруг трещит по швам, и вымещает свою злость на сыне. Труса, который прячется за войной, потому что это единственное, чем он ещё может управлять. Труса, который понимает, что проиграл, но отказывается признать это. Труса, от которого все ждут защиты королевства, но он не может защитить даже свою семью.

Эндрил замолк, слушая, как его слова отчеканивают от гладких стен. От золотых колонн и прозрачного янтаря. Как растворяются в листьях кроны под сводом тронного зала.

Неужели он и правда сказал всё это? Стоило ли ради подобного разговора последние два года искать повод вернуться на Восток? Стоило ли умолять Северную королеву? Подкупать людей в её администрации? Искать доверенных лиц на своём Царь-древе? Отдать все свои деньги Бриджит и её пиратам за первый взнос, в конце концов?

Только ради того, чтобы самостоятельно сделать всё ещё хуже.

Отец молча смерил юношу взглядом. Поиграл желваками. Все эмоции вновь схлынули с его лица. Осталась только ледяная сталь.

— Понимаю, — после мучительно долгой паузы произнёс король. — Ты куда больше похож на меня, чем сам думаешь.

Эндрил отрывисто заморгал, чувствуя, как его нижняя челюсть поползла вниз. Он многого мог ожидать от отца. Например, что он позовёт стражу и прикажет протащить принца по аллее дворцов, привязанным за ноги к двум карусам. Или высечь его плетьми. А может быть, просто бросить в трюм самой дрянной шхуны и отправить обратно на Север.

Но это?

— Когда-то я тоже думал, что умнее других. Лучше других. Верил, что в моих венах течёт неразбавленное божественное благословение. С годами это проходит. Но прежде, это должно позволить тебе возвыситься. Добраться до своей планки. Стать тем, кем ты должен быть. — Он серьёзно смотрел на сына. Без осуждения, без злости. Эндрил уже и не помнил, когда видел отца таким. — Внутри тебя есть стержень. Есть сила. Есть потенциал. И уже есть величие. Жаль, что ты используешь всё это для того, чтобы ругаться со мной, или соблазнять молодых дур. Знаешь, когда был тот турнир... Я искренне поверил в твою победу. Поверил, потому что всегда знал, что тебе это по силам. Без обмана, уловок и хитростей. По силам, если бы ты поставил перед собой такую цель. Но... ты лишь вновь меня опозорил.

Эндрил оскалился.

— Только ты можешь назвать победу позором!

Король поморщился от этих слов. По всей видимости, при слове «победа».

— Думаешь, важен лишь результат? Веришь, что способ его достижения никого не волнует? Наверное, ты прав, сын. В случае, если ты ничтожество. В случае, если никто не верит в твои достижения. Когда всё против тебя. Люди любят истории о попрошайках, разбогатевших на столько, что даже их внукам никогда не придётся работать. Но для тебя или меня — этого слишком мало. — Он глубоко вздохнул, опустив глаза. Затем сам же прервал эту неловкую, неуютную тишину. — Сын, взгляни на мои ступени. Скажи мне, для кого каждая из них?

— Я не...

— Говори! — резко, словно бросок кинжала, приказал отец. — Произнеси значение каждой из них! Сейчас же!

Эндрил, поморщившись, подчинился:

— На первую ступень поднимутся те, кто работает в воде. Вторая для людей, обрабатывающих почву. На третью могут ступить рудокопы, чья работа — добыча ресурсов из панцирей воздушных богов. Четвёртая — для жителей островов. Пятая — для жителей Царь-древа. Подняться на шестую ступень — честь, которой достойны градоправители островов и знатные семьи Царь-древа. Седьмая — для членов семьи. Восьмая...

— Восьмая — для богов! — закончил за него отец. — И лишь я стою над всеми. Я и есть тот, о ком поют песни. Тот, кто в умах людей повелевает богами. Тот, чьё слово — закон. Мне недостаточно добиваться результата. Я должен быть сильным. Должен быть великим. Должен быть страшным. Я должен быть тем самым героем песен и мифов — существом, куда ближе к богам, чем к обычным смертным. Должен быть таким, или... хотя бы казаться. Это фундамент, на котором держится королевство. И стоит ему дать хоть одну трещину — мир может рассыпаться в прах.

— Все твои слова... Все они — лишь пустышка, — процедил принц сквозь зубы. — Надувать грудь колесом и кричать о своём величии, — удел тех, кто этого величия лишён! Никто уже не верит в твою божественность. Как и в твою «великую миссию». В твою грядущую победу над Севером. И, судя по твоему совещанию с генералами, судя по твоему письму с предложением переговоров, судя по твоей затаённой ярости — ты и сам уже перестал в неё верить. — Эндрил шагнул вперёд, с вызовом глядя на отца. — Может быть ты и прав. Казаться всесильным правителем — это та ещё работёнка. Однако главное — являться им на самом деле. Добиваться результата и плевать, как ты при этом будешь выглядеть, если нельзя иначе. Твоё место — честь. Как и лестница под твоими ногами. Ведь ты должен не только управлять всеми людьми, но и защищать их. Заботиться о них. Давать им то, в чём они нуждаются. А если не можешь...

— И что тогда? — король поднял одну бровь, и Эндрил осёкся. Отдёрнулся от этой мысли, будто от раскалённой кочерги. Заставил себя потушить разгоревшееся внутри пламя.

Сам того не желая, он добрался до черты, которую не мог пересечь. Сомневаться в решениях отца, высказывать недовольство — пожалуй, сын короля мог себе такое позволить. Но предложить отречься от власти? Даже небрежно брошенная фраза в этом направлении могла быть расценена, как измена. И тогда он вряд ли отделается парой пинков от стражников или ссылкой на Север.

— Прости, отец, я... — промямлил Эндрил. Все мысли вдруг заглушил стук сердца. Громкий, тревожный. Предостерегающий. — Я сорвался и наговорил лишнего.

— Нет уж, — голос короля звенел в пустом зале. — Закончи, что хотел сказать. Давай же. Если я не могу заставить людей подчиняться, если не делаю жизнь моих подданных лучше, если не приношу побед, значит я не должен быть королём, не так ли? Значит, нужен кто-то другой, более подходящий? Например, мой старший сын — Эндрил Тан Гурри.

— Я не...

Король врезал скипетром в пол, и даже сквозь ворсистый ковёр звук показался оглушительным. Эндрил съёжился, чувствуя, как подгибаются колени.

— Сколько островов захватили Северяне за последние полгода? — рявкнул отец.

— Островов?

— Сколько человек было на каждом из них? Скольких беженцев мне пришлось приютить на ветвях Царь-древа? Скольких отправить на другие острова? А скольким и вовсе не удалось найти дом?

— Я...

— А сколько кораблей было затоплено? Сколько людей, которые защищали границу, доблестных и смелых, пало при этой атаке?

Эндрил морщился, пока король хлестал его резкими выпадами. Загонял в угол. И, кажется, собирался добивать.

— Я не собираюсь упрекать тебя в том, что ты не предупредил меня о готовившейся атаке. Мне хочется верить, что ты и сам ничего о ней не знал. Хотя, с твоей хитростью, ты бы смог что-то придумать, если бы попытался. Я скажу другое. Три из пяти этих атак случились уже после того, как я отправил письмо Северной королеве. Тот месяц, когда они уже знали о моей просьбе провести переговоры, весь тот первый месяц они жгли мои острова, убивали моих людей и топили мои корабли.

— Отец, я... — прохрипел Эндрил, у которого вдруг резко пересохло горло, но атака короля, похоже, ещё не окончилась.

— А ты знал, в чём заключалось прошлое предложение Северян, с которым они прибыли два года назад? Они отдали нам два острова. Просили лишь отпустить пленников. И предлагали свадьбу между северной принцессой и тобой. Якобы, это был бы прекрасный жест, который должен был показать двум другим королевствам, что мы живём в мире и процветании. Великодушный жест — несущий перемены. И я... Я вспомнил твои слова, вспомнил, как ты настаивал на этом соглашении, как убеждал меня дать им шанс. И согласился.

Вот только это было ложью. Стоило кораблям пересечь границу, королева Изерн отдала приказ сжечь поселения на двух островах — они убивали и своих и чужих. А затем они перехватили наш флот, который прибыл на помощь. Затаились в наших водах, готовились к этой атаке у нас под самым носом. Готовились всё то время, пока мы были отвлечены турниром. А тебя они забрали лишь для того, чтобы указать на мою глупость, на мою беспомощность.

— Отец, я не...

— Конечно же, ты не знал этого, — с грустью качнул головой король и откинулся назад на троне. — Хотя провёл на Севере почти три года. Но тебя ведь не волновали действия Северян. Как не волновало и благосостояние твоего королевства. Потому что ты был свято уверен, что именно я здесь злодей. Уверен, что я твой злейший враг, с которым ты должен сразиться и которого должен победить. И ты искал способ и оружие. В точности, как того хотела Северная королева.

— Если бы ты только меня слушал, — просипел Эндрил, ища силы продолжить бороться. Но не мог найти ничего, кроме разочарования, ненависти и гнева. — Я бы смог покончить с войной ещё три года назад.

Ответный выпад получился неумелым и жалким. И отец лишь рассмеялся.

— Ты? Знающий о битвах в море лишь по книжкам? Изучивший врага по картам и своим домыслам? С трудом представляющий маршруты снабжения, важные точки за Северной границей и места, где базируется их флот? Не знающий командующих их взводами в лицо, их слабые и сильные стороны. Не знающий, когда тот или иной воздушный бог выйдет из облаков? И ты думаешь, что справился бы лучше меня и десятка советников? Но почему? Из-за успехов в академии? Или из-за ума, который очевидно, есть только у молокососов?

Эндрил чувствовал, как захлёбывается в этих вопросах. В этих атаках отца. Чувствовал, как после каждого удара, сдержать следующий становится сложнее. Чувствовал, как у него опускаются руки. Хотелось закрыть глаза, вернуться на корабль Бриджит и отбыть на Север. Оказаться где угодно, лишь бы подальше от этого разговора. От этого человека. И от самого себя, каким он становился рядом с отцом.

— Сын, я никогда не считал тебя глупцом, но сейчас ты не видишь дальше своего носа. Северная королева залезла тебе в голову. Окрутила вокруг пальца. Даже сейчас они отправили тебя на Восток, лишь чтобы воздействовать на меня. Чтобы сыграть на моей жалости. Чтобы показать, что я не в силах сам вернуть своего сына, а они могут отдать тебя по щелчку пальцев. И чтобы заставить меня танцевать под их мелодию. Ослабить меня. Или сломать. — Эндрил увидел, как ладонь отца на подлокотнике дрогнула, а затем сжалась в кулак. — Но я не позволю им ещё раз провести меня. Не попадусь в эту ловушку во второй раз. Мне плевать, насколько заманчивое предложение они приготовили. Я не стану его слушать. Не стану думать о нём. Не стану из-за него менять свои планы. Что на счёт тебя... Завтра же ты вернёшься обратно на Север и передашь им мои слова. А затем... Затем я не буду тебе указывать. Ты можешь делать всё, что пожелаешь. И я надеюсь, однажды, ты сможешь вернуться ко мне, вновь став тем, кто достоин называться моим сыном.

Это был последний, завершающий удар. И отец не жалел для него силы. Не жалел слов, стараясь вогнать клинок в самое сердце Эндрилу. И Эндрил, пожалуй, должен был наконец сдаться. Должен был смириться с неизбежным поражением. Вот только, как это часто бывает, мозг пропустил мимо большую часть слов, зацепившись за одно единственное. Показавшееся слишком важным, чтобы его игнорировать.

«Завтра».

Гнев отца, его последний приказ — всё вдруг перевернулось с ног на голову. Да, пожалуй, Эндрил предполагал, что возвращение на Север — самый вероятный исход их беседы. Но... завтра же?

— Отец, — Самообладание вмиг вернулось, и он произнёс это так мягко, как мог. — Ты так и не ответил на мой вопрос.

— На твой вопрос? — опешил отец, вероятно, предполагая, что разговор уже окончен.

— По поводу Куррентеров. Почему ты начал беседу именно с этого? Почему вообще вспомнил о Луизе?

— Дочка Петера распустила о тебе слухи, — брезгливо поморщился король.

— Слухи? Сейчас? Но ведь, когда я собирался улетать, девочка была помолвлена. А значит, она уже два года как замужем. В тоже время никто не знает о моей помолвке с северной принцессой — я следил за новостями и в курсе, что это до сих пор так. А значит, по её репутации это бы ударило куда сильнее. Тогда зачем?

Король задумался, совершенно не готовый к новому витку разговора. Но Эндрил и не ждал от него ответа. Просто чувствовал, что в клубке ниток он нащупал ту, что может привести его к успеху. Тонкую, едва заметную, но верную. И продолжил её разматывать.

— Петер Куррентер долго выбирал между множеством достойных мужей, готовя единственную дочь на выданье, — принялся вспоминать принц. — Он всегда был богат, из-за чего нашлось немало лордов и даже членов Великих семей, готовых связать с ним своё будущее. У него было несколько возможностей получить то единственное, что он не мог купить за деньги — знатное имя. Положение. Однако он отверг эти варианты и предпочёл великим домам богатую, но не слишком именитую семью. Но до меня дошли слухи, что он всё же сумел попасть в совет и получить знатный титул от тебя лично. И это при том, что у него никогда не было сильной армии — обязательного в последние годы атрибута. Потому что... — Эндрил прикусил губу, выхватывая из памяти всё новые и новые подробности о судьбе этого дома. — Потому что муж Луизы — старший сын градоначальника с Иль’Рокуэлла, верно? И именно Петеру ты поручил восстановление острова и добычу стали.

— Это здесь совершенно не причём, — поморщился король. Поморщился так, будто ему воткнули нож под рёбра.

— Петер Куррентер получил себе два крупных, но почти не функционирующих рудника, — продолжил Эндрил, чувствуя, что теперь всё сложилось воедино. — Надеясь, как все думали, стать главным добытчиком королевства после того, как война закончится нашей победой. Именно поэтому ты пригласил его в совет — надеясь, что он, как никто другой, заинтересован в успехе, ведь он теперь владеет островом на самой границе, на который постоянно совершает налёты враг. Но... До этого назначения Петер уже имел собственных вассалов на Юге. И даже сейчас, заставляя хотя бы один из рудников работать, он может переправлять сталь на Юг, пользуясь твоим же указом. При этом оставляя выручку на восстановление своего острова, и... для самого себя. К тому же, получая от тебя полную военную поддержку и не вкладывая деньги в собственный флот.

— Петер Куррентер мне верен! — оскалился король.

— Конечно же, — кивнул Эндрил. — Ведь ему неважно, сможешь ты победить, или эта бесконечная война с северянами продолжится. Одно лишь моё возвращение могло спутать ему карты. Боги... Я даже и не думал об этом. Онведь был одним из лордов, что помогли мне вернуться, отец. И похоже, он сделал это лишь для того, чтобы со мной покончить. Эти слухи, нападение его сыновей, — лишь грамотно спланированная игра. Он хотел спровоцировать тебя. Спровоцировать тебя отправить меня обратно на Север, как можно быстрее. Сорвать даже маленький шанс на успешные переговоры. И был готов даже поступиться честью дочери ради этого. В конце концов, кто будет в серьёз воспринимать честь сынка островитянина и его жены, не так ли?

— Для того, чтобы не дать мне и Северу подписать мирный договор, не требуется столь сложный план, — не согласился отец. — И уж точно, моё благословение не получить, напав на моего сына.

— Разве? — усмехнулся принц. — А мне кажется, он отлично выбрал мишень.

Отец фыркнул и презрительно отмахнулся, будто стараясь отогнать аргументы Эндрила, как назойливых мух.

— Плевать на Петера Куррентера. Я бы и без того не согласился выслушивать предложение Северян. Не после того, что они сделали в прошлый раз.

— О, ты вот об этом? — Эндрил поднял папку, которую всё это время держал в руках. Покопался в ней, достал два десятка исписанных листков с двумя печатями Северной канцелярии. — Я и не собирался тебе это отдавать. Жадное, наглое предложение. В этих документах, которые я, конечно же, прочитал, они требуют тебя отдать им все приграничные острова, вплоть до Иль’Низа. Требуют репарацию. Требуют роспуск войск. Требуют чертежи последних боевых кораблей. И требуют признать поражение. Просто мусор.

И он разжал пальцы, позволяя листкам, шурша, разлететься по каменному полу, кружась и залетая под предметы мебели. Несколько даже оказались на ступенях лестницы между отцом и сыном.

— Ты... — Отец в изумлении следил за летающей по тронному залу бумагой. — Разве ты здесь не для этого?

— Боги, отец! — воскликнул Эндрил. — Ты обмолвился, что не считаешь меня глупцом. Так может быть, ты перестанешь меня считать ещё и ребёнком? Ты и впрямь полагаешь, что я не знаю, зачем меня отправили Северяне? Два года под разными предлогами мне мешали вернуться домой. А затем, после твоего письма, почти и не сопротивлялись. Ты предположил, что они хотят надавить на твою жалость или напугать тебя. Но всё куда хуже. Они рассчитывают тебя раззадорить. Вот чего добивается Север. Вбить последний гвоздь в твой гроб — для этого меня отправили. То, что здесь именно я, говорит лишь об одном — меньше всего Север и впрямь желает мира.

Отец задумчиво потёр лоб, не в силах скрыть удивления.

— Более того, — продолжил Эндрил. — Я согласен и с тем, что Восток как никогда нуждается в победе. Нуждается в том, чтобы ответить на тяжёлый разгром. Нужно показать нашу силу и мощь. Наше величие.

— Тогда... — Король осёкся. И Эндрил и отец уже знали, что он собирается сказать. Но, похоже, ему это далось с трудом. — Тогда что ты предлагаешь?

— Отдать Северу Иль’Рокуэлл. — Эндрил видел, как округлились глаза отца, и улыбнулся. — Удивительно, но даже Северные дипломаты, надеясь своим предложение взбесить тебя и унизить, не пришли к этому варианту. Вы так долго пытались отгрызть друг другу пальцы, что совсем разучились мыслить более глобально. Ну... Все, кроме Петера Куррентера, похоже.

— Мы не так слабы, — Король взмахнул рукой, будто выставляя перед собой щит. Но щита у него не было. А пальцы предательски подрагивали. — Все победы Севера — ничто. Да, они отодвинули границу на несколько миль. Да, они сожгли четыре города на приграничных островах и нанесли нам тяжёлое поражение рядом с Иль’Рокуэллом. Но они, как и всегда, не смогли закрепиться на этом острове, ведь он движется к нашему Царь-древу. У них по-прежнему недостаточно кораблей. Недостаточно стали для них. А Юг всё больше и больше заламывает за неё цену. Мы сильнее, сын. У меня достаточно верных людей и фрегатов!

— А денег? — спросил принц.

— Их хватит, чтобы мы смогли победить!

— Боги... — Вздохнул Эндрил. — Кто-нибудь ещё помнит значение этого слова? Неужели ты пал так низко, что победой для тебя станет захват нескольких островов, на спинах которых уже не осталось никакой инфраструктуры, а люди запуганы или мертвы? Вы боретесь за ресурсы, за влияние — но за долгие годы вы потратили в десятки раз больше, чем можно добыть из панцирей этих воздушных богов.

— Бездна, сын! — отец, кажется, терял терпение. — Даже несколько островов, которые мы возвратим, позволят мне расселить людей! Позволят мне успокоить лордов! Позволят мне получить преимущество! И это, уж точно, будет лучше, чем то, что предлагаешь ты! Отдать Иль’Рокуэлл... Остров с крупнейшими запасами стали! Остров, который в будущем может изменить расклад сил! Вся эта война продолжается во многом в борьбе за него! Отдать его — значит расписаться в собственной беспомощности. Признать поражение! И не только Петер Куррентер пострадает от этого!

— И поэтому Север, вероятно, примет такое предложение, — дёрнул плечами Эндрил. — А мы... Мы выстроим новые связи, новые цепочки, заключим новые соглашения. И переживём эту потерю. Ну... Все, кроме Петера Куррентера, пожалуй, но я не стану о нём горевать.

— Получив Иль’Рокуэлл, Север наконец обретёт сталь, в которой нуждается! У них отпадёт необходимость закупать её на Юге! Он освободится из-под этого влияния. И уже через несколько лет догонит нас по силе и военной мощи!

— Догонит, это верно, — кивнул принц. — Что можно перефразировать, как «станет равен по силе нам в данный момент времени». Но когда они смогут наладить производство, справившись с разрухой от войны, кадровыми проблемами, новыми торговыми маршрутами и всем прочим, мы уже уйдём далеко вперёд. Станем намного сильнее и влиятельнее.

— Отдав им крупный остров и ничего не получив взамен?

— Ты не прав, отец, — Эндрил вновь сказал это очень мягко, но с определённым нажимом. Так спиливают многовековую высохшую ветвь, переставшую давать побеги. Деликатно, но безжалостно. — Два года я провёл на Севере. Меня прогнали из столицы почти сразу — вероятно, ожидали, что я стану для тебя шпионить, — но я был не против. Я отправился на Норт’Длон. Северная королева, похоже, решила, что я просто скучаю по Востоку, от того так хочу находиться возле самой границы. Мне даже сыграло на руку, что они так и не услышали моё предложение о перемирии два года назад и не знали о моих планах. Я изменил на острове инфраструктуру. Организовал хорошо защищённый форт, пользуясь ресурсами северян. Начал принимать беженцев с Востока и построил для них несколько жилых районов. Больше трети острова сейчас населяют люди из нашего королевства, почти все из которых солдаты. Следующим шагом было превращение этого места в крупный торговый пост. Перевалочный пункт на самой границе. Даже несмотря на войну, туда тянутся некоторые торговцы, имеющие проходные грамоты от тебя и королевы Севера.

— Норт’Длон — пустышка, — сказал отец, но без уверенности. — У него нет детёнышей, а значит и ресурсов для добычи. Он практически бесполезен.

— Именно так, — пожал плечами Эндрил. — Если не считать его расположения. Норт’Длон выходит из облаков раз в шесть лет, отец. А всё остальное время почти не двигается, дрейфуя возле самой границы, около наших островов. А значит, он прекрасно может решить наши проблемы со снабжением. Оставив там флот, мы сможем, в случае необходимости, контролировать почти всю северную границу, не боясь остаться отрезанными. А во время Спуска даже угрожать Северному-Царь древу, если это потребуется.

— Чушь, — вновь неуверенно отмахнулся отец. Но принц видел, как он косится в сторону карты.

— В тоже время Иль’Рокуэлл всегда находится в наших водах. Почти всё время, в какой бы точке своего маршрута, он ни был — мы будем держать под контролем и его и торговый путь, ведущий сквозь наши воды. Одно неверное действие Северян, одно грубое слово, одна единственная ошибка, и мы заберём его назад. А значит, им потребуется постоянно ждать этой атаки, держать там войска и постоянно бояться. И каждый их правитель будет знать — благосостояние их королевства зависит от нас и нашей милости.

Король открыл рот, собираясь что-то спросить, но, похоже, так и не нашёл слов. Эндрил кивнул, продолжая уже наизусть заученную речь, много раз отрепетированную по пути сюда. И с каждым словом лишь набирался уверенности.

— Но и это не самое главное. До войны Норт’Длон был основным торговым пунктом. Через него проходили три из четырёх маршрутов на Север. Два из которых ведут также на Запад. Именно через него нужно лететь, чтобы, не пересекая мёртвое море и не делая слишком уж большой крюк, посетить почти все крупные острова на Севере. А значит... Отец, это значит, что мы сможем сделать то, что никому не удавалось. Объединить торговой сетью весь мир!

Король фыркнул.

— О, прекрасный план, сын. Похоже, ты даже более амбициозен, чем я был в твоём возрасте. Объединить мир — поистине королевская цель.

— Победа, которую мы можем дать своему народу, — наслаждаясь тем, как звенит его голос, согласился принц. — Победа, которая исправит всё!

Король сделал глубокий вдох.

— Победа, — он будто хотел испробовать это слово. Покрутить на языке. Словно нашёл у него какой-то новый привкус. — Заманчиво. Знаешь, мне даже хочется позволить тебе это сделать. Позволить попробовать. Поверить тебе. Вот только... Прежде, чем мы увидим эту победу, пройдут годы. Годы, которые станут самыми кровавыми за последние столетия. Неужели ты не понимаешь, что столь великие перемены требуют заплатить за них непомерную цену? Расклад сил, устои, правила и законы — всё это перевернётся с ног на голову. Богатые лорды потеряют своё состояние. Бедные — возвысятся до небес. Начнутся волнения, равносильные шторму, смывающему города с ветвей Царь-древа. Никто не сможет унять его. Ни я, потерпевший слишком много поражений, ни ты, мальчик-с-Севера.

— Это не обязательно будет так, — сказал принц. — Мы лишь должны пережить потерю Иль’Рокуэлла. Пострадают несколько крупных лордов, ты прав. Но у меня есть идея, как возместить им убытки. Торговый пункт на Норт’Длоне — это не просто моя мечта. Это свершившийся и почти оконченный проект. Под разными предлогами я общался с представителями торговой гильдии. И каждый из них согласен, что этот остров даст нам огромные возможности. Порох, мех, руда, древесина — многие из этих ресурсов торговцы смогут поставлять на Запад, не проходя по всему Югу или Северу. Многие маршруты расширятся, удлинятся, станут в несколько раз прибыльнее. И контролировать этот процесс будем мы. Само собой, для этого потребуются и корабли, и люди, и доверенные советники — приближенные к тебе лорды будут драться за такую возможность. И очень быстро забудут о том, что у них забрали. Тем более, когда им не придётся постоянно заботится о содержании огромной армии.

— Многие, — задумчиво согласился отец. — Но не все. Норт’Длон — не панацея. Его не хватит, чтобы занять великие семьи. Не говоря уже про то, чтобы расселить на нём людей, оставшихся без крова из-за идущей войны. Или солдат, в которых больше не будет необходимости.

Эндрил слегка наигранно засмеялся.

— О, думаю об этом переживать не стоит. Уверен, мы быстро найдём новый повод достать мечи из ножен и начать резать друг друга.

— Это не повод для шуток, — отрезал отец.

— Да, да, конечно, ты прав, — закивал принц. — И поэтому это не всё. Прежде всего, мы откроем южную границу.

Повисла пауза. Отец растерянно смотрел на сына, вероятно, думая, не ослышался ли он. Эндрил знал, что, открыв все карты, он вызовет у короля замешательство. Поэтому разыгрывал партию так долго и скрупулёзно. И всё же... Тянуть больше не было смысла.

— Южная граница сейчас контролируется торговой гильдией, — наконец недоверчиво произнёс король.

— Та самая торговая гильдия, да? — усмехнулся принц. — Обсуждая с ними Норт’Длон, я не стал интересоваться, как они отнесутся к потере одного из самых ценных активов. И всё же... Думаю, они переживут это. Им придётся.

Король едва заметно склонил голову на бок. Любые эмоции схлынули с его лица. Он размышлял. Действительно размышлял. Наживка была столь заманчивой, что он не мог отказаться дослушать. Ведь торговцев он любил, пожалуй, даже меньше, чем Северян.

— Торговая гильдия прямо сейчас обеспечивает нам торговлю с Югом, — как и ожидалось, он перешёл к осторожной защите. — После нескольких лет грабежей, им удалось создать один маршрут и организовать его безопасность. На это пошёл и я, и Дэвор Тит Неорик, король Юга. Не знаю, что ты задумал, сын... Но я не могу просто нарушить это соглашение. И не могу... хм... без должной уверенности в своих действиях, предъявлять какие-то претензии на Иль’Усмер.

— Иль’Усмер — наш остров, — возразил Эндрил. — Всегда был нашим. А Дэвор Тит Неорик сам же отправляет корабли, разграбляя все остальные торговые маршруты. Потому что для него — эта сделка куда как выгоднее, чем для нас. Он знает, что мы не торгуем с Севером и Западом, а значит от неё зависим. Пользуясь нашей слабостью, они загнали нас в угол, отец. Я считаю, пора из него выбираться.

— Это не так просто, — сказал король. Однако он не отказался. Даже не возразил. — Война с Иль’Усмером, к которой подключится Юг и торговая гильдия... Даже с нашей военной мощью, я сомневаюсь, что у нас получится победить.

— Война... — теперь была очередь Эндрила испробовать слово на вкус. Однако оно показалось слишком резким и жёстким, будто во время обеда случайно укусил металлическую вилку. — Победить в ней будет не просто, я согласен. Иль’Усмер удобно расположен и отлично охраняется. К тому же ни одно королевство не признает его захват, даже если бы мы попытались. В этом можно винить лишь наших дипломатов, не оставивших нам путей к отступлению. Однако... Однако я и не думал нападать на него или влезать в какой-то конфликт с торговой гильдией. — Эндрил посмотрел прямо на отца. Взял небольшую паузу. Собираясь с духом, чтобы сбросить на стол последние карты. — Нам больше не нужен будет этот торговый путь. Если мы сможем обезопасить новый.

— Ты говоришь о...

— Да, Иль’Пхор и Иль’Тарт, — заявил принц. Вот он. Последний удар. Не такой болезненный и пафосный, как был у отца. Но Эндрил был доволен и этим. — Два Титана. Два самых крупных острова нашего королевства. И оба они очень удобно расположены на Юге. Величественный Иль’Пхор с самым большим числом детёнышей и запасом ресурсов, который может обеспечить не только нужды его жителей, но и нескольких соседних островов. Иль’Тарт — второй по величине источник стали.

— Иль’Пхор действительно мог бы стать хорошим перевалочным пунктом, — признал отец. — Даже сейчас торговцы порой используют его в обход Иль’Усмера. Это богатый остров, к тому же с самым большим населением во всём мире. И всё же...

— Да, да... — махнул рукой принц. — Конечно же. Обычная проблема, не так ли? Война.

— Сын, — голос отца вдруг стал жёстче. — Осторожнее с этим. Война между Иль’Пхором и Иль’Тартом... Это не тоже самое, что стычки на Севере. Не тоже самое, что пиратские налёты на Южной границе. Это...

— Это сложный и хрупкий механизм, — закончил за него принц. — Я слышал это сотню раз, но так до конца и не понял, что это значит. Скажи мне, отец. Почему эта война длится так долго?

— Пока Иль’Тарт находится в облаках, он готовит флот. А затем, стоит островам сблизиться, нападает на своего соседа. Мэр этого острова рассчитывает, что, захватив Иль’Пхор, он наконец получит несколько дочерних островов, как гласит старый закон.

— А ты выступаешь на стороне Иль’Пхора. Позволяешь им держать флот, достаточный для обороны острова. Заботясь тем самым о его жителях. А заодно и обо всех ресурсах, которые этот остров производит. И кораблях, которые этот остров строит. Но ответь мне, отец... Как же так получается, что Иль’Пхор ни разу не сумел одержать полную победу? И как выходит, что бедный, в сравнении с соседом, Иль’Тарт раз за разом умудряется собирать флот, способный уверенно сражаться до самого прибытия Титанов к ветвям Царь-древа?

— Ты... — Лицо короля приняло пунцовый оттенок. Нижняя губа его вздрогнула, и он сжал обе ладони в кулаки. — Ты собираешься обвинить меня в этом, сын? Обвинить меня в том, что я помогаю Иль’Тарту?

— Нет, нет, что ты... — Примиряюще поднял руки Эндрил. — Я бы так не сказал. С твоей помощью Иль’Тарт давно бы уже добился своей цели. Получил бы несколько дочерних островов, пригодных для выращивания еды и постройки ферм. А не мучился бы от голода, завися при этом лишь от Царь-древа.

— Сын... — Отец заставил себя успокоиться. Расправил затёкшие плечи и вновь медленно облокотился на спинку трона. — Это и впрямь не так просто, как ты хочешь это выставить.

— О боги, отец, — всплеснул руками Эндрил. — Ты же не думаешь, что я осуждаю тебя. Эта война — прекрасная идея. Хитрость, которой я от тебя никак не ожидал. До тех пор, пока Иль’Тарт нападает, а Иль’Пхор вынужден защищаться — оба Титана зависят друг от друга. И не задумываются о том, что если бы им пришло в голову объединить силы, то они обрели бы невиданную мощь и возможности. Подумать только, Иль’Пхор с его запасом продовольствия и древесины. Иль’Тарт с его фабриками, заводами и рудниками. Объединись они, и на карте Песни появилось бы... почти что новое королевство.

— Если ты всё понимаешь... — проговорил король. — то зачем вообще поднял эту тему?

— Война между двумя крупными островами — лишь временная мера. Думаю, твой дед, когда позволил ей начаться, и мой дед, который позволил ей идти своим чередом, прекрасно это понимали. Не столько отлаженный механизм, сколько... Бочка с порохом, на которую мы уселись своей задницей. Сколько лет пройдёт, прежде, чем один из градоначальников обхитрит тебя? Сумеет победить или привлечь сильного союзника на свою сторону? А может быть... Может быть, даже поступит изящнее. Знаешь, я слышал, что мэр Олси уже несколько лет сбывает часть ресурсов кому-то на Иль’Усмере. А затем строит новые районы и фабрики, зазывая на свой остров всё больше знати с Царь-древа.

— Мэр Олси — мой ставленник, — отрезал король. — И до тех пор, пока он может набивать своё брюхо и свои карманы, он нам не помеха.

— Я тоже сомневаюсь, что у него получится, — пожал плечами Эндрил. — Однако, ему на смену придёт кто-то другой. За ним следующий, а за ним ещё и ещё. В тоже время, Иль’Пхор и Иль’Тарт — два крупнейших острова королевства. Их стратегическая важность для нас безгранична. Как и их потенциал. А мы растрачиваем его часть только потому, что их боимся.

— Сын, — устало вздохнул король. — Я вынужден действовать строго по существующему договору. У каждой стороны есть законные основания начать войну после Спуска и продолжать её до прибытия на Царь-древо. Я же, в свою очередь, оказываю поддержку обороняющемуся Титану. И, должен заметить, что моя помощь в этой войне практически не оказывает влияния на исход конфликта.

— Твоя «видимая» помощь, — уточнил Эндрил, но отец не удостоил эту реплику ответом. — Однако, что если одна сторона нарушит договор? Общие законы королевства, нарушение которых можно расценить как агрессию к короне, кому-то из наших соседей или... Или, к примеру, я слышал, что корабли Иль’Пхора несколько дней назад на самой границе напали на беззащитных торговцев. Вполне подходит под «проявление военной агрессии», как считаешь?

Король кисло усмехнулся.

— И это твой план? Обвинить Иль’Пхор в развязывании войны? А что потом? Выступить на стороне Иль’Тарта? Помочь им кораблями и людьми? Помочь им захватить и разрушить самый богатый остров, от которого зависит флот?

— Нет, но может ли это стать поводом, обратить на них своё внимание? Отправить к Титанам несколько кораблей, чтобы разобраться в случившемся. Или даже посетить один из островов, чтобы лично решить проблему? Торговой гильдии такое определённо понравилось бы.

— Теоретически, да, — устало согласился отец. Однако мне пришлось бы оставить для этого Северную границу. К тому же... Ты хоть представляешь, сколько таких стычек происходит по всему королевству? Представители Иль’Пхора лишь разведут руками и будут всё отрицать. Или придумают какое-то оправдание, или... свалят всё на пиратов.

— Верно, — кивнул Эндрил. — Но на это время прекратится война.

— Прекратится...? — Король удивлённо поднял бровь. — С тем же успехом прекратятся и все прочие войны. А посреди Бездны вырастут ещё несколько Царь-древ. Сын, на время моего визита, боевые действия и впрямь встанут на паузу. Но разбирательство не продлится долго и не принесёт результата. И ничто не помешает после этого войне начаться вновь.

— Да, — мягко мурлыкнул Эндрил. — Если за это время не изменится расклад сил.

Король молча уставился на него, и выражение искреннего удивления на его лице, стало лучшей наградой для Эндрила. Наградой, которая окупала всё. Стоила всех мучений и унижений, которые он испытал по пути в этот зал.

Эндрил с радостью бы растянул этот момент на минуты, чтобы посмаковать его. Но это была лишь брешь в защите, которой предстояло воспользоваться, а не полная и безоговорочная победа.

Принц снова открыл свою папку. Достал из неё ещё несколько документов, которые ему отдал Элрон Сет. Поднялся по лестнице на вторую ступень и протянул их перед собой.

— Я хочу, чтобы ты взглянул на это.

Король заворожённо смотрел на подрагивающие листки. Эндрил видел, что он не хочет их брать. Боится, что проиграет, лишь взяв их в руки. Уступит молодому и дерзкому выскочке, который норовит прийти на смену. Заменить его.

А затем он взял их. Сгрёб одной рукой, немного замяв верхние. Поднёс к лицу, пробежал глазами по первому. Мельком взглянул на следующие два. Поднял голову.

— Что... это?

— Ты разве не видишь? — ухмыльнулся принц. — Думал, уж в этом-то ты хорошо разбираешься. Это чертежи, отец.

— Я вижу, что это чертежи, — раздражённо ответил он. — Я вижу, что на них изображены корабли, построенные на верфи Пехорро. Боевые фрегаты Пх-12, если не ошибаюсь. Шестнадцать лет, как они поступили на службу.

— Похожи, и правда? — Эндрил позволил ухмылке превратиться в полноценную улыбку. Теперь, когда отец шагнул в его ловушку. — Вот только ты ошибся. Это другие корабли. Не смог запомнить название — у Северян они вечно слишком сложные и путанные.

Отец несколько раз недоуменно моргнул.

— Не понимаю.

— Я сам не был уверен, пока не удостоверился лично. Ошибки нет — несколько таких кораблей состоят на службе у Северной королевы. Патрулируют торговые пути, не приближаясь к Северной границе.

— Я... — Отец отложил бумаги на столик возле трона. — Сын, это же просто смешно. Север не только сжигает наши корабли — некоторые удаётся захватить. Немудрено, что они собрали несколько по их подобию, или даже восстановили захваченные и пустили в ход. На войне не стоит отказываться от любого преимущества, не взирая на свою гордость.

— Я тоже так подумал, когда их увидел. А затем... пробрался в машинный отсек и нашёл выбитый на двигателе номер. Отправил запрос на Царь-древо, попросил кое-кого проверить, и... Отец, у меня есть документы, подтверждающие их продажу. И ещё несколько, с чертежами, запчастями, вооружением и бронёй. Документы с подписями. Пехорро и мэра Олси. Заверенных печатями. Конечно же, они пытались скрыть эти сделки — меняли номенклатуру, заключали договор через третьих лиц. Но я восстановил всю цепочку, пусть и потребовалось время. Отец, мэр Олси продавал военные корабли в другое королевство. В королевство, с которым мы находимся в состоянии войны.

Чтобы ложь сработала, всегда требуется немного правды. Однако Эндрил подозревал, что здесь не было и крупицы. Он был уверен, что кто-то подставил мэра Олси. Подделал его подпись, или обманом заставил подписать документы, суть которых он не представлял. Вот только, это не имело значения.

Ведь порой, человек готов поверить в любую ложь, если видит в ней свою выгоду.

— Этого не может быть, — произнёс король, и голос застрял у него в горле. Он откашлялся. Вновь взглянул на сына, на этот раз с тревогой. Затем вернул себе самообладание, и продолжил: — К тому же этого может оказаться недостаточно. Документы могут оказаться подделанными, или мэр мог вообще об этом не знать. И тогда мы просто выставим себя дураками.

— Дураками, которые в худшем случае остановят войну на один Спуск, — Эндрил всплеснул руками, в точности как делал каждый раз, когда репетировал эти строчки. — А в лучшем случае, мы сможем снять Олси с поста мэра, разделить Иль’Пхор между нашими лордами. Позволить им бороться друг с другом за власть там — подальше от Царь-древа. И мы получим два функционирующих Титана, торговый путь между всеми четырьмя королевствами и открытые границы на Севере и Юге. И... Отец... даже, если Олси смог бы отбиться от этих аргументов, у него не будет шанса, так как ты обвинишь его только, когда прибудешь на Иль’Пхор, не позволив ему подготовиться. Я всё ждал хорошего повода — у меня было несколько на примете, но нападение на торговцев, да ещё в такой момент — пожалуй, лучше просто не придумаешь.

Отец вновь нахмурился, молча уставившись перед собой.

— Однажды один из лордов сумеет подмять под себя Иль’Пхор целиком.

— И мы разберёмся с этим! — уверенно парировал Эндрил. — В своё время. Боги, отец, я согласен, что моё предложение — риск. Но разве можно рассчитывать на блистательную победу, ничем не рискуя? Скажи мне, ведь у тебя в этом куда больше опыта.

И тогда король наконец вновь посмотрел на Эндрила. Хмуро, печально. И вздохнул. Не так, будто он готов был признать поражение. А словно вновь был расстроен тем, какой же Эндрил дурак.

Эндрил отшатнулся от его взгляда, словно от увесистой пощёчины. Открыл рот, но... У него больше не было слов. Не было козырей. Не было приёмов, чтобы атаковать. Да и, если честно, сил, чтобы защищаться.

— Сын, я должен отдать тебе должное, — начал отец, и Эндрилу захотелось заткнуть уши. — Ты действительно хорошо поработал над этим. И думаю, однажды, это может сыграть нам на руку. Я отдам все документы советникам, и вместе мы придумаем, как извлечь из них пользу.

Но...

— Но, сейчас...

Он повернулся к столику возле своего трона, куда несколько секунд назад отложил документы Эндрила. Поднял их, сдвинул в сторону. Взял другие листки. Эндрил сразу догадался — документы, которые принесли торговцы. Документы, которые отец читал, когда Эндрил только вошёл в зал. Документы, которые король решил обсудить со своими генералами.

Неужели, он не знал что-то о Севере? Неужели что-то упустил из вида? Или нечто необычное случилось в последние дни, пока он был на корабле, и ему никто не сказал? Будь проклят этот долбанный Элрон!

— Взгляни, — отец протянул Эндрилу документы в точности так, как сам принц сделал чуть раньше. Эндрил кисло посмотрел на них, будто они были отравлены. И, в точности как отец, взял. Уставился на них, но буквы прыгали перед глазами. Столбцы с жертвами, списки ресурсов, дальше текст от руки.

— Это письмо с Иль’Пхора, сын, — пояснил король. — Похоже, Иль’Тарт уже начал войну. Напал на добывающий остров и сжёг поселение на спине воздушного бога.

— Этого... Этого не может быть! — Эндрил едва не задохнулся. Почувствовал, как в нём вновь закипает обида и бессилие. — Я всё рассчитал! Я выбрал идеальный момент! Война никогда не начиналась до Спуска!

— Никогда, — спокойно согласился король. — До этого момента. И теперь Иль’Пхор просит меня прибыть на остров для судебного разбирательства.

Эндрил был раздавлен, обезоружен. Прижат к стенке. И всё же что-то в словах отца не позволило сдаться и опустить руки. Что-то в них... было не так.

— Для судебного... разбирательства? — повторил он, пытаясь вернуть голове ясность.

— Да, — кивнул отец. — И помощи пострадавшим. Мэр Олси настаивает на том, что это не было обычным нападением. И пишет, что разрушение добывающего острова несёт вред всему королевству.

— Из-за нападения до выхода острова из облаков... — догадался Эндрил. И ужаснулся собственной догадке. — Если на острове добывались стратегические ресурсы, необходимые для ведения войны... Отец, либо это упреждающий ответ на нападение на торговые корабли, либо... Они хотят захватить Иль’Тарт с твоей помощью.

— Похоже, что так, — произнёс король. — Суд пройдёт на Иль’Тарте. Я уже отправил послание по радиосвязи. Велел приготовить несколько военных кораблей и королевский остров. Вместе с моими генералами мы обсуждали, как не позволить Северу продвинуться дальше, пока я буду улаживать этот конфликт.

И вот — последний шанс. Расплывчатый и совсем не тот, что Эндрил планировал. Словно пытаться найти нужную нитку, в клубке, охваченном пламенем.

— Ты должен взять меня с собой! — Эндрил вновь поднял голову. — Отец, пожалуйста, я могу оказаться полезным! Я, мои корабли, та информация, с которой я прибыл — всё это!

— Твои... корабли? — удивился король, и Эндрил осёкся. Боги, он был так увлечён, что даже не упомянул об этом. А теперь был совсем не подходящий момент.

— Да... — проговорил он неуверенно. — Я привёз с Севера не только чертежи. Но и корабли... Вернее, они привезли меня, если уж быть точным.

— На моём Царь-древе... Военные корабли северян? — доверительный тон отца быстро остался в прошлом. А на смену ему пришёл тот, от которого у подданных всегда подгибались колени. И Эндрил никогда не был исключением. — В моём порту? Вместе с солдатами?

— Ну... Не совсем так... — Эндрил чувствовал, как и эта ниточка стремительно выскальзывает из его рук. — На самом деле, они были пиратами. Вернее... Каперами. Северная королева выписала им свидетельство, разрешающее...

— Я знаю, что это значит! — рявкнул на него король. — Это даже хуже! Падальщики! Ублюдки, которые нападают исподтишка! Добивают отступающих! Торгуют снятыми с моих кораблей запчастями и взятыми в плен людьми! И ты привёл их сюда?

— Я... Я подумал, что в суде над мэром Олси понадобятся более веские доказательства, и...

Отец шумно выдохнул. Поднёс обе руки к лицу и потёр виски. Затем убрал их и сжал в кулаки.

— Бездна, Эндрил. В тот момент, когда я уже было хотел довериться твоему благоразумию. Подумал, что ты изменился. Поверил, что есть вещи, в которых ты разбираешься лучше меня...

— Отец! — закричал Эндрил и шагнул вперёд, едва не наступив на первую ступень, но вовремя опомнившись. — Я и впрямь делаю некоторые вещи лучше! Я могу помочь уладить конфликт между Титанами. Могу помочь найти компромисс, который всех устроит. Подумай сам, я предлагал отправиться на один из островов, искал повод — а теперь, он у нас есть! Если подумать, это даже можно расценить как удачное стечение обстоятельств!

— Сын... — Отец покачал головой. Разочарованно, удручённо. Так, как делал в конце каждого разговора на протяжении последних лет. А затем вдруг замолчал. Изменился в лице. Посмотрел на сына с каким-то подозрением. И сказал: — Хорошо. Ты отправишься на Иль’Тарт. Поведёшь эти проклятые Северные корабли за собой. Через Бездну. Я... — он поморщился. — Я не пущу их в порт на Королевском острове.

— К-конечно, — кивнул принц, пытаясь осознать, что у него получилось. И вправду получилось!

— Вместе с вами будут ещё четыре моих фрегата. С моим генералом. И ты будешь неукоснительно выполнять все мои приказы. И все его приказы!

— Конечно, отец. Я буду рад проявить себя! Сделаю всё, что в моих силах!

— Хорошо, — нехотя кивнул он. — Отплываем завтра утром. Ты можешь остаться во дворце на ночь. Но... Поменьше попадайся на глаза посторонним. Я не хочу пока делать громких объявлений.

— Да, конечно! Как скажите, ваше величество!

Эндрил и сам не знал, откуда вдруг взялось это обращение, этот раболепный тон. Но не мог заставить себя говорить иначе. Он много раз представлял этот разговор, этот спор, этот поединок. И как вырывает зубами победу. Сейчас... Ощущения почему-то совсем не соответствовали его ожиданиям.

Компромисс. Эндрил всегда верил, что это единственный способ добиться успеха. Обычно, под компромиссом он представлял вариант, который устраивает обе стороны. Однако, наверное, более остальных распространён тот, который не устраивает никого.

— Ах да, ещё кое-что... — Король выбил его из раздумий, и Эндрил вздрогнул. — Никогда больше не приходи на встречу со мной в этой... проклятой северной мантии!

— Да, ваше величество, — пробубнил Эндрил еле слышно.

Потом поклонился — куда ниже, чем полагалось, — и отругал себя за это. А затем молча прошествовал к дверям и, не говоря больше ни слова, вышел из тронного зала.

Глава 7. Гостеприимство Иль’Пхора. Часть 1

Грузовая баржа, перевозившая людей с терпящего бедствие Иль’Прита на Иль’Пхор, могла вместить около двухсот человек — так Астре сказал один из её ровесников. Но слушателей отправили на нижнюю палубу. Не оставили им даже трюм с охлаждением, где везли провизию и портящиеся товары. Запихнули в каюту под моторным отсеком, заставив перед этим вынести оттуда мешки с гнилым луком, специи, кишащие насекомыми, и короба с ржавым инструментом. Заставили их — по большей части детей и женщин, — пока восемь вооруженных солдат следили, перешёптываясь и зубоскаля.

Дети набились в маленькую каюту двадцать на двадцать шагов от силы, словно солёная рыба в бочку — так что сидеть приходилось чуть ли не друг на друге. Здесь не было окон. Источник света — лишь одна тусклая лампа, болтающаяся под потолком и мигающая при каждой встряске. Источник воздуха — несколько щелей между досками, толщиной с палец.

Астре повезло занять место рядом с одной из таких щелей. Она даже могла прислониться спиной к пологой части борта. Над головой оказалась металлическая перекладина, мешающая сесть прямо и расправить спину, а доска на полу треснула, и острая щепка то и дело впивалась в задницу, но многим приходилось и того хуже.

Рядом с Астрой сидела Зеф: всем весом напирала ей на левое плечо. С другой стороны — мать с шестилетним мальчиком, который плакал при любой встряске. Впереди — Беври, которая то и дело пыталась вытянуть ноги и, словно назло, пинала Астру ботинком в колено.

Прошло два часа прежде, чем корабль наконец запустил турбины. Ещё час прежде, чем поднялся в воздух, гремя ржавыми металлическими потрохами.

Было жарко, словно их сжигали живьём. Жарко от работавших машин наверху, пар от которых тонкими струйками просачивался сквозь доски. Жарко от горячих тел по соседству. Жарко от треклятой робы, которую Безелик не разрешал снимать. Жарко даже от собственного дыхания.

— Бездна... — буркнула Астра, когда корабль в очередной раз слегка покачнулся и щепка опять впилась ей в напряжённую ягодицу.

Она попыталась передвинуться, хоть немного размять затёкшие мышцы — сколько они уже летят? Несколько минут? Часов? Целую вечность? — но случайно задела локтем мальчишку, и тот протяжно заныл, уткнувшись лицом в мать.

— Треклятая, долбанная бездна... — простонала она ещё раз. И тут же обнаружила на себе недовольные взгляды. Кто-то злился на неё за то, что ему досталось место хуже. Другие за то, что она имела наглость выказывать недовольство, а им приходилось мучиться и молчать. Третьи, потому что просто не могли не злиться хоть на что-то. А ещё...

Возле плотно закрытой снаружи двери стоял стражник в кожаной броне. В шлеме, которым он скорее надеялся скрыть своё лицо, а не защититься. С мечом на поясе, рукоять которого он то и дело трогал мокрыми от пота пальцами. Один из солдат, которые не позволили слушателям занять хотя бы парочку самых дерьмовых кают. Тот единственный, что теперь остался заперт вместе с ними.

Он тоже посмотрел на Астру. Испугано, затравлено, зло. С мрачной враждебностью. И страхом.

— А ещё меньше кают у вас не нашлось? — бросил солдату Сайрус с другого конца. Солдат резко развернулся к нему. Движение показалось Астре не угрожающим, а скорее нервным.

Безелик тут же поднял одну руку, как бы вызываясь разобраться. Вторую он положил на плечо Сайруса, но тот дерзко стряхнул её, заставив солдата вздрогнуть.

Было сложно понять этот жест неправильно. Сайрус думал о том же, о чём Астра. О чём все остальные слушатели. И даже этот солдат. Да, в каюте в основном дети и женщины. Но даже горстка ровесников Астры сможет справиться с этим воякой, невзирая на его оружие и броню. Сможет забрать ключи, выбраться отсюда. И никто даже не запомнит лиц виновников, скрытых под чёрными капюшонами — заодно от этих роб найдётся хоть какая-то польза.

— Не слушайте мальчика, — почти извиняющимся тоном произнёс Безелик. — Мы благодарны вам за то, что позволили детям отправиться первыми.

Солдат кивнул и вновь положил руку на свой меч. Безелик же поднялся. Подошёл к двери и встал рядом со стражником, повернувшись к остальным слушателям лицом, и скрестил на груди руки. Что ж, теперь Астра видела: Безелик тоже понимал, чем всё может обернуться. Только выбрал не ту сторону.

Откуда-то со стороны трюма — из-за пара в тусклом свете одной лампы было плохо видно — раздался кашель. Астра поморщилась, уже зная, чем это грозит. Мальчишка рядом с ней, который вроде успокоился и задремал, снова начал тихонько плакать. Боги... Как же ей хотелось придушить его. Или хотя бы отвесить подзатыльник.

Но она знала, что он не виноват. Виноваты люди, которые не позволили им занять каюту получше. Виноваты старейшины, которые в последние годы лишь ухудшили отношение с горожанами. Виноват Безелик, который даже не попытался договориться, подкупить или угрожать, а лишь умолял, едва ли не на коленях. Виновата мать Астры, после исчезновения которой слушатели наотрез отказывались больше необходимого контактировать с окружающим миром.

Однако сейчас... Сейчас был нужен виноватый поближе. Такой, как этот стражник. Ублюдок, охраняющий дверь, будто эти дети беглые преступники. И Астра сосредоточилась на ненависти к нему.

Ярость, пульсирующая в венах, должна была помочь. Отогнать усталость. Позволить почувствовать хоть что-то, кроме боли в затёкших конечностях и шее, ломоты в спине и подёргивания левой ягодицы, куда раз за разом беспощадно впивалась щепка. Вот только ярости было столько, что Астра побоялась, как бы не взорваться, забрызгав соседей своими внутренностями.

А кашель тем временем повторился снова. Влажный, гортанный. И после этого кто-то заплакал. А вместе с тем окончательно разбудил мальчугана рядом с Астрой, и тот сменил раздражающее нытье на ещё более раздражающие захлёбывающиеся всхлипы.

— Проклятая, сраная бездна... — выдохнула Астра, сжимая и разжимая кулаки. — Лучше было просто сгореть на сраном Иль’Прите!

Она почувствовала, как Зеф толкнула её локтем в спину.

— Тише! — шикнула подруга.

Астра зло дёрнулась в её сторону. Движение вышло неуклюжим и нескладным, и она только снова побеспокоила ребёнка рядом, отчего тот заплакал ещё громче, а Астра ещё сильнее разозлилась.

— С чего бы мне сидеть тихо? — она специально повысила голос. — Почему мы вообще должны сидеть в этом трюме, словно скот? Разве мы чем-то это заслужили?

— Не будь дурой, — вновь шёпотом произнесла Зеф. — У нас и без тебя хватает проблем.

Она кивнула в сторону женщины, которой позволили занять место возле самой двери. На руках она держала грудного ребёнка. А на её коленях спали три девочки, старшей из которых, на вид, было не больше трёх или четырёх Спусков.

— Не делай из меня виноватую, — поморщилась Астра, смутившись.

Обычно Астре нравились ситуации, когда требовалось проявить мужество. В особенности, если рядом была Зеф. Зеф, которая много в чём её превосходила, но всё же была не такой стойкой и выносливой. Вот только весь этот бесконечный путь Зеф сидела, почти не двигаясь и не выказывая хоть какого-то недовольства. Разве что порой слишком резко стряхивала рукавом робы пот со лба и висков.

— Ма... Мастер Безелик... — позвал плаксивый мальчишеский голос.

— Да, Фен, — Безелик по-прежнему стоял возле стражника, слегка закрывая того грудью. — Потерпи, осталось недолго. Вот-вот нас подцепит Иль’Пхор, и мы сможем выйти.

— Сразу после того, как с корабля сойдут остальные ублюдки, — зло добавил Сайрус. — Рудокопы, дровосеки, прачки и пекари, — все те, кому достались человеческие каюты, а не этот обосранный крысами трюм.

— Сайрус, — Безелик пытался говорить спокойно, но и в его голосе Астра слышала нотки усталости и раздражения. — Прошу тебя, не создавай проблем.

— Никаких проблем не было бы, отведи нам каюту побольше! И с долбанным свежим воздухом!

Лицо Безелика искривилось гневом.

— Если ты не замолчишь, мне придётся преподать тебе...

— Мастер... Мастер Безелик... — вновь позвал ребёнок, на этот раз более взволновано. И Астре захотелось самой заорать на него, чтобы он, мать его, заткнулся.

— Фен, послушай, — вздохнул Безелик. — Постарайся посидеть смирно ещё немного. Твоя сестра, похоже, задремала. Ты должен тоже попробовать поспать.

— Мастер... — не сдавался ребёнок. — Лия, она... Мне кажется, она не дышит...

На мгновение все замолчали. Астра инстинктивно попыталась прислушаться. Закрыла глаза и потянулась слухом к девочке. Но двигатель прямо над головой скрежетал механизмами, ветер выл сквозь треклятую щель, а люди вокруг, хоть и молчали, но ёрзали, шуршали, хрипели, кашляли, стонали и плакали.

— Я... — Безелик сделал неуверенное движение в сторону ребёнка. — Я почти уверен, что она просто...

— Бездна, отец! — Сайрус вскочил, оттолкнув его в сторону. Бросился к Лие. На некоторое время скрылся за силуэтами взволнованных людей, привставших и вытянувших шеи. А затем выпрямился в полный рост, держа на руках хрупкое детское тельце в свисавшей чёрной мантии не по размеру.

— Отец, он прав, — голос Сайруса странно дрогнул. И юноша двинулся к двери. — Она болела всю последнюю неделю, и... Её нужно вынести на воздух.

Солдат решительно выпрямился, выпячивая грудь. Смелый и уверенный в себе в противостоянии с четырнадцатилетним.

— Даже не думай об этом, парень, — голос, доносившийся из-под шлема, был сдавленным и глухим. — Вы будите сидеть здесь, пока я не прикажу выйти!

— Бездна, я не прошу выпускать меня! Пусть выйдет Безелик. Или... Вынеси её сам. Уверен, на корабле найдётся врач!

— И нарушить приказ, оставив вас одних? — проскрежетал стражник. — Совсем за дурака меня держишь?

— А по-твоему, мы сидим тихо благодаря тебе и зубочистке, которую ты называешь мечом?

За спиной Сайруса поднялся Аллемон. Он ничего не сказал, но, как и обычно, этого не требовалось. В свои неполные пять Спусков он был вышестражника на голову, шире в плечах и в этой конуре казался горой мышц, способной одним ударом снести дверь с петель, не заметив сопротивления.

— Сайрус, нам не нужен местный врач, — Безелик двинулся наперерез Сайрусу. — В лагере мы...

— Пошёл ты, отец! — Сайрус ловко вывернулся, покачнувшись, но сохранив равновесие. — Ей требуется помощь. Требуется прямо сейчас.

— Я не... — Солдат отступил назад, не сводя глаз с молчавшего Аллемона. — Остановитесь, или я...

— Или ты что, мать твою? — рявкнул Сайрус, перешагивая через плотно сидевших людей и продолжая напирать. — Зарубишь меня и маленькую девочку?

— Сын...

В каюте было шумно. Ещё более шумно, чем несколько секунд назад. И всё же Астра отчётливо услышала звук, который не спутала бы ни с каким другим. Услышала, как сталь вышла из ножен.

Астра даже не заметила, как поднялась на ноги. Лишь почувствовала покалывание в затёкших мышцах. Мышцах, которые тут же окрепли, будто только этого и ждали. Впитали силу, как сухая почва впитывает первые капли долгожданного дождя. И это было... Бездна, это было очень приятное ощущение.

— А ну прочь, сукины дети! — практически взмолился стражник, выставляя перед собой клинок. Нервно озираясь и поворачиваясь из стороны в сторону, заставляя сталь поблёскивать, ловя свет тусклой лампы.

— Убери меч, солдат, — властно приказал Безелик, встав между стражником и Сайрусом. — Убери сейчас же, пока кто-нибудь не...

— Отойди! Вы все отойдите!

— Ублюдок...

Прошипев это слово, Сайрус решительно шагнул вперёд. И в этот же момент корабль слегка тряхнуло. Парень покачнулся, теряя равновесие. Зацепился ногой за кого-то из сидевших. И врезался в спину отца.

Безелик навалился на стражника, и тот, взвизгнув, резко оттолкнул его. А затем ударил.

Удар получился медленный, скованный теснотой каюты. И у Безелика было достаточно времени, чтобы среагировать. Даже не используя дар, он мог перехватить запястье солдата, в точности, как показывал на тренировках, вывернуть руку и разоружить мерзавца. Но он этого не сделал — даже не прикрыл лицо.

Рукоять клинка врезалась ему в щёку и рассекла нижнюю губу, и Безелик, охнув, повалился на колени. Астра дёрнулась, словно сама получила этот удар. А затем подалась вперёд, всерьёз намереваясь на него ответить.

Безелик, даже упав, перегораживал путь к двери Сайрусу и Аллемону. Стражник тоже повернулся к ним, и она могла добраться до него в два вдоха...

— Астра, нет!

Остановиться сейчас, было очень, очень сложно. Всё её тело заныло в напряжении. Ноги требовали оттолкнуться, пуститься в бег. Руки — впиться врагу в беззащитную шею.

— Не смей! — рявкнул Безелик, поднимаясь. С его губы ручьём текла кровь, катилась по подбородку, жирными каплями падая на доски. Но голос оставался спокоен. Вибрировал силой и жёсткостью, как туго натянутая стальная нить.

— Но... — только и произнесла Астра.

— Молчать, — приказал инструктор. — Она дышит.

Астра замерла, будто её хлестнули плетью. И в тот же момент услышала. Тихий, еле пробивавшийся сквозь гул крови в ушах шелест дыхания. У Сайруса не было столь чуткого слуха, но он тоже смотрел на девочку у себя на руках. Лия тихонько кашлянула.

Вся ярость в миг ушла, словно Астру окатили ледяной водой. И она почувствовала себя усталой и измученной.

Безелик вытер кровь рукавом мантии и обернулся к Лие. Аккуратно, даже нежно, дотронулся до её лба.

— Похоже, у неё жар, — заключил он. — Сын, отнеси Лию к...

— Я могу попробовать помочь ей, — оживилась Зеф. — Могу...

Безелик резко перебил её:

— Не здесь. Она получит должный уход, когда мы прибудем. Нужно лишь проследить, чтобы у неё было достаточно воздуха.

— Достаточно было бы на верхних палубах, — как-то сдавлено произнёс Сайрус, но даже Астра чувствовала, что конфликт между ним и Безеликом исчерпал себя.

— Там... — Астра заговорила, стряхнув с себя оцепенение. Указала на своё место. — Есть щель между досками.

— Хорошо, — кивнул Безелик. — Сайрус, отнеси девочку.

Сайрус нехотя двинулся в сторону Астры, но стражник выставил перед ним меч.

— Я разве разрешал кому-то двигаться? Я здесь отдаю приказы. Вы все будете делать то, что я вам скажу.

Безелик облизал губу. Поднёс к ней рукав мантии, промокнул, и кровь сразу остановилась. Он выглядел так, словно готов ударить стражника. Нет, не ударить. Убить. Но сперва он обратился не к нему.

— Храна, — окликнул он женщину, сидевшую возле двери и руками прикрывавшую хнычущих детей. — Пожалуйста, вам придётся немного отсесть от выхода. Прошу вас, все, дайте им немного места.

Женщина послушно подвинулась вместе с детьми, оставляя проход между слушателями и стражником. Проход, в котором теперь стоял только Безелик.

— Этого будет достаточно? — спросил он у стражника. Больше не примиряюще. Наоборот, с ноткой угрозы. Давая понять, что на этот раз ему стоит согласиться.

— Недостаточно, пока ты сам не уберёшься отсюда, сраный сукин сын, — Солдат всё ещё пытался быть грозным, но голос его дрогнул. Он прочистил горло, убрал свой меч от Сайруса и указал в дальнюю часть каюты, где деревянный скос потолка был таким низким, что даже Астра не смогла бы сесть, выпрямив спину. Кивнул Безелику. — Туда. Или я ещё раз пущу в ход свой меч. Но в этот раз ударю другим концом.

Безелик помедлил мгновение. Затем дёрнул плечами, как будто хотел сказать: «ну, как знаешь, парень», и медленно пошёл, куда указал солдат. Проходя мимо Фена, брата Лии, он потрепал его по волосам и позвал с собой. И только когда они оба уселись, и на место Фена опустился угрюмый Аллемон, солдат с лязгом убрал меч в ножны.

В этот же момент турбины у них над головами с щелчком переключились в другой режим. Загудели в незнакомой тональности, громче и яростнее. А после вновь стали тише. Корабль замедлялся. Он задрожал, заскрипел, словно ему приходилось тормозить о грунт. Принялся заметно покачиваться. Что-то металлическое со скрежетом прошло по борту ниже ватерлинии. В одном месте, потом в другом. Раздались грубые, резкие щелчки. И в завершении этой череды звуков в дверь за спиной солдата дважды отрывисто постучали.

— Иль’Пхор подцепил нас, — крикнул мужской голос. — Не выпускай их пока, дождись команды. — И после паузы: — Герт, у тебя там всё в порядке?

— Да, — каркнул солдат. И, будто ощутив уверенность, улыбнулся Сайрусу, показав зубы. — Чего стоишь? Проваливай! Мы же не хотим, чтобы с девочкой что-то случилось.

Сайрус сжал губы, но спорить не стал. Он отступил вглубь каюты, обогнул Беври и до сих пор стоявшую на ногах Астру, аккуратно опустил Лию к Зеф на руки, а затем устроился рядом.

— Бев, дай полукровке сесть, — бросил он всё ещё напряжённым голосом.

— С какой радости? — отозвалась Беври. — Пусть она чешет в дальнюю часть каюты. Из-за неё мастер чуть не...

— Заткнись, Бев, — резко оборвал её Сайрус. — Она, хотя бы, не долбанная трусиха, как ты.

Беври обиженно фыркнула, но всё же подвинулась. Астра села на пол. Места ей почти не осталось, так что пришлось подогнуть под себя ноги. Напряжение окончательно схлынуло, и от усталости и духоты теперь закрывались глаза.

— Я... — тихо заговорил Сайрус. — Я должен был сразу заметить, что она дышит.

— Каждый из нас поступил бы также, — пожала плечами Астра, глядя, как Зеф поглаживает Лию по волосам.

Сайрус хмыкнул.

— Разве? — голос его оставался едва слышным, будто он обращался только к Астре. — Порой мне кажется, что бы я не делал... Он никогда не останется доволен.

Астра с удивлением взглянула на него. Слышать такие слова от Сайруса, одарённого, сына мастера Безелика, было сродни чуду. И ей вновь показалось, что он обращается именно к ней. К ней, всю жизнь пытавшейся впечатлить весь лагерь, чтобы стать его частью. Наверное, она должна была найти слова, чтобы подбодрить его. Но не нашла.

— Потому что ты — идиот, — произнесла вдруг Зеф. — Все вы — дурни, из-за которых могли пострадать и девочка, и инструктор.

Она сказала это безапелляционным тоном и, в тоже время, очень мягко. Будто похвалу. И у Астры в груди почему-то стало немного теплее.

— Ты бы знала, что делать, Зеф, — поморщился Сайрус. — Надо было позволить тебе ей помочь.

— Но я не попыталась, — таким же спокойным голосом ответила Зеф. — Я, твою мать, оцепенела до одури и чуть не обделалась от страха. Так что... — она вздохнула. — У каждого из нас свои недостатки.

Они замолчали. Каким-то образом Зеф сумела успокоить всех. Даже Беври сидела смирно — не смотрела в их сторону, но и не толкала Астру и даже уступила ей чуть больше места. Астра часто думала, что было бы неплохо изменить мир. Сделать его лучше и справедливей. Немного, бездна его дери, более приятным местом. Но правда была в том, что для этого требовались люди вроде Зеф. А не она, Сайрус, Аллемон или даже инструктор Безелик.

Корабль наконец заглушил двигатели, замер и затих. А люди вокруг, наоборот, чувствуя приближавшуюся свободу, суетились, собирая немногочисленные вещи.

— Знаешь, а ты молодец, — вдруг снова заговорил Сайрус, глядя прямо на Астру. — Я много раз слышал о том пожаре, после которого всё поменялось. Слышал, что ты потеряла мать. Знаю, что все винят её в том, что в лагерь больше не впускают горожан, а к нам так относятся, но... Ты в этом не виновата.

— Я... — Астра опешила, заморгала, обнаружив, что все мысли в голове сменились пустотой. Или тьмой, которой мозг пытался оградить её от воспоминаний. — Я почти не помню тот день.

— Совсем? — недоверчиво спросил Сайрус.

И она попыталась кивнуть ему. Соврать, как делала уже тысячу раз. Но именно в это мгновение сквозь тьму просочились... Не воспоминания событий, нет. Скорее воспоминания ощущений. Запах дома. Тёплый взгляд мамы и морщинки в уголках её губ, которые появлялись при улыбке.

Звук. Звук музыки, льющейся будто бы ниоткуда. Обволакивающий их комнату.

Ощущение полёта, когда мать подхватила Астру и невысоко подбросила в воздух. Ощущение свободы. Безопасности. Того, что ей всегда будет так хорошо.

Её смех — искренний и настоящий, словно тогда она была совсем другим человеком.

Её движения, когда мама поставила её на ворсистый ковёр. Закружила, а затем отпустила. Движения, сперва неуверенные, по-детски неуклюжие, будто она с трудом понимает, как управляться со своими конечностями. А затем настырная мысль: «я уже не маленькая, я с этим справлюсь!». И как её подхватила музыка. Как она отдалась ей. Танцевала, под ритмичные мамины хлопки.

А затем...

Астра в ужасе отдёрнулась от этого воспоминания. Почувствовала обжигающий жар, будто кровь её закипела. И вместе с тем ледяной пот на коже. Почувствовала, что задыхается, будто вновь оказалась в чёрном, непроглядном дыму. Почувствовала вкус гари на языке. Услышала крик.

Отвернулась, ощущая, что её сейчас стошнит. Ощущая, что должна вскочить на ноги, убежать, спастись. И в тоже время, что у неё нет сил пошевелиться.

И вдруг кто-то с силой ударил в дверь. А затем снова — так что гул прошёл по доскам пола.

— Герт! Слышишь? Выпускай их! Палубы свободны!

И все вокруг засуетились, закружились, словно в танце. Спеша к выходу из этого жуткого заточения. И совершенно забыв о маленькой девочке в доме, охваченном огнём.

Все, включая саму Астру.

Глава 7. Гостеприимство Иль'Пхора. Часть 2

— Дальше — ни слова, — Безелик остановил их прямо на лестнице. — И держите капюшоны опущенными.

Он распахнул дверь, впуская морозный воздух, монотонный шум дождя и звуки улицы. Астра сделала один шаг, другой, и...

Астра никогда не видела город на спине Иль’Пхора. Прожила на Титане двенадцать из четырнадцати лет своей жизни, но покидала лагерь только один раз — на двухмачтовом паруснике, который забрал две дюжины детей от маяка слушателей и перевёз на Иль’Прит.

И теперь она беспомощно замерла, едва оказавшись на верхней палубе.

Перед ней раскинулась всего одна улица — замощённая камнем мостовая набережной вдоль пристани. Но даже она была такой широкой, что у неё едва не кружилась голова. Глаза разбегались от череды разноцветных ларьков и палаток. От броских вывесок, лампочек фонарей и ярких, подмигивающих гирлянд, которыми были увиты столбы и балконы. Дома, серые и коричневые, желтые, зеленоватые, белые, как свежий снег, жались к дороге, выглядывали друг у друга из-за черепичных крыш, тянулись к небу острыми башнями и флюгерами. Море, бескрайнее море домов, не заканчивающееся нигде, а лишь превращающееся вдали в серую дымку.

Пахло жарящейся рыбой, кислыми овощами, дымом, машинным маслом, камнем и деревом. Звуки сплетались в сумасшедший, сводящий с ума шум. Гремели повозки. Каркали и фыркали карусы. Молотки кожевников и тесаки мясников, перебивая друг друга, отбивали ломанные ритмы. Шипело и пузырилось масло в чанах. Трещали и скрипели тросы, с помощью которых краны загружали и разгружали корабли. А этих кораблей с обеих сторон от небольшой баржи, на который привезли слушателей, было столько, что и не сосчитать.

А сколько... Сколько здесь было людей...

Они кричали и спорили, дрались и обнимались. Что-то тащили, куда-то бежали, что-то готовили, жевали, бросали себе под ноги. Спешили и суетились, словно крысы на терпящем крушение судне. К слову, крыс здесь было не меньше.

— Шевелись! — кто-то толкнул её в плечо, и вереница слушателей подхватила девочку. Повела за собой. И она сбежала по скользкому от дождя трапу.

Оказалась в самой гуще творящегося безумия. Безелик провёл их к краю набережной — к каменным высоким парапетам, отделявшим пристань от бездны. И девочка осознала, что под ногами даже нет панциря — город разросся настолько, что ему не хватало места на спине воздушного бога, и люди построили громоздкую конструкцию из металлических балок, камня и дерева. И теперь ей казалось, что та сейчас рухнет в бездну под её весом.

Она сделала ещё несколько шагов, надеясь унять дрожь в коленях. Посильнее укуталась в мантию, словно стараясь скрыться целиком. Но всё равно чувствовала на себе десятки, сотни взглядов. Люди, мимо которых вёл их инструктор, без стеснения пялились на них, показывали пальцами, словно перед ними был парад диковинных зверей, и даже бросали какие-то гневные реплики. И девочка ощущала себя так, словно её пинком вышвырнули на сцену, чтобы исполнить песню, слова которой она забыла выучить.

— Боги... Как... — С ней поравнялась Зеф. И Астра обнаружила восторг на лице подруги. — Как же красиво!

Астра ещё раз взглянула по сторонам. Ей город казался шумным, грязным, вонючим. Изматывающим и требующим постоянной концентрации. Будто она вновь была на поединке, только вместо Сайруса в соперниках у неё оказалась сразу пара сотен тренированных бойцов.

Даже с помощью своего слуха она не могла сосредоточиться на чём-то одном, и ей казалось, что голова сейчас взорвётся.

— Угу... — выдавила она из себя.

— А разве Иль’Пхор не должен до сих пор находиться в облаках? — спросил Сайрус, который тоже подошёл к ним. Все переглянулись. И Астра только теперь обратила на это внимание. Небо было совсем близко. Самые высокие башни города цеплялись за него, тонули в сером мареве. Однако облака уже выпустили город из своих мягких объятий. И это случилось... Почти на две недели раньше обычного.

Никто не ответил Сайрусу, но теперь на лицах каждого была заметна тревога. У всех, кроме Зеф. Она двумя руками растерянно крутила одну из своих длинных и тонких косичек. А взгляд её восторженно бегал по сторонам:

— Какие же... Какие у них наряды...

— Всего-лишь тряпки, — буркнула Астра, осознавая, что у неё от всего этого совершенно закончились силы.

— Но... Посмотри, Астра. Такие разные ткани, разные фасоны, разные цвета. Платья, свитеры, платки и накидки, шляпы и шарфы, туфли и сапоги — и всё это здесь! В порту! Не во дворце или ратуше! Эти люди ходят так всегда, ходят так каждый день! А не в этих...

Она, сморщив нос, дёрнула себя за край чёрной робы и слегка поникла.

Астра ещё раз оглядела толпу. Взгляд её зацепился за нескольких женщин, которые активно жестикулируя, зазывали людей в заведение с названием «Сердце острова». На одной из них была лишь меховая накидка на плечах, при каждом движении оголявшая груди с большими тёмными сосками, а также прозрачная юбка, через которую просвечивал треугольник спутанных тёмных волос. Рядом с ней была табличка «Покори север за 7 серебряных. Ветеранам скидки», но Астра не понимала, что это значит.

А затем она увидела троицу стражников в накрахмаленных мундирах, спешивших прямо к слушателям. С таким видом, будто готовы доставить массу проблем.

— Что, ради богов, вы здесь делаете? — крикнул тот, что был по центру, с аккуратной бородкой и прилизанными волосами, безуспешно пытавшимися скрыть лысину на макушке. — Кто главный?

— Сэр? — Безелик сделал шаг к ним на встречу.

— Вы пугаете горожан — моих людей! Мэр Олси поручил мне, капитану Патрику Кершену, следить за спокойствием в порту. И как, должен я спросить, мне выполнять свою работу, если такие, как вы, создают беспорядки?

— Мы... — Безелик стоял смирно, опустив голову, чтобы скрыть лицо в глубоком капюшоне. — Мы прибыли на Иль’Пхор, спасаясь от пожара. Скоро нас должен забрать корабль...

— Вы сами, бездна дери, настоящее бедствие на мою голову — похлеще любого пожара. Корабль? Не смешите мои нашивки. Может быть, у тебя прекрасный слух, слушатель, но зрение, похоже, тебя подводит. Посмотри по сторонам, бездна! Сегодня здесь нет ни одного свободного дока! И так будет завтра, послезавтра, и одни боги ведают, сколько ещё! Властью, данной мне мэром Олси и генералом Даунстрендом, я приказываю вам убираться и не пугать своим видом гостей и жителей столицы!

— Со мной женщины и дети, — будто оправдываясь, сказал Безелик.

— Разве? — Он покосился на Аллемона, возвышавшегося из толпы на добрые две головы. — Да и мне, если уж быть честным, плевать! Убирайтесь сейчас же! Пока я не взял вас под стражу!

Даже несмотря на мантию, Астра видела, как напрягся Безелик, и как много усилий ему потребовалось, чтобы не врезать этому ублюдку. Однако затем он лишь поклонился.

— Конечно, мы сейчас же уйдём подальше.

Стражник несколько раз моргнул, по всей видимости ожидая большего сопротивления. Затем глубоко вздохнул и почесал лысеющую голову.

— Слушай, друг, — сказал он немного мягче. — Не думай, что я какой-то бездушный урод. Но ты и сам видишь, здесь сегодня форменное безумие. Мне не хватает людей, чтобы обеспечить хоть какой-то порядок. А, судя по докладу моего лейтенанта, до поздней ночи прибудет ещё от десяти до пятнадцати кораблей с людьми.

Безелик кивнул:

— Я всё понимаю.

— Хорошо. Тогда поспеши убрать своих людей с моих глаз. И не заставляй меня возвращаться.

Сказав это, мужчина развернулся и вместе с остальными двумя стражниками двинулся в сторону шумящей толпы.

Безелик глубоко вздохнул.

— Где этот треклятый корабль...

Он махнул рукой остальным. Повёл их вереницей возле самого парапета, а затем, заставил свернуть и перейти широкую улицу. Провёл в переулок между домами и остановил в тупике. Шум улицы здесь был тише. А ещё воняло мочой, мусором и тухлятиной.

Астра молча стояла в сбившейся в кучу толпе детей в чёрных робах. Чувствовала себя такой маленькой. Такой беспомощной. Беззащитной. Она терпеть не могла это чувство. И, как всегда в таких ситуация, она злилась. Злилась на мать.

Астра сказала Сайрусу правду. Практически всё случившееся во время пожара было словно стёрто из её памяти. Но... Почему-то, несмотря на то, что она сама видела, что из-под завала, бывшего когда-то её домом, никто не выбрался. Несмотря на то, что сам жрец Аурендин сказал ей, что её мать погибла. Несмотря на то, что каждый считал её погибшей. Несмотря на всё это, Астра всегда была уверена, что её мама жива. Не просто жива. Сбежала. Променяла их семью на этот мерзкий, враждебный, шумный мир. И злилась на неё за это. За это, а ещё... Ещё за то, что она не взяла Астру с собой и не позволила этому миру стать для неё родным.

— Большой город, — тихо сказал Сайрус. — А нам и здесь места не хватило.

— Они просто боятся нас, — настойчиво ответила Зеф. — Бояться тех, кого не знают. В точности, как мы. И в этом виноваты наши старейшины.

— А как по мне, — буркнула Астра себе под нос. — Большой город — значит лишь то, что в нём вмещается куда больше дерьма.

Зеф удивлённо посмотрела на неё.

— Не суди о гостеприимстве Иль’Пхора по нескольким стражникам. Мы бы тоже не обрадовались, окажись в лагере чужаки.

Астра пнула какую-то шелуху от лука, и та вдруг дёрнулась, вильнула хвостом, петляя побежала прочь и скрылась в щели между камнями.

— Да уж... Вижу я это... гостеприимство.

Потом они молчали. Прошло не меньше получаса прежде, чем к их переулку подошёл ещё один человек в чёрной робе. Брант. Щуплый, с бритой головой и жидкими бровями. Он вечно шептал что-то себе под нос, чем привлекал внимание Астры, но она ни разу так и не смогла разобрать слова.

— Благословенный Иль’Пхор, что вы здесь делаете? — округлил Барнт глаза.

— Наслаждаемся видом, — грубый голос Безелика контрастировал с убаюкивающим тоном Бранта. Тот даже слегка отдёрнулся. — Тебя послали за нами? Должен признаться, денёк был не из лёгких.

Он покосился на Лию, возле которой было несколько взрослых и маленький Фен, который просто сидел на грязной почве и таращился в стену, будто у него закончились силы. Астра прекрасно знала это ощущение. Брант тоже заметил мальчика. И глаза его округлились ещё больше.

— Вы... — Он вновь посмотрел на Безелика. — На Иль’Прите всё настолько плохо?

— Остров мёртв. Сам скажи, плохо это или хорошо. Скоро все будут здесь.

Брант обернулся. Астра увидела, что за его спиной ещё около дюжины слушателей. Он подал им какой-то знак, и они двинулись в сторону главной площади.

— Брат Безелик, я не думаю, что вас заберёт корабль, или вам удастся найти экипаж в такое время. Многие сейчас спешат в порт, чтобы забрать своих близких или узнать последние новости из первых уст.

— Не удастся найти? Сайнир должна была предупредить Аурендина. Со мной дети, женщины. Разве не отец отправил тебя сюда? Отправил тебя и твоих людей за нами?

Брант печально усмехнулся.

— Совсем наоборот, брат. После сообщения Сайнир... Всем было приказано вернуться в лагерь. И никуда не выходить.

Безелик с недоверием посмотрел на него:

— А ты как всегда поступил наоборот.

— Я... Не согласен со старейшинами в некоторых вопросах. И... В общем, я решил вернуться более долгим путём.

— Значит, ты пришёл ради них? — рассерженно спросил Безелик, кивнув в сторону пристани. — Ты знаешь правила! Нам запрещено делиться песнями.

— Знаю, — голос Бранта вдруг стал жёстче. — И не делаю этого. Но мы слышим Бога, Без! И даже делаем вид, что знаем, что он говорит! И что мы делаем с этим знанием? Прячем его, как постыдную тайну. Или как сокровище, которое принадлежит только нам. — Он вздохнул, переводя дыхание. Посмотрел в сторону портовой площади. В точности так же восторженно, как Зеф смотрела на модные наряды. Затем вновь взглянул на Безелика. — Раз уж вы здесь, я должен спросить. Должен, даже наперёд зная ответ. Сейчас я пойду на площадь. И предлагаю тебе и твоим людям последовать за мной. Это не займёт больше пары часов, и мы вместе вернёмся к вечерней мессе.

Безелик округлил глаза.

— И думать забудь, проклятый псих. Я немедленно увожу их в лагерь. Те люди на пристани — не единственные, кто пострадал на Иль’Прите. Не единственные, кому нужна помощь.

— Те люди, другие люди — покачал головой Брант. — В чём отличие, брат Безелик? Только в наших робах. Они стали символом. Символом стены, которой мы разделили один народ. Стены, которая давно должна была рухнуть, но с каждым годом лишь высится.

— Мы не нужны им, Брант.

— Разве? Они ведь постоянно просят о помощи. И не на языке богов, а на нашем с тобой. Вот только мы, пусть и слушатели, остаёмся глухи к их мольбам. И слишком трусливы, чтобы что-то сделать. Хотя бы... Стать посредниками диалога.

— Боги тебя не слышат, — поморщился Безелик. — Ни тебя, ни кого-то ещё.

— Мне жаль, что ты так думаешь. Или говоришь, что думаешь. Ты куда больше нравился мне, когда верил. Когда был готов бороться. Когда был готов разрушить эту стену вместе с...

— Не смей! — Безелик дёрнулся, и Астре показалось, что он собирался схватить Бранта за шею. Рука его сжалась в кулак и замерла на уровне пояса. — Не здесь! Не сейчас! Никогда!

Брант лишь похлопал Безелика по плечу и вновь улыбнулся раздражающе непробиваемой улыбкой.

— Удачи тебе, брат Безелик. Удачи в твоём пути. Ты вновь ведёшь за собой людей. Жаль только, не знаешь дорогу.

И, сказав это, он развернулся и направился в сторону площади. Астра снова услышала, как он шепчет себе под нос. И в этот раз различила имя Безелика.

— За последние годы, — еле слышно буркнул инструктор. — Я выяснил лишь то, что пути не знает никто.

Затем развернулся к остальным.

— Поднимайтесь на ноги, — объявил он. — Мы уходим.

Глава 7. Гостеприимство Иль’Пхора. Часть 3

Опустив капюшоны, они плелись под мелким дождём. Петляли в серых, грязных лабиринтах города. Кутались посильнее, стоило лишь завидеть людей. Шарахались от них, замирали, будто испуганные собаки.

Постоянно пахло дымом — едким, удушливым. Дымом от труб заводов и фабрик. Дымом, которым был затянут весь город даже больше, чем Иль’Прит с горевшими лесопилками. Дымом, который каждым вдохом напоминал о горящем доме, где она оказалась заперта в детстве.

Астре не хотелось дышать им. Не хотелось смотреть по сторонам. Не хотелось обсуждать увиденное. В особенности с Зеф.

Но одну мысль отогнать никак не получалось.

С каждой новой пройденной улицей, с каждым кварталом, с каждым маленьким магазинчиком, лавкой или просто двухэтажным домиком, из окон которого лился тёплый свет, мир вокруг Астры трещал по швам, рвался на части. Рос и полнился с каждым проделанным шагом. Словно она всю жизнь провела в той тесной и душной конуре под моторным отсеком. Не только она — каждый из слушателей.

Глупая, маленькая Астра. Чего стоили её мечты, её стремления? Чего стоит успех в испытаниях, место в рядах слушателях, когда вокруг есть целый мир со своими правилами, чтобы выучить которые не хватит и целой жизни?

Её мать когда-то пришла отсюда. Пришла к слушателям, к отцу Астры. Стала их частью. И... Если во время пожара она действительно сбежала... Что ж, может быть, малюсенький лагерь слушателей просто оказался для неё слишком мал.

Сейчас Астре казалось, что она бы, возможно, могла бы понять свою мать. Простить её. Может быть. Если бы случившееся не изменило отца. Не нанесло ему рану, от которой он не смог оправиться. Не разбило его, не уничтожило. Не смяло и не изломало. Но это произошло. С ним, и с Астрой тоже.

Наконец, спустя два или три часа пути, когда Астре казалось, будто мысли сейчас съедят её, Безелик вывел слушателей к стенам лагеря. Девочка увидела знакомые бревенчатые стены. С закрытыми воротами. С двумя слушателями в чёрных робах перед ними. Робах, из-под которых были заметны кожаные, стёганные доспехи. И клинки, пристёгнутые к поясу. Словом — ещё одна порция гостеприимства.

Оба слушателя подошли ближе. Астра помнила их — не раз видела в храме. Два брата, совершенно непохожие друг на друга. Уфер — грузный, приземистый, тяжёлый, с бугристым лицом и перебитым носом. С вечно выбритой головой и отросшей неаккуратной щетиной, которые лишь подчёркивали прямоугольность его лица. И Хоб, его противоположность. Вытянутый, поджарый, с длинной шеей. С приятной улыбкой на лице и чёлкой, закрывавшей лоб. Однако все их различия в мгновение стирались, стоило увидеть их одинаковые, глубоко посаженные большие зелёные глаза с крапинкой на радужке. Такие, как были у их отца.

— Явились, — выдохнул Уфер. Потом поскрёб подбородок. — Выбили места в первых рядах, ага?

— Сыновья спешат домой, брат, — дружелюбно улыбнулся Хоб. — Мы рады видеть вас, Безелик. Рады, что вы добрались.

Безелик выступил вперёд, будто готовясь драться.

— Было бы куда лучше, направь старейшина кого-то из своих людей за нами. Путь был долгим, а некоторые из детей больны и устали.

— Наш отец был расстроен случившимся, — уклончиво сказал Хоб. — Пожалуй, я никогда не видел его таким. Не видел, чтобы он закрывал ворота лагеря. Закрывал даже от своих.

— То есть от нас? — с вызовом спросил Безелик.

Хоб и Уфер переглянулись. Затем Хоб едва заметно кивнул брату.

— Уверен, что именно мне следует идти за ним? — фыркнул Уфер. — Я, знаешь ли, немного на взводе.

— Может быть, — мурлыкнул Хоб, — усталым детям как раз нужно... хм... немного твоего напора.

Уфер не стал спорить. Он развернулся и скрылся за воротами лагеря. Которые, не забыл за собой прикрыть.

— Так значит, мы не войдём? — снова спросил Безелик.

— Без, ты ведь знаешь, — покачал головой Хоб. — Я не нарушу приказ. Но уверен, недоразумение быстро решиться.

— А что делать мне и этим детям?

— Мечтать о том, какой тёплый приём их ждёт, — беззлобно улыбнулся Хоб. — Весь лагерь стоит на ушах с самого утра. И, признаюсь, когда ворота закрыли и всех заперли внутри... Это напугало даже меня.

— И тот факт, что именно тебя с братом поставили сторожить вход.

— И это, — согласился Хоб. — Что там случилось?

— Какие-то ублюдки в зелёной форме напали на остров. Пробрались в порт или ждали там заранее. С чего ты решил, что я, мать его, знаю?

— Иль’Тартовцы, которые направились к вам в лагерь? Зачем им это? Что они искали?

— У меня нет ответов. Может быть, возвращение Сайнир что-то прояснит.

Хоб хотел спросить что-то ещё, но дверь за его спиной открылась. Уфер вёл под руку... самого старшего жреца. Жреца Аурендина.

— Ничего себе, тёплый приём, — выдохнул Сайрус, но Безелик одним взглядом заставил его умолкнуть.

Медленно, прихрамывая и опираясь на Уфера, Аурендин подошёл ближе. На нём так же была чёрная роба, но он не надел капюшон. Так что Астра видела его бесцветное старческое лицо, изрезанное морщинами. Сероватые глаза, которые бегали по прибывшим с другого острова слушателям. Ясные, сосредоточенные глаза. Полные решимости.

Астра пыталась прочесть в них хоть что-то. Или хоть что-то услышать. Но безуспешно.

— Сын мой, — голос жреца Аурендина не был слабым и старческим, как запомнился Астре. Наоборот, звучал певуче и звонко. — Безелик. Наконец-то ты вернулся.

— И привёл людей.

— Я рад это слышать. Рад, что вы здесь — в безопасности.

— Нам пришлось идти через город.

Взгляд жреца Аурендина стал жёстче. По какой-то причине, он казался Астре моложе, увереннее, сильнее, чем тот старик, который проповедовал в храме, которого она помнила.

— Я понимаю твоё недовольство, Безелик. И всё же я... Не мог не рассматривать вариант, что люди посчитают нас виноватыми. И это может создать волнения.

— Они бы не рискнули приходить, — неуверенно дёрнул плечами инструктор. — Не на Иль’Пхоре.

— Ты недооцениваешь, сколь глубоки обиды между нашими народами. На каждого это влияет по-разному.

— Мы ничего им не сделали, — не согласился Безелик, пожалуй, резче, чем должен был.

Старший жрец слабо улыбнулся.

— Но ведь могли бы, — сказал он. — И в этом проблема. Так думают в нашем лагере. Так думают на Иль’Прите. И, вполне вероятно, так думают горожане. Вчера в разведывательном отряде пропало два человека. Мы до сих пор не нашли даже тела. А сегодня вот это...

Безелик испуганно отшатнулся.

— Это не... Отец, это просто пожар. Просто нападение солдат с Иль’Тарта. Ты же не думаешь, что в этом есть нечто большее?

— Нет, сын мой. Конечно же, нет.

Безелик выглядел испуганно. Лицо и голос жреца Аурендина были жёсткими, холодными, высеченными из камня. Уфер казался смущённым. Хоб сосредоточен и внимателен. И все они выглядели так, будто оказались на разных сторонах какого-то противостояния. Будто требуется лишь искра, и разгорится пламя. Сражение братьев друг с другом.

— К нам летят остальные. Старшие жрецы вновь соберутся на совет. Уже скоро. Через несколько дней, — после паузы сказал жрец Аурендин.

Безелик поморщился. А затем старейшина и инструктор почти одновременно взглянули на Астру. Лишь мельком, на одно мгновение. И тут же отвели глаза.

— Хотят проследить за проведением испытаний, — продолжил Аурендин. — Как мне сказали.

Безелик нахмурился, потемнев. А затем поднял взгляд из-под густых бровей.

— Как скажешь. Меня сейчас волнует другой вопрос. Когда мы сможем войти?

Жрец Аурендин медленно покивал.

— Я не собирался вас задерживать. Вы можете заходить. С возвращением домой, Безелик.

И он направился обратно к дверям, на этот раз двигаясь без помощи Уфера. Безелик подождал, пока старейшина скрылся за стенами, и лишь потом махнул рукой детям.

— Хорошо. Дуйте внутрь. — Он всё ещё косился в сторону, куда ушёл жрец Аурендин. — Идите, порадуйте своих матерей и отцов. Теперь вы в безопасности.

Как-то получилось, что Астра зашла внутрь лагеря одной из первых. Оказалась на песчаной улочке, между уютными деревянными домиками. Родными и знакомыми. Среди родных и знакомых людей, с которыми провела долгие годы. Оказалась в месте, которое всегда в своей голове называла домом.

И от этого слова подгибались колени, а желудок сводило судорогой в чувстве, совершенно противоположном голоду.

— Зеф, может быть... — Она остановила подругу, которая потрепала Лию по голове и уже собиралась уйти. Та внимательно посмотрела на Астру, чем ещё больше её смутила. — Может быть, не пойдём сразу... Думаю, многим детям нужна помощь после путешествия, и...

— О, боги. — вздохнула Зеф. — Прости, я уже несколько часов могу думать только о том, как плюхнусь в кровать и просплю до завтрашней мессы.

— Но...

— Увидимся утром, — она жизнерадостно и устало улыбнулась, и Астра не нашла слов, чтобы её остановить.

Попрощавшись с отцом, ушёл Сайрус. Медленно поплёлся к западной части лагеря Аллемон, обнимая опиравшуюся на него Беври. Другие дети, повеселев и разбившись на небольшие группки, расходились, кто куда. Даже Безелик устало плюхнулся на парапет не работавшего питьевого фонтана, поднял голову к небу и прикрыл глаза.

Астра и сама устала до изнеможения. И именно поэтому не спешила домой, к отцу.

Астра любила его. Вернее... Любила свои воспоминания о том отце, которым он был до пожара. Иногда, глядя ему в глаза, ей казалось, что он всё ещё где-то там. Что она могла бы сделать нечто такое, что вернёт его. Или, что она должна была сделать это когда-то раньше, когда у неё ещё был шанс. С ним было тяжело. Невыносимо. И он всё время смотрел на Астру так, словно она должна была оставаться сильной за них обоих. А сейчас... Астра не была уверена, что ей хватит сил хотя бы на саму себя.

И тем не менее она пошла. Заставила ноги двинуться по шуршащему песку. По молодым зелёным побегам. Двинуться к дому, куда её с отцом переселили после пожара. Вдали от центра лагеря, вдали от её бывшего дома, вдали от маяка, куда она ходила молиться. По крайней мере, так ей казалось до того, как она увидела, каким, бездна его дери, огромным на самом деле может быть мир.

Теперь она преодолела это расстояние за несколько минут — ничтожно мало, по сравнению с путешествием из порта. Или, тем более с Иль’Прита.

Дверь была открыта. Астра зашла внутрь, сняла обувь, давая хоть немного отдохнуть закостеневшим ногам. И тут же увидела какую-то женщину с взъерошенными, чёрными как смоль волосами и костлявым, некрасивым лицом. Та замерла, сжимая длинными пальцами чашку, от которой курился пар. Насупилась, будто дикий зверь. Буркнула что-то себе под нос, поджала тонкие губы и быстрым шагом отправилась по лестнице на второй этаж.

Астра несколько раз моргнула.

— Что за... хрень? — спросила она в полголоса, непонятно к кому обращаясь. А затем услышала звон стекла с кухни и поспешила туда.

— Дерьмо! — ругался отец. — Долбанное, сраное дерьмо!

Осколки стекла разметало по всему полу. Красноватая жидкость образовала несколько лужиц, быстро впитываясь в доски и утекая сквозь щели. А отец с глиняной чаркой в одной руке, второй пытался вытереть пол углом грязной скатерти, перегнувшись через кресло-каталку.

Она, забыв про усталость, подбежала к нему, отобрала скатерть, взяла с другой части стола тряпку — та была вся в розовых разводах и со следами чёрной плесени, — и, нагнувшись, принялась сгребать осколки в кучу.

— Не трогай, бездна! — ругнулся отец. — Я сам в состоянии позаботиться... Дочь? Что ты здесь делаешь?

— На Иль’Прите разгорелся пожар, — ответила Астра, не поднимая головы. — Какое-то время мы пробудем на Иль’Пхоре.

— Какое-то время... — Отец громко сглотнул. Привычка, которую Астра ненавидела. — Но как же ваши испытания?

Астра ещё раз промокнула последнюю небольшую лужицу и поднялась. Дёрнула плечами.

— Думаю, пока нас всех отправят в местное училище. Пройдёт пара дней, прежде, чем они всё организуют... наверное.

— Рад это слышать, — серьёзно кивнул он, будто сам был как-то причастен к её учёбе, к организации лагеря, или хоть к чему-то, кроме как сидеть на своей кухне и напиваться. — Последний год, да? И они обращаются с вами вот так... В тот момент, когда вам больше всего нужно сконцентрироваться на испытаниях. Никто не подумает о твоей жизни, если ты сама этого не сделаешь, верно?

Астра вновь дёрнула плечами. Ей не нравилось говорить с отцом об испытаниях и об учёбе. Эти разговоры слишком давили на неё — слишком повышали цену её неудачи. Так что она просто отвернулась к раковине, чтобы отжать тряпку и стряхнуть с неё мелкие осколки.

— Так ты... — Голос отца был напряжённым. Не то, чтобы она надеялась на тёплый приём, но... Видимо, всё же надеялась. — Пришла, чтобы забрать свои вещи?

— Вещи? — она обернулась к нему.

— Я... Я слышал, в училище организуют комнаты для прибывших детей. Ты сказала, что вас отправят туда, я и подумал... Это будет ближе к учителям, и ты сможешь больше тренироваться...

— В училище поселят тех, кто лишился дома! — удивилась Астра. — Да и... Есть тренировочная площадка недалеко отсюда.

А ещё от мыслей, что ей придётся делить комнату с кем-то — пусть даже с Зеф — её тянуло блевать.

Она достала совок, который как всегда лежал между двумя шкафчиками и уже успел покрыться паутиной, сгребла осколки и выкинула их в ведро. Затем подошла к холодильнику и открыла его. Внутри стояло лишь несколько бутылок с белой мутной жидкостью.

— Я... Как раз собирался... — неуверенно протянул отец, но не нашёл, как закончить.

— Бездна, — фыркнула Астра. — Плевать. Разберусь со всем утром.

Она направилась к двери.

— По... Постой... Дело в том, что...

И вдруг, пусть и поздно, до Астры дошло. Дом был маленький — одна комната и кухня на первом этаже, одна — её — на втором.

— Я видела в коридоре женщину...

— Ширл, — уточнил отец.

— Она ведь... Она ведь живёт у меня в комнате? — Астра резко обернулась. — Ты поселил её ко мне в комнату.

Отец вздрогнул, затем его лицо потемнело от злости.

— Не смотри на меня так, дочь! — прорычал он. — Ты знаешь, что они с нами сделали. Сама видишь, до чего меня довели! Я не могу ходить, не могу работать, не могу...

— Ты... — Она опешила. — Ты мог бы ходить, если бы выполнял предписания!

— Ты и впрямь намерена винить меня? — он округлил глаза в возмущении. — А не людей, которые практически прогнали нас? Людей, которые могут лечить любые болезни, но перестали мне помогать...

Когда Астра уезжала, отец мог ходить. Сирен, слушатель, который приходил к ним, велел ему двигаться по нескольку часов в день. Говорил, что это может быть тяжело, но отец должен это делать. И, очевидно, он перестал, сразу, как Астра уехала.

— Слушатели бросили меня! — рявкнул он и потянулся к ещё одной, неразбитой, бутылке на столе. Плеснул мутной жидкости себе в кружку. — Выгнали из общины! Не пускают в храм! Отселили подальше, словно человека второго сорта! И делают вид, что я не существую! Все меня бросили! Даже ты!

— Я... что? Ты сам хотел, чтобы я училась! Сам хотел, чтобы стала слушателем!

Астра услышала, как её голос неестественно дрогнул.

— И до сих пор хочу! И делаю, бездна дери, всё, что в моих сраных силах! По-твоему, обучение не стоит денег? По-твоему, перелёт на другой остров не стоит денег? Или еда, которую ты ела последние годы?

В большей степени так и было. Более того, перед объездом Астра узнала, что отец обменивал часть положенной на их семью еды на выпивку.

— Тебе дали работу, — она сама не знала, зачем снова участвовала в этом споре.

— Работу? — рявкнул он. — За жалкие гроши! Я был мастером! Механиком! А теперь? Должен сидеть в сраной лавке Тиш и заниматься её документами? Следить, чтобы ни один долбанный юнец не стащил ножницы или носки из шерсти? А потом? Что случится, если он захочет это сделать? Мне догонять его на вот этом?

Он со всей силы ударил в подлокотники собственного кресла-каталки. Оно вздрогнуло. Как и Астра. И выдержало. Как и Астра.

— Я... — Она хотела сказать, что уходит, но... в очередной раз осознала, что ей просто некуда идти. — Я, пожалуй, прогуляюсь до училища... Может быть, они действительно поселят меня...

Голос предал её, и она почувствовала, что сейчас заплачет. Сжала кулаки, прикусила губу почти до крови. Она не позволит ему видеть её слабой. Она должна быть сильной. В точности, как он хотел. Ведь... Если не она, то кто?

Она отвернулась.

— Нет, Астра... — Отец глубоко вздохнул. Одним громким глотком осушил содержимое чарки и плеснул себе следующую порцию. — Наверху есть ещё одна... хм... Комнатушка. Останься там. Ширл, её муж и брат заплатили мне до конца месяца. Потом... Я что-нибудь придумаю. Мы вместе что-нибудь придумаем.

— Бездна...

Она так устала. От этих споров. От собственного бессилия. От его упрямства. И... от его бессилия тоже.

— Ты говоришь про чердак?

— Да, — кивнул отец. — Но... Постарайся там ничего не трогать. Я собирался разобраться, но...

Она вышла с кухни. Хотела закрыть дверь, на случай, если всё же не сдержит слёзы, но та разбухла и, зацепившись за половицу, застряла.

— Астра... — раздался голос с кухни. А потом звук нового глотка, громче голоса. Только после этого он закончил: — Я рад, что ты вернулась.

Астра была уже на лестнице. Только тут она позволила себевсхлипнуть. Но тут же взяла себя в руки. Ведь предстояло ещё одно дело.

Она поднялась и схватилась за ручку двери в свою комнату. Резко — будто била своего обидчика — дёрнула дверь.

Рядом с кроватью, прямо на полу, спал какой-то мужчина, накрытый грязной курткой. На кровати женщина с взъерошенными волосами рассматривала что-то на спине ещё одного мужчины. Он... был полностью голым, и Астра увидела его сморщенный член, лежавший на волосатом бедре.

— Слезай, — приказала Астра.

— Я тут по праву! — оскалилась женщина. — Теперь здесь мой дом!

— Слезай, я сказала, — голос звенел гневом. Ей даже хотелось, чтобы женщина отказалась. Ведь этот гнев давно уже нужно было куда-то выплеснуть.

— Ты не... Я... — Женщина захлопала ртом, будто рыба, захлёбывающаяся воздухом. Затем посмотрела Астре в глаза и увидела что-то, что заставило её слезть и стащить своего мужа (или брата) с кровати.

Астра резко дёрнула одеяло с наволочкой. Отшвырнула наволочку, вытащила из пододеяльника одеяло. Закинула себе на плечо. Подумав, взяла и матрац, на котором виднелись жёлтые разводы, природу которых ей совсем не хотелось выяснять. Другой рукой она схватила подушку и, не говоря больше ни слова, проследовала на чердак по ещё одной хлипкой лестнице.

На чердаке было тесно и душно. Вдоль одной из стен стоял покосившийся шкаф без дверей, заваленный каким-то хламом. Здесь не было даже окна. Практически, как в трюме корабля. И всё же… хотя бы тихо.

Астра закрыла дверь, расстелила тонкий матрац. Бросила на него одеяло, подушку прислонила к стене. Легла и попыталась вытянуть ноги, но задела шкаф и прямо ей на колени рухнул холщовый мешок чёрного цвета. Оттуда выпали какие-то старые, дряхлые вещи.

- Твою мать! – закричала Астра, намереваясь отпихнуть мешок ногой. Но вдруг увидела свитер, принадлежавший матери. Несколько деревянных игрушек, которые она вырезала. Какие-то врачебные принадлежности. Боги, Астра уже и забыла, что её мать немного помогала в храме больным. Ещё там был военный мундир синего цвета. Без нашивок, но явно с Иль’Пхора. Неужели её мать каким-то образом успела поучаствовать в войне с Иль’Тартом до того, как встретилась с отцом? Пожалуй, вряд ли.

Астра сгребла выпавшие вещи матери обратно в мешок и запихнула его в шкаф. И вдруг что-то со звоном выпало ей под ноги. Она подпёрла мешок коленом и наконец утрамбовала его так, чтобы он не обрушился на неё снова. Затем нагнулась и подняла с пола… Медальон в форме сердца. Он был прозрачным, и внутри, еле заметно, плескалась бесцветная жидкость.

Этот медальон ей когда-то подарила мать. И он был на Астре в день пожара. Но куда делся после, она не помнила.

Астра смотрела на медальон, не в силах оторвать взгляд. Будто снова вернулась в прошлое. В то время, когда мать повторяла ей: «Ты – моё сокровище, Астра», «Ты уникальная и неповторимая», «ты одна такая в целом мире» и, конечно же, «я ни за что тебя не оставлю».

И Астра швырнула этот медальон обратно в груду вещей и сказала:

- Пошла ты, мама.

Глава 8. Его часть работы

Элиза не любила столичные храмы. И никак не могла понять, почему оказалась около одно из них.

Нет. Оказалась — неправильное слово. Она вышла из дома, направилась на эту шумную площадь. Прямо к этому гиганту из белого камня.

Дорогой, вычурный, безвкусный. Расположенный между жмущимися друг к другу домиками, храм будто распихивал их, требуя внимания. Притягивал к себе взор монолитными каменными блоками, белым мрамором колонн, витиеватыми фресками на фасаде и высокой арке. Искрился золотом. Подмигивал, ловя солнечные лучи цветными витражами с изображениями героев кровопролитной войны в неестественных позах, будто они были танцорами какой-то странной цирковой труппы.

Несколько лет назад мэр Олси изменил его, отреставрировал, отстроил заново. Сразу, как принялся раздавать участки почвы поблизости за заслуги перед островом. Превратил из деревянной церквушки в этого... монстра. В памятник убийствам и смертям. Возможностям, открывавшимся в это смутное время. Но совершенно точно, не в обитель веры и надежды, которой храм должен был являться.

Что лишь помогло ему стать излюбленным местом аристократии.

Сильные мира сего устраивали здесь пышные свадьбы, проводили обряды наречения детей, демонстрируя, что ничем не хуже жителей Царь-древа. Организовывали благотворительные приёмы, как сейчас, где мерялись благосостоянием и роскошью туалета, попутно заставляя лакеев раздавать нуждающимся объедки со своего стола и дешёвую одежду.

Говорили, что, придя в этот храм, можно было достучаться до Иль’Пхора. Излить ему душу, получить прощение за грехи. Или попросить об удаче в будущем — будь то выгодная сделка, брак, или предстоящая битва. И удача, конечно же, будет тем ощутимее, чем большую сумму оставишь в приходской урне.

Элиза не знала, почему сегодня пришла именно сюда. Её мать была богобоязненным человеком, да и сама она чувствовала трепет, только лишь думая о том, что в мире есть существа, способные нести на своей спине целый город. Вот только она сомневалась, что для разговора с Богом требовалось находиться в специально-оборудованном для этого месте. Как не верила и в то, что, если Иль’Пхор и впрямь хотел кого-то услышать, то выбрал бы именно это здание.

Может быть, она и не хотела, чтобы её кто-то услышал. Лишь чувствовала необходимость выговориться.

В сомнениях, она поднялась по мраморным ступенькам мимо толпившихся вокруг людей. В основном лордов и леди с белозубыми улыбками, цветастым гардеробом и ароматным парфюмом. Несколько десятков стражников отгоняли от входа бедняков и бездомных, однако парочка босых мальчишек-попрошаек всё же сновали между людьми и клянчили монеты. Элиза бросила одну в подставленную ладонь тому, кто выглядел наиболее жалким, как бы в награду за то, что справляется со своей работой лучше других, и прошла мимо остальных к дверям. Стражники смерили её оценивающим взглядом: не слишком долгим, как и полагалось, и задержавшимся лишь на меховой накидке с гербом знатного дома: вышитым голубыми нитками ястребом, хватающим миниатюрного грызуна.

— Приветствуем вас, миссис Болло, — ближайший к ней коротко кивнул. — Миледи.

Не ответив, она вошла в храм. Ощутила удушливый запах курящихся благовоний, услышала ласкающее уши хоровое пение и нарушающие его стройность посторонние голоса.

Здесь тоже было людно. Во всех храмах города уже почти неделю оплакивали жертв нападения на Иль’Прит, дочерний остров Иль’Пхора. Собирали деньги на одежду, еду и лекарства. Благое дело, пожалуй. Если бы не тот факт, что самих нуждающихся прямо сейчас стражники отгоняли пиками от крыльца храма — очевидно, чтобы те не мешали аристократам им помогать.

Перед девушкой выстроилась очередь к общему алтарю. Возле клироса, где пел детский хор, возвышалась мраморная стела с вытесанными из камня семью Титанами. Элиза слышала, что мэр Олси добивался изменения этого памятника: требовал убрать со стелы Иль’Тарт, с которым уже почти сто лет шла война, но так и не получил на это разрешения с Царь-древа. Так что часть стелы с ним просто завешивали гобеленом.

Возле общего алтаря царило оживление. Кто-то произносил молитвы, другие слушали пение, третьи разглядывали памятники или просто общались. И конечно же, именно здесь сновали храмовники, которые обхаживали гостей почти столь же усердно, как попрошайки на улице. И, похоже, с точно такой же целью.

Заметив на себе несколько взглядов, Элиза опустила голову, посильнее укуталась в накидку, и пошла вдоль деревянных скамей — подальше от алтаря. Здесь людей было меньше — в основном скучавшие служки, в ожидании, когда нужно будет убирать бардак, оставленный гостями. Хотя нашлось и несколько посетителей, причём у одной из групп даже была бутылка вина — очередное доказательство того, что взор Иль’Пхора обращён куда угодно, но только не в собственную обитель.

Миновав одного из пастырей — тот попытался заговорить с ней, но она лишь поспешила мимо, — Элиза зашла в пустой альков. Закрылась изнутри. Сделала несколько долгих вдохов.

Вещей, необходимых для молитвы она с собой не взяла — до последнего не верила, что решится вообще зайти в храм. Так что пришлось воспользоваться приготовленным для посетителей белым ковриком с ажурной вышивкой, который стелили под колени.

В алькове тоже имелся небольшой алтарь с тремя незажжёнными свечами. На нём был изображён Иль’Пхор. В городе было всего два храма, где можно было помолиться другим воздушным богам, но этот не был одним из них. Тем более, родной остров Элизы был слишком маленьким, чтобы кто-то в столице всерьёз решил воздвигнуть ему целый храм, или хотя бы небольшую исповедальню.

Элиза встала на колени. Опустила руки. Прикрыла глаза.

Итак. Как стоит начать разговор с Богом?

«Приветствую тебя, о Иль’Пхор. Ты наверняка меня не знаешь. Это Элиза — одна из букашек, что ползают по твоей спине. Не пытайся вспомнить, я — совершенно обычная, ничем не примечательная букашка».

Элиза поморщилась и мысленно отругала себя за глупые мысли. Нашла же время паясничать.

Она откашлялась и решила начать хоть как-то и посмотреть, куда это её приведёт.

— Великий... — Голос сорвался. Показался слишком громким в тишине алькова. Боги, это было так глупо. Так неловко. Так пошло и вульгарно. Что вообще должно быть в голове у человека, чтобы он и впрямь решил, что Богу будет интересно его выслушать?

Элиза решила попробовать снова. На этот раз шёпотом, как иногда делала в своей комнате, оставшись одна. Даже закрыла глаза, хотя сосредоточиться по-прежнему было трудно из-за назойливого детского пения и вульгарного женского смеха неподалёку от её алькова.

— Иль’Пхор... Это Элиза Болло, твоя покорная раба...

Серьёзно? С этого она решила начать?

— Я никогда не была в твоём храме. Живу на твоей спине уже почти семнадцать лет, и как-то... Ни разу не обращалась к тебе. От матери я узнала несколько молитв, однако с трудом запомнила всего одну — просьбу Иль’Деострита, где я росла, об удаче. Но даже её читала всего раз или два...

Что ж. Начало было положено. Хотя глупее себя чувствовать она не стала.

— Я сама не знаю, почему пришла сюда сегодня... — Она осеклась.

О, да. Это прогресс. Теперь, Элиза, ты лжёшь Богу. Для этого определённо стоило прийти прямо в храм. Однако, если ты будешь говорить ещё тише, появится надежда, что твои слова утонут в звуке дыхания.

— Мне... — Она сглотнула плотно поселившийся в горле ком. — Мне часто хотелось помолиться. И с каждым годом — всё чаще. О своей жизни, своей семье, моём сыне и муже. И каждый раз я думала, чем мои слова будут отличаться от просьб других, приходящих сюда? И как, Иль’Пхор, ты выбираешь, кому именно стоит помочь? Как выбираешь тех, кто достоин твоего внимания? Считаешь количество упавших на коврик слезинок? Или замеряешь, кто громче причитал? Или дело во времени, проведённом в алькове, или...

Она вновь замолчала. Поняла, что вдруг перешла от лжи к обвинениям. И что на неё нашло? Боги, стоило бы потренироваться перед зеркалом прежде, чем приходить. Как же глупо...

— Прости, Иль’Пхор... Если ты, конечно, меня слышишь...

Она попыталась взять себя в руки. Мать много раз говорила ей быть учтивой с богами. Если не ради них, то ради неё самой. Но в тоже время — быть искренней. Кто бы мог подумать, что можно одновременно не верить, что тебя здесь могут услышать, и в тоже время так бояться сказать что-то не то.

— Прости, Иль’Пхор... Боги... Я попробую начать с начала. Думаю, в первую очередь я хочу сказать, что... Мне страшно. Поэтому я здесь. Поэтому пришла. До Спуска осталось несколько недель, а это значит, что война уже совсем скоро. Некоторые говорят, что в этот раз её не будет. Но я знаю, что они ошибаются. Знаю потому, как с приближением Спуска меняются лица людей, их взгляды, их голоса. Будто тьма окутывает всё это место. И мне страшно, Иль’Пхор. Страшно за жизнь Персиваля, моего мужа. За жизнь моего сына Аллека. И... Я хочу, чтобы ты защитил нас. Помог пережить этот Спуск. Помог...

Элиза замолчала, слушая собственное дыхание. Слушая сердце, которое колотилось в ушах. Чувствуя, как наливаются кровью щёки. В точности, как у любой лгуньи.

Нет, на этот раз в сказанном была доля правды. Да, Элизе действительно было страшно. Страшно с того самого дня, как она перебралась на этот огромный, новый для себя остров. Ей было страшно оставаться одной, но ещё хуже было в компании белокожих аристократов, которые не считали её своей ровней. Было страшно от того, что её выдали замуж за незнакомца, который был на два года её младше. Было страшно смотреть, как из наивного подростка, милого и доброго, он, под суровые команды отца, превращается в послушного солдафона. Как после смерти этого самого отца окончательно завершает преображение. Становится холоден и отрешён. Ей было страшно, когда он улетал от неё и каждый день рисковал жизнью. И ещё страшнее, когда они оставались наедине после его возвращения с войны, ведь она видела в его глазах отражение боли, которую он испытал, но главное — и это, к её ужасу, отталкивало сильнее, — отражение боли, которую он причинил другим.

Порой она ненавидела быть рядом с ним. А ещё больше ненавидела себя за это. И за то, что знала — она могла бы ему помочь. Могла бы его изменить. Но каждый день своей жизни этого не делала.

Ей было страшно за сына. Страшно за то, как сильно он хочет быть похож на отца. Её повергала в ужас мысль, что однажды война заберёт его. Проглотит, прожуёт, уничтожит. Или, того хуже, изменит. Заберёт свет, который она всегда в нём видела.

Но и эти страхи не были причиной её визита. Каждый из них давно пустил корни в её душе, мучал бессонными ночами, рвался наружу почти беззвучными всхлипами, а иногда даже проливался слезами на подушку. И всё же она к ним привыкла. Умела проглатывать горечь, которая всегда была на языке. И она знала, что пришла не поэтому. Что просто тянет время бессмысленными словами и просьбами. Потому что просто не может произнести правду...

И вдруг мысли прервал её собственный кашель. Предательски вырвался из груди, разлетелся эхом по залу, завис где-то над потолком. Кашель такой сильный, что засаднило горло.

О, если уж не это был знак внимания Иль’Пхора, то что же тогда? Похоже, именно так воздушный бог решил продемонстрировать Элизе, что чувствует её ложь. Так он обвинял её. Насмехался над ней. Жестоко и беспощадно. Как, впрочем, и всегда делают боги.

Элиза чувствовала, как внутри закипает злость. Все последние дни она повторяла про себя: «со мной всё в порядке». «Кашель — это просто кашель». «Кашель может быть симптомом чего угодно». «Кашель — это ничего серьёзного». Именно так сказал доктор Эдмундс, у которого она была несколько дней назад: «Скорее всего, ничего серьёзного». Жаль только её сознание зацепилось за это «скорее всего».

Она перепробовала всё. Готовку, стирку, работу в саду, которая её всегда успокаивала. Но эти два слова никак не хотели исчезать. Элиза думала, что ей станет легче, если она поделится своими переживаниями. Затем, придя сюда, вдруг осознала, что, стоит ей заговорить об этом, и болезнь станет лишь реальней. Болезнь, которая когда-то бушевала на её родном острове. Болезнь, которая много лет назад за несколько недель унесла жизни сорока человек. Болезнь, которой у неё нет. Скорее всего.

Она почувствовала, как пальцы сами собой сжимают коврик под коленями. Пристально посмотрела на Иль’Пхора, вытесанного из камня. И произнесла:

— Почему? Почему ты делаешь это? Почему, если ты так велик и всемогущ, люди на твоей спине так несчастны? Если ты и впрямь слышишь, почему ты так жесток? Ты бы мог всё исправить! Помочь им! Достаточно было бы слегка изменить направление полёта — в точности так, как сделали все остальные воздушные боги. Но только не ты, упрямый монстр! Что это, как не жестокость? Что это, как не ненависть? Или... Может быть, тебя просто забавляют людские страдания? Страдания маленьких насекомых на твоей спине?

Приступ кашля почти прошёл, и она знала, что должна замолчать. Знала, что кричит слишком громко и через тканевую дверцу алькова её может кто-то услышать. Если не Бог, так хотя бы люди, пришедшие в храм. Но не могла остановиться.

— Или ты наказываешь меня? Наказываешь меня за то, что я сделала в далёком детстве? И наказываешь особенным, жестоким способом? Сперва ты даёшь мне почувствовать новую жизнь, насладиться ей, погрузиться в неё. А затем решаешь забрать. Жестоко растоптать всё! Я... Иль’Пхор, я имела надежды! Имела большие надежды, отправляясь на этот остров! Думала, что стану здесь кем-то! Добьюсь чего-то! Сделаю что-то великое! Но у меня даже не было шанса! Не было даже единой возможности! Ты превратил меня в дрожащую тень самой себя. Боящейся, что у меня заберут даже тот маленький лучик счастья, что у меня есть. И за это я тебя ненави...

И тогда она снова закашлялась. Сперва сдавленно, в подставленную к лицу руку. Затем глубже, захлёбываясь и давясь.

Что ж. Это было справедливо.

Глотая ртом воздух и кряхтя, дрожащими руками она выудила из сумки маленький флакончик, поднесла к губам, с трудом выцедила несколько капель и титаническим усилием заставила себя проглотить.

«Лекарства никогда не бывает достаточно», — нравоучительно произнёс в её голове голос матери. «Нужна ещё помощь Бога. Его воздействие. Его часть работы».

Вот, где была правда. Вот, зачем она была здесь.

— Пожа... — прохрипела она, но голос захлебнулся в кашле и в звуке детского пения, которое, как будто бы стало громче. А затем вдруг отступил, позволяя ей вдохнуть, чувствуя лишь пульсирующее саднящее горло. Отступил медленно и мучительно. Так же, как делал всегда.

И Элиза в очередной раз поняла то, что узнала в детстве. Никто не собирался ей помогать. Никто её здесь не слышал. Или, как минимум, слышать не хотел.

Какая же она дура!

Чувствуя набухающий внутри стыд, Элиза вскочила на ноги. Вытерла выступившие на глазах слёзы ажурным ковриком, который всё ещё сжимала в кулаке до боли в пальцах. Отшвырнула его прочь. Затем, одумавшись, подняла, расправила и повесила обратно на перекладину. Бросила несколько серебряных монет в урну. Сама не знала, зачем. Наверное, в качестве извинения перед Богом, за столь эмоциональную речь и зря потраченное время.

Ощущая, как горят от стыда щёки, как новый приступ кашля свербит в груди, она развернулась, открыла дверцу алькова, и... остолбенела.

Возле входа в её исповедальню стояла женщина. Прислонилась к одной из колонн — не слишком близко, но достаточно, чтобы слышать позорную исповедь. Одетая в длинное чёрное платье, спадающее до самых туфель и украшенное лишь тонкой золотой вязью на подоле и манжетах, она скучающе крутила в руках какое-то колечко. Но, заметив Элизу, подняла голову и лукаво ей улыбнулась:

— Помогло?

Элизе потребовалось несколько мгновений, чтобы узнать её. В заблуждение вводили простенькие неприметные туфли на тонкой подошве, почти бесцветный наряд, полное отсутствие украшений. На голове была широкополая шляпа, почти скрывавшая волосы. Редко в храме можно было встретить аристократку, одетую столь скромно и соблюдавшую все правила.

Однако ошибки не было. Перед Элизой была представительница знатной элиты Иль’Пхора. Оливия Виндр. Девушка, семья которой долгое время входила в самый ближний круг мэра Олси. А её саму ещё несколько лет назад сватали за Вернона Олси — младшего из двух сыновей градоначальника.

Фамилия Виндр никогда не выпадала из городских сплетен. Мать Оливии — Летиция — владела несколькими крупными швейными фабриками. И стала одной из первых, кто вложил деньги в проект мэра по перестройке города. Именно ей во многом город был обязан этими новыми районами и, собственно, этим самым храмом.

Эллиот Виндр — глава семьи и отец Оливии — потомственный военный, к сорока годам дослужившийся до звания полковника. А ещё — большой любитель пышных приёмов. Человек, который, как говорили, нравился всем. И Элиза вполне могла подтвердить это — даже её муж Персиваль, обычно избегавший светские мероприятия, ни разу не отказывался от приглашений Эллиота.

Всё изменилось лишь четыре года назад. Во время предпоследнего Спуска Эллиота отправили ближе к границе, где он за несколько недель до окончания войны, получил серьёзное ранение. За этим последовало его снятие с поста полковника, а ещё чуть позже — полное отстранение от военной службы. Семью Виндр стали всё реже видеть в окружении Олси. Более того, поговаривали, что именно мэра бывший полковник винил в своей отставке.

Однако Эллиот не исчез из вида, как можно было предположить. Наоборот, — пользуясь известным именем и деньгами жены, он начал агрессивную агитацию против войны. Он спонсировал больницы, устраивал благотворительные фуршеты в помощь пострадавшим, открыл организацию, которая помогала найти работу солдатам, получившим ранение на флоте.

А ещё, конечно же, во всеуслышание обвинял во всех бедах мэра Олси. Требовал от него отправить письмо королю с просьбой наконец закончить войну между двумя Титанами. Требовал распустить армию, чтобы оставшимся на предприятиях рабочим не приходилось вкалывать две смены. Требовал снижения налогов, которые, в большей степени шли на нужды флота. Требовал, чтобы завод Пехорро сосредоточился на снабжении других предприятий станками, а не оружии и двигателях для военных кораблей. А чиновники наконец начали ставить потребности горожан выше потребностей флота.

И его слова находили отклик у народа. А ещё у богатых предпринимателей. В особенности тех, кому война лишь мешала.

Элиза не была столь наивна, чтобы верить в такие разительные изменения Эллиота после ранения. Как и предполагать, что войну, длившуюся почти сто лет, можно закончить по щелчку пальцев. Но признавала, что Эллиот Виндр принёс городу куда больше пользы будучи безработным калекой, чем будучи полковником. Однако всем его союзникам стоило бы держать в голове как минимум одну странность — семья Виндр по-прежнему владела крупной долей в проекте по перестройке города и продаже участков на спине Иль’Пхора и его детёнышей. Проекте, начатом мэром Олси.

Однако Элизу мало волновала политика. К тому же, после отставки Эллиота, Персиваль полностью оборвал все связи с его семьёй. Так что она ни разу с тех пор не встречалась ни с супружеской четой Виндров, ни с Оливией.

До этого момента.

Оливия подняла бровь, и Элиза поняла, что молчит уже слишком долго. Тихонько прочистила горло в кулак, что оказалось сложнее, чем ожидалось — назойливый кашель, утихший в кабинке, подступал снова и грозил превратиться в очередной приступ. Однако Элиза совладала с ним — научилась этому в последние дни. Или убедила себя, что научилась.

Она приветливо улыбнулась собеседнице и учтиво поклонилась.

— Спасибо за заботу, миледи. От искренней исповеди мне действительно стало намного легче.

Элиза накинула на голову шёлковую косынку и двинулась к выходу, недвусмысленно намекая, что разговор окончен. Однако Оливия предпочла этого не заметить.

— Мне кажется, вы врёте, миссис Болло, — в голосе промелькнула озорная искра. — К тому же, прямо в церкви — под пристальным взглядом самого Иль’Пхора.

Кто-то со стороны общего алтаря закашлялся, на секунду привлекая внимание Элизы. Неужели, Бог и впрямь хочет над ней поиздеваться?

— Весь город на его спине, — Элиза обернулась к Оливии чуть резче, чем собиралась. — Почему вы думаете, что здесь он внимательнее?

Оливия засмеялась. Искренне, жизнерадостно, заразительно. Обезоруживающе. Заставив тем самым Элизу покраснеть.

— Думаю, вы правы, — она продолжала улыбаться. — Иль’Пхор последние годы туговат на слух. Так что, если человек и впрямь желает донести до него свои чувства — ему стоит кричать по громче.

— Или наоборот шептать, — Элиза почувствовала, как краснеет.

Летиция, подыгрывая, понимающе закивала.

— О, вы думаете, Иль’Пхор путается в этой какофонии страдальческих молитв? А уши его настроены лишь на доброжелательный благоговейный шёпот? Да, это интересно. Хорошо. Раз уж вы столько знаете о богах, ответьте мне на один вопрос. Как именно они помогают людям?

От алтаря вновь раздался кашель, но Элиза его почти не заметила. Даже тот, что последние дни постоянно царапал ей горло, куда-то делся. Она была по-настоящему удивлена вопросом. Вот уж чего она совершенно не ожидала услышать.

— Простите? — Элиза захлопала ресницами. Оливия же продолжила, как ни в чём не бывало:

— Ну... К примеру, вы просите новую сковороду — что бы рыба не пригорала. Боги же не могут сотворить её прямо у вас на кухне, верно? Придётся действовать хитрее: создать её из воздуха на полке магазина через улицу, или ещё где.

— Бог может сотворить мешочек с золотом на пороге моего дома, — растеряно пожала плечами Элиза. Стоило признать, такой оборот разговора начал забавлять её.

— Конечно-конечно, — закивала Оливия. — Мешочек с золотом. Магический мешочек — может быть, даже сундучок, или и вовсе шкатулка. Обязательно с гербом Иль’Пхора. Звучит очень божественно. А что если... А что, если он создаст человека, который принесёт вам эту сковороду?

— М... — Элиза поджала губы и потёрла подбородок, демонстрируя наигранную задумчивость. — Он продаст её мне или подарит?

— Хм... А в каком из этих случаев вы сильнее почувствуете влияние всемогущего Иль’Пхора? О! Ещё один вопрос. Если это случится прямо после молитвы, будет ли это более магическим, чем, если, к примеру, человек со сковородой придёт к вам следующим утром или через неделю? Вам же всё ещё будет нужна сковорода.

— Нет, через неделю это уже точно будет совпадением.

— Ох уж этот магический срок годности... — нарочито серьёзно насупила брови Оливия.

И тогда Элиза не смогла больше сохранять серьёзное выражение лица и наконец глупо захихикала. Открыто, по-детски. Чувствуя себя полной идиоткой и в то же время так хорошо и свободно.

— Миссис Болло, не желаете ли позавтракать со мной?

— Прямо в храме? — продолжала она улыбаться. — Несколько пастырей и так не переставая таращатся на нас. Они ведь сгорят на месте, если мы ещё и достанем рисовые лепёшки. Здание, конечно, каменное, но тут повсюду деревянные створки. Да ещё эти картины на стенах наверняка отлично горят. Может быть, Иль’Пхор и простит нам смех возле исповедальни, но сгоревший храм — сомневаюсь.

— Не беспокойтесь, — озорно подмигнула Оливия. — Мы можем безобразничать и за пределами храма.

Элиза открыла рот, чтобы вежливо отказать, но поняла, что все причины резко перестали казаться такими уж важными. И вдруг осознала, что хочет принять это предложение. Хочет больше всего на свете. Впервые за последние недели она чувствовала себя так хорошо. Будто бы она не ждала скорого возвращения мужа. Будто не знала, что через несколько недель начнётся война. Будто...

За её спиной снова раздался чей-то кашель. Громкий, сухой, протяжный. Слишком похожий на её собственный. Она даже развернулась, чтобы, если не выругаться в направлении этого человека, так хотя бы одарить его презрительным взглядом за то, что он портит этот замечательный момент, коих за последние дни почти не было.

Развернулась и увидела грузного мужчину в дорогом костюме с выпученными от ужаса глазами. Увидела, как он хватает ртом воздух. Как пытается выдохнуть, но вновь захлёбывается кашлем. Как безуспешно пытается снова вдохнуть, хрипя и давясь. Как роняет какой-то бокал, хватается двумя руками за шею. Принимается тереть своё горло толстыми, короткими пальцами, оставляя едва заметные красные разводы.

Его губы что-то беззвучно шепчут. Затем — и от этого её сердце сковывает ледяной ужас, — даже его хрип обрывается, превращаясь в тягучую, тошнотворную тишину.

Ещё мгновение он стоит на ногах. Элиза успевает поймать его пустой, затравленный взгляд. А сразу после — его веки дрожат, глаза закатываются, превращаясь в подрагивающие, остекленевшие белки, и он падает на спину.

Треск разрывает тишину на части, когда под весом мужчины ломается одна из скамей, и он, вместе с щепками, безвольным мешком скатывается на пол. Вновь приходит в себя и снова впивается руками себе в горло. На этот раз безжалостно, короткими ногтями.

Элиза не заметила, как сорвалась с места. Почувствовала лишь, как сумка ударила по бедру, как мантия на секунду зацепилась за ближайшую скамью, как ветер сорвал с её головы косынку.

Она увидела, как люди отшатнулись от мужчины. Бросилась в образовавшийся проход. Оттолкнула одну из женщин, которая с ужасом и оттенком восторга ахнула и едва не упала.

Элиза рухнула на колени рядом с мужчиной. Взглянула в его бледное, влажное лицо. Увидела, как он вытянул трубочкой побелевшие губы. Стеклянные глаза его бегали по окружающим людям и только теперь остановились на Элизе. В них была мольба. А ещё ужас. Ужас, так хорошо ей знакомый.

Элиза быстрым отточенным движением выудила из кармана пузырёк с лекарством. Там оставалось меньше половины, и она поднесла его к губам несчастного и перевернула. Жидкость покатилась по его круглым щекам, но несколько капель попали в рот. В глазах появилось удивление, и он вновь схватил себя за горло, попытался сглотнуть.

Давай же!

Кадык его совершил медленное движение. Вверх. Потом вниз.

Он вздрогнул. Выгнул спину. Согнулся пополам. Затем резко привстал на месте и коротко кашлянул. Элиза поймала его за плечи, постаралась развернуть, и в этот момент из его рта хлынула розово-жёлтая рвота вперемешку с желчью. Ударила фонтаном через рот и нос. Забрызгала Элизе руки, платье, туфли и накидку.

Когда поток иссяк, мужчина, всё ещё дрожа, сумел наконец вдохнуть. Поднял лицо, с прилипшими ко лбу жиденькими светлыми волосами, и... Улыбнулся.

— Боги... — прохрипел он. — Кажется в это вино определённо что-то подмешали. Долбанная... Долбанная косточка...

Элиза вздрогнула, только теперь почувствовав резкий кислый запах спирта, примешивающийся к запаху блевотины. Только теперь осознавая, что у мужчины не было никакой болезни. Он просто был в стельку пьян.

Мужчина же, продолжая улыбаться, схватил её за плечо мокрой рукой и потянул к себе, пытаясь обнять.

— Вы спасли меня... Я так благодарен вам, мой прекрасный ангел... — Язык у него заплетался, и она едва понимала слова. — Я прикажу слугам дать вам золотой... Нет, десять золотых. И бутылку этого южного вина... Уверен, здесь оно ещё осталось...

Он вновь закашлялся, и это помогло Элизе вырваться. Это случилось так резко, что она почти растянулась на мокром от рвоты полу. Проскользила по нему рукой и, поднявшись, выругалась.

— Вот же бездна... Ты грёба...

— Пойдём-ка, — пискнул ей на ухо знакомый голос. Оливия нежно и аккуратно дотронулась до её плеча. И мягко отвела в сторону. — Похоже, нам пора.

Элиза всё ещё чувствовала кислый, тошнотворный запах. Будто бы он был повсюду.

Боги, все, кто был в храме, теперь смотрели прямо на неё. Перешёптывались, улыбались, а некоторые даже позволяли себе смеяться. Она была опозорена! Бездна, никогда ещё ей не было так стыдно!

Оливия обняла её за плечи и повела к выходу, уверенно обходя скопления людей. Только, когда они вдвоём вышли на свежий воздух, прошли мимо стражников и спустились на нижнюю ступеньку крыльца храма, она отпустила Элизу и позволила ей остановиться.

Элиза попыталась сделать шаг, но голова странно кружилась. Руки и ноги дрожали, будто её только что поразило молнией. Хотя... Случившееся, пожалуй, было хуже.

Элиза медленно опустилась и села на ступеньки.

— Я... — Она уронила голову, обхватила её руками. Почувствовала, что ладони всё ещё влажные и липкие, и резко отдёрнула их в сторону. — Проклятье! Боги, что... Что за день!

Она оглядела себя. Увидела розовые разводы на правом рукаве. Несколько пятен на подоле платья и туфлях. Кусочки — ей не хотелось знать, чего — на меховой мантии.

— Вся одежда... испорчена... — прошептала она, скорее удивлённая, чем расстроенная. Удивлённая тем, насколько это было... несправедливо!

— Предпочитаю думать, что спасённая человеческая жизнь, стоит определённых неудобств, — заметила Оливия серьёзно. — Даже, если другие этого не понимают.

— Бездна, этот муда... — Элиза осеклась, понимая, что всё ещё находится на крыльце храма. — Этот... упитанный господин просто перепил вина! Я ни от чего его не спасала! Уверена, это даже не послужит ему уроком! Более того — наверняка, он даже и не вспомнит, что здесь случилось!

— Вы можете расценивать произошедшее так, как вам больше нравится, — пожала плечами Оливия. — Можете даже думать, что вы помешали божественной каре, ниспосланной самим Иль’Пхором в его храме. Однако я видела решительную девушку, первой пришедшую на помощь. Не сомневавшуюся ни секунды. И сделавшую всё, что от неё потребовалось. К тому же, единственную, среди толпы этих... мудаков.

Элиза посмотрела на Оливию, и та мягко и приятно улыбнулась. Как мать, хвалящая свою дочь. И Элизе странным образом это помогло почувствовать облегчение. И ещё больше расстроиться из-за своей одежды.

— Похоже, — она, морщась, двумя пальцами оттянула ту часть подола платья, что липла к ноге. — От завтрака с вами мне всё же придётся отказаться. Вы можете думать, что хотите, но я предпочту расценивать это, как злоключения самого Иль’Пхора. Которому, похоже, очень нравится строить мне козни.

— Не всегда можно сразу сделать выводы о последствиях божественного вмешательства, — задумчиво изрекла Оливия. — Если, конечно оно вообще имело место.

— Я... — Элиза вздохнула. Несколько секунд она искала чистый платок в своей сумке, но так и не смогла найти его, лишь ещё больше всё испачкав. — Простите, но в данный момент мне сложно видеть в этом что-то хорошее. К тому же... Дома меня действительно ждут дела. Сегодня вечером возвращается мой муж Персиваль, и...

— Боги! — Оливия ахнула, широко раскрыв глаза. — Я совсем забыла об этом! Пожалуйста, простите меня! Я очень рада, что с ним всё в порядке!

— В порядке? — Элиза перевела взгляд от сумки.

— Так вы не знали? О, боги! Я услышала от отца, что его рейд столкнулся с кораблями Иль’Тарта шесть дней назад! Боги, простите, что узнаёте это от меня! Но... Я слышала, что почти никто не пострадал, и точно не было жертв среди офицерского состава. Так что ваш муж, наверняка, просто не хотел лишний раз вас беспокоить! И, конечно, я не стану вас больше задерживать!

Элиза насупилась. И вновь вернулась в долбанный реальный мир. Точно такой же мерзкий и несносный, каким он всегда и был. Боги, почему Персиваль не написал ей хотя бы письмо? Причина, которую назвала Оливия, не первой приходила в голову. Скорее всего, находясь вдали от дома, Персиваль просто забыл о своей жене и сыне.

Оливия же, пусть и попрощалась, но не спешила уходить. И резкое отрезвление навело Элизу на ещё один очевидный вопрос, который почему-то только сейчас пришёл в голову.

— Почему... — Элиза перевела на неё взгляд. — Почему вы стояли возле моей исповедальни?

Оливия вздрогнула. Отвела глаза в сторону дороги, по которой катили повозки.

— Я... Дело в том, что... — Она тянула слова и мямлила. Затем глубоко вздохнула, словно решаясь прыгнуть в пропасть. — Я шла за вами, когда только увидела у входа в храм. Я не собиралась подслушивать, но... Ваши слова лишь ещё больше убедили меня в том, что мне действительно стоит с вами поговорить. Вы и ваш муж... Ваша семья имеет репутацию. Имеет влияние, финансы. Вы многое отдаёте Иль’Пхору, но...

— Но недостаточно много, как по-вашему, — закончила за неё Элиза. — Есть такой вид людей, которым никогда не бывает достаточно. Не так ли?

Оливия вновь попыталась улыбнуться.

— А что насчёт вас? Вы никогда не шли по улице, и не думали, не могу ли я сделать что-то ещё?

— Бездна, вы... — Элиза поднялась на ноги. — Вы просто лицемерка! Обвиняете меня после того, как подслушали исповедь, после того, как я...

Она хотела сказать «спасла человека». Но они обе знали, что это неправда.

— Нет же, послушайте! — Оливия тоже подскочила и взяла Элизу за чистую руку двумя своими. — Я совсем не это хотела сказать. Боги... Уговоры никогда мне не давались. Думала, за завтраком смогу найти правильные слова, а сейчас... Было бы проще, если бы вы пообщались с моим отцом. Он завтра будет здесь — в храме. Будет читать проповедь. Я... Не настаиваю, но буду рада, если вы и ваш муж придёте.

— Персиваль, он...

Оливия прервала её, сжав ладони на её запястье.

— Не нужно отвечать сейчас! Просто подумайте об этом, поговорите с мужем. Быть может, однажды вы обернётесь и увидите — даже когда Бог вас не слышит, это не значит, что ничего нельзя сделать. Я видела людей, которые были способны на куда большие подвиги, чем чудеса, приписываемые богам. И то, что вы сегодня сделали, — лишь это доказывает.

Она отпустила руку Элизы.

— Прощайте, миссис Болло. Я очень надеюсь, что мы скоро увидимся. Достаточно скоро, чтобы не вышел... хм... магический срок годности.

Она улыбнулась краешком губ, а затем развернулась и зашагала в сторону дороги, где её уже ждал экипаж.

Элиза вздохнула, оставшись одна. Обнаружила, что на неё продолжают таращиться. Развернулась, снова взглянув на огромный уродливый храм.

— Тебя ведь нет здесь, не так ли? — спросила она в полголоса. — Конечно же нет, бездна...

А затем, больше не оборачиваясь, прикрылась меховой накидкой, пытаясь скрыть грязную одежду, и направилась в сторону дома.

Глава 9. Заслуженная награда. Часть 1

Они начали пить на корабле. Само собой, это запрещалось уставом, но ни капитан Лоуренс Ботфорт, ни подполковник Альбрехт Орсел не возражали. Стоило начаться обеду, ворчливый ублюдок Фарви выкатил в столовую бочку оранжевого вина, в которой оставалось чуть больше половины, налил себе целый стакан, отхлебнул, шумно причмокнул и даже позволил себе улыбнуться — вероятно, впервые, за это путешествие.

Вокруг тут же образовалась очередь, загремела посуда, голоса команды стали громче и веселее, послышался смех, как всегда бывало, когда корабль возвращался в родной порт. Рыжий быстро присоединился к Фарви, каждые несколько минут подходя к бочке и доливая свой стакан доверху. Граф достал откуда-то небольшую флягу и с довольным видом устроился возле иллюминатора. Даже Счетовод несколько раз цедил себе чуть больше трети стакана и выпивал залпом, не запивая и не закусывая, — у парня было много талантов, но пить он не умел.

Персиваль был не слишком рад столь беспринципному и наплевательскому отношению к солдатской этике. Голос отца где-то на задворках сознания болезненно напоминал ему о том, что свод правил и законов — истины, которые он должен почитать больше самих Богов. Но раз даже начальство потворствовало происходящему, кто он такой, чтобы препятствовать, возмущаться и лишать солдат заслуженной награды.

Он и сам плеснул себе вина, а затем разбавил его водой. Отхлебнул, скорее просто промочив губы, чем сделав полноценный глоток. Кисловатый и терпкий вкус не умиротворял его, не расслаблял, а лишь усиливал жажду.

Ему хотелось выпить. Во-первых, потому что... Бездна, он заслужил это! Уже давно команда не возвращалась на Иль’Пхор в столь прекрасном расположении духа. Победителями. Их взвод столкнулся лоб в лоб с превосходящими силами врага. Отбил нападение, практически не понеся потерь. Проявил невиданную доблесть и отвагу — в особенности он сам, капитан абордажного отряда Персиваль Болло. На него смотрели, как на героя. Его поздравляли с хорошо проделанной работой. И порой, ему даже удавалось забыть, что работа эта заключалась в умерщвлении людей. А преуспевать в ней означало быть самым жестоким и беспощадным сукиным сыном.

Но бессмысленно было заниматься самообманом. Персивалю нравилось быть жестоким и беспощадным. Нравилось преуспевать в этом. В бою он чувствовал столь желанное раскрепощение. Азарт, горячащий кровь, когда оказывался в окружении врагов. Но главное: только в пылу сражения он мог хоть немного ослабить цепь, которая сдерживала нечто тёмное внутри него. Впитать силу этой тьмы. Силу, которая наполняла его, делала его самим собой. Полноценным.

И в этом крылась вторая причина. Возвращение на Иль’Пхор. Домой, где он постоянно изнемогал от тоски. Нет, он любил свою семью. Любил Элизу и понятия не имел, почему она до сих пор оставалась мила с ним. Любил маленького Аллека и ума не мог приложить, почему парень им восхищался. Ему повезло с ними, и они делали его лучше. Он это знал.

И всё же... Для их общего блага, он предпочитал любить их на расстоянии. Персиваль часто говорил себе, что так для них будет безопаснее. Но правда была куда проще. Рядом с ними он был вынужден сдерживаться. Притворяться. Играть ненавистную для себя роль и становиться лишь частью самого себя — тем маленьким кусочком, который они себе выдумали и полюбили.

Конечно же, спустя несколько мучительно долгих дней, он приспособится. Свыкнется и успокоится. Запрёт зверя в клетке, в укромном уголке своей души. Сделает вид, что его не существует. И, быть может, даже сумеет сам в это поверить. Сможет насладиться спокойствием и обществом людей, которые его любят. Насладиться миром.

Но в данную секунду он был на взводе. Буквально не находил себе места и готов был лезть на стену. А чудовище внутри него скулило и рвалось на волю — не важно как, и кто при этом пострадает. Утешало лишь то, что осталась всего неделя до следующего Спуска. Всего восемь или девять дней до момента, когда возобновиться война с Иль’Тартом. Когда его вновь призовут на флот, где он сможет хотя бы время от времени избавляться от оков и становиться... тем, кем он должен был быть, когда доставал меч из ножен. Тем, кто был нужен его королевству. Его острову. Его дому.

И только подумав об этом, Персиваль не удержался и сделал большой глоток. Вино приятно обожгло горло, прокатилось по внутренностям, щекоча нервы.

— Ого, кэп! — окликнул его уже заметно набравшийся Рыжий. — Похоже, мы в порту! Заходим на посадку!

Персиваль с трудом мог сказать, сколько времени прошло с последней переклички. Но теперь тоже заметил, как корабль перешёл в дрейф. Замедлился и затаился, двигаясь при помощи маневровых.

— В порту? — растерянно пробормотал Граф, оборачиваясь к иллюминатору. — Я не слышал, как нас подцепили, а вы? Да и... Где тогда сраные облака?

— Семьсот восемьдесят четыре, — озабоченно сообщил Счетовод своим совсем ещё мальчишеским голосом.

— Бездна,возможно я нажрался в дрызг, но я понимаю, что лопочет этот умалишённый! — сказал Граф. — Взгляните, мать его! Остров вышел из облаков!

Персиваль оставил недопитый стакан и встал со своего места. Подошёл к иллюминатору, возле которого уже столпилось несколько человек, пахнущих кислой выпивкой. Было сложно различить что-то через грязное, замызганное стекло, но Граф несомненно был прав.

— На сто восемьдесят четыре часа раньше, — с восторгом пополам с ужасом сообщил Счетовод. Персиваль и не догадывался, что парень может проявлять такие эмоции.

— Дерьмо... — пробормотал Фарви.

В дверь каюты постучали.

— Эй, пьяные ублюдки! — закричал боцман. — Стройся на палубе!

— Сраное дерьмо, — добавил Фарви, распрямляясь и пытаясь застегнуть верхнюю пуговицу мундира непослушными пальцами той руки, что не держала бокал вина.

А Персиваль улыбнулся. Что ж... Может быть, и для него, в коем-то веке, Бог припас заслуженную награду.

Глава 9. Заслуженная награда. Часть 2

Преждевременный выход Иль’Пхора из облаков практически не смутил команду. Пожалуй, их не смутил бы даже полк Иль’Тарта, поджидающий в порту, или охваченный огнём город. Ревущей, горланящей и гогочущей толпой они вывалились из трёх кораблей. Расползлись, шумя, по пристани.

Некоторых ждали жёны и дети, но таких оказалось меньшинство. Справедливо. Сегодня был день другой семьи. Семьи, которой эти люди становились, стоило лишь взойти на борт уплывавшего на несколько недель корабля. Семьи, которой они обязаны были стать вдали от дома, вдали от родных. Это, или оставаться в одиночестве против врага и бесконечной ледяной бездны.

Теперь наступил их вечер. Время отпраздновать победу. Вспомнить павших. Вспомнить, что в мире существует что-то кроме океана, запаха потных ног, пробирающего до костей холода и страха смерти. Осуществить переход к мирной жизни, который многим, включая Персиваля, давался очень непросто.

Сегодня можно было расслабиться. Отпустить всё, что случилось в плаванье. Поделиться байками и историями, которые становятся весёлыми, лишь когда чувствуешь под собой почву. Похвалиться собственной доблестью, приукрашивая детали и пропуская моменты, когда тебе хотелось обделаться от страха.

Таким должен был стать этот вечер. Хорошим, правильным, спокойным. Должен был, но не стал.

Барак всегда казался Персивалю большим и пустым — особенно после крохотных, неуютных кают боевого фрегата. Здесь почти не было мебели, кроме двух столов, нескольких скамей по краям и ряда неудобных коек в дальней части.

Однако сейчас, он показался ему меньше любой корабельной подсобки.

По меньшей мере тридцать человек в серых с чёрным мундирах расступились по огромному залу, заняв позиции через каждые несколько шагов. Встали возле окон и двери, будто готовили здесь настоящую засаду, а их единственной задачей было отрезать пришедшим все возможности для побега. С невозмутимыми лицами, с какими убивают врага, а затем, как ни в чём не бывало, садятся ужинать.

И это неуютное чувство, которое лишь подстёгивало зверя внутри Персиваля, стократ усилилось, когда дверь за солдатами подполковника Орсела и экипажем его кораблей закрылась.

— Господа.

Генерал Даунстренд, статный и широкоплечий, со светлыми, слегка редеющими и схваченными сединой волосами, стоял прямо по центру барака, сцепив за спиной руки. На нём был мундир — парадный, чёрный с красным. На плечах виднелись нашивки, а также несколько медалей, зловеще поблёскивавших в тусклом белом свете ламп. Он облизал губы — хищно, будто в оскале. И посмотрел прямо на подполковника Орсела.

После нескольких секунд промедления, тот наконец опомнился:

— Сэр! — Орсел отдал честь двумя ударами в грудь так рьяно, будто увидел перед собой самого короля. — Я рад доложить об успешно завершённой миссии патрулирования, которую ваш штаб поручил мне. Если позволите, я хотел бы предоставить вам полный отчёт завтра к обеду, в котором тщательно распишу...

Все, включая подполковника, увидели, как при этих словах скривилось и так морщинистое лицо генерала Даунстренда. Как его серые глаза блеснули, сузились и превратились в угрожающие полоски металла.

— Успешное завершение миссии... — теперь оскал стал совершенно очевиден. — Так ты называешь сраную государственную измену?

— Сэр? — Подполковник Орсел несколько раз оторопело моргнул.

— Ты, мать твою, решил поиздеваться надо мной, солдат? — взревел генерал так, что Персиваль увидел, как несколько капель слюны вылетели из его рта в сторону Орсела. — Смеешь рассказывать мне об удачной операции? Может быть, ты ещё собираешься назвать это хорошо проделанной работой? Попросишь наградную ленту или, ещё лучше, сразу генеральскую нашивку?

Даунстренд подошёл к Орселу почти вплотную. Замер, вперив в него взгляд разъярённых глаз. Теперь прямо и вытянувшись по струнке стояли даже самые пьяные — то есть те, кто, как думал Персиваль, стоять не могли вовсе.

— Или ты просто хочешь, чтобы я её лишился, солдат? — тихо, но отчётливо проскрежетал генерал.

— Сэр, я не понимаю...

— О, ты не понимаешь! Конечно же. Наверняка дело во мне. Я излагаю свои приказы непонятно, или... Может быть, у вас, подполковник, снова... хм... неполадки со связью?

Альбрехт Орсел хотел было возразить, но затем выдохнул и сморщился, будто его пнули под дых.

— Ты, твою мать, упрашивал меня поручить тебе эту миссию! — рявкнул Даунстренд. — И я тебя послушал! Доверился послужному списку, рекомендательным письмам, а не собственному голосу разума. Решил, что это сраный разведывательный рейд, в котором ничего не может случиться. Решил, что ты засиделся, копаясь в своих бумагах, захотел проветрить голову и стать ближе к людям, которые действительно защищают наш остров.

Генерал Даунстренд сделал ещё шаг и врезался бы в подполковника Орсела грудью, если бы тот не отшатнулся. Казалось, вместе с ним отступили все, кто сейчас был в бараке. Попятились к выходу, разбитые и обескураженные, готовые пуститься в бегство только от голоса этого человека.

— И уж точно я не мог подумать, что ты — сраный изменник.

— Я... — Орсел поморщился, но тут же приосанился и вздёрнул подбородок. — Я служу в армии Иль’Пхора уже двенадцать лет. Прошёл путь от зелёного рядового до подполковника. И даже вам, генерал, я не позволю называть меня...

— Иль’Прит сожжён, — бесстрастно оборвал его Даунстренд и скривился, будто от беспокоящей старой раны. — Лесопилки, склады, порт, все три квартала — всё. На панцире остались руины. Руины и сраные тлеющие угли.

— Я... — Орсел, такой уверенный и источавший силу на корабле, не побоявшийся сам броситься в бой в первых рядах и даже давший отпор как врагу, так и нападкам ворчливого капитана Ботфорта, теперь лишь хлопал губами, как младенец, потерявший соску. — Я не...

— Корабли, похоже, прошли по самому краю мёртвых вод. Там, где должен был быть ты, Орсел. Ты и твои люди. Но ты изменил маршрут. Задержался на несколько дней. А затем наплевал на мой прямой приказ.

— Сэр... — Лицо Орсела приняло болезненно бледный оттенок, и в холодном свете ламп он походил на выловленный из воды труп. — Вы должны меня выслушать. Я ничего не знаю о нападении на Иль’Прит, но на кораблях, которые мы встретили, были люди с Иль’Тарта. Они первыми открыли по нам огонь, а мы действовали по инструкциям. Если потребуется, я готов предстать перед трибуналом и понести любое наказание...

— Военный трибунал запихнёт тебя в ящик, забьёт его доверху камнями, заколотит крышку и сбросит в сраную бездну, подполковник! — рявкнул генерал Даунстренд. — И даже если ты ничего не знал о нападении, то из-за тебя мне на голову свалились проблемы с торговой гильдией, а может и с королевскими послами!

— Сэр, я могу поклясться, что это были не торговцы. У них не было действующего кода, и они открыли по нам огонь...

— Ты получил мой приказ не лезть, Орсел? — резко перебил его генерал.

Подполковник вздрогнул.

— Ну? Это простой вопрос. Прямо перед вашей атакой мне ответил радист. Сообщил, что неполадки устранены, и он уже отправил за тобой. А затем связь снова пропала. Так вот, подполковник. Ты получил мой приказ отступить?

Пауза затянулась, мерзкая и удушливая, как петля на шее. Наконец Орсел покачал головой.

— Нет, сэр, — сказал он бесстрастным и лишённым эмоций голосом. — К сожалению, рация снова вышла из строя. Предполагаю, что на одном из кораблей, которые маскировались под торговые, было установлено устройство, создающее помехи.

Генерал понимающе кивнул. А затем повернулся к капитану Лоуренсу Ботфорту.

— А что скажете вы, капитан Ботфорт?

Капитан флагманского корабля также был мертвенно бледным. С макушки по его лицу катились большие, блестящие капли пота, которые он не мог стереть, так как вынужден был стоять по стойке смирно. Сжав губы в тонкую линию, он покосился на подполковника Орсела и поморщился, будто учуял запах тухлятины.

— Н... Нет, сэр... У нашего корабля были неполадки со связью.

— Действительно? — Даустренд выгнул густые брови. — Интересно. Может быть, Орсел, ты не спроста выбрал этот корабль? А что на счёт вас, Болло? Что скажите вы?

Прошло несколько мгновений прежде, чем Персиваль понял, что обратились именно к нему. Не по голосу или словам генерала. А по тому, как вокруг него расступились остальные солдаты. Как ему резко стало нестерпимо жарко и душно. Как ворот мундира, который был для него разве что не второй кожей, вдруг начал сжимать его шею, будто тиски.

— Сэр, — сказал он, однако даже не отдал честь, как полагалось.

— Да, капитан Болло. Думаю, мне стоило с самого начала задать этот вопрос именно вам. Вы ничем не обязаны подполковнику Орселу. Более того, своими действиями он поставил под угрозу вас и ваших людей.

— Сэр... — Персиваль и сам не узнал свой мямлящий, извиняющийся голос. — Я не очень понимаю...

— Не стройте из себя дурака, Болло, — оскалился генерал. — Имейте уважение хотя бы к своему отцу. Я прекрасно знал его. Он был моим другом, моим учителем. Был генералом, которого заслуживал наш остров. Я уважал его. И до сих пор помню, как он отзывался о вас. Способный ученик, доблестный боец. Но главное: солдат, который скорее даст себя убить, чем ослушается приказа.

Персиваль стоял, чувствуя, как одежда пропитывается потом. Страхом. Неуверенностью. Чувствуя себя так, будто его загнали в угол.

Он не привык к выговорам. Не то чтобы он был слишком горд, чтобы стоять у всех на виду, отчитываемый, будто нагадивший посреди гостиной пёс. Просто сам он считал себя псом иного рода. Воспитанным и верным. Кусающим только по приказу, и не позволяющим себе обделаться, где не следует.

— Я жду, — Теперь генерал подошёл к нему. Настолько близко, что Персиваль увидел подёргивающееся нижнее веко на правом глазу. Залысину на макушке, поблёскивающую в ослепительно белом, как в лазарете, свете ламп барака. Видел, как поднялся и опустился его кадык, когда он сглотнул. — Получил ли подполковник Орсел приказ отступить?

Приказ.

Персиваль хорошо знал это слово. С малых лет оно стало для него... Не плетью или пряником — фактом. Предсказанием будущего. Будущего, которое решили за него и которое не может быть оспорено. Практически словом Божьим.

И он выполнил его, там на корабле. Без ропота, без споров, без промедления. Сделал ровно то, что приказывал старший по званию. Тогда это казалось ему верным. Он был уверен, что действия подполковника Орсела спасли их жизни. Что его решение принесло им победу.

Вот только, кто он такой, чтобы судить о том, какой приказ верный? Кто он, чтобы взваливать на себя эту ответственность? И стоит ли его жизнь или жизни всей команды того, чтобы предавать отца? Предавать то, во что он верил?

На корабле он всего лишь выполнял приказ. В случившемся не было его вины. Сейчас, единственное, что он мог сделать — поступить так же. Фактически, других вариантов не было. Будущее уже было предрешено в тот момент, когда генерал обратился именно к нему.

— Мы... — Персиваль сглотнул, надеясь, что за это мгновение небеса разверзнутся и зальют Иль’Пхор огненным дождём. Само собой, этого не случилось. — Мы получили ваш приказ, генерал. Однако... в тот момент мы уже не могли...

— Бездна! — закричал генерал Даунстренд, резко развернувшись обратно к подполковнику Орселу. — Сраная, долбанная бездна!

Глава 9. Заслуженная награда. Часть 3

Спустя по меньшей мере целую вечность Персиваль наконец вышел на улицу. Достал одну из восьми оставшихся в кожаном футляре сигарет. Чиркнул зажигалкой с монограммой его дома — там до сих пор красовались инициалы отца, а не его собственные. Закурил.

Шёл дождь. Мелкий, противный, раздражающий.

— Вы все отстранены! — рявкнул на них генерал несколько минут назад. — И я прослежу, чтобы никто из вас, ублюдки, никогда больше не вступил в ряды армии Иль’Пхора! Здесь не место таким, как вы.

Это было последнее, что Персиваль запомнил. Будто в этот момент время остановилось, а чувства в груди замёрзли. Не желая признавать услышанное. Не желая верить.

Всю жизнь с малых лет он знал, что судьба его связана с армией. Сперва он свыкся с этой мыслью, затем полюбил её. Сейчас он уже и представить не мог, что могло быть как-то иначе. Не мог поверить, что в мире может быть какое-то другое место для такого, как он.

А люди смотрели на него. Искоса, исподтишка. Взволнованно шептались, и звук их голосов сверлил его череп, царапал ушные перепонки, хоть разобрать слов и не удавалось.

Ему хотелось, чтобы они заткнулись. Хотелось, чтобы они исчезли. А больше этого хотелось лишь, чтобы тот единственный голос, который разобрать получалось, замолчал с ними. Его собственный голос. Его чувство вины.

Он не был виноват. Лишь выполнил приказ. И всё же, чувствовал себя предателем. Чувствовал, что именно из-за его слов, из-за его выбора, весь их отряд отстранили. Но... он ведь не мог поступить иначе. Или мог?

Подполковник Альбрехт Орсел нарушил приказ. Вступил в бой уже после того, как генерал приказал ему отступать. Это было правдой. Как было правдой и то, что, не сделай Орсел этого, корабли Иль’Тарта, замаскированные под торговцев, разбили бы их, не оставив и щепки. Как было правдой и то, что без этого приказа — сам Персиваль был бы в плену или мёртв, а не вернулся бы домой, празднуя победу. Как было правдой и то, что он присутствовал в момент, когда весь офицерский состав слышал приказ генерала. И, как и все, ничего не сделал, решив пойти по простому пути.

В точности, как и несколько минут назад.

Он сделал так, как его учил отец. Сделал так, как было правильно. Так почему же теперь, его выпнули со службы пинком под зад? И почему он чувствует, будто сам стал тому причиной?

— Сраный, долбанный Даунстренд, — пробормотал Фарви, прислонившийся к влажной и покрытой плесенью стене казармы. На этот раз с внешней стороны здания.

— Он одумается, — неуверенно пробормотал Граф.

— Одумается, как же, — Фарви вздохнул и сел на корточки. — Где твоя фляга, Граф? Осталось ещё что-нибудь?

— Шесть глотков, — сказал Счетовод так же печально. Возможно, ему передалось настроение остальных. Или он тоже был расстроен.

— Да заткнись ты, — буркнул Фарви.

Люди вокруг Персиваля — его друзья, его братья по оружию, превратившиеся теперь в чужих, — сделали по глотку.

— Кэп? — протянул ему флягу Рыжий.

И от этого слова, Персиваля передёрнуло. Тьма внутри него встрепенулась, громыхнула цепями и едва не выплеснулась наружу.

Он толкнул Рыжего так, что тот чуть было не выронил флягу, и быстрым шагом пошёл обратно ко входу в бараки. С едким, жгущим его желанием что-то сделать, что-то исправить. Или сделать хуже — какая, в сущности, разница.

Генерал Даунстренд всё ещё должен был быть внутри. И Персиваль был уверен, что сможет... убить его.

Эта странная, назойливая мысль не давала ему покоя. Схватить его за горло, слушать, как он захлёбывается хрипом, смотреть, как его глаза наполняются кровью, а губы синеют. Неважно, сколько внутри будет солдат. Неважно, кто попробует его остановить. Неважно, что с ним случится после.

Глупая мысль, лишённая всякого смысла. В точности, как и всё, случившееся в последний час. Так что Персиваль позволил ей греть его какое-то время, как держат во рту сладкое вино, чтобы лучше распробовать оттенки вкуса. Хотя и знал, что это невозможно. Невозможно, ведь тогда ему придётся нарушить кодекс отца.

Вдруг чья-то рука схватила его за плечо. Сжала сильными пальцами и попыталась развернуть. Персиваль, который считал себя всегда готовым к бою, лишь вздрогнул и едва не вскрикнул, будто застигнутый на воровстве мальчишка.

— Болло! — взволнованно выдохнул подполковник Альбрехт Орсел. Бывший подполковник. — Боги, я так рад, что нашёл тебя. Думал, ты уже ушёл домой и мне придётся ехать... Послушай, нам нужно поговорить.

Персиваль застыл в оцепенении, не дойдя нескольких шагов до входа в бараки. Вокруг было множество людей. И все, как один, смотрели на них с подполковником. Вновь эти взгляды. Вновь этот осуждающий шёпот!

— Ты... — прошипел Персиваль. — Ещё смеешь подходить ко мне...

Орсел медленно убрал руку. Персиваль должен был поблагодарить его. За то, что остановил Персиваля от входа в бараки. За то, что был прав — там, на корабле. Должен был поблагодарить этого человека за спасение собственной сраной, ставшей теперь бесполезной, жизни. Персиваль должен был сказать, что через несколько дней добьётся аудиенции у генерала Даунстренда и сможет объяснить ему, что именно случилось во время рейда.

Вот только он сказал:

— Это всё ты... — Голос вырвался из горла злобным карканьем. — Ты виноват в том, что случилось!..

«Не я.»

— ... Ты рисковал жизнями команды! Рисковал нашими должностями! И вот, где мы очутились! Будь ты проклят за то, что выбрал наши корабли, сукин сын!

Персиваль осознал, что кричит слишком громко. Что ж, это было лучше, чем слышать осуждающий шёпот вокруг. Лучше, чем слышать голос собственного чувства вины. Будто оправдываясь, он добавил:

— Ты нарушил приказ! В самом деле нарушил!

— А ты — нет, — спокойно ответил Орсел. — И что тебе это дало?

Персиваль вновь почувствовал, что задыхается. Услышал, как бухает в висках кровь. Как голос — не голос Персиваля, но всё же знакомый, — требовательно приказал: «Отдайся мне. И отдай его мне!».

— Послушай, — Альбрехт Орсел, видимо заметивший что-то в глазах Перси, поднял руки. — Ты ведь и сам видел, что случилось. Ты не всё знаешь, но... Теперь мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал. Помог мне, чтобы всё это не оказалось напрасным.

— Помог? — Персиваль едва не расхохотался. — После того, как ты разрушил мою жизнь? После того, как ты превратил меня из солдата, из героя в...

Простого убийцу. Но он этого не сказал. Просто развернулся, сдерживая гнев, и попытался уйти. Но цепкие пальцы Орсела снова схватили его за предплечье.

— Это важнее наших сраных должностей! И генерал тебя выслушает! Ведь ты рассказал правду, поступил правиль...

Персиваль с разворота врезал Альбрехту Орселу кулаком в живот. Мужчина захрипел, забулькал, и Персиваль с силой оттолкнул его на мокрую мостовую.

— Проклятье... — Лицо Орсела скривилось от боли. И Персиваль должен был признать, что от этого стало хоть немного легче.

— Пошёл ты в бездну, ублюдок! — рявкнул он. — И не вздумай ещё раз подходить ко мне!

Его голос дрожал. Его пульсирующие пальцы дрожали. Всё внутри него трепетало от ужаса. Он... ударил старшего по званию. Хотя, похоже, теперь они были равны. Были пустым местом.

Персиваль наконец заставил ноги идти. Голосов вокруг не было, улочка затихла, погрузившись в гробовую тишину.

— Эй, Перси... — попытался остановить его Граф, но Персиваль только толкнул его плечом и направился к дороге. Поймал первый попавшийся экипаж и приказал гнать подальше от этого места.

К дому.

Глава 10. Клетка. Часть 1

По меркам Иль’Пхора поместье семьи Болло было огромным. Почти пять тысяч шагов почвы, обнесённых увитой плющом стеной, с возвышавшимися над ней маленькими башенками; тремя воротами и часовыми. Расчерченных узкими дорожками и аккуратными тропинками с коротко подстриженной мягкой травой. С тремя питьевыми фонтанами, которые, в отличии от большинства городских, работали.

Даже на Царь’Древе именье считалось бы роскошным. Над стенами возвышалось трёхэтажное здание особняка, состоявшее из двух симметричных блоков из белого камня. С широким крыльцом по середине и фасадом, оканчивающимся фронтоном, расписанным нейтральным цветочным орнаментом. Возле западных ворот жались друг к другу одноэтажные бараки. В северной части — обветшалое строение, где раньше держали птиц, и загораживающие его две мастерские — кожевника и кузнеца. Несколько тренировочных площадок, разбросанных тут и там. Стройные ряды деревьев, вдоль каждой мощённой плиткой дорожки. А между главным входом и особняком...

Там было любимое место Элизы — сад. Вернее, основная его часть.

Растения казались Элизе честными. Как и люди, они любили ласку, заботу, внимание. Любили трудолюбие. Как и люди, порой оказывались очень прихотливы и своенравны. Каждое деревце, каждый кустарник, каждый росточек требовали своего подхода. Но также и результат был прямо пропорционален приложенным усилиям, потраченному времени, опыту и умениям. Пережитым трудностям. В каждый побег был заложен заранее известный потенциал. И его раскрытие зависело только от Элизы.

На Иль’Деострите, откуда Элиза была родом, растения были повсюду. Самые разные, но её мать выращивала только одни — Сейтайи. Лиственные деревья, выше человеческого роста, с толстым стеблем, раскидистыми узловатыми ветвями и широкими резными листьями на них, исписанными узором тонких прожилок, которые в темноте слегка светились. Один раз в год, после Спуска, на ветвях созревали бутоны золотого с белым цвета, наливались и разбухали, а затем раскрывались, будто бы даже поблёскивая несколько мгновений. Она с сестрой помогала матери собирать лепестки, и они толкли их, выдавливая по капле из каждого, делая целебную настойку, которую затем их мать добавляла им в чай, если кто-то болел. И непременно молилась Богу — как она говорила, чтобы Иль’Деострит послал благословение, забирая свой собственный свет.

Элиза сомневалась в целебных свойствах Сейтайи. И всё же людские усилия превращались в эти бутоны. А они, в свою очередь, в маленькие стеклянные фиалы с прозрачной, безвкусной жидкостью. Настойка была наградой за проделанный труд. Итогом заложенного в растения потенциала. Демонстрацией того, на сколько справедлив может быть мир вокруг. Ну или, по крайней мере, на сколько справедлив он должен быть.

И потому в своих неудачах Элиза могла винить лишь себя.

Сейтайи в саду Персиваля — в её саду — умирали. Из крохотных росточков вырастали от силы до пояса, кренились под порывами ветра и неуклонно засыхали. Хлипкие и неуклюжие, они совсем не походили на те величественные деревья, что росли на Иль’Деострите. А бутоны... Было удачей, если со Спуском расцветала хотя бы дюжина цветков. А в этом году, учитывая ранний выход Иль’Пхора из облаков, она боялась, что не случится и этого.

Она трудилась не покладая рук. Ухаживала за ними в точности так, как делала её мать. Соблюдала все правила. А они... всё равно погибали. Кто-то — например её муж Персиваль — мог бы сказать на это, что в мире нет справедливости. Но она не готова была с этим согласиться. Не готова была сдаться. И была уверена, что сможет найти способ доказать его неправоту.

Элиза присыпала очередной саженец почвой. Он был последним. Последний из двадцати высаженных ей за это утро. Последний из пришедших на смену умершим на прошлой неделе деревьям. Пришедших для того, чтобы в этот раз она справилась лучше.

Девушка поднялась и наконец выпрямила затёкшую спину. Накатила приятная усталость, какая бывает только после хорошо выполненной работы. Шёл мелкий, не по-зимнему тёплый дождь. Оседал на разгорячённой работой коже. Ветер принёс звуки боя с тренировочной площадки рядом: обрывистый лай команд инструкторов, нестройный стук деревянных мечей. Аллек, её сын, прямо сейчас был там. Один из суровых, выбранных лично Персивалем инструкторов выстругивал из него точную копию его отца. Выковывал на радость самому Аллеку.

Элизе не хотелось об этом думать. Не сейчас. Сейчас ей требовалось что-то хорошее. Что-то, что придаст ей сил. Поэтому она подошла к самой высокой Сейтайе, кроной доходившей ей до подбородка, и дотронулась до одного из раскрытых бутонов. Нагнулась к нему и вдохнула. Сладковатый, едва заметный аромат защекотал ноздри, заставив Элизу улыбнуться. Не искренней, но всё же улыбкой.

Она была удивлена до глубины души, когда увидела этот сад. Впервые попав на Иль’Пхор, познакомившись с семьёй Персиваля, узнала, что его отец — Фредерик Болло — выращивает те же деревья, что росли возле её дома. Как тут не уверовать в божественный план, про который вечно трещала её мать.

Фредерик Болло говорил, что сад достался ему от деда. Но Элизе не казалось, что ему нравится заниматься им, что ему нравятся сами деревья или их плоды. И всё же он подходил к этому делу ответственно, скрупулёзно, соблюдая все инструкции. За Сейтайями он либо ухаживал сам, либо поручал садовнику, а затем лично проверял его работу. Может быть, он делал это из-за любви к своему деду. Может быть, просто был ответственным человеком. Но Элизе всегда казалось, что было что-то ещё. Какая-то тайна, которую ей так и не удалось разгадать.

Когда Фредерик Болло умер, Элиза занялась садом сама. Персивалю сказала, что делает это в память о его отце. На самом же деле: в память о своей матери и своём доме, по которому она иногда скучала, хоть и ненавидела его, когда там жила. В память о том, что у всего есть цена.

И тем очевидней это становилось, когда очередная Сейтайа умирала.

Элиза ещё раз провела по одному из семи бело-золотых лепестков. Нежно повела пальцы дальше, к хрупкому стеблю. Аккуратно обхватила бутон ладонью. Нажала, чуть потянула на себя, и... сорвала. Это казалось ей безжалостным. И всё же ей требовалось что-то хорошее. Требовался результат. Требовалась справедливость.

Пусть она и будет выражаться в приготовлении новой порции лечебного снадобья её матери. Снадобья, которое, как она говорила, лечит от всех болезней. В том случае, если Бог будет благосклонен, конечно. Элиза никогда особенно в это не верила, просто сейчас... готова была пользоваться любым средством.

Вновь подул ветер. В этот раз порыв был настойчивее и холоднее. Хлестнул по её рукам дождём, затряс Сейтайи, заставил их негодующе и жалобно зашуметь. Снова послышался стук мечей, возбуждённые и яростные детские крики. Они тоже были ростками. Ростками этого острова. И по мнению Элизы, создавать из них убийц — было даже большей тратой потенциала, чем труд над Сейтайами, почти не дающими плодов.

И всё же, она верила в справедливость. Должна была верить.

Глава 10. Клетка. Часть 2

Весь день Элиза была чем-то занята. Умышленно находила себе дело, чтобы отвлечься. Чтобы не думать. С утра она сбегала на рынок за покупками. Пошла сама, к тому же пешком, и выбрала самую далёкую рыбную лавку. Затем отпустила служанку на пол дня, решив самостоятельно сготовить ужин. Объяснила это тем, что хочет позаботиться о муже, который сегодня возвращался. Устроить ему праздник. Ложь, конечно. Персивалю больше нравилась еда, приготовленная слугами. Как и ей самой.

Пока мариновалась рыба, она поработала в саду. Приготовила себе ещё одну порцию лечебного снадобья, которое планировала по капле добавлять в подогретое вино. Затем собрала овощи, перемыла их и аккуратно порезала. Трижды справилась у шофера, не поступал ли ему звонок от Персиваля, чтобы знать, когда он вернётся. И вернётся ли. Безрезультатно.

Наконец она замерла безвольной куклой в одном нижнем белье перед служанкой Бритой, которая должна была её накрасить и помочь одеться. И мысли, отгоняемые постоянной работой, наконец накинулись на неё с утроенной силой.

С самого пробуждения Элиза была на взводе. Она собиралась поговорить с Персивалем о том, что сказал ей доктор Эдмундс. О своём самочувствии. Но не представляла, какие подобрать слова, чтобы описать то, что она боялась произнести даже в своих мыслях. К тому же кашель в последние дни немного ослабел и будто бы отступал, так что, может быть, ей и вовсе не стоило лишний раз тревожить мужа из-за пустяка.

Однако, кроме предстоящего разговора, её беспокоил и разговор случившийся. Случайная встреча с Оливией Виндр. Их перепалка, её уход. Её приглашение.

Помочь острову.

Отправляясь в храм, Элиза сама надеялась на помощь Иль’Пхора. Однако всё обернулось в точности наоборот. Так что предложение Оливии сперва показалось ей оскорбительным.

«Я и так приношу пользу!», спорила она либо сама с собой, либо продолжала давно закончившийся спор с Оливией.

Верно. Ты, Элиза, состоишь сразу в трёх благотворительных обществах. Не помнишь, конечно, их названия и ни разу не была на встречах, но зато жертвуешь немалые деньги на... то, что им нужно, наверное. Правда, скорее это делает Персиваль, ведь это его деньги, дом и, в общем-то, всё, что тебя, Элиза, окружает. Вместе с тобой ему достался только дрянной торговый корабль, который ты обещала отцу сохранить, но продала сразу, как он умер. А ещё несколько религиозных побрякушек от матери, которые даже ты не знаешь, куда убрала. Ну и дом на другом конце королевства, где ты ни разу не была с момента свадьбы.

Затем предложение Оливии стало казаться обидным.

«Но я помогаю Персивалю!», — отвечала она самой себе. — «Вот уж кто приносит городу пользу!»

Приносит, конечно. Безжалостно убивая людей. И тебе стоит огромных усилий, не думать об этом, когда он возвращается, когда ты ложишься с ним в постель. Ты ненавидишь спрашивать, в порядке ли он, потому что боишься, что он начнёт рассказывать. Боишься увидеть в нём не мученика, каким себе представляешь, а жестокого мясника. Хотя и знаешь, что в этом есть доля правды. Более того, последние недели никак не можешь отделаться от мысли, что именно за его грехи Бог послал тебе эту проклятую болезнь. И именно его грехи хочешь с себя смыть.

Элиза поёжилась, когда сморщенные старческие пальцы Бриты провели по её обнажённой спине, убирая прядь волос. Но дело было не только в этом. Она знала, что сама себя накручивает. Да, к войне она относилась с отвращением. Однако Персиваля любила. Ухаживала за маленьким ростком, посаженным ещё на Иль’Деострите, и никогда не позволяла ему увять. Он не менялся после рейдов. На самом деле, он вообще почти не изменился с их первой встречи. Сразу был холоден, отрешён и смотрел... Когда-то она боялась, что мужчина, за которого она выйдет замуж, будет смотреть так на другую женщину. Но Персиваль смотрел таким взглядом вдаль. В небо, окутывавшее остров белой дымкой. В глубокую, чёрно-синюю бездну океана. Будто бы обычная жизнь его сковывала, не давала дышать.

Элиза злилась на это, но в тоже время её это восхищало. Именно этот взгляд, идущий от самого сердца, делал его человеком. Человеком, который каким-то удивительным образом оказался именно там, где должен быть. Занимался делом, для которого был рождён. Полностью реализовывал свой потенциал и даже, возможно, был счастлив.

В какой-то степени Элиза ему завидовала. Но помогала ли она ему? Это был трудный вопрос, на который ей совсем не хотелось отвечать.

«Есть ещё мой сын, Аллек!», — кричала она внутри себя. — «Я помогаю ему со всем, что не касается войны!»

Помогаешь со всем, что он ненавидит. Ведь он так похож на отца. Вечно носится с деревянным мечом, будто уже готов сражаться с Иль’Тартом. Прогуливает занятия по истории и литературе, чтобы торчать на тренировочной площадке. И однажды... Однажды он уйдёт от тебя. Уйдёт туда, куда смотрит Персиваль. И, в отличии от мужа, в котором Элиза была уверена, Аллек там погибнет. Потому что, как бы он не пытался копировать повадки отца, он не был таким же.

Вот оно. Вот, что она может сделать хорошего. Должна сделать. Помочь сыну остаться собой. Не превратиться в копию кого-то, не идти за чужими стремлениями.

И стоило понять это, как предложение Оливии стало казаться ей заманчивым. И даже необходимым.

Способом подать сыну пример. Показать, что есть и другие дороги, кроме той единственной, что он видит. Показать, что сделать мир лучше можно не только сражаясь, не только проливая чужую и свою кровь, но и создавая, помогая, оберегая. Если и существует способ спасти его — то это, несомненно, был он.

— Ай! — Элиза выдохнула, когда Брита, затягивая узел на платье, зацепила несколько волос.

— Простите, госпожа, — пробрюзжала старуха. Она вообще недовольно бубнила что-то себе под нос, в течении всего дня.

— Что-то случилось, Брита? — поинтересовалась Элиза, рассчитывая отвлечься разговором.

— Ничего особенного, — буркнула та. — Я просто радуюсь возвращению господина. Радуюсь, как могу.

По какой-то причине Брита не любила Персиваля. Как и его отца до этого. Элиза находила это очень странным свойством для прислуги, с рождения работавшей в этом особняке. И, что не менее странно, ни Персиваля, ни Фредерика это никогда не волновало. При этом женщина с теплом и нежностью относилась к Аллеку, а также к самой Элизе.

Завязки на платье хрустнули — или это была спина девушки — и Элиза, дёрнувшись, выдохнула.

— По... послабее, Брита, прошу.

— Хм? Вы ведь делаете это не ради себя, а для мужа. Думаю, он предпочитает, чтобы всё было сделано, как положено. К тому же, судя по вашему виду, вы собираетесь сказать что-то, что его расстроит.

Элиза вздрогнула и почувствовала, как краснеет. Хотя, может быть, сказывалось отсутствие воздуха в туго затянутом корсете.

— Ничего важного, — уклончиво ответила она. — Встретила подругу.

— М... подругу? — пожевала губами служанка. — Тогда я зря переживала. Уверена, господина это не побеспокоит. Скорее всего, ему вообще не будет до этого дела.

Элиза снова залилась краской, словно получила пощёчину.

— Брита, прекрати говорить о нём такие вещи. Ты знаешь, что это неправда.

Служанка затянула последние верёвочки и принялась возиться с узлом.

— Хотите сказать, миледи, что Персиваля волнует что-то происходящее в городе?

— Конечно, Брита. Конечно, волнует. Если бы ему было плевать на Иль’Пхор, разве стал бы он рисковать ради него жизнью?

— Не каждый, кто рискует жизнью, стремится защитить кого-то, миледи. Многим просто нравится воевать.

— Персиваль выполняет свой долг перед городом, — выпалила Элиза. — Приближает конец войны!

— Спросите себя, был бы он счастлив, если бы война закончилась? — усмехнулась за спиной служанка. И, прежде, чем Элиза возразила, добавила: — Я закончила.

А затем оставила Элизу одну.

Ей не нравилось наряжаться — с этим Брита попала в цель. Это казалось ложью. Попыткой спрятаться за нарядом, выставить себя кем-то другим. Идеалом, лишённым проблем и переживаний, не льющим слёз по пустякам и уж точно не умирающим от какой-то неизвестной болезни.

Персиваль поступал ради неё также. Закрывал и прятал всё то, что могло её ранить. Она не могла не думать, как сильно ему, наверное, хотелось выговориться. И как разочаровывало, что человек, находившийся рядом, не мог его понять. И даже не собирался пробовать.

И от этого становилось больнее вдвойне. Будто бы они оба просто прикидывались, так как знали, что не заслуживают, чтобы их любили настоящими.

Она подняла взгляд и посмотрела в овальное зеркало до пола. Уложенные светлые волосы, длинное платье — синее с бордовым. С кружевными короткими рукавами от самых плеч. Она выглядела ровно так, как полагалось жене, с нетерпением ждущей любимого мужа. Выглядела идеально. Выглядела фальшивкой.

С трудом отогнав эти мысли, она спустилась вниз. Однако полностью успокоиться не получалось. Корабль Персиваля пришёл в порт ещё утром. Мужа могли задержать в порту или в военном лагере. Но Перси не вернулся и в полдень, как она надеялась. Не приехал и несколькими часами позже. Не появился и когда начало темнеть.

Наконец, когда желудок начало сводить от голода, когда Аллек попросил взять хотя бы пару рисовых лепёшек, а шофёр вежливо попрощался с ней и ушёл домой, она почувствовала себя идиоткой. А ещё через час обида сменилась усталостью.

Она подошла к столу и тоже съела одну безвкусную лепёшку, запив её водой. Пошла в сад, который обычно приносил ей умиротворение. Сейтайи на Иль’Деострите прямо сейчас — во время Спуска из облаков и после захода солнца, — могли осветить целую улицу. Здесь же — лишь тускло и устало поблёскивали, словно глаза диких зверей в темноте. Поблёскивали, напоминая о её неудаче.

Обхватив себя руками, чтобы согреться, она вернулась на крыльцо.

— С ним всё в порядке, — Брита сидела на каменной скамейке и смотрела вдаль. — Просто ты не единственная его семья.

Элиза с гневом обернулась к ней.

— Ты забываешься, Брита! Прекрати вести себя так, будто всё обо всех знаешь! Будто понимаешь меня, и...

И словно довершая её отчаяние, из горла вырвался резкий кашель, и Элиза, пытаясь подавить следующий позыв, прикрыла рот двумя руками. Закашлялась снова. Затем смогла сделать несколько неровных, срывающихся вдохов. Опустилась рядом с Бритой на скамейку, чувствуя, как подкашиваются ноги.

— Миледи, что с вами? — служанка пристально смотрела на неё.

— Н... Ничего, — голова кружилась, а сердце колотилось в груди. — Ничего — правда. Думаю, я провела на улице слишком много времени и замёрзла.

Вдруг она заметила, что где-то испачкала рукав.

— Боги! Тут пятно! Вот я растяпа, и... — Слёзы неожиданно подступили к глазам, защекотали горло. Она сама не знала, откуда они взялись. За все эти недели, что на неё набрасывался кашель, душил её, она ни разу не позволяла себе плакать, а тут... Она услышала свой собственный всхлип и поняла, что смертельно устала. Будто несёт на плечах целый, мать его, мир, а путь всё не кончается. И что больше не выдержит.

— Мама! Мама! — послышался издалека голос Аллека. — Отец вернулся! Его экипаж подъехал к главным воротам!

Она подскочила на месте. Промокнула рукавом влажные веки, стараясь не испортить макияж. Глубоко вдохнула и выдохнула. Почти ровно. Почти уверенно. Вновь стала той, кем должна была быть — идеальной и фальшивой.

И побежала к воротам.

Глава 10. Клетка. Часть 3

Персиваль будто во сне вышел из экипажа. По привычке похлопал серого ездового каруса — тот отпрянул от незнакомца и настороженно, недовольно каркнул. Кучер натянул поводья, возвращая животное на дорогу, и экипаж, гремя колёсами, уехал восвояси.

А Персиваль остался стоять перед воротами собственного дома. Не решаясь зайти. Разбитый, уничтоженный, сломленный. Флот был для него опорой — стержнем, вокруг которого крутилась вся его жизнь. И когда эту опору выбили из-под его ног, он не мог отделаться от ощущения, что просто висит над бездной.

Отстранение казалось немыслимым. Невероятным. С детства Персиваля готовили ко всему. Он мог поразить мишень с полу сотни шагов. Мог на равных противостоять трём обученным воинам на саблях, топорах, полуторных и двуручных мечах. Знал слабые места в тяжёлой броне. Мог в несколько мгновений оказаться на верху любой мачты. Умел своевременно отдавать приказы, и подчиняться, несмотря на свои чувства. Он готов был даже погибнуть, если такова будет судьба, но к этому... Нет.

Лишившись своей должности, он будто бы потерял часть себя. Хорошую часть, лучшую — ту, что делала всё его существование осмысленным. Ту часть, что исполняла долг перед островом. Ту часть, что защищала людей. Ту, что оправдывала всё то, что он делал. Ту, которую видели люди, видела его семья. Ту, что имела право вернуться домой.

Он раз за разом повторял себе, что выполнял приказ. Что не виноват в случившемся. Что ничего не мог сделать иначе. Что выбора не было. И слышал только слова лейтенанта: «И что тебе это дало?». Вспоминал, как ударил его. Как избил человека, который, ценой своей должности, спас несколько десятков жизней. Его — Персиваля — в том числе. А он... Он выполнил приказ и, возможно, сделал себя изгоем. А вместе с собой и всех, кого считал друзьями.

Так стоило ли спасать его? Может быть, ему действительно суждено было погибнуть там, на корабле. Ведь был ли смысл возвращаться, если теперь он — никто. Или... даже хуже.

— Отец! — ворота распахнулись, и на улицу выбежал темноволосый мальчик с карими глазами, как у него. На лице его сияла жизнерадостная улыбка. Он кинулся к Персивалю. Остановился, не решаясь броситься с объятиями, и, после небольшой паузы, демонстративно отдал честь двумя ударами в грудь.

Персивалю стало тошно от этого жеста. Как и его отец, он воспитывал сына по собственному образу и подобию. Передавая то, что он умел. Передавал то, к чему испытывал жажду. Но... Разве такой, как он, должен был служить для кого-то примером? Он, способный даже из чего-то столь благородного, как защита острова и людей, сделать нечто тёмное и гнилое.

Аллек смотрел на него с обожанием. И это пугало Перси. Давало осознать ответственность, возложенную на него. От него зависело, в кого превратится этот мальчик. И он мог — нет, должен был, — помочь сыну стать лучше, чем был он сам.

— Отец?

Персиваль понял, что просто застыл посреди дороги. Подошёл к сыну, потрепал его по волосам. От этого, как всегда, стало легче. Внутри по-прежнему жило два человека. Один был солдатом, другой — отцом и мужем. Вдали от дома, он порой забывал это. Но теперь, должен был избавиться от своей тёмной тени. Это было особенно трудным, но необходимым преображением.

— Да, Аллек... Вольно, — пробормотал он. — Ты вырос, и я... Я очень рад тебя видеть.

— С возвращением, отец! — Аллек молниеносно бросил военные выкрутасы и запрыгал вокруг Перси, рассматривая потёртый мундир.

— С возвращением... — едва слышно повторил Персиваль, чувствуя, что судорожно сжимает и разжимает кулаки. Чувствуя, что ярость и гнев по-прежнему бурлят и колыхаются внутри него. И что он никак не может вспомнить, как их унять.

Глава 10. Клетка. Часть 4

Элиза ждала в саду. Стояла на тонкой тропинке, ведущей через парк от крыльца к воротам. Через этот парк Персиваль всегдавозвращался домой. Возвращался к ней. Порой останавливался на некоторое время, и она верила, что здесь — благодаря её усилиям, — он вновь обретал спокойствие. Верила, что, заботясь об этом саде, она, в том числе, передаёт любовь мужу.

Сейчас, лишь завидев его, она не удержалась и поспешила навстречу. После всех переживаний последних недель, после умопомрачительно долгого и тяжёлого дня, ей просто хотелось увидеть его. Хотелось, чтобы он был с ней рядом. Хотелось спрятаться за его спиной от всех своих проблем, будто одним своим присутствием он мог всё исправить. Найти решение. Стать для неё опорой, хотя бы на время.

Он остановился, только лишь пройдя ворота. Такой высокий, широкоплечий, красивый, мужественный. Раньше ей никогда не хотелось броситься к нему на шею. Наоборот, их встречи после его возвращения были холодны и полны неловкости. Сейчас же хотелось прижаться к нему. Укрыться его плащом, раствориться в солёном морском запахе его одежды.

Она шагнула вперёд и вдруг замерла. Заметила странные перемены. В его взгляде, направленном куда-то вниз, сквозь неё. В том, как он странно кривил губы, будто от боли.

— Перси? — прошептала она не громче, чем шепчут листья. — С тобой всё в порядке?

Он открыл рот и ничего не ответил. Но она поняла всё по его лицу и обняла его, прижала к себе. Сделала то, что, как она надеялась, сделает он. Пытаясь снять с него все невзгоды. Оставляя свои грызть её изнутри.

Глава 10. Клетка. Часть 5

Персиваль замер в объятиях, дрожа всем телом. Он чувствовал дыхание жены, тепло её тела, запах волос.

Это всегда помогало. Всегда.

Он постарался забыть. Постарался не думать. Заглянуть в себя и отыскать любовь к этой женщине. Любовь, которая позволяла ему держать зверя на цепи. Любовь, которая напоминала ему о том, зачем он раз за разом покидает город. О том, зачем он сражается. О том, кого хочет защитить. И к кому вернуться.

Заглянул, но не увидел ничего, кроме злости и ярости. Злости и ярости, которые обещал никогда не приносить в дом. Злости и ярости, которые ненавидел.

И в тоже время всем сердцем любил.

Глава 10. Клетка. Часть 6

Еду подали быстро. Подчиняясь инструкциям Элизы, слуги расстелили кремового цвета скатерть, достали дорогие хрустальные фужеры, которыми, пожалуй, ещё ни разу не пользовались. Выложили на овальное блюдо, с синей, цвета их дома, каймой по контуру, рыбу, обваленную в подсоленной рисовой крошке для придания мясу золотистого цвета и порезанную на аккуратные, сочащиеся жиром кусочки. Расставили миски с соусом и овощами. Принесли из погреба бутылку южного, подслащённого вина, которая теперь отражала подрагивающее пламя свечей.

И Элиза чувствовала смесь гордости и удовлетворения, глядя за тем, как Персиваль и Аллек с аппетитом кладут себе в рот один кусок за другим. Ужин должен был пройти идеально. И так бы случилось, если бы собраться с мыслями было столь же легко, как накрыть на стол.

Персиваль был даже более угрюм и замкнут, чем обычно. После их встречи у ворот, он поднялся в свой кабинет, — как Элиза решила, — переодеться. Но через какое-то время, она обнаружила мужа сидевшим в кресле всё в том же мундире и сжимавшим в руке трофейный клинок отца в золотых ножнах. Он даже не сразу заметил Элизу, а затем лишь кивнул и сказал, что спустится через пару минут.

Подобное случалось и раньше. Возвращения часто тяжело ему давались. И именно Элиза своими разговорами, своим теплом, своей любовью вытаскивала его из этой бездны. Возвращала себе. Она чувствовала, что и в этот раз ему это нужно. Чувствовала, как что-то жжёт его изнутри. Знала, что должна помочь ему, знала, что в этом была её роль. Вот только не находила на это сил и искренности.

Все её мысли были увлечены другим. Ей хотелось поговорить с ним. О том, что случилось с ней. О том, что будет с ней дальше. Но никак не удавалось улучить для этого подходящий момент, и чем больше проходило времени, тем неуютнее она себя чувствовала.

Она решила не рассказывать о визите в больницу. Решила, что сейчас не время для этого. И не стоит беспокоить мужа тем, что доктор Эдмундс описал, как: «Скорее всего, ничего серьёзного». В конце концов, у неё не было оснований ему не верить. Рациональных, по крайней мере. А значит всё, что мог бы сделать Персиваль — лишь повторить слова доктора, предполагая, что её это утешит, а не разозлит.

А вот о том, что случилось в храме она должна была поговорить. Попросить совета или даже помощи. Постараться принять решение, или... быть может, получить на него благословение мужа. Его разрешение, его поддержку. Но чем больше она прокручивала в голове заготовленную речь, тем больше путались в ней слова, казались бессмысленными и неуместными.

Так что они молчали. Элиза в очередной раз вздрогнула от смеха сына — заливистого, громкого, заглушавшего её мысли. Он был рад встрече с отцом, и это почему-то её злило. Кажется, Аллек рассказывал о том, что происходило на его занятиях последнюю неделю. Восторженно и самозабвенно. Она поймала его искрившийся жизнью взгляд, заставила себя улыбнуться, хоть и понятия не имела, что именно он сказал.

— Я перенесла отлёт Аллека на завтра, — слова стали неожиданностью даже для неё. Элиза собиралась аккуратно подвести к этому, а не рубить с плеча. Сын тут же перестал смеяться. Недоверчиво посмотрел на неё.

— Но... Я думал, что смогу провести какое-то время с отцом.

Элиза поморщилась.

— Вы улетаете перед выходом Иль’Пхора из облаков. — сказала она жёстко. В конце концов, обратного пути уже не было. — Прости, что Бог испортил твои планы.

— Но... — Аллек сжал губы, как порой делал отец. Но в его случае, это выглядело жалобным и обиженным, а не серьёзным. — Почему бы мне не позаниматься здесь ещё какое-то время? Вряд ли Иль’Тарт был готов к таким изменениям, и... что, в самом деле, со мной может случиться здесь?

— Все твои сверстники улетают завтра, и я уже договорилась с капитаном Барделлом. — А затем, как кидают объедки дворовой собаке, добавила: — Отец может отвезти тебя в порт.

Аллек бросил взгляд на Персиваля — умоляющий, полный надежды. Но Перси едва взглянул на него и, похоже, даже не слушал. Затем едва заметно кивнул, и Аллеку оставалось лишь вздохнуть, ещё сильнее стиснув челюсти. Он умел это. Терпеть. Стоило признать, от Персиваля он учился не только плохому.

Наконец им подали чай и фруктовый пирог, который Элиза поручила сготовить Брите. Он был свежим, сочным и воздушным. А также приторно сладким. Аллек покончил со своим куском в три укуса, откинул полотенце, всё ещё демонстрируя своё негодование, и убежал в комнату. Элиза подняла глаза на мужа. Она совершенно не слушала, о чём говорил Аллек всё это время, но теперь, в густой тишине, сидеть стало и вовсе невыносимо.

— Давно не ел домашнюю еду.

Голос Персиваля прервал её мысли, и она, будто бы по сигналу, бросилась в атаку:

— Два дня назад я ходила в храм Иль’Пхора, в трёх улицах от нас. Отреставрированный Олси.

Элиза выпалила эти слова и тут же почувствовала, что краснеет, будто призналась в измене. Боги, и чего она так боится? Она ведь не сделала ничего дурного. Даже не приняла решение о своих планах. Или всё же приняла, раз договорилась о переводе Аллека в другой блок академии на неделю раньше срока?

— Вот как? — прожевав кусок пирога, спросил Перси без особого интереса. — Я слышал, последние пару лет многие ходят в храмы — оттого, они и украшают фасады золотом. Женщины молят богов о помощи. Мужчины, не вступившие в армию, молят о прощении за свою трусость. Жаль только, что Иль’Пхор, как всегда, не слышит ни тех ни других.

Элиза вздрогнула от того, с какой ненавистью это было сказано. И те и другие занимаются чушью, вот что имел ввиду муж. Бездельничают, пока он и его сослуживцы рискуют своими жизнями, защищая остров. Однако можно ли было злиться на правду?

Элиза встречала в храмах самых разных людей. Попрошаек, прикидывавшихся ветеранами войны, чтобы добыть несколько монет. Молодых красавчиков, благодаря связям, уклонявшихся от службы, и при этом нацеплявших на себя красивые мундиры, чтобы ухаживать за девушками. Женщин, стремившихся заполучить неженатого мужчину, чтобы укрепить своё положение в обществе и претендовать на его деньги, если он умрёт. Видела знатных людей, которые вели себя так, словно совершают подвиг, просто приходя раз в неделю на общую молитву. И кидают в урну золотую монету так, будто это решит все проблемы.

Так почему слова Перси показались такими обидными? Будто обвинение или хлёсткая пощёчина? Может быть, из-за последней части? Из-за того, что где-то в глубине души, ей хотелось верить, что Иль’Пхор всё-таки её услышал?

— Я встретила там Оливию. Мы обе состоим в одной и той же благотворительной организации, спонсирующей этот храм. — Она сделала паузу, дожидаясь возможной реакции, но Персиваль плохо запоминал имена людей, не связанных напрямую с армией. Так что она добавила: — Её отец, Эллиот Виндр, иногда читает в храме проповеди.

В этот раз Перси, как Элиза и ожидала, поднял взгляд. Посмотрел с прищуром.

— Эллиот? — по холодному тону сложно было что-то разгадать, но Элиза давно знала Перси и понимала, что зашла на опасную территорию. — Я почти ничего не слышал о нём с тех пор, как он вышел из военного госпиталя.

— Он... — Элиза взяла в руки пышущую паром чашку и отхлебнула, давая себе возможность получше обдумать следующую фразу. — После своего ранения он вынуждено отошёл от службы. Но всё же старается и дальше поддерживать город. По мере своих возможностей, конечно.

Персиваль, ожидаемо, фыркнул.

— Пустой болтовнёй войну не выиграешь, — сказал он. — Иначе на передовой были бы сплошь такие, как Олси. Если не кто похуже.

— Эллиот... — Элиза облизала губы. — Эллиот занимается не только проповедями, Перси.

Проверка. Заготовленный крючок, за который муж обязан зацепиться, ведь он только что, благодаря словам Элизы, обвинил главу почётного дома, бывшего полковника, в недостаточном рвении в военное время.

— Надеюсь, это значит, что он наконец перестал вербовать людей в свою охрану, уводя из армии хороших парней, которые ещё могли бы приносить пользу.

Эллиот и его жена действительно имели охрану. И они действительно не упускали случая взять на службу тех, кого по тем или иным причинам уволили из регулярной армии или флота. По мнению Элизы, это было куда лучше, чем то, что случилось бы с ними в ином случае. Ведь мало кто, окончив службу, становится честным ремесленником или торговцем, а не вступает в одну из банд, надеясь продолжить использовать навыки, которым обучался большую часть жизни.

— Эллиот открыл несколько больниц, — мягко сказала она вместо этого. — А из людей, кого, как ты выразился, он вербует, он организовал полицейские отряды, которые уже патрулируют некоторые районы города.

— Ополчение? — муж отодвинул тарелку, где ещё остался небольшой кусок пирога. В глазах его промелькнули недобрые искры. — И кто ими командует? Хромой калека Эллиот? Или его дочь-пигалица? Кажется, я видел её на нескольких балах у мэра. Каждый раз в разном наряде. И с новым кавалером.

Элиза поморщилась, но не дала гневу мужа сбить себя с толку. До их последней встречи Оливия и впрямь казалась Элизе слишком ветреной, не говоря уж о слухах, связывавших её с Верноном Олси. Однако теперь ей казалось, что она обнаружила у неё новую сторону.

— Если кто-то будет следить за порядком в порту, в школах и больницах, хуже никому не станет.

— В городе уже есть полиция! — голос мужа становился всё более раздражённым. — Защитой города занимается генерал Даунстренд!

— Генерал занят войной, Персиваль, — не согласилась Элиза.

— Да! — рявкнул Перси. — Да, он занят войной! Потому что война — это самое главное. Нечего будет защищать, если Иль’Пхор проиграет. Некого будет спасать, если Иль’Тарт потопит наш флот. И единственное, что сейчас важно, — это победить. И именно этим занимается генерал Дау...

Персиваль не договорил.

— Ты ведь не просто так завела этот разговор, не так ли? — пожалуй, только теперь он впервые пристально посмотрел на жену. Не бросил безразличный взгляд, а увидел, что перед ним настоящий собеседник из плоти и крови. Или... Или это был другой взгляд. Взгляд, который видят его враги, когда он бросается на них в атаку. — Эллиот что-то от тебя хочет?

Элиза не собиралась отводить глаза, но всё же сделала это. Внимательно посмотрела на свои пальцы, которыми водила по краю чашки.

— Оливия пригласила нас с ним встретиться. Обсудить, что именно он делает для города, и быть может...

Персиваль прервал её глубоким вздохом.

— Боги... — Он откинулся на стуле. — Я должен был понять сразу, как речь зашла про Элиота. Ты знала, какие письма он писал королю?

Элиза представляла в общих чертах, и не видела в их содержании ничего плохого, но всё же решила не отвечать.

— Писал письма ему, а также другим аристократам, настраивая всех против мэра Олси. Заявлял, что мэр и король продолжают эту войну. Мол, это их прихоть, представляешь? Говорил, что люди устали от этого. И что же дальше? Ничего. Он ничего не предлагал. Уверен, он даже не надеялся, что король сам решит его проблемы. Просто хотел заставить их грызться друг с другом. Подождать, пока один из них оступится и упадёт, чтобы самому занять место. На службе он был таким же. Искал лишь свою выгоду, обрастал связями, карабкался, чтобы улучшить собственное положение. И теперь, после отставки, ни капельки не изменился.

Элиза почувствовала накатывающее раздражение. Хотелось напомнить мужу, что он сам прекрасно общался с Эллиотом, пока тот был полковником. Посещал те самые званные обеды, где Эллиот заводил знакомства. И сам выказал ему поддержку при его назначении. Однако... Какой был смысл спорить?

— Боги, Лиз, ты разве не понимаешь, чего они добиваются?

«Они», будто бы Эллиот и Оливия были врагами, не отличимыми от тех, с которыми он сражался.

— Эллиот хочет поговорить со мной. Хочет, чтобы я помог ему, став его союзником. Человек, с таким именем — о, это вполне можно было бы использовать. Ты говорила про ополчение, и я уже слышал об этом. Слышал, что в совете уже какое-то время обсуждают его целесообразность. Однако генерал Даунстренд был настроен против. Вероятно, Эллиот решил, что я мог бы каким-то образом повлиять на него. Или мой переход на его сторону и сам склонил бы чашу весов.

Элиза почувствовала, как в мгновение загорелись щёки и лоб. Почувствовала, что сейчас сгорит от стыда и обиды. Обиды на то, что Персиваль тотчас заподозрил заговор против самого себя. За то, что даже её родной муж её ни во что ни ставил. Считал пустым местом. Не достойным того, чтобы кто-то сделал ей хоть какое-то предложение.

— Но... — Она чувствовала, что тонет в этой обиде. Чувствовала, что обязана что-то возразить. Но сказанное Персивалем было таким складным, таким безжалостно логичным, что она только промямлила: — Я всего лишь хотела помочь городу...

— А мы разве недостаточно помогаем? — отмахнулся Перси. — Мой отец отдал жизнь, защищая Иль’Пхор. Я отдал всего себя флоту. Мы жертвуем деньги, поддерживая больницы и школы. Храмы — в том числе и тот, где Эллиот читает свои проповеди. Жертвуем свои деньги, в отличии от него. На Иль’Луоне мне принадлежит три фабрики, и даже эту прибыль мы почти всю отдаём Олси. — Он вздохнул, примиряюще и в тоже время снисходительно. Продолжил, словно объясняя ребёнку прописную истину. — Эллиот — прогнивший интриган. Ему плевать на безопасность города. И он просто тебя использует.

У Элизы не было слов, чтобы возразить. Персиваль был прав — прав, как всегда. Всё, сказанное им, было истиной. Было воплощением честности и справедливости. Было именно тем, что ей следовало услышать.

И это совершенно не имело значения. Пора было наконец это признать.

Ей попросту было плевать на цели Эллиота. На цели Оливии. Было плевать даже на то, какой урок она преподаст сыну, хоть именно этим она оправдывала разговор.

Её муж был прав. Они действительно много делают для города. Всё то, что она днём прокручивала в своей голове. То, что на самом деле было полностью заслугой Персиваля. Её жизнь, её дом, её положение, даже её сад. Даже тот факт, что с ней вообще кто-то решился заговорить в храме — всего этого добился её муж. Даже Аллек, который так редко видел отца, вёл себя будто его копия. Словно сыну не досталась и капля её крови.

И она ненавидела всё это. Ненавидела свою беспомощность. Свою бесполезность. Свою ничтожность. И потому, в том числе, отослала сына с острова завтрашним рейсом. Чтобы избавиться от него. Освободиться. Вырваться из этой клетки.

Тому была причина, которую Элиза смогла осознать только теперь. Персиваль был прав — все заслуги действительно принадлежат ему. А что она из себя представляет? Что останется, если вдруг она... Если случится так, что однажды она исчезнет? Умрёт и превратится в ничто, не оставив и следа.

Поэтому она зацепилась за предложение Оливии. Не ради неё, не ради Эллиота, не ради Аллека. Не ради людей Иль’Пхора. Ради себя самой. Чтобы наконец хоть что-то сделать. Что-то после себя оставить. Что-то, чем можно было бы гордиться.

Вот только... Она снова струсила. Решила пойти по простому пути. Решила опять обратиться за помощью к Персивалю, чтобы он сделал за неё всю трудную часть. Он встретится с генералом, пообщается с Эллиотом, найдёт какое-то решение, как находил всегда, а она — получит от людей благодарность. Сможет горделиво выхаживать по храму, чувствуя себя спасительницей острова. Как делала все годы до этого.

Персиваль был прав. Таков был план Эллиота. Таков был её план. Таков был её ответ Иль’Пхору, который неожиданно дал ей возможность. Возможность измениться. Возможность заслужить... спасение. И Элизе стоило вновь отправиться в храм, чтобы извиниться перед ним за то, что она едва эту возможность не упустила.

— Прости... — прошептала Элиза едва слышно. Поняла, что обращается не к Иль’Пхору, а к мужу, которым едва не воспользовались из-за неё. Едва не воспользовалась она сама. Извинилась за то, как долго планировала этот разговор. За этот ужин, который сама готовила, чтобы его задобрить. И поняла, что этого недостаточно. — Прости, Перси.

Это было совсем другое извинение. Не за то, что было сделано. А за то, что она собиралась делать дальше. Поняла, что ей не нужно его одобрение. Не нужна его помощь и защита. И окончательно решила, что завтра утром снова отправится в храм. Встретится с Летицией и предложит ей свою помощь. И сделает всё, что от неё потребуется. Она, а не Перси.

И в этот момент Персиваль произнёс:

— Я... Ты тоже меня прости. Прости, ведь даже если бы я хотел... Я не смогу помочь с генералом...

Голос его был каким-то загробным, и Элиза буквально почувствовала его боль. Подняла глаза, и Персиваль окончил фразу:

— Дело не только в Эллиоте. Я... — Он сглотнул. Похоже, собираясь с духом. Элиза не могла сказать точно, ведь ещё ни разу не видела мужа испуганным. — Сегодня... Сегодня меня отстранили от службы.

Глава 10. Клетка. Часть 7

— Сегодня меня отстранили от службы.

Персиваль сказал это и оцепенел. Слова сами слетели с губ. Оторвались от него, будто камень от изветшалой стены, донимаемой ветром. Застыли в воздухе. Заныли где-то в груди.

Он знал, что не должен произносить их. Не должен выпускать наружу. Ведь теперь, приняв форму, вырвавшись на свободу, слова эти наконец стали реальностью. И, как бы сильно не хотелось, он больше не мог отрицать случившееся.

Но была и другая причина.

Элиза вздрогнула. Захлопала ресницами. И на мгновение — на одно бесконечно долгое, проклятое мгновение — случилось то, чего он так боялся. То, чего он ожидал. В её глазах промелькнула радость.

Конечно. Он не питал иллюзий по поводу её отношения к военной службе. Знал, что она мирилась с ней, свыклась. Даже старалась делать вид, что ничего не имеет против. Но сейчас не смогла скрыть истинных чувств — пусть и на мгновение.

И этого хватило. Хватило, чтобы напомнить Перси о его самообмане. Ударить больнее самого отстранения. Больнее слов подполковника Орсела. И на миг он задохнулся от этой боли.

Возвращаясь домой, он всегда запирал тьму внутри себя. Прятал в тёмном чулане. Делал вид, что её не существует. Не только из-за страха, что Элиза увидит и испугается. Но и потому, что каждый раз боялся этого взгляда. Напоминания о том, что она так и не смогла принять его, полюбить полностью. Всего без остатка. А лишь его часть, иллюзию, которую он долгие годы создавал.

Обычно, его это устраивало, ведь зверь, его вторая половинка, не мог этого видеть. Но сейчас всё было иначе. Тьма не была заперта. Зверь внутри услышал эти мысли. Восстал, против этого взгляда. Забурлил, забился внутри. Потребовал дать ему волю.

— Ты... Тебя отстранили? — Элиза подняла ладонь к лицу. Ресницы её задрожали. А в голосе зазвенели жалость и скорбь. Почти искренние. — Боги, как... За что?

— Я...

Персиваль не знал, что сказать. Он не был уверен, что понял, почему с ним так поступили. И в тоже время сомневался в своих собственных оправданиях. Если он всего лишь выполнял приказ, если он всё сделал правильно, тогда почему же его выкинули, как клинок, начавший покрываться ржавчиной?

Он хотел сказать ей, что его предали. Потому что не мог найти других слов. Сказать, что он злится.

Боги, как же он злился! На генерала, не желавшего слушать объяснений. На взгляды сослуживцев, которые винили во всём его. На подполковника Орсела, который... сказал, что он поступил правильно. На жену, которая всегда пробуждала в нём сомнения. Сомнения в заветах отца. В том, что путь, по которому он идёт, верный.

Но он не сказал этого. Потому что знал, что не получит поддержки. Не от неё. Лишь от зверя внутри него. Зверя, который чувствовал его ярость. Питался ей, становясь сильнее. Набухая, словно загноившийся нарост, готовый вот-вот лопнуть.

Персивалю всегда удавалось запереть его. Посадить в клетку и спрятать ключ. Всегда. Но не сегодня.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге стоял Аллек — вновь радостный, с раскрасневшимися от возбуждения щеками. С огнём в глазах.

— Отец! — крикнул он, заходя внутрь и совершенно не замечая напряжения, повисшего в комнате и сделавшего воздух густым и удушливым, словно смог. — Я совсем забыл показать тебе! Позавчера на спарринге мне вручили новый тренировочный меч! С тремя звёздочками на гарде! Думаю, это из-за того, что я перевожусь в другое место, но всё равно здорово! Ты должен прийти на одну из моих тренировок, когда я вернусь. Такие мечи есть только у трёх...

Пока он говорил, он достал простенький клинок из-за спины. Вальяжно взмахнул им, разрезая воздух.

Персиваль метнулся к двери. Обострившимся зрением увидел, как влажное полотенце упало с колен. Услышал, как громыхнул рухнувший на спинку стул. Ощутил ударивший в лицо воздух, когда сделал два быстрых шага. Ощутил... свободу.

Боль пронзила правую руку. Персиваль застыл, тяжело дыша и не до конца понимая, где находится и что делает. С удивлением посмотрел на ладонь. Сперва увидел красную каплю, оставившую мутный след на запястье и полетевшую вниз. Затем лезвие. Незаточенное лезвие тренировочного меча — игрушки, которую он сжимал так сильно, что болело предплечье.

И только после этого ощутил тишину. Липкую, мерзкую, словно пот. И взгляды. Увидел, как сын испуганно смотрит на него с приоткрытым ртом — хоть и не отпускает меч. Почувствовал затылком взгляд жены, наверняка, не менее ошарашенный.

— Ты... — Он почти рычал, не в силах заставить себя успокоиться. — Никогда... Слышишь, никогда не приноси войну в дом.

Боги, к кому именно он обращался? К сыну или самому себе?

— Д...да, сэр, — промямлил Аллек. С каких пор сын называл его так? Начал только что? Или делал так уже долгие годы?

Мальчик отпустил меч. Затем, не сводя ошарашенный взгляд с отца, прошёл к столу. Медленно опустился на своё место. Персиваль знал, что должен последовать его примеру. Должен сделать это, пока он ещё может всё исправить. Должен хотя бы попытаться. Вновь нацепить на себя намордник спокойствия, безразличия, отстранённости. Снова стать человеком.

И не мог.

— Я... — голос, вырвавшийся из горла, был чужим. — Я вспомнил, что должен был прийти на встречу. Совсем... Совсем забыл об этом.

Перед глазами всё было мутным. А зверь кричал внутри так громко, что закладывало уши. Рвался на свободу. Просил выпустить его, подчиниться, отдать контроль, как миг назад. Обещал избавить от сомнений. Обещал спокойствие. Спокойствие, которое сейчас было необходимо. Зверь кричал, что нет другого способа получить его. Только кровь.

Персиваль на ватных ногах развернулся к двери. Покачиваясь, сделал шаг и вдруг услышал, как за спиной Элиза подскочила с места. Подбежала к нему. Замерла в шаге.

— Перси... Ты... — голос дрожал от подступивших слёз. — Я тебя чем-то расстроила?

Конечно. Расстроила тем, что не можешь помочь. Расстроила тем, что остаёшься так добра. Заботлива. Тем, что рядом именно ты, а не человек, которому можно было бы проломить череп.

— Нет, — губы сами произнесли необходимые слова. — Прости... Я должен уйти...

И вдруг она обняла его. Прильнула к спине, прижалась, и он дёрнулся ей навстречу. Почувствовал знакомый, но слишком далёкий отзвук тепла. Всего лишь оттенок. Прислушался к себе. Ища стыд. Привычный, родной. Стыд, который он всегда испытывал рядом с Элизой. Стыд за то, кем он был, когда уходил из дома. За то, каким становился в пылу битвы. За то, что порой забывал, почему он сражается. Забывал, когда видел врага, сжимавшего в руке клинок. Забывал на те мгновения, когда враг ещё дышал.

Он должен был испытывать этот стыд. Так было правильно. Так было необходимо, чтобы... вернуться домой.

Но стыда не было. Персиваля сжирал страх. Страх, что он больше не испытает тех чувств. Не окажется в горниле сражения. Не выйдет один на один со смертью. Не ощутит ту сладостную ярость, которая отключает все остальные чувства. Страх, что ему придётся заточить зверя внутри себя навсегда.

Страх, что он навечно останется заперт здесь. Заперт в этом доме. Рядом с ней и Аллеком... В этой...

Он вдруг почувствовал, что задыхается, и вырвался из объятий. Направился к двери, зная, что не должен оглядываться. И всё же сделал это.

Аллек был напуган, хотя вряд ли в полной мере понимал, что видел. В глазах Элизы стояли слёзы. Боги, слёзы любимого человека. То, что у любого разожжёт в груди бурю эмоций. У Персиваля это был коктейль из ярости и беспомощности. Хотелось оторвать голову тому, кто виновен в этих слезах. Вот только в этот раз им был он сам. Как, впрочем, и во все другие.

Он впопыхах вышел из дома. Направился по тропинке к воротам, выскочил из них, растолкав стражу. Пошёл по дороге, замечая, как прохожие шарахаются в стороны. Он не знал, куда именно направляется, но сейчас это было неважно. Нужно было просто держаться подальше от дома.

А ещё... нужно было что-то разрушить.

Путь вывел его к бару. Здесь можно было убить время — хоть целую ночь. Очень хотелось напиться, но тогда он мог окончательно потерять контроль. Подумав несколько мгновений, Персиваль прошёл мимо. Оказался в переулке, спустился к широкой, людной магистрали. Заметил надпись на указателе: «Порт Иль’Пхора». Да. Порт — то, что нужно.

Пристань обдала его отрезвляющим, почти прохладным ветром. Душные облака грудились вокруг боевых кораблей. Десятка военных фрегатов. Он еле справился с желанием подойти ближе, прикоснуться, взойти по трапу. Дежурные по палубе могли не пустить его среди ночи, но многие знали его в лицо и уважали. А если бы стали спорить... Что ж, может быть, так было бы даже лучше.

Но он этого не сделал. Так как откуда-то слева раздался женский крик.

Персиваль напрягся, чувствуя возбуждение. Огляделся, прислушиваясь, будто сторожевой пёс. Кроме него вокруг было достаточно людей. Людей, которым, конечно, было плевать — как и ему обычно. Слева от него возле рыночных рядов последние торгаши складывали палатки, чуть дальше спорили о чём-то трое матросов. Повозка, дребезжа колёсами, везла какие-то мешки. Шуршали крыльями карусы, гремели снасти, хлопали убранные паруса, выл ветер.

Может быть, показалось? Уловка больного мозга, разыгравшееся воображение? Персиваль даже не знал, откуда донёсся крик. Портовый район был одним из самых густонаселенных. И в тоже время стражу здесь можно было встретить только на набережной возле пристани. Домики жались друг к другу, а между ними петляли узкие улочки, темнели арки, хранили секреты дворы, отпугивали гостей медные решётки на ставнях — словом, были места, до которых никому не было дела; где люди были предоставлены сами себе.

Опасный район, где можно было найти неприятности лишь отойдя на несколько шагов от освещённой главной улицы. И отличное место для таких, как Персиваль. Для таких, как его зверь.

Он сорвался с места. Прошёл мимо матросов, свернул во дворы, повинуясь чутью.

И не ошибся. Снова услышал взволнованные голоса. Знакомые нотки приласкали уши, приказали идти быстрее. Угроза. Страх. Смерть. Впереди. Близко.

Персиваль зашёл за угол, и тут же увидел трёх громил. Приталенная одежда, дублёная кожа, на поясе не видно оружия, а значит они прячут его где-то ещё. Один из них — высокий, широкоплечий, с короткой стрижкой и, похоже, сломанным носом, — держал за шкирку какого-то подростка. С мелодичным звуком кулак врезался тому в живот. Затем ещё раз и ещё, звеня в подворотне звонкими шлепками. В паре шагах от ног несчастного лежала девушка, чей крик, судя по всему, и слышал Персиваль.

Он подошёл ближе. Услышал грубый голос здоровяка:

— Будешь знать, как делать ноги, понял? Или кончу тебя, как твою девку.

— Я должен... Успеть помочь! Отп... — парень захлебнулся стоном после ещё одного удара под дых. Упал и получил ботинком в лицо. Сжался, заныл, что-то бормоча и хныча.

Персиваль не испытывал к нему жалости. Ночью в порту, избиваемый тремя головорезами — вряд ли такое случится с примерным гражданином. Скорее всего эти двое были мелкими воришками или перебежчиками из другой банды.

А может быть, Персиваль просто так оправдывал своё безразличие.

В порту, куда не плюнь, попадались одни преступники. Ни один торговец не мог остаться чист на руку, если хотел здесь задержаться. Каждому приходилось искать друзей, чем-то жертвовать. Некоторые районы вдали от ратуши полностью принадлежали той или иной группировке. Но здесь... Здесь были они все. Некоторые настолько крупные, что даже отправляли людей в армию по требованию мэра. Или платили деньги за то, чтобы их никто не трогал.

Всем было плевать. Всем, включая Персиваля. Солдатам приказывали не встревать в уличные разборки. Бессмысленная трата сил, способная разрушить равновесие между бандами.

Может быть, этому городу и впрямь была нужна помощь? Хотя бы такого, как Эллиот? Что ж. Пока что у города был только Персиваль. Он и разъярённый зверь, мечтающий вырваться на волю.

— Отпусти мальчишку, — произнёс Персиваль спокойным, ровным тоном, и громила вздрогнул, развернулся, поднимая кулаки. Ещё секунду он молча смотрел на Персиваля, будто увидел призрака. Будто не верил, что кто-то и впрямь мог совершить нечто столь вопиющее, как прервать его.

— Ты ещё кто? — здоровяк выпрямился. Руки двух его дружков тут же исчезли под куртками. — Дорогу попутал? Может ещё где поищешь? Или просто свалишь отсюда, пока у меня время не освободилось? А, солдатик?

Персиваль вдруг понял, что, вернувшись домой, так и не снял военный мундир. Что ж, так было даже лучше. Привычнее.

— Так чё, служивый? Твоё начальство знает, где ты валандаешься посреди ночи?

— Вряд ли, — не сводя с них глаз, ответил Персиваль.

Повисла пауза. Персиваль мог бы спросить, чем именно провинились двое ребят. Скорее всего, громила придумал бы правдоподобную ложь. Обокрали их господина, узнали что-то о его возлюбленной. Предали кого-то, убили — что угодно. Персиваль бы выслушал это. Очистил бы свою совесть. И смог бы вернуться домой к жене и сыну.

— Чё стоишь, дядь? — Здоровяк окончательно сосредоточил своё внимание на Персивале. Двое его подручных сделали пару шагов вперёд и остановились, ожидая приказ. Юнец, которого только что избивали, держась за рёбра, старался отползти к девчонке, которая, похоже, уже не дышала. — Язык проглотил? У нас с армией проблем нет. Я и сам служивым был, если чё. Так что иди отсюда, пока доброта не кончилась.

Персиваль мог бы приказать ублюдкам убираться. Так следовало поступить, чтобы сохранить бандитам жизнь. А, возможно, даже этим подросткам. Головорезы наверняка увидели нашивки на плече мундира. Если кто-то из них действительно служил во флоте, то знал бы, что связываться с капитаном абордажного отряда — это очень плохая идея.

Вот только Персиваль не собирался давать им повод сбежать.

— Бездна, — покачал головой здоровяк. — Ты не оставляешь нам выбора.

— Это так, — согласился Персиваль.

У него не было оружия. Даже тренировочный меч Аллека он оставил лежать на полу собственной гостиной. Громилы были в большинстве, к тому же достали из-под курток ножи. Солдатские, из хорошей стали. Наверняка, Персиваль был не первым их противником, так что они вполне могли оказаться опытными бойцами.

Персивалю было всё равно. Вернее, не ему — зверю. Он знал, что победит. Не сомневался ни на секунду. Протяжно заскулил где-то в задворках разума Персиваля. И бывший капитан абордажного отряда ослабил цепь.

Он метнулся вперёд. Кинулся к ближайшему — горбившемуся парню с толстой шеей и шрамом на нижней губе. Увидел, как глаза врага широко распахнулись: он по-прежнему не верил в то, что кто-то решил по своей воле дать им отпор.

Жалко. Хватило всего двух ударов. Первый — горбатый с трудом отвёл в сторону. Второй, прицельней, — попал в лицо, вминая нос врагу в череп, заставляя голову неестественно откинуться. Мужчина крякнул, вздрогнул всем телом и рухнул на спину.

Сзади что-то ухнуло, зарычало, и Персиваль инстинктивно шагнул в сторону. Лезвие армейского ножа просвистело рядом, едва не зацепив плечо. Персиваль перехватил руку громилы, вывернул её до хруста, заполучил нож и моментально вогнал его противнику в шею. Бандит забулькал, отступил назад, выпучив наполненные приятным, обжигающим ужасом глаза. Схватился за горло, прислонился к стене и медленно сполз вниз, оставляя чёрно-красный след на камне.

Персиваль развернулся. Увидел, как здоровяк, который приказывал ему уйти, бросился бежать вглубь переулка. Услышал его шаги, быстрое дыхание. Почувствовал его страх. Нет. Рано. Недостаточно.

Он кинулся следом. В несколько шагов настиг врага, напрыгнул на спину.

Тот дёрнулся, попытался высвободиться, оступился, и они вместе покатились кубарем по чуть тёплым камням, обмениваясь ударами. Персиваль дважды получил в челюсть, но и сам ответил несколькими тычками. Выгнулся, почувствовал опору, оттолкнулся. Оказался сверху и схватил врага за нижнюю челюсть, прижал к мостовой. Ударил свободной рукой один раз, другой, третий.

Пальцы приятно кололо. Кожа потрескалась, покрылась горячей кровью. Было хорошо. Боги, как же было хорошо. Будто он вновь оказался на войне. Среди своих братьев. Боролся за победу. Выполнял приказ. Видел врага перед собой и побеждал. Как это было всегда. Как это должно было быть.

Когда Персиваль поднялся, человек под ним был мёртв. Зверь засыпал. Мысли болезненно возвращались в голову.

Персиваль взглянул на свои руки, на одежду, перепачканную в грязи и крови. Тихо выругался. Нельзя было идти домой в таком виде. Нельзя было позволить Элизе увидеть его... таким. Она слишком цеплялась за веру, что её муж — хороший человек. Что делает лишь то, что необходимо. Порой он и сам в это верил. Или, по крайней мере, хотел верить.

— Эй... — кто-то захрипел, и Персиваль только теперь вспомнил о подростках, которых избивали. — Ты должна... вдохнуть...

Парень со светлыми волосами, прилипшими к лицу, тормошил девушку с короткой стрижкой. Толкал её тело, не желая замечать то, что она мертва. Вдруг он посмотрел на Персиваля.

— Она... Погасла... — промямлил он жалобно.

Парень и сам еле дышал. Скорее всего, ему переломали все рёбра. И вряд ли он доживёт хотя бы до утра.

— Прости, — отозвался Персиваль. — Я не могу помочь.

— Они... Разделили... — Парень говорил отрывисто, будто постоянно забывал слова и искал их, как ищут монету в глубоком кармане. — Испортили... Осквернили...

— По правде сказать, — вздохнул Персиваль, пытаясь оттереть чёрное пятно с рукава, — мне плевать.

И развернулся к дороге.

— Постой! — выкашлял юноша. — Ты же... Солдат! Защитник!

— Сегодня нет, — печально ответил Персиваль и пошёл прочь.

— Это важно! — юноша попытался закричать, но зашёлся булькающим кашлем. — Можно... Исправить... Я смогу!

Но Персиваль уже сворачивал за угол, вспоминая, где находится ближайший питьевой фонтан, у которого смог бы умыться. Может быть, стоит просто выкинуть этот мундир?

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 1

Эндрил должен был любить корабли.

Эти величественные боевые машины, способные подчинять. Заставляющие повиноваться. Несущие волю короля и, в какой-то мере, его собственную. Изящные инструменты власти, силы. Олицетворение тех самых ступеней во дворце и его, Эндрила, положения на них. Физическое подтверждение того, что всё, что он видит вокруг себя — его собственность, его владения.

Всё детство он зачитывался историями о морских сражениях. Восхищался тактической мудростью опытных адмиралов, прозорливостью и изворотливостью пиратских авантюристов, смелостью путешественников, впервые открывавших торговые пути между островами. Он помнил, как впервые попал в музей на Царь-древе, сплошь увешанный картинами, на которых изображались флотилии Востока, эпические морские битвы, осады городов на спинах воздушных богов, люди, которые внесли лепту в войну с Севером.

Вечерами, когда он не хотел засыпать, он просил старую кухарку по имени Фэн рассказать ему какую-нибудь историю. О, она знала сотни поистине захватывающих, но он желал слушать только о подвигах одного человека — собственного отца. Кухарка сама была родом с пограничных островов, поэтому было в её стиле рассказа нечто невообразимо захватывающее. Не простое перечисление битв, побед и поражений, потерь и пойманных пленников. Женщина вплетала в свои россказни магию, волю богов и прочую ерунду. Описывала короля Тан Гурри разве что не демоном, его корабли — сплетёнными из иссохшей кожи и костей побеждённых врагов исполинскими машинами, а подчинённых солдат сворой хищных красноглазых тварей, пышущих решительной яростью.

Уже тогда Эндрил знал, что это всё чушь. И тем не менее не мог перестать с упоением слушать. Он представлял себя на месте отца. Представлял себя человеком, способным подчинить даже монстров, повести их в бой, к победе. Способным обуздать хаос битвы, сравнимый с сильнейшим пожаром или штормом.

И был уверен, что готов. Теперь, после того, как одолел даже отца в споре, готов ко всему, что ждёт его впереди. Готов встретиться лицом к лицу с неприятелем. Поучаствовать в абордаже, попасть в шторм или столкнуться с превосходящей их численностью флотилией. Он даже взял из дворцовой библиотеки несколько книг по тактике и по штурму городов. Словом — подошёл к вопросу управления со всей ответственностью.

Однако стоило ему ступить на борт, как он осознал, что битвы и сражения — лишь мираж, ждущий его где-то на горизонте. И прежде, чем проявить себя в них, придётся до них добраться.

Эндрил уже бывал на корабле. Проделал долгий путь на Север, вернулся с него и даже несколько раз покидал Норт’Длон. Вот только делал он это на громадном дипломатическом лайнере, в огромной королевской каюте со всеми удобствами. Одна только кровать в ней, установленная на небольшом постаменте, накрытая балдахином с позолоченными створками и шёлковой тканью, была три шага в ширину. Судно не могло подняться в воздух, зато обладало мощными двигателями и укреплённым каркасом, из-за чего качка почти не ощущалась.

Сейчас же Эндрил был на боевом фрегате. Во главе боевой флотилии. В каком-то смысле, на своём законном месте. Почти так, как воображал в детстве, а затем, с ещё большим желанием, воображал, находясь на далёком Севере. Разве что, его отец не пустил его на королевский остров, на котором сейчас двигалась основная часть флота и приближённых к нему людей. Остров, который летел по воздуху, избегая качки и возможности попасть в шторм. Остров, который прямо сейчас обгонял флот Эндрила на двое суток, будто бы корабли принца и не были его частью.

И всё же он получил, что хотел. То, чего добивался. И просто обязан был теперь этим наслаждаться.

Жаль только, что не мог.

Первый день стал испытанием. Утром бездна с виду казалась спокойной, однако стоило лишь оставить корни Царь-древа позади, как на корабль налетел порывистый ледяной ветер откуда-то с запада. Волны хлестали по борту, паруса трещали над головой, мачты скрипели под весом стальных тросов, а мир вокруг раскачивался из стороны в сторону.

Эндрил с трудом помнил, как поднялся на верхнюю палубу. Как стоял на полусогнутых ногах, вцепившись в фальшборт. Помнил, как его окатило ледяными брызгами. Помнил, как он упал, поскользнувшись в луже. Помнил, как его едва не стошнило на потеху толпе. Помнил, как заметил на себе лукавые, насмешливые взгляды людей — его людей — и поспешил удалиться вниз, в свою каюту, где его всё-таки вырвало. В первый, но далеко не в последний раз.

Боги, как же на корабле воняло! Немыслимо, невыносимо. Воняло гнилью, отсыревшим деревом, тухлятиной и мужицким потом. Запахи обрушивались на юного принца, липли к гортани и языку, раздирали ноздри. Хотелось залезть себе в глотку, выцарапать их ногтями. Они были на одежде, на волосах, на коже. От вони слезились глаза, а внутренности сводило судорогами, столь сильными, что он едва не кричал.

Первые два дня Эндрил не ел. Не мог впихнуть в себя даже кусок рисовой лепёшки с пряностями. А от одной мысли о рыбной похлёбке, которую готовил корабельный кок, язык опухал во рту, слюни становились солёными и вязкими, а желудок поднимался к горлу.

Он возненавидел свою слабость. Злился, что тело его предало. Пытался бороться — расхаживал по палубе, спускался и поднимался по лестнице, апосле нескольких досадных падений решил потренироваться в каюте — повторить самые простые упражнения на вестибулярный аппарат из военной академии, которые до сих пор помнил. В первые же несколько минут, он едва не напоролся на собственный меч. А следом за этим снёс ножнами люстру и вспорол пропитанный солью матрац.

Лишь утром третьего дня, когда спазмы в желудке сменились тупой ноющей болью, он заставил себя съесть две рисовых лепёшки и ломтик вяленного мяса. Затем смог сам подняться на верхнюю палубу и даже перекинулся парой слов с кем-то из матросов. Боги, он и не подозревал, как будет горд такому достижению.

Жаль только, что его состояние было не единственной проблемой.

Флот состоял из восьми кораблей — шести двухмачтовых парусников с девятью пушками по каждому борту и двух трёхмачтовых фрегатов. Четыре из этих кораблей выделил ему король, и это были новенькие, купленные короной в последние несколько лет боевые суда, с гербом восточного королевства на флагах. Ответственным за них он назначил адмирала Себастьяна Гривза. И он был настоящей занозой в заднице.

Сухой и поджарый старик с козлиной бородкой, вечно вытянутый, из-за чего кажущийся болезненно худым, Гривз весьма серьёзно подошёл к своему назначению. Ответственно, до зубного скрежета.

Постоянно рассказывая о своих подвигах и былых достижениях, он с настойчивостью тирана прививал флоту собственные правила и высокие «королевские» стандарты. Самолично ежедневно проверял все запасы. Заставлял помощников и капитанов кораблей подавать ему подробные, детальнейшие рапорты. Устраивал тренировочные показы по стрельбе и фехтованию, которые вёл сам. А также каждый день, в три часа дня, проводил осмотр корабля и команды: спускал паруса, выводил людей на палубу и лично удостоверялся, что они все на месте, выглядят пристойно и готовы служить принцу. Сам же Эндрил предпочёл бы, чтобы матросы выполняли свои основные функции вместо того, чтобы замедлять их путешествие. Но, услышав это, Гривз лишь посмеялся над словами Эндрила и сделал несколько пометок в блокноте, который вечно таскал с собой.

Была и ещё одна проблема. Себастьян Гривз служил на Севере. Оттого вряд ли мог являться лучшим выбором на роль главы их экспедиции, учитывая, что половину этой экспедиции, составляли северяне, с которыми Гривз воевал несколько лет назад. На себя же Гривз возложил и ещё одну обязанность: отправку ежедневных докладов королю, в которых он с упоением рассказывал, как северяне подрывают их экспедицию. Северяне, за которых поручился Эндрил.

Однако самым худшим из его решений стала отправка на корабли северян собственных офицеров для поднятия там дисциплины. Эндрил чувствовал в тот момент, что идея абсурдна, но боялся, что если попробует вступить в дебаты и открыть рот, то запачкает яркий белый мундир с серебром, с которым адмирал не расставался, кажется, никогда в жизни. Порой Эндрил даже замечал, как Гривз поглаживает адмиральскую нашивку и полирует платком пуговицы на груди, если на них попали солёные брызги.

Что ж, северянам решения адмирала пришлись не по вкусу. Они начали с безобидных издёвок, мол, не нашлась работа на королевских судах, так хоть трюм отдрайте или палубу от птичьего помёта. Но довольно скоро начались и первые стычки. У одного из солдат пропали часы, другой лишился кошелька, третий назвал мамашу одного из северян старой коровой, за что его немедленно выбросили за борт. Себастьян Гривз приказал выловить несчастного, а виновников запереть в трюме, однако лишь стал свидетелем, как один из бригов Бриджит подплыл немного ближе, и с дюжину матросов показали ему свои голые ягодицы. Об этом, к слову сказать, он тоже немедленно доложил королю.

Второй половиной флота Эндрила командовала Бриджит. Бриджит Торн — пиратская королева, как её называли за прошлые достижения. Последние несколько лет она служила Северной королеве, однако, по слухам, не гнушалась и грабежей с разбоем. В слухах этих сомневаться не приходилось, ведь именно при одном из этих грабежей — его собственного судна, — Эндрил с ней и познакомился. А затем откупился. А после нанял. И наконец сблизился, что, возможно, было ошибкой.

Бриджит была полной противоположностью Себастьяну Гривзу. Молодая, своевольная, с озорным взглядом и вздорным характером. С вечно растрёпанными, чёрными, как ночь, волосами и неприятно-опасной ухмылкой в уголках губ. У неё, очевидно, было своё видение по вопросам дисциплины, субординации и вообще всего, о чём говорил адмирал Гривз. А также свои методы ведения дипломатических переговоров. В первый же день, когда адмирал потребовал от неё полный список членов её команды с указанием возраста, заслуг, обмундирования и количества потребляемой пищи, она громогласно рассмеялась ему в лицо, а затем приказала двум своим матросам вынести адмирала с её корабля. А если тот попробует всё же вернуться, то выстрелить им из пушки. И Эндрил очень боялся, что она, бездна её дери, не шутит.

После этого она делала всё, чтобы насолить адмиралу Гривзу. Её корабли отклонялись с курса, игнорируя запросы. Подходили настолько близко, что едва не задевали их бортом, чтобы команда могла всласть покричать оскорбления. Устраивали неожиданные остановки, отключая связь. А ночами Бриджит разрешала людям пьянствовать на палубе, что злило людей на кораблях адмирала, ведь им полагалась лишь одна кружка оранжевого в день, и мешало спать всему флоту.

Так что Бриджит тоже была проблемой. Не то чтобы Эндрил ждал от неё полного послушания. Более того, его веселила её дерзость на протяжении путешествия с Севера на Восток. А в какой-то мере, даже возбуждала и давала почувствовать себя свободным. Но это было до того, как она начала подрывать его собственный авторитет, с чем он успешно справлялся и без чьей-либо помощи. Каким бы Гривз ни был индюком, и какими бы абсурдными ни были его приказы, он действовал от имени принца.

И Эндрил не был уверен, что продолжает контролировать ситуацию — или, что контролировал её с самого начала. В общем-то он надеялся обойтись без настоящих сражений. Однако, если начнутся непредвиденные неприятности, то им понадобятся вся отвага, вся подготовка и вся слаженность их разношёрстного взвода. Вот только пока у них был лишь командующий со скорбным, если не сказать отсутствующим боевым опытом, и два непослушных адмирала, к тому же цапающиеся друг с другом.

На самом деле Эндрил знал прекрасный способ помирить две враждующих стороны. Сделать из них союзников. Им всего лишь требовался новый враг, против которого они могли бы объединиться. Но они плыли сквозь владения Эндрила и его отца. Плыли на мирные переговоры, которые, по плану Эндрила, должны были положить конец войне. Плыли по той части бездны, где никаких врагов не должны были встретить вовсе. И Эндрилу как можно скорее требовалось найти другой способ помирить их. Найти до того, как общим врагом его подчинённых станет он сам.

Наконец он решился поговорить с Бриджит. Попытаться успокоить её и убедить хотя бы умышлено не бесить Себастьяна Гривза. И утром восьмого дня отправился на судно «Буря», которым командовала девушка. Отправился, готовый проявить весь свой дипломатический талант. Заставить её воспринимать его со всей серьёзность, с какой полагалось относиться к принцу королевства. Если потребуется — отчитать и поставить её на место. Словом, вернуть хотя бы капельку авторитета. Ещё точно не знал, какими словами собирается этого добиться, но был настроен решительно.

Его встретила делегация из шести её лучших воинов, а кроме них подошли и офицеры самого Себастьяна, плюс к парочке солдат, которые сопровождали Эндрила, и принц слегка стушевался. Растерял большую часть своего боевого настроя и решил отвести Бриджит в каюту, намереваясь поговорить наедине.

Вот только там он лишился и второй его части.

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 2

Секс с Бриджит походил на поединок. Не один из тренировочных боёв в академии, где генерал Лофт издевался над Эндрилом, выставляя против него лучших бойцов. И не тот, о которых пишут в книгах, возвышенными словами превращая суматоху боя в прекрасное поэтическое полотно. Не честная дуэль двух сошедшихся друг с другом рыцарей короны в латной броне. Нет. Настоящий поединок. Яростный, стремительный, беспощадный. Мерзкий и грязный, как бывает лишь, когда твоя жизнь поставлена на карту. Отвратительный, как ни посмотри. И всё же, без сомнения, завораживающий.

Он и она раз за разом сплетались на кровати, будто змеи, стремящиеся откусить друг другу головы. Шипели, кряхтели, брызгали слюной. Тела извивались, дрожали от напряжения. Мышцы болели от усилий, лица искривлялись оскалом, сердца колотились в груди.

Рука промелькнула мимо лица Эндрил, и он схватил её. Сжал запястье, рванулся, прижал к подушке. Девушка под ним напряглась, будто струна. Эндрил тоже — нажал сильнее. Услышал стон.

Она вывернулась из его хватки. Коленом задела бедро, и принц крякнул, но не отступил. Накинулся снова: на вдохе, словно нанося удар. Она его пустила, но тут же высвободилась, толкнула в грудь, запрыгнула сверху.

Он оказался в ловушке, вынужденный защищаться. Одно движение бёдрами, другое. Эндрил сжал зубы, едва сдержав стон. Девушка ухмыльнулась, чувствуя, что нащупала брешь в защите. Впилась в его грудь ногтями, оставляя на ней красные разводы.

Он пошёл в атаку. Схватил её за волосы возле затылка, потянул к себе, приподнимаясь. Их лица встретились, дыхание сплелось в единый стон. Зубы стукнулись друг о друга, язык лизнул губу Эндрила, а затем девушка впилась в неё зубами.

О, подлый приём! Достойный этой проклятой пиратской суки.

Он убрал руку с её бедра, схватил Бриджит за локоть, завёл за спину. Она еле слышно охнула. А он повёл дальше, изогнулся, высвободился, швырнул её на кровать. Боль резанула губу — вкус металла и огонь. Он последовал за ней к подушке. Зарычал зверем, навалился всем весом. Толчок, другой, третий.

Она застонала, разжимая зубы. Он ликующе улыбнулся, выпрямляясь. Ещё выпад, ещё один и снова. Сердце забилось быстрее. Бриджит обмякла, будто подтаявшее масло. Обхватила его ногами, притянула, задвигалась с ним в такт. Ещё быстрее, ещё, ещё.

Он ударился лбом о спинку кровати, но не почувствовал боли. Напряжение почти достигло предела. Движения стали монотоннее, но ни на волос не растеряли ярость. Капля слюны сорвалась с его зубов, упала ей на грудь. Он зарычал, накидываясь с поцелуями на её смуглую шею. Не прекращая движений. Толчок, другой, третий.

Что-то предательски скрипнуло под коленом, и он на секунду отвлёкся. Сбился с темпа, бросил быстрый взгляд в сторону, и это была роковая ошибка. Бриджит вновь из податливой патоки превратилась в сталь. Извернулась, завела руки юноши за спину, прижимаясь к нему грудью. Сцепила невероятной по силе хваткой.

— Ты покойник, лордёныш, — прорычала она, оскалившись. А затем отпустила его на миг, и вдруг со всей силы оттолкнула от себя. Эндрил полетел на спину, не нащупал опоры и рухнул на пол, стащив за собой одеяло. Что-то резануло по затылку, и он охнул, потянулся к очагу боли, но Бриджит бросилась на него сверху, прижала к полу, навалилась всем весом.

Эндрил услышал стук её сердца, а она, без сомнений, услышала его. Задержалась над его лицом на мгновение, и принц увидел улыбку. Усталую, искреннюю — так могут улыбаться лишь победители. И он поцеловал её, признавая поражение.

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 3

Матрац на койке был мокрым от пота и неприятно лип к коже. Наволочка скомкана, одеяло отброшено в сторону. На полу валялись вещи Бриджит, мундир Эндрила, его штаны, сапоги, клинок.

В каюте было убаюкивающе темно. Лишь рассеянные солнечные лучи пробивались сквозь мутные стёкла иллюминаторов, создавая едва заметную серую дымку, и огоньки свечей дрожали на ветру, отвлекая внимание от скрытых в тенях предметов.

Эндрил лежал неподвижно. Растворялся в этом мгновении. Хотел подольше продлить момент, когда можно было ни о чём не переживать и не думать.

Однако блаженная дремота постепенно отступала. Ветер, посвистывая, приносил холод промёрзшего трюма. Возвращалась вонь, впитавшаяся в доски. Возвращалась тошнота от бесконечной качки. Сквозь тонкие деревянные перегородки просачивались голоса людей — в основном недовольные крики, ругань и ворчание. Вместе с ними приходила и тревога. Ведь Эндрил знал, что настроение команды — именно та вещь, которую он прибыл поправить. Однако пока поднял дух разве что самому себе.

Обычно Бриджит не проводила много времени, сидя или лёжа на одном месте — он даже не был уверен, что хоть раз видел её спящей. Однако сейчас и она позволила себе несколько секунд провести в кровати, тяжело дыша и глядя в потолок. Затем поднялась, и Эндрилу тут же стало зябко в пустой кровати. Он перевернулся на бок, чтобы ещё немного почувствовать её тепло. Ещё на мгновение остаться в этом моменте.

Она не была красивой — по крайней мере в обычном понимании особ королевских кровей или выходцев с Царь-древа. Жилистая и коренастая, со смуглой кожей и чёрными волосами, едва доходившими до плеч. С татуировками на шее, руках, голенях и под правой грудью. С обветренным лицом, тонкими губами, вечно скривлёнными в угрожающей усмешке, и прищуренными тёмными глазами. Совсем не была похожа на фарфоровых кукол, которых обычно выбирал себе Эндрил.

И всё же... Было в ней, в её движениях, в голосе, в её запахе — даже в этой проклятой усмешке, — что-то, вызывавшее у Эндрила настоящий трепет.

Он подвинулся ещё немного в её сторону, и вдруг почувствовал под собой что-то липкое.

— Это что... кровь? — Он отшатнулся, будто нашёл в кровати труп. Остатки спокойствия тут же унеслись прочь, а вот тошнота наоборот усилилась. Взглянув на всё ещё голую Бриджит, он увидел тёмный след и на её бедре. — Это ведь... не я?

Кровь вдруг прилила к его лицу от этого мерзкого и глупого вопроса. Смутился, словно монашка, услышавшая сальную шутку.

— Боишься, что поранил меня? — оскалилась Бриджит во все зубы. — Поверь, для этого требуется оружие куда больших размеров. Или значительно более умелый боец.

Она вздохнула и стёрла след ребром ладони.

— Херня льётся из меня уже вторую неделю, — пояснила она без тени смущения, чем ещё сильнее смутила Эндрила. — Может, отравилась водой или стряпнёй, которую готовит кок. Как узнать, если и то и другое пахнет дерьмом, не так ли? А может быть, у меня сраная аллергия на твоё королевство.

Она подошла ближе к кровати, а затем резким движением схватила почти полную бутылку вина и сделала несколько внушительных глотков прямо из горлышка.

Эндрил смотрел, как жидкость плещется под стеклом, как несколько капель блеснули в уголках её губ, образовали ручеёк и потекли в ложбинку между грудью. В любой другой момент, он бы ощутил возбуждение. Но сейчас, лишь похолодел ещё больше.

Это ведь не могла быть его вина? Задав, неожиданно для себя, этот вопрос, он имел ввиду совсем не повреждения, которые мог вызвать акт их дипломатических переговоров. Скорее он говорил про ту самую бутылку вина, которую Бриджит в несколько глотков осушила почти до половины. Ту самую бутылку, которую он принёс ей в подарок. Перед этим добавив туда пахнущее плесенью толчёное снадобье, купленное им на Царь-древе чуть больше недели назад.

Смешивая его, высыпая, а затем взбалтывая бутылку дорогого южного подслащённого, он был уверен, что делает это для её же блага. В конце концов, не только ему — или его отцу — не нужен был в семье ублюдок, рождённый на корабле северянки. Пиратская королева тоже вряд ли обрадовалась бы такому подарку. Он даже хотел рассказать ей. Преподнести в виде шутки, и думал, что они посмеются над ней вместе.

Эндрил вдруг заметил, что Бриджит и впрямь стала выглядеть хуже. Увидел её рёбра со странными синяками. Увидел, как осунулось и похудело лицо, слегка выпирающие теперь острые скулы. Увидел, как нездорово поблёскивали её глаза. Даже в позе отсутствовала свойственная ей уверенность.

И все хорошие шутки почему-то вылетели из его головы.

Нет. Конечно же нет. Он никак не мог быть виноват в этом. Бриджит сказала, что её самочувствие ухудшилось две недели назад, а первую подобную бутылку вина он подарил девушке на третий день их путешествия. Так что... Дело определённо, совершенно точно было не в нём.

— Будешь? — Она, по всей видимости заметив его взгляд, протянула ему бутылку, и его едва не стошнило.

— Я... Не...

Вот. Вот это была хорошая шутка. Жаль только ни один из них не мог сейчас над ней посмеяться.

К счастью для принца в дверь постучали.

— Ваше высочество?

Спасительный голос принадлежал одному из сопровождавших его офицеров — сержанту Лоуэлу. Веснушчатому юноше даже моложе самого принца из какой-то знатной семьи, о чём свидетельствовали соломенного цвета волосы.

— Ваше высочество... Я не хотел вас отвлекать, но...

Раздался металлический звук, как будто кто-то дотронулся до дверной ручки. Что, собственно, и произошло.

Эндрил судорожно потянул на себя тонкую простынь, но та не поддалась. Поэтому он просто стыдливо прикрылся ладонью, молясь всем богам, чтобы сержант всё же не зашёл внутрь. Пожалуй, кое-кто из команды догадывался, какой характер имели их с Бриджит встречи, но знать наверняка — это совсем не тоже самое. К тому же, голая задница принца, пожалуй, не лучшее, что может увидеть офицер, чьё уважение, в числе прочих, Эндрил планировал завоевать.

— По-подожди, мы не...

— Если ты хотя бы повернёшь ручку, солдат, — Бриджит не кричала, наоборот, произнесла это совершенно спокойно. Но от её тона у Эндрила сжались все внутренности. — Или вздумаешь зайти в капитанскую каюту без приглашения, то, я клянусь, лишишься руки.

Ручка прекратила двигаться. Остановилась в положении «немного повёрнута», будто солдат, растерялся и боялся шевелиться.

— Скажи зачем пришёл, Лоуэл, — напомнил Эндрил. — Мы тут... немного заняты. Так что, надеюсь, дело срочное.

— Я... Э... — Парень замолчал на какое-то время, и Эндрил обратил внимание, что откуда-то из-за двери раздаются взволнованные крики. Вернее, более взволнованные, чем обычно. — На палубе... Произошла небольшая стычка, ваше высочество. Пира... Я хотел сказать, экипаж наших союзников, эм... Отказался выполнить приказ адмирала Гривза, и... В общем, он приказал привести вас.

Эндрил приподнялся на кровати. Бриджит, всё так же спокойно, поставила бутылку вина, отошла от столика со свечами и принялась неторопливо искать свои штаны. Только то, как она двигала обнажёнными бёдрами, откидывая скомканные вещи в сторону, помогло Эндрилу частично справиться с возмущением.

— Гривз приказал привести меня? — повысил он голос. — То есть адмирал теперь отдаёт мне приказы, верно я понимаю? Что же он не пришёл сам?

— Адмирал Гривз, он... — выдавил сержант неразборчиво. — Прямо сейчас он испытывает некоторые затруднения, ваше высочество.

— Боги... — Вздохнул Эндрил. Как же он устал от затруднений, которые испытывал адмирал Гривз. И ещё сильнее устал от тех, что сам же адмирал Гривз и создавал. — Я поднимусь через десять минут. Это ведь может подождать десять минут?

— Да, конечно, сэр, — промямлил сержант и наконец-то отпустил дверную ручку. — Вы можете подойти, когда вам будет угодно.

Что ж. Теперь уже и сержант считал необходимым дать ему своё разрешение. Похоже, дела у него шли даже хуже, чем он предполагал.

— Свободен, Лоуэл, — процедил Эндрил. — И проследи, чтобы на палубе к моему приходу люди не переубивали друг друга.

— Да... Так точно, эм... Ваша светлость.

Следом за этими словами тяжёлые и быстрые шаги ознаменовали уход сержанта.

Эндрил откинулся на подушку.

— Кажется, второго захода не будет, — сказал он.

Бриджит прекратила одеваться, оставшись в одних коричневых кожаных штанах и внушительного вида ботинках, один из которых успела зашнуровать. Посмотрела на Эндрила из-под чёрных волос — как-то, пожалуй, слишком угрожающе.

— Тяжела участь наследного принца, не так ли?

Эндрил вновь приподнялся на локтях. Уж лучше было смотреть на неё, чем на покрытый паутиной потолок. Прямо над которым его ждали две не ладящие друг с другом команды.

— Это уж точно. Ты даже представить не можешь, как тяжело наследному принцу провести хотя бы несколько минут в тишине и спокойствии. Люди всегда чего-то хотят. А главное, кто-нибудь непременно знает, где я. Словно на меня направлен долбанный прожектор.

— Или луч солнца, посланный богами, — Она подняла серого цвета рубашку на пуговицах и прикрылась.

Эндрил поморщился. Сперва он намеревался поговорить с ней, как только пройдёт по трапу. Затем решил, что сделает это, когда они окажутся наедине. Довольно быстро он осознал ошибку, и решил во что бы то ни стало поговорить с ней, когда она будет одета. И теперь не мог придумать ещё какой-то повод отложить разговор.

— Знаешь... — аккуратно начал он. — Я вообще-то прибыл не только ради нашего, эм... поединка.

— В самом деле? — Она застегнула последнюю пуговицу и заправила рубашку в штаны. Как ни странно, в одежде она не казалась ему менее соблазнительной. — Разве мой матрац не единственное место во всём мире, где твоя великолепная королевская задница чувствует себя, словно в уютном гнёздышке?

— Пожалуй, здесь куда лучше, чем в любой другой части любого другого судна, — нехотя согласился Эндрил, кривя губы. Странным образом её слова напомнили ему о том, что Бриджит была старше его вдвое. По сути по возрасту она была ближе к его матери, чем к нему самому. И от неуместно пришедшего в голову осуждающего лица матери (которое принц видел куда чаще, чем хотелось) всякое возбуждение тут же сморщилось и поникло. — Как бы то ни было, я хотел кое о чём поговорить...

— Поговорить?

Она подняла с пола свою саблю и прицепила ножны к поясу. Едва заметные отблески свечей заиграли на позолоченной гарде. Эндрил слышал, что Бриджит собственноручно убила за свою жизнь больше сотни людей. Сколько из них на самом деле являлись её врагами? А сколько просто сказали что-то не то? Или... косо на неё посмотрели?

— Да... — Эндрил сглотнул, заставляя себя отвести взгляд от оружия. — Да. Знаешь... Ты не можешь вести себя так, Бридж.

Она выпрямилась и нахмурила лоб.

— В самом деле, ваше сиятельство?

На ногах, одетая и при оружии. В отличии от него, обнажённым валявшегося в испачканной кровью кровати. Стоило признать, ему следует попрактиковаться в том, как вести переговоры с позиции силы.

— Светлость, — поправил он и сел, стараясь найти взглядом собственные штаны, надеясь, что они придадут его словам вес, но не преуспел. — Да, я вполне серьёзно. Своими выходками ты ставишь меня в неудобное положение. Послушай, адмирал Гривз в ярости...

— В ярости? — Она доброжелательно улыбнулась. — От того, что мы показали ему несколько голых задниц? Я думала, что именно это он и видит, когда утром смотрит в зеркало, а значит, разницы не будет.

— Бридж... — простонал Эндрил. — Ты знаешь, о чём я. Я поручился за вас. И я несу ответственность перед королём. А Гривз... Он напыщенный, самодовольный, нудный зазнайка, который думает, что знает всё и обо всём. Но... боги... Попробуй быть с ним хоть немного помягче. Пойми, мы не знаем, что может ждать впереди.

Вдруг что-то в её взгляде изменилось. Он стал жёстче, решительней. Впился в Эндрила, словно арбалетный болт.

— Не знаем, что нас ждёт? Это ты не знаешь. Потому и ведёшь себя, как... Как ребёнок! — нашла она слово.

Эндрил захлопал глазами.

— Я веду себя, как ребёнок? После твоих выходок?

— Я — свободна. Могу делать всё, что мне вздумается. Я отвечаю перед своими людьми, и именно их мнение для меня имеет цену. А ты... Ты собрал нас, чтобы вести нас. Вести туда, где может начаться война. И я не думаю, что ты представляешь, что делаешь.

— О, так вот значит, как? То есть это я виноват, что ты ведёшь себя, как последняя сука? Я виноват в том, что ты не знаешь, что значит субординация? Я виноват в том, что на палубе твоего корабля прямо сейчас творится хер знает что? И я, по всей видимости, виноват, что мы, бездна, не успеем вовремя попасть на Талисо?

— Я так и сказала, — кивнула она ему, как ни в чём не бывало. — Кого ещё ты можешь винить, если сам хотел быть главным? Плакался об этом с самого Норт’Длона. Так почему же ты плачешь теперь? Командуй. А если твои подчинённые не желают слушаться — заставь их.

Эндрил вскочил с кровати и голышом подбежал к девушке. Она не отшатнулась, и он схватил её за подбородок. Слегка сдавил пальцы. Улыбнулся.

— Вот так заставить?

Она улыбнулась в ответ.

— Только, если это сработает, — и принц почувствовал остриё кинжала прямо между своих ног. Поёжился и скривил губы. Бриджит чмокнула его в них и развернулась. — А теперь я должна подняться на палубу и разобраться, что ещё учинили посланные тобой остолопы.

— Не мной, — буркнул Эндрил. — И я сам в состоянии с этим справиться.

— Уверен? — она замерла в шаге от двери и оглянулась через плечо.

— Ещё как уверен, — соврал он. — В конце концов, я же долбанный наследный принц. Сейчас, только... Только найду свои проклятые штаны...

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 4

Когда Эндрил поднялся на палубу, там царил бардак.

Две его роты — неизвестно откуда появившиеся, учитывая, что он взял с собой лишь шесть офицеров, — жались к левому борту, где были пришвартованы шлюпки. Примерно две дюжины человек выстроились в нечто похожее на шеренгу и ощетинились длинноствольными мушкетами. Само собой, направленными на пиратскую свору.

Те, в свою очередь, ни в какую шеренгу выстраиваться не собирались. Разбившись на несколько разрозненных кучек, они восторженно гоготали, потрясая оружием. Металл в их руках поблёскивал ошмётками дождя. Эндрил видел поднятые вверх арбалеты, изогнутые сабли, крюки и кинжалы. А один ублюдок с повязкой на глазу, сжимал в правой руке пять метательных ножичков, а в левой увесистый абордажный топор.

Они окружали солдат. Танцевали вокруг них какой-то угрожающий, хищный танец. Улыбаясь и улюлюкая, словно налетевшие на добычу хищные птицы. Готовые наброситься и растерзать, как только улучат возможность. У каждого в яркой — в противовес строгим солдатским мундирам — одежде был свойственный всем пиратам Бриджит элемент. Что-то красное, будь то лента, вплетённая в волосы или одежду, бандана или даже, в случае с коком, красные сапоги. Цвет крови. Крови, которую они всегда были готовы пролить. И крови, которую совершенно не боялись пустить противнику. А прямо сейчас крови, которую они буквально требовали.

Увидев Эндрила, они не успокоились, как он в глубине души надеялся, а лишь наоборот стали яростней и безумней. Издевательски подбадривая его и крича. Нарываясь на драку. Ожидая запугать, увидеть слабость. Надеясь получить повод напасть.

— Наконец-то пришёл наш принц! Пришёл навести порядок! Покажи зубки, лордёныш! Убирай своих людей, пока мы сами их не убрали!

От пёстрых штанов, развивавшихся лент, чёрных, как бездна, жилетов и серого блестящего металла, Эндрил почувствовал лёгкий приступ головокружения. Он едва не кинулся обратно в каюту — может быть и сделал бы так, если бы Бриджит не стояла за его спиной. Пиратская королева, адмирал, которого он нанял. Стояла рядом с ним со своей обычной ухмылкой и блеском в глазах.

— Выглядит плачевно, — подмигнула она ему.

— Я разберусь... — зло процедил Эндрил, пытаясь убедить хотя бы себя. Прямо сейчас он прекрасно представлял, как чувствуют себя дети, которых, чтобы научить плавать, бесцеремонно выкидывают за борт. Что ж, некоторые из них выплывают. Пусть и не все.

— Что за... Что...

Бесполезно. Его голос просто тонул в хохоте и криках. Он увидел, что основная часть пиратской банды сгрудилась прямо рядом с солдатами. И именно там пираты смеялись и кричали особенно громко. Что ж, ему требовалось не просто научиться плавать. А сделать это в самый что ни на есть шторм.

Он направился прямо в гущу, сцепив зубы, расталкивая людей и подсознательно надеясь, что Бриджит всё же идёт следом — на всякий случай. Уже через секунду, он увидел, что происходит. Хотя, по правде сказать, попробуй он предположить, то с первой попытки попал бы в яблочко.

Адмирал Себастьян Гривз действительно испытывал затруднения. Ноги его были оторваны от палубы. Мундир задрался до самого подбородка, оголяя тощий живот с жидкими волосиками и едва заметным старым шрамом. Мушкет, который, по-хорошему, должен был находиться в кобуре на левом бедре, валялся рядом с ногами одного из пиратов.

Того самого, что держал адмирала Гривза за ворот, в шаге над палубой.

Брендон Нельд. Рослый, темноволосый северянин с широкой грудью, мускулистыми руками и шеей. Голова его была гладко выбрита, если не считать трёх аккуратных косичек над правым виском. Из-за перебитого носа, широкого подбородка и слегка сплющенного лица, он казался немного глуповатым на первый взгляд. Пока не увидишь глаза. Серо-голубые маленькие точки. Спокойные и внимательные и, в тоже время, способные вспыхнуть ледяным пламенем.

Он был одет в зелёные шаровары, подпоясанные тугим красным ремнём, тяжёлые солдатские ботинки, жилет и короткую кожаную куртку, увешанную какими-то разноцветными стекляшками, за которые Эндрил не заплатил бы и золотой. На шее — увесистая медная цепочка с красным камнем. Вечно хмурый, словно от других людей его тошнит.

Все уважали его. Вернее сказать, боялись, будто демона из глубин бездны. Что, в случае банды головорезов, было одним и тем же. Боцман «Бури». Правая рука Бриджит. Та самая рука, в которой принято держать клинок.

Только наняв пиратскую шайку, Эндрил был уверен, что сможет завоевать всеобщее уважение, сблизившись с командующей флотом Бриджит. И вполне осуществил задуманное — возможно, даже слишком успешно. Но скоро понял, что именно Брэндон был негласным лидером самых мерзких и отъявленных разбойников. Предводителем убийц, которые составляли по меньшей мере треть их флота. Мордоворотом, от взгляда которого все остальные, кривя губы, замолкали, — что позволяло ему самому быть не слишком разговорчивым.

И к нему тоже требовалось найти подход. И Эндрил... Честно говоря, однажды он уже попытался. На третий день их пути с Севера на Восток, оказавшись на палубе «Бури» без дела, в ожидании, когда его заберёт шлюпка, он заметил, как Брэндон проводит тренировку. Остановился, испытав приступ ностальгии по собственному обучению.

Две дюжины матросов практиковались в дуэлях на мечах — а точнее, криво вырезанных деревянных подобиях мечей, — однако раз за разом все поединки скатывались в толкотню и рукопашный бой.

— Бездна, тебе нужно развезти их подальше, если не хочешь, чтобы они перебили друг друга ещё до встречи с врагом, — с усмешкой крикнул Эндрил, подходя ближе. Ему вдруг показалось отличной идеей выставить себя перед боцманом опытным и умелым бойцом.

— Что? — не оборачиваясь бросил Брэндон. Скорее удивлённый, чем озлобленный. Что тоже почему-то показалось Эндрилу весьма удачным стечением обстоятельств. Возможностью провести доверительный разговор. Найти нового союзника.

Эндрил обошёл Брэндона по кругу, выйдя на освобождённую часть палубы, где тренировались матросы. Подняв руки, чтобы те остановились.

— В академии, где я учился, порой площадки тоже оставляли желать лучшего, — произнёс он, как надеялся, доверительно, а не нравоучительно и надменно. — Разведи людей крест на крест, чтобы у них оставалось больше места для манёвра, и они не мешали друг другу.

Брэндон пожевал губы, будто обдумывая слова Эндрила. Затем откашлялся и сплюнул на палубу, и принц еле успел убрать ногу, чтобы не испачкать сапог.

— Ещё раз.

Со свистом одна из деревянных сабель опустилась в нескольких пальцах от лица Эндрила. Он вскрикнул от неожиданности, отшатнулся и чуть не растянулся на скользкой палубе. Владелец сабли, рябой темноволосый матрос, лишь улыбнулся ему во все жёлтые зубы.

— Эй! — Эндрил ощутил прилив обиды. Вероятно, из-за неподобающего и немного женственного вскрика. — Вы же просто катаетесь по палубе и дубасите друг друга палками, как свора детей! От вас, бездна дери, зависит и моя жизнь! Вы теперь — часть королевского флота, пусть и слегка своеобразная, и если мне придётся вести вас в бой, я хотел бы, чтобы вы проявляли побольше дисциплины!

Эндрил заметил, как плечи Брэндона дёрнулись.

— Что ты сказал? — рычание будто бы шло откуда-то изнутри. Рука легла на клинок, и Эндрил не был уверен, что он тоже тренировочный. Принц слегка отступил, понимая, что стоит сгладить углы.

— Сказал, что было бы неплохо, если бы мы все показали себя с лучшей стороны.

Брэндон наконец пристально посмотрел на принца. Обвёл его своим презрительным взглядом, как будто его от Эндрила тошнило.

— Что за дерьмо у тебя вместо мозгов, если ты решил, что ведёшь кого-то в бой? Ты не будешь мной командовать, мальчик. И сражаться ты тоже не будешь. Если конечно надеешься остаться в живых. Так что шёл бы ты обратно развлекать нашу капитаншу. Она становится добрее, когда находит новую игрушку.

Эндрил должен был пропустить эти слова мимо ушей — проигнорировать их, если желал чего-то добиться. Или избрать другой путь: приказать страже — на корабле была пара его офицеров — отправить ублюдка на гауптвахту за непослушание. Но он задрал подбородок и шагнул вперёд в глупом, ребяческом жесте, будто решил подтвердить слова Брэндона.

— Вот, как ты меня видишь? Думаешь, я всю жизнь провёл во дворце? Спал на мягких простынях, ел дорогие яства, которые мои слуги пережёвывали, а затем сплёвывали мне в рот? Я, мать твою, два года назад стал победителем турнира мечников!

Само собой, Брэндон не мог знать детали случившегося. И Эндрил совершенно точно, не собирался их ему пояснять.

— И этим ты решил повыделываться, лордёныш?

— Моим противником был один из телохранителей северной королевы! — с гордостью ответил Эндрил, ещё сильнее выпячивая грудь. Что, конечно, не могло напугать Брэндона, учитывая, что он оставался вдвое шире.

— Победил какого-то лощёного ублюдка, который следит за своей причёской больше, чем за мечом? — усмехнулся Брэндон, бросив безразличный взгляд на тренирующихся пиратов. Прямо в этот момент среди них снова завязалась потасовка. Какой-то здоровяк с многократно перебитым носом врезал дубиной по затылку дерущемуся в другой паре долговязому матросу, и тот бросился на него. Здоровяк отбросил собственное оружие и сумел взять в захват и его и своего соперника — низкого мальчугана с косыми глазами — и принялся душить их, пока те изворачивались и пинали его по коленям и голеням. Наконец мальчишка укусил здоровяка за запястье и смог вырваться, после чего все трое подобрали своё оружие, встали в прежние пары и, как ни в чём не бывало, возобновили тренировку. Брэндон продолжил: — Скажи-ка, победитель турниров, скольких людей ты убил? И сколько из тех, с кем ты скрещивал мечи, пытались убить тебя?

Эндрил оскалился. Боги, сколько раз он слышал этот аргумент от напыщенных вояк, которые один раз поучаствовали в настоящих сражениях и думали, что это сделало их разве что не легендарными воинами.

— О, вот как? — Эндрил фыркнул, надеясь, что это прозвучало, как смешок. — А скольких убил ты? Только заодно скажи, сколько из них были безоружными? Стариками и женщинами? Спящими? Или просто также дерьмово обращались с саблей, как твои подопечные?

Теперь Брэндон улыбнулся по-настоящему. С лёгким привкусом заинтересованности. И лёгким привкусом угрозы.

— Ты просто желторотый юнец, который слишком громко чирикает. Абордаж — это хаос. Это смерть. И побеждает в нём самый жестокий, беспощадный и быстрый ублюдок, который готов ко всему. Который готов сражаться на смерть. Готов царапать, кусать, рвать. И я лучше доверю свою спину тем, кто вернулся хоть с одного такого, чем тому, кто победил в сотне вшивых турнирах.

— Да? — У Эндрила вдруг появился новый план, как произвести впечатление на Брэндона. Очередная дерьмовая идея, показавшаяся в тот момент весьма хитроумной. — Может быть, проверим? Как насчёт поединка? Ты и я? Покажешь, чего стоит весь твой трёп на деле?

— Знаешь, у меня нет тренировочного меча... ваша светлость. Но я боюсь, что, если я что-то не сделаю, ты продолжишь и дальше портить мою тренировку, так что...

Эндрил не увидел удара, не поднял руки, не занял боевую стойку, не потянулся к собственному клинку. Простой тычок, пусть и стремительный. И тем обиднее, что он достиг цели. Кулак врезался в лицо Эндрила, и принц навзничь рухнул на палубу. Из носа полилась кровь, серое небо закружилось перед глазами.

— Ты всё ещё думаешь, что с тобой кто-то собирается играть в твои детские игры, — пророкотал голос где-то над Эндрилом, словно далёкий раскат грома. — И раз уж ты припёрся на мою тренировку, я дам тебе два совета. Первый — не начинай бой, в котором не собираешься победить. И второй — больше никогда не бросай мне вызов.

Эндрил не помнил, как в тот день поднялся на ноги, и сколько времени на это потребовалось. И как вернулся на свой корабль. Лишь следующим утром понял, сколь сильно повредил своей репутации. И что было делать дальше? Вызвать Брэндона на ещё один поединок? Вот только, он совершенно не был уверен, что сможет победить. Или хотя бы остаться в живых. Или в том, что в случае маловероятной победы над Брэндоном, четыре корабля северян не разнесут его единственный фрегат в щепки, не заберут всё ценное из обломков и не вернутся обратно к границе.

В общем... Он тогда струсил. Без особой надежды он потребовал у Бриджит высечь Брэндона плетьми, но оказалось, что у пиратов и вовсе нет наказания за удар по лицу старшего по званию или, к примеру, выходца из королевской семьи. Так что Брэндон получил два дня гауптвахты. И лишь сильнее затаил на Эндрила обиду.

Теперь Брэндон Нельд держал его адмирала за шиворот поднятым над палубой. И Эндрил должен был разобраться с этим. В конце концов, если он не в силах совладать с собственными людьми, что будет с настоящими врагами? Бриджит действительно осталась рядом. Но это гарантировало лишь то, что Брэндон не прикончит его здесь, на глазах команды. Скорее всего.

— Что... — Собственный голос показался Эндрилу тонким и писклявым. — Что здесь происходит?

Все слегка притихли и даже отошли в стороны, давая ему приблизиться. Это было... пожалуй, большим, чем он рассчитывал. Но руку Брэндон не разжал.

— Этот человек... — пробормотал один из лейтенантов, темноволосый, с выпяченной вперёд грудью, который весь их путь докладывал обо всём только адмиралу Гривзу. — Этот человек напал на нас!

— Напал на вас? — Эндрил заставил себя подойти ближе и беззаботно ухмыльнуться. — И вы, судя по всему, не очень-то сопротивлялись? — не дожидаясь ответа, он бросил взгляд сперва на Гривза, который всё сильнее бледнел, а затем на Брэндона. — Сударь, не изволите ли поставить моего адмирала на палубу, и, если у вас есть какие-то вопросы, решить их со мной?

— У меня есть и вторая рука, — прохрипел Брэндон, не оборачиваясь.

— Пожалуйста, сударь, — вновь попробовал Эндрил, размышляя, насколько всё обернётся скверно, если Брэндон сейчас случайно убьёт адмирала Гривза? О, отцу бы такое понравилось. Хорошо, что Эндрил, в этом случае, вряд ли доживёт до их следующего разговора. — Не делайте то, о чём пожалеете.

— Я никогда не жалею о своих решениях, — отозвался Брэндон. — И убиваю лишь тех, кто заслуживает смерти.

— И чем же адмирал Гривз заслужил подобную участь?

— Что? — Брэндон впервые бросил взгляд в сторону Эндрила. — Этот мерзавец? Я и не собирался убивать его. Только вышвырнуть за борт, прямо в чёрную воду.

Эндрил нахмурился. Что ж, вероятность кровопролитной резни немного снизилась. Уже неплохо для начала. Оставалось лишь самая малость. Всё не испортить.

— Поставьте его на место, мистер Нельд. Пока вы не нажили себе проблем. — Эндрил смог заставить голос прозвучать достаточно уверенно, но всё же удивился, когда приказ подействовал, и ноги адмирала Гривза соприкоснулись с палубой.

— Тьфу! — сплюнул Брэндон за борт. — Как скажите, ваше величество. Хотя я всё же считаю, что этому ублюдку стоило бы побывать за бортом, чтобы убедиться в словах моего штурмана.

Гривз согнулся и принялся судорожно растирать шею. Глаза его были выпучены, словно у рыбы, выброшенной из воды. Однако он не казался напуганным. Более того, стоило ему перестать захлёбываться воздухом, как он тут же выпрямился и вновь шагнул к Брэндону.

— Неужели ты, мать твою, так и не понял, что я плевать хотел на тебя и твоего штурмана, — рявкнул он всё ещё немного сдавлено и хрипло. — На вашу сраную чёрную воду, долбанные суеверия и варварские обычаи. Всё, что мне от вас нужно — исполнение моих приказов!

Брэндон улыбнулся одними губами. Что куда больше походило на оскал.

— В прошлый раз, сказав это, ты едва не оказался за бортом. Всё-таки хочешь окунуться?

— Я, бездна, ожидал соблюдения хоть каких-то норм приличия! — фыркнул Гривз, не отступая. — А ты кинулся на меня, как животное! Если ты сейчас хотя бы двинешься в мою сторону, я...

Эндрил даже не заметил, когда Гривз достал мушкет, который теперь направлял на пирата. Похоже, этот старик всё ещё мог удивлять. И создавать этим проблемы.

— Господа, — прервал их Эндрил. — Прошу вас. Предлагаю всем начать вести себя, как цивилизованные люди. Или хотя бы попытаться.

— Для этого у меня есть Бриджит, — спокойно сказал Брэндон. — И надеюсь, она сможет разобраться с адмиралом более... дипломатично.

Эндрил сглотнул.

— Уверен, если вы сами всё объясните, то Я смогу уладить любые разногласия.

И Гривз и Брэндон посмотрели на него, будто он сказал самую большую в мире глупость. И Эндрил, к своему стыду, почувствовал, что покраснел. Бездна! Никто здесь не ставил его всерьёз! Ни его собственный адмирал, ни свора пиратов, ни отец, ни... даже он сам. Но он попытался превратить эту досаду в ярость.

— Это не шутка, мать вашу! — вскричал он, пусть и слегка истеричнее, чем собирался. — Я командую этой экспедицией! Я нанял вас, и я буду решать, что каждому из вас делать! И, если кто-то не собирается подчиняться, скажите об этом сейчас, и я развешу вас, сукиных детей, на мачтах!

— Я всегда думал, — облизнул губы Брэндон, ничуть не смущённый. — Что найм подразумевает оплату.

Эндрилвздрогнул. Этот аргумент ему нечем было крыть. Он действительно еле сумел заплатить за их сопровождение с Севера на Восток. Надеялся, что в столице отец даст ему денег, но тот словно и вовсе забыл об этом. А теперь Эндрил к тому же плёлся в хвосте экспедиции, которую сам же и организовал. Будто и он и его северяне были не более, чем балластом.

К счастью от ответа его уберёг Гривз, который убрал мушкет. Вряд ли это было связано с аргументами Эндрила, а не с тем, что количество вооружённых людей на палубе было примерно три к одному не в пользу Гривза.

— Их корабль задерживает экспедицию, — проскрежетал адмирал. — Я отправил письмо ещё утром, пытался связаться по радиосвязи, но эти умалишённые издавали странные звуки, вместо ответа.

— Связь на нашем корабле иногда барахлит, — Брэндон с улыбкой развёл руки в стороны.

— Я слышал ваши голоса, кретин! Не держите меня за идиота!

Эндрил осмотрелся. Отправляясь на «Бурю», он знал, что корабли северян отстали. Но только теперь, спустя два часа после прибытия, заметил, что они и вовсе легли в дрейф.

— Я... Я как раз собирался обсудить это с командующей флотом Бриджит, — уклончиво сказал Эндрил и, заметив ухмылку Брэндона, поспешил отвести взгляд. — Как бы то ни было, это можно сделать здесь и сейчас. Почему ваши паруса сняты, и вы не двигаетесь по проложенному курсу?

Брэндон хмыкнул. А затем кивнул в сторону борта, около которого стоял.

На мгновение Эндрил подумал, что пират подзывает его, чтобы тут же вытолкнуть с корабля — о, это бы решило некоторые проблемы. Однако, когда до фальшборта оставалось не больше шага, Эндрил осознал, что водную гладь покрывает чёрная, маслянистая плёнка.

— Теперь видишь?

— Что вижу? — спросил Эндрил.

— Чёрная вода. Как я и сказал твоему адмиралу.

— Чёрная вода? — переспросил Эндрил, уставившись за борт. Густая чёрная лужа была довольно обширной — в неё мог уместиться весь их флот. И прямо сейчас она липла к борту «Бури».

Кажется, он слышал что-то о чёрной воде. Название походило на магические байки, которые рассказывала ему кухарка Фен. И он был уверен, что опасения капитана окажутся соответствующими.

— Именно так, — ответил Брэндон. — И я поднял вашего советника, чтобы он смог получше её разглядеть. А когда это не сработало, собирался позволить ему посмотреть поближе.

Он улыбнулся собственной шутке, и за его спиной раздалось несколько смешков матросов. Хотя большинство, на удивление, вели себя тихо.

— Мистер Брэндон, — вздохнул Эндрил. — Не просветите меня, чем так опасна эта чёрная вода?

Пират поднял одну бровь, как будто бы в очередной раз удивляясь, сколь необразованным может оказаться принц другого королевства.

— Чёрная вода — вестник смерти. Предостережение. Рыбы, оказавшиеся рядом, всплывают кверху брюхом. Птицы облетают её стороной. Даже корни Царь-древ, соприкоснувшись с ней, покрываются плёнкой и сгнивают за несколько дней.

Эндрил задумчиво почесал затылок. Взглянул на адмирала. Тот с вздёрнутым подбородком смотрел прямо перед собой ничего не выражающим взглядом, означавшим: «мне совершенно плевать, что вякает этот варвар». Вот только это был сомнительный подход к дипломатии, который мог привести только к падению за борт или смерти.

— Разве... — начал Эндрил. — Если эта вода так опасна, разве не стоит нам побыстрее убраться отсюда?

Брэндон вздохнул, словно объяснял прописную истину маленькому ребёнку.

— Борта корабля сделаны из металла — с ним чёрная вода справиться не сможет.

— Тогда чего же нам бояться?

— Этот чудак, — вставил Гривз, — боится всего, что нельзя заколоть мечом или выкинуть за борт!

— Хорошо, что в таком случае, я могу не бояться тебя, — с ухмылкой ответил Брэндон. Затем перевёл взгляд на Эндрила. — Чёрная вода — это символ смерти. Направимся вперёд — умрём. Я слышал много историй о тех, кто не воспринял это всерьёз. Но не видел ни одного своими глазами — по крайней мере, живого.

Гривз натянуто засмеялся.

— Как я и сказал — сраные суеверия. А ещё — саботаж нашей миссии. Ублюдок просто хочет поиздеваться над нами, вот и всё.

Эндрил внимательно посмотрел на Брэндона. Вариант с издевательством был вполне в духе пиратов. Раздражать и выводить из себя было в их природе. И прямо сейчас открывалась прекрасная возможность поиздеваться, заодно продемонстрировав полную беспомощность принца и всего королевского флота.

Однако... Было что-то странное в том, как затихла пиратская команда, слушая этот разговор. Как Брэндон и его люди бросали опасливые взгляды за борт. Будто, они и впрямь боялись. И даже Бриджит молчала, а её ухмылка в коем-то веке исчезла с лица.

— Что произойдёт, если мы продолжим путь? — спросил Эндрил.

— Мы не продолжим, — отрезал Брэндон, пожалуй, даже слишком резко. — Однако те, кому удавалось проплыть через чёрную воду, говорили, что в пути их настигал шторм или... Однажды я сам видел, как эта проклятая вода горела. А ещё рядом с ней встречали морских богов.

— Ха! — вновь крикнул Гривз. — Морских богов! Что за треклятая чушь? Мы плывём по торговому пути от Царь-древа, через Иль’Керн к Талисо! Одному из самых оживлённых во всём мире Песни. Каждый дурак знает, что морские боги не показываются на маршрутах полёта воздушных богов к Царь-древу. А если бы такое всё же случилось, кто-нибудь обязательно предупредил бы нас заранее.

Фактически, прямо сейчас их путь слегка отклонился от обычного следования Иль’Керна, а Талисо не являл собой настоящий остров. По-хорошему, эту часть пути им следовало проделать по воздуху, но не каждый из кораблей был на это способен. Однако Брэндон этого не знал, а Эндрил...

Эндрил неожиданно для себя вспомнил. Он слышал про чёрную воду не от кухарки, не от Бриджит и даже не от редких друзей отца, которые любили рассказывать морские байки. Это случилось на одной из лекций в академии по истории ископаемых. Лекция, конечно, не была посвящена чёрной воде, но кое-какую связь он уловил. Оставалось только понять, как лучше этим воспользоваться. И у него появилась очередная идея. Она казалась дерзкой и рискованной, но... могла сработать.

— Сир Гривз, мы поняли вашу точку зрения, — перебил он насмешки над суеверными варварами, которые становились всё изощрённей и изобретательней. — Но... Не могли бы вы принести мне карту с пометками всех торговых путей королевства? Самую подробную, какая есть.

— Карту, ваше высочество? — Гривз несколько раз оторопело моргнул. — Но... Карта на моём... на нашем корабле, и я не взял её с собой.

Эндрил кивнул.

— Конечно. Мистер Нельд, вы не могли бы предоставить карту вашего штурмана?

— Зачем бы мне это понадобилось? — огрызнулся Брэндон, но с неподдельным любопытством.

— Прошу вас. Мне нужно кое в чём убедиться прежде, чем я смогу принять решение.

— Решение уже и так принято — мы остаёмся здесь, — сказал Брэндон, но затем всё же махнул рукой кому-то из экипажа, и тот скрылся в капитанской рубке. Через несколько секунд карта была у Эндрила. Стола, чтобы расстелить её, на палубе не оказалось, так что одному из матросов пришлось вытянуться, расставив руки в стороны, и держать её на весу.

Эндрил без труда нашёл на ней восточное Царь-древо, затем, по пути следования Иль’Пхора, увидел Талисо и приложил линейку, чтобы прочертить линию, надеясь, что бумага не порвётся.

— Мы идём не здесь, — остановил его Гривз. — Не по пути следования Иль’Пхора. Сперва к Иль’Керну, до их пересечения, потом по небольшой дуге к Талисо.

— Не будете ли вы так любезны? — спросил Эндрил и отдал адмиралу линейку и тонкий карандаш.

— Без оборудования я не смогу нарисовать всё точно, но...

— Дай сюда, неумёха, — оттолкнул его Брэндон, и провёл несколько тонких пунктиров. Само собой, он не мог знать, где именно находятся воздушные боги в данный момент, так что расчёт мог оказаться немного неточным, но это было и не важно. Эндрил и так знал, что увидит. И ткнул пальцем в пустое место на карте.

— Вот здесь, — сказал он, и все с любопытством туда посмотрели. Он выждал небольшую паузу, взял карандаш у Брэндона и начертил ещё один тонкий пунктир. — На этой карте есть только воздушные боги. Но они нас сейчас не интересуют. Я отметил приблизительное расположение Талисо, куда мы направляемся. А рядом с Талисо... — он повёл пунктир дальше. — сразу три добывающих перевалочных пункта. Один из них — Биллнорт — маленький шахтёрский город, за торговым маршрутом. Здесь добывают руду и уголь, а также боги знают, что ещё.

Брэндон задумчиво смотрел на Эндрила, стараясь уловить мысль. Однако быстро бросил эту затею.

— И на кой хер ты говоришь всё это? Предлагаешь переждать там?

— Нет, совсем нет. Так мы потеряем куда больше времени, чем ночь ожидания. Однако я хотел бы пояснить. Биллнорт старое место — одно из первых, где начали строить водяные платформы.

— И зачем... — начал Брэндон, но Эндрил не позволил ему докончить вопрос.

— Затем, что такие платформы строят там, где дно находится близко к поверхности. Достаточно близко, чтобы люди смогли до него добраться. А порой настолько близко, что можно увидеть невооружённым глазом.

Все молча смотрели на него. И, боги, Эндрил был вне себя от восторга, что смог наконец-то захватить всеобщее внимание.

— Когда уголь из рудников попадает в воду, она слегка меняет цвет, — продолжил он. — Не становится, настолько чёрной, конечно, и всё же. Однако я слышал, что на дне могут быть залежи... хм... чего-то, что вызывает такой эффект.

Гривз восторженно цокнул языком.

— Боги, вы правы, ваше высочество. — Казалось, адмирал и сам был удивлён, что ему пришлось произнести подобные слова. — Я тоже слышал о таком. Во время одной из экспедиций к северной границе, один из наших кораблей встал на мель, и бездна... Мать её, она на несколько часов приняла буро-оранжевый оттенок. А значит... — Он едва не засиял от радости. — У нас нет никаких причин задерживаться здесь!

До этого момента Эндрил ещё мог отказаться от задуманного им плана. В сущности, рассказав о происхождении чёрной воды, он всё ещё был волен выбрать любую сторону. И в каждом из двух случаев лишь усугубил бы недовольство и вражду двух своих командиров. Но был ещё и третий вариант, который мог помочь сплотить их. Если, конечно, сработает.

— Нет, адмирал, вы меня не поняли, — сказал Эндрил. — Если чёрная вода появилась, значит, кто-то потревожил рудники неподалёку. Конечно, это могли быть шахтёры, или подводное течение, но... мог быть и морской бог, зацепивший дно панцирем, как и сказал мистер Брэндон. К тому же мы не знаем, какой ущерб эта вода может нанести этим кораблям, так что я приказываю, немедленно вывести из неё все корабли и сблизиться с «Бурей». Но самое главное, мы должны отправить вперёд разведывательную шлюпку и убедиться, что впереди не окажется мелководь.

— Ваше высочество, но король...

Совершенно точно не собирался их дожидаться, что уже успел продемонстрировать. Тогда, может быть, пора было перестать за ним гнаться и постараться решить насущные проблемы?

— Король, боюсь, очень разозлится, если я потеряю доверенный мне флот из-за глупой оплошности или спешки, адмирал. Уверен, он согласится с моим решением.

Судя по лицу, Гривз в этом сильно сомневался. Эндрил же считал, что, в сущности, отцу будет наплевать.

— Мистер Брэндон, — обернулся Эндрил к пирату, который теперь выглядел до неприличия довольным собой. И, хотелось надеяться, немного ослабившим бдительность. — Мне понадобится одна разведывательная шлюпка и от вас тоже. Её нужно снарядить немедленно и отправить пятёрку ваших лучших дозорных. Надеюсь, с этим не возникнет проблем?

— Я... Да, думаю, это будет правильно.

И вдруг случилось нечто совершенно неожиданное. Брэндон вдруг покосился на Бриджит... в поисках её поддержки. Эндрил заставил себя сдержать улыбку.

— Адмирал Гривз, мистер Нельд, адмирал Торн... — Он вздохнул, будто действительно принял тяжёлое решение. — Шлюпки вернутся через несколько часов. Именно столько мы пробудем на месте, чтобы соблюсти все нормы безопасности. Не больше, не меньше. — И Брэндон и Гривз хотели что-то возразить, но Эндрил не позволил. — И в это время у меня будет ещё один приказ. Вы, господа, никак не можете поладить друг с другом. Я обсуждал это с Бриджит, и она рекомендовала мне повесить вас обоих. Я всё ещё не полностью отказался от этой идеи.

— Посмотрел бы я, как у тебя это выйдет, — негромко отозвался Брэндон. Гривз смолчал. А Бриджит самодовольно и заинтересованно улыбнулась.

— Я же предпочитаю решения мягче и дипломатичней. Поэтому намеревался посадить вас обоих в одну разведывательную шлюпку, однако... Есть две причины, почему это плохая идея. Первая — вы скорее всего убьёте друг друга, ещё до того, как шлюпка коснётся воды. И вторая — проблема кроется не только в вас, но и в наших командах. Во мне. В нашем разном происхождении. Мы отличаемся — глупо это отрицать. Однако в тоже время, мы вынуждены действовать вместе. Друг от друга зависят наши жизни. В данный момент у нас одна цель. И... Есть ещё кое-что, в чём мы похожи.

Брэндон смерил презрительным взглядом Гривза и фыркнул. Тот в точности повторил этот жест.

— Ещё ребёнком я слушал много историй про северян, — продолжил Эндрил. — И одна из них была о том, как у вас на флоте было принято выбирать капитана — испытанием. Забавный факт: эта процедура до сих пор описана в северном солдатском кодексе, хоть ей уже несколько сотен лет никто не пользуется. И ещё один не менее забавный факт: Северяне почерпнули эту идею у своих давних врагов — у нас, людей из Восточного королевства.

— Я не понимаю... — начал Гривз, но в этот раз его перебил Брэндон.

— А я, кажется, понимаю. Ты... Неужели твой предыдущий опыт тебя ничему не научил, и ты снова хочешь бросить мне вызов?

Эндрил ухмыльнулся. Он не был согласен с Брэндоном. Боцман «Бури» преподал ему отличный урок, который стоило запомнить. Не в каждом противостоянии удаётся найти компромисс. И порой... Порой за свой выбор нужно драться.

— Да, мистер Брэндон. Вы и я — лишь последняя часть этого испытания. Достать платок с верхушки вашей мачты. Плёвое дело для опытного матроса. И почти невыполнимое для того, кто в океане не провёл и месяца, вы так не считаете?

Глаза Брэндона немедленно вспыхнули ледяным огнём, хоть он и пытался не подать виду.

— И, если я проиграю, ты хочешь, чтобы мы прошли через чёрную воду?

Эндрил нахмурился.

— Я уже отдал приказы относительно этого вопроса. Мы будем действовать в зависимости от донесений разведчиков. Я больше не собираюсь это обсуждать. В случае моей победы, вы пустите по дюжине офицеров Гривза на каждый из своих кораблей — в два раза больше, чем сейчас. Они будут в рубке, на тренировках, и я буду передавать свои приказы через них. Приказы, которым вы будете подчиняться, или я поставлю на ваше место кого-то другого. — Не дав Брэндону возразить, он поднял палец к небу. — И я не готов предложить вам те же условия. Нам всем нужно признать, что дисциплина в этой экспедиции должна быть восстановлена. До того, как мы погибнем или поубиваем друг друга. Но. Ваша награда за победу в этот раз будет лучше, чем два дня гауптвахты. Вино. Всё, что есть на наших кораблях до последней бочки. Таким образом, если победите, вы не просто сможете пить, сколько пожелаете, но и наслаждаться мыслью о том, что у ненавистных вам восточников нет даже нескольких глотков на всех.

Вдруг Брэндон улыбнулся — это выражение его лица, наверное, Эндрил увидел впервые.

— А сам-то без вина сможешь прожить хотя бы неделю до Талисо?

— Вот и узнаешь, — Эндрил подмигнул. — Если победишь.

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 5

— Три, два...

Эндрил бросился вперёд, прямо к грот-мачте, расплывающейся в свете уходящего за горизонт солнца. Ветер завыл в ушах, почти заглушая разъярённый крик пиратского боцмана Брэндона Нельда.

— Эй, ты ку... Бездна!

За спиной раздался тяжёлый грохот его сапог, а сразу за этим палуба взорвалась восторженным рёвом людей, криками, равно подбадривающими и разгневанными, а также лязгом зачем-то поднятого вверх оружия.

— Твою мать, сделай его! — вырвался из общего шума голос Бриджит Торн, не понятно к кому именно обращённый.

Мачта выросла перед Эндрилом, ощетинившаяся балками со смотанными на них в серые полоски парусами, запутанная замысловато переплетёнными тросами и канатами, тускло сияющая на фоне чернеющей вечерней бездны и беспросветно серого, с оранжево-красным отливом где-то вдалеке, неба.

Эндрил прыгнул, схватился сразу за третью, скользкую от только что закончившегося дождя перекладину, рванул тело вверх. Почувствовал дуновение ветра рядом с собой и какое-то движение, отмахнулся от невидимого преследователя, но ни в кого не попал.

— Резвый сукин сын! — крикнул кто-то из толпы, оставшейся теперь за спиной, и залился каркающим, гортанным хохотом.

Эндрил пополз вверх, цепляясь руками и подтягивая, почти вырывая себя выше. Бросил быстрый взгляд себе под ноги в надежде, что Брэндон замешкается и потеряет время. Однако боцман «Бури» был уже на мачте и прямо в этот момент попытался схватить принца за ногу, и Эндрилу стоило огромных усилий, чтобы успеть перемахнуть на следующую ступень.

Быстрый, бездна... А разве могло быть иначе? Сколько раз этому ублюдку приходилось забираться на эту самую мачту? В дождь, снег, а то и в сраный, раздери его бездна, шторм!

И всё же... Эндрил улыбался. С самого начала отсчёта, или даже ещё до него, и теперь — обгоняя Брэндона всего-то на две или три ступени. Чувствовал, что может одолеть его. Чувствовал, что они наконец-то оказались на его — Эндрила — поле боя.

Там внизу, на ходящей ходуном палубе он был ребёнком, несколько дней назад научившимся ходить, не опрокидываясь при любом вираже на задницу. Тем, кто стоило кораблю накрениться, терял контроль над собственным желудком. Но здесь...

Он будто вернулся в собственное детство, когда для того, чтобы заслужить уважение сверстников, требовалось научиться карабкаться по скользким от дождя ветвям наравне с прочими. А для принца королевства — и вовсе быть в этом лучшим. Не говоря уже об открывающихся благодаря этому умению привилегиях, учитывая, сколько на Царь-древе лордов, живущих в высоких замках, с дочерями, которых они стерегут, как зеницу ока, но отчего-то никогда не проверяют, закрыто ли у них на ночь окно.

А сколько дней Эндрил провёл под самой небесной гладью, на своём излюбленном месте, во дворце на небольшой деревянной платформе, к которой крепилась люстра, под самым куполом, где...

— Ай!

Брэндон локтем ткнул Эндрила в рёбра, и тот едва не сорвался. Пират схватился за перекладину, где была рука Эндрила, отпихнул его резким движением, а затем добавил коленом, почти попав в солнечное сплетение. Рванул вверх, обогнав Эндрила на пол корпуса и... самодовольно ему ухмыльнувшись.

— Зараза! — Боль прошла по телу ослепительной вспышкой, и Эндрил едва успел заметить, как обогнавший его пират, намеревается сбить сапогом руку, которой он до сих цеплялся за перекладину.

Эндрил согнул колени и резко оттолкнулся от мачты. Схватился обеими руками за канатную лестницу и кое-как сумел пропихнуть ноги в петли. Получив преимущество на старте, он надеялся, что сможет добраться до верха самым простым из путей, по удобным перекладинам. Однако перелезать всё равно пришлось бы — тугие канаты мешали попасть на первую из двух балок, необходимый путь к смотровой корзине, который они с Брэндоном должны были проделать.

Была лишь одна проблема — канатная лестница сужалась возле первой балки настолько, что одновременно по ней мог пролезть лишь один человек. Но... Это значило лишь то, что Эндрил должен был оказаться там первым.

Восстановив дыхание, он полез быстрее, пренебрегая безопасностью, передвигаясь практически прыжками, подтягиваясь и рыча. Вероятно, напоминал при этом древесных мартышек, разве что не обладал такой пышной огненно-рыжей гривой, ну и ещё не был голым.

По коже хлестал ледяной ветер. Мышцы горели пламенем. Ладони с непривычки жгло огнём. Теперь он к тому же немного отставал от Брэндона, но... должен был признать. Ещё ни разу за всё путешествие ему не было так, бездна его дери, весело.

Он нагнал Брэндона перед самым сужением — там, где пиратскому капитану требовалось перепрыгнуть к нему на канаты. Заметил момент, когда Брэндон отпустил верхнюю перекладину, шагнул, стараясь найти мыском петлю.

Эндрил схватил его за голень второй ноги и резко дёрнул на себя.

— Сука! Де... Дерьмо!

Нога Брэндона Нельда — грозы морей, отъявленного пирата, ведущего себя так, будто ему нет равных ни в чём — соскользнула с перекладины. Он дёрнулся, теряя равновесие, ударился о мачту подбородком и повис на одной левой руке.

— Твою мать! — заорал он, глядя на быстро, словно ветер, обогнавшего его Эндрила. А затем ещё раз, — Твою мать! — когда увидел его улыбку.

Палуба вновь разразилась восторженными криками — как ни странно, выяснилось, что большинство, включая пиратов, поддерживали именно принца. Или, по крайней мере, желали поражения Брэндону. Или, всё было куда проще, и им просто хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из них упал.

Эндрил прополз по узкому участку канатной лестницы и с отрывом от преследователя добрался до первой из двух балок. Выпрямился на ней, держась одной рукой за мачту. Позволил себе подставить лицо порыву холодного и солёного ветра. И снова улыбнуться. Только в этот раз для самого себя.

Дальше путей было два: вереница тонких ступеней, прибитых к мачте, и тросы, служащие для поднятия парусов. Эндрил был уверен, что мог бы справиться с любым из путей, однако он пришёл к этой точке первым и мог позволить себе выбрать лёгкий.

Он подпрыгнул и ухватился сразу за одну из верхних перекладин — пожалуй, немного красуясь, — качнулся и поднялся выше. Перекладина слегка хрустнула, но выдержала, и Эндрил полез вверх. Услышал рычание Брэндона, который тоже добрался до первой балки и столкнулся с печальным и довольно сложным выбором: лезть следом за Эндрилом, не надеясь добраться до корзины первым, или воспользоваться тугими, сплетёнными канатами.

Как Эндрил и рассчитывал, Брэндон выбрал второй вариант. Глупо — так он лишь отстанет ещё сильнее. Эндрилу стоило бы сейчас остановиться и тоже дать противнику пару советов. Во-первых, не стоит недооценивать наследного принца Восточного королевства. А во-вторых, уж точно не стоит переоценивать себя, вшивого северного пирата.

Эндрил улыбнулся, думая о том, как скажет ему это после победы. Неизбежной победы, ведь он уже добрался до второй — и последней — балки, а затем и запрыгнул в смотровую корзину.

У него даже было время осмотреться. Несколько мгновений, чтобы подставить лицо солоноватому, влажному ветру. Увидеть едва заметный мутный диск солнца за пылающими ржаво-оранжевыми облаками. Убедиться, что чёрное, маслянистое пятно уходит на запад и уже почти не мешает кораблям продолжать путь. Убедиться, что он опережает Брэндона даже сильнее, чем ожидал. Пират окончательно запутался в канатах и едва продвинулся. Вид у него был, на удивление, жалкий, и прямо сейчас он пытался вернуться обратно на первую балку, чтобы воспользоваться ступенями, как должен был сделать сразу.

А Эндрил был почти у цели — уже видел развивающийся и беспорядочно дёргающийся на ветру белый платок, который один из матросов прикрепил на самом краю этой самой балки. Вернее — платки были по обе стороны от него. Интересно, может ли он успеть забрать себе оба?

Наконец он перемахнул через перегородку корзины. Оставалось пройти едва ли десять шагов, к тому же именно по этой балке сновали матросы, когда им нужно было спустить или поднять паруса, так что здесь имелись канаты, за которые можно было держаться. Всё ещё оставалась вероятность поскользнуться и разбиться о палубу, но в остальном совсем и не сложно.

Он сделал первый аккуратный шаг, второй. Увидел, как Брэндон всё же добрался до корзины, пролез мимо неё, вцепился в балку и подтянулся. Дыхание хрипом вырывалось из его лёгких, по щекам струился пот, а лицо перекошено от усилий и злости. Так что Эндрил подмигнул ему. «Не бросать тебе вызов, а? Ну и что ты теперь скажешь, злобный, самодовольный ублюдок?».

Убедившись, что Брэндон искоса смотрит за ним, Эндрил отпустил канат. Расставил руки в стороны для равновесия и прошёл вперёд. Шаг, другой, третий — словно танец, который с детства был у него в крови, — и Эндрил, едва заметно балансируя, оказался на самом краю балки. Согнул ноги, опустился, схватил белый платок, дёрнул его и торжественно поднял над головой.

Команда под ним зашлась возбуждённым гомоном, и их крики сплелись вместе с шумом бескрайнего океана. Эндрил никогда, бездна, никогда ещё не чувствовал... такого! Может быть, зря он позволил кому-то участвовать вместо себя в королевском турнире? Какая могла быть победа... Или, как минимум, сейчас было бы меньше проблем.

Эндрил крутанулся на пятке, словно собираясь отвесить публике поклон, и оказался лицом к корзине. А затем лёгкими полупрыжками добрался до середины балки, когда Брэндон окликнул его.

— Эй, лордёныш! — донёсся голос пирата, который теперь тоже сжимал в руке белый платок. — Ты так и не воспринял мой совет!

— Совет? — Эндрил даже остановился. И вдруг... Вдруг он чётко осознал, что произойдёт дальше. Так, словно увидел будущее.

Команда снизу слегка затихла.

— Не ввязывайся в поединок, если не готов его выиграть, мать твою!

Все на палубе затаили дыхание. А затем, одновременно выдохнули, во всеобщем «ох!». Вместе с ними выдохнул и Брэндон. Выдохнул, оттолкнувшись от балки. Бросив своё тело вперёд — в ничто. А затем он закричал — стоит сказать, довольно испуганно, — поджал под себя ноги, обхватил их руками, пролетел прямо возле самого борта и, подняв вверх столп брызг, плюхнулся в воду.

— Твою ж...

Сказал Эндрил, и вдруг новый порыв ветра, едва не сбросил его вниз — правда не вслед за Брэндоном, а на твёрдую палубу, без сомнений. Эндрил замолотил в воздухе руками, чувствуя, что падает. Схватился за подвернувшийся канат и повис, цепляясь ногами за мачту.

Палуба разразилась хохотом. И все, кто поддерживал его раньше, вдруг молниеносно обратились против:

— Эй, принц! Кажется, ты отстаёшь! Он решил грохнуться на палубу, чтобы быть первым!

Эндрил сжал зубы до боли. Сумел достать до балки левой рукой и подтянул себя к ней. Это было... Очень ценно, потому что от этого зависела его жизнь, однако и бесполезно — так как Брэндон уже подплывал, отплёвываясь, к лестнице, чтобы подняться на корабль. И несомненно выигрывал.

И всё же Эндрил вылез на балку. Вновь покачнулся, будто теперь и вовсе забыл, как держать равновесие, и вдруг...

— Там... Там что-то есть...

Эндрил сам догадался, что произнёс это едва слышно. Люди снизу орали, а кто-то даже, против правил, помогал Брэндону перелезть через борт корабля. Эндрил выпрямился, тут же вернув равновесие. Подставил руку к лицу, загораживаясь от назойливого, пусть уже и тусклого солнца. И теперь был полностью уверен. Вдали, на западе, к небу тянулся тонкий столб дыма. Хотя... Похоже, даже два столба...

Эндрил вновь набрал в грудь воздуха:

— Там что-то есть!

В этот раз получилось громче. Достаточно громко, чтобы большинство матросов — все, кроме тех, кто был облачён в военный мундир и стоял с поникшими, мрачными минами, — разразились хохотом.

— Думаешь, так ты сможешь выиграть? Или пытаешься отвлечь нас, от...

— Вашу мать! — выкрикнула Бриджит. Сорвалась с места и бросилась к мачте, на которой сейчас болтался Эндрил. Вдруг она замерла, скривилась, как будто от боли, слегка согнулась и схватилась рукой за правый бок. Затем убрала руку, подняла голову, и Эндрил даже сверху увидел её разъярённый взгляд. — Где сраные смотровые?! Почему на мачтах нет ни одного дозорного?!

— Но мы ведь... — ответило неразборчивое бормотание. — Смотрели за...

— Свистать всех на сраный верх! — закричала Бриджит. — Эндрил, мать его, Тан Гурри прав. Похоже, у нас гости!

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 6

Солнце уже как несколько часов скрылось за горизонтом. Луна расплылась мутным серым мазком по небу и почти не давала света. Мир Песни должен был погрузиться в убаюкивающую ночную тьму. Лишить девятерых людей на крошечной шлюпке любых ориентиров. Но всё было в точности наоборот.

Здесь было светло, как днём. Настолько, что Эндрилу приходилось щуриться и заслоняться рукой от этого пляшущего, ослепительного света. А ещё от неимоверного жара.

— Пламенный приём, а? — восторженно выдохнул рядом с ним Тирон. Мальчишка одиннадцати или двенадцати лет отроду, высокий и худощавый, как тростинка, который был на «Буре» одним из заряжающих, но вечно просился в абордажную команду.

Тирон поправил красный, бархатный жилет, который носил на голое тело, и усмехнулся собственной шутке, скорее нервно, чем весело. Никто другой не поддержал его. На мрачных и напряжённых лицах танцевали тени всполохов.

Перед носом их шлюпки была небольшая двухмачтовая шхуна. Хотя сейчас, она и вовсе не походила на корабль — лишь искорёженное, почерневшее корыто, разрубленное надвое громадной трещиной, ощетинившейся смятым металлом, в которую кто-то умудрился посадить, словно росток, пламя. Оно с треском и хрустом пожирало незнакомый корабль, который Эндрил увидел с мачты. Сгрызло ошмётки парусов, развалило и поломало мачты. И, похоже, совершенно не собиралось останавливаться. Огонь — жёлтый, красный, оранжевый — танцевал на палубе, вспыхивая всё ярче, всё выше, будто намеревался сжечь само небо. А может, и бездну тоже, в которой отражался разноцветной рябью.

Широким полукругом шлюпка обошла горящую шхуну. Четверо гребцов навалились на вёсла. Аккуратно подвели её ближе ко второму незнакомому кораблю — военному фрегату с флагами Иль’Тарта «Разящий громом», тоже почерневшему от копоти, с тлеющей, смотанной на мачтах парусиной. Всё ещё целого и не охваченного огнём, но всё равно кажущегося мёртвым.

Шлюпка стукнулась бортом о дрейфующий военный фрегат. Люди нервно засуетились, поднимаясь на ноги. Поднимая арбалеты и мушкеты и вкладывая сабли в ножны. Эндрил тоже поднялся — повторил за остальными. Однако никогда ещё он не чувствовал себя настолько потерянным. Настолько... не на своём месте.

— Эй, принц, — Брэндон жестом отдал команду своим людям лезть на палубу первыми, а затем повернулся к Эндрилу. Лицо боцмана дёргалось, искажалось, украшенное светом огня. — У меня для тебя ещё один совет. Соберёшься блевать — отвернись в сторону.

Сказав это, он полез вверх — быстро и уверенно, будто лезть на затихший, обездвиженный корабль, обнаруженный посреди бездны, было для него в порядке вещей. Хотя, может быть, так оно и было. И Эндрил в очередной раз задумался: зачем вообще сам настоял на том, чтобы отправиться к этим кораблям с разведчиками? Зачем вызвался и покинул неуютную, но кажущуюся теперь такой родной, каюту? И может ли он себе позволить, просто остаться в шлюпке.

— Ваше высочество? — голосом, лишённым каких-то эмоций, отчего кажущимся вдвойне более жутким, позвал его Леон Бром, глуповатый широкоплечий телохранитель, которого Эндрил взял с собой в числе прочих.

Эндрил кивнул ему, надеясь, что выглядит спокойно, а не испуганно (или, хотя бы, не более испуганно, чем обратившийся к нему солдат). Дотронулся ладонью до рукояти меча, который приобрёл на Царь-древе и теперь зачем-то взял с собой. Обхватил эту рукоять и даже почувствовал тепло, будто она пропиталось огнём пожара. Затем шумно выдохнул, схватился за влажные перекладины лестницы и полез наверх.

Палуба была пуста. Вернее, так ему показалось на первый взгляд. Длинные тени, слегка обуглившихся мачт. Бочки с порохом. Какие-то тюки, которые выхватывал свет принесенных их командой с собой масляных ламп. Тюки, которые вдруг, при ближайшем рассмотрении приобрели человеческие очертания.

— Не спи на посту, а? — Вновь весело усмехнулся Тирон. — Первое правило любого смотрового, а?

Эндрил увидел восемь человек в буро-зелёной военной форме Иль’Тарта — вернее, их тела, аккуратно, будто специально, разложенные в тенях. Четверо, с закрытыми глазами, словно и правда спали. Другие остекленевшими зрачками уставились в беспросветно-чёрное небо. Ещё один, мужчина с лейтенантской нашивкой на плече и густой чёрной бородой, мокрой от крови, лежал раскинув руки посреди палубы. На его шее виднелся порез, небольшой, будто бы даже не серьёзный. Кровь из него уже не текла. Она разлилась липким, подсохшим чёрным пятном по всей палубе. И Эндрил вдруг понял, что стоит прямо на ней.

Его желудок тут же подскочил к горлу. Стало тошно. От беспросветной тьмы ночи. От того, что его фрегаты, как и его адмиралы, остались в получасе пути и, в случае чего, не смогут прийти на помощь. От тишины, раздираемой треском огня и монотонным плеском воды. От пляшущих всполохов пламени. А больше всего: от жизнерадостного голоса проклятого Тирона:

— Не спи, а то замёрзнешь, вот что я слыхал. Хотя, тут им такое не светит, а? — добавил он и стёр блестящие капельки пота со лба.

— Заткнись... — простонал Эндрил, не выдержав. — Просто заткнись, ладно?

Тирон как ни в чём не бывало пожал плечами:

— Вот, что бывает, когда встречаешь чёрную воду, да, босс?

Брэндон не ответил. Лишь взглянул на него в свойственной холодной, суровой манере, будто собирался придушить. Затем, вновь жестами, отправил всех своих людей в разные части палубы. Эндрил понимал, что сам должен командовать — именно за этим он заставил себя сесть на эту шлюпку. Но, сказать по правде, совершенно не представлял, что делать.

— Что... — прошептал он. Кто-то говорил, что любую проблему нужно решать поступательно, шаг за шагом. Так что сперва требовалось вспомнить, как говорить. Или хотя бы, как дышать. — Что здесь случилось?

— Обычное дело, ваше высочество. — Произнёс сержант Раст Бьювелл, ещё один из его телохранителей, кажущийся донельзя спокойным и расслабленным. — Пираты не редко маскируются под военные корабли. Они подошли ближе к несчастной торговой шхуне, но, похоже им дали отпор. И, когда шхуна начала отходить в сторону, её прошили ядрами — вероятно, попали в двигатель.

— Одним ядром раскололи её почти на две части? — фыркнул Брэндон. — А затем, по всей видимости, перебили друг друга от радости победы.

— Или залили палубу какой-то горючей смесью, — беззаботно пожал плечами сержант Бьювелл.

— Мистер Нельд? — спросил Эндрил, надеясь услышать его мнение.

— Случилась какая-то херня, — мрачно ответил тот. — Но я бы сказал, что как раз шхуна подошла к военному кораблю. А судя по искорёженному борту, по которому мы поднялись — две таких шхуны. Подплыли под покровом ночи, начали бой, разграбили корабль и отступили, потеряв одно своё судно. Не знаю только, почему они бросили целенький военный фрегат. И как смогли незаметно подойти к нему и вырезать всю команду.

— Сколько человек могло быть на такой шхуне? — спросил Эндрил, кивнув в сторону горящего корабля. На том как раз с треском обвалился последний кусок мачты.

— Обычная команда... Человек пятнадцать. Но если поблизости есть порт, и они точно знали, что делают, могли взять с собой и три или четыре дюжины головорезов.

— Если это так, — бросил, возвращаясь к Брэндону, один из его людей, Аарон Пирс, бывший солдат с клочковатыми серыми волосами и хищной улыбкой. — То у нас есть сраная проблема, босс. Пираты не оставили бы нам и сраного медяка.

— Они оставили нам целый корабль, — спокойно не согласился Брэндон. — Пойдём посмотрим, что ещё. Эй, — он, подставив пальцы к губам, свистнул, и от этого звука, мороз пробежал по коже Эндрила. — Эй, воронята, гляньте-ка, что у этих засранцев в трюме!

— А если... — Эндрил сглотнул, видя, как двое пиратов уже открыли дверь на нижние палубы и ушли в темноту. — А если тут всё же остались выжившие?

— И они решили просто погреться у костра? — мрачно усмехнулся Брэндон. — Будь я на месте этих пиратов, то вырезал бы всех подчистую. Если бы не решил часть взять в плен.

— И всё же... — настоял Эндрил. — Может быть, нам стоит привести побольше людей?

На самом деле он хотел задать другой вопрос. Он хотел спросить, не стоит ли им убраться отсюда подальше, бросив этот проклятый корабль с кучей разрубленных трупов на палубе. Если Брэндон прав, здесь не было никого, кому могла потребоваться помощь. Как не было и чего-то полезного — особенно, для их миссии. Ну и ещё... От этого корабля у Эндрила бежали мурашки по коже.

Но он этого не спросил, так как в этот момент раздался пронзительный крик Тирона:

— Эй, босс! Похоже, мы нашли хранилище!

Брэндон едва заметно ухмыльнулся Эндрилу.

— Ну что, ваше величество, хотите посмотреть на наш улов?

Не дожидаясь ответа, он уверенным шагом двинулся к чёрному зияющему проходу на нижние палубы. И Эндрилу не оставалось ничего, кроме как махнуть рукой своим людям, чтобы те шли следом — шли сзади него, потому что так было хоть немного спокойней, — и тоже зашагать вперёд, с таким видом, будто он с самого начала и собирался это сделать.

На лестнице тоже лежало тело. В отличии от предыдущих это была девушка, — судя по одежде, кухарка, в перепачканном кровью фартуке и с застывшим выражением удивления на лице. Эндрил перешагнул через неё и поспешил за Брэндоном. Тот свернул в коридор второй палубы — откуда доносились искажённые металлом стен голоса.

— Босс, — Тирон выскочил из-за угла, махнул рукой. — Вы были правы. Здесь ничего нет.

Эндрил вышел туда, где плясали огоньки трёх масляных ламп. Увидел две массивные металлические двери — куда более надёжные, чем обычно бывали на кораблях. Обе они были вскрыты, словно консервные банки, искорёжены и смяты.

— А кто-то очень хотел сюда попасть, а? — С долей сожаления и куда большей долей веселья, усмехнулся Тирон. Похоже, он тоже слегка расслабился, когда удостоверился, что никого из команды не осталось в живых. — Наверняка было что-то ценное, а?

Брэндон вошёл внутрь хранилища, и Эндрил последовал за ним. Перед ним открылось просторное помещение. Ни мебели, ни света, лишь толстые металлические пластины по стенам и потолку. Если здесь когда-то что-то хранили, то теперь не оставили и следа.

— Да, — кивнул Брэндон, выходя обратно. — Я так и думал. Но где все люди?

Эндрил вдруг услышал какой-то шорох или поскрипывание. И вдруг осознал, что остался один в этой пустой, душной комнате. И у него даже не было лампы. Темнота будто загустела вокруг, окутала его, и он, едва ли не бегом, вернулся из каюты на свет.

— О, я уже нашёл ответ на этот вопрос, босс, — отозвался Тирон. — Вам стоит на такое взглянуть.

Брэндон прошёл вперёд по коридору к следующей изломанной двери — стальной, но менее крепкой. И присвистнул. Эндрил подошёл ближе, заглянул, и...

И отступил назад.

Перед ним открылась ещё одна небольшая, уютная каюта. В ней, в отличии от предыдущей, была дорогая мебель, украшенная золотом. Деревянный стол посередине со сваленными в две стопки бумагами поверх карты. Люстра с маленькими драгоценными камушками.

А ещё были тела. Нет, не тела — изорванные куски мяса, почти не напоминающие людей. Изрезанные, поломанные, скомканные, словно смятые листки бумаги. Он увидел оторванную руку, болтающуюся на остатках хрящей. Увидел мужчину в военной форме с разорванной грудной клеткой. Увидел торчащие кости, выпотрошенные кишки. И очень, очень много крови.

Его взгляд вдруг зацепился за лицо какой-то молодой девушки с открытым в крике ртом. И Эндрил понял, что голова её лежит отдельно от тела.

— Су... Сука...

Эндрил успел развернуться прежде, чем его вырвало.

— Твою мать... Проклятье... — Эндрил сумел откашляться, но желудок по-прежнему сводило спазмами. Он попытался вдохнуть и ощутил тошнотворный запах металла. Запах крови. Запах его собственной блевотины. И его снова вывернуло.

— Гляньте, принц решил освободить местечко для ужина! — крикнул Тирон сзади, и в этот раз над его шуткой засмеялись и остальные. Захохотали, будто какие-то долбанные демоны. И сразу после этого стошнило и одного из телохранителей.

Эндрил схватился одной рукой за рукоять собственного меча, сжав её до боли в пальцах, а другой вцепился в холодную стену коридора и заставил себя выпрямиться. Вытер рукавом грязные губы.

— Кто... Боги, кто мог такое сделать? — спросил он, сам не понимая, к кому обращается. — И... Может быть, наконец-то уберёмся отсюда?

Ему очень хотелось выйти на воздух. Не то чтобы он надеялся, что это поможет выкинуть из головы увиденную картину, но там хотя бы он сможет не чувствовать вони расчленённых тел.

— Двинуть отсюда? — отозвался Тирон. — Когда за нас сделали всю работу?

— Работу? — выдавил Эндрил, чувствуя уже даже не злость на этих людей, а безнадёжную усталость. — Я, бездна вас дери, приказал обыскать корабль в поисках раненных. В поисках тех, кому мы могли бы помочь. Но похоже... Похоже, мы опоздали.

— О нет, мы пришли как раз вовремя, — ответил Брэндон. Подошёл ближе к принцу. — Узнаёшь?

Он протянул раскрытую ладонь, отчего-то перепачканную в крови. На ней было несколько поблёскивающих синих камушков.

— Осколки? — удивился Эндрил. А затем удивился, что ещё может чему-то удивляться.

— Странно, не так ли? Думал почти никто не расплачивается ими за пределами Царь-древа. И мало кто везёт их с собой на корабле, особенно военном. Может быть, тебе стоит спросить у отца, что это за корабль? Или не спрашивать, — Брэндон пожал плечами и убрал осколки в карман кожаной куртки. — Как бы там ни было, можешь считать, что за первые несколько недель ты с нами расплатился. Эй, воронята, обыщите карманы этих бедолаг. Похоже, здесь есть, чем поживиться. И... Тирон, если ты что-нибудь стащишь, я затолкаю сапог тебе в задницу.

Эндрил вдруг снова увидел перед глазами тела. Представил, как матросы переворачивают их, лезут в их карманы и сумки. Странно, но он не помнил уже лицо погибшей девушки. Только её остекленевшие глаза.

Он почувствовал, что задыхается. Почувствовал, что должен выбраться отсюда. Убежать, если потребуется. Как он тогда будет выглядеть? Вряд ли хуже, чем, когда только что выблёвывал содержимое своего желудка.

Вдруг откуда-то сбоку вновь раздался странный металлический скрежет или скрип. Негромко, но отчётливо.

— Я кажетсячто-то слышал, — пробормотал Эндрил. — Похоже, из хранилища.

— В самом деле? — Брэндон повернулся к нему. Аарон и Тирон вышли из каюты; руки у них были по локоть испачканы в крови.

— Я несколько лет охранником на торговые суда нанимался, — сказал Аарон. — Пока не решил, что ублюдки платят мне слишком мало, а имеют слишком много. Так вот, у каждого сукина сына всегда был с десяток потайных мест, где хранилось самое ценное, что не найдёшь при беглом обыске.

Брэндон не ответил, лишь молча зашёл в хранилище. Аарон и Тирон проследовали за ним. Подсвечивая каждый уголок, они ощупывали металлические пластины, двигаясь друг к другу.

— Боги, делайте, что хотите, — сказал Эндрил и развернулся к лестнице. — А я собираюсь подняться на...

Что-то скрипнуло под рукой Тирона, и одна из металлических пластин со скрежетом рухнула на парня. Гулко загремела в пустой комнате, пронеслась по коридорам эхом. И какая-то тень метнулась в сторону матроса, толкнув его на пол.

Тишину разрезал крик, показавшийся Эндрилу нечеловеческим:

— Не пойду! Я не пойду! Не заставляйте меня!

Тень судорожно метнулась сперва в сторону Брэндона, затем обратно, словно собиралась вновь забиться в чёрное отверстие, откуда выпала пластина. Свет масляных ламп выхватил её, вырисовал очертания человека — мужчины, волосатого и заросшего, а также полностью голого.

Мужчина оскалился, обнажив зубы. В свете ламп блеснули его безумные глаза. А затем он развернулся к выходу и бросился прямо на Эндрила.

— Твою...

Эндрил отшатнулся, схватившись за рукоять меча. Споткнулся о металлический порожек хранилища. Падая, умудрился всё же вытащить клинок из ножен и ударил наотмашь.

Лезвие рубануло голого мужчину по руке. Тот вскрикнул, дёрнулся и ударился в стену, а затем упал и затих.

Вновь воцарилась тишина.

— Морские демоны... — Брэндон медленно подошёл к нему, а Эндрил наоборот отполз подальше, сжимая в дрожащих руках клинок.

Тирон хохотнул. Аарон присвистнул. А все трое телохранителей принца ошарашенно жались друг к другу, и при этом никто из них даже не достал оружия.

— Я... Я... — пробормотал Эндрил, пытаясь отдышаться. — Я убил его?

— Своей палкой? — усмехнулся Брэндон, пару раз пнув лежащего мужчину мыском сапога. — Ты ему едва плечо поцарапал. Если хочешь кого-то убить, в следующий раз попробуй заточить клинок.

— Зато... чить? — выдохнул Эндрил сквозь грохот пульса в ушах.

— Да. Практически тоже самое, что ты делаешь в одиночестве со своим членом. Поищи в книжках или спроси своего любимого адмирала Гривза.

— А потом вы можете подрочить друг другу! — выкрикнул Тирон и залился хохотом, который вороньим карканьем отчеканил от стен.

Брэндон выпрямился, посмотрел на своих людей.

— Аарон, убедись, что корабль на плаву и подведи его к остальному флоту. Тирон, закончи с обыском тел. Думаю, нам пора возвращаться обратно. А этого чудика возьмём с собой.

— Возьмём с собой? — Эндрила передёрнуло от мысли, что им придётся плыть с ним на одной шлюпке.

Брэндон беззаботно пожал плечами. Затем подошёл и помог Эндрилу подняться на ноги.

— Ты ведь сам хотел кого-то спасти, разве нет? Помочь раненным. Тем более, учитывая, что рану ему нанёс ты сам.

— Да... Да, пожалуй.

И Эндрил неуверенно кивнул. А затем заставил дрожащие руки убрать клинок обратно в ножны.

Глава 12. Дар. Часть 1

На песке тренировочной площадки стояли две дюжины ребят. Мальчишки и девчонки, возрастом от девяти до девятнадцати лет. Темнота окутывала их, заставляла жаться друг к другу. Огонь восьми промасленных факелов казался тусклым и холодным; он дрожал на ледяном ветру, дёргался, извивался, даря каждому жутковатые и непропорционально длинные тени, а порой выхватывал из тьмы лица, наполненные усталостью.

— Дерьмо, — проговорил один из ребят. Было трудно определить, кто именно, но это, без сомнений, было то, о чём думал каждый.

— Дерьмо, — почти беззвучно согласилась Астра, поёжившись и выпустив изо рта облачко пара, которое тут же исчезло из вида.

За их спинами — там, где ещё несколько минут назад плескалась чёрно-серая пелена неба, — начинал задаваться рассвет. Холодным заревом он поджог облака над прогнившим частоколом, огораживавшим лагерь слушателей от края острова.

Они приходили сюда каждое утро за час до рассвета с того дня, как их всех привезли на Иль’Пхор. Только в это время тренировочная площадка лагеря оставалась никем не занятой. Единственное время, когда они могли готовиться к испытаниям, тренироваться и расти над собой. И Астра стаскивала себя с кровати, раздирала глаза и со всех ног бежала сюда по пустой тёмной улице, сокращая дворами. Зная, что не может позволить себе упустить такой шанс. Зная, что должна пользоваться любой возможностью становиться хоть чуточку сильнее, чем была вчера.

Первые два дня после их возвращения Безелик приходил вместе с ними. Угрюмый не меньше остальных, он опускался в раскладное кресло, которое брал с собой, и сквозь прикрытые веки следил, как ученики отрабатывают простейшие приёмы. Приёмы, осточертевшие всем и каждому.

Астра даже не знала, смотрит ли он за ними, потому что эти тренировки проходили почти в полной тишине, если не считать стука тренировочных мечей, вскриков ребят и редкой ругани. А когда в один момент она подошла к Безелику, чтобы налить из ведра воды и умыть лицо, то услышала его храп и почувствовала едкий запах выпивки.

Вчера инструктор не появился вовсе. Заставил их торчать здесь одних почти два часа, пока наконец не рассвело, и им не пришлось идти на занятия. Сегодня она надеялась — уже и сама не знала почему, — что всё изменится. Однако с её прихода — а она даже не позволила себе задержаться и пришла одной из первых (но, конечно же, позже Сайруса) — прошёл уже час, а Безелика так и не было видно.

— Сраное дерьмо, — произнесла Астра. На этот раз громче, надеясь либо на поддержку, либо на выговор. Просто потому что не могла молчать и хотела услышать хоть что-то. Пусть даже собственный голос. Хотела, чтобы и остальные его услышали. И хотела почувствовать себя частью этого скопища ребят, пусть даже объединённых безысходностью, усталостью и злостью. А ещё она сказала это потому, что привыкла, что тут же получит нагоняй от Зеф, которая отругает её и найдёт какое-то глупое оправдание всему происходящему. Найдёт в нём что-то хорошее и заставит Астру поверить, что всё это не напрасно. Так всегда было с Зеф — это то, что она умела. Её дар.

Но Зеф здесь не было. Она тоже решила не приходить на тренировку. Умная сучка.

Вдруг откуда-то раздался шаркающий звук шагов. Мальчик, высокий, с бритой головой, на которой сейчас плясали отблески пламени, вышел вперёд. Он ёжился от холода, изо рта то и дело вырывался пар, и он запихнул одну руку себе в подмышку. А во второй держал меч.

Проклятый Сайрус.

— Может быть, я смогу провести тренировку? — уверенности в голосе Сайруса не было, однако он как всегда говорил с вызовом, будто даже общение с остальными учениками он воспринимал, как дуэль. — Это будет лучше, чем ничего, и... И мы хотя бы согреемся.

Вокруг раздалось невоодушевлённое бормотание. Наконец Аллемон, который был на два года старше и на две головы выше, а ещё однажды ударом кулака едва не пробил другому ученику грудную клетку, из-за чего вполне мог считаться авторитетом, опустился на корточки и фыркнул.

— Делай, что хочешь. Но если решишь мной командовать, я просто двину тебя в рожу.

В отличии от Сайруса в голосе Аллемона вызова не было, лишь разочарование и безнадёга. И Сайрус не нашёлся с ответом, только вздохнул и опустил меч.

На горизонте показалось солнце. Лениво выползло из-за стен лагеря, будто набухший прыщ. И свет его растёкся по чёрно-серым густым клубкам туч. Сперва тёмно-красным, будто кровь, затем огненно-оранжевым, а дальше водянисто-жёлтым, как моча, пятном. Сайрус, конечно, видел это. И видел, что пример, который он подал остальным ученикам, никого не заразил, и лишь снова вздохнул.

А затем за его спиной выросла тень. Фигура в чёрном балахоне вышла из-за домов лагеря слушателей, в которых уже начали вспыхивать огоньки, и направилась прямо к площадке. Сперва она напоминала подрагивающего в утреннем свете призрака, затем сформировалась в крепкого мужчину, и наконец получила остальные черты.

Безелик обошёл площадку полукругом, открыл скрипящую калитку и вышел на песок.

-Похоже, все здесь. Хорошо, — сказал он так, будто его поздний приход был чем-то само собой разумеющимся. — Начинайте разминку. — Он прошёл мимо всех, даже не взглянув ни на ребят, ни на Сайруса, который стоял на его месте, расставил ножки маленького кресла, проверил устойчивость и опустился на него. Следующие слова он произнёс, уже прикрыв глаза, будто давно собирался хорошенько выспаться: — После разминки повторяйте удар сверху на манекенах. Если кому-то из вас их не хватит... Что ж, займите себя чем-то ещё.

Какое-то время все стояли в тишине. Затем первые ученики — наверняка, самые усталые и измученные — начали расползаться по площадке, выполняя приказ инструктора. Астра отошла на два шага, опустилась на колени и упёрла кулаки в песок. Холодные песчинки слегка покалывали и царапали кожу. Астре не хотелось выполнять приказ, но... что ещё оставалось? Как сказал Сайрус — это было лучше, чем ничего. И она всё равно, в отличии от Зеф, уже пришла на занятия.

Так что она успела трижды отжаться прежде, чем Сайрус, который так и стоял всего в шаге от крохотного, по сравнению с его владельцем, раскладного кресла, спросил:

— И за этим ты пришёл? За этим, заставил себя поднять свою задницу? Ради этого мы все здесь встаём до рассвета? Ради сраных манекенов?

— Один такой стоит прямо возле твоего дома, — сухим и бесцветным, как песок, голосом, не открывая глаз, ответил Безелик. — Так что ты, в отличии от прочих, мог бы не приходить сюда вовсе.

— Ты должен учить нас! — Сайрус резким движением повернулся прямо к нему. Безелик не дрогнул. Само собой, ведь он этого даже не видел. — Должен помочь нам стать сильнее! Особенно сейчас, когда до испытаний осталось...

— Первое, чему тебе стоило бы поучиться — умение слушаться и выполнять то, что тебе, твою мать, сказали сделать. Так что займись-ка разминкой. А затем, если тебе не нравятся манекены, можешь просто намотать пару десятков кругов по площадке, пока не взошло солнце.

— А если я не стану этого делать? — спросил Сайрус, и Астре вдруг стало не по себе от его голоса. Он будто и сам не верил, что произносит это вслух. Будто действительно интересовался, что может произойти в этом случае, чтобы оценить риски. Но затем вздёрнул подбородок и с нажимом добавил: — Тогда сразишь меня перегаром?

Все притихли. Те, кто был занят разминкой, те, кто просто пытались уйти, те, кто стояли, думая к какой из сторон примкнуть, и только что поднявшаяся Астра — все молча ждали, что произойдёт.

— Хорошо, — Безелик открыл глаза и нагнулся в кресле вперёд, уперев руки в колени. — Ты привлёк моё внимание. Чего ты хочешь?

Сайрус дважды моргнул, будто не ожидал такого исхода, и нахмурился.

— Хочу... Хочу, чтобы ты готовил нас к испытаниям. Показал то, что поможет нам пройти их.

— Хм... — Безелик поднялся. — А с чего ты решил, что в этом году я вообще собираюсь провести испытания? Учитывая случившееся на Иль’Прите, думаю, у всего лагеря сейчас есть куда более серьёзные дела, чем смотреть, как детишки резвятся на песке.

— Сукин сын... — прошипел Сайрус. — Мы готовились к этому целый Спуск! Я готовился!

— Готовился? — фыркнул Безелик. — Так усердно, что не смог одолеть даже безродную девчонку неделю назад?

— О! — деланно задрал подбородок Сайрус, скрывая смущение. — Может быть, этого бы не случилось, если бы ты был не таким дерьмовым учителем?

Астра не успела увидеть, как Безелик кинулся вперёд. Лишь услышала звук, с которым кулак разрезал утренний воздух. Дёрнулась, отпрянув — но не так, словно желала защититься от удара, а будто почувствовала его сама. Вздрогнула, когда Сайрус с искривлённым болью лицом согнулся пополам, и дыхание с сипением вырвалось из его рта. Вздрогнула ещё раз, когда его деревянный меч с шелестом выскользнул из рук.

А затем Сайрус рухнул на песок, и Безелик наклонился к нему:

— Такого урока тебе будет достаточно, сопляк?

Сайрус хрипел, пытаясь восстановить дыхание. Тонкая ниточка слюны тянулась с его нижней губы к песку. В ошарашенном взгляде легко читались недоумение и обида. А через мгновение — его глаза загорелись яростью, и он улыбнулся.

Вперев руки в песок, он вытолкнул себя наверх и распрямился, всё ещё слегка шатаясь. Лицо инструктора оказалось прямо перед ним.

— Это... — произнёс он, захлёбываясь воздухом. — Уже хоть что-то... Лучше твоего сраного храпа... Может быть... Я смогу уйти от следующего удара, или следующего за ним, и надеру твою за...

Безелик дёрнулся, и Сайрус, вздрогнув, замолчал. Но инструктор лишь развернулся обратно к своему креслу, возле которого стояла стойка с мечами. Подумав какое-то время, он выбрал один, и Астра с ужасом поняла, что тот, в отличии от большинства прочих, не тренировочный.

— О, значит ты считаешь, что я ошибся, не выдвинув никого из вас? Даже Сайруса, поцелованного богами в задницу?

Он кинул клинок Сайрусу, и тот поймал его. Несколько вдохов юноша медлил, удивлённый тяжестью оружия. Но затем высвободил лезвие, и отбросил ножны на песок к ногам других учеников. И встал в агрессивную атакующую стойку.

— Нападай, как будешь готов, — сказал Безелик и развернулся снова, чтобы взять клинок и себе, но Сайрус, не дожидаясь его готовности, кинулся вперёд. Лезвие сверкнуло в лучах восходящего солнца, на секунду ослепив Астру. А в следующую секунду замерло в нескольких пальцах над беззащитной спиной инструктора.

— Что за... — только и произнёс Сайрус, явно ожидавший сопротивления. — Почему ты не защищаешься? Разве ты не сказал, что...

Резко развернувшись, Безелик с размаху ударил его раскрытой ладонью. Сайрус вскрикнул, упал на песок, а его меч, крутанувшись в воздухе, лёг в руку инструктора. Безелик сделал шаг к отползающему Сайрусу и безжалостно ударил ногой по рёбрам.

Мальчик застонал, изогнувшись, и на песок упали первые кровавые капли. Безелик ударил снова, и из уст Сайруса вырвался отчаянный всхлип. Юноша перекатился, пытаясь прикрыться руками — надеясь улучить хоть мгновение, чтобы встать на ноги, — но Безелик был уже рядом, и в этот раз врезал ему мыском сапога по лицу.

— Мелкий, приставучий, сраный выскочка... — просипел он с животной ненавистью. — Ты хотел урок?

И Безелик вскинул меч. Не детскую игрушку, с которыми Астре и остальным давали порезвиться. Настоящий, заточенный боевой клинок.

— Вот тебе сраный урок!

И опустил его на Сайруса.

Астра, повинуясь инстинкту, сорвалась с места. Быстрым прыжком с перекатом — на который, как она думала, она не способна, — подобрала упавший тренировочный меч Сайруса и, отпружинив от песка, отвела удар Безелика. Удар был сильным и яростным, так что девочка едва не лишилась равновесия. Волосы упали на лицо, и на долгое, тягучее мгновение, она потеряла противника из вида. Ожидала услышать треск дерева, тошнотворный звук, с которым лезвие входит в тело — её или Сайруса — и застревает, врезавшись в кость. Но услышала только, как сталь ударилась о песок.

И тишину после.

Она выпрямилась, отходя на безопасное расстояние — куда не дотянется мечом Безелик — и стряхнула волосы с лица. Затем выставила перед собой своё оружие, заметив мерзкую, извилистую трещину на деревянном клинке. Посмотрела на Безелика и осознала, что дрожит. А ещё, что ни за что не должна показывать это ему, и заставила себя, своё сердце, успокоиться. Так, как их учили.

К её удивлению, это оказалось проще, чем она ожидала.

— О, ну конечно же, — улыбнулся Безелик. — Кто, как не ты, пришла ему на помощь. Ведь ты всё ещё лелеешь в груди огонёк надежды, что ты ничем не хуже. А может... Даже думаешь, что твоя победа над ним не была долбанной случайностью?

Безелик выглядел иначе. Ещё ни разу — ни при пожаре, ни в душном трюме торговой баржи, которая привезла их на Иль’Пхор, — она не видела его таким. Собранный, напряжённый, словно взведённый арбалет. Вена на его шее вздувалась, как и его ноздри при дыхании. Он и раньше не любил её, но теперь смотрел не так, как смотрят на нелюбимую ученицу. Нет, он вперил в неё жёсткий, лишённый эмоций взгляд, сосредоточенный и беспощадный, каким смотрят на врага в поисках слабого места. С каким выбирают подходящий момент, чтобы напасть.

Она не знала, что стало виной такой перемены. Знала лишь, что, если Безелик бросится на неё, как бросился на Сайруса, она не проживёт и минуты. Знала, что её меч не выдержит удар, даже в половину слабее предыдущего. Так что она просто молчала, заставляя сердце отстукивать ровный ритм.

Безелик вновь взмахнул мечом, играя с ним, лаская лезвием воздух.

— Забавно, что за него заступилась именно ты, — усмехнулся он. — Тебе ведь плевать на его жизнь, не так ли? Ты такая же, как он. Думаешь, что мир покориться тебе, если ты окажешься достаточно для этого сильной. Но, что на самом деле в тебе есть? В чём та сила, на которую ты надеешься? Непослушная, неодарённая, неспособная. Недостаточно быстрая и сильная даже на фоне остальных. Не готовая объединить вокруг себя людей, или даже стать частью уже созданной группы. — Он вдруг хищно улыбнулся, и одним этим чуть было не заставил ноги Астры подогнуться. — А как тебе такое, полукровка... Отступи. Опусти свою игрушку. И дай мне закончить начатое. Довершить наказание Сайруса, которое он заслужил. Не двигайся, не мешай. И я допущу тебя до испытаний. Что? Достаточно ли ты сильна для этого?

Астра вздрогнула. Взглянула на Сайруса, по искривлённому болью лицу которого струилась кровь. Наказание? О каком именно наказании говорил Безелик? Не мог ведь он просто... Убить своего сына посреди тренировки? Или мог? А если и так, разве ей есть до этого дело?

Ей вдруг стало дурно. Тошно, когда она практически наяву увидела, как Безелик избивает Сайруса до полусмерти. Как он наносит последний удар мечом по спине беззащитного мальчика. Услышала звук, с которым меч входит в тело. И она заставила себя отогнать все мысли. Только ритм. Только ритм сердца имел значение. Она уже даже не чувствовала холода. Лишь маленький огонёк силы, подпитываемый не столько уверенностью, сколько страхом.

— Попробуешь ударить его ещё раз, — прохрипела она, так как одновременно говорить и контролировать себя оказалось непросто. — И я убью тебя.

— О, вот оно как? — Безелик засмеялся. — Серьёзные слова для той, кто и гроша ломанного не стоит. Для той, кого я могу раздавить, как бесхребетного слизня. Ты заступилась за Сайруса, но скажи, кто заступится за тебя? И кто будет плакать, если я тебя уничтожу?

Она была уверена, что готова. Не победить, но хотя бы отбить первый удар. Ждала любого резкого движения, напряжённая до дрожи. Но когда Безелик подошёл к ней — двумя вальяжными шагами сократил расстояние и упёрся грудью в неловко выставленный деревянный клинок, — она лишь отшатнулась, оступилась на мокром песке и едва не упала. Огонёк уверенности потух. Ритм сбился, рассыпался, сменившись грохотом пульса в ушах и стуком колотившегося в панике сердца.

— Для разных целей порой требуются разные инструменты, — пророкотал Безелик, находившийся теперь на расстоянии вытянутой руки. На расстоянии одного удара. — В точности, как воину для победы над врагом может потребоваться разное оружие. Но ты... Ты похожа на свой меч. Его можно перепутать с настоящим клинком, но на самом деле он лишь обычная сломанная деревяшка.

Он ударил ей по руке, и тренировочный меч вырвался из её ладони, крутанулся в воздухе, ударился о песок и раскололся надвое.

— Знаешь, я сказал Сайрусу правду, — как будто задумчиво произнёс Безелик. — Испытания в этом году действительно кажутся мне удручающе дерьмовой идеей. Но... Даже, если бы Иль’Прит не горел, даже, если бы ты была послушной и выполняла все мои указания... Я всё равно никогда не собирался допускать до испытаний тебя.

Астра вздрогнула, словно ей влепили пощёчину. Боль, вспыхнувшая в груди, оказалась настолько сильной, будто Безелик проткнул её мечом — даже хуже. Она попятилась, оглядываясь по сторонам и видя лица других учеников, подсвеченные жуткими, кроваво-красными всполохами факелов. Тех, с кем она тренировалась три года. Тех, кто теперь отворачивался, встречая её взгляд.

За спиной Безелика поднялся Сайрус. Стёр с губ кровь и, не глядя в её сторону, подошёл к остальным ребятам и занял место между двумя из них. Слился с ними в одно целое.

— Пошёл ты... — сорвалось с её губ, и она не знала, к кому обращается. К Безелику, к Сайрусу или к самому Иль’Пхору.

Безелик хмыкнул, будто случилось именно то, чего он ожидал. Открыл было рот, чтобы ей ответить, но Астре не хотелось знать, что ещё он скажет. Она просто развернулась, прошагала к калитке.

И побежала прочь.

Глава 12. Дар. Часть 2

Астра исподтишка следила за тренировкой Зеф. Стояла, укрывшись за двумя густыми кустами цынзы с ярко-красными лопухами листьев и широко расставив ноги, чтобы не наступить в расползшееся грязное месиво и не запачкать и так потрёпанные туфли для фехтования. Наблюдала, как её подруга, связав тугие тонкие косички в неряшливый узел на затылке, горбится над одним из трухлявых пней.

Астра редко приходила сюда. Только, когда чувствовала себя беспомощной и слабой. Только, когда хотела утонуть в этих эмоциях, хотела себя помучить, сделать больнее. Хотя сегодня... Сегодня, пожалуй, хуже ей стать не могло.

Выследить подругу было не сложно — Зеф всегда приходила сюда ещё до отправки на Иль’Прит. Пробиралась в почти безлюдную часть лагеря, заросшую кусачей асторией и лишайником, по единственной, вытоптанной ей самой тропинке. Чуть впереди — высокий деревянный частокол, отделявший лагерь от тонущего в шуме города. Сзади — воняющая гнилью и отходами свалка. Здесь — её укромное место. Место, где Зеф могла остаться совершенно одна. Наедине с собой. С собой и своим даром.

Дар — не оружие. Или, по крайней мере, не только оно. Одна из техник, как та, которой воспользовался Сайрус, могла помочь увернуться от удара. Другая, усилить его. Все они основывались на умении управлять потоками в собственном теле. Подобный дар мог позволить ученику попасть в боевой отряд. Пройти испытания — своего рода спарринг-турнир среди учеников, на котором старшие жрецы отмечали самых искусных и позволяли им вступить в ряды слушателей без сдачи остальных экзаменов. Однако...

Всё это — лишь малая часть возможностей. Ведь дар позволял управлять потоками не только в своём теле.

В то время, как Астра тратила силы, раз за разом избивая деревянный манекен, или, мокрая от пота, совершая пробежку, или крутилась на расставленных на тренировочной площадке турниках до боли в мышцах, получая всё новые и новые синяки и ссадины, Зеф тренировалась по-своему.

Несколько лет назад под почвой в этом месте разлилась канализационная труба. Горячая вода, питающая город электричеством, выступила тут тонкими прожилками, словно вены на руке, размыла грязь вокруг, превратив участок почти что в болото, и создала настоящее чудо — то, что учителя называли прудом. Временами он подсыхал, испаряясь от тепла Иль’Пхора, но так или иначе через какое-то время образовывался снова.

Сейчас Зеф стояла на одной ноге, раскинув руки в стороны. От воды возле её пня к ней струилась едва заметная вязь пара. Зеф не двигалась, будто вросла в почву, успокаивая дыхание и восстанавливая концентрацию. Даже Астра с её чутким слухом не слышала ничего, кроме ветра, тревожно шелестевшего листвой. Только в такие моменты с удивлением осознаёшь, что люди постоянно издают... звуки.

Наконец Зеф опустила ногу — при этом оставаясь всё такой же беззвучной, — взяла с пенька прозрачную стеклянную трубку, нагнулась к пруду и аккуратно набрала в трубку воды. Затем вставила трубку в специальное отверстие, чтобы та смотрела в небо. Наконец поднесла руку прямо к трубке, закрыла глаза и вновь замерла, став ещё тише прежнего.

Суть упражнения заключалась в том, что в трубке были установлены мембраны, создающие пять отсеков. Каждая следующая мембрана была чуть твёрже прошлой. Вода набиралась в первый отсек, и испытуемый должен был заставить её подняться до пятого. Для этого требовалось приложить усилие. Воспользоваться даром — силой, которую Зеф дал Иль’Пхор. Силой, которой у Астры никогда не было.

Несколько секунд ничего не происходило, и Астра в глубине души отчаянно надеялась, что у подруги не получится. Злилась на себя за это чувство — но, после того, что произошло на её собственной утренней тренировке, она не была готова радоваться чьему-то успеху. С другой стороны, пожалуй, успехи Зеф и раньше заставляли её испытывать лишь зависть.

Вдруг моргнула красная вспышка. Лампочка, сигнализирующая, что первая мембрана пройдена. А сразу за этим — моргнула дважды, и Астра скривила губы.

Учителя говорили, что это упражнение необходимо для понимания, как управлять даром в собственном или чужом теле, где жизненный поток будет куда менее заметен. Однако Зеф, в отличии от Сайруса, не могла использовать дар на себе. Могла лишь улучшать свой навык в этом хитром тесте — уже приблизившись к показателям высших жрецов, — а ещё... могла исцелять других.

Боги, вот что значит иметь настоящий дар. Не жалкие фокусы Сайруса, нет. Что-то, столь великое и основополагающее, что ни Безелик, ни кто-либо другой, не смогли бы принизить или поставить под сомнение.

В такие моменты было трудно не верить, что Иль’Пхор следит за всеми и награждает достойных. Для этого было достаточно признать лишь одну простую истину: среди этих достойных просто не нашлось места Астре.

Астра развернулась обратно к дороге. Занятия с преподавателями скоро уже должны были начаться. К тому же, ей совершенно не хотелось увидеть, как Зеф впервые в жизни доберётся до четвёртой или, тем более, пятой лампочки. Конечно, подруга в любом случае ей о таком расскажет, но присутствовать при столь значимом чужом триумфе у Астры желания не было.

Однако её уход прервал какой-то шум в соседних кустах, едва не выдавший её местоположение. Астра вновь пригнулась, прячась за ветками. И тут же увидела источник шума. Щенок, совсем маленький, не видевший ещё ни одного Спуска. Коричневый, с белой грудью. Он тоже увидел Астру и настороженно дёрнул ушами. Но затем направился прямо к ней — скорее всего живился чем-то на свалке, или кто-то поблизости его подкармливал, и он привык к людям.

Астра аккуратно протянула руку к щенку. Тот не испугался, а наоборот подошёл ближе, вероятно ожидая угощения. Астра несколько раз провела ладонью по его жёсткой шерсти, стряхнула с неё листья и обнаружила небольшую ранку в районе холки. Рубец оказался свежим, но уже подсохшим.

Астра остановила над ним руку. Закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов. Попыталась сосредоточиться на своих ощущениях. На том, как шерсть щекочет кожу. На тепле чужого тела. На стуке сердца другого существа.

Как всё было бы просто, если бы она тоже могла исцелять. Пусть хоть царапины и порезы. Не пришлось бы из кожи вон лезть, терпя помыкания Безелика. Не требовалось бы доказывать свою ценность. Не требовалось бы искать путь, постоянно боясь оступиться. Наверняка, умей она нечто столь прекрасное, она была бы... счастливой.

Астра не знала, что именно должна почувствовать. Каждый, кто владел даром, описывал его проявления по-своему. Кто-то говорил, будто сквозь него проходит ток. Некоторые рассказывали, что они словно сливались с другим организмом. Кто-то даже подмечал, что управлять даром, не сложнее, чем взмахнуть мечом.

Каждый слышал музыку, но даже на её счёт рассказывали разное. Одни называли её тихой и спокойной, напоминающей журчание ручья. Другие слышали грозный стук, сравнимый с ударами колокола или барабанным боем. Третьи слышали переливы, как будто пересыпаешь монетки из ладони в ладонь. Или звон колокольчиков со свистом тёплого ветра. Общими были лишь голоса — не человеческие и всегда разные. Меняющие даже мелодии. Меняющие настолько, что никто не мог их повторить. Астре казалось, что она тоже слышала нечто подобное в детстве — в некоторые моменты, когда была рядом с матерью. Но воспоминания ускользали от неё, к тому же наверняка являлись всего лишь выдумкой. Детской надеждой, за которую она цеплялась первые годы учёбы.

Как бы то ни было, Астра не ощутила ровным счётом ничего. Только беззащитность этой шавки. Звук её участившихся от страха сердцебиения и дыхания.

И она слегка сдавила пальцы на её шее.

Безелик предложил место на испытаниях за то, что Астра позволит ему убить Сайруса. Астра тут же отринула эту мысль там, на площадке, но теперь раз за разом возвращалась к этому моменту. Может быть, учитывая, как всё вышло, следовало просто принять его предложение? Сайрус бы наверняка поступил именно так.

Да и... Разве это было несправедливо? Во все времена убийцы среди слушателей почитались даже больше лекарей. Жестокие и беспощадные, способные разорвать человека в считанные мгновенья люди становились героями, образцами для подражания. Разве не одной из таких собиралась стать Астра? Разве не этому ремеслу учил их Безелик? И разве прежде, чем пройти испытания и вступить в один из отрядов, им не следовало узнать, что чувствуешь, когда... Убиваешь?

В конце концов, у каждого должен быть именно тот дар, который он заслуживает.

Щенок вдруг тихонько взвизгнул и резко мотнул головой, прикусывая руку Астры. Укус был не сильный, даже игривый. Пёс пытался отвлечь Астру, а не напугать. Или напоминал, что теперь ей незачем переживать об испытаниях.

«Я всё равно никогда не собирался допускать тебя», вспыхнуло у неё в груди.

Она, поморщившись, отпихнула щенка подальше, и тот, ведомый шелестом листьев, погнался за чем-то и убежал прочь. Зеф вздрогнула и обернулась, и все лампочки в её трубке разом погасли. Раздосадованная она выругалась и с силой пнула пень так, что вверх взмыли щепки. Затем она вновь встала на одну ногу, надеясь вернуть концентрацию.

Астра развернулась и, пока никто не смотрел, юркнула между деревьев. Что ж, тренировку подруги она испортила так же, как до этого свою собственную. Может быть, в этом и есть её дар? Всё портить. Это ведь и впрямь получалось у неё неплохо. И она тренировала этот навык практически каждый день.

Усмехнувшись этой мысли, она, стараясь больше не издавать лишних звуков, поспешила к дороге.

Глава 12. Дар. Часть 3

Занятия начались с молчаливой молитвы. Не одной из тех, что включает в себя песни, посещения общего храма и до зубной боли поучительную притчу, рассказанную одной из служек — такая будет позже, в конце дня. Нет. Тихой, личной, заставляющей погрузиться в себя.

Подразумевалось, что следовало очистить свой разум, подготовив его, как готовят к посадке почву, к получению семян знаний. Расслабить тело, давая ему набраться сил, как растению, впитывающему влагу. Попросить у Иль’Пхора мудрости, чтобы вынести из грядущего дня необходимые уроки, и решимости преодолеть все ниспосланные тяготы.

Что ж, вполне уместно — тягот сегодня и впрямь было больше обычного. Вот только Астра столько раз молилась Иль’Пхору прежде — молча или крича до срывающегося голоса, — что успела убедиться, что Бог не только отказывается говорить с ней, но также и её не слышит. Или по крайней мере делает вид.

Целый класс — просторное помещение с пятнадцатью одноместными столиками по периметру, с заляпанной и потёртой доской для грифеля и одним широким окном, дрожащим ставнями, — замер, утонул в благоговейной тишине. Фита Раун, одна из служек, специально посетившая учеников сегодня, заняла своё место в середине класса, раскинув руки, будто собиралась впитать все их мысли в саму себя и передать Иль’Пхору.

Астра сидела в одиночестве за одним из дальних, обшарпанных и исцарапанных столиков из спрессованных опилок, закрыв глаза и положив перед собой сцепленные в замок руки, надеясь, что никто не увидит, как они дрожат.

Она была в бешенстве. Чувствовала себя истерзанной, опустошённой, разорванной на лоскуты. Ей хотелось кричать — и в этой щекочущей разум тишине ещё сильнее, — выпустив ярость наружу. И она бы, возможно сделала это, если бы не опасалась, что вместо гнева крик выпустит на волю её боль и отчаянье.

Сраный Безелик. Этот напыщенный, надутый от собственной важности бурдюк с дерьмом. Астра никогда не видела, чтобы он сам использовал дар. Говорили, что он умел управлять потоками в своём теле — лучше многих изучил эту, одну из самых никчёмных, способность слушателей. Он был уверен, что она поможет ему войти в число старших жрецов, однако так и не получил такой возможности. И вот теперь... Теперь старался отыграться на Астре!

Бездна, как он мог так поступить с ней? Как мог унизить её на глазах у всех, зная, сколько усилий она прикладывала на тренировках. Скольких стараний ей стоит держаться на равных с теми, кто старше её, опытнее её, кто более одарён сраным Иль’Пхором. Сколько рвения ей приходится прикладывать, замещая им мастерство. Зная, как важно для неё быть на этих тренировках среди других учеников, быть частью их группы, не отличаться.

Как, бездна дери, он мог наказывать её за то, что она пыталась защитить одного из их группы — защитить его собственного сына. Разве не это всегда являлось целью слушателей? Защищать знания и защищать людей, которые не могут защитить себя сами. Как он посмел назвать её слабой, учитывая, что она единственная, кто не побоялся против него выступить? И как имел наглость отказаться от неё, выбросив, словно заржавевший кинжал.

Молитва кончилась, и Фита Раун растворилась в пыльном коридоре также беззвучно, как появилась. Начался первый урок. Судя по записям Астры, ей пришлось высчитывать какие-то уравнения и ни в одном из них Астра не добралась до ответа несмотря на то, что они были записаны на доске.

Сраный Безелик. Но он никогда не любил Астру. Не проводил с ней индивидуальных занятий, не разбирал ошибки и чаще всего делал вид, что её попросту не существует. Выбирая ей соперников, он бросал её то в пары, на которые всем было плевать, либо выставлял против учеников, которых хотел как-то выделить. Но вот Сайрус... Сайрус был ещё хуже!

Она спасла его — пусть и не была уверена, что Безелик намеревался завершить начатое. Она не согласилась пожертвовать его жизнью ради собственной цели — хотя и предполагала, что это была лишь проверка без правильного ответа. Она рисковала. Рисковала и потеряла всё. А он, этот сукин сын, даже не вступился за неё. Проглотил язык перед собственным папочкой, чтобы не потерять тёплое место!

Прошло ещё два урока. Два урока, на которых Астра кипела, варилась в собственных мыслях. Упивалась ими, захлёбывалась. От этих уроков даже не осталось записей, лишь крохотная зарисовка в углу листа, на которой Астра изобразила девочку с крыльями, парящую над островом. Свет лучился от неё во все стороны, свет, который по задумке Астры мог исцелить весь город, каждого человека. Сделать их счастливыми.

К четвёртому уроку злость начала затухать, выветриваться. Покрываться заскорузлой коркой, как бывает даже с самой глубокой раной. И на место ослепительной ярости приходили усталость и отчаянье.

Только тогда ей стало одиноко. Одиноко и страшно.

Сайрус не пришёл на занятия вовсе — в точности, как и его подпевалы Беври и Аллемон, крутящиеся вокруг него хвостом. Ублюдок зализывал раны, жалуясь на жизнь, хотя в сущности с ним не случилось ничего страшного, кроме, разве что, разбитой губы. А что оставалось Астре?

«Я никогда не собирался выдвигать на испытания тебя».

Она отчаянно не хотела верить в эти слова. Боялась до дрожи, что они могли быть правдой. Что её усилия, в сущности, ничего не стоили. Что она лишь безродная девчонка, убедившая себя когда-то, что может стать одной из слушателей, войти в их ряды, стать чем-то большим, чем были её мать лгунья и трусиха, и отец пьяница. Ложная надежда, теперь рассыпавшаяся в дребезги.

Наконец пришла Зеф. Её отчитали, но даже так не смогли согнать с её лица самодовольную ухмылку. Идя к собственному столику, она нашла взглядом Астру и, пока никто не видел, показала ей четыре пальца.

Четыре лампочки. Небывалый результат для её возраста. И Астре следовало порадоваться за подругу, но сегодня был просто неподходящий день для радости. Она отвернулась, заставила себя посмотреть на свой стол, сосредоточиться на обучении. И услышала, как Зеф фыркнула.

Начинался последний урок. Практическое занятие. Мёртвая крыса бурого цвета, пахнущая антисептиком, уже лежала у Астры на столе в поддоне, закреплённая крохотными иголками, воткнутыми ей во все четыре конечности. Астра отодвинула свою тетрадь на край стола, чтобы не испачкать, взяла скальпель. Сделала продольный надрез от нижней челюсти крысы до паха. Затем пинцетом подцепила кожу на животе, сделала ещё два надреза, оттянула кожу с мехом, слегка помогая себе скальпелем, и закрепила лоскуты иголками. Потом единым надрезом вскрыла брюшную и грудную полость и пинцетом извлекла диафрагму и грудную кость.

Ей вдруг показалось, что крыса дёрнулась — будто каким-то образом ещё была жива — но Астра быстро заметила, что просто приколола один из лоскутов кожи слишком близко к краю, и он надорвался. Она исправила ошибку, и вдруг задумалась, бывало ли раньше на занятиях такое, что крыса оказывалась живой? Или, что куда более интересно, находился ли хоть раз кто-то достаточно одарённый, чтобы оживить крысу? Пожалуй, вряд ли. По крайне мере Астра о таком не слышала — а об этом наверняка ходили бы легенды. Вот только даже исцеление простейших ран было сложным делом, требующим серьёзного таланта. Удивительная несправедливость, учитывая, с какой простотой можно было убить этих маленьких грызунов.

Астра, пользуясь тем, что быстро справилась со вскрытием, поднесла руку к мёртвой крысе, как делала Зеф со своей трубкой, и приложила пальцы к её безжизненной мордочке. Почувствовала холодное, одеревеневшее тельце. Закрыла глаза, вдохнула, и...

— Астра! — мисс Бардон сурово смотрела на неё из-под совсем не женственных густых бровей. У неё были полные, бугристые щёки, которые ещё больше вздувались, из-за того, что она постоянно плотно сжимала губы. — Ты решила подремать вместо занятий?

Послышалось несколько смешков, и Астра, смутившись, убрала ладонь.

— Н... Нет, я... — Но что она могла сказать? Учитывая, что цель её эксперимента была даже глупее и смехотворнее попытки выспаться на уроке. Она, Астра, собиралась оживить крысу! Боги, абсурднее этого было бы только, если бы у неё получилось, и маленький грызун без грудной клетки в панике начал метаться по классу, разбрасывая в стороны свои внутренние органы.

— Тогда сыпь раствор!

— Да, мисс...

Астра подняла прозрачный флакон, высотой с мизинец, наклонила его и несколько раз стукнула пальцем сверху. Крошки белой пыли посыпались на безжизненное мохнатое тельце.

— Куда же ты столько сыпешь! — засуетилась мисс Бардон. Подбежала ближе, заглянула Астре за плечо. — Посмотри, возле правой почки образовалась целая кучка! Орган почти не видно!

— Я... Я сейчас исправлю, — процедила Астра сквозь зубы. Схватила крохотную щёточку, намереваясь смахнуть излишки порошка, но мисс Бардон остановила её.

— Нет, на этом занятии это не столь важно. Посмотри. И все посмотрите на своих грызунов. Что вы видите?

Повисла небольшая пауза.

— Мою будто хищник задрал, — подшутил кто-то.

— А у моей под хвостом...

Суровый взгляд мисс Бардон прервал эту реплику.

— Они светятся, — с каким-то надменным безразличием сообщила Зеф, и Астра едва не посмотрела в её сторону. И всё-таки сдержалась.

— Всё так, — мисс Бардон тут же оттаяла. Она всегда любила Зеф. Все её любили. — Если высыпать правильное количество раствора, он пристанет к кровеносной системе. Даже у тебя, Астра, он облепил несколько венозных потоков. С живым существом — процесс был бы быстрее и более заметным глазу, но... В общем, даже сейчас вам хватит времени, чтобы успеть всё зарисовать. Приступайте. Мне нужна вся кровеносная система с условным обозначением органов. Вместо щипцов используйте деревянные палочки, которые я выдала каждому, чтобы отодвинуть мешающий орган, не испортив образцы. — Она помедлила, уже собираясь отойти от Астры, как вдруг добавила. — Для тебя, Астра, ведь не составит труда выполнить задание? Похоже, рисовать у тебя получается лучше, чем меня слушать.

Астра округлила глаза. Заметила, что мисс Бардон смотрит на её рисунок, закрыла его рукой и смяла страницу.

— Не стоит полагать, — строго отметила мисс Бардон. — что искусства слушателей — это какие-то пошлые фокусы. Наша цель — изучение. Знания — вот, что питает нас. Вот, что позволяет понимать природу вещей и, впоследствии, управлять ей.

— Если ты одарённый, — процедила Астра со злостью, уставившись на смятый бумажный лист, в который впилась ногтями.

Ладони дрожали, всё сильнее сжимаясь в кулаки и сминая бумагу. С тихим скрипом лист рвался, захватив с собой и ещё несколько.

Астра не знала, откуда это взялось. Откуда пришли эти слова, просто чувствовала их неожиданно ранящую душу правдивость.

Её ссора с Безеликом, случившаяся на тренировке, не означала конец. Не означала невозможность стать слушателем или даже попасть на испытания. Выдвинуть её мог любой из верховных жрецов или капитан разведывательного отряда, если бы заметил в ней потенциал. Можно было и просто сдать экзамены. Историю, биологию, математику, боги знают, что ещё. И за почти пять ближайших лет она бы смогла изучить любую науку, если бы подошла к этому столь же ответственно, как к тренировкам.

И даже те, кто не сдал экзамены, всё равно оставались частью лагеря. Их даже могли любить и уважать, как когда-то было с её отцом. И в этом не было ничего постыдного.

Но сейчас Астра вдруг осознала, что... ей этого мало. И последней каплей стала Зеф, показавшая ей четыре пальца в начале урока.

— Отсутствие дара у ученика, временное или постоянное, — произнесла мисс Бардон монотонно, словно заученную речь. — никак не мешает наслаждаться чудесами, созданными Богом. Не отрицает его величия. Величия его созданий. Не мешает нам всё глубже иглубже познавать их тайны и секреты!

— Мешает только применять их на практике! — выплюнула Астра ей в лицо. — Так зачем же вся эта ложь? Зачем делать вид, будто всё это может понадобиться кому-то ещё, кроме тех, кто слышит Бога? Зачем делать вид, что этим крупицам мудрости найдёт применение кто-то... вроде меня!

Она сама не заметила, как поднялась на ноги. Лишь услышала, как громыхнул стул за спиной, врезавшись в стену. Все теперь смотрели в её сторону — в точности так, как было утром на тренировке. Тогда они боялись — не её, а Безелика, конечно, — но теперь могли позволить себе ухмыляться. Словно только и ждали её вспышки.

Грёбанные сукины дети... Все они...

— Знания ценны сами по себе! — строго оборвала её мисс Бардон. — Да, многое из нашей программы обучения требуется для лучшего раскрытия и понимания дара, ведь...

— Здесь всё сделано для одарённых! — теперь она почти кричала. — Им позволяют бесплатно учиться! Им позволяют не сдавать часть экзаменов! И им прощают любые сраные ошибки!

— Ты забываешься, дочь! — повысила голос и мисс Бардон. Грубый голос, почти мужской, как её брови. — И если ты не сядешь на место, то я буду вынуждена доложить о твоём поведении высшим жрецам и поднять вопрос о твоём исключении! Жрецы всегда учили нас, что в любой ситуации требуется контролировать свои эмоции, управлять ими и черпать из них силу! Может быть, если бы ты вела себя так, то Иль’Пхор послал дар и тебе...

— О, — поморщилась Астра. — Я и впрямь черпаю из них силу... Прямо, как учили грёбанные жрецы!

И она смела со своего стола всё, что на нём было. Прочь полетели пинцет и скальпель. Со звоном в стену врезался хрупкий керамический поддон и раскололся на части. Смятая тетрадка вспорхнула вверх, шелестя листами. Взлетел и порошок, превратившись в пыль — в точности, как случилось с её надеждами.

— Боги! — взвизгнула мисс Бардон, когда разрезанная крыса попала ей в грудь, а затем упала на ботинки. — Великий Иль’Пхор!

— В бездну... — только и сказала Астра и, с силой оттолкнув стол, бросилась прочь из кабинета. В точности так же, как совсем недавно сбежала с тренировки. Пристыженная и смущённая.

Когда она уже бежала по коридору, то услышала, как причитает мисс Бардон:

— О, великий Иль’Пхор! Мой образец! Эта безмозглая полукровка испортила мой образец! Такой красивый и прекрасный пример мудрости твоей и твоего величия!

И Астра со злостью заткнула уши пальцами.

Глава 12. Дар. Часть 4

Шум улицы набросился на неё, стоило ей выйти. Она едва не захлебнулась знакомыми запахами лагеря, которые всегда считала родными. Согнулась пополам, с глухим сипеньем втягивая воздух — на большее сил не хватало. Её едва не стошнило, но она подавила этот порыв. Принялась расхаживать по крыльцу взад-вперёд, накручивая себя и электризуясь.

На уроках истории твердили, что слушатели всегда были одним целым — их первое поселение возникло ещё на одном из Царь-древ (у всех были разные мнения, на каком именно). Жрецы, слышащие Бога, понимающие его, ведомые им. Они стали проводником на их спины, пилигримами и первыми поселенцами. Своим примером показали, что эти огромные монстры и люди могут жить вместе, помогать друг другу. Смогли обжить их, укротить.

Так к чему теперь обижаться, что они не хотят принять Астру? Она не слышала голос Бога, а значит, наверное, и не должна была являться слушателем. Глупо было обвинять других людей в жестокости. Жестоко с ней обошлись сами Боги.

Дверь за её спиной открылась, и из училища выбежала взъерошенная Зеф. Заметив Астру, она провела рукой по волосам, отбрасывая косички за спину, и постаралась вернуть себе безмятежный вид.

— Не была уверена, что смогу догнать тебя, — она даже улыбнулась. — Бегаешь ты быстрее, чем я.

Астра остановилась. Пнула какой-то мелкий камушек, и чуть не попала им в проходящего мимо мужчину — жаль, что не попала. Оглянулась на Зеф.

— Что ты здесь делаешь?

— Почувствовала, что меня тошнит от этих крыс, — она подмигнула Астре. — Особенно от той, которая считает, что может судить, кто и чего достоин.

— И ты просто сбежала?

— Просто? О нет, перед этим я назвала мисс Бардон жирной сукой.

Астра до боли сжала зубы. Пожалуй, она должна была ощутить облегчение от поддержки подруги — единственного близкого человека во всём сраном лагере, который от неё не отвернулся. Но вместо этого ей стало лишь тяжелее.

— Дура, — процедила она, и Зеф даже вздрогнула. — Какого хрена ты это сделала?

— Ты... Злишься на меня за то, что я сбежала с урока? С того же самого, к слову сказать, что и ты?

— Да, прокляни тебя Боги! Я злюсь! — закричала Астра и со всех сил толкнула Зеф в сторону училища. Подруга так опешила, что даже интуитивно встала в боевую стойку. Неумелую, конечно. В этом она была столь же плоха, как Астра в исцелении.

— Ты сдурела, Астра? — ощерилась Зеф.

— Это ты сдурела, мать твою! У тебя есть дар! Дар, которому многие могут лишь завидовать! А ты им просто разбрасываешься! Прогуливаешь занятия, делаешь вид, что тебе плевать! Я бы всё отдала, чтобы получить то, что есть у тебя!

— Это не... — Зеф захлопала глазами.

— Иди в задницу, Зеф! А ещё лучше — вернись на занятия! Если не будешь связываться со мной, может быть, сможешь чего-то добиться!

И Астра, развернувшись, сбежала по ступеням с крыльца. Зеф дёрнулась, намереваясь броситься за ней, но, похоже, заметила на себе взгляды людей и не решилась. Тем лучше. Видят Боги, Астре как никогда требовалась её поддержка, её сочувствие, но в глубине души они обе знали, что Зеф будет лучше без неё.

— Эй! — прозвенел голос Зеф на всю небольшую площадь перед училищем. Астра против воли остановилась. — А ну стой!

Зеф подбежала ближе. С силой развернула к себе Астру. Посмотрела в глаза.

— Эй, не злись. Прекрати эту истерику.

— Всё, мать твою, кончено, слышишь? Со мной всё кончено! — Астра не хотела кричать, но крик вырвался сам собой. — Сраный Безелик выгнал меня с тренировки! Он, похоже, давно хотел от меня избавиться, и я дала отличную возможность. Так что не гробь свою жизнь из-за меня! Мне достаточно своих неудач, и я не хочу тащить на плечах ещё и твои!

— Жизнь? — Зеф наигранно расхохоталась. — Астра, ты видела Иль’Прит? Видела, что там было? Только наших пострадало больше сорока человек. А жителей острова? Знаешь сколько? Несколько сотен! Да, может быть, у меня есть сраный дар. Но какой, мать твою, от него прок, если я даже не могу им воспользоваться? Только играться с трубкой, словно ребёнок.

— Ты всё ещё можешь сделать нечто...

— Заткнись, слышишь? — Зеф оскалилась. — Нет, Астра. Я не могу. Никто не может. Все эти дары — лишь пережиток прошлого. Мы храним их, словно дряхлые пыльные книги, заполненные письменами на чужом и незнакомом языке. Языке, на котором много лет не умеем читать. И он лишь заставляет меня чувствовать себя ещё более бесполезной! Никчёмной! Уродом!

Они молчали, не глядя друг на друга. Затем, наконец, Зеф вздохнула.

— Здесь ни у кого нет ответов. И дар — точно не один из них. Так что я сваливаю. У нас есть одно место на окраине лагеря.

— Жёлтый дом? — удивилась Астра. — Ты теперь ходишь туда?

— А что ещё мне делать, если ты целыми днями тренируешься?

Астра поджала губы. Вдруг она осознала, что даже и не представляет, что делать без этих тренировок. Не представляет, кто она такая, без подготовки к испытаниям.

— В общем, я иду туда, — сказала Зеф. — Если хочешь, пойдём со мной.

— Но как же занятия?

— Урок мисс Бардон последний на сегодня. И, кажется, нам уже поздно туда возвращаться. Завтра придём пораньше, будем слёзно молить её о прощении. Или скажем, что у нас были месячные — у меня уже два раза это прокатывало. Так что, пойдёшь со мной?

Астра даже задумалась на несколько мгновений. Как же заманчиво было всё бросить, отвлечься. Перестать бороться. Сейчас, спустя несколько минут, как она сама сказала, что всё кончено.

Но почему-то именно теперь Астра поняла, что не готова сдаться. Не готова отступить.

— Прости, Зеф. Я должна идти в храм — мне снова вернули подработку. Не могу потерять сегодня ещё и её. Да и мой отец будет волноваться, если я...

— Твой отец всё ещё за что-то волнуется? Я думала, он, как и мой, уже нашёл способ утолить все свои волнения.

Астра с вызовом подняла голову, и Зеф примиряюще подняла руки:

— Прости, я... Я не хотела. В моей семье у всех привычка — если начался спор, не вздумай струсить и слиться с него первым. Но это плохая привычка. Прости.

Астра кивнула.

— Значит, не пойдёшь со мной?

Астра мотнула головой.

— А что на счёт завтра? Останешься дома и будешь наслаждаться безмятежной жизнью исключённой?

— Мне понравился твой план с месячными, — дёрнула плечами Астра. — Если он не сработает, можно будет напихать окровавленной ваты в сумку мисс Бардон.

— О, — Зеф надула щёки, делая свой голос более грубым. — Это настоящий дар Иль’Пхора!

Они устало улыбнулись друг другу.

— Ну тогда удачи, Астра. Увидимся завтра здесь — в месте, где никому из нас не хочется быть.

И она развернулась, вскинула руку и, махнув ей, зашагала по улице.

Глава 12. Дар. Часть 5

Астра барабанила в тисовую, рассохшуюся дверь. Била сильно, кулаками, будто пытаясь отомстить ей за собственные унижения. Успела нанести с десяток ударов, прежде, чем наконец услышала лёгкий шелест шагов с другой стороны и остановилась, только теперь осознав, как глупо себя ведёт.

Дверь открылась без каких-то посторонних звуков — не было щелчка замка или едва заметного скрипа петель.

Сайнир была одета в кожаную броню с едва заметными потёртостями и царапинами — такую надевают разведчики, когда покидают лагерь. На груди блестел золотой диск с разбегающимися в стороны молниями лучей. Её соломенного цвета волосы были распущены и спадали на плечи, из-за чего Астра едва её узнала.

— А я всё думала, когда же ты объявишься, — спокойно проговорила Сайнир. — Чем, я должна быть обязана этому визиту?

— Безелик, он... Совершенно свихнулся. — Астра не собиралась начинать с этих слов. Они вырвались из неё, как болт из арбалета, неожиданно, но бесповоротно. — После возвращения с Иль’Прита он только раз пришёл на тренировку вовремя. Он спал почти на всех занятиях и был пьян. А вчера не появился вовсе!

Она выплеснула из себя всё, но ожидаемое облегчение не пришло. Сайнир молчала, не изменившись в лице. Внимательно смотрела на Астру, будто ожидая продолжения. Вернее, ожидая чего-то действительно важного, стоившего этого спонтанного визита.

— Сегодня он едва не убил Сайруса! — выпалила Астра. — Напал на него с настоящим мечом, вместо тренировочного. И я едва успела помешать, а потом... Потом он просто выгнал меня с тренировки! Он опасен и некомпетентен!

Повисла новая пауза, длиннее прошлой. Но Астре нечего было добавить — на самом деле, уже сказанного, по её мнению, было достаточно, чтобы, если и не отстранить Безелика от тренировок, то хотя бы доложить старшему жрецу, отцу Аурендину.

— Ты так и будешь молчать? — наконец не выдержала Астра.

— Неужели ты думаешь, — вздохнула Сайнир, — что ты первая, кому пришлось нелегко на тренировках?

Астра опешила, в изумлении открыла рот, но Сайнир не позволила ей заговорить.

— Неужели предполагаешь, что ты первая, кто считает, что к ней несправедливо относится инструктор? О, я могла бы многое об этом рассказать, поверь мне.

— Ты должна что-то сделать, должна вмешаться...

В уголках губ Сайнир промелькнула тень улыбки.

— Безелик — лучший инструктор из тех, кого я знаю. И, если он даёт задание, или стравливает вас друг с другом или делает что-то ещё — хоть спит всю тренировку, — я предпочту думать, что он прекрасно понимает, что делает. В любом случае, я не нанималась к нему надсмотрщиком, и мне абсолютно наплевать, что будет с вами. — Она говорила расслабленно, словно о погоде или ещё чем-то менее значительном, а не о судьбе Астры. — И если бы я думала, что ты действительно пришла за помощью с Безеликом, то просто не стала бы тебя слушать. Но, если бы ты собиралась пожаловаться, то вряд ли выбрала меня. Уверена, твои друзья или твой отец куда лучше подставят плечо и дадут тебе выплакаться. Ещё можно было бы навестить отца Аурендина. Он уже давно закончил обучение, и его воспоминания, скорее всего, покрыты слоем многовековой пыли. Возможно, он был бы более впечатлён твоими страданиями, и у него куда больше власти над Безеликом. Так что я повторю вопрос. Зачем ты пришла ко мне?

— Я... — Астра опустила глаза на свои заляпанные грязью туфли для тренировок, которые так и не сменила на обычную обувь. — Мне... Мне нужна помощь.

— О, это уже ближе, — кивнула Сайнир. — Продолжай.

— Безелик... — Она почувствовала, как к горлу подступил ком, но знала, что отступать некуда. — Безелик сказал, что я не достойна быть одной из вас. Сказал, что никогда не собирался допускать меня до испытаний. Ты... Ты видела, как я сражалась с Сайрусом. И я думала... Думала, что ты могла бы выставить меня от своего имени, как капитан разведывательного отряда. Ты ведь и сама знаешь, каково это... пытаться быть на равных с одарёнными...

Сайнир вновь не изменилась в лице. Лишь сняла с запястья тонкую чёрную ленточку и затянула волосы в привычный тугой хвост.

— Нет, — только и ответила она после этого.

— Нет..? — заморгала Астра. — Вот так просто? Нет?

— Так просто, — дёрнула плечами Сайнир. — Сомневаюсь, что ты всерьёз рассчитывала, что я пойду против Безелика ради тебя. Я видела только одну твою тренировку. И, если Безелик считает, что допускать тебя ещё рано — я не собираюсь с ним спорить. А кроме того... Я тоже сомневаюсь, что ты готова пройти испытания.

Лицо вспыхнуло огнём, и Астра почувствовала, как из неё уходят силы. Боги, это было даже более унизительно, чем всё, что случилось раньше.

— Так что, — спросила Сайнир, спокойная, как наступающая зима. — Может быть, ты всё-таки скажешь, зачем пришла?

— Как... — выговорила сквозь стиснутые зубы Астра. — Как ты смогла... победить?

— Пойдём, — она прошла мимо Астры и мягко, беззвучно, спрыгнула с лестницы. — Спустись сюда. Что ты видишь вокруг?

Астра вышла на пожухлую, вытоптанную траву. Рядом с крыльцом Сайнир разросся небольшой, не слишком ухоженный садик. Три клумбы расползлись под ногами, пестря красно-розовыми цветами, выглядывающими из сорняков. Две яблони с толстой, потрескавшейся корой и спиленной верхушкой царапали ветвями окошко её дома.

— Огород, — буркнула Астра. — Не думала, что ты любишь цветы.

— Работа в саду напоминает тренировки, — спокойно пояснила Сайнир. — Сперва требуется много работы, а результат будет виден значительно позже. Закрой глаза.

— Что?

— Ну же, я не люблю повторять дважды. К тому же немного спешу.

Астра подчинилась. Прикрыла веки, погрузившись во тьму, наполненную шелестом листьев, звуком шагов проходящих мимо людей, потрескиванием ссыхающихся на солнце досок.

— Сколько яблок было на каждом дереве?

— Я... Яблок? — вновь глупо переспросила Астра, судорожно восстанавливая в голове картинку. Однако деревья были слишком раскидистыми и широкими, похожими и не на деревья даже, а на кусты. Кажется, в самом низу висели два красных яблока, ещё одно на уровне лица и... пожалуй, ещё несколько прятались одно за другое возле окна... — Боги, да я понятия не имею! — наконец честно призналась Астра. Услышала, как Сайнир сделала почти беззвучный шаг в её сторону и, кажется, кивнула.

— А сколько цветов на каждой клумбе?

— Семь... — воспоминание смазывалось, расплывалось. — Или... десять?

— Попробую проще. Какой цвет рубашки был у человека, который переходил улицу напротив крыльца?

— Человека? Я не видела...

Что-то скрипнуло совсем рядом, и воздух странно колыхнулся, изгибаясь.

Астра открыла глаза и увидела кулак Сайнир прямо возле лица. Успела отскочить и прикрыться левой рукой, но всё равно получила болезненный удар в плечо, потеряла равновесие и упала, подняв пыль. С обидой она подняла глаза на Сайнир, потирая пульсирующую руку.

— За что? — пожалуй, это прозвучало куда более плаксиво, чем она рассчитывала. — Ты даже не дала мне время подумать!

— А противники в поединке тебе его дадут? Сколько они будут ждать, пока ты как следует подготовишься?

— Нет, но... Зачем вообще были эти вопросы?

— Я хотела кое в чём убедиться. Проверить то, что заметила во время поединка.

— Что у меня дрянная память?

— Ты — невнимательная, это верно, — безмятежно пожала плечами Сайнир. — А кроме того, слишком вспыльчивая и дёрганная. Эмоции — это то, что мы должны контролировать и...

— И сделать своим оружием, — буркнула Астра. — Я об этом слышала.

— Тебе не хватает концентрации. Ты бы знала это, если бы учителя смогли развить твой дар.

— Мой... дар? — захлопала она глазами.

— Видишь ли, дар — это не магия. И совсем на неё не похоже. Помощь Бога — отчасти. Но в большей степени — это умение управлять собственным или чужим телом. Заставлять его делать то, к чему оно предрасположено. Быстро двигаться, к примеру, или вкладывать дополнительную силу в удар. Однако некоторые таланты — не считаются даром.

— Другие таланты?

— В битве это особенно заметно. Ты находишься на пределе возможностей. Заставляешь тело и разум работать на полную. И тогда начинаешь пользоваться всеми доступными умениями. В этот момент — Бог приходит тебе на помощь. Даёт подсказки. Так, как умеет. Научить слышащего пользоваться этими подсказками — вот, что считается задачей инструктора.

— Я не понимаю, — призналась Астра.

— Ты почти уклонилась, — Сайнир внимательно посмотрела на неё. — Как ты это сделала?

— Я... — Астра задумалась. — Я услышала, как ты двинулась. А затем уловила движение, характерное для удара.

Сайнир засмеялась — приятным и тёплым смехом. У неё была очень красивая, добрая улыбка. Которая почти сразу исчезла с лица.

— Уловила движение, да. Тоже самое я видела во время поединка. Поэтому сказала тебе о ритме. Ритм — это то, что дарит другим Иль’Пхор. Ритм есть у всего — это то, как вещи или эмоции резонируют с Божеством. Поймаешь его — сделаешь себя сильнее. Сможешь его изменить — немного преобразишь порядок вещей вокруг. В училище не объясняют природу этого ритма. Или как он работает — его структуру и составляющие. Как ты думаешь, почему?

— Потому что они сами нихрена не знают, — вырвалось у Астры.

Сайнир вновь тепло улыбнулась.

— Да, ты права. И жрецы стараются как можно меньше думать над этим вопросом. А тех, кто пытается разобраться... Скажем так — недолюбливают. Я говорю тебе это, не потому что хочу высмеять жрецов. У силы всегда есть две стороны. И чем её больше, тем опаснее она становится. Об этом следует помнить. Но правда в том, что, когда перед тобой стоит невообразимое препятствие, ты волей не волей ищешь путь к его преодолению. Ищешь слабые места. Или силу в самой себе. Пытаешься разобраться, как свалить непобедимого врага. И этого у тебя никто не отнимет.

— Так было у тебя с испытанием? — спросила Астры, наконец поднимаясь с почвы. — Научи меня! Скажи, что ты сделала! Помоги мне попасть на них, победить на них! Я тебя не подведу!

— Нет.

Астра замерла, почувствовав холод. Спросила уже без особой надежды:

— Почему? Из-за того удара, что я пропустила? Из-за яблок? Я могу быть внимательней! Могу контролировать свои эмоции! Пожалуйста... Без тебя... Без тебя я не справлюсь.

— В ближайшее время я покину лагерь... Когда закончу кое-какие дела здесь. А кроме того... Кроме того, я не могу тебя научить. У каждого свой дар — что бы не говорили жрецы. Ребята, с которыми ты тренируешься, слышат ритм — мелодию боя. Так же, как Безелик. Иль’Пхор лишь усиливает их ощущения. Но у тебя, Астра, они и так хорошо развиты. В этом твоё преимущество. Осталось лишь научиться им пользоваться.

— У меня нет на это времени! — огрызнулась Астра.

Сайнир лишь усмехнулась.

— Ты ведь не думала, что я по щелчку пальцев решу все твои проблемы?

Астра смутилась. Сказать по правде, она вообще плохо понимала, чего именно ждала от Сайнир.

— Я думала... Может быть, у тебя был какой-то способ. Ну... С помощью которого ты победила. — Она почувствовала, как краснеет. — Может быть, какая-то уловка...

Сайнир положила руку на плечо Астры. Тяжёлую и тёплую.

— Каждый человек в этом лагере говорит, что у тебя нет дара. Со мной было также. Уловка в том, чтобы не верить им. Доверься себе и тому, что получается у тебя лучше всего. Подчини это. А затем преврати в оружие. А жульничество оставь для слабых.

— Но я и есть слабачка!

Сайнир вновь глубоко вздохнула. С усталостью, но также и с ноткой раздражения.

— Пока ты так говоришь — это правда.

И она похлопала Астру по плечу. Затем убрала руку и медленно зашагала обратно к себе в дом. Дверь за ней закрылась, и в этот раз раздался громкий, отчётливый щелчок замочной щеколды.

И Астра вновь осталась одна.

Глава 13. Шаг к новой жизни

Персиваль проснулся от криков и звона стали. Резко подскочил на месте, отгоняя от себя отрывистый, рубленный, беспокойный сон.

Он был у себя дома. В гостевой кровати на первом этаже, накрытый гостевым же одеялом, которое теперь полностью пропиталось его потом. Одежды он не снимал, плечи до сих пор сжимал мундир с капитанской нашивкой. Он вообще не помнил, как добрался до дома. Выйдя из порта, заглянул в бар, провёл там не больше часа и ушёл, совершенно не ощущая себя пьяным.

Но, пожалуй, удивляться было нечему.

Вчера он дал слабину. Сдался под натиском зверя. Оправдываясь, что это может стать последней возможностью выпустить его наружу. Оправдываясь, как любой алкоголик оправдывается, когда тянется к недопитой кружке.

Это было недопустимо. Он не раз клялся себе, что не сделает этого на Иль’Пхоре. Не сделает этого дома, перед семьёй. И теперь... Возможно, больше ему и не придётся. Никогда.

Он взглянул на свои руки. Костяшки пальцев приятно покалывало. На них были болячки с уже подсохшей кровью, которые треснули от того, как Персиваль сжал кулаки. И он сжал их ещё сильнее, глядя, как несколько маленьких красных капель появились под раной. В этом не было удовольствия. Только боль. Заслуженная и справедливая. Разве что, недостаточно сильная.

Наконец он отбросил одеяло, поднялся, держась за изголовье кровати. Нашёл ботинки — хотя бы их он снял, или это сделал кто-то за него. Зашнуровал их и вышел во двор.

Звуки боя здесь звучали отчётливее. Он мог различить голос инструктора Фредерика Аулица, отдававшего короткие команды.

— Встать. Стойка. Выпад. Блок.

После каждого лающего вскрика слышалось движение нескольких десятков юношей, звон турнирных, не заточенных мечей. Натужные вздохи, приглушённая возня. А затем команды повторялись снова.

Персиваль медленно пошёл по тропинке. Не то чтобы ему хотелось смущать учеников во время тренировки. Его тянули звуки боя. Каждым металлическим позвякиванием всё отчётливее давали понять: вчерашнее отстранение произошло на самом деле. Это не дурной сон. Персиваль больше не солдат. Каким бы ни было его дальнейшее будущее — он должен был принять его. Осознать в полной мере. Смириться с ним. Это станет его первым шагом. Шагом к новой, нормальной жизни.

Он свернул с главной дорожки, выложенной фигурным и очень аккуратным пазлом из мрамора. Побрёл по тропе. Здесь росли деревья, которые выращивала Элиза. Кажется, они называются Сейтайи. В своих рассказах она описывала размашистые деревья с могучими ветвями; говорила, что на её родном острове они достигали пятнадцати, а то и тридцати локтей. Однако самые высокие из тех, что росли в их саду, были лишь немного выше Персиваля, а ветви их жались к стволу и клонились к почве, из-за чего деревья походили на усталых солдат с опущенными головами.

Однако Элиза любила их и такими. Он не знал, почему, ведь деревья постоянно увядали, умирали, и доставляли ей только боль. С другой стороны — Элиза вышла за него замуж, а это объяснить Персивалю было ещё сложнее.

Снова свернув, Персиваль вышел к невысокой изгороди, за которой был вытоптанный и засыпанный песком пустырь тренировочной площадки по двадцать шагов в каждую сторону.

Ученики, старшему из которых было чуть меньше восемнадцати лет, тренировались парами. Капитан Фредерик и его помощник, молодой северянин Неровен Довенкольт, ходили между бойцами, изредка давая советы.

Персиваль увидел Аллека, и у него защемило сердце. Сейчас, с турнирным мечом, который с такого расстояния было невозможно отличить от боевого оружия, он едва узнавал сына. На нём был обтягивающий тренировочный комбинезон с вышитым на плече ястребом, хватающим грызуна — синий и самый яркий из всех.

Персиваль затаился, прячась (на сколько это было возможно) за одним из самых высоких деревьев с самыми размашистыми лапами ветвей. Мальчик двигался плавно, когда нужно резко распрямляясь, словно пружина. Его противник раз за разом едва успевал парировать его выпады, в то время, как сам Аллек, когда требовалось защищаться, отбивал атаки с безмятежной лёгкостью.

Упражнение повторялось и, если, когда Персиваль только подошёл, Аллек мог позволить себе небольшие помарки — плохо поставил опорную ногу в обороне в первый раз, не довёл удар в третий, — то теперь двигался почти идеально.

Вдруг, разворачиваясь, Аллек посмотрел прямо через зелёно-коричневую металлическую ограду и кустарник, высаженный вдоль неё. Сквозь слабые ветви Сейтайи — прямо на Персиваля. На лице сына расцвела улыбка гордости — похоже, он решил, что бывший капитан пришёл сюда ради него, а не потому что тосковал по дракам. Аллек отвернулся и с силой ударил — в последний момент слегка изменил траекторию выпада, направив меч чуть ниже, на неудобной высоте, — и его противник с трудом отбил удар, чуть не выронив своё оружие. Вскрикнул и принялся растирать запястье.

Аллек самодовольно ухмыльнулся и вновь искоса взглянул в сторону отца. Персиваль надеялся, что его лицо ничего не выражает — уж точно не хотел, чтобы сын заметил его гордость за использование столь подлого приёма. Гордость, которую против воли испытывал. Если подумать, сражение вообще не было местом для честных и порядочных людей.

Персиваль понимал сына. Он и сам из кожи вон лез, пытаясь впечатлить своего отца. Но тот никогда не показывал тёплых чувств. Лишь наседал, заставляя бесконечно тренироваться, надеясь заслужить от него похвалу или хотя бы удовлетворённый кивок. Персиваль никогда не перечил ему. Никогда не спорил. И уж точно никогда не посылал его к морским демонам, как всегда хотел. Нет. Вместо этого он просто подался на флот, ещё не закончив академию. Согласился на самый низкий офицерский чин и вступил в абордажный отряд. Лишь для того, чтобы быть от отца подальше.

Любил ли он своего отца? Нет, он уж точно не назвал бы эти чувства любовью. И всё же должен был признать, что именно вечная погоня за уважением старшего офицера (которым отец был для него в первую очередь) сделала его сильнее. Это, а ещё...

Тьма. Шершавая дверь чулана. Истошный, рвущийся из глотки крик. Красные огоньки глаз.

Персиваль вздрогнул и заморгал. Сердце быстро стучало. Он отогнал детское воспоминание, как делал постоянно — после смерти отца всё реже, и тем не менее.

Тренирующиеся ребята поменялись местами. Аллек отошёл немного в сторону, без сомнения для того, чтобы оказаться поближе к ограде. Сжал меч в правой руке, расставил ноги...

Персиваль вдруг понял, что стойка сына отличается от прочих. Аллек опустил клинок, завёл его за спину, предлагая противнику атаковать по, казалось, незащищённому телу. Персиваль знал, что именно за элемент теперь последует — сложный, но достаточно эффективный. И совершенно не тот, что заставлял их отрабатывать мистер Фредерик.

Он дёрнулся, чтобы что-то крикнуть сыну, хотя, как таковых слов ещё не придумал. А мистер Фредерик своим обычным лающим голосом отдал очередную команду.

— Выпад!

С небольшим промедлением противник Аллека занёс вверх руку с клинком. Он совершал привычное, если не сказать, правильное движение. Проблема была в том, что Фредерик отрабатывал отход в сторону после отражения верхнего выпада. Но Аллек не собирался его отбивать.

— Стой! — не выдержав, крикнул Персиваль, пусть, к своему стыду, и недостаточно громко, чтобы кто-то услышал. Скорее, прошептал под нос.

Тренировочный клинок опустился на сына. Аллек резко дёрнулся, ушёл в сторону. Развернулся в пируэте и хлестнул противника мечом в бедро. Тот вскрикнул — скорее от удивления, хоть и удар был неприятный — но не упал. Оскалился, как подобает настоящему солдату и, в попытке отомстить, махнул наотмашь, пытаясь достать до Аллека.

Сын, не переставая улыбаться, лишь немного вывернул запястье. Поймал оружие противника на небольшую гарду собственного тренировочного меча, а затем резко вывернул его, и меч противника вырвался из его рук. Он взмыл над площадкой, перелетел через ограду и врезался точно в соседнее с Персивалем дерево.

Персиваль обомлел. Посмотрел в сторону. Клинок вошёл в почву, срубив Сейтайу почти под основание. Дерево всё ещё держалось, цепляясь ветками за соседние. Однако ствол был перерублен, и Персиваль видел, как быстро сочится из него сок, не успевая впитываться во влажную почву, растекается струйками в сторону узкой тропинки. Будто кровь, вытекающая из перебитой трахеи.

— Ты! Да как ты!

Противник Аллека, вскрикнув, бросился на него с кулаками и повалил на песок площадки. Мальчики начала бороться, обменялись неловкими ударами и их быстро разняли. Лица каждого из них, независимо от количества полученных ударов, были красными и лучились улыбками.

Персиваль перешагнул через ограду. Фредерик только теперь заметил хозяина особняка, и его глаза испуганно округлились.

— Сэр, я не... Я не приказывал...

Персиваль поднял руку. Он чувствовал, как гнев переполняет его. Знал, что, когда такое случается, лучше идти куда-то подальше. Подальше от дома, подальше от звона мечей, пусть и тренировочных. И уж точно, подальше от собственной семьи.

Может быть, когда-нибудь он этому научится. В той новой жизни, куда собирается сделать шаг. Сразу после того, как разберётся с этой.

— Построиться! — с некоторым запозданием скомандовал опешивший и даже более красный, чем два дерущихся парня, Фредерик. — Отдать честь капитану!

Персиваль не стал поправлять его. Ему было приятно видеть, как все вытянулись по струнке — хоть и не встали ровной шеренгой, отчего лишь сильнее напомнили сад Элизы. В каком-то смысле перед ним был его сад. И практика показывала, что смерть вырастить, куда как проще, чем жизнь.

Обычно на второй день нахождения дома он уже полностью себя контролировал. Но сейчас всё было необычным — вернее, неправильным. Будто отстранение от службы нанесло ему рану, которая никак не хотела заживать. И эта рана болела, делая его нервным, испуганным. А ещё настолько злым, что злость бурлила в нём даже сейчас. Бурлила, готовая хлынуть через край.

Персиваль глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Посмотрел, как жмутся друг к другу и отводят взгляды ученики. Каждый из них был сыном солдата — офицера. Других в эту академию не брали. И Персиваль невольно задумался, долго ли эта академия ещё просуществует? Долго ли старшие офицеры по старой памяти будут отдавать своих детей сюда на обучение. Долго ли продлится финансирование мэрии. До следующего Спуска? До конца этого? Или он не получит и следующей выплаты, а детей завтра не отпустят на занятия?

Одного глубокого вздоха не хватило, чтобы успокоиться. Так что он обратился к тому, что всегда помогало. К протоколу.

— Капитан Фредерик, — обратился он к инструктору. На сына он не смотрел. — Будьте добры, озвучьте суть задания, которое только что выполняли ваши подопечные.

Фредерик приосанился, наверняка радуясь вопросу, на который у него был заготовлен весьма конкретный ответ.

— Сегодня мы отрабатывали верхний блок и уход в сторону, сэр. Каждый ученик должен был принять меч на лезвие, сделать один шаг влево, опустив клинок врага к песку, а затем снова принять защитную стойку.

Персиваль медленно кивнул.

— Спасибо, сэр Фредерик. Не могли бы вы теперь озвучить, какой приём исполнила эта пара.

Фредерик поджал губы. Перед ним стояла сложная, как ему казалось, дилемма. Обвинить в невыполнении приказа сына хозяина этого училища — к тому же мальчика, который на удивление неплохо исполнил сложный элемент боя (скорее всего, практически без подготовки) — или самому нарушить его приказ.

— Финт с разворотом, сэр, — голос Фредерика надломился на этом «сэр». И капитан вновь густо залился краской, словно ребёнок.

Персиваль ещё раз кивнул. Взглянул на сына. Увидел то, что и боялся увидеть. Мальчик прямо-таки лучился от гордости. Вытянулся по струнке, выпятил вперёд грудь, задрал подбородок. Ни капли вины или стыда. Улыбки на его губах теперь тоже не было, однако весёлые и вызывающие искорки в глазах вполне себе её заменяли.

У Персиваля не было выбора. Впрочем, как всегда.

— Сэр Фредерик. Пожалуйста, озвучьте мне, какое наказание полагается за нарушение приказа старшего по званию.

Фредерик еле заметно вздрогнул. Покосился на своего помощника, будто в поисках поддержки, которую тот, конечно, не мог ему дать.

— Обычно, — сглотнул он. — Если тренировочный элемент выполнен не лучшим образом, я заставляю ученика сделать восемь кругов по площадке. Более серьёзные проступки требуют пятнадцать кругов.

— Я задал другой вопрос, сэр Фредерик, — Персиваль ощутил, как голос зазвенел сталью. Фредерик, судя по бледности, которая сменила красноту его щёк, тоже. — Меня не интересует ваш способ обучения тех, кто не может справиться с вашими упражнениями. Здесь не было места неумению или плохо отработанному приёму. Меня интересует наказание за непослушание.

— Сэр... Я и сержант Довенкольт... Нам не приходилось прибегать к такому наказанию.

— И всё же мне бы хотелось услышать то, что написано в уставе.

Фредерик взял долгую, в несколько вдохов, паузу. Вновь покосился на сержанта Довенкольта. На Аллека. Затем судорожно сдвинул брови в поисках какого-то решения, по всей видимости, чувствуя в случившемся свою вину. Наконец не нашёл его.

— Три удара плетью, сэр. И гауптвахта без еды от одних суток до трёх, — голос прозвучал надломлено и тихо. Совсем не похоже на лай, которым он отдавал приказы. И всё же он вновь уклонился от ответа.

— Пять ударов плетью, сэр Фредерик, если это могло стать причиной чьего бы то ни было ранения.

Повисла ещё одна долгая и тягучая пауза. А затем её прервал смех. Отсмеявшись, Аллек выступил вперёд.

— Сэр, — коротко кивнул он. — Раз уж речь идёт обо мне, я вынужден заметить, что я выполнил необходимый приём. Защитился от удара, и, если бы у противника оставался клинок, занял бы защитную стойку.

— Лишь его часть, — Персиваль не должен был вообще отвечать и вступать в спор, но не удержался.

— Я выбрал элемент, который лучше подходил к ситуации. К тому же, никому здесь не угрожала опасность — у нас пока даже нет настоящих мечей.

«Пока», вздрогнул Персиваль.

— Твой меч оказался в десятке шагах от площадки.

Аллек снова усмехнулся.

— Это не мой меч. Ты накажешь меня за то, что Джонатан не может крепко держать оружие?

Джонатан Бройс, противник Аллека, сдвинув брови, таращился себе под ноги. Персиваль знал его отца, да и сам Джонатан был отличным парнем. Не слишком талантливым, но отважным и старательным. Персиваль ни раз видел, как Джонатан проигрывал — и раз за разом поднимался, и пробовал вновь.

Персиваль шагнул в сторону Аллека. Его голова вдруг начала болеть, словно готова треснуть.

— Ты думаешь, это всё шутки? — практически прорычал бывший капитан. Сын даже не дрогнул.

— Я хочу быть лучше! — ответил он. — Хочу доказать, что я уже лучше!

«Хочу доказать, что готов остаться здесь, готов драться, готов воевать с Иль’Тартом». Справедливости ради, навыков Аллека было достаточно, чтобы не затеряться практически в любом абордажном отряде. От этой мысли Персиваля передёрнуло.

— Лучше? — фыркнул он. — Устраивая это неотработанное представление?

К удовольствию Перси, эта фраза заставила юношу поморщиться. Видимо, из всего сказанного его зацепило слово «неотработанное».

— Ты и впрямь надеялся кого-то этим впечатлить? Своим... — Персиваль попытался подобрать слово. — Танцем! Впечатлить тем, что проявил неуважение к своему сопернику. Помешал его тренировке и его развитию.

— Не моя проблема, что он...

— Замолчи, — прогремел Персиваль. — Ты нарушил приказ старшего по званию. Нарушил, решив, что лучше знаешь, что тебе следует сделать. Если так поступит хотя бы треть учеников — тренировка превратиться в вакханалию с кучей жертв. Что ты выкинешь в следующий раз, оправдываясь своими навыками? Принесёшь на площадку заточенный клинок?

Ноздри Аллека надувались и опускались. Вена на шее дёргалась — в точности, как бывало у самого Персиваля, когда он злился. Однако он не мог найти слова оправдания. А Персиваль лишь размышлял, почему так вцепился в это неисполнение сыном приказа. Почему так хочет наказать за невинную шалость. Уж не для того ли, чтобы в очередной раз попробовать доказать себе, что там — на корабле — у него не было другого выхода, кроме как подчиниться. Доказать, что он не виноват в собственном увольнении.

И вдруг он заметил одного из стражников — Митчела Ривза, — который быстрым шагом двигался от ворот, явно направляясь к Персивалю. Хорошо. Что бы он не собирался сказать, Персиваля устроит любой повод уйти с площадки.

— Пять плетей, — подытожил Персиваль. — В точности, как по уставу. Может быть, тогда ты научишься относиться к нему серьёзней.

Нижняя губа Аллека вздрогнула, и Персиваль увидел — он всегда сразу замечал это движение, — как рука, сжимающая тренировочный меч, немного поднялась вверх.

— Отчитываешь меня за представление, а сам устраиваешь и того лучше, да? — крикнул Аллек обиженным, совершенно детским, дрожащим голосом. — Тебе мало просто выгнать меня с острова, ты хочешь ещё и выставить меня посмешищем?

Фредерика и Аллека разделяло пять или шесть шагов, и именно это позволило сыну закончить предложение. Он собирался добавить что-то ещё, но Фредерик со всего размаху влепил ему пощёчину. Молча, ничего не сказав. И мальчик испуганно отшатнулся. Персивалю показалось, что, когда голова сына вздрогнула, на песок брызнули слёзы, но затем он поднял лицо, и глаза оставались сухими и холодными.

Мальчик вновь вытянулся по струнке.

— Рад выполнить любой приказ, сэр, — с вызовом он стукнул себя два раза в грудь и вскинул руку вверх, будто отмахиваясь от назойливого насекомого. Вполне можно было спутать этот жест с распространённым «провались в бездну». Персиваль предпочёл этого не заметить.

Он развернулся к стражнику.

У того в бегающем по площадке взгляде читалось удивление наполовину со страхом. Неужели все люди всегда обязаны были так смотреть на Персиваля? И неужели его отцу это нравилось, раз он так всех вымуштровал, включая своего сына? А главное, не делает ли и Персиваль тоже самое, ведь Митчел не служил почившему Болло старшему, а был взят на службу четыре или пять лет назад самим Персивалем.

— Сэр Ривз? Что-то случилось?

— Н-нет, сэр... То есть... — Он отвёл взгляд от площадки и от Аллека и только тогда смог вспомнить заготовленную фразу. — Сэр, возле ворот несколько человек из вашего... эм... из вашего абордажного отряда.

— Я сейчас подойду, сэр Ривз. Скажите им, чтобы они подождали несколько минут.

Митчел кивнул и поспешил удалиться, всё ещё косясь на площадку. Затем вдруг заметил срубленное под корень дерево и меч, всё ещё торчащий из вскопанной почвы. Замер на одно короткое мгновение, сглотнул, а затем поспешил к воротам.

Персиваль намеревался пойти за ним, но Фредерик тихо окликнул его.

— Капитан, сэр... — Он сделал шаг в сторону, как бы предлагая Персивалю отойти подальше от учеников.

— Я уже не капитан, сэр Фредерик. И мне нужно спешить.

— Простите мою бестактность, но я возненавижу себя, если не скажу этого. Мальчик просто выпустил пар — никто не пострадал.

— Я это знаю, — согласился Перси. Фредерик ещё секунду молчал, надеясь, что будет какое-то «но». Никакого «но» у Персиваля не было.

— Сэр, позволите мне быть откровенным?

— Ещё откровеннее, чем сейчас, сэр Фредерик?

— Я думаю, дело в его отъезде, а ещё... Я думаю, дело в вас.

«Во мне», поморщился Персиваль. О, конечно же он знал это. Дело определённо было именно в нём. Всегда должно было быть именно в нём.

— Я знаю и это, — согласился Персиваль. И в этот раз решил всё же добавить: — Фредерик, спасибо за твою честность. Я зря пришёл на тренировку и осознаю, что часть вины лежит на мне. И всё же не могу простить ему неповиновение.

В глазах Фредерика застыло непонимание. И впрямь... Почему он этого не может?

— Сэр, — предпринял новую попытку капитан. — Аллек через несколько часов отправляется на корабль. Уже завтра он начнёт тренировки в другой академии. Далеко от дома. С новыми ребятами. Не лучше ли будет, если...

Персиваль серьёзно посмотрел на Фредерика. Они оба знали, что значит этот взгляд. «Как я буду выглядеть, если позволю такое собственному сыну?». «И впрямь», — подумал Персиваль, — «Дело всегда должно быть во мне».

И всё же он надеялся, что мальчику это тоже пойдёт на пользу. Или он возненавидит отца. И это, вполне вероятно, будет не худшим, что с ним может случиться.

— Сэр, — отдал честь Фредерик и отступил назад, к ученикам.

— Сэр Фредерик, — была ещё одна тема, которая волновала Персиваля с тех пор, как он впервые взглянул на тренировочную площадку. — Поправьте, если ошибаюсь, но... Мне кажется, учеников сегодня меньше обычного.

Фредерик нахмурился. Хотя и не так сильно, как хмурился, когда речь шла о порке его ученика.

— Да, вы правы, сэр, — он бросил короткий взгляд себе через плечо. — Из тридцати восьми человек в этой группе и сорока двух в той, что занималась вчера, на площадку явилось чуть меньше сорока ребят. Если быть точнее, тридцать восемь.

— На сколько это... В порядке вещей?

Фредерик позволил себе секунду размышления.

— Перед каждым Спуском многие стараются увезти детей подальше, каксделала миссис Болло. Однако... У меня был список тех, кто планировал остаться — я специально попросил у родителей, когда Иль’Пхор начал снижаться.

— И сегодня часть из них отсутствовала, — закончил за него Персиваль. — Как вы думаете, Фредерик, что явилось причиной?

— Я... Внезапный выход Иль’Пхора из облаков мог спровоцировать кого-то ещё увезти семью.

Персиваль кивнул. Он ожидал услышать именно этот ответ. А что ещё Фредерик мог ему ответить? «Детей забрали из-за того, что владельца академии отстранили от службы, и вряд ли диплом об успешном окончании этого учебного заведения в следующем году будет стоить больше, чем куча дерьма?»

— Хорошо. Держите меня в курсе, — сказал Персиваль и кивнул инструктору. — Сэр Фредерик.

— Сэр, — подчинённый кивнул в ответ, правда его вариант более походил на поклон. Затем отступил обратно к ученикам, развернулся на месте и громко велел подопечным построиться в шеренгу.

Персиваль вернулся обратно на тропинку — незачем было мешать детям заниматься. Он уже достаточно испортил им утро.

Он направился к воротам, но из головы не выходила ситуация с сыном. Он повторял себе, что должен был преподать ему урок, но стоила ли истина, которую он извлечёт, такой жестокости? И не был ли это урок, подобный тем, что он преподал вчера вечером трём каким-то бедолагам, научив их не шататься ночью по порту. Или... В нём просто всё ещё кипела злость?

Наконец он решил, что поговорит с мальчиком, когда тренировка закончится. И, если сын извинится, отменит удары плетью. Аллек дал слабину. Но мог ли Персиваль винить его, после того, что сам вчера сделал? Поступок был куда как хуже неверного приёма на тренировке и сломанного дерева.

Он вдруг увидел в другой части сада Бриту Роджерс, служанку. Окликнул её.

Женщина обернулась, и лицо её исказилось привычным презрением. Она медленно поднялась, опираясь на раскладывающийся стул, который всегда носила с собой по двору, отряхнулась и медленно пошла навстречу Персивалю.

— Ваше превосходительство, — язвительно поприветствовала она Перси и одарила пристальным взглядом, сосредоточившись на его разбитых костяшках, помятой одежде, нескольких каплях крови, оставшихся на мундире. В общем, на всём том, что делало Персиваля собой.

— Брита, я хочу задать тебе один вопрос. Элиза, она... Видела, как я вчера вернулся домой?

Брита пожевала пухлые губы, явно размышляя, что ответить.

— Я решила, что будить её ради подобной встречи, было бы просто бесстыдно, — сказала она. — Я подумала, что она... Ещё успеет на вас насмотреться. Сэр.

Персиваль почувствовал, как у него стало немного теплее на сердце. Ему нравилась Брита. Нравилась её неуклонная ненависть к нему. Она словно была единственным человеком во всём городе — или в целом мире — которая всегда чувствовала тьму внутри него. Чувствовала и была готова дать отпор. Тем лучше, что такая женщина служила его жене.

— Хорошо, Брита. Ты свободна.

Она коротко кивнула и, не теряя ни секунды, поспешила прочь. Персиваль вновь окликнул её.

— Брита, ещё кое-что. Одно из растений повредили тренировочным мечом. Пожалуйста, посмотри. Если его ещё можно спасти, я буду тебе очень признателен. Если нет...

— Ничто не вырастет там, где постоянно машут мечами, — сказала она, не оборачиваясь. — По крайней мере, ничто хорошее.

Персиваль знал, что она выполнит его просьбу. Не ради него. Ради Элизы.

Удовлетворённый этим фактом, он направился к воротам.

Возле них его ждали два человека. Граф, который, судя по его расстёгнутым пуговицам мундира и смятому вороту рубашки, провёл вчерашний вечер не сильно лучше Персиваля. И Фарви, спокойно прислонившийся к стене подле калитки.

— Кэп! — произнёс Граф, махнув рукой в качестве приветствия. Привыкнет ли он когда-нибудь, что ему больше не отдают честь? — Тяжёлая ночка?

Персиваль осмотрел себя.

— Не хуже любой другой, — он не соврал. Ведь это была хорошая ночь.

— Ага, конечно, — Граф усмехнулся. А затем улыбка сразу сползла с его лица. — Болло, у меня к тебе дело. Как бы это сказать...

Граф вдруг осёкся, посмотрел себе под ноги, и Персиваль ощутил стыд. Весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро, он думал только о самом себе. Но были и другие, кого он подвёл. У Графа, несмотря на прозвище, была большая семья, которая от него зависела. Фарви растил дочь. В отличии от Персиваля, у них не было другого средства к существованию.

— Дела в академии идут не лучшим образом, — сказал он. — Но у меня есть кое-какие сбережения. Могу одолжить на первое время, пока не встанешь на ноги.

Граф вновь усмехнулся. Ещё мрачнее, чем прежде.

— Тут какое дело, кэп...

— Мы уже встали на ноги, — перебил его Фарви и выпрямился. Серьёзно посмотрел на Персиваля. — Вернее, нам уже помогли встать.

Персиваль прищурился.

— Тебе небось и самому предлагали? — спросил Фарви. — Или мы пришли первыми?

— Предлагали что?

— Работу, что же ещё, — как бы невзначай дёрнул плечами Фарви. А вот Граф мялся, не находя себе места. Персиваль почувствовал какой-то странный холодок, прошедший между лопатками. — На острове есть организация, помогающая тем, кого турнули со службы. Может быть, ты слышал...

— Эллиот Виндр... — понял Перси.

— Эллиот Виндр, — согласился Фарви. Затем вздохнул, как будто ему и самому было неприятно. — Скажу, что платят так себе. И кораблей у этого хромого ублюдка дай бог найдётся парочка — а значит, без абордажей придётся обойтись. Но... У него есть местечко для тех, кто умеет держать в руках оружие.

Персиваль вдруг почувствовал, как его лицо скривилось. Только вчера он говорил, что Эллиот Виндр — подонок и лжец. Отговаривал свою жену иметь с ним дело. И в тот момент, он даже не думал, что сам мог бы на него работать.

— Мы собираем старую банду, кэп, — вставил Граф, видя его замешательство.

— Старую банду? — оскалился Перси, будто кто-то ткнул его в незажившую рану. — Мы не были бандой, Граф. Мы были солдатами. Подчинялись мэрии, генералу, королю. Мы сражались с врагом. Сражались за свои жизни и жизни наших близких. Сражались за свой остров.

Граф даже немного отступил от такого пыла. Фарви же стоял неподвижно.

— Остров больше не нуждается в наших услугах, разве нет? — пожал он плечами. — А мы... Что мы ещё умеем?

Персиваль вздрогнул. Это было... Сродни озарению. Остров больше в нём не нуждался. Флот больше в нём не нуждался. Персиваль твердил себе, что сможет смириться с этим увольнением. И это, возможно, даже было правдой. Вот только... Прямо сейчас до Персиваля наконец дошло, что за этим увольнением следует что-то ещё. Следующий день. А затем ещё один день. Та самая новая жизнь.

— Я...

Персиваль не знал, что собирается сказать. Перед глазами снова всплыло лицо Элизы. Как она радовалась его отстранению. Она всегда верила в лучшее. Верила в то, что он может быть хорошим человеком. Что он и есть хороший человек. И она помогала Персивалю в это верить. Верить, что всё им сделанное — необходимость. Верить, что он сражается во благо других. Ради какой-то великой цели. Но... В сущности, была ли ему какая-то разница, для чего драться?

Вдруг с дороги съехал экипаж, запряжённый двумя карусами. Он направился прямо к воротам. Полицейский экипаж с тремя красными полосками сбоку. Фарви и Граф отступили назад, будто какие-то разыскиваемые преступники. А Персиваль, наоборот, шагнул в его сторону.

Из экипажа вышло трое мужчин. Два полицейских в тёмных с красным мундирах, чистых, будто приготовленных к параду лакированных туфлях и с длинноствольными мушкетами за спиной. Третий носил синюю форму флота — цвета моря — а на плече у него красовались три скрещенные полоски. Младший лейтенант, скорее всего штатский, ни разу не выходивший хотя бы в разведывательный рейд, и всё же... Персивалю показалось, что, если мужчина подойдёт достаточно близко, он почувствует просоленный запах корабельных досок.

— Капитан Болло. — Один из мужчин в красном сделал шаг вперёд. Персиваль даже вздрогнул, когда тот произнёс его должность. И вновь не стал поправлять. — У меня приказ адмиралтейства проводить вас в штаб.

В груди вспыхнул огонёк любопытства. Или... надежды? Однако вид у солдат был весьма суровым, а руки они держали на рукоятях клинков.

«Трое», подсказал зверь — «Всего трое». Будто считая врагов. Измеряя свои силы. Размышляя, на кого напасть первым. Персиваль заставил себя отогнать эти мысли.

— Адмиралтейство могло бы ограничиться письмом или телефонным звонком, — сказал он. — Хорошо. Передайте командованию, что я прибуду через несколько часов, сэр...

— Капрал Туомас, капитан, — с нажимом сказал офицер. — И вы меня не поняли. Мне дали приказ сопроводить вас. И я буду признателен, если вы проследуете к экипажу.

Персиваль округлил глаза. А затем вдруг ощутил ледяное спокойствие. Какое бывало с ним перед боем. Он заметил, как нервно подрагивает губа у капрала. Как капрал раз за разом смотрит прямо на его разбитые в кровь костяшки пальцев. Как второй офицер в красном шагнул ближе и хрустнул шеей. Обратил внимание и на то, каким огромным был этот малый — судя по нашивкам младший сержант или вообще рядовой. Неужто и впрямь его взяли на случай, если Персиваль решит сопротивляться?

— Что происходит, капрал Туомас? — серьёзно спросил Персиваль, отступив на пол шага назад. Туда, где стояли Фарви и Граф. Возле ворот были двое стражников, и они тоже поняли этот недвусмысленный жест. Сняли ружья с ремешков, поставили на почву дулом и штыком вверх. — У меня есть незаконченные дела дома. И я не могу всё бросить, если вы не объясните причину.

Туомас прищурился, поиграл желваками, перекидывая взгляд между стражниками, Фарви и Графом. Потом внимательно посмотрел Персивалю в глаза, словно бросая вызов.

— Происходит то, — процедил он сквозь зубы, — что я получил приказ без отлагательств доставить вас в штаб, капитан. Приказ от самого генерала. И, если понадобится, я лично...

Человек в синем откашлялся и выступил чуть вперёд.

— Капитан Болло, — сказал мужчина с довольно приятным голосом и кустистыми усиками на подбородке и над верхней губой. Он слегка отстранил капрала Туомаса, а затем подошёл к Персивалю и доверительно положил ему руку на плечо. — Прошу, никому не нужны проблемы. И мы уж точно не хотим делать то, что намеревался произнести вслух капрал Туомас. Лично я с радостью поделился бы с вами делом, которое к вам есть у адмиралтейства, и, конечно же, с радостью дал бы вам время собраться и закончить дела. Тем не менее, нам действительно поручили доставить вас как можно быстрее. И я буду очень признателен, если мы все сможем выполнить то, что нам приказали. Как вам такая идея, капитан?

Он улыбался. И это была угроза. Куда менее прямая, чем в словах и действиях капрала Туомаса, но значительно более опасная. Слова этого человека означали ни что иное, как «нам очень не хочется убивать тебя, но именно это случится, если ты ослушаешься».

Все трое солдат выглядели так, будто приехали арестовать опасного преступника. Преступника, который вполне мог сопротивляться. А может быть... Может быть, всё так и было? Вчера он убил — или, как минимум, тяжело ранил — трёх человек. Они показались Персивалю обычными бандитами, и уж никак не солдатами, но разве всегда можно наверняка заметить разницу?

Всё утро он говорил себе, что сегодня начнёт новую жизнь. Но бывает ли вообще так, что сделанное тобой в жизни прошлой в один прекрасный день просто оставляет тебя в покое?

Однако прямо сейчас у него было преимущество. У него было больше людей. Были Фарви и Граф, которые, в случае неприятностей, помогут ему скрыться и спрятать семью — в этом он был уверен. И зверь неустанно шептал ему, что садиться в экипаж — ошибка. Шептал, что он больше не солдат. Что он не обязан слушать их приказы. Что больше не связан уставом и может делать всё, что захочет. Быть тем, кем захочет.

Например, отомстить за вчерашнее унижение.

И вдруг ворота раскрылись и оттуда, как ни в чём не бывало, вышел Аллек. Всё в том же синем тренировочном комбинезоне. Он улыбнулся стражникам и направился прямо к Персивалю. И Персиваль почувствовал, как все его сомнения, вся его злость начали затихать.

— Могу я... — Сказал он. — Могу я хотя бы поговорить с сыном?

— Конечно, — ещё шире улыбнулся ему мужчина в синем и отпустил плечо. — Уверен, у нас найдутся лишние пара минут.

Персиваль кивнул. Двинулся к Аллеку. Фарви перегородил ему путь.

— Ты и правда поедешь... с ними? — тихо спросил он, кивнув в сторону солдат. — Не знаю, что происходит, но это пахнет, как дерьмо.

— Поеду, — ответил Персиваль. Удивляясь, почему вообще собирался ослушаться с самого начала.

Фарви хмыкнул.

— Ну... Выбор за тобой, — он развернулся. — В случае чего, ты знаешь, где нас найти. Офицеры.

Он коротко кивнул солдатам и пошёл в сторону дороги. Граф поморщился, затем нерешительно поплёлся следом.

— Отец, ты уезжаешь? — спросил Аллек.

— Да. Меня прямо сейчас хотят видеть в штабе. Аллек, я...

— Конечно, — мальчик весело усмехнулся. — Государственные дела, я всё понимаю. Не переживай, я скажу маме.

— Сын... — В горле у Персиваля вдруг пересохло. — На счёт плетей, я...

— Ты был прав, — он вздохнул. — Прости, я повёл себя глупо. Повёл себя, как ребёнок.

Как ребёнок, которым и являлся. Или должен был являться. Если бы не война. Если бы не Персиваль.

— Фредерик до сих пор ищет плеть, — улыбнулся Аллек во весь рот. — Та ещё задачка, похоже. А может быть, он просто пытается найти причину, как улизнуть, кто его знает. Мне жаль... Жаль, что ты не сможешь отвезти меня в порт.

— Да, — Персиваль ощутил, как у него заболело в груди. Сердце, или то, что в этом месте у такого, как он. — Мне тоже жаль.

— Но ты ведь не виноват, — воодушевляюще сказал Аллек. И вновь тепло улыбнулся.

Персиваль почувствовал вставший ком в горле. Он был виноват. Хотя бы тем, что даже один вчерашний вечер не смог провести с сыном, променяв его на... На своего зверя. Никогда ещё ему так не хотелось обнять сына, как сейчас. Сказать ему, что он его любит. Никогда так не хотелось быть кем-то, кто может это сделать. Быть кем-то другим.

— Я... Мне пора идти...

— Отец, — Аллек вдруг стал серьёзным. — На самом деле я услышал, что ты уезжаешь, и... Я хотел сказать кое-что ещё. Думаю, мы уже не увидимся до моего возвращения.

— Скорее всего, — согласился Персиваль, косясь в сторону солдат.

— Большую часть времени здесь только я и мама. Так всегда было. У нас с ней отличная команда. И... Так как теперь с ней останешься ты... Обещай, что защитишь её.

— Я... — Персиваль опешил. — Я никогда не допустил бы...

— Просто пообещай, ладно?

Боги, это звучало так по-детски. Так глупо. Так наивно. И в тоже время, так искренне. Било в самую суть. Всё ведь и правда было так просто. Именно в этом был его долг. В этом и больше ни в чём.

— Я обещаю... — выдохнул он. Затем откашлялся, повторил снова: — Обещаю, Аллек.

Сын задорно кивнул и вновь улыбнулся.

— Отлично, — он хохотнул и почесал затылок. — Ну... Я должен идти. У меня есть ещё одно неоконченное дельце перед отлётом.

И не дождавшись ответа, Аллек убежал обратно к воротам. А Персиваль вздохнул. Похоже, от прошлой жизни у него тоже осталось неоконченное дельце.

Он расстегнул пуговицы мундира и снял его. Тот был слишком испачкан в грязи да и, если уж на то пошло, больше не соответствовал занимаемой (а вернее не занимаемой) им должности. Затем протянул его одному из двух оставшихся рядом стражников.

— Сэр Бланки, будьте любезны, отнесите мундир в дом и передайте прачке. Только не отдавайте его миссис Роджерс. Иначе она сделает из него куклу для втыкания иголок или что-то вроде. И передайте моему сыну, что...

Он вдруг осёкся. Что он собирался сказать? Он только что видел Аллека и должен был сделать всё сам. Отменить казнь, если собирался. Или сказать, что любит его. Но он не сделал ничего из этого. Какой же трусостью будет перекладывать это на постороннего человека?

— Сэр? — вежливо спросил Бланки, перекинув мундир через руку.

— Ничего, сэр Бланки. Просто не потеряйте мундир.

— Есть, сэр.

Проследив, как стражник ушёл в ворота особняка, а мистер Ривз, его напарник, занял место по середине дорожки, Персиваль ещё раз глубоко вздохнул, перевёл взгляд на гостей, которые, будет справедливо отметить, молча ждали его приготовления и не выражали никакого раздражения, и кивнул им.

— Я готов идти, судари.

— Прошу вас, капитан, сюда, — человек в форме флота вновь аккуратно дотронулся до его плеча и подтолкнул к экипажу. Вежливо, но настойчиво.

И Персивалю действительно почудилось, что он уловил едва заметный солоноватый запах моря.

Глава 14. День перемен. Часть 1

Элиза проснулась от кашля.

Приступ был слабым и скоротечным — будто песчинка застряла в горле. Но предательская тревога тут же скрутила внутренности. Отогнала сон и заставила разжать веки, чтобы бросить внимательный взгляд на ладонь, которую она поднесла ко рту. Несколько капель слюны на ней оказались кристально прозрачны. Затем — это стало мрачным, забирающим силы ритуалом, — она осмотрела свои запястья. Те были смуглые, оливкового цвета, и гладкие. Как вчера и за день до этого.

Как всегда.

Элиза глубоко вздохнула и откинулась обратно на подушку, позволяя себя немного расслабиться. Однако быстро закашлялась снова — опять не так сильно, чтобы начать переживать. Но она всё же переживала.

Болезнь, охватившая её родной остров Иль’Деострит, была одним из самых ярких воспоминаний, которые она привезла из дома. Она помнила, как люди со странными масками на лицах приносили своих больных родственников и плакали. Помнила, как в церквушке её матери в паре десятков шагов от их дома не хватало мест, чтобы хотя бы положить их, оставив узкий проход. Помнила, как их сперва клали на кухне их дома, а потом в её с сестрой комнате. Помнила, как её мать неустанно молилась и цедила настойку, почти полностью уничтожив их сад. Молилась песней, в точности, как делали слушатели на Иль’Пхоре.

Элизе не было жалко больных. Наверное, она для этого была слишком маленькой. Она просто на них злилась. Злилась, что мать уделяла им всё своё время. Злилась, что они мешали спать. Злилась на вонь, которую они источали. Злилась на то, как порой они начинали кричать — и эти крики до сих пор иногда снились ей в кошмарах.

Она просто... просто желала им смерти. И смерть забирала их. Пожалуй, даже слишком быстро. Освобождала койки для новых и новых больных. Сперва кашель, озноб, слабость. Затем — всего через несколько дней — жар, такой тяжёлый, что матери приходилось просить рыбаков приносить ей ледяную воду из океана и наливать несколько ванн, в которых она отмачивала тех, кто, как она считала, ещё мог выжить. За жаром появлялись язвы: похожие на ожоги отметины, сперва на запястьях, затем — всё выше и выше. Превращались в волдыри, трескались, оставляя ошмётки кожи и мясо под ней. Примерно в это же время больные начинали кашлять кровью. Пачкая простыни, пол кухни, одежду матери.

Некоторые из заболевших выживали — это было правдой, пусть Элиза их почти и не помнила. И мать всегда повторяла, что до появления крови ещё остаётся шанс. И молилась — пела до хрипоты, со слезами на глазах над их кроватями. А потом замолчала — в тот день, когда умерла сестра Элизы. А сама Элиза покинула Иль’Деострит навсегда.

Боги... Как же глупо. Неужели она обречена постоянно возвращаться туда. Постоянно думать о том, что случилось в те дни. В тот день. Думать о своём побеге. Думать об этой проклятой болезни. У неё не было ни одной причины полагать, что она больна именно этим. Но она боялась. Боялась, что прошлое достанет её. Догонит здесь, как бы она не старалась убежать на другой остров. Как бы не пыталась забыть.

Сон отступил — теперь наверняка. И Элиза знала, что он уже не вернётся. Она поднялась с кровати, подошла к столику с маленькой лампой, взяла лечебную мазь, купленную в аптеке, и обильно смазала руки, уделив особое внимание запястьям — на всякий случай. Затем оделась и раскрыла тяжёлые шторы.

Солнце мутным пятном висело над крышами одноэтажных казарм. Дождь, который шёл уже несколько дней — с самого выхода Иль’Пхора из облаков — закончился, и о нём напоминал лишь туман, липший к деревьям в саду, стелящийся по траве и узким дорожкам.

День был в самом разгаре — судя по положению солнца, близился к полудню, — а значит она проспала как минимум двенадцать часов. Все последние ночи она мучилась бессонницей, ворочалась, становясь клубком тревог. Но сегодня она впервые за долгое время спала крепко. Сегодня был день перемен. День, когда она могла отбросить мысли о болезни и прочие переживания и сосредоточиться на будущем. На следующем шаге. На приглашении Оливии Виндр, которое она решила принять. На том, что теперь всё изменится.

И Элиза чувствовала обуявшее её предвкушение и воодушевление.

Она быстро уложила волосы и надела браслет матери на запястье, затем взяла с прикроватного столика флакон с остатками снадобья, капнула на язык безвкусную жидкость, а затем убрала его в карман платья. Потом развернулась, готовая спуститься на первый этаж, как вдруг...

Только теперь она осознала одну странность — половина кровати Персиваля со вчера оставалась заправленной.

Она вздохнула.

Она не любила злиться на Персиваля. В первые дни после возвращения на остров он бывало уходил из дома. Напивался, иногда влезал в какую-нибудь драку. Словно момент воссоединения с семьёй для него был куда тяжелее, чем их разлука. И всё же это был лишь один день — не так уж и плохо, учитывая, что многие мужья её знакомых могли пить неделями, а то и делать что похуже. Но он всегда возвращался до рассвета, и сейчас Элиза злилась на него за то, что он разрушал даже этот редкий миг воодушевления, заставляя вновь переживать о нём.

Нет. Она не будет об этом думать. Не сейчас. Не сегодня.

Полная решимости, она поправила волосы, открыла дверь и на пороге наткнулась на служанку.

— Миледи...

Элиза знала Бриту Роджерс уже тринадцать лет. Ровно столько они вместе прожили в этом доме. Так что видела её в самом разном настроении. Раздражённой, сварливой, усталой, безразличной, ехидной и саркастичной. А несколько раз даже видела, как Брита Роджерс улыбалась. Однако сейчас она впервые увидела её испуганной.

— Миледи... — повторила она, и Элиза поняла, что женщина, разменявшая, пожалуй, седьмой десяток лет... запыхалась!

— Брита, боги, что случилось?

— Персиваль... — выдохнула служанка, будто готовая хлопнуться в обморок. — Аллек, он...

Элиза ощутила, как все последние капли положительного настроя, с которым она встретила утро, испарились. И, вновь разозлившись — на всех вокруг и на себя, что позволила себе поверить, что это может длиться хотя бы один день, — схватила служанку за лямки платья.

— Боги! Брита, скажи уже, что случилось! Что с моими мужем и сыном?

— Вам... — Брита с удивлением посмотрела на руки Элизы и как будто бы пришла в себя. Элиза отпустила её, и служанка приосанилась и, будто магическим образом, восстановила дыхание и ровный голос. — Вам будет лучше взглянуть на происходящее лично.

Элиза позволила удивлению задержать её на месте на один или два вдоха, а затем кинулась вперёд — бегом сбежала с лестницы. Оказалась на первом этаже. И сразу же увидела разбросанные вещи: помятое бельё на гостевом диване, скомканные плед. Прямо на подушке лежал солдатский мундир, и Элиза увидела на нём следы грязи и крови.

— Боги, Брита, что случилось с Персивалем? — Элиза похолодела. Она никогда не интересовалась, что её муж делал, уходя в таком настроении из дома. Вряд ли существовал ответ, который мог бы показаться ей приемлемым. Более того, она боялась, что ответ может оказаться куда хуже даже самой худшей вещи, которую она сама придумает, так что она не спрашивала. Но теперь... — Бездна тебя дери, Брита, отвечай сейчас же!

— Потом, миледи! — сказала Брита, совершенно спокойным шагом прохромав мимо неё в сторону выхода. — Вы должны спешить!

— Спешить... куда?

— Во двор, миледи, — всё так же ровно отозвалась служанка. — На тренировочную площадку.

— Боги, Аллек, он?..

Она не окончила вопрос и не желала слышать ответа. Просто выбежала на крыльцо, чувствуя, как от бега треклятый кашель начал клокотать в горле. Услышала какой-то шум, детские голоса с тренировочной площадки. Брита уже стояла рядом, молча и сосредоточенно глядя в том направлении.

Бездна...

Элиза побежала туда, подобрав руками простенькое платье. Свернула с тропинки между деревьями, и с ноги слетела одна из туфель на тонкой подошве, так что она отбросила и вторую. Свернула снова и едва не перевернулась через металлическое ограждение.

— Боги...

Два ребёнка — самые старшие мальчики по шестнадцать лет, — держали Аллека за вытянутые руки. Тренировочный комбинезон сына был расстёгнут и спущен до самого пояса, оголяя вздымающуюся и опадающую в такт быстрому дыханию грудь. Глаза его были закрыты, и он прикусил нижнюю губу, будто готовясь получить удар.

— Боги... — Даже увидев, что происходит, она не могла поверить. Несколько вдохов ей потребовалось, чтобы просто стряхнуть с себя оцепенение и что-то сделать. Закричать. — Стой! Бездна, стой!

Все подняли головы к ней, запыхавшейся и красной от гнева. Аллек тоже раскрыл глаза, и Элиза не могла точно понять, что за выражение видит на его лице — разочарование или облегчение. Похоже, и то и другое вместе.

— Стой, бездна тебя дери! Если ты только вздумаешь пустить это в ход, я позову стражу и заставлю избивать тебя, пока они не устанут!

Инструктор Фредерик Аулиц — который всегда казался Элизе вежливым и спокойным, — застыл с поднятой рукой. Рукой, которой он сжимал длинную, тонкую плеть, одним концом извивающуюся на песке, будто змея. Он внимательно посмотрел на Элизу, потом нахмурился. А затем медленно опустил руку.

Элиза, путаясь в тряпках, перелезла через ограду и вышла на влажный, холодный песок.

— Инструктор Аулиц, что, бездна раздери, у вас здесь происходит?

Мистер Фредерик нахмурился ещё сильнее, и его лицо превратилось в олицетворение задумчивости. Кажется, он искал ответ на её вопрос, но не мог его найти.

— Боги, мистер Аулиц, я не знаю, что это за метод обучения, но я не позволю делать подобное с... с детьми!

Инструктор, глупо моргая, немного попятился и даже покосился в сторону ворот, будто он действительно оценивал свои шансы сбежать.

— Миледи, я... Я не собирался... Это совсем не то, что вы подумали...

— Не то, что я подумала? А что же тогда? — Она с гневом посмотрела на плеть. Фредерик проследил за её взглядом, нахмурился ещё сильнее, будто только теперь понял, что сжимает в руке, и разжал пальцы, выпуская плеть на песок.

— Я... Это был приказ, и я... Сам я бы никогда...

Его голос вдруг надломился, будто он собирался заплакать. И Элизе стало его жалко. На мгновение. А сразу после её захлестнула столь обжигающая ярость, что даже закружилась голова. Было сложно поверить, но он действительно был готов сделать это с её сыном!

— Боги, мама! — закричал вдруг Аллек. Его уже никто не держал, так что он просто стоял, скрестив руки на голой груди. — Вы с отцом будто бы сговорились! Неужели обязательно позорить меня прямо перед отлётом? Это что, какой-то извращённый способ заставить меня меньше скучать по дому?

— С отцом?..

И тут она поняла. Боги, ну конечно же. Если вокруг начинало твориться какое-то безумие, значит постарался Персиваль. Кто же ещё.

— Где, мать его, он? — она во весь голос закричала на Фредерика, и тот сделал ещё один шаг назад. Затем, не глядя на неё, дёрнул плечами. Тогда она посмотрела на Аллека, передавая ему этот вопрос. Затем на Бриту, которая как раз подошла к ним.

— Сегодня он проснулся слегка взволнованным, — произнесла Брита, и Элиза с ужасом поняла, что женщина выглядит крайне довольной всем случившимся. Интересно, она специально собиралась разбудить её в самый последний момент? Или её вполне устроило бы, если бы Аллек всё же получил один или два удара плетью? — Так что посетил тренировку, чтобы раздать указания. Кажется, всему виной стал меч, которым срубили одну из ваших Сейтай, вон там. А затем к нему пришли друзья из флота, и... В общем, я больше его не видела.

Элиза почувствовала, что её голова сейчас просто взорвётся. Боги, она ожидала, что хотя бы это утро пройдёт иначе. Пройдёт нормально. И, проклятый Персиваль, ведь это он должен был везти Аллека в порт!

— Хорошо, Брита, — процедила Элиза, не дожидаясь, пока служанка сочтёт необходимым рассказать что-то ещё. — С Персивалем я разберусь позже. А ты... — Она посмотрела на сына. — Если здесь ты уже закончил, немедленно одевайся и помоги загрузить твои вещи в экипаж. Нам пора ехать.

И, развернувшись, в громогласной тишине Элиза отправилась искать свои туфли.

Глава 14. День перемен. Часть 2

В экипаже они ехали молча. Колёса громко стучали, отдаваясь головной болью. А город вокруг стремительно оживал. Жители украшали улицы, вешали гирлянды на балкончики и питьевые фонтаны. На карнизах появлялись вырезанные из дерева и раскрашенные игрушки. Бешено крутились флюгеры из нержавеющей стали с позолотой. Вдоль дорог вырастали разноцветные тенты палаток, где улыбчивые торговцы спешили разложить сувениры и сладости. Да и сами горожане будто бы стали ярче, веселее и начали улыбаться.

Наверное, только с улыбкой можно встречать такой праздник. Празднование выхода Иль’Пхора из безопасности облачного пушистого одеяла. Празднование Спуска, а вместе с тем и начала кровопролитной войны, которая совсем скоро вновь изуродует лица людей скорбью, стараясь забрать у них самое дорогое.

Долгое, как будто бы бесконечное, время, раз за разом наступающее после затишья лета.

Она смотрела на сына, почти не обращая внимание на убранство города. Жадно впитывая в себя этот момент. Думая — а она не могла об этом не думать, как не старалась, — а что если это их последние минуты вместе. Последние минуты, которые они проведут в тишине. Думая о том, как именно завезти разговор, как вместить в него всё, что ей хотелось сказать, и не находя даже единого слова.

— Отец был вчера чем-то расстроен? — спросил неожиданно Аллек и обернулся от окна, и она едва не расплакалась просто от того, что слышит его голос. Он посмотрел на неё своими добрыми, полными тепла глазами. Будто догадался, что её гнетёт. Или и сам переживал не меньше.

Боги, как же часто она забывала, что Аллек, как бы не старался перенять все повадки отца, был совершенно на него не похожим.

— Да, дорогой, — ответила она. — На службе случилось кое-что плохое, и он никак не мог перестать об этом думать.

— Служба на флоте — сложная вещь, — глубокомысленно изрёк Аллек. — Даже не представляю, как тяжело отцу раз за разом так надолго покидать дом.

— Он... — Элиза слегка задумалась, ища нужное определение. — Он — сильный.

— Это точно, — согласился Аллек. — Что бы ни было впереди, отец со всем справиться, разве нет?

Элиза прикусила губу, не найдясь с ответом. В словах сына крылась правда, которую ей не хотелось признавать. Персиваль действительно был сильным человеком — одно из качеств, которым она в нём восхищалась. Но даже несмотря на это, сейчас он казался ей разбитым. Словно получил тяжёлый, невыносимый удар судьбы. Рану, которая потрясла его и подкосила. Рану, которую она могла бы помочь ему зализать, вместо того, чтобы на него злиться.

Вместо того чтобы самой отдаляться от него. Но... Всё не могло вечно крутиться вокруг Персиваля, вокруг войны. Ведь ей порой тоже требовалась поддержка, на которую Персивалю никогда не хватало сил. Требовалась опора, которой прямо сейчас он не мог для неё стать. А значит, ей было необходимо найти что-то другое — спасти себя, прежде чем пытаться спасать других.

Экипаж вдруг дёрнулся и замер, сбив её с мыслей. Кучер спрыгнул с повозки, открыл скрипящую дверцу и выпустил её и Аллека на бурлящую шумом и суетой площадь. Поток людей подхватил их, взявшихся за руку, понёс вперёд — к серому, с ржавыми прожилками, небу. К парапетам причала. К кораблю, который вот-вот собирался забрать у неё сына.

Она крепче сжала его руку, прикусила губу, будто шла на плаху. Но шаги неумолимо приближали её к цели. Пока наконец они не замерли между трёх небольших групп людей, ожидающих начала посадки.

Корабль пропел низкую тошнотворную ноту, и люди медленно потекли в сторону трапа, огибая Элизу с Аллеком, норовя утащить за собой, отобрав даже эти последние мгновения.

— Мама, я... — начал Аллек, вновь глядя прямо на неё. Он стоял ровно и уверенно, словно и не тревожимый потоком людей. — Я рад, что ты поехала со мной сегодня.

Элиза с удивлением захлопала ресницами, стараясь расшифровать слова, будто они были на незнакомом языке.

— Не потому, что отец не смог, — пояснил Аллек. — Я люблю его и хотел бы услышать несколько наставлений перед полётом, но...

Он не договорил, отведя взгляд. И Элиза осознала, что всё время — даже в этом коротком пути в порт — она думала лишь о своей боли. Зациклилась на ней, совершенно забыв о чувствах сына.

— Тебе страшно, — догадалась она.

— Ну... — он смущённо засмеялся. — Самую малость. Я знаю, что в переезде нет ничего смертельного — в конце концов, в порту меня встретят Фил и Ричард. Но... я никогда не покидал дом так надолго. Вдруг я растеряюсь в нужный момент. Одно дело тренироваться у нас на заднем дворе и совсем другое...

Без слов она обняла сына. Прижала к груди и уткнулась в волосы. Они пахли теплом и домом. Странно. Только теперь она вдруг поняла, что у дома есть особенный запах.

С корабля донёсся второй гудок. Ещё настойчивее и громче первого. Будь он проклят.

Сын слегка отстранился, косясь в сторону тех, кто первыми спешил по трапу.

— Я боюсь разочаровать тебя и отца, — серьёзно сказал Аллек.

— Ты никогда меня не разочаруешь, милый, — ответила она, чувствуя, как на глазах вспыхивают раскалённые кристаллики слёз.

Он с недоверием посмотрел на неё.

— А ещё я боюсь, не понравиться преподавателям. Или, того хуже, ребятам. Это здесь, благодаря отцу, меня все любят, а на другом острове... Это ведь важная составляющая службы — быть частью коллектива, — но я даже не знаю, на сколько в этом хорош. Знаешь, у нас нет подобных тренировок.

— Ты будешь блистать там, Аллек, — с уверенностью сказала Элиза. — Даже не сомневайся. Ты не просто впишешься — ты объединишь их вокруг себя. Я это знаю.

— Я... — он замешкался, но потом решительно кивнул. — Хорошо, я так и сделаю.

И она обняла его ещё раз. Прижалась губами к его лбу. И стояла так — а он не мешал ей — пока не прозвучал душераздирающий третий гудок.

И она нехотя выпустила его из объятий.

Глава 14. День перемен. Часть 3

Дорогу до храма Элиза преодолела быстро, почти бегом, всё ещё переживая расставание с сыном. Её пальцы по-прежнему чувствовали прикосновение к его волосам, ноздри пощипывало, когда ветер срывал с её одежды обрывки запаха их последних объятий. А перед глазами стояла его улыбка, и тот момент, когда на трапе он развернулся и помахал ей. Это, а ещё слёзы.

Однако лишь завидев храм Иль’Пхора, она заставила себя собраться. Запереть внутри слабость и сомнения. Наполнить сердце тем воодушевлением, которое ощущала утром. Подняться по широкой мраморной лестнице, подойти к дверям с золотыми панелями, искрящимися солнечным светом. Затем ещё шаг — к переменам, к той новой Элизе, которой она собиралась стать.

Стать ради сына. Ради города. Ради спасения.

«Смотри Иль’Пхор. Я здесь. И я готова к твоим испытаниям».

В нетерпении она распахнула тяжёлую дверь. Шагнула вперёд, позволяя убаюкивающей, почти интимной полутьме проглотить её. Вдохнула грудью густой травянистый запах благовоний — масляных и согревающих. Позволила себе на мгновение раствориться в монотонном гомоне молящихся людей.

Сегодня никто не пел, лишь зычный мужской голос разносился по залу, утопая под створками купола.

— ... для каждого из нас. — Эллиот Виндр закончил очередную реплику. Затем поднял руку и направил указательный палец в толпу. — Измениться — вот истинный подвиг человека в сложное время. Не пережить его, нет. Но стать лучше, несмотря на преграды. Сильнее, благодаря испытаниям. Подняться на ноги и, к тому же, протянуть руку тому, кто сам не в силах встать.

Он стоял на постаменте, заслоняя собой часть стелы с изображением воздушных богов, будто говорил от их имени. На небольшой пристройке, из-за чего казался выше всех присутствующих, даже храмовников в белом с золотым. Выше затаившей дыхание толпы, жадно глотающей каждое его слово.

Эллиот был одет в простую, но слишком уж ладно пошитую одежду. Брюки, идеально подогнанные по размеру, хлопковую рубашку с тёмным жилетом, на который была приколота брошь с монограммой. Вычищенные до блеска сапоги, умело скрывающие отсутствие одной ноги. Он слегка опирался на трость, деревянную с тусклым серебряным набалдашником, словно тем самым напоминая о трудностях, которые ему удалось преодолеть. Подчёркивая тот факт, что они не сломали его. А если и изменили, то несомненно в лучшую сторону.

На первый взгляд он вовсе не походил на слабого калеку, каким Элиза видела его после ранения. Но ещё меньше в нём осталось от того лощёного аристократа, который окружал себя роскошью, собирал званные приёмы и, казалось, купался в успехе. Слишком острым было теперь его лицо, слишком решительными движения, слишком резким голос. Однако талант собирать вокруг себя людей, похоже, никуда не делся.

Зал был заполнен почти полностью. Скамьи заняты, кто-то теснился возле колонн, другие — остались в проходах. Даже у дверей, где сейчас была Элиза, сбились в кучу пять или шесть каких-то беспризорников, уставившихся в направлении сцены с открытыми ртами. В основном публику Эллиота составляли обычные горожане — подмастерья, прачки, учителя, мелкие лавочники. Но попадались и одетые в камзолы с бархатом аристократы, многие семьями. А ещё солдаты, внимательно слушающие речь Эллиота Виндра с таким видом, что было трудно сказать наверняка, собираются ли они примкнуть к нему или арестовать сразу, как он покинет храм.

Была здесь и жена Эллиота, Летиция. В отличии от мужа, явно пытавшегося выглядеть по-простому, Летиция носила платье с тугим корсетом, черное и строгое, одновременно проявляющее уважение к традициям храма, но и демонстрирующее превосходство.

Превосходство — это то, что она излучала. Сила и власть, словно они были у неё под кожей. Своей позой с ровной спиной, но выглядящая так, будто ей это ничего не стоит. Тем, какой зазор оставался между ней и остальными присутствующими. Тем, как во время проповеди, она читала книгу, беззвучно перелистывая страницы и изредка поднимая взгляд на мужа, словно режиссёр, желающий удостовериться, что актёры играют в точности в соответствии со сценарием. И ни увольнение мужа со службы, ни испортившиеся отношения с мэром и его семьёй, ни потеря деловых контрактов, которые за этим несомненно последовали, не смогли этого изменить.

Элиза, которая несмотря на брак, оставалась простоватой чужачкой среди аристократов, но и не ладила с горожанами, ей завидовала. Что не мешало бояться её до дрожи в коленях. Сказать по правде, она надеялась, что Оливия, которая и позвала её на эту проповедь, сама будет здесь. Надеялась, что они с новообретённой подругой выслушают воодушевляющую речь Эллиота, которая будет не более, чем формальным поводом её визита, а затем смогут выпить чаю, съесть что-нибудь и обсудить, где именно Элиза сможет принести наибольшую пользу городу.

Но Оливии Виндр в храме не было, так что, похоже, испытания начинались раньше, чем Элиза полагала.

Она нацепила самое угодливое выражение из своего арсенала, поправила причёску и на цыпочках, стараясь не привлекать излишнего внимания, подошла к Летиции. И, понизив голос почти до шёпота, произнесла:

— Миссис Виндр, я рада приветствовать вас, меня зовут Элиза Болло...

Летиция Виндр не была старой. На самом деле ей было сорок, может быть сорок пять лет, не больше. К тому же она старательно подкрашивала волосы и убирала их в строгую причёску или прятала под шляпкой, как сейчас. Она позволяла себе использовать в наряде яркие атрибуты, а иногда даже носила туфли на каблуках. Однако было в ней что-то такое, что заставляло людей по-детски робеть перед ней и обращаться на «вы». И Элиза не стала исключением.

— О...

Издав этот наполовину разочарованный, наполовину удивлённый звук, Летиция медленно повернулась к ней — целиком, словно кукла на шарнире. Смерила взглядом, каким смотрят на муху, угодившую в суп. Взглядом, полным пренебрежения и превосходства. Тем самым, который она не просто довела до идеала, но превратила в оружие, куда страшнее мечей и мушкетов, и на котором построила карьеру — причём, похоже, уже дважды.

И Элиза поняла, что оказалась статистом в представлении имени Летиции Виндр.

Вот её лицо — идеальная маска — нарочито безразличное и устало формальное. Вот она осматривает собеседницу снизу доверху, оценивая, как несвежий товар на рынке. Вот она позволяет себе едва заметно сжать губы в тонкую, почти невидимую, но идеально прямую линию. Берёт крохотную, тщательно вымеренную паузу, дабы собеседница ощутила неловкость. И наконец задаёт сбивающий с толку вопрос.

— Боги, милочка, ты пришла в храм без головного убора?

Летиция произнесла это так громко, что Элизе показалось, будто все теперь смотрят на неё. Более того, голос Эллиота, чеканивший от стен и разлетавшийся по залу ещё несколько мгновений назад, почему-то смолк. Она замерла в растерянности, чувствуя, как жар подступает к щекам. Тратя всё самообладание, чтобы не схватиться руками за слегка растрепавшиеся по пути из порта волосы. Или, того хуже, не броситься пристыжённо к дверям. И ощущая себя горничной, подавшей хозяйке остывший кофе.

— Простите, миледи, — Элиза и сама удивилась этому обращению, но это было хотя бы не «ваша светлость», а значит, она ещё не достигла самого дна. — Я собиралась впопыхах и совсем не подумала о том, как буду выглядеть.

— Ах да, — Летиция коротко кивнула, будто ожидала ровно такого ответа. — Я всё время забываю, что еженедельное посещение храма больше не является обязательным для знатной дамы. У нового поколения ведь так много забот.Песни, радиопостановки, театр — этот рассадник похоти — или, чем ещё себя тешит молодёжь?

— Я... Я отправила сына в академию сегодня утром, — Элиза собиралась ужалить этим Летицию, пристыдить, ткнув носом в свою душераздирающую потерю, но, почему-то, слова прозвучали, как жалкое оправдание.

— Понимаю, — протянула Летиция, прищурившись. — Давно пора дать ребёнку настоящее образование. Но я и не думала, что дела у вашего мужа идут так плохо.

— Это не... — Элиза побагровела от стыда, но к её счастью, из толпы прихожан вышел муж Летиции. Эллиот Виндр, похоже, завершил свою проповедь, и теперь пожимал руки окружающим, хлопал их по плечу, улыбался, словно хозяин дома, приветствующий дорогих гостей. Завидев Летицию и Элизу, он, к огромному облегчению Элизы, направился прямо к ним.

— Дорогая! Мистер Леон Сапсен пригласил нас...

— Эллиот, взгляни-ка, — перебила его Летиция. — Сегодня послушать тебя пришла особенная гостья. Миссис Болло. Уверена, ты помнишь её мужа — это ведь он голосовал за твою отставку, не так ли?

Бывший полковник натужно рассмеялся.

— Это был его отец, дорогая. С Персивалем и Элизой у меня всегда были прекрасные отношения...

«Ровно до того момента, пока Персиваль не бросил тебя сразу после ранения и сделал вид, что тебя вообще не существовало».

— К тому же, куда мне теперь воевать, а?

Эллиот постучал два раза по своему бедру пальцами, и Элиза против воли уставилась на ногу мужчины. Вернее, на сапог, в котором, как ей было известно, находился протез. И ей, хоть это казалось невозможным, стало ещё более неловко.

— Кстати говоря, где он сам? — Летиция же, как ни в чём не бывало, вновь посмотрела на неё. — Где тот человек, который, вот уже какой Спуск, защищает город?

Элиза почувствовала, как назойливая капля пота потекла от лопаток прямо к заднице. Почувствовала, как, казалось, лёгкое платье начало туго сжимать шею. А из мыслей в её голове осталось лишь одна — что будет хуже, расплакаться на глазах Летиции и её мужа, или убежать под громкий смех зевак.

Она знала, что разговор так или иначе затронет Персиваля. Знала, что ей никуда не деться от этого вопроса. Но так и не придумала ответ, ведь она совершенно не представляла, где Персиваль, или даже жив ли он. Знала лишь, что он был категорически против её визита в храм. Вот этого самого визита.

— Он... Он не смог прийти... — выдавила она наконец.

— Вот как...

— Я... Я рассказала ему о том, чем занимается ваш муж и вы... Предложила хотя бы послушать проповедь, поговорить с Эллиотом прежде, чем что-то решать, но...

— Да, — оборвала её Летиция. — Я понимаю, что не каждый обладает необходимым даром убеждения. И, уж точно, не каждый готов по-настоящему сражаться за то, во что верит.

Эллиот вновь смущённо рассмеялся, безуспешно стараясь снять напряжение.

— Но я хотела бы присоединиться к вам, — выпалила Элиза, уже совершенно не уверенная в правдивости своих слов и желавшая лишь, чтобы этот разговор закончился так или иначе. — Мне просто невыносимо смотреть на то, что происходит с городом. И я хочу, по мере своих сил, помочь вам сделать его лу...

— Понятно, — оборвала её графиня и поднялась с места, зашелестев платьем. Она вновь обвела Элизу взглядом — на этот раз, каким изучают проблему, вроде пятна от вина, впитавшегося в дорогой ковёр. Затем развернулась к выходу. — Тогда не стой столбом. Я не могу потратить на тебя весь день.

И она быстрым шагом устремилась к выходу, заставляя людей вокруг расступаться в стороны. И Элизе не оставалось ничего, кроме как поспешить за ней. Уходя, она успела заметить взгляд Эллиота, который, пожалуй, показался ей сочувствующим. Хотя, по мнению самой Элизы, сочувствовать следовало именно ему, раз он решил связать свою жизнь с подобным человеком.

Боги! Как же вышло, что Оливия оставила Элизу одну с этой...

— Что ты умеешь? — проскрипела Летиция, стоило им только спуститься с крыльца храма на оживлённую улицу. — Где ты последний раз была волонтёром? И какие были отзывы?

— Я не... — выдохнула Элиза, стараясь нагнать графиню, но одновременно с этим оставаться чуть позади, будто оставляя себе возможность сбежать. — Я никогда не...

Графиня резко остановилась, обернулась к Элизе и уставилась на неё, немного нахмурив брови. Словно она стала презирать её ещё больше, и ей требовалось убедиться, что Элиза это заметила.

— Милочка, — снисходительно произнесла графиня, вновь быстро зашагав по тротуару. — Тебе известно, что в ближайшие недели может вновь разразиться война?

— Да, миледи, мой муж...

— Я знаю, что делает ваш муж, — резко зарубила довод Летиция. — Тем удивительнее факт, что ты до настоящего момента совершенно не чувствовала в себе потребность оказаться хоть сколько-нибудь полезной для города, в котором живёшь.

Щёки Элизы загорелись огнём. В начале их разговора, она чувствовала неловкость пополам со стыдом. Но теперь ощущала навалившееся отчаяние. Ей хотелось провалиться на месте — сквозь панцирь Иль’Пхора, и дальше, в самую бездну, — но она опасалась, что даже в этом случае услышала бы лишь осуждение за то, что она как-то не так падает.

Элизу вовсе не должно было волновать мнение и слова этой женщины. В конце концов, именно Элиза пришла, чтобы предложить ей помощь. Но Летиция будто видела её насквозь, искала изъяны и отточенным движением прикладывала к ним раскалённое клеймо.

Элизе хотелось ответить, хотелось дать отпор, но в сущности, как бы слова Летиции не казались несправедливы, в них не было и толики преувеличения.

— Дорогая, ты знаешь, что творится в городе? — продолжала хлестать её Летиция. — Бандиты собираются в организованные группы, сотрудничают с мэром и чиновниками, подминают под себя город. А честные горожане лишаются домов, мучаются от голода и жажды, отсутствия работы, никуда негодных образования и медицины. Будто в этом городе не требуется никто, кроме безмозглых солдат, готовых отдать жизнь за мэра в его войне. Хотя... — вздохнула графиня. — Откуда ты можешь это знать, раз привыкла одеваться в шелка и бархат, ни в чём себе не отказывая?

Элиза интуитивно дотронулась до браслета матери — единственного украшения, что при ней было. Она была одета в простое хлопковое платье, неприметные, покрытые пылью туфли. В то время, как платье графини было изысканным воплощением последней моды и даже поблёскивало несколькими жемчужинами возле выреза.

И ей вдруг показалось, что Летиция... специально выводит её из себя.

Они быстрым шагом почти бежали по оживлённой улице. Графиня двигалось плавно, приподняв подол и вздёрнув подбородок. Будто бы даже идти по грязной каменной кладке было выше её достоинства. Элиза, до этого отстававшая на шаг, наконец-то набралась смелости догнать её.

— Миледи, — обратилась она. — Миледи Летиция, могу я узнать, куда именно мы идём?

— В приют, — отозвалась графиня и слегка ускорилась, будто оскорблённая манёвром Элизы. — Там всегда не хватает рук. Подойдут даже неумелые. Ты когда-нибудь готовила своему мужу?

— Да, вчера я...

— Хорошо, значит сможешь отличить кашу от похлёбки. А большего и не потребуется.

— Я буду готовить? — удивилась Элиза.

И тут графиня рассмеялась. Прозвучало три отрывистых «хо», разделённых небольшими одинаковыми паузами. Это был и не смех вовсе, а скорее пародия на него, будто бы она специально изобразила эмоцию, чтобы обидеть Элизу. И изобразила не слишком умело.

— Готовить? — она фыркнула, отсмеявшись. — Ну что ты. Этим занимаются обученные повара. Ты будешь разливать суп бездомным. Может быть, это у тебя не получится испортить.

И вдруг Элиза вспыхнула. Она знала, что не должна проявлять неуважения. Знала, что её не должны ранить слова какой-то аристократки. Знала, что ей нужно просто вытерпеть этот разговор, чтобы получить то, зачем она пришла. Но у терпения есть одна прискорбная особенность. Порой, дойдя до предела, оно просто лопается.

— Почему? — она остановилась и выкрикнула это на всю улицу, но даже не устыдилась, заметив на себе любопытные взоры. Может быть, у стыда тоже есть свой предел? — Почему вы так себя ведёте со мной?

Летиция тоже остановилась. Затем развернулась, и Элиза увидела на её губах тень улыбки. Словно она только и ждала этого бессмысленного всплеска эмоций.

— Что ты имеешь ввиду? — спросила она спокойно.

— Вы грубите мне с самой нашей встречи! Насмехайтесь надо мной, и...

— Я над тобой насмехаюсь? — она очень недурно изобразила удивление. — Над той, кто за несколько лет пальцем о палец не ударил? Милочка, если тебе так показалось, то ты ошиблась. Я вообще не считаю тебя за человека. Вижу перед собой пустое место, не достойное даже того, чтобы с ним разговаривать. О людях я привыкла судить по делам. А ты, дорогая моя, не сделала за свою жизнь ничего, хоть сколько-нибудь примечательного. Так почему же я должна вести себя как-то иначе? Чем ты это заслужила? Тем, что твоя семья выдала тебя замуж за капитана? Тем, что у этого капитана оказался трёхэтажный особняк, битком набитый слугами, выполняющими все твои прихоти? Тем, что тебя, в отличии от тысяч других жителей города, сам мэр Олси зовёт на приёмы в ратушу? Вернее, не тебя, а твоего мужа. Что именно ты сделала для моего острова, чтобы заслужить моё уважение?

Элиза скривилась, и горло её перехватило. Не кашлем, нет. От него не осталось и следа, хотя быть может, сейчас бы он сыграл отличную службу. Яркий, суровый приступ мог бы пристыдить Летицию или хотя бы заставить её почувствовать брезгливое отвращение. Или, например, убить Элизу. И во всех этих вариантах ей бы не пришлось продолжать этот разговор.

Но нет — она почувствовала, будто её ударили. Грудь свело, так что не получалось даже вздохнуть. Щёки жгло пламя.

— Если я вам так неприятна, я просто уйду, — она буквально заставила себя произнести эти слова. И заставила свой голос прозвучать ровно и холодно, несмотря на подступившие к горлу слёзы.

— Уйдёшь? — улыбка на лице графини стала ещё шире, но так и не затронула глаза, отчего выглядела жуткой. — И этим ты думаешь разубедить меня в своей никчёмности? Если ты не смогла выдержать даже разговор со мной, как ты сможешь выдержать хоть что-нибудь? Там, в приюте, куда я тебя веду, люди нуждаются в помощи. Но помогать им дело нелёгкое. Куда тяжелее, чем идти рядом со мной по улице.

Элиза хмыкнула, потому что сомневалась, что это правда. Даже если бы ей под ногти загоняли раскалённые иголки, это было бы лучше этого разговора. И вдруг хищная улыбка Летиции превратилась в доброжелательную.

— Хотя само собой, помогать городу можно разными путями, — мурлыкнула она. — Каждый из этих путей требует самопожертвования разного рода, конечно. Однако не каждый обязан быть столь сложен, как тот, что я вам предложила.

И вдруг всё встало на места. Элиза даже ахнула, настолько цельная картинка показалась ей изящной и извращённо красивой. Летиция действительно была профессионалом своего дела. Человеком, способным для любой работы подобрать необходимый инструмент и применить его в точности по назначению.

— И если бы я смогла привести к вам Персиваля, то всё бы изменилось? — вкрадчиво, как она надеялась, с мольбой произнесла Элиза.

Глаза Летиции сузились, и в них на мгновение показались нотки подозрения. Будто бы она спрашивала себя, не поспешила ли с последним, решающим ударом. Не получился ли он слишком топорным, и не недооценила ли она собеседницу. Но было поздно, и они обе это знали.

Забавно, но именно мягкость этой женщине удалась более фальшиво, чем желчь.

— Персиваль Болло без сомнений очень занятой человек, — аккуратно начала Летиция. — Он солдат, и никто не может обвинить его в недостаточном рвении по отношению к защите города. Он, и я не побоюсь этого слова, настоящий герой. Мы обязаны ему всем, в том числе и своими жизнями. И я прекрасно понимаю, что он стал таким в том числе и благодаря вам. Так что, будь он с нами — решись он помочь нашему делу, — я бы нашла вам с ним достойное его заслуг применение.

Элиза улыбнулась. Как ни странно, она ни на секунду не сомневалась, что так бы всё и было.

— Что ж, — мягко сказала она, почувствовав вдруг, как напряжение схлынуло. — К нашему общему сожалению, Персиваль не собирается вам помогать. У вас есть только я — никчёмная жена бывшего солдата. У которой нет столь звучного имени, столь яркой истории и столь выдающихся заслуг. Нет его денег, его возможностей. Конечно, это не то, чего вы ждали, но это ровно то, чем нам с вами теперь предстоит распорядиться. Найти, как использовать во благо городу столь никчёмного человека, каким я, без сомнения, являюсь.

— Я так и сказала, дорогая, — раздражённо отозвалась Летиция. — Поэтому мы идём...

— Туда, где вы выставите меня напоказ, словно куклу, повинующуюся прихотям циркача, — оборвала её Элиза. Само собой, не без удовольствия. — Туда, где сможете запереть меня, чтобы люди смотрели и видели во мне вашу безграничную власть. Видели, раз уж даже Элиза Болло — жена прославленного воина, — согласилась на такую работу, то этот город, несомненно в вашем кармане. И, пожалуй, я согласна — это наилучший способ воспользоваться мной, моим именем — ведь, в сущности, что ещё во мне есть. Наилучший способ для вас. Но мне он не подходит.

— Не... подходит? — Вот. Вот так выглядит искреннее удивление.

— Именно, — кивнула Элиза. — Однако это не отрицает моих намерений. Я не соврала вам — ни разу не врала за этот разговор. Я действительно хочу принести пользу. Оливия говорила, что несколько дней в неделю работает в больнице недалеко от моего дома. Знаете, на родном острове у меня был... хм... подобный опыт работы. К тому же, мой муж военный, так что я вполне могу перевязать рану и меня не пугает вид крови. Да, может быть, это не то, что вы для меня спланировали. Но я не сомневаюсь, вы сможете обернуть это в свою пользу и извлечь выгоду. Как бы то ни было, именно в эту больницу я и намереваюсь направиться. И... Дело в том, что мне даже не требуется для этого продолжать этот разговор. Достаточно будет лишь прийти туда и предложить помощь.

Сказав это, Элиза, довольная собой, развернулась, чтобы уйти.

— Миссис Болло, — окликнула её графиня, впервые назвав как полагается. И даже... С уважением? Или воодушевлённой своей дерзостью Элизе это просто показалось.

— Хотите рассказать, как тяжело мне будет там работать и отговорить меня?

Летиция не выказала даже подобия какой-либо эмоции:

— Когда прибудете в больницу... Передайте настоятельнице, что пришли от меня.

— Неужели вы до сих пор полагаете, что без вашего разрешения меня не впустят внутрь?

— Нет, — спокойно ответила Летиция Виндр и жёстко посмотрела на Элизу. — Просто хочу напомнить им, кому они обязаны новыми людьми и деньгами. Должна же я держать их в узде, миссис Болло. Как иначе я смогу помочь городу?

И, оставив за собой последнее слово, она неспешно развернулась и прогулочным шагом отправилась обратно в храм, к мужу. Вместе с ним вершить судьбы таких же маленьких, как Элиза, людей. И совершенно не заботясь, что Элиза о ней думает.

Глава 15. Круги на воде. Часть 1

Когда-то в мире не было ничего кроме бездны. Безжалостной и холодной, словно удар ножом в сердце. Кроме неба. Пустого чёрного неба, безучастного и одинокого. Кроме ночи, непроглядной, тихой, царившей над океаном.

Так продолжалось веками. Так было. Так должно было быть. Но затем мать-Ночь родила девочку. Она назвала дочь Луной. Воспитала её по своему образу и подобию. Научила всему, что знала. И подарила этот мир ей. Мир, а вместе с ним, семена создания — щепотку собственного безграничного могущества, — чтобы дочь могла дополнить этот мир. Завершить.

Спустя века их общий шедевр был закончен. Появился ветер, чтобы гнать волны. Тучи, чтобы наполнять великий бесконечный океан. Молнии, чтобы освещать свои владения. Образовался баланс трёх миров, чарующая гармония. И мать-Ночь наградила Луну за этот ошеломительный успех. Сделала ей подарок, который лишь она могла создать. Сестру-Солнце.

Луна была вне себя от радости. Ждала тот миг, когда сестра подрастёт, и она покажет ей сотворённый мир. Предвкушала, как они будут играть — приближаясь и отдаляясь, разгоняя шторма, объединяя ветер с водой, создавая невиданные цунами или осыпая водную гладь колючками молний.

Но младшая сестра не желала играть с ней. Не испытывала искренней радости при виде волн и порывах ветра. Не находила идеальный баланс этого мира таким же прекрасным, как находила её родня. Луна была опустошена этой несправедливостью. Она плакала, жаловалась матери. Предпринимала всё новые и новые попытки увлечь сестру, заинтересовать. Даже выкрала у матери четыре маленьких семени создания и отдала их сестре, но та лишь устало улыбнулась и спрятала их подальше. Наконец, отчаявшись, Луна попросила мать-Ночь убить сестру-Солнце — создать заново. Но мать отказалась. Лишь посетовала, что решила создать Солнце не по собственному образу и подобию, но оставила часть её фрагментов души и сердца нетронутыми, дала им сформироваться самостоятельно, превратила, как теперь стало понятно, в маленькие изъяны.

И Солнце страдала не меньше своей сестры. Болезненная и слабая, апатичная и вечно уставшая, чувствующая себя неуютно в кругу семьи. Сестра-Луна была прямым продолжением матери-Ночи. Их влекли общие идеи и стремления, они мыслили одинаково, дополняя друг друга. Они были идеальны. И они создали идеальный мир. И сестра-Солнце никак не могла понять, почему же так сильно от них отличается.

Хуже всего ей было в тот момент, когда Луна, надеясь её порадовать, подарила семена создания. Дар, лишь напомнивший Солнцу о её несовершенстве. Что ей было с ними делать? Что можно было создать в итак идеальном мире? Что можно было сотворить, чтобы его не испортить?

Она выгадала момент, пока сестра и мать спали, и выбросила эти семена в бездну. Прошло лишь несколько мгновений, прежде, чем она пожалела об этом. Как посмотрит она теперь в глаза сестре, сделавшей ей столь замечательный подарок? Как вновь заговорит с матерью, уничтожив самый священный из её даров?

Отныне, из чувства страха, она бодрствовала только, когда мать и сестра погружались в сон. Проводила часы в одиночестве, наблюдая за безмятежным спокойствием пустого мира. За чернотой океана, на глади которого играли волны. За безжизненным ветром. Наблюдала и ненавидела их совершенство.

Но однажды...

Солнце сама не поверила глазам. Она даже не понимала, что именно видит. На водной глади появились... Она назвала их ростками. Четыре небольших веточки показались из пучин бездны. Потянулись к ней, тонкие и неокрепшие.

Её охватил страх. Солнце почувствовала, как против своей воли испортила то, что принадлежало Луне. В следующий раз, когда сестра-Луна и мать-Ночь бодрствовали, Солнце тоже не отходила ко сну. Она впервые за последнее столетие согласилась поиграть с Луной — согласилась гнать волны, стараясь спрятать под ними следы своего преступления.

Конечно же, очень скоро сестра-Луна и мать-Ночь обнаружили эти ростки. Изъяны на безмятежно ровной поверхности океана. И Луна обломала их у самой водной глади.

Никто не мог заглянуть в бездну. А значит и узнать, что веточки эти росли уже долгие годы. Пробивались по чуть-чуть с каждым днём, проросшие из выброшенных Солнцем семян. Питаясь её силой, лучами и огнём её непокорности.

Каждый раз, стоило Луне отойти ко сну, как они восходили снова. Прорывались из толщи воды, тянулись узловатыми ветвями к небу. Ветвями, каждая из которых, на радость Солнцу, была не похожа на другую. Увитые листочками, которые жили и умирали лишь для того, чтобы родиться заново.

Солнце боялась гнева сестры и матери, но в глубине души надеялась, что ростки выживут и окрепнут. Жизнь, созданная не чьей-либо прихотью, но вопреки. Жизнь, которая с каждым днём становилась сильнее и своенравней. Это было... настоящее волшебство. Луна ненавидела их за то, сколь они были непредсказуемыми и несовершенными, а Солнце по этой же причине их любила.

Она назвала их Древами. А затем выкрала у матери ещё семян — целый мешок, все, что смогла найти. И закружила их ветром, развеяв по всему океану. Теперь она не боялась отличаться от сестры и матери. Наоборот, она гордилась этим — и вкладывала всю эту гордость, всё своё желание отличаться, всё несовершенство в собственные лучи, чтобы согреть образовавшуюся в мире жизнь.

Проснувшись, она обнаружила плоды своих трудов. Мир больше не был тихим и спокойным. Не подчинялся старым правилам и законам. Всё превратилось в завораживающий шумный хаос. Появились огромные существа — воздушные Боги — которые могли слышать друг друга и даже её, Солнце! По небу, со свистом рассекая крыльями воздух, летали тысячи видов птиц. В бездне рыбы скользили по волнам. А ещё... Самыми удивительными оказались существа, называвшие себя людьми.

Появившись на Древах, они обживали стебли, обустраивали себе жилища. Они видоизменяли мир вокруг, учились пользоваться его особенностями, приручали остальных его обитателей. Они были умны и изобретательны. И смогли подчинить даже стихии.

Сестра-Луна была вне себя от ярости. Вместе с матерью-Ночью они заперли сестру-Солнце, запретив приближаться к этому миру. А Солнце стоически приняла это наказание, зная, что смогла создать нечто удивительное, и ей этого было достаточно. Она рассказала своей семье об этих людях, рассказала о том, на что они способны и как научились пользоваться всем тем, что видят вокруг. С огнём в глазах, она называла их волшебными.

Сестра-Луна была заинтригована этими существами, однако, сколько бы не следила за ними, люди лишь бесцельно бродили по ветвям, временами срываясь в бездну. И наконец Луна просто перестала им светить. Она и мать-Ночь решили уничтожить этот мир и воссоздать его заново — вернуть ему прежнюю непорочную красоту.

Сестра-Солнце проснулась от плача. Обнаружив, что Луны нет поблизости, она украдкой взглянула на мир и увидела девочку, которая потеряла родителей в темноте. Девочка плакала, звала на помощь, барахтаясь в бездне. Солнце знала, что её накажут, но всё равно решила помочь.

Она спустилась к этой девочке, чтобы осветить мир. И сразу же указала на её родителей, которые повсюду искали дочь. Но... Девочка не перестала плакать. От яркого света приблизившегося Солнца глаза её выгорели, превратившись в зияющие провалы. Так же, как и у её родителей. И у остальных людей на Древах.

И Солнце с ужасом поняла, что, если до этого момента, у людей была надежда, то теперь и её не осталось.

Солнце сама рассказала матери о том, что сотворила. Она раскаивалась во всём содеянном. Обещала отныне делать всё, как скажет мать-Ночь. Обещала бодрствовать столько, сколько нужно. Обещала играть с сестрой, если понадобиться. И обещала, что больше никогда не будет от них отличаться. Даже постаралась приглушить собственные лучи, вот только это не вышло.

Сестра и мать злились на Солнце. Однако согласились простить её, если она сама исправит собственные ошибки. Вернёт их миру прежний, идеальный вид.

Так Солнце в последний раз вернулась в мир, вместе с новыми проросшими семенами, готовая его уничтожить, как велела семья. С тяжёлым сердцем, она действительно намеревалась это сделать.

И тогда она вновь увидела людей. Да, они ослепли, однако остались и те, кто не сдался и пытался вести за собой остальных. Остались воздушные боги, которые теперь пели песни, направляя людей и помогая им. Глаза их также выгорели, из-за чего они могли совершать лишь один единственный маршрут, но теперь на их панцирных спинах начала зарождаться жизнь. Жизнь, которая появилась из-за того, что к ним приблизилось Солнце.

Солнце знала, что должна со всем этим покончить. Знала, что только так она вновь сможет объединиться с семьёй, заново завоевать их любовь. Знала... и не смогла.

Она использовала все выделенные ей семена создания. Использовала, чтобы сотворить плотную завесу облаков. Огородить этот мир от своей семьи, чтобы не дать им его уничтожить. И вместе с тем от самой себя и собственного обжигающего огня. В последний момент, она лишь оставила себе крохотную лазейку — Солнце сотворила облака там, где летали воздушные боги, чтобы слышать их песни, в которых они рассказывали ей о мире. И чтобы те, хоть изредка, могли чувствовать её тепло.

Мать-Ночь и сестра-Луна не простили её — да и как они могли? Отныне Солнце осталась одна. Принесла в жертву всё, что когда-то любила, и даже больше не могла видеть созданный ей мир. Но благодаря ей, этот мир теперь смог начать развиваться.

Звонкий женский голос потух, оставляя храм слушателей в густой, приятной тишине. Через наполненное ожиданием мгновение, как бывает между ударом молнии и раскатом грома, ручейками полилось пение. Проснулись первые нестройные голоса жрецов, настоятельниц и служек. А следом к ним присоединились молящиеся слушатели — все до единого, подчиняясь общему порыву.

Астра тоже запела свою партию, простую и ритмичную. Запела, чувствуя её фальшивой, а себя — лгуньей. Так всегда бывало, когда ей приходилось участвовать в хоровом пении в храме.

Стараясь копировать голоса богов, слушатели превращали их песни в подделку. В нечто искусственное и пошлое. Уродливое и бессмысленное, лишённое той красоты и искренности, присущей мрачно-печальным, пробирающим до самых костей песням воздушных богов. И венцом этой мерзости был голос самой Астры. Голос той, кто слышал лишь эхо — те фрагменты песен, что были доступны всем и каждому.

Никто уже не знал, о чём поётся в этих песнях. И тем бессмысленней казались из-за этого выверенные ритуалы, старые, как истерзанное временем строение, от которого остались лишь обломки. Тем неубедительнее становились рассказанные жрецами притчи. И тем сложнее было верить в выводы из этих историй, которые делали жрецы.

Миф о сотворении мира имел продолжение. Его любили почти все храмовники и не только среди слушателей. Разве что каждый слегка переиначивал окончание на свой лад. Притча была хороша тем, что мораль, которую можно было из неё вынести, оказывалась многогранной. Или, возможно, никакой морали в ней не было вовсе.

После добровольного плена сестра-Солнце занялась изучением созданного мира. Она постигала законы мироздания или творила новые, на свой лад. С помощью воздушных Богов, её верных слуг, она продолжала вести людей, заботиться о них, как заботятся о ребёнке в уютной колыбели. Долгие тренировки позволили ей научиться пользоваться собственным теплом — даром, что достался ей от матери-Ночи. Она смогла добиться температуры в срединном мире, достаточной для того, чтобы люди смогли выжить. Ей удалось превратить первые ростки жизни на спинах воздушных Богов в плодоносящие леса. Удалось поместить в их панцири пресную воду. Удалось даже наделить корни Царь-древ исцеляющими свойствами и очистить воду вокруг них от соли.

Слушатели рассказывали это, как пример того, что послушание, выдержка и самоконтроль могут дать куда больше, чем одно единственное пламя желания. Настаивали на ценности и главенстве знаний. Или предостерегали от гордыни, ведь любой, даже самый ценный и благой дар, может привести к неожиданным и поистине катастрофическим последствиям.

Свои знания Солнце передавала тайком. Через песни воздушных богов, ставших проводниками между ней и людьми. И дабы люди не запутались в трактовках, сестра-Солнце позволила лишь небольшому количеству избранных понимать их голоса. Позволила по-настоящему их слышать.

Это ли было не доказательство важности того, чем занимались слушатели? Это ли не доказательство святости и всеобъемлющей мудрости старших жрецов? Это ли не доказательство того, что каждое сказанное ими слово — продолжение божественной мысли и желаний самой сестры-Солнца?

Было здесь лишь одно противоречие. Слышащих сотворила сестра-Солнце, чтобы они могли вести других людей. Доносить до них правду, переданную им богами. И уж никак не отгораживаться стенами и прятаться в чёрных робах.

Из этого Астра могла сделать два одинаково вероятных и одинаково не вдохновляющих вывода. Либо слушатели украли у остальных людей божественные секреты и оставили их себе. Либо никаких секретов у слушателей не было вовсе.

Был, конечно, и ещё один вариант. Все эти притчи, песни, дары просто были ложью. Чушью, неправильными трактовками и простыми выдумками, рассказываемыми лишь для того, чтобы несколько верховных жрецов могли упиваться властью в маленьких, оторванных от остального города общинах. Могли диктовать остальным свою волю. И могли удерживать всех за стенами, не выпуская из клетки, прутья которой выкованы из веры.

Сестра-Солнце, отгородившаяся ото всех непроницаемой стеной, чтобы защитить их? А что если завеса облаков — это лишь ловушка, в которой заперли её Луна и мать-Ночь? Что, если песни богов — это ничто иное, как её мольбы о помощи? И она отправляет их в мир веками, надеясь, что хоть кто-нибудь сможет услышать их и прийти.

Когда-то Астра слышала в этой истории только это. Только страх Солнца, оказавшегося в западне. Только боль её одиночества. Только желание быть понятой и любимой. Желание столь сильное, что она создала целый мир. Создала и даже так не добилась успеха.

Астра слышала это — пусть и знала, что это ложь. Знала, что такая трактовка — лишь отражение её собственных демонов в разбитом зеркале. Отражение её слабости, её трусости.

Однажды Астра почти сбежала. В тот самый день, когда прекрасная песня матери оборвалась навсегда, и пламя охватило её родной дом. В тот самый день, когда она увидела страх в глазах самого близкого ей человека, и поняла, что теперь она навсегда исчезнет. В тот самый день, когда жрец Аурендин подошёл к ней, положил руку ей на плечо и сказал, что им не удалось спасти её мать.

Астра не верила, что она погибла — не верила ни в тот день, ни до сих пор. И поэтому, сразу после разговора с верховным жрецом, она просто кинулась прочь — побежала, куда глаза глядят, — мотая головой и повторяя про себя лишь одно слово «Нет», в котором кристаллизовались все её чувства и слёзы.

Она не знала, как дорога вывела её к какому-то складу, пахнущему пылью и влажным деревом. Не помнила, как прошла по нему, сама не зная, куда именно направляется. И как увидела дыру в стене, заставленную какими-то коробами и загороженную металлической пластиной, за которой — она этого не видела, но откуда-то знала, — был мир за пределами стен лагеря.

Мир, как ждал сестру-Солнце за завесой из облаков. Незнакомый, полный людей, полный возможностей, полный жизни. Заманчивый и необъятный. А ещё где-то там — и Астра точно это знала, — была её мать. Была возможность догнать её, соединиться с ней. Вернуться назад — в тот миг, когда они были близки. В те мгновения, когда Астра знала, что она особенная.

Нужно было лишь сделать шаг.

Она хорошо помнила, как стояла там. Помнила, как думала, что может просто исчезнуть — раствориться в этом мире, как одна капля воды бы растворилась в бездне. И помнила, как решила для себя, что никогда этого не сделает. Никогда не позволит трусости управлять собой. Не бросит отца. Не сбежит, как бы тяжело ни было.

Выйдя из того склада, она, не оглядываясь, пошла к дороге. Вернулась на главную улицу, шла, какое-то время, а потом, почувствовав накатившую усталость, забралась на ближайшее крыльцо и, закрыв лицо руками, дала наконец волю слезам. Через какое-то время из двери того дома вышла Зеф – это была их первая встреча. Она посетовала, что всхлипы Астры мешали ей спать. А потом дала горячего чаю.

Астра глотнула его и тут же закашлялась — оказалось, что Зеф, которой тогда было всего шесть, добавила в кружку оранжевого вина, так как её отец всегда говорил, что такой чай больше расслабляет, а Астра показалась ей напряжённой. Когда Астра перестала кашлять, она рассмеялась. Это было совершенно дико и неуместно, и оттого так легко и радостно.

Зеф не заменила ей мать, конечно нет. Но она тоже позволила Астре почувствовать себя особенной. Почувствовать, что в этом лагере есть ей место. Почувствовать, что выбор, который она сделала — верный. И понять, что у истории сестры-Солнца есть и другая, более светлая сторона.

Мать-Ночь и сестра-Луна всегда были уверены, что полностью познали этот мир. Однако именно непокорность Солнца, её непохожесть на остальных, преобразила его и сделала ещё прекрасней. Поняла, что даже в полностью отлаженном механизме порой, для его работы, требуется немного хаоса. Поняла, что, каким бы будущее не казалось предрешённым, это лишь иллюзия, растворяющаяся, стоит лишь дотронуться рукой. Круги на воде — как от брошенного в зеркально ровную гладь бездны камня.

Но именно сегодня история о сестре-Солнце вдруг преобразилась для неё вновь. Открылась с неожиданной стороны.

Истина была не в непослушании.

Солнце боролась. Боролась отчаянно и самопожертвенно. И именно так — так и никак иначе — она смогла добиться своего. Пережив лишения, пережив боль, преодолев все отпущенные ей испытания. Но, несмотря ни на что, двигаясь к своей цели.

Ещё утром Астра расценила бы это, как необходимость сражаться. Дать отпор Безелику, учителям, да хоть всему лагерю. Настоять на том, что она права — как права была сестра-Солнце в своём стремлении позволить семенам создания превратиться в новую жизнь.

Но жертва была не в этом. Жаловаться Сайнир или старшему жрецу Ауренлину, конфликтовать с Безеликом — всё это был трусливый путь. Попытка найти лазейку, сжульничать. И этот путь неизменно вёл её к поражению. К краху, после которого ей наконец-то придётся отступить и сдаться. Так, как сделать было проще всего.

Солнце сражалась за свою правду. И если Астра хотела чего-то добиться, то должна поступить также. Принять трудности и столкнуться с ними лицом к лицу. Стать сильнее и преодолеть их. И теперь — под журчащие голоса жрецов — она вдруг поняла, что должна делать.

Она пришла в храм для того, чтобы поговорить со старшим жрецом Аурендином и попросить его вступиться за неё перед Безеликом. В точности, как сказала Сайнир. В точности так, как делать не следовало.

Нет. Вместо этого уже завтра она придёт к Безелику. Будет умолять его вернуть её в группу и продолжить обучение. Будет ползать перед ним на коленях, если потребуется. И она смиренно примет тот факт, что в этот Спуск он не допустит её до испытаний. Примет и воспользуется этим временем, чтобы доказать ему свою ценность. Она будет кроткой и послушной. Она обуздает свой дар, превратит его в оружие — научится этому у Зеф и Сайнир или, хоть, у сраного Сайруса.

За это время она помирится с отцом. Поможет ему наладить его жизнь, а вместе с тем и свою собственную. Она сама найдёт деньги на обучение — сможет это сделать. И перестанет враждовать со всеми, но попробует принять их помощь и предложить что-то взамен. Разве что... Бездомных из своей комнаты она всё-таки выгонит.

Вот чему учила эта притча. Вот, что значило быть сильной и не отступать перед собственной целью. И вот какой теперь станет Астра. Вот какой станет её дальнейшая жизнь. Она добьётся места в рядах слушателей — не обманом и жалостью к себе, но силой и справедливостью.

Растворившись в этом тёплом, разбегающимся по венам видении, она едва услышала вопрос старшей служки.

— Так и собираешься стоять без дела?

Сестра Люция смотрела на неё из-под полуприкрытых век, будто только проснулась. Капюшон её робы немного сполз, оголяя гладко выбритый лоб и виски. Её худое костистое лицо, состоящее из прямых линий, выражало озабоченность и раздражение.

Астра захлопала глазами, пытаясь переключиться на её вопрос, но никак не могла понять, что именно настоятельница от неё хочет. Хоровое пение ещё не закончилось, и Астра являла собой одного из поющих чёрных призраков — безликих божественных голосов. А кроме того, основная часть её работы — уборка храма после молитвы. Молитвы, которая до сих пор не закончилась.

— Сегодня здесь много народу, — шёпотом пояснила сестра Люция, сильнее кутаясь в капюшон. — Пройди по залу, предложи людям помощь. Негоже, чтобы все подряд хватали книги грязными руками и портили их. Да и тебе будет чем заняться, дитя.

Астра кивнула и отклеилась от холодной кирпичной стены храма с некоторой радостью. Теперь, после того, как она обозначила в голове цель и путь её достижения, энергия в ней так и бурлила. Хотелось встать на этот путь — путь к победе, — как можно быстрее. И заняться усердной работой — был правильный первый шаг.

Под возносящуюся к сводчатому куполу храма, а затем ниспадающую почти до шёпота песню жрецов, она прошла по просторному залу. Заметила впереди Сайнир, которая также, как и сестра Люция и сама Астра, была облачена в чёрную робу из хлопка, под которой не был заметен её кожаный доспех. Сайнир не пела, только пристально следила за жрецом Аурендином, молча склонившим голову в окружении других, приближенных к нему жрецов. Следила так, словно это она ждала улучить момент, чтобы побеседовать с ним о чём-то важном.

Астра проскользнула мимо, и Сайнир, похоже, её не заметила. Затем юркнула под винтовой лестницей в другое помещение, светлое, тихое, наполненное запахом дерева и пыли. Библиотека храма тоже делилась на два зала: читальный, с мягкими скамьями под люстрами и одноместными столиками с письменными принадлежностями, и другой, длинный и вытянутый, с приглушённым, рассеянным светом, где стояли высокие стеллажи с книгами, разделённые на три секции.

Сюда почти не долетало пение жрецов, так что некоторые слушатели на скамьях беззвучно молились, склонив головы в капюшонах к своим коленям. Но достаточно было и тех, кто пришёл за книгами — после общей проповеди и тяжести последних дней многим требовалось просто отвлечься.

Астра сразу приметила несколько целей. Пробежалась между стеллажей, скользя пальцами по пыльным форзацам. Окунулась в густую тишину и запахи бумаги. Затем, набрав небольшую стопку книг, вынырнула назад в читальный зал.

Большинство людей просили Астру выбрать книгу за них, поэтому с недавних пор она брала на себя смелость делать это заранее. Сперва этот выбор казался ей настоящей магией, однако, как и с любым другим умением, после некоторых тренировок всё оказалось куда проще, чем на первый взгляд.

За первым из примеченных Астрой столиков сидело две молодых девушки. Астра увидела юные лица под капюшонами и волосы, не остриженные коротко, а наоборот распущенные до самых плеч. На локтях у девушек были яркие жёлтые повязки — единственное дозволенное здесь украшение, — а значит, это две дочери кого-то из старших жрецов, поход в библиотеку для которых, возможно, единственное развлечение за неделю. Выслушав притчу, девушки поспешили в читальный зал, и теперь жадно шептались друг с другом и даже изредка звонко хихикали.

Такие обычно просили у Астры приключенческий роман — дерзкий, пышущий запахами дыма и стали. Однако на самом деле, они пришли сюда в поисках книги про любовь, желательно такой, что содержит несколько особенно пикантных сцен, которые подруги смогли бы прочитать прямо сейчас, продолжая краснеть и смеяться. Так что Астра выбрала им «Таланты Фриды», уже изрядно замызганную и затёртую.

За соседним с девушками столиком сидела женщина с длинной косой на плече, которую только слегка тронула седина, и вытирала сопли ребёнку лет трёх-четырёх бумажной салфеткой. Им Астра принесла на выбор сразу три коротких сказки — все с жизнеутверждающей моралью и чёрно-белыми картинками.

К ещё одному столику она отнесла историю о заговоре в королевской семье — редкая книга, так как большинство подобных считались ересью. К следующему — несколько коротких рассказов о войне, которые появились в библиотеке за время пребывания Астры на Иль’Прите. К последнему...

— О, прошу прощения, но я принёс книгу с собой.

Астра замерла, не уверенная в услышанном. Принёс с собой? В лагере, да и в самом городе, книги были редкостью. Люди, которые могли их позволить, — богачи и коллекционеры. А выносить книги за пределы библиотеки строго запрещалось. Однако ошибки не было, у худого юноши с песочно-жёлтыми волосами действительно был какой-то томик в руках, который он читал, положив на колени.

— Могу я... — Астра замерла, прислонив к груди последнюю книгу из набранной ей стопки. — Могу я хотя бы узнать, угадала ли с выбором?

Этим юношей был Дайч — Астра слышала о нём и не раз видела в библиотеке. Самый молодой из принятых в ряды слушателей. Сейчас ему было едва ли больше двадцати четырёх, но он уже несколько лет входил в разведывательный отряд и имел редкую возможность свободно перемещаться по городу. И... По слухам, Дайч лучше всех среди слушателей умел пользоваться даром.

Дайч смущённо приподнял книгу — маленький томик, завёрнутый в бумагу без цвета и надписей, будто он прятал от всех название. Но ей он его показал.

— Основы дыхания? — прочитала Астра вслух. Какое-то обтрёпанное медицинское пособие, причём, судя по всему, написанное от руки. — Не очень похоже на захватывающее чтение.

А ещё этой книги не было в общей библиотеке, но этого Астра произносить не стала.

Он вновь спрятал книгу под бумажную обложку и положил на колени. Затем бросил взгляд на исторический роман в руках Астры и широко улыбнулся.

— Западня у Перены? Прекрасный выбор. Признаться, это одна из моих любимых книг. Я читал её семь или восемь раз.

Щёки Астры покрыл лёгкий румянец. Здесь она схитрила: она уже несколько раз приносила Дайчу именно этот роман, а он каждый раз просил его снова. И сейчас она пришла с ним в надежде, что это поможет завязать разговор — лёгкую беседу, в которой она сможет получше узнать его и, возможно, чему-то научиться.

Однако всё вышло совсем не так, и теперь Астра не знала, что сказать. Просто молчала, всё крепче сжимая пальцы на треклятой истории о воздушном сражении где-то на западе.

— Ты же Астра? — спросил Дайч.

Она вздрогнула. И потому, что не ожидала вопроса, но ещё и потому, что обычно, если её узнавали, за этим не следовало ничего хорошего. И всё же она кивнула.

— Разве ты не должна сейчас готовиться к испытаниям? Они ведь уже через несколько дней. — он спросил это без всякой издёвки, однако в груди у Астры всё же что-то мерзко заныло. — Я слышал, тех, кто собирается выпускаться, освобождают от любой работы. Или теперь жрец Аурендин забрал у учеников даже эту привилегию?

— Я... Не могу пропустить работу, — призналась она. — У меня так и не открылся дар, поэтому я должна платить в храм взнос, если хочупродолжить учиться. К тому же, мой отец... — Она вдруг почувствовала, что разговор свернул явно не в ту сторону, и попыталась исправиться. — Но мне хватает времени на подготовку. Утром я была на тренировке, затем на учёбе, а теперь помогала с песнями настоятельнице.

И зачем она решила похвастаться? Учитывая, что с тренировки она сбежала, с учёбы её выгнали, а песни она не понимала и не могла терпеть? Не говоря уже о том, что и до испытаний её, похоже, никто не допустит.

— Ох уж эти песни, — вздохнул Дайч, откладывая книгу. — Никогда не любил их, знаешь? Чувствовал себя дураком, который ничего не понимает.

— Точно! — зажглась Астра. — Словно птицы, которые пытаются изобразить человеческий голос. Не удивилась бы, если партия, которую мне пришлось петь, показалась Иль’Пхору оскорбительной и неуместной. Например, там могло быть что-то про его жирную задницу или короткий хвост.

Дайч с удивлением посмотрел на неё, и Астра только теперь осознала, что говорит почти на всю библиотеку, собирая на себе взгляды.

— Простите, я... не хотела.

— Нет, ты права, — печально вздохнул Дайч. — Мы действительно понимаем куда меньше, чем делаем вид. Я рад узнать, что кто-то ещё считает также. — Он тихо хохотнул. — Сайнир как-то рассказывала о тебе. Говорила, что ты смышлёная.

Астра поморщилась. Трудно сказать, почему, но звучало это будто она была старательна, но абсолютно бездарна. И самое грустное, что это не слишком далеко от правды. Однако сам факт, что Сайнир хотя бы упоминала о ней, уже льстил.

— Вы с ней часто покидаете лагерь? — спросила она, представляя, каково это. Быть частью отряда. Частью чего-то столь цельного.

— Последние недели выдались непростыми, — он невесело усмехнулся и запустил пальцы в волосы на затылке. Рукав его робы сполз почти до локтя, и Астра увидела свежую глубокую рану. Но он быстро убрал руку. — Не уверен, что мы хотя бы застанем испытания. Жаль. Уверен, что Сайнир с радостью бы посмотрела, как ты выступишь. Я помню, как когда-то сам учил её...

Астра захлопала глазами. Сайнир прошла испытания ещё до исчезновения матери Астры — десять, может, тринадцать лет назад. И ей тяжело было представить, как эту властную и холодную девушку учил двенадцатилетний юнец. Хотя... В сущности, Астра и не знала, проходил ли испытания сам Дайч. Учитывая его таланты, наверняка ему никогда не приходилось о таком беспокоиться.

— Но учитель, похоже, из меня никудышний, — вновь засмеялся он.

— А вы могли бы... Показать мне, чему вы её учили? Вдруг... Ну...

— Показать? Что именно?

— Как... Как вы пользуетесь даром.

Он вновь засмеялся.

— Святая Аурелия, если бы кто-то мог научить такому. Астра, я и сам с трудом представляю, как это происходит.

Она потупила взгляд. Теперь она понимала, как глупо было надеяться на его помощь. Не зря говорят, что из самых талантливых мастеров редко получаются хорошие учителя. Слишком уж просто им самим всё даётся.

— Но... — Дайч вздохнул. — Если бы мне пришлось учить Сайнир сейчас... Я бы умолял её не проходить испытания вовсе.

— По... — опешила Астра. — Почему?

— Знаешь, порой мне кажется, что дар — это цепь, которая меня сковывает. Превращает в функцию. Клинок — не больше, не меньше. И я всё чаще думаю, что этому лагерю уже давно не нужны новые клинки.

Астра почувствовала, как её челюсти сжались почти что до скрежета. Надменный сукин сын. Дайч имел всё, о чём она только могла мечтать. Его знал каждый слушатель в лагере и многие на других островах. Его уважали и любили, ему доверяли самые ответственные поручения, несмотря на возраст. Он состоял в разведывательном отряде, но кроме того мог даже свободно выходить в город — мог оказаться среди других людей, когда ему это только вздумается!

И он получил это так просто, не приложил даже толики усилий, которые потребовались Астре, чтобы хотя бы на равных биться с Сайрусом. И теперь он делал вид, будто всё это нечто несущественное. Будто эти испытания, упорный труд учеников, мечты Астры — были лишь какой-то наскучившей ему глупой забавой.

— Послушай, — продолжил он. — Ты правильно сказала насчёт песен. Мало кто понимает их смысл. Мало, кто пытается разобраться в этом — все просто пользуются тем, что имеют, называя это даром богов. Однако, может быть, новые знания пригодились бы лагерю куда больше, чем новые солдаты. Так что, если тебе нужен мой совет — не переживай из-за дара и испытаний. Сосредоточься на учёбе и на тех секретах, которые скрыты в книгах, а не на полях боя. Уверен, так ты сможешь добиться куда большего, чем... когда-либо смогу я или Сайнир.

Он устало улыбнулся, и Астра заставила себя улыбнуться в ответ. Боги, неужели вот он — совет от прославленного Дайча? «Сила в знаниях, Астра». «Учись лучше, Астра». «Читай книги, вместо того, чтобы размахивать своей палкой». Нет, она ожидала, что он ей откажет. Просто не думала, что для этого он воспользуется банальщиной в духе той, что им каждый день твердят на занятиях.

Она уже хотела выдавить из себя натужную благодарность и отправиться за ещё одной стопкой книг для пришедших за время их разговора людей, однако вдруг что-то изменилось в пении за стеной. Голоса на секунду стихли, вздрогнули, и несколько служек взяли фальшивую ноту. Уже через мгновение песня зазвучала вновь, сперва чуть быстрее, чем нужно, словно хор пытался наверстать упущенное.

Она обернулась ко входу в библиотеку — и в этот же момент в читальный зал вошло сразу несколько человек. Лишь двое из них оказались в робе — жрец Аурендин и Сайнир, лицо которой трепетало от волнения. Ещё один — инструктор Безелик, — был облачён в тренировочный комбинезон с кожаными вставками, который был на нём утром. Двое последних, замыкающих процессию, носили кожаную броню, как та, в которой Астру встретила Сайнир.

Голоса в читальном зале тут же смолкли. И процессия медленно проплыла мимо Астры. Все кроме Безелика двигались практически бесшумно — бесшумно, даже для её ушей.

— Быстро они вернулись, — Дайч тихонько присвистнул. И только после этих слов Астра узнала в угловатых лицах последних двух слушателей поисковиков. Как и Дайч они выходили в город, выполнять поручения жреца Аурендина. О них ходили самые разные слухи. И о том, чем именно они занимались за стенами лагеря. Астра знала лишь, что случилось нечто нехорошее прямо перед пожаром на Иль’Прите. И знала, что несколько поисковиков погибли.

Вереница людей тем временем замерла возле выхода из читального зала.

— Только он, — тихо и певуче произнёс жрец Аурендин.

— Но... — возмутилась Сайнир, и жрец оборвал её лёгким движением руки. Подождал, пока она справилась с эмоциями и кивнула. А затем пропустил вперёд себя инструктора Безелика и следом за ним скрылся в помещении, где хранились книги. Выждав несколько вдохов, Сайнир выругалась себе под нос. Астра не различила слов, но интонация показалась ей разочарованной, даже взбешённой.

Наконец все три оставшихся слушателя прошли вглубь читального зала и уселись за один пустой столик. Астра же не сводила взгляд с прохода, в котором растворился старший жрец и её инструктор. О чём... О чём они могли говорить там? О случившемся на Иль’Прите? Или об отмене испытаний? Или... Нет, конечно же, не о ней. Конечно же. В этом она была уверена. Вернее сказать... почти уверена.

— Я... — Астра сглотнула, крепче прижав к груди книгу, которую принесла Дайчу. — Мне нужно... Отнести это на место...

— Астра, — Дайч внимательно посмотрел ей в глаза, и Астра вдруг испугалась, что он догадался, что именно она задумала. — Пожалуйста... Подумай над тем, что я тебе сказал. Быть может, ответы, которые ты ищешь, куда проще, чем...

— Да, — она кивнула, как сама надеялась, с подобострастием. — Конечно.

И пошла в направлении книжных стеллажей, стараясь не бежать и не выглядеть подозрительно, отчего тотчас же забыла, как вообще ходят и ведут себя нормальные люди. Один из слушателей рядом с Сайнир бросил на неё незаинтересованный взгляд, и она чуть приподняла «Западню у Перены», словно щит, которым надеялась закрыться. И, как только он отвёл глаза, она прошмыгнула в другой зал.

Здесь стояла гробовая тишина, которую могло нарушить всё — стук её тренировочных туфель по ворсистому пыльному ковру, скрип половиц под ним, её дыхание или даже стук её сердца. Пытаясь справиться с волнением, Астра заставила себя успокоиться — так, словно находилась на тренировочной площадке. Так, как учил её Безелик. Так, как стоило делать, когда рядом с тобой враг.

Когда она уловила ритм гуляющего между стеллажами ветра, она беззвучно пошла дальше, размеренно вдыхая и выдыхая, замедляя собственный пульс. Впереди замелькали размытые тени, и она свернула за первый попавшийся стеллаж, прижалась к нему, прячась в тени. Тут же поняла, как подозрительно будет выглядеть, если её поймают. Она надеялась, что здесь, в отличии от читального зала, смогла бы услышать шаги даже самых скрытных слушателей, но всё же не была в этом уверена. Потому она заставила себя отступить от стеллажа на шаг, сдвинуть капюшон робы на лицо и сделать вид, будто она изучает что-то на ближайшей полке.

До неё уже доносились голоса. Жрец Аурендин и инструктор Безелик, похоже, стояли у окна, где ветер мог заглушать даже их шёпот. И никто, даже подойдя вплотную, не смог бы их услышать. Но Астра была особенной. Хотя бы в этом.

— Три человека, — голос жреца Аурендина будто бы дрожал, вибрировал беспокойством. — Три человека, Безелик.

— Нам повезло, — отозвался инструктор. — Я рад, что перед лицом опасности лагерь на Иль’Прите действовал, как одно целое. Три человека — это куда лучше, чем можно было рассчитывать.

— Ты называешь смерть своих братьев везением? То, что случилось — истинная трагедия. Утром я говорил с Леаной, потом с Мари и наконец с детьми Мириан. Они разбиты, Безелик. Беспрестанно молятся — так тихо, что даже Боги их не услышат.

— Богам стоило бы прислушаться раньше, — голос Безелика был бесстрастен и пуст, словно сыплющийся песок. — И послать предупреждение в одной из своих песен.

— Из твоих уст льётся яд, сын. — печально отозвался жрец. — И мне остаётся лишь надеяться, что ты ограничиваешься в своей ереси словами, но не действием. Я люблю тебя всем сердцем, как и каждого из моих детей, надеюсь, ты знаешь это. Но я никому не прощу непослушание.

— Это предостережение? — судя по влажному, причмокивающему звуку, Безелик облизнулся. — Или обвинение? Зачем мы здесь?

— Ничто не утешит семьи погибших. Но, может быть, получив ответы, им станет хоть немного легче.

— Ответы? — Безелик невесело усмехнулся. — Я скажу тебе, что принесёт им утешение. Несколько трупов солдат с Иль’Тарта, развешанные на кольях вокруг лагеря. Или солдат Иль’Пхора, которые это позволили. Никогда раньше эти ублюдки не допускали бойни, пока острова находятся в облаках. И никто не мог это предвидеть.

— Я тоже был уверен, что всё это лишь случайность, — голос жреца Аурендина вобрал в себя новые оттенки печали, становясь отрешённым. — Был уверен, что ни у кого не было возможности что-то изменить и исправить. А затем я узнал, что возле восточных ворот не было стражи. Это заметил Лун и позвал напарника. И это стоило мальчугану жизни.

Повисла тягучая пауза, когда Астра могла слышать только своё сердце. Казалось, оно бьётся о грудную клетку, словно язык о стенки колокола. И Астра уже решила, что она себя выдала. Однако затем разговор продолжился.

— Я говорил с Мэттью и Жеромом, Безелик. И они рассказали, что именно ты попросил их покинуть восточные ворота и занять места на севере. Укрепил этот вход прямо перед тем, как ушёл на тренировку за пределы лагеря.

Ещё одна пауза — короче, но гнетущей прошлой. А затем Безелик вздохнул.

— Прости, — сказал он. — Я знаю, что в гибели людей есть и моя вина. Я, бездна побери, прекрасно это знаю.

— Мне не нужны напускные раскаяния, — сурово ответил верховный жрец. — Я хочу узнать, что случилось.

— Нечего рассказывать. Накануне нападения я был в городе. Услышал от нескольких рыбаков, что ночью они видели три боевых фрегата без флагов. Я предположил, что может начаться битва. И так как Иль’Прит находился в облаках, — порт с цепными подъёмниками был единственным местом, откуда могли напасть солдаты с Иль’Тарта. Так что я распорядился укрепить ближайшие к порту ворота лагеря. Но солдаты пришли с другой стороны.

— Ты ведь служил с Жеромом почти восемь лет в разведывательном отряде. — Это был не вопрос. Скорее утверждение, ледяное, как укол клинка.

— Да. Потому он меня и послушал.

— Послушал и покинул свой пост? Настолько доверился твоим сведениям? Вместе с напарником, при этом оставив один из входов в лагерь полностью без защиты? Он ведь не так глуп, Безелик. И я тоже. Знаешь, как эта ситуация видится мне? Ты не хотел укрепить северные ворота. Ты хотел ослабить восточные. Ты и Жером. А может быть, и Мэттью тоже. Сегодня я говорил с Фером, стражником у северных ворот. Он действительно видел Жерома и Мэттью. Однако Жером пришёл к нему перед самым нападением, если не позже. И знаешь, что ещё он вспомнил? Он клялся мне, что перед этим почувствовал запах дыма. Запах дыма за некоторое время до того, как пришли солдаты Иль’Тарта.

— Что ж, — отчётливо произнёс Безелик. — К тому моменту, как солдаты напали на лагерь, они уже успели поджечь несколько лесопилок по пути из порта. Ну... Или у старика Фера просто разыгралось воображение.

— Боги, Без! — почти закричал жрец Аурендин, заставив Астру вздрогнуть. Ни разу ещё ей не доводилось слышать от него столь ярких чувств. Столь явную потерю контроля. И это пугало даже больше смысла его обвинений. — Сперва пропали несколько наших разведчиков! Потом этот пожар! А теперь твои исчезновения! Сайнир волнуется за тебя!

— Исчезновения? — медленно повторил Безелик. — И откуда же она об этом узнала? Сайнир теперь следит за моими тренировками?

По спине Астры пробежал холодок. Голос Безелика стал таким жёстким и шершавым, словно он обращался лично к ней. Будто заметил её сквозь книжный стеллаж или... услышал её страх. Неужели... Неужели именно из-за её слов, сказанных Сайнир, жрец Аурендин теперь допрашивает Безелика?

— Безелик, я лишь хочу, чтобы ты всё рассказал мне, — настойчиво повторил Аурендин. — Только знания могут защитить наш лагерь.

— А ты, Аурендин? — огрызнулся Безелик. — Ты всё нам рассказываешь? Ты говоришь про исчезновения разведчиков. Но знают ли в лагере, что именно они ищут? Или, может быть, ты расскажешь всем, что делал Дайч, пока я был на Иль’Прите? И почему он вернулся вчера весь испачканный кровью? Ведь даже Сайнир не знает, где он был, не так ли? Так может быть, ей стоит последить за ним вместо того, чтобы мешать моим тренировкам? Или ещё за кем-то из твоих убийц?

— Ты... — Аурендин выдохнул, будто получил удар под дых. — Ты ведь знаешь, что все мои действия направлены только на защиту нашего лагеря.

— Что ж, — Безелик усмехнулся. — Мои тоже. Надеюсь, от этого тебе стало легче.

И после этих слов, Астра услышала, как ботинки Безелика шаркнули по ковру. Услышала, как легонько скрипнули от его шага половицы. И она, окоченевшая от страха и от необходимости контролировать своё дыхание и сердцебиение, готова уже была броситься бежать. Она отклеилась от стеллажа и почти выбежала в спасительный проход, как вдруг Безелик продолжил:

— Ещё кое-что, Аурендин. В этом году у меня нет учеников, которых я собираюсь выдвинуть на испытания.

Астра замерла, как вкопанная.

— Нет... Ни одного?

— Слабый помёт, — беззаботно отозвался он, и Астра вновь ощутила лёгкий укол гнева, сквозь напускную апатию. — Они не готовы. А кое с кем... Кое с кем, я думаю, мне и вовсе придётся расстаться.

— Ты говоришь об Астре?

— В том числе, да. Я слышал, её уже несколько раз выгоняли с занятий. На моих тренировках она тоже... весьма своевольна. Я не думаю, что из неё может выйти толк.

— Ты... Уверен? — спросил Аурендин как-то жалобно. — Я обещал её отцу...

— Её отец давно превратился в тень того человека, которым когда-то был, — беспощадно отрезал Безелик. — Я думал, хоть из девчонки получится что-то вылепить, но я ошибся. Сожалею, Аурендин. Она не подходит.

— Безелик... Ты их учитель, и за тобой последнее слово. Но мне казалось, в ней есть потенциал и усердие.

— Поверь мне, Аурендин — ты ошибся. Она — не более, чем пустое место.

Аурендин снова вздохнул. И этот вздох отозвался болью отчаяния в сердце Астры. Она знала, что сейчас её последняя возможность сбежать. Но не могла заставить себя двинуться с места. Не могла найти для спасения причин.

— Хорошо, — сказал жрец, будто вбивая кинжал в грудь Астры. — Хорошо, послушай. Я поговорю с ней и её отцом. Только сделай одолжение — не предпринимай ничего без моего разрешения. Я хочу найти ей какое-то место прежде, чем... Прежде, чем рассказать ей.

— Я слышал мастерская её отца сейчас свободна. Учитывая, что он снова пьёт без просыху.

— Я... хотел бы дать ей нечто большее. Хотел бы помочь ей.

— Ты, Аурендин, как никто другой знаешь, что порой мы просто должны сделать то, что требуется. Лагерь и его жители всегда должны стоять выше одного человека.

— Да-да, — отозвался жрец. — Ты прав. Если ты считаешь, что так будет лучше, то я доверюсь тебе, но... Безелик, есть ещё кое-что. Ко дню Спуска прибудут верховные жрецы. Все трое — впервые с того момента, как... В общем, за долгое время. Думаю, всё дело в пожаре на Иль’Прите — сейчас нам как никогда нужно сплотиться. Однако их официальный повод визита — посмотреть на испытания новых бойцов.

— Им не повезло. Испытаний не будет, — жёстко отсёк Безелик. — Не в этот Спуск.

— Я слышал твою точку зрения. Но верховные жрецы могут иметь собственную. Не удивлюсь, если они сами решат осмотреть способности учеников.

-Я учу их годами, — Безелик неожиданно повысил голос. — Это мои решения и моя ответственность. Они не имеют право вмешиваться!

— Имеют, и ты это знаешь. И я не стану вступать с ними в конфликт из-за этого. Мой тебе совет — отбери несколько человек, собери их на площадке и проведи эти проклятые испытания. Если никто не справится — да будет так. Главное, чтобы это произошло навиду.

— Аурендин, испытания — это не развлечение, а...

— Как ты сам сказал, порой мы должны делать то, что требуется. Это моя просьба, Безелик.

— Просьба или приказ?

— Я здесь не отдаю приказы.

— Ага, думай, что хочешь.

Астра услышала, как Безелик зашагал прочь. Как сделал несколько шагов, как провёл по стеллажу ладонью. Как вышел в главный проход и прошагал мимо неё. Не замедлившись и не взглянув на опустившую голову тень в чёрной робе. Может быть, он увидел её. Может быть, даже узнал. Но теперь... Особой разницы не было.

Страх отступил. Не осталось почти никаких эмоций. И не пригибая больше голову, Астра, словно во сне, вышла из зала библиотеки. Она до сих пор держала в руках «Западню у Перены». Уже и не помнила, что собиралась делать с этой книгой.

Она медленно подошла к пустому столику. Опустилась за него — просто потому, что стоять казалось невыносимо трудно. Хотела уткнуться головой себе в кулаки и просто плакать. Но даже слёз не было — лишь опустошение. Её начинало мутить. Будто кто-то решил скрутить её внутренности, как скручивают половую тряпку, стараясь получше отжать. Она согнулась и вдруг заметила на стуле прямо возле себя книгу. Небольшой том, завёрнутый в белую бумагу так, чтобы не было видно обложку.

Она подняла его и открыла первую страницу.

«Основы дыхания». «Прежде всего, каждый должен понять главное», — гласила первая строчка. — «Во всём, что я буду описывать, нет ничего магического. Это лишь наука, а не какой-то божественный дар».

Астра с трудом соображала, и ей было тяжело понять, о чём были эти строчки. Лишь слово «дар» привлекло внимание. Так что она опустила глаза на надпись внизу страницы, написанную аккуратно и от руки каким-то странным, что-то напоминающим почерком:

«Автор: Биолог четвёртого патрульного отряда полиции Тифон Хойд».

Мать Астры.

Глава 15. Круги на воде. Часть 2

Когда Астра вернулась домой, калитка её участка была распахнута настежь. Возле дома уже давно не росло ничего, кроме спутанных, колючих сорняков. За растениями некому было ухаживать, да и... Ни Астра, ни её отец не были людьми, склонными что-то создавать.

Сейчас трава вдоль тропинки была примята, и Астра увидела лежавшую лицом вниз женщину в грязном платье, задёрнутом так, что были видны её бледные, покрытые сеткой вен голые ягодицы. Рядом с её правой рукой лежала бутылка, на дне которой осталось пара глотков мутной белой жидкости, а чуть дальше ещё две пустые бутылки, которые, судя по всему, кто-то вышвырнул из окна.

Из дома раздавались голоса. Это, пожалуй, странным не было, учитывая появление у Астры новых соседей, занявших её комнату. Странным было то, что голоса эти не были злыми, нервными и встревоженными, а показались Астре радостными.

Астра распахнула свою робу и подоткнула под пояс книгу, оставленную ей Дайчем. Затем поспешила внутрь, подозревая, что ничего хорошего её там не ждёт. Запрыгнув на крыльцо и открыв скрипящую дверь, она увидела один из источников шума: двух пляшущих стариков, раздетых по пояс. Оба были мужчинами с обрюзглой кожей бронзового цвета, на которой виднелись тёмные пигментные пятна. Хотя, может быть, это просто была грязь.

Астра протиснулась между ними. Поспешила на кухню, от куда по потолку тянулся дым, от которого щипало носоглотку. И нашла там семь человек, рассевшихся за небольшим обеденным столом по кругу. Вернее, только пятеро из них сидели, а двое других уткнулись в столешницу лицом, едва не сползая со стульев. Здесь стоял густой запах курева, кислого вина и заскорузлого пота.

— О, Астра... — протянул её отец, сидевший от неё в пол-оборота. — Не ожидал, что ты вернёшься так рано.

Отец смотрел на неё стеклянными, пустыми глазами. В руке у него была бутылка с белым вином, которое он наливал в одну из глиняных чарок. Отвлёкшись на дочь, он забыл про неё и жидкость хлынула через край, но отец заметил это только, когда вино образовало прозрачную лужицу на столе и начало впитываться в рукава грязных свитеров его соседей. Он медленно поднял бутылку, в которой теперь осталось не больше половины. И поставил её прямо в центр лужи с таким видом, словно ничего не произошло.

— Присядешь? — спросил отец. Он отодвинул наполненную чарку в сторону, расплескав ещё немного вина. Потянулся за следующей: пустой и с какими-то грязными разводами по контуру. Поднял её и протянул Астре, даже забыв наполнить. — Проведёшь время с нами?

— Какого хера? — не выдержала Астра.

Отец несколько раз моргнул, размышляя над вопросом. Потом глупо улыбнулся.

— Ты разве... Не должна быть на занятиях?

— Занятия давно закончились! Бездна, сколько времени вы здесь сидите? Мне нужно учиться!

Астра не знала, почему так сказала. Ложь — наглая и болезненная. Наверное, просто хотела убедить — других и себя, — что она отличается от этих пьяниц. И что перед глазами не её неизбежное будущее. Так что, пожалуй, это была ложь во спасение. Во спасение самой себя.

— Иди-ка ты погуляй, девчонка! Мы празднуем!

Наглый, писклявый голос принадлежал толстушке Полли, которая работала кухаркой в храме и не пришла сегодня, сказавшись больной. Она прокричала эти слова так мерзко и звонко, что спящий мужчина с потной лысой головой дёрнулся и чуть не упал с табурета.

— Сегодня праздник! — добавила она ещё громче и писклявей. — Самый настоящий! Приятно узнать, что твой отец не только занимать горазд, но и друзей угостить может!

— Угостить? — удивилась Астра. А затем удивилась ещё сильнее: — Друзей?

Никаких друзей у отца не было. Почти все слушатели избегали его, а он и не думал этому противиться. Однако некоторые жители лагеря относились к нему скорее с жалостью, чем с опаской или ненавистью. И они действительно порой могли занять ему денег (даже зная, что он их не отдаст), помочь с протёкшей крышей или донести скопившийся мусор до общего костровища. Конечно же, никого из них здесь не было. А были лишь те, кто сроду не имел ни денег, ни чувства собственного достоинства. Бездомные падальщики, к которым в лагере относились ещё хуже, чем к Астре и её отцу.

— Они мои друзья, — серьёзно подтвердил отец. Он наконец поставил пустую чарку и попытался отъехать от стола навстречу Астре. Но одно из колёс его кресла-каталки угодило в щель между двумя половицами, и оно чуть не перевернулось. — Вот же бездна! Мне давно стоило починить это... Астра, ты не принесёшь мой ящик с инструментами?

— Правильно! — поддержал его какой-то старик с седой спутанной бородой и стукнул в плечо так, что застрявшее кресло-каталка накренилось, и отец начал заваливаться набок.

Астра подхватила его.

— Мать твою... — прошипела она в полголоса. — Ты ведь едва в сознании. Ещё и обмочился.

Отец перевёл на неё мутный, влажный взгляд. Затем посмотрел вниз и дотронулся до мокрой штанины. И тут же сник. Он ненавидел напоминания о том, каким беспомощным стал. И Астра знала, сколько бы он не пил, это чувство не утихало.

— Давай я увезу тебя, — прошептала она, наклонившись к нему и чувствуя запах его прокуренных волос. Но он вдруг резко отмахнулся и попал ей по щеке локтем. Астра отдёрнулась, хотя удар получился скорее обидным, чем болезненным.

— Мне не нужна помощь! — прорычал отец. — Мне нужно, чтобы ты принесла мой ящик с инструментами!

— Нет никакого ящика с инструментами, — процедила Астра сквозь зубы. И не стала добавлять, что отец сам же обменял его на выпивку ещё несколько Спусков назад. Не стала, хотя ей очень хотелось.

— Отпусти меня! — он не крикнул, скорее неуверенно попросил. — Я хочу провести этот день с теми, кто меня любит! Сделать для них что-то хорошее!

— Мне кажется, ты уже достаточно для них сделал, — ответила Астра и, наконец изловчившись, развернула кресло отца к коридору.

— Оставь его! — перегородила Астре дорогу толстушка Полли. — Твой отец сам может решить, что для него лучше! Пока ты не пришла, он был счастлив! Он смеялся и шутил! А ты опять всё ему портишь! Прямо, как твоя чужачка мать! Вы... Вы с ней сломали ему жизнь! Лишили всего!

Астра не ответила на это оскорбление. В основном потому, что спорить с пьяными было бессмысленным и выматывающим занятием. Хотя в этих словах была правда, и куда больше, чем Астре хотелось. Мать была чужачкой. И слушатели приняли её в лагерь по просьбе отца. Уже тогда, они с недоверием относились к их паре — пожар лишь довершил начатое. Но, пожалуй, Астра, поступив в академию, сделала всё ещё хуже.

Наверное, людей бесило, что она отказывалась пресмыкаться перед другими и слёзно умолять принять её, как сперва делал её отец. А решила заполучить их признание силой.

Кроме того, останься она дома, найди работу в лагере, ей, возможно, удалось бы помочь отцу. Собрать его по кусочкам и, хотя бы частично, вернуть того человека, которым он когда-то был. Но Астра и не думала пытаться.

Так что она не ответила Полли, лишь попыталась обойти её, что было сложно сделать на крохотной кухне, где был стол и восемь человек.

— Эй, ты меня вообще слушаешь, полукровка?

— Пусти, — Астра, проходя мимо, толкнула женщину плечом и не рассчитала силу. Полли охнула и завалилась на спину, задев головой ножку стола. А затем истошно завыла. Тут же с табурета подскочил её муж.

— Ты сдурела, девчонка! Думаешь, с нами можно вот так? Учишься в храме и думаешь, что тебе всё дозволено?

Астра подняла на него глаза, и он замолчал. Она не знала, что именно мужчина увидел в её взгляде. И совершенно точно не хотела этого знать. Она шагнула вперёд, и он отступил, стараясь не показать испуг. Понимал, что не сможет с ней справиться, даже несмотря на то, что в два раза её выше. И, похоже, не хотел признаваться в этом даже самому себе.

— Завязывайте с выпивкой, — приказала Астра. — Я вымою отца и уложу спать. Если, когда я вернусь, вы ещё будете здесь — пеняйте на себя.

— Ты... — прошипел мужчина бессильно. И вдруг его глаза загорелись. Загорелись так, словно он наконец нашёл способ сделать ей больно. — Безелику стоило бы забрать и тебя! Твой отец был бы счастливее, если бы он так и сделал! Если бы тебя просто не стало!

Она подняла одну бровь, не до конца понимая смысл фразы, но отца вдруг стошнило через подлокотник кресла прямо ей на обувь.

— Бездна...

Глава 15. Круги на воде. Часть 3

Астра ссутулилась и широко расставила ноги. Подхватила отца под мышки и потянула на себя. Обычно он был в состоянии подняться с её помощью. Иногда, когда чувствовал себя лучше, мог даже пройти несколько шагов. Сейчас ноги болтались сзади паклей, и отец, глупо улыбаясь, бестолково смотрел в стену и что-то мычал.

Девочка крякнула от натуги, потянула сильнее и наконец смогла переложить отца в ванну, сделав всё возможное, чтобы он не стукнулся об неё головой. Тот попытался пробормотать что-то, а затем его стошнило себе на грудь.

Астра быстро перевернула его на бок. Его вырвало снова, и желтоватые, пенистые капли с остатками еды попали ей на руки.

— Твою мать... — выругалась она, с отвращением включая воду. И вдруг отец поднял голову и посмотрел на Астру с какой-то несвойственной ему решимостью, или даже яростью:

— Не она, слышишь? Не поминай её здесь больше! Я от всего избавился, поняла? — Он кашлянул, сплюнул, снова попав себе на грудь. Вытер губы рукой и вновь посмотрел на Астру. — Я давно уже должен был со всем этим покончить!

Астра выпрямилась и вздохнула. От воды валил пар. Было бы куда лучше, если бы она сперва раздела отца и позволила воде остыть, но теперь было поздно сожалеть об этом. Она стянула с него грязный, потяжелевший от воды свитер, затем штаны. Отец почти не сопротивлялся, только вновь принялся бормотать что-то. Вдруг он опять поднял голову и закричал, напугав Астру так, что она отшатнулась:

— Я должен был, понимаешь? Ради тебя! Да и ради себя тоже!

Девочка прополоскала одежду под струёй горячей воды и швырнула вещи в ведро для стирки. Вытащила из тумбочки другую одежду и аккуратно сложила. Посмотрела на голого, жалкого старика с болезненно тонкими ногами.

— Боги, что на тебя вообще нашло? — спросила она тихо. — Давно я тебя таким не видела.

Отец скорчился, словно этот вопрос причинил ему боль. Но заговорил только, когда Астра наклонилась к нему, чтобы обтереть намыленной губкой.

— Это всё она виновата, — произнёс он очень тихо даже для чувствительного слуха Астры. — Сделала нас такими жалкими. Но больше она не будет меня терзать. Теперь всё будет по-другому. Я буду другим. Завтра.

— Прямо девиз нашей семьи, — буркнула Астра, продолжая стирать с его кожи блевотину.

— Теперь всё иначе. Теперь у нас нет долгов. Я даже подзаработать успел. Спустил, конечно, часть на выпивку, но... — Он вдруг с силой стукнул себя по лбу, из-за чего Астра его чуть не уронила. — Бездна, не надо было так напиваться.

— Тут ты прав, — ответила она, решив, что от воды отец постепенно приходит в себя. Может быть, даже сумеет выспаться и не обмочиться на кровать. — Так что у вас был за повод?

— Безелик, — будто бы сплюнул отец. — Он хорошо заплатил. Я не сразу решился, но... Так лучше. Лучше, что я отдал ему всё. Я знаю, что это правильно.

Астра почувствовала, как холодок пробежал по её спине.

— Безелик приходил к тебе сегодня?

— Провёл здесь несколько часов, — отец дёрнул худыми плечами. — Выгреб всё и теперь не вернётся. Не посмеет, я это по глазам видел.

— Объясни, — потребовала Астра. А когда отец не ответил, хорошенько его встряхнула за плечи. — А ну говори!

— О... — Отец то ли икнул, только всхлипнул. — Мне не стоило начинать этот разговор. Не так, Астра. Милая, я же не то хотел. Хотел рассказать, и... Мы теперь будем жить лучше, я обещаю.

Это не успокоило Астру. Совсем наоборот. Безелик не только пришёл к ней домой, но и принёс с собой выпивку. Принёс столько, что её хватило на десять человек. Знал, чем подкупить отца... Мразь.

Но главный вопрос был в другом.

— Отец, зачем приходил Безелик? Что он забрал?

— Ничего важного... Ты не должна об этом беспокоиться.

— Бездна, отец, отвечай!

Он замялся, долго молчал. И когда посмотрел на неё снова, то Астра увидела глубокую, душераздирающую боль, словно что-то разрывало его изнутри. И, конечно же, сразу догадалась.

— Сука... — Астра врезала по стене прямо за спиной отца так сильно, что рука загорелась огнём. — Твою мать! — Она грубо подняла отца и сперва посадила его на бортик ванны, а затем стянула вниз. Он остался сидеть на полу, всё такой же голый и ещё более жалкий, и она швырнула ему полотенце и одежду. — Одевайся! Сейчас же!

Побежала на чердак, который служил Астре спальней. Дверь была открыта.

Астра ворвалась внутрь, обернулась к шкафу, где ещё недавно лежали вещи — вещи её матери. Теперь шкаф был пуст. Астра знала это. Знала, когда только бежала сюда, и теперь видела собственными глазами. И всё же она подошла ближе. Почувствовала едва уловимый запах матери. Запустила руки на пустые полки, принялась шарить по ним, будто не доверяя глазам.

— Сука... Сука... Мразь... — повторяла она едва слышно. Повторяла и повторяла, сто, двести раз, словно мантру.

Она уже собиралась бессильно опуститься на пол, но вдруг палец задел что-то скользкое, тонкое и металлическое. Она подцепила «нечто», потянула к себе.

Кулон в форме сердца, завалившийся в щель между стенкой шкафа и одной из полок, звякнул, ударившись о гвоздь, за который зацепился цепочкой. Астра поднесла кулон к лицу. Тупо уставилась на него, глядя, как плескается внутри прозрачная жидкость.

А затем повесила его себе на шею и спрятала под робой. И вышла из комнаты.

Глава 15. Круги на воде. Часть 4

Уложив отца, Астра поспешила на первый этаж. Кухня и коридор уже опустели. Там остались лишь грязные кружки, перевёрнутый табурет, окурки в пепельнице, лужа на столе, ручейками стекающая на пол со звонким стуком. Это, а ещё сладковатый запах дыма и кислый запах алкоголя.

Она переобулась, отбросив в сторону грязные тренировочные туфли. Вышла во двор. Некоторые из гостей отца продолжили пить совсем недалеко от калитки. Женщина с задёрнутым платьем по-прежнему лежала лицом вниз в кустах. Разве что недопитую бутылку кто-то забрал. Да и пустые тоже.

Астра вышла на дорогу. Побежала. Стараясь сосредоточиться на дыхании. На монотонных шагах, на шаркающем звуке обуви, цепляющей влажный песок и траву. На приятном тепле, от быстрого бега растекающегося по мышцам.

Это должно было успокоить. Но злость и ярость, не ослабевая, кипели в ней, готовые выплеснуться наружу. Ошпарить того, кто попадётся на пути, и этим «кем-то» должен был оказаться сам виновник случившегося.

Дело было не в том, что Безелик лишил её вещей матери — Астра и сама, поселившись на чердаке, думала от них избавиться. Безелик сделал это нарочно. Сделал, стремясь отомстить ей. Стремясь ударить по самому больному или, быть может, по самому хрупкому. По семье.

Скольких усилий отцу стоило пережить исчезновение матери, которое он, как и весь остальной лагерь, предпочитал считать её смертью. Сколько боли он испытал, когда в одночасье потерял всё. Потерял дом, потерял возможность ходить, шанс исцелиться. Потерял человека, которого любил всем сердцем.

И всё же, несмотря на регулярные срывы, он боролся. Старался выкарабкаться из засасывающего его болота горя и отчаяния. И, улетая на Иль’Прит, Астра думала, что всё изменится. Изменится после того, как она станет слушателем. Когда получит доступные слушателям привилегии — главной из которых стала бы возможность исцелить отца.

Безелик лишил её этой надежды. А теперь, он, руководствуясь простой мелочностью и эгоизмом, вскрыл все с таким трудом заживающие отцовские раны. Сковырнул одним подлым приёмом. Сковырнул, и оттуда полилась гниль.

Астра сжала кулаки до хруста. Зубы до скрежета. Где-то в глубине души ещё был огонёк, умоляющий её остановиться. Одуматься. Вернуться к отцу. Остаться с ним, помочь ему. В конце концов, ему не нужны были вещи матери. Ему нужна была память. И человек, который будет его любить.

Но она не остановилась. Даже не замедлилась до того момента, пока впереди не показался дом инструктора Безелика. Пока не забежала на крыльцо. Пока не принялась изо всех сил барабанить в дверь.

Дверь распахнулась. И Астра слегка замешкалась, ведь на пороге был не инструктор Безелик, а его жена Лиана. Хрупкая и худая, она перекинула заплетённые в косу тёмные волосы за плечо. Смешно насупила аккуратный носик, а затем в её карих глазах заиграла жизнерадостная улыбка.

— Боги! Ты напугала меня! — она сказала это без всякой злобы, задорно и радостно, а затем мило улыбнулась, полностью сбив Астру с толку. — Ты ведь учишься с моим сыном? Пришла к Сайрусу?

— К Безелику, — выдохнула запыхавшаяся Астра. Она понятия не имела, как скверно выглядит. Взъерошенная, рукава в воде, роба вообще одни боги знают в чём, и, вероятно, запах соответствующий.

— Заходи внутрь, — Лиана широким жестом пригласила Астру в дом. — Я могу налить тебе чаю или свежего сока.

— Я... — Астра сглотнула и ощутила, как щёки наливаются огнём. Покосилась на дорожку, всерьёз раздумывая, не стоит ли ей просто сбежать? И, почувствовав себя из-за этого полной дурой, выпалила, пожалуй, чуть резче, чем собиралась: — Я подожду его здесь!

Женщина беззаботно пожала плечами и ушла. Несколько долгих, тягучих минут ничего не происходило. А затем наконец показался Безелик. И он, похоже, нисколько не удивился, увидев Астру.

— А, это ты...

— Верни! Верни всё! — бросила ему девочка, словно лающая собака.

— Вернуть? — Он вышел и прикрыл за собой дверь. — Что ты хочешь, чтобы я тебе вернул?

— Не мне! — крикнула она, радуясь, что закрытая дверь хоть немного помешает Сайрусу, если он дома, и Лиане услышать её дрожащий голос. — Верни всё отцу! Если ты хочешь отомстить мне, имей смелость не трогать мою семью!

— Отомстить? — медленно повторил он, и Астре показалось, что глаза его улыбаются. — За что я, по-твоему, тебе мщу?

Она немного растерялась. Но тут же бросила ему:

— За тот поединок! За то, как я одолела твоего ненаглядного сынка Сайруса! За то, что была лучше! За то, что, не обладая божественным даром, могу столько же, сколько и другие! За то, что унизила вас на глазах Сайнир!

Безелик заинтересованно наклонил голову на бок:

— То есть, по-твоему, ты задела кого-то из моей семьи, и я поступил так же с кем-то из твоей? И ты считаешь, что это несправедливо?

— Я... — Астра несколько раз моргнула. — Я сделала то, что мне было приказано! Сражалась в полную силу!

— А я, значит, мелочный сукин сын, который не может справиться с таким унижением. — Он цокнул языком. Затем покачал головой. Потом усмехнулся. — Сайрус облажался. По собственной глупости и неподготовленности. Единственный, кто виноват в том, что поединок с такой бездарностью, как ты, затянулся — мой сын. Хотя, возможно, и я тренировал его недостаточно усердно. Как бы то ни было, это не имеет к тебе никакого отношения.

— Тогда зачем? — закричала Астра. — Почему ты отменил испытания? Почему потребовал отстранить меня? Почему... — Она ощутила, как солёные слёзы оцарапали горло. — Почему забрал у моего отца то, что ему было дорого?

— Так значит, я не ошибся, — сказал он. — В храме между стеллажами и вправду была ты. Подслушивала разговоры взрослых, не так ли? Что ж, мне же лучше. Не придётся выполнять эту глупую просьбу Аурендина. Хочешь знать, почему я всё это сделал? Хорошо. Я не буду проводить испытания, потому что не хочу, чтобы все мои ученики выступили так же бездарно, как Сайрус. Я попросил отстранить тебя потому, что не верю, что ты можешь когда-нибудь стать одной из слушателей, и мне надоело тратить на тебя своё время. Что же касается твоего отца... В твоём доме больше не было ничего, чем он мог бы вернуть свои долги — у вас нет даже еды. И, если бы я не пришёл сегодня, то после твоего отстранения не получил бы ничего.

— Долги?.. — тупо повторила Астра.

— Долг за твоё обучение, конечно, — пожал плечами Безелик. — Как у каждого неодарённого. Кто по-твоему его оплачивал? Уж точно не ты или твоя мёртвая мамаша.

— Ты... Ты... — Астра едва не плакала. — Проклятый сукин сын...

— Узнала, что хотела? — Он вновь причмокнул. — Хорошо. Быть может, с твоим отцом я и впрямь обошёлся жестоко. Как насчёт сделки?

— Сделки?

— Ты не будешь дожидаться пока Аурендин наконец-то тобой займётся. Не будешь докучать мне или кому-то из моих учеников. Ты просто уйдёшь. Бросишь учёбу. Оставишь попытки выставить себя той, кем никогда не станешь. Уверен, это даже пойдёт тебе на пользу. Сэкономишь время и силы. А ещё ты уже разжалобила Аурендина и, вполне возможно, он неплохо тебя пристроит. Я же верну тебе всё, что сегодня забрал.

Каждая фраза Безелика плетью хлестала ей по спине. Молотом била в грудь. Забирала всю её решимость.

— Но... Почему? — только и спросила она. — Почему ты поступаешь так со мной? Я же... — Она против воли всхлипнула. — Ничего тебе не сделала...

— Хм... — Безелик нахмурился и задумчиво поскрёб подбородок. — Справедливый вопрос. Я на него отвечу. Ты думаешь, что можешь стать слушателем, благодаря своему старанию. Благодаря прихоти. И меня от этого тошнит. Чтобы стать слушателем — нужно быть одной из нас. Нужно чувствовать ритм этого лагеря. Нужно, чтобы твоя душа пела в симфонии вместе с Богами. Я всегда верил, что слушатели — нечто большее, чем группа людей, живущих вместе. Всегда верил, что мы — нечто особенное. Нечто сильное. Нечто цельное. И мне противно осознавать, что среди нас могут быть такие, как ты. — Он смачно сплюнул себе под ноги. — Я смирился с тем, что ты живёшь в этом лагере. Смирился с тем, что тебе позволено надевать эту робу. Но я сделаю всё, чтобы ты не зашла дальше этого. Сделаю всё, что в моей власти.

На Астру словно вылили ушат ледяной воды. Она вдруг почувствовала себя ослабевшей, вымотанной — настолько, что едва смогла остаться на ногах. Удивительно, но она, по какой-то неведомой ей самой причине, ожидала чего-то другого. Ожидала, что Безелик станет оправдываться. Или кричать на неё, унижать её, насмехаться.

Придя сюда, она ждала поединка. Драки. Сражения. Возможности победить. Возможности всё исправить.

— Я даю тебе шанс уйти самой, — сказал Безелик с ледяным спокойствием, с каким хирург орудует скальпелем. — Сдайся посвоей воле, и я отдам тебе и твоему отцу ваш хлам.

Астра покачала головой. Не веря, что всё это происходит взаправду. Не веря до конца в слова Безелика, словно это могло быть просто злой шуткой, и он сейчас начнёт хохотать и похлопает её по плечу. Не веря и не желая верить, что может существовать такая злоба, желчь и жестокость, которые сейчас чувствовала в его словах.

— А знаешь... — Он вдруг подошёл ближе, и Астра вздрогнула. Он слегка наклонился к ней и понизил голос. — Я даже добавлю кое-что. Кровь Бога. Сколько потребуется твоему отцу, чтобы встать на ноги. Завтра утром отправлю к тебе одного из лекарей. Ведь ты же для этого так старалась, разве нет?

Она опешила. Глупо заморгала, уставившись на него. Если... Если он говорил серьёзно, то прямо сейчас она могла получить всё, чего так хотела. Получить то, ради чего боролась, просто признав поражение. Или... Или это всё же было не всё, чего она хотела?

— Нет... — Это слово вышло из неё легко. Куда легче, чем должно было.

— Отказываешься? — Безелик выпрямился. — Почему? Думаешь, что можешь что-то изменить? Что сможешь пойти против меня или Аурендина и остаться в выигрыше? Поверь, мой предложение — лучшее, что тебе сейчас...

— Никогда! — крикнула она во весь голос и сделала шаг назад, едва не покатившись с лестницы. Мотнула головой, выбрасывая заманчивую, пьянящую возможность сдаться. Закончить всё прямо здесь и сейчас. Перестать в безумном порыве биться в закрытое окно, словно пьяная мушка. — Я справлюсь!

— Ты разве меня не слушала? Твоё отстранение уже случилось, и...

— Плевать! — она отступила ещё на ступеньку. Попятилась, спустилась на дорогу. Перед глазами всё расплывалось. От её собственных слов. От того, как сильно она в них верила. От страха, но ещё и от решимости. — Я справлюсь! — повторила она, сама не зная, убеждает ли себя или Безелика. — Найду способ! Покажу, на что способна и тебе, и жрецам, и всему сраному лагерю! Отомщу вам, а ещё... а ещё я верну вещи матери! Верну их сама!

— Ты не сможешь, — донёсся издалека голос Безелика. — К тому же это просто хлам, разве нет? Никогда не думала, что тебе и твоему отцу от него становится только хуже?

Она развернулась, и книга, заткнутая за пояс, едва не вылетела на дорогу. Астра удержала её, обхватила себя руками. Завернулась в чёрную робу слушателей, словно в броню. И решительно пошла по дороге.

И лишь через несколько десятков шагов осознала, что направляется не домой, к отцу, а к месту, о котором ей рассказала утром Зеф. К месту, где собирались подростки, которым некуда было идти. К месту, где они скрывались от взрослых.

К жёлтому дому.

Глава 16. По заслугам. Часть 1

Полицейский экипаж нёсся по оживлённым дорогам Иль’Пхора. Подпрыгивал на кочках, со скрипом колёс тормозил на перекрёстках. Гремел, словно готов был вот-вот рассыпаться.

Это был не один из обычных экипажей, где перевозили преступников: клетки на двух колёсах, настолько маленькие, что пленник не мог в них даже сесть, а сами полицейские были вынуждены ехать снаружи. Нет. Это был огромный, неуклюжий гроб, запряжённый двумя карусами — слишком тяжёлый для них, так что птицы то и дело недовольно каркали, фыркали от натуги и хлопали обрезанными крыльями, будто думали, что лететь с таким грузом им будет проще.

И всё же это была клетка. С решёткой по середине — пусть, Персиваля никто не запирал в ней. С двумя полицейскими — один рядом с Персивалем, близко на столько, что он чувствовал слишком сладкий, почти женский, аромат его духов. А другой — напротив, так что взгляд Персиваля то и дело натыкался на его дырку между жёлтыми передними зубами.

Здесь было тесно, жарко. Сиденье было жёстким от впитавшегося пота тысяч перевезённых преступных задниц. Краска на дверях и ручках была стёрта потными ладонями тысяч полицейских. А окон здесь не было вовсе. Лишь металлические пластины, которые вряд ли могли остановить пулю, зато отлично справлялись с тем, чтобы лишить надежды вырваться тех, кто был внутри этого экипажа.

Отсутствие окон не давало Персивалю узнать, что происходит в городе. Он не мог видеть, как его украшают к празднику. Не мог видеть, как развешивают флаги с гербами и цветами короля и мэра Олси. Не мог видеть, как на балконах появляются цветы в поддержку воинов острова. Острова, который он так долго защищал. Всего этого он не видел, только представлял. Представлял, как люди с упоением готовятся к Спуску — ко дню выхода из облаков, несмотря на то, что остров уже несколько дней, как из них вышел. И от этих мыслей что-то внутри него болело. Что-то умирало каждый раз, когда он думал о том, как через несколько дней флот под людские овации покинет порт Иль’Пхора и отправится навстречу с неприятелем.

И сделает это без него.

Почему-то даже теперь, будучи запертым в этом душном замкнутом уродце, который был даже меньше солдатской каюты, он думал только об этом. А ведь должен был переживать из-за вчерашней ссоры с Элизой. О том, что не смог отвезти Аллека в порт сегодня утром. Или хотя бы о собственном аресте. Вот только всё это он почему-то находил вполне справедливым. Будто бы получил по заслугам. Всё, кроме отстранения от службы.

Несколько раз за весь путь Персиваль пытался завязать разговор с солдатами. Однако они не знали, зачем генерал распорядился привезти его. Не знали или не собирались говорить. И к моменту, когда экипаж подъехал к казармам, Персиваль уже ощущал полное спокойствие. Готовность ко всему, что может с ним случиться, даже если это окажется повешенье на площади в честь праздника.

Затем экипаж встал, и один из стражников — тот огромный рядовой-громила с цветочными духами — открыл дверь, и Персиваль удивился, что она всё это время не была заперта снаружи. Он вышел на улицу, где было солнечно и свежо. Увидел людей, толпившихся у входа в казармы. Само по себе, в преддверии праздника, это вряд ли могло показаться подозрительным. Но слишком уж среди них было много гражданиских.

С места кучера спрыгнул капрал Туомас. Рядом с ним должен был сидеть флотский лейтенант в тёмно-синей форме, который уговаривал Персиваля сдаться без боя, но теперь его не было — вероятно, он покинул экипаж где-то по пути.

— У меня будут с тобой проблемы? — спросил Туомас, подойдя ближе. Затем покосился на толпящихся возле входа людей. — Не хотелось бы устраивать представление.

— Нет, — сказал Персиваль серьёзно и честно. И направился вперёд.

Незнакомые, беспокойные голоса тут же окружили его. Настойчивый, пьянящий запах жуткой трагедии витал в воздухе. Забивался в ноздри и глотку, словно дым после пушечного залпа. Персиваль даже хотел было поинтересоваться у кого-то из солдат, что здесь случилось, но решил не привлекать излишнего внимания к своей персоне. Не хотелось, чтобы кто-то отметил, как он прибыл в сопровождении полицейского конвоя. И ещё больше не хотелось выяснить, что именно его арест и стал поводом этого столпотворения.

Так что он вместе с капралом Туомасом, который не соврал и действительно держался в паре шагах, просто протиснулся мимо людей, игнорируя их недовольное бурчание. Вошёл в просторный и также заполненный людьми приёмный зал. Направился к лестнице и поднялся на третий этаж к комнатам старшего состава.

И вновь увидел столпотворение рядом с одним из кабинетов. На этот раз людей в форме: в основном рядовых, как полицейских, так и флотских. Персиваль позволил себе подойти ближе, и Туомас мало того, что не остановил его, но догнал и заинтересованно прислушался. Может быть, капрал даже не врал о своей неосведомлённости.

— Что здесь произошло? — спросил Персиваль, развернув за плечо одного из полицейских, судя по нашивкам, младшего сержанта. Попытался заглянуть в кабинет, но спины и затылки мешали рассмотреть что-то конкретное.

Полицейский захлопал глазами, уставившись на Персиваля. Затем обвёл его быстрым, цепким взглядом и, по всей видимости из-за отсутствия мундира, принял его за одного из рядовых или какого-то военного чиновника, так что громко пожаловался:

— Нас не пускают! — звонко, видимо в надежде вызвать гул поддержки у окружающих, продекламировал он. — С каких пор убийствами занимаются военные? Уверен, они хотят прикрыть одного из своих!

— Убийство? — Персиваль нахмурился, пытаясь сообразить, как случившееся с ним накануне в порту могло вызвать такой переполох. И в этот раз стражник одарил его ещё одним взглядом, на этот раз куда более внимательным.

— Кто вы такой, сударь? Какое у вас звание?

Персиваль не нашёл в голове приемлемого ответа или хотя бы такого, что прозвучит из его уст убедительно, так что задал свой вопрос:

— Кто умер?

— Если вы этого не знаете, то, подозреваю вас вообще не должно быть в здании. Хотя... — Он глубоко вздохнул и покачал головой. — Какая, в бездну, разница? Скоро новость разлетится по всему городу, если этого ещё не случилось. Погиб подполковник Альбрехт Орсел. Задушен в собственном кабинете.

— За... Задушен? — Персиваль не знал, почему повторил именно это слово, но это было и не важно. Буквально отшвырнув полицейского, он настойчиво двинулся в сторону кабинета. Решительно растолкал нескольких зевак и быстро добрался до входа.

Дверь была распахнута. Окно за столом в дальнем конце комнаты разбито, так что полупрозрачные шторки вишнёвого цвета трепетали на ветру. По полу валялись какие-то бумаги и письменные принадлежности, а ещё мелкие осколки, поблёскивающие, словно драгоценности. Тела не было — только лужа крови, ещё не до конца впитавшаяся в доски.

Вдруг вид ему перегородил один из людей в форме. В странной форме... Чёрная с золотом, без нашивок. Не один из полицейских, но и не один из флотских. Этот человек принадлежал к малочисленному отряду, оставленному на острове самим королём. Отряду, который начинал действовать, если подозревал существование заговора против короны.

— Сэр, вам нельзя здесь находиться, — спокойно сказал он командным голосом, пусть и слегка уставшим. — Прошу, не мешайте нам выполнять свою работу.

— Что произошло? — настоял Персиваль. — Ну же, просто скажите, что случилось!

Солдат слегка отошёл в сторону, бросил взгляд на лужу крови. Затем просто пожал плечами, как бы говоря: «неужели и без моих слов это не очевидно?».

Нет. Всё не было очевидно. Не то, что именно случилось. Но, как это произошло и почему. А главное... Кто в этом виноват? И Персиваль собирался задать все эти вопросы, а, если точнее, найти ответы самостоятельно и уже шагнул вперёд, но за плечо его схватил капрал Туомас.

— Ты обещал обойтись без представления, — он постарался остановить Персиваля, но у него не вышло. Так что он просто зарычал ему прямо на ухо: — Тебя ждёт генерал Даунстренд!

И тут Персиваля будто ударило молнией. Разговор с Даунстрендом в действительности был самым простым способом получить ответы. Так что он развернулся и быстрым шагом направился к кабинету генерала дальше по коридору.

Он распахнул дверь. Генерал сидел за своим столом, а рядом с ним стояли четыре человека. Ни одного из них Персиваль не знал.

— А, капитан, — генерал жестом попросил всех выйти. — Я рад, что вас привели так быстро.

Персиваль открыл было рот, чтобы выпалить «я уже не капитан, сэр», но передумал и просто отдал честь.

— Сэр, я... Что именно случилось?

Повисла пауза. Генерал ждал пока те, с кем он беседовал, выйдут из кабинета. А сам осматривал Персиваля. На некоторое время его взгляд задержался на сбитых костяшках на кулаках, и Персивалю захотелось спрятать их за спину.

Он уже знал, как выглядит. Разбитые руки, следы крови и грязи на одежде. Запах перегара. Но теперь он вдруг осознал и кое-что ещё. В последнюю их встречу с подполковником Орселом, Персиваль был на него зол. Не просто зол, он подрался с ним на глазах других солдат. И, если бы самого Персиваля попросили предположить вероятного убийцу, он бы, пожалуй, первым делом подумал на самого себя.

И это объясняло конвой куда лучше, чем вчерашняя драка в порту.

Наконец дверь за спиной Персиваля захлопнулась, и они с генералом остались наедине.

— Я не убивал его, сэр, — уверенно сказал Персиваль.

Генерал Даунстренд задумался на несколько мгновений. Потом ответил:

— Подполковник Орсел был задушен. Ты бы, вероятно, предпочёл меч или... кулачный бой. К тому же, его убили в собственном кабинете. Прости, но ты — слишком заметная фигура, Болло. Наверняка, кто-то узнал бы тебя. И уж точно не позволил бы тебе сбежать.

Персиваль задумался.

— Я мог бы подговорить кого-то убить подполковника.

Генерал Даунстренд поднял бровь. Вероятно, удивлённый (как и сам Персиваль), что Персиваль решил привести аргумент в пользу своей виновности.

— Уверен, что у тебя хватило бы влияния на такую просьбу? — только и спросил генерал. Затем отмахнулся. — Неважно. Убийца уже пойман. Я позвал тебя не за этим.

— Убийца? Кто он?

Генерал, если и собирался ответить, не успел этого сделать. Дверь в кабинет без стука открылась, и внутрь вошёл капрал Туомас собственной персоной.

— Как ты смеешь врываться сюда... — начал было Персиваль, но замолчал, когда за капралом вошёл ещё один человек. Мужчина в двое старше Персиваля, со светлыми, вьющимися на концах волосами. На нём были чёрные с золотом штаны и дорогие блестящие туфли с маленькими коричневыми точками свежей грязи. Его белая рубашка была расстёгнута на две верхние пуговицы, а пуговицы посередине слегка топорщились на его выпирающем животе. На плечи был небрежно накинут красно-золотой кафтан, и, чтобы тот не падал, ему приходилось слегка придерживать его рукой, а также пришлось откинуть его, чтобы занять единственное в кабинете гостевое кресло напротив генерала Даунстренда, в котором он откинулся, закинув одну ногу на другую.

Капрал Туомас, не обратив никакого внимания на Персиваля, отдал честь — скорее глядя на пришедшего с ним мужчину, чем на генерала, — и поспешил выйти из кабинета и закрыть за собой дверь.

— Генерал Даунстренд, — обратился вновь пришедший мужчина слегка протяжным, сладковатым голосом. Он достал платок, белоснежный с красным узором, и промокнул лоб. Затем убрал его. — Смотрю, у вас здесь до сих пор суматоха.

Генерал поднялся со своего места и отдал честь. Взглянул на Персиваля, и тот молча повторил этот жест, хоть в нём и не было никакой необходимости, учитывая, что вновь пришедший теперь сидел к нему спиной.

— Я рад приветствовать вас, сэр, — слегка сдавленно ответил генерал Даунстренд. — Я надеялся, что сумею разобраться со всем до вашего прибытия, но...

— Оставь, Даунстренд, — махнул мужчина короткой и слегка детской ручкой с короткими пальцами. — Подозреваю, что нам всем придётся разбираться с этим долгие месяцы, если не годы. Пока мы можем лишь постараться минимизировать ущерб. Обидно, что всё происходит прямо перед праздником, в который вложено так много сил и денег. Моих денег. Денег короля. И денег наших уважаемых налогоплательщиков. Боги ненавидят меня, Даунстренд. В самом деле ненавидят. И теперь я думаю, не следует ли мне построить ещё один храм в городе или совершить какое-то крупное пожертвование.

Персиваль сразу узнал мужчину, но только теперь убедился окончательно. Перед ним был Сэйлон Хар Олси — мэр острова Иль’Пхор, названный десница короля и человек, которому было поручено управлять этим воздушным богом.

— Я не думаю, что постройка храма — рациональный способ потратить деньги, учитывая ситуацию на фронте... — отозвался генерал.

— Как идёт расследование, Даунстренд? — не обратил на его слова внимания мэр.

— Хорошо. Мы поймали того, кто это сделал, — отчитался генерал и бросил взгляд на Персиваля. Странный взгляд. Персиваль даже на секунду испугался, что генерал собирается выставить его убийцей перед мэром. — Какой-то отстранённый от службы солдат, похоже, затаил на подполковника Орсела обиду. Устроился работать курьером и смог попасть в его кабинет. Жаль, что нам не удалось это предотвратить, но мы взяли ублюдка ещё до того, как он покинул здание.

— Он сознался? — поинтересовался мэр.

— Не извольте беспокоиться об этом, — неопределённо ответил генерал. — Будет лучше, если вы и весь город как можно скорее забудете об этой удручающей трагедии.

Мэр натянуто усмехнулся. А Персиваль позволил себе нахмуриться. То, что генерал Даунстренд назвал трагедией, на самом деле было преступлением. Преступлением против флота. Против города. И по мнению Персиваля, забыть об этом людям стоило лишь после того, как всех, как-либо причастных к этому, выволокут на главную площадь, а затем спустят с них шкуру на потеху толпе.

— Если бы я мог выкинуть это из головы, то давно бы уже так и сделал, Даунстренд. Знаешь, я ведь собирался лично пообщаться с подполковником Орселом. Расспросить о том, что случилось возле границы.

— Нападение кораблей Иль’Тарта, сэр, — отчеканил Даунстренд.

— Да, и я собираюсь придерживаться этой версии. Дело в деталях, Даунстренд. И я был бы рад обладать всей информацией, прежде... Прежде, чем меня начнут жечь каверзными вопросами науськанные дипломаты Иль’Тарта или эти королевские палачи с глазами, как у ястребов. Боги, Даунстренд, больше всего на свете я бы хотел, чтобы в этот Спуск всё было иначе. Хотел бы заниматься обустройством города, превращая его в самую настоящую обитель радости и счастья для всех людей, как мечтала моя матушка. Но вместо этого я должен разбираться с задушенными солдатами, сгоревшими горожанами и бесконечной пальбой из пушек. А теперь ещё и король собирается обрушится нам на головы через несколько недель. Представляешь, Даунстренд, он собирается провести переговоры на Иль’Прите! На Иль’Прите, что б его! Можешь считать меня пессимистом, но это не кажется мне таким уж хорошим знаком!

— Я понимаю, сэр, — кивнул генерал. — И кроме убийцы я нашёл решение ещё для одной нашей проблемы. Оно перед вами.

Мэр оглянулся по сторонам, и Персиваль увидел, как его маленькие, красные от усталости и недосыпа глазки, забегали по кабинету.

— Слева от вас стоит Персиваль Болло, — пояснил генерал.

Мэр остановил взгляд на Персивале и будто только теперь отличил его от предметов интерьера. Беглым взглядом оценил его совершенно неподходящий месту и случаю внешний вид, но куда больше внимания уделил лицу, всматриваясь в него внимательно и пристально.

— Болло... Болло... Ну конечно! Болло! Да, Даунстренд! Это именно то, что нам сейчас нужно. Я пришлю к тебе нескольких своих людей — попробуем выставить всё в правильном свете. Оденем, причешем, напудрим и всё такое. Плевать, даже если он не умеет сражаться, как его отец! Эй, мистер Болло, какое у вас звание?

— Я... — Персиваль не был готов соврать мэру, но не смог и произнести правду.

— Не разговорчивый парень, да? — усмехнулся мэр, тут же обернувшись к генералу. — Ничего, напишем ему речь. Что-нибудь возвышенное, со словами вроде чести, доблести и долга перед городом. — Он на секунду осёкся. — Ты ведь справишься, Даунстренд? Мне ведь не стоит переживать из-за этого проклятого праздника в честь Спуска?

— Да, сэр. Так точно, сэр.

Мэр несколько раз стукнул толстыми пальцами по подлокотникам кресла, а затем вдруг резко вскочил на ноги и направился к двери. Проходя мимо Персиваля, он жизнерадостно ему подмигнул.

— Удачи вам, мистер Болло. Был рад с вами познакомиться. Если будете всё делать правильно, построите себе карьеру не хуже вашего отца. Сегодня ваш счастливый день, это уж точно. Но вы это заслужили, не сомневайтесь. Разве что... В следующий раз, надеюсь, вы будете в мундире.

И, вновь усмехнувшись, в явно приподнятом настроении мэр вышел.

Какое-то время Персиваль и генерал Даунстренд молчали. Затем наконец вопрос вырвался у Персиваля:

— Что... Что это значит?

— Мэр Олси любит, когда проблемы решаются сами собой. Хотя, предполагаю, он не полностью отдаёт отчёт в том, как плоха сложившаяся ситуация. Учитывая, сколь мало его заботят дела армии.

— Вы... Говорили обо мне...

— На протяжении всей нашей жизни нам приходится делать выбор, Персиваль. Порой мимолётный, но ведущий за собой грандиозные последствия. Ты совершил один из таких вчера. Выполнил мой приказ, хоть это и было тяжело.

Персиваль сглотнул. Он потратил достаточно времени, чтобы убедить самого себя, что сделал всё правильно. И так и не добился в этом успеха. Более того, теперь, зная о смерти подполковника, уверенность его ещё больше пошатнулась.

— Мне тоже пришлось сделать выбор, — добавил генерал Даунстренд. — И потому ты здесь. Подполковник армии Иль’Пхора, армии, по праву считающейся сильнейшей во всех четырёх королевствах, погиб ночью в этом самом здании. В здании, которое кишмя кишит военными. И я боюсь, это может сильно подорвать наш авторитет. А может и вовсе сломить боевой дух.

Персиваль сглотнул. Он не думал об этом в таком ключе. Он вообще старался поменьше размышлять о последствиях. В особенности о последствиях того, что сам совершил.

— Мне нужен новый подполковник, Персиваль, — Чёрные, словно сама бездна, глаза генерала вдруг вцепились в Персиваля, и его пробрал холод. — Я назначил тебя. Подал документы ещё до твоего прихода.

— По... Подполковник? — Персиваль почувствовал, как в голове вдруг всё перемешалось. Восторг, но с небольшой щепоткой горечи. — Сэр, после вчерашнего... Мне кажется, люди не одобрят такой выбор.

— Если ты ещё не понял, солдаты под моим руководством должны делать то, что я им говорю, — поморщился генерал. — Они не любят тебя, не так ли? Их разочаровывает, как сильно ты стараешься. Бесят твои выдержка и самоконтроль. Твоя спокойная исполнительность. А больше всего их расстраивает, что, когда они говорят, что ты всего добился только благодаря отцу, то сами знают, что ошибаются. Как бы то ни было... Сейчас меня больше волнует не то, что подумают об этом люди в казармах. А то, как к этому отнесутся все остальные.

— Сэр? — непонимающе переспросил Персиваль.

— Сейчас мне нужны не твои умения. Мне требуется твоё имя.

Он сделал паузу, вероятно увидев, как лицо Персиваля искривилось. Только что генерал напомнил о том, с каким пренебрежением солдаты относились к успехам Персиваля, оправдывая их известностью Болло старшего. И Персиваль действительно многое делал, лишь бы все перестали видеть в нём тень отца. И всё же... Это был шанс вернуться на службу. Лучший и, скорее всего, единственный.

— Да, ты всё правильно понял, — сказал наконец генерал. — Мне не нужен солдат. Мне нужен Болло. Знаменитость с известным именем. Красивая заплатка на израненном мундире армии.

— Дело в празднике в честь Спуска, сэр? — Персиваль и сам удивился ледяному спокойствию своего голоса.

Генерал медленно кивнул.

— Прежде всего, в приближающемся празднике. Подполковник Орсел выбрал очень неудачный момент для смерти, так что мне приходится действовать быстро.

— Никогда не будет удачного момента, — заметил Персиваль.

— Ты прав. Но вот неудачных всегда будет полно. И сейчас один из них. Я должен действовать молниеносно. Должен дать отпор независящим от меня обстоятельствам. И мне нужен козырь. Ты обладаешь подходящими качествами. Твоё назначение успокоит людей. К тому же, у меня наконец-то будет свой человек в полиции, которого одобрит остальное командование. И даже из этой дерьмовой ситуации, я смогу извлечь выгоду для города. Объединить флот и армию.

— Но... Я не политик, сэр, — вставил Персиваль, заставив генерала сильнее нахмуриться. Поэтому добавил: — Я — солдат.

— И в других обстоятельствах, это бы имело значение. Как я и сказал, всем нам порой приходится делать выбор. И я сильно рискую, ты прав. Ты не получил бы эту должность, если бы не погиб подполковник Орсел. И... если бы ты не был нужен лично мне. — Даунстренд посмотрел в глаза Персивалю. — Я хочу, чтобы ты запомнил это. Мне нужен человек, который будет выполнять мои приказы. Нет. Не человек. Мне... нужен цепной пёс.

Персиваль вздрогнул. Но не от страха. От возбуждения, горячими молниями разбежавшегося по телу.

— Вчера ты проявил себя. Но я не уверен, было ли это из верности или из страха. Мне не нужен пугливый щенок. Мне нужен зверь, способный вцепиться моему врагу в горло, по одной моей команде. Без возражений. Без вопросов. Так что я должен спросить. Почему вчера ты пошёл против своего подполковника?

Персиваль вздрогнул. Его до сих пор мучило случившееся накануне в казармах. Столько разных вопросов он задавал себе всю ночь и утро. Столько вопросов, ответы на которые так и не мог найти. Но вопрос, заданный генералом Даунстрендом, не был одним из них. Наоборот — только лишь на него Персиваль и знал, как ответить:

— Я сделал это потому, что таков был приказ. Сделал это потому, что именно так меня воспитал мой отец. Сэр.

Генерал какое-то время смотрел на него. Затем вздохнул и откинулся в кресле.

— До праздника в честь Спуска остаётся ещё несколько дней, — сказал он. — Так что не поднимай шум из-за своего назначения, пока всё не случится официально. До того момента у меня будет для тебя задание. Можешь считать его проверкой. Вчера случилось кое-что ещё. В порту у меня пропал груз. Нет, не так. Этот груз у меня украли. И я хочу, чтобы ты нашёл вора. Хочу, чтобы ты сделал это быстро. И тихо.

— Я... — Персиваль не знал, что ответить. Так что выпалил привычное: — Сделаю всё, что в моих силах.

— Хорошо, — кивнул генерал. — Отправляйся в порт утром. Когда вернёшься, надеюсь, твой кабинет уже освободят. А пока отдохни и приведи себя в порядок. Я не хочу, чтобы кто-то ещё встретил тебя... в таком виде.

— Есть, сэр. — Персиваль с силой дважды ударил себя в грудь, отдавая честь. — Так точно, сэр.

Генерал вздохнул, а затем подвинул к себе одну из кип бумаг. На Персиваля он уже не смотрел. Лишь приподнял руку и махнул ему в сторону двери:

— Свободен, — приказал он так, как приказывают псу.

Персиваль развернулся и вышел обратно в оживлённый коридор третьего этажа казарм. Вышел... подполковником армии Иль’Пхора.

Он был смущён, сбит с толку. Но зверь внутри него ликовал.

Глава 16. По заслугам. Часть 2

Персиваль вышел на улицу и на несколько секунд зажмурился от зависшего над крышами яркого солнца. Словно кто-то подал на него больше мощности, и оно, как всегда скрытое за облаками, походило на жёлтую, застывшую в сером дыму вспышку от взрыва. Ветра не было. Тёплые лучи щекотали кожу. Будто бы лето, сдавшее позиции раньше времени, ринулось в последнюю отчаянную атаку, пытаясь отдать людям остатки тепла. Но Персиваль знал, что оно проиграет. Проиграет, когда остров неизбежно опустится ниже, к воде, и дни станут холоднее, даже в самую ясную погоду.

Персиваль ощупал карманы штанов. Хотелось курить. Табак не требовался лёгким — Персиваль вообще никогда не признавал зависимости и мог не курить днями и неделями. Но сейчас ему хотелось остановиться на мгновение и привести в порядок мысли. Однако сигареты, если и остались у него после путешествия, были в мундире. И прежде, чем он собрался стрельнуть одну у группы юнцов, крутящихся возле штабной задымлённой курилки, увидел идущих к нему людей.

Его обуяло странное чувство. Персиваль всегда ощущал себя частью армии, и это приносило иллюзию комфорта. Порой ночевать в казармах или в тесной, вонючей каюте ему было спокойнее, чем дома в кровати с женой. Но видя сейчас спешащих к нему солдат, он понимал, что ничего хорошего от них ждать не стоит.

Странно. Он ведь всегда любил одиночество. Считал, что любой человек остаётся один в той или иной мере, как бы близко не подпускал к себе других людей. Но было неприятно осознавать, что теперь сразу две семьи отвергали его. Выхаркивали, как выхаркивают слизь, застывшую в носоглотке во время болезни.

Присмотревшись, он узнал одного из трёх человек, направлявшихся к нему. Сержант Брит Юнреган. Смешливый, краснощёкий, слегка обрюзглый и нескладный, даже несмотря на тренировки. Таким его помнил Персиваль по нескольким годам, проведённым вместе в академии.

В то время именно Брит был изгоем. Все, включая Персиваля, не могли и не хотели принимать его мягкость, склонность к размышлению, к сомнениям в приказах начальства, и его глупую боязнь крови. Не говоря уже про его стремление остаться работать в штабе вместо того, чтобы рисковать своей жизнью на кораблях, от которых зависел исход

войны.

— Ничего себе, какие люди! — Голос Брита почти не изменился с тех пор. Был тихим и вкрадчивым, словно в каждой фразе крылась какая-то, известная лишь ему шутка. Добавилась только едва уловимая хрипотца.

— Брит. — Вместо приветствия получился тяжёлый вздох. — Прости, не смогу отпраздновать эту встречу. Утро сложилось не лучшим образом.

— Скажу по-своему опыту, — теперь усмешка Брита стала явной и немного хищной. — Такое обычно происходит, когда не лучшим образом сложилась ночь накануне.

— Да, — Персиваль не собирался играть с ним. — Так что, если у тебя есть какое-то дело, предлагаю отложить его на пару дней.

Брит медленно провёл языком по обветренной верхней губе. Обветренные губы были, пожалуй, единственным напоминанием о двух годах, проведённых им на флоте. Это, а ещё шрам на левой щеке, оставленный Бриту морпехом Риусом, который, как он сказал, не рассчитал силу удара.

— Прости, Болло. — Брит слегка наклонил голову набок и быстро, как ястреб на родовом гербе Персиваля, осмотрел его с ног до головы. Словно делал в мыслях пометки, искал уязвимости. Или размышлял, что случится, если Персиваль вдруг кинется бежать со всех ног. Интересно. С чего это Брит решил, что Персиваль станет убегать от него? — У меня к тебе важный разговор, и он не терпит отлагательств. По правде сказать, если бы ты не провёл полчаса в кабинете генерала, я бы перехватил тебя раньше.

Персиваль прищурился. О, они оба это почувствовали. Напряжение. Ток, прошедший между ними. Будто бы сейчас должна был развязаться драка. Ведь, справедливости ради, Брит, при всей своей мягкости, никогда не избегал их. И не был трусом.

— Звучит так, будто ты хочешь устроить мне допрос, — сказал Персиваль, глядя прямо в глаза Бриту. Тот улыбнулся.

— Я бы предпочёл называть это беседой двух старых друзей.

Теперь уже ухмыльнулся Персиваль. Они никогда не были друзьями. Сам Болло называл Брита жирным слизняком. И прямо в глаза говорил, что ему нет места среди солдат. Смеялся над ним, а один раз даже запихнул порошок для прочищения двигателей ему в носки, из-за которого Брит не мог ходить двое суток. Брит так и не узнал, кто это сделал, потому что это мог быть любой из солдат. Все они его ненавидели.

Наконец Персиваль покачал головой:

— Прости. Утром, перед уходом, я не увиделся с женой и сыном. Волнуюсь, всё ли с ними в порядке. Так что я вынужден отказаться. Завтра я буду здесь — тогда и поговорим.

— Болло, — теперь качать головой была очередь Брита. Однако он к этому действию добавил короткий взгляд на двоих солдат за спиной. — Я бы очень хотел, чтобы ты воспринимал мои слова, как просьбу. И всё же отнёсся к ней серьёзно.

Перисиваль почувствовал, как теряет терпение. Больше всего ему хотелось размозжить нос Бриту, а затем посмотреть, на что способна его охрана. О, это было бы отличное развлечение, которых так мало на острове во время перемирия. А ещё — это было куда более подходящим развитием этой встречи «старых друзей».

Однако Персиваль лишь сдержано, на сколько смог, произнёс:

— Судя по твоим нашивкам, ты — всего лишь сержант, Брит. Сержант городской полиции. Ты не можешь допрашивать меня, не предъявив обвинений. А даже, если бы обвинения у тебя и были — для высокопоставленных чинов, потребовалась бы рыбёшка покрупнее. Так что уйди с дороги.

Брит усмехнулся так, будто именно этих слов и ждал. Теперь ухмылка на его лице стала неприятной. Так улыбаются те, кто поймал глупца в ловушку.

— Кроме нашивки, у меня есть кое-что ещё. — Брит элегантно дотронулся до нагрудного значка. Золотой медали в форме солнечного диска, чуть меньше ладони в диаметре. И диск, щёлкнув, вдруг открылся, словно шкатулка. На ладонь Брита выпала маленькая золотая монетка, и он, сжав её двумя пальцами, продемонстрировал Перси. — Знаешь, что это такое?

— Похоже на одну люну.

— Всё так, но в тоже время и нет, — беззаботно ответил Брит. — На одну люну, которой эта монета, без сомнений, является, можно отлично отобедать в «быстро-рис у Фир» здесь через улицу. Поменять колесо у повозки или запастись нюхательным табаком почти на месяц. Но что касается этой монетки — она может много больше.

Он сделал паузу, явно наслаждаясь тем, с какой растерянностью и, в тоже время, как внимательно смотрел на монету Персиваль.

— Здесь, на обратной стороне, выгравирована благодарность за хорошую службу. Эти монеты выдали всем, кто отработал в штабе больше пяти лет. И, знаешь, Перси. Люди в штабе склонны помогать друг другу. Мы здесь... хм... словно одна большая семья, понимаешь?

Персиваль поморщился, но смолчал.

— Продемонстрировав любому в штабе эту монету, я могу попросить о небольшой услуге. И могу быть уверен, что человек согласиться. Так работают репутация и уважение. Например — просто например — я мог бы попросить секретаря генерала подождать с подписанием какого-то одного документа. Хм... Например, документа о назначении кого-либо на должность. Ненадолго, всего на несколько часов. И, возможно, тот, кто уверен, что он подполковник, на самом деле лишь отстранённый от службы капитан без звания и стоящих достижений.

— Ты блефуешь.

— Разве? — пожал плечами Брит. — Знаешь, это очень хорошее слово — блеф. Ведь, как и в любой карточной игре, чтобы это проверить, тебе придётся сделать выбор. Рискнуть или сдаться.

Повисла тишина. И Персиваль увидел, как напряглись двое солдат за спиной Брита. В тоже время сам Брит оставался совершенно спокоен и сосредоточен. А взгляд его напоминал коршуна, который загнал грызуна в ловушку и готов был растерзать. Удивительно, но Персиваль даже ощутил тень уважения к этому человеку.

— Ну что, старый друг? — спросил Брит. — Уделишь мне немного времени? Или же решишь проверить, может ли какой-то мелкий сержантишка с зудящими ногами арестовать такую большую и важную птицу? Или, по крайней мере, сына большой и важной птицы.

Это и впрямь была дуэль. И Брит — единственный, кто владел оружием. Так что оставалось то, что Персиваль никогда не умел. Признать поражение.

— Пошли. У тебя час.

Глава 16. По заслугам. Часть 3

Стул в допросной комнате был жёстким и неудобным. Персиваль предполагал, что это не было случайностью. Он привык к отсутствию комфорта. Так бывает, когда приходится засыпать в страшную качку, слушая свист ветра через щели, предсмертные стоны соседа по каюте, и терпя тошноту и ледяную воду, то и дело назойливым, сводящим с ума равномерным стуком капающую на подголовье привинченной к полу койки. Чувствовать проникающий в кости холод и вечную непросыхающую влагу. Чувствовать, как далеко твой дом и как с каждым днём тебе всё больше на это плевать. Чувствовать себя одиноким в этом бескрайнем океане и понимать, что если не сможешь принять себя, целиком и безоговорочно, то просто провалишься в бездну.

Всё это было хуже, чем оказаться здесь, в допросной комнате. В тепле и сухости, под слепящим светом ламп, перебивающих солнечный свет из окон. И в тоже время куда лучше, ведь там — в море — Персиваль знал, кто он. Знал, почему там оказался. И знал, какое его ждёт будущее. И даже на борту маленького корабля, под постоянным присмотром старших по званию, ощущал себя свободным.

Брита в допросной не было. Он отлучился, только поднявшись на этаж, и отсутствовал уже около пятнадцати минут, оставив вместо себя двух не слишком приятного вида стражников. Один из них то и дело шмыгал сбитым на левую сторону носом, мешая Персивалю сосредоточиться. Но мысли и так не желали складываться в единую картину.

Подполковник погиб. Погиб сразу после отстранения. Погиб в казармах, полных людьми. В казармах, где его и быть не должно было, учитывая, как прошёл разговор с генералом Даунстрендом.

И у Персиваля было много вопросов. Но сейчас, по какой-то причине, он был вынужден не задавать их, а отвечать на чужие.

В этой тишине он думал о подполковнике Альбрехте Орселе. О том, как тот просил его передать что-то генералу. О том, что он собирался сообщить ему нечто важное. А Персиваль лишь оттолкнул его, а затем ударил. Тогда это казалось правильным. Казалось единственным возможным вариантом поведения. Но теперь он ощущал себя так, будто не выполнил последнюю волю умирающего, пусть и не знал, что дни этого человека сочтены.

Он думал и о семье. О том, как воспримет Элиза его возвращение на службу. Сыграет ли она радость за него так же натурально, как недавно радовалась его отстранению? Наверняка сейчас она злилась, не обнаружив Персиваля дома. Послушав то, что рассказала ей миссис Роджерс. Увидев спину своего единственного сына, окрашенную кровью и шрамами от плетей, которые останутся с ним навсегда. Шрамами, в которых виноват он, Персиваль.

Он поморщился. Он и вправду устал подводить жену. Знал, что она, после их вчерашнего разговора пойдёт к Эллиоту Виндру, несмотря на несогласие Персиваля или даже благодаря ему. Но теперь ей придётся вместо этого отвезти сына в порт. Он не подстроил это специально, и всё же, в глубине души, был рад, что из её затеи с Эллиотом ничего не выйдет.

Помочь городу — вот чего она хотела. Это было то, чем сам Персиваль занимался, сколько себя помнил. Вот только забота о городе никогда не была главным из его приоритетов. Армия... была простым путём. Это было то, чему его учили. Было то, где ему было приготовлено место. Где не нужно было думать, что делать. Не нужно искать друзей или команду, ведь тебя окружат теми, с кем тебе придётся находиться рядом, хочешь ты этого или нет.

Не говоря о том, что служба в армии считалась социально приемлемой работой. За неё платили достаточно денег, чтобы Персиваль мог обеспечить себя, жену, огромный дом и Аллека. Встречались даже люди — куда больше, чем он мог бы предположить, — которые, стоило Персивалю облачиться в мундир, смотрели на него с восхищением, восторгом и чуть ли не вожделением. Встречаясь с этими людьми, Персивалю хотелось отхлестать по лицу каждого. Понимали ли они, чем именно восхищались? Нет, вряд ли. Честной была только Элиза. Элиза, которая порой смотрела на него со страхом. Но в тоже время, всегда старалась отыскать внутри него нечто хорошее. И порой ей даже удавалось. Удавалось сделать так, чтобы в это хорошее поверил даже сам Персиваль. А этот её испуганный взгляд... Он помогал. Напоминал Персивалю о том, кем он должен быть. Не хорошим и добрым. Но хотя бы тем, кто не пугает до смерти свою жену.

Достижимые цели шаг за шагом. Он слышал эти слова от какого-то знакомого отца. Сам отец так бы никогда не сказал. По его мнению, можно было сдвинуть с места остров, если таким окажется приказ. И когда он за что-то брался, людям действительно казалось возможным всё. По крайней мере до того момента, когда он умер, проглядев обход с фланга от какого-то желторотого сопляка. Пожалуй, такое окончание должно было быть поучительным. Вот только, чему именно оно учило, Персиваль до сих пор не понял.

Персивалю не нравилось желание Элизы примкнуть к Эллиоту. Не потому, что он не любил самого Эллиота или не верил, что его цели столь же чисты, как его проповеди. Не потому, что сам он защищал остров только для того, чтобы кормить живущего внутри него зверя. Просто он знал, что, защищая что-то, ты непременно вынужден встретиться с тем, кто хочет это у тебя забрать. Встретиться с врагом лицом к лицу. Биться с ним насмерть. И Персиваль не знал, чего именно боится больше. Что Элиза, будучи невинной и доброй, проиграет эту битву. Или, что, столкнувшись с врагом, она потеряет себя и превратится в такого, как он.

Добрые люди должны быть вознаграждены. Но наградой за героизм могут быть лишь шрамы.

Наконец Брит появился. Медленно вошёл в комнату, осмотрел Персиваля долгим взглядом, будто бы и забыл, что вообще привёл его в допросную. Затем жестом велел стражникам выйти и опустился на стул напротив, обитый красным бархатом и куда более удобный. На стол, который их теперь разделял, он положил единственное, что у него было в руках — небольшой блокнот. И, пролистнув несколько исписанных страниц, открыл его на чистой.

— Знаешь, Болло, — сказал он, не поднимая глаз. — Я предполагал, что рано или поздно ты здесь окажешься. Мне говорили, что ты пошёл в отца. Что тебя ждёт большое будущее. Что когда-нибудь ты и сам станешь генералом. Вот только чаще всего это говорили те, кто никогда не встречал тебя. Не беседовал с тобой, не оставался наедине. Не заглядывал тебе в глаза.

Персиваль воспринял эти слова без каких-то эмоций. Эмоций и так было слишком много в последние дни.

— Исполнительный, аккуратный, — продолжил Брит, будто делал на его теле надрезы. — Надёжный, словно мушкет, приставленный к виску. Или, скорее, удар ножом в сердце. Всё это правда — я знаю, ведь служил с тобой два года. Но я видел и кое-что другое. Видел причину, почему ты так стараешься. Почему так ответственно подходишь к каждому заданию. И я всегда думал — настанет ли тот миг, когда что-то внутри тебя взбунтуется. Восстанет. Возьмёт верх над разумом. И скольким людям придётся погибнуть, если такое случится.

Персиваль против воли поёжился. Попытался сесть поудобнее, но стул был сконструирован таким образом, что это не представлялось возможным в принципе. Так что, как и в любом поединке, если защититься не получается, попробовал пойти в атаку:

— Ты привёл меня сюда, чтобы поговорить о моём характере, Юнреган? Аккуратнее. Я всегда видел у детективов эту проблему. Порой они копают слишком глубоко. Увлекаются, задавая вопросы. И наконец находят тот, ответ на который им не по зубам.

— Вот! — Брит выдохнул это с почти эротическим наслаждением, глядя прямо на Персиваля. — Я чую это! Чую настоящего демона! И то, как он мечется, пытаясь вырваться наружу!

— Я — солдат, Брит. — пожал плечами Персиваль. — Ты уже несколько раз вспоминал годы, проведённые в академии. Как ты чувствуешь демона внутри меня, так же мы все чувствовали в тебе его отсутствие. Этот... зверь... — Персиваль на секунду осёкся, так как сказанное вслух слово резануло по ушам, но заставил себя продолжить выплёвывать заученные, выжженные на сердце оправдания одно за другим: — Он — неотъемлемая часть любого солдата. Тот, кто встаёт между нами и смертью.Тот, кто требуется для выживания. Для победы.

— Или для мести, — закивал Брит Юнреган. — И для оправдания сотен убийств. Для того, чтобы свалить за них вину на кого-то. Он требуется для того, чтобы спокойно засыпать по ночам, говоря себе — это не я, это чудовище. Так было нужно.

— Я много чем могу похвастаться, — вздохнул Персиваль. — Но спокойный сон не в этом списке.

Брит хмыкнул, однако, похоже, ответ его удовлетворил. Он облизал потрескавшуюся верхнюю губу, втянул воздух и медленно покачал головой.

— Должен признать, ты хорошо его дрессируешь.

Персиваль улыбнулся одними губами:

— Если бы каждое оскорбление заставляло меня кидаться на людей, я бы сдох ещё в первом бою. Или осуждённым каторжником на рыбацкой галере, прикованный к веслу.

— Хм... — Брит почесал подбородок, и Персиваль заметил странную искорку усмешки промелькнувшую в уголках глаз. — А как насчёт отстранения от службы? Этого бы хватило, чтобы разбудить твоего демона?

— Ты спрашиваешь, был ли я настолько зол, что выхватил клинок и бросался на людей до тех пор, пока меня не утихомирили восемь самых крепких парней генерала? Или спрашиваешь, был ли я настолько взбешён, что не мог уснуть и занялся поиском виновника? Отправился подышать свежим воздухом и по привычке оказался возле казарм, а затем вдруг понял, что именно подполковник Орсел отдал тот злополучный приказ, из-за которого я был лишён звания? А затем... хм... Затем я решил поговорить с ним и, придя к нему в кабинет, воткнул ему нож в шею?

— Его задушили, — как ни в чём не бывало ответил Брит. — Чем-то тонким, скорее всего металлической удавкой. И по словам стражника, который нашёл Альбрехта, сила и сноровка убийцы были столь выдающимися, что голова подполковника болталась на одних позвонках.

Ни один мускул на лице Персиваля не дрогнул от представившейся картины. Брит подождал несколько мгновений какой-то реакции. Затем кивнул и пометил что-то в блокнот.

— Итак, вас всех вчера отстранили... Целый экипаж корабля. Но только одного корабля, не так ли?

— Я... — Персиваль вдруг осознал, что не имеет ни малейшего понятия, что случилось с экипажами двух других фрегатов. — Не знаю.

Брит удивлённо поднял бровь. И вновь что-то пометил.

— А ты не слишком дружен с другими морпехами, верно?

— Не успел собрать их всех на семейный ужин.

— Ну да, — понимающе кивнул Брит. — Ты ведь был занят дракой с подполковником, который теперь убит. И, кажется, даже твои подчинённые не встали на твою сторону.

Персиваль поморщился, при мысли о своих людях. О людях, которые теперь, похоже, ушли из флота на службу к этому Эллиоту Виндру. Боги, Брит всё же смог попасть в его больное место. Пожалуй, именно это Бриту всегда удавалось лучше всего. Именно из-за этой способности над ним и издевались — отвечали так, как умели глупые солдафоны. И Персивалю тоже хотелось что-то сделать. Но... Ему вдруг стало интересно, к чему ведёт этот допрос. И почему Брит так сильно хотел с ним поговорить, что даже вынудил секретаря отложить его повышение. Ну или соврал об этом.

— Ну что, расскажешь, что там случилось? — спросил Брит, будто прочитав его мысли.

— Я и подполковник...

— О нет, солдатские склоки меня не волнуют, — отмахнулся он. — Что произошло на корабле? Хотя... начнём даже немного пораньше. Подполковник Альбрехт Орсел, да. Как хорошо ты был знаком с ним до этого путешествия?

— Хм... Видел его два или три раза.

Брит хищно усмехнулся, как рыба-топор, учуявшая кровь.

— Ты ведь знаешь, что он не морпех? Прослужил им, чуть больше моего. И всё же вызвался в разведывательную операцию.

— Ему помогали три опытных капитана, — отозвался Персиваль. — И не только они.

— Конечно-конечно, — задумчиво кивнул Брит. — Но вопрос не в этом. Как человек, просиживавший жопу в штабе почти восемь лет, оказался на патрульном корабле во главе операции? Пусть и, с виду, пустяковой.

— Я... — Персиваль даже растерялся. Несколько его сослуживцев тоже жаловались на это, но сам Персиваль не привык задумываться над указаниями сверху.

— Ты не знаешь этого, могу понять, — слова прозвучали мягко и утешающе. Будто Брит возвращал упавшую в грязь шапочку семилетней соплячке. — И вряд ли можешь знать, что подполковник сам подал прошение на эту операцию. Если точнее — он сделал это трижды. И все три раза получал отказ лично от Даунстренда.

— Значит, его назначил кто-то сверху? — понял Персиваль.

— Схватываешь на лету. Приказ должен был исходить из администрации мэра, чтобы Даунстренд на это пошёл.

— Орсел прыгнул через голову Даунстренда. Тогда понятно, из-за чего генерал был так зол и отстранил экипаж всего корабля.

— Мелочность и месть, — причмокнул Брит. — Мне нравится. Вопрос только в том, причём тут ты?

— Я? — Персиваль вновь удивился.

— Ты. Ведь вас перевели на этот рейд, не так ли? А значит, Орсел затребовал именно ваш корабль. Совершенно непримечательный с виду. Офицерский состав на нём меняется по нескольку раз в год. Если не считать капитана судна Лоуренса Ботфорта, которому давно уже пора на заслуженную пенсию. И вашей абордажной команды. Вас по праву считают лучшими, однако по тем или иным причинам все вы уже довольно долго остаётесь на своих местах.

— В этом нет ничего необычного, — пожал плечами Персиваль. — Офицерские патрульные фрегаты —место, куда чаще всего отправляют перспективных кадетов. Детей знатных родителей. Один-два рейда для пометки в личное дело — и на место потеплее и подальше от битв. Но мало кто из них хочет получить нашивку абордажной команды. Даже несмотря на то, что битвы случаются очень редко.

Последнюю фразу Персиваль произнёс с некоторой грустью. И Брит снова отметил что-то в блокноте.

— Не находишь это странным? — Сержант потеребил ручкой верхнюю губу. — Ведь Орсел выбрал корабль с лучшей абордажной командой. Это можно посчитать совпадением — но ведь она ему пригодилась, не так ли?

Персиваль не стал отвечать.

— Подполковник взял корабль, который ему не хотели отдавать. Затем нашёл на него лучших бойцов. И вступил в бой с врагом там, где нельзя было этого делать.

— Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, — покачал головой Персиваль.

Брит откинулся в кресле.

— Даже не представляешь, как часто мне приходится слышать эти слова.

— Всё это — огромной недоразумение.

— О. А эти и того чаще.

— Патруль часто встречает другие суда. И мы обязаны были проверить, кого занесло в наши воды. Если бы не поломка рации...

Брит вдруг подмигнул Персивалю, и тот запнулся на полуслове, но затем всё же договорил:

— Если бы не эта поломка, нам бы не пришлось подходить так близко, и враг бы не загнал нас в безвыходное положение.

— В положение, когда как никогда потребовалась абордажная команда, — улыбнулся Брит.

— Сражения иногда случаются во время войны, — оскалился Персиваль, чувствуя, как теряет терпение.

Брит облизнул губы.

— Это правда. Только вот не было никакой поломки рации. В трюме корабля кто-то установил устройство, создающее помехи. В трюме вашего корабля — того самого, что выбрал подполковник Орсел, и который лично осматривал перед рейдом. И эту глушилку кто-то включил — кто-то из экипажа. Но... Видимо вам помог сбой электричества. Ваши техники отключили напряжение на нижних палубах и, по всей видимости, это устройство вышло из строя. Рация ведь в конечном итоге заработала, верно?

Персиваль вновь поморщился. Это было не лучшее из имеющихся у него воспоминаний. А ему было с чем сравнивать.

— Вы получили приказ отступать, — жёстко хлестнул его Брит. — Прямой приказ от генерала — ты сам рассказал всем об этом. И... Это разве не странно? Почему с вами пытался связаться сам Даунстренд? Не один из штабных штурманов или радистов, а лично он?

— Из-за нападения на Иль’Прит, — произнёс Персиваль негромко. — Нападения, которое мы должны были предотвратить. Или... За которое хотя бы могли отомстить, следуй мы курсу.

— Возможно, — пожал плечами Брит. — Хотя мне кажется, что это только добавило Даунстренду другой работы.

— Таковы правила, Брит. Даунстренд должен был найти потерянный патруль. Если границу прорвали и началась война, генерал должен был успеть мобилизовать флот.

— И война действительно могла начаться. Из-за вас. Именно поэтому вам отдали приказ отступить.

— Подполковник... — Теперь Персиваль понизил голос почти до шёпота. Пора было признать правду. — Подполковник Орсел спас наши жизни. Вот, что случилось в тот день. Отдай он приказ отступить, нас бы разбили при манёвре. Мы бы погибли или попали в плен. Подполковник принял единственно верное решение — драться. И этим он спас мне жизнь.

— А ты отплатил ему предательством?

— Я... — Персиваль покачал головой. — Как я уже сказал, я — солдат, Брит. Я не принимаю решений. Не даю суждений. С самого детства меня учили неукоснительно выполнять приказ. Поверь, когда твоя жизнь висит на волоске, так... — И он снова вынужден был признать неприятную правду: — Так проще.

— Проще, тут ты прав. Зачем брать на себя ответственность? Захотел выжить — подчинился Орселу. Захотел сохранить должность — Даунстренду. Всё просто, не так ли? В любом случае, выполняешь чей-то приказ. Эй... Полегче, парень...

Персиваль понял, что поднялся со стула. Сердце бешено билось в грудной клетке.

— Я не убивал подполковника, — он заставил себя успокоиться. — Убийца схвачен и взят под стражу.

— Курьер, который приходил к Альбрехту, да. — кивнул Брит, глядя ему прямо в глаза. — Курьер, который не мог знать, что Альбрехт будет на месте. Курьер, который вошёл через дверь, но, по какой-то причине, разбил окно таким образом, что все осколки оказались внутри кабинета. Курьер, который совершил убийство из мести, но не забыл при этом обыскать стол подполковника Орсела и его шкаф. Курьер, у которого был при себе нож, но он задушил Альбрехта орудием, которого так никто и не нашёл.

— Всему этому можно найти объяснение, — устало отозвался Персиваль.

— Тут ты прав, — засмеялся Брит. — Этому можно найти огромное множество объяснений, кому какое больше понравится.

— Я не понимаю, к чему ты ведёшь, Брит? — Персиваль вновь опустился на стул. Больше от усталости, чем от желания продолжать разговор. — Я не убивал подполковника. Это всё, что ты хотел от меня узнать?

— Нет, — лицо Брита вмиг стало серьёзным, а в его глазах вспыхнули яркие, опасные огоньки пламени. — Что было на том корабле, Болло? Зачем Альбрехт так хотел с ним сблизиться?

— Пираты, — пожал Персиваль плечами. — Контрабандисты, в форме Иль’Тарта, которые надеялись обойти наш патруль и пересечь границу. В точности, как мы и ожидали. И ублюдки первыми открыли в нас огонь.

— И всё? — Брит перегнулся через стол. — Ты не заметил ничего странного? В словах подполковника Орсела? В его приказах или действиях?

Персиваль вздрогнул. Отчётливо вспомнил, как подполковник лично руководил абордажем, хотя не должен был этого делать. Персиваль видел, как он спрыгнул на вражеский корабль. Видел, как он скрылся в капитанской рубке. Но был уверен, что его командир сделал это из доблести. И не собирался вновь предавать его, пусть теперь от этого уже было мало проку.

— Всё было как всегда, — сказал Персиваль. — Ты можешь мне не верить, но... Мне жаль тебя, Брит. Видеть в любом событии заговор, в каждом человеке лжеца, это... Куда хуже, чем даже быть солдатом. Я хотя бы знаю, кому могу доверять. Знаю, когда передо мной враг. И могу вернуться домой, пусть и на время.

— И как, получается? — прищурившись, спросил Брит слишком резко, чтобы это могло сойти за шутку. И, конечно, попал в цель. Совершил ещё один болезненный укол в израненное сердце Персиваля, как умел делать лучше всего. И, зная это, сержант примиряюще поднял руки и вздохнул. — Работа в полиции отличается от службы в армии и на флоте, Болло. Никто не скажет, что имеет значение. Это похоже на прыжки с головой в выгребную яму за упавшей монетой — в особенности допрос военных, которые делают тайну из каждого своего чиха.

— Мы в состоянии войны с Иль’Тартом. У нас и так достаточно проблем, чтобы поднимать лишнюю шумиху. Ты сам это знаешь, — озвучил Персиваль скорее мысли Даунстренда и мэра Олси, чем свои. Всё же он по-прежнему был лишь их солдатом. Их псом. — Прыгая в выгребную яму, не стоит удивляться, когда найдёшь в ней лишь дерьмо.

— Может быть, — вздохнул Брит. — Но бывает иначе. Порой, ты тянешь за десятки, сотни ниточек — лишь для того, чтобы найти всего одну. Чтобы задать всего один правильный вопрос, который расставит всё на свои места. Откроет всю картину и продемонстрирует правду.

— Правду... — Персиваль презрительно фыркнул. — И какой от неё толк? Только вчера я сказал правду, и какова же была моя награда? Отстранение и этот допрос. И, вполне возможно, подполковник Орсел заплатил за эту правду ещё дороже моего.

На секунду лицо Брита потемнело и приобрело пренебрежительное выражение вместо улыбчивой маски. Вероятно, Персиваль на мгновение увидел настоящего Брита и его настоящее к нему отношение.

— Теперь я понимаю, почему генерал Даунстренд выбрал именно тебя, Болло. Но я не согласен. И, мне хочется думать, что ты и сам не веришь в эти слова. Знания — это оружие, куда более ценное, чем тысячи солдат. Правда — это щит, способный спасти сотни жизней. И это то, что всегда имеет значение.

И вдруг, после этих слов, Персиваля осенило. Только теперь, спустя столько времени, он наконец догадался, что за поединок здесь ведёт. И кто именно его соперник.

— Ты ведь никогда не думал, что Орсела убил я, — сказал он, чем вызвал недоумевающий взгляд Брита. — И никто не откладывал приказ о моём назначении, верно?

— Может да, может нет, — фыркнул Брит.

— Никто бы не стал этого делать. Не стал бы помогать тебе. Как никто и не поручал тебе это дело. — Веко Брита едва заметно затрепетало, и, вместо того, чтобы облизнуть губу, он прикусил её зубами. — Я видел людей короля у кабинета покойного подполковника. И готов ставить мою новую должность, что они просто не пустили тебя внутрь, когда ты попросил. Я ведь прав, Брит?

Сержант не ответил, и Персиваль продолжил:

— Это дело тебе не по зубам. Не из твоей весовой категории. И поэтому ты привёл меня под видом допроса. Увидел из окна и решил рискнуть. Понадеялся, что я — твой билет наверх. Решил, что новенький подполковник купится на всю твою дурь. И, что моего громкого имени хватит, чтобы генерал и королевская полиция меня послушали.

Сержант скрипнул зубами, но Персиваль и без того знал, что прав. Как знал и то, что стражники не станут его удерживать. Так что он встал из-за стола и двинулся к двери.

— Я не врал тебе, Болло! — нервно бросил Брит. — Альбрехт Орсел что-то искал на том корабле! Искал и нашёл, и именно из-за этого его убили! Возможно, это сделали шпионы с Иль’Тарта, а возможно — кто-то из своих!

— Прости, Брит, — вздохнул Персиваль. — Прости, но я устал слушать эту чушь. Меня ждёт семья и много работы в новой должности. Прости, но я действительно не могу тебе помочь. Не смог бы, даже если бы хотел.

— Он спас тебе жизнь, Персиваль! — закричал Брит, поднимаясь. — Неужели, теперь ты не хочешь хотя бы разобраться, за что его убили?

— Ему это не поможет, — глухо отозвался Персиваль. — И я уже знаю, что случилось.

— Ты знаешь только то, что тебе сказали!

«А разве есть какая-то разница?» — подумал Персиваль. Подумал, но не произнёс вслух. Потому что не был уверен, что его это совсем не волнует.

— Час ещё не вышел, Болло! — кричал за спиной Брит. — Хотя бы поговори с курьером! Большего я не прошу! Ты сам поймёшь, что...

Но Персиваль уже вышел и закрыл за собой дверь, оставляя сержанта Брита Юнрегана одного в пустом маленьком кабинете, где не было даже окна.

Глава 17. Кровь. Часть 1

Элиза шла через город в прекрасном расположении духа. Наслаждалась ярким светом солнца, пробивающегося сквозь пепельно-белые с розовым облака. Щурясь, когда лучи его вспыхивали, отражаясь от окон и разбегались отсветами красных, зелёных и фиолетовых лампочек, которыми украшали балконы.

Она порхала на крыльях воодушевления сквозь прохожих в свободных, ярких платьях, надетых в угоду последней моде Царь-древа. Лавировала между тут и там установленными тентами и поставленными на ручной тормоз повозками с гербами торговой гильдии, где продавали деревянные лакированные маски ручной работы, нарядные шляпки и цветастые зонты. Подставляла лицо по летнему мягкому ветру, свистящему в ушах и превращающему звонкие голоса в неразделимую какофонию песни людного жилого квартала.

Элиза ощущала себя победительницей, и это было приятное чувство. Она смогла противопоставить свои интересы мнению Персиваля. Смогла встретиться лицом к лицу с Летицией Виндр и добиться своего. И даже, если подумать, смогла обмануть Оливию, которая, очевидно, специально заманила Элизу в ловушку, рассчитывая на её слабость.

Сейчас её почти не беспокоило вчерашнее отстранение Персиваля и его ночные похождения. Почти не волновало, что Аллек несколько часов назад оставил её и покинул остров. Почти не донимало скребущее, царапающее ощущение в горле, готовое вылиться наружу приступом кашля. Почти не пугала возможная скорая смерть.

Ей казалось, что мир вокруг не засыпает, укутанный вступающей в свои права зимой. Не тонет в пучине отчаяния, готовясь к войне, охваченный жгучим и обессиливающим страхом. Но расправляет плечи, намереваясь дать отпор врагу, готовый сражаться, пользуясь накопленными за лето силами.

И ей казалось, что жизнь её только начинается. Что она ещё сможет убедить Летицию Виндр, символизирующую в её голове всю аристократию, в своей полезности. Сможет доказать Персивалю и Аллеку, что помочь городу можно не только с помощью армии и кровопролитных битв. И сможет продемонстрировать Иль’Пхору, что она заслуживает спасения.

Нужно было только не останавливаться на полпути.

Очень скоро Элизу увидела больницу — сама не заметила, как прошла сквозь четыре крупных квартала. Подошла к выпирающему на тротуар забору из грязно-серого камня, из-за которого и само здание за ним казалось пустым, неухоженным и будто спрятанным от людских глаз. Больницу не красило даже ярко светившее солнце — лишь заметнее становились места, где обветшала черепичная крыша, где облупилась краска и где стены были исписаны красным грифелем, а затем наспех закрашены побелкой.

Элиза прошла в ворота, спустилась по петляющей между низких и ветвистых деревьев тропинке к крыльцу. Дверь перед ней была зазывающе приоткрыта, так что не осталось даже возможности задуматься, допустить предательскую мысль: действительно ли ей хочется заходить внутрь.

И всё же эта мысль проскользнула где-то на задворках сознания, заставив Элизу замешкаться. На мгновение, после которого она переступила порог.

Перед ней открылось просторное приёмное помещение с криво расставленными замызганными пустыми койками. Сверху вниз бил свет — белый, болезненно-яркий и мертвенно-холодный. Едко пахло моющими средствами и удушливыми травами. Из-за чего всё казалось пугающим, ненастоящим, словно кто-то тщательно постарался, вымывая из этого помещения любые признаки наличия жизни. Или смерти. И Элизе захотелось попятиться назад, и она почувствовала, как мурашки забегали по голым рукам.

Здесь никого не было. Она подозревала, что не найдёт Оливию — наверняка, та уже давно забыла об их встрече, посчитав свою задачу выполненной. Но людей не было вовсе. Лишь слабые, приглушённые голоса, похожие на стоны, доносившиеся со второго этажа, куда вела лестница из тёмного дерева.

Элиза сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь набраться уверенности и справиться с желанием уйти и вернуться на следующий день. От них заскребло горло и засвербело в груди, и она потянулась к флакону снадобья в кармане платья, но в этот момент где-то за её спиной, со стороны дороги, раздался грохот подъезжающей повозки, глухой удар с силой закрывшейся двери, возня, а потом...

Истошный, дикий женский вопль продрал до самых костей. Он был почти не человеческим. Напоминающим скорее треск рвущейся ткани и вой зверя, сотканные вместе. Он заставил Элизу съёжиться, сжаться на пороге, обхватив себя руками. А затем повторился ещё раз, глубже вгрызаясь под кожу, и она едва не побежала прочь.

Может быть, и сделала бы это, если бы на дорожке — единственном пути к бегству — не появился силуэт.

В вечернем полумраке тень, вышедшая из-за густого кустарника, показалась ей низкой, сгорбленной и омерзительно огромной. И лишь несколько раз моргнув, Элиза поняла, что это не один человек, а две женщины в серых халатах, которые вдвоём что-то несут. Это «что-то» вновь издало ревущий, истошный крик. Задёргалось. И Элиза определила человека — ещё одну женщину, лежащую на спине на тканевых носилках с деревянными ручками.

— Быстро! С дороги! — каркнула на неё женщина идущая первой. Лицо её было морщинистым, напряжённым от тяжести и красным. Волосы, серо-жёлтые с седыми плешами закрывали лоб. Она толкнула замешкавшуюся Элизу локтем в плечо настолько сильно, что Элиза чуть не упала. А затем вместе со второй девушкой, моложе, зашла внутрь, и Элиза увидела на плечах их халатов вязь монограммы сестёр милосердия.

Женщина на носилках закричала снова, ещё более жутко и истошно. Несмотря на бронзовую кожу островитянки, лицо её было белым, словно мел. Короткие тёмные волосы, словно обычно она носила парик, стояли торчком, а по вискам тянулись грязные струйки пота. Она быстро и отрывисто дышала, скручиваясь и ворочаясь на носилках, теребила руками, заламывая пальцы, а затем вдруг резко выгнулась дугой, будто её надутый живот тянул её к потолку, и расставила скрюченные пальцы в стороны.

Молодая сестра — у неё были чёрные волосы, стянутые в тугой пучок на затылке, и худое лицо с впалыми щеками — не удержала одну ручку носилок, и женщина в них упала прямо на голову, взвыв ещё громче. И только теперь Элиза различила в её стенаниях очертания слов:

— Он убивает меня! Проклятый выродок убивает меня, сукины дети!

— Бездна, держи крепче! — крикнула старшая сестра своей помощнице, которая теперь пыталась вновь поднять носилки. Наконец ей удалось, и они смогли переложить женщину на ближайшую узкую койку. Их пациентка снова изогнулась и вдруг укусила младшую сестру, а когда та отдёрнулась, ойкнув и потирая запястье, заорала вновь:

— Вырежьте его! Убейте грёбанного ублюдка! Убейте его, пока он не убил меня!

Выкрикнув это, она снова согнулась, принялась извиваться, едва не рухнув с койки, и Элиза увидела, что подол её платья весь в густой липкой крови. Хлопок пропитался ей настолько сильно, что ярко-красная жидкость, напоминающая гранатовый сок, капала на пол.

— Где, мать её, Хильди? — взревела старшая сестра, стряхнув рукой, которая тоже была в крови, прядь волос с лица. — Вдвоём не удержим!

— Отпросилась ещё утром, — выдохнула молодая и темноволосая, прекратив растирать запястье и пытаясь теперь удержать ноги пациентки. На запястье Элиза увидела кровоподтёк.

— Я справлюсь! — Старшая сестра оттолкнула помощницу. — Тащи успокоительное, Бонни! А ещё горячую воду и тряпки — все, что сможешь найти! И... Проклятье, приведи сюда Цинта! И, я надеюсь, сегодня этот ублюдок готов оперировать!

Молодая сестра, которую старшая назвала Бонни, коротко кивнула и бросилась бежать, а оставшаяся вдруг перевела взгляд тусклых, серых глаз на Элизу.

— Ты! — бросила она. — Держи здесь! И быстрее, бездна!

Элиза была уверена, что не сможет двинуться, даже если пол под ней разверзнется и оттуда пробьются очаги пламени, однако трясущиеся ноги сами понесли её вперёд, а дрожащие руки схватили продолжавшую кричать и выть женщину.

Элиза едва не поскользнулась, борясь с ней, и, посмотрев себе под ноги, обнаружила, что кровь уже образовала расползшуюся по полу лужу. На секунду замешкавшись, Элиза расслабила хватку, и пациентка извернулась и ударила её коленом в лицо.

Элиза даже не вскрикнула. Казалось, мир и так полностью состоит из воплей и стонов. Чувствуя, как пульсирует нижняя челюсть, она заставила себе вновь накинуться на пациентку и крепко обхватить обе её ноги вместе.

— Не своди их, дура! Ноги должны быть раздвинуты! У неё схватки уже третий или четвёртый час!

Элиза не понимала, как по-другому удержать ноги женщины, мокрые и скользкие от крови, но, когда она ослабила хватку, ожидая нового удара, вместо этого женщина вдруг затихла и посмотрела на Элизу стеклянными, пустыми глазами с тёмно-зелёным, почти коричневым оттенком:

— Пусть этот ублюдок сдохнет! — зашипела она. — Ты слышишь? Не дай ему убить меня! Не дай... Сука!

Она вновь изогнулась и вырвалась, и Элиза едва не плюхнулась на задницу. Но в этот момент подбежала младшая сестра с тазом воды. Быстрым, бесцеремонным движением, она откинула окровавленный подол платья. Ноги женщины были испачканы кровью. Бывшие когда-то белыми трусы приняли тёмно-коричневый оттенок.

— Бездна... Встань на моё место! Держи же её, пока...

— Убейте его! Убейте же! Проклятье! Как же больно! — вопила женщина, пока обе сестры, борясь с её сопротивлением, продолжали раздевать её и протирать губкой. Элиза пыталась справиться хотя бы с частью её оттопыренных конечностей и несколько раз получила удары по лицу и рукам.

— Что, бездна вас дери, вы тут устроили? — взревел мужской голос откуда-то с лестницы, заглушая возню. — Почему она не в палате? Почему вы не дали ей успокоительного?

— Заткнись и помоги! — бросила ему старшая сестра, и человек, который, по всей видимости, был врачом, в несколько прыжков спустился с лестницы. Оттеснил Элизу, а затем вручил ей что-то склизкое и мокрое, и приказал подать чистое полотенце.

Она почувствовала, как что-то — наверняка, кровь, — потекло от её ладоней к локтям, затем под платье, в подмышки. И в этот момент её едва не вырвало. Однако, казалось, что у неё просто не хватит сил, чтобы вытошнить. Всё её тело превратилось в сгусток нервов, напряжённых мышц.

Всё, что было после, она едва помнила. Она действовала машинально, двигалась, словно во сне, и вряд ли осознавала, что делает.

Она раз за разом подавала чистые тряпки, которые слишком быстро пропитывались кровью. Она бегала набирать горячую воду, и та становилась малиново-красной ещё до того, как остывала. Она помнила, как младшая сестра — Бонни — тихо сказала:

— Он... не кричит...

Помнила, как после этого повисла бесконечная тишина. Помнила, как врач орудовал скальпелем, разрезая плоть, на которой, казалось, уже не осталось живого места. Помнила, как ему подали щипцы, и отвернулась, боясь, что её всё-таки стошнит. А может быть, её и правда стошнило.

Она помнила, как старшая сестра подняла нечто маленькое, розовое, испачканное слизью. Размером точно таким же, как был Аллек, когда Элиза впервые прижала его к груди. Помнила, как сестра обернула это нечто, — а сознание отторгало саму мысль, что это мог быть ребёнок, — в одну из грязных простыней и убежала на улицу. И помнила, как она вернулась с пустыми руками.

Элиза помнила, как подала доктору нитки и иглу, хотя и не знала, откуда их взяла. Помнила, как он зашивал плоть утопающими в крови пальцами. Вспомнила и то, как её саму в детстве мать учила шить. Что у неё неплохо это получалось, и как на праздники они украшали дом коричневыми карабкунами с глазами-пуговицами.

Элиза не помнила, в какой момент женщина затихла, и как её вой сменился тихим шёпотом и стонами. Знала лишь, что от этого стало только хуже. И не помнила, как всё закончилось, и как оказалась на улице прямо перед крыльцом.

Элиза вздохнула. Лёгкие заболели так сильно, будто она сделала вдох впервые за долгие часы. А затем её наконец стошнило. Вывернуло на изнанку кислой и горькой желчью, так как больше ничего в ней не было. После этого стало легче.

Она вернулась обратно в пропитанное кровью и ледяным сиянием ярких ламп помещение. Врач курил трубку, сидя на стуле без спинки прямо рядом с роженицей. Он уже вымыл руки, но рукава халата по-прежнему были по локоть в крови, отчего это выглядело до смешного гротескно, словно он был мясником, только что разделавшим тушу, и устроился рядом с ней на заслуженный отдых.

Старшей сестры милосердия не было видно, а младшая отмывала пол сморщенной губкой, обмакивая её в таз с тёмно-красной водой.

Какое-то время Элиза стояла, мучаясь тишиной, окутавшей комнату. Слушая дыхание оттирающей пол сестры милосердия, треск табака в трубке. Собственный, клокочущий кашель, который вновь подступил. Затем, чтобы не молчать, она заговорила, и голос прозвучал сдавленно, но всё же непривычно громко и незнакомо:

— Она... выживет?

Доктор, который, несмотря на грубый голос, оказался довольно молод — тридцать, может быть, тридцать пять лет, — неспешно выдохнул облачко дыма и, подняв голову, взглянул на Элизу:

— Если на то будет воля богов, — пожал он плечами, и Элиза, неожиданно для себя, вдруг засмеялась. Хрустящим, сухим и нервным хохотом, неестественным и жутким, который стух так же быстро, как и появился.

— Что же вы за врач, если на них полагаетесь? — спросила она. Она не собиралась обвинять врача. Но ей хотелось обвинить хоть кого-то в том, что случилось.

— А я и не врач, — Мужчина снова безмятежно пожал плечами. — Я — простолюдин, и меня не допустили учиться в академии. Даже несмотря на то, что я уже на тот момент знал больше, чем их сраные выпускники.

Элиза хотела ещё что-то спросить, но дверь за её спиной вновь открылась.

— Кто ты? — на пороге, пристально глядя на Элизу, стояла старшая сестра милосердия. Страшная, отталкивающая мысль вдруг посетила Элизу. Что если женщина только что сожгла труп ребёнка? Ведь надо же ей было что-то с ним сделать.

— Я... — она постаралась сосредоточиться на вопросе. На настоящем моменте. — Я — Элиза. Элиза Болло.

— Болло? — поскрёб подбородок тот, кто оказался липовым, но вполне умелым врачом. — Что ж, Элиза Болло. Кто ненавидел вас настолько, что отправил сюда?

Элиза на секунду запнулась. Какой глупостью ей теперь казалось напрашиваться на работу в больнице. Каким абсурдом казалась её радость по пути сюда. «Победа над Летицией Виндр». Не больше, не меньше.

— Меня отправила к вам Летиция Виндр.

Врач присвистнул:

— Что ж, спасибо богам, вы и впрямь появились вовремя.

Элизу возмутили его слова. Возмутило то, насколько они обесценивали заслуги Элизы, и насколько правдивыми ей самой казались. Но она не успела что-то возразить, так как старшая из сестёр милосердия подошла ближе и спросила:

— Мне нет дела, почему миссис Виндр отправила вас. Теперь вы здесь. Какой у вас опыт... хм... работы с ранеными? — голос её был сухим и отстранённым. В нём не осталось эмоций, только усталость, граничащая с безразличием.

— Я несколько раз обрабатывала порезы, ушибы, и...

— Вы зашивали открытые раны?

Элиза замялась:

— Не приходилось.

— Вправляли конечности? Умеете ставить укол в вену? Вынимать осколки снарядов?

Она продолжала спрашивать. Буднично, не ожидая ответов. Затем тяжело вздохнула:

— Мисс Болло?

— Миссис.

Элиза вдруг заметила, что женщина протягивает ей что-то. Это был халат — такой же, как у неё самой, только практически чистый, если не считать несколько старых розоватых пятен. Элиза взяла халат из её рук и посмотрела на неё.

— С вашим опытом, — женщина покачала головой. Бросила быстрый взгляд на врача, который, судя по всему, не собирался участвовать в этом разговоре. Затем сказала: — Я не могу направить вас в помощь одному из врачей. Это не поможет ни ему, ни... вам. Вы будете ухаживать за лежачими больными.

Элиза молчала, а женщина продолжала смотреть на неё. Будто ждала, что Элиза наконец признает, что здесь ей не место, отшвырнёт халат в сторону и уйдёт. Или... хотя бы заплачет.

— Скажу сразу, — добавила женщина, и в её голосе впервые промелькнула жизнь, а не скрежет несмазанных механизмов безразличия и раздражения, которые, без сомнений, служили ей бронёй в этом месте. — Вас никто не осудит, если вы откажетесь. Дело в том... Дело в том, что это — скверное место. Все делают вид, что это не так, но все мы прекрасно знаем правду. Видим ужас в глазах неподготовленных людей, которых отправляет сюда леди Виндр. Так что не бойтесь отказаться. Если вы переживаете, что такое случится впервые, то это не так.

— Я... — Элиза сжала серый халат двумя руками и приложила к груди, вероятно пачкая его в крови. — Что мне нужно будет делать?

— Следить за особо тяжёлыми больными. Помогать другой сестре обмывать их. Менять им постельное бельё, выносить туалет. Но главное... Их не бояться.

— Не бояться? — удивилась Элиза, хотя сразу поняла, о чём говорит собеседница.

— Тебя отправляют в сраный хоспис! — с неуместной жизнерадостностью сказал врач и усмехнулся. — Чулан, где хранятся поломанные тела и души. Место, забытое богами.

— Не бояться, — повторила сестра с нажимом. — Большинство из тех, кто там находится, никогда не покинут этой лечебницы. И вы, возможно, станете последним человеком, которого они увидят. Знайте это, когда будете смотреть на них. Когда будете говорить с ними.

Они замолчали на несколько секунд.

— Вы справитесь? — спросила она. И Элиза порадовалась, что в её голосе не звенела жалость. Или её было не так много, чтобы это стало заметным.

— Не знаю, — честно ответила Элиза.

Сестра милосердия, чьего имени Элиза так и не спросила, кивнула:

— Хорошо. Если у вас не получится, не бойтесь прийти ко мне. Уверена, леди Виндр обязательно подберёт что-то более подходящее для... для такой дамы, как вы.

Элиза подумала несколько мгновений. «Такая дама, как она». А кем именно она была? Разве не это — лучшее место, чтобы помочь, не беря в руки оружие, как она собиралась? Помочь хоть кому-то. Хоть чем-то. Да и...

Разве «чулан, где хранятся поломанные тела и души» — не то самое место, куда Иль’Пхору было правильнее всего отправить... такую даму, как она.

— Подскажите, — прервала тишину Элиза, — Куда мне идти?

Глава 17. Кровь. Часть 2

Хоспис оказался покосившимся одноэтажным строением, с обшарпанными стенами, в которых тут и там зияли дыры размером с кулак. Такой же серый, как основное здание больницы, сейчас, после наступления темноты, он казался чёрным. Лишь глазница единственного окна пульсировала тусклым светом.

К зданию вела узкая, заросшая кустарником и сорняками тропинка, и складывалось ощущение, что люди не ходят сюда вовсе. Однако подойдя ближе, Элиза обнаружила отдельные ворота, от которых тянулась подъездная дорожка, перечёркнутая двумя тонкими, склонившимися над каменной плиткой стволами деревьев.

Элиза зашла внутрь хосписа, вновь ощущая скребущее волнение. Будто бы она пришла сюда не помочь людям, но дожить последние дни, которые отвела ей судьба.

Холл был пустым и безлюдным. Горела тусклая, свисающая на проводе с почерневшего в этом месте потолка, одинокая лампа. Прямо возле двери стоял небольшой письменный столик, весь заваленный документами, несколько стопок которых также расползлись в беспорядке на полу. За столиком, как и в самом холле, также не оказалось людей. И в этот раз Элиза сперва решила несколько раз крикнуть:

— Эй! Здесь кто-нибудь есть? Эй!

Но никто не ответил, и она пошла дальше по коридору, чувствуя себя каким-то грабителем. Подошла к первой двери и заглянула внутрь.

Ей открылась комната: большое квадратное помещение с ещё одним окном, где по периметру друг рядом с другом стояли кровати. И на каждой из них кто-то лежал.

Сперва было тихо, и Элиза хотела прикрыть дверь и уйти, но затем раздалось какое-то бормотание, и несколько человек по очереди привстали на своих местах, словно чёрные тени, выросшие из одеял.

— Никак у нас пополнение! — едкий, хриплый голос показался слишком громким, и Элиза вздрогнула. Он принадлежал мужчине, лежавшему на ближайшей к двери кровати. — Смотри-ка, Жильен, а она красивее Хильди, а?

Элизе захотелось попятиться, но она вспомнила наставление старшей сестры милосердия. Её работа в том, чтобы их не бояться. Эти люди слабы — при смерти. Они одиноки, брошены всеми. Разбиты и раздавлены. Они не причинят ей вреда.

Элиза понимала это. И всё же ей было страшно.

— Ну же! Что встала? Ты новая сестра? Сестра-сестричка, со мной ты вспыхнешь, словно спичка...

Последние слова мужчина практически пропел, и Элиза снова вздрогнула.

«Не бояться. Не бояться».

— Эй! — прикрикнул он и заполз повыше на подушку, упираясь в койку руками. — Хильди не было целый день! Подойди! Мне... Мне нужна помощь!

Ещё несколько человек проснулись, принялись ворочаться, бормотать, шептаться. И Элизу не покидало ощущение, что они испытывают её, дразнят. Или просто над ней смеются.

Наконец она заставила себя сделать несколько шагов внутрь. В конце концов, после того, что она пережила сегодня, разве ей оставалось, чего бояться?

— Давай-давай! Сестра-сестричка, ты осмотришь меня лично... — напел мужчина себе под нос, трухлявым, скрипучим голосом.

Элиза сделала ещё шаг внутрь. Только теперь она вдруг ощутила, что здесь не пахло моющими средствами, как в больнице. Нет, запах здесь был затхлым, спёртым, пропитанным многодневным потом и людскими испражнениями. Её снова затошнило, однако она сделала ещё один шаг вперёд.

— Мне больно! Ты разве не поняла? — закричал на неё мужчина. Она уже почти увидела его лицо. Размытый во тьме овал, с клочковатыми волосами на висках и лысым лбом, со скривлённым на правую сторону носом и с кривой усмешкой на губах. — Ну же! Помоги мне! Ты ведь сестра, бездна тебя дери? Или просто пришла поглазеть, как мы тут дохнем?

— Я... — Элиза сглотнула. Горло першило, и она боялась, что, заговорив, начнёт кашлять. Но всё же ответила: — Да, сударь. Я новая сестра милосердия.

Или, по крайней мере, человек, у которого есть халат с такой монограммой.

— Ну же! Ты собираешься мне помочь? Проклятая сонная муха!

— Отстань от неё, Физ, — пробасил кто-то.

— Иди на хер, Жильен! — каркнул старик. Да, теперь Элиза видела, что мужчина на ближайшей кровати старый, с обвисшей кожей на щеках и с морщинистым лбом. — У меня тоже есть права! Ну же, сестричка? Ты поможешь?

Элиза подошла почти вплотную к кровати.

— У меня нет ничего, что я могла бы вам дать. Нет... Нет ничего от боли, — честно призналась она. А затем решила рискнуть. Попробовать сблизиться с ними. Показать, что она человек, и что ей не всё равно. — Скажите, сударь, как ваше имя?

— Моё имя? — старик расхохотался. — Ты слышал, Жильен? Слышал? Она хочет знать моё имя! Мне больно, тупая ты сука! — вдруг заорал он, и Элиза только усилием воли заставила себя не побежать прочь. — Сделай, мать твою, сраную работу и помоги мне!

— У меня нет...

И вдруг он сдёрнул с себя одеяло, и Элизу обдало тошнотворным запахом гниения. На старике была лишь какая-то дырявая ночнушка. Она увидела его иссохшее, исхудалое тело, покрытое пятнами, впалый живот, выпирающие, обтянутые кожей рёбра.

У него не было ног от колена и ниже. Лишь неаккуратные рубцы, словно его кожа была разорванным рукавом рубахи, который кто-то наспех завязал узлом. Вся его кожа была серо-коричневой, но в этом месте светло-розовой, а где-то мертвенно-белой.

Старик схватил Элизу за руку. Она почувствовала его влажные пальцы на своём запястье.

— Я потерял их на войне! — прорычал он. — И мне до сих пор больно!

— Я не знаю, чем могу помочь... — пролепетала Элиза.

— О... Не переживай! Я знаю! Сестра-сестричка, — он улыбнулся. — Со мной ты запоёшь, как птичка...

И он отдёрнул ночнушку, демонстрируя свой половой орган, дёргающийся и пульсирующий. И потащил Элизу за руку к себе.

— Это поможет от боли! Ох, это всегда помогает!

Элиза взвизгнула и выдернула руку. Отскочила на шаг, и старик, не удержавшись, рухнул на пол вслед за ней. Она знала, что виновата в этом. Знала, что должна была попытаться его поймать, но лишь в ужасе попятилась.

— Сестра-сестричка... — Старик хищно посмотрел на неё и пополз в её сторону. — Ты теперь моя добыча...

Элиза бросилась бежать. Услышала сзади смех, и как кто-то — не тот старик, — прокричал ей вслед: «Эй, сестричка! Оближи мои яички!», и смех вспыхнул ещё громче прежнего. Элиза понимала, что люди в палате, похоже, только и ждали её бегства, но не могла остановиться. Она пробежала через холл, выбежала на улицу. И, пожалуй, была готова добежать до собственного особняка, не оборачиваясь, но вдруг у неё кончился воздух.

Горло словно сдавило латной перчаткой. На грудь опустился тяжёлый, неподъёмный камень. Она попыталась втянуть в себя воздух, и он вошёл с хриплым, тугим свистом. А затем — и она уже знала, что так случиться, — вышел густым, влажным кашлем, заставившим её согнуться над дорогой.

Она не знала, сколько длился этот приступ. Кашель вырывался из неё нестройным карканьем, с перерывами лишь для того, чтобы она смогла вдохнуть хоть немного воздуха. И наконец, спустя несколько бесконечно долгих секунд, она смогла нащупать под серым халатом сестры милосердия бутылочку с заготовленным снадобьем.

Продолжая заходиться кашлем, Элиза дрожащими руками, открутила пробку, и та выскочила из её пальцев и запрыгала по дороге. Она поднесла пузырёк ко рту и, невзирая на кашель, смогла сделать один уверенный долгий глоток, осушив пузырёк до дна.

Хриплое горло издало ещё несколько сдавленных, захлёбывающихся и булькающих звуков, и наконец Элиза сумела вздохнуть.

Она выпрямилась, хотя для этого потребовалось куда больше сил, чем можно было подумать. Перед глазами всё расплывалось чёрно-серым ночным туманом. Лишь яркий конус света с размытым контуром от единственной лампы освещал небольшой участок подъездной дороги.

И сейчас там стояли люди.

Прямо в воротах была Оливия Виндр и два сопровождающих её солдата. Какое-то время ей понадобилось, чтобы узнать Элизу, а затем она жестом отпустила охрану и помахала рукой.

— Элиза! Миссис Болло!

Элиза подошла ближе, вытерев рукавом лицо, ожидая, что вполне может прямо сейчас плакать. Однако слёз не было. Только кровь.

— Вы и впрямь пришли! Боги, я думала, уж моя матушка сможет вас остановить!

— Вы упрашивали меня прийти, а потом надеялись, что я просто струшу? — Элиза почувствовала едва ощутимые всполохи гнева. Хотя теперь все слова Летиции казались ей не пустыми угрозами и манипуляциями, а всеголишь дружескими предостережениями, причём, недостаточно красочными, чтобы подготовить её к тому, что может ждать здесь.

— Просто... — Оливия поджала губы. — Многие люди — особенно те, у которых есть деньги, — предпочитают откупиться, а не лично сталкиваться со сложностями. Помогать городу — это работа. Неблагодарная, выматывающая. И вы получите куда меньше удовлетворения от неё, чем вам бы хотелось. Поэтому я никогда не осуждаю тех, кто решает отказаться.

О, не осуждаешь, как же. Ты даже на них рассчитываешь. Находишь тех, кто не готов увидеть, что находится под аристократической маской этого города — тех, кто не готов встретиться с реальной жизнью лицом к лицу, — и вытягиваешь из них деньги.

И Элизе хотелось произнести эти слова вслух. Хотелось бросить их в лицо Оливии. Но правда была в том, что рожавшая женщина, сёстры милосердия, испачканные в крови, безногий человек в хосписе — все они были настоящими людьми, а не актёрами, нанятыми, чтобы её запугать.

И Оливия, при всей своей двуличности, действительно помогала им.

— Это было, — Элиза прерывисто вздохнула. — Боги, это было сложнее, чем я ожидала.

— Вы уже побывали внутри? — вздёрнула идеально ровную бровь Оливия.

Элиза, поморщившись, кивнула. И прикрыла, перепачканное кровью платье халатом сестры милосердия.

— Надеюсь, первой, кого вы встретили, была Хильди? — Из повисшей тишины, нарушаемой только стрекотанием какого-то насекомого, вероятно тонконога где-то неподалёку, Оливия смогла сделать правильный вывод. — Боги, неужели вы сами решили исследовать территорию?

— Жуткое место, — кивнула Элиза, обхватив себя руками. Она дрожала. Скорее всего, от холода.

— Как может быть иначе? Это же обитель смерти! Врачи и сёстры вторгаются туда — по-другому не скажешь. Точно факел, неспособный развеять тьму и оттого столь чужеродный.

— Я не встретила внутри ни одного врача, — Элиза посмотрела Оливии в лицо. На то, как две аккуратные, словно вымеренные линейкой, пряди, падали ей на левый висок. — Видела только больных. Одних. В темноте. Так может быть, всё что им нужно — не факел, раз в несколько дней освещающий их существование? Может быть, им хватит лишь отдёрнутых занавесок и открытого окна?

Оливия выдержала её взгляд. Само собой, её было не так легко уколоть, как саму Элизу.

— Знаете, сейчас вы напоминаете моего отца, — ответила она. — Или вашего мужа. У всех солдат есть нечто общее — они всегда видят в людях только плохое. Цепляются за него, словно им так легче жить. Но вы показались мне другой.

Элиза фыркнула. Слова Оливии не были ответом на её возмущение. Но в тоже время были.

— А вы, Оливия? Вы пришли сюда, чтобы меня проведать? — спросила она, пытаясь отвлечься. Отпустить случившееся.

— Я курирую эту больницу, — пожала Оливия плечами, а затем опустила их, и в позе, очерченной единственным фонарём на воротах, промелькнула усталость. — Так же, как храм, где мы с вами встретились. Я не врала вам, Элиза. Я действительно пытаюсь помочь этим людям. Хотя и была внутри хосписа лишь трижды. И первый раз — когда в нём ещё не было людей.

Они помолчали несколько мгновений.

— Здесь работает моя сестра, — неожиданно добавила Оливия. Элиза в изумлении распахнула глаза. Она много раз общалась с семьёй Виндр, была у них дома. Приглашала их к себе. Она видела их семью на нескольких приёмах и никогда не слышала, что у Эллиота и Летиции есть вторая дочь.

Оливия встретила её удивлённый взгляд жёстко, с вызовом, будто отбивала клинок. И Элиза не стала ничего спрашивать. В том числе потому, что увидела, как по тропинке от больницы снова несут носилки.

Первым шёл врач, принимавший роды. Вторым — высокий, слегка ссутулившийся мужчина, широкоплечий и мускулистый, в таком же сером халате. Его грязные, спутавшиеся каштановые волосы до плеч падали на угловатое лицо с выпирающими скулами, закрывая лоб. На носилках мужчины несли ту самую женщину, родившую мёртвого ребёнка. Сперва Элиза даже решила, что женщина умерла, но, когда люди подошли почти вплотную, заметила, как её грудь робко и медленно вздымается и опадает, а губы едва заметно шевелятся в горячечном бреду.

— Кто она, Цинт? — спросила Оливия, осматривая халат врача, который по-прежнему был в крови.

— Она, знаешь ли, решила не представляться, — ответил тот. — Какая-то замухрыжка из простолюдинов. Фил и Дэвис нашли её посреди дороги от порта к восьмому кварталу. Уж не знаю, куда именно она шла и как долго.

Оливия нахмурилась, то и дело бросая взгляд на второго врача.

— Дело плохо?

— Родила мёртвого мальчика, — пожал плечами врач, которого Оливия назвала Цинтом. — Я сделал, что мог, но... Женщина потеряла слишком много крови. У неё жар и скорее всего заражение. И, похоже, до того, как её привезли к нам, кто-то её избил. Будет чудом, если она выживет, да и там... — он кивнул в сторону хосписа. — Сегодня освободилось три койки.

Наконец Оливия коротко и безразлично кивнула. Словно разговор шёл не о человеческих жизнях и смертях, а касался лишь количества свободных мест в палатах.

— Сейчас должны привезти ещё людей, — только и сказала она.

— Как всегда в мою смену, — невесело хмыкнул Цинт. — Надеюсь, они все клиенты Хильди, а не мои.

Он с кривой усмешкой кивнул в сторону второго врача, и Элиза вдруг обнаружила в перекошенных и неприглядных чертах лица... какую-то странную мягкость. Этот здоровяк, который был выше Элизы почти на голову и шире в плечах чуть ли не вдвое, оказался... женщиной.

Словно подтверждая эту мысль, Оливия спросила, обращаясь к ней:

— Хильди, ты успела посмотреть город? — что-то в её лице изменилось. Хотя Элиза и не распознала, что именно. — Я знаю, ты любишь этот праздник.

Мужиковатая женщина несколько раз отрывисто и неестественно кивнула. И Оливия ответила ей благодушной и даже нежной улыбкой.

— Несите её скорее, — сказала она. — А затем возвращайтесь и зовите остальных. Будем размещать новеньких.

Цинт и Хильди быстро унесли носилки и скрылись в темном провале двери хосписа. Элизе казалось, что она даже отсюда могла чувствовать его смрад. Запах гниения, который окутал её, стоило безногому и едва живому старику откинуть своё одеяло.

Она перевела взгляд на Оливию, молча смотревшую в сторону хосписа. Сейчас, когда Элиза пропиталась чужой кровью, испачкала и испортила свои вещи, ей казалось, что Оливия выглядит здесь чужеродно. Она была одета в практичные чёрные штаны и жилет поверх блузки с тёмно-бордовым цветочным узором. У неё не было никаких украшений, но даже так она решительно не подходила творившемуся здесь. Будто два совершенно непохожих и даже противоречащих друг другу мира сплетались в её образе в один.

— Вы действительно собирались выйти замуж за Вернона Олси? — Этот вопрос возник сам собой.

Оливия с удивлением посмотрела на Элизу. А затем засмеялась, заливистым и приятным смехом.

— Боги, вы хотите спросить, что такая, как я, делает... здесь? — она продолжала согревающе улыбаться. И улыбка, которая, несмотря на излучаемое ей, почти ощутимое тепло, выглядела неуместной. — Забавно, ведь подпись Вернона тоже есть на договоре купле-продажи почвы, на которой построена эта больница. Мэр Олси, его отец, был уверен, что благотворительность пойдёт на пользу его образу. — Она снова усмехнулась. — Что касается меня и его... Здесь нет никакой тайны. И, если вы задумаетесь, то и сами всё поймёте.

— Между вами с Верноном ничего не было, — без вопросительной интонации произнесла Элиза.

— Конечно же, — кивнула Оливия. — Не знаю, откуда вообще взялись эти слухи. В этом году ему исполнилось шестнадцать. А когда... Когда я последний раз его видела, он был ещё ребёнком.

— Свадьбы играют люди самых разных возрастов, — возразила Элиза, вспоминая, как Фредерик Болло прибыл на её родной остров в поисках подходящей невесты. Вспомнила, как её сестре подбирали платье и делали причёску. Сестре, которой на тот момент было всего одиннадцать.

— Конечно, — согласилась Оливия. — Но это был не тот случай. Насколько мне известно, мой отец и Сейлон Олси не планировали эту свадьбу. Хотя Вернон однажды подарил мне букет каких-то синих цветов.

— Ого, — Элиза тоже улыбнулась. Это было так странно сейчас, так неестественно, словно губы разучились использовать эту эмоцию. Но ещё более странным показалось то, что уже второй раз Элизе становилось спокойнее рядом с Оливией.

— Да, из Вернона Олси получится отличный герой любовник. Но нас с ним связывало другое.

— Что же?

Оливия на мгновение отвлеклась — дверь хосписа открылась, и Цинт вместе с мужиковатой женщиной — Хильди — вышли на улицу.

— Скажем так, у моего отца и у мэра Олси схожие взгляды на то, какое именно будущее должно быть у острова.

Она не пояснила, а Элиза не стала спрашивать. Со стороны подъездной дороги показался яркий свет фар и послышался грохот колёс, стучащих по камню. Громоздкая повозка с гербом полиции — листом бумаги, перечёркнутом коротким клинком — проехала через ворота и остановилась возле Оливии. Возница спрыгнул на почву и выпрямился. За ним уже вышло два человека в форме полицейских.

— Мисс Виндр? У меня для вас подарочки!

— Сколько? — сухо осведомилась Оливия, став серьёзной.

— Четверо, — кивнул в сторону повозки возница, подходя ближе. Цинт, Хильди, двое солдат, сопровождавших Оливию, и ещё двое, вышедших из экипажа, уже открыли кузов повозки, достали носилки и аккуратно перекладывали на них людей. — Первый — с дури подрался с мясником. Получил удар топором, который едва не оторвал ему руку. Рана на предплечье почти до кости. А затем мясник Бовем ещё и врезал ему по лбу молотком для отбивания мяса. Работал с двух рук, так сказать.

Этим человеком оказался парень, не больше двадцати лет. Он закричал, когда его переложили на носилки. Своей левой рукой он сжимал локоть правой, по всей видимости, не решаясь задеть безобразную рваную рану чуть выше, из которой прямо по его пальцам текли кровавые ручейки.

— Вторая, похоже, напилась до беспамятства. Её нашёл Ричард, когда она блевала кровью возле булочной на девятой улице. Я думал просто дать ей проспаться в камере, но утром у нас проверка из-за смерти какой-то важной шишки в штабе, так что пусть отлежится у вас.

Полная женщина с прыщавым, рябым лицом, не шевелилась и едва дышала. Чтобы переложить её на носилки потребовалось четыре человека, но даже так, она то и дело норовила скатиться с них и перекувырнуться на почву. Хильди и один из солдат — тот, что казался самым мускулистым, — едва её удерживали.

— Хильди, — остановила их Оливия. — Сразу возвращайся. Ты можешь понадобиться в хосписе.

Огромная женщина с лицом, словно вырубленным из камня затупленным топором, кивнула. А Оливия после этого легонько провела своей ладонью ей по плечу и тепло улыбнулась.

Когда Хильди и солдат почти бегом отправились к зданию больницы, Элизе хотелось спросить, неужели это и есть её сестра, но она не стала этого делать. Всё было понятно и так.

— Третий, похоже, чахоточный, — продолжал перечислять возница. — Бубнил что-то невнятное всю дорогу. У него посинели пальцы — едва ли не чёрные. Но, может быть, он просто спал на улице.

Когда унесли и его, возница вдруг нахмурился:

— А с ещё одним, думаю, вам не придётся долго мучиться, — сказал он мрачно.

Цинт и последний оставшийся здесь солдат вытащили из кузова молодого юношу. Он был в рваной одежде, напоминавшей больничную, — серых свободных штанах, перепачканных в крови и грязи, и таком же сером безразмерном свитере.

Его переложили на носилки, вытащили на свет, и Элиза увидела его ребяческое, почти детское лицо. Он был едва ли сильно старше Аллека. Нос у него был разбит, и от него к глазам тянулись синие разводы. Левый глаз заплыл, и на веке над ним нависала огромная шишка. Нижняя губа разорвана так, что ошмёток кожи подрагивал, оголяя окровавленные зубы. Ещё несколько глубоких порезов расчертили лоб и щёки.

— Кто-то хорошенько его отделал, — пояснил возница. — Избили до полусмерти и, судя по всему, уже давно. Мы нашли его по пути из порта. Парень буквально выполз к нам под повозку, перепугав карусов. У него кровоподтёки по всему телу, выбито несколько зубов, переломаны рёбра и кровь в лёгких. А что с внутренними органами известно одним богам. Сомневаюсь, что он доживёт до утра.

Цинт и солдат взялись за носилки. Поднесли юношу ближе, и только тогда стала очевидна ещё одна странность — лицо его было не просто бледным, но светлым, как у выходцев с Царь-древа, в точности, как и его слипшиеся от крови волосы.

— Он из знати? — удивилась Оливия.

— Сами у него спросите, — пожал плечами возница. — Я попытался с ним поговорить, но он нёс какую-то чушь про запертую клетку, свою сестру и какого-то зверя в мундире, который спас ему жизнь. А ещё что-то про огонь и свет. В общем... Я бы на вашем месте дал ему что-то от боли... Может быть, это приведёт его в чувства. И... Поможет мирно уйти.

Казалось, что юноша без сознания. Нет, скорее даже, что он спит. Слишком спокойным и почти умиротворённым было выражение на его лице. Настолько, что он выглядел красивым даже с этими ранами. Словно был фарфоровой фигуркой или отлит изо льда. Но вдруг он наморщил окровавленный нос, застонал и открыл глаза. И посмотрел прямо на Элизу.

— Ты... — Он изумлённо моргнул, а затем слегка привстал и потянул к ней руку. — Ты... Можешь помочь... Я это вижу...

Элиза вздрогнула и отшатнулась, чуть не налетев спиной на возницу. Она тут же вспомнила прикосновение старика, его холодные пальца на своём запястье. Его липкую кожу. Его запах.

— Пожалуйста... — вновь простонал юноша, как будто разочарованный, что Элиза отступила. Он продолжал смотреть только на неё, игнорируя всех прочих. — Твоё лекарство... Свет, что ты носишь с собой... Мне нужен хотя бы глоток...

Элиза почувствовала, как дыхание застыло у неё в горле. Машинально схватилась за нагрудный карман и сжала пузырёк. Пустой пузырёк из-под снадобья.

— Ну же... — голос юноши стал слабее и плаксивее. — Я вижу нити... Вижу, что за этим Иль’Пхор и привёл тебя сюда...

— Этого в хоспис, — сказала Оливия Цинту, качая головой. Тот покрепче перехватил ручки носилок и развернулся спиной, начиная движение. Солдат, который помогал ему, загородил лицо этого юноши, и только благодаря этому Элиза смогла наконец опомниться. Но даже так, происходящее казалось нереальным. Словно она только что задремала и видела сон.

— Спасибо, Элрик, — раздался рядом с ней голос Оливии. — Завтра и послезавтра меня не будет. Пожалуйста, помоги нашим с размещением.

— А вы в таком случае отметите мне сразу четыре дня, пойдёт? Хочу сводить дочь на праздник. — Он улыбнулся. — Услуга за услугу.

Элиза краем глаза видела, что Оливия ему кивнула. Но куда отчётливее она слышала звук, с которым закрылась дверь хосписа, когда туда занесли юношу.

— Миссис Болло, — позвала её Оливия. — Думаю, в такое время вам тяжело будет самой добраться до дома. Позволите мне сопроводить вас? Возле другого входа припаркован мой личный экипаж. Это меньшее, чем я могу отплатить вам за вашу... хм... решимость.

Элиза поняла, что от неё ждут какого-то ответа, и неуверенно кивнула.

— Мне нужно несколько минут, чтобы отпустить Элрика, — продолжал звучать голос Оливии. — Если хотите, можете подождать меня в экипаже.

— Нет... — вздрогнула Элиза. — Нет, я... Идите, я догоню вас через несколько минут.

Оливия вздёрнула бровь, проследив за её взглядом — тоже посмотрев на закрытую деревянную дверь хосписа с поблёскивающей серебрёной ручкой. Но затем пожала плечами и пошла вместе с возницей в сторону основного здания больницы. Элиза ждала, пока они скроются за кустарником, в зудящем и жгущем напряжении. И, как только это произошло, бросилась к хоспису.

Когда она вбежала внутрь, распахнув дверь, юноша лежал на одной из коек, уставившись в потолок. Он медленно повернулся к ней, захлопав дрожащими ресницами. Глаза его поблёскивали — может быть, ловя отсветы тусклой лампы, а может быть, от слёз. Он снова протянул к ней руку.

— Пожалуйста... Хотя бы один глоток... Я... Не возьму больше...

Цинт и солдат были в соседней комнате, по всей видимости, готовя ему койку. Элиза слышала их голоса, видела тусклый, скошенный дверью луч света, пробивающийся в холл. Чувствовала мерзкий и удушливый запах этого места.

— О чём... О чём ты говоришь? — шепнула Элиза так тихо, что сама едва могла разобрать слова. Но юноша оживился, сжав губы, и настойчиво раскрыл протянутую к ней ладонь.

— Мне нужен один глоток, — проговорил он громче, увереннее. — Он не даст мне... умереть здесь.

Элизе хотелось помочь ему. Хотелось больше всего на свете. Хотелось сделать так, чтобы он выжил. Выжил, благодаря ей. Хотелось, чтобы её поход в эту больницу, в этот хоспис, чего-то стоил. Но проблема была в том, что...

— У меня не осталось лекарства. — Слова были глупыми, почти бессмысленными. Элиза и сама не верила, что её снадобье может вылечить хоть что-то. Тем более, что оно сможет справиться с переломами и повреждениями внутренних органов. К тому же, юноша никак не мог знать о том, что она вообще принесла с собой пузырёк.

— Пожалуйста... — он ещё сильнее вытянул руку так, что Элиза увидела напряжённые мышцы. И она шагнула к нему.

— Прости, я... — Она почувствовала, что едва не плачет. Достала пустой пузырёк и со стыдом показала ему. — У меня совсем ничего не осталось...

Он взял её за руку. Тёплая, детская ручка обхватила её ладонь, мягко потянула её ближе, словно юноша хотел убедиться, что пузырёк пуст. Затем он положил на него вторую свою руку, не отрывая взгляд от Элизы.

— Ты можешь... отдать мне его? — спросил он. — Отдать мне этот глоток? Обещаю, я не возьму больше, чем нужно...

Ей хотелось высвободить руку. Хотелось уйти. Хотелось быть непричастной к смерти этого мальчика, который может умереть к рассвету. Хотелось не видеть его изуродованного лица, разорванной губы, окровавленных зубов и порезов. Хотелось не чувствовать этот стыд, не чувствовать свою беспомощность.

Вот только... Почему-то, глядя ему в глаза, Элиза и не казалась себе беспомощной.

— Да, — тихо и робко отозвалась она. Затем повторила громче. — Да. Возьми столько, сколько тебе нужно.

Юноша несколько раз моргнул, немного удивлённо и немного смущённо. Затем серьёзно сжал губы. Кивнул. И закрыл глаза.

Его цепкие пальцы обвили руку Элизы. Сжали её. Согревающе. Затем обжигающе. Затем...

Ей показалось, что пальцы её сжимал раскалённый металл. Она попыталась высвободить ладонь, но юноша, даже не открывая глаз, цепко впился в неё.

Её кровь будто загорелась, закипела внутри, ошпаривая кости. Элиза закричала, но тут же захлебнулась этим криком, когда жар потянулся от пальцев к предплечью, затем к плечу, и наконец кинулся ей в грудь, разрывая сердце.

Удушающая, пульсирующая боль окутала её, сжала в тиски. Она сделала вдох, наполненный болезненным огнём, затем выдох, ещё более обжигающий, и юноша вдруг отпустил её руку.

Элиза отшатнулась от кровати. Увидела, как юноша открыл глаза, поблёскивающие оранжевым, пульсирующим светом. Лицо его оставалось всё таким же молодым, но раны на лбу и щеках затянулись, губа теперь выглядела лучше, шишка уменьшилась.

Элиза попыталась что-то сказать — а может быть, закричать, чувствуя отголоски боли. Однако горло её сжалось, словно защёлкнулся капкан. Она попыталась вдохнуть, но не смогла этого сделать. Внутри забурлил кашель, но даже он не мог продраться наружу.

Она схватилась за своё горло, чувствуя расцветающий бутоном внутри неё страх. Животный, инстинктивный. Какой бывает, только когда смерть смотрит прямо на тебя.

И тогда всё вокруг потемнело, осунулось, искривилось яркими линиями, словно мыльные разводы в тазе с водой.

И Элиза почувствовала, как падает на пол.

Глава 17. Кровь. Часть 3

Элиза очнулась в движущемся экипаже.

Услышала стук колёс по камню, разрезающий тихий шум города. Почувствовала запах кожи, которой было обито пассажирское сиденье. Лёгкий аромат цветочного парфюма, которым пользовалась Оливия.

Она подняла тяжёлую голову.

— Доктор сказал, что вам ничего не угрожает, — Оливия пристально смотрела на неё, и в темноте экипажа Элиза видела, как напряжённо и взволновано поблёскивают её глаза. — Сказал, что с вами всё будет в порядке.

Элиза привстала. Затем села. Горло нарывало. Голова была тяжёлой, а мысли в ней жужжали, словно рой пчёл.

— Да... — отозвалась она хриплым, нездоровым голосом. Произнесла эти слова скорее просто, чтобы убедиться, что до сих пор в состоянии говорить. И что проклятая болезнь всё ещё не убила её. —Наверное, я просто переутомилась...

— Что произошло? — спросила Оливия. Не так, как справляются о здоровье. Но так, как беспокоятся о тайне, которую кто-то тщательно старается скрыть.

— Я хотела убедиться, что с последним больным всё будет в порядке... А затем... Похоже, я просто потеряла сознание.

— Цинт услышал крик, — недоверчиво произнесла Оливия, не сводя с неё взгляд. — Тот юноша. Он... что-то сделал? Напал на тебя? Даже, несмотря на то, что он при смерти, я не позволю кому-то...

— Нет... — Элиза сказала это, хотя на самом деле была совершенно не уверена, что говорит правду. То, что она помнила, было сложно охарактеризовать как-то, кроме нападения. Но... Было и ещё кое-что, в чём она была не уверена. В том, что увидела сразу после. — С ним... Всё в порядке?

Оливия вздрогнула и отвела глаза. Элиза знала, что этим вопросом задела тонкую струнку её подозрения, и та завибрировала внутри девушки, зазвучала громче, играя долгую напряжённую ноту.

— Думаю, да... — голос Оливии остался почти невозмутимым. — Похоже, его раны не такие серьёзные, как говорил Элрик.

Она не стала уточнять, а Элиза спрашивать. И так было понятно, о чём речь. Порезы юноши затянулись, губа срослась, шишка на веке стала едва заметной. Вполне вероятно, с его внутренними повреждениями случилось тоже самое.

Это было невозможно. И всё же Элиза видела, как это произошло. И даже участвовала в этом.

Оставшийся недолгий путь они провели в тишине. Затем снаружи зафыркали карусы, и экипаж замер. Незнакомый ей человек открыл дверцу, ногой откинул лестницу из двух металлических ступеней, и Элиза на дрожащих ногах спустилась на тротуар возле ворот собственного дома.

Оливия молчала. Она не сказала ничего даже, когда Элиза развернулась и медленно зашагала прочь, позволяя вознице самому захлопнуть за ней дверь экипажа. Не стала спрашивать, вернётся ли Элиза завтра, или когда-нибудь вообще. И Элиза была этому рада.

Когда она подошла к воротам своего особняка, двое стражников вышли ей навстречу, встревоженные подъехавшим экипажем. Она тихонько улыбнулась им, и мистер Ривз, один из стражников, подхватил её, хоть это и было вопиющим нарушением этикета, а его напарник, мистер Бланки, осведомился, стоит ли послать кого-то за доктором, а затем принялся ворчать и теребить свои густые усы.

— Это не моя кровь, — сказала им Элиза, хотя совершенно не была в этом уверена. Однако мысль о том, чтобы ждать приезда доктора, говорить с ним, терпеть его осмотр, казалась ей невыносимой. Кроме того, существовала вероятность, что её отвезут в больницу Оливии или в место и того хуже.

Её ответ не удовлетворил ни одного из стражников, однако исполнительность не позволила им начать спорить. Они отвели её к крыльцу дома, провели через прихожую и помогли избавиться от халата сестры милосердия. Увидев её окровавленное платье, мистер Бланки снова попытался настоять на поездке в больницу, но Элиза остановила его, а затем жестом велела всем удалиться. Наверняка в обычных обстоятельствах, они бы не послушали, но сейчас на кухне горел свет. А значит, Персиваль был дома и не спал, дожидаясь её.

Элиза поспешила снять платье и запихнула его между двумя обувными тумбами — утром она его просто сожжёт. Переоделась в первое попавшееся. Прошла в гостиную, затем на кухню.

Персиваль сидел за столом. Он изменился — сбрил бороду, помылся и надел чистую одежду. А на столе перед ним лежал новый мундир.

— Тебе... вернули должность? — спросила Элиза, переступая порог, и Персиваль вздрогнул от неожиданности, хотя сидел лицом к двери и должен был её увидеть. Затем он провёл ладонью по мундиру — похоже, не в первый раз, — и долго молчал, словно размышлял над ответом.

Наконец Персиваль вздохнул и поднялся. Подошёл ближе к ней и улыбнулся, натянуто, но тепло. Так он делал, когда пытался порадовать её, стать ближе.

— Меня взяли обратно на службу, — сказал он. — Пока что посижу в штабе, а там посмотрим.

— В штабе? — Элиза округлила глаза. И только теперь получше осмотрела новый мундир. — Это же нашивка подполковника!

Персиваль ещё раз улыбнулся. Уже искреннее и печальней.

— Подожди-ка, — задумалась она. — Тебя повысили на следующий же день после того, как сняли с должности? Назначили вместо твоего отстранённого командира? Ты не боишься того, что скажут об этом люди? И что скажет уволенный вместе с тобой подполковник?

Она увидела, как по лицу Персиваля пробежала странная тень. Будто это он вдруг на мгновение оказался в хосписе для смертельно больных; оказался среди призраков, которые когда-то были людьми.

— Подполковника Альбрехта Орсела убили прошлой ночью, — сказал он. — И... Видимо наши с ним разногласия остались в прошлом.

— Боги, это... — Элиза похолодела. — Это ужасно, Перси. Ты в порядке?

— Я... Пока ещё не понял.

Она вздохнула. Переключиться с собственных, тягучих и липких воспоминаний на чужие проблемы показалось ей практически наслаждением:

— Мне не нравится это назначение, — призналась она. — Будто тебя хотят использовать, чтобы отвлечь внимание. Жутковато, ты не находишь? Не думаешь, что стоит отказаться?

Персиваль удивлённо поднял бровь. И было в этом что-то вызывающее.

— Если честно, моего мнения никто не спрашивал. Я думал, ты будешь рада. В конце концов, ты всегда хотела, чтобы я служил в штабе, а не на флоте.

— Я не хотела, чтобы ты умер, Перси, — строго поправила его Элиза. — Это не значит, что мне хочется, чтобы тобой крутили политики против твоей воли. И... Слушай, прости. Наверное, я остро реагирую. Я рада, что с твоей работой всё решилось. Уверена, ты справишься. Просто... Будь осторожен. Не лезь, куда не следует. За тобой теперь будут наблюдать куда пристальнее.

Персиваль поморщился и отвёл взгляд.

— Прости, что я не смог отвезти Аллека, — сказал он вдруг, вновь глядя на свой новый мундир с золотыми пуговицами и золотой же нашивкой на плече.

Элиза печально хмыкнула:

— Может быть, ему и правда лучше было перед отъездом побыть со мной.

— Да, — согласился Перси. — Как он?

— Храбрился, знаешь — как обычно. Но несколько месяцев вдали от дома его пугают. Боится, что не сможет ужиться с другими ребятами.

— Хорошо, что рядом с ним оказалась ты. Что бы я ему не говорил, я лишь делаю хуже. Пугаю его, и...

— Не говори так, Перси! — Элиза посмотрела ему в глаза и увидела своё отражение, со следами крови на щеках. Взяла мужа за руку. — Он хороший человек. Растёт хорошим человеком.

— И это не благодаря мне, — Персиваль покачал головой и высвободил ладонь. Затем отошёл обратно к столу. — Ты... встретилась с Оливией?

Элиза едва заметно хмыкнула. Конечно же, он догадался. А даже если нет, врать не имело смысла.

— Да. Я была в одной из городских больниц неподалёку, — ей показалось абсурдным, что она сказала только это. Её слова не были ложью, но в тоже время не описывали и одной сотой того, что сегодня произошло.

— Прости, я... — произнёс Персиваль, по-прежнему не глядя в её сторону. — Вчера я был не в себе. Зол из-за увольнения. Я должен был поддержать тебя. Уверен, какой бы путь ты не выбрала, ты принесёшь этому городу много добра.

Она издала странный звук — что-то среднее между смешком и всхлипом. Боги, вчера ей было так важно услышать от него эти слова. Будто бы всё, что имело в тот момент значение — уважение мужа и её собственное чувство достоинства.

— Я... — произнесла она сдавлено и осеклась. Открыв рот, она вдруг осознала, что не знает, что именно собирается ему сказать.

Я... лгунья? Лишь делаю вид, что меня волнуют жизни людей, а на самом деле лишь завидую тому, как на тебя смотрят другие? Я слабачка, которая не смогла продвинуться дальше первого шага к своей цели, и меня охватывает дрожь при одном воспоминании о том хосписе? Я трусиха, и больше всего хочу сейчас запереться в собственном доме и отгородиться от всего, что происходит снаружи?

Боги, как бы ей хотелось открыться перед мужем. Как бы хотелось, чтобы по одному её взгляду, он всё понял. Чтобы без каких-то слов подошёл и обнял. Забрал на себя хотя бы часть её боли.

Но он не смотрел на неё. И она наконец сказала:

— Я... вернусь туда завтра.

Пожалуй, Элиза сама удивилась этим словам больше, чем Перси. Она даже не предполагала, что собирается произнести их. Однако, когда слова вырвались наружу, поняла, что это правда.

Ей было страшно, боги свидетели — очень страшно. И кашель, и сдавленное горло после прикосновения того юноши напугали её куда сильнее рожавшей рядом женщины или безного больного. Сильнее чужой крови, которая до сих пор оставалась на ней. Но...

«За этим Иль’Пхор и привёл тебя», — сказал ей светловолосый юноша. Он вполне мог быть не в себе, а мог и вовсе оказаться безумным. Мог просто соврать ей, чтобы получить то, что хочет.

Но она почему-то ему поверила.

Глава 18. Груз. Часть 1

Через широкое обзорное окно в капитанской рубке лился рассеянный и приглушённый облаками дневной свет. Играл на покрытом лаком штурвале. Перехватывал редкие пылинки, на мгновения делая их видимыми. А затем утопал на глади овального стола из тёмного дерева, который слуги очистили от разбросанных карт и документов, вытерли до блеска и выдвинули в центр каюты.

Во главе этого стола сидел Эндрил. Облачившись в узкий и строгий мундир, он откинулся на спинку капитанского кресла, обитого красным бархатом, в котором обычно восседал капитан «Решимости» Фил Мэттьюс, наблюдая, как суетятся вокруг него штурман, радист и техники.

Сейчас Фил Мэттьюс занял место по левую руку Эндрила и нервно поглаживал фужер с розовым вином, и тот изредка издавал слабое, противное поскрипывание, когда капитан задевал стекло ногтем большого пальца.

Мэттьюс был единственным из четырёх капитанов королевского флота в каюте — да и сам он попал на это совещание лишь потому, что Эндрил собрал всех в его рубке, где тот практически жил во время плавания, и чтобы от него избавиться пришлось бы приказать охране вывести его под руки.

Справа от Эндрила сидел адмирал Себастьян Гривз. Перед ним на ажурной салфетке стояло блюдо с рыбой, фаршированной овощами и приправленной пахучим перцем, а также фужер с вином, в точности такой же, как у Мэттьюса. Гривз за всё это время не притронулся к еде — хотя сам приказал слугам подать её, — однако горячее, сочащееся жиром мясо почему-то создавало, по мнению Эндрила, вокруг Гривза странный флёр уверенности в себе. Возможно потому, что самого Эндрила от одной мысли о еде начинало подташнивать.

Бриджит Торн — командующая тремя кораблями северян — заняла место прямо напротив Эндрила. И он был этому совсем не рад. Как бы он не старался отворачиваться или смотреть в окно на недвижимые облака и кажущуюся из дрейфующего корабля мёртвой бездну, взгляд его всё равно возвращался к ней. Цеплялся за её побледневшую, словно пепел, кожу. Прилипал к её тусклым, посеревшим ввалившимся глазам и волосам, будто бы потерявшим силу и цвет. Следил за капельками проступающего на лбу и у висков пота, который скатывался по её осунувшимся щекам, оставляя белые, солёные росчерки.

— Надеюсь, ты позвал нас, потому что готов наконец отдать приказ двинуться дальше, — проговорил последний человек на этом совещании. Брэндон Нельд, боцман «Бури» и правая рука Бриджит Торн, которого она, без сомнения, притащила сюда лишь для того, чтобы он сопротивлялся каждому слову адмирала Гривза или самого Эндрила. — И всё же я не вижу нужды присутствовать здесь лично. Уверен, вполне хватило бы команды по рации.

— Мы осмотрели фрегат «Разящий громом», — начал Гривз, словно бы только и ждал возможности заговорить и перебить северянина. — И не нашли на нём ничего, кроме разрушений и мёртвых, а точнее, искалеченных и изуродованных тел.

Брэндон слегка подался вперёд, опершись на стол локтями, и облизнулся:

— Мне это известно. Ведь это мои люди обыскали корабль первыми.

— И если вы украли что-то, — пожал плечами Гривз, неумело играя безразличие, — то уже в порту Талисо вы будете уличены в этом преступлении, осуждены, а затем повешены.

Улыбка Брэндона стала чуть шире, оголяя зубы — не все, только клыки.

— Ты, восточник, разве не слышал закон о награбленном? На шлюпке, которую его превосходное сиятельство отправил на судно, были мои люди.

Брэндон Нельд лукавил. Ведь на самом деле Эндрил отправился на судно лично и, пусть и формально, взял на себя командование. Лукавил Брэндон и по поводу обыска. Ведь именно две дюжины матросов с «Решимости» первыми осмотрели трюм корабля, забрали с него всю провизию, воду, порох и вино и распределили припасы поровну между остальными кораблями.

Знал Эндрил и другое: Брэндон, в точности, как и остальные, не нашёл на судне ничего ценного. На нём почти не было оружия, если не считать нескольких десятков мушкетов и корабельных пушек. Не было золота, если не учитывать то, что нашлось в карманах убитых и два мешочка в потайном ящике стола капитана.

Не было там и таможенных бумаг или торговых грамот, не было векселей и каких-либо документов, из которых можно было сделать вывод, что это был за корабль, откуда он держал путь, куда направлялся и что являлось его целью.

Так что в данный момент, адмирал Себастьян Гривз и боцман «Бури» Брэндон Нельд решали лишь один вопрос.

— Я хочу забрать выжившего на «Решимость», — сказал наконец Эндрил.

Брэндон ожидаемо фыркнул:

— Вот, значит, какая цена у слова наследного принца? — он смотрел на Эндрила с вызовом, в точности также, как день назад во время их глупого соревнования. Соревнования, из-за которого Эндрилу пришлось отдать этому ублюдку почти все запасы вина, которые он взял с Царь-древа. — Разве не ты обещал нам сокровища, найденные на этом судне?

Уже собирая экспедицию на горящий корабль, Эндрил знал, что на нём вряд ли окажется что-то ценное. И этим обещанием надеялся найти способ возместить северянам хотя бы часть оплаты, которую им задолжал. Так он рассчитывал сделать ещё один, пусть и не слишком большой, шажок к миру между их двумя командами. А если не миру, то хотя бы подобию спокойствия.

Однако сейчас это решение, похоже, лишь усугубляло разногласия.

— Что вы, кучка головорезов, собираетесь с ним делать? — фыркнул Себастьян Гривз, скривив губы. — Хотите надрессировать его бросаться на людей? Или, может быть, прикрепите вместо ростовой фигуры на нос вашей развалины?

Брэндон Нельд самодовольно откинулся в своём кресле, и оно под ним жалобно скрипнуло. Весь его вид демонстрировал, что он не боится конфронтации с адмиралом. Более того, получает от неё не меньше удовольствия, чем если бы Себастьян Гривз решил скрестить с ним клинки.

— Не ваше дело, адмирал, что я или капитан, сделаем с выручкой, — он даже сделал акцент на последнем слове, а затем улыбнулся. — Но, если вы хотите получить что-то, принадлежащее мне, вы можете попробовать предложить разумную цену.

Эндрил потёр ноющие от напряжения виски.

— Господа, мы все на одной стороне, — без особой надежды напомнил он.

— На одной стороне, это точно, — Брэндон перевёл на него взгляд своих ледяных светло-синих глаз. — Вот только я думал, у нас партнёрские отношения, основанные на честности и доверии. Однако моя команда так и не получила обещанную оплату за транспортировку вашего величества с Севера на Восток. Но вы продолжаете пользоваться нашими услугами, отправляя на встречу опасности в охваченный пламенем корабль первыми, словно пушечное мясо. И отправляете на наши корабли своих офицеров, будто мы ваши пленники. Или рабы.

— Мы на Востоке, дубина! — Гривз всплеснул руками так, что едва не опрокинул вино на Мэттьюса. — На твой корабль отправили нескольких техников и штурмана, чтобы скорректировать маршрут, которого вы не желали придерживаться! И нескольких солдат, чтобы усмирить вас, если вы продолжите вести себя, как животные! И теперь мы требуем вернуть нам гражданина Восточного королевства, спасённого в наших водах его высочеством наследным принцем Эндрилом Тан Гурри!

— Вернуть вам спасённого? — улыбка вновь расцвела на свирепом лице Брэндона, странная, как огонь пробивающийся сквозь толщу льда. — О, это звучит поистине добросердечно. Как если бы вы собирались накормить его, выходить и пригреть на своей собственной груди, адмирал. А не устраивать ему допрос в камере, похожей на ту дыру, где мы его нашли.

— На этом судне есть несколько опытных дознавателей, — словно обидевшись, процедил Гривз. — И мы хотя бы знаем, какие вопросы стоит задать. Знаем обо всех промышляющих на этом торговом маршруте пиратских шайках. Знаем о том, какие военные формации расположены в ближайших портах. У нас есть люди, которые могут проверить часть рассказанной информации. И это, не говоря о том, какую ценность сведения могут иметь, учитывая, что поблизости идёт война между двумя Титанами.

— О, ценность полученных сведений — это именно то, на что я очень рассчитываю, — отозвался Брэндон. — Что же касается дознавателей... Не думаю, что допрос — такая уж сложная наука. Нужно просто спрашивать. А в случае, если ответ нас не устроит, отрезать от пленника кусочек. Рано или поздно, мы узнаем всё, что нужно.

— Или убьёте несчастного!

Брэндон вновь фыркнул. И стал первым, кто сделал глоток вина, осушив фужер практически наполовину.

— Вы ведь и сами не погладите его по головке, верно адмирал? — спросил он, вытерев рот рукавом рубахи, увитым красными лентами. — Разница лишь в том, что сведения, которыми он владеет, будут нашими — команды Бриджит. Не это ли то самое «доверие», о котором говорил ваш принц?

— Я не думаю, что под грязными трусами найденный на корабле мужчина прячет кристаллы или драгоценные камни, — задумчиво сказал Эндрил. — Если на корабле было что-то ценное — его уже вывезли те, кто напал на это судно. Всё прочее, что он может рассказать, вряд ли будет для вас полезно.

— Не сочтите за грубость, — сказал Брэндон. — Но я предпочту сам решить, какая именно будет цена у моей добычи.

Эндрил прикусил губу.

Он уже жалел о том, что вообще решил приблизиться к этому судну. И о том, что взял на него Брэндона и его людей. Да, в сущности, он жалел даже о самом этом путешествии, и что притащил этих пиратов с Севера. И ещё сильнее жалел о том, что зачем-то решил переспать с их капитаном. А после первого раза не остановился.

Но теперь уже было поздно думать об этом. И самым разумным выходом — компромиссом — было отдать Брэндону пленника. Показать свою честность и справедливость. Заручиться его поддержкой и выиграть себе ещё немного времени до прибытия на Талисо, где отец либо заплатит пиратам, либо выгонит их обратно на Север. Или — а Эндрил всегда мысленно допускал такую возможность — казнит их за какую-нибудь провинность и отберёт необходимые ему для переговоров корабли.

И ведь Эндрил видел этого пленника. Видел, какую бойню ему пришлось пережить. Видел, как он безумен. А от того сомневался, что это существо — голое и измученное, обритое на лысо, избитое и уже мало напоминающее человека, — сможет назвать хотя бы своё имя. А тем более поведать им важную информацию об орудующих поблизости пиратских шайках или идущей на ближайших Титанах войне.

Да, он действительно мог оказаться гражданином Востока. Но с тем же успехом, он мог быть южанином, западником или северянином. Или, к примеру, сыном какого-нибудь знатного лорда с Царь-древа, за кого папочка отказался платить выкуп, так что ему пришлось таскаться запертым в трюме несколько последних лет.

И всё же Эндрил не хотел отдавать его. Эта находка — горящий корабль посреди бездны — всё ещё пугала его и казалась странной, как кусочек мозаики, не подходящий к остальной картине. Эндрила не удивляло то, что на судне не нашлось документов или чего-то ценного. Не удивляло, что кто-то вырезал всю команду. Не удивляла жестокость, с которой это было сделано. И не удивляло то, что одного человека всё же пощадили — или просто не смогли найти, заметив подходящий флот. Всё это вполне можно было объяснить пиратским нападением.

Ему казалось странным только то, что пираты не взяли сам корабль, как сразу предложил сделать Брэндон. Удивляло, почему они вместо этого решили сжечь судно. А ещё... А ещё он не мог отделаться от воспоминания о том, что человек, которого они нашли в трюме, сидел в хранилище для ценного груза. И хранилище это было заперто снаружи.

— Мистер Нельд, — вздохнул Эндрил. — Я знаю, что вы расстроены тем, что не нашли на судне ничего, кроме голого, обезумевшего оборванца. И я знаю, что, по моим же словам, выходит, что он ваша собственность. Но... Бридж, послушай, — он впервые за этот разговор заставил себя посмотреть на измученное неизвестной болезнью лицо Бриджит. — Будет лучше, если допросом займутся мои люди. Понимаю, что вы не любите адмирала Гривза — и у вас есть на это причины, но...

— Я согласна, — слабым, надломившимся голосом произнесла Бриджит. А потом выпрямилась и сжала фужер с вином, вероятно, чтобы пальцы перестали дрожать, и посмотрела на Эндрила своим обычным, жгучим взглядом. Словно бы, с ней всё было как раньше.

— Что? — хором удивились Гривз и Брэндон.

— Эндрил прав, Брэнд, — Она перевела взгляд на боцмана. И вот уже в её голосе не осталось и следа слабости. — Этот человек... У меня от него мурашки по коже. Ты сам рассказывал, что нашёл его в металлической камере, которая была закрыта на три замка. В темноте, без даже щёлочки для солнечного света. И будь моя воля, я бы его там и оставила.

— Он наш! — воскликнул Брэндон и поднялся. — Бридж, ты... — Он прикусил губу, но затем всё же решил продолжить. — Рядом с этим принцем ты размякла. Не я один так думаю, бездна! Мы видели множество опасностей, и неужели ты испугалась одного исхудавшего бедолагу? И знаешь, что? Я верю, что он принесёт нам большую выручку, чем...Чем твой хвалёный принц и его враньё.

— Вы нужны моему отцу, — произнёс Эндрил.

— Ему нужны наши корабли! — рявкнул Брэндон. — И я уверен, что он с радостью обошёлся бы без команды Северян на палубе. Вполне возможно, что его величество лордёныш или этот выхолощенный старпёр, прикидывающийся солдатом, получили приказ перебить нас всех, когда представится такая возможность.

— Мой отец сдержит слово, — произнёс Эндрил, но почему-то даже сам себе не поверил. Поспешил добавить: — И если такого аргумента мало, то знай — он не станет ругаться с Севером после того, как лишь недавно объявил перемирие. Даже если вы не поучаствуете ни в одном бою, он выплатит вам всё, что обещал.

— Что ты нам обещал, — поморщился Брэндон, словно хотел сплюнуть. — Бридж, сколько ещё ты будешь позволять этому молокососу водить тебя вокруг пальца?

— Мы не решаем, следуем ли за принцем, — сурово отсекла Бриджит, и сжала фужер так, что Эндрилу послышался треск стекла. — Это решение мы приняли уже давно. Сейчас мы обсуждаем только пленника. И пока что именно я принимаю здесь решения.

— Ты вчера уронила клинок, — холодным тоном произнёс Брэндон.

Повисла тишина. И Эндрил заметил, как Бриджит разжала пальцы. И руки её перестали дрожать.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что уже сказал. Ты слышала. Ты вчера уронила клинок, Бриджит. А днём раньше не захотела плыть на найденный нами корабль, потому что едва могла держаться на ногах. И если уж на то пошло, именно ты завела нас сюда — на Восток — обещая щедрую награду.

Она рассмеялась. Затем поднялась на ноги, хоть и придерживаясь за стол рукой. И Эндрилу захотелось отвести взгляд. Захотелось не знать её, не спать с ней, не чувствовать боль от того, каким худым и иссушенным стало её тело. Захотелось не чувствовать свою вину. Вину за то, что, несмотря ни на что, он продолжал подсыпать ей в вино купленные на Царь-древе травы.

— Брэндон, тебе стоит подумать над тем, что ты говоришь и делаешь, — сказала она. — Может быть, последние пару дней, я действительно была не в форме. Но я всё ещё могу сломать тебе шею, если захочу.

— Нет, — ответил он. — Ты не можешь. Иначе бы сделала это прямо сейчас. Ты несобранная. Ты неуверенная. Ты слабая. Ты боишься. И я надеюсь, что дело в твоём самочувствии, а не в том, что принц, с которым ты соглашаешься, тебя трахает.

Бриджит бросилась через стол, сбив сапогом тарелку с рыбой, на побледневшего капитана Мэттьюса. Она схватила Брэндона за грудки. Тот ударил её локтем. И вместе они упали на пол и сплелись, словно змеи.

Эндрил подскочил с места — пожалуй, слишком поздно, чтобы действительно разнять их. Бриджит уже перевернула боцмана и оказалась сверху, а в правой руке у неё блеснул нож, не понятно откуда взявшийся, учитывая, что стража возле каюты её тщательно досмотрела.

— Я всё ещё могу, — зашипела она, склонившись над Брэндоном почти также, как склонялась над Эндрилом во время их последнего секса.

— Твоя рука дрожит, — заметил Брэндон, лёжа под ней. — Я был уверен, что ты остановишься, и ты, очевидно, так и собиралась поступить — но ты едва и вправду меня не убила.

Она бросила быстрый взгляд на свой нож и увидела то, что Эндрил заметил почти сразу. Тонкая струйка крови бежала от подбородка боцмана к его кадыку, а затем катилась ниже и исчезала за воротом его рубахи.

Бриджит фыркнула и поднялась на ноги. Нож тут же исчез в складках её одежды.

— Ты понятия не имеешь, что я собиралась сделать, а что нет. Скажи мне сейчас, Брэнд. Ты — проблема?

Он поморщился и тоже поднялся.

— Просто должен был узнать, — ответил он спокойно. — Узнать заранее, не ослабела ли ты настолько, что ведёшь нас к смерти.

— И что ты выяснил?

Несколько вдохов он просто смотрел на неё своими почти бесцветными холодными глазами.

— Когда решу, ты узнаешь первой.

Она отряхнулась, вновь слегка прислонилась к столу.

— В таком случае отдай пленника принцу. Теперь он — его головная боль.

Брэндон помолчал ещё один вдох. Наконец кивнул:

— Есть капитан.

И развернулся уйти, но Бриджит остановила его.

— Подожди. Ещё кое-что. Ты будешь участвовать в допросе. Это ведь не станет проблемой, ваша светлость?

Она посмотрела на Эндрила таким же взглядом, как смотрела на Брэндона, прижимая нож ему к горлу. Таким же, как был у неё, когда они трахались в её каюте. И Эндрилу потребовалось всё его самообладание, чтобы не отвести глаза.

— Нам не нужен тот, кто будет путаться под ногами и предлагать ваши варварские... — начал Гривз.

— Конечно, — прервал его Эндрил. — Ты, или Брэндон, или любой другой член вашей команды могут присутствовать.

— А могу я... — теперь напрямую к Эндрилу обратился Брэндон. Пожалуй, за этот разговор такое случилось впервые. — Могу я отправить нескольких караульных?

— Да, — кивнул Эндрил. — Пленник не принадлежит мне. И, если мы узнаем от него что-то ценное, я не стану это скрывать.

Брэндон фыркнул:

— Очередное пустое обещание.

И вышел из каюты.

Глава 18. Груз. Часть 2

Эндрил вызвался в команду перевозки пленника. Взяв с собой лишь двух подчинённых, по скользкой от воды лестнице спустился с «Решимости» в неуютную, маленькую шлюпку. Доплыл на ней до «Бури», сидя в компании шести пиратских офицеров. Плечом к плечу с Брэндоном Нельдом — близко настолько, что тот мог бы скинуть его за борт. Напротив Бриджит Торн, надеясь, что в свете заходящего солнца, в этой пляске бликов и теней, её облик станет хоть немного менее отталкивающим, пугающим и поднимающим из самых глубин его души горький стыд.

Боги, как же он когда-то любил смотреть на неё. На её блестящую глянцем смуглую и на удивление мягкую на ощупь кожу, на которой поднимались почти прозрачные волоски от его прикосновений. Любил ловить искорки вспыхивающей в уголках её глаз улыбки, когда она встречалась с ним взглядом. Любил пьянящее озорство, проскакивающее в её голосе, когда она называла его лордёнышем. Изгибы под её вычурными и яркими пиратскими лохмотьями. Крохотный шрам на боку — прямо по пути следования его руки от её левой груди к её бедру.

И как же быстро всё это исчезло. Растворилось, как сахар растворяется в чарке с горячей водой. Исчезло и сменилось липким ужасом, который внушало ему её похудевшее бледное лицо; эта тень прежней улыбки, ставшая вдруг изломанной и жалкой; её руки — бывшие, несмотря на мускулы, нежными, — которыми ей теперь приходилось упираться в борт лодки, будто она боялась упасть.

Смотреть на неё сейчас, быть с ней рядом — было настоящим испытанием. И Эндрил знал, что мог вовсе не делать этого. Поручить подчинённым перевозку пленника на «Решимость». И ему хотелось поступить так не только из-за состояния Бриджит, ухудшающегося с каждым новым днём, и не только из-за тягучей вины, которую он не должен был испытывать, но которая сжирала его изнутри. Но и потому, что его до дрожи в коленях пугал единственный выживший, найденный на фрегате, о котором было известно только название «Разящий громом» и с которого были сбиты все всполохи пламени, и теперь техники с «Бури» пытались привести в порядок его двигатели или хотя бы маневровые турбины.

Однако Эндрил всё же сделал это. Заставил себя проделать недолгий путь от собственного корабля к пиратскому флагману. Подняться на его палубу — которая стала для него домом на несколько месяцев и шансом вернуться к семье, за который он уцепился, как цепляется за трещащую верёвку человек, повисший над бездной. Он отправил своих людей готовить пленника к перевозке. Проследил, как Брэндон Нельд, недовольный приказом капитана, да и, наверняка, самим присутствием Эндрила на его судне, исчез в глубинах нижних палуб. Он дождался, пока Бриджит Торн — так ни разу и не говорившая с ним наедине после их грубого и, весьма вероятно, последнего секса — сама отправится в каюту пленника, несмотря на то — и, возможно, именно из-за этого, — что пленник пугал её, не меньше, чем Эндрила.

Наверняка, как думал Эндрил, именно из-за умения смотреть своим страхам прямо в глаза, Бриджит и добилась негласного звания «пиратской королевы». И это был хороший пример лидерских качеств — и во многом именно она вдохновила сейчас Эндрила отправится на «Бурю». И всё же он продолжал размышлять, что же на самом деле сыграло большую роль? Гордость? Долг? Или всё же трусость? А может быть, это была смесь всего этого? Своеобразный компромисс.

Эндрил перекинулся несколькими дежурными и пустыми репликами с командой — на этом корабле у него не появилось настоящих друзей, но были те, кому он проигрывал в карты и покупал выпивку по пути с Севера. И он с неудовольствием отметил, что даже их отношение к нему стало холоднее прежнего, несмотря на соревнование с Брэндоном и подаренные им собственные запасы дорогого вина, взятого с Царь-древа.

Затем, убедившись, что никто не следит за ним, он спустился на нижние палубы. Добрался до каюты Бриджит, к которой, конечно, прекрасно помнил дорогу, ведь провёл здесь достаточно времени — и, как теперь считал, значительно больше необходимого. И остановился перед дверью.

Какое-то время он простоял в узком коридоре, вновь и вновь прислушиваясь и убеждаясь, что никого из команды нет поблизости. Испытывая новые приступы тошноты от смрада корабля, к которому так и не привык. А ещё от нервного тупого ожидания и чувства стыда, которого не должен был ощущать вовсе.

Вернувшись на восточное Царь-древо, первым делом он посетил ларёк с целебными травами, приобретая средство, которым пользовался в своей жизни уже трижды: с белокурой Лаурой, пышногрудой Фен, которая была его старше почти вдвое, и теперь с Бриджит. Оба раза до этого ни одна из девушек не испытывала даже намёков на плохое самочувствие из-за его снадобья. И, пусть он не знал, из чего именно готовил его последний торговец — оно выглядело, пахло и по консистенции было таким же, как и всегда прежде.

Из этого он вполне мог сделать вывод, что нынешнее состояние Бриджит было никак не связано с его — Эндрила — действиями. Или являло собой последствия выкидыша, если он всё же случился.

С первого дня, как подсыпал это снадобье в бутылку вина — южного, терпкого и почти не сладкого, розового, — Эндрил с лёгкостью оправдывал себя, что делает это Бриджит во благо. Одно дело спать с принцем королевства и со всем другое забеременеть от него. Он понимал, что отец, если узнает о случившемся, вполне может приказать разделаться с Бриджит — а от того, это снадобье, в каком-то смысле было необходимым способом защитить её и, возможно, спасти ей жизнь.

Однако теперь, видя её состояние, вспоминая следы крови на её бедре, тёмную липкую лужу, в которую он вляпался в её кровати, он чувствовал себя мерзко. Словно предаёт её и собственными руками обрекает на смерть — или, по крайней мере, боится остановиться, чтобы увеличить её шансы поправиться и выжить.

Конечно же, в его планы входило показать её лучшему из практикующих на Талисо врачу уже через несколько дней. Он был готов даже задержать их экспедицию, невзирая на приказы отца, если возникнет такая необходимость. Но даже эта идея немного беспокоила его — ведь, что если врач, которого он найдёт, не просто поможет ей, но и определит причину болезни? Он знал, что его снадобье не останется в крови так надолго, чтобы его можно было вычислить, вот только порой достаточно лишь симптомов. И что случится в тот момент, когда врач предположит «отравление»? Вряд ли именно Эндрил станет первым подозреваемым, но сколько новых проблем в этом случае возникнет, оставалось лишь гадать.

Он не мог перестать думать о том, что миссия, на которую он подписал команду Бриджит Торн, всё больше походит на ту, что разрушит долгую, почти семейную идиллию их команды. Он боялся, что Бриджит Торн погибнет — из-за него ли, или по какой-либо другой причине, — ведь она является по сути единственной его настоящей союзницей и человеком, который в состоянии сдержать пиратов, так и не проникшихся к нему уважением или даже доверием.

Но кроме того, он никак не мог выкинуть из головы слова Брэндона Нельда, сказанные несколько часов назад. Боцман «Бури» во всеуслышание предположил, что Эндрил или адмирал Гривз умышлено планировали разделаться с командами необходимых им для переговоров северян. Это не было правдой, конечно. Однако было сложно отрицать — смерть Бриджит Торн и бунт, который непременно вспыхнет в этом случае, станут весьма неплохой возможностью избавиться от непокорных пиратов, не испортив миссию, которую ему поручил отец. Миссию, которую Эндрил во что бы то ни стало должен был выполнить, если хотел вновь заручиться его доверием и вернуться домой. И Эндрил знал, что его собственный флот — пусть и не слишком многочисленный — вполне в состоянии справиться с четырьмя кораблями пиратов. А при благоприятном стечении обстоятельств даже способен разделаться с командами четырёх кораблей, оставив сами корабли на плаву.

Именно это осознание угнетало его. Заставляло мешкать. Будто подмешивая Бриджит своё снадобье, он специально приносит её и всех северян в жертву ради собственной выгоды. Но в тоже время, именно это и успокаивало Эндрила. Заставляло двигаться дальше, добиваясь своего. Делать то, что он должен сделать.

Ведь он не просто любовник Бриджит Торн. Он её наниматель. А ещё он старший сын короля Мелтена Тан Гурри. Человек, который вскоре должен будет воссесть на троне, к которому ведут восемь ступеней — ступеней, ни одну из которых Бриджит Торн не сможет преодолеть. И в первую очередь он должен думать об этом. О благе для государства. Даже если то, что он должен сделать, выходит за рамки его собственных моральных ориентиров.

В конце концов, он всегда умел найти выход. Всегда умел придумывать оправдания. И всегда был в состоянии подобрать необходимый компромисс. Даже в разговорах с самим собой.

Так что, удостоверившись, что никого из команды северян нет поблизости, он дотронулся до прохладной позолоты дверной ручки. Каюта Бриджит не была заперта — в точности, как и любая на этом корабле. Бриджит с гордостью уверяла его, что пираты — свободный народ. Что они следуют за своим капитаном не по приказу, а потому что ему верят. И ровно до того момента, пока эта вера не иссякнет. Так что, потеряв бразды управления, нельзя спастись одним лишь толстым деревом или металлическим замком.

Когда он впервые услышал эти слова, то восхитился ими — посчитал эту парадигму справедливой и чуть ли не единственно верной. Однако сейчас, сжимая кулак на нагрудном кармане, в котором лежал пузырёк с остатками засушенных толчёных трав с восточного Царь-древа, понимал, что, возможно, Бриджит всё же стоило запереть свою дверь.

Он сделал несколько глубоких вдохов, будто собирался нырнуть под воду. Вновь повторил в голове сокровенное оправдание про отсутствие другого выхода. А затем зашёл в каюту девушки, с которой с таким упоением делил постель ещё совсем недавно.

В каюте было холодно. Похоже, обогрев не включали со вчерашней ночи. Перед ним была затхлая, промёрзшая дыра — впрочем, как и обычно. Заваленная смотанными в рулоны гобеленами, украденными с других кораблей, но не проданными. С несколькими мешочками драгоценностей и золотых монет. С разбросанной повсюду одеждой — всех самых ярких цветов и, в особенности, красного. С прикроватной тумбой, на которой стояла открытая и выпитая почти наполовину бутылка дорогого южного вина.

Он подошёл к кровати и поднял бутылку. Покрутил в руках, глядя на выцветшую за годы хранения в погребе этикетку, на которой виноградные лозы с набухшими красными ягодами змеями обвивали похожие на стволы деревьев колышки. Он не мог не порадоваться, думая о том, что собирается высыпать последнюю толчею снадобья, которое теперь едва покрывало дно крохотного пузырька. Не мог не подумать и «Что, если именно это станет для Бриджит последней каплей?».

Затем он откупорил вино, высыпал всё, что осталось в пузырьке, и взболтал бутылку, глядя, как порошок быстро растворяется в прозрачно-розовой жидкости.

Дверь в каюту неожиданно открылась. Эндрил не успел услышать шаги, не услышал щелчок дверного замка или скрип ссохшегося дерева. Он лишь вздрогнул, разжав пальцы, и бутылка вина с треском раскололась об пол. Эндрил даже не обратил внимание, что ему забрызгало чистые брюки, ботинки и даже попало на рубашку. Он смотрел перед собой. В открывшийся дверной проём, где теперь стоял Брэндон Нельд.

— Твою мать, — простонал он, так как именно такие слова первыми бессознательно пришли ему в голову, и на удивление могли описать каждый аспект сложившейся ситуации. Но затем, осознав наконец, как именно выглядит, он заставил себя повторить громче: — Бездна, твою мать!

— Принц? — Удивлённый не меньше Эндрила, Брэндон Нельд забыл и о приличиях, и о том, чтобы держать свой суровый надменный вид. — Что...

— Какого хрена ты врываешься без стука, безмозглый болван?! — опередил его Эндрил, надеясь, что внутренняя истерика проявилась в голосе ровно настолько, чтобы не показаться подозрительной. Затем он наконец нашёл в себе силы осмотреть испачканную одежду и в тоже время пропихнул пустой пузырёк от снадобья в карман брюк.

— Я не... — Брэндон продолжал глупо моргать, словно увидел призрака. И Эндрил воспользовался его заминкой, чтобы решительно прошагать в коридор, задев его плечом, надеясь ещё сильнее вывести из равновесия. Похоже, это было ошибкой, так как именно после этого, Брэндон закрыл наконец рот, выпрямился, слегка перегораживая Эндрилу дальнейший путь, и удивление в его взгляде сменилось недоверием и... угрозой. — Что...

— Прикажи кому-то убрать здесь, — вновь не дал ему задать вопрос Эндрил. И уже было собирался уйти, но Брэндон схватил его за руку. За ту самую руку, в которой буквально несколько секунд назад был зажат пузырёк, и которой теперь он держался за карман, не в силах убрать её.

— Что ты делал в каюте капитана? — Брэндон обвёл Эндрила взглядом, видимо пытаясь свыкнуться с тем, что и в самом деле его видит. Затем покосился на расползающуюся лужу в каюте, напоминающую в вечерней полутьме кровь.

— Это ведь и мой корабль, разве нет? — безразлично сбросил с себя руку боцмана Эндрил. — И я могу приходить и уходить, когда вздумается.

Это был плохой ответ, и Эндрил сразу это понял. Однако хорошего в голову никак не приходило. И мог ли он в принципе сказать что-то, развеявшее подозрение? Оставалось надеяться лишь, что Брэндон не видел, как он убрал пузырёк. И что он не сумеет связать разбитую бутылку вина с тем, что происходит с Бриджит.

— И всё же, — жёстче повторил Брэндон. Все следы недоумения и растерянности растворились полностью. И перед Эндрилом вновь был недолюбливающий его боцман, способный свернуть ему шею одним движением. — Что ты здесь делал... один?

— Отправился по поручению Бриджит, — соврал он. — Решил помочь ей с одним делом, пока она готовит к отправке пленника.

— И она отправила тебя? — конечно же, Эндрил не рассчитывал на соблюдения правил этикета. Однако это обращение звучало в точности, как угроза.

— Может быть, это что-то личное? — Эндрил попытался как можно беззаботнее дёрнуть плечами. Получилось нервно и неестественно. — Нечто такое, о чём она не хотела рассказывать никому из команды?

Брэндон продолжал смотреть на него сверху-вниз. И Эндрил видел, как его извилины работают внутри черепной коробки. Как анализируют наглое и паршивое враньё. Как ищут лучшее, более подходящее объяснение. И понял, что, если он что-то не придумает, то Брэндон — даже если он тупой дуболом, — его найдёт.

— Ладно, ладно... — вздохнул он и поднял руки. — Ты поймал меня, каюсь.

Бровь Брэндона медленно поползла наверх.

— Наша сделка — пояснил Эндрил, качая головой. — Бездна... Она просто сводит меня с ума. Знаешь, я ведь и впрямь был уверен, что смогу одолеть тебя. Я ведь родился на Царь-древе, и уж что-что, а лезть по мачте... Мне показалось, что я тебя перехитрил.

— Идея и впрямь была изобретательная, — согласился боцман, не сводя с него взгляд. — Но причём здесь...

— Вино, Брэндон! Проклятое вино! У меня осталась только сраная моча с севера, которую пьёт команда. И без вина я не могу заснуть, бездна его дери. Решил, что дотяну до Талисо, но... В общем, я хотел забрать одну бутылку, но появился ты.

— Ты... Пришёл в каюту Бриджит за вином?

Голос Брэндона был удивлённым. Однако в нём появилась тень понимания, щепотка презрения и насмешка. И Эндрил предпочёл считать это победой.

— Боги, это ведь я его подарил! — на сколько мог обиженно воскликнул Эндрил. — Лучшее, что я смог унести из дворца! А она теперь даже не пьёт его. И я решил, что позже подарю ей ещё — вот, что я хотел сказать. Разве это так уж несправедливо, как ты считаешь?

Брэндон продолжал смотреть на него. Он не перегораживал Эндрилу путь, однако стоял так, что пришлось бы протискиваться, чтобы пройти мимо. Наконец боцман нерешительно кивнул:

— Похоже, боги рассудили иначе. Раз уж послали меня.

— Да, это уж точно, — засмеялся Эндрил. — Видимо, в ближайшие дни поспать мне не удастся, верно? Что ж, тем справедливее тот факт, что этот крикливый ублюдок, которого мы нашли посреди бездны, теперь будет мешать моей команде, а не твоей. Идём?

Брэндон в последний раз осмотрел каюту Бриджит, будто размышляя, мог ли Эндрил решить украсть что-то ценное. Затем закрыл дверь так, что едва не ударил принца по носу. И наконец отступил в сторону и выставил вперёд руку в приглашающем жесте:

— После вас. Ваше величество.

Глава 18. Груз. Часть 3

Когда пленника выволокли на мокрую палубу, он кричал. Заливался проклятьями, молитвами и душераздирающими воплями, в которых было сложно услышать зачатки слов. Он извивался, падал на палубу. Цеплялся сломанными ногтями за щели между досками. Так, словно его вели на убой.

— Высшие силы прокляли меня! И я не должен представать перед сёстрами! Даже перед этой, тьфу! — Он плюнул прямо в лицо одному из стражников, и тот на мгновение отпустил его, позволяя повиснуть в руках второго. Пленник тут же выгнулся полумесяцем, задрав ноги, пытаясь либо оттолкнуться, либо высвободиться, либо просто завязать драку. Грязный свитер, который был ему велик, задрался, оголяя голый зад и гениталии, заросшие светлыми волосами.

«Надо же», — подумал Эндрил. «Похоже, и впрямь кто-то из знати. Вернее... Был им, пока у него не отобрали человеческую сущность».

Оплёванный стражник вытер лицо и врезал пленнику в челюсть — буднично, как плотник забивает сотый за день гвоздь.

— Вы сгорите! — зашипел пленник, глядя стражнику в глаза. Взгляд его стал ещё более хищным, а губы под густой седой бородой выгнулись в нечто похожее на улыбку. — Сгорите, ибо заслуживаете этого! Одна ошибка, одна искра — и все, вы станете кормом для пламени! Пеплом! Угольками! Всполохами в прекрасном танце, который охватит весь мир! Все мы будем танцевать в нём! Все мы созданы, чтобы танцевать!

— Боги, да заткните же его, — пробормотал Эндрил. Он знал, что за день, проведённый на корабле пиратов, с пленником ничего не делали. Но в трюме «Разящего громом» он не сумел рассмотреть его как следует. Исхудавшее до костей тело с дряблой, свисающей кожей. Расчерченное ожогами и шрамами, часть из которых, очевидно, оставили плети, а другую — хирургические операции. А ещё один — сам принц.

— Так точно, — процедил один из стражников и, подумав мгновение, двинул пленнику прикладом ружья. Тот упал, как подкошенный. Затем привстал на колени. Ощерился, подняв глаза. Несколько струек крови потекли от затылка ему на левое ухо, щёку, бороду и закапали на свитер. Одна -завернула возле носа и попала на губы.

Мужчина облизнулся.

— Кровь... — прошептал он. А затем рассмеялся, и его хриплый смех разлетелся над кораблём в этой тихой ночи. — Ну конечно же, кровь! Огонь и кровь! Огонь и кровь! Вы такие же, как те, кто сотворил меня! Такие же, как все! Огонь и кровь! Мы это заслужили!

Солдат вновь занёс ружьё, но Эндрил, вздохнув, поднял руку:

— Стой, — произнёс он. — Сделаешь только хуже.

— Но, ваше высочество, — поморщился солдат. — Неужели, нам придётся весь путь слушать его крики?

Эндрил задумался на мгновение. Крики действительно действовали на нервы. Будили внутри Эндрила нечто первобытное. Животный ужас, равный которому он никогда не ощущал. Однако они также заглушали другие мысли. О том, зачем он прибыл на корабль. О том, что бутылка, в которую он высыпал остатки снадобья, разбилась. О том, что осколки и вино привлекут внимание Бриджит. О том, что Брэндон поймал его и, вполне возможно, ему не поверил.

А крики... Крики были не сильно хуже тишины.

И всё же он сделал несколько шагов к мачте, возле которой один из юнг застирывал в ведре половые тряпки. Выбрал одну из них — ту, что почище, — оторвал от неё кусок, вернулся и отдал её солдату.

— Думаешь, это поможет? — на этот раз пленник смотрел прямо на Эндрила. И Эндрил был готов поклясться, что его взгляд вовсе не безумен. Будто это какое-то представление, которое он им устраивал. — Думаешь, ты сможешь остановить пламя? Нет... Нет... — шипел он. — Ты ведь хочешь того же, что те, кто меня создал... Хочешь, чтобы всё вокруг горело! Чтобы полыхало огнё...

Солдат схватил пленника за шиворот и с силой затолкал кляп ему в глотку. Слова сменились мычанием, однако искорки безумной радости и предвкушения так и остались в глазах истерзанного мужчины и заплясали жёлто-красными отсветами от фонарей на мачтах.

Эндрил позволил своим солдатам — а пираты, похоже, не собирались помогать, — вести его дальше самостоятельно. Принц развернулся, заметил Бриджит, исподлобья наблюдавшую за происходящим, и подошёл к ней:

— Уверена, что хочешь избавиться от такого пассажира? — он поёжился, чувствуя ледяной пот между лопатками.

Бриджит продолжала следить за тем, как солдаты, толкая и пиная несчастного и вырывающегося безумца, продвигаются к фальшборту. Дальше им предстоял настоящий подвиг — заставить пленника перелезть на верёвочную лестницу и спуститься в шлюпку.

— Чёрная вода, теперь это... — произнесла Бриджит негромко, словно обращаясь к самой себе. — Знаешь, мне начинает казаться, что Брэндон был прав. Может быть, сами Боги предостерегали нас от ошибки.

— Боги — лишь огромные монстры, летающие над бездной, — фыркнул Эндрил. — И жрецы говорят, что здесь — в пустом океане, — они не могут нас видеть.

По крайней мере, именно это повторял он себе каждый раз, когда подсыпал снадобье в вино.

— Наверное, просто в это верить, когда можешь им приказывать? Когда твоя семья повелевает богами?

Эндрил ещё раз поёжился, вспомнив разговор с отцом. Вспомнив ступени, ведущие к его трону. Ступени, которые, как и многое другое, были ложью.

— Мы сами вершим свои судьбы, — сказал он наконец. — Разве не в этом смысл свободы, о которой ты так любишь говорить?

— Эндрил... — Она посмотрела на него и, пожалуй, впервые назвала по имени. — Не допрашивай этого человека. Запри его в трюме, привези на Талисо, а затем передай отцу. Он разберётся, что делать.

— Отец, — фыркнул Эндрил. — Я даже не знаю, где он. Не знаю, станет ли меня ждать, — он сам испугался этих слов. Испугался откровенности, которую не мог себе позволить. Даже рядом с ней. И добавил: — Всё здесь, вокруг нас, — мои владения. Люди на Талисо, люди на Иль’Пхоре, Иль’Тарте. Люди на сгоревших кораблях... Они — мои подданные. И я не могу просто так всё оставить.

Она взяла его за плечо. Он почувствовал её пальцы, её тепло, её боль. Затем боль собственную.

— Свобода — это не всегда благо, — сказала она, глядя ему в глаза. — Свобода — это жертва. Умение идти к своей цели, шаг за шагом. Несмотря на препятствия. Несмотря на долг. Несмотря на... привязанность.

Она отвела глаза, и он ощутил огромную стену между ними. Стену, в построении которой сыграл значительную роль. И почувствовал желание — даже необходимость, — разрушить эту стену до последнего камня. Неожиданное, жгучее желание поцеловать Бриджит. Прижать к себе. Защитить.

Как же глупо, учитывая то, зачем он на самом деле сюда приплыл.

— Мне... — голос предал его, и он откашлялся. — Думаю, мне пора.

И действительно. Двое его солдат уже справились с пленником. Один взвалил его на плечо, перелез через борт и передал второму, ожидавшему в шлюпке. Ещё кто-то из пиратов спускался следом, намереваясь отвезти их, а затем вернуть шлюпку на «Бурю». И Эндрил собирался пойти за ними, но вдруг Бриджит вновь подняла на него глаза, и в них тоже промелькнуло что-то тёплое. И, вслед за тоской, его вдруг посетило новое ощущение — менее явное, как лёгкое прикосновение летнего ветра к коже. Ощущение, что это его последний шанс. Момент выбора, который может изменить всё. И что, стоит ему уйти, — сесть в лодку с тем безумцем, — и он никогда больше не окажется здесь. Никогда больше не увидит её.

— Знаешь, — произнёс Эндрил, охваченный желанием сделать хоть что-то. — Тебе нужно отдохнуть, Бридж. Не мучай себя. Команда поймёт, если ты приведёшь себя в форму. Тем более здесь мы, и я могу выставить около твоей каюты охрану или...

— Ну уж нет, — фыркнула Бриджит. — Чтобы твои люди охраняли меня от моих? И думать забудь.

— Как хочешь, — пожал плечами Эндрил. — Я просто переживаю за тебя.

— Боишься, что, если со мной что-то случится, здесь начнётся мини-представление «Север против Востока»? — усмехнулась она.

— И это тоже, — серьёзно ответил Эндрил. — Но не только.

Они помолчали, слушая, как пленник с кляпом во рту воет в унисон ветру. Взгляд её остыл и поблёк.

— Эндрил, послушай... Ты ведь не так глуп, верно? — спросила она.

Он захлопал ресницами, и она продолжила:

— Я хочу сказать... Ты ведь не влюбился в меня? Ничего не получится, ты же знаешь. Когда закончится это путешествие, я отправлюсь на Север, а ты... Не знаю, что будешь делать ты, но в наших жизнях не будет места друг другу.

— Я... — Эндрил задохнулся. От гнева, обиды, несправедливости сказанного. — Я — долбанный принц! И один шаг, одна победа, один последний рывок, и я смогу... Я стану... — Он не знал, как продолжить. И наконец нашёл лишь одно слово: — свободен...

Она засмеялась, и он вновь обомлел. Затем вдруг потрепала его по щеке в унизительном жесте.

— Боги, лордёныш, — она продолжала улыбаться. — Ты — самый милый и наивный мальчик, который когда-либо ступал на эту палубу. А ведь здесь были те, кто надеялся разбогатеть, найдя подводный клад.

— Я... Один мой приказ, и ты...

И она... что? Кем она могла бы стать для него? Кем он мог бы позволить ей стать? Пленницей, не способной больше отправиться в море? Наложницей, запертой в клетку бессмысленной роскоши? Любовницей, приплывающей с далёкого Севера ради того, чтобы потрахаться с ним в какой-нибудь тёмной дыре, где их не увидят?

Кем бы он ни был, кем бы ни стал и кем бы не мечтал стать, никто в его королевстве не сможет принять женитьбу на пиратке с Севера, с которым лишь недавно закончилась война. Даже несмотря на то, что на этом Севере женщину называли «королевой».

— Удачи, ваше высочество. — Она чмокнула его в щёку, по которой до этого потрепала, даже несмотря на то, что вокруг были её люди. — С этим пленником, и... со всем прочим. Подозреваю, что она не будет лишней.

И больше не оборачиваясь, пошла к спуску на нижние палубы.

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 1

— Бездна, долго это ещё будет продолжаться?!

Такими были первые слова Брендона Нельда, когда он ворвался в капитанскую каюту. Он выглядел так, словно по пути ему пришлось отбить сопротивление солдат, а то и всего королевского флота. Возможно, отчасти так и было, однако теперь он был один.

Ещё раз мельком обернувшись за плечо, будто боясь преследования, он закрыл дверь — куда аккуратнее, чем прежде распахнул её, — и задвинул щеколду. А затем подошёл прямо к столу, и упёршись в него сжатыми кулаками, нагнулся вперёд и навис над Эндрилом.

— Не делай вид, что не слышишь меня, принц! — Брэндон не кричал, но в его голосе отчётливо звенела набухающая ярость. И... что-то ещё. Неуловимо похожее на тревогу. — Мы здесь не для того, чтобы прохлаждаться посреди сраной бездны!

Эндрил отложил бумаги, которыми был занят, чтобы скоротать время. Кроме пустых листов с печатью его дома, с помощью которых он мог бы — но ни разу не делал этого — отдавать указания своим людям, вокруг него было несколько стопок отчётов, предоставленных ему адмиралом Гривзом. Последние дни тот всё чаще присылал ему перечни припасов, раз за разом подсчитывая остатки в трюмах, намекая на то, как быстро команды расходуют провизию. Чем, очевидно, пытался подстегнуть Эндрила к принятию решения.

— А зачем мы здесь? — вздохнул Эндрил и поднял глаза на пиратского боцмана. — Вернее... Зачем вы здесь?

Брэндон выпрямился. Зашагал по каюте, которая, учитывая его габариты, вдруг показалась Эндрилу слишком маленькой и неуютной. Наконец замер возле широкого обзорного окна и кивнул в сторону горизонта.

— Ты гневишь богов, принц. — серьёзно сказал он.

Эндрил проследил за его взглядом.

В последние три дня небо начало покрываться тучами. Постепенно, будто в мутную воду кто-то раз за разом добавлял по капле чёрной краски, и она разбегалась разводами, затягивая небосклон. Ветер становился злее и ожесточённее. Волны пенились, раскачивая корабли, пытались добавить им решимости, пробудить из этого затянувшегося штиля и прогнать.

Но корабли оставались неподвижны. Ощетинились мачтами с убранными, нетерпеливо трепещущими парусами, в ожидании приказа двинуться дальше. Приказа, который Эндрил пока так и не отдал.

— Мне приятно осознавать, — начал Эндрил, — что даже прожжённого морского волка, вроде тебя, можно чем-то напугать, но все эти сказки про чёрную воду — не более, чем суеверия.

— Суеверия или нет — бездна неспокойна, — на удивление рассудительно ответил Брэндон. — Не нужно верить в божественное провидение и знаки свыше, чтобы заметить, как шторм приближается к нам. День-другой, и он сожрёт нас до последней щепки.

Эндрил поджал губы, вновь глядя на далёкие, набухающие влагой небеса. Он знал, что Брэндон прав. Если уж не по поводу шторма — его штурман уверял всех, что бояться нечего, — так во всём остальном.

— Разве это не твои люди нас задерживают? — он вновь посмотрел на Брэндона, не слишком успешно пытаясь улыбнуться.

— Нас здесь держишь ты, — огрызнулся тот. — Я уже говорил тебе однажды — не начинай бой, в котором не собираешься победить. Но у этого закона есть и продолжение. Всегда также будь готов проиграть. А ты, как сраный грязевик, присосался к одному месту, и думаешь, что всё разрешится само.

Эндрил поморщился.

Прошло уже три дня. Три дня простоя. Три дня, за которые их флот ни разу не поднимал паруса, не запускал двигатели. Не выполнял приказ короля.

В каждый из этих трёх дней, ровно в полдень, к доставленному на «Решимость» пленнику в каюту — а скорее в крохотную конуру без иллюминатора, лишённую всей мебели, — отправлялся лейтенант Ричард Бэлью, в сопровождении двух солдат. Рослый, широкоплечий, с прямоугольным, ничего не выражающим лицом и почти полностью лишённый воображения. Его назначил лично адмирал Гривз, и Эндрил не стал спорить, хотя сам предпочёл бы кого-то... подходящего скорее для решения кроссвордов, чем для рубки дров.

Лейтенант Ричард Бэлью со всей должной ответственностью подходил к делу. По кругу задавая одинаковые, набившие оскомину вопросы. Занося каждый ответ — каждый раз разный, но одинаково лишённый всякого смысла, — во взятый им для этой цели блокнот. Сопровождал пометками, отражающими состояние пленника, его эмоциональную реакцию, вплоть до безумного хохота, который Бэлью записал заглавными буквами.

Словом, лейтенанту Бэлью нельзя было отказать в исполнительности, старании и скрупулёзности. Но нельзя было не отметить и тот факт, что все эти допросы — не дали ровным счётом никакого результата. В точности, как не дал его доскональный осмотр фрегата «Разящий громом», и, как не дали его попытки восстановить работу двигателей. Так что корабль и пленник равно стали бесполезным грузом, который держал корабли на месте.

Каждый день, сразу после допроса и визита Бэлью, к Эндрилу приходил адмирал Гривз — сегодня даже с капитаном Мэттьюсом. Он листал отчёты лейтенанта, перечитывая их по несколько раз. Подробно докладывал о том, как идут дела на кораблях. И формально он не подгонял Эндрила, не настаивал на скорейшем принятии какого-либо решения, однако всем своим видом — пусть и не так явно, как сейчас Брэндон, — намекал, что принять это решение стоит в самое ближайшее время.

Эндрил и сам знал это. Знал, что их флот должен был уже быть на перевалочном пункте — городе Талисо, построенном прямо на водной глади бездны. Знал, что должен встретиться там с отцом, прежде чем они вместе направятся дальше — к Иль’Тарту, где пройдут переговоры между представителями двух враждующих Титанов. И знал, что король, вероятнее всего, уже на Талисо, а кораблям Эндрила до города по-прежнему оставалось пять или шесть дней пути.

Эндрил даже несколько раз порывался лично связаться с отцом. Вот только ему нечего было добавить к обстоятельным ежедневным отчётам адмирала Гривза. И Эндрил знал, что лишь собственная слабость тянет его спросить у отца совета, добиться от него поддержки и, вместе с тем, свалить на него ответственность. А он, во что бы то ни стало, не хотел показаться в глазах отца слабым, раз уж тот оставил ему право принимать решения. Не желал этого, даже если это было правдой. В особенности, если это так.

— Почему... — тихо начал Эндрил, пусть и понимал, что вопрос вновь продиктован его желанием найти виноватого. — Почему ты приплыл только сегодня? Почему не стал участвовать в допросах?

Три дня пленник был на «Решимости». Три дня лейтенант Бэлью вёл его допрос. И ни разу до этого момента с «Бури» не приплывала ни одна шлюпка, несмотря на то, что до этого пираты потребовали присутствие на допросах своего человека.

Брэндон внимательно посмотрел на Эндрила. И Эндрил попытался прочитать хоть что-то в его лице, но не смог. Наконец боцман спросил лишь:

— А ты?

Эндрил вздрогнул и отвёл глаза. Неужели он так предсказуем? Эндрил действительно с первого дня собирался посетить пленника самостоятельно. Возможно, это было самонадеянно, но почему-то он был уверен, что справился бы лучше лейтенанта Бэлью, или, например, того же Брэндона. Лучше любого из всех, кто был здесь.

И так ни разу и не сделал этого. Может быть, его останавливала бессмысленность этой затеи. А может быть, последние предостережения Бриджит Торн. Бриджит Торн, которую уже три дня он не видел и не получал о ней вестей. Только подумав о ней, только произнеся в мыслях это имя, его захлестнуло жгучее желание спросить о ней у Брэндона. Спросить, почему она не выходила на связь. Почему не прибыла лично.

Но и этого он не сделал, так как боялся того, что может узнать.

— Ладно, принц, — хмыкнул наконец Брэндон, не дождавшись ответа. — Как бы то ни было, теперь я здесь и собираюсь поговорить с ним. Если хочешь, ты тоже можешь присутствовать.

И он развернулся и пошёл к выходу. Остановился на мгновение перед тем, как открыть щеколду, как будто ожидал, что Эндрил окликнет его, остановит или поспешит последовать за ним. Но затем всё же открыл дверь, вышел и быстро исчез в коридоре средней палубы.

А Эндрил так и остался молча сидеть за столом.

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 2

Прошло около часа, прежде, чем объявился лейтенант Бэлью. Запыхавшийся и немного взъерошенный, он замер перед Эндрилом, копаясь в смятых и влажных от пота листках, где он — в точности, как и должен был, — досконально записывал всё, что происходило на допросе пленника. Первом, который вёл не он, а Брэндон Нельд.

Писал Бэлью плохо. Читал — ещё хуже. Но в течении следующих минут, вдвоём им удалось разобрать все вопросы, все пометки и все примечания, а также сложить листы с ними в правильном порядке.

— Ну что ж, ублюдок... — гласила первая строчка. — Пора мне выйти на смену. И советую тебе быть со мной ласковым, если не хочешь, чтобы я взял тебя на мой корабль, где у меня есть целый комплект инструментов, которыми я смогу причинять тебе боль.

Здесь лейтенант Бэлью сделал пометку, что Брэндон Нельд выдвинул деревянный стул, развернул его вперёд спинкой и сел, широко расставив ноги. Сообщалось так же и то, что пленник фыркнул, сдув попавшие в рот спутанные волосы, а затем улыбнулся, взглянув на пиратского боцмана.

— Беседа, да? — радостно переспросил он. — Беседа вместо весёлого путешествия. Ха!

— Надо же, ты уловил суть, — Брэндон показался Бэлью слегка удивлённым. Он облокотился на спинку, сцепив под подбородком руки. — Давай начнём с простого вопроса. Кто, во имя бездны, ты такой?

Пленник немного пожевал губы. Однако, как подписал Бэлью, затем улыбка его стала лишь шире, а в глазах остался заинтересованный блеск.

— Я — мученик, — продекламировал он с гордостью. — А вместе с тем — спасенье. Я — щит и меч в одном лице. Я — кара Богов, а также их милость. Я — пламя, горящее в глазах, но также и то, что вспыхивает на кончике обагрённого кровью клинка. Я — никто. А ещё я — такой же, как ты. И такой же, как он.

Сказав это, он посмотрел прямо в глаза Бэлью, и от этого взгляда его будто окатило ледяной водой.

— Понятно, — заключил Брэндон таким тоном, словно ответ его устроил. — И где же дом у такого, как ты? Или... может быть, скажешь, где тебя поймали?

— Сердце, — к удивлению Бэлью, пленник кивнул, будто считал это ответом на вопрос Брэндона. — Да, большое сердце. Я слышал, как оно стучало. И человек, с зелёной улыбкой тоже его слышал. Знал, как и я, что это важно. Знал, что если вслушаться и разобрать на составляющие, на ритмы, на ноты, то можно сделать многое. Да... Ты прав... Это место действительно имело значение.

— Большое... сердце? — переспросил Брэндон. — Ты имеешь ввиду, воздушного бога? Ты был на Титане?

— Бездна тебя дери! — выкрикнул пленник, будто передразнивая тон Брэндона. — Ну конечно же, я был на Титане! Где же ещё я мог быть? Жаль, что их не отличить, а? Их песни похожи, так похожи, при том, что в них не совпадает ни одна нота — не совпадает цель. Эта музыка возникала у меня в голове раз за разом. Но один раз... Один раз, когда я уже почти освободился, тот второй запел следом. Запел, перемешивая мои мысли, словно овощной салат!

— Бездна, это всё проклятая чушь...

— Стой! — Эндрил оборвал зачитывавшего с бумажки Бэлью. — Подожди-ка. Кажется, он говорит о двух Титанах. Мать рассказывала мне, что Иль’Пхор и Иль’Тарт поют, когда встречают друг друга. И, кажется, именно Иль’Пхор начинает петь первым. Знаешь, у нас в команде есть несколько выходцев с Иль’Пхора. Разыщи одного из них и спроси, так ли это на самом деле.

— Я... — Бэлью сглотнул. Затем нерешительно продолжил: — Я и сам родом с Иль’Пхора, ваше высочество. Вернее, моя бабка была оттуда.

— О, отлично. И что скажешь?

— Я уже давно не был на острове и застал лишь один Спуск, но... Уверен, вы правы. Иль’Пхор начинает петь первым, несомненно.

— Замечательно, Бэлью. — порадовался Эндрил. — Мы узнали хоть что-то. Узнали, где держали несчастного.

Бэлью нерешительно кивнул, и Эндрил помрачнел вновь. Ведь на самом деле, информация была совершенно бесполезной. И даже она досталась им с огромным трудом. Он всё больше склонялся к тому, что корабль и пленник были пустышкой. Бриджит советовала ему не предпринимать ничего и просто рассказать о них отцу, но правда была в том, что даже рассказывать было нечего.

— Я заметил ещё одну странность, — сказал вдруг Бэлью и сразу смутился под взглядом Эндрила. — Этот пленник... Он ничего не ел.

— Питается святым духом? Или его, как и меня, мутит от похлёбки Сфира?

— Нет, он... — Бэлью почесал затылок. — С того дня, как мы его заперли, он всегда жадно набрасывался на любую еду, какую мы ему давали. Но сегодня... Я как раз принёс ему тарелку, когда пришёл пиратский боцман.

— Брэндон Нельд имеет склонность пугать других людей до отсутствия аппетита, — поморщился Эндрил.

— Наверное... — пожал плечами Бэлью. — Может быть, поэтому пленник стал более сговорчивым, чем был со мной. Ведь он действительно пытался отвечать. Бессмыслицу, конечно, но пытался. Мне кажется, если бы Брэндон задал ему правильный вопрос, он бы всё рассказал. Вот только, откуда ж его узнать, этот правильный вопрос.

Эндрил машинально кивнул, но что-то в ответе Бэлью его смутило. Теперь он тоже находил поведение пленника странным — более странным, чем обычно. Будто была какая-то причина, которую он никак не мог увидеть.

— Что было дальше, Бэлью? — Эндрил решил поразмыслить об этом позже. Он уже готовился к тому, чтобы отплывать. Готовился до того, как к нему пришёл Брэндон. Но сейчас миновал полдень. Пока они смогут двинуться дальше, наступит ночь, а значит, он может повременить с этим решением до утра. Повременить и подумать.

— Дальше... — Бэлью начал копаться в листах, а затем водить пальцем по строчкам, ища нужную. — Брэндон расспрашивал его о корабле.

Он зачитал несколько вопросов, и Эндрил сразу понял, что Бэлью не совсем правильно их расценил. Не корабль интересовал Брэндона Нельда. Его, конечно же, интересовал груз.

— Хорошо, чеканутый, давай попробуем зайти с другой стороны, — сказал Брэндон пленнику. — Ты не знаешь, кто ты такой. Но знаешь, что тебя держали на одном из Титанов. Что от тебя хотели? Получить выкуп? Или какие-то сведения?

Пленник вдруг отшатнулся, будто Брэндон его ударил. Попытался закрыться руками, хотя его безумные глаза продолжали поблёскивать яркими отсветами лампы из-под упавших на лицо волос.

— Нет... — прошептал он. Затем повторил громче и настойчивей: — Нет! Нет! Я не хочу вспоминать об этом! Не хочу чувствовать это вновь! Эти ублюдки... — из дырки между его передними зубами вырвалось несколько капель слюны, попав на рубашку Брэндона. — Они портили мою кровь! Подбрасывали дрова в топку! И ждали... смотрели... Наслаждались этим сраным видом! Вот, что было до этого!

Пленник тяжело дышал, словно впал в панику, и Бэлью показалось, что он что-то шепчет себе под нос. Брэндон нагнулся к нему, и Бэлью тоже приблизился, но тут пленник вновь поднял глаза и добавил:

— Они боялись! О, это правда! Они смотрели и боялись! Все, кроме одного. Одного мерзкого толстяка, который только и ждал, что я вспыхну! У него была... эта его улыбка. Зелёная улыбка, прямо под подбородком. И знаешь, что? Я был даже рад. Был рад, что хотя бы один человек не утратил возможности улыбаться!

— Бездна, что за долбанная чушь, — выругался Брэндон. — Кто эти сраные «они»? Ты знаешь, кто схватил тебя? Ты должен был видеть тех, кто перевозил тебя на корабле. Как выглядела их форма?

Пленник вдруг расхохотался и откинулся на своём стуле так, что чуть не рухнул на спину.

— О, я знаю, кто это был! Это были мелкие, жадные глупцы! — закричал он. — Такие же, как вы! Глупцы, которые не осознавали ценности порученного им. Ценности того, что у них было!

— Ценности... — Брэндон вдруг понизил голос и слегка подался вперёд. — Какой ценности? Что-то... Что-то везли на корабле?

Пленник откинул волосы с лица, и, не мигая, уставился на Брэндона, словно тот задал вопрос на другом языке. Наконец он несколько раз моргнул и ответил:

— Нет, — он резко дёрнул головой и подскочил, будто попытался высвободиться из оков, которые держали его ноги. Затем начал быстро качать головой. — Нет! Нет! Это плохо! Это плохой вопрос! Задай другой! Тебе не нужно было забирать это! Нужно было сжечь всё! Нужно было сжечь всё дотла, чтобы огонь не распространился дальше!

— Почему мне нужно было всё сжечь? — спросил Брэндон, но пленник продолжал лишь качать головой. — Если бы там что-то осталось, это бы забрали те, кто напал на судно раньше. Ведь так?

— Я... Не могу... — Пленник скорчился, словно от боли. — Не могу один... Должен был спрятать. Должен спрятать, но не могу без помощи...

Брэндон встал и отбросил свой табурет в сторону. Затем сгрёб бороду пленника и подтянул его ближе:

— Ты что-то от них спрятал, не так ли? Где? Скажи мне место, и я уйду.

— Тьма... — произнёс пленник, с каким-то оттенком горечи. — Тьма — это не место, глупец. Тьма — это состояние. Тьма — это отдых. Тьма — это единственный путь. Путь к спасению.

— Твой единственный путь к спасению — перестать выливать мне на голову своё дерьмо, безумный сукин сын!

— Дерьмо! — вновь закричал пленник, будто опять передразнивал Брэндона. — Ты говоришь, дерьмо, а другие — по умнее тебя, — посчитали бы это сокровищем! Посчитали бы грандиозным призом. Находкой, стоящей тысячи таких, как ты!

— Сомневаюсь... — процедил Брэндон сквозь зубы, но достаточно громко, чтобы даже Бэлью его услышал.

А затем пленник засмеялся. Также безумно, но скорее устрашающе, чем весело, и Бэлью вновь ощутил, как по его спине побежали мурашки.

Сказав это, Бэлью замолчал, опустив лист, и Эндрил не выдержал:

— А потом? Что было потом?

— Ничего, ваше высочество, — пожал плечами лейтенант. — Я боялся, что пират снова ударит пленника, и собирался помешать, но он просто отпустил его и вышел из каюты.

— Наверняка вновь отправился на «Разящий громом», чтобы обыскать трюм ещё раз, — задумчиво проговорил Эндрил, обращаясь к самому себе. Но Бэлью не согласился.

— Нет, ваше высочество. На сколько мне известно, шлюпка до сих пор не отплыла на «Бурю». Брэндон оставил возле каюты двух караульных, а сам отправился в столовую. Спросил у меня про обед, и я сказал, что сегодня должен быть рыбий антрекот и тушёные...

Эндрил уже подскочил со своего места. Локтем он задел стопку бумаг, и те с шелестом полетели на пол. Он уже догадался, что случилось, — вернее, как он надеялся, должно было случиться. Но упавшие бумаги ещё раз подтвердили его мысли.

— Вот зачем этот сукин сын приходил! — процедил он и побежал в коридор. Свернул в сторону лестницы, понёсся вниз, к нижним палубам.

В голове забухала кровь. Мысли закружились, словно листья, подхваченные порывом ветра. Он чувствовал, что в словах пленника — во всём этом допросе — был смысл. Простая идея — нить, которая могла связать всё воедино. Не хватало лишь маленького фрагмента. Последнего, правильного вопроса, ответ на который мог расставить всё на места — в точности, как и сказал Бэлью.

Эндрил спрыгнул на металлический пол. Побежал под светом мигающих электрических ламп и рассеянных лучей солнца, проникающих через замызганные иллюминаторы. Оббежал неаккуратно оставленную тумбу на колёсиках, поставленную на тормоз на случай качки, на которой пленнику вероятно привозили еду. Свернул за угол.

Единственный оставленный Бэлью возле каюты стражник лежал, распростёршись на полу и раскинув руки в стороны. Своим затылком он подпирал распахнутую настежь дверь, которая при движении корабля тихонько подталкивала его с едва слышным стуком.

Каюта была пуста.

— Бездна... Этот глупец... — Эндрил развернулся к прибежавшему за ним Бэлью. Тот уже наклонился, чтобы удостовериться, что стражник жив. — Объяви по рации, чтобы никого не выпускали с корабля!

— Ваше высочество... — Бэлью вновь выпрямился и растерянно заглядывал в пустую каюту, стараясь не встречаться с Эндрилом взглядом. — У меня нет с собой рации...

И Эндрил, снова выругавшись, побежал обратно к лестнице. Перепрыгивая ступени, задыхаясь, он бросился наверх. Побежал, почему-то уверенный, что опоздает. Что уже опоздал — ведь должен был сам присутствовать в каюте. Сам говорить с пленником.

И мучаясь от осознания, что почти ухватил разгадку. Почти смог понять «правильный вопрос».

Металлическая дверь, ведущая на улицу, с грохотом ударилась в стенку надстройки. Ледяной ветер с ошмётками дождя хлестнул Эндрила по лицу. Он подбежал к первому попавшемуся солдату — им оказался один из сержантов, патрулирующих верхнюю палубу.

— Где... — ему с трудом удалось набрать воздуха, чтобы выговорить продолжение: — Где пленник?

Сержант не успел ответить, так как ещё один порыв ветра принёс истошный, безумный крик, который было ни с чем не спутать:

— Нет! — кричал пленник, в каких-то двадцати или тридцати шагах дальше по палубе. — Нет! Она видит меня! Знает, что я слабее других! Она ждёт, что я сдамся!

Брэндон вёл его сам, толкая перед собой. Ещё один пират, в чёрном, хлопающем на ветру плаще, шёл спереди и уже наполовину перелез через фальшборт, чтобы спуститься к шлюпке. Сзади, отставая на пару шагов, — третий и последний — молодой парень в чёрной, туго завязанной на голове бандане, из-под которой торчали оттопыренные уши, и красных, как кровь, сапогах.

— Брэндон! — закричал Эндрил. — Бездна, что ты творишь?

Боцман в пол оборота обернулся к принцу, и в этот момент пленник вдруг оттолкнул его, вырвался и побежал в сторону Эндрила.

— Ты... — он смотрел прямо на принца. — Это ты!

Брэндон неловко потянулся к пленнику, но тот выгнул спину, откинул его руку. Сделал ещё шаг, зацепив какое-то деревянное ведро, расплескав из него воду. Рванулся в сторону, пытаясь оббежать последнего из пиратской шайки. Однако парень в бандане оказался проворней — вцепился пленнику в волосы, и тот, жалобно вскрикнув, повалился на спину.

Пират резким движением подтянул его назад и поставил на ноги.

— Куда собрался? — зарычал он. — Ты теперь наш, сучёныш!

Пленник вдруг оскалился жёлтыми, обломанными зубами и развернулся к нему.

— Я не позволю... — зарычал он. — Не дам этому повториться! — Затем добавил тише, настолько, что Эндрил не должен был его слышать. Однако он услышал. Был уверен, что различил каждое слово: — Я всё равно не могу справиться один... Не могу удержать это...

Его голос сделался надломленным, печальным. Полным боли и отчаяния, а также мрачным и тёмным, как подвал, в котором они его нашли.

Всё внутри Эндрила похолодело. Он дёрнулся вперёд, повинуясь предчувствию. Поднял руку в предостерегающем жесте. Уверенный, что сейчас произойдёт что-то плохое. Что-то ужасное.

Но опоздал.

Воздух вокруг пирата, державшего пленника, вздрогнул. Исказился на мгновение. И пламя — жёлто-синие, где-то становившиеся ярко-оранжевыми язычки — поползли по рукам пиратской рубахи. По предплечьям, локтям, затем выше — к плечам, кусая выпавшие из-под банданы волосы.

Матрос отшатнулся, попытался сделать шаг назад, но теперь уже пленник схватил его — вцепился в его жилет цепкими, тонкими пальцами.

— Все мы... — захрипел безумец прямо в лицо пирату. — Будем... Танцевать!

Раздался треск, как от рождающейся в небесах молнии. Затем шипение раздражённых углей, и в следующую секунду огонь полыхнул ослепляющей вспышкой. Оба силуэта охватило дёргающееся, пульсирующее пламя, превращая их в яростно пылающий шар.

Крик — отчаянный и запоздалый — вырвался из этого пламени, пронёсся по палубе, разрывая в клочья повисшую тишину. И тут же погас, как погасло и само пламя, оставляя две неестественно тонкие, обугленный фигуры, сплетённые вместе единым изваянием, от которых тонкими ручейками к небу поднимался сизый дым.

Принц остановился. Опустил руку, которую поднял, надеясь... что? Предупредить их? Нет, он не знал, что должно было случиться. Лишь несколько мгновений отделяло его от разгадки. От «правильного вопроса». От вопроса, на который теперь он уже знал ответ.

Ещё секунду он смотрел на тела, застывшие на фоне серого, с толикой огненного багрянца неба. А в следующую — они безвольной горой обглоданных огнём костей упали на палубу.

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 3

Капитанская каюта, ещё несколько часов назад, казавшаяся просторной, сжималась вокруг Эндрила, душила его. Здесь стоял привычный смрад: мужицкий пот, пропитавшаяся влагой одежда, гниль и плесень, постепенно пожирающие доски судна — даже такого хорошего, как «Решимость».

Адмирал Гривз держал в зубах сигару, и колючий, травянистый запах был призван отогнать остальные, заглушить их. Но был ещё один, впитавшийся, казалось, в кожу; в белый с золотом мундир, который Эндрил так и не успел сменить. Это был и не запах даже, скорее его тень, не более. И всё же Эндрил ощущал его и не мог от него отделаться.

Запах жаренного мяса. Запах опалённых волос, сгоревшей одежды. Запах страха, которым был пропитан последний вопль матроса. Его завали Бернард. Жаль, что Эндрил узнал это только после его смерти. Жаль, что Эндрил вообще об этом узнал.

— Наказание должно быть суровым. — Адмирал Гривз безразлично констатировал всем известные факты, и голос его звучал монотонно и усыпляюще, как ход часов, безжалостно отмеряющих секунды. — Боцман корабля «Буря» Брэндон Нельд выкрал пленника из каюты. Напал на сержанта королевского флота. Нарушил предписанное двумя капитанами соглашение — нарушил, без всяких сомнений, сознательно.

Эндрил не смотрел на адмирала. Однако, даже учитывая его сухой голос, прекрасно представлял, как в уголках его рта рождается надменная, самодовольная улыбка. Как трясутся щёки, имитируя поддельный гнев. Как он шевелит губами, раз за разом про себя перечитывая документ, который он сам же и написал и отправил королевскому секретарю.

— Брэндон действовал без моего указа, — голос Бриджит подрагивал, словно свеча от порывов ветра. Она не стала выглядеть хуже. Только лишь лишённой сил. С потухшими огоньками глаз, в которых дерзость вдруг сменилась отчаянием и страхом. — Однако, он — мой подчинённый, — она попыталась придать голосу привычную жёсткость, но даже Эндрил в неё не поверил. — А наше соглашение с его высочеством Эндрилом Тан Гурри позволяет мне самой допрашивать и судить членов моей команды. Мы подчиняемся законам Севера, и я не допущу...

— Птичьему дерьму ты будешь рассказывать о законах! — вскричал адмирал Гривз, и Эндрил представил, как дряблая кожа затряслась на его подбородке. — Прямо сейчас мы все находимся в восточных водах, а значит вы обязаны...

Эндрил раз за разом возвращался мыслями на палубу. Чувствовал уколы ледяного ветра. Слышал странный треск, с которым из ничего вспыхнуло пламя. Видел безумный взгляд пленника, в котором отражались танцующие на одежде матроса огненные язычки. И стоило ему попытаться отогнать эти образы, как появлялся ещё один. За несколько секунд до необратимой трагедии — или кровожадного убийства, как настаивал адмирал Гривз, — пленник увидел Эндрила и кинулся к нему. Побежал, всем своим видом моля о помощи.

Но мог ли Эндрил в действительности ему помочь? Всё произошло в считанные секунды. Но на палубе были его люди. Обученные солдаты с заряженными мушкетами и наточенными саблями. А ещё на палубе был он сам. И одно его слово, один чётко высказанный приказ, и всё могло случиться иначе. Если бы...

Если бы Эндрил хотя бы подумал о том, чтобы отдать этот приказ. Вот только реальность была другой. Была жестокой и отвратительной. Она углями жгла его изнутри, наточенным лезвием резала сердце, выворачивала его внутренности лучше, чем мог бы удар топором в живот.

Эндрил не знал, что должно было случиться. Не знал, но, поднявшись на верхнюю палубу, он, как и Брэндон Нельд, очень хотел это выяснить.

— Я не позволю вам совершать самосуд! — донёсся до Эндрила женский голос, резонирующий, как фальшивая мелодия ненастроенной скрипки. — Если вы ещё надеетесь на союзные отношения между нашими...

Запах ночного ветра. Запах солёной воды. Запах горелой плоти.

Эндрил поднялся, и все тут же замолчали. Удивительно, но теперь, не зная, как поступить, они, похоже, были готовы его слушать. Впервые за всё путешествие.

— Я собираюсь поговорить с ним, — произнёс он спокойно и обнаружил недоверчивые, испуганные взгляды. Не только от Гривза, но и от Бриджит.

— Вы собираетесь говорить с этим боцманом? — наконец переспросил Гривз и тоже поднялся, наверняка, чтобы не отставать от Эндрила и возвыситься над бледной и ослабевшей пиратской королевой. — Ваше высочество, я должен предостеречь вас от очевидной опасности такого решения...

— Да сраная бездна! — вскричала Бриджит и тоже резким движением поднялась на ноги, слегка оперевшись на стол. — Брэндон никого не убивал! Вы и сами прекрасно знаете, что он не мог поджечь пленника!

— Две дюжины моих людей видели, что случилось! — обернулся к ней Гривз. — И я рекомендую вам не вмешиваться, пока я не обвинил ещё и вас!

— Боги, да зачем бы ему это понадобилось?

— Может быть, он решил угодить своему капитану, который из-за собственной необразованности испугался больного человека настолько сильно, что...

— Адмирал Гривз, — перебил его Эндрил. — Я хочу, чтобы вы открыли камеру. Я знаю, что ключ у вас при себе.

Адмирал нахмурился, словно строгий учитель:

— Ваше высочество, моим людям пришлось приковать его и запереть на два замка, и я думаю, будет лучше, если до вынесения приговора...

— Сэр Гривз, — мягко произнёс Эндрил. — Неужели мои слова можно расценить, как просьбу о совете?

Гривз скривил губы, будто тоже унюхал запах горящей кожи, которой пропиталась одежда Эндрила.

— Нет, конечно, ваше высочество. Если вы...

— Пожалуйста, адмирал. И в будущем не заставляйте меня дважды повторять приказы.

— Я...

Он застыл и побелел. Лишь дым от его сигары тонким ручейком поднимался от пепельницы к потолку. Сладковатый и терпкий. С лёгким, едва заметным оттенком сожжённых волос.

— Слушаюсь, ваше высочество, — справился со своим негодованием Гривз. — Это больше не повторится, ваше высочество.

Эндрил обернулся к Бриджит. Вновь увидел, как, стараясь делать это незаметно, пальцами левой руки она сжимает столешницу.

— Бриджит, ты ведь привезла с собой бортовой журнал, не так ли?

Она несколько раз хлопнула ресницами. И Эндрилу почему-то подумалось, что её удивил не столько вопрос, сколько его собственное преображение.

— Да... ваше высочество. — Она отвела взгляд на собственную руку, и заставила пальцы перестать дрожать. — Я надеялась... выкупить за него жизнь Брэндона.

Эндрил сдержался, чтобы не усмехнуться. Брэндон Нельд был одним из тех, кто доставлял ему проблемы. Кто подрывал его авторитет. Кто его ударил при остальной команде. Кто видел, как он тайком пробрался в каюту Бриджит.

Брэндон Нельд был своевольной занозой в заднице. Из тех заноз, что мешают не только сидеть, но и спать ночами. И прямо сейчас, Эндрил легко мог бы избавиться от него. Лишить себя хотя бы одной из проблем.

— Он не умрёт, — сказал Эндрил.

— Но...

Хватило одного взгляда, чтобы Гривз замолчал.

— Я хочу поговорить с ним. Выяснить то, что он видел, чтобы знать, в каких словах рассказать обо всём случившемся отцу. И стоит ли мне это делать. Бортовой журнал мне нужен для этой же цели. Потом... Бриджит Торн сможет забрать своего человека. То, что мы нашли, не имеет отношение, к нашему заданию. Так что рекомендую всем, выкинуть случившееся из головы.

Последними словами он обращался скорее к самому себе, пусть и знал, что это не поможет. Так что, продолжая чувствовать запах, которого здесь не было, он направился к выходу в коридор.

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 4

Брэндон сидел в темноте. Без моргающего на этой части палубы электрического света. Без танцующего огонька масляной лампы. Без даже тонкой полоски, просачивающейся под его дверь. И Эндрил боялся даже вообразить себя на его месте. Ведь стоило ему хоть на секунду прикрыть глаза, как образ двух сгоревших тел скручивал узлом желудок.

Пиратский боцман был почти голый — на нём остались лишь кожаные штаны, подпоясанные красным ремнём, и цепочка с красным камнем на шее. Наверняка, чтобы снять с него их, пришлось бы сражаться. Остальная его одежда была свалена горой в углу.

Руки его были связаны за спиной, ноги — привязаны к ножкам металлического стула. Но Эндрила не покидало ощущение, что, если бы боцман попытался подняться, то согнул бы металл, не заметив. Он, однако, сидел спокойно. В прохладе и тишине каюты. Каюты, которая лишь несколько часов назад служила клеткой для найденного на горящем корабле безумца, которого этот самый человек выкрал и, возможно, убил.

— Включите свет и развяжите его.

— Ваше высочество, — начал Гривз. — Этот человек может быть опасен, и...

Эндрил резко обернулся к адмиралу.

— Я устал от вас, Гривз, — слова, словно выстрелы, ударились о стены пустой и молчаливой каюты. — Если вы скажете ещё хоть слово, то я прикажу своим людям запереть вас в каюте по соседству.

Гривз вздрогнул и замолчал — вполне вероятно, затаил обиду. Но Эндрилу слишком хотелось тишины, и попранные чувства адмирала казались сейчас справедливой ценой. Свет, однако, адмирал включать не стал, как и развязывать Брэндона. Всё это сделал один из сопровождавших Бриджит пиратов.

Боцман, поморщившись, растёр запястья. Затем поднял взгляд прищуренных глаз сперва на Эндрила, затем на Бриджит, а после вновь поморщился и уставился в пол. Бывший до этого свирепым хищником, теперь он начал казаться брошенным и избитым до полусмерти псом.

— Оставьте нас.

Эндрил сразу посмотрел на Гривза, и тот так и замер, не решившись открыть рот. Затем, после долгой заминки, он пригладил усы и махнул рукой остальным матросам, чтобы те исполнили приказ. Отвязавший Брэндона пират вышел следом вместе со своим напарником, и теперь в каюте, кроме них с Брэндоном, осталась только Бриджит.

Электрический свет лампы подчёркивал её неуверенную позу, побледневшее лицо, синяки под глазами. И Эндрил вдруг задумался, не должно ли ей уже стать лучше? Учитывая, сколько дней он не подсыпал ей снадобье. А, если этого не случилось, значит ли это, что дело не в нём, и ему стоит перестать себя изводить?

Но затем постарался прогнать эти мысли.

— Бридж, тебя и твоих людей это тоже касается.

— Брэндон и есть мой человек, — ответила она жёстко и холодно, косясь на Брэндона.

— С ним ничего не случится, даю слово.

Она, подумав ещё мгновение, развернулась.

— Бридж, — он остановил её и вытянул вперёд руку. Она, нехотя, покопалась под плащом и отдала ему стопку листов, вшитую в кожаную, истрепавшуюся обложку. Затем вышла из каюты и закрыла за собой дверь.

На секунду Эндрил задумался, не ошибся ли он. Не мог ли Брэндон действовать по её указке? Не мог ли Брэндон облить пленника чем-то и поджечь? Он сомневался, что такое возможно, и у Брэндона не было на то никаких причин, но разве пиратам требуются причины, чтобы быть кровожадными?

Эндрил не стал приближаться к боцману. Стульев в камере не было, кроме того, на котором уже сидел Брэндон. Эндрил постучал пару раз себе по ладони бортовым журналом и занял место в углу небольшой каюты.

— Ты ведь нашёл бортовой журнал ещё в первый день, не так ли?

Брэндон хмыкнул:

— В нём нет ничего полезного. Поэтому она так легко с ним рассталась. — Он поднял взгляд и небрежно отбросил свои косички со лба. — По крайней мере, в нём нет ничего, что могло бы объяснить двух человек, сгоревших посреди палубы под дождём.

Эндрил кивнул. Он ещё просмотрит этот журнал сам, а затем отдаст его своим людям. Однако теперь он узнал, что Бриджит его скрыла.

— Бриджит знала о том, что ты собираешься сделать? — спросил он у Брэндона, и тот поморщился.

— Она сказала, что корабль и так в нашем распоряжении. А если пленник знает местонахождение чего-то ценного, то ваши люди всё равно не позволят нам заняться поисками. А значит, от допросов будут одни проблемы.

Эндрил задумчиво почесал подбородок.

— Это объясняет, почему никто из вашей команды не явился. Но что изменилось сегодня?

Брэндон посмотрел на него, и в его серых глазах вспыхнули привычные, ледяные огоньки:

— Пленник сказал, что нужно сжечь корабль. Сказал, что предыдущие налётчики что-то оставили. Нечто ценное.

— Неужели ты так и не понял? — поднял бровь Эндрил. — Даже после того, что случилось? Он говорил о себе, Брэндон. Люди на корабле перевозили этого человека. И его камера была не для наказания. Она была для защиты. Вот только не знаю, команды или его собственной.

Брэндон задумчиво посмотрел на него. Затем кивнул:

— А те, кто на них напал... Думаешь, они об этом знали?

— Знали и решили не открывать, — вздохнул Эндрил. — Или открыли, но не стали забирать этого человека. Так или иначе, на корабле больше ничего нет.

— Боги, мне кажется, это судно проклято. — Брэндон, похоже, сам удивился своим словам. — Я имею ввиду...

— Да, — кивнул принц. — Я понимаю. И всё же ты не ответил на мой вопрос. Что изменилось? Почему ты решил его забрать? Ведь ты допрашивал его уже после того, как выкрал лист с королевской печатью.

Брэндон посмотрел на него и фыркнул:

— А разве это не очевидно? Устал от твоего бездействия. Решил, что лучше сделать хоть что-то, чем совсем ничего. И что ты на это не способен.

Эндрил кивнул, так как и предполагал этот ответ. Разве что думал, боцман выберет слова по мягче.

— Что теперь со мной будет? — серьёзно спросил Брэндон.

Эндрил дёрнул плечами:

— Оставлю это на усмотрение твоему капитану, — небрежно бросил он. — Я не стану тебя судить.

— Не станешь... — Брэндон захлопал глазами. — Но почему?

— Потому что... — Как ни странно, до этого Эндрил лишь смутно представлял себе ответ. И только теперь заставил его сформироваться во что-то конкретное. — Потому что я поступил бы также.

Брэндон смотрел на него своими холодными, серыми глазами. Смотрел долго, ничего не говоря. И наконец ответил:

— Я так не думаю.

Эндрил усмехнулся:

— Как бы то ни было, ты свободен. Скоро мы отплываем.

— Мы ещё не запустили двигатели «Разящего громом».

— Я знаю, — согласился Эндрил. — Но думаю, теперь в этом нет необходимости. Найденный нами груз и так нанёс нам урон. Мы должны радоваться, что он не оказался невосполнимым.

Брэндон вновь какое-то время размышлял.

— Почему я? Почему ты пришёл ко мне и всё это говоришь? Разве не Бриджит должна принять это решение?

— Сам не знаю, — пожал плечами Эндрил.

— Я... — Голос Брэндона слегка дрогнул, и он откашлялся. Бросил короткий взгляд на свои скомканные на полу вещи. — Я был прямо там. Рядом с Бернардом. Всего в паре шагов. И я думал... Всё это время, я думал — мог ли я что-то изменить?

Эндрил снова почувствовал ком у горла. Снова ощутил запах, ощутил тошноту. Но не отвернулся.

— И я... — Брэндон ещё понизил голос. — Я не мог ничего сделать. Никто бы не мог.

Последнее предложение прозвучало вопросом. Таким же, как задавал себе Эндрил. И Эндрил знал, что Брэндон лжёт. Лжёт, ведь это единственный способ забыть о случившемся. Выкинуть это из головы. Единственный, но практически невыполнимый. Однако Эндрил предполагал, что знает ещё один.

— Я поговорю с ней, — наконец серьёзно сказал Брэндон.

— Знаю, что поговоришь, — согласился Эндрил.

Вместе они вышли из каюты. Оба поднялись на верхнюю палубу. Оба стояли там, пока люди мельтешили вокруг, принимаясь за исполнение новых приказов. Пока солнце тусклой красной кляксой растворялось за серым горизонтом. Пока не наступила тёмная, безлунная ночь. Пока эту ночь не нарушил первый ярко-красный огонёк. Здесь, в темноте, он напомнил Эндрилу пленника и матроса. И он знал, что Брэндону тоже.

Но в этот раз всполохов было больше. Один за другим очаги пламени разгорались в тех местах, где солдаты разлили масло. Ползли по палубе, перекидывались на мачты.

Эндрил отвернулся, оставляя Брэндона в одиночестве. Ему не хотелось смотреть на огонь. Хотя бы сейчас.

— Отплываем, — сказал он адмиралу Гривзу.

— Ваше высочество, — на лице Бриджит плясали тени, вторя танцу огненных язычков. — Не лучше ли будет дождаться утра и убедиться, что судно догорит?

— Отплываем, Бридж. Мы и так потеряли здесь слишком много времени.

И через несколько часов весь флот двинулся вперёд, набирая ход — в сторону Талисо. Лишь один корабль, найденный в здешних водах, а после снова брошенный, остался дрейфовать посреди бездны.

И теперь его доедало пламя.

Читать продолжение: https://author.today/reader/350599

Оглавление

Глава 1. Корабли. Часть 1

Глава 1. Корабли. Часть 2

Глава 1. Корабли. Часть 3

Глава 2. Неизбежное поражение

Глава 3. Отголоски прошлого

Глава 4. Полезные инструменты

Глава 5. Встречают по одёжке. Часть 1

Глава 5. Встречают по одёжке. Часть 2

Глава 6. Сын короля. Часть 1

Глава 6. Сын короля. Часть 2

Глава 7. Гостеприимство Иль’Пхора. Часть 1

Глава 7. Гостеприимство Иль'Пхора. Часть 2

Глава 7. Гостеприимство Иль’Пхора. Часть 3

Глава 8. Его часть работы

Глава 9. Заслуженная награда. Часть 1

Глава 9. Заслуженная награда. Часть 2

Глава 9. Заслуженная награда. Часть 3

Глава 10. Клетка. Часть 1

Глава 10. Клетка. Часть 2

Глава 10. Клетка. Часть 3

Глава 10. Клетка. Часть 4

Глава 10. Клетка. Часть 5

Глава 10. Клетка. Часть 6

Глава 10. Клетка. Часть 7

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 1

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 2

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 3

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 4

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 5

Глава 11. Лучший способ обрести союзников. Часть 6

Глава 12. Дар. Часть 1

Глава 12. Дар. Часть 2

Глава 12. Дар. Часть 3

Глава 12. Дар. Часть 4

Глава 12. Дар. Часть 5

Глава 13. Шаг к новой жизни

Глава 14. День перемен. Часть 1

Глава 14. День перемен. Часть 2

Глава 14. День перемен. Часть 3

Глава 15. Круги на воде. Часть 1

Глава 15. Круги на воде. Часть 2

Глава 15. Круги на воде. Часть 3

Глава 15. Круги на воде. Часть 4

Глава 16. По заслугам. Часть 1

Глава 16. По заслугам. Часть 2

Глава 16. По заслугам. Часть 3

Глава 17. Кровь. Часть 1

Глава 17. Кровь. Часть 2

Глава 17. Кровь. Часть 3

Глава 18. Груз. Часть 1

Глава 18. Груз. Часть 2

Глава 18. Груз. Часть 3

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 1

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 2

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 3

Глава 19. Правильный вопрос. Часть 4