Букан [Николай Алексеевич Заболоцкий] (fb2) читать онлайн

Николай Алексеевич Заболоцкий Букан

I

Однажды, когда я пришел в школу, в раздевалке меня встретил Мишка Горохов.

— Видал, как нашего Букана продернули? — спросил он тихо.

— Нет, а где?

— А в стенгазете. Пойдем-ка, посмотрим!

Я разделся, схватил ранец, и мы побежали в верхний коридор. Там на стенке красовалась наша газета «Будь готов!» Горохов показал мне заметку под названием «Стыдно!», и я стал читать. В заметке было написано вот что:

«У нас в классе „Д“ ученик Буканов почти что каждый день спит на уроках. Все в классе работают, а Буканов не желает. Он, как пионер, должен служить примером для остальных, а он только мешает работе. Стыдно, Буканов! Надо подтянуться».

Под заметкой стояла подпись «Комар».

— Это кто же такой: Комар? — спросил я.

— Этого уж я не знаю, — тоненьким голоском сказал Горохов и, состроив рожу, подмигнул мне левым глазом.

— Да ведь это ты! — воскликнул я.

— Может — я, а может — нет, — сказал Горохов, — сказано «Комар», и все тут.

— А все-таки ты это напрасно, — сказал я, подумав, — Букан-то, может быть, больной.

— Ого, больной! — засмеялся Горохов, — а ты видал, как он кашу уминает за обедом? Я таких только двоих и знаю: Букан да дворник наш Кузьма.

Но тут раздался звонок, и мы побежали в класс.

Букан сидел на своем месте и смотрел в книгу. Ребята собрались кучками, о чем-то разговаривали и смеялись. Но вот в класс вошел Андрей Иваныч. Начался урок.

Я стал наблюдать за Буканом. Сначала он, широко раскрыв глаза, внимательно слушал учителя. Так он просидел с полчаса. Потом вдруг веки у него начали смыкаться, он клюнул носом и испуганно посмотрел вокруг себя. Мы засмеялись. Букан выпрямился и стал смотреть на доску. Три урока прошли благополучно. Ни разу не заснул Букан.

Пришла большая перемена. Мы сидели в столовой и завтракали. Вдруг прибежал Горохов и говорит:

— А Букан-то, ребята, опять храпуна задает!

Мы побежали в класс. На задней парте сидел Букан. Положив голову на руки, он мирно похрапывал. Мы сразу окружили Букана.

— Вставай, Букан, с постели, — запел Горохов тоненьким голосом.

— Оладьи поспели!

— Суп сварился! — запищала Катюшка.

— Чай вскипятился!

— Кукареку-у!

— Халат, халат! — заорал Горохов.

— Чайники паять, чайники паять!

— Кукареку-у!

— У Букана-дурака отлежались все бока! — запел Колька.

— Наш Буканка — остолоп! — крикнул я.

— Получай, Буканка, в лоб! — заревел Горохов и щелкнул Букана по лбу.

Букан вздрогнул, открыл глаза и снова зажмурился — от света. А нас точно подбросило: скачем вокруг Букана, хохочем, орем. Такой кавардак подняли, прямо пыль столбом!

Букан поднялся из-за парты и смотрит на нас. Глаза у него большие, серые, круглые. Стоит Букан и смотрит. Мы подумали — сейчас выругается или чернильницей запустит. А он — ничего. Притихли мы и ждем, что дальше будет.

— Ты пожалуешься, Букан? — тихо спросил Горохов.

Букан покачал головой и вдруг заплакал.

Мы растерянно посмотрели друг на друга и пошли вон.

II

В конце мая наш девятнадцатый детский дом отправился в деревню на лето. Мы поселились на самом краю села в старом помещичьем доме.

Большие — в два роста — окна выходили на длинную веранду. За верандой шла лужайка, а дальше — обрыв к реке. А внизу, под обрывом, сначала тянулись луга, а дальше речка блестела — Васильевка.

Вот собрались мы однажды вечером и читаем книжку. Книжка попалась интересная, «Том Сойер». Читаем ее, читаем. Букан говорит: — «Интересно, прямо дух захватывает!» — Только добрались мы до того места, где Том Сойер в пещере заблудился, вдруг сзади:

— У-пфуу, у-пфуу.

Обернулись мы, видим — Букан! Забрался на кровать под одеяло и храпит во весь нос.

Тут Горохов погрозил нам пальцем, чтобы мы тише сидели, подошел к Букану на цыпочках и давай его соломинкой щекотать. Спит Букан, только губами пошевеливает. Горохов — дальше-больше, — прямо в нос Букану заехал со своей соломинкой. Чихнул Букан, перевернулся на другой бок и опять спит. А Горохов не унимается.

— Стой, — говорит, — ребята, тащи иголку с ниткой.

Ребята догадались, притащили ниток.

Вот тут и началось! Накрыли Букана одеялом вместе с головой, ноги у него бечевкой связали и давай одеяло к матрацу со всех сторон пришивать. Пришили ребята одеяло, а Горохов и говорит Кольке:

— Берись, Колька, за тот край, тащи Букана на свежий воздух.

Вытащили они Букана вместе с кроватью па веранду, — спит Букан, ничего не слышит.

— Надо дальше тащить, — говорит Горохов, — тут Любовь Николаевна увидит.

А Любовь Николаевна — это завхоз наш.

Вытащили Букана на траву — опять неладно, — будет кровать на самой дороге торчать. Решили ее в кустики отнести подальше.

— Ребята, — кричу я, — не носите далеко: еще в обрыв слетит!

— Ладно, — говорят ребята, — без тебя знаем.

Ну знаем, так знаем. Ребята вернулись, посмеялись мы все вместе над Буканом, и опять за книжку засели. И так зачитались мы Томом Сойером, что не заметили, как и ужин подошел. А про Букана и забыли совсем.

Сели мы ужинать, а Любовь Николаевна спрашивает:

— А что же Буканова не видно, ребята? Тут мы и вспомнили все сразу, Наташа Байкова охнула и покраснела вся. А Горохов как поглядит на нее — Наташа так и поперхнулась.

— А он удилище вырезать пошел, — говорит Горохов, — вы не беспокойтесь, Любовь Николаевна, он сейчас придет.

— Это что же за беспорядки такие? — говорит Любовь Николаевна. — Ужинать — так — всем ужинать, не могу же я вас поодиночке кормить.

Вот сидим мы, ужинаем. А в столовой у нас светло, окошки открыты, и по стене зайчики бегают солнечные. Солнышко уже садиться стало.

И вдруг мы подскочили, словно по команде. На улице кто-то крикнул раз, другой, потом вдруг — глухо, протяжно, и опять все смолкло.

— Букан… — сказал я не своим голосом. И тут уж мы все — без шапок, в чем были — бросились в дверь.

— Стойте, куда вы? — кричит Любовь Николаевна.

А мы — через порог, через классы, на веранду, по крыльцу и туда, в кусты — бежим, торопимся, а сердце так и замирает.

— Неужели упал, неужели упал, неужели…

И вдруг остановились мы, как вляпанные. Около самого обрыва лежала на боку кровать — одна без матраца. Букана не было.

— Так и есть, — кричу я, — слетел! Ах вы, черти, — убили человека! Скорее вниз!

А вправо дорога идет вниз, к речке, — пологая.

Мы — туда! Видим лежит в траве серая кучка, неподвижная совсем, словно неживая.

Подскочил я, рванул за одеяло, затрещали нитки, и к моим ногам вывалился наш Букан — неподвижный такой, на лице ни кровинки, и глаза закрыты.

У нас и ноги подкосились. Поняли мы, что наделали, да уже поздно.

Что было дальше — помню плохо. Завертелось у меня в глазах что-то, искры полетели во все стороны, сел я на траву и сижу, как дурак. И как сквозь сон помню: прибежали Андрей Иваныч, Ольга Михайловна, Евдоким-сторож и еще кто-то, взвалили Букана на матрац и понесли домой.

Я так и остался внизу.

III

Лето было в полном разгаре. Погода стояла жаркая и солнечная. Речка, нагретая солнцем и теплым воздухом, сделалась нашей любимицей. Целые вечера проводили мы на ее берегу — удили, купались, снова удили и опять купались, — и так без конца. Но что-то словно оборвалось в нашей веселой жизни, все мы еще помнили случай с Буканом и, хотя не сознавались друг другу, но чувствовали себя неладно.

Медленно поправлялся Букан. Долго лежал он в кровати — неподвижный и бледный, и его вывихнутая нога была плотно зашита в твердые лубки. Мы, как потерянные, ходили вокруг да около и не смотрели друг другу в глаза. Каждый из нас старался чем-нибудь Букана развеселить. Лёшка подарил ему самую лучшую свою удочку, и когда Букан, наконец, поправился, мы с Лёшкой первые три дня водили его под руки гулять. Но Букан был какой-то задумчивый и хмурый. Нас он не избегал, но было видно, что дружить с нами он, как будто, еще боится.

Вот собрались мы однажды купаться — всей компанией. Мы с Лёшкой Коршуновым были лучшие пловцы. Сплавали мы с ним до мельницы, оделись и сидим на песке. А остальные ребята около берега плещутся — плавать, не умеют. А плавать им страсть как охота научиться. Вот они и придумали — с досками плавать. Притащили себе досок от старых половиц — коротенькие такие, толстые. Держатся ребята одной рукой за доску и плывут. Доска их и поддерживает на воде.

Солнышко уже закатываться стало, в воздухе потянуло холодком, ребята посинели все, а из воды не лезут.

— Ну, вылезай, ребята, — кричит Лёшка, — айда домой! Тоже хоть бы плавать умели, а то барахтаются, словно лягушки, а самой тине!

— Сам ты лягушка, — говорит Горохов, мы еще посмотрим, кто из нас. лучше плавает — ты или я?

— Эх ты, мокроносый, — засмеялся Лёшка, — да тебе и речки-то не переплыть!

А Горохов — раз! — и поплыл. Глядим — на самом деле парень реку переплывать, собрался. То, бывало, у самого берега плещется, а тут — на тебе! — откуда и смелость взялась? Вот уж до середины доплыл, отфыркивается и дальше плывет.

— Устанет, — говорю я, — очень торопится руками махать. Так всю силу сразу истратит.

Однако — ничего, добрался Горохов до того берега, встал в воде на камень, отдышался немного и кричит:

— Ну что — не доплыл?

— Ну, вали, обратно плыви! — кричит Лёшка.

Горохов — бух в воду и обратно плывет! Но тут-то он и сдрейфил. Ему бы отдохнуть надо было на том берегу, а его задор взял назад плыть без отдышки. Только стал он до середины добираться, видим — побелел весь и захлебываться начал.

— Ой, — кричит, — тону, ой тону, братцы, тону…

Растерялись мы.

— Скорей раздевайся! — кричит Лёшка и штаны расстегивает.

Хотел я рубаху стащить, а пальцы не слушаются — никак с пуговицами не совладать.

И вдруг вижу — Букан! Схватился за свою дощечку и плывет к Горохову понемножку.

— Букан, — кричу я, — с ума ты сошел, ведь ты же плавать ни черта не умеешь, плыви назад!

А Горохов уж совсем захлебываться стал. То вдруг в воду весь погрузится, то вынырнет, глаза такие выпученные, страшные и хрипит сам что-то.

А Букан плывет и плывет. Хлопает ногами по воде, за дощечку держится и плывет. Только он подплыл к Горохову, а тот уж совсем одурел от страху — как схватится за доску обеими руками, вырвал ее у Букана и к берегу. А Букан остался один на середине речки, бьет руками без толку, глаза выпучил, выплыть старается.

— Буканка, — кричу я, — миленький, держись как следует, я сейчас, я сейчас…

А сам башмаки развязываю, в шнурках путаюсь.

А Буканка плывет, надулся весь, покраснел. Плохо ему приходится, а все-таки не кричит. Барахтается Буканка, вот-вот пойдет ко дну. Нет, не одолеть ему дороги, не доплыть Буканке до берега!

Сбросил я сапоги и как нарочно в штанах запутался. А Буканка плывет, из сил выбивается, и вдруг захлебнулся и скрылся под водой.

Рванул я штаны — и раз — в воду! Как раз в это время вынырнул Букан, схватил я его под мышки, а он и повис в моих руках, словно мешок. А я одной рукой гребу, а другой Букана тащу.

Выбрались мы на берег, давай Букана откачивать. Открыл Букан глаза, посмотрел на нас и вдруг — улыбнулся! Бросились мы к нему:

— Букан, — кричим, — Букашка! — а сами от радости пляшем.

Про этот случай мы никому не рассказывали. Ни Андрей Иванычу, ни Любовь Николаевне, — никому. Оттого они и удивляются на нас теперь.

— Не поймешь, — говорят, — вас, ребята. То вы ссоритесь, разные пакости устраиваете друг другу, а то уж такая дружба у вас заведется, что и водой не разольешь.

А мы помалкиваем, улыбаемся только.

И сразу вся жизнь наша переменилась. Уж как мы стояли друг за друга, каких только штук не выделывали — и все вместе!

Да и Букан совсем другой стал, будто проснулся. Должно быть вылечил его деревенский воздух. Раньше, бывало, спит себе при каждом удобном случае, а теперь — пойди-ка, возьми его голыми руками! Недаром на общем собрании осенью его в ШУС^[1] выбрали.

Заболоцкий Н. Букан. Рис. М. Штерн. М.—Л.: Гос. Издательство, 1929. 16 с., ил. [Для детей младшего и среднего возраста].

Примечания

1

ШУС — «Школьное ученическое самоуправление».

(обратно)

Оглавление

I

II

III

*** Примечания ***