Дизель и танк [Алим Онербекович Тыналин] (fb2) читать онлайн

Нэпман 5. Дизель и танк

Глава 1 Дизельпанк

Я смотрел в окно своего кабинета на заснеженный заводской двор. Первые дни января 1930 года выдались морозными.

Столбик термометра упорно держался около минус двадцати пяти. Новый год прошел незаметно. В стране шла борьба с «религиозными пережитками», и праздники оказались под запретом. Впрочем, у нас и без того хватало забот.

Дверь скрипнула, и в кабинет вошла Варвара. Как всегда собранная, в простом синем халате, но я успел заметить, как чуть дрогнули уголки ее губ в сдержанной улыбке.

— Все собираются, — сказала она деловым тоном.

Через несколько минут кабинет заполнился людьми. Звонарев устроился на подоконнике, теребя рыжую шевелюру. Циркулев педантично расположился за столом, разложив перед собой неизменный блокнот. Руднев присел на краешек стула, поблескивая стеклами очков. В углу примостился Вороножский, бережно прижимая к груди какую-то колбу — видимо, очередной «говорящий» катализатор.

— Товарищи, — начал я, раскладывая на столе свежий номер «Известий». — Взгляните на это.

Я развернул газету, где было напечатано объявление о всесоюзном конкурсе на создание дизельного двигателя для грузовых автомобилей. Победителя ждал крупный государственный заказ. Весной планировался автопробег для демонстрации возможностей машин.

— Участвуют даже немецкие и американские компании, — добавил я. — У нас очень мало времени — всего три месяца.

— Дизель? — Звонарев оживился. — Это же принципиально новая конструкция!

— Именно, — я подошел к доске и начал быстро писать цифры. — Смотрите: экономия топлива минимум тридцать процентов, крутящий момент выше в полтора раза, ресурс больше в два раза.

— Но точность изготовления деталей! — Циркулев поправил очки. — Топливная аппаратура требует допусков в микроны.

— А термические нагрузки? — подал голос Руднев. — При таком давлении впрыска обычные материалы не выдержат.

Варвара подошла к доске и дополнила мои расчеты:

— Зато грузоподъемность можно увеличить на четверть. А если правильно рассчитать систему охлаждения, можно достичь требуемых параметров.

— Костьми лягу, а сделаю эти форсунки! — вдруг выпалил Руднев, сверкнув глазами. — У меня есть идеи по прецизионной обработке.

— А я, пожалуй, займусь расчетами коленвала, — задумчиво произнес Звонарев. — При таких нагрузках обычная конструкция не подойдет.

— Точность измерений — это ко мне, — Циркулев уже что-то строчил в блокноте. — Придется создать специальные калибры.

— А я, между прочим, — подал голос Вороножский, — почти закончил работу над новым составом резины для амортизаторов. И процесс вулканизации отладил. Артур подсказал замечательное решение!

Он потряс колбой, и я поспешил вернуть разговор к делу:

— У нас максимум три месяца. Конкуренты серьезные — MAN, Deutz, даже американцы обещали приехать. Справимся?

— А куда денемся? — Варвара улыбнулась краешком губ. — Только нужно действовать быстро и точно. Я берусь за систему охлаждения.

Я разложил на столе график работ:

— Тогда распределяем задачи. Звонарев — общая компоновка и расчеты. Руднев — топливная аппаратура. Циркулев — система контроля точности. Варвара…

— А может, стоило бы посоветоваться с профессором Бриллингом? — перебил Звонарев.

— Нет времени, — покачал я головой. — Будем решать сами. У каждого свой участок работы. Все возникающие проблемы обсуждаем немедленно. Каждый вечер — сверка результатов.

Я посмотрел на часы:

— За работу, товарищи. Время не ждет.

Когда все разошлись, Варвара задержалась у двери:

— Справимся, Леонид Иванович. Не впервой.

Я кивнул, глядя, как она уходит.

Оставшись один, я внимательно перечитал условия конкурса. Всесоюзные испытания, международное участие — MAN, Sauber, FIAT, Renault, Perkins, Crossley… Серьезные противники. Все двигатели будут монтироваться на советские грузовики ЗИС-5 и ЯГАЗ. Маршрут — более пяти тысяч километров по разным дорогам и в разных климатических условиях.

Я достал блокнот и начал систематизировать мысли. Преимущества дизеля очевидны. Экономия топлива минимум на тридцать процентов, значительно больший крутящий момент, что критически важно для грузовиков. Ресурс выше в полтора-два раза по сравнению с бензиновым двигателем. Но и проблем хватает.

Первая и главная — точность изготовления. Форсунки требуют микронных допусков, давление впрыска должно быть не менее ста пятидесяти атмосфер. С нашим оборудованием это практически невозможно. Придется создавать специальные прецизионные станки.

Вторая — система впрыска топлива. В будущем все решалось электроникой, а здесь придется обходиться чистой механикой. Как обеспечить точное дозирование на разных режимах?

Третья — материалы. При таких нагрузках обычные стали не выдержат. Нужны специальные легированные сплавы, особая термообработка. Система охлаждения должна быть намного эффективнее.

Четвертая — холодный пуск. В условиях нашей зимы это критически важно. При минус тридцати обычное дизельное топливо теряет текучесть, а при дальнейшем понижении температуры просто замерзает.

Я взглянул на часы — уже поздно. До весеннего автопробега оставалось всего три месяца.

Нужно действовать быстро и точно. Звонарев с его математическим складом ума поможет с расчетами, Руднев — гений точной механики, а его опыт работы с высокоточными станками бесценен. Циркулев со своей педантичностью незаменим в измерениях.

А Варвара… Я невольно улыбнулся. Ее инженерная интуиция часто находит самые неожиданные решения.

Конкуренты серьезные, особенно немецкий MAN с их богатым опытом дизелестроения. Но у нас есть преимущество — я знаю, каким должен быть правильный дизель.

Осталось только воплотить эти знания в металле. И сделать это нужно самим, времени на консультации с профессором Бриллингом просто нет.

Я азартно потер руки, чувствуя новую масштабную задачу, которую предстояло решить.

Следующая рабочая неделя началась с раннего визита Звонарева. Его рыжая шевелюра была взъерошена больше обычного, а под глазами залегли тени — верный признак того, что он всю ночь просидел над расчетами.

— Леонид Иванович, тут такое дело… — он разложил на моем столе листы, испещренные формулами. — С коленвалом проблема.

Я склонился над расчетами:

— Что именно?

— При таком давлении в цилиндрах обычная конструкция не выдержит. Смотрите, — он быстро начертил схему. — Нагрузки в полтора раза выше, чем у бензинового мотора. А если учесть резонансные колебания, то ситуация еще хуже.

— И какой выход?

— Нужно менять геометрию противовесов, — Звонарев оживился. — Я тут рассчитал новую конструкцию. Если сместить центр тяжести вот сюда и увеличить радиус…

— А материал выдержит?

— В том-то и дело! — он снова помрачнел. — Обычная сталь не годится. Нужен какой-то особый сплав. И еще — смотрите сюда, — он достал еще один лист. — Вибрации передаются на шатунные шейки. При длительной работе возможно разрушение.

Я кивнул. В будущем эту проблему решали специальной конструкцией демпфера и особой геометрией коленвала. Но как объяснить это Звонареву, не выдавая истинного источника знаний?

— А что если… — я взял карандаш и начал рисовать. — Сделать дополнительный маховик с резиновыми вставками? Он будет гасить колебания.

Глаза Звонарева загорелись:

— Точно! И если правильно подобрать массу… — он схватил логарифмическую линейку. — Сейчас посчитаю.

— И еще, — добавил я. — Давайте подумаем над усилением коренных опор. Может быть, увеличить диаметр подшипников?

— Да-да, — Звонарев уже строчил формулы. — И шатунные шейки тоже нужно усилить. Знаете, Леонид Иванович, а ведь может получиться!

Когда он убежал, я посмотрел на часы. Через час должен прийти Руднев с докладом о топливной аппаратуре. А судя по его хмурому виду вчера, там тоже не все гладко…

Руднев появился точно в назначенное время. В его потертом портфеле что-то металлически позвякивало.

— Вот, полюбуйтесь, — он выложил на стол несколько форсунок. — Третья партия, и снова брак.

Я взял одну из них, поднес к окну. Даже невооруженным глазом было видно, что распылитель собран неровно.

— Допуски не выдерживаем? — спросил я, хотя и так знал ответ.

— Какие там допуски! — Руднев нервно поправил очки. — У нас максимальная точность станков — две сотых миллиметра. А тут нужны микроны. Да еще и конусность распылителя должна быть идеальной.

Он достал из портфеля микрометр:

— Смотрите сами. Вот эта партия — биение до пяти сотых. При таком давлении топлива они просто не будут работать.

— А если изменить технологию обработки?

— Пробовал, — Руднев махнул рукой. — Три дня бился над специальной оснасткой. Но наши шлифовальные станки не держат точность. Да и абразив никуда не годится — через час теряет зерно.

Я задумался. Я уже говорил об этом.

В будущем форсунки делали на прецизионных станках с программным управлением. Но как добиться такой точности сейчас?

— Николай Павлович, — медленно сказал я. — А что если сделать станок специально под эту операцию? С гидравлическим копиром и отдельным шпинделем для каждой оси?

Руднев замер:

— Погодите-ка… — он быстро достал блокнот. — Если установить отдельный привод… и сделать гидравлическую следящую систему…

Его карандаш быстро забегал по бумаге:

— А ведь может получиться! Главное — обеспечить жесткость системы. И еще нужно как-то решить вопрос с измерениями. Без точного контроля мы все равно не сможем проверить качество.

— С измерениями поможет Циркулев, — сказал я. — Он как раз работает над специальными калибрами.

— Тогда я начинаю проектировать станок, — Руднев встал. — Времени мало, но если работать круглосуточно, можем успеть.

Он почти выбежал из кабинета, на ходу делая пометки в блокноте. А я подумал, что впереди еще много проблем. Циркулев должен доложить о системе контроля качества, да и Варвара обещала зайти с расчетами системы охлаждения…

К обеду появился Циркулев. Как всегда педантично одетый, в неизменном черном сюртуке, он методично разложил на столе чертежи и образцы измерительных приборов.

— Простите за опоздание на четыре минуты, Леонид Иванович, — он достал карманные часы на цепочке. — Пришлось задержаться в метрологической лаборатории.

— Что у вас, Игнатий Маркович?

— Катастрофа, — спокойно произнес он, поправляя пенсне. — Полная и абсолютная катастрофа с измерениями. Наши микрометры дают погрешность до трех сотых миллиметра. А нам нужна точность в микроны.

Он аккуратно развернул чертеж:

— Вот, извольте видеть. Для контроля геометрии форсунок требуется измерять конусность с точностью до микрона. При этом измерение нужно проводить в нескольких сечениях одновременно.

— И что предлагаете?

— У меня есть идея, — Циркулев достал еще один чертеж. — Можно создать специальный оптический измерительный прибор. Принцип основан на интерференции света. Вот здесь устанавливается эталонная призма, здесь — система зеркал…

Я с интересом рассматривал схему. Похоже, Циркулев самостоятельно изобрел прообраз лазерного измерительного комплекса.

— А точность?

— При правильной настройке оптики должны получить измерения с точностью до половины микрона, — он снова сверился с часами. — Но есть две проблемы. Первая — нужны идеально отполированные зеркала. Вторая — температурные деформации могут исказить результаты.

— С зеркалами может помочь Руднев, — сказал я. — У него есть опыт работы с оптикой. А насчет температуры…

— Я уже продумал, — Циркулев развернул третий чертеж. — Корпус прибора будет термостатирован. Двойные стенки с циркуляцией воды постоянной температуры. Осталось только решить вопрос с эталонами для калибровки.

— Сколько времени нужно на изготовление?

Циркулев снова посмотрел на часы:

— При условии круглосуточной работы… двадцать три дня и восемь часов. Плюс-минус сорок минут, в зависимости от качества материалов.

Я невольно улыбнулся. Его педантичность иногда казалась чрезмерной, но именно такая точность сейчас необходима как никогда.

— Действуйте, Игнатий Маркович. И держите меня в курсе.

— Непременно, — он аккуратно сложил чертежи. — Разрешите идти? У меня через восемь минут встреча с оптиками насчет полировки призм.

Когда он ушел, я подумал, что остается еще один важный разговор. Варвара обещала зайти вечером с расчетами системы охлаждения.

Варвара пришла поздно вечером, когда за окном уже стемнело. На столе горела настольная лампа, отбрасывая теплый свет на разложенные чертежи.

— Все сидите? — она присела на край стола, привычным жестом поправив выбившуюся прядь.

— Как и ты, — я улыбнулся, заметив следы масла на рукаве ее халата. — Что с системой охлаждения?

— Плохо, — она нахмурилась. — При таких нагрузках обычная система не справляется. Температура головки блока поднимается до критической. Вот, смотрите.

Она развернула чертеж, и я невольно залюбовался четкими, уверенными линиями. Варвара не только прекрасно разбиралась в технике, но и чертила как настоящий профессионал.

— Здесь и здесь, — она показала карандашом, — образуются зоны перегрева. Особенно между клапанами. При длительной работе возможно растрескивание.

— Какие идеи?

— Я тут подумала… — она придвинулась ближе, от нее едва уловимо пахло машинным маслом. — Что если сделать дополнительный контур охлаждения? Отдельно для головки блока. Ты что-то тогда упоминал насчет этого, помнишь?

— С отдельным насосом?

— Именно! И главное — изменить геометрию каналов. Смотрите, — она быстро набросала схему. — Если сделать их сечение переменным и добавить турбулизаторы, теплосъем увеличится почти вдвое.

Я смотрел на чертеж и думал, что она самостоятельно пришла к решению, которое в будущем станет стандартным для всех дизельных двигателей. Впрочем, я как обычно, немного подсказал ей. Как бы невзначай.

— А вот здесь, — продолжала Варвара, — можно сделать дополнительные ребра охлаждения. И главное — применить форсированную циркуляцию.

— Насос потянет?

— Я уже сконструировала новый, — она достала еще один чертеж. — С измененной геометрией крыльчатки. Производительность выше на тридцать процентов.

Мы склонились над чертежом, и я почувствовал тепло ее плеча. Несмотря на поздний час, от усталости не осталось и следа.

— Знаете, — тихо сказала она, — я ведь понимаю, почему вы так торопитесь с этим двигателем. Он действительно может стать прорывом. Но…

— Что? — я невольно залюбовался тем, как свет лампы золотит ее профиль.

— Иногда мне кажется, что вы что-то недоговариваете. Словно знаете что-то такое, чего не знаем мы.

Я встретился с ней взглядом. В полумраке кабинета ее глаза казались особенно глубокими. Она была так близко, что я чувствовал легкий аромат ее духов, смешанный с запахом машинного масла.

— На работе вы все «Леонид Иванович», — прошептала она с едва заметной улыбкой. — А ведь обещали…

Я оглянулся на дверь — в коридоре тихо. Затем быстро притянул ее к себе и поцеловал. Она ответила с неожиданной страстью, но через мгновение мягко отстранилась.

— Не здесь, — выдохнула она. — Могут войти.

— Знаю, — я с сожалением отпустил ее. — Но очень сложно держать дистанцию, когда ты рядом.

— А вы думаете, мне легко? — она лукаво улыбнулась, поправляя выбившуюся прядь. — Особенно когда вы так увлеченно объясняете про системы впрыска…

— Просто я верю в нашу команду, — сказал я, возвращаясь к деловому тону. — В Звонарева с его расчетами, в педантичного Циркулева, в золотые руки Руднева. И особенно в одного талантливого инженера с потрясающей интуицией.

— Льстец, — она шутливо стукнула меня чертежом по плечу. — Тогда за работу? Нужно еще провести испытания новой системы охлаждения.

— За работу, — кивнул я, с трудом удерживаясь, чтобы не поцеловать ее снова… — Кстати, где Вороножский? Давно его не видел.

— О, — она рассмеялась, — он заперся в лаборатории с каким-то новым катализатором. Говорит, что тот нашептал ему идею особой резины для демпфера крутильных колебаний.

Я покачал головой. Методы Вороножского казались безумными, но результаты… результаты часто превосходили все ожидания.

Найти Вороножского в его лаборатории оказалось непросто. Помещение заполнено странным синеватым дымом. Сквозь химический туман виднелась его высокая фигура в черном халате.

— А, Леонид Иванович! — воскликнул он, заметив меня. — Как хорошо, что вы пришли. Артур только что сообщил потрясающую новость!

Он бережно поднял колбу с какой-то мутной жидкостью:

— Представляете, оказывается, если проводить вулканизацию каучука строго в полнолуние, да еще и при правильном расположении Юпитера…

— Борис Ильич, — осторожно прервал я его. — Как продвигается работа над резиной для демпфера?

— О! — его глаза загорелись еще ярче. — Это просто невероятно! Мы с Артуром разработали совершенно новый состав. Смотрите!

Он метнулся к столу и достал образец — темно-серый брусок эластичной массы.

— Здесь особая структура молекулярных связей. Я добавил серебряный порошок — он прекрасно гармонирует с лунными ритмами. А еще использовал…

— А практические характеристики? — снова прервал я его.

— Вот! — он схватил какие-то графики. — Эластичность выше на сорок процентов. Температурная стойкость — до ста пятидесяти градусов. И главное — гистерезисные потери минимальные.

Я внимательно изучил результаты испытаний. Несмотря на эксцентричные методы работы, Вороножский каким-то чудом создал резину, не уступающую композитам из двадцать первого века.

— Правда, есть одна проблема, — он слегка смутился. — Процесс вулканизации нужно проводить строго в определенное время. Я составил специальный астрологический календарь…

— А без астрологии никак?

— Ну что вы! — он прижал к груди колбу. — Космические ритмы играют важнейшую роль. Вот, кстати, Артур подсказывает, что через три дня будет идеальное расположение звезд для запуска основного производства.

Я вздохнул. Спорить с ним бесполезно, да и результаты действительно впечатляли.

— Хорошо, Борис Ильич. Готовьте все необходимое. Только…

— Да-да, я знаю! — он просиял. — Никакого благовонного дыма в цехе и никаких разговоров с катализаторами при комиссии. Хотя Артур очень обижается, когда его игнорируют…

Выйдя из лаборатории, я подумал, что наша команда, при всех своих странностях, уникальна. Звонарев с его математическим гением, педантичный Циркулев, точный как швейцарские часы, мастер-золотые руки Руднев, талантливая Варвара и даже безумный, но гениальный Вороножский — каждый вносил свой незаменимый вклад в общее дело.

До начала испытаний оставалось меньше трех месяцев. Но теперь я уверен, что мы справимся.

В коридоре послышались быстрые шаги. Я обернулся. Ко мне почти бежал Звонарев, бледный как полотно.

— Леонид Иванович! — он схватился за косяк двери. — Там… при повторных расчетах… — он судорожно сжимал какие-то листы с формулами.

— Что случилось?

— Коленвал, — выдохнул он. — Я пересчитал нагрузки с учетом резонансных колебаний. При наших материалах он не выдержит. Даже с демпфером. Разрушение неизбежно, причем в первые же часы работы.

Я быстро просмотрел его расчеты. Все верно — обычная сталь не справится с такими нагрузками. А до конкурса остается всего ничего…

В лаборатории что-то звякнуло — похоже, Вороножский уронил свою драгоценную колбу с «Артуром». Но сейчас было не до него.

— Собирай всех, — коротко сказал я Звонареву. — Через час у меня в кабинете. Будем думать.

Глава 2 Испытательный стенд

Испытательный цех встретил меня промозглым холодом. Сквозь высокие окна пробивался тусклый январский свет, едва освещая огромное помещение. В дальнем углу рабочие заканчивали монтаж массивной стальной рамы будущего испытательного стенда.

Звонарев уже был здесь, как всегда взъерошенный, с блокнотом в руках. Он методично проверял установку каждого датчика, то и дело протирая запотевшие очки.

— Мирослав Аркадьевич, как продвигается монтаж измерительной системы? — спросил я, разворачивая чертежи на временном столе.

— Почти закончили установку тензодатчиков, — он показал на сложное переплетение проводов. — Циркулев настоял на тройном резервировании всех измерительных каналов. Говорит, без этого данные будут «статистически недостоверны».

В цех вошла Варвара, как всегда собранная, в рабочем халате поверх теплого свитера. За ней следовал Руднев, придирчиво осматривая каждую деталь стенда.

— Леонид Иванович, — Варвара подошла к столу с чертежами, — у нас проблема с системой подачи топлива. Насос высокого давления требует особой настройки, а стандартные измерительные приборы не дают нужной точности.

— Знаю, — я показал на схему топливной системы. — Поэтому я попросил Циркулева разработать специальный расходомер. Он должен…

Грохот со стороны стенда заставил нас обернуться. Один из рабочих уронил массивный кронштейн для крепления двигателя.

— Вот так всегда! — воскликнул Руднев, подбегая к месту происшествия. — Парни, да разве можно так обращаться с прецизионным оборудованием? Это же вам не бревна на лесопилке ворочать!

В этот момент в цех величественно вплыл Вороножский в неизменном черном халате, бережно прижимая к груди колбу с очередным «говорящим» катализатором.

— А я вам говорил! — торжественно произнес он. — Артур предупреждал, что сегодня Меркурий находится в неблагоприятном положении для монтажных работ!

Я тяжело вздохнул:

— Борис Ильич, давайте лучше обсудим систему охлаждения. Как продвигается работа над новым составом для уплотнений?

— О, это невероятно! — оживился Вороножский. — Мы с Артуром разработали совершенно новую формулу. Добавили немного серебряной пыли для улучшения теплопроводности и…

— А что с виброгасящими опорами? — перебил его Руднев, возвращаясь от стенда. — При таких нагрузках обычные резиновые демпферы долго не протянут.

— Именно об этом я и говорю! — Вороножский потряс колбой. — Новый состав резины обеспечит…

Звон разбитого стекла эхом прокатился по цеху. В порыве энтузиазма профессор слишком энергично взмахнул рукой, и многострадальный Артур разлетелся вдребезги.

— Ничего страшного! — быстро сказал я, видя, как Вороножский побледнел. — У вас же есть еще образцы новой резины?

— Да-да, конечно, — пробормотал профессор, с тоской глядя на осколки. — Но Артур был таким замечательным собеседником…

К вечеру основные работы по монтажу стенда были завершены. Я смотрел на внушительную конструкцию из стальных балок, утыканную датчиками и измерительными приборами. Завтра предстоит первый запуск прототипа. И тогда мы узнаем, насколько жизнеспособной окажется наша конструкция.

Варвара задержалась у чертежного стола, аккуратно сворачивая схемы.

— Завтра будет сложный день, — тихо сказала она. — Столько всего может пойти не так…

— Справимся, — уверенно ответил я, хотя в глубине души чувствовал тревогу. — У нас отличная команда.

Она улыбнулась и направилась к выходу. А я еще долго стоял в полутемном цехе, глядя на наше детище и мысленно перебирая все возможные проблемы, которые могут возникнуть завтра.

Утро началось с суматохи. Еще до официального начала рабочего дня в испытательный цех стали подтягиваться наши специалисты. Циркулев методично проверял все измерительные приборы, то и дело сверяясь с потрепанным блокнотом. Звонарев с бригадой монтажников заканчивал установку прототипа на стенд.

— Все системы откалиброваны с точностью до двух сотых процента, — отрапортовал Циркулев, поправляя пенсне на цепочке. — Хотя для полной достоверности результатов желательно было бы…

Его прервал грохот — это Руднев уронил ящик с инструментами. Все какие-то неуклюжие со вчерашнего дня. Видимо, нервничают.

— Потрясающе! — раздался голос Вороножского, который тут же метнулся поднимать инструменты. — Николаус говорит, что это прекрасное предзнаменование! Я специально подобрал для него колбу из йенского стекла, все-таки немецкое происхождение обязывает…

— Борис Ильич, опять вы со своими фантазиями? — проворчал Руднев. — Мало нам было Артура, так теперь еще и немецкого собеседника завели?

— Не просто немецкого! — оживился Вороножский. — Николаус назван в честь великого Отто! Он гораздо глубже понимает термодинамические процессы.

— Борис Ильич, — мягко прервал я его. — Давайте сосредоточимся на испытаниях.

В этот момент появилась Варвара и сразу направилась к пульту управления, привычным движением проверяя все рукоятки и переключатели.

— Система топливоподачи готова, — доложила она. — Давление в магистрали сто шестьдесят атмосфер.

— Начинаем процедуру запуска, — скомандовал я, занимая место у главного пульта. — Звонарев, следите за оборотами. Руднев, контролируйте давление масла. Варвара…

Она уже была на месте, не сводя глаз с манометров топливной системы.

Первый поворот пусковой рукоятки. Стартер натужно завыл, провернул коленвал. Двигатель чихнул, выбросил облако сизого дыма, но не запустился.

— Давление топлива падает! — крикнула Варвара. — Похоже, форсунки не держат!

Вторая попытка. На этот раз двигатель поймал такт, но сразу застучал как пулемет.

— Коленвал бьет по коренным! — Руднев метнулся к смотровому люку. — Давление масла близко к нулю!

— Глушите! — скомандовал я, видя, как стрелки приборов уходят в красную зону.

Последний надсадный рев, и двигатель замолчал. В воздухе пахло горелым маслом и подгоревшей изоляцией.

— Игнатий Маркович, — я обратился к Циркулеву. — Что показывают приборы?

— Позвольте доложить, — он достал блокнот. — Максимальное давление в цилиндрах на сорок два и три десятых процента ниже расчетного. Вибрация коленвала превышает допустимую в три целых и семь десятых раза. Температура…

— Если позволите, — Руднев снял очки и устало протер глаза. — Дело в подшипниках коленвала. При таких нагрузках они просто не выдерживают. Нужна принципиально новая конструкция.

— А форсунки? — спросила Варвара, просматривая показания приборов. — Такое впечатление, что распыл топлива неравномерный. Отсюда и жесткая работа.

— Дело явно в системе смазки, — Руднев нервно протирал очки. — Масляный канал слишком узкий, отсюда и проблемы с подшипниками.

— Ничего подобного! — взорвался Звонарев. — Я трижды проверял расчеты! Дело в динамической неуравновешенности коленвала. Если бы вы внимательнее следили за допусками при изготовлении…

— Что вы понимаете в допусках, уважаемый? — Руднев побагровел. — Я делал прецизионные детали, когда ты еще пешком под стол ходил!

— Товарищи, — вмешался Циркулев, — прежде чем делать выводы, необходимо провести тщательные измерения. Мои приборы показывают…

— Ваши приборы врут! — отрезала Варвара. — Я собственными руками проверяла давление топлива. Оно падает еще до подшипников.

— Что значит «врут»? — Циркулев побледнел. — Я лично калибровал каждый манометр.

— С точностью до третьего знака после запятой, мы знаем, — устало махнул рукой Звонарев. — Но если вы хоть раз спустились бы с ваших теоретических высот к реальному железу…

Я мрачно разглядывал графики, выползающие из самописца. Все было плохо. Гораздо хуже, чем я ожидал. Нужны новые технические решения, а времени оставалось катастрофически мало.

— Есть идея, — медленно произнес я. — Профессор Тринклер сейчас преподает в нашем политехническом институте. У него огромный опыт в дизелестроении.

— Тринклер? — Звонарев оживился. — Тот самый, который создал первый бескомпрессорный дизель?

— Именно. Попробуем обратиться к нему за консультацией.

— Но я слышала, — осторожно сказала Варвара, — что он уже консультирует конструкторское бюро Коломенского завода.

— Тем не менее, нужно попытаться, — я свернул графики. — Завтра же с утра еду в политехнический.

Когда все разошлись, я еще долго стоял у неудачного прототипа. В свете тусклых ламп он казался каким-то понурым. Впереди нас ждал неприятный разговор с Тринклером, но другого выхода я не видел.

За окнами сгущались зимние сумерки. Где-то вдалеке тоскливо загудел заводской гудок, возвещая конец смены.

Остаток дня я разбирал текучку. Потом отправился спать. Утром встал пораньше и отправился искать Тринклера.

Политехнический институт встретил меня гулкими коридорами и запахом мела. После заводских цехов здесь казалось непривычно тихо. Только где-то вдалеке слышались приглушенные голоса студентов.

Кабинет Тринклера находился в конце длинного коридора. Тяжелая дубовая дверь с потускневшей медной табличкой: «Профессор Г. В. Тринклер. Кафедра тепловых двигателей».

Я помедлил секунду перед тем, как постучать. О Густаве Васильевиче ходили легенды. Создатель первого в мире бескомпрессорного дизеля, блестящий инженер старой школы, человек сложного характера.

Стук, и из-за двери раздалось негромкое:

— Войдите.

Просторный кабинет с высокими окнами заставлен книжными шкафами. На массивном столе — аккуратные стопки бумаг, логарифмическая линейка, старинный бронзовый письменный прибор. На стене — чертежи двигателей в простых деревянных рамах.

Сам профессор сидел за столом — высокий худощавый старик с аккуратно подстриженной седой бородкой и пронзительными голубыми глазами. На нем был безупречно отглаженный черный сюртук старомодного покроя.

— Чем обязан? — сухо спросил он, глядя на меня поверх очков в тонкой золотой оправе.

Я представился и коротко изложил суть проблемы с нашим дизелем.

— Любопытно, — Тринклер откинулся в кресле. — И вы полагаете, что я должен помочь конкурентам Коломенского завода?

— Мы готовы щедро оплатить консультации, — начал я, но профессор перебил меня резким жестом:

— Молодой человек, речь не о деньгах. Я уже дал слово Малиновскому. Это вопрос инженерной этики.

— Но ведь развитие отечественного дизелестроения…

— Не нужно громких слов, — поморщился Тринклер. — Я знаю эти новые веяния — «даешь пятилетку», «время требует». А где фундаментальные исследования? Где кропотливая работа над теорией?

Он встал и подошел к окну:

— Вы хотите за три месяца создать то, над чем я работал годами. Это несерьезно.

— Густав Васильевич, — я достал папку с расчетами. — Взгляните хотя бы на наши наработки. Возможно…

— Нет, — отрезал он. — Я уже сказал — я работаю с Коломенским заводом. И потом… — он слегка усмехнулся, — говорят, у вас там какой-то профессор общается с катализаторами через колбу?

Я почувствовал, как краска заливает лицо.

— Вороножский — талантливый химик, — сухо сказал я. — У каждого свои методы работы.

— Вот именно, — Тринклер вернулся к столу. — У каждого свои методы. Мои методы — это точный расчет и проверенные решения. А вы… — он выразительно посмотрел на часы, — вы ищете легких путей.

Я понял, что разговор окончен. Уже у двери я обернулся:

— Спасибо за уделенное время, Густав Васильевич. Но мы все равно создадим этот двигатель.

— Посмотрим, — донеслось мне вслед.

Выйдя из института, я медленно шел по заснеженной улице. В голове крутились обрывки разговора и смутный план.

Я заметил на столе у профессора папку с грифом «Коломенский завод. Расчеты системы впрыска». Если нельзя получить помощь официально, может, найти обходные пути?

Где-то в глубине души шевельнулась совесть, но я подавил ее. Слишком много поставлено на карту.

У нас нет времени на «фундаментальные исследования». Моих знаний недостаточно. А значит, придется действовать другими методами.

Я свернул в переулок и направился к телеграфу. Нужно срочно связаться с Рябчиковым из службы безопасности завода. У него наверняка найдутся люди, способные «позаимствовать» интересующие нас документы.

Кабинет Рябчикова находился в полуподвальном помещении заводоуправления. Маленькая комната с зарешеченным окном была заставлена железными шкафами для документов. На облупленных стенах — схемы охраны завода.

Сам Михаил Петрович Рябчиков, коренастый мужчина лет пятидесяти с военной выправкой, внимательно выслушал мою просьбу.

— Леонид Иванович, — он покачал головой, — это слишком рискованно. Профессор Тринклер — фигура известная. Если всплывет…

— А если мы потеряем контракт? — перебил я его. Я помнил, что мне наказал Сталин. Это конкурс с автопробегом — очередное напоминание от вождя, что надо поторапливаться. Особенно сейчас, когда на дворе 1930 год. — Если завод останется без оборонного заказа? Вы же понимаете, что тогда будет.

Рябчиков потер шрам на подбородке — память о Гражданской войне:

— Понимаю. Но проникнуть в институт…

— У вас же есть люди в институте?

— Есть один истопник, — неохотно признал он. — И уборщица на кафедре. Но…

— Этого достаточно, — я достал конверт. — Здесь список документов, которые нас интересуют. И схема кабинета.

Рябчиков взял конверт двумя пальцами, словно тот мог обжечь:

— А если нас поймают?

— Тогда я возьму всю ответственность на себя, — твердо сказал я. — Но нам нужны эти чертежи. Очень нужны.

Он долго молчал, разглядывая потертый портрет Ленина на стене. Потом тяжело вздохнул:

— Хорошо. Дайте мне три дня. Но учтите — если что-то пойдет не так…

— Не пойдет, — я поднялся. — Я в вас верю, Михаил Петрович.

Уже в дверях он окликнул меня:

— Леонид Иванович… Береженого бог бережет. Будьте осторожны с этими документами.

Я кивнул и вышел в темный коридор. Дело сделано. Теперь оставалось только ждать.

* * *

Сергей неслышно шел по гулкому коридору политехнического института. За окнами — серое утро, в здании пока пусто. Только где-то вдалеке слышны шаги истопника. В руках Сергей держал потертый портфель с пустой папкой, точной копией той, что лежит в кабинете Тринклера.

По расписанию, висевшему на доске объявлений, профессор сейчас должен читать лекцию в главном корпусе. Два часа чистого времени.

Возле нужной двери Сергей достал связку ключей, подобранных местным умельцем. Третий ключ подошел идеально — старые замки редко меняют. Быстрый взгляд по сторонам — коридор пуст.

В кабинете пахло пылью, мелом и старыми книгами. На массивном столе — идеальный порядок. Папка с грифом «Коломенский завод» лежала точно там, где описывал Рябчиков — в правом углу стола, под пресс-папье.

Сергей аккуратно, стараясь не нарушить порядок на столе, взял папку и положил на ее место заранее подготовленную копию. Со стороны они неотличимы — такой же потертый картон, такая же выцветшая надпись.

Оригинал отправился в портфель. Теперь главное — успеть. В соседнем здании, в маленькой фотолаборатории, уже ждал знакомый фотограф. Два часа на съемку, проявку и печать — должны управиться.

Сергей плотно прикрыл за собой дверь кабинета. Замок тихо щелкнул. В этот момент в дальнем конце коридора показалась фигура в черном сюртуке.

Сердце екнуло — неужели Тринклер? Нет, просто похожий силуэт другого профессора. Он прошел мимо, погруженный в свои мысли, даже не взглянув на Сергея.

Выйдя из здания, Сергей быстрым шагом направился к фотолаборатории. Времени в обрез, нужно успеть вернуть папку до окончания лекции.

Он усмехнулся про себя: сколько раз за годы работы в органах приходилось проворачивать подобные операции. Но чтобы выкрадывать чертежи дизельного двигателя… Впрочем, приказ есть приказ. А уж как этими документами распорядится Рябчиков — не его забота.

В фотолаборатории уже должны разогреть химикаты. Начиналась самая ответственная часть операции.

Фотолаборатория встретила Сергея резким запахом проявителя. Федор Кузьмич, пожилой фотограф с дореволюционным стажем, колдовал над ванночками с растворами.

— Давайте быстрее, — Федор Кузьмич протянул руки за папкой. — Времени в обрез.

Следующий час прошел как в тумане. Шелест страниц, тихое жужжание затвора фотоаппарата, красный свет фонаря. Федор Кузьмич работал молча, только изредка бормотал что-то себе под нос, проверяя экспозицию.

— Готово, — наконец выдохнул фотограф, протягивая еще влажные отпечатки. — Все сняли, можете возвращать оригинал.

Сергей глянул на часы — осталось сорок минут до конца лекции. Должен успеть.

В коридорах института стало оживленнее — начали подтягиваться студенты. Сергей нарочито медленно шел, делая вид, что изучает объявления на стенах. Никто не обращал внимания на немолодого человека в потертом пальто.

У дверей кабинета он снова достал ключи. Руки чуть подрагивали. Самый опасный момент. Если сейчас кто-нибудь…

— Вы к профессору? — раздался звонкий голос за спиной.

Сергей медленно обернулся. Молоденькая лаборантка с кипой тетрадей в руках.

— Да, — как можно спокойнее ответил он. — Мне назначено…

— Так он же на лекции, — удивилась девушка. — Подождите в коридоре, скоро должен прийти.

— Благодарю, — Сергей изобразил легкий поклон. — Я лучше зайду попозже.

Он неторопливо пошел к выходу, чувствуя спиной взгляд лаборантки. Завернул за угол, переждал пару минут и вернулся другим коридором.

На этот раз повезло — никого. Быстро открыл дверь, проскользнул в кабинет. Папка-пустышка лежала точно так же, как он ее оставил. Аккуратно заменил ее оригиналом, проверил, чтобы все лежало как прежде.

Уже у двери услышал шаги в коридоре и звучный голос Тринклера, объясняющий что-то студентам. Сердце екнуло. Запереть дверь он уже не успевал.

Сергей метнулся к окну. Первый этаж, внизу сугроб. Недолго думая, перемахнул через подоконник и прыгнул. Снег смягчил падение.

Отряхиваясь и прихрамывая, он поспешил к проходной. В портфеле грели душу драгоценные фотографии чертежей. Рябчиков будет доволен.

А вечером, отчитываясь перед шефом, Сергей как бы между прочим заметил:

— Михаил Петрович, что-то у меня поясница прихватила. Может, отпуск небольшой?

Рябчиков только хмыкнул, но по его взгляду было понятно — заслужил.

Глава 3 Доводка

К вечеру я собрал всю команду в кабинете. На столе разложил фотографии чертежей, полученные от Рябчикова. Качество снимков оказалось превосходным — каждая деталь читалась четко.

— Товарищи, — я обвел взглядом собравшихся, — у нас появились новые данные по системе впрыска топлива.

Варвара склонилась над чертежами, быстро пробегая глазами по размерам и пометкам. Звонарев возбужденно протирал запотевшие очки. Руднев хмурился, разглядывая сечения форсунок.

— Любопытная конструкция, — пробормотал он. — Смотрите, как решен вопрос с распылителем. Двухступенчатая система с предварительным впрыском.

— А подача топлива! — воскликнул Звонарев. — Совершенно оригинальное решение насоса высокого давления.

— Позвольте внести уточнение, — Циркулев поправил пенсне. — Судя по размерам, давление впрыска составляет сто восемьдесят три атмосферы, что на двенадцать и четыре десятых процента выше нашего варианта.

В этот момент в кабинет ворвался Вороножский, размахивая колбой:

— Невероятно! Николаус в полном восторге! Он говорит, что термодинамический цикл превосходный.

— Борис Ильич, — мягко прервал я его. — Давайте сосредоточимся на конкретных технических решениях.

— Да-да, конечно, — закивал он. — Николаус подсказывает, что нужно изменить угол опережения впрыска.

— А ведь он прав, — неожиданно поддержала Варвара. — Смотрите, — она показала на один из чертежей. — Можно сместить момент впрыска на восемь градусов.

— И увеличить давление до двухсот атмосфер, — подхватил Руднев. — Тогда топливо будет распыляться гораздо эффективнее.

— Но выдержат ли форсунки? — усомнился Звонарев.

— Выдержат, — уверенно сказал я. — Если использовать новую сталь, над которой работает металлургический цех. А вот система охлаждения потребует доработки.

Следующие два часа мы детально разбирали каждый узел. Варвара набрасывала эскизы новой системы охлаждения. Руднев с Звонаревым спорили о конструкции топливного насоса. Циркулев педантично записывал все параметры, которые нужно будет контролировать.

— Что ж, — наконец сказал я, глядя на исписанную формулами доску. — План действий ясен. Варвара, вы с Рудневым занимаетесь топливной аппаратурой. Звонарев — система охлаждения. Циркулев…

— Я подготовлю новую программу измерений с точностью до…

— Вот и отлично, — перебил я его. — Борис Ильич, а вы…

Но Вороножский уже что-то увлеченно обсуждал с Николаусом, размахивая колбой.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел чертежи. Да, решения Тринклера были изящны. Но мы сможем сделать лучше. У нас просто нет другого выхода.

За окном догорал зимний день. Где-то в глубине души все еще ворочалась совесть, напоминая о неблаговидном способе получения этих чертежей. Но я заставил себя думать о другом — о предстоящих испытаниях, о конкурсе, о будущем завода.

В конце концов, в нашем жестоком времени не всегда можно действовать в белых перчатках. А цель… цель оправдывает средства.

Я бережно сложил фотографии в папку. Завтра нас ждет большая работа.

Остаток дня прошел в текущих хлопотах. Бойков и Нестеров хотели зайти, поговорить о делах, но у меня не хватило времени. После работы я зашел к Варваре, соблюдая все правила конспирации. Вроде знакомых по дороге не встретил.

За окном падал крупный снег, укрывая ночной город пушистым одеялом. В спальне Варвары было тепло — старая печь хорошо держала жар. Тусклый свет уличного фонаря пробивался сквозь морозные узоры на стекле.

Варвара лежала, положив голову мне на плечо. Ее волосы пахли машинным маслом и какими-то цветами — странное, но удивительно притягательное сочетание.

— Леня, — тихо сказала она, водя пальцем по моей груди. — А откуда на самом деле эти чертежи?

Я чуть напрягся, но постарался ответить как можно более небрежно:

— Я же говорил — нашел старые материалы в технической библиотеке.

Она приподнялась на локте, внимательно глядя мне в глаза:

— Не лги. А почему тогда это фотографии? И такие свежие.

— Варя…

— Просто скажи правду, — она положила ладонь мне на щеку. — Я же чувствую, что ты что-то скрываешь. И это тебя мучает.

Я молчал, глядя в потолок. Как объяснить ей? Как рассказать о нечистых методах, к которым пришлось прибегнуть?

— Я все пойму, — прошептала она. — Только не надо меня обманывать.

В ее голосе была такая искренняя забота, что у меня защемило сердце. Янакрыл ее ладонь своей:

— Прости. Ты права — эти чертежи… они действительно от Тринклера. Но больше я ничего не могу сказать.

Она вздохнула и снова положила голову мне на плечо:

— Я так и думала. Знаешь, иногда мне кажется, что ты готов пойти на все ради нашего проекта.

— Не только ради проекта, — тихо ответил я, целуя ее в губы.

Мы долго лежали молча. За окном все так же падал снег, а я думал о том, что она, возможно, единственный человек, перед которым мне по-настоящему стыдно за свой поступок.

Через два дня испытательный цех наполнился равномерным гулом работающего двигателя. Я смотрел на показания приборов, и впервые за последние недели чувствовал удовлетворение.

— Давление масла стабильное, — докладывал Звонарев, не отрываясь от самописцев. — Температура в норме, вибрация в допустимых пределах.

Варвара стояла у пульта управления, внимательно следя за топливной системой. В рабочем халате, с выбившейся прядью волос, она казалась воплощением сосредоточенности.

— Три часа непрерывной работы, — произнесла она. — И ни одного сбоя в системе впрыска.

— А точнее — три часа семнадцать минут и сорок две секунды, — педантично уточнил Циркулев, делая пометки в блокноте.

Руднев обошел стенд, прислушиваясь к работе двигателя:

— Звук ровный, без посторонних стуков. Хотя… — он нахмурился, — на высоких оборотах все-таки появляется резонанс в районе пятой опоры коленвала.

— Зато мощность выросла на тридцать процентов! — воскликнул Звонарев. — Теперь мы…

Его прервал резкий металлический скрежет. Двигатель закашлял черным дымом и заглох.

— Топливный насос, — мрачно констатировала Варвара, быстро перекрывая подачу топлива. — Не выдержал длительной работы на повышенном давлении.

Мы собрались вокруг разобранного насоса. Картина неутешительная — трещина в корпусе, изношенные плунжерные пары.

— Материал не держит, — Руднев рассматривал излом через лупу. — При двухстах атмосферах нужна совершенно другая сталь.

— И это еще не все, — я развернул чертежи будущего грузовика. — Для автопробега нам нужен двигатель мощнее минимум в полтора раза. Машина будет тяжелее, да и условия испытаний жестче.

— Можно форсировать этот мотор, — предложил Звонарев. — Увеличим степень сжатия…

— И получим разрушение поршней, — покачала головой Варвара. — Уже сейчас температура в камере сгорания на пределе.

— Нужно принципиально новое решение, — сказал я. — Не просто копировать и улучшать существующие конструкции, а создать что-то свое.

— Позвольте поделиться наблюдением, — вмешался Вороножский, до этого молча изучавший свою колбу. — Николаус подсказывает, что нужно изменить геометрию камеры сгорания.

— Погодите! — неожиданно оживилась Варвара. — А ведь в этом что-то есть. Нужно сделать вихревую камеру особой формы.

— И добавить предкамеру! — подхватил Звонарев. — Тогда можно улучшить смесеобразование.

— При условии точного соблюдения всех размеров с допуском не более пяти микрон, — вставил Циркулев.

Следующий час мы провели у доски, покрывая ее формулами и эскизами. Постепенно вырисовывалась совершенно новая конструкция — с оригинальной системой впрыска, вихревой камерой сгорания и усиленным коленвалом.

— Это все прекрасно, — наконец сказал Руднев, — но кто будет изготавливать такие сложные детали? На обычных станках такую точность не получить.

— Значит, создадим специальные станки, — твердо ответил я. — У нас еще есть время.

— Два месяца до начала пробега, — напомнила Варвара. — И нужно не только довести двигатель, но и построить новый грузовик.

— Справимся, — я посмотрел на свою команду. — У нас просто нет другого выхода.

Я раздал поручения и ребята отправились их выполнять. Их не надо подгонять. Сами все делают. Мне бы в двадцать первом веке такой энтузиазм у работников.

Например, Руднев.

Уже третий вечер я заставал его в мастерской. Он сидел за заваленным чертежами столом, то и дело снимая и протирая очки — верный признак крайнего утомления.

— Ничего не выходит, — глухо сказал он, даже не поворачиваясь. — За два месяца новый станок не создать. Это физически невозможно.

Я присел на край верстака, разглядывая разложенные повсюду эскизы и расчеты.

— Алексей Платонович, а что если пойти другим путем?

— Каким же это? — он наконец повернулся, и я увидел красные от недосыпа глаза. — Нам нужна точность в пять микрон. Пять! Вы понимаете, что это значит? Волос человека в десять раз толще!

Он встал и подошел к стоящему в углу станку немецкого производства:

— Вот, лучшее что у нас есть. Станок «Рейнеккер», дореволюционный еще. А точность — двадцать микрон в лучшем случае.

— А если его модернизировать? — осторожно спросил я.

Руднев замер, не донеся очки до глаз. Потом медленно опустился на стул и как-то странно усмехнулся:

— Знаете, Леонид Иванович… Я ведь думал об этом. Все последние ночи думал. Даже наброски делал.

Он выдвинул ящик стола и достал несколько мятых листов, исчерканных формулами:

— Вот, смотрите. Теоретически это возможно. Если усилить станину здесь и здесь… — его палец скользил по чертежу. — Но я все не мог решиться. Слишком рискованно. Если не получится, потеряем и станок, и время.

— Но теперь решились?

— Теперь да, — он энергично поднялся. — Когда вы сами предложили этот вариант… Значит, не я один считаю, что это возможно.

Он начал быстро что-то чертить в блокноте:

— Если здесь поставить дополнительные ребра жесткости… А направляющие сделать из закаленной стали, отшлифовать по особой технологии…

Его карандаш летал по бумаге:

— И систему подач с гидравлическим приводом! Я делал что-то похожее для оптического производства. Точность перемещения — до двух микрон!

— А измерительную систему можно взять у Циркулева, — добавил я. — Он как раз разработал новый оптический микрометр.

Руднев уже не слушал. Он метался между столом и станком, бормоча что-то себе под нос, делая пометки в блокноте.

Внезапно он остановился:

— Но все равно времени мало. Даже если работать круглосуточно…

— А если разделить работу? — предложил я. — Часть деталей можно делать на обычных станках, только самое точное — на модернизированном.

— И финишную доводку вручную, — подхватил он. — У меня есть два мастера, настоящие виртуозы доводки. С закрытыми глазами могут почувствовать микроны.

Он снова склонился над чертежами:

— Значит так… Усиление станины — три дня. Новые направляющие — неделя. Система подач — еще неделя. Установка измерительной системы…

— Сколько всего?

Руднев быстро подсчитал:

— Три недели на модернизацию станка. Еще неделя на отладку. Потом можно начинать делать детали.

— Успеваем?

Он впервые за вечер улыбнулся:

— Придется успеть. Знаете, Леонид Иванович, а ведь может получиться. Главное — правильно организовать работу.

Мы просидели до глубокой ночи, расписывая график работ. Решили разделить всю команду на группы: одни занимаются станиной, другие — направляющими, третьи готовят измерительную систему.

Под утро, когда за окном уже начало светлеть, Руднев вдруг спросил:

— А знаете, что самое интересное? Если все получится, у нас будет уникальный станок. Такого даже в Германии нет.

— Значит, сделаем, — я пожал его руку. — Завтра начинаем?

— Сегодня, — поправил он, глядя на часы. — Уже утро.

Выйдя из мастерской в морозную предрассветную темноту, я подумал, что Руднев прав. Если мы справимся, это будет не просто станок для одной задачи. Это будет шаг в будущее, к новым технологиям. А ради этого стоит рискнуть.

День выдался морозным и ясным. Проект дизеля, конечно, интересный, но текущую работу тоже никто не отменял.

Мы шли с Бойковым вдоль конвейера сборки грузовиков. Павел Николаевич, грузный мужчина лет пятидесяти, то и дело останавливался, вытирая платком вспотевшую лысину.

— Вот, полюбуйтесь, Леонид Иванович, — он широким жестом указал на линию сборки фордовских машин. — Пятнадцать грузовиков в день! А к весне планируем выйти на двадцать, если не тридцать.

Рабочие споро собирали знакомые силуэты «Фордов». Все отлажено, все движения выверены.

— А вот и ваш новый красавец, — Бойков кивнул в сторону второй линии, где собирали наши грузовики. — Должен признать, машина получилась отменная. Особенно по проходимости.

— Но это только начало, Павел Николаевич, — я остановился у недособранного грузовика. — Нам нужна более мощная версия. С дизельным двигателем.

Бойков нахмурился:

— Дизель? Это же совсем другое производство. Новые технологии, оборудование…

— Зато экономия топлива минимум тридцать процентов. И ресурс в полтора раза выше.

— Затраты большие, — директор покачал головой. — А сроки? Конкурс уже весной.

— Справимся, — твердо сказал я. — Только нужна ваша поддержка.

После обхода цехов я направился в заводоуправление, где меня ждал главный инженер Нестеров. Александр Владимирович встретил меня в своем идеально прибранном кабинете — худощавый, подтянутый, в безупречно отглаженном костюме.

— Присаживайтесь, Леонид Иванович, — он указал на стул. — Я изучил ваши расчеты по дизельному двигателю. Впечатляет. Но есть серьезные технические вопросы.

Следующий час мы обсуждали детали проекта. Нестеров педантично записывал все замечания в блокнот.

— В целом проект интересный, — наконец сказал он. — Но нужно тщательно просчитать производственные мощности. И еще… — он замялся. — Товарищ Звяга очень обеспокоен идеологической стороной вопроса.

Как по заказу, в дверь постучали, и на пороге появился сам секретарь партячейки. Прокоп Силантьевич прихрамывал сильнее обычного — видимо, старая рана напоминала о себе в морозную погоду.

— А, вот вы где! — он бросил на стол папку с бумагами. — Опять своевольничаете, товарищ Краснов? Кто разрешил разработку нового двигателя?

— Есть постановление наркомата…

— А партийный контроль? — Звяга стукнул кулаком по столу. — Где обсуждение на партсобрании? Где идеологическая экспертиза проекта?

— Прокоп Силантьевич, — я старался говорить спокойно, — дизельный двигатель — это прежде всего техническая задача…

— Вот! — он торжествующе поднял палец. — Опять недооценка политической составляющей! А между прочим, ваш профессор Вороножский…

— Что с ним?

— Безобразие! Вчера на весь цех кричал, что какой-то «Николаус» подсказал ему решение проблемы с топливным насосом. Это что за немецкие влияния?

Я с трудом сдержал улыбку:

— Борис Ильич просто очень увлечен работой. А результаты…

— Результаты, результаты, — проворчал Звяга. — А политическая сознательность? Впрочем, — он вдруг хитро прищурился, — если вы подготовите подробный доклад для партсобрания… И обоснуете политическую важность проекта для индустриализации…

— Обязательно подготовлю, — я поднялся. — Разрешите идти? У нас испытания нового станка.

Возвращаясь в цех, я думал о том, насколько разные люди руководят заводом. За окнами уже смеркалось. В испытательном цехе горел свет. Руднев со своей командой начинал отладку модернизированного станка.

Глава 4 Еще доводки

Утро выдалось морозным и ясным. Солнце пробивалось сквозь высокие окна сборочного цеха, рисуя на бетонном полу причудливые световые узоры.

Я стоял у нашего грузовика «Полет». Того самого, который мы разработали, сделав аналог ГАЗели. С легкой руки Орджоникидзе и одобрения Сталина серия получила название «Полет».

Я мысленно перебирал характеристики нового дизельного двигателя. Шестицилиндровый мотор получился именно таким, как я и планировал: рабочий объем четыре литра, степень сжатия 17:1, максимальная мощность девяносто лошадиных сил при две тысячи восьмистах оборотах.

Но главное — крутящий момент. Благодаря вихревой камере и двухступенчатому впрыску мы получили двести восемьдесят ньютон-метров уже с тысячи шестисот оборотов. Расход топлива всего двенадцать литров на сотню километров — на треть меньше, чем у бензинового мотора.

Пожалуй, эту модификацию стоит назвать «Полет-Д» — простое и понятное обозначение дизельной версии. Хотя Звонарев предлагал более романтичные варианты вроде «Полет-Заря» или «Полет-Витязь», но в серийном производстве лучше придерживаться практичности.

Сейчас дизельный двигатель возвышался рядом с грузовиком. Предстояло его установить.

— Леонид Иванович, все готово, — доложил Звонарев, протирая запотевшие очки. Его рыжие вихры торчали из-под вязаной шапки.

Варвара уже колдовала над моторным отсеком, методично проверяя все крепления. В рабочем халате поверх теплого свитера она казалась особенно хрупкой на фоне массивного двигателя.

— Давление масла стабильное, — она сверилась с манометром. — Система охлаждения герметична. Можно начинать монтаж.

Руднев придирчиво осматривал каждый узел, время от времени постукивая по деталям молотком:

— А знаете, кажется, мы создали что-то действительно стоящее. Девяносто лошадиных сил, крутящий момент — двести восемьдесят ньютон-метров. И всего двенадцать литров на сотню!

— Двенадцать целых и три десятых литра при средней скорости шестьдесят два километра в час, — педантично уточнил появившийся словно из ниоткуда Циркулев, поправляя пенсне на цепочке.

Мостовой кран медленно поднял двигатель. Агрегат величественно поплыл над цехом, поблескивая безупречно отполированными поверхностями.

— Потрясающе! — воскликнул Вороножский, размахивая неизменной колбой. — Николаус в полном восторге! Он говорит, что геометрия камеры сгорания идеальна!

Я невольно улыбнулся. Каждый из этих людей вложил частичку души в наше детище. Двухступенчатый впрыск топлива, вихревая камера особой формы, усиленный коленвал — все это результат бессонных ночей и жарких споров.

Двигатель плавно опустился на подрамник. Звонарев с помощниками быстро закрепил его, а Варвара уже подсоединяла топливные магистрали.

— Обратите внимание на модифицированные опоры, — Руднев постучал по массивному кронштейну. — Гасят вибрации почти полностью. А система охлаждения…

— Выдержит даже сорокаградусную жару, — закончила за него Варвара, не отрываясь от работы. — Хотя в предстоящем пробеге нас больше беспокоят морозы.

Я подошел ближе, проверяя надежность креплений. Через месяц этому двигателю предстоит доказать превосходство в тяжелейшем испытании — пятитысячекилометровом пробеге по дорогам страны.

— Как думаете, справимся? — тихо спросила Варвара, вытирая руки ветошью.

— Должны, — я встретился с ней взглядом. — У нас просто нет другого выхода.

К вечеру установка была завершена. «Полет-Д» стоял посреди цеха, готовый к первому настоящему испытанию. Нам предстояло провести полный цикл тестов на полигоне,

Я в последний раз обошел машину. За эти месяцы она стала для нас чем-то большим, чем просто грузовик. Это был символ наших надежд, воплощение технического прогресса, доказательство того, что мы можем создавать технику мирового уровня.

— Ну что, голубчики, — Руднев похлопал по капоту, — кажется, пора отметить это дело? Без космических сил и точных замеров, если позволите.

— И без протокольных записей, — улыбнулся я, глядя на открывшего было рот Циркулева.

Утром заводской полигон встретил нас тридцатиградусным морозом. Искрящийся на солнце снег покрывал испытательную трассу — идеальные условия для проверки холодного запуска.

Я посмотрел на термометр в кабине «Полета-Д». Минус пять внутри — печка работала исправно. Рядом со мной устроилась Варвара, уже готовая начать записывать показания приборов. На заднем сиденье примостился Звонарев с чемоданчиком измерительной аппаратуры.

Первый поворот ключа зажигания. Стартер натужно провернул коленвал. Дизель закашлялся сизым дымом, но не запустился.

— Давление топлива падает, — нахмурилась Варвара, глядя на манометр. — Видимо, соляра начала густеть.

— Включаю предпусковой подогреватель, — я потянулся к тумблеру на панели.

Через пять минут повторная попытка. На этот раз двигатель уверенно застучал, быстро переходя на ровную работу. Варвара быстро записывала показания приборов.

— Температура масла поднимается, — доложил Звонарев, не отрываясь от термометра. — Система охлаждения работает стабильно.

На полигоне нас уже ждала вся команда. Руднев в неизменном лиловом сюртуке под тулупом проверял ходовую часть. Циркулев устанавливал измерительные приборы вдоль трассы. А Вороножский… как обычно, что-то увлеченно обсуждал со своей колбой.

Первый круг мы прошли на малой скорости, проверяя работу всех систем. Грузовик уверенно преодолевал подъемы, мягко урча дизелем. На втором круге я прибавил газу. «Полет-Д» резво набрал скорость, уверенно держа дорогу даже на обледенелых участках.

— Крутящий момент превосходный! — воскликнул Звонарев, глядя на самописец. — Тяга с низов просто…

Его прервал резкий металлический скрежет из моторного отсека. Я немедленно заглушил двигатель.

— Похоже на топливный насос, — Варвара уже откидывала капот. — При низких температурах управляющая рейка подклинивает.

Следующий час мы провели, склонившись над мотором. Руднев притащил откуда-то паяльную лампу, Звонарев бегал с измерительными приборами.

— Нужно изменить зазоры в направляющих, — наконец заключил Руднев, протирая замерзшие очки. — И смазку заменить на более морозостойкую.

К вечеру мы устранили все выявленные недочеты. Последний тестовый заезд прошел неплохо. Грузовик уверенно набирал скорость, легко тормозил, четко держал дорогу.

— Если позволите внести уточнение, — Циркулев сверился со своими записями, — средняя скорость составила шестьдесят два и четыре десятых километра в час при расходе топлива…

Но все равно последний тестовый заезд показал, что с дизелем еще много работы.

Я медленно обходил «Полет-Д», анализируя выявленные проблемы.

Топливный насос все еще подклинивал на морозе, несмотря на доработку направляющих. При резком нажатии на газ проявлялась турбулентность в вихревой камере — двигатель на несколько секунд терял мощность.

На высоких оборотах появлялась вибрация — видимо, требовалось усилить подшипниковые узлы. А система охлаждения тоже барахлила. Возле третьего цилиндра температура заметно выше расчетной.

— До пробега меньше месяца, — Варвара словно прочитала мои мысли. — Успеем довести двигатель?

— Должны успеть, — я захлопнул капот. — Завтра с утра начнем доработку. Нужно собрать всех на совещание, у меня есть несколько идей по модернизации. Впрочем, не только двигателю.

Я еще раз медленно обошел грузовик, оценивая его уже с другой стороны. До пробега оставался месяц — время еще есть. После десятичасового испытания на полигоне мне стало ясно, насколько важен комфорт экипажа.

Кабина сейчас представляла собой спартанское помещение — жесткие сиденья без регулировок, неудобный руль, минимум приборов. Я посмотрел на потертые рычаги, тугие педали, отметил про себя, что щели в дверях пропускают холод. Стекла быстро запотевают — значит, вентиляция никуда не годится. А ведь экипажу предстоит провести в кабине много дней.

Фары светят слабо, дворники еле справляются. На ухабах все грохочет и дребезжит — шумоизоляция практически отсутствует. Я вспомнил, как Варвара после испытаний разминала затекшую спину, а Звонарев жаловался на усталость рук от постоянной борьбы с рулем.

В голове начал складываться план улучшений. Нужно сделать сиденья мягче и с регулировками. Придумать что-то с отоплением — зимой предстоит ехать через Урал. Руль требует доработки — может, изменить передаточное число? Добавить приборы контроля работы дизеля, улучшить обзорность…

Я достал блокнот и начал записывать идеи. Завтра на совещании нужно все обсудить. Оставшееся время надо использовать с толком.

Автопробег — это не только испытание двигателя, но и проверка всей машины в целом. А значит, комфорт экипажа не менее важен, чем технические характеристики.

Я не стал ждать следующего дня и ближе к вечеру собрал команду в сборочном цеху возле грузовика. Для наглядности.

Зимнее солнце едва пробивалось сквозь заиндевевшие окна под потолком. От бетонного пола тянуло холодом.

— Товарищи, — я похлопал по дверце кабины, — нам нужно серьезно поработать над комфортом. Месяц до пробега — время еще есть.

— А что не так? — удивился Звонарев. — Кабина как кабина. У «Фордов» примерно такая же.

— Начнем с сидений, — я открыл дверь. — Нужно сделать их регулируемыми, с пружинами внутри. И спинку с наклоном.

Варвара удивленно приподняла брови:

— Регулируемыми? Но зачем? Разве водители не могут привыкнуть к одному положению?

— В дальнем рейсе важен каждый нюанс комфорта, — объяснил я. — Смотрите дальше — печка. Предлагаю сделать несколько воздуховодов с заслонками. И отдельный обдув для стекол.

— Леонид Иванович, — Руднев усмехнулся, — да кто ж так усложняет простую печку? Труба от двигателя — и достаточно.

— А еще нужно улучшить руль, — продолжил я. — Сделаем другое передаточное число, облегчим управление.

— Позвольте заметить, — вмешался Звонарев, — но все грузовики имеют тяжелый руль. Это… традиция, если хотите.

— Традиции меняются, — я постучал по рулевой колонке. — Добавим сюда несколько подшипников, изменим механизм.

— Невероятно! — воскликнул Вороножский, размахивая колбой. — Николаус в восторге от таких идей! Он говорит…

— И приборы, — перебил я его. — Водитель должен видеть все параметры работы дизеля. Давление масла, температуру охлаждающей жидкости, заряд аккумулятора…

— Но это же целая приборная панель получится! — ахнул Звонарев. — Как на паровозе!

Варвара задумчиво провела рукой по торпедо:

— А знаете… в этом что-то есть. Я вчера измучилась, пытаясь на слух определить, как работает двигатель.

— Вот именно, — кивнул я. — И освещение усилим. Сделаем фары ярче, добавим дополнительные фонари для плохой погоды.

— Может еще и радио поставим? — хмыкнул Руднев.

Я сделал вид, что не заметил иронии:

— А это мысль. Хотя бы для приема сводок погоды.

В цехе повисла озадаченная тишина. Команда переглядывалась, явно не зная, как реагировать на такие революционные предложения.

— Понимаю, звучит необычно, — сказал я. — Но представьте: впереди пять тысяч километров. Метели, морозы, плохие дороги. Чем комфортнее будет экипажу, тем выше шансы на успех.

— В этом есть логика, — медленно проговорила Варвара. — Хотя многие решения кажутся… слишком необычными.

Ну да, для нынешнего времени.

— Иногда нужно опережать время, — улыбнулся я. — Так что, беремся за работу?

— Будет сложно, — Руднев снова надел очки. — Но интересно.

— При условии точного расчета всех параметров, — добавил Циркулев.

— А Николаус обещает всяческое содействие! — радостно добавил Вороножский.

Я посмотрел на часы:

— Тогда за дело. У нас месяц на то, чтобы сделать самый удобный грузовик в стране. Да, и еще кое-что, — я достал из планшета несколько эскизов. — Нужно поработать над внешним видом.

— Над внешним видом? — Руднев изумленно поднял брови. — Леонид Иванович, уважаемый, это же грузовик, а не дамская шляпка!

— Автомобиль должен быть не только надежным, но и красивым, — я развернул первый эскиз. — Смотрите: если сделать капот более обтекаемым, со скругленными углами, он будет выглядеть гораздо привлекательнее.

— Позвольте заметить, — перебил Циркулев, — но все существующие грузовики имеют классическую угловатую форму. Это рационально и практично.

— Практичность не исключает красоты, — я показал следующий чертеж. — Вот здесь можно сделать плавный переход от кабины к крыльям. Добавить хромированные молдинги вдоль борта.

— Хромированные? — ахнул Звонарев. — Да кто же видел грузовик с хромом?

— А эти решетки радиатора! — Варвара склонилась над эскизом. — Они напоминают… крылья птицы в полете.

— Именно! — я воодушевился. — И фары можно утопить в крылья, прикрыть обтекателями. А бампер сделать изогнутым, с защитной накладкой.

— Невероятно! — Вороножский взмахнул колбой. — Николаус говорит, что такие формы улучшат аэродинамику!

Я разложил остальные эскизы. Вот изображение кабины со скругленными углами и панорамным ветровым стеклом. Капот с продольными ребрами жесткости, придающими динамичность. Боковины с элегантными воздухозаборниками для охлаждения двигателя.

— А это что за выступы на крыше? — Руднев ткнул пальцем в чертеж.

— Обтекатели, — объяснил я. — Они уменьшат завихрения воздуха и защитят от дождя. Плюс придадут машине более современный вид.

— Но это же… революционно, — пробормотал Циркулев. — Хотя, если правильно рассчитать все изгибы и радиусы, то может получиться.

— А мне нравится, — неожиданно сказала Варвара. — Действительно похоже на птицу перед взлетом. И эта решетка радиатора, она такая миленькая.

— Можно даже сделать ее из полированной стали, — добавил я. — И добавить объемный логотип завода.

— Знаете, — задумчиво проговорил Руднев, — а ведь в этом что-то есть. Если сделать все качественно, получится… произведение искусства.

— При условии сохранения всех технических параметров, — как всегда, добавил Циркулев.

— И правильного расположения относительно звезд! — радостно добавил Вороножский.

— Значит, беремся и за это? — я посмотрел на команду.

Они переглянулись. В глазах уже горел творческий огонь.

— Дайте-ка еще раз взглянуть на эти эскизы, — Руднев протянул руку. — Кажется, я знаю, как улучшить форму крыльев.

Я улыбнулся. Похоже, идея красивого грузовика увлекла всех не меньше, чем работа над комфортом.

— Все это прекрасно, — Руднев отложил эскизы и снял очки, — но на чем прикажете делать эти обтекаемые формы? Наши штампы рассчитаны только на прямые углы и простые изгибы.

Я подошел к верстаку:

— Придется модернизировать оборудование. Для начала нужен новый гидравлический пресс с увеличенным усилием.

— Для сложных поверхностей капота? — уточнила Варвара.

— Именно. И матрицы новой конструкции — с переменным радиусом гибки.

Звонарев нервно взъерошил рыжую шевелюру:

— Леонид Иванович, но ведь это означает полную переделку штампового цеха! А сроки?

— Если позволите внести техническое уточнение, — Циркулев поправил пенсне, — существующие прессы развивают усилие не более шестидесяти тонн. А для плавных обводов потребуется минимум сто двадцать.

— У меня есть идея, — я достал еще один чертеж. — Смотрите: если взять за основу пресс «Шулера» и модернизировать гидросистему, можно добиться нужных результатов.

— Позвольте, — оживился Руднев, — а если добавить еще один цилиндр? И изменить геометрию коромысла?

— И систему клапанов с гидравлической разгрузкой, — добавил я.

Варвара задумчиво постучала карандашом по чертежу:

— А матрицы? Их изготовление потребует совершенно новой технологии.

— Здесь нам поможет копировально-фрезерный станок, — я показал на схему. — Только придется сделать к нему гидравлический копир особой конструкции.

— И точность обработки потребуется исключительная, — заметил Циркулев. — Не менее двух сотых миллиметра.

— Представляете, какая красота получится? — вдруг мечтательно произнес Руднев. — Плавные обводы, идеальные сопряжения поверхностей…

— А еще нужен новый сварочный автомат, — добавил я. — Для криволинейных швов.

— И контрольные шаблоны сложной формы, — подхватил Звонарев.

— При условии изготовления всей оснастки с точностью до третьего знака… — начал Циркулев.

— А космические силы уже выстроились наилучшим образом! — радостно сообщил Вороножский, который все это время что-то высматривал в колбе.

— Значит, решено, — подвел я итог. — Руднев, вы беретесь за модернизацию пресса?

— Голубчик, да разве ж можно упустить такую интересную задачу? — он уже что-то быстро чертил в блокноте.

— Звонарев — на вас копировально-фрезерный станок. Варвара…

— Я займусь расчетом поверхностей и проектированием матриц, — девушка улыбнулась. — Давно мечтала поработать над чем-то более изящным, чем прямоугольные кабины.

— Циркулев проконтролирует точность изготовления.

— С обязательной фиксацией всех параметров в специальном журнале, — педантично добавил технолог.

— А я буду следить за расположением звезд! — торжественно объявил Вороножский.

Я посмотрел на часы. До начала пробега оставался месяц. Времени в обрез, но команда уже загорелась идеей.

— За работу, товарищи, — сказал я. — Нам предстоит создать не просто грузовик, а настоящее произведение искусства.

Глава 5 Команда мечты

Мартовское утро выдалось морозным и ясным. Восходящее солнце окрасило в розовый цвет заиндевевшие корпуса завода. На площадке перед сборочным цехом, укрытый чехлом, стоял наш «Полет-Д».

Вокруг собралась вся команда — Варвара в элегантном темно-синем пальто с меховым воротником, Звонарев в потертом кожаном реглане и вязаной шапке, Руднев в тяжелом драповом пальто с каракулевым воротником поверх своего знаменитого лилового сюртука. Циркулев кутался в старомодную бекешу, а Вороножский по обыкновению щеголял в развевающемся черном халате, наброшенном поверх теплого свитера.

— Товарищ Зубцов прибыл! — раздался чей-то голос, и к нам быстрым шагом направился высокий седой мужчина в добротном пальто. За ним спешил раскрасневшийся от мороза Звяга, на ходу пытаясь что-то объяснить представителю ВСНХ.

— Доброе утро, товарищи! — Зубцов энергично пожал мне руку. — Наслышан о ваших успехах. Показывайте, чем порадуете.

Я кивнул Звонареву, и тот сдернул чехол. «Полет-Д» засверкал на солнце хромированными деталями. Его обтекаемый силуэт с изящной решеткой радиатора действительно напоминал птицу перед взлетом.

— Это что за буржуазные излишества? — немедленно вмешался Звяга. — Товарищ Зубцов, обратите внимание на недопустимое расточительство…

— Погодите, — Зубцов поднял руку, внимательно разглядывая машину. — А ведь красиво, черт возьми! И главное — функционально. Обтекаемые формы уменьшают сопротивление воздуха, верно?

— Совершенно верно, — я открыл дверь кабины. — Прошу, взгляните на улучшения в интерьере.

Зубцов с явным интересом осмотрел регулируемые сиденья, новую приборную панель, систему отопления.

— Великолепно! — он повернулся к побагровевшему Звяге. — Вот это настоящий технический прогресс. А вы говорите — излишества. В таких условиях водитель сможет работать значительно эффективнее.

— Но позвольте! — Звяга взмахнул руками. — А как же пролетарская простота? Эти хромированные детали…

— Способствуют защите от коррозии, — спокойно вставила Варвара.

— А эти обтекатели на крыше…

— Улучшают аэродинамику и снижают расход топлива на двенадцать процентов, — добавил Руднев.

— А теперь я хотел бы взглянуть на двигатель, — Зубцов потер озябшие руки.

Я открыл капот, и представитель ВСНХ с явным интересом склонился над дизелем.

— Шестицилиндровый, объемом четыре литра, — начал я пояснения. — Девяносто лошадиных сил при двух тысячах восьмистах оборотах. Главная особенность — вихревая камера особой конструкции и двухступенчатый впрыск.

— Любопытно, — Зубцов провел рукой по клапанной крышке. — А крутящий момент?

— Двести восемьдесят ньютон-метров уже с тысячи шестисот оборотов, — с гордостью сообщила Варвара. — И расход топлива всего двенадцать литров на сотню.

— Если позволите внести уточнение, — вмешался стоявший рядом Циркулев, — двенадцать целых и три десятых литра при средней скорости шестьдесят два километра в час.

— Предлагаю небольшую демонстрацию, — я кивнул Варваре.

Девушка ловко забралась в кабину. Двигатель завелся с первого раза, несмотря на мороз. Ровное урчание дизеля эхом разносилось по заводскому двору.

— Послушайте, как работает! — Руднев просиял. — Никакой вибрации, равномерный звук на всех оборотах.

— Впечатляет, — кивнул Зубцов. — А как с проходимостью?

Я указал на заснеженный пустырь за цехом:

— Варвара, покажите!

«Полет-Д» уверенно преодолел глубокие сугробы, легко взобрался на обледенелый склон и остановился точно перед нами.

— Великолепно! — Зубцов потер подбородок. — Знаете, товарищи, давно не видел такой продуманной конструкции. С нетерпением буду ждать вас на конкурсе.

— Но товарищ Зубцов, — снова подал голос Звяга, — как же быть с тем, что двигатель создан с использованием иностранного опыта?

— А что в этом плохого? — пожал плечами представитель ВСНХ. — Учиться у других не зазорно. Главное, что мы создали свое, новое. И, судя по всему, лучшее.

Зубцов провел рукой по отполированному крылу:

— Знаете, товарищи, вот что я скажу… Социализм — это не только экономия и простота. Это еще и красота, помноженная на инженерную мысль. — Он повернулся ко мне. — Когда планируете выезжать на конкурс?

— Через три дня, Павел Михайлович. Сейчас заканчиваем формировать команду.

— Отлично. Буду ждать вас в Москве. — Он еще раз окинул взглядом машину. — С таким подходом у вас хорошие шансы на победу.

Когда Зубцов уехал, Звяга еще долго стоял у грузовика, бормоча что-то про «нездоровые тенденции» и «отход от линии партии».

Но мы его уже не слушали. Нужно было готовиться к дальней дороге.

В просторном кабинете, освещенном закатным солнцем, мы собрались вокруг большой карты, развешенной на стене. По углам карты приколоты метеосводки и схемы дорог. Здесь же теснились заметки о состоянии мостов и переправ.

— Прежде всего, товарищи, — я обвел взглядом команду, — нам предстоит победить на московском конкурсе двигателей. Иначе до пробега нас просто не допустят.

— На конкурсе будут проводить стендовые испытания, — Руднев снял очки и принялся протирать их платком. — Проверят мощность, крутящий момент, расход топлива. Но главное будут смотреть надежность.

— А еще экономичность и простоту обслуживания, — добавила Варвара, склонившись над разложенными на столе документами. — Нам придется выдержать не менее пятидесяти часов непрерывной работы на стенде.

— Если позволите внести уточнение, — Циркулев поправил пенсне, — пятьдесят два часа тридцать минут согласно регламенту.

— И только после победы, — я повернулся к карте, — начнется главное испытание. Смотрите маршрут.

Я провел линию по карте:

— От Москвы идем на Ярославль и Вологду. Здесь нас ждут первые серьезные испытания — заболоченные участки, размытые дороги.

— Николаус предупреждает о коварных торфяниках! — воскликнул Вороножский, потрясая неизменной колбой.

— Далее — на Архангельск, — продолжил я. — Там проверим машину в условиях северного климата. Морозы, снежные заносы, обледенение.

— А как с переправой через Северную Двину? — нахмурился Звонарев. — Лед в марте уже ненадежен.

— Придется искать паром или понтонный мост, — я сделал пометку на карте. — После Архангельска поворачиваем на юг, идем вдоль Урала через тайгу до Свердловска.

— Это самый сложный участок, — Варвара подчеркнула что-то в блокноте. — Лесные дороги, топкие места, возможно полное бездорожье.

— Зато потом начинается настоящее веселье! — я указал на горный хребет. — Уральские перевалы до Челябинска. Проверим машину в горных условиях.

— А запас топлива? — поинтересовался Руднев. — Между населенными пунктами там приличные расстояния.

— Установим дополнительный бак, — ответил я. — От Челябинска идем на Казань. Там свои сложности — весенние разливы рек, переправы.

— Общая протяженность маршрута? — деловито уточнил Циркулев.

— Чуть больше пяти тысяч километров. На весь пробег отводится двадцать дней.

В кабинете повисла тишина. Каждый осмысливал масштаб предстоящего испытания.

— Что ж, — наконец произнес Руднев, — похоже, нам предстоит проверить машину во всех мыслимых условиях. От морозов до распутицы, от болот до горных перевалов.

— Именно! — я свернул карту. — Поэтому предлагаю заняться подготовкой. Варвара, проверьте еще раз топливную систему. Звонарев — на вас ходовая часть. Руднев…

— Уже иду готовить список необходимых запчастей, — он направился к двери. — Хотя, если позволите заметить, при таком маршруте нам может понадобиться второй грузовик только для инструментов.

— И еще один — для измерительных приборов, — добавил Циркулев.

— А Николаус настаивает на правильном расположении относительно звезд! — не остался в стороне Вороножский.

Я посмотрел на карту. До московского конкурса оставалось всего три дня. Поэтому никто не торопился домой, ведь предстояло решить важный вопрос о составе экспедиции.

— Итак, товарищи, — я обвел взглядом собравшихся. — Другой не менее важный вопрос. Нам нужно определить, кто поедет в пробег. Условия будут тяжелые, маршрут сложный.

— Я еду обязательно, — твердо сказала Варвара. — Без специалиста по топливной системе никак нельзя.

— И я, — кивнул Руднев, протирая очки. — Механические узлы в пути потребуют постоянного контроля.

— Мне тоже необходимо участвовать, — подал голос Звонарев. — Как конструктор я должен видеть поведение машины в реальных условиях.

Циркулев задумчиво постукивал карандашом по блокноту:

— К сожалению, я вынужден остаться на заводе. Необходимо провести полный цикл измерений на дублирующем двигателе. Кроме того, — он поправил пенсне, — потребуется обработка всех данных, которые вы будете присылать с маршрута.

— А я не могу оставить лабораторию, — вздохнул Вороножский. — У нас с Николаусом сейчас важнейшая серия экспериментов. Да и космические силы, — он взглянул в окно на звездное небо, — подсказывают, что мое место здесь.

— Значит, основной состав определен, — я начал записывать. — Я как руководитель, Варвара — специалист по топливной системе, Руднев — главный механик, Звонарев — инженер-конструктор. Теперь нам нужны опытный водитель и еще один механик.

— Механик должен быть универсалом, — заметил Руднев. — Чтобы и с двигателем мог работать, и с ходовой частью.

— И обязательно выносливый, — добавила Варвара. — Работать придется в любую погоду, часто по ночам.

— Игнатий Маркович, — обратился я к Циркулеву, — вы подготовите подробные бланки для записи всех параметров в пути?

— Разумеется. С точностью до третьего знака после запятой, — он раскрыл блокнот. — Я уже разработал специальную систему кодировки для телеграфных сообщений.

— А я настрою все измерительные приборы, — добавил Вороножский. — И дам подробные инструкции по правильному расположению машины относительно звезд во время стоянок.

— Что ж, — я закрыл записную книжку, — теперь займемся подбором водителя и механика. У кого есть предложения по кандидатурам? Варвара Никитична, я просил вас подготовить список. Где он?

Девушка указала на стол. Там стопкой лежали личные дела водителей завода. Я просматривал их вместе с Варварой, пока Руднев и Звонарев неподалеку готовили список необходимых инструментов для пробега.

— Давайте по порядку, — я открыл первую папку. — Морозов Андрей Петрович, сорок два года. Стаж вождения пятнадцать лет.

— Слишком нервный, — покачала головой Варвара. — Я видела, как он ругается с механиками в гараже.

— Следующий — Тихомиров Василий. Бывший извозчик, перешел на автомобили пять лет назад.

— Не подходит, — отозвался Руднев, подняв голову от бумаг. — Я его знаю — слишком осторожный. На таком маршруте нужен кто-то порешительнее.

Мы просмотрели еще несколько кандидатур:

Шептухин Григорий — опытный, но часто болеет. Затем Крутобережный Николай — отличный водитель, но слишком молод. Лопухин Сергей — прекрасно знает технику, но плохо уживается в коллективе.

Потом перебрали других кандидатов:

Веретенников Павел — фронтовой опыт, но проблемы с дисциплиной и алкоголем. Громобоев Михаил — надежный, но медлительный. Карамышев Дмитрий — хорошая репутация, но недостаточно опыта в дальних рейсах. Щербаков Илья — технически грамотный, но тоже слабое здоровье.

— И Полуэктов Федор — отличные рекомендации, но недавно женился, вряд ли согласится на долгую поездку, — доложила Варвара. Она указала на потрепанное личное дело в самом низу стопки. — А это что за папка?

— Бережной Степан Макарович, — я открыл документы. — Сорок пять лет, водительский стаж с 1914 года. Воевал на Первой мировой, был шофером броневика. Потом Гражданская война…

— Я его знаю, — оживился Звонарев. — Чудак порядочный. Разговаривает с машинами как с живыми. И еще приметы всякие соблюдает — никогда не начинает рейс в понедельник, перед дорогой обходит грузовик три раза против часовой стрелки.

— Зато технику чувствует как никто, — добавил Руднев. — Неисправность по звуку мотора определяет точнее любого механика.

— А еще он категорически отказывается ездить без своего талисмана — потертой кожаной фуражки времен империалистической войны, — усмехнулась Варвара. — Говорит, она его от всех бед хранит.

Я внимательно изучил послужной список:

— Смотрите — ни одной аварии за пятнадцать лет. И благодарности за дальние рейсы в сложных условиях.

— Он сейчас как раз в гараже, — сказал Звонарев. — Хотите с ним поговорить?

— Обязательно. Такой опыт и характер… Пожалуй, это именно то, что нам нужно.

— Только учтите, — Руднев снова надел очки, — он еще и суеверный до невозможности. Даже Вороножский со своими космическими силами по сравнению с ним просто образец рационального мышления.

— Тем интереснее, — улыбнулась Варвара. — По крайней мере, они с профессором найдут общий язык.

В гараже пахло бензином и машинным маслом. Между рядами грузовиков мы нашли Бережного у старого «Форда».

Это был удивительный человек — невысокий, но необычайно широкий в плечах, с огромным выпуклым животом, туго обтянутым промасленной гимнастеркой. Его выпученные светло-голубые глаза смотрели на мир с какой-то детской наивностью, а окладистая рыжая борода с проседью придавала сходство с купцом со старинной лубочной картинки.

— Степан Макарович? — окликнул я его.

Он медленно повернулся, вытирая руки ветошью. На голове красовалась та самая легендарная фуражка — потертая, с выцветшим околышем и следами споротой кокарды.

— Имею честь, — прогудел он басом.

— Не хотите взглянуть на машину, которой предстоит пройти пять тысяч километров?

Глаза Бережного загорелись любопытством:

— Это тот самый новый грузовик, про который весь завод говорит?

— Он самый.Пройдемте на полигон?

Когда мы вышли на заводской полигон, где стоял «Полет-Д», Бережной охнул:

— Матушки-светы! Да что ж это за красавец такой?

Он неожиданно проворно для своей комплекции подбежал к грузовику и начал обходить его кругами, бормоча что-то себе под нос.

— Ишь ты, обтекаемый какой… А решеточка-то, решеточка! Прямо как у графской каретки. И фарки какие… — он вдруг замер и повернулся ко мне: — А мотор-то у него с характером небось? По повадке вижу — норовистый.

— Хотите взглянуть? — предложил я.

Бережной сперва огладил бороду, потом поправил фуражку и только после этого кивнул:

— Дозвольте. Только я его сначала поприветствую, как положено.

К моему изумлению, он снял фуражку, поклонился машине и степенно обошел ее три раза против часовой стрелки, что-то приговаривая. Варвара прыснула в кулак, но Бережной, казалось, не заметил.

— Ну-с, теперь можно и под капот заглянуть, — важно произнес он, водружая фуражку на место.

Когда я открыл капот, его глаза, казалось, стали еще больше.

— Батюшки-светы! — прошептал он благоговейно. — Да это ж дизель! Чистый дизель, как в германскую на броневике у меня был. — Он вдруг повернулся ко мне: — А что, правда говорят, что в пробег на нем собираетесь?

— Правда. Нам как раз нужен опытный водитель.

Бережной снова поправил фуражку, расправил бороду и вдруг хитро прищурился:

— А день отъезда уже назначили?

— В среду.

— Это хорошо, что в среду. В понедельник нельзя — несчастливый день. А в среду — в самый раз, — он снова повернулся к машине. — Только вот что я вам скажу: без моей фуражки не поеду. Она меня через три войны провела, не подвела ни разу.

— Конечно, Степан Макарович, — улыбнулся я. — С фуражкой.

— И еще, — он понизил голос до шепота, — у меня тут колокольчик есть, под сиденье его обязательно надо подвесить. От нечистой силы помогает. Особенно когда через болота едешь.

Варвара закусила губу, чтобы не рассмеяться, а я серьезно кивнул:

— Договорились.

— Ну, коли так, — Бережной снова поклонился машине, — послужим вместе, красавец!

Выбрав водителя, мы опять собрались в моем кабинете для выбора механика. На столе лежали личные дела кандидатов.

— Первый — Сурмилов Максим, из депо, — начал я, открыв верхнюю папку из стопки. — Опытный, знает паровозы.

— Слишком узкая специализация, — покачал головой Руднев. — Нам нужен универсал.

— Второй — Каракозов Петр. Работал на заводе Михельсона до революции.

— Стар уже для такой поездки, — заметила Варвара. — В дороге всякое может случиться.

Мы просмотрели еще несколько личных дел:

— Жихарев Николай — хороший специалист, но слишком медлительный. Куприянов Семен — отличник в работе, но семья большая, не отпустит. Щетинкин Василий — молодой, энергичный, но опыта маловато. Прохладнов Игнат — знает технику, но характер слишком вспыльчивый. Тарабанько Григорий — универсал, но недавно после болезни

— А это кто? — Варвара взяла последнее личное дело.

— Велегжанинов Ипполит Савельевич, — я раскрыл папку. — Тридцать восемь лет… Интересная биография.

— Я его знаю, — усмехнулся Руднев. — Удивительный человек. Тощий как жердь, метр восемьдесят пять ростом, а движется как танцор. Каждое движение выверено, плавно. Когда работает с механизмами, будто музыку слышит. Да он и правда поет во время ремонта.

— Точно, — подхватил Звонарев. — Старинные романсы в основном. Говорят, знает их больше сотни. А еще он… как бы это сказать… помешан на чистоте. До странного.

— В каком смысле? — заинтересовалась Варвара.

— Может по полчаса инструменты протирать. И если его прервать — начинает все заново. Каждый ключ определенное число раз протирает, не больше и не меньше.

— Но в работе — гений, — добавил Руднев. — Я видел, как он капиталку на грузовике делал. Двигается вокруг машины как в танце, поет себе под нос, а руки сами все делают, безошибочно. За восемь часов управился, а другие по два дня возятся.

— И еще одна особенность, — я просмотрел характеристику. — Бывший артист. До революции в оперетте пел, потом работал механиком в театре. Там и пристрастился к технике.

— Только он… как бы это сказать… со своими правилами живет, — заметил Звонарев. — Если его от протирки инструментов оторвать или порядок нарушить — может замкнуться, перестать работать.

— Думаете, сможет в долгом пути с этими его особенностями? — усомнилась Варвара.

— А вы видели его работу? — спросил Руднев. — Такого мастера поискать. Да и потом, у Бережного свои причуды, а мы ведь его берем.

— Он сейчас в ночную смену работает, — сказал я. — В моторном цехе. Пойдемте поговорим с ним. Такой необычный опыт нам может очень пригодиться.

В моторном цехе царил полумрак. Работало только несколько ламп над верстаками. Откуда-то из дальнего угла доносилось тихое пение — старинный романс «Гори, гори, моя звезда», исполняемый приятным баритоном.

Мы нашли Велегжанинова за дальним верстаком. Его невероятно высокая и худая фигура словно плыла вокруг разобранного двигателя в каком-то завораживающем танце. Длинные руки двигались с удивительной грацией, каждое движение было точным и плавным.

— Ипполит Савельевич? — окликнул я его.

Он замер, оборвав песню на полуслове, и медленно обернулся. Узкое бледное лицо с крупным носом и глубоко посаженными глазами выглядело встревоженным. Я заметил, как его пальцы начали механически протирать и без того чистый гаечный ключ. Ровно восемь движений, не больше и не меньше.

— Простите за беспорядок, — пробормотал он, хотя верстак был идеально чист. — Сейчас… сейчас все приведу в порядок.

Его длинные пальцы снова принялись протирать инструменты, потом поправлять их положение, выстраивая точно под определенным углом. Движения были нервными, но по-прежнему грациозными.

— Мы хотели поговорить о предстоящем пробеге, — начал я.

— Пробег… — он кивнул, не прекращая своего занятия. — Пять тысяч километров. Много пыли и грязи… — он вздрогнул и снова протер ключ. — Я должен буду содержать инструменты в чистоте. Это очень важно. Очень.

— Конечно, — мягко сказала Варвара. — У нас будет отдельный ящик для инструментов.

— И время на их обработку, — добавил я. — Сколько вам нужно?

— Пятнадцать минут, — он посмотрел на часы. — Каждые три часа. Ровно пятнадцать минут. Иначе… иначе все может пойти не так.

Он вдруг замер, прислушался к звуку работающего в дальнем углу мотора и неожиданно запел, негромко и чисто: «Умчались годы золотые…» Его руки при этом продолжали плавно двигаться над верстаком.

— Удивительно, — шепнул Руднев. — Никогда не видел, чтобы кто-то так работал с механизмами. Как будто вальсирует с ними.

Велегжанинов оборвал пение и повернулся к нам:

— Я поеду. Но мне нужны три щетки разной жесткости. И спирт для протирки. И точное расписание остановок — я должен знать, когда смогу проводить обработку.

— Хорошо, — кивнул я. — Все будет.

— Тогда… — он бросил беспокойный взгляд на верстак, — мне нужно закончить здесь. Навести порядок. Все должно быть правильно.

Он снова запел, теперь уже «Вечерний звон», и его фигура вновь начала свой странный танец вокруг механизмов.

Мы тихо вышли из цеха.

— Поразительный человек, — сказала Варвара. — Вы видели, как он двигается? Будто механизмы сами раскрываются ему навстречу.

— И руки… — добавил Руднев. — Я ни разу не видел, чтобы он ошибся в движении или уронил инструмент.

— Главное — его способности и опыт, — заключил я. — А привычки… у кого их нет? Вон у Бережного свои причуды, и ничего, сработаемся.

Когда ребята ушли, я снова просмотрел дела. Ну что же, команда сформирована. Последние приготовления и можно выезжать.

Глава 6 Дорога в столицу

На заводском дворе выстроились три грузовика. Впереди наш «Полет-Д», отполированный до блеска, с хромированной решеткой радиатора, играющей в лучах восходящего солнца. За ним два стандартных грузовика, груженных запчастями, инструментами и измерительным оборудованием.

Бережной, уже в неизменной фуражке, степенно обходил головную машину, бормоча что-то под нос. Его массивная фигура с выпуклым животом удивительно проворно двигалась вокруг грузовика, а выпученные голубые глаза внимательно осматривали каждую деталь.

Велегжанинов в идеально чистом черном халате раскладывал инструменты в специальном ящике, напевая вполголоса «Гори, гори, моя звезда». Его длинные пальцы двигались с какой-то особой грацией, придавая каждому ключу строго определенное положение.

— Ну что, товарищи, готовы? — я оглядел команду.

Варвара, в теплом дорожном костюме, проверяла показания приборов. Руднев в лиловом сюртуке под тяжелым пальто с каракулевым воротником просматривал документы. Звонарев в потертой кожанке возился с измерительной аппаратурой.

К нам подошел директор завода в сопровождении Нестерова. Чуть дальше приблизились Циркулев и Вороножский.

— Товарищи! — директор поднял руку. — Сегодня мы провожаем нашу команду на важнейшие испытания. От их успеха зависит будущее завода.

— И расположение звезд благоприятствует! — вставил Вороножский, взмахнув колбой.

— Все измерительные приборы откалиброваны с точностью до третьего знака, — добавил Циркулев, поправляя пенсне.

Бойков с неудовольствием оглянулся на них. Потом улыбнулся нам и пожал руки.

Бережной наконец закончил ритуальный обход и забрался в кабину:

— Ну, голубчик, не подведи, — он ласково погладил руль.

— Товарищ Краснов, — окликнул меня Циркулев. — Не забудьте заполнять журнал измерений каждые четыре часа.

— И проверять расположение машины относительно звезд на каждой стоянке! — крикнул Вороножский.

Велегжанинов, закончив с инструментами, грациозно скользнул в кабину второй машины, не прерывая пения.

— По местам, товарищи, — скомандовал я.

Взревели моторы. Бережной перекрестился, поправил фуражку и аккуратно тронул головную машину с места. За ним плавно двинулись остальные грузовики.

— Ни пуха! — крикнул вслед директор.

— К черту! — весело ответила Варвара, высунувшись из окна.

Колонна медленно выехала за заводские ворота. Впереди лежала дорога на Москву. Первый этап большого пути.

За воротами завода наша колонна выстроилась на Владимирском тракте. В головной машине я сидел рядом с Бережным, а Варвара устроилась между нами. Во втором грузовике за рулем опытный водитель Семенов, рядом с ним Велегжанинов, не прекращающий напевать. В третьей машине ехали Руднев со Звонаревым и водителем Петровым.

— До Москвы около трехсот верст, — я развернул карту. — При хорошей дороге часов за восемь-девять доберемся.

— Ежели распутица не помешает, — пробасил Бережной, любовно поглаживая руль. — Видите, как подтаивает? К полудню совсем раскиснет.

Он был прав. Мартовское солнце пригревало все сильнее, и снег на обочинах начинал оседать. Дорога пока держалась промерзшей, но в низинах уже поблескивали лужи.

— Может, стоит сделать крюк через Богородск? — предложила Варвара. — Там тракт получше.

Я покачал головой:

— Потеряем лишних часа два. Нет, надо идти прямиком. Заодно и машину в деле проверим.

«Полет-Д» уверенно шел по накатанной дороге. Новая подвеска отлично гасила толчки, в кабине было тепло благодаря усовершенствованной системе отопления.

Вдруг Бережной насторожился:

— Слышите? В моторе что-то не так…

Я прислушался — действительно, в ровном гуле двигателя появился едва заметный металлический призвук. Тут же посмотрел на Варвару:

— Вы слышите?

— Да, — отозвалась девушка, тревожно прислушиваясь. — Похоже на ослабление крепления выпускного коллектора. Нужна остановка минут на пятнадцать.

Мы съехали на обочину. Колонна остановилась. Велегжанинов, плавно двигаясь, словно в танце, открыл капот и склонился над двигателем, снова начав напевать «Средь шумного бала».

— Успеем до темноты? — спросила Варвара, глядя на часы.

— Должны, — кивнул я. — В Москве нас ждут завтра утром, так что время есть. Главное пройти Владимир до того, как дорога совсем раскиснет.

За время короткой остановки я мысленно прикидывал предстоящий путь. После московского конкурса, если победим, нас ждет настоящее испытания. Пять тысяч километров по весенним дорогам. Болота, горы, переправы… Но сейчас главное добраться до столицы и достойно показать себя на конкурсе.

Велегжанинов закончил работу ровно через пятнадцать минут, протер инструменты и грациозно вернулся в свою машину. Колонна снова тронулась в путь.

— А ведь хорошо идет, ласковая, — пробормотал Бережной, поглаживая руль. — Чует, что дальняя дорога впереди.

Я молча кивнул.

Ближе к полудню дорога начала раскисать. «Полет-Д» все еще уверенно шел по колее, но двигатель вдруг закашлялся черным дымом и потерял мощность.

— Эко его тряхнуло, — встревожился Бережной, сбрасывая скорость. — Никак топливо не доходит…

Варвара уже склонилась над приборами:

— Давление в топливной магистрали падает. Похоже, где-то подсос воздуха.

Пришлось снова останавливаться. Колонна съехала на широкую обочину у старого верстового столба. Накрапывал мелкий дождь.

Варвара, накинув брезентовый плащ, склонилась над двигателем. Ее небольшие, но сильные руки уверенно проверяли топливные трубки.

— Так и есть, — она выпрямилась. — Трещина в топливопроводе высокого давления. Вибрация на плохой дороге довершила дело.

— Запасной трубки у нас нет, — нахмурился Руднев, подошедший от третьей машины.

— Зато есть медная трубка подходящего диаметра, — Варвара направилась к грузовику с запчастями. — Я смогу ее согнуть по нужному профилю.

Велегжанинов, услышав про ремонт, тут же начал раскладывать инструменты на куске брезента.

— Только не мешайте ей, — шепнул я остальным. — Она лучше всех чувствует топливную аппаратуру.

Варвара работала быстро и уверенно. Ее пальцы словно чувствовали металл, придавая медной трубке именно тот изгиб, который требовался. Через полчаса новый топливопровод был установлен.

— Попробуйте завести, — она вытерла руки ветошью.

Бережной, поправив фуражку, повернул ключ зажигания. Дизель ровно заурчал, черный дым исчез.

— Ну, голубушка, — ласково проговорил он, — теперь порядок?

— Главное — я усилила крепление трубки, — сказала Варвара. — Теперь вибрация ей не страшна.

— Если позволите, — вмешался Велегжанинов, закончив протирать инструменты, — предлагаю проверять все топливные магистрали на каждой остановке. И обязательно через равные промежутки времени.

Я посмотрел на часы. Несмотря на задержку, мы все еще укладывались в график.

— По машинам, — скомандовал я. — До Владимира нужно добраться до темноты.

Колонна снова тронулась в путь. Грузовик уверенно шел по раскисшей дороге, и я с благодарностью подумал о Варваре. С такой командой не страшны никакие поломки.

Дорога шла через редкие деревни и небольшие городки. В каждом населенном пункте наша колонна привлекала внимание.

Люди останавливались, разглядывая необычный обтекаемый силуэт головной машины. Особенно поражала их хромированная решетка радиатора, сверкающая даже в пасмурную погоду.

Я отмечал приметы времени.

Вот у околицы мужики в домотканых рубахах и лаптях чинят полуразвалившуюся телегу. На другом конце деревни — собрание у избы-читальни, красный флаг на покосившемся шесте.

У въезда — свежий плакат «Даешь коллективизацию!». Через некоторое время попался трактор «Фордзон», буксующий в весенней грязи. Возле него суетились молодые парни с красными значками, видимо, комсомольцы из местной коммуны.

— Глядите-ка, — Варвара указала на придорожный столб, — здесь уже электричество провели.

Действительно, вдоль дороги тянулись свежие столбы с проводами, следы первых электрификаций.

— А вон там церковь закрывают, — пробасил Бережной, кивнув в сторону села. — Колокола снимают.

У старинной церкви собралась толпа. На куполе копошились люди, спуская вниз тяжелый колокол.

— Времена меняются, — задумчиво произнесла Варвара.

Бережной только вздохнул и поправил фуражку.

После очередной деревни дорога пошла через лес. Здесь еще лежал снег, но весна уже давала о себе знать — на обочинах проталины, с веток капает.

Варвара посмотрела назад:

— Леонид Иванович, может, остановимся перекусить? Место вроде подходящее. Вон, Руднев машет.

Впереди действительно виднелась поляна у небольшого ручья. Колонна свернула на нее.

— Только недолго, — предупредил я. — Нужно засветло добраться до Владимира.

Пока команда устраивалась на привал, я наблюдал за Велегжаниновым. Он, напевая арию из «Пиковой дамы», методично протирал инструменты, которыми пользовался при последнем ремонте. Его длинная фигура плавно двигалась между машинами, а пальцы совершали точные, выверенные движения.

Бережной тем временем что-то ласково нашептывал «Полету», поглаживая хромированный бампер.

— Странная у нас команда подобралась, — тихо сказала подошедшая Варвара. — Но знаете… надежная.

Я кивнул. Действительно, каждый с причудами, но все настоящие мастера своего дела.

Сквозь голые ветви деревьев пробивалось мартовское солнце. Где-то вдалеке слышался паровозный гудок — признак приближающейся станции. Новая жизнь медленно, но неуклонно наступала на старую Русь.

— По машинам, товарищи, — скомандовал я через полчаса. — До Владимира еще часа три пути.

Колонна снова тронулась в путь. Впереди нас ждала Москва, а там, если повезет, дорога длиной в пять тысяч километров через всю страну, которая сама переживала не менее сложный путь перемен.

Солнце клонилось к закату, когда вдали показались золотые купола владимирских соборов. Сквозь мутноватое ветровое стекло я видел, как величественно вырастают они над холмами — древние свидетели русской истории.

— Успели до темноты, — с облегчением выдохнула Варвара.

Бережной перекрестился на купола, не выпуская руля:

— Золотые маковки-то как горят… Только крестов уже нет на многих.

Дорога пошла в гору, к городу. Наш «Полет-Д» уверенно преодолевал подъем, за ним натужно урчали моторами две другие машины. Внезапно Бережной резко затормозил:

— Матушки-светы! Гляньте, что впереди!

Перед въездом в город дорога превратилась в настоящее месиво. Талая вода, стекающая с холмов, размыла колею, превратив ее в глубокую топкую канаву.

— Звонарев говорил, что справа есть объездная дорога, — сказала Варвара. — Может, стоит вернуться?

Я внимательно осмотрел препятствие. Объезд займет не меньше часа, а темнеет быстро. С другой стороны, застрять здесь…

— Что скажете, Степан Макарович?

Бережной задумчиво погладил бороду:

— Машина справится, чую. Только надо правильно зайти. И чтоб звезды благоприятствовали, как Борис Ильич говорил.

К нам подошли Руднев и Велегжанинов. Механик предупредил:

— Если позволите… В такой ситуации очень важно выдержать точный угол захода. И скорость должна быть ровно двадцать километров в час. Не больше и не меньше.

Я принял решение:

— Пойдем напрямик. Варвара, проверьте показания приборов. Бережной, как скажу — трогайте.

Стало совсем тихо. Только чавкала грязь под колесами да где-то вдалеке звонили к вечерне в уцелевшей церкви.

— С Богом, — шепнул Бережной, поправил фуражку и плавно тронул машину с места.

«Полет-Д» медленно вошел в раскисшую колею. На миг показалось, что машина застрянет, но дизель ровно загудел, и грузовик, уверенно перебирая колесами, пошел вперед. За нами, точно повторяя маршрут, двинулись остальные машины.

Через несколько минут вся колонна уже стояла на твердой мостовой Владимира.

— Вот это характер! — с гордостью произнес Бережной, любовно поглаживая руль. — Чистая красотка — и стать, и норов!

В наступающих сумерках мы медленно ехали по древнему городу. Мимо проплывали старинные купеческие особняки с облупившейся краской, новые советские вывески на них казались чужеродными заплатами. На углах горели электрические фонари, но их свет только подчеркивал глубокие тени в узких улочках.

— Здесь и заночуем, — решил я. — А утром двинемся на Москву.

Гостиница во Владимире оказалась старым купеческим домом, наспех приспособленным под нужды советских постояльцев. В бывшей парадной зале теперь размещалась общая столовая, где пахло щами и махорочным дымом.

— Машины во дворе, под навесом, — доложил вернувшийся Руднев. — Велегжанинов уже начал вечерний ритуал с инструментами.

Бережной, не снимая фуражки, степенно хлебал щи, изредка вытирая бороду.

— А что, неплохая харчевня. Почти как в старые времена.

В общем зале было людно. За соседним столом громко обсуждали весенний сев, у окна группа командированных спорила о пятилетнем плане. От печки доносился густой храп какого-то усталого путника.

— Завтра выезжаем на рассвете, — я разложил на столе карту. — До Москвы еще около двухсот верст.

Варвара задумчиво помешивала ложкой остывший чай:

— Как думаете, много будет участников на конкурсе?

— Говорят, Коломенский завод что-то серьезное готовит, — отозвался Звонарев. — И ярославцы тоже.

После ужина я вышел во двор. Велегжанинов при свете керосиновой лампы все еще колдовал над своими инструментами. Его длинная тень на стене сарая походила на диковинную птицу.

Утром хотели выехать затемно. Бережной, конечно, сначала обошел «Полет» три раза против часовой стрелки. Велегжанинов проверил все крепления строго определенное количество раз.

Впрочем, это не помогло. Когда мы уже собрались выезжать из Владимира, со двора гостиницы раздался звонкий металлический треск.

— Беда, Леонид Иванович! — прибежал встревоженный Звонарев. — У второго грузовика рессора лопнула. Видать, вчерашняя колея добила.

Велегжанинов уже склонился над поврежденной машиной, его длинные пальцы ощупывали излом металла. Он тихо напевал арию Германа, словно это помогало ему в работе.

— Нужна кузница, — наконец выпрямился он. — Можно усилить особым способом, тогда выдержит весь путь.

— Где ж мы сейчас кузнеца найдем? — вздохнул Руднев.

— Тут недалече артель «Красный молот», — подсказал дворник, коловший лед во дворе. — За храмом сразу.

В артели нас встретил старый кузнец — могучий, с прокопченным лицом и седой бородой до груди. Он с интересом обошел наши машины, особенно долго разглядывая обтекаемые формы «Полета».

— Ишь ты, — пробормотал он, поглаживая бороду. — Диковинная работа. Ну, показывайте, что там у вас.

Велегжанинов, непривычно оживленный, что-то долго объяснял кузнецу, размахивая руками. Тот понимающе кивал.

Работа заняла около часа. Кузнец колдовал над рессорой, а наш механик помогал ему, не прекращая негромко напевать. Их движения были удивительно слаженными, словно они всю жизнь работали вместе.

— Теперь не сломается, — сказал наконец кузнец, отирая пот. — Даже лучше новой будет.

Дорога на Москву оказалась получше. Только у Покрова пришлось задержаться — талая вода размыла деревянный мост. Пока искали брод, к нам подъехали крестьяне на телегах.

— Ишь ты, машина какая справная! — восхищались они, разглядывая обтекаемые формы грузовика. — Нездешняя, сразу видать.

К вечеру на горизонте показалась Москва. Сначала возникли силуэты колоколен, потом дымящие заводские трубы. Город встретил нас шумом, толчеей и красными флагами на административных зданиях.

— Осторожнее, Степан Макарович, — предупредил я Бережного. — Тут движение непривычное.

Москва встретила нас шумом и суетой. На перекрестке Мясницкой какой-то лихач на дрожках не справился с перепуганной лошадью. Животное, испуганное трамвайным звонком, понесло прямо наперерез нашей колонне.

Бережной среагировал моментально. Его пухлые руки с удивительной ловкостью развернули руль, уводя «Полет-Д» от столкновения. Лошадь промчалась мимо, едва не задев крылом.

— Тпру, стой, окаянная! — донеслось вслед.

Но следовавшая за нами вторая машина резко затормозила, и в кузове раздался грохот. Это опрокинулся ящик с инструментами Велегжанинова.

Пришлось остановиться у обочины. Высокий механик, бледный как полотно, трясущимися руками принялся раскладывать инструменты, бормоча под нос арию Ленского. Его длинная фигура мелькала между машинами, а пальцы нервно ощупывали каждый инструмент.

— Братцы, а что за машина такая? — обступили нас мальчишки в кепках. — Чисто птица какая заморская!

Регулировщик в белой гимнастерке помогал восстановить движение, размахивая полосатым жезлом. Вокруг собралась толпа зевак, разглядывавших необычный силуэт «Полета-Д».

— Товарищи, не задерживайтесь! — покрикивал милиционер. — Проезжайте!

По булыжным мостовым громыхали телеги, сновали автомобили, звенели трамваи. На тротуарах толпился народ — служащие в потертых пальто, рабочие в кожанках, молодежь с красными косынками и бантами.

Наша колонна медленно продвигалась к центру. Прохожие останавливались, разглядывая необычный силуэт головной машины. Кто-то даже зааплодировал, когда «Полет-Д» проезжал мимо.

— Приехали, — выдохнула Варвара, когда мы наконец остановились у здания, где размещалась конкурсная комиссия. — Теперь начинается самое сложное.

Я молча кивнул. Завтра нашему двигателю предстояло доказать свое превосходство. А пока нужно было разместить машины, устроить команду и подготовиться к испытаниям.

Москва бурлила вокруг нас — огромная, шумная, полная противоречий между уходящим старым и наступающим новым временем.

Глава 7 Московские испытания

Мы оставили в учреждении только сообщение о прибытии. Подтвердили участие, зарегистрировали заявку. И отправились дальше, размещаться в Москве.

Колонна из трех машин медленно продвигалась по булыжным мостовым, лавируя между пролетками и трамваями. На перекрестке милиционер в белой гимнастерке лихо крутанул полосатый жезл, пропуская нас.

— Прямо на Мясницкую держите, Степан Макарович, — я указал Бережному направление.

Тот степенно кивнул, не выпуская руль, и что-то прошептал, явно очередной заговор от дурного глаза. Рядом Варвара внимательно следила за показаниями приборов.

Москва бурлила привычной утренней жизнью. У магазина «Чаеуправления» толпились покупатели, зазывала в поддевке громко расхваливал цейлонский чай. Напротив, в витрине нэпманского магазина «Элегант» красовались заграничные шляпки. А рядом уже строились новые советские учреждения — на фасаде блестела свежая вывеска «Промбанка».

На углу Бульварного кольца нас встретил Головачев, невысокий, в круглых очках и потертом пиджаке. Он энергично замахал руками:

— Леонид Иванович! Наконец-то! Мы вас еще вчера ждали.

Колонна остановилась. Я спрыгнул из кабины:

— Здравствуй, Семен. Как видишь, добрались. Где разместимся?

— Все устроено! — Головачев достал блокнот. — Ваша квартира на Арбате готова. Для остальных нашел две комнаты в соседнем доме. А машины поставим во дворе завода, там охрана.

Велегжанинов, услышав про машины, тут же встревожился:

— Позвольте… А чистое помещение для инструментов будет?

— Обязательно, — кивнул Головачев. — Выделили отдельную комнату в механическом цехе.

Велегжанинов успокоенно кивнул.

— Все наши собрались? — спросил я Головачева.

— Ждут на заводе. Сорокин с утра не находит себя, все рвется ваш двигатель посмотреть. И Протасов тоже.

Через полчаса мы въехали в заводской двор. У проходной уже собралась группа встречающих. Я узнал коренастую фигуру Зотова в неизменной кожанке, рядом высокий Протасов что-то объяснял молодому Сорокину. Чуть в стороне держался Котов, по обыкновению с папкой документов подмышкой.

— Ну, показывайте свое чудо! — нетерпеливо воскликнул Сорокин, едва мы остановились.

Бережной, поправив фуражку, степенно обошел «Полет-Д» три раза против часовой стрелки, бормоча что-то себе под нос. Сорокин удивленно поднял брови, но промолчал.

— Товарищи, познакомьтесь, — я начал представлять свою команду. — Это Варвара Никитична, наш специалист по топливной системе.

— Наслышан, — Сорокин энергично пожал ей руку. — Ваши расчеты по форсункам — просто блеск!

Постепенно обе команды перемешались. Протасов с Рудневым уже углубились в обсуждение какой-то технической проблемы. Сорокин с восхищением разглядывал обтекаемые формы грузовика. А Велегжанинов, к моему удивлению, нашел общий язык с молчаливым Воробьевым — они вполголоса обсуждали какие-то довоенные механизмы.

— Леонид Иванович, — Сорокин отвел меня в сторону. — Тут такое дело… Вы просили узнать насчет конкурса. Немцы из MAN уже три дня как в Москве. И «Фиат» своих представителей прислал. Конкуренция будет серьезная.

— Знаю, — кивнул я. — Но у нас есть козырь. Новый сплав для поршней. Кстати, как там наши станки?

— В полном порядке. Величковский вчера последние расчеты закончил…

Наш разговор прервал звонкий голос Варвары:

— Леонид Иванович! Тут в топливной системе что-то не так…

Начинались обычные предконкурсные хлопоты. Впереди еще много работы.

Когда все разошлись осматривать машины, я поднялся в кабинет. В открытое окно доносился гул завода — привычные звуки работающих станков, гудки паровозов на подъездных путях, голоса рабочих во дворе.

Величковский появился без стука — высокий, прямой, с аккуратно подстриженной седой бородкой. Положил на стол папку с расчетами.

— Присядете, профессор? — я указал на кресло. — Чаю?

— Благодарю, — он достал из кармана сюртука платок, тщательно протер пенсне. — Знаете, Леонид Иванович, эта новая технология закалки… Удивительные результаты.

— Чай все-таки настоятельно рекомендую, профессор, — я позвонил в звонок. — У меня тут остался еще довоенный «Липтон».

Величковский улыбнулся, снова протирая пенсне:

— В таком случае не откажусь. Знаете, Леонид Иванович, иногда мне кажется, что вы единственный, кто еще помнит эти маленькие радости прошлого.

Вошел Головачев, я распорядился насчет чая. Величковский тем временем раскладывал на столе графики и диаграммы.

— Смотрите, — он указал на кривую синего цвета. — Вот что дает добавка молибдена. При температуре восемьсот градусов прочность выше на треть. А если добавить еще хром…

— В какой пропорции? — я склонился над графиком.

— Три и семь десятых процента. Именно в этой точке достигается оптимум.

Принесли чай. Величковский с видимым удовольствием вдохнул аромат:

— М-да… Настоящий цейлонский. А знаете, я как-то был на цейлонских плантациях, в девятьсот тринадцатом…

— Расскажите, — я откинулся в кресле.

Профессор начал рассказывать о своем путешествии, попутно делая карандашом пометки на полях чертежей. Это была его особенность. Самые важные мысли приходили к нему во время неспешных бесед.

— А вот здесь, — он вдруг прервал рассказ о сингальских храмах, — если изменить режим охлаждения… — его карандаш быстро забегал по бумаге.

В дверь снова постучали. На этот раз это был взволнованный Сорокин.

— Борис Ильич! — он замер на пороге. — Простите, но там в лаборатории такие результаты…

— Входите, Александр Владимирович, — кивнул я. — Как раз обсуждаем новую технологию закалки.

Сорокин, не снимая потертого рабочего халата, разложил на столе листы с расчетами:

— Смотрите, что получается при добавлении ванадия! Мы провели серию экспериментов.

— Любопытно, — Величковский склонился над цифрами. — А температурный режим?

— Вот график, — Сорокин достал еще один лист. — Синяя линия — стандартный режим, красная — с измененным охлаждением.

Я разлил еще чаю. Сорокин, увлеченный объяснениями, даже не заметил предложенную чашку.

— А что там с нашими станками? — спросил я.

Величковский задумчиво потер переносицу:

— Да, точно, я как раз хотел рассказать про них, — Величковский извлек из папки еще один чертеж. — Взгляните на новую конструкцию расточного станка для гильз цилиндров.

Я с интересом склонился над чертежом. Изящное инженерное решение. Двойной суппорт с гидравлическим приводом позволял добиваться невиданной точности обработки.

— Допуск всего пять микрон, — с гордостью сказал Сорокин. — На существующем оборудовании такого не получить.

— А самое интересное здесь, — Величковский постучал карандашом по чертежу. — Система автоматической коррекции. При малейшем отклонении станок сам регулирует положение резца.

— Сложно будет изготовить?

— Уже работаем над этим, — Сорокин развернул новый лист. — Вот чертежи направляющих из специального сплава. Добавка вольфрама дает потрясающую износостойкость.

— И заметьте, — Величковский снял пенсне, протирая стекла, — конструкция позволяет модернизировать существующие станки. Не нужно закупать новые.

— А для коленвалов? — спросил я.

— О! — Сорокин просиял. — Тут у нас особая гордость.

Он достал из папки большой чертеж шлифовального станка. Тоже остроумное решение — качающаяся шпиндельная бабка с гидрокомпенсацией позволяла обрабатывать шейки коленвала с точностью до двух микрон.

— Самое главное в дизеле — точность, — заметил Величковский. — Малейший перекос, и вся работа насмарку.

— А вот это уже серьезная заявка, — я указал на чертеж шлифовального станка. — Именно такая точность нам и нужна для серийного производства. Руднев, кстати, должен это оценить.

— Кстати о Рудневе, — Величковский снова надел пенсне. — Он там внизу изучает немецкие механизмы. Может, пригласим?

Я позвонил в звонок, попросил Головачева позвать Руднева. Через несколько минут он влетел в кабинет — в своем знаменитом лиловом сюртуке, с едкой усмешкой на губах.

За дверью я заметил маячившего в приемной Мышкина. Ага, как раз вовремя, он-то мне и нужен.

— Ну-с, что тут у вас? — Руднев сдвинул очки на кончик носа. — Опять, небось, теоретические изыскания?

— Взгляните, Алексей Платонович, — спокойно сказал Величковский. — Особенно на допуски.

Руднев склонился над чертежами. По мере изучения его ироничное выражение сменилось неподдельным интересом.

— А ведь недурно, — пробормотал он. — Особенно вот эта система компенсации… И сплав любопытный.

— Оставляю вас, господа, — я поднялся. — Обсудите детали, а у меня еще срочные встречи.

— Постойте! — Руднев поднял голову. — А как же проблема с твердостью направляющих? При такой точности малейший износ грозит все разрушить.

— Вот здесь решение, — Сорокин протянул ему новый чертеж. — Специальная наплавка…

Я вышел из кабинета под звуки разгорающейся технической дискуссии. Руднев уже вовсю критиковал какое-то конструктивное решение, а Величковский невозмутимо объяснял преимущества своего подхода.

Мышкин уже вышел из приемной и ждал меня в коридоре. Его сутулая фигура почти сливалась с тенями.

— Пройдемте в малую переговорную, Леонид Иванович, — тихо сказал он. — Есть серьезные новости…

В малой переговорной было тихо и сумрачно. Мышкин привычно сел так, чтобы видеть дверь, достал потрепанный блокнот.

— Начнем с общей картины, — он близоруко щурился на записи. — В Политбюро серьезные трения. Группа Рыкова усиливает позиции. Бухарин готовит большую статью в защиту частного капитала.

— А что в регионах? — спросил я.

Мышкин достал из потертого портфеля еще один блокнот:

— Ситуация сложная. На Урале местные власти поддерживают частные предприятия, там хорошие показатели по металлу. В Ленинграде наоборот — требуют все национализировать. В Кузбассе шахтовладельцы сформировали крепкое лобби. А в Сибири…

— Что с военными?

— Тухачевский за модернизацию любой ценой, даже если придется опираться на частный капитал. Ворошилов против — требует все делать своими силами. — Мышкин перевернул страницу. — В ВСНХ тоже раскол. Пятаков поддерживает концессии, а Куйбышев настаивает на полном государственном контроле.

Я прошелся по комнате:

— А наши московские покровители?

— Каганович пока выжидает. Но его больше интересует политическая лояльность, чем экономическая эффективность. А вот Орджоникидзе… — Мышкин сделал паузу. — Он явно склоняется к сохранению частной инициативы в промышленности. Особенно после успехов в металлургии.

— Что со Сталиным?

Мышкин понизил голос почти до шепота:

— По моим данным, он внимательно следит за успехами частных предприятий. Особенно его интересуют темпы модернизации. Но публично поддерживает линию на усиление государственного сектора.

— Как думаете, чем закончится эта борьба?

— Трудно сказать… — Мышкин снял очки, протер их платком. — Многое зависит от конкретных результатов. Если частники докажут свою эффективность — у них есть шанс. Особенно в оборонке. Кстати, о результатах… Что будем делать с немцами на конкурсе?

— Да, точно. Как там наши конкуренты? Помимо немцев?

— MAN привез очень сильную команду. Восемь инженеров, полная техническая документация. — Мышкин перевернул страницу. — Но самое интересное, они привезли с собой главного инженера Круппа.

Я задумался. Крупп… Это уже серьезно.

— Что у них за двигатель?

— Шестицилиндровый дизель, — Мышкин сверился с записями. — Мощность девяносто пять лошадиных сил. И еще они привезли полный комплект оборудования для его производства.

— Пытаются продать лицензию?

— Именно. И, судя по моим источникам, у них уже есть предварительная договоренность с председателем конкурсной комиссии.

Я прошелся по комнате. В голове начал складываться план.

— Скажите, Алексей Григорьевич, а что если… — я понизил голос. — Что если мы организуем утечку информации о том, что Крупп ведет параллельные переговоры с американцами?

Мышкин поднял брови:

— Любопытно… Это могло бы серьезно подорвать их позиции. Особенно учитывая настроения в наркомате.

— И заодно намекнуть, что цена лицензии сильно завышена.

— А у вас есть доказательства? — Мышкин достал карандаш.

— Будут. В конце концов, у Круппа действительно есть представительство в Детройте. Смотрите, — я сел напротив Мышкина, понизив голос. — У меня есть информация, что Крупп ведет переговоры с «Форд Мотор Компани» о создании совместного предприятия в Детройте.

Мышкин быстро записал что-то в блокнот:

— Продолжайте.

— Предлагаю действовать в три этапа. Первый — через ваши каналы пустить слух, что немцы специально завышают цену лицензии для СССР, планируя продать технологию американцам дешевле.

— Это вызовет недовольство в наркомате, — кивнул Мышкин. — А второй этап?

— Подбросить председателю конкурсной комиссии «случайно найденное» письмо из детройтского офиса Круппа. С намеками на уже идущие переговоры с Фордом.

— Рискованно… — Мышкин задумчиво потер подбородок. — Но выполнимо. Письмо нужно будет составить очень аккуратно. И третий этап?

— Самый важный. Через Вознесенского организовать встречу с кем-нибудь из военных. Намекнуть, что немцы могут продать американцам технологии, которые планировалось использовать для нашей оборонки.

— А это уже серьезно, — Мышкин оживился. — У меня как раз есть выход на помощника Тухачевского…

— Только действовать нужно крайне осторожно. Никаких прямых контактов. Все через третьи руки.

— Разумеется, — Мышкин сделал еще одну пометку. — Когда начинаем?

— Первый этап — прямо сейчас. Слухи должны пойти еще до начала испытаний. Письмо подбросим через два дня, когда комиссия начнет работу. А разговор с военными организуем к финалу конкурса.

— Понадобятся деньги на организацию каналов.

— Распоряжусь через Котова. Оформим как расходы на текущую деятельность.

Мышкин спрятал блокнот:

— Что-нибудь еще?

— Да, установите постоянное наблюдение за немецкой делегацией. Особенно за их перепиской и звонками в Германию. Может пригодиться.

— Сделаем, — Мышкин поднялся. — Разрешите идти?

— Действуйте. И держите меня в курсе.

Когда он вышел, я еще некоторое время сидел в темнеющей комнате. План рискованный, но другого выхода я не видел. Немцы привезли действительно сильный двигатель.

Посидев немного, я вышел из переговорной и направился в финансовый отдел. Котов, как обычно, на месте, даже в восемь вечера. Сухонький, в костюме дореволюционного покроя, он склонился над громадными бухгалтерскими книгами.

— Василий Андреевич, не помешаю?

Котов поднял голову, близоруко щурясь:

— А, Леонид Иванович! Как раз собирался к вам с отчетом.

Он достал из стопки папок несколько документов:

— Металлургический комбинат превысил план на двадцать процентов. Прибыль — два миллиона шестьсот тысяч рублей. Новые мартеновские печи себя полностью оправдали.

— А шахты?

— Еще лучше. — Котов перевернул страницу. — Три миллиона чистыми. Новая система вентиляции позволила увеличить добычу на сорок процентов.

— Что с автомобильным производством?

— Вот, извольте взглянуть, — он протянул мне подробную калькуляцию. — Восемьсот грузовиков за квартал. Чистая прибыль — миллион четыреста тысяч. А если внедрить ваш новый двигатель, то…

— Кстати о двигателе, — я понизил голос. — Нужно организовать дополнительное финансирование. Оформим как расходы на рекламу и представительские.

Котов понимающе кивнул:

— Сколько потребуется?

— Для начала тысяч пятьдесят.

— Сделаем через «Торгсин», — он сделал пометку в своей книге. — Деньги будут завтра утром.

— И еще, Василий Андреевич… — я присел на краешек стола. — Как у нас с валютными резервами?

— С валютой неплохо, — Котов достал еще одну книгу, с золотым обрезом. — Экспортные контракты принесли сто пятьдесят тысяч долларов. Половину уже конвертировали в швейцарские франки.

— А личные счета? — я перешел на шепот.

Котов оглянулся на дверь и достал из сейфа тонкую тетрадь в черном переплете:

— Ваша доля от металлургического комбината — триста двадцать тысяч франкоа. От шахт — еще двести пятьдесят. Автомобильное производство принесло сто восемьдесят тысяч.

— Сколько удалось перевести?

— Через рижский канал отправили триста тысяч. Как обычно. Сейчас они на счетах в «Credit Suisse». Еще двести пятьдесят через Стокгольм — в «Svenska Handelsbanken».

— А золото?

— Пятьдесят килограммов слитков хранятся в банковской ячейке в Риге. Еще тридцать — в Цюрихе.

Я кивнул. Запасной аэродром подготовлен надежно.

— Что с текущими операциями?

— Недавно открыли новый канал через Константинополь, — Котов перевернул страницу. — Очень удобно — греческие купцы не задают лишних вопросов. Берут всего три процента комиссии.

— Хорошо.Документы?

— Паспорта и визы готовы. Хранятся в надежном месте. В случае необходимости — два часа на сборы, и вы уже в Риге.

— Отлично, Василий Андреевич. Как всегда — безупречная работа.

Котов позволил себе легкую улыбку:

— Рад стараться, Леонид Иванович. Кстати, не желаете взглянуть на новую схему для работы с алмазами? Очень перспективное направление…

После разговора с Котовым я наконец вышел на улицу. Решил пройтись и освежить голову.

Вечерняя Москва уже зажигала огни. На углу Мясницкой шумела очередь в кинотеатр «Художественный» — показывали «Броненосец Потемкин». Из дверей «Праги» доносились звуки джаз-банда.

На Арбате было тише. Я поднялся в свою квартиру на втором этаже старого доходного дома. В прихожей горел свет — Варвара опять пришла с чертежами.

Она сидела за столом в кухне, склонившись над бумагами. Короткие темные волосы растрепались, на носу смешное пятнышко чернил.

— Я принесла расчеты по топливной системе, — девушка подняла голову. — И еще… приготовила ужин.

На плите действительно что-то аппетитно булькало.

— Ты замечательная, — я поцеловал ее в макушку. — Только давай сначала поужинаем. Чертежи подождут.

За ужином мы говорили о завтрашних испытаниях, о конкурентах, о новых станках. Варвара увлеченно рассказывала о каких-то технических тонкостях форсунок, размахивая вилкой. В такие моменты она становилась особенно хороша — глаза горят, на щеках румянец…

После ужина мы сами и не заметили, как переместились в спальню. Чертежи так и остались лежать на столе нераскрытыми до утра.

За окном падал мокрый мартовский снег. В комнате было тепло. Где-то внизу проехал последний трамвай, прозвенев на повороте.

Глава 8 Конкурс

Утром конкурсная площадка гудела как растревоженный улей. У входа выстроилась целая очередь грузовиков — американские «Форды», немецкие «MAN» и «Büssing», итальянские «Фиаты», наши «АМО» и ярославские машины.

Бережной, поправив фуражку, в третий раз обходил наш «Полет-Д» против часовой стрелки, бормоча заговоры. Велегжанинов методично протирал инструменты, напевая арию. Варвара и Звонарев склонились над приборами, проверяя показания.

В регистрационном бюро толпились представители заводов. Я заметил делегацию Коломенского завода — главный инженер Добротворский о чем-то оживленно спорил с немцами из MAN. Чуть в стороне держались итальянцы — элегантные, в отличных костюмах.

— Леонид Иванович! — окликнул меня председатель конкурсной комиссии Бурмистров. — Прошу, ваши документы…

Я протянул папку с техническими характеристиками двигателя. Бурмистров, грузный, с окладистой бородой, внимательно изучал бумаги:

— Так-так… Девяносто лошадиных сил… Расход топлива… Любопытно. А это что за особая система впрыска?

— Наша особая разработка, — я начал объяснять принцип работы.

Краем глаза я заметил, как немецкий инженер пытается прислушаться к разговору.

Тут же в бюро я заметил знакомую фигуру Зубцова — седого, с пронзительными серыми глазами. Рядом с ним стоял заместитель наркома тяжелой промышленности Пятаков, высокий, в строгом черном костюме.

Добротворский возглавлял делегацию Коломенского завода, он у них известный специалист по дизелям. Он что-то горячо обсуждал с представителями MAN.

— Интересная конструкция, — произнес Бурмистров, разглядывая чертежи. — Особенно система охлаждения. А как решили проблему с форсунками?

Я начал объяснять, но тут к нам подошел Зубцов:

— А, Леонид Иванович! Рад видеть. Товарищ Пятаков как раз хотел познакомиться с вашей разработкой.

Пятаков пожал мне руку:

— Наслышан о ваших успехах в металлургии. Да и завод вы построили в рекордные сроки. Надеюсь, и здесь не подведете.

Краем глаза я заметил, как вокруг нашего разговора начали собираться другие участники. Представитель «Фиата» синьор Марелли, элегантный, с тщательно подстриженными усиками, явно пытался прислушаться к беседе.

— А вот эта система впрыска… — Бурмистров указал на чертеж. — Весьма оригинальное решение.

Пока я объяснял технические детали, наша команда готовила «Полет-Д» к испытаниям. Варвара методично проверяла все системы, делая пометки в блокноте. Бережной, закончив ритуальный обход, теперь протирал до блеска хромированную решетку радиатора, что-то ласково нашептывая машине.

Велегжанинов, в идеально чистом черном халате, раскладывал инструменты в строгом порядке. Руднев, в лиловом сюртуке, язвительно комментировал конструкцию немецкого двигателя:

— Помилуйте, да у них же тут зазоры как у паровоза! А эти допуски… Просто варварство какое-то.

К нам подошел представитель Харьковского завода Нестеренко — молодой, энергичный, в кожаной тужурке:

— Позвольте взглянуть на ваш двигатель?

— Прошу, — я кивнул. — Только соблюдайте дистанцию. Наш механик очень щепетилен в вопросах чистоты.

Велегжанинов, услышав про осмотр, тут же встревожился и начал протирать уже и без того безупречно чистый двигатель, перейдя на «Хабанеру» из «Кармен».

Зубцов тем временем внимательно изучал документацию:

— Любопытно… Если эти показатели подтвердятся на испытаниях, это будет настоящий прорыв.

В этот момент я услышал, как Пятаков о чем-то негромко беседовал с секретарем конкурсной комиссии. Тот внимательно слушал, время от времени бросая встревоженные взгляды в сторону немецкой делегации.

— А что, правда, будто Крупп ведет переговоры с американцами? — вдруг довольно громко спросил Пятаков.

Секретарь снова оглянулся в сторону представителя MAN. Высокий немец в круглых очках, резко обернулся:

— Это провокация! Никаких переговоров нет.

— А я слышал, что в Детройте уже готовят документы, — вмешался другой чиновник, стоявший рядом.

Пятаков нахмурился:

— Весьма неприятная информация, если подтвердится…

Они заговорили тише и дальше я уже не слышал.

Я сделал вид, что полностью поглощен проверкой приборов. Варвара подошла ко мне:

— Леонид Иванович, все системы готовы. Можем начинать испытания.

— Товарищи! — Бурмистров поднял руку. — Прошу всех участников подготовить машины к первому этапу испытаний.

Велегжанинов, все еще напевая, в последний раз проверил инструменты. Бережной поправил фуражку и занял место у грузовика. Руднев продолжал отпускать язвительные замечания о конструкции конкурентов:

— Нет, вы только взгляните на эту систему охлаждения у итальянцев! Просто водопровод какой-то…

Первым на испытательный стенд встал двигатель MAN. Массивный шестицилиндровый дизель в безупречно чистом темно-зеленом корпусе. Немецкие инженеры методично проверяли все системы.

— Сто двадцать лошадиных сил, — негромко сказала Варвара, глядя в их техническую документацию. — Но расход топлива просто адский.

— И масса почти на двести килограммов больше нашего, — добавил Руднев. — Хотя система охлаждения любопытная.

Двигатель запустили. Он работал удивительно ровно, почти без вибрации. Приборы показывали отличные характеристики крутящего момента.

Следующим был «Фиат». Итальянцы привезли компактный мотор с алюминиевым блоком цилиндров.

— Легкий, — одобрительно кивнул Руднев. — Но для наших дорог слишком нежный. Первая же яма — и блок треснет.

Коломенский завод представил мощный дизель собственной конструкции. Добротворский лично руководил испытаниями. Двигатель выдавал хорошую мощность, но заметно перегревался.

Форд представил новый рядный шестицилиндровый дизель, разработанный специально для грузовиков. Компактный, с верхним расположением клапанов и насос-форсунками собственной конструкции. Мощность — восемьдесят пять лошадиных сил, расход топлива несколько выше немецкого MAN.

Харьковчане показали интересную разработку с верхним распредвалом. У ярославцев был надежный, но тяжелый дизель старой конструкции.

Наконец очередь дошла до нас. Бережной, поправив фуражку, в последний раз обошел стенд. Велегжанинов, напевая уже что-то из «Травиаты», выставил приборы.

— Начинаем! — скомандовал Бурмистров.

Бережной в последний раз обошел стенд, что-то шепча под нос. Велегжанинов методично проверял все соединения, не прекращая напевать.

— Можно запускать, — кивнула Варвара, сверив показания приборов.

Наш дизель завелся с первого раза. Ровное гудение наполнило испытательный бокс. Стрелки приборов медленно поползли вверх.

— Температура в норме, — докладывала Варвара. — Давление масла стабильное. Расход топлива по плану.

— Первый этап — проверка холодного запуска, — объяснял Бурмистров собравшимся представителям заводов. — Затем двухчасовая работа на номинальной мощности, замеры расхода топлива и масла. После этого — испытания на максимальной нагрузке.

Наш дизель продолжал ровно гудеть на стенде. Варвара диктовала показания:

— Температура охлаждающей жидкости — восемьдесят пять градусов, давление масла — четыре и две атмосферы, расход топлива — двести двадцать грамм на лошадиную силу в час.

Руднев торжествующе поднял палец:

— Это на пятнадцать процентов экономичнее немецкого!

— Следующий этап, — продолжал Бурмистров, — проверка работы на разных режимах. Затем испытания в условиях перегрузки. После этого — суточный марафон на стенде.

— А завтра, — добавил Зубцов, — начнутся дорожные испытания. Двадцать километров по городу, пятьдесят по шоссе, и самое сложное — тридцать километров по проселку.

— В финале — подъем на Воробьевы горы с полной нагрузкой, — закончил Пятаков. — Вот там и посмотрим, чего стоят все эти красивые цифры на бумаге.

Тем временем наш двигатель вышел на максимальные обороты. Стрелка тахометра дрожала на отметке две тысячи восемьсот оборотов.

— Крутящий момент триста ньютон-метров! — в голосе Варвары звучала плохо скрываемая гордость.

Немецкие инженеры что-то быстро записывали в блокноты. Представитель Форд внимательно разглядывал конструкцию нашей топливной системы. Даже обычно невозмутимые итальянцы заметно оживились.

— А теперь проверим работу на разных режимах, — объявил Бурмистров. — Начинаем с малых оборотов, постепенно увеличиваем нагрузку.

Звонарев колдовал над приборами. Бережной, не отрывая взгляда от двигателя, поглаживал фуражку.

— Восемьсот оборотов, — командовала Варвара. — Тысяча… Тысяча двести…

На каждом режиме двигатель работал ровно, без провалов и рывков. Руднев торжествующе поглядывал на конкурентов:

— Обратите внимание на плавность работы, товарищи. Никакой вибрации!

— Тысяча пятьсот оборотов, — продолжала Варвара. — Момент растет линейно… Расход топлива стабильный…

Добротворский с Коломенского завода что-то тихо обсуждал с Пятаковым. До меня долетели обрывки фразы: «…принципиально новая конструкция…»

— Две тысячи оборотов! — Варвара подняла глаза от приборов. — Все параметры в норме.

Зубцов одобрительно кивал.

— Переходим к испытанию на максимальной нагрузке, — объявил Бурмистров. — Двадцать минут на полной мощности.

Велегжанинов еще раз проверил все соединения, теперь напевая что-то из «Пиковой дамы». Варвара не отрывала глаз от приборов.

— Начали! — скомандовал Бурмистров.

Двигатель загудел мощнее, стрелки приборов поползли вверх. Пять минут… десять… пятнадцать…

— Температура стабильная, — докладывала Варвара. — Давление масла в норме. Расход топлива даже чуть ниже расчетного.

Немецкие инженеры перешептывались, качая головами. Представитель Форд что-то быстро писал в блокноте.

— Двадцать минут! — объявил Бурмистров. — Испытание завершено. Первый этап считаю пройденным успешно.

— Что ж, господа, — Зубцов обвел взглядом собравшихся. — Предлагаю сделать перерыв. Через час начинаем суточные испытания. И помните — завтра нас ждут дорожные тесты.

Когда все начали расходиться, ко мне подошел Пятаков:

— Впечатляет, Леонид Иванович. Особенно система охлаждения. Надеюсь, и завтра не подведете.

— Постараемся, — улыбнулся я.

Испытания проходили на территории Научного автомоторного института на Усачевке. Просторные боксы, современное оборудование, отличная измерительная аппаратура. В соседнем корпусе располагалась лаборатория топливной аппаратуры.

После первых испытаний все направились в институтскую столовую — большой светлый зал с высокими окнами. За длинными столами, накрытыми белыми скатертями, расположились участники конкурса.

Немцы держались обособленно, что-то обсуждая вполголоса. Итальянцы шумно переговаривались за своим столом. Представители Форд о чем-то спорили с инженерами Коломенского завода.

Наша команда устроилась у окна. Бережной степенно хлебал грибной суп, не снимая фуражки. Велегжанинов методично расставлял приборы строго в определенном порядке. Варвара просматривала записи испытаний.

— А борщ неплох, — заметил подсевший к нам Руднев. — Почти как в у нас в столовой завода. Но все равно не дотягивает.

К нашему столу подошел Добротворский с Коломенского:

— Позволите присесть? Хотел поговорить о вашей системе охлаждения…

После обеда все вернулись в испытательный бокс. Начинались суточные испытания, самый сложный этап. Двигатели должны непрерывно работать двадцать четыре часа.

Звонарев и Велегжанинов в последний раз проверили все соединения. Варвара настраивала измерительные приборы. Бережной, поправив фуражку, занял место у пульта управления.

Первые два часа наш дизель работал безупречно. Но вдруг Варвара нахмурилась:

— Что-то не так с топливной системой… Давление падает.

Я подошел к приборам. Действительно, стрелки показывали явное отклонение от нормы.

— Глушите! — скомандовал я.

Когда открыли топливный бак, запах был странный. Варвара зачерпнула немного топлива в пробирку:

— Это не наше горючее. Кто-то подмешал что-то в бак.

Руднев понюхал пробирку:

— Похоже на керосин низкого качества. Специально подобрали такой, чтобы не сразу заметить…

Велегжанинов начал методично промывать всю топливную систему, напевая теперь что-то особенно грустное.

— Что у вас там случилось? — подойдя, недовольно спросил Бурмистров. — Почему остановили испытания?

— Проблемы с топливной системой, — я старался говорить спокойно. — Требуется промывка.

— Хм… — Бурмистров нахмурился. — Значит, конструкция недостаточно надежна? Не может работать на разных видах топлива?

Варвара закусила губу, но промолчала, продолжая методично промывать систему. Велегжанинов, не прерывая пения, доставал из идеально организованного ящика все новые инструменты.

— Даю вам час, — Бурмистров посмотрел на часы. — Но учтите — такие остановки на испытаниях… это минус в общий зачет.

Я заметил, как некоторые из конкурентов едва заметно усмехнулись. Но кто именно мог устроить саботаж — оставалось загадкой. Слишком многим мы мешали.

— Будем готовы через сорок минут, — ответил я. — Варвара Никитична, у вас есть запас топлива?

— Да, в фургоне канистры с проверенным горючим.

Бережной уже поспешил за канистрами, бормоча под нос какие-то особо действенные заговоры от порчи.

После устранения проблем с топливом мы снова запустили двигатель. А еще начался следующий этап, рассмотрение технической документации.

Комиссия расположилась в большом конференц-зале института. На длинных столах были разложены чертежи и спецификации всех участников.

Бурмистров внимательно изучал наши документы:

— Так, система охлаждения… Крепление головки блока… А это что за особая конструкция поршневой группы?

Я начал объяснять технические детали. Варвара помогала, раскладывая чертежи узлов и графики испытаний.

— А теперь прошу участников сделать доклады по своим разработкам, — объявил Зубцов. — Начнем с немецкой команды.

Представитель MAN вышел к доске. Его доклад был четким и методичным — никаких лишних слов, только факты и цифры. Французы сделали упор на экономичность своего двигателя. Итальянцы подчеркивали компактность конструкции.

Когда дошла очередь до нас, я представил комплексное решение:

— Главное преимущество нашего двигателя — сочетание мощности, экономичности и технологичности производства. Мы используем отечественные материалы и можем наладить выпуск на существующем оборудовании…

Зубцов особенно заинтересовался вопросами производства:

— Расскажите подробнее о технологии изготовления коленчатого вала.

— Коленчатый вал изготавливается из специальной стали нашей разработки, — я развернул чертежи. — Особая термообработка позволяет достичь высокой прочности при сохранении пластичности. А точность обработки шеек…

— Позвольте уточнить про допуски, — прервал меня представитель Форд.

Технические вопросы сыпались один за другим. Варвара помогала с ответами, особенно когда речь зашла о топливной аппаратуре.

К концу дня все устали. Бурмистров объявил:

— На сегодня достаточно. Завтра в девять утра начинаем дорожные испытания. Всем подготовить машины.

Когда участники расходились, Зубцов задержал меня:

— Хорошо выступили, Леонид Иванович. Особенно убедительно про технологию производства. Но завтра главное испытание. Дорога все покажет.

В сумерках мы готовили «Полет-Д» к завтрашним тестам. Велегжанинов методично проверял каждый узел. Бережной в третий раз обходил машину против часовой стрелки. Варвара колдовала над топливной системой.

Когда закончили, я позаботился о безопасности.

— На ночь машину поставим в отдельный бокс, — я осмотрел массивный замок на воротах. — Варвара, все баки опечатаны?

— Да, и я добавила специальный индикатор в топливо, — девушка показала пробирку с какой-то жидкостью. — Если кто-то попытается что-то подмешать, раствор изменит цвет.

Велегжанинов установил на всех разъемах и соединениях тонкие бумажные полоски с печатями:

— Теперь любое прикосновение будет заметно.

— А я тут присмотрел местечко, — Бережной хитро подмигнул из-под фуражки. — Прямо напротив фонаря. Всю ночь просижу, глаз не спущу.

— Только не спугните раньше времени, — предупредил я. — Нам нужно поймать их с поличным.

Руднев осмотрел хитроумные ловушки вокруг машины:

— Если кто-то попытается подобраться ночью, останутся следы. Я специально натянул тонкие нити, да еще и масло в некоторых местах разлил — на ботинках останется особый состав.

К нам подошел дежурный от института:

— Выставляем дополнительную охрану. Каждый час обход территории.

Я кивнул, но понимал — если кто-то решил нам навредить, он наверняка имеет доступ в институт. Нужно быть начеку.

— Идемте отдыхать, — сказал я команде. — Завтра трудный день. Бережной, первая смена дежурства за вами. В полночь вас сменит Руднев.

Уходя, я еще раз оглядел темнеющую территорию института. Где-то здесь прятались те, кто пытался вывести нас из игры. Но кто они — немцы, американцы или кто-то из своих? Пока это оставалось загадкой.

Глава 9 Испытания

Бережной в третий раз обошел испытательный стенд против часовой стрелки, бормоча древний заговор от порчи. Двигатель «Полета-Д» ровно гудел — шел шестнадцатый час суточного испытания. В большом боксе института горела единственная тусклая лампочка под потолком. Из соседних помещений доносился гул других моторов, тоже проходивших проверку.

Степан Макарович поправил неизменную фуражку и склонился над приборами:

— Давление масла четыре и две, температура восемьдесят три… Хорошо идешь, голубушка.

Его массивная фигура с выпуклым животом удивительно бесшумно двигалась между стендом и пультом управления. Выпученные голубые глаза внимательно следили за каждым прибором. На всякий случай он достал из кармана старинный медный крестик — верная защита от любой напасти.

Велегжанинов, дежуривший вместе с ним, методично протирал инструменты, негромко напевая арию из «Евгения Онегина». Его длинные пальцы придавали каждому ключу строго определенное положение.

Около полуночи из темноты донесся едва слышный скрип. Бережной замер, прислушиваясь. Снова скрип — кто-то осторожно пробирался вдоль стены. Степан Макарович неслышно отступил в тень за стендом.

Две темные фигуры проскользнули в бокс через приоткрытую дверь. Один повыше, второй коренастый. Двигались они уверенно — явно знали расположение помещений.

— Быстрее, — прошептал высокий. — У нас максимум десять минут до обхода охраны.

Бережной узнал голос — это молодой инженер с Коломенского завода Сычев. Значит, второй наверняка Пряхин, их механик.

Злоумышленники направились к топливной системе стенда. В руках у Пряхина поблескивала канистра. Бережной усмехнулся в бороду — сейчас они наткнутся на растяжки Руднева.

Действительно, через мгновение раздался приглушенный возглас и звон — Сычев зацепил невидимую нить, и сверху на него посыпались гаечные ключи, специально подвешенные Велегжаниновым.

— Тише ты! — прошипел Пряхин, но уже поздно.

— Ну что, голуби, попались? — Бережной шагнул из тени, его массивная фигура перекрыла выход.

В этот момент вспыхнул яркий свет — у дверей стояли Краснов и двое сотрудников институтской охраны. Велегжанинов невозмутимо поднял рассыпанные инструменты.

— Как неудобно получилось, товарищи, — спокойно произнес Леонид Иванович. — Может, объясните, что вы делаете ночью у чужого испытательного стенда?

Сычев попытался что-то сказать, но только беспомощно открывал рот. А Пряхин с досадой выругался и уронил канистру. По бетонному полу разлилась маслянистая жидкость с резким химическим запахом.

— Варвара Никитична, — позвал Краснов, — будьте добры, возьмите пробу этой смеси. И вы, товарищи понятые, зафиксируйте следы взлома и состав жидкости.

Бережной не удержался и злорадно подмигнул пойманным:

— Что, не помогли вам ни отмычки, ни химия ваша? А все потому, что двигатель у нас заговоренный. Сделан с умом да любовью.

К утру они составили подробный акт о попытке саботажа. Сычев и Пряхин под давлением улик во всем сознались. Оказалось, руководство Коломенского завода решило любой ценой устранить опасного конкурента.

А двигатель «Полета-Д» продолжал ровно гудеть на стенде — шел двадцатый час испытаний. Бережной, не прерывая наблюдения за приборами, с удовлетворением отметил:

— Температура масла стабильная, давление в норме… Молодец, голубушка, не подвела.

Велегжанинов закончил приводить в порядок инструменты. Первые лучи солнца, проникшие в окна бокса, играли на безупречно чистых приборах испытательного стенда.

* * *

К девяти утра в испытательном боксе собрались все участники конкурса. Наш «Полет-Д» заканчивал суточное испытание — оставался последний час. Двигатель работал ровно, без единого сбоя.

— Давление масла стабильное, четыре и две десятых атмосферы, — докладывала Варвара, не отрывая глаз от приборов. — Температура охлаждающей жидкости восемьдесят три градуса.

Звонарев методично записывал показания в журнал. Его длинные пальцы выводили цифры с каллиграфической точностью.

Я заметил, как представитель MAN хмуро разглядывает графики работы нашего двигателя. После ночного инцидента с Коломенским заводом все конкуренты держались настороженно.

— Расход топлива сто девяносто пять грамм на лошадиную силу в час, — продолжала Варвара. — Это на восемнадцать процентов экономичнее расчетного.

Бурмистров, председатель комиссии, удивленно поднял брови:

— Невероятный результат. Нужно провести контрольный замер.

Немецкие инженеры зашептались между собой. Их двигатель, расположенный в соседнем боксе, показывал расход более двухсот тридцати грамм.

— Десять минут до завершения испытания, — объявил Бурмистров, глядя на часы.

Бережной, не снимая фуражки, в сотый раз протирал и без того сияющий хромированный бампер. После ночного дежурства он отказался идти отдыхать, решив лично присутствовать при финише.

— Пять минут…

Руднев, забыв об обычной язвительности, замер у приборной панели. Даже вечно насмешливые серые глаза за стеклами очков стали серьезными.

— Одна минута…

Варвара закусила губу, не отрываясь от самописцев. Длинная фигура Велегжанинова мерно покачивалась в такт мелодии.

— Стоп! Испытание завершено! — Бурмистров поднял руку.

Я дал знак заглушить двигатель. В наступившей тишине было слышно, как потрескивает остывающий металл.

— Прошу комиссию приступить к замерам, — Бурмистров раскрыл папку с протоколами.

Следующий час ушел на тщательную проверку всех параметров. Измеряли компрессию в цилиндрах, проверяли зазоры в клапанах, изучали состояние поршневых колец.

— Износ минимальный, — удивленно констатировал эксперт, изучая микрометром шейки коленвала. — Как вам удалось добиться такой прочности?

— Специальная термообработка, — пояснил я. — И особый состав стали.

Когда все замеры были закончены, Бурмистров собрал участников:

— Итак, товарищи, подведем итоги стендовых испытаний. Первое место по экономичности — двигатель «Полет-Д». Лучшие показатели по износостойкости — также у него. По удельной мощности…

Я видел, как мрачнеют лица конкурентов. Особенно напряженным выглядел представитель MAN — их двигатель показал худшие результаты по расходу топлива.

— Поздравляю команду Краснова, — закончил Бурмистров. — Ваш двигатель допущен к дорожным испытаниям. Начало — через два часа.

Варвара не удержалась и радостно хлопнула в ладоши. Звонарев и Руднев пожали друг другу руки. Велегжанинов удовлетворенно кивнул. А Бережной украдкой перекрестился, поправляя фуражку.

— Теперь самое сложное, — тихо сказал я команде. — Нужно также успешно пройти дорожные тесты.

Впереди нас ждали улицы Москвы, загородное шоссе и крутой подъем на Воробьевы горы. Но первый, важнейший этап пройден блестяще.

После короткого перерыва все машины выстроились во дворе института. Солнце поднялось высоко, подтаивал мартовский снег на булыжной мостовой. Наш «Полет-Д» занял место в центре колонны.

— Маршрут следующий, — Бурмистров развернул карту Москвы. — Сначала по Усачевке до Плющихи, затем через центр к Рогожской заставе. Оттуда по Владимирскому шоссе десять верст, и возвращаемся через Воробьевы горы.

Я внимательно изучал карту, отмечая сложные участки. Варвара рядом быстро записывала что-то в блокнот.

— На каждой машине будет представитель комиссии, — продолжал Бурмистров. — Они будут фиксировать все показатели в пути.

К нам подошел наш наблюдатель — молодой инженер Травников, худощавый, с аккуратно подстриженными усиками.

— Разрешите представиться…

Его прервал шум подъехавших автомобилей. У ворот института остановились три черных «Паккарда». Из первой машины вышел заместитель наркома тяжелой промышленности Пятаков, за ним — начальник автотранспортного управления ВСНХ Березин и еще несколько официальных лиц.

Велегжанинов, увидев высокое начальство, занервничал и начал в третий раз протирать и без того безупречно чистые инструменты, перейдя на особенно драматичную арию из «Пиковой дамы».

— Товарищ Пятаков будет лично наблюдать за испытаниями, — объявил Бурмистров. — Прошу всех участников особенно внимательно отнестись к выполнению требований комиссии.

Бережной, услышав это, поправил фуражку и в четвертый раз обошел машину против часовой стрелки, бормоча какой-то особо действенный заговор.

— Леонид Иванович, — Варвара тихо тронула меня за рукав. — Я заметила странную вещь. У немцев топливные баки опечатаны не нашими пломбами.

Я кивнул, заметил это еще раньше. Похоже, они подготовили какой-то сюрприз для дорожных испытаний.

— Держите все под контролем, — шепнул я. — Особенно во время остановок.

Тем временем Бурмистров продолжал инструктаж:

— На маршруте три контрольных пункта. На каждом будет проверка уровня топлива и технического состояния машин. Любые самостоятельные остановки или ремонт — только с разрешения наблюдателя.

Руднев, изучавший немецкий грузовик, подошел ко мне:

— У них явно модифицированная топливная система. Заметили дополнительные трубки под днищем?

— Заметил. Думаю, они что-то задумали на загородном участке.

— Внимание! — Бурмистров поднял руку. — Всем командам занять места в машинах. Старт через десять минут!

Бережной степенно забрался в кабину, любовно поглаживая руль. Варвара устроилась рядом с приборами. Травников с блокнотом примостился между ними.

Я в последний раз обошел машину. Велегжанинов закончил приготовления и теперь проверял крепление инструментальных ящиков в кузове.

Пятаков с комиссией расположился в головной машине сопровождения. За рулем я заметил знакомую фигуру — водитель наркома Колыванов, знаменитый своим лихачеством.

— Три минуты до старта! — объявил Бурмистров.

Я забрался в кабину нашего грузовика. Впереди нас ждали улицы Москвы, и первым серьезным испытанием должна была стать Плющиха с ее крутым подъемом.

— Ну, голубушка, — прошептал Бережной, поглаживая руль, — не подведи!

Ровно в полдень взмыл вверх флажок, и колонна машин медленно тронулась с места. Начинался решающий этап испытаний.

Наша колонна медленно выползала на Усачевку. Впереди важно катил черный «Паккард» с комиссией, за ним — немецкий MAN, потом наш «Полет-Д», следом итальянский «Фиат» и замыкал процессию второй автомобиль сопровождения.

— Температура масла шестьдесят градусов, давление в норме, — докладывала Варвара, не отрывая глаз от приборов.

Травников в такт движению строчил что-то в блокноте. Бережной, не выпуская руль, что-то шептал себе в бороду, явно очередной заговор от неприятностей.

На перекрестке с Большой Пироговской нас встретил инспектор в белой гимнастерке. Увидев необычную процессию, он вытянулся и отдал честь, пропуская колонну.

— Смотрите, сколько народу собралось, — заметила Варвара.

Действительно, тротуары заполнены зеваками. Особенно много собралось мальчишек — они бежали рядом с машинами, восторженно обсуждая невиданные грузовики.

— Вот это махина! Чисто птица железная! — донеслось с тротуара.

На повороте к Плющихе я заметил, как немецкий грузовик впереди слегка вильнул. Похоже, у них проблемы с управляемостью на малой скорости.

— Сейчас начнется самое интересное, — я кивнул на крутой подъем Плющихи. — Степан Макарович, держитесь левее, там булыжник получше.

Бережной степенно кивнул, не прерывая бормотания. Машина начала взбираться на подъем. Двигатель чуть изменил тон, но тянул ровно.

— Обороты тысяча восемьсот, крутящий момент стабильный, — Варвара быстро записывала показания.

Травников заметно оживился, его карандаш так и летал по бумаге.

Впереди натужно ревел мотор немецкого грузовика. MAN явно с трудом преодолевал подъем, из выхлопной трубы валил черный дым.

— Температура сто градусов, давление масла в норме, — продолжала докладывать Варвара. — Расход топлива…

Ее прервал какой-то грохот впереди. Немецкий грузовик дернулся и застыл посреди подъема. Из-под капота повалил пар.

— Придется объезжать, — я оценил ситуацию. — Степан Макарович, сможете?

Бережной молча кивнул, на мгновение перестав бормотать молитвы. «Полет-Д» плавно обошел застрявший MAN по трамвайным путям. Я заметил растерянные лица немецких инженеров, столпившихся у своей машины.

На вершине подъема нас ждал первый контрольный пункт. Бурмистров с секундомером в руках что-то говорил Пятакову, показывая на нашу машину.

— Время подъема три минуты двадцать секунд, — записал Травников. — Отличный результат!

Мы остановились для проверки. Велегжанинов методично открывал капот. Его длинные пальцы привычно скользили по агрегатам, проверяя температуру.

— Первый сложный участок пройден успешно, — Бурмистров делал пометки в протоколе. — Следующая остановка у Рогожской заставы.

Пока комиссия возилась с замерами, я наблюдал, как немецкий грузовик на буксире втаскивают на подъем. Их главный инженер что-то горячо доказывал членам комиссии, размахивая руками.

— Они серьезно просчитались с системой охлаждения, — тихо сказала Варвара. — Для городского цикла нужна совсем другая конструкция.

Дальше путь лежал через центр. На Арбате движение было особенно оживленным — пролетки, автомобили, трамваи. У магазина «Технокнига» собралась толпа студентов, с интересом разглядывавших необычные грузовики.

— Давление масла четыре атмосферы, температура стабильная, — привычно докладывала Варвара.

Бережной виртуозно лавировал в потоке транспорта. Травников строчил в блокноте, иногда восхищенно качая головой.

К Рогожской заставе мы подошли точно по графику. Впереди загородный участок, там должна проверяться максимальная скорость и выносливость машин. И еще вдобавок расход топлива на полной нагрузке.

— Пока все идет по плану, — тихо сказал я Варваре. — Но главные испытания еще впереди.

Она молча кивнула, не отрываясь от приборов. В зеркале заднего вида я видел, как итальянский «Фиат» заметно отстал — похоже, у них тоже начались проблемы с перегревом.

За Рогожской заставой Владимирское шоссе раскинулось широкой лентой. Весенний ветер гнал поземку по укатанному снегу. Здесь предстояло провести скоростные испытания.

— На этом участке проверяем максимальную скорость и расход топлива, — объявил Бурмистров. — Дистанция десять километров.

Бережной привычно поправил фуражку и в последний раз обошел машину. Варвара и Звонарев проверяли приборы. Велегжанинов, напевая что-то из «Аиды», колдовал над топливной системой. Руднев нахально расположился на заднем сиденье и делал вид, что дремлет, сдвинув кепку на глаза.

Немцы из MAN, устранив проблемы с перегревом, готовились к старту. Я заметил, как они что-то делали с топливной системой, прикрывшись от посторонних глаз брезентом.

— Варвара Никитична, — тихо позвал я. — Посмотрите, что они там химичат.

Она ловко прошла вдоль колонны, делая вид, что проверяет приборы. Вернулась через минуту:

— У них дополнительный бак под днищем. Похоже, с каким-то специальным топливом.

— Так я и думал. Сообщите комиссии?

— Подождем. Пусть сначала покажут результат.

Первым стартовал MAN. Его двигатель неожиданно мощно взревел, машина рванула вперед.

— Что-то не так, — нахмурилась Варвара, глядя на секундомер. — Такой мощности у них быть не может.

Через пять минут подошла наша очередь. Бережной перекрестился, пробормотал заговор и плавно тронул машину с места.

— Скорость шестьдесят километров, — докладывала Варвара. — Температура масла девяносто градусов, давление четыре атмосферы.

«Полет-Д» уверенно шел по шоссе. Травников не успевал записывать показания приборов. В зеркале заднего вида я видел, как снова безнадежно отстал итальянский «Фиат».

— Семьдесят километров, — Варвара не отрывалась от приборов. — Расход топлива двести десять грамм на лошадиную силу.

На контрольном пункте нас встретил взволнованный Бурмистров:

— Невероятно! Немцы показали среднюю скорость восемьдесят пять километров. Это намного выше заявленных характеристик.

— Позвольте проверить их топливную систему, — предложил я.

Когда подняли MAN на смотровую яму, все стало ясно. Под днищем прятался искусно замаскированный дополнительный бак.

— Что это? — строго спросил Пятаков.

Немецкий инженер побледнел:

— Это… это экспериментальная система…

— С добавкой нитрометана в топливо, — Варвара понюхала жидкость из бака. — Запрещенный прием на испытаниях.

Разразился скандал. Пятаков что-то грозно выговаривал представителю MAN. Бурмистров строчил акт о нарушении.

— А теперь сравним честные результаты, — предложил я. — Давайте замерим расход стандартного топлива.

Когда немцы залили обычное горючее, их хваленый двигатель еле выжал пятьдесят километров в час, а расход подскочил почти в полтора раза.

— Ловко они пытались всех обмануть, — покачал головой Бурмистров. — Но правда всегда всплывает.

К нам подошел усталый представитель Форда:

— Поздравляю. Ваша машина показала лучшие результаты честным путем.

Бережной, довольно поглаживая руль, что-то шептал грузовику. Велегжанинов, не прерывая пения, методично протирал приборы. Звонарев осматривал приборы. Руднев ухмылялся и делал конкурентам рожки пальцами. А Варвара украдкой показала мне победный жест.

Впереди оставалось последнее, самое сложное испытание. Подъем на Воробьевы горы с полной нагрузкой.

Глава 10 Допуск

Солнце клонилось к закату, когда наша колонна подошла к подножию Воробьевых гор. Последнее испытание должно стать самым сложным — крутой подъем с полной нагрузкой.

— В кузов каждой машины грузим по три тонны мешков с песком, — объявил Бурмистров. — Подъем без остановок. Любая заминка — провал испытания.

Рабочие споро грузили мешки. Я видел, как проседают рессоры у всех машин. Итальянский «Фиат» сразу отказался от участия, их двигатель окончательно перегрелся.

— Давление масла три и восемь атмосфер, — докладывала Варвара, пока шла погрузка. — Температура в норме.

Звонарев проверил приборы. Руднев подошел и стукнул по твердым шинам.

Бережной в который раз обошел машину против часовой стрелки, бормоча какие-то особо сильные заговоры. Велегжанинов в который раз проверял все соединения.

Первым должен был стартовать «Форд». Его двигатель натужно взревел на подъеме, машина медленно поползла вверх. На середине склона скорость упала почти до нуля, но американцы все-таки дотянули до вершины.

MAN даже не стал пытаться — после скандала с топливом немцы предпочли сойти с дистанции.

— Наша очередь, — я кивнул Бережному.

Он степенно поправил фуражку, перекрестился и взялся за руль. «Полет-Д» плавно тронулся с места.

— Обороты тысяча двести, — начала отсчет Варвара. — Температура масла девяносто градусов… Давление четыре атмосферы…

Склон становился все круче. Двигатель ровно гудел, уверенно толкая груженую машину вверх. Травников строчил в блокноте, иногда восхищенно качая головой.

На середине подъема я почувствовал, как машина слегка замедлилась.

— Температура сто десять, — в голосе Варвары появилось напряжение. — Давление падает…

— Держись, голубушка, — прошептал Бережной, поглаживая руль. — Еще немножко…

Двигатель вдруг закашлялся черным дымом. Варвара метнулась к приборам:

— Топливо не поступает! Давление в магистрали…

Я увидел, как побледнел Травников. Казалось, мы вот-вот остановимся. Но Бережной, не прерывая бормотания, как-то по-особому надавил на педаль газа, и двигатель снова заработал ровно.

— Невероятно, — прошептал наблюдатель. — Такой вес, такой подъем…

Последние метры дались особенно тяжело. Но вот наконец «Полет-Д» выбрался на вершину и плавно остановился. Бережной шумно выдохнул и вытер пот со лба.

— Время подъема четыре минуты сорок секунд, — объявил Бурмистров. — Лучший результат! И без всяких химических добавок.

К нам подошел Пятаков:

— Поздравляю, товарищ Краснов. Ваша машина доказала полное превосходство. Думаю, вопрос об участии в автопробеге можно считать решенным.

Варвара не выдержала и радостно захлопала в ладоши. Велегжанинов довольно кивал, протирая и без того чистые приборы. А Бережной все гладил руль и что-то шептал, благодаря машину за отличную работу.

С вершины Воробьевых гор открывался потрясающий вид на вечернюю Москву. Золотились купола церквей, дымили заводские трубы, по улицам бежали цепочки зажженных фонарей.

После триумфального подъема мы вернулись в институт. До итогового заседания оставалось около двух часов. Я отправил команду отдыхать и готовить документы, а сам поднялся в свой временный кабинет.

Мышкин уже ждал меня там, сутулясь в полумраке у окна.

— Леонид Иванович, — он достал потрепанный блокнот. — Насчет немцев… У меня готова вторая часть операции. Письмо о переговорах с американцами…

— Отменяем все, — я покачал головой. — Мы победили честно. Не нужно грязных игр.

— Но компромат уже собран…

— Уберите. Пока что подальше. И людей отзовите. Пусть немцы уезжают с достоинством. Но на всякий случай держите в запасе.

Мышкин понимающе кивнул и исчез так же незаметно, как появился.

В дверь постучали — это пришла Варвара с папкой документов.

— Все графики готовы, — она положила бумаги на стол. — И результаты замеров тоже. Знаете, что самое удивительное? Даже без всяких интриг мы их обошли по всем параметрам.

— В этом и суть, — я улыбнулся. — Настоящее превосходство не нуждается в подтасовках.

Я подошел к окну. В сгущающихся сумерках виднелись очертания нашего грузовика. Он себя неплохо показал в эти дни. Посмотрим, что скажет комиссия.

Большой конференц-зал института был заполнен до отказа. За длинным столом президиума расположились Пятаков, Бурмистров, Зубцов и другие члены комиссии. На стене висели графики испытаний, а на специальном стенде были разложены образцы деталей всех двигателей.

— Товарищи! — Бурмистров открыл заседание. — Мы собрались, чтобы подвести итоги сравнительных испытаний грузовых автомобилей.

Я оглядел зал. Немецкие инженеры сидели с каменными лицами. Представители «Форда» о чем-то тихо переговаривались. Итальянцы демонстративно листали технические журналы.

— Первое, что хочу отметить, — продолжал Бурмистров, — это чистоту эксперимента. К сожалению, не все участники придерживались правил…

Он выразительно посмотрел на делегацию MAN. Те помрачнели еще больше.

— А теперь конкретные результаты, — Бурмистров раскрыл папку с протоколами. — По итогам стендовых испытаний лучшие показатели экономичности у двигателя «Полет-Д» — сто девяносто пять грамм на лошадиную силу в час.

Варвара, сидевшая рядом со мной, чуть заметно улыбнулась. Звонарев делал прерывистые пометки в блокноте.

— В городском цикле также лидирует «Полет-Д», — продолжал председатель. — Особо отмечу превосходную управляемость и отсутствие перегрева в сложных условиях.

На доске виднелись графики температурных режимов. Красная линия нашего двигателя шла значительно ниже остальных.

— На загородном шоссе… — Бурмистров сделал паузу, — мы столкнулись с попыткой фальсификации результатов. Не буду называть виновных, акт уже составлен. Но честное соревнование показало безусловное преимущество советской конструкции.

К трибуне вышел эксперт из научно-технического совета:

— Позвольте отметить несколько важных технических моментов. Первое —оригинальная система охлаждения «Полета-Д». Второе — великолепная топливная аппаратура. И третье — потрясающая износостойкость деталей.

Он показал на стенде поршневые кольца после испытаний:

— Посмотрите на разницу в износе. У «Полет-Д» практически идеальное состояние после суточной работы.

Следующим выступал Травников:

— Как наблюдатель хочу особо отметить надежность конструкции. В сложнейших условиях — ни одной серьезной неисправности. А подъем на Воробьевы горы с полной нагрузкой — это настоящий технический подвиг!

Вслед за ним для заключительного слова поднялся Пятаков:

— Товарищи! Сегодня мы стали свидетелями важного события. Советская конструкторская мысль доказала свое превосходство над зарубежными образцами. Предлагаю утвердить двигатель «Полет-Д» как основной для готовящегося автопробега.

По залу прокатились аплодисменты. Даже конкуренты сдержанно хлопали — успех неоспорим.

— А теперь, — Пятаков поднял руку, — разрешите вручить товарищу Краснову официальное разрешение на участие в пробеге.

Я поднялся на трибуну. В руках у меня оказался документ с внушительными печатями.

— Завтра в девять утра вы стартуете в большой путь, — сказал Пятаков. — Пять тысяч километров по дорогам страны станут настоящим испытанием для вашей машины. Уверен, вы с честью его выдержите.

Когда мы вышли из зала, вся команда собралась вокруг грузовика. Бережной в последний раз обошел машину по своему ритуалу. Варвара светилась от счастья, поглаживая хромированный бампер.

— Ну что, товарищи, — я оглядел необычную, но такую надежную команду. — У нас несколько часов на подготовку. К утру все должно быть готово к старту.

Команда сразу принялась за работу. Нужно проверить машину, подготовить запчасти, уложить инструменты и приборы. Ночь обещала быть короткой.

После заседания комиссии и разговора я отправил команду готовить машину к пробегу, а сам поднялся в кабинет собрать документы. За окном быстро темнело, в свете уличных фонарей кружились редкие снежинки.

Перебирая бумаги, я невольно задумался о предстоящем пути. Пять тысяч километров по весенним дорогам — это серьезное испытание.

Одно дело показать себя на полигоне, и совсем другое — выдержать многодневный марафон. Особенно беспокоила первая часть маршрута — там нас ждала самая настоящая распутица.

Спустившись во двор, я застал команду за работой. Велегжанинов методично раскладывал инструменты в специальные ящики. Рядом Варвара составляла опись запчастей, время от времени консультируясь со Звонаревым.

— Леонид Иванович, — окликнул меня Бережной, на секунду отрываясь от проверки колес. — Гляньте-ка сюда.

Он показал на едва заметную трещину в одной из рессор.

— Надо усилить, — кивнул я. — До Ярославля может и дотянет, но рисковать не будем. Варвара Никитична, у нас были запасные пластины?

— Сейчас принесу, — она поспешила к складу.

Руднев, сидя на ящике с инструментами, что-то чертил в блокноте.

— Что там у вас? — поинтересовался я.

— Да вот, прикидываю схему крепления дополнительных канистр. И еще нужно продумать защиту от грязи для топливной системы. Дороги-то весенние…

Его практичность всегда удивляла меня. За внешней язвительностью скрывался точный инженерный расчет.

К полуночи мы закончили основную подготовку. Я собрал команду в небольшой комнате отдыха.

— Итак, товарищи, — начал я, разложив на столе карту. — Завтра нас ждет первый этап — Москва-Ярославль. По предварительным данным, участок от Мытищ до Сергиева Посада в очень плохом состоянии. Там придется идти с особой осторожностью.

— А что другие участники? — спросила Варвара, отхлебывая горячий чай.

— Стартуют шесть машин. Кроме нас — два «Форда», один «Фиат», ярославский грузовик и автомобиль Коломенского завода.

— Ничего, прорвемся, — уверенно произнес Бережной, поправляя фуражку. — Машина у нас надежная, зуб даю.

Велегжанинов достал из кармана халата сложенный лист.

— Я составил график проверок на каждые сто километров пути. Особое внимание системе охлаждения и топливной аппаратуре.

Его педантичность сейчас очень кстати. В долгом пути мелочей не бывает.

Около двух часов ночи я отправил всех отдыхать, а сам еще раз обошел машину. В тусклом свете фонаря «Полет-Д» выглядел внушительно. Массивная решетка радиатора поблескивала хромом, на борту четко виднелась надпись «Даешь дизель!», а новая эмблема завода — летящая птица — казалась живой в игре теней

Присев на ступеньку крыльца, я достал блокнот. Нужно записать последние мысли перед стартом.

В голове крутились обрывки воспоминаний из прошлой жизни. Тогда я уже участвовал в подобных пробегах, но это были машины будущего с навигацией и надежной связью. Здесь же нам предстояло пройти путь в суровых условиях 30 года…

Около трех часов ночи я вернулся в нашу с Варварой комнату в здании института. Она еще не спала — сидела у окна, кутаясь в шаль, и что-то писала в блокноте.

— Не спится? — тихо спросил я, присаживаясь рядом.

— Все думаю о завтрашнем дне, — она подняла на меня встревоженные глаза. — Леня, а вдруг мы не справимся? Одно дело — испытания здесь, и совсем другое — такой длинный путь.

Я притянул ее к себе. От ее волос пахло машинным маслом и духами с ноткой жасмина.

— Справимся, — уверенно сказал я. — У нас отличная машина и лучшая команда. Ты же видела результаты испытаний.

— Но там такие сложные дороги… И эти участники из Форда — они очень опытные.

— Зато у них нет тебя, — улыбнулся я. — Кто еще может на слух определить малейшую неисправность в двигателе? И потом, у нас есть секретное оружие.

— Какое? — она удивленно подняла брови.

— Заговоры Бережного и арии Велегжанинова. С такой защитой нам никакая распутица не страшна.

Варвара рассмеялась, и я почувствовал, как напряжение последних дней начало отпускать ее.

— Пойдем спать, — я потянул ее к кровати. — Завтра трудный день.

Она прижалась ко мне, положив голову на плечо.

— Знаешь, — тихо сказала она, — я вдруг поняла — даже если мы не придем первыми, главное, что мы делаем это вместе.

— Мы придем первыми, — твердо ответил я. — Но ты права — главное, что мы вместе.

За окном падал редкий снег. До старта оставалось меньше шести часов. Нужно хоть немного поспать перед долгой дорогой.

Проснулся я от тихого стука в дверь — было пять утра. Варвара уже встала и одевалась.

— Леонид Иванович! — донесся приглушенный голос Звонарева. — Машина готова к осмотру.

Наскоро умывшись ледяной водой, я спустился во двор. Предрассветные сумерки только начали рассеиваться.

Бережной колдовал над двигателем. Велегжанинов раскладывал инструменты.

— Все системы проверены, — доложил Звонарев, протягивая мне журнал. — Давление масла в норме, топливная система работает идеально.

К шести часам площадь перед институтом начала заполняться людьми. Подъехали первые автомобили других участников — два зеленых «Форда», ярко-красный «Фиат», серый ярославский грузовик и темно-синий «АМО». Около каждой суетились механики, проводя последние проверки.

— А народу-то сколько собралось, — присвистнул Руднев, подходя с канистрами солидола. — Прямо как на премьере в Большом.

Действительно, к семи часам площадь заполнили зрители. Студенты института, рабочие с окрестных заводов, просто любопытные москвичи — все хотели увидеть старт необычного пробега. У парадного входа выстроился духовой оркестр.

Официальные речи еще не начались, и все не успели еще разойтись по машинам, как я заметил знакомую фигуру в стороне от толпы. Бауман стоял в тени здания, куря папиросу. Он едва заметно кивнул мне.

— На минуту, Леонид Иванович, — негромко произнес он, когда я подошел.

Мы отошли за угол, подальше от любопытных глаз. В утреннем воздухе плыл сизый дым его «Герцеговины Флор».

— Хочу предупредить, — Бауман говорил тихо, поправляя пенсне. — За вами будут следить. И не только официальные наблюдатели.

— Рыков? — уточнил я.

— Если бы только он, — Бауман поморщился. — В Политбюро сейчас сложная ситуация. Правые набрали силу. А ваш успех многим не по нраву.

Он помолчал, стряхивая пепел.

— Особенно будьте осторожны в Вологде и Архангельске. Там у определенных товарищей свои интересы. И свои люди.

— Спасибо за предупреждение, — кивнул я. — Но мы же просто участвуем в техническом пробеге.

— Бросьте, Краснов, — Бауман жестко усмехнулся. — Вы же понимаете — сейчас любой успех или провал имеет политическое значение. Особенно в промышленности.

Он достал новую папиросу.

— Я ценю вашу работу. И то, что вы делаете для индустриализации. Поэтому и предупреждаю — будьте предельно осторожны. У вас много врагов, причем в самых разных кругах.

— Учту, — я пожал его сухую, жилистую руку.

— И вот еще что, — добавил он, уже поворачиваясь уходить. — В случае серьезных проблем свяжитесь с товарищем Лазаревым в Архангельске. Он… предупрежден.

Когда я вернулся к машине, Варвара вопросительно взглянула на меня. Я покачал головой — потом объясню. Оркестр играл марш.

В начале восьмого появились официальные лица — Пятаков, Бурмистров, представители ВСНХ и наркомата. Начался торжественный митинг.

— Товарищи! — голос Пятакова разносился над площадью. — Сегодня мы становимся свидетелями исторического события. Шесть машин отправляются в беспримерный пробег через всю страну…

Я слушал вполуха, проверяя последние детали. Варвара колдовала над приборами, Звонарев еще раз осматривал крепления дополнительных канистр.

— А теперь слово представителям команд, — объявил Бурмистров.

Первым выступал американец Джонсон от «Форда» — высокий, подтянутый, в идеально отглаженном комбинезоне. За ним — немногословный ярославец Прохоров, потом темпераментный итальянец Марелли. Дошла очередь и до меня.

— Мы готовы доказать, — сказал я, поднявшись на импровизированную трибуну, — что советские машины не уступают лучшим мировым образцам. Каждый километр пути станет подтверждением наших возможностей.

В девять часов прозвучала команда занять места в машинах. Бережной привычно поправил фуражку и забрался в кабину. Варвара устроилась рядом с приборами. В кузове разместились Велегжанинов и Звонарев с инструментами, а также представитель комиссии Травников.

Взмыл вверх красный флаг. Оркестр грянул марш. Первым тронулся головной «Форд», за ним остальные машины. Наш «Полет-Д» занял место в середине колонны.

— Ну, с Богом, — пробормотал Бережной, привычно крестясь.

Колонна медленно двинулась по улицам Москвы. Впереди нас ждали тысячи километров трудного пути.

Глава 11 Москва-Ярославль

По сигналу флажка наша колонна медленно тронулась с места. Я сидел в кабине «Полета-Д», наблюдая, как впереди плавно набирает ход головной «Форд». Утренняя Москва встречала нас серым небом и талым снегом на булыжных мостовых.

Бережной, непривычно собранный и молчаливый, вел машину с неожиданной элегантностью. Вместо обычной помятой фуражки на нем красовалась новая кожаная кепка, когда только успел нацепить, а на груди поблескивал старинный серебряный компас на цепочке — подарок деда-штурмана.

— Держим дистанцию пятьдесят метров, — негромко произнес он, ловко маневрируя между трамвайными путями на Арбате.

Варвара, закутанная в теплый шарф, внимательно следила за приборами:

— Давление масла четыре и две, температура восемьдесят три… все в норме.

В кузове Велегжанинов, сменивший вечный черный халат на добротный брезентовый комбинезон, методично проверял крепления канистр и ящиков с инструментами. Его длинные пальцы двигались с механической точностью, а вместо обычных арий он тихо насвистывал какой-то бравурный марш.

Мы миновали Смоленскую площадь. Звонарев, устроившийся рядом с Велегжаниновым, делал пометки в путевом журнале. Травников, наш наблюдатель, с интересом разглядывал московские улицы.

Сквозь небольшое заднее окошко кабины до меня долетали обрывки разговора в кузове. Руднев, как всегда, начал издалека:

— А вы, Сергей Николаевич, давно в комиссии работаете?

— Третий год, — отозвался Травников, устраиваясь поудобнее на ящике с инструментами. — После окончания института направили в технический отдел.

— И как вам испытательная работа? — продолжал прощупывать почву Руднев.

— Интересно, конечно. Хотя бывает всякое… — Травников помедлил. — Помню, в прошлом году проверяли новый трактор. Так главный конструктор прямо на испытаниях в обморок упал, когда мотор заклинило.

— А у нас не упадет, — хмыкнул Руднев. — Наш главный и не такое видал. Кстати, вы обратили внимание на систему охлаждения? Совершенно новый принцип…

Машину тряхнуло на ухабе, и часть разговора потонула в грохоте и скрипе рессор. Когда шум стих, я снова услышал голос Травникова:

— … А самое сложное — это объективность сохранять. Некоторые ведь как думают: раз свое, отечественное — значит, надо победу присуждать. А я считаю, техника она либо работает, либо нет.

— Верно мыслите, — одобрительно отозвался Руднев. — За тем и существуют испытания. Только вот у нас, заметьте, машина действительно лучшая. Без всяких скидок на происхождение.

Судя по тону, наш язвительный инженер проникся симпатией к молодому наблюдателю. Что ж, это может пригодиться в долгом пути.

— Смотрите-ка, итальянцы отстают, — заметила Варвара, глянув в боковое зеркало.

Действительно, красный «Фиат» заметно приотстал. Их двигатель явно не был рассчитан на холодный запуск.

На Садовом кольце нас обогнал черный «Паккард» с членами комиссии. Пятаков приветственно махнул рукой.

Улицы постепенно заполнялись народом. Прохожие останавливались, провожая взглядами необычную процессию. Мальчишки бежали за машинами, выкрикивая приветствия.

— Первый поворот на Мытищи через три версты, — доложил Звонарев, сверяясь с картой.

За окном замелькали окраинные дома, булыжную мостовую сменила разбитая грунтовка. Впереди начинался самый сложный участок — дорога на Сергиев Посад.

— Температура пошла вверх, — предупредила Варвара. — Девяносто градусов.

Бережной чуть сбросил газ, выбирая путь между глубокими колеями. Его жесткие, натруженные руки уверенно держали руль.

Колонна растянулась по раскисшей дороге. Где-то позади натужно ревел мотор ярославского грузовика. А впереди «Форд» начал вилять, его заносило на скользкой глине.

Начиналось настоящее испытание.

За последними московскими домами шоссе резко изменилось. Укатанный снег вперемешку с глиной превратил дорогу в коварное месиво. Свинцовое небо нависало так низко, что казалось, вот-вот коснется крыш грузовиков.

— Похоже, оттепель усиливается, — Варвара протерла запотевшее стекло. — Температура воздуха около нуля.

Головной «Форд» впереди заметно сбросил скорость. Его колеса разбрасывали фонтаны грязи, оставляя глубокие колеи. За ним натужно пыхтел второй американец.

— Давление масла падает, — вдруг встревоженно произнесла Варвара. — Три и пять… три и две…

Я обернулся к кузову:

— Звонарев, проверьте маслопровод! Похоже, где-то подсос воздуха.

Молодой инженер ловко перебрался к двигателю, на ходу доставая инструменты. Травников с интересом наблюдал за его действиями.

Впереди колонна неожиданно остановилась. Красный «Фиат» застрял, его колеса беспомощно крутились в жидкой грязи. Итальянские механики суетились вокруг, пытаясь подложить доски под колеса.

— Держитесь правее, — посоветовал Бережной. — Там колея мельче.

«Полет-Д» уверенно обошел застрявшую машину. Я заметил, как угрюмо посмотрел нам вслед представитель «Фиата» Марелли.

— Нашел! — донесся голос Звонарева. — Ослабло крепление на масляном фильтре. Сейчас подтяну.

Велегжанинов молча протянул ему нужный ключ. Руднев, наблюдая за работой, что-то помечал в блокноте.

— Давление восстанавливается, — подтвердила Варвара. — Четыре атмосферы.

Дорога петляла между холмами, покрытыми редким лесом. Местами еще лежал почерневший снег, но в низинах уже блестели лужи талой воды. Впереди показался крутой подъем.

— Внимание всем, — предупредил я. — Сейчас будет сложный участок.

Первый «Форд» начал подъем. Его мотор натужно ревел, из выхлопной трубы валил черный дым. На середине склона машина вдруг заглохла и медленно покатилась назад.

— Придется помочь, — вздохнул я. — Бережной, подготовьте буксировочный трос.

Но американцы справились сами. Умело маневрируя между промоинами, они сумели преодолеть подъем со второй попытки.

— Наша очередь, — Бережной сосредоточенно всматривался в раскисшую дорогу. — Держитесь крепче.

«Полет-Д» начал взбираться по склону. Двигатель работал ровно, без надрыва. Варвара не отрывала глаз от приборов, тихо бормоча показания:

— Обороты тысяча восемьсот… температура девяносто пять… давление масла стабильное…

Травников быстро записывал цифры, иногда удивленно качая головой.

Когда мы преодолели подъем, я оглянулся назад. Остальные машины все еще боролись со склоном. Ярославский грузовик застрял, его пытались вытащить на буксире.

— До Мытищ еще километров десять, — сообщил Звонарев, сверяясь с картой. — Если темп не снизится, будем там через час.

Я кивнул. Первые испытания наша машина прошла успешно. Но это только начало долгого пути.

За Мытищами дорога превратилась в настоящее испытание. Глубокие колеи, наполненные жидкой грязью, больше напоминали окопы. Между ними торчали предательские камни, грозящие разбить картер или порвать маслопровод.

— Смотрите, второй «Форд» развернуло, — Варвара указала вперед, где американская машина стояла поперек дороги, увязнув по ступицы.

Наша колонна вынужденно остановилась. К застрявшему грузовику уже спешили механики с досками и лопатами.

— Температура масла поднимается, — предупредила Варвара. — Сто пятнадцать градусов.

— Нужно проверить помпу, — я перегнулся в кузов. — Руднев, осмотрите систему охлаждения.

Неожиданно сзади раздался треск и грохот — это ярославский грузовик, пытаясь объехать «Форд», съехал в кювет и накренился так, что казалось, вот-вот опрокинется.

— Придется помогать обоим, — вздохнул я, выбираясь из кабины в холодную морось.

Следующий час превратился в тяжелую работу. Команды объединили усилия. Одни копали, другие подкладывали доски, третьи тянули машины тросами. Травников, засучив рукава дорогого пальто, работал наравне со всеми.

— А вот и местные! — крикнул кто-то.

По раскисшей обочине к нам приближалась группа крестьян с лошадьми.

— Помочь требуется? — степенно спросил бородатый мужик в армяке. — Мы тут всех вытаскиваем, кто застрянет. За пуд муки лошадками выдернем.

Американцы быстро сторговались. Две крепкие лошадки играючи вытянули «Форд» на твердое место. Следом спасли и ярославцев.

Когда тронулись дальше, солнце уже перевалило за полдень. Дорога шла через лес, где талая вода превратила глину в скользкое месиво.

— Стойте! — вдруг крикнул Звонарев. — Под правым колесом что-то хрустнуло!

Осмотр показал треснувшую рессору. Велегжанинов молча достал инструменты, чтобы усилить рессору дополнительными пластинами на болтах. Работать пришлось под дождем, который зарядил всерьез.

— Еще километров двадцать такой дороги, — мрачно сообщил Руднев, изучая карту. — Потом должно быть лучше.

К Сергиеву Посаду подходили в сумерках. Из шести машин своим ходом двигались только три — наш «Полет-Д», головной «Форд» и АМО. Остальных пришлось буксировать.

— Первые километры преодолели, — тихо сказала Варвара, когда впереди показались купола Лавры. — Но какой ценой…

Я молча кивнул. Это только первая проверка на прочность. Впереди ждали новые испытания.

От Сергиева Посада тракт пошел через холмистую местность. Старая дорога, местами вымощенная еще при Екатерине, петляла между лесистых увалов. Временами открывались живописные виды на долины с деревеньками и церквушками.

— Смотрите-ка, — Варвара указала вперед, где дорога уходила в низину. — Там речка разлилась, весь луг затопило.

Действительно, талые воды превратили пойму небольшой речушки в настоящее озеро. Головной «Форд» остановился, не решаясь въехать в воду.

— Нужно промерить глубину, — я вылез из кабины.

Местные мужики, собравшиеся поглазеть на невиданные машины, охотно помогли найти брод. Самый старый из них, с окладистой седой бородой, покачал головой:

— Вчера еще можно было проехать, а за ночь вона как поднялась. Верст на пять в обход придется.

Объездная дорога оказалась еще хуже основной. На одном из крутых поворотов «АМО» занесло, и он съехал правыми колесами в канаву. При попытке выбраться лопнул карданный вал.

— Вот это уже серьезно, — покачал головой Руднев, осматривая поломку. — Без серьезного ремонта не обойтись.

Пришлось организовывать полевую мастерскую. Пока одни машины пробирались дальше, мы задержались помочь коллегам.

К вечеру добрались до Переславля-Залесского. Древний город встретил нас золотыми куполами соборов и пронизывающим ветром с Плещеева озера. Небо затянуло свинцовыми тучами, обещающими долгий дождь.

— До Ярославля еще больше ста верст, — отметил Травников, сверяясь с картой. — Успеем засветло?

— Должны, — кивнул я. — Если, конечно, больше никаких сюрпризов не будет.

Но я слишком рано загадывал. Впереди нас ждали и размытые мосты, и топкие участки дороги, и еще немало испытаний…

За Переславлем дорога пошла вдоль берега Плещеева озера. Свинцовые волны с шумом накатывали на берег, ледяной ветер пронизывал до костей.

— Надо было валенки взять, — поежилась Варвара, плотнее закутываясь в шарф. — Ноги совсем замерзли.

Внезапно двигатель начал работать с перебоями. Я прислушался. В ровном гуле появились странные металлические щелчки.

— Давление топлива скачет, — встревоженно сообщила Варвара. — Похоже, вода в системе.

Пришлось останавливаться. При осмотре обнаружилось, что от постоянной тряски треснула крышка топливного фильтра, и туда попадали брызги из-под колес.

— А вот это скверно, — нахмурился Руднев, разбирая фильтр. — Запасной крышки у нас нет.

Но тут неожиданно выручил Травников. Порывшись в своем портфеле, он достал жестяную коробку из-под монпансье:

— А если попробовать из этого сделать? Металл вроде подходящий.

Велегжанинов внимательно осмотрел коробку и кивнул. Через полчаса импровизированная крышка была готова.

Двинулись дальше. Впереди показался крутой спуск к реке. Размытая дорога петляла между камней, а внизу виднелся деревянный мост, наполовину затопленный талой водой.

— Бережной, только осторожно, — предупредил я, заметив, как ходят под колесами «Форда» трухлявые бревна настила.

Наша машина начала медленный спуск. На середине пути правое заднее колесо вдруг провалилось в промоину, скрытую лужей. Грузовик накренился так, что казалось — еще немного и опрокинется.

— Всем в кузов, на левый борт! — скомандовал я.

Команда быстро перебралась к дальнему борту, уравновешивая машину. Бережной, стиснув зубы, начал потихоньку сдавать назад.

— Температура сто двадцать! — доложила Варвара. — Масло вот-вот закипит!

Но тут из-за поворота показалась телега, груженная сеном. Возница, увидев наше положение, быстро развернул лошадей:

— А ну, залезайте все на сено! Сейчас вытянем!

Общими усилиями машину удалось вызволить из ловушки. Крестьянин, отказавшись от денег, только попросил посмотреть мотор у его соседа:

— У него «Фордзон» который год не заводится. Может, подсобите?

Пришлось задержаться в деревне на час. Зато получили взамен десяток вареных яиц и теплый каравай ржаного хлеба.

До Ростова оставалось еще верст тридцать. Небо постепенно прояснялось, но впереди ждали новые испытания.

Древние стены Ростовского кремля остались позади. Дорога пошла через открытые поля, где весенний ветер гнал поземку по остаткам почерневшего снега. Здесь старый тракт был хорошо укатан, и наша колонна смогла наконец набрать приличную скорость.

— Масло сто градусов, давление стабильное, — докладывала Варвара. — Похоже, двигатель наконец прогрелся как следует.

Впереди показался затяжной подъем. «Форд» уже карабкался по нему, оставляя глубокие колеи. Неожиданно из-за поворота вылетели сани, запряженные тройкой. Американцы резко вильнули в сторону, и их занесло.

— Держитесь правее! — крикнул я, заметив, как «Форд» начал сползать к обочине.

В этот момент что-то громко хлопнуло в нашем двигателе. Звук был такой, словно лопнула пружина.

— Глуши мотор! — Варвара метнулась к приборам. — Давление масла падает!

Бережной успел заглушить двигатель до того, как он успел перегреться. При осмотре выяснилось, что лопнул шток масляного насоса.

— Это все вибрация, — покачал головой Руднев, разбирая насос. — Я давно говорил, что нужно усилить крепление.

К нам подъехали сани. Бородатый ямщик, виновато разводя руками, предложил помощь:

— В версте отсюда кузница есть. Там Михеич — мастер знатный. Все что хошь сделает.

Кузнец действительно оказался умельцем. За два часа он не только изготовил новый шток, но и предложил остроумное решение для усиления крепления насоса.

— У меня тут много всякой техники бывает, — пояснил он, вытирая закопченные руки. — И «Фордзоны», и «Интеры». Всякого насмотрелся.

Когда тронулись дальше, солнце уже клонилось к закату. На горизонте показались купола ярославских церквей. «Форд» впереди прибавил ходу — явно торопились засветло добраться до города.

— Масло девяносто градусов, давление четыре атмосферы, — в голосе Варвары звучало облегчение. — Похоже, насос работает даже лучше прежнего.

Травников, не прекращая писать в блокноте, заметил:

— А знаете, такие поломки тоже полезны. Теперь мы знаем слабые места конструкции.

Последние километры дались особенно тяжело — усталость сказывалась на всех. Варвара, обычно оживленная, лишь молча отмечала показания приборов. Бережной, не отрывая взгляда от темной дороги, всматривался в конус света от фар.

В Ярославль въезжали в сгущающихся сумерках. Древний город встретил нас перезвоном колоколов и огнями первых фонарей. Первый, самый трудный день пробега подходил к концу.

Фонари показались впереди россыпью желтых огней. В свете вечерней зари еще угадывались силуэты древних церквей. Наша потрепанная колонна медленно втягивалась в город по Московскому тракту.

— Хорошо дошли, — негромко произнес Травников, делая последние пометки в журнале. — Три машины своим ходом — это серьезный результат для такой дороги.

За нами, покачиваясь на буксире, плелся многострадальный «Фиат». Его команда выглядела совершенно измотанной. Где-то позади, в темноте, еще тащились остальные.

— Давление масла три и восемь, — в голосе Варвары слышалась усталость. — Температура восемьдесят пять. Мотор отработал отлично.

Нас встречала делегация местного автоклуба. Они организовали ночлег в здании бывшей гостиницы купца Кашина на Власьевской улице — двухэтажном особняке с колоннами. Рядом устроили импровизированные боксы для машин в каретных сараях.

— Завтра с рассветом технический осмотр, — объявил старший наблюдатель Петровский. — Всем командам привести машины в порядок.

В просторной столовой нас ждал горячий ужин. Команды, забыв о соперничестве, делились впечатлениями. Даже итальянцы оживились, когда подали наваристые щи.

— А знаете, — вдруг сказал нам представитель «Форда» Джонсон, — ваша машина сегодня всех удивила. Особенно на подъемах.

Я поблагодарил за комплимент.

В выделенной нам комнате Варвара уже раскладывала на столе карты, готовясь размечать завтрашний маршрут. Звонарев с Рудневым спорили о регулировке клапанов. А Велегжанинов, не говоря ни слова, методично раскладывал инструменты для утреннего осмотра.

За окном накрапывал весенний дождь, смывая грязь с наших усталых машин.

Глава 12 Дальше в путь

Проснулся я еще затемно. За окнами купеческого особняка едва брезжил серый мартовский рассвет. Лепные потолки бывшей гостиницы Кашина тонули в полумраке, но даже в этом неверном свете была заметна их потускневшая роскошь.

Варвара уже не спала. Сидела за массивным дубовым столом, склонившись над картами. Ее тонкие пальцы быстро делали пометки карандашом, размечая предстоящий маршрут.

— До Вологды около двухсот семидесяти верст, — произнесла она, не поднимая головы. — Самый сложный участок начнется после Пречистого — там сплошные болота.

В коридоре послышались тяжелые шаги — это Бережной спускался вниз, в каретный сарай. Его утренний обход машины был таким же неизменным ритуалом, как и вечерние молитвы.

Я спустился следом. В сарае пахло машинным маслом, кожей и прелым сеном. Наш «Полет-Д» стоял в окружении других грузовиков, все еще покрытый грязью вчерашнего перехода.

Велегжанинов уже работал, его длинная фигура склонилась над двигателем. Вместо обычных оперных арий он насвистывал что-то похожее на «Интернационал», что означало крайнюю сосредоточенность.

— Подшипник коленвала слегка греется, — доложил он, выпрямляясь. — Нужно проверить зазоры и добавить смазки.

Звонарев методично проверял топливную систему. После вчерашнего происшествия с водой в фильтре требовалась полная ревизия.

— Леонид Иванович, — окликнул меня Руднев, появляясь из темного угла сарая. — Тут местные механики интересные вещи рассказывают про дорогу до Вологды. Говорят, после Даниловского тракта начинаются такие болота…

Его прервал звук подъезжающего автомобиля. У ворот сарая остановился черный «Паккард» комиссии. Травников, наш наблюдатель, выбрался из машины, на ходу доставая блокнот.

— Доброе утро! Как успехи с ремонтом? — поинтересовался он, подходя к нам.

— Плановый осмотр, — ответил я. — После вчерашнего нужно все тщательно проверить.

За воротами сарая постепенно оживал город. Слышался звон колоколов с колокольни Спасского монастыря, цокот копыт по булыжной мостовой, гудки паровозов с недалекой станции. Ярославль просыпался, встречая еще один морозный мартовский день.

Варвара спустилась к нам, неся термос с горячим чаем и сверток с бутербродами.

— Вот, раздобыла на кухне, — улыбнулась она. — Местный повар, бывший купеческий, такие расстегаи делает…

Команда собралась вокруг импровизированного завтрака. Даже Велегжанинов оторвался от измерений, аккуратно вытирая руки ветошью.

— Через час выезжаем, — объявил я, разворачивая карту. — Первый этап — до Данилова. Если повезет с дорогой, к вечеру будем там.

Бережной, прихлебывая чай, внимательно разглядывал намеченный маршрут. Его новая кожаная кепка лихо сидела набекрень, а на груди поблескивал дедовский компас.

За соседними машинами тоже кипела работа. Американцы методично проверяли свои «Форды», итальянцы все еще возились с капризным мотором «Фиата».

Утреннее солнце наконец пробилось сквозь мутные окна сарая, заиграло бликами на хромированной решетке радиатора.

В просторной столовой особняка собрались представители всех команд. Петровский, высокий худощавый человек в добротном черном пальто, стоял возле стены.

— Товарищи участники пробега, — начал он негромким, но хорошо поставленным голосом. — По поручению городского совета позвольте поприветствовать вас в Ярославле. Наш город всегда славился промышленными традициями…

Я укрылся от него за спинами других участников и развернул свежий номер «Северного рабочего». Просматривал газету и машинально отхлебывал крепкий чай. Заметка «Старт большого пути: автопробег Москва-Архангельск начался!» занимала почти всю первую полосу. Ниже шли другие новости:

«Ярославский автозавод перевыполнил квартальный план на 127%! Новая модель грузовика Я-3 скоро встанет на конвейер».

«Собрание городской партячейки обсудило вопросы весеннего сева».

«В районе села Пречистое участились случаи нападения на обозы. Местная милиция ведет поиски преступников».

«Театр имени Волкова готовит премьеру: „Любовь Яровая“ в новой постановке».

«На резиновом комбинате запущен новый цех по производству автомобильных шин».

— А как обстановка на дороге до Вологды? — поинтересовался представитель «Форда» Джонсон.

Петровский отложил газету:

— Сложная дорога, что скрывать. Особенно после дождей. Но вот два дня назад прошел санный обоз из Грязовца, говорят, можно проехать…

— Александр Николаевич, — обратился к нему Травников. — А правда, что у вас тут собираются строить новый мост через Волгу?

— Да, проект утвержден, — кивнул Петровский. — Будет первый в городе железобетонный мост. Кстати, на площади сейчас идет выставка проектов, можем посмотреть перед отъездом.

Варвара тихонько тронула меня за рукав:

— Смотри, что пишут про испытания нового двигателя на автозаводе. Похоже, они тоже работают над дизелем.

После завтрака Петровский организовал небольшой митинг во дворе. Собрались рабочие с ближайших фабрик, студенты техникума, просто любопытные горожане. Звучали приветственные речи, музыка заводского оркестра, обещания всяческой поддержки.

— Товарищи! — вещал Петровский с импровизированной трибуны. — Этот автопробег — важный этап в развитии отечественного машиностроения. Ярославские рабочие готовы оказать всю необходимую помощь.

Я смотрел на лица в толпе — простые, открытые, с искренним интересом к невиданной технике. Многие подходили к машинам, с любопытством разглядывали моторы, расспрашивали механиков.

Где-то вдалеке снова зазвонили колокола Спасского монастыря. Нужно заканчивать с формальностями и готовиться к выезду. Впереди ждала долгая дорога на север.

Из-за ворот сарая донесся приглушенный разговор. Петровский о чем-то совещался с высоким человеком в кожаном пальто.

— Ну что ж, раз это наша команда… — донеслось до меня. — Но только без лишнего шума.

Что за шутки? Я смотрел, как в сарай вошел представитель ярославского автозавода, главный механик Игнатьев. За ним двое рабочих вкатили тележку с запчастями.

— Доброе утро, коллеги, — негромко поздоровался он с экипажем ярославской машины. — Тут кое-что из нового привезли. Поможем немного своим.

Я видел, как быстро и деловито заводские мастера включились в ремонт. Новые подшипники, усиленные рессоры, специальная незамерзающая смазка — все это моментально нашло применение.

— Только давайте без лишнего внимания, — вполголоса предупредил Петровский, проходя мимо. — Формально это, конечно, не запрещено, но все же…

Меньше чем через час ярославский грузовик был как новенький. Их команда сияла от счастья, украдкой пожимая руки заводчанам.

— Спасибо, выручили, — шепнул водитель ярославской машины. — Теперь точно до Вологды дойдем.

Впрочем, не все прошло гладко. В процесс ремонта неожиданно вмешался наблюдатель ярославской команды, Калинов:

— Позвольте, но это может нарушить равные условия пробега…

Тут же подошел представитель Коломенского завода Муромцев, худощавый желчный человек в потертом пенсне:

— Категорически протестую! Это дает необоснованное преимущество!

Петровский спокойно выслушал обе стороны:

— Товарищи, в правилах нет прямого запрета на помощь местных предприятий. К тому же речь идет только о замене изношенных деталей, а не о конструктивных изменениях.

— Но позвольте… — начал было Калинов.

— Более того, — продолжил Петровский, — такая поддержка отечественной промышленности вполне соответствует духу пробега.

Я подошел к спорящим:

— Со своей стороны наша команда не имеет возражений. Это честная техническая помощь, которая доступна любому участнику в своем регионе.

Калинов еще немного поворчал, но в итоге согласился, поставив в журнале соответствующую отметку. А вот Муромцев отошел, всем видом демонстрируя несогласие.

— Вот увидите, это еще аукнется, — бросил он через плечо. — Я подам официальный протест в Москву.

Но его уже никто не слушал — заводские мастера споро продолжали работу.

Около девяти утра наша колонна выстроилась на Угличской улице. Мартовское солнце уже поднялось над куполами Казанского монастыря, но воздух все еще обжигал морозной свежестью. От реки тянуло влажным ветром, предвещающим оттепель.

— Все машины готовы к старту, — доложил Петровский, обходя колонну. — Выезжаем по расписанию.

Наш «Полет-Д» занял привычное место в середине. Впереди маячил зеленый «Форд», позади пыхтел отремонтированный ярославский грузовик. «Фиат» и второй «Форд» замыкали процессию.

Бережной, поправив неизменную кепку, в последний раз обошел машину против часовой стрелки. Его губы беззвучно шевелились — видимо, читал особый дорожный заговор.

— Давление масла четыре атмосферы, температура семьдесят градусов, — привычно доложила Варвара, проверяя приборы.

Велегжанинов в кузове методично перепроверял крепления инструментов, напевая. Звонарев раскладывал карты, готовясь штурманить первый этап пути.

По обеим сторонам улицы собрались горожане, проводить необычный караван. Мальчишки с восторгом разглядывали машины, взрослые степенно обсуждали предстоящий путь.

— Трогаемся! — скомандовал Петровский, поднимая флажок.

Колонна медленно двинулась по булыжной мостовой. Позади остались красные стены древнего кремля, купола Спасского монастыря, шпиль пожарной каланчи. Ярославль провожал нас колокольным звоном и гудками паровозов с железнодорожной станции.

За городской заставой начинался старый почтовый тракт. Укатанный санями снег местами уже подтаял, образуя коварные колеи. Машины шли осторожно, выдерживая дистанцию.

— Смотрите, какая красота, — Варвара указала вправо, где за заснеженными полями виднелись темные ели и золотой купол далекой церкви.

Дорога постепенно забирала на север. По обочинам все чаще встречались глубокие сугробы. Весна сюда еще не добралась — морозный воздух обжигал лица, а солнце почти не грело.

Первые проблемы начались через час пути. Головной «Форд» вдруг забуксовал на предательски скользком участке. Пришлось всем останавливаться, помогать вытаскивать машину.

— Эх, рановато мы выехали, — покачал головой Руднев, разглядывая глубокие колеи. — Дорога еще не оттаяла как следует.

Но назад пути не было. Впереди лежали сотни верст северного тракта, и каждая из них готовила свои испытания.

К полудню добрались до села Вятское. Здесь планировалась первая техническая остановка. Пока водители проверяли машины, к нам подошел местный старожил, опираясь на суковатую палку:

— До Данилова-то думаете засветло дойти? Там сейчас распута страшная, в низинах вода стоит по колено…

Его слова не сулили легкой дороги. Но разве мы ждали чего-то другого на этом пути?

За Вятским дорога пошла через лесистые холмы. Здесь снег лежал плотным настом, местами подтаявшим на солнце. Наша колонна растянулась — каждый водитель выбирал свой путь между предательскими проталинами.

— Давление масла падает, — вдруг встревоженно произнесла Варвара. — Три и пять… три и две…

Пришлось останавливаться. При осмотре Велегжанинов обнаружил трещину в масляном картере — тонкую, едва заметную, но масло сочилось неумолимо.

— Это от вчерашнего удара о камень, — определил он, ощупывая металл длинными чуткими пальцами. — Нужно заваривать.

К счастью, у нас была походная паяльная лампа. Велегжанинов, напевая арию Германа, колдовал над трещиной, пока Руднев готовил специальный состав для герметизации.

Только тронулись дальше — новая беда. На крутом спуске у «Форда» лопнул тормозной шланг. Американская машина едва не влетела в придорожный сугроб, чудом удержавшись на краю обочины.

— Нужно помочь, — я кивнул Бережному. — Одни они долго провозятся.

Наша команда быстро организовала ремонт. Руднев с Джонсоном залезли под машину, Велегжанинов подавал инструменты, а Варвара готовила замену из запасных шлангов.

— Странно, — задумчиво произнес Руднев, разглядывая поврежденную деталь. — Шланг почти новый, а лопнул как гнилой…

— Смотрите! — Варвара указала на едва заметный надрез. — Вот, все случилось из-за этого.

Джонсон нахмурился, но промолчал. Мы тоже не стали развивать эту тему. Но с этого момента я распорядился установить ночное дежурство у машин.

К вечеру вдали показались маковки церквей Данилова. До города оставалось еще верст десять, а солнце уже клонилось к закату.

Закатное солнце золотило купола Казанского собора. Городок встретил нас неожиданно оживленными улицами, видимо, весть о необычном автопробеге уже добралась сюда.

— Центральная гостиница свободна, — сообщил встречавший нас председатель местного автодора Ключарев, невысокий энергичный человек в потертой кожанке. — А машины можно поставить во дворе пожарной части, там есть крытый сарай.

Гостиница оказалась двухэтажным деревянным домом на главной улице. Когда-то, судя по вывеске, здесь были «Номера купца Малоземова».

— Температура двигателя девяносто градусов, давление масла в норме, — доложила Варвара, заглушив мотор. — Прошли неплохо.

В просторной трапезной гостиницы собрались все экипажи. Местный повар, бывший трактирный служащий, расстарался вовсю — на столе дымились щи, пироги, жареная рыба.

— До Вологды отсюда еще почти двести верст, — Звонарев разложил потрепанную карту. — Самый сложный участок начнется за Грязовцем, там сплошные болота.

— Надо выезжать пораньше, — заметил Джонсон, представитель «Форда». — Пока дорога подмерзшая.

После ужина я вышел во двор проверить машину. В темноте белели сугробы, где-то вдалеке слышался паровозный гудок. Бережной, как всегда, стоял рядом с грузовиком, держась за капот.

Велегжанинов, сменив полушубок на промасленную спецовку, методично проверял двигатель. В свете фонаря его длинные пальцы порхали над агрегатами.

— Все в порядке? — спросил я.

— Вроде бы, — кивнул он. — Но на всякий случай поменяю масло. И топливный фильтр проверю — что-то он засоряться начал.

В гостинице тем временем шло совещание. Собрались все участники, чтобы обсудить дальнейший маршрут.

— Выезжаем в шесть утра, — объявил Травников. — Первый этап — до Грязовца. Там дневка и техосмотр…

Я слушал вполуха, разглядывая карту. От Данилова дорога шла через глухие леса, где редкие деревни терялись среди болот и чащоб.

Утро выдалось морозным и туманным. Еще затемно во дворе пожарной части началось движение, команды готовили машины квыезду.

— Минус пятнадцать, — поежилась Варвара, растирая замерзшие руки. — Как бы топливо не загустело.

Бережной колдовал над двигателем, подогревая его паяльной лампой. В морозном воздухе его бормотание превращалось в белые облачка пара.

В шесть утра колонна выстроилась на главной улице. Данилов еще спал, только в окнах пекарни горел свет да на станции маневровый паровоз пускал облака пара.

— Первая машина, вперед! — скомандовал Казанцев.

«Форд» медленно тронулся, разрезая фарами молочный туман. За ним двинулись остальные. Наш «Полет-Д» шел третьим.

За городом дорога пошла через сосновый лес. Стволы деревьев тонули в тумане, создавая призрачную, тревожную картину. Начался долгий подъем.

— Давление масла падает, — вдруг встревоженно произнесла Варвара. — Три атмосферы… две восемь…

Пришлось останавливаться. На морозе загустело масло, пришлось снова греть двигатель. Пока возились с ремонтом, головные машины скрылись в тумане.

— Нагоним, — уверенно сказал Бережной, берясь за руль.

Впереди замаячили какие-то темные фигуры. Сначала показалось — лесорубы идут на делянку. Но что-то в их движениях насторожило меня.

— Степан Макарович, — тихо сказал я. — Приготовьтесь…

Вдруг из тумана вылетело бревно, перегородив дорогу. Машина резко затормозила. Откуда-то послышались крики и выстрелы.

Глава 13 До Вологды

Бревно с глухим стуком перегородило дорогу. В молочном тумане замелькали темные фигуры — не меньше двадцати человек. Они выскакивали из-за деревьев, размахивая обрезами и топорами.

— Глуши мотор! — раздался хриплый голос. — А то всех положим!

Я быстро оценил обстановку. Впереди застряли итальянцы и один из «Фордов». Их команды уже выстроили оборону за машинами. Позади нас, метрах в пятидесяти, виднелся ярославский грузовик.

Бережной даже не думал глушить двигатель. Его заскорузлые пальцы крепко сжимали руль, а в глазах появился недобрый блеск.

— Варвара, — тихо скомандовал я, — за руль. Когда скажу — полный газ.

Она молча кивнула, перебираясь на место водителя. В такие моменты ее выдержке можно было позавидовать.

Из-за бревна вышел высокий бородач в драном полушубке:

— Ну что, господа-товарищи инженеры, покатались? А теперь золотишко на бочку, часики там разные, штучки заграничные…

— Леонид Иванович, — донесся из кузова спокойный голос Велегжанинова, — у меня тут канистры с бензином. Если что…

Я понял его план. Джонсон, похоже, тоже что-то задумал — его механики медленно растягивались цепочкой вдоль дороги.

Главарь шагнул ближе, целясь в меня из обреза:

— Даю десять секунд. Потом начинаем стрелять.

В этот момент Руднев, прячась за бортом, швырнул в бандитов канистру с бензином. Велегжанинов метнул следом горящую ветошь. Огненная стена взметнулась перед налетчиками.

— Вперед! — крикнул я.

Варвара вдавила педаль газа. «Полет-Д» рванулся, сметая бревно. Бандиты шарахнулись в стороны. В этот момент ударил револьвер Джонсона, а итальянцы открыли огонь из охотничьего ружья.

Завязалась беспорядочная перестрелка. Пули взвизгивали, высекая щепки из бортов. Звонарев, вооружившись монтировкой, отбивался от бандита, пытавшегося залезть в кузов.

Неожиданно в дело вступил Бережной. Выхватив из-под сиденья гаечный ключ, он уложил двоих налетчиков. Как оказалось, в Гражданскую он служил в коннице у Буденного.

Травников, наш наблюдатель, проявил удивительное хладнокровие. Спокойно схватил какую-то деталь со дна кузова и методично, как в тире, уложил еще парочку бандитов. Я не видел, что там Руднев, но судя по звукам, он тоже не сидел без дела.

Внезапно Звонарев вскрикнул — пуля зацепила его плечо. Варвара, не отрываясь от руля, крикнула:

— Держись, сейчас перевяжу!

— Потом! — процедил сквозь зубы молодой инженер, продолжая отбиваться монтировкой.

С «Форда» донесся крик боли — ранило помощника Джонсона, молодого механика Смита. Итальянец Марелли, высунувшись из-за капота, получил касательное ранение в голову — кровь заливала его черные кудри.

— Mannaggia! — ругался он, прижимая к виску носовой платок.

На ярославском грузовике дела были хуже — их водитель Прохоров получил серьезное ранение в ногу, когда пытался завести заглохший мотор. Его напарник Востряков, бывший фронтовик, подхватил товарища и оттащил в безопасное место за колеса.

Бой длился не больше пяти минут. Когда дым рассеялся, на дороге остались только раненые налетчики. Остальные растворились в тумане.

После боя пришлось организовать полевой лазарет. Варвара, имевшая опыт работы медсестрой в Гражданскую, быстро перевязала раненых. Серьезнее всех пострадал Прохоров — пуля застряла в голени.

— Придется в Грязовце искать доктора, — вздохнула она, заканчивая перевязку. — Тут нужна операция.

Звонарев стоически терпел, пока она обрабатывала его рану:

— Ерунда, царапина. Работать смогу.

Смит, морщась от боли, благодарно кивал, пока ему бинтовали простреленное предплечье. Марелли, с забинтованной головой, уже шутил и размахивал руками, рассказывая о подобных приключениях в Италии.

— Черт знает что, — покачал головой Травников, помогая устроить раненых поудобнее. — И ведь главное — все в протоколе отмечать придется.

Теперь предстояло не только бороться с бездорожьем и морозом, но и заботиться о раненых товарищах. И о раненых бандитах тоже. Впрочем, общая опасность еще больше сплотила интернациональную команду.

Бережной деловито собирал трофеи — оружие и документы раненых бандитов. Мы связали пленных и уложили в кузов.

— Надо в сельсовет сообщить, — сказал он. — Пусть милиция забирает этих молодцов.

— И побыстрее выбираться отсюда, — добавил Травников. — Они могут вернуться с подкреплением.

Через полчаса наша колонна уже догоняла основную группу. О случившемся решили пока не распространяться — незачем нервировать остальных.

Только Варвара долго не могла успокоиться:

— Знаешь, — тихо сказала она, — я ведь первый раз видела, как в людей стреляют.

Я молча сжал ее руку. Впереди снова расстилалась пустынная зимняя дорога.

После стычки с бандитами двинулись дальше. Морозный воздух обжигал лица — температура упала градусов до двадцати. Зимнее солнце едва пробивалось сквозь низкие облака, обещая метель.

— Давление топлива падает, — встревоженно произнесла Варвара. — Похоже, солярка замерзает.

В кузове Звонарев, морщась от боли в простреленном плече, помогал Велегжанинову укрыть раненого Прохорова теплыми одеялами. Ярославский водитель был бледен, но держался стойко.

— Нужно срочно что-то делать с топливом, — Руднев озабоченно постукивал по топливопроводу. — Еще немного и встанем.

Бережной, не говоря ни слова, достал из-под сиденья старый медный чайник:

— Сейчас организуем, — пробормотал он, спрыгивая в снег.

Вскоре под двигателем запылал костер из промасленной ветоши. Бережной колдовал над чайником, подогревая солярку и бормоча какие-то заговоры.

Впереди «Форд» Джонсона тоже остановился. Смит, с перевязанной рукой, пытался отогреть замерзший карбюратор паяльной лампой. Итальянский «Фиат» безнадежно заглох — Марелли, с белой повязкой на голове, отчаянно жестикулировал, пытаясь объяснить что-то своим механикам.

— Temperatura! Freddo maledetto! — доносились его возгласы.

— Леонид Иванович, — окликнул меня Травников, — там впереди вроде деревня виднеется. Может, стоит заехать, обогреться? Да и раненым отдых нужен.

Деревня оказалась большим селом Спасское. У добротной пятистенки нас встретил председатель сельсовета Мокрощелов — коренастый бородач в овчинном полушубке.

— Милости просим! — загудел он басом. — Как про бандитов услыхали, сразу в район сообщили. Милиция уже выехала.

В просторной избе было жарко натоплено. Пока хозяйка, Аграфена Петровна, поила раненых горячим чаем с малиной, местный фельдшер Кривошеин осматривал их раны.

— С этим в больницу надо, — покачал он головой, заканчивая осмотр ноги Прохорова. — До Грязовца не дотянет.

— Я довезу, — вмешался Востряков. — Только бы машину на ход поставить.

К счастью, в селе нашелся знающий механик — бывший путиловский рабочий Клюквин. Он помог правильно развести спирт для разжижения топлива и показал, как утеплить двигатели соломенными матами.

— У нас тут полгода зима, — усмехался он в седые усы. — Без таких хитростей никак.

Марелли, раздобыв где-то самогон, пытался объяснить Клюквину устройство итальянского карбюратора. Тот понимающе кивал:

— Карбураторе… Каписко… Манифольдо… — и ловко орудовал инструментами.

Джонсон тем временем помогал ярославцам укреплять рессоры. Смит, несмотря на раненую руку, показывал, как правильно регулировать зажигание на морозе.

— Дружно работаете, — одобрительно заметил председатель. — Сразу видно — одно дело делаете.

К вечеру все машины были готовы к дальнейшему пути, но выезжать на ночь глядя в метель, да еще с ранеными, было безумием.

— Заночуете у нас, — безапелляционно заявил председатель. — Места всем хватит. А завтра, как развиднеется, с Богом и поедете.

Спорить никто не стал. Раненых разместили в чистой горнице у председателя, остальных распределили по избам. Фельдшер Кривошеин остался присматривать за Прохоровым, чье состояние внушало наибольшие опасения.

— Думаю, до утра температура спадет, — сказал он, закончив перевязку. — Но в Грязовец его нужно будет доставить обязательно.

Марелли со Смитом устроились у механика Клюквина — тот никак не мог наговориться с итальянцем о тонкостях регулировки карбюраторов. Джонсон с командой занял просторную горницу у вдовы Матрены Савельевны.

Нашей команде досталась светелка в доме председателя. Варвара долго не могла уснуть, прислушиваясь к завыванию метели за окном.

— Как думаешь, завтра проберемся через болота? — тихо спросила она.

— Должны, — ответил я, глядя на падающий снег. — Главное, чтобы мороз продержался. По замерзшей земле всяко легче пройдем.

За окном мела поземка, заметая следы трудного дня.

Проснулись мы затемно от пронзительного петушиного крика. Термометр за окном показывал тридцать градусов мороза. Село тонуло в синеватой предрассветной мгле, только из труб уже поднимались дымные столбы.

— Эк приморозило, — покачал головой председатель, выходя на крыльцо. — Давно такого не было.

В каретном сарае, где стояли машины, царил промозглый холод. Бережной, кутаясь в тулуп, осматривал двигатель «Полета-Д».

— Беда, Леонид Иванович, — вздохнул он. — Топливо совсем загустело. Да и масло как кисель стало.

Варвара, растирая покрасневшие от мороза руки, склонилась над приборами:

— Даже нажимать на педаль газа бесполезно. Все замерзло намертво.

От других машин доносилась многоязычная ругань. Джонсон безуспешно пытался завести «Форд», чей двигатель издавал лишь жалобное шипение. Марелли, забыв о ране, в отчаянии размахивал руками над остывшим «Фиатом».

— Finita la commedia! — восклицал он. — Tutto congelato!

Местный механик Клюквин неспешно обходил машины, посмеиваясь в усы:

— Эх вы, городские… Сейчас дядя Афанасий вас учить будет.

Он деловито растопил железную печку-буржуйку, притащенную из кузницы. Над самодельным чаном с водой поднялся пар.

— Значит так, — командовал Клюквин. — Берем ведра с кипятком, ставим под картеры. А сверху брезентом накрываем, чтоб тепло не уходило.

Звонарев, морщась от боли в простреленном плече, помогал Велегжанинову обкладывать двигатель нагретыми кирпичами. Руднев колдовал над самодельной системой подогрева топливопровода.

— А теперь главный секрет, — Клюквин достал из кармана фартука пузырек. — Спирт-денатурат. В пропорции один к пяти с соляркой мешаем.

Бережной одобрительно крякнул, доставая заветный чайник для подогрева смеси.

Через час упорной работы послышался первый обнадеживающий звук — мотор «Полета-Д» неуверенно чихнул и затарахтел.

— Давление масла растет, — обрадованно сообщила Варвара. — Две атмосферы… три… четыре!

Постепенно ожили и остальные машины. Фельдшер осмотрел раненых — Прохорову стало лучше, жар спал. Звонарев и Смит, несмотря на ранения, рвались в дорогу.

— Ну, с Богом, — перекрестил нас председатель. — До Грязовца если повезет, к обеду доберетесь. Только по гати осторожнее — она хоть и мерзлая, а все одно ненадежная.

Восходящее солнце окрасило снег в розовый цвет. Морозный воздух обжигал легкие. Колонна медленно двинулась по накатанной санями дороге, впереди лежали знаменитые грязовецкие болота.

— Температура масла семьдесят градусов, — докладывала Варвара. — Давление стабильное.

Клюквин, провожая нас, напоследок крикнул:

— Как застрянете — костры жгите! Да денатурат не жалейте!

Впереди расстилалась бескрайняя снежная равнина, местами поросшая чахлым ельником. Где-то под этим белым покровом таились коварные топи, готовые поглотить неосторожного путника даже в зимнюю стужу…

Первый тревожный звонок прозвенел, когда головной «Форд» вдруг резко вильнул в сторону. Джонсон еле успел выровнять машину.

— Болото уходит влево, — крикнул он на ломаном русском, высовываясь из кабины. — Под снегом почти не видно!

Действительно, занесенная снегом дорога петляла между чахлыми елями, и только редкие вешки указывали безопасный путь. Местами из-под снега проглядывали почерневшие бревна старой гати.

— Давление падает, — встревоженно произнесла Варвара. — Похоже, правые колеса проваливаются.

Бережной осторожно направил машину ближе к обочине, где снег казался плотнее. Вдруг спереди раздался треск — это итальянский «Фиат» провалился правым задним колесом в пустоту под настом.

— Madonna santa! — в сердцах воскликнул Марелли.

В этот момент из леса донесся стук топоров и звонкие голоса. Через несколько минут на дорогу вышли человек десять крепких мужиков с топорами и пилами.

— Никак застряли? — насмешливо спросил высокий бородач в овчинном полушубке. — А мы гадаем, чего это за машины тарахтят.

— Застряли, отец, — признал я. — Не подсобите?

— Отчего ж не подсобить, — степенно ответил бородач. — Меня, кстати, Прокопием Савельичем кличут. Артель моя тут лес валит.

Лесорубы быстро оценили ситуацию. Их бригадир, Прокопий Савельич Костоломов, оказался на редкость толковым:

— Значит так, — рассуждал он, постукивая топорищем по мерзлой земле. — Тут болото неверное. Сверху корка, а под ней пустоты. Щупать надо каждый шаг.

Его помощник, жилистый мужик по прозвищу Береза, ловко орудовал длинным шестом, прощупывая путь:

— Вот тут держит, — командовал он. — А правее — топко, не суйтесь!

Артельщики быстро натаскали еловых лап и бревен, укрепляя ненадежные участки. Раненый Звонарев, несмотря на больное плечо, помогал им советами по расчету нагрузки.

— Balki… бревна… molto bene! — восхищался Марелли, глядя, как ловко работают лесорубы.

Особенно всех поразил древний дед Микула, который, несмотря на свои восемьдесят лет, безошибочно определял крепкие места:

— Я тута еще мальцом ходил, — шамкал он беззубым ртом. — Кажное болотце знаю, кажную кочку помню.

Джонсон, забыв об обычной сдержанности, с интересом расспрашивал через переводчика о местных приметах. Дед охотно делился вековой мудростью:

— Где багульник растет — там топко. А где морошка — там можно идти. И слушать надо: если чавкает под снегом — значит, окно тут.

Бережной внимательно записывал все советы в потрепанную записную книжку. Варвара, принеся котелок с горячим чаем, поила озябших работников.

К полудню общими усилиями проложили надежный путь. «Фиат» вытащили, подложив под колеса еловые лапы. Прокопий Савельич еще раз осмотрел дорогу:

— Ну, теперь версты три пройдете нормально. А там будет развилка — держитесь правой стороны. Слева там трясина, даже в мороз не застывает.

В благодарность за помощь механики показали лесорубам устройство машин. Особенно их заинтересовал дизельный двигатель «Полета-Д».

— Надо же, — цокал языком Береза, разглядывая топливную систему. — И керосином может работать? А мы тут с бензином мучаемся, его не достать совсем.

Прокопий Савельич долго жал нам руки на прощание:

— Будете обратно ехать — заворачивайте. У нас тут зимовье хорошее, всегда приютим.

Когда тронулись дальше, Варвара сказала, глядя в заиндевевшее окошко:

— Знаешь, а ведь без них мы бы точно застряли. Да еще с ранеными…

Я молча кивнул.

После встречи с лесорубами дорога пошла через низкий ельник. Несмотря на мороз, местами из-под снега проступала черная болотная вода.

— Правее держи! — крикнул Травников, сверяясь с картой. — Тут должен быть старый санный путь.

Впереди «Форд» вдруг резко осел задним колесом. Только быстрая реакция американца спасла машину от опасного крена.

— Stop! Stop! — замахал он руками следующим за ним.

Пришлось остановить всю колонну. При осмотре выяснилось, что под снегом скрывался провал в старой гати. Бревна прогнили и не выдержали веса груженой машины.

— Придется обходить, — вздохнул Руднев, промеряя шестом глубину трясины. — Здесь метра два глубины.

Варвара, сверяя показания приборов, вдруг встревожилась:

— Леня, у нас масло уходит. Видимо, от тряски где-то появилась течь.

Звонарев, морщась от боли в простреленном плече, помогал Велегжанинову осматривать двигатель. Трещину в масляном картере нашли быстро, но ремонт требовал времени.

Тем временем итальянцы пытались помочь «Форду». Марелли, забыв о ране на голове, азартно командовал:

— Più a destra! Diritto! — и тут же переводил на ломаный русский: — Правый, правый! Прямо!

К трем часам дня мы выбрались наконец на более-менее твердую дорогу. Но зимний день уже клонился к закату, а до Грязовца оставалось еще не меньше десяти верст.

— Надо решать, — сказал я, собрав всех водителей. — Либо рискуем идти в темноте, либо ночуем в Грязовце, а утром уже в Вологду.

Джонсон первым высказался за ночевку:

— Too dangerous. Night, swamp, cold… — он красноречиво покачал головой.

Его поддержал Марелли:

— Si, si! Notte molto pericoloso!

Решающим стало мнение фельдшера, сопровождавшего раненого Прохорова:

— Ему нужен покой и теплая постель. Да и остальным раненым тоже.

До Грязовца добрались в сумерках. Городок встретил нас огнями керосиновых фонарей и дымками из печных труб. Председатель райисполкома Сухоруков, заранее предупрежденный о нашем прибытии, уже организовал размещение.

— В больницу раненых, — распорядился он. — Остальных по домам расселим. А машины в пожарное депо поставим, там тепло.

Прохорова сразу увезли в больницу. Местный врач, осмотрев остальных раненых, уверенно заявил:

— К утру всех на ноги поставлю. У нас тут опыт большой — места-то глухие.

В пожарном депо механики занялись ремонтом. Велегжанинов колдовал над масляной системой, напевая что-то из «Пиковой дамы». Бережной в который раз проверял топливную аппаратуру.

— Завтра чуть свет выезжаем, — объявил я команде. — До Вологды еще полсотни верст, а там уже и отдохнем по-человечески.

Варвара, засыпая в натопленной горнице, пробормотала:

— Как думаешь, завтра будет легче?

— Должно быть, — ответил я, хотя точной уверенности не было.

За окном крепчал мороз.

Утро в Грязовце выдалось ясным и морозным. Термометр у здания райисполкома показывал минус двадцать пять. Иней серебрил голые ветви берез на главной улице.

Первым делом я отправился в больницу. Прохоров, после оказанной помощи, чувствовал себя заметно лучше. Местный врач, Семен Ильич Воскобойников, был доволен:

— Пуля удачно вышла, кость не задета. Через неделю бегать будет.

Звонарев и Смит тоже оправились — их раны затягивались без осложнений. Марелли, с уже поджившей ссадиной на голове, бурно выражал благодарность советским медикам.

В пожарном депо команды готовили машины к последнему броску. Велегжанинов всю ночь колдовал над двигателями — теперь они работали как часы.

Неожиданно к нам подошел председатель райисполкома Сухоруков в сопровождении человека в кожаном пальто:

— Товарищ Краснов, после вчерашнего донесения о бандитах… В общем, начальник угрозыска настоятельно рекомендует принять меры.

Сотрудник угрозыска, представившийся Смироновым, раскрыл объемистый сверток:

— Вот, получите под расписку. Три нагана, два карабина, патроны. И разрешение на провоз оружия до Вологды. Там вам выдадут другое оружие. Это все, что есть, пока что. На всякий случай.

— И нам тоже выдали, — кивнул подошедший Джонсон, показывая револьвер. Он говорил через переводчика.

Каждый экипаж получил оружие и краткий инструктаж. Марелли особенно обрадовался карабину:

— Como nella guerra! Как на войне! — и начал демонстрировать неплохие навыки обращения с оружием.

К восьми утра колонна была готова к выходу. Прохорова с сопровождающим оставили долечиваться в больнице — им предстояло догонять нас поездом.

— До Вологды теперь прямая дорога, — объяснял Сухоруков. — Тракт получше будет, райком за ним следит. Но все равно поглядывайте по сторонам.

Варвара, проверяя приборы, впервые с начала пути была довольна показаниями:

— Давление масла четыре атмосферы, температура стабильная.

Колонна медленно двинулась по утренним улицам. Грязовец провожал нас звоном колоколов Воскресенской церкви.

Дорога и правда оказалась лучше. Местами даже попадались участки с щебеночной подсыпкой. Скорость возросла до тридцати верст в час.

— Смотрите! — вдруг воскликнула Варвара. — Вологда!

Впереди, в морозной дымке, показались золотые купола Софийского собора. Древний город раскинулся по берегам одноименной реки, и даже издали впечатлял монументальностью.

У заставы нас встречала делегация — представители городских властей, журналисты, члены автомобильного клуба. Оркестр наяривал бравурный марш.

— От имени городского совета, — начал председатель Вологодского исполкома Прохоров, — позвольте приветствовать участников героического автопробега!

Нас разместили в бывших номерах купца Самарина на Златоустинской улице. Машины загнали в теплые гаражи местного автоклуба.

Вечером в зале городской думы состоялось официальное подведение итогов этапа. Я смотрел на усталые, но довольные лица товарищей, и думал — мы справились. Преодолели бандитов, морозы, болота. Сработались, несмотря на языковые барьеры и разницу менталитетов.

Впереди новый этап — дорога до Архангельска.

— А все-таки здорово, что нам выдали оружие, — ухмыльнулся Руднев, когда мы остались одни. — Как-то спокойнее теперь.

Я молча кивнул. За окном опускались зимние сумерки, и огни старинного города уже начинали зажигаться в морозной мгле.

Глава 14 К Архангельску

В управлении вологодской милиции было тепло натоплено. Массивные чугунные батареи мерно погромыхивали, распространяя уютное тепло по кабинету начальника. За окном кружил легкий снежок, укрывая белым покрывалом старинные купеческие особняки.

— Вот, получите новое вооружение, — начальник милиции Воронихин, грузный мужчина с пышными седыми усами, выложил на стол внушительный арсенал. — Три винтовки Мосина, четыре нагана, патроны, ракетницы для подачи сигналов. И самое главное — разрешение на провоз оружия до самого Архангельска.

Я внимательно осмотрел оружие. Все новое, недавно смазанное, в идеальном состоянии.

— По нашим данным, — продолжил Воронихин, разглаживая усы, — в районе Сухоны действует банда Кривого Митьки. Уже три обоза пограбили. Так что будьте начеку.

— А что с нашими пленными бандитами? — поинтересовался я.

— Уже колются помаленьку. Оказалось, у них связи аж до Архангельска тянутся. Но это уже наша забота.

В дверь постучали. Вошел Джонсон со своим переводчиком, следом появился взъерошенный Марелли.

— Signor capitano, — итальянец картинно поклонился начальнику милиции. — Мы тоже хотеть получать… как это… fucile… ружье!

Воронихин добродушно усмехнулся:

— Всем хватит, не беспокойтесь. Вот документы на получение, распишитесь.

Из управления я направился прямиком в гараж автоклуба. В просторном помещении царила деловая суета. Велегжанинов, закатав рукава, колдовал над двигателем, напевая арию. Его длинные пальцы уверенно регулировали клапаны.

— Леонид Иванович! — окликнула меня Варвара. — Смотрите, что местные умельцы придумали.

Она показала на самодельные снегоочистители, закрепленные перед радиаторами машин. Хитрая конструкция из досок и металлических пластин должна была раздвигать снежные заносы.

Бережной, как всегда, обходил «Полет-Д» против часовой стрелки, бормоча какие-то заговоры. На поясе у него уже поблескивал новенький наган.

— А это вам, Степан Макарович, — я протянул ему винтовку.

— Добрая вещь, — одобрительно кивнул он, любовно оглаживая приклад. — В Гражданскую я с такой полгода отходил.

Звонарев, уже оправившийся от ранения, помогал Рудневу укреплять цепи на колесах. Работа спорилась под мерное гудение печки-буржуйки.

— К вечеру будем готовы, — доложил Велегжанинов, вытирая руки ветошью. — Только вот с топливом может быть проблема. На таком морозе обычная солярка не годится.

— Уже решается, — успокоил я его. — Местный завод обещал поставить специальную зимнюю смесь.

К вечеру все машины были подготовлены к дальнему броску. Завтра нам предстояло выйти на последний, самый трудный этап пути до Архангельска.

Варвара, сверяясь с картой, прокладывала маршрут:

— От Вологды до Архангельска около пятисот верст. Если повезет с погодой, за четыре дня должны дойти.

Я смотрел на падающий за окном снег и думал — какие еще испытания готовит нам северная дорога?

Вечером в зале городской управы собрали всех участников пробега. Седой старик в потертом морском кителе, представившийся штурманом Северного морского пути Костроминым, развесил на стене огромную карту.

— Значит так, господа-товарищи, — начал он, постукивая указкой. — Путь до Архангельска непростой. Первые сто верст идете по старому Архангельскому тракту, там дорога набитая. А вот после Кадникова начинается самое интересное.

Его узловатый палец прочертил извилистую линию:

— Здесь придется пробиваться через сугробы. Снег глубокий, местами в рост человека. Потом выйдете к Сухоне. Там держитесь правого берега, левый подмывает течением.

Джонсон через переводчика задал вопрос о температуре. Костромин усмехнулся:

— Ниже тридцати градусов мороза. А к Архангельску и все сорок может быть. Так что готовьтесь.

Марелли нервно теребил повязку на голове:

— Madonna Santa! Quaranta gradi sotto zero! — и начал яростно жестикулировать.

— После Тотьмы, — продолжал штурман, — начинается самый опасный участок. Там заснеженная тайга, дорога петляет между болотами. Связи никакой, жилья мало. Каждый час нужно проверять масло и топливо.

К нам подсел инженер местного автоклуба Зыбин, худощавый человек с внимательным взглядом:

— У меня есть несколько технических рекомендаций. Во-первых, необходимо утеплить картеры двигателей войлоком. Во-вторых, между рессорами проложить берестяные прокладки — иначе на морозе станут хрупкими.

Велегжанинов быстро записывал в блокнот, время от времени задавая уточняющие вопросы. Руднев и Звонарев внимательно изучали чертеж самодельного обогревателя топливной системы.

После инструктажа мы отправились на городские склады. Завхоз Нечипоренко, маленький суетливый человек в круглых очках, метался между штабелями ящиков:

— Вот, получите по накладной: мука, крупы, солонина, сухари. Чай, сахар, спички. На десять дней пути с запасом хватит.

Варвара тщательно проверяла каждый ящик:

— А где теплые одеяла? В списке значились.

— Сейчас-сейчас, — засуетился Нечипоренко. — Откладывал специально. И тулупы есть, и валенки.

На нефтебазе нас встретил заведующий Перфильев, бывший путиловский мастер. Его широкое лицо с окладистой бородой светилось деловитостью:

— Специально для вас готовили зимнее топливо. С керосином мешали, по особому рецепту. До минус пятидесяти не замерзнет.

— А масло? — поинтересовался я.

— И масло особое, — кивнул Перфильев. — Из Баку привезли, для полярной авиации предназначалось. Берите, не пожалеете.

К ночи все припасы были погружены. Машины стояли заправленные, с утепленными двигателями, готовые к последнему броску. Бережной в последний раз проверял крепление цепей на колесах.

— Ну что, — сказал я команде, — всем отдыхать. Завтра выходим с рассветом.

За окнами гаража продолжал падать снег, укрывая старинную Вологду белым пушистым одеялом.

Утро выдалось морозным и ясным. Термометр на здании горсовета показывал тридцать два градуса ниже нуля. В хрустальном воздухе разносился гудок с механического завода, созывая рабочих на утреннюю смену.

Наша колонна выстроилась на улице Ленина. Свежевыпавший снег поскрипывал под ногами, пока механики проводили последний осмотр машин. Над площадью развевались красные флаги, а на самодельных транспарантах виднелись лозунги: «Даешь индустриализацию!» и «Пятилетку — в четыре года!».

— Давление масла четыре атмосферы, температура восемьдесят градусов, — докладывала Варвара, проверяя приборы. На ней был новый овчинный полушубок и шапка-ушанка с эмблемой Автодора.

Велегжанинов, кутаясь в длинный тулуп, в последний раз проверял утепление двигателя. Его обычные оперные арии сменились «Интернационалом» — верный признак особой сосредоточенности.

К нам подошел председатель губисполкома Трифонов, высокий статный мужчина в добротной шинели:

— Товарищи участники пробега! От имени трудящихся Вологодской губернии и ударников первой пятилетки позвольте пожелать успешного пути!

На площади собрались делегации от заводов и фабрик. Отряд пионеров с красными галстуками выстроился с приветственным плакатом. Комсомольцы помогали механикам с последними приготовлениями. Заводской оркестр играл «Смело, товарищи, в ногу».

— Temperatura terribile! — восклицал Марелли, растирая покрасневшие щеки. Его яркий итальянский шарф совершенно терялся в необъятном тулупе.

Джонсон методично проверял каждую машину. Под его неизменным комбинезоном теперь угадывался теплый свитер местной фабрики «Труд», а на голове красовалась меховая шапка.

Бережной залез в кабину. Новая винтовка была аккуратно закреплена в кабине.

— Все машины к старту готовы! — доложил председатель вологодского отделения Автодора Зыбин.

Трифонов поднял красный флажок:

— По местам, товарищи!

Взревели моторы. Головной «Форд» медленно тронулся, разрезая свежий снег самодельным плугом. За ним двинулся «Фиат», потом наш «Полет-Д», замыкал колонну второй «Форд».

— Держать правее! — передавал по цепочке сигнальщик с флажками. — На выезде из города большие сугробы!

Варвара внимательно следила за приборами:

— Давление стабильное, температура в норме. Утепление помогает.

Мы медленно двигались по заснеженным улицам. Позади остались корпуса текстильной фабрики, здание рабочего клуба, новый элеватор. Вологда провожала нас заводскими гудками и звуками «Интернационала».

За городской заставой начинался старый тракт на Архангельск. Укатанный санями снег местами доходил до колен. Самодельные снегоочистители справлялись, но двигаться приходилось осторожно.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Звонарев. — Обоз идет!

Навстречу нам двигался санный поезд. Десяток подвод, груженных рыбой и пушниной для рабочих кооперативов, медленно пробирался сквозь снежную целину. Возчики из местного транспортного артели с интересом разглядывали невиданные машины.

— Эй, механики! — крикнул передний возница, седой артельщик в тулупе. — До Кадникова засветло дойдете?

— Постараемся, товарищ! — отозвался я.

— Тогда спешите, — артельщик показал кнутом на небо. — К вечеру метель будет. Я этот край полвека знаю, приметы верные.

Действительно, на горизонте уже собирались свинцовые тучи. Ветер усиливался, поднимая снежную поземку.

— Надо торопиться, — сказал я Бережному. — Похоже, старик прав насчет метели.

Он молча кивнул, крепче сжимая руль. Впереди расстилалась бескрайняя снежная равнина, кое-где поросшая чахлыми елями. Где-то там, за снежной пеленой, лежал наш путь к Белому морю.

Ветер крепчал, закручивая поземку в причудливые спирали. Начинался очередной тяжелый день нашего северного пути.

Метель налетела внезапно. Белая мгла за считанные минуты поглотила все вокруг — и дорогу, и редкие придорожные ели, и даже идущий впереди «Форд».

— Держи дистанцию! — крикнул я Бережному. — И не теряй из виду задние габариты американцев!

Ветер швырял в лобовое стекло колючие снежные заряды. Дворники едва справлялись, счищая намерзающий лед. Видимость упала до нескольких метров.

— Температура падает, — тревожно сообщила Варвара. — Уже минус тридцать восемь… И давление масла снижается.

Велегжанинов с Рудневым пытались укрыть двигатель дополнительными матами. Звонарев, закутавшись в тулуп, следил за показаниями компаса — в такую погоду это был единственный надежный ориентир.

Внезапно передний «Форд» резко затормозил. Наш «Полет-Д» едва не врезался в него.

— Strada persa! — донесся сквозь вой метели крик Марелли. Его «Фиат» развернуло поперек занесенной дороги.

Пришлось остановить всю колонну. Джонсон, с заиндевевшими бровями, пробился к нам сквозь снежную круговерть:

— Lost way! No road! — он показывал вперед, где вместо наезженной колеи громоздились огромные сугробы.

— Нужно пробиваться вперед, — решил я. — Иначе всех занесет. Товарищи, готовьте снегоочистители!

Велегжанинов уже доставал из кузова самодельные щиты, которые крепились перед радиатором. Руднев помогал итальянцам установить их на «Фиат».

— Придется идти клином, — предложил Звонарев. — «Форд» и наша машина впереди расчищают путь, остальные следом.

Бережной завел двигатель. «Полет-Д» медленно двинулся вперед, вгрызаясь в снежный вал. Самодельные снегоочистители справлялись, но мотор натужно ревел от перегрузки.

— Давление масла критическое, — Варвара не отрывала глаз от приборов. — Долго так не продержимся.

Вдруг откуда-то сбоку донесся звон колокольчиков. Из снежной мглы вынырнули широкие сани-розвальни. На облучке сидел бородатый мужик в овчинном тулупе:

— Эй, товарищи механики! — прокричал он сквозь ветер. — Куда в такую погоду? Тут до ближней деревни верст пять будет. Давайте провожу!

— Как тебя звать-то, отец? — крикнул я в ответ.

— Прокопием кличут, из артели «Красный обозник». Мы тут все дороги знаем!

Я собрал водителей на короткое совещание. Джонсон через переводчика высказался за то, чтобы следовать за санями. Марелли энергично кивал, добавляя что-то по-итальянски.

— Значит так, — скомандовал я. — Идем за санями Прокопия. Дистанция десять метров, держим друг друга в поле зрения. При потере видимости сигналим фарами.

Прокопий развернул сани:

— За мной держитесь! Я тут каждый сугроб знаю!

Колонна медленно двинулась вслед за санями. Бубенцы под дугой звенели, указывая путь. Метель бесновалась вокруг, но опытный возница уверенно вел нас через снежную круговерть.

Через час пути в белой мгле показались огоньки. Это была деревня Мокроусово — десяток изб, занесенных снегом по самые крыши.

— Приехали! — крикнул Прокопий. — Давайте машины в овин загоняйте, там места всем хватит. А сами в избу, греться да чай пить!

Огромный бревенчатый овин легко вместил все машины. Под его гулкими сводами механики сразу принялись за ремонт.

— Еще часа два такой гонки, и масляная система бы не выдержала, — покачал головой Велегжанинов, освобождая двигатель от намерзшего снега.

Варвара помогала итальянцам отогревать замерзший карбюратор. Джонсон методично проверял крепления снегоочистителей.

А за стенами овина все так же бесновалась метель, заметая следы нашего трудного пути.

В просторной избе Прокопия было жарко натоплено. Пахло свежеиспеченным хлебом и травяным чаем. Хозяйка, румяная Матрена Тихоновна, хлопотала у большого самовара.

— А я как услыхала про автомобильный пробег, — говорила она, расставляя глиняные кружки, — сразу председателю колхоза сказала: надо дозорных на большак выставлять. Мало ли кому помощь понадобится.

Марелли с наслаждением грел озябшие руки о кружку:

— Bellissimo! Прэкрасный русский чай!

В горнице собрались все водители и механики. От мокрых тулупов шел пар, но усталые лица уже повеселели в тепле. Звонарев расстелил на столе карту:

— До Кадникова еще верст тридцать. В такую метель не пройти.

— Придется ждать, — согласился я. — Прокопий Данилович, как думаешь, долго буран продержится?

Старый возчик степенно погладил бороду:

— К ночи должен стихнуть. У нас тут все метели долго не держатся — налетит, покрутит и дальше пойдет.

В избу вошел Бережной, стряхивая снег с шапки:

— Леонид Иванович, там в овине беда — у итальянцев топливопровод лопнул. От мороза совсем хрупкий стал.

— Я гляну, — поднялся Велегжанинов.

— И я с вами, — Варвара уже накидывала полушубок.

В овине при свете керосиновых фонарей кипела работа. Джонсон с помощником отогревали паяльной лампой замерзшие агрегаты. Команда «Фиата» пыталась заменить лопнувшую трубку.

— Momento! — Марелли размахивал руками, объясняя что-то Рудневу. Тот задумчиво разглядывал поврежденную деталь.

— А что если медную трубку поставить? — предложил он. — У меня в запасе есть подходящая. Она мороз лучше держит.

Через час совместными усилиями ремонт был закончен. Варвара проверила все системы:

— Давление в норме, температура стабильная. Можно выходить, как только погода позволит.

К вечеру метель действительно стала стихать. В щели овина уже не задувало колючим снегом, а ветер превратился в ровный гул.

— Ночуйте, — предложил Прокопий. — А утром, как развиднеется, я вас до большого тракта провожу. Там уже легче будет — дорога накатанная.

Ночевать устроились кто где — часть команды в избе Прокопия, остальные в соседних домах. Только Бережной остался в овине — сторожить машины.

Я вышел на крыльцо перед сном. Метель почти улеглась. В разрывах туч проглядывали звезды, а снег искрился в свете полной луны. Где-то далеко, в северной стороне, мерцало бледное полярное сияние.

Варвара встала рядом, кутаясь в шаль:

— Красиво как! Никогда такого не видела.

— Да, — согласился я. — Только завтра новый трудный день. Надо отдохнуть.

Мы вернулись в теплую избу. За окном все так же искрился снег, а где-то в дальней стороне уже ждала нас неизведанная северная дорога.

Утро встретило нас тридцатиградусным морозом и ясным небом. Снег, уплотненный метелью, звонко хрустел под ногами. Деревня Мокроусово просыпалась — из труб тянулись прямые дымные столбы, мычали коровы в хлевах, скрипели колодезные журавли.

— С орудиями управитесь? — спросил я Прокопия, кивая на самодельные снегоочистители.

— А то! — усмехнулся он в бороду. — Вчера с кузнецом нашим, Митрофанычем, доработали маленько. Теперь не забьются.

Действительно, местный умелец усилил конструкцию металлическими полосами и изменил угол атаки. Джонсон, осмотрев переделку, одобрительно кивнул:

— Very good! Strong construction!

К восьми утра колонна была готова к выходу. Прокопий, закутавшись в тулуп, устроился в своих розвальнях:

— За мной держитесь. До тракта версты три прямиком через поле пойдем.

Взревели моторы. «Форд» Джонсона первым двинулся за санями, следом пошел «Фиат», за ним наш «Полет-Д», замыкал колонну второй американский грузовик.

— Давление масла четыре атмосферы, температура семьдесят градусов, — привычно докладывала Варвара. После ночного отдыха в тепле все системы работали исправно.

Велегжанинов в кузове негромко напевал «Дубинушку» — верный признак, что с техникой все в порядке. Звонарев и Руднев внимательно следили за работой снегоочистителей.

Бережной, как всегда, был немногословен и сосредоточен. Только изредка бормотал какие-то заговоры, когда машина преодолевала особенно глубокие сугробы.

Через час пути вдали показалась темная полоса леса.

— Там большак! — крикнул Прокопий. — А дальше до самого Кадникова дорога торная.

На опушке он остановил сани:

— Ну, с Богом! Дальше сами. Только это… — он достал из-под сена сверток. — Вот, возьмите копченой рыбки да пирогов в дорогу. Матрена спозаранку напекла.

Попрощались тепло. Марелли даже пытался всучить старому вознице какие-то итальянские деньги, но тот только рукой махнул:

— Ну что вы, какие деньги между советскими людьми! Счастливого пути!

На тракте дорога пошла быстрее. Снег плотно укатан санными обозами, а местами даже видны следы автомобильных шин.

К полудню миновали Кадников. Маленький уездный городок промелькнул за считанные минуты — несколько улиц с деревянными домами, пожарная каланча, здание исполкома с красным флагом.

Дальше началась настоящая тайга. По обеим сторонам дороги стояли могучие ели, отягощенные снегом. Временами попадались следы лосей, пересекавших тракт.

— До Двины верст сорок осталось, — сказал я, сверяясь с картой. — Если повезет, к вечеру выйдем к реке.

И тут случилось непредвиденное. Головной «Форд» вдруг резко затормозил. Вся колонна встала.

— Ponte! Bridge! — донесся крик Марелли.

Впереди виднелся небольшой мост через лесную речку. Но его середина была разрушена — видимо, недавно здесь проходил тяжелый обоз.

— Придется искать объезд, — вздохнул Звонарев, разглядывая провал в настиле.

— Или строить переправу, — добавил Руднев, прикидывая объем работы.

Я посмотрел на хмурое зимнее небо. До темноты оставалось часа четыре, а где-то там, за лесом, нас ждала могучая северная река. Что делать, рискнуть проехать или искать объезд, потратив все время до наступления темноты?

Глава 15 Переправа

Ну что же, что еще делать. Искать обходной путь будет слишком долго. Мы собрали недолгое совещание. Обсудили и все единогласно решили пробиваться через реку.

Построить мост тяжкая задача, но выполнимая.

— Balki! Нужны бревна! — Марелли уже снимал тулуп, готовясь к работе.

Джонсон деловито осматривал поврежденный настил:

— Need timber. Three… no, four logs, — он показывал толщину необходимых бревен.

Бережной, прихватив топор, уже направился к ближайшим соснам. За ним двинулись механики с пилами.

— Лес валить надо с умом, — проворчал он. — Не всякое дерево в мостовой настил годится.

Велегжанинов с помощниками начали расчищать провал от обломков. Варвара организовала наберегу походную кухню — благо запасы от Матрены пришлись кстати.

Работа закипела. Само собой, я тоже участвовал. Звонарев, несмотря на недавнее ранение, ловко орудовал пилой. Руднев руководил укладкой бревен, применяя свои инженерные знания.

— Вот так клади! — командовал он. — И скобами крепче прихвати!

Через два часа напряженной работы мост был готов. Джонсон лично проверил каждое крепление. Я прошелся по бревнам туда-сюда. Все выглядело надежным.

— Good job, — похвалил Джонсон, пожимая руки русским умельцам. — Strong bridge.

— Надо проверить, — предложил я. — Давайте сначала порожняком пройдем.

Первым двинулся «Форд». Новый настил чуть прогнулся, но выдержал. Следом успешно прошел «Фиат». Когда переправился наш «Полет-Д», Велегжанинов удовлетворенно кивнул:

— Добрая работа. Такой мост еще год простоит.

Двинулись дальше. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая снежные шапки на елях в розовый цвет. Мороз крепчал.

— Смотрите! — вдруг воскликнула Варвара. — Там впереди просвет!

Действительно, лес начал редеть. Показалась широкая заснеженная пойма, а за ней — величественная Северная Двина. Закатное солнце играло на торосах, громоздившихся у берегов.

Колонна остановилась на высоком берегу. Все вышли из машин, разминая затекшие члены. Зрелище открывалось впечатляющее — могучая река, закованная в ледяной панцирь, уходила к горизонту.

На мгновение все замерли, глядя на открывшуюся картину.

— Madonna mia! — восхищенно выдохнул Марелли. — Che bellezza!

— Magnifico! — поддержал его помощник.

Джонсон молча смотрел на реку, только его обычно невозмутимое лицо выражало искреннее восхищение.

— Завтра переправа, — сказал я, оглядывая команду. — Сегодня отдыхаем и готовим машины.

На берегу заметили рыбацкий домик. От него к нам уже спешили двое в тулупах.

— Никак городские пожаловали? — окликнул нас коренастый бородач. — Я Фома Кузьмич, тутошний бакенщик. А это напарник мой, Архип.

— Переправиться нам нужно, — объяснил я. — Как лед, выдержит?

Фома Кузьмич степенно погладил бороду:

— Лед крепкий, аршин толщиной. Но торосы большие намело. Да и майны местами есть — течение тут сильное.

— Что есть такое майны? — заинтересовался Джонсон через переводчика.

— Промоины во льду, — пояснил бакенщик. — Вода их намывает. Сверху вроде крепко, а снизу пустота. Ох, много я таких видал…

— Переночуете у нас, — предложил Архип. — А утром, как развиднеется, я вас проведу. Тут каждую трещину знаю.

В тесной избушке бакенщиков было тепло и уютно. Пока механики готовили машины к завтрашней переправе, хозяева рассказывали о реке, о коварных весенних льдах, о груженых обозах, что тонули здесь в прошлые годы.

Варвара сидела у окна, задумчиво глядя на темнеющую реку:

— Страшно как-то, Леня. Вдруг лед не выдержит?

Я обнял ее за плечи:

— Выдержит. Мы же не первые, кто здесь переправляется.

За окном сгущались сумерки. Где-то в темноте глухо потрескивал лед на великой северной реке.

Утро выдалось морозным и тихим. Градусник на стене бакенщицкой избы показывал сорок два ниже нуля. В такой мороз лед трещал особенно зловеще. Надо же, март, а мороз, как в декабре.

— Первым делом надо тропу разведать, — сказал Фома Кузьмич, доставая из-под лавки пешню. — Архип, веревки захвати.

Мы спустились на лед. Бакенщики двигались уверенно, по-хозяйски. Каждые несколько шагов Фома Кузьмич бил пешней:

— Тут держит крепко… А вот здесь слышите? Гудит. Значит, пустота снизу.

Джонсон внимательно следил за действиями бакенщиков, делая пометки в блокноте. Марелли, кутаясь в тулуп, что-то быстро записывал в маленький блокнот — видимо, записывал репортаж для итальянских газет.

— Смотрите, — Архип показывал на темную полосу вдалеке. — Тут майна большая. Ее обходить придется, делать крюк.

Я достал карту:

— Сколько до того берега?

— Версты две будет, — прикинул Фома Кузьмич. — Но прямиком не пройти — торосы да трещины. Все три версты крюку дадим.

Вернувшись к машинам, собрал команду на совет. Велегжанинов расстелил на капоте чертеж, куда нанес все опасные места.

— Предлагаю идти так, — начал я. — Первым пойдет легкий «Фиат» — он если что и провалится, вытащить легче. За ним наш «Полет-Д» — у нас мощность большая, сможем помочь в случае чего. Замыкают «Форды».

— Дистанция не меньше пятидесяти метров, — добавил Звонарев. — Чтобы лед успевал распределить нагрузку.

— Entre machines нужны люди с веревками, — предложил Марелли. — На случай… «como si dice»… провала.

— И с баграми, — поддержал его Бережной. — Да сходни приготовить, вдруг застрянем между торосами.

Варвара занималась подготовкой машин:

— Двигатели прогреты, топливо зимнее, масло жидкое. В каждой кабине — топор и веревка.

Руднев тем временем мастерил деревянные щиты, чтобы подкладывать под колеса на случай проседания льда. Джонсон проверял крепление троса на своем «Форде».

— Будем связывать машины страховочными канатами, — объяснял он через переводчика. — Если одна провалится, остальные удержат.

Фома Кузьмич одобрительно кивал:

— Правильно думаете. Я такую переправу лет тридцать наблюдаю, всякое видал. Важно не спешить и друг дружку страховать.

К машинам подошел Архип с охапкой длинных шестов:

— Вот, держите. Если лед затрещит, шест поперек полыньи кидайте — он машину на плаву продержит, пока помощь подойдет.

— А вон там, видите? — Фома Кузьмич показывал на противоположный берег. — Черные точки? Это рыбаки местные. Я им весточку послал, они уже ждут с баграми и веревками. Если что — помогут вытянуть.

Солнце поднималось над горизонтом, окрашивая торосы в розовый цвет. Мороз немного ослаб, но лед все равно потрескивал под ногами.

— Ну что, товарищи, — обратился я к команде. — Все готовы?

— Ready, — кивнул Джонсон.

— Pronti! — отозвался Марелли.

Бережной молча перекрестился. Варвара крепче сжала мою руку.

— Avanti! — Марелли первым тронул «Фиат». Машина осторожно сползла на лед. Двое помощников шли по бокам с шестами, проверяя путь.

За ними, выдерживая дистанцию, двинулся наш «Полет-Д». Лед под колесами глухо потрескивал.

— Давление масла четыре атмосферы, — привычно докладывала Варвара, но в голосе чувствовалось напряжение.

Бережной вел машину предельно плавно, избегая резких движений. Велегжанинов и Звонарев шли рядом, внимательно вглядываясь в ледяную поверхность.

Первую треть пути прошли благополучно. Обогнули большую майну, протиснулись между торосами. «Форды» уверенно шли следом.

И вдруг…

— Ferma! Стоп! — отчаянный крик Марелли эхом разнесся над рекой.

«Фиат» медленно оседал, проламывая лед. Вода уже захлестывала передние колеса.

— Не глушить мотор! — крикнул я. — Бросайте шесты под колеса!

Итальянцы действовали четко, один заводил трос, второй подкладывал шесты. Но машина продолжала оседать.

— Avanti! Немного вперед! — командовал Марелли, выжимая газ.

«Фиат» дернулся, пытаясь выбраться, но только сильнее проломил лед. Вода уже достигала дверей.

— Держись! — я дал команду Бережному. — Подходим ближе!

«Полет-Д» осторожно приблизился на длину троса. Велегжанинов уже закреплял буксир.

— Джонсон! — крикнул я. — Страхуйте нас сзади!

Американец завел трос за наш кузов. Теперь три машины составляли единую цепь.

— По моей команде! — скомандовал я. — Приготовились… Тяни!

Бережной плавно тронул «Полет-Д». Дизель натужно заревел. «Фиат» чуть сдвинулся, но лед под ним продолжал крошиться.

— Ancora! Еще! — кричал Марелли, выжимая газ.

И тут раздался треск — лед проломился под передним колесом нашей машины.

— Варвара, на руль! — скомандовал я. — Бережной, к лебедке!

Мы выскочили из кабины. Звонарев уже разматывал трос лебедки, цепляя его за торос. Велегжанинов закреплял поперечные шесты.

— All together! — крикнул Джонсон. Его «Форд» медленно пятился, натягивая страховочный трос.

Варвара держала руль, точно выполняя команды. Бережной крутил лебедку, что-то бормоча себе под нос — кажется, молитву.

Несколько минут казались вечностью. «Фиат» медленно, очень медленно пополз вверх. Вода стекала с его колес, тут же замерзая на морозе.

— Есть! — выдохнул Звонарев, когда итальянская машина наконец выбралась на крепкий лед.

Теперь нужно было вытаскивать «Полет-Д». Но здесь опыт Бережного и мощность дизеля сделали свое дело, еще несколько минут напряженной работы, и наша машина тоже стояла в безопасности.

Марелли, с заиндевевшей бородой и мокрый до пояса, крепко обнял каждого из нас:

— Grazie! Спасибо, товарищи! Без вас… — он красноречиво махнул рукой в сторону полыньи.

— Нужно передохнуть, — предложил я. — Проверить машины и просушить моторы.

Впереди оставалось еще больше половины пути через реку.

После получасовой передышки двинулись дальше. Теперь порядок движения изменили — первым шел наш «Полет-Д», за ним итальянцы, замыкали колонну американцы.

— Держим правее, — командовал Фома Кузьмич, идущий впереди с пешней. — Тут становая жила реки, лед самый крепкий.

Солнце поднялось уже высоко, но теплее не становилось. Ледяной ветер пробирал до костей, заставляя всех кутаться плотнее в тулупы.

— Температура масла падает, — доложила Варвара. — Видимо, от этого ветра радиатор слишком остыл.

Велегжанинов тут же принялся подвязывать брезент перед решеткой радиатора. Звонарев помогал ему, стараясь не поскользнуться на льду.

Впереди высилась гряда торосов, настоящий ледяной хребет высотой в человеческий рост.

— Придется рубить, — вздохнул Архип, берясь за топор.

Работали все — рубили лед, расчищали проход, подкладывали доски под колеса. Марелли, забыв о недавнем купании, азартно орудовал пешней. Джонсон организовал цепочку для расчистки пути.

Неожиданно Бережной замер, прислушиваясь:

— Тихо! Слышите?

Снизу, из глубины реки, доносился низкий гул. Лед под ногами едва заметно вибрировал.

— Ледоход начинается, — встревоженно произнес Фома Кузьмич. — Где-то выше по течению лед тронулся. Надо спешить.

— Quanto? Сколько еще? — нервно спросил Марелли.

— Версты полторы, не больше, — прикинул бакенщик. — Но теперь каждая минута дорога.

Работа закипела с удвоенной силой. Наконец проход был расчищен.

— По машинам! — скомандовал я. — Идем без остановок!

«Полет-Д» первым втиснулся в проход между торосами. Варвара, вцепившись в приборную доску, следила за показаниями. Бережной вел машину, как будто она была живым существом, мягко, осторожно, с каким-то особым чутьем.

Гул снизу усиливался. По льду пробегали едва заметные трещины.

— Быстрее! — кричал Фома Кузьмич. — Видите черные точки на том берегу? Это рыбаки костры разожгли, ориентир держите на них!

Последние пятьсот метров преодолевали в полном напряжении. Лед уже заметно прогибался под тяжестью машин. Где-то вдалеке раздавался треск ломающихся льдин.

— Двести метров! — считал Звонарев. — Сто пятьдесят!

Варвара схватила мою руку:

— Смотри! Вода!

По трещинам во льду начала сочиться темная речная вода. Но берег был уже близко.

— Даешь! — заревел Бережной, прибавляя газу.

«Полет-Д» рванулся вперед. За ним, не отставая, шли остальные машины. Последние метры преодолели почти бегом.

Когда все машины выбрались на берег, Марелли картинно упал на колени и поцеловал промерзшую землю:

— Terra ferma! Solida terra!

Джонсон, впервые за все время, широко улыбнулся:

— Great job, comrades! Really great!

На берегу нас встречали местные рыбаки с горячим чаем в термосах. А внизу, на реке, лед уже заметно двигался, вспучивался, с гулом ломался на огромные льдины.

— Во время успели, — одобрительно кивнул Фома Кузьмич. — Еще бы полчаса, и все — ледоход.

Механики хлопотали вокруг машин, оттаивая замерзшие механизмы. Бережной в который раз обходил «Полет-Д», проверяя каждый болт. А над рекой всходило холодное северное солнце, освещая путь к нашей конечной цели — Архангельску.

После переправы устроили длительную остановку в рыбацком поселке. В большой избе местного председателя артели было жарко натоплено. Пока просушивали одежду и отогревались горячим чаем с брусничным вареньем, механики занимались машинами.

— Нужно все проверить, — командовал Велегжанинов, вытирая заиндевевшие усы. — После такого льда каждый болт осмотреть.

«Фиату» досталось больше всех, его двигатель полностью промерз после частичного погружения. Марелли с помощниками отогревали его паяльными лампами, что-то приговаривая по-итальянски.

— До Архангельска верст шестьдесят осталось, — сказал председатель артели Северьянов, расстилая на столе потрепанную карту. — Дорога накатанная, каждый день обозы ходят. Но мороз здесь злее, чем в Вологде, тут ветер с моря.

Джонсон методично проверял показания приборов, записывая данные в блокнот. После пережитой переправы даже его обычная невозмутимость слегка треснула, на лице появилась едва заметная улыбка.

К вечеру все машины были готовы к последнему броску. Председатель выделил провожатого, молодого охотника Прохора, хорошо знавшего зимнюю дорогу.

Выехали затемно. Морозный воздух обжигал легкие, но небо было чистым. Над головой переливалось холодное северное сияние.

— Как в сказке, — прошептала Варвара, глядя на разноцветные сполохи.

Дорога и правда оказалась хорошей. Плотно укатанный санями снег держал машины. Вдоль тракта тянулись телеграфные столбы, первый признак приближения к большому городу.

К рассвету вдали показались маковки церквей и корабельные мачты, портовый Архангельск встречал героев автопробега. На въезде в город собралась внушительная толпа встречающих. Развевались красные флаги, гремел духовой оркестр.

— Вот это встреча! — присвистнул Руднев, выглядывая из кузова.

Председатель горсовета, в добротной шубе, шагнул вперед:

— От имени трудящихся Архангельска приветствуем участников героического автопробега! Вы доказали, что советская техника способна преодолеть любые препятствия!

«Полет-Д» сверкал свежевымытыми боками, перед въездом в город команда привела машину в порядок. На борту четко виднелась надпись «Даешь индустриализацию!».

Марелли, позабыв о пережитых трудностях, оживленно фотографировал встречающих. Джонсон степенно пожимал руки официальным лицам. Бережной в последний раз обошел машину против часовой стрелки, благодаря за удачный путь.

— Товарищи! — продолжал председатель. — В честь вашего прибытия сегодня вечером в клубе водников состоится торжественное собрание. А сейчас прошу к месту отдыха. Лучшая гостиница города ждет героев!

Колонна медленно двинулась по главной улице. По обеим сторонам стояли люди, махали руками, кричали приветствия. Пионеры бросали под колеса еловые ветки.

— Смотри, — Варвара показала на здание морского техникума. — Там вывешен плакат «Привет покорителям северных дорог!».

В просторном холле гостиницы «Северная» нас ждал еще один сюрприз. Навстречу шагнул высокий человек в кожаном пальто:

— Товарищ Лазарев, — представился он. — Из Москвы специально прибыл. У меня для вас важное сообщение…

Глава 16 Теперь на юг

Лазарев отвел меня в сторону:

— Орджоникидзе лично следит за вашим пробегом. Особенно его заинтересовали результаты работы дизеля в экстремальных условиях.

Он достал из портфеля папку с документами:

— Здесь предварительное решение о серийном производстве. Но есть одно условие. Нужно продемонстрировать машину морякам. Северный морской путь остро нуждается в надежной технике.

В этот момент к нам подошел седой человек в морском кителе с золотыми нашивками:

— Капитан первого ранга Седов, — представился он. — Завтра выходим в порт, посмотрим вашу машину в деле. У нас как раз разгрузка леса намечается.

Весть о предстоящих испытаниях быстро разлетелась среди команды. Велегжанинов тут же засел за расчеты, бормоча что-то про особенности работы в портовых условиях.

Но пока нас ждал торжественный вечер. Клуб водников был переполнен. В президиуме сидели представители горсовета, морского ведомства, начальник порта. Первым слово взял секретарь окружкома:

— Товарищи! Сегодня мы чествуем героев автопробега. Пять тысяч километров по зимним дорогам — это настоящий подвиг во имя индустриализации!

Марелли, в новом костюме, но все еще кутаясь в шарф, делал записи для итальянских газет. Джонсон внимательно слушал переводчика. Наша команда сидела в первом ряду, усталые, но довольные.

После официальных речей начались награждения. Каждому участнику вручили именные часы и грамоты. Особо отметили работу механиков во время переправы через Северную Двину.

Варвара, получая награду, неожиданно для всех взяла слово:

— Знаете, когда мы выезжали из Москвы, многие сомневались, справится ли женщина с такой дорогой. Но наша команда доказала, что в большом деле нет мужской или женской работы. Есть общая цель и вера друг в друга!

Зал взорвался аплодисментами. Особенно громко хлопали работницы лесопильного завода, пришедшие на встречу.

После торжественной части был банкет. Марелли, окончательно согревшись, пел итальянские песни. Джонсон, к удивлению многих, исполнил «Дубинушку», которую выучил за время пути. Велегжанинов, забыв об обычной чопорности, танцевал с местными девушками.

Поздно вечером мы с Варварой вышли на набережную. Северная Двина была скована льдом, но в порту горели огни. Шла ночная погрузка леса.

Над портом взлетела сигнальная ракета. Начиналась новая смена.

Где-то в морской дали ревел пароходный гудок. Архангельск жил своей обычной трудовой жизнью, а мы стояли на набережной, глядя на звезды.

За спиной раздались шаги, это Бережной пришел звать нас обратно в тепло гостиницы. Но еще несколько минут мы стояли, вдыхая морозный воздух и слушая, как потрескивает лед на северной реке.

Утро в порту встретило нас густым туманом и пронизывающим ветром с Двины. Было около шести часов, когда наш «Полет-Д» въехал на причал лесного терминала. Несколько грузовых пароходов уже стояли под погрузкой, их темные силуэты едва проглядывали в белесой мгле.

Седов ждал нас у складских помещений вместе с начальником порта Рыбниковым и группой технических специалистов.

— Задача такая, — Седов развернул схему погрузочных работ. — Нужно обеспечить бесперебойную подачу леса от складов к пароходу «Молотов». Расстояние около трехсот метров, грунт неровный, местами скользкий. Работать придется по двенадцать часов без перерыва.

Звонарев внимательно осмотрел трассу движения:

— Уклон приличный. Как раз проверим тяговые характеристики.

Я поручил Варваре проверить топливную систему, а сам с Бережным занялся креплением погрузочной платформы. Через полчаса «Полет-Д» был готов к работе.

Первые часы прошли в напряженном ритме. Машина курсировала между складом и пароходом, перевозя тяжелые сосновые бревна. Дизель работал ровно, без перебоев. Варвара постоянно следила за показаниями приборов:

— Давление масла стабильное, температура в норме. Расход топлива даже меньше расчетного.

К полудню погода прояснилась, и на причал прибыла комиссия из морского ведомства. Они внимательно следили за работой двигателя, замеряли время погрузки-разгрузки, проверяли расход топлива.

— А теперь самое сложное, — сказал Седов. — Нужно поднять груз по мокрому бревенчатому настилу. Уклон градусов пятнадцать.

Бережной уверенно вывел машину на подъем. Дизель чуть изменил тон, но уверенно потянул полную загрузку вверх. Члены комиссии переглянулись.

Около двух часов дня начался самый напряженный этап работы. Бригада грузчиков под руководством бригадира Мокрушина ловко укладывала тяжелые сосновые бревна на платформу «Полета-Д». Каждое бревно весило не меньше центнера, влажная древесина поблескивала на солнце.

Бережной виртуозно маневрировал между штабелями леса, едва не касаясь бортами сложенных бревен. Его любимая довоенная фуражка намокла от водяной взвеси, но он, казалось, не замечал этого, полностью сосредоточившись на работе.

— Давление масла четыре и две десятых, — докладывала Варвара, не отрывая глаз от приборов. — Температура стабильная, восемьдесят три градуса.

Велегжанинов с секундомером в руках засекал время каждого рейса, что-то записывая в блокнот. Звонарев и Руднев помогали грузчикам с креплением бревен.

Неожиданно случилось происшествие. При развороте у самого трапа парохода заднее колесо соскользнуло в выбоину, заполненную водой. Машина накренилась, бревна начали сползать. Несколько грузчиков отскочили в сторону.

— Держи левый борт! — крикнул я Бережному.

Тот молниеносно среагировал, чуть прибавив газу и повернув колеса влево. Дизель отозвался ровным гулом, машина медленно выровнялась. Варвара, вцепившись в приборную доску, продолжала докладывать показания:

— Давление в норме, обороты устойчивые…

Велегжанинов уже бежал к нам с толстыми досками, которые тут же подложил под колеса. Звонарев и Руднев помогли перетянуть крепления груза.

— Однако! — присвистнул Седов, наблюдавший за происходящим. — А ведь груз могли потерять.

— Тяги хватило, — довольно кивнул Лазарев. — В акте отметим способность машины выходить из критических ситуаций.

После этого случая портовые грузчики зауважали «Полет-Д» еще больше. Бригадир Мокрушин даже попросил разрешения самому сесть за руль на несколько минут.

— Словно живой, — говорил он потом. — Как лошадь умная, чувствует груз и сама знает, как вывезти.

К вечеру были готовы предварительные результаты. За двенадцать часов непрерывной работы «Полет-Д» перевез более ста кубометров леса, израсходовав всего сорок литров топлива. Ни одной технической проблемы не возникло.

Седов собрал итоговое совещание в портовой конторе:

— Что ж, товарищи, результаты впечатляющие. Особо отмечаем экономичность, надежность и хорошую тягу на малых оборотах. Для портовых работ это то, что надо.

Лазарев тут же начал составлять телеграмму в Москву:

— Орджоникидзе будет доволен. Такая машина действительно нужна флоту.

На следующий день мы получили официальное заключение морского ведомства Архангельска с рекомендацией о принятии «Полета-Д» на снабжение портовых служб.

Выезд из Архангельска наметили на раннее утро. Еще не рассвело, когда наша колонна выстроилась у здания городского совета. Впереди шел наш «Полет-Д», за ним «Форд» Джонсона, итальянский «Фиат», замыкали колонну грузовики с Ярославского и Коломенского заводов.

Бережной в последний раз обошел машину против часовой стрелки, что-то бормоча себе под нос. Велегжанинов придирчиво проверял крепление инструментов. За время стоянки он успел все тщательно вычистить и разложить по своей особой системе.

Варвара разложила на капоте новые карты, которые нам передали в штабе Северного флота. К ней подошли представители всех команд — Джонсон с переводчиком, эмоциональный Марелли, руководители ярославской и коломенской групп.

— Я тут проработала оптимальный маршрут, — она провела карандашом линию. — Если идти через Киров и Пермь до Свердловска, сэкономим почти четыреста километров. К тому же там есть приличный тракт, а не просто лесные дороги.

Джонсон что-то отметил в своем блокноте и кивнул:

— More rational way. Better roads.

— Si, si! Дорога — хорошо! — поддержал Марелли, активно жестикулируя.

Ярославец Прохоров, опытный водитель, тоже одобрил план:

— Через Киров правильно. Там купеческий тракт исстари проложен, да и заправиться будет где.

— Значит, решено, — я свернул карту. — Идем через Киров и Пермь. В Свердловске сделаем большую остановку перед перевалами.

Варвара быстро сделала пометки в путевом журнале:

— От Архангельска до Свердловска примерно тысяча сто километров. Если повезет с погодой, за шесть дней дойдем.

На прощание собралась внушительная делегация — представители морского ведомства, портовики, рабочие лесозаводов. Седов лично пришел проводить нас:

— Доброго пути, товарищи! Ждем серийные машины для нашего порта.

Взревели моторы. «Полет-Д» первым тронулся с места. Позади остались портовые краны, корабельные мачты, старинные особняки Архангельска. Впереди лежал долгий путь на юг, к суровым Уральским горам.

— Давление масла четыре атмосферы, температура семьдесят градусов, — привычно доложила Варвара. — Можно постепенно увеличивать скорость.

За городом дорога пошла через сосновые леса. Мартовское солнце уже заметно пригревало, с еловых лап срывались капли подтаявшего снега. Весна неторопливо вступала в права даже здесь, на севере.

За городом дорога пошла через сосновые леса. Мартовское солнце уже заметно пригревало, с еловых лап срывались капли подтаявшего снега. Влажный морской воздух постепенно сменялся более сухим, континентальным.

Первые пятьдесят километров преодолели легко. Тракт хорошо укатан лесовозами.

Но чем дальше мы углублялись на юг, тем сложнее становилась дорога. Начавшаяся оттепель превращала снег в кашу, колеса то и дело буксовали.

— Давление масла стабильное, — докладывала Варвара, не отрываясь от приборов. — Но расход топлива увеличился из-за постоянной пробуксовки.

Бережной вел машину уверенно, словно чувствовал каждый метр дороги. Его старая фуражка совсем промокла от тающего снега, но он, как обычно, не обращал на это внимания.

К полудню сделали остановку у небольшой деревни. Пока механики проверяли машины, я наблюдал, как меняется природа. Если в Архангельске еще стояла настоящая зима, то здесь уже чувствовалось дыхание весны. На пригорках появились проталины, в воздухе звенела капель.

— Mamma mia! — воскликнул Марелли, когда его «Фиат» основательно забуксовал в раскисшем снегу. — Questo fango! Эта грязь!

Пришлось всем вместе вытаскивать итальянскую машину. Джонсон молча взялся за лопату, показывая пример. Его «Форд» тоже с трудом справлялся с весенним бездорожьем.

Велегжанинов, закончив осмотр двигателя, подошел ко мне:

— Дизель работает отлично, но нужно беречь сцепление. На таких дорогах оно быстро изнашивается.

К вечеру характер местности заметно изменился. Исчезли северные ели, их сменили смешанные леса. Дорога петляла между холмами, временами превращаясь в едва заметную колею.

— Скоро начнутся места совсем глухие, — предупредил нас местный житель на остановке. — До Кирова дорога тяжелая будет. Весна.

Заночевали в большом селе Верхняя Тойма. Пока команда отдыхала, я просматривал записи в путевом журнале. За день прошли около двухсот километров.

Не много, но в таких условиях это было неплохо. Впереди ждала долгая дорога через оживающие от зимней спячки леса.

Утром следующего дня двинулись дальше. Весна с каждым километром становилась все заметнее. Вдоль дороги уже журчали ручьи, в воздухе пахло талым снегом и пробуждающейся землей.

Ближе к полудню встретили необычного попутчика, старого охотника Прокопия Лукича Хвостова. Он ехал верхом на мохнатой лошадке, за спиной болталась берданка с потертым прикладом.

— На Урал путь держите? — поинтересовался он, поравнявшись с нашей машиной. — Тогда слушайте внимательно. За Кировом начнутся места особые. Предгорья пойдут, распадки глубокие. Без знающего человека не пройти.

Я притормозил, и вся колонна остановилась. Джонсон и Марелли подошли послушать охотника.

— Есть в Уржуме мой старый товарищ, Михей Степанович Коренев, — продолжал Прокопий Лукич. — Он всю жизнь извозом занимается, каждую тропку в предгорьях знает. Найдите его, он проведет. Он, кстати, сейчас в Кирове должен быть.

Велегжанинов достал блокнот, записывая указания старого охотника:

— А что с дорогой дальше будет?

— После Уржума начнется подъем плавный. Там главное не торопиться. Машины перед горами проверить надо тщательно. Особо тормоза, они в горах первое дело.

Бережной согласно кивал, поглаживая бороду. Он-то хорошо понимал, о чем говорит старый охотник.

К вечеру добрались до Кирова. Здесь устроили двухдневную остановку — нужно было основательно подготовить машины к горному участку пути.

Киров встретил нас по-весеннему. Старинный купеческий город раскинулся на высоком берегу Вятки. Из-за начавшейся оттепели улицы превратились в настоящие реки, но движение не останавливалось — грузовики развозили лес с лесопилок, телеги доставляли товары в магазины рабочей кооперации.

Разместились в гостинице «Центральная» на главной улице.

В местном гараже автоколонны развернули настоящую мастерскую. Велегжанинов с маниакальной тщательностью проверял каждый узел «Полета-Д». Механики других машин тоже не теряли времени.

— Надо усилить крепление тормозных колодок, — командовал Руднев, осматривая ходовую часть. — В горах нагрузка будет огромная.

Варвара колдовала над топливной системой:

— На подъемах расход увеличится вдвое. Нужно установить дополнительный бак.

Как обычно, я организовал круглосуточное дежурство у гаража. Бережной и механики спали по очереди прямо в машинах. Варвара заметила двух подозрительных типов, крутившихся около «Полета-Д», но они быстро исчезли, увидев вооруженную охрану.

На следующий день в гараж заглянул коренастый бородач в потертом полушубке:

— Михей Коренев я. Слышал, проводник вам нужен?

Обветренное лицо с раскосыми глазами выражало спокойную уверенность. За плечами виднелась потертая берданка.

— Прокопий Лукич о вас говорил, — я протянул руку. — Леонид Краснов.

— Знаю, — кивнул он, крепко пожимая мою ладонь. — Весь город только о вашем пробеге и говорит.

Он неспешно прошелся вдоль машин, внимательно осматривая каждую. Особенно долго задержался у нашего «Полета-Д»:

— Новая машина. Интересная. — Он провел рукой по капоту. — Сердце у нее другое, не как у остальных. Мощное.

К нам подошли остальные водители и механики. После короткого знакомства расположились в углу гаража, где Велегжанинов оборудовал что-то вроде красного уголка с длинной скамьей и столом.

— А ты, я смотрю, не местный будешь? — поинтересовался Бережной, разглядывая раскосые глаза проводника.

Михей Степанович усмехнулся:

— Отец мой русский был, из вятских купцов. А мать из манси, народ такой есть у Урала. Извозом по этим местам занималась вся их родня. Вот и я с малых лет при лошадях да при дороге. — Он прикурил новую самокрутку. — От отца торговую хватку взял, от матери чутье на погоду да тропы звериные. В здешних местах без такой науки не прожить.

— Теперь понятно, почему ты и склоны чуешь, и погоду угадываешь, — кивнул я.

— Мой народ, — он чуть сбился на характерный говор, улыбаясь, — издавна по этим горам ходил. Каждую тропу помнит, каждый ключ знает. А теперь вот и железным коням эту науку передать надо.

Варвара слушала с нескрываемым интересом, а Марелли что-то быстро записывал в блокнот.

Михей Степанович говорил неторопливо, словно вслушиваясь в собственные слова. За грубоватой внешностью угадывался природный ум и огромный опыт.

— Машины ваши я поглядел, — он присел на верстак, достав кисет с самосадом. — Хорошие машины. Но горы — они всякую железку проверят. Тут надо знать, где придержать, где поднажать.

Закрутив козью ножку, он продолжил:

— Весна нынче ранняя. В распадках вода пошла, дорогу размывает. А там, где распадки на север смотрят, лед еще держится. Надо знать, где какой склон.

— Вы давно в этих местах? — спросил я.

— Э-э, начальник, — Михей Степанович улыбнулся, показав крепкие зубы. — Я здесь родился, отец здесь родился, дед тоже. Каждый камень знаю, каждую тропу помню. Зверь куда пойдет — я знаю, вода где промоет — тоже знаю.

Варвара слушала его с нескрываемым интересом:

— А что с погодой будет?

— Ветер с юга потянул — снег таять начнет. На перевалах лавины пойдут. Надо спешить, пока большая вода не пришла. — Он вдруг принюхался: — Дождь завтра будет. Береза так пахнет.

Марелли, который тоже слушал разговор, восхищенно покачал головой:

— Magnifico! Он как индейский шаман!

— Выходить нужно послезавтра на рассвете, — заключил Михей Степанович. — Я вперед поеду, тропу смотреть. Коня своего возьму, он тоже дорогу чует. Где конь пройдет, там и машина пройдет.

Его спокойная уверенность передалась всем. Даже Велегжанинов на минуту оторвался от протирания инструментов, внимательно слушая проводника.

— А как оплату сделаем? — спросил я.

Михей Степанович усмехнулся:

— Какая оплата, начальник? Я Урал люблю, машины тоже люблю. Интересно посмотреть, как железные кони через горы пойдут. Харчи свои есть, лошадь овса не просит. — Он затушил самокрутку. — Рассвет не ждет. Пойду готовиться.

Когда он ушел, Бережной задумчиво произнес:

— Повезло нам, однако. С таким проводником не пропадем.

Глава 17 Горные тропы

Первый серьезный подъем начался на рассвете. Михей Степанович, верхом на мохнатой лошадке, ехал впереди колонны. В утреннем тумане его фигура казалась нереальной.

— Здесь поворот будет, — крикнул он, осаживая коня. — Держитесь правее, там грунт тверже. И не спешите, подъем обманчивый.

Бережной плавно вел «Полет-Д» по указанному маршруту. Дизель работал ровно, уверенно справляясь с нагрузкой. Давление масла оставалось стабильным, температура, правда, росла, но в пределах нормы.

Позади нас раздался натужный рев мотора. «Фиат» Марелли с трудом преодолевал подъем. Его двигатель явно страдал от высоты.

— Piano, piano! — кричал итальянец, пытаясь найти оптимальный режим работы.

Михей Степанович спешился, подошел к задыхающемуся «Фиату»:

— Воздух здесь редкий, мотору тяжело дышать. Надо на первой передаче, малым ходом. Гора не любит спешки.

И действительно, как только Марелли перешел на пониженную передачу, машина пошла увереннее.

Джонсон со своим «Фордом» держался сразу за нами. Его опыт помогал справляться с горной дорогой, хотя мотор тоже работал с надрывом.

К полудню поднялись на первое плато. Михей Степанович дал сигнал к остановке:

— Привал делать будем. Машинам отдых нужен, людям тоже.

Он достал старый полевой бинокль, долго всматривался в горизонт:

— К вечеру дождь придет. Надо успеть до большого перевала дойти. Там есть место для ночевки, старый охотничий кордон.

— А дорога какая будет? — спросил я.

— Серпантин пойдет, восемь поворотов. — Он прищурился, разглядывая склон. — На третьем повороте осторожнее, там осыпь началась. На пятом ключ бьет, лед намерзает. Остальные чистые, но крутые.

Варвара отметила все в путевом журнале, а Велегжанинов уже доставал инструменты, чтобы проверить машины перед сложным участком.

Первая серьезная проблема возникла на третьем повороте серпантина. Осыпь, про которую предупреждал Михей Степанович, оказалась больше, чем мы ожидали. У коломенского грузовика забился воздушный фильтр мелкой каменной крошкой, двигатель начал терять мощность.

— Надо срочно чистить, — Велегжанинов уже открывал инструментальный ящик. — На такой высоте любое ухудшение подачи воздуха критично.

Михей Степанович внимательно осмотрел осыпь:

— Можно в объезд пройти, там старая козья тропа есть. Но придется всем помогать, толкать.

Пока механики чистили фильтр, мы общими усилиями провели остальные машины по узкой тропе. «Полет-Д» с модернизированным воздухозаборником справился лучше других.

Вторая проблема оказалась серьезнее. На пятом повороте, где проводник предупреждал про наледь, ярославский грузовик начал соскальзывать к краю. Топливо в баке замерзло из-за резкого перепада температур.

— У нас специальная присадка есть, — Варвара уже доставала канистру. — Для полярных условий разработана.

— Это хорошо, — кивнул Михей Степанович. — Но важнее всего машину держать надо. Видите камни справа? Их местные специально так положили, чтобы обозы зимой страховать.

Общими усилиями мы закрепили грузовик тросами за природные упоры, добавили присадку в топливо. Через полчаса двигатель заработал увереннее.

— В горах без общей помощи нельзя, — заметил наш проводник, когда колонна снова тронулась. — Если каждый сам за себя, тогда мигом пропадешь.

К вечеру, как и обещал Михей Степанович, добрались до охотничьего кордона. Маленькая площадка на склоне горы позволяла разместить все машины.

Охотничий кордон представлял собой добротный бревенчатый дом и несколько хозяйственных построек, защищенных от ветра скальным выступом. Площадка перед домом была расчищена от снега. Видимо, здесь регулярно останавливались путники.

— Хорошее место, — одобрительно кивнул Михей Степанович. — Тут еще мой дед привалы делал. И родник рядом не замерзает, вода чистая, студеная.

Пока механики занимались машинами, Бережной с проводником натаскали дров для печи. В доме оказалось просторно и на удивление чисто.

— Местные за такими местами следят, — пояснил Михей Степанович, растапливая печь. — У нас закон такой. Пришел на кордон, прибери за собой, дров наготовь для следующего путника.

Велегжанинов, закончив обычный ритуал с инструментами, принялся помогать Варваре с ужином. Джонсон методично записывал показания приборов, пока его помощник переводил технические термины с русского. Марелли, раскрасневшийся от мороза и усталости, что-то увлеченно рассказывал механикам с других заводов.

— Странное место, — заметила Варвара, глядя в окно на темнеющие горы. — Вроде глушь такая, а спокойно здесь.

Михей Степанович улыбнулся:

— Горы они такие. Сначала пугают, потом защищают. Надо просто уважать их.

Поужинав, все собрались у печки. Проводник достал карту, испещренную какими-то особыми пометками:

— Завтра самый сложный перевал. Высота почти тысяча метров. Но если погода не подведет, к вечеру будем на той стороне хребта.

Мы переночевали и с раннего утра отправились дальше. Не теряя ни секунды светового дня.

Сложности начались на втором километре спуска. Впереди шел ярославский грузовик, за ним наш «Полет-Д», остальные держали дистанцию метров по сто.

— Тормоза! — вдруг донесся крик по рации. — У нас отказали тормоза!

Я увидел, как ярославская машина начала набирать скорость на крутом повороте. Михей Степанович, ехавший впереди, резко осадил коня:

— Карман! Слева карман есть! Пусть туда заворачивает!

— Что за карман? — крикнул я, но проводник уже скакал к аварийной машине.

— Давление масла держим! — доложила Варвара. — Можем попробовать прикрыть их сзади.

Бережной молча кивнул, выжимая газ. «Полет-Д» начал нагонять потерявший управление грузовик. Михей Степанович что-то кричал и показывал рукой — и вдруг я увидел то, что он называл «карманом». В скале была выемка, заполненная песком и щебнем.

— Им не зайти в поворот! — крикнула Варвара.

— Зайдут, — процедил сквозь зубы Бережной, продолжая сближение.

Мы поравнялись с ярославцами. Их водитель, белый как мел, пытался удержать машину на дороге. Я увидел, как Михей Степанович спрыгнул с коня и побежал к «карману», размахивая руками, указывая направление.

Все произошло за считанные секунды. Наш «Полет-Д», поравнявшись с неуправляемой машиной, начал плавно прижимать ее к скале. Бережной крутил руль с невероятным чутьем, не давая ярославцам вильнуть в другую сторону, направляя их прямо в спасительную выемку.

Удар, скрежет металла, фонтан щебня — и обе машины замерли. «Полет-Д» правым бортом прижал ярославский грузовик к каменной стенке кармана. Велегжанинов уже бежал к ним с инструментами.

— Не зря местные эти карманы делали, — спокойно сказал подошедший Михей Степанович. — Много жизней они спасли на этой дороге.

Повреждения оказались небольшими, помятые крылья да царапины на бортах. Главное, никто не пострадал. Механики быстро нашли причину отказа тормозов — лопнул шланг гидропривода.

— Это высота виновата, — объяснял потом Велегжанинов. — Резина дубеет на морозе, а тут еще перепад давления. Надо было предусмотреть.

Пока шел ремонт, Михей Степанович показывал мне другие «карманы» вдоль серпантина:

— Видишь, каждый поворот так сделан. Дорога здесь суровая, но о людях думали те, кто ее строил.

К вечеру все машины благополучно спустились в долину. На привале ярославцы долго благодарили Бережного, а тот только смущенно поправлял фуражку:

— Машина сама знала, что делать. Я только помогал.

Утро в горах началось задолго до рассвета. В промерзшем воздухе отчетливо слышался каждый звук — потрескивание остывающих моторов, скрип снега под ногами механиков, негромкие голоса у костра, где Варвара уже готовила завтрак для команды.

Михей Степанович встал раньше всех. Он долго всматривался в темное небо, принюхивался к ветру:

— Погода дает нам день. К вечеру снег пойдет, надо успеть перевал пройти.

Бережной, как обычно, обошел «Полет-Д» против часовой стрелки, бормоча заговоры. Велегжанинов в свете фонаря в последний раз проверял крепления и соединения.

После быстрого завтрака колонна начала подъем. Солнце еще не показалось из-за хребта, когда первая машина тронулась по серпантину. Михей Степанович ехал впереди, его лошадка уверенно находила путь в предрассветных сумерках.

— Высота девятьсот метров, — докладывала Варвара, следя за альтиметром. — Давление масла нормальное, обороты движка чуть упали.

Дизель работал ровно, хотя и с заметным напряжением. На каждом повороте серпантина открывался все более впечатляющий вид. Облака оказались где-то внизу, а вершины гор золотились в первых лучах солнца.

— Madonna mia! — восхищенно выдохнул Марелли, выглянув из кабины «Фиата». Его машина шла сразу за нами, уверенно справляясь с подъемом.

К полудню достигли перевала. Михей Степанович спешился у древнего каменного тура:

— Вот и главная высота. Отсюда весь Урал виден — и европейский склон, и азиатский.

Мы остановили машины на небольшой площадке. Отсюда действительно открывался захватывающий вид. Бесконечные горные хребты уходили к горизонту, внизу змеились ленты рек, темнели пятна тайги.

— Тысяча двадцать метров над уровнем моря, — Варвара делала пометки в журнале. — Все системы работают нормально, перегрева нет.

Велегжанинов уже открывал капот, проверяя температуру основных узлов. Джонсон методично фиксировал показания приборов «Форда».

Михей Степанович достал из седельной сумки какой-то сверток:

— По обычаю надо подарок горам оставить. Кто кусок хлеба положит, кто ленточку повяжет. А я вот что припас…

Он развернул сверток — там оказался новенький подшипник:

— Пусть лежит. Может, какому-то путнику пригодится. Горы помощь не забывают.

Водители остальных машин тожеподходили к туру, оставляя подарки. Кто монету, кто значок. Бережной положил запасной свисток,видимо, решил, что в горах такая вещь может спасти чью-то жизнь.

— Теперь можно передохнуть, — сказал Михей Степанович. — Гора нас приняла.

Он поднялся на камень, окидывая взглядом восточный склон:

— До Перми еще дня три пути. Этот перевал только начало, разминка, можно сказать. За Пермью настоящие горы пойдут, там уже не шутки.

Он достал потрепанную карту с пометками:

— Спускаемся в долину реки Камы. Там дорога получше будет, еще в старые времена накатали. Но расслабляться нельзя — весна в горах коварная.

Начали спуск. «Полет-Д» шел первым, осторожно преодолевая крутые повороты. Высотомер показывал, как быстро мы теряем высоту. Облака, которые недавно были под нами, теперь окутывали машины влажной пеленой.

— Давление растет, двигатель повеселел, — докладывала Варвара, не отрываясь от приборов.

К вечеру вышли в широкую долину. Здесь уже чувствовалась настоящая весна — проталины на южных склонах, звон ручьев, запах пробуждающейся земли.

— В Перми придется задержаться, — сказал Михей Степанович на вечернем привале. — Машины проверить нужно основательно. Там впереди подъемы покруче будут, перевалы повыше. До самого Свердловска легкой дороги не ждите.

Он помолчал, глядя на далекие заснеженные вершины:

— Но это уже завтра. А сегодня отдыхайте. Первый перевал всегда особенный. Первый шаг к настоящим горам.

В Пермь мы въехали ранним утром. Промышленный город раскинулся по обоим берегам Камы. Корпуса Мотовилихинского завода дымили трубами, по реке сновали буксиры, тянущие плоты с лесом, на берегу высились штабеля бревен.

— Здесь остановимся на два дня, — объявил я команде. — Нужно провести полную проверку машин перед главным броском через Урал.

На въезде нас встретил представитель местного автоклуба и по совместительству официальный наблюдатель автопробега Степанников, коренастый мужчина в кожаном пальто:

— Милости просим! Для вас уже подготовлены места в гостинице «Урал» и бокс на нашей ремонтной базе.

Бокс оказался просторным, с хорошим оборудованием. Михей Степанович внимательно осмотрел помещение:

— Хорошее место. Пермяки всегда с железом дружили, это чувствуется.

Велегжанинов немедленно начал разворачивать полевую мастерскую, раскладывая инструменты в идеальном порядке. Варвара занялась проверкой топливной системы, ведь редстоящие перевалы требовали особой настройки.

— К нам тут делегация с Мотовилихи собирается, — сообщил Степанников. — Очень интересуются вашим дизелем. У них есть планы на такие двигатели.

— А что за планы? — поинтересовался я.

— Да разное говорят… — он понизил голос. — Но, вроде, что-то серьезное затевается. Оборонное.

В гостинице нас ждал телеграфный запрос от Орджоникидзе. Наркома интересовали результаты испытаний машин в горных условиях. Похоже, наш пробег привлекал все больше внимания в верхах.

Делегация с Мотовилихи прибыла после обеда. Главный инженер завода Горохов, начальник дизельного цеха Крутиков и еще несколько специалистов. Они долго осматривали двигатель «Полета-Д», задавали точные технические вопросы.

— Любопытная конструкция, — Горохов протирал запотевшие очки. — Особенно система впрыска. И мощность для такого объема очень приличная.

Особенно он заинтересовался системой охлаждения:

— А как решили проблему перегрева на высотных режимах?

Я показал общую схему, но некоторые детали опустил. За долгие годы работы в промышленности я хорошо усвоил: никогда не раскрывай все карты сразу.

Тем более, что Сталин тоже поручил мне поработать в оборонке. Вот приеду из автопробега и сразу займусь.

— У нас похожая задача сейчас, — как бы между прочим заметил Крутиков. — Дизель для специального изделия. Высотные испытания, знаете ли…

Ну да, что и требовалось доказать. Переглянувшись с Варварой, я понял, что мотовилихинцы разрабатывают танковый двигатель.

Потому их так и заинтересовала наша система охлаждения и впрыска. В танке те же проблемы, что и в горах: разреженный воздух, тяжелые нагрузки, необходимость сохранять мощность в любых условиях.

— А как у вас с удельной мощностью? — спросил Горохов, разглядывая компоновку двигателя.

— Около двадцати лошадиных сил на литр объема, — ответил я, намеренно занизив реальные показатели.

— Маловато для наших задач, — разочарованно протянул главный инженер.

Я промолчал. Не стоило им знать, что на специальных режимах мы получаем все тридцать пять лошадей с литра. Такие секреты пока рано раскрывать.

Когда делегация уехала, Варвара тихо спросила:

— Они же танк проектируют, да?

— Похоже на то. Но пусть сами дойдут до нужных решений. А мы свои козыри придержим для Свердловска. Там разговор будет уже другой, с военной приемкой.

После я составил подробный отчет для Орджоникидзе. Описал поведение дизеля на подъемах, расход топлива, работу на высоте. Особо отметил случай с потерявшим тормоза ярославским грузовиком. Мощность и надежность нашего двигателя тогда сыграли решающую роль.

Доклад я решил отправить специальной почтой. Слишком много важных технических деталей, для телеграммы не подходит.

К тому же в последнее время я стал осторожнее с секретной информацией. Степанников помог организовать доставку через фельдъегерскую службу.

Вечером в гостиницу прибыла еще одна телеграмма от Орджоникидзе. Нарком распорядился по прибытии в Свердловск провести дополнительные испытания на одном из оборонных заводов.

Два дня пролетели в непрерывной работе. Механики проверяли каждый узел, готовясь к самому сложному участку пути. Михей Степанович подолгу беседовал с местными возчиками, уточняя состояние перевалов.

— Снега в горах нынче много, — докладывал он. — Но дорога до Свердловска накатанная, почтовики каждый день ходят.

А перед самым выездом из Перми Михей Степанович устроил особый ритуал. На рассвете он развел небольшой костер прямо у ворот гаража:

— Есть у нас, уральцев, обычай. Перед трудной дорогой огню поклониться.

Он достал из седельной сумки какие-то травы, бросил в огонь. Пламя вспыхнуло ярче, поползли ароматные дымки.

— Вот полынь горная — для чистого пути. Зверобой — от поломок. Чабрец — чтобы в пути удача была, — приговаривал он, подкладывая травы. — А теперь каждому надо через дым пройти. Не бойтесь, это не шаманство, просто старый обычай проводников.

Бережной, к моему удивлению, первым шагнул в дымок, почтительно сняв фуражку. За ним потянулись остальные. Даже педантичный Велегжанинов не стал возражать против этого ритуала.

— Теперь можно ехать, — кивнул Михей Степанович, затаптывая костер. — Гора нас примет.

Выехали ранним утром. Наша колонна медленно двигалась по просыпающемуся городу. У заводской проходной рабочие первой смены провожали нас приветственными гудками. Впереди, в утренней дымке, уже виднелись синие вершины Уральского хребта.

Глава 18 Главный хребет

Первый серьезный подъем начался на рассвете.

За Пермью характер местности начал стремительно меняться. Холмы становились все выше, дорога все круче забирала вверх. Сквозь редеющий лес уже проглядывали каменистые вершины главного хребта.

Михей Степанович придержал коня, дождался, когда подъедет наша головная машина:

— Вот теперь настоящие горы начинаются. Смотрите, как облака по склонам ползут — это Камень дышит.

Он был прав. Туманные клочья медленно перетекали по склонам, то открывая, то скрывая огромные каменные стены впереди. Здесь, у подножия главного хребта, даже воздух казался другим, плотным, тяжелым, напитанным горькими ароматами хвои и талого снега.

— К перевалу три дня пути, — продолжал проводник. — Вы, главное, не торопитесь. Дорога серьезная, старатели да геологи по ней ходят. На подъеме семь прижимов будет, потом главный взлет. Высота там за полторы тысячи метров.

Варвара делала пометки в журнале, а я разглядывал уходящую вверх дорогу. Она петляла по склону, временами скрываясь в густом ельнике, и каждый ее поворот был вызовом для наших машин.

— А вон там, видите? — Михей Степанович показал на темную расщелину в скалах. — Это Медвежья падь. Там наверху зимовье есть, староверы в прошлом веке строили. Переночуем там, а с рассветом начнем подъем.

Бережной, прежде чем тронуться с места, поправил фуражку и размашисто перекрестился. Его немалый опыт подсказывал, что впереди самое серьезное испытание для людей и машин.

К вечеру добрались до Медвежьей пади. Зимовье оказалось добротным бревенчатым домом, сложенным из могучих лиственниц. Внутри пахло смолой и высушенными травами, под потолком висели пучки горного чабреца.

Пока механики занимались машинами, Травников устроился у окна с видом на ущелье и делал записи в блокноте. За время пути он заметно изменился, загорел, окреп, и даже его педантичная манера записывать все показания приборов уже не казалась такой чопорной.

— Знаете, — сказал он, глядя на закатное солнце, подсвечивающее скалы, — я ведь раньше думал, что главное в испытаниях — это цифры, графики, технические параметры. А теперь понимаю, что машина словно живое существо, она с горой разговаривает.

Варвара, раскладывавшая на столе карты, улыбнулась:

— Вот-вот, и вы уже начинаете как Бережной говорить. Скоро тоже с машиной здороваться будете.

Михей Степанович, развешивавший промокшие от снега вещи у печки, одобрительно хмыкнул:

— Правильно молодой человек чувствует. В горах железо по-другому живет. Здесь все по-другому живет.

Велегжанинов, против обыкновения, не стал сразу раскладывать инструменты, а долго стоял в дверях, вслушиваясь в горную тишину. Его длинная фигура отбрасывала причудливую тень на бревенчатую стену.

— Завтра будет особенный день, — наконец произнес он. — Я все утро считал, если по звездам правильно выйдет, то с рассветом надо начинать подъем.

— Ты гляди, — усмехнулся Руднев, — и наш педант в местные приметы поверил.

Звонарев, развернувший на полу чертежи двигателя, оторвался от расчетов:

— А знаете что интересно? На этой высоте изменение давления воздуха точно соответствует графику, который мы рассчитали еще в Москве. Как будто сама природа подтверждает наши формулы.

После ужина все собрались у печки. Травников колдовал над барометром, сверяя показания с данными высотомера. Михей Степанович, устроившись в углу на лавке, неспешно рассказывал о горных тропах и старых караванных путях.

— В прежние времена здесь чайные обозы ходили. Из Кяхты в Москву везли. Особые люди требовались для таких переходов, и дорогу знать, а сегодня и машину чувствовать.

С рассветом мы тронулись в путь. Скалы, окутанные туманом, казались еще более величественными. Первым шел наш «Полет-Д», за ним «Форд» Джонсона, потом итальянцы и замыкали колонну ярославцы с коломенцами.

На третьем прижиме случилось первое серьезное испытание. У коломенского грузовика внезапно пошел дым из-под капота. Забилась система вентиляции картера.

— Давление в системе смазки подскочило, — докладывал их механик Лаптев, пожилой мужчина с окладистой седой бородой. — На такой высоте все фильтры забиваются намного быстрее.

Велегжанинов, изучив проблему, предложил неожиданное решение:

— А что если поставить дополнительный клапан? У меня как раз есть подходящий, из запасных частей для «Полета-Д».

Травников с интересом наблюдал за работой:

— Любопытное техническое решение. Надо будет включить в отчет.

Варвара помогала с инструментами, попутно объясняя принцип работы клапана Джонсону, который внимательно все зарисовывал.

— В горах так всегда, — заметил Михей Степанович, наблюдая за работой механиков. — Один другому помогает. Здесь иначе нельзя.

Неожиданно из тумана появились два всадника — геологи из экспедиции, работавшей неподалеку. Они с интересом разглядывали наши машины.

— А мы думали, что тут медведь ворочается, — пошутил старший, представившийся Горбуновым. — Такой рев по ущелью идет. Далеко собрались?

— До Свердловска, — ответил я. — Как там дорога впереди?

— Дорога есть, — геолог прищурился, глядя вверх. — Но после пятого прижима будьте осторожнее. Там осыпь свежая, порода еще не улеглась.

Пятый прижим встретил нас узкой дорогой, буквально высеченной в скале. Справа — отвесная стена, слева — пропасть, прикрытая редким ельником. Осыпь, о которой предупреждали геологи, выглядела угрожающе — свежие камни покрывали почти всю дорогу.

— Надо проверить каждый метр, — Михей Степанович спешился, внимательно осматривая склон. — Здесь где тонко, там и рвется.

Не успел он договорить, как сверху послышался характерный шум. Сначала едва уловимый шорох, потом все нарастающий грохот камнепада.

— Назад! — крикнул проводник. — Всем назад!

Но было поздно. Наш «Полет-Д» уже въехал на прижим, а за ним шел «Форд» Джонсона. Камни сыпались все гуще, некоторые уже ударялись о капот.

— Вперед! — скомандовал я Бережному. — Жми что есть мочи!

Дизель взревел, машина рванулась вперед. Варвара вцепилась в приборную доску, не отрывая глаз от показаний давления масла. Сзади доносился рев мотора «Форда», Джонсон тоже пытался проскочить опасный участок.

Крупный камень ударил по ветровому стеклу, оставив на нем паутину трещин. Еще один прошил насквозь брезентовый тент. Велегжанинов в кузове что-то кричал, но его голос тонул в грохоте камнепада.

И вдруг случилось непредвиденное — прямо перед нами часть дороги начала оседать. В считанные секунды образовалась трещина шириной почти в метр.

— Держись! — Бережной крутанул руль, направляя машину к самой скале. Правые колеса прошли буквально по краю осыпающегося участка, левые скребли по камням. Еще мгновение, и мы проскочили опасное место.

Джонсон не отставал. Его «Форд», весь покрытый пылью и мелкими камнями, вырвался из каменного дождя следом за нами. Остальные машины, к счастью, еще не успели въехать на прижим.

Когда камнепад утих, Михей Степанович внимательно осмотрел поврежденный участок дороги:

— М-да, придется временную переправу делать. Иначе остальным не пройти.

Следующие три часа ушли на то, чтобы соорудить настил из бревен через провал. Травников все это время делал какие-то замеры, бормоча что-то про «уникальный случай взаимодействия техники с природными условиями».

— Теперь самое сложное, — сказал я, глядя на шаткий бревенчатый настил. — Кто первый?

Марелли вызвался добровольцем. Его «Фиат», натужно урча дизелем, медленно пополз по бревнам. Велегжанинов и Руднев шли рядом с машиной, проверяя, как ведет себя настил под нагрузкой.

— Piano, piano… — бормотал итальянец, едва касаясь педали газа.

Бревна прогибались, но держали. Когда «Фиат» благополучно преодолел переправу, все невольно выдохнули.

Следующим пошел ярославский грузовик. Его механик Прохоров, бывший речник, командовал как на судне:

— Так держать… Самый малый вперед… Штурвал право на борт…

Машина была тяжелее «Фиата», настил заскрипел угрожающе. Одно из бревен треснуло, но выдержало.

Последним двигался коломенский грузовик. Лаптев, недавно чинивший вентиляцию картера, перекрестился перед началом движения. Михей Степанович встал у самого края переправы:

— Чуть правее бери… Вот так… Теперь самую малость газку…

Внезапно одно из бревен накренилось. Машина просела правым бортом, задние колеса забуксовали. Коломенцы застряли на самой середине настила.

— Трос давай! — крикнул я. «Полет-Д» уже разворачивался для буксировки.

Велегжанинов метнулся к застрявшей машине с толстыми досками:

— Под колеса подкладывайте! Быстрее!

Общими усилиями вытащили и последний грузовик. Когда все машины оказались на безопасном участке, Травников покачал головой:

— Вот это командная работа. Такое ни в одной инструкции не пропишешь.

После переправы через разрушенный прижим дорога пошла еще круче вверх. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая скалы в золотисто-розовый цвет.

— Вон там, видите? — Михей Степанович показал на каменную стену впереди. — Это последний взлет перед хребтом. Седловина зовется «Чертов стул». За ней уже сам гребень.

Варвара сверилась с альтиметром:

— Уже почти полторы тысячи метров. Давление воздуха падает, двигателю все тяжелее.

Дизель и правда работал на пределе. Каждый поворот серпантина давался все труднее. «Форд» Джонсона отстал, на такой высоте его мотор терял мощность еще сильнее нашего.

— На ночь встанем у Каменной чаши, — сказал проводник. — Там есть удобная площадка для машин. А завтра на рассвете штурмовать будем главный подъем.

— Почему именно на рассвете? — поинтересовался Травников, не переставая делать записи.

— В это время камень крепче спит, — ответил Михей Степанович, поглаживая лошадку. — Меньше осыпей, да и ветер утром спокойнее. В горах все по своим законам живет. Кстати, там, на «Чертовом стуле» будьте особо осторожны, там наст обманчивый. Под снегом лед, можно заскользить.

Каменная чаша оказалась удивительным местом, огромным естественным углублением в скале, защищенным от ветра. Здесь уже стояло несколько срубов, сложенных из крепких лиственничных бревен.

— Староверы эти избы ставили, — пояснил Михей Степанович. — А теперь тут и геологи останавливаются, и старатели, и наш брат-проводник.

В самом большом срубе оказалась добротная печь. Пока Варвара с помощниками готовила ужин, механики занимались машинами. Велегжанинов, против обыкновения, не стал протирать инструменты, а долго колдовал над системой впрыска. На такой высоте требовалась особая регулировка.

Бережной, окропив машину водой из горного родника, в третий раз обходил «Полет-Д» против часовой стрелки, что-то бормоча себе под нос. Джонсон методично записывал показания приборов, а его помощник переводил технические термины для Марелли.

После ужина все собрались у печки. Травников достал карту, испещренную пометками:

— Завтра самый сложный участок. «Чертов стул» — это семь поворотов серпантина, набор высоты почти триста метров на двух километрах пути.

Михей Степанович задумчиво смотрел в огонь:

— Место там особое. Старики говорят, что сам Ермак там привал делал, когда через Урал шел. А еще раньше манси там своим богам молились. Гора не любит суеты и спешки.

— А почему «Чертов стул»? — спросил Звонарев.

— Есть там наверху камень, похожий на трон. В грозу, говорят, на нем молнии пляшут. Но нам туда не надо, мы правее пойдем, по старой купеческой тропе.

За стенами избы завывал ветер, где-то вдалеке слышался грохот камнепада. Варвара сидела рядом:

— Жутковато здесь.

— В горах всегда так, — отозвался проводник. — Днем они пугают, а ночью убаюкивают. Спать ложитесь, завтра подъем затемно.

Ночью мне не спалось. Вышел на крыльцо — и замер от открывшейся картины. Луна освещала снежные вершины, они казались серебряными. Где-то внизу клубились облака, а над головой сияли удивительно яркие звезды. В этот момент я особенно остро почувствовал величие гор.

На рассвете мы тронулись в путь. Вершины уже золотились в первых лучах солнца, но в Каменной чаше еще лежали густые тени. Первым, как всегда, шел «Полет-Д».

— Давление масла четыре атмосферы, температура девяносто градусов, — привычно докладывала Варвара, вглядываясь в приборы. — Высота тысяча семьсот метров.

Дорога сразу пошла круто вверх. Первый поворот серпантина прошли нормально, но на втором начались сложности, здесь действительно под тонким слоем снега оказался лед.

— Цепи надевать будем, — скомандовал я.

Велегжанинов уже доставал из кузова тяжелые цепи противоскольжения. Теперь каждой машине приходилось останавливаться для их установки.

— Смотрите! — вдруг воскликнул Травников. — Вон тот камень, похожий на трон!

Действительно, чуть в стороне от дороги высился причудливый утес, напоминающий гигантское кресло. В утреннем свете он отбрасывал длинную тень, похожую на сидящую фигуру.

Михей Степанович неожиданно спешился:

— Здесь нужно малую дань оставить. Такой обычай.

Он достал из седельной сумки щепотку табака, аккуратно положил на плоский камень у дороги. Бережной, помедлив, добавил туда монетку.

Третий поворот серпантина оказался самым сложным. Дорога здесь сужалась настолько, что колеса почти касались края обрыва. По правому борту нависла скала, покрытая наледью.

— Осторожнее здесь, — Михей Степанович спешился, внимательно осматривая дорогу. — Видите, как лед наплыл? Это ключ под камнем бьет.

Бережной вел машину филигранно, буквально по сантиметрам. Цепи противоскольжения звенели по обледенелым камням. В кузове Велегжанинов и Звонарев переместились на правый борт, помогая удерживать равновесие.

— Тысяча восемьсот метров, — докладывала Варвара. — Давление масла падает… три и восемь атмосфер.

Двигатель работал на пределе возможностей. Разреженный воздух и крутой подъем требовали полной мощности.

— Держи левее! — вдруг крикнул проводник. — На том камне зарубка есть, здесь обоз купеческий под откос ушел в девятнадцатом веке.

Травников что-то быстро записывал в блокнот, не забывая фиксировать все показания приборов. Его педантичность теперь казалась очень уместной. Каждая деталь могла оказаться важной для будущих горных маршрутов.

Джонсон сообщил, что его «Форд» начал перегреваться. Пришлось всей колонне остановиться, благо нашлась небольшая площадка.

— Еще два поворота, — подбодрил всех Михей Степанович. — А там уже сам гребень. Место особое, оттуда сразу два склона видно, европейский и азиатский.

Пока механики колдовали над перегревшимся «Фордом», я разглядывал открывающийся вид. Несмотря на высоту, воздух был удивительно прозрачным. Внизу, в глубоких ущельях, клубились облака, а над головой возвышались заснеженные пики.

— Смотрите, как интересно работает система охлаждения американцев, — Варвара с любопытством заглядывала под капот «Форда». — У них совсем другой принцип циркуляции.

Джонсон, весь перепачканный маслом, что-то объяснял через переводчика. Марелли тоже подключился к обсуждению, активно жестикулируя:

— No-no, sistema di raffreddamento… Система охлаждения должна быть другой для гор!

Михей Степанович неторопливо обошел машины:

— В горах железо по-особому работает. Здесь что человек, что машина, все иначе дышит.

Велегжанинов, закончив регулировку клапанов на нашем двигателе, подошел к «Форду»:

— Можно попробовать изменить настройку термостата. На такой высоте штатная регулировка не подходит.

После часа работы двигатель «Форда» остыл, и колонна снова начала подъем. Последние повороты дались особенно тяжело, машины шли на пониженной передаче, моторы ревели от напряжения.

— Тысяча девятьсот метров, — Варвара не отрывалась от приборов. — Давление в норме, но расход топлива увеличился вдвое.

Каждый новый поворот открывал все более впечатляющие виды. На последнем участке подъема тучи вдруг расступились, и перед нами открылся главный хребет во всем величии. Михей Степанович придержал коня:

— Вот он, перевал. Отсюда уже видно обе стороны Урала.

Действительно, когда мы поднялись на гребень, западный и восточный склоны открылись одновременно. На европейской стороне громоздились темные ельники, уходящие к горизонту. На азиатской простирались бескрайние светлые долины, где угадывались дымки Свердловска.

— Две тысячи сто метров, — объявила Варвара. — Это наша высшая точка.

Все машины благополучно поднялись на перевал. Даже «Форд», несмотря на недавние проблемы с охлаждением, справился с подъемом. Велегжанинов методично записывал показания всех двигателей, такие данные бесценны для будущих конструкторских работ.

Спуск оказался не менее сложным, чем подъем. Приходилось постоянно тормозить двигателем, чтобы не перегреть тормозные механизмы. Но к вечеру мы уже были в предгорьях, а на следующий день показались окраины Свердловска.

Михей Степанович провожал нас до самого города:

— Ну вот, теперь вы знаете, как Урал переваливать. Не каждому такое дается.

В Свердловске нас ждала телеграмма от Орджоникидзе. Нарком требовал подробный отчет об испытаниях в горных условиях.

Глава 19 Свердловск

Свердловск встретил нас заводскими гудками и чадящими трубами. После величественной тишины гор индустриальный шум казался оглушительным. Длинные корпуса цехов тянулись вдоль дороги, над ними висела серая пелена дыма.

У въезда в город нас ждала целая делегация. Среди встречающих выделялся высокий человек в военной форме с тремя шпалами в петлицах и орденом на груди.

— Командир полка Медведев, военная приемка, — представился он, протягивая руку. — А это товарищ Студеникин, директор механического завода.

Рядом с комполка стоял грузный мужчина лет пятидесяти в потертом кожаном пальто. Его окладистая борода с проседью придавала сходство с доктором, но цепкий взгляд выдавал опытного производственника.

— Наслышаны о вашем дизеле, — прогудел Студеникин. — Особенно заинтересовала работа на высоте. У нас есть схожие задачи специального характера.

Варвара, выбравшись из кабины, принялась записывать последние показания приборов. Бережной, как обычно, осматривал машину.

— А это что за конструкция? — неожиданно спросил Студеникин, указывая на необычный прибор на приборной панели.

— Высотомер собственной разработки, — ответил я. — Позволяет точно регулировать подачу топлива в зависимости от давления воздуха.

— Интересно, интересно… — пробормотал директор, разглядывая прибор. — А у нас, знаете ли, тоже есть кое-какие наработки.

Медведев бросил на него предостерегающий взгляд:

— Вы для начала разместитесь в гостинице. А через час жду в штабе. Есть серьезный разговор.

К нам подошел молодой человек в очках, представившийся Кошкиным, сотрудником горсовета:

— Позвольте, я провожу вас. Номера уже готовы в «Центральной».

По дороге в гостиницу я заметил, как изменился город с довоенных времен. Старые купеческие особняки соседствовали с новыми конструктивистскими зданиями. У проходных заводов толпились рабочие первой смены.

— А это наша гордость, — Кошкин указал на огромное здание из стекла и бетона. — Дом промышленности. Там сейчас заседает правление треста «Уралмаш».

Гостиница «Центральная» сохранила былую купеческую роскошь. В вестибюле поскрипывал граммофон, играя что-то из Вертинского. Швейцар в потертой ливрее с медными пуговицами принял наши пальто.

— Знаете, — неожиданно сказал Кошкин, когда мы поднимались по лестнице, — у нас тут месяц назад американцы были. Из Форда делегация. Все высматривали, записывали. А потом главный инженер говорит: «У вас тут не завод, а поэма в металле».

— Интересное сравнение, — заметил я.

— А по-моему, точное, — Кошкин поправил очки. — Ведь что такое индустриализация? Это та же поэзия, только в железе и бетоне. Мы тут, знаете ли, не просто железки точим, мы новый мир строим.

В его словах была какая-то по-уральски основательная романтика. Такую я уже слышал от Михея Степановича, когда он говорил о горах.

Разместившись в номере, я первым делом развернул карту. До Казани предстояло пройти еще немало километров. Но прежде нужно было решить все вопросы здесь, в Свердловске. И судя по намекам Медведева, разговор предстоял непростой.

В дверь постучали. На пороге стоял Велегжанинов:

— Леонид Иванович, там внизу человек от Уралмаша. Говорит, у них что-то срочное по поводу наших двигателей…

Я покачал головой.

— Я сейчас встречаюсь с военными. Потом поговорю с ними.

Только я успел переодеться, как в дверь снова постучали. Это уже от военных. За мной прислали машину.

Я вышел из гостиницы и отправился на встречу.

В просторном кабинете штаба меня ждали Медведев и еще несколько человек в военной форме. На столе разложены чертежи, которые при нашем появлении поспешно свернули.

— Не буду ходить вокруг да около, — начал Медведев, когда мы расположились за длинным столом. — Нас интересуют ваши наработки по высотной адаптации дизеля. Особенно система регулировки подачи топлива.

Я заметил, как один из военных инженеров внимательно изучает графики испытаний, которые я привез с собой. Я специально не взял никого из своей команды, чтобы они не сболтнули ничего лишнего.

— Впечатляющие результаты на перевалах, — произнес он. — Особенно стабильность работы при резких перепадах высот. Товарищ Медведев, это именно то, что нам нужно для…

— Товарищ Зубарев, не забегайте вперед, — прервал его комполка.

Я сделал вид, что не заметил этого обмена репликами, хотя уже понял, что речь идет о танковой программе. Что ж, у меня тоже были планы на этот счет.

— Система действительно показала себя надежно, — ответил я. — Но это лишь часть комплексного решения. Важна общая компоновка двигателя.

— Расскажите подробнее, — подался вперед Медведев.

Следующие полчаса я рассказывал об особенностях конструкции, тщательно обходя ключевые технические решения. Военные инженеры засыпали меня вопросами, особенно их интересовала работа двигателя при боковых кренах.

— А что с вибрацией на высоких оборотах? — спросил Зубарев.

— Есть специальная система демпфирования, — ответил я уклончиво. — Но это пока в стадии доработки.

После совещания Медведев отвел меня в сторону:

— Товарищ Краснов, мы готовы организовать производство таких двигателей здесь, на Урале. Условия будут самые выгодные.

— Благодарю, товарищ комполка. Но давайте вернемся к этому разговору после завершения пробега. Сейчас все силы нужны для испытаний.

Когда я вернулся в гостиницу, меня ждал молодой человек в кожаной куртке. Оказывается, он ждал еще с момента моего отъезда к военным. Надо же, как я ему нужен.

— Кольчугин, конструкторское бюро Уралмаша, — представился он. — У нас есть очень интересное предложение по вашему двигателю.

— Слушаю.

— Мы работаем над проектом… скажем так, специальной машины. Нам нужен именно такой двигатель, компактный, мощный, надежный в любых условиях.

Я снова уловил намек на танковую программу. Похоже, несколько конструкторских групп параллельно работали над этой задачей.

— К сожалению, сейчас мы полностью сосредоточены на автопробеге, — ответил я дипломатично. — Но готов вернуться к обсуждению позже.

Когда Нестеров ушел, я достал из портфеля свои чертежи танкового дизеля. Над ними я работал урывками все последние месяцы. Пусть военные пока присматриваются к нашему автомобильному двигателю. Настоящий сюрприз я приготовлю им позже.

В дверь снова постучали. На этот раз это была Варвара:

— Леонид Иванович, Бережной просил передать. Там внизу еще какие-то подозрительные типы крутятся возле машин… И, вы пойдете смотреть на ремонт? Уралмаш любезно предоставил нам свои мастерские.

Похоже, день будет насыщенным.

Механический цех Уралмаша поражал размерами. Под высокими сводами двигались мостовые краны, вспыхивала электросварка, гудели станки. Нам выделили отдельный пролет для технического обслуживания машин.

Велегжанинов, как обычно, первым делом разложил инструменты в идеальном порядке на верстаке. Его длинная фигура мелькала между машинами, он методично проверял каждый узел, делая пометки в блокноте.

— После перевала нужно особое внимание уделить системе охлаждения, — говорил он, склонившись над двигателем. — На высоте была большая нагрузка.

К нам подошел местный инженер Клевцов, невысокий коренастый человек с изрезанным морщинами лицом:

— У нас есть новый состав для прокладок головки блока. Специально для высотных условий разработали. Хотите испытать?

Варвара с интересом изучала образец:

— А какая термостойкость?

— До трехсот градусов держит. И главное, не теряет эластичности на морозе.

Я заметил, как в другом конце цеха появились двое в кожанках. Они делали вид, что изучают станки, но их взгляды то и дело обращались в нашу сторону.

Бережной колдовал над топливной системой. Его неизменная фуражка уже успела покрыться масляными пятнами.

— Форсунки после гор надо перебрать, — бормотал он. — Высота их потрепала.

Звонарев с группой местных конструкторов увлеченно обсуждал какие-то чертежи:

— А если изменить угол опережения впрыска? На высоте это дало бы выигрыш в мощности.

— Интересная мысль, — кивнул один из уралмашевцев. — У нас есть похожие наработки для… — он осекся, поймав мой взгляд.

К вечеру я собрал команду:

— Завтра заканчиваем обслуживание и готовимся к отъезду. Варвара, проверь все показания приборов. Велегжанинов, особое внимание системе охлаждения. Бережной…

— А может еще денек постоим? — прервал меня Звонарев. — Хотелось бы поподробнее двигатель изучить.

— К сожалению, график пробега очень плотный, — ответил я твердо.

Когда все разошлись, ко мне подошел Руднев:

— Леонид Иванович, тут такое дело… Видел, как те двое в кожанках что-то высматривали около нашей машины. А потом один достал фотоаппарат…

— Знаю. Держи все под контролем. И предупреди наших — пусть будут внимательнее.

Вечером я долго обдумывал ситуацию. Слишком много внимания к нашему двигателю, слишком много любопытных глаз. Надо быть начеку.

На рассвете меня разбудил стук в дверь. На пороге стоял встревоженный Велегжанинов:

— Кто-то пытался взломать замок, — он говорил тихо, но в голосе чувствовалось напряжение. — Бережной заметил свежие царапины на двери и следы инструмента.

Мы спустились в гараж. В утренних сумерках длинное здание казалось неуютным и гулким. Бережной уже ждал нас, его фуражка съехала на затылок:

— Вот, глядите, — он посветил фонарем на дверной замок. — Работали аккуратно, профессионалы. Но я вчера мелком пометил корпус. Видите, метка нарушена. И ведь рядом все время я был, а потом и Леша Руднев.

Я внимательно осмотрел машину. Внешне все было в порядке, но что-то меня насторожило.

— Варвара! — позвал я. — Проверь приборы.

Она быстро забралась в кабину, защелкали тумблеры.

— Странно, — произнесла она через минуту. — Кто-то пытался получить доступ к регистратору данных. Пломба повреждена.

— Так-так, — протянул я. — Значит, их интересуют не только чертежи, но и результаты испытаний.

Звонарев уже колдовал над двигателем:

— А здесь пытались снять крышку клапанного механизма. Видите следы?

Велегжанинов методично обходил машину:

— Похоже, до основных узлов они добраться не успели. Спугнул кто-то. Как раз Степан Макарович, наверное, подошел.

— Или это было предупреждение, — задумчиво произнес я. — Демонстрация возможностей.

Я посмотрел на команду.

— Так, слушайте внимательно. Велегжанинов — проверяешь каждый узел, каждый болт. Варвара — полная диагностика всех систем. Бережной — усиль охрану. Звонарев…

— А может, стоит заявить в ГПУ? — предложил Велегжанинов.

— Пока не будем, — покачал я головой. — Но готовьтесь, думаю, это не последняя попытка. В Казани нужно быть особенно внимательными.

Я уже понимал: кто-то очень хочет сорвать наши испытания. И этот кто-то имеет серьезную поддержку в верхах.

Весь день прошел в подготовке к забегу. Между прочим, остальные команды куда-то уехали, ремонтировались сами, отдельно от нас.

Как будто после дороги и гор, здесь, в городе, наша помощь им не требовалась и теперь каждый сам по себе. Впрочем, почему, как будто? Так и есть, все разбежались кто куда, как тараканы.

Появились остальные участники забега только к утру. На рассвете колонна выстроилась у ворот гаража. Медведев пришел проводить нас лично.

— Удачи, — пожал он мне руку. — И помните наш разговор.

Свердловск медленно просыпался, когда наша колонна выстроилась у ворот гаража. Первым шел наш «Полет-Д», за ним «Форд» Джонсона, итальянский «Фиат» и замыкали строй ярославские и коломенские машины.

Велегжанинов в последний раз проверял крепление инструментов, раскладывая их в особом порядке. Бережной, как обычно, обошел машину против часовой стрелки, бормоча что-то себе под нос. Варвара уже сидела за рулем, сверяясь с приборами.

— Давление масла четыре и две десятых, температура шестьдесят восемь, — докладывала она. — Все системы в норме.

Джонсон методично записывал показания в блокнот, пока его помощник проверял крепление запасных частей. Марелли, кутаясь в шарф (уральские утра были все еще холодными), о чем-то оживленно спорил с механиками.

— Синьор Краснов! — окликнул он меня. — Questo motore… этот мотор, он выдержит дорогу?

— Выдержит, — кивнул я. — Главное — следить за топливной системой.

К нам подошел начальник ярославской команды Прохоров, кряжистый мужчина с окладистой бородой:

— Нам тут говорили, что за Красноуфимском дожди идут. Дорогу развезло.

— Значит, придется искать объезд, — ответил я, разворачивая карту.

В этот момент раздался гудок первой смены Верх-Исетского завода. Город окончательно просыпался. У ворот гаража собралась небольшая толпа провожающих, рабочие, инженеры, просто любопытные граждане.

— По машинам! — скомандовал я.

Взревели моторы. Бережной уверенно вывел «Полет-Д» на дорогу. За нами потянулись остальные. Медведев, стоявший у ворот, отдал честь. Начинался новый этап нашего путешествия.

Миновав заводские корпуса, колонна выбралась на Сибирский тракт. Солнце уже поднялось над горизонтом, золотя верхушки заводских труб. Впереди лежала дорога на Казань.

Я кивнул. Взревели моторы, машины одна за другой выезжали на дорогу.

Рассвет едва пробивался сквозь низкие облака, когда наша колонна тронулась в путь. Промышленные окраины Свердловска постепенно сменились предгорьями. Дорога петляла между холмами, местами еще покрытыми пятнами серого снега.

К полудню добрались до реки Чусовой. Еще издали я заметил, что с мостом что-то не так. Остановил машину, вышел осмотреть.

— Половину опор подмыло, — мрачно констатировал Велегжанинов, изучая конструкцию. — Вода поднялась из-за таяния снега в горах.

К нам подошел местный житель, представившийся Андреем Ивановичем:

— Третий день как размыло. Обоз вчера пытался пройти, еле вытащили. Объезд только через Коптелово, а это крюк на сорок верст.

— Сорок верст по такой распутице… — покачал головой Бережной. — Не дойдем до ночи.

Я внимательно осмотрел берега. В полукилометре выше по течению виднелась более узкая часть реки.

— А если там? — показал я рукой.

Александр Иванович прищурился:

— Там брод был. Старатели раньше ходили. Но сейчас вода высокая…

— Звонарев! — позвал я. — Что скажешь?

Молодой инженер уже доставал из планшета расчетную линейку:

— Если организовать временную переправу… Нужны бревна, тросы. Самое важное это точно рассчитать место входа в воду.

Следующие четыре часа ушли на подготовку. Местные жители помогали заготавливать бревна, Велегжанинов руководил строительством съездов к воде. Бережной обвязывал машины тросами для страховки.

Первым пошел наш «Полет-Д». Вода доходила до середины колес, но дизель работал ровно.

— Главное — не останавливаться, — командовал Звонарев. — Держите постоянные обороты!

По одной все машины преодолели брод. Последним шел итальянский «Фиат». На середине реки его мотор вдруг заглох.

— Madonna mia! — донеслось из кабины.

Пришлось вытаскивать тросами. Бережной виртуозно маневрировал нашим грузовиком, пока остальные тянули застрявшую машину.

— Вот что значит наш движок, — довольно хмыкнул Руднев, когда все закончилось. — В воде не глохнет.

Второе серьезное испытание ждало нас на подъезде к Красноуфимску. Дорога шла через низину, размытую весенними водами. Первый грузовик колонны начал проваливаться в жидкую грязь.

— Засасывает! — крикнул водитель. — Не могу выбраться!

Местный возница, проезжавший мимо, остановил лошадей:

— Эх, говорил же старшой дорожной артели, что надо гать мостить. Весной тут всегда топко.

— А далеко артель? — спросил я.

— Да вон за тем лесом стоят. Счас сбегаю!

Через час прибыла целая бригада во главе с бородатым старшим. Притащили бревна, доски, начали сооружать настил.

— Лошадьми будем вытягивать, — распорядился старшой. — Только цепляйте покрепче.

Здоровенные битюги, впряженные по три в упряжку, с натугой вытаскивали груженые машины. Велегжанинов и Звонарев руководили процессом, размещая бревна под колесами.

— А ведь еще неделю назад тут нормально проехать можно было, — говорил старшой. — Это как снег в горах таять начал, так все и поплыло.

К вечеру все машины преодолели топкое место. Бережной, весь перепачканный грязью, но довольный, протирал фуражку:

— Повезло, что дорожники рядом оказались. Одни бы до ночи провозились.

Варвара делала записи в журнале:

— За сегодня прошли всего сто двадцать километров. При такой скорости до Казани еще дней шесть пути.

— Ничего, — ответил я, разворачивая карту. — Главное, что все машины целы. А там дорога должна быть получше.

Солнце садилось за лесом, окрашивая небо в багровые тона.

Глава 20 Казань

После распутицы дорога постепенно выровнялась. Последние отроги Уральских гор остались позади, и перед нами раскинулась бескрайняя равнина. Весна здесь чувствовалась особенно сильно. Талые воды превратили грунтовку в настоящее испытание для машин и водителей.

— Давление масла четыре атмосферы, температура в норме, — докладывала Варвара, не отрывая глаз от приборов.

Бережной вел машину уверенно, выбирая наиболее твердые участки дороги. Его многолетний опыт помогал находить единственно верную траекторию движения даже в этом месиве глины и талого снега.

Позади нас натужно ревел двигатель «Форда». Джонсон явно испытывал трудности. Его машина то и дело проскальзывала на размокшей колее. Через каждые несколько километров приходилось останавливаться, чтобы вытаскивать забуксовавшие машины.

— Синьор Краснов! — окликнул меня Марелли во время очередной остановки. — Questa strada… эта дорога, она невозможна для движения!

Итальянец прав. Его «Фиат» с трудом справлялся с русским бездорожьем. Велегжанинов уже в третий раз помогал чистить забитые грязью воздушные фильтры.

К вечеру добрались до небольшого городка Арск. Местная гостиница с просторным двором приютила все наши машины. Администратор, Прокопий Савельевич Крутихин, оказался радушным человеком и большим любителем техники.

— У меня тут мастерская небольшая есть, — говорил он, показывая помещение. —Располагайтесь, чините свои самоходы. А я уж самовар поставлю.

Велегжанинов немедленно занялся проверкой ходовой части. После целого дня борьбы с распутицей требовалось особое внимание к подвеске и трансмиссии. Звонарев помогал коломенской команде с регулировкой топливной системы. Их двигатель начал работать неустойчиво.

Ночью я долго не мог уснуть, прислушиваясь к весенней капели за окном. Завтра нас ждала Казань, и я точно знал, что там придется столкнуться с куда более серьезными испытаниями, чем весеннее бездорожье. Интуиция подсказывала, что наши недоброжелатели не упустят последний шанс вывести нас из игры.

На рассвете снова в путь. Дорога немного подсохла после ночного заморозка, и первые километры дались относительно легко. Но к полудню солнце растопило тонкую корочку льда, и снова начались проблемы с проходимостью.

— Масло в норме, но расход топлива увеличился вдвое, — докладывала Варвара. — Похоже, эта грязь съедает всю мощность.

Я заметил, как остальные машины все больше отстают. Наш «Полет-Д» уверенно шел вперед, а вот остальным приходилось тяжело. Особенно мучились итальянцы. Их машина явно не рассчитана на такие дороги.

К вечеру вдали показались минареты казанских мечетей. Древний город раскинулся на высоком берегу Волги, и закатное солнце окрашивало купола и шпили в золотистые тона.

Но я не мог любоваться этой красотой. Нужно готовиться к решающей схватке. Казань станет последним испытанием перед финишем в Москве, и именно здесь решится судьба всего пробега.

Казань раскрылась перед нами неожиданно. Из-за поворота вдруг открылся величественный вид на город, раскинувшийся на высоком волжском берегу. Закатное солнце золотило минареты Азимовской мечети, играло бликами на куполе Петропавловского собора.

Мы въехали в город через Арское поле. Здесь кипела стройка — возводились корпуса нового медицинского института. Рабочие, увидев нашу колонну, приветственно махали руками.

На Грузинской улице движение застопорилось. Трамвай сошел с рельсов, собралась толпа зевак.

Пришлось делать крюк через Суконную слободу. Здесь, в лабиринте узких улочек, еще сохранился дух старой татарской Казани — резные наличники, затейливые балкончики, глухие заборы с коваными калитками.

— Смотрите, какая красота! — восхищалась Варвара, показывая на стройный минарет мечети Марджани, пронзающий весеннее небо.

Бережной вел машину осторожно. Булыжная мостовая после дождя стала скользкой. На перекрестке с Московской улицей нас встретил регулировщик в новенькой форме. Он лихо отсалютовал жезлом, пропуская колонну.

Разместили нас в доходном доме купца Дрябина на Проломной улице. Старинное здание с мезонином сохранило атмосферу прошлого века — широкая мраморная лестница, витражные окна, изразцовые печи в номерах.

Наутро меня разбудил гудок парохода. В распахнутое окно врывался свежий ветер с Волги, доносился скрип уключин с озера Кабан, где рыбаки выходили на утренний лов.

За завтраком в столовой местный старожил, представившийся Нурутдином-ага, рассказывал о городе:

— Вот там, где сейчас Черное озеро, раньше был глубокий ров. А за ним начинался посад. Когда Иван Грозный город брал, здесь такие бои шли.

Его рассказ прервал Звонарев:

— Леонид Иванович, пора в мастерские. Время не ждет.

Я кивнул, но на душе было немного грустно. Хотелось еще послушать истории о древнем городе. Впрочем, он прав. Впереди последний рывок до Москвы, и нужно тщательно подготовить машины.

Местная ремонтная база располагалась в бывших пакгаузах на берегу Волги. Массивные краснокирпичные стены, чугунные колонны, стеклянные фонари на крыше — добротная промышленная архитектура конца прошлого века.

Пока команда занималась машинами, я поднялся на крышу пакгауза. Отсюда открывался потрясающий вид на Волгу, на белокаменный кремль, на путаницу улиц старого города.

Казань словно застыла между веками. Древние минареты соседствовали с новыми заводскими корпусами, а по булыжным мостовым громыхали трамваи.

Утро в ремонтных мастерских началось с неожиданного открытия. Под полом смотровой ямы обнаружился старый купеческий склад. Рабочие, укрепляя опоры, наткнулись на массивные дубовые балки.

— Тут, говорят, сам Шаляпин в молодости грузчиком работал, — рассказывал мастер Шарафутдинов, пожилой татарин с изрезанным морщинами лицом. — Внизу вино, икру хранили. В дубовых бочках.

Я спустился в полутемное помещение. Прохладный воздух хранил запахи прошлого века — дуба, речной воды, соли. Высокие своды терялись в темноте.

— Отличное место для склада запчастей, — заметил я.

Звонарев занялся новой системой впрыска. Его идея с изменением угла форсунок требовала проверки. На стенде уже стоял разобранный агрегат.

Из открытых ворот доносился шум порта — гудки пароходов, скрип кранов, крики грузчиков. Волжский ветер приносил запахи реки, дегтя, свежеструганого дерева.

К обеду приехал профессор Казанского университета Лобачевский (однофамилец знаменитого математика). Его заинтересовала наша система охлаждения. Он работал над проблемами кавитации в насосах.

— Позвольте взглянуть на чертежи? — спросил профессор, протирая пенсне.

Я достал папку с документацией. Краем глаза заметил, как Варвара уводит любопытных механиков с других команд подальше от нашей машины.

После обеда я съездил на телеграф, узнал последние новости.

Вечером в мастерские заглянул известный казанский изобретатель Фасхутдинов. Он создавал какой-то необычный двигатель и искал единомышленников. Долго расспрашивал о характеристиках нашего дизеля.

Перед закрытием мастерских я поднялся на второй этаж, где хранился наш запасной инвентарь. В пыльном помещении громоздились ящики с инструментами, запчастями, измерительными приборами.

Здесь можно спокойно подумать о предстоящем броске до Москвы. Когда очнулся, уже почти полночь. Я спустился вниз, в сад рядом с мастерскими.

Ночная Казань затихла. Только со стороны Волги доносились гудки пароходов да на минаретах мерцали полумесяцы. В темных водах озера Кабан отражались редкие фонари.

Я сидел в тени старого тополя напротив мастерских. Прохладный волжский ветер доносил запахи реки. Где-то в глубине двора часы на башне Богоявленской церкви пробили два раза.

Они появились бесшумно. Три темных силуэта проскользнули вдоль стены. Один что-то сделал с замком черного хода, и тени растворились внутри здания.

Через полчаса в окне мастерской мелькнул слабый свет. Видимо, работали с закрытым фонарем. Я различал невнятные звуки — металлический скрежет, приглушенные голоса, звон инструментов.

На соседней крыше замер Руднев — он должен был следить за запасным выходом. У парадного входа притаился Бережной. Мы перекрыли все пути отхода.

Возня в мастерской продолжалась около часа. Потом свет погас, и три тени так же бесшумно выскользнули через черный ход. Они быстро растворились в лабиринте узких улочек Суконной слободы.

Когда шаги затихли, я вошел в мастерскую. В свете карманного фонаря осмотрел следы работы ночных гостей. Все именно так, как я и предполагал…

На рассвете в мастерскую пришел заспанный сторож Галимзян-абзый:

— Как ночь прошла? Тихо было?

— Тихо, — ответил я. — Только собаки лаяли где-то на Большой Мещанской.

Старик понимающе кивнул:

— Собаки, они чуют… Все чуют.

Я молча согласился. Теперь оставалось дождаться утра и начать следующий акт этой пьесы.

Рассвет выдался пасмурным. Низкие облака цеплялись за шпили Петропавловского собора, обещая дождь. Команды собирались в путь. До Москвы оставался последний бросок.

Я нарочно задержался, пропуская вперед итальянцев и американцев. Их машины уже стояли у ворот мастерской, готовые к отправке.

При запуске двигателя раздался такой скрежет, что все невольно обернулись. Я заглушил мотор и вышел из кабины.

— Что случилось? — первым подбежал Марелли.

— Сейчас посмотрим, — я открыл капот. Звук действительно жуткий.

Джонсон тоже подошел, на его обычно невозмутимом лице читалось беспокойство:

— May I take a look? Можно взглянуть?

Мы склонились над двигателем. Американец качал головой:

— Sounds like crankshaft… Похоже на коленвал.

— Dio mio! — всплеснул руками Марелли. — Это очень серьезно!

Подтянулись и остальные. Ярославский механик Прохоров, почесывая затылок, предложил:

— Может, поможем? Всей командой навалимся…

— Спасибо, Николай Петрович, — я покачал головой. — Но тут работы на сутки минимум. Разбирать половину двигателя придется.

— А запасной коленвал есть? — поинтересовался коломенский инженер Лаптев.

— Нужно в Нижний телеграфировать, — развел я руками. — Это еще день-два.

Я заметил, как переглянулись руководители команд. В их глазах промелькнуло плохо скрытое удовлетворение. Главный конкурент выбыл из гонки.

— Нет-нет, вы не ждите, — я старался говорить как можно более убедительно. — Мы сами справимся. Догоним, как только починимся.

— Может, все-таки… — начал было Прохоров, но его перебил руководитель ярославской команды:

— Время поджимает, Николай Петрович. График есть график.

— And the weather… погода портится, — добавил Джонсон, поглядывая на хмурое небо.

Они еще немного потоптались рядом для приличия. Марелли даже предложил какие-то инструменты:

— Sinyor Krasnov, если нужны специальные ключи…

— Благодарю, но у нас все есть, — я похлопал итальянца по плечу. — Поезжайте, не теряйте время.

Наконец, колонна тронулась в путь. Я видел, как они украдкой переглядываются, как распрямляются их плечи. Теперь победа казалась им совсем близкой.

Последним уезжал Джонсон. Его «Форд» задержался у ворот:

— Are you sure? Точно не нужна помощь?

— Absolutely, — улыбнулся я. — Good luck!

Когда шум моторов затих вдали, я повернулся к своей команде:

— Ну что, приступим? У нас не так много времени. За работу!

Велегжанинов уже доставал из тайника заранее подготовленные детали. Мы специально хранили их в том самом неожиданно найденном купеческом подвале, подальше от любопытных глаз.

Но сначала пришлось повременить.

— Товарищ Краснов, для составления акта прибыл официальный наблюдатель автопробега, — доложил помощник коменданта мастерских.

В ворота вошел сухощавый человек в очках, представитель Автодора Павел Николаевич Сорогин. Он придирчиво осмотрел двигатель, сделал несколько замеров, долго писал что-то в протоколе. Хотя я видел, что он совсем не разбирается в двигателе нашей конструкции.

— Да, характер повреждений серьезный, — наконец изрек он. — Потребуется как минимум двое суток на ремонт. Придется оформить вам отсрочку.

Я незаметно подмигнул Звонареву. Тот моментально понял:

— Павел Николаевич, позвольте показать вам расчеты по топливной системе? Тут у нас интересные данные получились.

Пока Звонарев увлеченно рассказывал наблюдателю о технических особенностях двигателя, уводя его в дальний угол мастерской, я быстро переговорил с остальными членами команды.

— После оформления акта у нас будет не больше часа, — шепнул я Велегжанинову.

Сорогин все еще был увлечен беседой со Звонаревым, который демонстрировал ему какие-то особо сложные чертежи в дальнем кабинете мастерской. Затем наблюдатель попрощался с нами, пожелал быстрее устранить неполадки и откланялся.

Ну и отлично. Он только путался у нас под ногами.

Мы быстро привели машину в порядок.

— Топливная аппаратура в полном ажуре, — докладывал Звонарев, заканчивая замену «испорченных» узлов. — Саботажники повредили лишь муляжи.

Варвара склонилась над картой, разложенной на верстаке:

— Есть две возможности обхода. Первый вариант — через Арск и Малмыж, но там сейчас распутица. Второй — через Зеленодольск и потом на Чебоксары.

— Второй длиннее, — заметил я, рассматривая извилистую линию дороги. — Зато там грунт песчаный, весной лучше держит.

Бережной уже заканчивал протирать инструменты:

— Через Зеленодольск так через Зеленодольск. Там у меня знакомый бакенщик, подскажет, где переправа лучше.

К воротам подкатил на велосипеде мальчишка-рассыльный:

— Дяденька Краснов! Колонна только что миновала Арское поле. Егор Митрич велели передать.

Я сунул пацану монету:

— Спасибо, дружок. Беги домой.

— Заводи! — скомандовал я Бережному.

Мотор запустился с первого оборота, словно и не было никакой «поломки». Ее и в самом деле не было.

Мы бесшумно выскользнули из ворот мастерской и направились в сторону Зеленодольска. Старая Казань провожала нас перезвоном колоколов Богоявленской церкви. Сразу за городом Бережной набрал скорость.

В нагрудном кармане я в который раз пощупал телеграмму от Мышкина. Он сообщал шифром, что в Казани люди Рыкова попробуют вывести нашу машину из строя. Чтобы дискредитировать в самом конце забега. Ну, пусть думает пока, что ему это удалось.

Дорога на Зеленодольск петляла вдоль Волги. Бережной гнал машину на пределе. Стрелка спидометра дрожала у красной черты. «Полет-Д» летел над землей, словно птица, для которой его назвали.

В кузове Звонарев с Велегжаниновым держались за борта, внимательно прислушиваясь к работе двигателя. Малейший посторонний звук мог означать проблемы.

За Зеленодольском свернули на старый почтовый тракт. Здесь дорога была лучше. Песчаный грунт хорошо держал даже в распутицу.

Навстречу изредка попадались крестьянские подводы. Возницы испуганно жались к обочине, провожая нас удивленными взглядами.

— Если темп сохраним, через три часа будем в Чебоксарах, — крикнул я, сверяясь с картой. — Там можно срезать через Цивильск.

Бережной только кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Его руки словно срослись с рулем. Машина шла идеально ровно даже на ухабах.

Возле деревни Моргауши нас остановил мальчишка-пастух:

— Дяденьки, там впереди мост смыло! Объезд через Калайкасы!

— Далеко объезд? — спросил я.

— Верст десять будет.

— Нет у нас времени на объезд, — покачал головой Бережной. — Надо брод искать.

Потеряли час на поиски брода, но зато сэкономили два часа на объезде. «Полет-Д» форсировал реку как танк — вода доходила до ступиц, но двигатель не сбавил оборотов.

К вечеру впереди показались купола церквей — Чебоксары. Здесь нужнопринять важное решение: идти через Цивильск или остаться на почтовом тракте.

— Через Цивильск короче, — заметила Варвара, изучая карту. — Но дорога хуже.

— Идем через Цивильск, — решил я. — Каждый час на счету.

Машина неслась вперед, пожирая версту за верстой. Позади оставались деревни, реки, перелески. Впереди была только одна цель — Москва.

Ночь застала нас уже под Цивильском. В свете фар дорога казалась бесконечной серой лентой. Бережной вел машину, не снижая скорости. Его руки словно чувствовали каждый поворот, каждую выбоину. Вот что значит водила от Бога.

— Температура держится, восемьдесят четыре градуса, — докладывала Варвара, подсвечивая приборы фонариком. — Давление масла в норме.

На коротких остановках для заправки Звонарев проверял ходовую часть. Велегжанинов прислушивался к двигателю. После такой гонки любой посторонний звук мог означать проблемы.

На рассвете проскочили Канаш. Встречный возница крикнул, что видел колонну грузовиков. Прошли часов пять назад.

— Нагоняем! — азартно воскликнула Варвара.

— Теперь главное не пропустить поворот на Мураши, — я всматривался в карту. — Там можно срезать часа полтора.

Дорога пошла хуже. Глина после ночного дождя раскисла. «Полет-Д» уверенно преодолевал топкие участки, но скорость пришлось снизить.

В полдень остановились у колодца в какой-то деревне. Пока заливали воду в радиатор, местный староста, поглаживая седую бороду, рассказал:

— Давеча тут машины проходили. Штук пять. У итальянца, вишь, колесо застряло, час выковыривали…

Значит, мы их почти догнали.

После Мурашей дорога стала заметно лучше. Бережной снова увеличил скорость. Машина летела, словно предчувствуя близость финиша.

Глава 21 Последний рывок

Дорога стелилась под колеса бесконечной лентой. После двух суток непрерывного движения усталость накатывала волнами, но я заставлял себя сохранять концентрацию. Каждый час приближал нас к основной колонне.

Бережной словно сросся с машиной. Его руки чувствовали малейшие изменения дороги, а «Полет-Д» летел вперед, оправдывая название. Даже на ухабах и выбоинах он умудрялся держать максимальную скорость.

— Встречный обоз видел их недавно, — доложила Варвара, возвращаясь от очередного разговора с местными жителями. — Прошли часа три назад.

Я сверился с картой. Разрыв сокращался. По моим расчетам, мы нагоняли их примерно на час каждые четыре часа движения.

В кузове Велегжанинов с Звонаревым, вцепившись в борта, внимательно прислушивались к работе двигателя. За эти дни они научились улавливать малейшие изменения в его звуке. Там же сидел и Травников, он молча глядел назад.

К вечеру впереди показалось большое село. У колодца толпились крестьяне.

— Машины? — крикнул я, когда Бережной притормозил. — Давно прошли?

— Да вот только что были, — ответил бородатый старик в армяке. — За околицей должны быть.

Сердце забилось чаще. Бережной без лишних слов прибавил газу. «Полет-Д» взревел мотором и рванулся вперед.

За поворотом мы увидели их, растянувшуюся по дороге колонну. Первым шел «Форд» Джонсона, за ним «Фиат» Марелли, дальше остальные.

— Держитесь крепче! — скомандовал я.

Бережной направил машину в обгон. Мы поравнялись с последним в колонне ярославским грузовиком. Водитель ошеломленно обернулся, его глаза расширились от изумления.

«Фиат» Марелли попытался прибавить ходу, но на разбитой дороге его машина начала вилять. Мы обошли его легко, словно стоячего.

Оставался только «Форд». Джонсон, заметив нас в зеркале, попытался перекрыть дорогу, но Бережной уже нашел просвет и направил машину в него. «Полет-Д» стрелой проскочил вперед.

Последнее, что я увидел в зеркале заднего вида — растерянное лицо американца. Он явно не мог поверить глазам.

Теперь главное удержать преимущество до самой Москвы. Впереди оставалось еще несколько часов пути, но я знал, что мы победили.

В кабине повисла торжествующая тишина, нарушаемая только ровным гулом мотора.

Закатное солнце окрашивало в багровые тона придорожные березы. Пыль оседала на потертой коже сидений, на латунных шкалах приборов, на промасленной кепке Бережного. Его загорелое морщинистое лицо было сосредоточено, крупные руки в мозолях уверенно держали отполированный временем руль.

Мы неслись по старому Владимирскому тракту. Справа тянулись бесконечные поля, уже освободившиеся от снега, слева темнел вековой хвойный лес. На горизонте виднелись маковки сельской церкви, почерневшие от времени. У обочины громоздились свежие штабеля бревен — лесозаготовки для строек пятилетки.

Варвара, в выцветшей гимнастерке и красной косынке, склонилась над потрепанным блокнотом в клеенчатой обложке. Ее тонкие пальцы, испачканные машинным маслом, быстро записывали показания приборов. На простом девичьем лице застыло выражение полной сосредоточенности.

В кузове Велегжанинов, в неизменном сером костюме и круглых очках в тонкой оправе, крепко держался за борт, не отрывая взгляда от работающего двигателя. Его длинная худая фигура покачивалась в такт движению машины. Рядом примостился Звонарев, растрепанный, в кожаной куртке, расстегнутой несмотря на вечернюю прохладу. А в самом конце сидел Травников, устало прикрыв глаза.

Я смотрел вперед, где клубилась пыль от идущих впереди машин, и думал о том, как изменилась моя жизнь за эти годы. Из директора современного завода XXI века я превратился в «красного промышленника» эпохи первой пятилетки. И ведь сумел не просто выжить, но и создать что-то действительно важное.

— Село Петушки проезжаем, — доложила Варвара, сверяясь с картой, потрепанной на сгибах. — До Москвы осталось верст семьдесят.

У околицы на завалинке сидели старики в домотканых рубахах, провожая нас удивленными взглядами. Мимо проехал крестьянин на телеге, груженной сеном, придержал гнедую лошадку, давая нам дорогу. В палисадниках стояли еще голые деревья, с торчащими во все стороны ветками…

Бережной чуть сбавил ход. Впереди показался крутой поворот у старой часовни с покосившимся куполом. Его выцветшая фуражка сдвинулась на затылок, обнажив седеющие виски. Я заметил, как он беззвучно шевелит губами. Видимо, читает привычную молитву перед сложным участком.

Внезапно за поворотом дорога пошла под уклон. Начинался длинный спуск к реке Клязьме, еще полноводной после весеннего разлива. В вечернем свете ее воды отливали тусклым серебром.

— Мост впереди, — предупредил я. — Старый еще, земский.

Деревянный настил моста, помнивший еще дореволюционные времена, гулко затрещал под колесами. Снизу доносился плеск воды и скрип свай. На берегу виднелась покосившаяся будка бакенщика, у причала покачивалась привязанная лодка-долбленка.

Велегжанинов постучал по крыше кабины:

— Нужно проверить двигатель. После такой гонки может быть перегрев.

Я кивнул, и Бережной притормозил у старого дубового креста, покрытого замшелой жестяной крышей. Пока механики осматривали мотор, я достал карту, испещренную пометками. До Москвы оставалось около пятидесяти верст.

— Масло в норме, — доложил Звонарев, вытирая руки ветошью. — Но топлива осталось на час хода.

— В Богородске заправимся, — отозвалась Варвара. — Там должна быть базовая станция Нефтесиндиката.

Я смотрел на закатное небо, подернутое перистыми облаками, и думал о том, что скоро все решится. Не только судьба автопробега, но и куда более серьезные вещи.

Бережной уже заводил мотор. Его натруженные руки привычно лежали на руле, глаза внимательно всматривались в дорогу. Этот человек, выросший на старых ямщицких традициях, удивительно органично вписался в новую техническую эпоху.

«Полет-Д» снова рванулся вперед. Теперь дорога шла через густой еловый лес. Закатные лучи с трудом пробивались сквозь хвойный полог, отбрасывая на разбитый тракт причудливые тени. Где-то вдалеке прогудел паровоз. Видимо, вечерний поезд из Владимира.

Первые окраины Москвы встретили нас заводскими гудками и дымящими трубами. Вечернее солнце золотило купола церквей, бросало длинные тени от новых конструктивистских зданий.

На Владимирском шоссе уже собралась толпа встречающих. Видимо, весть о нашем неожиданном лидерстве опередила нас.

У поворота на Преображенскую заставу я заметил знакомый черный «Паккард». Рядом стоял Бауман, в неизменном пенсне на черной ленте, и что-то оживленно обсуждал с Пятаковым. Увидев нас, он довольно усмехнулся и поправил съехавшие на кончик носа очки.

Бережной уверенно вывел машину на финишную прямую. Его выцветшая фуражка была все так же лихо сдвинута на затылок, а натруженные руки крепко держали руль. Варвара, раскрасневшаяся от возбуждения, продолжала записывать последние показания приборов в потрепанный блокнот.

Площадь перед зданием ВСНХ заполнили люди. Духовой оркестр в форменных тужурках наяривал бравурный марш. Над толпой колыхались красные знамена, трепетали на ветру лозунги «Даешь советский автопром!»

У финишной арки, украшенной гирляндами бумажных цветов, стоял Бурмистров в габардиновом костюме и светлой кепке. Рядом переминался с ноги на ногу Зубцов, теребя в руках стопку бумаг. Их лица выражали крайнее изумление. Они явно не ожидали увидеть нас первыми.

— Невероятно! — воскликнул Бурмистров, когда «Полет-Д» пересек финишную черту. — Мы думали, вы застряли в Казани с поломкой!

Орджоникидзе, приземистый, с характерными кавказскими усами, пробился сквозь толпу встречающих:

— Молодцы, товарищи! Вот это показали класс! — Его глаза азартно блестели. — А где остальные участники?

Я взглянул на часы в медной оправе, висевшие на фасаде здания:

— Думаю, будут через час-полтора.

Велегжанинов, спрыгнув с кузова, уже привычно раскладывал на походном столике измерительные приборы для финального технического осмотра. Его длинная фигура в сером костюме склонилась над двигателем. Звонарев помогал ему, на ходу делая пометки карандашом в потрепанной записной книжке.

Варвара протянула Бурмистрову журнал показаний, аккуратно заполненный ее мелким почерком. Пятаков, заглянув через плечо, присвистнул:

— Средняя скорость выше расчетной! И расход топлива меньше нормативного. Как вам это удалось?

Площадь постепенно заполнялась народом. У парадного входа ВСНХ толпились журналисты с громоздкими фотоаппаратами на деревянных штативах. В толпе мелькали кожаные тужурки рабочих делегаций, форменные фуражки железнодорожников, потертые пиджаки служащих.

— Леонид! — окликнул меня Орджоникидзе, отведя в сторону. — Поздравляю с победой. — Его тонкие губы чуть заметно улыбались. — И особенно с тем, как красиво вы переиграли некоторых… заинтересованных товарищей.

Я понимающе кивнул. Мы оба знали, что дело не только в автопробеге.

К нам протиснулся Травников, официальный наблюдатель пробега. Его круглые очки запотели от возбуждения:

— Необходимо составить акт о финише! Где журнал технических параметров? Нужно зафиксировать все показатели!

Бережной, вытирая промасленной ветошью руки, о чем-то тихо беседовал с пожилым рабочим в выцветшей гимнастерке. Тот уважительно разглядывал наш грузовик, время от времени одобрительно покачивая седой головой.

Через полчаса по толпе прокатился гул. В конце улицы показалась остальная колонна. Первым шел «Форд» Джонсона, за ним итальянский «Фиат» и остальные машины. Их водители выглядели изрядно потрепанными и обескураженными.

— Welcome to Moscow, mister Johnson! — насмешливо поприветствовал американца Пятаков. — Как вам советские дороги?

Джонсон через переводчика пробормотал что-то невнятное, искоса поглядывая на наш «Полет-Д». Марелли, наоборот, с типично итальянской экспрессией принялся восторженно жестикулировать:

— Magnifico! Fantastico! Никогда не видел такого двигателя!

Орджоникидзе, довольно поглаживая усы, взобрался на наскоро сколоченную трибуну:

— Товарищи! Сегодня мы стали свидетелями исторического события…

В закатных лучах медные трубы оркестра вспыхивали золотом. На фасаде здания ВСНХ развевался огромный кумачовый транспарант, а портрет Сталина в простой гимнастерке внимательно смотрел на площадь.

— Победа советского автомобиля — это победа всего рабочего класса! — гремел голос Орджоникидзе. Его коренастая фигура в темном кителе возвышалась над трибуной. — Товарищ Краснов и его команда доказали, что мы можем делать машины не хуже заграничных!

Варвара, раскрасневшаяся от возбуждения, принимала букет цветов от пионерского отряда. Ее красная косынка развевалась на легком вечернем ветру. Велегжанинов, против обыкновения не занятый протиркой инструментов, стоял рядом, неловко держа в руках гаечный ключ.

Бурмистров зачитывал официальные результаты пробега, сверяясь с листками в картонной папке:

— Средняя скорость… расход топлива… надежность в сложных условиях… По всем показателям «Полет-Д» превзошел иностранные образцы!

К трибуне протиснулся фотограф в потертом пиджаке, устанавливая на штатив громоздкий «ФЭД». Вспыхнул магний, на мгновение озарив площадь мертвенно-белым светом.

— Завтра в десять утра — официальное заседание технической комиссии, — вполголоса сообщил мне Пятаков. — Будут все руководители автопрома и представители наркомата.

Я кивнул, думая о том, какой сюрприз я предоставлю комиссии. Завтра предстоял еще один важный бой.

Когда стемнело, площадь начала пустеть. Уехали иностранные участники, разошлись рабочие делегации. Только наша команда еще возилась с машиной. Бережной, как всегда, настаивал на полном техническом осмотре.

В свете уличных фонарей «Полет-Д» отбрасывал длинную тень на брусчатку. Завтра ему предстояло сыграть еще одну важную роль в истории советской индустриализации.

После торжеств я заехал на завод. В пустом вечернем кабинете перебрал документы, собранные за время подготовки к пробегу. Котов, задержавшийся допоздна, принес последние финансовые отчеты. Ближе к полуночи я вышел из кабинета и отправился в город.

Мышкин ждал в условленном месте, у черного хода завода. Его неприметная фигура в потертом пальто почти сливалась с тенями.

— Все готово, — тихо доложил он, протягивая тонкую папку. — Рожков ждет на Лубянке.

Ночная Москва начала 1930 года жила особой жизнью. У входа в «Гранд-отель» урчал мотором представительский «Паккард», из ресторана «Прага» доносились звуки джаза. На перекрестках дежурили милиционеры в шинелях, поблескивая надраенными бляхами.

Здание ОГПУ на Лубянке выделялось среди прочих ярко освещенными окнами. Здесь работа не прекращалась никогда. У входа проверили документы, потом еще раз на этаже. Конвойный с наганом на поясе провел длинными гулкими коридорами, пахнущими мастикой и табаком.

Рожков ждал в небольшом кабинете, заставленном сейфами. Его светло-серые глаза цепко оглядели меня из-под белесых ресниц. На столе перед ним лежала пачка «Герцеговины Флор» и массивная пепельница, полная окурков.

— Присаживайтесь, товарищ Краснов, — он достал новую папиросу. — Сейчас все оформим, как положено, согласно процедуре.

Он раскурил папиросу, выпустил струйку дыма:

— Кстати, с победой вас. Хорошо провели операцию. И с инсценировкой поломки, и с запасным маршрутом. Красиво сработали.

Он говорил размеренно, чуть растягивая слова, как человек, привыкший к ночным допросам. Его потертый коричневый костюм-тройка казался слишком просторным для худощавой фигуры.

— Теперь к делу, — Рожков придвинул ко мне увесистую папку в картонной обложке. — Тут все материалы по саботажникам. Протоколы допросов, вещественные доказательства, фотографии. Прямая связь с Брянцевым подтверждена трижды.

Он достал из сейфа еще несколько документов:

— Особо взгляните на показания этого субъекта, — на фотографии было изможденное лицо человека с запавшими глазами. — Бывший бухгалтер «Промбанка». Дал интересные показания о схемах финансирования.

В кабинете пахло табаком и канцелярской пылью. За окном глухо прогудел автомобиль, где-то вдалеке прозвенел трамвай, последний на сегодня.

— Смотрите, — Рожков разложил на столе фотографии и схемы. — Вот здесь они планировали основную операцию. А это расписки о получении денег. Почерк экспертиза подтвердила, что это рука секретаря Брянцева.

Его цепкие глаза внимательно следили за моей реакцией, пока я просматривал документы. В углу кабинета мерно тикали старые часы в деревянном корпусе.

— А задержанные где? — спросил я, откладывая бумаги.

Рожков усмехнулся, стряхивая пепел в тяжелую бронзовую пепельницу:

— В подвале сидят, этажом ниже. Трое основных исполнителей и двое посредников. Все оформлено как положено, со всеми санкциями и бумагами.

Он поднялся из-за стола, одернул просторный пиджак:

— Хотите взглянуть? Для завтрашнего доклада может пригодиться.

Мы спустились по узкой лестнице, освещенной тусклыми лампочками в металлических сетках. У решетчатой двери дежурил красноармеец с наганом, придирчиво проверивший наши документы.

В длинном коридоре пахло сыростью и карболкой. Из-за обитых железом дверей не доносилось ни звука.

— Вот эти трое, — Рожков указал на камеру в конце коридора, — завтра будут готовы к демонстрации на комиссии. Уже все подписали, раскаялись и готовы публично признать связь с Брянцевым.

Я вспомнил его слова о «красивой операции». Что ж, завтра она получит эффектное завершение.

— В котором часу их привезти? — деловито уточнил Рожков, снова закуривая. В неверном свете его глаза казались почти бесцветными.

— К одиннадцати, — ответил я. — Как раз после основного доклада о результатах пробега. Думаю, товарищ Пятаков оценит такой сюрприз.

Рожков открыл тяжелую дверь камеры. В тусклом свете лампочки я увидел троих арестованных.

Первый, Колыванов Порфирий Игнатьевич, бывший счетовод «Промбанка», высокий, сутулый, с залысинами и редкой седеющей бородкой клинышком. Его некогда опрятный костюм помялся, пенсне на шнурке треснуло. Увидев меня, он нервно затеребил рукав.

Рядом сидел Прижогин Савелий Ермолаевич, коренастый, с изрытым оспой лицом и мозолистыми руками бывшего слесаря. Этот организовывал техническую часть диверсии. Сейчас он смотрел в пол, сжимая засаленный картуз.

Третий, Щепотьев Михаил Фомич, самый молодой из них, бледный, с лихорадочно блестящими глазами. Раньше работал курьером у Брянцева, потом стал посредником между банкирами и исполнителями.

— Ну что, граждане саботажники, — негромко произнес я, — завтра расскажете комиссии, как пытались советский автопром подорвать?

— Все расскажем, гражданин начальник, — глухо отозвался Колыванов. — Как на духу. И про деньги от Брянцева, и про инструкции его…

— И чертежи покажем, — торопливо добавил Прижогин. — Где слабые места в машине искать велели…

Щепотьев только кивал, нервно комкая край рукава. На его остром кадыке дергался желвак.

В полутемном коридоре гулко отдавались наши шаги, когда мы возвращались наверх. Где-то наверху пробили часы. Уже два часа ночи.

— До завтра, Леонид Иванович, — Рожков протянул руку. — В одиннадцать будем с арестованными. Думаю, товарищ Орджоникидзе оценит такой поворот событий.

Ночная Москва встретила меня промозглой свежестью. У подъезда дремал в машине верный Степан. Где-то на Сретенке звонко цокали подковы последнего извозчика.

Завтра предстоял решающий день. День, когда техническая победа в автопробеге должна была превратиться в победу политическую.

Глава 22 А теперь танк

До дома я добрался около трех утра. В предрассветной мгле улицы были пустынны, только у булочной на Сретенке уже выстраивалась очередь. Степан, высадив меня у подъезда, отправился ставить машину в гараж.

В квартире пахло свежезаваренным чаем. Варвара ждала, несмотря на поздний час. Она сидела за столом, заваленным чертежами и техническими журналами, в простом ситцевом платье, с карандашом в растрепанных волосах.

— Как все прошло? — спросила она, подвигая мне чашку.

— Нормально. Рожков подготовил все документы. Завтра будет эффектное завершение.

Старинные часы с боем, доставшиеся от прежних хозяев квартиры, мерно отсчитывали минуты. За окном начинало светать, по карнизу уже расхаживали голуби.

Я достал папку с документами, начал раскладывать материалы для доклада. Первая часть — технические результаты пробега. Графики расхода топлива, диаграммы нагрузок, протоколы испытаний. Вторая — финансовые документы, уличающие группу Брянцева. И наконец — показания арестованных.

— Ложись спать, — Варвара мягко тронула меня за плечо. — До заседания еще четыре часа.

Но уснуть не получалось. Я лежал, глядя в потолок, мысленно прокручивая предстоящее выступление. Где-то на улице зазвенел первый трамвай, потом загудел заводской гудок, город просыпался.

В восемь утра я был уже на ногах. За окном моросил мелкий осенний дождь, в лужах отражались голые ветви деревьев. Степан ждал у подъезда с заведенным «Фордом».

Варвара собиралась торопливо, но аккуратно — темно-синее шерстяное платье, потертый кожаный портфель с техническими документами.

По пустынным утренним улицам мы доехали до здания ВСНХ за полчаса до начала. У входа уже толпились люди — технические специалисты в потертых пиджаках, журналисты с фотоаппаратами, рабочие делегации в праздничных косоворотках.

В вестибюле меня встретил Величковский, его пенсне поблескивало в свете массивных люстр:

— Все готово, — шепнул он. — Лаборатория подтвердила анализ проб металла. Полное соответствие нашим расчетам.

Большой конференц-зал ВСНХ постепенно заполнялся. Тяжелые портьеры на высоких окнах были раздвинуты, открывая вид на промозглую московскую весну. Под потолком тускло горели хрустальные люстры.

В первом ряду уже сидел Велегодский, представитель Рыкова, холеный, в безупречном костюме с искрой, поигрывая золотой цепочкой от часов. Рядом расположились иностранные участники пробега, Джонсон с неизменным блокнотом, эмоциональный Марелли.

В десять часов появился Орджоникидзе в простом темном кителе, за ним группа руководителей наркомата. Пятаков что-то оживленно обсуждал с Бурмистровым, постукивая карандашом по папке с документами.

— Товарищи! — председательствующий постучал графином. — Начинаем заседание технической комиссии по итогам автомобильного пробега…

Я оглядел притихший зал. Где-то в глубине мелькнуло напряженное лицо Бережного, рядом сосредоточенный профиль Звонарева. За широкими окнами накрапывал дождь, но в зале было жарко от множества людей и работающих батарей отопления.

Первым докладывал Бурмистров. Сухие цифры, технические характеристики, показатели надежности. Потом выступали иностранные участники. Марелли темпераментно ругал советские дороги, Джонсон сдержанно отмечал организацию пробега.

Наконец, председательствующий объявил:

— Слово предоставляется товарищу Краснову…

Я поднялся на трибуну, окинул взглядом притихший зал. Орджоникидзе что-то помечал в блокноте, его характерные кавказские усы чуть подергивались. Велегодский снисходительно улыбался, поблескивая пенсне. В глубине зала я заметил знакомую фигуру в потертом коричневом костюме. Рожков пришел лично проследить за развязкой.

— Товарищи, — начал я, раскладывая на кафедре документы. — Позвольте представить полный отчет о результатах пробега…

Первая часть доклада была чисто технической. Графики работы двигателя, показатели расхода топлива, статистика надежности узлов. На развешанных по стенам схемах синие и красные линии наглядно демонстрировали превосходство «Полета-Д» над иностранными образцами.

В зале становилось душно. Кто-то приоткрыл окно, впустив сырой весенний воздух.

За массивными шторами глухо громыхнул трамвай. На столе президиума поблескивал графин с водой, стакан в мельхиоровом подстаканнике чуть позвякивал.

— А теперь, товарищи, — я сделал паузу, — позвольте перейти ко второй части доклада. К той части, которая объясняет некоторые… странные события во время пробега.

По залу прокатился легкий шум. Велегодский перестал улыбаться, его холеные пальцы нервно теребили цепочку часов. Орджоникидзе подался вперед, забыв про блокнот.

— Прошу взглянуть на документы, — я достал первые фотографии и схемы, которые тут же начали передавать по рядам. — Перед вами доказательства спланированной диверсии против советского автопрома.

В зале стало так тихо, что слышно было, как потрескивают угли в печи у дальней стены. Через мутноватые стекла окон пробивался серый мартовский свет, где-то на карнизе тревожно ворковали голуби.

— Эти документы, — я поднял первую пачку бумаг, — показывают движение крупных денежных сумм через подставные конторы. Все они ведут к определенной группе лиц…

Велегодский привстал, его лицо покрылось красными пятнами. Пенсне на шелковом шнурке упало на лацкан дорогого английского пиджака.

— Позвольте! — выкрикнул он. — Это провокация!

— Товарищ Велегодский, — спокойно произнес я. — Думаю, вам будет особенно интересно взглянуть на подписи под этими документами.

Орджоникидзе нахмурился, его рука с массивным золотым перстнем замерла над блокнотом:

— Продолжайте, товарищ Краснов.

— А теперь, — я сделал знак, и двери зала открылись, — позвольте представить главных исполнителей этой операции…

В сопровождении двух сотрудников ОГПУ в зал вошли арестованные. Осунувшийся Колыванов, ссутулившийся Прижогин, бледный Щепотьев. Их шаги гулко отдавались в звенящей тишине.

Велегодский рванулся к выходу, но в дверях уже стоял Рожков. Его светло-серые глаза смотрели жестко и цепко.

— Прошу вас, — я кивнул Колыванову, — расскажите комиссии, кто давал вам указания по организации диверсии.

Бывший счетовод нервно поправил треснувшее пенсне:

— Указания поступали от товарища Брянцева через его секретаря. Нам предоставили точные чертежи машины и список уязвимых узлов…

В зале стояла гробовая тишина. Орджоникидзе хмуро разглядывал документы, его смуглое лицо потемнело от гнева. Пятаков быстро делал пометки в блокноте, время от времени переглядываясь с руководителями наркомата.

— А деньги? — негромко спросил я.

— Через контору Промбанка, — голос Колыванова дрожал. — По личному распоряжению Брянцева. Вот расписки.

Рожков неслышно подошел к Велегодскому:

— Прошу проследовать со мной. У нас есть несколько вопросов по вашей роли в этом деле.

Тот дернулся, но под цепким взглядом чекиста обмяк и покорно направился к выходу.

— Товарищи! — Орджоникидзе грузно поднялся. — Считаю, техническая часть заседания закончена. Успех советского автомобиля доказан не только результатами пробега, но и… — он выразительно посмотрел на дверь, за которой скрылся Велегодский, — теми методами, которыми наши враги пытались этому помешать.

В его голосе звучала плохо скрытая ярость. Все знали, что Серго не прощает предательства.

— Комиссия подготовит развернутый доклад товарищу Сталину, — Пятаков сноровисто собирал бумаги. — А с этим делом, — он кивнул на арестованных, — пусть разбираются компетентные органы.

Когда зал начал пустеть, ко мне подошел Джонсон. Его обычно невозмутимое лицо выражало искреннее уважение:

— Congratulations, Mister Krasnov. Вы победили… во всех смыслах.

За окнами робко проглядывало мартовское солнце. Где-то во дворе ВСНХ заводили мотор грузовики.

День прошел в бесконечных встречах и разговорах. Пятаков требовал подробный отчет о техническом превосходстве «Полета-Д», военные настаивали на немедленном расширении производства грузовиков. Орджоникидзе лично поздравил с победой и намекнул на скорое увеличение финансирования.

Только к вечеру я смог вырваться на завод в свой кабинет. За окном догорал мартовский закат, окрашивая в розовый цвет серые стены соседних зданий. Торжественная часть закончилась, меня ждала огромная куча работы.

Телефон на столе резко зазвонил. Я снял трубку.

— Товарищ Краснов? — знакомый голос с характерным грузинским акцентом. — Поздравляю с успешным завершением автопробега и… разоблачением вредителей.

Я постарался сдержать удивление. Ответил как можно спокойно:

— Спасибо, товарищ Сталин.

—Надеюсь, вы не забыли наш разговор о специальном проекте? — В его голосе появились жесткие нотки. — Теперь, когда с автомобилем все ясно, самое время заняться танковым двигателем.

— Помню, товарищ Сталин. Уже готовлю предложения по организации работ.

— Хорошо. Жду от вас конкретных результатов. И помните, что тут нужна полная секретность.

В трубке раздались короткие гудки.

Вот как вовремя. Я как раз все время крутил эту мысль в голове. Теперь можно заняться и танком.

Я откинулся в скрипучем кожаном кресле, разглядывая карту на стене. Что делать? Куда ехать? В Нижний Новгород? Там уже налажено производство, есть проверенная команда.

На столе громоздились папки с документами, стоял остывший стакан чая в мельхиоровом подстаканнике. Старинные часы на стене мерно отсчитывали время. В приоткрытую форточку доносился звон трамваев.

Я достал из ящика стола черновые наброски танкового дизеля. За последние месяцы они пополнились десятками схем и расчетов, сделанных урывками между основной работой. Тонкие листы папиросной бумаги испещрены карандашными пометками.

Нижний Новгород имел неоспоримые преимущества. Варвара с ее техническим чутьем и умением находить нестандартные решения. Педантичный Велегжанинов, способный довести любой механизм до совершенства. Талантливый Звонарев с его смелыми конструкторскими идеями. Циркулев, Вороножский. Да и производственная база уже отлажена…

В дверь постучали. Как раз вошла Варвара — раскрасневшаяся после долгого дня, в простом синем платье, растрепанные волосы скручены сзади. В руках она держала потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете.

— Я тут прикинула расчеты по форсированию двигателя, — она положила на стол исписанные страницы. — Если изменить степень сжатия и доработать систему впрыска, можно поднять мощность почти вдвое.

Ее глаза возбужденно блестели — она явно что-то придумала. Такой взгляд я уже знал. Он означал, что решение найдено, осталось только воплотить его в металле.

Я внимательно просмотрел ее расчеты, стараясь не выдать ни истинного интереса к увеличению мощности, ни того, как сильно меня отвлекал легкий аромат ее духов.

— А надежность? При таком форсировании могут не выдержать коренные подшипники.

— Уже думала об этом, — Варвара склонилась над столом, указывая на схему. Ее волосы пахли весной. — Вот смотри, можно усилить эту часть и изменить систему смазки. А еще можно применить новый состав баббита, который разработал профессор Величковский.

Она говорила быстро, увлеченно, то и дело поправляя выбившуюся прядь волос. На столе появлялись новые листы с расчетами, покрытые ее четким инженерным почерком. Я смотрел на ее тонкие пальцы, державшие карандаш, и мучительно осознавал, что не могу рассказать ей о танковом проекте. Пока не могу.

— Зачем нам такая мощность? — спросил я, пытаясь казаться равнодушным. — Для грузовика вполне хватает существующей.

Она посмотрела на меня с легкой укоризной. Слишком хорошо меня знала, чтобы не почувствовать недоговоренность.

— Но ведь можно делать и другие машины! — В ее голосе звучал энтузиазм. — Тяжелые грузовики, тягачи… — Она осеклась, заметив мой взгляд.

За окном стояла непроглядная тьма. В свете настольной лампы под зеленым абажуром лицо девушки казалось особенно прекрасным, несмотря на усталость.

— Поздно уже, — тихо сказала она, собирая бумаги. — Поедем домой?

Я кивнул, чувствуя укол совести. Скоро придется рассказать ей о проекте — она должна быть в команде. Но пока приходилось держать все в тайне, даже от нее.

Едва приехав домой, мы сразу завалились спать. День выдался тяжелый.

Утром встал и ушел тихонько, пока Варвара еще спала. На следующее утро я приехал в тайную лабораторию рано, едва рассвело.

Да, да, именно в тайную лабораторию. Я сохранил ее на всякий случай.

Старые купеческие склады встретили привычной тишиной. Только у дальнего входа переминался с ноги на ногу наш человек из охраны, делая вид, что просто курит.

В подвале уже кипела работа. Величковский, в неизменном потертом пиджаке и пенсне на черном шнурке, колдовал над микроскопом «Цейс». Рядом молодой Сорокин, худощавый, в простой рубашке с закатанными рукавами, настраивал спектрометр.

— А, Леонид Иванович! — Величковский оторвался от прибора. — Посмотрите, какую интересную структуру дает новый состав брони.

— Николай Александрович, — я оглядел просторное помещение, — нам нужно расширить работы. Появился новый проект… особой важности.

Пожилой профессор понимающе кивнул:

— Я так и думал, что одной броней дело не ограничится. Здесь у нас отличная база, есть немецкое оборудование, полная изоляция, проверенные люди.

Сорокин подошел ближе, на его худом лице читался живой интерес:

— Для нового проекта потребуется усилить вентиляцию в испытательном боксе. И еще нужен более мощный генератор. Я уже подготовил заявку.

Величковский снял пенсне, протер стекла батистовым платком:

— Танковый дизель, не так ли? — произнес он негромко. — После вашего приезда я предполагал что-то подобное.

Я невольно замер. Профессор усмехнулся, поправляя шнурок пенсне:

— Помилуйте, Леонид Иванович. Специальная броня, сверхпрочная сталь, теперь форсированный двигатель… Все складывается в очевидную картину.

Сорокин, быстро сориентировавшись, развернул на столе чертежи:

— Смотрите, мы можем переоборудовать дальний отсек. Там уже есть силовые кабели и система охлаждения. Установим испытательный стенд.

— А наверху, — подхватил Величковский, — оборудуем конструкторское бюро под видом расширения металлургической лаборатории. У меня есть на примете несколько надежных инженеров из Промакадемии.

Я разглядывал подвальное помещение новым взглядом. Массивные своды из старого кирпича, толстые стены, надежная охрана. Идеальное место для секретной работы. И главное, здесь уже отлажены все процессы конспирации.

— Только потребуется усилить систему вентиляции, — Сорокин водил карандашом по чертежу. — При испытании двигателя будет много выхлопных газов. Я уже набросал схему.

Полчаса мы обсуждали технические детали. Сорокин, загоревшись идеей, быстро чертил схемы переоборудования помещений. Его худое лицо раскраснелось от возбуждения, карандаш так и летал по бумаге.

— А здесь, — он указал на дальний угол подвала, — поставим динамометрический стенд. Я видел такой на Коломенском заводе, можно заказать через третьи руки.

Величковский задумчиво поглаживал бородку:

— Нужно продумать легенду для поставщиков оборудования. Скажем, расширяем исследования по металлургии… — Он вдруг улыбнулся: — Знаете, Леонид Иванович, а ведь это даже не ложь. Танковый дизель потребует новых марок стали.

— Теперь нужно решить вопрос с допусками, — я достал блокнот. — Придется договариваться с военными и ОГПУ.

— У вас же есть выход на полковника Медведева из военной приемки, — отозвался Величковский. — Помните, он интересовался нашими работами по броне?

— А я переговорю с Рожковым, — кивнул я. — Он поможет правильно оформить все документы.

Утреннее солнце уже пробивалось через узкие подвальные окна, когда мы закончили обсуждение. Предстояло много работы. Не успел закончиться один проект, а я уже с головой нырнул в другой.

Глава 23 Секретный проект

Танк. Дизель. Тридцатый год. Что у нас есть? Что мы имеем на данный момент? Честно говоря, фактически ничего.

Где-то в Британии лениво катятся их Vickers Mk.E. Неплохие машины, но бензиновые. Позже мы их купим и сделаем на их основе Т-26. Французы застряли в Первой мировой и уповают на медленные бронированные коробки. Renault FT-17 устарел, но они не хотят этого признавать. Char D1? Тоже не то, да и французы к технике относятся как к статуе. Менять не любят.

Немцы? Они не могут строить танки из-за Версаля, но я-то знаю, что они уже тайно работают с нами в Казани. Через пару лет Гудериан и его коллеги родят «Блицкриг», и тогда нам будет не до танковых парадов.

Америка? Они застряли. У них один-единственный серийный танк — копия Renault FT-17. Кристи что-то мутит со своей подвеской, но сами американцы ему не верят. Зато мы купим ее, и появятся наши БТ.

А вот Италия… Итальянцы… Смешно. Они носятся с танкетками, как дети с игрушками.

То есть лидеров нет. Все топчутся на месте. А мы?

СССР в 1930 году — страна, которая хочет танков, но не умеет их делать. Мы делаем Т-18 на базе французских идей, но это прошлый век. У нас нет танкового дизеля, нет своих разработанных с нуля ходовых, мы только учимся. И вот мне поручено все это исправить.

Проблема номер один — двигатель. Главное — дизель. К счастью, у меня уже есть база.

Еще есть судовые дизели, но они огромные. Авиационные? Пока нет. Советские заводы пока не делали ничего похожего.

В будущем, в 1939 году, появится В-2, лучший танковый дизель войны.

Итак, извечный вопрос. Что делать? Ответы ясны.

Первое. Конечно же, срочно работать над дизелем.

Второе. Подтолкнуть мою блестящую команду к созданию чего-то похожего на будущий В-2, но раньше на несколько лет.

Сейчас дизельные двигатели есть у немцев (MAN) и у американцев (Caterpillar). Если аккуратно, можно попробовать выкупить чертежи через третьи страны.

Проблема номер два — ходовая.

Что сейчас есть? Т-18 — подвеска жесткая, от Renault. Нам такое не нужно.

Лучший вариант — подвеска Кристи. Я-то знаю, что через два года ее все равно купят. Может, ускорить этот процесс?

Я могу купить подвеску Кристи раньше, чем это сделают исторически.

Или же, разработать торсионную подвеску уже сейчас (но это риск, потому что пока в СССР ее не делают). Впрочем, мои светлые головы быстро сделают, надо только дать направление и сказать «Фас!». А дальше они уже сами.

Проблема номер три — это броня и пушка.

Броня. В 1930 году советская металлургия еще слабая. У меня уже есть трехслойная, но, насколько я слышал, наши заводы еще не знают, что с ней делать и даже не освоили в военном судоходстве. Слишком долго двигаются.

Если сделать наклонную броню (как на Т-34), можно выиграть в защите. Но это опять-таки сложно для заводов. Придется внедрять самому.

Пушка. Сорокапятимиллиметровая противотанковая появится только в 1932 году. Значит, либо вооружаем 37-мм орудием, либо пушкой 76 мм с возможностью стрелять фугасными снарядами.

Итак, какой будет танк?

Я думаю, надо создать средний дизельный танк массой пятнадцать-двадцать тонн. Двигатель, конечно, дизель, разработка под В-2. Ходовая с подвеской Кристи или торсионная.

Броня: двадцать-тридцать миллиметров, возможно, наклонная. Хотя, надо просто модифицировать и приспособить мою трехслойную.

Оружие: 45-мм противотанковая пушка (если успеем) или 76-мм пехотная.

Фактически, я пытаюсь создать Т-34 на восемь лет раньше.

Я глубоко вздохнул, сидя в кабинете.

Сталин хочет новый танк. И он не спрашивает, могу ли я это сделать. Он ждет результата.

А значит, у меня куча работы, которую надо сделать очень быстро.

Я откинулся в скрипучем кресле, разглядывая заметки. Итак, что нужно сделать в первую очередь?

Во-первых, создать конструкторское бюро. Причем тайное, работа над танком требует строжайшей секретности. Уже есть подходящее место, та самая лаборатория в старых купеческих складах. Там и начнем.

Во-вторых, нужно правильно подобрать людей. Величковский незаменим в вопросах металлургии. Сорокин — талантливый конструктор, схватывает все на лету.

Я взял новый лист бумаги и начал выписывать имена. Команда с автозавода — это главный ресурс. Варвара с ее потрясающим техническим чутьем и умением находить нестандартные решения. Молодой Звонарев — виртуоз в электронных системах управления. Руднев — гений точной механики, фанатик качества. Без его опыта в прецизионной обработке нам не создать надежный двигатель.

Отдельная ценность — Вороножский, химик-экспериментатор. Его знания пригодятся при разработке новых марок стали и топливных систем. Хотя его эксцентричность и привычка разговаривать с катализаторами иногда пугает даже меня.

И конечно, педантичный Циркулев с его феноменальной памятью на цифры и технические характеристики. Такой архив знаний просто необходим в большом проекте.

Проблема в том, как собрать их всех в одном месте, не вызывая подозрений? И главное, как объяснить Варваре необходимость секретности, не раскрывая истинной цели работ?

Нужны специалисты по ходовой части. Здесь придется искать тех, кто работал с тракторами и тяжелыми грузовиками. Возможно, стоит присмотреться к инженерам с Путиловского завода.

Отдельная проблема — вооружение. Тут без военных специалистов не обойтись. Но как их привлечь, не раскрывая истинных масштабов проекта?

Я достал чистый лист бумаги и начал составлять план действий. Первым пунктом шла организация работ…

За окном уже светало. Старые часы на стене пробили шесть утра. Пора было переходить от размышлений к действиям.

Все утро я провел в телефонных переговорах. Сначала связался с Нижним Новгородом, поговорил с Варварой об организации нового конструкторского отдела. Она сразу уловила недосказанность в моем голосе, но не стала задавать лишних вопросов.

Потом долго обсуждал с Рожковым систему допусков и охраны. Он, как всегда, был немногословен:

— К трем часам подъезжайте на Малую Лубянку. Встретитесь с Медведевым, он введет вас в курс дела.

Оставшееся время я посвятил документам. Разложил по папкам чертежи, расчеты, схемы. Часть предстояло показать военным, часть пока должна остаться в сейфе.

После обеда заехал в тайную лабораторию, проверил, как идет переоборудование помещений. Сорокин уже составил подробный план реконструкции, расставил пометки на схемах.

В начале третьего я сел в машину и направился в центр. Степан, как всегда, вел уверенно, лавируя между пролетками и трамваями.

Встреча была назначена в неприметном особняке на Малой Лубянке. Я приехал заранее, но Медведев уже ждал в просторном кабинете, отделанном темными дубовыми панелями. Три шпалы в петлицах поблескивали в свете настольной лампы.

— Рад вас видеть, Леонид Иванович, — Медведев поднялся из-за стола. — После Свердловска я внимательно следил за вашими успехами.

Он жестом указал на кресло, сам сел напротив. На столе лежала знакомая папка с грифом «Совершенно секретно».

— Я изучил ваши предварительные наработки, — комполка раскрыл папку. — Интересный подход. Особенно дизельный двигатель. В Казани немцы тоже работают над этим, но пока безуспешно.

— Как продвигается совместный проект? — спросил я осторожно.

Медведев усмехнулся:

— Не так быстро, как хотелось бы. Немцы настаивают на бензиновых моторах. Но ваш дизель может изменить ситуацию.

Он достал из папки несколько листов.

— Вот допуски для вашей команды. Уровень секретности — высший. Охрану объекта обеспечит специальное подразделение ОГПУ. Рожков уже в курсе.

— А легенда прикрытия?

— Расширение автомобильного производства плюс исследования по специальным сталям. Документы уже готовы.

За окном послышался шум автомобиля. В соседней комнате кто-то негромко переговаривался.

— Еще один момент, — Медведев понизил голос. — О проекте знает лично товарищ Сталин. Он очень заинтересован в результатах.

Я кивнул. Это я уже знал.

— Сроки? — спросил комполка.

— Полгода на первый прототип. Амбициозно, но реально.

— Хорошо, — Медведев захлопнул папку. — Действуйте. Раз в неделю будете докладывать о ходе работ. И помните — немцы не должны узнать о проекте. Особенно в Казани.

Когда я выходил из особняка, уже темнело. В свете фонарей падал мокрый мартовский снег.

После этого я встретился с Величковским в заводской лаборатории. Профессор колдовал над микроскопом, изучая структуру нового образца стали.

— Леонид Иванович, взгляните, — он отодвинулся от прибора. — Мартенситная структура получается идеальной. А если добавить молибден…

— Николай Александрович, мне скоро уезжать в Нижний. Нужно решить несколько ключевых вопросов.

Величковский снял пенсне:

— Я как раз хотел обсудить технологию сварки. При большой толщине листов возникают серьезные проблемы с внутренними напряжениями.

— А если использовать предварительный подогрев?

— Уже пробовали. Но тут другая сложность — трехслойная конструкция требует особого режима. Внешний слой должен быть максимально твердым, внутренний — вязким…

Мы склонились над чертежами. Я набросал схему с наклонными броневыми листами.

— Интересная геометрия, — протянул профессор. — При таком угле наклона эффективная толщина брони увеличивается почти в полтора раза. Но сварка станет еще сложнее.

— Зато снарядам будет труднее пробить такую броню.

Величковский задумчиво потер подбородок:

— Нужно провести серию испытаний. Но где? Обычный полигон не подойдет.

— Я договорился с военными. Нам выделят закрытый участок под Кубинкой.

За окном уже стемнело. В лаборатории пахло реактивами и свежезаваренным чаем.

— Да, еще раз о сварке, — я развернул новый чертеж. — Смотрите, если использовать предварительный подогрев деталей, контролировать температуру по всей площади листа, а после сварки проводить поэтапное охлаждение, можно с успехом варить нашу броню.

Величковский внимательно изучал схему:

— Идея интересная, но тут нужны специальные знания. Я, признаться, в тонкостях сварочного дела не силен.

— Еще можно использовать рентгеновские снимки для проверки качества швов. И автоматизировать сам процесс сварки…

— Леонид Иванович, — профессор потер подбородок, — у меня есть на примете отличный специалист. Коробейщиков Аркадий Палыч. Работал до революции на Обуховском заводе, занимался сваркой корабельной брони.

— И где он сейчас?

— В Промакадемии преподает. Знающий инженер, с огромным практическим опытом. Но… — профессор замялся, протирая стекла, — есть одна сложность. Он, видите ли, из «бывших». Сын главного инженера Обуховского завода. Хотя сам всю жизнь у станка провел.

— Это не проблема, — я усмехнулся. — Если человек действительно ценный специалист…

— Он сможет помочь реализовать ваши идеи. У него колоссальный опыт работы с толстой броней.

— Хорошо, организуйте встречу. Только… — я выразительно посмотрел на профессора.

— Понимаю, — кивнул тот. — Никаких намеков на истинную цель работы. Скажем, что для автомобильного производства нужны новые методы сварки.

— А где найти вашего Коробейщикова? — напоследок спросил я, убирая чертежи в папку.

— В Промакадемии у него отдельная мастерская, в подвальном этаже. Он там обычно до ночи сидит, — Величковский глянул на часы. — Сейчас самое время, к вечеру он становится… скажем так, более восприимчив к новым идеям.

Мы вышли из лаборатории в промозглый весенний вечер. Степан уже ждал у машины, переминаясь с ноги на ногу.

— В Промакадемию, — скомандовал я, забираясь в салон.

Величковский всю дорогу молчал, только изредка поправлял пенсне. Автомобиль петлял по вечерним улицам, где уже зажглись первые фонари. Возле булочной толпился народ — видимо, выбросили свежий хлеб. На трамвайной остановке продрогшие люди жались друг к другу.

Промакадемия встретила нас гулкими коридорами и запахом мастики, уборщица натирала паркет. Наши шаги эхом отдавались от высоких потолков.

— Нам в подвал, — Величковский свернул к узкой лестнице. — Только предупреждаю — он человек… своеобразный.

Мастерская находилась в самом конце подвального коридора. На пороге возвышалась невероятно высокая и худая фигура в черном сюртуке с обожженными рукавами.

— Кого нам бог послал? — нараспев произнес хозяин мастерской, разглядывая нас разновеликими глазами. Его асимметричное лицо при этом странно кривилось. — Присказка бывает, да сказка сбывается!

— Аркадий Палыч, это Леонид Иванович Краснов, — начал Величковский. — Он хотел бы…

— Тише едешь — дальше будешь! — Коробейщиков уже доставал откуда-то кусок угля и быстро делал наброски на листе ватмана. — Присказка ждет, а дело не терпит.

Его огромные узловатые пальцы, все в ожогах и шрамах от сварки, стремительно двигались по бумаге. На листе проявлялся точный портрет Величковского.

— У нас вопрос по сварке броневых листов… — начал я.

— Семь раз отмерь, один отрежь, — ответил Коробейщиков, откладывая уголь. — А можно и наоборот!

Я достал чертежи:

— Что если использовать предварительный подогрев при сварке толстых листов?

— Куй железо, пока горячо! — он схватил уголь и начал быстро набрасывать схему. — А горячее железо само подскажет, как с ним обращаться.

Его рисунок постепенно превращался в детальный чертеж установки для нагрева броневых листов. Технические решения были неожиданными, но безупречно продуманными.

Я развернул чертежи на верстаке:

— Смотрите, если использовать предварительный подогрев и контролировать температуру по всей площади листа, можно добиться высокой эффективности.

Коробейщиков подался вперед, его разновеликие глаза заблестели:

— Интересная мысль, весьма интересная. А как вы предлагаете решить проблему внутренних напряжений? Тут ведь, как говорится, не все коту масленица.

— Вот здесь, — я показал на схему. — Постепенное охлаждение после сварки, слой за слоем. И контроль качества швов с помощью рентгеновских снимков.

— Рентген? — он даже привстал. — Первый раз слышу о таком применении. Хотя… почему бы и нет? Дело мастера боится!

Его длинные пальцы снова схватились за уголь:

— А если добавить вот такую систему креплений? — он быстро набросал схему. — Это поможет удержать листы в нужном положении при остывании. Клин клином вышибают, как говорится.

— Именно! И еще можно автоматизировать сам процесс сварки.

— Автоматизировать? — Коробейщиков задумчиво потер асимметричное лицо. — Смелая идея. Очень смелая. У меня есть кое-какие наработки в этом направлении. Глаза боятся, а руки делают!

Он достал из шкафа папку с чертежами:

— Вот, смотрите. Я экспериментировал с механическим перемещением электрода. Конечно, до автоматизации еще далеко, но начало положено. Как говорится, дорогу осилит идущий.

Мы обсуждали новые методики еще минут сорок.

— А для каких целей вам нужна такая сложная сварка? — вдруг спросил Коробейщиков, внимательно глядя на меня разновеликими глазами. — Для автомобилей такие толщины ни к чему. На воре шапка горит, как говорится.

Я переглянулся с Величковским:

— Аркадий Палыч, вы же понимаете, что не все можно обсуждать открыто.

— Понимаю, — кивнул он. — Знаю, что молчание — золото. И на Обуховском заводе много чего повидал, о чем говорить не положено.

Он вдруг выпрямился во весь немалый рост:

— Броня, значит? Серьезная броня? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Что ж, дело хорошее. Только вот в Промакадемии мне особо развернуться не дают. Все больше студентам азы объясняю. А душа просит настоящей работы… хоть и говорят, что старый конь борозды не портит.

— У меня есть предложение, — я достал из портфеля документы. — Мы организуем специальную лабораторию. Официально — для исследования новых методов сварки. А фактически…

— Понимаю, — Коробейщиков взял бумаги огромными узловатыми пальцами. — Нет дыма без огня, но и огонь без присмотра не оставишь. Когда начинаем?

— Хоть завтра. Условия…

— Условия потом обсудим, — он махнул рукой. — Главное, что работа настоящая. А там где работа, там и достаток будет.

Схватив уголь, он быстро набросал план переоборудования помещения под сварочную лабораторию:

— Вот здесь силовые кабели проложим, тут вентиляцию усилим. Готовь сани летом, а телегу зимой!

Я смотрел на этого странного человека и понимал, что такой специалист нам необходим. Его опыт работы с корабельной броней может оказаться бесценным.

— Завтра в девять утра жду вас в нашей лаборатории, — я протянул ему пропуск. — Величковский покажет дорогу.

— Буду как штык! — Коробейщиков спрятал пропуск в карман сюртука. — Утро вечера мудренее, а там и за работу возьмемся.

Когда мы вышли из мастерской, в коридорах Промакадемии уже было пустынно и гулко. Наши шаги эхом отдавались от высоких потолков.

— Ну как вам наш Аркадий Палыч? — спросил Величковский, подняв воротник пальто.

— Странный человек, но специалист, похоже, действительно выдающийся.

— О, вы даже не представляете насколько! — профессор оживился. — Его на Обуховском заводе чуть ли не молитвами заклинали остаться, когда он уходить собрался. Такие швы варил, что даже немецкие инженеры ахали. А его привычка поговорками сыпать… — Величковский усмехнулся, — это у него после контузии в Первую мировую. Но на работе никак не сказывается.

Мы вышли на улицу. Весенний вечер уже окутал город сумерками, в лужах отражались первые зажженные фонари.

— Завтра сами увидите, на что он способен, — добавил Величковский, прощаясь. — Только не удивляйтесь, если он начнет ваши чертежи углем перерисовывать. Это у него такой метод — говорит, так лучше суть проекта понимает.

Да пусть хоть углем, хоть кисточкой, главное, чтобы сварку мне организовал.

— Ну что, продолжим обсуждение? — спросил я, направляясь к машине вместе с профессором.

Глава 24 Стальное сердце

— Николай Александрович, — сказал я, садясь в машину. — А не поужинать ли нам в «Праге»? Обсудим все детали в спокойной обстановке.

От такого приглашения профессор никогда не отказывался.

Отдельный кабинет в ресторане встретил нас приглушенным светом и тяжелыми бархатными портьерами. Официант, склонившись, подал меню в кожаном переплете.

— И бутылку «Абрау», — добавил я к заказу.

Когда нам принесли закуски, я достал блокнот:

— Николай Александрович, давайте по порядку. Помимо брони нам понадобятся специальные стали для трансмиссии. Обычный металл такие нагрузки не выдержит.

Величковский отложил вилку, его глаза заблестели:

— У меня есть интересные наработки по легированным сталям. Надо добавить молибден и правильно подобрать режим термообработки.

За горячим мы обсуждали подшипниковые сплавы, к десерту перешли к технологии закалки крупных деталей.

— А как вы смотрите на создание отдельной исследовательской лаборатории? — спросил я, когда официант принес кофе.

— Лаборатория необходима, — Величковский снял пенсне, протирая стекла. — Нужно будет привлечь специалистов из Металлургического института, у меня есть там надежные люди.

За окном уже стемнело, когда мы закончили обсуждение. План действий был намечен, оставалось только воплотить его в жизнь.

Часы на стене пробили одиннадцать, когда мы наконец поднялись из-за стола. Величковский, слегка разрумянившийся от вина, продолжал рассуждать о преимуществах молибденовых сталей.

Я подвез профессора до его дома в Хлебном переулке. Старинный особняк темнел на фоне звездного неба, только в одном окне горел свет.

— До завтра, Николай Александрович, — попрощался я. — В девять жду вас с Коробейщиковым.

В моем кабинете, несмотря на поздний час, горел свет. Сорокин сидел над чертежами, его худое лицо осунулось от усталости.

— Александр Николаевич, вы почему еще здесь? — спросил я, снимая пальто.

— Леонид Иванович, тут такая идея по системе контроля качества… — он поднял воспаленные от недосыпания глаза. — Я все стараюсь приспособить метод Величковского для проверки швов.

Я взглянул на часы. Уже полночь, а работа только набирала обороты.

— Александр Николаевич, — я придвинул стул к его столу. — А что если нам создать принципиально новую систему управления огнем? С электронной стабилизацией?

Глаза Сорокина загорелись, даже усталость куда-то исчезла:

— С электронной? Это… это очень интересно! У меня как раз есть идеи по схемам усиления на радиолампах.

— Нужно вызвать Зотова, — сказал я, глядя на схемы Сорокина. — Без него с электроникой и радиосвязью мы далеко не продвинемся.

— В такое время? — удивился Сорокин.

— Позвоните ему домой. Он живет недалеко, на Маросейке.

Через полчаса в кабинет вошел Зотов, молодой, энергичный, в потертой кожанке. Несмотря на поздний час, глаза его смотрели ясно и цепко.

— Василий Петрович, — я разложил чертежи. — Нам нужна ваша помощь с электронными системами управления. То, что вы сделали для мартеновских печей, можно адаптировать для более… подвижных объектов.

Зотов склонился над схемами:

— А если использовать ту систему компенсации помех, что мы с Бонч-Бруевичем разрабатывали? Только нужно будет увеличить чувствительность.

Мы склонились над схемами. Зотов быстро чертил, его карандаш уверенно скользил по бумаге.

— Можно поставить дополнительный каскад усиления вот здесь, — он ткнул карандашом в схему. — Это повысит эффективность системы на пятнадцать процентов.

— А помехи? — Сорокин подвинул лампу, увеличивая освещение чертежа. — На мартеновской печи мы хотя бы знали источники наводок. А тут…

— Можно использовать двойной экран, — предложил я. — И заземление сделать независимым для каждого контура.

Время шло. Мы обсуждали и рассматривали самые разные варианты.

Я очнулся, когда старинные часы на стене пробили четыре утра. За окном уже светало. В здании стояла глубокая тишина, только где-то вдалеке гудел заводской гудок первой смены.

— А что с питанием? — Сорокин потер покрасневшие глаза. — Для такой системы нужен очень стабильный ток.

Зотов достал из планшета сложенный вчетверо лист:

— У меня есть схема стабилизатора. Мы ее с Бонч-Бруевичем для радиостанций разрабатывали. Можно адаптировать.

Я разложил на столе новый лист ватмана:

— Смотрите, если все компоненты разместить вот так… — я быстро набросал компоновку. — Получается довольно компактно.

— А надежность? — Сорокин постучал карандашом по схеме. — При тряске все эти лампы будут двигаться. Нежелательное трение.

— Можно сделать специальные амортизаторы, — Зотов уже чертил детали крепления. — И корпус с двойными стенками для термостабилизации.

Мы так и работали до рассвета. Когда первые лучи солнца пробились сквозь пыльные окна лаборатории, на столе лежала почти готовая схема системы управления огнем с электронной стабилизацией.

— В девять часов встреча с Величковским и Коробейщиковым, — я посмотрел на часы. — Предлагаю разойтись, хоть ненадолго отдохнуть.

Сорокин собирал чертежи, аккуратно складывая их в папку с грифом «Совершенно секретно». Зотов проверял, все ли пометки стер с доски.

Я подошел к окну. Москва просыпалась, по улице прогрохотал первый трамвай.

Ровно в девять в лабораторию вошли Величковский и Коробейщиков. Профессор, как всегда подтянутый, в неизменном пенсне на черном шнурке. Его спутник возвышался над ним на целую голову, черный сюртук с обожженными рукавами делал его похожим на огромную птицу.

— Утро вечера мудренее! — возвестил Коробейщиков, оглядывая помещение разновеликими глазами. — А мастерская знатная, что твой царский дворец!

Я развернул на столе чертежи сварочного стенда:

— Вот здесь предлагаю разместить основное оборудование. Нужно продумать систему вентиляции и подвод силовых кабелей.

Коробейщиков мгновенно выхватил из кармана сюртука кусок угля:

— Семь раз отмерь, один отрежь! — Его длинные пальцы запорхали над бумагой, нанося точные линии. — Вентиляцию пустим через старый дымоход, а силовые кабели вот здесь.

Величковский склонился над схемой:

— А как быть с температурным режимом? При сварке таких толстых листов нагрев будет колоссальный.

— На ловца и зверь бежит! — Коробейщиков уже чертил систему охлаждения. — Поставим водяной контур, с принудительной циркуляцией. И датчики температуры по всей площади листа.

Я смотрел, как постепенно схема обрастает деталями. Этот странный человек явно знал свое дело. Его решения нестандартные, но технически безупречные.

— А рентгеновский контроль швов как организуем? — спросил Величковский, подойдя поближе и близоруко вглядываясь в схему.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло! — Коробейщиков быстро набросал схему защитной камеры. — В подвале старые свинцовые листы остались, еще с купеческих времен. Как раз на экранировку пойдут.

К полудню мы нашли и обозначили основные решения. Я разложил на столе график работ:

— Предлагаю начать с переоборудования помещения. Сварочный пост нужен в первую очередь.

— Дорога появляется под ногами идущего, — кивнул Коробейщиков. — Дайте три дня, будет вам и пост, и вентиляция, и все, что душа пожелает!

Величковский сделал последние пометки в блокноте:

— Я организую поставку первой партии броневых листов. Под видом экспериментальных образцов для автомобильной промышленности.

Когда они ушли, я еще раз просмотрел чертежи. Несмотря на все странности, Коробейщиков предложил именно то, что нам требовалось. С такими специалистом можно браться за самые сложные задачи.

После ухода Величковского и Коробейщикова я засел за документы. Предстояло четко распределить задания между московской и нижегородской группами, чтобы работа шла параллельно.

Разложил на столе несколько папок. В правой — особо секретные материалы для Нижнего. В левой — документы по московской лаборатории. Отдельно — папка с чертежами для военной приемки.

Первым делом я составил подробные инструкции для Сорокина. Он будет курировать работы по электронной стабилизации здесь, в Москве. Молодой инженер схватывает все на лету, но нужно четко обозначить сроки и требования секретности.

Для Величковского я подготовил техническое задание по броневой стали. Расписал состав и режимы термообработки. К нему прикрепил список необходимого оборудования для лаборатории.

Коробейщикову оставил детальный план переоборудования помещений и спецификацию сварочного оборудования. Его эксцентричность не должна мешать работе.

Отдельно выписал задания для Зотова по электронным схемам. Пусть пока работает над стабилизатором питания, это самое узкое место всей системы.

В Нижний я возьму основные расчеты по форсированию дизеля. Там у Варвары уже готова испытательная база. Плюс чертежи новой системы охлаждения, она потребуется в первую очередь.

Еще пара часов для разговора с Зотовым. Самое важное, распоряжения по деньгам, я оставил напоследок.

Закончив с бумагами, принялся за личные вещи. В дорожный саквояж сложил самое необходимое — смену белья, бритвенный прибор, записную книжку. Отдельно упаковал папку с особо важными документами, всю дорогу будет при мне.

Позвонил в заводоуправление, сообщил, что буду завтра. Пусть готовятся к приезду.

Оставалось главное. Сохранить в тайне истинную цель работ. Для этого я подготовил официальную легенду. Форсирование дизеля для тяжелых грузовиков. Вполне правдоподобно, никаких подозрений не вызовет.

Уже вечерело, когда я закончил сборы. За окном зажигались первые фонари, по улице прогрохотал последний трамвай. Завтра утром поезд в Нижний. Впереди самая сложная часть работы — превратить автомобильный дизель в танковый мотор.

Перед уходом я еще раз проверил сейф. Особо секретные материалы надежно заперты, ключ — в специальном кармане. Огляделся, вроде ничего не забыл. Можно отправляться домой, собирать вещи. Завтра предстоит долгий путь.

Курьерский поезд Москва-Нижний отправлялся с Курско-Нижегородского вокзала в восемь утра. Я прибыл за полчаса, сразу прошел в вагон первого класса.

Купе оказалось полупустым — только пожилой инженер с Сормовского завода, представившийся Станиславом Казимировичем Любомирским, да молодой военный с двумя шпалами в петлицах.

Любомирский, седой, с аккуратно подстриженной бородкой клинышком, оказался интересным собеседником. Всю дорогу до Владимира рассказывал о новых станках, закупленных в Германии. Военный молча читал «Красную Звезду», изредка делая пометки в блокноте.

За окном проплывала весенняя страна. Проталины на полях, сонные деревни, дым от паровозов на станциях. На полустанках бабы в цветастых платках продавали вареную картошку и соленые огурцы.

Я разложил на откидном столике чертежи. Нужно еще раз проверить расчеты системы охлаждения. При форсировании дизеля тепловыделение возрастет в полтора-два раза. Значит, придется полностью переделывать систему циркуляции.

На станции Павлово в купе подсела молодая женщина в строгом сером костюме, с портфелем, туго набитым бумагами. Представилась как Ольга Борисовна Каштанова, инженер с «Красного Сормова». Быстро включилась в разговор с Любомирским о проблемах с поставками инструментальной стали.

После Мурома я задремал под мерный стук колес. Приснился Коробейщиков, который углем чертил на стене огромную схему танка, приговаривая свои поговорки. Проснулся от толчка. Поезд притормаживал перед мостом через Оку.

Нижний встретил промозглым весенним вечером. Над Волгой висел туман, в котором тускло светились огни пристаней. Извозчик, пожилой бородач в потертом армяке, неторопливо повез меня в квартиру рядом с заводом по булыжным мостовым.

Дома я перекусил с дороги в столовой, затем отправился отдыхать.

Разложил на столе бумаги, еще раз просмотрел план работ. Завтра с утра на завод. Нужно организовать испытательный стенд, начать доводку дизеля. Времени в обрез.

За окном шумел вечерний город. Где-то внизу цокали копыта по булыжнику, гудели автомобили, звенели трамваи.

Я достал из саквояжа папку с наиболее важными чертежами, их нужно передать моей команде завтра утром. А пока стоит хоть немного отдохнуть. День предстоит непростой.

С утра я разбирал бумаги в съемной квартире на улице Кооперативной, в двух кварталах от завода. Небольшая комната с видом на заводские трубы была обставлена просто. Железная кровать, письменный стол, книжный шкаф и старое кресло. На стене карта города и схемы двигателей.

Варвара пришла рано, около семи, она жила неподалеку. В простом синем платье, с неизменным кожаным портфелем. Пока я готовил чай, она раскладывала на столе свежие расчеты.

— Я тут всю ночь считала систему охлаждения, — сказала она, доставая исписанный блокнот. — При форсировании нужно не просто увеличить радиаторы, а полностью изменить схему циркуляции.

От самовара поднимался пар, в открытое окно доносились заводские гудки. Мы обсуждали технические детали, склонившись над чертежами. Варвара говорила быстро, увлеченно, то и дело поправляя выбившуюся прядь волос.

В начале девятого мы отправились на завод. Утренний Нижний уже проснулся — по булыжным мостовым грохотали телеги, звенели трамваи, спешили на работу люди.

Заводские корпуса встретили нас привычным гулом станков и запахом металлической стружки. У проходной уже ждал Звонарев, с неизменным кожаным портфелем.

— Наконец-то! — он просиял. — Пойдемте, я покажу, что мы подготовили для испытаний.

Мы прошли через механический цех, где у станков сосредоточенно работали люди в промасленных спецовках. Под потолком медленно плыл мостовой кран, неся в захватах огромную шестерню.

Звонарев привел нас в дальний корпус. Раньше здесь склад запчастей, теперь помещение переоборудовали под испытательную лабораторию. У стены высился массивный стенд с системой датчиков, в углу гудел новенький генератор.

— Вот, смотрите, — он развернул чертежи на большом столе. — Мы уже рассчитали новую систему охлаждения. При форсировании двигателя придется увеличить площадь радиаторов примерно на сорок процентов.

К нам подошел Руднев, высокий, нескладный, в очках с медной оправой. Его лиловый сюртук, подарок тетушки, резко выделялся среди спецовок.

— А с топливной аппаратурой что делать будем? — спросил он, раскладывая на столе детали. — При таком давлении впрыска обычные форсунки не выдержат.

— У меня есть идея, — Варвара достала из портфеля исписанный убористым почерком блокнот. — Нужно изменить геометрию распылителя и усилить корпус.

В этот момент в лабораторию вошел Циркулев, длинный и худой, как жердь. Его движения, как всегда, были плавными, почти танцующими.

— Леонид Иванович, — он методично разложил на верстаке инструменты, — я тут продумал систему измерений. Нужно контролировать не меньше двадцати одного параметров одновременно.

Я осмотрел помещение. Места достаточно, вентиляция хорошая, силовых кабелей хватает. Можно начинать работу.

— Так, — я собрал всех вокруг стола. — План такой. Первый этап — это форсирование существующего дизеля. Варвара, вы отвечаете за систему охлаждения. Руднев — топливная аппаратура. Циркулев — измерительный комплекс.

— А сроки? — спросила Варвара, делая пометки в блокноте.

— Месяц на предварительные испытания. Потом…

Я не успел договорить — в лабораторию вбежал запыхавшийся Вороножский, его седые волосы торчали дыбом:

— У меня получилось! Новый состав катализатора дает увеличение полноты сгорания на двенадцать процентов!

— Николаус не подвел! — добавил он, бережно доставая из кармана пробирку с каким-то порошком.

Ну конечно, как же здесь могло обойтись без Николауса.

— Отлично, — кивнул я. — Организуйте серию испытаний с новым составом. Только без фанатизма — помните случай с «Артуром»?

Вороножский смутился, он помнил, как разбил предыдущий катализатор.

К вечеру я распределил основные задачи. Варвара колдовала над чертежами системы охлаждения. Руднев собирал экспериментальную форсунку. Циркулев настраивал измерительные приборы, а Вороножский что-то бормотал, обращаясь к пробирке с катализатором.

— Товарищ Краснов, — я услышал этот скрипучий голос еще в коридоре и поморщился. — Позвольте с вами поговорить!

Ну вот, опять нелегкая принесла. Снова этот Звяга на мою голову. Только на этот раз у меня есть для него сюрприз.

Глава 25 Броня

Как я и сказал, скрипучий голос Звяги в коридоре заставил меня поморщиться. Впрочем, на этот раз я готов к встрече.

План созрел еще вчера, когда я анализировал расстановку сил на заводе. Я уже тогда придумал, как нейтрализовать парторга, вечно путающегося под ногами.

— Леонид Иванович! — Звяга вошел, прихрамывая сильнее обычного. Его потертая кожанка поскрипывала при каждом движении. — Необходимо обсудить вопросы партийной дисциплины!

Я окинул взглядом лабораторию. Варвара склонилась над чертежами системы охлаждения, ее темные волосы были собраны в небрежный узел. Руднев в нелепом лиловом сюртуке колдовал над форсункой, то и дело поправляя сползающие очки в медной оправе. У дальней стены Вороножский что-то бормотал,обращаясь к пробирке с катализатором.

— Конечно, Прокоп Силантьевич, — я изобразил на лице самое серьезное выражение. — Пройдемте в мой кабинет, там нам никто не помешает.

Звяга важно кивнул, его маленькие глубоко посаженные глаза сверкнули. Партийный значок образца 1917 года тускло поблескивал на лацкане потертой кожанки.

По пути в кабинет я размышлял. За время автопробега Бойков и Нестеров явно настроили его против меня. Что ж, пришло время превратить врага в союзника.

Мой кабинет встретил нас тишиной. За окном догорал весенний день, последние лучи солнца золотили крыши заводских корпусов. На столе громоздились папки с документами, в углу тихо шелестел вентилятор.

— Присаживайтесь, Прокоп Силантьевич, — я указал на кресло для посетителей. — Чай, кофе?

— Некогда рассиживаться! — отрезал Звяга, но в кресло все же опустился. — У меня серьезные вопросы по организации работы цеха. Социально чуждые элементы…

— Прокоп Силантьевич, — перебил я его, доставая из сейфа особую папку, — прежде чем мы обсудим ваши замечания, я хотел бы посоветоваться с вами как с опытным партийным работником.

Он слегка приосанился. В серых глазах мелькнул интерес.

— Дело государственной важности, — продолжил я, понизив голос. — Речь идет о создании принципиально новой техники для индустриализации страны.

Я раскрыл папку, где были тщательно подобранные чертежи. Ничего секретного, только то, что касалось производства грузовиков.

— Как вы знаете, товарищ Сталин лично интересуется развитием отечественного машиностроения.

Звяга подался вперед, его жесткое лицо чуть смягчилось. Я продолжал говорить, умело подводя разговор к главному. К предложению возглавить партийный контроль над стратегическим производством.

За окном окончательно стемнело. В свете настольной лампы под зеленым абажуром лицо Звяги казалось еще более суровым, но в глазах появился тот особый блеск, который я ждал. Блеск амбиций и осознания собственной значимости.

Кажется, рыбка начала заглатывать наживку.

— Вы понимаете, Прокоп Силантьевич, — я достал следующую папку, — сейчас решается вопрос технической независимости страны. Вы ведь помните, как в Гражданскую не хватало надежных машин?

Звяга нахмурился, машинально потер раненую ногу. В его глазах мелькнули воспоминания.

— Еще бы не помнить! — он стукнул кулаком по подлокотнику. — Под Царицыном из десяти грузовиков едва три на ходу были. А остальные… — он махнул рукой.

— Вот именно, — я развернул чертеж нового двигателя. — Теперь мы создаем технику, которая превзойдет все иностранные образцы. Но нужен особый контроль. Партийный контроль.

Звяга выпрямился в кресле. Его маленькие глаза сощурились, изучая схему.

— И что конкретно вы предлагаете?

— Создать специальную комиссию. По контролю за стратегически важным производством, — я сделал паузу. — Под вашим руководством, Прокоп Силантьевич.

Старые часы на стене гулко отсчитывали секунды. За окном проехал трамвай, его звон отдался где-то вдалеке.

— А эти ваши… спецы? — Звяга дернул подбородком в сторону лаборатории. — Не будут препятствовать партийному контролю?

— Напротив, — я улыбнулся. — Им нужен опытный руководитель. Человек, прошедший школу ЧК. Тот, кто умеет видеть суть.

Звяга медленно кивнул. Я видел, как в его голове складывается новая картина. Он уже не просто заводской парторг, а руководитель особой комиссии. Человек, облеченный серьезной властью.

— И о каких конкретно полномочиях идет речь? — спросил он, стараясь скрыть заинтересованность.

Я достал заранее подготовленный документ:

— Вот проект положения о комиссии. Контроль производственных процессов, участие в ключевых совещаниях, право запрашивать любую информацию по общим вопросам…

Звяга взял бумаги, его пальцы слегка подрагивали от волнения. Я намеренно не упомянул о секретной части работ. Этот вопрос даже не должен возникнуть.

В коридоре послышались шаги — кто-то из инженеров спешил в лабораторию. Через открытую форточку доносился вечерний заводской гудок.

— Хм… — Звяга изучал документ, шевеля губами. — А что товарищ Сталин? Он в курсе работ?

— Разумеется, — я чуть понизил голос. — Более того, он лично интересуется ходом развития этого направления.

Это было чистой правдой, хоть и не всей. Звяга выпрямился еще больше, его грудь с партийным значком заметно выдалась вперед.

— Что ж… — он поднялся, опираясь на трость. — Я подумаю над вашим предложением. Партия не может оставить без внимания столь важное дело.

Я тоже встал:

— Конечно, Прокоп Силантьевич. Обдумайте все хорошенько. И заходите завтра, покажу вам цеха, познакомлю с производством поближе.

Когда за Звягой закрылась дверь, я позволил себе легкую улыбку. Первый шаг сделан. Теперь главное — не спугнуть добычу.

* * *

В старых купеческих складах было тихо. Только из дальнего помещения доносился привычный лязг оборудования и гудение вентиляции. Величковский в своем неизменном пенсне на черном шнурке склонился над микроскопом «Цейс», изучая структуру очередного образца брони.

— Николай Александрович! — Сорокин влетел в лабораторию, размахивая листами с расчетами. — Посмотрите, что получается при добавлении молибдена в верхний слой!

Величковский оторвался от микроскопа, близоруко щурясь:

— Интересно… Очень интересно. А если увеличить содержание хрома…

В этот момент в помещение вошел Коробейщиков, его длинная фигура в прожженном сюртуке высилась в помещении, макушка почти касалась потолка.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь! — возвестил он, доставая кусок угля. — Сварка покажет, чего броня стоит!

Его узловатые пальцы быстро набросали на листе ватмана схему нового сварочного стенда.

— Смотрите, — Величковский указал на график. — При такой концентрации легирующих элементов твердость внешнего слоя достигает невероятных значений. Но внутренний слой сохраняет вязкость.

— Без труда не выловишь и рыбку из пруда! — отозвался Коробейщиков, уже настраивая сварочный аппарат. — Сейчас проверим, как эта красавица варится.

Сорокин методично готовил образцы, нанося маркировку. Его худое лицо выражало предельную сосредоточенность. Первый образец лег на сварочный стол.

Коробейщиков работал, словно дирижировал невидимым оркестром. Длинные пальцы плавно двигались над металлом, электрическая дуга пела под его управлением. Сварной шов ложился ровно, будто литой.

— Чем дальше в лес, тем больше дров! — пробормотал он, закончив первый проход. — Давайте-ка проверим качество шва.

Величковский уже настраивал рентгеновскую установку. Сорокин помогал ему, расставляя защитные экраны.

— Структура шва идеальная, — профессор изучал полученный снимок. — Никаких пор или включений. Но нужно проверить прочность.

Образец установили на испытательный стенд. Стрелка индикатора медленно поползла вверх.

— Пятьсот килограммов на миллиметр… Шестьсот… Семьсот…

Коробейщиков замер, его разновеликие глаза не отрывались от прибора.

— Восемьсот… Девятьсот…

Сорокин нервно постукивал карандашом по столу.

— Тысяча! — выдохнул Величковский. — И никаких следов разрушения!

— Не хвались в поле едучи, хвались приехавши! — отозвался Коробейщиков, но его довольная улыбка говорила сама за себя.

Профессор бережно извлек образец из пресса:

— Нужно срочно сообщить Леониду Ивановичу. Такие результаты превосходят все ожидания.

— А еще нужно провести баллистические испытания, — добавил Сорокин. — Он говорил, что есть договоренность с полигоном в Кубинке.

— Москва не сразу строилась! — Коробейщиков уже готовил следующий образец. — Давайте-ка проверим разные режимы сварки.

За окном смеркалось, но в лаборатории продолжалась работа. Величковский колдовал над составом легирующих добавок, Сорокин проводил расчеты прочности, а Коробейщиков варил один образец за другим, приговаривая неизменные поговорки.

Случайный наблюдатель никогда бы не догадался, что в этих старых складах рождается броня для будущих танков. Броня, которой предстоит защищать жизни тысяч танкистов.

* * *

После обсуждения результатов испытаний с Москвой я отправился в экспериментальный участок Руднева. Его «мастерскую точности», как он сам ее называл, разместили в дальнем углу механического цеха.

Руднев обнаружился возле любимого шлифовального станка. Лиловый сюртук (неизменный подарок тетушки) резко выделялся среди промасленных спецовок рабочих. Сквозь круглые очки в медной оправе он придирчиво разглядывал какую-то деталь.

— А, Леонид Иванович! — он выпрямился, близоруко щурясь. — Как раз вовремя. Хотел показать вам мою новую систему.

Я подошел ближе. На верстаке лежали образцы обработанных деталей, каждая была пронумерована и снабжена подробной документацией — педантичность Руднева не знала границ.

— Вот, полюбуйтесь, — он протянул мне безупречно отполированный вал. — Точность до двух микрон. А вот здесь… — он указал на еле заметную спираль, — особая система микроканавок для улучшения смазки.

Я внимательно осмотрел деталь. Качество обработки действительно впечатляло.

— А как вы добились такой точности?

— О! — глаза Руднева загорелись. — Для этого пришлось полностью переделать систему правки шлифовальных кругов. Эти бюрократы из станкостроительного главка считают, что достаточно точности в десять микрон. Дилетанты! — он фыркнул. — В танковом дизеле такой допуск приведет к…

Я предостерегающе кашлянул. Руднев осекся, но тут же продолжил:

— В нашем новом двигателе, я хотел сказать, требуется особая точность. Иначе вся затея с форсированием пойдет прахом.

Он подвел меня к модернизированному станку:

— Смотрите, что я придумал. Система автоматической правки круга с обратной связью. Датчик постоянно контролирует размер, а это устройство… — он похлопал по загадочному механизму, — поддерживает идеальную геометрию режущей кромки.

Я наблюдал, как он запускает станок. Движения Руднева, обычно нескладные и резкие, становились удивительно точными, когда он работал с техникой.

— А вот здесь, — он указал на стойку с приборами, — система активного контроля. Я использовал принцип…

Его прервал грохот — в соседнем пролете уронили какую-то деталь. Руднев поморщился:

— Вечно эти молотобойцы нарушают тонкую работу. Никакого понимания прецизионной механики!

— Кстати, о точности, — я достал из папки чертеж. — Как вы смотрите на то, чтобы обработать серию таких деталей?

Руднев схватил лист, его глаза жадно забегали по размерам:

— Хм… Интересная конструкция. Очень интересная. Допуски действительно жесткие, но… — он усмехнулся, — не для моей мастерской. Только потребуется доработать резцедержатель и заказать специальные измерительные приборы.

— Составьте список необходимого оборудования, — кивнул я. — И подготовьте подробную технологию обработки.

— Уже работаю над этим! — он метнулся к верстаку, где громоздились стопки технических справочников. — Только… эти детали явно не для грузовика, — он хитро глянул на меня поверх очков.

— Алексей Платонович, — я положил руку ему на плечо, — вы же понимаете…

— Разумеется, разумеется, — он махнул рукой. — Я человек маленький, копаюсь в своих микронах. Но работу сделаю как надо, можете не сомневаться.

Уходя из его мастерской, я еще раз оглянулся. Руднев уже склонился над станком, что-то подкручивая длинными нервными пальцами. Его лиловый сюртук мелькал между механизмами, как экзотическая бабочка среди серого заводского оборудования.

Что ж, теперь у нас есть возможность обрабатывать самые сложные детали с невероятной точностью. Еще один шаг к цели сделан.

На следующее утро, как мы и договорились, Звяга появился в цехах. Его хромающая фигура в потертой кожанке двигалась между станками, вызывая почтительное напряжение у рабочих.

— Вот, Прокоп Силантьевич, — я указал на новую производственную линию. — Здесь будет происходить сборка усиленных грузовиков. Особое внимание уделяем качеству. Каждый узел проходит тройной контроль.

Звяга важно кивал, его маленькие глаза цепко осматривали помещение. Партийный значок поблескивал в свете ламп.

— А это что за агрегат? — он указал пальцем на новый обрабатывающий центр.

— Специальный станок для точной обработки деталей двигателя, — пояснил я. — Между прочим, полностью отечественной разработки. Товарищ Сталин особо подчеркивал важность импортозамещения.

При упоминании вождя Звяга заметно приосанился.

— Да-да, — произнес он с важностью. — Партия уделяет особое внимание развитию отечественного машиностроения.

Мы прошли в испытательный цех. Здесь на стендах гудели двигатели, техники в промасленных спецовках снимали показания приборов.

— Каждый мотор проходит полный цикл испытаний, — объяснял я. — Проверяем мощность, расход топлива, надежность всех систем. Кстати, Прокоп Силантьевич, как вы смотрите на то, чтобы ваша комиссия курировала вопросы качества?

— Хм… — Звяга оперся на стол, его лицо выражало глубокую задумчивость. — А полномочия будут соответствующие?

— Разумеется. Право проверки на любом этапе производства, участие в приемке готовой продукции, контроль соблюдения технологической дисциплины.

В этот момент к нам подбежал молодой рабочий:

— Товарищ Краснов! На втором стенде превышение температуры масла!

— Прошу прощения, Прокоп Силантьевич, — я повернулся к Звяге. — Производственная необходимость. Не желаете взглянуть, как решаются подобные вопросы?

Его глаза загорелись неподдельным интересом:

— Да, это будет поучительно.

У испытательного стенда собрались техники. Варвара, в простом синем халате поверх платья, уже колдовала над приборами.

— Утечка в системе охлаждения, — доложила она. — Нужно срочно менять прокладку.

— А почему допустили такой дефект? — вмешался Звяга, нахмурив брови. — Где партийный контроль?

— Вот именно поэтому, Прокоп Силантьевич, — подхватил я, — нам и нужна ваша комиссия. Чтобы подобные случаи больше не повторялись.

— Понимаю, — перебил он. — Партия не может оставаться в стороне от столь важного дела. Я согласен возглавить комиссию.

— Отлично! — я достал из папки заранее подготовленные документы. — Вот проект приказа. Можем обсудить детали.

К вечеру все формальности были улажены. Звяга получил свою комиссию, отдельный кабинет и право контролировать производственные процессы. Разумеется, только те, что не касались секретной части работ.

— Завтра же начну проверку трудовой дисциплины, — заявил он, бережно укладывая документы в потертый портфель. — Партия не допустит расхлябанности в столь важном деле!

Когда он ушел, прихрамывая сильнее обычного от усталости, я позволил себе легкую улыбку. Теперь его энергия будет направлена в нужное русло, а мы сможем спокойно заниматься настоящей работой.

В конце концов, пусть лучше проверяет явку рабочих и расход смазочных материалов, чем сует нос в секретную документацию. А его громкие отчеты о партийном контроле над стратегическим производством создадут отличное прикрытие для наших истинных целей.

После разговора со Звягой я отправился в «святая святых» Вороножского. В его химическую лабораторию, расположенную в отдельном помещении старого заводского корпуса. Еще в коридоре я услышал его характерное бормотание, перемежаемое звоном колб.

Толкнув тяжелую дверь, я окунулся в привычную атмосферу: запах реактивов, шипение горелок, тихое бульканье загадочных растворов. Сам хозяин лаборатории обнаружился у дальнего стола, его седые всклокоченные волосы торчали в разные стороны еще более безумно, чем обычно.

— Николаус, голубчик, — ворковал он, обращаясь к любимой колбе с катализатором, — ты только посмотри, какая красота получается при добавлении молибдена!

— Борис Ильич, — окликнул я его. — Как продвигаются исследования?

Вороножский обернулся, его глаза лихорадочно блестели:

— Леонид Иванович! Как хорошо, что вы пришли! Мы с Николаусом такое открыли… — он метнулся к столу с приборами. — Смотрите!

На специальной подставке располагались образцы стали, каждый был пронумерован и снабжен подробным описанием обработки.

— Вот этот, — он благоговейно поднял один из образцов, — обработан по новой технологии. Структура получается просто невероятная! А твердость… — он схватил микрометр, — взгляните сами!

Я внимательно осмотрел образец. Действительно, результаты впечатляли.

— А состав катализатора? — спросил я.

— О! — Вороножский просиял. — Это особая история. Николаус подсказал добавить… — он воровато оглянулся и понизил голос до шепота, — редкоземельные элементы. В микродозах! Представляете?

Он метнулся к шкафу с реактивами, извлекая какие-то пробирки:

— Смотрите, при взаимодействии с поверхностью металла образуется особая структура. Карбиды распределяются равномерно, а зерно становится мельче.

— А воспроизводимость процесса? — перебил я его восторженные объяснения.

— Николаус все контролирует! — Вороножский погладил колбу с катализатором. — Мы уже провели серию экспериментов. Вот график зависимости.

Он развернул на столе длинную ленту самописца, испещренную кривыми и пометками.

— Видите? Процесс стабильный, результаты повторяются с точностью до процента. А если добавить еще вот этот компонент… — он потянулся к дальней полке.

Внезапно его рука задела какую-то колбу. Я едва успел подхватить падающий сосуд.

— Ох, простите, — смутился Вороножский. — Я когда увлекаюсь, все роняю.

— Ничего страшного, — успокоил я его. — Лучше расскажите, как вы планируете масштабировать процесс для промышленного производства.

Его глаза снова загорелись:

— У меня уже есть схема реактора! — он метнулся к чертежной доске. — Вот смотрите: подача реагентов здесь, система контроля температуры тут, а это…

Следующий час он рассказывал о тонкостях химического процесса, периодически обращаясь к «Николаусу» за подтверждением своих слов. Несмотря на все странности, его разработки были безупречны с технической точки зрения.

— И последнее, — он достал из сейфа запечатанную пробирку. — Это экспериментальный состав. По моим расчетам, он должен увеличить прочность стали еще на тридцать процентов. Мы с Николаусом как раз собирались…

В этот момент из дальнего угла лаборатории раздалось шипение — какой-то раствор начал выкипать.

— Ой! — Вороножский метнулся к плите. — Простите, нужно спасать эксперимент!

Я направился к выходу, провожаемый его бормотанием и звоном химической посуды. Что ж, несмотря на все чудачества, Вороножский был настоящим гением. А его «Николаус», похоже, действительно приносил удачу в экспериментах.

Уже в дверях я обернулся:

— Борис Ильич, подготовьте, пожалуйста, подробный отчет по новой технологии. И образцы для испытаний.

— Конечно-конечно! — донеслось из глубины лаборатории. — Мы с Николаусом уже работаем над этим!

Впрочем, не все шло так гладко.

Вечером, когда я разбирал чертежи в кабинете, дверь распахнулась. На пороге стоял Звонарев, его обычно спокойное лицо выражало тревогу.

— Леонид Иванович… У нас проблема, — он положил на стол папку с результатами испытаний. — Серьезная проблема.

Я раскрыл документы. График испытаний двигателя показывал резкое падение мощности после пятого часа работы.

— Температура в камере сгорания превышает все допустимые пределы, — Звонарев нервно поправил очки. — Система охлаждения не справляется. А самое страшное, что появились микротрещины в головке блока. При такой нагрузке мотор просто развалится.

В кабинет вошла Варвара, следом появился Руднев. Их лица были непривычно серьезными.

— Я перепроверила расчеты, — Варвара разложила на столе графики. — При форсировании мощности тепловыделение растет не линейно, а по экспоненте. Нужно полностью менять конструкцию системы охлаждения.

— А прецизионные детали не выдерживают таких температур, — добавил Руднев, нервно теребя пуговицу на своем лиловом сюртуке. — Даже с учетом всех допусков и специальной обработки.

Я внимательно изучал данные. Ситуация действительно складывалась серьезная. Без решения проблемы перегрева нечего было и думать о создании танкового двигателя.

— Что говорит Вороножский? — спросил я.

— Он заперся в лаборатории с «Николаусом», — Звонарев слабо улыбнулся. — Говорит, что близок к прорыву в области термостойких сплавов.

Я посмотрел на часы.

— Собирайте всех в конференц-зале, — распорядился я. — Через час. Будем думать, как выходить из положения.

Нас ждала долгая ночь мозгового штурма.

Глава 26 Первый прототип

В конференц-зале заводоуправления собралась вся команда. Усталые лица выражали напряжение — все понимали серьезность ситуации. Варвара нервно постукивала карандашом по чертежам, Руднев протирал очки в медной оправе, Звонарев хмуро разглядывал графики испытаний.

— Итак, — я оглядел собравшихся. — У нас критическая ситуация с перегревом двигателя. Давайте по порядку — что мы уже пробовали?

— Увеличили площадь радиаторов на сорок процентов, — начала Варвара. — Не помогло.

— Изменили геометрию каналов охлаждения, — добавил Звонарев. — Тоже без существенного эффекта.

— Применили специальную термообработку деталей, — Руднев поморщился. — Но при таких температурах даже это не спасает.

Вороножский, прибежавший последним, теребил в руках какую-то пробирку:

— Николаус предлагает добавить в охлаждающую жидкость…

— Подождите, — перебил я. — Давайте попробуем другой подход. Сейчас каждый записывает любые идеи, самые безумные, без критики и обсуждения. Через пятнадцать минут зачитываем.

— Но это же несерьезно… — начал было Руднев.

— Никакой критики, — твердо сказал я. — Записывайте все, что приходит в голову.

Пятнадцать минут в зале стояла тишина, нарушаемая только скрипом карандашей. Даже Вороножский сосредоточенно что-то строчил, изредка шепотом советуясь с пробиркой.

— Время, — объявил я. — Начинаем по кругу. Варвара?

— Сделать двойной контур охлаждения… Применить форсуночное охлаждение поршней… Использовать оребрение блока по принципу авиационных двигателей…

— Отлично. Звонарев?

— Создать систему принудительной циркуляции масла… Добавить термосифонный эффект… Сделать регулируемые жалюзи радиатора…

Идеи сыпались одна за другой. Некоторые казались абсурдными, другие — слишком сложными. Но я требовал зачитывать все.

Вдруг Варвара выпрямилась:

— Подождите! Звонарев, повторите про термосифонный эффект?

— Ну, использовать разницу плотностей нагретой и охлажденной жидкости…

— А если совместить это с форсуночным охлаждением поршней? — Варвара быстро набрасывала схему. — И добавить двойной контур?

— И применить оребрение! — подхватил Руднев. — Тогда тепловой поток пойдет по-другому.

— А Николаус подскажет состав охлаждающей жидкости! — возбужденно вставил Вороножский.

Я наблюдал, как на глазах рождается решение. Варвара чертила общую схему, Звонарев делал расчеты, Руднев прикидывал допуски, Вороножский бормотал что-то про присадки.

— Вот здесь ставим дополнительный насос, — Варвара обвела деталь на чертеже. — Создаем избыточное давление в системе.

— А я могу сделать каналы переменного сечения, — Руднев пододвинул свои расчеты. — Это улучшит циркуляцию.

— И если добавить вот этот катализатор… — Вороножский потряс пробиркой.

Через два часа на столе лежал эскиз принципиально новой системы охлаждения. Двойной контур с форсуночным охлаждением поршней, термосифонный эффект, регулируемые жалюзи, специальная жидкость с присадками.

— Теоретически это должно сработать, — Звонарев закончил расчеты. — Теплоотвод увеличится минимум в два раза.

— Завтра начинаем делать прототип, — я посмотрел на часы. Было далеко за полночь. — Всем спасибо. Отдыхайте.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел чертежи. Решение родилось из комбинации казавшихся поначалу несовместимыми идей.

Я успел поспать совсем немного, урывками. Когда пришел на работу, Светлицкая сделала мне кофе, заметив, что я совсем осунулся и устал в последнее время.

Я отправился в обход и почти сразу столкнулся со Звягой.

После возглавления комиссии наш парторг появлялся в цехах все чаще. Его хромающая фигура в неизменной кожанке мелькала то тут, то там, вызывая легкое напряжение у рабочих.

— Товарищ Краснов! — он возник в дверях моего кабинета, потрясая какими-то бумагами. — Почему в третьем цехе расход смазочных материалов превышает нормативы на двенадцать процентов?

Я внутренне усмехнулся. После создания комиссии Звяга с головой погрузился в проверки всего, до чего мог дотянуться.

— Присаживайтесь, Прокоп Силантьевич. Чай? — я достал из сейфа припасенную пачку грузинского.

— Некогда чаи гонять! — отрезал он, но в кресло опустился. — Вот, смотрите…

Я терпеливо выслушал его доклад о нарушениях, попутно отметив, что его проверки никогда не касались действительно важных участков производства. Наживка сработала идеально. Звяга увлекся наведением порядка в общих цехах, даже не подозревая о существовании секретных работ.

— А вы знаете, Прокоп Силантьевич, — сказал я, когда он закончил, — ваши проверки уже дали конкретный результат. Производительность труда выросла на восемь процентов.

Звяга приосанился, его маленькие глаза заблестели:

— Партийный контроль — великая сила! Вот я докладывал в райком…

— И еще, — перебил я его, — есть мнение, что ваш опыт следует распространить на другие предприятия.

— Мнение? — он подался вперед. — Чье мнение?

— Скажем так… на самом верху заинтересовались вашими методами работы.

Звяга побагровел от гордости. Партийный значок на его груди, казалось, засиял ярче.

— Кстати, — продолжил я, — не желаете взглянуть на новый метод организации труда в сборочном цехе? Там внедряется поточный метод работы.

— Конечно! — он схватил свою трость. — Партия должна быть в курсе всех передовых начинаний!

По пути в цех я размышлял, как удачно все складывается. Звяга, сам того не подозревая, создавал идеальное прикрытие для наших работ. Его громкие отчеты о партийном контроле отвлекали внимание от истинных целей производства.

— А вот здесь, — я показывал ему новую линию, — внедрена система качественной приемки. Каждый узел проходит тройной контроль.

— Хорошо! — кивал Звяга. — Очень хорошо! Надо будет включить в доклад товарищу Кагановичу.

Я чуть не поперхнулся:

— Вы докладываете самому Кагановичу?

— А как же! — он приосанился еще больше. — Партия внимательно следит за развитием отечественного машиностроения.

Это было даже лучше, чем я рассчитывал. У меня и так был выход на высшее руководство. Но теперь у нас будет дублирующий канал, в наши времена это совсем не лишнее. Через Звягу, который сам того не понимая, создавал нам идеальное прикрытие.

— Знаете, Прокоп Силантьевич, — сказал я, когда мы возвращались в заводоуправление, — а ведь вы делаете великое дело. Без вашего контроля мы бы не достигли таких результатов.

Он растроганно покрутил ус:

— Служу трудовому народу! Партия доверила мне, простому работяге, очень ответственное задание.

К концу дня я с удовлетворением отметил, что Звяга окончательно вошел в роль «главного контролера». Теперь он будет настолько занят проверками, отчетами и докладами начальству, что даже не заметит, как под прикрытием обычного производства мы создаем нечто гораздо более важное.

А его связи в верхах… что ж, они могут оказаться весьма полезными. В конце концов, когда придет время представлять результаты нашей работы, поддержка Кагановича лишней не будет.

Я смотрел в окно кабинета, как Звяга, прихрамывая, идет к проходной, время от времени останавливаясь и делая пометки в своем блокноте.

Что ж, теперь он окончательно наш. Сам того не подозревая, он стал важной частью системы прикрытия секретного проекта.

Уже стемнело, когда я наконец добрался до отчетов по испытаниям. В кабинете тихо, только старые часы на стене мерно отсчитывали время. За окном падал мокрый апрельский снег, а желтый свет уличного фонаря отбрасывал причудливые тени на стену.

В дверь тихонько постучали. На пороге появилась Светлицкая, из бухгалтерии, держа в руках папку с документами. Сногсшибательная блондинка, честно говоря, юбка до колен выгодно подчеркивало отличную фигуру.

— Леонид Иванович, вот отчеты, которые вы просили, — она подошла к столу, слегка покачивая бедрами. От нее исходил тонкий аромат «Коти Шипр».

— Спасибо, Вера Павловна, — я протянул руку за бумагами, но она не спешила их отдавать.

— Ой, у вас галстук сбился, — проворковала она, обходя стол. — Позвольте, я поправлю…

Ее пальцы скользнули по шелковой ткани галстука, а затем она вдруг подалась вперед, явно намереваясь поцеловать меня. В этот момент дверь распахнулась.

На пороге застыла Варвара, прижимая к груди папку с чертежами. Ее глаза расширились, а затем сузились, став похожими на два темных омута. Несколько секунд в кабинете стояла мертвая тишина.

— Простите, что помешала, — ее голос звучал обманчиво спокойно. — Я просто хотела показать расчеты по системе охлаждения. Но вижу, что вы… заняты.

— Варвара Никитична, подождите… — я резко отстранился от Светлицкой, но уже поздно.

Варвара развернулась на каблуках и вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стекла. В коридоре раздался звук рассыпавшихся чертежей и ее быстрых шагов.

— Какая невоспитанная девушка, — Светлицкая поправила локон. — Так на чем мы остановились?

— На том, что вам пора идти, Вера Павловна, — я встал из-за стола. — И впредь прошу ограничиться только служебными отношениями.

Светлицкая надула губки, но спорить не стала. Когда за ней закрылась дверь, я тяжело опустился в кресло.

В голове крутилась только одна мысль — как теперь объясниться с Варварой? И захочет ли она вообще теперь меня слушать?

За окном усилился снегопад, а часы на стене неумолимо отсчитывали время. Завтра начинались испытания первого прототипа, а я умудрился поссориться с ключевым специалистом. Да еще и как поссориться…

Я достал из ящика стола бутылку коньяка, подаренную кем-то на прошлый Новый год. Кажется, впереди меня ждала очень длинная ночь.

Утро встретило меня головной болью и помятым костюмом — так и заснул в кресле. На столе остались непочатый коньяк и раскрытые папки с чертежами. Часы показывали семь утра. Через час начинаются испытания первого прототипа.

В испытательном цехе уже кипела работа. Звонарев колдовал над измерительными приборами, его очки поблескивали в свете ламп. Руднев проверял крепления на испытательном стенде.

А Варвара… Варвара стояла у пульта управления, демонстративно не глядя в мою сторону.

— Доброе утро, — я попытался придать голосу будничный тон. — Как готовность?

— Система охлаждения проверена, — отрапортовал Звонарев. — Датчики откалиброваны.

— Можно начинать предварительный прогрев, — добавил Руднев, поправляя очки в медной оправе.

Варвара молча щелкала тумблерами на пульте. Ее движения были резкими, отрывистыми, выдавая внутреннее напряжение.

— Варвара Никитична, — я подошел ближе, — нам нужно…

— Передайте товарищу Краснову, — она повернулась к Звонареву, — что датчики температуры показывают готовность к запуску.

Я вздохнул. Похоже, дело будет сложнее, чем я думал.

Двигатель на стенде представлял собой причудливое сочетание массивного блока цилиндров, блестящих трубок системы охлаждения и паутины проводов от датчиков. Детище долгих месяцев работы, споров, расчетов и бессонных ночей.

— Начинаем процедуру запуска, — скомандовал я.

Варвара, все так же не глядя на меня, повернула ключ зажигания. Стартер натужно заворчал, коленвал начал проворачиваться. Один оборот, второй, третий…

Двигатель чихнул, выбросил облачко сизого дыма и заработал. Неровно, с перебоями, но заработал! По цеху разнесся характерный рокот дизеля.

— Давление масла в норме, — доложил Звонарев, глядя на приборы.

— Температура пока держится, — добавил Руднев.

Варвара продолжала молча следить за показаниями датчиков. Я видел, как ее пальцы слегка подрагивают на рычагах управления, волнуется, несмотря на демонстративное безразличие.

Внезапно двигатель издал резкий металлический звук. Стрелка температуры резко поползла вверх.

— Варвара, стоп! — крикнул я, забыв про все обиды. — Глуши мотор!

Она среагировала мгновенно, выключив зажигание. Двигатель замолчал, но из-под клапанной крышки уже поднимался предательский дымок.

— Черт, — выругался Руднев, разглядывая показания самописцев. — Температура подскочила до критической всего за несколько секунд.

— Система охлаждения не справляется, — Звонарев качал головой. — Нужно что-то менять.

Я подошел к двигателю, осторожно коснулся блока цилиндров, горячий, даже через рукав пиджака чувствуется.

— Варвара, — позвал я, — взгляните на графики температуры. Может быть…

— Александр Владимирович, — она повернулась к Звонареву, — передайте товарищу Краснову, что необходимо увеличить производительность насоса охлаждающей жидкости минимум в полтора раза.

Я почувствовал, как начинаю закипать, причем похлеще нашего двигателя. Но ссориться сейчас не время.

— Так, — я взял себя в руки, — объявляю часовой перерыв. Нужно дать двигателю остыть и проанализировать результаты.

Варвара первой направилась к выходу, но я успел заметить, как она украдкой смахнула что-то с щеки. Неужели слезы? От этого на душе стало еще паршивее.

— Леонид Иванович, — Звонарев протянул мне ленты самописцев, — посмотрите на характер нарастания температуры. Очень странная кривая.

Я углубился в изучение графиков, пытаясь отвлечься от личных проблем. Действительно, температура росла не плавно, а какими-то странными скачками.

— Может, воздушная пробка в системе охлаждения? — предположил Руднев, заглядывая через плечо.

В этот момент в цех ворвался взъерошенный Вороножский, размахивая пробиркой:

— Николаус! Николаус подсказал решение! — он чуть не сбил с ног Звонарева. — Нужно добавить в охлаждающую жидкость вот этот катализатор!

— Борис Ильич, — я устало потер переносицу, — может, сначала проверим систему на герметичность?

— Система герметична, — раздался голос от дверей. Варвара вернулась, все такая же прямая и напряженная. — Я лично проверяла все соединения. Дело в другом.

Она подошла к столу, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза, и развернула чертеж:

— Вот здесь, в рубашке охлаждения, образуется застойная зона. При увеличении оборотов поток охлаждающей жидкости не успевает…

— … отводить тепло от самой нагруженной части блока, — закончил я за нее. — Черт, как же я сразу не заметил!

Наши пальцы случайно соприкоснулись на чертеже. Варвара отдернула руку, словно обжегшись, но я успел заметить, как дрогнули ее ресницы.

— Предлагаю изменить геометрию каналов, — она говорила подчеркнуто деловым тоном. — И установить дополнительный насос для принудительной циркуляции именно в этой зоне.

— А если еще добавить катализатор Николауса… — вставил Вороножский.

— Сколько времени нужно на доработку? — спросил я, разглядывая чертеж и стараясь не думать о том, как близко стоит Варвара.

— Три часа на механическую обработку, — прикинул Руднев. — Еще час на сборку.

— К вечеру сможем повторить испытания, — добавил Звонарев.

Я кивнул:

— Тогда за работу. Руднев, займитесь каналами охлаждения. Звонарев, проверьте насос. Борис Ильич… — я посмотрел на Вороножского, — готовьте свой катализатор. Только без фанатизма.

Варвара молча направилась к испытательному стенду. Я поглядел на ее прямую спину и чуть подрагивающие пальцы, сжимающие гаечный ключ.

К вечеру в испытательном цехе собралась вся команда. Пришел и Циркулев. Как всегда подчеркнуто аккуратный в черном сюртуке, он методично расставлял измерительные приборы, время от времени делая пометки в потрепанном блокноте. Его высокая фигура странно контрастировала с приземистым силуэтом испытательного стенда.

— Игнатий Маркович, — окликнул я его, — все системы готовы?

— Минуточку, — он поправил пенсне на цепочке. — Так… барометрическое давление 750 миллиметров ртутного столба, температура воздуха 18,5 градуса по Цельсию, влажность…

Варвара нетерпеливо постукивала карандашом по пульту управления. После доработок и установки дополнительного насоса она лично проверила все соединения, но по-прежнему избегала смотреть в мою сторону.

— Можно начинать, — наконец кивнул Циркулев, заложив руки за спину. — Все параметры зафиксированы.

Двигатель запустился с первого раза. На этот раз его рокот звучал увереннее, ровнее. Стрелки приборов медленно поползли вверх.

— Температура в норме, — докладывал Звонарев. — Давление масла стабильное.

— Катализатор Николауса работает! — возбужденно воскликнул Вороножский.

Циркулев неторопливо ходил вокруг стенда, делая пометки в блокноте и бормоча какие-то формулы. Внезапно он остановился:

— Любопытно… Очень любопытно. Этот звук…

Мы все услышали в тот же момент. Среди ровного гула двигателя появился едва различимый металлический скрежет.

— Варвара, прибавьте обороты, — скомандовал я.

Она молча передвинула рычаг. Скрежет усилился.

— Похоже на резонанс, — Циркулев снова начал мерить шагами цех. — Очень похоже на случай с двигателем Дизеля на выставке в Париже в 1900 году. Тогда тоже был металлический призвук на частоте около…

В этот момент раздался оглушительный хлопок. Из-под крышки клапанов брызнуло маслом, а один из шлангов системы охлаждения лопнул, обдав Варвару струей горячей жидкости.

Я рванулся к пульту управления, но она опередила меня:

— Не глушите! — крикнула Варвара, вытирая лицо рукавом. — Если остановим резко, повредим подшипники!

Варвара медленно, очень медленно снижала обороты. Ее руки, все еще мокрые от охлаждающей жидкости, слегка подрагивали. Я накрыл их своими, помогая удерживать рычаг.

— Осталось совсем немного, — тихо сказал я.

— Температура почти критическая! — крикнул Звонарев от приборной панели, протирая запотевшие очки. — Еще минута, и может не выдержать прокладка головки блока!

Руднев в залитом маслом лиловом сюртуке пытался зажать разорванный шланг:

— Нужно срочно что-то делать с охлаждением! Система может развалиться!

— Николаус говорит, что катализатор еще держится! — Вороножский метался между приборами, прижимая к груди драгоценную пробирку. — Но если температура поднимется еще на пять градусов…

— Обороты почти на холостых, — наконец выдохнула Варвара. — Можно глушить.

Я повернул ключ. Двигатель замолк. В наступившей тишине было слышно тяжелое дыхание всей команды и мерное капание охлаждающей жидкости из разорванного шланга.

— Позвольте заметить, — Циркулев поправил пенсне, степенно прохаживаясь вокруг стенда, — подобный случай уже имел место на броненосце «Петропавловск» в 1903 году.

— Игнатий Маркович, — перебил его Руднев, стягивая испорченный сюртук, — сейчас бы лучше чаю. И полотенце для Варвары Никитичны.

— И бинт для шланга, — добавил Звонарев, разглядывая повреждения.

— И успокоительное для Николауса, — пробормотал Вороножский. — Он очень переживает за катализатор.

Я посмотрел на Варвару. Она все еще стояла у пульта управления, мокрая и растрепанная, но в глазах уже появился знакомый азартный блеск.

— Знаете, — она наконец взглянула прямо на меня, — кажется, я поняла, в чем была проблема с резонансом.

— И в чем же? — я протянул Варваре чистое полотенце.

— Дело в креплении насоса, — она промокнула лицо и шею. — На определенных оборотах возникает вибрация, которая передается на корпус. Надо изменить точки крепления.

— И добавить демпферы! — подхватил Руднев, уже разворачивая на столе чистый лист ватмана. — Я как раз недавно разработал новую конструкцию.

— Позвольте заметить, — Циркулев, продолжая ходить кругами, достал свой неизменный блокнот. — В 1912 году на крейсере «Аврора» применялись резиновые амортизаторы особой конструкции. Я помню точные размеры.

— А что если совместить резиновые демпферы с пружинными? — предложил Звонарев, вытирая очки. — Двойная система гашения колебаний.

— Николаус одобряет! — воскликнул Вороножский, все еще прижимающий к груди пробирку с катализатором.

Я наблюдал, как команда, забыв об усталости и пережитом стрессе, увлеченно обсуждает новое техническое решение. Варвара, все еще мокрая, но уже с привычным блеском в глазах, что-то быстро чертила, иногда поправляя выбившиеся пряди волос.

— Леонид Иванович, — она вдруг подняла голову, поймав мой взгляд, — вы не могли бы посмотреть эту схему?

Я подошел ближе. От нее пахло горячим маслом, охлаждающей жидкостью и почему-то весной.

— Вот здесь, — она показала на чертеж, случайно коснувшись моей руки, — если расположить опоры под углом сорок пять градусов?

— И добавить регулируемые подушки, — я склонился над столом. — Тогда можно будет настраивать жесткость.

— Именно! — она впервые за весь день улыбнулась. — А помните, как мы решали похожую проблему с карбюратором?

— Помню, — я тоже улыбнулся. — Тогда тоже все промокли.

— Коллеги, — прервал нас педантичный голос Циркулева, — я, конечно, понимаю важность личных воспоминаний, но позволю себе заметить, что у нас еще не записаны все параметры сегодняшних испытаний. В частности, максимальная температура масла составила…

— Игнатий Маркович, — Руднев похлопал его по плечу, — а расскажите-ка нам лучше про тот случай на «Петропавловске». За чаем.

— С превеликим удовольствием! — оживился Циркулев. — Это было 15 марта 1903 года, барометрическое давление составляло…

Варвара тихонько рассмеялась, и я понял, что худшее позади. И не только в испытаниях двигателя.

Участники испытаний остались в помещении. Мне надо было идти, разгребать другие дела.

Посмотреть, как там запустили в производство «Полет» и «Полет-Д». Варвара украдкой глянула мне вслед и тут же отвернулась.

Я крутился с делами до конца рабочего дня. После испытаний ко мне в кабинет зашел Звонарев:

— Леонид Иванович, там… — он замялся, — к вам гость. Из Москвы.

Я понял, кто это. Конечно, Мышкин еще позавчера сообщил, кто приедет.Медведев приехал лично проверить результаты работ.

В малом конференц-зале заводоуправления, куда я поднялся через несколько минут, меня действительно ждал комполка. Как всегда подтянутый, три шпалы в петлицах поблескивали в свете вечерней лампы.

— Решил лично взглянуть на ваши успехи, — негромко сказал он, когда мы остались одни. — В Москве много… разных мнений по поводу вашего проекта.

— Как добрались? — я предложил ему присесть за стол, где уже был приготовлен чай.

— Тихо, — усмехнулся он. — Официально я инспектирую военные склады в Канавино. Так что, — он достал папку с грифом «Совершенно секретно», — показывайте, что у вас тут получается.

— Первый прототип показал неплохие результаты, — я открыл папку с предварительным отчетом. — Есть проблемы с системой охлаждения, но мы их решаем.

Медведев внимательно просмотрел документы, особенно задержавшись на графиках мощности.

— Впечатляет, — он поднял глаза. — Особенно расход топлива. Но вот здесь, — его палец уткнулся в цифры, — у меня возникает вопрос. Откуда возьмем столько дизельного топлива для будущих машин?

Я молчал. Этот вопрос и самого меня беспокоил последнее время.

— Вы же понимаете, — продолжил Медведев, откидываясь в кресле, — что танки без горючего — это просто очень дорогие железные коробки. А у нас вся нефтепереработка пока настроена в основном на керосин и бензин.

За окном проехал автомобиль, его фары на мгновение выхватили из темноты корешки книг в шкафу.

— Есть мысли на этот счет, — осторожно начал я. — Но потребуется… расширение проекта.

Медведев подался вперед:

— Я вас внимательно слушаю.

— Нужно параллельно с двигателем заняться нефтепереработкой. Создать производство качественного дизельного топлива. А заодно… — я сделал паузу, — решить вопрос с дорогами.

— Дорогами? А почему именно дороги? — Медведев склонился над папкой. — Танки вроде и без них неплохо ходят.

— Видите ли, — я достал еще один чертеж, — есть идея создать специальные тягачи для перевозки танков на большие расстояния. Тяжелые грузовики с прицепами-платформами.

— Зачем? — Медведев нахмурился. — Танк сам прекрасно ездит.

— Нет, не прекрасно, — я покачал головой. — При движении своим ходом на большие расстояния танк изнашивает ходовую часть, расходует моторесурс, да и топлива потребляет намного больше. А если перевозить его на специальном тягаче, мы избежим всех этих затруднений.

— Как паровоз на железной дороге? — Медведев заинтересованно подался вперед.

— Именно. Тягач с прицепом может перевозить танк со скоростью до пятидесяти километров в час по хорошей дороге. Ходовая часть танка при этом не изнашивается, двигатель не работает. На место боевых действий машина прибывает полностью готовой к применению.

— А эти ваши тягачи…

— Тоже на дизельных двигателях. Экономичнее и надежнее бензиновых. Но для них, как и для танков, нужны хорошие дороги с твердым покрытием. Отсюда и потребность в битуме для асфальта.

Медведев задумчиво потер подбородок:

— Комплексный подход, значит. Нефть, топливо, дороги, тягачи… — Он помолчал. — А знаете, в этом что-то есть. Целая система получается.

— Система мобильности, — кивнул я. — Танки должны быть там, где они нужны, и именно в тот момент, когда они нужны. А для этого требуется развитая инфраструктура.

Медведев задумчиво побарабанил пальцами по столу:

— Амбициозно. Очень амбициозно. Но логично. — Он помолчал. — А где планируете искать нефть?

— Поволжье, — я достал сложенную карту. — По моим данным, там должны быть серьезные месторождения.

— По вашим данным? — Медведев прищурился. — Откуда такая уверенность?

Я мысленно чертыхнулся — надо быть осторожнее. Иногда совсем забываю, что я из будущего.

— Геологические изыскания. И анализ существующих разработок, — я постарался говорить как можно увереннее.

— Хм… — Медведев изучал карту. — Что ж, подготовьте подробный план. Включая организацию разведки, добычи и переработки. И смету, обязательно смету.

Когда я уже был у двери, он добавил:

— И да, Леонид Иванович… Товарищ Сталин очень интересуется вашим проектом. Очень.

Я кивнул и вышел в промозглый весенний вечер. В голове уже складывался план: геологоразведка, буровые вышки, нефтеперерабатывающий завод… Кажется, наш маленький проект танкового двигателя начинал обрастать новыми, неожиданными направлениями.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Нэпман 5. Дизель и танк

Оглавление

Глава 1 Дизельпанк

Глава 2 Испытательный стенд

Глава 3 Доводка

Глава 4 Еще доводки

Глава 5 Команда мечты

Глава 6 Дорога в столицу

Глава 7 Московские испытания

Глава 8 Конкурс

Глава 9 Испытания

Глава 10 Допуск

Глава 11 Москва-Ярославль

Глава 12 Дальше в путь

Глава 13 До Вологды

Глава 14 К Архангельску

Глава 15 Переправа

Глава 16 Теперь на юг

Глава 17 Горные тропы

Глава 18 Главный хребет

Глава 19 Свердловск

Глава 20 Казань

Глава 21 Последний рывок

Глава 22 А теперь танк

Глава 23 Секретный проект

Глава 24 Стальное сердце

Глава 25 Броня

Глава 26 Первый прототип

Nota bene