Совершенно несекретно [Дмитрий Валерьевич Иванов] (fb2) читать онлайн

Совершенно несекретно

Глава 1

Вот так получилось, что в Кремлёвском дворце съездов я первый раз за обе мои жизни, что в целом неудивительно. В первой жизни я был обычным, хоть и хорошо оплачиваемым трудягой, и такие, как я, сюда по делу не попадали. А во второй, нынешней, моя карьера пока далека от вершин, несмотря на депутатство и неплохую должность в Красноярском крайкоме КПСС.

Также мимо меня прошли всевозможные концерты, балеты и прочие культурные мероприятия, проводимые в этом впечатляющем здании. А сегодня, пройдя со стороны Александровского сада через Кутафью башню и Троицкие ворота, я, наконец, очутился внутри.

Первая мысль: не зал, а царский дворец! Пространство величиной с футбольное поле, высоченные потолки, сияющий мраморный пол, а окна такие огромные, что через них видны золотые купола кремлёвских храмов. Верхнюю часть стены украшает мозаичное панно с гербами республик СССР. Масштаб и величие этого места словно подчеркивали, как далеко я зашёл… и как далеко мне ещё идти.

Дыхание перехватывает не только у меня. Даже люди, которые по статусу здесь должны быть «своими», стоят, разинув рты, как провинциалы на ярмарке.

— Ой, извините! — пробормотала молоденькая корреспондентка, врезавшаяся в меня своей не по-девичьи настойчивой пятой точкой.

Ага, тут ещё и телевизионщики что-то снимают. Развели суету — камеры штативы, прожектора в ряд выстроены. Девчушка в ярко-красной юбочке и белых сапожках металась между всей этой техникой с микрофоном в руках и кричала в сторону оператора: «Да что ж ты кадр такой кривой ловишь⁈» Тот стоял с мрачным лицом и ворчал что-то нелицеприятное себе под нос. Пахнет эфиром, а ещё — явной усталостью съемочной группы.

— Да можете ещё раз толкнуть, я не против, — попытался пошутить я, но про меня уже забыли.

Кругом меня много людей, самых разных: важных, солидных, красивых, исполненных собственной значимостью. Мелькали и знаменитости, некоторые из них знакомы мне по… ну, скажем, другим временам. Вот, например, академик Сахаров. Узнать его было проще простого — он словно вышел из старого документального фильма. Худощавый, с высоко поднятой головой, смотрит так, будто сканирует зал своим знаменитым острым взглядом.

Рядом со мной мои соратники по будущей, надеюсь, депутатской группе. Стоим отдельной кучкой и заметно выделяемся на общем фоне людского потока. Да ещё как выделяемся! Самый мелкий из нас — Серёга Карамчаков, борец из Хакасии. И пусть ростом он едва до моего подбородка дотягивает, но плечи у него такие, будто гири в пиджак запихали. Избрали его, как и меня, от Хакасии. Но это цветочки. Вот рядом — Илья Недолюбко, десантник-афганец. В нем почти два метра росту, да и ширина плеч к росту прилагает. Выглядит так, будто его прямо из бронетранспортёра выгрузили, в пиджак закатали и в зал отправили. А рядом с ним Генка Лешнев, брат моего давнего товарища Витьки Артемьева. Генка — сапёр и орденоносец, тоже афганец. Лицо суровое, взгляд острый, будто оценивает, где поставить очередную мину.

Этих двоих я сам протолкнул в депутаты от Союза воинов-интернационалистов! Да, Союз выдал нам пять мест не без моей помощи! Три отобрали у «Красного Креста», ещё два — у общества «Знание», и это целиком моя заслуга.

Ещё двое из нашей команды, Денис и Слава — не такие исполины, как Генка с Илюхой, но всё же повыше меня будут. Парни прошли на съезд тоже от Союза воинов-интернационалистов, поэтому относятся ко мне с уважением и хотят, как они сами говорят, быть с нами «в одной команде». Приятно слышать, но всё равно приглядываюсь к ним, мало ли.

А вот пятый депутат от Союза, Демьяненко Фёдор Петрович, сейчас не с нами. Он — человек в годах, старинный товарищ Власова, дослужившийся до полковника, и сейчас стоит где-то в сторонке, зацепившись языком с кем-то из своих бывших сослуживцев. Зная Демьяненко, можно не сомневаться — разговор затянется. Что ж, пусть обрабатывает своих, нам это только на руку.

Но пятёркой я не ограничусь. У меня в голове уже зрел план привлечь в нашу «могучую кучку» ещё двоих. Одного из них я знаю лично — толковый парень. А вот второй… второй — человек Власова. А про предсовмина говорят, что тот не ошибается в людях. Ну что ж, посмотрим.

Съезд только стартовал, а у меня уже хорошие новости: шансы на то, что я окажусь в Верховном Совете, почти стопроцентные! Причём не в одиночку, а в компании с Ильёй и Серёгой Карамчаковым. Система тут такая: в Верховный Совет избирается 271 человек в Совет Союза и столько же в Совет Национальностей. От автономной республики квота — два человека, и нас, как молодых олимпийцев поддержал лично Шенин, так что мы будем в Совете Национальностей, так как на два места — два кандидата. Хотя формально по нашим кандидатурам будут голосовать все две с лишним тысячи депутатов.

Илья же пойдёт от общественной организации — с ним тоже вроде всё предварительно решено. Несмотря на разнузданный разгул демократии, а именно так сейчас оценивают происходящие изменения в стране депутаты, ничего по-настоящему демократического пока нет. Даже голосования будут не тайными. Да и выступающие с трибуны давно определены, а их речи изучены. Может, разве что Ельцин или академик Сахаров осмелились не отдать свои тексты на проверку, но остальным пришлось это сделать.

Я, конечно, не выступаю. Хотя хотелось бы. Нет, не мне лично — это Власов жаждал видеть меня на трибуне. У него какой-то свой план, и я был бы в нём одной из ключевых фигур, но пробить меня в ряды выступающих он всё же не смог. Уж очень плотно расписан этот «парад ораторов». А я — ну, пока что не та фигура, чтобы сдвигать такие глыбы. Хотя в голове крутится мысль: «Если Власов чего-то хочет, то, скорее всего, рано или поздно добьётся». Может, не через трибуну, но через что-то ещё.

Мой новый знакомый Валентин Тутаев — тот самый человек Власова — всё где-то задерживался. Видимо, важные дела или привычка не спешить. А вокруг народ уже зашевелился: депутаты, словно муравьи, потянулись к лестницам и входам в зал для заседаний. Ждать его дальше смысла не было, и я даю команду «по коням»:

— Чё, парни, надо идти, сейчас мандаты раздавать будут!

Рассаживаемся по своим местам, которые у нас, к сожалению, не вместе. Моё — по центру зала в двадцатом ряду. Рядом со мной суровая советская учительница Ирина Евгеньевна уже предпенсионного возраста. А вот слева — совсем другая история: Лена Миндубаева, из Узбекистана. Красивая метиска лет двадцати пяти с миндалевидными глазами, что смотрят тебе будто в самую душу. Невысокая, стройная, и, как выяснилось, прокурор — форменный китель и синяя юбка выдают профессию сразу, вот только в чинах я не разбираюсь.

Девушка одарила меня белоснежной улыбкой и принялась читать выданную нам стопочку листов. Там всякая информация о плане первого дня и некоторая информация о днях грядущих. Съезд будет идти аж до 9-го июня!

Я протиснулся на свое кресло уже перед самым началом заседания и пропустил момент знакомства провинциальной учительницы с молодой прокуроршей. А оно, судя по бросаемым друг на друга взглядам, у моих соседок не задалось — «девочки» явно поссорились.

Скользнув взглядом по залу, я с интересом изучаю ближайшее окружение. Прямо передо мной устроился почтенный дед с аккуратной козлиной бородкой. Он что-то читал в своих бумагах, время от времени поправляя галстук.

На сцене выстроился длинный ряд столов, очевидно, предназначенных для президиума, но сидит там пока всего лишь один дядька. Выглядит он немного потерянным, словно оказался здесь случайно. Я мельком глянул на него, подумал: «И кто же ты, бедолага, первый на линии фронта?» — и снова продолжил рассматривать своих соседей.

— Уважаемые депутаты… В соответствии с конституцией СССР… как Председателю Центральной избирательной комиссии, предстоит открыть Съезд народных депутатов СССР, — начал чтение своей речи под бумагу этот самый дядька, которого нам не представили. Судя по нашим справочным бумагам, некто Орлов.

— Выборы подтвердили, что народ видит в партии Ленина силу… Сегодня на Съезде присутствует 2155 народных депутатов СССР из 2249 избранных… — без неожиданностей вещал дядька, так и пребывающий пока в одиночестве.

А неожиданность случилась тут же, сразу после слов об открытии! Я, как и все остальные, ещё хлопал вяло, по привычке, когда на трибуну перед длинным рядом столов из зала буквально выскочил плешивый мужичок. Движения у него были резкими и суетливыми.

— Прошу почтить память погибших в Тбилиси! — взвизгнул он пронзительным, склочным голосом.

Плешивый мужичок, кажется, что-то сказал ещё перед этим, но говорил мимо микрофона, так что услышать его не удалось. Большинство присутствующих поняло, что произошло что-то незапланированное, люди стали озираться по сторонам, словно ища глазами тех, кто должен был разрулить ситуацию. Некоторые порывались встать, но тут же садились обратно. Не знал, что делать и ведущий Орлов…

— Товарищи, многими… — растерянно начал он и умолк!

Зал отреагировал примерно наполовину. Кто-то, я уверен, даже не до конца осознал, зачем встал — просто рефлекс, вернее, советская привычка делать то, что скажет главный. А главный у нас где? Всё верно — впереди на лихом коне… э-э-э… за трибуной, короче.

— Благодарю вас! — поспешно заявил выскочка буквально секунд через пять. — Вношу депутатский запрос: по поручению моих избирателей требую сообщить во всеуслышание сейчас, на Съезде народных депутатов СССР, кто отдал приказ об избиении мирных демонстрантов в городе Тбилиси 9 апреля 1989 года и применении против них отравляющих веществ, а также сообщить название этих отравляющих веществ. Толпежников… от 293-го Пролетарского национально-территориального избирательного округа, Латвия.

Мужичок, гордо встряхнув головой, с видом победителя передал свои бумаги Орлову. Тот, явно растерянный, принял их и начал читать, будто ничего важнее сейчас не было. По его лицу было видно: он абсолютно не понимает, как реагировать.

Жидкие аплодисменты совершенно меня не впечатлили, но вот соседка, та, что слева, захлопала так громко, что несколько человек даже обернулись на этот шум, и просипела в нашу с Леной сторону:

— Вам должно быть стыдно!

— Погибли люди! — поддержал её козлобородый дедок.

— Но солдаты там тоже погибли… Кто их убил? Митингующие! А с какими лозунгами эти ваши люди вышли на митинг? — негромко, но твёрдо спросила прокурорша.

Теперь ясно, почему они друг на друга так враждебно зыркают — наверное, уже обсудили, пока меня не было, политическую ситуацию в стране и не сошлись во взглядах.

Далее всё пошло гладко. Слово дали депутату Лукину, который зачитал нам предложенный список членов президиума, куда посадили «каждой твари по паре» — восемнадцать человек, среди которых были представители и Прибалтики, и Кавказа, и Средней Азии. По социальному положению тоже не обидели никого: в списке были и рабочие, и интеллигенция.

— Кто за предложенный состав, прошу поднять руки… — сухо предложил Орлов.

— Мандаты! — неожиданно для себя крикнул я с места, доставая свой из-за пазухи на заказ сшитого костюма.

Отдал я за этот костюм, с учётом за срочность, целую тысячу и не жалею — сидит на мне идеально. Правда, первых денег от окон пока нет, но видеосалоны ещё приносят тысячи по четыре в месяц, хотя полный зал собирается только на новинки какие-нибудь, вроде «Крепкого орешка». Очки с нулевыми диоптриями дополняли мой образ — краше я в них, конечно, не стал, но солиднее — это точно!

— Мандаты? — услышал меня Орлов. — Можно и мандаты! Будем ещё раз мандатами переголосовать, товарищи?

И люди послушно начали доставать свои корочки, поднимая их. Даже наш насквозь демократический съезд пока по большому счёт — стадо. Сказали показать мандаты — вот они, пожалуйста. Однако не ожидал я от себя такой активности — надо же заорать на весь зал! Какая муха меня укусила?

Прокурорша Лена бросила на меня заинтересованный взгляд, а вот учительница Ирина Евгеньевна смотрела так, словно сейчас достанет ручку и запишет мне замечание в дневник.

— Против? Воздержался? То есть практически единогласно! Я не вижу ни одного…

Мд-а! Никто не стал считать, кто там против, кто воздержался — по прежнему всеобщий одобрямс! Голосование ради голосования.

На трибуну стали выходить избранные. Первыми шли Горбачев с Лукьяновым, что неудивительно — они сидели в первом ряду.

— А вы молодец, — тихонько сказала мне Лена и погладила по ноге!

Этот неожиданный знак внимания выбил меня из колеи, и часть речи, звучавшей с трибуны, я пропустил, пытаясь понять — стоит замутить с узбечкой или хранить верность Марте? Прокурорша же, не абы кто!

— Нам нужно утвердить повестку дня и порядок работы Съезда. Хочу проинформировать народных депутатов СССР, что вчера по вашему полномочию заседали представители групп народных депутатов СССР в количестве 446 человек. Заседали в течение девяти часов и самым тщательным образом обсуждали эти вопросы для того, чтобы подготовить вам по ним предложения, — рокотал Горбачёв.

Меня в числе этих 446 «избранных» не было, и я стал внимательно слушать следующего оратора, который и должен был рассказать нам о повестке. Это доверили сделать Назарбаеву, являющемуся в данный момент всего лишь предсовмином республики. Должность, конечно, высокая, как у Власова в РСФСР, но не первый он пока среди казахов. Молодой ещё Назарбаев выступил по делу, огласив повестку, за которую мы, кстати, пока не голосовали.

А затем дали голос Сахарову. Горбачёв лично пригласил его на трибуну. Сахаров говорил негромко, словно читал лекцию на кафедре. С трудом вслушиваюсь в его гнусавый голос, пытаясь понять, чего ему надо. Вещал что-то о необходимости принятия какого-то декрета, называл статьи Конституции, которые, по его мнению, нужно изменить.

Судя по лицу моей соседки-учительницы, та тоже ни черта не понимала. А Лена… Лена имеет юридическое образование и, думаю, поняла, что хочет Сахаров.

Вот второе предложение Сахарова поняли, думаю, все. Академик вдруг сменил тон и потребовал — нет, не попросил, а именно потребовал, — дабы «не опозорить себя перед всем нашим народом», провести альтернативные выборы главы государства! После этого он, конечно, лизнул Горбачёва — мол, не видит лучшей кандидатуры. Но главное прозвучало:

— Необходимо обсуждение, необходим доклад кандидатов, потому что мы должны иметь в виду альтернативный принцип всех выборов на данном Съезде, в том числе и выборов Председателя Верховного Совета СССР…

Хм! А уж не себя ли он метит в конкуренты Горбачёву?

— Я говорю слово «кандидатов», хотя считаю вполне возможным, что других кандидатов не будет. А если они появятся, то мы будем говорить во множественном числе. Кандидаты должны представить свою политическую платформу…

Горбачёв всё слушает с каменным лицом, и видно, что он не в восторге. Тем не менее реагирует подчеркнуто доброжелательно, предоставляя слово ещё одному товарищу, знакомому мне по прошлой жизни: будущему первому мэру Москвы Попову Гавриилу…

Гаврила был московским мэром,

Гаврила управлял Москвой…

Дискуссия закипела, мы голосуем, послушно вытаскивая мандаты. Всё идёт по сценарию — Горбачёв умело держит «наш корабль» на нужном курсе.

— Надо выработать механизм подсчёта голосов! — заявляет он.

Да неужели⁈ Ну, наконец-то кто-то догадался, что голосование без подсчёта — это чистая профанация.

— Вносится предложение: подсчёт голосов при открытом голосовании поручить группе народных депутатов в следующем составе… — уверенно говорит Михаил Сергеевич, продолжая рулить процессом.

Пока мы не утвердили эту «группу доверенных лиц», Горбачёв сам считает, кто против, а кто воздержался. Взглядом быстро оценивает зал и объявляет:

— Тридцать один — против, двадцать — воздержались.

Потом голосуем за повестку Назарбаева, и тут уже счётчики ходят по рядам.

А я обмениваюсь мнениями с Леной.

— У меня там, на площади, брат родной был. Я потом с ним разговаривала. Так вот… всё не так, как пишут в газетах и как во «Взгляде» говорили… Не было ни резаных, ни колотых ран, не было отравленных — просто давка. Тут самое главное — разобраться, почему выходы с площади были закрыты машинами! — доверительно рассказывала соседка, наклонившись почти к самому моему уху.

Я киваю, пытаясь выудить из своей памяти что-то связанное с этим событием — из той, другой жизни.

На сцене тем временем избрали мандатную комиссию. Её функции мне досконально не понятны, но — надо, так надо. К тому же в президиуме уже проголосовали за неё, не спрашивая зал. Что, демократия закончилась, или так надо по регламенту?

— Товарищи! Прикидка показывает, что комиссии потребуется часа три-четыре. Я прошу вашего согласия назначить продолжение работы и собраться здесь в 16.00, — донеслись до меня слова Горбачева с президиума.

Глава 2

— О! Можно пойти пообедать! Ты как? — обращаюсь я к своей соседке-узбечке.

Нет, я не собирался клеить молодую прокуроршу, просто интересно узнать, что там о событиях в Тбилиси её брат ещё рассказывал. Хотя… общество красивой и умной (иначе бы не избрали депутатом) девушки мне нравилось. Про события в Кувасайе спрашивать нет смысла — Лена уехала раньше.

— В буфет? — с готовностью предложила Лена.

— Там толкучка будет. Есть лучше идея — идём в банкетку?

Нас, конечно, обещали здесь кормить — и вроде даже неплохо. Места для этого имелись: буфеты, банкетный зал, столовая. Всё как положено. На каждый день работы съезда нам выдали розовые талончики, дающие право выбора, где именно утолить голод.

— Я всегда за то, что лучше! — хитро улыбнулась Лена, и мы потянулись вслед за другими к выходу.

Козлобородый, кстати, в это время тоже не терялся и что-то нашептывал училке на ухо. Кобель какой!

Сразу, конечно, я уйти не мог — надо поймать своих парней и человека Власова. Мы заранее договорились встретиться в фойе, около лестницы в подвал. Это было удобное место — достаточно людное, чтобы не привлекать внимания, но и не настолько забитое, чтобы не протолкнуться.

— Анатолий, — пропустив отчество, немного фамильярно обратился ко мне молодой парнишка моих лет. — Отлично, что вашу идею голосовать не руками, а мандатами поддержал Орлов. В самом деле, что мы в школе, что ли?

При этих слова Лена снисходительно улыбнулась, очевидно, оценив нашу молодость — мол, мальчишки ещё не успели перестать ненавидеть школу и всё, что о ней напоминает.

— Что-нибудь получается у нас? — сразу перешёл к делу я, стараясь не обращать внимания на озорной взгляд Лены, который она бросила на Валентина.

Это явно было не по теме. Я девушку буду ужинать — вернее, пока обедать — а, значит, и танцевать я должен. Или не должен? Странно. Такие кобелиные мысли у меня возникли впервые со времени расставания с Мартой. Ведь с тех пор я ни с кем из женского пола близко не контактировал. Ну… в интимном плане, конечно. Так-то с Ленкой Недолюбко мне общения хватило с головой: пока её Ильи не было месяц, она ухитрилась вынести мне весь мозг. Вспоминая, я слегка поморщился. Нет, её узбекская тёзка — это совсем другое дело. Спокойная, умная, с таким железным спокойствием, что рядом с ней чувствуешь себя… не знаю, будто она давно всё о тебе поняла.

— Одного человека пока не достаёт, — вздохнул Тутаев. — Девятнадцать нас.

— Лен, а не хочешь вступить в нашу фракцию? — пришла в голову мне неожиданная мысль. — Понимаешь, надо двадцать человек…

— Какую фракцию? — не поняла прокурорша, но, судя по тому, что девушка нахмурилась, слово это ей не понравилось.

— Толя немного неправильно выразился. По новому регламенту, который приняли сегодня, заявления, декларации или обращения, внесенные на Съезд не менее чем двадцатью депутатами, распространяются в качестве официальных документов Съезда, — попытался отодвинуть меня Валя, которому я частично загораживал вид на девушку.

— А, поняла! — улыбнулась Лена. — Тогда надо сто человек собирать, ведь сегодня уже решили, что по требованию не менее ста депутатов можно организовать поимённое голосование, — удивила меня девушка.

Оказывается, этот момент я, похоже, благополучно прослушал. А вот прокурорша, видишь, не только услышала, но и сразу отметила важность подобных объединений.

Кстати, мысль про фракцию — ну, или пусть группу, если так понятнее, — пришла мне буквально перед самым съездом. Я тогда, особо не раздумывая, предложил её Власову. На удивление он поддержал меня сразу. Я уж готовился к долгим объяснениям, аргументам и, может, даже к демонстрации той самой притчи с веником и прутиками: мол, поодиночке нас легко сломать, а вместе мы сила. Но не пришлось! Власов просто кивнул и сказал:

— Хорошая мысль, Толя. Я дам тебе своего человека. Надежного. Он мне многим обязан, да и вообще… Он этим и займется! Вот, считай, вас уже двое есть.

— Нас восемь человек! — с гордостью сказал я, давая понять, что времени зря не теряю. — Ну а вместе с вашим надёжным парнем, может, и ещё кого привлечем!

На самом деле у меня были отрывочные воспоминания из будущего, что какая-то фракция из самых отъявленных деятелей перестройки в итоге будет организована. Смотрел же по телевизору те самые заседания, газеты читал, где писали про этих «новых лидеров». Тогда это казалось скучным фоном, но теперь… теперь это моя реальность.

Боже мой, какой наивный глупец я был в то время! Например, о том, что СССР окончательно развалился, я понял далеко не сразу. Ну, был СССР, стало СНГ — пожал плечами я на белорусское «соглашательское» предательство. Тогда мне, как и многим другим, это казалось просто сменой вывески, а не концом целой эпохи. Точно так же я не осознал возможные последствия событий 93-го года. Меня, кстати, звал знакомый приятель митинговать в Москву к Руцкому, но я не поехал — закрывал хвосты в институте. Впрочем, отказ ратифицировать Беловежские соглашения тогда парламенту зачёлся, но это было слабым утешением. Всё уже было решено, всё уже катилось вниз.

— Отлично, Лен! — обрадовался я, довольный её согласием. — Ну что, идём обедать?

— Да, конечно! — ответила Лена, прерывая общение с Валентином и блеснув на прощание ему своей фирменной улыбкой.

— Толя, я с вами. Побеседуем… — попытался упасть нам на хвост Тутаев.

Но на этом он не остановился. Без всяких прелюдий парень повернулся к прокурорше и выдал:

— Лена, а вы замужем? Я лично не женат!

— Илья, обсуди с Валентином будущий состав группы, — сказал я подошедшему другу, кивнув в сторону Тутаева.

Илья, как всегда, действовал уверенно, хоть и явно не понял матримониальных устремлений Валентина. Он «нежно» схватил того за руку, не давая далеко уйти.

Отлично. Теперь никто мне не помешает пообщаться с Леной. А вот ещё и Карамчаков с эскалатора раздевалки к нам идёт…

Банкетный зал оказался высоким — метров семь — и по-настоящему впечатляющим помещением. Располагался он прямо над залом заседаний и легко мог вместить пару тысяч человек! Подвесной потолок в нём поддерживался рядами боковых колонн, облицованных мрамором и чеканным анодированным алюминием. С трёх сторон зал окружала открытая терраса, откуда открывались потрясающие панорамные виды на Кремль и Москву!

Подошедший к нам дежурный метрдотель церемонно указал на место около пальмы, вроде как настоящей!

— Я на минуту, — скромно сказала прокурорша и ушла, очевидно, попудрить носик.

Кладу на стол наши с Леной талоны и сверху добавляю четвертак.

— Цветы есть?

— Ещё столько же — и будет пять роз, — не моргнув глазом, ответил ушлый официант. — Но не советую, с цветами потом будет неудобно девушке в зал возвращаться. На эти деньги могу принести вам особое блюдо от нашего шеф-повара и десерт! Мы его обычно не подаём делегатам…

— Мы депутаты, — поправил я. — Ну, давай так. Удиви — что у вас за особое блюдо? И на чай сразу возьми.

— Там так красиво! И вообще… тут прямо целый город: почта, переговорный пункт, киоски, экскалаторы везде! — возбужденно сообщает мне вернувшаяся за стол Лена.

Блюдо от шеф повара оказалось жульеном в горшочке.

— Что за грибы? — насторожено спросила девушка, пробуя блюдо. — А вкусно!

— Шампиньоны, — равнодушно ответил я.

— Никогда не ела, даже не слышала!

— Слушай, а что там тебе ещё брат рассказывал? Он кто — милиционер? — решил перейти я сразу к интересующему меня вопросу, но меня перебили.

— О! Вот вы где! — к нам подходит Генка Лешнёв.

— Что-то случилось? — насторожился я. Лешнёв и так парень с характером, а тут его явно задели за живое.

— Да поцапался тут с одним грузином! «Отравили, забили детей и женщин лопатками…» Урод! Хотелось врезать! Не, ну ты слышал, что сегодня сказал этот лысый хрен из Латвии?

Генка был возмущён до крайности. Его пудовые кулаки то сжимались, то разжимались, а в глазах читалось явное желание пустить их в ход. Казалось, только подай ему сюда этого грузина или латвийского оратора, и разговор закончится очень быстро… и больно для одной из сторон.

— У Лены вот брат там был. Знакомься, кстати, — прерываю я Генку. — Лена Миндубаева.

— Очень приятно! — улыбнулась девушка. — Да, у меня брат целый месяц там был. А вообще, он учится на третьем курсе ГВШ МВД в Горьком.

— Любопытно, — произнес Лешнёв, сразу успокоившись, и присел, с интересом разглядывая прокуроршу.

Да что она всех мужчин, как магнит, к себе тянет? Симпатичная, конечно, но не более того: ни буферов, ни задницы. Да даже ног из-под строгой форменной юбки и тех не видно… Улыбка? Вот это — да, приятная.

Тут нам принесли обещанный десерт — тортик «птичье молоко». Заодно взяли талончик и у Лешнева — раз уж пришёл, пусть обедает.

Лена, не забывая о тортике, поведала нам не только о том, что в общем-то я и так знал, но и о том, чего не слышал и в будущем. Вот что значит рассказ очевидца! Например, как военных встретили в Тбилиси — с проклятиями и нападениями, пришлось даже уехать за город. И как происходила уборка улиц после разгона митинга — в КАМАЗ фронтальным погрузчиком грузили горы обуви, сумок, плакатов откровенно антисоветской направленности и всего, что осталось от убегающей «оппозиции». И про «мирных» демонстрантов с дубинками, ножами, цепями и прочим. Или как они потом, после разгона митинга, патрулировали город: движение транспорта и передвижение гражданских после 20−00 было запрещено, поэтому солдаты ходили только по центру проезжей части, т. к. с балконов запросто могли «угостить» цветочным горшком или кирпичом. Такие случаи встречались практически ежедневно. В этих ситуациях, по словам Лениного брата, помогала очередь из автомата в воздух — во всем квартале тут же гасли окна и задергивались шторы…

Про то, что во всем обвинят военных, я помнил из будущего. Мол, это они всё самовольно устроили, без согласования. Но как тот же условный министр обороны Язов мог действовать без санкции Горбачёва? Однако лезть в эти дебри разборок я не собирался: и чин мал, и смысла не вижу. Если честно, я даже рад был, что Кавказ потихоньку отваливается. Мы и без них не пропадём!

— Это что получается — им не нравится в СССР? — возмущенно вопрошал Генка, размахивая руками. —

Да был я у них, в Грузии: тепло, море, фрукты — живут лучше, чем мы! Машины у всех!

Он уже пообедал, мы съели свой десерт, и можно было уходить. Встаем из-за стола, направляемся к выходу… И тут в зал заходит Ельцин. Не один в компании двух мужчин, один из которых мне смутно знаком.

— А Штыба знает, где бутерброды с икрой дают! — увидев меня, обрадовался Борис Николаевич.

Ба! Да он, похоже, выпил. Цвет лица, характерный для таких случаев, и лёгкий, но явный запах алкоголя подтверждали мою догадку. Ну что ж, бывает.

Радости от встречи я не разделяю, но приходится здороваться и знакомить своих спутников с лидером зарождающейся оппозиции. Своих же Ельцин не счел нужным представить, но я уже узнал того, смутно знакомого. Казанник, будущий генпрокурор России!

— Принеси нам что-нибудь! Сам знаешь! — Ельцин, ещё не сев за стол, отдал указания официанту и жестом пригласил меня присесть рядом.

Пока я раздумывал — стоит или нет это делать — ведь места за столиком только для четверых. Лене и Генке, что, стоять за спиной? — Борис Николаевич достал из папки отпечатанные на машинке листы и, положив их на стол, предложил мне:

— Глянь.

На бумагах виднелись правки: подчеркивания, выделения, какие-то стрелочки, кружочки и прочие следы вдумчивой и серьезной работы над документом.

«Считаю главной задачей децентрализацию власти и демонтаж командно-административной системы» — успел прочесть я, прежде чем второй спутник Ельцина прикрыл пачку листов красной папкой с гербом СССР.

— Вот, речь готовлю! Надеюсь, дадут мне слово! — недовольно глянул на услужливого спутника Ельцин и протянул: — Да это Штыба, ему это особо не интересно, да и не побежит Толя никуда… Можно подумать, «он» не знает, о чем я говорить буду!

«Он» — очевидно, Горбачёв, и судя по количеству правок, речь уже давно в работе, и вполне возможно у «него» на столе побывала.

— Дадут, уверен, слово! — пророчествую я, ведь речь эту слушал, и тогда она мне понравилась.

— Молодёжь, берите стулья. Хотите вместе пообедаем? — радушно предлагает Ельцин и ворчит на своего спутника: — Что ты, понимашььь, под руку лезешь?

— Да мы уже поели и, пожалуй, пойдем, — решаюсь я уйти.

Не из-за опаски опальной дружбы, смысла мне нет просто сидеть. Советы давать? Глупо. Попытаться подольститься… А зачем? Он и так ко мне хорошо относится. Попробовать войти в его команду? Вот уж чего точно не надо. По крайней мере, пока. Хоть вот той же Лене знакомство с будущим генпрокурором может пригодиться.

— Ты знаком с Ельциным?

— Тебя Ельцин знает?

Хором выпалили Генка и Лена, когда мы уже спускались вниз. Я невольно усмехнулся. Фразы почти одинаковые, но смысл — совершенно разный. Ведь знакомство с Ельциным — это одно. Его можно списать на случайность… А вот то, что Ельцин знает меня и даже выделяет среди других, — это уже совсем другой уровень.

— Так получилось, — ответил я уклончиво. — Общались несколько раз… По спорту, по МЖК в частности.

А Леночка соображает! Взяла меня за руку, ведь на каблучках трудно по ступенькам спускаться. Ну или просто захотела пококетничать. Генка глядит с завистью: выбрали не его. Но он выше меня, и миниатюрной Лене с ним идти было бы ещё более неудобно, чем со мной.

— А вы, Анатолий, полны сюрпризов, — задумчиво протянула девушка.

— Это… он ещё олимпийский чемпион по боксу, — похвастался Лешнёв с таким видом, будто это он чемпион.

— Да? Надо же! У меня муж боксом занимается! — простодушно удивилась прокурорша.

— Муж? — хором спросили мы с Генкой, причем разочарования в Генкином голосе явно было больше, чем в моем.

Глава 3

— А кольца нет, — обвиняюще произнес Лешнёв, как будто поймал девушку на обмане.

— Я замужем… Пока замужем, — лукаво, но как мне показалось, с грустью пояснила Лена и посмотрела на меня так выразительно, что я задумался: — «А может, ну его к черту? Замутить с прокуроршей? Ну, чисто для разрядки?»

— А почему так? — оживился Генка, совершенно не заботясь о том, насколько бестактно звучит его вопрос.

— Изменял мне! Ненавижу изменщиков! — серьёзно сказала Ленка, гордо вскинув подбородок, а мне стало стыдно.

На свои места возвращаться ещё было рано, а потому мы, поддавшись стадному чувству любопытства, незаметно примкнули к небольшой кучке депутатов. Там косматый дядя в мятом костюме читал свои стихи.

— Ты в какой гостинице остановился? — тихонько шепнула мне на ухо девушка, и я понял, что мой к ней интерес взаимен.

— В «Москве», но я там бываю редко, — ответил я сдержанно, стараясь не показать лишнего. — У друга ночую, тоже боксёр отличный.

И не соврал. Витька Артемьев, проводив своих на дачу, теперь жил в квартире один, так что мне смысла мыкаться по гостиницам не было, и я составил компанию другу. Вчера вот даже на концерт вместе сходили.

Но Лену я решил потихонько слить. Перед Мартой неудобно, да и прокурорша, как выяснилось, «изменщиков» не любит. К тому же она явно не тот человек, с кем можно заводить короткие интрижки. Умная, цепкая, и если почувствует подвох — мало не покажется. А мне сейчас лишние проблемы совсем не нужны. Так что лучше оставить всё как есть. У нас ещё впереди весь съезд, и пусть я останусь для неё просто соседом по креслу.

— Я тоже в «Москве», в четыреста третьем. Но не одна там живу — девушка из Ростова со мной, тоже депутат.

— Да ты что? И я из Ростова родом. А как фамилия соседки? — заинтересовался я.

— Черных или Чернышева… Забыла. Да она тоже тут, могу поискать…

— Не, не надо… Так я зайду к вам в гости вечером?

— Неудобно как-то, надо ведь у соседки спросить… Может, лучше в ресторане посидим? — сомневается Лена.

— Давай! В девять, например? — быстро соглашаюсь я. — И подругу можешь взять. Хоть узнаю, как дела там, на родине.

— Это вряд ли! — протянула моя новая знакомая с лёгкой усмешкой. — Не закончить нам до девяти, чует моё сердце.

Доклад мандатной комиссии я слушал вполуха. Даже наезд Шенгелии по поводу грузинских событий прошёл мимо моего внимания, как и выступление депутата из Армении о волнениях в Сумгаите. Уловил только концовку.

— Но я должен сказать, мы не почувствовали, что прогрессивная часть Азербайджана, её интеллигенция осудили этот акт насилия, — прозвучало с трибуны.

Да эта самая интеллигенция только в восторге, уверен. При той бешеной ненависти, которая сейчас бушует между народами, ничего другого и ожидать не приходится. М-да… национализм, он как мифическая древнегреческая гидра: отрубаешь одну голову — вырастают две. Вот, например, перед самым съездом Верховный Совет Литвы принял «Акт о государственном суверенитете». Заявление мощное, но почему-то все здесь делают вид, что ничего не случилось. Тишина, молчание. А сколько ещё таких «актов» всплывёт в ближайшее время?

Когда началось голосование о выборе Горбачёва на пост главы государства — председателя Верховного Совета СССР, я чуть было не проголосовал за включение депутата Оболенского ему в конкуренты. Уже готовился было поднять мандат, но буквально за руку себя поймал и в итоге проголосовал «против».

А вот Лена, кстати, подняла мандат «за» с такой уверенностью, будто давно всё решила. И как оказалось не она одна: почти семьсот человек высказались за Оболенского — это треть от числа собравшихся! Я тут же почувствовал лёгкое сожаление о своей осторожности. Столько «за» голосуют — одним больше, одним меньше, какая разница?

Лена Миндубаева оказалась права, когда говорила что быстро мы не управимся. Пока утвердили счётную комиссию, пока разобрались с деталями, время подползло к девяти. А тут ещё и перерыв объявили.

— Это что же, опять безальтернативные выборы! — возмущался кто-то неподалёку, за соседним столиком в буфете, где мы с Леной пьем кофе.

Да, остался единственный кандидат. Остальных зарезали, заболтали, не дали слова. Ельцин, кстати, взял самоотвод. Интересно другое: голосовать за Горбачёва мы будем тайно, всем депутатам выдадут бюллетени. С языка рвалось: «важно, не как проголосуют, а как посчитают», но тут, думаю, особо жульничать нет смысла. Конкурентов-то у Горбачева нет — выберут его. Во всяком случае не наберётся столько голосов «против».

В Георгиевском зале уже всё организовано: порядка двух десятков столов, к каждому — небольшая очередь. Депутатам при предъявлении мандата выдают бюллетень. Кабинок для голосования раза в два больше, чем столов, и все они закрытые, как и положено для «тайного» голосования.

Голосую’против', бросаю бумажку в урну и иду на выход. Вариантов два: или выйти из здания Большого Кремлевского дворца на Соборную площадь, или же из Георгиевского зала спуститься вниз на первый этаж. На улицу никто не идёт, конечно. Часов в одиннадцать собираемся ещё раз. Считают результаты. «Против» оказалось около сотни голосов, и ещё одиннадцать бюллетеней… пропало. Чёрт, надо было и мне зажилить для истории бумажку!

В итоге Меченый благополучно избран, и теперь читает с трибуны по бумажке. Надеюсь, это его последняя речь на сегодня.

— Выразить вам глубокую благодарность за то высокое доверие… Вперёд по пути Перестройки! — торжественно произнёс Горбачёв.

Слава богу, он краток, и вскоре председательствующий, откашлявшись, официально закрыл первый день съезда:

— Уважаемые товарищи депутаты! Объявляется перерыв до 10 часов утра завтрашнего дня.

На улице уже стемнело, усталые депутаты расходились по машинам и гостиницам. Я вместе с Генкой и Илюхой направлялся к машине Витьки Артемьева, который спецом за мной заехал.

Илья же, как и я, гостиницей решил пренебречь — остановился у Геннадия.

Парни сыпят впечатлениями о первом дне, для них всё в новинку, и восторженное их состояние заметно меня бесит. Не знают чему радуются! Генка, возбуждённо махал руками, рассказывая Артемьеву, как круто организовано голосование и как важен этот день для будущего. Я молчал, глядя в окно, и думал: «А может, надо было в гостиницу поехать? Ну и что, что ночь, ресторан там круглые сутки работает».

«Изменял мне! Ненавижу изменщиков!» — всплывают в памяти слова Лены, и я сдаюсь.

— Я смотрел почти все выступления! Очень смело! — поддерживает разговор Витька. — Даже не думал, что у нас так круто может быть!

«И этот восторженный идиот», — морщусь про себя я.

Утром встал легко, будто и не было изматывающего дня говорильни накануне. Всё же молодость — это хорошо! Ничего не болит, и… гм… Марта, зараза, приснилась в эротическом сне, будто почуяв возможную измену.

В зале для заседаний место справа от меня пустует — Лены нет!

«Может, задержалась с соседкой из Ростова?» — мелькнула мысль. Но ощущение, что что-то не так, всё равно не покидало меня.

Горбачёв ровно в десять открыл заседание, чётко следуя регламенту. Он сразу передал слово Строеву. Сегодня нам предстояло избрать Верховный Совет. Всё, как обычно, уже давно решено: кандидатуры одобрены заранее, ещё двадцать четвёртого мая, до начала съезда. Строев что-то пробубнил, больше для галочки, чем для аудитории, и отошёл от трибуны. На его место вышла тётка с заметной одышкой. Заславская, вроде бы. Она сразу выдала новость: оказывается, вчера в Москве разогнали какой-то митинг! Причём не просто милицией, а спецвойсками. Зал слегка оживился, послышались шепотки. Дали слово Бакатину. Тот имеет бледный вид, но отвечает твёрдо:

— Никого не разгоняли, никакие спецвойска не использовались! А из тех, кто собрался на неразрешённый Моссоветом митинг около кафе «Лира»… никого не арестовывали. Товарищ Станкевич, товарищ Сахаров, подтвердите! — Бакатин бросил взгляд в сторону упомянутых депутатов, сидящих в зале. — А то, что митингующие пошли потом к Кремлю, и их не пустили — так такой режим установлен для Красной Площади…

Горбачёв, как мне кажется, немного выпустил ситуацию из рук. Прибалт, а затем Станкевич стали рассказывать, что милиция вела себя адекватно: просто стояли и не пускали никого на Пушкинскую площадь. Потом вышел гнусавый предатель Родины и начал нести бред про какую-то девочку с митинга, которая вчера позвонила ему и плакала… Да когда это было-то? Ночью получается, раз мы до двенадцати заседали. Мудачьё…

А ведь я могу кое-что сделать! Сегодня эти самые любители демократии и плаксивые девочки должны где-то собраться опять. В голове зреет идея: злая, рискованная, но оправданная. Я обдумываю её, и мои мысли мне больше и больше нравятся! А, пожалуй, надо наведаться как-нибудь к ним. Не одному, конечно, с кучкой друзей. Сотни три лучше взять, раз на площади, говорят, было две тысячи человек.

— Кто за то, чтобы на время митинга приостановить Указ… — фоном слышу предложение Горбачева. — Считайте, товарищи… За — 831, против — 1261. Воздержались — 30 человек.

Не приняли! Ладно, учтём. Горбачев, кстати, во время голосования сообщил, что Моссовет разрешает собираться в Лужниках:

— Указ не запрещает проведение митингов, — заметил Горбачев. — И отказов было не более пяти процентов.

На этом торжественном моменте в зале появилась Лена. Она с трудом протиснулась на своё место, и вид у неё, мягко говоря, неважный. Явно не выспалась, а главное — на скуле, вроде как, синяк. Замазала, конечно, но под тонким слоем пудры виднелась ссадина.

— Привет! Ты чего так поздно? — шепчу я.

— Проспала, будильник соседка выключила. Сама ушла, а меня не стала будить! — пожаловалась девушка.

— Врезала тоже она? — я решил всё-таки не делать вид, что ничего не заметил.

— Ей тоже досталось! — буркнула прокурорша.

— А вы из-за… — попытался спросить я, но вынужден был прерваться: на сцену вышел наш красноярский депутат.

Мы с ним, кстати, летели вместе. Некто Барковец из Саяногорска, который работает в «Саянмраморе». А вышел он по поводу Вепрева — нашего любимчика Горбачева. Вообще-то, этот герой труда — дядька хитрый, себе на уме, но умный, и хозяйственник хороший. И совершенно справедливо, что он стал одним из трех кандидатов в Верховный Совет.

Да, у края квота — всего три человека, и одно место товарищ Воротников, со слов выступающего, предварительно перед съездом утвердил за Вепревым, а сейчас, говорит, нет Вепрева в списках! Вот Барковец чего и вылез, собственно! Я быстро просматриваю списки, которые вместе с блокнотом депутата лежат у меня на коленках. Точно! Вместо трёх человек наших красноярских всего два в совете Союза! Хм… Ну, есть же Шенин на съезде, пусть разбирается.

Оборачиваюсь к Ленке и пытаюсь узнать, что у неё случилось с соседкой, но та уже надула губы и на контакт не идёт. Обижена за невнимание? Тьфу. Я всё понимаю, но я сюда приехал работать, в том числе отстаивать интересы земляков, а не шашни разводить!

Затем слушаю депутата от моей родной Ростовской области — рабочего с «Ростсельмаша». Тот просит, а точнее, требует кого-то там избрать в Верховный совет, из тех кого обломили.

— Народ не может ошибаться! — уверенно заканчивает речь земляк.

Честно говоря, скукота. Нет у меня той восторженности, которая буквально витает в зале. Да что там в зале — во всей стране!

Перерыв двадцать минут. Ленка удрала в туалет, а я оглядываю зал в поисках Генки и Ильи. Нашёл их быстро. Как не заметить две башни? Они и так выше всех, а тут ещё и сидят рядом, видимо, обменялись с кем-то местами.

— Слышали про митинг, который якобы разогнали? — опередил меня Лешнёв.

— Ну, — подталкиваю мысль кореша я.

— Лозунги там откровенно антисоветские были, почти как в Тбилиси! Армию ругали, говорят. Ой,доиграются наши в демократию, — мрачно пророчествует Генка.

— Так, а кто нам мешает придти вместе с тем же Сахаровым на митинг и самим выступить? — намекаю я.

— Заплюют! Я был на митинге, который двадцать первого в Лужниках прошёл. Ветерану войны, сам видел, и слова не дали сказать! — Илюха осторожен и в словах, и в действиях — молчит. А мы сейчас в туалете дела свои делаем.

— У меня и листовка осталась с этого митинга!

Читаю на бумажке: «21 мая в Лужниках митинг… Демократия и единство против дубинок и газов… Карателей под суд». Организаторы — думаю, тот самый мемориал. Хотя не уверен, их там как собак нерезаных было: «Клуб демократическая перестройка»… и подобное. Нахрена он с собой это таскает?

— Ну, позвать друзей, ваших же афганцев. Пусть им в лицо скажут, что не так с армией.

— Да, мы опять тут до ночи просидим, — напоминает Генка. — А мысль хорошая! Обмозгую с друзьями.

Генка на фоне почти аполитичного Ильи смотрится выгоднее — всё-таки Илья при таком родственнике постоянно держит в уме, что не надо никуда лезть. Мд-а…

Глава 4

Глава 4

Держу в руках тонкие листы бумаги со списками кандидатов в Верховный Совет. А это, надо сказать, больше полутысячи человек! Предстоит задача непростая: вычеркнуть лишних, ведь голосуют не «за», а «против». Этот процесс отнимет не только много времени, но и сил, поскольку нужно будет вдумчиво разбираться, кого оставить, а кого нет. Есть, конечно, и простые задачи. Например, у белорусов — десять мест, и ровно десять кандидатов. Никого вычёркивать не надо, всё предельно ясно. Такая же картина на Украине и в Узбекистане.

А вот Москва, как всегда, отличилась. На 29 мест у них 55 кандидатов. Придётся повозиться, чтобы оставить достойных. Тут же в списках и БН, например. Хотя, стоп… вру. БН — он же Борис Николаевич — заявился не сюда, а в Совет Национальностей. Там, кстати, на десять мест всего одиннадцать кандидатов. Но вот что удивляет: как Москва умудрилась выставить такое количество кандидатов?

Мы же собрались в фойе своей небольшой группкой депутатов от Красноярского края. Место возле лестницы стало нашим импровизированным штабом, где кипели обсуждения. Шенин, как всегда, уверенно и аргументированно, разложил всё по полочкам. При этом он не просто высказывал своё мнение — это был почти инструктаж. Подробно и дотошно он объяснял, за кого стоит голосовать в спорных моментах, и почему.

Послушать его было полезно, даже если я уже определился с выбором. А вообще, голосование должно быть тайным, строго в кабинке. Но на этот раз нам разрешили заполнять бюллетени где угодно. И, если честно, это было правильное решение. Я представил себе очереди к кабинкам голосования — как в Мавзолей, растянувшиеся на десятки метров. Это же сколько времени бы ушло⁈ Теперь стало всё проще: хочешь — стой в углу, хочешь — садись за стол. Главное, чтобы бюллетень оказался в урне. Такой гибкий подход позволял не только сэкономить время, но и избежать ненужной толкотни.

Но заполнить эти бюллетени оказалось не так-то быстро, как казалось на первый взгляд. Проще всего было разобраться с красноярскими депутатами. Здесь: я сам, Карамчаков, Монго из Эвенкии — он, кстати, тоже избирается в Совет Национальностей, ну и ещё три человека от края в Совет Союза во главе с Вепревым, которого, к счастью, восстановили-таки в списках.

Я бы добавил к ним ещё, например, Астафьева — нашего мэтра-литератора. Формально он избран от Союза писателей, но держится в основном с нами. Чаще всего его можно увидеть в компании Солнцева, тоже писателя, хотя, точнее сказать, поэта. Я, правда, ничего из его творчества не читал, но люди говорят, что он действительно хороший поэт.

Кроме известных в крае людей, от нашего региона в Верховный Совет прошли и так называемые «свадебные генералы». Например, командующий ракетными войсками генерал армии Максимов. Этот человек к Красноярску никакого отношения не имеет, но, видимо, кому-то так удобнее.

— Ну что, Толя, меня-то, надеюсь, не вычеркнешь? — с улыбкой обратился ко мне Павел Иванович, мой земляк, ветеран войны. Этот человек прошел почти всю войну — от первых дней до Сталинградской битвы, где получил ранение.

— Что вы, Павел Иванович! — неподдельно возмутился я. — Это будет политически неправильно!

Всё-таки кроме своего статуса ветерана, он был ещё и большим любителем бокса, а также бывшим сотрудником МВД. Уважение к таким людям у меня было искренним.

— И меня не надо черкать, — шутливо вставил Владик Якутис, который тоже значился в списке Верховного Совета.

Этот парень тоже мне запомнился — он усердно пытался споить меня в самолёте, когда мы летели в Москву. Весёлый, общительный, но напористый до невозможности. Владик избирался от Богучанского района, где он работал бригадиром в леспромхозе.

Всего семь человек будет от края в Верховном Совете. Ну, вернее, семь, если считать этого самого Максимова. А так, седьмой — депутат от Таймырского округа. Тоже наш, но, если честно, больше географически. Таймыр — это особый регион, с его вечной мерзлотой и северным укладом жизни, а в остальном мы вроде как одна команда, хоть и довольно разношёрстная: от героев труда до писателей, военных и молодых депутатов вроде меня.

Время уже 23:30, и я отчётливо понимаю, что домой приеду только глубокой ночью. Хорошо хоть собрание завтра перенесли на одиннадцать утра — успею немного выспаться. Склоняюсь над листками, внимательно вчитываясь в списки. Мне, например, от РСФСР предстоит вычеркнуть аж тридцать человек! Ну что ж, начнём.

Шустро и уверенно вычёркиваю всех лишних. Собчак? Нахер! Памфилова — туда же! Заславская? Мимо. А не надо было про Тбилиси врать! Примаков? Э… вот над ним я задумался. Ладно, этого товарища оставлю. Может, пригодится.

Пока дошёл до раздела «Совет Национальностей от РСФСР», изрядно уморился. Тут из одиннадцати депутатов надо было вычеркнуть только одного.

Так-с, кто у нас тут лишний… Ну, Ельцин, разумеется! Остальных либо не знал, либо знал слишком хорошо. Например, врача из Кемеровской области. Вот его-то я точно вычеркивать не буду!

Этого человека я знал лично, из будущего. Летом 92-го года пришлось полежать в больничке в Новокузнецке. Ничего серьёзного — то ли камень вышел, то ли невралгия какая. Будучи в стройотряде у меня прихватило спину — боль резкая, не повернуться. Отвезли в ближайшую больницу, и именно там мы познакомились. Замечательный врач и отличный человек! В те голодные и нищие годы у него в больнице был порядок — настоящий островок стабильности.

Ельцин лишний, это понятно. Тем более помню, что его и так поначалу не избрали, а прошёл он только потому, что кто-то позже отказался в его пользу… Казанник вроде. Да, точно, ведь вчера я их видел вместе!

Я уже занёс ручку над нужной строкой, как вдруг слышу:

— Ты смотри, как шустро заполнил! Молодец, Штыба! А я вот только сейчас этим заниматься буду, понима-а-ашь.

Ельцин каким-то неслышным образом подкрался ко мне сзади и теперь заглядывал в мой бюллетень, нагло нарушая регламент. Голосование ведь тайное!

— Борис Николаевич! Вы в разведке, часом, не служили? Ну нельзя же так подкрадываться незаметно! — искренне возмутился я, оторвавшись от списков и оглянувшись.

— Да ты весь в работе, вот и не заметил! — весело ответил он, явно довольный своей выходкой. — Кого вычеркиваешь?

— Кого-кого… Не своего же врача-сибиряка! — ответил я, стараясь сохранить невозмутимый вид. Но, почувствовав пристальный взгляд Ельцина, сдался: — Лукина вычеркну.

С этими словами я провёл ручкой по строке, лишая своего голоса одного из будущих основателей партии «Яблоко».

Нет, ну а что мне было делать? «Тебя вот хотел черкнуть!» Но как на глазах у Ельцина его же и вычеркнуть? Я не такой отважный, как кот Костика по имени Валет.

Что за кот и что за Костик? Был у меня в общаге такой приятель. Жил он с кошкой Фоской и котом Валетом. Так вот, Валет был насквозь отмороженный. И почему-то он с первого взгляда невзлюбил нашего сокурсника Семёнова. Как только тот заходил в гости к Костику, Валет сразу начинал свою вредительскую миссию: гадил в туфли, не задумываясь о последствиях. Семёнов, конечно, дико бесился, а Валету потом за это прилетало, и прилично! Но, что самое поразительное, привычек кот не менял. Как сейчас помню: ссыт Валет в туфли Семёнову, прекрасно зная, что за это получит, и при этом смотрит на своего врага с ненавистью, упёрто продолжая своё дело. Исключительной отваги кот был! Так вот — я, к сожалению или к счастью, не Валет.

— А чего Лукин? — недоумевает Ельцин.

— Ну а кто ещё? Он для этого подходит! — отшутился я, процитировав известную фразу из фильма «Гараж».

— Да, точно! Гуськова-то нет! Значит — Лукин! Ха-ха! — подхватил Борис Николаевич мою шутку.

Стало немного противно за свою бесхребетность и неожиданно для себя я сказал:

— Только всё равно — лишний вы будете. Ведь фактически мы голосуем не «за», а «против», вычеркивая депутатов. А у вас врагов больше, чем у остальных десяти ваших конкурентов.

— Считаешь? — Ельцин и не думает обижаться на резкую правду. — А чего не Воротникова, например, забаллотируют?

— Две трети съезда как избрали? По партийным спискам да от общественных организаций! За кого они? Вот и ответ. Свои две трети Воротников наберёт, пусть даже человек семьсот его вычеркнет.

— М-да… а ведь, пожалуй, ты прав, — Ельцин растерянно оглянулся на кучку своих товарищей, которые стояли невдалеке.

Он один подошёл ко мне, и это уже было хорошо. Ни к чему всем знать, кого я тут вычеркиваю. Лукин, например, ещё обидится, а оно мне надо?

— Ну ничего страшного, — добавил я, стараясь смягчить резкость. — Потом ваш товарищ… профессор, с которым вы вчера были — Казанник, он тоже в ваших списках… может же отказаться в вашу пользу. Лишний-то всего один из вашей группы. Если будет самоотвод, то вы в десятку попадаете, хоть и десятым.

Легко пророчествовать, когда знаешь что, случится!

— Точно! — восхитился оппозиционер — А поговорю-ка я с Алексей Иванычем. — Ну, Толя, а голова-то у тебя работает! Даром что боксер!

— Так я бить по ней не даю, — шучу я.

— Буду должен, если что! — кивает с серьезным видом Ельцин. — Только прошу: пусть это пока будет нашим маленьким секретом, а то чего ещё придумают… от них всего ожидать можно.

— Тогда пусть будет большим секретом! — соглашаюсь я.

— Большим! — подтвердил БН и поторопился к ожидающим его товарищам.

«Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании», — замурлыкал я себе под нос, направляясь к урне.

— Прости, Лукин! — вздыхаю я и бросаю бюллетень в урну, не испытывая, впрочем, ни малейших угрызений совести.

Ушёл я из Дворца Съездов одним из первых. Вроде был смысл подождать своих ребят, но не стал. Витька, наверное, уже заждался — стоит там где-то неподалёку от ЦУМа, ведь на саму Красную площадь его, естественно, не пускают.

Нашёл друга мирно спящим в машине. Еле достучался, чтобы разбудить.

— Ты чего сегодня один? — зевая во весь рот, спросил он, не спеша поворачивая ключ зажигания. Старенький дедовский «Жигуль» вздрогнул и заурчал. — Кстати, у меня родители послезавтра возвращаются с дачи, но я договорился, что ты у меня ночевать будешь.

— Не, я тогда в гостиницу лучше поеду!

Зачем обременять друга?

Наскоро перекусив, ложусь спать, успев предупредить Витька, чтобы тот раньше девяти не будил — мне к одиннадцати. Хоть немного отосплюсь.

Но утро началось с сюрприза. Витька огорошил меня новостью: его деду срочно понадобилась машина, и он сегодня меня забрать не сможет. Кончилась лафа, короче. Ещё и сейчас надо думать, как добраться до Кремля. На метро? Нет уж, спасибо. Вызываю такси. И что удивительно — приехали быстро! Почему? Да всё просто: кооперативное оно. Витька мне ещё вчера посоветовал фирму «Транстакси». Говорит, они с прошлого года работают, вроде как шустрые. Возят, конечно, дороже, но я не бедствую. Уж лучше переплатить, чем толкаться в метро.

Устроившись на заднем сиденье, подумалось: «Прогресс, однако, на лицо. Новая жизнь, новые услуги, и Москва, как всегда, на шаг впереди».

— Ты депутат, поди? — спросил таксист, весёлый и разбитной парень, судя по всему, кавказец. Он на своей машине, кстати, таксует, о чём с гордостью мне поведал.

— Ага, — зевнул я, ещё окончательно не проснувшись. — Чёрт-те чё… Каждый день сидим допоздна на этих заседаниях, — зачем-то пожаловался я водиле. — Хорошо хоть завтра выходной будет.

Хотя, если подумать, нас ведь сегодня обещали отпустить пораньше. Но как-то в это слабо верилось, учитывая, как у нас всё затягивается.

— Могу встретить, если вперёд за ожидание заплатишь, — быстро предложил парень, наверное, оценив мой прикид и признав во мне состоятельного человека.

— А почему бы и нет⁈ Только я не знаю, когда освобожусь. Давай часиков в восемь приезжай, а я в залог четвертак оставлю!

— Палтос! — быстро поправил таксист. — Не бойся, не пропадут! Мы — фирма! Я тебя ждать полтора часа буду, с восьми. Устроит?

Фирма они! «МММ» тоже фирма была… Реклама везде, офисы свои… И что с ними стало?

Моя соседка сегодня без опозданий. Позорная ссадина на скуле замазана, и, судя по всему, в синяк не перерастёт. А ещё сегодня Лена без формы: вместо прокурорского кителя на ней милое строгое платьице, которое выглядело неожиданно элегантно и, надо признаться, шло ей гораздо больше.

— Доброе утро, Толя! — улыбнулась девушка, и я вспомнил, что обещал сводить Лену в ресторан.

— Ресторан? Да можно! — рассеянно ответила она, потеснившись, чтобы пропустить учительницу. Та демонстративно полезла с нашей с Ленкой стороны, хотя с другого прохода ей было ближе. Я опытно убрал ноги под кресло, чтобы не наступила, а вот Ленка ойкнула и с возмущением попыталась вступить в скандал, но началось заседание.

Ведущий монотонным голосом зачитывал списки тех, кого избрали в Совет Национальностей. Прозвучала и моя фамилия. Ага, меня избрали! 2147 человек «за», и всего двое «против»! Я, кажется, даже знаю кто это — училка и её козлобородый ухажёр. Сто пудов!

— Товарищи, мы пока не успели оформить протокол Совета Союза, отдали на печать. Нужно ещё немного времени. Но могу вас обрадовать: переголосовывать нам не нужно! — объявил он с улыбкой, вызвав смех в зале и добавил, стараясь сохранить серьёзность: — Но позвольте всё-таки дождаться протокола, и потом я его зачитаю!

— УвАжить! — Горбачёв за спиной докладчика встал и вытянул руку в сторону диктора на манер Ленина на броневике.

— А пока ждём, могу вас порадовать статистикой. За депутата от Коми ССР Черных Галину Александровну, проголосовало почти рекордное количество человек — 2137! И всего 12 «против» (зал опять благодушно бьет в ладоши). Но рекордсмен не она! А товарищ Штыба от Хакасии! У него «за» — 2147 и «против» всего 2!

Бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Зал встаёт и кричит «браво»… Гм, что-то я увлекся. Просто похлопали.

— Интересно кто эти двое и чем он им не угодил? — пошутил, не вставая с места, Михаил Сергеевич.

Я грозно повернул башню к своей соседке- учительнице и по бегающим глазкам тетки понял: она точно меня вычеркнула!

— Да кто же скажет? — послышалось в зале. — Никто не признается!

Раздались смешки.

— Это почему? — но этот раз серьёзно спросил Горбачев.

— Да он бьёт больно! Боксер же! — крикнули уже из другого конца зала.

И опять смех в зале, уже громче.

— А! Это вы про нашего Олимпийского чемпиона Штыбу? Не расслышал сразу фамилию! Ну, молодец, Толя! Пусть знают, что Красноярский крайком КПСС лучше не обижать! — похвалил меня Горбачёв, дав понять всем, что знает и моё имя, и моё место работы.

Глава 5

Глава 5

Леночка смотрит на меня с явным удивлением, да и учительница рядом тоже не скрывает любопытства. Ну ещё бы — я-то, оказывается, знаменит! И в зале меня знают, и самое главное — сам генеральный секретарь не просто упомянул, а хорошо отозвался! Становится даже немного неудобно, и я прячу неловкость за маской ловеласа.

— Этот рекорд стоит отметить! Лена, я такси заказал на вечер, так что любой ресторан к вашему выбору.

— Можно в наш, гостиничный. Хотя… Я давно мечтала побывать в «Узбекистане»…

— Считайте, мы уже там!

Ляпнул, а потом подумал, что может и не быть мест там. Коррумпировать швейцара? Впрочем, есть другой выход. Власов тут на съезде, а ему организовать хоть столик, хоть целый зал в «Узбекистане» — плевая задача.

Но и связи надо расходовать с умом. Лена, конечно, девушка интересная, но ради неё обращаться к Власову? «Не слишком ли расточительно, Толя?» — подумал я, уже представляя, как Власов снисходительно качает головой: «Опять ты, Штыба, со своими просьбами.» Хотя он конечно такое никогда не скажет.

— Толя, а ты уверен, что получится? — спросила Лена, уловив моё замешательство.

— Уверен, — отвечаю я, хотя внутри начинаю прикидывать запасные варианты.

— А что там в «Узбекистане» такое особенное? — вдруг подала голос учительница, которая, оказывается, все это время слушала наш разговор.

— Ну, это же легенда! — усмехнулся я. — Восточная кухня, интерьеры, плов, самса… — начал перечислять я с видом знатока.

Учительница закатила глаза и снова углубилась в бумаги. А я мысленно стал прикидывать план: сначала дождаться перерыва, потом найти Власова и ненавязчиво попросить…

Наконец, оглашают списки Совета Союза. Зал гудит, местами недовольно, но в целом облегченно, ведь важное и нужное дело, без которого продолжение работы съезда невозможно, завершено. Однако без осложнений не обошлось. Депутаты от Мари Эл и Нагорного Карабаха остались без мест в Верховном Совете, и это явно накалило обстановку. Чувствую, эта бодяга ещё затянется.

Я уже не вслушиваюсь — голова занята другими мыслями. После очередной порции выступлений, наконец, объявляют перерыв, и мы с Леной спешим в буфет. Официально обеда ещё не нет, но кого это волнует? Сидеть голодным в зале и слушать бесконечные обсуждения — увольте.

— Толя, а откуда Михаил Сергеевич тебя знает лично? — вдруг интересуется Лена, пока мы в буфете стоим в небольшой очереди.

Вопрос застал меня врасплох, и я нарочно тяну паузу, выбирая себе бутерброд. Откуда-откуда… Его племянницу я… Думаю, из-за этого. Все-таки Раиса Максимовна меня лично осматривала в секретном 200-м отделе ГУМа. Но рассказывать про такое, конечно, не стоит.

— Понятие не имею, я обычный парень, — отмахнулся я, стараясь говорить небрежно. — Да он и не лично меня знает. Просто фамилию, наверное, подсказали заранее.

— Ну-ну, — мне почему-то не верят.

— И вообще, Лена, ты прокурор или следователь? Или и то и другое?

Девушка улыбнулась в ответ, но продолжила изучать меня взглядом.

После перерыва выступает Сулейменов — депутат от Казахстана:

— Сейчас мы расселись так… справа от меня — левые, слева — вроде, правые, в центре — Москва, как ей и положено быть, а там, — депутат кивнул в зал, — агрессивно-покорное большинство и демократическое меньшинство. Так вот, сейчас поступают предложения организовать фракцию на базе московской и некоторых других делегаций. И я подумал: а может, и нам, Средней Азии, объединиться с Сибирью? Она ведь с нами рядом… Тем более, тогда за нас будет товарищ Штыба!

«Чтоб тебя!» — матюгнулся я, слыша смех в зале.

— И вообще, — продолжил депутат, явно вошедший во вкус. — Наша демократия, скажем так — это ещё совсем юная девочка, и сразу требовать от неё удовлетворения всех своих страстей (гогот в зале), не дав ей достигнуть совершеннолетия хотя бы… — зал уже ржёт в полный голос, настолько сочная получилась аллегория.

«Что он несёт, дятел⁈» А… это он так образно просит нас подождать и не требовать от демократии сразу многого? Ну, допустим. Хотя, пошловато как-то… И главное — я тут при чём⁈'

— Я считаю, что в деле Гдляна и Иванова надо разобраться! — заявил с трибуны очередной депутат, имя которого я даже не пытался запомнить.

— Но! — продолжил он, подняв палец. — Я хотел бы сделать товарищу Гдляну замечание! За его высказывания в отношении других депутатов… Думаю, товарищу Штыбе вы бы такое сказать не решились! (Ржут, суки!)

А что там у нас с Гдляном и Ивановым? Надо будет у Леночки спросить, она же близка к этой теме. «Гм… для меня она уже и Леночка», — ловлю я себя на мысли. Коварные женщины!

— Мы хотим в президиум получать только поручения! — в конце выступает Горбачев. — Чтобы начАть на основе консультаций. В том числе и с депутатом Гдляном… и депутатом Штыбой.

Да кончится это или нет? Мало того я не пойму, о чем они там талдычат, так меня ещё и каждый, ну ладно, не каждый, а через одного, выступающий обязательно пнёт.

— Объявляется перерыв до десяти часов понедельника! — наконец раздаётся долгожданная фраза.

Слава богу! И время-то всего семь тридцать — детское, можно сказать.

Так, первым делом надо Власова поймать! Быстро договариваюсь с Леной о встрече у выхода из Дворца Съездов через десять минут и, не теряя ни секунды, устремляюсь в сторону члена политбюро.

К Власову меня сначала пытались не пустить, но тут вмешался его помощник. Увидев меня, он буквально за руку подвёл к шефу.

— А ты теперь знаменит! Хоть автограф бери! — с улыбкой встретил меня Власов.

— Ну, Александр Владимирович, вы хоть…

— Да шучу! Молодец, конечно! — перебивает он, хлопая меня по плечу. — Сам тебя отметил! Всего два голоса против! Кто, интересно?

— Да это авансом, — отвечаю я, стараясь выглядеть скромным. — Отработаю. Я вот что хотел попросить…

— «Узбекистан»? Так я туда же собираюсь! — удивляет меня шеф. — Поехали вместе!

— Неудобно, я с девушкой, моей соседкой по залу. Да и такси меня ждёт…

— Ну, не хочешь с нами сидеть — можете отдельно! — отмахнулся он. — А такси зачем? На моей машине поехали!

— Это бывший министр МВД? — испугалась Лена, когда я сообщил ей новость. — Может не надо, Толя? Такого человека обременять…

— Лен, это нормально, мы давно дружим! — убеждаю я.

— У нас бы в Ташкенте я точно не поехала… Да и меня бы не пригласил даже наш районный прокурор. Там и он большой начальник, а уж министр! А может, мы пешком прогуляемся? Тут минут двадцать идти.

Лена ещё немного поколебалась, но в конце концов сдалась, видимо, решив, что спорить со мной бесполезно. Хотя, честно говоря, мысль прогуляться мне понравилась — засиделся я за эти три дня в кресле!

— Это Александр Владимирович, а это Лена Миндубаева. Она из Узбекистана и тоже депутат, — представил я их друг другу.

— Замечательно выглядите, Елена! — произнёс Власов с лёгкой учтивостью, явно направленной на то, чтобы расположить к себе собеседницу. — А вы первый раз в Москве?

— Спасибо! — слегка смущённо улыбнулась Лена. — В Москве? Да нет, я была тут уже пару раз…

Беседовали они недолго — путь оказался совсем коротким. Выйдя из машины, мы с Леной слегка растерялись. Оказалось, Власов прибыл в ресторан не один: его сопровождали товарищи из Узбекистана, которые ехали за нами следом на своей машине и немного отстали. Может, по дороге любовались красотами Москвы? В одном из сопровождающих Ленка моментально признала первого секретаря Ташкентского обкома партии.

Власов протянул мне две бутылки узбекского вина, судя по всему, самодельного. Этикетки на бутылках хоть и были, но выглядели необычно, явно не заводского производства.

— Толя, возьми вино и идите в ресторан, — сказал он. — А я пока гостей подожду. Скажешь, для Власова, там отдельный зал…

Но путь в зал ресторана мне преградил швейцар — пожилой узбек, седой, но ещё крепкий, с цепким взглядом.

— Со своим нельзя! — безучастно отрезал он.

— Нам в банкетку, по заказу Власова, — отвечаю я, стараясь выдать свою самую доброжелательную улыбку, на которую способен.

— Мест нет. И со своим нельзя, — скучающим тоном повторяет привратник.

— Парень, ты иди в другое место, сюда сейчас должны важные люди подъехать, — слышу голос откуда-то сбоку.

Крепыш-узбек невысокого роста в хорошем костюме решительно двигался в мою сторону. Вид он имел довольно дерзкий, и моей спортивной фигурой явно не впечатлился, да и «папина улыбка» на него не произвела никакого эффекта. Но может, для него все русские на одно лицо.

— Это первый секретарь обкома КПСС Ташкента Мирахат Мирхаджиевич? Да, я в курсе. Мы с ним и будем сидеть, — блеснул знакомствами я.

Вот так вот с первого раза запомнил набор звуков! Лена мне имя назвала, а я сейчас вовремя и к месту припомнил, хотя уверен, завтра уже забуду.

— Ври больше! — усатый и представительный швейцар в кителе, больше похожим на мундир адмирала, первый раз проявил эмоцию в виде презрительной улыбки.

Сразу захотелось дать в зубы.

— Подожди, ака, — вступился за меня крепыш. — Сейчас у Эркин Юсуповича спросим, вон он идёт.

Ко входу со стороны улицы спешил ещё один представитель солнечного юга. На вид лет шестьдесят, седоватый, на круглом лице выделялись густые брови, изогнутые правильными полукругами. Да такие, что Брежнев бы обзавидовался! Что дядю не красило, так аляпистый галстук совершенно не подходящий к строгому темно-синему костюму.

— Ректор Ташкентского университета, наш бывший предсовмина республики — Эркин Юсупович Юсупов, — моментально узнала его Лена, о чем и шепнула мне на ухо.

Дядя, видно, приехал вместе с первым секретарём, но почему-то отбился и от него, и от Власова.

— Первый раз слышу, что с нами кто-то ещё будет, — важно сказал он, оглядывая нас с Леной, но тут же его тон смягчился: — Но олимпийского чемпиона по боксу товарища Штыбу, конечно, знаю! Показывали вас мне сегодня в зале! И сам Горбачёв хорошо отозвался!

Если бы солнце могло моментально потухнуть, то это выглядело бы как погасшие ехидные улыбки крепыша и швейцара!

— Очень приятно! — протягивает мне руку ректор.

— Мне тоже. Читал ваши труды.

— Ха-ха! Анатолий, спасибо, конечно, но не надо так льстить. У меня книг — раз два и обчёлся… Лучше представьте свою спутницу.

— Это Елена Миндубаева, тоже из Ташкента.

— Из Ферганы сейчас, — пискнула, поправляя меня, спутница.

— А труды ваши я действительно читал. Например, «Сотрудничество социалистических наций и развитие науки в Узбекистане».

Что⁈ Читал, было дело! Году в далёком восемьдесят шестом, ещё перед армией. Сидел я тогда в общаге у одной девчонки в комнате и терпеливо ждал, когда её соседка уйдёт. Надеялся на развитие… э-э, личных отношений. Тьфу, канцелярщина какая! Полапать хотел малышку. (Забегая вперёд, скажу, что это у меня получилось!)

И вот, пока я ждал от нечего делать листал эту книженцию, которая валялась на кровати. Запомнилась она мне не столько названием, сколько автором. Прикольно же — Юсупович Юсупов?

— Не может быть! Да это моя книга! — удивлённо воскликнул Юсупович и тут же извиняющимся тоном добавил: — Приношу извинения. Просто на Съезде о вас отзывались… в таком специфическом ключе, мол, вам только морды бить.

— Ну, бывают у людей стереотипы, — усмехнулся я, бросив довольный взгляд на морально раздавленную парочку — крепыша и швейцара.

Глава 6

— Уже познакомились? — слышу я, и ко входу подтягиваются Власов и тот самый первый из Ташкента — представительный мужчина лет шестидесяти с небольшим. Почти лысый, но с чёрными, густыми, хоть и не очень большими усами, придающими его лицу жёсткое, даже несколько хищное выражение. Видно, что человек он умный и властный, а, судя по двум орденам на лацкане, ещё и весьма уважаемый. Товарищ смотрит на меня исподлобья, без особого дружелюбия, но и без явной враждебности. Очевидно, Власов представил меня как своего человека, а значит, засады от этого матерого партократа можно не ждать.

— Да, но только не пускают! Говорят, со своим нельзя! — нахально ябедничаю я.

— Кто⁈ — Власов даже головой потряс, словно не веря услышанному. Мысль о том, что кто-то осмелился запрещать что-то члену Политбюро, была для него просто абсурдной.

— Извольте проходить! Ошибочка вышла! Вас ждут, — на этот раз швейцар услужливо посторонился и открыл дверь.

Табличка «Мест нет», гордо висящая на двери, явно не для нас. Причём это была не простая бумажка, наспех приклеенная к стеклу, а настоящее произведение искусства: тяжёлая пластина из жёлтого металла, возможно, даже позолоченная. Текст выведен затейливыми арабскими завитушками, тоже будто бы золотыми. Чеканка? Возможно.

Узбек-официант (или кто он там?) в модной кепке и костюме, явно не дешевле, чем мой, услужливо приветствует нашу компанию и предлагает к услугам гардероб. Но верхней одежды у нас нет — на улице теплынь. Меня, кстати, наш сопровождающий в упор не замечает. Хотя я самый здоровый среди всех. Очевидно, понимает, что чин у меня невысокий, а значит, внимания тратить не стоит. Леночка и та удостоилась куда большего интереса, хотя ведёт себя скромно, как и положено восточной женщине: не поднимая глаз, семенит рядом, почти невесомо держась за мой локоть.

«Жениться надо на таких!» — мелькает у меня в голове. — «Да уж… Восток — дело тонкое!»

Сопровождающий ловко лавирует между столами, явно зная своё дело. Наша компания хоть и выделяется на фоне сидящих в зале гостей, но чужеродной не выглядит. Три узбека, метиска-Леночка, ну и мы с Власовым… И сюрприз — Демьяненко! Нас догоняет товарищ полковник, приветствуя меня на ходу.

— Толя, ты куда вчера пропал? Искал тебя, но сказали, что ты уже в гостиницу уехал, — дружески обратился ко мне Фёдор Петрович. — Вечером к тебе в номер зашёл, постучал… но никто не открыл! Не один, что ли, был? — хохотнул он.

— Фёдор Петрович, ну что вы такое говорите⁈ Я сюда работать приехал! А в номере меня просто не было — у друга ночевал. Он тоже как и я боксёр, но не чемпион, а призёр Олимпиады, — поспешил откреститься я от подозрений в блуде.

— Ну-ну… — протянул военный с лёгкой усмешкой, явно не до конца веря в мою непорочность.

Теперь официант-метрдотель посмотрел на меня уже с бОльшим уважением. Да и две дамочки, лет тридцати, с неприличным количеством золота на шее, в ушах, на пальцах, а возможно, и ещё где-то, около столика которых мы остановились, бросили в мою сторону пару заинтересованных взглядов.

Наконец, нас привели к отдельно расположенному кабинету. Неожиданно из соседней двери, ведущей, судя по всему, тоже в банкетку, выходит… Ельцин!

— Толя! Ну ты сегодня знаменит! — громогласно заорал он, едва меня увидев. Голос его, как всегда, мощный, командный, заставил меня вздрогнуть.

— Весь Съезд, от Горбачёва до этого иуды, все тебя упоминали! Давай к нам! Мы только сели! — радушно приглашает он.

Я рефлекторно остановился. «Иуда?» — пронеслось в голове. Это он про кого? Не хотелось бы, чтобы моё имя ассоциировали с каким-то предателем.

— Борис Николаевич, Толю мы тебе сегодня не отдадим, — улыбнулся Власов, подхватывая шутливый тон БН.

— Здравствуйте, товарищи! — не унимается Ельцин, и, подойдя ближе к нашей компании, раздает всем поочередно крепкие рукопожатия.

А я замечаю на лице Миркасымова, первого секретаря Узбекистана, явное уважение. Причём не к Власову, не к кому-либо ещё — именно к Ельцину. Интересно. Очень интересно…

В отдельной комнате нас ждет невысокий стол, окружённый мягкими кушетками… Или это такие низкие диваны? Определить сложно, но сидеть на них явно будет удобно — поверх рассыпаны яркие подушки, создающие уют. На столе, застеленном узорчатой скатертью, уже стоит чайник, расставлена красивая фарфоровая посуда и блестят кунжутом лепёшки, источая тёплый, пряный аромат. Но основных блюд пока нет… А! Так их нужно выбрать самому! Гляжу в меню и почти сразу определяюсь — салат «Ташкент»: тёртая сочная редька с нежной отварной бараньей пашиной, золотистым жареным луком и толчёными грецкими орехами. То, что нужно! Ну, и манты, конечно. Я всегда их тут заказывал… или буду заказывать? Чёрт, запутаешься тут в причинно-следственных связях.

Короче, бывая здесь в будущем, я всегда брал две порции их фирменного блюда. Манты в этом заведении необычные: три аккуратные плюхи размером с крупное яйцо подавались в пиале с очень крепким, почти обжигающим пряным бульоном. Вкус отменный. И вот чего к ним сейчас не хватает — так это рюмки холодной водочки. Жаль, что я не пью.

А моя спутница, не долго думая, заказала самое дорогое блюдо из представленных в меню — кебаб по-арабски. Я это блюдо тоже знал. Едал его раньше. Набор из люля-кебаба, нескольких сочных кусочков шашлыка и ещё какого-то мясного деликатеса. Всё это щедро сдабривалось маринованным луком — в меру острым, с лёгкой кислинкой, и подавалось с каким-то гарниром. То ли рисом, то ли чем-то вроде кускуса — я никогда не запоминал, мне всегда было не до гарнира. Главное тут, конечно, мясо.

«Вот что значит человек из Средней Азии. Знает толк в хорошем шашлыке!» — уважительно взглянул я на Лену, которая спокойно листала меню, не обращая внимания на цену. «Ну что ж — девушка явно не стесняется. И правильно делает — всё-таки в „Узбекистан“ приходят не ради гречки с котлетой!»

Заново знакомимся друг с другом. Ректор, воспользовавшись моментом, решает посетовать мне на несправедливость:

— А вот товарищ полковник, — вздыхает он, качая головой, — забрал у общества «Знание» два места в Верховном Совете для своих афганцев…

Демьяненко уже открыл было рот, собираясь перевести стрелки на меня, но Власов его опередил и сдал меня быстрее.

— Так это Штыба забрал три места у «Красного Креста» и два у вас, — невозмутимо сообщил он. — Я сам помогал ему оформлять бумаги в Конституционную комиссию!

— Э… А вы, значит, от общества «Знание» в Верховном Совете? — только и сказал я.

Чёрт! Не в Верховном Совете, а на съезде! Вот как надо было спросить! Ведь прошел он в Верховный Совет или нет — я наверняка не знаю. Оговорился… но, как оказалось, попал в точку.

— Да, Толя, — подтвердил ректор с плохо скрываемой гордостью. — И на Съезд, и в Верховный Совет я сегодня пробился именно от общества «Знание»! А ты что, не мог у других организаций откусить два места?

Глаза у официанта, который, как я понял, был закреплён за нашим столом, заметно округлились. Если до этого он меня просто игнорировал, то теперь таращился во все глаза, впрочем, не забывая при этом записывать пожелания трудящихся, к которым, пожалуй, можно было отнести всех за этим столом. А чего? Мы тоже работаем!

— Толя, неудобно… — шепнула на ухо Лена, едва заметно сжимая мой локоть. — Знала бы, что такие люди сюда сегодня поедут, напросилась бы в другое место.

Перед этим она совершенно спокойно рассказывала Власову про свою работу и никакого смущения не выказывала.

«Вот это выдержка», — подумал я про себя. Если прокурорше и неловко, то виду она не подает. И это я в ней уже начал ценить.

— Да всё нормально, — успокоил я девушку. — Я же понимаю — по домашней узбекской кухне соскучилась…

— Что? Нет! — Лена рассмеялась, и её смех прозвенел чистым хрусталём.

Затем она наклонилась ближе и, искрясь азартом, прошептала:

— Просто мой бывший муж сегодня тут с друзьями гуляет. Вот и хотела тобой похвастаться! Пусть знает, кого потерял!

Лена, не дожидаясь моей реакции, продолжила, явно наслаждаясь моментом:

— Я его уже заметила, когда мы сюда шли… Чего ты думаешь, я тебя за руку взяла⁈ Пусть страдает! А то припёрся вчера в гостиницу, звал с собой в ресторан, а я ему: «У меня уже есть друг! Есть кому сводить!»

И Лена расплылась в улыбке, явно довольная своим маленьким реваншем.

— И как он отреагировал? — стало интересно мне.

— Не поверил! Я, кстати, назвала твою фамилию. Ты уж прости… Ну так он меня выбесил, изменщик!

Переваривая услышанное, выхожу из VIP-комнаты и направляюсь в туалет.

— Извините, это вы Штыба? — проход мне преградил молодой парень, примерно моего роста, но шире в плечах.

Я как раз шёл мимо столика, за которым сидела почти студенческая компания, а это значит, что «Узбек» и в этом мире — вовсе не ресторан для избранных.

«А не бывший ли это Лены, случайно?» — промелькнула у меня в голове мысль.

— Я… А что ты хотел? — спросил я, внутренне готовясь к чему угодно.

— Дайте автограф! — заулыбался парень, заставив меня выдохнуть с облегчением. — Не каждый день в одном ресторане с Олимпийским чемпионом гуляю!

И мне протягивают заранее приготовленные блокнот и ручку.

Не успел я расписаться, как следом с ближайшего столика вспорхнула девушка — высокая, с длинными тёмными волосами и очень глубоким вырезом на платье.

— Можно и мне автограф? — с явным кокетством в голосе попросила она и протянула мне клочок какой-то бумажки.

Я, не отрывая взгляда от захватывающего пейзажа, машинально вывел подпись. Честно говоря, за что расписался — понятия не имею.

— Ты Штыба⁈ — ко мне стремительно приближается ещё один поклонник, преграждая дорогу к столь необходимым мне сейчас удобствам.

— Я! Давай уже… — вздыхаю, протягивая руку, готовый черкануть автограф.

— На!

И в следующую секунду вместо блокнота мне в морду летит кулак!

Как я уклонился? Да пес его знает! Не готов был: руки опущены, расстояние минимальное, но чудом успел отклонить голову назад, и удар пришелся по подбородку, и то слегонца! Второй удар куда-то в район корпуса я уже заблокировал рукой, резко ткнув агрессора ребром ладони в район печени. На этом драка завершилась, и мой визави с мычанием осел на ковровую дорожку ресторана.

— Прекратите хулиганство! — к нам спешит официант, но его опережает ещё одно действующее лицо — дядька могучего телосложения, уже слегка нетрезвый.

С криком «наших бьют!» он подскакивает к нам и… пинает моего противника, который никем иным, кроме как мужем Леночки, быть не может.

— Товарищи, прекратите! — официант уже почти умоляет. — В милицию захотели⁈

— Я сам милиция! — неожиданно рявкает мой непрошеный заступник, вытаскивая из кармана ксиву.

Всматриваюсь в него и, наконец, узнаю: Вадик! Капитан из нашего УВД. Фамилию вот только забыл…

С Вадиком я познакомился год назад. Шеф тогда дал мне поручение проработать хозяйственный конфликт горисполкома и УВД города по поводу выделенного милиции жилья. Мало того что два десятка квартир, выделенные по квоте милиции, были, мягко скажем, в недоделанном состоянии, так ещё и в очередь неведомым образом влезли блатные. Этот самый Вадим стоял в очереди уже двенадцать лет, и стоял бы ещё, если бы не я. А, возможно, и вообще бы квартиру не получил — с жильём трудно станет уже в этом году, ведь объём строительства в городе резко снизился. Я тогда действовал жестко, а спорить с человеком, у которого за спиной стоит министр внутренних дел, коим на тот момент был Власов, дураков в крае не нашлось. В результате утвердили распределение по очереди как и планировалось ранее, а квартиры перед сдачей привели в нормальное состояние.

Как здесь оказался Вадим — непонятно. Депутатом он не был, да и среди партийных бонз его фигура бы затерялась. Но одно ясно: ко мне мужик относится с нескрываемым уважением — и было за что.

— Вадим, оставь его! Ну, перепил парень! Вишь, шатает его! — успокаиваю я капитана.

Конфликт был моментально загашен сотрудниками ресторана, и агрессора увели за его столик, где сидело ещё пятеро парней. Странно, что милицию не вызвали. Ну да бог с ними… Сейчас я не один, со мной Вадим и трое его коллег, которые приехали в столицу по своим делам. Что интересно: меня ребята знают, а вот я их — нет.

Иду в сортир привычным курсом и вдруг понимаю, что зашёл не туда! Чёрт, это всё-таки другой мир! Помню, в двухтысячных туалет был именно в этом коридоре! Странно. Разворачиваюсь и иду искать нужное помещение, как вдруг мою шею обхватывают мягкие женские руки, и в следующее мгновение ко мне плотно прижимается теплое тело в тонком шёлковом платье.

Да это же одна из тех самых «ювелирных дам», мимо которых я проходил! Я её сразу узнал. Обдавая горячим винным дыханием и бесстыже глядя в глаза, женщина пытается расстегнуть у меня ширинку! Да что за чёрт!

— Уважаемая… — пытаюсь мягко её оттолкнуть, но неудачно — ладонь попадает прямо во внушительных размеров грудь, что только раззадоривает барышню!

Таких активных женщин, тем более подшофе, я откровенно опасаюсь. Что у них на уме — никому не известно. Даже им самим! Да что там я⁈ Вот, к примеру, упомянутый мною Валет — существо легендарной храбрости, и тот никогда не ссорился со своей соседкой Фоской, отдавая ей безропотно всё, что та пожелает — хоть сосиску, хоть место на кровати.

— Ну что ты! — шепчет ни капли не смутившаяся женщина. — Сто рублей хочешь?

Гм… Не то чтобы я оскорблён! Сумма, в общем-то, приличная, и дама… скажем так вполне мне интересная. Но в закутке ресторана, за деньги, да ещё и в компании Леночки, ждущей меня за столиком! Тьфу, Марта же ещё!

— Извините, меня ждут! — я почти убегаю и, оставив дальнейшие попытки найти сортир, скрываюсь в нашем VIP-зале.

— Ты чего такой красный? — рассматривает меня Лена удивленно.

— Муж твой мне хотел по морде дать, — привожу я правдоподобную, но лживую версию моего нездорового румянца.

— Да ты что⁈ Вот гад! Ну я ему сейчас… Погоди минуту.

Леночка мгновенно преображается, теряя вид тихой забитой азиатской женщины. И честно скажу, что выбирай я сейчас между ужасом в закутке, или скандалом с такой Леной, я бы выбрал лучше минутный позор и небольшой заработок, чем недовольство прокурорши. Слава богу, что оно не на меня направлено!

Лене сейчас всё равно, на каком ухе у её неверного муженька тюбетейка.

Глава 7

— Сядь ты! Успеешь! Да и не пострадал я. А твоего бывшего, наверное, уже выставили из ресторана. — успокаиваю я Лену, одновременно пытаясь уловить суть спора партийных чиновников.

А пока меня не было, обстановка за столом заметно накалилась. Демьяненко ожесточённо спорил с ректором, и, судя по всему, разговор точно был не о тех двух местах, которые я умыкнул у общества «Знание».

— У нас там, у меня… В Ферганской области волнения и беспорядки! — шепнула мне соседка, пока я накладывал себе салатик из большой общей тарелки. — Я ведь в Фергане уже работаю, как только уехала от мужа.

Кстати, мой выбор в виде салата «Ташкент» оценили и остальные, а, поскольку блюдо это в приготовлении простое, его нам уже принесли. Как и водку. Две бутылки вина, которые мне всучил Власов, я ещё раньше выставил на стол, мысленно уже решив попробовать сей продукт.

— Что ты, Толя, так на пиво смотришь? Наливай! Это подарок от Мирахат Мирхаджиевича! Особое!

— Так это пиво⁈ — растерялся я. — А я думал, это вино такое необычное.

— Очень хорошее пиво. Кооператоры варят! Попробуйте, молодёжь, — отвлёкся от спора ташкентский первый. — А на вино действительно похоже! Плотное,горьковатое… Вы такого точно не пробовали!

Миркасымов не погнушался сам открыть бутылку и налить нам с Леной по бокалу тёмного, хмельного и пенного напитка. Хотя, может, этим он просто ловко сменил тему — ушёл от обсуждения чего-то острого с Демьяненко?

А вот насчёт «вы такого точно не пробовали»… Тут он сильно ошибается! Я в своё время любил посещать пивные фестивали и перепробовал такое количество сортов, что удивить меня «особым» пивом было сложно. На такие мероприятия съезжались десятки пивоваров, которые изощрялись как могли, пытаясь удивить гостей и коллег. Тут тебе и тёмное, и светлое, и крепкое, и с добавками, о которых ты даже не слышал. Одни делают на меде, другие на вишне, третьи с дымком, четвёртые по старинным монастырским рецептам. Подойдешь бывало к пивовару, отдашь заранее купленный жетончик, и тебе нальют немного — грамм 50, мало 100. Тут цель не напиться, а получить впечатление, пообщаться. Хотя напиться тоже придётся. Как пелось в песне: «…каждая по сто, итого триста грамм — это кое-что!» А уж если фестиваль пивоваров совмещался с фестивалем самогонщиков… Попал я разок и на такое мероприятие… Горжусь, что выжил! Сам уехал, ещё и товарища домой отвёз на такси!

Короче, разнообразием пива меня не удивишь. Но тара действительно странная: бутылка ноль-семь, думаю, из-под вина, на этикетке не по-русски надпись, да и цвет странный… Вот я и ошибся.

— Похоже на «Барливайн». Я пил похожее. Правда, менее горькое, — проговорился я.

— Да! Мне сказали, что именно под эту марку и делали, — неподдельно удивился Миркасымов.

— А где ты пил, Толя, такое? — заинтересовался ректор.

— Скорее всего, в Норвегии. Он был там месяц назад, — пришёл мне на помощь Власов, но я уже и сам был готов выдать эту версию.

— Да, там и попробовал. В аэропорту в Осло. А что в Фергане случилось-то?

Судя по тому, как поморщился Миркасымов и вскинулся Демьяненко, моя мысль о том, что коммунист из Узбекистана хотел сменить тему разговора, была верная.

— Человек погиб! Драки были между узбекской и турецкой молодежью, пришлось милицию вызывать, — пояснил Демьяненко. — Но на этом дело не закончится, помяни мои слова, Мирахат Мирхаджиевич! Это же надо: советские люди шли убивать советских же людей. И из-за чего? Да просто они не той национальности! Позор!

Вспомнил! Ферганские погромы! Впрочем, ни хронологии, ни подробностей я толком не помнил. Знал лишь один факт из будущего — турок-месхетинцев потом вывезут в другие регионы страны. Всех или нет — не знаю, но сам этот факт говорил о том, насколько серьёзной была ситуация. Да и по числу жертв… По-моему, Тбилиси на фоне Ферганы выглядел очень бледно.

— Ситуацию взяли под контроль. Справились! — морщится Миркасымов, явно не желая дальше развивать тему. — Вызвали милицию, задержали зачинщиков. Накажем!

— Я тоже считаю, надо усилить меры безопасности. Нельзя допускать новых межнациональных конфликтов, — решил высказать своё мнение я. — А то молодёжь у вас горячая, — и я демонстративно для Леночки потёр пострадавший подбородок. — Только что убедился… Предлагаю прямо в тех местах, где живут турки, постоянную военную охрану выставить, пока всё не успокоится. А лучше вообще эвакуировать граждан, если им реально грозит опасность.

— Почему, Толя, так думаешь? — Власов внезапно стал серьёзным и пристально посмотрел на меня, требуя ответа.

Почему-почему… Попаданец я, и знаю, вот почему!

— Логично же, — не моргнув глазом, отвечаю я. — Если были жертвы, а уже кто-то погиб, то могут быть рецидивы. А то полыхнёт… Как в Сумгаите, например. Лучше дуть на воду, чем обжечься.

— Мирахат, — Власов единственный, кто обращался к первому без отчества. — Сделай милость, поговори с Нишановым. Он же здесь, в Москве. По опыту знаю: Толя редко ошибается!

«Нишанов — сейчас первый в Узбекской ССР, и он, оказывается, тоже на съезде», — понял я. Но вот интерес Власова к моим словам и его последняя фраза меня напрягли. Конечно, не докажут, что я пророк, но приятного мало. С другой стороны: не попытаться спасти людей, раз уж я с такими важными людьми знаюсь… Да и особых секретов я не раскрыл, просто предупредил, что такое может быть.

Миркасымов молча кивнул, но по лицу было видно, что разговор его напрягает.

— Да, кстати, по поводу национальных волнений. А вы слышали, что вчера в Литве тоже декларацию о государственном суверенитете приняли? — пришёл на помощь первому секретарю Ташкентского обкома партии я.

— Дурдом! — моментально отреагировал Мирхаджиевич. — Сначала Латвия, теперь Литва. Слышал! Оказывается, они оккупированы, их завоевали!

— Даже если и так… Завоевали? Эка невидаль, а что в этом странного? В Европе есть территории, которые переходили от страны к стране десятки раз. Более того, все нынешние границы — продукт войн и конфликтов! — неожиданно смело высказался по острой политической теме историк Эркин Юсупович! — Мало ли кто кого завоевал. Проиграл войну — потерял суверенитет. Это во всём мире так! Вон американцы, например, Техас у Мексики отняли в прошлом веке — и ничего! Сильный всегда прав!

Э! А ведь дядя уже нарезался! Всего-то минут двадцать прошло.

— Да что далеко глядеть, — подхватил Миркасымов, явно довольный сменой темы. — Я вот был в апреле в Данциге… И то, что он теперь польский — тоже результат войны!

— Да, только русские не вывозили всех латышей и литовцев, когда их якобы завоевали. А поляки всех немцев выселили! А кого не выселили, сразу отправили на принудительные работы. И ничего — никто ни о какой оккупации не говорит! — поддержал земляка Эркин Юсупович.

— Нет тела — нет дела, — по-прокурорски поддакнула Леночка, слушавшая разговор с неподдельным интересом.

Похоже, у её мужа появился реальный шанс уйти из ресторана целым. Правда, если вовремя сбежать додумается.

— Литовцев вообще шведы завоевали, а Пётр первый выкупил земли после выигранной войны. То есть они купленные, а не завоёванные, — блеснул историческими познаниями я.

Единственный, кто не принимал участие в беседе, был крепыш, с которым я конфликтовал у входа. Его роль понятна: принеси-подай, ну и, может, охрана Миркасымова.

Принесли горячее, и разговор ушёл на окончательно нейтральные темы вроде побега хоккеиста Могильного в США или избрания мисс Москвы. Тут я не упустил случая вставить слово и с гордостью упомянул, что в Красноярске мы своих красавиц выбрали раньше, чем в столице.

Попытался было поднять и ещё одну интересующую меня тему про подавление митингов в Китае, но интереса она ни у кого не вызвала. Впрочем, оно и понятно: Китай сейчас особо никого не интересует — слаборазвитая, маловлиятельная страна. Правда, Власов проговорился, что Горбачёв неудачно в эти дни посетил Китай. Якобы чуть ли не по его вине миллион человек вышло на демонстрацию, и нашему генсеку пришлось даже раньше улететь.

— Поехали в гостиницу? — шепнула мне Лена, которая, выпив «Барливайна», стала заметно смелее — моя коленка была уже дважды оглажена, и будущее наших отношений приобрело интимные оттенки.

Откланиваюсь и прощаюсь со всеми. Даже с молчуном-помощником, имя которого я так и не узнал. Старшие товарищи отнеслись к нашему уходу с пониманием — мол, дело молодое. Завидуют, наверное, молча мне, а я судорожно ищу повод соскользнуть, не обидев при этом Лену.

Нам с собой дали вторую бутылку пива, шашлык, уже подостывший, и рыбную нарезку.

Вернее, не дали, ведь я сам шашлык и нарезку заказал, но получилось, что дали. Платить-то, наверное, Власов будет.

— Ты же один в номере живёшь? Я у тебя, пожалуй, душ приму. Соседка, зараза, житья не даёт. По каждой мелочи ссоримся, — жалуется по дороге подруга.

«А измена всё ближе и ближе. Да и черт с ней! Чему быть, того не миновать!» — мысленно настраиваюсь я. Такси искать не буду, тут пешком недалеко. Прогуляемся по вечерней Москве. Может, Леночка протрезвеет, и я ей буду нравится меньше.

— Эй, пацан! А ну-ка сюда иди! — при выходе из ресторана меня встречает мужик лет тридцати. Ничего особенного он из себя не представляет, но вижу плохой знак: рядом с ним стоит та самая дамочка, которая хотела меня соткой облагодетельствовать. Вечер перестаёт быть томным.

— Мужчина, вы себя в руках держите, — произнес я ровным тоном, осматривая окрестности в поисках такси и припоминая, сколько же обещал меня ждать таксист-комерс? Но похоже, тот уже уехал.

— Толя, что им надо? — тревожно спросила Лена.

— Ты зачем к моей жене приставал в ресторане? — мужик немного нетрезв и реально разъярен.

Я приставал? Нет, ну ты скажи! И что делать? Сказать, дяде — мол, твоя милаха сама ко мне в штаны лезла и деньги предлагала за интим? Как-то не по-джентельменски, да и как перед Леной потом оправдываться? Умолчал я в ресторане про этот факт домогательства, и теперь выглядеть буду уже некузяво.

— Не знаю зачем, но ваша жена вам соврала, — холодно говорю я подошедшему ко мне почти вплотную мужику, у которого наверняка уже давно ветвистые рога.

— За грудь меня хватал! — то ли жалуется, то ли хвастается дамочка.

— Толя, что он такое говорит⁈ — голос Лены леденеет.

— Нечаянно получилось! Она сама ко мне лезла! Ещё и деньги предлагала! Сто рублей! — не вижу смысла выгораживать больше эту паскуду я.

— Что? — обманутый, скорее всего, не единожды муж бьёт мне кулаком в лицо.

Я не блокирую удар, лишь немного уклоняюсь, чтобы он не повредил мой фейс, который сегодня чего-то вызывает у женщин не те чувства, что обычно. Пусть пар выпустит, а побитых… обычно женщинам жалко.

— Что ты брешешь⁈ — яростно кричит женщина и бьёт меня сумочкой. Разумеется, тоже без особых успехов.

Да ещё и сумочка расстегнулась, и из неё повалились разные дамские хохоряшки: тушь, помада, ключи, яблоко, открывашка, прищепка, открывашка, гематогенка… ещё одна открывашка — две открывашки! Женщина склонилась и стала собирать вещи, а я невольно уставился на её обтянутые тонким платьем соблазнительные округлости.

— Ты куда смотришь⁈ — мужик ещё раз пытается ударить меня.

На этот раз я не церемонюсь и бью в ответ. Не кулаком. Ладошкой. Получилась этакая звонкая пощёчина! В будущем, если будут соревнования по этому виду спорта, уверен, у меня будет шанс на успех и там. Мужика сносит с ног.

— Толик! — летит к нему жена, бросив сумочку.

Ещё и тёзка. Что же ты такой олень-то?

— Эх ты, Толя! А я-то… эх ты! — слышу я обвиняющий приговор от прокурорши.

— Что? Да я правду говорю! Сто рублей мне давала! — психую я.

— Да тебе и рубля много! Прощай! — Лена разворачивается и уходит.

С таким прейскурантом я не согласен, как и жаль терять секс, на который я почти уже был готов. Но при этом, как ни странно, в душе чувствуется облегчение.

С трудом ловлю такси. В гостиницу не еду, ведь сегодня ещё можно у Артемьева заночевать.

— Толян! Ну наконец-то! Время больше девяти, съезд закончился. Мы смотрели, а тебя нет и нет! Что там у тебя? — не церемонясь лезет ко мне в пакет Витёк. — Жрачка и вино⁈ О, отлично!

Витька мне рад, но пугает тем, что нетрезв. Знал бы, что он выпил — не поехал бы.

— Это не вино, это пиво, — поправляю я, раздумывая, а не вернуться ли мне в гостиницу?

— Ещё лучше! А то дамы не хотят больше водку пить! — вырывает у меня бутылку Витёк.

— Какие дамы? У нас гости?

Глава 8

Глава 8

Первая мысль: уж не Вика ли там сидит, сестра Виктора и моя бывшая… э-э-э… боевая подруга? Моё мужское эго даже встрепенулось. Но уже через секунду судя по девичьим голосам, я понял, что ошибаюсь. Грубые и хрипловатые они, мягко говоря, слух не ласкали. Я напрягся — и не зря. Заглянув в кухню, вижу двух девушек, которые были, кроме того, что горласты, ещё и неказисты лицом. Да и фигурой тоже. Нет, фигура у них была хорошая, даже суперская, скажем, для борца-вольника, вот только у девушек я обычно предпочитаю другие параметры — менее квадратные.

Ну и вкус у моего друга! Хотя была же у него… Наташа вроде. На концерт «Машины времени» ещё её провел как-то. Вот та была зачетная девчонка! А эти… Ну, по крайней мере, весёлые. Да и кто я такой, чтобы хозяина хаты критиковать? Кого хотел того и позвал.

— Ура! Вино! — крикнула басом одна из дам, отдав свою радость не знакомству со мной, а новой интересной бутылке алкогольного пойла.

— Это пиво такое. Может, вам и не понравится, горьковатое оно… — попытался спасти узбекский эксклюзив я.

Пиво девочкам зашло на ура! Оксана и Оксана… Две Оксаны. Они сестры, хоть и двоюродные, это видно и по внешнему виду, и по манере поведения. Учатся с Витькой в одной группе. Да шут с ними! Находиться в их компании я долго не собираюсь — не представляю, о чем с ними можно беседовать. У девиц разговоры про шмотки, в основном. Причём неприкрыто завидуют нам с Витькой по причине того, что мы из загранпоездок якобы не вылазим. Я попытался оправдаться — мол, всего четыре раза был за бугром… Но на меня с такой классовой ненавистью глянули, что я тут же заткнулся.

Поинтересовались гостьи и про съезд, но, скорее всего, из вежливости. Хотя о какой вежливости может идти речь? У этих дамочек её в принципе не наблюдается. Отделываюсь общими фразами — зачем детали раскрывать?

— Толян, ты чего, как неродной⁈ Наливай и себе. Правда, твое пиво закончилось уже, но у Витечки есть конина! Да, Витечка? Угостишь девочек?

Витёк с готовностью идёт за наверняка отцовским спиртным, за которое завтра с него спросят. Похоже, парень надеется на тактильный контакт с одной из Оксан — мол, дадут ему! Однозначно дадут. Вопрос только, кто кого тут соблазнять должен? Эх, тюха ты, Витюха!

С трудом ухожу спать в другую комнату от слюнявых ласк «моей» Оксаны. Оказывается, девочки нас с Витьком уже поделили, даже не спрашивая. Но целовать пьяную, прокуренную даму — такое себе удовольствие. Всё-таки с возрастом становишься разборчивее…

Растягиваюсь в Витькиной комнате, перебирая в голове на сон грядущий события сегодняшнего дня. Вроде все нормально — не спалился я со своими советами, хотя реакция Власова в какой-то момент напрягла. Сон пришёл незаметно, а пробуждение было внезапным. Сквозь обрывки сна слышу шум драки в квартире! По-солдатски пружинкой вскакиваю в коридор. Витькина комната дальняя, и я иду туда, по пути заглядывая в проходной зал. Там никого нет, в кухне тоже. Понял: крики из ванной, которая у Артемьевых довольно большая — они совместили и так не маленькую ванную комнату с туалетом. Заглядываю туда.

В первый момент мне показалось, что это Витёк мутузит девку, причём «мою», с чем я, кстати, был бы даже согласен — приставучая алкашка за вечер успела выбесить меня так, что я теперь куда лучше понимаю женщин, к которым пьяные мужики лезут с ласками! Но потом разобрался, что сестрички сцепились между собой, а Витёк спасает даму своего сердца, отталкивая в сторону даму моего.

— Блин, что тут за цирк с конями⁈ Стоп, харе! Слышите, в дверь стучат? Соседи уже милицию вызвали, — гаркнул я, беря дерущихся на понт.

Услышав меня, раздраконенная парочка самок на секунду свою драку, вернее, борьбу, прекратила! О ептыть! Моя ещё голая почти и мокрая. Как это развидеть теперь? Выколите мне глаза! Фу!

— Да не слышно было стуков от соседей. Ксан, ты как? Слышишь? — спросила «моя» Оксана у Витькиной, впрочем, не выпуская её длинных волос из своих рук.

— Курва, ты! Потаскуха! Твой не дал, так на моего полезла? Спинку ей потереть! — брызжа слюной, прошипела Витькина. — Не слышно ничего. Отпусти! Там ещё конины осталось на раз, — прислушавшись на секунду, выдала свою версию конфликта сестрёнка.

— Да он сам ко мне лез! Я отбивалась, как могла! — явно врала «моя», это я понял по возмущённой морде друга.

— Стучали! Бл. буду! — поклялся самой страшной клятвой я.

Бам! Бам Бам! Раздался громкий стук в дверь, и залился несмелой трелью звонок — он у Артемьевых негромкий, даже жалобный. Накаркал!

— И правда, стучат! Не открывай! — схватила за рукав Витьки одна из Оксан, но тот вырвался и пошёл к двери, благо, это два метра от входа в ванную.

Витёк, по старой советской привычке не спрашивая кто и не глядя в глазок, смело распахнул дверь, и был сразу прижат к стене мощным усатым сержантом. Следом за сержантом в прихожую ввалились ещё два ППСника в тех же званиях, разве что один «старшой» был. За ментами виднелась сморщенная старушечья мордашка, давая ответ на вопрос о причине появления служивых.

— Руки! — грозно потребовал старший сержант у меня.

— Руки мыл, — попытался пошутить я, протянув ладошки.

Но «старшой» попытался ударить меня под дых. Ни моя попытка пошутить, ни его — ударить не удались. Я заблокировал удар, с трудом удержавшись от ответной коронной двоечки: апперкот и слева в челюсть. Третий мент, высокий, как пресловутый дядя Степа, тем временем опрашивал «потерпевших».

— Девушки, вас насиловали? Я вижу у вас побои на лице…

— Никто никого не насиловал. Что ты несешь⁈ — возмутился Витька, а я опытно промолчал, стараясь не злить ментов при исполнении.

В конце концов, именно мы — не насиловали, но это не значит, что такое не могло произойти в принципе с кем-то другими. Так вот, положа руку на сердце, я всецело поддержал бы парней в форме в этой ситуации, если бы насилие имело место быть. Менты, видя что мы спокойные, пока нас не прессуют, а стараются выяснить у девочек, что случилось.

— Да не было никакого насилия. Между собой мы… Мальчика не поделили, — пьяно хихикнула «моя».

— Этого, что ли? Этот видно, что не насиловал! — и указал гад на мои трусы-боксёрки!

Девки заржали. Ну, эрекция утром, с кем не бывает? Я же не помню, что мне снилось. Может, Марта… Да и не сплю я в костюме-тройке!

— Ложная тревога, бабушка. Никого тут не убивают и не насилуют, — повернулся первый к бдительной соседке, которая сунула любопытную седую голову в прихожую, не переступая, впрочем, порога Витькиной хаты.

— Марченко, на выход. А вы, граждане, не шумите — ночь на дворе, — строго сказал старший сержант и, троица, прикрыв дверь, удалилась.

— Ты чего не сказал, что депутат? — уже на кухне, закусывая остатки коньяка помидоркой, интересуется «моя» Оксана, которая и не подумала что-нибудь на себя накинуть.

Ага, чтобы потом бабка всем растрепала, что депутат Штыба пьянствовал и орал ночью. Да ещё нафантазирует про изнасилование. «Иногда лучше жевать, чем говорить», — припомнил я слоган рекламы жевательной резинки из будущего и отправился досыпать к себе в комнату, оставив даму в одиночестве, ведь Артемьев увлёк свою мириться в родительскую спальню. В комнату сестры он точно не сунется. Вика ему потом башку отвернёт, я её знаю. А мама… мама сына всегда простит.

Пять утра! Надеюсь, все скоро угомонятся и дадут мне ещё немного поспать. А ведь рекламные слоганы — это тема! У меня в тетрадке с информацией о будущем нет ничего про разную интеллектуальную собственность в виде книг, рекламных слоганов, сюжетов фильмов, а тема жирная! Хотя идею фильма «День сурка» я как-то рассказывал американскому режиссёру.

Утром встаю — все дрыхнут, а на кухне полный погром. Быстро умылся, оделся и… дал деру из квартиры! Хорошо, что дверь просто захлопывается.

Доехал на метро — мне не западло, чай, не барин. В своем номере переодеваюсь и прямиком в ресторан завтракать. Ха! Ленка уже там. Сидит и с мрачным видом ковыряет свою тарелку. Присоединяюсь к ней.

— Привет! Как спалось? Перестала дуться?

— А ты где ночью был? Я приходила четы… один раз, ты не открыл, а дежурная сказала, что ты опять ночевать не пришёл, — с подозрением уставилась на меня прокурорша.

— У друга был. Я же говорил, что там живу, — честно ответил я, умолчав о своих злоключениях и интересе ко мне женского пола и милиции.

— И что там у друга? Что делали? — допытывается Ленка.

— Да пиво допили, и я спать лёг, — опять не говорю всей правды я. Но ведь и не вру!

— На митинг идёшь? — вроде бы мирно спросила Лена, но тон у неё был прокурорский.

Ничего себе, я отчет должен давать?

— В Лужники или на армянское кладбище? Сегодня два митинга, — блеснул я своей осведомленностью.

Планы посетить то или другое мероприятие у меня, конечно, были. Скорее всего, наведаюсь в Лужники, тем более, там будут наши парни-афганцы. Надо Илюхе и Генке, кстати, звякнуть с утра, пока они не сквозанули куда-нибудь типа музея. Илюха уже заикался про картинную галерею. Думаю, это влияние жены, сам Недолюбко в таком хобби ранее замечен не был.

Выходим из ресторана уже как парочка — меня, считай, простили, правда, не знаю, в чем я провинился, но тон Леночки милостив, и она обещает исполнить свою вчерашнюю угрозу — прийти в мой номер, принять душ.

— Погоди, один звонок сделаю, — прошу Лену и, с трудом найдя две копейки в кармане брюк, звоню на квартиру Лешнёву, где обитает и Илья.

— Кто там? Что надо? — в трубке раздаётся старческий дребезжащий голос.

Бабушка, наверное. Генка говорил, что она иногда приезжает к ним из деревни, подкидывает соленья разные.

— Мне Гена нужен. Скажите, Толя Штыба звонит, — кричу как можно громче, подозревая у старушки тугоухость.

Но это моё уважительное отношение к старости приводит к неожиданным результатам!

— Да вон же, товарищи, Штыба! Он сам сказал, — услышал я голос откуда-то от административной стойки.

Там маячили парочка ментов, вернее, один мент и один штатский, и судя по всему администратор смены — невысокая миловидная дама.

— Ну-ка парень! Ты сегодня ночевал по адресу… — и молодой лейтенант с горящими от азарта глазами называет Витькин адрес.

— Ну, ночевал, а в чём дело? Если по поводу шума, так разобрались ваши товарищи. Приехали, опросили и уехали.

— Это мы в курсе, — отвечает штатский. — Но гражданка Свиридова написала заявление об изнасиловании, так что мы вынуждены вас задержать!

— Вы с ума рехнулись! Какая Свиридова, не знаю такой! И вообще, я депутат, у меня депутатская неприкосновенность!

Не знаю, есть таковая сейчас или нет, но я решил зайти с козырей, так как кто такая Свиридова мне примерно понятно — думаю, одна из Оксан. При всем при этом Ленка смотрит на меня так нехорошо… как товарищ Сталин глядел на Троцкого, Ленин — на буржуазию, а солдат — на вошь!

— Вы не переживайте: вас опросят, как свидетеля. Насильник — ваш друг Виктор Артемьев. Он уже задержан и даёт признательные показания. А на вас девушки, что ночевали с вами в квартире, пока показания не дали!

— Да не было никакого насилия, вы о чём? И вообще, у меня другие планы на день.

— Было или не было — следствие разберётся. А следы побоев на лице у Свиридовой присутствуют.

Чёрт! Витёк в беде и, наверное, надо поехать выручить друга.

— Штыба, это как понимать? Бабы пьяные… изнасилование! Ты врун неисправимый! — голос Лены дрожал от возмущения.

Она смерила меня презрительным взглядом, затем резко развернулась на каблуках и, вздернув подбородок, гордо удалилась.

«Опять грязная останется», — невесело схохмило подсознание.

Глава 9

Хотя мог бы и не ехать, но чую — другу может потребоваться моя помощь. Дурилка он картонная, конечно, но это всё от молодости. По сути, человек Витька добрый, радушный, с простыми человеческими желаниями. А кто из нас без греха? Кто всегда поступает правильно, безошибочно, экспертно? То-то же! Надо уважать чужие слабости. Кто же это сказал… классик, может, какой? Да вроде Дюжев в «Жмурках»!

С Генкой и Ильёй я толком не пообщался — просто сказал, что на митинг не приду, мол, дела у меня. Подробности докладывать не стал: в вестибюле гостиницы полно ушей.

Против моих опасений меня не попытались уложить мордой в асфальт или запихнуть в специальный отсек «бобика». Наоборот, разместили как белого человека на заднем сиденье рядом со штатским. Водитель — впереди, рядом с ним молодой сержант. Может, реально депутатский значок сыграл свою роль?

Вытаскиваю из кармана остальные награды и знаки отличия и невозмутимо прикрепляю их на место. Вчера в ресторане я их снял. Не из скромности — просто Лене было интересно, и я, открутив, дал их девушке посмотреть, а прикрутить обратно забыл. Парни в машине сразу перестали болтать о своём и с уважением уставились на мой иконостас. Среди значков особенно выделялся норвежский орден: для него не предусмотрены плашки, и смотрится он для советского человека совершенно по-папуасски. Ну а чё? Чем наградили, то и ношу! Штатский рядом со мной даже присвистнул от удивления, и похоже, в его голове я сразу из категории «подозрительный тип» перекочевал в категорию «приличный человек».

— Да ты не переживай, — успокаивает он меня. — Показания снимут и отпустят тебя. Сам понимаешь: изнасилование, да ещё в день работы съезда! Знаешь, как нас сейчас накручивают⁈ А ты правда депутат?

— Угу, — буркаю я, не сильно желая вступать в беседу.

Отпустят они меня! Да я сам кого захочу отпущу!

Ехать до отделения довольно далеко, и я от нечего делать рассматриваю Москву, пытаясь приметить красивых девочек. С Леной, чую, у меня окончательный облом — два раза такой косяк она не простит. И хоть я ей и не врал, но важные детали скрыл! Обидно, конечно, но не сильно — я клятву верности прокурорше не давал. И Марте, кстати, тоже. Впрочем, та, как умная девочка, этого и не просила.

В отделении шум и гам. Меня оставили ждать возле какого-то кабинета. Стою у стеночки, изучаю стенд «Их разыскивает милиция». Сейчас в основном таким образом доносят населению информацию о преступниках и без вести пропавших. Разумеется, никого из этих типов я не запомню, и уж точно не смогу опознать при встрече. Хотя этого золотозубого я вроде где-то видел. Как и вот этого дядьку, который сейчас голосит рядом. Интересно, по какому поводу он так разоряется? Лысый дядя с синюшным лицом ожесточенно размахивал руками, что-то истерично выкрикивая сотруднику в форме.

Тут замечаю, что на меня во все глаза пялится девочка лет пяти-семи, изучая мои награды. Интересно, что тут делает этот милый ребенок? Пришла с родителями?

— Осторожнее, товарищ, — отталкиваю в спину этого визгливого дядю в костюме.

Он чуть не задавил ребенка, пятясь назад. Та впрочем не испугалась, но внимание её лучисто-зелёных глаз я потерял.

Где ж я его видел?

— Я буду жаловаться, я директор музея! — с возмущением провизжал синюшный, и всё стало на свои места.

Он был удивительно похож на космического пирата из мультика «Тайна третьей планеты»! Персонаж хоть и мультяшный, но, судя по радостному гыканью пяти-семилетки, такое сравнение пришло в голову не только мне.

— Это пират Глот с планеты Катлук! — шепнул я ребёнку, и мы вместе рассмеялись.

— Вот он Штыба… тот, что присутствовал при изнасиловании, — услышал я голос летёхи, который меня сюда и привёз.

Я возмущенно обернулся к этому пацану, прикидывая, как отреагировать на такой пассаж!

— Вовсе я не присутствовал. Да и изнасилования никакого не было, — глядя в упор на мента, цежу сквозь губу я, стараясь показать свое презрение.

— Да это я… образно, — проблеял мент, заметно растерявшись.

Рядом с ним стоял грузный капитан с добрыми глазами и яблоком в руках.

— Светочка, а мама ещё не вернулась? — спросил он у девочки, протягивая той фрукт.

— Нет, писЯет ещё, — важно ответила малышка, вгрызаясь в глянцевый бок яблока, которое, по-моему, было импортным — уж слишком оно блестело, словно воском натёртое. — А мы с дядей пирата тут видели!

— Так! Шалин! Как вернется Свиридова-старшая, веди её ко мне в кабинет вместе с товарищем Штыбой, — распоряжается капитан, пропустив мимо ушей несомненно важную информацию про пирата.

Капитан, похоже, уже оценил меня: и дорогой костюм, и награды, и то, что я депутат. Поэтому азарта лейтенанта, доставившего такого важного свидетеля… а может, и соучастника, он не разделял. Погрустневший уже Шалин, предвидя втык от капитана, безропотно замирает рядом с нами сусликом.

А это, значит, младшая сестрёнка Оксаны… Логично, раз ждёт свою маму — Свиридову-старшую. В совпадения фамилий я не верю.

— Когда пирата брать будем? — шепчет мне озорная девчушка.

Чтобы её услышать в гуле голосов, наклоняюсь ниже, и этот момент застаёт вернувшаяся из туалета её маман.

— Света, ты зачем к дяденьке пристаешь⁈ — ласково улыбается мне ещё не старая приятной полноты миловидная женщина.

М-да… а ведь не похожи дочь и мама. Вот была бы с нами вчера на кухне мама, я бы так быстро спать не ушёл!

— Мы с дядей пирата ловить будем! — поделилась последними новостями дочка.

— Это друг насильника вашей дочки. Он тоже вчера был в квартире, — моментально сдал меня летёха, и я увидел, как симпатичная милфа, с интересом смотревшая на меня, превращается в грозную мегеру.

— Света, отойди немедленно от этого дяди! — скомандовала она, резким движением оттягивая ребёнка за плечо.

— Да заткнешься ты, черт позорный⁈ Погоны мешают или зубы жмут? — не сдерживаюсь я.

На меня сразу уставились несколько пар глаз, в том числе и майора, только что зашедшего с улицы.

— Так, гражданин, не выражайтесь! А то не посмотрю, что вы депутат! — грозит мне молодой поганец.

Ведь на своей территории летёха имеет бонус к морали, рассчитывая на поддержку коллег.

— Шалин, потрудись объяснить, что тут происходит? — негромко и, пожалуй, даже зло спросил майор, лишая лейтенанта шанса на оную.

Майор, да ещё и московский, явно уже тоже оценил мою фактуру — и костюм, и награды, и особенно иностранную висюльку на груди. Ну не брошь же я на себя нацепил!

— Это… по делу об изнасиловании доставили. Капитан Захаров приказал! Тут гражданку один боксёр изнасиловал… так этот Штыба в квартире тоже был, — путано пояснил Шалин, по-прежнему греша против фактов и выдавая непроверенную информацию вместо них.

— Фак! — в сердцах выругался я почему-то на чужом языке, будто в своём крепких слов мало, но сразу же быстро поправился: — Фак! Ты! Факты есть⁈

— Так вы Штыба? — почти умильно спросил майор. — Вчера целый день про вас с трибуны съезда говорили. Не переживайте, разберёмся! Шалин, веди к следователю! Вы знаете, бывает такие оторвы, сами в койку прыгнут, а потом…

Что потом делают такие девицы, майор сообщить не успел, так как получил сумочкой по морде от Свиридовой!

— Что? Да моя Оксана не такая! Вы тут все друг друга покрываете… Один вот только среди вас честный!

И с этими словами она погладила стоящего рядом летёху. Но почему-то по животу.

Уже в кабинете у Захарова я, как мог, пояснил, что никакого изнасилования не было, как и не было меня в это время в квартире — я ушёл раньше.

— Если вас не было, то почему вы так уверены, что ничего не было? — психуя, выговаривала Свиридова, в общем-то, логично сомневаясь.

Но я-то в Витьке уверен, как в самом себе! Да и видел я этих шаболд!

— Тихо, товарищи! — устало сказал капитан, хлопнув ладонью по столу. — Шалин, ты иди, не нужен больше.

— Нет, пусть он останется! — не сдавалась Свиридова, сверля меня взглядом, полным ненависти.

— Шалин, с девочкой в коридоре посиди. Рыбок ей покажи, что ли! — не ведётся капитан и продолжает: — Показания с потерпевшей не сняли, сейчас она на медэкспертизе. А пока не привели задержанного, давайте с бумагами закончим.

И он стал записывать наши вводные данные, в том числе и пункт про партийность: и Свиридова, и я — члены партии.

— Так и запишем: член партии с… Какого года?

— Восемьдесят шестого… — тоскливо говорю я, так как эти разборки уже порядком надоели.

По уму надо бы переговорить с капитаном наедине… Но попробуй теперь выгони эту психическую из кабинета! А сумочкой дамочка майора зачетно отоварила, кстати!

— Ну что, член! — язвительно выплюнула последнее слово женщина, которую капитан в протоколе записал как Варвара Свиридова. — Будешь дружка выгораживать?

— Вы бы помолчали, уважаемая. Видно, что без мужа дочку растили. Пьёт, курит, бегает по мужикам… Кого воспитали? И сколько ей вообще лет? — закипаю я.

— Сегодня восемнадцать исполняется! Устроили нам праздничек, ничего не скажешь!

— Как восемнадцать⁈ Так, получается, ей вчера семнадцать было? — встрепенулся капитан. — Она что, несовершеннолетняя была?

— Если у них и был секс, то уже сегодня. А сегодня ей восемнадцать! — быстро отреагировал я. — А вы вторую Оксану опросили?

— Она в больнице с черепно-мозговой, — вздохнул Захаров.

— Вот скотина! — выругалась Свиридова. — Это тоже насильник постарался?

— Всё понятно: одна девушка ударила другую. Так было дело? — обратился я к представителю порядка.

— Что? Ну это наглость! — тетка даже потеряла дар речи.

— Так и было! А вы откуда, Анатолий, знаете, если вас там не было? Ну, то, что одна сестра ударила сковородкой другую? — не обращает внимания на мамашу Захаров.

— Да они ещё при мне из-за Виктора подрались. Соседи даже наряд милиции ночью вызвали! А ваша Оксана… которая из них? — торжествующе повернулся я к маме.

— Моя доча ударила? — удивилась женщина и в первый раз заткнулась, явно пытаясь думать, что с ней, по всей видимости, случалось нечасто.

— Задержанного вводить, тащ капитан? — в кабинет высунулась физиономия молодого летёхи, который не пошёл рыбок кормить, а всё это время под дверью, сука, уши грел.

Капитан коротко кивнул, и в кабинет завели Артёмьева.

Вид у моего друга был жалкий. Ухо пылало огненно-красным нарывом, будто его всерьёз пытались оторвать, но не вышло. Под глазом расцветал знатный фингал, губа разбита… Э-э-э, тут я ошибся — губа у Витьки оказалась искусанной! Причём так, что вряд ли он сам себе такое устроил. А ещё на шее красовались свежие засосы.

Витька увидел меня и сразу посветлел лицом, пытаясь показать пантомимой что-то, что по его мнению, должно было быть мне понятно.

— Это что получается: он вашу дочь насиловал, а она ему засосы ставила? — с насмешкой говорю я.

— Я не насиловал! — сразу стал оправдываться Артемьев. — Я пьяный был, а девушки под утро со мной спать легли на одной кровати, слева и справа… Проснулся, повернулся налево, полез обнимать… потом… потом… ну, это. — Витька неловко кашлянул, опустив глаза. — А потом Оксана проснулась, моя. — Он нервно сглотнул. — Другая. Я перепутал просто! Темно же было, ещё и шторки…

А силен кабан! Сходил друг налево, называется! Хотя идти недалеко — на левый бок повернуться.

— А зачем ей на вас заявление писать? — с подозрением спросила мамаша, явно не веря Витьке.

— Да она оправдаться перед сестрой хотела! — быстро затараторил он. — Та милицию вызвала! Раз, говорит, ты не хотела, то значит — изнасилование. А те уже никого и не спрашивали…

Версия, конечно, мутная, но капитан, как и я, по опыту знал, что как раз такие путаные истории часто бывают правдивыми, а гладкие и логичные — насквозь выдуманными. На Витьку он все же рявкнул для порядка:

— Тихо, Артемьев! С вас уже показания взяли!

— Так чего его не отпускаете, всё же ясно как белый день⁈ Опросите вторую девушку, и всё, — предлагаю я под сопение Свиридовой-старшей.

— Она может соврать из-за неприязненных отношений с потерпевшей, — возразил капитан. — Они же реально подрались.

— Ну, Оксанка, ну, бестолочь! Вот я ей задам! Это же надо — в восемнадцать лет под мужика лечь! Да ещё и сестру ударила! — Свиридовой, наконец, уже всё стало ясно.

— Ой, ну вот не надо тут морали читать. Вы вообще её в семнадцать родили! — сорвалось у меня с языка.

Что? Да слышал я анкетные данные мадам, когда капитан их записывал. Свиридовой-старшей сейчас тридцать пять лет, а значит, родила она в семнадцать!

Глава 10

Хрясь! По моему, уже пустому стулу, ударила сумочка нервной Свиридовой.

Я не майор и, конечно, уклонился, да и приглядывал я за дамочкой, ожидая от неё подобных действий.

— А ну хватит! В камеру захотела? — рявкнул капитан.

— Распишитесь тут и тут! — не терпящим возражений тоном добавляет капитан, протягивая нам листки бумаги.

Я, одним глазом слежу за мамашей, другим читаю о том, что я там сообщил властям. Вроде всё верно. Подписываю.

— Ну! Когда парня отпустишь? — уставился я на следователя. — Дело закрывать надо.

— Решение о возбуждении дела в течение десяти дней принимается. Дела пока нет, — сухо ответил капитан, тоже с опаской посматривая на сумочку мамаши. Орудует она ей мастерски, хорошо хоть сумка небольших размеров.

— А должно быть уже дело! Оклеветали гордость советского спорта! Призёра Олимпийских игр! Я ведь и до Бакатина дойду! Прямо сегодня этим займусь.

— Ха, — хором не поверили мне Свиридова и Захаров.

А вот Витька поверил.

— Ну, наконец-то, допетрил! Я тебе моргаю, моргаю… Намеков вообще не понимаешь! — не выдержал Артемьев и, прекратив дурные пантомимы, высказался прямо: —

Ты же с ним встречался, да и в депутаты пошёл по его просьбе… Пусть прошерстит тут всех! И эту заразу Оксанку…

— Как ты мне намекал-то? Морды корчил? — возмутился я.

— Так, ты здесь! — в кабинет ворвался давешний майор.

— Кто, я? А где мне ещё быть? — удивился Захаров и тут же поправился: — Так точно, тащ майор. Закончил опрос свидетелей!

— Да не ты, а Анатолий Валерьевич! — сморщился майор. — Вы, Анатолий, подождите нас с вашим товарищем в коридоре, мне с родительницей и следователем поговорить надо.

В полном обалдении выходим с Витькой из кабинета. Летёха и моя новая малолетняя подружка устроились на скамейке вдоль стены. Яблока уже нет. Звонить Бакатину я пока не собираюсь и думаю, майор заскочил в кабинет с моим именем-отчеством не просто так. Наверняка уже узнал о моих связях и сейчас решает мою, а точнее Витькину проблему.

— Дядя! Дядя! — громко шепчет мне ребёнок. — Вон туда пират зашёл! Я видела!

— Да это может и не пират вовсе, а просто похожий.

Мне не терпится расспросить Витьку, но мешают лишние уши лейтенанта, поэтому общаюсь с девочкой.

— Он же сказал, что он директор музея, как тот пират, — засомневался ребенок.

— А, тогда надо посмотреть на него! — поменял своё мнение я, услышав как за дверью кабинета, где якобы находился пират, вдруг раздался шум падения чего-то тяжелого и яростный вскрик.

Бьют там его, что ли? Без стука открываю дверь в кабинет с номером двадцать шесть. Картина в комнате меня озадачила. Ну, во-первых, теперь точно ясно, что дядя — никакой не космический пират, а реальный сотрудник, а может, и директор, музея. Все подозрения с синюшного сняты! А во-вторых, в кабинете, очевидно, ещё одного следователя, лежат какие-то археологические находки. Ну, так мне показалось на первый взгляд. Не может же быть новоделом, например, этот рогатый помятый шлем. Уж очень он неказист с виду. Кто вообще купит такую рухлядь? Не говоря уж про холодняк, какового в комнате было в изобилии. Мечи, кинжалы, ножи… и всё старинное. Но без дорогостоящих выкрутасов — никакой тебе позолоты или драгоценных камней, да и особых изысков на оружии, в виде там украшений, чеканки и прочего, тоже нет.

— Что же вы так неаккуратно⁈ — выговаривал милиционеру в чине старлея недавний подозреваемый в пиратстве. — Этим мечам… да они эпохи викингов! Чудо, что вы нашли их! Это же международный скандал был бы! Норвежский музей вооруженных сил доверил их нам, а мы сначала допустили кражу, а затем, найдя, роняем ценные экспонаты, возможно, допуская повреждения!

— Да они же старые, могут и сами сломаться, — ворчит милиционер, собирая оружие с пола.

Оказывается, сломался столик под тяжестью железа, а крик… это был крик души музейного работника.

— Эти ценные экспонаты, возможно, в единственном числе существуют!

— Вряд ли! В Норвегии несколько тысяч мечей эпохи викингов по музеям раскиданы, — подал голос я, решив поумничать.

— Господи, да вы откуда знаете⁈ Вы кто, археолог? — заметил меня дядя.

— Информация от главнокомандующего норвежской армии лично, — сознался я, разглядывая богатство.

Чудо, что меня отсюда пока не выперли. Мент просто занят исправлением случившегося конфуза.

— Советское правительство господину Нильсу Улафу второму лично давало гарантии! — не унимался служитель музея.

Я заржал, наконец, обратив внимание на себя и следователя.

— Парень, ты чего тут делаешь⁈ Чё ржёшь-то!

— Да просто Нильс Улаф второй — это пингвин, талисман их королевской гвардии. И зачем ему гарантии?

— Что вы… говорите! — возмутился музейный, в последний момент решив смягчить фразу. Я бы на его месте сказал «гоните», или «несёте». На крайний случай — «мелете».

— Вот видите этот орден? — я ткнул себя в грудь. — Это мне за заслуги королевство Норвегии вручило. А музей ваш просто пошутил. Смешно же! Дать гарантии пингвину!

— Так, вышел быстро! — рассердился, наконец, старлей.

— Подождите! И ведь верно — у вас на груди орден заслуг! Причем вы кавалер первого класса! Так вы правда историк? Или дипломат?

— Анатолий Валерьевич, зайдите! — слышу крик Захарова откуда-то из коридора.

— Прошу прощения, меня ждут, — и, не слушая дальнейшее мычание знатока норвежских наград, ухожу.

— В общем, такое предложение: официально Оксана заявление не писала… Её наряд сразу увёз на освидетельствование. Так что задержание товарища Артемьева безосновательное. Все виновные будут наказаны! — четко по-военному докладывает милиционер. Нет, не майор, а капитан.

— Расстрел с конфискацией имущества и поражением родственников в правах на двенадцать лет? — с надеждой в голосе пошутил я.

— Это хорошо, что вы Стругацких читали. Тоже люблю их «Сказку о тройке». Но, правда, Анатолий, дело-то плёвое. Скажу сразу — ребята молодые приехали на вызов. А там девушка симпатичная плачет, побитая. Вот они и возбудились на нарушение закона.

— Её сестра побила, вот она и плакала! А точно симпатичная? — усмехнулся я.

— Хам! — выдала сидящая рядом мамаша, но сумочка осталась лежать у неё на коленях. Видно, мою правоту женщина нехотя, но признала.

— Толь! Чёго ты⁈ Я согласен, — дергает меня за рукав Витька.

М-да… слабохарактерный у меня друг и совсем не злопамятный. Трудно ему в жизни будет, особенно в девяностые. Но у меня на сегодня свои планы, весь день тут терять не хочу. Поэтому надо соглашаться и ехать в Лужники. Или к армянам сначала?

— Товарищ! Товарищ! Извините, товарищи, я к этому молодому человеку! — в кабинет ворвался директор музея и, не обращая внимания на чины и присутствующую тут даму, затеребил меня за другой рукав. — Вы можете позвонить в посольство? Просто мы уже о краже им сообщили. Но кто же знал, что наши дуболомы так оперативно сработают и найдут ворованное!

— Так, это ещё что за гусь⁈ — повысил голос майор, у которого всё почти срослось.

— Я Зубов Леонид Евгеньевич, прибыл по случаю находки украденных у нас материальных ценностей! — чётко, по-солдатски отрапортовал дядя, выдавая некоторую сноровку — очевидно, служил в своё время.

— Зубо? — пошутил я, намекая опять на «Сказку о тройке»,ведь фамилия коменданта, которого Хлебовводов предложил расстрелять, была именно Зубо.

Но майору не до шуток.

— И что значит «дуболомы»⁈ А ну, вышел из кабинета! — возмутился старший по чину.

— Я вас в коридоре подожду, молодой человек. Конечно, не «дуболомы». Вы — молодцы… Я в Моссовет благодарность напишу! — и, пятясь назад, нетактичный дядя вышел.

— Ну, раз потерпевший согласен… — выделил я голосом слово «потерпевший». — То и у меня вопросов нет.

— Мальчик, ты извини! Я не разобралась сначала. Дочка мне что-то по телефону лепетала, я не поняла… Если вы дружите, я не против! Оксаночка — девочка хорошая! — воркует с Артемьевым Свиридова, став опять приятной молодой ещё женщиной.

Выхожу из кабинета и натыкаюсь на псевдопирата, на которого во все глаза смотрит Светочка, ждущая маму. Очевидно, подозрений с директора музея она ещё не сняла.

— Нет у меня ничего: ни конфетки, ни шоколадки! — неправильно понял её внимание Зубов. — Пустой я!

Он даже карманы пиджака вывернул для убедительности.

— Что вы хотели от меня, уважаемый? — устало вздохнул я, не рассчитывая на долгую катавасию. — Позвонить в посольство и сообщить, что всё нашлось? Да надо было сказать, что идиот пошутил, а на самом деле ничего не крали.

— Это я был! А как было не позвонить? — смутился Леонид Евгеньевич. — Понимаете, сегодня в посольстве приём, я приглашен со стороны Министерства культуры. И тут такой конфуз! Пока я был тут в отделении, на работу звонили из посольства. Что именно сказали, мои коллеги не поняли, но якобы отменили мой визит! Может, вы что-нибудь посоветуете?

— Ну, давайте позвоним откуда-нибудь, только я номера их не помню, — немного подумав, соглашаюсь я. — Может, товарищ следователь разрешит?

Идём в кабинет, полный режуще-колющего оружия. Следак не против. Звоню сначала в справочную, потом в посольство. Мне отвечает секретарь, судя по голосу молодая женщина.

— Марит Слагсволд, — сексуальным голосом, с придыханием представилась она.

Ну или почти так. Просто имя «Марит» я понял, а фамилию не назову без тренировки — очень много согласных подряд.

— Э… фру Марит! — бодро начал я.

— Фрекен, — быстро поправили меня.

Ага, значит, незамужняя. Причём судя по тому, с какой скоростью она внесла коррективы, этот момент для неё важен.

Я мигом перестроился:

— Фрекен Марит! Сегодня посольство Норвегии даёт приём по поводу культурного обмена между нашими странами. Нельзя ли переговорить с атташе по культуре?

— А с кем я разговариваю? — спрашивает на неплохом русском девушка.

— Про орден скажите, — шепчет Зубов, опять дергая меня за рукав. Этак мне весь костюм измусолят!

— Меня зовут Штыба Анатолий Валерьевич, — начал я, пытаясь сообразить, как правильно представиться.

Ну, не скажу же, что я — жених кронпринцессы Марты? Я ей предложение пока не делал, да и могут не поверить мне.

Но вот реакция Марит оказалась неожиданной.

— Очень рада вас слышать! Видела ваши бои на турнире в Осло. Я и есть ответственный за культуру работник посольства! — обрадовалась она. — Что у вас за вопрос?

— Скажите, приглашение на Зубова Леонида Евгеньевича ещё в силе?

— Это директор Музея ратной истории Руси? — уточнила Марит. — Да, мы его ждём, но мероприятие переносится на час. Вообще-то, мы звонили в музей и предупредили…

Я уже собирался поблагодарить и попрощаться, но тут она добавила:

— А можно пригласить и вас? Дело в том, что помимо музейных работников там будут и деятели культуры. А про вас сейчас снимается фильм! Может быть, вы хотите поговорить с режиссёром? Он спрашивал как вас найти.

Фильм? Я моментально заткнул свой вежливый отказ на приглашение. Что за фильм? Кто снимает? И главное — зачем⁈ Я не просил! А ну как наснимают чего недостойного звания коммуниста и советского гражданина? Извратят, так сказать, факты в процессе съёмки? «Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой, И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ», — не зря же пел бард.

— Ну что же, буду рад посетить мероприятие. Но прошу обо мне никому не говорить, я излишнее внимание не люблю, — решился я.

— Что? Что она сказала? — торопливо спросил Зубов, не оставляя своих попыток оторвать мне рукав пиджака.

— Всё хорошо, на час раньше только начнут.

— Так надо ехать! — запаниковал Леонид Евгеньевич. — Как хорошо, что я на машине сегодня!

— Подбросите? — прошу я товарища.

— Да, господи… Конечно! — машет рукой он.

Выхожу из кабинета, провожаемый задумчивым взглядом старлея. Похоже, своё мнение обо мне он изменил. Вот только в какую сторону? Люди завистливы.

— Толян! — обрадовался Витька, который караулил меня в коридоре.

— Я думал, ты уехал уже. А как узнал, что я в двадцать шестом кабинете?

— Да Светочка сказала. Они с мамой уже ушли… Впрочем, это неважно! Ты должен поехать со мной!

— Витёк! Видит бог — не могу! Мне в посольство Норвегии срочно надо ехать! Зачем я тебе нужен?

— Родители приехали с дачи. Я только что звонил домой, и по голосу отца и мамы — мне п…дец! Менты же загребли меня рано утром, и порядок я не успел навести! А там такой бардак! Ты с нами же пил! Да ещё и спали мы на родительской кровати… На моей ведь ты спал!

— Слушай, ну не могу, правда. Ну не убьют же тебя — интеллигентная вроде семья, — я недоволен тем, что Витька припомнил мне и уступленную им кровать, и то, что я пил-ел на кухне, а значит, часть бардака на мне.

По сути, он прав — посильное участие в уборке надо было бы принять. Но теперь уже что говорить? Родители всё убрали, уверен.

— Эх! Капец мне! А при тебе сильно бы орать не стали, а там, глядишь, и вообще успокоились. Это они ещё про милицию не знают… — расстроился Витька.

— Думаешь, соседская бабка им не доложила? — добиваю я друга.

— Ну а потом… после твоего мероприятия если? — с надеждой спрашивает парень.

— Чёрт с тобой! Евгений Леонидович, а вдвоём к вам в машину можно⁈

— Я Леонид Евгеньевич, но можно. Только быстрее, ребята, опаздываем!

Глава 11

Внизу натыкаемся на Светочку, вооружённую мороженым в одной руке и конфетой в другой, которая сосредоточенно решает, с чего начать. Малышка по-прежнему ловко собирает дань с окружающих своей няшностью, и кто-то снова не устоял. Рядом стоит летёха — всё в той же позе суслика, и вид у него такой, будто он уже смирился со своим бесславным существованием в этом коридоре.

— А мама где? Писяет? — шучу я.

Светочка глубоко вздыхает, как бы намекая, что да, этот процесс может затянуться.

— Ага… — подтверждает она.

После чего, не торопясь, делает ответственный выбор в пользу мороженки.

Я киваю.

— Ну и правильно — растает ещё!

Внимательно осматриваю своего другана. А вид-то у Артемьева… непарадный, мягко говоря. Ведь забрали его рано, после изнурительной ночи любви и утренних драк. Потом камера — тоже бонус к свежести не даёт. Глаза красные, волосы взъерошены, одежда мятая и потерявшая лоск. Да и сам Витька, хоть и пытается держаться бодро, имеет почти тюремный вид. Засосы ещё эти…

— Не, дружище, в таком виде тебя в посольство не поведу! Нас за бомжей примут!

Витька обречённо вздыхает. Но спорить не пытается. Видимо, сам осознаёт масштаб катастрофы.

Машина у Зубова обычная — «Москвич», далеко не новый, да ещё и не заводится. Леонид, нервничая, лезет под капот. Я тоже принимаю посильное участие в выяснении причин поломки: попинал колёса, протёр зеркала. Визуально автомобиль стал чище, но заводиться по-прежнему не хотел. Тем временем начал накрапывать дождик — мелкий, нудный и противный.

— Ну? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Щас… — бурчит Зубов, глядя на двигатель «Москвича» с выражением глубокой неприязни.

И тут чудо советского автопрома вдруг фыркнуло густым вонючим дымом, потом зарокотав с перебоями, пару раз чихнуло, и, наконец, сменило дрыньканье на плавный гул мотора.

Однако уехать так просто не получилось. Из милиции вышли попи… попудрившая носик Свиридова и Светочка уже без мороженого и конфеты.

— Мальчики, подбросите нас до Поварской? — обрадовалась нам будто родным тётка.

— Нам не по пути, к сожалению, — вру я, ибо никакого сожаления не испытываю.

— Почему? Посольство же на Поварской! Я могу подвезти, — влез в разговор Зубов, с интересом разглядывая маму с дочкой.

Судя по всему, они обе ему понравились. Да и вообще, мужик, как только осознал, что ничего страшного не случилось и приглашение на приём в силе, моментально подобрел к окружающему миру.

— Ой, спасибо! А ты, кыш, на переднее сиденье, — командует тетка моему другу, ну а нам втроём предстоит тесниться сзади.

«Москвич» — это явно не машина комфорт-класса, да и до «эконома» еле дотягивает. Места тут — кот наплакал. Но Светочка худенькая, да и я не толстожоп. Однако мамаша у Оксанки субтильностью не отличалась — плюхнулась в серёдку и прижала меня горячей ногой в чёрных чулках к дверце машины. Её юбка, и без того всего по колено, задралась ещё выше, и сейчас моему взору открылась весьма эротичная картина. В штанах сразу стало тесно. Свиридова, как её там… Варвара… явно заметила мой конфуз и довольно усмехнулась. Ну да, приятно же, когда на тебя молодой мальчик так реагирует. Хотя во мне молодое только тело, а разум старого… ну, не извращенца, конечно, а пошляка со своим устоявшимся вкусом к женским прелестям. Так что Варваре радоваться особо нечему — не её эта победа. Впрочем, судя по насмешливому взгляду молодой женщины, мне ничего не светит. Даже в теории.

— Номер дома какой у вас, милейшая? — осведомился между тем музейный работник.

— Двадцать третий…

— А, тот самый четырёхэтажный! А знаете, что он изначально в два этажа был? — пытается поддержать разговор дядя.

— У нас квартира на втором этаже! — гордо сообщает Варвара.

— С балкончиком! — пищит рядом Светочка.

— Угловая, значит? Должно быть, отличная квартира, — продолжает беседу Леонид, выказывая знакомство с московской застройкой.

— Витёк, будешь ждать меня около посольства! Тебя в таком виде могут не пустить, — перебил я милое воркование двух явно понравившихся друг другу людей. — Не боись, я там долго не задержусь — час максимум. А ты в сквер сходи, что ли. Погуляй там.

— Можно подумать, тебя пустят, — съязвила Свиридова-старшая.

— Его пустят! — не согласен с женщиной Зубов. —

Видите, у Анатолия норвежский орден на груди? Да и атташе по культуре его узнала.

— Толян с норвежской принцессой отжигает! Она к нему летом приедет! — бесхитростно похвастался моими связями Артемьев.

— Витёк! — одергиваю друга я. — Слышал о том, что молчание — золото⁈

— А ведь и вправду, какой-то ты растрёпанный, — согласилась со мной Варвара, оценивающе глядя на Витька. — Может, зайдёшь к нам в гости? Я тебя приведу в порядок, заодно заставлю Оксанку извиниться.

— Не-не! — испугался мой друг. — Я лучше в сквер!

Но отделаться от прилипчивой мамаши так просто не получилось. Тем более что Светочка, радостно сияя, добавила весомый аргумент:

— А у нас дома рыбный пирог есть!

Я заметил, как у Витьки дёрнулся глаз. Рыбные пироги он уважал. А если учесть, что ел парень последний раз ночью… да и то не ел, а скорее закусывал, то этот аргумент оказался решающим.

— Вас нет в списках, — на плохом русском попытался меня отшить посольский привратник, лысоватый мелкий дядька с каменным лицом.

— Его при мне пригласили, — вступился за меня Леонид Евгеньевич.

— Вы сообщите Марит… э-э-э, забыл фамилию, что прибыл Штыба, — попросил я охранника.

— У нас две Марит. Которой? — безэмоционально осведомился лысый.

— Да сложная для русского языка у неё фамилия, — пожаловался я. — Одни согласные.

— К чему согласные? — не понял норвежец.

— Анатолий, да я передам ей! — поспешил заверить меня Зубов. Но это уже оказалось ненужным.

— Карл, пропусти его!

Голос раздался откуда-то сверху, и мы все разом подняли головы. В приоткрытое окошко второго этажа, расположенное почти над входом, высунулась голова блондинки. И вот тут я убедился, что голос может быть обманчивым — даме было лет под полтос! Я едва не присвистнул. Чего она тогда настаивала на «фрекен»? Может, жаловалась на это обстоятельство?

В зале уже прилично народу, хоть мы и приехали загодя — минут тридцать в запасе у нас есть. Мой спутник сразу умчался по своим музейным делам, бодро застрекотав на неплохом немецком с каким-то дядькой в парике. Я уловил только слово «Улаф». Интересно, это они про короля или про пингвина?

— Анатолий, у нас ещё время есть, но господин Гауп не прибыл. Может, пройдём ко мне в кабинет? Попьём чаю с пирожными? — обращается ко мне Марит.

— Да, можно! — охотно соглашаюсь.

Я уже оглядел зал и столов с фуршетом не заметил. Зажали норги жрачку!

— А, хотя… вот он! Ну, в другой раз попьём чай, — тут же обломила меня Марит.

Я недоуменно моргнул. Как-то это… не по-русски!

А режиссёр меня не впечатлил. Невысокий белобрысый дядька лет под сорок, лицом и сложением больше похожий на мальчика-переростка — этакого отличника-хорошиста. Но заслуги у него всё-таки есть: если я правильно понял немецкий Марит, господин Гауп — лауреат какой-то местной премии и даже номинант на «Оскар». Один фильм у него, и сразу заслуженный! А снял он, оказывается, фильм про жизнь саамов. Кстати, он и сам саам. Забавно звучит!

— А может, всё-таки чаю? — обнаглел я, ибо разговор у нас не клеился: режиссёра то и дело дёргал то один, то другой гость, преимущественно норвежцы.

Марит посмотрела на меня, прикинула что-то в уме и, наконец, сдалась:

— У нас минут двадцать только… Ну хорошо, пройдёмте в мой кабинет.

Да уж, не шикуют норвежские атташе по культуре… Кабинет хоть и приличных размеров, но обставлен скудно. К тому же он был на двоих. Кроме Марит, тут обитает ещё один сотрудник — плоская и не слишком симпатичная девица, энергично жующая жвачку. На нас она не обратила ни малейшего внимания. Ну, не сильно-то и хотелось.

Усевшись в единственное мягкое кресло в кабинете, режиссёр начинает рассказывать про своё, как он выразился, задание от королевской семьи.

— Надо сказать, что кавалеров ордена Заслуг у нас не так много, да и сама награда сравнительно новая, — с вдохновением распинается дядя по имени Нильс. — Вот мы и снимаем небольшие документальные фильмы про тех, кого отметило норвежское общество.

— У меня есть пара недель, да и вы пока в Москве, я знаю, — продолжает он. — Я, если честно, даже не знал, как вас найти в большом городе…

— Ну да, сотовых у нас в СССР ещё нет, — шучу я, уже окончательно согласный на съёмки.

Раз это надо семье Марты, то пусть снимают. Кстати… Пока я в посольстве, надо бы Марте позвонить! На халяву, так сказать.

— Марит, а можно от вас позвонить в Норвегию? Заодно про этот фильм узнаю, — обращаюсь к советнице, которая уже начинала нервничать — приём вот-вот должен был начаться.

— А зачем звонить? — встревает Нильс и пытается перевести разговор на другую тему.

Не понял! А ему-то какая разница? Тут что, подвох? И вообще… почему он сказал, что нас мало? Да человек двадцать в год награждают! Мне кто-то из близких Марты об этом рассказывал… Может, даже сам Харальд.

— Можно! — разрешают мне.

Набираю номер. Гудки…

— Да! — рявкает в ухо мужской голос.

— Э… мне Марту. Это из России, по делу… — почему-то шифруюсь я. Наверное, от неожиданности.

— Она занята! — в трубке слышится тяжёлое дыхание, будто дядька занят какими-то физическими упражнениями.

— Вынужден настоять! — злюсь я, пытаясь припомнить чей это голос. Да вроде её водителя-охранника! Очень похож! Но почему он так пыхтит⁈

— Слушаю! Откуда вы? — наконец раздаётся родной голосок Марты.

Но и она дышит прерывисто. Я вцепился в трубку. Они там что…? Да бред!

— Марта, эта Толя! Узнала⁈ — деланно хахакаю я и задаю вопрос: — А ты чего так тяжело дышишь?

— Толя! Гр бр!.. Откуда звонишь? Ты в СССР или вдруг к нам приехал? — Марта мне рада, но о причинах одышки умолчала.

— Я вопрос задал! — позорно заревновал я.

— Ой, погоди! Тут Хокон трубку вырывает. Ему что-то срочно надо тебе сказать! — пищит в трубку Марта.

И меня сразу отпускает. Раз Хокон рядом, значит, ничего страшного быть не может. Тьфу! Да даже если бы его не было — тоже ничего страшного! Я Марте верю. Это вот мне верить нельзя… Некстати в голове всплывают образы Леночки и Варвары.

Но мысли прерывает голос Хокона:

— Толя, у тебя будет возможность с моим другом сегодня в Москве встретиться? Просто он завтра утром улетает.

— И тебе привет! — ухмыляюсь я. — Будет, конечно. Говори, где и когда?

— Ты скажи, где находишься, он сам приедет. Это по нашим боксёрским клубам!

— Я сейчас в вашем посольстве, на приёме. Часик ещё тут буду, пусть приезжает.

Трубку снова отдают Марте, и мы с подругой некоторое время щебечем о своём. Но, увидев нервное лицо Марит, я торопливо сворачиваю разговор, чуть не забыв спросить главное. Нет, не про то, почему подружка так тяжело дышала, а про фильм!

— Фильм? Первый раз слышу! Наша семья точно никому ничего не поручала! — в голосе Марты звучит неподдельное удивление.

Я напрягся.

— Но этого режиссёра я знаю, он дядя моей знакомой… — продолжает она. — Дай трубку ему!

Нильс нехотя берёт трубку и вяло говорит что-то по-норвежски. Разумеется, мне ничего не переводят, но часть слов я понимаю. И, похоже, мужик оправдывается.

— Ты представляешь, Варвара, эта самка ненасытная, решила с тобой через дядю познакомиться! — на плохом русском с возмущением говорит Марта.

— Какая Варвара? — голос чуть не дал петуха, будто меня только что уличили в измене. — Та самая, которая ушла к Птибурдукову?

— Куда она ушла⁈ — Марта искренне уже на немецком не понимает. — Варвара, или Барбара, по-нашему. Она саамка по национальности и очень… любвеобильная особа. Уже снималась в фильме у дяди…

— Тьфу! Да чёрт с ней! Так мне сниматься или нет⁈ — прерываю я Марту, видя, что времени уже почти совсем не остается.

— Как сам решишь! — отвечает принцесса и предупреждает: — Но если полезешь к Барбаре… буду очень зла!

— К Варваре и близко не подойду! — торжественно обещаю я и прощаюсь.

— Толя! Ты спросил, что я делаю? — спохватывается Марта. — Да мы тут бегаем, у нас сегодня праздник спортивный…

Но в этот момент у меня буквально выхватывают трубку из рук.

— Целую! Пока! — успеваю крикнуть напоследок.

— Надо идти! — торопит атташе и тянет меня за многострадальный рукав.

Ну вот оторвут мне его сегодня, как пить дать!

Глава 12

Торопимся в зал приёма. Народу там уже — под сотню, не меньше. Стоят и фуршетные столы, на которые с голодным интересом поглядывают советские деятели культуры. Странно, что закуска на них имеется, а из алкоголя ничего нет. Только сок, минералка и прочее.

— А что, выпить не предложат? — спрашиваю я у ещё молодого, но уже усатого Никиты Михалкова.

— Так, сухой закон же не отменили, — бурчит он с видимым сожалением.

— Ну хоть шампанское бы поставили для отвода глаз, — вздыхаю я.

— Тоже верно, — прячет усмешку в усах Никита. — Для советского человека праздник без градуса — это как фильм без концовки. Вроде шли-шли к чему-то, а финал обрубили.

Мы переглянулись, поняв друг друга без слов, как два человека, которые точно знают: где-то тут, в кулуарах, у кого-то в портфеле явно заныкана початая чекушка на такой случай.

Да, борьба с пьянством ещё не завершена окончательным поражением. Вернее, она уже проиграна, но там, наверху, отказываются это признавать и ещё бодро рапортуют про трезвость масс. Хотя мне-то что? Пить я не хочу, есть — тоже. Задачу-минимум выполнил — с режиссёром поговорил. Но уйти сейчас не могу — надо дождаться приятеля Хокона.

Тем временем выясняется, что моего нового знакомца из музея — того самого Зубова — будут чем-то награждать! Вообще, в зале много деятелей культуры. Кроме норвежского режиссёра, например, есть ещё один режиссёр, хотя сейчас он больше актёр — этот самый Михалков. А за роялем сидит наш знаменитый пианист. Ну, мне он, конечно, неизвестен, но другие его выступление слушают с трепетом.

Речь сменяется речью, выступление — выступлением, а я стою в углу, старательно прячась за колонну, чтобы не выглядеть клоуном со своим норвежским орденом, который, как назло, привлекает к себе излишнее внимание. И вдруг, сквозь гул голосов и тоскливое бренчание пианиста, слышу:

— А давайте попросим высказаться на эту тему известного спортсмена, олимпийского чемпиона и кавалера ордена Заслуг первой степени господина Штыбу!

Голос посла Норвегии, господина Йоханнесена, звучит громко, чётко и абсолютно беспощадно.

«Какую тему⁈ И почему, собственно, меня⁈» — крутятся в голове мысли.

Чувствую, как внутри меня нарастает паника, ведь я прослушал, о чём трындели тут остальные. И что делать? Теперь я окончательно у всех на виду, и даже те, кто до этого и понятия не имел, кто тут такой Штыба, теперь по направлению чужих взглядов безошибочно вычислили, что Сыроежкин… тьфу, Штыба — это я!

— Товарища, а не господина, — строго поправил я, подходя к микрофону, всё больше и больше набираясь уверенности, граничащей с наглостью.

Ну а о чём тут ещё могли говорить? Конечно же, о роли культуры в международных отношениях!

— Господа и дамы! Товарищи! — бодро начал я. — Как известно, у людей в разных странах много общего: люди хотят есть, пить, любить друг друга, иметь детей… Хотят мира над головой.

Говорю с пафосом, нараспев, делая паузы, чтобы переводчик успевал переводить на норвежский, а публика могла впитать мысль. Краем глаза сканирую зал. Судя по выражениям лиц, я иду в правильном направлении. Дальше главное — не сбавлять темп и красиво закончить.

— Но кроме базовых материальных потребностей, у людей, как у высшего творения природы, есть и духовные потребности, — продолжаю я. — Люди хотят читать интересные книги, смотреть зрелищные фильмы, слушать хорошую музыку…

Оп-па! А вот сейчас я вижу на мордах, обращённых на меня, некоторое непонимание… Похоже, не про культуру меня позвали вещать.

Думай, Штыба. Думай, башка — шапку куплю! Эврика! Я же депутат, блин! Наверное, про Перестройку и Съезд!

— Как вы знаете, сейчас в нашей стране проходит Съезд народных депутатов…

М-да, похоже, опять не то. Понимаю, что несу чушь не по теме, но отступать поздно.

— Свободные, альтернативные выборы — это главная заслуга Перестройки и лично руководителя нашей партии Михаила Сергеевича Горбачёва!

Оцениваю реакцию. Одобрение вижу лишь на мордене какого-то посольского со стороны СССР, наверное, начальника. А вот бывший пират… тот вообще пальцем себе по горлу щёлкает. Сука, он что, намекает, что я бухой⁈ Хотя… стоп, вряд ли.

Пытаюсь срочно спасти ситуацию:

— Среди других инициатив нашей партии в приоритете и борьба с пьянством! — ляпаю я уже наугад, чтобы хоть как-то вырулить, вспоминая что на столах нет алкоголя.

И — о чудо! Посол Норвегии с привычным уже именем Олаф и странным отчеством Бухер светлеет лицом, а мой спаситель Леонид Евгеньевич, помогая мне, поднимает палец вверх!

— Спасибо, что выручили, — шепнул я Зубову после пятиминутной импровизации на тему «Алкоголь и советский спорт несовместимы». — А то я не понял, про что меня пытать хотели.

— Да я уже сообразил, что вы прослушали вопрос, — так же тихо отвечает он.

— Господин э-э-э… простите, товарищ Штыба, вас внизу спрашивают, — к нам сзади неслышно подкрался высокий и седой старичок.

Прощаюсь с Зубовым, киваю головой норвежскому режиссёру, давая понять, что помню о своём обещании, и иду вниз к визитёру, который, думаю, прибыл по указанию Хокона.

На выходе из здания меня встречает женщина — невысокая, молодая на вид, и не сказать чтобы ослепительно красивая, но милая, стильная и очень необычная. Взгляд приковывают её высокие скулы и широко расставленные глаза с длиннющими ресницами. Одета она в блузку, заправленную в модные зелёные брючки, по цвету идеально подходящие к огненно-рыжим волосам. Брюки из тонкого, струящегося материала сидят свободно, но всё равно очерчивают все округлости фигуристой попы девицы, отчего мой взгляд невольно падает туда.

Стою, залипнув на эту часть тела, и мысленно отчитываю себя: «Толян, хорош пялиться, ну ты же вроде взрослый человек, депутат… и почти женат! Да и дружка Хокона надо встретить. Наверное, на улице ожидает…»

— Товарищ Гр. Бр! Шпрехен зе дойч? — вдруг обращается ко мне милаха.

— Я! Я! — энергично киваю головой, еле сдерживаясь, чтобы не добавить: «Дас ист фантастиш!»

Девушка мило улыбается:

— Вы меня простите, но на вашем языке я говорю плохо, хотя почти всё понимаю. Меня отправил к вам ваш знакомый Хокон. Он сказал, что вы можете уделить мне время.

— Хокон? Хокон! Вот ведь зараза мелкая! — выругался я, поняв степень подставы.

Не друг это, а подруга! А чего сразу не предупредил? Хм… возможно, не хотел при Марте меня отправлять на встречу с такой красоткой.

— Зараза… зараза… Зразы! Гут! Зразы гут! — неверно поняла меня девушка и представилась:

— Фрау Эльза.

— У вас вопрос по боксу? — всё же уточнил я, хотя уже понял, что никакого друга нет, а есть вот эта сексапильная иностранка.

— Да! Зимой вы пригласили наших молодых боксёров к вам в СССР. Так вот, я прибыла для организации сборов. Я — менеджер группы детей от нашей страны, которые приедут для учёбы и тренировок.

Ну да, так и было — с подачи Власова я позвал норвежских пацанов к нам в страну на сборы! Зимой дело было, прямо здесь, в этом же посольстве, мне тогда ещё орден вручали под аплодисменты. Но этим федерация бокса занимается. И вроде бы как сборы уже на лето запланированы. Не в Красноярске, конечно — это уже совсем варварство, всё-таки люди из Европы едут! А в Ленинграде, культурной столице, с белыми ночами и разводными мостами. Всё чинно, всё красиво.

— Да, было такое, — я невольно кошусь на задницу, обтянутую лёгкой тканью. Этот взгляд замечают и благосклонно, ну, мне так показалось, хлопают длинными ресницами в одобрении.

А у меня в голове сразу мысли как тараканы забегали: я от Леночки ушёл, я от Оксаны сбежал, от одной Варвары ноги сделал, от второй — открестился… И вот тебе здрасте — ещё одна птичка нарисовалась! Эльза. И совсем не безобразная, как поёт, или будет петь, солист популярной советской рок-группы. Вот беда — сколько ж можно от них бегать-то? Это уже марафон какой-то получается! Хотя… марафоны я бегать умею.

— У меня с собой есть план сборов и список ребят, — достаёт из портфеля пачку листов Эльза. — Кстати, у одного из мальчиков диабет. Будет возможность организовать спецпитание? И хотелось бы, чтобы ты, как спортсмен, лично курировал…

— Лично не могу, — перебиваю я девушку. — Сборы пройдут в Ленинграде, а у меня Съезд! Но остальное давай посмотрим.

— Тогда, может, к тебе в гостиницу? — невинно спрашивает норвежка.

«Да-а-а!» — радостно орёт подсознание.

— Нет, — отвечает голос разума. (Я депутат всё-таки, почти женат, не забываем.) — У меня есть ещё дела — обещал друга поддержать. Понимаешь, у него родители строгие, а он слегка провинился: бардак в квартире устроил, ещё и в отделении милиции побывал. Вот я и поеду его страховать. Думаю, полчаса хватит, чтобы его родичи не убили. Можешь подождать?

Это они ещё про недоизнасилование не в курсе, а то вообще бы выгнали Витьку из дома.

— Сейчас такси вызову и поедем, а потом уже решим: в гостиницу там или куда…

— Не надо такси, я на машине. Я на полдня автомобиль заказала в вашем кооперативе, — удивляет меня Эльза.

Я, конечно, не против. Выходим с Эльзой из посольства, и вижу на углу, аккурат возле выхода, машину моего недавнего знакомого таксиста! Того самого дружелюбного кавказца на личной «Волге» из фирмы «Транстакси». Покататься вчера с ним не вышло, зря только полтинник пропал. Но здесь я сам виноват, поэтому требовать деньги назад не буду.

Парнишка меня сразу узнал.

— О, депутат! Извини, не получилось тебя вчера встретить! Злишься, наверное, но у меня машина сломалась! А деньги я тебе сейчас верну, — таксист лезет в карман и отсчитывает пятьдесят рублей трёшками и рублями.

О как! Он, оказывается, меня не встречал!

— А говорил — фирма, — подкалываю я его.

— Веришь, нет — сам не спал всю ночь! Возьми и не обижайся, по-братски!

Эльза на картину смотрит с недоумением. Ну как же: незнакомые вроде люди, а водитель в кожанке деньги мне отслюнявливает пачкой, да ещё и с виноватым видом.

— А почему он…? — пытается выяснить Эльза подробности.

— Так я очень большой начальник! Когда в такси еду, то не я плачу, а мне платят. Ну, типа реклама такая — «Депутат одобряет!»

Но, видя недоумённое лицо девушки, поспешно добавляю:

— Да шучу я! Просто залог оставлял, вот он и вернул. Вчера с ним ездил, — переобулся на ходу я, видя, что Эльза шуток не понимает.

Ехать недалеко, и вот мы уже у дома беспутной Оксаны, её сексапильной мамаши и милашки Светочки.

— Ждите, сейчас друга заберу! — распоряжаюсь я.

— Яволь! — отвечает девушка.

Кавказец, кстати, на наш немецкий реагирует спокойно — видно, и правда серьёзная у них фирма.

— Ну, заходи, Толя, — почти ласково приглашает меня Варвара. — Руки мой. Пирожки будешь?

— Я на минутку, за Виктором. Такси внизу ждёт!

Мой друг пьет чай на кухне, и вид у Витька встревоженный. Рядом сидит вчерашняя Оксана, которая почему-то в пижаме. И надо сказать, в таком виде она выглядит куда милее. То ли домашняя обстановка так влияет, то ли просто потому, что трезвая.

— Ты чего там учудила? Что за бред про изнасилование? — церемониться я не собираюсь и сразу начинаю с наезда.

— Ну, ляпнула и ляпнула! — морщит нос Оксана. — Они насели на меня, что мне оставалось? Ещё Оксанка, дура, в драку полезла… Ай! Порвала мне лучшую блузку… Мне ходить в чём на учёбу теперь⁈ Дырками сверкать? До стипендии далеко, а денег нет.

— У меня есть денюжки, — раздаётся вдруг тоненький голосок откуда-то снизу, и из-под стола выползает Светик, таща за собой белого пушистого кота. Очень красивого, кстати. — Мне бабушка дала и дядя на мороженое! — гордо докладывает малышка.

— Кис-кис, — зову я кота, но тот даже ухом не ведёт.

— Он глухонемой, — поясняет Витька, которому этот нюанс уже, очевидно, рассказали.

— И что, ты мне блузку купишь на них? — с усмешкой смотрит на сестру Оксана.

— Да! Куплю! Куплю! Щас! Ма-а-ам! — оживляется Светик. — Можно я свои деньги Ксю отдам? У меня ещё в копилке есть! — и, дождавшись одобрения от матери, заявляет: — Забирай! А сильно порвала? Тебе холодно было?

— Спасибо, сестрёнка, — вдруг зарыдала Оксана, да и я… гм… чуть не прослезился от умиления. И в этот момент мне остро захотелось своего, местного ребёнка! В первый раз, наверное, в этом теле!

Вздохнув, потёр нос кулаком — не дай бог кто заметит — и переключился на Артемьева:

— Витёк, собирайся скорей, поедем к тебе домой! Только я не один, а… с другом Хокона. Ну, я тебе рассказывал, это брат Марты.

Провожали нас втроём: жизнерадостная Светка, немного грустная Варвара и Оксана с глазами на мокром месте.

— Ты это… прости меня, Витя, — пробубнила она на прощание моему другу. И прозвучало это вполне искренне.

Уходим почти бегом.

На улице сразу всех знакомлю друг с другом:

— Это Эльза! А это Виктор! Он тоже боксёр, так что поможет нам с программой сборов и прочим.

— Гутен так! — одобрительно кивнула Эльза.

— Э-э-э, — затупил мой друг.

Но я-то вижу — понравилась ему норвежка. Вон аж уши покраснели. Однако сажаю друга рядом с собой сзади, а Эльза перебирается к водителю на переднее сиденье.

— Очень лицо у вас мужественное, — внезапно выдаёт на немецком норвежка, оборачиваясь на Витька.

Немного офигев от такой простоты, перевожу:

— Я ведь художница! И не отказалась бы набросок вашего портрета сделать.

— Э-э-э… — по-прежнему тупит бедолага, пребывающий в ступоре.

А я, чтобы окончательно его добить, предлагаю:

— Так, может, втроём к тебе в гости зайдём?

— Э-э-э…

Да чтоб тебя! Запал на Эльзу, кошак драный! Ну хоть вкус исправился! Эту бы я и сам…

Глава 13

— Ну, здравствуй, сын мой буйный! — иронично встречает Витьку его отец. — Привет и тебе, Толя. Здравствуйте, девушка!

— Это вы у нас вчера тут? — в коридоре, вытирая руки о фартук, появляется мама.

На Витьку она смотрит строго, но без той ярости, на которую мы рассчитывали. И, думаю, дело тут точно не во мне, а в Эльзе.

— Да, мы! У меня же день рождения был! Вот и решили отметить… А это Эльза. Она из Норвегии. Менеджер детской сборной по боксу и по совместительству художница. Ей дали важное задание — нарисовать портрет вашего сына! Потому как лицо у него мужественное, прям эталон мужской красоты… — набрасываю словесную шелуху я.

— Найс! — кивнула обсуждаемая и разглядываемая в несколько пар глаз девушка. — Гутен так! Здрасьте!

Вижу, что родители пребывают в лёгкой растерянности. Тут тебе и скандал вроде был намечен, а сын вроде как и герой, чей портрет собираются рисовать.

— Ну, коли так, то поздравляю тебя, Толя, с днём рождения. Проходите в комнату, — взяла инициативу в свои руки маман.

Он у меня действительно был недавно. И я даже отметил с друзьями свой двадцать первый год, но в Красноярске. А сейчас решил взять вину на себя. Ну, что нам могли предъявить? Драку девок? Так этого свидетели не видели. Шум, пьянку и два вызова ментов? Ну, от этого уже не откреститься.

— Эта маечка у тебя есть? — неожиданно поинтересовалась Эльза у Витьки, тыча пальчиком в плакат над кроватью в его комнате. Там Артемьев в красной майке с надписью «СССР» держит в руках какую-то призовую чашу.

И пока Витька с Эльзой общаются, я рассматриваю записи по предстоящим сборам. М-да… а тут всё по-серьёзному спланировали! Прибудет двадцать один подросток. Из них, между прочим, семнадцать — из клубов моего имени. Ну, приятно, чё! Сидишь такой на кухне у себя в Красноярске, а где-то на севере Европы группы твоего имени формируют!

Пробегаюсь глазами по спискам. Напротив каждой фамилии полная инфа: рост, вес, возраст, левша-правша, сколько лет на ринге, где бился, сколько раз и кого укладывал. И даже слабые стороны указаны — мол, этот дыхалку к середине раунда теряет, а у того подбородок всегда открыт. Вот это деловой подход! Уважаю!

Глянул в план нашей федерации — тоже без халтуры. Жить юные спортсмены будут в каком-то пионерлагере. До начала смены времени в обрез, но успевают. Всё просчитано.

Листаю дальше — а тут уже не так весело. Тренерский состав… ну, скажем мягко, слабоват. Ведущих тренеров нет. Да и чего ждать — дитя в виде этих сборов никому особо не сдалось, так, для галочки делают. Всего в наличии — три действующих и бывших боксёра, и лишь один мастер спорта на всех. А со стороны Норвегии — два дяди и… хотел было сказать «тётя», но глянул на Эльзу, которая увлечённо что-то рассказывала Витьке на ломанном русском, и поправился в мыслях: одна девушка, рыжая, с глазами на пол-лица.

Эльзу, как выяснилось, вообще на две недели сюда отправили. Будет жить в том же самом пионерлагере, где и пацаны, и поддерживать связь с нашими властями и организаторами. «Эх, мне бы такую пионервожатую… Деваху рыжеватую…», — рифмуется в голове.

— Чай-кофе? — в комнату без стука заглядывает мама Вити и косит взглядом то на Эльзу, то на сына, который как раз затеял переодевание для позирования художнику.

— Карашо! Ком цу мир! — Эльза деловито устраивает Витьку на фоне медалей и кубков и, взяв карандаш и альбомный лист, уверенно начинает рисовать. Да так ловко — только карандаш мелькает в тонких пальчиках!

— Ох, какая вы молодец! — умиляется родительница.

Чую, Витька полностью прощён! Ну раз так, пойду-ка, сделаю деловой звонок по сборам, пока все в благостном настроении.

Выхожу в прихожую, а там батя ошивается. Вроде как случайно, но уши явно греет перед Витькиной дверью.

— Ну что? — спрашивает он у мамы, которая идёт за мной следом.

— И правда, рисует! — восклицает маман. — Толь, а что вчера было? Милицию зачем вызывали?

— Так, а вы у своей соседки спросите, она ж вызвала. Ну, да пошумели мы немного. Виноват, бейте меня, — развожу я руками, изображая крайнего.

— Тебя побьёшь, — шутит батя. — А бабу Клаву зачем слушать? Говорит, пришли вчера какие-то страшные девки и парень, похожий на бандита! Это она про тебя, Толь! А девочка совсем не страшная, наоборот, красивая. Да ещё иностранка! Эх, есть у моего сына вкус! Это у нас семейное!

И то ли мне показалось, то ли нет, но батя собирался хлопнуть жену по заднице, да вовремя спохватился — понял, что сейчас и момент не тот, и публика не та. Мысленно ставлю мужику плюсик за настроение!

— Чего это сразу «на бандита»? — фыркаю я, ничуть, впрочем, не обидевшись. — А так — да, жил у вас несколько дней, но сейчас в гостиницу перебрался.

Ну и дела! Они подумали, что мы вчера с Эльзой тут бухали!

Набираю номер ленинградского чиновника.

— Это Анатолий Валерьевич Штыба! — рявкаю я в трубку так, что баба Клава в соседней квартире, наверное, подпрыгнула.

— Игорь Павлович, вы же за сборы в Ленинграде отвечаете? — сразу в лоб спрашиваю я без лишних «здрасьте». — Так вот, я сейчас общаюсь с представителем норвежской федерации бокса по этому самому вопросу… Ну и что, что воскресенье? Я депутат, у меня вообще выходных нет. Весь день на Съезде. Вот, выдалась свободная минутка, решил проверить, как у нас дела. Так как? Ребята из Норвегии приедут, между прочим, по моей инициативе… Да не надо мне «спасибо» говорить. Или это вы так юморите? И почему такой слабый тренерский состав на сборах? — наседаю я на собеседника.

Не больно-то он там, конечно, большая шишка в этом ленинградском обкоме партии. Но фамилию мою знает, и то, что Власов инициативу поддержал, — тоже. И всё равно пытается отчитать! Собака бешеная.

— Это вы неудачно пошутили. Вот прям совсем неудачно. Партия ведь доверила вам важное задание — укрепление политических связей с соседней страной, — гноблю я дядю дальше.

И делаю это не просто так! Тут я не за престиж страны пекусь, а за личное счастье товарища радею. Вижу, что у Эльзы и Витьки химия случилась: чтобы мой друг так тупил, не в силах сказать пары слов — отродясь не было! А уж как смотрит на норвежку…

И Эльза тоже заценила Витькины мышцы и молодое крепкое тело, ведь этот дурак при ней переодеваться стал! На меня девушка уже почти и не глядит. Ну, что ж… Витька у нас, конечно, покрасивше будет. Не смазливый, а такой… по-мужски ладный, с мордашкой в духе Ван Дамма.

— Знаю-знаю, сейчас все ведущие спортсмены в Афинах на чемпионате Европы. А вот призёр Олимпиады, Виктор Артемьев, как раз свободен! Можем мы для него ещё одно местечко найти на вашей базе?

— И, кстати, — продолжаю я, пока на том конце провода повисла пауза, — как у вас база по условиям проживания? Сами понимаете, иностранцы есть иностранцы. Потом у себя в газетах напишут бог весть что… А кто виноват будет? Правильно, вы и будете!

Дожал я таки зав. питерского отдела по спорту! И условия проживания постараются улучшить, и питание диабетику подберут, и врача приставят дежурного. Ещё и культпрограмму обеспечат. Благо, мест, куда сходить в городе на Неве — с горочкой. А Витьку завтра уже официально пригласят на сборы — через федерацию бокса. И даже заплатят… рублей двести!

Так, родители (чиновник) согласен, жених Витька — тоже, думаю. Что ему тут делать летом? Невеста? А кто её спрашивать будет?

Вызываю друга в коридор. Он в боксерских перчатках и другой майке, а значит, рисуется уже второй портрет.

— Витёк, выручай! На сборах в Питере одного человека не хватает! Норгов всего двое и Эльза, а она не спортсмен… Из наших будет один мастер спорта всего и два каких-то древних тренера. Короче, предлагаю тебе на пару недель…

— Да! Я согласен! — выпалил мой друг, едва поняв, что я ему предлагаю две недели провести в обществе Эльзы.

— Ты погоди, — недовольно морщусь я, — Не перебивай! Я про деньги хотел сказать…

— Да в жопу деньги! Сколько надо? У меня тыщ пять на книжке лежит…

— Ты идиот? Тебе заплатят! Но только двести рублей.

— Мне ещё и заплатят? — тупит парень.

Да, похоже, влюбленность начисто отключила у друга мозг!

Идём в его хоромы.

— Эльза, тебе очень повезло! Наша федерация бокса решила усилить спортивную составляющую сборов, поэтому на следующей неделе к вам присоединится призёр Олимпийских игр!

— А-а-а… — тянет Эльза, похоже, не до конца понимая, в чём, собственно, заключается её счастье. Витёк, заметив такую реакцию, даже погрустнел на глазах.

— Конечно, в случае если ты, как представитель норвежской федерации, будешь не против, то Виктор поедет с вами. Заодно поможет с бытом.

— Да это просто отлично! — взрывается Эльза и уже осматривает моего друга как-то по-новому — по-хозяйски, что ли, с прицелом на совместные две недели в столице Революции.

Я пытаюсь уехать, но меня не отпускают родители, которым очень охота пообщаться с девушкой, а я тут, так сказать, переводчик. В процессе беседы выясняется, что Эльза попала в состав делегации не случайно: её отец — участник Олимпийских игр! Правда, он проиграл нокаутом в первом же бою, в семьдесят втором. И, что особенно пикантно, побил его русский!

Еду в гостиницу с молодыми. Они меня по пути подкинут, а потом уже катят в своё светлое будущее: то ли в кино, то ли в парк, то ли сразу в ЗАГС. Кто их разберет? Я особо не прислушивался.

А то, что Артемьевым норвежка понравилась, видно было даже слепому. Мама лично наряжала сына в новенький костюм, мечась по квартире в поисках то чистых носков, то какого-то «особого» платочка в карман пиджака. А батя… Батя подошёл без слов и с видом заговорщика что-то быстро сунул Витьке в карман брюк. Деньги или презервативы? Возможно, и то и другое.

У гостиницы прощаемся. Эльза даже вылезла из машины для дружеского рукопожатия, но, скорее всего, для того, чтобы пересесть на заднее сиденье поближе к Витьке. И надо же — этот момент застаёт Леночка Минтубаева, возвращающаяся в гостиницу. Вид у Лены был скучающий, но, заметив нас, она встрепенулась и подобралась.

— А ты шустрый парень! — язвительно бросила прокурорша, как только машина отъехала. — Она и есть изнасилованная? Ничё так. Модно одета.

— Лен, это представитель норвежской делегации. Детей привозим на сборы… Вот, работаем в выходной, как и полагается. А изнасилования никакого не было, кстати, если что, — миролюбивым тоном поясняю я. — Ты как насчет пообедать?

— Обедала уже, да и время к ужину, — буркнула Лена и, не прощаясь, направилась ко входу в гостиницу. Видно, место в её сердечке я окончательно потерял.

После раннего ужина или позднего обеда хотел поваляться вномере, но не тут-то было — стук в дверь! Открываю и вижу Генку с Ильей. Оба взбудораженные.

— Ты чего не пришёл на митинг⁈ — с наезда начал Илюха.

— Не мог. Был в милиции, потом поехал в посольство — речь толкал про борьбу с пьянством и нашу антиалкогольную кампанию. Потом встречался с представителем норвежской федерации бокса… Мы ведь на следующей неделе принимаем в Ленинграде детишек-боксёров из этой страны. Надо было всё проверить, — по-честному отчитался я перед парнями. — А что, там было что-то интересное?

— «Интересное»— не то слово, — хохотнул Генка. — Пришлось помахаться!

— По вам и не скажешь, — насторожился я.

— Пошли мы, значит, толпой… С нашего Союза сразу собралось человек десять, да потом ещё столько же подтянулись, — подхватывает Илюха. — А там в Лужниках… народу — чуть ли не полные трибуны! Милиция тоже была, но видно, что пацаны на нервах, дёрганые какие-то. Генка ещё друга, стоящего в оцеплении, встретил, — начал рассказывать Илья.

— Ну как «друга»? Просто хорошего знакомого. Наш афганец, но в Союзе не числится, — поправил товарища Генка.

— Так вот! Стоим, значит, не трогаем никого, а тут одна дама — такая вся интеллигентная, в пальтишке, голосочек звонкий — и в лоб нам: «Что, десантнички, опять людей лопатами рубить будете?» — продолжил Илья. — А Санька Линёв, ты его, наверное, не знаешь, её спокойно так за шиворот взял — и тряхнул. Говорит: мол, лопаты нет, но и без неё, если чё, отоварить могу любого. Ну и пошло-поехало! Дамочка визжит, народ к нам подступает… В общем, мы сразу оказались среди недоброжелателей.

— Дальше, — помолчав, прошу я, так как Илья, видно, сбился, а Генка ораторскими талантами никогда и не блистал.

— Дальше больше! Нас к трибунам не пустили! Нет, пройти можно было, но это надо людей расталкивать. Короче, на трибуну выходит какой-то хрен, целый академик… как его… в «Двенадцати мгновениях» играл…

— Тихонов! — подсказываю.

Во! И говорит: — «Кто тут из Пролетарского округа?» В общем, попросил избирателей Пролетарского округа разобраться, от кого получил депутатский мандат Самсонов — директор Первого часового завода, и призвал бойкотировать продукцию этого завода.

— А чем он ему не угодил? — удивился я.

— Избрали его как-то неправильно, — замялся Илья.

— Ну, так подали бы жалобу в ЦИК и не морочили людям головы, — фыркаю я. — Но не важно… дальше — что за драка-то была у вас?

— Критиковал Сахарова, Станкевича какого-то! Тот ещё в США ездил, как промышленник… — словно не услышал меня Илья.

— Чёрт с этими Самсоновым и Тихоновым! По делу говори! — не выдержал я.

Глава 14

— По делу… В общем, к трибуне нас не пустили. Но мы развернули плакат, который у нас с собой был… — продолжал напускать туману Илья.

— Петручо нарисовал, он же художник, — вставляет Генка крайне важную информацию. — Получилось отлично!

— А он ещё здоровый такой… В смысле — плакат, — поддержал друга Илюха.

Стоически закатываю глаза, пережидая это словоблудие.

— Некоторым из присутствующих не понравилась надпись на нем. Они стали толкаться… А Петручо — он же контуженный — психанул и дал в рыло этому армянину!

— Почему армянину? — ничего не понимаю я.

— Ну, так мы же против них плакат нарисовали! — поясняет Илья, недоуменно глянув на меня… мол, ты чего тупишь, бро⁈

— На плакате что было написано? — интересуюсь я.

— «Верните два мандата Ленинграду!» и «Карабаху — нет!» А… забыл тебе сказать, — спохватывается Илья.

— Какие два мандата? И почему Карабаху «нет»? — с бесконечным терпением в голосе продолжаю допрос.

— Ты чё, не знаешь⁈ Карабаху мест в Верховном Совете не досталось, уж не знаю почему… Так, Ленинград им отдал два своих! А это не собственность делегации! Им избиратели доверили! У Петручо — мужик ленинградский, и тоже депутат! Его, например, могли в Верховный Совет выдвинуть… Но, вишь, место отобрали и отдали… армянам… ну, или Азербайджанской ССР, раз Карабах в её составе, — вслух размышляет Илюха.

М-да… я, признаться, этот момент упустил. Но в целом с ребятами согласен — с какого перепугу отдали-то? Правда, это не повод руки распускать…

Боясь услышать об ещё каких-нибудь противоправных действиях «афганцев», осторожно уточняю:

— И всё?

Илюха качает головой:

— Нет! Потом дали слово этому… фамилия смешная, от МГК дядя… Как его, Ген?

— Карабас-барабас, — буркнул тот.

— Во! Карабасову! Ну, дядя, значит, выступать начал: «Надо соблюдать законы, надо уважать друг друга, нельзя делить людей по национальности…».

— Нормальные вещи говорил, — одобряю я.

— Да-да, но его же никто не слушал! — смеётся Илюха. — Короче, толкового он ничего сказать не смог, а потом на него просто попёрли с криками и со свистом! Так, он к нам пробился, мы его и вывели из толпы. Дали, конечно, по башке самым бОрзым. Одному лицо разбили… Нашему тоже досталось.

Сижу и прихожу к выводу, что моя идея вытащить парней на митинг была… ну, скажем так, не самой блестящей. Оно и ожидаемо! Кто на такие митинги собирается? Только недовольные. А если милиция не вмешивается, то агрессивных там будет всё больше и больше. Если даже Карабасову — секретарю МГК — не дали высказаться, то это уже показательно. Кто тогда, интересно, там контролирует ситуацию? На листовке к митингу значился какой-то «Мемориал»… Надо будет обсудить с Власовым.

— Короче, мордобой устроили, — вздохнув, подвожу я итог.

— Крови — минимум! — поспешно вставляет Илья.

— О, ну раз минимум, тогда, конечно, нормально, — киваю я.

Недолюбко кривится, но продолжает:

— Потом милиция к нам прицепилась, и мы приняли решение уйти…

— Грамотная стратегия, — саркастически замечаю я.

— Но несколько человек от нас отбилось…

— Потеряли в бою?

Илья делает вид, что не слышит мой стёб.

— А на выходе парни опять зацепились с кем-то. Короче, повязали и тех, и этих. Пришлось нам с Генкой в отделение ехать, выручать ребят. Хорошо, что они трезвые были, а то бы не отпустили… Так что, не ты один в отделении милиции побывал!

По-моему, он даже хвастается. Спасатели хреновы…

— Я чё думаю, — увлечённо продолжает развивать свою мысль Илюха. — Надо на следующий митинг…

Чего надо на следующий митинг, я так и не узнал. Раздался глухой стук в дверь. Встаю и иду открывать.

Епть! Шенин в гости пожаловал! И не один, а с нашим Вепревым.

Радушно приглашаю в свой тесноватый уже от такого количества людей номер.

— Да на минуту заскочили, были тут рядом… А вы что, ребята, такие взъерошенные? — оглядывает парней наш первый.

Генку он видел раньше, а уж про Илью знает почти всё: и чей тот родственник, и чей друг. Парни, ни капли не смущаясь столь важных гостей, с азартом перебивая друг друга, начинают рассказывать про события в Лужниках.

— Зря, Толь, вы туда сунулись. Вот, например, на Пушкинской было поменьше народу. Собственно, там ничего проводить нельзя, но «сам» дал команду — не гонять людей во время митинга. Так что сейчас там тоже уже который день собираются недовольные. Если и хотите выступить, то лучше — на Пушкинскую, — резюмировал Шенин.

— Учтем. А у вас дело какое-то ко мне? — перехожу я к главному.

— Да, Толя, просьба имеется. Мы ведь допоздна сидим на Съезде, и выходной у нас один… Аркадий, давай ты озвучь.

Молчавший до этого Вепрев встрепенулся.

— В апреле я ездил в США, в сенате побывал. Я там, не впервые, конечно: ещё в семьдесят восьмом закупил для своего хозяйства семя Голштино-Фризов. В результате за десять лет серьёзно улучшились надои — с четырёх с половиной до восьми тонн в год! Причём коровки наши не чёрно-белые, а красно-белые в окраске…

— принялся дядя морочить мозг на манер моих приятелей-афганцев…

Я в сельском хозяйстве разбираюсь… примерно как в балете. Хотя в балете я хотя бы могу отличить у балерин кривые ноги от стройных. Однако слушаю.

— Так вот… Для улучшения породы Фризов во всём мире и, в частности, в США используют норвежскую красную… — Вепрев выразительно смотрит на меня.

Я понимающе киваю головой — мол, все мы это, конечно, знаем, кто же не следит за судьбой Фризов?

— А ты, Анатолий, я знаю в Норвегии был. И тебя там уважают. В совете состоишь, ну этом… по экологии.

— Бычка попросить на развод хотите? — наконец, до меня доходит.

— Что ты! — замахал руками Вепрев. Как его везти-то⁈ Нам бы семя этой породы. Но чтоб качественное. А то могут подсунуть чёрт-те чё.

— Аркадий Филимонович! Да, конечно! — соглашаюсь я, в голове уже прокручивая разговор с Мартой. Интересно, как вообще это подать? «Привет, Марта, ты мне тут помоги — нужен качественный бычий материал. Желательно с документами.»

Ладно, разберемся!

— А вы в курсе, что вас, Аркадий Филимонович, скоро поздравлять будут? — меняю я тему разговора.

— В смысле? — первым реагирует Шенин.

— От Власова слышал. Подали вашу кандидатуру на Героя соцтруда… думаю, в начале июня дадут, — раскрыл секрет я.

— Ни фига себе! — хором воскликнули Шенин, Вепрев и Недолюбко. А Генка с уважением посмотрел сначало на Вепрева, а потом на такого всеведущего меня.

— Хотя, может, это и секрет был, — запоздало спохватился я, почесав макушку. — Но мне Александр Владимирович ничего такого не говорил.

— Ох ты ж, честь-то какая! — заволновался Аркадий Филимонович. — Пять лет назад уже подавали, но что-то не срослось тогда — Ленина дали. Тоже очень почётно, конечно.

— Будет теперь два Ленина, — улыбнулся я. — Но пока поздравлять не буду.

— С меня стол, конечно. Всех вас, ребята, приглашаю. Только ты, Толя и вы, парни, пока не говорите никому, вдруг опять сорвётся что-то. Нервная обстановка сейчас на Съезде… Мало ли, поменяется настроение у генсека.

— Там не генсек же решает. Ну не суть. Я и не болтаю, вам только по секрету.

— Думал, не доживу! — не может поверить разволновавшийся коммунист.

— Да ты ещё и второго успеешь получить, — подбадривает его Шенин.

— Не, не успеет, — умничаю я и, поняв двусмысленность фразы, торопливо добавляю: — В прошлом году решили, что только один раз можно! Но зато даже если один раз наградил, то бюст на родине можно будет ставить! Бронзовый!

Чёрт, чё я несу⁈ Бюст можно… но после смерти. Впрочем, гости деликатно моей промашки не заметили. Да и вообще скоро отменят эту награду. Года три осталось… Если всё, конечно, пойдёт так, как было в моей версии истории.

— Ладно, мы тогда по коням? — вопросительно глядя на Шенина, предлагает Вепрев.

— Да, едем. Кстати, Толя, на заметку возьми: в Дубне открыли кооператив по аренде автотранспорта, лодок там разных, аквалангов. Вот вчера моя «Волга» колом встала, так сегодня за двадцать пять рублей езжу! — удивил меня босс. — Кстати, у нас в крае тоже можно такое организовать. Новые времена наступают.

— Каршеринг, — понимающе сказал я, но меня никто не понял.

Похоже, нет такого слова ещё в русском языке. Сам каршеринг есть, а слова нет. Просто «аренда»!

— А у тебя, смотрю, везде прихваты, и в Норвегии тоже, — уважительно цокает языком Генка, как только гости ушли.

— Во! С Вепревым надо на сабантуе поговорить о том, чтобы мясо закупать и молочку ихнюю, — встревает молодой отец. — А то Ленка всё время своего отца просит… А чё отец? У неё муж есть!

Мы ещё немного посидели, поболтали, и я, наконец, лег спать.

На следующий день на Съезде ничего особо интересного не случилось. Ну, разве что Лукьянова выбрали первым замом Горбачёва. Мучали его вопросами не один час, но этот товарищ — тот ещё махровый партократ, его с панталыку не сбить. Например, кто-то из депутатов спросил про пакт «Молотова-Риббентропа». Типа, «Каково ваше отношение к нему?» Так Лукьянов, не моргнув глазом, предложил вернуться к этой теме, когда будем рассматривать «Разное». Жук, короче.

Заседание уже подходило к концу, как один из депутатов посетовал с трибуны, что на митингах совсем нет советских и партийных работников. Мол, был он вчера в Лужниках… политически аморфны они.

— Враньё! Вчера выступал там секретарь МГК, так ему и рта открыть не дали! — раздался вдруг с галёрки знакомый голос.

А вроде как Генка кричал, неудовлетворенный несправедливым решением в отношении распределения ленинградских мест и случившейся вчера потасовкой. Он сегодня с самого утра взвинченный какой-то. Илья тоже, но тому лишнее слово прилюдно сказать… да страшнее войны.

— Правда, товарищ? — поправил очки генсек, выискивая взглядом того, кто это там орёт!

И Генка не тушуется. Наоборот, встаёт во весь свой немалый рост.

— Чуть до драки дело не дошло! — заявляет громко он. — Мы, воины-интернационалисты, тоже хотели выступить, но нам не дали! Ещё и пришлось товарища Карабаса защищать… Чуть сами не поплатились за это!

В зале послышались смешки. Заулыбались все: и те, которые знал товарища Карабасова, из-за перевранной фамилии, и те, кто подумал, что «Карабас» — это кличка. В общем, в зале стало шумно, и Генка, сконфузившись, сел на место.

— Наверное, я пришёл позже, — быстро нашёлся, что ответить выступающий, некто Бойко.

— Ну, с такой охраной, думаю, Юрию Сергеевичу бояться было нечего! — пошутил Горбачев, давая понять, что Карабасова он знает.

Да, Генка широк в плечах и одет в парадку с боевыми орденами, не то что мой норвежский крест…

Чёрт, сперма… Блин, забыл уже! А надо озаботиться этим вопросом. И не за ради надоев рекордных, просто шеф не часто меня лично о чем-либо просит.

— Невольно посочувствуешь врагам Карабаса. Любого Буратину руками разломает! — насмешливо шепнула мне Ленка, которая до этого со мной почти целый день не общалась, сильно порадовав этим молчанием своего врага — учителку.

— Карабасов его фамилия, — строго поправил я девушку.

— Я думаю, депутату мы завтра слово обязательно дадим! Да, товарищи? — зачем-то спрашивает у зала Горбачев, будто ему кто-то возражать станет. — Товарищ, вы подойдите после заседания в президиум, мы вас запишем на выступление.

«Тваю ж мать!» — психанул я. Это мне вместо сна сейчас речь ему писать? А потом ещё переживать, чтобы Генка там не ляпнул чего лишнего? Причем писать надо сейчас, ведь ему ещё учить её придется. Вдруг прямо с утра слово Генке дадут? Впрочем… пусть по бумажке читает! Сейчас такое многие тут практикуют!

— Толь, Толь… — бежит за мной громила Генка.

Был бы он без формы, и где-нибудь в тёмном переулке, парня можно было бы и испугаться! Народ вон как от Генки шарахается, расступаясь в стороны.

— А зачем рот открыл? — решаю маленько помучить я приятеля. — И не проси… Я вот с красивой девушкой в кино сегодня вечером иду, — говорю я, бесцеремонно хватая за руку Лену, которая почему-то и не думает вырываться.

— То-о-оль! — чуть не плачет орденоносец.

— Ладно! Что-нибудь придумаю… — решаю проявить милость.

— Я могу помочь вам речь составить, — вдруг предлагает прокурорша, оглядывая ладного фигурой и не такого страшного мордой, в отличие от меня, парня.

— О, класс! Спасибо большущее! Ребят, я в президиум, одна нога там, другая… — порадовался будущий выступающий, не поняв, конечно, причину Ленкиной доброты.

«Вот и ещё одну бабёнку пристрою», — радуюсь про себя я.

А что! Витьке бабу нашёл, теперь Генке. Илье не буду никого искать, чревато. И я даже не Лукаря опасаюсь, а его дочку больше. Та уж придумает как мне жизнь испортить!

Глава 15

Мимо прошёл довольный Ельцин, которому сегодня Казанник отдал своё место в Верховном совете. БН успел мне подмигнуть, но к себе звать не стал. И неудивительно — с ним было полно важных дядь.

Дожидаться Лешнёва из президиума пришлось недолго, но мы с Ленкой успели обсудить, зачем генсек хочет дать слово парню. Судя по всему, вся эта митинговая активность, несмотря на красивые слова о демократии, Горбачёва жутко злит и пугает. Вот вроде бы свобода слова, гласность, Перестройка… а когда толпы на площадях начинают реально бузить — уже не так весело. А уж наглость отдельных депутатов, которые, по сути, бросают вызов человеку, ещё недавно полновластно управлявшему партией и страной, вообще воспринимается, как личное оскорбление.

— Надо сделать свободным доступ к микрофону, — предлагает Миндубаева.

— Анархия будет. Наоборот — нужен предварительный список выступающих. Ну, хотя бы основной, чтобы была гарантия, что дадут слово не только тем, кто с критикой лезет, — качаю головой я.

— Это понятно, но твой друг… кстати, он женат? — спрашивает Ленка как бы между делом, — говорил, что был на митинге и ему не удалось выступить. Думаешь, был бы он в списке — это помогло бы?

— Может, и нет, — игнорирую я вопрос про Генкино семейное положение. — Но уже можно будет сказать, что, мол, нарушаются демократические принципы, что организаторы против Перестройки и тому подобное. И в следующий раз не разрешать им проводить митинги!

— Гениально! Толик, ты молодец. Да, это веская причина не выдавать им больше разрешения от Моссовета, — похвалила меня Ленок.

— Ну, люди всё равно припрутся. Листовки ведь по всей Москве ходят, — предвижу я. — Впрочем… митинг все равно состоится, но выступать там будут уже другие люди. А большинству все равно, кто организатор: поди разберись, чем общество «Мемориал» отличается от, скажем, общества «Память»! Хотя, если выступающие будут чушь нести… заплюют.

— Не слышала ни про «Мемориал», ни про «Память». Кто это вообще? И наверное Толя, не надо ставить таких глобальных планов. Просто запретить организовывать митинги тем, кто нарушает демократические советские принципы, ну и заранее согласовывать списки выступающих. Можно даже перед началом митинга их оглашать. Да, на трибуны будут лезть недовольные, но главное — плюрализм!

Эко её штырит от азарта! Вцепилась в мою руку, пальцы горячие, взгляд — колючий, но не колкий, а… цепляющий. И лицо… Не холодное и надменное, как обычно, а живое и чувственное. Вот ведь… совсем другая. Я невольно залюбовался девушкой.

И тут же ловлю себя на этом. Ой, Толян, аккуратнее. Ты же вроде как уже в броне, а? Но, чёрт возьми… В этот момент она мне нравится. По-настоящему.

— Главное — плюрализм! — подтверждает слова Елены Прекрасной запыхавшийся Генка. — Дали! Правда, всего три минуты. Буду выступать с самого утра!

— Всё ясно. Так, семи ещё нет… Поедем в наш ресторан и обсудим твою речь? Или… Лен, возьми на поруки мальчика! Мне в посольство Норвегии надо, и так не знаю — успею или нет.

— Ты же вчера там был, — напомнил Генка, а потом, хлопнув себя по лбу, простодушно выдал: — А… ты насчёт спермы бычьей! Понял, понял!

— Насчёт чего? — округлила глаза Ленка.

Пришлось рассказывать, что ценная продукция норвежского животноводства — это не только мясо и молоко от их чудо-коров… А ещё и то, что требуется для производства этих самых коров в промышленных масштабах.

— Толя, а ты знаешь, что у меня отец — глава совхоза! Мне тоже нужна эта ваша ценная сперма!

— Тихо ты! — цикнул я, ибо понять её окружающие могли неправильно.

Подумают ещё про нас с Генкой невесть чего! Судя по всему, Ленка тоже поняла двусмысленность своей фразы и слегка покраснела. Один возбужденный предстоящим выступлением Генка не врубился. Ну, ему и не надо. Пусть думает о своей речи.

Поехали мы по разным адресам. Ленка повезла «мальчика» ужинать, потом, наверное, «танцевать» его будет, а я поймал тачку и поехал в посольство к викингам.

В посольстве никого из руководства уже не было, кроме дежурного советника. Но позвонить Марте мне разрешили, видно, проинструктированы сотрудники насчёт Штыбы. Звоню не на сотовый, а в Скаугум. Там тоже Марту дали не сразу, но обещали позвать.

Жду.

И вот, наконец, слышу знакомый голос:

— Толь, привет!

Девушка опять запыхавшаяся, но уже по причине того, что бежала ко мне из своей комнаты.

— Что тебе надо? — переспрашивает на том конце Марта. — Сперма?

Мы общаемся по-немецки, и это слово одинаково звучит и на языке Гёте и на языке, хм, пусть будет Пушкина… У нас столько мировых классиков, что сразу и не выбрать!

Но момент, конечно, шикарный. Кто бы мог подумать, что принцесса Норвегии будет обсуждать бычью сперму… и не с кем-нибудь, а с советским депутатом? История явно пошла по какому-то очень неожиданному сценарию.

Поясняю причину и ценность этого продукта, умалчивая, конечно, о том, что частью подгона собираюсь облагодетельствовать красивую узбекскую девушку, чтобы не вызывать у Марты ненужных подозрений.

— Неожиданно… — протягивает Марта, явно переваривая информацию. — Я спрошу у бабушки.

— Э… — запнулся я, зная, что жена короля Улафа умерла очень давно, как и мама королевы Сони.

— Это я так мамину старшую сестру называю… Она сама об этом просит — бабушка Гру. Мама же младшая в семье. — поясняет Марта. — Так вот, у «бестемор» Гру свои фермы, она нам молоко и прочее поставляет и наверняка в курсе. Позвони мне… в пятницу! До этого времени я точно всё выясню и организую.

— Как ты там? — переводит разговор на личные темы подруга. — А у нас ваш Съезд показывают! Я даже один раз тебя увидела. А что за милая девушка, что сидит рядом с тобой?

— Это депутат из Узбекской ССР, — надёюсь, что без паузы и растерянности в голосе отвечаю я.

И чтобы окончательно отвести подозрения, добавляю:

— Она подруга моего приятеля, кстати! Он завтра на Съезде выступать будет с самого утра… такой здоровый парень!

Но некую вину всё же за собой чувствую! И сразу по двум моментам. Первый — чуть не спалился с Ленкой! Хорошо бы они с Генкой уже дружить организмами начали, а то Ленка слишком умная, а Генка слишком простодушный — ему намекать мало… Ничё! Завтра прямо в лоб скажу — мол, на тебя такая нимфа с интересом смотрит! Туды её в качель! Может, хоть тогда дойдет.

Вторая мысль была тоже с оттенком стыда, но уже по другой причине. Вспомнил, что бабуле своей давно не звонил… А ведь она просила и наверняка тоже трансляции со Съезда смотрит, переживает.

Ну, раз норвежские товарищи сегодня добры, может, разрешат мне ещё один звонок сделать? А разрешили! Вот что значит связи!

— Да, кушаю хорошо. Не болею. Не мёрзну. Да, ни с кем не ругаюсь, люди вокруг замечательные, — терпеливо отвечаю я на вопросы, которыми меня засыпала бабушка. — Ты-то как? Как здоровье? Как наша кормилица доится? Кстати, я тут такое дело организую…

К месту пришёлся рассказ про поручение Шенина. Бабуля со знанием дела обсудила надои Назаровского совхоза и норвежской молочной породы и дала несколько ценных советов.

Проболтали мы минут тридцать — старушка была очень рада звонку, и я тоже словил какой-то тёплый, домашний вайб. Рассказал ей про некоторые факты со Съезда, про которые по телевизору не упоминали. Например, про подоплёку избрания Ельцина в Верховный Совет. Впрочем, кажется, мне не поверили, что это я дал такой мудрый совет…

Остальных членов семейства в доме не было. Маму Веру с отцом пригласили в гости друзья, и те уехали на машине со своей видеодвойкой на весь вечер. По словам бабули, Батя мой не то чтобы совсем не пьёт, но не частит с этим. А ещё, оказывается, ему предлагали вступить в партию. Но что он решил, бабушка не знает. Интересно… Значит, в семье может появиться ещё один коммунист?

Узнав все домашние новости и получив щедрую порцию бабушкиной мудрости, прощаюсь. Норвежский дежурный, уж не знаю, в каком он там чине, всё это время стоял рядом, флегматично, как истинный викинг, дожидаясь, когда я, наконец, закончу разговор.

Вызываю такси и еду в гостиницу. Первым делом — в ресторан, поужинать как человек. Потом, уже с ощущением приятной сытости, решаю заглянуть к Лене — узнать, как там дела с речью.

— Не будет её сегодня, — с недовольной миной буркнула соседка. Та самая, что с Ленкой до сих пор в контрах. И видимо решив воспользоваться моментом, чисто по-женски подколола «подругу»: — Из окна видела — уехала с каким-то военным. Видно было плохо, но он её за талию обнимал!

— Вот горе-то какое! — изобразил я глубокую скорбь, а про себя отметил: «Отлично, Толя! Всё идёт по плану!»

Прощаясь с язвительной соседкой, отправляюсь спать.

На Съезд прибыл тютелька в тютельку к десяти, и коварная узбекская обольстительница уже сидела на своём месте. Я, памятуя о том, что за мной может наблюдать телевидение, с нежностями к ней не лезу. Наряд Ленки говорит сам за себя — была она одета в то же, что и вчера. А это означало только одно: до гостиницы Миндубаева ни вчера, ни сегодня так и не добралась. Ну что ж, речь сочинять — дело хлопотное!

Хотя о какой там речи может идти речь? Генка — не оратор, и зачитал всё по бумажке, без пафоса и драматичных интонаций. Причём уложился не в три минуты, как другие, а, возможно, стал единственным выступающим, кто умудрился потратить меньше отведенного ему времени.

— Товарищи! — взял слово Горбачёв. — Совершенно правильное выступление депутата от Союза воинов-интернационалистов! Предлагаю включить в повестку обсуждение закона о митингах, особенно той части, которую товарищ Лешнёв доложил! Не должна быть монополия на одно мнение. Важен плюрализм — такой, как мы видим на нашем Съезде!

А Генка, в отличие от своей наставницы, сегодня выглядит немного иначе. Всматриваюсь и замечаю, что у друга новая стильная причёска. Где, интересно, успел с утра? Довольно коротко парня подстригли, но ему идёт.

— Что? — переспросила Ленка, услышав мой шёпот.

— Постригли хорошо, говорю…

— Спасибо! — сдала сама себя Ленка и тут же покраснела.

Сделал морду тяпкой. Чего смущать девушку?

А на сцене Михаил Сергеевич уже вдохновенно вещал о международном положении. Потом плавно свернул на тему жилищного строительства. И вот тут я слегка завис. Как, например, понимать такую фразу: «Среднегодовой объём жилищного строительства за три последних года увеличен на 15 процентов, что свидетельствует о том, что советские люди получили около девятисот тысяч квартир.»

То есть… за три года или за один? Среднегодовой прирост — это одно, количество построенного — другое. Что-то мне подсказывает, что если бы 900 тысяч квартир построили за год, Горбачёв бы об этом сказал отдельно и с гордостью. Скорее всего, это за три года, но звучит так, будто успех гораздо значительнее, чем есть на самом деле.

А вот то, что выделено почти два миллиарда на кредиты — интересно! Деньги хоть и бюджетные, но неплохо было бы их через наш банк пропустить. Хотя бы часть.

Следом генсек жестко прошёлся по тому как реагируют на новый закон об аренде, мол, много регионов, где местные власти приняли его в штыки. По его мнению, недопустимо ставить палки в колёса решениям мартовского пленума. В основном, конечно, говорил про земли колхозов и совхозов. Тут я с ним согласен: развитие фермерских хозяйств будет хоть и не панацеей, но некоторым выходом из продовольственного кризиса.

На обеде нашёл Вепрева и сообщил о скором решении его поручения. Тот поблагодарил, но сильно отвлекаться на меня не стал, ведь Аркадий Филимонович спорил как раз о том, надо ли выделять совхозные земли в аренду или это вредно. Он и ещё пяток колхозников сидели отдельно, и дискуссии были у них очень жаркие.

Отпустили нас опять не поздно — в полседьмого, примерно. Засиживаться до ночи, как в первые дни, уже никто не хочет. Видно, даже самые ярые энтузиасты устали от потока пламенных речей.

— Ну что, Лен, вместе в гостиницу? — шутя предлагаю я.

— Не могу… дела у меня, — отказывается та, избегая смотреть в глаза.

— Ген, тогда давай с тобой по пиву? Посидим где-нибудь в кафешке, на девочек московских посмотрим, — переключаюсь на Лешнёва.

— Нет, мы с Леной в Театр Сатиры идём! «Бешеные деньги» дают!

Простодушный Генка врать не умеет. Чую, тяжко ему придется в семейной жизни!

Ну а раз так, решаю просто прогуляться по городу один. Время ещё детское. Но сначала — в свой номер, наконец-то снять этот опостылевший костюм. Переоделся в спортивный, с надписью «СССР» на спине. Хотя в нём тоже жарко — на улице градусов двадцать, не меньше.

И как оказалось сделал это не зря…

Глава 16

Москва этого времени ещё не выглядит дорого и богато, зато люди душевнее, хоть и бегут все куда-то, торопятся. Рассматриваю архитектуру столицы, пытаясь сравнить её с будущей. Да, город станет краше, выше, наряднее… но не факт, что лучше.

Мечтаю уже о мороженом, как вдруг…

— И прутся и, прутся сюда… Что встал, оглашенный⁈ — обругала меня бабуля в цветастом халате, при этом пребольно пихнув авоськой, битком набитой банками, и наступив на ногу!

Я, между прочим, знаю, кто такие эти самые «оглашённые» — люди, что готовятся принять воцерковление. И даже знаю, что такое «воцерковление». А вот знает ли это бабка? Вряд ли… при социализме жила — какая там церковь? Спешит, видите ли, она… А сама выглядит так, что спешить ей можно только на кладбище.

Бабка остановилась и пристально посмотрела на меня, с предвкушением ожидая ответного хамства. Но я лишь умильно улыбнулся, подражая котику из мультфильма про Шрека… Забыв только, что моя улыбка больше на Шрековскую похожа.

Прости господи, ну и мордень у тебя, — перекрестилась почему-то на католический манер бабуля.

А может, и знает она кто такие «оглашённые», ишь как крестится на автомате.

— Пся крев! — крикнул я бабке вслед, надеясь, что та полька.

— Матка боска! Поляк? — спросила у меня невысокая девушка лет двадцати, явно не местная.

Вместо ответа я развернулся и показал спину с надписью «СССР».

— Гиде… гиде… мала грузи… грузиан… грузейная улица твенти севен? — коверкая русские слова, спросила девица.

— Вам нужен собор на этой улице? Так он не действует, — на хорошем английском ответил я.

Мимо этого Римско-католического собора я минут пятнадцать назад проходил, но отсюда его и не разглядишь. Шпиль-то главный снесли ещё во время обороны Москвы — в целях безопасности, чтоб он для люфтваффе не маячил ориентиром. Но если повертеть башкой, то собор увидеть все же можно. Кстати, само здание по назначению давно не используется. Хотя позже, в будущем, я видел, может, и по афишам, что там работал орган, а значит, здание, вероятно, вернут католикам. Впрочем, в Красноярске тоже есть органный зал, но он принадлежит филармонии, и службы там не проводят.

— Ду ю спик инглиш? Май нейм из Анна Романюк, — обрадовалась девушка и попросила проводить её к собору.

Чего бы и нет? Девушка вроде симпатичная.

— Я из Польши. Приехала в Моссовет. Мы готовим прошение вернуть здание католикам, и возможность проводить там службы, — на ходу быстро пояснила мне Анна.

— А чего тебя-то отправили? По-русски ты, я смотрю, не особо… — косо глянул я на неё.

— Пятёрка в школе была, — смутилась моя новая знакомая. — Но давно учила… Забыла уже.

— Так уж и давно, молодая ты! — не верю я, так как девица на вид совсем молоденькая.

— А отправили меня, потому что у меня дядя — священник, — пояснила явно привычная к комплиментам полячка.

— А-а… по блату, значит, — буркнул я себе под нос, но спутница меня расслышала и поняла.

— Ты не подумай! — вспыхнула она. — Он меня отправил только потому, что я в Польском доме работаю… Это такая организация у вас тут, в Москве. А дядя у меня строгий! Он в восстании польском участвовал… Потом из концлагеря сбежал. А сейчас — епископ.

— У меня тоже бабушка воевала. Снайпером была! — зачем-то похвастал я. — О! Почти пришли. А вон в том доме Высоцкий жил. Слышала?

— Да! В запоедных и димучих сташных муомских лесах! — игриво спела Анна.

— Всяка нечисть бродит тучей, на проезжих веет страх, — подпел ей какой-то небритый бухой пролетарий, идущий недалеко от нас.

Пролетарий Анне не понравился. Она вжала голову в плечи и схватила меня за руку, признавая тем самым, что защитить от пьяного я сумею.

Прохожий торопился в рабочую общагу, которая занимала часть здания собора. Остальное, наверное, занимал НИИ «Мосспецпромпроект». Судя по табличке.

— Как красиво! — восхищённо произнесла Анна, разглядывая величественное здание.

— Да, есть такое… — согласился я.

Полячка достала фотик и стала делать снимки.

— Давай тебя на фоне собора сниму? — предлагаю ей.

— Вот сюда нажимай. Только осторожно — камера не моя и очень дорогая, — протягивает импортную технику гостья столицы.

— Хрясь! — невзначай бьёт по руке девахи ещё один пролетарий — седой и тоже пьяный. Ему, видишь ли, край башки понадобилось именно между нами протиснуться по пути в общагу.

Ловлю фотик в шпагате почти у земли, больно ударившись коленом об асфальт. Был бы я в брюках — хана аппарату! Да и брюкам была бы хана. Правильно я переоделся!

— Цел? — кинулась ко мне Анна.

Но, разумеется, её волновала не моя коленка, которая может, даже и в кровь разбита, а дорогое изделие польской промышленности.

Идём в гостиницу, где Анна остановилась. Гостиница — кооперативная, что редкость ещё в Москве, и польская делегация обосновалась именно там. Я рассказываю про Съезд, хвастаясь, что, мол, депутат, а не просто так по Москве разгуливаю.

— Только значка ещё нет, — честно признаюсь. — А вот удостоверение — готово, забрать надо.

Анна уважительно кивает.

— А у нас тоже выборы скоро, четвёртого числа! — сообщает она. — Я тоже кандидат, между прочим. Завтра уже в Варшаву улетаю.

— Выборы? Расскажи!

— В Сенат! У нас теперь он будет верхней палатой, а сейм — нижней. Так вот… я от «Солидарности» баллотируюсь! Нас впервые допустили!

Стоим в фойе гостиницы между двумя дверьми и разговариваем.

— Зайдёшь? — предложила Анна, прильнув ко мне горячим телом и показывая ещё одно преимущество спортивного трико перед брюками.

Но новость, что Анна в «Солидарности», отбила у меня охоту даже к флирту… Вот как — значит, уже в этом году Польша начнёт разваливаться и выходить из соцлагеря!

— Не могу. Завтра на Съезд рано утром.

Анна смотрит непонимающе — польская красотка явно не привыкла к таким отказам, но руку убирает.

Меня отпускают. Надеюсь, с сожалением… Впрочем, контактами мы обменялись, да и скоро Аня будет в Москве работать, так что до окончания Съезда ещё можем увидеться. Хотя там у них два тура — может, в первом её и не выберут.

Кстати, надо бы узнать, когда у нас закончатся заседания Верховного Совета. Сам Съезд — девятого, это помню точно. Но вроде бы там несколько заседаний Верховного Совета будет уже после. Первое заседание уже известно — 12 июня.

Однако я сам себя поймал в ловушку — теперь придётся на эти заседания летать. Ладно бы подряд их провели, а если с недельным разрывом? Буду жить в аэропортах! Ну или тут, в гостинице торчать, чего совсем не хочется. Да и дома дел по-прежнему много.

Одно радует — здание крайкома КПСС у нас недостроем не останется, как в моей версии истории. Уже отделка полным ходом идёт, коммуникации тянут. Ох и хлопотно моему хозуправлению! Правда, новый зам сильно меня разгрузил, но полностью заменить не может. Так что возвращаться в Красноярск придётся в любом случае. Девятого вечером — домой. Двенадцатого — обратно в Москву, билеты уже через Аньку заказал.

Вечером решил посмотреть футбол. Наша сборная играла с исландцами и позорно сгоняла ничейку: один-один. Впрочем, на чемпионат мира она всё равно попадёт, но, помню, выступит там плохо. Кстати, можно будет деньжат поднять. Правда, не знаю, нужно ли на счёт ставить, или только на результат, чтобы не рисковать? Через Марту легко ставку сделаю. Вообще-то, и у нас в СССР уже есть «Спортпрогноз»! Я в прошлой жизни, примерно в это время, выиграл восемьсот рублей, угадав 11 номеров из 13.

Утром на заседании — сюрприз: вести его будет не Горбачёв, а Бразаускас из Литвы.

Первым лезет к микрофону некто Стародубцев — фамилия вроде знакомая, но кто он такой — хоть убей, не вспомню. Говорит с напором, аж слюна летит, а по сути — ни о чём… О! А вот это уже интересно.

«Думается, нужна серьёзная переориентация сельского хозяйства… сократить расходы на оборону…»

Военный на ряд выше меня в чине полковника ругнулся вполголоса матом.

Короче, вся критика свелась к одному — мол, город деревню гнобит, технику гонит говённую, железо ржавое, комбайны — одно название… Ну, нет у нас другой! Словно в городах все прям мечтают, как бы колхознику насолить и гнилую жатку подсунуть. Идиот! И такому идиоту дают слово⁈

— Годами мечтаем о тракторе, теперь мы их, очевидно, никогда не получим — это он критикует то, что часть техники будет отдана новым фермерам. — Создаётся впечатление, что кому-то хочется поссорить рабочий класс с крестьянством!

— Да тебе, придурку, и хочется! — в сердцах говорю я. Хоть и вслух, но тихо. — Дай-дай! А просто «дай» не получится — надо у кого-то другого забрать, чтобы тебе отдать…

— Тихо, Толя, — успокаивает меня Леночка, которая сегодня особенно довольна — аж светится!

Ясно чего она. Видно мытая! Дальше слушаю вполуха, но отметил, что сейчас президиум даёт выступать сразу группам депутатов, и уже есть большие — например, колхозная насчитывает якобы четыре сотни депутатов. Ну-ну.

Вышел очкастый и губастый ростовский депутат и просит гарантий безопасности по строящейся атомной станции в Волгодонске. «А нужна ли она вообще?» — вопрошает с трибуны мой земляк. Тоже идиот, честно говоря. Теперь вообще каждый второй мнит себя экспертом по радиации, только дозиметр в зубы и — вперёд, лекции читать. Впрочем, это объяснимо — после Чернобыля массы людей опасаются мирного атома.

— Тихо, тихо! Наш выступает! — пихает меня в бок Ленка, ведь на трибуне их первый — Нишанов.

Верный соратник Горбачёва, говорит ровно, гладко, аккуратно сглаживая острые углы — опытный аппаратчик, что тут скажешь.

Я молчу, хоть и тянет пошептаться с соседкой. Но может, кто за Ленкой следит? Скажут потом — мол, сидела, болтала, Нишанова не слушала! Оп-па, а вот в данный момент нас точно снимают! Хлопаю в ладоши особенно энергично. Ленка тоже не отстаёт.

После перерыва дали слово моему, как многие думают, другану — Ельцину. Тот с радостью «пнул» Горбачева за события в Тбилиси и высказался против привилегий депутатам и чиновникам. Да вообще предложил отменить номенклатуру. Причем жёстко так, по-мужски. Народ в зале оживился, и хлопает уже не из вежливости, как Нишанову, а по-настоящему, с азартом.

Ещё из интересного: только что окончательно утвердили состав Верховного Совета. Добавили туда двух карабахцев, укравших места у ленинградцев, армянина и азербайджанца. Ну и самого Ельцина.

Сегодняшнее заседание клонится к финалу. Все уже порядком устали — и президиум, и зал. Выступающий последним депутат вдруг указал на очевидное, о чём до этого никто не сказал: на Съезде не выступали автономные области и республики. Надо сказать, после вала критики на армию, КПСС и даже КГБ — это выступление несло некий конструктив. Хотя, если честно, после предложений вроде «КГБ — под народный контроль», я уже ничего хорошего от речей депутатов не жду.

Горбачёв, видно, тоже обрадовался такому ходу и с радостью сообщил:

— Товарищи, у нас на сегодня записались в прения 469 депутатов, а выступили уже 250. Но справедливо замечено! У нас и области, и автономии молчат… И две республики — Молдавия и Туркмения — тоже слова не получили. Считаю, предложение дать возможность выступить национальным образованиям — правильным!

«Надеюсь, не все должны будут выступать… А то от Хакасии вполне меня могут запрячь» — заволновался я.

— Толя, иди сюда, — окликает меня Шенин на выходе.

А ведь стоит и караулит кого-то! Неужели заставит выступить? Чего-чего, а вот этого мне сейчас совсем не хочется…

— Ты позвони в Красноярск завтра с утра — там ЧП на стройке случилось. Кто-то из твоих людей пострадал… Драка, что ли. Не волнуйся, ничего серьёзного, никто не умер, просто лично проконтролируй!

Я аж выдохнул от облегчения — уж думал, сейчас и правда в президиум потащит. Но в Красноярске уже десять вечера, даже больше, и на работу смысла звонить нет. А вот Лукарь… у того в подчинении летёха есть — сын моего зама. Он может и знать, что там стряслось.

Звоню из гостиницы:

— Слышал, как не слышать. Драка на национальной почве — грузины и осетины. Твой зам пытался разнять… Получилось. Но трое в больнице с переломами челюстей.

Я замираю:

— Какой зам? У меня их два.

Уж не родственничек ли мне такую свинью подложил? Но нет, оказалось — Сергей Верхоенко, бывший шахтёр со Шпицбергена, а теперь — мой зам.

— Выпустили его уже из милиции, но дело всё равно завели. Вопрос решается. Я деталей не знаю, уточни у него завтра сам.

Ладно терпит до утра!

Глава 17

Утром первым делом набираю Аньку. После пары общих фраз — ну, не к делу же сразу переходить — я задаю главный вопрос про драку.

— Да он говорит, с испугу руками махать начал. Их там много было. Ну, тех, кто дрались. Сначала словами хотел их остановить, но получил по лицу… Ну и сам ударил в ответ. А ты же знаешь, какой он здоровый… Мне поговорить с пострадавшими, пока я не уехала в отпуск?

— Там Лукарь уже пообещал сгладить ситуацию. Что ещё нового?

— Да всё по-старому. Купила вот билет себе на поезд. Но если кто сорвёт мне поездку на юг с Виктором… я не знаю, что с ним сделаю!

Анька сейчас крутит роман с детским врачом из Новосибирска, и он её на Чёрное море позвал отдохнуть. Отпустил секретаршу без разговоров — может, наконец-то у девчонки наладится личная жизнь! И я в самом деле не завидую тем, кто посмеет ей помешать…

— Замечательный мужик, меня вывез в Геленджик! — пропел я строчку из хита будущего.

Кстати, я знаю её почти наизусть. Скоммуниздить у Шнура песенку, что ли, и раньше в народ пустить?

— В Адлер, Толя, не в Геленджик, — поправила меня Аня. — Я уже завтра из Новосибирска выезжаю. В Нск на самолёте, а там с Витей на поезде. Купе у нас в поезде «Адлер — Новосибирск». Ой, «Новосибирск — Адлер»! Прокатимся по Транссибу, а потом — на Чёрное море…

И в этот момент меня, будто током шарахнуло. Кровь прилила к голове, ладони вспотели… Анькины слова про поезд по этому маршруту вызвали в памяти страшную ассоциацию. Где-то в Челябинской области столкнутся поезда «Новосибирск — Адлер» и «Адлер — Новосибирск». Или не столкнутся… Газ взорвётся! Скопится в низинке из треснувшей трубы, и в момент встречи этих составов рванёт так, что сотни людей погибнут… Стоп! А дата аварии? Надо, напрячься и вспомнить!

Так… именно тогда я выиграл восемьсот рублей, угадав 11 номеров из 13 в «Спортпрогноз». Одним из матчей, результат которого не угадал, был матч Англия — Польша. Желая побольше выиграть, поставил я тогда на ничью. Это имело смысл, ведь если все будут ставить на родоначальников футбола, то и выигрыш делить придётся на толпу. А так — риск, но если повезет, сумма будет куда солиднее. Поэтому, играя тогда в «Спортпрогноз», я всегда в паревстреч ставил на менее вероятные результаты.

На следующий день утром с трудом, но узнал, что англичане предсказуемо выиграли, и значит, 13 номеров я уже не угадаю. Расстроился немного. А вечером к нам в роту пришёл связист соседней части Коля Швенк с пол-литровой фляжкой спирта, и рассказал про этот взрыв. Уже после отбоя с ребятами-черпаками в каптёрке выпили за погибших… Какого же числа это было?

На следующий день официально объявили траур по всей стране, и появились фото в газетах. Навсегда врезалась в память искореженная жестяная табличка с надписью «Адлер — Новосибирск» на фоне такого же измятого обгоревшего вагона. Жуть!

— Сборная Англии с Польшей когда играет? — прервал я мечтания Ани неожиданным и глупым вопросом.

— Не знаю… — растерялась секретарша и тут же вызвалась помочь. — Но за полчаса выясню!

Вот такая она у меня!

— Да не надо, сам узнаю, — отмахиваюсь я.

Расспросив, когда она отправляется из Новосибирска и номер её вагона, тороплюсь в «Союзпечать», где смог купить последний номер «Футбола». Там все отборочные матчи чемпионата Европы расписаны. Так… матч был, тьфу, будет 3-го!

Значит, в ночь с третьего на четвертое будет взрыв! Так… А где, и во сколько? Надо найти расписание поездов и узнать, когда и где они встретятся. Хотя… лето, жара, задержки — они могут встретиться где угодно. Но газ из низины той никуда не денется. Выходит, есть риск, что сгореть могут и другие поезда. Жаль, название городка, рядом с которым произошла трагедия, у меня в памяти не отложилось совсем. Ладно, без паники. Надо искать карту железных дорог — на ней все станции отмечены. Может, если увижу название, то вспомню!

В знании будущего палиться нельзя — не поверят, за сумасшедшего сочтут или хуже… Но раз память выдала такие детали, то не могу не попытаться спасти людей.

Придется ехать на ж/д вокзал узнавать расписание поездов, и прикидывать, где могут встретиться эти два поезда. Но сейчас — на Съезд. Сегодня у нас тридцать первое, ещё есть время предотвратить аварию, или по крайней мере, не допустить, чтобы Малова села в тот самый поезд. Нет, буду работать по максимуму… иначе потом сам себе не прощу.

— Ты чего такой загруженный? — шепнула Леночка, пребывающая в благодушном настроении. — Что-что чертишь, считаешь…

— Да так, задачку одну задали, — закрываю я блокнот от любопытных черных глаз.

Достал газету «Правда», ещё раз полюбовался на список Верховного Совета, где на четвертой странице красуется и моя фамилия.

Но все мысли вертелись вокруг предстоящей катастрофы. Как предотвратить? Самое надёжное — самому расфигачить этот газопровод третьего числа. Взорвать, например… Пока чинить будут, пока проверять — время уйдет, и поезда проскочат. Но смущает, что не знаю точного места взрыва. Да и чем взрывать-то? Правда, пистолет у меня имеется. Развести огонь под трубой и стрелять издалека в трубу? Но для этого ехать придется домой в Ростов, выкапывать оружие, рисковать ещё и тем, что могут поймать с незарегистрированным стволом. Да и сработает ли такой план — неизвестно.

Ближе к вечеру нашёл Илюху. С Генкой теперь они ходят уже врозь, ведь того окрутила прокурорша.

— Дело есть. Записывай, — максимально серьёзно начинаю я.

— Слышь, может, в ресторан куда зайдём? Жрать охота. Генка ночует хрен знает где, а одному скучно… — стал жаловаться на жизнь друг.

— Найди мне срочно карту Челябинской области. И физическую, и дорожную. Короче, все карты, что сможешь, — не слушаю его нытьё я.

— Где я найду? — удивился Илья.

— Магазины книжные обойди. Ленинка, на крайний случай. Там и ночные залы есть.

— Зачем, можешь рассказать? — насупился Недолюбко, которому не улыбалось заниматься такой, по его мнению, ерундой.

— Илюха, тебе трудно? Дело планирую. И не болтай. Просто сделай, как прошу.

А сам тороплюсь к другану в общагу МГУ. Вернее, в этой жизни мы ещё не знакомы с Олегом Буниным, но лет так через семь могли бы сильно задружиться, если бы я сейчас по-прежнему учился в Новочеркасском политехе. Олег в данный момент заканчивает пятый курс кафедры инженерной геологии и диплом будет писать именно по инженерному изысканию трубопроводов. С его слов, в общаге у него полкомнаты занимали всевозможные карты — топографические, геологические, да чёрт знает какие ещё. На пятёрку, правда, это ему не помогло защититься, но не помешало стать отличным мужиком и хорошим работником. Жили мы с ним на одном объекте в одном вагончике три месяца, так что Олега я знаю, как облупленного.

— К кому? — строго спросила бабуля на вахте, когда я на такси приехал на Ленинские горы.

— Олег Бунин. Пятый курс. Геология, — поворачиваюсь к бабуле во фронт. Пусть видит и награды, и значок депутата Верховного Совета, который я сегодня успел получить.

Но старушке это до лампочки на меня и не смотрит.

— Комната какая? В журнале запишись. И учти — посещения до двадцати ноль-ноль, — бубнит бабуля, не отрываясь от важного дела — она вяжет носки. Внукам, наверное… Или правнукам уже?

— Э… десятый этаж вроде. Не помню, — немного растерялся я, так как в своих мыслях я в общагу входил дерзко и уверенно, как русские в Косово.

А тут на меня даже не смотрят.

— Ой, какой красивый мужчина, — раздался сзади игривый и немного пьяный женский голосок.

Ну, со спины я, может, и красивый, поэтому фразу эту принимаю на свой счет.

— Малышкина! Почему опять в нетрезвом виде? Вот выгонят тебя из университета! — безошибочно узнала обладательницу голоса вахтёрша, но глаз на нас так и не подняла, ведь есть дело важнее — петли пересчитывать!

«Бл@ть!» — прочитал я по губам старушки, после чего она сноровисто стала распускать изделие.

— Малышкина, отведи товарища к Бунину. Он же с тобой учится? Ты записался? Давай документ и иди, не мешай.

Ради смеха протягиваю ей читательский билет в Красноярскую краевую библиотеку, неведомым образом затесавшийся среди других корочек. Так же невозмутимо и не поднимая глаз, бабка бросает его в видавшую виды коробочку, где уже лежит пара десятков разных аусвайсов, которые другие гости сией славной общаги оставили на вахте.

— Тебя как зовут, мальчик⁈ Ау! Ты депутат! И орден есть⁈ А это что за висюлька? — Малышкина тащит меня за руку к лифту, попутно успев заново оценить, оглядев не только со спины, но и спереди.

— Это нельзя трогать. А ты правда знаешь, где Олег живёт? — с интересом осматриваю невысокую, но смазливую пьяненькую девку с крашенными под блондинку волосами и уже исчезнувшей талией.

— Канеш! Лифт! Лифт! — заорала вдруг девица дурным голосом и, чуть не упав, стартанула к его почти закрывшейся двери. Я припустил следом.

Мой будущий друг, оказывается, жил на десятом, как и веселая Оля Малышкина.

— А нет его… — Оля, не стуча, ввалилась в небольшую комнату с двумя кроватями и одним письменным столом. — Ну ничего, пошли ко мне, подождёшь.

Дверь в комнату была гостеприимно открыта, но друга в ней не оказалось. Зато я точно понял, что попал точно по адресу — на столе как попало кучей валялись всевозможные карты и атласы.

— Я Олега дождусь и приду. Ты в какой комнате? — вежливо отказываюсь я.

— За стенкой живу. Только я в душ уйду. Минут через двадцать, не раньше, приходи. А то и позже — у нас очереди бывают.

Про соседа своего Олег мне ничего не рассказывал, и вроде как последний год вообще жил один. Но сейчас наблюдаю бардак на обеих кроватях. Кроме них, в комнате есть тумбочка, встроенный шкаф, вентилятор и остатки трапезы на стуле: два грязных стакана с остатками молока, хлеб и погрызанный плавленый сырок. Ну, не закуска же это? Кто молоком закусывает? Так-с… карты. Есть ли нужная? Сажусь на кровать и беру первую попавшуюся книжку. Хм, вот он — атлас железных дорог. Зря Илюху гоняю! Просматриваю названия жд станций. Но память не помогает совсем — не могу вспомнить, и всё тут!

Дверь внезапно распахивается, и в комнату по-хозяйски без стука заходит парень с меня ростом и сломанным и криво сросшимся носом. Некрасиво так он у него сросся, со шрамом и горбинкой. Парень могуч, небрит и уже нетрезв. Да что за общага-то такая — сессия в самом разгаре, и пьяных полно кругом. А ещё МГУ!

— Ты что за хрен? Где Олежка? — начал с наезда студент. Ну а кто это ещё мог быть? — Чё тут делаешь?

— Жду своего друга Олега Бунина. А вы что подумали? — отвечаю голосом Леонида Куравлёва из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию».

— А… так ты родственник, который вчера приехал! Гони, родственник, трояк. Нам Олег трояк должен, — поддержал он мою хохму цитатой уже из кинофильма «Афоня».

Не думаю, что специально, но получилось смешно.

Я уж собрался было отдать должок друга — мне не жалко, да и разборок не хотелось — ну и продолжить знакомство с картами, но агрессивный парень не нашёл ничего умнее, как стимулировать отдачу долга по принципу будущих коллекторов. Он пнул стул с остатками пиршества в мою сторону, и в одну минуту я из модного дяди, на которого засматриваются нетрезвые старшекурсницы, превратился в посмешище в пятнах. Мой тщательно сберегаемый парадный костюм стал в белых крапинках! А гость получил шанс срастить нос уже правильно, без этой гопнической горбинки!

Глава 18

Моё мастерство в дозировании силы удара и открытая дверь за спиной «коллектора» не дали случиться убийству. Прямой в лобешник, и наглый товарищ вылетел от удара в коридор, как пробка из бутылки, перепугав проходящих мимо двух девушек — по виду невзрачных мышек с филфака. Они синхронно взвизгнули и не сговариваясь рванули по коридору, очевидно, к себе в норку.

Мой гнев тут же угас, сменившись радостью от того, что не пришиб случайно парня, ибо тот шевелился и даже невнятно матюгался.

— Подъём! — слегка пнул я ростовщика. — Ты мне теперь костюм торчишь, понял?

Сказал, а сам думаю: ну какой там «торчишь»? Не вышибать же из него тысячу рублей, когда тот ходит, трёхи по общаге собирает. Глупо. А с костюмом что-то надо решать… Но точно не с этого типа требовать.

— Ох! Что ж ты такой… — выдохнула моя новая знакомая, выйдя из своей комнаты и наткнувшись на живописную картину: лев и поверженный, ну пусть носорог — судя по шнобелю. Чуть не запнувшись о парня, валяющегося на полу, она уставилась на его лоб, где уже отчётливо вырастал тот самый рог, за который пацан вполне может схлопотать погоняло «Единорог».

— Есть чем застирать можно? И где? Молоко это, блин, неудачно… — с тоской и с надеждой вперился я в Малышкину. Девка она битая жизнью и к пятому курсу вполне могла получить некоторые хозяйственные навыки.

И я был не разочарован.

— Раздевайся! Сейчас найду нашатырь… Так, глицерин у меня был где-то, — оживилась Малышкина.

— И вода горячая в общаге есть? — догадываюсь я, так как на моржа девушка не похожа. Хотя воду вырубить в советской действительности могут в один момент.

Оля Малышкина, надев после душа какой-то развратно короткий халатик, уже не так сильно отпугивала лишними кэгэ в области талии. Ноги — ровные, коленки — круглые и гладкие! Да ещё и умница. А если сейчас спасёт мой костюм, то и вовсе — красотка, какую поискать!

— Горячей нельзя! Сварится белок! — авторитетно заявила Малышкина. — Снимай, снимай… И чем быстрее тем лучше. А то потом и химчистка не поможет.

В коридоре раздеваться некомфортно, уже чувствую на себе взгляды любопытных.

— Можно у меня, — предложила Оля, без задней мысли, разглядывая следы катастрофы.

Но и комнату бросать открытой не хочу. Хоть Олег — тот ещё салага и разгильдяй, но я-то взрослый!

Всё оказалось не так страшно. Пятна были на штанах в основном и полах пиджака. Ну и рубашка немного пострадала. Но она белая, и её отстирать легче.

Шустрая Оля метнулась к себе, или куда там, и вскоре вернулась с колдовским раствором — смесью глицерина, воды и нашатыря. Волшебная вещь! Также девушка принесла с собой простыню, совершенно чистую и белоснежную — ещё один плюсик к карме Малышкиной — и утюг.

— Чёрт, у Олега тут гладить негде… — Малышкина с досадой оглядела стол, заваленный бумагами и книгами. — Бардак развели, заучки! Я гладить не буду. Давай сам как-нибудь.

— Ну погладь, пожалуйста… В долгу не останусь, — заискивающе прошу я свою спасительницу.

Оля, хихикнув, погладила меня по стриженой макушке.

— Ладно, жди здесь! — в глазах студентки промелькнули хитрые искорки. — А ты ничего такой, мускулистый…

И я опять был облапан уже за бицепс и прессуху. «Черт с ней, пусть мацает, лишь бы помогла!» — заглушил я свою совесть.

Поверженный парень уполз куда-то зализывать раны, а я, сидя в одних боксёрках в гостях у, в общем-то, пока незнакомого человека, нервно перебираю карты и атласы, пытаясь найти нужную информацию. Но помог мне один учебник, который я по первости отложил в сторонку: «Сооружение магистральных трубопроводов. Бородавкин П. П., Березин В. Л. 1987».

Ну-ка, ну-ка… Раздел первый: основные сведения о магистральных трубопроводах. Раздел второй: выбор трасс…

Лихорадочно листаю учебник, и из него выскальзывает аккуратно сложенная в несколько раз карта. Не обрывок, а полноценная такая схема на плотной, глянцевой бумаге, которая явно как приложение к учебнику шла. Разворачиваю осторожно.

Нужный отрезок трубопровода я нашёл быстро. Тут даже компрессорные станции обозначены! Конечно, эту книгу я мог бы найти и в Ленинке… Если знать что искать. Да и след оставлять не хотелось бы. Мог возникнуть логичный вопрос — мол, а зачем мне понадобился именно этот учебник? Допускаю, что за мной вполне могут приглядывать, ведь КГБ ещё не продал Родину, партию и советский народ.

Совмещаю карту трубопроводов с атласом железных дорог и в голове всплывает название станции: Аша! Вспомнил с большим трудом. Уверен, в том своём теле, с теми своими мозгами, я смог бы вспомнить эту информацию только, скажем, под гипнозом. Нет, перенос сознания положительно-таки влияет на когнитивные способности! Жаль, рассказать об этом некому.

Но карту сунуть некуда. Не в трусы же⁈ Еле успел её положить под задницу, как дверь открылась и вошёл мой будущий кореш, очевидно, со своим приятелем. Они чего-то бурно обсуждали и меня сразу не заметили. Сижу, жду вопроса от хозяина комнаты: — «Что за голый гость у него тут карты греет?»

— Ты что! Второй раз билет не купить, я за эти в пять раз больше номинала отдал! Это ж «Пинк Флойд»! Понимать надо! — втолковывал Олег своему юному собеседнику, по виду перваку.

— Э-э-э… — кашлянул я и не нашёл ничего умнее, как загрузить вошедших вопросом: — А что, «Пинк Флойд» уже концерты даёт?

— Ага. Прикинь, купили два билета на пятое в «Олимпийский»! — возбужденно ответил мне молодой, думая, что я какой-то знакомый Олега и могу тут в трусах сидеть, ещё и с картой под задницей, которую собрался умыкнуть.

— А ты… э-э… кто? — натурально изумился Олег.

— Да, короче, такие дела… — почесал я затылок. — К девушке пришёл, что напротив… А один мудила мне костюм испортил… Сейчас Оля Малышкина, твоя соседка, его спасает. Мочит, гладит там… Я у тебя перекантуюсь. Ты же не против?

— Ну, знаю Олю — нормальная баба. А кто стул сломал и молоко разлил? — насупился Олег.

— Слышь, тут к тебе парень с горбатым носом приходил, долг требовал. Подумал, что я с тобой живу. Пнул вот по стулу и полез в драку… Пришлось отоварить! — с кислой мордой говорю я, понимая, что моя версия не клеится.

Олег это тоже почувствовал — смотрит подозрительно, словно решает: поверить или сразу мне башку проломить остатками табуретки.

— Стоп… А ты вообще… чё сюда приперся-то? Ты с Олей шуры-муры, а у меня в хате штаны сушишь? Ты кто вообще?

Версия действительно тухлая. Ведь гость полез на меня в комнате Бунина, а значит, порядок действий был такой: я зашёл в чужую хату, потом пришёл кредитор… потом отоваривание оного, а теперь я сижу и жду починки внешнего вида. Вопрос резонный — а чего я у них в комнате забыл? Ведь напомню, в этой истории мы пока не знакомы.

Изначально я хотел сказать — мол, посоветовали тебя, как спеца. Помоги… Даже трояк готов был дать! Но сейчас помощь Бунина не нужна, и информация, которую я нашел, для него реально лишняя.

Но от допроса меня благородно выручил пострадавший единорог!

Дверь распахнулась без стука — и в комнате сразу стало тесно. Три морды — одна уже побитая, две пока целые — ввалились без спроса на двенадцать квадратов, половину из которых занимали две кровати и стол. Стул я не считаю — он уже в дрова, и место если и занимает, то на полу.

— Вот он, гандон рукастый! — мрачно процедил носорог, потирая лоб. — И эта шелупонь тут!

— Чё надо? Следи за языком, — Олег понял, кто тут «шелупонь», но, надо отдать ему должное, не сильно испугался пришедших.

Ну а чего ему бояться-то? Даже если я не впишусь в их разборки… Их двое, а вошедших трое — вполне можно отмахаться. На самом деле мне эта троица одному на зубок!

— Так, Олега, ты нам должен, поэтому не борзей. А за то, что твой родственник Серёге врезал… — примирительно поднял руки один из небитых, очевидно, оценив расклад не «три на два», а «три на три». Причем я был во всей своей голой красе!

Умный, чё! Хотя я бы и сам себя зассал, если бы в зеркале видел, всё-таки фигура у меня спортивная.

— Кто родственник⁈ Да я его в первый раз вижу! А долг со стипы отдам!

— Щас надо! — рявкнул единорог Сергей. — А ты тогда кто такой, клоун?

Ладно, в принципе одному втащить или троим — небольшая разница! Будет на меня ещё рот открывать…

— Это Анатолий Штыба, олимпийский чемпион по боксу, заслуженный мастер спорта, и депутат Съезда, — раздался вовремя голос из коридора Малышкиной, очевидно, закончившей спасательные работы.

Откуда она всё узнала? Да я же из пиджака ничего не вытаскивал — ни ксивы, ни деньги. Умелая хозяйка совершенно правильно не стала гладить, не проверив карманы, и сейчас если не всё, то многое обо мне знает.

В комнате повисла пауза.

— Толь, идём у меня переоденешься! — крикнула из-за спин незваных гостей Оля, сообразив, что здесь это сделать мне будет трудновато.

— Олег, тебе занять трояк? Ты что предпочтешь — чтобы эта гопота свалила, или просто им в рыло дать? — предложил я на выбор.

— Да не… не надо трёху, потерпим до стипы! — второй небитый визитёр оказался таким же неглупым и скрылся из виду самым первым. Ну а что я ожидал увидеть здесь — в одном из лучших вузов страны?

— Ты это… Толя, да? Раз уж предложил, долгани до восьмого трёшку? Отдам. Даже лично привезу — скажешь куда.

Узнаю Олега — тот от скромности никогда не страдал. Любил на слабо взять, любил вывернуть разговор так, будто это ты у него в долг просишь или сделать вид, что всё само собой вышло. Такой уж он был — немного наглый, но по-своему обаятельный. А сейчас, похоже, парень все свои деньги спустил на билеты. Но держится ровно, не унижается.

— Да «без б»! — ответил я его будущей любимой поговоркой! — Я вообще-то к тебе пришёл, по одной темке проконсультироваться. Потом зайду.

— «Без б»… — Это типа «без базара», что ли? Прикольно! — влез в разговор юный приятель Бунина.

Мы отправились в комнату Малышкиной, где мои документы и толстенький бумажник лежали на кровати под присмотром Олиной соседки — очевидно, сестры-близняшки, ибо девушки очень похожи и лицом, и возрастом. «Хм… близняшек у меня ещё не было», — разыгралась фантазия.

Карту, кстати, под шумок мне удалось незаметно вынести. Я потом, конечно, её верну, но пока она мне нужна.

— Ну выручила, ну молодец! — хвалю я Ольгу, со всех сторон разглядывая свой костюм. — Проси что хочешь, всё сделаю! — я уже настроился на игривый лад, но девушка снова удивила меня.

Слушай, помоги с работой! Я эконом закончиваю, но в Москве меня не оставят — это точно. Тут даже блатным ничего не светит… Или нет у тебя связей таких? Ты же депутат…

Чё, съел Толя? Никому твой пресс не упирается! А вот пресс денег в кошельке не заметить было трудно. И это уже говорило о многом… Например, что человек я — с возможностями. Опять удивила Малышкина!

— А кафедра у тебя какая? — задумался я.

— Была на «Прикладной экономике», теперь «Финансы и кредит».

— О! В банк тебя устрою! Устроит? — скаламбурил я.

— Что за банк? — вспыхнула надеждой Оля.

— Ой, а тебе не всё равно? Хочешь в «Сберкассе» работать в какой-нибудь дыре… вроде Красноярска? — насмешливо спросила её соседка, и, как я по-прежнему думаю, сестра.

«А тебе, милая, хрен, а не работа в банке! Ишь — 'дыра»! — обиделся я за свою вторую родину и сразу решил: сестру — или кто она там? — в банк не брать!

— Машь, ну не всем же так повезло выйти замуж за зав сектора в крайкоме! — завистливо протянула Оля.

«Тройничок точно накрылся, да и Оля уже почти моя подчиненная!» — загрустил во мне старый развратник.

— «Московский Международный Банк». Должность подберём. Жильё будет. Зарплата — достойная. Пока на испытательный срок. А вообще, если покажешь себя хорошо — будешь работать на постоянку! — посулил я.

И, очевидно, выразился коряво.

Машка, хихикнув, выскользнула из комнаты. Похоже, девушки уже обсудили и меня, и что с меня можно взять… Ну и что дать взамен, окромя костюма. Ведь Оля, вздохнув, принялась растёгивать пуговицы халата, решив сразу показать себя, так сказать, чтобы без испытаний в дальнейшем.

Мля, неудобненько вышло!

Глава 19

— Тебе, если жарко — раздевайся, — с невозмутимым видом предложил я. — А если что-то другое… то это лишнее.

— Как это лишнее⁈ Да ты меня сейчас глазами чуть не съел! — вспыхнув, возмутилась Оля.

— Ну… желание, может, и есть, — признал я. — Но помочь с работой хочу просто потому что могу. Без задней мысли.

— А что, я тебе не понравилась? — надула губки Малышкина.

М-да… Девушка, конечно, и хозяйственная, и вроде с головой дружит. Но я как-то не учёл, что она слегка подшофе, а это другая логика в мышлении. Да зачастую вообще без логики!

— Тебе работа нужна или как? — нахмурился я. — Тогда давай без этого цирка. Поговорим по делу. Когда у тебя экзамен?

— ГОСы у меня на следующей неделе, — сразу успокоилась Оля, прикинув, что хорошая работа важнее обид, но напоследок все же высказала мне ещё одну просьбочку: — Только я сестре скажу, что у нас было. Ладно? А то насмехаться станет.

Я опешил от такой просьбы, но подумав, решил согласиться. С меня не убудет! Но минусом моего согласия было то, что пришлось задержаться в гостях. Причем Оля просила, чтобы я хоть пять минут посидел у неё в комнате.

— Совесть имей! Минимум тридцать, не меньше! — возмутился я, отчего Малышкина громко рассмеялась.

В гостинице рассматриваю трофейные карты и понимаю: несмотря на то, что Аша — город в Челябинской области, лететь мне придётся в Уфу. Так уж выходит по логистике.

Звоню к себе на работу прямо из гостиничного номера. Малова, как и ожидалось, на месте — шести ещё нет. Даю Ане распоряжение купить билеты на самолёт в Уфу на субботнее утро третьего числа и обратно на вечер четвертого. Ну и заказать гостиницу на сутки там у башкир.

Так, одно дело сделано! Секретарша у меня толковая, не подведет. Остается только завтра утром забрать билеты у администратора депутатского зала.

Утром я был полон энергии — свежий, собранный, с ясной головой и чётким планом. Резкий контраст с Леночкой Миндубаевой, которая сидела рядом со мной сонной мухой.

— Как в театр сходили? — спрашиваю я из вежливости.

— Да всё хорошо… только спать очень хочется, — устало отвечает Миндубаева.

Что, она вообще ночью не спала? Ну Генка, ну гад!

Сегодня на пленум ЦК, который состоится вечером, приехал мой друг из Ростова — Виктор Семёнович Вологдин. Он всё так же занимает пост первого секретаря Ростовского обкома КПСС. Но сам факт, что его пригласили на пленум ЦК — это показательно. Значит, карьера моего покровителя идёт в гору.

С утра мы уже тепло с ним поздоровались, как старые знакомые. Виктор Семёнович звал посидеть завтра в ресторане, отметить встречу. Но увы — не получится. Завтра рано утром у меня вылет, времени просто не будет.

Кстати, я примерно знаю, о чем на пленуме пойдет речь. Основное: выберут Рыжкова предсовмином СССР, ну и Карабах обсудят. Это в последнее время горячая тема, крови там много льётся.

Но сейчас — чу! Выступает наш, красноярский — председатель исполкома края, Сергиенко.

Сергиенко — заказной выступающий от Горбачёва. И его задача была предельно ясна: пройтись по всем, кто в последнее время открыто критиковал руководство.

Начал он с Черниченко — писателя, а точнее, публициста, который в своих статьях наехал на самого генсека, обвинив его в некомпетентности. Причём сделал это не между строк, а почти в лоб, балансируя на грани дозволенного.

Закончил Сергиенко ударом по Иванову — тому самому, который в недавнем выступлении перешёл все границы, открыто и грубо обрушившись на Лигачёва. Там уже было не просто мнение, а откровенное хамство. И как представитель Горбачёва, Сергиенко потребовал публичных извинений.

В этом месте — по заранее отрепетированному сценарию — красноярцам было поручено похлопать посильнее. А чтобы никто не забыл, ещё утром Шенин нас собрал и акцентировал моменты, где надо поддержать выступающего красноярца.

— Правильно! — усиленно отбивая ладоши, негромко крикнул я.

Заранее, конечно, этого не планировал. Так… решил немного схулиганить. Честно говоря, во многом я с Ивановым был согласен. Но ЦК уже принял решение, кого назначить козлом отпущения по «хлопковому делу». Одного члена ЦК арестовали, у Рашидова, уже покойного, изъяли все ценности, плюс хорошенько прошерстили всю республику, сняв больше полусотни секретарей обкома из шестидесяти пяти! Короче говоря, действовали жёстко.

Но потом Гдлян, будучи армянином, на волне всем известных печальных событий в Армении, полез в политику. Ну а Иванов, как верный друг и соратник, его, естественно, поддержал. И дальше — понеслось.

— Морду бы ему набить! — неожиданно поддержал меня второй «крикун», невысокий казах, сидевший ряда на два ниже. Он, хоть и не из края, но Иванова, похоже, тоже не переваривал. Причём не по просьбе «старших товарищей», а по какой-то личной причине.

И его, и меня, к сожалению, услышали.

— Пропал Иванов! Штыба шутить не будет — раздалось сверху, несколькими рядами выше, и все заржали. Кто-то даже хлопнул пару раз в ладоши.

— … это шельмование не только одного из руководителей партии, но и попытка бросить тень на саму партию, — улыбнувшись вместе со всеми, уже серьезно продолжил Сергиенко.

— Ты прямо ангел в сияющих доспехах. Того и гляди не только Иванова покараешь, но и самого Люцифера из ада изгонишь! — хихикнула Ленка.

— Да иди ты! — расстроился я, тем, что опять всуе звучит моя фамилия.

— Кофе! Хочу кофе! Толя, в перерыв пойдём выпьем, иначе я просто усну, — слабо пожаловалась соседка.

— Теперь, товарищи, по субботе… — перед перерывом взял слово ведущий и обрадовал тем, что завтра у нас выходной, а значит моей поездке никто не помешает, и предупреждать об отсутствии не надо.

Хотя, конечно… какой это выходной?

Для остальных — это встречи с избирателями, поездки на предприятия, визит в спорткомплекс в «Крылатском». Кроме того, с особым акцентом было сделано приглашение на выставку космической техники. Пообещали рассказать, на что идут государственные деньги, и как работает наша космическая программа. Интересно, конечно. Но мне не судьба — я завтра с утра лечу в Уфу. Всё уже решено.

Завтра ещё пройдет заседание Совета старейшин палат — это шестьдесят депутатов, плюс собрание Совета Союза. Но я-то в Совете Национальностей, так что и тут соскочил.

Во время перерыва с Ленкой нам вдвоём посидеть не удалось — только вышел в фойе, как меня заловил Ельцин. Увидел случайно и сразу же подошёл и бесцеремонно ухватил за рукав моего по-прежнему безупречного пиджачка. Я думал, он будет предъявлять претензии за выкрик с места, учитывая, что у Ельцина натянутые отношения с Лигачевым. Впрочем, это пока фигуры разного масштаба, да и в Москву Ельцина вытянул именно этот влиятельный коммунист. Вытянул на свою голову, поручившись за БН перед Горбачевым.

Прошлогоднюю фразу Лигачёва — «Борис, ты неправ» — теперь знает каждый. Егор Кузьмич, между прочим, я точно помню, на момент моего перемещения в этот мир был ещё жив. Хотя возраст у него был почтенный — за девяносто пять перевалило. И на похороны к Ельцину он придёт… Но это пока совершенно секретная информация.

Рядом с Ельциным крутился незнакомый мне очкастый дядька, который кивком головы молча поприветствовал меня.

— Толя, хотел у тебя спросить… как у молодого поколения… — начал Ельцин, доверительно склонившись ко мне.

— Ага, чем смогу! — с готовностью ответил я, хотя внутренне всё же слегка напрягся.

— Тут, значит, товарищи для меня агитацию делают, — продолжил он, — вот предложили значки для сторонников выпустить. Один кооператив, — Ельцин кивнул на того самого дядьку в очках, — предлагает производство наладить. Но нужен какой-нибудь интересный лозунг. Что у молодёжи сейчас на уме, а?

А может, он вовсе и никакой не кооператор, этот Глеб Иваныч. Модный, гладкий, сдержанно улыбающийся, в очках с дорогой оправой — скорее уж как в будущем скажут: политтехнолог или пиар-менеджер… Да, пожалуй, больше на это похоже.

«Что у молодёжи на уме?» Я-то как раз и не молодежь. А что там у той молодёжи — я только припомнить могу, да и то, с погрешностью. Вроде в то время занимался спортом, с девочками дружил, работал на двух работах, учился…

— Лозунг на значках? — переспросил я, растерявшись.

И как тут помочь? Я что, специалист по слоганам? Хотя… стоп. А ведь кое-что из будущего помню. И, в отличие от остального, это — совершенно несекретно.

— Сделай фразы на значке вроде… «Борис, ты прав», — посоветовал я, неожиданно для себя перейдя на «ты».

— Интересно… А ещё? — помолчав, попросил Ельцин, не заметив моей фамильярности. Ну, или сделал вид, что не заметил.

— Ещё? «Егор, ты не прав!», «Борись, Борис!», «Борись — ты прав!», «Правь, Борис!» — вывалил я все, что крутилось в голове, а это могла быть информация из будущего или моя креативность, желая поскорее отвязаться от прилипалы и тоже выпить кофе.

Небольшая пауза.

— Гениально! — прошептал Глеб за спиной. — У вас, молодой человек, талант!

— А хорошо ведь! Правда, последняя фраза… Да черт с ней! Делай, Глебушка, все!

— Я побегу? — попросился я.

— В туалет, что ли, горит? — поддел меня Ельцин, усмехнувшись. — Беги! Молодец, Толя, светлая у тебя голова! И не скажешь, что вас, боксёров, по ней бьют! Кстати, с меня должок за идею!

— Я по своей бить не даю. Обычно сам бью, — бросил я напоследок, оставляя за собой последнее слово.

— Взяла на тебя кофе и пирожное. Но это… я откусила кусочек, — повинилась Леночка, когда я, наконец, нашёл её в буфете.

Кусочек? Да она две трети моей корзиночки слопала!

— Кушай на здоровье! Надо было две взять, — улыбнулся я.

— Я две и взяла! — скромно призналась сладкоежка. — А что от тебя Ельцин хотел?

— Так… посоветоваться по одному вопросу, — пожал плечами я.

— Кстати, я того мужчину, который с ним был, знаю.

Вопросительно поднимаю глаза на Леночку.

— Это журналист из Уфы, — пояснила она. — Моя соседка по номеру с ним куда-то ходит.

— А почему он тебя тогда не узнал?

— Да я его из окна только видела. Кстати, состоятельный тип.

С Глебом Ивановичем я неожиданно столкнулся на выходе из самолёта уже в Уфе. Увидев меня, он прямо-таки обрадовался:

— Ты, я так понял, на завтрашний финал республики по боксу прилетел?

Понятия не имел, что сейчас происходит в спортивной жизни Уфы — не мой уровень. Но как отмазка для моего появления здесь — вполне годится.

— Да вот думаю, схожу завтра, раз выходные. А сегодня по городу погуляю, — отозвался я, стараясь выглядеть непринужденно.

— Ты в гостинице остановился? А то давай ко мне! У меня, правда, двушка, но жена не будет против. А дети уже выросли, с нами не живут, — радушно предложил Глеб, улыбаясь чуть шире, чем надо. Думаю, мужик, явно держит в голове мои близкие отношения с Ельциным.

— Оставьте номер, но ничего не могу пообещать, — так же радушно улыбаюсь я в ответ.

Ишь какой! Тут у него жена, а там с молоденькой соседкой Леночки гуляет! Кобель!

Пытаюсь найти такси до Аши. Вокзал — людный, шумный, но частников не видно. Стою, оглядываюсь, но ни одного, кто бы кинулся в мою сторону. А те, что с шашечками, таксопарковские — ехать не хотят. Им такой крюк неинтересен. Вполне может быть тут тоже есть кооперативное такси, но поди найди его.

Матерюсь, и уже принимаю решение искать поезд какой или электричку, как меня окликает седоусый старик.

— Паря, за двадцать пять поедешь? Слыхал, ты до Аши спрашивал.

— Едем, — мгновенно соглашаюсь.

— Повезло тебе, по пути нам. Мне тоже в Ашу надо. — говорит старик уже по дороге.

Ехать по его словам часа два всего. Иные советские люди и бесплатно подбросили бы, раз по пути, а этот чумовую сумму запросил. И ведь не еврей, точно. Вроде как башкир. Морда смуглая, глаз узкий, хитрый. Точно башкир!

Разговор поддерживаю нехотя. Не то чтобы брезгую, просто не хочу привлекать к себе внимание.

Слова — это следы. А мне сейчас следы ни к чему. На его вопрос, где учусь, ответил, что в физкультурном, а вопрос про работу просто проигнорировал.

Я сегодня не при параде — надел обычные джинсы и футболку, но без надписи «СССР». И это — намеренно. Ни намёка, ни зацепки.

Алчный дед болтает без умолку, но я его бодрое брюзжание пропускаю мимо ушей.

— А я всю жизнь на газораспределительной проработал… — вырвал я из контекста интересное для себя.

Да ладно⁈ Вот так удача!

Глава 20

— Так вы там, в Аше, и живёте? — вступаю в беседу, внутренне ругая себя, что напрочь забыл, каким именем представился дед.

— Да где я только не жил… — отмахивается он. — Сейчас вот к сыну еду, внука понянчить. А ты, паря, чего к нам?

— Да я не к вам, я так, проездом… — мямлю я. — Большой у вас город-то?

— Ну, смотря с чем сравнивать. Если с Уфой — так маленький, а если с Кеешково, где я родился…

И дед, уловив мой интерес, разразился пространным рассказом о своей жизни. Говорил с упоением, будто всю дорогу только и ждал, чтобы кому-то излить душу. Я же, умело накидывая вопросы — то с легким восхищением, то с нарочитым возмущением, то с искренним любопытством — в итоге выудил немало интересных подробностей.

Увы. Работал дед не в том месте, которое мне было нужно. Но про нужное знал. И с каждой фразой моего попутчика становилось всё яснее: в Ашу я еду зря!

— Его же как нефтепровод делали, но вишь, решили пока как продуктопровод использовать.

— А разница в чём?

— Нефть понимашь, что такое, паря? Ну вот, а тут по трубе сейчас газобензиновая смесь идёт. Не жидкая нефть, а такая, летучая зараза. Её и нюхать вредно, и курить рядом — себе дороже.

— А труба-то снаружи проложена?

— Снаружи? Ты чего, паря… — хмыкнул он. — Снаружи нельзя — закопана, конечно. Там на газе строгости — ой-ёй, больше чем на нефти. Вон, выяснилось года три назад, что труба близко к Среднему Казаяку проходит… так обвод делать пришлось. Весь участок перекраивали, гусеничную технику гоняли по болотам, денег вбухали — до е… мамы.

Дед покачал головой и плавно свернул с темы:

— Там как раз Володька — свояк мой — вляпался однажды. Притащил как-то самогон в термосе на дежурство. Говорит — чай! А сам, паразит, ещё и вахтённому плеснул — мол, согреться…

— … Ленинск, наверное, ближайшая линейка там, по уму. Или уже перенесли — чёрт их знает сейчас… — дед неохотно возвращался к интересующим меня вопросам, предпочитая рассказывать про смекалистого Володьку.

С трудом, но выяснил, что линейно-производственная диспетчерская станция, которая отвечает за этот газопровод — старик упорно называл его «продуктопроводом» — объект довольно закрытый. Диспетчеры получают все указания только по внутренней связи. Телефоны внешние там, конечно, тоже есть, но распоряжения — только через свою выделенную линию. И кто вообще может их отдать — неизвестно. Ну уж точно не я!

К тому же, нет уверенности, что именно эта ЛПДС вообще мне нужна. Да, это тот самый трубопровод. Да, раньше был нефтепровод, теперь временно «продуктопровод». Но в Аше мне делать нечего. Если только не собираюсь что-то взрывать… А взрывать нечем. Да и точного места я не знаю.

Дед, получив заветный четвертак, пребывал в хорошем настроении. Кажется, даже искренне желал мне найти моего друга, который якобы живёт в этой Аше… Пришлось сочинить легенду на ходу.

Я уже прикидывал, как мне отсюда выбираться обратно, когда к моему деду-водителю вдруг подошёл мужик — такой же старый, но покрепче телом и пошире в плечах.

— Сергеич, здорово! — тянет он руку-лопату, заодно сообщая мне отчество деда, которое я по дороге так и не выяснил.

— Ой… Геннадий, — отреагировал мой попутчик заметно кислее.

— Когда долг отдашь? Трёшку уже неделю как должен! — без прелюдий перешёл к делу Гена.

— Ну, будет возможность — отдам, — буркнул Сергеич, пряча глаза.

— Возможность как раз сейчас есть: довези меня с вещами до дома — и в расчёте будем!

— В Казаяк? Да это ж тридцать километров по кругу! — вскипел мой бывший водитель и даже не заикнулся о тех деньгах, что только что получил от меня.

«Жук этот Сергеич», — флегматично подумал я, одновременно отметив знакомое название посёлка. Только собрался идти на автовокзал, намереваясь вернуться в Уфу, как краем уха уловил:

— Газом уже третий день в посёлке воняет… Я звонил диспетчерам — те хоть бы хны! И в Лемезово сильно пахнет. Сын со смены вернулся вчера — говорит, тоже у них попахивает…

Газ разве пахнет?.. Хм. Возможно. Там же смесь какая-то — газобензиновая… — я застыл на месте, а потом, подумав, повернул назад к парочке. Должник, завидев меня, тут же стушевался, забегал узкими глазками, видно, опасаясь, что я сейчас расскажу о его неожиданном богатстве.

— Сильно воняет? — бесцеремонно перебиваю разговор приятелей. — И куда вы звонили?

— Ты, паря, иди… мы тут сами разберёмся. Садись, Гена, довезу. Только два рубля доплати — да и вещей, я вижу, у тебя… багажник весь забьёшь!

Гена обрадованно засеменил к мешкам, что лежали кучкой у магазина «Стройтовары». Видя, что я вроде как не совсем чужой человек, он охотно отвечал на мои вопросы, попутно загружая багажник, а потом и салон машины:

— Лемеза? Да есть такой остановочный пункт. Казармы там стоят, путейцы живут…

— Нет, раньше такого запаха не было…

— Номер, куда звонил? Да записывай, не жалко…

Машина фыркнула и уехала, обдав меня на прощание парами бензина. А я неожиданно почувствовал прилив сил. Нахожу ближайший телефон-автомат — и тут обнаруживается засада: позвонить в Улу-Теляк диспетчеру железнодорожной станции (именно с него мне советовал начать Геннадий) я не могу! Это ведь разные регионы, и нужно звонить через межгород. Я сейчас в Челябинской области, а нужно — в республику. Ну и на кой я сюда приехал? Идиота кусок!

Теоретически, можно попробовать через переговорный пункт. А можно и вовсе зайти в райисполком, и, светанув ксивой, потребовать доступ к телефону. Ну и заодно — чай, кофе… и, быть может, секретаршу председателя.

Шучу. Хотя бы телефон.

Но опять же — где что искать в незнакомом и не таком уж маленьком городе? Да и пока хочу всё попробовать разрулить сам, без лишнего шума. Значит, надо возвращаться в Уфу! И лучше ехать на автобусе… Раз уже загазовано. Хотя, наверное, электричка тут тоже ходит — я заметил, что линия электрифицирована.

Ловлю провожатого — мелкого пацана лет семи, и местный Сусанин за сосательный леденец «Полёт», которым меня наградили в самолёте, доводит до автостанции.

Всю дорогу в автобусе рядом со мной дрых, храпя, как трактор, нетрезвый дядя — рабочий местного леспромхоза. Сзади устроились две смешливые девчонки, настроение у которых было игривое. По крайне мере со мной они пытались познакомиться. Девиц я игнорирую. Ведь по их разговору — они ещё школьницы. Ну и нет настроения сейчас: на измене сижу, понимая, что время течёт, а я ни фига ещё не сделал.

Правда, план имеется — и план рабочий! Надо напрячь диспетчеров — и железнодорожных, и трубопроводных. Телефоны у меня есть, спасибо Геннадию. Ну а если не получится — буду звонить Власову. Так что пока чувствую себя уверенно.

А вот вечером, на железнодорожном вокзале Уфы, уверенности у меня поубавилось. Во-первых, поезд № 212 опаздывает по неизвестной причине… Хотя нет — кое-что я всё-таки узнал: дозвонился и до железнодорожной диспетчерской, и до аварийно-диспетчерской по трубопроводу.

На Улу-Теляке, когда услышали про запах бензина, сказали, что информацию приняли и пообещали проверить. Я уже было вздохнул свободно, но всё испортила фраза, которую я услышал в трубке в самый последний момент:

— Четвёртый уже звонит сегодня…

Аварийщики же заявили, что у них всё под контролем, и вообще — каждые десять километров у них там установлена отключающая арматура с электроприводом. И если что…

Плюю на секретность и звоню Власову. Выкручусь потом как-нибудь… Но предсовмина, как назло, на месте нет. Дежурный — кстати, он меня знал — сообщил, что тот сейчас встречается с Виктором Семеновичем Вологдиным. Где именно — неизвестно. Может, в ресторане, а может, и на даче. Власов перед ними не отчитывается.

Стою с трубкой в руке, слушаю гудки отбоя и чувствую, как внутри начинает подниматься паника. Гарантий никаких, что диспетчеры среагируют на мой звонок. Власов не отвечает… Надо как-то подстраховаться. Например, задержать поезд, который и так запаздывает. Но как попасть в вагон? И мало того — как там ещё и остаться?

Пришлось купить билет. Благо, паспорт сейчас не нужен. До Аши беру плацкарт — плевать на расходы. Кстати, в гостиницу я сегодня так и не попал, и даже не поел ни разу. Но это — мелочи.

— Поезд № 212 прибывает на мосьмой путь. Стоянка поезда, ввиду отставания от расписания, сокращена, — прогнусавила дикторша. Я увидел, как пассажиры сорвались с мест в зале ожидания, и топаю за ними.

Маршрут поезда, несмотря на то что он не скорый, предусматривал после Уфы только одну остановку — в Аше, и то всего на две минуты. Но где дёрнуть стоп-кран — я знаю: посмотрел схему на вокзале. Фаткулино проедем, потом будет тот самый Теляк — там и тормозну состав…

А вот и Фаткулино за окном!

Срывать буду не в своём вагоне, конечно. Иду в соседний, и натыкаюсь, несмотря на ночное время, на бухую компанию из трёх расхристанных дембелей, которая смолит табачные изделия прямо в тамбуре, что сейчас разрешено. Более того, на дверях услужливо висит пепельница. Парни ещё и пьют что-то, вроде как портвейн, причемиз горла! Одна из дверей в тамбуре приоткрыта. Жарко им, что ли? Или просто по кайфу — ветер в харю?

А вот свидетели мне не нужны. Я лучше в соседний вагон пойду, время есть.

— Слышь, пацан! Закурить есть? — путь в вагон мне преградил похожий на павлина дембель.

Его парадка представляла собой произведение искусства, и чувак этот в своих швейных войсках явно был в солидном звании. Белый парадный ремень и золотистые офицерские погоны, правда, без звездочек, явственно об этом свидетельствовали. А количество наград на груди, в основном в виде значков — от «Отличника» до всякой самодеятельности — говорило о заслуженности дембеля.

— С дороги уйди! Не курю я — для здоровья вредно, — отпихиваю парня, что со мной вровень ростом, и тут же получаю удар по стриженой башке бутылкой от его товарища!

Удар хоть и был не особо мощным, да и задел только ухо, но в голове сразу зашумело. Три прямых в челюсть и один добавочный пинок владельцу бутылки заняли у меня ровно три секунды! В итоге — гордость Советской армии лежит в отрубе на грязном полу тамбура, среди бычков, которые эта компашка в пепельницы явно не бросала.

Состав стал замедлять ход. За окном показалась освещенная станция, и я похолодел, увидев название: «Улу-Теляк». Не думая больше ни о чем, срываю стоп-кран, падая от резкого толчка на вырубленного алкаша.

Поезд, истошно скрипя колёсами, останавливается. Дверь тамбура, которая, как и положено, открывается вовнутрь, резко распахивается — и я, секунду подумав, принимаю решение выкинуть всю гоп-компанию на улицу. Ну и сам тоже тут сойду. Очково ехать дальше.

Поезд окончательно застыл. Ночь. Станция, освещённая луной и редкими фонарями, выглядит призрачно. На соседнем пути стоит грузовой состав, рассерженно гудя своим локомотивом.

Тут двери вагонов начинают открываться, и через пару минут у нашего уже не протолкнуться — от любопытных пассажиров, которые проснулись, и от проводников. Здесь и моя проводница — мутная, толстая баба, которая в вагоне появилась всего один раз, чтобы раздать бельё за рубль всем желающим. Я не брал.

— Урою! — орёт генералиссимус швейных войск, тот самый, что любит курнуть на халяву.

Очнулся он первым. Крепкий малый! Вертит башкой, очевидно, ища обидчика, не представляя, как ему только что повезло. Но я уже скрылся в вагоне и наблюдаю за происходящим из окошка купе, рядом с туалетом. По счастью, оба боковых места пустуют.

— Ты зачем стоп-кран сорвал⁈ — орёт проводница на павлинистого дембеля, которому и стоять-то теперь сложно. — Лиза! Петя! Вызывайте милицию!

Иду на вокзал, чувствуя, как меня по чуть-чуть отпускает. Пока приедет наряд, пока оформят «хулиганов, остановивших поезд» — пройдёт время. И та самая роковая встреча составов не случится. Значит, сработало.

Вокзал в Теляке закрыт. И небольшой он — всего четыре окна. Днём, думаю, кассы работают, а вот на ночь закрываются. Стою на перроне и чувствую облегчение. Почти эйфорию. Даже странную опустошённость ловлю — как будто внутри всё выгорело. Но зря!

— Четыреста двенадцать на Кропачево бр бр бр… — прохрипел невесть что динамик, но грузовой состав, стоящий рядом, его прекрасно понял и, чухнув для порядка гудком, медленно набирая ход, тронулся в сторону будущего места катастрофы!

Хватаясь за голову, ругаю себя. За осторожность, за секретность, за то, что не поднял тревогу сразу. За то, что понадеялся на авось. За то, что не крикнул в телефонную трубку «Спасайте всех!» Недавней уверенности, что всё обойдётся, уже нет и в помине.

Время — второй час ночи. Стою, безучастно смотрю на то, как милиция — а в поселке она имеется, ведь тут несколько тысяч жителей, — вяжет пьяных хулиганов, задержавших и так опаздывающий поезд. И не сразу замечаю, как на станцию вкатывается ещё один пассажирский состав, причем со стороны Челябинска.

Тут же, где-то вдалеке, километрах в десяти, в темном небе вспыхивает сполох огня! И через некоторое время доносится громкий «бум» — вспышка как всегда опережает звук.

«211. „Новосибирск — Адлер“», — читаю я табличку на вагоне.

Так. 211-й — тут. Это Анькин поезд. 212-й — тоже здесь. А кто же тогда взорвался?

Глава 21

Состав, только что прибывший на станцию, остановился. Хотя по расписанию здесь и близко не должно быть никакой остановки. Ну все же вот два поезда и встретились. Первый — я сам остановил, своими руками. Второй — видимо, встал из-за взрыва. Других причин в такое время быть не может.

Ночь. Окна в прибывшем «новосибирском» — тёмные. Мой поезд вообще закрыт от меня встречным составом. Если решу ехать дальше — надо будет как-то перебраться через занятый путь.

В вагонах, тут и там, начинают вспыхивать ночники. Люди, видно, проснулись от резкой остановки. Кто-то уже таращится в окна, прижимаясь к стеклу. Быстро прячусь в тень, ибо прямо напротив, в окошке показалась сонная Анькина мордашка. Лежит на верхней полке. Ухажёр её, между прочим, мог бы и уступить девушке нижнее место! Мужик, блин…

Рука почти дернулась помахать. Но в последний момент останавливаю себя — потом замучаюсь объяснять, что и зачем я тут делаю.

Анькино лицо исчезает. Двери вагонов «новосибирского» открываются на противоположную сторону перрона, и что там происходит — не видно.

Иду искать диспетчера — нужно понять, что именно взорвалось и есть ли жертвы. Нахожу его — вернее, её — немолодую тётку в спецовке, с уставшим лицом, у милицейского бобика, куда местные менты пакуют дембелей.

Кстати, формально эти красавцы пока на воинском учёте — не выписались ещё. Значит, отвечать за них должна армия. Но в Теляке, думаю, комендатуры нет. Да и связываться с частями ночью… Участковому проще посадить дембелей в обезьянник до утра, а там пусть разбираются.

— Ребятки, только что передали по рации с Лемезы — товарняк взорвался! — вывалила новость диспетчерша.

— Он что, перевозил взрывчатые вещества? — удивился старший по званию — коренастый старлей. — Я помню, ровно год назад в Арзамасе вагоны с тротилом рванули.

— Нет, наверное. Я бы знала, — покачала головой диспетчерша. — Сказали — воздух горит. Газ, скорее всего. Вчера весь день машинисты жаловались, что пахнет бензином, а один про газ сообщил. Да ещё какой-то придурок, кроме них, позвонил на пункт.

«Придурок — это я», — отмечаю машинально.

— По газу звонить надо в Сетово или Ленинск… но они там сами увидят, что было падение давления, — вслух рассуждает диспетчерша, вытирая лоб рукавом. — Робятки, ну бросьте вы этих хануриков… Сгоняйте кто-нибудь до Рассвета, а? Где-то там рвануло! Казаяк — точно нет. Он подальше.

И дембелям в этот день повезло ещё раз. Менты, видно, решили, что не стоит с ними сейчас заморачиваться, и отпустили.

Парни, матерясь, пихаясь и выясняя на ходу, кто же именно дёрнул стоп-кран, полезли в новосибирский поезд. Очевидно, собирались пройти его насквозь и выйти с другой стороны, на перрон к нашему. Попутно лелеяли планы мести мне.

А рванул, скорее всего, товарняк. Людей там, конечно, меньше, чем в двух пассажирских составах. Но всё равно — похоже, избежать жертв не удалось.

Однако настроение после лицезрения Анькиной заспанной мордашки приподнятое. Я опять правлю историю! Как начал с Чикатило, так уже пять лет — нет-нет да и удается что-то сделать! Но этот случай злее всего! Припоминаю ещё катастрофы будущего и не могу ничего вспомнить из ближайшего… Ну вот, разве что, Цоя спасти попытаюсь — точно. Но это август 90-го… Е-моё! Вот и девяностые как-то незаметно подкрались! Вернее, я к ним в очередной раз подкрался. Но и это не смогло мне испортить настроение.

Вот только как же мне теперь добраться до Уфы? А сяду я, пожалуй, в «новосибирский», только не в Анькин, конечно, вагон.

— Не положено, — противореча самому себе, произнес проводник купейного, взяв червонец. — Ладно, есть купе на двоих. Нет там никого… Только тихо сиди, по вагону не шлындай! Моя сменщица хоть и спит, но мало ли…

Всё ясно — этот жук с напарницей делиться заработком не хочет. Ну, его дела.

Поднимаюсь по ступенькам и останавливаюсь в проходе.

— Выпить есть что? — спрашиваю наугад.

Я хоть и непьющий, но сейчас — повод весомый.

У проводника, как водится, нашлось. Причем вполне приличный армянский коньяк. За бутылку отдать пришлось тридцать пять рублей — с торговой ресторанной накруткой. Она ведь из вагона-ресторана, как мужик сказал, для себя брал. Ну-ну, верю… Купил, поди, в Новосибирске, а тут перепродает втридорога.

Из закуски только печенье. Ну и в пакете у меня две шоколадки завалялись, что из Москвы вёз. Не съел — и вот теперь пригодились. Выпью за чудесное спасение пассажиров и помяну ребят из товарняка. Хотя… может, и живы они.

Пока стояли — выпил, как тронулись, а опоздание поезда только увеличилось, так пить расхотелось. Ну, смысл в одиночку синячить? Решаю пойти в ресторан на вокзале в Уфе. Он там круглосуточный, знаю точно. Может, поем нормально и просто посижу, как человек.

Ехать недалеко, и вот я уже снова в Уфе, шагаю по перрону в сторону здания вокзала.

— Помочь вам? — спрашиваю у тетки с мальчишкой лет десяти, которые с трудом тащат несколько сумок. Одну так просто волочат по асфальту.

— Себе помоги, алкаш! — привычно нагрубила мне тетка, но тут же опомнилась: — Хотя, э-э-э… бери эту. Да смотри, не убеги только!

Хамит, но парнишику жалко — надрывается! И ведь от меня реально несёт, наверное.

Из вещей у меня только один модный пакет, из Норвегии ещё привезённый, поэтому беру самую тяжёлую сумку — ту, что волочили по земле, и отнимаю рюкзак у пацана.

У выхода на привокзальную площадь женщина остановилась, повертела головой, и, заметив свободное такси, сорвалась с места, бросив и меня с вещами, и сына. Если я хочу умыкнуть что-то из её добра, то сейчас самый подходящий момент.

— Дядя, спасибо вам! — вдруг тянет меня за рукав пацан. — А мама злая, потому что у нас в поезде деньги украли. Сорок четыре рубля. Хорошо, у меня от бабушки три было…

Ночью за треху ни один таксист их не повезёт… Эх, раз уж я сегодня всех выручаю и спасаю…

— Держи ещё пятёрку, — протягиваю мальчишке. — Скажешь маме, что нашёл.

— Не хотят за три… — вернулась расстроенная мамаша. — Придётся нам утра ждать на вокзале, а там автобусом добираться…

— Мам, я деньги нашёл! Вот! — заорал совестливый пацанёнок, радостно сияя.

— Ой ты, радость какая! — умилилась женщина и, схватив вещи, повернула назад к частнику.

Следом, не отставая, тащу свой груз и я. Перед посадкой в машину демонстративно разглядываю номер бомбилы — мол, если что, найду тебя, браток. Вези аккуратно, не халтурь.

— Ну хоть какая-то польза от тебя, — почти похвалила меня на прощание женщина, а сынишка помахал рукой.

«Хоть какая-то»?… Да шут с ней! Следую намеченному плану.

Вокзал в Уфе — типовой советский, я в таких бывал не раз и на первом этаже сразу сворачиваю налево. Закрыто!

— Дела! — рядом чешет затылок датый дядька в солидном костюме, очевидно, желающий догнаться.

— А есть тут ещё что, не знаете? — обращаюсь к нему.

— «Деньги есть — Уфа гуляем, денег нет — Чишма сидим», — ответил он мне народной мудростью. — Да ночью закрыто, поди, всё. Эх… придётся у таксистов приобретать товар…

— У меня есть полбутылки, — достаю из пакета коньяк.

Мне пить больше неохота. Вот пожрать бы чего… Сутки без нормальной еды.

— А не жалко? — удивляется дядя. — Там точно конина?… Да ну, я лучше водяры куплю. Оставь себе. Ишь добрый какой…

Вид у мужика интеллигентный, а вот базар — не очень.

Еду на такси в гостиницу «Башкортостан». Номер у меня там заказан — люкс, естественно. Заселиться должен был ещё днём, но кто же знал, как всё обернётся. Заказан он на два дня, но уеду я уже вечером.

Таксист, уловив выхлоп от меня, тут же сориентировался и предложил купить у него на выбор спиртное. И водка, и коньяк, и ещё какая-то бурда у него имелись в загашнике — прям, мини-ларек на колесах. Сейчас, видимо, у всех спиртное заныкано в машине. Народ крутится как может.

— Не, спасибо, — отмахнулся я.

— А ваш номер сдан, — вежливо, но равнодушно сообщает администраторша, окинув меня взглядом с головы до пакета.

Вроде ничего криминального, но и ничего, что выдавало бы во мне гостя люкса. Да и гостиница эта статусная, не для командировочных с авоськами. Хотя… может, увидела во мне кого покруче — бандита, к примеру. Интересно, в Уфе уже завёлся рэкет?

— И что вы мне предложите? — спрашиваю устало, без желания махать ксивами и скандалить.

— Есть двухместный. С жильцом. Зато дешевле. Заселяемся?

— А давайте! — хорошее настроение по-прежнему никуда не исчезло несмотря на мелкие неприятности.

Поднимаюсь на последний этаж на лифте. Коридорная — тётка в очках, уткнувшаяся в книжку, — отрывается от страницы ровно на секунду, чтобы протянуть мне ключ и махнуть рукой: мол, дальше сам разберёшься.

Открываю нужную мне дверь и слышу:

— Не понял… ты кто⁈ — изумлённо выдает волосатый, как хиппи, парнишка моих лет.

Я-то боялся разбудить, думая, что сосед, скорее всего, спит, а тут гульба! В комнате, кроме него, ещё две девицы.

Стол у нас один на двоих, а вот кровати две. Впрочем, заняты обе. Одна расправлена, и там сидит паренёк, а на второй устроились две пьяненьких барышни: брюнетка и, как водится, блондинка. Одна симпатичная, вторая… на любителя. Ну, это тоже как обычно.

Номер — небольшой, метров двенадцать максимум. Удобства, похоже, отсутствуют несмотря на статусность гостиницы. На столе — вино, пустая бутылка из-под шампанского и какая-то закуска, уже изрядно подъеденная.

«А они меня прилично обогнали», — прикинул я, оценив четыре пустые бутылки из-под вина и одну водочную, стоящие под столом.

В данный момент хиппи держал в руках штопор и пятую бутылку вина — последнюю.

— Я сосед твой! Повезло тебе! А то девчонок двое, а ты один… ЗдорОво! Я Толян! Представишь гостьям? — Чёрт… — по-настоящему расстраивается хиппи. — Я уж думал, один буду.

Но тут же берёт себя в руки, и командует:

— Ира, Машуля, идите ко мне, пусть человек садится… Меня Коляном, кстати, зовут.

Одна девица шустро перелезла к Коляну, а вторая, ну, очевидно, «моя» — страшненькая блонди, заплетающимся голосом промямлила:

— Не, я спать буду…

И реально завалилась на мою кровать!

— Э… девушки, а вы откуда? — растерялся я. — В гостинице живёте?

— Да, в соседнем номере, — ответила Ира и предложила соседу: — Пошли там посидим. Пусть Толик на твоей кровати спит, а Машка тут.

Наверное, с прицелом, чтобы не делиться выпивкой. Или, может, девушка уже созрела и хочет перейти к более близким отношениям с Николаем?

«Фигня какая», — почесал макушку я.

Ну а что делать? Кидаю пакет на кровать и иду в сортир в конце коридора. Кровать чужую потом заправлю и лягу прямо в одежде. Долбаный совок… Люкс, блин, заняли! Хотя… сам виноват — не оплатил вовремя.

Вернувшись, обнаруживаю, что блонди проснулась и в данный момент пьёт то, от чего отказался вокзальный дядя — мой коньяк. Пьёт, не заморачиваясь, прямо из горла, уже перемазавшись моей же шоколадкой.

— Девушка, а вам не говорили, что нехорошо чужие вещи брать? — недовольно спрашиваю алкашку, раздумывая, стоит ли выставить её за дверь сейчас, или пусть сосед успеет с Иркой пошалить?

— А это твоё? — искренне удивляется Маша. — Я думала, Колька притащил… Извини! Была бы дома, в Красноярске, отдала. У бати полный сервант такого добра…

— Ты что, из Красноярска? И я тоже! А какими судьбами в Уфе?

Девушка определенно стала симпатичнее!

— Я по делам фирмы приехала! — гордо сообщает Маша, отставляя коньяк и вытирая губы тыльной стороной ладони. — У нас с Иркой бизнес. Мы — кооператоры! Телефоны закупили. Вот забрали заказ, и вчера уже отправили. Отмечаем. Колька тоже наш.

Видно, не шибко хорошо у них бизнес идет, раз на отдельные номера каждой не хватило.

Выпиваю с землячкой. Болтаем про то, про сё… На душе хорошо, все тяготы прожитого дня уже где-то далеко позади. Потом Машка откуда-то достаёт ещё одну бутылку вина. Эти ноль пять меня и подкосили.

— Слушай, отвали, а? — отбиваюсь я от Машки под утро.

И ведь поначалу все шло нормально: выпили, легли, я моментально вырубился. Но вот Машка — нет. Она, как оказалось, решила воспользоваться моментом и моим телом.

Тем более что в соседнем номере началась настоящая вакханалия: Ирина, которая вообще-то в разводе, и Колян, у которого, между прочим, невеста есть, — принялись стучать кроватью в стену, не особо стесняясь. Ну, мы люди взрослые — посмеялись, конечно.

А Машка, вишь…

— Чего ты как неродной? А ещё земляк… — обиженно шепчет, уже устроившись под моим одеялом, как победительница.

«Блин, надо было выгнать её…» — думаю я, слабо отбиваясь.

Гибкое и округлое в нужных местах Машкино тело было приятно на ощупь, а не шибко симпатичного лица в темноте не видно.

— Ты ничего такого не думай! — шепнула мне на прощание Маша утром.

Хотя сейчас уже почти обед. Сосед разбудил нас часов в одиннадцать, и, хоть мы лежали на разных кроватях, лицо у него было понимающее и немного глумливое.

Номер я снял на сутки. Можно, конечно, другую гостиницу поискать, но скоро самолёт. Собираюсь и, несмотря на подначки земляка, выхожу в вестибюль.

— А там как рванет… Огонь до неба! Состав, что ехал, весь загорелся! — взахлёб рассказывала администраторша своей подруге.

Прислушиваюсь, сделав вид, что завязываю шнурок на кроссовках.

— Погиб кто? — спрашивает подруга.

— Машинист и помощник пострадали, но оба живы.

Выдыхаю… Надеюсь, мужики поправятся.

— Толя, а ты почему, не попрощался? — вниз спускается с сумкой Ирина.

Девушка в отличном настроении — наверное, сказывается горячая ночка с Николаем.

— Возьми мой телефончик. Будет скучно — позвони! Такой мужчина… галантный!

Глава 22

В аэропорту неожиданно сталкиваюсь с тем самым быдловатым дядей, которому вчера пытался презентовать коньяк. Причём не где-нибудь, а в депутатском зале. Точнее, это он первым меня заметил и сразу потянулся, как к старому знакомому.

— Жень, смотри, — это тот парень, что мне вчера коньяк отдать хотел, — представил он меня тётке с совершенно оплывшей фигурой, но с модным начёсом на голове и в не менее модном, по нынешним временам, джинсовом юбочном костюме.

По всему было видно, что это жена: кольцо на пальце, держит по-хозяйски за локоть, и вид такой… собственницы. В общем, не любовница.

Я радостного настроения дяди от встречи не разделяю, но руку жму.

— Вчера забыл представиться. Я — Григорий Валентинович, членкор.

— Э-э… Анатолий, депутат и спортсмен, — представляюсь и я, немного растерявшись.

Манерой общения на членкора дядя не походил совершенно. Да и тот факт, что он собирался приобрести водку у таксиста вчера на вокзале ночью… ну, не слишком вяжется с образом академика. Но, скорее, не врёт.

— Я вижу, что спортсмен. Раз коньяк допивать не стал, — ржет академик.

Смеётся заразительно, по-доброму. Я тоже улыбаюсь. Уже ясно: тип он интересный. Умеет и звание носить, и, как говорится, за жизнь поболтать, да и собеседника к себе расположить.

— Нашей? Академии РСФСР? — зачем-то уточняю.

— Анатолий, видишь ли, какая тут заковырка… — начинает он, доверительно коснувшись моей руки. — В Академии наук СССР представлены академии всех союзных республик. Всех… кроме РСФСР.

Дядя выдержал паузу, желая, наверное, показать абсурдность ситуации и продолжил:

— И это при том, что почти все академики — наши. И научные учреждения тоже. По статистике, только один из двадцати работает не в РСФСР. А своей академии — как не было, так и нет.

Говорил он спокойно, но было видно — тема его цепляет. И вот тут я понял, что передо мной действительно членкор. Не по внешнему виду, а по сути.

— Не далее как вчера общался с Власовым — это наш предсовмина, — на эту тему, — продолжил Григорий Валентинович. — Он у нас в Уфе институт научный открывал… Ну и, понятно, сразу обратно в Москву самолётом. Вчера ещё улетел. А вот некоторые мои коллеги поехали по домам поездом. Собственно, я их и провожал. Марчук, наш президент, самолёты не жалует.

— Э-э… — Опять туплю я. — И много у нас академиков?

Вот на кой мне это знать? Ладно бы интересовался, что за институт открыли, чем он будет заниматься, кто рулит… Просто сам факт, что я мог вчера с Власовым пересечься, слегка выбил из колеи. Он ведь и правда мог меня увидеть — если бы я, сдуру, сунулся в аэропорт.

— Уже много! Триста двадцать два! А нас, членкоров, вообще почти шесть сотен! — оживлённо сообщил Григорий Валентинович, явно обрадованный моим интересом.

И, слегка взяв меня за локоть, ненавязчиво повёл в сторону — подальше от жены.

— Надо обязательно выпить, — понизив голос, предложил он. — Двойной повод есть: мне институт дали — в Москву лечу на окончательное утверждение! И ещё — у Непобедимого внучка родилась! Хоть разорвись: и на банкет в «Арагви» надо идти, и к Сергею на дачу приглашён!

Он помолчал секунду, прикидывая.

— Конечно, к Сергею — позже. Всё же банкет Академии наук — это, знаешь ли…

Григорий шустро достал из своего портфеля походные стопочки, который складывались в плоскую лепёшку, и немаленьких размеров фляжку.

— А что, Власов один был или с Виктором Семеновичом? — интересуюсь я.

— А ты откуда знаешь? — удивляется дядя.

Академик… тьфу, членкор, поморщившись, но совершенно по-кабацки лихо выпил свою дозу.

— Я с Ростова, поэтому, кто там первый — в курсе… Ну и видел его на Съезде.

— С ним да — была делегация. Человек пятнадцать.

— Гри-и-иша! Я всё вижу! — каменным, я бы сказал даже замогильным голосом, прогнусила жена.

— Маша, я с товарищем обсуждаю вчерашнее событие, — бросил он в сторону, не оборачиваясь. И обреченно вздохнув, добавил: — Не дасть выпить! Эх… мне теперь прямая дорога в академики открыта. Всё же свой институт!

Жена будущего академика буквально прожигала меня взглядом, но я на такие номера не ведусь — чай, не мальчик.

Объявили посадку. Места у нас с Григорием в самолёте оказались далеко друг от друга — и слава богу. Не хотелось лететь рядом с алкоголиком. Несмотря на всю бдительность Маши, половину фляжки дядя, кажется, прикончил ещё до посадки. Это ж надо столько пить!

По прилёту в Москву опять сталкиваюсь с Григорием Валентиновичем. Тот стоял в зале прилета, слегка покачиваясь, но держался бодро, даже с каким-то академическим достоинством. Рядом суетилась его жена, тщетно пытаясь застегнуть дорожную сумку, забитую под завязку. Подхожу и без слов подхватываю чемодан, потом — сумку, и тащу до машины, припаркованной на краю стоянки.

Неожиданно водитель оказался мне знаком. Шофер Власова — тот самый, что возил меня зимой. Мужик тоже меня узнал и заметно растерялся.

— А насчёт Анатолия Валерьевича товарищ Власов распоряжений не давал… — с деликатной осторожностью сказал он. — Но если надо — конечно, отвезу куда скажете.

— О! Видишь, Толя, уважают! Отвезут, куда скажу! — обрадовался членкор, хлопнув меня по плечу. — Садись давай впереди, а мы с моей Манюней — сзади разместимся!

Членкор и не понял, что водитель меня узнал, и подумал, что учтивость последнего связана с его близостью к Власову. А вот Машка, то бишь Мария — не знаю отчества — всё быстро просекла. И сразу ко мне сильно подобрела.

— Толя, а куда вас отвезти? Может, сначала вас забросим? — мило проворковала она.

Оказалось, нам в одну гостиницу! Чёрт, а ведь опять бухать придётся — вон как учёный просветлел лицом, услыхав, что мы будем соседями. Куда в него лезет-то? И Мария, заметив, как встал в стойку «смирно» личный водитель Власова, спасти меня не сможет. Я теперь не просто пацан, а… Да сама додумает, кто я такой. Бабы это умеют!

— А вы в каком направлении работаете? — спрашиваю больше из вежливости, чем из любопытства.

— Геолог я! — с гордостью отвечает Григорий.

Ну, теперь понятно! Эти много могут выпить!

Но мне повезло — по приезду в гостиницу мой новый закадычный сразу же уснул. Лег спать у себя в номере и я.

Утром на Съезде читаю заметку в «Правде» по поводу вчерашнего взрыва.

— Ага, жуть. Говорят, транссиб до сих пор стоит. Машинисты чуть не погибли. Газ — это не шутки! — заглядывает мне через плечо Ленка. — А вот в Ферганской области вчера комендантский час ввели…

Жуть? Это, по-твоему, жуть?.. Да если бы не я…

— Тихо! Горбачёв выступает! — торможу я соседку.

— С третьего на четвертое июня, на территории Башкирской АССР, на границе с Челябинской областью, произошла авария на продуктопроводе сжиженного газа… Включили насосы, чтобы поднять давление… Создана комиссия, принимаются меры… У меня всё, товарищи, по этому вопросу.

Дальше генсек напомнил, что сегодня, в 16:00, начнёт работу Совет Национальностей, в который я был избран. Потом обсудил письмо двух безымянных депутатов по Фергане. Там сейчас реально горячо.

— Ты смотри — на последней странице, но написали! — Тычет пальцем в отобранную у меня газету в перерыве между выступлениями Лена.

Да, заметочка в подвале действительно есть. Сообщалось, что в нескольких населённых пунктах (каких — не уточнялось), где наряду с узбеками проживают и турки-месхетинцы, произошли волнения на национальной почве. Были нападения на учреждения, имеются жертвы. И всё. Подробностей минимум. Но Ленка узнала по своим каналам, что узбеки устроили там настоящую резню. В газете же кто эти «экстремисты» по национальности — ни слова. Просто «хулиганы».

Сволочи. Всё засекречивают. И явно выпускают ситуацию из-под контроля!

На этом фоне особенно странно выглядело вечернее избрание Рафика Нишановича Нишанова председателем Совета Национальностей. Тот пока ещё первый секретарь Узбекской ССР, но даже ежу понятно — долго он в этой роли не продержится. В такой момент — назначать представителя республики, где полыхает, на высокую союзную должность? Похоже на попытку успокоить народ и отвести внимание. Сам же Нишанов выглядел подавленным и был немногословен.

— Толь, а ты зачем летал в Уфу? — поймал меня Власов после завершения работы сегодняшнего дня.

Я попытался соврать — мол, день рождения друга, но Александра Владимировича это несильно интересовало. Он тут же задал другой неожиданный вопрос:

— Я вот слышал, что зарубежная музыкальная группа в Москве концерты дает… Флойд, что ли? О чем поют — не знаешь? И вообще — как они в идеологическом смысле?

— «Пинк Флойд»? Ну, слышал. Знаю. Неплохая группа… — ответил я осторожно. — Они говорят, что вне политики, но политика, как это всегда бывает, находит их сама. Например, их альбом «Стена» режим апартеида в ЮАР запретил, а на демонстрациях, я знаю, негритянская молодёжь пела песни этой группы.

Далее цитирую по памяти несколько строк: «Я — только кирпичик в стене, которой не видно конца. Такой же, как и миллионы других…»

— А в одной их старой песне поётся о человеке, который ищет символ удачи — зелёную поляну. Но добраться туда непросто — всё время идёт холодный, стальной дождь… В общем, они не хотят стальных дождей, — выдаю я свое заключение о творчестве коллектива.

Чего бы ещё припомнить? Слушал их, конечно. Для СССР — это вообще бомба. Да и во всём мире — культовая группа. Вроде недавно разваливались. Или путаю… Уотерс, кажется, точно ушёл, и Гилмор кого-то нового взял в состав…

Но, похоже, Власову услышанного было достаточно.

— Вот! — оживился предсовмин. — Я же говорю — Толя по заграницам ездит, он лучше знает, — обратился он к сопровождающему его мужику в генеральских погонах МВД. — Смело отпускай дочку на концерт! Политически выдержанный текст. Раз апартеид запретил — значит, всё в порядке!

Генерал-лейтенант пристально посмотрел на меня — мол, лично с тебя спрошу, если дочка с концерта вернётся не с теми идеями в голове.

Внезапно припомнил одну деталь из кровавых узбекских событий! Чёрт, надо было сказать о ней Власову. Конечно, придётся врать насчёт источника информации… Но это уже, думаю, не секрет, просто наши власти, как обычно, наплевательски ко всему относятся. Как в той пословице: «Пока гром не грянет — мужик не перекрестится.»

Это у русских. У узбеков — всё то же самое. Только гром там уже грянул.

— Александр Владимирович! — спохватился я. — По поводу ферганских событий…

Парочка генералов вернулась ко мне.

— Слышал от одного знакомого, что идёт агитация на гражданский мятеж. Хотят идти захватывать Коканд… Не упустите ситуацию.

— Вполне может быть, ведь там большое количество турок. А подробности?

А нет у меня подробностей! Вспомнил только, что будет резня, а вот дату и прочие детали…

Развожу руками.

— Откуда информация? — интересуется Власов. — Эта твоя красотка из прокуратуры сообщила? Ну не хочешь — не говори… Коль, возьми на контроль.

— Да, завтра в Фергану лечу… Провентилирую и про Коканд, — вздохнул милицейский чин и с какой-то даже благодарностью посмотрел на меня.

Видно, сильно их сейчас генсек дрючит. За любую соломинку хватаются.

Тоже, что ли, на концерт рвануть? Вспомнить молодость. А что? Имею право себе праздник устроить!

«Надо было предложить вывезти всех турок-месхетинцев из республики!» — запоздало приходит в голову мысль. Вроде в прошлой истории дело именно этим и закончилось.

Еду на концерт, который вот-вот начнётся. Бегаю, ищу билет у перекупов, но все только разводят руками.

— Даю сотку за билет! — психую я.

И тут же ко мне пробираются сразу два типа.

— Не врёшь? Сань, давай в другой день пойдём. Щас билеты скинем, а потом купим дешевле… Шесть концертов вроде запланировано, — не стесняясь, предлагает один из ушлых меломанов.

Ну да. Сейчас продадут, а потом купят за чирик… Или сколько там перекупы просят? Но уж точно не сотню. Такое себе может только сибирский олигарх позволить!

— Да мне два не надо… Один давай! — упираюсь я, ибо реально — второй ни к чему.

— Или два бери, или нет! — не уступает алчный юнец, лет пятнадцати от силы.

Вот кто в ближайшем будущем жить будет хорошо. Коммерческая жилка, момент ловить умеет и решения принимает за секунды. Я вот так в его годы не умел. Хотя… таким ещё выжить надо. В девяностые, помню, многих шустрых мои коллеги-спортсмены «стригли». Были прецеденты.

Я уже почти решил плюнуть и сходить в другой день. И правда — дешевле выйдет.

— Только свистни — желающую сразу найдёшь, — вдруг выдал пацан, демонстрируя знание реалий взрослой жизни.

По-хулигански свищу — чисто для прикола. И тут за спиной слышу женский голос, который, кстати, мне знаком.

— Не свисти, денег не будет. Хочешь — я с тобой пойду?

Глава 23

— Всё, ребят! Отбой! Передумал я, — удивляю перекупов.

А то, что я не иду на концерт, уже ясно. Передо мной стояла чета Фарановых — или как там у них сейчас фамилия? Причем Аленка была с маленькой большеглазой дочкой, а значит, ни о каком концерте речи точно идти не может.

Вспомнил! Смирновы они, вроде.

— Погоди, парень… — заволновались перекупы, — давай хотя бы по пятьдесят!

Поздно. Сами виноваты — надо было ловить момент.

— А тебя Федька первым увидел! — смеётся Алёнка. — Вон, говорит, твой знаменитый на всю страну одноклассник!

Алёнка заметно похорошела. Расцвела — вот точное слово. Это уже не та худенькая, длинноногая девчонка, какой я её помнил, и в которую был почти влюблен — передо мной стояла красивая, уверенная в себе молодая женщина. И, кажется, она искренне рада меня видеть.

А вот её муж… Вид у того — не шибко восторженный. Может, мне не рад, может — с похмелья, а может, зуб болит. С последним, если он и дальше так будет смотреть — могу помочь. Шучу! Нет, бить Фёдора не стану. Старость я уважаю! Ха-ха. Хотя какая там старость — ему и тридцати-то, наверное, нет. Просто вид у него потасканный. На моём фоне, думаю, контраст заметен. И это, надо признать, немного приятно.

— А вы что же — перебрались в Нерезиновую? — спрашиваю я с улыбкой.

— Как-как? Ха-ха, — смеется одноклассница. — Нет, я тут… — по её красивому лицу пробегает еле заметная тень — как облачко по солнышку.

— операцию делала. Но уже всё хорошо! Вот муж с дочкой приехали за мной.

— Ну, может, тогда отметим нашу встречу и посидим где-нибудь? — предлагаю я. — Расскажешь про себя!

— Я с удовольствием! Феденька, у нас ведь есть немного времени до самолёта? — просительно проворковала молодая мамаша, и в голосе её было столько нежности, что сомнений не осталось — несмотря на потасканность и угрюмый вид мужа, Аленка его любит.

Да плевать… Главное — жива подруга моей юности! А ведь в прошлой жизни было все не так…

— Сидим в небольшом кафе-мороженом, которое через час уже закроется. Предлагаю перебраться в приличный ресторан, но чета отказывается.

— Алиса — дочка Аленки и Феди, наворачивает пломбир, которым её с ложечки кормит не мама, а отец. Что выглядит особенно трогательно. Аленка рассказывает про наших общих знакомых и одноклассников. В своем Ростове видит она их редко, но знает всё же больше, чем я.

— Ты так же перегоном занимаешься? — пытаюсь я вовлечь в беседу Федю.

— Нет, там случай один был… нехороший. На ж/д сейчас работаю, — нехотя буркнул тот, опуская глаза.

— Да с похмелья сел за руль, вот права на год и забрали, — пояснила одноклассница и со вздохом добавила: — И ведь только-только машину купили!

— Могу помочь. У меня дядька на железке на неплохой должности. И вообще — в Ростове у меня всё схвачено. Платят хоть нормально?

— На автовозе лучше было… Но ничего, не голодаем, — в первый раз улыбнулся парень.

— Если что-нибудь надо, то я свою визитку дам. Обращайтесь — всегда помогу!

— Спасибо, Толик. Да ведь ты уже помог… — сказала Алёнка, став вдруг серьезной.

Смотрю на неё непонимающе.

— Помнишь, ты Феде дал подработать, когда машину для своего отца перегонял? Так вот… я на те сто рублей в Москву поехала. К врачу хорошему. Не собиралась — но лишние деньги появились, и я решилась… И, как оказалось, — вовремя.

Вот как! Может, и здесь я чем-то помог?

Расстались по-дружески. Я больше не стал навязывать свою помощь через личные связи — не потому, что не хотел, а потому, что видел: им это не нужно. Главное у них есть — гармония в семейных отношениях. А материальное… наживут!

На следующий день утром меня разбудил стук в дверь ногой! «Это кто там такой офигевший», — удивился я, глядя на часы, которые показывали шесть утра! Открываю дверь — на пороге стоит и улыбается во весь рот Цзю. В каждой руке по объемной сумке. И как только нашёл меня⁈

Костя вернулся с чемпионата Европы по боксу в Афинах, и я уже знал, что он взял золото — финал с румыном Думитреску смотрел в записи. Костя — красавец, разобрал соперника по всем канонам! Но увидеть друга в такую рань не ожидал.

— Ничего ты затарился! — киваю я на сумки. — Я думал, ты вчера ещё прилетел. Сам уже хотел тебя искать.

— Должны были вылететь вечером, — пожимает плечами Костя. — Но рейс задержали. Что-то с оборудованием у самолёта… Шесть часов в аэропорту проспал!

— Ну, солдат спит — служба идёт! Хвастайся давай! — хлопаю друга по плечу.

— Ты бы сначала накормил, напоил… — хмыкает Цзю, бросая сумки.

— Да знаю я и без тебя! — усмехаюсь. — Из наших золото взяли Арчабаков, Ружников, Акопхокян… А в моей весовой — Маске из ГДР победил.

— Прямо скажу: трудно тебе с ним будет… — предостерегает меня Цзю.

— Я, если бокс не брошу, наверное, уже в категорию до 81 кг перейду, — говорю с легкой грустью в голосе, так как, скорее всего, чемпионат мира в Москве осенью будет для меня последним в спортивной карьере.

— Так, там тоже победил пацанчик из ГДР. Ланге, вроде.

Ланге… Помню его. Молодой, талантливый. В аварии разобьется вскоре. Но дата, когда это случится, ускользает. Помню только, что я тогда ещё в Новочеркасске учился.

— Эх… немцы сделали нас по медальному зачёту. Ещё болгары хорошо выступили. У них три золота: у Маринова, Тодорова и Киркорова.

— Филиппа? — сорвалось с языка.

— Не… забыл. Да шут с ним. Так есть что пожрать?

— Ты как с голодного края! Не кормили вас?

— Кормили. Но я вес сгонял — сам понимаешь. Тоже думаю выше идти. Но уже после чемпионата. Я, кстати, отобрался. А вот тебе, мать моя кикимора, придётся постараться! Там твой ровесник Курнявка из Фрунзе рвёт и мечет… Кстати… что творится в Узбекистане? Журналюги на пресс-конференции наших пацанов просто замучили.

— Лучше не спрашивай, — мрачно бросаю я. — Ты скажи — тебе когда в часть?

— Щас в ресторане поедим, потом я у тебя посплю днём. Ты ж всё равно на Съезде будешь? Потом к четырём — в Федерацию, на награждение заскочу. Там, думаю, только час, не больше. И буду свободен… А ночью уже самолёт. Толян, ты не против, что я тут у тебя зависну?

— Да за ради бога! — отмахиваюсь я. — Кстати, ресторан с шести тридцати начинает работать. Так что уже можно на завтрак идти.

Чёрт, сегодня как раз «Пинк Флойд» не выступают… А то бы Костяна можно было сводить, оторвался бы парень, — размышлял я о вечернем досуге нежданного гостя по пути во Дворец съездов.

— У меня сегодня день рождения, и ты, Толя, приглашён! — огорошила меня Миндубаева перед заседанием. — Посидим в ресторане, столик уже заказан. Даже не столик — та самая отдельная комнатка, помнишь?

— А вдвоём можно? — обрадовался я, поняв, что вопрос с развлечением для Костяна решен. Раз уж тот так оголодал на сгонке веса, то против ресторана точно возражать не станет.

— Конечно! Приходите вдвоём… А что за девушка? — невинно поинтересовалась прокурорша, поставив меня в неловкое положение.

— Вообще-то, это парень… В смысле — друг. Боксёр. Олимпийский чемпион, между прочим.

М-да. И чего я оправдываюсь? Ленка нормально отреагировала, без всяких пошлых намёков. Вот и хорошо.

Что ж ей подарить? Цветы — это само собой. Причем подарок должен быть не лучше, чем подарок Генки Лешнёва. А там, думаю, будут три чахлые розочки и духи «Красная Москва». На большее он не способен.

О! Гениально! Надо Генке подгон сделать — что-нибудь модное. Кстати, Костян хвастался, что привёз для родителей и друзей кучу подарков из Греции. Ясное дело — капстрана, ещё и член НАТО, там есть что купить. Наверняка и косметика какая-нибудь найдется.

— А сколько тебе стукнуло? — любопытничаю я.

— У женщины такое не спрашивают! — наставительным тоном произнесла соседка, но тут же призналась: — Двадцать шесть. И вчера нас с моим бывшим, наконец, развели. Так что теперь я — свободная женщина!

— Толя, выручай! — поймал меня Лешнёв в перерыве рабочего дня.

— Цветы — сам купи. Только не жмоться, понял? А вот с подарком — помогу. У меня как раз друг из Греции вернулся… Ты его знаешь — Константин Цзю, Олимпийский чемпион. Так вот, привёз с собой два чемодана подарков. Что-нибудь для тебя выцыганю.

— Я заплачу! — обрадовался Генка моей понятливости. — А то я уже купил набор косметики и теперь переживаю. Вдруг Лена посчитает, что это намёк — мол, она недостаточно красива…

— Я как раз тоже о косметике подумал… Ну, разберёмся.

На Съезде ничего нового, обычная мутотень. Одна радость — не задержат нас сегодня допоздна.

У выхода меня уже ждет Костян. И не один! С ним Витька Артемьев! Блин… ещё плюс один хвост и один подарок Лене.

— Ты уже вернулся из лагеря? — спрашиваю я Витьку. — И как там твоя норвежская красавица?

— Это надо отдельно рассказывать. Кстати, она тебя завтра собирается найти. Поговорить о чём-то важном хочет.

— Так, парни, — делаю я объявление. — Есть предложение! Сейчас — быром в гостиницу, переодеться, освежиться. Потом — в ресторан. Нас позвали. День рождения у моей коллеги по депутатскому цеху. Посидим культурно.

Возражений не поступило.

— Костян, есть что подарить имениннице? — забрасываю я удочку.

— Полчемодана барахла разного. Организаторы нам там, в Афинах, прям кучу валюты в конверте дали. Ох, наш руководитель делегации и гундел потом… А ресторан — это хорошо! — в предвкушении вкусной еды протянул Костя и довольно зажмурился.

Если бы он ещё живот погладил — я бы точно заржал в голос. Мордень у него сейчас была, как у кота, которому пообещали валерьянку и шпроты.

Для Генки — то есть, по факту, для Ленки — мы с Костей выбрали часики. Небольшие, женственные, на циферблате — аккуратное сердечко, по краю греческий орнамент и камушки. Название бренда не сказало нам ровным счётом ничего, но выглядели часы достойно. Особенно на фоне Генкиных прежних планов с косметикой. Мы же с Цзю подарим конфеты.

В ресторан, конечно, немного опоздали. Но зато красиво вошли. Швейцар у входа — солидный дядька с лицом древнегреческого философа — меня явно узнал. Не спросил, к кому. Не ткнул пальцем в приколоченную к двери табличку «мест нет». Просто отступил в сторону, услужливо распахнув перед нами дверь.

— Во даёт… — пробормотал Артёмьев, удивляясь.

— Привыкай, Витя, — усмехнулся я. — Так теперь живём.

— Лена уже сидела за столом — вместе с Генкой… и двумя подругами. Наверное, для нас с Цзю пригласила. А мы втроем завалились!

Знакомимся. Одна — девушка с именем Леся, первый раз в этом теле слышу. Вторая — Ирина. Обе подружки Миндубаевой по университету. С Ириной она даже в общаге жила в одной комнате. Сейчас обе — москвички.

Женский пол смотрит на нас оценивающе.

Ощущаю себя товаром на витрине. Неожиданно Леся заводит беседу с Костей, а Ирина — с Витькой. Леночка, поймав мой взгляд, пожимает плечиками. Мол, сама в шоке, не виновата что тебя прокинули. М-да, два задохлика сделали меня влегкую! Конечно, мои кореша — чемпион и призёр Олимпиады — не задохлики, но габаритами мне заметно уступают. И где ж справедливость⁈ А ведь я ещё и депутат, да и просто красавец…

Короче, три боксера, три юристки и один бравый воин-интернационалист — вот такая у нас подобралась компания!

На столе полно закуси, а Гена, по всему видно, уже успел накатить, да и девочки, я вижу, полбутылки вина приговорили, так что в коллектив вливаемся легко. Костя рассказывает про Грецию, Витька врёт (я это точно знаю) про то, как прыгал с парашютом. Причём, как он выразился, «с двойным винтом» и «в сложных погодных условиях». Вот откуда у парня такие способности к сочинительству? И ведь девицы верят ему!

Я не слишком расстроен, что остался один — у меня есть Марта. И так виноват перед ней… Ну, почти виноват. Справедливо бы вообще меня изолировать от женского общества. Но справедливости на свете, как известно, нет.

Успели выпить, закусить, как появилось ещё одно действующее лицо. И тут я начинаю верить в справедливость. Прибывшая гостья, которая по логике никому, кроме меня, достаться не может, оказалась стокилограммовой барышней узбекской наружности,возрастом… лет под сорок. Пухляш с узенькими щелочками-глазками на щекастом лице и заметными черными усиками под носом расплылась в приветственной улыбке и пробасила:

— О, какие мальчики!

Она внимательно всех осмотрела и, разумеется, остановила свой взор на мне. Потому как я — единственный без пары — одиноко сидел с краю стола. А ведь тётя ещё и датая! Зашибись! От такой, если что, не отбиться, как от Машули — такая задавит и не заметит!

Глава 24

— Знакомьтесь — моя двоюродная тётя Шахноза Батыровна! — с лёгкой торжественностью голосе произнесла Леночка. — Она тоже прокурор. Работает в Московской прокуратуре.

— Присаживайтесь, Шахноза Батыровна, — успел выдавить я, видя, что гостья берёт курс в моём направлении.

Опередил события, так сказать. Так хоть не совсем гонимым буду выглядеть. Ну и блеснул пониманием, что прокурорские не жалуют слово «садитесь». Как, впрочем, и зеки.

«Что она Батыровна — и так ясно», — обречённо подумал я, пододвигаясь в сторону, так как ледокол с поэтичным именем «Шахноза», не сбавляя хода, уверенно втиснулся между мной и Витькой, слегка придавив последнего к стене.

— Можно просто Шахноза! — заявила тётка, расплываясь в широкой улыбке.

— А это и есть тот батыр, с которым ты меня, Леночка, обещала познакомить?

Дама протянула мне руку. То ли для поцелуя, то ли для рукопожатия. И то, и другое — страшно. Рука у неё — будь здоров. Такая лапа и раздавить может даже мою, кстати, тоже ни разу не музыкальную руку.

А Ленка… Вот зараза! Заманила, получается, к себе важную родственницу моей особой. Почему важную? Так в таком возрасте уже, наверное, и чин у гостьи немалый. Вообще-то двоюродная тётка — не самая близкая родня, но хрен их знает как там, у узбеков.

— А это твой жених? — неделикатно осведомилась тётя у Лены, кивнув в сторону Лешнёва.

Генка не возразил. Может, не расслышал. А может, надеялся притвориться невидимым, а вот Лена запнулась на полуслове и криво улыбнулась.

— Анатолий, — солидно представился я, и смело схватил бутылку с коньяком, которая стояла до сих пор неоткрытой.

— Виктор, — пискнул слева Артёмьев, но Шахноза даже не повернула головы в его сторону.

— Ты наливай, дружок. Это ведь с моей подачи Леночка прокурором стала! По моим стопам, так сказать, пошла, — сказала прокурорша, дыхнув на меня перегаром, и я понял, что дама уже где-то разогрелась.

«Дружок» налил. Ну а что делать? С подводной лодки не сбежать! Путь к свободе надёжно перекрыт циклопическими телесами Гюльчитай. Или как там её…

— Долго говорить не буду, долго я только приговоры зачитываю, — тромбоном рассмеялась своей шутке Ленкина родственница. — А вот подарок подарю сразу.

А подарком была золотая цепь с кулончиком из красного камня. Причем именно цепь, а не цепочка! Такая, что любой уважающий себя браток в лихие девяностые за счастье посчитал бы иметь! Толстое, но с изящной витой структурой звеньев, ювелирное изделие внушало уважение.

— Шахноза Батыровна, как красиво! Только вы с вашим замечательным вкусом… — восторженно ахнула Леся и, как мне показалось, слегка переигрывала.

Лесю Шахноза не поправила, хотя та тоже обратилась к ней по отчеству, зато с интересом осмотрев спутника девушки, спросила:

— Узбек?

Леся сразу подалась от Костяна в сторону — мол, если хотите его, — нате, забирайте!

Давай же, Костян, улыбнись дамочке! Вам солдатам всё равно с кем… А Лесю я, так уж и быть, на себя возьму.

Но мой друг, пребывающий в легком ступоре, почему-то бодро соврал:

— Да!

— Шутит он, Костя — кореец, — мстительно сдал я Цзю.

— Ну и как там в Корее? — поинтересовалась Шахноза, лихо опрокинув в себя стопочку коньяка.

— Да я был там всего один раз… на Олимпиаде… Нормально, — выдавил из себя Костя и стал ёрзать пятой точкой по лавке в сторону Леси.

— Ты, Леся, зайди завтра ко мне в приёмную. Подписала я твои материалы, — соизволила обратить внимание на раболепие девушки прокурорша.

Подружка Ленки рассыпалась в благодарностях. Похоже, девица далеко пойдёт с таким пониманием прозы жизни!

— Ну, иди сюда, расскажешь про свою Корею, — скомандовала Шахноза, пальцем поманив Костяна.

Тот замер испуганным сусликом, растерявшись. Ведь грубить женщинам он так и не научился.

— Лучше я расскажу. Что он там мог видеть, кроме ринга? — пришёл я на помощь другу.

Шахноза, очевидно, впервые получив отпор, повернула двухорудийную башню линкора в мою сторону, и словно в прицел непонимающе на меня уставилась. Все в нашей приватной комнатке испуганно затихли. Даже официант, который принёс что-то мясное на подносе.

— Ставь давай! Я что, без закуски пить должен⁈ — рявкнул я работнику общепита и встретил взгляд Шахнозы своим, вернее батиным, взглядом.

Та уже открыла было рот, собираясь что-то сказать, но наткнувшись на мой, пардон, опять же папин взгляд… моргнула!

— Коньяк, вино? А может, водочки? Грех не выпить за Леночку — такую умницу и красавицу!

Я, не дожидаясь ответа, наливаю по пятьдесят грамм коньяку ей и себе.

Вот так вот и готовлюсь к чемпионату мира. Хотя кто из спортсменов сейчас не бухает? Футболисты так вообще не просыхают. С другой стороны и результаты у них есть. Хотя о чем я? И наша сборная по футболу, и мы с Костей — Олимпийские чемпионы!

— А вы молодец! Я сначала подумала — вы несерьёзный какой-то… — неожиданно ласковым, почти по-домашнему теплым тоном произнесла Шахноза, уважительно переходя на «вы».

Опять вижу удивление в глазах девочек, а моя, вернее Витькина, соседка Ирина даже рот приоткрыла.

— Это я несерьёзный? Да я сам себе в зеркале не улыбаюсь! — процитировал я… да уж и не помню кого.

— Слушайте тост! — громко объявляю, вставая во весь свой немалый рост.

В этой комнате меня мог бы затмить только Генка, но тот сейчас занят: смотрит с обожанием на Леночку, которая надо признать, выглядит сегодня действительно волшебно — куколка, глаз не оторвать.

Я поднял рюмку и начал:

— Один мужик женился. Проходит время, встречает он старого друга. Тот рад:

— Давно не виделись! Может, пивка?

— Нельзя, — вздыхает женатик, — жена не разрешает.

— Ну, может, как раньше — в баньку, в пятницу?

— Нельзя. Жена не разрешает.

— В биллиард? На рыбалку? Ко мне в гости?

— Нельзя. Жена не разрешает.

— Ну ты и женился… Жалеешь, небось?

— Не-а… ЖАЛЕТЬ ТОЖЕ НЕЛЬЗЯ!

— Так вот мой тост: выпьем за то, чтобы ЖАЛЕТЬ было можно! — сказал я, многозначительно глядя на Генку.

Девчонки захохотали так, что аж бокалы на столе зазвенели. Даже официант в дверях заулыбался. В итоге атмосфера, благодаря моим стараниям, стала по-настоящему тёплой и дружеской. Укрощённая Шахноза больше не давила авторитетом на молодёжь и послушно выпивала всё, что я ей наливал.

— Слышал о том, что у нас там происходит? — доверительно наклонилась ко мне Шахноза, по-видимому, уже дойдя до нужной кондиции.

Дальше полился настоящий разговор по душам. Тётка делилась откровениями по-простому, без прокурорских замашек. И про мужчин — и куда настоящие подевались? И про Съезд — мол, одни балагуры там, а не политики… И даже о мировой политике поговорили с ней — обсудили происходящее в Китае, в частности, события на площади Тяньаньмэнь. Кстати, мои — в основном из будущего — знания, похоже, произвели на тётку впечатление.

Затронули и жилищную тему. Недавно прокурорше, наконец, вручили ордер на квартиру, и не где-нибудь, а в престижном районе Москвы. Наличие взрослой замужней дочери и престарелого отца помогли ей получить на всех трехкомнатную. Впрочем, дочка живет с мужем отдельно, а отец остался… — в Коканде.

Повторяю предостережение про будущие волнения, которые могут начаться… да возможно даже завтра, я ведь не помню. Шахноза, уже датая, но не потерявшая прокурорской хватки, неожиданно отрезвела.

— Там первым мой сводный брат… — проговорила она с тревогой в голосе. — Неужели есть опасность какая-то? Я вот не слышала ничего такого, а с ним сегодня только разговаривала. Турок, конечно, много у нас в тех краях… но чтоб погромы? В Фергане и то, вроде, к вечеру вчера всё успокоилось.

— За что купил, за то и продаю, — пожимаю плечами я. — Есть такие разговоры в массах.

— Да откуда ты в курсе? — узбечка смотрит на меня подозрительно.

— Это что, допрос? Сегодня на эту тему с Власовым разговаривал, и ещё с одним генерал-лейтенантом.

Про Власова Шахноза не уточняет. А значит — в курсе, и знает, кто я такой и с кем общаюсь. И, похоже, именно поэтому говорит дальше откровенно:

— Всё можно было ещё в мае решить, когда в Кувасае, в ресторане, турки наших мальчиков оскорбили. С этого всё и началось.

Я молчу. Потому что из будущего помню другую версию. Ту, где всё началось с тарелки клубники, которую кто-то кому-то швырнул. Но моя собеседница лучше знает, наверное.

Несмотря на все неприятности, алкоголь делает своё дело, и вот уже прокурорша, позабывшая про межнациональные стычки (ну а что — не у неё же горит, не у неё болит) тянет меня танцевать. Вообще-то прокурорш тут четыре, но меня тянет самая важная.

Танцы у нас в общем зале, где уже несколько парочек толкутся под мелодию какой-то незнакомой мне группы. Один медляк тут же сменился другим, а Шахноза вдруг тяжелеет и наваливается мне на плечо. Блин блинский — да она засыпает!

Одновременно радуюсь — ведь я буду избавлен от домогательств, и огорчаюсь — тётка оказалась на удивление приятной собеседницей. Несмотря на специфический внешний вид и не самую утончённую манеру держаться, с ней реально интересно. Умная баба! Без этих занудных нравоучений, на всё имеет свой взгляд, прямолинейная — вещи называет своими именами. К тому же не ханжа.

Вот, например, рассказала, почему Ленка, моя соседка, развелась с мужем. Оказалось, застукала Миндубаева своего благоверного с подругой на каком-то корпоративе. И недолго думая, тут же переспала с его лучшим другом. «В отместку», как выразилась Шахноза. Пикантненько… Вот тебе и Леночка!

Шахноза со мной общалась как с равным, с остальными — покровительственно. Но без хамства. Даже сделала комплимент Лесе — мол, хорошо справилась с неведомым Чиябским делом. В общем время я провел неплохо, и даже пообщался бы с дамой ещё… но только пьёт она много. Впрочем, вес позволяет.

Наши посиделки близятся к финалу. Леся, которая, как выяснилось, вовсе не Леся, а Олеся, изрядно набралась — и минут двадцать назад они с Костяном тихо слиняли в мой гостиничный номер. Так что у него никаких проблем в плане личного общения точно не предвидится.

А вот Витька всё ещё сидит, тормозит. То ли вспоминает про свою норвежскую любовь, то ли просто не знает, с какого бока к Ирине подступиться. А та, уже порядком устав от его нерешительности, смотрит на него всё мрачнее.

С трудом тащу полусонную тетку в нашу випку.

— Тётя Шахноза сказала позвонить по этому телефону, и её заберут, — подала голос Ленка, с трудом оторвавшись от поцелуев с Генкой.

Порывшись в своей записной книжке, она продиктовала номер. И правда — минут через двадцать приехали два молчаливых абрека, оба с Генку ростом, но раза в два шире, и под ручки увели Шахнозу из ресторана. Вот кто всё продумывает наперёд!

Минут через десять решаю свалить и я. Ирина, плюнув на Витьку, предлагает потанцевать уже мне. Но я и так сегодня натанцевался с дамой, чьи габариты превосходили мои раза в два. С меня хватит.

Сразу к себе в номер не пошёл — путь ещё ребята порезвятся. Костя сказал, что побудет у меня до одиннадцати.

Сижу на удобном мягком диване в фойе гостиницы и слушаю, как молодая сотрудница этого заведения выслушивает упрёки от пожилой — наверное, старшей по смене.

— Ты почему в двести шестой люкс не заходишь? Уже третий раз постоялец звонил. Просит постель перестелить. Пролил он на неё что-то.

— Маргарита Петровна, да он пристаёт! Щиплет меня…

— Если постель грязная, всё равно надо менять! В люксах сама знаешь кто живёт. А клиент всегда прав! Ещё одна жалоба — и твоя практика от института будет закончена с соответствующей отметкой!

Молодая, получив втык, обреченно топает к лестнице и поднимается на второй этаж. Иду за девицей следом. Незаметно. Ну, по крайней мере, мне так кажется. Хотя… я ж подшофе, и трезво оценить, насколько успешно сливаюсь со стенами, не могу.

На втором этаже горничная тянет из подсобки заранее приготовленный пакет с бельём и, понурив голову, стучится в двести шестой.

— Оленька, ну что вы так долго? — дверь распахивается, показав невысокого полноватого мужика в гостиничном халате.

Он масляно оглядел ладную фигурку девушки и посторонился, впуская её в номер.

— Я по вызову. От Маргариты Петровны, — вываливаюсь внаглую за Олей внутрь двухкомнатного люкса.

— Что? Я не вызывал… — запнулся дядя.

Но я его не слушаю.

— Не переживайте. У вас тут проблемы с телефонной линией. Осмотрю проводку — и уйду.

— Телефон работает! Всё нормально! Приходите позже, я сейчас занят! — багровеет дядька.

И есть от чего! Полный джентльменский набор опытного ловеласа на низком журнальном столике: вино, крупная клубника, шоколадные конфеты. Не хватает только презервативов. Но где-то, уверен, и они есть. Два бокала на столике намекают: я тут третий лишний.

Оля смотрит на меня в замешательстве — я в обычной одежде и не похож на сотрудника гостиницы, однако, Маргариту Петровну знаю. Но девушка, я так понял, тут новенькая, поэтому всех в лицо может не знать. Она бросает тоскливый взгляд на накрытый стол и, вжав голову в плечи, шмыгает в спальню.

— Оля у вас всё равно бельё будет менять. Так что не нервничайте… Кушайте клубнику. Откуда она, кстати? Не рановато ли? Я угощусь?

Наблюдаю за дядей, который как рыба хватает воздух ртом, офигевая от моей наглости.

— Да я тебя… Ты вообще знаешь, кто я⁈ — зашипел он и схватился за телефон.

— Не работает, — сообщаю я буднично, вырывая трубку у него из руки. — Я же говорил…

И это было правдой, поскольку провод я вырвал на глазах у изумленного мужика. Аппарат тихо пискнул и замолчал.

— И, кстати, а ты знаешь, кто я? — спрашиваю, вынимая из внутреннего кармана удостоверение члена Верховного Совета.

Хамло сдувается.

— Я… я не понял?

Резко, без замаха бью дядю под дых.

— Не дай бог ещё раз руки к Оле протянешь, или пожалуешься на неё… Кивни, если понял! — потребовал я, так как скорчившийся от боли мужик ответить голосом не может.

Оля наши разборки, к счастью, не видела. Через пару минут она уже вылетела из спальни, будто случайно зашла не в люкс, а в осиное гнездо. Наверное, рекорд поставила — так быстро постельное бельё тут точно никто не менял! Промелькнув мимо меня, девушка выскочила в коридор, даже не сказав «спасибо».

— Захочешь, что сказать — заходи ко мне в триста пятый! — говорю я на прощанье дяде и покидаю люкс.

Зря я, конечно, номер сказал. Ночью, а точнее — снова под утро, меня разбудил настойчивый стук в дверь. И снова — ногой. Первая мысль — Цзю вернулся. Не улетел или что-то забыл.

Но нет. На пороге стояли двое в штатском… и вчерашний ловелас! Я, конечно, не сильно испугался и уже полез было в карман за своими документами в предвкушении, что мы сейчас будем ксивами меряться, а если не прокатит — кулаками, поскольку вид у мужиков… да, пожалуй, что бандитский… как появилось ещё одно действующее лицо — выспавшаяся, но припухшая лицом Шахноза. Уже не в вечернем платье, а в форме. Прокурорский китель сидел на ней, как влитой, плотно и основательно облегая её массивную фигуру.

«Это что, она пришла получить своё, вернее моё, шикарное тело?» — испугался я.

А удачно эти типы зашли! Свезло мне!

— Анатолий, надо срочно поговорить по поводу Коканда! — пробасила незваная гостья. — Звонила утром туда дяде…

— Так, товарищи! — уже прокурорским тоном добавила она, обращаясь к мужикам. — Вы либо внутрь заходите, либо снаружи ждите. Мне с депутатом говорить надо!

Я с трудом удержался, чтобы не встать по стойке «смирно», настолько грозен был голос советника юстиции… Вот не знаю, какой у неё чин — в погонах я не разбираюсь.

Глава 25

— Ты ещё кто такая? — огрызнулся один из спутников вчерашнего любителя клубнички.

Заново оцениваю гостей. Нет, не корочками они пришли мерятся, а угрожать и пугать. Он что, даже не стал узнавать, кто я такой? Значит — или идиот, или слишком самоуверенный. Впрочем, возможно, и то, и другое. Но сейчас меня больше заботило — чего от меня хочет Шахноза?

— Старший советник юстиции. Ты что, погон не видишь? — аж задохнулась от негодования Шахноза. — Толя, это твои знакомые?

— Первый раз вижу этих двоих, — пожимаю плечами, — а плюгавого вчера повоспитывал немного. Он к коридорной приставал.

— Не было такого! — взвизгнул толстяк и, бросив свою… хм, ну пусть будет «силовую поддержку», рванул по коридору.

Шустрый тип, чует опасность! Что ж ты, дружок, вчера не врубился, кто перед тобой стоит? Наверное, моя молодость притупила его аналитические способности, а может, алкоголь — он тоже не позволяет верно оценивать ситуацию. Хорошо, что я не пью!

«Чёрт, как раз-то и пью…» — расстроился про себя я.

— Так мы тоже пойдём? — растерянно спросил не сведущий в прокурорских чинах амбал.

— Утром решила позвонить брату. Проснулась рано — ну я ж рано и легла. А брата не оказалось на месте — на смене был. Позвонила дядьке. Он в милиции у нас там работает… — рассказывает ситуацию Шахноза уже у меня в номере. — Представляешь, с районов сообщили: собираются толпы молодёжи, грозятся двинуться на Коканд!

— Подтвердилась твоя информация, Толя! — прокурорша посмотрела на меня с уважением. — Что делать будем? Ты ж говорил, у тебя там генерал какой-то… Спроси! В городе все на ушах, особенно в горкоме. Психуют! Внутренние войска, конечно, есть, но всего одна рота!

У организаторов этих мятежей, похоже, там целый клан. Но беда в том, что я почти ничего не помню из тех событий, кроме того, что вывезли всех турок и, вроде бы, представителей других национальностей, из Ферганской области тогда. Так что если заваруха начнётся на день раньше… может, оно и к лучшему.

Набираю домашний номер Власова. Заспанный голос домработницы недовольно сообщает, что он только что выехал на работу. Ладно. Звоню в приёмную. Говорю дежурному, что дело срочное — и, о чудо, минуты через три у меня в номере раздаётся звонок. Значит, Власов уже в машине с «Алтаем»!

— Александр Владимирович, есть информация от начальника милиции Коканда. У меня в номере сейчас старший советник юстиции, Шахноза Батыровна… Э, фамилия у тебя тоже Миндубаева? — повернулся я к тётке, которая основательно обосновалась на моей кровати. Стул, понятно, для неё не вариант. Ну, не буду же я с прокурором спорить!

— Кто это у тебя там, в семь утра? Прокурорша? Э… ты жаловаться будешь или хвастаться? — голос у Власова был с ехидцей, но благодушный — видать, мужик с утра в хорошем настроении. Он, наверное, как и я, из жаворонков.

— Боюсь, ни то ни другое. У меня про события в Ферганской области свежая информация. И совсем нерадостная.

В двух словах рассказываю про возможные погромы в Коканде, и свое видение решения проблемы. Потом передаю трубку Шахнозе. Та резко вскакивает с кровати, оправляет китель и, встав по стойке «смирно», начинает докладывать.

— Толя, я вас понял. На Съезде поговорим… Ты, надеюсь, не опоздаешь? Ведь и тебе на работу надо, и ей! Ну ты, конечно, и ходок… — бросил на прощание Власов и дал отбой.

— Это что, он сейчас подумал, что мы с тобой… — морда у подслушивающей прокурорши была офигевшая. — С таким молодым? Да у меня дочка твоего возраста!

Молодым? Что, других препятствий нет? А как же моё согласие? Я уже хотел сказать, что, будь у меня желание, я бы ещё вчера ото… ну, в общем, сам бы проявил инициативу. Но благоразумно промолчал. В конце концов, что ж я, виноват, что у предсовмина фантазия такая бурная? Он бы лучше в делах государственных столь прозорлив был. А свою личную жизнь я обсуждать не намерен. Чай, не пацан!

«Моя малышка» потопала к себе на службу, а я, позавтракав, отправился на Съезд. По пути купил «Правду» — почитаю в перерыве.

— Ты чего такой заведённый? — шепчет мне Ленка.

— Да всё нормально, — отмахиваюсь. — Вы как вчера посидели?

— Хорошо посидели. Правда твой Виктор по морде получил… Синяк будет точно.

По морде? Мне стало стыдно, что бросил друга в ресторане, где наверняка было полно пьяных.

— А он чё? Вломил в ответ?

— Нет!

Ленка как-то странно на меня посмотрела.

— Лопух! Я бы ответил!

— Ты бы стал бить женщину? — громче, чем надо, прошептала соседка, и на нас тут же обернулись и дядька спереди, и училка слева.

— Его Ирка ударила, что ли? Хм… Наверное, было за что! Приставал, поди, подлец! — с облегчением вздохнул я. Получается, в таком разе я и не виноват вроде.

— Нет, не приставал… Но за дело! — Ленка недовольна вниманием нашего ближайшего окружения, но всё-таки поясняет, почти уткнувшись носом мне в ухо: — Ирка злая была, что его выбрала, а не тебя! Ты просто большой очень, а она маленькая… Вот она и испугалась. У неё был до этого друг такой же крупный, как ты. Так ей… некомфортно с ним было… Ну, ты понимаешь…

Сижу, перевариваю простодушное пояснение соседки. Эти прокурорши, оказывается, медичкам фору дадут в плане отсутствия комплексов. Что же получается: Витька продинамил Ирку, за что и схлопотал по физиономии, а сама Ирина — девица настолько свободных нравов, что изначально оценивала нас с другом с точки зрения совместимости в койке? Ну и дела! Вот даже не знаю, повезло мне или нет. С одной стороны — девушка симпатичная, с другой — а вдруг я бы тоже заартачился? Ходил бы с синяком сейчас.

На Съезде, между тем, начались выборы. Совет министров СССР целиком ушёл в отставку, и Горби предложил кандидатуру Рыжкова на пост председателя этого органа. Тот вышел и довольно долго нудел про экономику. Намного быстрее избрали председателем народного контроля — есть и такая организация сейчас — некого Колбина. Чем занимается этот самый «Народный контроль», память мне не подсказала — ни нынешняя, ни прошлая. Затем выбрали генерального прокурора, председателя Верховного суда и главного арбитра. Тоже неясно зачем последний нужен.

Далее были выборы в комитеты Верховного Совета, коих было целых четырнадцать штук. Но там всё просто — называли списки, и голосовали почти единогласно. Я и забыл, что у нас две палаты, и когда мою фамилию не назвали нигде, даже в комитет по делам молодежи меня не включили, я уже обрадовался… Но рано! Тут же стали выбирать комиссии Верховного Совета по делам национальностей. Их было меньше, но в списках я уже был.

В комитет по культуре и прочему меня не выбрали. По национальной политике и межнациональным отношениям — тоже мимо. Жирный, наверное, комитет по товарам народного потребления, бытовым и прочим услугам на этот раз обойдётся без меня. Я попал в четвёртый комитет — по вопросам социального и экономического развития союзных и автономных республик и прочих национальных образований!

Председателем этой комиссии избрали некоего Эдуардаса Йоно Вилкаса, и завтра после четырех, у нас состоится первое заседание комиссии. Надеюсь, расскажут, что к чему.

Дед, а ему, судя по дате рождения, ровно шестьдесят четыре года, выглядел как и положено литовскому интеллигенту — вытянутый, светловолосый, с флегматичным лицом… В общем, типичная прибалтийская замороженная скумбрия. Костюм — приличный, даже элегантный. А вот галстук… совсем не в тему.

Вышло так, что я про дядю немного слышал от членкора из Уфы. Этот Вилкас по образованию то ли математик, то ли кибернетик, и как сказал мой нетрезвый источник информации в лице Григория Валентиновича, «совершенно не от мира сего — весь в науке».

Я почему обратил внимание? Так этот глава моего комитета шустрит в области теории игр! А у меня как раз правая рука, Александра, — опытный игротехник. Во всяком случае так про неё отзывался известный гуру учебно-игровых игр Щедровицкий, когда я с ним встречался. Хотя, может, я что-то путаю, и это не математика, а общение и коммуникации… Много воды утекло с тех пор…

Ах да! Точно! Там были «рефлексивные игры»! Вот ведь понапридумывают…

Уже ближе к вечеру меня, как и обещал, нашёл Власов и отвел в сторону для приватного разговора без лишних ушей.

— Всё-таки проморгали мы Коканд, — хмуро начал он. — Сегодня там опять кровь пролилась. Толпа погромщиков ворвалась в город, РОВД захватили, всех задержанных выпустили.

Меня передёрнуло. Хотелось выругаться матом, но сдержался.

— А вывозить турок почему не стали? — угрюмо спросил я, досадуя, что мои попытки изменить ситуацию не сработали.

— Да пытались… Но люди упрямы! Уезжали единицы — никто не хотел оставлять дома и квартиры. Теперь вот горят они… И на станции пожар. Но утром успели перебросить десантников из сто пятой. Думаю, больших жертв не допустим… Ты, если будешь своей знакомой звонить… ну, Шахнозе, скажи, что её дядя сейчас в больнице в Фергане. Операцию сделали, но пока без сознания. Медики говорят — прогнозы хорошие.

— А что с ним? — встревожился я.

— Точно не знаю, вроде контузия и огнестрел.

— М-да… видно, не прятался за чужие спины. Такого бы наградить!

— Мысль хорошая, скажу Вадиму. Нам сейчас нужны положительные моменты, а то одна чернуха в новостях. Представляешь ситуацию — по советской милиции стреляют! Чёрт… ещё головная боль с размещением. Куда деть такую прорву народа? В республике сто тысяч человек турок проживает! А ещё евреи бухарские, азербайджанцы… Хоть русских пока не трогают. Вот готовлю Краснодарский край к приему беженцев. В общем, передай своей милой про дядю… Ладно, пойду дальше Рыжкова слушать.

Власов криво усмехнулся и, осмотрев меня с ног до головы, ушел.

— Она мне не милая! — запоздало крикнул я вслед.

Похоже, кто-то уже доложил ему, с кем я, по их версии, провожу ночи! Тьфу, бескультурье какое!

Шахнозе, конечно, позвонил. Но та уже поговорила с братом и информацией владела. Тем не менее поблагодарила и поинтересовалась:

— А что ещё слышно?

— Рыжков сегодня будет по переселению решать вопрос. Вывезут всех в разные регионы страны, — поделился я информацией, которая, по моим прикидкам, не является секретной.

— Обратно бы их в Грузию… — вздохнула на том конце провода собеседница. — Но там сейчас пограничная зона — не разрешат.

— А куда «обратно»? Поясни? — не сразу врубаюсь.

— В Месхет-Джавахети, откуда их в сорок четвёртом выселили. Там с войны ещё дома пустуют. Да это их дела… Брата вот, думаю, снимут с должности. Наверняка.

— Может, и нет. Что он мог сделать? Тем более — дядька у вас герой, считай. Кровь пролил. Я даже попросил его наградить. У Власова с Бакатиным отличные отношения, ну и я обоих знаю.

— Шутишь? — не поверила мне Батыровна.

— Нет, — серьезно ответил я.

Вечером посидел в ресторане, полистал свежие газеты. Пишут, что уже тысяча двести ракет средней и малой дальности ушли на металлолом. Разоружаемся, мать вашу… Мир, дружба, жвачка.

А ещё — по стране начинает гулять СПИД. В Москве появилась специализированная больница, правда, в единственном экземпляре и, как пишет «Правда», очень убого финансируемая.

Сытый и уставший выхожу из ресторана и натыкаюсь на конфликт за стойкой. Вчерашняя Оля в слезах слушает какого-то модно одетого дядю средних лет.

— А если СПИД у этого постояльца? — шипит вполголоса дядька.

— Не было ничего с ним! Что вы такое говорите? — рыдает деваха.

Так-с! Опять мою Олю забижают!

Глава 26

— Что я слышу⁈ — кипятился дядя. — Мне доложили, что постоялец, наш гость из Нигерии, обнимал тебя!

— Максим Евгеньевич! — воскликнула Оля со слезами на глазах. — Да это клиент ко мне приставал… Что он там говорил, я не поняла: английского тот не знает, а на его африканском я не говорю! Я «окей» сказала — чтоб отвязался, а он… полез ко мне под халат!

— От тебя одни хлопоты! Уже жалею, что подписал тебе практику у нас! Идём за мной! — дядя, спохватившись, что орать на свою сотрудницу посреди холла — идея так себе, взял Олю под локоток и потащил по коридору.

Девушка послушно проследовала за ним, по дороге, едва не снеся ведро со шваброй.

— Тихо ты! Что ты как слон топотишь⁈ — мужик, осмотревшись по сторонам, втолкнул Олю в подсобку.

Я, наблюдавший за этой сценой, лениво оторвался от стены, подошёл к дверям подсобки и, опершись плечом о косяк, перегородил выход из комнаты.

— Слоны, к вашему сведению, ходят очень тихо, почти бесшумно, — заметил я миролюбиво.

Внутри помещения, на шести квадратах, кроме облезлого дивана, столика и чайника, ничего не было. Вру, ещё репродуктор висел на стене — наверное, чтобы во время отдыха на работе слушать, как партия заботится о народе. Или наоборот — чтобы партия могла слушать, кто тут чего ляпнет по неосторожности… А что? В гостинице, где полно иностранцев, без прослушки никак!

Но вернёмся к нашим слонам. Вернее, к одной конкретной испуганной слонихе по имени Оля, которая сейчас стояла, вжавшись в стенку. Моё появление вызвало фурор, ступор и катарсис. Почему? Да потому что я был при полном параде — ордена, значки и, главное, — знак депутата Верховного Совета на груди.

И надо сказать, модный дядя это оценил моментально.

— Товарищ… — ах, как приятно слышать это слово! Сколько лет уже в СССР, а ухо всё равно радуется. — Простите, не знаю, как вас… но здесь служебное помещение. Если вам что-то нужно — скажите, — дядя, заслоняя телом Ольгу, старательно изображал любезность.

Выходило, правда, плохо — актёр из него был никудышный.

— Да, нужно! — сурово сказал я. — Краем уха услышал, как вы мою Олю обвиняете невесть в чём!

— Э-э-э… Ольга, ты знаешь этого парня? — неуверенно пробормотал мужик, отступая в сторону.

— Знаю! Это телефонист! — шмыгнула носом девушка.

Она на мои ордена и медали внимания особо не обратила — мазнула взглядом, и всё. Не заметила даже, что я сегодня не в спортивном костюме, а в деловом. Эх, дурында! А могла бы и подыграть! Хотя… чем плох телефонист? Он что, не может быть депутатом⁈ Тем более Оля ведь сказала не «наш телефонист», а просто — «телефонист».

— Разрешите представиться: Анатолий Штыба. Вот моё удостоверение, — достаю ксиву Верховного Совета, но дядя пятится от неё как от змеюги.

— Так… И что вы хотите? — мямлит он, окончательно растерявшись.

— Оля — хороший работник, — наставительно начал я. — А вам надо бы заботиться не только о клиентах, но и о своих сотрудниках, сколь малую должность они бы ни занимали. Ведь в нашей стране люди — прежде всего.

— Вот, к примеру, — продолжил я, — вчера к ней приставал один тип из двести пятого номера. А сегодня утром я уже видел — съехал он. Бегом бежал! А почему? Да пришлось провести с ним воспитательную беседу.

Я демонстративно потер свой кулак.

Это было чистой правдой: Выходя из ресторана, я увидел вчерашнего ловеласа — с чемоданом в руках он спешно покидал гостиницу. Дурачок! Если понадобится — я его достану, где бы он ни прятался.

Но с администратором гостиницы я, пожалуй, слегка переборщил: дядя, морщась и потирая грудь в районе сердца, тяжело опустился на диван. Пока мужик приходил в себя, я проинструктировал Ольгу, как себя вести в подобных случаях:

— Сразу сообщай старшей дежурной! Я уверен, что в обиду горничных…

— Я не горничная! Я коридорная! — гордо пискнула Оля.

— … коридорных не дадут! Верно ведь, Максим Евгеньевич? — перевёл я взгляд на администратора.

Максим Евгеньевич был полностью со мной солидарен.

Слёзы на хорошеньком личике Оли уже высохли, и теперь она поглядывала на меня с любопытством и явным интересом — что уж там скрывать.

— Вечером заходи, если хочешь, — бросаю я на прощание и тороплюсь на Съезд.

— Я вообще-то два дня отдыхаю! Но зайду! — крикнула Ольга мне в спину.

Чёрт, как-то двусмысленно получилось… Я ведь просто помочь хотел…

Да кому ты врёшь, Штыба⁈ Вон бабушка тащит сумку — ей лучше помоги!

— Вам помочь? — участливо, как мне показалось, обратился я к старушке, с трудом волочащей самодельный баул.

— Ага! Дура я, что ли, тебе вещи отдавать⁈ А то не знаю я вас, ушлых москвичей, — огрызнулась бабуля заодно признав во мне столичного жителя.

Ну вот! Теперь совесть моя чиста. Всем я помогаю! Ну… почти всем.

Разгоряченный утренним происшествием я не сразу успокоился по приезду во Дворец съездов. Может, поэтому отреагировал чуть раздраженно, когда меня кто-то довольно по-панибратски хлопнул по плечу сзади. Разумеется, быдлячьи замашки я в себе изжил и повернулся спокойно, хоть и нервно.

— Толля-яя! — с прибалтийским акцентом протянул глава нашей комиссии и по совместительству математик Эдуардас Вилкас (Вискасом бы не назвать!). — Карашо, что я вас увидел!

— Слушаю, — коротко бросил я.

— Не хотел вас напугать, простите… — виновато забормотал прибалт.

Напугать? Подкалывает, что ли? Да нет, вроде искренне.

— У нашего комитета сегодня первое собрание в четыре часа дня, — продолжил глава комиссии, суетливо доставая из папки бумаги. — Вы имеете желание активно работать? Вот, пожалуйста, — мне протягивают листок, — перечень задач, стоящих перед нашей комиссией.

Вижу, что Вилкас смотрит на меня в упор, с ожиданием, поэтому нехотя беру у него бумажку с машинописным текстом и начинаю читать:

Разработка и анализ политики развития республик.Контроль за исполнением законодательства.Взаимодействие с республиканскими органами.Участие в разработке союзного бюджета.Содействие межнациональному равенству.
— Мне нужно выбрать? — тяну время, пытаясь понять, что мне будет интересно, ну и по силам.

— Да к заседанию решите, в какой теме хотели бы работать, — кивнул Вилкас. — Я бы вам и пост моего заместителя предложил, но уже решено: им станет Шарипов из Башкирской республики.

Странно… Чего это мне сразу пост зама предлагать? Видно, кто-то рекомендовал. Или Вилкас меня спутал с кем-то другим? Ну да ладно.

Начинаю прикидывать: Пятое направление — «содействие межнациональному равенству» — точно мимо. Четвёртое — «разработка союзного бюджета» — тоже не про меня. Мелкая я пока сошка для таких дел.

Ну предварительно — либо первое, либо третье.

На листке ниже было расписано подробнее:

Для первого направления:

— подготовка предложений по социальному и экономическому развитию республик;

— работа над программами по улучшению жизни населения союзных и автономных республик;

— предложения по сглаживанию диспропорции между регионами СССР.

Для третьего направления:

— поддержка связи с Верховными Советами республик;

— учет их мнений и инициатив;

— рассмотрение предложений по улучшению управления и планирования на местах.

Ну, в общем, выбор понятен: или болтаться по регионам и быть вроде связного, или лезть в бумажки, но с перспективой влиять на что-то серьёзное. Надо подумать.

— Что там у тебя? — засовывает нос в бумаги Леночка. — Я бы второй пункт выбрала — и интересно, и несложно!

— Следить за тем, как реализуются законы и постановления Верховного Совета СССР, социальной политики и экономической деятельности? Я в этом, Лена, не шарю, к сожалению, — вздохнул я.

А вообще — второй вариант действительно был бы синекурой: хочешь — работай, хочешь — нет. Всё равно через пару лет Союз загнётся, и кому будет дело до того, кто какие законы исполнял?

Заседание нашего комитета, где набралось аж сорок с лишним человек, проходило в одном из залов на третьем этаже Дворца съездов. Оказывается, тут не только кафе и буфеты, но и целая куча служебных помещений.

Вискас… тьфу ты, Вилкас, запоздал. Мы уже вовсю разглядывали друг друга: кто есть кто. Я внимательно приглядывался к будущему заму из Уфы. Сижу, гадаю: за что мне такая честь от литовца? Ведь листки с направлениями работы лежали только у меня да у этого башкирского кандидата.

— Спасибо, что дождались! — наконец вошёл наш председатель.

«Ишь ты какой продвинутый: не 'извините», а «спасибо, что дождались», — отметил я про себя.

— Сегодня у нас расширенное заседание. Как известно в нашей комиссии сорок один человек, и двадцать шесть из вас избраны в Совет Национальностей, то есть останутся тут после Съезда для работы…

Речь у мужика гладкая, как у всякого профессора. Я, уставший за день, чуть не задремал.

— Анатолий Штыба, — вывел меня из полудрёмы голос Эдуардоса, — вы бы каким направлением хотели заняться из предложенных?

— Первым! Но если вдруг товарищи решат иначе… — бодро ответил я, заранее обдумав свою позицию.

К тому же успел уже посоветоваться с Шениным по этому вопросу.

— Первое бери! — посоветовал он мне в перерыве. — Предложения готовить — это не яму копать. Помогу, если надо. Тем более у нас в крае и нацобразования в наличии, и диспропорций в их развитии тоже имеются. Вон, например, сравни сколько денег в Грузию идёт…

— Отлично! — почти обрадовался Вилкас. — Значит, вы уже третий!

— Пётр Сергеевич, а вы, как полковник милиции в отставке, наверное, выберете третье направление? — продолжил вести заседание наш председатель.

Тем временем вскоре после съезда разгорелся конфликт между депутатами. Абхаз Ардзинба Владислав Григорьевич горячо спорил с грузином — фамилию которого я не выговорю.

— Необходимо изменить отношения между республиками и автономиями! — горячо предлагал Ардзинба. — Должны быть договорные начала! Чтобы в случае выхода республики из состава СССР автономии, входящие в её состав, могли сами выбрать свой дальнейший путь!

— Сепаратист! — перекрывая его, орал грузин.

Причём этот грузин ещё сегодня утром сам требовал выхода Грузии из СССР! Правда, он это был или нет — наверняка не знаю, но такие речи на Съезде уже звучат открыто. А значит, абхазам действительно есть чего опасаться.

— Я историк, а ты кто? — напирал Владислав Григорьевич. — Договор 1921–1931 годов что гласил? Мы равноправно входили в СССР! Два! Два субъекта: Абхазская ССР и Грузинская ССР. Так почему вы теперь отказываете нам в праве…

В чём именно грузины отказывали Абхазии, я так и не успел узнать. Здоровенный грузин вдруг рванул вперёд на щуплого историка со словами:

— Да я тебе морду сейчас набью!

Мать моя женщина! А я-то думал, что на заседании комиссии скука смертная будет… А тут — настоящая веселуха пошла! Не раздумывая, решительно встаю между агрессором и… будущим президентом Абхазии. Вот только сейчас до меня дошло, кто передо мной!

— Товарищ Млагоб… Мгалоб… — путаясь в сложной грузинской фамилии, я поднимаю руки в примирительном жесте. Надеюсь, меня-то он бить не станет.

Не стал! Дядя-боец сначала попытался сделать мне подножку, а потом и вовсе, по всей видимости, решил провести борцовский приём. Но мои инстинкты попаданца с первым разрядом по вольной борьбе сработали чётко: я вовремя убрал ногу и сорвал захват с плеча.

Да его не угомонить без снотворного! Причём в этого кабана стрелять надо издалека — вдруг сразу не уснёт, так затопчет же! Глаза совершенно безумные.

— Стоять! Милиция! — рявкнул полковник в отставке и длинно свистнул в свисток.

Грузина, общими усилиями, кое-как успокоили, хотя ругался он ещё долго. Ну, вероятно, ругался — языка я не знал, но по выражению лица догадаться было нетрудно.

После столь скандального первого заседания я задержался, чтобы перекинуться парой слов с Эдуардосом — узнать, кто обо мне так хорошо отзывался.

— Товарищи из Риги о тебе рассказывали как о прогрессивном молодом человеке, — доверительно сообщил мне литовский математик. — Вот, например, Мария, внучка знаменитого хоккеиста Витолиньша и сестра Хайриса из «Динамо Рига», говорила, что ты помог им с бумагой для их «Народного фронта». И вообще — ты, мол, против Рижского метро…

Если бы он не упомянул Витолиньша — того самого, про которого ходили байки, что именно он придумал термин «буллит», — я бы про эту Машку, которая теперь вроде как Петрова по мужу, и не вспомнил. Действительно, зимой пересекались — было дело!

— Хорошая девушка, только пьёт много, — кивнул я, понимая, с чего вдруг такая бурная хвала в мой адрес.

— Это ттта-а-а! — протянул со вздохом Эдуардос. — А ещё она рассказывала, что ты якобы дружен с норвежской принцессой… И ещё, что ты помог выбить здание под костёл в Калининграде! В общем, ты — гордость нашей молодёжи!

«Надо было просить пост второго зама! Я реально весь в белом в его глазах», — скромно подумала про себя «гордость советской молодёжи».

Глава 27

— И что нам теперь де-е-лать? — протянул с горечью в голосе Эдуардос. — Такие споры нам совсем не нужны! И уж тем более, рукоприкладство… Недостойно, недостойно…

Он тяжело вздохнул и вдруг добавил, с надеждой глядя на меня:

— Как повезло, что ты есть в нашей комиссии…

Наверно, дядя рассчитывает, что я тут один всех хулиганов усмирю. Но я особой радости не испытываю. Ладно — до зрелищных мордобоев на заседаниях, как это будет в будущем, нам ещё далеко. Да и всё-таки советские люди кругом — помогут, если совсем уж кто-то буйный попадётся.

А Оля таки зашла ко мне вечером. Но пришла не одна, а… с кузнецом. Кузнец оказался вполне реальным — Василий, её батя, работяга с ЗИЛа. Он притащил с собой литр самогона и пакет с нехитрой закуской: огурцы, круг копченой колбасы и чёрный хлеб.

— Не думал я, Анатолий, что среди чинуш нормальные люди бывают, — прогудел папаша пароходной трубой, обдавая меня ароматами бензина и лука.

Невысокий, крепкий, с руками, как кувалды, Василий сразу произвёл впечатление надёжного и рассудительного мужика.

«Ну вот,» — вздохнул я про себя, — «сегодня меня записали не только в „москвичи“, но ещё и в „чинуши“! Ладно, хоть заодно и в „гордость советской молодёжи“… попал».

С грустью гляжу на две стопки на столе: одна для Василия, другая — для меня. Отказать такому человеку невозможно — и дело тут не в обиде, а в том, что повод у гостя реально весомый. Его свояк сегодня стартанул в космос! Кстати, вместе с болгарским космонавтом.

— Я тут с начальством потолковал… Теперь дочь никто и пальцем не тронет. Но и тебе, друг, спасибо, что заступился! — прогудел Василий, наливая после короткой паузы, как и положено по русской традиции, по второй стопке.

— Не надо благодарности, — отмахнулся я. — И мне на сегодня хватит! Я спортсмен, а нам много пить нельзя!

Стук в дверь. Иду открывать с рюмкой в руках, надеясь незаметно вылить её содержимое. Что? За космонавта я выпил — это святое. А за себя — можно и схитрить.

— Вот наш чемпион!

В дверях стоит старший тренер сборной СССР по боксу Копцев и парочкасопровождающих с фотоаппаратами. И, судя по всему, — оба иностранцы! Одежда, модные очки, аппаратура несоветского производства.

Неудобняк какой! Я тут с рюмкой, на столе в номере — застольная трапеза. Ещё и, кроме собутыльника, имеется миловидная девушка, сейчас тщетно пытающаяся прикрыть очень даже эффектные ноги слишком короткой юбкой. Отличный образ чемпиона вырисовывается, ничего не скажешь!

Судя по ухмылкам иностранцев — им увиденное нравится. «Типичный день советского чемпиона» — готовый материал для скандальной заметки.

Уловив, что один из фотографов уже поднимает фотик, я едва заметно качнул головой. Тот, по моей хмурой физиономии, всё понял правильно.

— Проходите. Но у меня гости. Вы не предупредили о визите! — укоризненно заметил я тренеру.

— Да ты же на Съезде целый день. Как тебе позвонить? А товарищи улетают сегодня обратно в Норвегию, — оправдывался Копцев, который явно и сам не рад, что приперся без предупреждения.

М-да… Теперь мои незваные гости с фотоаппаратами точно успеют запечатлеть Олю и её бесконечно длинные ноги для норвежской прессы. Впрочем… Марта, надеюсь, скандал устраивать не станет. Хотя… зная женщин…

— А… так это ваш брат в космос полетел? — уточняет один из корреспондентов, довольно сносно говорящий по-русски, после того, как Василий по-простому предложил гостям присоединиться к нашей компании.

— Не брат. Муж родной сестры моей жены. Свояк по-нашему, — терпеливо поясняет мужик.

Корреспондент кивает, делая вид, что всё понял,

хотя по глазам видно — запутался окончательно.

Это, кстати, хорошо что, Олин батя сразу литр притащил. Гостей прибавилось, и хоть мы с Олей не пили, но четверо мужиков приговорили самогон быстро.

А на журналистов я зря катил — отличные дядьки оказались. Сфотали меня в костюме с наградами и даже пообещали взять интервью. Хотя, честно говоря, вряд ли им сегодня это удастся… Потому как, что такое литр на четверых⁈ Так… только горло промочить. Осознав эту простую истину, гости единогласно решили сменить дислокацию и перебазироваться в ресторан!

Спохватившись, иду за ними. Замечаю краем глаза — Оля явно разочарована. Хотела, поди, остаться наедине? Уж больно выразительно её глаза округлились. Но мне не до романтики — надо переговорить с Копцевым, и желательно без лишних ушей, пусть даже они и принадлежат спортивным корреспондентам дружественной мне страны.

— Не забивай себе голову, — махнул рукой тренер в ответ на мой вопрос. — Твоё участие на чемпионате мира в сентябре в Москве — на контроле. Курнявка выступил неудачно, а других конкурентов у тебя нет… Мы понимаем, что ты теперь человек занятой: депутатские дела, съезды… Но! — Копцев поднял палец. — Если вдруг решишь прыгнуть в вес до 81 килограмма — там уже другое кино. Придётся пройти отбор. Шановазова, нашего лучшего боксёра-любителя, мы снимать не будем. И скажу прямо — Нурмагомед выглядит сейчас не хуже тебя.

— Пока держусь в норме, даже сгонять ничего не надо… Хотя, если честно, подумываю бросить бокс. Времени катастрофически не хватает: учёба, работа, депутатство… — закидываю удочку я, умалчивая ещё об амурных и о кооперативных своих делах.

На самом деле, не так всё плохо, как я сейчас тренеру расписываю. Видео-салоны ещё приносят неплохую копеечку. Компаньоны там надёжные, проверенные. Даже Зойка в общаге, слава богу, больше не чудит. По окнам — в смысле, по поставкам — уже получили первый транш от немцев, и стартовали отгрузки комплектующих в ФРГ. Учёба в институте тоже без меня обходится: сессию мне закрыли ещё в начале мая.

А вот с работой в хозяйственном управлении сложнее: я, по сути, не работаю. Сижу тут, в Москве, а там мои замы пашут. Но не мне одному так везёт — у Шенина и прочих первых секретарей, а их на Съезде полно, проблемы те же.

— Ты серьёзно? Такой талант… Да ведь ты уже имя! На тебя болельщик идёт! — заволновался Копцев. — Чем помочь — говори!

Я развёл руками.

— Да самому стыдно. Совсем не тренируюсь…

— Это моя вина! Давно надо было зал тебе рядом с гостиницей найти, — кипятится старший тренер, словно у него золото чемпионата мира в Москве из-под носа уплывает. — Так-с… у тебя же заседание в десять? Завтра утром жди человека, который тебе зал покажет. Ну и по лапам даст постучать, если потребуется… Скажем, часиков в семь! Молодец, Толя, что о форме заботишься и не пьёшь! Утром часа полтора для тренировки обязательно выделяй!

Зашибись! Я вроде как хотел поныть, намекнуть, что завален делами, чтобы поменьше с меня спрашивали. А в итоге — навесили ещё и утреннюю тренировку!

В семь меня разбудят! А если я, допустим, не в гостинице буду ночевать⁈ Оля вот уже намекала, что у её подруги есть видик и свободная квартира…

— Понял, тогда прощаюсь! — жму руку всем присутствующим, даже Ольге, и иду спать к себе в номер.

Дежурная по этажу провожает меня заинтересованным взглядом. Остаётся только догадываться, что она напридумывала про визит молодой сотрудницы вместе с отцом в мой номер.

Утром встал сам, ещё до прихода человека из Федерации, которым оказался крепыш-КМСник лет тридцати. По габаритам он вполне мне подходит как спарринг-партнёр. Говорлив только не в меру — не заткнуть.

— Анатолий! Тезки мы! Я завязал в прошлом году с боксом, а в этом Чеславский предложил в профессиональном боксе выступить…

— Угу, мне тоже предлагал, — перебиваю его.

— Ну, тебе пока незачем — молодой. А вот я реально могу денег заработать. Что думаешь, кстати, по поводу профессионалов?

— Коротко? — пожал я плечами. — Если хочешь денег — вполне реально. Эдмунд Чеславович, вроде, уже и спонсоров нашёл. А вообще, там бокс другой — и раундов больше, и прилететь может нехило.

Мы едем на «шестерке» моего тезки в спортзал какой-то шараги. Там утром всегда свободно. Из плюсов: Толик после тренировки подвезёт меня прямо ко Дворцу Съездов. Я, конечно, предложил компенсировать расходы на бензин, но тот только отмахнулся: — мол, Федерация оплатит.

Всю дорогу тёзка ни на секунду не умолкал.

— У нас в стране к профи отношение фиговое. Вон Могильный сбежал в Штаты — сколько на него грязи вылили! Жена сомневается, конечно… Но деньги хорошие дают! Даже за поражение платят! Но ты-то меня натренируешь. Верно? — заржал Толик, чуть не въехав в бабулю, которая смело перебегала дорогу в неположенном месте, очевидно, торопясь на тот свет.

На миг мне показалось, что эта бабулька с баулом — та самая, которой я недавно хотел помочь. Да ну, бред какой! В Москве миллионы людей.

Наконец, мы подъехали к зданию ПТУ, и Толян лихо припарковал машину, спугнув стайку девиц, курящих в тени чахлого тополя.

— Чё, крутой что ли? — крикнула нам вслед одна из девушек.

— Пошли-пошли, тут одни малолетки! — шепнул мне Толя, видимо, уже знакомый с местным контингентом. — Я сам тут тренируюсь по утрам. Дядька мой здесь за главного.

Шагаем через двор, усыпанный окурками и битым кирпичом. Толик уверенно ведёт меня к парадному входу. На вахте нас пропускают без лишних вопросов, подтверждая тем самым солидные связи моего спутника.

Помимо обычного спортзала, в этом ПТУ оказался ещё и подвальный зал — вполне прилично оснащённый. Заглянув туда, я сразу понял: тренироваться здесь можно. Груши висят, лапы есть, штанги, гантели… Даже ринг имеется. Минус тоже был. Копцев обещал мне зал для индивидуальных занятий — только я да Толик. А тут уже толкутся человек десять, причем большинство — неспортивной наружности!

Оживились, конечно, как меня увидели — я даже почувствовал себя неким экспонатом. Наверняка этот говорливый тип уже растрепал, что притащит Олимпийского чемпиона! Что делать? Выгнать всех? Подумают, что зазнался. Ладно, сегодня позанимаюсь на виду, но после тренировки, потребую уединения.

— Это парни местные, — немного замялся мой спутник. — У них тоже тренька. Раздевалка вон там. Идём!

А вот раздевалка мне не понравилась — она не закрывалась! Оставить тут ценный костюм, а он со мной — ведь надо будет ехать на Съезд, я точно не смогу. Физиономии некоторых пацанов откровенно ненадёжные в плане уважения уголовного кодекса. Такие босяцкие морды! Им мой костюм свистнуть — что ноздрёй свистнуть.

— Я вещи тут не оставлю. Помещение не закрывается, народу левого полно… Сегодня — ладно, раз уж пришли — пусть торчат. Но завтра, чтоб зал был пустой, — сразу обрисовал я условия.

— Ты чё, жалко, что ли? Да пусть смотрят! — искренне удивился Толик.

— Не пусть, — коротко отрезал я.

Толян недовольно буркнул что-то себе под нос, но спорить не стал. И правильно.

Раз уж есть ринг, грех не сделать спарринг с Толиком. Рефери, правда, нет… Но я и не планирую работать в полную силу.

Иду с сумкой обратно в зал. Бросаю её в самый дальний угол, там, где стены выложены зеркалами в полный рост, и начинаю разминку. Тело сразу наливается энергией и отзывается почти физическим наслаждением от нагрузки. Толик повторяет мои действия с секундным запозданием. Я бегу — он бежит, я приседаю — он тоже. Народ, те, кто не изображает из себя спортсменов — а это половина местных — шушукается. Слышу даже смешки. Те же, кто косит под боксёров, тоже попугайничают за нами с Толяном.

Подхожу к мешку и с удовольствием отмечаю, что он импортный. Не капстрана — ГДР лишь, но тоже неплохо. Отличный снаряд. Не обращая внимания на зрителей, начинаю работать по мешку сериями. Бью с силой — так, как сам люблю: в темпе, с дыханием, через корпус. Смешки и шепотки на мгновение стихли.

— Них.я себе, — не выдержал кто-то из местных.

— Толь, давай лапы надень, «взад-вперёд» поработаем, — командую своему помощнику.

«Взад-вперёд» — это такое упражнение, когда тот, кто на лапах, движется вперёд или назад с разной скоростью, а тренирующийся, подстраиваясь, бьёт по левой лапе. Но я в боксе левша, поэтому бить буду по правой.

С лапами Толян справляется неплохо. Не пытается создать иллюзию сильного удара, поднося лапу к удару, и не уводит её в последний момент. Держит жестко и чётко, позволяя почувствовать удар. Молодец, короче. Я его даже бить передумал.

Спортсмены окончательно бросили свои тренировки и теперь тупо глазели, как я работаю. Комментарии поначалу были вполне вежливые — ну, может, потому, что боялись получить по шапке за лишнее слово.

Но всё резко поменялось, когда в зал ввалилась та самая стайка малолеток, которую Толик утром шугнул своей шохой. Я стоял к выходу спиной и в азарте работы сначала даже не заметил новых зрителей. Только по тону комментариев понял: что-то пошло не так.

Голоса стали резче и ехиднее:

— Не так надо.

— Корпус недокручивает…

— Я на городе такой двойкой чувака в нокдаун отправил, а этот чемпион — ни о чём!

И вдруг вишенкой на торте раздался звонкий девичий голосок:

— Да лох он, а не чемпион!

Я выпрямился, обернулся и, наконец, увидел новых зрительниц.

Глава 28

Вроде проехались по мне, а возмутился мой тезка. Да ещё так бурно!

— Колногузенко, ты чего рот открыла? Валите отсюда. Тут тренировка, и посторонним находиться нельзя.

Это он, конечно, загнул. Посторонних, пока я гонял связки по лапам, только прибавилось. Ладно бы девчонки с ПТУ — жуют жвачку, стоя у шведской стенки и глазками хлопают. Ладно бы местные боксёры — те хоть здесь по делу. Даже шпана с улицы, пришедшая на меня поглазеть — и ту стерпел бы. Но вот кто реально напряг, так это пара типов, появившихся в зале… Не знаю, кто они, но иначе как бандосами назвать их не могу.

Оба в кепках, что в помещении, тем более в спортзале не приветствуется, поджарые, в модных штанах непонятного широкого кроя, одинаковые короткие кожаные куртки поверх футболок и самое главное — их наглый оценивающий взгляд. Это, бля, ещё кто?

— Толян, забей. Я уже отбоксировал на сегодня, — торможу за руку своего тёзку, который с характерным боевым блеском в глазах собрался учить Колногузенко манерам.

На новых гостей, потенциально проблемных, он даже не смотрит. А вот те — разглядывают нас с интересом и абсолютно без церемоний. Просто сканируют взглядом.

Я даже не стал делать заминку. Завершаю тренировку, скидываю в сумку перчатки и буром пру в раздевалку. Парочка у двери нехотя расступается, но я, из чисто хулиганских побуждений, слегка задеваю одного сумкой. Решено — этот зал мне не подходит. Буду просить у Копцева другой. Так что местную блатоту могу и загасить, если дернутся.

Не дернулись! Я беззащитным не выгляжу. Разве что для безбашенных малолеток женского пола.

— Эй! Ну, попрыгай ещё! Я что, зря пришла? — разочарованно кричит в спину наглая Колногузенко. — Я бокс люблю!

Не реагирую, так как по мне, это самый лучший способ не потерять лицо. Ну, не пререкаться же с девицей, доказывая, что я не лох? Чести много.

— Маловато, конечно, потренировались… Я думал, часика полтора поколотим, — Толян, идущий за мной следом недоволен.

— Чё за парочка в кепках? — спрашиваю у парня, оставшись с ним наедине в раздевалке.

— А это… Славик и Димон. Центровые пацаны тут — держат всё ПТУ в своих руках. Ну и вокруг него.

— Димон и Славян? Из Краснодара? — почему-то вспомнил я Галустяна и Светлакова из сериала «Наша Russia».

— Почему из Краснодара? Нет, местные. Они за порядком следят, ну и фарца местная им платит.

— Крыша, короче, — делаю вывод я.

Не слушая бубнёж Толяна, быстро принимаю душ, который, слава богу, в раздевалке есть, и переоблачаюсь в свой депутатский наряд.

— Это… Тебя же Толя зовут? — в раздевалку, которая, напомню, не закрывалась, засовывается любопытная мордашка крикливой любительницы бокса.

— Слышь, малая, а ничего, что тут люди переодеваются? — возмутился Толян, подойдя к двери и прикрывая моё тело своим, тоже пока ещё голым, торсом.

Зря он. Меня за дверкой шкафа и не видно совсем, а вот он мог бы и прикрыться. Накидываю пиджак и решаю уделить время своей новой поклоннице.

— Толя я, Толя. А тебя как звать, красавица?

Красавицей она, конечно, была с большим напрягом — ничего, кроме молодости, в активе Колногузенко нет. Грудь — чахлая… ну, может, ещё в проекте, если гормоны не подведут. А вот с кривоватыми ногами — всё сложнее. Но при этом девчонка, не стесняясь, гордо выгуливает их в короткой джинсовой юбке. Вдобавок ко всему — на юном лбу зреет прыщ, неумело замазанный тональным кремом.

— Катя я. А чё ты так быстро ушёл-то? Мы специально на тебя пришли посмотреть. Сказали, чемпион у нас в зале будет, — девушка явно разочарована.

— У вас в зале? Ты тут тоже, что ли, занимаешься? — усмехаюсь я.

— Да… То есть нет, — запуталась Катя. — У нас, в ПТУ, я имела в виду. Там про тебя говорили.

— Зашёл посмотреть. Но ходить больше сюда не буду… Вода в душе — чуть тёплая. Раздевалка — без замка. Ещё и люди посторонние ходят…

— Так Славик и Димон — не посторонние, — Катя, явно не причисляя себя и своих подруг к «посторонним», обрадовалась тому, что я с ней разговариваю, и затараторила: — Они ж тут тоже учились. Четкие пацаны. Когда меня на дискотеке в ДэКа зажали любера, так они заступились… Димон тоже боксом занимался, пока его тренер не выгнал. Но сейчас он только в качалку ходит… А ты приходи ещё. Нам, может, за тебя вымпел дадут.

— Что дадут? Вымпел⁈ — я даже замедлил шаг, сбившись с мыслей, в которых вежливо закруглял беседу и удалялся.

— Не слушай её, болтает, чё попало. Дался тебе этот вымпел. Ты что, пионерка, что ли? — внезапно вступил в беседу тезка, тоже успевший одеться.

— Мне скоро семнадцать будет… осенью… Просто мы с Зойкой поспорили, кому приз за спортивно-массовую работу дадут — моей группе или её. Ну, а я бы сказала, что провела тренировку… со Штыбиной…

— Со Штыбой, — строго поправил я, наконец, полностью собравшись.

— Ну да, со Штыбой я так и сказала… Нам бы за это баллов накинули. Я и ребят со своей группы позвала, — раскрыла секрет наличия в зале посторонних Колногузенко. — Вдруг одной тренировки для вымпела мало будет?

— Я подумаю, — звякнув наградами, я направился к выходу, не учтя при этом извечную женскую слабость к военным.

— О! Сколько медалек! Даже крест есть! Ты что, фашист? — восторженно завопила Катя.

— Это Норвежский орден Заслуг, — торопливо поясняю я. Оно мне надо — чтобы местная детвора разнесла, что чемпион Штыба, оказывается, носит фашистские знаки отличия?

— А можно потрогать? — глаза у Кати заблестели, как у ребёнка

— Колногузенко! Ты что такая дикая? — опять возмущается Толян.

— Трогай, — великодушно разрешаю я, понимая, что проще потерпеть полминуты, чем спорить.

Чёрт, я уже и забыл, как трудно бывает с подростками — ведь свои дети уже давно выросли…

— Класс! «Орден Заслуг» — надо запомнить, — пигалица явно довольна.

А вот я — не очень.

Пройдя мимо не таких уж и отмороженных Славика с Димоном, киваю им напоследок, чем изрядно удивляю «чётких пацанов».

Я уже почти у выхода, как вдруг всплывает…

— Стоп. Как твоя фамилия? Колногузенко? — оборачиваюсь к Кате. — А ты сама откуда? Местная? Из Москвы?

Фамилия зацепила. Не то чтобы редкая — но и нечастая. В будущем была у меня подружка из Новочеркасска с такой фамилией. Но имя — не Катя, и возраст не тот. Да и связь у нас была короткая: сразу после армии я серьёзных отношений избегал.

Но всё равно щёлкнуло — может, родня?

— Местная! — гордо отвечает Катя.

Да нет, точно совпадение.

Толян меня не обманул и везёт ко Дворцу Съездов.

— Ты это… подумай. Я, если что, лишних уберу. Зал-то нормальный — просторный, с рингом. И оборудован на уровне, — не сдаётся он.

— Зал — да, вопросов нет, — киваю я. — Но раздевалка, душ… Мне надо нормально помыться, Толян, — я ж потом сразу на заседания. И, главное — люди левые… Ну, короче, Копцеву позвоню — скажу, не подходит, — не стал обнадёживать приятеля я.

Видно было, что водила мой расстроился, но попрощался со мной дружелюбно.

Утро пятницы — настроение отличное. Девятое июня, последний день работы Съезда. Сама атмосфера — как в последний учебный день в школе: все на взводе и уже мечтают свалить.

Сегодня избрали Конституционную комиссию. От нашего региона Шенин протащил туда Сергиенко — председателя исполкома краевого совета народных депутатов. Кандидатура подходящая: Валерий — Иванович крепкий аппаратный чувак. В комиссию вошли также Власов, Ельцин и некоторые знакомые мне по будущему люди — например, Попов Гавриил Харитонович, или Оразгельды Овезгельдыев из Туркмении.

Про последнего — шучу. Впервые слышу его имя, но моей соседке-учительнице оно понравилось: говорит, идеально подходит для артикуляционной гимнастики.

Тётка — учитель русского, по совместительству логопед, мать троих и бабушка уже дважды. Сидит рядом, активно обсуждает то, что происходит на сцене… и вне её. У старшенькой её внучки, к примеру, прямо сейчас — цитирую — «жуткий понос». Причём рассказано об этом было с таким драматизмом, будто речь шла о дефиците оборонного бюджета страны. Блин, вот помимо всего того, что слышу с трибуны Съезда, я получаю и ещё кучу «очень важной» информации от соседей по залу.

Завтра же, как член Верховного Совета, я, разумеется, обязан присутствовать на первой его сессии. Следующая, по графику, — только двадцать шестого июня. И вот тут у меня вырисовывается проблема. Не мировая, конечно, но вполне себе семейно-геополитическая.

Дело в том, что двадцать третьего прилетает Марта. На два месяца. И как быть? Дёргать её туда-сюда — из Красноярска в Москву и обратно — это, мягко говоря, неправильно. С другой стороны, оставлять её одну там, когда у меня тут заседания, тоже не по-человечески.

Выход, в общем-то, один: она прилетит сразу в Москву, и мы несколько дней поживём тут, пока у меня будет свободное окно между заседаниями. Вопрос только — где? Гостиницы кооперативные я уже посмотрел. Есть варианты. Но дорого и без души. Думаю, надо будет дернуть Власова — может, у него есть связи в каком-нибудь приличном ведомственном санатории.

— О чём речь⁈ — Власов аж всплеснул руками. — Толь, если хотите, можете и у меня на даче пожить. Мои сейчас в Крыму, дача пустует. Но, если предпочитаете город — найду варианты и в Москве. Ты уже составил культурную программу для гостьи? Нет? А зря! Ну, Кремль — это само собой. Большой театр — я тебе билеты достану, не вопрос. Третьяковка, ВДНХ, прогулка на теплоходе, Царицыно, выставка в Манеже…

Воодушевившись, он с азартом стал загибать пальцы и набросал варианты не на пять дней, с 23 по 27 июня, а на полноценную культурно-развлекательную программу месяца на полтора.

— Она уже кое-где была… — пытаюсь вставить я слово.

— Ну, сами решите, конечно, — не стал настаивать Власов. — Я дам распоряжение — и насчёт проживания, и насчёт программы. И машину свою отдам. Не спорь! У нас летом половина транспорта простаивает. Да и у вас в Красноярске, думаю, то же самое. Ты ж руководитель хозуправления. Должен знать!

Мне на минутку стало стыдно. Ведь как у нас в Красноярске с машинами летом — я, честно, не в курсе. Ничего, в понедельник прилечу — и сразу в работу. С новыми силами.

Заключительная речь Горбачёва изобиловала пафосом и пустословием. У меня чуть уши не опухли от количества гласности на квадратный метр, которую он успел наговорить. Но мастерство оратора не признать было нельзя. Умеет Михаил Сергеевич в слова играть!

— Уважаемые товарищи депутаты… Нынешний Съезд выводит нас на новый этап демократии и гласности и самой Перестройки… Мы во многом запаздываем, и это серьезно сказалось на преобразовательных процессах… Одно из самых серьезных упущений — медленный демонтаж отживших структур управления, попытки решать злободневные вопросы старыми способами, которые уже не раз обрекали нас на неудачи… Уверен двадцать миллионов коммунистов, Центральный Комитет сумеют доказать… Словом, нам предстоит сообща осваивать школу советского народовластия!

Бурные продолжительные аплодисменты.

А что? Я, да и многие вокруг, хлопали вполне искренне. Не потому, что речь в душу запала, а потому что, слава богу, закончилось это, казалось, бы бесконечно заседание!

После заседания решаю зайти в пельменную недалеко от Красной площади. Есть тут одна неплохая, а я сегодня как раз не обедал. Иду в ряду своих товарищей по работе в Думе… то есть, на Съезде, и тут замечаю Толяна с каким-то незнакомцем. Те стоят и активно вертят головами, выискивая меня в толпе. Ну а кого ещё мой приятель может тут высматривать?

— Анатолий Валерьевич! — коротконогий и шепелявый дядька перекрыл мне путь к пельменной. — Я директор училища… Хочу сказать… В общем, вы у нас должны продолжить тренировки!

— Да я ж в ночь на понедельник улетаю, — отвечаю, уже поняв, зачем эти двое сюда притащились. — Пару дней перетопчусь без тренировок, уж простите.

Но мужик не отступает:

— Ни в коем случае! Я же обещал! Так вот: раздевалка уже оснащена замком, а вода… завтра с утра будет нормальное давление. Вы не сомневайтесь — поручение Федерации бокса мы выполним на отлично! А насчёт Колногузенко… пускай с сестрой валит в свой Новочеркасск! Каникулы же, а они тут ошиваются. Тем более сестра уже отучилась.

Новочеркасск? Сестра?.. А была у предмета моего воздыхания Сони младшая сестра, которая училась точно не у нас в Новочеркасске. А потом попыталась покончить с собой — то ли из-за любви неразделённой, то ли из-за травли. Я когда познакомился с Соней, её младшенькая ещё лечилась в больнице… Чёрт, когда же это было? Сентябрь 89-го. Получается, если Катя и есть та самая сестра моей Сони… то девушку спасать надо! Только зачем же она соврала, сказав, что москвичка?

— Да пусть приходит ваша Катя на тренировку, — неожиданно для всех соглашаюсь я. — И парней своих пусть приводит. Проведу несколько занятий.

Еще и сестра её, походу, тут, В Москве! Кстати, в прошлом теле мне с Соней так ничего и не обломилось. Хе-хе. Может, пора закрыть гештальт?

Глава 29

Забавно, конечно, но увидев на следующий день после тренировки Катину сестру — мою давнюю любовь Соню — я вдруг подумал: а что, собственно, я тогда в ней нашёл?

Смотрю на неё — девчонка как девчонка. Джинсовая юбчонка, варёнка какая-то, блузка с подплечниками по теперешней дурацкой моде. Волосы — начёс залитый лаком. Помада яркая, вульгарная, ногти переливаются облупленным перламутром.

И вот ведь загадка — когда-то казалась богиней. А сейчас смотришь и думаешь: на что вообще клюнул-то?

Она сейчас, кстати, обратила на меня внимание… Ловлю её взгляд — и понимаю: можно было бы. Легко. Но зачем? Какой ещё к чёрту гештальт? Кому и что тут доказывать? Мозги ей пудрить? Себя тешить?

Ладно. Что наметил — сделаю. Выдерну Катьку в Новочеркасск, пусть дома сидит. А я займусь своим делом — законотворчеством.

…Но вернёмся к утренней тренировке, на которую моя будущая подопечная благополучно опоздала — проспала. И это притом, что я сам начал позже, чем планировал. Зато вчерашние зрители — все были в сборе. Даже пара будущих рэкетиров подтянулась. Правда, стояли они у стеночки в качестве зрителей.

А вот почти десяток парней из Катькиной группы пришли на тренировку с горящими глазами — каждый хотел узнать секрет, как научиться «бить как Штыба». Услышал это выражение в коридоре, когда переодевался.

Наивные. Им казалось, что есть какая-то волшебная кнопка: нажал — и сразу кулачище как у Шварценеггера, а удар — как у Кости Цзю. Чтобы всё по-быстрому, без мозолей и пота. Детские мечты всегда одинаковые — хоть вчера, хоть сегодня, хоть в будущем. Только в реальности всё иначе: кровь, синяки, бесконечные круги по залу и сшибленные суставы.

А ещё краем уха услышал, что Катя, узнав о моём сегодняшнем визите, растрепала своим подружкам, будто я на неё запал. И вообще — она, мол, крутит мной как хочет. Смешно даже. Я-то всего лишь хотел слегка подкорректировать чью-то судьбу. Так сказать, повлиять на будущее со знаком плюс…

Вообще, какой-то зуд у меня в последнее время отмечается: всё тянет что-то менять. Историю выправить, судьбы подкорректировать. Того и гляди СССР спасать начну — стану устранять особо рьяных деятелей. Может, начать с Ельцина? Или с Горбачёва надо? Чёрт его знает, кого сейчас стоило бы нейтрализовать, а кого оставить в покое. Да и вообще — можно ли всерьёз что-то изменить? Скорее всего — нет.

Тренька, впрочем, местным понравилась. А я ещё и завтра им с этим делом помогу — раз уж взялся. Конечно, кое-кто из ребят уже где-то занимался, но большинство — чистые нули. Глаза горят, а толку пока мало.

Первым делом провёл нормальную разминку, показал суставную гимнастику, объяснил простыми словами, зачем каждое движение. Когда разогрелись, перешёл к теории:

— Боксёр должен знать, куда в первую очередь наносить удары. Самые продуктивные удары идут в область солнечного сплетения, в печень и в рёбра…

— А в челюсть? — разочарованно крикнул лопоухий паренёк, но на него сразу зашикали жадные до секретов чемпиона товарищи.

— Также удары можно наносить в область подбородка и виска. Главная задача боксирующего — встать в стойку и перекрыть все уязвимые места.

Не успел я договорить, как опять встрял тот же голос, умничая:

— А ещё можно уклоняться… Ой!..

Видимо, уклониться от легкого подзатыльника, прилетевшего от соседей за болтовню, ушастику не удалось.

— Хорошая стойка должна закрывать подбородок и печень правой рукой, — продолжаю я. — Спину выпрямить… Живот втянуть. Колени слегка согнуть. Помните, ноги для боксёра — это большие жёсткие пружины. Без них ни шагнуть, ни ударить нормально нельзя.

Хожу по залу, проверяю стойку каждого: поправляю руки, выставляю локти, опускаю подбородки. В глазах парней — настоящий азарт. В этот момент они свято верят, что правильная стойка — это половина пути к победе. И, в общем-то, правильно верят.

— Правая нога — толчковая, значит, стоять на пятках нельзя. Надо быть готовым в любой момент сорваться с места. Это основа мобильной защиты — возможность быстро менять позицию, вводить противника в заблуждение, финтить, провоцировать.

Показываю сам, легко пружиня на носках, как учили меня когда-то.

— Чем подвижнее тело и корпус — тем лучше для боксёра. Защита должна быть многогранной: уклоны, шаги в сторону, нырки. Это и про увороты, кстати, — обращаюсь персонально к ушастому умнику.

Показал пацанам, как бить прямые, боковые и апперкоты. Потом сам пошёл к мешку и отработал серию.

— Все эти удары выполняются в разных плоскостях, — комментирую на ходу. — Прямой удар — в основном короткий. Плечо тянется к подбородку, кисть — прямое продолжение предплечья. Бьём указательным и средним пальцем, именно на эту часть кулака идёт основная нагрузка. Если неправильно ударить, то потом локоть месяцами лечить будете.

Остановился, перевёл дыхание.

— А теперь — отжимаемся на кулаках, кто сколько может! — даю команду.

Мальчишки послушно падают на пол и вместе со мной начинают упражнение. Зачем это надо, вслух никто не спрашивает, но по лицам видно — вопрос этот всех интересует.

— Это для коррекции удара. Ведь когда боксёр отжимается на кулаках, он инстинктивно ставит руку правильно. Потому что если кулак стоит неровно — сразу дискомфорт, боль, перегрузка. Такое упражнение помогает поставить правильный удар.

Подопечные сразу заотжимались интенсивнее.

— В конце любой тренировки есть заминка — упражнения на пресс и спину, и растяжка, — показываю как словом, так и делом я.

— А в прошлой тренировки вы этого не делали…

Похоже, горбатого ушастого умника только могила исправит.

Закончил я напутственной речью о важности соблюдения спортивного режима.

Ну что ж, размялся сегодня неплохо. И парням, хочется верить, привил хоть какой-то интерес к боксу. Удержалось ли у них что-то в головах? Не уверен. Но своё дело я сделал.

— Ну а зачем ко мне? Пойдём в кафе, может?

Катька, оставшись со мной наедине, явно занервничала. И вертеть мной, как собиралась, похоже, уже передумала. Я-то для неё — большой и важный взрослый дядя, а она — обычная малолетка. Говорливая только.

— Не могу. Кофе попьём — и мне сразу на сессию Верховного Совета бежать надо.

Катька сникла:

— У меня сестра в комнате… И кофе нет.

Я усмехнулся и тряхнул сумкой:

— Не боись, всё продумано. У меня и кофе с собой, и конфеты. Даже варёная сгущёнка есть.

Вещи в сумке реально имелись. Варёную сгущёнку я специально купил — помнил, что Сонька её уважала очень.

— Знакомься, это мой… э-э-э… — Катя замялась, не решаясь назвать меня своим ухажёром, — … мой новый знакомый. Анатолий, — наконец выкрутилась она, представив меня своей старшей сестре.

— Софья, — соврала та, ведь я-то знаю, что у неё даже в паспорте было написано «Соня». Ну вот нравилось ей Софьей представляться.

— А ты уже отучилась? Катя сказала — диплом получишь и уедешь? — спросил я то, о чем и так знал, пока Катюша, кажется, уже начинавшая ревновать, бегала на кухню мыть кружки.

— Угу, получила специальность, — отвечает Соня.

— Какую? — сделал вид, что не знаю, я.

— Такую же как и у Катьки. Она не говорила тебе, что ли?

Сонька пытается строить глазки, но я в броне послезнания. Общаюсь спокойно, без лишних эмоций.

— Товаровед, то есть. Ну а чего у себя дома не стала учиться?

Катька, конечно, ничего не говорила мне про свою специальность. Да и когда бы? Но я и так знал профессию своей подруги.

— Думала здесь распределиться, а меня отправили… — начала рассказывать Соня, но нас самым возмутительным образом прервали.

— Где этот козлина?

Дверь распахнулась так резко, что, если бы она не открывалась наружу, то её бы просто вышибли. В комнату ввалился патлатый дрыщ с гитарой через плечо и остановился, остолбенело уставившись на меня — поднявшегося со стула во весь рост.

Парень дернулся, порываясь уйти. Похоже, он уже и сам не рад был, что зашёл.

— Ты кто? — грозно спросил я. — Выйди, постучись для начала. Потом входи… Если разрешат.

— Толя, это Мишка… ухажёр твоей Катьки, — некстати влезла Соня.

Паренёк, уже было собравшийся отступить и идти искать «козлов» где-нибудь в другом месте, вдруг — видимо, и сам не поняв как — собрался с духом и, взвизгнув фальцетом, замахнулся на меня гитарой.

— Зашибу!

— Миша! Миша, стой! — в комнату, спотыкаясь, влетела Катя — предмет нашего с ним «раздора».

Патлатого ухватили за рукав и быстро вывели в коридор. Там ему что-то отчаянно лепетали, успокаивали или уговаривали — я не прислушивался. Мне это было неинтересно. А Соня тем временем ехидно ухмылялась.

М-да. Не замечал раньше за ней такого. Ясно вижу: ей бы хотелось, чтобы я тут этого гитариста отоварил, устроив сцену. Окончательно понимаю — не моя это девушка. И не была никогда.

Чёрт, взрослая жизнь всё-таки меняет человека.

Вот тогда, пацаном после армии, я смотрел на женщин иначе: глаза, ноги, улыбка — всё. Теперь же ценю совсем другое — человеческие качества: искренность, надежность. Но раз уж я решил, то помогу Катьке пройти этот сложный для неё в ближайшем будущем отрезок жизни…

— Да кто нас туда возьмёт, шутишь? В Новочеркасский ЦУМ с улицы не попасть, — не верит своему счастью Соня. — Вот в Казлоедовку товароведом меня распределили — туда и поеду.

Она ещё не знает, что вчера вечером я уже уладил этот вопрос через Виктора Семёновича. И с работой для Сони, и с практикой летом для Катьки. Последняя, кстати, сразу мне поверила и теперь сидит и гордо, как победительница, поглядывает на сестрицу.

Ну раз тут девушку почти спас, пора ехать во Дворец Съездов — спасать страну.

Зал заседаний палат Верховного Совета в Кремле. За трибуной — Нишанов. Выглядит он не ахти. Все эти события в Ферганской области его изрядно потрепали, да и сам он сейчас — по сути, «хромая утка», как говорят американцы.

Я сижу рядом с чем-то взбудораженным Ельциным. Тот специально оставил для меня место.

— Слышал, вашего Вепрева хотят поставить на комитет по сельскому хозяйству? — шепчет Борис Николаевич мне на ухо. — Он же там отличился в прошлом году перед Мишей…

— Вепрев — толковый мужик, — отвечаю. — Дело точно не завалит. Я — только за.

— Ну, ну… ладно. Давай послушаем чего нам тут…

Нишанов, сидя за столом в президиуме — а чего стоять-то лишний раз, — огласил повестку заседания. Первым делом нам предстояло избрать двух его заместителей. Конечно, все кандидатуры уже заранее подобраны, согласованы и пролоббированы, но без заминок не обошлось. Обязали, чтобы один из замов обязательно был женщиной — мол, мало у нас женщин на высоких постах.

Выставили кандидатуру: ткачиха из Житомира. Как по мне — туповатая бабёнка. Ни ума, ни особой самостоятельности. Что ни спроси — либо тупит, либо произносит общие фразы. А ведь это — будущая замена Нишанова, если что случится!

Думаете, избрали сразу? Да щас! Один из депутатов, тот что сидит рядом со мной как раз, быстро предложил альтернативные выборы, мол, негоже нам… Нишанов растерялся и попытался возразить, упирая на то, что всё согласовано. Но его стали перебивать выкриками с мест. И почти все поддерживали моего соседа — Ельцина.

Короче, пятерых кандидатов сразу выдвинули. Правда, двое взяли самоотвод, так что осталось трое. Две женщины — одна с дальнего востока, вторая — эта не слишком способная ткачиха. С небольшим перевесом первоначальная кандидатура выиграла голосование, и председатель облегченно выдохнул. А зря. Тут же встал депутат Игитян из Еревана и потребовал… чтобы Нишанов немедленно ехал домой, решать проблемы с турками-месхетинцами!

— Вот мое предложение: Вам немедленно вылететь в Узбекистан!

— Садитесь… Я нахожусь здесь по вашей воле — вы меня избрали. И должен провести это заседание для того, чтобы, сформировав наши руководящие органы, избрать заместителей председателя и сформировать комиссии. И потом… я выполняю свой долг!

А Нишанов явно психует. Но держит себя в руках. Молодец, мужик.

Стали выбирать председателей комиссий. Неожиданно возник корейский вопрос!

— На Съезд народных депутатов от граждан корейской национальности избрано четыре депутата. Однако сегодня в Советском Союзе проживают и лица корейской национальности, не имеющие гражданства. Как вы смотрите на это? И что можете сказать о возможности создания новых национально-территориальных образований для них? — взял слово один из депутатов.

— Во! Друг твой ведь кореец! Давай у нас, в Свердловской области, автономию создадим, — хохочет Борис Николаевич, пихая меня локтём в бок.

Народ оборачивается, косится, но не одергивает.

Ельцин сейчас в авторитете, ему можно и пошутить. А я… А про меня, хрен знает, что думают. Может, свой, может, чужой. Мне, если честно, глубоко всё равно. Я-то знаю: этому Совету долго не жить. Всё это — балаган перед распадом страны.

Из раздумий меня вывел очередной панибратский тычок в бок от Ельцина и его громкое на ползала:

— Штыба у нас из национального округа как раз! Давайте его изберём!

Глава 30

Что? Чта? Чты??? — мелькало у меня в голове.

— Я от республики депутат, а не от округа! — возражаю на автомате.

— Ну, тогда ладно, — смеётся Ельцин и заседание катится дальше по намеченному пути.

Ишь ты, без меня женить меня вздумали! А я сам, признаться, тоже косячу — сижу, не слушаю. Думаю о своем. Но такое впечатление, что вся эта законотворческая возня интересна здесь абсолютно всем, кроме меня. Остальные с горящими глазами дискутируют, позволяя себе выкрики с места.

Нишанов это терпит. А по мне — зря. Я бы всех построил: хочешь выступить — поднимайся, представься, и только потом гавкай. Не на базаре же сидим.

Хотя вот Давид Кугультинов, депутат из Элисты, представился…

— Почему такая автономная республика, как Татария, в которой около четырёх миллионов населения и бюджет больше, чем у некоторых союзных… Почему Башкирия тоже не может быть союзной? Почему мы в конце списка даже здесь?

Аплодисменты. Сдержанные, но есть.

— Меня многие знают, — продолжает он. — Для меня литовцы — братья, ведь я много лет сидел в тюрьме с представителями этой республики. Знаю, какой прекрасный, душевный народ литовцы и латыши. Да все народы достойны уважения. Но когда речь заходит о выборах — автономные республики всегда в самом хвосте. Я предлагаю председателем комиссии выбрать Туфана Миннуллина — замечательного татарского писателя и честного человека…

Вот писателя можно избрать. Депутата этого не жалко. Да и ему, похоже, не жалко своё время терять на этой должности. Я, кстати, не читал его произведений. Мне интересно другое — где этот калмык сидел в тюрьме и за что? За подрыв экономической мощи тоталитарного режима? Склад, что ли, ограбил?

— У вас в Норильске сидел, — словно угадав мои мысли, шепнул сосед справа — Ельцин. — За контрреволюцию… Сейчас такой статьи уже нет. А я застал… Статья 58−10.

Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений. — Ну, Даву зря, конечно, посадили — всего-то заступился в стихах за калмыков, когда тех выселяли, — пояснил так же шепотом другой мой сосед — тот, что слева.

Этот седой старикан революцию точно застал, а стало быть, и контрреволюцию.

Наконец, собрание закончилось. В перерыве перед совместным заседанием обеих палат Ельцин мимоходом сообщил мне, что его будут двигать в комитет по архитектуре.

— Я проголосую, чё, — обещаю я.

— Да не больно-то и хотелось… Морока одна, — отмахивается Борис Николаевич.

Тем не менее, его избрали главой комитета по строительству и архитектуре. Как и моего земляка Вепрева — поставили во главе аграрного. Кстати, в этот самый комитет по сельскому хозяйству записалось аж двести рыл. Половина, наверное, даже не знает, с какого конца держать лопату. Но жаждут влиять.

— … комитет по делам женщин, охраны семьи, материнства и детства. Предлагается товарищ Матвиенко Валентина Ивановна, ныне — заместитель председателя исполкома Ленинградского городского Совета народных депутатов, — вещает дальше ведущий.

Ух ты. Ещё одно знакомое лицо. Вот у кого, можно сказать, карьера только начинается.

Тем временем Примаков уверенно ведёт заседание к финишу. Я держусь в стороне — на трибуну не лезу, руки не поднимаю, с места не кричу. Главное — не попасть в какие-нибудь рабочие органы.

А вот Ельцина сейчас пытают по полной: сначала по строительству, теперь — по Спитакскому землетрясению. Почему, мол, разрушений было так много, кто виноват, как строили, кто подписывал.

— При проверке мы убедились: те дома, что разрушились, строились из рук вон плохо, — заговорил Борис Николаевич, взяв слово. — В бетоне, скажем, цемента оказалось всего пятьдесят процентов от нормы. Арматура в стенах… — он сделал паузу, подбирая точную формулировку, — её, товарищи, можно было вытаскивать из стен голыми руками. И вот теперь главный вопрос: куда делся цемент?

«Куда-куда… — хмыкаю я про себя. — И так понятно. Растащили армянские товарищи при строительстве жилых домов. И цемент, и арматуру.»

— Товарищи, меня очень многие просили разъяснить порядок дальнейшей работы, чтобы была полнейшая ясность, — сообщает Примаков в конце заседания. — Итак, комитеты образованы, большинство комиссий — тоже, за исключением двух в Совете Национальностей. Я предлагаю сейчас прервать сессию на неделю…

Зал оживился, предчувствуя окончание не только заседания, но и всего этого длинного, изматывающего Съезда. Люди зашевелились, закрутили головами, обмениваясь мнениями с соседями.

— Хотелось бы, — продолжил Примаков, — чтобы те депутаты, кто войдёт в комитеты — а вы получите свежие списки от председателей палат — приехали 19 июня. Надо будет поработать в комитетах над составом будущего правительства и выслушать министров. Думаю, это будет очень полезно.

Ё-моё! Да что ж такое! Не планировал я 19-го быть в Москве… А главное — что, разве можно было вообще не вступать ни в какие комитеты и комиссии⁈ Я этого не знал!

Расстроенный еду в гостиницу, чтобы столкнуться с ещё одной несправедливостью: меня выселили! И в самом деле — я никого не предупредил, что задержусь ещё на пару дней. Откуда администрации гостиницы знать, что я остался для работы в Верховном Совете? Хорошо, что места свободные были. Не для всех, конечно. Но я светанул ксивой, и мне сообщили, что через десять минут номер будет готов. Простенький, не люкс, как у меня был раньше. Но всё же крыша над головой — и на том спасибо.

Утром — опять на тренировку. Заодно надо проконтролировать, чтобы Катька не осталась в Москве. Кстати, её сегодня в зале нет. А вот остальные — весь разношёрстный состав, включая двух «смотрящих» за общагой — все на месте. И хотьвижу их, наверное, в последний раз, но учу парней на совесть.

По окончании тренировки уже на выходе из подвала слышу разговор вчерашнего патлатого агрессора и Катерины в соседней с раздевалкой небольшой комнатке. И диалог у них довольно любопытный.

— Миш, ну я же всё решила — поеду домой, — голос Катьки — звонкий и решительный. — Нам с сестрой предложили подработку в нашем цуме! Это что-то нереальное! А тут в лучшем случае я квасом торговать буду на ВДНХ во время практики…

— Катюш, ну зачем сразу уезжать? — канючит Михаил. — Тут столько всего впереди… Мы могли бы гулять по городу до рассвета, пить газировку… да хрен с ним — даже твой квас на ВДНХ! Кататься на троллейбусах без конца. Нам же нравилось…

— Да тебе всё равно с кем гулять! — вдруг зло выплевывает Катя. — Добился своего — чего тебе ещё надо?

— Это ты из-за этого боксёра? Вот так вот, да? — голос Михаила становится резче. — Я всего раз с Машкой прогулялся…

— И с Веркой…

— Ну и с Веркой на дискач сходили — и что?

— А вот когда у меня появился новый ухажёр — ты сразу обо мне вспомнил!

Ухажер — это, я так понял, боксер Штыба. Надо как-то незаметно уйти, а то неудобно: скажут — подслушиваю. Пусть сами разбираются…

Но внезапно ситуация за дверью изменилась.

— Шалава подзаборная! — заорал Мишка, срываясь на визг.

— Козёл брехливый! — не уступает ему Катька.

— Э… вы чего, молодёжь? — раздался ещё один голос. Глухой, низкий. И, похоже, принадлежал он тому самому местному блатному — бывшему боксёру.

— Это тебе за козла! — истерит Михаил.

Слышу глухой удар — что-то грохнулось об пол. Он что — ударил её⁈ Первоначальное желание уйти и не мешать молодым испарилось мгновенно. Пинком выбиваю дверь — и вижу: Димон (или всё-таки Славик?) с развороту пинает патлатого Катькиного воздыхателя. Тот лежит на полу, закрываясь от ударов руками.

Но не он меня волнует. В углу помещения на полу лежит в отключке Катя! Лицо бледное, а с подбородка стекает тонкая струйка крови.

— Это не я, это он! — запыхаясь, бросает Димон-Славик, который, конечно, моего эффектного появления не пропустил и теперь пытается оправдаться по поводу лежащей без движения Катерины.

— Дышит! Вы что здесь устроили? — недоумеваю я.

Проверив пульс, пытаюсь помочь Катьке способом, которым уже однажды помог Виктору Семеновичу. То есть не трясу голову, а аккуратно повернув её на бок, пытаюсь минимизировать последствия удара. Главное — не усугубить.

Зашибись… Бить Михаила смысла нет — пинок по морде от третьего в этой комнате и, как оказалось, не лишнего, вырубил парня. Приехавшая скорая увезла обоих. Вроде как — с переломами челюстей.

Вот это я помог девушке… Как бы теперь лекарство не оказалось хуже самой болезни.

Милицию тоже вызвали. Но у ментов — облом: оба предполагаемых виновника уже вне досягаемости. Один в больнице в бессознательном состоянии, второй, — который оказался всё-таки Димоном, а не Славиком — сбежал. С моего согласия, конечно. Я ведь разговор слышал и, хотя самого удара не видел, уверен: не он бил Катю.

— Мишка на меня тут работал. Я думал — авторитетом помогу ему в разговоре с девчонкой… а тут, вишь, как вышло, — пояснил напоследок Димон.

Парень не бандит пока — это видно. Но спекулянт — точно. С собой сумка с сигаретами, жвачкой и прочей мелочёвкой. Товар для местного ПТУшного оборота, похоже. Впрочем… может, статью за спекуляцию уже и отменили.

Труднее было отделаться от милиции. В глазах приехавшего наряда явственно читалось: «А не повесить ли нам обе покалеченные челюсти на боксёра?» Удобненько. Логично. И главное — быстро. Вот только обломились они. Я невозмутимо сунул им под нос удостоверение члена Верховного Совета, и менты трогать меня не посмели.

— Ну, хоть показания дай, — взывали стражи порядка к моей совести.

— Даю. Не видел, кто бил: ни девушку, ни парня.

Ссору слышал. Через дверь. Вот очухаются — их и допрашивайте.

Проходили уже! Сейчас опять полдня потеряю, а у меня планы… Надо переговорить с Малышкиной Олей, той самой выпускницей МГУ из общаги. Госы она закрыла в четверг, а на днях уже моталась насчёт работы в банк. Я звонил в пятницу нашему председателю Егорову, и вроде как новая сотрудница ему глянулась. Но пока девушку на кассу поставят. Егоров сказал — пусть с низов начинает.

Да я не против. Единственное, что потребовал: зарплату — не триста стандартных, а хотя бы триста пятьдесят. И жильё. Это принципиально.

Триста пятьдесят — сейчас, между прочим, совсем немного. Но жильё за счёт фирмы и перспективы — это уже разговор.

В общаге Олю удалось застать совершенно случайно — она собиралась на свидание с кем-то, и поймал я её прямо у входа во всей боевой красе: макияж, духи шлейфом, модный прикид.

— Красотка! — хвалю. — И сама по себе, и в банке всем понравилась.

— А этот англичанин женат? — внезапно спрашивает Оля, приняв комплимент как должное.

— Ты и Гордона видела? — приподнимаю бровь. — Не знаю, может, и женат. Но вообще-то на работе флирт не поощряется…

— Да? А он мне уже комплименты делал. Даже в ресторан звал — как только пройдёт испытательный месяц, — потупила глазки Малышкина.

— Если что, — можешь сразу отбрить и на меня сослаться, — говорю серьёзно. — Ему лет сорок. Думаю, и жена есть, и дети где-нибудь в Суррее.

— А тебя там уважают, хотя ты вроде и не акционер… — задумчиво смотрит на меня Оля.

— Через кооперативы мне немного принадлежит акций. Но это неофициально. Плюс связи с семьёй Бэнкса, — коротко поясняю я.

В гостинице собираю вещи — пора выезжать. Открываю сумки и замечаю, что что-то не так. Вчера, когда меня выселяли из номера, мои вещи распихали по пакетам, не трогая сумок. Но в одной из них точно рылись! Вижу — по-другому вещи лежат. Вот дерьмо… У меня там была тетрадка… Не та особая, где всё, что вспомнил, записано (та в гараже припрятана), а другая. Во время московского визита кое-что ещё всплыло в памяти… так, припомнил разные мелочи. Вот их и записал туда.

Тетрадка не пропала, так и лежит на дне сумки, но раз в ней рылись, то, получается, могли и прочитать? Палевно! Это кто тут такой любопытный? Да и не узнать сейчас — вещи мне внизу со стойки выдали, а до этого хранили их в небольшой комнатке отдыха. А там мог быть кто угодно — и персонал, и клиенты.

Так, надо посмотреть, что у меня тут в тетради записано…

Морщась от недовольства своей тупостью, — надо же было забыть предупредить администрацию гостиницы о том, что задержусь на два дня — листаю тетрадь.

Результаты спортивных матчей — припомнил три матча нашей сборной. Австрийцы — ничья. Немцам в гостях проиграем. Счёт не помню. А вот турок дома дернем два ноль. Оба гола Протасов забьёт… В принципе ничего страшного. Это я могу объяснить. Тем более в «Спортпрогноз» поигрываю — об этом многие в курсе.

Так-с, что ещё? «Сахаров болеет — умрёт?» Тоже нестрашно. То, что дядя серьезно болен — это всем заметно. Знак вопроса я поставил потому, что не помнил точную дату смерти.

А вот следующая запись мне может реально выйти боком!

Глава 31

А запись была такая: «Стена всё! Ноябрь, после праздников.»

Ясное дело, имел в виду я Берлинскую стену. Её, помню, снесут почти случайно: пресс-атташе накосячит, брякнет в прямом эфире, что переход открыт — и народ ломанётся. А по плану немецких властей ограничения должны были снимать постепенно.

И произойдет это почти сразу после ноябрьских праздников. Сейчас, думаю, никто не врубится. «Стена всё» — что за стена, причём тут праздники? Но потом, когда всё случится, умный человек, сообразит, что я имел ввиду. И тогда вопрос: откуда Штыба знал?

Что же делать? Угадать или предвидеть такое сейчас нельзя. Или можно? Хм… У меня есть знакомые в ГДР, ещё по Венгерской поездке… Хотя есть вариант получше. У Петра Колесникова там батя — начальник штаба! Всей нашей группировки. А Петька… а Петька в Красноярске!

Мог я от него какую информацию получить? Мог. Для отмазы сойдёт… Наверное. Смотря как копать будут — глубоко или не очень. Хотя копать начнут только после совпадения моего прогноза и свершившегося факта. То есть году к 90-му. А может и вообще никто не читал…

Ладно, волосья на заднице рвать буду позже. А сейчас — в посольство Норвегии. Надо срочно поговорить с Мартой — может, получится уговорить подругу прилететь к девятнадцатому.

В посольстве, несмотря на выходной, дежурный без лишних слов отвёл меня в приёмную и помог набрать номер в Скаугум. Вот интересно: вижу его впервые, а он меня знает. И не спросил ничего: ни кто я такой, ни зачем звоню.

— Как хорошо, что ты позвонил… Нет, раньше не получится — у меня экзамены. И ещё день рождения у дяди Хокона… Да, я тоже скучаю…

Марта отказала. Ну это и ожидаемо. Была бы возможность — взяла бы билеты на более раннюю дату.

— Хокон? День рождения? Он же в июле! И почему «дядя»? — запутался я.

— Это другой Хокон. Мамин брат и мой крёстный, — поясняет подружка.

Марта уже немного рассказывала мне про свою семью. Я, например, знаю, что у её мамы есть старший брат — видимо, этот самый дядя Хокон. А другой брат погиб в детском возрасте в результате несчастного случая на море. Тогда даже тела бедняги не нашли — могилка пустая. И уж совсем нехорошая ситуация случилась с сестрой возможно моей будущей тёщи — она покончила жизнь самоубийством. Соня, мама Марты, до сих пор переживает, что не помогла в то время своей старшей сестре.

Короче, я знаю даже больше, чем обычный норвежский обыватель, а возможно, и многие из приближённых ко двору служащих. Раскрывать секреты королевской семьи, конечно, никому не собираюсь. Марта меня об этом просила отдельно и рассказала эти семейные тайны только для того, чтобы я по незнанию какую-нибудь трудную тему не затронул в разговоре с её родными. Словом, чтобы проявлял деликатность в нужный момент. А вот про дядю речи не шло — видимо, никаких деликатных тем с ним не связано.

— Передавай поздравления от меня, — прошу я.

— Обязательно. Кстати, именно он и помог тебе с семенами.

— С чем? — не сразу соображаю.

— Толя! — смеётся Марта. — Ты же сам просил. Помнишь — элитная норвежская порода, семенной материал?

— А, вот оно что, не семена, а семя! — наконец, вспоминаю.

— У дяди, кроме недвижимости, ещё и молочная компания есть, плюс нужные связи. Вам уже всё отправили. В посольстве тебе должны отдать контейнер… Подожди, ты же сейчас откуда звонишь? Из посольства?

— Да, из посольства. Но тут, кроме меня и охранника, всего один какой-то дядька — вроде как дежурный. Не знаю, отдадут мне или нет…

— Дай ему трубку, — решительно потребовала подружка.

Вскоре мне вынесли два довольно тяжёлых метровой высоты термоса — или как эти штуки называются?

И как мне это нести? И не пропадёт ли хм… продукт? Да и вообще — пустят ли в самолет?

— Марта, спроси у дяди — это вообще сколько хранится?

Принцесса на время замолчала, явно советуясь с кем-то по мобильному, и ответила:

— Если условия не нарушать, то долго.

— Тяжёлые они, — бурчу я недовольно.

— Дай мне ещё раз дежурного, — снова просит Марта.

Короче, договорились так: к гостинице подъедет машина из посольства, и с ней человек, который донесёт сосуды Дьюара — именно так называются эти контейнеры — прямо до депутатского зала в аэропорту.

Прощаюсь и еду назад в гостиницу.

Вечером машина — а это был кадиллак, да ещё с посольскими номерами — вызвала настоящий фурор у входа в гостиницу. Кроме водителя, там сидел кряжистый дядька с грустным лицом. Я дядю понимаю — кому охота в свой, очевидно, выходной день, да ещё на ночь глядя куда-то ехать? Но ничем помочь не могу. У меня и так, считай, три сумки. Пусть тащит.

В депутатском зале многолюдно. Такое впечатление, что люди едут на работу в провинцию после тусовки на выходных в столице. И надо же такому случиться, что именно в этот день, другим, конечно, рейсом, летит к себе в регион и Ельцин с сотоварищами.

— Толя, это что у тебя? — БН кивает на мой багаж, за который пришлось всё-таки доплатить.

— Да это… Борис Николаевич… сперма, — вздыхаю я и, предвкушая реакцию, начинаю объяснять.

— Ну, хорошо хоть не твоя! — Ельцин ржет как конь после моего рассказа. Его свита тоже гогочет. — Кстати, тут Вепрев. Видел его. Может, даже с тобой одним рейсом в Красноярск летит.

— Где? — обрадовался я возможности сдать обузу непосредственному заказчику.

Оглядываю зал — и нахожу земляка. Вокруг него тоже толпится народ. Только если у Ельцина — сплошь чиновничьи физиономии, то у Вепрева публика другая: всё больше сельхозники, по виду. Но важности у него не меньше. Да и там тоже солидные дяди — сидят за столиком, что-то пьют из чашек. Надеюсь, не водку. Хотя по тому, какие жадные глотки делает Аркадий Филимонович, — сомневаюсь что спиртное.

— Это то самое? То, что обещал? Норвежская красная⁈ Бог мой! — Вепрев буквально подпрыгивал на месте от возбуждения, как ребёнок при виде подарка от Деда Мороза. — Толя, а материал правильно взяли? Это важно! И где сопроводительные документы?

— А я знаю, как правильно? — растерялся я.

— Видишь ли, бык должен быть в крайне возбуждённом состоянии! Это даёт плюс десять процентов к результативности осеменения.

— Э-э-э… — тяну я, не зная, что ответить.

Вот совсем нет никакого желания думать о том, возбуждали ли быка — и если да, то каким образом.

— Там их к манекену подводят обычно, — со знанием дела поясняет ещё один депутат Верховного Совета, которого я не знаю, но, думаю, тоже из аграриев. — Эх, Аркаша, умеешь ты достать всё, что захочешь… Дашь сотню доз?

— И мне, и мне… — заголосил народ, поняв какую ценную вещь получил глава аграрного комитета Верховного Совета из Назарово.

— Толя, пригляди за термосами. Пойду договорюсь, чтобы их в салон разрешили взять, ведь сдавать в багаж такой ценный груз небезопасно, — решительно командует земляк, и я караулю сосуды, ловя откровенно завистливые взгляды сельхозработников.

Разумеется, Вепрев договорился. Но что интересно — в самолете вез эти сосуды всё равно я. Дело в том, что у Вепрева место обычное, а у меня — ну, я уже рассказывал, что из себя представляет современный бизнес-класс: первый ряд, чуть больше места для ног, плюс полочка небольшая имеется.

При покупке билетов я не обламывал себя, и так как решил жить на широкую ногу, то сейчас лечу в бизнес-классе, считай! В общем мне эти два термоса в ноги и поставили.

— Я тебя, Толя, на своей машине довезу куда скажешь! — посулил взамен услуги Вепрев. — Утром будешь на автобусе трястись, а так — с комфортом, в моей «Волге»… Она, кстати, уже в Емельяново ждёт.

А что, просто так бы не подвёз? Дядя и так по уши в долгах передо мной…

— Молодой человек, что у вас тут? Мешает пройти, — с недовольным фырканьем протискивается к окну наступив мне на ногу важная и объёмная тётя.

Двигалась она решительно, как бульдозер. Или даже танк. Тётя была аляписто одета, не в меру накрашена, и с таким количеством жёлтого металла на себе, что, чуть ли не звенела при каждом шаге.

Думаю, из «особо важных». Не королевских кровей, конечно, как моя Марта, но вид чванливый, и претензий много.

Я порадовался, что сижу не рядом с ней, а с краю у прохода — ведь тётке собственного кресла явно будет мало. А место у неё было рядом с тощим дядей с такими грустными глазами, что становилось ясно — это её муж.

Сам я был без наград и значков, так как шикарный свой костюм снял, чтобы ненароком не изнахратить. В общем-то и правильно сделал.

— Сперма там! — зло ляпнул я, так как переноска этих термосов меня изрядно утомила. Я даже вспотел, пока их тащил по салону.

— Что⁈ — возмущенно переспросила тетка. — Коля, ты слышал⁈ Ну и шутки нынче у молодежи… Это ж ни стыда, ни воспитания! Вас вести себя прилично родители не учили?

Никто вообще не учил: мамы-то нет давно, а батя… ну сами понимаете, чему он научить мог. Но это — в нынешнем теле. А в прошлом теле мой отец хоть и закладывал за воротник и моим воспитанием особо не занимался, зато мама своё дело знала — и ремнём по заднице мне прилетало часто!

Вообще-то, претензия тётки прозвучала грубовато — притом на весь салон. А тут ещё деваха с заднего ряда, гоготнув, потянулась вперёд и принялась с интересом разглядывать сначала термосы, потом меня, красномордого. Приятная такая девочка… И какое теперь у неё обо мне впечатление?

— Выражения выбирайте! Это бычья сперма. От одной очень хорошей породы… Для нашего совхоза, между прочим…

— Сперма? Так это правда? — ахнула толстуха и решительно полезла через ноги мужа назад, на выход. — Я с ЭТИМ не полечу! А ну убирайте! Вызовите мне командира корабля! У нас что тут — Ноев ковчег⁈ Почему в багаж не сдал?

— Ой, больно! Уважаемая, куда вы по ногам, как по асфальту! — возмущаюсь я уже громче, так как тетка снова прошлась по мне, не замечая препятствий, и просторный проход бизнес-отсека для неё оказался мал. Что ж за день такой — опять мои модные кроссы пострадали.

— Гражданка, сядьте и пристегните ремень. Самолёт готовится к взлету, — хрупкая стюардесса в узкой юбке-карандаше чуть ниже колен храбро бросилась на «танк».

— Да вы знаете, кто я⁈ — громогласно объявила толстуха, разумеется, продолжая стоять в проходе.

А самолёт уже действительно притушил свет и медленно стал выруливать на взлётную полосу.

— Не хулиганьте… Прошу вас, сядьте на место, — стюардесса вдруг сбилась, растерявшись.

— Сяду! Только уберите эту… сперму! — взвизгнула тётка и с размаху пнула контейнер ногой.

Весь салон тут же повернул головы в нашу сторону. Ещё секунда — и возле заветных сосудов будто из воздуха материализовался Вепрев. Наверное, телепортировался. Иначе не объяснить.

— Я тебе ноги поотрываю, если ещё раз пнёшь, — зло прошипел он тётке.

— Мужчина, вы тоже займите своё место! — требует храбрая стюардесса.

Реально она большого мужества человек — Вепрев сейчас страшен в гневе. И несмотря на свой невеликий рост, он не выглядит лохом, в отличие от меня — в несолидной джинсовой варёнке. На пиджаке именитого земляка позвякивают значки, ордена, медали — Герой Соцтруда, между прочим! Дерзить такому⁈

Толстуха сникла, забормотала что-то себе под нос и стала пробираться к своему креслу. На этот раз я ловко успел убрать ноги — Чингачгук дважды на швабру не наступает! Ну, хорошо: два раза может наступить, но три — уже нет!

— Коля, ты-то чего молчишь? — сверлит мужа взглядом тётка, усевшись на свое место.

Чего она от него ждёт? Что он сейчас ринется врукопашную и выкинет контейнеры в иллюминатор? Да дядя вообще на бойца не похож. Вот совсем.

— Ты не понимаешь, Мая, — это Вепрев! — будничным, даже несколько скучным, голосом отвечает тощий дядя.

Видимо, для него такие наезды — дело привычное. Он давно адаптировался и теперь реагирует на психи и замашки своей важной супруги с олимпийским спокойствием.

— А я Штыба! — зачем-то похвастался я.

— Штыба? Начальник хозуправления крайкома КПСС? Не может быть! — не поверил мне сосед слева.

Глава 32

— Это который Штыба?.. — плюгавый мой сосед вдруг выдал на лице сразу две эмоции: удивление и осторожный испуг. И театральный критик во мне тут же сказал: «Верю!»

— Ну-ну, — усмехнулся я, подбадривая.

Но флегматичный сосед уже опять ушёл в раковину своего безразличия и на меня даже не смотрит. На толстуху же моё саморазоблачение не произвело ровным счетом никакого впечатления, но, напуганная дядей в дорогом костюме и с высшей наградой Родины на груди, она притихла.

Я уснул, но вскоре был безжалостно разбужен стюардессой. Обед! Чёрт, забыл предупредить, чтобы не будили.

Раздали еду — всё аккуратно упаковано, с эмблемой «Аэрофлота», в серебристых коробочках. Для меня это уже привычно, а вот девица сзади живо радуется каждой мелочи.

— Ох, ты… соль! Перец!

Она будто в первый раз летит. Или, может, как сейчас модно шутить… с Урала?

— А это что? Салфетки? Кофе! Растворимый!

Точно — с Урала. Как Ельцин. Или, скажем, Костя Цзю. Интересно, фильм с этим дурацким мемом уже вышел или нет?

Эта она ещё моего обеда первого класса не видела. У меня, к примеру, на столике красуется миниатюрная розеточка с чёрной икрой.

Проглотил еду — даже не заметил. Сухой закон ещё никто не отменял, но в первом классе уже наливают — вино, шампанское… даже водку. Вот в прошлом году, помню, спиртного не давали вообще. А теперь — пожалуйста. Послабление вышло, впрочем, незаметное для большинства. Я, разумеется, злоупотреблять не собираюсь — надо в форму возвращаться. Решил: если получится, поеду на чемпионат мира. Всё-таки в Москве, далеко ехать не надо. А потом — всё.

Сзади слышу восторженные возгласы девицы по поводу эконом-обеда простых пассажиров: курочки с рисом и булочки с джемом.

— А тут ещё… салат! И десерт есть? Да тут как в ресторане, — задыхалась она от восторга.

М-да… Хорошо, когда отдельный салон под первый класс. Но в этом рейсе таких мест — всего шесть. И все прямо в общем салоне. Сейчас, впрочем, уже можно и не шифроваться особо. Кто хочет — тот выделяется, чем многие кооператоры и пользуются. А мне плевать, что и поднос у меня больше, и салфетки — тканевые, не бумажные, и еда — на нормальной фарфоровой тарелке, не в фольге. Пусть завидуют молча.

— Парень, а парень, ты мне свою шоколадку не отдашь? — стучит по лысине вроде как показавшаяся мне сначала приличной девушка.

— Не надо меня по макушке долбить. А шоколад, конечно, отдам.

— А чего не надо? — смеётся нахалка. — У тебя там что, эрогенная зона?

Ух ты, какая продвинутая — про «эрогенные зоны» осведомлена. Жаль, с воспитанием промахи.

— Молодой человек, вы уж простите меня, старушку, — вдруг елейным голосом обратилась ко мне толстуха.

Всё ясно — муж, пока я спал, поделился своим мнением о Штыбе. Знать бы ещё какое оно…

— Какая же вы старушка⁈ Да у вас, уверен, поклонников больше, чем у любой малолетней пигалицы, — усмехнулся я, кивнув на девицу сзади.

— Ты чё⁈ — возмутилась та, правильно восприняв сказанное на свой счёт. — Знаешь, сколько у меня парней?

— Сколько?

— Штук десять!.. Точно — ровно десять!

— Девушка, если вы шалава, — не надо этим хвастаться, — не без удовольствия заметила толстушка. Видно, тетка чутко уловила, что меня особа сзади порядком нервирует.

— Анатолий, а вы ещё как спортсмен выступаете? — обратилась она ко мне с интересом и даже… с уважением. Кто бы мог подумать.

— Тётенька, а какой у него вид спорта? — снова влезла соседка сзади, облизывая пальцы с растекшейся по ним «Аленкой». После подарка с барского плеча от меня она даже на «шалаву» не обратила внимание.

— Э-э-э, — затупила тетка. Видимо, об этом муж ей сообщить не успел.

— Бокс, — пришёл я на помощь.

— О! А у меня ухажёр — боксёр, КМС! — выпалила болтушка сзади, окончательно влившись в наш разговор. — Сейчас служит. Тут, в Красноярске. На Кульбыстрое у него часть! Он хоть и невысокий, но наглый как танк, и борзый — любого завалит… А бывший был борцом-вольником. Там вообще без шансов…

На кульбыстрое? КМС? А не Бейбут ли это?

Поворачиваюсь, чтобы разглядеть девицу получше. Симпатичная. Я такие вещи на автомате просекаю. Лицо круглое, кожа чистая, волосы длинные, ухоженные. Но главное — ноги. Нет, не стройные — а даже наоборот: округлые коленки намекают, что и сзади у девицы масштаб приличный. Она, похоже, из тех женщин, у кого и попа, и талия имеются. Не дура природа — постаралась. Мог, вполне мог бегать за ней Бейбут! В его вкусе девица — сто пудов.

Бейбут? — вслух удивляюсь совпадению. — Точно! — восклицает она, хлопая ресницами. — Он! Бейбут Казах! Это и фамилия, и национальность, — прикинь! А он и правда говорил, что его все в крае знают. Смотри-ка, не соврал!

Тут девушку отвлекли. Стюардесса пошла по рядам собирать приборы — сейчас, в отличие от будущего, они не пластиковые, а обычные, из нержавейки. Знаю: некоторые не стесняются и без зазрения совести тырят вилки и ножи впрок — в общежитие там, или домой. Вот и соседка сзади, похоже, украдкой сунула к себе в сумочку комплект.

— Да забыла я, забыла. Очень надо их воровать… — оправдывалась сейчас перед стюардессой подружка Бейбута.

— Девушка, зачем вы обманываете? Вы что, из ресторанов тоже посуду домой уносите? Сейчас старшую позову! Сообщим по месту учёбы! — пугает храбрая стюардесса — та, которая даже Вепрева не убоялась.

— Анатолий, так вы ещё выступаете как спортсмен? — попыталась вернуть к себе внимание безымянная для меня пока тётенька. — Я, кстати, Лимонова Вера Игоревна. Из крайисполкома. И вы знаете, — как раз курирую спорт в нашем регионе.

— Уверен, вы с этим прекрасно справляетесь, — вежливо киваю я. — Но мои спортивные планы — это скорее в федерацию. Там решают, кого на какие турниры ставить. Тут от самого спортсмена не всё зависит: где-то позовут, а где-то пролетишь мимо…

— Ой, да хоть бы и взяла! Билет у вас сколько стоит? С ума сойти, — продолжает возмущаться подружка Бейбута сзади.

Ещё и огрызается. Точно говорят: волос длинный — ум короткий. Похоже, эту дурынду спасать надо.

— Уважаемая, простите. Да-да, именно вам! Вы тут старшая по рейсу? — поворачиваюсь я к паре стюардесс.

Обе в одинаковой форме, но одна явно постарше и держится увереннее — наверное, она и есть старшая бортпроводница. И странное дело: старшая — такая же «стройная», как… моя соседка справа. Неужели у них там совсем нет стандартов? В салоне и так дышать тесно, а тут ещё и такие танки шлындают по проходу туда-сюда…

— Я к вам подойду, — вежливо, но твёрдо сообщает мне старшая.

— Нет, вы уж сначала мне внимание уделите, а от моей соседки отстаньте. Идите занимайтесь своими делами. У вас что, работы нет? Сделали проблему из ничего… Ну, забыл человек, сунул в сумку машинально. Ничего же не пропало? — отчитываю я старшую и по возрасту, и по экипажу тётку.

— Вы знаете, сколько мы платим бывает за рейс за недостачи? — возмутилась моей наглостью сотрудница компании.

— А вы знаете, какого размера должен быть пластик сыра… или вот, например, колбасы?

И я поднял несъеденный ломтик копченого деликатеса, который аж светился насквозь.

Эти хитрости мне понятны! Чем тоньше будут порезаны колбаса, сыр, ветчина — тем больше останется «для дома, для семьи» сотрудникам компании. Мне на самом деле наплевать: и так перепало больше, чем рядовому пассажиру. Десерт вон вообще отдал жертве аэрофлотовского беспредела.

— Я свидетель! — вдруг громко подала голос моя соседка слева, Вера Игоревна из крайисполкома. — Правильно, Анатолий Валерьевич! Вот это — по-коммунистически! Пусть теперь их самих на выходе проверяют! Сумочки, авоськи! Пусть посмотрят, кто и что уносит!

Интересно, что ей надо от меня? Муж тётки сидит рядом с рожей буддийского божка и вообще никак не реагирует на происходящее.

Вижу, шепчет что-то старшей храбрая стюардеса, поймавшая на воровстве девушку. Явно про меня что-то поёт, про то, какой я крутой… По местным меркам, конечно.

И вот только что грозная, внушительных размеров старшая стюардесса, оказавшись совсем не такой храброй, сразу сдулась.

— Да, конечно… Простите, девушка, — мгновенно меняет тон она. — Не знаю вашего имени…

— Мадина я, — воровка в лёгкой растерянности. А вот мне неразделённая пока любовь моего друга стала ещё понятнее — имя-то казахское. Скорее всего, землячка кореша.

— Мадина, вы если раньше меня Бейбута увидите, передайте: я заеду к нему в часть в ближайшее время. С подарками, — говорю я девушке.

— Да? Ой, сегодня же и заеду! Спасибо вам, а то я уже плакать собралась… — призналась простодушная Мадина.

— Помогает? — усмехаюсь я.

— С парнями — всегда. А тут, боюсь, нет…

— Мадина, мы вас в обиду не дадим! — улыбнулась Вера Игоревна, ловко уловив момент. Похоже, в сознании тётки только что произошла переоценка активов, и репутация Мадины в её глазах выросла.

Чванливая — да, хабалка — да. Приспособленец — ещё какой: вон как меня обихаживает. Но в ситуацию въезжает на раз! Так бы сдалась ей эта Мадина при других обстоятельствах — да она б ещё и от себя девицу притопила.

— Спасибо, Вера Игоревна. Вот моя визитка — звоните. Если чем смогу — помогу, — достаю из визитницы парадный экземпляр.

У меня, надо сказать, два типа визиток. Одни — строгого, делового стиля. Для всех. Там мои телефоны и должности… Вторые — ни дать ни взять произведение искусства! Чёрная качественная, плотная бумага с золотым тиснением по краям и красивым орнаментом. Позолота, причем, натуральная! И там только моя фамилия и инициалы: Штыба А. В. Ну и на обороте три телефона: приёмной, мой прямой в кабинете и домашний. Были бы сотовые — добавил бы. Ну или пейджер. Но это ещё не скоро.

Подумывал еще серп и молот изобразить, чтобы показать свою принадлежность к партийной элите, или олимпийские кольца… но пока на таком варианте остановился. Это мне Пашка Полоскин подогнал — он ещё один кооператив открыл, визитками занялся. Молодец, схватил момент.

— А можно мне такую? — между кресел снова высовывается мордочка Мадины.

Похоже, сегодня девица от меня не отстанет. Сидит, сверлит взглядом. Наверное, сравнивает: кто лучше я или Бейбут. Ну или решает — достоин ли я стать одиннадцатым в списке её поклонников.

— Последняя была. Но через вашего молодого человека, вы меня легко найдете, — обламываю я.

Мой кореш, между прочим, ревнив не в меру.

Ходи потом, жди удара по печени. Шутка, конечно — с другом я из-за бабы ссориться не собираюсь. Поэтому лучше сразу дать понять: вот есть Бейбут, и есть я — друг Бейбута и человек с возможностями. Но не с намерениями.

— Толя, а ты чем занимаешься… ну, кроме махания кулаками? — спрашивает наглая деваха.

М-да, после такого вопроса ясно: ничего она о моей крутости по-прежнему не ведает. Ну и не буду ничего ей рассказывать, лучше пообщаюсь с умной Верой Игоревной.

— Вера, — обращаюсь я к тетке по-простому. — А вы в курсе, что ваш предисполкома Сергиенко теперь в Конституционной комиссии?

— А как же! Мы уже поздравили Валерия Ивановича! — охотно подхватила беседу Вера. — Толковый мужик! Знаю его по бюро, он же у нас секретарём работал…

— Секретарём? — фыркнули сзади, не оценив всей весомости этой должности.

Дружно с соседкой игнорим замечание красивой и осведомленной в том, что такое «эрогенная зона», но совершенно не разбирающейся в партийной номенклатуре девушки.

— Я тоже успел поздравить. И ещё заметил — у вас просьба ко мне… Какая?

— Ох, какой вы чуткий руководитель! — льстят мне напропалую.

— Рукамахатель, скорее, — острят сзади.

— Не будем об этом. Не стесняйтесь — рассказывайте, — предлагаю я соседке. Мадина опять в игноре.

— У нас есть интернат для глухих на Удачном…

Я офигел от начала. Ну мало ли что может потребоваться от хозуправления… Но школа? Был я там, кстати, год назад, по поручению Шенина.

— Знаю…

— Так вот, ситуация сейчас там такая…

По мере рассказа тётки, я впадал, как модно будет говорить в будущем, в когнитивный диссонанс. Эта самая блатная, чванливая, а местами даже хабалистая баба оказывается, просит вовсе не за себя, а за детей из этой школы-интерната! Жесть. Вот как так можно в людях ошибаться⁈ Она и пытается мне угодить, чтобы выбить ещё одно здание на улице Лесная рядом с интернатом, которое сейчас принадлежит моему хозуправлению.

— Спасибо, что обратили внимание на проблему! Разумеется, сам я такой вопрос не решу, но сегодня-завтра зайду к Шенину, и уверен — дело сдвинется.

— А как вы вообще узнали… ну, что у детей со спортзалом беда? — стало мне интересно.

— Так, Витя Райков, борец наш красноярский, там преподаёт. Он и рассказал, что детям негде заниматься. А ведь в интернате больше семидесяти человек живёт постоянно. Некоторые из других районов — далеко добираться, особенно зимой. Вот и остаются на неделю-две безвыездно. Учёба, жильё — всё рядом. Но вот нормальных условий для занятий физкультурой нет. А им ведь как никому спорт нужен. Он их держит.

Вот тебе и приспособленка! Да, женщина она со своими недостатками, но оказалась большой души человеком. Без показухи.

— Товарищи пассажиры, наш самолёт начинает снижение в аэропорту Красноярска. Просим пристегнуть ремни и убрать столики, — бодро сообщила храбрая стюардесса по громкой связи.

Я их уже начинаю различать по голосу.

Глава 33

Эпилог

От бычьей спермы я не избавился даже в «Волге» Вепрева, которая встречала его в аэропорту. Нас встречал ещё небольшой дождик, но он совсем меня не раздражал. Кроме Аркадия Филимоновича, устроившегося на переднем сиденье, в салоне были водитель и ещё один тип — главный зоотехник. Здоровенный такой дядя, с руками, как лопаты. Я поначалу подумал — охранник. Ан нет — просто специалист по осеменению.

Сосуды с ценным грузом в багажник, понятно, не положишь. Так что еду на заднем сидении, обняв один термос ногами, а ко второму прижимаясь спиной. Движемся, кстати, медленно — с черепашьей скоростью.

— Главное, не тряси! Если азот выплеснется — кранты и тебе, и материалу! — стращают водителя.

— Да я осторожно, Аркадий Филимонович… — басит тот.

— Толя, а сколько это тебе стоило? — спрашивает Вепрев, явно имея в виду ценный продукт.

— Ничего не стоило. Пока. Мне дядя моей подруги помог… Думаю, он не будет деньги брать, — растерялся я, потому что только сейчас понял: я обнаглел до такой степени, что даже не предложил норвежцам плату за их услугу!

— Скажешь потом. Наш совхоз — небедный, средства имеются. Конечно, желательно рублями…

— Я спрошу… Но если скажут: подарок — навязываться не буду.

— Вот это верное решение. Кстати, завтра вечером жди машину — с подарками уже от нас. Положим тебе там разного… Деньги деньгами — если даже и попросят, это одно. А то, что ты сам этим занимался, своё время тратил, хотя и не обязан был — это другое. Я такие вещи не забываю. И не вздумай отказываться. У друзей принято делать подарки. А мы же друзья, надеюсь?

— Друзья, — подтвердил я, хоть до этого особой дружбы с ним не водил. Ишь, как тыркнуло дядю!

А зоотехника, похоже, тыркнуло ещё сильнее. Он только переспросил: «Норвежская красная?» — и затих. Вот теперь думаю: он просто молчун по жизни или например так вышколен, что в беседу двух начальников не лезет? Или его масштаб свалившегося на него счастья впечатлил?

Подъехали к моему дому в семь утра с небольшим. Отлично — есть время и помыться, и переодеться, чтобы на работу явиться при полном параде. Клятвенно себе обещаю: до отъезда на заседания Верховного Совета — работать за двоих!

Прощаемся с Вепревым уже как друзья. Тот даже вылез из машины, чтобы обнять меня на прощание, и стал трясти руку с таким азартом, будто пытался оторвать её. Только это непросто — у меня и папины гены, и годы тренировок… Чёрт, ещё бы хорошо на тренировку сегодня попасть! Жаль только, спал всего часа три. Но ничего. Организм молодой — справится.

Лифт работает — и это уже удача! На площадке перед моей квартирой темно: лампочка перегорела, а свет из окна с лестницы тусклый. М-да… могли бы и заменить. А ещё боремся за звание «дома высокой культуры»!.. Реально за что-то там боремся. Хотя, чего я ворчу? Вполне могла и пять минут назад перегореть. Просто я внутри уже старый и вредный.

Так, куда я ключи засунул? Пока шарю по сумке, на лестничную площадку выглядывает сосед…

— О! Так ты не уехал? Опять тут жить будешь? — зевая, бросил он странную фразу и сразу скрылся за дверью.

Что значит — «не уехал»? Уехал и уже вернулся. И да — буду жить. А почему «опять»? Бухой?

Найдя, наконец, ключ и став искать замочную скважину, я понял, что сосед, скорее всего, вполне трезвый — вставить ключ в замочную скважину я не могу! Что это может быть? В замке воткнут ключ с другой стороны, то есть в квартире кто-то есть! А вот щас не врубился! Что за дела?

Меня ограбили, но вор устал и лёг спать, как в том фильме? Или внутри Ленка? Только у неё есть ключ от моей квартиры. Она обещала поливать цветы, которые сама же и притащила ко мне в хату. Как я ни отказывался от этой зелени в разнокалиберных горшках — дешевле оказалось сдаться на милость победительницы. Цветы ей, видите ли, выбрасывать жалко, а у ребёнка на них аллергия! Может, даже и не врёт.

Да, непохоже, что ключ там торчит. Черт… темно как у… сами знаете где. Замок сломан, наверное! Хулиганы или недоброжелатели? Вряд ли. А вот чудо-девочка — жена моего друга и моя подружка вполне могла своими кривыми ручонками его испортить! Коза!

Короче, надо идти к Ленке и Илье домой. Последний должен был прилететь в Красноярск ещё в субботу. Пусть расскажут, что случилось с моим замком. Чёрт, так ничего не успею. Ещё и сумки эти с собой таскать… Может, соседу оставить? Ведь если заявиться с сумками к Ленке, то она сразу полезет смотреть их содержимое в поисках подарков. А это — минимум полчаса, пока себе нужный не выберет. А я ещё хотел в гараж заскочить — машину забрать…

— Это кто там шурудит замком? Я сейчас милицию вызову! У меня и телефон имеется! — вдруг раздался за дверью моей квартиры старушечий голосок. Причём абсолютно мне незнакомый.

Козе понятно, что имеется — сам его и ставил.

Так-с, что имеем: какая-то бабуля, по голосу — совсем древняя, засела в моей квартире. И ведёт себя, надо сказать, нагло. Значит, скорее всего, сидит там на законных основаниях.

Чёрт, не сходится. Позвонить бы соседу — но он, судя по своей реплике, сам толком не в курсе. Знает только, что там кто-то другой живёт.

— Ну, видел я троих. Бабка такая… НКВДшного вида — врала, что у Берии работала. Потом женщина с пацаном, лет двух, наверное. Но эти недавно там живут, меньше недели… Я думал, ты обменялся с кем-то. Даже обиделся, что не простился по-человечески, — Леонид тоже собирается на работу, и половина его морды — в пене, вторая — уже чисто выбрита.

— Молодая женщина? — зачем-то уточняю я.

— Молодая. Красивая: ноги длинные, а грудь…

— Лёш, ты с кем там? Какая ещё грудь? — раздаётся из глубины квартиры голос Евгешки — жены любителя длинных ног.

— Толик тут… Спрашиваю у него, как грудь качать. Ну всё, потом, потом! — едва не пойманный на горячем Лёнька закрыл дверь, даже не дав мне поставить свои сумки!

Хотел уже опять звонить, но неожиданно дверь моей квартирки открылась и длинные ноги, о которых говорил сосед, едва прикрытые коротким халатиком, вышли в коридор. В лицо мне тут же ударил свет фонарика. Значит, лампочка перегорела не сегодня, раз дамочка знала, что на площадке темно.

— Кто вы? Зачем в квартиру пытались попасть? — голосок нежный, и вроде как знакомый. А вот грудь не разглядеть из-за фонарика.

— Свет выруби, пожалуйста, или в глаза не свети. Зачем хотел попасть? Да помыться, побриться, в туалет сходить, потом позавтракать и на работу… А вы что подумали?

— Толя, это ты, что ли? Ох, и вырос! Не узнала! — обрадовались мне ноги, и, надеюсь, всё остальное.

Я, наконец, понял по голосу, кто у меня гостит. Это Катя! Массажистка из профилактория, что в одном здании с зональной школой, где я учился. Ну, было тогда у меня с девушкой… недолго. В восемьдесят пятом она уехала и поступила в мединститут в Москве. С тех пор не виделись ни разу.

А Катя красотка стала! Злость от того, что кто-то у меня живёт, тут же пропала.

— Я когда приехала на практику в нашу БСМП, мне сразу комнату в общежитии не дали, — рассказывает свою историю Катя. — Случайно встретилась с Леной на улице — она и предложила временно у тебя пожить. Ключ дала. Сказала, ты не будешь против. Только велела поливать цветы. У неё, бедной, аллергия на них, оказывается, а она вынуждена ходить и поливает твои цветы!

Ну, ясно — Ленка знала, что у нас с Катей были отношения… Ну и, поскольку душа у неё добрая, помогла знакомой. За мой счёт, конечно. Но я не в обиде. Кате сейчас… двадцать восемь? Двадцать девять? В самом соку, короче! И Марты пока нет…

Вот только если той кто ляпнет? Тот же Леонид?.. Ничего, пристрою я Катю. А цветы вообще выкину к чертям! Ишь ты — «мои» они, оказывается… И ведь уже разыграла сцену: мол, Штыба-гад заставил женщину с аллергией поливать свои цветы!

— Сегодня же выкину, — кровожадно прошипел я, имея в виду, конечно, цветы.

— Толя, ты чего?.. Это из-за того, что я тебе не писала? — неправильно поняла меня Катя, и её голос задрожал от обиды.

— Да я не про тебя! — морщусь я. — Дай, хоть домой зайду.

— Баб, ты оделась? — кричит в комнату Катя и отступает в сторону, впуская меня внутрь. — Ну, слава богу, а то я боялась, что ты против будешь.

— Не буду. И с жильём помогу. Ты надолго к нам?

— Ма-а-а-м, это кто? Мой папа? — раздался вдруг тоненький голосок.

Вглядываюсь в полумрак прихожей. Пацаненок — светловолосый, курносый, в руках машинка с обломанным колесом.

Э… секс с Катей был летом 85-го, вроде. А ребенку сколько?

— Сколько тебе лет, мужчина? — спрашиваю ласково, присаживаясь на корточки, чтобы не пугать его своими размерами.

Сейчас красивые Катины ноги меня совсем не интересовали, и халатик свой она одергивает совершенно зря.

— Тли! — радостно выпалил малыш.

Да чтоб тебя!

— Почти три, — засмеялась Катюша, а я лихорадочно принялся высчитывать, сколько прошло времени с августа восемьдесят пятого с учетом полагающихся девяти месяцев до рождения…

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Совершенно несекретно

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Nota bene