Восход Сириуса, часть 1 - Восток-Запад [Людмила Владимировна Белаш] (fb2) читать онлайн

Восход Сириуса, часть 1 - Восток-Запад

Пролог

Сотис Великая блистает на небе, и Нил выходит из истоков его

Древнеегипетская надпись

3057 год. Питомник на Центавре Голд

– Вы слушаете новости Земли из Пекина, – заговорил бодрым голосом эфир. – Когда остановится море? Русские озабочены затоплением Западно-Сибирской равнины. Солнце поражено фотонным ядом – японские учёные считают, что яд был вброшен сирианами под видом кометы. Проблема бразильских военных баз в Португалии…

Радио скрипело и щёлкало, захлёбываясь перебоями в потоках солнечных излучений. Про ТВ и говорить нечего – отключено. Что толку созерцать рябое мелькание? Окаянные дни. Но телефон питомника работал стойко, как бойскаут; его линии и аппараты защищала сплошная оболочка.

– Госпожа, Сто Пятая детка снова ушла и не сказала куда, – пронзительным тоном ябеды доложила Сорок Третья, вожатая группы выростков. – Осталась без обеда.

Опять! Постоянно № 105 нарушает режим! Это становится нестерпимым. Сто Пятая словно испытывает госпожу на прочность – насколько у хозяйки хватит выдержки?

Стоило дать детишке льготу, выделить из стада – она сразу возомнила о себе, начала дерзить и выкаблучивать. Всего-то ягня недозрелая, а норов как у старшей. Модная! обрилась, оставила пук волос и сплела из него косу. Раз наказали упрямицу, два, три – всё стоит на своём! Можно подумать, белое пятно даёт ей больше прав, чем прочим.

– Четыре-Три, её не слишком дразнили? – Госпожа знала, что выростки друг к другу беспощадны. До слёз, до драки, до того, что камнем в пруд. Особенно травят заметных.

– Нет, как обычно. «Овца без отца» и всё такое. Простым деткам это в ноль. Я вообще не понимаю, чего она сплющилась. Шибко умная.

– Хорошо. Корми своих – и отдыхать. Я займусь Сто Пятой.

Вошёл шофёр доставки «Замороженные биоматериалы», протянул документы. Он привёз из клон-центра партию оплодотворённых яйцеклеток. Серия «итальянки М18», сорок пять штук. Не элитный продукт, но надёжный – строго стандартизованная и выносливая серия, притом дешёвая. Девять из десяти привьются и выживут.

– Сгружайте.

– Ну и лето! – Шофёр вытер платком потную плешь. – Как на Земле в Ираке! Но знаете, мэм, лучше париться здесь. Там ходишь и буквально слышишь, как тебе на лысину падают прионы. Сучья звёздная пыль… Как они там, в космосе, не вымерзают?

– Как яйцеклетки в жидком азоте. Консервация! Они оживают в тепле.

– О-хо-хо. А мы в нём варимся. Вдобавок буря, связь еле дышит…

– Сургут, Сургут, – настойчиво вызывала хозяйка, мысленно оплакивая сгоревший кондиционер.

Кабинет наполнялся жаром, как парник. Сквозь щели между лепестками жалюзи, похожими на металлические жабры, пробивались режущие лучи Примы. Снаружи мегафон – «Кыть-кыть-кыть!» – последний раз звал выростков на кормёжку. Гомон, смех, топот множества ног неслись мимо окон офисного здания.

– Сургут! Сургут, отвечай!

– Папа Римский вновь призвал крестить «подопечных» наравне со всеми. Далай-лама сказал, что рождение «подопечным» есть воздаяние согласно карме. В Центральной Европе вспомогательная раса составляет седьмую часть населения…

– Слушаю вас, мэм, – наконец отозвался механический помощник.

– О, когда ж это кончится?.. – стенала хозяйка, шаря рукой по клеткам на экране. Локаторы околицы включались с перебоями – то один откажет, то другой.

Неполадки нарастают, что будет дальше? Голову можно потерять, когда в любой момент ждёшь самого худшего – рухнет сервер, слетит программа подкорма ягнят, отнятых от маток. Впору всё бросить и уехать в город!

Дни, когда планета проходила между Примой и Секундой, были сущим наказанием. Лишь нейросистемы роботов выдерживали атаку двух солнц. Попробуйте-ка заменить все провода нейроволокнами! это судостроителям по карману, но не скромной владелице овечьего питомника.

– Сургут, детка Сто Пять ушла из жилой зоны. Охранка плохо видит околицу, треть поля выпадает из обзора. У тебя есть свободные служаки? Отправь их на розыск по схеме «заблудшая».

Не заблудшая овца, а блуга настоящая! То и дело блындает, уходя всё дальше от овчарни. Есть такие детки – им бы только шастать без присмотра, всюду нос совать. А отраслевая федерация твердит: «Отбирайте способных, активных, они будут вожатыми».

Руки чешутся впороть Сто Пятой ускоритель. Станет скороспелой яркой, объягнится – все причуды позабудет. Любо-дорого смотреть на суягных первого захода – глазёнки глупенькие, боязливые, и пузо барабаном.

Хозяйка питомника невольно размечталась. Новые медикаменты многих делают двуплодками. Р-раз – и двойня, как под копирку. Сколько прибыли!..

Может, хватит Сто Пятой шляться по околице, ловить жуков и рыться палкой в норах? Без неё вожатых вдоволь. Обоснование найдётся: «Лишена стадного чувства».

– Слушаюсь, мэм.

Русский робот цвета хаки – умная машина. С ним взвод «служак», проворных мелких киберов в виде жуков и пылесосов на колёсиках. Бегают как муравьи. Эти живо управятся с розыском.

– …ранняя диагностика губчатого маразма, – вещал китаец. – Прионы, созданные сирианами, превращают здоровых пожилых людей в инвалидов. Развитые страны тратят огромные средства на обеспечение больных. Препарат, созданный в лабораториях Шицзячжуана, позволяет замедлить дегенерацию мозга…

Новости слегка устарели. Даже в эпоху сверхсветовой техники они с запозданием приходили от Земли сюда, к альфе Центавра.

Но хозяйка жадно вслушивалась. Азиаты всегда что-то выдумывают, разные лекарства, добавки, потом завозят пробную партию – причём пилюли раскуплены задолго до выгрузки.

Страстно хочется наесться любой химии, каких угодно травок, порошка из муравьёв. Это хоть какая-то гарантия, что мозги не скоро улетят. Можно заболеть и умереть от одной мысли, что в твоём черепе образовалась губчатая мякоть.

* * *

Сургут налаживал траншейный экскаватор, когда его достал сигнал хозяйки.

По графику пора заняться рабочими механизмами – а тут дни межзвёздного прохождения. Связь барахлит. За околицей волнуется и злится дикое зверьё, у людей невроз и сердечные колики. Даже овечки дурят.

Отобедав, три ярки – те, что посмелее, – прибежали глазеть, как трудится искусственный человек. Расселись на кожухе движка, болтают ногами и потешаются. Сытые, лоснящиеся смуглые животные с бирками в ложбинках между грудей.

– Сургут, а сколько ты можешь поднять?

– Много.

– Сургут, почему на тебе столько клапанов?

– Для соединения с периферийными устройствами.

– Сургут, давай мы тебе глаза нарисуем!

– Не нуждаюсь.

– На затылке! Ха-ха-ха!

– Я вижу вас при любом положении головы.

Он походил на астронавта в броневом скафандре или древнего рыцаря. Круглая голова с выступами-рожками, едва намеченными чертами лица и пластинами, лежащими как черепица, вместо рта. Немигающие глаза с заслонками и пуговки сенсоров по экватору головы, тонко блестящие микролинзами.

Дизайнеры Брянского Машиностроительного завода наделили его мощью вместо красоты и выкрасили в коричневато-зелёный армейский цвет.

– Сургут, покажи фокус.

Он подумал и выпустил антенны. Ярки завизжали, захлопали в ладоши:

– Ещё! ещё чего-нибудь!

– Покатай нас на служаке.

– Вы его сомнёте своим весом.

– Да хватит, он крепкий пень!.. Три-Пять, а ты не садись, у кибера ножки треснут. Жрёшь как проглотина.

– Заткнись! Сама просишь две добавки, попа шире колеса.

– Это не я – гормоны просят.

Питомницы знали: робот мало чем отличается от экскаватора. Но с ним можно потрепаться. Это прикольно – болтать с движущимся механизмом. Кажется, что он живой.

Вообще овцы обожали смотреть, как что-нибудь шевелится – на экране или так, перед глазами. Ходили любоваться умильными ягнятами, которые копошатся в кроватках. Такие масенькие, такие ляльки!

– Я занят. Идите в кошару, отдыхайте.

– Ну, неохота! Мы здесь посидим.

– Там скукотища. Ти-Ви нету, глядеть нечего.

– Идите в пруд купаться, охладитесь.

– Мелюзга всё замутила, вода как гороховый суп.

– Нам перед вживлением нельзя, нам только в душ.

– А у тебя в России есть овечки?

Этот вопрос озадачил Сургута. Разведение «подопечных» не входило в программу его обучения.

– Нет сведений.

– Наверняка есть. Наши везде живут.

– Даже в городе. Двадцать Вторая их видела.

– Ага, они там раздают еду на кормопункте.

– Овца бестолковая, это называется «кафе»!

– Два-Два сказала, там красиво одевают. Юбка, тапочки, передник и такое на груди, вроде банта.

– Хочу в дом отдыха, к военным. Вот бы меня подарили туда! Мущщины, обалдеть!..

– Фиг тебе, бяшка. Лысый яйца привёз, в осень ягниться надо. Завтра строем к медичке. Зря что ли впрыскивались?

Из вредности Тридцать Вторая ткнула подругу туда, куда вводят гормоны, пробуждающие естество. Место давно не болит, а всё равно душа набок.

– Авось не приживётся в бурю, как-нибудь перегодуем, – вздохнула подружка.

– Долго порожняя не погуляешь. Центр яйца мечет – что икру, да ещё с Земли подвозят.

– Как же ты меня устала! Охота? Иди, первая подставляйся!

– Это наша доля, – убеждённо сказала Три-Два, обняв и сладко лизнув соседку. Они взгрустнули и принялись с подвыванием петь бесконечную:

Никто меня не любит, никто не приголубит

Пойду я на помойку, наемся червячков

Они такие разные, зелёные и красные

Наемся и помру – а знаешь, почему?

Никто меня не любит, никто не приголубит…

– Ты что делал на Земле? – не унималась Три-Семь.

– Работал на плотине. В районе Сибирских Увалов, у верховья Надыма.

– Ух ты! А зачем?

– Чтобы остановить море. Оно наступает на равнину.

– Я слышала, – отпихнув лизунью, важно объявила всезнайка Три-Пять, – потоп устроили сириане. Вот сволочи!

– Сургут, ты видел сириан?

– Их никто не видел. – Робот закрыл приборный блок. – Слезайте, я буду проверять мотор.

Сигнал госпожи уже пару минут бился в его антенны, но робот решил игнорировать вызов, пока не покончит с делом. Вряд ли у неё что-то срочное.

Хозяйка быстро привыкла, что в питомнике есть безотказный работник с группой подчинённых киберов, которым можно поручить любое дело. Она крупно сэкономила на персонале, согласившись испытывать в хозяйстве брянский робо-комплект для строительства, охраны и ремонта.

– Ну пожа-а-алуйста, тут так удо-о-обно!

– Брысь.

Сгоняя овечек с движка, он вёл диалог по радио.

Так и есть, очередная чепуха. Детка Сто Пять ушла гулять и позабыла про обед. Сургут прикинул, кто из его служак может пойти в розыск. Жаль, с ними нет надёжной связи. Разве что завыть?

Он просчитал, какая мощность звука понадобится, чтобы покрыть питомник от околицы до околицы. Слишком громко, это беспорядок. «Не режим, – скажет хозяйка. – Роботы ревут средь бела дня, как скалозубы ночью. Ягнята пугаются». И напишет рекламацию на БМЗ.

– Ладно, сидите. Я должен уйти по делу. Вас отсюда вожатая стащит.

– Ты что – в уборную? – спросив, Три-Два закатилась от хохота. – Овцы, слыхали – он пошёл в сортир! во, веселуха!

– Да чхать мне на вожачку, – вопила вслед Три-Пять. – Я сама большая!

Оставшись совсем без надзора, они завели хозяйкину любимую:

Ах, дело не шутка, ведь наша малютка,

Бо-пип, потеряла овечек!

Пускай попасутся – и сами вернутся,

И хвостики с ними, конечно!

Потом им на глаза попал служака, и они состязались – кто попадёт в него плевком. В глубине души они считали, что киберы – колёсные, гусеничные и с ножками, – не железки, а какие-то необычайные звери, которые пьют электричество и едят смазку.

* * *

Работа в таёжных условиях дала Сургуту большой опыт ориентирования на пересечённой местности. По сравнению с Тюменским краем здешние пологие холмы с их убогой растительностью были всё равно, что гладь высохшего соляного озера. Любой пешеход виден до горизонта.

Он оцифровал все примятости трав, вычислил след и прямиком вышел на блужавую овечку, спрятавшуюся в гуще перистых стеблей.

– Сто Пятая? – спросил он, больше для порядка. На шее бирка с номером 105 и символом питомника.

Загорелое существо в шортах медленно, нехотя встало, стряхнуло соринки с колен и живота. Сургут убедился, что обнаружил именно Сто Пятую: спереди на левой голени – молочно-белое пятно в виде разомкнутого кольца, сильно выделявшееся на коже. Более щуплая, чем ярки, она только начала приобретать девичьи формы.

– Я тебе не овца без имени, – бросила детишка, исподлобья глядя на латника цвета хаки. Желтовато-коричневые глаза её смотрели настороженно. Чтобы занять бесполезные руки, она стала тихонько теребить свою косу, свисавшую с бритой головы до ключицы.

– Как же тебя следует называть? – осведомился робот. Овцам разрешается самим выбирать имя, но в документы его вносят с первым ягнёнком или при поступлении на службу.

– Найда. Потому что меня нашли.

– Сведения другие. Тебя произвела здешняя матка, Скинни Гук.

– Меня нашли, – настаивала детка, начиная злиться. – Я сосала Скинни Гук, но она не моя матка. Я её даже не помню.

– Это естественно. Скинни Гук теперь где-то служит.

– Меня подобрали. И сдали сюда, – упрямо твердила детишка.

– Так не бывает.

– Бывает! Если хозяева купят ребёночка!

– Они используют только стандартный материал из центра.

– А я – нестандартная! У меня песь на ноге! Я настоящая, от человечьей женщины. – Сто Пятая даже кулаки сжала, а глаза её заблестели.

– Ты это выдумала, – поставил диагноз Сургут. Он достаточно общался с людьми, чтобы делать подобные выводы. – Пойдём. Тебя ищет хозяйка.

Помотав головой, Сто Пятая попятилась.

– Ты пропустила обед.

– Ерунда, я поела. Поймала игольника.

– Ты его съела сырым? Это вредно. Можно отравиться. Ты хорошо себя чувствуешь?

– Лучше всех! Я что, дура? Я его зарезала, – детка вынула из кармана шортов перочинный ножик, – а потом зажарила. Развела костёр.

– Это твой нож или чей-нибудь?

– Тебе какое дело? Мой!

– Красть и врать – плохие привычки. Ты говоришь одни выдумки. За время твоего отсутствия нельзя было поймать и зажарить игольника.

– Нет, можно!

– Или мы идём в питомник вместе, или я тебя понесу.

Робот приближался. Сто Пятая отступала всё дальше.

– Отвяжись от меня, железяка!

Детишка собралась рвануться наутёк; робот заметил это по её напряжению и дыханию.

– Я тебя догоню. Я бегаю быстрее.

Сургут приготовился схватить детку, но в этот миг произошло нечто, напрочь изменившее его планы.

Исчезла связь.

До сего момента Сургут постоянно принимал радио на нескольких частотах. Внезапно эфир замолчал, словно разом отключились передатчики.

Что это может означать, робот прекрасно знал. Общий отказ радиосвязи входил в ту часть его обучения, о которой хозяйка не подозревала. Тактически дни прохождения – идеальное время быстрой высадки; час или два сплошного молчания всегда можно объяснить помехами двух солнц. А после выясняется, что Прима и Секунда ни при чём.

Он тотчас исключил из плана ловлю и доставку детки в питомник. Некогда с ней возиться; появилась более приоритетная задача.

Однако, она – ценное имущество. Сургут мгновенно рассчитал возможности для Сто Пятой. Детка может уцелеть, если укроется. Ей опасно оставаться на открытом месте.

– Сириане, – произнёс он, подняв глаза к небу, потом указал на заросли у речушки и быстро проговорил: – Беги туда, прячься в тени, лежи лицом вниз, закрыв руками голову. Или залезь в воду – так, чтобы на тебя падала тень.

– Где? – растерялась детка, тоже озирая небосвод. В голубизне вяло плыли редкие пушистые облачка. – Ты… врёшь!

– Они снижаются. Прячься быстрей! – развернувшись лицом к питомнику, механический человек огромными скачками ринулся с места со скоростью автомобиля.

Сто Пятая с ужасом глядела вверх. Сириане, твари без облика. Унесут навсегда, и никто не найдёт. Или живьём разрежут, чтоб всё вынуть изнутри. Ой, нет-нет-нет!

«Почему он меня бросил? Гадина железная!»

– Постой!! – закричала она, но робот уже скрылся с глаз.

Тогда Сто Пятая, плача, со всех ног понеслась к спасительной речушке.

* * *

Едва миновав околицу, Сургут издал долгий вой. При радиоблокаде акустика – последний способ отдавать команды и заодно способ насторожить питомник. Но им придётся спасаться самим; кто не успеет – тот потерян.

Его служаки на звук побросали работу и метнулись кто куда, вниз и в тень, а ворота главного ангара стали открываться.

Пробежав технический двор и влетев в ангар, Сургут последним скачком запрыгнул в кабину управления строительного комбайна.

Дверца хлопнула, кабина замкнулась. Шагающий комбайн сбросил блоки инструментов, ступил назад и поднял из открывшихся в полу ячеек массивные продолговатые контейнеры.

К Сургуту с боков полезли шланги с острыми головками, стали втыкаться в клапаны туловища. Эти стебли будто врастали в него.

Комбайн как громадный краб вышел из ангара. Сургут выпустил и направил вверх приборы наблюдения.

А вот и гости.

Далеко-далеко, на грани видимости в небе возникла точка вибрации, затем – колеблющееся серое пятно, словно рождалась тучка в форме медузы. Зыбкие очертания дрожащего пятна мешали разглядеть, что таится в его середине, но бои с сирианами научили землян определять расстояние до призрачных кораблей пришельцев.

Чудище висело в стратосфере, градусах в семи от зенита, прокладывая тоннель для безинерционного прыжка и удерживая зону питомника в луче гасителя радиоволн.

Вход и выход – уязвимые моменты движения кораблей. Знать точки входа-выхода – половина успеха. Другую половину обеспечивает истребитель.

Краб-комбайн заревел так, что затрепетали оконные стёкла:

– Воздушная тревога! Нападение сириан! Всем укрыться! Всем уйти с открытого места. В дома, в подвалы, в кошары. Бегом! Даю две минуты! Повторяю – нападение сириан. Всем немедленно укрыться!

Замерший от воя, встревоженный питомник вмиг ожил, заметался и заголосил. Овцы, ярки, матки, детки, работницы, хозяйка – все бросились прятаться. Тут не до хлопот и не до сборов, раз такой кошмар! Неважно, кто приказывает. Если орёт, значит – командир.

Сургут твёрдо намеревался открыть огонь через сто двадцать секунд – дольше выжидать опасно, корабль совершит прыжок и окажется у самой земли, тогда бой точно станет самоубийством.

Еле видимый абрис десантного корабля начал смещаться к границе тропосферы.

Сургут пустил ракеты из левого контейнера.

Техдвор залило шквалом пламени, над питомником вскинулись клубы мрака с оранжевыми языками. Ракеты ушли ввысь, раскаляясь трением о воздух. В пятнадцати километрах над землёй они разомкнули строй и ударили с нескольких сторон в защитное поле сирианского десантника. Литиевые боеголовки дружно полыхнули термоядерными вспышками.

Ради этого брянцы создавали, а земной Совет Обороны под видом снабжения колонистов раздавал комплект «Стройремонтохрана».

В вышине зажглось ослепительно-белое солнце, куда ярче Примы; побелела земля, тени стали непроницаемо чёрными. Затем сверху пришёл мощный порыв ветра, словно порывистый выдох – «Ха!» Выше крыш взметнулась пугливая пыль, и донёсся раскат грома.

Вряд ли сирианин ждал такого жаркого привета от овечьей фермы, на которую он метился. Корабль в оболочке поля отшвырнуло вверх и едва не вышибло из области открытого тоннеля.

На миг померкнув, взрывная туча озарилась изнутри сполохами – сирианин спешно орудовал маневровыми двигателями, возвращаясь на ось мгновенного доступа к земле, – а затем сверкнула пучком лучей.

Десантник засёк место пуска. Он был обозлён тем, что его демаскировали, и сразу открыл ответный огонь. Но встряска от удара русских ракет была сильна – прицел сглючило, лучевые пушки дали сбой. Жгучие стрелы легли в стороне от техдвора, испепеляя землю.

Сургут, довольный результатом и тем, что остался цел, приготовился добить корабль сквозь ослабевшее поле. Но его второй залп встретился с окрепшей защитой, а навстречу выплеснулся новый лучевой пучок, более точный и узкий.

Техдвор стал адом. Оплывая текущей бронёй, краб осел на расплавленных ногах, ухнул брюхом о пылающий бетон. С грохотом лопались пусковые контейнеры, отваливаясь от консолей. Клокочущий дым восходил столбом, как из жерла вулкана.

Тяжкий гул повис над питомником – с бешеной скоростью проскочив километры от стратосферы до земли, десантник низко реял, парил над крышами, будто сгустившееся марево. Из него выстреливали туманно-белые конусы, убивая пламя и осаждая дым как снег. Разорвался бак с горючим – конус немедля скользнул туда, огонь задохнулся, горелые осколки обметало инеем.

Зарокотало и бахнуло в корпусе изуродованной боевой машины, до сего дня притворявшейся мирным шагающим комбайном. Полетели куски обшивки, выметнулся фонтан багрового жара, взлетели в воздух тёмные обломки, с лязгом обрушиваясь на грязный двор. Несколько пылающих фрагментов отбросило вдаль за околицу. Конусы подавили остатки огня.

– Всё, кончилось? – прошептала вожатая Сорок Третья, забыв и думать о гулёне Сто Пять. Она в компании овец и ярок укрылась в подземном этаже кормопункта.

Решительная старшая овца открыла дверь – снаружи стоял пепельный сумрак, словно на питомник опустилась туча; в проём ползли струи вонючего сизого дыма. Из двери дохнуло холодком – так странно! только что была жара…

– Без паники, – командовала старшая. – Ты! достань респираторы, вон они в ящике. Надевайте, ремни плотнее. Ярки, гуськом за мной, не отставать. Надо принести суягным одеяла, тёплые рубашки. Вы, трое, бегите к ягнятам – проверьте, как они. Посмотрите, не остался ли кто у пруда!

Вылазка длилась недолго. Едва стих шорох ног, как невдалеке послышались панические крики – и почти сразу смолкли. Волна быстро обрывающихся воплей ползла от строения к строению, лишь изредка оставляя за собой истошные, воющие стоны предсмертной муки.

Когда небо над питомником внезапно просветлело, и захлопнулся тоннель выхода, живых в опустевшем хозяйстве не было.

Военным – они прибыли через час, – пришлось только сосчитать трупы и выяснить число исчезнувших, а медикам – констатировать, что десятка полтора овец с тяжёлыми ожогами и травмами были добиты, рассечены поперёк и лишились части внутренних органов. Обычная практика сириан.

Глава 1. Троица

А в нашем полку – все камикадзе

Борис Гребенщиков «Центр Циклона»

3062 год. Система Глиз 581, созвездие Весов

– Вижу дрейфер, – объявил Влад, отсылая координаты врага Алиму и Вальтеру.

– Он искусно таился, – сухо промолвил немец.

– Йо-хо-хо! Уау! – заголосил Алим. – Он покойник!

Влад отметил, как машина обер-лейтенанта Хонки заскользила к северу условной сферы, наискось над плоскостью пояса астероидов. «Либра», управляемая Алимом Салданом, пошла вниз, ближе к парящим в пустоте каменным глыбам.

По ту сторону красной звезды Глиз, в двухстах миллионах километров от звена патрульных истребителей, заговорил диспетчерский зал:

– Объект принят на слежение.

– Дистанция от пятой внешней… Скорость…

– Лазерная батарея два готова.

Старший дежурный офицер с досадой читал данные.

– Сколько батарее до рубежа эффективного огня?

– Час двадцать хода.

– Другие патрули?

– Минимум четверть часа.

– Выход транспорта?

– Через семь минут.

– Сокол!

– Я – «Сокол», – отозвался Влад.

– Атакуйте.

– Есть!

– Какая позиция Троицы? – второй дежурный пригнулся к экрану. Огоньки, обозначавшие звено Влада Ракитина, терялись в ряби астероидного потока. Дрейфер выползал на открытое пространство – колючая мертвенно-синяя звёздочка.

– Пошли на охват.

– До команды?..

– Будто Влада не знаешь!

Из сигналов с внешних станций диспетчеры слаженно составляли суммарную картину – пояс, Троица, дрейфер.

– Завалят? – тихо спросил сержант у соседа.

Беспилотные убийцы молчали до поры – годами, десятками лет, – чтобы в удобный час очнуться, выйти из дрейфа и встретить корабль с Земли, подлетавший к планете Иньян. Вся надежда на истребителей!

Хонка проходил слева вверху, где-то на фоне Глиз Желанной, крупной как полная кровавая Луна у горизонта. Алим опускался к кольцу мёртвых камней, вечно летящих вокруг алой звезды.

Ракитин держал дрейфер на прицеле. Ни дать ни взять – летучая скала. Вычислить его из сотен тысяч каменюк, опоясавших Глиз – столько телескопов нет на всех станциях системы. Только следить и ждать.

Рано бить. Враг защищён, не стоит зря тратить боезапас.

– Раскрывается, – сообщил хладнокровный Вальтер.

– Вижу. Перекури, Хонка, у нас есть пятнадцать секунд.

– Я забыл сигареты.

– Подкинуть? – предложил Алим. – Я доброшу.

– Счастлив работать с остроумными людьми.

На уме у Влада вертелось с полсотни переменных. Темп активации дрейфера, время и точка выхода земного транспорта, положение «Либры» и «Вектора» Хонки относительно ведущего «Сокола», а также прорва всякого другого.

– Занимаю позицию, – Вальтер отчитался как часы.

Дрейфер обманул их и открылся чуть раньше. Кибермозг автономного огневого узла выбрал наступательную тактику – он обнаружен, но есть шанс уничтожить трио истребителей до того, как главная цель выйдет из сверхсветового режима.

– Начали! Врозь!

«Вектор» и «Либра» ринулись в стороны быстро, как только позволяло движение без инерции. Они вынудили сирианского робота вести огонь по сильно разнесённым целям. Дрейфер запульсировал частыми вспышками.

Влад выжидал, невесомо проплывая сквозь ураган огня. Радары и телескопические визоры почти ослепли, но капитан безошибочно угадывал курс дрейфера – как будто чувствовал на ощупь.

– Нормально, веду бой. – Вальтер сосредоточенно, строго по порядку поливал дрейфер то спицами лучей, то стаями ракет. Алим… где Алим?

– «Либра», отвечай!

– Порядок, прохожу тень астероида.

– Куда тебя понесло?!

– Через шесть… пять секунд буду на прямой с дрей…

– Перегрызок собачий! – Выругавшись от души, Влад снял сплошное поле и, погрузившись в пламя открытой машиной, обрушил на сирианина слитный удар орудий и реактивных снарядов. А то жди, пока Салдан выйдет из-за прикрытия! Как раз Хонку сожгут с его переменным полем.

– Спасибо, капитан, – скромно поблагодарил Вальтер, чья машина уже светилась пятнами лучевых ожогов.

Влад чуток не дотянул до излюбленного рубежа «в упор», залп с которого разносит сириан вдребезги. Поэтому Алим успел выйти на прямую и сокрушительным геройским «трах-тарарах» добил развалины дрейфера, при этом чуть не угодив в командира.

– У неумеки руки калеки, – прорычал Влад, отворачивая ближе к Вальтеру.

Сирианин мирно разлетался по космосу в виде отдельных кусков.

– Капитан, по-моему, выход без поля на предельно близкую дистанцию является рискованным приёмом.

– Я чую момент, когда можно. Зато наверняка! Без пауз, не ловить окна в поле.

«Бешеный человек! – с уважением подумал Вальтер. – В точности, как рассказывал мой дорогой дедушка».

– Но синхронизатор надёжно позволяет…

– Ты на себя погляди. Сто против одного, что тебе срубило пару антенн и поклевало обшивку. Отсеки-то все герметичны?

– М-м-м, не все. Есть повреждения, – нехотя признал обер-лейтенант. – Борюсь за выживание. Служаки уже устраняют поломки.

– Так что «спасибо» причитается тебе. Я оплачу твой разговор с Землёй – десять минут, идёт?

– Согласен. – В голосе Вальтера промелькнула счастливая нотка. Когда сражаешься за шесть парсеков от любимого фатерланда, бесценна каждая минута близости с родными.

– Ты уверен, что служаки справятся? А то смотри – ложись в дрейф и жди ремонтников. Или катапультируйся от греха подальше, я подберу.

– Ситуация под контролем, волноваться не о чем. Правда, кибер-дублёр не отвечает. Похоже, его кабина прострелена…

– Повернись, подставь узлы. Я возьму тебя на стык и отнесу на базу.

– Мы уделали его! – напомнил о себе Алим.

– Ты-то здесь при чём? Сидел бы и сидел за астероидом. Там не дует.

К орбитальной базе От-Иньян возвращались молча. Когда вошли в торможение, навстречу вылетел ремонтник – на случай, если «Вектор» повреждён серьёзнее, чем доложил Хонка. Вдали прошли поисковые катера разведки; они всегда прочёсывали поле боя, вылавливая обломки сирианской техники.

Транспорт благополучно сошёл со сверхсветовой трассы и устремился к Желанной, поставив лишь противометеоритную защиту. О схватке в каменном поясе экипаж и пассажиров даже не известили – дело заурядное, в системе Глиз это часто случается. Правда, не всегда столь удачно.

* * *

Влад устно отчитался старшему дежурному о главном. Троица выслушала пылкие, восторженные поздравления братьев по оружию и отправилась в жилой блок – снять лётные костюмы, принять душ и привести нервы в порядок.

– Что-то Влад мрачноват, – заметил второй дежурный, когда Троица скрылась из глаз.

– Послушаешь их перекличку в бою – поймёшь, – намекнул старший. – По-моему, Ракитин готовится писать разгромный рапорт.

– Ещё не хватало. Опять союзники скандал поднимут…

– Пусть их в штабах грызутся. Главное, чтоб на передовую присылали кого надо, а не кого попало.

Разговор продолжался вполголоса, в стороне от пультов. В зале сидели разные диспетчеры – Центральных держав, Северного альянса, американы, азиаты, даже стажёры Еврозоны. Смешанный состав союзных войск страдал всеми пороками землян – от злопамятства до страсти всё исподтишка записывать на диктофон.

– Я думал, этот афро-евро с ним сработался. Такой забойный малый, быстрый, по тестам лучше многих. С чего у них раздрай?..

– Догони, скажи ему: «Остынь, Ракитин».

– Спасибо. Снесёт, как тот дрейфер.

Над головами диспетчеров раздалось радостное уханье. Сняли слежение с кольцевого сектора, где Троица ушибла сирианина; часть персонала вышла из процесса и спешила пообщаться с друзьями – торопливо шелестели клавиатуры наладонников, экраны в руках замигали от смены кадров.

– Покажи-ка, – потянулся старший. Сержант охотно предъявил картинку – не для дилетантов, поймёт только свой. Алим уже пустил в Живую Сеть запись о том, как он крошил вражеский беспилотник. Голос пояснял – каким оружием, в каком замедлении идёт показ.

– Лейтенант Салдан, Академия космофлота Массив-Сэнтраль.

– Виват! Отлично! Рулез! – восхищалась Сеть.

– Алим, какого чёрта?! – начал Влад, дозрев до точки кипения. – Кто тебе сказал – уйти в тень? Ты подставил Вальтера!

– Минутку, капитан. – Алим попытался остановить наезд миролюбивым жестом. – У нас в звене свободный выбор тактики. Я могу действовать, как сочту нужным. Сразу троим рисковать нельзя. Должен быть скрытый резерв, вроде засады…

– Ты это впаривай в Клермон-Ферране шлюхам, когда тебя за непригодность спишут. Сходи на базар, купи курицу и долби ей мозги – а мне не надо. Ты слинял. Смылся, как в унитаз, пока мы отдувались – за себя и за парня, который утёк.

– Однако, капитан! – Алима от обиды стало раздувать. – Дрейфер сгорел, мы целы – значит, манёвр был верным. Какие ко мне претензии?

– О, мать моя, никаких! Просто случилось чудо, как обычно – Фриц и Ваня без напряга вынесли дерьмо и перевыполнили план, а кто-то вывесил в Сети флаг Еврозоны. Ты победил, иди за орденом! Бегом, а то мой рапорт придёт первым, и тебя обломят на пороге.

– Я знаю свои права! Могу публично сообщать о моих действиях. – В гневе Алим стал ещё выше, шире и чернее. – Никто не запретит мне освещать реальные достижения. Кроме того, я обязан указать вам на выражения, которые унижают моё достоинство. «Непригодность», «долби мозги», «унитаз»…

– Ещё гудок, и твои зубы тронутся.

– Камрады! камрады… – Вальтер счёл необходимым вмешаться, пока зубы не посыпались. – Сейчас, когда мы в мирной обстановке, нам не следует конфликтовать о пустяках.

– Что – твоя голова пустяк? – развернулся Влад, как стволами на цель. – Это ты кому сказал? Отставить! Упал – отжался, двадцать раз.

Между Владом и Вальтером что-то замкнуло, у обоих в глазах вспыхнуло, и обер-лейтенант Хонка рухнул на спружинившие руки, чтобы начать отжиматься с силой робота, в размашистом ритме метронома.

– А также злоупотребление служебным положением, – уходя, недобро процедил Алим. – В свободном обществе это недопустимо.

– Поквакал – и в тину, – проводил его Влад, возвращаясь в колею. Облегчённая душа вздохнула, обретая покой.

Рапорт сочинился одним духом, с жаром, в самых шершавых уставных выражениях. Пневмопочта От-Иньяна проглотила его; лифт принёс коробку с ужином. Вечерок скоротали подчёркнуто порознь – Вальтер в каюте, Алим ушёл в бар; Влад отправился в спортзал размяться и послушать комплименты от маньяков атлетизма.

Перед сном капитан заглянул в Живую Сеть – там восхваляли безумство храбрых. Троица опять была в зените славы, особенно Алим.

* * *

Наутро почта выбросила Владу два патрона, оба плохие – вызов на ковёр к генерал-майору Дееву и письмо из дома. Неизвестно, что хуже.

Родители, как водится, после «Здравствуй, Владик, сыночек!» принялись за традиционное нытьё: «Мы старые, ты нас забыл, совсем не пишешь, ты у нас один, а почему ты нам не оставил свои ткани, ведь война, всякое случается, мы бы вырастили клоника, он был бы как настоящий».

Легко представить: старики наймут в Польше матку, та им задёшево родит суррогат Владика, и жертвы губчатой болезни, дурея год от года, примутся пестать клона, передавать свою мудрость. Пока он подрастёт, они совсем рехнутся, и вместо боевого капитана выйдет патронажный брат, агент собеса. Радость-то какая! Опора в старости! Душа переворачивается!

Можно с самим собой встретиться, если похоронку по ошибке выпишут. Полковник космофлота, весь в знаках отличия – и сутулый пентюх, целево воспитанный для ухода за паралитиками. «Здравствуй, Влад. Ты – это я!» Лучше пулю в лоб, чем такое свидание.

Продумав этот вариант и содрогнувшись, Влад резво направился к генералу. Деев, по крайности, не станет приставать: «Умножь себя путём клонирования».

Поджарый, лобастый Деев сидел под обширной картой мира, интересы которого он здесь защищал. Лампы отражались в его лысине и поигрывали отблесками на пяти Крылатых Звёздах, украшающих его мундир. Невысокий жилистый генерал, в отличие от холёных московских штабистов, свои награды вырвал из сириан вместе с их душами. Если, конечно, у безликих тварей есть душа.

– Ракитин! – загремел Деев.

– По вашему приказанию прибыл, товарищ генерал-майор. – Влад вытянулся почти с наслаждением, готовый ответить на все придирки.

– Сколько можно дразнить союзников? Где ваш такт?.. где чувство меры? Где политкорректность, наконец? Где?!

– Дома забыл, находясь в очередном отпуске согласно приказа.

– Бросьте шутить. На конфликтном трибунале вам придётся отвечать по существу вопроса. Полюбуйтесь, вот последствия ваших… выходок!

– Нет, товарищ генерал-майор, я таких слов лейтенанту Салдану не говорил. – Влад изучал рапорт Алима. – Насчёт расовых проблем он тоже врёт. Тем более «вакса-гуталин» не звучало. Это он в Еврозоне наслушался от лиц той же масти. У меня есть свидетель – подтвердит, что я…

– На, почитай и от свидетеля бумагу.

«Хм, вроде Вальтер залёг книжки слушать. А он тайком от командира показания давал. Значит, меня оба ведомых заложили».

– В унизительной форме заставил обер-лейтенанта Хонку отжиматься двадцать раз, – причислил Деев ещё один пункт к проступкам Ракитина.

– Да он же сам пишет: «Это я исполнил добровольно». Ему надо, товарищ генерал-майор. От тоски по родине он лечится едой…

– Твоё какое дело, чем он лечится?

– Я отвечаю за его физическое состояние. Он мне нужен в бою.

– Вес нормальный, врач к полётам допускает.

– Нет, живот у него подтянут. Но пилот в тоске – пол-пилота с одной рукой и одним глазом. А упражнения снимают стресс, подстёгивают радость. В мозгу выделяется витамин счастья…

– Ты что Алиму написал? «Не-при-го-ден»! На каком основании? Если я рапорт не приму, следующая остановка – трибунал союзников. Сумеешь там объясниться? Алим все тесты выполняет с плюсом.

Влад положил бумаги на стол. Лицо его излучало твёрдое спокойствие – не прошибёшь.

– Тесты – на симуляторе. В бою он струсил. Дал дрейферу семь секунд сосредоточить огонь на Вальтере. Целых семь! Я за это время дрейфер пять раз убью с двух позиций. Затем – своим фейерверком Алим чуть меня не спалил, я еле вырулил. Зачем стрелял, ракеты тратил? после ужина горчица… Он в Троице лишний.

– Ты которого уже пилота из звена вычёркиваешь?

– А кого мне дают? Чемпионов игровой приставки. На орбите Марса имитаторы сбивать – это они могут, но чуть в бой, они: «Ой!» То им кресло кривое, то «Где прикрытие?» Они воевать приехали или куда? Тут отметки ставит не препод, а сириане. Чем отчитываться за потери, лучше я их выкину, пока не сработал жареный петух. Дайте японца, еврея – только не из Еврозоны.

– Сколько раз говорено – звенья подбираются по разнарядке из Совета Обороны. Не я пилотов назначаю.

«А зря!» – рявкнул Влад про себя.

Между тем в кабинет вкрался политпсихолог – нечто среднее между медиком и шептуном на ухо. Влад почуял, что эта тень во плоти будет решать его ближайшую судьбу. Должен же Деев как-то развести бодягу с рапортом Алима, чтобы всех утешить и не доводить до трибунала.

– Можете быть свободны, Ракитин.

Влад оглядел карту мира, подыскивая державу, пилота из которой он бы принял без сомнений.

Красным гигантом разлёгся по Евразии СССР – Священный Союз Славянских Республик, вокруг сгрудились соседи и союзники – Центральные под предводительством Германии, северяне, Балканский блок, Китай с Индией… Жёлтая клякса Еврозоны раздражала зрение – ни стран, ни народов, помесь по кличке «евро», разделённая державами на секторы контроля.

Напоследок Влад поискал на плоскости мира родные Клинцы. Где эта точка? Ровный цвет карты… Брянск-то не всегда отмечен! Только по изгибу Десны можно догадаться.

Вздохнул и вышел.

* * *

– Какова обстановка на базе? – Деев мигом взял политпсихолога за жабры. Если ты проныра, то изволь подробно доложить.

– Все следят, как повернётся дело. Союзники слегка шумят. Для них Алим – герой, он заслужил награду, а Ракитин – солдафон и деспот, хотя классный боец. Личный состав ждёт справедливого решения по рапортам Троицы.

– Ну, и куда нам девать этого парня? Семь секунд промедления; в бою это смерти подобно. Несмотря на то, что показатели он выдаёт отличные…

– Он капитан, известен среди истребителей. Если избавляться от него, то выбор – почётная ссылка без понижения в штатной должности, в какую-нибудь тихую систему.

– Вы о ком? – генерал вскинул задумчиво опущенную голову.

– О Ракитине, конечно.

– Я про Салдана! Сообразите-ка, куда его пристроить. Влада не отдам – ни вам, ни союзникам под трибунал.

Деев встал и, заложив руки за спину, щёлкающим шагом заходил вдоль карты мира.

– В тихую систему!.. А кто транспорты прикрывать будет? Штатские грозятся: «Уйдём с рейсов на Иньян, если Ракитина съедят». Что тогда? Главкосмос пришлёт молодых на замену, огрехи пойдут косяком, да плюс оборона просядет – всё сирианам наруку! Накидают в пояс дрейферов; через год придётся расформировать дивизию и покинуть Иньян.

– Ракитин – слишком резкий офицер. Он нетерпимый, с ним общаться невозможно.

– Влад не лабух в ресторане, чтоб всем угождать. Достаточно того, что он жив, метко стреляет и имеет две Крылатые Звезды. Уж какой есть!

– Из-за него у нас то и дело происходят политические осложнения. В конце концов, сюда откажутся идти не только штатские, но и военные пилоты.

– Прикажут – и пойдут, причём охотно. Здесь платят боевые и дают звёздочки.

– Речь идёт о престиже нашей армии.

– Да, Влад невыносимый – но результативный! Даже японцы…

– Всё-таки надо принять меры.

– Это по вашей части – вразумлять, наставлять и так далее. Займитесь Владом, перевоспитайте его…

«Издевается, что ли?» – внутренне возмутился политпсихолог.

– …пишите выводы и – мне на стол. Позаботьтесь, чтобы ваши предложения гарантировали успех. Я рассмотрю и подпишу… с поправками.

* * *

– Вальтер, ты знаешь, как я снимаю напряжённость?

– Да, камрад.

– Вместо ругани мы не раз отжимались на пару. Нам это помогает?

– Да, камрад.

– Тогда зачем ты вывалил наши дружеские мелочи политпсихологу? Что тебя торкнуло на откровенность?

Влад шёл за предписанием. Вальтер увязался с ним, ощущая, что ему следует быть рядом с командиром. В Троице не принято копить обиды до критической массы. Всё должно быть сказано и решено сегодня, иначе затаённое однажды рванёт и разрушит звено.

– Ко мне обратились официально: правду ли написал Алим? Я подтвердил по факту, уточнил мотивы и указал на то, что он исказил. То есть я поступил честно. Как я мог умолчать или солгать?

– Одно хорошо, что Алима убрали. Баба с колёс – коня как чёрт понёс…

Кое-какие слухи о разбирательстве по рапорту Салдана просочились в коридоры базы. Деев не стал покрывать Влада, но дозволил утечку подробностей о «подвиге» афро-евро. Живая Сеть притихла, словно зубы сжала. Глупо спорить с записями «чёрных ящиков» – там бой разложен по долям секунд; видно, кто где был и что делал.

– Вряд ли мы скоро вылетим, – бубнил Вальтер. – «Либра» без пилота,мой «Вектор» в ремонте.

– Договаривай – «Сокол» на приколе. Я не спросил – как твой кибер-дублёр? подлежит починке или…

– Одни ноги остались. Жаль. Серьёзная утрата!

– Да, отличный был робот.

– Я попросил вырезать из ноги фрагмент с фабричной маркой. Буду носить на память, в браслете.

– Ты сентиментальный, как все дойчи.

«Ещё одна морока. Подбери теперь дублёра!… Какие модели есть в резерве?» – Влад стал ворошить память. К «Вектору» подошёл бы робот «шкода», «лабрадор» или швейцарский. Считай, дня четыре на подгонку к истребителю и три вылета для обкатки.

– Крепко он нас посадил.

Вальтер мысленно согласился – Алим вывел из строя целое звено эскадрильи. Сохрани Салдан боевой порядок, всё бы сложилось иначе.

Сводчатые светло-зелёные коридоры с мягким полом вели их в административную часть. Из встречных кто-то дружески приветствовал неполную Троицу, кто-то просто отдавал честь, а иные к рывку рукой добавляли колючий взгляд. Перевод Алима из системы Глиз устраивал не всех.

Влад зашёл – и вышел, листая документы.

– Активная гауптвахта, две недели. Ещё бонус от политпсихолога, талончики какие-то… Эт-то что ещё? – Он обалдело вперился в листок.

– Тебе прописали лекции по терпимости?

– Само собой… но к ним довесок.

– Лечебный сон?.. солевые ванны?

– Две ванны! Обязательные к исполнению! Смотри. – Влад поспешил сунуть рецепт Хонке, лишь бы с глаз долой.

– О! Вполне нормальные процедуры. Смехотерапия и сексотерапия… Слушай, это же отлично! Ты их получишь бесплатно, везунчик. Посещать терапию надо с товарищем; в компании чувствуешь себя раскрепощённо. Идём?

– Чтоб его бельма полопались, кто это выдумал! – негодовал Влад, отыскивая взглядом, куда броситься. – Что он себе вообразил?.. рулить мной, будто я машина!

– Тебе разрешено за счёт армии выпить сто пятьдесят граммов крепкого алкоголя. В три приёма, с перерывом в полчаса. – Вальтер радовался так, словно ему самому налили.

– Сроду так не попадал. – Влад потемнел как туча. – В самоволку бегал, с патрулями дрался – и в радость шло, а тут талоны выдали: гуляй! – и никакого настроения. Ноль!

– Надо, камрад. В этом состоит воинский долг – получить приказ и выполнить его. Тем более, когда такое удовольствие!

Сердце экономного Вальтера пело марш победы. Для военных От-Иньяна цены в доме отдыха умеренные, вдобавок сопровождающему скидка – пятьдесят процентов!

Первым пунктом значилось лечение смехом, куда Влад с Вальтером и двинули. На душе у Ракитина стоял туман и скребли кошки.

* * *

Полечиться собралась дюжина офицеров – в основном из полков Макартура, а также с лазерных батарей и ракетного дивизиона. Кое-кто уже посмеивался, предвкушая сеанс юмора. Служба на орбитальной базе была смесью тревожного ожидания и скуки; бойцов томила рутина, и пока они не поклонились всесильному Бахусу, их гнали к затейнику – пускай развеются.

Врач-смехач радушно встретил пациентов и тотчас надел клоунский нос на резинке, вроде красной картофелины.

– Я не чиновник, смотрите на меня проще. Я шут! Садитесь хоть на пол, здесь запретов нет. Но самый прикол в том, что вы – настоящие дурни из цирка. Вы только притворяетесь серьёзными! В каждом из вас тонны смеха. Думать не надо, отключите мозги! Вот мои инструментики…

Он с гримасой достал резиновую клизму и сдавил её; раздался пукающий звук. Многие невольно хохотнули, с весёлым любопытством глядя на врача. Влад враждебно наблюдал, что будет дальше.

– Сделайте так, – врач растянул себе уши в стороны, высунул язык и свёл глаза к переносице. – А теперь переглянитесь!

Влад с отвращением узрел обер-лейтенанта Хонку в образе полного идиота и представил, как сейчас выглядит он сам. Наверное, точно так же! Вальтер прыснул, зафыркал, а затем расхохотался во весь рот.

«Эх, Европа! Лоск и блеск, а приглядишься – Еврозона, йо-хо-хо и бамба-ламба. Вам только палец покажи».

И пошло-поехало! Врач изобретательно и энергично кривлялся, то приставляя себе уши из растопыренных ладоней, то пальцами растягивая рот в лягушачью пасть, то виляя языком, а гогочущие офицеры повторяли за ним мимику и жесты.

Оргия смеха мало-помалу затягивала всех в круговорот, один Влад наливался яростью.

На стол выскочили игрушки – вставные челюсти с ножками, писклявые уродики с глазами на макушке, закувыркались паяцы в тряпичных лохмотьях и бубенчиках. Ракетчики и истребители сгибались пополам, изнемогая и захлёбываясь хохотом.

Влад пытался отрешиться от врачебной клоунады, но в глаза лез Вальтер с высунутым языком.

«Подам рапорт, чтоб перевели в стратегический флот, – думал он. – Хонку прихвачу с собой. Там, глядишь, до Сириуса доберёмся. Подойти на выстрел – будут им тонны смеха! Даже мегатонны».

От надсадного смеха сидящих вокруг – до румянца, до слёз, до икоты, – Владу изнутри явилось тягостное, тошное видение. Словно он опять в отпуске, в Клинцах, рассказывает бате с мамой про своё военное житьё-бытьё.

«Недавно дрейфер расстрелял гражданский транспорт. В дым, в клочья. Слишком быстро атаковал. Наши ни тревогу не успели объявить, ни сбросить спас-капсулы».

«Ну-ну, – улыбнулся любящий отец. – Значит, в лоскутья? Вот это да! Страшное дело!»

«Там были женщины. Из них двадцать беременных. Летели рожать на Землю» – Влад ещё надеялся, что до отца дойдёт.

«Вот как, беременные. С животиками. Полопались как вишенки! Оп-ля! Оп-ля!» – Отец даже стал подпрыгивать, сидя на диване.

«Он очень бодрый, – с жалобной гордостью сказала мать. – Как молодой! Но худеет наш папа, боюсь за него. А я всё плачу и плачу».

Тут мать зарыдала. Отец вскочил и заплясал от избытка энергии. Владу захотелось выпрыгнуть в окно и мчать до вокзала, не оглядываясь. «Вон отсюда! Бегом из дурдома! Что я тут делаю, зачем?..»

– Ну что, друзья, мы с вами славно повеселились.

– Да, доктор, спасибо!

– Так ржали – я думал, вы треснете, – вырвалось у Влада.

Доктор задорно подмигнул:

– Как настроение, Ракитин?

– Как после третьей осечки подряд.

Раскрасневшиеся соратники издали рефлекторное: «Ха-ха-ха!»

– Улыбнись, камрад! – хлопнул его Вальтер по плечу.

– Устал я с вами. Что за терапия?.. ни уму, ни сердцу! Смешно дураку, что рот на боку… Вот карточка; ставьте: «Лечение без результата», или какой там негатив положено отметить.

– Напрасно так считаете, Ракитин. – Врач безмятежно вписал что-то и прилепил к медицинской карте личную штрих-марку. – Как раз удалось – вы освободились от плохих эмоций. Хотите выругаться?

– Ещё как!

– Пока горячо – валяйте! Это сеанс, всё можно.

Влад вмиг разинул орудийный порт и открыл шквальный огонь.

…По ту сторону двери, отмахав несколько коридоров, Вальтер не уставал восхищаться:

– О, Влад, сколько ты знаешь сильных слов! Я поражён богатством твоего лексикона. Ты говорил на своём диалекте, верно?.. Как это звучно, как сочно! Я сожалею, что не включил диктофон… Так увлёкся, начисто забыл о нём!

– Всё-таки лучше отжиматься.

– Да, но каково могущество фольклора! Мог бы ты повторить?

– На следующей смехотерапии.

Память Вальтера запечатлела не всё; бурно вспоминалось нечто вроде: «Выползень змеиный, вылупак заклятый, жаба вислоухая, кирдзюк те на язык, чтоб твои требухи на осине сушились, чтоб твои слепаки повылазили, пропади ты за горелый блин!»

Соратнички грохотали и валились от хохота набок. Зато врач под конец тирады Влада даже улыбаться перестал. Будто уже и не сеанс.

Идущие негромко обменивались мнениями:

– Этот Ракитин ужасен. Он жутко озлоблен.

– Какой неприятный человек!

– Моя прабабушка так проклинала. Иногда весьма успешно.

– Очень, очень прошу! – умолял Хонка.

– Вальтер, я весь выговорился. Чтобы так сказать, мне надо завестись.

– Но я решительно не понимаю, отчего ты плохо воспринял процедуру.

– Смех – когда весело, а не когда тебя щекочут. Мне претит ржать по команде. Короче! Пойду сдам личное оружие, поскольку я под арестом, а ты тряси интендантов – что за роботы у них в запасе.

Глава 2. Кошкин Дом

Эти существа таинственны,

Они совсем не такие как мы

Их губы – алые лепестки,

Действуют гипнотически

Михаил Борзыкин

«Путь к успеху»

– Девочки, нам дано ответственное задание. – Собрав персонал, мадам обвела своё стадо командирским взглядом. – Надо обслужить русского капитана Ракитина. По предписанию он должен получить у нас терапию.

Овцы на миг обомлели, онемели, переглянулись в замешательстве. Затем грянул хор из охов, ахов, голосов и возгласов:

– Сокола?! Только не я!

– Ма, да он одержимый!.. Помнишь, что Алим рассказывал?

– Ты куда?

– В санчасть за больничным. Устала как собака, голова раскалывается. Я не в форме.

– Отставить санчасть. Какой «одержимый»?.. Чик, что ты болтаешь?

– Все говорят – у Сокола одно убийство на уме. Он никогда тут не был! Если заявится – значит, совсем озверел. Не гожусь я – ни в баню, ни в Красную Армию. Ма, вычеркни меня.

– И меня!

– Повторяю для глухих: по пред-пи-са-ни-ю!

– Ни за что не пойду. Лучше на гауптвахту.

– Надоели, хватит блеять! Подумаешь, Ракитин. Что мы, русских не видали? Как-нибудь осилим.

– Мне наоборот занятно – что за перец этот Сокол? Надо потрогать!

– Так; значит, ты идёшь? Записываю – Гугуай.

– А его вообще кто-нибудь видел? – боязливо спросила новенькая Джи.

– Живое пугало От-Иньяна, – краем рта промолвила Рома. – Истребок номер уан, первый поставщик костлявой бабки. Сидит на Востоке базы, к нам ни ногой.

– Молодой?

– Двадцать семь.

– И уже капитан!..

– За две Крылатые пора майора дать, только он медвед по жизни. Ты слышала? русский!

– Медвед? – усомнилась Джи. – А две Звезды?

– Ас и супер-стрелок. Увидел – убил. Негер Алим крыл его по всем матерям, но всё равно признавал, что Влад в деле – зверь.

– Негер был сильный. – Джи вспомнила и содрогнулась.

Рома ласково погладила её под затылком.

– Забудь! На тебя бразилец смотрел, вот кого бери. У него контракт кончается, он холостой – пара нужна. Подсуетишься – увезёт на Землю. Давай, я ему намекну про тебя.

Джи насторожилась. С чего б такая доброта?.. Ишь, хитрюга! Всех подруг в чернокожие страны пристроит, а сама с белым улетит. Овец ищи в кошаре; в доме отдыха девочки умные.

– Ма, запиши к Соколу. – Ладная Рома потянулась, обводя бока ладонями. – Обслужу из интереса.

– Ромка в разгул пошла!

– Большая рогатая овца!

– Оуу, горррячие рррусские парррни, ахтунг!

Смятение, возникшее из-за Ракитина, пошло на спад. Рома бойко огрызалась, потряхивая короткой стрижкой и блестя изжелта-карими глазами:

– Аллес капут! Кто сдрейфил – всех на живодёрню! Маха, останься – у тебя родинка прикольная. Скажешь: «Кнопка старта. Заводи меня, пилот!» Ма, поставь её рекламу вслед за нашими. Если погибнем, Маха отомстит.

– Девочки, вольно! разойдись.

– Фууу, ноги затекли стоять…

«Половина новостей пропала» – злилась Джи, спешно включая опцию Radio/TV на телефоне. Смотреть новости Иньяна скучно до зевоты, а земные весело, хоть и не очень свежие.

– Завершён русско-китайский проект защиты Мукдена. Дамба по берегу Ляодунского залива спасла долину Ляохэ от затопления. Река поднята над землёй в гигантском бетонном жёлобе.

– Эта работа сравнима лишь с трудом императора Юя. Мы уверены, что опоры жёлоба выдержат землетрясение до семи баллов. Иначе долина превратится в водяной ад…

С пятиминутки уходили, тараторя почём зря про Восток базы и житейские делишки.

– Там дисциплина, жуть! Немецкий порядок, солидарность по-китайски.

– Путаешь, моталка! Немцы на Западе.

– Врёшь, не все! Отто, Густав, звено Тойво из второй эскадрильи – на Востоке.

– Сама дура. Тойво финн, он северянин.

– …а Хонка прямо в одном блоке с Соколом. Я Вальтера спросила: «Как ты с ним живёшь?», а он: «Зер гут, зер гут!»

Бормотали телефоны:

– Проливные дожди в Судетах и Рудных горах вызвали стремительный подъём воды в Эльбе. Мощное наводнение в Праге и Дрездене, сотни жертв и пропавших без вести. Армия Центральных держав выдвинула в район бедствия строительных гигроботов…

– Когда ещё гиги дойдут!.. Там все перетопнут.

– Всё давно схлынуло, к нам новости опаздывают. Поставь что-нибудь другое.

– Продолжается религиозный марш «подопечных» из Софии к горе Афон. Они хотят установить на вершине статую святого Агнца. Модное увлечение «овечьим богом» захватило и обычных граждан.

– Да, я иду с ними. Мы все – овцы, Иисус – наш пастырь. Он услышит мольбу своих малых детей и остановит светопреставление. Я верю!

– Круто! Я бы тоже прошлась, за компанию.

– Ага, там здорово. Вино дешевле, чем вода, персики и всё такое.

– Смотри-ка, босиком идут. Поют чего-то.

– Ух ты – кулон вместо бирки. Как золотой. Похож на ягнёнка…

– Это Ракитин забодал Алима. Ни за что сожрал! Он всех разогнал, этот Сокол. Эй, Ромка!

– Чего тебе? – Рома хищно улыбнулась, как хозяйка.

– Ты не надейся ему угодить. Он шесть пилотов – пинком под копчик, а уж тебя-то как пить дать. Вылетишь пробкой.

– Ой, страшно. Ну и иди к нему! Ножки, как у козы рожки… Он сразу в обморок, вот и спасёшься. Готова? вместо меня?.. То-то. Это тебе не пуп царапать грязным пальцем.

«Ууу, гангрена!» – оскорбилась уязвлённая овечка, но сдержала на лице высокомерную ухмылку – мол, увидим, как оно покатит.

«Ещё налетишь на колдобину, тварь!»

– Метит во флайт-сержанты, – заметил кто-то завистливым шёпотом.

– Пора бы заявиться этим, с транспорта. Должны уже разгрузиться, пора! Я своему барану туфли заказала по каталогу, – гордилась Маха, – и набор «Вершина лета». Лучше всякой жжёнки, загар от любой лампы, даже от Глиз.

– Чёрт, я хочу загорать на Иньяне! Море, ветер, плавай сколько влезет…

– Наверно, пассажиров на вирусы проверяют. На Земле каждый сезон новый штамм.

– Лишь бы прионов не завезли.

– Родная, у тебя прионам сесть не на что.

– Правый берег Рейна. Издавна это – нерушимая граница. Оборонительная линия от Кёльна до Ульма на Дунае надёжно сдерживает орды мигрантов из Еврозоны. В туман и дождь они плывут на плотах и баллонах, чтобы проникнуть на земли держав. Что предпринимает пограничная охрана?

– Скажу одно – стоим крепко. Мы потеряли левобережье и Швабию, но больше ни шага не уступим. Наше оружие наготове. Наш девиз прежний – «Wacht am Rheine» 1 !

– Какой карантин? – возмущалась одна. – Они столько в корабле потели, давно бы вся зараза проступила! Если чистенький, бери билет, и к нам. Санчасть над людьми измывается… Вместо баранов присылают – волка серого!

– Сманить парня на Иньян легко, – поучала Рома новенькую. – Устрой сцену, мол, тебе тут душно, солнца нет, бассейн маленький. У инженеров и пилотов денег много. Пусть купит место на офицерском курорте. Проверено, я там была с индусом и с китайцем.

– Кончай детку совращать, – толкнула боевая Гугуай. – Крошка едва из люльки.

– Извиняй, негера, в наш катух ниже рядовых первого класса не берут. У Джи патент специалиста, а то бы пол мела вместо служаки.

– Всё равно молода, не больно рогатая.

– О чём вы? – вклинилась Чик. – Скоро с транспорта нагрянут! До фига новичков, мне Пухов сказал. Подарочки с Земли! Я буду требовать коньяк и сигареты, а ты – слышь, Джи! – всем заказывай фрукты и конфеты, потом поделимся.

Новенькая озиралась. Дом отдыха делил её, как те конфеты, каждая группа подружек тянула к себе. К кому прибиться? В военной школе не преподавали, как вживаться в банду опытных овец.

Навстречу метнулась дежурная:

– Ой, кто к нам пришёл!.. Не поверите!

– По местам! – Ма повысила голос. – Соблюдать режим, к гостям выходить строго по сигналу.

Пользуясь тем, что все от неё отстали, Джи воткнулась в экран телефона. Там мелькали улицы, залитые пенящейся серой водой. Крыши легковушек едва выглядывали из волн потопа. Плыли армейские амфибии. Медленно переставляя громадные ноги, шагали гигроботы – выше домов! Люди передавали по цепочке из грузовика мешки с песком и складывали из них баррикаду.

– Вот один из героев Дрездена. Пожилой человек, он пришёл спасти родной город. Добрый день! Ваше мнение о происходящем?

– Всё это неизбежно. Наши плотины, баррикады – штопка дыр, не более. Нас ждут испытания в сто раз страшнее.

– На чём основан ваш пессимизм?

– На знании, мой юный друг. Выражения вроде «дождливый год», «отклонение от нормы» – ничего не значат. Читайте книги! Счёт надо вести по иным, космическим годам. Слова уже начертаны на стене, теперь они исполняются. Мене, мене, текел, упарсин – царству положен конец, оно легковесно и потому разделено между мидянами и персами.

* * *

Скелет От-Иньяна составляла трёхмерная звезда из шести расходящихся лучами гигантских балок; к «лучам» крепились пакеты эскадрилий, жилые блоки, орудийные комплексы, энергостанции и прочие составные части.

Три «луча» занимали военные земного Востока, три других – западные союзники, и триады назывались так же, как половинки планеты-матери. Из сектора в сектор гуляли свободно, но жили – каждый по-своему.

– Мне казалось, шалавы должны сидеть в закоулке, – подавленно оглядывался Влад. – А тут целый дворец! То-то у союзничков ракеты на счету – всё ушло на потолки и люстры.

– Это особый отсек, здесь должно быть красиво, – убеждал Вальтер. – Интерьер создаёт позитивное настроение. Поколение за поколением на Западе шёл отбор особей, для которых уют стал естественной средой обитания…

Они шагали рядом, плечом к плечу – ловкий и подтянутый темноволосый Влад с жёсткими исчерна-коричневыми глазами, словно режущими насквозь весь коридор перед собой, и высокий – на пол-головы выше ведущего, – русый, ширококостный Вальтер с равновесной осанкой, улыбкой счастливца и уверенным серо-зелёным взглядом.

– По-моему, ты кого-то цитируешь. Опять дедушка?

– Я люблю повторять его мысли. Он мудрый человек.

– Верю. Как ты рядом с ним вырос в офицера? Таких мыслей год послушаешь – можно экстерном универ закончить.

– Тебе нравится ход его суждений?.. Если отправимся в отпуск вместе, я вас познакомлю.

– Ну вот, пришли. – Влад остановился.

Прежде он не переступал таких порогов.

Правда, курсантом он хаживал к девушкам в общаги, но знакомиться, заигрывать и назначать свидания – совсем другое дело.

– Тьфу.

– Камрад, ну почему ты так настроен?

– Потому что противно.

– Я тебя уверяю – они очень чистые.

– Как стаканы в столовой. Прожжены бактерицидной лампой.

– За их здоровьем пристально следят. Без допуска санчасти в дом отдыха не…

– Слушай, ты сюда вхож. Кому дать денег, чтобы мне в карту поставили: «Был»?

Вальтер возмущённо замахал руками:

– Как можно, Влад? Взятки – это преступно! Незаконно даже спрашивать об этом!

– Уймись, я просто так сказал. В порядке опыта. Какое всё-таки позорище…

– Люди из кожи вылезают, лишь бы получить талон на сексотерапию. Ты ведёшь себя удивительно!

– Не могу. Это не по-людски. Надо увлечься, встречаться, узнать друг друга… потом и любовь! Когда я встречу свою девушку, то обойдусь без предписаний, всё само произойдёт. А тут? Ни любви, ни-че-го.

Кое-как изгнав мысль, что его – обер-лейтенанта Центральных держав! – командир уговаривал о соучастии в даче взятки, Вальтер заговорил с увлечением, надеясь заинтересовать Влада предстоящей терапией.

В конце концов, мужчина этот Ракитин или кто?!

– Вот увидишь, дело наладится. Ты зря тяготишься, мой добрый камрад. Предоставь им ублажать тебя! Они существа без комплексов, миленькие и кудрявые… они сами сделают, что требуется.

– Ничего мне не требуется. Мать моя, на них глядеть тошно! Смотрю и вижу – овцы тупорылые, все как одна. И чтобы я такую тронул?!..

Перед ними висел красочный плакат: «Зайдите в наш уютный уголок». Дом отдыха, который союзники звали Cathouse 2 – Кошкин Дом, – умел пристойно завлекать клиентов.

На плакате некий бравый офицер сидел за столиком с опрятной, нарядно одетой овечкой, а вторая подносила им вино и фрукты. Прямо идиллия… если тебя не обязали приказом посетить бордель. Лично Деев подмахнул – шагом марш, Влад!

– Войдём же! – Вальтер шагнул вперёд, увлекая за собой угрюмого Влада. – Тебя ждут приятные сюрпризы.

* * *

– Зачем пенсионера отсняли? – удивлялась редакторша отдела новостей. – Так новости для овец не делают. Надо максимально проще! Снять усталого, грязного парня, сильного и сексуального – как он ест бутерброд, сидя на баррикаде. А ещё лучше студента… Мы должны поддерживать стремление к учёбе.

– Дед телегеничен, – отстаивал свой сюжет шеф репортёрской команды. – Ему под семьдесят, а он здоров как молодой, ума на пятерых. Это наша пропаганда активной полноценной старости. К тому же Франц Хонка – профессор, хранитель отдела антиков и древних рукописей! Это многих мобилизует на спасательные работы. Если герр профессор укладывает мешки…

Редакторша осталась при своём мнении. Она была дочерью овцы и лучше многих знала, какие кадры и сюжеты нужны «подопечным».

– Нет, нашему каналу это не годится.

– Мы весь новостной блок отбили, он цельный. Переформатировать его…

– Сунем в новости Лиги Наций – надо блеснуть интеллектом и качеством. Ваш Хонка умён с избытком… Например, его слова: «Мене, текел, упарсин» – что это за колдовская формула?..

– Мы выяснили. Сцена из пророка Даниила, Валтасаров пир.

– Вот видите! Материал на уровне университета, овцы не поймут. Но мы на этом заработаем, ребята! Вся информация продаётся.

* * *

– Добро пожаловать! – раскатилась им навстречу свежая особа в теле.

Её юбки шёлково шуршали, шелестели словно дождь. В сером техно-мире От-Иньяна она выглядела райской птицей; щёки и губы её пламенели, глаза сияли, а сочные формы под шелками опровергали к чертям всю геометрию боевых машин.

– Герр Хонка, как я рада вашему визиту! Кто с вами? Познакомьте.

– Капитан Ракитин, – представился Влад, едва разжимая зубы. От мадам одуряюще пахло чем-то, чего он раньше не нюхал.

«Прямо химическое оружие. Надо было принять антидот».

– О-о, это большая честь для нас! Товарисч Ракитин, мы много о вас наслышаны. Ваши рейды, вылеты – как это мощно! Давно хотели вас увидеть. Мы ждали не напрасно! Я всецело понимаю – служба, тяжёлые бои, это постоянное напряжение… Мы со всей душой вам поможем славно отдохнуть. Девочки будут без ума от восторга. Если бы не приватная обстановка, они бы хлынули встречать, едва услышав, что вы здесь. Но у нас строго! Комфорт гостя прежде всего. Пожалуйте в нефритовую залу. Кофе, чай? Выбор очень большой.

Ощетинившийся Влад не успел глазами хлопнуть – прыткая улыбчивая пышка уболтала его и мягко увлекла в зальчик, обставленный как китайский мульт об императорах.

Со стен дружелюбно скалились весёлые драконы, на панно кланялись девушки в халатах, пучили глаза собачки (или кошечки?) и прыгали вуалевые рыбки. Из углов лилась предательская, расслабляющая музыка.

«Эге, да у них всё на мази. Только утрать бдительность, враз обольстят. Надо выстоять».

– Зелёный чай с жасмином! – Вальтер привычно плюхнулся на низенький диванчик. – Ванильных пирожных и медовых коврижек с изюмом.

Влад скованно сел рядом, держа торс и шею перпендикулярно полу. Кое-как пристроил ладони на коленях. Плохо чувствовать себя безоружным на чужой территории.

– Влад, вольно, – прошипел Вальтер. – Сосчитай до десяти и выдохни.

«Десять, девять, восемь…» – мысленно начал Влад, но осёкся, пока не дошло до «Пуск!»

– Я советую чай. Он тонизирует и освобождает. Китайцы напиваются им до экстаза. Мадам! Три льготных порции спиртного для товарища капитана.

– Виски? Джин? – Улыбка мадам липла к Владу, как варенье к тапкам. Ему представилось, что она над ним смеётся.

Когда ты растерян, атакуй!

– Водки.

– Финской? Польской?

– Столичной.

– Прекрасный выбор!.. Здесь курят, – осчастливила мадам, удаляясь будто пава.

Вальтер распахнул настольную сигаретницу и переместил пару штук в нагрудный карман кителя.

– В ларьке это стоит шестьдесят пфеннигов…

Владу пришла мысль – по возвращении протереть спиртом орденскую планку и погоны.

Зачем вообще было являться в форме? Хватило бы спортивного костюма. И потом сразу его в стирку. Но Вальтер настоял: «Камрад, секс и воинская форма неразделимы. Ты в кителе, с ремнём, она в чулочках и кружавчиках – прелесть!»

У аварийного выхода тишком толпились самые дерзновенные овцы. На беду, глазок был всего один, и в него пялились по очереди, толкая присосавшуюся под бока, чтобы скорее уступила место.

– Как он? – дышали в ухо той, что отвалилась.

– Ух! Злющий-презлющий.

– Тссс! Входят Ма с Лава-Лавой. Несут меню.

С проворной мадам вошла стройная девица – вскинув лицо, полуприкрыв чёрные очи, умело держа на кончиках точёных пальцев здоровый поднос с угощением. Серебром светился пузырёк водки, играли блеском хрустальные рюмки.

Полувоенный цвет её шальвар и блузы сгладил тревогу Влада, но его зоркий глаз приметил: под лёгкой тканью проступает гладкое, матово мерцающее тело. Еле видимо, как пар над чаем.

– Угощайтесь, господа офицеры. Знакомьтесь с нашей галереей. – Мадам беззвучно примостила перед гостями сенсорный экран в бархатной пурпурной рамке.

Влад сверкнул взглядом; черноокая едва скользнула беглым взором – и словно коснулась его острыми лучиками любопытства. Расставляя чашки, она двигалась чарующе плавно; её руки словно танцевали в воздухе.

– Прикажете каплю спиртного?

Голос тоже был со смыслом! Даже с умыслом. Каждая мелочь в Cathous’e играла в одни ворота.

– Я не пью.

– Наливай, наливай, – подбодрил Вальтер. – Сейчас я тебе покажу всю обойму. Положись на меня. Они разные, на всякий вкус. Есть тихони, есть оч-чень темпераментные.

Потея от волнения, Влад вытер лоб салфеткой, машинально сунул её в карман, потом спохватился и как можно незаметнее бросил салфетку на поднос.

Мадам растаяла в воздухе, поняв, что процесс в надёжных руках. Девица маячила поблизости, на краю поля зрения, ухитряясь в неподвижной стойке не торчать, но присутствовать зыбко, едва ощутимо.

– Вот. – Под руками Вальтера экранчик ожил, там одна за другой стали возникать девицы с номерами; они прохаживались, танцевали, поворачивались как на подиуме, нюхали цветы, играли с пушистым бортовым котом. Альбом нежно звучал девичьими голосами, называя имена, напевая и смеясь.

– Смотри, сегодня гвозди – две первые. Рома и Гугуай. Обе отличные девчонки. Море пыла, шарм и превосходные манеры. Не заметишь, как окажешься в ловушке. О, нас легко поймать!.. Сам ловился, и не сожалею.

Влад заставил себя посмотреть, кто нынче возглавляет хит-парад. Первая – овечка спортивного склада, с каштановыми волосами и лукавым, чуточку детским лицом. Другая, Гугуай, была цвета кофе со сливками; негерские черты едва видны – облагороженная помесь с Еврозоны.

– Я знаю этот тип. Метисная серия «ангола PQ20», выведена в Греции.

– Боже ты мой…

– Так я зову обеих?

– Что-то мне никто не в масть.

– Оставь сомнения. Обе с патентом младшего психолога, в общении – само очарование. Поддержат любой разговор, хоть о ракетных установках. Правда, лепетать будут как дурочки – но тем и хороши! Классно ощущать себя умником.

– Я не верю, что они настоящие. – Влад покосился на официантку; та сонно повела глазами в сторону – мол, говорите что хотите, мне до лампочки.

Вальтер наставлял: «С овцами можно всё». Тем не менее они смущали и раздражали Влада своим обманчиво человеческим видом. Будто в насмешку вывели породу – снаружи люди, внутри овцы.

– Это продукт селекции блондинок, – сердито говорил он, преодолевая стыд. – Нарочно сделаны с упором на интим, в ущерб мозгам. По-моему, они бездушные, куклы.

– А тебе надо с душой, страстями и тому подобным? Зачем?.. Это лишнее. Они – вспомогательная раса, их задача – быть нужными. Кстати, из них выходят замечательные жёны. У нас говорят: «Тот баран, кто овцу не завёл».

– Вот и родятся не дети, а ягнята.

– Напротив, дети от них крепче, устойчивы к прионам.

– И к обучению.

– Влад, ты решительно не прав! Когда овца вынашивает чью-то яйцеклетку, ребёнок получается сильнее… и умнее обычного.

– В общем, я их не желаю.

Вальтер с энтузиазмом отхватил большой кус пирожного.

– Хочешь, открою секрет?

– Валяй.

– Они вызвались сами. Таков порядок для занятий терапией. Только добровольцы! То есть они весьма охотно вступят с тобой в органические отношения.

– Как печёнка с селезёнкой. Бррр! – Влад передёрнул погонами. – Ешь быстрей, мне тут уже надоело.

– Поверь, они сделают это искусно, с душевным подъёмом. Пойми – они тебя заранее обожают! Ты – Сокол, у тебя громкая слава, им почётно спать с тобой. Наверняка была конкуренция…

– Тем более на фиг. Я не затем воюю, чтоб из-за меня шлюхи дрались.

От нарастающего гнева – и по привычке, – Влад говорил что думал. Официантка всем видом давала понять, что речи клиентов ей мимо ушей. Она держалась профессионально, с холодком бесчувственной мебели.

– О, они вовсе не рядовые потаскухи!.. Овцы – необходимая часть армии. У них дипломы, подготовка по программе, – Вальтер загибал пальцы, другой рукою метясь на медовую коврижку, – психологический профиль, повышение в чине…

– В… каком чине? – оторопел Влад.

– Ну как же? Они приданы медицинским войскам как служба релаксации. Ты! – Вальтер поманил девицу. – У тебя какое звание?

– Джуниор-техник, – мило улыбнулась черноокая, с необъяснимой гордостью глядя на Влада.

– Ты что, не знал?

– Ой, что творится… – Ушам не веря, Влад ждал, когда обер-лейтенант возьмёт слова обратно. Чувствовалось, он теперь с дивана не сойдёт, пока не выяснит субординацию в публичном доме. – Так они военнослужащие?

– Вполне. Их вербуют из питомников. Строгий отбор, проверка на совместимость, на свойства характера. У славян нет таких подразделений, но у нас…

– Подразделение?!

– Особое! Ввиду специфики форму им носить не обязательно.

– А построение?.. подъём флага с барабанным боем, вахтпарад? – совершенно омрачившись, давил сквозь зубы Влад.

– Ха-ха-ха, это было бы забавно!.. – Вальтер искренне развеселился. – Здесь большие уставные послабления. Но исполнительная, умная овца может продвинуться до обер-штабс-фельдфебеля.

– Кошмар. И фронтовые они получают?

– Конечно; От-Иньян – передовая база.

– Так. Мы с тобой, значит, груши околачиваем, а у них это – война в поте лица, – понемногу раскалялся Влад. – У нас сидячие часы, а у них боевые, лежачие. Как им запишут – «налётано часов», «совершено боестолкновений»? Будут льготы получать, пенсию!

Притянутая обер-лейтенантом за руку, Лава-Лава села к нему на колени и прижалась. Она была довольна – взъерошивала Хонке волосы, а тот обнял её за талию.

– Ну да, они на фронте, их могут убить.

– Бутылкой в баре. Пала на поле брани… Или если мы сириан провороним. Ох, скорей бы маразм, чтоб не знать ничего… Уходим!

– Куда? мы только начали! – Вальтер угостил Лава-Лаву коврижкой из своих рук; девушка аккуратно откусила лакомство, а затем лизнула длинные пальцы обер-лейтенанта.

– Ладно, оставайся.

Мадам молниеносно возникла перед Владом.

– Неужели вы собрались нас покинуть? Ах, товарисч Ракитин, пожалуйста, не огорчайте! Девушки будут плакать.

– Они это умеют?

– В три ручья! – гаркнул Вальтер, ущипнув Лава-Лаву за мягкое место. Она возмущённо вскрикнула и вывернулась из его объятий.

– Капитан, как же так? – увивалась мадам. – Нам предстоит отчитываться о сеансе терапии. Исполнитель должен сделать вам пометку в карточке. Мы не можем обманывать медиков! Посмотрите весь альбом. Вы можете выбрать любую девушку.

– …ваших девушек. – Влад проглотил часть фразы. Действительно, пометки, шли б они в болото. Не предъявишь – политпсихолог загрызёт. Но на ум ничего не приходило, один богатый русский лексикон.

– Может быть, садизм? – деликатно понизив голос, предложила мадам. – В известных рамках допустимо.

– А может, у вас парни есть? – брякнул Влад почти в отчаянии, лишь бы не молчать. Просто так отсюда не вырвешься!..

– Парни. – Мадам подмигнула с пониманием. – Это очень тонко, товарисч. Для вас у меня есть совершенно эксклюзивный вариант. Как раз то, что вам нужно. Пейте чай и водку, парень сейчас будет. Лава-Лава, посиди с гостями.

Черноокая сердилась за щипок и глядела на Вальтера букой. Хонка манил её коврижкой, делая знаки губами. Мадам открыла дверь – овцы шумно отскочили от порога, – и громко приказала:

– Приведите Локса! ступайте за Локсом!

– Надо было уйти, – Влад опустился рядом с Вальтером. Пилот «Вектора» вместо уговоров и утешений повёл себя неожиданно – чуть не подскочил на диване от восторга:

– Как можно? Хоть одним глазом посмотреть!.. Это же Локс, о нём легенды ходят. Его не ко всем зовут – и то неизвестно, пойдёт ли?

– Что за фрукт – Локс? – с чёрным сомнением Влад посмотрел на дверь.

Теперь он был полностью уверен: в Кошкином Доме выполняют любые желания союзников. Стоило заглянуть – предложили двух овец, третья сама примазалась, потом посулили садизм, и наконец, кликнули деликата.

Завтра же испорченный телефон и Живая Сеть разнесут по От-Иньяну: «Сокол-то – непростой, и от порки не отказывается! Предложили – а он не отверг».

Одна надежда – Хонка не выдаст, а режим приватности в борде… то есть в подразделении релаксации соблюдают строго. Иначе надо уйти на гражданку и сменить фамилию.

– Я с ним ни разу не встречался, – как клятву, произнёс Вальтер. – Он тут живёт в отдельном номере, от всех особняком. Абсолютно безнравственный тип, для него нет ничего святого. Про него рассказывают чудовищные вещи…

– Спасибо за рекомендации.

– Что есть, то есть! Из песни текста не выкинешь, верно? Но те, которые… кто удостоился…

– Даже так!

– Именно. Он экстраординарный субъект. Массаж и прочие манипуляции. Им все довольны. Ну, почти все. То есть, кое-кто его на дух не переносит. Поэтому я любопытствую. Останемся, Влад!

– А я пойду. – Лава-Лава тихо двинулась к выходу.

– Почему, золотко?

– Всё равно он меня вышвырнет, – вздохнула черноокая. – Локс – отвратительная сволочь. Удачи вам – с ним потешиться.

Нависло тягостное ожидание. Влад соображал, как смыться без скандала.

* * *

Лава-Лава медлила нарочно. Её раздирало надвое – хотелось побыть на свидании Сокола с Локсом, но одолевал страх: как бы эти чудо-человеки не передрались при первой встрече. Оба были известны как хамы и резкие типы. Что-то будет! Девушка дрожала. Сил нет, до чего охота посмотреть!..

– Он тоже – какой-нибудь унтер? – бросил Влад с пренебрежением.

– Говорят, капитан. Каких войск – я не в курсе. Ходит без формы.

– Деликат в звании капитана?!

Нынешний день грозил напрочь разрушить иллюзии Влада о чести, достоинстве и способности союзников воевать.

Вальтер задумался:

– Мало ли, вдруг он из униформенной службы. Полицейский или таможенник.

– Что, проверяет подарки с Земли на наркотики?

– Влад, откуда мне знать? Он – тут – живёт, и всё. Детка, он у вас в штате? – Вальтер взял Лава-Лаву за рукав.

– Спросите Мамочку, – высвободилась она. – Еду ему носят из офицерской столовки или из ресторана казино. А подарки он обнюхивает, да. Как собака. Ему самому столько возят – коробки, заказы, посылки, – так ещё в чужие лезет.

– Он чей-то любимчик – но чей? – развёл руками Вальтер. – Есть какой-то покровитель, вот и разгадка.

– Мало ли любимчиков на свете! Но жить в Кошкином Доме, массаж и остальное… надо совсем не иметь совести.

– О, человек с большими странностями!

– Бесстыжий, – подтвердила Лава-Лава. – Иной раз сграбастает и лижет тебя, как мороженое.

– Не меня! – с негодованием воскликнул Вальтер.

– И вас, если подвернётесь. Он флайт-лейтенанта Смита вылизал, а ведь тот мастер по боксу.

Отвращение Влада нарастало. Тут вошёл долгожданный Локс, о котором столько толковали.

* * *

Он полностью укладывался в россказни о нём. Или Влад был готов увидеть его именно таким.

Ростом с Ракитина, изящный как танцор, томно-бледный, с необычно гладким лицом юноши и гибкими девичьими руками. Это был брюнет с неуставной причёской – чёлка до бровей, – глазами цвета жжёного сахара и нервным нежным ртом. Его наряд состоял из просторной лиловой рубашки-апаш, узких палевых брючек с вышивкой по лампасам и мокасин в бисерных узорах.

Мало вызывающего вида – этот красавчик с порога стал бесцеремонно осматривать гостей. Приличные люди так на незнакомцев не глазеют.

– Привет. Меня зовут Локс.

На лице его обозначился нездоровый интерес. Или брезгливость пополам с недоверием? Так или иначе, Влад сразу ощутил к нему неприязнь.

– Вы звали парня. Я пришёл. Сейчас я разберусь с вашими проблемами и решу, что вам нужно. Вам, – указал он на восхищённого до немоты Вальтера, – надо принять тёплую ванну с морской солью.

– А мне прошу советов не давать, – заранее отрезал Влад.

– Совсем? – Локс красиво и стремительно сел на диванчик. Влад отодвинулся, как от заразного. Вдруг лизаться полезет?

«Я тебе не Смит. Так двину, улетишь».

– Только по делу. Меня послали тут отметиться, девок мне даром не надо, а тебя и подавно. Вот, исходя из этого, давай меня лечи, а то я мрачен и жесток – так говорит политпсихолог. Задача ясна?

– Яснее некуда. – Локс вольготно развалился, забросив ногу за ногу. Подняв лицо, он словно рисовал круги; его тонкие ноздри раздувались. При этом Локс цепко разглядывал Влада.

– Ты в самом деле капитан? – прорвало Сокола.

– Угу. Разве не заметно?

– Никак. Ни что капитан, ни что терапевт. Кроме массажа и танцев ты что-нибудь можешь?

– Косметику накладывать, – пропел безнравственный житель Cathous’а.

– Секес! – фыркнула Лава-Лава.

– Иди ко мне. – Вдобавок Локс позвал её жестом. Она подбежала, как кошка к кормушке, расположилась на ковре у диванчика и охотно дала себя гладить.

– Ты слышал? Лечить – меня, но без рук, на расстоянии трёх метров.

– Без толку, и напрягаться зря не стану, – насладившись видом Влада, Локс посвятил себя Лава-Лаве. Та мурлыкала и жмурилась. – То, что вы нетерпимый, я знал давно. Это не лечится, живите так. Мрачен и жесток… ну-ка, повернись… мрак и жестокость – ваши козыри, товарищ капитан. Светлым и добрым не дают Крылатых Звёзд.

– Чего же ты припёрся, если знал заранее?

– Полюбоваться. Думал, вы мне понравитесь.

– Ну и?..

– Я ошибался.

– Видал? – обернулся Влад к упоённому Вальтеру. – Каков, а?.. На вашей западной культуре вырастают дивные грибочки! Опёнки ли, поганки – не укусишь, не поймёшь. Воображаю, как он капитанские погоны получил!..

Локс запустил ловкую руку под блузу Лава-Лавы; девушка не противилась, лишь вытянулась и слабо поскуливала, изгибаясь в талии.

– Вы даже вообразить себе не сможете, у вас фантазии не хватит. Секес вам чужд, ваш мозг посвящён боевому искусству. Политпсихолог – кретин; зачем он вас сюда послал? Толку не будет, вы только расстроитесь.

– Вальтер, я ему завидую. Мать моя! никуда не выходить, жить в шалмане, ни шиша не делать, получать паёк из ресторана и очередные звания. Мы! там! из боёв не вылезаем, гробимся, а он! тут! в атласной рубашечке!.. У кого-то прицел в глазах стоит, а он в щекотке упражняется!

Лава-Лава теряла дыхание. Подонок Локс сладко терзал её чувствительные точки, заставляя напрягаться от мучительных желаний, а Ракитин вот-вот кинется на Локса с кулаками! В жар и в холод! А-а-а, ради этого стоило задержаться…

– …и этого – его! – мы защищаем, чтоб он процветал, как собачья губа!

– Чья губа? – Пальцы Локса замерли. В отличие от официантки, он оставался полностью спокоен и сосредоточен. Лава-Лава нетерпеливо повела телом, чтоб спичка коснулась бензина.

– Гриб! в скаредном месте растёт!

– А… Но чем моя рубашка вам не угодила? Цвет, блеск не тот? В следующий раз скажите, что мне надевать, на что конкретно вас срывает. Чтобы снесло с катушек...

– Локс…

– Замри, мгновенье, ты прекрасно. Оттяни момент, тссс.

– Следующего раза – не будет! – Влад решительно встал.

– Чудесно, мы и без вас в шалмане проживём. Правда, Лава?

– Локс… Ну же…

– Не дёргайся. Капитан, ваша нетерпимость – свидетельство сложного психологического конфликта. Вы в разладе со своим внутренним миром; это проявляется во враждебности ко всему необычному. Своего рода cultural disconnect 3, который вы стремитесь преодолеть путём отторжения, даже агрессии. Это приносит временное облегчение, поскольку ненависть самодостаточна и даёт ощущение силы…

– Полезное ощущение, скажу я тебе. Оно помогает долбить сириан. Когда они налетают на нашу колонию, крадут и режут людей или подстерегают транспорт – мы с нашей агрессией взлетаем и даём им прикурить. Посмотрел бы ты на сириан, голубок – и перестал бы лекции читать о том, что ненависть вредна.

– А вы их видели – сириан? Хоть одного? – оживился Локс, вновь придержав порыв Лава-Лавы. – Вблизи, живьём?..

– Когда я их увижу, смотреть будет не на что. И тебя бы век не видать! Звание тебе – как свинье ботинки. Проституй ты, вот кто.

– Меня по-всякому зовут; не привыкать.

Вальтер метался умом и глазами – от кипящего диалога двух капитанов к вздымавшейся груди девицы и ткани, натянувшейся на её сосках.

– Желание клиента – закон для проституя. – Локс парой движений ладонью остудил Лава-Лаву, по крайней мере до способности соображать. – Я вам с запасом обеспечу, чтобы впредь не встречаться. Вашу карточку, пожалуйста!

Отрывая от лентымарку за маркой, он смачно прихлопывал их к карте.

– Вот. Вот. И вот. Пяти хватит? Прощайте.

– Влад, глупо оставлять заказанное. Я не доел.

– Заверните обер-лейтенанту его пирожные!!

Осоловевшая Лава-Лава, путаясь в собственных руках, принялась упаковывать кондитерские изделия.

– Детка, оставь себе коврижку, которую кусала. Сокол угощает. Водку я сам заберу. – Вальтер слил рюмку назад в пузырёк. – Влад, ты будешь?.. Может, позволишь? Спасибо, камрад. – Под испепеляющим взглядом Влада он хлестнул залпом из горлышка все сто пятьдесят граммов, понюхал дарственную коврижку и пояснил извиняющимся тоном: – Всё равно нам две недели не летать!

* * *

Табун овечек удалился на почтительное расстояние, за угол. Как жалко! всё так быстро кончилось…

– Я щёлкнула их телефоном в глазок, когда все отбежали, – шёпотом похвасталась Джи Роме. – Смотри, что получились.

– Ты сдурела, – тихо процедила Рома, вырывая телефон. – Приват! Ещё кому покажешь – стукнут Маме. Разжалуют, вылетишь в солдатский дом отдыха… Где тут стирание?.. Сотри мигом, чтоб никто не видел.

Но когда мимо тащилась Лава-Лава, Рома изящно цапнула с подноса мятую салфетку и занюхала:

– М-м-м, пот Сокола. Хоть что-то на память оставлю.

Её запястье сжала рука бесшумно подкравшегося Локса. Брюнет негромко произнёс:

– Дай сюда.

– Иди ты, Локс!..

– Хочешь пострадать? Организую.

Холодный тон желтоглазого сулил большие неприятности. Рома сдалась.

* * *

– Надо рассказать ребятам! – охмелев, шумел Вальтер на обратном пути. – Теперь могу спокойно заявить: «Встретился с Локсом, пообщался». Конечно, я буду рассказывать не всё…

– Лучше вообще молчи. Тем более – с кем ходил и зачем. Меня бесит одно сравнение с ним в чине!

– Камрад, я прошу, перестань страдать! Выдумал себе заботу: «У деликата столько же звёзд на погонах!» Стоит ли впадать в патетическое состояние и прокачивать weltschmertz 4 из-за того, что у вас одинаковые звания?.. Он тоже нужен!

– Кому?!

– Без овец и Локса на базе воцарится озлобление, всякие мерзости и неуставные отношения. Они смягчают эмоциональный климат. Наконец, согласись: он по-своему уникальный тип!

Влад быстро огляделся. Они находились на Востоке базы. Тихий, безлюдный коридор.

– Смирно! Упал – отжался, двадцать раз.

* * *

– Товарищ генерал-майор, он посетил терапию.

– Слава тебе, господи. А я думал – взорвётся и нахулиганит там.

– Даже очень активно посетил. – Политпсихолог в задумчивости вертел в руке карточку Ракитина. – Пять раз заходил на цель.

– Вот чего ему не хватало! Запиши: Ракитина поощрять секесом за каждый удачный вылет.

– Так и другие потребуют, наравне с ним.

– Пусть сперва научатся стрелять как он. Если этот стимул их подстегнёт, в месяц перебьём все дрейферы. А кстати – он с одной нежился или менял девчонок?.. Ну-ка, ну-ка, погляди там!

– Попробуем. – Политпсихолог достал карманный сканер, соединил его с телефоном и под паролем вошёл в список персонала. Красный луч скользнул по штриховым полоскам.

– Нич-чего не понимаю… Сбой, что ли? Одно и то же…

– Хе! Говорю же – на какую-то запАл! – цинично усмехнулся Деев. – Сокол нашёл свою дролю.

– Это не «какая-то». Это «какой-то», – бормотал политпсихолог, стараясь не поднимать глаз. – Он… общался с Локсом. Пять сеансов.

– Что-о-о? – взвился генерал. – С Локсом?!

– Марки подлинные.

– Тебя убить мало! Насоветовал, твою мать! С Локсом, ты понимаешь?.. А Локс… Ох. Если Влад пристрастится… Да быть того не может, чтобы с Локсом! Влад всегда был нормальный.

– Я проверю. Свяжусь с Cathous’ом… Но ошибка исключается.

– Разруливай назад свою ботву, немедленно, – навис над ним Деев. – Что хочешь выдумай, лишь бы он к Локсу ни ногой. Всё разрешаю и всё подпишу. Действуй! А то – Влада мне портить!..

* * *

Слухи о том, как Влад отчитал смехотерапевта неизвестным науке матом, распространились широко и скоро.

– Там Ракитин зажигал – хлеще, чем в космосе! Передать невозможно, что делалось. Люди на четвереньках выползали.

Все, кто смог, нахватали медицинских направлений на следующий сеанс. Сбежались любопытные со всех полков Востока и Запада, инженеры, телеметристы, а про отдельные эскадрильи и говорить нечего. Представление перенесли в зал попросторнее, иначе все не влезут.

Врач – опытный малый, недаром учился, – тотчас понял, какие выгоды ему сулит присутствие Ракитина. Такой успех надо закреплять. Перед началом он отвёл Сокола в сторону и доверительно сказал:

– Капитан, я знаю – против воли вкусно не бывает. Вас направили приказом. Так вот – на сеансе не повторяйте за мной, а говорите, что приходит в голову. Комментируйте, спорьте со мной, возражайте. Вместе у нас получится. Со своей стороны гарантирую наилучший отзыв. Ок?

– Годится. – Влад пожал ему руку. – Я не клован на проволовке, но поддержу. Заведусь – глядишь, покатит.

Понемногу началось, а там и понеслось. И жук, и жаба, и чорт, и баба! Танцевала рыба с раком, а петрушка с пастернаком! Видать по очам, кто блудил по ночам! Не верь, а помацай. Ты большой – жабе по колено, в носу шмат козюлек. Легче гогочи, душой рыгнёшь. Прусаки в голове, сверлить надо!

Все загибались от хохота; икал и плакал даже непробиваемый Тойво. Врач сошёл с места: «Пилотируйте вместо меня». Но тут – телефоны отключены, – явился вестовой:

– Капитан Ракитин, срочно к генерал-майору Дееву.

– Влад, мы опять придём!

– Сокол, ты будешь ещё вести сеанс?

Под стоны, всхлипы и аплодисменты Влад отчалил, окрылённый и довольный – выговорился за неделю, аж душа поёт.

Деев встретил его, обложившись папками; вокруг него лопотали и моргали шесть экранов сразу.

– Я весь в запарке!

«Ага, в строй вернёшь? Пора, старик, пора! Новый транспорт, новые ужасы, новые дрейферы… Я уже вылечился, убедись по маркам. Из одного борделя пять наклеек…»

– Разрешите приступить к выполнению боевых задач?

– Каких задач? Ты под арестом, виртуально на губе сидишь… Говорю же – я весь занят, никуда не успеваю. Есть путёвка на Иньян, в санаторий высшего комсостава. Причиталась мне, да вот, засел пнём в кабинете, не вырвусь. Полетишь ты, это мой приказ, молчать!

– Товарищ гене…

– Шагом марш, распишись в получении!

– У Хонки истребитель вон из строя, надо заменять.

– Без тебя заменят. Отдыхай, купайся.

– Кибер-пилот у него сдох! Интендантство не чешется дать нового.

– Найдём, не беспокойся.

– Надо кого-нибудь на «Либру» посадить, машина в простое!

– Есть пополнение, с транспортом прибыло; выберем опытного парня. Лично проконтролирую. Теперь – кру-гом!

«Хороша гауптвахта, – развернулся Влад. – Не под замком и не при деле! Ссылка на курорт. А как же без меня? Вальтер не справится!»

* * *

Кошкин Дом, пережив нашествие Ракитина – «Такого человека больше, чем один! Словно втроём буянили» – изготовился к набегу свежих мужиков с планеты. Транспорт доставил на Иньян толпу спецов, охочих до работы и до женщин; санчасть потела, пачками выдавая допуски на секес.

Флайнг-офицер Райт – пресловутый баран Махи, – громогласный рыжий верзила с длинными руками, отсутствовал целый отпуск. Он рокотал, облапывая Маху сразу от щёк до подколенок, до того соскучился. Конечно, Райт привёз милашке и туфли по каталогу, и набор для загара. Она разыгрывала ревность:

– Сколько раз ты изменил мне на Земле? А?.. Не верю, чтоб удержался. Кайся, рыжий чёрт. Проси прощения.

– Ах, цыпка, надолго ли мы вместе!

– Ты собрался в отставку?

– Всё куда хуже, цыплёночек. Вас скоро заменят! Так всегда – девочек меняют, мебель оставляют.

– С чего бы? Нас – менять?

– Спроси астрономов. Летит главный рой! Ящик с замороженными девками! Свежий продукт прямо на пути к Иньяну…

Жуткая, будоражащая новость (хотя насчёт замены Райт безбожно врал) разбежалась волнами. Джи, не ухватив, в чём соль, подъехала к Роме:

– Какой ещё рой? Ты слышала?..

– Рой – это метеорный поток. Он крутится, как перстень – тонкое колечко, на нём толстый камень.

– А при чём здесь мы?

– Знаешь, отвянь. С планеты лифт пришёл, скоро все пассажиры будут здесь. Не до метеоров – мойся и накрашивайся.

Рома оказалась права на все сто – покружив для разведки и вынюхав злачные местечки От-Иньяна, планетарные гости валом повалили в двери. Мадам перевела подразделение на режим ускоренного обслуживания.

– Чик, выход к гостям, столик семнадцать!

– Рома, выход к гостям, столик четыре!

Глянув для контроля в зеркало, Рома выпорхнула из служебного отсека и танцующей походкой пошла к столику.

«Ну, кого мне на сей раз сосватали? Штатский. Молодой. Хорошенький. Чуток гривастый, светлый. Серые глазки! Славянин, как пить дать. Вряд ли пылкий. Но я его раскручу! Пупсик, у тебя четверть часа на ухаживание, десять минут на ласки, семь на чих-пых, а потом мне надо мыться, обрабатываться и чуток отдохнуть».

Гость держался непринуждённо и приветливо; жестом пригласил Рому сесть.

– Я вам очень рада, – заученно сказала она, одарив гостя солнечной улыбкой. – Угостите?

– Позвольте ручку. – Он взял её за запястье и притянул кисть к своему лицу.

После слабого поцелуя блондин медленно, скользко провёл по коже языком.

У Ромы захолонуло сердце.

* * *

1 «Стража на Рейне» (нем.), песня, соч. в 1840 г. Максом Шнекенбургером. Во время франко-прусской войны 1870 г., а затем и 1-ой Мировой войны была неофициальным гимном Германии

2 публичный дом (англ., жарг.)

3 культурное несоответствие (англ.)

4 мировая скорбь (нем.)

Глава 3. Бич божий

Наклонил Он небеса и сошёл, – и мрак под ногами Его. И воссел на херувимов и полетел, и понёсся на крыльях ветра. И мрак сделал покровом Своим, сению вокруг себя мрак вод, облаков воздушных. От блистания пред Ним бежали облака Его, град и угли огненные.

Псалтирь 17, 10-13

Северное побережье Чили

– По курсу большой облачный фронт. Ветер норд-норд-вест, усилился с четырёх до шести баллов, – сообщил метеоразведчик бразильской эскадры, которая шла через Тихий океан. – Прошу сводку со спутников. Объявляю штормовое предупреждение всем кораблям.

В штабе ВМФ это вызвало недоумение и замешательство. Прогноз даже не намекал на зарождение тайфуна.

Патрульный дирижабль эскадры начал набор высоты, чтобы оценить масштабы надвигающейся непогоды. Внешние телекамеры передавали что-то смутное и устрашающее – впереди грозно клубилась стена тёмных облаков, с каждой секундой наливавшаяся чернотой. Изображение дрожало и колебалось.

– Встречный ветер от семи до восьми баллов. С трудом удерживаю курс! – докладывал командир дирижабля. – Скорость минимальная. Попытаюсь уйти от бури вверх. Приготовиться к сбросу балласта! Экипажу – надеть кислородные маски.

– Что вы наблюдаете? – запрашивали с флагмана.

– Огромная туча. Поперечник… не определяется. Очень высокая. Не уверен, что смогу над ней подняться.

– Полуподводным кораблям – экстренное погружение!

Связь с эскадрой быстро превратилась в тщетные попытки докричаться сквозь помехи, а вскоре совсем пропала. Гражданские, рыболовные суда – все панические голоса заглохли в трескучем хаосе разрядов и давящем гуле. Над побережьем понеслись сигналы о близящемся урагане, каких Южная Америка ещё не видела.

Пока власти и люди суматошно готовились к удару стихии, на уровне правительств и военных министерств потекла другая информация.

– Радиопрозрачный объект колоссальных размеров.

– Скорость около шестисот километров в час.

– Мы пытаемся рассчитать его массу по искривлению гравитационного поля, – сказал эксперт, обращаясь к маршалу аэрокосмических войск. – Это не астероид. Он идёт параллельно поверхности океана, по нижней границе стратосферы. Видимая туча – только турбуленции, вызванные его движением.

– Не пытайтесь спасать население на его пути. – Госсекретарь Восточных США убеждал тем временем шефа аргентинского МЧС. – Спасайте тех, кто по краям полосы движения.

– Вам хорошо говорить, вы-то в другом полушарии!..

– Совет Обороны примет все необходимые меры, – решительно заверил адмирал О’Хара из Северного альянса, на что президент Великой Бразилии буквально возопил:

– Вы что – хотите, чтоб ЭТО упало на нас?!

– Боже сохрани! Тогда Земле конец. Попробуем отогнать. Славяне и американы уже в пути, стартовали немцы и китайцы.

– В зоне бразильских интересов вы должны строго координироваться с нашими вооружёнными силами. И между собой! У коалиционных войск всегда бардак!

– Может, всё-таки… – маршал пристально смотрел, как овальная зона тьмы ползёт над океаном, оставляя расширяющийся дымчатый след. – Скорость объекта небольшая. Согласованный залп двух-трёх десятков главных установок… Уверен, Москва даст «добро». За час уломаем О’Хару, Му Чаньгуна и остальных. Что скажете?

– Это будет Судный День, – покачал головой эксперт. – Полторы тысячи триллионов тонн, представляете? Такое «шмяк» мы не переживём.

Между тем тьма достигла побережья. Кривизна поля нажала на дно океана; чилийские острова Сан-Феликс и Сан-Амбросио взорвались, выбросив навстречу буре столбы раскалённого пепла и вязкие языки магмы. Чёрная стена туч грохотала непрерывными извилистыми молниями и безудержно катилась над морем к населённой суше.

Там длился, не смолкая, стон сотен и сотен тысяч обезумевших людей. Они потоками ехали и толпами бежали на возвышенности, не разбирая дороги, словно муравьи из залитого муравейника.

Самые отчаянные, выбрав места, откуда толпа не могла их смести, снимали приближение смерти на видео и пытались отправить его в Сеть. Другие орали и плакали в телефоны, стараясь услышать родной голос, попрощаться или дать какой-нибудь бессмысленный совет.

Одинокий мужчина, привязавшись ремнём к ограждению на крыше многоэтажного дома, спокойно вещал по телефону:

– Кажется, что наступила ночь. Я уже не различаю неба и моря, передо мной сплошная темнота. При этом пейзаж освещается множеством молний, тени мечутся, словно город ожил и бьётся в судорогах. Появилась какая-то пыльная масса, она летит над домами. Интересное наблюдение – я вижу свечение неба, как бы сияние на закате, но оно занимает весь небосвод. Если меня кто-нибудь слышит…

В этот миг пыльная мгла сдула и его, и крышу, и весь дом. Обломки зданий понеслись над землёй, сметая всё и вся, а следом поднялась громадная волна, чтобы изгладить всякие следы человеческой жизни. Вода взметалась, её пенные гребни дымились от жара снизившегося сияния.

Город Антофагаста исчез в одно мгновение, а крылатая ночь огня двинулась дальше, к Андам, заливая штормовой волной пустыню Атакаму.

Кривизна поля продолжала свою неизбежную работу, пробуждая вулканический район. Вспыхнули все огненные горы в зоне полёта – и активные, и давно спящие. Их вершины разверзлись, испуская жидкий адский пламень; их склоны треснули, и жар полился к подножиям, испепеляя всё, что могло гореть. Горы колебались, как проснувшийся дракон, а их оледеневшие гребни опаляло свечение воздуха, перегретого полётом. Последние на континенте льды вскипали, плавились и рушились, в облаках пара и грохоте селевых потоков устремляясь в низины по ту сторону Анд.

Истоки Пилькомайо, Рио-Бермехо и Рио-Саладо стремительно переполнялись. Сель громоздил рыхлые плотины из камней и грязи, сам же свирепым натиском нетерпеливо разрушал их, и мутные воды со скоростью магнитного экспресса неслись дальше, в плодородную Ла-Платскую низменность. Пятно грозовой ночи накрывало новые пространства – и улетало, оставляя за собой трясущуюся землю и стёртые города.

Четверть часа ревущей тьмы, пляска молний, бешеный ураган и горячий ливень – вот всё, что запомнили уцелевшие.

Невидимый в буре объект стал понемногу сдвигаться ввысь. Он был уже над Гран-Чако и приближался к месту слияния Параны и Парагвая, когда первые истребители Совета Обороны начали пикировать на него с орбиты. На защитном поле летучего гиганта стали вспыхивать взрывы.

Но, как всегда, военные ударили не там, где следует.

Когда мрачное солнце сквозь марево испарений осветило опустошённый берег Чили, когда люди на краях зоны истребления начали выбираться из убежищ и озираться, потрясенные видом разрушений, в небе над океаном возник строй тёмных летящих тел – странный, словно решётка кристалла.

Кое-кто, решив, что это спасатели, принялся махать им руками, кричать: «Сюда! мы здесь!»

Строй-кристалл раскрылся, как веер, приняв новую замысловатую форму, резко замедлил полёт и стал стремительно снижаться. Ряд за рядом проходили низко над водой, будто зачёрпывая её, и рывком бросались к суше.

Лужи, только лужи оставались там, где проскользнули тени летучих тел.

Сотни лет созидания были начисто уничтожены за четверть часа – без единого выстрела, водой и ветром, – а остатки людей вымело ещё быстрее. На побережье воцарились голая пустота и немота, словно история закончилась, и предстояло всё начать снова, с первого дня бытия.

* * *

Ла-Плата, южная Бразилия и Атлантика

– Самое жуткое нападение сириан за последние сорок лет!

– Работают только нейрональные системы связи. Сильные помехи в широтном поясе от Гуаякиля до Сантьяго. Между Асунсьоном и Санта-Фе – полное молчание! Видео поступает с камер истребителей и спутников. Эксклюзивный показ для северного полушария на платном канале…

– Съемка низменности Ла-Плата идёт с высоты семьдесят километров. Так выглядит наводнение. Сирианский колоссаль – в туманной зоне, скрыт защитным полем. Абрис показан условно.

– На цель заходит эскадрилья из полка «Мэнь-Шэнь». Эти ребята уже дважды отстрелялись, пусть им повезёт сейчас!

Туманный серый купол поблёскивает искрами попаданий. Внизу, в мутном бурлении атмосферы, среди облачных разрывов проступает затемнённая земля, видно движение грязно-белой каймы – воды потопа катятся по течению Парагвая.

– Дистанция до границы поля – пятнадцать километров.

– Полная мощность. Огонь!

Импульсы из орудий вонзаются в колышущийся силовой туман – и словно растворяются в нём. Лишь расходятся кругами радужные волны.

– Я попытаюсь зайти снизу, где он выпускает десант. Прошу разрешения.

– Действуйте. Второму звену – прикрыть третье! Всем вести съёмку.

Чёрные точки боевых машин ныряют под облако, скрывающее колоссаль.

– Докладываю – поле открывается в виде овальных окон. Вижу подлёт и отход малых кораблей. В обзоре около двухсот аппаратов.

– Огонь не открывать. Подойти ближе.

– Нас заметили! Вступаем в бой.

Один за другим погасли экраны, передающие видео от звеньев.

– Эксперты из Дублина определили корабль по типичному строю его эскадрилий. Это так называемый Сэр Пятый, один из самых боеспособных гран-линкоров сирианского флота. На его счету – нашумевший рейд на Центавру Голд и налёт на Нью-Индиану.

– Адмирал О’Хара держит славянский легион в резерве над Каатингой. Немцы заняли позицию у острова Фернанду-ди-Норонья.

– Шлейф Сэра Пятого атакуют янки. Схватки над Чако – одна за другой, без передышки.

– Киднепперов защищают истребители нового типа «зеркальная линза», но наши парни готовы им хорошенько всыпать. Два десятка сириан уже нашли свою могилу. Задача – отрезать шлейф!

Передышка у выживших обитателей Ла-Платы была недолгой, всего несколько минут. Оглушённые громовыми раскатами, полуослепшие от блеска молний, ошарашенные, перепуганные, чудом спасшиеся на холмах и крышах от горячих илистых потоков, они едва успели оглядеться и понять, что их привычный мир исчез, родные и знакомые пропали – быть может, навсегда, – а вокруг простирается море мутной воды, несущее бутылки, мебель, трупы и бурую пену. Небо не успело просветлеть, когда на горизонте появился кристаллически правильный рой. Тени ныряли, почти касаясь зыбкой глади, и на бреющем полёте неслись к скопищам уцелевших. Сотни, иногда тысячи трепещущих людей – насквозь мокрых, оцепеневших от шока. Лёгкая добыча!

Не везде киднепперы успевали завершить работу. Подоспели американы. Как и просили местные власти, термоядерных зарядов они не применяли. В ход пошёл нант – нанотехническое ВВ без всякой радиоактивности. Только вспышка и ударная волна. Зависший киднеппер – отличная цель. Один выстрел, и даже холмика не остаётся, только грязная кипящая вода.

А с востока спешили «зеркальные линзы», выдвигая на лету стволы и бом-блоки, напоминающие соты. Во взволнованном гигантском одеяле испарений, накрывшем затопленную Ла-Плату, засверкали взрывы, стали скрещиваться пучки плазмы и лучи сжигающего света.

– Волна наводнения приближается к дамбе Санта-Фе. Если это сооружение рухнет, низменность на триста километров будет покрыта морем.

– Сэр Пятый достиг низовьев Параны. По данным орбитального слежения, город Асунсьон смыт. Колоссаль постепенно поднимается в стратосферу, местный нагрев воздуха и гравитационное влияние линкора уменьшаются. Расчёты показывают, что он пройдёт над берегом примерно по 30-му градусу южной широты.

– Вы полагаете, Сэр Пятый среагировал на ваши атаки? – Ньюсмейкеры назойливо пробивались по связи к адмиралу О’Харе. – Как вы объясните сведения о том, что янки расстреливают сирианские десантники вместе с захваченными людьми? Собираетесь ли вы дать бой гран-линкору, когда он удалится от Земли?

– Совет Обороны отвечает лишь за совместные действия войск, – огрызался О’Хара. – Обратитесь к командованию янки. Да, мы постоянно поддерживаем огневой контакт с гран-линкором. У него серьёзная защита полями – по земным меркам, – и около дюжины истребительных полков в работе. Мы тесним его шлейф с флангов, но у нас большие потери. Дайте время – мы расквитаемся с ним.

– Когда? каковы ваши планы?

– Не торопите события. Мы наготове.

В Бразилии с жаром молились, плясали, хохотали и рыдали, жадно слушая радио. Сэр V уходил вверх на зюйд-ост-ост, далеко минуя густо населённое побережье Владычицы Южного Полушария, а следом бушевал и мало-помалу стихал взбаламученый воздух. Самые неразборчивые, с хрипом и скрипом помех, новости встречались на «ура».

Это длилось, пока не прозвучало неуверенное сообщение:

– По некоторым данным, Сэр Пятый изменяет траекторию.

Держава – а с ней вся планета, – замерла.

Паника началась со слов, исчезающих в треске атмосферных разрядов:

– Сэр Пятый повернул на северо-восток. Он движется в сторону Сьерра-Жерал, по направлению к Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро.

Бразилиа, до которой гран-линкору было далеко, принялась срочно рассылать распоряжения по линиям нейросвязи – срочно эвакуировать города; транспорт пропускать только от моря к возвышенностям.

– Где сейчас находится шлейф? – пробился к О’Харе президент, вчера грезивший кругосветной властью над всеми землями, где в древности ступали португальцы, а теперь гадавший, не придётся ли просить международной помощи.

– Снимает пенки в среднем течении Параны и Уругвая, – с цинизмом бесконечно усталого человека ответил ирландец. – Господин президент, примите его как нечто неизбежное. За время пролёта вы потеряете миллион-полтора похищенными и столько же за счёт катастрофических эффектов. Это горько, но ничего не поделаешь. Вспомните – Великая Чума унесла жизней в тысячу раз больше.

У президента взыграло ретивое.

– Уверяю вас, адмирал, жизни моих соотечественников будут отмщены самой суровой местью, на какую способна держава.

– Я просил бы вас воздержаться от необдуманных шагов. – О’Хара слегка встревожился, представив себе военный потенциал Великой Бразилии.

– А я прошу вас не мешать моим пилотам.

– Этот чёртов Сэр всех свёл с ума, – сказал О’Хара адъютанту. – Причём начал с президентов. Вы религиозный человек? тогда молитесь – в бой вступает Владычица Юга. И похоже, с нами она совещаться не намерена…

Президент размышлял минуту или около того. Затем он связался с Генштабом и распорядился поднять в воздух штурмовой отряд с ангольской базы Лобиту.

– Боеголовки – с нантом или… – вопросительно оборвал фразу генерал по ту сторону Атлантического океана.

– Никакого нанта. Термояд! Поджарьте сирианина как следует.

* * *

– Махина взяла курс на север! – Страх молниями разлетелся по Сети; вот уже взвыли сирены в Византии и Египте, зашевелилась Сахара у моря Чад и озёр верхнего Нигера, закричал и заметался весь гвинейский берег. В аэрокосмические части и батареи плазменной артиллерии понеслись новые приказы. Кишащая людьми южная Бразилия в ужасе завопила и, сколько было сил в моторах и ногах, хлынула прочь от океана. Только бы успеть и ускользнуть из-под покрова смертной тени!

Вдали, над вершинами Сьерра-Жерал, поднималась великая чёрная туча – с глухим могучим рёвом, в венце бесчисленных молний, выше гор, выше солнца, выше, чем может вообразить человек.

– Вы можете скрыться от ветра за надёжным прикрытием, – советовали репродукторы гражданской обороны. – Выберите железобетонное строение с толщиной стен не менее…

Ливень, грохот и тьма, пронизанная молниями, летели со скоростью самолёта. Ураган подбрасывал автомобили, вращал их и нёс по воздуху; облицовка срывалась со стен, как луковая шелуха, а следом трескались и разрушались сами стены. Мрак охватывал город за городом, с давящим свистом сдувая вагоны с рельсов, деревья, сшибая телебашни и срывая грунт со склонов гор. Адскими светлячками мелькали шаровые молнии, сотнями зарождаясь и взрываясь.

В Рио часть отчаявшихся бросилась на гору Корковадо, к статуе Спасителя, одиннадцать веков простиравшей руки над городом. Если есть надежда избежать смерти – то лишь под Его защитой! Фуникулёры не справлялись; люди карабкались по склонам, словно хотели уйти в небо. Все лестницы, все площадки у постамента были запружены людьми.

Падре проповедовал через усилитель:

– Избранные будут спасены! Веруете ли вы Господу?

– Да-а-а!! – Всеобщий клич звучал сильнее гула близящейся бури.

– Вверяете ли Ему свои души?

– О-о-о!! – Топча друг друга, люди лезли, чтобы преклонить колени как можно ближе к подножию статуи.

– Кайтесь! Кайтесь последним покаянием!

Тьма шла непроглядной стеной, возвышаясь до зенита. Впереди неё буря поднимала мутный вал, стирающий кварталы, заливающий берег волной невероятной высоты. Содрогалась земля, но каменный Христос стоял непоколебимо.

– С нами Бог! – восклицал падре, вместе с паствой всей душой веруя в чудо.

Накатил мрак с голубыми вспышками разрядов, но ураган словно облетал вершину со статуей, похожей на крест. Люди простирались ниц, кричали молитвы и бессвязные мольбы. Падре почти потерял рассудок, но обрел ранее неведомую силу духа и обратился к тьме:

– Именем Господа повелеваю тебе – изыди из мира сего!

В вышине вспыхнул трескучий и шипящий бело-голубой пламень. Нимб шаровых молний вращался, заливая толпу слепящим неровным сиянием. В их свете неясно виднелась словно бы круглая стеклянная стена или купол, накрывший гору, статую и сгрудившихся вокруг неё людей, а над прозрачной преградой висела выпуклая грязно-зелёная тень, похожая на сгусток тины. Луч, мерцая серебряной пылью, заскользил по лицам и спинам, пробежал по статуе и озарил её голову. Будто слепой ощупывал лицо, запоминая черты.

Порыв надежды длился какой-то миг – затем молнии лопнули, луч угас; извиваясь, вниз рухнули тёмные водяные смерчи.

Близ склонов Сьерра-Жерал, над Куритибой, которую тьма только задела краем, свежие силы янки настигли строй киднепперов, уходивших с трофеями вдогонку за Сэром V. «Зеркальные линзы» перестроились для отражения атаки, но американы ловко использовали численное преимущество, чтобы взять сириан под плотный колпак. Воздух разрывало ударами нантовых боеголовок, огненные импульсы пронзали «линзы» на лету, тучи дыма затмевали солнце. На землю в языках пламени рушились останки боевых машин – гром, над кратером взлетает куст земли, а следом столб огня и чёрной гари.

На прицел паре истребителей попал киднеппер, прижимавшийся к земле. Блеснули огнистые следы ракет, возник палящий шар – готово. Но второй похититель, усилив защитное поле ценой потери скорости, зашёл на пару сзади и выпустил по ней содержимое бом-блоков.

Битва крутилась в небе, роняя наземь убитых и удаляясь к северо-востоку. Вскоре люди стали выглядывать из укрытий – вроде, всё стихло?..

Их глазам открылось кошмарное зрелище.

Вокруг воронок от вонзившихся ракет, оплавленных лучевых язв и кратеров, где в землю врезались сирианские и земные машины, среди грязи и луж валялись клочья множества человеческих тел.

Раздробленные, измочаленные взрывными волнами, опалённые нантовым пламенем кисти рук, ноги, смятые головы, куски торсов и дряблые ошмётки внутренностей были перемешаны с осколками слоистой сирианской брони, обрывками одежды и тягучей желтоватой слизью.

Кое-где останки покрывали землю сплошным слоем или громоздились, словно холмики. Среди этих груд встречались почти целые тела – раздавленные и изломанные, с вывернутыми конечностями и шеями. Тонны и тонны истерзанной, ещё теплой плоти.

А с неба лилась кровь.

Красный дождь пал на Куритибу. Люди смотрели, как алые капли – одна за другой, всё больше и больше, – расплывались по их рукам, по одежде. Кто-то крикнул и бросился к луже, принялся неистово смывать с себя кровь мертвецов, за ним другой, третий, десятки; иные вновь кинулись в убежища или срывали платье – и разнеслось вширь роковое слово: «Мы помечены. Дьявол вернётся». Многие лишались разума и убивали себя.

Дождь крови лился далеко, до Теофилу-Отони, куда тьма и янки не дошли, но долетел ураган и подобные кристаллам стаи киднепперов.

Ряды быстрых теней проходили низко, зависали, опускали вьющиеся смерчи – и взмывали к облакам, поднимая вихри тумана, а вместе с кровавым ливнем вниз сыпались судорожно шевелящиеся точки.

Чем ближе к земле, тем заметнее беспорядочные взмахи рук и ног, иногда слышен крик. Затем тело с мокрым шлепком ударяет о грунт – и тотчас замолкает в неподвижности, расплющенное всмятку, а кругом множатся красные лужи, земля темнеет от крови.

Как теперь жить на земле, сплошь осквернённой смертью?!..

* * *

Враги уходили; рой за роем они покидали континент, по которому Сэр V провёл полосу исчезновения. С запада за ними спешили стаи истребителей. На малой высоте скользили разведчики, определяя точки падения машин противника. Там, где упал сирианин, вскоре садились летательные аппараты спецслужб – и бразильских, и Совета Обороны. Они устанавливали оцепление.

Сэр V поднимался вверх – так высоко, что ветер на его пути ослаб до восьми баллов. Колоссаль нагоняли отставшие отряды киднепперов в сопровождении «зеркальных линз», чтобы нырнуть в днище гиганта.

Корабль-великан игнорировал отряд, упрямо приближавшийся со стороны Анголы. Зачем ему, затмившему полнеба, придавать значение какой-то мелкой группировке? До сих пор Сэр V не удостоил вниманием атаковавших его лилипутов; защитный кокон колоссаля был закрыт для огня его собственных орудий – все заботы по охране громады-хозяина брала на себя орда «линз» сопровождения.

– Китайцы успели передать, что поле открывается на днище, – обратился к ведомым майор Суарес Баркович. – Обеспечьте мне подход, ребята; я угощу его по-настоящему.

– Кажется, мы уже покойники. – Правый ведомый поделился впечатлением от вида фантастического, зыбко колеблющегося облака, в котором гравиметр угадывал титаническую массу. – Подходим квадратом по прямой, не отклоняясь, пока не собьют.

– Всем включить автопилоты. Прощайте, парни. Больше никаких разговоров, кроме рабочих.

Группой Барковича владели чувство неизбежности и упоение, как перед свадьбой. Необъятное величие врага манило, соблазняло. Увидеть – и убить, а дальше будь что будет!

– Прощайте, сеу майор.

– У нас получится, будьте уверены.

– Не сомневаюсь. Полный вперёд.

Отряд ринулся к цели. «Линзы» быстро заметили атаку и встретили пилотов из Лобиту шквальным огнём. Пучки плазмы расплескались по сферам защитных полей. Сплочённый отряд шёл уверенно, с каждой секундой приближаясь к рубежу обороны.

Тем временем от невидимого побережья подходил рой киднепперов, почти без прикрытия – сириане не сочли нужным обеспечить десантников плотной охраной.

– Доминго, они твои.

– Есть, сеу майор.

Доминго открылся и высадил по рою половину боезапаса. Ему хватило времени полюбоваться, как горят киднепперы, а потом он загорелся сам и отправился в океан, зеркально блестевший далеко внизу. Сириане поняли намёк и поспешили открыть окна в поле, закрывавшем днище гран-линкора – надо скорее впустить ловцов, пока всех не спалили.

– Начали.

Ведомые сбросили защиту и уничтожили передний слой обороны колоссаля. Окно доступа затрепетало, но не сомкнулось – Сэр V дорожил добычей и спешил принять её на борт.

Ведомые вспыхивали один за другим; скоро перед майором Барковичем был лишь дым, а за ним – стража колоссаля. Но гибель ведомых дала ему подойти к Сэру V почти вплотную. Окно оставалось открытым.

– Боже мой! – воскликнул Суарес от счастья, пуская одновременно все ракеты в окно, и на этом его жизнь закончилась.

Слитный взрыв нескольких термоядерных зарядов заставил Сэра V вздрогнуть. Поле разорвалось; пространство под днищем колоссаля залило солнечным огнём, ближайшие «линзы» и десантники испарились, а дальних отбросило в стороны. С почти неслышным в разреженном воздухе скрежетом от днища громадного корабля отделился кусок и понёсся вниз с высоты сорок километров.

Падение обломка в океан причинило гораздо меньше вреда, чем удар астероида такой же массы. Хотя вызванная им волна обрушилась на острова и побережья, причинив серьёзный ущерб недвижимости, число жертв было сравнительно невелико – многие успели эвакуироваться с берегов.

Настал час адмирала О’Хара. Он пристально наблюдал за тем, как дымящий Сэр V изо всех сил выбирается на орбиту, принимая на борт отставших. За ними угловым строем шли славяне и немцы, методично добивая тех, кто прикрывал тыл хозяина.

– Подбит. – Наконец О’Хара признал успех бразильцев. – Для линкоров, наземных, лунных и станционных батарей – нулевая готовность. Сейчас он сбросит поле, чтобы войти в тоннель, и подставится всей тушей.

* * *

Околоземная область, пояс астероидов и Юпитер

Раскрылась земля, и выдвинулись из шахт стволы главных установок стратегической артиллерии.

Едва озвучилось, что риск падения гиганта на Землю исчез, над шахтами заполыхали вспышки. Вздувались огненные облака, раскалывался воздух; косо прорезая атмосферу, разряд за разрядом уходил в пылающее небо, чтобы чудовищным цветком расплыться по защитной оболочке колоссаля. Словно маленькое солнце, пульсируя, плыло в вышине; волны от улетавших пучков порождали нагромождения туч, но их рассеивали и вновь били в прозрачные окна.

Линкоры на орбитах выждали, пока Сэр V отойдёт подальше – и едва контур сирианина перешёл край земного диска, их орудия заработали. Вначале врага обожгли одиночные пучки, затем посыпались десятки импульсов. Артиллеристы не давали врагу и двух секунд передышки.

Вот он открылся! Бугристый колосс отражал плазменные удары выбросами силовых зонтов, но стрельба участилась, и камеры фиксировали попадания одно за другим. Из ячеек вылетели ракеты – три поразили цель, и тут Сэр V исчез в безинерционном тоннеле.

– Доложите характеристики прыжка, – скрывая волнение, запросил О’Хара.

Голос шефа телеметристов звучал злой радостью:

– Дальше двух астрономических единиц он не уйдёт!

– Нулевая готовность базам Солнечной системы. Ожидается выход гран-линкора в двух а-е от Земли.

– Выход отмечен! Он в поясе астероидов. Мы атакуем.

– Беглый огонь без перерыва! Задействуйте все ресурсы.

– Помехи за счёт астероидов. Похоже, сирианин их перемещает дальними гравиполями. В обзоре до тридцати движущихся объектов.

– Не дайте ему времени на изготовку к длинному прыжку. Крошите всё, что движется в обзоре.

– По оценкам – шесть импульсных попаданий. Тоннель открывается!

– Ушёл максимум на два с половиной а-е.

– Возник в области Юпитера, – передала база на Ганимеде.

У О’Хары отлегло от сердца. Юпитерианский узел обороны, стоивший головокружительных затрат, был лучшим в системе после земного. Дальнобойные лучевые орудия стояли на пяти главных спутниках и вместе со вспомогательными на меньших лунах обеспечивали полный сферический обстрел.

Если мозг, управлявший Сэром V, рассчитывал укрыться за громадой Юпитера и выгадать время для накачки тоннеля, он допустил фатальную ошибку.

– Убейте его, – приказал адмирал.

– Охотно, сэр. Мы ведём бой. Что… смотрите! Кажется, он…

– Я посмотрю, когда вы дадите изображение, – вежливо намекнул О’Хара.

– Секунду, сэр. Сейчас наладим. У нас магнитная буря… кое-какие сложности… Вам видно?

– Теперь – да. – Адмирал и штабные Совета впились в экран. Схема-указатель и поля разного масштаба позволяли хорошо различать полосатое тело гигантской планеты, точечную отметку сирианина, его траекторию и линии лучевых ударов с Ганимеда, Каллисто и линкоров.

Сэр V неудержимо стремился к Юпитеру, он проецировался на фоне облачных зон и полос. Отметки моргали, показывая предположительные и точные попадания, скорость цели и высоту над видимой поверхностью облаков.

– Не вырвется, – выдохнул кто-то. – Тяготение – два и шестьдесят четыре сотых.

7000. 6500. 5500. 4000, – докладывал счётчик расстояние между колоссалем (таким мизерным, что смотреть смешно!) и водородно-гелиевыми облаками Царя Планет. Белёсые зоны с лёгким желтоватым оттенком, ржаво-коричневые полосы, где бурлят пар, метан и аммиак, а под ними – тысячекилометровые бездны жидкого водорода.

– Сколько на нём людей… – произнёс другой, болезненно сдавленный голос.

О’Хара обернулся.

– Мы на войне, молодой человек. Они навсегда потеряны. Чем стать биомассой, пищей сириан, лучше исчезнуть. Почтим их память минутой молчания, а затем отпразднуем победу над этим хищником. И подумаем о том, сколько людей спасено.

1500. 500. 200. – Сэр V подошёл к самой границе облачного покрова. Он уже не снижался, а падал на безжалостную жидкую планету.

Ржавая зона всплеснулась и поглотила вражеский корабль. Ни звука не раздалось среди стоявших у экрана. В печальном безмолвии, словно немой шёпот, витала общая мысль – о том, как колоссаль тонет во тьме, как летит камнем сквозь зону вечных молний, как трещит корпус под напором внешнего давления, как он разрушается и дробится в полной черноте газового океана.

– Сообщите Совету Обороны, – нарушил молчание О’Хара. – Нами уничтожен сирианский гран-линкор. Ни одно вторжение на Землю не останется безнаказанным.

* * *

В то же время

Северное море, Фрисландская банка

Акватанк полз по насыпи древнего шоссе, проверяя контуры дороги курсовым сонаром. Низкий центр тяжести и широкие траки позволяли танку пренебрегать заиленными рытвинами дна, но где-то слева шёл глубокий Принсес-Маргрит-канал… Ухнуть в эту судоходную канаву пилоту совсем не улыбалось. Лучше идти малой скоростью и тщательно осматривать путь.

Коридор в танке узкий, потолок навис над головой. В химическом свете ламп всё выглядело, будто присыпанное голубой пылью. За переборками журчали и булькали трубопроводы, внизу монотонно гудели моторы. Время здесь отмечал звонок, оповещавший о смене вахт. Тёмная толща воды над панцирем. В иллюминаторах мгла, беззвучно клубящийся ил, иногда – мутное свечение прожектора.

Люди казались гибкими придатками, живыми механизмами в теле грузной гусеничной машины. Разговоры короткие, в два-три слова. Часто хватало жеста, чтобы мысль дошла до собеседника.

Вторые сутки акватанк без остановок двигался по дну. Время – деньги. Надо много денег, чтобы содержать эту махину и обученный персонал, а кроме того – базовое судно и всех, кто на нём.

Проверяя скафандры для подводных работ, Сотерель как раз подумал о деньгах. Он уже получил аванс, пятьдесят тысяч дойчмарок, и сто должен получить в конце экспедиции. Плюс премия, если удача улыбнётся.

«Интересно, что мы ищем? Какая страна здесь была?.. Вроде, Дар аль-Голанд… В таких местах копать нечего – всё разворовано задолго до потопа. Или на карте госпожи отмечен склад изотопов? Несколько тонн – и дельце окупится с лихвой».

В отличие от дряхлого и латаного танка, арендованного по дешёвке, скафандры были новенькие. Придирчиво изучив их и убедившись в исправности, Сотерель выбрался в коридор.

Навстречу, от рубки на корму, шагал худой связист по кличке Пёс. Горд своим прозвищем. Смотрит в упор: «Я – Пёс!»

Вот с кем не хочется встречаться. Но такая теснота, поневоле столкнёшься.

«Следит за мной. Терпеть не выношу идейных фанатиков… Что, псина, решил проверить, чем я занимаюсь? Продуваю свой костюмчик… Я – бригадир искателей, пора усвоить».

– Какие новости?

Костистый, прямой Пёс недоверчиво оглядел Сотереля, словно определял взглядом – надёжен ли он?.. Глаза Пса блестели, крылья носа нервно шевелились.

– Базовое судно ушло на восток. Приближается волна.

– Какая волна?..

– Бразильцы подстрелили колоссаль. Откололся кусок, упал в море.

– А!.. далеко, волна ослабнет.

– Дай-то Бог. По сводкам, она будет шесть метров высотой.

– Ты даже не заметишь, как она пройдёт. Мы глубоко.

На правой руке, над запястьем, у связиста чернел орденский герб – голова овчарки, несущей в зубах факел. И надпись: «Domini canis». Вы толькополюбуйтесь – доминиканец, Пёс Господень! Хлеще только русский черносотенец.

То-то псы спелись со славянами. Вместе шли «воевать Константинополь и Святую Землю»; кости их перемешались там. Крестоносная закваска ещё бродит в некоторых головах, никак не уймётся. Вера – страшнее любви.

Хозяйкин пёс. Стоит ей свистнуть, у пса тотчас глаза засияют от рвения.

Сотерель постучал в каютку госпожи Аафье. Она всё колдовала над картой – молодая, рослая, роскошная. Розово-белая кожа её буквально светилась в тусклом иззелена-сером техногенном интерьере. В шортах и топе, как летом. При её виде Сотерель забыл, что на поверхности – стылый морской февраль, сириане, грозная волна. Аафье давила его своим жарким видом, её длинная тяжкая грива струилась как вода.

– У вас порядок, Сотерель? – спокойно обратилась к нему чудо-женщина. Он внимательно обозревал её. Хороша. Крепкая, как налитая, с милым шоколадным пятнышком посередине груди. Пока такие дамочки родятся, у мира есть шанс.

– Да. Всё готово к выходу за борт. Осталось узнать, что искать.

– Пора ознакомить вас с фронтом работ, – властно поманила Аафье. – Смотрите – здесь раньше находился город Льоут. Схема его известна, долго рыскать не придётся. Область поиска – примерно десять тысяч квадратных метров. Сначала пустим роботов со сканерами, затем пойдёте вы.

– Значит, объект небольшой.

– Даже очень, – она показала руками что-то шириной с полметра, словно держала перед собой невидимый шар. Госпожа Аафье умела красиво позировать и привлекать внимание мужчин. Как нарочно для этого создана. Глаза и чувства – на себя, на спелую грудь и родинку по центру.

– Если вы – лично вы, Сотерель, – найдёте объект, то получите двадцать процентов надбавки.

«Хо! Есть смысл поднапрячься».

– Ступайте. Вскоре мы будем на месте.

Выходя, он тронул кнопку на поясном блоке и поправил телефон в ухе. Как там на свете, шумят?

– Агрессор не ушёл от расплаты! Отныне Сириус и Процион знают – смерть ожидает каждого, дерзнувшего приблизиться к Земле.

– Это заставит противника задуматься – стоит ли входить в Солнечную систему? Мы отразили налёт гран-линкора – схема защиты сработала успешно, враг ликвидирован.

– Ла-Плата и Бразилия в глубоком трауре. Полностью разрушены жилища и инфраструктуры на огромной территории.

– Потери составляют пять-семь миллионов погибших и пропавших без вести, но их число возрастёт при тщательных подсчётах. Затонули многие суда. К счастью, устояла дамба Санта-Фе – это сберегло миллионы жизней.

– Гибель урожая, водная эрозия земель, угроза эпидемий…

Сотерель сменил новости на станцию, передающую из Еврозоны танцевальные мелодии. Радиопиратам было наплевать, что сколько-то гяуров провалилось в джаханнам, к огненным шайтанам.

«И мне тоже. Сто восемьдесят тысяч, неплохой кусок! Главное – найти ту штуку».

* * *

Германия, Большой Дрезден, район Пирна

– Герр профессор, совсем недавно – когда Эльба вышла из берегов, – вы сделали в новостях Лиги Наций тревожное заявление: «Нас ждут испытания в сто раз страшнее». Теперь, после атаки Сэра Пятого, ваши слова воспринимаются, как настоящее пророчество. Скажите, вас посетило озарение?

Франц Хонка – высокий, седой, не по годам осанистый и лёгкий в движениях, – внимательно слушал репортёра, разглядывая его поверх стальной оправы очков. Казалось, он экзаменует этого парня и вот-вот со снисходительной улыбкой молвит: «Вы, голубчик, не готовы отвечать!»

– Никаких озарений. Мой вывод основан на точных исторических данных, следовательно, является строго научным.

– Почему вы не предупредили Совет и Лигу о грядущей катастрофе?

– Милый друг, три поколения учёных твердили вождям планеты, что роковой час близок. Открытые письма, петиции, декларации – всё испробовали. Кое-кто погубил свою карьеру, стал объектом для насмешек. Нас не слушали. Обзывали халдейскими астрологами. Не было выделено ни пфеннига на целевые исследования. Зато сотни миллиардов, биллионы марок ушли на оборону! Это сыграло определённую роль. Военные вправе гордиться собой, хотя угроза ничуть не уменьшилась, а Сэр Пятый – сущая чепуха в сравнении с тем, что будет потом.

– Вы намекаете, что вам известна некая тайна. Ваша последняя фраза – заявка на очередное пророчество?

– Отнюдь нет! – Старый Франц посуровел. – Информация объективна и доступна, но чтобы применить её, нужен развитый, мыслящий мозг. Далеко не все обладают таким инструментом.

– У вас есть отличная возможность поделиться информацией. – Репортёр чуть придвинулся с доверительным видом. – Мы гарантируем огромную аудиторию. Сейчас внимание к авторитетам выросло. Вашего мнения ждут…

– Вы преувеличиваете влияние масс-медиа, друг мой. Передать – как вы говорите, – инфу – одно, а воспринять – совсем другое… Так вот, – Франц расположился поудобнее, – дело не в сирианах и не в наводнениях; они – лишь детали более масштабного процесса.

– За агрессорами стоит кто-то другой? Иная, высшая цивилизация?

– Ход времени, – ответил герр профессор веско и туманно. – Мы привыкли измерять его своими короткими жизнями; даже война с сирианами кажется нам бесконечной. По историческим же меркам она длится какой-то миг. Но есть звёздное время, и на его часах – без пяти минут полночь.

– Всё-таки вы говорите о мистическом откровении…

– Не спешите с выводами. Нам с вами – а заодно моей горничной, моей собаке, моим соседям, бродягам, адмиралам и всем прочим, – довелось жить в то время, когда совпадают первый восход Сириуса и первый день тота – это Праздник Вечности, который наступает раз в пятнадцать веков. Предыдущий был так давно, что нынешние люди и не вспомнят – тогда изобрели подзорную трубу и основали британскую Ост-Индскую компанию, в Европе пылала охота на ведьм, а в Соединённых Штатах собирали первый урожай пшеницы…

Репортёр хотел что-то ввернуть, но промолчал. Голос старого Франца обволакивал его, манил и затягивал в прошлое, столь далёкое, что оно казалось сказкой.

– Сириус, у греков Сотис, а у древних египтян Сопдет, что значит «Острая» – богиня разливов Нила. Она отождествлялась с Исидой, женой Осириса, богиней колдовства, воды и плодородия. Острая! самая яркая звезда на небосводе, отворяющая путь великим водам… Слеза Исиды, пролитая по убитому Осирису, начинала наводнение. До наших дней в Египте ночь перед разливом Нила назвают Лейлет-эн-Нуктах, Ночь Слезы. А в Праздник Вечности она означает потоп. Ныне сравнялся сотический год! и не нашим слабым рукам остановить воды.

– Стоп. – Репортёр очнулся. – Выходит, это случается периодически?

– Да, с ужасающей регулярностью. Просто мы совпали с восходом Сотис в нужный день, и станем свидетелями катаклизма. Горе или везение нам выпало – кто знает?..

– Какие меры вы рекомендуете принять?

– Думать. Надо осмыслить происходящее, прежде чем тратить миллиарды на малоэффективную оборону и громоздить непрочные плотины.

– А что делали древние – эти, египтяне, – когда наступал такой год?

– Представьте себе – праздновали! Ликовали и пировали! Вступить в новый сотический год означало великое счастье. Фараон Джосер, основатель третьей династии, нарочно отложил коронацию, чтобы начать правление день в день с восходом Сириуса. Правда, он же – впервые! – велел сделать свою гробницу из камня, попрочнее. Его архитектор Имхотеп постарался на славу – пирамида Джосера стоит до сих пор.

– О, Имхотеп! – Репортёр был рад услышать имя, знакомое телезрителям. – Тот лысый жрец, который оживил мумию своей подружки…

– Я требую при монтаже вырезать реплику со слов «О, Имхотеп!» вместе с моим ответом. – Хонка взглянул так гневно, что репортёр осёкся. – В беседе с историком упоминания об эротических блокбастерах неуместны.

– Итак, они сооружали каменные укрепления. Вроде хранилищ для папирусов и прочей инфы, чтобы после потопа не остаться безграмотными троглодитами. Капсулы связи поколений!

– Пирамиды служили для других целей. Прежде всего для консервации тел фараонов; так обеспечивалось их бессмертие. Даже больше – Геродот сообщал, что по прошествии трёх тысяч лет душа возвращается и оживляет мёртвое тело. Египтяне иначе относились к смерти. По ту сторону их ждала новая жизнь, затем – возвращение, и так вечно.

– Нам трудно понять древних. – Репортёр перешёл к другой теме, чтобы избежать новых ссылок на Геродотов, Джосеров и прочих неизвестных зрителю персон. – Мы ценим жизнь во всех её проявлениях. Поэтому потери мы воспринимаем остро и болезненно. Что вы хотите сказать пострадавшим и родственникам погибших?

– Люди смертны, а катастрофы неизбежны. Я желаю всем утешиться и жить до глубокой старости, а то, что грядёт – принять как волю звёзд. Могло быть и хуже – скажем, если бы Сэр Пятый прошёл над Китаем. Там бы он окучил миллионов сто или полтораста, но и это бы не повлияло на вращение Земли. Более того, людские потери обернутся благом для цивилизации. Тела, которые всё равно сгниют, улучшат истощённую почву; вдобавок, снизится антропогенная нагрузка на земельные угодья, освободятся территории. Численность уменьшится, а значит, возрастёт количество еды на потребителя. Для Ла-Платы и Бразилии трагедия, в конечном счёте, приведёт к экономическому рывку – инвестиции, рост строительства, оживление рынка.

Старый Франц излагал это твёрдым, уверенным тоном, как с лекционной кафедры. Репортёр искал в его глазах огонь цинизма, но не нашёл.

– Возможно, часть зрителей поймёт вас неправильно…

– Честно сказать, я пренебрегаю теми, кто не умеет понимать. Зачем врать и выражать сочувствие там, где нужны экстренные меры по захоронению гор трупов и расчистке дорог? Отправьте в Бразилию части гражданской обороны – вот и будет деятельное сочувствие! Слишком много погибших, чтобы рыдать. Надо мыслить о будущем – оно у нас мрачное, впереди потоп.

– Когда же он настанет?

– Девятнадцатого июля. Но не ждите библейских ужасов, не торопитесь ладить ковчег. Всё произойдёт медленно и всюду, так что рук не хватит. Не рвите на себе волосы – это минует, как проходит всё на свете. Каких-нибудь триста, пятьсот лет – плач Исиды кончится; тогда заплачем мы.

– Всё-таки будущее у нас светлое – сириан мы победим, вода отступит. – Репортёр завершил интервью мажорной нотой. Сэр Пятый уничтожен, все празднуют!

– Может быть, – отозвался старый Франц, не заметив, что его речь больше не записывают. – Есть вещи страшнее потопа – скажем, засуха…

– Большое спасибо, герр профессор! Через час вы – в эфире.

Прошёл час, потом другой. К началу третьего на улице, у ограды профессорского особняка, начала собираться толпа. Законопослушные граждане правового государства уважают заборы, но они могут принести мегафон, изготовить плакаты и запастись гнилыми овощами.

Франц Хонка слушал соотечественников, стоя у прочного пластикового окна, выглядевшего снаружи как зеркало.

– Позор! Вон из Дрездена! Старая сволочь! Расист! Фашист! Чёрная сотня! Под суд! Лишить германского гражданства!

Наконец, нагрев толпы достиг кипения, и в окно влепился первый тухлый помидор. Здоровенный гибридный овощ – дитя преступной генной инженерии, – хлюпнул, распластался алыми соплями и потёк по пластику. Бац! бац! шмяк! – прибывали следом его братья по оранжерее.

Бледная овечка-горничная пряталась в углу и чуть слышно хныкала от страха.

– Невежество… дремучее невежество… – бормотал Франц себе под нос, оставаясь внешне сдержанным.

Глава 4. Иньян

Нет на свете царицы краше польской девицы

Весела – что котёнок у печки –

И как роза румяна, а бела, что сметана;

Очи светятся будто две свечки!

Пушкин «Будрыс и его сыновья»

* [здесь должен находиться эпизод о поездке Влада Ракитина в планетарный санаторий, о его знакомстве с полячкой Илоной Кучинской и об их сближении, имевшем далеко идущие последствия]

* [эпизод пока не согласован]

* * *

Западная Фрисландия, 1282 год

Я пилигрим. Сколько я видел чудес! Все ждут моих рассказов – дюжий хозяин, его жена, их домашние и челядь. Пыжится от гордости мой слуга – он тоже привёз пальмовую ветвь из Палестины. В конюшенной пристройке холопы чистят наших коней. Я не бюргер и не бур, чтоб странствовать пешим!

Я убийца. Сам епископ Энский назначил мне во искупление греха peregrinationes primariae – великое паломничество ко Святому Гробу. Кровавый грех, да, досточтимые мессеры, грех меча и тяжёлой руки. Я был прав, но кровь вопиёт к возмездию. Я смыл её в иорданской воде, очистился и обелился, как ярина белая.

Вновь я в родных краях. Просторный дом-гульфхёйс с овином в середине, под обширной черепичной крышей, знакомая речь и привычная пища. Всё это снилось мне в долгие месяцы странствий.

Всё это снится и сейчас. Я сплю. Чем ярче сновидение, тем ближе роковой миг, и нет сил вырваться. Я принуждён идти дорогой сна, повторяя чьи-то – нет, свои! – шаги и не ведая, какой из них станет последним.

– Я присутствовал на службе, которую совершал сам папа, – промолвил знатный паломник, поковыряв щепочкой между зубами.

–О-о-о! – вздохнули с восхищением собравшиеся у стола.

Хозяйка истово перекрестилась:

– Папа одарён великой благодатью!

Её румяная дочка тайком заглядывалась на паломника. Черноволосый, нежно-смуглый от солнца далёких дорог, с медовыми глазами – как он красив!.. В запрошлый год он проезжал мимо двора – мрачный, суровый, высоко держа голову в широкополой грецкой шляпе с нашитыми раковинами. Теперь рыцарь сжился с одеяньем пилигрима, щегольски носит плащ с красным крестом, а чётки его переливаются, как жемчужное ожерелье.

–Мессер, кто он – папа-то нынешний? – спросил хозяин.

–Француз. Бывший королевский казначей. Он проклял восточного императора за ересь.

–Во-на! – толкались слуги. – Грецкий ампиратырь – еретик. Стал быть, колдун.

– Ересь – от сырости, – провозгласил хозяин убеждённо. – Мой племяш – лейтенант церковной стражи, знается с попами, всякой мудрости набрался. Так вот, мессер, ересь приходит с водой! Сперва кладези всклень наливаются, везде разводье, низины болотятся, а в болотине – самое чёртово логово. Жабы квачут и прочие гады. При полной луне прямо заливаются взахлёб. Ройтске!

– Чего? – попятилась грязная девка.

– Выдь сюда. Обскажи мессеру, какую лягву ты видала.

– Ой, чур меня! Всякую пакость поминать, тьфу, тьфу! – Девка отмахнулась и шмыгнула в дверь.

–Труслива. Не обессудьте, мессер. И то сказать – большого страху дура натерпелась… Сказывала, лягуха была дивно велика, не менее двух кёльнских фунтов! И глаза горящие. То был сам дьявол, – веско заключил хохяин.

– Наше место свято! – Хозяйка вновь осенила себя крестным знамением.

–Семнадцать пфеннингов я дал попу за молебствие от нечисти. И трёх свинок инквизитору, чтоб нас не подозрили. Страшно нынче с ересью, мессер. Есть подлые бабы, предались болотному бесу. Накликают море на землю для общей погибели…

Туман беспамятства рассеивается. Я начинаю вспоминать свой долгий путь. Картины пережитого встают передо мной как фрески или сцены, вышитые на ковре.

Вот венецианский корабль, на котором я плыл в Египет. Вот белые арапы, кричащие на сарацинском языке. Вот эмир сотни, родом из венгров, благосклонно принимает мой подарок – янтарное ожерелье. «Мой нукер будет сопровождать тебя».

Вот пирамиды, где спят фараоны. Я ступаю по горячему песку, рядом идёт воин с кривым мечом. «Что он сказал?» Толмач переводит: «Он говорит: «Смотри, франк, они живые. Сейчас они выглянут из земли».

Смерть – ещё не конец; бывает хуже. Сухие, жуткие коричневые мумии одна за другой всплывают из песка и скалят зубы. Так выглядят нищие и прокажённые на каирском базаре. На земле или в земле – нет различия; они шевелятся и жаждут солнца, хотят есть и пить. Они пропитаны древней памятью, как солью и смолой. Тот, кто поцелует мумию, узнает её прошлое и забудет своё настоящее.

– Я видел гробницы египетских царей, – продолжал рыцарь. – Они огромные, как горы. Магометане страшатся их, но забираются внутрь, чтоб отыскать сокровища. Многие не возвращаются наружу. Иные выходят на свет безумными… Ещё там живут христиане, называемые коптами; они отрицают, что Христос есть Сын Человеческий.

– Всюду ересь, – согласился хозяин. – А где ересь, там злая ворожба.

– Их поп сказал, что гробы фараонов хранит звезда Сурия. Когда она взойдёт в урочный час, Матерь Божия прольёт слезу, и чаша переполнится. Тогда море зальёт сушу.

–Видать, тот час близок!

– Не очень. Он настанет лет через триста.

– Можно ли верить еретицкому попу, мессер?

Память становится светлее и прозрачнее. Я рассказываю, как брат монгольского хана напал на арапский Багдад и бросил нечестивого калифа под копыта лошадей; как мамлюкский царь Бейбарс во злобе предал мечу толпы христиан, а затем истребил ассасинов; как зловещий шут в Гамельне завлёк и погубил детей; как женщины родят котов и волкоглавых чудищ.

Но меня не покидает чувство, что я должен вспомнить будущее, предстоящее. Оно совсем рядом, протяни руку – и откроешь его.

– Зла всё больше, – подтвердил хозяин. – Один монах приходил, проповедовал – мол, много душ отправится прямиком в пекло. А Тэтке Рыбачка кадила над зерцалом, которое брат выловил, и видела – медузы пО небу летят. Её корчи схватили, по полу каталась и кричала: «Надо на холмы бежать». Допросили на дыбе, и оказалось – она манихейка, вещала по наущению бесов. Чёртово клеймо на ней нашли – родинку между грудями. Всех ведьм сожгут в престольный день, надо сходить посмотреть.

–Зерцало?.. что за зерцало? – Рыцарь уставился на хозяина.

–Племяш сказывал – шириной полторы стопы, внутрь вогнуто. Взглянешь в него – кажет личину страшную. Бесовская вещь! Тэтке призналась, что зерцало говорящее. Мол, даже с именем – его звать Дева Роза Рубит Хату. Тьфу, погань!

– Много стран я прошёл, но такой вещи не видывал. – Рыцарь поднялся из-за стола и кликнул слугу: – Эй, Абле! заплати за еду… Где, говоришь, эта диковина?

– Её снесли в Энс, к инквизитору в дом. Мессер, да надо ль вам оно?.. только греха набираться…

– Мне отпустил грехи сам папа римский – и прошлые, и будущие на три года, исключая лишь измену.

Что-то забрезжило впереди. Я не знаю, что означает весть о зеркале, но для меня она очень важна. Я слишком любопытен, чтобы пропустить такое зрелище, как говорящее зерцало.

Кто нынче инквизитор в Энсе?.. Не важно, я сумею с ним договориться. Он тоже захочет послушать о Святой Земле, Гробе Господнем, о фараонах…

…и о всплывающих из песка мумиях. Это сродни – не странно ли? – нашему обычаю варить знатных покойников, пока плоть не отпадёт от костяка. Я видел, как варили двоих – барона из Бургундии и кавалера из Наварры. Магометане воротили нос от котла и насмехались: «Вы, франки, дикари!» Сами же веруют в джиннов, которые крадут плоть.

–Веселей, Абле! Мы уже близко к дому.

–Скорей бы, ваша честь.

Рыцарь со слугой взъехали на пригорок. Низменная Фрисландия лежала перед ними как простёртая ладонь – тщательно размежёванные поля, извилистые прорези речных русел, редкие рощи, шпили церквей и наросты селений. Вдали, в голубовато-серой дымке, неясно мерцала гладь моря.

Ещё дальше, на окоёме, низко висела череда хмурых туч – словно войсковой строй, замерший перед атакой.

Дева Роза Рубит Хату – что за нелепое название? Истинно демонское, нарочито исковерканное…

Тут меня пронзает узнавание, будто я на одной из кривых улочек Каира или в переулках Иерусалима вдруг разглядел во встречном басурмане давнего приятеля, с которым некогда бражничал при дворе графа.

Имя зеркала!

Оно открывается мне внезапно, как порыв ветра, как вспышка солнечного света на клинке.

Тэтке Рыбачка назвала имя под пыткой, как сумела, потому что – тёмная, безграмотная баба, – не в силах была осознать его смысл и передать звучание.

Меня охватывает озноб.

«Немедля назад! Здесь нельзя оставаться ни минуты! Вскачь, галопом на юго-восток, гнать без роздыха, хоть бы конь пал!»

Всё существо моё вопит, призывая к немедленному бегству; я в ужасе гляжу на ряд замерших над горизонтом туч; я хочу обратиться к Абле – но тело продолжает следовать дорогой сна, я шенкелями посылаю коня вперёд, я улыбаюсь, предвкушая встречи с родичами и друзьями, я хитро щурюсь, представляя, как буду беседовать с епископом и инквизитором, я еду рысью навстречу смерти.

Я умру завтра.

Все здесь умрут завтра, в престольный день. Пригожая дочь хозяйки, дурёха Ройтске, зажиточный мужлан-хозяин, мой верный Абле, инквизитор, лейтенант церковной стражи и тысячи, тысячи других.

Но Тэтке Рыбачка умрёт первой и будет счастливее всех, потому что нас ждёт нечто хуже смерти.

Глава 5. Притяжение тайны

У бесов есть три уловки: одна – завлечь, вторая – препятствовать, третья – запугивать.

Юань Мэй

«Новые записи Ци Се», цзюань 4

– Рома, держись! – шлёпнула её Гугуай. – Твой блондинчик – помнишь, за четвёртым столиком? когда с транспорта хлынули? – заказал тебя в номер-люкс на всю ночь, с ужином и завтраком.

– Кто сказал? – встрепенулась Рома, едва не выдав себя с головой.

– Диспетчерша сболтнула. Ещё прикинься, что не ожидала! – Гугуай состроила насмешливую гримасу. – Ишь, как щёчки зарумянились… Я сразу поняла, когда он вышел, а ты следом – вся будто намаслена. Кто в кого втюрился, а?

– Да ничего у нас не было! – Рома даже возмутилась. – Всё по графику, парень как парень. Есть мне время уси-пуси разводить! Перед ним двое, за ним двое – парилась, блин, как солдатская овца. Какие чуйства, отдышаться бы. Чего он там себе вообразил?..

– Давай-давай, рассказывай, – с ухмылкой покивала негера. – Я новенькая, не соображаю ни фига. Соври-ка – мол, славянский малый, нецелованный, ему в новяк, он с непривычки задурел… Сказочки – ягняткам, а мне хоть говори, не говори – я всё вижу.

– Сказала – пропустила, как любого. – Рома овладела собой, взяла жёсткий тон. – За него не отвечаю, но что касается меня – по классу тантры девяносто пять из ста, я китайскому гуру экзамен сдавала.

– Сознайся, легче будет, – издевательски подмигнула Гугуай. – Мне-то можно, я не трепло. Поделись.

– И угадала ты мимо – он швед.

– Тоже порода хорошая. Значит, поболтали?..

– Так, мало-мало, сколько полагается. Холостой, инженер навигационных систем, приехал что-то устанавливать от фирмы.

– Ну а в деле?

– Средне. Навык есть, но и только. Словно программу инсталлирует.

– Чего-то ты не договариваешь, – сомневалась Гугуай, убрав из голоса насмешливые нотки. – Обычный мэн без всяких яких – и вдруг тебя припёк… Или ты извернулась, класс тантры показала? За так швед не стал бы деньжищи выкидывать.

– Мужчины простые, как ботинки. Их водят инстинкты и… – Рома мгновение помедлила, вспоминая курс психологии, – подсознательная память. Какая-нибудь соплюшка, с которой он обжимался сто лет назад. Лицо, запах, волосы – ему что-то запало, он её ищет, сам не зная, чего хочет.

Она избегала ссор с агрессивной, горячей негерой. Лучше запутать Гугуай в болтовне о психике мужчин, чем показать ей хоть краешек подлинных чувств.

«Он придёт» – ждала и маялась она, бездумно вращаясь в быту Кошкиного Дома, равнодушно и умело утоляя гостей.

«Он придёт». Время изменилось – часы то растягивались, как жвачка, то слипались в ком пустопорожних разговоров, еды, сна, встреч с безымянными клиентами.

День. Два. Три. Неделя!

«Где же он?»

Она веселила компанию американских пилотов на вечеринке. «Говорят, у вас был Сокол?» Маха танцевала. Её дружок Райт хвалился пушистым, сердитым борткотом дымчато-серой масти, с белой грудкой. «Маха вне себя от счастья, когда Бармаглот лижет ей пятки». «Ай! ай, я щекотки боюсь! Райт, убери кота! Ай-яййиии!..»

Рома принуждённо смеялась со всеми, глядя, как суровый Бармаглот охаживает шершавым языком ступни извивающейся Махи. Этот кот и эта нагота казались ей необычайно яркими, пронзительными, как игла. Изнутри толчками подступало нечто, остро знакомое, летуче быстрое, застрявшее в памяти, как первый секес.

– О!.. Вы оригинально целуете.

– Красивые руки. – Сероглазый блондин изучал её откровенно и пристально. – Что будем пить?

– Глоток пива. Чешского.

Потом она художественно разделась, немного играя телом, и деликатно раздела его. На автоматизме – раз-два, три-четыре. Соблюдай график, помни о времени и не раздражай клиента спешкой. Ему должно быть приятно и нежно.

Он странно, гибко двигался, стоя на месте, и рубашка скользила с него, как льющаяся вода, повинуясь её рукам. Лицо парня, даже с открытыми глазами, выглядело спящим, а губы слабо улыбались – так бывает во сне.

«Он на наркотиках?» – испугалась она.

Взгляд поплыл по ней, его ладони потекли по её щекам, пробежали по шее, на плечи, вдоль талии.

– Рома. Интересное у тебя имя.

– Это город на Земле. Там дворцы, статуи… Красиво. Город как женщина.

– Ты была там?

– Нет. Я родилась в колонии.

Называть свой мир Рома не стала. Зачем ему знать?

– Хорошая планета?

– Просто отличная. Жарко, солнечно.

Он подчинял её. Не тантрой, другими приёмами, едва прикасаясь кончиками пальцев к тонким волоскам, растущим на коже. Почему-то ей стало спокойно. Волны его ласки делали её лёгкой, почти невесомой.

«Смотри-ка, умелец» – Она подобралась, усилием воли смиряя нарастающий порыв. Чтоб не завестись, она обычно представляла себе старческое ухо, поросшее седой шерстью. Фу, фу, фу! Вот, отпустило.

Сосредоточилась на кулоне, висевшем у него на шее.

– Классный ягнёнок.

– Это Агнец. Его называют Амон, Овен или Ариес…

– У нас тоже есть Ариес. Он из баранов, двойственный. А вы… верите в новую веру?

– Новую? – Сероглазый блондин удивился. – Она очень старая.

«Цыц, нельзя!» – одёрнула она себя. Несёт куда-то в сторону… Слишком отвлеклась, чтоб не поддаться клиенту. При ускоренном обслуживании нельзя трогать религию, семью, погоду и политику. Время уходит впустую.

Она переступила чуть в сторонку; неяркий мягкий свет выгодно обрисовал её формы. «Смотри на меня. Целуй меня. Бери меня в руки. Ну, поехали!»

Потянулась к нему, предлагая губы – как цветок навстречу солнцу.

– У тебя шикарная кожа…

– Вы очень симпатичный. Милый.

Стандартные слова рождались на устах обоих сами по себе. Обязательные заклинания, которые должны произнести мужчина с женщиной, оставшись наедине.

Время, время. График поджимает. Очередной язык во рту, с ним надо поиграть. Очередные лапы обминают тело. Какая тишина! Только два дыхания и шорох простыней. Она обняла его ногами, не разрывая поцелуя.

Странный солоноватый вкус во рту.

Регулируй себя, владей ситуацией, веди и будь ведомой. Не отвлекайся. Не желай. Технично. Ты – безмятежная гладь воды. Стань-им, будь-им, забудь-себя, дыши-как-он, гляди-как-он, будь-с-ним-одним, его-губами, его-руками. его-глазами, гляди-на-себя, вдыхай-себя, вкус-твой, дух-твой, ты-он, ты-он.

Да. Так. Вместе. Ввысь.

Маятник остановился.

Время?

Счёт минут строг, как у пилотов, отмеряющих секунды. Она уложилась, прокатила гостя и позволила себе понежиться. А кто потакает себе, потом кается. Возникает ощущение нехватки, словно ты неполная.

– Спасибо. Я доволен. А ты?

Ну, так овец не спрашивают! Овцы здесь не затем, чтобы кайф ловить. «Вы – источник наслаждения, – учил китайский гуру. – Те, кто вас пьёт, захотят похвал. Хвалите, не задумываясь! Льстите щедро. Топору безразличны дрова, но он горд своей остротою и блеском».

– Я улетала. Прямо в небо.

Он оделся с проворством и грацией ящерицы.

– Я приду. Жди.

У мужиков нет никакой психологии, одни инстинкты и ветер в башке. Куда их потянет, на что клюнет? То свищут и в упор тебя не видят, то сюсюкают, как нянечки в ягнятнике, то рыкнут: «Ты, безрогая!» И вдруг такое ляпнут на прощание, что не знаешь, куда деться. Сиди, гадай – зачем он так сказал? на что намекал? что подразумевал? Явится, не явится?

– Меня зовут Гер Эллестингер.

На всю ночь! В люксе!

После скромных почасовых «номеров», трёхместной жилой каютки – люкс! Простор – хоть кругами бегай, ковры, занавески, душ для тебя одной и ванна на двоих.

Надо блеснуть тантрой.

«Собственно, чего я трепыхаюсь? С товарищем Ся, с господином Гуптой жила и дольше. Ся даже говорил со мной, вопросы задавал. А этот что может? Беседовать не горазд. Швед бессловесный… Инженер. Рот солёный, как от крови… Глаза будто камни в перстне».

Вкус его поцелуев отозвался памятью на языке, запах волос защекотал ноздри, эхом послышался голос без слов, похожий на музыку. Рома волновалась. Это замечали.

– Тук-тук, проснись! Ты долго будешь мыться? Кожу сдерёшь.

– А три котлеты – поперёк не встанут? Прощай, талия!

– Рома, ты влюбилась?

– Не в кого. Слишком их много, разгребать не успеваешь. Маха, уступи Райта на раз. Он большой слоник, троим хватит. Кто со мной в долю?

– От как! А я с кем останусь?

– Ясно, с котом. Бармаглот тебя любит. Так вылизывает! Держите меня семеро…

– Пф! – оскорбилась Маха этаким напоминанием. – Он меня достал котом! Где эту тварь сыскал?

– Что, он особенный кот? – тихо спросила Джи.

– Натаскан на женские ноги, – ответила Рома зловеще.

– И мужские уши!

– Кто босиком, на тех он рвётся с поводка.

– Грузило – девять кил в зверюге, – делилась Рома с Джи. – Смесь сибирца с персом.

– С перцем!

– Вникай сюда, – придвинулась Чик. – Сперва кот лижет себе подхвостницу, потом Райт целуется с котом, а Маха с Райтом. Сплошная гигиена.

– Не надо ля-ля! – возопила Маха. – Он его чистит, как своё авто, и кормит БАДами. Райт – американ, у них мания на чистоту и дезинфекцию. Кстати, овцы, новинка приехала. С транспорта вышел некий вьет, при нём жена вьетка и тонна свежих БАДов на все случаи. По слухам, будет жить на От-Иньяне…

– Хочешь мою котлету? – Рома поняла, что обжорством от волнения не спасёшься, и решила стравить излишек Джи. Пусть подружка толстеет!

– Конечно, лапочка! – Гугуай накинулась коршуном, перегнулась через стол и сгребла себе две уцелевшие котлеты. Джи лишь печально облизнулась.

– Эй, ненасытная!

– Не бзы, у меня отличное пищеварение.

– Дайте ей кто-нибудь ложкой по лбу.

– Если вьет с женой, к нам не покажется.

– Отгадай, кто такая – жрёт, как прорва, на «Гу» начинается, на «ай» кончается?

Джи заинтересовалась Бармаглотом:

– А этот кот красивый? Я бы его сняла. Обожаю котиков.

– Быстро, Джи! Телефон с тобой? Щёлкни Гу – чёрный пожиратель, сцена в зоопарке. Во лопает!..

– Какие у него БАДы? Для кожи есть?

– Лава, ты вчера спала с навигатором. Он что-нибудь сказал про метеорный рой?

– Да. Я спала. Мне снился сон. Этот астролог…

– Астронавигатор.

– Ну да, лунатик. Хоть бы разбудил. Чуть не прозевала следующий вызов.

– Деев и Макартур запретили истребкам рыскать вдоль роя. Вроде, пока не пройдёт серия транспортов. Кое-кто просился на свободный поиск… А георазведчики пошли!

– Им что, они гражданские, внештатники.

Маха, близкая к пилотам крыла Макартура, со знанием дела поясняла:

– Георазведчики на катерах, их мало. Чтоб найти приз, надо выпускать оба крыла, все двести машин, и прочёсывать решетом. Плюс тряхнуть телеметристов, пусть дают сплошное наблюдение. Никто на это не пойдёт! Почешут языки, и всё заглохнет. Оборонке денег жалко.

– Приз очень ценный? – недоумевала Джи, обращаясь к Роме. – Возвращается раз в семь лет? Девки сказали…

– Не слушай ты их! Это выдумки. Просто рябь на экране, которая движется. Всем молодым, кто сюда поступает, втирают про рой, приз, сто миллионов премии и прочее. Такая же брехня, как матка дрейферов.

«Ромка не в духе. Надо напроситься к лётчикам Макартура на вечеринку, – решила Джи про себя. – Они-то больше знают».

– Сходи. – Рома словно мысли уловила. – Тебя отдадут Бармаглоту на съедение.

– Кончай запугивать. Ты там была, и ничего, вернулась.

– Меня он боится.

– Тебя-а?.. с чего?

– Секрет. Когда он целится на ноги, я думаю одну мысль; тут коту облом.

– Ага, что дашь ему пинка.

– Ни фига подобного. Я думаю про луну. Круглая, белая луна, будто лицо. И опаньки, кот отвалил.

– Попробую.

Ма позвала Рому для разговора, стала ей что-то внушать. Рома кивала, стреляя в стороны глазами, будто чего-нибудь ждала или остерегалась.

Джи представляла себе, как надо думать о луне, чтобы остановить Бармаглота. Или лучше смириться с котом?.. Щекотка – это пикантно.

Ясно, зачем американы мучают Маху! Им нравится, что сильная овца робеет перед маленьким зверьком и молит не отдавать её коту, а потом верещит словно детка.

Внезапно Джи открылось нечто удивительное – ведь там, где родилась Рома, НЕТ ЛУНЫ. А у Иньяна нет спутников, кроме базы и других железок. Тем более круглых, белых и похожих на лицо.

* * *

Товарищ У, преподававший дао любви, и госпожа Лю, которая вела физкультуру, твердили одно: «Не показывайте свои страсти. Храните их при себе. Владейте искусством лицедейства. Когда вы откроете истинные чувства, это должно быть ново, искренне и трогательно для любимого. На службе и с любимым вы должны быть строго разными».

Высокий и жёсткий как сухое дерево, товарищ У мог растаять в море обожания, которым его окружали ученицы. Он же оставался несгибаем, твёрд и прям.

«Тело – конь. Ты – всадник. Кто кем управляет?»

– Моего коня понесло, – пожаловалась Рома Геру, втайне радуясь безудержной свободе. Стена условности исчезла. Стало проще, она перешла на «ты».

– Разве ты не влюблялась?

– Нам нельзя. – Рома водила пальчиком по груди сероглазого, потом стала баловаться с его волосами. – Но ты меня сразил. Только никому не говори, что я с резьбы сошла. У нас строго.

Она разлеглась на спине, широко раскинув руки. Казалось, можно обхватить весь От-Иньян вместе с антеннами межзвёздной связи, локаторами и причалами. Какой мир большой! Она рассмеялась, потом прикусила губу.

– Чем ты меня взял? Скажи, а? Ни на что не похоже. У тебя волшебные приёмы. Сам товарищ У… но ты его не знаешь. Мой инструктор по тантре. Мы все его любили, все выростки. Я его помню – вот здесь, – Рома медленно облизала свои губы, – и здесь, – она приподняла грудь ладонями, – и… Ты не злишься, что я вспоминаю о нём? Я была выростком. Мы начинаем рано, потому что мы овцы…

– Говори, я слушаю. – Гер лёг на бок, чтобы видеть Рому целиком, от дерзкой причёски до ступней. Она светилась красотой юного, налитого тёплым соком тела, одновременно бархатного и отливающего глянцем спелости, как персик.

Рома вдруг всхлипнула.

– Ведь ты улетишь на Землю?

– Когда-нибудь.

– Возьми меня с собой. Просто так. Я буду жить у тебя в доме. Какой твой дом?

– Большой. – Голос Гера стал светлым, почти блаженным.

– Значит, мне места хватит. Много не надо, только лежак постелить. Я всё умею, я домоводство учила. А потом поженимся, давай? Или…

Она спохватилась, что могла упустить самое важное, самое страшное.

– …у тебя есть девушка? или овечка? Ну, твоя постоянная?

– Успокойся. Я тебя не оставлю. Что-нибудь придумаем, позже.

– О-о, хорошо. – Она прижалась к Геру.

«С чего я ему верю? – изумлялась Рома. – Мы оба несём чушь. Кто с кем говорит-то?.. Он полслова, я про У; столковались, называется. Выгляжу как детка. Наверно, когда человек искренний, он будто идиот. А Гер? Ночь, с двумя кормёжками, это марок семьсот-восемьсот. Он же штатский, без скидок. Чего он, сбрендил?..»

Гер улыбался сонными глазами. Рома ощущала, что вот-вот утонет в них. Он замечательный!

Товарищ У, железный гуру, учил правильно: «Любовь – большое потрясение. С ней трудно совладать. Если не уверены в успехе – лучше погорюйте, но отриньте чувство. Любовь не одна, их бывает пять-семь в жизни».

– Ты выпил что-то… чтобы усилить моё впечатление? Не отвечай! – Она закрыла ему рот ладонью. – Я не хочу знать. Мне хорошо с тобой. И – ни-ко-му! Твой допуск отменят, если пронюхают.

«Какая чуткая!» – с восхищением подумал Гер. Она нравилась ему больше, чем могла мечтать.

«Влюбитель– нано-штучка, это бешеные деньги… Плюс заказная ночь» – млела Рома, считая, во что Геру обошлась встреча. Ради неё?.. обалдеть, вот это парень! На всё готов.

Легендарный препарат «изольда», ужас и мечта всех молодых. Такое снадобье врачи давали только охладевшим парам, чтобы вернуть чувства. На красном бланке за семью печатями, выдача лично обоим, одна доза – пятьсот рублей.

– Больше не принимай «изольду». Она вредная – сажает печень, сердце. Я тебя и так люблю. Гер, приходи всегда, я буду дико рада. Вся твоя, понимаешь? Ты со мной… как с человеком. Я не забуду.

Захотелось опять окунуться в самозабвение солоноватого вкуса, слизывать его пот, прямо всасывать желанного в себя. Так бы и съела, до чего сладкий.

– Я хочу жить на Земле.

– Тяжёлый мир. Много людей, шум, неразбериха. Море наступает, везде мигранты.

– Ты много ездил?.. расскажи.

– Что тебе интересно?

– Мне… – Рома приняла позу утомлённой одалиски. – Где много солнца, жарко-жарко… рядом вода, тень и деревья. Цветы над водой… Я видела сны, когда была маленькая. Такие здоровенные цветы, белые с розовым. Наверное, они где-то есть. Няня в ягнятнике сказала, что сны прилетают с Земли. Как прозрачные птицы. Они родились у каких-то людей и сбежали. Носятся по свету, ищут, в ком угнездиться. Вот сон порхает и видит: спят ягнята, глупые, спят и растут. Мы сначала растём год за три, быстро, даже ноги болят. С началом месячных отбор – кого в ярки, новых рожать, кого на учёбу. Старшие пугали – кровь пойдёт, и снов не станет. Знаешь, как я плакала? Просила, чтоб не улетали…

– Они остались? – спросил Гер как бы невзначай, цепко наблюдая за овечкой.

– Да! Правда, стали сбиваться на жизнь. Они меня не покидают, только снятся реже.

– Жаль. – Гер вздохнул. – Я тоже видел во сне незнакомые места…

– Мне казалось, – Рома потерянно смотрела в переплетающийся узор на стене люкса, – что я – какая-то другая. Не овца. А выходит – сон и есть сон, ничего больше… Ну, это я далеко забралась! Поцелуй меня, Гер.

– По-моему, ты не ошиблась, – заметил Гер тихо, приблизившись к Роме. – Ты видела и чувствовала правду.

– Пра… ты о чём? – опешила Рома, сбитая с толку.

– О том, кто ты есть. Ты не та, кем числишься.

– Откуда ты знаешь? Почему? – поражённая его словами, Рома перешла на шёпот. – Ты… искал меня, да? Ты частный детектив? Тебя наняли…

– Тссс. Я тот, кто есть, и знаю, кто я. А ты – нет.

– Значит, я человек? меня родила женщина? – Глаза Ромы налились слезами, губы задрожали. – А где… где доказательства? У тебя есть? Документы или что-то там?.. Меня так не отпустят!

Её трясло. Не овца! Могу жить по-людски! К чертям опеку Министерства обороны, пусть заключают контракт, как с полноправной девушкой. Или – нет, вон отсюда! На Землю…

– У меня есть настоящие родители? Да! я видела маму, во сне! Ну, скажи…

– Секунду.

Гер встал, порылся в своей одежде, достал портсигар и извлёк из него нечто вроде жемчужины. Перламутровый шарик мерцал белым и розовым, словно цветок из снов. Полупрозрачный, как яйцеклетка, которую показывают выросткам в учебных фильмах. «Ничего опасного. Чистая человеческая ткань, новый человек величиной в одну клетку».

– Проглоти – и ты узнаешь себя.

Природная осторожность заставила Рому отдёрнуть руку.

– Что это?

– У него много имён, как у Агнца. Ключ памяти, если хочешь.

– А он не…

Товарищ У, неколебимый гуру, назидательно промолвил:

«Будьте внимательны. Есть нанокомплексы, способные временно поработить человека. Затем они вымываются из мозга, но до той поры человек становится послушен, мягок и доверчив. Ему можно внушить что угодно, это будет преследовать годами. Не уверен, что столь дорогое средство употребят против вас, но вы красивы и молоды, ваше очарование продлится долго. Берегитесь стать рабынями».

– Разве я сказал, что отдам ключ сегодня? – Гер убрал жемчужную капсулу. – Ты не готова.

Из-за минуты сомнения потерять всё!

– Дай сейчас! – рванулась Рома. – Если любишь.

Не думать, не рассуждать! Отринуть прошлое, если хочешь жить человеком среди людей, иметь свой дом, семью…

Гер колебался, потирая портсигар. Рома смягчила напор; изгибаясь, воркуя нежным голосом, шла к нему на четвереньках:

– Гер, сейчас… А то вцеплюсь. Укушу. Я буду орать! Хватит меня мучить. Для чего ты сказал?.. Хочешь, я съем ключ? Мигом, не задумываясь. Я не смогу больше жить и не знать, где правда. Тебе что-то известно, да?.. Как ты разведал, что я – другая?

– Долгая история. Отложим на потом.

– Дай. Дай, пожалуйста.

– Ключ изменяет людей. Ты почувствуешь себя… необычно. Слабость, страх – трудно сказать, что именно.

– Пусть.

– Я опасаюсь…

– Чего? Я не выдам, клянусь.

– Дело не в тебе. Здесь, на базе, кто-то присутствует.

– Кто? Только военная полиция.

– При чём тут полиция?.. Враждебное присутствие – яснее не скажешь. Еслипопадёшься на глаза, особенно в первые день-два…

– Всего-то! Гер, у овец свои фокусы, чтоб откосить от службы. Без проблем.

– Кто тебя увидит? Врач?.. другие овцы?

– Человек пять, все здешние.

– Ладно. Рискнём, – решившись, Гер вновь достал таинственную пилюлю.

Перламутровая капсула на ощупь была жидкой. Шарик воды в незримой оболочке.

Товарищ У ещё гудел в ухо свою китайскую сказку: «Вот так, милые выростки – съел мальчик драконову жемчужину и стал драконом», но Рома уже отмела сомнения. Со стаканом минералки шарик проскользнул в глотку и… ничего не случилось.

– Враг, присутствие… как его распознать?

– Ты не сумеешь.

– А если я их встречу?

– Тогда молись – ты трёх секунд не проживёшь.

Лишь сейчас Рома чётко поняла, что слегка сонливое выражение лица Гера – обманчиво. У него всегда были чуть-чуть приопущены верхние веки, но взгляд оставался жестоким, прицельным, как у Сокола.

* * *

Западная Фрисландия, 1282 год

Энский гонитель ересей, конечно же, сменился.

Редкий глава священного трибунала удержится на посту после избрания нового папы.

Придётся ждать этого ставленника Рима. Я отсылаю слугу домой – пусть известит родных о моём приезде. Вскоре я встречусь с семьёй…

…на небесах, если нас туда примут.

Завтра судный день! Доминиканец шествует по Энсу под зелёным штандартом, с прихожанами, милицией Христа и конгрегацией святого Петра Мученика. Пожалуй, стоит взглянуть на их процессию, но я спешиваюсь у трактира, освежить горло вином.

– За плотников! Чтоб крепко стояли помост и «жаровня».

– Да уж, мессер, поджарят ведьм на славу! Всю их изгарь – в болото, пущай прохлаждаются с лягвами! Будет им шабаш бесовский.

Завтра судный день.

Матерь Божия! За что мой край обречён немилосердному концу? Здесь, по этим добрым, надёжным камням мостовой, покатит колесница смерти. Все труды, все надежды людские – во прах…

Моя рука, несущая ко рту оловянный стакан, замирает. Рожа трактирщика угодливо щерится в улыбке. Его подручный, тупица-недоросль, утирает сопли рукавом и украдкой выдыхает мокрый винный дух.

Э, малый, куда косишься? Тебя развезло от выпитого, взыграли блудные мыслишки?.. Поспеши затолкать милку в чулан и задрать ей подол. Завтра будет поздно. Чёрный возница с белым оскалом подхватит тебя и швырнёт в свою гремящую повозку.

Нам нет спасения.

Господи, Ты обещал Аврааму пощадить Содом, если там найдётся десять праведных – неужели нет в Энсе десяти человек, ради которых можно сохранить сей город на земле?

Никогда прежде я не глядел по сторонам так, как сегодня.

Кто чист? Ты? Или ты? Или вон тот, с заступом? А ты, писарь?..

Нет, напрасны мои упования.

Почему я вижу людей иначе, чем прежде? Свиные глазки, отвислые губы, звериные уши, клыки, низкие лбы, обезьяньи лапы… Вином и пивом дышит люд, речи полны сквернословия, глаза тлеют похотью.

Зачем вы Богу – такие?

Он просеет вас на сите гнева Своего. Отделит одних от других, как зерно от плевел, как пастырь отделяет овец от козлищ.

– Доброе у тебя вино, хозяин.

– Заходите, мессер, в мой трактир. Вы с дальней дороги – должно быть, утомились и проголодались. Лучшего каплуна для вас зажарю.

– Я нынче обедаю у инквизитора.

– О, какая честь!

– А завтра, Бог даст, у епископа.

– Да, у Его Преосвященства кухня знатная, не хуже княжеской. Винцо, говорят, подают преотменное. А завтра, после торжества, будет пир!

– Завтра все упьёмся насмерть, – ответил рыцарь-паломник, глядя вдоль улицы.

Инквизитор в процессии упарился, почти изнемог. Однако, сменив одежды, омыв лицо и руки, он приободряется и встречает меня милостиво, приветливо. Он худ, костист и прям, глаза его сияют рвением и верой.

– Наслышан о вас, мессер. Благодарение Господу, паломничество ваше совершилось, прегрешение стёрто благочестием и смыто смирением.

Ещё б ему не любезничать со мною. Я принадлежу к древнему роду, моё семейство сильно и влиятельно. Остерегись коснуться меня даже тенью подозрения, монах! Конрад Марбургский, Пётр из Вероны – твой брат по ордену, – были рьяными в поисках ереси… даже излишне рьяными… и постигла их злая судьба. Меч и тяжёлая рука рыцаря. Помни о сём.

Но я не заносчив. Тем паче сегодня. Глупо кичиться на пороге мрака перед тем, кто вскоре разделит с тобой участь всех смертных. Мы равно войдём во тьму – нагими, жалкими, молящими о милости.

Кажется, и он предчувствует нечто ужасное. Выпив, он становится многословным и пылким; его терзания льются из уст горячими речами.

– Годы, десятки лет или столетия – что значит время? Оно измеряется только молитвами, что поют ангелы. Здесь, в юдоли скорби, мы – рабы времени и плоти. Нас окружает грех, осада всё теснее, уже подняты штурмовые лестницы, сонмища бесов идут на приступ. Близится день, когда остановится песок в часах, и начнётся вечность. Разве выдержит сердце моё, когда отверзнутся врата и грянет трубный глас? Но даже коченея от страха, я жажду выйти из времени и узреть свет Агнца.

«Да сбудется по словам твоим» – На моих губах циничная улыбка приговорённого.

Чему я улыбаюсь?

– Знамения всё чаще. Разве не явствует из них, что суд грядёт? Нечистый ходит во плоти, глумливо оскверняя сущее. Он наслал с востока воинство монголов, соблазнил диких ливонцев возвратиться к культу идолов. Колдуньи зачинают от инкубов; дети дьявола растут, как тесто на дрожжах – шести месяцев от роду они выглядят юношами совершенных лет! Демоны уносят женщин из кроватей, подменяя ложными телами…

– И в нашем прибрежном краю, судя по завтрашней церемонии, тоже не всё благополучно, – напоминаю я о делах насущных.

–Истинно так. Не скрою, мессер – бегины, люцефериты и другие нечестивцы кишат здесь, как опарыши. Манихеи, поверженные в Лангедоке, дали тут обильную поросль, как плохо выполотая крапива. Их злое колдовство не поддаётся описанию.

«Всего-то жалкая Тэтке Рыбачка… Видел бы ты, монах, какая поросль бывает в землях нехристей!»

Память проступает предо мной, будто икона, омытая уксусом.

…Истощённая молодая женщина протягивает мне маленькое чудище.

«Она предлагает купить уродика. Она просит совсем недорого, франк. Один динар. Ты вырастишь из него славного шута, он будет кривляться и смешить твоих гостей».

«Откуда у неё такой ребёнок? Нет ли на нём проклятия?»

«Она говорит, что её взял ифрит. Дух налетел на шатёр, когда муж был в отъезде. Она проснулась от страха и словно ослепла. Джинн обладал множеством рук, похожих на плети, и телом черепахи; головы у него не было. Мужество его подобно железному копью. Её сын пропал. Джинн выпотрошил двух верблюдиц. Теперь женщина живёт у проезжей дороги, ибо нечиста. Всё её имение – латунная чаша для подаяний».

Глазища выродка джиннов смотрят пристально и неотрывно. На тонкой шее слабо шевелится большая голова с редкими волосами. Возраст его не угадать.

«Вот деньги. Теперь мальчик мой. Скажи воину – пусть…»

«Ты умно решил, франк. Ему не место средь людей».

Выродок издаёт яростный вопль, когда воин поднимает его за ногу. Руки выродка мелькают необычно быстро, стараясь ухватить арапа за одежду. Широкий тонкогубый рот широко разевается, показывая редкие зубы и тонкий синеватый язык, он…

…лопочет что-то, похожее на слова. Потом визжит так, что закладывает уши. Толмач со стоном сжимает голову ладонями.

«Дитя шайтана, – морщится арап. – Они быстро мужают, если не укоротить вовремя. По твоей воле, франк!»

Мелькает изогнутый меч; голова падает на землю, залитую кровью.

Но выпученный, немигающий и злобный взгляд продолжает сверлить меня сквозь какую-то завесу. Это взор, наделённый речью.

«Ты поплатишься!»

Женщина смотрит, не видя, как некогда в колдовском ослеплении, напущенном духом ночи. Она сжимает в ладони золотой флорин и шепчет что-то, лицо её спокойно.

«Я поступил как хозяин раба».

«Она согласна, франк. Ты напомнил ей мужа».

«Что ещё она сказала?»

«Она говорит – Я не виновна в его крови. Я слишком устала, чтобы плакать. Это не моё дитя. Он был ифрит и сын ифрита».

«Велик Аллах! – Воин обтирает меч платком. – Франк, ты смел, коли бросаешь вызов джиннам. Может статься, у мальца есть братья… Будь осторожен».

«Какие ещё братья?»

«Те, которым не снесли головы с плеч. Они умны и быстро восходят к власти. Говорят, при дворе Бейбарса… Дай нож!»

«Зачем?»

«Надо пригвоздить его кровь, чтоб не взывала к мести».

«Как султан мог растить при дворе бесёнка? Ублюдок столь уродлив…»

«Лишь вначале. Потом они меняют облик».

– Зерцало колдуньи? – переспросил рыцарь, утерев губы. – Занятно. Я бы взглянул на него, если позволите.

Инквизитор в раздумье поглядел на кошелёк. Щедрый дар… тем более вручён наедине, без свидетелей. Рыцарь умеет поддерживать добрые отношения.

– Ваше желание можно исполнить. Надеюсь, вы исповедались и причастились?

Надёжный ломбардский сундук открыт. Руки инквизитора подняли крышку, затем развернули ткань. Под пальцами блеснул вогнутый бледно-жёлтый металл. Рыцарь сам извлёк предмет из сундука.

Вот оно.

Дева Роза Рубит Хату.

Оно легче, чем можно ожидать от изделия из латуни.

Кажется, это вовсе не металл…

Раздаётся шёпот. Он идёт изнутри меня, он повторяет имя, имя, имя.

Оно зовёт хозяина. Это ЕГО имя.

Из зеркальной чаши глядит искажённое лицо с выпуклым, неподвижным взглядом.

«Думаешь, ты ускользнул от меня?.. Убийца!»

Прямой меч в тяжёлой руке рушится на врага, разрубая наплечные пластины и кольца кольчуги. Сталь погружается в плоть, раскалывает кость. Кровь вырывается из раны горячим багровым потоком. Белизна смерти заливает гордое юное лицо, никнет стан, подгибаются ноги. Словно стебель цветка подсечён. Враг валится наземь.

Кривой меч серебряной молнией ударяет по тощей шее. Голова отрывается от тела и летит в потоке крови к сухой растрескавшейся земле. Тук!

Арап вонзает нож в красную лужу:

«Пусть земля пьёт!»

– …Мессер, вам дурно?

– Ничего. Это от вина. Выпил лишнего.

Пряное, густое красное питьё…

Я спешно переворачиваю зерцало. Не надо встречаться с прошлым. Хотя – что есть в нашей жизни, кроме прошлого и той минуты, где мы сейчас?.. Инквизитор прав – надо уйти из времени.

Но на обороте меня ждёт надпись из острых знаков, вырезанная по спирали от края к середине. Эта надпись мне давно известна, хотя я вижу её впервые.

СМОТРИ И УЗРИШЬ. ПРЕД МУЖЕМ, ПОЗАДИ ЖЕНЫ, ВСЁ ДВОИМ. НА ЗОВ ОТЗЫВ, КОГДА ЗНАЕШЬ ДРУГА. ЗЛАТО СПИТ, СЕРЕБРО НЕТ. ЕСТЬ ВЛАДЫКА, ЗОВ…

Нет, не зов – имя. Тэтке Рыбачка слышала его с той стороны, где гладь.

Пред мужем? Да, верно – передо мной, то есть минувшее. То, что уже было; оно зримо во всю даль, насколько я его помню. А что позади, открытое жене? Грядущее?.. То, чего пока не случилось, невидимое?

– Дьявольское зеркальце… – вырвалось у рыцаря.

– Убедились? – сурово спросил доминиканец, вынимая вогнутый диск из его рук.

– Погодите. – Рыцарь задержал у себя вещь, не отдавая инквизитору. – Злато, серебро…

– Должно быть, оно полое внутри. Искусно отлито.

– Злато спит. – Он высвободил зеркало и взял в обе ладони.

– Вы… – Доминиканец чуть попятился. – Берегитесь, мессер!

– Что? – Рыцарь смотрел в чашу, прикованный зрелищем.

– Вы повторяете её слова. Бросьте зеркало в сундук!

– Сейчас. – Он вперился в искажённый мир, таящийся за гладью.

«Я женщина. Я женщина. Жен-щи-на! Проснись, откройся!!»

Поколебавшись в нерешительности, жёлтое подёрнулось и полностью сменилось белизной арапского меча.

Плёнка глади лопнула, как мыльный пузырь. Рыцарю открылось бурное море с пенными гребнями волн. Хмурое небо. Нависшие тучи, шевелящие тёмными потоками дождя, похожими на нитчатые бороды. Они всё ближе, слышен глухой гул; чёрные животы туч озарялись изнутри сполохами молний.

– Да, – небрежно сказал он, возвращая зеркало, – коварная вещица. Слабодушного смутит не на шутку. Запрячьте его поглубже, а ещё лучше – заройте и положите сверху камень. От греха.

– Я отправлю его своему комиссарию, в Льоут, – помедлив, ответил инквизитор. – Прямо сегодня, без отлагательств. Так будет спокойнее. А то вокруг кривого зеркальца слишком много несуразных толков и нелепых событий.

Лицо рыцаря выглядело донельзя странным, несмотря на кажущееся спокойствие. Черты его вроде бы не изменились, оно осталось мужественным и надменным, но побыв некоторое время обращённым к зеркалу, лицо сделалось… каким-то женским, утончённым и маняще красивым. Словно преобразилось, восприняв своё отражение.

Но миг, другой – и вновь пред инквизитором стоял воинственный паломник с осанкой опытного всадника, привычного к доспехам и мечу.

«Чур меня! Иисусе, наваждение…» – Инквизитор осенил себя крестом.

–Велите приготовить мне сидение на помосте, в ложе для нотаблей, – повелительно молвил рыцарь. – Позаботьтесь, чтобы моё кресло было рядом с Его Преосвященством.

«Не могу же я уйти в мир иной, не перемолвившись с епископом. Ах, дура, дура Тэтке! Что бы тебе смолчать, тайно собрать вещички и бежать ночью в безопасный Льоут вместе с зеркалом!.. Ведь твоё место не на эшафоте, а с нотаблями… даже выше их. А я не могу спасти тебя от костра, бедная, потерянная сестричка».

Я вообще не в силах изменить ничего, что мне предназначено дорогой сна. Только идти шаг за шагом, строго повторяя свой давнишний путь.

Я сплю глубоко, во тьме – и среди осеннего дня в Энсе, и среди раскалённого солнцем Египта, и на палубе венецианского корабля, и в потайных ходах пирамиды. Все сны сошлись во мне, как свет в центре зеркала.

Зеркало лежит рядом со мной холодным диском, обёрнутое сгнившей кожей и истлевшей тканью, иногда слабо посылая в сырую землю зов, которого никто не слышит.

Только я.

* * *

6 февраля 3062 года, четверг

Северное море

Течение – будто медленный тяжёлый ветер. В непроницаемой мгле серо-зелёной воды застыли жёлтые световые конусы. Они выхватывали из тьмы плывущие потоки ила, похожие на сонную, ленивую метель.

Иногда вдали загоралась звезда и проводила по кругу узким, ярким лучом – так прожектор на панцирном куполе указывал путь к замершему на дне акватанку.

Всякое может случиться. Обрыв фала, неполадки в скафандре… Или хуже того – вдруг попадёшь в колодец, не отмеченный на схеме.

– Тихо, как в могиле, – прошипел в ушах голос напарника. – Бригадир, зря возимся. Тут один мусор.

Сотерель, согнувшись, упорно шевелил клешнями. Перчатки из многослойного композита превратили пальцы в когти. Руки походили на суставчатые лапы краба. Силовые тяги, нити, жилы, трубки – из-за брони и начинки рукава скафандра были уродливо толстыми.

Упираясь в грунт подошвами паучьих ног, на краю котлована неподвижно стояли роботы. Вытянутые вперёд и вверх манипуляторы служили стрелами, на которых крепились фалы, рукава насосов и кабели. Лампы роботов казались горящими глазами. Их свет терялся в мутной взвеси, клубящейся от неуклюжих движений двух чудовищ, которые неутомимо возились внизу, в котловане.

– Всё прогнило, рассыпается. Даже кончиками не ухватишь. – В доказательство напарник поднял клешнёй согнутую, облезлую табличку некогда жёлтого цвета, а теперь грязно-коричневую. Она трескалась в когтях и опадала к ногам кусками, как листва с дерева. Буква за буквой исчезала выпуклая надпись: «ЧУМА! ЗОНА ЗАРАЖЕНИЯ».

– По карте, здесь была свалка. – Сотерель выпрямился.

– Так оно и есть. Сплошь битая посуда и ржавьё.

Сжав клешню, Сотерель показал напарнику экран сканера на латном предплечье.

– Ниже твёрдый слой. Кладка, а под ней каверна. Надо рыть глубже.

– Даже пластик протух, – ворчал напарник. Они вынули из котлована тонны плотно слежавшихся допотопных отбросов, но не нашли ничего ценного. Карта врёт, а сканер ненадёжен. Склеп где-то в другом месте.

– Дай перфоратор. Эй, на танке!.. Пусть откачают ил.

Сверху поползли гибкие трубы с насадками. Вода устремилась в раструбы, унося плавающий ил и донный грунт. Всё быстрее! В свете нашлемного прожектора под ступнями Сотереля обозначились выщербленные прямоугольные плитки.

Вот она, кладка! Он опустил жало перфоратора и надавил рычаг. Стук звучал знакомо – в глубине угадывалась пустота. Теперь надо вынимать камни по одному.

Сотерель улыбнулся. Нюх его не подвёл. Зря, что ли, столько лет учился искать и брать разные ценности?..

Вдруг кладка треснула.

Твердь под ногами покачнулась, ил хлынул в щели.

– Блок страховки!! – Бросив перфоратор, Сотерель мгновенным рывком выбрал слабину фала и высоко вцепился в него клешнями; он ухнул в разверзшуюся дыру почти до пояса.

Тут фал спружинил, натянулся и остановил падение.

Напарник оплошал. Поспешно замахав руками, схватился вместо фала за провисший рукав насоса и канул в провал с головой.

Раздалось типичное – звяк! буль! Взлетела череда воздушных пузырей.

Так бывает, если выступ сильно бьёт в прозрачное забрало. Достаточно малейшей трещины, чтобы вода вмиг залила шлем.

Сидевшие в танке операторы успели по команде заблокировать каждый свою катушку фала, но…

«Плохой подводник, – переводя дыхание, подумал Сотерель. – Сам виноват. Надо всегда быть готовым к аварии».

– Второй погиб, – сухо доложил он. – Выбирайте белый фал. Так… Хватит. Переносите меня на стреле вправо. Стоп! Опустить на грунт с блокировкой. Теперь жёлтый фал. Понемногу…

Мёртвое тело в скорлупе скафандра плавно поплыло вверх. Сотерель следил за подъёмом – груз мог зацепиться, запутаться в шлангах. Этого допустить нельзя.

«В каком-то смысле парню повезло. Смерть быстрая, и есть что хоронить. Будь экспедиция совсем пиратской, так бы и остался в склепе. Новый житель города Льоут…»

Сотерель заглянул в чёрное неровное отверстие, так неожиданно открывшееся в кладке. С краёв туда беззвучно текли ил и песок.

«Тихо, как в могиле». Таких слов надо избегать, они сбываются.

– Бригадир?

– Я продолжу работу.

Помощников он не ждал. Больше никто не сунется, опасно. Да и делиться ни с кем не хотелось.

Притопнул по краю провала, держась за натянутый фал. Вроде бы прочно.

– Давайте отсосы. Там метра три свободного пространства. Ставьте стрелу подвески по центру. Правей… ещё чуть… Стоп. Пошёл вниз. Медленно.

Внизу струилась тьма. Луч таял в клубах ила. Сотерель парил над рыхлой грудой, из которой выступали обвалившиеся каменные блоки и рукояти перфоратора.

Подземелье. Натуральный склеп!

– Стоп. Стравить фал.

Он буквально кожей ощущал, что треснувший потолок грозит обвалом. Каждый шаг мог стать тем колебанием, которое обрушит камни. Хотя… Сотерель поднял взгляд и прожектор. Потолок был пробит в самом тонком месте, между рёбрами сходящихся дугообразных сводов.

– Я в помещении. Здесь ничего нет. Пол сложен из крупных плит, окружённых мелкими. Даю картинку…

– Сотерель, определитесь по компасу. – В наушниках возник голос Аафье. Похоже, гибель наёмного акванавта её совершенно не тронула. – У восточной стены плита с гербом в виде собачьей головы. Поднимите её.

Пришлось вернуться к груде и взять перфоратор. Затем – подтащить шланги отсоса.

Надгробная плита была неподъёмно тяжёлой. Сотерель расшатал её, потом заклинил рубящее жало и поддел им плиту, как ломом. Когда плита перекосилась, приоткрыв мрачную яму, настал черёд тросов. Обвязал ими плиту, соединил стяжки и поволок каменную пластину прочь от могилы.

Включив сервопривод скафандра на максимум и выдвинув зацепы из подошв, он тащил что было сил. Его собственные мышцы натянулись, словно тросы, а скрежещущая плита еле двигалась. Сотерель обливался пОтом в шлеме, сопел с натугой и тревожно следил за датчиком – запас дыхательной смеси в ранце уменьшался.

«Если бы этот скот не кокнул шлем об камень, он бы здорово мне пригодился!»

Открылась яма. За сотни лет здесь всё смоклось в сплошную вязкую массу. Фильтр отсоса то и дело забивался рыхлыми комьями, хрупкими кусками ржавчины… или костей? Попался бурый череп без нижней челюсти – мягкий, как папье-маше.

«Кто же тут лежит?.. а, теперь неважно».

Клешня нащупала что-то вроде крышки котелка, облепленное чёрным илом. Сотерель когтями соскрёб вековые наслоения.

В свете прожектора зеркально засиял бело-жёлтый металл.

– Госпожа, готовьте деньги. Объект у меня в руках. Прелесть. Как новенький.

– Закрепите его понадёжнее, – твёрдо скомандовала Аафье. – Немедля возвращайтесь в танк. Будьте осторожны.

Покойника уже протащили сквозь шлюз и убрали с глаз долой. Сотерель ждал, пока вода в камере сменится воздухом, и можно будет вылезти из скафандра.

Как ни странно, его встречало мало людей. Обычно в бандах «чёрных археологов» все имеют право потрогать трофей, но здесь экипаж словно попрятался. У шлюза стояли Аафье, её Пёс и здоровый нехолощёный баран, настоящий атлет.

Высокомерие и власть – вот что всегда читалось на лице Аафье, однако сейчас оно выражало плохо скрытое волнение и… печаль. Казалось, она вот-вот заплачет.

Не лучше выглядел и смелый Пёс Господень. Его бледность под коридорными лампами смотрелась, как смертная белизна раненого человека. Этот дерзкий малый поник, посеревшие губы его приоткрылись, а глаза почти не мигали.

– Дайте сюда, – потребовала Аафье, выхватывая металлический диск из рук Сотереля. Повернув его вогнутой стороной к лицу, она всмотрелась в зеркальную гладь.

– То самое? – шепнул Пёс.

– На, гляди.

– Нет. – Отшатнувшись в испуге, Пёс прижался к стене.

– Я приказываю, – процедила Аафье, держа зеркало гладью к Псу. – Ну? Открой глаза, трус!

Сотерель неслышно, по-кошачьи отступил к двери шлюза.

Он плохо понимал, что происходит, но жизненный опыт велел держаться в стороне. Глупо стоять посреди чужой разборки. Пусть грызутся; посторонних это не касается. Осталось получить деньги… и не дать себя облапошить. Если госпожа Аафье решит схитрить, можно пойти на резкость. Тогда ей ни Пёс, ни баран не помогут.

Так-так. Они слегка не в себе. Не просто «чёрные археологи», а люди с замашками. Эти денег не жалеют. Дело, выходит, не в золоте… Они куда больше истратили, вынюхивая, где и что именно лежит, раз вышли на объект с такой точностью. Эзотерики, сектанты – или кто они такие?..

– Крипта, – короткими словами, рублеными фразами Аафье хлестала Пса, который отходил вдоль по стенке. – Приказ. Унести в могилу. Он унёс. Гляди!

Заворожённый Пёс наконец уставился в зеркало и оскалил зубы, словно от нестерпимой боли. Баран, пятившийся вместе с ним, тоже заглянул туда, но лицо его осталось спокойным.

– О… но… – выдавил Пёс. – Я… Нет, нет… Аафье, пожалуйста!

Силы оставили его. Он опустился на колени, сгорбился, закрыл лицо руками.

– Господи, зачем я это сделал? – стонал он. – Аафье, прости меня! Прости, или я жить не буду! Аафье!..

Сотерель ждал, что госпожа топнет ногой, велит ему встать или с презрением уйдёт в свою каюту. Хорош верный слуга – раскис как истеричка…

Но она, быстро вручив зеркало барану, встала на колени рядом с Псом, обняла его и прижала к себе.

– Ничего. Успокойся. Всё прошло. Я тебя прощаю.

– А я – не могу, – глухо прорычал Пёс, припав лицом к её плечу.

Глава 6. Испытание

Знамения указывают путь, а демон отворяет дверь

Бхур, Бхува, Свар, Махар – нет постоянства в сих мирах

Один минуя, попадёшь в другой и станешь там

Растением, животным, женщиной, мужчиной или богом

Махариши Бхарадваджи

«Учение о Дхарме и Карме»

– Раз в месяц, – мистическим голосом изрекла Чик, – наша рота отдаёт чудовищу невинную овечку.

– Кто упирается, тех мы запихиваем силой, – намекнула Маха угрожающе.

– Чего тут рассусоливать? – Гугуай нетерпеливо подтолкнула Джи в спину. – Звони и заходи! Если у него не побыла, ты вообще не наша.

– Сама пойдёшь или… – сильная Маха загнула руку Джи назад и стала понемногу выворачивать, от чего новенькая подалась вперёд.

– Ой! Овцы, вот насчёт невинности…

– От этой болячки Локс лечит блестяще, – утешила Чик.

– Ахнуть не успеешь.

– Пока с ним не потёрлась, считай себя девочкой.

– Маха!.. Уй-я!

– Долго тебя уговаривать?

– Я иду, иду!

– Когда окажешься внутри – не тяни волынку, сразу раздевайся.

В каждой роте свои ритуалы. Старослужащие овцы – те, кого зовут «рогатыми», – заставляют молодых сделать то или другое. Стянуть еду с кухни, оплатить всем пирушку в баре и так далее. Здесь принуждают войти к Локсу.

– Зачем пришла? – сердито спросил домофон. Глазок камеры осматривал Джи, которая топталась у порога во встрёпанных чувствах. Ротные подруги загодя отбежали за угол и следили оттуда, как новенькая проходит посвящение.

– Поговорить надо.

Домофон устало вздохнул, дверь щёлкнула.

– Войди, обречённая.

Только Локс и Мамочка имели в Cathous’e квартиры, поскольку – люди настоящие и офицеры. Овцы ржали: «Мы – крыло дивизии. Ма вместо коммодора, взводы – это полки, и отдельный Локс штабного подчинения».

Оперативно подчинённый штабу крыла (или кому там?) Локс встретил Джи босиком, в чёрном трико и алой водолазке. Выражение лица его было замкнутое и немного выжидательное, совершенно не мужское. Джи решила: спешить ни к чему, сбросить тряпки всегда успеется.

Здесь пахло натуральными восточными благовониями – уж она-то умела отличить натуральные продукты от синтетических подделок! Один такой запах может смутить девушку и толкнуть её на путь секеса.

Сумрачная квартира простиралась на три стороны. У пола горели мелкие светильники, тени росли, как деревья, и охватывали потолок, занавеси косо рассекали объёмы комнат. Одна из стен была экраном, уходящим в синюю прозрачность океана, там колыхались водоросли и мерцали рыбы. Плёнки-обои поблёскивали живыми узорами. Вентиляция дышала ветерком Афродиты Киприды, волнуя полотнища занавесей и прогоняя струи запаха вдоль комнат.

Середину пола в зале занимал светящийся бассейн, переливающийся голубыми волнами и золотыми бликами. Из-за движущихся изображений, плавно шевелящихся занавесок и подсветки снизу помещение кривилось и ломалось, изгибалось как лабиринт, выглядело выше, чем было, и будто делилось пополам слоем невидимой воды.

Шагнуть внутрь казалось опасно – пол из-под ног уйдёт или стены повалятся.

– Так. – Локс просканировал гостью от пят до макушки. – Тебя надурили. Когда выйдешь, будет хохот.

– Что… никакого обычая нет? – обиделась Джи на старших овец.

– Теперь есть. Я буду требовать каждую новую в номер. Это идея – чтобы вы мне представлялись. Сейчас я сочиню обряд презентации и испытаю его на тебе. Первое условие…

Джи с готовностью подняла руку к застёжке.

– Смирно! – рубанул он неожиданно резким сержантским голосом. – Первое условие: никому и никогда, даже если станут соблазнять деньгами, ласками, поблажками, подарками – не рассказывать, что я делаю с овечками наедине. Тайна. Совершенно секретно. Ни намёков, ни даже вранья. Молчок! Так ты отомстишь им за надурку.

– А-га!.. – просияла Джи. – Здорово!

– Условие второе – никаких условий. Я не знаю, что придёт мне в голову. Хотя… кое-что пришло. Можешь огласить: до прихода – вымыться, полная косметика тела, наложить грим-маску, одеться по схеме «гурия» и разуться.

Она быстро скинула обувь.

– Так. Что ещё? – Локс озирал Джи как своё изделие. – Парфюм! Тяжёлый чувственный запах, подойдут эфирные масла. Обработать волосы, шею, подмышки, талию и пах.

– Я сбегаю…

– Нет. Ты останешься до конца обряда. Теперь мои правила: ничего не брать, не лапать, только спрашивать. Выполнять все команды. Ты ведёшь себя здесь как цивилизованная, вежливая кошка.

– Муррр, – согласилась Джи.

– Да, примерно так, – снисходительно одобрил Локс. – За мной!

Он повернулся и преспокойно ступил прямо в бассейн. Джи думала, что он ухнет туда по пояс, но волнистая гладь лишь прогнулась под его ногами, а по сторонам бассейн вспучился над полом.

«Плёнка! Оптический прикол. Там глубины всего с ладонь…»

Она не отказала себе в удовольствии пройтись босиком по гидроковру.

– Вот здесь я сплю. Здесь моюсь. Здесь ем и читаю. Здесь работаю, – ладонью указывал Локс. – Садись, ложись где хочешь.

– Может, всё-таки… – Джи опять потеребила застёжку. Соблазн стать первой, кого пригрел Локс, был велик. Конечно, ничем не докажешь, но сам факт, само сознание!..

– Валяйся в любом виде. Я тебя всё равно не хочу.

«Ну вот! Даже похвалиться будет нечем».

Однако она не теряла надежды и таки до половины расстегнулась. Полунагота более зрелищна, чем банный вид.

«На фоне рыб, классно. Я похожа на русалку, да?»

– Ты правда работаешь? – Джи в изумлении воззрилась на многоуровневый стол, где высились стопы, даже кипы бумаг. Ярких, цветастых газет! Она сразу опознала эту макулатуру. Такие листы бесплатно раздают у метро, в супермаркетах, суют в почтовые ящики. Толстые каталоги «Товары почтой» лежали вперемешку с глянцевыми журналами для девочек.

Эту лабуду ему возят с Земли?.. Многие видели, какие он посылки получает. Думали – деликатесы, парфюмерия, стильные вещи… А, вот и заказы по каталогу! Жёлтые картонные коробки стояли стопкой у боковины стола.

– Да. Я режу газеты. – Локс сел за стол, раздвинул секции пошире и взял длинные ножницы. – Делаю их них альбомы. Погляди, если интересно.

– А не удобней сканером? быстрее будет.

Он вовсе не походил на деликата, каким его прославили в Cathous’e. Просто лёгкий, красиво движущийся малый.

По стене-экрану плыла пучеглазая рыбина, развевая плавники и вздыхая жабрами, а по обоям полз, разрастаясь, бледно-лиловый с серебряно-белым морозный узор – словно перистые травы на Центавре Голд.

– Если собирать вырезки, то в бумаге. Изображение что?.. пшик! сменилось, не поймаешь. А бумага всегда перед глазами. Газета живёт дни, недели, пока её не выбросят. Всё это время она действует на мозг своими красками и шрифтом. Или вот, картинки. Они дразнят, возбуждают.

Чтобы убедиться, Джи потянулась к раскрытому альбому, и Локс бегло пощекотал ей шею. Она вопросительно мурлыкнула: «Это всерьёз?» и для пробы слегка коснулась его грудью. Другой бы завёлся, а этот – никакой реакции.

– Тебе не хватает ласки? Чем-то недовольна? – Локс взял её за подбородок. – Смотри на меня. Ближе.

Чёлка упала ему на переносицу; губы поджались. Его глаза расширились – и замерли. Джи стало боязно, но вырваться она не могла. Словно он её втягивал.

– Серия «каталонка Sp35», родилась на Мальорке, – монотонно говорил он, не отпуская овечку. – Училась в Израиле. Там тебя считали арабкой и звали Джамалия, верблюдица.

– Нет, Джаннат – райская! Ты читал мои документы. – Она пыталась избавиться от покоряющего взгляда.

– Стажировалась на Кипре… Делать нечего, кроме как рыться в ваших документах. И так видно. Кроме того, ты злишься, что какой-то парень предпочёл другую. Кто он?

– Не знаю. Швед. Говорят, что швед. Гражданский инженер.

– У-тю-тю, какая потеря. Скорбишь. А стоит ли?.. Чем прельстилась?

Джи опустилась на корточки. Локс по-прежнему держал её, сохраняя контакт глаза в глаза. Он царил над ней, как над котёнком, сурово и отечески.

– Парфюм, наверно. Он шёл рядом, я дохнула. А потом…

– Бывает. – Локс отнял руку; Джи прижалась щекой к его бедру и в изнеможении вздохнула. – Ляг, потянись.

«Чего я так устала?» – удивилась она, простираясь у ног Локса. – «Будто отравилась».

Голова её оказалась рядом с его ступнями. Снизу всё казалось ещё чуднее. Комната высилась ступенчатым винтом, лучи низких ламп лежали как спицы колеса.

Чикая ножницами, Локс вполголоса напевал что-то несусветное:

Жаба, в трещине камней

Пухнувшая тридцать дней,

Из отрав и нечистот

Первою в котёл пойдёт…

Пёсья мокрая ноздря

С мордою нетопыря,

Лягушиное бедро

И совиное перо… 1

– Тебе удобно, – заявил он, будто так и было. – Кошка, кошечка… Мрр?

Джи кожей ощущала шероховатый тёплый пол. Пальцы Локса слегка шевелились, они выглядели обольстительно. Подтянув ноги, она тихо переместилась; низко припав к полу, осторожно лизнула тыл его ступни. Рядом упал шарик из отрубей. Он ест отруби и угощает кошечку. Джи взяла шарик губами и потихоньку сгрызла.

– Кошка?

– Мяу? – Джи подалась назад, опёрлась на ладони и подняла голову на уровень стола. Локс по-детски забавлялся ею.

– Поиграем, киса. Ну-ка, что запомнила в альбоме? Говори одним словом, не думая – раз, два, три, – быстро.

– Мама. Кормить. Любовь. Рыба. Вода. Море. Чистый. Здоровье. Птица. Облака. Летать. Бог. Добрый. Ягнёнок. Книга. Хватит?

– Умница. Гляди сюда, – он открыл другой альбом с наклейками. – Смотри молча. Смотри… Не думай. Снова – раз-два-три.

– Купить. Крем. Помада. Вечеринка. Бельё. Ха-ха-ха. Попа. Титьки. Гулять. Трусы. Презерв. Секес. Затычка. Целовать. Догонять. Голая.

– Отлично. Теперь вот здесь. Глядим, глядим… начали.

– Ловушка. Тараканы. Крыса. Зараза. Яд. Туча. Дождь. Крушение. Нож. Маньяк. Спать. Могила.

– Давай дальше.

– Не надо, я боюсь.

– Чего, кошка?

– Какую ты гадость вырезал!..

– Просто реклама.

– Она страшная.

– А первый альбом?

– Там было хорошее. Я больше не хочу смотреть.

– Выполнять все команды, забыла? А то отдеру кошку за уши.

– Пшшш… Ладно.

– Теперь называй гостей, приезжих, кого помнишь. Без имён! Дай им клички.

Игра увлекала Джи, хотя альбомы нагоняли тёмное волнение. На быстрый взгляд реклама и картинки сливались в мозаику, и за нею проступали липкие, назойливые образы. Предложение переключиться на гостей она приняла с радостью. Глубокий вдох комнатных ароматов придал ей бодрости.

– Значит, приезжие. Это я запросто! – она села на пятки, вскинула глаза. Локс чуть отъехал, повернувшись на стуле. – Пыхтун. Мякиш. Гусь. Щипчик. Сосик. Полыхай. Вкрадыш. Меховой.

– Красиво говоришь. – Локс следил за ней, считая прозвища. – Отчего тебя взял Совет Обороны?

– Очков не набрала на штучную продажу. – Джи устыдилась, потупила взор. – Киприоты – жульё, настоящие турки! Браковали нас бессовестно, чтоб оптом загонять евреям. Или в Иран. Агнец помог – пришёл заказ из оборонки…

– Кошка глядит на меня, – властно напомнил Локс. – Киса?

– Мррр. – Джи прогнула спинку.

– Кто из новых тебя привлёк? Ты уже назвала его?

– Нет. Зарница.

– Поясни, – наехав стулом, Локс зажал овцу между ногами и взял её голову в ладони. Потолок над ним поднимался куполом и трепетал от света, будто парашют в полёте. Освещённое снизу лицо Локса выглядело завораживающе. Джи захотелось заплакать, прильнуть к его животу.

– Как гроза далеко-далеко. Без грома, видно только вспышки…

– Пишешь стихи?

– Нет!

– Попробуй. Есть журналы, которые печатают овец. Или Живая Сеть.

– Там одна трепотня. Не помнят, что вчера было.

– Так-с, и кого выбрал мистер Зарница, если не тебя?

– Рому. Даже на ночь её брал. После она заболела…

– Не злорадствуй.

– Ни, что ты!

Без всякого предупреждения Локс наклонился к Джи и нашёл губами её рот. Она замерла и зажмурилась, потом открылась ему и включилась в игру. Локс не давал ей двинуться, держал в зажиме колен и ладоней. Джи чуть не задохнулась в поцелуе. Умерла бы – не заметила.

– Давай, мяу? – облизнулась она, переводя дыхание.

Он с обеих сторон повёл вверх по её голове всеми десятью пальцами, вторгаясь в волосы, вминаясь в кожу. Перед Джи потемнело, она дрогнула от испуга, но её влекло в колодцы его глаз, где в глубине медленным чёрным зеркалом покачивалась вода.

– Никогда. Никому. Ничего. – Шёпот ударял, как бой колокола сквозь ватный туман. – Теперь ступай.

Почти на пороге она услышала тихое:

– Кис-кис.

Обернулась и застыла. Локс так же сидел на стуле, но в правой руке держал поднятый дулом к потолку здоровенный пистолет, каких в армии не бывает.

– Мой верный друг. Берегись. Помнишь? Никогда. Никому. Ничего.

Подружки-негодяйки встретили её единым:

– Ну?!

Она зачарованно прижала палец к губам:

– Тссс. Нельзя.

После тёмного царства незримой воды очутиться в скучном, сухом коридоре… Джи вдруг поняла, что там – на берегу светящегося бассейна, в струящемся ароматами воздухе, в наивных и многозначительных играх с хозяином кошки – она потеряла кусочек сердца, очень важный, куда более важный, чем овечья невинность. Локс похитил его, когда целовал её.

Хуже того – он дал ей попробовать, лизнуть вслепую краешек какой-то тайны, и отнял, спрятал в ларец и запер в сейф. Он никогда не отдаст его! Вот за что Лава-Лава зовёт его «отвратительная сволочь», вот почему тянется и льнёт к нему.

Какой он гад! Впустил, пощекотал – и выгнал, не дав насладиться.

Она вдруг заплакала навзрыд, бессильно повиснув на Махе. Чик с Гугуай стояли в растерянности, чувствуя себя форменными свиньями.

* * *

– У нас много нового, – уныло начал Вальтер, едва встретив Ракитина у пассажирского шлюза. – Я не стал тревожить тебя на отдыхе, сообщать… Лучше, чтобы ты всё увидел сам.

– Что-то серьёзное? – насторожился Влад. Он вернулся с планеты в солнечном настроении, а тут такой гутен-морген от Хонки! Обычно бравый, обер-лейтенант был подавлен, углы рта опущены, на челе кручина.

– О, наши дела вполне уладились. Срок твоей гауптвахты истёк… ты там славно загорел, поправился… Затем – я получил свежий истребитель, прямо с заводского полигона, и опытного кибер-дублёра, а наше звено обзавелось третьим пилотом.

– Что ж ты глядишь, будто семерых съел, восьмым подавился?

– Сложностей тоже прибавилось. Куда мы направимся в первую очередь? В жилой блок или в эллинг?

– Это одинаково плохо?

– Напротив, всё отлично. – Вальтер изобразил натужный оптимизм, вроде улыбки под пыткой. – Я думаю, вместе мы справимся. Одному это весьма проблемно. Тем более, когда столько народа…

– Какого народа?

– Значит, в жилой блок.

Сюрпризы поджидали Влада задолго до апартаментов Троицы. По обе стороны вдоль стен коридора выстроились ящики с наклейками: «БЕРЕЧЬ ОТ ВОДЫ!», «ХРУПКИЙ ГРУЗ», «БИОМАТЕРИАЛЫ» Между ящиками приходилось идти боком. На более-менее свободном месте офицер коммунально-эксплуатационной службы Востока препирался с невысоким стройным азиатом в смутно знакомой Владу форме.

– Ваша тара захламила весь проход.

– Не печальтесь, мы разместим её штабелем, в три яруса.

– У нас маневренная база. При сдвижке включат главный антинер, гравитация изменится, и всё рухнет.

– Мы укрепим штабели стяжками.

– Здесь нельзя складировать. Я сообщу пожарным.

– Наш новый пилот, – мрачно молвил Вальтер. – Младший капитан Ле Куанг Шон из военно-космических сил Дайвьета.

– Товарищ Ракитин, кавалер двух Звёзд? Много наслышан о вашей выдающейся доблести. Очень рад знакомству! – улыбнулся вьет во всю обойму крепких, здоровых зубов. – Будем жить и работать вместе!

Влад оторопело протянул ему руку, и та чуть не треснула в сухой ладошке вьета. Оказалось, рыжий Райт – не самый крутой по части рукопожатий.

Младший капитан что-то выкрикнул; из блока высыпала мало что не дюжина черноволосых парней и девиц во главе со строгой миниатюрной женщиной в чёрном брючном костюме.

– Моя супруга – Нгуен Тхи Лан. Мои родственники – Ань Хай Тхань, Ань Ба Нгок, Ти Ты Суан…

Кивая, как дятел, Влад вручную отвечал на приветствия, а в голове вертелось «Ань Хай Тхань».

«Вот назовут, не выговоришь! Если они начнут размножаться, надо предложить – в честь братства по оружию! – наше Шла Саша По Шоссе».

– А… это провожающие? помогают разместиться?

– Они все тут поселились… – вздохнул Вальтер за спиной.

– Да столько места нет в блоке!

– …как штабель.

– Командование в курсе?

– Оно и подписало. Таков закон! Военнослужащий имеет право привезти супруга и членов семьи. Билеты льготные.

Ракитин с подозрением взглянул на ящики. «Биоматериалы», что скрывается за этим? Может, там сидит ещё по два Ань Хая? Они ребята худощавые, как раз втрое сложатся.

– Это всё? Семья укомплектована, больше не будет?

– На мой взгляд, вполне достаточно. – В голосе Вальтера послышалось сдавленное рычание, но обер-лейтенант сумел сдержаться. Или он надеялся, что миссию орать возьмёт на себя смелый Сокол.

Чтобы у Влада не осталось никакой надежды, Ле Куанг Шон решил выложить все свои намерения:

– Мы собираемся распространять биологически активные добавки к пище. Фирма «Хонг Дьеу». Это очень полезные комплексные препараты, только из очищенных натуральных компонентов. Лан,пожалуйста, вручи товарищу Ракитину наши буклеты.

– Потом. – Влад повернулся на месте и устремился в противоположную сторону, стараясь, чтобы его отступление не походило на бегство. – В эллинг!

– Как ты это допустил?! – распекал он Хонку по пути к истребителям. – Наши каюты – максимум на двоих. Итого шесть душ в блоке!

– Они ставят разборные кровати в холле. Такие, трёхэтажные. В смысле совместного проживания койки очень приличные, целиком закрываются занавесками.

– Но – двенадцать человек! Вместо холла мы получим сексодром с толкучкой пополам.

– В целом они высоко дисциплинированы…

– …и будут любиться молча, не дыша, как партизаны.

– Влад, я защищался. – Обер-лейтенант поднял ладонь, словно присягал в суде. – Я рапортовал по инстанции. Но мне ответили, что От-Иньян плохо обеспечен бытовыми частными услугами. Многие недовольны казённым снабжением. Я, к слову, тоже. Поэтому вьетам выдали лицензию на сетевой маркетинг.

– Всё, больше слышать не могу. Говори про истребитель.

– О-о-о… Он прекрасен. Производство аэрокосмического концерна «Жуковский», модель РОС-140А.

– Ба, «росинка», сто сороковуха! Хоть с этим повезло. Последняя модель – Вальтер, поздравляю.

– Хоан хо!

– Нет, «хуанхэ» – китайский грузовоз.

– Нет, это «ура» по-вьетски.

– Быстро обучаешься!

– А что остаётся? Мы в меньшинстве.

* * *

Оперативно подчинённая штабу крыла отдельная эскадрилья Филина, куда столь опрометчиво вписался Хонка, базировалась на Красном луче От-Инъяна. Стоило Владу войти в свой сектор, друзья и знакомые стали попадаться на каждом шагу. Комэск, техник звена, оружейники, девчата из батальона космодромного обслуживания, даже замначштаба – все сочли необходимым высказать Соколу самое заветное.

– Привет, Ракитин, скоро в бой?

– Здравия желаю, товарищ капитан! Истребитель к полёту готов, хоть сейчас на старт.

– Пора, Сокол, пора. На, ознакомься с обстановкой. – Филин протянул сводку с грифом «Строго секретно».

– Мать моя!

– Я не хотел сразу на тебя обрушивать, но… – скорбно взглянул Вальтер.

– Три эскадильи в космосе, на боевом дежурстве! Да что у нас творится?!..

– Плюс шесть в первой степени готовности.

– Это связано с роем? – Влад вернул майору бумагу.

– Да. – Филин был немногословен и холоден. – Версия – рой скрывает дрейферы.

– Хотите мнение?

– Сам знаю. Чей-то вброс в штаб дивизии, чтобы прикрыть поиски приза. Приказываю: разберись с машиной Хонки, проверь вьета и заступай на дежурство. На всё – пять суток.

Влад проводил комэска глазами. Десять лет на Иньяне; тут станешь медведом в квадрате! Этому майору дать бы штурмовой корпус, Дееву – второй…

«Мне – третий».

…и бросить на Сириус или на Процион, в самое логово. И топлива брать в один конец – или-или. Там, где разбились две земных армады, компактная мощная группа сможет больше. Перепахать термоядом гнездилище призраков, спалить до самой мантии.

«Все мы тут пропадаем, по большому счёту».

Румын Митря, механик Хонки, выглядел вставшим из гроба. Синие тени под его запавшими глазами говорили о напряжённой и долгой работе.

– Товарич капитан, коряга из Жуковского! Оно не едет.

– Чепуха, жуки строят на совесть. А это кто?

За механиком вежливо и прямо стоял тяжёлый рыцарь цвета хаки, с круглой шлемообразной головой.

– Мой кибер-дублёр, Сургут. Прислали на замену!

– Брянский?.. с Машзавода? – смерил его Влад опытным оком.

– Так точно, товарищ капитан.

– Где служил?

– Сибирский легион Гидростроя. Командовал ракетной батареей скрытого расположения на Золотой Центавре, участвовал в боестолкновении с сирианами, режим «земля-воздух».

– И уцелел. Сбил или отогнал?

– Нет, товарищ капитан. Просто я крепкий. Затем переучился на корабельного дублёра. Налётано триста семь суток, двадцать одна прямая схватка.

– Вальтер, вы оба палёные в бою. Сработаетесь.

– Не сомневаюсь. Но «росинка» против!

Названную «росинку» 140А было не объять ни взглядом, ни тем более руками. Эта заострённая аспидно-серая скала из сверхпрочных композитов, плотно набитая агрегатами, системами, нейроволокнами, оружием, баками и трубами, на две трети занимала собой эллинг. Киберы-служаки с тестерами в педипальпах бегали по ней, чмокая присосками, пропадали в отверстиях и вновь выныривали.

– Уже в который раз проверяем все основные узлы, – жаловался Митря. – Неоднократно делали пробный запуск. Никак! Зажигание отказывает, инжекторы тоже. Между тем в заводском паспорте указано, что истребитель налетал десять часов, проверен в стандартных режимах. Как это может быть?

– На наших машинах всегда так, – заметил Сургут. Стаж и опытность позволяли ему высказываться без спроса. – Вот детали оботрутся, тогда и полетит.

– Что значит «оботрутся»? – винтом завертелся рассерженный Митря. – Я не понимаю смысла!

– Обычная история, – отмахнулся Влад. – Слегка не утряслась, вот и капризничает. С ней надо ласково. Уговорить, погладить, слово доброе сказать…

– Можно разбить о носовой обтекатель бутылку шампанского, – порекомендовал Сургут.

– Ты полагаешь, – заклекотал выведенный из себя Вальтер, – что в Жуковском они распили ритуальную бутылку сами, а корабль окропили ситром?

– Не могу знать. Не присутствовал.

– Что ты пристал к роботу? Ему всё равно не налили, а послали за закуской.

– Влад, после стольких бесплодных попыток я решительно боюсь летать на выделенной машине. Она не внушает мне доверия.

– Да погляди – новьё, муха не сидела!

– О-па-са-юсь.

– А сириан ты не боишься!

– Их – нет. Они более предсказуемы, чем русская техника.

– С возвращением, Владислав-кун, – присоединился к дискуссии невозмутимый Харада Дэнсиро, командир второго филинского звена. – Капитан Ракитин безусловно прав. Многие вещи – одушевлённые, особенно российского производства. Душа их развивается по мере сближения с хозяином. Недаром издревле существует обычай жертвоприношения при закладке корабля и сдаче его в эксплуатацию…

– А как у вас? – огрызнулся Вальтер. – Проблем не возникает?

– Только с компьютерами. При массовом изготовлении их души получаются мелкими и вредными. Столько трудов требуется для достижения гармонии!.. Сообщают, что к вам в Троицу назначен офицер из Дайвьета; верно ли?

– Да, с большим семейством, – нахмурился Влад, пожимая руку японцу. – Дэнсиро-кун, чур не спорить с ним, кому принадлежат Филиппины.

– Здесь у нас другая, общая цель. Мы же с вами не затрагиваем вопрос об Аляске.

– Хочу отметить, что управление на «росинке» скомпоновано по вашим стандартам, – продолжал Хонка об изъянах «сто сороковухи». – Это грозит промедлением на доли секунды, что чревато…

– Пиши в концерн; я завизирую как комзвена. Давно пора всё к дьяволу унифицировать.

– Влад, я жду твоего резюме.

– Какие вопросы? Сейчас Митря всё запакует, мы заправим этот тарантас, и я на нём сделаю виток вокруг Иньяна. Раз несколько. Раньше инженер становился под мост, который спроектировал, и головой отвечал за качество. Здесь от концерна никого – значит, придётся мне… А что это вы напряглись? – Влад оглядел присутствующих. – Расслабьтесь! Вот вам смехотерапия – расстегни пошире рот.

– У вас своеобразный юмор, – признал Дэнсиро. – Когда ребята Макартура будут ворчать насчёт новых машин, я сошлюсь на ваш пример. Пусть боксёр Смит покажет всем храброго парня из Луизианы.

Немного смущённый Вальтер не мог остаться в стороне:

– Полечу рядом, для компании. Митря, свяжись со спасателями – я возьму их катер из резерва.

– Яволь!

– Заодно проверим Сургута. – Влад отметил, что брянский рыцарь уже радировал кому следует, и к борту «росинки» бегом несут скафандры: один с алым соколом на груди, другой со стреловидной чёрной рунойTyr. – Эй! оформляйте испытательный полёт парой. Доложить в диспетчерскую!

* * *

Сборы были недолги. Космодромный персонал умел быстро снаряжать истребители, а у спасателей машины всегда готовы и заправлены.

Влад подключился к кибер-дублёру:

– Сургут, на месте?

– Так точно, товарищ капитан.

– Говори короче: «Да, Сокол». А твой шеф-пилот будет – «Вектор». На старт, – скомандовал Влад.

Истребитель поплыл из эллинга в пусковую камеру. Сзади глухо ударили створки, вокруг воцарился вакуум.

– Сургут, внимание на антинер.

– Слушаюсь.

Антиинерционная установка, в обиходе называемая «антинер» – и благо, и головная боль пилотов. Чтобы управлять машиной, потерявшей массу, курсанты проливали семью семь потОв, и то кое-кто умудрялся влепиться в другой корабль или станцию. Но не Влад! На прихотливый нрав антинеров у него своя хватка.

– База, пошёл отсчёт.

При слове «Ноль» безымянная (пока) «росинка» и катер Вальтера отвалили от базы, получив толчок обратной инерции.

Влад вживался в органы управления. Спокойно. Ход туговат, но, как обещал Сургут, «притрётся». Радары уточняли предметное окружение пары. Маневровые движки работали исправно, однако пуск маршевых сулил всякие неожиданности.

Влад нажал «Зажигание».

Тишина.

Нажал ещё раз – молчание.

Помалкивал и Вальтер – ждал, пока запустится ведущий. Влад затылком ощущал множество внимательных взглядов, нацеленных на него с От-Иньяна. Дэнсиро, космодромные, спасатели – все следят, чем кончится смелая выходка Сокола.

– Бог любит троицу, – подал голос Сургут. Вроде подсказки: «Давай!»

Влад установил маневровые на осевое вращение машины. Звёзды, шар планеты и объёмная крестовина базы завертелись вокруг него каруселью. Если без гравитации что-то не контачит, надо слегка расшевелить механизмы центробежной силой.

Повторив про себя заклинание Сургута, Влад вонзил в третий раз.

Индикатор вспыхнул!

– Готов к переходу в маршевый режим. – Влад улыбнулся. Машина слушалась; он каялся в том, что плохо о ней думал. – Вектор?

– Порядок! – Голос Вальтера звучал радостно.

– Заходим вместе, – сухо молвил Влад, послав ему метку своего полётного синхронизатора. – На виток. Параметры…

Машины дружно, как спаянные, устремились по околоиньянской орбите.

– Как антинер? – беспокоился Хонка.

– Чуткий. Подрегулируй, чтобы рукоять ходила мягче. Может, придётся уменьшить степень передачи.

– Посмотрим.

– Проход сквозь атмосферу. На минимальной.

– Согласен.

Пронзать воздушную оболочку планеты – лихачество, но космический истребитель должен выполнять манёвры любой сложности. Антинеры нагрузились на 0,8 мощности, оболочка отсутствия массы окутала корабли зыбким покровом.

– Добавь защиту.

– Есть.

Загудели сферы защитных полей. Влад бросил станциям слежения на базе и Иньяне данные траектории пары. Над дневным полушарием они прошли в пламени горящего воздуха – «Илона, гляди: это я лечу!» – и вторглись во тьму ночной половины, как два сияющих болида.

Влад упивался функциями техники – чёткий обзор, высокое разрешение, хоть цветочки собирай!

Можно замечать даже отдельные, очень мелкие метеоры.

Вот, например…

Он рефлекторно приблизил изображение – и выкрикнул одновременно с Вальтером:

– Вижу цель!

Визоры ясно отслеживали «огурец» – малый сирианский десантник, – снижающийся в кромешном мраке над ледяными просторами. Без защиты полем! Такой случай упускать нельзя.

– Сургут, веди. Вектор, к бою.

– Готов.

«Вальтер на катере слаб, всего с парой мелких пушек. Зато у «росинки» стволы что надо!»

Прицелы дружно сошлись на чёрном объекте.

– Огонь!

Заметив направленную на себя локацию, продолговатый силуэт с уродливыми выростами рванулся было в сторону, но через миг исчез в облаке огня.

– Вот свинство! – шумел Влад. – Это ж надо – диверсанта в атмосферу допустить. Куда ПВО смотрит?.. астрономы, их мать, слепороды безглазые!

Выругался – и со стыдом прикусил язык. Потом отхлынуло: «Хорошо, запись переговоров не включал!» Иначе, глядишь, до Илоны дойдёт; после хоть на глаза не являйся…

– Внимание, Иньян-вахта! Говорит Сокол. Только что парой первого звена отдельной эскадрильи Востока сбит корабль противника. Координаты… Да! да, над ночной полусферой. Подбирайте, что осталось. Я подтверждаю! Бой фиксирован на видео. Как это – откуда мы? Испытательный полёт! Понятно?!

Помедлив, чтоб улёгся боевой пыл, он обратился к Вальтеру:

– Короче, испытали. Оружие работает отлично. Сургут ведёт – не придерёшься. Ну, вы ещё с ним обкатаетесь… Готовься писать отчёт по бою.

– Капитан, я не предполагал, что события так развернутся. Похоже, мы застигли сирианина врасплох. Как вообще возможно, чтобы десантник вплотную подошёл к планете? Это чрезвычайное происшествие!

– Даже больше. Они словно знали, что тут пусто, никто их не заметит – поэтому шли так спокойно, не включая поле. Не могу отделаться от впечатления…

Помолчав, Влад прибавил:

– Никто не ждал нашего вылета. Мы пошли вне графика. И что видим? Три эскадрильи шарят далеко от базы, все следят за астероидным поясом, а сириане внаглую заходят на посадку. Тут что-то не так. Похоже, отчёт будет длинный; сразу печатай копию в Особый отдел.

«Бог любит нас, – сокрушённо подумал Вальтер. – Что ни вылет, то бой; что ни бой, то скандал!»

* * *

Западная Фрисландия, 1282 год

Ветер с моря гонит редкие облачка, колышет флаги, гирлянды цветов и красный балдахин над алтарём. Денёк свежий, даже прохладный. Голубой небосвод словно покрыт пеленой, солнце приобрело цвет яичного желтка.

Крест на шпиле кафедрального собора сияет тёмным золотом, торжественно и скорбно. Над празднично наряженной толпой – штандарты приходов, затянутые в знак печали чёрной тканью.

Место для «жаровни» и помоста выбрано красивое: это площадь у монастыря кларисок. В моё отсутствие тут возвели приют для шлюх, порвавших с промыслом.

Ложи заняты самыми блестящими людьми. Здесь наместник графа Голландского с супругой, рыцари округи Энса, их жёны, магистраты, приходские попы, а также наши boni viri , «добропорядочные мужи» – купцы и цеховые мастера.

Само собою, я в центре внимания. Я привёз новости изо всех стран – от Палестины до Бургундии, Пфальца и Гельдерна. Поклоны, объятия, радушные приветствия и приглашения, различные житейские беседы.

– Искренне завидую вам, мессер. Совсем недавно вы ходили по Святой Земле, знавшей поступь Спасителя. Вы погружались в воды иорданские. Блаженный край, избранный небесами!..

– Кто там правит, в Каире?

– По-арапски град зовётся Аль-Кахир. А сюзерен Египта – мамлюкский султан, Ал-Малик ал-Мансур Сайф ад-Дин Калаун.

– Вот так имя, как у самого сатаны! Что, могучий арап?

– Кажется, он из тюрков, вроде монгола. Мамлюки – пёстрый люд; среди них славяне, черкесы, курды, даже загадочный, неведомый народ – мор-два.

– Преудивительно, сколько народов произошло от Адама!

– Сегодня попируем у епископа. Расскажешь всё, что видел!

– Для этого надобна неделя или две.

– Не откажи в любезности погостить у меня, дружище. Будет охота, затем устроим бал. Я позову Шолле с дочками. Видишь, как расцвела старшенькая? Настоящая розочка…

– В этом году урожай добрый – овёс сам-три, пшеница сам-пять. А по твоём отъезде выдалась такая непогода, что нельзя было сеять озимые. Голодный год случился, даже падаль жрали. Немало людишек примёрло.

Что это?.. Небо из голубого делается серым. У солнца алый отенок. Ветер усиливается… Пришло время жатвы, наточен серп Костлявого Жнеца. Неужели никто не замечает?

Вовремя отслужена траурная месса! От века не было подобного богослужения, когда епарх, сам того не ведая, молит о вечном покое для себя и для всех на многие мили вокруг. Обретём ли просимое?.. Знать бы, о чём просить! Ибо покой и вечность – вещи разные.

– Затеял мост строить, вызвал мастеров. Они намекают: надо непорочную девицу в основание зарыть, а то стоять не будет. Чисто язычники!.. Чем этих ведьм впустую палить, выдал бы мне монах ту, белобрысую. Она мала; поди, невинная. За два парижских ливра и фунтов тридцать свечей в придачу. Для матушки-церкви ничего не жаль.

– Так ведьма же! Мост переломится.

– Менее чем за три ливра не отдаст.

– Ого! Я на них лучше быка куплю, каменщиков кормить.

– Его Преосвященство быстро мессу отслужил, а этот сухарь что-то заболтался с проповедью. Ещё, гляди, приговор будет читать до вечера.

Доминиканец вошёл в раж и бичевал ересь во всю мочь:

– …а также иоахимиты, спиритуалы и гиллельмиты, кои в безбожной дерзости своей отрицают всякое causa ministerialis 2, все церковные обряды и святые таинства!

Щедро сеял он мудрёные слова, почерпнутые в богословских диспутах. Народ зевал, топтался и переговаривался в ожидании, когда же запалят костёр. Кое-кто грыз яблоки; детишки ныли и дёргали мамок за подолы. Осуждённые в грубых рубахах, с петлями на шеях и зелёными свечами в связанных руках, стояли уже как мёртвые. Исхудавшие их лица были серы, словно пепел.

Которая из них Тэтке Рыбачка?

Что бы она предпочла, будь её выбор? Заживо сгореть или живой ступить за предел времени?

У меня нет выбора. Я уже догадываюсь, где расстанусь с нынешним бытием. На звоннице собора. Кафедральный храм высок, вдобавок он стоит на холме. Многих поманит туда лживая надежда. Верно звала Рыбачка: «Надо на холмы бежать». Но сегодня уже поздно. Мы не уйдём от судьбы.

Счастлив будет слуга инквизитора, посланный с зеркалом в Льоут, к комиссарию. Он выехал вчера. Он успеет достичь безопасного места.

– Uterus ecclesiae 3 исторгнет тех, кто блудодействовал с дьяволом. Им уготован огонь вечный и червь неумирающий!

Пожилой епископ изливал сердце рыцарю-паломнику:

– Кровью рыдаю, едва подумаю, что Иерусалим потерян. Всему виною Гогенштауфен, внук Барбароссы – о, гнусный безбожник!.. Но верю – мы вернём священный град.

Взамен рыцарь передавал Его Преосвященству римские сплетни:

– Когда опочил Гаэтано Орсини, сиречь Николай III, кардиналы дружно провалили на выборах его племянника Малебранку, оказав предпочтение французишке Монпитье.

Епископ от восторга облизнулся и прибавил, как знаток высших интриг:

– Сдаётся мне, алые мантии мстили всему роду Орсини. Им показалось мало той анафемы, коей был предан сенатор Маттео, отец Гаэтано, нагло закрывший кардиналов на замок. «Конклав» – под ключ их, на хлеб и воду, хо-хо!

– Однако званье генерала-инквизитора Малебранке оставили – в утешение, должно быть. Он-то и подписал указ французика о назначении сего доминиканца в нашу землю…

– Сын мой, ради Христа берегись вероломства, не строй ковы и не вступай в заговоры, – засопел епископ, переходя на шёпот; лицо его выразило трогательную заботу о ближнем. – Охота и бал?.. Тебя станут склонять к мятежу. Немало рыцарей желает отложиться от Голландии, присягнуть герцогу Фрисландскому или даже Утрехту. Заклинаю тебя именем Спасителя – не клади свой меч на алтарь смуты.

Увы, мой старый добрый весельчак, вотще все заговоры! Нам не быть ни голландцами, ни фрисландцами – мы приложимся к иному царству. Зря в твоём дворце накрывают столы и готовят угощение. Не людям предназначена та снедь. Разве не видишь, как меркнет небо? Солнце становится красным…

– Пожар, что ли?.. Будто дымком затягивает, – беспокойно поднял лицо тучный сосед рыцаря.

– Четверть их имения отходит в достояние наместника, другую четверть получит палач с подручными, третью…

– Приговор короткий, хорошо. Прошлый раз я дважды справил малую нужду, пока дочитали.

Ведьм затащили на эшафот, притянули цепями к столбам. Люд оживился, засвистал, загоготал; в сторону «жаровни» полетели рыбьи головы, огрызки яблок.

Лейтенант церковной стражи гаркнул:

– А ну, кончай! не то велю древками отходить. Цыц, не мешать!

К столбам подошёл монах с уговорами, как полагается. Вдруг которая раскается, так её задушат до поджога.

– Неча уговаривать! – ревели здоровые парни и мужики. – Огня давай!

Бабы их поддерживали визгливыми голосами:

– Воду напускали! Поля гноили! Бесовки, будьте прокляты!

– Помост плохо сколочен, – поёрзал на лавке сосед рыцаря. – Шатко стоит.

По толпе прошла тревожная волна.

– А-а-а, дьяволов накликают!

– Земля шевелится!

– Гляньте – знаменье небесное… Господи Сусе!

В потускневшем сером небе мчался тяжёлый, сильный ветер. Облака летели быстро, корчась и расплываясь в мрачные лохматые тучи. Солнце побагровело. На площадь, качаясь в седле, вылетел всадник; испуганно заржавший конь заплясал, попятился перед толпой.

–Дорогу! Расступись! – выкрикивал гонец, взмахивая рукой в перчатке. – Уйди, задавлю!

– Divinum opus sedare dolorem 4, – бормотал монах, в боязни переминавшийся с ноги на ногу перед статной молодухой, обвитой цепью. Помощники палача сноровисто обкладывали прикованную ведьму связками смоляных дров, поминутно озираясь то на взволнованную площадь, то на небо. – Примирись с церковью, дочь моя. Отринь бесовское служение, и тем душа твоя спасётся.

Она часто дышала, не видя монаха; взор её метался над головами толпы.

– Бегите, люди добрые! Бегите от моря! Лезьте на крыши!

Кто её расслышал – не поверил.

– Бесов кличет! Летят, летят! Живей поджигайте!

Это она. Тэтке Рыбачка. Истинно зрячая, видящая суть. И такие глаза спекутся в огне!..

Оставила ли она потомство?.. Может, хоть её дитя избежит пламени?

Пробившись к помосту, всадник свалился с седла, едва удержался на ногах и взбежал по ступеням. Лицо его было искажено ужасом.

– Ваше Преосвященство, беда. Земля проваливается!.. Наводнение!

– Дурак, что ты городишь? – возмутился епископ. – Сие – наваждение бесов! Ведьмовской морок.

Монах отступился от Тэтке и перешёл к соседнему столбу. Поднесли факел, дрова занялись. Слишком спешат подручные!

– Слоны, – вырвалось у рыцаря-паломника; он поднялся с почётного сидения.

– О чём ты?.. – Епископ насупил брови.

– Я слышал в Аль-Кахире. Так трубят слоны.

Действительно, за свистом ветра слышались издали долгие, гулкие звуки, словно протяжно перекликались некие гиганты.

Вокруг Тэтке с треском разгорался костёр; её крики отчаяния превратились в мучительный вопль боли. Но дрожь земли стала так сильна, что палач, его присные и монах-утешитель кинулись прочь с «жаровни». В смятении толпа забурлила и начала разбегаться по улицам, а господа с помоста поспешили к лошадям, которых едва удерживали слуги.

Нет. Верхом не скроешься. Надо бежать на возвышение.

Я устремляюсь к собору, со мной – другие. Скорее, скорее!

– Дьявол явился! Господи, помилуй нас! – истошно голосит кто-то сзади.

Земля вздрагивает под ногами. Чувство зыбкости опоры жутко, как приговор высшего Судии. Я оборачиваюсь; вместе со мною на небо смотрит бледный инквизитор.

В сумерках – словно в разгар дня опустился вечер! – по небу мерно, медлительно плывёт клином строй кудлатых туч с чёрными днищами, свесив вниз извивающиеся струи дождя, похожие на толстые лохмотья или гибкие огромные сосульки. Между струями порой проблёскивают молнии, озаряя крыши Энса и тела туч – белые молнии, странно прямые, будто солнечные лучи.

Дождь идёт вниз – и вверх. В небо взлетают чёрные снежинки.

Внезапно я осознаю, что это – не дождь и не струи.

Это хоботы, подобные слоновьим.

Они втягивают людей.

Так вот что предрекала Тэтке: «Медузы летят по небу»!

Пока я стою, оцепенев, за домами раздаётся близящийся рёв воды, перекрывая трубные голоса туч. Крыши начинают проседать и рушиться.

Одна из туч покидает строй, спускается и зависает над монастырём кларисок. Хоботы в десятке мест пронизывают кровлю. Крики монахинь слабее, чем писк комаров; они едва различимы среди грома надвигающегося потопа. Жидкие столпы, извиваясь и крутясь, засасывают женщин и уносят вверх.

– Misit de alto et accepit me, extraxit me de aquis multis. – Доминиканец в полубезумии шепчет псалом: «Он простёр руку с высоты, и взял меня, и извлёк из вод многих». Вернее, он читает в полный голос, но за шумом его речь еле слышна.

– Это не бог! – кричу я. – Бежим в собор!

Я успеваю заметить – прямые молнии, словно копья, ударяют в «жаровню». Два хобота ощупывают место казни и схватывают тела, избавленные от цепей. Как бы раздумывая, хобот вращает одно из тел, похожее на головешку, но забирает и его.

Давка в дверях! Мы несёмся по лестнице вверх, на звонницу. Я расталкиваю людей без жалости. Кто останется внизу – тот мёртв!

С вышины я вижу панораму гибели.

К западу от Энса уже ничего нет. Там бурлят мутные волны, кипит торжествующее море, поглотившее сушу. Хлам и обломки носятся по пенным водам. Город опускается на дно, как намокающая ткань. Кренятся и валятся дома; по крышам карабкаются люди в тщетной надежде на спасение – их слизывают оттуда жидкие щупальца туч.

Вода подступает к собору, крутится водоворотами у портала, поднимается всё выше.

– Aquae diluvii inundaverunt super terram. – Упав на колени, инквизитор устремляет глаза к хищным тучам.

Всё по Писанию, верно – «Воды потопа пришли на землю».

Тучи всюду. Они собирают тонущих, как изобильный урожай. И как сборщики плодов, отбрасывают негодных – иные поднятые вверх замирают на взлёте, хобот рассыпается и проливается потоком, тело летит вниз, а живая струя вырастает вновь.

Меня обуревает яростное, жадное, почти нестерпимое любопытство – что ощущает человек, подхваченный вертящейся струёй? что будет дальше?

Сейчас я это узнаю.

Узнаю вновь.

Нас много, тесно сгрудившихся на площадке звонницы. Плач, брань и исступлённые мольбы разрывают воздух.

Туча слышит и видит нас, она нам рада и протягивает хоботы.

Я вырываю меч из ножен, наношу удар, но клинок не встречает сопротивления. С тем же успехом можно рубить дождь или ручей.

Меня охватывает упругая, властная вода.

Где-то внизу грохочут камни – это раскалывается собор, погружаясь в море.

Я умер?

О, если бы!..

17 сентября 1282 года в результате депрессии земной коры произошло катастрофическое опускание 250-километрового участка побережья Северного моря. Ушли под воду фризские города Нагеле, Энс и другие; погибло около 70 000 человек. От материка отделились куски суши, ставшие цепочкой Фризских островов; образовался обширный залив Зёйдер-Зе («Южное море»).

1 Шекспир «Макбет», акт IV, сцена 1 (пер. Б.Пастернак)

2 действие служебное (т.е. ритуальное) (лат.)

3 лоно церкви (лат.)

4 Божественное дело – успокаивать боль (лат.)

Глава 7. Вечеринка у Райта

Эх, запад! Не пот – а запах,

Не женщины, а сказки братьев Гримм!

Мартини, бикини, мини

И наслажденье, вечное, как Рим

Дмитрий Кимельфельд

– Я рос в обстановке терпимости. – Как всегда, Вальтер начал издалека. – Разумеется, я верен идеалам консервативной революции и убеждён в неравенстве людей, но с пониманием отношусь к детям, овцам, негерам и деликатам. Однако порой всё так накаляется, что я с ужасом ощущаю себя злобным категоричным типом!

– Чего ужасаться? Это нормально. – Влад хлебнул чаю, стараясь отрешиться от топота и щебета вьетов в холле.

Капитан с обер-лейтенантом жались в ракитинской каюте, якобы рассчитанной на двух жильцов, невольно прислушиваясь к бурной деятельности агентов «Хонг Дьеу».

Маркетинг вьетов процветал, к ним ломились покупатели. Милая товарищ Лан, супруга капитана Шона, убеждала кого-то, что экстракты растений дыонг ле и фу ты подавляют рост сирианских прионов в мозгу.

– Азиаты – наши братья, – упрямо убеждал себя Вальтер. – Их тоже создал Бог. Лишь разница культур и языков мешает нам согласовать позиции…

– До жути мешают. Пойди, вдолби Шону, что надо тише стучать ногами и трещать языком.

Они беседовали по-немецки с проблесками русского, чтоб узкоглазые братья даже случайно ничего не поняли. На базе бытовал кошмарный новояз «халф рашен, халф америкашен», но Ракитин на всех языках говорил с хохлацким акцентом; его взрывное «Г» и залп в упор были одинаково известны.

За стеной без умолку звучало вьетское:

– Динь-динь, чик-чирик, ква-ква, мяу-мяу!

– Согласно легенде, их научила говорить лягушка, – вздохнул поникший Вальтер.

– Лучше б крыса научила их молчать.

– И крысы в Дайвьете поющие.

– Откуда знаешь?

– От дедушки.

– Я смотрю, он всюду бывал!

– Да, и в Хошимине, и в Ханое. Он же профессор, историк культуры! Изучал рукописи, древние памятники… Даже в подводном аппарате опускался.

– Расскажи о нём. Он лекции читает?

– Да, но…

– Привези в записи. Умного человека интересно послушать, если тема не узко научная. Я после училища понял, что упустил много важного. Пора навёрстывать.

– Я спрошу. Если разрешит… – Вальтер замялся. – Не знаю, уместны ли на От-Иньяне его взгляды.

– Что, очень неформатные?

– Мы воюем, а он – пацифист. Гуманист и антиглобалист. Вряд ли ты его поймёшь.

– Скорей я тебя не пойму. С чего ты по его стопам не двинул? Нырял бы в затонувшие цивилизации. Там, на дне, много чего – Петербург, Шанхай, Калькутта… Вся история до кризиса, чумы и сириан.

– О, я хотел стать гуманитарием. Я готовился. Но – переломный возраст, эти нападения из космоса, жестокости… Во мне взыграли Blut und Boden, кровь и почва. Зольдат, воевать, Землю защищать! Дедушка был потрясён моим выбором. Когда я пришёл в форме курсанта, он совершенно расстроился, произошло отчуждение. Впрочем, он до сих пор надеется, что я вернусь из военщины в науку.

По ту сторону стены звонко засмеялись в десять голосов. Влад сдвинул брови.

– Ещё меньше я понимаю этих, из Дайвьета. Как можно жить, будто сардины в банке, и при этом веселиться? У нас парень с девчонкой сразу ищут, куда от стариков уехать, а эти уплотняются и уплотняются.

– Общинное мышление! Они должны чувствовать плечо товарища, чтобы не умереть от одиночества.

– Я вспоминаю Алима… – сквозь зубы сознался Влад.

– Я тоже! – горячо поддержал Вальтер, и оба загрустили об утрате лейтенанта Салдана. Парень хоть был из чумной Еврозоны, но уже усвоил все основы индивидуализма и другим жить не мешал.

– Можно составить официальный запрос в коммунально-эксплуатационную службу, – с сомнением предложил Хонка.

– Дохлый номер. Они ответят: «Всё проплачено, законно и разрешено».

– Там есть твой соотечественник, Рудаков. Пусть поможет, как русский русскому.

– Поможет, держи карман шире! Легче дрейфер прошибить, чем Рудакова. У него всё по инструкции, словно у немцев.

Вальтеру сравнение не понравилось. Он полагал, что русские чаще решают проблемы по-казацки: «Была не была!» А тут в лице Рудакова такой строгий фатерланд…

– Или напустить на них пожарных?

– Ну, это не по-мужски. Последнее дело – пожарных науськивать! Сам знаешь, как они приходят – с порога видят сто нарушений, сразу штраф, отрежут провода и лампы снимут, а вместо простыней прикажут постелить асбест.

– Да, верно, камрад!

– Остаётся пропадать.

– И ты смиришься? – не поверил Вальтер.

– Иногда надо смиряться. Для разнообразия. Когда прёшь напролом, устаёшь. Сядь и пойми, что та глыба, которую лбом не своротишь, послана тебе для смирения. Так учила моя бабушка.

– Прежде ты о ней не вспоминал.

– Значит, пора; не всё ж тебе дедулей козырять. Она была простая женщина, из всего делала выводы на основе своей веры. Скажем, если бог дал тебе место на свете, чужим там делать нечего, а если они всё-таки лезут, у тебя есть голова, руки и дрын в руках.

– В нашем случае оружие неприемлемо, – рассудил Вальтер, тщательно смирившись. – Руки тоже, даже если чешутся. Остаётся голова… Вот, слушай! Надо чем-нибудь убедить Рудакова. Найти аргументы в пользу выселения вьетов. С цифрами, фактами… Измерить площадь жилья и сравнить с нормативами.

– Я тебе заранее скажу, какую резолюцию наложит Деев. В духе – русский ко всему привычен, в тумбочке поместится, а на войне как на войне, нечего роскошь разводить. Ещё вьетов в пример поставит – равняйтесь на них, они стопочкой спят.

– Между прочим, в западных лучах всё обстоит иначе!

– Удивляюсь, как ты смело к нам вселился. Знал ведь, что здесь с уютом негусто.

– Мой дедушка…

– Мать моя, опять он! У старика длинные руки – он тобой с Земли руководит.

– …учился в Москве. Два года слушал курс в историко-архивном институте. Он вас всегда превозносил. «Милый Вальтер, – говорил он, – если хочешь стойко переносить любые тяготы и лишения, довольствоваться малым, презирать излишества, но при том верить в истину и возвыситься духовно – поживи с русскими. Изнеженная Европа не даст тебе и сотой доли того стоицизма, каким обладают наши братья-славяне». Я последовал его совету, – скромно закруглил Вальтер патетическую цитату.

– Однако! – поразился Влад. – Пожалуй, пацифизм я ему прощу. С гуманизмом погожу.

– Всё-таки я считаю для тебя полезным ознакомиться с бытовыми условиями Запада. Идея сослаться на них в запросе к Рудакову кажется мне выигрышной, несмотря на возможные возражения генерал-майора.

– Без приглашения… – Влад задумался.

– Оно будет! Завтра у Райта вечеринка.

– Меня туда не звали.

– Зато звали меня; я пока не дал ответ. Поставлю условие: приду только вместе с тобой. Они с радостью согласятся и внесут тебя в список! Там будет самая разная публика… а также девочки и овцы. – Взгляд Вальтера как-то особенно потеплел.

– Что за список?

– Райт должен точно знать число гостей, чтобы заказать закуски – сколько сэндвичей, сколько фруктов, поштучно.

«По бутерброду на рыло. Вот жмотьё!» – искренне возмутился Влад.

– М-да… Будь у меня вечеринка, я б ползарплаты выложил, лишь бы все обожрались.

– Разница культур! – пожал плечами Вальтер, озирая стол – не осталось ли чего съестного? Увы! переживая о нашествии вьетов, он дочиста подмёл припасы Влада – и масло, и галеты, и конфеты, и круассаны с джемом. Улучив момент, обер-лейтенант засунул в рот кусочек рафинада. Как порою от волнения развозит на предмет покушать!

– Вальтер, калории.

– Если притязаешь на овечек, – Хонка искусно отвлёк внимание хозяина от сахарницы, – то нужна доплата. Овцы казённые. Даром только стриптиз.

– Даром мне вьетки покажут, готовясь ко сну.

– Правда, они как куколки? Вот кого запускать в овечью серию…

– Куда им овец, на пятачке тесниться! Их там… сколько в Дайвьете?

– Триста с чем-то миллионов. Под четыреста.

Влад с уважением присвистнул:

– И чума их не берёт! То-то они в Мьянму 1 лезут – места мало.

– Индийцы не пустят.

Вьеты лопотали и стучали в холле, всеми своими звуками олицетворяя Жёлтую Угрозу, который век нависшую над Лигой Наций.

«Зачем Запад «третий мир» спонсировал? – размышлял Влад. – Сами куски во рту считают, а туда деньгами сыпали, и что? Где был миллион бедных и голодных, стало сто миллионов бедных и голодных… А может, не голодных? отчего их столько развелось, не с голодухи же?.. Чёрт бы драл этого Киплинга и «бремя белых»! Дали им антибиотики, прививки, они дохнуть перестали и вместо «спасибо» хлынули на нас ордой. Если б не чума и Лига – мы все давно бы щурились и чирикали: «Динь-динь!»

– Райт, привет! – телефонил тем временем Вальтер. – Я буду, и не один. Знаешь, кто со мной придёт?.. Да! да! он самый!

* * *

За пределами системы Глиз Желанной, за орбитой её последней планеты царила тьма – годы, сотни и тысячи лет, целая вечность пустоты, безмолвия и мрака. Призрачный обод Млечного Пути и пылинки звёзд, среди которых терялась далёкая Глиз.

В четырёх миллиардах километров от Иньяна возникло едва заметное пятно полной черноты. Пропустив громадное тело, летящее быстрее света, тоннель безинерционного прыжка тотчас закрылся.

…Окоченевшие отсеки нагревались. Примёрзшие к стенам тяжёлые мешки отталкивались и текли по изогнутым тёмным ходам. Пульсирующие узлы засасывали их и вбрасывали в кольчатую трубу, полную быстро движущихся лап. Фосфорические блики зеркал выхватывали из вязкой жидкой темноты бока в грязно-бурой костяной броне, мясистые сопла, гибкие стебли.

Наполнитель переходов студенисто вибрировал. Вспыхивали металлическим блеском и смыкались створчатые чаши.

– Кто передний глава?

– Я, я. В цепь, за мной.

– Мы, мы. Все прочь. В цепь, цепь.

Мешки одевались твёрдой скорлупой, складывались вдоль хода спиралью, переплетаясь выростами.

– Кто следом?

– Я, я, мы, мы. Рядом, рядом.

Спираль к спирали, и третья спираль, и ещё. Стенка под плотно лежащими мешками шла частыми волнами; вдоль хода полилась дымчатая муть. Передние мешки опустили стебли в стенку.

– Это место. Слышь приметы. Колесо камней – слышь! Глаза обращения – слышь! Имена глаз – слышь! Первый путь – слышь!

– Есть, – охнул весь ход.

– Риски? – пронеслось по первой из спиралей.

– Два десять по десять и два десять – быстрые, раз. Десять и пять – сильные, два. Два десять и шесть – дальние, три. Это главные, следить! Других не считать. Места дальних, обзор дальних – слышь! В обзор не входить.

– Есть.

– Следом придут две опекуньи, отстанут на полпути. Их метки – слышь!

– Есть.

– А Богоугодный? – одиноко пролетело по второй спирали.

Все затихли.

– Богоугодный? – повторил голос.

Глава первой цепи медлил с ответом.

– Богоугодный ушёл. В другое, дальнее место.

– Точно?

– Вон из цепи!

Спираль разомкнулась, выпустила одного. Отплывая вспять, он цедил из пор струйки мути:

– Вдруг не ушёл. Вдруг ошибка. Проверить…

– Выйди совсем. Негоден. Цепь – единись!

Отторгнутый мешок канул в раскрывшуюся диафрагму двери. Сжал сопла, проваливаясь вверх, вынырнул и влип в когти захватов. Резак опустился, вспарывая жилистую плоть между чешуями; в тело со всхлипом вошёл воздух; забились, извиваясь, потревоженные внутренности. Брызнул густой багровый сок. Хрип, сочный звук выдираемого мяса…

– Обзор места по шару, – диктовал глава первой цепи. – Скрыть! Цель – сахи в замкнутом обладателе. Места нет. Путь неясен. Примерный путь – слышь!

– Сахи, сахи.

– Они годные?

– Они старые.

Сомнения передавались по цепям, заставляя их колебаться. Где-то вновь смутно, глухо проплыло имя: «Богоугодный».

– Выходим, – пресёк все колебания решительный глава. – Богоугодного нет. Если есть, звать меня. Я убью.

Спирали винтом вошли из кольчатой трубы в ветвистый узел. Их принимали ниши в тупиках; проходы затягивались и перекрывались щитами шершавой коры.

– Сахи. Много сахов! Просто взять.

Покров летящего во тьме титана вскрылся в нескольких местах. Из отверзшихся дыр полилась частая огненная капель – сорвавшись, острые сияющие капли резко сворачивали в разные стороны. Но когда главы цепей издали призывный вой, быстро снующие стрелы огня сплотились в стаи и веером разлетелись от породившей их глыбы. Сияние стрел померкло и растаяло в черноте космоса.

Каждая стая образовала конус, обращённый остриём к центру системы. Набрав скорость, летящие стали тусклыми, неровными, в грубых выбоинах, словно впопыхах отлитые из чугуна.

– Сахи!

– Найду и вопьюсь.

– Сосальщик. Я возьму тёплых, подвижных.

– Если не встретишь Богоугодного.

– Богоугодный не встречал нас, потому и жив.

За стрелами рассеивался, быстро исчезая, слабый синеватый отсвет. Взоры проникали далеко вперёд и в стороны, отыскивая внешне бесполезный и ничтожно малый в сравнении с бездной осколок твёрдой материи, где заключено сокровище.

Глава первой цепи думал о вопросе, который задал изгнанный из строя.

Что, если сведения неверны? Или при передаче случилась ошибка? Всё-таки новости шли эстафетой, через многих…

Открылся эфирный рупор, струны настроились на нужный лад, и быстрее стаи полетело:

– За-прос. За-прос. За-прос. Богоугодный – где он?

* * *

«Я настоящая, – Рома изучала себя в зеркале, пытаясь распознать: – Во мне что-то изменилось?.. или ещё нет?»

Притворяясь больной, она в страхе ждала, когда начнёт действовать капсула. Вспоминала товарища У и его наставления глупым овечкам: «Нельзя ничего есть из чужих рук». Сердце билось чаще, чем обычно, но мысли оставались ясными. Любовь грела, навевала сладкие мечты: «Он и я. Мы вдвоём. В своём доме».

Только сны стали другими, яркими. Она вновь видела белые с розовым цветы, плывущие по водам. Необъятные поля осоки, колышущиеся под благодатным ветром, ширь прохладной зелёной реки. Иногда Рома летела по тёмному ночному воздуху, разглядывая спящих внизу людей и мысленно целуя их. Колючие кривые тени прятались под камни, когда она с угрозой заносила руку.

Или она – золотая рыба, – плыла в бирюзовой глубине, а наверху, среди солнечных бликов, скользила длинная тень лодки и мерно взмахивали вёсла. Как в сказке!

Голос издали звал: «Нейт-ти-ти! Нейт-ти-ти!»

Она откликалась: «Да! Иду!»

– Ромка! – Её тряхнула Лава-Лава. – Ты спишь или собираешься?

– А?.. – мигом проморгалась Рома от нахлынувшего забытья. Словно заснула, стоя перед зеркалом. Даже рука у лица замерла.

– Классно навелась. – Лава-Лава оценила её макияж. – Как индейский сепаратист. Глазки до ушей…

– Провались!

– Миндальный разрез, понимать надо, – оттащила Лава-Лаву деловая Маха. – Ей так идёт. Называется: «Глазишшша»!

Бригада отправлялась на обеспечение тусовой вечеринки Райта. Американы платят за веселье! Роме идти не хотелось – в голове царил Гер, блуждали сны, подступала изнутри гордость, – но овечья покорность, опека и звание велели подчиняться.

«На вечеринке можно затеряться. Шнырь-шнырь, и нет меня».

В задумчивости слишком вызывающе накрасилась. Прямо нарисовала на лице рекламу: «Я такая, я сякая, я огнём дышу». Пилоты отмечали её зоркими прицелами: «Супер-овца – золотое руно». Оттираться некогда, надо забиться за Маху или строить козью морду: «Уйдите, я невкусная».

– Ты б ещё лыжные брюки напялила, – хмыкнула Маха, осмотрев Рому. – Не жарко?

– Надо одеваться, как капуста, – парировала та. – Пока всё стянешь, тут домой пора.

– Ленивая ты. Раз Ма даёт «добро» резвиться без квитанций, то лови ребят, сшибай подарки. Такое сборище, а баб не густо. Вон, смотри, Лава-Лава вертится. Уже с тремя договорилась. Мальчики, ку-ку! ля-ля! – встав на носочки, Маха позвала кого-то вскинутой рукой.

– Маха! – Райт, торопясь к новым гостям, предостерёг кралю шлепком. – О-го-го, парни!

– Зря стараешься, – вяло заметил проходящий Локс. – И Райта злишь. Им хватает друг друга.

– Ну и вали к ним!.. Убери стек, змеище.

– Хуже нет военных вечеринок, – вздохнул Локс, проводя по её ляжке кончиком телескопического хлыстика – то ли выкидной указки, то ли мини-удочки, не разберёшь. – Особенно когда нет никого из твоего полка.

Тонкий чёрный стержень привлёк Рому, почти очаровал. Движения, которыми Локс дразнил Маху, отзывались в Роме щекотной дрожью, ненавистью и желанием сказать что-нибудь дерзкое, наглое. Его глаза становились медовыми, неотступными и безумно глубокими. Он притягивал, она готова была двинуться навстречу – чтобы вцепиться ногтями в белые, белые щёки. Белые как Луна.

«Какая Луна?» – ужаснулась она. Нет никакой Луны!

У неё прервалось дыхание. Вмиг пришло ледяное ощущение – это не стены, не дом, это хрупкая коробка в пустоте, набитая людьми; она лопнет – пок! – все вздуются, окоченеют, увидев последнее – чёрное небо без Луны.

Она зажмурилась, ныряя в убежище сна. Вокруг бесшумно полилась прозрачная вода, зашелестела осока, зажужжали пчёлы.

Пчёлы? что это?.. маленькие живые пули, снующие в воздухе. Да. Они там, где зелёная река.

Приступ немой паники прошёл. Рома открыла глаза, но увидела всё иначе – как за незримым стеклом. Даже Локс выглядел лучше, хоть остался противным притырком. Ей стало спокойнее. Локс гнул своё:

– У русских есть песня: «Первым делом космолёты, ну а девочки потом». Мужики – это жестянщики, им хорошо только с железом.

– А сам ты кто?

– Путеводитель по эрогенным зонам, – смело ответила за него Рома.

«Только попробуй, сунься!»

Крадучись подошёл пышный борткот Бармаглот, раскормленный любимец Райта и вечный страх Махи. Серый монстр недовольно поглядывал по сторонам. Его раздражало множество ног вокруг; топот и гам терзали его слух, запахи тел и дыхания лезли в чуткий носик… только ножки Махи и утешат! Морда кота стала хищной, усы растопорщились; послышалось утробное, зловещее урчание, а следом вредный, тоненький, иезуитский мяв. Подруга Райта ахнула, поджалась:

– Ой, спасите, кто-нибудь!

Рома впилась в котища взглядом. Луна, Луна, приди ко мне!..

Нет. Вот что тебе надо – пасть, полная зубов.

Мысленно создав разинутую пасть, Рома послала её вперёд, из зелёных вод на берег, где ощетинился и зашипел кот на вытянутых лапах, со вздыбленным хвостом. Мгновение – и Бармаглот стрелой понёсся прочь.

– Научи, а? Пятьдесят марок дам, – посулила Маха.

– Ну его. Народа навалом, да ещё кот пристал… Скажи ему «Цыц!»

– Вцепится. Как же он меня допёк!..

Выдохнув, Рома загасила впечатление голодной пасти. Та захлопнулась и поползла назад, скользя брюхом по илу, отталкиваясь загнутыми лапами, вонзая в жирную грязь когти. Плюх. Бульк. Одни глаза и ноздри над водой…

…Искоса проследив за бегством кота, Локс продолжил созерцать просторные апартаменты, наполнявшиеся вояками и девками. У дверей галдели, гоготали, хлопали друг друга по плечам:

– И ты здесь!.. О, привет!

– Хэлло, бродяга! Как отлетали?

– Пусто, чтоб оно пропало. Пару раз зашли на астероиды, проверили их пушками…

Разговоры о боевом дежурстве привлекли других. Пилоты бросили своих девиц и кинулись обниматься со вновь пришедшими, будто сто лет не виделись. Центром внимания стал крашеный малый в жёлтой майке.

– Спорим, он деликат.

– Нет, он Бен Баггер из третьей эскадрильи полка B.

– Локс, ты – кадровая база данных, – шикнула Рома. – Не доставай своими знаниями. Я сама в курсе, ху из ху.

– Знайка, марш на штурм. Если вы их не расклините, будете танцевать шерочка с машерочкой. Закон танцпола: не хочешь скучать у стенки – приходи со своим парнем.

– Вон тебе русская песня идёт, налетай. Может, сегодня повезёт. Испытай свою удачу, капитан.

– Ух ты, злюка.

– Держи хлыст подальше! – Рома окрысилась. Её ручное чудище – кто ты, друг? – едва заметно вздрогнуло в мутной воде и, готовое к броску, уставилось на Локса.

Тот недоверчиво повёл глазами, словно почуяв чьё-то опасное присутствие.

«Показалось… Не выспался я, что ли?.. Ведёт, как спьяну».

– Локс, ты не в бригаде, кончай нас пасти, – мирно посоветовала Маха. – Сокол на подходе, обшмонай его.

– Он чист, – бросил Локс, уходя.

«Сокол». – В груди Ромы пугливо затрепетало. Зачем – Сокол?.. почему так? Это всего лишь человек, пилот. Угрюмый, злобный русский. Больше ничего! Просто парень со враждебным, жёстким взглядом…

Свет в зале был силён, но по Роме прошла тень затмения, будто небо заслонили крылья; потом сквозь темноту грянула вспышка – так солнце прорывается из туч. Друг с пастью ушёл в воду, только волны заплескали.

– Рома, ты что, сомлела? – беспокойно тронула её Маха. – Ты не дури, работать надо. Больше так тепло не одевайся.

– Да… я пойду, сниму с себя что-нибудь.

* * *

Влад озирался, не чувствуя стен. Он по привычке ждал, что войдёт в помещение вроде ящичных кают Востока – ну, вдвое больше! – а оказалось широко, словно в спортзале. Можно на велосипеде кататься. Даже бассейн имеется!

«Тут живут?.. Или арендуют по часам для вечеринок?.. Теперь ясно, куда вьетов выселить. Разгородить это хозяйство поперёк. Шону хватит и под офис, и под склад; ещё место останется, чтоб спать в один слой. Но обивочка! но пол! а потолок!.. Они богаче – или мы деньги вкладываем не туда».

Кругом лучилось, будто с четырёх сторон стояло по эстраде, и сейчас начнётся шоу. Конечно, это были видеоэффекты из микролазеров и светонитей, но создавалось впечатление, что зал вот-вот улетит в рай, как аэростат.

– А-а-а, Сокол! – заревел просиявший Райт, направляясь к ним с Вальтером. – Хонка, ты молодчина! Хорошо, что заманил его. Ты мой гость, Влад. Всё в твоём распоряжении. Идём, я покажу тебе клозет.

Вальтер предупредил командира об этом древнем обычае американов – перво-наперво вести гостя в сортир. Следовало похвалить унитаз, коврик и прочие полезные гаджеты, иначе возникнет культурное несоответствие.

– Сделай это обязательно, камрад. Унитаз – как бы лицо американа, они очень им гордятся, у них культ отхожих мест.

– Я слышал, дойчи тоже…

– Мы – практики; мы не придаём «белому другу» значение святыни.

По дороге в туалет Влад приветствовал – кого кивком, кого взмахом руки, кому просто подмигнув, – знакомых, незнакомцев, а также заманчиво одетых девушек с блестящими глазами. У парней в зрачках тоже сверкало. Не у всех, но у многих. Похоже, публика загодя чем-то зарядилась, чтобы приход случился прямо на тусовке.

«Только я насухую! Ай-яй-яй. Медвед потому что. Но кажется, тут не спиртное в ходу. Тут синтетика».

Кроме WC, Влад сподобился обозреть другие комнаты. Жилище Райта не кончалось главным залом! Оно куда-то длилось и ветвилось – телезал, спальни, гардеробная, ванная…

«И всех, кто приедет за Шоном – сюда же!»

– Если надумаешь взять девочку, – дружески наставлял рыжий Райт, полный заботы о русском соратнике, – забей себе комнату. Везде постелено. А тут, – на двери мерцала табличка, – уже занято.

Выбравшись из лабиринтов безразмерного жилища, Влад сразу встретил удивительного человека. Этот тип – единственный здесь! – щеголял в мундире. С полвзгляда в нём определялся капитан погранвойск Восточных США. Однако – что это?.. подведённые глаза, карминовые губы, густо набелённое лицо, как у Пьеро, неуставная чёлка, белые перчатки, стек в руке… На шее – чёрная бархотка, словно у кота, а на ней – ордена Крылатой Звезды и Пурпурного Сердца, как побрякушки какие-то!

– Локс?!.. – Влад редко удивлялся, но здесь его поймали на внезапность.

– Добро пожаловать, Сокол, – мягко сказал причудник из Cathous’а. – Давно не виделись.

– Что, хорош? – Райт любовался этим ряженым. – Прикольно – завалиться на тусовку в форме!

– Этот стилистический ход мне подсказал капитан Ракитин, когда явился в бордель, что называется, «грудь в орденах». Девушки были готовы работать бесплатно… Говорят, вы БАДами приторговываете? как успехи?

Плохо начинать визит к союзникам с битья по морде. Влад выбрал немецкий подход со стороны законности.

– Вообще-то, ношение формы и знаков отличия, не принадлежащих по праву, наказуется…

– Принадлежат.

– Ладно. Перейдём к статуту ордена Крылатой Звезды.

– Являюсь кавалером ордена.

– Я про ношение на шее.

– Ордена мои; где хочу, там и ношу. Ведь не на заднице.

– Туговато у вас с дисциплиной, – поглядел Влад на Райта. Тот с полнейшим добродушием развёл руками:

– Это Локс! – Мол, что с него взять; шут, он и есть шут. – Побеседуете?

– Пурпурное я тоже не купил, – тихо заметил Локс, загодя пресекая дальнейшие придирки.

– Извиняюсь, – не разжимая зубов, процедил Влад.

Дважды кавалер, а всё равно подлец! Все статуты к свиньям; вымазался, как шлюха… Но остаётся фактом, что эта стерва совершила минимум один серьёзный подвиг и перенесла тяжёлое ранение. И это были два разных эпизода; за одно дело две цацки не дают. Причём оба случая – при исполнении обязанностей. Как такое случиться могло?..

– Клиническая смерть, семь суток на искусственном сердце, – как-то одними губами выговаривал Локс, поглядывая в сторону входа. – Мне противно вспоминать об этом. Давайте больше не будем?

– А не противно – погранцу сидеть в Cathous’e?

Игнорируя вопрос, Локс двинул к галдящему скоплению публики. Райт, потолкавшись и мимоходом с кем-то поболтав, торжественно запер вход и громко объявил:

– Больше никого не ждём! Кто начал – продолжает, остальные – начинают веселиться.

– Гоооо! – зашумел народ, и тут в ликование, как хлыст, врезался голос Локса:

– Все – поглядели – на меня!

– Уууу!… – Стон означал, что всем сломали кайф. Локс встал посередине, гости расступились; пограничный капитан без капли прежнего жеманства – куда что девалось? – пощёлкивал себя стеком по голени и проводил взглядом по лицам:

– Достаём и показываем.

Влад с любопытством потянулся к представлению. Похоже, Локс не впервые отжигал тут эту сцену. Люди явно знали, что он требует.

Руки лезли в карманы, зажимали нечто в кулаке, вытаскивали – в раскрытых ладонях лежали таблетки, пилюли, прозрачные шарики, белые нитки в пакетиках. Белолицый паяц медленно шагал вдоль протянутых рук, наклонял голову – волосы падали, скрывая лицо, – и принюхивался. Иногда он брал предмет пальцами в перчатках и разглядывал особо тщательно.

– Где ты взял это старьё? Им сто лет никто не кумарит. Я его конфискую – для музея.

– Но, Локс…

– Ещё слово, и вылетишь. Смит, ты готов?

Чернокожий флайт-лейтенант – гора горой, кулаки по три кило, – солидно кивнул. Зачем боксёру говорить?

Отняв несколько образцов дури, Локс милостиво соизволил:

– Общий бардак объявляю открытым.

Паре сильно придуревших он вручил капсулы из своего кармана:

– Проглотить при мне. Чтоб не было повода заглядывать вам в рот.

«Погранец при деле, – пришлось признать Владу. – Но как он выбрал базой Кошкин Дом – убей, не понимаю. И манеры деликата… Западники – вывернутый народ! Легче в японца вникнуть».

Слева прибился разгорячённый Вальтер:

– Я договорился, нашёл самую скромную, какая только есть. Цыпочка! Она стесняется! Пойдём, познакомлю.

– Ох, ты бабник!

– Для тебя, камрад, стараюсь.

– Чем тут гасят мозги? Вон, Локс целую горсть нагрёб каких-то древних порошков, в музей годятся – что, сюда новинки не доходят?

Вальтер отвернулся, скорчив неприязненную рожу:

– Интересуешься ты всякой чепухой!..

– Такой уж я замечательный – всё замечаю.

– Новинок много, но их сразу выявляют медик-тестеры. Для тех дуремаров, у которых проверяют кровь, слюну, мочу, кто-то делает продукты по старинным рецептурам. Новые типы детекторов не видят эти химикаты – считается, что их давно не существует… что они вышли из моды!

– А Локс, выходит, узнаёт их, как родных?..

– Я говорил тебе – он экстраординарный тип с большими странностями.

Едва Локс распустил собрание, как Сокола атаковали сразу с нескольких сторон. Набежали девки, подступил здоровенный брюнет со смущённой улыбкой.

– Ах, вы и есть Сокол! Какой вы импозантный.

– Говорят, вы очень разборчивы?

– Даже привередливы!

– Вам огласили принципы? Наш девиз – добровольность, безопасность и разумность, – наседала пышная брюнетка в чём-то вроде сбруи поверх куцего платьица.

– Солнышко, тебя дезинформировали. Мой камрад не исповедует жестокости, его оговорили. Он традиционалист.

– Спасибо, Вальтер – заступился.

– Сейчас он будет выбирать из нас… мррр…

– Я уже выбрал. Локс! где Локс?!

– Всегда здесь. – Тот пролился сквозь осаду, как вода. – Я тебе нужен?

– Очень. Где тут зелёная надпись «Выход»?

– Мы только начали, куда спешить.

– Тогда уведи женщин в бар, дай им выпить. Я пока не в тонусе.

– Как скажешь.

– Сокол, мы вернёмся!

– Я с планеты, – набравшись храбрости, представился брюнет. – Из частей Вирхова. Мне поручили передать привет от артиллерии и сувенир. Помните, вы сбили «огурец»? Мы потом вылетали на поиски…

– Во! самый тот, кто мне нужен! – загорелся Влад. – Хотел вас расспросить, как оно выглядело снизу. Где бы нам уединиться, чтобы не мешали?..

– Любая свободная комната, – указал Райт, задержавшись на ходу. – Я показывал!

– Мой бутерброд и алкоголь я завещаю Хонке. – Влад взял артиллериста за локоть и повлёк в номера. – Значит, я засёк его в координатах…

– А мы отследили вспышку на высоте… – пылко заговорил пушкарь планетарного генерал-оберста Вирхова, рисуя в воздухе расположение и путь объекта.

– Лава-Лава, милочка! – Вальтер со стоном отчаяния позвал овцу, поняв, что камрад вновь ускользает от флирта, поцелуев и всего, что сулит мужчине общество прекрасных дам. – Отнеси им фруктов и бутылку содовой!

– Он всегда выбирает парней? – спросил Райт серьёзно. – Там Локс, тут этот…

– Отвлечь невозможно – служба, манёвры, схемы. Вот, опять завёл своё любимое – шарики-фонарики, сечения додэкаэдра! Объясняет, как зайти в атаку…

– Удовлетвори друга руками и языком. – Райт повёл плечами. – Пожалуй, Локс прав. Это тип, одержимый войной.

В зале зазвучала музыка, народ стал бойко двигаться. Девицы принялись скандировать заводную мантру американских дискотек:

– Негер, секес, галамур! Негер, секес, га-ла-мур!

Флайт-лейтенант Смит легко подхватил двух милашек на руки и зычно захохотал от чувства своей силы. Крашеный Бен Баггер принял пилюльку, его глаза полыхали нездешним огнём. Заводной ритм оборвал разговор о том, как кто-то из отдельной истребительной Макартура сошёл с рельсов, его заперли и посадили на такие транки, от которых имя забываешь, а в одной из «летающих крепостей» Вирхова такое же случилось сразу с пятерыми.

– Подмена конфет. Парни купились на обманку и – мозги долой.

– Иногда с Земли привозят настоящее дерьмо.

– Танцуем!

– Овцы, сюда. Кыть-кыть-кыть!

– Ну? – Маха сердито толкнула Рому. – Долго ты будешь прятаться за моей широкой спиной со своим узким тазом?

– Я не в настроении сегодня. Душно, мне не катит.

– Подписалась, так работай.

– Вперёд, вперёд, – подстрекнул вездесущий Локс, а следом у него само вырвалось: – Что, ведьма, ноги тяжёлые?

– Иди ты в космос! – Рома неожиданно взъярилась, даже замахнулась.

Качнулась вода, изнутри подступавшая к сердцу; всплыли, словно бревно, гребнистая спина и пасть; блеснули зубы.

Локс чуть отступил, улыбаясь. К Роме присоединилась высокая Маха, да так свирепо, что белолицый капитан машинально взял стек наизготовку.

– Ты!.. чего погоны нацепил, клоун? Ступай, по карманам поднюхивай! Ты нам не командир. Обзываться он будет… сам ведьмак! Джи заморочил, сдвинул ей психику. Я Маме рапорт подам. Была нормальная овца, а кем ты её сделал?.. а? Влюбил по-гадски? Смотри на меня!

Несколько мгновений они даже не мигали; твёрдость против твёрдости. Его глаза цвета жжёнки посветлели от злости, стали янтарными, но настороженная поза изменилась на вольную, непринуждённую, а лицо, считай, совсем не изменилось.

Рома тоже уставилась: «Прочь, уходи!» Она вытянулась, как струна, до звона; от неё веяло недоброй силой, словно она держала за повод разъярённого пса и готовилась отпустить его.

Локс вздохнул, отводя взгляд, затем молча ушёл.

– Как ты его… – шепотом восхитилась Рома.

– А пусть не говорит чёрт-те что! – Маха встряхнулась, сбрасывая накатившее оцепенение. – Плохие у него глаза. Нюхач собачий.

* * *

– Атмосфера и кривизна планеты – вот кто нам мешает, – в отдельном кабинете делился с Владом парень из Монреаля, сын ирокеза и украинки.

Они лопали фрукты и радовались тому, что можно в покое и комфорте потолковать об оружии, сражениях и тонкостях войны.

– Я франкон. Защищаю тут последнюю французскую страну на свете.

Он носил эмалевый флажок Квебека, чтобы его – боже сохрани! – не спутали с англо-канадцем.

– Приходится зависать выше бурь; только так обеспечишь порядочный купол прямого обстрела. Без генераторов тоннеля залпы вязнут в воздухе, будто в клей влипают.

– Как дела со стрельбой за горизонт?

– Легко! Искривляем магнитное поле и – бамс! Дистанция – до трёх тысяч километров…

Стрелок плазменной установки пламенел чувством победы, как ствол его орудия под нагрузкой.

– Я учился в Гренландии, на базе Туле. Полный мрак, мороз собачий и буран. К девчонкам мы летали в Нук, через море.

Занятно послушать артиллериста с ночного полушария. Заодно – побольше разузнать о возможностях планетарной обороны. Если штурмовики или бомберы сириан прорвутся к Иньяну, координация с «летающими крепостями» станет жизненно важной – по крайней мере, чтобы тебя свои не сбили.

Но история с «огурцом» здорово смущала парня. Допустить чужого на ночное полушарие – это позор всей орбитальной службы и косяк системы дальнего слежения.

– Обломки-то нашли?

– Так я о сувенире, – франкон поискал в кармане и достал коробочку. – Вам, как Соколу, от нашей крепости. Я был подвахтенным, нас бросили в поиск. Ураган и холод, даже антифриз оледенел… Куски сильно разбросало по льдам, часть глубоко ушла в толщу. Но мы всё прочесали как следует, сдали в техническую разведку. И себе оставили на память. Вот, держите!

Влад взял из его пальцев осколок бледно-жёлтого металла – лёгкий и прочный, он свободно прятался в сжатом кулаке. Три грани его были неровными, грубыми сколами, а четвёртая оказалась гладкой, с прямо-таки полированной, зеркальной поверхностью. Заглянув в маленькое, неправильной формы зеркальце, Влад увидел только свой глаз, искажённый вогнутым металлом.

– Из него можно сделать брелок. Мы проверяли – оно не радиоактивное. А чтоб сирианские споры не передались, подержали в J-топливе. Обеззараживает что угодно!

– Смотри-ка, даже полировка не изъелась…

– Прочно делают господа призраки. Но против нашего оружия оно не тянет – вдребезги!

Тем временем на размякшего от ласки Вальтера напали девушки, горящие неутолимой страстью:

– Хонка, ты обещал Сокола!

– Как так можно – двое мужиков отлынивают. Вынь их из номера сейчас же!

Вальтер уступил домогательствам и приоткрыл дверь, спьяну грубо нарушив право командира на частную жизнь и уединение:

– Влад, там девочки заждались! Они хотят с тобой на память…

– Проклятая популярность!.. Развлекайтесь без нас. Да и что там хорошего, в зале – бутер, пол-яблока, стакан химического виски…

– Влад, мы что, жрать сюда пришли?!

– Уйди, не до баб мне. Так на чём мы остановились?.. Строим оперативную связь: протокол Арктур, канал открытый, автонаводчики ведут обмен картинками один в один, а упреждение – не меньше трёх секунд…

– Наш комбазы рапорт примет и продвинет, но за Вирхова ручаться трудно.

– Тихо. Филин, мой майор – мужик вполне контактный. Выхожу на Деева с докладом, Филин прикрывает.

«Неизлечимо!» – Упав духом, Вальтер вынулся из комнатки и огорчил дам безнадёжным жестом: «Дело дрянь, они погрязли». Отмахавшись от унылых стонов девушек, он поспешил в ту кучу, где судачили о призе.

– Я точно выяснил. Страховщики назвали премию – два с половиной миллиона крон.

– Раньше обещали в долларах.

– Груз перекупили шведы.

– Они с этого рассчитывают что-то поиметь? рисковые ребята!..

– Две пятьсот за тушку! Замороженные девочки по-прежнему в цене.

– На стандартном условии: «Без спасения нет вознаграждения».

– Брось! беспокоиться не о чем, они давно дохлые. Полвека крутятся по эллипсу. Наверняка, гибернаторы вышли из строя.

– Там не все – овцы; были и свободные. По спискам двести с чем-то душ – служащие сервиса, вольнонаёмные и жёны. Родичи заплатят, хоть за трупы – чтоб похоронить.

– …или мозги отказали. Нельзя столько лежать в гибернации.

– Тогда надёжно строили. Агрегаты как литые, ресурс и запас прочности – на век.

– Тысяча Белоснежек в хрустальном гробу, – мечтательно произнёс мексиканец. – Найду и поставлю свой флаг. А на премию возьму сорок овец из груза, куплю ранчо…

– Запиши меня туда! – призывно пискнула Милки, теребя коротенький подол. Она пришла к мужчинам босиком, потупив жаждущие глазки, трепетная и покорная.

– Я всегда считал тебя бараном, Педро.

– Ты будешь плодовит, словно овечий бог.

– Назови свою цену, мучача.

– Вся твоя за доллар. Si, señor? 2

Чернокудрая подруга в сбруе сразу стала примерять продажной скромнице ошейник. Та хихикала, слушая, как ей повышают цену: «Пять долларов», «Тридцать копеек!», «Две кроны, и пойдём со мной».

На глаза Вальтеру попалась взбудораженная Рома. Яркий макияж, тревожно горящий взгляд, жаркий – похоже, естественный! – румянец и лёгкий танцующий шаг делали её необычайно привлекательной. Вальтер начисто забыл о Владе и кинулся на перехват.

– Ромми, ты одна? Составь компанию.

– Ах, герр обер-лейтенант!..

– Я словно впервые тебя вижу. Ты… чудесная! Как ты это делаешь? секрет? Расскажи мне его наедине.

– Что это там? – попыталась она отвлечь внимание немца и вывернуться из объятий, но обер-лейтенант не отпускал её. Он близко изучал овечкину мордашку, такую соблазнительную, и готовился чмокнуть.

– Милки заводит парней. Они торгуются, кто больше.

– На паях! долевое участие! Ай! – слышались возгласы американов и Милки.

– Давайте потанцуем?

– Лапочка, я пьян. Я оттопчу твои копытца.

Кто-то бухнулся в бассейн, причём вдвоём. Раздались вопли восторга.

– Посмотри на меня. Улыбнись. Теперь закрой глазки.

Оторвался Вальтер с обалделым видом, словно чудом вынырнул из омута.

– О-о!.. Раньше ты не… Я вне себя! Распутница…

– Доволен? – задыхаясь, Рома облизнула губы. – Повторим?

* * *

Влад и франкон пожали друг другу руки.

– Значит, оба наседаем на своих командиров. Рапорты согласуем по почте.

– Прямо не ждал, Сокол, что мы договоримся. Координация служб орбиты и планеты ой как нужна! У нас слишком много промежуточных звеньев, согласований… разнобой! Надо на порядок проще.

– Идём! там стихло; похоже, дело к концу.

На входе в главный зал Влад обмер.

Даже сириане не могли похвастать, что застали Сокола врасплох, а тут – дважды за вечер! Сперва Локс с бархоткой, а сейчас…

Музыка едва булькала, свет еле тлел; в воздухе плавали дымно-сладкие волны ароматических курений и ещё что-то, исподволь проникающее в мозг. Скрытые лампы влажным сиянием полнолуния озаряли шевелящиеся там-сям скопления раздетых и полуодетых тел. Как сомнамбулы, бродили неприкаянные одиночки – кто затягиваясь самокрутками, кто прихлёбывая из бутылки, кто просто так, огибая живые препятствия. Некоторые, по двое-трое отступив в углы, продолжали бормотать о призе, точить лясы о сослуживцах, перемывать чьи-то кости. Часть сосредоточилась у бара. В приглушённых беседах через слово фигурировали «опа» и «овно».

«Это древний обычай. Сортиропоклонники», – рассудил Влад и упрямо спросил:

– А вечеринка где?

– Вся тут. – Франкон широким жестом обвёл лежбище и пьянище. Там, распушив поднятый торчком хвост, расхаживал любознательный серый кот; его чрезвычайно интересовало, кто чем занимается. Он принюхивался и порой кого-нибудь лизал.

– По-моему, это оргия.

– Она самая.

– Вот я попал!.. Что люди скажут?

– Я сначала тоже не поверил – Сокол, у Райта… А потом подумал: «Это шанс!»

– М-да. Картиночка, достойная пера.

– Фотографировать нельзя. Нарушение прав, некорректно.

– Хонка! – позвал Влад, виляя между грудами тел. – Вальтер, ты живой?

На его зов начали подниматься с пола сразу в нескольких местах, словно он читал на кладбище заклинание, пробуждающее зомби. Почему-то активизировались в основном женщины; наверное, мужские звуки волновали их. Восстал крашеный парень в жёлтой майке; он протянул Владу полупустую бутылку.

Вальтер показался из далёкого угла, растрёпанный и мятый, одичавший. С другой стороны спешил Локс – изящная живая кукла в тёмном мундире, на холодном белом лике алый рот, в белой руке стек.

– Сокол!.. – К Владу тянулись голые руки, мокрые улыбки. Он закрылся руками, но всё-таки словил десяток поцелуев. Затем подоспел Локс – этот не стеснялся и быстро растолкал ненасытных.

– Девочки, брысь. Сокол, за мной. Я провожу.

Снаружи, у зеркала в коридоре, Влад смог оценить итоги нападения. Оттиски помады и следы слюней взбесили его; он энергично счищал их носовым платком, осмотрел грязный платок – и выкинул. Локс молча подал пачку гигиенических салфеток.

– Тьфу, всего обслюнявили!

– Зачем плевать?

– Правда, незачем. Домой и под душ. Полистать бы их медкарты – я должен знать, от чего прививаться.

– В целом американки – довольно чистая порода.

– Мне начхать, как они моются, и сколько раз на дню. У них мысли заразные. Хотя – и мужики тут хороши!.. Как эта болезнь зовётся, ты не знаешь?

– Гедонизм.

– Так я и думал.

– Это не болезнь, а любовь к наслаждениям.

– Спасибо, хоть ты ей не подвержен. Удивительно, как между ними ходишь!

– Здесь нет никого, кто доставил бы мне наслаждение, – устало ответил Локс. – Не бросай салфетки на пол.

– А где сжигатель?! Надо сразу в топку!

– Я уверен, Сокол – это не твоя компания, – радостно вздохнул франкон. – Приезжай к нам, у нас вечеринки цивильные.

– Такую вечеринку раз устроишь – потом к тебе никто приличный не заявится. – Влад водил глазами, словно выбирал, в кого вцепиться. – Гедонисты!.. эти в лобовую атаку не пойдут. До фига мы с ними навоюем!

– Я не предвидел, – спешно стал оправдываться Вальтер, едва на него пал гневный взгляд командира. – Это импровизация Райта, ей-богу. Подозреваю, там что-то распылено в воздухе. Меня самого чуть не изнасиловали!

– Верю. – Влад ещё раз плюнул; во рту витал вкус маслянистого дыма. – Кто нас вывел, всем спасибо.

На обратном пути с Запада на Восток капитан Ракитин насуплено молчал. Вальтер держал язык за зубами, чтобы не молвить лишнего. Когда командир думает, не следует мешать.

У него два метода. Во-первых, молниеносное действие – так сокол падает с неба на добычу. Во-вторых, тщательное и глубокое раздумье – если он что-то замышляет.

* * *

Простившись с уходящими гостями, Локс медлил возвращаться.

Слишком много пота, беспокойных запахов, животного волнения и возбуждённых мыслей. Мысли без слов, словно упругие толчки жаркого воздуха – как сопение напряжённых, ритмично бьющихся тел. В спёртой атмосфере пряного дыма, в горячечном пылу удовольствий трудно мыслить.

Захотелось лечь в бассейн, погрузиться по уши и замереть, прикрыв глаза.

Или хотя бы взглянуть на себя, убедиться в своей красоте и изысканности, испытать краткий и тонкий укол счастья.

Локс повернулся к зеркалу.

«Это я. Стильно нарисован! Я – человек-манекен, восковая фигура… Я могу убивать одним взглядом. Мой образ. Ни морщинки. Сам теряюсь – кто я? Локс, Жидкий Кислород. Замороженный ребёнок. Что-то сердце жмёт… Надо выспаться».

Он всмотрелся в отражение надменного красавца. Зеркальный облик плавно, едва заметно приближался. Линии интерьера за его спиной стали слегка изгибаться. Сердце щемило всё сильнее, предвещая срыв сознания. Локс противился, но чувство пустоты неумолимо нарастало.

«Что спрашивала королева?.. «Зеркало ясное, дай мне ответ – я всех милее на свете, иль нет?» Да или нет? Отвечай…»

Гладь расплывалась, мутнела, уходила в глубь. Серебряный дым полз, шевеля волосы, холодом инея прикасаясь к лицу. Дрожь мерцающего воздуха влилась в глаза, остановила дыхание.

…Это была вода, летящая по ветру. Дождь.

Локс невесомо подался вперёд и прошёл сквозь себя.

Дождь хлестал по чёрным стёклам; ветер сдувал и размазывал капли в блестящую дробь, напоминавшую следы трассирующих пуль.

Локс шагал по салону вечерней магнитки. Последний поезд во втором часу ночи. Обшарпанные диваны, лампы в матовых плафонах, истёртые поручни, решётки багажных полок, афишки и граффити на исцарапанных стенах. Гул тьмы за окнами, мимо мелькают бело-голубые метеоры фонарей.

Он ступал по проходу между сидениями, пристально озирая пустоту вагона, пол под ногами. Смятые обёртки, пустые банки, липкие тёмные лужицы, шприц, упаковка от таблеток…

Никого. Лишь у самой двери тамбура сидел сгорбленный, одинокий пассажир. Чёрная фигура. Голова закрыта капюшоном. Руки втянуты в широкие сырые рукава. Сидящий был насквозь мокрым; вода капала с его одежды и пятном растекалась под сидением.

– Всё нормально?

Пассажир молчал.

– Этот поезд идёт к границе. Через одну остановку – проверка документов.

Тот протянул несколько плоских слипшихся предметов. Локс перебирал их, стараясь заглянуть в лицо сидящего, скрытое краями капюшона.

Единый билет… осклизлый кусок кожи, пакетик с крестом и цепочкой… прямоугольник картона с надписью, в пластике…

Что он мусолит в руках? Чётки.

Он босой. Это не ботинки, а коричневые ноги.

Полуистлевшее длинное платье похоже на рясу.

«Я ЖЕРТВА ОГРАБЛЕНИЯ. ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК, РАДИ БОГА, ВЕРНИ МНЕ ПОКОЙ!»

– Чем могу помочь?

– Гляди. – Сиплый голос казался шёпотом чревовещателя, он шёл не из горла. Сидящий поднял бурое, костлявое лицо с провалами глазниц.

«Это я, – отступив, подумал Локс; по спине его прошёл озноб. – Я, который не уберёгся и стал беззащитен. Бедняга… крохи живой не осталось. Ищи теперь сочувствия как подаяния. Ты тень, тебя не слышат. А наступить, рёбра сломать – охотники найдутся. Кто же выискался такой смелый?..»

– Вспомни. – Безгубый рот пошевелился, словно хотел крикнуть, но голос оставался тихим и текучим, как сухой песок. Темнота глазниц затягивала и звала.

– Я постараюсь. – Локс отходил вспять по проходу, чтобы не поддаться на зов. Есть границы, которые нельзя переступать…

– Локс? – вопросительно произнёс Райт, выглянув в коридор. Белолицый с отрешённым видом смотрел в зеркало.

– Да. – Оторвавшись от видения, Локс обернулся с недовольной гримасой. – Я иду.

– С теми парнями проблем не возникло? – Райт спросил мельком, как бы желая убедиться в чём-то очевидном. Он сиял довольством и дышал победной мужской силой.

– Абсолютно. Ступай, я сразу за тобой.

Дым серебра вливался в зеркало, блеск воздуха угасал. Локс через поредевший дым посмотрел на рыжего и нервно поторопил его:

– Я сейчас. Иди же!

Скорей бы рассеялось. Зеленоватая тень легла на лицо Райта – то ли вуаль порока, то ли пелена усталости…

1 до 1989 г. – Бирма

2 Да, господин? (исп.)

Глава 8. День Мужчин

Бон выпивон! Шансон горланить!

Наливай, мон шер, и пей до дна!

Будем топать и хлопать, вопить и буянить!

Вив ля гер! Наступает война!

Ян Янс Стартер

Молчанка Влада прервалась на подходе к жилому блоку:

– Вальтер, есть идея.

– Внимательно слушаю, камрад!

– Нам самим надо устроить вечеринку.

Очень странно было услышать это от Ракитина, который не пил, не курил, не бегал за юбками, а всякий разговор не про войну считал напрасной тратой времени.

– О!.. Да, но… вроде, у нас не принято? – с опаской спросил Хонка, не веря своим ушам.

– Я перед тобой виноват. Западники столько раз звали тебя на гулянки, а пригласить их к нам я не давал.

– Так уж повелось!

– Конечно, режим… я резковат… Но теперь вижу – надо. Пора. – Влад остановился. – Ты молодец, что сводил меня к Райту. Я понял, как выжить вьетов. По принципу «Клин клином»! У вас есть какие-нибудь праздники, чтоб их справлять?

– Да, разумеется! Пасха, Рождество, Троицын день…

– Что-нибудь военное, мужское.

– Можно устроить камерадшафтсабенд. Это дружеская пирушка сослуживцев… как бы День Мужчин, с песнями и выпивкой.

– Оно! – Влад прищёлкнул пальцами. – Заодно обмоем новый «Вектор»; вот повод погулять. Наметим день – и зови немцев. Чем больше, тем лучше.

– У нас мало места!

– Вьеты помещаются – значит, немцы тоже влезут. Зови, всех зови! В загул! пусть небу жарко станет! Ударим вечеринкой по сетевому маркетингу.

– Влад, я тебе очень благодарен. – Растроганный Вальтер не знал, как выразить командиру признательность. – Но я обязан предупредить. Мои друзья, они большие патриоты, а когда выпьют… они начнут петь марши старого царства. Вы эти песни не приветствуете.

– Если твоих развезёт не в меру, мы найдём симметричный ответ, – утешил Влад. – В нашем луче есть любители попить и поорать. Они все придут.

В жилой блок соратники ввалились за полночь. Нгоки и Суаны (по именам их различать не легче, чем по лицам), дисциплинированные, словно воинский отряд, давно залегли на свои трёхэтажные койки. Они сдержанно шуршали за занавесками и переговаривались каким-то шипением, прислушиваясь к тому, как русский и немец бубнят вполголоса и временами похохатывают.

Сна не было ни в одном глазу. Влада обуревали свежие идеи. Подогретый впечатлениями, он засел за комп и принялся давить клавиатуру, довольно щурясь и посмеиваясь себе под нос.

Испытывал подъём и Вальтер. Его воображением владела Рома – пламенная, страстная. А сперва-то изображала недотрогу!..

«Возможно, на неё влияли афродизиаки, – рассуждал Вальтер, томно глядя в низкий потолок. – Райт напустил дурмана в помещение. Все ополоумели! Но в таком состоянии возникают прочные чувственные связи… Хочу ли я дружить с ней? Несомненно! Она умненькая, острая на язычок… на язычок, о-о-о… и очень искушённая в дао любви. Могу ли я позволить себе выкупить овцу у Министерства обороны?.. или я сам надышался, поэтому блажь накатила?»

Вопросы не решались, в голове бродила дурь. Вальтер постучался к командиру.

– Что-то не спится! Непрерывно думаю. Позволь тебя стеснить? Я заварю кофе.

– Ага, садись! – Влад вдохновенно жал на сенсоры, уставившись в экран. – Кофейники вы, дойчи. Хорошо ли, плохо – наливай!..

– А вы, русские, путаете день с ночью и работу с отдыхом. Дедушка рассказывал, как студенты в Москве ночь напролёт резались в карты, а днём отсыпались.

– У нас есть понятие «охота». Не путать с промыслом! Если охота, горы свернём. Если неохота, с места не поднимемся, хоть в лоб стреляй. Когда была охота, мы скрутили мир в бараний рог и вымыли сапоги в Персидском заливе…

– Да-а, мы с вами сильно потрудились в ту войну. – Вальтер счёл уместным намекнуть о вкладе Германии в Пятую Мировую. – Но тогда мы не подозревали о грядущем нападении из космоса.

– Что ты там принёс? – мельком взглянул Влад.

Вальтер немного смутился.

– А?.. ничего, валентинка. У меня запас таких открыток.

– Ты влюбился.

– Просто увлечение!

– Где их продают?

– Влад, неужели…

– Кстати, я никогда от этого не зарекался.

– Кто она? где встретились – на Иньяне, верно? А как её зовут?.. Ладно, молчу. Это твоё личное дело. Лучше всего – валентинки ручной работы, с неповторимым дизайном. Кажется, вьетки искусно вырезают из бумаги. Думаю, за пять-шесть марок они сделают шикарную открытку.

– Меня милый не целует… – напевал Влад, вбивая буковки в экран.

– Ты пишешь ей?

– Всем. Посвящение флайнг-офицеру Райту от неизвестного поклонника. Надо же поблагодарить за вечеринку. Тем более бутерброд слопал ты…

– Я накормил им девушку.

– Бедняжка была голодна?

– …а твоим виски – кстати, спасибо тебе! – угостил чёрного Смита.

– Добрый ты, как попадья. Всем нищим по кусочку – и голяк на кухне…

– А что ты посвятил рыжему?

– Взгляни! – Влад отодвинулся от компа.

Меня милый не целует,

Говорит: «Потом, потом!»

Я гляжу, а он на печке

Тренируется с котом

– Чистая правда. – Вальтер широко ухмыльнулся. – В семье у Райта не поймёшь, кто главный – он или Бармаглот. Представь, кот сидит на столе и смотрит, что пишет хозяин.

– Счастья им с котом, большого и светлого. А вот по поводу другого котика…

– Влад! – воскликнул Вальтер, считав текст. – Разве можно?.. Он тебя на дуэль вызовет!

– Лады. Я выбираю бой на истребителях – и он покойник, как скажет Алим. Но сперва пусть догадается, откуда почта. Брошу это в помойку Живой Сети. Западники там днюют и ночуют, вмиг найдут.

– Тебя раз-вез-ло – я верно говорю? – после смехотерапии. Раньше ты так не шутил. Это какой-то вид народного искусства?

– Поднимай выше – древняя традиция юродства! Особенно процветает в военных училищах. Мы такие дополнения к Уставу сочиняли – начальство особистов привлекало, чтобы автора найти…

Посомневавшись насчёт успеха сего предприятия, Вальтер сосредоточился над валентинкой. На ум приходили пустые, ничего не значащие фразы. Утомившись вымучивать из себя любовные признания, он пошёл другим путём – залез с телефона в ту же помойку Сети и тотчас нашёл обширнейший ресурс платонических и эротических посланий на все случаи жизни.

«Отправить пневмопочтой?.. какая пошлость! Следует поступить по-военному, подчеркнуть свой статус».

* * *

Пилотские снотворные, строго вырубавшие на триста минут, позволили гулякам вскочить бодрыми, как огурцы с грядки. Товарищ Ле Куанг Шон ожидал их – свежий-свежий, зарядившийся БАДами, он только что не искрился.

– Настойчиво рекомендую попробовать с утра экстракт фу ты. Подъём сил, ясность рассудка, очищение каналов организма от застрявших шлаков… и выдающееся мужское здоровье, – почему-то Шон пристально посмотрел на Вальтера. – Я готов немедля подарить вам по таблетке для пробы.

– Фу ты, ну ты, ножки гнуты… – Влад оправил манжеты лётного костюма. – Можете обе вручить обер-лейтенанту.

– Тогда я предложу вам спирулину, – загадочно молвил Шон, извлекая очередной презент от фирмы. Овальная пилюля была крупной, с пуговицу – сине-зелёная, тёмная почти до черноты. Она пахла морем и сушёными грибами. Все продукты Шона пахли натурально – тмином, анисом, имбирём, укропом.

– Одна порция содержит сухие белки и витамины на сутки.

– Вроде космического рациона? – Влад обожал полезные мелочи пилотского быта, средства выживания, компактное оружие и другие практичные фишки.

– Лучше рациона, – подчеркнул Шон. – Это водоросль из заветных озёр Дайвьета, дарующая жизнь. Самое чистое, что могут дать вода и земля. У нас озёра спирулины охраняются на сорок километров вокруг. Ни капли загрязнений.

– Попробую, – прельстился Влад вьетской диковинкой. – А жиры и прочее?

– Жиров в человеке хватает на месяц. – Младший капитан опять поглядел на Вальтера. – Вода в комплект не входит. Углеводы – это сахар, он доступен. Что касается клетчатки, «Хонг Дьеу» выпускает чудесный…

– Тронулись, машины ждут, – прервал Влад его рекламную кампанию. Спирулина провалилась в пищевод и затаилась. Ракитин решил отследить, как проглот пилюли скажется на самочувствии.

Перед тем, как надеть скафандр, Влад вручил своему механику бело-жёлтый осколок – подарок франкона:

– Обточи и просверли под цепочку. Чур, зеркальную грань не царапать.

– Видали мы такие сплавы, – понимающе кивнул механик. – Придётся повозиться, материал твёрдый…

– Будет брелок на счастье.

– Так точно, товарищ капитан. Как кабаний клык!

– Мы ж охотники, – подмигнул Влад. – Зверя валим.

«Сокол», «Вектор» и «Либра» слаженно вылетели из пусковых камер. Влад успел убедиться, что вьетский пилот водит умело – пусть без огонька, зато вполне грамотно, чётко, и работать в команде привык. Правда, вьеты явно предпочиталиходить и атаковать звеном, как трезубцем, перестраиваясь в полёте, но не размыкая строй.

«Это надо изживать. У сириан строй переменный, кристаллический. Пять «синих линз» зажмут и спалят тройку вьетов; азиаты ахнуть не успеют. Дай бог, чтобы хватило времени на выучку – я покажу ему, как разрубать их строй, а самим ходить врозь на связи, разбегаться и смыкаться. Должен понять. Алим – и тот усвоил… Даже здорово усвоил. По крайней мере, за него не стыдно. Где-то он сейчас летает?.. Ха! пожалуй, ещё хвастает: «У Сокола учился!» Или про свои подвиги кукарекает…»

В ближайшее время Троице предстояло встать на боевые дежурства со всей эскадрильей Филина. Бойцы трёхзвёздного комэска – полушутя, полувсерьёз, – торопили Троицу вернуться в строй, да и самому Владу не терпелось заняться настоящим делом. Конечно, любовь, морковь, Илона – как она там, на планете?.. – но враг на прицеле волнует сильнее.

Вдобавок он увидел режим отдыха пилотов Запада. После этого Влад сделал выводы: рассчитывать на них надо вдвое (втрое!) меньше. Шон с его пилюлями из заповедных озёр куда надёжнее, чем крашеные перевёртыши с таблетками, которые приходится конфисковать!

Точки на экране плыли ровно; Троица железно держала строй и полную готовность. Где-то вдали, в правом нижнем квадранте, беспилотник готовился выбросить учебные мишени.

– Слушать меня. Цели выйдут без предупреждения. Разлёт по команде. Дальше каждый работает сам, но держит связь с двумя другими, как я показывал.

Он ждал не выброса, а предчувствия. Оно должно включиться. Пока – нет. Ещё нет. Но… вот оно. Есть!

– Начали! Врозь!

Цели метнулись, образуя простой сирианский строй – трапецоэдр. «Сокол» и «Вектор» пошли в разные стороны, по непредсказуемым траекториям. Шон, верный своей школе, держался строгой, правильной дуги.

Влад выполнил один из любимых пируэтов и открыл огонь сразу по нескольким мишеням. Четыре сгорели, одна попыталась ответить, но её условный луч пронзил пустоту – «Сокол» уже сменил позицию и добил мишень коротким импульсом. «Вектор» и «Либра» в своих шаровых секторах старались вовсю, осыпая «противников» меткими ударами.

– Задний фокус – шесть, – отрывисто приказал Влад. Хонка владел этим приёмом во всех модификациях и отыгрывал его без напоминаний, с полпинка угадывая замысел ведушего. Шону ещё следовало поучиться, как по команде занять нужное место в полусфере охвата.

Шон встал на свою точку ловко и точно, как меч в ножны. В следующий миг Троица разом открыла огонь… по задним мишеням, мимо фронтального строя. Тыловое прикрытие «вражеской стаи» исчезло, превратившись в созвездие плазменных вспышек.

– Фокус – четыре.

Троица стремглав прянула вперёд, оттормозилась на антинерах и, оказавшись позади строя мишеней, принялась жечь его, вращаясь каруселью. Три истребителя действовали как единое целое, подобно параболическому зеркалу, сжимающему свет в огненную точку.

– Шон, молодец.

– Муон нам Хонг Нга! 1 – вежливо отозвался младший капитан.

Вдали, дальше пределов обнаружения традиционными системами телеметрии, парила в пространстве острая шероховатая глыба, похожая на чугунный астероид. Ни локации, ни свечения, ни единого проблеска не исходило от неё, но сквозь эфир, поверх следящих радаров От-Иньяна порхнул как бы вздох:

– Богоугодный.

Тишина в ответ. Где-то остро сверкали едва заметные искорки – «Вектор» и «Либра» дружно добивали строй мишеней, не позволяя им создать сферу общей защиты, а «Сокол» стерёг обречённых, чтобы не рассеялись, спасаясь бегством.

– Ошибка.

– Его приём.

– Ошибка. Заблуждение.

– Я настаиваю – это он.

– Нужна проверка.

– Согласен. Ты обещал его убить. Иди. Я тебя зову.

Молчание.

– Главная цель – сахи. А этот быстрый… Слышь его голос. Помни голос. Он здесь, он придёт.

– Есть.

На Иньяне дежурные телеметристы отметили слабые помехи – бегущую неровность гравиполя. Раз и раз. Раз-раз-раз. Раз.

– Радиофон?

– Ноль.

– Массметрия?

– Нечёткие данные. Возможно, накладки от астероидов на близких орбитах. Сейчас сверимся у астрономов…

– Запиши-ка. Может, это сириане болтают.

– Кому оно надо? Их ни перевести, ни озвучить…

– Всё-таки запиши. Есть ещё энтузиасты…

– Она надеется расшифровать?.. Шла бы криптографом в Абвер, чем в астронавигацию. Баловство это! Девка чудит…

* * *

Замыслы надо исполнять. После возвращения на От-Иньян, разбора полёта и похода в душ Троица вновь разделилась, как в космосе. Шон отправился делать свой бизнес, Влад поспешил в пищеблок (закуски понадобится много!), а Вальтер принялся диктовать Сургуту сложное, ответственное задание:

– Дом отдыха, овца по имени Рома. Запомнил?

– Я запоминаю с первого раза, герр обер-лейтенант.

– Вручить лично, вежливо. От кого – не называть. Там написано, она поймёт.

– Не возникнет ли административных вопросов? Я имею в виду регламент эксплуатации кибер-дублёров.

– По штатному расписанию ты – мой подчинённый. В том числе для личных поручений. Кругом и шагом марш.

– Яволь!

Визит робота в Кошкин Дом – заметное событие. Рыцарь цвета хаки, возвышающийся над всеми, как скала, производит ошеломляющее впечатление. Сегодня приходило много валентинок, то и дело хлопал приёмник пневмопочты, чирикали телефоны, моргал общедоступный сетевой терминал – но чтоб любовную открыточку прислали с роботом!.. Должно быть, кого-то приспичило.

Мамочка смерила панцирного воина взглядом сердитой вахтёрши женского общежития.

– Какой у тебя приказ?

– Вручить поздравительную открытку «подопечной» по имени Рома.

– Кто приказал?

– Не могу знать.

– Рома! Ромка! К тебе каменный гость! Супер-парень!

Утомившаяся на угарной вечеринке, Рома едва ноги волочила, обустраивая Кошкин Дом. Вчера отрывались, сегодня опять, кто столько выдержит? У плейбоев – сплошь праздники! Благо, Ма дала вчерашним труженицам по отгулу. Однако помогать подругам надо, все овцы – одно стадо.

– Какой ещё парень?.. тьфу на всех.

Она вышла в приёмный холл с повязкой-хатимаки на потной голове, закатав рукава блузы, в шортиках и тапках.

«Ой» – У Ромы сердце ёкнуло. В самом деле супер. Такая махина, еле в холл вписалась!

Она сразу ощутила себя маленькой, беспомощной девчонкой. Как во сне.

Великан в коричневато-зелёной броне механическими движениями поворачивал голову-шлем, немигающими глазами изучая прихожую Кошкиного Дома.

Он искал её. Сейчас найдёт!..

Рома собралась рвануться наутёк, но тут бронированный андроид уставился прямо на неё и гулким голосом спросил:

– Ваше имя – Рома?

Ноги пристыли к полу. Еле совладав с чувствами – хотя, кто с ними может справиться?.. – она с усилием сказала себе: «Цыть! Не бзы, овца. Это никто. Русский урод, железная страшила – ни на грош дизайна! Я ему не нужна, он пришёл не за мной, не за мной…»

– Да. Что вам угодно? – От робости она сбилась, обращаясь к нему, словно к человеку.

– Примите открытку по поводу праздника, – вручая валентинку, Сургут опустил взгляд, будто отвесил вежливый поклон. На самом деле он смотрел на её ноги.

Скопившиеся в холле любопытные овечки захихикали, переходя на звучный смех. Особенно старались лютые врагини, кого Рома раньше обижала, да и милые подруженьки не отставали:

– Где ты с ним пересеклась, а?.. На Красный луч тайком бегала?

– Убиться веником, как я завидую! Это ж самец почище того шведа. Неутомимый друг на батарейках.

– Одумайся, бяшка, в нём два центнера железа! он тебя сплющит!

У Ромы слёзы навернулись на глаза. Кто эта гадина, что робота прислал? Выставил на посмешище… и напугал, чуть не до разрыва сердца! Как нарочно русскую модель отправил. Кто же это?

В открытке был стишок с каллиграфическими завитушками:

Милая овечка,

Стал я твой вполне

Пусть твоё сердечко

Помнит обо мне 2

Дальше шла любовная фигня в прозе:

«Быть может, скоро я отправлюсь в бой и погибну, сражаясь за любимую Землю. Но даже когда лучи вражеских истребителей пронзят моё сердце, последней моей мыслью будет мысль о тебе, моя ласковая, нежная, желанная Ромми! Помни обо мне и люби меня, как я тебя! Целую – твой В.Х.»

«О, мамма миа! липучий немец! Вспомнил вчерашний день, проснулся… Да я же без сознания была, я не соображала, что делаю! Я за Локсом бегала, а подвернулся – Хонка. Хотя – чего ради я гонялась?.. Ну, Вальтер, хорош – приласкал, называется; век не забуду!.. Да они оба хороши, из Троицы – капитан-скандалист и ведомый-приколист. Чтоб вы друг в друга врезались!»

– Спасибочки за доставку, – шутовски присела Рома, оттянув полу блузы; овцы прыснули. – Передай господину кавалеру – я обожаю его хлеще овсянки, гауптвахты и гимнастики.

– Передам слово в слово, – ответил робот, развернулся и утопал на свой Красный луч, а Рома горько затосковала о любимом Гере:

«Где он, почему молчит, даже не звонит? Пропал, забыл! Бросил меня… Я устала, я всего боюсь, мне чужие сны снятся… Никому не откроешься… Святой Агнец, помоги, я так с ума сойду!»

* * *

Начиналось всё вполне невинно. Ракитин подошёл к Шону:

– Пилюля толковая. Такое впечатление, что пообедал; до сих пор есть не хочется. Наверное, я упаковочку себе возьму.

– Курс – пятьсот пилюль, полторы тысячи дойчмарок. Можно взять сотню, за сто рублей, или две. Прилагается подробная рекомендация! И бесплатные консультации у моей супруги.

– Мы тут сегодня соберём группу товарищей. Отметим ввод в строй нового «Вектора». Думаю, мы вам не помешаем.

– Конечно, конечно! – Шон приветливо заулыбался.

Сперва, оттесняя клиентов «Хонг Дьеу», въехала тележка с пищеблока.

– Ракитину, – прочёл развозчик по бланку. – Пятьдесят порций… затем салаты… заливное… Куда ставить?

В дверях опустевшая тележка сцепилась с грузовой платформой, которая доставила с инвентарного склада раскладные столики и стульчики. Киберы-служаки путались под ногами, стучали лапками и издавали скрипучие звуки, пока развозчики лаялись между собой:

– А я при чём?.. разъехаться нельзя! Я, что ли, ящиков наставил?! И койки поперёк холла!.. Вообще ступить негде! Подай назад свою телегу!

Из бара сами собой пришли три ящика водки. Бредовое видение обеспечили жукоподобные служаки, несущие водку на спинах; казалось, будто у ящиков выросли ножки. Шествие самоходного алкоголя продолжили шестнадцатизарядные упаковки баварского пива, а завершили парад соки, воды и запасы одноразовой посуды.

Клиенты исчезали, улыбка Шона делалась всё более натянутой. Ань Хаи и Ань Ба (вдесятером!) попрятались в каюту, а из коридора в блок заваливались друзья Троицы, и конца им видно не было. Каждый вновь прибывший из состава «группы товарищей» считал своим долгом громко заявить:

– Ну, Влад, и теснотища у тебя!

– Пить будем навытяжку, по-гусарски.

– А кто рухнет – вон, на койки сложим. Штабеля под потолок! Дальновидный ты, Сокол – загодя лежанки устроил.

Из русского троебожия – бог Влом, богини Жрачка и Халява, – западникам особенно милы две последние. Волшебное слово «задаром» сорвало с коек всех пилотов Центральных держав и Северного альянса, кто не летал на боевом дежурстве и не находился в первой степени готовности.

Когда в блок вошёл запоздавший механик Влада, там гомонило плотное сборище, пепельницы-самогаски давились окурками, дым мешался с густым пивным духом, а в туалет выстроилась шумная очередь.

– Штрафную давай!

– С разминкой надо закругляться.

– Влад, пора по беленькой!

– Не узнаю Владислава Сергеича. – Механик разулыбался, принимая от командира штрафной стакан. – Неужто сухой режим побоку?..

– Никогда. Но угостить товарищей – святое дело. Особый случай, новую «росинку» обкатали…

– Согласен, повод уважительный. Товарищ капитан, за вами тост!

– Ну, бойцы – за Вальтера и «Вектор». Ура!

– Ура!! Hoch! 3 Виват!

Затем провозгласили за СССР, поскольку пили на Красном луче и за счёт Сокола. Славяне, согретые водкой, грянули «Союз нерушимый»; центральные и северяне уважительно прослушали гимн стоя.

– Вот брелок, готов. Я нашёл ему цепочку под цвет…

– Спасибо, подходяще.

– Митря, мой ящик пива – твои служаки. Дай на пару часов, проверить трубопроводы. Никто не узнает, в пересменку справлюсь.

– О-ля-ля, да у тебя свой выводок новенький! Ты ещё хвалился: «Америка, фирма, кибер-супер на восьми ногах!»

– У суперов проги глюкавые, – признал с досадой австриец, сразу раскрасневшийся от «огненной воды». – Квадратные жуки, а не служаки! То замрут на ходу, то лезут не туда. Я замаялся их поправлять.

– Салатик жжёт. Дай крышку, чей замес?.. С Голды, конечно! Как будто на Иньяне нет плантаций, чтоб нарезать и сюда продать. Надо возить чёрт-те откуда из колоний…

– Поддержим колонистов вилкой и бутылкой!

Предложили выпить за Германию, сплотившую державы. Пока немцы тянули своё «Deutschland, Deutschland uber alles» 4, пилоты Красного Союза, скандинавы и кельты жрали, пили и общались.

– А я центавров уважаю. С обеих звёзд – и голдов, и оранжистов. Голдинки – славные девчонки. Они на Голде скороспелые, как генетические кабачки. Во такие кабачки! – Пилот Пухов показал размеры голдинок обеими руками.

– Скажи – как ярки! Га-га-га! Нет, я серьёзно – их брачный возраст с четырнадцати, по-овечьи. Всем вкалывают ускоритель.

– Эт-то нэ корэктно, я протиф акцелерацион. Дэвочки не успевают умствено взрослеть. Им нато учица, а они идут замуш.

– Тойво, ты в корне не прав!

– В корне я прав, Олешка!

– Я за то, – расклинил Пухов спорщиков, – чтоб колонистов брали в армию. Сколько Земле отдуваться? Ни на Оранже, ни на Голде нет прионов, там здоровый контингент! А у нас? половина в губчатом маразме, половина под ружьём. Ты был в Воронеже? ну и молчи!

Водочка лилась, журчала. Дело катилось, как с горы на санках. За Север, за зелёную Ирландию (хотя ирландец был всего один), за клетчатую Шотландию (шотландцы вчера перебрали у Райта и явиться не смогли), за знак Ярл, за всех патриотов, за орлов с разным количеством голов, за братство ариев и прочие святыни.

Громыхало караоке, во всю мощь октафонической системы извергая строевые мелодии. Стены слегка подрагивали. Музыкальный гром возбуждал народ; то там, то сям мужчины загорались ратным пылом и ревели пафосные песни:

Жизни тот один достоин,

Кто на смерть всегда готов!

Православный русский воин,

Не считая, бьёт врагов!

– Водки много не бывает! – Механик горячо дышал на Влада; на плече капитана висел пьяный Вальтер с блаженной улыбкой:

– Очень трогательно, камрад! Я давно хотел вот так собраться – товарищи, мы бойцы одного фронта!..

– Гнать всех в армию! Даже баранов. Среди нехолощёных тоже умные бывают. А валухов не надо, это мясо. Вывести крепкую боевую породу… вот, примерно как ты.

– Пухов, а в рыло?

– Трусья, не ссорица!

– Hoh! Ahoi! Hurra!

– Особый загар Голды. Я помню, она приехала и оробела. «Я с Центавры Голд, здравствуйте». Очаровательная, фигуристая, тоненькая. Пухов! у неё не кабачки! у неё лимончики.

– Да знаю, пробовал! …а ещё голдинская еда. Ты думаешь, это морква? Тереус голдиформис, красный хрен! И это – не рыба. Плавучий пузырь с жирной стенкой. Мы его жрём и проникаемся Голдой. Мы уже не земляне, а космические не-пойми-кто. Перец – с тау Кита, хлеб – с Индианы…

– Зато там ест почва, чистый грунт. Экология люкс! Если пы ты шил в Суоми, Пухоф, ты пы понимал, что сначит «бесплотие почвы». Вся Земля вы-со-са-на, в море – грясс. Кто-то толшен пахать в колониях! Бес сельскоо хосяйства шисни нет. Хайтэк не впрок, когта нет хлеп и мяса.

– Этот… кого посадили в медблок – он как, очухался?

– Глухо. Слетел с резьбы. Я узнавал…

– Во, засада… Говорю – не глотайте синтеты.

– Он не слишком баловался. Может, консервы. Съел вакуумные котлеты и рагу, потом стал чудной.

– Все ели, а слетел один?

– Инспектор по рациону разбирается.

– Что это вьеты схоронились? Как чужие… Тук-тук, девочки! Хм, молчат…

Выждав, пока в дверь прекратят стучать, настороженные вьетки выбрались из переполненной каютки под конвоем двух жёстко-корректных Ань Хаев и тише мышей просочились к осаждённому сортиру. Ань Хаи стояли насмерть, улыбались железно и таки обеспечили дамам доступ. Вернувшись в тесную коробку, они доложили Шону о вылазке, и тот сам вышел в набитый дымный холл.

– Выпьем с нами, Шон!

– Спасибо, я воздерживаюсь.

– Какой-то он неконтактный…

– У них гормонов нет, чтоб водку переваривать. Пьют напёрстками, потом неделю отходняк.

Строго осмотрев царящее вокруг безобразие, Шон протиснулся к Владу. Если он сердился, то виду не подавал. Держался сухо, говорил коротко:

– Наши девушки очень напуганы. Может, вызвать военную полицию?

– Никак не возможно. Боевое братство, нерушимые традиции. Придётся считаться. Ты хочешь летать в Троице?

Шон улыбнулся, но как-то так, что Владу стало неловко за происходящее. Однако, свой дом надо отстаивать!

Вьет скрылся в каюте.

Трезвый Сокол озирал окружающий дым-коромыслом. Всё шло, как задумано. Может, водка и яд, но у неё два неоспоримых достоинства – во-первых, на халяву лом проскочит, а во-вторых, с ней риска однозначно меньше, чем с кумаром.

Азиаты, похоже, забаррикадировались изнутри. Койки в холле трещали под весом сидящих – те, вшестером обняв друг дружку за плечи, раскачивались вправо-влево и орали песню времён Третьей Мировой:

Может мы обидели кого-то зря –

Сбросили полсотни мегатонн

Пусть горит и плавится теперь земля

Там, где был когда-то Вашингтон!

«Правильно мы американов не позвали. Точно бы обиделись, полезли в драку. А чтоб унять, скажем, чёрного Смита, нужно двое наших плюс Тойво. Или один Локс».

Влад хвалил себя за то, что настоял на пункте «Баб не приглашать!» Мужики сами могут заводиться – только держись!.. Когда гремят воинственные гимны, дамы лишние. Незачем им видеть, как мужчин пробивает на слезу и на брудершафты с поцелуями взасос. Опять-таки, мало эстетики в одноместном туалете, куда вынуждены шнырять люди, у которых вместе на душе 96 давящих литров пива.

– Ракитин, что это у тебя блестит? Фирма?.. золото?

– Нет, сплав какой-то.

Пухов взял брелок, уставился в зеркальную грань:

– О, вот так харя!.. но харя не моя. Перебор. Надо залить минералки.

– Ты, главное, не буянь. Зачем ты Тойве в нос салатом тыкал?

– Состав объяснял. Тереус, рыба не рыба, с Голды… Слушай! Ты в Кошкин Дом ходил, там такая голдинка живёт! Божья птаха. Стрижка-мальчишка, забирает – ой!

– Про Кошкин Дом – мол-чать!

– Носик, глазки… конфетка. Ты, слышно, на Иньяне девушку завёл? Туда бы лечь в госпиталь. Вирхов кормит с планетарных огородов… Я тыщу лет не ел капусты, настоящей. Ненавижу гибриды. Как сено жуёшь…

– Смотри, Густав с Лёшей толкует. Иди к ним.

– А! точно. Не знаю – куда хочу? Иньян забодал, Землю видеть не могу. Ты был в Воронеже?

– Брянский я. Иди, иди. Левой, правой, ать-два…

– Дай ещё раз зеркальце. Мне оттуда кивнули. О, вот оно!

– Убери башку, вдвоём не помещаемся.

Немигающий выпуклый глаз, как рыба с Голды, проплыл за гладью и сгинул. Пухова качнуло. Он ушёл, на ходу споря с кем-то:

– Центавра Голд, ага! и Кальяна… никуда ты не поедешь. Лучше вдрызг разбиться, чем этих маразматиков… Мозги в дырочку, как сыр. Котлеты, да, конечно! Прионы с мясом и тереус, вот тебе салат…

– Густав! ты мне брат! Давай.

– Давай, Ал-лёшка. Прозит!

– Не лессте к вьетам, они против.

– Никогда! Никогда я азиатку не зажму. Мне мешает cultural disconnect.

– Влад! – Отто побелел, покрылся крупными каплями пота, но крепко держал выправку и стакан в руке. – Я должен сказать правду – ты прекрасный устроитель камерадшафтсабенда. Ты угощаешь на славу. Я наблюдал ваш полёт, отстрел мишеней… Имею честь обратиться с просьбой. Готов предложить себя в Троицу, если… ты понял.

– Спасибо, друг; я запомню.

– Пойми, я стремлюсь к этому вовсе не из тщеславия, хотя… У вас отточенная техника. В Троице больше шансов… – Отто мучительно сглотнул, в глазах его появилось ожесточение. – Я хочу сражаться, Влад. Я поселился на Красном луче. Когда надо, я уйду от Макартура.

– Учтём, – пообещал Сокол, втайне тронутый искренностью немца. Не перевелась ещё порода крестоносцев, отстоявшая Европу.

– Камрады!! – возгласил Отто, звучным голосом и поднятым стаканом привлекая общее внимание. – Я предлагаю спеть в память о наших павших и выпить за них.

Шум в холле смолк; лица повернулись к говорящему. Отто продолжил – уже тише:

– Я прибыл сюда с четырьмя друзьями. Из них остался только Густав… Петер Глут – погиб в бою. Герт Ольшак – подбит дрейфером, не дожил до прилёта спасателей. Моника Андре – она с трудом добилась, чтобы стать истребителем…

Пока он перечислял потери, воцарилось полное молчание.

Влад поискал на столе шоколад. Всё сожрано подчистую! Пришлось неслышно скользнуть в каюту и взять плитку из тайного резерва. Знают же, подлецы – Сокол поминает только горьким шоколадом, – и ни кусочка не оставили! Ничего не жалко для товарищей, пусть трескают, хоть лопнут.

– Я обещаю. Я встречу «линзу», которая подстерегла её. Сожгу «линзе» движок, пристыкуюсь и сделаю то, что было с Моникой – вскрою пилотскую капсулу и вырву оттуда эту тварь. Я хочу видеть, как это сдохнет. Больше ни одна наша девушка им не достанется. Если промахнусь – пожалуйста, сделайте за меня.

Потемневший Густав запел:

Auf Deck, Kameraden, all auf Deck!

Heraus zur letzten Parade!

Der stolze «Warjag» ergibt sich nicht,

Wir brauchen keine Gnade! 5

Впервые за вечеринку все пели одно и вместе. Душевный подъём был велик – хор слышали двумя этажами выше и ниже, несмотря на звукоизоляцию.

Не скажет ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы Русского флага,

Лишь волны морские прославят навек

Геройскую гибель «Варяга»!

Расходились долго, с непременным «на посошок», освободившись от тяжёлой накипи на сердце и выплеснув сжатые в душе эмоции. Напоследок, весёлыми ногами топая по коридорам, делились мнениями:

– Надо чаще собираться!

– А он премилый человек, этот ужасный Сокол!

– Не зря говорят: «Загадочная русская душа». Не угадаешь, что в них таится.

– Только с жилой площадью у них плохо. Для таких добрых товарищеских встреч необходимо более простора.

Видимо, боевые песни ариев и их дружеские разговоры дошли до ушей вьетов. Или на них произвёл впечатление вид холла со сломанными нарами и пейзаж в сортире. Так или иначе, на следующий день, в субботу, младший капитан Ле Куанг Шон подал рапорт с просьбой рассмотреть возможность скорейшего переселения куда-нибудь в другое место.

* * *

Эта суббота выдалась знаковой. Ночью в Красном луче у Сокола произошёл невиданный загул, перекрывающий тусовку Райта так, что догонять без толку. Честь рыжего флайнг-офицера как организатора была уязвлена бесповоротно. Но анонимный вброс в помойку Живой Сети метил прямо в сердце союзных войск; он был пощёчиной всем, уважающим Устав.

Некий глумливый остряк разместил на помойной страничке Дополнение к Действующему Уставу, в котором значилось буквально следующее:

«Для борткотов и локсов отдание чести является не обязательным ввиду их особой специфики.

Борткотам и локсам разрешено ношение Орденов международного и национального достоинства на шейной бархотке (см. Поправки к статутам Крылатой Звезды и др. в Вестнике Совета Обороны)».

После этого даже стишок о страсти Райта к Бармаглоту пошёл за пустяк.

– Ес-с-с!! – завопила Маха, вскинувшись со стула и размахивая телефоном. – Обоих приложили, уау! Йо-хо-хо!

– Где? Дай!

– Кыш, овцы паршивые! Я… Локсу скину!

Через минуту из своей пещеры вышел распалённый Локс:

– Кто мне это бросил? Считаю до трёх, уже два с половиной.

– Ну, я! А что? – Маха упёрла руки в боки. После стычки у Райта она весьма осмелела.

Неожиданно для всех Локс зубасто улыбнулся и задорно подмигнул:

– Спасибо за подарок, лапочка. С меня цветок.

Влад тем временем недоумённо изучал письмо, выпавшее из пневмопочты. Военно-этическая комиссия Западного сектора строго предлагала ему уплатить штраф в размере 10 000 восточных долларов США (или в рублях по курсу) за аморальное и недостойное офицера поведение 13 февраля с.г. Уличающие Влада фото прилагались: вот он плюёт, вот бросает смятую салфетку.

– Я вчера не пил ни капли. Откуда галлюцинации-то?..

– Ах, Влад, – вздохнул Вальтер, держась за похмельную голову. – Письмо настоящее. Придётся уплатить, иначе дело перейдёт в конфликтный трибунал.

– Что я такого сделал? Меня измазали помадой… А кто снимал скрытой камерой?

– Система наблюдения, она там очень развита. «Глазки» повсюду. Выше уровнем специалисты ведут моральный анализ поступков с помощью компьютера…

– Моральный?! – Влад вскипел. – А оргия у Райта, значит, под анализ не попала?

– Оргия – приватная и добровольная, в частном жилище, а ты плюнул в общественном месте.

– Ох, ну и порядки у вас!

– Ты думаешь – зачем я поселился на Востоке? – Вальтер смотрел мягко и ласково.

– Знаю, дед насоветовал.

– Не только. У восточных – что бы там ни говорили, – подлинная, настоящая свобода личности. Никакой тотальной слежки. Где хочешь плюнь, где угодно брось пивную банку, ругайся любыми словами – можно всё! Если такое проделать в Германии, завтра же тебе придёт повестка в суд. Кто совершит свинство вдали от следящих систем, на того донесут соседи, прохожие, даже дети, игравшие на улице. Такое уж общество… Наверняка ты слышал о нашей службе госбезопасности, Штази – там тысячи сотрудников заняты отсевом ложных доносов. Я устал жить в обстановке этого удушливого этикета, когда нельзя шаг наступить, не обдумав предварительно его юридических последствий.

– Мрак. Представить невозможно!

– Если согласишься съездить со мной в Дрезден…

– Подумаю. У меня зародились сомнения. И насчёт Локса – где он? Мы стояли вместе, а на фото – ты, я и франкон.

– Полагаю, Локса стёрли фотошопом. Это наводит на мысли о том, пограничник ли он… Ох. Голова! Как это лечить? Водка кончилась…

– Экстракт фу ты.

– О, гениально! Пойду приму. Надеюсь, в новой обстановке Шон не откажет нам в поставках БАДов.

– Куда он денется?.. Они что, уже слиняли?

– Поразительно прыткий народ. Эвакуировались без следа.

– Ты тоже плевался у зеркала. Что же тебя повесткой не поздравили?

– Всё впереди. Я западный; должно быть, проходит согласование по инстанциям.

– Похоже, письмом дело не ограничится. На ваших лучах любят выбалтывать всё, что можно и нельзя. Скоро Сеть заквохчет: «Ракитин – монстр, садист, фашист, сморкается на лестнице и харкает в углы»!

Сеть заквохтать не успела – зато вызов к Дееву пришёл, как следовало ожидать.

По пути в кабинет генерал-майора Влад напоролся на упитанного Рудакова из коммунально-эксплуатационной службы, чьи чувства напрасно надеялся расшевелить Вальтер.

– Что же ты мне устроил, Ракитин? Пришлось вьетов в красный уголок переселять!

– Ты лучше спроси, как нам с ними жилось, как спалось и как потом в бой леталось.

– Сон не по моей части; этим врачи занимаются.

– Ага, Jedem das Seine – «Каждому своё», как скажет мой ведомый. Тебе – портянки, врачам – склянки, а нам – сириане. И равная оплата за равный труд, так?!

– Ну, вечно ты заводишься, Ракитин!..

Рудаков понял, что Сокол сейчас ещё что-нибудь скажет или сделает, поэтому бочком-бочком поспешил удалиться.

* * *

Деев в ожидании виновного слушал чарующие песни политпсихолога; тот радужно разъяснял, что все конфликты Сокола – вовсе не конфликты, а благоприятные симптомы:

– Я думаю – это успехи смехотерапии и здорового секса!

Генерал-майор сопел, на его лысине проступали красные жилки, а затем он дал волю командирскому рыку:

– Нишкни, слизень! Из-за тебя Троица в разнос пошла! развалил самое боевое звено! Под столом твоё место!

Пока политпсихолог давился невысказанными словами, Дееву предстал подтянутый, удалой Ракитин. Генерал жестом отослал опального спеца и впился взором в командира Троицы.

– Вот как. Он на меня глядит – и ни в одном глазу ни грамма совести. Прикажешь зачитать твои проступки или сам их назовёшь?

– Никаких проступков нет, товарищ генерал-майор!

– Ах, никаких! В оргии он отличился, дебош он устроил, вьета выпер из блока с особой жестокостью – и никаких?

– Разрешите доложить по пунктам, товарищ генерал-майор?

– Вали; я только твоей версии не слышал. Интересно, как соврёшь.

– На оргию я угодил по приглашению.

– Наверно, знали, кого звали.

– Возможно, это была глупая шутка с их стороны. Во всяком случае, честь русского офицера я не запятнал. Относительно дебоша – такого оргмероприятия не затевалось. Просто мужская вечеринка по поводу…

– Рёв слышали на всём луче.

– Дрянная изоляция. Давно пора сменить. Вьетам никто слова не сказал.

– Просто на дверь указал.

– Ни боже мой.

– А почему женщин до мест общего пользования не допускали? Форменное издевательство.

– Они протиснуться смущались. Очень тесно. И раньше-то очередь выстраивалась, а когда столько пива…

– У зеркала плевался.

– Товарищ генерал-майор, да неужели вы всерьёз…

– Будешь всерьёз, когда союзники рапортуют, где и что мой офицер наделал! Но главное – вот. – Деев выложил перед собой бумагу. – Ознакомься и вникни.

Влад принялся вникать.

В документе особисты Макартура утверждали, что «текст, порочащий основные принципы военной службы и оскорбляющий священные для граждан Земли понятия» вброшен в помойку Живой Сети с Востока, предположительно – Владом Ракитиным. Якобы они расследовали вброс путём психолингвистического и структурного анализа, и тот анализ указал на Влада. В связи с чем астро-коммодор Макартур предлагал генерал-майору Дееву провести допрос капитана Ракитина на полиграфе, именуемом также «детектором лжи», и таким образом выяснить истину для целевого наложения взыскания.

«Однако, быстрые у коммодора аналитики. За сутки справились».

– Это тебе за Алима, – цедил Деев. – Привет от Западного сектора!.. Влад, ты – моя головная боль. Теперь я знаю, как она выглядит.

– Брехня, не докажут. – Сокол преспокойно вернул лист.

– Ты не всё знаешь. – Деев вылез из кресла и, по излюбленной своей привычке, стал взад-вперёд вышагивать вдоль карты мира, заложив руки за спину. – Сегодня с Земли придут новости. Плохие новости.

Штабы ударных крыльев Востока и Запада владели одной из трёх драгоценных (вторая – у Вирхова, третья – резервная) установок прямой связи, которые позволяли им получать инфу с задержкой в секунды. Остальные должны ждать, пока долетят обычные сверхсветовые волны.

Тотчас стало ясно, что сводка Филина, прочитанная Владом после возвращения – так, мутное прикрытие действительных причин ажиотажа. На Земле случилось нечто, заставившее Деева с Макартуром пачками гонять эскадрильи, а связистов – ограничить переговоры с Землёй текстовыми письмами.

– Что?

– Напал гран-линкор, Сэр Пятый. Десять или больше миллионов жертв.

– Где? – Влад с ужасом подумал о Клинцах. Если колоссаль прошёлся по России…

«Если «да» – Деев, ты меня не удержишь. Клянусь, уйду в стратегический флот».

– Аргентина и Бразилия. Штурмовики из Анголы подбили его, а когда он уходил, система О’Хара загнала линкор к Юпитеру и утопила.

«Здорово! Сработано что надо!»

– Поэтому, – ровно шагал Деев, – сегодня разгорится приступ оголтелого шовинизма. Ты со своим вбросом…

– Не я, това…

– Ты. Попал очень кстати. Во время истерии запросто влетишь под трибунал. Я постараюсь отмазать. Но чтобы впредь… Больше! Никаких! Штучек! Кру-гом! Оба, с Вальтером – на гемодиализ! Промыть кровь от сивухи – и на дежурство!

* * *

Режим текста. Ноготки быстро давили на сенсоры.

– Ау. Ау. Гер! Ты где?

– Я РАБОТ. Много +++ ЖУТЬ

– Был Валентин. Все 1+1. Я – 1, ПЛАЧ :(

– Кто Валентин?

– День ВЛЮБ!!!

– За мной ПОДАР. Как ЗДОР?

– Мне СТРАШ!

– Сны?

– Меня НАПУГ +++

– Кто?

– Пришёл РУС робот. Он меня ВЫНЮХ

– Робот???!!! Не может. Нет ДЕТЕКТ

– Меня ВЫСЛЕЖ. Ты сказал – ВРАГИ. Я чую

– Ерунда. Чутьё сбоит

– Я что дура??!! Он СТРАШ! Я-Е-ГО-БО-ЮСЬ!

– Тип робота?

– ОТ-КУ-ДА-Я-ЗНА-Ю??!!

– Чей?

– Крыло Восток, ЭСК Филина, Хонка

– Не БОЙ. Ты меня ЛЮ?

– ЛЮ всем СЕР. Придёшь?

– Мя

– Мурр

* * *

1 Да здравствует Красная Россия! (вьет.)

2 Гисберт Япикс, пер. с фризского С.Петрова

3 Ура! (приветственный возглас) (нем.)

4 Германия, Германия превыше всего (нем.)

5 Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает! (Рудольф Грейнц, пер. с нем. Е.Студенской)

Оглавление

Пролог

Глава 1. Троица

Глава 2. Кошкин Дом

Глава 3. Бич божий

Глава 4. Иньян

Глава 5. Притяжение тайны

Глава 6. Испытание

Глава 7. Вечеринка у Райта

Глава 8. День Мужчин