Винтик для Смерти [Денис Нивакшонов] (fb2) читать онлайн

Денис Нивакшонов Винтик для Смерти

Осколки

Игорь прижался лбом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть сквозь водяные дорожки знакомые до боли пейзажи. Поля, обсыпанные грязным снегом, скелеты остановок с облезлой рекламой «Беломора», покосившиеся заборы частного сектора. Запорожская область, зима 1994-го. Казалось, не Советский Союз развалился, а его просто бросили здесь ржаветь, как тот трактор у поворота на посёлок.

Письмо об отчислении лежало в рюкзаке жгучим углём. Он даже не стал спорить, не пошёл на апелляцию. Просто перестал ходить на пары, запирался в общажной комнате и смотрел в потолок, пока потолок не начинал смотреть в ответ. Не сложилось. Не влился. Словно где-то внутри него был вырван важный винтик и вся конструкция под именем «Игорь» рассыпалась от первого же дуновения взрослой жизни.

Автобус с визгом тормозов остановился на площади. «Конечная. Посёлок Юбилейный», — просипели динамики. Юбилейный. Смешное название для места, где нечему радоваться.

Воздух ударил в лицо колючей смесью мороза и угольной гари от котельных. Игорь натянул капюшон и потащил свой скромный скарб по знакомой дороге. Ничего не изменилось. Тот же магазин «Рассвет» с пустыми витринами, та же вечная очередь за хлебом, те же мужики у гаража, греющие руки о чадящую буржуйку. Взгляды были пустыми, усталыми. Жизнь здесь была не для того, чтобы жить, а для того, чтобы доживать.

Дом. Двухэтажная «хрущёвка», штукатурка которой осыпалась, обнажая кирпич, как плохо зажившая рана. Родители встретят его с тихой укоризной в глазах. Сын-студент, будущее семьи… а вернулся обломок.

Он замедлил шаг, оттягивая момент. Взгляд упал на детскую площадку между домами. Ржавые качели, покосившаяся горка. И песочница. Та самая.

Ноги сами понесли его туда. Песок был мёрзлым, слежавшимся, припорошенный снегом. Здесь всё и произошло. Яркое солнце, смех, пластмассовые ведёрки. И тогда — рёв мотора, визг тормозов, крик отца из окна… и всепоглощающая, оглушающая боль. Сотрясение. Перелом. Искажённое ужасом лицо Димки, на которое падала тень от колеса…

Игорь зажмурился, отгоняя воспоминание. Открыл глаза. И вздрогнул.

На краю песочницы сидел воробей. Обычный, серенький. Но с ним было что-то не так. Он не прыгал, не искал крошек. Он сидел неподвижно, и вокруг него воздух… мерцал. Словно очень горячий воздух над костром. Искажался, дрожал. А сам воробей был каким-то неестественно чётким на этом фоне, будто его вырезали из другого фото и наклеили сюда.

Игорь моргнул. «Показалось. От усталости, от стресса», — прошептал он себе.

В этот момент из-за угла дома вышел местный алкаш, дядя Коля. Шаркающей походкой он брёл к ларьку, вероятно, в надежде раздобыть на опохмел. Игорь отвёл взгляд от воробья и посмотрел на него.

И застыл.

Тот же самый эффект. Воздух вокруг фигуры дяди Коли плыл и мерцал. А сквозь него проступал какой-то другой, искажённый образ: неестественно вывернутая нога, тёмное пятно на груди телогрейки. Картинка была мимолётной, как вспышка. На секунду Игорю почудился запах железа, медный привкус крови на языке.

Он резко отпрянул, ударившись спиной о холодный металл качелей. Сердце колотилось где-то в горле. Что это было? Галлюцинация? Последствия того старого сотрясения?

Дядя Коля, ничего не замечая, прошёл мимо, к ларьку. Мерцание вокруг него исчезло. Он был просто пьяным мужиком в грязной телогрейке.

Игорь обернулся к песочнице. Воробей улетел.

Он глубоко вдохнул ледяной воздух, пытаясь унять дрожь в руках. Это нервы. Усталость. Больше ничего.

Собрав волю в кулак, он повернулся к подъезду. Ему предстояло встретиться с родителями, смотреть в их разочарованные лица. Это казалось сейчас гораздо страшнее, чем мимолетные видения.

Он ещё не знал, что это был не сбой зрения. Это был щелчок. Первый тихий щелчок спускового крючка его личного кошмара. Механизм, сломанный в далёком детстве, наконец-то, со скрипом и стоном, начал свою работу.

Медный привкус

Дверь открыла мать. Лицо её, всегда казавшееся Игорю уставшим, теперь выглядело окончательно вымотанным. В глазах мелькнуло что-то сложное: мгновенная радость, тут же задавленная грузом тревоги и того самого немого вопроса: «Что ты здесь делаешь? Почему не там, в большом городе, где светлое будущее?»

— Игорёк… сынок, — голос у неё сорвался на полуслове. Она потянула его в прихожую, будто боялась, что соседи увидят его возвращение как нечто постыдное.

Квартира пахла тем же, чем и десять лет назад: варёной картошкой, лавровым листом и цветами. Отец сидел на кухне за столом, разбирая какую-то сломанную розетку. Он поднял на Игоря взгляд из-под густых, нахмуренных бровей.

— Ну что, академик, сессию завалил? — хрипло спросил он. В его тоне не было злобы. Была привычная покорность судьбе, которая всегда преподносит сюрпризы в виде удара шилом в бок.

Игорь молча достал из рюкзака смятый листок и положил на стол. Отец бросил на него взгляд, отложил отвёртку, тяжело вздохнул.

— Отчислили. Ясно. Дело житейское, — он произнёс это так, будто речь шла о поломке того же утюга. — Будешь тут, с нами. Работы, правда, нет. На заводе сокращения. Но как-нибудь…

Разговор не клеился. Мать хлопотала у плиты, пытаясь из ничего сделать праздничный ужин. Отец ушёл в себя. Игорь чувствовал себя чужим на этом празднике поражения. Его тело физически ныло от желания лечь на свою старую кровать, свернуться калачиком и провалиться в небытие.

Но в голове стучало, как навязчивый ритм: мерцание, вывернутая нога, медный привкус.

Он подошёл к окну, за которым уже сгущались ранние зимние сумерки. Площадка, песочница… всё как обычно. Никакого мерцания.

— Что ты там увидел? — подошла мать, вытирая руки об фартук.

— Ничего. Показалось.

— Он там был? — спросила она тихо, без уточнений. Оба знали, о ком речь.

— Кто?

— Димка. Твой… друг.

Игорь покачал головой. Он не видел Димку с самого отъезда в институт. Слышал лишь отрывочные слухи от матери по телефону: «поправляется», «ходит», «стал немного… странный».

— Нет, — ответил Игорь. — Не видел.

В этот момент с улицы донёсся резкий, раздирающий тишину крик. Не крик страха, а крик-стон, животный и полный боли.

Игорь вздрогнул, как от удара током. Ледяная игла прошла по спине. Он узнал этот звук. Он уже слышал его — в той мимолётной вспышке у песочницы.

Он бросился к двери, снося на пути старую вешалку для одежды.

— Игорь! Куда ты?! — крикнул отец.

Но он уже выскакивал из подъезда. Морозный воздух обжёг лёгкие. На площадке у ларька столпилось несколько человек. Кто-то кричал: «Скорую! Вызывайте скорую!»

Игорь, расталкивая людей, пробился вперёд.

Дядя Коля лежал на замёрзшей земле, скрючившись калачиком. Его лицо было искажено гримасой нечеловеческой агонии. А из-под телогрейки, прямо на сером, утоптанном снегу, расползалось алое, горячее пятно. Рядом валялась бутылка из-под портвейна, разбитая на острые осколки.

Но это было не самое страшное.

Самое страшное было то, что его нога была вывернута под неестественным, невозможным углом. Именно так, как Игорь и видел в своём мимолётном видении.

И запах. Тот самый, что он почуял тогда лишь на мгновение. Теперь он витал здесь густо и сладко — запах свежей крови и дешевого алкоголя.

Кто-то из стоящих рядом, бабка в платке, крестилась и причитала: «Оступился, бедолага, на льду… Бутылка-то в руках… Видимо, на осколок и напоролся… Господи, помилуй…»

Игорь стоял, не в силах пошевелиться. В ушах был тот оглушительный звон. Мир вокруг снова поплыл, но на этот раз не из-за видения, а от осознания.

Это не галлюцинация.

Он это видел. Знал.

И не сделал ничего.

Кто-то толкнул его в плечо, проходя с одеялом. Игорь отшатнулся. Его взгляд упал на противоположную сторону улицы.

Там, в тени между двумя гаражами, стояла высокая, худощавая фигура в тёмном пальто и шапке-ушанке. Стояла совершенно неподвижно, наблюдая за суетой вокруг дяди Коли.

Это был Димка.

Он не выглядел ни испуганным, ни взволнованным. Его лицо, изборождённое шрамом от той давней операции (шрам тянулся от виска к углу рта, придавая лицу постоянное выражение лёгкой, язвительной усмешки), было спокойным. Отстранённым. Словно он смотрел не на трагедию, а на предсказуемый результат некого эксперимента.

Их взгляды встретились на секунду через всю улицу. Глаза Димки были тёмными, пустыми, как два уголька. В них не было ни капли узнавания, ни дружбы, ни чего бы то ни было человеческого.

Затем Димка развернулся и медленно, не спеша, пошёл прочь, растворившись в синих сумерках.

А Игорь остался стоять на морозе, смотря на кровь на снегу и слушая, как затихающие стоны дяди Коли сливаются с воем приближающейся «скорой».

Он понял две вещи.

Первая: с ним происходит что-то ужасное и реальное.

Вторая: он здесь не один, кто это видит.

И это пугало больше всего на свете.

Разрывы

Следующие несколько дней слились в одно серое, липкое пятно. Игорь почти не выходил из своей комнаты. Он лежал на кровати и смотрел на трещину в потолке, которая с детства напоминала ему очертания дракона. Теперь же он видел в ней только искажённое лицо дяди Коли и пустые глаза Димки.

Воспоминание о том вечере не отпускало. Стоны. Кровь на снегу. И тот спокойный, отстранённый взгляд из темноты. Он пытался убедить себя, что это совпадение. Что Димка просто проходил мимо, застыл от шока, а его шрам искажает выражение лица. Но это была слабая, трусливая ложь и Игорь знал это.

Его собственный дар, его проклятие, молчало. Никаких мерцаний, никаких призрачных образов. Лишь гнетущая тишина, прерываемая лишь скудными разговорами с родителями. Мать смотрела на него с жалостью, отец — с молчаливым непониманием. Они думали, он переживает из-за отчисления. Они и представить не могли, что их сын сошел с ума или стал свидетелем того, как сама Смерть даёт ему знать о своём визите.

На четвёртый день терпение лопнуло. Он не мог больше сидеть в четырёх стенах с этим знанием. Ему нужно было увидеть Димку. Услышать его голос. Убедиться, что тот вечер — всего лишь плод его больного воображения.

Он знал, где его искать. В их детстве за заброшенным домом культуры был своего рода штаб — старый вагончик, куда они таскали журналы, папины инструменты и прочую ерунду. Место, где они мечтали и строили планы о будущем, которого у одного из них, как оказалось, не будет.

Дорога заняла минут двадцать. Посёлок затихал, готовясь к вечеру. Из труб шёл густой дым — люди топили печи чем придётся. Игорь кутался в куртку, поднимая воротник. Каждый прохожий вызывал у него непроизвольный спазм страха — а не замерцает ли вокруг него воздух?

Вагончик стоял на месте, но выглядел уже не как убежище, а как памятник самому себе. Ржавый, с провалившейся крышей, но с едва заметным светом в щелях ставней.

Игорь постоял минуту, собираясь с духом, и постучал по скрипучей двери.

— Входи, если не боишься испачкаться, — донёсся изнутри голос. Он изменился. Стал ниже, с лёгкой хрипотцой, но в нём угадывались те же интонации.

Игорь толкнул дверь. Внутри пахло машинным маслом, паяльной кислотой и старой бумагой. Димка сидел за столом, заваленным странными приборами: старыми радиолампами, мотками проводов, разобранным магнитофоном. Он что-то паял, и яркое пламя горелки выхватывало из полумрака его лицо — острые скулы, тёмные глаза и тот самый, уродующий лицо шрам.

Он не выглядел удивлённым.

— Игорь, — произнёс он, не отрываясь от работы. — Слышал, ты вернулся. Насовсем.

— Привет, Димка, — голос Игоря прозвучал сипло. — Да, вот… не сложилось.

— У них у всех не складывается, — Димка аккуратно положил паяльник и повернулся к нему. Его взгляд был тяжёлым, изучающим. — А у тебя-то что не сложилось? У нашего академика.

Игорь почувствовал, как по спине бегут мурашки. В этом вопросе не было дружеского участия. В нём был холодный, почти клинический интерес.

— Да так… — Игорь мотнул головой, отводя взгляд. Его глаза упали на стену за спиной Димки. Там была прикреплена большая, самодельная карта посёлка, испещрённая какими-то странными значками, линиями и цифрами. Она напоминала карту военных операций. — Это что?

— Наблюдения, — просто ответил Димка и встал, перекрывая собой вид на карту. Он подошёл ближе. — Ты плохо выглядишь, Игорь. Нервы? Бессонница?

— Со мной… творится что-то странное, — выпалил Игорь, не в силах больше держать это в себе. Он не мог говорить с родителями, но возможно с Димкой… они же вместе через это прошли. — Я… я видел, как дядя Коля умрёт. За несколько минут до того, как это случилось.

Он ждал смеха, недоверия, возможно совета сходить к врачу.

Но Димка лишь медленно кивнул, словно подтверждал давно известный ему факт.

— Видел. Да. Это бывает, — он повернулся, взял со стола странный предмет, похожий на старинный компас, но со стрелками, закреплёнными на тонких пружинках. — Мир… трескается, Игорь. Старая краска облезает, и сквозь неё проступает настоящая картина. Не все это видят. Только те, кого… достали.

— Что значит «достали»? — Игорь почувствовал, как холодеют пальцы.

— Тех, кого выдернули из потока в тот момент, когда они должны были быть стёрты. Как тебя. Как меня. — Димка ткнул пальцем в свой шрам. — Мы с тобой, друг мой, брак на производстве. Ошибка. Сбой. И теперь система пытается прийти в равновесие. Одним дано видеть дыры. Другим — их латать.

Он говорил спокойно, методично, как инженер, объясняющий поломку механизма. В его словах не было ни безумия, ни фанатизма. Была лишь леденящая душу уверенность.

— Что ты имеешь в виду под «латать»? — прошептал Игорь.

Димка посмотрел на него, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.

— Ты видел, что случилось с дядей Колей? Ты думаешь, это случайность? Он должен был утонуть неделю назад в речке. Но его кто-то откачал. Нарушил порядок. И дисбаланс, что он создал… его нужно было компенсировать. Небольшая коррекция. И равновесие восстановлено.

Игорь отступил на шаг, натыкаясь на стопку старых журналов. Сердце бешено колотилось.

— Это… это был ты? Ты это сделал?

— Я? — Димка слабо улыбнулся, и шрам на его лице изогнулся, как ядовитая змея. — Нет, Игорь. Я лишь… регистрирую помехи. А исправляет их сама Система. Законы физики, вероятности, случайности… называй как хочешь. Я лишь понимаю их лучше других. А ты… — он сделал шаг вперёд, — ты, я смотрю, их чувствуешь. Это интересно.

В его тоне прозвучала неподдельная научная заинтересованность, от которой стало ещё страшнее.

— Я ничего не чувствую, — резко сказал Игорь, пятясь к выходу. — Я… мне пора.

Димка не стал его удерживать. Он лишь кивнул.

— Конечно. Иди. Отдохни. Ты ведь видел только начало. Скоро будет больше. Намного больше. Дыры рвутся по швам.

Игорь выскочил из вагончика, жадно глотая холодный воздух. Он был почти уверен, что сошёл с ума. Потому что альтернатива — что с ума сошел не он, а весь мир вокруг, — была невыносима.

Он шёл домой, и ему повсюду чудились эти «дыры» — в треснувшем асфальте, в разбитом окне подвала, в пустых глазницах заброшенного детского сада.

А в кармане куртки лежал маленький, ничем не примечательный винтик, который он, сам не зная зачем, стащил со стола Димки. Он был холодным на ощупь, но казался живым.

Первое звено

Винтик из вагончика Димки лежал на тумбочке. Игорь не знал, зачем он его взял. Сувенир на память о безумии? Талисман? Он был просто куском железа, холодным на ощупь.

Безумие… Эта мысль была единственным спасительным якорем. Если он сходит с ума, значит, всё это ненастоящее. Значит, дядя Коля просто неудачно упал, а Димка просто стал странным типом после травмы. Но якорь держал плохо. Слишком уж реальными были эти видения. Слишком уж точным оказалось предсказание.

Он больше не мог просто лежать. Страх сменился навязчивым, почти параноидальным ожиданием. Он стал ловить себя на том, что вглядывается в лица прохожих, ища на них признаки того самого мерцания. Он стал прислушиваться к внутренним ощущениям, пытаясь уловить тот самый медный привкус или внезапную боль в старых травмах.

Его старый перелом таза ныл от сырости. Голова временами кружилась. Он списывал это на нервы.

На пятый день после разговора с Димкой он пошёл в единственный работающий магазин за хлебом. Очередь была недлинной, но двигалась медленно. Кассирша с лицом, как помидор, орала на кого-то по телефону, не спеша пробивая товары.

Игорь стоял, уставившись в спину впереди стоящей женщины, и думал о том, что сходит с ума. И вдруг…

Он почувствовал это раньше, чем увидел. Сначала — лёгкое головокружение. Потом — тупая, знакомая боль в тазу, будто кость снова треснула. Он застонал и схватился за прилавок, чтобы не упасть.

— Парень, ты чего? Тебе плохо? — обернулась женщина, которую он разглядывал. Молодая, лет двадцати пяти, с усталым, но добрым лицом. На руках у неё сидела маленькая девочка, лет трёх, с двумя косичками-хвостиками.

Игорь поднял глаза. И увидел.

Воздух вокруг неё и ребёнка плыл. Искажался, как над раскалённым асфальтом. А сквозь эту дымку проступал жуткий, на мгновение мелькнувший образ: женщина лежит на асфальте, её голова неестественно запрокинута, а из-под неё растекается лужа. А рядом, в метре, валяется маленькая розовая туфелька.

Видение длилось долю секунды. Но его было достаточно.

Медный привкус заполнил рот. Игоря затрясло.

— Вам вызвать врача? — женщина смотрела на него с искренней тревогой.

«Она добрая», — промелькнуло в голове у Игоря. «Она спросила, плохо ли мне».

— Уходите, — просипел он, с трудом разжимая челюсти.

— Что?

— Уходите отсюда! Сейчас же! — его голос сорвался на крик. Люди в очереди обернулись. Кассирша бросила трубку.

Женщина с испугом отшатнулась, прижимая к себе ребенка.

— Да вы больной…

— УБЕЙТЕСЬ! — завопил Игорь, уже не контролируя себя. Паника, животный ужас перед тем, что он видел, вырвались наружу.

Испуг на лице женщины сменился оскорблением и страхом. Она резко развернулась и, прижимая дочь, почти побежала к выходу, бросив свою полупустую корзину.

Игорь стоял, тяжело дыша, опираясь о прилавок. На него смотрели как на сумасшедшего. Кассирша что-то кричала, тыча в него пальцем. Он ничего не слышал. В ушах звенело.

Он выскочил на улицу. Женщина уже сажала ребёнка в старый запорожец, припаркованный у тротуара. Она торопилась, бросала на него испуганные взгляды.

Игорь отпрянул назад, в подъезд, и стал наблюдать, сердце колотилось, как молот.

Машина завелась. Женщина посмотрела по сторонам, дала задний ход, чтобы выехать с узкой парковки. Она была явно нервная, дёрганая из-за его криков.

В этот момент из-за угла, не сбавляя скорости, вырулил грузовик-самосвал, везущий песок с карьера. Он пронёсся в сантиметрах от бампера запорожца.

Женщина резко дёрнула руль и нажала на тормоз. Запорожец дёрнулся и заглох.

Грузовик, не заметив ничего, умчался дальше.

Тишина. Женщина сидела за рулём, опустив голову на руки. Видно было, как она дрожит. Ребёнок на заднем сиденье начал плакать.

Никакой крови. Никакой лужи. Никакой розовой туфельки.

Игорь медленно выдохнул. Сжатые в кулаки пальцы разжались. Он сделал это. Он предотвратил это. Он не дал этому случиться.

Он спас её.

Чувство облегчения было таким сильным, что он готов был рыдать. Он не сумасшедший. Его дар реален. И его можно использовать во благо.

Он вышел из подъезда, чувствуя странную эйфорию, смешанную с остатками адреналина. Он посмотрел на женщину. Она заводила машину, всё ещё в явном потрясении.

Их взгляды встретились. В её глазах не было благодарности. Там был чистый, неподдельный страх. Страх перед ним. Психом, который закричал на неё в магазине и который теперь смотрит на неё из подъезда.

Она резко дёрнула с места и уехала.

Игорь остался один. Эйфория стала понемногу угасать, сменяясь пустотой и холодком. Он повернулся, чтобы идти домой.

И замер.

На противоположной стороне улицы, прислонившись к стене гаража, стоял Димка. Он был в том же тёмном пальто. В руках он держал тот самый странный компас со стрелками на пружинках. Одна из стрелок мелко подрагивала.

Димка не смотрел на Игоря. Он смотрел на точку, где только что был запорожец. Его лицо было сосредоточенным, как у учёного, фиксирующего интересный феномен.

Потом он медленно поднял голову и посмотрел прямо на Игоря. В его глазах не было ни гнева, ни раздражения. Было лишь холодное, безжалостное любопытство.

Он поднёс две руки к вискам, пальцами изобразил подобие короны, а потом медленно, очень медленно, провел пальцем по горлу.

Жест был настолько отчужденным и леденящим, что у Игоря по спине побежали мурашки.

Затем Димка развернулся и ушёл, не оглядываясь.

Эйфория исчезла полностью. Её сменил новый, куда более глубокий страх. Он не предотвратил смерть. Он ее перенёс. Он выдернул одно звено из цепи, и теперь вся цепь начала двигаться по-новому, непредсказуемому и, судя по жесту Димки, куда более страшному пути.

Он не герой. Он был мальчиком, тыкающим палкой в сложный механизм, не понимая, как он устроен. А где-то рядом стоял часовщик, который всё понимал. И который был готов разобрать механизм на части, чтобы починить нанесённый им ущерб.

Игорь посмотрел на небо, затянутое серой пеленой. Баланс. Димка говорил о балансе.

Игорь нарушил его. И теперь кому-то придётся заплатить по счету.

Цена спасения

Три дня тишины. Три дня, в течение которых Игорь не видел ничего. Ни мерцаний, ни призрачных образов. Лишь обыденный, убогий быт посёлка, который теперь казался обманчивой декорацией, натянутой на настоящий, жуткий мир, чьи законы он начал ощущать.

Он пытался найти информацию о той женщине. Узнал, что её зовут Светлана, работает медсестрой в местной амбулатории. Живёт с дочкой и больной матерью. Каждый день он украдкой наблюдал за её домом, ожидая… он сам не знал, чего. Признаков надвигающейся беды? Или, наоборот, подтверждения, что всё обошлось?

На четвертый день тишина закончилась.

Он пошёл выносить мусор. Контейнеры стояли за их двухэтажкой, в узком проходе, куда редко заглядывало солнце. Воздух там всегда был спёртым, с запахом гниющих отбросов и старой известки.

Игорь уже хотел бросить пакет в бак, как вдруг его ударило волной тошноты. В висках застучало. Прямо перед ним, у стены, стоял подросток, лет шестнадцати. Славка, сын местного сантехника. Он что-то разглядывал в своей руке, нахмурившись.

И вокруг него всё замерцало.

Воздух заплыл маревом. Игорь увидел — чётко, ясно, будто на экране — Славку, лежащего в такой же позе у стены. Но его лицо было бледным, восковым. Изо рта текла струйка пены. В раскинутой руке зажат маленький полиэтиленовый пакетик с остатками белого порошка.

Видение исчезло. Славка по-прежнему ковырял в зубах, ни о чем не подозревая.

Игорь отпрянул, прислонившись к холодной стене. Нет. Не снова. Его тут же вырвало прямо на замёрзшую землю. Он чувствовал себя физически больным от этого дара, от его непрошеного вторжения.

Он должен был что-то сделать. Кричать? Угрожать? Как в прошлый раз? Но он помнил взгляд Светланы — полный страха. Он не мог снова навлечь на себя подозрения.

Славка заметил его и скривился.

— Ты чего, корячишься? Объелся чего-то?

В голове у Игоря пронеслась мысль: «Димка. Димка знает, как это работает. Он говорил о балансе». Может, он прав? Может, не нужно вмешиваться? Пусть система сама все расставит по местам…

Но он видел восковое лицо Славки. Это был ещё ребёнок.

— Славка… — голос Игоря был хриплым. — Что это у тебя?

Подросток насторожился.

— Что?

— В руке. Что ты держишь?

Славка разжал кулак. В ладони лежала скрученная банкнота и несколько таблеток анальгина.

— Голова болела. А чо такое?

Это не было тем пакетиком. Видение показывало будущее. Возможно, не сейчас. Возможно, через час, день, неделю.

Игорь сделал шаг вперёд. Он не кричал. Он говорил тихо, но так, чтобы каждое слово впивалось, как игла.

— Если тебе предложат что-то сильнее чем анальгин… любую дрянь в пакетиках… ты откажешься. Понял?

— Ты о чём вообще?

— Ты ОТКАЖЕШЬСЯ! — Игорь вцепился ему в плечо. — Поклянись. Поклянись мне, что ни за что не будешь это пробовать.

Славка смотрел на него, как на ненормального, испуганно и зло.

— Да пошёл ты! Отстань! — Он вырвался и, бросив на Игоря последний гневный взгляд, убежал из прохода.

Игорь остался один, дрожа от нервного напряжения. Он не знал, сработало ли это. Он не кричал о смерти, он попытался предупредить. Может, так будет лучше. Менее заметно.

Он не видел, как из-за угла соседнего гаража появилась фигура. Не Димка. Пожилой мужчина в засаленной телогрейке, с лицом, прожжённым ветром и водкой. Это был дядя Гриша, известный в поселке «аптекарь» без лицензии. Он наблюдал за всей сценой исподлобья, его глаза блестели любопытством.

Вечером того же дня Игорь сидел на кухне и пытался есть мамин борщ, не чувствуя вкуса. По телевизору шли какие-то новости, но звук был приглушён.

В дверь постучали. Резко, настойчиво.

Отец пошёл открывать. В квартиру ввалился мужчина — отец Славки. Его лицо было багровым от ярости.

— Где твой ублюдок?! — проревел он, заглядывая в кухню.

Игорь встал.

— Что случилось?

— Славку в милицию забрали! Он торговал этой дрянью у школы! Говорит, твой сын его надоумил! Сказал, что это прибыльное дело! Что спрос будет!

Игоря будто обдали ледяной водой.

— Я… я не это говорил…

— Молчи! — отец Славки был вне себя. — Из-за тебя моего сына теперь под суд отдадут! Лучше бы он сдох, чем сел!

Последние слова повисли в воздухе тяжелым, зловещим эхом. «Лучше бы он сдох».

Отец Игоря пытался утихомирить разъярённого соседа, что-то говоря о недоразумении. Но Игорь уже не слышал. Он смотрел в стену и понимал.

Он не предотвратил смерть. Он подменил её. Он отвёл одну беду, и на её место тут же пришла другая, может, даже худшая. Он говорил Славке о «дряни в пакетиках», и его слова, вырванные из контекста, стали тем самым толчком, тем самым искривлением реальности, которое привело парня к милицейскому участку.

Баланс. Плата.

Он машинально вышел на балкон. Воздух был холодным и колючим. Он смотрел на тёмные окна посёлка, и ему казалось, что он чувствует, как где-то там, в темноте, Димка ухмыляется своему отражению в стекле. «Видишь? А я тебя предупреждал».

А потом его взгляд упал на тротуар прямо под их окнами. Там стоял Димка. Он не смотрел наверх. Он смотрел на окна дома, где жил Славка. В одной руке у него был тот же компас, а другой он что-то чертил в блокноте.

Он был похож на бухгалтера, ведущего скрупулезный учёт. Учёт грехов и возмездий.

Игорь понял, что стал частью этой бухгалтерии. Непроизвольным, но активным участником. Каждое его действие — это новая запись в страшном гроссбухе.

Он отступил от окна, закусив губу до крови. Страх сменился новым, незнакомым чувством — яростным, бессильным гневом. Гневом на себя, на Димку, на этот безумный мир с его жестокими и несправедливыми законами.

Он не мог больше оставаться в неведении. Ему нужно было понять правила этой игры. Понять, как работает этот «баланс». Потому что в следующий раз он не сможет просто стоять и смотреть.

В кармане его куртки лежал тот самый винтик. Он сжал его в кулаке, ощущая холод металла. Этот кусок железа был единственным реальным доказательством того, что происходит что-то настоящее. И он был как-то связан с Димкой.

Возможно, ключ к пониманию лежал там, в вагончике. И Игорь знал, что ему придётся туда вернуться. Уже не как к старому другу, а как к врагу.

Бухгалтерия зла

Гнев был горючим, но ненадёжным. К утру он выгорел, оставив после себя пепелище страха и холодную, расчётливую решимость. Игорь больше не сомневался. Он не был сумасшедшим. Он был участником игры, правил которой не знал. И единственный, кто знал правила, был его бывший лучший друг.

Он достал тот самый винтик. В холодном зимнем свете, падающем из окна, он казался обычным куском железа. Но Игорь чувствовал его. Небольшую вибрацию? Или это просто дрожь в его собственных пальцах? Нет. Что-то было в нём не так. Он был… слишком холодным для комнатной температуры. И когда Игорь сжимал его в кулаке, тупая боль в тазу чуть затихала, словно винтик был крошечным громоотводом для его личного дискомфорта.

«Регистрирует помехи», — сказал Димка про свой компас. «Мы с тобой брак на производстве».

Что, если этот винтик — такой же «брак»? Часть какой-то машины, которая чувствует искажения? Часть системы, которую Димка так яростно защищает?

Игорю нужно было вернуться в вагончик. Но не для разговора. Для обыска. Пока Димки нет.

Мысль была безумной. Если Димка и вправду был тем, кем себя считал — «санитаром мироздания» — то поймать его врасплох будет непросто. Но другого выхода не было. Ждать следующего видения и снова накосячить? Нет.

Он выслеживал его два дня. Димка вёл себя как призрак. Он появлялся в самых неожиданных местах, всегда один, всегда с тем своим блокнотом и компасом. Он мог часами стоять у проходной завода, наблюдать за детьми у школы или просто сидеть на лавочке в самом захолустном уголке посёлка, словно замерший хищник.

Игорь заметил закономерность: каждое утро, около десяти, Димка уходил в амбулаторию — менять повязки и, вероятно, получать свои таблетки. У него было чуть меньше часа.

На третье утро Игорь, замирая от каждого шороха, подошёл к вагончику. Дверь, как он и ожидал, была заперта. Но замок был старый, советский, висячий. Игорь, руки тряслись от страха и холода, подобрал с земли ржавый гвоздь. Воспоминания из детства, когда они с Димкой взламывали такой же замок на заброшенном складе, всплыли сами собой. С ироничной горечью он ощутил, как навыки, полученные в дружбе, используются ей же в пику.

Замок щёлкнул с треском, казавшимся невероятно громким в утренней тишине.

Игорь вскользь огляделся и проскользнул внутрь.

В вагончике ничего не изменилось. Тот же запах машинного масла и окисленного металла. Тот же хаос на столе. Сердце Игоря колотилось где-то в горле. Он чувствовал себя взломщиком, проникшим в святилище сумасшедшего гения.

Его взгляд сразу же упал на карту. Теперь он мог рассмотреть её должным образом. Это была не просто карта. Она была усеяна десятками мелких, аккуратно прорисованных значков. Крестики, кружочки, волнистые линии. Возле некоторых стояли даты. Он узнал дату смерти дяди Коли. И дату своего возвращения.

Но самое жуткое были линии. Тонкие, красные нити, соединяющие одни точки с другими. Они образовывали сложную, запутанную паутину, покрывающую весь посёлок. Одна из самых ярких линий вела от песочницы… к его собственному дому. Другая — от магазина, где он увидел Светлану, к гаражам, где нашли Славку.

Это была не карта. Это была схема. Схема причин и следствий. Баланса и расплаты.

Игорь лихорадочно начал рыться в бумагах на столе. Чертежи странных устройств, формулы, которые он не понимал… и блокноты. Десятки блокнотов, исписанных аккуратным, убористым почерком Димки.

Он открыл верхний. На первой странице было написано: «Наблюдения за субъектом И. После коррекции К-24 (песочница)».

Кровь застыла в жилах. Он листал страницы. Это был дневник. Хроника его жизни. Отрывки его разговоров с родителями, которые Димка не мог слышать. Время, когда он ложился спать и вставал. Описание его «видений» — Димка называл их «эмиссиями» — с точностью до минуты. И… формулы. Рядом с каждым эпизодом были сложные вычисления, коэффициенты, стрелочки.

«Эмиссия № 17. Субъект И. видит коррекцию К-24-А (Николай, С.). Индекс дисбаланса повысился на 0.73. Требуется компенсация. Расчёт точки приложения: координаты 58-Б (гаражи). Вероятность несчастного случая — 84 %».

Игорь сглотнул ком в горле. Димка не просто наблюдал. Он предсказывал его видения. Он просчитывал последствия и планировал «компенсацию» ещё до того, как Игорь что-либо успевал сделать.

Он отшвырнул блокнот и стал рыться дальше. Его взгляд упал на ящик стола. Он был заперт. Игорь, не задумываясь, ударил по нему ногой. Дерево треснуло.

В ящике лежали не чертежи. Фотографии. Старые, школьные. Их общие с Димкой фото. А поверх них — новая, совсем недавняя, похожая на кадр из скрытой камеры. На ней он сам, Игорь, стоит на балконе и смотрит вниз, на Димку. Лицо его было искажено страхом и гневом.

А под фотографией лежал тот самый «компас» Димки. Вблизи он был ещё страннее. Несколько стрелок, закреплённых на сложных пружинных механизмах, циферблаты с непонятными обозначениями. И в самом центре прибора — углубление. Форма и размер которого идеально совпадали с винтиком у Игоря в кармане.

Он машинально сунул руку в карман, сжимая винтик. Это была недостающая деталь. Ключ.

В этот момент снаружи послышались шаги. Неторопливые, уверенные. И скрип снега под подошвами.

Димка вернулся раньше.

Игорь замер, парализованный ужасом. Он смотрел на взломанный ящик, на разбросанные бумаги, на компас в центре стола. Доказательства его вторжения были налицо.

Шаги остановились у двери. Послышался звук, будто кто-то проводит рукой по дереву, проверяя замок.

Затем наступила тишина.

Игорь не дышал. Он ждал, что дверь распахнётся, и он увидит лицо Димки, на этот раз не холодное, а полное гнева.

Но ничего не произошло.

Прошла минута. Другая.

Игорь подкрался к окну, стараясь не шуметь, и отодвинул край занавески.

Димка стоял спиной к вагончику. Он не пытался войти. Он смотрел куда-то в сторону центра посёлка. Его поза была напряжённой, внимательной. Он поднёс к уху какой-то маленький прибор, похожий на самодельный радиоприёмник, и что-то внимательно слушал.

Потом резко повернулся и, не оглядываясь на вагончик, быстрыми шагами пошёл прочь.

Он всё знал. Он знал, что Игорь внутри. И он… ушёл. Потому что где-то в посёлке случилось что-то более важное. Новая «эмиссия». Новое нарушение баланса, требующее его немедленного внимания.

Игорь остался один среди разгрома. Он посмотрел на компас, на карту, испещрённую красной паутиной, и на своё фото с искажённым от ужаса лицом.

Схватив самый большой из блокнотов и сунув его за пазуху, он выскочил из вагончика и побежал прочь, даже не пытаясь скрыть следы взлома. Скорость была важнее скрытности.

Он должен был успеть. Успеть понять, куда и зачем ушёл Димка. И что именно должно случиться на этот раз.

Первый расчёт

Игорь бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь о замшелые камни и мёрзлые кочки. Блокнот за пазухой жёг кожу, как раскалённый металл. В ушах стучало: «Координаты 58-Б. Вероятность 84 %». Он не знал, что такое «координаты 58-Б», но интуиция, обострённая страхом, вела его обратно к гаражам — к месту, где забрали Славку.

Он спрятался за углом кирпичного гаража, того самого, где видел Димку в день смерти дяди Коли. Отсюда был виден весь проулок. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Он судорожно открыл блокнот, листая страницы, пытаясь найти логику, ключ к этим чёртовым координатам.

И тут его взгляд упал на карту, нарисованную на форзаце. Это была не карта посёлка, а схема… вагончика Димки и прилегающей территории. С крестиками и номерами. И номер «58-Б» был обозначен прямо тут, в двадцати метрах от него — люк канализационного колодца, наполовину засыпанный мусором и снегом.

«Расчёт точки приложения… координаты 58-Б… вероятность несчастного случая — 84 %».

Несчастный случай. У люка.

Игорь прислонился к холодному кирпичу, пытаясь перевести дух. Значит, не просто видение. Димка мог их предсказывать. Вычислять. И сейчас здесь, у этого люка, должно что-то произойти. Кто-то должен пострадать. И Димка ушёл именно сюда, чтобы «зафиксировать» это или… организовать.

Он замер в ожидании, вцепившись в блокнот. Минуты тянулись мучительно медленно. Мороз пробирался под куртку. Снег снова начал сыпать мелкой, колючей крупой.

И тогда он увидел её. Пожилая женщина, баба Валя из соседнего подъезда, шла по проулку, тяжело переставляя валенки. В руках она несла сетку с пустыми бутылками — видимо, несла сдавать. Её путь лежал как раз мимо того самого люка.

Игорь замер. Это она? Жертва? Она поскользнётся, ударится, возможно сломает бедро на льду? Он сжал кулаки. Нет. Не в этот раз. Он не будет стоять в стороне. Он знает «координаты». Он знает «вероятность». Он сможет её предупредить. Аккуратно. Без паники.

Он сделал шаг из-за укрытия, чтобы окликнуть её. Но в этот момент с другой стороны проулка послышался громкий, радостный лай. Из-за гаражей вылетел огромный, лохматый пёс по кличке Барбос и помчался к бабе Вале, виляя хвостом.

Старушка улыбнулась, отшатнулась от него, делая шаг в сторону. Прямо к краю люка.

Игорь увидел всё, как в замедленной съёмке. Её нога наступает на припорошенный снегом кусок фанеры, прикрывавший часть зияющей дыры. Фанера с треском проваливается. Баба Валя с криком теряет равновесие и падает, бутылки с грохотом разбиваются о асфальт.

Игорь уже бежал к ней, забыв обо всём. Он подскочил, помог ей подняться. Она была вся в снегу, испуганная, но, кажется, целая.

— Ой, сынок, спасибо… — запричитала она, хватаясь за него. — Чуть я не рухнула туда… Нога подвернулась…

Она отряхнулась, поблагодарила его ещё раз и, ковыляя, пошла дальше, ругая вполголоса коммунальщиков и собак.

Игорь стоял над зияющим люком, тяжело дыша. У него получилось. Он не предупредил, но он помог. Он изменил исход. Баланс не нарушился. Никто не пострадал.

Чувство гордости, острое и опьяняющее, ударило в голову. Он посмотрел на блокнот в своей руке. Он может это делать! Он может понимать систему и действовать тоньше, чем Димка с его тупыми «компенсациями»!

Он повернулся, чтобы идти домой, и его взгляд упал на землю. Среди осколков бутылок, разбросанных падением, темнело пятно. Не стекла. Что-то другое. Что-то густое и липкое.

Игорь наклонился. Это была банка с тёмно-бордовым вареньем. Она, видимо, была в сетке и разбилась при падении. И по снегу от неё тянулся густой, сладкий след.

А из-за дальнего гаража, привлечённая запахом, уже выходила худая, бездомная собака. Она жадно принялась вылизывать варенье со снега.

Игорь фыркнул. Идиотка, баба Валя. Тащит сдавать варенье в банке. Он уже хотел отойти, как вдруг заметил нечто, заставившее его кровь похолодеть.

Воздух вокруг собаки замерцал.

Тот самый, ненавистный, искажающий всё маревом зной. И сквозь него Игорь увидел… Увидел ту же самую собаку, лежащую на боку в судорогах, с пеной у рта. И рядом — ту самую разбитую банку из-под варенья, на этикетке которой он теперь разглядел крупную надпись: «Варенье из бузины. Только после кипячения!»

Баба Валя варила самогон. И использовала для браги бузину, ядовитую в сыром виде. И банка с остатками ядовитого варева пошла на сдачу.

Игорь бросился к собаке с криком: «Нет! Нельзя!» Но было поздно. Животное уже успело нализаться сладкого снега. Оно посмотрело на Игоря стеклянными, невидящими глазами, судорожно дернулось и затихло.

Он стоял над маленьким, худым трупом, и его трясло. Он спас бабу Валю от перелома. И этим обрёк на мучительную смерть бездомное животное, которое просто было голодно.

Это и была та самая «компенсация». Та сама «вероятность 84 %». Несчастный случай не был отменён. Он был перенаправлен. Сломанная нога старушки стоила жизни собаке. По чьей-то чудовищной бухгалтерии, это и был баланс.

Из-за угла, не спеша, вышел Димка. В руках у него был блокнот, почти идентичный украденному. Он подошёл к мёртвой собаке, наклонился, потыкал в неё карандашом. Потом что-то записал.

Затем он поднял глаза на Игоря. В его взгляде не было ни злорадства, ни гнева. Лишь усталое, профессиональное раздражение, с которым смотрят на нерадивого стажёра, снова накосячившего с важным документом.

— Неудачный эксперимент, Игорь, — произнес он спокойно. — Энергозатраты на коррекцию оказались выше планируемых. Дисбаланс лишь усугубился. Теперь придётся рассчитывать новую точку приложения. С более высоким коэффициентом.

Он посмотрел на Игоря так, будто видел его насквозь. Видел блокнот за его пазухой.

— Думаешь, украл карту? — Димка слабо улыбнулся. — Я тебе её подарил. Хотел посмотреть, что ты будешь делать с ключом, когда он окажется у тебя в руках. Оказалось — ничего толкового.

Он развернулся и пошёл прочь, оставив Игоря наедине с мёртвой собакой, ядовитым вареньем и страшным, окончательным пониманием.

Он не игрок. Он — лабораторная крыса в лабиринте, все повороты в котором были давно расчерчены его надзирателем. Его бунт, его попытка понять — всё это было частью плана. Частью эксперимента.

Игорь медленно опустился на корточки перед мёртвой собакой. Он спас старуху. Он убил пса. Он нарушил баланс еще сильнее.

Он был не решением проблемы. Он был её причиной.

И где-то в посёлке уже зрела новая беда. С «высоким коэффициентом». И виной ей был он.

Нулевая точка

Игорь не помнил, как добрался домой. Он шёл по улицам, и мир вокруг был лишён звука и цвета. Серый, плоский, как выцветшая фотография. В ушах стоял тихий, высокий звон, заглушавший всё остальное. Он чувствовал запах мёртвой собаки, сладковато-кислый, въевшийся в одежду, в волосы, в кожу.

Он был убийцей. Не прямым, не злонамеренным. Но убийцей. Его «спасение» обернулось смертью невинного существа. А Димка… Димка просто записал это. Внёс в свой чудовищный гроссбух.

Дома он прошёл прямо в ванную и включил воду. Он тёр руки до красноты, пытаясь смыть несуществующую грязь, запах смерти и чувство собственной чудовищной, непоправимой ошибки. Из груди вырывались короткие, надсадные звуки, похожие на лай. Он не плакал. Слёз не было. Была только пустота, огромная и чёрная, как тот самый люк.

В кармане лежал блокнот. Он вытащил его мокрыми руками. Страницы расплылись от воды, чернила потекли, превращая сложные формулы в синие кляксы. Игорь смотрел на них и чувствовал, как и его собственная ясность, его надежда понять, расплывается и тонет.

Он вышел из ванной. Мать что-то говорила ему с порога кухни, лицо её было напряжённым с беспокойством. Он не слышал слов. Он видел только её рот, движущийся без звука. Он прошёл в свою комнату, лёг на кровать лицом к стене и закрыл глаза.

Он пролежал так, не двигаясь, несколько часов. Мысли кружились в голове, безумные и обрывочные. Сбежать из посёлка? Но куда? Дар, проклятие, поедет с ним. Сдаться Димке? Стать его учеником, таким же холодным бухгалтером смерти? Мысль вызывала рвотныйпозыв.

А потом, сквозь хаос, прорвалась одна-единственная, простая и ясная мысль.

Он не всесилен.

Димка сказал: «Дисбаланс усугубился. Теперь придётся рассчитывать новую точку приложения».

Значит, он не ожидал, что Игорь вмешается. Его расчёты не были абсолютными. Игорь внёс в них погрешность. Пусть ужасную, пусть кровавую, но погрешность.

Димка играл в бога, но он был всего лишь человеком с блокнотом и самодельным компасом. Он мог ошибаться. Его можно заставить ошибиться.

Игорь открыл глаза. В комнате уже стемнело. Сквозь щели в шторах пробивался тусклый свет фонаря. Он поднялся с кровати, подошёл к столу и взял тот самый винтик. Холодный, твёрдый, реальный.

Он был «браком». Ошибкой на производстве. Такой же, как он и Димка.

Он зашёл на кухню. Мать сидела за столом, чистила картошку. Отец смотрел телевизор. Они обернулись на него, и в их глазах был страх. Не за него, а перед ним. Перед его странностью, его молчаливостью, его неуместностью в их и без того тяжелой жизни.

— Мам, — голос Игоря звучал хрипло, будто он долго не говорил. — Помнишь, у нас был старый папин радиоприёмник? «Спидола»? Куда он делся?

Мать с облегчением перевела дух. Простой, бытовой вопрос. Это было знаком обычного состояния.

— На антресолях, кажется. А тебе зачем? Он же сломанный ещё с прошлого века.

— Поковыряться надо, — соврал Игорь. — От нечего делать.

Он нашёл старую «Спидолу». Массивная, деревянная коробка, покрытая пылью. Он отнёс её к себе в комнату, нашёл папин старый набор инструментов и включил настольную лампу.

Он не был технарём. Но ему была нужна не музыка. Ему была нужна деталь. Сердцевина. Тот самый винтик был частью чего-то большего. А что, если «Спидола» — это такой же аналоговый, простой прибор, как и компас Димки? Может, там есть что-то похожее?

Он открутил заднюю крышку. Пахло пылью, старым деревом и окисленным металлом. Внутри был лабиринт из плат, реле, конденсаторов и транзисторов. Он смотрел на них, не понимая назначения половины деталей.

И вдруг его взгляд упал на набор подвижных металлических пластин. И на ось, на которой он держался. Это был длинный, тонкий металлический штырь, на конце которого был нанесён винт с точно такой же редкой, мелкой резьбой, как и у его винтика.

Сердце Игоря заколотилось. Он сунул руку в карман, достал винтик и, затаив дыхание, поднёс его к оси.

Резьба совпала идеально.

Дрожащими руками он накрутил свой винтик на ось конденсатора. Он вошёл до конца, словно всегда был его частью.

Игорь не знал, что делать дальше. Он механически подключил приёмник к розетке. Лампы накаливания на плате слабо загорелись оранжевым светом. Он повернул ручку включения.

Динамик издал тихий, насыщенный шипящий звук. Белый шум. Ничего необычного.

Разочарование начало подступать горькой волной. Что он хотел услышать? Голос бога? Шёпот Димки?

Он стал крутить ручку настройки, просто чтобы что-то делать. Стрелка прыгала по шкале, из динамика доносились обрывки слов с «Голоса Америки», треск, какая-то заунывная музыка.

И вдруг.

Стрелка прошла определенную точку на шкале, и шипение изменилось. Оно стало… структурированным. В нём проступил ритм. Не музыкальный, а механический, похожий на тиканье десятков метрономов, работающих вразнобой. А потом, сквозь этот ритм, прорвался другой звук. Слабый, далёкий, будто из-под толщи воды.

Плач. Детский плач.

Игорь замер, вцепившись в ручку настройки. Это был не эфир. Это было что-то другое. Плач стал чётче. И посреди него он услышал другой звук. Знакомый и леденящий душу.

Скрип.

Скрип качелей на пустой площадке.

Тот самый скрип, который он слышал в детстве, за секунду до того, как на них наехала машина.

Потом послышались голоса. Свои собственные, детские, и Димки.

«Давай крепость здесь построим!»

«Нет, тут лучше, песок мокрый!»

Он слушал голоса из прошлого, доносящиеся из динамика старого приёмника. И сквозь них, как нож, прорывался тот самый ритмичный, металлический стук — звук работы некого механизма. Того самого, частью которого был его винтик.

Игорь резко выключил приёмник. В комнате повисла оглушительная тишина.

Он сидел, тяжело дыша, и смотрел на чёрную решётку динамика. Он был прав. Винтик был ключом. Но он открывал не дверь к пониманию системы. Он открывал дверь в прошлое. В самый корень травмы.

Димка регистрировал последствия. А этот… этот «приёмник» ловил причину. Эхо того самого момента, который всё и начал.

Игорь понял. Чтобы победить Димку, чтобы понять правила игры, ему нужно было не смотреть вперёд, в будущие несчастья. Ему нужно было вернуться назад. В ту самую песочницу.

Он посмотрел на свои дрожащие руки. Страх никуда не делся. Но теперь у него было направление. Цель.

Он должен был услышать тот день до конца. Даже если то, что он услышит, убьёт его.

Эхо песочницы

Игорь забаррикадировался в своей комнате. Отец пытался что-то спросить про приёмник, но Игорь отмахнулся, бормоча что-то о «радиолюбительстве» и «скучных вечерах». В глазах отца читалось облегчение — сын нашёл хоть какое-то занятие, — смешанное с нарастающей тревогой. Занятие это выглядело слишком уж одержимым.

Игорь не спал всю ночь. Он сидел над «Спидолой», крутил ручку настройки, ловя в шипении обрывки голосов, звуков, обрывки прошлого. Он слышал ссоры родителей из соседней квартиры, давно умершего диктора местного радио, пьяные песни у подъезда — всё это было призрачно, наложено друг на друга, как слои старой краски.

Но он искал одно. Тот самый частотный диапазон. Тот самый металлический ритм, сквозь который пробивался детский плач и скрип качелей.

Он нашёл его ближе к утру. Стрелка дрогнула и замерла в самом конце шкалы, в зоне, где обычно был только треск. Шипение снова обрело тот самый структурированный, ритмичный характер. Тик-так. Тик-так. Как десятки часовых механизмов.

Игорь прильнул к динамику, затаив дыхание.

Сначала — ничего. Только этот нервирующий, механичный стук. Потом, как будто из-под толщи лет, прорвался смех. Его смех. Смех Димки. Беззаботный, звонкий.

Сердце Игоря сжалось. Он увеличил громкость. Рука дрожала.

…сюда кинь лопату!…

…смотри, какой тоннель получается!…

Голоса были такими ясными, будто он и вправду перенёсся на двадцать лет назад. Он чувствовал запах тёплого воздуха, слышал гудок завода, который тогда ещё работал.

А потом — новый звук. Не из прошлого. Со стороны. Громкий, настойчивый стук в дверь.

— Игорь! Вырубай эту трескотню! Спать мешаешь! — это был голос отца.

Игорь вздрогнул, чуть не уронив приёмник. Его концентрация рухнула. Он крикнул в ответ что-то невнятное, отмахнувшись, и снова прильнул к динамику.

Но момент был упущен. Частота уплыла. В динамике снова шипело и трещало. Прошлое захлопнулось.

Ярость, внезапная и слепая, охватила его. Он вскочил, пнул ножку стула так, что тот с грохотом полетел к стене, и сжал кулаки. Он был так близко! Так близко!

Ему нужна была тишина. Абсолютная тишина. Место, где никто и ничто не сможет ему помешать.

И он знал, где это место.

Он выглянул в окно. Рассвет только-только начинал размывать черноту ночи. Улицы были пустынны. Он быстро собрал «Спидолу» в рюкзак, нашёл старый папин фонарь и, крадучись, словно вор, вышел из квартиры.

Его цель была та самая песочница.

Воздух был ледяным, обжигал лёгкие. Он бежал, его шаги гулко отдавались в предрассветной тишине. Он чувствовал себя безумцем, но это было безумие действия, а не паралича. Он что-то делал.

Песочница была такой же, как и всегда. Мёрзлой, безжизненной. Качели скрипели на ветру, словно призраки самих себя. Игорь обошёл её кругом, подходя к тому самому месту, где они с Димкой строили свою роковую крепость.

Он поставил рюкзак на мёрзлый песок, достал «Спидолу», подключил её к переноске, которую стащил из гаража, и воткнул вилку в розетку уличного фонаря. Свет фонаря померк, но приемник ожил.

Его руки дрожали уже не от страха, а от нетерпения. Он повернул ручку, ловя знакомую частоту. Шипение, треск… и вот он. Тот самый ритм. Глубже, четче, чем дома. Здесь, в эпицентре, он был мощнее.

Он присел на корточки, прижав ухо к решётке динамика.

И услышал.

…нет, я главный! Я придумал!… — его собственный голос.

…ладно, давай тут… — голос Димки.

Потом — звук двигателя. Далёкий, нарастающий. Не тот, что был тогда. Более… механический, металлический. Тот самый стук, что он слышал в приёмнике. Он становился громче, заглушая детские голоса.

Игорь зажмурился, концентрируясь изо всех сил. Он должен был услышать больше. Что это был за звук? Откуда он?

И тогда, сквозь шум двигателя и тиканье механизмов, он услышал третий голос. Тихий, сиплый, абсолютно чуждый. Не детский и не взрослый. Лишённый всяких эмоций.

Голос сказал всего одно слово.

— На-а-а-з-на-а-а-че-ние…

И в тот же миг Игоря отбросило от приёмника. Не физически. Ментально. Волной чистого, нефильтрованного ужаса. Перед его глазами вспыхнуло ослепительно белое пятно, а в ушах раздался оглушительный визг — звук ломающейся кости и детский крик, слившийся воедино.

Он упал на спину, зарываясь пальцами в песок. Он не мог дышать. Он снова был там. В тот момент. Он чувствовал удар, боль, запах бензина и горячего песка.

Приёмник на краю песочницы захлёбывался шипением, и из его динамика, искажённый до неузнаваемости, прорвался голос Димки. Но не детский. Современный, ледяной, полный нечеловеческой ярости.

— НЕ СМЕЙ! НЕ СМЕЙ КОПАТЬСЯ ЗДЕСЬ!

Это был не эфир. Это была прямая угроза. Сквозь время. Сквозь слои реальности.

Игорь в панике отполз, спотыкаясь, хватая ртом воздух. Он смотрел на приёмник, из которого лился этот чудовищный, сплавленный из прошлого и настоящего голос.

А потом свет уличного фонаря погас окончательно. Вилка выскочила из розетки. «Спидола» замолкла.

В наступившей тишине, нарушаемой только его собственным прерывистым дыханием, Игорь понял несколько вещей.

Первое: то, что произошло в песочнице, было не случайностью. Это было «назначение». Кем-то или чем-то спланированное.

Второе: Димка не просто знал об этом. Он был частью этого. Его нынешняя сила, его холодная уверенность — родом отсюда, из этого момента.

И третье, самое главное: Димка его боялся. Боялся того, что Игорь может докопаться до правды. До источника его силы.

Страх внутри Игоря сменился холодной, хищной решимостью.

Он поднялся на ноги, отряхнулся и подошёл к приёмнику. Выдернул винтик из оси конденсатора и сунул в карман.

У него теперь было оружие. Не против последствий, а против причины.

Он посмотрел на тёмные окна спящего посёлка. Где-то там ходил Димка, его друг и враг, хранитель ужасного баланса.

Но теперь Игорь знал, что у этого хранителя есть ахиллесова пята. И она была похоронена здесь, в этом песке.

Он повернулся и пошёл домой, не оглядываясь. Он больше не бежал. Он шёл медленно, обдумывая каждый шаг.

Охота начиналась. И теперь он знал, куда нужно целиться.

Контратака

Игорь не пошёл домой. Он шёл по посёлку, и его не вела теперь бесцельная тоска. Его шаги были упругими, целенаправленными. Он шёл к амбулатории. Рассвет уже разливал по небу бледное, молочное свечение, окрашивая хрущёвки в серо-голубые тона.

Он больше не боялся видений. Он ждал их. Они были не проклятием, а инструментом. Картой, нарисованной самой Судьбой, или тем, что за неё выдавало себя.

И карта не заставила себя ждать.

Возле дверей амбулатории толпилось несколько человек — смеялась ночная смена медсестёр, закончившая дежурство. Среди них была Светлана, та самая женщина, которую он «спас» у магазина. Она смеялась чему-то, запрокинув голову. И вокруг неё… да, оно было. Слабое, едва заметное мерцание, как марево от раскалённого асфальта.

Игорь не стал ждать, не стал вглядываться в жуткие подробности. Он просто подошёл к ней, прервав ее смех.

— Светлана?

Она обернулась, и улыбка сразу же сошла с её лица, сменившись настороженностью и страхом.

— Ты?… Что тебе нужно?

— Сегодня будь осторожна с водой, — сказал Игорь ровным, спокойным голосом, глядя ей прямо в глаза. — Кипяти её долго. Очень долго.

Он не стал объяснять. Не стал кричать. Он просто высказал факт и повернулся, чтобы уйти. Он видел, как её лицо побелело, как подруга вопросительно дернула Светлану за локоть. Он слышал сдавленный шёпот: «Да это тот самый… псих…»

Но он также видел, как её рука машинально потянулась поправить сумку, и он заметил внутри пачку с чаем. Она запомнила. Она может и не поверит, но семя тревоги было посеяно. Этого пока достаточно.

Следующей точкой стал гаражный кооператив. Он знал, что у отца Славки, того самого сантехника, сегодня должна была быть проверка труб в подвале их же дома. Игорь нашёл его там — мрачного, злого на весь мир из-за сына.

— Михаил Петрович, — окликнул его Игорь.

Тот обернулся и в его глазах вспыхнула ненависть.

— Ты?! Пошёл вон, урод! Из-за тебя мой…

— Не спускайся сегодня в колодец за насосной, — перебил его Игорь. Его голос звучал странно убедительно, без тени сомнения. — Спроси напарника, пусть он сделает это. Или перенеси на завтра.

— Ты что, совсем спятил? С какой стати?

— Просто запомни, — Игорь не стал спорить. Он повернулся и ушёл, оставив сантехника в полном недоумении посреди тёмного подвала.

Он делал это снова и снова. Бабушке, идущей на рынок, он сказал: «Не бери сметану у женщины в синем платке». Пьяному дворнику, собиравшемуся чинить крыльцо клуба: «Используй лестницу, а не ящики».

Он не пытался предотвратить глобальные катастрофы. Он вносил малейшие, точечные коррективы. Как винтик в механизме. Он не спасал жизни — он менял выбор. Он сеял не панику, как раньше, а сомнение. Маленькие, крошечные зёрна сомнения в привычном ходе вещей.

Он был похож на садовника, высаживающего ядовитые цветы на идеально подстриженном газоне Димки.

И он ждал. Ждал реакции.

Она пришла ближе к вечеру. Игорь сидел на лавке у своего подъезда, наблюдая за тем, как дети катаются на санках с пригорка. Он чувствовал странное, почти болезненное спокойствие. Он действовал. Это было лучше, чем страдать.

Из-за угла вышел Димка. Он шёл прямо на него, и его лицо было искажено не холодной яростью, а настоящим, человеческим гневом. В руке был тот самый компас, и стрелки на нём бешено метались, словно обезумев.

— Что ты творишь, идиот? — голос сорвался на высокую, почти истеричную ноту. Он не выглядел всемогущим санитаром. Он выглядел как программист, чью идеально отлаженную программу кто-то начал громить топором.

— Я вношу коррективы, — спокойно ответил Игорь, не вставая с лавки. — Разве не этому ты меня учил? Балансу?

— Это не коррекции! Это — вандализм! — Димка ткнул пальцем в бешено дёргающиеся стрелки. — Ты ломаешь всё! Ты создаёшь хаос! Твои мелкие, дурацкие вмешательства создают такие волны, которые я потом месяцами буду гасить!

Игорь смотрел на него и впервые за долгое время почувствовал не страх, а превосходство. Димка боялся. Боялся непредсказуемости. Боялся, что его идеальная система даёт сбой.

— Может, твоя система не так уж и идеальна? — тихо спросил Игорь. — Может, она просто… сломана? Как и мы с тобой.

— Она работает! — выкрикнул Димка. В его глазах плескалась паника. — Она должна работать! Иначе… иначе все это было зря! Его смерть… мой шрам… всё это было зря!

Он указал на свой уродующий лицо шрам. И в его голосе прорвалась та самая, давно запрятанная боль мальчика, которого искалечили и бросили умирать в песке.

Игорь понял. Это не была философия. Это была травма. Димка не верил в баланс — он отчаянно цеплялся за него, как за единственное объяснение тому ужасу, что с ними произошёл. Баланс был его оправданием. Его религией. И Игорь своими действиями покусился на святыню.

— Он не был зря, — сказал Игорь, поднимаясь. Он стоял сейчас с Димкой на равных. Не физически — ментально. — Он просто был. Случайностью. Чудовищной, несправедливой случайностью. И ты решил дать ей имя и поклоняться ей.

— Замолчи! — Димка сделал шаг вперёд, и его рука с компасом дрожала. — Ты ничего не понимаешь! Ты слепой щенок! Я вижу структуру мира! Я вижу его каркас!

— Ты видишь только собственный страх, — отрезал Игорь. — И я его теперь тоже вижу. И знаешь что? Он выглядит жалко.

Он повернулся и пошёл к подъезду. Спиной он чувствовал на себе взгляд Димки — жгучий, полный ненависти и, что было важнее всего, страха.

— Это не конец! — крикнул ему вдогонку Димка, и его голос снова стал ледяным, но теперь это была плохая имитация былого спокойствия. — Я всё исправлю! Я вычислю каждую твою помеху! Я всё верну на круги своя! И твоя цена будет самой высокой!

Игорь не обернулся. Он зашёл в подъезд, прислонился к холодной стене и закрыл глаза. Его колени дрожали, но на душе было светло и пусто.

Он нашёл его слабое место. Не в расчётах, не в приборах. В голове. Димка был не богом и не санитаром. Он был мальчиком, который так и не оправился от удара. И его грандиозная система была всего лишь гигантским, сложным механизмом отрицания.

Теперь у Игоря был план. Он не мог победить систему. Но он мог сломать её архитектора.

Он посмотрел в грязное окно подъезда на темнеющую улицу. Где-то там его бывший лучший друг проклинал его имя и лихорадочно что-то рассчитывал в своём блокноте.

Охота действительно началась. Но теперь охотником был Игорь.

Призраки, которых мы заслуживаем

Гнев Димки витал над посёлком, как гроза перед ударом молнии. Игорь чувствовал его кожей — каждый взгляд из-за занавески, каждое замолкнувшее при его появлении слово в очереди за хлебом. Димка не просто злился. Он перешёл в режим тотальной ликвидации последствий. Он был подобен айтишнику, который обнаружил в своей сети вирус и теперь лихорадочно латал дыры, откатывал обновления и перезагружал серверы.

Игорь видел результаты его работы. Тот самый сантехник, Михаил Петрович, всё-таки полез в насосную в тот день — один, без напарника. И сорвался с шаткой лестницы. Сломал руку. Баланс? Возможно. Но Игорь также видел, как Димка стоял у открытого люка за час до этого, что-то поправляя отвёрткой в механизме старой лестницы.

Димка не просто предсказывал. Он обеспечивал. Он был не только бухгалтером, но и киллером на службе у своей больной религии.

Игорь больше не выходил с предупреждениями. Это было бесполезно и опасно. Вместо этого он стал тенью. Он следил за Димкой. Теперь он был охотником, выслеживающим свою дичь.

Он видел, как Димка, мрачный и сосредоточенный, часами просиживал в своём вагончике, чертя в блокнотах новые схемы, соединяя красными линиями новые точки на своей карте. Он видел, как тот вздрагивал от каждого неожиданного звука, как его рука непроизвольно тянулась к шраму на виске, когда расчёты не сходились.

Страх Димки был его топливом. Но Игорю нужно было больше. Ему нужно было выманить его на открытое пространство. Туда, где правила диктовал не Димка, а сама Память.

Он снова пошёл на свалку на окраине поселка. Среди ржавых корпусов машин и битого кирпича он нашёл то, что искал: старый, проржавевший почти до дыр, но всё ещё целый лист кровельного железа. И несколько метров толстой, обожжённой проволоки.

Ночью, пока посёлок спал, он вернулся в песочницу. Он не стал подключаться к фонарю. Вместо этого он притащил с собой автомобильный аккумулятор, стащенный из гаража отца.

Он работал молча, почти ритуально. Вкопал лист железа в мёрзлый песок на том самом месте, где они с Димкой строили свою крепость. К листу он прикрутил провода, соединённые с самодельной катушкой, намотанной на куске кирпича. Другой конец провода он присоединил к старому, сломанному микрофону от караоке, который нашёл на той же свалке.

Это не было инженерным чудом. Это был варварский, грубый усилитель. Антенна для приёма прошлого.

Он подключил всю эту конструкцию к аккумулятору. Потом достал «Спидолу», вкрутил в неё свой винтик и подключил её выход не на динамик, а на самодельную катушку. Приёмник стал генератором. Антенна из листа железа — излучателем.

Он не пытался услышать прошлое. Он собирался его транслировать.

Он установил «Спидолу» на нужную частоту. Динамик приёмника захлебнулся шипением. Лист железа перед ним затрещал, и по нему пробежали голубые искры. Воздух над песочницей зарядился статикой, запахло озоном и жжёным металлом.

Игорь включил микрофон. Он сделал глубокий вдох и начал говорить. Не громко. Почти шепотом.

— Димка… — его голос, усиленный и искажённый самодельной аппаратурой, разнёсся по пустынной площадке, стал неестественным, металлическим. — Димка, ты слышишь? Это я. Тот, кого ты не смог стереть.

Он сделал паузу, прислушиваясь. Ничего, кроме треска и шипения.

— Ты говорил о балансе. О порядке. Но это ложь. Ты просто боишься. Боишься вспомнить, что же там было на самом деле. Боишься вспомнить тот голос. Тот, что сказал «назначение».

Из динамика «Спидолы» прорвался тот самый механический стук. Тик-так. Тик-так.

— Ты не хранитель баланса, Димка. Ты — сторож у двери, за которой сидит твой собственный страх. И я сейчас приду и постучу в эту дверь.

Он повернул ручку настройки, ловя в эфире обрывки того дня. Скрип качелей. Свой собственный смех. И… нарастающий рев мотора. Настоящего мотора той самой машины.

И тогда из темноты, из-за угла пятиэтажки, послышались шаги. Тяжёлые, быстрые. Яростные.

Димка вышел на свет, отбрасываемый фонарём. Его лицо было искажено гримасой чистейшей, неконтролируемой ярости. В одной руке он сжимал свой компас, стрелки которого бешено метались, в другой — тяжёлый гаечный ключ.

— ВЫКЛЮЧИ! — завопил он. Его голос сорвался на визг. — ВЫКЛЮЧИ ЭТО БЫСТРО, УБЛЮДОК!

Игорь не шелохнулся. Он смотрел на друга, стоя у своей самодельной антенны, из которой лились голоса из прошлого.

— Почему, Димка? Боишься услышать правду? Боишься, что твоя идеальная система даст сбой, когда поймёшь, что всё это было просто… случайностью?

— НЕТ! — Димка бросился вперёд, словно хотел физически разорвать эту связь с прошлым. — ЭТО БЫЛО НАЗНАЧЕНИЕ! МОЁ НАЗНАЧЕНИЕ! Я БЫЛ ИЗБРАН, ЧТОБЫ ВИДЕТЬ! ЧТОБЫ КОНТРОЛИРОВАТЬ!

Он замахнулся гаечным ключом на конструкцию Игоря.

И в этот самый момент Игорь повернул ручку «Спидолы» на максимум.

Из листа железа, из микрофона, из самого эфира вырвался оглушительный, ревущий звук. Слияние всего: детских голосов, скрипа качелей, рёва мотора, того самого металлического стука и… того самого, чужого, сиплого голоса, который прошил воздух, как током:

— НАЗНАЧЕНИЕ ОТМЕНЕНО.

Димка застыл с занесённым ключом. Его глаза расширились от ужаса, в котором не было ни злобы, ни величия. Только чистая, животная паника маленького мальчика, лежащего в песке и видящего над собой колесо машины.

Его компас выскользнул из пальцев и разбился о мёрзлую землю. Стрелки под стеклом замерли в безумном, хаотичном положении.

— Нет… — простонал он. — Нет… не может… система… она не может…

Он смотрел на Игоря, и в его глазах было не понимание, а крушение всего мира. Крушение его веры, его оправдания, всей его жизни, выстроенной вокруг этой травмы.

— Она может, — тихо сказал Игорь. — Потому что её нет. Есть только мы. И наш выбор.

Димка не ответил. Он медленно опустился на колени перед своей разбитой игрушкой-компасом, сгорбился и закрыл лицо руками. Из его груди вырвался тихий, надрывный стон. Стон побеждённого бога, который вдруг обнаружил, что он всего лишь человек.

Игорь выключил «Спидолу». Воздух над песочницей снова стал холодным и пустым. Трансляция кошмара была окончена.

Он смотрел на сломанного друга, сидящего в пыли их общего прошлого, и не чувствовал победы. Он чувствовал только леденящую грусть.

Битва была выиграна. Но война, он знал, была ещё не оконена. Потому что сломанный бог все ещё был опасен. И теперь ему нечего было терять.

Песок и сталь

Димка не двигался. Он сидел на корточках среди осколков своего компаса, сгорбленный, как старик. Его плечи едва заметно вздрагивали. Тот стон, что вырвался из его груди, затих, сменившись гробовой тишиной. Он не плакал. Он просто перестал быть тем, кем был минуту назад. Из него вынули стержень и он сложился пополам вокруг пустоты.

Игорь стоял в нескольких шагах, сжимая в кармане холодный винтик. Он ожидал ярости. Отчаянной атаки. Проклятий. Всего, кроме этого. Эта тишина была страшнее любого крика. Он выиграл. Он доказал, что система Димки — фантом, замок из песка. Но глядя на сломленного друга, он не чувствовал триумфа. Он чувствовал себя палачом.

— Дим… — начал он, но слова застряли в горле. Что он мог сказать? «Прости»? «Я был прав»?

Димка медленно поднял голову. Его глаза были пусты. В них не было ни ненависти, ни страха, ни безумия. Только бесконечная, всепоглощающая усталость.

— Что теперь? — его голос был хриплым шёпотом, лишённым всякой интонации. — Ты уничтожил это. Что мне теперь делать?

Вопрос повис в морозном воздухе. Игорь не знал ответа. Его план заканчивался на этом — доказать Димке, что он неправ. Что делать дальше, он не продумывал.

— Жить, — глупо прозвучало в ответ. — Просто жить. Как все.

Димка слабо покачал головой, и его взгляд упал на осколки стекла от компаса.

— Я не знаю, как «как все». Я двадцать лет видел мир как уравнение. А ты стёр все переменные. Оставил меня с одним нулём.

Он поднялся на ноги, пошатываясь. Он выглядел потерянным и беззащитным.

— Она говорила со мной, — прошептал Димка, глядя куда-то внутрь себя. — В тот день. После удара. Я лежал на песке, и чувствовал, как что-то уходит… и что-то приходит. И этот голос… он сказал, что я теперь вижу. Что я нужен. Что без меня всё рассыпется.

Он посмотрел на Игоря и в его глазах впервые за многие годы появилась просьба. Не требование, не приказ — просьба.

— Зачем он мне это сказал, Игорь? Если всё это была ложь?

Игорь молчал. У него не было ответа. Может, это был бред умирающего мозга. Может, что-то другое, что их разум был не в состоянии понять. Это не имело значения.

— Возможно, он просто хотел, чтобы ты выжил, — нашёл наконец слова Игорь. — Любой ценой. Даже ценой этой… этой игры.

Димка закрыл глаза. По его щеке, пересекая шрам, скатилась единственная слеза. Она была чистой, не отягощённой ни злобой, ни расчётом.

— Я устал, — просто сказал он. — Я так устал вести эту бухгалтерию.

Он сделал шаг, споткнулся о свой же компас и Игорь инстинктивно подхватил друга. Димка не сопротивлялся. Он просто опёрся на друга, как когда-то в детстве, когда они, уставшие от игр, шли домой, опираясь друг на друга.

— Я отведу тебя домой, — тихо сказал Игорь.

— Нет, помоги дойти к нашему месту. Мне нужно забрать вещи и перевести дух, — ответил Димка.

Они пошли по тёмным улицам — два исковерканных судьбой человека, несущих друг друга. Никто не произнёс ни слова. Бывшее между ними — ненависть, страх, борьба — испарилось, оставив после себя лишь горький осадок общей боли и усталости.

Игорь проводил друга до знакомого вагончика. Димка молча вошёл внутрь, не оборачиваясь. Дверь закрылась. Игорь стоял с минуту, ожидая… чего? Звука паяльника? Шороха бумаг? Но из-за двери доносилась лишь абсолютная тишина.

Он повернулся и пошёл к себе. Рассвет уже разгорался, окрашивая небо в грязно-розовые тона. Посёлок просыпался. Слышался лай собак, скрип дверей, голоса. Обычная жизнь, которая шла своим чередом, не подозревая о той войне, что бушевала в её сердцевине.

Дома Игорь прошёл в свою комнату, сел на кровать и вытащил из кармана винтик. Он лежал на его ладони — крошечный, холодный, ничем не примечательный кусок металла. Ключ от кошмара. Амулет безумия. Символ боли.

Он больше не чувствовал его холода. Он больше не чувствовал его вибрации. Он был просто железкой.

Он подошёл к окну и раскрыл ладонь. Винтик блеснул в первых лучах солнца и исчез в сугробе под окном.

Игорь ждал. Он ждал, что мир рухнет. Что вернутся видения. Что из-за угла выйдет Димка с новым, ещё более страшным планом.

Но ничего не произошло.

Только где-то вдали, на площадке, снова скрипнули качели. Один раз. И смолкли.

Он понял. Баланс, который поддерживал Димка, был нужен только ему одному. Это был костыль для его души. И когда костыль сломался, необходимость в нём исчезла.

Он не был избранным. Он был просто сломанным. Как и Игорь.

Разница была лишь в том, как они решили жить с этой поломкой.

Игорь лёг на кровать и закрыл глаза. Впервые за долгие недели его сон был пустым. Без снов, без видений, без шёпотов из прошлого. Был только глубокий, чёрный, исцеляющий покой.

На следующее утро он вышел из дома. Воздух был холодным и чистым. Он шёл по посёлку и не искал признаков мерцания. Он просто шёл.

Он видел Светлану, которая несла дочку в садик. Она кивнула ему с осторожной, но уже без страха, улыбкой. Он видел Михаила Петровича с гипсом на руке — тот угрюмо ковырялся в моторе своего «Запорожца». Жизнь шла вперёд. Она была жестокой, несправедливой, сложной. Но она была настоящей.

Он дошел до песочницы. Качели мирно покачивались на ветру. На ржавом железе не было следов его вчерашней конструкции. Как будто ничего и не было.

Он сел на край песочницы и потрогал ладонью песок. Холодный, мёрзлый, неприветливый.

Он больше не боялся этого места. Оно было просто куском земли. Память о боли была в нём, а не в песке.

Он сидел там долго, смотря, как солнце поднимается над серыми крышами домов. Он не чувствовал себя победителем. Он чувствовал себя выжившим.

А где-то в своём вагончике, запертый со своими призраками, повиснув в петле был его друг Димка. Который не смог принять реальности.

Игорь встал, отряхнул ладони и пошёл домой. Завтра ему нужно было искать работу.

Конец.

Оглавление

Осколки

Медный привкус

Разрывы

Первое звено

Цена спасения

Бухгалтерия зла

Первый расчёт

Нулевая точка

Эхо песочницы

Контратака

Призраки, которых мы заслуживаем

Песок и сталь